ось.
     Он  наклонился к  ней  через  стол.  Медленно  положил
ладонь себе на грудь. И проговорил раздельно:
     - Аттила хайта мик Сигизмунд Борисович.  Поняла?  И на
работе меня ценят.
     Сам с этой дурой в ученую обезьяну превращаюсь.
     Эта  мысль  показалась  ему  удачной,  и  он  полез  в
холодильник за бананами.

        x x x

     Воскресный вечер Сигизмунд собирался посвятить работе.
Лантхильда  рассопливилась,   что  не  удивительно  при  ее
гриппе.  Сигизмунд выдал ей  носовой платок и  на этом счел
свою гуманитарную медицинскую миссию исчерпанной.
     Его удивляло,  что она довольно быстро встала на ноги.
Еще не  окрепла,  еще,  конечно,  сморкалась и  кашляла.  И
синяки под глазами вот такущие.  Насморк и  кашель являлись
для    коренного   Петербуржца   еще    одним   неоспоримым
доказательством того, что свалил девку таки грипп.
     И  все же  она уже ходила по  квартире.  И  ловить ее,
оседающую по стене у заветной двери, не приходилось.
     Таежное воспитание, сразу видать. Крепкая.
     Сигизмунд  засел   за   компьютер.   Взял   листки   с
незамысловатыми  задачками.   Едва   начал  осчастливливать
Прохорову И., как зазвонил телефон.
     Сигизмунд снял трубку и произнес:
     - Верный Хаген слушает.
     Звонил Мурр.  Он ничуть не удивился. В тех причудливых
мирах, где обретался Мурр, еще и похлеще случалось.
     - Это Мурр, - сказал он. - Как девушка?
     Мурр не  знал,  конечно,  что Лантхильда -  двала.  То
есть,  если по-русски,  что  юродива она  и  безумна.  Мурр
ничего не знал.  Но почему-то Сигизмунду было приятно,  что
Мурр ее называет "девушкой".  Как будто она -  равноправный
член общества.
     - Оклемалась,  -  сказал Сигизмунд. - Вон, по квартире
шастает. Мяса кус сожрала, не подавилась. Поправляется.
     - Этот рыжий -  толковый парень, - заметил Мурр. - Мне
он понравился.
     - Утром звонил, спрашивал.
     - Правильно,  -  одобрил Мурр.  -  Я  тоже так  всегда
делал.
     И   начал  рассказывать  о  своем  творческом  поиске.
Собственно,  от поиска Мурр и оторвался,  чтобы позвонить -
справиться о здоровье девушки.
     Разговоры   о   творческих   поисках   естественно   и
непринужденно перетекли в  разговор о безденежье.  И о том,
что достало.
     Сигизмунд сказал:
     - Я тут пробую договориться на одной студии...
     Мурр   знал,   что   Сигизмунд  искренне   ценит   его
творчество. Но насчет студии не поверил.
     Сигизмунд  знал,   что   Мурр  знает...   На   том   и
распрощались.
     Сигизмунд хотел  вернуться к  работе.  Но  Лантхильда,
улучив  момент,  когда  он  отвлекся,  слезла  с  дивана  и
подобралась поближе,  засматривая ему в  лицо.  Носом шумно
потянула.  Сунулась с  другого боку.  По  плечу  погладила.
Умильным глазом покосила. Словом, вилась.
     - Что надо? - спросил Сигизмунд.
     Девка  обрадовалась.  Бурно  заговорила.  Руками стала
махать. Стаканчик с карандашами своротила - по нелепости.
     - Ну?  -  перебил Сигизмунд.  Он видел, что она что-то
выклянчивает. Не успела оклематься - и уже садится на шею.
     Лантхильда потупилась. Зажеманилась. Потом сказала:
     - Махта-харья  Сигисмундс.  Вильяу сехван ого...  гиба
мис оготиви.
     - А!  -  понял Сигизмунд.  - Ти-ви. Телевизор, что ли?
Ящик поглазеть решила?
     И показал на выключенный телевизор.
     - Ти-ви, девка?
     - Нии,   -  протяжно  сказала  Лантхильда.  -  Нии.  -
Показала  на  "ленивку":   -  Хири  оготиви.  -  Подошла  к
телевизору,   любовно  погладила  пальцами  экран,  оставив
четыре полоски на пыльной поверхности: - Хири ого...
     - Да  уж,  ого,  -  согласился Сигизмунд.  -  Только я
работать собираюсь. Потому кыш. Поняла?
     Лантхильда поняла.  Огорчилась.  Надула губы.  Глянула
исподлобья. Повертелась вокруг Сигизмунда. Но он уже ушел в
работу. Вздохнула тяжело. И ушла. В девичью "светелку".
     Сигизмунд  торопился покончить с  постыдным промыслом.
Лантхильда испарилась из его мыслей,  и  несколько часов он
даже не вспоминал о ней.
     Около  полуночи  оторвался  от  компьютера.   Повизжал
матричным принтером - распечатал.
     Решил полночные новости посмотреть -  итоговые.  Не то
совсем  тут  замшеешь с  дурой  бесноватой наедине  сидючи.
"Ого", стало быть, включить.
     Привычно потянулся за "ленивкой"... "Ленивки" на месте
не было.  Так.  Встал,  поискал по комнате - может, положил
куда-нибудь в непривычное место. От волнения.
     Не найдя, направился в "светелку" - карать.
     Лантхильда спала,  сжимая оготиви в кулаке.  Сигизмунд
хотел  было  прогневаться,   но  почти  против  своей  воли
развеселился. Укрыл юродивую получше, чтобы не простужалась
во  сне.  Пошел  обратно  к  телевизору и  включил  ого  по
старинке - нажатием кнопки. Утрудил себя.

        x x x

     Утром   понедельника  Сигизмунд  опять   пробужен  был
Лантхильдой,  которая бойко тарахтела по  телефону.  Мышкой
двигала, хихикала. Лежа на диване, Сигизмунд прислушался. С
удивлением сообразил, что понимает, о чем она рассказывает.
В   общих   чертах,   конечно.   Основными  персонажами  ее
повествования были "ого", "оготиви" и какой-то "йайаманна".
Несколько раз мелькало и его имя - "Сигисмундс".
     У Лантхильды начался сильнейший насморк. Босиком после
реанимирования ходила - допрыгалась!
     Сейчас  Сигизмунд без  труда  слышал короткие гудки  в
трубке. Девка опять разговаривала с выключенным телефоном.
     Когда  он  закопошился и  сел  на  диване,  Лантхильда
испугалась. Брякнула трубку, съежилась. Он махнул ей рукой,
чтобы вышла, и стал одеваться.
     Завтракали в  молчании.  Ели  "хлифс" с  сыром и  пили
кофе.  Сигизмунд был мрачен. Думал о предстоящем: разговоры
на заводике,  надо бы еще в ПИБ заехать.  Все малорадостно.
Как  ни  верти,  а  Лантхильду придется одну оставлять.  На
целый день. Боязно, конечно. Как дит? малое.
     А  она кофе попивала и поглядывала на него исподтишка.
Видно, думала, что сердится за что-то.
     Подготовительную работу требуется провести. Инструкции
по ТБ, то, се...
     Сигизмунд показал девке на плиту. Спросил:
     - Это что?
     Лантхильда поморгала и ответила:
     - Фидвор фоньос.
     Сигизмунд сказал:
     - В  общем,  так.  Эту  Фидворфоньос  -  нельзя.  Чтоб
пальцем не трогала, понятно?
     И  показал:   ни-ни.   Лантхильда  кивнула.  Сигизмунд
выставил ее из кухни, чтоб не видела, и перекрыл газ.
     Повел в свою комнату.  Показал на розетку.  Лантхильда
отдернула  руку  -   испугалась.   А,   помнишь!  Сигизмунд
милостиво покивал.
     Показал на  входную дверь.  Провел  пальцем по  горлу:
мол, зарежут. Придут оттуда и зарежут.
     Запугав Лантхильду надлежащим образом,  решил  милость
явить.   Показал,   где  находиться  можно:  в  "светелке".
Показал,  чем заниматься можно:  выдал,  не глядя,  тяжелую
кипу  альбомов  по  искусству,  сняв  их  с  верхней  полки
стеллажа.  Объяснил,  как альбомы смотреть.  Рвать, резать,
жевать и вообще нарушать целостность - нельзя.
     Лантхильда,  запуганная,  кивнула.  Звучно  потянула в
себя сопли.
     Сигизмунд выдал ей  платки.  Даже не платки,  а  куски
старой простыни,  которую в последний раз постирал и теперь
рвал   на   разные   хозяйственные  нужды.   Показал,   как
сморкаться.
     Юродивая не  переставала изумляться.  Девственность ее
сознания иной раз ставила Сигизмунда в тупик.
     Напоследок Сигизмунд налил в термос кипятку,  заварки,
кинул  туда  же   меда  и   закрыл.   Показал  девке,   как
пользоваться. Оставил - пусть пьет горячее.
     Лантхильда, благодарно кашляя и хлюпая, разложилась на
тахте с альбомами и термосом. Можно уходить.
     - Ну, я пошел, - сказал Сигизмунд.
     Лантхильда подняла на  него глаза.  Сигизмунд легонько
щелкнул ее по носу и отправился. Она глубоко задумалась.

        x x x

     День   оказался   еще   нуднее   и   неприятнее,   чем
представлялось утром.  Сперва машина не  хотела заводиться.
Похолодало. Изрядно намучившись, Сигизмунд, вопреки судьбе,
покинул двор.
     На  заводике пришлось долго  ждать  хмыря.  Хмырь  был
неуступчив,  Сигизмунд - тоже. Продукция действительно было
дерьмо,  тут Федор прав.  Хмырь упорно не  желал признавать
очевидное, однако Сигизмунд его дожал.
     Визит в ПИБ тоже принес мало радости.
     Во  двор  въехал  -  наткнулся на  черный "форд".  Еле
втиснулся в  гараж.  "Фордяра" -  красивая,  будто  облитая
машина.  В  другой  раз  полюбовался бы.  Стоял,  красавец,
аккурат перед въездом,  словно бы нарочно. Развелось "новых
русских",  ставят машины где ни  попадя.  И  насрать им  на
все...
     Сигизмунд поднялся по  лестнице,  трясясь от  злобы  и
унижения. И даже не в "форде" было дело, а вообще...
     Едва открыл дверь,  как услышал дикие вопли. Орал ого.
Ого  надрывался песнями,  исторгаемыми томимым  инстинктами
самцом.  Мгновение Сигизмунд постоял в полутемной прихожей,
безразлично  относясь  к  атакам  восторженного  кобеля,  и
пытался  сориентироваться.  Сумасшедшая девка  врубила-таки
телевизор. Из розетки забыл выдернуть, что ли...
     Сигизмунд прошел в комнату. Лантхильды у телевизора не
было.
     Он  выключил безмозглое орало  и  вернулся в  коридор.
Наступившая тишина возымела свое действие: дверь "запертой"
комнаты приоткрылась,  и оттуда,  как ошпаренная, выскочила
Лантхильда. Прислонилась к косяку, уставилась на Сигизмунда
с ужасом.
     Он ощутил себя Синим Бородой.  Шестая жена,  запретная
комната...  Что  там  полагается  по  сюжету?  Отрезать  ей
голову?
     - Ну-у? - строго вопросил Сигизмунд.
     Лантхильда проговорила что-то жалобно.  Показала руки.
Ничего не украла, мол.
     Запертая  комната  и   впрямь  таила  в   себе  немало
сокровищ.  Пианино,  обеденный стол,  шесть мягких стульев.
Люстра  бронзовая.  Эту  люстру мать  когда-то  привезла из
Египта. Когда Насер сделался Героем Советского Союза, очень
развился туризм в страну пирамид.  Мать купила путевку - за
шестьсот рублей, огромные по тем временам бабки.
     Приятельница по работе,  Фруза Исаковна,  дала дельный
совет -  как "оправдать" поездку.  В  Египте,  мол,  бронза
дешевая.  Многие  уже  так  делали.  Покупали там,  скажем,
люстру на всю наличную валюту,  а  потом продавали ее здесь
через комиссионный магазин. Очень удобно.
     Мать  послушалась.   Купила  люстру.   И  приперла  из
знойного Египта.
     А  дальше Сигизмунд не  помнил,  что случилось.  То ли
матери вдруг  стало  жаль  с  люстрой расставаться,  то  ли
сделка не  состоялась.  В  стране заходящего коммунизма все
могло быть. Это был 1976 год. Двадцать лет назад!
     Сигизмунду  люстра  казалась  на  редкость  убогой,  а
Наталья наоборот была  от  нее  в  восторге.  Пыталась даже
отсудить при  разводе.  Но  люстра твердо не  вписывалось в
совместно нажитое имущество и осталась за родом Сигизмунда.
К восторгу его матери.
     В  запертой комнате,  помимо люстры,  водилось много и
иных  предметов  способных  поразить  дремучее  воображение
девки.  Например,  подушки, расшитые болгарским крестом. Их
расшивала мать еще в девичестве.  Там были изображены олени
и  томные девы в  лодчонках.  Девы тянулись за лилиями и не
опрокидывались в  воду только благодаря далекой от реализма
фантазии создателей узора.
     Над роялем висела большая,  тщательно отретушированная
фотография сигизмундова деда.
     Да, много дивного таила в себе запертая комната.
     Пока   Сигизмунд  размышлял  об   этом  и   глядел  на
Лантхильду,   вид  у  той  становился  все  более  и  более
несчастным.
     Сигизмунду стало  ее  жаль.  Забылись как-то  сразу  и
хмырь с заводика,  и старые суки в ПИБе, и молодые суки там
же, и наглый "форд" у гаража.
     Он  протянул к  ней  руку.  Она вжала голову в  плечи.
Сигизмунд погладил ее по волосам. Сказал:
     - Ну что ты...
     Лантхильда обрадовалась. Хлюпнула.
     Сигизмунд взял ее за руку.
     - Пойдем, посмотрим.
     Ему   вдруг  стало  любопытно  -   что   именно  девке
глянулось. Да и закрыта была комната больше от кобеля - тот
норовил растрепать вышитые подушки.
     Лантхильда,  приседая,  вошла.  На  редкость  все-таки
нелепа.
     Как  и  ожидал  Сигизмунд,  первым  делом  показала на
люстру.
     - Лукарна.
     - Лукарна, - согласился Сигизмунд.
     Затем Лантхильда показала на портрет деда. Спросила:
     - Аттила?
     Так.   Версия  с  золотом  Нибелунгов  отпадает.  Знал
доподлинно Сигизмунд,  что дед его,  Стрыйковский Сигизмунд
Казимирович, в нибелунговской авантюре замешан не был.
     А  Лантхильда то на деда,  то на Сигизмунда посмотрит.
Подошла  поближе к  портрету,  прищурилась.  Потом  сказала
уверенно:
     - Аттила. - И пояснила еще раз: - Атта.
     Вона оно что.  Аттила -  это значит "атта".  А  "атта"
значит... что? Ладно, разберемся.
     Девкино  восхищение  вызвали  также  подушки.  Чудо  с
болгарским крестом.  Сигизмунд вдруг вспомнил,  что и его в
детстве    завораживало    это     внезапное    превращение
бессмысленных нитяных крестиков в  картинку.  Стоит  только
отойти подальше...
     Ну что,  девка,  держись.  Сейчас тебе будет,  над чем
подумать.
     Сигизмунд  открыл   пыльную  крышку  пианино  "Красный
Октябрь" и сыграл первые такты собачьего вальса.
     Юродивая впала  в  необузданный восторг.  Потянулась к
клавишам. Нажала. Пианино басовито загудело. Сигизмунд взял
Лантхильду за руки и ее пальцами простучал собачий вальс.
     Неожиданно она пропела эту мелодию.  Хрипло,  гундосо,
но  правильно,  без  ошибки.  Вот  ведь  какой  талантище в
таежном тупике без толку губился!
     Лантхильда потянула Сигизмунда к клавишам.  Мол,  еще,
еще давай!  Сигизмунд "еще" не умел.  Мелькнула дикая мысль
Аську позвать -  та  здорово наяривает,  если только еще не
перезабыла. Или Мурра.
     Сигизмунд встал. Знаками показал Лантхильде, что лично
ей в  эту комнату ходить дозволяется.  А вот кобелю (тут он
выставил любопытную скотину вон) - кобелю здесь разгуливать
запрещено.
     Она  закивала.  Он  оставил  ее  в  комнате  наедине с
сокровищами и отправился на кухню - стряпать.

        x x x

     Уже после обеда Сигизмунд вспомнил о том, что оставлял
таежной квартирантке альбомы с  репродукциями картин  Дали,
Матисса,    Модильяни,   а   также   собраний   знаменитого
нью-йоркского музея "Метрополитен" и  куда менее известного
руанского Музея  Изящных Искусств.  Откуда  взялся Руанский
Музей, Сигизмунд не помнил. Кажется, кто-то подарил на день
рождения.  Французского языка Сигизмунд не знал вовсе, Руан
был  ему  по  барабану.  Наталье -  тоже.  Поэтому альбом и
сохранился на полке.
     Восхитившись  насеровской   люстрой   и   совдеповским
рококо,   Лантхильда  явила   откровенно  мещанские  вкусы.
Поэтому Сигизмунд мало рассчитывал на  то,  что Модильяни и
Матисс будут иметь у нее успех.  Ей бы Шилова с Глазуновым,
да только Наталья их уволокла.
     Отобедав,  Сигизмунд двинулся в  "светелку" и замер на
пороге.  В "светелке" было темно, как в погребе. Лантхильда
вилась за спиной,  шмыгала носом. Пошарил по стене, включил
свет.
     О   господи!   Она  сделала  в  комнате  перестановку.
Спасибо,  землянку к соседям не прокопала.  Шкаф -  изделие
приозерских умельцев -  был  передвинут и  теперь  закрывал
почти все окно.  Тахта уехала в  угол.  Над шкафом осталась
узкая  полоска,  похожая на  бойницу.  Идеальная засада для
снайпера.  Лишь  белых  колготок  для  полноты  картины  не
хватает.
     Сигизмунд повернулся к девке. Спросил:
     - Ты это что, а?
     Лантхильда с  важным видом взяла Сигизмунда за  руку и
повела ко входной двери. Показала на дверь, провела пальцем
по  горлу:   зарежут,  мол.  Опасность  оттуда  непрестанно
грозит.
     Потом завела его  в  комнату с  компьютером.  На  окно
показала.  И отсюда,  мол, опасность исходит. Тоже зарежут.
Сам, мол, так учил.
     Однако же она,  Лантхильда,  урок усвоила.  Сигизмунд,
если  ему  нравится,  может сколько угодно подставлять себя
открытым  окнам.   А  вот  она,   Лантхильда,   лично  себя
обезопасила.
     Что  ж,  в  ее  действиях имелась определенная логика.
Возражать тут нечего. Действительно, сам так и объяснял.
     Сигизмунд про себя решил,  что больше ничего объяснять
не будет. Что отныне станет нелогичным. Что поступит волево
и совершит насилие над девкиной индивидуальностью. И потому
деспотически поменял тахту со шкафом местами, открыв доступ
свету.
     Все  это  время Лантхильда стояла в  углу  и  тихонько
шипела  -  комментировала его  действия,  видать.  Закончив
труды,  Сигизмунд подошел к  ней.  Она  сердито увернулась.
Обиделась.
     Подумав, Сигизмунд принял решение обидеться тоже. Ушел
к себе.
     Лантхильда  появилась  в  его  комнате  приблизительно
через час.  Принесла альбомы.  Сложила их  на  его  стол  и
подчеркнуто резко повернулась,  желая удалиться.  Держалась
она  горделиво,  выпрямившись.  Был  бы  хвост,  подняла бы
трубой.
     - Стой,  -  произнес Сигизмунд.  У него пропала всякая
охота ссориться с девкой.
     Она остановилась, не поворачиваясь. Насторожилась.
     - Ну ладно тебе, - примирительно сказал Сигизмунд.
     Она   обернулась,   пристально  поглядела   на   него.
Убедилась в том, что он не сердится и не насмехается.
     Сигизмунд показал ей,  чтоб садилась рядом. Лантхильда
приблизилась,  уселась,  выпрямив спину и чинно сложив руки
на коленях. Уставилась вдаль.
     Молчание   затягивалось.   Сигизмунд   решил   завести
светскую беседу.
     - Зу ис Лантхильд, - начал он.
     Девка не шевельнулась.
     - А скажи-ка ты,  мать,  - перешел Сигизмунд на родной
язык, - какой такой "йайаманне" ты названиваешь?
     Она вдруг прыснула и  тут же  застенчиво схватилась за
нос: видать, сопля выскочила. Вскочила и убежала за носовым
платком. Из "светелки" долго доносилось трубное сморкание.
     Потом Лантхильда снова замаячила на пороге.  Сигизмунд
строго произнес:
     - Ты, эта, от разговора не увиливай! Что за йайаманна?
Докладывай.
     Лантхильду,    похоже,   эта   йайаманна   чрезвычайно
веселила. Она показала на Сигизмунда.
     - Не понял, - сказал Сигизмунд.
     - Йаа, - произнесла девка. - Йа.
     - Ну, я, - согласился Сигизмунд.
     Она так и покатилась со смеху. И выдала раздельно:
     - Микила  Сигисмундс ист  селс.  Микила Сигисмундс ист
йайаманна.
     Так. Теперь он у нее что-то вроде ослика Иа-Иа. Мило.
     Впрочем,  кто сказал,  что он, С.Б.Морж, - не осел? Он
же первый готов был признать это.
     Наконец Лантхильда перестала хихикать.  Взяла  его  за
руку,  призывая ко вниманию.  Кивнула несколько раз, сказав
"йа".  Покачала головой, пояснила: "нии". Потом показала на
него: "манна".
     И тут до Сигизмунда доперло. "Манна" по-лантхильдиному
будет "мужик". "Манн" в немецком. А насчет "йа"... Ведь сам
называл себя "я", когда в Миклухо-Маклая вчера играл. То-то
девка хихикала.  "Я" - "да" по-ейному, это теперь и пьяному
ежику внятно.  Стало быть,  "йайаманна" -  это  раззява,  у
которого даже дуре юродивой ни  в  чем  отказу не  будет...
Одним  словом  -  сладкий  лох.  Чем  девка  и  похвалялась
бесстыдно в пустой телефон.
     И  опять  же,  недалеко ушла  от  истины.  А  кто  вы,
спрашивается, такой, Сигизмунд Борисович?
     Ну  хорошо же.  Как  ты  там  себя  называла,  дорогая
Лантхильдочка? Мави?
     Он показал на нее пальцем и сказал ехидно:
     - Йайамави.
     Ух!
     Едва успел блок поставить - съездила бы по морде, мало
бы не показалось.  Вскочила,  в  светелку убежала -  дверью
хлопнула. Вот те, бабушка, и Миклухо-Маклай.
     А рука у нее тяжелая и крепкая. Камни она там, что ли,
в своей землянке ворочала?
     Ну  вот,   обидел.   Кажется,   по-настоящему.  Теперь
прощения просить надо.  И спрашивается,  как это делать при
столь малом тезаурусе?
     Часа два Сигизмунд ничем не занимался.  Ходил,  курил.
Прочел  от   корки   до   корки  "Очень  страшную  газету".
Откровения  современного  людоеда  "Я   ем   людей"  изучил
зачем-то дважды.
     Лантхильда затаилась в  "светелке".  Сигизмунд понятия
не имел,  чем она там занималась,  пока,  наконец, рыдания,
доносившиеся оттуда,  не стали очень громкими. Видать, часа
два  себя  доводила -  и  вот  плоды упорного труда.  Ревет
безудержно.  Сама уже не успокоится нипочем,  придется идти
утешать.
     Сигизмунд вошел  в  "светелку".  Зажег свет  (юродивая
ревела в  темноте,  натянув одеяло на  голову).  Сел рядом,
попытался стянуть одеяло.  Девка не  давала.  Мычала что-то
под одеялом.
     - Да ладно, будет тебе, - проговорил Сигизмунд.
     Она никак не реагировала.
     - Ну что ты, в самом деле.
     Он посильней дернул одеяло.
     Тут Лантхильда вскинулась. Села, вытаращилась на него.
И слезливо заорала.
     Ну вот оно, самое страшное оружие вермахта. Зареванная
насморочная  нордическая  девка.   От  долгого  рева  морда
опухла, стала как подушка. Глаза красные, нос красный. Глаз
вообще почти  не  видать,  так  оплыли.  Губы  расползлись.
Белесые  волосы  спутались.  Из  носа  щедро  текут  сопли,
разбавленные обильными слезами.
     - Ик нэй со йайамави!.. Ик нэй... Ик...
     Тут она икнула.
     Находчивый психолог Сигизмунд обидчиво сказал:
     - Ик нэй йайаманна. Ик! Ик им Аттила! Ик им Микила! Ик
им Сигизмунд Борисович! Поняла?
     Какое-то   время  девка  смотрела  на   него  опухшими
глазами, а потом понесла, захлебываясь. Крутилось одно и то
же слово:  "убил".  С ударением на первый слог. То ли убыло
от  девки или от  Сигизмунда,  то  ли  убил он  ее  наповал
неосторожным словом...
     Сейчас девка здорово напоминала Аську.  Та  тоже бурно
реагировала.  В  спокойные минуты  называла  это  "полнотой
жизни".
     Юродивая, видать, тоже жила на полную катушку.
     Сигизмунд  взял   платок,   промокнул  девкино   лицо.
Лантхильда с готовностью сморкнулась.  Как Ярополк, честное
слово.
     - Ну,  и  что  с  тобой  делать прикажешь?  -  спросил
Сигизмунд. - Оготиви хочешь?
     Она  вдруг просияла.  Глазки-щелочки загорелись.  Дала
понять,  что  очень,  очень  хочет.  Сигизмунд позволил  ей
посмотреть  "Спокойной ночи,  малыши",  а  когда  Хрюша  со
Степашкой отбрехались и  отправились на  боковую вместе  со
всей детворой Российской страны,  непреклонно выключил ого.
Хватит.
     Лантхильда сообразила,  что  Сигизмунд  признает  себя
виноватым.  И  что под эту лавочку можно у  него что-нибудь
выклянчить. Попросила разрешения по телефону поговорить. Он
позволил.
     Телефон она называла "озо".
     Обнаглевшая девка знаками дала  ему  понять,  чтоб  он
вышел. Сигизмунд хмыкнул, кликнул кобеля - заодно выгулять.
Когда он  уходил,  квартира оглашалась непривычной гнусавой
гортанной речью -  Лантхильда бойко тарахтела в трубку. Имя
"Сигисмундс" склонялось вовсю вкупе с "убил" и "йайаманна".
     "Йайаманна". Хоть кол ей на голове теши. Может, побить
ее?..
     Сигизмунд  дошел  до  "культурного  центра".   Запасся
сигаретами. Заодно купил девке киндерсюрприз. В знак добрых
намерений.
     Когда он  пришел,  ого опять орал на  весь дом,  пужая
талибами. Девка обнаружилась в большой комнате. Над пианино
трудилась.  На  этот раз она не  очень испугалась.  Почуяла
слабину,  видать, и пользовалась. Упросила Сигизмунда снова
сыграть с ней собачий вальс.
     После музицирования он взял ее за руку,  увел на кухню
и там торжественно вручил киндерсюрприз.  Лантхильда быстро
освоила нехитрую забавку. Обертку сняла и бережно отложила.
Шоколад   сгрызла.   Сигизмунд   показал,   как   разнимать
пластмассовое яйцо.  Оттуда  вылупился синий  пластмассовый
ублюдок.  Юродивая радостно взвизгнула и  забила в  ладоши.
Пыталась  также  Сигизмунда  к  радости  приобщить.  Кобелю
показала. Кобель понюхал, попробовал сожрать.
     Лантхильда выглядела ужасно -  вся в красных пятнах, с
распухшим  носом.   Когда  она  попробовала  кокетничать  -
опускать глазки и сопеть - Сигизмунд искренне сказал:
     - Ты бы уж лучше этого не делала.
     Она потупилась и ушла к себе.
     Сигизмунд  посмотрел на  разъятое  пластмассовое яйцо.
Покрутил в пальцах. А потом открыл форточку и выбросил.

        Глава шестая

     Впечатление создавалось такое,  что  город  единодушно
решил  вступить в  новый 1997  год  без  бытовых насекомых.
Пошла  волна  заказов.   Боец  Федор  выехал  на  очередное
задание.  Сигизмунд в  очередной раз  задержался на  работе
дольше, чем собирался.
     Был  уже  вечер.   Сигизмунд  разбирался  с  бумагами,
сортировал заказы,  потом калькуляцией занимался.  За окном
потемнело,  стало как  в  том "космическом" сне -  неуютно.
Казалось, выглянешь - и вправду космос увидишь.
     Сигизмунд повернулся к  окну  и  увидел не  космос,  а
светочкин профиль.  Светочка сидела под лампой, погруженная
в   работу.    Старательная,    как   школьница.   И   даже
воротничок-стоечка на блузочке.  Что-то было в  Светочке от
развратной отличницы. Это, видимо, и было ее изюминкой.
     Сигизмунд  встал,   потянулся,   хрустнул   суставами,
подошел к окну.
     - Вот, - многозначительно сказал он, - темно, а мы тут
с тобой вдвоем сидим.
     - Смурной ты  какой-то  в  последнее время  ходишь,  -
заметила Светочка, отрываясь от отчета. - Неприятности, что
ли?
     - Да как тебе сказать... Пожалуй что, нет.
     - Кофе будешь? Я приготовлю.
     - Сиди. Я сам приготовлю.
     - Какое начальство пошло заботливое, с ума сойти...
     А теперь тебе полагается глупо захихикать. Ну!
     Светочка хихикнула. Умница...
     Сигизмунд  взял   чайник   и,   вместо   того,   чтобы
направиться по коридору за водой, подошел к Светочке.
     - Так ты хочешь, а? - спросил он, заводя руки вперед и
ставя чайник перед ней на стол.
     - Сказала же - буду, - отозвалась Светочка.
     Сигизмунд  отпустил  чайник   и   надвинул  ладони  на
Светочку.  Осторожно забрал в  горсть ее  грудки.  Грудки у
Светочки больше,  чем  кажется.  Любит  Светочка просторные
кофточки. Строгая Светочка.
     - Ой, - сказала Светочка охотно.
     - Вот тебе и  ой,  -  заметил Сигизмунд.  И расстегнул
пуговку. Одну, потом вторую.
     Потом  наклонил голову и  приложился губами к  тонкому
светочкиному затылку.  Она  поежилась,  как от  щекотки.  И
снова хихикнула.
     - Да  вы никак изнасиловать меня собрались,  Сигизмунд
Борисович?
     - Собрался, - мрачно согласился Сигизмунд.
     - Ой,  как интересно... - Светочка закинула руки назад
и схватила его за шею.  - А у нас дверь-то закрыта? Неровен
час Федор с тараканоморки явится...
     - Федор прямо домой поедет. Я его отпустил.
     - А  вы знаете,  Сигизмунд Борисович,  что Федор у нас
теперь на  исповедь ходит?  Он и  в  понедельник опоздал на
работу,  в  церковь таскался...  Он и  меня теперь от блуда
отваживает... Проповеди мне читает...
     - Да ну?  - фальшиво удивился Сигизмунд. Вывернулся из
цепких  светочкиных  ручек,   подхватил  ее  и   потащил  в
коридорчик, где стоял диван.
     За  последние  несколько дней  уже  не  в  первый  раз
обуревало  Сигизмунда  острое  желание.   Как  стимуляторов
нажрался, честное слово.
     Знатно  отметелил  Светку  на  диванчике.   Потом  они
действительно кофе  попили.  Потом  нелегкая дернула Светку
полезть за  какими-то  бумагами в  нижний ящик  стола.  Как
увидел  светочкину круглую попку,  так  зарычал.  Не  успел
главный   бухгалтер   фирмы   "Морена"   выпрямиться,   как
генеральный  директор  вышеупомянутой  фирмы   уже   покрыл
главного бухгалтера. Едва стол не своротили. Лампа не упала
только чудом.
     После  этого  Светка  смотрела  на  Сигизмунда сыто  и
преданно.  В знак благодарности Сигизмунд довез ее до дома.
Вылезая из  машины,  она  чмокнула его  в  щеку  и  сказала
лукаво:
     - Жениться тебе, Борисыч, пора. Застоялся.
     Он  подождал  немного  внизу.   Послушал,  как  Светка
щебечет с мужем.  Хорошая жена,  заботливая мать.  Деньги в
семью  зарабатывает,  продукты,  между прочим,  каждый день
носит.
     Наверху захлопнулась дверь.  Сигизмунд сел в  машину и
поехал.

        x x x

     Когда  Сигизмунд вернулся домой,  Лантхильда вышла его
встречать. В первый раз. Вид у нее был хитровато-смущенный.
Глаза отводила.
     - Итак, - сказал Сигизмунд, - где набедокурила? Кайся.
     - Озо,  - лаконично молвила Лантхильда. И повела его к
телефону.
     Без  лишних  слов  Сигизмунд  включил  автоответчик на
прослушивание. Услыхав свой собственный голос, темная девка
аж присела.
     - А ты что думала?  - сказал Сигизмунд строго. - Озо -
оно все фиксирует.
     Как он и предполагал, звонила мать, а любопытная девка
не  удержалась  и  завела  разговор.   Мать  несколько  раз
произнесла:  "Ал??  Ал??"  Затем  послышался девкин  голос.
Лантхильда  с  готовностью  затараторила.  Очень  отчетливо
прозвучало "сигисмундис".  Потом опять мать:  "Ал?? С кем я
говорю?   Это  квартира  Моржа?"   Лантхильда  пустилась  в
совершенно ненужные откровения.  И про "йайаманну" поведала
тоже.  С той стороны уже давно положили трубку, а девка все
изливалась. Потом автоответчик закончил запись.
     Лантхильда  ошеломленно  смотрела   на   автоответчик,
моргала.  Сигизмунду даже приятно стало -  уел!  Так  ей  и
надо.  Не  будет в  следующий раз  про  "йайаманну" кому ни
попадя рассказывать.
     - Вот так-то,  милая,  - сказал Сигизмунд. - Озо - оно
на меня работает.
     Еще  звонила  Наталья.  Юродивая,  окрыленная успехом,
попыталась  и  ее  осчастливить рассказом  про  накопленные
впечатления. Наталья просто бросила трубку.
     Лантхильда с тревогой следила за Сигизмундом.  Поймала
его  взгляд,  вопросительно посмотрела,  провела ладонью по
горлу:  как,  мол, зарежут теперь? Сигизмунд пожал плечами.
Кто знает, может, и зарежут.
     Лантхильда испытующе глянула  на  Сигизмунда.  Головой
покачала. Врешь ты, мол, все. Не зарежут.
     - Это мать звонила, - пояснил ей Сигизмунд.
     Юродивая тяжко задумалась. Потом вдруг вскинулась.
     - Мата?
     И показала - зачавкала.
     - Нии,  - протяжно сказал Сигизмунд, подражая девке. И
изобразил, будто младенца на руках качает.
     - Барнило?  -  страшно изумилась девка. И очень похоже
запищала, как младенец.
     - Нии,  -  снова  сказал С.Б.Морж,  36  лет,  мужской,
Петербургской,   высшее,  выдано  34-м  отделением  милиции
города Ленинграда... - Нии...
     И снова изобразил кормящую.
     - Айзи,  -  сказала девка уверенно.  И показала живот,
будто у беременной.
     - Точно,    -    согласился    Сигизмунд.    Прокрутил
автоответчик, дал прослушать первую запись. - Азя.
     - Айзи, - поправила Лантхильда.
     Разговор с  матерью закончился.  После гудков раздался
недовольный голос Натальи. Сигизмунд поежился.
     Лантхильда показала на автоответчик,  откуда взывала -
"алло,   алло"  -   бывшая  половина  Сигизмунда.  Спросила
деловито:
     - Хво?
     Это "хво" она произносила как записная хохлушка.  Иной
раз   даже   начинало   казаться,   что   она   изъясняется
по-украински,  так  бойко  она  "гыкала".  Но  потом  опять
принималась гнусавить и присвистывать.
     - Это Наталья, - мрачно сказал Сигизмунд.
     - Этонаталья? - Белесые брови девки подскочили.
     - Нии. На-талья.
     - Наталья, - повторила девка вполне удовлетворительно.
- Хво ист со Наталья?
     Надо же, поняла!
     Сигизмунд с  рычаньем махнул  рукой.  Мол,  быльем  уж
поросло.
     И это тоже до Лантхильды, вроде бы, дошло. Сообразила,
что он на нее не сердится.
     Взяла его за руку, ластиться стала.
     Именно   поэтому   Сигизмунд  догадался,   что   девка
натворила что-то еще. Хво же она натворила?
     Глянул на нее ободряюще. Семь бед - один ответ.
     - Ну, - произнес он, - хво, девка, колись.
     Лантхильда медленно  покраснела.  Неискусно попыталась
перевести разговор на  другую  тему.  Объяснять стала,  что
она,  Лантхильда,  -  "хво",  а он,  Сигизмунд, - "хвас". И
кобель "хвас", надо же.
     - Нии, Лантхильд, ты мне зубы не заговаривай.
     Сигизмунд  стал  осматриваться  по  сторонам.   Ничего
особенного не обнаружил.  В "светелку" заглянул.  Вроде бы,
все   в   порядке.   В   большую   комнату   сунулся.   Все
подушки-рамочки-статуэточки на местах. Интере-есно...
     На кухне побывал. Все нормально.
     Лантхильда взволнованно ходила за ним. Что-то говорила
без умолку.  Он схватил ее за плечи,  тряхнул.  Речь к  ней
обратил.
     - Ну, где напакостила?
     Лантхильда вздохнула и направилась в его,  Сигизмунда,
комнату.  Сердито ткнула в  блокнот,  оставленный на столе.
Агентурные данные у  нее там,  что ли?  Сводка о количестве
затравленных  тараканов?   Интересно,  какую  разведку  это
интересует - эстонскую или шведскую? Не эквадорскую же.
     Ага.  Понятно.  В  блокноте  недоставало листов.  Штук
десять выдрала. Два оставила. Великодушно.
     Туалетная бумага, что ли, кончилась?
     Судя   по   девкиному   виду,   этим   провинности  не
исчерпывались.  На карандаш кивнула. Карандаш был затуплен.
Сигизмунд любил,  чтобы  карандаши были  отточены.  Видать,
бумагу  девка  брала  для  рисования.   Потому  и  карандаш
затупила.
     Лантхильда поглядывала на  него  исподлобья и  заранее
дулась. Сигизмунду стало смешно. Он подергал ее за волосы.
     - Показывай, - сказал, - свое творчество.
     Она глянула малопонимающе. Он подтолкнул ее к выходу -
давай,  мол. Она ушла в "светелку", оглядываясь, а он пошел
на кухню. Сел, закурил. Машинально вытяжку включил.
     Потом увидел вдруг, что Лантхильда нерешительно маячит
в коридоре. Вытяжки боится. Совсем забыл.
     Выключил  страшную вытяжку,  махнул  приглашающе.  Она
торжественно  вошла,  положила  перед  ним  на  стол  пачку
листков.
     Сигизмунд небрежно пролистал рисунки -  что там такого
юродивая могла породить? И присвистнул. Разложил рисунки на
столе. Стал разглядывать внимательно.
     Лантхильда тесно стояла у него за плечом. Заглядывала,
нагибаясь. Всматривалась в свое творчество. Тянула над ухом
соплями.
     Сигизмунду было странно вглядываться в  фантастический
мир девки.  Этот мир настолько рознился с  его собственным,
что жуть брала.
     Рисовала  она  неожиданно  хорошо.  Рука  у  нее  была
твердая,  линии выразительные и  лаконичные.  Хотя не вдруг
разберешь, что она имела в виду.
     Первый  рисунок  изображал кобеля.  Кобель  чесался за
ухом, вид имел шкодный и озабоченный.
     Второй рисунок был  сложнее.  Он  вызвал у  Сигизмунда
одно  воспоминание  юности.  На  третьем  курсе  был  он  в
стройотряде в  Коми АССР.  Строили они  там  то,  что между
собой  именовали  "скотохранилищем",   -   длинное  скучное
сооружение.
     Нечто    вроде   "скотохранилища"   было    изображено
Лантхильдой.  Это был дом, длинный, с неопрятной соломенной
крышей.
     - Хво? - спросил Сигизмунд.
     Лантхильда поправила:
     - Хва? Миина хуз.
     Стало   быть,   вот   где   девка  произрастала.   Ума
набиралась. И красоты.
     Хуз был обступлен странными персонами.  Во-первых, все
они были больше хуза.  Кроме того, одни из них были ощутимо
крупнее других.  Похоже, в пропорциях художница разбиралась
плохо.
     От    персон    почти    ощутимо   тянуло   социальным
неблагополучием среды. Одна вообще имела подбитый глаз. Это
Лантхильда  изобразила  с  удивительной  физиологичностью и
тщанием.
     - Хво?  -  спросил Сигизмунд,  указывая на  человека с
подбитым глазом.
     - Хвас,  -  терпеливо  поправила Лантхильда.  -  Миина
брозар.
     Братец, стало быть. М-да.
     Девка  явно   происходила  из   таежного  тупика.   Ее
родственнички были,  как на подбор, ужасно бородаты, ходили
в каких-то поддевках.  Один был устрашающе бос, с огромными
ступнями.  Вид у  всех был мрачен.  Среди родственничков на
равных присутствовала свинья, глядящая рылом на хуз.
     Сигизмунд с сомнением показал на свинью.  Девка тут же
охотно пояснила:
     - Свиин.
     - Свинья, - перевел Сигизмунд.
     Они с  Лантхильдой переглянулись и вдруг обрадовались.
Будто нашли что-то такое,  что их роднило.  Лантхильда даже
хихикнула, забыв свои страхи.
     Один  персонаж,  самый  здоровенный,  имел  две  косы,
хитрые глазки с  ленинским прищуром и густопсовую бородищу.
В  руке держал кол.  Девка застенчиво поведала,  что  это -
Аттила.
     Среди   остальных   родственников   маячила   и   сама
Лантхильда.  Высилась столбом,  как  самая  основная.  Была
больше хуза,  больше свиина,  но чуток поменьше Аттилы.  Ее
легко можно было опознать по луннице.
     Сигизмунд со  значением постучал  по  фигуре  пальцем.
Лантхильда покивала. Да, мол. Это - я.
     Следующий рисунок изображал безобразную пьяную  драку.
В  одном из  дерущихся Сигизмунд без труда опознал брозара.
Брозар был  запечатлен как  раз в  тот момент,  когда ему в
торец  заезжал  другой  звероподобный  персонаж.  Откуда-то
издалека с колом бежал Аттила. Вдали виднелся хуз.
     Лантхильда захихикала и  стала придвигать этот рисунок
поближе  к  Сигизмунду.  Видимо,  считала  его  несомненной
творческой удачей.
     Гордясь   тем,   что   уже   неплохо   разбирается   в
многочисленной девкиной родне,  Сигизмунд опознал Аттилу  -
по колу и косам,  брозара.  Потом ткнул пальцем в того, кто
засвечивал брозару в торец.  Мол,  а это кто?  Девка охотно
поведала, что это Вавила. Вавила - фрийондс.
     - Бойфренд твой,  стало быть,  -  определил Сигизмунд.
Смотри  ты,   попривык  уже  к  сложной  фонетике  гнусавой
девкиной речи.
     Но  Лантхильда  тут  же  огорошила  его.  Оказывается,
Вавила -  фрийондс брозарис.  Братянин дружок,  стало быть.
Оттягиваются парни в полный рост.  Веселая там у них жизнь,
в таежном тупике.
     Имелось также  изображение Лантхильды,  доящей корову.
Чистый Пикассо.  В  этом рисунке явственно был виден девкин
врожденный художественный талант.  Корова  стояла,  немного
повернув голову,  и  косила  на  девку  озорным  глазом.  В
подойник  лились  толстые  струи  молока.  Сигизмунд  вдруг
вспомнил ту бледную немочь, которой отпаивал болящую. Разом
понятно стало, почему она кислые рожи корчила...
     Ну,  развела абстракционизм!  А еще говорят, в таежных
тупиках  ни   кубистов,   ни   конструктивистов  не  ценят.
Сигизмунд долго  вертел следующий листок,  и  так  и  эдак,
всматривался. Ничего понять не мог.
     Краснея,  Лантхильда  развернула  листок  "правильно".
Там,   насколько  разглядел,   наконец,   Сигизмунд,   была
изображена сама  девка.  Сидела,  скорчившись,  в  каком-то
тесном,  темном,  мрачном помещении.  Вроде  застенка.  Над
девкой в воздухе висели две сковородки.
     Наконец Сигизмунд сообразил,  что на рисунке изображен
гараж.  Сковородки, выходит, - фары его родимой "единички".
Сигизмунд даже  обиделся.  Конструктивизм конструктивизмом,
но надо хотя бы вежливость соблюдать!
     - Гараж, - сказал он. Немного сердито.
     Она похлопала белесыми ресницами. Повторила:
     - Гарахва.
     Сигизмунд рукой махнул.
     Лантхильда   вс?   объясняла   что-то.    Горячо   так
втолковывала.  Видимо,  пыталась рассказать,  как в  гараже
оказалась.  Разволновалась  ужасно.  Даже  слезы  в  глазах
выступили.  Вообще, как заметил Сигизмунд, Лантхильда легко
краснела и часто вспыхивала. Впечатлительная.
     Сигизмунд по  руке  девку  похлопал,  чтобы успокоить.
Мол, все в порядке.
     Та  охотно успокоилась.  Показала ему еще один опус из
жизни   социально   неблагополучной   среды.    Изображался
человека,  находящийся в скотском состоянии. Человек ползал
на   четвереньках  и   устрашающе   скалился.   Зубы   были
прорисованы с  особым тщанием.  Сигизмунд без труда опознал
старого знакомого.
     - Вавила? - спросил он.
     Лантхильда гордо кивнула. Вот он каков, мол.
     У Сигизмунда на миг мелькнула дикая мысль.  А если он,
Сигизмунд,  вот так скакать будет и зубы скалить,  - станет
девка им гордиться? Наталья бы точно не одобрила.
     Упившегося Вавилу обступали иные звероподобные. С виду
они были не лучше,  но Вавила, судя по тому, как изобразила
его девка,  -  раза в три больше остальных,  - явно задавал
тон. Один из звероподобных удерживал на веревке гигантского
кабыздоха. Сигизмунд подозвал кобеля, показал ему рисунок.
     - Видишь,  -  назидательно молвил он,  -  каким кобелю
надлежит быть?
     Кобель обнюхал рисунок,  посмотрел в глаза хозяину, на
всякий  случай вильнул хвостом.  Залег  под  столом.  Вдруг
трапезничать сядут, опять крошки посыплются - тут-то кобель
и не зевай.
     Лантхильда обратила внимание Сигизмунда на собственное
изображение.  Находилась среди  обступивших Вавилу  и  она,
девка.  С  неизменной лунницей на  груди.  Веткой  какой-то
замахивалась. Похоже, Вавилу огреть наладилась.
     Последняя картинка  была  самой  странной.  Лантхильда
сперва отобрать ее норовила,  не показать,  потом наоборот,
усиленно показывать начала. При этом она густо покраснела.
     Сигизмунд не  без труда узнал в  одном из изображенных
хмырей себя. По одежде опознал. По свитеру с воротом.
     Девка   вокруг   выплясывала,   над   ухом   сопела  -
переживала: как он к картинке отнесется.
     Был  изображен хуз.  Хуз  был прозрачный,  чтобы видно
было,  как  там,  внутри,  сидит старый хрыч Аттила.  Перед
Аттилой  стоят  девка  с  лунницей  на  шее  и  Сигизмунд в
свитере.  Морда  у  нарисованного Сигизмунда  умильная.  Он
держит Лантхильду за руку.  Другой рукой протягивает что-то
Аттиле.
     - Это ты, девка, брось, - сказал Сигизмунд строго. - Я
не для того с женой разводился...  -  А потом,  любопытства
ради, спросил: - А что за хреновину я Аттиле твоему даю, а?
Хва, а?
     - Хво, - поправила девка. И объяснила: - Оготиви.
     Сигизмунд собрал листочки,  вручил их  Лантхильде всей
пачкой и сказал решительно:
     - Талант у тебя,  девка. Беречь тебя надо, народный ты
самородок. Так своему Вавиле и передай.
     Она  застенчиво забрала свои  листочки,  унесла  их  и
схоронила где-то в "светелке".
     Сигизмунд сидел на  кухне и  думал:  надо бы ей альбом
купить  для  рисования,  что  ли.  И  карандаши.  Пусть  не
скучает, пока он с кошачьими гальюнами разбирается.
     А потом вдруг жгучий голод ощутил. Едва не замутило. С
утра не  жравши.  Надо бы еще девку готовке обучить.  Опять
же, чтоб не скучала.
     А девка-то без него ничего не ела,  заметил он. Хлеб -
и тот не тронула. Ждала. Это его даже растрогало.

        x x x

     Вечером,   после   ужина,   решил  Лантхильде  радость
устроить.  Вручил ей большое красное яблоко, усадил рядом с
собой на  диван и  воткнул в  видак кассету.  Фильм хоть  и
старый, но до сих пор любимый - "Плоть и кровь".
     На экране бурно резвился Рутгер Хауэр.
     Воистину,   сегодня  день   сюрпризов!   Едва   только
показался Хауэр,  как  Лантхильда вся напряглась.  Подалась
вперед,  потом подскочила к телевизору, прищурилась и стала
водить носом по экрану. То так его рассматривала, то эдак.
     Потом повернулась к Сигизмунду и,  показывая на Хауэра
в телевизоре, объявила с восторгом и ужасом:
     - Вавила!..
     И  снова в  экран уставилась.  Сигизмунд звучно ее  по
заду хлопнул, чтоб в экран не тыкалась. Вредно.
     Лантхильда  неохотно  села  рядом.   Не  давала  фильм
смотреть, все талдычила нудно: дескать, Вавила.
     Взревновать юродивую,  что ли? А? Как мыслите, товарищ
Морж? Входить в маразматический штопор - так с музыкой...
     Девка очень осудила поведение маркитанток. Возмутилась
неверностью Вавилы.  Сжимала руки,  что-то  рычала себе под
нос. Только что пену изо рта не пускала. Лютая.
     Зато когда в  финале все  дружно двинули кони,  кто от
чумы,   кто  от   железа,   девка  безудержно  разрыдалась.
Сигизмунд  остановил фильм,  долго  уговаривал юродивую  не
принимать близко к сердцу условности киноискусства. Наконец
его осенило.  Он  перемотал кассету на начало и  показал ей
первые сцены, где все еще живы. Вот, мол, девка, гляди: все
в порядке. Она успокоилась и даже забила в ладоши.
     Сигизмунд решил,  что  для  одного  вечера впечатлений
выше крыши, и отправил Лантхильду спать. Он и сам устал.
     Только стал засыпать,  как  явилась неугомонная девка.
Разбудила  и  стала  на  телевизор  показывать.   Требовала
что-то. Вавилу поминала. Проведать хотела, что ли?
     Сигизмунд,  барахтаясь в одеяле,  кулак ей показал.  И
выгнал.
     Уже  совсем засыпая,  подумал невнятно:  а  ведь  есть
что-то   общее  между  девкой  и   Хауэром.   Нос  длинный,
сонливость в  глазах.  Белесость  неизбывная.  Заснул.  Был
истерзан дурацким сновидением.  Среди  ночи  явился кобель,
забрался  в  постель,  поначалу  вел  себя  тихо,  а  потом
обнаглел и занял полдивана.

        x x x

     Наутро  выпал  долгожданный  снег.  Небо  прояснилось,
сделалось голубым.  Душа словно умылась.  Зимы ждала, ждала
природа. И вот дождалась.
     По  свежему  снегу  явилась  Наталья.   В   этот  день
Сигизмунд задержался на работе. Пришлось съездить по одному
вызову -  Федор не управлялся,  а заказы терять было сейчас
не с руки.
     Потом еще корма развозил на  своей машине.  В  связи с
первым снегом что-то случилось с  общественным транспортом,
и боец Федор зашивался.
     Возвращался  в   восемь  вечера.   Стоя  в  пробке  на
Кронверке, покаянно думал, что девка не кормлена, кобель не
кормлен -  сидят,  небось,  ждут его. Накупил готовых пицц,
бананов и молока. Пива взял.
     Ввалился с мешками и...
     Еще  на  лестнице  Сигизмунд  услышал,   что  в   доме
скандалят. Поначалу даже не поверил, что это у него.
     Но вот открыл дверь - и последние сомнения рассеялись.
В  глубине квартиры отчаянно вопила  юродивая девка.  Кроме
того,   Сигизмунду  показалось,  будто  он  слышит,  как  в
"светелке" вякает кто-то еще.
     Он тихо опустил на пол мешки,  набитые снедью, вытащил
оттуда бутылку пива,  взял поудобнее за горлышко и двинулся
спасать разлюбезную свою юродивую. Судя по ее крикам, с той
самое малое с живой снимали скальп.
     Сигизмунд  ворвался  в  "светелку",  держа  пиво,  как
"молотовский коктейль" - шел, будто на танки.
     У шкафа, подбоченившись и слегка выпятив живот, стояла
Лантхильда и  победоносно орала.  Она  была  очень  красна,
отчего волосы казались совершенно белыми.  В  комнате резко
воняло дорогими духами.
     Почти загораживая дверной проем,  спиной к Сигизмунду,
стояла  дражайшая экс-супруга  Наталья Константиновна.  Как
завороженная,  она  глядела  на  девку.  Время  от  времени
Наталья  набирала  в  грудь  воздуха  и  испускала короткое
беспомощное кудахтанье, пытаясь вклиниться в скандал.
     Какое  там!  Блаженная девка  и  слова ей  вставить не
давала.  Это Наталье-то!  Такое, наверное, случается, когда
липовый "черный пояс" напарывается на настоящего Мастера.
     Умело дозированная,  наигранная нахрапистость Натальи,
которой  та   неизменно  брала   верх   над   слабонервными
противниками,  явила полное бессилие перед кондовым таежным
жлобством девки.  В мировоззрении Натальи не было места для
таких социальных типов, как девкин братец с подбитым глазом
или же Вавила, девкин бойфренд.
     Лантхильда вопила с  наслаждением.  Легко.  Со знанием
дела.
     Сигизмунд  опустил  бутылку,   прислушался,   стоя  за
натальиной спиной.
     Ухо  выловило  несколько раз  повторившееся,  знакомое
слово "двала".  Неслись малопонятные "пилин" и "Пилат". При
чем   тут   скандально  знаменитый  прокуратор  Иудеи,   до
Сигизмунда доперло  чуть  позже.  Так  звучало  в  девкиной
передаче  одно  хорошее  русское  словцо,  слышанное  дикой
барышней,  несомненно,  от С.Б.Моржа,  русского,  36,  СПб,
высшее и  так далее.  "Пилин",  очевидно,  был суррогатным,
более пристойным заменителем "Пилата".
     И  тут  Лантхильда  увидела  Сигизмунда.  Расплылась в
радостной   улыбке,   сделалась   вдруг   приторно-умильна.
Сигизмунд из-за натальиной спины показал ей бутылку пива.
     И тут Наталья обернулась...
     Сигизмунд мгновенно увидел картину как бы  со стороны:
шкаф,  крикливая белобрысая стерва,  подкравшийся со  спины
экс-муженек  с  бутылкой...  Наталья  каменно  смотрела  на
Сигизмунда.  Уесть пыталась взглядом.  Выковыривала остатки
совести со дна его души. Выскребывала.
     Лантхильда  замолчала.   Отдала  поле  битвы  в   руки
Сигизмунда. Он это как-то сразу понял.
     - Ну  так  что,   -   холодно  промолвила  Наталья,  -
насколько я  понимаю,  тебе сейчас не до НАС.  Денег у тебя
нет.  -  Она выдержала паузу.  -  Скажи своей блядище, чтоб
заткнулась. В шкафу вещи мои лежат.
     - Там нет твоих вещей, - сказал Сигизмунд.
     - А я говорю - есть.
     Сигизмунд  с  тоской  ощутил,  как  его  засасывает  в
обычный диалог.
     Подумав, он объяснил:
     - Я их выбросил.
     - Врешь! - безапелляционно сказала Наталья.
     - Проверь,  -  предложил он.  И подмигнул девке:  мол,
можно! давай!
     Лантхильда  с   готовностью  прянула  вперед.   И  тут
Наталья, потеряв наконец самообладание, завизжала:
     - Убери  ее!  Убери эту  стерву!  Развел тут  бордель!
Притон! Водка! Бляди! Карты!
     - Ты  преувеличиваешь,  -  сказал Сигизмунд.  -  Ты же
знаешь, я не люблю карты.
     Наталья понесла.
     После   маэстро   Лантхильды  Наталья   Константиновна
выглядела более  чем  бледно.  Опера приелась,  партия была
знакома,  слова изучены. Сигизмунд сел на диван и, морщась,
снял зубами пробку с бутылки.  Приложился к горлышку.  Пиво
забулькало. Лантхильда с завистью смотрела, как он пьет.
     Сделав глоток,  Сигизмунд подозвал девку  и  отдал  ей
бутылку.
     - Значит  так,   Наталья,   -   прервал  он   излияния
экс-супруги.  -  День  для  тебя сегодня неудачный.  Вот  и
Лантхильда это  подтверждает.  Эй,  Лантхильд!  Наталья ист
двала?
     - Йааа... - протяжно отозвалась Лантхильда.
     - Во,   -   обрадованно  сказал  Сигизмунд.  -  Вот  и
Лантхильда Аттиловна о том же.
     - Мадьярка, что ли? - сощурилась Наталья.
     - А  это  уж,  Наталья Константиновна,  не  ваше дело.
Может, и мадьярка.
     - На клубничку потянуло? "Частица черта в нас.."?
     Сигизмунд сморщился:
     - Только не пой.
     Наталья решительно шагнула к шкафу.
     - Я могу посмотреть МОИ ВЕЩИ?
     Сигизмунд встал, преградил ей дорогу.
     - Лучше не надо. В другой раз.
     - Ты что, труп там прячешь?
     Умная баба, этого не отнимешь.
     - Поменьше    Агату     Кристи    читайте,     Наталья
Константиновна.  Там Лантхильды вещи лежат, а она бережлива
очень.
     - Смотрю,  она тут плотно у  тебя прописалась.  Гляди,
Сигизмунд... СПИД по свету гуляет.
     - А мы с презервативами.  - И спросил более мирно: - А
что тебе надо-то? Скажи, я достану.
     - Ни-че-го,  - прошипела Наталья. - НИЧЕГО мне от тебя
не надо.
     И вышла.
     Хлопнула входная дверь.
     Сигизмунд снова  сел  на  тахту.  Дружелюбно глянул на
Лантхильду.  Как,  мол,  мы,  а?..  Показал,  чтоб садилась
рядом.
     Лантхильда  глотнула  пива  и   вернула  ему  бутылку.
Сигизмунд  отпил  половину  того,  что  еще  оставалось,  и
протянул  бутылку  Лантхильде.   Давай,  освежайся.  Хорошо
сегодня поработала.
     Подбодренная   таким   образом,    Лантхильда   начала
рассказывать. И показывать. Из ее рассказа Сигизмунд уяснил
следующее.
     Было  так.  Сидела она,  Лантхильд,  его,  Сигисмундса
дожидаясь,  когда влезла в жилище эта унлезо афумисто двало
Наталья, и восхотела от сигисмундсова добра толику схитить.
А также лунницу золотую спереть, то несомненно.
     И  бросилась  грудью  Лантхильд и  закрыла  добро,  не
позволив злому деянию свершиться.
     - Блин, - сказал Сигизмунд.
     - Пилин, - обрадовалась Лантхильда. - Пилат!
     И  умильно в  глаза ему  заглянула,  голову наклонив и
засматривая сбоку. Он рассеянно потрепал ее по плечу.
     - Пошли пиццу жрать.

        x x x

     Ближе  к  ночи  Сигизмунд велел  Лантхильде одеваться.
Сапоги, шубка. Хватит дома сидеть. Вон, какая тухлая стала.
Белорыбица.
     Лантхильда забеспокоилась.  Глазами  забегала.  Видно,
раскаивалась, что слишком много воли себе дала.
     Сигизмунд не  сразу заметил ее беспокойство.  А  когда
заметил, то не сразу понял, о чем она.
     А она боялась, что он опять выгонять ее собрался.
     Однако безропотно облачилась в зимнее. Надулась.
     Не обращая внимания на обиженный девкин вид, Сигизмунд
взял  ее  за  руку  и  потащил вниз по  лестнице.  Впереди,
задыхаясь на поводке,  тянул кобель - на улицу рвался. Едва
правую руку Сигизмунду не отрывал.
     Левая же была обременена девкой.  Лантхильда цеплялась
за перила,  упиралась - идти не хотела. Сигизмунд с усилием
волок ее за собой.
     Навстречу попался пожилой сосед.  Старичок со  второго
этажа. Поздоровались с подчеркнутой чинностью. Расстались.
     Выскочив на  улицу,  кобель столкнулся нос  к  носу  с
кошкой.  Та  высокомерно подбирала с  газеты рыбные головы.
Завидев пса, выгнулась, зашипела и канула в темноте. Кобель
рванулся  следом  и  опрокинул  Сигизмунда.   Они  как  раз
спускались с  крыльца.  Раскрошившиеся ступени  обледенели,
упасть ничего не стоит.
     Вот  и  упал.   Девка,  забыв  свои  страхи,  тихонько
хихикнула.  И  как только Сигизмунд поднялся,  отряхиваясь,
привязалась как ни в чем не бывало:  кто, мол, это был? Что
за зверь? Хва?
     Вот ведь темная!
     Сигизмунд отпустил кобеля  в  свободное плавание.  Тот
задрал хвост "знамена самураев" и умчался с громким лаем.
     Сигизмунд пошел  кыскать,  и  спустя короткое время из
темноты  появилась  кошка.  Немедленно принялась  тереться,
умильно мявкая.
     Эта трехцветная лоскутная киса была известна во  дворе
как Мать-героиня.  Она исправно наводняла двор котятами.  В
нынешнем году у  нее  был особо лихой производитель и,  как
говорила Софья Петровна,  в  этом  году  коты  уродились на
славу.
     Мать-героиня  опять  вынашивала  в  своем  благодатном
чреве потомство.  Двигалась с  трудом и  очень хотела есть.
Задрав хвост и  вытаращив янтарные глаза,  принялась ходить
взад-вперед, вытирая морду о сигизмундовы ноги.
     Он наклонился,  подставил ей ладонь.  Кошка уместила в
ладонь свою изящную голову и снова мявкнула.
     Лантхильда   широко   распахнула  глаза.   Недоверчиво
посмотрела на кошку, на Сигизмунда. Он кивнул: давай!
     Лантхильда присела.  Протянула ладонь.  Кошка с охотой
переметнулась от Сигизмунда к девке.  Ткнулась,  понюхала и
повернулась хвостом. В знак особого доверия.
     Лантхильда опять посмотрела на Сигизмунда. Спросила:
     - Хво?
     - Это, девка, кошка. Мяу.
     - Мьюки, - определила Лантхильда.
     - Пусть будет мьюки.
     Обогнув двор по  длинной дуге,  к  крыльцу возвращался
кобель.  Мьюки мгновенно ушла в  подвал.  Кобель врезался в
Сигизмунда,  едва  не  уронив его  снова,  и  разочарованно
зарычал в сторону подвала.
     Отошли от дома. Оказавшись в более темной части двора,
Сигизмунд свернул руку калачиком и показал Лантхильде,  как
надлежит чинно прогуливаться под ручку. С третьей попытки у
девки  получилось.  Она  снова  хихикнула,  сказала что-то,
помянув  Вавилу,  и  принялась  расхаживать  с  Сигизмундом
взад-вперед по двору.
     Сигизмунду стало смешно.  В  не  очень старших классах
они  начинали ходить с  девочками под  ручку -  именно так,
чинно.  Это считалось чуть ли не последним шагом перед тем,
как  сделать предложение.  Особым шиком  было  рассказывать
потом,  как "ходил с Ипатовой под ручку,  а после ничего ей
не  сказал".  Звучало  так,  будто  соблазнил эту  Ипатову,
ученицу 6-го "В" и бросил ее с ребенком на панели.
     Так и ходили по двору Сигизмунд и Лантхильда, невинные
и гордые,  точно шестиклассники.  Девка показала на детский
садик. Поинтересовалась. Сигизмунд изобразил "уа-уа".
     - Барнило, - подсказала Лантхильда.
     - Барнило хуз,  -  выродил Сигизмунд.  Ай да Сигизмунд
Борисович!  Ай  да  сукин сын!  Здорово шпарю на незнакомом
языке!  Мало того,  что языка не знаю - не знаю даже, какой
это язык!
     Скрип-скрип по снежку.  Возвратились к крыльцу. Кобель
бесновался у подвала. Кошку на бой вызывал. Кошка сидела на
безопасном  расстоянии.   Холодно  наблюдала  за  псом.   В
подвальном оконце были видны ее янтарные глаза.
     Девка  остановилась перед  домом.  Задрала голову.  Во
многих окнах горел свет.
     На  ее лице показалась печаль.  Она будто поняла,  что
находится очень далеко от тех мест,  к которым привыкла. От
мамы-тайги, от папы-бурелома.
     - Пойдем-ка, девка, домой чай пить, - сказал Сигизмунд
добродушно.

        x x x

     Сигизмунд уже  не  помнил,  когда в  последний раз так
безмятежно-приятно проводил вечер.  Настроение у  него было
беспричинно хорошее.  Странно,  но у Лантхильды -  и это он
чувствовал - тоже.
     Они  вернулись домой,  в  приятное тепло после морозца
(Сигизмунд не  без  удивления обнаружил,  что у  работников
котельной есть совесть).  Заварили чай. Сигизмунд порезал к
чаю лимон и выложил на блюдечко.
     Лантхильда уже приуготовилась к торжественной трапезе.
Небось, у них там, в землянке, за стол и не садились, кроме
как  всем обильным семейством.  Еще и  молитву хором читали
прежде     чем     приступить     ко     вкушению     пищи:
лютеранско-старообрядческую, часа так на полтора.
     Сигизмунд безмерно удивил Лантхильду,  нагрузив чашки,
сахарницу  и  лимон  на  подносик.   Видать,  до  подносика
цивилизация,   породившая  девку,   не  изощрилась.  Оно  и
неудивительно,   если  вспомнить  девкин  рисунок,  где  на
почетном месте среди домочадцев маячил свиин.
     Они  устроились  в  сигизмундовой комнате  перед  ого.
Врубили.  Лантхильде было  дозволено  самолично  нажать  на
заветную кнопочку оготиви.  Сигизмунд отметил про себя, что
девка на изумление быстро освоилась с последним достижением
самсунговских мудрецов.
     Лантхильда взяла с  подносика чашку и показала пальцем
на лимон. Спросила что-то. Видать, хотела.
     Сигизмунд коварно позволил. И стал смотреть.
     Лантхильда  ловко   захватила  сразу  два   колечка  и
отправила в  рот.  Решила,  видать,  что  она  здесь  самая
хитрая.
     К восторгу Сигизмунда,  девка препотешно скривилась. С
обидой  посмотрела  на   него.   Сигизмунд  пожал  плечами:
дескать,  ты чего?  Взял лимон,  стал жевать с невозмутимым
видом.
     Девка  глядела  на  него  очень  внимательно.   Подвох
высматривала.  А  потом  вдруг  взяла и  рожу  скорчила.  И
Сигизмунд не выдержал - скорчил тоже.
     Кислятина все-таки.
     Девка  пришла  в  страшный восторг.  Захихикала.  Даже
обижаться не стала.
     С экрана нынешний премьер-министр угрюмо повествовал о
недоимках.  С  ударением  на  "о"  -  дескать,  недодоили в
бюджет.
     Премьер,  к счастью,  вскоре иссяк и началась передача
"Сам себе режиссер". Передачка незамысловатая, но смешная.
     Сигизмунд с Лантхильдой пили чай, смотрели передачку и
охотно смеялись.  Девка  была  очень оживлена:  то  лезла к
экрану,  то  возвращалась к  Сигизмунду на  диван.  Судя по
всему, пыталась пересказывать только что увиденное.
     Когда   Лантхильда  в   очередной   раз   сорвалась  к
телевизору, Сигизмунд поймал ее за руку.
     - Сиди, не мельтеши.
     Лантхильда недовольно вырвалась  и  подскочила к  ого.
Носом стала водить, будто обнюхивала.
     Смотреть  передачу  стало  невозможно.   Кроме  девки,
Сигизмунд ничего не видел. Стал на девку смотреть. Ему было
так весело, что и девки хватало.
     А  потом вдруг вспомнил:  вроде,  зрение у нее плохое.
Потому и носом по экрану водит.  Небось,  поэтому и склонна
проверенными маршрутами передвигаться.
     Вернулся к  прежней мысли.  Она,  вроде как,  и раньше
мелькала,  а сейчас зримые очертания обретать стала:  глаза
надо Лантхильде делать. Окликнул ее. Она отлипла от экрана,
обернулась на него, сощурилась. Ну точно, близорукая.
     Сигизмунд проговорил задумчиво, вполголоса:
     - Это какую ж оправу на такую нордическую ряху надо?
     Лантхильда радостно вступила в беседу.  Напомнила, как
Сигизмунд ее одурачить пытался с  лимоном.  И как она ловко
его расколола. Ловко ведь? Ловко?
     После снова к ого вернулась. К своему ненаглядному.
     Сигизмунд мысленно прикидывал, какова будет Лантхильда
в  очках.  Сначала  темные.  Получилось паскудно.  Потом  -
цветную пластмассу.  Ну уж нет!  Ей тонкую надо, золоченую.
Благообразность придаст. Насколько это вообще возможно.
     И... Он еще раз позвал девку:
     - Лантхильд!
     Она недоуменно обернулась. Он махнул ей рукой:
     - Смотри, смотри...
     ...благообразность и, как ни смешно, ученость.
     Мысль о  золоченой оправе закономерно породила другую.
Сигизмунд потянулся к телефону.
     - Генка,  жопа,  -  не здороваясь сказал Сигизмунд.  -
Бабки где?
     Генка что-то жевал.
     - Готово? - спросил он с набитым ртом.
     - Товар - деньги.
     Генка   дожевал  и   клятвенно  обещал   кузену,   что
беспременно завтра к вечеру деньги будут. Заедет к вечеру в
контору к Сигизмунду и завезет.
     - Смотри у меня, - сказал Сигизмунд. - Не балуй.
     И  положил трубку.  С  Генкой так.  С Генкой строгость
нужна. Без строгости с кузеном никак.
     Интересно,  во  сколько  станут  очки?  Сигизмунд стал
считать.  Снова позвонил Генке.  Тот  сам  очкарик,  должен
знать.
     - Слышь, кузен, почем нынче глаза? Если с нуля делать?
     - Мужику, бабе? - Генка опять что-то жевал.
     - Слушай, что ты все время жрешь?
     - Ужинаю, бля. Сам меня отрываешь всю дорогу...
     - Ничего, тебе полезно. Бабе.
     - Хорошие или говно?
     - Сам ты говно. Хорошие.
     Генка задумался на секунду. Слышно было, как он что-то
пьет.
     - В лимон выше крыши уложишься.  Что,  косоглазую себе
нашел?  Или с астигматами?  Астигматы дороже,  имей в виду.
Лучше сразу откажись.
     - Заткнись, - угрюмо сказал Сигизмунд.
     - А хрена тогда звонил...
     - Ну  так  жду завтра с  бабками,  -  еще раз напомнил
Сигизмунд.
     На этом разговор с родственником был завершен.
     Лимон.  Двести баксов.  У  него и  триста было.  Ждали
своего часа, когда их станет еще немного больше, и на поясе
Сигизмунда    угнездится    точеное    обтекаемое    тельце
радиотелефона.  Чтобы быть как все нормальные новые русские
люди.  Чтобы из  бара  звонить какой-нибудь Аське.  Или  из
бани.  Мол,  приезжай -  тут  мыло дегтярное есть,  как  ты
любишь.
     Лантхильда оторвалась от ого. Вернулась к дивану.
     Налила себе еще  чаю.  Спросила Сигизмунда,  налить ли
ему. Он покивал: лей.
     Сигизмунд только сейчас заметил,  что  девка  кладет в
чай неимоверно много сахара.  И  ест ложкой,  вычерпывая из
чашки.
     Попивая  чай,  Лантхильда  стала  что-то  Сигизмунду с
жаром рассказывать.  То  и  дело  на  телевизор показывала.
Видать,  передачка ее изумила.  В  рассказе Лантхильды то и
дело  мелькали  Аттила  с  брозаром.   В  сходной  ситуации
побывали,   не   иначе.   Вспоминая   девкино   творчество,
Сигизимунд ничуть этому не удивлялся.
     Сигизмунд решил  принять посильное участие в  диалоге.
Вспомнил еще  двоих персонажей из  прежней девкиной жизни и
объединил их глаголом-связкой.
     - А Вавила ист свиин.
     Сказал -  и  не без злорадства на Лантхильду поглядел.
Та  призадумалась,  а  потом  начала  что-то  рассказывать.
Сигизмунд почти ничего не понимал.  Из того, что он уловил,
явствовало,  что Вавила свиином не  был,  но какие-то общие
дела у них со свиином, тем не менее, имелись.
     Рассеянно слушая  Лантхильду,  Сигизмунд еще  какое-то
время  медитировал  по  поводу  радиотелефона,  а  потом  с
неожиданной   легкостью   решил:   а   ну   его   на   хер,
говна-пирогов!..
     - Ну все,  -  вымолвил Сигизмунд,  -  готовься, девка.
Новые   буркалы  поверх  старых  тебе   лепить  будем.   По
евростандарту.
     Лантхильда еще  что-то  добавила.  Опять про  Вавилу и
свиина.  Видимо,  решила,  что  тема  эта  популярностью  у
Сигизмунда пользуется.
     И  только тут  проект развернулся перед Сигизмундом во
всей своей таежной непроходимости.
     Хорошо. К окулисту он ее привезет. В машину как-нибудь
загонит.  Ремнем пристегнет,  застращает,  чтоб не прыгала.
Может,  она и  ездила прежде на  машинах.  Не  пешком же из
тайги пришла.
     Доехали.  Тут-то главные трудности и  начнутся.  Девка
по-русски знает  только "пилин" и  "пилат".  По-английски и
того не знает.
     Как  она  буковки-то   на  таблице  определять  будет?
Конечно,  можно попросить, чтобы дали таблицу с зайчиками и
белочками,  какие  неграмотным  деткам  показывают.  Но  ни
окулисту,  ни Сигизмунду от этого не легче. Поди пойми, что
там девка наопределяет.
     Да, колечки. Были же еще колечки, разорванные вправо и
влево.   Сигизмунд  помнил  такую  таблицу  по  военкомату.
Видать,  была  в  военкомате  установка  единая  для  всего
неделимого  и  нерушимого  -   на  случай,   если  защитник
Отечества  не   владеет  языком  межнационального  общения.
Случалось ведь,  что спускался воин-абрек с  гор за солью и
тут-то его и брали.
     Чтоб  не  было,   значит,  дискриминации.  Потому  как
буковки не все, значит, знают.
     Сигизмунд   сразу   повеселел.   Близорукая  девка   в
дремучести  своей  вполне  сопоставима  с  абреком.  А  для
колечек четырех слов вполне достаточно. Сумеет девка внятно
ответить, где разрыв? Должна суметь. Не дура.
     Передача  закончилась,  сменившись изнуряющей рекламой
всякого  дерьма.  Девка  доверчиво продолжала смотреть.  Ей
втуляли   про   колготки,   творожные   пудинги,   тампоны,
автомобильные масла.  Сигизмунд в  это время рисовал черным
маркером в  блокноте памятные колечки с разрывами.  Сверху,
снизу, справа, слева.
     Создав  наглядные  пособия,   отлепил  девку  от  ого.
Демонстративно  вырубил.   Лантхильда  с   охотой  сунулась
посмотреть  -   что  такого  изобразил  Сигизмунд.  Увидела
колечки. Залопотала. Показывать стала на пальцы, на уши.
     - Обручальное кольцо -  не простое украшенье, - сказал
Сигизмунд. - Садись, девка, обучать тебя будем.
     Он  стал  показывать пальцем на  разрывы и  повторять:
"верх,  низ,  право,  лево".  Потом они твердили это хором.
Потом они  это  хором кричали и  пели.  Лантхильда потащила
было Сигизмунда к пианино, но он отказался.
     Когда  наступило  время  закреплять полученные знания,
Сигизмунд стал показывать то на пол,  то на потолок,  то на
стены,  а девка должна была правильно отвечать.  Оказалось,
что она тотально путает право и  лево.  Она не только слова
не могла запомнить, она в принципе путалась в этом.
     Ничего,   в  крайнем  случае  руками  покажет,   решил
Сигизмунд. Он был доволен.
     В  этот  вечер Лантхильда долго не  могла угомониться.
Выклянчила,   чтобы  он  разрешил  ей  забраться  в  ванну.
Освоилась, зараза. Напустила воды, набухала туда шампуней -
причем,    разных.   Пена   поднялась   горой.   Лантхильда
захватывала  пену   в   ладони  и   радовалась.   И   вдруг
бесцеремонно выставила Сигизмунда и заперлась.
     Долго плескалась и распевала "право-лево, право-лево",
причем  на  одной  ноте  и  очень  громко.  Сигизмунд решил
непременно разучить одно  слово из  девкиной мовы,  по  его
мнению,  одно из самых необходимых:  "молчать".  Забрался в
постель,  накрыл голову подушкой,  чтобы спастись от воя, и
заснул - как провалился.
     Из  забытья его изъяли,  настырно дергая за плечо.  Он
дернулся,  не понимая,  что происходит.  Рядом влажно несло
шампунями.   Проморгавшись,   Сигизмунд   обнаружил   рядом
Лантхильду,  облаченную в  его махровый халат.  Ее  длинные
густые волосы были очень сырыми.
     - Какого хрена? - спросил Сигизмунд.
     Лантхильда охотно  пустилась в  объяснения.  Насколько
понял Сигизмунд, было так. Шла она, Лантхильда, из ванной и
вдруг возымела желание поговорить с  озо.  Вот и  вошла.  И
увидела Сигисмундса.  И  захотела достойно завершить вечер,
напомнив ему еще раз дивную историю про лимон.
     Что  история про лимон,  Сигизмунд понял очень хорошо.
Лантхильда разыграла целый театр. Долго скакала в халате, с
мокрыми патлами,  кислые рожи  корчила.  У  него  аж  скулы
свело.
     Сигизмунд,  глядя  на  разгулявшуюся  девку,  медленно
полез  в  ящик  стола.  Нижний.  Лежала  у  него  там  одна
совершенно  бесполезная хреновина:  звуковой  шокер.  Аська
как-то забыла. Похвалялась, а потом увлеклась сексом да так
и ушла без шокера.
     Шокер эффективно отпугивает кошку,  если  та  подойдет
достаточно близко.  На Матери-героине испробовано.  Пса уже
не отпугивает. Опять же, опыты проведены.
     Проверим,  как на девке сработает.  Сигизмунд изо всех
сил нажал на  кнопку.  Прерывая девкины излияния,  из ящика
раздался омерзительный визг.
     Лантхильда на  миг  застыла,  а  потом,  завизжав куда
эффективнее шокера, пулей бросилась из комнаты.
     Сигизмунд завалился на подушку и  с  облегчением снова
медленно погрузился в сон.
     И   снова   его   извлекли   из   блаженного  небытия.
Лантхильда,  похоже, перешла всякие границы беспардонности.
Теперь сопя его ощупывала.  Сперва по лицу пошарила,  потом
по шее, по груди. Бока обошла пальцами. Пальцы подрагивали.
Вишь,  беспокоится,  не  причинило ли  то,  что так страшно
визжало,  какой-либо  ущерб  сигизмундовой целостности.  Не
поранился ли. Жив ли вообще.
     Сигизмунд умилился.  Надо же! Как из комнаты брызнула!
Перетрусила,   небось,   и  все-таки  вернулась.   За  него
волнуется. Лапушка.
     А потом умиляться себе запретил.  Еще бы ей за него не
волноваться. Помрет он, Сигизмунд, - что она, девка, делать
будет? Бездомная, безъязыкая? То-то же.
     Сигизмунд    тихонько    застонал.    Жалобно-жалобно.
Лантхильда замерла,  потом заметалась. Искать стала: где?..
Где Сигисмундса попортили? Свет зажгла.
     Сигизмунд зажмурился и  еще раз тихо,  с  наслаждением
простонал:  а-а...  и лик сделал страдальческий,  будто его
пучит.
     Лантхильда  тишком   приблизилась.   Спросила  что-то.
Сигизмунд выжидал.  Сейчас он  расквитается с  ней за  все.
Включая пение в ванной.
     Когда она  заботливо наклонилась над  ним,  он  слегка
приоткрыл  глаза.   Над  ним  нависала  туповато-испуганная
физиономия.  Пора! Он взметнул вверх руки и быстро щекотнул
ее по ребрам.
     Лантхильда подпрыгнула,  испустив  ужасающий  визг,  и
вылетела из комнаты. Напоследок хлопнула дверью.
     Сигизмунд выключил свет и снова лег.
     Полежал,  посмотрел в потолок. Сон как рукой сняло. Ну
вот, опять обидел.
     Прислушался. У девки было тихо. Вроде, не ревет.
     Поворочался немного.  Встал,  направился к Лантхильде.
Взаимопонимание обратно налаживать.
     Лантхильда сидела на  тахте,  нахохлившись.  Когда  он
вошел,  даже  не  повернулась.  Сигизмунд  зажег  свет.  Не
отреагировала.
     Он  присел перед  ней  на  корточки.  На  него  мрачно
уставились водянистые нордические глаза.  Время от  времени
девка помаргивала. И вс?.
     - Йааа, - протянул Сигизмунд завлекающе.
     Никакого ответа. Не желала девка в беседу вступать.
     - Ладно тебе,  девка, дуться, - сказал Сигизмунд. - Ты
меня тоже со своим лимоном достала.  -  И, желая сделать ей
приятное,  добавил с искренней убежденностью:  -  А Наталья
ист двала.
     Лантхильда  продолжала  молчать.  Сигизмунд  продолжил
беседу на ее языке, присовокупив еще одну надежную фразу:
     - Вавила ист свиин.
     Тут  девка  разразилась длинной назидательной тирадой.
Из этой тирады Сигизмунд уловил,  что Вавила нэй свиин. Что
напрасно он,  Сигизмунд,  к Вавиле-то прибадывается. Потому
что  Вавила  -   правильно  живет.  А  вот  он,  Сигизмунд,
неправильно  живет  -   на  ее,  девкин,  квалифицированный
погляд.
     Лантхильда явно его  поучала.  Обводила рукой комнату,
показывала на коридор и вопрошала: где, мол, у Сигисзмундса
свиин?  Где у него, непутевого, гайтс? Где иные необходимые
вещи?  Один только кобель,  да  и  тот  бесполезный.  И  на
кровать лазит.
     Девка с  презрением показала на  кобеля.  Тот преданно
застучал хвостом по полу, сунулся облизать руки.
     От  долгого сидения на корточках у  Сигизмунда затекли
ноги. Он поерзал, чтобы разогнать кровь, и упал. Лантхильда
прервала свою тираду и засмеялась.  Сидя на полу, Сигизмунд
засмеялся тоже.
     - Ну ладно, - сказал он. - Спать пора. Спать.
     Он  показал,  как  спят  и  храпят.  Лантхильда  опять
засмеялась.   Скорчила  "лимонную  рожу".  Сигизмунд  взвыл
тихонько, простонал "нии" и вышел.

        x x x

     - Стииг!.. Стииг уут!.. Стииг!.. Сигисмундс, стииг!..
     Сигизмунд подскочил,  как ужаленный. Лантхильда трясла
его за  плечо и  монотонно тянула.  Что-то  в  ее тоне было
погребально-тревожным.  Так,  должно  быть,  верный ключник
тряс какого-нибудь настоятеля:  "Отче, поднимайся, печенеги
близко!" Белесые глаза глядели тревожно.
     - Что случилось? - спросонок хрипло спросил Сигизмунд.
- Напакостила?
     В окне уже светало, однако это было не то время, когда
Сигизмунд обычно вставал.
     - Мата мооргинс, - протяжно сказала девка и зевнула.
     - Гутен морген, - автоматически ответил Сигизмунд.
     Она  сразу насторожилась,  прислушалась.  Голову набок
сделала.  Видно было,  как натужно зашевелились мысли в  ее
голове.
     На всякий случай девка повторила:
     - Мата фора ункис... мата мооргинс...
     Похоже,  решила,  будто  ее  поняли.  Пошла  к  двери,
остановилась и зазывающе махнула рукой.
     Сигизмунд,  ворча,  двигал  босыми  ногами по  полу  в
поисках тапок. Наказание. Что там у нее еще случилось? Спит
она когда-нибудь?
     - Сигисмунд, квим матьян!
     Сигизмунд кое-как  встал и  побрел умываться.  Если уж
глядеть  на  мир,   где  присутствует  девка,   так  широко
открытыми глазами.
     Лантхильда   потащилась   за   ним   следом.    Что-то
втолковывала по  дороге.  Сигизмунд еще  в  полусне  лениво
потянулся за  зубной  щеткой.  Щетка  оказалась мокрая.  Он
остановился,  строго уставился на девку.  Лантхильда вилась
вокруг, дергала за рукав, заглядывала в зеркало - мешала.
     - Та-ак,    -    угрожающе   произнес   Сигизмунд.   -
Напакостила-таки. Это что такое?
     Краем  глаза  он   видел,   что  кобель,   вертевшийся
неподалеку,   на  всякий  случай  смылся.   С   этим  потом
разберемся. Наверняка тоже не без греха.
     Лантхильда  выхватила  у  Сигизмунда  щетку,  тюбик  с
зубной пастой и принялась показывать, как она чистила зубы.
Ну все, апофеоз гигиены! Это ее ого научил. Рекламой.
     - Хвис вормс! - Девка показала на пасту.
     Лицо у нее сделалось такое, какое обычно бывает, когда
она начинает качать права.
     Стала Сигизмунду что-то с жаром вкручивать. Три пальца
показывала.   Рукой  махала,   будто  реактивный  самолетик
запускала. Гудела.
     - Раауд!..   Хвиис!..   -   вбивала  ему  девка,   как
слабоумному. - Пилиндамииз!
     Сигизмунд мутно глядел на нее,  плохо соображая,  чего
она   добивается.   Лантхильда  исступленно  выплясывала  с
тюбиком, выкрикивая что-то совсем уж шаманское.
     Так.  Вся  информация у  нее  -  из  ого.  Точнее,  из
огорекламы.  Паста,  видишь ли,  у него не такая.  И свиина
нет. Все-то ей, девке, не так.
     А какая же паста - "такая"?
     Лантхильда трясла у  него  перед носом тремя пальцами.
Тройная защита для  всей  семьи,  услужливо выскочил девиз.
Омерзительное словцо - "слоган".
     - "Сигнал" тебе? - спросил Сигизмунд. - Или "Аквафор"?
     Она затрясла головой.
     - Пилиндамииз!
     "Бленд-а-мед". Вот так.
     - А как чужую щетку брать?! - завопил вдруг Сигизмунд.
- Этому тебя в землянке не научили?
     Он вырвал у нее свою зубную щетку. И рявкнул:
     - Миина!
     Девка  попятилась.  Пролепетала что-то.  Рукой  вокруг
себя покрутила - будто летает вокруг нее кто-то. Невидимый.
     Вот,  блин.  Она же рекламе верит, дурища дремучая. Ей
надо, чтоб паста из тюбика вылетала и круги описывала.
     Лантхильда закончила пантомиму,  взяла  щетку,  накрыв
сигизмундову руку своей и объявила:
     - Ункара!
     - Еще чего!  - взъярился Сигизмунд. - Миина - и точка.
Я тебе другую куплю.  Будет эта...  как ее там...  тиина...
зиина...
     - Миина!  -  объявила девка.  И  снова  заторопила его
куда-то. Господи, потолок на кухне упал, что ли?
     Сигизмунд торопливо умылся.  Девка маячила за  плечом,
смотрела. Была недовольна проволочкой.
     Не  дав  ему  как  следует вытереть лицо,  потащила на
кухню. Потолок был на месте. Стены, вроде бы, тоже.
     Сигизмунд вопросительно посмотрел на  Лантхильду.  Она
мялась в дверях,  тупила глазки,  перебирала пальцами подол
свитера. Аж зарделась.
     Ага,  вот оно что.  Мы приготовили завтрак.  В  первый
раз. Полезность свою явили. Во всей ее шири и мощи.
     Посреди стола  стоял  поднос.  На  поднос  горой  было
вывалено печенье. Не было у Сигизмунда печенья! Где она его
взяла? Не в магазин же ходила?
     Кроме  печенья,  метрдотель  предлагал  благосклонному
вниманию крупно нарубленный сыр. Топором девка его крошила,
что  ли?  Куски были каждый размером почти с  девкин кулак.
Хлеб  она  нарезала  большими ломтями.  Лежали  яйца  -  из
холодильника взяла. Сигизмунд крутнул одно - сырое.
     Он повернулся к Лантхильде,  глянул вопросительно. Она
чуть-чуть  подняла  глазки  и   повертелась  из  стороны  в
сторону. Так маленькие девочки делают, когда кокетничают. И
еще деревенские дурочки.  Когда трактористу-ударнику глазки
строят. И то не всегда, а только в советских кинокомедиях о
прелестях колхозной жизни.
     К  сытному блюду полагался растворимый кофе.  В  очень
больших  кружках.  С  этими  кружками  Сигизмунд и  Наталья
ездили в  Крым,  когда только-только поженились.  С тех пор
минуло... Где только Лантхильда их откопала?
     Кофе был  уже растворен в  тепловатой воде.  Полкружки
занимал  сахар.   В  сахар  втыкалась  ложка.  Видимо,  так
задумано дизайнером сервировки.
     Сигизмунд сел за стол.  Поманил девку, чтобы садилась.
Она тут же плюхнулась на табуретку.  Обеими руками потянула
к  себе кружку с  кофе и  начала хлебать.  Пристрастилась к
кофе. Сахар оттуда ложкой выедала, почавкивала.
     Интересно,  а как она плиту зажигала?  Боится, небось,
плиты. Сигизмунд потрогал чайник. Холодный.
     Сигизмунд спросил:
     - Воду откуда брала? - На чайник махнул. - Оттуда?
     Лантхильда посмотрела на чайник, подумала. Потом резко
мотнула   головой.    Заговорила,    явно   гордясь   своей
находчивостью. На кран показала.
     Ну конечно. Нашла в кране теплую воду. Обрадовалась. И
плиту зажигать не надо. Как удобно-то!
     Сигизмунд решительно отобрал у Лантхильды кружку. Взял
обе и понес к раковине.  Лантхильда,  широко раскрыв глаза,
наблюдала за ним. На ее лице отразился ужас.
     Сигизмунд вылил обе кружки.  Девка взвыла и  вцепилась
себе в волосы. Вполголоса запричитала.
     Сигизмунд обернулся.  Показал на кран. Помахал пальцем
предостерегающе.  Пояснил: нельзя отсюда пить. Пить надо из
чайника. Наливая в чашку!
     В  чайник  наливать  из  крана.  Но  холодную!  Именно
холодную.  И  кипятить.  Зажечь  Фидворфоньос  и  кипятить,
поняла?
     Иначе...
     Он схватил себя за живот и скроил ужасную рожу.
     Вот что будет. Поняла?
     Лантхильда совсем расстроилась. Чуть не плакала. Сахар
сгубленный ни за что, небось, жалела.
     Сигизмунд подсел к Лантхильде. По головке ее погладил.
На  поднос показал,  покивал.  Мол,  отлично все сработано.
Эстетика - класс! Пальцы веером!
     Лантхильда рассиялась.  Спросила что-то.  Он кивнул на
всякий случай.  Взял в  руки печенье и  повертел.  Это было
печенье "Октябрь".
     Где  она  его добыла?  Сигизмунд показал на  печенье и
спросил:
     - Где взяла?
     Лантхильда глянула на  него  так,  будто ничего больше
хорошего  от   жизни  она  не  ждет.   Мрачно  показала  на
шкаф-пенал: вот.
     В  этом  шкафу  были  более-менее обжиты только первые
ряды полок.  А  что происходило на задних рядах...  Если бы
оттуда вылез инопланетянин,  Сигизмунд, пожалуй, не слишком
бы удивился.  Много лет предметы и  продукты жили там своей
собственной,   таинственной  и  вполне  автономной  жизнью.
Ветхие крупы, посещаемые муравьями (рыж., дом., неистреб.),
толстые   эмалированные   бидоны   с    дырявым   донышком,
бесполезная  печка  "Чудо".   Где-то  там  же,  в  глубокой
внутренней эмиграции,  обитал кувшин -  памятник советского
увлечения керамикой.  Из  этого  кувшина  поливали,  купая,
маленького Сигизмунда, когда он помещался в тазике и вообще
был хороший.
     Более    близкие   ярусы    являли   собою   памятники
материальной   и   несъедобной   культуры   голодной   фазы
перестройки.  Окаменевшие варенья,  сберегаемые Натальей на
черный день,  большой запас соли и спичек, закупленный ею в
первые минуты первого путча (как увидела по  ого "Лебединое
озеро", так и рванула в гастроном).
     Где-то в  этих недрищах Лантхильда и откопала печенье,
потому что  оно  явно помнило Горбачева.  Вид у  него такой
был.  Истощенный. Не то что печенье времен застоя - то было
толстое, рыхлое.
     Лантхильда  метнулась  к   мусору  и  извлекла  оттуда
упаковку. Предъявила Сигизмунду. Так и есть. Советский знак
качества и цена 28 копеек. Археологинюшка.
     Археологинюшка  была  испугана.  Очень  испугана.  Все
втолковывала  что-то,   головой  качала.   На   его   живот
показывала,  на  свой.  Себя  по  животу  хлопала.  Головой
трясла. В общем, не хотела она его отравить.
     Наконец Сигизмунду это надоело.
     - Да  успокойся  ты,   Лантхильда,  -  сказал  он,  по
возможности ласково. - Давай-ка я тебе покажу, как с плитой
обращаться.
     Он торжественно подвел девку к  плите.  Развернул ее к
объекту лицом. Сам встал у нее за спиной и взял ее за руки.
Провозгласил:
     - Смертельный номер! "Фидворфоньос и Пьезохрень"!
     Девка   диковато  покосилась  глазом,   выворачивая  к
Сигизмунду шею. Он поклевал ее подбородком в макушку:
     - Не отвлекайся.
     Ее рукой он снял с гвоздя пьезозажигалку,  сделанную в
виде пистолета.  Поднял вверх и  нажал на курок.  Зажигалка
затрещала.  Лантхильда явно  струхнула.  Присела,  стремясь
вырваться.
     Он  удержал ее  за  руки и  вздернул обратно.  Еще раз
нажал.  К  своей ладони поднес,  показал.  В лоб себе упер.
Нажал.   Русская  рулетка.   Черные  гусары,   блин.  "Утро
генерального директора-2". Или уже "-3".
     Девке на висок наставил.  Совместно нажали.  Девка все
косила глазом.
     - Ну, поняла?
     Конфорки показал. А дальше - по методу ученой обезьяны
(кстати,   бананы  кончились,  надо  купить):  эту  ручечку
поворачиваешь, здесь зажигаешь. Вот так.
     А  вот так выключать.  Выключать обязательно.  Иначе -
смерть.
     И поджигать обязательно.  Иначе тоже смерть.  В общем,
кругом смерть,  но  если увернешься,  то  быстро и  надежно
согреешь воду.
     Лантхильда откровенно затосковала.
     - Ик охта.
     Сигизмунд выпустил ее и повернул к себе лицом.
     - Что - Охта? - спросил он.
     - Ик охта, - повторила девка, пятясь от плиты.
     - Хво Охта?  -  построил Сигизмунд сложную конструкцию
на неизвестном языке.
     Девка   обхватила   себя   руками,   выпучила   глаза,
затряслась. А потом расслабилась и пояснила спокойно:
     - Ик охта.
     И еще несколько раз повторила. Для закрепления знаний.
     Тогда Сигизмунд тоже затрясся,  как припадочный,  пуча
глаза. Потом остановился, вопросительно глядя.
     - Зу охтис! - радостно объявила девка.
     Наконец-то   Сигизмунд  понял,   какую  роль  играл  в
девкином мире  старинный питерский район Охта.  Никакой.  В
тайге  этим  словом  боязнь  обозначали.  То-то  Лантхильда
поначалу все твердила: "Охта, охта..." Боялась, стало быть.
Всего.
     ...А  тут  и  чайник  закипел.  Приготовили кофе,  как
положено,  позавтракали.  Сыр  ничуть  не  хуже,  если  его
кусками накромсать. Даже, может быть, и лучше. А то Наталья
вечно порежет,  как украла.  А буржуи в импортных упаковках
типа "нарезка" режут как Наталья.
     Лантхильда с  удовольствием уписывала сыр за обе щеки.
Печенье "Октябрь" в  кофе макала и  со  свистом обсасывала.
Так   уходили  последние  свидетели  эфемерного  очарования
перестройки. Под стоны кобеля.
     Надо бы заехать в банк.  Деньги снять.  Хрен с ним,  с
радиотелефоном. Глаза Лантхильде надо ремонтировать.
     Сигизмунд  вдруг  почувствовал,   что  у   него  резко
поднялось  настроение.   Сообразил:  это  из-за  охтинского
изверга.  Нет никакого изверга. И, стало быть, костоломы за
лунницей не  придут.  Ладно,  пусть  себе  висит  в  шкафу.
Есть-пить не просит.
     Сигизмунд вывел  кобеля.  Побродил  с  ним  по  двору.
Кобель обнюхивал следы, появившиеся за ночь, с деловитостью
английского  лорда,  пролистывающего какую-нибудь  утреннюю
"Флит-стрит Тайм".
     У  крыльца Сигизмунд повстречал Мать-героиню.  Бока  у
нее  уже опали,  и  глядела она голоднее обычного.  Видать,
ночью  обогатила  двор  очередной  партией  котов.  Завидев
человека, хрипло взмяукнула, угрюмо выпрашивая подаяния.
     - Ну-у,  -  строго сказал ей  Сигизмунд,  -  где котят
прячешь?
     Мать-героиня  не   успела  ничего  ответить.   Налетел
кобель,  и киса спаслась в оконце подвала. Кобель несколько
раз жлобски гавкнул в  подвал,  развязно вильнул Сигизмунду
хвостом - мол, здорово я ее! - и был взят на поводок.
     Охмуренная  рекламой   Лантхильда  вылезла   напомнить
Сигизмунду,  чтоб купил зубную пасту.  Такую, какая летает.
Трехцветную.
     Сигизмунд строго наставил на нее палец и спросил:
     - Охта?
     Девка удивилась.
     - Нии...
     Сигизмунд засмеялся, чмокнул ее в щеку, сказал:
     - Лантхильд нэй охта.
     И  гордо удалился,  сопровождаемый задумчивым взглядом
девки.

        x x x

     - Какой ты,  на хрен, "новый русский", Сигизмунд, если
даже радиотелефона купить себе не можешь.
     Таковые раздумья одолевали Сигизмунда, когда он снимал
в банке двести долларов. Рублями, разумеется.
     И  тут  же  о  Лантхильде подумалось.  Чем она там,  в
одиночестве,   занимается?  Осваивает,  небось,  что-нибудь
новенькое. Только бы дом не подожгла.
     Банковский   холуй   предупредительно   открыл   перед
Сигизмундом двери.  Сигизмунд вышел, ощущая в кармане лимон
с небольшим.
     Сел в  машину.  Не сразу завелась.  Менять надо тачку,
менять.  И вообще многое надо менять,  а иное прикупать, да
только клопоморные дела не  дают вырваться на просторы хотя
бы среднего бизнеса.
     А что! А не махнуть ли с девкой куда-нибудь на Багамы?
Обесцветить волосы перекисью водорода, брови, конечно, тоже
- и прикинуться единым этническим целым. Залечь в полосатых
шезлонгах под пальмой,  в окружении дружественных обезьян и
туземцев,  жрать  какие-нибудь кокосы и  время  от  времени
переговариваться:
     - Йаа...
     - Нии...
     А  то к  девкиной родне,  в  тайгу.  Целебным воздухом
дышать.  С Вавилой водку пить. Не староверы же они, в конце
концов...  Сперва на самолеття, потом на варталеття, там на
ваздеходдя...  а  после  и  вовсе пешкодралом...  А  кругом
тайга-а!   Шишки,   блин,   кедровые,   дятлы  всякие  там,
гнус-комарики... Хор-рошо!
     Сколько  в   отпуске  не  был.   Давно  ведь  не  был.
По-настоящему в  последний раз в Крыму с Натальей отдыхали.
С тех пор все урывками, да и то больше по необходимости: то
на   Пасху  все  закрыто,   то   Новый  Год  с   Рождеством
принудительно всей страной отмечают по две недели...
     Наконец   мотор   болезненно   завелся,    и    мелкий
предприниматель С.Б.Морж поехал в свой офис.
     Приехал,  конечно,  первый.  Было еще темно.  Пришлось
свет зажигать. Терпеть не мог зажигать свет в пустом офисе.
Еще  со  времен  работы  на  Первом Полиграфическом,  когда
"дежурил":  приходил раньше  всех  в  фиолетовых рассветных
зимних сумерках и  включал гудящие лампы дневного света.  И
сидел и слушал,  как они гудят.  Потом набегали сотрудники,
заглушали мерзкое гудение.
     В офисе поэтому обычная люстра о пяти рожках. Раньше в
квартире висела,  до материной авантюры с поездкой в Египет
и покупкой убожества из цветных металлов.
     Зажег.  Пока Светки нет, закурил, сидя боком на столе.
Светка терпеть не может,  когда в комнате курят.  В коридор
гоняет. Дискриминацию развела.
     Контрабандой  захоронил  бычок  в   светкином  цветке.
Почитал  астрологический прогноз  в  "Бизнес-шансе".  Рыбам
ничего хорошего не сулилось. Всякие гадости сулились. Очень
язвительно относится бизнесшансовский астролог к знаку Рыб.
И  это постоянно отражается на  прогнозах.  На  этой неделе
"РЫБАМ имеет  смысл перестать неприкаянно бродить,  злобясь
на  весь белый свет.  Все  не  так плохо,  как вам кажется.
Общение со СКОРПИОНАМИ и  КОЗЕРОГАМИ может вернуть вам веру
в  себя и в свои силы.  Наиболее благоприятный день для вас
на этой неделе - пятница."

     ...Я  купил себе гороскоп.  И  ты купил себе гороскоп.
Дева слева в  Близнецах,  Козерог о  трех яйцах -  Вот  наш
гороскоп!..

     Ах, Мурр. Прозорливец...
     ...Светочка явилась на  работу раньше,  чем ожидалось.
Очень  удивилась,  завидев Сигизмунда.  Редко когда баловал
начальник своих подчиненных таким служебным рвением.
     Конечно  уж  сразу  унюхала,  что  курил.  Возмущаться
стала.
     - Да будет тебе,  Светка, - лениво сказал Сигизмунд. -
Давай, я форточку открою.
     - Нет уж, Сигизмунд Борисович, я сама.
     Светочка   расстелила   на    своем    рабочем   столе
"Бизнес-шанс" и  залезла с  сапожками на стол.  На Светочке
было мини. Сверкнув трусиками, потянулась к форточке.
     Сигизмунд ухватил ее за ладную попку.
     - Что же это ты,  Светочка,  по такому морозу в тонких
колготочках ходишь.
     - Не приставайте,  Сигизмунд Борисович.  В  Америке за
сексуальные домогательства на работе в тюрьму сажают.
     - На электрический стул, - сказал Сигизмунд.
     Дверь открылась и вошел боец Федор.
     - У,  -  сказал Федор, - сильно. Если я не вовремя, то
подожду за дверью. Вы не стесняйтесь.
     - А мы и не стесняемся, - сказал Сигизмунд.
     - Светка,  если шеф  тебя притесняет,  приходи ко  мне
жаловаться! - крикнул Федор, действительно выходя за дверь.
     Сигизмунд помог Светочке спуститься со стола и позвал:
     - Да ты что, Федор. Мы уже закончили.
     Федор снова вошел. Был подтянут и бодр.
     - Поставлю  чайник,   -   объявила  Светочка.  Забрала
чайник, грязные чашки и вызывающе процокала в коридор.
     Из   раскрытой  форточки   свистало   морозом.   Федор
покосился на окно.
     - Может, закрыть? - предложил он.
     - Какой  ты  несознательный,   боец  Федор.   Светочка
старалась, лазила - а ты сразу закрыть.
     - А...  Разве она за  этим на стол лазила?  -  спросил
Федор очень нагло.
     - А ты, Федор, небось гадости всякие подумал про шефа.
Некрасиво.
     - Да не... Что я, не человек, что ли?
     Сигизмунд посмотрел на раскрытую форточку и сказал:
     - Знаешь что,  Федор. Закрой ты ее, честное слово. Эта
Светка с ее любовью к чистому воздуху нас всех доконает.
     Федор с готовностью выполнил приказ.
     Чайник  закипел.   Чай   заварился.   Утро  начиналось
расслабленно  и  мирно.  Подчиненные  пили  чай,  начальник
посасывал печенье  и  баловал  их  чтением астрологического
прогноза.
     - Ты у нас, Светочка, кто?
     - Овен,   -  закокетничала  Светочка.  -  Сто  раз  же
говорила. Непамятливый вы, Сигизмунд Борисович.
     - Смотря  на  что,  -  сказал Сигизмунд.  И  зачитал с
выражением:  -  "Для ОВНОВ неделя очень напряженная.  Много
мелких неприятностей,  еще  больше анекдотических ситуаций,
связанных по большей частью с работой. Наиболее удачные дни
для вас на этой неделе - понедельник и суббота."
     - Анекдотические ситуации?  - переспросила Светочка. -
Связанные с работой?
     - Не  вздумай  тут  балаган  разводить,   а  потом  на
гороскоп ссылаться.  Мол, звезды заставили. Учти, Светлана,
тебя звезды не заставляют балаган разводить.
     - Что-то я вас не пойму, Сигизмунд Борисович.
     - Это потому, что ты, Светлана, непонятливая.
     - А  у  Федора что?  -  спросила Светочка.  Ей надоело
пикироваться с шефом.
     - Так,  Федор,  ты  у  нас  Телец.  -  Сигизмунд снова
зашуршал  газетой.   -  Это  я  помню.  Будущий  бык.  -  И
осчастливил:  - "Для ТЕЛЬЦОВ неделя может стать на редкость
удачной. На мелочи лучше не распыляться, сосредоточьтесь на
том,  что сами считаете главным.  Начиная с  вечера среды -
успех в любовных делах."
     Федор вдруг омрачился.
     - Бесовство все это, - сказал он.
     Сигизмунд вынырнул из-за газеты.
     - Что?
     - Волхование бесовское, - еще мрачнее определил Федор.
- Мне батюшка уши оборвет.
     - А вообще-то сбывается, - заметила Светочка.
     - Отец   Никодим-то?    Непременно   оборвет,    -   с
удовольствием подтвердил Сигизмунд.  -  Я с ним по телефону
поговорил - и то у меня уши на ниточках повисли...
     - Преследование по религиозным основаниям,  - заметила
Светочка. - В Америке за это в тюрьму сажают.
     - Слушай, Светка, что ты вчера такого читала?
     - Я не читала, я ток-шоу по шестому каналу смотрела.
     - Здесь   не   Америка,   -   солидно  молвил   Федор,
прихлебывая чай.  -  Америка -  она от  своей бездуховности
гибнет.   И  лютеранства.   Баптизма  всякого.   Мормонства
растленного. А здесь - Россия. Особый путь у нее, вот.
     - Византия  здесь  дремучая,  -  сказал  Сигизмунд.  -
Только еще хуже.
     - Не хотите -  не верьте,  -  обиделся Федор. Он допил
чай и ушел мыть свою чашку.
     Светочка изумленно посмотрела ему вслед.
     - Что это с ним?
     - Православный он у  нас теперь,  Светлана,  -  сказал
Сигизмунд с печалью. - Вот что. Его отец Никодим обратил.
     Светочка призадумалась.  Еще  чаю  себе налила.  Когда
Федор  вернулся,  приставать  стала:  как  по-православному
языческое имя Светлана будет? Языческое ведь имя, да?
     Федор сказал, что спросит у батюшки.
     А Сигизмунд спросил:
     - Слушай,  Федор.  Не шутка. Есть какой-нибудь святой,
которому об упреждении пожаров молиться надо?
     Федор,  атакуемый с двух сторон, глядел исподлобья. Не
понимал, насмехаются или как. Сказал, что спросит. Может, и
есть такой святой.
     Сигизмунд дружески взял его за плечи.
     - Ты, Федор, не куксись. Если такой святой есть, я ему
свечу поставлю. Я ведь крещеный, только в церковь не хожу.
     - А это вы зря,  Сигизмунд Борисович,  - строго сказал
Федор.   Потом  подумал  и  добавил:   -   Я  насчет  вашей
проблемки-то  узнаю,  не  беспокойтесь.  Только я  так  вот
думаю:   тут  в  комплексе  рассматривать  надо.   Как  при
страховании.  Чтобы уж  совсем от наездов,  от пожаров,  от
инфляции...  У  шурина один был  друг,  вместе служили,  он
потом на  воздушных шариках состояние сколотил -  так он  в
"черный четверг",  когда  доллар-то  скакнул,  застрелился.
Натурально. В такой грех ввели.
     Сигизмунд вдруг ощутил зависть.  Не  дано ему было так
вот сразу, легко и истово, уверовать. Не дано.
     Бесцеремонно врываясь  в  мысли  Сигизмунда,  зазвонил
телефон. Федор взял трубку. Уставным тоном доложил:
     - Это вас, Сигизмунд Борисович.
     И протянул ему трубку -  отточенным, резким движением.
Как на командном пункте.
     Сигизмунд уловил  краем  глаза,  что  Федор  подмигнул
Светочке. Баба звонит, не иначе.
     С тяжким предчувствием взял трубку.
     - Морж у аппарата.
     Не  сразу  понял,   кто  говорит.   Вместо  ожидаемого
недовольного  "Але,   это   Наталья"  услышал  задыхающуюся
скороговорку.  Потом  сообразил:  Аська.  Сразу  повеселел,
полюбезнел.
     Глядя на  Сигизмунда,  Федор многозначительно подвигал
бровями. Потом отвернулся. Из деликатности.
     Светка   тыкала   пальчиком   в   калькулятор.    Была
недовольна.
     Аська вышла из головокружительного романа.  Шестого на
памяти  Сигизмунда.  Желала  тепла,  понимания,  общения  с
давним другом. Говорила, что одна подруга, уезжая, оставила
ей  на прокорм крысу -  представляешь?  -  беленькую такую,
хорошенькую крыску с красненькими глазками,  так эта крыска
проела свою коробку и  в  первую же  ночь утекла на кухню и
живет теперь за  холодильником,  и  грызла там  все что-то,
грызла,  а  потом прогрызла и оказалось,  что это провод от
холодильника,  и холодильник за ночь отморозился и протек к
соседям, теперь у них пятно на потолке...
     Сигизмунд стал осторожно выяснять,  что же от него-то,
Сигизмунда,   в   данной   ситуации  требуется:   тепло   с
пониманием,  поимка крысы или  побелка потолков у  соседей.
Оказалось, что требуется проводок припаять обратно.
     В принципе,  видеть Аську Сигизмунду хотелось.  И даже
очень.  Соскучился. И интересно, в какой цвет она свой ежик
выкрасила?  Однажды Аська  все  волосы  на  теле  покрасила
фиолетовым. Даже там, где не видно. То есть, кому не видно,
а кому и очень видно.  Смешно было. У нее потом щипало, она
сбрила и мазала чем-то жирным. Тоже смешно было.
     - А как ее током не уделало? - спросил Сигизмунд.
     - Кого?
     - Крыску.
     Оказалось -  потому, что беленькая такая, славненькая,
с красными глазками, виварная...
     - Ну, вечером... после работы заеду. Только не рано.
     - Ладно, я тогда спать лягу.
     Оказалось,   Аська  еще  не  ложилась.  Крыску  из-под
холодильника выковыривала. Безуспешно.
     Сигизмунд положил трубку. Поразмышлял. Светочка решила
не обижаться - толку-то. У нее, Светочки, между прочим, муж
есть.  И боец Федор всегда готов.  Да и Сигизмунд Борисович
от нее никуда пока что не делся.
     - Кстати, Сигизмунд Борисович, - сказал Федор. - Я тут
вот что подумал...  Вы Николаю Угоднику поставьте.  Он, как
говорится,  оптом... в комплексе. И от потопа, и от пожара.
Лысый такой, с крестами на плечах.
     Федор повозил пальцами у  себя на плечах,  будто рисуя
погоны.
     - Спасибо, - сказал Сигизмунд.
     - Поставьте,  поставьте,  -  уже уверенно присоветовал
Федор. - Хуже не будет.
     - Да,  - задумчиво проговорил Сигизмунд, думая о девке
и вообще обо всем, - хуже уже не будет.

        x x x

     Светочка погрузилась в свой бесконечный отчет.  Заехал
Генка, завез деньги. Был обозван мудаком. Уехал.
     Сигизмунд пересчитал деньги.  Убрал в бумажник.  Федор
осуждающе сказал:
     - А че вы его мудаком-то?
     - Оздоровительная процедура,  -  пояснил Сигизмунд.  -
Вот вы с шурином...
     - А... - понимающе сказал Федор.
     Сигизмунд  склонился  над  своим  бизнес-ежедневником.
Принялся там  что-то  черкать.  Сегодня  в  полдень  должны
прийти какие-то - снимать помещение. Если им сдадут.
     ...А в голове назойливо вертелось почему-то:
     Я купил советский кондом.
     И ты купил советский кондом...
     Аська  тоже  эту   песню  любит.   И   петь  пытается.
Получается смешно.
     Ровно в двенадцать, что называется - с ударом пушки, в
офисе  нарисовалось  два   молодых  человека.   По   поводу
субаренды  помещения.  По  виду  оба  -  примерно  середины
семидесятых годов  рождения.  Сразу  видно,  что  приносить
пользу  социалистическому отечеству  не  обучены.  Впрочем,
вежливые. И точные. Это хорошо.
     - Здравствуйте.
     И ноги вытерли - о порог пошкрябали.
     - Добрый день, - отозвался Сигизмунд холодно.
     - Мы по поводу субаренды.
     Улыбка приветливая, но сдержанная. Хорошо, хорошо...
     - Да, пожалуйста.
     Сам с места не встает,  ждет.  Еще более небрежно сел,
авторучкой пристукнул по  ежедневнику.  Боец  Федор встал в
дверях, скрестив руки. Хорошо стоит. Это он молодец.
     - Вы давали объявление в газете?
     - Да, да. Разумеется.
     ...Мы их склеим к херу хер
     И получим монгольфьер.
     Советский кондом!..
     Ребятки  представились.   Того,   кто  пониже,   звали
Сергеем;  того,  кто повыше,  - тоже Сергеем. Неназойливо и
некучеряво.
     Тот,        что       пониже,        востроглазенький,
быстренько-быстренько стрельнул влево-вправо,  все  ощупал.
На   первый   погляд  остался  доволен.   Второй  продолжал
приветливо улыбаться.
     - Помещение хотелось бы посмотреть.
     - Пойдемте.
     Сигизмунд встал,  ребятки  двинулись за  ним.  Шествие
замыкал Федор. Светочка даже глаз не подняла.
     - Ну  вот,  видите.  Двадцать метров,  окно.  Довольно
светлое  помещение.   Отсюда  еще   ход.   Вторая  смежная,
восемнадцать метров. Восемнадцать с половиной, если точнее.
Окошко зарешеченное.  Там  сейчас дверь есть  заколоченная.
Если хотите сделать отдельный выход, то можно открыть...
     ...Я купил билет на видак.
     И ты купил билет на видак.
     Посмотрели - обалдели,
     В джинсах дырка, встал елдак.
     Вот это видак!..
     ...Тьфу ты, вот привязалось! Тут о серьезном, а я...
     Ребятки ходили,  заложив руки за спину, кружили, глядя
в потолок,  оценивая окна, двери. Перебрасывались репликами
"ну", "ничего", "прилично", "а если здесь..."
     Спросили насчет телефона.  Сигизмунд сказал,  что один
номер может отдать. Ребятки покивали и походили еще.
     О цене спросили. Ненавязчиво так. Как бы между прочим,
без знойного интереса.
     - Четыреста, - сказал Сигизмунд.
     Ребятки переглянулись. Тот, что повыше, кивнул.
     - Подходит,  -  сказал второй.  И  сразу пошел,  дверь
заколоченную трогать.
     - Открыть можно, - сказал Сигизмунд.
     - Хорошо. Когда можно въехать?
     - Вопрос решается.  Через пять дней позвоните.  До вас
приходили.  Через пять дней они дают ответ. Если откажутся,
вам сдадим.
     - Лады.   Мы  вам  телефон  оставим,  если  те  раньше
откажутся.
     Он   протянул  визитку.   Визитка   была   модная,   в
вертикальном      исполнении.      Ребята      представляли
торгово-закупочную фирму ГРААЛЬ. Сигизмунд повертел в руках
визитку.  Осведомился -  в  самых  общих чертах -  о  сфере
деятельности ГРААЛЯ.
     - Консервы, - кратко ответил молодой человек повыше.
     - Посетителей к вам много будет ходить?
     - Нет,  посетителей не  будет.  Опт.  Тут  только наши
будут сидеть.
     - Сколько?
     - Трое. Еще один сотрудник и нас двое.
     Помолчали. Потом тот, что повыше, спросил:
     - А у вас, простите, какой профиль?
     - Зоотовары, мелкий опт. Инсектицидная деятельность.
     Они опять переглянулись, кивнули друг другу.
     - Значит, через пять дней.
     Сигизмунд протянул руку сперва тому, что повыше, потом
второму.
     - До свидания.
     - До свидания.
     Дверь закрылась.
     - А что,  - подал голос Федор, - нормальные ребята. Не
то  что те приходили...  Морда,  морда,  я  кирпич,  иду на
сближение...
     Светочка хихикнула.

        Глава седьмая

     Дома  Сигизмунда неожиданно встретил запах  съестного.
Поначалу ему даже показалось,  что он не к себе пришел. Уже
очень  давно никто,  кроме голодного кобеля,  его  дома  не
ожидал.
     Но  кобель  -   вот  он,   вертится  и   подпрыгивает,
извиваясь.
     Из кухни застенчиво вырулила Лантхильда.  Остановилась
шагах в пяти, склонила голову набок и потупилась.
     - Это что?  -  спросил Сигизмунд изумленно.  - Ты что,
никак, жратвы наготовила?
     Девка стрельнула на него белесым оком и  вдруг,  шумно
фыркнув, убежала на кухню. Запах проистекал оттуда.
     Сигизмунд разулся и,  не  снимая куртки,  пошел  пошел
следом.  Кобель скакал вокруг,  намекая,  что  нужно срочно
идти гулять.
     Титаническими стараниями  Лантхильды  кухня  за  время
отсутствия  Сигизмунда  преобразилась.  Горели  все  четыре
конфорки,  создавая немыслимую духоту.  По  стенам  одурело
ползало несколько крупяных молей. Мелькнула идиотская мысль
позвонить в фирму "Морена" и сделать заказ.
     Но главным было не это.  А то, что Лантхильда, проявив
нечеловеческое  усердие,   разобрала  шкаф-пенал.   Все  те
предметы,   которые  уже   десяток  лет   вели   автономное
существование в недрищах шкафа, были безжалостно извлечены.
И  велено им отныне вести жизнь новую,  не скрытую от глаз,
но подвластную ей, юродивой девке.
     Чего  тут  только не  было!  Рачительностью Лантхильды
давно забытые крупы получили второй шанс.
     ...Когда-то,  еще студентом, ездил Сигизмунд с партией
геологов на Урал.  Ездил недолго и,  в