няясь сам в себя. И это увидим из следующего. Дух, огонь, свет, любовь, мудрость, ум, слово и подобное этому -- не наименования ли первого естества? И что ж? представляешь ли ты себе или дух без движения и разлияния, или огонь не в веществе, без движения вверх, без свойственного ему цвета и очертания, или свет не в смешении с воздухом, отдельно от того, что его как бы рождает, то есть что светит? А каким представляешь ум? не пребывающим ли в чем-то другом? И мысли, покоящиеся или обнаруживающиеся, по твоему мнению, не движение ли? Представляешь ли какое слово, кроме безмолвствующего в нас или изливаемого (помедлю говорить, исчезающего)? Да и мудрость, в твоем понятии, что кроме навыка рассуждать о предметах Божественных или человеческих? А также правда и любовь -- не похвальные ли расположения, которые противоборствуют -- одно неправде, а другое ненависти, и как сами бывают напряженнее и слабее, возникают и прекращаются, так подобными и нас делают и изменяют, производя в нас то же, что краски в телах? Или надобно рассматривать Божество, сколько возможно, Само в Себе, отступившись от этих образов и собрав из них какое-то единственное представление? Но что ж это за построение ума, которое из этих образов собрано, и не то, что они? Или как единое, по естеству своему не сложное и неизобразимое, будет заключать в себе все эти образы, и каждый совершенно? Так трудно уму нашему выйти из круга телесности, доколе он, при немощи своей, рассматривает то, что превышает его силы! Поскольку всякая разумная природа, хотя стремится к Богу и к первопричине, однако же не может постигнуть ее, по изъясненному мной; то, истаивая желанием, находясь как бы в предсмертных муках и не терпя этих мучений, пускается она в новое плавание, чтоб или обратить взор на видимое и из этого сделать что-нибудь богом (по худому, впрочем, расчету, ибо что видимое выше и богоподобнее видящего, и притом в такой мере, чтоб видящий поклонялся, а видимое принимало поклонение?), или из красоты и благоустройства видимого познать Бога, употребить зрение руководителем к незримому, но в великолепии видимого не потерять из виду Бога. От этого-то стали поклоняться, кто солнцу, кто луне, кто множеству звезд, кто самому небу вместе со светилами, которым дали править в мире и качеством, и количеством движения; а кто стихиям: земле, воде, воздуху, огню, так как они для всего необходимы и без них не может длиться жизнь человеческая; иные же -- что кому встретилось в ряду видимых вещей, признавая богом все, представлявшееся для них прекрасным. Некоторые стали поклоняться даже живописным изображениям и изваяниям, сперва родных, -- и это были люди, без меры предававшиеся горести и чувственности и желавшие памятниками почтить умерших, а потом и чужих, -- и это сделали потомки первых, отдаленные от них временем, сделали потому, что они не знали первого естества, и чествование, дошедшее до них по преданию, стало как бы законным и необходимым, когда обычай, утвержденный временем, обратился в закон. Но думаю, что иные, желая угодить властителям, прославить силу, изъявить удивление красоте, чтимого ими сделали со временем богом, а в содействии обольщению присоединялась какая-нибудь басня. Те же из них, которые были более преданы страстям, признали богами страсти или как богов стали чествовать гнев, убийство, похотливость, пьянство, а не знаю, может быть, и еще что-нибудь к этому близкое; потому что в этом находили (конечно, не доброе и не справедливое) оправдание собственных грехов. И одних богов оставили на земле, других (что одно и благоразумно) скрыли под землей, а иных (смешной раздел!) возвели на небо. Потом, подчинившись своеволию и прихотям блуждающего воображения, нарекли каждому вымыслу имя какого-нибудь бога или демона и, воздвигнув кумиров, которые приманили к себе своей мно-гоценностью, узаконили чествовать их кровью и туками, а иные даже самыми гнусными делами и сумасбродствами и человекоубийством. Ибо таким богам приличны были такие и почести! Даже позорили себя и тем, что воздавали Божию славу морским чудовищам, четвероногим, пресмыкающимся, тому, что в этих породах наиболее гнусно и смешно, так что трудно определить, по-клонявшиеся ли достойны большего презрения, или то, чему поклонялись, fHo более вероятно, что презреннее служители таких богов, и еще тем в высшей степени, что, будучи по природе разумны и получив Божию благодать, лучшему предпочли они худшее. И это -- одно из ухищрений лукавого, который само добро обратил во зло, как есть много и других примеров его злотворности. Он, чтобы привлечь людей под власть свою, воспользовался их неверно направленным стремлением найти Бога и, обманув в желаемом, водя как слепца, ищущего себе пути, рассеял их по разным стремнинам и низринул в одну бездну смерти и погибели. Так было с ними, но наш руководитель разум. И поскольку мы, хотя также ищем Бога, впрочем не допускаем, чтобы могло что-либо быть без вождя и правителя, то разум, рассмотрев видимое, обозрев все, что было от начала, не останавливается на этом. Ибо нет основания присваивать владычество тому, что по свидетельству чувств равночестно, А поэтому через видимое ведет он к тому, что выше видимого и что дает видимому бытие. Ибо чем приведены в устройство небесное и земное, заключающееся в воздухе и под водой, лучше же сказать, то, что и этого первоначальнее -- небо, земля, воздух и водное естество? Кто смешал и разделил это? Кто содержит во взаимном обращении, сродстве и согласии (хвалю сказавшего это, хотя он и не наш!)? Кто привел это в движение и ведет в непрерывном и беспрепятственном течении? Не художник ли всего, не тот ли, кто во все вложил закон, по которому все движется и управляется? Кто же художник этого? Не тот ли, кто сотворил и привел в бытие? Ибо не случаю должно приписывать такую силу. Положим, что бытие от случая; от кого же порядок? Если угодно, и то уступим случаю, кто же блюдет и сохраняет те законы, по которым произошло все первоначально? Другой ли кто, или случай? Конечно другой, а не случай. Кто же этот другой, кроме Бога? Так от видимого возвел нас к Богу богодарованный и всем врожденный разум -- этот первоначальный в нас и всем данный закон! Повторим же сказанное сначала. Бога, что Он по естеству и сущности, никто из людей никогда не находил и, конечно, не найдет. А если и найдет когда-нибудь, то пусть разыскивают и любомудрствуют об этом желающие. Найдет же, как я рассуждаю, когда это богоподобное и божественное, то есть наш ум и наше слово, соединится со сродным себе, когда образ взойдет к Первообразу, к Которому теперь стремится. И это, как думаю, выражается в том весьма любомудром учении, по которому познаем некогда, насколько сами познаны (I Кор. 13, 12). А что в нынешней жизни достигает до нас, есть тонкая струя и как бы малый отблеск великого света. Поэтому, если кто познал Бога, и засвидетельствовано, что он познал, то познание это приписывается ему в том отношении, что, сравнительно с другим, не столько просвещенным, оказался он причастником большего света. И такое превосходство признано совершенным, не как действительно совершенное, но как измеряемое силами ближнего. Поэтому Енос начал призывать Господа (Быт. 4, 26), и заслугу его составляло упование, и упование не относительно ведения, но призывания. Енох же взят (Быт. 5, 24), но постиг ли естество Божие, или еще постигнет, -- это неизвестно. И в Ное, которому вверено было -- целый мир, или семена мира спасти от вод малым древом, избегающим потопления, одно преимущество -- богоугодность (Быт. 6, 5). И великий патриарх Авраам, хотя оправдался верой и принес необычайную жертву -- образ великой Жертвы, однако же Бога видел не как Бога, но напитал как человека и похвален как почтивший, сколько постигал. Иаков видел во сне высокую лестницу и восхождение ангелов, он таинственно помазует столп (может быть, знаменуя помазанный на нас Камень), дает месту, в честь Явившегося на нем, наименование: дом Божий (Быт. 28, 17), борется с Богом как с человеком (действительная ли эта борьба у Бога с человеком, или ею означается, может быть, приравнение человеческой добродетели к Богу), носит на теле знамения борьбы, показывающие, что сотворенное естество уступило победу, и в награду за благочестие получает изменение в имени, из Иакова переименован Израилем (подлинно великое и досточестное имя!); но ни он, ни другой кто из двенадцати колен, которым он был отцом, хотя бы стоял выше самого Иакова, до сих пор не похвалился, что всецело объявил естество Божие или образ Божий. И Илии не ветер сильный, не огонь, не землетрясение, как знаем из истории (3 Цар. 19, 12), но небольшая прохлада была знамением Божия присутствия, и только присутствия, а не естества. Какому же Илии? Которого огненная колесница возносит к небу, означая этим в праведнике нечто сверхчеловеческое. Не удивительны ли для тебя -- сперва судья Маное, а потом ученик Петр? Но один не выносит лицезрения явившегося ему Бога и говорит: погибли мы, жена, потому что видели Бога (Суд. 13, 22), чем показывает, что для человека невместимо Божие даже явление, не только естество, а Петр не пускал в корабль явившегося Христа и отсылал от себя (Лук. 5, 3--8), хотя был горячее других в познании Христа, за что наименован блаженным и удостоен важнейших поручений (Матф. 16, 16--19). Что скажем об Исайе, об Иезекииле, зрителе самых великих тайн, и о прочих Пророках? Один из них видел Господа Саваофа. сидящего на престоле славы, окруженного, славимого и закрываемого шестикрылыми серафимами, видел, как его самого очищали углем и подготавливали к пророчеству (Ис. 6, 1--7). Другой описывает колесницу Божию -- херувимов, и над ними престол, и над престолом твердь, и на тверди Явившегося, а также какие-то гласы, движения и действия (Иез. 1, 22--27), и не умею сказать, было ли это дневное явление, удобо-созерцаемое одними святыми, или ночное нелживое видение, или представление владычественного в нас, которым и будущее объемлется, как настоящее, или другой неизъяснимый вид пророчества -- сие известно только Богу Пророков и причастников подобных вдохновений. По крайней мере, ни те, о которых у нас слово, ни кто другой после них, не были, по Писанию, в совете и сущности Господа (Иер. 23, 18); никто не видел и не поведал естества Божия. Если бы Павел мог выразить, что заключало в себе третье небо и шествие к нему (или постепенное восхождение, или мгновенное восхищение), то, может быть, узнали бы мы о Боге несколько больше (если только этого касалась тайна Павлова восхищения). Но поскольку это было неизреченно, то и мы почтим молчанием, выслушав же самого Павла, который говорит: отчасти познаем и отчасти пророчествуем (1 Кор. 13, 9). Так и подобно этому сознается тот, кто не невежда в познании (2 Кор. 11,6), кто угрожает представить доказательство, что говорит в нем Христос (2 Кор. 13, 3), так сознается великий поборник и учитель истины. А потому все дольнее знание, как простирающееся не далее малых подобий истины, ставит он не выше зеркал и гаданий (1 Кор. 13, 12). А если бы не опасался я подать иным о себе мысль, что до излишества и без нужды занимаюсь такими исследованиями, то сказал бы, что об этом же самом, а не о чем ином может быть сказано: не можете вместить ныне (Иоан. 16, 12), чем само Слово давало понять, что со временем сможем вместить и уяснить себе это. И это же самое Иоанн, Предтеча Слова, великий глас истины, признал невозможным самому миру вместить (Иоан. 21, 25). Итак, всякая истина и всякое слово для нас недомыслимы и темны. Мы как бы строим огромные здания малым орудием, когда человеческой мудростью ловим видение сущего, когда к предметам мысленным приступаем со своими чувствами или не без чувств, которые заставляют нас кружиться и блуждать, и не можем, неприкосновенным умом касаясь неприкосновенных предметов, подойти насколько-нибудь ближе к истине и запечатлеть в уме чистые его представления. А слово о Боге, чем совершеннее, тем непостижимее, ведет к большему числу возражений и самых трудных решений. Ибо всякое препятствие, и самое маловажное, останавливает и затрудняет ход ума, и не дает ему стремиться вперед, подобно тому как браздами вдруг сдерживают несущихся коней и внезапным их потрясением сворачивают в сторону. Так Соломон, который до избыточности был умудрен более всех, и до него живших и ему современных, получил в дар от Бога широту сердца и полноту созерцания обильнее песка (3 Цар. 4, 29), чем более погружается в глубины, тем более чувствует кружения и почти концом мудрости считает найти, насколько она удалилась от него (Еккл. 7, 24). А Павел покушается, правда, исследовать, не говорю естество Божие (он знает, что это совершенно невозможно), а только судьбы Божий, но поскольку не находит конца и отдохновения в восхождении, поскольку любоведение ума не достигает явно окончательного предела, а всегда остается для него нечто еще не изведанное, то (чудное дело! о, если бы и со мной было то же!) заключает речь изумлением, именует все подобное богатством Божиим и глубиной (Римл. 11, 33) и исповедует непостижимость судеб Божиих, выражаясь почти так же, как и Давид, когда он то называет судьбы Божий бездной великою (Пс. 35, 7), в которой нельзя достать основания ни мерой, ни чувством, то говорит, что дивно для него ведение и от состава его, и высоко, нежели насколько простираются его силы и его объем (Пс. 138, 6). Оставив все прочее, рассуждает Давид, обращусь к себе самому, рассмотрю вообще человеческое естество и человеческий состав. Что это за смешение в нас, что за движение? Как бессмертное соединено со смертным? Как проливаюсь я долу и возношусь горе? Как обращается во мне душа, дает жизнь и сама участвует в страданиях? Как мысль и заключена в пределы, и неопределима, и в нас пребывает, и все обходит в быстроте своего стремления и течения? Как сообщается и передается со словом, проницает сквозь воздух, входит с самими предметами? Как приобщена к чувству и отрешается от чувств? И еще прежде этого, как в художнической храмине природы производится и первоначальное наше созидание и составление, и окончательное образование и усовершение? Какое это пожелание и разделение в нас пищи? Кто нас, не принуждая, привел к первым источникам и средствам жизни? Как тело питается яствами, а душа словом? Что за влечение природы, что за взаимная наклонность у родителей и детей, связующая их любовью? Как виды (тварей) постоянны и не сходятся в отличительных признаках? Как, при таком их множестве, особенности неделимых неуловимы? Как одно и то же живое существо вместе смертно и бессмертно, -- смертно, потому что прекращается собственная его жизнь, -- и бессмертно, потому что оно рождает другие живые существа? Одно отходит, другое приходит, как в текущей реке, которая не стоит на месте и всегда полна. Много еще можем любомудрствовать о членах и частях тела, о взаимной их стройности, тогда какони, по закону и соразмерности природы, сообразно нуждам и для красоты, одни сближены, другие отдалены между собой, одни выдались, другие вдались, одни соединены, другие разделены, одни объемлют других, другие сами объемлются; много о звуках и слухе, о том, как звуки переносятся от звучных орудий, и слух приемлет их и входит с ними во взаимное общение вследствие ударений и напечатлений в посредствующем воздухе; много о зрении, которое неизъяснимым образом сообщается с видимыми предметами, приходит в движение по одному мановению воли и в то же с ним время,-- в каком отношении и уподобляется оно мысли, потому что с одинаковой быстротой и мысль сходится с предметом мышления, и взор с предметом зрения; много о прочих чувствах, которые служат какими-то, несозерцаемыми для ума, приемниками внешнего; много об успокоении во время сна, о сновидениях, о памяти и воспоминаниях, о рассудке, раздражительности и пожелании, короче говоря, обо всем, что населяет этот малый мир -- человека. Хочешь ли, перечислю тебе различие других животных в отношении к нам и друг к другу, то есть каждого природу, образ рождения и воспитания, местопребывание, нравы и как бы законы общежития. Отчего одни живут стадами, другие по одиночке; одни травоядны, другие плотоядны; одни свирепы, другие кротки; одни привязаны к человеку и около него кормятся, другие неукротимы и любят свободу; одни как бы близки к разумности и способны учиться, другие вовсе бессмысленны и не переимчивы; одни имеют большое число чувств, другие меньшее; одни неподвижны, другие переходят с одного места на другое, а иные весьма быстры; одни отличаются и величиной и красотой, или чем-нибудь одним, а другие или весьма малы, или очень безобразны, или то и другое; одни крепки, другие малосильны; одни мстительны, другие подозрительны и коварны, иные неосторожны; одни трудолюбивы и домостроительны, другие совершенно не деятельны и беспечны? И еще кроме этого, отчего одни пресмыкаются по земле, другие ходят в прямом положении; одни любят сушу, другие сушу и воду; одни чистоплотны, другие неопрятны; одни живут попарно, другие нет; одни целомудренны, другие похотливы; одни многоплодны, другие не плодовиты; одни долговечны, другие маловечны? Истощилось бы у меня слово, если бы описывать все в подробности. Рассмотри природу плавающих в воде, которые скользят и как бы летают по влажной стихии, дышат собственным воздухом, а в нашем воздухе подвергаются той же опасности, какой мы -- в воде; рассмотри их нравы, страсти, рождения, величину, красоту, привязанность к месту, странствования, сходбища и разлучения, свойства, почти близкие к свойствам животных земных, а у иных даже общие, и свойства противоположные как в родах, так и в неделимых. Рассмотри также стада птиц непевчих и певчих, разнообразие в их виде и цвете. Какая причина сладкопения у птиц певчих, и от кого это? Кто дал кузнечику цевницу на груди? Кто дает птицам эти песни и щебетанья на ветвях деревьев, когда, возбужденные в полдень солнцем, наполняют они звуками леса и сопровождают пением путника? Кто сплетает песнь лебедю, когда распростирает он крылья по воздуху, и ими свиряя, выводит как бы мерный стих? Не буду говорить о вынужденных звуках и о том, в чем ухищряется искусство, подражая действительности. Отчего павлин, кичливая мидийская птица, любит так убранство и честь, что, заметив подходящего, или, как говорят, с намерением нравиться женскому полу (так как чувствует свою красоту), с величавой поступью, вытянув шею и развернув кругообразно блестящие золотом и усеянные звездами перья, выставляет красу свою напоказ любителям? Божественное Писание восхваляет мудрость жен в тканях, говоря: кто дал женам ткания мудрость или испещрения хитрость (Иов. 38, 36)? Но это естественно для животного разумного, которое избыточествует мудростью и простирается даже к небесному. Подивись лучше природной смышленности бессловесных, и если можешь, представь на это свои объяснения. Как у птиц гнезда (будут ли это камни, дерева или кровли) устроены безопасно и вместе красиво, со всеми удобствами для птенцов? Откуда у пчел и пауков столько трудолюбия и искусства? У одних соты сложены из шестиугольных чашечек, обращенных одна на другую и укрепленных перегородками, которые в каждых двух чашечках пересекаются под прямым углом. И все это с таким искусством делают пчелы в темных ульях, когда их постройки не видимы. А пауки из тонких и почти воздушных нитей, протянутых в разных направлениях, и из веществ, неприметных для взора, ткут хитроплетенные ткани, которые бы служили им честным жилищем и ловили немощных для пищи. Производил ли что подобное какой Евклид, любомудрствующий о несуществующих чертах и трудящийся над доказательствами? У какого Паламида найдешь такие движения и построения войск, хотя и они, как говорят, переняты у журавлей, которые летают строем и разнообразят свой полет? Производили ли что подобное Фидии, Зевксисы, Полигноты, Парразии, Аглаофоны, умеющие отлично живописать и ваять красоту? Сравнится ли Кносский хор пляшущих, который так прекрасно выработан Дедалом в дар невесте, или Критский неудобовыходимый и, говоря стихотворчески, нераспутываемый лабиринт, который, по ухищрению искусства, неоднократно возвращается на прежний след? Умалчиваю о сокровищницах и сокровищехранителях у муравьев, о запасе пищи, сообразном времени, и о том, что еще, как известно, рассказывают об их путешествиях, предводителях и о строгом порядке дел. А если доступны тебе причины этого, и ты познал, сколько в этом разума; то рассмотри различия растений, до искусственности, примечаемой в листах, по которой они вместе и всего приятнее для взора, и всего полезнее для плодов. Рассмотри разнообразие и богатство самих плодов, особенно же преимущественную красоту наиболее необходимых. Рассмотри силы корней, соков, цветов, запахов не только самых приятных, но и здоровых, привлекательность и качества красок. Рассмотри также драгоценность и прозрачность камней. Природа, как на общем пиршестве, предложила тебе все, и что нужно для тебя, и что служит к твоему удовольствию, чтоб ты, сверх прочего, из самих благодеяний познал Бога и из своих потребностей приобрел больше сведений о себе самом. После этого пройди широту и долготу общей всем матери -- земли, обойди морские заливы, соединяемые друг с другом и с сушей, красота лесов, реки, обильные и неиссякающие источники не только холодных и годных для питья вод, текущих поверх земли, но и тех, которые под землей пробираются по каким-то расселинам, и оттого ли, что гонит и отталкивает их крепкий ветер, или оттого, что разгорячает сильная борьба и сопротивление, проторгаются понемногу, где только могут, и для нашего употребления во многих местах доставляют различных свойств теплые бани -- это безвозмездное и самосоставное врачевание. Скажи, как и откуда это? Что значит эта великая и безыскусственная ткань? Здесь все не менее достохвально, станем ли что рассматривать во взаимном отношении или в отдельности. Отчего стоит земля твердо и неуклонно? Что поддерживает ее? Какая у нее опора? Ибо разум не находит, на чем бы утверждаться этому, кроме Божией воли. Отчего земля то поднята на вершины гор, то осаждена в равнины, притом так разнообразно, часто и постепенно меняет свои положения, и тем богаче удовлетворяет нашим нуждам и пленяет нас своим разнообразием? И отделена ли она для жилищ человеческих, или необитаема, поскольку перерезывается хребтами гор или иным чем отсекается и отходит для иного назначения, -- везде служит самым ясным доказательством всемогущества Божия! А в море, если бы не удивляла меня величина, я стал бы дивиться кротости, как оно и ничем не связано, и стоит в своих пределах. И если бы оно не удивляло меня кротостью, я стал бы дивиться его величине. Поскольку же удивляет тем и другим; то восхвалю силу, какая видна втом и другом. Что собрало в него воды? Что связало их? Отчего море и воздымается и стоит в своем месте, как бы стыдясь смежной суши? Отчего и принимает в себя все реки, и не прибывает, по преизбытку ли своей величины, или, не знаю, какую еще сказать на это причину? Почемудля него -- столь огромной стихии, пределом -- песок? Что могут на это сказать естествословы, мудрые в пустом, которые действительно меряют море малой чашей, то есть предмет великий -- своими понятиями? Не лучше ли мне кратко полюбомуд-рствовать об этом из Писания, так как это и убедительнее, и вернее длинных рассуждений? Черту провел над поверхностью воды (Иов. 26, 10). Вот узы для влажного естества! Но не дивишься ли, не изумляешься ли мыслью, смотря, как оно на малом древе и ветром несет земного пловца, чтобы для его нужд и сообщения были связаны и суша и море, чтоб отдаленное между собой по природе большими пространствами стекалось в одно для человека? А источников какие первоначальные источники? Разыскивай, человек, если можешь что исследовать и найти! Кто прорыл реки на равнинах и в горах? Кто дал им беспрепятственное течение? Какое чудо противоположностей -- и море не переполняется и реки не останавливаются! Что питательного в водах? Отчего эта разница, что одни растения орошаются сверху, другие получают воду через корни? -- Да наслажусь и я несколько словом, рассуждая об утехах, посылаемых Богом! Теперь, оставив землю и земное, чтоб слово у меня шло порядком, воспари на крылах мысли в воздух; оттуда поведу тебя к небесному, на само небо, выше неба и так далее. Не осмеливается, правда, слово простираться высоко; но прострется, впрочем, не сверх позволенного. Кто разлил воздух-- это обильное и неоскудевающее богатство, которым пользуются не по достоинствам и случаям, которое не удерживается пределами, раздается не по возрастам, подобно манне приемлется не сверх нужды, тем и честно, что уделяется всякому в равной мере воздух -- эту колесницу пернатых тварей, это седалище ветров, воздух, который благорастворяет времена года, одушевляет животных, лучше же сказать, соблюдает душу в теле, воздух, в котором тела и с которым слово, в котором свет и освещаемое, а также и зрение, через него протекающее? Рассмотри и то, что далее воздуха? Ибо не соглашусь предоставить воздуху такую область, какая ему приписывается. Где хранилища ветров? Где сокровищницы снега? Кто же, по Писанию, рождает капли росы? Из чьего чрева выходит лед (Иов. 38, 28, 29)? Кто заключает воду в облаках (Иов. 26, 28)? Кто часть ее остановил на облаках (не чудно ли видеть текучее вещество, удерживаемое словом!) и другую изливает на лицо земли и сеет благовремен-но и в должной мере, не оставляя и всей влажной сущности свободной и неудержимой (довольно и при Ное бывшего очищения, притом Нелживейший не забывает Своего завета), и не удерживая ее совершенно (чтобы опять не иметь нам нужды в Илии, прекращающем засуху)? Сказано: если затворит небо, кто откроет (Иов. 12, 14), и если откроет отверстия небесные (Мал. 3, 10), кто удержит? Кто стерпит безмерность того и другого, если Посылающий дождь не распорядит всего по Своим мерам и весам? Какое любомудрое учение о молниях и громах предложишь мне ты, который гремит с земли, хотя не блещет и малыми искрами истины? Причиной этого назовешь ли какие испарения, выходящие из земли и производящие облака, или какое-нибудь сгущение воздуха, или сжатие произведет у тебя молнию, а расторжение -- гром? Или назовешь какой-нибудь сжатый и потом не находящий себе выхода ветер, который, будучи сжимаемым, блистает молнией и, вырываясь, издает гром? Но если ты прошел умом воздух и все, что в воздухе, то коснись уже со мной неба и небесного? Но здесь да водит нас более вера, нежели разум, если только уразумел ты свою немощь, когда рассматривал ближайшее к тебе и узнал способ узнать то, что выше разума, а не остаться вовсе земным и преданным земному, не знающим даже и этого самого -- своего незнания? Кто округлил небо, расставил звезды? Лучше же сказать, что такое само небо и звезды? Можешь ли сказать это ты, человек высокопарный, который не знает и того, что у него под ногами, не может привести в меру себя самого, а любопытствует о том, что выше твоей природы, и желал бы объять неизмеримое? Положим, что постигнуты тобой круги, круговращения, приближения и отдаления, восхождения звезд и солнца, какие-то части и их подразделения и все то, за что превозносишь ты чудную науку свою, но это не уразумение еще сущего, а только наблюдение за каким-то движением, подтвержденное долговременным упражнением, приводящее к единству наблюдения многих, а потом придумавшее закон и возвеличенное именем науки; так, видоизменения Луны стали известными для многих, и зрение1 принято за начало познания! Но если ты очень знающ в этом и хочешь, чтобы удивлялись тебе по праву, скажи, какая причина такого устройства и движения? Отчего Солнце поставлено в знамение целой Вселенной и перед взором всякого, как вождь сонма, светлостью своей затмевающий прочие звезды более, нежели сколько затмеваются они некоторыми из них самих, чему доказательством служит то, что хотя звезды и сами светят, однако же Солнце превосходит их светом, и звезды не видимы, как скоро восходят вместе с Солнцем? Оно прекрасно, как жених, быстро и велико, как исполин (не могу заимствовать ему похвалы из другого писания, кроме моего (Пс. 18, 6); такова его сила, что от края до края все объемлет своей теплотой, и ничто не может не ощущать его, напротив, все им исполняется, и зрение -- светом, и телесное естество -- теплотой, между тем как оно согревает, но не сжигает, по причине своего кроткого благорастворения и стройного движения, для всех открыто и всех равно объемлет. Но рассуждал ли ты об этой мысли? Солнце в чувственном то же, что Бог в мысленном, сказал один из ненаших. Оно просвещает взор, как Бог ум, и всего прекраснее в видимом, как Бог в умосозерцательном. Но чем первоначально приведено Солнце в движение? Чем непрестанно движется и вращается оно -- неизменное в своем законе, в подлинном смысле неподвижное, неутомимое, живоносное и, как справедливо воспевают стихотворцы, живородящее, никогда не прекращающее ни движений, ни благодеяний своих? Как творит оно день на земле и ночь под землей? Или не знаю, как надобно выразиться, смотря на солнце. Что значит это прибавление и убавление дней и ночей, это (употреблю несколько странное выражение) равенство в неравенстве? Как солнце производит и разделяет времена года, которые чинно приближаются и удаляются, и будто в хороводе друг с другом то сходятся, то расходятся, сходятся по закону любви, расходятся по закону благочиния, даже постепенно между собой сливаются и неприметно приближаются, подобно наступающим дням и ночам, чтобы внезапностью своей не произвести скорбного ощущения? Но оставим Солнце. Познал ли ты естество и видоизменения Луны, меру света ее и пути? И как солнце владычествует над днем, а она начальствует над ночью? Одна дает смелость зверям, другое восстанавливает человека на дело, что когда наиболее полезно, то возвышаясь, то понижаясь? Можешьли ты связатьузел Хима и разрешить узы Кесиль (Иов. 38, 31), как и исчислить множество звезд и всех их именами назвать (Пс. 146, 4), как знающий различие каждой звезды и чин ее движения, чтоб мог я поверить тебе, когда по звездам определяешь нашу судьбу и тварь вооружаешь на Творца? * Опыт. Что скажем? Остановить ли нам слово здесь -- на веществе и видимом? Или поскольку Моисеева скиния наименована в Слове противообразным целого мира, то есть совокупности видимого и невидимого (Евр. 9, 24), то, проникнув за первую завесу и взойдя выше чувственного, проникнуть нам во святая -- в мысленное и небесное естество? Но и его, хотя оно и не телесно, не можем видеть нетелесным образом, почему называется оно огнем и духом, или и действительно таково. Ибо говорится, что творит Ангелами Своими духов и служителями Своими огонь пылающий (Пс. 106, 4), разве творить значит здесь не более как сохранять в подчинении закону, по которому созданы; духом же и огнем называется естество это, частью как мысленное, а частью как очистительное, потому что и Первая Сущность приемлет те же наименования. Впрочем, да будет оно у нас не телесно, или, сколько можно, близко к тому. Видишь, как кружимся в слове, и не можем поступить далее! Разве простремся в той мере, в какой знаем, что есть какие-то ангелы, Архангелы, Престолы, Господства, Начала, Власти, Светлости, Восхождения, умные Силы или Умы, природы чистые, беспримесные, непреклонные или неудобопреклоняемые к злу, непрестанно ликовствуюшие окрест первой Причины. Эти природы, как воспел бы о них иной, или от первой Причины озаряются чистейшим озарением, или, по мере естества и чина, иным способом приемлют иное озарение; они так вообразили и запечатлели в себе Благо, что сделались вторичными светами и посредством излияний и передаяний первого Света могут просвещать других; они служители Божией воли, сильны, как по естественной своей, так и по приобретенной ими крепости, все обходят, всем и везде с готовностью предстают, по усердию к служению и по легкости естества. Эти умы приняли каждый одну какую-либо часть Вселенной или приставлены к одному чему-нибудь в мире, как ведомо это было все Устроившему и Распределившему, и они все ведут к одному концу, по мановению Зиждителя всяческих, песнословят Божие величие, созерцают вечную славу и притом вечно, не для того, чтобы прославился Бог (нет ничего, что можно было бы приложить к Исполненному, Который и для других есть податель благ), и чтобы не переставали получать благодеяния даже первые по Боге природы. И если это воспето по достоинству, то благодарение Троице и единому в Трех Божеству! А если не достаточнее желания, то и в этом случае победило слово мое, ибо оно трудилось доказать одно то, что выше ума естество даже вторичных существ, а не только Первого и Единого, повременю говорить, Превысшего всех. ВАСИЛИИ ВЕЛИКИЙ (330--379) Василий Великий родился в г. Кесарии в Каппадокии. С юных лет он старательно учился в различных школах и вскоре превзошел всех своих учителей. Ища новых знаний, Василий отправился в Константинополь, а затем -- в Афины. Здесь он подружился с Григорием из г. Назианза, будущим знаменитым Григорием Богословом, одним из отцов церкви. В Афинах друзья изучали грамматику, риторику, астрономию, философию, физику, медицину и естественные науки. Пробыв в Афинах пять лет, Василий отправился в Египет, где внимательно наблюдал за жизнью христианских монахов-подвижников, а также изучал богословские труды. Затем Василий посетил Палестину, Сирию и Месопотамию, где также знакомился с иноческим и мистическим опытом монашеской жизни. Вернувшись в Кесарию, Василий был посвящен в сан пресвитера. Вскоре он ушел в Понтийскую пустыню -- область в Малой Азии, по южному берегу Черного моря, недалеко от Неокесарии. Здесь он жил в хижине, подражая подвигам тех великих монахов-подвижников, которых видел во время своего путешествия. Василий был сторонником крайнего аскетизма, носил власяницу, питался хлебом и водой, иногда приправляя скудную пищу солью и кореньями. Никогда не ходил в баню и не зажигал огня. Монашеский подвиг Василия привлек к нему других иноков, в том числе на некоторое время в пустыне поселился и его друг Григорий Богослов. Написанные Василием Великим и Григорием Богословом уставы иноческого общежития до сих пор служат руководством для монашеских обителей Востока, в том числе и для русского монашества. В частности, в своих правилах Василий отдает преимущество общежительной монашеской жизни перед отшельнической, так как, живя вместе с другими, инок имеет более возможности служить делу христианской любви. Василий устанавливает для иноков обязанность беспрекословного послушания настоятелю монастыря, предписывает быть гостеприимными по отношению к странникам, хотя и запрещает подавать особые кушанья. Пост, молитва и постоянный труд -- вот чем должны заниматься иноки, по правилам Василия, причем, однако, они не должны забывать и о нуждах окружающих их несчастных и больных, нуждающихся в уходе. Через некоторое время, по просьбе христиан г. Кесарии, Василий вернулся на родину. В 370 г. он стал архиепископом этого города. Находясь на епископской кафедре, Василий Великий разработал свой вариант литургии -- главного христианского богослужения, на котором совершается таинство евхаристии (причащения). Литургия Василия Великого до сих пор является одной из главных в православной церкви. После смерти Василий Великий был прославлен как "светило и око вселенной", "учитель догматов", "палата учености", "вождь жизни", "слава и красота Церкви". Где в настоящее время находятся мощи святого Василия неизвестно. На Афоне, в лавре Св. Афанасия, показывают только его главу. Тело же его, по свидетельству западных писателей, во время крестовых походов было взято из Кесарии и перенесено крестоносцами на Запад -- во Фландрию. Василий Великий был плодовитым писателем, многие его сочинения сохранились. В его сочинении "Девять бесед на шестоднев" содержатся основы христианской космологии. Василий Великий доказывал преимущество духовной мудрости над светской, т.е. христианской веры над античной философией, предложил метод согласования "натуральной правды" со Священным Писанием. Василий Великий выступал против обмирщения церкви и поощрял монашество в его аскетической форме. Он писал, что пока человек развлечен земными заботами, то не может познать истину, ибо единственное средство избавиться от забот и устремиться на путь познания -- это отречение от мира. Василий учил, что человек должен и может обойтись без дома, без родины, без имений и поместий, без собственности, без знания человеческих наук. Только так он может быть готов к восприятию в своем сердце Бога. t О СВЯТОМ ДУХЕ к святому амфилохию, епископу Иконийскому ГЛАВЫ 1--11. Публикуется по: Василий Великий. Творения. М., 1846. Ч. 3. С. 231--271. ГЛАВА 1 Предисловие, в котором рассуждается, что исследования необходимы и в наименее важных частях богословия Похвалил я твой навык к боговедению и трудолюбию, чрезвычайно порадовался проницательному и трезвенному рассуждению, по которому полагаешь, что и одного речения, произносимого о Боге, где бы ни потребовалось о Нем слово, не должно оставлять без исследования, о любезная и для меня всех досточестнейшая глава, брат Амфилохий! Ибо, прекрасно вняв Господню наставлению, что всяк просяй приемлет, и ищай обретает (Лук. 11, 10), благоискусным прошением, кажется, и самого ленивого можешьты возбудить к участию. А более дивлюсь в тебе тому, что предлагаешь вопросы не для испытания других, как делают ныне многие, но чтобы доискаться самой истины. Правда, что много ныне людей, которые слушают и выспрашивают нас; однако же очень трудно встретить душу любоведущую, которая ищет истины к уврачеванию неведения. У многих вопросы, как охотничья сеть и неприятельская засада, заключают в себе скрытый и хитро составленный обман. Они заводят речи не с намерением приобрести из них что-нибудь полезное, но чтобы, как скоро найдут ответы несходственными со своим желанием, признать себя имеющими в этом справедливый предлог к нападению. Но если несмысленному вопросившу мудрость вменится (Притч. 17, 28); то какую цену назначим разумному послушателю, который у пророка поставлен наряду с дивным советником (Иса. 3, 3)? Конечно, справедливость требует, как почтить всяким одобрением, так вести его далее, соединившись с ним в ревности, и разделяя все труды с поспешающим к совершенству. Ибо не мимоходом выслушивать богословские слова, но прилагать старание -- в каждом речении и в каждом слоге открывать сокровенный смысл, есть дело не нерадивых в благочестии, но знающих цель нашего призвания; потому что мы обязаны уподобляться Богу, сколько это возможно для естества человеческого; уподобление же невозможно без ведения; и ведение приобретается не без наставлений; начало же учения -- слово, и части слова -- слоги и речения; а поэтому разбирать и самые слоги не значит удаляться от цели. И если вопросы, как показалось бы иному, маловажны, то они поэтому не достойны еще презрения, напротив того, поелику истина уловляется с трудом, повсюду должны мы следить за нею. Ибо ежели, как искусства, так и уразумение благочестия усовершаются чрез постепенные приращения, то вводимым в познание ничем не должно пренебрегать. А кто проходит без внимания первые начатки, как нечто маловажное, тот никогда не достигнет мудрости совершенных. Ей и ни (Матф. 5, 38) -- два слога, однако же в сих кратких речениях не редко заключаются лучшее из благ -- истина, и крайний предел лукавства -- ложь. И что еще говорю о сем? Иный за одно мановение головою при свидетельстве о Христе признан уже исполнителем всего благочестия. А если это справедливо, то какое же богословское речение так маловажно, что оно, будет ли хорошо или нет, в обоих случаях не составит большого веса? Если от закона йота едина, или едина черта не прейдет (Матф. 5, 18); то безопасно ли будет для нас преступить и в малости? А то, о чем требовал ты нашего рассуждения, вместе и мало и велико, -- мало по краткости произносимого (почему оно, может быть, и легко оставляется без внимания), но велико по силе означаемого, наподобие горчичного семени, которое менее всякого другого семени, произращающего кустарник, но когда приложено о нем надлежащее попечение, с развитием сокрытой в нем силы, возрастает до значительной высоты. Если же кто, видя наше (употреблю выражение псалмопевца, Пс. 118, 85) глумление о слогах, посмеется сему, то, пожав плод своего смеха, сам пусть узнает его бесполезность. Но мы не оставим исследования, уступая людским укоризнам и признав себя побежденными насмешкой. Я не только не стыжусь таких предметов, как маловажных, но если, хотя в малой мере, приближусь к их достоинству, то сам себя почту счастливым, как удостоившийся великого, да и о потрудившемся со мною в исследовании брате скажу, что для него в этом не малое приобретение. Посему, хотя вижу, что за немногие речения надобно выдержать весьма великую борьбу, однако же, в надежде наград, не уклоняюсь от труда, рассуждая, что слово и для меня самого будет плодоносно, и слушающим принесет достаточную пользу. По сей-то причине, с Самим, скажу так, Святым Духом приступаю к изложению. И если угодно тебе, чтобы утвердился я на пути слова, обращусь несколько к началу предлагаемого вопроса. В недавнем времени, когда молился я с народом и славословие Богу и Отцу заключал двояко, то словами: "с Сыном и со Святым Духом", то словами: "чрез Сына во Святом Духе", некоторые из присутствовавших восстали против сего, говоря, что мною употреблены речения странные, и притом противоречащие одно другому. Ты же, всего более для пользы этих самых людей, а если они совершенно неисцельны, для безопасности встречающихся с ними, просил меня изложить ясное учение о силе, заключающейся в сих слогах. Посему, конечно, должен я говорить кратко, по возможности дав слову какое-нибудь всеми допускаемое начало. ГЛАВА 2 Какое начало тому, что еретики обращают строгое внимание на слоги? Мелочная внимательность сих людей к слогам и речениям не без хитрости, как подумал бы иной, и ведет не к малому злу, но заключает в себе глубокий и прикровенный замысл против благочестия. Они стараются показать несходетвенность выражений, употребляемых об Отце и Сыне и Святом Духе, чтобы иметь в этом удобное доказательство различия Их и по естеству. Ибо у них есть давнее лжеумствование, изобретенное начальником сей ереси, Аэти-ем, который, в одном из своих писем, выразился так: "не одинаковое по естеству выражается не одинаково; и наоборот, не одинаково выражаемое не одинаково по естеству", И в засвидетельствование сего положения вовлек он Апостола, который говорит: Един Бог Отец, из Негоже вся; и един Господь Иисус Христос, Имже вся (1 Кор. 8, 6). "Посему, утверждает Аэтий, как относятся между собой сии речения, так должны относиться и означаемые ими естества. Но речение: Имже, не одинаково с речением: из Негоже; следовательно и Сын не одинаков с Отцем". От сего-то недуга произошло и глумление этих людей о предложенных мною речениях. Отсего-то Богу и Отцу, как исключительное некое наследие, присвояют речение: из Него, а Сыну и Богу отделяют речение: Им, Духу же Святому речение: в Нем, и говорят, что сие употребление слогов никогда не переменяется, чтобы, как сказано, из разности выражений явствовала разность и естества. Но нельзя было им утаить, что сею тонкостию в различении речений стараются подкрепить нечестивое учение. Ибо требуют, чтоб речение: из Него, означало Зиждителя, речение же: Им -- служителя, или орудие, а речение: в Нем, показывало время или место, и чтобы Зиждитель всяческих представляем был ничем не досточестнее орудия, и Дух, Святый оказался подающим от Себя к бытию существ не более того, что привносит место или время. ГЛАВА 3 О том, что сие тонкое различение слогов заимствовано у внешней мудрости В этот обман ввела их разборчивость писателей внешних, у которых речения: из Него и Им, усвоялись предметам отдельным по естеству. Ибо сии писатели думают, что речением: из Него, обозначается вещество, а речением: Им, выражается орудие, или вообще служебное действие. Лучше же сказать (ибо что препятствует, повторив все учение внешних, кратко обличить несообразность с истиною и несогласие с самими собою сих еретиков?), упражнявшиеся в тщетной философии, различно объясняя сущность причины, и общее ее понятие деля на частные значения, говорят, что одни из причин суть первообразные, другие -- содейственные или совиновные, а иные имеют такое отношение к произведению, что не без них оно бывает. Для каждой из сих причин определяют они собственное свое выражение, так что иначе обозначается соорудитель, а иначе орудие. Соорудителю, но их мнению, прилично выражение: от него; ибо в собственном смысле говорится, что скамья произошла от плотника. Орудию же прилично выражение: им; ибо говорят, что она сделана топором, буравом, и прочее. А подобным образом выражение: из него, полагают они собственно означающим вещество; ибо произведение плотника из дерева. Выражение же: по нем, означает или мысленный, или предложенный художнику образец; потому что, или, предначертав в уме построеваемое, представление сие приводит в исполнение, или, смотря на предложенный ему образец, по его подобию располагает свою работу. Но выражение: для него, почитают приличным концу; потому что скамья делается для употребления людям. И выражение: в нем, указывает на время или место; ибо когда скамья сделана? -- в такое-то время. И где? -- в таком-то месте. А время и место, хотя ни мало не участвуют в произведении, однако же таковы, что без них ничто произведено быть не может; потому что действующим нужны и место и время. Сим-то наблюдениям суесловия и тщетной лести научась и дивясь, еретики переносят их в простое и нехитрословное учение Духа, к уничижению Бога-Слова, и к отрицанию Святого Духа. И речение, которое у внешних писателей отдельно на означение неодушевленных орудий, или служения подчиненного и совершенно низкого, разумею речение: им, они не затруднились приложить к Владыке всяческих, и, будучи христианами, не постыдились Зиждителю твари усвоить речение, употребляемое о пиле или молоте. ГЛАВА 4 О том, что в писании употребление сих слогов не выдерживается строго А мы признаемся, что и слово истины не редко употребляет сии речения; впрочем утверждаем, что свобода Духа ни мало не порабощается ограниченности внешних, но, соображаясь с каждым новым случаем, изменяет выражения соответственно потребности. Ибо речение: из него, не означает непременно вещества, как думают внешние; напротив того Писанию обычнее употреблять сие речение о высочайшей Причине; как в следующем месте: един Бог, из Негоже вся. И еще: вся же от Бога (Кор. 11, 12). Однако же слово истины употребляет сие речение нередко и о веществе, например, когда говорит: сотвори ковчег от древ, негнию-щих (Быт. 6, 14). И: да сотвориши светильник от злата чиста (Исх. 25, 31). И: первый человек от земли перстен{\ Кор. 15, 17). И: от брения сотворен ecu ты, якоже и аз (Иов. 23, 6). Но еретики, как заметили мы, чтобы показать разность естества, хотя повод к различению заимствовали у внешних, однако же, не во всем с точностью им раболепствуя, узаконили, что речение сие прилично одному Отцу; напро-тивтого Сыну, но законоположению внешних, присвоили наименование орудия, и Духу -- места (ибо говорят: в Духе, и также говорят: Сыном). Богу же усвоили речение: из Него, последуя в этом не чуждым, но перейдя, как сами говорят, к апостольскому словоупотреблению; потому что сказано: из Негоже вы есте о Христе Иисусе (1 Кор. 1, 30). И: вся же от Бога. Посему какое заключение выводится из сего тонкого различения? То, что иное естество причины, иное -- орудия, и иное -- места; следовательно Сын по естеству чужд Отцу, как и орудие чуждо художнику; чужд и Дух, поскольку время или место отдельны от естества орудий или от естества действующих орудиями. ГЛАВА 5 О том, что и об Отце говорится: Им, и о Сыне: из Него, также и о Духе. Таковы рассуждения еретиков; и мы докажем сказанное выше, именно же, что не справедливо, будто бы Отец, взяв для Себя речение: из Него, поверг Сыну речение: Им, и опять, будто бы Сын, по узаконению еретиков, не приемлет Духа Святого в общение речений: из Него, или: Им, как распределено по новому их разделу. Един Бог и Отец, из Негоже вся: и един Господь Иисус Христос, Имже вся. Это -- слова не закон дающего, но различающего Ипостаси. Апостол произнес сие не для того, чтобы ввести мысль о различии естества, но чтобы понятие об Отце и Сыне представить неслитным. А что сии речения не противоположны одно другому, и, подобно поставленным в сопротивные ряды для битвы, не вводят с собою в противоборство и самых естеств, к которым приданы, сие видно из следующего. Блаженный Павел совокупил оба речения об одном и том же подлежащем, сказав: яко из Того, и Тем, и в Нем всяческая (Рим. 11, 36). И что сие место очевидным образом относится к Господу, скажет всякий, хотя несколько вникнувший в намерение сего изречения. Ибо Апостол, предпоставив (35) слова из Исайи пророка: кто уразуме ум Господень? или кто советник Ему бысть?-- присовокупил: яко из Того, и Тем, и в Нем всяческая. У пророка же сказано сие о Боге Слове, Зиждителе всей твари. Это можешь узнать из предыдущих его слов. Кто измери горстию воду, и небо пядию, и всю землю горстию? кто постави горы в мериле, и холмы в весте ? кто уразуме ум Господень, и кто советник Ему бысть (Иса. 40, 12.13)? Слово: кто, означает здесь не вовсе невозможное, но редкое, как в изречении: кто востанет ми на лукавнующия (Псал. 93, 16)? И: кто есть человек хотяй живот (Пс. 33, 13)? И: кто взыдет на гору Господню (Пс. 23, 3)? Так, конечно, сказано и здесь: кто уведавший ум Господень, и кто сообщник Его совета? -- Отец бо любит Сына, и вся показует Ему (Иоан. 5, 20). Тот содержит землю, и объял ее горстию, Кто все привел в порядок и благоустройство; Кто дал горам равновесие, назначил водам меру, каждой вещи, находящейся в мире, определил собственный ее чин; Кто целое небо объемлет малою частью всецелой Своей силы, что пророческое слово и наименовало иносказательно пядью. Посему кстати присовокупил Апостол: из Того, и Тем, и в нем всяческая. Ибо из Него, по воле Бога и Отца, причина бытия существо. Им все существа пребывают и составляются, поколику Творец каждой твари уделяет все нужное и к ее сохранению. А посему, конечно, все возвращается к Нему, с каким-то неудержимым желанием и с какою-то неизреченною любовью стремясь к Начальнику и Снабдителю жизни, по написанному: очи всех на Тя уповают (Псал. 144, 15.). И еще: вся к тебе чают (Псал. 103, 27.). И: отверзавши Ты руку Твою, и исполнявши всяко животно благоволения (Псал. 144, 16.). Если же еретики противятся сему нашему изъяснению, то спасет ли их какое умствование от явного противоречия себе самим? Ибо если не согласятся, что сии три речения: из Того, Тем и в Нем, сказаны о Господе, то по всей необходимости должны присвоить их Богу и Отцу. А в следствие сего явным образом подорвется их различение. Ибо открывается, что не только речение: из Него, но и речение: Им, прилагается к Отцу. Если же последнее из сих речений не означает ничего унизительного, почему отделяют оное Сыну, как нечто низшее? А если оно непременно выражает служебность; то пусть отвечают: у какого князя служителем Бог славы и Отец Иисуса Христа? Так они сами себя низлагают; а наша крепость соблюдется в том и другом случае. Ибо, если превозможет мысль, что слово идет о Сыне, то найдется, что речение: из Того, приличествует Сыну. А если кто пророческое сие изречение упорно будет относить к Богу: то опять согласится, что речение: Тем, прилично Богу, и оба речения будут иметь равное достоинство; потому что в равной силе употреблены о Боге. И в том и другом случае речения сии окажутся одно с другим равночестными, как употребляемые об одном и том же Лице. Но возвратимся к своему предмету. Апостол, пиша к Ефесеям, говорит: истинствующе оке в любви, да возрастим в Него всяческая, иже есть глава Христос, из Негоже все тело составляемо и счиневаемо приличие, всяцем осязанием подаяния, по действу в меру единыя, коеяждо части, возращение тела творит (Еф. 4, 15. 16.). И еще, в послании к Колоссянам, сказано не имеющим познания об Единородном: не держа главы (то есть Христа), из неяже все тело составы и соузы подаемо, растит возращение Божие (Кол, 2, 19.). А что глава Церкви -- Христос, знаем из другого места у Апостола, который говорит: и Того даде главу выше всех Церкви (Еф. 2, 22.). И: от исполнения Его мы вcu прияхом (Иоан. 1, 16.). И Сам Господь говорит: яко от Моего приимет и возвестит вам (Иоан. 16, 14.). И вообще, внимательно читающему откроются различные употребления сего речения: из Него. Ибо и Господь говорит: чух силу исшедшую из Мене (Лук. 8, 46.). Но подобно сему и о Духе, как примечаем, во многих местах употреблено речение: из Него. Ибо сказано: сеяй в Дух, от Духа пожнет живот вечный (Гал. 6, 8.). И Иоанн говорит: о сем разумеем, яко в нас пребывает, от Духа, Егоже дал есть нам (1 Иоан. 3, 24, ). И Ангел говорит: Рождшееся бо в ней от Духа есть Свята (Матф. 1, 50.). И Господь сказал: рожденное от Духа дух есть (Иоан. 3, 6.). Таково употребление сего речения. Но остается показать, что Писание и речение: Им, одинаково употребляет об Отце, и Сыне, и Святом Духе. Конечно, приводить на сие свидетельства о Сыне было бы лишним делом, потому что сие известно, да и противники то же самое доказывают. Но покажем, что и об Отце употреблено речение: Им. Сказано: верен Бог, Имже звана бысте в общение Сына Его (1 Кор. 1, 9.). И: Павел посланник Иисус Христов волею Божиею (2 Кор. 1, 1.). И еще: темже уже неси раб, но сын; аще ли же сын, и наследник Богом (Гал. 4, 7.). И: якоже воста Христос от мертвых славою Отчею (Рим. 6, 4.). И Исайя говорит: горе творящим глубоко совет, а не Господем (Иса. 29, . 15.). Можно представить многие свидетельства, что речение сие употребляется и о Духе. Сказано: нам же Бог открыл есть Духом (1 Кор. 2, 10.). И в другом месте: доброе завещание соблюди Духом Святым (2 Тим. 1, 14.). И еще: овому бо Духом дается слово премудрости (1 Кор. 12, 8.). А то же самое можем сказать и о слоге: о, а именно, что Писание допускает употребление сего слова и о Боге Отце. Так в Ветхом Завете сказано: о Боге сотворим силу. (Псал. 107, 14.) И: о Тебе пение мое выну (Псал. 70, 7.). И еще: о имени Твоем возрадуюся (Псал. 88, 17). И у Павла сказано: в Боге создавшем всяческая (Еф. 3, 9.). И: Павел и Силуан и Тимофей, церкви солунстей о Боге Отце (2 Сол. 1, 1.). И: аще убо когда поспешен буду волею Божиею прийти к вам (Рим. 1, 70.). И: хвалишися, говорит, о Боге (Рим. 2, 17.). Много и других мест, которые не легко перечислить. Но для нас важно показать не множество свидетельств, а изобличить, что еретики неосновательно делают такие различения. И что употребление сего слога принято в Писании о Господе или о Святом Духе, сего, как известного, не стану доказывать. Нужно же сказать то, что для разумнаго слушателя достаточным будет опровержение еретического положения, взятое от противного. Ибо, если, по рассуждению еретиков, разность выражения доказывает различие естества; то пусть теперь тождество речений заставит их со стыдом исповедать неразличную сущность. Но не только в богословии разнообразно употребление сих речений; они не редко меняются даже между собою и значением, когда одно принимает значение другого. Например: стяжах человека Богом (Быт. 4, 1), говорит Адам, вместо того, чтобы сказать: от Бога. И в другом месте: Елика заповеда Моисей Израилю по повелению Господню (Чис. 36, 5). И еще: еда не Богом изъявление их есть (Быт. 40, 8)? -- говорит Иосиф, рассуждая о снах с заключенными в темнице; и очевидно, вместо того, чтобы сказать: от Бога, сказал он: Богом. А наоборот, Павел употребляет речение: от Него вместо речения: Им, когда говорит так: рождаемый от жены (Гал. 4, 4), вместо: женою. Ибо в другом месте ясно различил сие, сказав, что жене свойственно раждаться от мужа, а мужу -- женою. Якоже бо жена от мужа, сице муж женою (1 Кор. 11, 12). Впрочем здесь, как показывая различие употребления, так вместе исправляя мимоходом погрешительное мнение думавших, что тело Господне духовно, в доказательство того, что богоносная плоть составилась из нашего смешения, Апостол предпочел речение более выразительное (ибо слово: женою, выражало бы переходное понятие рождения, а речение: от жены, достаточно показывает общение естества у рожденного с рождающею). И в этом не противоречит он сам себе, а дает только видеть, что речения сии легко могут уступать место одно другому. А если о чем определено говорить в собственном смысле: им, о том самом употребляется: от него; то какое основание, к клевете на благочестие, решительно разделять между собою речения? ГЛАВА 6 Ответ утверждающим, что Сын не со Отцем, но после Отца, где рассуждается и о равночестии славы И конечно, нельзя прибегнуть к извинению себя неведением, когда приступают к слову с такою хитростью и злонамеренностью явно негодующие на нас за то, что вместе с Отцем совершаем славословие Единородному, и Святого Духа не отделяем от Сына. И за сие как они не называют нас! новоделами, нововводителями, изобретателями слов, и другими укоризненными именами! Но не только не огорчаюсь я их злословием, а напротив того, если бы собственный их вред не причинял мне скорби и непрестающей болезни, готов бы сказать, что благодарен им за хулы, которыми споспешествуют моему блаженству. Ибо сказано: блажени есте, егда поносят вам Мене ради (Матф. 5, 11). Но вот за что они гневаются. "Сын, говорят, не со Отцем, но после Отца; поэтому Им, а не с Ним должно возносить славу Отцу. Ибо речение: с Ним, выражает равночестие, а речение: Им, показывает служебное действие. Но и Духа, говорят, должно ставить не наряду со Отцем и Сыном, а ниже Сына и Отца, как не единочиновного, но подчиненного, не купночислимого, но под-числяемого". И подобными сим тонкостями в составлении речений искажают они простоту и безыскусственность веры. Посему могут ли извиняться неопытностью такие люди, которые своею пытливостью не позволяют и другим оставаться в неопытности? Но мы прежде всего спросим их о том, на каком основании говорят, что Сын после Отца? как младший ли по времени, или по чину, или по достоинству? Но никто не будет столько бессмыслен, чтобы стал утверждать, что Творец веков есть второй по времени, когда нет никакого расстояния, посредствующего в естественном единении Сына с Отцем. Да и с человеческим понятием несообразно утверждать, что Сын моложе Отца, не только потому, что Отец и Сын умопредставляются во взаимном между Собою отношении, но и потому, что вторым по времени называется, что имеет меньшее расстояние от настоящего времени, и первым опять, что далее отстоит от настоящего времени. Например: бывшее при Ное старее случившегося с Содомля-нами, потому что более удалено от нынешнего времени, и последнее позднее первого, потому что кажется как бы более близким к настоящему. Но бытие Жизни, превосходящей всякое время и все веки, измерять расстоянием от настоящего, не будет ли не только нечестиво, но и сверх всякой меры неразумно, если только представить, что, каким образом говорится о вещах имеющих начало бытия и тленных, что они одна другой прежде, таким же образом Бог и Отец, сравниваемый с Сыном и Богом, сущим прежде веков, превосходит Его? Напротив того, такое превосходство Отца в отношении к старейшинству неудобомыслимо; потому что ни размышление, ни понятие никак не простираются далее рождения Господа, после того как Иоанн прекрасно двумя словами заключил разумение в описанных пределах, сказав: в начале бе Слово. Ибо сие: бе, неисходно для мышления, и начало непреступно для представлений. Сколько ни углубляйся мыслию в давнее, не выйдешь из сего: бе; и сколько ни усиливайся увидеть, что первоначальнее Сына, не возможешь стать выше Начала. А на сем основании благочестиво представлять себе Сына вместе с Отцем. Если же представляют они какое-то понижение Сына пред Отцем в отношении к месту, так что Отец восседает выше, а Сын по порядку занимает низшее место: то пусть признаются в этом, и мы умолкнем; потому что несообразность видна сама собою. Ибо не соблюдают последовательности в суждениях те, которые не приписывают Отцу вездесущия, когда здравый разум верит, что Бог все наполняет. И сказанного пророком: аще взыду на небо, Ты тамо ecu: аще сниду во ад, тамо ecu (Пс. 138, 8), не помнят те, которые между Отцем и Сыном делят верх и низ. Но не буду ничего говорить в обличение невежества приписывающих место Безплотному. Их бесстыдству, с каким восстают против Писания и противятся ему, поможет ли сколько-нибудь сказанное: седи одесную Мене (Пс. 109, 1), и: седи одесную величествия Божия (Евр. 1, 3)? Слово одесную означает не низшее ме-сТо (как понимают они), но отношение к равному; потому что понятие десна-го берется не чувственно (иначе у Бога было бы и шуее); а напротив того, Писание почетным именованием приседения выражает великолепие чести Сыну. Итак остается им сказать, что сим речением означается низшая степень достоинства. Посему да знают, что Христос есть Божия сила и Божия премудрость (1 Кор. 1, 24), что Он есть образ Бога невидимого (Кол. 1, 15) и сияние славы (Евр. 1, 3), и что Его напечатлел Бог Отец, всецело изобразив в Нем Себя. Ужели же скажем, что уничижительны сии и другие, сродные с ними, свидетельства, какие только есть в целом Писании? Или сознаемся, что это суть как бы неких провозглашений, которыми возвещается великолепие Единородного и равенство славы Его с Отцем? Да услышат же, как Сам Господь ясно изображает равночестную славу Сына со Отцем, когда говорит: видевый Мене виде Отца (Иоан. 14, 9). И еще: егда приидет Сын во славе Отца (Марк. 8, 38). И: да чтут Сына, якоже чтут Отца (Иоан. 5, 23). И: видехом славу Его, яко славу Единородного от Отца (Иоан. 1, 14). И: Единородный Бог, сый в лоне Отчи (18). Еретики, ни мало не рассуждая о сем, назначают Сыну место, определенное врагам. Ибо Отчее лоно -- вот седение, приличное Сыну: а подножие -- место для тех, кого нужно унизить. Мы коснулись сих свидетельств мимоходом, потому что имеем в виду другую цель; но ты, собрав на досуге доказательства, сам можешь видеть высоту славы и превосходство силы Единородного. Впрочем для благомыслящего слушателя не маловажны и приведенные свидетельства, если только не разумеет кто плотским и низким образом слов: одесную и лоно, не описывает Бога местом, не вымышляет для Него телесного очертания, образа и положения; что весьма несходно с понятием простого, беспредельного и бесплотного. Не говорю уже о том, что такое понятие равно низко и для Отца и для Сына. Почему рассуждающий подобным образом не только унижает достоинство Сына, но впадает в грех богохульства. Ибо что осмелится сказать он против Сына, то же самое необходимо ему приложить и к Отцу. Кто дает Отцу для председательства высшее место, об Единородном же Сыне говорит, что Он сидит ниже, у того следствием такого построения ума будут все телесные принадлежности. А если такие представления свойственны людям, у которых ум помутился от вина и расстроен помешательством, то благочестиво ли будет, чтобы и по естеству и по славе и по достоинству Соединенного со Отцем не вместе с Отцем чествовали поклонением и славословили те, которые научены Им Самим, что иже не чтит Сына, не чтит Отца (Иоан. 5, 23)? Ибо что скажем? какое справедливое оправдание будем иметь для себя на страшном и общем для всей твари суде, если после того, как Господь ясно возвестил, что придет во славе Отца (Матф. 16, 27), и Стефан видел Иисуса стояща одесную Бога (Деян. 7, 55), и Павел Духом засвидетельствовал о Христе, что Он есть одесную Бога (Рим. 8, 34), и Отец говорит: седи одесную Мене (Псал, 109, I), и Святый Дух свидетельствует, что ceдe одесную величествия Божия (Евр. 8, 1), мы Сопрес-тольного и Равночестного низведем на низшую степень из состояния равенства? Ибо думаю, что стоянием и сидением выражается неколеблемость и совершенное постоянство естества, как и Варух, показывая неподвижность и непреложность Божия пребывания, сказал: Ты пребываяй во век, мы же погибающие вовек(Вар. 3, 3.). А десною страною означается равночестие достоинства. Как же не дерзко-лишать Сына общения в славословии, как будто Он достоин быть поставленным на низшей степени чести? ГЛАВА 7 Ответ утверждающим, что о Сыне прилично говорить не: с Ним, а: Им Но они утверждают, что "говорить: с Ним, совершенно странно и необычайно; речение же: Им, и слову Писания есть самое свойственное, и в употреблении у братии затверженное". Что же скажем им на сие? -- Блаженны уши, которые не слушали вас, и блаженны сердца, которые спаслись неуязв-ленными от ваших учений! А вам христолюбцам скажу, что Церкви известно то и другое словоупотребление, и что она ни которого из них не отмещет, как исключающего другое. Ибо, когда берем в рассмотрение величие естества в Единородном и превосходство Его достоинства, тогда свидетельствуем, что имеет Он славу со Отцем, А когда представляем себе, что Он подает нам блага, и нас самих приводит к Богу, и делает Ему своими, тогда исповедуем, что благодать сия совершается Им и в Нем. Посему речение: с Ним, свойственно славословящим; а речение: Им, по преимуществу прилично благодарящим. Но ложно и то, чтобы речение: с Ним, устранено было из употребления благоговейных. Ибо речение сие употребляют и в селах и в городах все те, которые, твердо держась своих обычаев, почтеннную древность предпочли но-визнам, и предание отцев соблюли неповрежденным. А которые наскучили обыкновенным, и восстали против древнего, как против устаревшего, те ухватились за нововведения, как и любители нарядов всегда предпочитают одежду нового похроя общеупотребительной. У сельских жителей и доселе найдешь издревле употребительное речение: а у сих искусников, ввыкших в словопрения, слова выкованы по новой мудрости. Посему, что говорили отцы наши, то говорим и мы; то есть, общая слава Отцу и Сыну; почему вместе с Сыном приносим славословие Отцу. Но не то удовлетворяет нас, что таково предание отцев; ибо и отцы следовали намерению Писания, взяв за основание свидетельства, которые незадолго пред сим привели мы вам из Писания. Ибо сияние представляется в мыслях вместе со славою, и образ -- вместе с Первообразом, и Сын необходимо -- со Отцем; потому что ни последовательная связь имен, ни естество именуемых не допускают никакого разлучения. ГЛАВА 8 В каких случаях имеет место речение: Им, и в каком понятии оно свойственнее речения: с Ним; а вместе толкование на то, как Сын приемлет заповедь, и как Он посылается Посему Апостол, когда благодарит Бога Иисусом Христом (Рим. 1, 8), и также говорит что Им приял благодать и апостольство в послушание веры во всех языцех (5), или что Им приведение обретохом во благодать сию, в ней же стоим и хвалимся (5, 2), тогда изображает благодения нам Христовы, поколику Христос, то Сам изливает на нас от Отца благодать даров, то приводит нас Собою к Отцу, Ибо словами: Им приняли мы благодать и апостольство, выражает даяние благ от Него; а словами: приведение обретохом, изображает наше восприятие и присвоение Богу, совершенное Христом. Посему исповедание благодати, Им в нас совершаемой, ужели служит к умалению славы? Или справедливее будет сказать, что описание благодеяний есть приличное содержание славословий? Поэтому находим, что Писание, говоря нам о Господе, дает Ему не одно имя, и не те одни имена, которыми означается только Его Божество и величие. Но иногда употребляет наименования, показывающие отличительные признаки естества; ибо знает имя Сына, еже паче всякаго имени (Фил. 2, 9), именует Его истинным Сыном (1 Иоан. 5, 20), Единородным Богом (Иоан. 1, 18), силою Божиею и премудростию (1 Кор. 1, 24) и Словом (Иоан. 1, 1). И опять, по причине многообразных нам даров благодати, какие от богатства благости, по многоразличной Своей премудрости, подает требующим, Писание обозначает Его тысячами других именований, называя то Пастырем, то Царем, и также Врачом, и Его же именуя Женихом, Путем, Дверью, Источником, Хлебом, Секирою, Камнем. Ибо сии именования означают не естество, но, как сказал я, различные образы действования, какие, по милосердию к собственному Своему созданию, являет требующим, по свойству их нужды. Ибо тех, которые прибегли к Его заступлению и чрез терпение преуспели в любообщитель-ности, называет Он овцами, а Себя признает Пастырем таковых овец, слушающих Его голоса и не внимающих учениям странным; ибо говорит: овцы гласа Моего слушают (Иоан. 10, 27). А Царем называется для тех, которые взошли уже высоко и имеют нужду в законном управлении. Называется Дверью, потому что правотою Своих заповедей приводит к делам достославным, а также безопасно вводит во двор Свой тех, которые чрез веру в Него прибегли ко благу ведения. Почему и сказано: Мною аще кто внидет, и внидет и изыдет, и пажить обрящет (Иоан. 10, 9). Называется Камнем, как охранение для верных крепкое, незыблемое и неколебимейшее всякого оплота. И в сих случаях, когда, например, называется Дверью или Путем, самое приличное и благознаменательное употребление дают речению: Им. Впрочем, как Бог и Сын, имеет Он славу купно со Отцем; потому что о имени Иисусове всяко колено поклонится небесных и земных и преисподних; и всяк язык исповесть, яко Господь Иисус Христос в славу Бога Отца (Фил. 2, 10, 11.). По сей-то причине употребляем оба речения, одним возвещая собственную Его славу, а другим -- даруемую нам благодать. Ибо Им подается всякая помощь душам, и соответственно каждому роду попечения измышлено какое-нибудь отличительное наименование. Ибо, когда неукоризненную душу, не имущу скверны или порока, представит Себе (Еф. 5, 27.) как чистую деву, именуется Женихом; а когда приемлет душу, изъязвленную жестокими ранами от дивола, и исцелует ее от тяжкого греховного недуга, тогда называется Врачом. Ужели же таковые попечения о нас приводят наше помышление к чемулибо низкому? или, напротив того, производят в нас удивление к великому могуществу и вместе к человеколюбию Спасающего, потому что Он и благоволил спострадати немощем нашим, и возмог снизойти до самой нашей немощи? Ибо превосходство крепости доказывают не столько небо, и земля, и обширность морей, и животные, живущие в водах и на суше, и растения, и звезды, и воздух, и времена года, и разнообразное украшение вселенной, сколько то, что невместимый Бог мог чрез плоть бесстрастно вступить в борьбу со смертию, чтобы собственным Своим страданием даровать нам бесстрастие. А если Апостол говорит, что во всех сих препобеждаем за Возлюбльшаго ны (Рим. 8, 37.); то сим выражением дает разуметь не низкое какое-нибудь служение, а помощь подаваемую в державе крепости. Ибо Сам, связав крепкого, расхитил его сосуды (Матф. 12, 29.), то есть нас, которых крепкий употреблял на всякое лукавое действие, и Сам сделал нас сосудами благопотребными Владыце, чрез уготовление того, что зависит от нас, на всякое дело благое (2 Тим. 2, 21.). Так Им приведение обретохом ко Отцу мы, преставленные от власти тем-ныя в причастие наследия святых во свете (Кол. 1, 12. 13.). Посему домостроительство, совершенное Сыном, будем представлять себе не служением, вынужденным у рабского уничижения, а добровольным попечением, какое Сын, по благости и человеколюбию, согласно с волею Бога и Отца, приложил о собственном Своем создании. А в таком случае соблюдем благочестие касательно всего, что соделано Сыном, свидетельствуя о совершенном Его могуществе, и ни мало не отделяя Его от воли Отца. Так, когда Господь именуется путем, возводимся к высшему понятию, а не останавливаемся на том, какое представляется с первого взгляда. Ибо под словом: путь, разумеем преспеяние в совершенстве, последовательно и в порядке достигаемое делами правды и просвещением разума, когда непрестанно желаем преднего и простираемся к тому, чего еще не достает у нас, пока не достигнем блаженного конца, то есть познания Божия, какое Господь уверовавшим в Него дарует Собою. Ибо Господь наш действительно есть путь благий, неуклонный и непогрешительный, ведущий к действительному благу -- к Отцу. Ибо говорит: никтоже приидет ко Отцу токмо Мною (Иоан. 14, 6.). И таково наше восхождение к Богу чрез Сына. Но теперь следует сказать, как еще и от Отца подаются блага нам Сыном. Поелику всякое сотворенное естество, и видимое и умопредставляемое, для поддержания своего имеет нужду в Божием попечении, то Зиждитель -- Слово, Единородный Бог, по мере нужды каждого естества, оказывая ему помощь Свою, по требованию необходимости увеличивает даяния, сколько разнообразные и на все благопотребные по причине разновидности благодетельствуемых, столько соразмерные с природою каждой твари. Он просвещает содержимых во тме неведения; и потому есть Свет истинный. Он судит, возмеряя воздаяние по достоинству дел; и потому есть Судия праведный. Отец бо не судит никомуже, но суд весь даде Сынови (Иоан. 5, 22.). Он восставляет от падения тех, которые с высоты жизни поползнулись в грех; и потому есть воскрешение (Иоан. 11, 25.). Все же сие производит, действуя прикосновением могущества и изволением благости. Пасет, просвещает, питает, путеводит, врачует, воскрешает, не сущее осуществляет, сотворенное поддерживает. Так от Бога доходят до нас блага чрез Сына, Который в каждом действует с большею скоростью, нежели с какою могло бы сие выговорить слово. С сим не сравнятся ни молнии, ни скорее течение света в воздухе, ни быстрое мгновение ока, ни движения самой нашей мысли; но все это, в сравнении с скоростью Божия действования, имеет недостаток в большой мере, нежели в какой неповоротливейшие из наших животных уступают в подвижности, не скажу, птицам или ветрам или стремительности небес, но парению самого нашего ума. Ибо какое временное протяжение нужно Тому, Кто носит всяческая глаголом силы Своея (Евр. 1, 3.), и не телесно действует, не требует пособия рук к созиданию, а имеет естество тварей во всем покорным свободному Своему хотению? Так говорит Иудиф: помыслим, и собышася, яже мыслил ecu (Иудиф. 9, 5.). Впрочем, чтобы величие производимого не увлекло нас к представлению, что Господь безначален, что говорит неточная Жизнь? Аз живу Отца ради (Иоан. 6, 58.). И что говорит Божия Сила? Не может Сын творити о Себе ничесоже (5, 19.). И что говорит самосовершенная Премудрость? Заповедь приях, что реку, и что возглаголю (12, 49.). Всем этим возводит Он нас к уразумению Отца, и к Отцу обращает удивление твари, чтобы мы познали Им Отца. Ибо не из различия дел умосозерцается Отец, когда указывается на отдельное и собственно Отцу принадлежащее действование: аже видит Отца творяща, сия и Сын та-кожде творит (Иоан. 5, 19.). Но поелику Единородный восписывает Ему славу, то Он собирает удивление тварей, при величии Своих произведений прославляемый Самим Творцом, и превозносимый познающими в Нем Отца Господа нашего Иисуса Христа, Имже всяческая, и Егоже ради всяческая (Евр. 2, 10.). Посему-то говорит Господь: Моя вся Твоя суть, потому что к Отцу возводится начало созданий, и Твоя Моя (Иоан. 17, 10.), потому что от Отца приемлет Он и то, чтоб стать причиною созидания, не в том смысле, что Сын в дей-ствовании пользуется пособием Отца, и что Ему особыми частными приказаниями вверяется служение каждого дела -- это было бы рабственно и чрезмерно ниже Божеского достоинства; но в том смысле, что Слово, исполнившись Отчими благами, от Отца воссияв, все творит по подобно Рождающего. Ибо если не имеет с Ним разности по сущности, то не будет иметь разности и по могуществу. А у кого сила равная, у тех непременно и действование равное. Христос же Божия сила и Божия премудрость (1 Кор, 1, 20.). Посему вся Тем быта (Иоан. 1, 3), и всяческая Тем и о Нем создашася (Кол. 1, 16.), не в том смысле, что Он исполняет какое-то орудное и рабское служение, но в том что Он зиждительно совершает Отчую волю. Итак, когда говорит: Азот Себе не глаголах (Иоан. 12, 49.), и еще: яко же рече Мне Отец, тако глаголю (50), и: слово, еже слышаете, несть Мое, но Пославшаго Мя (14, 24.), и в другом месте: якоже заповеда Мне Отец, тако творю (31); не как лишенный свободной воли, или несамодвижный, или ожидающий повеления в условленных наперед знаках употребляет подобные сим речения, но показывает ими, что собственная Его воля соединена и неразлучна с волею Отца. Посему и так называемую заповедь будем принимать не за повелительное слово, произносимое словесными органами, как подчиненному, и назначающее, что делать Сыну, но будем разуметь ее боголепно, как сообщение воли, подобно отражению какого-нибудь образа в зеркале, не во времени переходящее от Отца к Сыну. Отец бо любит Сына, и вся показует Ему (Иоан 5, 20.). Посему все, что имеет Отец, принадлежит Сыну, не как что-либо постепенно в Нем прибывающее, но как всецело в Нем пребывающее. И у людей, обучившийся искусству и долговременным размышлением укоренивший в себе непоколебимый к нему навык может уже действовать сам собою по составившимся в нем законам знания. Ужели же Божия Премудрость, Зиждитель всей твари, всегда совершенный, без научения премудрый, Божия Сила, Тот, в Ком вся сокровища премудрости и разума сокровенна (Кол. 2, 3.), имеет нужду в частном указании, которым бы определялись и образ и мера Его действований? Разве мы, в суете своих помыслов, откроем училище и Одного сделаем предсидя-щим в чине учителя, а Другого предстоящим с неопытностию ученика, потом, при постепенном умножении уроков, научающимся мудрости и преуспевающим в совершенстве? А в таком случае, если умеешь соблюсти последовательность суждений, заключишь из сего, что Сын всегда учится и никогда не может достичь совершенства; потому что премудрость Отчая беспредельна, а в беспредельном невозможно достигнуть конца. Посему кто не соглашается, что Сын от начала имеет все, тот не может согласиться, что Он когда-либо дойдет до совершенства. Но стыжусь низости понятия, к которому приведен я последова-тельностию речи. Посему возвратимся опять на высоту слова. Видевый Мене виде Отца (Иоан. 14, 9.); видел не отпечатление, не образ, потому что Божее естество не допускает в себе сложности, но благость воли, которая созерцается во Отце и в Сыне, как нечто сопутственное сущности, подобное и равное ей, лучше же сказать, тождественное с нею. Что же значат выражения: послушлив быв (Филип. 2, 8.). и: за нас всех предал есть Его (Рим. 8, 32.)? Значат, что от Отца дано Сыну и то, чтобы по благости действовать за людей. Но ты выслушай и следующие места: Христос ны искупил есть от клятвы законныя (Гал.3, 13.); и: яко еще грешником сущим нам, Христос за ныумре (Рим. 5, 8.). Обрати также тщательное внимание и на слова Господа. Когда научил Он нас об Отце; тогда и Сам употребляет уже выражения полновластные и владычественные, говоря: хощу, очистися (Матф. 8, 3.); и: молчи, престани (Марк. 4, 39.); и: Аз же глаголю вам (Матф. 5, 22. 28. 32.); и: душе немый и глухий, Аз ти повелеваю (Марк. 9, 25.). и тому подобные, чтобы из сих выражений познали мы своего Владыку и Творца, а из предыдущих научились познавать Отца нашего Владыки и Творца. Таким образом из всего доказывается истинное учение, что, если Отец созидает чрез Сына, то сим ни зиждительная сила в Отце не представляется несовершенною, ни действие Сына не признается бессильным, но изображается единение воли. Посему речение: Им, заключает в себе признание первоначальной вины, и берется не к унижению производящей причины. ГЛАВА 9 Отличительные понятия о Духе, сообразные с учением Писания Исследуем теперь, каковы наши общие понятия и о Духе, как собранные нами о Нем из Писания, так и занятые из неписанного предания отцов. И во-первых, кто, услышав наименование Духа, не воспрянет душою и не восторг-нется мыслию к Естеству Высочайшему? Ибо Он называется Духом Божиим (Матф. 3, 16.). и Духом истины, Иже от Отца исходит (Иоан. 15, 26.). Духом правым, Духом Владычним (Псал. 50, 12. 14.). Дух Святый есть главное и собственное Его имя. И оно преимущественно пред всяким другим есть именование чего-то бесплотного, чисто невещественного и несложного. Посему и Господь в беседе с женой, которая думала, что Богу должно поклоняться в известном месте, научая ее, что бестелесное беспредельно, говорит: Дух есть Бог (Иоан. 4, 24.). Поэтому, слыша слово: Дух, невозможно вообразить в мысли естества ограниченного, или подлежащего изменениям и переиначиваниям, или вообще подобного твари, но простираясь мыслями к Высочайшему, необходимо должно представить себе сущность умную, бесконечную по силе, беспредельную по великости, неизмеримую временами или веками, неоскудевающую в благах, какие имеет. К Духу Святому обращено все имеющее нужду в освящении; Его желает все живущее добродетельно, вдохновением Его как бы орошаемое и вспомошествуемое к достижению свойственного себе и естественного конца. Он усовершает других, а Сам ни в чем не имеет нужды; Он живет без возобновления сил, но есть Податель жизни; Он не чрез прибавления возрастает, но вдруг полон, Сам в Себе водружен и вездесущ. Он есть начало освящения, мысленный свет, доставляющий Собою всякой разумной силе, при искании истины, как бы некоторую очевидность. Он неприступен по естеству, и удобовместим по благости; хотя все исполняет Своею силою, однако же сообщается одним достойным, и не в одной мере приемлется ими, но разделяет действование по мере веры. Он прост по сущности, многообразен в силах, весь присутствует в каждом и весь повсюду. Он разделяемый не страждет, и когда приобщаются Его, не перестает быть всецелым, наподобие солнечного сияния, наслаждающийся приятностию которого как бы один им наслаждается, между тем как сияние сие озаряет землю и море и срастворяется с воздухом. Так и Дух в каждом из удобоприемлющих Его пребывает, как ему одному присущий, и всем достаточно изливает всецелую благодать, которою наслаждаются причащающиеся, по мере собственной своей приемлемости, а не по мере возможного для Духа. Освоение же Духа с душою есть не местное сближение (ибо бестелесное может ли приближаться телесным образом?), но устранение страстей, которые привзошли в душу впоследствии от привязанности ее к телу, и отдалили ее от сродства с Богом. Посему, кто очистился от срамоты, какую произвел в себе грехом, возвратился к естественной красоте, чрез очищение как бы возвратил древний вид царскому образу, тот единственно может приблизиться к Утешителю. И Он, как солнце, которым встречено чистое око, в Себе самом покажет тебе образ Невидимого. А в блаженном созерцании образа увидишь неизреченную красоту Первообраза. Чрез Духа -- восхождение сердец, руковождение немощных, усовершение преуспевающих. Дух, воссияв очищенным от всякой скверны, чрез общение с Собою делает их духовными. И как блестящия и прозрачные тела, когда упадет на них луч света, сами делаются светящимися и отбрасывают от себя новый луч: так духоносные души, будучи озарены Духом, сами делаются духовными и на других изливают благодать. Отсюда -- предведение будущего, разумение таинств, постижение сокровенного, раздаяние дарований, небесное жительство, ликостояние с Ангелами, нескончаемое веселие, пребывание в Боге, уподобление Богу, и крайний предел желаемаго -- обожение. Таковы-то (если из малаго достаточно предложить немногое) наши понятия о Святом Духе, какие из самых словес Духа научились мы составлять себе о Его величии, достоинстве и действиях. Теперь же должно обратиться к препирающимся с нами и попытаться отразить возражения, какие предлагают они нам от лжеименного ведения. ГЛАВА 10 Ответ утверждающим, что Святого Духа не должно ставить наряду с Отцем и Сыном Говорят: "не надобно с Отцем и Сыном ставить наряду Святого Духа, потому что Он и по естеству Им чужд, и по достоинству Их ниже". -- Справедливо можно отвечать им апостольским словом: повиноваться подобает Богови паче, нежели человеком (Деян. 5, 29.). Ибо, если Господь, предавая заповедь о спасительном крещении, ясно повелел ученикам крестить вся языки во имя Отца и Сына и Святого Духа (Матф. 28, 19.). не гнушаясь общения с Духом; они же говорят, что не надобно ставить Духа наряду с Отцом и Сыном: то не явно ли противятся они Божию повелению? Если утверждают, что таковое сочетание у Господа не означает какого-либо общения и единения; то пусть скажут, как приличнее разуметь оное, и какой найдется у них другой, более свойственный, образ единения? Впрочем, если Господь, заповедуя о крещении, не соединял с Собою и с Отцем Духа, то да не обвиняют и нас в сем соединении; потому что мы не придумываем и не гаворим ничего инакового с Господом. А если там Дух соединен с Отцем и Сыном, и никто не дойдет до такого бесстыдства, чтобы утверждать что-нибудь иное, то и в этом случае да не обвиняют нас, что следуем написанному. Но на нас обращено уготование брани, на нас устремлена всякая мысль, и языки хулителей мечут здесь стрелы с большим напряжением, нежели хрис-тоубийцы метали камни на Стефана. Да не скроется же то, что нападения их имеют в нас только видимый предлог, в действительности же устремлены в высоту. Посему, хотя на нас видимо готовят боевые снаряды и засады, против нас призывают друг друга на помощь, чтобы всякому показать свою опытность или силу: однако же целью их нападений служит вера; и у всех противников и врагов здравого учения одно общее намерение -- поколебать твердыню веры во Христа, ниспровергнув и истребив апостольское предание. По сей-то причине, как наружно честные должники, громко требуют доказательств из Писаний, и отвергают не подтвержденное Писанием свидетельство отцов, как не имеющее никакой силы. Но мы не отступимся от истины, не предадим ее из робости. Ибо если Господь сочетание Святого Духа с Отцем предал как необходимый и спасительный догмат, они же рассуждают иначе, отделяют, отторгают Духа и низводят Его в природу служебную; то не правда ли, что они хулу свою ставят выше Владычней заповеди? Поэтому, оставив все споры, рассмотрим сообща с ними, что есть у нас под руками. Почему мы христиане? -- Всякий скажет: по вере. А каким образом спасаемся? Таким, что возрождаемся, именно же, благодатию, подаваемою в крещении. Ибо чем иначе спастись? -- Ужели, познав сие спасение, утвержденное Отцем и Сыном и Святым Духом, отступимся от принятого нами образа учения? Великого сокрушения было бы достойно, если бы теперь оказались мы более далекими от своего спасения, нежели когда уверовали, если бы теперь отреклись от того, что тогда приняли. Равна потеря -- умереть ли не сподобившись крещения, или принять такое крещение, в котором недостает чего-либо одного из преданного. А кто не сохраняет навсегда того исповедания, какое произнесли мы при первом нашем введении, когда, освободившись от идолов, приступили к живому Богу, и кто не содержит его в продолжении всей своей жизни, как безопасного хранилища, тот сам себя делает чуждым обетовании Божиих, поступая вопреки собственному своему рукописанию, какое дал в исповедании веры. Ибо, если крещение для меня -- начало жизни и этот день, день паки бытия, первый из дней, то очевидно, что всего драгоценнее и то слово, которое произнес я в благодати сыноположения. Итак, ужели, обольстившись убеждениями таких людей, изменю тому преданию, которое вводит меня в свет, даровало мне познание о Боге, и чрез которое стал чадом Божиим я, бывший дотоле врагом Божиим по причине греха? Напротив того, и себе желаю отойти ко Господу с сим исповеданием, и им советую соблюсти неповрежденную веру до дня Христова, сохранить Духа неотлучным от Отца и Сына, учение о крещении соблюдая и в исповедании веры и в исполнении славы. ГЛАВА 11 О том, что отрицающие Духа суть изменники Кому горе, кому скорбь, кому смятение и тьма, кому вечное осуждение? Не изменникам ли, не отрекшимся ли от веры? Где ж доказательство отречения? Не втом ли, что отринули собственные свои исповедания? Что ж они исповедовали? или когда это исповедовали? Исповедовали, что веруют в Отца и Сына и Святаго Духа. Исповедовали, когда, отрекшись диавола и аггелов его, произнесли оное спасительное слово. Посему какое же приличное наименование найдено для них чадами света? Не изменниками ли именуются они, как нарушившие завет своего спасения? Как назову отрекшегося от Бога? как назову отрекшегося от Христа? Как иначе, как не изменником? Какое же угодно дать наименование отрекшемуся от Духа? Не то же ли самое, какое даем человеку, который изменил своему завету с Богом? Посему, когда исповедание веры в Духа предуготовляет нам ублажение за благочестие, а отречение от Духа подвергает осуждению за безбожие, то не страшно ли отречься от Него ныне, не огня, не меча, не креста, не бичей, не колеса, не орудий пытки убоявшись, но обольстившись одними лжеумствованиями и доводами духоборцев? Уверяю всякого человека, который исповедует Христа и отрицает Бога, что ему не воспользует Христос, как и тому, кто призывает Бога, но отвергает Сына; потому что суетна вера его. Уверяю и того, кто отметает Духа, что вера в Отца и Сына обратится для него в тщету, и что он не может иметь сей веры, если не соприсутствует Дух. Ибо неверующий в Духа не верует в Сына; а не уверовавший в Сына не верует в Отца. Не может бо рещи Господа Иисуса, то-чию Духом Святым (1 Кор. 12, 3). И: Бога никтоже виде нигдеже: но Единородный Сын, сый в лоне Отчи, Той нам исповеда (Иоан. 1, 18). Неверующий в Духа не имеет части и в истинном поклонении. Ибо не иначе можно покланяться Сыну, как только во Святом Духе, и не иначе можно призывать Отца, кактоль-ко в Духе сыноположения. ГРИГОРИИ НИССКИЙ (335--394) Наиболее весомый вклад в развитие христианской философии внес младший брат Василия Великого -- Григорий Нисский, бывший епископом г. Ниссы. Разрабатывая систему христианского богословия, "каппадокийцы" пришли к выводу, что лучшим средством толкования догматических истин является философия. С их точки зрения силы разума должны помочь укреплению христианской веры, В качестве философской базы теологии они использовали принципы неоплатонизма. Особое значение каппадокийские "отцы церкви" придавали обоснованию догмата Святой Троицы. Григорий Нисский, опираясь на неоплатоническое учение, утверждал, что три лица Святой Троицы обладают единой Божественной сущностью, но свое выражение находят в трех ипостасях. Божественная сущность выражает единство Бога и существует как бы самостоятельно, но вместе с тем одинаково присутствует в каждой из своих ипостасей. Иначе говоря, каждое из лиц Троицы как бы отделены друг от друга, особы, но их объединяет единая сущность. В своем понимании Святой Троицы Григорий Нисский отходит от неоплатонического учения, которое рассматривало три основные ипостаси идеального мира -- Единое, Ум и Мировую Душу -- как своего рода лестницу снижающегося совершенства. Усилиями Григория Нисского в христианской теологии закрепилось и представление о Боге, как нематериальном, бессмертном и непознаваемом существе. Ведь даже несмотря на все свои философские доказательства существа Троицы, Григорий Нисский приходил к выводу о том, что Бог, в принципе, непознаваем. И Символ Веры -- это в конечном итоге не предмет человеческого знания, а предмет веры, ибо истинное соотношение трех Божественных ипостасей доступно не столько разуму, сколько вере. Григорий Нисский вошел в историю религиозной и философской мысли и как создатель своеобразного учения о человеке. Одним из первых, если не самым первым из христианских мыслителей, Григорий Нисский формулирует идею о том, что человек является венцом божественного творения и "царем" всего сотворенного. В своем трактате "Об устроении человека" отец церкви утверждает -- Господь сотворил живую и неживую природу ранее сотворения человека потому, что "Творец всего приготовил заранее как бы царский чертог будущему царю". И человек "был призван сразу стать царем подвластного ему". Лишь человек из всего сотворенного создан по образу и подобию Божию, ибо именно человеку предназначено Богом воплощать Божественный замысел в тварном мире: "...Человеческая природа, поскольку приуготовлялась для начальствования над другими через подобие Царю всего, стала как бы одушевленным образом, приобщенным первообразу и достоинством, и именем". В связи с такой трактовкой Божественного замысла, у Григория Нисского возникает и оригинальное по тем временам объяснение смысла человеческого существования на земле -- человек должен самостоятельно стремиться к истинному осознанию Божественного в себе. "Мера того, насколько вы способны познать Бога, в вас самих", -- утверждает отец церкви. И тем самым максимально заостряет внимание на проблеме свободы воли в земной жизни -- человек сам решает, что ему нужно делать и как ему поступать: "Одному из всех человеку необходимо быть свободным и не подчиненным никакой естественной власти, но самовластно решать так, как ему кажется". Более того, в отличие от многих современных и последующих христианских философов, Григорий Нисский приходит к убеждению, что человек не может и не должен в земной жизни соблюдать насильно навязываемые ему христианские добродетели, ибо "добродетель -- вещь неподвластная и добровольная". Почему у Григория Нисского возникает такая уверенность в силах и способностях человека самостоятельно сделать окончательный правильный выбор между добром и злом? Дело в том, что Нисский поддерживал и развивал учение Оригена о всеобщем спасении и восстановлении (апокатастасис). В системе взглядов Григория Нисского посмертное спасение получается человеком не только не по заслугам вследствие добродетелей, но вообще независимо от желания спастись. Апокатастасис для всех -- таков непреложный замысел Создателя. Круг предопределенных к спасению у Григория Нисского настолько широк, что включает даже бесов и самого "изобретателя зла". В своем труде "Большое огласительное слово" Нисский пишет: "Один (т.е. дьявол) употребил обман к растлению естества, а справедливый, благий и премудрый (т.е. Бог) измышлением обмана воспользовался для спасения растленного, благодетельствуя тем самым не только погибшему, но и самому устроителю нашей погибели". Бог воплотился, пишет Григорий Нисский далее, "освобождая человека от зла и исцеляя самого изобретателя зла". И западная, и восточная церкви позднее не приняли эти оригенистские мотивы в трудах Григория Нисского. После осуждения Оригена на Пятом Вселенском Соборе в 543 г., мнение Григория Нисского об апокатастасисе тоже подвергалось критике. Интересно, когда в 1081 году был установлен новый праздник Трех Святителей (Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста), то Григорий Нисский не был включен в этот чин "вселенских великих учителей и святителей". Другие же компоненты учения Григория Нисского стали достаточно влиятельными. Так, учение о человеке и его свободе в земной жизни оказало значительное влияние на формирование не только западного христианства, но и образа жизни всей западной цивилизации Это учение соответствовало и даже в какой-то мере предопределило направленность западной цивилизации на возвеличивание человеческой свободы на земле, что особенно ярко проявилось в более поздние времена в гуманистических, протестантских и просветительских теориях. ОБ УСТРОЕНИИ ЧЕЛОВЕКА. ФРАГМЕНТЫ Публикуется по: Григорий Нисский. Об устроении человека. СПб., 1995. С. 50-56, 57-58, 68-69. Перевод В. М. Лурье. Но возвратимся опять к божественному гласу Сотворим человека по образу и подобию Нашему. Как малое и недостойное грезилось благородство человека некоторым из внешних, которые сравнением со здешним миром пытались возвеличить человеческое. И говорили, что человек есть маленький мир, составленный из тех же стихий, что и все. Но громким этим именем воздавая хвалу человеческой природе, они сами не заметили, что почтили человека отличиями (идиомами) комара и мыши. Ведь и комар с мышью суть слияние тех же четырех, потому что обязательно у каждого из существ, наряду с одушевленными, усматриваются они в большей или меньшей пропорции, ведь без них в природе ничего не может составиться причастного чувству. Что ж великого в этом -- почитать человека отличительным знаком и подобием мира? И это когда небо преходит, земля изменяется, а все содержимое их преходит вместе с ними, когда преходит содержащее? Но в чем же, по церковному слову, величие человека? Не в подобии тварному миру, но в том, чтобы быть по образу природы Сотворшего. Итак, что же за слово "образ"? Может быть, спросишь: как уподобляется бестелесное телу? Как временное -- вечному? Переменчиво изменяемое -- неизменному? Страстное и истлеваемое -- бесстрастному и нетленному? Всячески свыкшееся и со-воспитанное со злом -- совершенно непричастному к злу? Ибо далеко отстоит известное о первообразе от происшедшего по образу. Ведь образ именуется так в собственном смысле, если имеет подобие прототипу. Если же подражание далеко от предмета, то оно уже не будет его образом, но чем-то другим. Как же человек, смертный, страстный и кратковечный, есть образ неповреждаемой, чистой и присносущей природы? Но истинное учение об этом может ясно знать одна настоящая Истина. А мы, насколько вмещаем, в , догадках и предположениях изыскивая истинное, понимаем исследуемое так. И Слово божественное, сказавшее, что по образу Божию произошел человек, не лжет, и жалкое бедствование человеческой природы не уподобляется блаженству бесстрастной жизни. Потому что тому, кто сравнивает нас с Богом, необходимо признать одно из двух: или Божественное страстно, или человеческое бесстрастно, -- если основание (логос) уподобления того и другого предполагается общим. Если же и Божественное не страстно, и наше не чуждо страсти, то остается разве что другой какой-нибудь смысл (логос), по которому утверждаем истинность божественного гласа, сказавшего о происхождении человека по образу Бога. Следовательно, должно нам возвратиться к самому божественному Писанию, не будет ли в написанном там руководства к искомому. Сказавший Сотворим человека по образу, и для чего сотворим, прибавляет такое слово: И сотвори Бог человека, и по образу Божию сотвори его. Мужа и жену сотвори их (Быт. 1, 27). Сказано было выше, что дл