букмекера? Будь эта ваша Ада хоть самый великий синий чулок, здравого смысла у нее не больше, чем у курицы! -- Она -- великий ученый, мистер Фрейзер! Истинный гений. Я читал работы леди Байрон, применяемая в них математика... -- Леди Ада Байрон, королева машин. -- В голосе Фрейзера было больше усталости, чем презрения. -- Сильная женщина! Совсем как ее мать, да? Носит зеленые очки и пишет ученые книги... Она хочет опрокинуть вселенную и сыграть полушариями в кости. Женщины не умеют вовремя остановиться... -- Вы женаты, мистер Фрейзер? -- улыбнулся Мэллори. -- Бог миловал, -- пробурчал инспектор. -- Я тоже, пока. А леди Ада никогда не была замужем. Она обручилась с наукой. -- Каждая женщина нуждается в муже, чтобы тот держал ее в узде. -- В голосе Фрейзера звучала страстная убежденность. -- Так и только так промыслил Господь. Мэллори нахмурился. Заметив это, Фрейзер несколько изменил формулировку: -- Это эволюционная адаптация рода человеческого. Мэллори медленно кивнул. Инспектор Фрейзер явно не горел желанием встретиться с Бенджамином Дизраэли; он не слишком убедительно объяснил, что необходимо наблюдать за улицами на предмет шпионов, однако было вполне очевидно, что полицейский наслышан о хозяине дома и не доверяет его сдержанности. И с должным на то основанием. Мэллори встречал в Лондоне немало деловых людей, но Диззи* Дизраэли был всем лондонцам лондонец. Мэллори не питал к Дизраэли особого уважения, однако находил его занятным собеседником. Дизраэли знал -- или делал вид, что знает, -- все закулисные интриги в Палате общин, все свары среди издателей и ученых, все званые вечера и литературные четверги у леди Такой-То и леди Как-Бишь-Ее-Там. Его умение казаться всеведущим граничило с чудом. * Dizzy (англ.) -- букв, головокружительный. Мэллори случайно узнал, что Дизраэли, вполне добропорядочного агностика, забаллотировали на выборах в три или четыре клуба, возможно -- из-за его еврейского происхождения. Впрочем, образ жизни и манеры этого человека оставляли стойкое впечатление, что всякий лондонец, с ним не знакомый, либо имбецил, либо безнадежно отстал от жизни. От Диззи исходили какие-то эманации, какая-то мистическая аура, и даже Мэллори при всем его скептицизме не мог этого не ощущать. Одетая в домашний чепец и передник служанка сообщила гостю, что хозяин уже встали и завтракают. "Господи, -- вздохнул Мэллори, глядя на Дизраэли, с энтузиазмом поглощающего тушенную в джине макрель, -- эта рыба воняет почище лондонской подземки". Утренний туалет литератора состоял из шлепанцев, турецкого халата и бархатной фески с кисточкой. -- Доброе утро, Мэллори. Точнее говоря -- кошмарное утро. Жуткое. -- Жутковатое. Дизраэли отправил в рот остатки макрели, допил чашку черного, как деготь, кофе и принялся набивать первую за день трубку. -- По правде говоря, вас-то мне и не хватало. Вы ведь немного клакер, понимаете в технике? -- А в чем дело? -- Новомодная хреновина. Купил ее в ту среду. Продавец клялся и божился, что она облегчит мне жизнь. Кабинет Дизраэли был сплошь завален ершиками для чистки трубок, скандальными журналами и недоеденными сэндвичами. На полу громоздились вороха тонкой деревянной стружки и пробковых амортизационных вкладышей. "Хреновина" оказалась печатной машиной "Кольт и Максвелл"; журналисту удалось вытащить ее из упаковочного ящика и установить на изогнутые чугунные ножки. Перед машиной на освобожденном от хлама пятачке невообразимо грязного дубового пола стояло патентованное канцелярское кресло. -- С виду все в порядке, -- пожал плечами Мэллори. -- А что там не работает? -- Ну, я могу качать педаль и с ручками тоже справляюсь, -- объяснил Дизраэли. -- Во всяком случае, стрелка по буквам ходит. Но все равно эта штука ничего не печатает. Мэллори сдвинул боковую заслонку кожуха, ловко продел перфорированную ленту через приводные шкивы, потом проверил подачу бумаги, судя по всему, Дизраэли не сумел правильно зацепить шестеренки привода. Мэллори устроился в канцелярском кресле, качнул пару раз педаль, чтобы разогнать маховик, и взялся за рукоятки. -- Что мне напечатать? Продиктуйте что-нибудь. -- Знание -- сила, -- с готовностью отозвался Дизраэли. Стрелка быстро запрыгала по нанесенным на стеклянный диск буквам; перфолента поползла наружу, аккуратно наматываясь на пружинную шпульку; печатное колесико уверенно защелкало. Дав замереть маховику, Мэллори вытянул из прорези лист бумаги с единственной строчкой букв: "ЗНАНИЕ -- СИЛА". -- Тут нужна определенная сноровка, -- сказал он, передавая страницу журналисту. -- Но вы быстро наловчитесь. -- Да я от руки пишу быстрее! -- возмутился Дизраэли. -- И куда лучшим почерком! -- Разумеется, -- терпеливо ответил Мэллори, -- но в результате у вас получается только один экземпляр. А здесь -- немного работы ножницами и клеем, и вы сможете запустить перфоленту по кругу. Машина будет выплевывать страницу за страницей, пока вам не надоест крутить педаль. Сколько надо копий, столько и получите. -- Замечательно. -- В голосе Дизраэли не чувствовалось особого воодушевления. -- И потом, вы сможете править написанное. Это просто, нужно лишь немного порезать и поклеить. -- Профессионалы никогда не переписывают, -- скривился Дизраэли. -- А что, если мне захочется написать что-нибудь элегантное и пространное -- так сказать, на одном дыхании? Что-нибудь вроде... -- Дизраэли взмахнул дымящей трубкой. -- "Бывают борения разума, подобные титаническим судорогам самое Природы, когда все вокруг кажется анархией и первозданным хаосом, однако часто именно в эти моменты величайшего смятения возникает, словно в родовых схватках Вселенной, некий новый принцип упорядоченной организации, некий новый побудительный мотив, и этот новый принцип, этот мотив смиряет и приводит к гармоническому соответствию страсти и стихии, грозившие отчаянием и ниспровержением всех основ". -- Недурно, -- похвалил Мэллори. -- Нравится? Из вашей новой главы. Но как я могу сосредоточиться на красноречии, если все время приходится что-то там крутить и нажимать, прямо как какой-нибудь там прачке? -- Ну, если вы ошибетесь, всегда можно перепечатать страницу. -- А говорили, что это устройство сэкономит бумагу. -- Вы можете нанять квалифицированного секретаря и диктовать. -- Но они-то говорили, что эта штука сэкономит мне еще и деньги! -- Дизраэли сунул в рот янтарный мундштук своей пенковой трубки и яростно затянулся. -- Да чего там попусту языком чесать, все равно не отвертишься. Издатели силой навяжут нам это нововведение. "Ивнинг Телеграф" уже теперь делает весь набор на машинах. Профсоюзы наборщиков на дыбы, в правительстве целый скандал... Ладно, хватит болтать о наших литературных проблемах. За работу, а? Боюсь, нам придется поспешить. Мне бы хотелось набросать сегодня по меньшей мере две главы. -- Что так? -- Я уезжаю на континент с компанией друзей, -- объявил Дизраэли. -- Наверное, в Швейцарию. Какой-нибудь небольшой кантон высоко в Альпах, где несколько веселых писак смогут глотнуть свежего воздуха. -- Здесь совсем паршиво, -- согласился Мэллори. -- Очень зловещая погода. -- В салонах только об этом и говорят. -- Дизраэли сел за стол и принялся охотиться по ящикам за своими набросками. -- Летний Лондон всегда смердит, но в этом году у нас Великий Смрад. Весь бомонд разъехался, а кто не уехал -- уедет со дня на день. Сомневаюсь, чтобы в Лондоне остался хоть один светский человек. Говорят, даже парламент сбежит выше по реке, в Хэмптон-Корт, а Дом правосудия -- в Оксфорд! -- Неужели правда? -- Да, совершенно точно. Будут приняты крайние меры. Все, конечно же, планируется втихую, чтобы предотвратить панику. -- Дизраэли повернулся вместе с креслом и подмигнул. -- Но меры грядут, это уж будьте уверены. -- Какие меры, Диззи? -- Рационирование воды, закрытие дымовых труб, отключение газовых фонарей и все в таком роде, -- весело сообщил Дизраэли. -- Что бы там ни говорили о новой аристократии, институт меритолордов* дал нам хотя бы уверенность, что руководство страны не состоит из идиотов. Он разложил по столу заметки. -- У правительства готовы в высшей степени научные планы на случай любой чрезвычайной ситуации. Вторжения, пожары, засухи, эпидемии... -- Он лизнул большой палец и зашуршал заметками. -- Некоторые люди просто обожают мыслить о немыслимом. Все это не укладывалось в голове. -- А что конкретно содержится в этих чрезвычайных планах? -- с недоверием спросил Мэллори. -- Много всякого. Планы эвакуации, наверное. -- Не хотите же вы сказать, что правительство думает эвакуировать Лондон? -- Понюхай вы Темзу возле здания Парламента, -- косо усмехнулся Дизраэли, -- вы бы не удивлялись, что наши солоны решили сделать ноги. -- Настолько плохо, да? -- Темза превратилась в зловонную, ядовитую, кишащую всеми болезнями сточную канаву,-- провозгласил Дизраэли. -- Ее воды до предела насыщены сбросами пивоварен и литейных мастерских, газовых и химических заводов! Устои Вестминстерского моста облеплены жуткими лохмами гнили, каждый проходящий по Темзе пироскаф взбивает из этой отвратительной жижи такое зловоние, что команда едва не падает в обморок! -- Передовицу писали? -- улыбнулся Мэллори. -- Для "Морнинг Клэрион", -- пожал плечами Дизраэли. -- В этом жанре непременно приходится чуть-чуть сгущать краски. Но погодка сейчас абсолютно дикая, тут уж не поспоришь. Несколько дней хорошего дождя, чтобы промыть Темзу и взломать этот гнетущий облачный купол, и все будет в порядке. Ну а еще пара недель такой кошмарной погоды, и тем, кто постарше или слаб легкими, сильно не поздоровится. -- Вы, правда, так думаете? -- Говорят, в Лаймхаузе снова свирепствует холера, -- зловеще прошептал Дизраэли. По спине Мэллори пробежал холодок. -- Кто говорит? -- Госпожа Сплетня. Но кто сейчас ей не поверит? В такое мерзкое лето весьма вероятно, что испарения и миазмы разнесут смертельную заразу. -- Дизраэли выколотил трубку и начал снова набивать ее черным турецким табаком. -- Я очень люблю этот город, Мэллори, но бывают времена, когда благоразумие должно брать верх над привязанностью. Я знаю, у вас семья в Сассексе. На вашем месте, я бы уехал туда не теряя ни минуты. -- Но мне предстоит выступить с докладом, через два дня. О бронтозаврусе. С кинотропным сопровождением! -- Отмените выступление, -- посоветовал Дизраэли, возясь с многоразовой спичкой. -- Или отложите. -- Не могу. Оно должно стать событием, я надеюсь на большой общественный резонанс! -- Мэллори, никто туда не придет. Во всяком случае, никто из тех, кто действительно что-то значит. Ваш доклад будет напрасным сотрясением воздуха. -- Придут рабочие, -- упрямо сказал Мэллори. -- Простые люди, которым не по карману летние каникулы на природе. -- О! -- кивнул Дизраэлли, выдувая колечко дыма. -- Это будет роскошно. Ребята, читающие по складам грошовые ужастики. Не забудьте порекомендовать им мои сочинения. Мэллори упрямо сжал челюсти. -- Давайте-ка лучше работать, -- вздохнул Дизраэли. -- Нам надо многое успеть. -- Он взял со стеллажа последний номер "Семейного музея". -- Что вы думаете о куске, напечатанном на той неделе? -- Прекрасно. Лучший из всех, что были. -- Только слишком уж много этих дурацких теорий, -- пожаловался Дизраэли. -- Нужно обращаться к чувствам. -- А что плохого в теории, если это -- хорошая теория? -- Ну кому же, кроме специалистов, интересно читать о шарнирном давлении в челюстных костях рептилии? По правде говоря, единственное, что публике хочется знать о динозаврах, -- почему эти чертовы твари взяли вдруг и передохли? -- Так мы же договорились приберечь это под конец. -- О, да. Великолепная будет кульминация -- вся эта история с огромной кометой, врезающейся в Землю, гигантской пылевой бурей, уничтожающей миллионы рептилий, и тому подобное. Очень драматично, очень катастрофично, за это-то публика и любит катастрофизм. Катастрофа занимательнее, чем вся эта униформистская болтовня о том, что Земле сотни миллионов лет. Надоедливо и скучно -- сплошное занудство от начала и до конца! -- Да при чем тут обращение к вульгарным эмоциям! -- возмутился Мэллори. -- У меня есть веские доказательства! Взгляните на Луну -- вся ее поверхность изрыта кометными кратерами! -- Да, да, -- рассеянно отозвался Дизраэли, -- точная наука, честь ей и хвала. -- Никто не в силах объяснить, почему Солнце способно светить хоть десяток миллионов лет. Никакое горение не может длиться так долго -- это нарушает элементарные законы физики! -- Давайте оставим это на время. Я целиком и полностью согласен с вашим другом Гексли, что мы должны просвещать невежественную публику, однако нужно время от времени бросать ей косточку. Наши читатели желают побольше узнать о левиафанном Мэллори как о человеке. Мэллори саркастически хмыкнул. -- Вот почему нам нужно вернуться к той истории с индейской девушкой. -- Да какая там "девушка"? -- взмолился Мэллори. -- Это была пожилая туземка... -- Мы уже сообщили читателям, что вы никогда не были женаты, -- невозмутимо продолжал Дизраэли. -- И вы не хотите признаться, что у вас есть возлюбленная в Англии. Пришло время вывести на сцену эту индейскую деву. Нет никакой необходимости описывать события прямолинейно, со всеми непристойными подробностями. Просто несколько добрых слов о девушке, пара вскользь оброненных намеков -- женщины от этого без ума. А они читают гораздо больше мужчин. -- Дизраэли отвинтил колпачок самописки. -- Вы еще не сказали мне ее имя. -- У шайенов нет имен в нашем понимании. Особенно у женщин. -- Но хоть как-то же ее называли? -- Ну, иногда ее звали Вдовой с Красным Одеялом, а иногда ее звали Матерью Пятнистой Змеи или Матерью Хромой Лошади. Но вообще-то я не стал бы ручаться ни за одно из этих имен. Переводчиком у нас был вечно пьяный француз-полукровка, не знавший толком ни английского, ни шайенского. Дизраэли был явно разочарован. -- Так вы что, никогда с ней не говорили? -- Ну, это как сказать. Я вроде неплохо добивался своего при помощи жестов. Ее имя было -- Уак-си-ни-ха-уа или Уак-ни-си-уа-ха -- что-то вроде того. -- А что, если я назову ее Девой Прерий? -- Диззи, это была вдова. С двумя взрослыми детьми. У нее не хватало нескольких зубов, и она была жилистая, как волчица. -- Вы совсем не хотите мне помочь, -- вздохнул Дизраэли. -- Ладно, -- Мэллори подергал себя за бороду. -- Она была хорошей швеей, можете упомянуть об этом. Мы завоевали ее... гм... расположение, дав ей иглы. Стальные иглы вместо заостренных кусков бизоньей кости. И, конечно же, стеклянные бусы. Они все без ума от стеклянных бус. -- Поначалу робкая Фиалка Прерий избегала белых людей, однако мало-помалу любовь к женскому рукоделию взяла в ней верх над застенчивостью, -- пробормотал Дизраэли и начал быстро строчить. Дизраэли сочинял невероятную романтическую историю, интриговал будущих читательниц скромными, благопристойными намеками; Мэллори слушал его и неуютно ежился. Насколько же это далеко от правды. Правду бумага не выдержит. Мэллори успел вроде бы выкинуть всю эту убогую историю из головы. Но, как оказалось, не совсем. Пока Дизраэли усердно карябал свою сентиментальную ахинею, правда накатила на Мэллори со всей жестокой отчетливостью. Высокие конусообразные шатры замело снегом, и все шайены упились в стельку. Визжащий, улюлюкающий, подвывающий пандемониум -- несчастным и в голову не шло, что спиртное для них яд, верная гибель. Они носились как угорелые, палили из винтовок в пустые американские небеса и падали с закатившимися глазами на промерзшую землю, в объятия видений. Стоило им начать, свистопляска могла продолжаться часами. Мэллори не хотелось идти к вдове. Он боролся с искушением много дней, но в какой-то момент осознал, что с этим делом надо кончать. Тогда он вылакал из бутылки дюйма два дешевого бирмингемского самогона, который они привезли вместе с винтовками, и пошел в палатку, где вдова сидела на одеялах и шкурах перед костерком из бизоньего навоза. Двое ее детей поднялись и вышли наружу, в снег и ветер. Мэллори показал ей новую иголку и начал объясняться, делая руками непристойные жесты. Вдова кивнула с преувеличенным старанием человека, для которого кивок -- элемент чуждого языка, затем скользнула в свое гнездо из шкур, легла на спину, раздвинула ноги и вытянула вверх руки. Мэллори взобрался на нее, накрылся одеялом, вытащил из штанов набрякший, ноющий член и ввел его по принадлежности. Он думал, что дело кончится быстро и, возможно, без особого стыда, но все это было слишком непривычно. Совокупление тянулось так долго, что женщина начала поглядывать на него с каким-то робким раздражением, а потом осторожно подергала его за бороду. Наконец тепло, блаженное трение, резкий звериный запах что-то в нем растопили, и он кончил долго и сильно, кончил в нее, хотя и не намеревался этого делать. Три других раза, когда он навещал вдову, он вовремя выходил, боясь наградить это несчастное существо ребенком. Ему было жаль, что в первый раз так получилось. Но если она была к их отъезду беременна, скорее всего, ребенок был не его, а кого-то другого из экспедиции. В конце концов Дизраэли покончил с Фиалкой Прерий, и все пошло вроде бы легче, однако теперь Мэллори пребывал в полном смятении. Цветистая проза литератора была тут, собственно, и ни при чем, дьявола разбудила яростная сила его собственных воспоминаний. Призрак вернулся за отмщением. Мэллори был переполнен похотью и терял над собой контроль. После Канады он ни разу не имел дела с женщиной, да к тому же та француженка в Торонто была не слишком уж чистой. Ему отчаянно хотелось женщину. Англичанку, какую-нибудь пейзанку с упругими белыми ногами и веснушками на пухлых плечах... Мэллори вышел на Флит-стрит. На открытом воздухе его глаза сразу же начали слезиться. Прохожих было много, однако Фрейзера среди них не замечалось. На город опустилась мгла, невероятная даже по меркам этого невероятного лета. К полудню купол собора Святого Павла окутался саваном грязного тумана. Шпили и рекламные щиты Ладгейт-Хилла скрылись в грязно-серой вате маслянистого дыма. Флит-стрит превратилась в бурлящий, грохочущий хаос, надсадное пыхтение пароходов мешалось с криками, лошадиным ржанием и пистолетными щелчками кнутов. Женщины шли по тротуарам ссутулившись, прикрываясь грязными от сажи зонтиками, все прохожие прижимали к носу и глазам скомканные платки. Мужчины и мальчишки тащили саквояжи и баулы с резиновыми ручками, их веселенькие соломенные канотье уже покрылись пятнами сажи. По зависшей над улицей эстакаде железной дороги "Лондон, Четем и Дувр" пропыхтел переполненный прогулочный поезд, дым из его трубы завис в тяжелом, недвижном воздухе, как грязно-черный транспарант. Мэллори взглянул на небо. Волокнистая медуза городских дымов исчезла, поглощенная все разрастающейся глыбой беспросветной мглы. То тут, то там на мостовую плавно ложились серые хлопья, отдаленно похожие на снег. Одна из этих чешуек кристаллизованной грязи села Мэллори на рукав; при первом же прикосновении она рассыпалась тончайшим пеплом. -- Доктор Мэллори! Фрейзер стоял на противоположной стороне Флит-стрит под фонарем и призывно махал рукой; в спокойном обычно полицейском чувствовалось какое-то необычное возбуждение. Не исключено, осознал Мэллори, что он давно так уже кричит и машет. Кэбы, паровые экипажи, все возможные и невозможные виды телег и повозок двигались сплошным потоком, как стадо взбесившихся, непрерывно блеющих овец. Мэллори перебежал улицу, ежесекундно выскакивая из-под колес, и остановился, задыхаясь. Рядом с Фрейзером стояли двое незнакомцев, их лица были плотно обернуты платками. Тот, что повыше, успел уже надышать на белой ткани неприятное желто-коричневое пятно. -- А ну-ка, уберите эти тряпки, -- скомандовал Фрейзер. Незнакомцы угрюмо стянули платки под подбородки. -- Да это же кашлюн! -- поражение воскликнул Мэллори. -- Позвольте мне, -- недобро усмехнулся Фрейзер, -- представить вам двух моих давних знакомых. Это мистер Дж. С. Тейт, а это -- его партнер, мистер Джордж Веласко. Они считают себя конфиденциальными агентами или чем-то в этом роде. -- Рот Фрейзера растянулся в нечто, почти напоминающее улыбку. -- Насколько я знаю, вы, джентльмены, уже встречались с доктором Эдвардом Мэллори. -- Знаем мы его, как же, -- буркнул Тейт. Левую его скулу украшал багровый вздувшийся кровоподтек. -- Псих он долбаный, и больше никто! Бедлам* по нему плачет. -- Мистер Тейт был сотрудником лондонской полиции, -- объяснил Фрейзер, окинув Тейта тяжелым взглядом. -- Пока не потерял свою должность. -- Я ушел в отставку! -- вскинулся Тейт. -- Я ушел из принципа, поскольку в лондонской полиции нельзя добиться справедливости -- да ты, Эбенезер Фрейзер, и сам это не хуже меня знаешь. -- Что касается мистера Веласко, он один из так называемых рыцарей плаща и кинжала, -- невозмутимо продолжал Фрейзер. -- Отец его прибыл в Лондон как испанский беженец-роялист, а наш юный мастер Джордж с охотой берется за любую работу -- фальшивые паспорта, подглядывание в замочную скважину, избиение видных ученых... -- Я британский гражданин. Я здесь родился и вырос. -- Не по-лондонски смуглый полукровка одарил Мэллори ненавидящим взглядом. -- Не задирай нос, Фрейзер, -- сказал Тейт. -- Когда-то ты точно так же топал по участку, как и я, а если теперь ты большая шишка, то только потому, что готов помалкивать обо всяких грязных скандалах. Ну и что ты намерен делать? Наденешь на нас браслеты, посадишь в каталажку? Валяй, у меня тоже есть друзья. -- Не бойся, Тейт, я не позволю доктору Мэллори вас побить. А в благодарность вы нам расскажете, с чего это вы за ним следите. -- Профессиональная тайна, -- запротестовал Тейт. -- Нельзя стучать на клиента. -- Не будь дураком, -- ласково посоветовал Фрейзер. -- Вот этот ваш джентльмен, он долбаный убийца! Выпотрошил своего противника, как селедку. -- Никого я не убивал, -- отрезал Мэллори. -- Я ученый Королевского общества, а не какой-нибудь уголовник! Тейт и Веласко скептически переглянулись; губы Веласко задрожали, затем он не выдержал и захихикал. -- Что тут смешного? -- спросил Мэллори. -- Их нанял один из ваших коллег, -- объяснил Фрейзер. -- Это внутренняя интрига Королевского общества, не так ли, мистер Тейт? -- Я же сказал, что ничего не скажу, -- пробурчал Тейт. -- Это Комиссия по свободной торговле? -- резко спросил Мэллори. Ноль реакции. -- Это был Чарльз Лай-ел л? Тейт закатил покрасневшие от дыма глаза и ткнул Веласко локтем в бок. -- Ну, конечно же, Фрейзер, ну кто бы сомневался, что этот доктор Мэллори чист, как первый снег. -- Он отер грязное лицо еще более грязным платком. -- Хорошенькое получается дело, а тут еще Лондон воняет, как месяц не чищенная помойка, и вся наша страна попала в лапы бездушных ученых придурков, которым деньги девать некуда! Мэллори с трудом подавил желание напомнить наглому ублюдку вкус своего кулака; вместо этого он неторопливо, аристократическим жестом огладил бороду и холодно заметил: -- Не знаю, кто вам платит, но вряд ли он так уж обрадуется, что мы с мистером Фрейзером вас разоблачили. Тейт смотрел на Мэллори и молча переваривал услышанное. За напускным безразличием Веласко явно угадывалось желание смыться при первой же возможности. -- Наше знакомство началось с безобразной драки, -- продолжал Мэллори, -- но я человек разумный, а потому способен подняться над более чем естественным негодованием и взглянуть на ситуацию объективно! Теперь, когда мы вас знаем, ваши услуги утратили всякую ценность для клиента, не так ли? -- Ну а если даже и так? -- вскинулся Тейт. -- Ваши услуги могли бы пригодиться некоему Неду Мэллори. Сколько вам платит этот ваш не в меру любопытный хозяин? -- Осторожнее, Мэллори, -- предостерег Фрейзер. -- Если вы наблюдали за мной достаточно, то должны были убедиться, что я отнюдь не скопидом, -- многообещающе заметил Мэллори. -- Пять шиллингов в день, -- пробормотал Тейт. -- Каждому, -- вставил Веласко. -- Плюс расходы. -- Да врут они все, -- возмутился Фрейзер. -- В конце недели в моей комнате во Дворце палеонтологии вас будут ждать пять золотых гиней, -- пообещал Мэллори. -- В обмен на эту сумму я хочу, чтобы вы обошлись с вашим бывшим клиентом в точности так же, как обходились со мной, -- элементарная справедливость! Следуйте за ним тайно, куда бы он ни пошел, и докладывайте мне обо всем, что увидите. Вас ведь за тем нанимали, разве не так? -- Более или менее, -- признал Тейт. -- Давайте сделаем так. Вы, сквайр, даете эти пять желтых прямо сейчас. Мы обсудим ваше предложение, подумаем, а потом или согласимся -- или вернем вам деньги. -- Хорошо, -- кивнул Мэллори, -- я дам вам часть этих денег. Но тогда и вам придется предоставить мне какую-нибудь информацию. Тейт и Веласко быстро переглянулись. -- Дайте нам минутку переговорить. Частные детективы протолкались сквозь сплошной поток пешеходов к обнесенному решеткой обелиску и начали оживленно жестикулировать. -- Эта парочка и в год пяти гиней не стоит, -- проворчал Фрейзер. -- Я прекрасно понимаю, что они отъявленные негодяи, -- согласился Мэллори, -- но меня это ничуть не волнует. Мне нужно то, что они знают. Некоторое время спустя Тейт вернулся, лицо его снова закрывал платок. -- Нас нанимал Питер Фоук. -- Голос отставного полицейского звучал приглушенно. -- Я бы в жизнь не сказал -- клещами бы из меня ничего не вырвать; но пидор этот хрен знает что из себя строит, прямо как лорд какой или хрен знает что. Не верит он, видите ли, в нашу порядочность. Не доверил нам действовать в его интересах. Словно мы своего дела не знаем. -- Да черт с ним, -- махнул рукой Веласко. Зажатые между платком и полями котелка локоны выпирали по сторонам, как набриолиненные крылья. -- Веласко с Тейтом не станут ссориться с легавыми из-за какого-то там Питера, в рот его и в ухо, Фоука. Мэллори вынул из бумажника новенькую хрустящую фунтовую купюру, и она тут же исчезла в ловких, как у опытного шулера, пальцах Тейта. -- Еще одну такую же для моего друга, чтобы скрепить сделку. -- А что вы мне сообщили такого особенного? Я с самого начала подозревал Фоука. -- Вы, сквайр, еще кое-чего не знаете, -- затараторил Тейт. -- Мы не одни вас выслеживали. Вы вот топаете, как слон, бормочете что-то себе под нос, а не видите, что за вами все время таскаются модный такой парень и его баба. Три дня подряд таскались. -- Но сегодня-то их нет, -- констатировал Фрейзер. -- Так ведь? -- Думаю, -- хохотнул Тейт, -- они увидели тебя и свалили. От такой кислой морды кто хочешь свалит. Нервные они очень, эта парочка, дерганые. -- Они знают, что вы их заметили? -- спросил Фрейзер. -- Они же не придурки какие, Фрейзер. Крутая парочка -- что он, что она. Парень из ипподромной публики, это я зуб даю, и девка тоже совсем не из простых. К Веласко подкатывалась, все хотела узнать, кто нас нанял. -- Тейт помедлил. -- Мы не сказали. -- А что они о себе говорили? -- резко спросил Фрейзер. -- Она назвалась сестрой Фрэнсиса Радвика, -- ответил Веласко. -- Расследует убийство брата. Прямо так и сказала, сама, я ее даже ни о чем не спрашивал. -- Ну, мы-то в эту парашу не поверили, -- продолжал Тейт. -- Она совсем не похожа на Радвика. Но вообще-то баба на все сто -- личико, рыжие волосы. Никакая она не сестра, уж скорее сожительница. -- Она убийца! -- вырвалось у Мэллори. -- Будете смеяться, сквайр, но как раз то же самое она сказала про вас. -- Вы знаете, где их найти? -- спросил Фрейзер. Тейт покачал головой. -- Мы могли бы поискать, -- предложил Веласко. -- Почему бы вам не заняться этим одновременно со слежкой за Фоуком, -- предложил Мэллори. -- У меня есть подозрение, что они могут быть заодно. -- Фоук уехал в Брайтон, -- сказал Тейт. -- Не вынес смрада -- тонкая, мать его, натура. И если придется ехать в Брайтон, нам с Веласко не помешали бы деньги на проезд. -- Представите мне счет, -- проговорил Мэллори, вручая Веласко вторую фунтовую банкноту. -- Доктор Мэллори желает получить подробно расписанный счет, -- подчеркнул Фрейзер. -- С квитанциями. -- Будьте спокойны, сквайр. -- Тейт тронул шляпу в полицейском салюте. -- Рад служить интересам нации. -- И держитесь в рамках приличий, Тейт. Тейт пропустил эту рекомендацию мимо ушей и нагловато улыбнулся своему новому работодателю. -- Увидимся, сквайр. -- Плакали ваши денежки, -- сказал Фрейзер, глядя, как героические сыщики растворяются в толпе. -- Эту парочку вы никогда больше не увидите. -- На два фунта, и столько радости, -- ухмыльнулся Мэллори. -- Я считаю, что дешево отделался. -- Ошибаетесь, сэр. Есть куда более дешевые способы. -- По крайней мере теперь я не получу дубинкой по голове. -- Не получите, сэр. От них не получите. Мэллори и Фрейзер перекусили прямо на улице сэндвичами с индейкой и беконом. На зубах скрипела копоть, совершенно непонятным способом проникшая в плотно закрытую мармитку торговца. Все кэбы как под землю провалились. Станции метрополитена были закрыты, одуревшие от долгого стояния пикетчики поливали бранью вялых, ни в чем не повинных прохожих. Вторая назначенная на сегодняшний день встреча, на Джермин-стрит, обернулась для Мэллори тяжким разочарованием. Он пришел в Музей, чтобы обсудить свое выступление, но мистер Ките, кинотропист Королевского общества, прислал телеграмму, что он очень болен, а Гексли уволокли в какой-то комитет, где ученые лорды обсуждали чрезвычайную ситуацию. Мэллори не сумел даже отменить свою речь, как предлагал Дизраэли, поскольку мистер Тренхэм Рикс заявил, что не имеет полномочий принимать подобные решения без Гексли, а Гексли уехал, не сказав куда, и даже не оставил телеграфного номера. Словно чтобы окончательно испортить настроение, Музей практической геологии был почти пуст, шумные толпы школьников и натуралистов-любителей в одночасье исчезли, их место заняли унылые личности, пришедшие сюда не ради какой-то там науки, а в поисках прохлады и чуть более свежего воздуха. Они слонялись под гигантским скелетом левиафана, словно изнемогая от желания переломать ему могучие кости и высосать костный мозг. Единственное, что оставалось, -- это плестись назад во Дворец палеонтологии и готовиться к ужину с Ассоциацией молодых агностиков*. АМА представляла собой студенческое научное общество. Ожидалось, что Мэллори, главная звезда сегодняшнего сборища, сделает после ужина несколько глубокомысленных замечаний. Правду говоря, Мэллори и сам ждал этого события с некоторым нетерпением. При всей официальной унылости своего названия АМА была вполне жизнерадостной компанией, к тому же мужское общество позволит немного расслабиться и рассказать пару анекдотов, не совсем пригодных для нежных дамских ушек. Не ссылаясь, естественно, на первоисточник, на Диззи Дизраэли. Но теперь появлялся вопрос, многие ли из организаторов сборища остались в Лондоне? И осталось ли у этих самых оставшихся настроение где-то там собираться? И во что может превратиться ужин в верхнем зале паба "Черный монах", расположенного рядом с мостом Блэкфрайарз, в двух шагах от Темзы? Улицы пустели прямо на глазах; лавка за лавкой вывешивали таблички: "ЗАКРЫТО". Мэллори надеялся отыскать цирюльника, который подстриг бы ему волосы и бороду, но не тут-то было. Население Лондона бежало из города или попряталось за плотно закрытыми ставнями. Дым опустился уже до земли, смешавшись со зловонным туманом; этот желто ваты и гороховый суп залил весь город, сократив видимость до нескольких десятков ярдов. Редкие пешеходы выныривали из мглы, как пристойно одетые призраки. Фрейзер на обстановку не жаловался и выбирал путь с легкостью, заставлявшей заподозрить, что старый полицейский прошел бы по Лондону и с завязанными глазами. И он, и Мэллори давно уже закрыли лица платками. Разумная эта предосторожность немного раздражала Мэллори -- немногословному Фрейзеру теперь вообще словно кляпом рот заткнули. -- Кинотропы -- вот корень всех бед, -- сказал Мэллори; они шли по Бромптон-роуд, мимо дворцов науки, окутанных зловонным туманом. -- Когда я уезжал из Англии, такого и в помине не было. Два года назад этих штук было совсем мало. А теперь мне не позволяют выступить с публичной лекцией без кинотропа. -- Он закашлялся. -- Меня просто передернуло, когда я увидел, как этот длинный щит, ну тот, что вывешен перед "Ивнинг Телеграф" на Флит-стрит, выщелкивает над головами толпы: "Поезда остановлены из-за забастовки кротов", "Парламент обеспокоен состоянием Темзы"... -- Ну что же в этом плохого? -- удивился Фрейзер. -- Так ведь вся эта хрень ничего не объясняет, -- продолжал горячиться Мэллори. -- Кто в парламенте? Каким состоянием Темзы? Что об этом говорит парламент? Разумные вещи или глупости? Фрейзер хмыкнул. -- Это же только видимость, что нас проинформировали. Но на самом деле ничего подобного! Одни заголовки, пустая болтовня. Нам не дали выслушать доводы, не дали взвесить доказательства. Никакие это не новости, а так, игрушка для бездельников. -- Считается, что пусть бездельники знают хоть что-то, чем вообще ничего. -- Так считают безмозглые идиоты! Скармливать людям это месиво из новостей, -- все равно, что печатать не обеспеченные золотом банкноты или выписывать чеки на пустой счет. Если простой народ может думать только на таком уровне, то да здравствует Палата лордов! Мимо них медленно пропыхтела пожарная карета, на подножках которой стояли усталые пожарники. Их одежда и лица почернели на каком-то пожаре, или от лондонского воздуха, или от гари, вылетающей из труб кареты. Мэллори усмотрел странную иронию в том, что пожарная машина черпает силы для своего передвижения в груде пылающего угля. Но, с другой стороны, это даже разумно: в такую жуткую погоду лошади не проскачут галопом и одного квартала, сколько их ни понукай. Мэллори не терпелось вдохнуть немного чистого воздуха и смягчить горло хакл-баффом; он спешил во Дворец палеонтологии, как к спасительной пристани, однако с недоумением обнаружил, что там дыма больше, чем на улице. В холле стоял резкий удушливый чад, как от сгоревшего белья. Надо думать, эти галлоны манганата натрия разъели канализационные трубы. Во всяком случае, вонь распугала наконец жителей Дворца, так как в вестибюле не было почти ни души, из столовой не доносилось ни звука. Мэллори направился прямо в гостиную. Не успел он найти среди лакированных ширм и красной шелковой обивки официанта, как появился Келли; выглядел комендант весьма решительно. -- Доктор Мэллори? -- Да, Келли? -- У меня для вас дурные новости, сэр. Прискорбное событие. Пожар, сэр. Мэллори взглянул на Фрейзера. -- Да, сэр, -- повторил портье. -- Сэр, когда вы уходили сегодня, вы не могли случайно оставить одежду возле газового рожка? Или непотушенную сигару? -- Не хотите ли вы сказать, что пожар был в моей комнате! -- Боюсь, что так, сэр. -- Серьезный пожар? -- Жильцы думают, что да, сэр. И пожарные тоже. -- Келли упустил из перечисления персонал Дворца, но его собственные чувства ясно читались на лице. -- Я всегда перекрываю газ! -- воскликнул Мэллори. -- Я не помню точно... Но я всегда перекрываю газ! -- Ваша дверь была заперта, сэр. Пожарникам пришлось ее взламывать. -- Давайте посмотрим, -- мягко предложил Фрейзер. Дверь в комнату Мэллори была выбита; мокрый, вздувшийся паркет сплошь засыпан песком. От письменного стола не осталось почти ничего, посреди ковра зияла огромная, с почерневшими краями дыра; о бумагах нечего было и говорить -- они полыхнули в первую очередь. Стена позади стола и потолок над ним прогорели почти насквозь, балки и стропила обуглились, на месте платяного шкафа со всеми обновками лежала жалкая кучка обгорелых деревяшек и тряпок, щедро присыпанная осколками зеркала. Мэллори был вне себя от гнева, стыда и недобрых предчувствий. -- Вы заперли перед уходом дверь, сэр? -- спросил Фрейзер. -- Я всегда ее запираю. Всегда! -- Могу я взглянуть на ваш ключ? Мэллори протянул Фрейзеру кольцо с ключами. Инспектор опустился на колени возле изуродованной двери. С минуту он пристально изучал замочную скважину, потом поднялся на ноги. -- Вам не сообщали о появлении в вестибюле каких-нибудь подозрительных личностей? -- спросил он у Келли. -- Позвольте узнать, сэр, по какому праву вы меня допрашиваете? -- возмутился Келли. -- Инспектор Фрейзер, Боу-стрит. -- Нет, инспектор, -- четко отрапортовал Келли. -- Никаких подозрительных личностей не замечалось. Насколько мне известно. -- Имейте в виду, мистер Келли, что наша беседа является строго конфиденциальной. Полагаю, этот Дворец, подобно прочим учреждениям Королевского общества, предоставляет квартиры исключительно аккредитованным ученым? -- Это наше твердое правило, инспектор! -- Но вашим жильцам позволено принимать посетителей? -- Джентльменов, сэр. И дам в надлежащем сопровождении -- ничего скандального, сэр! -- Прилично одетый гостиничный взломщик, -- заключил Фрейзер. -- И поджигатель. Не столь хороший поджигатель, как взломщик, если судить по тому, как примитивно он свалил бумаги под стол и за платяной шкаф. У него была отмычка для ригельного замка. Повозился немного, но сомневаюсь, чтобы на работу ушло больше пяти минут. -- Невероятно, -- выдохнул Мэллори. Келли готов был разрыдаться. -- Ученому поджигают комнату! Я не знаю, что и сказать! Я не слышал о подобных злодеяниях со времен Лудда! Я в отчаянии, доктор Мэллори, -- в полном отчаянии! -- Мне следовало предупредить вас, мистер Келли, -- покачал головой Мэллори.-- У меня есть враги. -- Мы знаем, сэр. -- Келли нервно сглотнул. -- Среди персонала много об этом говорят. Фрейзер тем временем осматривал останки стола, ковыряя в золе покореженной латунной вешалкой из платяного шкафа. -- Свечное сало, -- пробормотал он. -- Слава Богу, что имущество жильцов застраховано, -- вздохнул Келли. -- Я не могу сказать точно, доктор Мэллори, распространяется ли наш полис на подобную ситуацию, однако искренне надеюсь, что мы сможем возместить вам ущерб! Прошу принять мои глубочайшие извинения! -- Удар, конечно же, болезненный. -- Мэллори оглядывал царящий кругом разгром. -- Но не столь болезненный, как они надеялись! Самые важные бумаги я храню в сейфе Дворца. И конечно же, я никогда не оставляю здесь деньги. -- Он помедлил. -- Надеюсь, уж с сейфом-то все в порядке, мистер Келли? -- Да, сэр, -- откликнулся Келли. -- Точнее говоря... Позвольте, сэр, я проверю его. -- Он поспешно удалился. -- Ваш старый знакомый по дерби,-- сказал Фрейзер.-- Он побоялся следить за вами сегодня, но, как только мы ушли, пробрался сюда, взломал дверь и зажег свечи среди наваленных бумаг. К тому времени, когда подняли тревогу, он был уже далеко. -- Хорошо же он знает мой распорядок дня, -- кисло усмехнулся Мэллори. -- Он много чего обо мне знает. Индекс мой добыл. Думает взять меня голыми руками. -- Фигурально говоря, сэр. -- Фрейзер отбросил латунную вешалку. -- Герострат-самоучка, вот он кто. Опытный поджигатель использовал бы жидкий парафин, который уничтожает и самого себя, и все, с чем соприкоснется. -- Значит, я не смогу сегодня пойти к агностикам, Фрейзер. Мне нечего надеть! -- Я вижу, что вы принимаете удары судьбы очень мужественно -- как то и подобает ученому и джентльмену, доктор Мэллори. -- Спасибо, -- поклонился Мэллори. Повисло молчание. -- Фрейзер, мне нужно выпить. Фрейзер медленно кивнул. -- Бога ради, Фрейзер, давайте пойдем куда-нибудь, где можно будет надраться по-настоящему, как последние мерзавцы, как рвань подзаборная, в заведение, где нет никаких этих хрусталей, позолоты и лепных потолков. Плюнем на этот распрекрасный Дворец и пойдемте в какой-нибудь трактир, где не побрезгуют человеком, у которого не осталось ничего, кроме последнего сюртука на плечах! Мэллори поковырял ногой в останках платяного шкафа. -- Я знаю, что вам нужно, сэр, -- согласно откликнулся Фрейзер. -- Веселое заведение, где можно выпустить пар -- где есть выпивка, танцы и общительные дамы. Мэллори обнаружил почерневшие латунные пуговицы своего вайомингского плаща и окончательно возненавидел негодяя, который устроил пожар. -- Вы ведь не станете водить меня на помочах? Я знаю, Олифант приказал вам нянчиться со мной. Не нужно, Фрейзер. У меня боевое настроение. -- Я понимаю вас, сэр. День выдался очень плохой. Но ничего, вы еще не видели Креморнские сады. -- Больше всего я хочу увидеть этого мерзавца в прицеле крупнокалиберной винтовки! -- Я прекрасно понимаю ваши чувства, сэр. Мэллори открыл серебряный портсигар -- хоть что-то из покупок да осталось, -- раскурил свою последнюю сигару и после нескольких глубоких затяжек с наслаждением ощутил умиротворяющее действие табака. -- Ладно, -- сказал он, -- на худой конец сойдут и эти ваши Креморнские сады. Следуя за Фрейзером по Кромвель-лейн мимо огромной груды светлого кирпича -- Центра легочных заболеваний, -- Мэллори невольно представил себе, какой кошмар творится там сегодня. Истерзанный этим медицинским кошмаром, он был буквально вынужден завернуть в первый же попавшийся по дороге паб и выпить пять рюмок виски, на удивление приличного. Уютно расположившиеся в пабе туземцы вели себя вполне весело и дружелюбно; к сожалению, они то и дело скармливали свои трудовые двухпенсовики пианоле, лихо отзвякивавшей "Приди ко мне" -- мотивчик, вызывавший у Мэллори почти физиологическую тошноту. Ну и ладно, это же еще не Креморнские сады. На первые признаки серьезных беспорядков они наткнулись несколькими кварталами дальше по Нью-Бромптон-роуд, возле мануфактуры "Беннет и Харпер. Ковровые покрытия". Толпа людей в униформе осадила заводские ворота. Какой-то трудовой конфликт. Минуту спустя Мэллори и Фрейзер разобрались, что толпа почти полностью состоит из полицейских. "Беннет и Харпер" производили -- из холста, пробковой крошки и какой-то угольной химии -- симпатичный, с веселеньким рисунком, водонепроницаемый материал, очень подходивший для оклейки полов в кухнях, ванных и туалетах. Кроме этого материала, пользовавшегося большой любовью среднего класса, завод производил огромное количество удушливых газообразных отходов, без которых и средний класс и остальное население города вполне могли бы обойтись, а сейчас и тем более. Первыми официальными лицами на месте событий -- во всяком случае, они приписывали себе такую честь -- были инспекторы Королевской патентной службы, мобилизованные в соответствии с чрезвычайным планом правительства. Господа Беннет и Харпер, совсем не желавшие потерять дневную продукцию, оспорили полномочия патентной службы останавливать работы. Два инспектора из Промышленного комитета Королевского общества, подъехавшие чуть позже, сослались на прецеденты. Беспорядки привлекли местного констебля, следом за ним примчался на паробусе летучий отряд городской полиции с Боу-стрит. Большинство паробусов было реквизировано правительством, равно как и весь парк наемных экипажей города, -- в соответствии с чрезвычайным планом, предназначенным для борьбы с забастовками на железных дорогах. Дымовые трубы уже не дымили -- честь и хвала расторопной полиции и заботливому правительству, -- но работники мануфактуры все еще оставались на ее территории, праздные и очень возбужденные, поскольку никто ничего не сказал им об оплаченном выходном, вполне ими заслуженном -- так, во всяком случае, полагали они сами. Предстояло также выяснить, кто будет нести ответственность за охрану собственности господ Беннета и Харпера и кто может дать официальное разрешение снова запустить котлы. Что еще хуже, возникли серьезные неполадки в полицейской телеграфной службе, завязанной, по всей вероятности, на вестминстерскую пирамиду Центрального статистического бюро. Смрад там что-нибудь разъел, предположил Мэллори. -- Вы же из Особого отдела, мистер Фрейзер, -- невинно заметил он. -- Почему бы вам не вправить мозги этим олухам? -- Очень смешно, -- огрызнулся Фрейзер. -- А я-то все удивляюсь, почему это на улицах нет полицейских. Они же, наверное, вот так копаются на мануфактурах по всему Лондону! -- А вас это приводит в дикий восторг, -- буркнул полицейский. -- Бюрократы! -- торжествующе провозгласил Мэллори. -- А ведь такое развитие событий было легко предсказуемо, изучи они повнимательнее теорию катастрофистов. Мы имеем дело с клубком синергических взаимодействий -- система сваливается в хаос через каскад удвоения периода!* -- Господи, а это еще что такое? -- Говоря попросту, -- улыбнулся Мэллори, -- это значит, что все становится вдвое хуже и несется вдвое быстрее, пока вконец не развалится. -- Заумная белиберда. Неужто вы скажете, что это имеет какое-то отношение к положению дел в Лондоне? -- Очень интересный вопрос! -- кивнул Мэллори. -- Вы затронули глубочайшие метафизические корни проблемы. Если я строю работоспособную модель явления, значит ли это, что я его понимаю? А может быть, все дело в тривиальнейшем совпадении или в артефакте метода? Лично я убежденный аналогист и отношусь к машинному моделированию с величайшим доверием, однако это еще не значит, что его исходные предпосылки -- истина в последней инстанции. Темное дело, Фрейзер, очень темное. Старик Юм да епископ Беркли* -- вот кто собаку съел на таких вопросах. -- А вы, случаем, не пьяны, сэр? -- Просто в слегка приподнятом настроении, -- пробубнил сквозь платок Мэллори. -- В небольшом поддатии. Они зашагали дальше, благоразумно предоставив полиции самостоятельно разбираться с проблемой газообразных промышленных отходов. Внезапно Мэллори остро ощутил утрату своего старого доброго вайомингского плаща. Ему не хватало походной фляги, подзорной трубы, надежной тяжести винтовки за спиной. Холодных чистых просторов, где жизнь была полнокровной, а смерть -- быстрой и честной. Ему хотелось в экспедицию, как можно дальше от Лондона. Можно отменить все договоренности. Можно подать заявку на финансирование в Королевское общество или, и того лучше, в Географическое. И мотать из этой Англии, мотать как можно скорее! -- Не стоит, сэр, -- сказал Фрейзер. -- Это будет еще хуже. -- Я что, опять говорил вслух? -- Да, сэр, немного. -- Где в этом городе можно найти хорошую винтовку, Фрейзер? Челси-парк остался далеко позади, теперь они вышли на Камера-сквер. Расположенные здесь магазины предлагали покупателю всевозможные оптические товары: таблотайпы и волшебные фонари, фенакистоскопы и любительские телескопы. Имелись здесь и простенькие микроскопы для юных натуралистов -- копошащиеся в грязной воде анималькулы неизменно привлекают к себе внимание любознательных подростков. Крохотные существа не представляют никакого практического интереса, но их изучение может привести юные умы к доктринам истинной науки. Охваченный сентиментальными воспоминаниями, Мэллори остановился перед витриной с такими микроскопами. Они напомнили ему о добром старом лорде Мэнтелле, который дал ему его первую работу -- уборщика в музее Льюиса. От уборки мальчик перешел к каталогизации костей и птичьих яиц, а затем к настоящей кембриджской стипендии. Старый лорд несколько усердствовал с розгой, но, как понимал теперь Мэллори, не более, чем он, Мэллори, того заслуживал. В конце улицы раздался странный свистящий звук; Мэллори повернул голову и увидел, как из тумана вылетает какое-то не совсем реальное существо. Одежда на хлипкой, низко пригнувшейся фигурке развевалась и хлопала от скорости, из-под мышек торчали длинные палки. Мимо ошарашенного Мэллори со свистом и улюлюканьем пронесся самый обычный лондонский шпаненок лет тринадцати или сколотого, в ботинках на резиновых колесиках. Умело затормозив, мальчишка развернулся и двинулся назад, отталкиваясь палками от мостовой. Через несколько секунд Мэллори и Фрейзер оказались в окружении целой шайки кричащих и приплясывающих дьяволят. Ни на одном из них -- за исключением первого -- не было башмаков с колесиками, зато почти каждую физиономию прикрывала квадратная марлевая маска, точно такая же, какими пользовались техники Бюро при работе с машинами. -- Послушайте, ребята, -- рявкнул Фрейзер, -- откуда у вас эти маски? Но мальчишки словно его не слышали. -- Потрясно! -- крикнул один из них. -- А ну-ка еще разок, Билл! Другой исполнил нечто вроде короткого ритуального танца; трижды отставив ногу в сторону, он высоко подпрыгнул и заорал во весь голос: -- Полный кайф! Шайка откликнулась хохотом и криками "ура". -- А ну-ка стихните! -- приказал Фрейзер. -- Кислая харя! -- презрительно осклабился колесник. -- Говнюк! Его дружки разразились издевательским хохотом. -- Где ваши родители? -- не унимался Фрейзер. -- В такую погоду нужно сидеть дома. -- А ху-ху не хо-хо? -- фыркнул все тот же колесник. -- Вперед, моя бесстрашная команда! Вас ведет Пантера Билл! Он оттолкнулся палками и помчался. Остальные последовали за ним, вопя и улюлюкая. -- Слишком уж хорошо одеты для беспризорников, -- заметил Мэллори. Сорванцы отбежали на некоторое расстояние и теперь, судя по всему, готовились сыграть в "щелкни кнутом". Каждый из них схватил соседа за руку, образуя цепочку; мальчишка на колесах занял место в хвосте. -- Не нравится мне это, -- пробормотал Мэллори. Мальчишки помчались гуськом, все больше набирая скорость, затем передний из них резко свернул, и живая цепочка размахнулась по Камера-сквер, передавая импульс от звена к звену. В конце концов произошло то, из-за чего и затевалась эта игра: мальчишка на колесах набрал головокружительную скорость и оторвался от цепочки, как выброшенный из пращи камень. Ликующе вопя, он понесся по мостовой, но вдруг споткнулся о какую-то выбоину и вломился головой в витрину; гильотинными ножами посыпались осколки. Пантера Билл лежал на мостовой, не то мертвый, не то оглушенный; какое-то мгновение остальные потрясенно молчали. -- Сокровища! -- взвизгнул вдруг один из мальчишек. С безумными криками вся свора малолетнего хулиганья бросилась в разбитую витрину и принялась хватать все что ни попадя: телескопы, штативы, химическую посуду... -- Стой! -- крикнул Фрейзер. -- Полиция! Он сунул руку в карман, сорвал с лица платок и трижды свистнул в никелированный полицейский свисток. Мальчишек словно ветром сдуло. Они неслись по улице, как стая вспугнутых павианов, -- и уносили почти всю захваченную добычу. Фрейзер пустился в погоню; мгновенье спустя за ним последовал и Мэллори. Пробегая мимо разгромленного магазина, они увидели, что Пантера Билл приподнялся на локте и трясет окровавленной головой. -- Ты ранен, мальчик? -- резко остановился Мэллори. -- Не боись, все в поряде. -- Мальчишка с трудом ворочал языком, голова его была рассечена до кости, по лицу струилась кровь. -- Не трогайте меня, вы, замаскированные бандиты! Мэллори торопливо стянул с лица платок и попытался улыбнуться: -- Ты поранился, мальчик. Тебе нужна помощь. Они с Фрейзером наклонились над Пантерой Биллом. -- На помощь! -- заорал тот. -- На помощь, моя верная команда! Мэллори оглянулся. Может быть, кого-нибудь из этой шпаны удастся послать за помощью. Сверкающий треугольный осколок стекла вылетел, вращаясь, из тумана и вонзился Фрейзеру в спину. Полицейский рывком выпрямился, его глаза наполнились животным ужасом. Пантера Билл поднялся на четвереньки, затем вскочил. Где-то неподалеку вдребезги разлетелась очередная витрина -- из тумана донеслись грохот, звон и ликующие крики. Стеклянный осколок крепко засел в спине Фрейзера. -- Они же нас убьют! -- крикнул Мэллори, хватая инспектора за руку, и бросился бежать. За ними бомбами взрывались витрины, звенели осыпающиеся на тротуар осколки, иногда раздавалось резкое, короткое звяканье куска стекла, брошенного в стену. -- Вот же сволочи, -- пробормотал Фрейзер. -- Сокровища! -- звенел в тумане крик Пантеры Билла. -- Сокровища! -- Теперь держитесь, -- сказал Мэллори. Обернув руку платком, он выдернул осколок из спины Фрейзера. К великому его облегчению, осколок не разломался, вышел целиком. Инспектор всем телом передернулся от боли. Мэллори осторожно помог ему снять сюртук. Кровь пропитала рубашку Фрейзера до пояса, но все выглядело много лучше, чем можно было ожидать. Осколок вонзился в замшевый ремень, удерживавший подмышкой Фрейзера маленький многоствольный пистолет. -- В ремень попало, -- сказал Мэллори. -- Рана совсем неглубокая, нужно только остановить кровь... -- Полицейский участок, -- кивнул бледный, ни кровинки в лице, Фрейзер. -- Кингсроуд Уэст. Сзади снова посыпались стекла. Шли они быстро, каждый шаг заставлял Фрейзера морщиться отболи. -- Вам лучше остаться со мной, -- сказал он. -- Проведете ночь в полицейском участке. На улицах плохая обстановка. -- Да уж, -- согласился Мэллори. -- Но вы за меня не беспокойтесь. -- Я серьезно говорю, Мэллори. -- Разумеется. Два часа спустя Мэллори был в Креморнских садах. Подвергнутый экспертизе документ представляет собой письмо, написанное от руки на листе бумаги с оторванным верхним краем. Лист дважды сложен пополам, судя по всему -- в спешке. Дата отсутствует, однако экспертиза установила, что это подлинный автограф Эдварда Мэллори. Почерк торопливый, некоторые особенности почерка указывают на частичную утрату мышечной координации. Бумага среднего качества, типичная для официальных бланков середины 1850-х годов; исследованный образец сильно пожелтел от времени. Вероятное происхождение бланка -- полицейский участок Кингс-роуд Уэст. Текст, нанесенный сильно поблекшими чернилами и пером, сношенным от долгого пользования, гласит следующее: МАДАМ! Я никому не сказал. Но кому-то все же должен сказать. Я решил, что моей конфиденткой будете Вы, поскольку иных вариантов нет. Взяв на хранение Вашу собственность, я сделал это по доброй воле. Ваша просьба равносильна для меня королевскому приказу, и Ваши враги -- мои враги. Исполнять роль Вашего паладина -- высочайшая привилегия в моей жизни. Я прошу вас не беспокоиться о моей безопасности. Умоляю, не предпринимайте ради меня никаких шагов, могущих подвергнуть опасности Вас самое. Любой риск в этой схватке я принимаю с радостью, но есть и другой риск. Если со мной случится худшее, Вашу собственность едва ли когда-нибудь найдут. Я изучил перфокарты. Я смутно догадываюсь об их назначении, хотя смысл программы лежит далеко за пределами моих скудных познаний. Простите меня, если я позволил себе лишнее. Я надежно обернул перфокарты в полотно и собственноручно запечатал их в герметичный гипсовый контейнер. Контейнер этот -- череп бронтозавруса, выставленного в Музее практической геологии на Джермин-стрит. Ваша собственность сейчас пребывает в полной безопасности на высоте тридцати футов от пола. Об этом не знает ни одна живая душа, за исключением Вас и смиреннейшего слуги Вашей светлости, Эдварда Мэллори, Ч.К.О., Ч.К.Г.О. ИТЕРАЦИЯ ЧЕТВЕРТАЯ СЕМЬ ПРОКЛЯТИЙ Объект, массивный фаянсовый овал, представляет собой патриотическую мемориальную табличку. Выпуском подобных табличек отмечали смерть членов королевской семьи и глав государства. Под первоначально бесцветной глазурью, потрескавшейся и пожелтевшей от времени, можно различить черты лорда Байрона. После смерти премьер-министра в Англии было продано несколько десятков тысяч таких предметов. Фаянсовые заготовки производились массовым способом и постоянно хранились на складах на случай кончины достаточно заметной персоны. Портрет Байрона, окруженный гирляндами, свитками и картинами из ранней истории Промышленной радикальной партии, отпечатан на прозрачной пленке, а затем перенесен на фаянс, покрыт глазурью и обожжен. Слева от Байрона, среди пышных свитков, венценосный британский лев поднялся на задние лапы над кольцами поверженного змея, символизирующего, нужно понимать, луддитское движение. Как до, так и после прихода Байрона к власти многие авторы отмечали, что одно из первых его выступлений в Палате лордов -- февральская речь 1812 года -- было посвящено защите луддитов. Согласно широко распространенной легенде сам Байрон высказался по этому поводу следующим образом: "Но ведь были луддиты, сэр, и были луддиты". При всей апокрифичности этой фразы она полностью соответствует тому, что известно о личности премьер-министра и отчасти объясняет крайнюю жестокость, с какой он подавил массовое антипромышленное движение Уолтера Джерарда, вспыхнувшее позднее в Манчестере. Ведь этот луддизм боролся не со старым режимом, а с новым, с тем, который был установлен самими радикалами. Настоящий объект был в свое время собственностью Эбенезера Фрейзера, инспектора Особого отдела Боу-стрит. Мэллори околачивался рядом с Фрейзером, наблюдая, как полицейский врач орудует сомнительной чистоты губкой и бинтами, пока не убедился, что инспектор полностью ушел в свои страдания. Чтобы еще более усыпить его подозрения, Мэллори позаимствовал у стражей закона лист бумаги и уселся за составление письма. Тем временем участок на Кингс-роуд понемногу наполнялся горланящими пьяницами и дебоширами. Как социальный феномен это представляло несомненный интерес, однако Мэллори был далеко не в настроении провести ночь на топчане в шумной мужской компании. Он наметил совершенно иную программу действий и упорно ее придерживался, а потому вежливо расспросил запыхавшегося и издерганного сержанта о дороге, аккуратно записал его указания в блокнот и выскользнул из участка. Креморнские сады он нашел без труда. Царящая здесь атмосфера отлично демонстрировала динамику кризиса. Никто в садах, казалось, не сознавал, что творится чуть дальше, ударные волны локализованного разложения не распространились еще по всей системе. И воняло здесь не так сильно. Сады располагались в Челси, намного выше самого грязного участка Темзы. Вечерний бриз приносил с реки легкий, даже приятный запах рыбы; древние раскидистые вязы почти скрывали от глаз завладевший городом туман. Солнце село, и на радость почтеннейшей публики в сгущающейся тьме смутно замерцали мириады газовых фонарей. Мэллори без труда мог представить себе пасторальное очарование садов в более счастливые времена. Здесь были клумбы яркой герани, ровно постриженные лужайки, оплетенные виноградом беседки, причудливые павильоны и, конечно же, знаменитый "Хрустальный круг". А еще "Слоновий выгон" -- огромный танцевальный зал, крытый, но без стен, где на деревянном, с выбоинами от каблуков настиле могли вальсировать или отплясывать польку тысячи танцоров одновременно. Внутри имелись прилавки со снедью и напитками; огромный, с конным приводом панмелодиум лихо наигрывал попурри из модных опер. Однако сегодня упомянутые тысячи отсутствовали. На помосте вяло толклись три, не более, сотни народу, и не более сотни из них можно было бы назвать людьми респектабельными. Эта сотня, как думалось Мэллори, состояла из тех, кто устал от сидения в четырех стенах, а также влюбленных парочек, отважно переносящих любые трудности. Из оставшихся две трети составляли мужчины -- более или менее опустившиеся, а треть -- проститутки, более или менее наглые. Мэллори подошел к бару и выпил две рюмки виски. Виски оказалось паршивым, да и запах у него был странноватый -- то ли из-за смрада, то ли кто-то попытался улучшить грошовый самогон поташем, или нашатырем, или кассией. Да нет, скорее уж индейской ягодой, вон какой у этой отравы густой цвет, прямо как у портера. А в желудке-то, в желудке как жжет, словно и не виски это вовсе, а серная кислота. Танцевали немного, лишь несколько пар пытались изобразить что-то вроде вальса. Мэллори и в лучшие-то времена танцевал редко, поэтому он принялся рассматривать женщин. Высокая молодая женщина с хорошей фигурой кружилась в паре с пожилым бородатым джентльменом. Джентльмен был тучен и явно страдал подагрой, зато женщина танцевала с профессиональным изяществом; в искусственном свете то и дело поблескивали медью каблуки французских ботинок. Кружение ее нижних юбок давало некоторое представление о форме и размере бедер под ними. И никаких турнюров, никакого китового уса. У нее были красивые лодыжки, обтянутые красными чулками, а юбки кончались дюйма на два выше, чем то допускали приличия. Лица женщины он не видел. Панмелодиум начал новый мотивчик, но джентльмен уже явно выдохся. Пара остановилась и отошла к группе друзей, состоявшей из пожилой, приличного вида женщины в капоре, двух молоденьких девушек вполне определенного свойства и еще одного пожилого джентльмена, чье унылое лицо явно указывало на иностранное происхождение. Голландия или какая-нибудь из Германий. Танцевавшая девушка заговорила с подружками; время от времени она запрокидывала голову, как будто смеялась. У девушки были великолепные темные волосы, шляпка, подвязанная на шее лентами, висела у нее за спиной. Красивая крепкая спина и тонкая талия. Мэллори начал медленно пробираться в ее сторону. Девушка что-то горячо втолковывала иностранцу, однако на его кислой физиономии не отражалось ничего, кроме брезгливого высокомерия. Девушка небрежно изобразила что-то вроде книксена и отвернулась. И тут Мэллори впервые увидел ее лицо. У нее был необычно длинный подбородок, густые брови и широкий улыбчивый рот с чуть подведенными помадой губами. Лицо не то чтобы уродливое, но простенькое, заурядное, разве что серые глаза его немного скрашивают да волосы. И все же было в этой девушке нечто привлекательное, бесшабашно дерзкое и чувственное. А еще - изумительная фигура. Это было особенно заметно, когда она шла -- плавно покачиваясь, почти скользя -- к бару. Снова эти восхитительные бедра и плавный изгиб спины. Девушка облокотилась о стойку и начала любезничать с барменом; подол ее юбки задрался почти до середины икр. Мэллори вздрогнул, словно получив пинок этой мускулистой, обтянутой красным чулком ногой. Он подошел к бару. Девушка не любезничала с барменом, а спорила, сварливо и слегка жалобно, чисто по-женски. Ей хотелось выпить, но у нее не было денег, заплатят ее друзья, чуть попозже. Бармен не верил, но не говорил этого прямо. Мэллори постучал по стойке шиллингом: -- Бармен, налейте даме, что она просит. Девушка взглянула на него с раздраженным удивлением, но тут же взяла себя в руки, кокетливо опустила ресницы и улыбнулась. -- Ты знаешь, Николас, что я люблю больше всего, -- сказала она бармену. Тот принес высокий бокал с шампанским и освободил Мэллори от его денег. -- Обожаю шампанское, -- сказала девушка Мэллори. -- Когда пьешь шампанское, танцуешь потом как перышко. Вы танцуете? -- Кошмарно, -- ответил Мэллори. -- Могу я пойти к тебе домой? Она оглядела его с головы до ног, уголок широкого рта приподнялся в чувственной усмешке. -- Подожди секунду. -- Девушка поставила пустой бокал на стойку и направилась к своей компании. Мэллори не стал ждать, решив, что она попросту вильнула хвостом. Он неспешно зашагал вокруг гигантского помоста, рассматривая других женщин, но тут увидел, что недавняя знакомая призывно машет рукой, и вернулся к стойке. -- Я могу отвести тебя домой, но тебе это может и не понравиться, -- сказала она. -- Почему? -- удивился Мэллори. -- Ты мне нравишься. -- Не в этом дело, -- рассмеялась девушка. -- Я живу не здесь, в Бромптоне, а в Уайтчепеле. -- Далеко. -- Поезда не ходят. И кэба сейчас не найти. Я боялась, что мне придется ночевать прямо в парке! -- А как же твои друзья? -- поинтересовался Мэллори. Девушка тряхнула головой, словно говоря: "Да пошли они, эти друзья". От резкого движения в ямке у ее горла мелькнул краешек машинных кружев. -- Я хочу вернуться в Уайтчепел. Ты меня доведешь? У меня нет денег. Ни гроша. -- Хорошо. -- Мэллори предложил ей руку. -- Пять миль пешком, но ноги у тебя чудесные. Девушка взяла его под локоть и улыбнулась: -- Мы еще успеем на речной пироскаф от Креморнской пристани. -- А-а, -- протянул Мэллори. -- Это чуть ниже по Темзе, да? -- Это совсем не дорого. -- Они спустились по ступенькам гигантского настила в мерцающую светом газовых рожков темноту. -- Ты ведь не из Лондона? Коммивояжер? Мэллори покачал головой. -- Ты мне дашь соверен, если я с тобой пересплю? Мэллори не ответил, несколько шокированный такой прямолинейностью. -- Ты можешь остаться на всю ночь, -- продолжала девушка. -- У меня очень симпатичная комната. -- Да, так я и хочу. Он споткнулся о камень и чуть не упал. Девушка помогла неустойчивому кавалеру сохранить равновесие и взглянула ему в глаза. -- Ты немного под градусом, да? А так ты вроде ничего. Как тебя звать? -- Эдвард. Но все называют просто Нед. -- Но это же и мое имя тоже! -- воскликнула она. -- Харриэт Эдвардес, не Эдвардс, а Эдвардес, с "е". Это мой сценический псевдоним. А друзья зовут меня Хетти. -- У тебя божественная фигура, Хетти. Я ничуть не удивлен, что ты играешь на сцене. -- Тебя нравятся нехорошие девушки, Нед? -- В полутьме серые глаза Хетти казались почти черными. -- Надеюсь, да, потому что у меня сегодня настроение делать очень нехорошие вещи. -- Конечно, нравятся. -- Мэллори обнял левой рукой ее туго стянутую талию, прижал правую руку к объемистой груди и буквально впился в ее губы. Девушка чуть взвизгнула от удивления, а потом закинула ему руки на шею. Поцелуй растянулся на несколько минут; Мэллори чувствовал ее язык у себя на зубах. Затем Хетти чуть отстранилась. -- Нам ведь нужно попасть домой, Нед. Ты понимаешь? -- Понимаю, -- ответил он, тяжело дыша. -- Но только ты покажи мне свои ноги, прямо сейчас. Покажешь? Девушка оглянулась по сторонам, приподняла нижние юбки до колен и тут же их опустила. -- Идеальные! -- восхитился Мэллори. -- Ты могла бы позировать художникам. -- Позировала, -- усмехнулась Хетти. -- Только на этом не заработаешь. От пристани донесся гудок пироскафа. Они побежали со всех ног и успели взлететь по сходням за какую-то секунду до отхода. После суматошного бега виски снова ударило Мэллори в голову. Дав девушке шиллинг, чтобы та заплатила четыре пенса за проезд, он отыскал на палубе парусиновый шезлонг. Кораблик развел пары, его колеса зашлепали по черной воде. -- Пошли в салон, -- сказала Хетти. -- Там есть что выпить. -- Мне хочется посмотреть на Лондон. -- Не думаю, что тебе понравится. -- Понравится, если ты останешься со мной. -- Как ты интересно говоришь, Нед! -- рассмеялась девушка. -- Забавно, я сперва подумала, что ты фараон, такой ты был строгий и важный. Но фараоны так не говорят, хоть пьяные, хоть трезвые. -- Тебе не нравятся комплименты? -- Нет, очень нравятся. Но и шампанское мне тоже нравится. -- Подожди минутку. -- Мэллори был пьянее, чем ему хотелось бы. Тяжело поднявшись, он отошел к ограждению носа и крепко его стиснул, стараясь вернуть пальцам чувствительность. -- Темнотища-то какая в городе. -- Слушай, а ведь точно, -- удивилась девушка. От нее пахло соленым потом, чайной розой и шахной. Мэллори задумался, много ли у нее там волос и какого они цвета. Ему очень хотелось их увидеть. -- А почему это, Нед? -- Что почему? -- Почему так темно? Это что, из-за тумана? -- Газовые фонари, -- объяснил Мэллори. -- Правительство отключило все газовые фонари в городе, потому что от них дым. -- Ловко придумано. -- А теперь люди шляются по темным улицам и громят все, что ни попадется. -- Откуда ты знаешь? Он пожал плечами. -- Так ты точно не фараон? -- Нет, Хетти. -- Не люблю фараонов. Они всегда так разговаривают, будто знают чего-то, чего ты не знаешь. И не говорят, откуда они это знают. -- Я бы мог тебе рассказать, -- вздохнул Мэллори. -- Даже хотел бы. Но ты не поймешь. -- Пойму, Нед, -- сказала Хетти голосом тусклым, как шелушащаяся краска. -- Я люблю слушать, как говорят умные мужчины. -- Лондон -- это очень сложная система, выведенная из равновесия. Это как... Как пьяный мужик, вдребезги пьяный, в комнате с бутылками виски. Виски спрятано -- поэтому он ходит и ищет. Найдет бутылку, глотнет и отставит, и тут же о ней забудет. А потом снова ходит и ищет -- и так раз за разом. -- А потом у него кончается выпивка, и ему приходится бежать в лавку. -- Нет. Спиртное никогда не кончается. Есть еще демон, он постоянно доливает бутылки. Это у нас открытая динамическая система. Человек бродит и бродит по комнате вечно, никогда не зная, каким будет его следующий шаг. Совершенно вслепую и ничего на зная наперед, он выписывает круги, восьмерки, любые фигуры, какие только можно придумать, катаясь на коньках, но он никогда не выходит из комнаты. А потом однажды гаснет свет, и человек сломя голову выбегает наружу в кромешную тьму. И тогда может случиться все, что угодно, ибо тьма кромешная есть Хаос. Вот и у нас там Хаос, Хетти. -- И тебе это нравится, да? -- Что? -- Я не очень понимаю, что ты там сейчас говорил, но вижу, что тебе это нравится. Тебе нравится об этом думать. -- Легким, совершенно естественным движением Хетти приложила руку к его ширинке. -- Колом стоит! -- Она отдернула руку и торжествующе усмехнулась. Мэллори боязливо оглянулся. На палубе было с десяток пассажиров. Никто, похоже, не смотрел, но разве в этой темноте что разберешь. -- Ты дразнишься, -- обиженно сказал он. -- Вот вытащи и увидишь, как я умею дразниться. -- Я уж подожду более подходящих времени и места. -- Вона как мужики заговорили, -- рассмеялась Хетти. Мерное шлепанье внезапно зазвучало по-иному; к нему примешался треск лопающихся пузырей. От черной воды пахнуло невыносимым смрадом. -- Гадость какая! -- воскликнула Хетти, зажимая рот ладонью. -- Пошли в салон, Нед, пошли, ну, пожалуйста! Но Мэллори удерживало странное любопытство. -- А что, бывает еще хуже? Ниже по реке? -- Гораздо хуже, -- пробубнила Хетти сквозь пальцы. -- Я видела, как люди шлепаются в обморок. -- Тогда почему паромы еще ходят? -- Они всегда ходят, -- объяснила Хетти. -- Это же почтовые. -- Ясно, -- кивнул Мэллори. -- А могу я тут купить марку? -- Внутри.-- Хетти настойчиво тянула его за локоть.-- И марку, и что-нибудь еще, для меня. Хетти зажгла в крошечной, тесно заставленной прихожей масляную лампу; Мэллори, несказанно довольный, что вырвался наконец из душной жути закоулков Уайтчепела, протиснулся мимо нее в гостиную. На квадратном столике громоздилась пачка иллюстрированных газет, все еще доставлявшихся по домам, несмотря на смрад. Жирные, различимые даже в полутьме заголовки стенали об очередном ухудшении здоровья премьер-министра. Старик Байрон вечно симулировал какую-нибудь болезнь: то у него отнималась нога, то отекало легкое, то барахлила печень. Хэтти внесла в гостиную горящую лампу, и тут же на пыльных обоях расцвели поблекшие розы. Мэллори уронил на стол золотой соверен. Он ненавидел неприятности в подобных делах и всегда платил вперед. Хетти услышала звон и улыбнулась. Потом она сбросила грязные ботинки, прошла, покачивая бедрами, в конец комнаты и распахнула дверь, из-за которой доносилось приглушенное мяуканье. В комнату вбежал большой серый кот. Хетти подхватила его на руки, погладила, приговаривая: "Соскучился, Тоби, соскучился по мамочке",-- и выпроводила на лестницу. Мэллори терпеливо ждал. -- Ну а теперь займемся тобой, -- сказала Хетти, встряхивая темно-каштановыми локонами. Спальня оказалась довольно маленькой и убогой, здесь стояли дубовая двуспальная кровать и высокое помутневшее трюмо, стоившее когда-то немалых денег. Хетти поставила лампу на ободранную прикроватную тумбочку и начала расстегивать кофточку; вытащив руки из рукавов, она чуть ли не с ненавистью отбросила ни в чем не повинную одежду в сторону. Переступив через упавшую на пол юбку, девушка начала снимать корсет и туго накрахмаленную нижнюю юбку. -- Ты не носишь кринолина, -- хрипло заметил Мэллори. -- Терпеть их не могу. Хетти расстегнула нижнюю юбку, сняла ее и отложила в сторону. Ловко расстегнув крючки корсета, она распустила шнуровку, стянула его через бедра и с облегчением вздохнула; теперь на ней осталась только коротенькая кружевная рубашка. Мэллори освободился от сюртука и ботинок. Ширинка у него чуть не лопалась. Очень хотелось выпустить зароговевший орган на волю, но при свете было как-то неудобно. Хетти с размаху запрыгнула на постель, громко скрипнув пружинами. Мэллори не мог позволить себе такой порывистости; он осторожно присел на край кровати, насквозь пропитанной запахами апельсиновой туалетной воды и пота, аккуратно снял брюки и "неупоминаемые", сложил их и положил на стул, оставшись -- по примеру хозяйки дома -- в одной рубашке. Затем Мэллори наклонился, расстегнул кармашек нательного пояса и вытащил пакетик "французских дирижаблей". -- Я воспользуюсь защитой, дорогая, -- пробормотал он. -- Ты не против? -- Дай-ка мне поглядеть. -- Хетти приподнялась на локте. Мэллори продемонстрировал ей скатанный колпачок из овечьей кишки. -- Этот не из тех, хитрых, -- облегченно сказала девушка. -- Делай, как тебе нравится, дорогуша. Мэллори осторожно натянул приспособление на член. Так будет лучше, думал он, довольный своей предусмотрительностью. "Защита" давала ощущение, что он контролирует обстановку, к тому же так безопаснее, и деньги, -- те, отданные сутенеру, -- не зря выкинуты. Крепко обвив шею Мэллори руками, Хетти намертво присосалась к нему влажным широким ртом. Мэллори вздрогнул, почувствовав на деснах кончик скользкого, верткого, как угорь, языка. Необычное ощущение резко подстегнуло его пыл. Он забрался на девушку; ее плотное тело, чуть прикрытое непристойно тонкой рубашкой, наощупь было восхитительно. После некоторых трудов ему удалось задрать подол почти до талии. Дальше пришлось искать дорогу во влажных густых зарослях; Хетти поощряюще вздыхала и постанывала. Потеряв наконец терпение, она без особых церемоний взяла дело в свои руки и довела заплутавшего путника до желанного приюта. Теперь она перестала сосать рот Мэллори, оба они дышали как пароходы, кровать под ними тряслась и скрипела, как расстроенный панмелодиум. -- О, Нед, дорогой! -- внезапно взвизгнула Хетти, вонзив ему в спину восемь острых ногтей. -- Какой он большой! Я сейчас кончу! -- Она начала судорожно извиваться. Мэллори давно не слышал, чтобы женщина говорила во время совокупления по-английски; совершенно ошарашенный, он резко кончил, как будто бесстыдное раскачивание гладких, упругих бедер насильно вырвало семя из его плоти. После короткой паузы, когда оба они переводили дух, Хетти чмокнула Мэллори в щеку и сказала: -- Это было прекрасно, Нед. Ты действительно знаешь, как это делается. А теперь давай поедим, давай? До смерти жрать хочется. -- Хорошо, -- отозвался Мэллори, вываливаясь из потной люльки ее бедер. Его переполняла благодарность к ней -- как, впрочем, и всегда, к каждой женщине, которая была к нему благосклонна, -- благодарность с некоторой примесью стыда. Но все заглушал голод. Он не ел уже много часов. -- В "Олене", это трактир внизу, могут сообразить для нас вполне приличный пти-супе*. Попросим миссис Кэрнз, она сходит и принесет. Миссис Кэрнз -- это жена хозяина дома, они живут тут прямо через стенку. -- Прекрасно, -- кивнул Мэллори. -- Но тебе придется заплатить и за еду, и ей тоже надо будет дать что-нибудь. Хетти скатилась с кровати -- и только потом одернула задранную рубашку; вид роскошных округлых ягодиц наполнил Мэллори благоговейным трепетом. Хетти выбила по стене резкую дробь; через несколько долгих секунд раздался ответный стук. -- Твоя подружка что, по ночам не спит? -- удивился Мэллори. -- Она у меня привычная, -- сказала Хетти, забираясь в кровать; пружины снова жалобно скрипнули. -- Не обращай на нее внимания. По средам наша миссис Кэрнз так обрабатывает своего несчастного мистера, что никто в доме спать не может. Мэллори осторожно снял "французский дирижабль", несколько растянувшийся, однако не получивший пробоин, столь губительных для воздухоплавательных аппаратов, и брезгливо уронил его в ночной горшок. -- Может, откроем окно? Жарко тут, сил нет. -- Ты что, дорогуша, хочешь впустить сюда смрад? -- Хетти усмехнулась и с наслаждением поскребла себя между лопаток. -- Да и вообще окна тут не открываются. -- Почему? -- Все рамы наглухо забиты. Девушка, которая жила здесь раньше, прошлой зимой... Странная была, очень уж спесивая и держала себя -- будто из благородных, но всю дорогу жутко боялась каких-то там врагов. Вот она, наверное, и заколотила все окна. Да заколачивай не заколачивай, все равно до нее добрались. * Petit-souper (фр.) "перекусить -- Это как? -- поинтересовался Мэллори. -- Она никогда не водила сюда мужчин, я такого ни разу не видела, но в конце концов за ней пришли фараоны. Из Особого отдела, слыхал, наверное? И на меня тоже, ублюдки, насели, а откуда мне знать, чем она там занималась и какие у нее друзья. Я даже фамилию ее не знала, только имя, то ли настоящее, то ли придуманное, поди разберись. Сибил какая-то. Сибил Джонс. Мэллори подергал себя за бороду. -- А что она такого сделала, эта Сибил Джонс? -- Родила вроде бы ребенка от члена парламента, когда была совсем еще молоденькой, -- пожала плечами Хетти. -- От мужика по фамилии... да ладно, тебе это ни к чему. Она крутила всю дорогу с политиками и еще немножко пела. А я вот зато позирую. Коннэсеву поз пластик?* -- Нет. Мэллори совсем не удивился, заметив на своем колене блоху. Изловив насекомое, он безжалостно его раздавил; на ногтях больших пальцев остались маленькие пятнышки крови. -- Мы одеваемся в облегающее трико, точно под цвет кожи, разгуливаем за стеклом, а мужики на нас глазеют. Миссис Уинтерхолтер -- ты видел ее сегодня в садах -- за нами присматривает, она, как это называется, мой импресарио. Народу сегодня было кошмарно мало, а эти шведские дипломаты, с которыми мы пришли, они жмоты, как не знаю что. Так что мне повезло, что ты подвернулся. * Connaissez-vous poses plastiques? (фр.) -- Знаете ли вы пластические позы? В наружную дверь коротко постучали. -- Донне-муа* четыре шиллинга,-- сказала Хетти, вставая. Мэллори взял со стула свои брюки, покопался в кармане и вытащил несколько монет. Хетти вышла в прихожую и через пару секунд принесла на ободранном, сплошь в трещинах и выбоинах, лакированном подносе буханку черствого хлеба, кусок ветчины, горчицу, четыре жареных колбаски и запыленную бутылку теплого шампанского. Наполнив два высоких, не слишком чистых бокала, она принялась есть -- совершенно спокойно и молча. Мэллори безотрывно глядел на ее полные, с симпатичными ямочками руки, на тяжелые груди, темные соски которых отчетливо просвечивали сквозь тонкую ткань рубашки, и немного удивлялся заурядности лица -- при такой-то фигуре. Он выпил бокал плохого, перекисшего шампанского и жадно набросился на зеленоватую ветчину. Хетти покончила с колбасками, а затем выскользнула из кровати, виновато улыбнулась, задрала сорочку до талии и присела на корточки. -- Шампанское, оно прямо проскакивает насквозь, правда? Мне нужно на горшок. Не смотри, если не хочешь. Мэллори скромно отвернулся и тут же услышал звон струи о жесть. -- Давай помоемся, -- предложила Хетти. -- Я принесу тазик. Она вернулась с эмалированным тазом вонючей лондонской воды и стала обтирать себя люфой. -- Формы у тебя великолепные, -- сказал Мэллори. * Donnez-moi (фр.) -- Дайте мне. У Хетти были миниатюрные кисти и ступни, а округлость ее икр и ляжек являла собой чудо анатомии млекопитающих. Ее тяжелые, крепкие ягодицы были безупречны. Мэллори они показались смутно знакомыми, где-то он видел точно такие же, скорее всего -- на исторических полотнах современных мастеров... А что, вполне возможно, это они и есть. Из курчавой огненно-рыжей поросли скромно выглядывали розовые, молчаливо сжатые губы. Заметив его взгляд, Хетти улыбнулась. -- А ты хотел бы посмотреть на меня голую? -- Очень. -- За шиллинг? -- Идет. Хетти скинула сорочку с явным облегчением, ее тело покрывала испарина. Она аккуратно обтерла губкой пот с подмышек. -- Я могу держать позу, совсем почти не двигаться целых пять минут подряд, -- сказала Хетти слегка заплетающимся языком: бутылку шампанского она выпила почти в одиночку. -- У тебя есть часы? Десять шиллингов, сейчас сам увидишь. Спорим, что получится? -- А я и не сомневаюсь. Хетти грациозно нагнулась, взялась рукой за левую щиколотку, подняла ногу над головой, не сгибая в колене, и стала медленно поворачиваться, переступая с носка на пятку и назад. -- Нравится? -- Потрясающе! -- восхищенно выдохнул Мэллори. -- Смотри, я могу прижать ладони к полу, -- сказала она, нагибаясь. -- Большинство лондонских девиц так затягиваются в корсеты, что переломились бы на хрен пополам, попробуй они такое. -- Затем она села на шпагат и уставилась на Мэллори снизу вверх, пьяненькая и торжествующая. -- Да я просто жизни не видел, пока не попал в Лондон! -- сказал Мэллори. -- Тогда снимай свою рубашку и давай пилиться голыми. -- К ее лицу прилила кровь, серые глаза широко раскрылись и выпучились. Как только Мэллори снял сорочку, Хетти вскочила на ноги и подошла к нему с эмалированным тазиком в руках. -- В такую зверскую жару пилиться голыми куда лучше. А мне и вообще нравится пилиться без ничего. Мамочки, да какой же ты мускулистый и волосатый, я всегда любила волосатых. Дай-ка взглянем на твою пипиську. -- Она бесцеремонно подцепила упомянутый орган, скальпировала его, внимательно осмотрела и окунула в тазик. -- Полный порядок, никаких болячек. Почему бы тебе не трахнуть меня без этой идиотской сосисочной шкурки? Девять пенсов сэкономишь. -- Девять пенсов не деньги, -- возразил Мэллори, натягивая второй "дирижабль" и залезая на Хетти. Голый, разгоряченный тяжелой работой, он мгновенно покрылся потом, как молотобоец у наковальни. Пот лился ручьями с них обоих, и к его запаху примешивалась вонь дурного шампанского, но все же липкая кожа больших упругих грудей казалась прохладной. Хетти закрыла глаза, крепко уперлась пятками в ягодицы Мэллори и самозабвенно подмахивала; из угла ее рта высовывался краешек языка. Наконец он кончил, застонав сквозь стиснутые зубы, когда жгучий ток пронесся по его члену. В ушах у него звенело. -- Ты, Нед, прямо дьявол какой-то. -- Шея и плечи Хетти покраснели и блестели от пота. -- Ты тоже, -- пробормотал, задыхаясь, Мэллори. -- Мне нравится делать это с мужчиной, который умеет обращаться с девушкой. Давай теперь выпьем хорошего бутылочного эля. Охлаждает получше этого шампанского. -- Давай. -- И папиросы. Ты любишь папиросы? -- А что это, собственно говоря, такое? -- Турецкие сигареты, из Крыма. Последняя мода... Ну, не последняя, а с начала войны. -- Ты куришь табак? -- удивился Мэллори. -- Я научилась у Габриэль, -- пояснила Хетти, вставая с кровати. -- Габриэль, та, что жила здесь после Сибил. Французка из Марселя. А в прошлом месяце она отплыла во Французскую Мексику с одним из своих посольских охранников. Вышла за него замуж, повезло. -- Хетти завернулась в желтый шелковый халат; в тусклом свете масляной лампы он казался почти изысканным, несмотря на засаленный подол. -- Отличная была баба, Габриэль. Донне-муа четыре шиллинга, милый. А лучше пять. -- С фунта сдача будет? -- спросил Мэллори. Хетти недовольно отсчитала ему пятнадцать шиллингов и исчезла в прихожей. Отсутствовала она довольно долго: похоже, болтала с миссис домовладелицей. Мэллори лежал, вслушиваясь в звуки огромного города: перезвон колоколов, далекие пронзительные крики, хлопки, которые могли быть и выстрелами. Он был пьян, как Бог, и его божественная сущность была преисполнена земного блаженства. Вскоре на сердце снова навалится тяжесть -- удвоенная сегодняшним грехом, но сейчас он чувствовал себя свободным и легким, как перышко. Хетти вернулась с проволочной корзинкой бутылок в одной руке и дымящейся сигаретой -- в другой. -- Долго же ты, -- заметил Мэллори. -- Небольшая заварушка внизу, -- пожала плечами Хетти. -- Какие-то хулиганы. -- Она опустила корзинку на пол, вытащила одну из бутылок и кинула Мэллори. -- Потрогай, какая холодная. Из подвала. Здорово, правда? Разобравшись с хитроумной, из фарфора, пробки и проволоки затычкой, Мэллори жадно припал к бутылке. На стекле выступали рельефные буквы: "Ньюкастлский эль". Современная пивоварня, где вместо дедовских чанов -- стальные цистерны размером с линейный корабль. Добротный, машинного производства напиток, никакого тебе жульничества с индейской ягодой. Хетти легла на кровать прямо в халате, допила бутылку и открыла другую. -- Сними халат, -- попросил Мэллори. -- А где шиллинг? -- Бери. Хетти спрятала монету под матрас и улыбнулась. -- Хороший ты мужик, Недди. -- Она сняла халат, швырнула его на прибитый к двери железный крючок, но промахнулась. -- У меня сегодня хорошее настроение. Давай еще раз, а? -- Чуть погодя, -- зевнул Мэллори. У него слипались глаза, в затылке пульсировала боль. Сучий кот Веласко. Когда же это было? Сто лет назад. Последние сто лет он только и делал, что пил да пилился. -- Когда у тебя в последний раз была женщина, Нед? -- спросила Хетти, не оставляя попыток гальванизировать уныло обвисший член Мэллори. -- Ну... Месяца два назад. Или три. -- И кто она была? -- Она была... -- Это была канадская шлюха, но Мэллори внезапно остановился. -- Почему ты спрашиваешь? -- Расскажи мне. Я люблю об этом слушать. Мне хочется знать, как это делают в приличном обществе. -- Я ничего об этом обществе не знаю. Да и ты, наверное, тоже. Убедившись, что все ее старания ни к чему не приводят, Хетти сложила руки на груди, откинулась на изголовье кровати и чиркнула люцифером по шершавой штукатурке, закурила очередную папиросу и выпустила дым через ноздри -- картина, на взгляд Мэллори, до крайности неприличная. -- Ты не думай, что я ничего не знаю, -- начала она. -- Я такое слышала, чего ты и представить себе не можешь, вот хоть поспорим. -- Не сомневаюсь, -- вежливо согласился Мэллори и допил очередную бутылку. -- А ты знаешь, что старая леди Байрон порет своего муженька по голой заднице немецким хлыстом для верховой езды, а иначе у него не стоит? Мне рассказывал это один фараон, а ему рассказывал слуга из их дома. -- Да? -- Эта семейка Байронов, все они извращенцы и похабники. Теперь-то он старье с бордюром, этот самый ваш лорд Байрон, а в молодости он отодрал бы кого хочешь, хоть козу. Да что там козу -- они куст бы отодрал, приди ему в голову, что в том кусту лежит коза! И жена его ничуть не лучше. Она на стороне не трахается, но зато любит орудовать кнутом -- заводится она так; вот у них и парочка получается -- что один, что другой. -- Поразительно, -- зевнул Мэллори. -- А как их дочь? Хетти ответила не сразу, лицо ее стало на удивление серьезным. -- Потрясная она баба, Ада. Самая мощная шлюха во всем Лондоне. -- Почему ты так говоришь? -- Она-то трахается, с кем только захочет, и никто даже заикнуться не смеет о том, что она вытворяет. Она поимела половину Палаты лордов, и все они цепляются за ее юбки, как маленькие. Называют себя ее фаворитами и паладинами, и если хоть какой-нибудь из них нарушит клятву и посмеет проронить хоть словечко, остальные устраивают ему веселую жизнь. Все они крутятся вокруг нее, защищают ее, поклоняются ей, как паписты своей Мадонне. Мэллори неопределенно хмыкнул. Со шлюхи спрос небольшой, но все равно, разве можно такое говорить? Он знал, что у леди Ады есть поклонники, но мысль о том, что она отдается мужчинам, что на математическом ложе королевы машин сопят, обливаются потом, кидают палки... нет, лучше об этом не думать. У него кружилась голова. -- Твоя осведомленность поразительна, Хетти, -- пробормотал Мэллори. -- Нет никаких сомнений, что ты весьма компетентна во всем, что касается твоей профессии, но... Хетти оторвала от губ горлышко очередной бутылки и согнулась от хохота. -- О Господи, -- закашлялась она, вытирая с груди плеснувшую из бутылки пену. -- Ну, Недди, и разговорчики же у тебя! Смотри, что ты наделал. -- Извини, -- сказал Мэллори. Хетти скользнула по нему насмешливым взглядом и подобрала с края тумбочки тлеющую сигарету. -- Вот возьми теперь тряпку и хорошенько их вымой, -- предложила она. -- Ведь ты же очень даже не против, да? Мэллори без слов принес тазик, намочил полотенце и принялся осторожно протирать ее груди и пухлый белый живот с ямкой пупка посередине. Хетти смотрела из-под полуприкрытых век, затягиваясь сигаретой и стряхивая пепел на пол; можно было подумать, что ее плоть принадлежит кому-то другому. Через некоторое время, когда Мэллори покончил с животом и занялся ногами, она молча сжала подающий первые признаки жизни член и начала делать ему искусственное дыхание. Надевая очередной чехол, Мэллори едва не потерял эрекцию. К немалому своему облегчению он сумел проникнуть в Хетти, после чего полуобморочный орган очнулся, быстро освоился в знакомой обстановке и обрел нужную для предстоящей работы упругость. У Мэллори болели локти, запястья и спина; у основания члена ощущалось странное болезненное покалывание. Усталый и пьяный, он долбил из последних сил, из принципа, безо вся кого удовольствия. Прикрытая овечьей кишкой головка истерлась почти в кровь, семяизвержение представлялось чем-то абсолютно неосуществимым -- вроде как вытащить ржавый, с откушенной шляпкой гвоздь из доски. Пружины кровати трещали, как поле металлических сверчков. На полпути Мэллори чувствовал себя так, будто пробежал много миль, а Хетти, чья погасшая сигарета прожгла тумбочку, впала то ли в транс, то ли в пьяное оцепенение. На какое-то мгновение он задумался, а не бросить ли к чертям собачьим это бесполезное занятие, сказать напрямую, что ничего не получается, однако не мог подобрать слова, которые удовлетворительно объяснили бы подобную ситуацию, а потому пилил и пилил. Мысли его скользнули к другой женщине, его кузине. В далеком детстве, забравшись на дерево за кукушиными яйцами, он видел, как ее драл в кустах один из местных парней. Через какое-то время рыжая кузина вышла за этого парня замуж, теперь это была сорокалетняя женщина со взрослыми детьми. Маленькая кругленькая добропорядочная женщина в маленькой кругленькой добропорядочной шляпке, однако, встречаясь с ней, Мэллори неизменно вспоминал выражение мучительного наслаждения на веснушчатом лице. Теперь он цеплялся за этот потаенный образ, как галерный раб за свое весло, и упрямо прокладывал себе дорогу к оргазму. Наконец пришло то теплое ощущение подъема в паху, которое сказало ему, что он скоро кончит и ничто не в силах ему в этом помешать, и он качал, качал, тяжело дыша и с удвоенным остервенением, пока не добился своего. Острый спазм наслаждения пробежал по его рукам, ногам, даже по ступням сведенных судорогой ног, и он вскрикнул, издал громкий животный стон экстаза, удививший его самого. -- Мамочки, -- откомментировала Хетти. Мэллори свалился с нее, грудь у него тяжело вздымалась и опускалась, как у выброшенного на берег кита. Мускулы казались резиновыми, и большая часть выпитого алкоголя вышла из него с потом. Он чувствовал себя на седьмом небе. Чувствовал, что готов умереть. Он был бы рад, например, получить -- прямо здесь и сейчас -- пулю от того ипподромного хлыща, приветствовал бы возможность никогда больше не покидать этой заоблачной вершины, никогда не возвращаться к нормальному бытию Эдварда Мэллори -- остаться чудесным существом, утонувшим в запахах шахны и чайной розы. Но через минуту ощущение исчезло, и он снова стал Мэллори. Слишком отупевший для таких тонкостей, как угрызения совести и чувство вины, Мэллори знал, однако, что пора сматывать удочки. Кризис миновал, эпизод отошел в прошлое. Он был слишком измотан, чтобы уйти прямо сейчас, но знал, что вскоре это сделает. Спальня шлюхи не представлялась более тихой гаванью. Стены потеряли реальность, превратились в математические абстракции, граничные условия, не способные более сдерживать его импульса. -- Давай поспим. -- Хетти едва ворочала языком. -- Давай. Он предусмотрительно положил коробок Люциферов в близкой досягаемости, прикрутил лампу и остался лежать в душной мгле, как платоновская свободно парящая душа, не закрывая глаз и безразлично ощущая, как где-то очень далеко -- на щиколотках -- пируют блохи. Он не спал, а просто расслабленно отдыхал. Через какое-то время его мысли побежали по кругу, тогда он наощупь отыскал люциферы и выкурил сигарету из запаса Хетти -- приятный ритуал, хотя табак можно использовать и лучшим способом. Еще позднее он встал с кровати, нащупал ночной горшок и помочился. На полу была лужа эля, а может, и чего-нибудь другого. Ему захотелось вытереть ноги, но в этом не было особого смысла. Он ждал, чтобы тьма, повисшая за переплетом голого, закопченного окна спальни Хетти хоть немного рассеялась. Наконец появились какие-то жалкие проблески, очень мало напоминающие нормальный дневной свет. Мэллори успел протрезветь, и теперь его мучила жажда; содержимое черепной коробки словно превратилось в бездымный порох. Не так уж плохо, если только не делать резких движений, просто глухие, тревожные всплески боли. Он зажег свечу, нашел рубашку. Хетти со стоном проснулась и удивленно уставилась на него; волосы у нее слиплись от пота, глаза выпучились и странно поблескивали: "эллиндж", назвали бы такой взгляд в Сассексе -- чумовой. -- Ты что, уходишь? -- сонно спросила она. -- Да. -- Почему? Ведь еще темно. -- Люблю начинать день пораньше. -- Он помедлил. -- Старая походная привычка. -- Тоже мне, отважный воин, -- фыркнула Хетти. -- Глупости это все, возвращайся в кровать. Ну куда тебе спешить? Мы помоемся, позавтракаем. Хороший плотный завтрак, это ж тебе будет в самый раз. -- Да нет, не надо, я лучше пойду. Времени уже много, а у меня дела. -- Как это много? -- Хетти широко зевнула. -- Еще даже не рассвело. -- Много, я точно знаю. -- А что говорит Биг Бен? -- Послушай, -- удивился Мэллори, -- я же за всю ночь ни разу его и не слышал. Отключили, что ли? Эта мелочь почему-то встревожила Хетти. -- Давай тогда французский завтрак, -- предложила она. -- Закажем внизу. Булочки и кофе, это совсем недорого. Мэллори молча покачал головой. Хетти прищурилась; судя по всему, отказ ее удивил. Она села, скрипнув кроватью, и пригладила растрепанные волосы. -- Не ходи на улицу, погода ужасная. Не можешь спать, так давай перепихнемся. -- Вряд ли у меня что получится. -- Я знаю, что нравлюсь тебе, Недди. -- Хетти скинула мокрую от пота простыню. -- Иди сюда и пощупай меня, везде, глядишь, и встанет. -- Она лежала в ожидании. Не желая ее разочаровывать, Мэллори погладил великолепные ляжки, слегка помял пышные, упругие груди. Но даже вся эта несомненная роскошь не произвела на лысого практически никакого впечатления -- он сонно пошевелился, и не более. -- Мне правда пора идти, -- сказал Мэллори. -- Да встанет у тебя, встанет, только подожди немного. -- Я не могу ждать. -- Я не сделала бы этого, не будь ты таким лапушкой, -- медленно проговорила Хетти, -- но если хочешь, я заставлю его встать прямо сейчас. Connaissez-vous la belle gamahuche? -- А это еще что? -- Ну, -- чуть замялась Хетти, -- будь ты не со мной, а с Габриэль, ты бы уже это знал. Она всегда проделывала такое со своими мужчинами и говорила, что они с ума от этого сходят. Это то, что называется минет, французское удовольствие. -- Я что-то не очень понимаю. -- Ну... она член сосет. -- А, вот ты про что. Прежде Мэллори воспринимал это выражение исключительно как гиперболический элемент обсценной идиоматики. Возможность физической его реализации, более того -- возможность стать объектом такой реализации, ошеломляла. Он подергал себя за бороду. -- А... И сколько это будет стоить? -- Для некоторых я бы не сделала так ни за что, ни за какие деньги, -- заверила его Хетти, -- но ты другое дело, ты мне нравишься. -- Сколько? Хетти на мгновение задумалась. -- Как насчет десяти шиллингов? А десять шиллингов -- это полфунта. -- Нет, что-то не хочется. -- Ладно, пять шиллингов, только ты там не кончай. И чтобы точно, под честное слово, я это совершенно серьезно. Намек, содержавшийся в этих словах, -- да какой там намек, их смысл, -- вызвал у Мэллори дрожь блаженного отвращения. -- Нет, я что-то не расположен. -- Он начал одеваться. -- Но еще-то ты придешь? Когда ты придешь? -- Скоро. Хетти вздохнула, ничуть не сомневаясь, что он лжет. -- Иди, раз уж тебе надо. Но послушай, Недди, я же тебе нравлюсь. Я не помню как там тебя звать по-настоящему, но точно помню, что видела твой портрет в газете. Ты -- знаменитый ученый, и у тебя уйма денег. Правда ведь, да? Мэллори промолчал. -- Девушки в Лондоне бывают разные, -- торопливо продолжила Хетти, -- и такой мужик, как ты, может крупно влипнуть. А с Хетти Эдвардес ты в полной безопасности, потому что я имею дело только с джентльменами и не болтаю лишнего. -- Я в этом ничуть не сомневаюсь. -- Мэллори торопливо застегивал брюки. -- По вторникам и четвергам я танцую в театре "Пантаскопик", это на Хеймаркете. Ты придешь на меня посмотреть? -- Если буду в Лондоне. С чем он и ушел. Пробираясь наощупь по темной, хоть глаз выколи, лестнице, он до крови ободрал голень о педаль прикованного к перилам велосипеда. Небо над "Оленем" не походило ни на что из прежнего опыта Мэллори, и все же он его узнал. Такое небо не раз вставало перед его внутренним взором -- плоский, низко нависший купол, в край наполненный гремучей смесью пыли и отвратительных испарений, вернейший предвестник катастрофы. По тусклому пятнышку поднявшегося над крышами солнца он определил, что уже около вос