по полузабытым тропинкам, а  дальше -
по петляющему, поросшему сорняками двуполосному  шоссе. Тернеру  показалось,
что деревья кругом совсем не те, но потом он сообразил, насколько они должны
были вырасти за годы, прошедшие с тех пор, как он был здесь в последний раз.
Вдоль  шоссе  через  равные промежутки торчали обрубки  деревянных  столбов.
Когда-то на них крепились телефонные провода. Теперь пеньки оплели ежевика и
жимолость, провода давным-давно оборваны для разных нужд, а столбы порублены
на растопку. В полевых цветах у обочины гудели пчелы...
     - Там, куда мы идем, есть какая-нибудь еда? - спросила девочка. Подошвы
ее белых тапочек шаркали по выветрившемуся асфальту.
     - Конечно, - ответил Тернер. - Все, что захочешь.
     - Вот  чего бы  мне  хотелось прямо  сейчас, это воды.  -  Она смахнула
прядку прямых каштановых волос с загорелой щеки.
     Он заметил, что у девочки постепенно проявляется хромота,  она начинала
морщиться каждый раз, когда приходилось наступать на правую ногу.
     - Что у тебя с ногой?
     - Колено. Наверное,  ударилась,  когда сажала дельтаплан, -  скривилась
она, но продолжала идти.
     - Тогда привал.
     - Нет. Я хочу дойти туда, дойти хоть куда-нибудь.
     - Привал, - повторил он и, взяв ее за  руку, потянул к обочине  дороги.
Энджи состроила гримаску, но села рядом с ним, осторожно вытянув перед собой
правую ногу.
     - А у тебя большая пушка, - заметила она. Теперь стало жарко  - слишком
жарко для парки. Надев портупею прямо  на голое  тело, Тернер накинул поверх
нее спецовку с оторванными рукавами, полы спецовки развевались по ветру.
     - Почему у нее такой странный ствол, как голова у кобры?
     - Это прицел, устройство  для  ведения ночного боя.  -  Он  наклонился,
чтобы осмотреть  ее колено.  Колено быстро распухало. - Не знаю, сколько еще
ты пройдешь с такой ногой, - сказал он.
     - Тебе много приходится драться по ночам? С оружием?
     - Нет.
     - Тогда я, наверное, не понимаю, чем ты занимаешься.
     Он поднял на нее взгляд.
     - Я сам не всегда это понимаю, во всяком  случае - в последнее время. Я
ждал твоего отца. Он хотел сменить компанию, поработать на других людей. Эти
люди наняли  меня и  еще  нескольких человек помочь ему  выпутаться  из  его
прежнего контракта.
     -  Но из  этого  контракта  нет выхода, -  сказала Энджи.  - Во  всяком
случае, легального.
     - Вот именно. - Развязал узел, снял тапочку. - Легального.
     - Ага, так вот чем ты зарабатываешь на жизнь?
     - Да. - Под тапочкой носка у нее не было, колено распухало все сильнее.
- Ты растянула связку.
     - А  что тогда  с  остальными?  У тебя ведь  были еще люди там,  в  тех
развалинах? Кто-то стрелял, и эти взрывы...
     - Трудно сказать, кто  стрелял, - сказал  он, - но осветительные ракеты
были  не  наши.  Может, боевиков из  службы  безопасности  "Мааса",  которые
следовали за тобой. Как ты думаешь, ты ушла чисто?
     - Я все сделала так, как мне  велел Крис,  -  сказала она. - Крис - это
мой отец.
     - Знаю. Пожалуй, остаток пути придется тебя нести.
     - Но все-таки как насчет твоих друзей?
     - Каких друзей?
     - Там, в Аризоне.
     - Ах да. Ну, - он  отер со лба пот тыльной стороной ладони, - ничего не
могу тебе сказать. По правде говоря, сам не знаю, что с ними сталось.
     И  увидел  перед  собой  ослепительно  белое  небо,  зарево, свет  ярче
солнечного. А  самолет сказал, что никакого электромагнитного  излучения  не
было...
     Первая модифицированная  собака Руди выследила  их через  четверть часа
после  того,  как они  снова  двинулись в путь: Энджи у Тернера за спиной  -
локти  у него на плечах, худые коленки зажаты под мышками,  пальцы  сцеплены
замком  у  него перед  грудиной.  От  нее пахло, как от ребенка из  дорогого
предместья, какой-то смутный  намек на  мыло или шампунь  на  травах. Тут он
спросил себя, а  чем должно пахнуть  от  него  самого. У Руди,  кажется, был
душ...
     -  О  черт,  а  это еще что?  -  Девочка  выпрямилась  у него на спине,
указывая куда-то в сторону.
     С высокой каменной насыпи  у поворота дороги на  них глядел тощий серый
пес. Его узкая голова  пряталась под черным  колпаком  с выступами сенсоров.
Собака тяжело дышала, высунув язык, и медленно поводила головой из стороны в
сторону.
     - Все в порядке, - сказал Тернер. - Сторожевой пес. Моего друга.
     Дом  разросся, выпустив побеги пристроек  под мастерские, но Руди так и
не удосужился перекрасить облупившиеся доски первоначальной постройки.  Пока
Тернера не было, Руди обвел  двор  прямоугольником проволочной  ограды. Туго
натянутая сетка  отделяла  от  внешнего  мира  двор  и коллекцию машин,  но,
подойдя  поближе,  Тернер  увидел,  что  ворота  стоят  нараспашку,  а петли
потерялись в ржавчине и сиянии утра. Впрочем, Тернер лучше других знал,  что
настоящие  линии  защиты прячутся  где-то  еще.  Он  тащился  по  подъездной
дорожке,  а  за ним  трусили четыре  модифицированные  собаки. Голова  Энджи
безвольно покачивалась  у него  на  плече,  но руки  оставались  по-прежнему
замкнуты на его шее.
     Руди  ждал  их на передней  веранде в  старых  белых шортах  и флотской
футболке,  из  единственного ее  кармана  торчало  по  меньшей  мере  девять
различных авторучек.  Завидев  их,  он  приветственно поднял  зеленую  банку
голландского пива.  За его спиной  из кухни  показалась блондинка в  линялой
рубашке  цвета хаки с каким-то хромированным шпателем в  руках.  Ее короткие
волосы  были зачесаны назад  и вверх -  это почему-то  напомнило  Тернеру  о
враче-кореянке в  трейлере  "Хосаки",  о  том, как  горел  этот  трейлер, об
Уэббер, о белом небе... Он покачнулся,  уже  здесь,  на гравиевой подъездной
дорожке Руди - ноги широко расставлены, чтобы удержать  девочку, голая грудь
в дорожках  пота по пыли из аризонской пустыни, - и посмотрел  на Руди и его
блондинку.
     - У нас готов для вас завтрак, - сказал Руди. - Когда  вы объявились на
экранах  собак, мы  решили,  что вы, наверное, проголодались. - Его тон  был
тщательно уклончивым.
     Девочка застонала.
     - Это хорошо, - сказал Тернер. - У нее колено отказало, Руди. Хорошо бы
посмотреть  его  прямо сейчас.  А  потом мне еще нужно кое  о  чем  с  тобой
поговорить.
     - Я бы сказал, несколько  молода для тебя.  - Руди  снова  приложился к
пиву.
     - Отстань, Руди, - вмешалась стоявшая рядом с ним женщина. - Ты что, не
видишь,  что ей  больно? Несите ее в дом, -  сказала она Тернеру и исчезла в
дверях кухни.
     - А ты изменился,  - не переставая пялиться на  него,  сказал  Руди,  и
Тернер понял, что тот пьян. - Все тот же, но другой.
     - Время идет, - отозвался Тернер, поднимаясь по деревянным ступеням.
     - Над твоим лицом кто-то поработал или как?
     - Реконструкция. Им пришлось собирать его по данным медицинского досье.
- Он преодолел ступеньки: каждое движение прошивало поясницу резкой болью.
     - Неплохо,  -  сказал Руди и рыгнул.  - Еще чуть-чуть, и я бы ничего не
заметил.
     Он был ниже Тернера  и явно толстел, но у них были  одни и те же  русые
волосы, почти одинаковые черты лица.
     Тернер остановился  на  лестнице,  когда их глаза  оказались  на  одном
уровне:
     -  Ты,  как  прежде,  занимаешься  всем  понемножку,  Руди?  Мне  нужно
просканировать этого ребенка. И мне нужно еще кое-что.
     -  Ну,  - протянул его брат,  - посмотрим, что  можно  сделать.  Может,
попробовать эхо-зонд? Она имеет к тебе какое-то отношение?
     - Да. Там, в беличьем лесу, реактивный самолет, но он неплохо спрятан.
     - О Господи... - вздохнул Руди. - Ну что же, заноси ее...
     Годы,  которые  провел здесь  Руди,  лишили  дом  почти всего, что  мог
помнить  Тернер, и  почему-то он испытывал  к Руди смутную благодарность  за
это.  Он  смотрел,   как  блондинка   разбивает  яйца   в  стальную   миску,
темно-желтые, натуральные желтки - Руди держал собственных кур.
     - Меня зовут Салли, - сказала женщина, взбивая яйца вилкой.
     - Тернер.
     - И он тоже никак  иначе тебя не называет, - сказала она. - Впрочем, он
редко когда о тебе говорит.
     -  Мы  не  так уж  часто виделись все эти  годы. Может, стоит подняться
наверх и помочь ему?
     -  Сиди. С Руди твоя маленькая  девочка будет в полном  порядке. У него
хорошие руки.
     - Даже когда он на взводе?
     - На полувзводе.  Ну, он  же не собирается оперировать, просто поставит
дермы  и перевяжет  колено.  -  Она  наломала  маисовых  лепешек  на  черную
сковородку прямо  в шипящее масло  и  сверху вылила яйца. -  Что случилось с
вашими  глазами,  Тернер?  У   вас  и  у  нее...  -  Она   помешивала  смесь
хромированным   шпателем,  выдавливая  понемногу   в  сковородку  сальсу  из
пластмассового тюбика.
     - Ускорение. Пришлось взлетать в спешке.
     - Она при этом повредила колено?
     - Может быть. Не знаю.
     - Теперь тебя ищут? Или ищут ее? - Она достала тарелки  из шкафчика над
раковиной.  Дешевое  пластиковое  покрытие  на  дверцах  вызвало  у  Тернера
внезапный приступ ностальгии -  загорелые кисти блондинки он принял вдруг за
руки матери...
     - Вероятно, - сказал он. - Я не знаю, в чем дело. Пока не знаю.
     - Поешь. - Переложила смесь на белую тарелку, порылась в поисках вилки.
- Руди  до смерти боится таких людей. Ну, знаешь,  таких, кто способен сесть
тебе на хвост.
     Взять тарелку, вилку. От яичницы поднимается пар.
     - И я тоже.
     - Я тут нашла  кое-какую одежду, - голос Салли перекрыл шум  душа, - ее
оставил приятель Руди. Должна тебе подойти...
     Душ работал под действием силы тяжести: дождевая вода  из резервуара на
крыше, толстый белый фильтрационный блок встроен в трубу над головкой  душа.
Высунув  голову  между двух  затуманенных паром пластиковых  листов,  Тернер
прищурился на Салли.
     - Спасибо.
     -  Девочка без сознания,  - сказала она.  - Ру-ди  думает,  это  шок  и
усталость к  тому же.  Но  он  говорит, что  остальные показатели  у  нее  в
порядке, так что вполне можно провести сканирование  прямо сейчас.  - И  она
вышла из комнаты, забрав с собой армейские штаны Тернера и спецовку Оукея.
     - Да  что  же это такое? - спросил  Руди,  протягивая ему смятый  рулон
серебристой распечатки.
     - Не знаю,  что и думать, - рассеянно отозвался Тернер, оглядывая белую
комнату в поисках Энджи. - Где она?
     - Спит. Салли за ней присмотрит.
     Повернувшись,  Руди прошелся взад-вперед по комнате - Тернер  вспомнил,
что  когда-то  здесь  была  гостиная. Руди  начал  отключать свои консоли  -
крохотные огоньки гасли один за другим.
     - Сам не знаю, дружище. Не знаю, и все. Что это, что-то вроде рака?
     Тернер  двинулся  вслед за ним в дальний  конец комнаты, мимо верстака,
где   под  пылезащитным  кожухом   ждал   микроманипулятор.   Мимо   пыльных
прямоугольных глаз на полке с древними  мониторами;  у одного из них  разбит
экран.
     -  У  нее  это  расползлось  по всему мозгу, - продолжал Руди, -  будто
опутало его длинными цепочками. Никогда не видел ничего подобного. Просто ни
на что не похоже.
     - Что ты знаешь о биочипах, Руди?
     Руди   хмыкнул.  Он   казался  теперь  совсем   трезвым,  но   каким-то
взбудораженным. Все проводил рукой по волосам.
     - Так я и подумал. Это как бы... Не имплантант. Прививка.
     - Для чего она?
     -  Для  чего? Господи. Да кто, черт побери, знает? Кто  это с ней такое
сотворил? Тот, на кого ты работаешь?
     - Думаю, ее отец.
     - О Боже, - Руди вытер рукой рот. - На сканерах это дает такую же тень,
как раковая опухоль, а показатели жизненного уровня у  нее  вполне в  норме.
Какая она обычно?
     - Не знаю, - он пожал плечами. - Ребенок.
     - Ничего себе  ребенок,  - взорвался Руди. - Я просто потрясен, что она
вообще может ходить. -  Открыв маленький лабораторный морозильник, он извлек
оттуда бутылку "Московской". - Из бутылки пить будешь? - спросил он.
     - Может, попозже.
     Руди вздохнул, поглядел на бутылку, потом вернул ее в морозильник.
     - Так чего  же  ты хочешь? Ты что же, думаешь, что  за такой диковиной,
какая в головке у этой маленькой  девочки, никто не начнет вскоре  охотится?
Если уже не начали.
     - Начали, - ответил Тернер.  - И  я  не знаю, известно  ли им, что  она
здесь.
     - Это  пока. - Руди вытер ладони о грязные белые шорты. - Но ведь скоро
узнают, да? Тернер кивнул.
     - Так куда ты собираешься?
     - В Муравейник.
     - Почему туда?
     - Потому что там  у меня деньги. Четыре кредитные линии на разные имена
и никакой возможности проследить  их до  меня. Потому что у  меня там  много
других  связей,  которыми  я,  возможно,  смогу  воспользоваться.  И  потом,
Муравейник  -  это  всегда  прикрытие.  Слишком  много  копошится  муравьев,
понимаешь?
     - Идет, - сказал Руди. - Когда?
     - Ты так беспокоишься - хочешь, чтобы мы убрались сейчас же?
     - Нет. Я хочу сказать, я не знаю, что и думать. Это все так  интересно,
ну... то, что в  головке  у твоей приятельницы.  У меня есть один знакомый в
Атланте, который мог бы дать мне на  время  анализатор функций, карту мозга,
один к одному. Подключив к ней приборы,  я  мог бы начать разбираться, что к
чему... Может, это чего-нибудь стоит...
     - Конечно. Если знаешь, кому продать.
     - А  тебе  разве  не любопытно? Я  хочу  сказать, что она, черт побери,
такое? Ты ее  вытащил из  какой-то  военной лаборатории, так? -  Руди  снова
открыл  белую  дверцу холодильника.  Вытащил  бутылку водки,  откупорил ее и
сделал солидный глоток.
     Тернер взял  бутылку, наклонил,  выцедил ледяную  жидкость сквозь зубы.
Потом глотнул и поморщился.
     - Эта лаборатория принадлежит корпорации.  Крупной. Предполагалось, что
я вывезу ее отца,  но тот прислал  вместо себя ее. Потом кто-то взорвал весь
полигон, выглядело это  как недоразвитый  ядерный взрыв.  Мы едва вырвались.
Вот пока и  все. - Он протянул Руди бутылку.  - Останься трезвым, Руди. Ради
меня. Когда ты напуган, ты слишком много пьешь.
     Руди глядел на него во все глаза, не обращая внимания на бутылку.
     - Аризона, - повторил он. - Так это же было  в новостях. Мексика до сих
пор  скандалит. Но это был не ядерный взрыв. Они послали туда экспертов, там
теперь все просто кишит следователями. Никакого ядерного взрыва.
     - А что это было?
     - Они считают, электромагнитная  пушка. Предполагают,  кто-то установил
сверхскоростное орудие в  гондоле грузового дирижабля  и  взорвал  к  чертям
собачьим развалины заброшенного городка. Установлено, что там поблизости был
какой-то  дирижабль,   но  пока  никто   его  не   нашел.   Можно  настроить
электромагнитную  пушку  так, чтобы  она  в момент  выстрела разнесла себя в
плазменную  пыль.  А роль  снаряда при таких-то  скоростях могло сыграть,  в
сущности, все что угодно. Скажем, полтора центнера льда  вполне сойдут. - Он
взял бутылку и  поставил ее рядом с  собой  на стойку. - Вся земля  в округе
принадлежит  "Маасу",  "Маас  Биолабс", так?  Он  тоже был в  новостях, этот
"Маас". Полное сотрудничество  с  различными властями. Готов  поспорить. Так
что, по-моему, это само за себя говорит о том, откуда взялась твоя малышка.
     - Конечно.  Но никак  не объясняет,  кто  использовал  электромагнитную
пушку. Или почему.
     Руди пожал плечами. -  Вам лучше пойти взглянуть на это, зала от  двери
Салли.
     Поздно вечером  Тернер и Салли  сидели  на веранде. Девочка провалилась
наконец в нечто, что  энцефалограф Руди определил как сон. Сам Руди удалился
в одну из мастерских,  скорее всего, со своей бутылкой водки. Вокруг побегов
жимолости,  увившей  скрепленные  цепью  ворота, кружили  светлячки.  Тернер
сообразил, что если, сидя там, где он сейчас сидит - на качелях, подвешенных
на  деревянной веранде,  - закрыть глаза, то увидишь  яблоню, которой больше
нет.  С  дерева  когда-то  свисала  древняя  автомобильная  шина  на   куске
серебристо-серой пеньковой веревки. И  там тоже  кружатся светлячки, и пятки
Руди  вырывают твердые  комья черной  земли,  когда он  отталкивается, чтобы
вознестись вверх по высокой дуге качелей...  ноги  болтаются  в воздухе... а
Тернер лежит на спине в траве и смотрит на звезды...
     - Голоса, - сказала Салли, женщина Руди, из поскрипывающего ротангового
кресла-качалки,  ее  сигарета - как  красный  глаз в  темноте. - Говорит  на
разные голоса.
     - Что-что?
     - Именно это делает твоя малышка,  там, наверху. Ты хоть немного знаешь
французский?
     - Плохо. Только с "лексиконом".
     - Некоторые ее слова показались мне французскими. -  Красный уголек  на
мгновение превратился в  короткий  росчерк -  это  Салли стряхнула пепел.  -
Когда я  была маленькой,  мой  старик брал  меня однажды на тот стадион, и я
видела  свидетельства и  как  через  людей  говорят  духи.  Меня  это  тогда
испугало.  Сегодня, когда  она  заговорила, меня это, пожалуй,  напугало еще
больше.
     - Руди записал на магнитофон последние фразы, да?
     - Да. А знаешь, дела  у  Руди в  последнее время  не очень-то хороши. В
основном поэтому я и  перебралась сюда, обратно.  Я  сказала  ему, что уйду,
если только он не возьмет себя в руки. Но потом стало  совсем плохо, так что
недели  две  назад я вернулась. Я почти уже готова  была уехать снова, когда
объявились  вы.  -  Уголек  сигареты описал  дугу через  перила  и  упал  на
покрывающий двор гравий.
     - Пьет?
     - Пьет  и вечно  варит себе  какую-то дрянь в лаборатории. Знаешь, этот
человек знает понемногу почти что обо всем. У него  еще полно друзей по всей
округе. Я  слышала,  как  они рассказывают истории о том,  как вы с ним были
детьми. До того, как ты уехал.
     - Ему тоже надо было уехать, - сказал он.
     - Он ненавидит город, -  сказала она. - Говорит, все равно все приходит
по сетям, так что - зачем самому куда-то ехать?
     - Я  уехал потому,  что здесь никогда ничего не случалось. Руди  всегда
мог найти, чем заняться. Он  все  еще это может, судя  по тому, как все  тут
выглядит.
     - Вам не следовало  терять  связь. Он хотел, чтобы ты  был здесь, когда
умирала ваша мать.
     - Я был в Берлине. Не мог бросить начатое.
     -  Наверное,  не  мог. Меня тут тоже тогда  не было. Я приехала  позже.
Хорошее  было лето.  Руди тогда вытащил  меня из одного  долбаного  клуба  в
Мемфисе. Ввалился туда однажды вечером с ордой местных ребят, а на следующий
день я проснулась уже здесь, сама  не  знаю почему. Разве что  он был мил со
мной -  в те дни, - и забавен, и дал  моей  голове шанс сбавить обороты.  Он
научил  меня готовить, - Салли  рассмеялась. -  Мне здесь нравилось, если не
считать того, что я до смерти боялась этих чертовых кур на заднем дворе.
     Тут она  встала  и  потянулась. Скрипнуло старое кресло. Тернер осознал
близость длинных загорелых ног, запах и летний жар ее тела... так  близко от
его лица.
     Она положила руки ему на плечи. Его глаза оказались вровень с  полоской
коричневого живота  над висящими  на  бедрах шортами, мягкая тень пупка.  Он
вспомнил Эллисон в белой гулкой комнате, и ему захотелось прижаться к темной
коже лицом, ощутить вкус всего... Ему  показалось,  она слегка качнулась, но
он не был в этом уверен.
     - Тернер,  - сказала она,  - иногда  тут  с  ним - как будто  ты совсем
одна...
     Поэтому он встал  - зазвенели  старые цепочки  качелей,  болты  надежно
ввинчены в  потолок  веранды,  болты, которые ввернул  его отец  лет  сорок,
наверное, назад,  -  и поцеловал в приоткрытые губы,  разомкнутые полуночным
разговором, и светлячками, и подводными ключами к памяти, так что, когда его
ладони скользнули к теплу ее спины под белой футболкой, ему почудилось,  что
люди  приходят в его жизнь  не  бусинами, нанизанными  на  жесткий  проводок
последовательности, а  порциями квантов, - и Салли  он знает так же  хорошо,
как знает  Руди,  или Эллисон, или  Конроя, как знает девочку, которая  была
дочерью Митчелла.
     - Эй, - прошептала она, высвобождая рот, - теперь ты пойдешь наверх.
        18.ИМЕНА МЕРТВЫХ
     Ален  позвонил ровно в пять - борясь  с тошнотой от его жадности, Марли
подтвердила,  что затребованная им сумма готова. Адрес она тщательно списала
с  экрана  на  обратную сторону карточки,  взятой  со стола Пикара в галерее
"Роберте". Десять минут спустя вернулась с работы Андреа, и Марли была рада,
что подруга не присутствовала при этом разговоре.
     Она смотрела, как Андреа подпирает оконную раму потрепанным кирпичом  в
синем переплете  -  второй том "Краткого  Оксфордского  словаря  английского
языка",  шестое издание. Андреа приспособила  на  каменном карнизе  за окном
фанерную   полку,  достаточно   широкую,  чтобы   там  уместилась  маленькая
жаровня-хибачи,  которую она  обычно хранила  под раковиной.  Сейчас  Андреа
аккуратно раскладывала на решетке черные кубики угля.
     -  У меня был сегодня  разговор  о твоем  работодателе, - объявила она,
устанавливая  хибачи   на  полку  и  поджигая  зеленоватую  запальную  пасту
электрозажигалкой  от плиты.  -  Из  Ниццы приехал наш  академик. Он  сперва
изумился, с чего бы это я заинтересовалась Йозефом Виреком, но поскольку  он
ко всему  прочему  еще  и  озабоченный  старый  козел,  был  более  чем  рад
поговорить.
     Марли подошла посмотреть, как чуть видные язычки пламени лижут угли.
     - Он  все пытался свернуть на Тессье-Эшпулов, -  продолжала Андреа, - и
на Хьюза. Хьюз  жил с середины по  конец двадцатого века,  американец. О нем
целая глава  в монографии,  он  вроде как  прото-Вирек. Я  и не  знала,  что
Тессье-Эшпулы начали распадаться...
     Она  вернулась к  столу и  вытащила  из  пакета  шесть больших тигровых
креветок.
     - Они франко-австралийцы? Помнится, я  видела  документальный фильм. Им
принадлежит какой-то крупный курорт?
     - Фрисайд. Теперь,  как говорит профессор, он продан. Похоже, одной  из
дочерей  старого  Эшпула  каким-то  образом  удалось  захватить  единоличный
контроль над всеми финансами. Она становилась все эксцентричнее, и  интересы
клана полетели ко всем чертям. Это за последние семь лет.
     - Не понимаю,  какое отношение  это  имеет к Виреку,  -  сказала Марли,
глядя, как Андреа насаживает креветки на длинные бамбуковые иглы.
     -   Твоя   догадка   окажется   ничуть  не  хуже  моей.  Мой  профессор
придерживается  мнения,  что  и  Вирек,  и   Тессье-Эшпулы  -  замечательный
анахронизм, и  что,  наблюдая  за  ними,  можно  многое узнать  об  эволюции
корпораций. И, в общем и целом, убедил нашего главного редактора...
     - Но что он говорил о Виреке?
     - Что безумие Вирека примет новую форму.
     - Безумие?
     - Ну,  по правде говоря,  он  избегал этого  слова.  Но  Хьюз  явно был
сумасшедшим как мартовский заяц, и старый  Эшпул не  лучше, а  его дочь - та
просто  не  в  своем  уме.  Профессор  говорил,  что  давление  эволюционных
процессов рано или поздно вынудит Вирека совершить какой-то "скачок". Так он
и сказал. "Скачок".
     - Эволюционные процессы?
     - Да, - отозвалась Андреа,  перенося иглы  с креветками к хибачи, -  он
говорит о корпорациях так, как будто это какой-то новый вид животных.
     После  обеда они  пошли  гулять. Марли обнаружила, что время от времени
начинает  вслушиваться,  озираться  по  сторонам в  надежде  ощутить на себе
всевидящее око Вирекова  механизма, но Андреа заполняла  вечер своей обычной
теплотой и здравым смыслом. Марли была благодарна за то, что можно гулять по
городу, где  все предметы были самими собой.  В мире  же Вирека... что может
быть просто в  мире Вирека? Она  вспомнила  медную дверную  ручку в  галерее
Дюпре, не передать словами, как  такая привычная, обыденная  вещь изогнулась
вдруг у  нее в  руке,  затягивая ее в конструкт  парка  Гюль.  Интересно, он
всегда  там - в  парке  архитектора Гауди,  в  полдень,  которому нет конца?
"Сеньор богат.  Сеньор любит  являть  себя по-всякому".  Она  поежилась  под
теплым вечерним ветерком и взяла Андреа под руку.
     Но самым зловещим в симстим-конструкте  было  на самом деле то,  что он
заставлял усомниться  в реальности всего, что ее  окружало.  Скажем, витрины
магазинов, мимо которых она проходит сейчас с Андреа,  тоже могут обернуться
плодом воображения. Кто-то из великих сказал: неотъемлемое свойство зеркал в
том, что они  в определенном смысле вредят душевному здоровью. Если это так,
решила Марли, то конструкты вредят куда сильнее.
     Андреа остановилась у киоска купить свои  английские сигареты и  свежий
номер  "Elle".  Марли осталась ждать на тротуаре. Автоматически раздвигаясь,
ее  обтекал поток  пешеходов,  мимо  скользили лица:  студенты,  бизнесмены,
туристы.  Кто-то  из  них, подумалось ей, часть Вирековой машины, а  провода
замкнуты на Пако. Пако  - кареглазый,  непринужденно-серьезный, с мускулами,
перекатывающимися под шелковистой рубашкой.  Пако, работающий на сеньора всю
свою жизнь.
     - Что случилось? У тебя такой вид, будто ты  только что проглотила осу.
- Андреа срывала целлофан с пачки "Силк Кат".
     - Нет, - сказала Марли и поежилась. -  Но мне пришло  в голову, что это
едва не произошло...
     И по дороге домой - несмотря на болтовню Андреа, несмотря на исходившее
от  нее  тепло  - витрины  одна за другой  стали  превращаться в шкатулки  -
конструкции,  похожие  на  работы Джозефа  Корнелла или этого  таинственного
мастера,  которого  разыскивал  Вирек...  Книги,  меха,  итальянская  одежда
располагались  в них  так, что  наводили на  мысль  о  геометрии томления  -
непонятного, не имеющего даже названия.
     И проснуться, опять проснуться,  уткнувшись лицом в  кушетку Андреа, на
плечах горбом - красное стеганое одеяло. Почувствовать запах кофе, услышать,
как Андреа, собираясь на работу, напевает себе  под  нос какой-то  токийский
шлягер. Серое утро, парижский дождь.
     - Нет, - сказала она Пако. - Я пойду без вас. Я предпочитаю сделать это
одна.
     -  Но это  очень  большие деньги. - Он  указал взглядом  на итальянскую
сумку, стоявшую между ними на столике кафе. - Это опасно. Вы хоть понимаете,
насколько это опасно?
     - Но ведь никто же не знает, что они у меня, правда? Только Ален и ваши
люди.  И я не сказала, что  обойдусь без вашей помощи, просто мне не хочется
общества.
     -  Что-то  не так? - В уголках рта морщины, вид  серьезный. - Вы чем-то
расстроены?
     -  Я  только хочу  сказать,  что должна  побыть  наедине с  собой. Если
хотите, вы и  все остальные, кто  бы  они ни были, вольны идти  следом. Идти
следом  и наблюдать.  Если  вы меня потеряете, что лично мне  представляется
маловероятным, то у вас наверняка есть адрес.
     - Верно, - сказал испанец. - Но то, что вы понесете несколько миллионов
новых иен одна, через Париж... - Он пожал плечами.
     -  И если я их потеряю, да?  А что, сеньор заметит потерю? Или появится
еще одна сумка, еще четыре миллиона? - Встав, Марли потянулась за ремнем.
     -  Естественно,.  будет   другая   сумка,  хотя  собрать  такую   сумму
наличными...  для  этого   потребуются  определенные  усилия.  Нет,  сеньор,
конечно, не "заметит" потери - в том смысле, как понимаете это вы, - а вот я
подвергнусь взысканию за бессмысленную потерю и много меньшей суммы. Вам еще
предстоит узнать: очень богатые люди обладают одним общим свойством - они не
сорят деньгами.
     - И тем не менее  я  пойду без вас. Не одна, но оставьте меня наедине с
моими мыслями.
     - С вашей интуицией.
     - Да.
     Если кто-то и шел за ней следом - в чем она ни минуты не сомневалась, -
то эти "кто-то", как всегда,  оставались совершенно  невидимыми. Если  на то
пошло, то это Алена, скорее, оставили без наблюдения. Без сомнения, адресом,
который он дал ей сегодня утром, уже занялись - вне зависимости от того, там
сам виновник или нет.
     Сегодня она  будто  обрела  новые  силы.  Наперекор  Пако  она добилась
своего.  Эта ее сегодняшняя строптивость до некоторой  степени была  вызвана
внезапно возникшим вчера вечером подозрением, что  Пако - со всем его юмором
и  мужественностью,  очаровательным  невежеством в  искусстве  -  ей  просто
подсунули. Она  вспомнила, как Вирек  сказал,  что ему о ее  жизни  известно
больше, чем  ей самой.  Что  проще всего вписать  в последние пустые строчки
кроссворда,  являющегося   Марли   Крушковой?   Пако  Эстевеса.  Совершенный
незнакомец. Слишком  совершенный.  Она улыбнулась  собственному отражению  в
стене  голубоватого зеркала, мимо  которой эскалатор увозил  ее к платформам
метро, испытывая удовлетворение  от  того, как  подстрижены  темные  волосы,
насколько  стильной  смотрится  аскетичная  титановая  оправа  черных  очков
"порше", которые  она купила  сегодня  утром.  Хорошие губы,  подумала  она,
действительно неплохой  рот,  и вот ей  улыбается  со  встречного эскалатора
худой парнишка в белой рубашке и черной кожаной куртке, с огр!
     омной черной папкой под мышкой.
     Я в  Париже, подумала  она. Впервые  за  очень  долгое время  одно  это
казалось достаточной  причиной для  улыбки. Сегодня я отдам  отвратительному
дураку, моему бывшему любовнику,  четыре  миллиона новых иен,  а он даст мне
кое-что взамен. Имя или адрес, может быть, номер телефона. Она купила  билет
первого класса:  в вагоне будет поменьше народу, и можно  будет убить время,
гадая, кто из пассажиров состоит на службе у Вирека.
     По данному Аленом адресу - на мрачной северной окраине - оказалась одна
из  двадцати  бетонных  высоток,  вздымавшихся  над  равниной  из  того   же
материала. Жирный кус  для спекулянтов недвижимостью середины прошлого века.
Дождь шел теперь мерно и плотно, и она чувствовала себя  как  бы в сговоре с
ним. Дождь придавал дню что-то  заговорщицкое,  оседая  каплями  на шикарную
каучуковую  сумку, в  которой была фортуна,  наконец улыбнувшаяся Алену. Как
странно - кошмарный пейзаж, миллионы под мышкой, и каждый  шаг  приближает к
тому,  чтобы  кипами  новых  иен  облагодетельствовать бесконечно  неверного
бывшего любовника.
     Когда она нажала на кнопку домофона с номером квартиры, никакого ответа
не последовало.  За затемненным стеклом - голый мрачный  вестибюль.  Одно из
таких  мест,  где  включаешь свет  у входа, а потом лампы сами автоматически
выключаются - как правило, еще  до прихода  лифта, - оставляя  тебя  ждать в
усталом воздухе и запахе дезинфекции.
     Она снова позвонила.
     - Ален?
     Ничего.
     Толкнула  дверь.   Не  заперто.   В   вестибюле  пусто.  Мертвый   глаз
беспризорной  телекамеры  смотрит  на  нее сквозь  пленку  пыли.  С бетонной
равнины  за  спиной сочится  водянистый полуденный свет.  Цокот каблучков по
коричневой плитке,  когда она  шла к лифтам. Нажала кнопку "22".  Послышался
гулкий  удар,  металлический  стон,  и  один  из  лифтов  начал  опускаться.
Пластмассовые указатели  над дверьми  остались неосвещенными. Кабина прибыла
со вздохом и высоким слабеющим воем.
     - Мон шер Ален, как низко ты пал в этом мире. Этот дом - полное дерьмо,
правда, правда.
     Когда створки дверей,  скользнув в стороны, открылись в темноту кабины,
Марли нащупала под итальянской сумкой Пако  клапан собственной  брюссельской
сумочки.  Нашла  плоский фонарик, который всегда  носила  при себе с  первой
своей  прогулки по Парижу.  На зеленой жестяной ручке фонарика выгравирована
торговая марка в виде львиной головы. "Гора Чудес". В парижских лифтах можно
вляпаться во что  угодно, начиная от рук грабителя и кончая дымящейся кучкой
свежего собачьего кала...
     Слабый луч  выхватывает серебристые  кабели, масляные  и сияющие, мягко
покачивающиеся  в  пустой  шахте.  Носок  правого  сапога  уже на  несколько
сантиметров вышел за стертый  стальной обод плитки, на которой  стоит левый.
Рука автоматически  с ужасом  дергает луч  вниз:  двумя  этажами  ниже видна
пыльная  и  замусоренная  крыша  кабины. За те  несколько секунд,  пока  луч
нащупывал  лифт,  Марли успела  разглядеть  невероятное  количество деталей.
Подумала  о крохотной подводной  лодке, нырнувшей в морскую  бездну, о хилом
лучике,  скользящем  по  вековым отложениям на  дне: мягкий  покров  древней
пушистой  плесени, засохшее и  серое  нечто, бывшее  когда-то презервативом,
яркие  зайчики  света отскакивают  от мятых кусков  стальной фольги, хрупкий
желтоватый  цилиндр  и  белый   поршень  диабетического  шприца...  Она  так
вцепилась  в дверь, что  заболели суставы пальцев.  Медленно, очень медленно
перенесла вес назад, подальше от колодца. Еще шаг, и Марли щелчком выключила
свет.
     - Черт побери, - вырвалось у нее. - О Господи.
     Нашла  дверь на  лестничную площадку. Снова  включив маленький фонарик,
стала  взбираться  наверх.  Через  восемь  этажей отупение  начало понемногу
спадать, и ее затрясло, дорожки слез испортили макияж.
     Снова постучать в дверь. Дверь  из ДСП оклеена ламинированной пленкой -
отвратительная имитация  под  красное дерево: литографированное  зерно  едва
различимо в  свете  единственной  на весь длинный  коридор биофлюоресцентной
полоски.
     - Черт тебя побери. Ален? Ален!
     Рыбий глаз  дверного глазка пусто смотрит сквозь нее, глаза за ним нет.
В  коридоре  застыл  ужасающий запах:  забальзамированная  кухонная  вонь  в
ловушке из синтетической обивки.
     Толкнуть дверь,  поворачивая ручку, дешевая медь -  холодная  и липкая,
сумка с  деньгами внезапно потяжелела, ремень врезается в плечо. Дверь легко
открывается.   Короткая  оранжевая  дорожка   испещрена  ломаными   розовыми
прямоугольниками - ясно различимый след грязи, которую десятилетиями втирали
тысячи квартиросъемщиков и их гостей...
     - Ален?
     Запах черных французских сигарет. Почти уютный...
     И  найти  его  здесь.  Лежащего,  свернувшись  по-детски,  на кошмарном
оранжевом  ковре.  В   этом  водянистом  серебряном   свете,   сочащемся  из
прямоугольника окна, где на фоне бледного дождливого  неба - другие безликие
высотки. Спина  - как знак вопроса под натянутой бутылочно-зеленой велюровой
курткой. Левая  рука  прикрывает  ухо.  Белые пальцы,  у основания ногтей  -
тонкий синеватый налет.
     Опустившись на колени, Марли  коснулась его шеи. Поняла. Дождь за окном
все сыпал  и  сыпал - навсегда. Сидеть, расставив ноги; баюкать его  голову,
обнимая; раскачиваться, качаться... Отупелое животное поскуливание заполняет
голый прямоугольник  комнаты... И  через какое-то время, осознав, что что-то
впивается в ладонь,  увидеть аккуратный  срез  очень  тонкой, очень  жесткой
проволоки из нержавеющей стали, кусок проволоки торчит  из его уха, проходит
между раздвинутых холодных пальцев.
     Гадко, гадко, так не умирают. Это подняло ее на ноги.  Гнев, пальцы как
когти.  Осмотреть  безмолвную  комнату,  место,  где  он  умер.  Следов  его
присутствия нет, ничего.  Только потрепанный "атташе". Откинув крышку, Марли
обнаружила  два  блокнота  на  спирали  -  чистые,  нетронутые  страницы,  -
нечитанный, но очень модный роман, коробок  деревянных  спичек  и полупустую
пачку синих "Галуаз". Переплетенный в кожу ежедневник исчез. Она ощупала его
куртку, залезла в карманы - ежедневника не было.
     Нет, подумала она, ты не записал бы это туда, верно? Но ты ведь никогда
не  мог  запомнить ни номера,  ни адреса,  да? Она  снова оглядела  комнату,
охваченная  каким-то  странным  спокойствием.   Тебе  ведь  приходилось  все
записывать, но ты скрытничал, не доверял моей маленькой книжице от "Брауне",
да? Если у  тебя было свидание с  девушкой в каком-нибудь кафе, ты записывал
ее телефон на спичечном коробке или на  обратной  стороне чека и  забывал об
этом, так что я находила его недели спустя, убирая твои вещи.
     Марли перешла в крохотную спальню. Там стоял ярко-красный складной стул
и  пласт дешевого  желтого  темперлона,  служивший кроватью.  Темперлон  был
помечен  коричневой бабочкой менструальной крови. Она  приподняла  пласт, но
под ним ничего не было.
     - Ты, наверное, был  напуган, - сказала  она.  Голос  дрожал от ярости,
которую она  даже не  пыталась  понять. Руки были холодны,  холоднее,  чем у
Алена. Она пробежала пальцами  по  красным в золотую полоску обоям в поисках
какого-нибудь разошедшегося шва, отставшего края, тайника.
     - Глупая несчастная сволочь. Несчастная дохлая сволочь...
     Ничего.  Назад,  в  гостиную,  -  и  почему-то  удивление,  что  он  не
пошевелился. Как  будто  ожидала, что он  вот-вот  вскочит, "привет-привет",
размахивая куском  бутафорской  проволоки. Сняла с него туфли. Пора  ставить
новые каблуки. Заглянула внутрь, пощупала стельки. Ничего.
     - Не делай этого со мной.
     И назад, в спальню. Узкий шкаф. С треском отмахнуться от стайки дешевых
пластмассовых  вешалок, оттолкнуть обвисший саван  упаковочного пластика  из
химчистки.  Сдвинуть  пласт  грязной  постели,  встать  на  него  -  каблуки
проваливаются в  темперлон, - чтобы  провести руками  вдоль  полки из ДСП  и
найти в дальнем углу  плотно свернутый  бумажный  квадратик, прямоугольный и
синий. Развернуть,  заметив,  как  облупился лак  с ногтей, на  которые  она
потратила  сегодня  столько  времени, и  увидеть  номер, записанный  зеленой
шариковой ручкой. Это была обертка от пустой пачки "Галуаз".
     В дверь постучали.
     Потом голос Пако:
     - Марли? Эй, Марли? Что случилось?
     Она засунула бумажку  за  ремень джинсов и повернулась, чтобы встретить
взгляд спокойных серьезных глаз.
     - Это Ален, - сказала она. - Он мертв.
        19.ГИПЕРБАЗАР
     В последний раз Бобби видел Лукаса перед огромным старым универмагом на
Мэдисон-Авеню.  Таким он  его и  запомнил:  огромный  негр в  строгом черном
костюме вот-вот  войдет  в  свой  длинный  черный  автомобиль,  один  черный
начищенный ботинок уже стоит внутри роскошного салона Ахмеда, другой  -  еще
на крошащемся бетоне тротуара.
     Джекки стояла  рядом с  Бобби. Ее  лицо затеняли широкие поля увешанной
золотыми побрякушками федоры, шафрановый шарф завязан сзади на шее.
     -  Теперь за нашим юным другом будешь присматривать ты. - Лукас ткнул в
нее набалдашником трости. - Он не без врагов, наш Граф.
     - А у кого их нет? - спросила Джекки.
     - Я сам о  себе могу позаботиться,  - сказал Бобби.  Мысль,  что Джекки
считают более умелой, чем он, возмущала его; в то же  время он понимал - так
оно и есть.
     - Ты уверен?  - Лукас качнул  тростью,  теперь набалдашник  смотрел  на
Бобби. - Муравейник, мой друг, - это искаженный мир. Здесь вещи редко бывают
тем, чем кажутся.
     Как  бы  в  подтверждение  своих  слов он сделал  что-то с  тростью - и
длинные  латунные  накладки на мгновение беззвучно раскрылись, встопорщились
наподобие   спиц  зонта,  только  каждая  спица   оказалась  обоюдоострым  и
заточенным штырем. Потом они исчезли, и широкая дверца  Ахмеда, скользнув на
место, закрылась с глухим бронированным стуком.
     Джекки рассмеялась.
     - Вот ÷е-ерт. Лукас все еще таскает с собой эту убивающую палку.
Он теперь важный адвокат, однако улица всегда оставляет  свой отпечаток. Что
ж, на мой взгляд, это неплохо.
     - Адвокат?
     Джекки только поглядела на него.
     - Пустяки, золотко, ты просто  пойдешь со мной, будешь  делать,  как  я
скажу, и все будет о'кей.
     Ахмед влился в редкое  уличное движение, и какой-то  рикша бессмысленно
прогудел вслед удаляющемуся латунному бамперу ручным клаксоном.
     Потом, положив Бобби  на плечо наманикюренные пальцы в золотых кольцах,
Джекки повела его по тротуару мимо  бездомных бродяг в лохмотьях, устроивших
себе  ночлег  среди  мешков для  мусора,  -  в  медленно  просыпающийся  мир
Гипербазара.
     Четырнадцать этажей, сказала Джекки, а Бобби только присвистнул.
     - И все такие?
     Она кивнула, размешивая  коричневые кристаллы колотого сахара в бежевой
пене кофе-гляссе. Они сидели на витых чугунных стульях  у мраморной стойки в
маленькой забегаловке. Девушка одних с Бобби лет  с обесцвеченными волосами,
залакированными  под акулий  плавник,  орудовала  рычагами  огромной древней
кофеварки.  Над  медными  баками,  куполами  и  горелками  раскинули  крылья
хромированные   орлы.   Столешница,   на    которой   покоилась   кофеварка,
первоначально была чем-то другим - Бобби хорошо был виден тот конец, который
сбили наискось, чтобы втиснуть  мраморную плиту между  двух  крашенных белым
железных колонок.
     - Нравится, а?  -  Джекки присыпала  бежевую  пену  корицей  из  старой
тяжелой стеклянной  перечницы.  -  Думаю, так далеко от  Барритауна  ты  еще
никогда не забирался.
     Бобби  кивнул. В глазах рябило  от многоцветия товаров  в лавках, да  и
самих  лавок тоже.  Казалось, здесь не было порядка буквально  ни  в чем, ни
малейшего намека хоть  на какую-то единую планировку. От  небольшого пятачка
перед забегаловкой во  все стороны  разбегались  кривые коридоры. И  единого
центрального источника света, казалось, тоже не было. Красный и голубой неон
чередовался  с неровным белым светом  шипящих  газовых фонарей,  а  в  одной
лавке, которую как раз  открывал бородач  в кожаных штанах,  похоже,  вообще
горели  свечи - мягкий  колеблющийся свет  отражался  от  сотен полированных
медных пряжек и  медальонов,  развешанных  на  красно-черной стене из старых
циновок.  Весь  Гипербазар  полнился утренним шумом, кашлял, прочищая горло.
Из-за угла с жужжанием выехал синий уборочный робот "Тошиба",  таща за собой
побитую  пластиковую  тележку  с зелеными полиэтиленовыми  тюками мусора.  К
верхнему  сегменту   его  корпуса,  прямо  над  россыпью  видеообъективов  и
сенсоров, кто-то приклеил огромную голову плас!
     тмассовой куклы.  Голубые  глаза, улыбка -  черты  искусственного  лица
напоминали  знаменитую звезду  симстима, но  отдаленно, отдаленно  - дабы не
нарушать  авторских  прав "Сенснета". Розовая голова с платиновыми волосами,
завязанными  сзади в хвост  ниткой бледно-голубого  искусственного  жемчуга,
абсурдно подпрыгивая,  кивнула пару раз, когда робот  проползал  мимо. Бобби
рассмеялся.
     -  Здесь все  о'кей, -  сказал он, жестом указывая девушке  за стойкой,
чтобы она снова наполнила его чашку.
     - Подождешь минуту, задница,  - вполне дружелюбно  отозвалась  девушка.
Она отмеряла молотый  кофе, насыпая  его через  погнутую  стальную воронку в
чашку антикварных весов. - Джекки, тебе вчера после шоу удалось поспать?
     - Конечно, - ответила Джекки и отхлебнула кофе. - Я танцевала во втором
выходе, а потом поспала у Джаммера. Завалилась на его тахту, понимаешь?
     - Хотелось бы мне  быть на твоем  месте. Каждый раз, когда Генри видит,
как  ты  танцуешь,  он  потом  всю ночь  не  оставляет  меня  в  покое...  -
Рассмеявшись,  девушка  наполнила  чашку  Бобби  из  черного  пластмассового
термоса.
     - Ладно, - сказал Бобби, когда девушка снова занялась кофеваркой, - что
теперь?
     - Занятой человек? - Джекки холодно взглянула на него из-под  увешанных
золотом полей шляпы. - У тебя график: куда пойти, с кем встретиться, да?
     - Ну нет. Блин. Я просто хочу сказать, это оно?
     - Что оно?
     - Это место. Мы остаемся здесь?
     -  На  последнем этаже. Мой  друг Джаммер  заправляет  клубом  наверху.
Сомнительно,  что  кто-то  сможет отыскать тебя  там,  а даже  если  им  это
удастся, в клуб не так-то легко проникнуть. Четырнадцать этажей лавок, и все
торгуют тем, что владельцам не хотелось бы выставлять на всеобщее обозрение,
сечешь? Здесь очень  чувствуют  чужих,  особенно тех,  кто задает вопросы. И
большинство   здешних  нам,  так  или  иначе,  друзья.  В  общем,  тебе  тут
понравится.  Хорошее для  тебя место. Можно многому  научиться,  если будешь
помнить, что надо держать рот на замке.
     - Как я могу учиться, не задавая вопросов?
     - Ну, я имела в виду - держи ушки на макушке,  скорее в  этом смысле. И
будь повежливее. Здесь  немало  крутых,  но если  ты не  будешь совать нос в
чужие дела, то и тебя оставят в покое. К концу дня здесь, вероятно, появится
Бовуа. Лукас поехал  на Проект пересказать ему то, что вы разузнали у Финна.
Вы ведь что-то у него узнали, да, золотко?
     - Например, то, что у него на полу валяются три трупа. Финн сказал, это
ниндзя. - Бобби поднял на нее взгляд. - Он какой-то странный.
     - Ну, покойники обычно не входят в ассортимент его товаров. Но, в общем
и целом,  ты прав, он тот еще фрукт.  А почему бы тебе не рассказать мне обо
всем? Спокойно и последовательно, не повышая голоса. Как по-твоему, сможешь?
     Бобби  рассказал  ей,  что смог вспомнить  из своего  визита  к  Финну.
Несколько  раз она его останавливала, задавала  вопросы, на  которые он, как
правило, не знал ответа.  Когда он впервые упомянул  Вигана Лудгейта, Джекки
задумчиво кивнула.
     -  Да-а, - протянула она. -  Джаммер иногда  поминает  Вига,  если  его
раскрутить на разговор о старых временах. Надо будет порасспросить его...
     Под конец  рассказа она  откинулась  назад,  прислонившись  к  одной из
зеленых колонн. Низко надвинутая шляпа почти скрыла лицо танцовщицы.
     - Ну? - не вытерпел Бобби.
     - Интересно, - сказала Джекки, но это было все.
     - Мне нужна  новая  одежда, -  заявил Бобби, когда  они  взобрались  по
неподвижному эскалатору на второй этаж.
     - У тебя есть деньги?
     -  Блин,  - ругнулся  он,  похлопав  себя по мешковатым  плиссированным
джинсам в тех  местах, где у обычных штанов были карманы. - Нет у меня, черт
побери,  никаких  долбаных денег, но мне  нужна  одежда. Вы ведь с Лукасом и
Бовуа  для  чего-то  же меня  прячете,  так?  Ну  так вот,  я  устал от этой
кошмарной  рубахи, которую  мне навязала Pea,  и мне надоело  ждать, что эти
штаны вот-вот  свалятся  с моей жопы. И я здесь потому,  что  этот куроложец
Дважды-в-День решил подставить мою шею ради того, чтобы Лукас и Бовуа смогли
проверить  свой  траханый софт.  Так что ты  вполне,  мать твою  так, можешь
купить мне какую-нибудь одежду, идет?
     -  Идет,  -  сказала она после паузы. - Вот что я тебе скажу, -  Джекки
указала на  китаянку в блеклой джинсе,  которая  сворачивала листы пластика,
закрывавшие  стальные трубчатые стойки с висевшей одеждой. - Видишь  вон там
Лин? Она моя знакомая. Выбери, что захочешь, а я потом улажу это между ней и
Лукасом.
     Полчаса спустя он появился  из занавешенной одеялом примерочной и надел
яванские авиационные очки с зеркальными стеклами. Улыбнулся Джекки.
     - Вот это стильно, - возвестил он.
     - О  да.  -  Она  обмахнулась рукой,  как будто поблизости было  что-то
горячее,  чего нельзя  коснуться.  -  Значит, тебе  не  понравилась рубашка,
которую тебе одолжила Pea?
     Бобби опустил глаза  на  выбранную  им  черную  футболку  с  квадратной
голограммой киберпространственной деки через всю грудь.  Дека выглядела  так
натурально, что казалось: только положи пальцы на клавиши, и она унесет тебя
в полет сквозь матрицу, над линиями решетки, проступающей из-под краев деки.
     - Ага. Безвкусная дешевка.
     - Верно,  - отозвалась  Джекки,  оглядев узкие  черные  джинсы, тяжелые
ботинки  и  черный кожаный  ремень, украшенный  двумя  рядами  пирамидальных
хромированных  заклепок. - Сдается,  теперь  ты куда больше похож на  графа.
Пойдем, Граф, у меня  есть для  тебя  кушетка, сможешь отоспаться наверху  у
Джаммера.
     Заложив  большие пальцы  в  передние  карманы черных  "ливайсов", Бобби
испробовал на Джекки плотоядную улыбку.
     - Один, не беспокойся, - добавила танцовщица.
        20.РЕЙС ИЗ ОРЛИ
     Пако   повернул  "ситроен-дорнье"  вниз,   к  Елисейским  Полям,  вдоль
северного  берега Сены,  потом -  мимо  Центрального рынка. Марли утонула  в
ошеломляюще мягком кожаном сиденье, со стежками еще более тонкими, чем на ее
брюссельском пальто, и заставила себя  не думать ни о чем... полная пустота,
отсутствие  эмоций. Будь глазами, сказала она себе. Только глазами, чувствуй
свое тело, его вес равномерно вдавлен в сиденье  скоростью этой кощунственно
дорогой машины. Прогудев мимо  Площади Невинноубиенных, где  шлюхи торгуются
из-за грошей  с  водителями  грузовых  ховеров,  Пако  без  малейших  усилий
вписался в лабиринт узких улочек.
     - Почему вы сказали "Не делай этого со мной"? - Он убрал руку  с панели
управления и поправил каплю передатчика в ухе.
     - Зачем вы подслушивали?
     -  Потому  что это моя работа. Я  послал  туда женщину с параболическим
микрофоном.  Она поднялась на двадцать второй этаж высотки напротив. Телефон
в квартире не  работал; иначе мы подключились бы к  нему. Наш агент  вскрыла
пустую  квартиру,  выходящую  на  западный  фасад  здания,  и нацелила  свой
микрофон как раз вовремя, чтобы услышать, как вы говорите: "Не  делай  этого
со мной". Вы говорили, что были там одна?
     - Да.
     - Он был мертв?
     - Да.
     - Тогда почему вы так сказали?
     - Не знаю.
     - Кто, как вы почувствовали, что-то вам сделал?
     - Не знаю. Наверное, Ален.
     - Сделал что?
     - Умер? Все усложнил? Сами мне скажите.
     - Вы - сложная женщина.
     - Выпустите меня.
     - Я отвезу вас в квартиру вашей подруги...
     - Остановите машину.
     - Я отвезу вас...
     - Я пойду пешком.
     Длинная серебристая машина скользнула к обочине.
     - Я позвоню вам в...
     - Всего доброго.
     - Вы уверены, что не хотите  предпочесть какой-нибудь курорт? - спросил
мистер  Палеологос, худой и элегантный, как  богомол, в своем белом  льняном
жакете. Волосы у него  тоже  были  белые  и  зачесаны назад с необыкновенным
тщанием. - Это  не столь дорого  и гораздо веселее. Вы очень привлекательная
девушка.
     - Простите? - Рывком  отключаясь от  созерцания пустой улицы за залитым
дождем  окном.  -  Что  вы  сказали?   -   Его  французский  был  неуклюжим,
восторженным и со странно модулированными интонациями.
     -  Очень  симпатичная  девушка, -  жеманно  улыбнулся  агент.  -  Вы не
предпочли  бы каникулы в кластере Мед?  Общество  людей  вашего возраста? Вы
еврейка?
     - Прошу прощения?
     - Еврейка? Да?
     - Нет.
     - Очень  жаль, -  сказал  он.  - У вас скулы определенного типа - как у
элегантных  молодых  евреек.  У  меня  есть  чудесная  путевка  со  скидкой.
Пятнадцать  дней  на Иерусалимской Весне, восхитительная обстановка  - и все
это за ту же цену.  Включая  аренду скафандра, трехразовое  питание и прямой
шаттл от тора "Джей-Эй-Эль".
     - Аренду скафандра?
     - На Иерусалимской Весне еще не успели полностью нарастить атмосферу, -
сказал мистер Палеологос, передвигая стопку распечаток на розовой папиросной
бумаге с одного конца письменного стола на другой.
     Его  контора  представляла  собой  крохотный закуток с голографическими
видами  Пороса и  Макао  вдоль  стен.  Марли  выбрала  это агентство  за его
очевидную  безвестность, и  потому, что  туда  легко  было проскользнуть, не
выходя из небольшого коммерческого комплекса на ближайшей от квартиры Андреа
станции метро.
     - Нет,  - повторила она, -  меня не интересуют курорты. Я  хочу поехать
вот  сюда, -  она постучала  пальцем  по  надписи, сделанной на  мятой синей
обертке от пачки "Галуаз".
     - Ладно,  -  буркнул агент,  -  это, конечно, возможно,  но у  меня нет
списка предлагаемых услуг. Вы остановитесь у друзей?
     -  Деловая поездка, - нетерпеливо отрезала Марли.  -  Мне нужно улететь
немедленно.
     -  Хорошо-хорошо,  - примирительно сказал  мистер  Палеологос, снимая с
полки позади стола  дешевый маленький терминал, - не могли бы вы назвать мне
код вашего кредита?
     Порывшись  в черной кожаной сумочке,  Марли выудила толстую пачку новых
иен,  которую  она  стянула  из  сумки  Пако, пока тот  был  занят  осмотром
квартиры.   Банкноты  были  перетянуты  ленточкой  из  красного  прозрачного
пластика.
     - Я заплачу наличными.
     - О Боже,  -  отозвался мистер  Палеологос,  касаясь  верхней  банкноты
кончиком  розового  пальца,  как  будто  ожидал,   что  вся   пачка  вот-вот
растворится в воздухе.  - Понимаю. Видите ли, не в моих  правилах вести дела
таким образом... Но, полагаю, что-то можно будет устроить...
     - И побыстрее, - бросила она в ответ, - как можно быстрее...
     Он поднял на нее глаза.
     - Понимаю. - Его пальцы забегали по клавиатуре терминала. - Не могли бы
вы назвать мне имя, под каким вы желаете путешествовать?
        21.ВРЕМЯ ТРАССЫ
     Тернер  проснулся  в  безмолвном  доме,  полежал, слушая,  как в кронах
яблонь  заросшего сада перекликаются птицы.  Эту ночь он спал  на  сломанной
кушетке, которую Руди держал на кухне.  Встав, Тернер накачал воды для кофе.
Запыхтели  пластиковые трубы,  ведущие  от бака  на крыше,  вода  полилась в
чайник. Потом он поставил чайник на газовую плитку и вышел на веранду.
     Восемь машин Руди, покрытые  утренней росой,  были  припаркованы ровным
рядком на гравии подъездной дорожки. Когда Тернер спустился по ступенькам, в
распахнутые   ворота  вбежала  модифицированная  собака,  ее  черный  колпак
тихонько  пощелкивал  в  утренней тишине. Собака остановилась, принюхиваясь,
повела из стороны в  сторону черным конусом морды и затрусила по своим делам
по дорожке за угол веранды.
     Тернер остановился  у  капота тускло-коричневого джипа "судзуки". Мотор
был переделан под  водородное  топливо. Должно  быть, Руди сам проделал  всю
работу. Привод на  все четыре  колеса, с огромных  колес  с  покрышками  для
бездорожья  осыпалась  засохшая  речная  глина. Маленький, надежный,  но  на
трассе от него немного толку...
     Он   прошел  мимо  двух  покрытых  пятнами  ржавчины  седанов  "хонда",
совершенно  идентичных:  один  и  тот же год, одна  и  та  же  модель. Руди,
очевидно, разбирает один на запчасти  для другого - значит,  оба не на ходу.
Тернер рассеянно хмыкнул, взглянув на  безукоризненный, коричневый с бежевым
лак на кузове  пикапа  "шевроле"  модели 1949  года. Он  помнил проржавевший
остов, который Руди приволок домой из Арканзаса на  арендованной  платформе.
Эта старушка  бегала  еще на бензине;  на внутренних поверхностях ее мотора,
скорее  всего, так же  не  найдешь ни  единого пятнышка, как  и на  натертом
вручную шоколадном лаке крыльев.
     Дальше  под  серым пластиковым  брезентом  стояла  половинка экранолета
фирмы "дорнье", а за ней - на  самодельном  трейлере - похожий на осу черный
гоночный мотоцикл  "судзуки".  Тернер задумался, вспоминая, сколько  времени
прошло с  тех пор, как Руди в последний раз всерьез участвовал в гонках. Под
еще одним брезентом возле трейлера с байком приютился старенький снегоход. А
за ними -  пятнистый ховер, наследие войны, почти  что танк: от  приземистой
башни из бронированной стали пахло керосином, на  котором работала  турбина.
Усиленная стальной  сеткой юбка  воздушной подушки  распласталась по гравию.
Окна напоминали  бойницы с толстым  высокопрочным пластиком вместо стекол. К
похожим на  тараны бамперам были привинчены номерные  знаки Огайо. Номера не
просрочены.
     -  Понимаю, о чем ты думаешь,  - сказала Салли, и,  обернувшись, Тернер
увидел, что она стоит  у перил веранды с кружкой дымящегося  кофе в  руке. -
Руди говорит,  если эта махина не сможет  через что-то перелезть, она просто
пройдет это насквозь.
     - Быстрая? - Прикоснувшись к бронированному боку ховера.
     - Конечно, но примерно через час тебе понадобится новый кардан.
     - А как насчет законов?
     -  Нельзя  сказать, что  полиции  так  уж нравится  его  вид,  но  есть
разрешение  на поездки по улицам.  Насколько  я знаю,  нет  законов, которые
запрещали бы броню.
     - Энджи чувствует себя лучше, - сказала Салли, когда он вошел за ней на
кухню. - Правда, милая?
     Дочь Митчелла подняла глаза от кухонного стола. Ее синяки, как и синяки
Тернера, поблекли - пара жирных запятых, похожих на сине-черные нарисованные
слезы.
     -  Мой друг - доктор, - сказал Тернер. - Он осмотрел тебя, пока ты была
без сознания. Он говорит, с тобой все в порядке.
     - Он - твой брат. И он не врач.
     - Извини, Тернер, - сказала от плиты Салли. - Я довольно прямолинейна.
     - Ладно,  не врач,  -  согласился Тернер, - но  он много чего умеет. Мы
волновались, вдруг ребята из "Мааса" сделали что-то с тобой, подстроили так,
чтобы ты заболела, если уедешь из Аризоны...
     - Например,  вживили  бомбу  в кору головного мозга? -  Энджи  ковыряла
ложкой холодную овсянку  на щербатой тарелке с каймой  из яблоневых цветов -
из сервиза, который Тернер помнил слишком хорошо.
     - Господи, - выдохнула Салли, - во что ты впутался, Тернер?
     - Хороший  вопрос.  -  Он подсел к столу. Энджи, не сводя с него  глаз,
жевала свою овсянку.
     - Энджи,  - начал Тернер, - когда Руди сканировал тебя, он нашел у тебя
в голове нечто странное.
     Девочка перестала жевать.
     - Он  не знает,  что это такое. Это  вживили туда, возможно, еще тогда,
когда ты была совсем маленькой. Ты знаешь, что я имею в виду?
     Она кивнула.
     - Ты знаешь, что это? Энджи сглотнула:
     - Нет.
     - Но ты знаешь, кто поместил это туда?
     - Да.
     - Твой отец?
     - Да.
     - Ты знаешь, почему?
     - Может, потому, что я болела?
     - Чем ты болела?
     - Я была недостаточно умной.
     К  полудню  все  было  готово. Заправленный  ховер ждал у  проволочного
заграждения.  Руди  дал ему прямоугольный  черный "зиплок",  набитый  новыми
иенами - некоторые банкноты  от долгого употребления были настолько потерты,
что стали почти прозрачными.
     - Я попытался  прогнать запись  через французский "лексикон", -  сказал
Руди, одна из собак тем  временем терлась пыльным боком о его штанину.  - Не
сработало.  Похоже, это какой-то  креольский диалект. А  может, африканский.
Хочешь себе копию?
     - Нет, - ответил Тернер, - лучше сам с ней поиграй.
     -  Спасибо,  -  сказал  Руди,  -  но  никаких  копий.  Я  не  собираюсь
признаваться в том, что ты вообще был здесь, - на случай, если кто-то станет
интересоваться. Что  до  нас  с  Салли, мы  под  вечер  отправимся в Мемфис,
погостим у друзей.  За домом присмотрят собаки. - Он почесал животное где-то
под пластиковым колпаком. - Правда, малыш? - Собака было заскулила, но потом
завиляла хвостом. - Пришлось отучить их охотиться  на енотов после того, как
я  поставил эти инфракрасные сканеры,  -  сказал  он,  - иначе  в  округе не
осталось бы вскоре ни одного енота...
     По  ступеням веранды  спустились  Салли  и  девочка. Салли несла старый
холщовый  мешок,  в который  она собрала им  в дорогу  бутерброды и термос с
кофе.  Тернер вспомнил ее  в  постели  -  там, наверху  -  и улыбнулся.  Она
улыбнулась в ответ. Сегодня она выглядела старше, чем вчера, и гораздо более
усталой. Энджи сменила залитую кровью футболку "МААС-НЕОТЕК" на бесформенный
свитер, который ей  подыскала  Салли. В нем девочка казалась еще моложе, чем
была на самом деле. Салли  даже удалось вписать  блекнущие синяки в довольно
эксцентричный  макияж  вокруг глаз,  который дико  контрастировал с  детским
лицом и мешковатым свитером.
     Руди протянул Тернеру ключи от ховера.
     - Я заставил свой старый "Крей" сварганить мне сегодня утром выжимки из
последних  сводок новостей,  раздел "Корпорации".  Кое-что  из  этого  тебе,
вероятно,  следует знать. А именно: "Маас  Биолабс" объявил о смерти доктора
Кристофера Митчелла в результате несчастного случая.
     - Впечатляет, насколько неопределенно могут выражаться эти люди.

     - И  следи за тем, чтобы ремни всегда  были натянуты потуже, - говорила
тем временем Салли, - иначе твоя  попка превратится в  сплошной синяк еще до
того, как вы выберетесь на кольцевую дорогу вокруг Стейтсборо.
     Руди  глянул  на  девочку, потом  снова  на Тернера. Тернеру видна была
сетка  лопнувших  сосудов  у  брата под носом.  И глаза  у  него были налиты
кровью, и левое веко явственно подергивалось.
     - Ну, думаю, вот  и все, - сказал Руди. - Забавно, но я уже было решил,
что никогда больше тебя не увижу. Странно как-то снова видеть тебя здесь...
     - Ну,  - отозвался  Тернер, - вы  оба  сделали больше, чем я был вправе
рассчитывать. Салли отвела глаза.
     - Так что  спасибо.  Думаю, нам пора  двигаться. - Он забрался в кабину
ховера, желая поскорее уехать.
     Сжав напоследок  запястье девочки,  Салли отдала  ей  мешок и  постояла
рядом, пока та  карабкалась вверх по  откидным подножкам. Тернер забрался на
водительское сиденье.
     -  Она  все  спрашивала  о тебе, - сказал вдруг Руди.  - Через какое-то
время стало так плохо, что даже аналоги эндорфина  не могли подавить боль, и
примерно каждые два часа она спрашивала, где ты, когда ты приедешь.
     - Я посылал тебе  деньги, - сказал Тернер. - Достаточно,  чтобы отвезти
ее в Тибу. Там, в клинике, вы могли бы испробовать что-нибудь новое.
     - Тиба?  Господи, - фыркнул Руди, - она была старуха. Что, черт побери,
хорошего было бы в том, если бы в Тибе растянули  ее  жизнь еще на несколько
месяцев? Если больше всего на свете она хотела увидеть тебя?
     - Тогда не  вышло, - сказал  Тернер,  когда  девочка села  на  соседнее
сиденье и поставила мешок между ног на пол. - Увидимся, Руди, - кивнул он. -
Спасибо, Салли.
     - Прощайте, - отозвалась Салли, обнимая Руди за талию.
     - О ком вы говорили? - спросила Энджи, когда опустилась крышка люка.
     Вставив ключ в  замок зажигания, Тернер запустил  турбину, одновременно
пустив  воздух в воздушную подушку. Через узкое окно  на  своей  стороне  он
увидел, как Руди и Салли быстро отошли назад от ховера, а  собака, присев на
задние лапы, залаяла на шум турбины. Педали и ручное управление были слишком
большими, они были сконструированы так, чтобы  предоставить максимум свободы
движений водителю в радиационном скафандре. Тернер осторожно выехал из ворот
и  развернулся  на  широкой  полосе  гравиевой  дорожки.  Энджи  подтягивала
пристяжные ремни.
     - О матери, - сказал он.
     Он завел турбину, и машина рванулась вперед.
     - А  я  никогда  не знала  своей  матери, - сказала девочка,  и  Тернер
вспомнил, что ее отец мертв, а она этого еще не знает...
     Он  прибавил  обороты,  и ховер сорвался с  гравиевой дорожки,  едва не
задев одну из собак Руди.
     Относительно  подвески броневичка  Салли  была  права: от  турбины  шла
постоянная  вибрация. При  девяноста километрах в час на  горбатом  асфальте
старой  трассы ховер просто вытряхивал душу. Бронированная воздушная подушка
тяжело переваливалась через рытвины. Эффект скольжения, подобный гражданской
спортивной модели, будет возможен лишь на совершенно ровном покрытии.
     Неожиданно   для  себя   Тернер  обнаружил,  что  ему   это   нравится.
Нацеливаешься, чуть  осаживаешь колымагу,  потом даешь газ. Кто-то  подвесил
над  передней  обзорной  щелью пару выцветших  на солнце  розовых  игральных
костей, которые  теперь  раскачивались  из  стороны в сторону. За  спиной  -
ровный вой турбины. Девочка, похоже, расслабилась, впитывая пробегающий мимо
придорожный ландшафт  с  рассеянным, почти довольным  видом,  и  Тернер  был
благодарен, что от него не требуется поддерживать разговор. Ты крутая, думал
он,  временами  скашивая  взгляд в ее  сторону. Пожалуй,  едва  ли  найдется
сегодня на поверхности этой планеты еще  один такой же  маленький объект, за
которым шла бы  такая же жестокая охота. И вот  я увожу тебя в  Муравейник в
бронетачке Руди, оставшейся с прошлой войнушки, и понятия,  черт  побери, не
имею, что мне с тобой делать... Или кто это был, кто рванул городок...
     Давай-ка прокрутим это, сказал  он самому себе, когда они свернули вниз
в долину,  еще  раз  прокрутим произошедшее,  может, что и выскочит. Митчелл
вошел в Контакт с "Хосакой", сказал, что он переходит к ним. "Хосака" наняла
Конроя  и  набрала  команду  медиков, чтобы проверить  Митчелла  на  предмет
имплантантов.  Конрой  сколачивал  группу,  работая  в  контакте  с  агентом
Тернера.  Агент Тернера  -  это голос в  Женеве, номер  телефона, не  более.
"Хосака" заслала Эллисон,  чтобы та  подлечила его в  Мексике, потом  Конрой
вытащил его оттуда.  Уэббер,  прямо перед тем,  как  все  пошло наперекосяк,
сказала, что это она была подсадкой  Конроя на  полигоне...  Кто-то атаковал
полигон,  когда к  нему  подлетала  девушка.  Затем  -  сигнальные  ракеты и
автоматные  очереди.  На взгляд Тернера,  это было  очень  похоже на "Маас";
приблизительно такого хода он и ожидал от их  спецслужбы - однако с подобной
ситуацией  полагалось справиться  наемным  мускулам. Потом  побелело небо...
Тернер вспомнил, что Руди говорил что-то про электр!
     омагнитную  пушку... Кто? И этот бардак  у  девочки  в голове, то,  что
появилось  у Руди  на дисплеях  томографа и  визуализатора ядерно-магнитного
резонанса. А Энджи сказала, что ее отец никогда не намеревался бежать сам.
     - Нет компании, - сказала она, обращаясь к окну.
     - То есть?
     -  У  тебя ведь нет компании,  да? Я хочу сказать, ты работаешь на тех,
кто тебя нанимает.
     - Верно.
     - Ты не боишься?
     - Конечно, но не из-за этого...
     - А у нас всегда была компания. Мой отец сказал, что со мной будет  все
в порядке, что я просто перехожу под крышу другой компании...
     - Он прав, с тобой все будет  в порядке. Мне просто нужно выяснить, что
происходит. А потом я доставлю тебя туда, куда тебе нужно.
     - В Японию?
     - Куда угодно.
     - Ты там бывал?
     - Конечно.
     - Мне там понравится?
     - Почему бы и нет?
     Тут  она  снова  погрузилась  в молчание,  а  Тернер  сосредоточился на
дороге.
     -  Это заставляет  меня видеть сны, -  сказала  девочка,  когда  Тернер
наклонился, чтобы включить фары. Ее голос был едва слышен за ревом турбины.
     - Что заставляет? - Чтобы не смотреть в ее  сторону, он сделал вид, что
занят слежением за дорогой.
     - Та штука  в моей голове.  Обычно это происходит только тогда, когда я
сплю.
     - Да-а? -  Вспомнив белки закатившихся глаз в спальне Руди, конвульсии,
наплыв сбивчивых фраз на неизвестном языке.
     - А иногда наяву. Как будто я подключилась в деку, только я свободна от
решетки  матрицы,  лечу,  лечу, и  я  там  не одна. Как-то ночью  мне снился
мальчик... Он потянулся, схватил что-то, и это что-то причиняло  ему боль, а
он не понимал, что свободен, что ему нужно только это отпустить... Так я ему
об этом сказала. И вдруг на долю секунды смогла увидеть, где он. Это не было
сном,  я ясно  увидела  противную  комнатку  с  грязным ковром, и я могла бы
сказать,  что  ему  нужно  принять душ,  и чувствовала,  как к  его  ступням
прилипают стельки, потому что он был без носков... Это было совсем не похоже
на сон...
     - Нет?
     - Нет.  Сны...  в  снах все большие, очень  большие... я  тоже большая,
двигаюсь, плыву среди других...
     Ховер, взвыв, преодолел бетонный подъезд к трассе  меж  штатами, Тернер
выдохнул и только тут сообразил, что уже с минуту задерживает дыхание:
     - Что за другие?
     - Яркие. - Снова молчание. - Не люди...
     -  Ты  много  времени  проводишь  в  киберпространстве,  Энджи?  Я хочу
сказать, надолго подключаешься в деку?
     -  Нет. Только когда делаю домашние задания. Отец сказал,  что  мне это
вредно.
     - А о снах он что-нибудь говорил?
     -  Только  то,  что они  становятся  все  реальнее.  Но  я  никогда  не
рассказывала ему о тех, других...
     -  Хочешь поделиться? Может быть, это поможет  мне сообразить,  что нам
теперь делать.
     - Некоторые из  них  рассказывают мне всякое. Разные истории.  Когда-то
там не было ничего, ничего, что существовало бы само по себе, - были  только
базы  данных и люди, копавшиеся в них. Потом что-то  случилось, и Оно... Оно
познало  себя. Это  уже  совсем  другая история  -  о девушке с  зеркальными
глазами  и о мужчине,  который боялся кого-нибудь любить. Что-то, что сделал
этот  человек, помогло  Целому  познать  себя....  А  потом  Оно  как  будто
распалось на различные части себя самого, и мне  кажется, те - яркие, другие
- и есть эти части. Но об  этом очень сложно  рассказывать,  потому что сами
они говорят об этом не совсем словами.
     Тернер  почувствовал, как по  спине у  него  побежали  мурашки.  Что-то
всплывало, возвращалось к нему из  подводного города - досье Митчелла. Волна
жгучего  стыда  в  холле,  облупившаяся  грязно-кремовая  краска,  Кембридж,
общежитие университета...
     - Где ты родилась, Энджи?
     -  В  Англии. Потом  мой отец стал  работать на "Маас", и мы переехали.
Сначала в Женеву.
     Где-то  посреди Вирджинии Тернер свернул ховер  на  обочину из  гравия,
потом съехал на заросшее пастбище. Он повернул  налево, за машиной потянулся
клубящийся хвост  пыли. Лето,  все  высохло.  Тернер завел ховер поглубже  в
ельник.  Турбина  заглохла,  машина грузно  осела, выдавливая  воздух из-под
юбки.
     - Теперь можно и поесть, - сказал он, перегнувшись на заднее сиденье за
холщовым мешком Салли.
     Выпутавшись  из пристяжных  ремней,  Энджи расстегнула  молнию  черного
свитера.  Под  свитером  на ней было  что-то  белое и облегающее, квадратный
вырез открыл по-детски  гладкое, загорелое тело. Она  взяла у него  мешок  и
стала разворачивать приготовленные Салли бутерброды.
     - А что не  так с твоим братом? - спросила она, протягивая ему половину
бутерброда.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Ну, есть что-то... Салли сказала, он все время пьет. Он несчастлив?
     - Не знаю, - ответил Тернер, поводя плечами и массируя шею, чтобы снять
напряжение. - Я  хочу  сказать - несчастлив, должно  быть, однако я не знаю,
почему. Бывает же, что люди иногда просто подвисают.
     -  Ты  имеешь  в  виду: когда  у них нет  компаний, которые  бы  о  них
заботились? - Она принялась за еду.
     Тернер поднял на нее глаза.
     - Задираешься?
     Она кивнула с полным ртом. Проглотила.
     -  Немножко. Я  знаю,  что  есть много людей,  которые  не работают  на
"Маас". Никогда не работали и никогда не станут. Ты - один из них, твой брат
- другой. Но я  спросила всерьез.  Знаешь, мне понравился Руди. Но просто он
кажется совсем....
     -  Конченым? - закончил он за нее,  все еще держа бутерброд  в руке.  -
Увязшим?  А дело, думаю, в том,  что  некоторым  людям  нужно иногда сделать
скачок, и  если они этого не делают,  то увязают по уши - навсегда... А Руди
никогда и не пытался соскочить.
     - Это как мой отец, когда хотел вытащить меня из "Мааса"? Это скачок?
     - Нет. Соскакиваешь ты или нет, каждый решает сам за себя. Просто нужно
понять,  что где-то  тебя  ожидает нечто  лучшее...  - Он помедлил, внезапно
почувствовав, что смешон, и укусил бутерброд.
     - Так решил ты?
     Он кивнул, задумавшись - а так ли это?
     - Значит, ты уехал, а Руди остался.
     - Он всегда был умен, даже талантлив. До сих пор такой. Наполучал целую
кучу  степеней  -  и  все через  сети.  В  двадцать  лет защитил  докторскую
диссертацию по биотехнологиям в  Тулане, потом  целый ворох каких-то еще.  И
никогда  не рассылал  ни заявлений, ни автобиографий,  ничего.  К  нам  сюда
являлись  агенты  чуть ли  не  со  всего света, а  он нес  им  невесть  что,
нарывался на ссоры... По-моему, он думал,  что сможет придумывать что-то сам
по  себе. Вроде  этих его колпаков на собаках. Сдается,  у него есть парочка
оригинальных  патентов,  но...  Как бы там ни было, он остался дома. Занялся
торговлей, стал собирать на заказ "железо", причем был одним из самых крутых
в этом  штате.  Потом заболела  наша мать.  Она болела очень долго, а я  был
далеко...
     - И где  ты был?  -  Девушка открыла термос, и по кабине разнесся запах
кофе.
     -  Так  далеко,  как только смог забраться,  -  ответил он,  удивившись
злости в собственном голосе.
     Она  передала  ему пластмассовую кружку, до  краев наполненную  горячим
черным кофе.
     - А ты? Ты говорила, что никогда не знала матери?
     -  Не  знала.  Они  расстались,  когда  я  была  совсем  маленькой. Она
отказывалась подписывать контракт, если  он  не согласится  подключить ее  к
какому-то там базовому плану. Так, во всяком случае, он говорит.
     - А что он за человек? - Он глотнул кофе, потом передал кружку Энджи.
     Она  взглянула  на него  поверх ободка  красной  пластмассовой  кружки,
вокруг глаз - косметика, наложенная Салли.
     - Это ты мне расскажи, - бросила она.  - Или лучше спроси об этом через
двадцать лет. Мне семнадцать, откуда мне, черт побери, это знать?
     Тернер рассмеялся.
     - Начинаешь чувствовать себя немного лучше?
     -  Пожалуй, да.  Учитывая  обстоятельства. И  внезапно он осознал,  что
рядом с ним женщина, ощутил то, чего не  замечал  раньше, и его руки  нервно
потянулись к пульту управления.
     - Хорошо. Нам предстоит еще долгий путь...
     Этой ночью они спали в ховере, в Южной Пенсильвании, припарковавшись за
ржавой стальной решеткой,  на  которой  когда-то висел экран  кинотеатра для
автомобилистов.  Тернер  расстелил парку на  бронированном полу под  длинным
горбом  турбины.  Энджи допивала остатки кофе, теперь уже остывшего,  сидя в
квадратном отверстии люка  над пассажирским сиденьем и глядя, как над полем,
заросшем жухлой травой, пульсируют светлячки.
     Где-то посреди сна - все еще окрашенного случайными вспышками  из досье
ее отца - она перекатилась к нему под бок. Теплая и мягкая грудь прижалась к
его голой  спине,  а потом ее  рука скользнула погладить плоские мускулы его
живота. Тернер даже не шевельнулся, изображая глубокий сон, и вскоре отыскал
себе дорогу вниз, в темный лабиринт биософта Митчелла, где диковинные образы
начинали сливаться с  его собственными страхами и давней болью. Он проснулся
на рассвете и услышал, как она тихонько напевает себе под нос, сидя  на краю
люка:
     Мой папаша родной
     Красив как дьявол был.
     В девять миль длиной
     Цепь себе он раздобыл.
     И на каждом звене,
     Да, на каждом звене
     Висело сердце той,
     Кого он погубил.
        22."У ДЖАММЕРА"
     До  владений  Джаммера  пришлось  преодолеть  еще  двенадцать  пролетов
мертвого эскалатора.  Занимал клуб,  как выяснилось,  почти треть последнего
этажа. Если  не считать заведения Леона,  Бобби  никогда  в  жизни не  видел
ночного  клуба,  а  потому  клуб  "У  Джаммера"  произвел  на  него  немалое
впечатление, хотя и показался жутковатым. Впечатляли размеры и то, что Бобби
счел  шикарной обстановкой, а жутковато было потому,  что любой ночной клуб,
особенно днем, чем-то неуловимо ирреален. Есть в нем что-то ведьмовское.
     Заткнув  большие  пальцы  в  задние  карманы  новых  джинсов,  Бобби  с
любопытством оглядывался  по  сторонам,  пока Джекки  шепотом  беседовала  с
длиннолицым белым  в мятом синем  комбинезоне.  Обстановку  клуба составляли
темные банкетки с обивкой из искусственного плюша, круглые  черные столики и
десяток резных  деревянных  ширм. Потолок был выкрашен черным, каждый столик
слабо  освещался  собственным  невидимым  прожектором,  нацеленным откуда-то
сверху, из темноты. Была здесь также сцена,  сейчас ярко освещенная рабочими
лампами, свисающими  на желтых спиральных шнурах, а в  середине сцены стояли
вишнево-красные барабаны. Бобби  не мог бы сказать почему, но от всего этого
мороз продирал по  коже; какое-то неуловимое  ощущение  полужизни, как будто
что-то вот-вот начнет двигаться - там, в самом уголке глаз...
     - Бобби, - окликнула его Джекки, - подойди познакомься с Джаммером.
     Бобби пересек черную ковровую дорожку  со всей холодностью,  какую  ему
удалось  изобразить, и предстал  перед  длиннолицым, у  которого были темные
редеющие волосы, а под комбинезоном оказалась белая вечерняя рубашка. Губы у
мужчины были узкие, а впалые щеки зачерняла вчерашняя щетина.
     - Ага, - сказал человек, - ты хочешь быть ковбоем?
     Он смотрел на футболку Бобби,  и у того возникло малоприятное ощущение,
что его собеседник вот-вот рассмеется.
     - Джаммер был жокеем, - сказала  Джекки.  - Самым крутым,  какие только
бывают. Правда, Джаммер?
     - Так говорят, - отозвался Джаммер, по-прежнему глядя на Бобби. - Давно
это было, Джекки. И каков же у тебя пробег, парень, сколько часов? - спросил
он Бобби. Бобби вспыхнул.
     - Ну, наверное, один.
     Джаммер вздернул кустистые брови.
     -  Что  ж,  надо же когда-то начинать,  - улыбнулся  он.  Зубы  у  него
оказались  мелкими, неестественно ровными и,  как подумалось  Бобби, слишком
многочисленными.
     - Бобби, - сказала Джекки, - почему бы тебе  не  расспросить Джаммера о
том персонаже, Виге, о котором тебе рассказывал Финн?
     Джаммер поглядел на нее, потом снова на Бобби.
     -  Ты  знаешь  Финна?  Для  простого  хотдоггера  ты  довольно  глубоко
забрался, не находишь? - Вынув из брючного кармана ингалятор, он вставил его
в левую ноздрю, потянул носом воздух, потом снова убрал ингалятор в  карман.
-  Лудгейт.  Виг.  Так,  значит,  Финн говорил о Виге?  Не иначе  как впал в
детство.
     Бобби  не  понял,  что  бы это значило,  но  решил, что сейчас не самое
удачное время спрашивать.
     - Ну, - рискнул Бобби, - этот Виг  где-то высоко на орбите, и он иногда
продает Финну товар...
     -  Это серьезно?  Возможно, вы  меня дурачите. Я бы сказал, что Виг или
мертв,  или  совсем  уже овощ. Он  был  более сумасшедшим, чем обычно бывают
ковбои, знаешь, наверное, что я имею в виду? Псих долбаный. Исчез.  Ничего о
нем не слышал уже многие годы.
     - Джаммер,  -  вмешалась Джекки. - Я подумала, может, Бобби  рассказать
тебе всю историю?
     Под вечер здесь появится Бовуа,  и у него будет к тебе немало вопросов,
так что тебе лучше знать, как обстоят дела...
     Джаммер перевел взгляд на танцовщицу.
     - Вот как, понимаю. Мистер Бовуа вспомнил про тот должок, да?
     -  Не могу говорить за него,  - сказала она, - это только моя  догадка.
Нам нужно безопасное место, чтобы Счет мог укрыться.
     - Какой счет?
     - Я, - сказал Бобби. - Счет - это я.
     - Великолепно, - без тени энтузиазма проговорил Джаммер, - тогда пойдем
в контору, это за сценой.
     Бобби  не  мог  оторвать глаз  от киберпространственной  деки,  которая
занимала  почти  треть  антикварного  дубового  стола  Джаммера.  Она   была
матово-черной, явно штучной  работы, и безо всяких торговых марок. Бобби все
время вытягивал шею, чтобы разглядеть ее  получше, пока рассказывал Джаммеру
о Дважды-в-День и о своей попытке набега, о том, как почувствовал девочку, и
о том,  как взорвали материну квартиру. Это была самая крутая дека, какую он
только видел.  И тут он  вспомнил, как Джекки говорила, что  Джаммер  в свое
время был чертовски крутым ковбоем.
     Когда Бобби закончил, Джаммер как-то обмяк, откинулся на спинку стула.
     - Хочешь попробовать? - спросил он. Голос его звучал устало.
     - Попробовать что?
     - Деку. Мне показалось, что тебе этого хочется. Это видно  по тому, как
ты все елозишь задницей по стулу. Или тебе хочется ее попробовать, или очень
надо поссать.
     - Черт, да. То есть да, спасибо, мне бы...
     - Почему бы и нет? Не вижу, как  кто-то может узнать, что это  ты, а не
я,  так?  Почему  бы тебе не  подключиться  с  ним, Джекки?  Вроде  как  для
присмотра. - Открыв ящик стола,  он вынул оттуда два набора тродов. - Только
ничего не делай, ладно? Я хочу сказать, просто войди и прокатись. Не пытайся
прогнать  никакие  команды.  Я  в   долгу  у  Лукаса  и   Бовуа,  и  похоже,
расплачиваться  мне  придется тем,  что я помогу  сохранить тебя в целости и
сохранности. - Один набор тродов он протянул Джекки, другой - Бобби. Джаммер
встал и, взявшись за ручки  по обеим сторонам черной консоли,  развернул  ее
передом  к  Бобби. -  Давай.  Ты  из джинсов  выскочишь. Этой штуке уже  лет
десять,  а она все равно утрет нос почти всему,  на чем сейчас работают.  Ее
собрал парень  по имени Автомат-Джек, прямо с начала до  конца собрал своими
руками. Он был  когда-то  художником по "железу" у Бобби  Куайна. Было дело,
эта парочка сожгла  Дом Голубых Огней, впрочем,  это было, наверное,  еще до
твоего рождения.
     Бобби уже надел троды и теперь выжидательно смотрел на Джекки.
     - Ты когда-нибудь раньше  подключался тандемом?  -  спросила она. Бобби
покачал головой.
     - Ладно. Мы подключимся, но я буду висеть у тебя за левым плечом. Скажу
"выключайся",  ты  выключишься.  Если  увидишь  что-то  необычное, это будет
потому, что с тобой я, понял?
     Он кивнул.
     Расстегнув  пару длинных булавок с серебряными головками спереди  своей
федоры, Джекки  сняла шляпу и  положила ее на стол  рядом с декой  Джаммера.
Надвинув  троды  поверх  шелкового шафранового  шарфа, танцовщица пригладила
контакты на лбу.
     - Поехали, - сказала она.
     Теперь и всегда - едино. На ускоренном прогоне. - вперед. Дека Джаммера
включилась в "небо"  над яркими неоновыми сердечниками баз -  незнакомая ему
топография  данных. Хребты и пики информации, мощные крепости  корпоративных
баз - вот он, псевдоландшафт киберпространства.
     - Сбавь скорость, Бобби,  - прозвучал  из пустоты  рядом с ним низкий и
нежный голос Джекки.
     - Господи Иисусе, ну и быстрая же штуковина!
     - Ага, но притормози ее. Спешка нам ни к чему. Ты же хотел прокатиться.
Задержи нас здесь и замедли ход...
     Он  сбрасывал  скорость до  тех пор, пока они, казалось, не  зависли  и
начали парить.  Потом он повернул  голову налево, надеясь увидеть Джекки, но
там не было ничего.
     - Я здесь, - успокоила его танцовщица. - Не волнуйся.
     - Кто такой Куайн?
     - Куайн? Какой-то  ковбой,  которого  Джаммер  знал  когда-то. В  былые
времена он был знаком с ними со всеми.
     Проверяя  деку  на  реакцию, Бобби круто завернул на девяносто градусов
вправо-, гладко повернувшись вокруг своей оси  на перекрестке решетки.  Дека
была ошеломительной, ощущение было абсолютно не похоже  ни на что, что Бобби
до сих пор испытывал в киберпространстве.
     - Ни хрена себе! По сравнению с этой штукой "Оно-Сендаи" просто детская
игрушка...
     -  Ну, внутри  у этой деки наверняка  есть микросхемы от  "Сендаи".  По
словам Джаммера, именно  их  тогда  обычно использовали.  Подними  нас  чуть
повыше...
     Без малейшего усилия они поднялись сквозь решетку, базы под ними начали
уменьшаться.
     -  Здесь, наверху,  не так уж и много  на что посмотреть, - пожаловался
Бобби.
     -  Вот и неправда.  Если  достаточно  долго болтаться  в пустых частях,
можно увидеть кое-что весьма интересное...
     Ткань матрицы прямо перед ними словно начала вибрировать...
     - А-а-а, Джекки...
     - Остановись. Задержи ее на месте. Все в порядке. Доверься мне.
     Где-то  далеко-далеко его пальцы пробежались  по клавиатуре непривычной
конфигурации. Теперь они будто встали  на невидимый якорь,  в то  время  как
целая секция киберпространства расплылась, становясь молочно-белой.
     - Что...
     - Данбала ап монте л, -  сказал у него в голове суровый голос, и во рту
возник привкус крови. - Данбала оседлывает ее.
     Бобби почему-то знал, что значат эти  слова,  но голос в его голове был
твердым, как металл. Молочная ткань раздвинулась, как будто пошла  пузырями,
выплюнув два колышущихся серых пятна.
     - Легба, - произнесла Джекки, - Легба и Огу Ферей, бог войны. Папа Огу!
Святой Жак Мажор! Вив ля Вьей!
     Металлический смех заполнил матрицу, пилой врезался Бобби в мозг.
     - Мап кит ту миз  ак ту жийон, - сказал другой голос, какой-то холодный
и переменчивый, похожий на бегущие шарики ртути. - Видишь, Папа,  она пришла
сюда, чтобы выбросить свое дурное счастье!  - И тут  этот тоже рассмеялся. А
Бобби все боролся с собой, пытаясь подавить  волну нахлынувшей паники, когда
серебристый смех стал подниматься в нем пузырьками.
     -  Так у нее дурное счастье, у лошади  Данбалы? -  прогрохотал железный
голос  Огу  Ферея,  и  на мгновение Бобби  почудилось, что  в  сером  тумане
мелькнула неясная фигура. Голос  оглушительно  рассмеялся все тем же ужасным
смехом. - И вправду! И вправду!  Но она  этого не знает!  Она не моя лошадь,
нет, иначе я вылечил бы ее удачу!
     Бобби хотелось закричать, умереть  - все что угодно, лишь бы избавиться
от  голосов,  от непереносимого ветра, который вдруг  задул из серых  рваных
дыр,  от  этого  горячего  сырого ветра  с  запахом  чего-то, что он  не мог
распознать.
     -  И она  поет  хвалу  Деве!  Слушай меня, маленькая  сестра!  Ля  Вьей
действительно приближается, она уже очень близко!
     - Да, - отозвался другой, - она сейчас движется по  моим владениям, это
говорю тебе я, тот, кто правит торными и неторными путями.
     - Но  я,  Огу  Ферей, говорю  тебе,  что  и враги твои  тоже  близки! К
воротам, сестра, и остерегайся! И тут серые пятна поблекли, съежились...
     - Отключи нас,  -  голос Джекки был  сдавленным и отстраненным. А потом
она сказала: - Лукас мертв.

     Вынув из ящика стола бутылку "скотча", Джаммер  аккуратно отмерил шесть
сантиметров жидкости в высокий стакан.
     - Ты хреново выглядишь, - сказал он Джекки, и Бобби удивился нежности в
его голосе. Прошло уже минут десять с тех пор, как они отключились, но никто
не проронил ни слова. Джекки выглядела  подавленной и все  покусывала нижнюю
губу. Джаммер казался не то расстроенным, не то разозленным - Бобби ни в чем
уже не был уверен.
     - А почему ты сказала, что Лукас мертв? -  рискнул Бобби. Ему казалось,
что молчание  в  захламленной конторе Джаммера застаивается, застывает - как
что-то  холодное и враждебное,  способное задушить,  если продлится еще хоть
немного.
     Джекки подняла  на него  взгляд,  который, казалось, все  никак не  мог
сфокусироваться.
     - Они  не пришли бы  ко мне вот так,  будь Лукас  жив, - сказала она. -
Существуют соглашения, пакты. Первым всегда вызывают Легбу, но он должен был
прийти с Данбалой.  Его личность зависит от  лоа, с которым  он являет себя.
Лукас, должно быть, мертв.

     Джаммер  подтолкнул к  ней через стол  стакан виски, но Джекки помотала
головой. Набор тродов все еще  сидел у нее  на  лбу - хром и черный  нейлон.
Джаммер  скорчил гримасу отвращения, утянул  стакан назад и залпом опустошил
его сам.
     - И все-то ты меня грузишь. В мире было гораздо  больше смысла до того,
как ваши люди начали путать карты.
     - Не  мы  привели  сюда  лоа,  Джаммер, - отозвалась танцовщица.  - Они
просто были там, и они нашли нас, потому что мы их понимали!
     - Ну вот, снова, - устало сказал  Джаммер. - Чем бы они ни были, откуда
бы они ни пришли, они просто приняли ту форму, в какой  их хотела  бы видеть
свора  сбрендивших  латиносов,  поспеваешь за  мной?  Ну  откуда,  скажи  на
милость, там  могло  взяться что-то,  с  чем  нам пришлось  бы  общаться  на
каком-то сраном  гаитянском из буша! Вы со своим  вудуистским культом просто
пришли и увидели расклад. Но все  эти  Лукасы и  Бовуа, и иже  с ними  - они
прежде всего деловые люди. А эти чертовы штуки знают, как  заключать сделки!
Просто прирожденные дельцы! - Он закрутил  пробку и убрал бутылку  обратно в
стол. - Знаешь, дорогуша, есть  вероятность,  что  некто, у  кого - не стану
спорить - до хрена силы в решетке, просто садится вам на шею. Проецирует все
эти штуки... Ты же и сама знаешь,  что это  вполне возможно, так  ведь? Так,
Джекки?
     - Не выйдет, - голос Джекки звучал холодно и ровно. - Но я знаю то, что
я знаю, и это никак не объяснить...
     Джаммер вынул из кармана черную электробритву и начал бриться.
     - Конечно, - сказал он. Жужжала бритва, которой он водил по подбородку.
- Я прожил в киберпространстве восемь  лет, так? Так вот, я знаю, что в  мое
время там ничего не было... Во всяком случае, хочешь, я позвоню Лукасу, хотя
бы перестанешь мучаться,  жив он или  мертв? У тебя есть  телефон этого  его
"роллса"?
     - Нет, - сказала Джекки, - не беспокойся.  Пока не объявится Бовуа, нам
всем лучше  сидеть тихо. - Она  встала, стянула троды и подобрала шляпу. - Я
собираюсь прилечь и попытаться поспать. Пригляди за Бобби... - Повернувшись,
она пошла к двери  конторы. Вид у нее был  такой,  будто она шла во сне, вся
энергия из нее куда-то испарилась.
     - Чудесно, - сказал Джаммер, проводя бритвой по верхней губе. -  Хочешь
выпить? - спросил он Бобби.
     - Ну, - протянул Бобби, - вроде как рано...
     - Может быть, для тебя,  -  он убрал бритву обратно  в карман. Дверь за
Джекки закрылась. Джаммер слегка подался вперед. - На что они похожи, малыш?
Ты что-нибудь разглядел?
     -  Сероватые  такие.  Расплывчатые...   На   лице  Джаммера  отразилось
разочарование. Он снова ссутулился в кресле.
     - Что ж, пожалуй, их как следует и не разглядишь, если в них не верить,
- побарабанил он пальцами по подлокотнику. - Как по-твоему, они реальны?
     - Ну, мне бы не хотелось ссориться с кем-нибудь из них...
     Джаммер поднял на него взгляд.
     - Нет? Ну ладно, может, ты  умнее, чем кажешься. Я и  сам  не стал бы с
ними связываться. Я вышел из игры до того, как они начали появляться...
     - Так что же они, по-твоему, такое?
     - Ага,  становишься  все  умнее...  Ну,  я не  знаю. Как  я говорил, не
уверен, что смогу  проглотить байку  о том, что это шайка  гаитянских  богов
вуду, но  кто знает?  -  Он  прищурился.  - Может  статься, они  -  вирусные
программы,  сбежавшие  в  матрицу,  там  репродуцировавшиеся  и  очень-очень
поумневшие... Одно это звучит  жутковато; возможно, люди "Тьюринга" пытаются
все  это замять.  Или,  может, ИскИн  нашел способ  скопировать части себя в
матрицу,  а такое "тьюрингов" просто  с ума сведет. Знавал я одного тибетца,
он делал внешние модемы для жокеев - так он считал их тулпа.
     Бобби сморгнул.
     -  Тулпа - это мыслеформа, что-то вроде  этого. Суеверия. По-настоящему
крутые  ребята могут  отделить  от  себя  нечто вроде духа, вылив негативную
энергию в некую оболочку. - Он пожал плечами. - Опять бред сивой кобылы. Как
и эти вудуистские божки нашей Джекки.
     - Ну,  на мой взгляд, Лукас и Бовуа, да и остальные - все они чертовски
уверенно  ведут  себя так, как будто эти духи  вполне  реальны, а не  просто
какой-то там спектакль...
     Джаммер кивнул.
     -  Вот именно.  И дела  у них чертовски хороши, так что в  этом  что-то
есть.  -  Он опять пожал  плечами,  потом зевнул. -  Мне тоже надо  поспать.
Можешь делать все, что хочешь, только держи руки подальше от моей деки. И не
пытайся  выйти  наружу,  не  то  разорется  добрый  десяток  "кричалок".   В
холодильнике за баром есть сок, сыр и прочая кормежка...
     Теперь, когда весь клуб  остался целиком в его  распоряжении, Бобби все
еще находил его несколько жутковатым, но достаточно интересным, чтобы стоить
такой  жути. Он побродил  взад-вперед  позади бара, касаясь  рычагов  пивных
кранов  и  хромированных клювов коктейльных  миксеров. Тут была  машина  для
приготовления льда, и еще одна, выплевывающая кипяток. Он сделал себе  чашку
японского  растворимого кофе и порылся в каталоге  аудиокассет  Джаммера. Он
никогда не слышал ни таких  названий групп,  ни имен певцов. Интересно,  это
пожилой Джаммер предпочитает старье  или все здесь  новые  вещи, которые  не
просочатся в Барритаун - скорее всего, через клуб Леона  - еще ближайшие две
недели... Под  черной с серебром универсальной кредитной  консолью  в  конце
стойки  притаилась  пушка,  небольшой  толстый  автоматический  пистолет   с
магазином,  который вдвигался  прямо в  приклад. Пушка была  прилеплена  под
стойкой  бара куском зеленой  липучки, и Бобби подумал,  что трогать  ее  не
стоит. Через некоторое время он решил, чт!
     о не чувствует  больше страха.  Стало просто  скучно и  немного нервно.
Захватив с собой остывающий кофе, он вышел на середину зала. Сел за один  из
столиков и стал делать вид, что он - Счет Ноль, или - еще лучше - Граф Ноль,
лучший  компьютерный  артист  в  Муравейнике  -  ждет,  что  появятся ребята
поговорить о сделке, о каком-то набеге, который надо для кого-то провернуть,
а никто кроме Счета-Графа даже близко не тянет.
     -  Конечно,  -  сказал  он пустому ночному  клубу,  глаза  полуприкрыты
тяжелыми веками. -  Я разрежу  вам этот лед... Если у вас есть деньги... - И
они побледнели, когда он назвал им цену.
     Помещение   было   звукоизолированным;   звуков   торговых   рядов   на
четырнадцатом  этаже  не  доносилось  вовсе,  было  слышно  только  жужжание
какого-то кондиционера и временами - бульканье кипятящего воду титана. Устав
играть во  всемогущего Графа  Ноль, Бобби  оставил чашку с  кофе на столе  и
подошел ко входу, провел рукой по потертому бархату витого каната, висевшего
между  полированных  латунных  столбиков. Осторожно, стараясь  не  коснуться
самой стеклянной двери, он устроился на  дешевом стальном стуле с заклеенным
липучкой сиденьем из кожзаменителя возле  окна выдачи пальто. В  гардеробной
горела  тусклая  лампочка;  видны  были несколько  дюжин  старых  деревянных
плечиков,  свисающих  со  стальных стоек, на  каждой вешалке  висела  желтая
табличка с выведенным от руки  номерком. Бобби решил, что здесь иногда сидит
сам  Джаммер, проверяя клиентуру.  Он  в  самом деле  не  понимал, с чего бы
кому-то, кто в молодости восемь лет был крутейшим  ковбоем, хотеть управлять
ночным клубом, но, может, это такое хобби. Опять !
     же, сколько девочек можно  заполучить,  управляя  ночным  клубом...  Но
потом Бобби  подумал, что если ты  богат, ты в любом  случае  их получишь. А
если  Джаммер  восемь  лет  был крутым,  то,  решил Бобби,  он  должен  быть
богатым...
     Он задумался о  том, что произошло в матрице, о  серых дырах и голосах.
Бобби поежился. Он до  сих  пор не понимал,  почему встреча с ними означает,
что Лукас мертв. Как может быть Лукас мертв? Тут он вспомнил, что  его  мать
мертва,  и почему-то это тоже показалось не очень-то  реальным. Господи. Все
это действует ему на нервы. Ему захотелось оказаться  снаружи, по ту сторону
дверей, глазеть на лавки и покупателей, и на тех, кто там работает.
     Протянув  руку,  он осторожно отодвинул край бархатной  шторы, как  раз
настолько,  чтобы выглянуть через старое толстое стекло. Радужная круговерть
лавок  и характерная  пасущаяся походка  покупателей.  И прямо посреди  этой
праздничной   суеты   в   обрамлении  столов,   загроможденных  подержанными
аналоговыми    видеооптическими   устройствами,   логическими   зондами    и
регуляторами тока - безрасовое, тяжелокостное лицо Леона. Глубоко посаженные
мерзкие глазки останавливаются на Бобби с явно слышимым щелчком узнавания. И
тут Леон сделал нечто совершенно неслыханное -  во всяком  случае, на памяти
Бобби. Леон улыбнулся.
        23.ПРИБЛИЖЕНИЕ
     Стюард "Джей-Эй-Эль" предложил ей на выбор  несколько кассет  симстима:
ретроспективный  просмотр Фокстона у "Тейта"  в прошлом  августе, отснятый в
Гане приключенческий  сериал ("Ашанти! Ашанти!"), попурри из  "Кармен" Визе,
записанное из частной ложи в  Токийской  опере, и  полчаса  сетевого ток-шоу
Тэлли Ишэм "Высший свет".
     - Это Ваш первый полет на шаттле, мисс Овски?
     Марли  кивнула. Она назвала Палеологосу  девичью  фамилию  матери,  что
вероятно, было глупо.
     Стюард понимающе улыбнулся.
     -  Кассета   определенно  способна  облегчить  ощущения,  связанные  со
взлетом. На этой  неделе у нас очень популярна  "Кармен". Роскошные костюмы,
насколько я понимаю.
     Марли  покачала головой,  не в настроении слушать  оперу. Фокстона  она
терпеть не  могла и предпочла бы  испытать  на себе всю силу ускорения,  чем
выдержать "Ашанти!".  Пленку Ишэм она взяла по умолчанию,  как наименьшее из
четырех зол.
     Стюард  проверил  ремни  ее  кресла,  протянул ей  кассету  и маленькую
одноразовую тиару из  серого  пластика,  потом двинулся дальше. Марли надела
пластмассовые  троды,  воткнула штекер в  подлокотник кресла,  и  со вздохом
вставила  кассету   в  прорезь   рядом  с  разъемом.   Внутренность  челнока
"Джей-Эй-Эль"  растворилась в сиянии  эгейской голубизны,  и на  у  глазах у
Марли в  безоблачном  небе проступили  заглавные буквы  элегантного  шрифта:
"ВЫСШИЙ СВЕТ ТЭЛЛИ ИШЭМ".
     Тэлли Ишэм неизменно присутствовала в симстим-индустрии, сколько  Марли
себя помнила. Этакая Золотая Девочка без возраста, вознесенная еще на первой
волне   нового  масс-медиа.  Теперь  же  Марли  обнаружила,  что  заперта  в
загорелом,  гибком  теле Тэлли  с его  потрясающе комфортабельным  сенсорным
восприятием. Тэлли  Ишэм  вся  будто  светилась здоровьем  и  силой,  вдыхая
глубоко  и свободно, ее грациозное тело - кожа,  мускулы, кости, - казалось,
никогда  не  слыхивало  о  напряжении.  Войти в  ее симстим-записи - это как
погрузиться в  ванну совершенного  здоровья, почувствовать весну  в  высоких
ключицах и округлость груди  под шелковистым египетским  хлопком простенькой
белой  блузки. Она  стояла,  облокотившись  о пористую белую  балюстраду над
крохотной гаванью островного  греческого городка.  Под  ней каскадом сбегали
вниз  по  склону  холма  кроны  деревьев  в  цвету,  отмытый  добела  камень
прочерчивали узкие извилистые лесенки. В гавани заныла корабельная сирена.
     - Туристы  сейчас  спешат  вернуться  на свой  прогулочный теплоход,  -
сказала Тэлли и улыбнулась. Когда она улыбалась, Марли чувствовала гладкость
белых зубов  звезды,  вкус свежести  у  нее во  рту, приятно шершавый камень
балюстрады  под  ее голыми руками. -  Но один гость нашего острова останется
сегодня  вечером  с  нами,  я  очень  давно  мечтала  познакомиться  с  этим
человеком,  и  уверена, вы будете удивлены и обрадованы, поскольку он обычно
избегает внимания прессы...
     Она  выпрямилась  и,  обернувшись,  послала улыбку  прямо  в  загорелое
улыбающееся лицо Йозефа Вирека...
     Марли  сорвала с  головы  тиару.  Вокруг  нее рухнул на  свое  место  в
реальности  белый  пластик  салона шаттла.  На  панели  над  головой  мигали
предупреждающие надписи, едва ощутимая вибрация все возрастала.
     Вирек? Марли посмотрела на набор тродов.
     -  Ну, -  сказала она  вслух, - пожалуй,  ты  действительно  человек из
самого что ни на есть высшего света...
     -  Прощу  прощения?  -  В  ремнях  своего  кресла  в странном движении,
отдаленно напоминающем полупоклон, качнулся студент-японец. - У вас какие-то
сложности со стимом?
     - Нет-нет, - сказала Марли. - Извините.
     Она снова надвинула тиару на лоб, и салон шаттла растворился в жужжании
сенсорной  статики.  Скребущая  мешанина  ощущений  внезапно  уступила место
спокойному изяществу Тэлли Ишэм, которая, взяв холодную твердую руку Вирека,
улыбалась  в  его мягкие голубые глаза.  В ответ сверкнула  белозубая улыбка
мецената.
     - Счастлив оказаться здесь, Тэлли, -  сказал он, и Марли позволила себе
окунуться в  реальность  стима,  принимая  записанные  на  пленку  данные  с
сенсорного входа Тэлли, как  со своего собственного.  Стимулированная модель
сенсорного   восприятия,   или  "симстим",   была   тем  средством  массовой
информации, которое  Марли,  как  правило, избегала:  что-то  в ее  личности
сопротивлялось достижению требуемой степени пассивности реципиента.
     Вирек был одет в мягкую белую рубашку, парусиновые штаны, закатанные до
колен, и скромные коричневые кожаные сандалии.  Все  еще держа  его за руку,
Тэлли вернулась к балюстраде.
     - Я уверена, - начала она, - что нашей аудитории хотелось бы многое...
     Море  исчезло. До самого  горизонта  раскинулась  холмистая  равнина  в
лишаях  черно-зеленой  растительности, разорванная  силуэтами  неоготических
шпилей  церкви  Святого  Семейства  по  проекту  Антонио  Гауди.  Край  мира
потерялся  в  стелющемся  неоновом тумане, и над  равниной  завис гул  будто
затонувших колоколов...
     -  Сегодня ваша аудитория состоит из одного человека, -  сказал Вирек и
посмотрел на Тэлли  сквозь  свои круглые,  без  оправы  очки. -  Здравствуй,
Марли.
     Марли мучительно потянулась за тродами,  но  руки будто окаменели. Сила
притяжения,  шаттл  поднимается со своей  бетонной  подушки...  Она здесь  в
ловушке.
     - Понимаю, - говорила тем временем Тэлли, с улыбкой снова облокачиваясь
о  балюстраду  из теплого пористого  камня...  - Что за чудесная идея. Вашей
Марли, герр Вирек, действительно очень повезло...
     И тут она, Марли, осознала, что это вовсе  не Тэлли Ишэм из "Сенснета",
а часть конструкта Вирека, специальная программа, скомпилированная из многих
лет  архивного метража  "Высшего света", и теперь у нее нет выбора, никакого
выхода, кроме как принять это, выслушать,  уделить Виреку свое внимание. Уже
одно то, что  он  поймал  ее тут,  пригвоздил таким  своеобразным  способом,
сказало ей, что ее  догадка была верна: вездесущий механизм  его  империи  -
реальность,  не   игра   воображения.  Деньги   Вирека,  как   универсальный
растворитель, растворяют по его воле любые преграды...
     -  Мне  было очень жаль узнать, - сказал меценат,  - как вы расстроены.
Пако говорит;  что вы  бежите от нас, но я предпочитаю рассматривать это как
стремление  художника к своей  цели. Вы,  как мне  кажется, что-то ощутили в
природе  моего  гештальта, и это вас  напугало. Так и должно было произойти.
Данная кассета была подготовлена  за час до того, как  ваш  шаттл должен был
взлететь  по  расписанию  из  Орли.  Естественно,  мы  знаем  место   вашего
назначения, но у меня нет намерения следовать за вами. Вы делаете свое дело,
Марли. Мне остается  лишь сожалеть, что  мы были не  в  силах  предотвратить
смерть вашего друга Алена, но теперь нам известны личности его убийц и  тех,
кто их нанял...
     Марли сейчас смотрела  глазами Тэлли Ишэм, а те не могли  оторваться от
полыхающих синей энергией глаз Вирека.
     - Ален был убит агентами, нанятыми "Маас Биолабс",  - продолжал он, - и
это  "Маас" снабдил  его координатами того места, куда  вы в настоящее время
направляетесь. "Маас" предоставил ему также и показанную вам голограмму. Мои
взаимоотношения с "Маасом" были противоречивыми,  чтобы не  сказать  больше.
Два года назад моя дочерняя компания сделала попытку перекупить -корпорацию.
Сумма,  которая должна  была быть задействована в этой операции,  оказала бы
воздействие   на   всю  мировую  экономику.  Они  отказались.  Пако  удалось
установить, что  Ален умер, потому что  они узнали, что он пытается  продать
предоставленную  ими   информацию  -  продать  третьей  стороне...  -  Вирек
нахмурился. - Крайняя  неосторожность с его стороны, поскольку он пребывал в
полном неведении относительно природы продукта, который предлагал...
     Как это похоже  на Алена, подумала она  и почувствовала прилив жалости.
Мысленно увидела его в этой  комнате, свернувшегося на отвратительном ковре,
позвоночник выделяется под натянутой тканью зеленой куртки...
     -  Вам, как  мне кажется, следует  знать, что  мои  поиски шкатулочника
затрагивают  нечто  большее,  чем  коллекционирование  предметов  искусства,
Марли.  -  Сняв  очки, он  стал  протирать стекла полой  белой рубашки, и  в
рассчитанной человечности этого жеста Марли почудилось что-то кощунственное.
-  У  меня  есть причины полагать, что создатель этих артефактов в  какой-то
мере в состоянии предложить мне свободу, Марли. Я не очень здоровый человек.
- Он снова надел очки,  аккуратно заложив за уши  золотые дужки. - Когда я в
последний  раз запрашивал  визуальную  информацию  о резервуаре,  в  котором
пребывает  мое  тело  в  Стокгольме,  мне  показали  нечто, похожее  на  три
составленных  вместе  грузовых  трейлера,   опутанных  сетью  трубок  систем
жизнеобеспечения... Если бы я смог бросить это, Марли, или, скорее, сбросить
груз  восставших  клеток,  из которых состоит  мое бывшее тело... ну... - Он
снова улыбнулся своей знаменитой улыбкой. - Что бы я за это не отдал?
     И взгляд Тэлли-Марли скользит,  пытаясь ухватить расползающиеся заросли
темного лишайника и далекие, разбегающиеся башни собора...
     -  Вы потеряли сознание, - говорил стюард,  пальцы его скользили по  ее
шее.  - Тако