В Нью-Дели он только проверял возможные пути отступления для чиновника, который даже не был до конца уверен, хочет ли он перейти под другую крышу. Работай Тернер на грани той ночью в Чандни-Чаук, он, быть может, и смог бы увернуться от той "собаки". Скорее всего - нет, но грань приказала бы ему попытаться. Теперь же грань позволила ему свести в единый рисунок все факторы, какие следовало учесть на данном полигоне, - как целые гроздья мелких проблем, так и крупные проблемы-одиночки. Мелких было до черта, но никаких по-настоящему серьезных обломов. Линч и Уэббер начинали потихоньку вцепляться друг другу в волосы, а поэтому он устроил так, чтобы держать их подальше друг от друга. Уверенность в том, что Линч - подсадка Конроя, инстинктивная с самого начала, теперь усилилась. Когда ты на грани, инстинкты обостряются, понемногу становишься телепатом. У Натана возникли проблемы со шведскими грелками для рук - все, что было проще компьютерной платы, сбивало мастера с толку. Тернер приставил к грелкам Линча - их требовалось зарядить топливом, а Натану приказал выносить грелки наружу по две за раз и неглубоко закапывать на расстоянии метра друг от друга вдоль двух длинных полос оранжевой ленты. Присланный Конроем микрософт наполнял голову содержащейся в нем вселенной других постоянно меняющихся факторов: скорость воздушных течений, высота самолета в воздухе, угол атаки, ускорение и гравитация, направление. Несмолкаемой литанией всплывали из подсознания сведения о вооружении реактивника: приборы наведения, траектории падения бомб, радиусы и коды запуска, поисковые круги, счетчики боеприпасов. Конрой дописал к микрософту простое сообщение - время прибытия самолета и подтверждение установки дополнительной антигравитационной сетки для пассажира. Тернер задавался вопросом, что делает, что испытывает сейчас Митчелл. Предприятие "Маас Биолабс, Северная Америка" было встроено в изрезанное переходами плато, гигантский обрубок скальной породы, вздыбившийся над поверхностью пустыни. Досье биософта показало Тернеру фасад этого плато с его горящими вечерним светом окнами. Плато возвышалось над морем сагуарий как рубка гигантского корабля. Для Митчелла оно было и тюрьмой и крепостью - его домом на протяжении девяти последних лет. Где-то в сердцевине плато он совершенствовал гибридные технологии, уже более века не дававшиеся другим ученым. Работая с человеческими раковыми клетками и отвергнутой, почти забытой моделью синтеза ДНК, он создавал бессмертные гибридные клетки, ставшие для этой технологии базовыми средствами производства, крохотными биохимическими заводиками, бесконечно воспроизводящими искусственно сконструированные молекулы, которые потом собирали в цепи и встраивали в биочипы. Где-то там, в научном городке, Митчелл ! доживает сейчас свои последние часы в качестве самого знаменитого исследователя "Мааса". Тернер пытался представить Митчелла, которому предстоит совершенно иная жизнь - его теперешняя кончится с переходом в "Хосаку", но оказалось, что это довольно непросто. Да и так ли уж отличается закрытый исследовательский центр в Аризоне от любого научного городка "Хосаки"? В течение всего этого длинного дня в Тернере то и дело темной волной поднимались закодированные воспоминания Митчелла, наполняя его странным ужасом, который, казалось, не имел ничего общего с предстоящей операцией. Тревожила узнаваемость, почти интимность образов, возможно, именно эта тревога и порождала страх. Некоторые фрагменты как будто обладали гораздо большей эмоциональной насыщенностью, чем можно было предположить по их содержанию. Почему воспоминание о пустынном холле какого-то обшарпанного общежития в Кембридже должно наполнять его виной и отвращением к самому себе? Другим же картинам, которым по логике вещей полагалось нести в себе некоторую степень чувства, странно не хватало эмоций. Вот Митчелл играет с грудной дочкой на четырехугольнике пушистого паласа в доме, который он снимал в Женеве. Ребенок смеется, тянет отца за палец. Ничего. Жизнь этого человека, с точки зрения Тернера, была отмечена именно отсутствием событий. Ученый был талантлив - это стало ясно довольно рано, честолюбив, наделен способностью к расчетливым интригам и манипуляциям - подобный дар требуется любому, кто мечтает стать ведущим исследователем. Если кому-то и было суждено подняться по иерархической лестн! ице корпорационной науки, то именно Митчеллу. Сам Тернер оказался неспособен прижиться среди людей дзайбацу, в этом мире, разделенном на племена с их бесконечной борьбой за выживание. Он оставался вечным аутсайдером, непредсказуемым фактором, носимым по тайным морям меж-корпорационной политики. Ни один служащий ни одной компании не был способен на ту инициативу, какая требовалась от Тернера в ходе извлечения. Откуда взяться у служащего, взращенного корпорацией, профессионально небрежному умению Тернера менять свою лояльность при смене работодателей. Или, может быть, его несгибаемому упорству с того момента, как согласованы условия контракта. Когда ему еще не исполнилось и двадцати, его занесло в охранную контору; это были времена, когда мрачная хандра в послевоенной экономике только-только уступала дорогу импульсам новых технологий. Он неплохо продвинулся в охране, учитывая отсутствие у него всяческих амбиций. Он обладал осанкой пластичного мускулистого зверя, которая производила впечатление на клиентов его работодателей,! и он оказался сметлив и весьма расторопен. Умел носить одежду. Ладил с техникой. Конрой разыскал его в Мексике, где работодатель Тернера заключил контракт на обеспечение безопасности для съемочной группы "Сенснета" - те записывали получасовые эпизоды бесконечного сериала о приключениях в джунглях. Когда появился Конрой, Тернер как раз заканчивал последние приготовления. Он разработал контакты и посадил связника между "Сенснетом" и местным правительством. Подкупил главного полицейского чина в городе, проанализировал систему безопасности гостиницы, познакомился с местными проводниками и водителями, перепроверил их биографии, установил цифровую голосовую защиту на передатчиках съемочной группы, подобрал команду на случай возникновения кризисной ситуации и разместил сейсмические сенсоры вокруг скопления коттеджей "Сенснета". Он вошел в бар гостиницы - продолжение вестибюля, выглядевшего как сад или джунгли, - и нашел себе место за одним из стеклянных столиков. Бледный мужчина с копной белых, вытравленных волос пересек бар, держа по стакану в каждой руке. Одет он был в тщательно выглаженную армейскую рубашку, выпущенную поверх джинсов, и кожаные сандалии. Мучнисто-белая кожа казалась туго натянутой на угловатый череп. - Ты отвечаешь за безопасность этих детишек из симстима, - утвердительным тоном произнес бледный мужчина, ставя один из стаканов на стол перед Тернером. - Мне сказал Альфредо. Так звали одного из барменов гостиницы. Тернер поднял глаза на человека, который, судя по всему, был совершенно трезв и, казалось, олицетворял собой всю самоуверенность в мире. - Кажется, мы не представлены, - сказал Тернер, не делая ни малейшего движения, чтобы принять предложенную выпивку. - Неважно, - ответил Конрой, отодвигая стул. - Мы играем на одном поле. - Он сел. Тернер посмотрел на него в упор. Тогда Тернер выглядел как настоящий телохранитель. В его осанке, в каждом движении жилистого тела читались беспокойство и настороженность, и очень немногие из незнакомых людей решились бы так небрежно вторгнуться на его территорию. - Видишь ли, - сказал мужчина, - сейсмики, которые ты используешь, на самом деле ни хрена не стоят. - Он сказал это так, будто комментировал действия бейсбольной команды, не особо отличившейся в этом сезоне. - Я знаю людей, которые войдут внутрь, съедят твоих детишек на завтрак, потом засунут их кости в душ и насвистывая удалятся. А сейсмики скажут, что ничего не случилось. - Он отпил из стакана. - Хотя, конечно, в целом твои действия можно оценить на "отлично". Ты свое дело знаешь. Выражения "засунут кости в душ" было вполне достаточно - Тернер решил убрать бледного. - Смотри-ка, Тернер, а вот твоя примадонна, - и мужчина улыбнулся Джейн Хэмилтон. Актриса ответила ему улыбкой, улыбнулась и широко раскрыла голубые глаза, такие ясные и совершенные. Каждый зрачок был окаймлен крохотными золотыми буковками логотипа "Цейс-Икон". Тернер замер, на долю секунды пойманный в западню нерешительности. Звезда была близко, слишком близко, а бледный человек вставал... - Рад был познакомиться, Тернер, - сказал он. - Рано или поздно мы еще встретимся. Последуй моему совету, я о сейсмиках. Я бы подстраховал их периметром "кричалок". Тут он повернулся и пошел прочь, под хрусткой тканью рыжевато-коричневой рубашки плавно перекатывались мускулы. - Как мило, Тернер, - сказала Хэмилтон, устраиваясь на стуле, где только что сидел незнакомец. - Да? - Тернер не отрываясь смотрел, как незнакомец ныряет в толпу розовощеких туристов и исчезает в суете переполненного вестибюля. - Я думала, что ты и не разговариваешь ни с кем. У тебя всегда такой вид, будто ты обыскиваешь собеседника, заполняя на него рапорт. Приятно видеть, как ради разнообразия ты заводишь друзей. Тернер перевел взгляд на актрису. Хэмилтон было двадцать, на четыре года меньше, чем ему, и в неделю она зарабатывала, грубо говоря, в девять раз больше его годового оклада. Загорелая блондинка с коротко подстриженными, как требовалось по сценарию, волосами. Девушка выглядела так, будто изнутри ее освещали лампы дневного света. Голубые глаза были нечеловечески совершенными оптическими приборами, выращенными в автоклавах в Японии. Она была одновременно и актрисой, и камерой, глаза ее стоили несколько миллионов новых иен, а в иерархии звезд "Сенснета" ее рейтинг был почти что никаким. Он посидел с ней, пока она не прикончила оба коктейля, потом проводил назад к коттеджам. - Тебе не хочется зайти выпить еще, а, Тернер? - Нет, - ответил он. Это был уже второй вечер, когда она делала подобное предложение, и, насколько он догадывался, последний. - Мне нужно проверить сейсмики. Той же ночью он позвонил в Нью-Йорк, чтобы получить телефон фирмы в Мехико, которая могла бы поставить ему "кричалки". Но неделю спустя Джейн и трое других - половина актерского состава сериала - были мертвы. - Мы готовы перекатить врачей, - сказала Уэббер. Тернер заметил, что у нее на руках коричневые кожаные перчатки с обрезанными пальцами. Она сменила солнечные очки на прозрачные линзы для ночной охоты, а на бедре у нее висел пистолет. - Сатклифф наблюдает за периметром через камеры. Нам понадобятся все остальные, чтобы протащить эту срань через кусты. - Я нужен? - Рамирес говорит, что не может напрягаться за какой-то час до включения. Если хочешь знать мое мнение, он просто маленький ленивый засранец из Лос-Анджелеса. - Нет, - отозвался Тернер, вставая со своего насеста на каменной ограде, - он прав. Если он перенапряжет кисть, нам крышка. Любая мелочь, какую он не сможет почувствовать, способна сказаться на его скорости... Уэббер пожала плечами. - Ладно. Значит, он в бункере. Раз он полощет руки в последней нашей воде и напевает себе под нос, то мы выкрутимся. Когда они дошли до бокса, Тернер автоматически пересчитал головы. Семь. Рамирес - в бункере; Сатклифф - где-то в лабиринте выгоревшего квартала, следит за экранами дозорных видеокамер. У Линча за правым плечом висит лазер "стайнер-оптик". Компактная модель с разборной стальной треногой, встроенные батареи образуют толстую рукоять под серым титановым корпусом, который одновременно служит стволом. Натан одет в черный комбинезон и черные же десантные ботинки с налетом светлой пыли. Под подбородком на головной повязке болтаются защитные очки с выпуклыми, будто муравьиные глаза, линзами оптического устройства. Сняв свои мексиканские солнечные очки, Тернер убрал их в нагрудный карман синей спецовки и застегнул клапан. - Как дела, Тедди? - спросил он двухметрового верзилу с коротко стриженными русыми волосами. - Ништяк, - улыбнулся тот всеми своими зубами. Тернер оглядел остальных членов команды полигона, кивая по очереди каждому: Комптон, Коста, Дэвис. - Что, беремся за дело, а? - спросил Коста. У него было круглое влажное лицо с редкой, тщательно подстриженной бородкой. Как Натан и все остальные, он тоже был в черном. - Через пару минут, - отозвался Тернер. - Пока все гладко. Коста кивнул. - У нас приблизительно полчаса до прибытия, - сказал Тернер. - Натан, Дэвис, - приказала Уэббер, - отсоедините сливной шланг. Она протянула Тернеру один из наборов клипсовых передатчиков, который уже успела вынуть из пузырчатой упаковки. Потом сама сорвала пластиковую заглушку с самоклеющегося горлового микрофона и разгладила его на сожженной солнцем шее. Натан и Дэвис копошились в тени позади фургона. Тернер услышал, как Дэвис тихонько чертыхнулся. - Вот черт, - бросил Натан, - нет крышки для раструба шланга. Остальные засмеялись. - Оставь как есть, - бросила Уэббер, - беритесь за колеса. Линч и Комптон, оттяните приводы. Вытащив из-за пояса электромотор в форме пистолета, Линч полез под фургон. Фургон закачался, тихонько скрипнула подвеска; внутри ходили врачи. До Тернера донесся короткий высокий вой какого-то прибора, а потом дребезжание мотора. Линч готовил приводы. Он нацепил клипсу и прижал горловой передатчик возле гортани. - Сатклифф! Проверка! - Нормально, - сказал австралиец. Казалось, что слабый голос исходит из основания черепа Тернера. - Рамирес? - Громко и чисто... Восемь минут. Они выкатывали трейлер на его десяти толстых шинах. Тернер и Натан взялись за переднюю пару, тянули, направляя бокс в нужную сторону. Натан надвинул на глаза защитные очки. Митчеллу предстояло бежать под покровом ночи. Бокс был тяжелым, абсурдно тяжелым - казалось, его просто невозможно сдвинуть с места. - Будто катишь бревно на паре продуктовых тележек, - пробормотал себе под нос Натан. У Тернера болела поясница. С самого Нью-Дели с ней что-то было не в порядке. - Всем стоп, - скомандовала Уэббер от третьего колеса слева. - У меня колесо застряло на каком-то долбаном камне... Отпустив свое колесо, Тернер выпрямился. И откуда сегодня ночью столько летучих мышей? Трепещущие черточки в чаше звездного неба пустыни. В Мексике их тоже было полно. В джунглях это были фруктовые мыши, которые спали в кронах деревьев, нависавших над палаточным городком, где ночевала съемочная группа "Сенснета". Тернер облазил деревья, опутывая нависающие сучья мономолекулярной нитью, - любого незваного гостя ждали метры невидимого лезвия. Но Джейн и другие погибли все равно - во время взрыва на пологом горном склоне недалеко от Акапулько. Неприятности с профсоюзами, как сказал кто-то потом, но на деле так ничего и не выяснили, кроме самого факта примитивного заряда в керамической оболочке, места, где он был установлен, и точки, откуда был взорван. Тернер сам лазил на склон, даже не сняв окровавленной одежды, и видел гнездо в поломанном кустарнике, где ждали убийцы, взрывную машинку и автомобильный аккумулятор в ржавом корпусе. Он даже нашел бычки самокруток и крышку от бутыл! ки чешского пива - новую и яркую. Сериал пришлось прикрыть, команда по устранению кризисных ситуаций безупречно сделала свое дело, организовав перевозку тел и эвакуацию выживших членов актерского состава и съемочной группы. Тернер улетал последним самолетом. После восьми "скетчей" в баре аэропорта Акапулько он слепо выбрел в центральный регистрационный зал и столкнулся там с человеком по имени Бушел, старшим техом из лос-анджелесского комплекса "Сенснета". Несмотря на лос-анджелесский загар, Бушел был смертельно бледен. Его индийский льняной костюм пошел пятнами от пота. В руке администратор держал алюминиевый кейс, похожий на футляр кинокамеры, стенки кейса были тусклыми от сконденсировавшейся влаги. Тернер глядел на человека, глядел на потеющий кейс с красными и белыми предупредительными надписями и длинными наклейками, поясняющими, какие меры предосторожности требуются при транспортировке материалов в криогенном хранилище. - Господи, Тернер, - выдавил, завидев его, Бушел. - Слушай, парень, мне очень жаль. Приехал только сегодня утром. Кошмарная история. - Он вытащил из кармана пиджака сырой носовой платок и вытер лицо. - Кошмарная работа. Мне никогда не приходилось делать такого раньше... - Что в этом чемодане, Бушел? - Теперь Тернер был гораздо ближе, хотя и не помнил, как шагнул вперед. Он мог разглядеть поры на загорелом лице. - С тобой все в порядке, приятель? - Бушел отступил на шаг назад. - Ты как-то скверно выглядишь. - Что в этом чемодане, Бушел? - Льняной лацкан смят в кулаке, костяшки побелели от напряжения. - Черт побери, Тернер! - Человечек вырвался на свободу, сжимая ручку чемодана уже обеими руками. - Они же не были повреждены. Только какая-то мелкая потертость на одной из роговиц. Глаза принадлежат < Сенснету> . Это один из пунктов ее контракта. И Тернер отвернулся, его желудок завязался узлом вокруг восьми неразбавленных < скотчей> , а он все пытался побороть тошноту. И продолжал бороться с ней, держал ее под контролем в течение девяти лет, пока - на полпути от голландца - все эти воспоминания не вернулись, не обрушились на него в Лондоне, в Хитроу, и он скрючился, даже не замедляя шага, посреди очередного коридора - и сблевал в синюю пластмассовую урну. - Давай же, Тернер, - подстегнула его Уэббер, - подтолкни. Покажи нам, как это делается. Трейлер снова пополз вперед сквозь деготный запах пустынных растений. - Мы готовы,- прозвучал отдаленный и спокойный голос Рамиреса. Тернер коснулся горлового микрофона: - Посылаю тебе кой-кого для компании. - он убрал палец с микрофона. - Натан, пора. Вы с Дэвисом - назад в бункер. Дэвис отвечал за радиооборудование, их единственную вне матрицы связь с < Хосакой> . Натан играл роль мастера на все руки. Линч откатывал последнее мотоциклетное колесо в кустарник за автостоянкой. Уэббер и Комптон, стоя на коленях возле бокса, подсоединяли кабель, который свяжет хирургов < Хосаки> с биомонитором < Сони> в командном пункте. С убранными колесами, опущенный и установленный на четырех распорках, хирургический бокс опять напомнил Тернеру французский прогулочный модуль. Путешествовать он отправился гораздо позже, года через четыре после того, как Конрой рекрутировал его в Лос-Анджелесе. - Как дела? - спросил Сатклифф по связи. - Прекрасно, - отозвался Тернер, касаясь микрофона. - Тут скучновато, - сказал Сатклифф. - Комптон, - окликнул Тернер, - Сатклиффу нужна твоя помощь следить за периметром. И твоя тоже, Линч. - Вот так всегда, - донесся из темноты голос Линча, - только я настроился посмотреть спектакль... Рука Тернера легла на рукоять "смит-и-вессона" под отогнутой полой парки. - Пошевеливайся, Линч. Если Линч - подсадка Конни, он пожелает остаться здесь. Или в бункере. - А пошел ты! - взвился Линч. - Никого там нет, и ты это знаешь. Если не хочешь видеть меня здесь, пойду внутрь - присмотрю за Рамиресом... - Хорошо, - сказал Тернер и, вытащив пистолет, вдавил клавишу, которая активировала ксенон-проектор. Первая вспышка полуденно-яркого ксенонового луча выхватила из темноты искривленную сагуарию - серым мехом ощетинились в безжалостном свете колючки. Вторая - нашла шипастый череп на пряжке ремня, поймала его в пятно резкого света. Выстрел и взрыв пули, разорвавшейся от удара, слились в один звук, ударная волна покатилась как гром - невидимыми, расширяющимися кругами над темной плоской землей. В первые несколько секунд после взрыва не было слышно ни единого звука, даже летучие мыши и жучки смолкли, выжидая. Уэббер упала в кусты, и почему-то Тернер чувствовал, что она здесь, знал, что пистолет уже у нее в руках - в этих умелых коричневых руках, нацелен ровно, не дрожит и в любую секунду готов выплюнуть смерть. Он понятия не имел, где сейчас Комптон. Тут в клипсе передатчика, процарапавшись сквозь черепную кость, раздался голос Сатклиффа: - Тернер, что это было? Света звезд было теперь достаточно, чтобы различить силуэт Уэббер. Женщина скорчилась за камнем, дуло пистолета смотрит ему в лицо, локти уперты в колени. - Он был подсадкой Конроя, - сказал Тернер, опуская "смит-и-вессон". - Боже милосердный, - выдохнула она. - Я, я подсадка Конроя. - У него была внешняя связь. Я такое уже видел. Пришлось повторить ей это дважды. В голове - голос Сатклиффа, затем - Рамиреса: - Мы засекли ваш транспорт. Восемьдесят единиц, приближается... В остальном, похоже, все чисто. В двадцати единицах на юго-юго-восток - малый дирижабль. Джейлин говорит, это беспилотный грузовик, идет точно по расписанию. Больше ничего. Чего это Сат орет, будто его насилуют? Натан говорит, он слышал выстрел. - Рамирес был подключен к матрице и большая часть его сенсориума была занята информацией, поступающей с деки "Маас-Неотек". - Натан готов слить первый пакет.... Тернер и сам теперь слышал, как снижается реактивный самолет, заходя на посадку на шоссе. Уэббер, выпрямившись во весь рост, шла к нему с пушкой в руке. Сатклифф раз за разом задавал все тот же вопрос. Тернер поднял руку, чтобы коснуться горлового микрофона: - Это был Линч. Он мертв. Самолет прибыл. Вот он. И тут реактивник оказался прямо над ними. Черная тень. Невероятно низко. С погашенными огнями. Тормозит - вспышки из сопел; пилота-человека при такой посадке убило бы перегрузкой. Потом - жуткий скрип: телескопическая посадочная рама из углеродного волокна гасит удар о землю. Тернер смог различить зеленоватый отсвет приборной доски в пластиковой кривизне кабины. - Вот же мать твою, - сказала Уэббер. В стенке хирургического бокса за ее спиной распахнулся люк, в проеме обрисовалась фигура в маске и защитном костюме из жесткой зеленой ткани. Отбросив в тонкое облачко пыли, зависшее над местом посадки самолета, перекошенную тень врача, из трейлера хлынул поток сине-белого, очень резкого света. - Закрой! - крикнула Уэббер. - Рано! Когда дверь, обрезав на пороге свет, захлопнулась, они оба услышали мотор авиетки. После рева реактивника звук показался гудением стрекозы. Но вот гудение начало затихать, а потом и вовсе исчезло. - У него кончилось топливо, - проговорила Уэббер. - Но он близко. Над ними прошелестел крохотный дельтаплан, черный треугольник, на миг затмивший звезды. Ни звука больше - лишь что-то бьется на ветру. Должно быть, одна из штанин Митчелла. Вот ты и здесь, над нами, подумал Тернер, совсем один, в самой теплой одежде, какая только у тебя была, в инфракрасных очках, которые ты сам же и смастерил, и теперь ты ищешь пару пунктирных линий, обозначенных дурацкими грелками для рук... - Ты сумасшедший засранец, - пробормотал он, чувствуя, как его переполняет странное восхищение. - Ты и в самом деле очень хотел удрать. Затем с негромким праздничным хлопком взлетела вдруг откуда-то осветительная ракета; магниевый огонь под белым парашютиком начал медленно опускаться в пустыню. Почти сразу же полыхнули еще две, а с запада донесся треск длинной очереди из автоматического оружия. Боковым зрением Тернер заметил, что Уэббер, спотыкаясь, бежит через кусты к бункеру, однако взгляд его был прикован к описывающей круги авиетке - к веселеньким оранжево-голубым матерчатым крыльям, к фигуре, скорчившейся на сиденье среди растяжек над хрупким треножником шасси. Лицо человека скрывало оптическое устройство. Митчелл. Плывущие в поднебесье огни заливали стоянку ярким светом - как футбольное поле. Авиетка заходила на посадку - в грациозном и таком ленивом развороте, что Тернеру хотелось закричать. Где-то за периметром полигона белой аркой повисла в воздухе линия трассеров. Мимо. Приземляйся. Приземляйся. Тернер бежал, перепрыгивая через кочки, через какие-то кусты, которые цеплялись за брюки, за полы расстегнутой парки. Осветительные ракеты. Зарево. Свет. Митчелл теперь не может воспользоваться инфракрасными очками, он не видит теплового излучения грелок. Просто ведет самолетик по ширине полосы. Носовое колесо за что-то зацепилось. Авиетка рухнула на нос как смятая, порванная бабочка и наконец застыла посреди поднятого ею облака белой пыли. Вспышка взрыва, казалось, достигла Тернера за мгновение до звука, отбросив в бледный кустарник перед ним его собственную тень. Взрывная волна подхватила его и повалила на землю - откатившись в сторону, он увидел желтый огненный шар на месте расколотого надвое хирургического бокса и понял, что Уэббер выпустила-таки свою противотанковую ракету. Потом он вновь оказался на ногах, вновь побежал, сжимая в руке пистолет. Он достиг обломков авиетки Митчелла как раз в тот момент, когда погасла первая ракета. Но сразу же, словно из ниоткуда, взлетела еще одна и распустилась над головой. Звук стрельбы стал теперь непрерывным. Перепрыгнув через смятый лист ржавой жести, Тернер обнаружил скорчившегося на земле пилота; голова его и лицо были скрыты под самодельным шлемом, из которого выступали уродливые линзы. Оптический прибор был примотан к шлему тускло серебрившейся лентой. Свернувшееся в клубок тело было укутано в несколько слоев темной одежды. Словно со стороны Тернер увидел, как его руки вцепляются в ленту, срывая инфракрасные очки. Руки превратились в два самостоятельных существа, два бледных подводных создания, живущих своей жизнью на дне какой-нибудь глубоководной тихоокеанской впадины. Ему оставалось лишь смотреть, как они отчаянно срывают ленту, шлем, очки. А когда все это улетело, отброшенное, прочь, - то на белое девичье лицо под волной длинных, липких от пота каштановых волос, которые, ! выплеснувшись из-под шлема, смазали темную струйку крови, бегущую из носа. Глаза девушки открылись, показав пустые белки, и тогда Тернер профессиональной хваткой пожарника подхватил ее на руки и метну лея, надеясь, что бежит правильно, в сторону реактивного самолета. Второй взрыв он почувствовал через подошвы пляжных туфель и будто наяву увидел перед собой идиотскую улыбку пластиковой взрывчатки, восседавшей на киберпространственной деке Рамиреса. Вспышки не последовало - только звук и отдача взрывной волны по всему бетону автостоянки. А потом он очутился в кабине, в которой, как в новеньком автомобиле, .пахло длинными мономерными цепочками - привычный уже аромат технологии новой чеканки. Позади него - девушка, безвольная кукла, запеленутая в кокон антигравитационной сетки. Конрою пришлось заплатить дополнительные бабки торговцу оружием в Сан-Диего, чтобы тот установил эту сетку позади сетки пилота. Самолет дрогнул, оживая, когда Тернер заворочался, устраиваясь поудобнее в своей сетке. Он пошарил в поисках кабеля, нашел его, вырвал из разъема микрософт и воткнул на его место коннектор интерфейса. Знание засветилось в нем как заставка компьютерной игры, и Тернер подался вперед, ощущая себя самолетом, да и, по сути, став им - чувствуя, как перестраивается под ним в стартовую позицию его гибкая посадочная рама, как мягко гудят его сервоприводы, закрывая фонарь кабины. Антигравитационная сетка вздулась вокруг него, жестко фиксируя конечности - в правой руке все еще был зажат пистолет. - Вперед, мать твою! Но самолет и так все понял. На Тернера навалилось ускорение, и он погрузился во тьму. - Вы были без сознания, - сказал самолет. Смоделированный чипом голос смутно напоминал голос Конроя. - И сколько же? - Тридцать восемь секунд. - Где мы? - Над Нагосом. Зажегся верхний дисплей, высветив дюжину постоянно изменяющихся фигур, а поверх них - упрощенную карту района "Аризона-Сонора". Небо побелело. - Что это? Молчание. - Что это? - Сенсоры определяют взрыв, - сказал самолет. - Мощность как у тактической ядерной боеголовки, но электромагнитное излучение отсутствует. Эпицентром разрушения является точка нашего взлета. Белое сияние поблекло и исчезло. - Отменить курс, - приказал Тернер. - Курс отменен. Прошу дать новые координаты. - Хороший вопрос, - протянул Тернер. Он не мог повернуть голову, чтобы взглянуть на девушку у себя за спиной. Как она там, жива ли? 15.ШКАТУЛКА Марли снился Ален... сумерки над поляной полевых цветов. Он баюкал ее голову на сгибе локтя, потом нежно погладил по волосам и сломал ей шею. Лежа неподвижно в траве, она прекрасно сознавала, что он делает. Он целовал ей лицо и плечи. Он забрал у нее деньги и ключи от комнаты. Звезды стали огромными, будто приклеенными над сочной яркостью полей, а она все чувствовала его руки у себя на шее... И проснулась. Утренний аромат кофе, квадраты солнечного света, разбросанные по книгам на столе Анд pea, успокаивающе знакомый утренний кашель подруги - это Андреа прикуривает от конфорки свою первую утреннюю сигарету. Стряхнув с себя темные краски сна, Марли села на кушетке в гостиной подруги, обхватив руками колени поверх темно-красного стеганого одеяла. После Гнасса, после полиции и репортеров, ей никогда не снился Ален. Или если и снился, догадалась она, она подсознательно подвергала эти сны цензуре, стирала их, прежде чем проснуться. Она поежилась, хотя утро было теплое, а затем отправилась в ванную. Вот уж чего она не хотела бы - того, чтобы ей еще когда-нибудь приснился Ален. - Пако сказал, что Ален пришел на нашу встречу с оружием, - сказала она, когда Андреа протянула ей голубую эмалированную кружку с кофе. - Ален был вооружен? - Разрезав омлет, Андреа сдвинула половину на тарелку Марли. - Что за дурацкая мысль. Это все равно как... как вооружить пингвина. - Подруги рассмеялись. - Ален не из таких, - сказала Андреа. - Он отстрелил бы себе ногу посреди какой-нибудь страстной тирады о ситуации в искусстве или о сумме ресторанного счета. Он, конечно, тот еще мерзавец, этот твой Ален, но это ни для кого не новость. На твоем месте я больше бы беспокоилась из-за этого Пако. Какие у тебя основания верить ему на слово, что он работает на Вирека? - Она проглотила кусочек омлета и потянулась за солью. - Я его видела. Он там был, в конструкте Вирека. - Ты видела картинку - просто изображение, изображение ребенка, который был слегка похож на этого парня. Марли смотрела, как Андреа ест, оставив свой завтрак остывать на тарелке. Как описать чувство, охватившее ее, когда она уходила от Лувра? Эту уверенность в том, что теперь ее окружает нечто, что с расслабленной точностью отслеживает каждое ее движение, что она стала центром внимания со стороны по крайней мере одной из частей вирековской империи? - Он очень богатый человек, - начала она. - Вирек? - Положив нож и вилку на тарелку, Андреа принялась за кофе. - Я бы сказала, да. Если верить журналистам, как индивидуум он один такой богатый. Точка. Богат, как какое-нибудь дзайбацу. Но индивидуум ли он - вот в чем загвоздка. В том же смысле, что ты или я? Ответом будет: "нет". Ты разве не собираешься есть? Марли начала механически отрезать и подносить ко рту куски омлета, а Андреа продолжала: - Тебе стоит просмотреть рукопись, над которой мы работаем в этом месяце. Не переставая жевать, Марли вопросительно подняла брови. - Это история промышленных кланов с высокой орбиты. Монография какого-то профессора из университета Ниццы. Если вдуматься, там есть даже этот твой Вирек. Он приводится в качестве противопоставления, или, скорее, варианта параллельной эволюции. Этот книжный червь из Ниццы занимается парадоксом личных финансовых состояний в эпоху корпораций, пытается разобраться, почему они вообще до сих пор еще существуют. Я имею в виду огромные состояния, сосредоточенные в руках отдельных личностей. Он рассматривает кланы с высокой орбиты, людей вроде Тессье-Эшпулов, как самый распоследний вариант традиционной модели аристократии. Собственно говоря, это анахронизм - поскольку корпорация как вид не допускает возникновения элиты. - Поставив чашку на тарелку, Андреа отнесла посуду в раковину. - Правда, уже начав рассказывать, сама понимаю, что не так уж это и интересно. Целые страницы весьма серой прозы о природе "Массового Человека". Именно так, с большой буквы. Этот профессор обожает заглавные ! буквы. Стилист еще тот. - Она нажала рычажок, и в фильтрационном блоке зашипела вода. - А что он говорит о Виреке? - Он пишет, если я правильно помню, а я в этом совсем не уверена, что Вирек даже еще большее отклонение, чем эти промышленные кланы с орбиты. Клан обычно охватывает несколько поколений, причем, как правило, там все замешано на медицине: криогеника, генетические манипуляции, различные методы борьбы со старением. Смерть одного члена клана, пусть даже его основателя, обычно не ведет к кризису всего клана как экономической единицы. Всегда находится кто-нибудь, кто готов занять его место, всегда кто-то ждет своей очереди. Различие между кланом и корпорацией заключается, однако, в том, что за корпорацию не нужно выходить замуж в буквальном смысле этого слова. - Но ведь служащие подписывают пожизненный контракт... Андреа пожала плечами. - Это скорее договор о найме, что не одно и то же. На самом деле речь идет о гарантии трудоустройства. Но когда умрет твой герр Вирек, когда медтехи не найдут, куда еще расширить его резервуар или что там у него, его деловые интересы лишатся логического стержня. Согласно теории нашего профессора из Ниццы, на этой стадии "Вирек и Компания" или распадется на части, или мутирует. В последнем случае она превратится в "Компанию Такую-то", настоящую транснациональную корпорацию, еще одно прибежище для Массового Человека с большой буквы. - Она вымыла тарелку, сполоснула, вытерла ее и поставила в сосновую стойку возле раковины. - Профессор полагает, что это очень скверно, поскольку слишком мало осталось тех, кто способен хотя бы увидеть край. - Край чего? - Край толпы. Мы затеряны в серединке, ты и я. Вернее, это я там - во всяком случае, пока. - Она пересекла кухню и положила руки на плечи Марли. - Ты побереги себя. В чем-то ты уже намного счастливее, но теперь я понимаю, что я и сама могла бы этого добиться, просто устроив тебе небольшой ланч с этой свиньей, твоим бывшим любовником. В остальном же я не совсем уверена... На мой взгляд, всю красивую теорию нашего академика перечеркивает тот очевидный факт, что Вирек и ему подобные уже далеко не люди. Я хочу, чтобы ты была осторожней... На этом, поцеловав Марли в щеку, Андреа убежала на работу - в кабинет заместителя редактора своего модно архаичного книжного издательства. Все утро Марли провела в квартире Андреа с проектором "Браун", изучая голограммы семи работ. Каждая из них была по-своему необычна, но Марли все время возвращалась к той шкатулке, которую Вирек показал ей первой. Что останется, думала она, если, имея оригинал, убрать стекло и один за другим вынуть разложенные внутри предметы? Бесполезный хлам, обрамленное пространство, быть может, запах пыли. Лежа на кушетке - "Браун" покоился у нее на животе, - Марли в который раз стала всматриваться в шкатулку. Та будто излучала волны боли или какого-то мучительного томления. Марли почудилось, что конструкция с идеальной точностью пробуждает в ней нечто совершенно определенное, но для этой эмоции не находилось названия. Марли запустила руку внутрь яркой иллюзии, провела пальцами как бы вдоль полой птичьей кости. Она была уверена, что Вирек уже посадил орнитологов определить, из крыла какой именно птицы попала сюда эта косточка. И вполне возможно - с доскональной точностью определить возраст каждого предмета. К каждому квадратику голофиши прилагался подробный отчет о происхождении каждого предмета в отдельности, но что-то заставляло ее намеренно избегать подобной информации. Сталкиваясь с тайной, именуемой искусством, иногда лучше всего подходить к ней как ребенок. Ребенок замечает то, что натренированному взгляду представляется само собой разумеющимся, слишком очевидным. Поставив "Браун" на низкий столик возле кушетки, Марли подошла к телефону, чтобы узнать, который час. В час дня ей предстояло встретиться с Пако и обсудить, как именно будут переданы Алену деньги. Ален сказал, что он сам позвонит в три на квартиру Андреа. Пока она набирала номер службы времени, по экрану автоматически бежали сообщения спутниковой сводки новостей: над Индийским океаном при вхождении в атмосферу рассыпался шаттл компании "Джей-Эй-Эль"; из "Столичной Оси Бостон-Атланта" вызваны специальные следователи для осмотра места жестокой и, судя по всему, бессмысленной бомбардировки неряшливого спального пригорода в Нью-Джерси; военизированные отряды добровольцев надзирают за эвакуацией южного сектора Нового Бонна, последовавшей за обнаружением строительными рабочими двух неразорвавшихся ракет, оставшихся со времен войны, предположительно с биологическими боеголовками; официальные источники в Аризоне отвергают обвинение Мексики во взрыве атомного или термоядерного устройст! ва малой мощности близ границы с Сонорой... Пока она смотрела, сводка пошла по второму кругу, и изображение шаттла вновь устремилось к своей огненной смерти. Покачав головой, Марли нажала кнопку. Полдень. Лето пришло. Небо над Парижем - жаркое и синее, и она улыбалась запаху свежего хлеба и черного табака. Пока она шла от метро по данному Пако адресу, ощущение, что за ней наблюдают, несколько ослабло. Предместье Сан-Оноре. Адрес казался смутно знакомым. Галерея, подумала она. Действительно, галерея. "Роберте". Принадлежала она американцу, который содержал одновременно еще и три галереи в Нью-Йорке. Дорого, но не последний шик. Пако ждал возле невероятных размеров витрины, в которой под толстым и неровным слоем лака раскинулись сотни маленьких квадратных фотографий. Такие выплевывает на вокзалах и конечных станциях автобусов только один тип очень старомодных автоматов. Похоже, все это были снимки молодых девушек. Марли автоматически обратила внимание на имя художника и название работы: "Прочти нам "Книгу имен мертвых"". - Полагаю, вы разбираетесь в таких вещах, - угрюмо приветствовал ее испанец. На нем был дорогой с виду синий костюм в парижском деловом стиле, белая в шелковистый рубчик рубашка и очень английский галстук, вероятно от "Шарве". Сейчас никто не принял бы его за официанта. Через плечо у Пако висела итальянская сумка из черного ребристого каучука. - Что вы имеете в виду? - спросила она. - Имена мертвых, - кивнул он в сторону витрины. - Вы же выставляли подобные работы. - И что же вы не понимаете? - У меня иногда возникает такое чувство, будто все это, вся эта культура - чистейшей воды надувательство. Уловка. В том или ином обличий я всю мою жизнь служил сеньору, понимаете? И в моей работе, как и во всякой другой, есть свои радости, свои моменты триумфа. Но ни разу с тех пор, как сеньор подключил меня к этому делу по современному искусству, я не испытывал ни малейшего удовлетворения. Сеньор - воплощенное богатство. Мир полон объектов величайшей красоты. И тем не менее он гоняется за... - Пако пожал плечами. - Значит, вы знаете, что вам нравится, - улыбнулась в ответ Марли. - Почему вы выбрали для нашей встречи именно эту галерею? - Здесь агент сеньора приобрел одну из шкатулок. Разве вы не читали предоставленные вам в Брюсселе досье? - Нет, это может спутать мне карты. Герр Вирек платит мне за интуицию. В ответ испанец только поднял брови. - Я познакомлю вас с Пикаром, это управляющий галереей. Возможно, он чем-то сможет помочь этой вашей интуиции. Он провел ее через комнату, потом открыл какую-то дверь. Седеющий коренастый француз в помятом вельветовом костюме говорил в трубку радиотелефона. По экрану бежали колонки букв и цифр. Дневные котировки нью-йоркского рынка. - А, это вы, Эстевес, - извиняясь, улыбнулся француз. - Прошу прощения. Одну минутку. И Пикар вернулся к своему разговору. Пока он говорил, Марли изучала котировки. Поллок снова упал. Это была как раз та сторона арт-бизнеса, в которой Марли разбиралась хуже всего. Пикар, если так звали этого человека, говорил с брокером в Нью-Йорке, обговаривая приобретение некоторого числа "пунктов" работы определенного художника. "Пункты" определяются самыми различными способами в зависимости от того, какие средства использует художник. Впрочем, с почти полной уверенностью можно было утверждать, что сам Пикар никогда не увидит приобретаемых работ. Если художник имеет достаточно высокий рейтинг, оригиналы, скорее всего, надежно спрятаны в каком-нибудь сейфе, где их вообще никто не видит. Дни или годы спустя Пикар, возможно, наберет тот же самый телефонный номер и прикажет брокеру продавать. Галерея Марли продавала оригиналы. Это приносило сравнительно немного денег, но таило в себе некую внутреннюю привлекательность. И, естественно, всегда оставался шанс, что тебе повезет. Она, помнится, убедила себя, что ей действительно очень повезло, когда Ален устроил так, чтобы как случайная и удивительная находка всплыл поддельный Корнелл. Корнелл высоко котировался на табло брокеров, и его "пункты" стоили очень дорого. - Пикар, - будто обращаясь к слуге, Пако вмешался в телефонный разговор, - познакомьтесь, это Марли Крушкова. Сеньор подключил ее к делу анонимных шкатулок. Ей, возможно, захочется задать вам несколько вопросов. - Очарован, - сказал Пикар и тепло улыбнулся, но Марли показалось, что она уловила в карих глазах галерейщика какой-то проблеск: скорее всего, он пытался связать имя с каким-то скандалом, причем сравнительно недавним. - Насколько я понимаю, именно в вашей галерее была оформлена эта сделка? - Да, - подтвердил Пикар. - Мы выставили работу в нашем нью-йоркском зале, и она вызвала ряд предложений. Однако мы решили дать ей шанс также и в Париже... - он весь светился от радости, - и ваш работодатель сделал это наше решение весьма прибыльным. Как поживает герр Вирек, Эстевес? Мы не видели его уже несколько недель... Марли украдкой бросила взгляд на Пако, но смуглое лицо испанца осталось совершенно невозмутимым. - Я бы сказал, сеньор прекрасно себя чувствует, - ответил он. - Великолепно, - сказал Пикар с чуть излишним энтузиазмом. Он повернулся к Марли: - Чудесный человек. Легенда. Великий меценат. Великий ученый. Марли показалось, что она услышала, как Пако вздохнул. - Не могли бы вы мне сказать, где именно ваше нью-йоркское отделение приобрело данную работу? Лицо Пикара вытянулось. Он взглянул на Пако, потом снова на Марли. - Вы не знаете? Вам не рассказали? - Не могли бы вы сказать мне это? - Нет, - сказал Пикар. - Очень жаль, но не могу. Видите ли, мы не знаем. Марли уставилась на него в полном недоумении. - Прошу прощения, но я не совсем понимаю, как такое возможно... - Она не читала отчетов, Пикар. Расскажите ей все. Услышать историю из первых уст... ну, возможно, это поможет ее интуиции. Пикар бросил на Пако странный взгляд, потом взял себя в руки. - Конечно, - сказал он, - с удовольствием... - Вы думаете, это правда? - спросила она Пако, когда они вышли на залитую солнцем улицу. В толпе тут и там мелькали японские туристы. - Я сам ездил в Муравейник, - ответил Пако, - и опросил всех, кто имел хоть какое-то отношение к этому делу. Роберте не оставил никаких записей о покупке, хотя обычно он скрытничает не больше, чем любой арт-дилер. - И его смерть была случайной? Испанец надел зеркальные очки "порше". - Столь же случайной, какой бывает любая подобная смерть, - ответил он. - У нас нет никакой возможности узнать, как или где он приобрел шкатулку. Мы обнаружили ее здесь восемь месяцев назад, и все наши попытки проследить ее путь оканчивались на Робертсе, а тот уже год как мертв. Пикар выпустил из своего рассказа то, что мы едва не потеряли шкатулку. Роберте хранил ее в своем загородном доме вместе с целым рядом прочих предметов, которые его наследники сочли просто набором курьезов. Весь лот едва не продали на публичном аукционе. Иногда мне хочется, чтобы так и произошло. - А остальные предметы, - спросила Марли, примеряясь к его шагу, - что представляют собой они? Он улыбнулся. - Вы думаете, мы их не отследили, каждый в отдельности? Отследили, проверили. Они, - тут он нахмурился, делая вид, что напрягает память, - "ряд малопримечательных образчиков современного народного искусства"... - А что, известно, что Роберте интересовался чем-то подобным? - Нет, - отозвался он, - но мы знаем, что приблизительно за год до смерти он подал заявление на получение членства в Институте "Арт Брют", здесь, в Париже, и добился того, чтобы стать попечителем "Собрания Эшман" в Гамбурге. Марли кивнула. "Собрание Эшман" состояло в основном из работ психопатов. - Мы питаем разумную уверенность, - продолжал Пако, беря ее под локоть и направляя за угол, на боковую улочку, - что он не делал никаких попыток использовать ресурсы того или другого учреждения. Может быть, прибег к услугам посредников, хотя это маловероятно. Сеньор, конечно, нанял несколько десятков специалистов, чтобы проверить архивы обоих заведений. Без всякого результата... - Скажите, - поинтересовалась Марли, - почему Пикар думает, что недавно видел герра Вирека? Как это возможно? - Сеньор богат. Сеньор любит являть себя по-всякому. Он завел ее в какое-то кафе - несмотря на поблескивающие зеркала, ряды бутылок и игральные автоматы, оно напоминало отделанный хромировкой коровник. Зеркала лгали о размерах помещения, в глубине зала Марли увидела отраженный тротуар, ноги пешеходов, солнечный зайчик на втулке колеса. Пако кивнул сонного вида мужчине за стойкой бара и, взяв ее за руку, повел через мелководье круглых пластмассовых столиков. - На звонок Алена вы можете ответить и отсюда, - сказал он. - Мы устроили так, чтобы его перебросили из квартиры вашей подруги. Он пододвинул ей стул - автоматический жест профессиональной вежливости, который заставил ее подумать: а не был ли он и в самом деле некогда официантом, - и поставил на стол сумку. - Но он же поймет, что я не у Андреа, - возразила Марли. - А если я отключу видео, у него тут же возникнут какие-нибудь подозрения. - Ничего этого он не увидит. Мы сгенерировали цифровой образ вашего лица и требуемый фон. Осталось только ввести программу в этот телефон. Вынув из сумки элегантный аппарат, он поставил его на стол перед Марли. На крышке устройства бесшумно развернулся и тут же приобрел жесткость тонкий, как бумага, полимерный экран. Марли однажды случилось наблюдать, как выходит на свет бабочка, и этот экран напомнил ей чем-то трансформацию подсыхающих крыльев насекомого. - Как это сделано? - спросила она, осторожно касаясь экрана. На ощупь экран напоминал тонкую сталь. - Это новая полиуглеродная модель, - сказал он, - одно из изделий "Мааса"... Телефон тихонько замурлыкал. Поправив аппарат так, чтобы экран оказался точно перед Марли, Пако обошел столик. - Ваш звонок. Помните, что вы дома! - сказал он и, потянувшись через стол, коснулся клавиши с титановым покрытием. Маленький экран заполнили лицо и плечи Алена. Будто задымленное, с плохой подсветкой изображение значило, что звонит он из телефонной будки. - Доброе утро, дорогая, - сказал Ален. - Привет, Ален. - Как дела, Марли? Полагаю, ты достала деньги, о которых мы договорились? - Ей было видно, что одет он в какую-то темную куртку, но разрешение не позволяло разобрать детали. - Твоей приятельнице стоило бы взять несколько уроков по уборке дома, - сказал он и, казалось, попытался заглянуть ей за спину. - За всю свою жизнь ты ни разу не убрал комнату сам, - отозвалась она. Ален с улыбкой пожал плечами. - У каждого свои таланты. Мои деньги у тебя, Марли? Она взглянула на Пако, тот кивнул. - Да, - сказала она. - Конечно. - Чудесно, Марли. Великолепно. У нас осталась только одно крохотное дельце. - Он все так же улыбался. - И какое же? - Мои информаторы удвоили цену. Соответственно, и я должен удвоить свою. Пако кивнул. Он тоже улыбался. - Хорошо. Мне, конечно, придется спросить... - Теперь ее от него просто тошнило. Захотелось выключить телефон. - И они, естественно, согласятся. - Так где мы встретимся? - Я позвоню еще раз. В пять, - сказал он. Изображение съежилось до единственной сине-зеленой точки, как на экране радара, потом и она исчезла. - У вас усталый вид, - сказал Пако, складывая экран и убирая телефон в сумку. - Вы выглядели старше, когда говорили с ним. - Правда? Перед ее внутренним взором вдруг почему-то возникла витрина в галерее Робертса, все эти лица. "Прочти нам "Книгу имен мертвых"". Все они - Марли, подумала она, все эти девушки - это я, какой я была в долгую пору юности. 16.ЛЕГБА - Вставай, придурок. - Pea не слишком нежно пхнула его под ребра. - Поднимай задницу. Бобби очнулся, сражаясь с вышитым крестиком покрывалом и полуоформившимися силуэтами неизвестных врагов. С убийцами матери. Он лежит в незнакомой комнате, в комнате, которая может быть где угодно. Пластик позолоченных рам на многочисленных зеркалах. Ворсистые алые обои. Так декорировали свои комнаты готики, если могли это себе позволить, но он видел, как их родители оформляли в таком же стиле целые кондо. Швырнув на темперлон узел каких-то шмоток, Pea засунула руки в карманы черных кожаных джинсов. Розовые и черные квадраты покрывала сбились складками вокруг талии. Бобби глянул вниз и увидел, что членистое тело многоножки почти полностью утонуло в колее свежего розового шрама в палец шириной. Бовуа говорил, что эта штука ускорит заживление. Бобби недоверчиво потрогал новенькую ткань - болезненно, но, в общем, переносимо. Потом поднял глаза на Pea, выставил средний палец и сказал: - Свою задницу на это надень. Несколько секунд они в упор смотрели друг на друга поверх поднятого пальца Бобби. Наконец Pea рассмеялась. - Ладно, - сказала она, - один-ноль в твою пользу. Я перестану тебя доставать. А сейчас подбери вещички и одевайся. Тут должно найтись что-нибудь, что бы тебе подошло. Скоро появится Лукас, чтобы забрать тебя с собой, а Лукас не любит, когда его заставляют ждать. - Да? А мне он вроде показался отвязным мужиком. Он стал рыться в куче одежды: отбросил в сторону черную рубашку с разводами из состирывающегося золота, красную атласную курточку с оборкой из белой искусственной кожи по рукавам, черное трико с вставками какого-то прозрачного материала... - Где ты это взяла? - спросил он. - Я не могу носить такую дрянь... - Это моего младшего братца, - ответила Pea. - Осталось с прошлого сезона - и лучше бы тебе натянуть что-нибудь на свою белую задницу, пока не появился Лукас. Эге, а это мое. - Она вырвала трико, как будто Бобби собирался его украсть. Бобби натянул черную с золотом рубашку, еще пришлось повозиться с кнопками из стекляшек под черный жемчуг. Нашел, наконец, пару черных джинсов, но мало того, что они оказались обвисшими и плиссированными, так в них еще и не было карманов. - Это все штаны, какие у тебя есть? - Господи, - вздохнула она, - я видела одежду, которую срезал с тебя Пай. Вряд ли ты сойдешь хоть за чье-нибудь представление о моде. Просто оденься, ладно? Мне не нужны неприятности с Лукасом. С тобой он, может, и миндальничает, но это означает только то, что у тебя есть что-то настолько ему нужное, чтобы не выделываться. У меня, уж конечно, ничего такого нет. Так что в отношении меня Лукас угрызений совести испытывать не будет. Бобби нетвердо встал на ноги возле топчана и попытался застегнуть черные джинсы. - Молнии нет, - сказал он, поднимая глаза на Pea. - Поищи пуговицы. Должны быть где-то внутри. Такой стиль, знаешь ли. Бобби нашел пуговицы. Хитрая конструкция. Он подумал, что будет, если ему понадобится пописать по-быстрому. Увидев возле кровати черные тапки из нейлоновых ремешков, он сунул в них ноги. - А Джекки? - спросил он, ковыляя туда, где мог бы взглянуть на себя в зеркало в золоченой раме. - Из-за нее Лукас станет испытывать муки совести? - Он следил за ней в зеркале и увидел, что по ее лицу мелькнула какая-то тень. - А это еще что должно означать? - Бовуа... он сказал, что она лошадь... - Тише ты, - оборвала его Pea тихим и настойчивым голосом. - Если Бовуа упоминает при тебе о чем-то таком, это его дело. В остальных случаях - это не то, о чем можно говорить, понял? Есть вещи настолько скверные, что сам захочешь вернуться назад искать приключений на собственную жопу. Бобби следил в зеркале за отражением ее черных глаз в тени полей мягкой фетровой шляпы. Теперь в них, казалось, появилось чуть больше белизны, чем раньше. - Ладно, - сказал он после паузы, а потом добавил: - Спасибо. Он поиграл воротом рубашки: поднял его сзади, снова опустил, пробуя разные варианты. - Знаешь, - Pea склонила голову на бок, - если тебя одеть, ты не так уж плохо выглядишь. Правда, глаза у тебя как два окурка в сугробе... - Лукас, - начал Бобби, когда они спускались в лифте, - ты не знаешь, кто это был? Кто разделался с моей старухой? - Он намеревался спросить совсем другое, но вопрос выскочил сам собой, как пузырек болотного газа. Лукас доброжелательно оглядел его с головы до ног. Черное длинное лицо негра осталось совершенно невозмутимым. Его великолепно сшитый черный костюм выглядел так, как будто его только что выгладили. В руке Лукас держал тяжелую трость из блестящего полированного дерева в красных и черных завитках прожилок с массивным латунным набалдашником. Вниз от набалдашника сбегали латунные накладки в палец длиной, утопленные в дерево трости. - Мы этого не знаем, - широкий рот сжался в прямую и очень серьезную складку. - Но нам очень хотелось бы знать... Бобби неуверенно переступил с ноги на ногу - ему было очень не по себе. Уже сам лифт заставлял его робеть и чувствовать себя неловким. Размерами он напоминал небольшой автобус - и, хотя кабина не была переполнена, Бобби оставался в ней единственным белым. Черные, заметил он, когда его взгляд беспокойно скользнул по кабине, во флюоресцентном свете вовсе не выглядят полутрупами, как это происходит с белыми. Трижды за время их спуска лифт останавливался на каком-нибудь этаже и подолгу застревал там, один раз - минут на пятнадцать. Когда такое случилось в первый раз, Бобби вопросительно глянул на Лукаса. - Что-то в шахте, - ответил тот на невысказанный вопрос. - Что? - Другой лифт. Лифты располагались в сердцевине "улья", шахты были оплетены шлангами водоснабжения и канализации, огромными кабелями электропроводки и еще какими-то обмотанными изоляцией трубами. Бобби решил, что это часть геотермальной системы, о которой рассказывал Бовуа. "Внутренности" Проекта вылезали наружу, стоило только раздвинуться дверям кабины: все грубо, оголено, как будто те, кто строил "улей", хотели, чтобы последующие жильцы точно знали, как именно работает вся эта механика и что куда ведет. И все вокруг, каждую видимую поверхность покрывала вязь наползающих друг на друга граффити, настолько плотная, что почти невозможно было различить хоть какую-нибудь отдельную надпись или символ. - Ты ведь никогда раньше не бывал тут, Бобби? - спросил Лукас, когда двери в очередной раз захлопнулись и кабина опять стала опускаться. Бобби покачал головой. - А жаль, - продолжал Лукас. - Конечно, это вполне понятно, но все равно - стыд и срам. Дважды-в-День говорил мне, что ты не испытываешь особого желания засиживаться в Барритауне. Это правда? - Разумеется, - согласился Бобби. - Ну, на мой взгляд, это вполне понятно. Ты кажешься мне молодым человеком с богатым воображением и, что еще важнее, - достаточно инициативным. Согласен? - Уткнув латунный набалдашник в широкую ладонь, Лукас пригвоздил Бобби испытующим взглядом. - Наверное, да. Терпеть не могу это захолустье. В последнее время я стал замечать, что... ну... здесь никогда ничего не происходит, понимаешь? Я хочу сказать, что-то случается, но это всегда чертов раз за чертовым разом одно и то же, как повторный показ, каждое лето похоже на предыдущее. - Бобби смешался, не уверенный в том, что Лукас о нем подумает. - Да, - отозвался тот. - Знакомое чувство. В отношении Барритауна это, быть может, чуть более верно, чем в отношении прочих мест. Но с тем же успехом такое можно сказать и про Нью-Йорк, и про Токио. Не может этого быть, подумал Бобби, но все равно кивнул. Предостережение Pea крепко засело у него в голове. Лукас, казалось, таил в себе не больше угрозы, чем Бовуа, но уже одни его габариты служили предостережением. Бобби в последнее время всерьез обдумывал новую теорию ~ насчет того, как держат себя некоторые представители рода человеческого; он еще не додумал ее до конца, но отчасти она основывалась на следующем постулате: тем, кто может быть по-настоящему опасен, вовсе не обязательно выставлять это напоказ, а способность скрывать угрозу делает их еще опаснее. Это шло вразрез с правилами Большой Площадки, где малыши-шестерки безо всякого веса из кожи вон лезли, чтобы при помощи хромированных шипов и прочей дребедени разрекламировать свою буйность. Что, вероятно, шло им на пользу, по крайней мере, с точки зрения местной тусовки. Однако Лукас явно был не из тех, кого хоть сколько-нибудь интересовало мнение местной тусовки. - Ты, я вижу, сомневаешься, - продолжал Лукас. - Ну, в этом ты, вероятно, и сам довольно скоро убедишься. Впрочем, не в ближайшем будущем. Учитывая, какой оборот приняла твоя жизнь, вещи и события будут новыми и увлекательными довольно долго. Двери лифта, содрогаясь, разъехались в стороны, и Лукас шагнул из кабины, легонько, как ребенка, подталкивая Бобби перед собой. Они вышли в гулкий вестибюль, который, казалось, тянулся в бесконечность. Повсюду - киоски и занавешенные тряпками прилавки, и люди, сидящие возле одеял с разложенной на них всякой всячиной. - Не задерживайся. - Лукас слегка подтолкнул Бобби огромной ладонью, когда тот остановился перед лотками с подержанным софтом. - Ты на пути в Муравейник, друг мой, и ты отправляешься туда так, как подобает Графу. - То есть? - В лимузине. Машина Лукаса ошеломляла - поразительно длинный, черный в золотых проблесках корпус, натертая до зеркального блеска латунь и целая коллекция чудных приспособлений, о назначении которых Бобби мог только гадать. Он решил, что одно из них - явно спутниковая антенна, хотя по форме она напоминала скорее не блюдце, а какое-нибудь календарное колесо ацтеков. Но тут он оказался внутри, и Лукас позволил широкой дверце, мягко щелкнув, закрыться за ними. Окна были затемнены - пожалуй, даже слишком: изнутри казалось, что на улице ночь, причем довольно суетливая, поскольку жители Проекта спешили по своим утренним делам. Внутри автомобиль представлял собой одно большое купе, заваленное пестрыми ковриками и светлыми кожаными подушками. Никаких сидений здесь, похоже, не наблюдалось. Равно как и рулевого колеса; на месте приборной доски - мягкая кожаная обивка без какого-либо следа приборов. Бобби посмотрел на Лукаса, который уже успел распустить черный галстук. - Как ты его водишь? - Садись где-нибудь. А водят его так: "Ахмед, отвези наши задницы в Нью-Йорк, в восточный сектор". Машина плавно скользнула от тротуара, а Бобби упал на колени в мягкую горку ковриков. - Ланч будет подан через полчаса, сэр, если только вы не пожелаете чего-нибудь раньше. - Мягкий мелодичный голос, исходящий, казалось, из ниоткуда. Лукас рассмеялся. - Действительно, в Дамаске знали, как делать подобные вещи, - сказал он. - Где? - В Дамаске, - повторил Лукас, расстегивая пиджак и устраиваясь на горке палевых подушек. - Это "Ролле". Из старых. В те времена, когда у них еще водились деньги, арабы делали неплохие машины. - Лукас, - спросил Бобби с полным ртом (ел холодного жареного цыпленка), - как так выходит, что нам до Нью-Йорка ехать еще полтора часа? Ведь нельзя сказать, что мы ползем... - Потому что, - сказал Лукас, сделав паузу ради еще одного глотка охлажденного белого вина, - дорога займет у нас ровно столько, сколько нужно. Ахмеда на заводе оснастили всеми необходимыми приспособами, включая первоклассную систему блокировки наблюдения. На трассе, пока он в движении, Ахмед обеспечивает значительную степень секретности, намного большую, чем та, за какую я при обычных обстоятельствах готов платить в Нью-Йорке. Ахмед, как ты полагаешь, кто-нибудь пытается достать нас - подслушать или еще чего? - Нет, сэр, - ответил голос. - Восемь минут назад наша идентификационная панель была инфрасканирована с вертолета тактических сил. Номер вертолета - "MX тире 3 тире 848", пилот - капрал Роберто... - Ладно, ладно, - прервал Лукас. - Прекрасно. Это не имеет значения. Видишь? Ахмед вытащил из тактиков больше информации, чем они получили от нас. - Вытерев руки о толстую белую льняную салфетку, он выудил из кармана пиджака золотую зубочистку. - Лукас, - снова начал Бобби, пока негр осторожно ковырялся ею в щелях между большими квадратными зубами, - что произойдет, если я, скажем, попрошу тебя отвезти меня на Таймс-Сквер и там высадить? - Ага, - отозвался Лукас, опуская зубочистку, - самый скандальный район города. В чем дело, Бобби, наркотики нужны? - Да нет, просто интересно. - Интересно что? Тебе нужно на Таймс-Сквер? - Нет, просто это первое место, какое пришло мне в голову. Я имел в виду, ты меня отпустишь? - По правде сказать, нет, - сказал Лукас. - Но тебе не следует думать, что ты заключенный. Скорее - гость. Ценный гость. Бобби бледно улыбнулся. - А-а. Ладно. Как это у них называется? "Задержание в целях защиты"? - Верно, - сказал Лукас, снова принимаясь за зубочистку. - И пока мы тут надежно экранированы славным Ахмедом, пора бы нам, Бобби, поговорить. Думаю, брат Бовуа уже рассказал тебе кое-что о нас. Что ты думаешь о том, что он тебе рассказал? - Ну, - протянул Бобби, - это действительно очень интересно, но я не уверен, что все понял. - Чего ты не понял? - Ну, я, например, ничего не понимаю в этих ваших вудуистских штучках... Лукас поднял брови. - Это не мое дело, кто что готов проглотить, я хочу сказать - поверить, так? Но то Бовуа говорит о бизнесе, причем на уличном техе, да так, как я никогда раньше не слышал, а через минуту - о каких-то мамбо и привидениях, о духах и змеях. И, и... - И о чем? - О лошадях, - выдавил Бобби, горло у него перехватило. - Бобби, ты знаешь, что такое метафора? - Что-то из "железа"? Вроде компенсатора? - Нет. Ладно, оставим метафоры в покое. Когда Бовуа или я говорим с тобой о лоа и их лошадях, как мы называем тех немногих, которых избирают лоа, чтобы ездить на них, просто сделай вид, что мы говорим на двух языках разом. Один из них тебе понятен. Это язык уличных техов, как ты его называешь. Мы можем использовать другие слова, но говорим мы все же на техе. Скажем, мы называем что-то Огу Ферей, а ты то же самое мог бы назвать ледорубом, понимаешь? Но при этом теми же словами мы говорим и о других вещах, и вот их-то ты и не понимаешь. Тебе это и не нужно. - Он убрал зубочистку. Бобби сделал глубокий вдох. - Бовуа сказал, что Джекки - лошадь для змея, змея по имени Данбала. Можешь прокрутить это для меня на уличном техе? - Естественно. Думай о Джекки как о деке - киберпространственной деке, очень хорошенькой и с отличными коленками. - Лукас хмыкнул, а Бобби покраснел. - Думай о Данбале, которого некоторые называют змеем, как о программе. Скажем, о ледорубе. Данбала входит в деку Джекки, Джекки рубит лед. Вот и все. - Ладно, - сказал Бобби, решив, что уже несколько освоился, - тогда что такое матрица? Если Джекки дека, а Данбала программа, что тогда киберпространство? - Весь мир, - услышал он в ответ. - Отсюда нам лучше пойти пешком, - сказал Лукас. "Ролле" беззвучно и плавно остановился, негр встал, застегивая на две пуговицы пиджак. - Ахмед привлекает слишком много внимания. Он подобрал свою трость - дверь, открываясь, издала мягкий чмокающий звук. Бобби выбрался вслед за Лукасом в безошибочно узнаваемый запах, ставший визитной карточкой Муравейника, - богатая амальгама затхлых выхлопов подземки, древней копоти и едкого канцерогенного духа от свежей пластмассы, все это замешано на углекислом привкусе запрещенного допотопного топлива для автомобилей. Высоко над головой в отраженном ослепительном свечении дуговых ламп один из незаконченных фуллеровских куполов закрывает две трети вечернего неба цвета лососины. Рваный край купола напоминает разломанные серые соты. Лоскутное одеяло куполов Муравейника имело обыкновение порождать непредсказуемые смены микроклимата: были, например, области на несколько кварталов, где с закопченных геодезиков непрестанно сыпалась тонкая водяная пыль сконденсировавшейся влаги; кварталы же под наиболее высокими секциями купола славились статическими разрядами, этакой специфической городской разновидностью молнии. На улице, по которой Бобби шагал вслед за Лукасом, дул резкий ветер. Теплый бриз бросал в лицо песок - вероятно, это было как-то связано с перепадами давления в системе подземных коммуникаций, опутавшей весь Муравейник. - Помни, что я тебе говорил, - сказал Лукас, щурясь от ветра с песком. - Этот человек представляет собой гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. И даже если это не так, ты все равно обязан выказать ему некую толику уважения. Если хочешь стать ковбоем, раскрой глаза пошире - сейчас ты увидишь, так сказать, "веху" в нашем ремесле. - Ага, - протянул Бобби. - Ладно. - Он под-прь1гнул, чтобы отделаться от посеревшей ленты распечатки, которой вздумалось обвиться вокруг его колена. - Так, значит, это у него вы с Бовуа купили... - Ха! Нет! Я же тебе сказал. Говорить посреди улицы - все равно что посылать свои слова в сводку новостей... Бобби поморщился, потом кивнул. Блин! Он все время попадает впросак! Вот он с крупным дельцом по уши в каком-то потрясающем деле, а продолжает вести себя как вильсон. Делец. Вот самое подходящее слово для Лукаса и для Бовуа тоже. А эти разговорчики о вуду - просто игра, в которую они втянули окружающих, думал Бобби. В "роллсе" Лукас выдал какую-то пространную тираду о Легбе, который, по его словам, был лоа коммуникаций, "хозяин дорог и тропинок", а все это к тому, что человек, к которому он ведет Бобби, - избранник Легбы. Когда Бобби спросил, оунган ли этот человек, Лукас сказал, что нет. Он сказал, что этот человек шел бок о бок с Легбой всю свою жизнь, был к нему так близко, что даже не подозревал, что лоа всегда рядом с ним, как будто лоа всегда был частью его самого, его тенью. И вот этот человек, сказал Лукас, продал им софт, который Бобби арендовал у Дважды-в-День... Свернув за угол, Лукас неожиданно остановился, да так резко, что Бобби едва не уткнулся ему в спину. Они стояли перед почерневшей каменной стеной. Окна дома еще десятилетия назад были забиты листами рифленого железа. На первом этаже располагался некогда магазин, но покрытые трещинами витрины успели зарасти грязью. Дверь между слепыми окнами была усилена точно таким же листом железа, какой запечатывал окна верхних этажей. Бобби показалось, что за окном слева можно разобрать что-то вроде вывески - потухшие неоновые буквы, криво свисающие в мрачной темноте. Лукас же просто стоял перед дверью, его лицо было лишено всякого выражения, конец трости будто врос в тротуар, огромные руки сложены одна поверх другой на латунном набалдашнике. - Первое, чему тебе предстоит научиться, - сказал он тоном человека, цитирующего пословицу, - это тому, что всегда нужно ждать... Бобби почудилось за дверью какое-то царапание, потом раздался звон цепочки. - Потрясающе, - проговорил Лукас, - можно подумать, что нас ждали. Дверь на хорошо смазанных петлях открылась сантиметров на десять, потом будто за что-то зацепилась. В темной пыльной щели возник глаз и немигающе уставился на них. Поначалу Бобби решил, что это глаз какого-то крупного животного: зрачок - странного желтовато-коричневого оттенка, а белок - в паутине красных прожилок. А под ними - выпяченная, еще более красная губа. - Духов человек, - сказал невидимый владелец глаза, - духов человек и какой-то маленький засранец. Господи... - Раздался ужасный, булькающий звук, будто человек чуть ли не из самых кишок выхаркивал мокроту, скопившуюся там еще в доисторические времена, затем последовал смачный плевок. - Что ж, заходи, Лукас. - Снова скрежет, и дверь распахнулась вовнутрь - в кромешную тьму. - Я занятой человек... - прозвучало с расстояния в метр - и с каждым словом все тише, как будто владелец глаза спешил убраться подальше от света, проникшего через открытую дверь. Лукас переступил порог. Ему на пятки едва не наступил Бобби, почувствовавший, как за ним мягко захлопнулась дверь. От внезапной всепоглощающей темноты по рукам у него побежали мурашки. Эта тьма, казалось, жила собственной жизнью - что-то плотное, сбившееся и будто бы даже способное чувствовать. Вспыхнула спичка, зашипела и заплевалась газовая лампа с наддувом - в ее калильной сетке зажегся газ. Разинув рот, Бобби уставился на лицо за светильником. Лицо?.. Бобби очень захотелось поверить, что этот желтый глаз с кровавыми прожилками, равно как и его близнец, смотрят на него из прорезей какой-то страшной маски. - Полагаю, ты не ждал нас, правда, Финн? - Если хочешь знать, - проскрипела маска, открывая огромные плоские и желтые зубы, - я как раз собирался выйти, поискать что-нибудь на обед. На взгляд Бобби, это существо могло бы прожить на диете из плесневеющего ковра. Или же терпеливо грызть себе дорогу в коричневой мякоти разбухших от сырости книг, наваленных до высоты плеч по обеим сторонам туннеля, где они стояли сейчас с Лукасом. - Что это за недоносок, Лукас? - Знаешь, Финн, мы с Бовуа испытываем некоторые затруднения в связи с кое-чем, что мы приобрели у тебя, полностью тебе доверяя. - Лукас поднял трость и легонько потыкал ее концом в опасно накренившийся штабель, сложенный из древних книг в мягких обложках. - Ах вот как? - Финн с насмешливым сочувствием поджал серые губы. - Оставь в покое эти первоиздания, Лукас. Если они рухнут, платить придется тебе. Лукас убрал трость. В свете фонаря блеснул стальной наконечник. - Итак, - сказало существо, которое Лукас называл Финном, - у вас проблемы. Забавно, Лукас, очень, черт побери, забавно. - Сероватые щеки Финна были прочерчены глубокими косыми морщинами. - У меня тоже проблемы. Три, если быть точным. Сегодня утром их еще не было. Что ж, думаю, такова жизнь. - Он поставил шипящую лампу на выпотрошенный каталожный шкаф и выудил из кармана чего-то, что когда-то, возможно, было твидовым пиджаком, кривую сигарету без фильтра. - Мои три проблемы наверху. Может, хочешь взглянуть на них?.. - Он чиркнул деревянной спичкой о подставку лампы и прикурил. В воздухе заклубилась едкая вонь черного кубинского табака. - Знаете, - сказал Финн, переступая через первое тело, - я уже очень давно обретаюсь по этому адресу. Все знают, где меня искать. Покупаешь у Финна - точно знаешь, у кого покупаешь. Мой товар - это всегда я. Каждый раз... Бобби пялился на вывернутое кверху лицо мертвеца, на потускневшие глаза. Что-то неестественное было в повороте его туловища, в том, как обмякло тело в облегающей черной одежде. С невыразительного безжизненного японского лица смотрели пустые глаза... - И знаешь, сколько за все это время, - продолжал Финн, - нашлось недоумков, которые решились бы вломиться сюда, чтобы меня обуть? Ни одного! Ни одного до сегодняшнего утра. А тут, мать его, трое за раз. Ну, - он бросил на Бобби враждебный взгляд, - если не считать этого прикинутого маленького засранца, но... - Он пожал плечами. - Такое впечатление, что он кривобокий, - сказал Бобби, все еще не сводя глаз с первого трупа. - Это потому, что внутренности у него теперь годятся разве что на корм собакам, - ощерился Финн. - Растерты в пюре. - Финн коллекционирует экзотическое оружие, - пояснил Лукас, слегка подталкивая запястье второго трупа концом трости. - Ты их просканировал на имплантанты, Финн? - Ага. Та еще морока. Пришлось сначала оттащить их в заднюю комнату. Никаких сюрпризов. Быки, обычная команда. - Финн с шумом втянул воздух. - Вот только почему кому-то понадобилось меня пристукнуть? - Может, ты продал им очень дорогой продукт, который не сработал? - рискнул предположить Лукас. - Надеюсь, ты не хочешь сказать, что это ты послал их, Лукас? - ровным голосом произнес Финн. - Разве что ты очень хочешь посмотреть, как я повторю этот фокус с собачьей кормежкой. - А разве я сказал, что ты продал нам что-то, что не работает? - "Испытываем затруднения", сказал ты. А что еще, ребята, вы купили у меня в последнее время? - Извини, Финн, но они не наши. И ты тоже это знаешь. - Ага. Пожалуй, знаю. Так что же, черт побери, привело тебя сюда, Лукас? Ты же знаешь, что то, что ты купил, обычными гарантиями не покрывалось... - Видишь ли, - сказал Финн, выслушав историю сорвавшегося киберпространственного набега Бобби, - порой там происходят чертовски странные дела. - Он медленно покачал узкой, неестественно вытянутой головой. - Что-то изменилось, раньше такого не было. - Он поглядел на Лукаса. - Но вы-то, ребята, это знаете, да? Они сидели вокруг квадратного белого стола в совершенно белой комнате на первом этаже за захламленным торговым залом. Пол был выложен вытертой больничной плиткой в рубчик, чтобы не скользила нога, - ну прямо как в операционной, - а стены были составлены из широких плит пыльного белого пластика, скрывавшего плотные слои антижучковой микропроводки. По сравнению со складом белая комната казалась хирургически чистой. Несколько стальных треножников вокруг стола, ощетинившиеся сенсорами и сканирующим оборудованием, напоминали абстрактные скульптуры. - Знаем что? - спросил Бобби. С каждым новым пересказом своей истории он все меньше чувствовал себя вильсоном. Наоборот, кем-то значительным. Вот именно, это заставляло его чувствовать свою значимость. - Не о тебе речь, засранец, - устало сказал Финн. - О нем. Олдовом вуду. Он-то знает, что что-то изменилось... И произошло это не сегодня. Я в деле уже целую вечность. Подумать только, сколько воды утекло. Я был тут еще до войны, еще до того, как появилась какая-нибудь матрица, или, во всяком случае, - до того, как люди осознали, что все это существует. - Теперь он глядел на Бобби. - У меня есть пара ботинок, которым больше лет, чем тебе. Так чего, черт побери, мне от тебя ждать? Ковбои появились вместе с компьютерами. А первые компьютеры построили для того, чтобы взломать лед немцев, так? Ковбоев тогда называли дешифровщиками. Так что лед существовал еще до компьютеров, если взглянуть на это с такой стороны. Он закурил пятнадцатую сигарету за вечер, и белая комната снова стала наполняться дымом. - А вот Лукас, этот знает, да уж. Последние семь-восемь лет странные там творятся вещи, да-да, там, в ковбойских кругах - или, если хочешь, в цепях. Сегодняшние жокеи заключают сделки с какими-то тварями, не так ли, Лукас? Да, видишь ли, знаю я об этом, знаю. Но им все равно нужны "железо" и софт, и им все равно нужно быть проворней змей на льду, однако у всех, у всех тех, кто действительно знает, как рубить лед, теперь есть союзники, не правда ли, Лукас? Лукас вынул из кармана свою золотую зубочистку и начал обрабатывать верхний коренной. Его темное лицо оставалось предельно серьезным. - Троны и домены, - загадочно продолжал Финн. - Да, что-то там есть. Призраки, голоса. А почему бы и нет? В океанах есть русалки и прочая дребедень, а у нас тут море кремния, понимаешь? Строго говоря, оно - просто прекрасно выполненная галлюцинация, которую мы все согласились иметь, - это наше киберпространство, но каждый, кто в него подключается, знает, печенкой, черт меня побери, чувствует, что это - целая вселенная. И с каждым годом населения там вроде как прибывает... - Для нас, - лениво вставил Лукас, - и здешний мир всегда на этом работал. - Ага, - отозвался Финн, - чтобы вы, ребята, могли войти в него с программой и сказать всем: мол, те штуки, с которыми вы срубаете сделки, это ж наши старые боги из буша... - Божественные Наездники... - Ну да, конечно. Вы в это, может, и верите. Но я довольно давно уже живу на этом свете, чтобы помнить, что не всегда так было. Десять лет назад пусть бы кто попробовал зайти в "Джентльмен-Неудачник" и заявить кому из крутых жокеев, что разговаривал с призраком в матрице, - да они б решили, что он спятил. - Что он вильсон, - вставил Бобби, чувствуя себя выключенным из разговора и уже не столь значительным. Финн бросил на него безучастный взгляд. - Что-что? - Ну, вильсон. Мудило. Это жаргон хотдоггеров, я думаю... - Ну вот, опять слажал. Блин. Финн поглядел на него более чем странно. - Господи. Вот как это называется, да? О Боже. А ведь я знавал этого парня... - Кого? - Бодайна Вильсона, - сказал он. - Надо же: первый человек из моих знакомых, который кончил как фигура речи. - Он был дурак? - спросил Бобби и тут же пожалел об этом. - Дурак? Черта с два! Он был умен, хитер как бес. - Финн загасил сигарету в потрескавшейся керамической пепельнице "кампари". - Просто совершеннейший раздолбай, вот и все. Работал он как-то однажды с Дикси Флэтлайном... - Взгляд налитых кровью желтых глаз затуманился. - Финн, - вмешался Лукас, - где ты взял этот ледоруб, который продал нам? Финн сурово оглядел его с головы до ног. - Сорок лет в деле, Лукас. Знаешь, сколько раз мне задавали этот вопрос? И знаешь, сколько раз я был бы уже мертв, если бы отвечал на него? Лукас кивнул. - Намек понял. Но тем не менее я задам его снова. - Он ткнул зубочисткой в сторону Финна, как игрушечным кинжалом. - Вот настоящая причина, по которой ты готов тут сидеть и нести всякую чушь: ты думаешь, что эти три жмурика наверху имеют отношение к тому ледорубу, который ты нам продал. Я же видел, как ты насторожился, когда Бобби рассказывал, как смели кондо его матери, не так ли? - Возможно, - оскалился Финн. - Кто-то занес тебя в свой список, Финн. Эти три мертвых ниндзя наверху обошлись кому-то в немалые деньги. Когда они не вернутся, этот кто-то примет меры, Финн. Обведенные красным желтые глаза прищурились. - Они были напичканы под завязку, - сказал Финн, - натасканы на то, чтобы убрать по-тихому, но у одного из них были и другие штучки. Штучки для задавания вопросов. - Желтые от никотина, почти цвета тараканьих крыльев, пальцы медленно потянулись помассировать короткую верхнюю губу. - Я получил его от Вигана Лудгейта, - сказал он. - По кличке Виг. - Никогда о таком не слышал, - сказал Лукас. - Этот трехнутый засранец, - сказал Финн, - был когда-то ковбоем. - Случилось так, - начал Финн, и история поглотила Бобби целиком, это было даже лучше, чем слушать Бовуа и Лукаса, - что Виган Лудгейт пять лет оттрубил крутым жоком, что недурной пробег для кибер-ковбоя. Да, пять лет... За такой срок ковбой кончает или с очень большими деньгами, или с выжженным мозгом, или тем, что финансирует конюшню юных взломщиков, и то исключительно в качестве управляющего. Виг по первой горячке молодости и напора рванул в затяжной поход по сравнительно редко заселенным секторам матрицы, представляющим те географические области, которые когда-то были известны как "третий мир". Кремний не снашивается; микрочипы практически бессмертны. Виг этот факт приметил. Как всякое дитя своего века, он, однако, знал, что кремний на самом деле может просто выйти из употребления, что гораздо хуже, чем просто отработать свое. Это было для Вига мрачной данностью, с которой приходилось смириться, как, скажем, со смертью или налогами. Впрочем, о том, как бы его снаряжение не отстало от искусства, он обычно беспокоился больше, чем о смерти (ему было двадцать два) или о налогах (он не заполнял деклараций, хотя ежегодный процент, который он отдавал машине по отмывке денег в Сингапуре, грубо говоря, равнялся подоходному налогу, какой ему пришлось бы платить, заяви он о своих доходах). Виг достаточно здраво рассудил, что должен же куда-то уходить весь этот устаревший кремний. А уходил он, как выяснил Виг, в ряд очень бедных стран, ведущих отчаянную борьбу с нарождающимися промышленными базами. В страны, настолько погруженные во мрак невежества, что концепция нации там до си! х пор еще воспринималась всерьез. Виг пробурился на пару африканских задворок и почувствовал себя акулой, кружащей в бассейне, полном икры. Нельзя сказать, что какое-нибудь из этих вкусных крохотных яиц много давало в отдельности, но если забросить сеть и грести все чохом, то работы немного, а улов... в общем, с поля по зернышку... Виг обрабатывал африканцев неделю, при этом нечаянно вызвал падение по крайней мере трех правительств, причинив невыразимые человеческие страдания. В конце недели, слизнув сливки в виде нескольких миллионов до смешного мелких банковских счетов, он удалился на покой. Когда он выходил, уже налетала саранча: на "африканскую идею" набрели все прочие. Два года Виг просидел на пляже в Каннах, питаясь исключительно самыми дорогими модельными наркотиками и периодически включая маленький телевизор "Хосака", чтобы со странным и примечательно невинным любопытством поизучать вздувшиеся тела мертвых африканцев. В какой-то момент - никто не мог сказать, где, когда или почему - стали замечать, что Виг перешагнул за край. А точнее, сказал Финн, Виг проникся убеждением, что Господь Бог живет в киберпространстве или, может, что киберпространство и есть Бог или какое-то его новое явление. Экскурсы Вига в теологию были отмечены крупными смещениями парадигм, настоящими богоискательскими метаниями. У Финна было кое-какое представление о том, чем в те годы занимался Виг. Вскоре после крещения в эту его новую и весьма своеобразную веру Виган Лудгейт вернулся в Муравейник и отправился в эпическое, хоть и несколько беспорядочное плавание по водам кибернетического познания. В прошлом компьютерный жокей, он знал, куда обращаться за самым лучшим "! железом" и софтом. Финн снабжал Вига и тем и другим, поскольку тот все еще оставался богатым человеком. Виг объяснял Финну, что его техника мистических изысканий основывается на проецировании сознания в пустые неструктурированные секторы матрицы и ожидании. Надо отдать парню должное, сказал Финн, тот никогда не заявлял, что взаправду встретил Бога, хотя продолжал считать, что в ряде случаев ощущал его присутствие при передвижении по лику решетки. Со временем у Вига вышли все деньги. Его спиритуалистский поход оборвал немногие деловые связи, оставшиеся с доафриканских времен, так что Лудгейт канул без следа. - Но потом однажды он объявился, - продолжал Финн, - сумасшедший, как крыса из нужника. Как был бледным маленьким ублюдком, так им и остался, но теперь еще был увешан всякой африканской дребеденью: бусами, костями и всяким таким. - Бобби отвлекся от рассказа Финна ровно настолько, чтобы задать себе вопрос, как может существо, похожее на Финна, называть кого-то "бледным маленьким ублюдком", но потом перевел взгляд. Лукас был смертельно мрачен. Тут Бобби пришло в голову, что Лукас может воспринять африканскую часть истории на свой счет - как личное оскорбление, что ли. Но Финн преспокойно продолжал свою историю. - У него было полно всего на продажу. Деки, периферия, программное обеспечение. Все на пару лет устарело, но игрушки были крутые, так что я дал за них приличную цену. Я тогда еще заметил у него вживленный разъем за ухом и то, что он постоянно держал подключенным странный серебряный микрософт. "Что за софт?" - спрашиваю я. "Он пуст", - отвечает Виг. Этот маленький ублюдок сидит на том самом месте, где сидишь сейчас ты, малыш, и говорит мне, он, мол, пуст, и это глас Господень, и я пребуду вечно в его белом гудении, и тому подобный бред. И я подумал: Господи, Виг окончательно сбрендил, - хотя нет, вот он в пятый раз пересчитывает деньги, которые я ему дал. "Виг, - сказал я, - время - деньги, но скажи мне, что ты теперь намерен делать?" Потому что мне стало любопытно. Я ведь знал парня многие долгие годы - по делам, конечно. "Финн, - говорит он, - я должен подняться по гравитационному колодцу наверх. Бог - там, наверху". Я хочу сказать, он мне говорит, мол, Бог повсюду, но тут вн! изу слишком много статики, она скрывает его лик. "Ладно, - говорю я ему, - как знаешь". И я указал ему на дверь, вот и все. Никогда его больше не видел. Бобби поморгал, подождал, поерзал немного на жестком сиденье складного стула. - За исключением того, что примерно год спустя появился какой-то парень - такелажник с высокой орбиты, - который спустился по колодцу вниз на побывку, и у него был с собой недурной софт на продажу. Ничего гениального, но весьма и весьма интересно. Он сказал, это от Вига. Ну, может, Виг - свихнувшийся нарк и давно вне игры, но все же умеет отыскивать неплохое дерьмецо. Так что я этот софт покупаю. Это было лет, наверное, десять назад, так? И каждый год или около того появляется какой-нибудь парень с товаром. "Виг сказал, это стоит предложить тебе". И обычно я это покупал. В его вещичках не было ничего особенного, но в порядке. И люди, привозившие софт, всегда были разные. - Что это было, Финн, всегда одно только программное обеспечение? - спросил Лукас. - В основном, да, если не считать каких-то странных скульптур. Об этом я позабыл. Я решил, что это Виг их делает. Когда первый раз парень привез одну такую, я купил у него софт, а потом спросил, как это, черт побери, называется? "Виг сказал, ты, возможно, заинтересуешься". "Скажи ему, что он псих". Парень рассмеялся. "Ну, тогда оставь это себе, - говорит он. - Я не повезу эту чертову штуку обратно". Я хочу сказать, размером она была примерно с деку, эта штука, просто кучка мусора и разная труха, набитая в деревянную шкатулку... Так что я засунул ее за тачку "коки" с металлоломом и совсем бы о ней забыл, если бы не старик Смит - он тогда был моим коллегой, торговал в основном искусством и тем, что идет в коллекции. Он это видит и хочет заполучить. Так что мы заключили халявную сделку с далеко идущими последствиями. "Еще такие будут, Финн, - говорит он, - забирай. В дорогих районах немало найдется дураков, которые на такое клюнут". Так что в следующий раз, когда появился парень ! от Вига, я и скульптурку тоже купил и перепродал ее Смиту. Но особых денег они никогда не приносили... - Финн пожал плечами. - До последнего месяца, во всяком случае. Появился очередной мальчишка с товаром, который вы потом купили. От Вига. "Послушай, - говорит он, - это биософт, и он рубит лед. Виг говорит, он дорогого стоит". Я софт просканировал, и выглядел он нормально. Знаешь, решил я, в нем, пожалуй, что-то есть. Твой партнер Бовуа тоже решил, что он довольно интересен. Я его купил. Бовуа купил его у меня. Конец истории. - Финн вытащил сигарету, она оказалась сломанной, согнутой пополам. - О черт, - сказал он. Из того же кармана он выудил поблекшую пачку сигаретной бумаги, из нее - хрупкий розовый листок и наподобие лубка плотно обернул его вокруг сломанной сигареты. Когда он лизнул клей, Бобби углядел кончик очень острого серо-розового языка. - А где, Финн, проживает мистер Виг? - спросил Лукас, подпирая большими пальцами подбородок. Длинные пальцы сложились домиком перед его лицом. - Лукас, у меня нет ни малейшей, черт побери, зацепки. Где-то на орбите. И довольно скромно, если те деньги, какие он из меня выдаивает, что-то для него значат. Правда, я слышал, там есть места, где можно прожить без денег, если сумеешь найти себе нишу в их экономике, так что, возможно, это "где-то" простирается довольно далеко. Однако не спрашивай меня, у меня агорафобия. - Он скверно улыбнулся в сторону Бобби, который все пытался изгнать из памяти вид острого языка. - Знаешь, - сказал он, прищурившись на Лукаса, - это происходило приблизительно в то же время, когда до меня стали доходить разговоры о таинственных делах, происходящих в матрице. - Например? - спросил Бобби. - Держись, мать твою, от этого подальше, - сказал Финн, все еще глядя на Лукаса. - Было кое-что - еще до того, как появились вы, ребята, новая команда вуду. Я знал одну девчонку, уличного самурая. Так вот, она устроилась работать на одного типа из спецназа, по сравнению с которым даже Виг выглядел нормальным как пробка. Она и еще один ковбой, которого вытащили с помойки в Тибе, пошли на какое-то странное дело, искали что-то. Может, нашли. Последний раз я видел их в Стамбуле. Но пару лет назад слышал, что она живет в Лондоне, а может - уже и нет. Кто, черт побери, знает? Семь, восемь лет прошло... Вид у Финна стал вдруг очень усталый, и сам он внезапно как-то сильно постарел. Он поглядел на Бобби как большая мумифицированная крыса, приводимая в движение ниточками и скрытыми проводками. Финн вынул из кармана наручные часы с треснувшим стеклом на половинке грязного кожаного ремешка и сверился с ними. - Господи. Ну, это все, что ты от меня сегодня получишь, Лукас. Через двадцать минут ко мне заглянут друзья из банка органов поговорить о небольшом дельце. Бобби подумал о трупах наверху. Они пролежали там весь день. - Э-э, - сказал Финн, прочитав выражение на его лице, - банки органов славятся умением избавляться от тел. У этих беспризорных ублюдков наверху не так уж много осталось органов... - И Финн рассмеялся. - Ты говорил, он близок к... Легбе? А Легба - это тот, который, как вы с Бовуа сказали, послал мне удачу, когда я въехал в черный лед? За сотами геодезиков светлело небо. - Да, - ответил Лукас. Негр, казалось, был погружен в глубокую задумчивость. - Но он, похоже, вообще не верит ни в какое вуду. - Это не имеет значения, - сказал Лукас, когда в конце улицы появился "ролле". - Он всегда был близок к духу вещей. 17.БЕЛИЧИЙ ЛЕС Самолет приземлился возле журчания бегущей воды. Ворочаясь в ремнях антигравитационной сетки, Тернер услышал этот звук в бреду, а может, это было во сне - вода по камням, одна из древнейших песен. Самолет был умненьким, как какой-нибудь сообразительный пес, - со встроенным в "железо" инстинктом "прячься". Тернер чувствовал, как он покачивается на лапах-шасси, забираясь в кусты, как шуршат и царапают по темной кабине ветки. Реактивник заполз глубоко в зеленую тень и опустился на складные колени. Посадочная рама поскуливала и потрескивала, сжимаясь, обнажая брюхо, вжавшееся в глину и перегной, как электрический скат в песок. Мимикрирующее полиуглеродное покрытие на крыльях и фюзеляже потемнело и пошло пятнами, принимая цвет расписанного лунными разводами камня и лесной почвы. Наконец самолет затих, и единственным звуком остались перепевы родниковой воды... Он очнулся как машина: глаза распахнуты, зрение подключено, в оперативной памяти - пусто. Вспомнил красную вспышку смерти Линча в прицеле "смит-и-вессона". Изгиб кабины над головой был разрисован кружевом листьев и веток - камуфляж хамелеона. Бледный рассвет и звук бегущей воды. На нем все та же синяя спецовка Оукея. Теперь от нее пахло кислым потом, а рукава Тернер оторвал еще позавчера. Пистолет лежал у него между ног, нацелившись на черный джойстик ручного управления самолетом. Антигравитационная сетка путаницей ремней обвисла вокруг плеч и бедер. Извернувшись, Тернер заглянул назад, чтобы проверить, как девочка. Увидел овал белого как бумага лица и коричневую струйку засохшей крови, сбегавшую из носа. Еще без сознания. Капли пота на лбу, губы слегка приоткрыты, как у куклы. - Где мы? - В пятнадцати метрах на юго-юго-восток от заданных вами координат посадки, - ответил самолет. - Вы снова потеряли сознание. Я выбрал маскировку. Тернер вьщернул из разъема коннектор интерфейса, оборвав связь с самолетом. Потом тускло оглядел пульт, нашел рычаги ручного управления кабиной. Та вздохнула сервоприводами, от движения качнулось кружево полиуглеродной листвы. Перекинув ногу через борт, он прижал ладонь к фюзеляжу, поглядел вниз. Полиуглерод, до того воспроизводивший серые тона глины вокруг, у него на глазах стал вырисовывать овал цвета его ладони. Тернер перебросил вторую ногу - пушка осталась лежать забытой на сиденье - и соскользнул на землю в высокую сладкую траву. Там он снова заснул, уткнувшись лицом в траву, и ему снилась бегущая вода. Проснувшись, он пополз по-пластунски, чтобы не задеть низкие, тяжелые от росы ветки. Наконец Тернер выбрался на поляну и рухнул вперед, перекатился на спину, раскинул руки, будто - и сам он это почувствовал - сдавался на чью-то милость. Высоко над ним взметнулось с ветки что-то маленькое и серое, приземлилось на другую, покачалось на ней, потом стало карабкаться прочь. Лежи тихо, услышал он голос, учивший его этой премудрости много лет назад. Просто ляг и расслабься, и очень скоро они о тебе забудут, потеряют среди серости, и росы, и рассвета. Они вышли кормиться, кормиться и играть, и их мозгам долго не удержать двух позывов сразу. Мальчишка-Тернер устраивается рядом с братом, винчестер в нейлоновом чехле ложится поперек груди. Мальчик вдыхает запах новой латуни и ружейного масла, и застрявший в волосах запах лагерного костра. И его брат всегда был прав, говоря о белках. Они возвращаются. Они уже забыли о прозрачном прищуре смерти, разлегшейся под ними в заштопанной джинсе и синей стали. Они вернулись, наперегонки перескакивая с ветки на ветку, останавливаясь, чтобы принюхаться к утру. Тернеров двадцать второй калибр щелкнул, и обмякшее серое тельце, кувыркаясь, упало вниз. Остальные рассыпались, исчезли, а Тернер передал ружье брату. И снова они лежали в траве и ждали, чтобы белки о них забыли. - Вы ведь похожи на меня, - сказал Тернер белкам, вырываясь из сна. Одна из них внезапно присела на толстом суку и взглянула прямо ему в глаза. - Я тоже всегда возвращаюсь. - Белка ускакала прочь. - Возвращался, когда бежал от голландца. Возвращался, когда улетел в Мексику. Возвращался, когда убил Линча. Он лежал там очень долго, наблюдая за игрой белок, а тем временем вокруг него просыпался лес и согревалось утро. Прилетела ворона, снизилась, зависла, тормозя перьями, которые она распустила будто черные механические пальцы или стрелки часов. Остановилась проверить, не мертв ли он. Тернер усмехнулся вслед хлопающей крыльями прочь вороне. Пока нет. Он заполз назад под нависающие ветки и обнаружил, что девочка сидит у основания крыла, привалившись спиной к кабине. На ней была мешковатая белая футболка с косым шрамом логотипа "МААС-НЕОТЕК". На футболке виднелись потеки свежей красной крови. У нее снова шла кровь носом. Яркие голубые глаза - растерянные и ошеломленные - в обрамлении желто-черных синяков. Экзотический макияж. Юная, понял он, почти ребенок. - Ты дочь Митчелла, - сказал Тернер, выудив имя из досье биософта. - Анджела. - Энджи, - автоматически отозвалась она. - А ты кто? У меня кровь идет из носа. - Она показала ему кровавую гвоздику скомканной тряпки. - Тернер. Я ждал твоего отца. - Только сейчас он вспомнил о пистолете, сообразив, что второй ее руки не видно. Рука оставалась за краем кабины. - Ты знаешь, где он? - На плато. Он думал, что сможет поговорить с ними, все им объяснить. Потому что он им нужен. - С кем поговорить? - Тернер сделал шаг вперед. - С "Маасом". С советом директоров. Они не могут себе позволить причинить ему вред. Не могут же? - С чего бы это? - Еще шаг. Она промокнула нос красной тряпицей. - Потому что он отослал меня прочь. Потому что он знал, что они собираются причинить мне вред, может быть, убить. Из-за снов. - Снов? - Как ты думаешь, они ведь правда его не тронут? - Нет. Конечно, они этого не сделают. А сейчас я залезу наверх, идет? Она кивнула. Ему пришлось провести руками по боку фюзеляжа, чтобы отыскать мелкие утопленные поручни. Мимикрирующее покрытие показывало ему лист, лишайник, сучья... И вот он наверху, рядом с девочкой, и пистолет, как оказалось, лежал возле ее ноги в черной тапочке. - Но разве он не собирался прибыть сам? Я ждал его, твоего отца. - Нет. Мы никогда этого не планировали. И планер у нас был только один. Разве он тебе не сказал? - Ее начало трясти. - Разве он ничего тебе не сказал? - Достаточно, - сказал Тернер, кладя ей руку на плечо. - Он рассказал нам достаточно. Все будет хорошо... - Он перекинул ноги через борт, нагнулся, отодвинул "смит-и-вессон" от ее ноги и нашел кабель интерфейса. Все еще не убирая руки, он поднял кабель и вставил его в разъем за ухом. - Покажи мне процедуры стирания всего, что ты сохранил за последние сорок восемь часов, - приказал он. - Я хочу подавить курс на Мехико-сити, твой перелет с побережья, все... - Никаких данных о запланированном курсе на Мехико-сити не обнаружено, - отозвался голос - прямой нейронный вход на аудио. Потирая подбородок, Тернер глядел на девочку. - Куда мы направлялись? - В Боготу, - сказал самолет и выдал на дисплей координаты посадки, которой они не совершали. Энджи зажмурилась, потом недоуменно воззрилась на него. Веки у нее были в таких же черных синяках, как и вся кожа вокруг глаз. - С кем ты разговариваешь? - С самолетом. Митчелл сказал тебе, куда, по его мнению, ты направишься? - В Японию. - Знаешь кого-нибудь в Боготе? Где твоя мать? - Никого. А мать, думаю, в Берлине. По правде говоря, я ее почти не знаю. Тернер стер память самолета, вычищая все, что заложил туда Конрой: курс перелета из Калифорнии, данные полигона, маршрут перелета, который привел бы их на посадочную полосу в радиусе трехсот километров от городского центра Боготы... Со временем самолет найдут. Тернер вспомнил о системах орбитальной слежки "Мааса" и спросил себя, а много ли проку от "прокрадись-спрячься"-программы, какую он приказал прогнать самолету. Можно было бы предложить реактивник Руди на утиль, но сомнительно, что Руди захочется впутываться в эту историю. Впрочем, если уж на то пошло, само появление дочери Митчелла на ферме затягивало Руди по уши. Но больше идти было некуда. Где еще достать то, что ему сейчас необходимо? А идти туда четыре часа: сперва -