того Бога, чье лицо в  древние времена, когда он
царствовал  над евреями,  было представлено Моисеем  и  первосвященниками, а
также подданным его Сына - богочеловека Иисуса Христа, который искупил грехи
наши  и  после воскресения будет представлять  в своей человеческой  природе
лицо своего Отца в его  Вечном Царстве. Обряд крещения  означает  также, что
крещеный  признает  единственным  и  верным  путем  в Царство  Божие  учение
апостолов, которые, исполненные Святого Духа  Отца  и Сына, были оставлены в
качестве руководителей, чтобы привести нас туда. Так как это наше обетование
при крещении и так как власть земных суверенов не должна быть  упразднена до
Судного дня  (ибо  это  ясно утверждается апостолом Павлом  в 1  Коринф. 15,
22-24): Как  в Адаме все умирают, так во Христе все  оживут,  каждый в своем
порядке: первенец Христос, потом Христовы, в пришествие Его.  А затем конец,
когда Он предаст Царство  Богу и Отцу, когда  упразднит всякое начальство  и
всякую  власть  и  силу,  -  то  отсюда  ясно,  что мы  обрядом  крещения не
устанавливаем  над  собой  другой  власти,  долженствующей управлять  нашими
внешними  действиями в этой  жизни, а  обещаем  принять учение апостолов как
руководство по пути к вечной жизни.
     И прощать, и  отпускать  грехи. Власть отпущения и неотпущения  грехов,
называемая также властью разрешать и  связывать,  а иногда - ключами Царства
Небесного, является следствием власти крестить или  отказать в крещении. Ибо
крещение есть таинство, символизирующее верноподданство тех, кто должен быть
принят  в Царство  Божие,  т. е.  в  вечную жизнь, т.  е. получить отпущение
грехов. Ибо, подобно  тому как вечная жизнь была утеряна из-за грехопадения,
она  должна  быть  снова  найдена  путем  отпущения  грехов. Целью  крещения
является отпущение  грехов.  Поэтому,  когда те, кто был обращен  проповедью
апостола  Петра в день  Пятидесятницы,  спросили  его,  что  им  делать,  он
посоветовал им (Денн.  2, 38) покаяться и быть крещенными во имя Иисуса ради
отпущения грехов.  Так  как крестить  означает объявить о принятии  людей  в
Царство Божие, а отказать в крещении - значит объявить об их  исключении, то
отсюда следует, что власть объявить людей извергнутыми из  Царства Божия или
оставленными в  нем  была дана тем  же самым апостолам,  их  заместителям  и
преемникам. Вот  почему, после того как наш  Спаситель дунул на  них, сказав
(Иоан.  20, 22,  23): Примите  Духа Святого,  он прибавляет:  Кому  простите
грехи, тому простятся; на  ком оставите, на том останутся. Этими словами  не
пожалована безоговорочная и абсолютная власть прощать и оставлять грехи так,
как прощает  и оставляет  их  Бог,  ведающий  сердце человека  и правду  его
покаяния и  обращения. Этими словами  дается апостолам лишь  условная власть
отпускать  грехи  покаявшимся.  И это  прощение  или  отпущение без  всякого
особого действия или решения отпускающего  становится  недействительным и не
влечет  за  собой  никакого спасения,  а, наоборот, усугубляет  грех  в  том
случае,  когда  покаяние прощенного было  притворным. Поэтому апостолы и  их
преемники должны сообразовываться с  внешними  проявлениями раскаяния.  Если
есть  такие  внешние  проявления, они  не имеют права отказать  в  отпущении
грехов; если же  таких признаков  нет, они не имеют права  отпускать.  То же
самое  надо сказать  и  относительно  крещения.  Ибо обращенному  еврею  или
язычнику апостолы не имеют права отказать в крещении, но они не имеют  права
крестить не  покаявшегося.  Однако ввиду того  что  человек  может судить об
искренности покаяния другого человека лишь по внешним признакам, а именно на
основании его слов и действий, которые могут быть  лицемерными, то возникает
другой вопрос,  а именно:  кто  же  установлен судьей этих признаков? И этот
вопрос решен  самим  нашим Спасителем (Матф.  18, 15-17):  Если же  согрешит
против тебя брат Е твой, - говорит он, - пойди и обличи его между тобою и им
одним;  если  послушает  тебя,  то  приобрел ты  брата  твоего.  Если же  не
послушает,  возьми с собою еще одного или  двух, [дабы  устами двух или трех
свидетелей  подтвердилось  всякое  слово;  если  же  не послушает  их, скажи
церкви; а если  и церкви не  послушает, то да будет он тебе как [язычник или
мытарь.  Из  приведенных слов  видно, что  право  судить об  искренности или
лицемерии  покаяния принадлежало  не отдельному  человеку, а церкви,  т.  е.
собранию верующих, или тем,  кто имел полномочия быть их представителями. Но
кроме  суждения  необходимо  еще  произнесение приговора.  Это  право всегда
принадлежало  апостолу или какому-нибудь  пастырю  церкви  как  председателю
собрания. Об  этом  председателе  наш  Спаситель говорит  (ст. 18): Что  вы.
свяжете на земле, то будет  связано на небе; и что  разрешите  на  земле, то
будет  разрешено на небе. В соответствии с этим находится практика  апостола
Павла (1 Коринф. 5, 3-5): А я, отсутствуя телом, но присутствуя у вас духом,
уже решил, как бы находясь у вас: сделавшего такое дело, в собрании вашем во
имя Господа нашего  Иисуса  Христа, обще с моим духом,  силою Господа нашего
Иисуса Христа,  предать сатане  во  измождение плоти, т. е.  изгнать его  из
церкви как человека, чьи грехи нельзя простить. Приговор  об  исключении  из
церкви   грешника   произносит  апостол  Павел,  но  собрание  должно   было
предварительно  слушать  дело,  так   как  апостол  Павел  отсутствовал,  и,
следовательно,  признать  грешника виновным. А что суд в таких  вопросах был
делом собрания верующих, еще более ясно выражено в 11-м и 12-м стихах той же
главы: Но я писал  вам не сообщаться  с тем, кто, называясь братом, остается
блудником, или лихоимцем, или идолослужителем, или злоречивым, или пьяницею,
или хищником; с таким даже и не есть вместе. Ибо, что  мне судить и внешних?
Не внутренних  ли вы  судите?  Таким  образом,  приговор, согласно  которому
человек  исключался  из  церкви, произносился  апостолом  или  пастырем,  но
суждение  о  том,  заслуживает  ли  подсудимый  подобного  наказания,  имела
церковь, т. е. (так  как это было  еще  до  обращения в христианство царей и
людей, имевших верховную  власть в государстве) собрание христиан, живущих в
том же самом городе, например в Коринфе - собрание христиан Коринфа.
     Об отлучении.  Эта  часть  власти иметь ключи от Царства Божия, которой
люди извергались из  этого Царства, есть  то,  что называется отлучением  от
церкви, а отлучение  от церкви в  греческом оригинале  обозначается  словами
"выбросить из синагоги", т.  е.  из места, посвященного  богослужению. Слово
это  позаимствовано из  обычая евреев исключать из синагог тех, чьи порочные
нравы или преступное  учение  они считали заразительными, подобно  тому  как
прокаженные изымались  по закону Моисея из  собрания Израиля  на  все время,
пока священник не объявит их чистыми.
     Практика  отлучения   без   помощи  гражданской   власти.   Практика  и
последствия отлучения от церкви,  пока  это  отлучение не сопровождалось еще
карами  гражданской  власти, заключались  лишь  в  том, что те,  кто  не был
отлучен, должны были избегать всякого  общения с  отлученными.  Недостаточно
было  считать  таких  отлученных  как  бы  язычниками,  никогда  не  бывшими
христианами. Ибо с язычниками христиане могли пить и есть  вместе, между тем
как  с  отлученными  они  этого не  могли делать, как  это явствует  из слов
апостола Павла  (1  Коринф.  5,  9, 10 и далее) , где он  говорит им, что он
раньше запретил им  общаться  с  блудниками, но, так  как этого нельзя  было
выполнить, не выходя из мира сего, он  оставляет это запрещение по отношению
к таким блудникам и  порочным лицам, которые  принадлежат к числу братьев. С
таким они не должны общаться и  даже есть вместе.  И это не больше того, что
говорит  наш Спаситель (Матф. 18, 17): То да будет он  тебе как  язычник или
мытарь. Ибо мытари, что значит откупщики и сборщики государственных доходов,
были  так ненавидимы  и презираемы  евреями, которые должны были платить им,
что мытари и  грешники были  для них одно и  то же;  и  когда  наш Спаситель
принял  приглашение мытаря Закхея,  то Ему это было вменено в  преступление,
хотя  приглашение было принято  с  целью  его  обращения.  Поэтому когда наш
Спаситель к слову язычник прибавляет мытарь, то это значит, что  Он запретил
им есть вместе с отлученным человеком.
     Однако запретить  вход в синагогу,  или место  для собраний, мог только
владелец этого помещения независимо  от  того,  был ли  это  христианин  или
язычник.  А  поскольку  по  праву  все  помещения  находились  в   верховной
собственности государства, то как отлученные, так и некрещеные могли войти в
них по  поручению гражданской власти. Так, например, апостол Павел (Деян. 9,
2)  до  своего обращения  входил  по  поручению первосвященника В синагоги в
Дамаске,  чтобы хватать христиан, мужчин  в женщин,  и, связав,  отводить  в
Иерусалим.
     Отлучение  недейственно по отношению к  вероотступнику. Выходит,  таким
образом, что в тех местах, где гражданская  власть преследовала церковь  или
не оказывала ей содействия, отлучение от церкви не влекло за  собой никакого
вреда в  этом мире и не имело ничего устрашающего для вероотступника. Ничего
устрашающего,  ибо  такой вероотступник больше не верил;  и никакого ущерба,
ибо такие  отступники вновь приобретали благоволение мира, а в грядущем мире
они не  должны были  быть в  худшем положении,  чем те,  кто никогда не  был
верующим.  Ущерб  скорее  получала  церковь,  побуждая  отлученных  к  более
открытому выявлению своих преступных намерений.
     Но  только  по  отношению  к  верующим.  Отлучение  от  церкви  поэтому
оказывало свое  действие лишь на тех, кто верил,  что Иисус  Христос  должен
прийти снова во славе,  чтобы царствовать и судить как живых, так и мертвых,
и что он поэтому не  допустит в  свое Царство тех, чьи грехи были оставлены,
т. е. тех, кто был  отлучен  от церкви. Вот почему апостол Павел  обозначает
отлучение от церкви как передачу  отлученного лица  сатане.  Ибо все  другие
царства, помимо Царства Христа, после Судного дня обозначаются  общим именем
царства сатаны. Вот чего боялись верующие все время, пока они были отлучены,
т.  е.  пока они были  в таком состоянии, когда  их грехи не  были отпущены.
Отсюда мы можем заключить, что в то время, когда христианская религия еще не
была  признана   гражданской   властью,   отлучение  от  церкви  применялось
исключительно для исправления  нравов, а не ошибочных мнений.  Ибо отлучение
является наказанием, чувствительным  лишь  для верующих и  ожидающих второго
пришествия нашего  Спасителя, чтобы судить мир; а те,  которые и так верили,
нуждались для своего спасения не в другом мнении, а лишь в праведной жизни.
     За  какие прегрешения накладывается отлучение от церкви. Основанием для
отлучения   от    церкви   служили:   во-первых,    учиненная    кому-нибудь
несправедливость, так,  например  (Матф.  18, 15), если согрешил против тебя
брат  твой, обличи его между  тобой  и  им  одним,  затем -  при свидетелях,
наконец, скажи церкви, и если  он и тогда не послушает, тогда  будет он тебе
как язычник и мытарь; во-вторых, порочная жизнь, так, например (1 Коринф. 5,
11),  если  кто, называясь  братом, остается  блудником  или  лихоимцем, или
идолослужителем, или пьяницей, или хищником, с таким  даже и не есть вместе.
Но для отлучения от церкви  человека, признающего основной догмат, а  именно
что Иисус был Христом,  за инакомыслие  в других пунктах,  не  затрагивающих
этого основного догмата, Писание не дает никакого основания, и мы не находим
у апостолов  подобного примера. Правда, имеется место у  апостола Павла (Тит
3,  10), которое как будто говорит против нашего утверждения:  Еретика после
первого и  второго вразумления отвращайся.  В самом деле, еретик  - это тот,
кто, будучи членом  церкви, тем не менее проповедует некие  частные взгляды,
запрещенные  церковью, и  от такого  человека апостол  Павел  советует  Титу
отвращаться после первого  и второго вразумления.  Но отвращаться (здесь)  -
значит не  отлучать  от  церкви, а  перестать его  вразумлять,  оставить его
одного, перестать спорить с  ним  как  с человеком,  который  лишь сам может
убедиться в ошибочности  своих взглядов.  Тот  же апостол говорит (2 Тим. 2,
23): От  глупых и невежественных состязаний  уклоняйся. Глупые же состязания
могут  быть прекращены без  всякого  отлучения. И  опять  (Тит 3, 9): Глупых
состязаний  удаляйся  равнозначно прежнему  отвращайся.  Нет другого  места,
которое  можно было бы использовать с  таким, казалось бы, успехом в  пользу
отлучения от церкви верующих людей, признающих основной догмат христианства,
лишь за отдельную собственную надстройку,  к которой, может быть,  побуждает
их  искреннее благочестие. Однако, напротив,  все  такие места, повелевающие
избегать  подобных споров,  написаны как предписания пастырям (каковыми были
Тимофей  и Тит)  не устанавливать новых  догматов веры, не давать решения по
всякому  мелочному  спору,  ибо это  повело бы  к  бесполезному  обременению
совести людей или к церковному расколу. Это предписание сами апостолы строго
соблюдали. Между апостолом Петром и апостолом Павлом (как это можно прочесть
в Гал. 2, 11) существовали  большие расхождения  во взглядах, и, однако, они
не отлучали АРУ Друга от церкви. Тем  не менее уже во времена апостолов были
другие  пастыри,  которые не  соблюдали  этого  предписания.  Так, например,
Диотреф (3 Иоан. 9  и далее), любивший первенствовать, не принимал в церковь
тех,  кого  сам апостол Иоанн считал  должным  принимать.  Так рано проникли
тщеславие и честолюбие в церковь Христа.
     О лицах, подвергнутых отлучению от церкви.  Для того  чтобы человек мог
быть  подвергнут отлучению,  требуются многие условия. Во-первых, он  должен
быть  членом какой-нибудь  общины, т. е.  какого-нибудь  законного собрания,
иначе  говоря, какой-нибудь  христианской церкви, имеющей право суда по тому
делу, за которое он  должен быть отлучен. Ибо там, где  нет общины, не может
иметь места  отлучение,  а там,  где нет  права  суда, нет  права  вынесения
приговора.
     Отсюда следует, что одна  церковь  не может  быть отлучена другой. Ибо,
если обе церкви имеют одинаковую власть отлучать друг друга, тогда отлучение
является не  наказанием  и не действием  власти,  а расколом и  прекращением
милосердия. Если  же  одна  из  этих церквей  подчинена другой так,  что они
вместе имеют один голос, тогда  они  составляют  одну  церковь, и отлученная
часть не является  больше церковью, а представляет собой  разрозненное число
отдельных лиц.
     Так как приговор об отлучении означает совет не общаться и даже не есть
вместе с  отлученным, то,  если отлученным является  суверенный  монарх  или
суверенное собрание, приговор недействителен. Ибо  все подданные  обязаны  в
силу  естественного закона  быть в обществе и в присутствии своего суверена,
когда  он  этого  требует, и  не  могут  законным  образом  изгнать  его  из
какого-либо обычного или священного места  его владений,  да и сами не могут
без  его  разрешения оставить пределы  его владений, и  тем менее  могут они
отказаться есть вместе с ним, если он окажет им честь таким приглашением.  А
что касается других государей и государств, то они не принадлежат к  той  же
пастве, что и отлученное государство, не нуждаются в особом приговоре, чтобы
воздержаться от общения  с ним.  Ибо само  установление  государства таково,
что, объединяя много людей в одно общество, оно в то же время изолирует одно
сообщество от  другого, так что не требуется  никакого  отлучения  для того,
чтобы разные  короли и  государства  держались врозь, и  ничего нового такое
отлучение не  вносит  в  существующие  отношения  между государствами, разве
только подстрекает королей к войне друг против друга.
     Отлучение не имеет также  никакого значения для подданного христианина,
повинующегося  законам  своего  суверена,  независимо от того,  является  ли
последний христианином или язычником. Ибо если  этот  подданный  верует, что
Иисус есть Христос, от Бога рожден (1 Иоан. 4, 1), то и Бог пребывает в нем,
и он в Боге (4, 15). Но тому, кто  исполнен Духа Божия, кто пребывает в Боге
и в ком пребывает Бог, отлучение от людей не может причинить никакого вреда.
Поэтому, кто верует, что Иисус  есть  Христос, свободен  от всех опасностей,
угрожающих отлученным лицам. Тот же, кто не верует, не  христианин.  Поэтому
истинный и непритворный христианин  не подлежит  отлучению. Точно так  же не
подлежит отлучению  тот, кто лишь с виду исповедует христианство, до тех пор
пока его лицемерие не обнаружится в  его нравах, т. е. пока его поведение не
окажется  в  противоречии  с  законами  его суверена, которые  суть  правила
поведения и повиноваться которым заповедали нам Христос и апостолы.  В самом
деле, церковь может судить о нравах человека лишь по его  внешним действиям,
-а  эти действия лишь тогда противозаконны,  когда  они противоречат  закону
государства.
     Если отлучению подвергаются чьи-либо отец, мать или хозяин, то детям не
может быть запрещено общаться с ними и есть с ними вместе, ибо в большинстве
случаев  это значило бы обязать  их  вообще не  есть  вследствие  отсутствия
собственных средств  к существованию; кроме того, это значило бы поощрять их
к  неповиновению  своим  родителям  и  хозяевам,  что  противоречит  правилу
апостолов.
     Короче  говоря,  сила отлучения  от церкви не  простирается дальше  той
цели,  ради которой апостолы  и пастыри церкви  получили  свои полномочия от
нашего  Спасителя. Эта цель  состояла  в  том,  чтобы вести  людей  по  пути
спасения  в  грядущий  мир  не  приказаниями  и  средствами  принуждения,  а
поучением  и  руководством.  Подобно тому  как учитель какой-нибудь  отрасли
знания  может   оставить  своего  ученика,  когда  тот  упорно  пренебрегает
преподанными ему правилами, но не может его обвинить в несправедливости, так
как  он  никогда  не  обязывался  ему  повиновением,  точно  так  и  учитель
христианства  может  оставить  тех  своих  учеников,  которые  упорно  ведут
нехристианский  образ  жизни,  но он  не  может  сказать,  что  эти  ученики
совершают   по  отношению  к  нему  несправедливость,  ибо  они  не  обязаны
повиноваться  ему.  Учителю,  который  жалуется  на  такое  поведение  своих
учеников  как  на  несправедливость, можно  ответить  словами, которыми  Бог
ответил на  аналогичную просьбу  Самуила: Не  тебя они отвергли, но отвергли
Меня (1 Цар. 8,  7).  Если  поэтому отлучение от церкви не  влечет за  собой
никаких  кар  со  стороны  гражданской  власти,  как,  например,  в  случаях
отлучения  христианского  государства или государя  какой-нибудь иностранной
властью,  то  оно  безрезультатно  и,  следовательно,  не  должно  оказывать
никакого  устрашающего  действия.  Слова  fulmen  excommunicationis  (молния
отлучения  от церкви) впервые  употреблены  римским епископом,  вообразившим
себя царем царей,  подобно Юпитеру, которого язычники сделали царем  богов и
изображали  его  в  своих поэмах и картинах  с  молнией  в  руке, которой он
поражает  и  наказывает  гигантов,  осмеливающихся   отрицать   его  власть.
Указанное  представление было  основано  на двух  его  заблуждениях.  Первое
заключалось  в  утверждении,  будто  Царство  Христа  от   мира   сего,  что
противоречит  словам  нашего Спасителя царство Мое не от мира  сего.  Второе
заблуждение заключалось  в мнении,  будто он  является  наместником  Христа,
имеющим  власть  не  только  над  собственными  подданными, но  и  над всеми
христианами  мира;  для этих притязаний  в Писании нет  никакого  основания,
обратное же будет нами доказано в надлежащем месте.
     О  толкователе  Писания  до  того, когда  гражданские  суверены приняли
христианство.  Апостол  Павел,  придя  в  Фессалоники,  где  была  еврейская
синагога (Деян. 17, 2, 3),  по своему обыкновению  вошел к ним и три субботы
говорил  с ними  из Писаний, открывая и доказывая им, что  Христу  надлежало
пострадать и воскреснуть из мертвых и что Сей Христос есть Иисус, которого я
проповедую вам.  Писаниями, о которых  здесь говорится, были писания евреев,
т.  е. Ветхий завет. Люди, которым апостол Павел должен был  доказывать, что
Иисус есть Христос и  воскрес из  мертвых, были  также  евреями, которые уже
верили,  что  эти писания есть  Слово Божие. После этого  некоторые  из  них
уверовали (как это  видно  из ст. 4), а некоторые нет (как это видно из  ст.
5).  Но  раз  все они  верили в  писания,  то почему  они  не  все одинаково
уверовали,  а  одни  одобрили  толкование  апостолом  Павлом  цитируемых  им
писаний, другие же не  одобрили,  толкуя их каждый  по-своему? Причина этого
была следующая. Апостол  Павел пришел к ним без официального поручения, и не
с  тем,  чтобы  повелевать,  а дабы убедить.  Для успешного  выполнения этой
задачи  ему необходимо было или  совершать  чудеса,  дабы  Господними делами
доказать слушателям  свою божественную миссию,  подобно  тому  как это делал
Моисей перед израильтянами в Египте, или же  умозаключением из уже принятого
Писания доказать истину своего учения на  основании  Слова Божия. Но всякий,
кто убеждает путем умозаключений из писаных принципов, делает того,  кого он
убеждает,  судьей  как  смысла   этих  принципов,  так  и  логической   силы
умозаключений  из них. Если фессалоникские евреи не  были этими судьями,  то
кто же другой мог быть судьей того, что апостол  Павел  выводил из  Писания?
Если сам апостол Павел, то зачем ему было приводить цитаты из Писания, чтобы
доказать свое учение? Ему достаточно было бы в этом случае сказать: я нахожу
то-то и  то-то в  Писании, т.  е.  в ваших законах,  толкователем которых  я
являюсь  как  посланник  Христа.  Не  было  поэтому  в  данном случае такого
толкователя Писания, толкование  которого фессалоникские евреи обязаны  были
принять, и всякий мог верить  или не верить в зависимости от того, насколько
доводы  казались  ему  соответствующими   или  не   соответствующими  смыслу
цитируемых  мест.  И вообще во всех  случаях тот, кто доказывает что-нибудь,
делает  судьей  своих  доводов  того, к кому он  обращается  с  речью. А что
касается, в частности, евреев,  то им  определенно (Втор. 17) было вменено в
обязанность обращаться за решением  всех  трудных  вопросов к священникам  и
судьям в  Израиле, которые будут  в те дни.  Но здесь речь  идет  о  евреях,
которые еще не были обращены.
     Для обращения язычников бесполезно было ссылаться на писания, в которые
они не  верили.  Апостолы поэтому  старались  доводами  разума  доказать  им
нелепость  идолопоклонства, а затем рассказами о жизни и  воскресении Христа
склонить их к вере в  него. Так  что здесь не  могло  быть никакого  вопроса
насчет  полномочий в  отношении толкования Писания, ибо никто  из  неверных,
пока  он неверный,  не  обязан следовать  чьему  бы то  ни  было  толкованию
какого-нибудь  писания,  за  исключением толкования  сувереном законов своей
страны.
     Рассмотрим теперь  само обращение и посмотрим, что  в нем было  такого,
что  могло  бы  служить  основанием  такого  обязательства. Обращаясь,  люди
склонялись  лишь  к  вере  в  то,  что  проповедовали  апостолы. А  апостолы
проповедовали лишь, что Иисус есть Христос,  т. е.  тот царь, который должен
был спасти их  и царствовать  над ними вовеки в  грядущем  мире, и  что  он,
следовательно, не мертв, а воскрес снова из мертвых, взошел на небо и придет
снова  в один день, чтобы судить мир (который также опять  воскреснет, чтобы
быть судимым) и воздать человеку по его делам. Никто из них не проповедовал,
будто он  сам или какой-нибудь  другой апостол является  таким  толкователем
Писания, что все те, кто  стали христианами, обязаны  принять их  толкование
как  закон. Ибо  толковать  законы  - значит принимать участие  в управлении
существующим царством, апостолы же управления  не имели. Они тогда молились,
и все другие пастыри церкви с тех пор молились: Да придет  царствие твое - и
увещевали своих новообращенных повиноваться  своим князьям-язычникам.  Новый
завет еще не был  тогда опубликован одной книгой. Каждый из евангелистов был
истолкователем  собственного  Евангелия,  и  каждый апостол  -  собственного
послания. А о Ветхом завете наш Спаситель сам говорит евреям  (Иоан. 5, 39):
Исследуйте Писания,  ибо вы думаете через  них  иметь жизнь  вечную;  а  они
свидетельствуют  о  Мне.  Если  бы  он не  думал,  что им следует  толковать
писания, он бы не предлагал им почерпать оттуда доказательство того,  что он
есть Христос, и он или сам истолковал бы им писания,  или же отослал бы их к
толкованию священников.
     Когда  возникала какая-нибудь трудность, апостолы  и  старейшины церкви
собирались  и решали, что  следует  проповедовать,  чему учить и как следует
истолковать Писание народу,  но  они  не отнимали  у  народа свободу  самому
читать и толковать Писание. Апостолы посылали всякого рода письма церквам, а
также послания в целях их наставления, что было бы бесцельно, если бы они не
позволяли им толковать эти послания,  т. е. доискиваться их  смысла. И такое
положение дел, какое существовало во  времена  апостолов, должно остаться до
того времени, пока не будет пастырей, которые могли бы дать такие полномочия
толкователю,  в  силу  которых   его   толкование   должно  было   бы  стать
общеобязательным. Но  это могло бы  быть лишь тогда,  когда  короли стали бы
пастырями или пастыри королями.
     О власти объявлять Писание  законом. Когда мы говорим, что какое-нибудь
сочинение  объявлено  каноническим, то  это имеет  двоякий смысл. Ибо  канон
означает правило, и именно правило, которым человек должен руководствоваться
в каком-нибудь действии. Такие правила, даже  в тех случаях, когда дающий их
не имеет власти заставить следовать им того, кому он их дает, как, например,
когда  учитель преподает их своему ученику или советчик - своему  другу, все
же  есть  каноны,  так  как  они  являются  правилами.  Но если  они  даются
кем-нибудь,  кому тот,  кто их получает,  обязан  повиноваться, тогда  такие
каноны  становятся не  только  правилами,  но и  законами.  Тут-то  и встает
вопрос,  кому  принадлежит власть  объявить  писания,  являющиеся  правилами
христианской веры, законами.
     О десяти заповедях. Впервые  законом  стала  часть Писания,  содержащая
десять заповедей, написанных на  двух  каменных скрижалях,  переданных самим
Богом Моисею  и  объявленных им  народу.  До этого времени не  было никакого
писаного закона Бога. Ибо  Бог  до того времени не избрал никакого  народа в
качестве  своего  особого  царства  и  не  дал людям  никакого закона, кроме
естественного, т. е. кроме правил естественного разума, начертанных в сердце
каждого человека. Из этих двух скрижалей первая содержит закон суверенитета:
1. Не повиноваться и не поклоняться богам других народов, что сформулировано
в следующих словах: Non habeleis deos alienos coram me, т. е.  да не будут у
тебя  богами, кроме  Меня одного, боги,  которым  поклоняются другие народы.
Этой  заповедью  евреям запрещалось повиноваться или поклоняться какому-либо
другому Богу  как  своему  царю и управителю, кроме  Бога, который говорил с
ними тогда через Моисея, а впоследствии через первосвященников. 2. Не делать
себе никакого  образа, представляющего Бога,  т. е.  они не должны были себе
избрать  ни  на  небе,  ни   на   Земле  никакого  представителя  по  своему
собственному  измышлению,  а  повиноваться  Моисею  и  Аарону,  которых  Бог
определил  для этого служения. 3. Не  произносить имени Господа  всуе, т. е.
они не  должны  опрометчиво говорить  о своем  царе  и не оспаривать ни  его
права, ни  полномочия наместников Бога - Моисея и Аарона. 4.  Каждый седьмой
день почить от обычной  работы, посвящая  этот день публичному богослужению.
Вторая скрижаль содержит обязанности одного человека по отношению к другому:
почитать  родителей,  не  убивать,  не  прелюбодействовать,  не  красть,  не
способствовать   неправедному   судебному  приговору   лжесвидетельством  и,
наконец, не  замышлять в  сердце своем никакого зла  против своего ближнего.
Вопрос теперь в том, кто же придал этим скрижалям обязательную силу законов.
Нет никакого  сомнения, что они были объявлены законами самим Богом. Но  так
как  закон может быть обязательным и быть законом лишь для тех, кто признает
его  актом  суверена,  то  как  мог  обязаться  повиноваться  всем  законам,
возвещенным  ему  Моисеем,  народ   израильский,  которому   было  запрещено
приближаться  к  горе, где  он  мог  бы  услышать, что  Бог  сказал  Моисею?
Некоторые из этих  заповедей, как, например,  все  содержавшиеся  во  второй
скрижали,  были  действительно  естественными  законами  и  должны были быть
поэтому признаны законами Бога не только израильтянами, но и всеми народами.
Но по  отношению  к тем  заповедям,  которые  были адресованы  исключительно
израильтянам,  как, например, к тем, которые  содержались в первой скрижали,
наш  вопрос остается  в силе. И единственным ответом на него может быть лишь
то, что израильтяне  обязались повиноваться  Моисею немедленно по возвещении
им десяти заповедей следующими словами (Исх. 20, 19): Говори ты с нами, и мы
будем слушать, но чтобы  не говорил с нами  Бог, дабы  нам не умереть. Таким
образом, только тогда один Моисей, а после него первосвященник, которого Бог
через  Моисея  назначил  управлять  его особенным  царством, имели  на земле
власть  объявить  эти  десять  заповедей  законами в государстве Израиля. Но
Моисей  и Аарон и  последующие первосвященники были гражданскими суверенами.
Из этого, таким образом, следует, что право канонизации и объявления Писания
законом принадлежит гражданскому суверену.
     О законе судей  и  левитов. Судебный  устав, т. е. законы, предписанные
Богом должностным лицам Израиля в качестве правил, которыми они должны  были
руководствоваться при отправлении правосудия и при произнесении приговоров и
судебных  решений в тяжбах между  людьми,  а  также  левитский устав,  т. е.
предписанные  Богом  правила относительно обрядов и церемоний  священников и
левитов, были  сообщены им лишь Моисеем, и поэтому они стали законами в силу
того  же  обета  израильтян повиноваться Моисею. Из текста Писания не видно,
были  ли эти законы писаны иди лишь устно  продиктованы народу Моисеем после
его   сорокадневного   пребывания  с  Богом  на   горе,  но  все  они   были
положительными законами  и равноценными  Священному  писанию  и сделаны были
каноническими Моисеем как гражданским сувереном.
     Второй  закон.  Когда  израильтяне  пришли  в  землю  Моавитскую против
Иерихона  и уже готовы были  вступить в обетованную землю, Моисей  к прежним
законам прибавил разные другие, которые поэтому называются Второзаконием, т.
е.  вторыми  законами.  И  это (как  сказано во Второзаконии 19,  I):  слова
завета, который Господь повелел Моисею поставить с сынами Израилевыми, кроме
завета, который  Господь поставил с  ними  на Хориве. Ибо, изложив в  начале
книги Второзакония те первые законы, Моисей, начиная с 12-е главы и до конца
26-й главы  той же  книги, прибавляет к ним другие. Именно эти законы (Втор.
27,3) им было приказано написать на больших камнях, обмазанных известью, при
переходе через Иордан. Эти законы были также вписаны самим Моисеем в книгу и
переданы священникам и  старейшинам Израиля (Втор. 31,9), и им поведено было
(ст. 26) положить эту книгу одесную ковчега завета, ибо в самом ковчеге были
лишь десять заповедей. Относительно именно этого закона Моисей (Втор. 17,18)
повелел, чтобы  цари израильские сделали  себе копию, и это тот самый закон,
который был долгое время потерян, снова найден потом в храме в  царствование
Иосии и властью последнего объявлен законом Бога. Но Моисей, записавший этот
закон, и Иосия,  открывший его снова,  оба  обладали  гражданской  верховной
властью.  Отсюда  поэтому  следует, что право  объявить Писание каноническим
принадлежало гражданской верховной власти.
     Кроме этой книги Закона, никакая другая не  считалась  у евреев законом
Бога на протяжении периода,  протекшего  со времени Моисея до времени  после
плена.  Ибо  пророки, за  исключением  немногих,  жили  в  эпоху  плена  или
незадолго перед, ней,  и их  пророчества не только не считались  законом, но
даже  они   сами  преследовались   отчасти   лжепророками,  отчасти  царями,
совращенными   этими  лжепророками  с  пути   истины.  И  сама  эта   книга,
утвержденная Иосией как закон  Бога, а  с ней вся история дел Господних была
потеряна  во  время плена и разграбления города Иерусалима, как это явствует
из 3-й книги Ездры (14, 21):
     Закон твой  сожжен, и  оттого никто не знает, что сделано тобой или что
должно им делать.  А перед пленом, между  временем,  когда  закон был утерян
(точно время в Писании не указывается, но можно предполагать, что это было в
царствование  Ровоама,  когда  (3  Цар.  14,  26)  царь  египетский  Сусаким
разграбил храм), и временем Иосии, когда он был снова найден, евреи не имели
писаного Слова Божия, а  руководствовались своим собственным усмотрением или
подчинялись руководству тех, кого каждый из них считал пророком.
     Когда Ветхий  завет стал каноническим.  Отсюда мы  можем заключить, что
писания Ветхого завета, которые  мы  имеем  сейчас, не были каноническими, а
также  не были  законом  у евреев  до  возобновления их  завета  с Богом  по
возвращении из плена и восстановлении их государства при Ездре. Начиная же с
этого  времени они считались у евреев законом и как таковой  были переведены
на греческий язык  семьюдесятью старейшинами  Иудеи, помещены  в  библиотеку
Птолемея в Александрии и признаны  Словом Божиим..  Ввиду того что Ездра был
первосвященником, а первосвященник был гражданским сувереном,  то  очевидно,
что  писания во все времена объявлялись законом исключительно лишь верховной
гражданской властью.
     Новый завет стал каноническим  под властью  христианских суверенов.  Из
писаний  отцов  церкви,  которые  жили  в эпоху  до  признания  государством
христианской  религии  и писания  которых  были санкционированы  императором
Константином,  мы знаем, что книги Нового завета,  которые мы  сейчас имеем,
считались христианами  того  времени (за исключением немногих, которые ввиду
своей  малочисленности были  объявлены  еретиками, тогда  как  все остальные
считались верными сынами католической  церкви) наставлениями Святого Духа и,
следовательно,  каноном,  или  правилом веры.  Тогдашние  христиане ценили и
уважали  своих учителей так  же,  как обычно ученики  уважают  своих  первых
учителей,  от  которых  они  восприняли  какое-нибудь  учение.  Поэтому  нет
сомнения в том, что когда апостол Павел направлял свои послания тем церквам,
которые  он обратил, или когда какой-нибудь другой апостол или ученик Христа
посылал  послания  тем,  кто  тогда  уверовал  в  Христа,  то  эти  послания
воспринимались теми, кому они были  адресованы,  как  истинное  христианское
учение. Но так как в то время не власть и  полномочия учителей, а вера самих
слушателей побуждала  их воспринимать  указанным образом слова учителей,  то
это значит, что не апостолы делали свои собственные писания каноническими, а
каждый обращенный делал их таковыми для себя.
     Однако вопрос здесь не в том, что какой-либо христианин сделал законом,
или каноном, для себя  (он может  это снова отвергнуть по  тому же праву, по
которому принял), а в том, что было  сделано  каноном  для христиан так, что
они,  не  совершая  беззакония,  не  могут  ничего  совершать  против этого.
Предположение о том, что Новый завет может в этом смысле быть каноном, т. е.
законом,  там, где закон  государства  не  сделал его таковым,  противоречит
естественному закону. Ибо закон,  как уже было показано, есть  постановление
человека  или  собрания,  которым  мы  дали  верховное право издавать  такие
правила для  руководства  нашими действиями,  какие  они сочтут разумными, и
наказывать нас, когда  мы  делаем что-либо против них. Если поэтому кто-либо
иной  предложит нам  правила, которых  верховный правитель не предписал,  то
такие правила являются лишь советом, и, хорош ли он или плох, тот, кому этот
совет дается, не может, не  совершая беззакония, отказаться соблюдать его. А
если  этот совет  противоречит  уже установленным законам,  то тот, кому  он
дается, не может, не совершая беззакония, соблюдать его,  каким  бы разумным
он ни считал его. Я говорю,  что он не может в этом случае руководствоваться
им в  своих действиях и в  разговоре с  другими  людьми, хотя  он  может, не
совершая этим  ничего предосудительного,  верить своим  частным  учителям  и
желать,  чтобы  они имели  свободу осуществить свой совет и чтобы этот совет
государство объявило законом. Ибо внутренняя вера  по  самой  своей  природе
невидима и изъята из  человеческой подсудности, между тем как  проистекающие
из  нее   слова  и   действия,   являющиеся  нарушением  нашей   обязанности
гражданского повиновения, представляют собой беззаконие  по отношению к Богу
и  человеку. Принимая во внимание, что Спаситель объявил свое Царство  не от
мира сего и  заявил, что пришел не для того, чтобы судить, а для того, чтобы
спасти  мир,  он  не  подчинил  нас  никаким  иным  законам,  кроме  законов
государства, т. е. евреев -  законам Моисея (о которых он говорит  (Матф. 5,
17), что пришел  не разрушать их,  а исполнять),  другие народы - законам их
различных суверенов, а всех людей - естественным законам. Соблюдение законов
государства сам наш  Спаситель  и  Его  апостолы  рекомендовали  нам в своем
учении как необходимое условие, чтобы быть допущенными им в последний день в
Его Вечное  Царство, где будет защита и  вечная  жизнь. Ввиду  того  что как
Спаситель, так и Его апостолы  оставили не новые  законы, которые обязали бы
нас в этом мире,  а новое учение, имеющее целью  подготовить нас к грядущему
миру,  то  книги   Нового  завета,   содержащие  это  учение,  не   являются
обязательными канонами,  т. е. законами,  до тех пор, пока повиновение им не
сделано обязательным благодаря  постановлению тех, кому  Бог  дал  на  земле
власть  быть  законодателями,  а  до  этого  они  являются  лишь  добрыми  и
спасительными  советами  для  направления  грешников  на  путь  спасения,  -
советами,  которые всякий  человек,  не совершая беззакония, может  на  свой
страх и риск принимать или отвергать.
     Кроме  того,  миссия,  возложенная нашим Спасителем  Христом  на  своих
апостолов  и  учеников,  заключалась  в  том,  чтобы  провозглашать  Его  не
настоящее, а грядущее Царство и учить все народы, и крестить  их,  чтобы они
уверовали, и входить в  дома тех, кто примет их, а там,  где  они не были бы
приняты, отряхнуть прах с  ног своих, но не призывать на них небесный огонь,
чтобы  погубить,  и  не принуждать  их к  повиновению  силой  меча. Во  всем
перечисленном  нет ничего, что говорило бы о власти,  а  все говорит лишь об
убеждении.  Он  послал их,  как  овец  к  волкам,  а  не как  царей к  своим
подданным. Они были уполномочены  не издавать законы,  а лишь повиноваться и
учить  повиновению  существующим  законам,  и,  следовательно,  они не могли
сделать свои писания обязательными канонами без помощи верховной гражданской
власти. Поэтому  писания Нового  завета  лишь там  имеют  силу  закона,  где
законная гражданская власть сделала их таковыми. Король, или суверен, делает
это законом также и для себя, причем этим  законом он подчиняется не пастырю
или апостолу, который его обратил, а непосредственно, как и апостолы, самому
Богу и его Сыну Иисусу Христу.
     О власти соборов объявлять Писания законом.  Некоторую видимость, будто
во время и в местах преследования христиан Новый завет имел силу  закона для
тех, кто принял христианское учение, могут  породить постановления, изданные
христианскими синодами. Ибо  мы читаем (Деян. 15, 28), что  собор апостолов,
старейшин и всей церкви выражается в таком  стиле: Угодно Святому Духу и нам
не возлагать  на  вас никакого бремени более, кроме  сего  необходимого, что
говорит как будто о  власти возлагать бремя на тех, кто принял их учение. Но
возлагать бремя  на  другого  есть  как будто то же самое,  что  обязать,  и
поэтому может казаться, что постановления этого собора были законами для тех
христиан. И однако они были не в большей мере законами,  чем другие правила:
покайся, крестись,  соблюдай заповеди, веруй  в  Евангелие; придите  ко мне;
продай все,  что  имеешь;  раздай это бедным  и  следуй за мной. Эти правила
являются  не  повелениями,  а  приглашениями  и  призывами  к  людям принять
христианство,  подобно призыву  Исайи  (4,1): Жаждущие,  идите все  к водам;
...покупайте без платы вино и молоко. Прежде всего власть апостолов не  была
иной,  чем  власть  нашего Спасителя,  а это  была  власть приглашать  людей
принять Царство  Божие, которое они сами считали Царством не  настоящего,  а
грядущего, и так как они не имели царства, то не могли составлять  законы. И
во-вторых,  если  бы постановления  собора апостолов были законами,  они  не
могли бы  быть нарушены без  греха. Однако же мы нигде  не читаем, чтобы те,
кто не принял учения  Христа, совершали этим  грех, а лишь  читаем,  что они
умирали в своих грехах, т. е. что грехи против законов, которым они  обязаны
повиноваться,  не  были   прощены.  Этими  законами   были  естественные   и
гражданские законы государства,  которому  всякий христианин  подчинил  себя
договором.  Поэтому  под  бременем,  которое  апостолы  могли  возложить  на
обращенных, следует  понимать не  законы, а  условия,  предложенные тем, кто
искал спасения. Последние могли на свой  страх и риск принять или отвергнуть
эти  условия, не  совершая  во  втором  случае  нового  греха,  хотя  не без
опасности  быть  осужденными и  исключенными из Царства Божия  за их прошлые
грехи. Вот почему апостол Иоанн (Иоан. 3, 36) не говорит  о  неверующих, что
они  навлекут  на  себя  гнев  Божий, а что гнев Божий пребывает на них,  не
говорит он также (Иоан. 3, 18) о них,  что они будут осуждены, а что они уже
осуждены. Точно так же нельзя себе представить, что благодетельный результат
веры  есть отпущение  грехов, не  представляя  себе одновременно,  что  вред
неверия есть оставление тех же самых грехов.
     Однако  для какой же цели (спросит, пожалуй, кое-кто) апостолы, а после
них другие  пастыри церкви стали бы собираться и договариваться о том, какое
учение  следует установить как в отношении веры, так и образа жизни, если бы
никто не был  обязан соблюдать их  постановления? На это можно ответить, что
апостолы и старейшины этого собора уже в силу факта своего вступления в него
были обязаны  пропагандировать то учение, которое  на нем было установлено и
решено распространять, поскольку это не шло вразрез  с более ранним законом,
которому они обязаны были  повиновением, но это не  значит,  что  все другие
христиане были обязаны соблюдать то,  чему эти  соборы учили. Ибо, хотя  они
могли обсуждать,  чему  каждый из них  должен  учить, они, однако, не  могли
обсуждать,  что  другие  должны  делать,  поскольку  их  собрания  не  имели
законодательной  власти,  которую  могут  иметь лишь  гражданские  суверены.
Действительна, хотя Бог есть суверен всего мира, мы  не обязаны принимать за
Его закон все, что кто-либо  предложит  от  Его  имени, а также не  можем мы
считать законом Бога ничто противоречащее гражданскому  закону, которому Бог
определенно заповедал нам повиноваться.
     Если постановления  апостольских соборов были  не законами, а советами,
то еще в меньшей мере являются законами постановления других учителей церкви
или соборов,  имевших  место  с  тех пор, если они собирались без полномочий
гражданского  суверена. И  следовательно, хотя книги Нового завета  содержат
самые  совершенные правила  христианского учения, они  все же  не могут быть
сделаны законами какой-либо другой властью, кроме власти королей и верховных
собраний.
     О  первом  соборе,  объявившем каноническими  имеющимся  у  нас  теперь
Писания,  не сохранилось  никаких известий. Ибо собрание канонов  апостолов,
приписанное первому  после апостола  Петра епископу  Рима Клименту, являются
сомнительным.  Дело  в  том,  что  хотя  в  этом  собрании  подведены  итоги
каноническим книгам, однако слова sint obis omnibus clericis et laicis libri
venerandi, etc. содержат разделение христиан на духовных  лиц  и  мирян,  не
имевшее  места  в  практике  эпохи,  столь  близкой  апостолу Петру.  Дервым
известным собором,  установившим каноническое Писание, является Лаодикийский
собор  (канон 59), запретивший чтение  других книг, кроме тех,  которые были
объявлены  им каноническими.  Это  предписание  было  адресовано не  каждому
христианину, а лишь  тем, кто имел полномочия  читать что-нибудь  публично в
церкви, т. е. только духовенству.
     О  праве  устанавливать церковные должности  во времена  апостолов.  Из
должностных лиц  церкви во времена  апостолов некоторые имели наставнические
функции, другие - чисто служебные. В задачи  первых входило благовествование
Царства Божия неверующим,  совершение  таинств и богослужения и  наставление
новообращенных  в  правилах  веры  и  поведения.  Служебными  были должности
дьяконов,  т.  е. тех, кто  был назначен  заботиться о мирских  потребностях
церкви  в такое время, когда весь  клир жил на  общие средства, собранные из
доброхотных пожертвований верующих.
     Среди наставнических должностных лиц первыми и  главными были апостолы,
которых  было вначале двенадцать. Они были избраны и  поставлены самим нашим
Спасителем.  В их задачи входило не только  проповедовать, учить и крестить,
но также  быть Свидетелями  воскресения  нашего Спасителя. Это свидетельство
было специфическим и существенным признаком, которым апостольство отличалось
от  всякой другой духовной должности.  Ибо апостолом мог быть лишь тот,  кто
или видел нашего Спасителя после Его воскресения, или общался с Ним до этого
и  видел  Его дела и другие доказательства Его божественности,  и только при
всех этих условиях  он  мог  считаться  достаточным свидетелем.  Поэтому при
выборе нового апостола  на место Иуды Искариота  апостол Петр говорил (Деян.
1, 21, 22): Итак, надобно, чтобы один из тех, которые находились с  нами  во
все  время, когда пребывал  и обращался  с  нами  Господь Иисус, начиная  от
крещения Иоаннова до того дня, в  который  Он вознесся от нас, был  вместе с
нами  свидетелем  воскресения  Его. Слово  надобно  подчеркивает  здесь  как
необходимую  особенность апостола  факт  его общения  с первыми и избранными
апостолами в то время, когда наш Спаситель открылся во плоти.
     Назначение Матфея апостолом явилось актом собрания. Первым апостолом из
тех,  кто  не  был назначен Христом  во  время его  пребывания на земле, был
Матфей,  избранный  следующим  образом.  В  Иерусалиме  собралось  около ста
двадцати христиан  (Деян.  1, 16). Они  наметили  двух - Иосифа, прозванного
Иустом, и Матфея (ст. 23)  - и  бросили жребий; и выпал жребий Матфею, и  он
сопричислен к одиннадцати Апостолам (ст. 26). Таким образом, мы здесь видим,
что назначение этого апостола было актом собрания,  а не апостола  Петра,  и
все  одиннадцать  апостолов  участвовали  в  этом  избрании лишь  как  члены
собрания.
     Павел и Варнава были утверждены апостолами  церковью в  Антиохии. После
Матфея никто не  был назначен апостолом, кроме  Павла и  Варнавы, назначение
которых  (как мы  читаем  в Деян. 13, 1-3)  произошло  следующим  образом: В
Антиохии  в тамошней церкви  были некоторые  пророки и  учители:  Варнава, и
Симеон, называемый Нигер, и Луции Киринеянин, и Манаил, совоспитанник Ирода,
четвертовластника, и Савл. Когда они служили Господу и постились. Дух Святый
сказал: Отделите Мне Варнаву и Савла на дело, к которому Я призвал их. Тогда
они,  совершив  пост и молитву и возложив на них руки, отпустили или из этой
цитаты видно, что хотя Варнава и Савл были призваны Святым Духом, однако это
призвание было  им объявлено и их миссия  была  утверждена местной  церковью
Антиохии. А что их призвание было к апостольству, видно из того, что они оба
названы (Деян. 14,  14) апостолами. А что они стали апостолами именно в силу
этого решения антиохийской  церкви, ясно видно  из  того факта,  что апостол
Павел  (Римл.  1, 1)  употребляет те слова, которые употребил Святой Дух при
его  призвании.  Ибо  он величает себя  апостолом,  избранным  к благовестию
Божиему, намекая на слова Святого Духа отдели мне Варнаву  и Савла, и  т. д.
Однако,  ввиду того  что  делом апостола  было  быть свидетелем  воскресения
Христа,  кое-кто может спросить здесь,  каким  же  образом апостол Павел, не
общавшийся с  Христом до его страстей, мог знать о его воскресении? На  этот
вопрос  легко ответить, что сам наш Спаситель явился после своего вознесения
к нему с неба на пути в  Дамаск ; и избрал его  сосудом  чтобы возвещать имя
его перед язычниками  и царями и сынами Израилевыми,  и,  следовательно (так
как  он видел Господа после Его страстей), он был  .полноправным  свидетелем
Его  воскресения. Что  касается Варнавы,  то  он  был  учеником  до  периода
страстей  Господних. Поэтому ясно, что Павел и  Варнава  были апостолами, В,
однако же, они были избраны и  уполномочены  не одними первыми апостолами, а
церковью  в Антиохии, подобно  тому  как  Матфей был  избран  и  уполномочен
церковью в Иерусалиме.
     Какие церковнослужители являются наставниками.
     Епископ - слово, означает "надсмотрщик", или "надзиратель", какого-либо
дела, и  в частности "пастырь" или  "пастух", и  отсюда  метафорически стало
употребляться  не  только  среди  евреев, бывших  первоначально  пастушеским
народом, но также  и среди язычников для обозначения сана  царя, или другого
правителя, или вождя народа, все равно, правил ли он посредством законов или
посредством  учения.  Таким  образом,  апостолы были  первыми  христианскими
епископами, назначенными  самим Христом, и в  этом смысле апостольство  Иуды
названо (Деян. 1, 20)  его  епископством. Впоследствии, когда были назначены
старейшины  в  христианских  церквах,  на  которых было  возложено учением и
советом  руководить христианской паствой, эти старейшины были  также названы
епископами.  Тимофей  был  старейшиной  (слово  старейшина  в  Новом  завете
обозначает как  должность,  так  и  возраст),  и,  однако же, он  был  также
епископом, т. е. епископы были тогда равнозначны старейшинам. Мало того, сам
апостол Иоанн, любимый апостол нашего Господа, начинает свое второе послание
следующими словами:  Старец -  избранной  госпоже. Из всего этого видно, что
епископ, пастырь, старейшина, доктор, т. е. учитель, были в  эпоху апостолов
лишь  различными  наименованиями  одной  и  той  же  должности. Ибо тогда  в
христианской  церкви   не  было  никакой  принудительной  власти,   а   лишь
руководство учением и убеждением. Царство Божие должно было еще прийти в мир
грядущий, так что ни в какой церкви не могло быть принудительной  власти, до
тех  пор пока государство не признало  христианской веры,  следовательно, не
было в церкви разнообразия властей, хотя и было разнообразие должностей.
     Кроме  этих  наставнических  должностей  в церкви, а  именно апостолов,
епископов, старейшин, пастырей и учителей, призванных благовествовать Христа
евреям и язычникам и  направлять и учить тех,  кто уверовал, мы не находим в
Новом завете  никаких  других  должностей. Ибо  под  именем  евангелистов  и
пророков  обозначается  не  какая-нибудь  должность, а различные  дарования,
благодаря которым те или другие  люди были ценны для церкви; так,  например,
евангелисты  были  ценны  тем,  что  они  описывали  жизнь и  деяния  нашего
Спасителя. Такими  евангелистами  были и апостолы Матфей и Иоанн,  и ученики
Марк и Лука, и все те, кто писал на ту же тему (как, например, апостолы Фома
и Варнава, хотя церковь не получала книг, авторство которых приписывалось бы
им). Пророки же были ценны тем, что обладали даром толковать Ветхий завет, а
иногда  возвещали церкви свои  особые откровения.  Ибо ни эти дарования,  ни
способность говорить новыми языками, ни дар изгонять бесов или лечить другие
болезни  -  и  вообще  ничто,  кроме правильного  призвания  и  избрания  на
должность учителя, не давало основания быть должностным лицом в церкви.
     Рукоположение  учителей. Подобно  тому как  апостолы ; Матфеи,  Павел и
Варнава  не были  назначены  апостолами  ;  самим нашим Спасителем,  а  были
избраны церковью, т. е. собранием христиан,  а именно Матфей - иерусалимской
церковью, а Павел и Варнава - антиохийской церковью, точно так же пресвитеры
и  пастыри   в  других  городах   избирались  церквами  этих   городов.  Для
доказательства этого посмотрим прежде всего, как апостол Павел поступает при
рукоположении пресвитеров в тех городах, где он обратил людей в христианскую
веру непосредственно после того,  как он и Варнава получили апостольство. Мы
читаем (Деян. 14, 23), что они рукоположили пресвитеров в каждой церкви. Это
с первого взгляда может быть  принято как доказательство того, что  они сами
избирали и уполномочивали. Однако если посмотрим текст греческого оригинала,
то  станет  очевидным,  что  они  уполномочивались  и  избирались  собранием
христиан в каждом городе.  Ибо в греческом оригинале сказано: рукоположив их
старейшинами поднятием  рук  в  каждом собрании. Но хорошо известно,  что во
всех  тех  городах должностные ли чиновники избирались голосованием, и - так
как обычно поднятие рук было признаком утвердительного голосования в отличие
от  отрицательного - назначить какое-нибудь должностное лицо в одном из этих
городов означало лишь  собрать  вместе  народ и избрать это должностное лицо
большинством  голосов, причем  это  большинство выражалось;  поднятием  рук,
голосованием шарами, способами или камешками, которые каждый клал в  один из
сосудов, назначенных  для утверждения или  отрицания, ибо В  разных  городах
были различные обычаи на этот счет, каким образом,  своих старейшин избирало
собрание. Апостолы были лишь председателями собрания, на обязанности которых
лежало созвать собрание для таких  выборов, объявить имена избранных и  дать
им свое благословение, называемое в наше время посвящением. По этой причине,
кто  были  председателями  собраний,  а  ими  были  в  отсутствие  апостолов
пресвитеры,  назывались  -  antistites.  Слово  это  означает  главное  лицо
собрания на чьей обязанности лежали подсчет голосов и объявление  избранных,
а там,  где  голоса  разделялись  поровну,  -  решение  обсуждаемого вопроса
прибавлением своего голоса, что является обязанностью председателя собрания.
И так как все церкви избирали своих пресвитеров одним и тем же способом,  то
там, где употребляется  слово поставить (как, например, Тит 1,5): для того я
оставил тебя в  Крите, чтобы ты поставил по  всем городам пресвитеров),  это
следует понимать  согласно  вышеизложенному, а  именно что  Тит  должен  был
созвать  верующих  и избрать  им пресвитеров  большинством голосов.  Было бы
странно, если  бы в  городе,  где  люди,  может  быть  никогда  не  видевшие
должностного  лица,  избранного  иначе, чем на собрании,  став  христианами,
стали  вдруг   себе   мыслить  иной   способ  избрания   своих  учителей   и
руководителей, т. е. своих пресвитеров (иначе  называемых  епископами),  чем
избрание  большинством голосов. Точно так же не было  иного способа избрания
епископов (до  того как императоры сочли необходимым регулировать эти выборы
в целях сохранения мира), как лишь собраниями христиан в каждом городе.
     То же  самое подтверждается продолжающейся  и поныне практикой избрания
епископов  Рима.   Ибо  если  епископ,  покидая  какое-нибудь  место,  чтобы
перенести  свое пастырское служение в другое место, имел  бы право назначить
своего  преемника  в  пастырском  служении,  то тем паче  он  имел  бы право
назначить  преемника в том месте, где  он служит вплоть до смерти. Однако же
мы  никогда не находим,  чтобы  какой-нибудь  епископ  Рима назначал  своего
преемника. Ибо на протяжении долгого периода они избирались народом, как это
доказывает мятеж, вспыхнувший по поводу этих выборов, когда шла борьба между
двумя кандидатами - Дамазом и Урсицином. Сила этого мятежа была так  велика,
что,  по  свидетельству Аммиана Марцеллина префект  Ювентий, оказавшись не в
силах  водворить мир  между  ними, вынужден  был уйти из города. В  самой же
церкви было найдено около ста убитых  по этому случаю. И хотя позже  римские
епископы избирались  сперва всем римским духовенством,  а затем кардиналами,
однако никогда преемник  не назначался своим  предшественником. Поэтому если
римские  епископы  никогда   не   претендовали   на  право  назначать  своих
преемников, то я считаю себя вправе заключить, что они без нового расширения
своей власти не имели  права назначать  преемников другим епископам,  а  эту
добавочную власть мог  отнять у церкви  и  отдать  им  лишь  тот,  кто  имел
законную власть не только  учить церковь, но и повелевать ею, а это мог быть
лишь гражданский суверен.
     Кто является служителем  церкви.  Слово служитель,  означает  человека,
добровольно  заботящегося  о  делах других. Служитель  отличается  от  слуги
только тем, что слуги обязаны в  силу своего положения исполнять все, что им
прикажут,  между  тем  как  служители  обязались  лишь  постольку, поскольку
добровольно  взяли  на  себя  определенную  задачу, и поэтому  они ни к чему
большему не обязаны. Таким  образом, служителями были как те, кто учил Слову
Божию,  так  и  те,  кто  заботился о  мирских  делах  церкви, но  они  были
служителями  различных  лиц.  Ибо пастыри  церкви,  названные (Деян.  6,  4)
служителями слова, являются служителями Христа, ибо  это слово Его. Служение
же дьякона, названное (ст. 2) обслуживанием столов, есть служение церкви или
собранию. Таким  образом,  никто  в отдельности и  ни  вся церковь  не могли
сказать  о  своем  пастыре,  что  он является  их  служителем. О  дьяконе же
независимо от того, взял ли он на себя заботу о  столах  или о распределении
средств  существования  среди христиан, в то время  когда христиане в каждом
городе жили в общности имущества или на средства доброхотных  жертвователей,
как это было в первое время, или он взял на себя заботу  о молитвенном доме,
или о доходах, или о других делах церкви - во всех этих случаях все собрание
имело основание называть его своим служителем.
     Дело  в том, что основным занятием дьяконов было обслуживание собрания,
хотя они не упускали случая  также  проповедовать Евангелие и распространять
учение Христа  каждый  в соответствии со своими дарованиями, как  .это делал
Стефан, или проповедовать и крестить, как  это делал Филипп. Ибо тот Филипп,
который проповедовал Евангелие в Самарии и крестил (Деян. 8, 38) евнуха, был
Филипп-дьякон, а не Филипп-апостол.  Это видно из того  (ст.  1), что, когда
Филипп  проповедовал  в  Самарии,  апостолы  были в Иерусалиме  и (ст.  14),
услышав, что Самаряне приняли Слово  Божие,  послали к ним  Петра и  Иоанна,
которые возложили  руки на  тех,  кто был крещен (ст. 15), и те приняли Духа
Святого,  которого  они  раньше  от крещения  Филиппа не  приняли.  Ибо  для
сошествия Святого Духа необходимо  было, чтобы их крещение было  совершено и
подтверждено  служителем  слова,  а  не   служителем  церкви.   Поэтому  для
подтверждения крещения  тех, кого крестил дьякон Филипп, апостолы послали из
Иерусалима в Самарию из  своей  среды Петра  и Иоанна, пожаловавших тем, кто
был раньше только крещен, те духовные блага, которые были знамениями Святого
Духа и которые  в то время сопровождали всех  истинно верующих. А в чем  эти
блага состояли, можно  понять из следующих слов апостола Марка (16, 17, 18):
Уверовавших же будут сопровождать сии знамения:  именем. Моим будут изгонять
бесов;  будут  говорить  новыми  языками;  будут  брать  змей;  и  если  что
смертоносное выпьют, не повредит им;  возложат руки на больных, и они  будут
здоровы.  Этим Филипп не мог их наделить,  а апостолы  могли и, как видно из
этого  места, действительно  наделяли  всякого  человека,  который  искренне
уверовал  и был  крещен  служителем  самого Христа.  А что  касается  нашего
времени,  то или служители  Христа  не  способны теперь наделять людей  этой
властью, или теперь имеется очень мало искренне верующих, или Христос  имеет
очень мало служителей.
     И как  их  избирают. Что первые  дьяконы были избраны  не апостолами, а
собранием учеников, т. е. христианами всякого сорта, видно из Деяний, где мы
читаем,  что, когда  умножилось число учеников, двенадцать апостолов созвали
их  и, сказав, что нехорошо  апостолам,  оставив  Слово Божие, заботиться  о
столах, велели  следующее  (6, 3):  Братия,  выберите  из  среды, себя  семь
человек изведанных, исполненных  Святаго Духа и мудрости; их поставим на эту
службу.  Отсюда  видно,  что хотя апостолы объявили  их  избранными,  однако
избирало их собрание. И это (ст. 5) еще более ясно видно из дальнейшего, где
написано, что это предложение было угодно всему собранию, и оно выбрало семь
человек.
     Церковные  доходы по закону  Моисея. В эпоху Ветхого завета одни только
представители  колена  левитов  допускались  к  священству  и  другим низшим
церковным  должностям.  Земля  была  разделена  между  другими коленами  (за
исключением левитов),  которых благодаря подразделению колена Иосифа  на два
подколена, Ефраима и Ионассии, оставалось двенадцать. Левитам были назначены
определенные города  для их жительства с предместьями  для их  скота. Вместо
удела же  левиты должны были  получать десятину  от плодов земли их братьев.
Содержание же  священников составлялось из десятины  этой  десятины вместе с
долей от жертвоприношений. Ибо Господь сказал Аарону (Чис. 18, 20):  В земле
их не будешь иметь  удела, и части не будет тебе между ними; Я часть  твоя и
удел твой среди сынов Израилевых. Так как Бог был царем и избрал себе колено
левитов  в качестве своих государственных  служителей, то  он назначил им  в
качестве  содержания государственные доходы,  т.  е.  ту часть,  которую Бог
выделил для самого себя. А эта часть состояла из десятин и жертвоприношений.
И в  этом смысле следует  понимать  слова Бога  твое  наследство.  Поэтому к
левитам может быть с полным основанием применено название "клир", означающее
жребий или наследство. Это  не  значит, конечно,  что  они были  больше, чем
другие, наследниками Царства Божиего, а лишь то, что наследство Бога было их
уделом.  Но так  как Бог сам  был  их царем в это время, а  Моисей,  Аарон и
последующие первосвященники были его наместниками, то отсюда  явствует,  что
право на десятины  и  жертвоприношения было установлено гражданской властью.
После  того  как израильтяне  отвергли  Бога,  потребовав себе  царя, левиты
продолжали  пользоваться теми же доходами. Но их  право на это производилось
из  того обстоятельства,  что  цари  никогда  не  отнимали  его у  них.  Ибо
государственные  доходы  были  в  распоряжении  того,  кто представлял  лицо
государства, и этим представителем до плена был царь. А также по возвращении
из плена  они по-прежнему платили свои  десятины священникам. Следовательно,
до этого времени доходы церкви определялись гражданским сувереном.
     Во  времена  нашего Спасителя и после него. О  средствах к жизни нашего
Спасителя и его апостолов мы читаем  лишь, что они имели суму (которую носил
Иуда  Искариот), и что те апостолы, которые были рыбаками, иногда занимались
своим  промыслом,  и что, когда  наш  Спаситель  послал двенадцать апостолов
проповедовать, он запретил им (Матф. 10, 9, 10) носить в своих сумах золото,
серебро  и медь, ибо трудящийся  достоин  пропитания. Отсюда  с вероятностью
можно заключить, что  их доходы не были в несоответствии с  их занятием. Ибо
их занятие состояло  (ст. 8)  в том, чтобы даром давать, поскольку они даром
получали, и их средства к жизни составлялись из  доброхотных даяний тех, кто
верил в разносимую  апостолами благую весть  о приходе Мессии и Спасителя. К
этим  даяниям мы можем прибавить благодарственные  приношения тех,  кого наш
Спаситель исцелил от болезней (Лук. 8,  2, 3): некоторые женщины, которых Он
исцелил  от злых духов и болезней: Мариян, называемая Магдалиною, из которой
вышли  семь бесов, и Иоанна, дочь Хузы, домоправителя Иродова,  и Сусанна, и
многие другие, которые служили Ему именем своим.
     После  вознесения нашего  Спасителя  христиане в  каждом  городе жили в
общности имущества (Деян. 4, 34), на деньги,  вырученные от продажи земель и
владений и положенные к ногам апостолов не  по  обязанности, а  добровольно,
ибо сказал Анании апостол Петр (Деян. 5,4): чем ты владел, не твое ли  было,
и  приобретенное  продажею  не  в  твоей  ли  власти находилось.  Эти  слова
показывают, что Анании незачем было  утаивать из своих земель и денег, когда
он  клал их  к  ногам  апостолов, так  как  он вообще не обязан был  вносить
что-нибудь, а на  то была его добрая воля. И как во времена апостолов, так и
вплоть  до  эпохи Константина Великого  включительно  мы найдем,  что доходы
епископов  и  пастырей  христианской  церкви  составлялись  из  добровольных
взносов  верующих.  О  десятинах  еще  нигде  не говорится  в течение  этого
периода,  но  любовь  христиан  к своим  пастырям была  так  велика  в эпоху
Константина и его сыновей, что Аммиан Марцеллин,  описывающий мятеж во время
борьбы  между Дамазом и Урсицином за епископство, говорит,  что  было за что
бороться,  так  как  епископы  того времени  благодаря  щедрости  паствы,  и
особенно знатных дам, жили в роскоши, разъезжали в каретах и роскошествовали
в пище и одежде.
     Служители Евангелия жили  от щедрот  паствы.  Но  тут может  кто-нибудь
спросить:  разве  пастыри церкви  были  обязаны тогда  жить на  добровольные
пожертвования,  как  на милостыню? Ведь говорит апостол  Павел (1 Коринф. 9,
7): какой воин служит когда-либо на  своем содержании?.. Кто, пася стадо, не
ест  молока   от  стада?   И  дальше   (ст.   13):   Разве  не  знаете,  что
священнодействующие питаются от святилища?  что  служащие  жертвеннику берут
долю  от  жертвенника?,  т.  е.  содержанием  им служит  доля  от  того, что
приносится в  жертву. И  затем (ст. 14) он кончает следующими словами: Так и
Господь повелел проповедующим Евангелие  жить от благовествования. Эти слова
действительно  говорят  о  том,  что  паства  была обязана  содержать  своих
пастырей церкви, но  не о том,  что пастыри  могли  определять размер и  род
своего содержания и быть  полными его распорядителями. Их содержание поэтому
должно  было  или  зависеть  от благодарности  и щедрости каждого отдельного
представителя их паствы,  или устанавливаться всем  собранием.  Однако  всем
собранием оно не могло быть установлено, ибо решения  собраний не были тогда
законами.  Поэтому  доходы  пастырей   церкви,  до  того  как  императоры  и
гражданские суверены  стали регулировать их законами,  составлялись лишь  из
добровольных пожертвований. Служащие жертвеннику жили тем, что жертвовалось.
Так  и пастыри  церкви  могли брать то,  что жертвовала им их паства,  но не
могли  требовать  того, что  не жертвовалось.  В  каком суде  могли  бы  эти
пастыри, не имевшие трибуналов, предъявить свой иск? Или, если  бы они имели
третейские суды в своей среде,  кто стал бы  приводить их судебные решения в
исполнение, раз они не имели  тогда  власти вооружать своих должностных лиц?
Приходится поэтому  полагать,  что  определенные доходы могли быть назначены
пастырям церкви лишь всем собранием и  лишь тогда,  когда постановления этих
собраний имели силу не только канонов, но и законов, и эти законы могли быть
изданы лишь  императорами,  королями или  другими  гражданскими  суверенами.
Право десятины, установленное  законом Моисея, не могло быть применено тогда
к служителям  Евангелия,  так как Моисеи и первосвященники были гражданскими
суверенами народа под верховным владычеством  Бога, чье Царство среди евреев
было действительно существующим тогда,  между  тем как Царство  Божие должно
еще прийти через Христа.
     До сих  пор  было  показано,  кем  являются  пастыри церкви; каковы  их
полномочия  (а именно что  они  должны были проповедовать, учить, крестить и
председательствовать  в различных собраниях);  в  чем заключается  церковное
наказание, т.  е. отлучение от церкви  (а  именно что  там, где христианство
было запрещено гражданскими законами, оно заключалось в том,  что  христиане
должны были избегать  общества  отлученного, а там,  где  христианство  было
предписано гражданским законом, отлученный исключался из собраний христиан);
кто избирал пастырей и служителей церкви (а именно собрание); кто посвящал и
благословлял избранных (а именно  пастырь); каковы были установленные доходы
пастырей церкви (а именно  что они  составлялись лишь из того, что приносили
им их  собственные владения,  из того, что они добывали трудами рук своих, и
из  добровольных  пожертвований благочестивых  и благодарных  христиан). Нам
остается теперь рассмотреть,  какова  роль в церкви тех лиц, которые, будучи
гражданскими суверенами, приняли христианскую веру.
     Гражданский   суверен,   будучи  христианином,  имеет  право  назначать
пасторов. Прежде всего нам надлежит помнить, что  право  судить о том, какие
учения благоприятствуют  миру и  должны распространяться среди  подданных во
всех государствах, неотделимо  от гражданской верховной власти  (как это уже
было доказано в  главе XVIII),  все  равно, является  ли  ее  носителем один
человек или собрание  людей.  Ибо для  всякого  мало-мальски здравомыслящего
человека  очевидно, что человеческие  действия  управляются  теми  мнениями,
которые  люди имеют  о благе  или  зле, могущих проистекать для них  из этих
деяний, и что если люди, у которых  раз сложилось мнение, что их повиновение
суверенной власти  для них будет  более вредно, чем неповиновение,  не будут
повиноваться  законам,  этим они  опрокинут  государство  и  внесут  хаос  и
гражданскую  войну, для избежания которой и  установлено  всякое гражданское
правление.  И  вот почему во всех государствах язычников суверены носили имя
пастырей народа, так как ни один подданный в этих  государствах не мог учить
чему-либо народ без их разрешения и полномочий.
     Нельзя  думать,  что  короли-язычники лишаются этого  права  при  своем
обращении в веру Христа, который никогда не предписывал, чтобы уверовавшие в
Него короли были низложены, т. е. подчинены кому-нибудь помимо Него  самого,
или,  что то же самое, лишены власти, необходимой  для сохранения мира среди
их   подданных   и   защиты   последних   от   иноземных   врагов.   Поэтому
короли-христиане остаются верховными  пастырями  их народа  и  имеют  власть
назначать каких  им угодно пастырей, чтобы учить церковь, т. е. учить народ,
порученный их заботе.
     Мало  того,  если даже предположим,  что право избрания  своих пастырей
остается, как до обращения королей, за  церковью, ибо так было в эпоху самих
апостолов (что  уже  было показано в этой  главе), то и в  этом случае право
будет  принадлежать   гражданскому   суверену-христианину.  Ибо,   исповедуя
христианство, суверен тем самым определяет, чему следует учить, а так как он
суверен (что означает то же, что лицо, представляющее церковь), то избранные
им  учителя  избраны  церковью.  И  если  собрание  христиан в  христианском
государстве избирает своего пастыря, то его избирает  суверен,  ибо избрание
совершено по  его полномочию; точно так же как  когда  город избирает своего
старосту, то это избрание является актом  того, кто имеет верховную  власть,
ибо всякое  совершенное действие является действием того, без чьего согласия
оно недействительно. Вот почему,  какие бы примеры ни приводились из истории
относительно избрания  пастырей - народом или  клиром, - эти примеры не есть
доказательства против права какого-либо гражданского суверена, ибо кто бы ни
избрал  пастырей,  он  делал это  на  основании  полномочий суверена. Как во
всяком христианском государстве  гражданский суверен есть верховный пастырь,
чьей заботе поручена вся паства его подданных,  и, следовательно, все другие
пастыри назначаются по его полномочию и от него получают свою власть учить и
совершать всякое другое пастырское служение, то  отсюда следует  также,  что
только  от  гражданского  суверена  все другие  пастыри получают  свое право
учить,  проповедовать и  совершать  все другие  функции,  относящиеся к этой
должности,  и  что они являются  лишь служителями суверена в той же мере,  в
какой его служителями являются должностные лица в городах, судьи - в судах и
командиры - в армиях, ибо гражданский суверен  всегда есть должностное  лицо
всего государства, судья  всех  тяжб и  командующий всем войском.  И  это не
потому,  что те, кто учит, являются подданными суверена,  а потому, что  его
подданными  являются те,  кого следует учить. Ибо  если мы предположим,  что
какой-нибудь  христианский король  перепоручает  власть назначать пастырей в
его владениях  другому королю  (как,  например, многие  христианские  короли
доверяют эту власть папе), то он  этим не ставит пастыря над собой, а  также
верховного пастыря над своим народом,  ибо это означало бы для такого короля
лишить  себя гражданской власти.  В  самом деле,  так  как  власть  суверена
зависит от того  мнения, которое  люди имеют  о  своем долге по  отношению к
нему, и от их  страха наказания  в  загробном мире, то в нашем случае власть
короля  зависела  бы  также  от ловкости и лояльности учителей,  которые  не
меньше  других  людей подвержены не только  честолюбию, но и невежеству. Так
что там, где  иностранец имеет  право назначать учителей, это право ему дано
сувереном  того  государства, где  они  должны учить.  Христианские  пастыри
являются нашими учителями христианства, короли же являются отцами семейств и
могут  брать  школьных  наставников  для  своих  подданных  по  рекомендации
иностранца, но не по его приказанию, особенно в тех  случаях, когда тот, кто
их  рекомендует,  может извлечь явную и  большую выгоду от  плохого обучения
учителями тех подданных, для которых они предназначены; точно так же  короли
не обязаны держать учителей дольше, чем это совместимо с благом государства,
о  котором   короли  обязаны  заботиться  все  время,  пока  они   сохраняют
какое-нибудь другое существенное право верховной власти.
     Пастырскую власть только  суверены имеют jure  divino, другие пастыри -
jure civili. Если  поэтому кто-нибудь спросил бы  пастыря при  исполнении им
обязанностей,  как  первосвященники  и  старейшины  народа  спросили  нашего
Спасителя (Матф. 21, 23): Какой властью Ты это делаешь? и кто Тебе дал такую
власть?, то единственным правильным ответом,  который пастырь мог бы дать на
этот вопрос, был бы ответ, что он делает это властью государства, данной ему
королем   или   представляющим  государство  собранием.   Все  пастыри,   за
исключением  верховного,  исполняют  свои  обязанности  по праву, т.  е.  по
полномочию гражданского  суверена,  т.  е.  jure civili. Король же и  всякий
другой   суверен  исполняет   свои   обязанности   верховного   пастыря   по
непосредственному полномочию от Бога, т. е. по божественному праву, или jure
divino. Вот почему  никто, кроме королей, не может вставить в свой титул как
признак подвластности одному Богу Dei gratia rex и т. д. О своих полномочиях
епископы  обязаны сначала  сказать: милостью королевского величества епископ
такой-то епархии или, как гражданские служители,  именем его величества. Ибо
когда они пишут:  Divina providentia, что означает то же,  что и Dei gratia,
они этим, хотя и в завуалированной форме, отрицают, что получили свою власть
от гражданского государства,  и  лукаво  сбрасывают  с себя узы гражданского
подданства, что противоречит интересам единства и защиты государства.
     Христианские  короли обладают властью  исполнять  все  виды  пастырских
функций.  Но если  всякий христианский суверен  является  верховным пастырем
своих  подданных,  то   выходит,  что  он  имеет  также  власть   не  только
проповедовать (чего, может быть, никто не будет отрицать), но также крестить
и совершать таинство тайной  вечери, освящать храмы  и рукополагать пастырей
на  служение  Богу,  что  большинство  людей отрицает  отчасти  потому,  что
суверены обычно не занимаются этим, а отчасти потому, что совершение таинств
и посвящение  лиц  и освящение мест для святых  целей требует возложения рук
таких  людей,  которые путем  такого  возложения  рук со  времени  апостолов
преемственно   назначались  для  подобного   рода  служения.   Поэтому   для
доказательства  того,  что  христианские  короли  имеют  власть  крестить  и
посвящать, я должен объяснить как то,  почему суверены обычно  не занимаются
этим,  так и то, каким образом им дано право делать это, если они хотят, без
обычной церемонии возложения рук.
     Никто не станет сомневаться в  том, что король,  искусный в знаниях, по
тому  же  праву  своего сана, по  которому  он уполномочивает других  читать
лекции в университетах, может и сам читать их. Тем не менее, так как  забота
об  общих делах государства отнимает  все его  время, ему лично не  подходит
заниматься  этим специальным делом. Король мог бы также, если  бы ему угодно
было, сидеть в суде, слушать  и  решать всякого рода тяжбы по тому же праву,
по  которому  он уполномочивает других делать  это,  однако лежащая  на  нем
обязанность повеления и управления заставляет его  быть непрерывно в шлеме и
поручать служебные должности другим под его верховным руководством. Таким же
образом  и наш Спаситель, который, наверное, имел право  крестить, никого не
крестил (Иоан. 4, 2) сам, а посылал своих апостолов и учеников. Точно так же
и апостол Павел, вынужденный проповедовать в различных и  отдаленных местах,
крестил немногих. Из всех коринфян  он  крестил лишь (1  Коринф. 1,  14, 16)
Криспа, Гайя  и  Стефана. Причина этого в том, что его основной обязанностью
было проповедовать. Из этого ясно, что выполнение более сложной обязанности,
как, например, управление церковью, освобождает от выполнения менее сложной.
Причина, по которой  христианские короли  не крестят,  очевидна, и это та же
причина, по которой в наше  время очень немногие бывают крещены епископами и
еще меньше того - папой.
     А  относительно возложения  рук,  насколько  оно  является  необходимым
условием права королей крестить и посвящать, мы можем сказать следующее.
     Возложение   рук  -   древняя  общепринятая  среди   евреев  церемония,
посредством  которой  обозначалось   и  указывалось  лицо  или  какой-нибудь
предмет,   являвшийся   объектом    человеческой   молитвы,   благословения,
жертвоприношения, посвящения, осуждения или другого действия. Так, например,
Иаков, благословляя детей Иосифа  (Быт. 48,  14), простер правую руку свою и
положил на голову Ефрему, хотя сей был меньший, а левую  на голову Манассии.
И это он  сделал с намерением (хотя они так были  подведены к  нему Иосифом,
что  для  выполнения своего намерения  Иаков  был  вынужден простирать  руки
накрест) обозначить,  кому он хочет дать большее благословение. Точно так же
было  поведено  Аарону (Исх. 20,  10)  при принесении  жертвы  возложить его
руки... на голову тельца  (ст. 15), возложить его руки на голова овна. То же
самое говорится  в книге Левит (1, 4 и 8, 14). Тоже - при назначении Моисеем
Иисуса Навина  начальником израильтян,  т. е. при посвящении его в служители
Бога  (Чис. 27, 23): и возложил  на него руки  свои и дал  ему  наставление,
определяя и  указывая точно,  кому  они должны повиноваться в  войне. И  при
посвящении  левитов  (Числ.  8,  10)  Бог  приказал,  чтобы  возложили  сыны
Израилевы  руки свои на  левитов, и при осуждении  совершившего богохульство
(Лев. 24,  14) Бог повелел: все слышавшие пусть положат руки  свои на голову
его,  и  все  общество побьет  его камнями.  Почему же должны были  положить
только слышавшие,  а  не  священник, левит или какой-нибудь другой служитель
правосудия, если не  потому, что никто другой  не  был способен обозначить и
показать перед  глазами  всего  общества, кто именно совершил богохульство и
заслуживает  смерти? А при обозначении  человека или какого-нибудь  предмета
руками ошибки для глаза менее возможны, чем при произнесении их наименования
вслух.
     Эта  церемония столь строго  соблюдалась, что  при  благословении всего
собравшегося  народа,  которое нельзя  было сделать  возложением  рук, Аарон
(Лев.  9,22),  однако,  поднял...   руки  свои,  обратившись  к  народу,   и
благословил  его.  Мы читаем  также  о  подобной  церемонии у язычников  при
освящении храма,  а  именно  что священ ник клал руку  на какой-нибудь столб
храма и держал  ее  так,  пока  произносил слова  освящения.  При  публичном
богослужении, очевидно, считалось более естественным обозначить какую-нибудь
отдельную вещь руками, чтобы  удостоверить глаз, чем  обозначать ее словами,
удостоверяющими лишь ухо.
     Церемония эта  поэтому  не была новшеством во времена нашего Спасителя.
Так, Иаир (Марк  5, 23), у которого была больна дочь, умолял Бога не  лечить
ее, а  возложить на нее  руки, чтобы она выздоровела. И тогда  (Матф. 9, 13)
приведены были к Нему дети, чтобы Он возложил на них руки и помолился.
     В  соответствии с  этим древним  обрядом  апостолы,  пресвитеры  и само
собрание пресвитеров клали руки  на  тех, кого они  назначали  пастырями,  и
одновременно  молились,  чтобы  на них  снизошел Святой  Дух. Эта  церемония
совершалась  не  однажды,  а иногда  -  несколько  раз,  по  мере  того  как
представлялся новый повод.  Но  цель была одна  и та же, а  именно точное  и
добросовестное обозначение лица, назначенного или для  пастырского  служения
вообще, или  для какой-нибудь специальной миссии; так,  например,  апостолы,
помолившись,  возложили руки на семь дьяконов (Деян. 6, 6), что было сделано
не  для  того, чтобы  дать  им Святой  Дух  (ибо Святого Духа, как видно  из
предыдущего  ст. 3,  они  были преисполнены до  своего  избрания),  а  чтобы
предназначить их  для указанного  служения. А после того  как  Филипп-дьякон
обратил некоторых людей  в Самарии, Петр и Иоанн отправились  туда (Деян. 8,
17) и возложили руки на них, и они приняли Духа Святаго. И это право имел не
только апостол, но и пресвитер. Ибо апостол Павел говорит Тимофею (1 Тим. 5,
2): Рук  ни на кого не возлагай поспешно, т. е. никого не определяй поспешно
к пастырскому служению. В 1-м Послании к Тимофею  (4, 14) мы читаем, что все
собрание пресвитеров возложило руки на Тимофея, но это следует понимать так,
что кто-то сделал это по поручению собрания, вероятнее всего их председателя
собрания, каковым,  может быть,  был  сам  апостол Павел. Ибо  в  своем  2-м
Послании  к Тимофею (1,6) он напоминает  ему возгревать дар Божий, который в
тебе через мое рукоположение, из  чего, между прочим, видно, что под  Святым
Духом  подразумевается не  третье лицо  в божественной Троице, а  дарования,
необходимые для пастырского служения. Мы читаем также, что на апостола Павла
были дважды  возложены руки: один раз - Ананием в Дамаске (Деян. 9, 17,  18)
при  крещении  Павла, а  второй раз  (Деян. 13,  3) -  в Антиохии,  когда он
впервые  был  послан проповедовать. Применение этой церемонии при назначении
пастырей  имело целью обозначить то лицо,  которому давалось соответствующее
право. Но если бы какой-нибудь христианин имел  право  учить  раньше, еще до
своего  перехода в  христианство,  то  его  крещение  не давало ему никакого
нового права, а  лишь побудило  бы его проповедовать  истинное учение, т. е.
правильно использовать  свое право, и  поэтому  возложение  рук  было  бы не
нужно, так как для этого достаточно было одного крещения. Всякий же  суверен
еще  до  принятия  им христианства  имел власть учить и  назначать учителей,
поэтому христианство не  давало ему никакой новой  власти, а лишь наставляло
его  на  путь  обучения  истине. И  следовательно,  суверены не нуждались  в
специальном возложении  рук  (помимо  возложения рук  при крещении), которое
уполномочивало  бы их выполнять какую-нибудь часть  пастырских функций,  как
крещение и посвящение. И если в эпоху Ветхого  завета, пока верховная власть
находилась в руках первосвященника, только он один имел право  посвящать, то
дело обстояло  иначе,  когда верховная власть Перешла к царям. Ибо мы читаем
(3  Цар.  8),  что  Соломон  благословил народ, освятил  храм и произнес  ту
публичную молитву, которая служит образцом для подобных молитв при освящении
христианских церквей и часовен, из  чего явствует, что  он обладал не только
правом церковного управления, но и правом исполнять церковные функции.
     Гражданский  суверен,  если  он  христианин, -  глава  церкви  в  своих
владениях. Из этого соединения в лице  христианских суверенов политических и
церковных  прав  вытекает,   что  христианские  суверены  имеют  над  своими
подданными всю ту власть, которая может быть дана человеку, дабы он управлял
внешними действиями людей как в области политики, так и в области религии, и
что эти суверены могут издавать такие законы, какие они сами сочтут наиболее
целесообразными  для  управления своими  подданными, поскольку они  образуют
церковь, ибо как государство, так и церковь образуют одни и те же люди.
     Поэтому, если этим суверенам угодно, они могут (как это и делают сейчас
многие христианские  короли) поручить  управление своими  подданными в делах
религии папе, но  тогда папа подвластен  в этих вопросах им, и  он выполняет
это поручение  на чужой территории jure civili,  т.  е. именем  гражданского
суверена,  а не  jure divino,  т.  е. именем Бога,  и он поэтому может  быть
освобожден от этой должности, когда суверен сочтет это необходимым для блага
своих  подданных.  Точно  так же, если суверенам  угодно, они могут поручить
заботу о религии  одному  верховному пастырю или собранию пастырей и дать им
ту власть  над церковью  или одному над другими, какую  они сочтут  наиболее
подходящей, и жаловать им по  своему усмотрению почетные  титулы  епископов,
архиепископов,   священников   или  пресвитеров,  и  устанавливать  для  них
источники доходов, будь то десятины или  другие источники,  какие  им  будет
угодно,  ибо  все, что  они делают,  делают  по указаниям  своей  совести  и
отвечают за это лишь перед Богом. Только гражданскому  суверену  принадлежит
право назначать судей  и  толкователей канонических писаний,  ибо только  он
один  придает  им  силу  законов.  Точно  так  же  только  он  придает  силу
отлучениям, которыми пренебрегали бы, если бы они не  сопровождались  такими
законами  и  наказаниями,  которые способны  смирить  упорных  отступников и
заставить их объединиться с  остальной церковью.  Короче говоря, гражданский
суверен  имеет  верховную  власть  во  всех  делах,  как  церковных,  так  и
гражданских,  поскольку дело  касается действий и  слов, ибо только они одни
известны и могут быть  предметом  обвинения, а над  тем,  что не  может быть
предметом обвинения, нет судьи, кроме Бога, ведающего  сердцами. И эти права
неотъемлемы от верховной власти как монархов,  так и верховных собраний, ибо
те, кто  являются представителями христианского  народа, суть  представители
церкви, так как церковь и христианское государство одно и то же.
     Рассмотрение книги кардинала Беллармина "De summo pontifice".  Хотя то,
что  я  сказал  здесь  и  в  других  местах   этой  книги,  достаточно  ясно
обосновывает верховную власть христианских суверенов, однако  так как  общее
притязание римского папы на  эту власть было поддержано главным образом и, я
думаю, так сильно,  как  только  это возможно,  кардиналом Беллармином в его
полемическом   сочинении   "De  summo  pontifice",то  я   счел   необходимым
подвергнуть  разбору,  по возможности  кратко,  его  основания  и  силу  его
рассуждения.
     Книга первая. Из  пяти книг, написанных им на эту тему, первая содержит
три вопроса. Сначала  разбирается вопрос  о  том, какая из  форм правления -
монархическая, аристократическая  или демократическая - является  наилучшей,
причем автор  приходит к  заключению,  что наилучшей является не  какая-либо
одна из них, а лишь смешанная из всех трех. Вторым разбирается вопрос о том,
какая из  этих форм правления  является наилучшей  для  церкви, причем автор
высказывается за смешанную, по  более приближающуюся к  монархии. В-третьих,
обсуждается вопрос о том, занимал ли апостол  Петр в этой смешанной монархии
место монарха. Что касается первого  вопроса, то я уже достаточно доказал (в
главе XVIII),  что  все правительства,  которым  люди  обязаны повиноваться,
являются  неразложимыми  и  абсолютными.   В   монархии   верховная   власть
принадлежит  лишь одному человеку, и все другие  люди, имеющие  какую-нибудь
власть в государстве, имеют ее лишь по его полномочию  и пока ему  угодно  и
осуществляют  ее его  именем. При аристократии  же и демократии имеется лишь
одно верховное  собрание  с  той же властью, которая  в монархии принадлежит
монарху и является не смешанной, а абсолютной верховной властью. Там же, где
одна из  форм  правления  уже установилась, не  приходится рассуждать о том,
какая из  трех  форм  правления  наилучшая,  а  всегда следует предпочитать,
поддерживать и считать  наилучшей существующую, ибо  делать что-нибудь,  что
может  привести  к  ниспровержению  существующей  формы  правления,-  значит
противоречить  как естественному, так и положительному Божественному Закону.
Кроме того, вопрос о том, какая форма правления наилучшая, не имеет никакого
отношения к  власти пастыря  (за исключением того случая, когда  он обладает
гражданской верховной  властью), ибо пастыри призваны  не  управлять  людьми
приказами,   а  лишь  учить  их  и  убеждать  доводами,  предоставляя  своим
слушателям  решать,  принимают они  или  отвергают  преподанное  им  учение.
Действительно, монархия,  аристократия и  демократия обозначают для  нас три
вида суверенов, а не три вида пастырей, или,  как мы можем сказать, три вида
отцов семейств, а не три вида школьных учителей их детей.
     Поэтому второе заключение относительно лучшей формы правления церкви не
имеет  никакого отношения  к  вопросу  о  власти  папы  вне его  собственных
владений, ибо во всех других государствах  его  власть (если он вообще имеет
какую-либо) есть лишь власть школьного учителя, а не власть отца семейства.
     В качестве основного аргумента в пользу  своего третьего  заключения, а
именно что апостол Петр был монархом в церкви, он приводит место из апостола
Матфея (16, 18, 19): Ты - Петр, и на сем камне Я создам церковь Мою  и т. д.
И дам тебе ключи Царства Небесного; и что свяжешь на земле, то будет связано
на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на  небесах. Однако
при  ближайшем рассмотрении  это место доказывает, что  церковь Христа имеет
своим фундаментом один лишь  догмат, а  именно тот,  который, будучи признан
Петром  от  имени  всех  апостолов,  дал повод  нашему Спасителю  произнести
цитированные выше  слова. Чтобы ясно понять, о чем  идет тут речь, мы должны
принять во внимание, что Спаситель самолично через Иоанна Крестителя и своих
апостолов проповедовал лишь один догмат веры,  что он  есть Христос, так что
все  другие догматы  веры являются таковыми, лишь  поскольку они зиждутся на
этом  фундаменте.  Первым  начал  Иоанн  (Матф.   3,  2),  проповедуя  лишь:
Приблизилось Царство Небесное, затем проповедовал то  же самое наш Спаситель
(Матф.  4,  17).  И в  заповеди,  данной Иисусом  своим двенадцати апостолам
(Матф. 10,  7),  говорится о  проповедовании лишь  этого  догмата.  Это  был
основной  догмат,  т.  е.  фундамент  церковной  веры.  Впоследствии,  когда
апостолы вернулись к  Иисусу, он спросил их всех  (Матф.  16, 13, 14),  а не
одного лишь Петра, за кого люди почитают Меня, и апостолы ответили, что одни
за Иоанна Крестителя, другие за  Илию,  а иные за Иеремию или за  одного  из
пророков. Тогда Иисус снова  спросил их всех (не только Петра): А вы за кого
почитаете  Меня? На это апостол Петр ответил за них  всех: Ты - Христос, Сын
Бога  живого, что является, как я сказал, основой веры всей церкви. Это дало
повод нашему Спасителю сказать: На сем камне  Я создам церковь Мою. Из этого
очевидно, что под краеугольным камнем церкви подразумевается основной догмат
церковной веры.  Но почему же, возразит кто-нибудь, наш  Спаситель вставляет
слова  ты - Петр? Если оригинал  этого текста был  бы переведен дословно, то
легко  было бы  видеть основание  указанной  вставки. Мы должны  принять  во
внимание, что  апостол  Симон  имел  прозвище Камень (что  по-сирийски будет
Cephas).  Наш Спаситель  поэтому  после признания  Петром основного  догмата
сказал, намекая на имя последнего, следующее: Ты - Камень, и на этом Камне я
создам церковь Мою. Это все равно  как если бы он сказал: этот догмат, что я
есмь Христос, есть основа всей той веры, которую я  требую от  всех тех, кто
должен стать членами моей церкви. Такой намек на имя собеседника не является
необычным в обиходной речи.  Однако  странной и  неясной выглядела  бы  речь
нашего Спасителя,  если  бы  он,  намереваясь воздвигнуть  свою  церковь  на
личности апостола Петра, сказал  бы: "ты - Камень, и на сем  Камне я  создам
церковь  мою",  когда следовало ясно  и  недвусмысленно сказать: "на  тебе я
создам церковь мою",- при этом обороте намек на имя Петра все еще сохранялся
бы.  А что касается следующих слов: Я дам  тебе ключи царства небесного и т.
д.,  то это  не  больше  того, что наш  Спаситель дал  также остальным своим
ученикам (Матф. 18, 18): Что вы свяжете на земле, то будет связано на  небе;
и что разрешите на земле,  то будет разрешено на небе. Однако, как бы  мы ни
толковали эти тексты, несомненно, что пожалованная здесь  власть принадлежит
всем  верховным пастырям, а таковыми являются  все  христианские гражданские
суверены  в их собственных владениях. И это в такой степени верно, что, если
бы апостол  Петр или  сам наш Спаситель склонил кого-нибудь  из суверенов  к
тому, чтобы уверовать  в него и признать его Царство, то, ввиду того что его
Царство не от мира сего, он предоставил  бы  верховную  заботу  об обращении
своих подданных одному лишь этому суверену или же должен  был бы  лишить его
верховной  власти, неотделимой частью  которой является право учить. И этого
достаточно  для опровержения выводов первой  книги, где  Беллармин стремится
доказать, что апостол Петр был всеобщим монархом церкви, т. е. монархом всех
христиан мира.
     Книга  вторая.  Вторая книга  содержит  два  заключения,  а  именно что
апостол Петр был епископом Рима и здесь умер и что римские папы являются его
преемниками. Оба  этих  положения оспаривались  другими  исследователями. Но
предположим, что  они оба верны. Однако если под  римским епископом  следует
разуметь или монарха церкви,  или верховного пастыря ее, то епископом был не
Сильвестр,  а   Константин,  который  был  первым  императором-христианином.
Подобно   Константину,   все  другие  императоры-христиане  были  по   праву
верховными епископами Римской империи. Я говорю, Римской империи, а не всего
христианства. Ибо все  другие  христианские суверены  имели то же  право как
право, неотделимое от их верховной власти на их различных территориях. И это
служит ответом на его вторую книгу.
     Книга  третья. В  третьей  книге  Беллармин  обсуждает  вопрос  о  том,
является ли папа Антихристом. Я со своей стороны не  вижу никаких доводов за
то, чтобы папа был Антихристом в том смысле, в каком Писание употребляет это
слово, и не желаю  пользоваться  аргументом от  качества  антихриста,  чтобы
оспаривать власть, которую осуществляет  или осуществлял  папа  во  владении
другого монарха или государства.
     Ясно, что пророки Ветхого завета предсказывали, а  евреи  ждали прихода
мессии,  т.  е.  Христа, который  восстановил  бы  среди них Царство  Божие,
отвергнутое  ими во время Самуила, когда они потребовали царя,  как у прочих
народов.  Это ожидание подвергало евреев  опасности поддаваться обману таких
людей,   которые  обладали   как  достаточным  честолюбием,  чтобы  пытаться
приобрести  это Царство, так  и достаточной  ловкостью, чтобы обмануть народ
кажущимися чудесами, ханжеством или  правдоподобными  речами  и учением. Вот
почему  наш Спаситель и его апостолы предостерегали  людей от лжепророков  и
лжехристов. Лжехристами  являются те,  кто выдает себя  за Христа, не будучи
таковым, подобно тому как, когда  вследствие раскола в церкви  выбирают двух
пап, каждый называет  другого антипапой или  лжепапой.  Поэтому антихрист  в
собственном значении слова имеет два существенных признака: один - что он не
признает Иисуса Христом,  а  другой -  что он  признает Христом себя. Первый
признак  указан апостолом Иоанном в его  1-м  Послании (4,  3): всякий  дух,
который  не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во  плоти, не есть от Бога,
но это дух антихриста. А второй выражен в словах нашего Спасителя (Матф. 24,
5): многие придут  под именем Моим, и будут говорить: "я  Христос"; и  опять
(ст.  23): если кто скажет вам:  "вот, здесь Христос, или  там",- не верьте.
Поэтому антихрист должен  быть лжехристом,  т.  е.  одним из  тех, кто будет
выдавать себя за Христа. Из этих двух признаков, а именно непризнания Иисуса
Христом и выдавания себя за Христа, следует, что антихрист должен также быть
противником истинного Христа Иисуса, что является другим  обычным  значением
слова  "антихрист". Но  среди этих многих антихристов  имеется один особый -
Антихрист  как  определенное  лицо,  а  не неопределенный  некий  антихрист.
Однако, ввиду того что  римский папа не выдает себя за Христа и не отрицает,
что Иисус  есть Христос, я  не понимаю, как можно его  называть Антихристом,
ведь  под  этим словом  подразумевается  не  тот,  кто ложно выдает  себя за
главного наместника Христа,  а лишь тот, кто выдает себя за  Христа. Имеется
еще указание на время,  в  которое должен объявиться этот особый  Антихрист,
как, например  (Матф. 24, 5), что тогда этот мерзкий опустошитель,  реченный
через пророка Даниила (Дан. 9, 27),  будет стоять  на святом месте, и  будет
великая скорбь, какой не было с начала  мира и не будет, так что, если бы не
сократились  те  дни,  не  спаслась  бы никакая  плоть;  но  ради  избранных
сократятся  те  дни  (Матф.  24,  22). Но  эта  скорбь  еще  не пришла,  ибо
непосредственно за ней  (ст.  29) должны померкнуть Солнце и Луна, и  звезды
должны падать  с  неба, и  поколебаться  небеса,  и должен прийти  снова  на
облаках со славой наш  Спаситель.  Следовательно,  Антихрист еще  не пришел,
между тем как многие папы уже приходили и уходили. Ц Правда, присваивая себе
право давать  законы  всем  христианским королям  и народам,  папа незаконно
захватывает царство  мира  сего, чего Христос не  брал  на себя. Однако папа
делает это не как Христос, а за Христа, что не является признаком антихриста
     Книга четвертая. В четвертой книге Беллармин выставляет три положения в
доказательство того, что папа есть верховный судья во всех вопросах  веры  и
нравственности  (что  означает  то  же,  что  сказать,  будто   он  является
абсолютным  монархом  всех христиан мира).  Первое положение - решения  папы
непогрешимы; второе - папа  имеет власть  издавать законы  и наказывать тех,
кто их не соблюдает; третье - наш Спаситель перенес всю церковную юрисдикцию
на папу римского.
     Тексты относительно непогрешимости папских суждений  в вопросах веры. В
пользу непогрешимости суждений папы Беллармин цитирует писания, прежде всего
Луку  (22, 31,  32):  Симон! Симон! се  Сатана  просил, чтобы сеять  вас как
пшеницу, но Я молился  о  тебе, чтобы  не  оскудела вера твоя; и ты некогда,
обратившись, утверди братьев твоих.
     Согласно толкованию Беллармина, это место  будто  бы говорит за то, что
Христос дал  здесь Симону-Петру две привилегии: одна - что ни  его  вера, ни
вера  кого-либо  из  его  преемников  не  оскудеет; другая  - что ни  он, ни
кто-либо из его преемников никогда не вынесут ошибочного решения по вопросам
веры   или   нравственности,  а  также  решения,   противоречащего   решению
предыдущего папы, что является странным и натянутым толкованием. Однако тот,
кто внимательно прочтет  эту главу, найдет,  что  нет другого места  во всем
Писании,  которое  бы так  говорило  против  власти  папы,  как именно  это.
Первосвященники  и  книжники хотели  погубить  нашего Спасителя  в  праздник
Пасху, и Иуда уже носился с мыслью о предательстве. И вот настал день, когда
надлежало  заколоть пасхального  агнца  и  наш  Спаситель справлял  праздник
вместе со своими апостолами, которым  Он сказал, что уже не будет это делать
до прихода Царства  Божия,  и  одновременно Он сказал им,  что  один  из них
предаст Его. И они начали спрашивать, кто из них сделает это, и одновременно
(ввиду того, что следующую Пасху их учитель намеревался справлять,  когда Он
будет  царем) начался  между  ними спор, кто  тогда  должен  первенствовать.
Поэтому наш  Спаситель сказал им, что  цари  народов господствуют над своими
подданными и называются именем, означающим (по-древнееврейски) благодетелей,
но Он не может быть таким  к ним, и они должны стараться служить друг другу.
Дальше  (ст. 29)  Он  продолжает: Я  завещаю вам, как  завещал Мне Отец Мой,
Царство, да  ядите и пиете за  трапезой  Моею и сядете  на  престолах судить
двенадцать  колен Израилевых.  И  после  этого  (ст.  31,  32),  обращаясь к
апостолу Петру, Он говорит: Симон!  Симон! се Сатана просил, чтобы сеять вас
как пшеницу, но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты некогда,
обратившись  (заметьте  это),  утверди в  этой вере  твоих  братьев. На  это
апостол Петр ответил  (как тот, кто не ждет власти  в этом мире): Господи! С
Тобою я  готов и  в темницу и на смерть  идти. Из всего этого  очевидно, что
апостолу Петру не только не было дано никакого права судопроизводства в этом
мире, но, наоборот, ему было дано поручение учить  других апостолов, что они
также  не  должны  иметь  такого   права.  А   что  касается  непогрешимости
окончательных приговоров апостола  Петра в  вопросах веры,  то  на основании
приведенного текста можно лишь вывести, что Петр и впредь сохранит свою веру
в этом пункте, а именно что Христос снова придет и будет обладать Царством в
день Суда, причем этот дар не был дан этим текстом всем его  преемникам, ибо
мы видим, что они претендуют на царство в существующем ныне мире.
     Второй текст, на который  ссылается Беллармин,- это Матфей 16, 18: Ты -
Петр,  и на сем  камне Я  создам церковь Мою, и врата ада не одолеют ее, чем
лишь доказано  (как  я уже показал в  этой главе), что врата  ада не одолеют
признания Петра, давшего повод к этой речи, а  именно  признания, что  Иисус
есть Христос, сын Бога.
     Третий  текст  - это  Иоанн  21,  17:  Паси  овец  Моих  -содержит лишь
поручение  учить,   и,   если   мы  примем,   что  все   остальные  апостолы
подразумеваются под словом "овцы", тогда это - верховное право учить. Но это
было для того времени, когда еще не было христианских суверенов, ужо имевших
это