погибли в пути. Один из них из-за болезни, полученной при переходе через болото, другой от зубов голодного льва. Однако третьему удалось преодолеть трудный путь и исполнить наше поручение. Чтобы дать отдых измученным быкам, мы сделали остановку на две недели в северной части Земли зулусов. Потом снова двинулись вперед, идя путем, знакомым мне и Хансу. С нами было несколько зулусов-носильщиков. Кормить их было довольно трудно, так как большая часть нашего скота пала от укусов мухи це-це, и нам пришлось бросить одну из повозок. Наконец мы достигли берега реки Лубы и разбили лагерь у трех высоких скал, где нас должны были найти мазиту. Из-за дождей река сильно разлилась, и переправа через нее оказалась невозможной. Прошло четыре дня. Каждое утро я влезал на самую высокую скалу и разглядывал в бинокль обширное пространство, поросшее кустарником, в надежде увидеть приближающихся к нам мазиту. Во нигде не было видно ни души, и на четвертый вечер, заметив убыль воды в реке, мы пришли к решению переправиться на следующее утро на противоположный берег. Последнюю повозку было решено отправить с носильщиками обратно в Наталь. Но тут возникло новое затруднение. Никакие обещания награды не могли заставить зулусов омочить ноги в воде реки Луба, которую они объявили "тагати" (заколдованной) для народа их крови. Я указал им, что трое посланных к мазиту перешли уже через эту реку. Носильщики возразили мне, что то были полукровные зулусы, и, хроме того, они наверное погибли. Как я уже упоминал, двое из троих посланных погибли, конечно, случайно, а не из-за магических свойств реки Лубы. Однако эта гибель, вероятно, сильно укрепила наших носильщиков в их убеждении. Так сохраняются суеверия в Африке. Сами мы были не в состоянии переправить наш багаж, и я очень обрадовался, когда на пятую ночь в повозку, где спали мы с лордом Рэгноллом, явился Ханс и сообщил, что он слышал голоса людей на отдаленной стороне реки. Как он мог что-либо услышать сквозь рев бегущей воды, я так и не понял. На рассвете мы взобрались на скалу, и когда туман рассеялся, я увидел на другой стороне реки около сотни человек, в которых по одеянию и копьям узнал мазиту. Увидев меня, они издали веселый крик и бросились в воду, держась друг за дружку, чтобы не дать быстрому течению унести себя. Глупые зулусы схватились за копья и выстроились на берегу. Мне едва удалось отогнать их на приличное расстояние. - Жаль, - угрюмо сказал их предводитель, - пройти такой путь и не сразиться с этими собаками мазиту. Когда мазиту подошли ближе, я к своему удовольствию увидел во главе их своего старого друга Бабембу, одноглазого вождя, с которым Ханс и я пережили в прошлом множество разнообразных приключений. Выйдя на берег, Бабемба радостно приветствовал меня. - О, Макумацан, - говорил он, - мало у меня было надежды снова увидеть твое лицо. Тысяча приветов тебе и "Свету-во-мраке"! Я представил Бабембе лорда Рэгнолла и Сэвэджа именами "Игеза" и "Бена". Он некоторое время внимательно рассматривал их. - Это, - сказал он, указывая на лорда Рэгнолла, - великий господин. А этот, - прибавил он, указывая на Сэвэджа, который был одет лучше нас всех, - петух в перьях орла. Ханс украдкой засмеялся на последнее замечание, но я счел лучше не переводить его Сэвэджу. За завтраком, приготовленным "Петухом в перьях орла", который был, между прочим, превосходным поваром, я узнал все новости. Бауси, король Мазиту, умер, и ему наследовал один из его сыновей, которого я знал, тоже носивший имя Бауси. Город Беза был восстановлен после пожара и сильно укреплен. Работорговцы больше не появлялись. Между прочим, я узнал о гибели двоих наших посланных. Третий вернулся вместе с Бабембой. После завтрака я отправил обратно зулусов, дав каждому по подарку и поручив им отвезти в Наталь нашу повозку. Они пропели прощальную песню и удалились, бросая на мазиту свирепые взгляды. Я рад был, что эта встреча обошлась без кровопролития. Потом мы стали наводить переправу. Дело было быстро налажено, так как мазиту работали как друзья, а не как наемники. Переправившись через Лубу, мы двинулись в дальнейший путь и приблизительно через месяц достигли города Беза, где нас ждал торжественный прием. Бауси II во главе большой процессии вышел нам навстречу к южным воротам города, памятным мне по одной битве. Вечер мы провели в большом доме для гостей, где король, молодой человек с симпатичным лицом, и старый Бамбемба устроили "индаба" - пиршество в честь нас. Король осведомился, как долго мы намерены пробыть в Безе, и выразил надежду, что наше посещение продлится подольше. Я ответил, что мы скоро двинемся дальше в путь на север в Страну кенда и просил его дать нам носильщиков до крайних границ его владений. При упоминании имени кенда он удивленно посмотрел на меня, а Бабемба воскликнул: - О, Макумацан! Разве безумие охватило тебя? Поистине ты стал безумным! - Ты то же самое говорил, Бабемба, когда мы через озеро ездили в город Рика; однако мы счастливо вернулись оттуда, - сказал я. - Верно, Макумацан, но разве можно сравнивать народ кенда с понго, которые перед ними маленькая звезда перед лицом солнца? - Что ты знаешь о них? - спросил я, рассказав ему, что слышал от Ханса и Харута с Марутом, опустив, однако, все касающееся леди Рэгнолл. - Это все правда, - сказал Бабемба, когда я окончил свой рассказ, - кенда - сильный, многочисленный и жестокий народ. Их король носит имя "Симба", что значит "лев". У них все короли носили это имя. Симба правит черными кенда, у которых бог Джана. Белыми кенда, которые похожи на арабов, правят жрецы. Всякого, кто попадет в их страну, они убивают с мучениями или, ослепив, пускают в пустыню, которая окружает их страну, где он и погибает. Я слышал, что белые кенда разводят животных, называемых верблюдами, и продают их арабам, живущим на север от их страны. Не ходи к ним, Макумацан. Если тебе удастся пройти через пустыню, - черные кенда убьют тебя. Если ты спасешься от них, - тебя убьет Симба. Минуешь Симбу, - убьет Джана, а если не Джана, - убьют жрецы белых кенда своим колдовством. - А все-таки надо попытаться, - ответил я на это. - Спросите у него, есть ли там змеи? - сказал Сэвэдж. - Да, Бена! Да, петух в перьях орла! - ответил Бабемба. - Я слышал, что у белых кенда есть храм, который охраняет такая змея, какой нет нигде во всем мире. - Тогда, - заметил Сэвэдж, - этот храм не принадлежит к числу тех, где я буду молиться. Увы! Он даже не подозревал, что его ожидало в будущем. Потом мы подняли вопрос о носильщиках. После некоторого колебания Бауси II, только из большого расположения к нам, согласился дать нам своих людей, взяв с нас торжественное обещание отпустить их, дойдя до пустыни, "чтобы они избегли нашей участи". Через четыре дня мы тронулись в путь в сопровождении ста двадцати носильщиков под предводительством самого Бабембы, который заявил, что хочет последним видеть нас живыми на этом свете. Накануне выступления Ханс оставил на попечение Бабембы свое завещание, "как делают белые люди", касавшееся шестиста пятидесяти фунтов, оставленных на хранение в дюрбанском банке. За час до того, как мы оставили город Беза, я услышал плач и стенание, доносившееся с городской площади. Выйдя узнать в чем дело, я встретил около сотни женщин, осыпанных золой, которые приветствовали меня заунывным пением. За ними стояло почти все остальное население города. Ханс объяснил мне, что они поют песню смерти, чтобы предупредить небо о нашем скором прибытии туда. Признаться, все это довольно скверно действовало мне на нервы. Итак, мы снова двинулись в путь, и месяц спустя уже проходили мимо большого озера, где находился остров (если то был остров) понго. Потом шли все на север путем, известным Бабембе, потом малонаселенной страной, обитатели которой не знали земледелия даже в самой первобытной его форме. Пройдя еще миль сто, мы встречали только кочевников, - низкорослых бушменов, живущих исключительно охотой и пользующихся отравленными стрелами. Один раз они напали на нас и убили двух мазиту своими стрелами, против яда которых нет никаких средств. При этом Сэвэдж проявил удивительную храбрость. Он выскочил из-за прикрытия и, дав промах из обоих стволов на расстоянии пяти ярдов по бушмену, схватил его и притащил к нам. Пленник оказался чем-то вроде вождя. Ханс, знавший немного язык бушменов, сказал ему, что если нас не перестанут тревожить, мы повесим его. Бушмен что-то закричал своим товарищам, после чего нас оставили в покое. Пройдя Землю бушменов, мы дали свободу нашему пленнику. Постепенно местность становилась все более и более бесплодной, лишенной всяких признаков жизни, и, наконец, мы дошли до настоящей пустыни. Недалеко от края этой необъятной пустыни находился оазис с источником воды. Дальше идти было невозможно, так как мазиту наотрез отказались сопровождать нас в пустыне. Не зная, что делать, мы расположились лагерем в оазисе и стали ждать. Окрестные места оказались просто раем для охотников. Они изобиловали крупной и мелкой дичью, днем пасущейся у богатой сочной травой окраины пустыни, а по вечерам приходившей к источнику на водопой. В числе других животных попадались слоны в таком большом количестве, что я надеялся, - в случае, если невозможно будет продолжать наше путешествие, добыть здесь много слоновой кости. Слоны совершенно не боялись людей и подпускали нас к себе на очень близкое расстояние. Я убил нескольких, чтобы отослать их клыки в подарок королю мазиту. Даже Сэвэдж застрелил одного слона (прицелившись в другого) на расстоянии пяти шагов. Так прошло четырнадцать дней. Нам надоело наше неопределенное положение, да и мазиту, питаясь исключительно мясом, соскучились по растительной пище. Мы устроили совещание. Старый Бабемба заявил, что не может дольше удерживать своих людей, настаивающих на возвращении домой, и спросил нас, зачем мы сидим здесь "как камни". Я ответил, что мы ожидаем проводников, обещанных нам знакомыми кенда. На это Бабемба возразил, что кенда, насколько ему известно, живут за сотни миль отсюда и что они никак не могут знать о нашем пребывании здесь при отсутствии сообщения через пустыню. Я попросил лорда Рэгнолла высказать свое мнение и объяснить, что идти одним через пустыню - значит идти на верную смерть, а обратный путь немыслим без помощи мазиту. Лорд Рэгнолл пришел в сильное волнение и, отозвав меня в сторону, заявил, что, желая по известным мне причинам попасть в Страну кенда, он, несмотря ни на что, останется здесь. - Это означает, что мы все останемся здесь, - сказал я. - Сэвэдж и я не покинем вас, Ханс не покинет меня, хотя и считает нас безумными. - Я останусь один... - начал было лорд Рэгнолл, но я так посмотрел на него, что он не закончил фразы. Наконец мы пришли к такому соглашению: Бабемба, поговорив со своими людьми, согласился подождать еще три дня. Если за это время ничего не случится, мы уйдем назад миль на пятьдесят, остановимся в местах, изобилующих слонами и, добыв сколько можем унести слоновой кости, вернемся в Землю мазиту. Три дня прошли. Я уже был уверен, что избежал нелепого и опасного приключения, между тем как лорд Рэгнолл с каждым часом становился все мрачнее. Третий день был посвящен завязыванию тюков, так как на рассвете следующего дня мы, согласно условию, должны были двинуться в обратный путь. Однако судьба решила иначе. Часа в два ночи меня разбудил Ханс, спавший за моей хижиной. - Пусть баас откроет глаза и поглядит, - говорил он испуганным голосом, - там снаружи два призрака ожидают бааса. Я поднялся и осторожно выглянул из шалаша. В пяти шагах от него при свете луны я увидел две фигуры в белых одеяниях, неподвижно сидевшие на земле. Страх охватил меня. Я уже приготовил пистолет, который лежал под ковром, служившим мне подушкой, как вдруг услышал знакомый спокойный голос: - Разве это твой обычай, Макумацан, о Бодрствующий-в-ночи, встречать гостей пулями? - Да, Харут, - ответил я, - если гости украдкой приходят среди ночи. Но вы наконец здесь. Скажите мне, почему вы так долго заставили нас ждать? - О, Макумацан, - смущенно ответил Харут, - прими наши смиренные оправдания. Когда мы узнали о твоем приходе в город Беза, мы сразу двинулись в путь. Но мы смертные, Макумацан, и разные препятствия мешали нам. Зная, что у вас много клади, мы должны были собрать много верблюдов. Потом нужно было послать вперед вырыть колодцы в пустыне вдоль нашей дороги. Вот причина промедления. Но мы пришли как раз вовремя, ибо через несколько часов вы были бы уже на пути домой. - Это верно, - сказал я, - но войдите в шалаш, здесь очень холодно. Они вошли и, не будучи магометанами, не отказались от предложенного джина. - За ваше здоровье, Харут и Марут, - сказал я, отпив немного из стакана и отдав остальное Хансу, который в один прием проглотил жгучую жидкость. - За твое здоровье, Макумацан! - ответили гости и, опорожнив свои стаканы, поставили их перед собой с таким благоговением, будто это были священные сосуды. - Теперь, - сказал я, - будем говорить. Как вам удалось уехать из Англии после попытки похитить леди, которой вы подарили ожерелье? Куда вы увезли ее после похищения на Ниле? Во имя вашего священного Дитяти, шайтана или египетского Сета, отвечайте мне, иначе вам пришел конец, - прибавил я, хватая пистолет. - Извини нас, Макумацан, - с улыбкой сказал Харут, - но если ты так поступишь с нами, тебе самому придется ответить на много вопросов, на которые трудно найти ответ. Мы уехали из Англии на пароходе и после долгого путешествия вернулись в свою страну. Твой намек на похищение на Ниле непонятен нам. Мы никогда не собирались похищать ту леди, которой подарили ожерелье. Мы только хотели задать ей несколько вопросов, ибо она обладает даром ясновидения. Но появился ты и прервал нас. Зачем нужна нам белая леди? - Не знаю, зачем, - ответил я, - но знаю, что вы величайшие лжецы, каких я когда-либо встречал. При этих словах, которые любому другому могли бы показаться оскорбительными, Харут и Марут низко поклонились мне, словно я им сделал комплимент. - Оставим вопрос о леди, - сказал Харут, - поговорим о нашем деле. Ты здесь, Макумацан, и мы пришли встретить тебя. Готов ли ты отправиться с нами, чтобы принести смерть злому слону Джане, опустошающему нашу землю, и получить великую награду? Если готов, твой верблюд ждет тебя. - Один верблюд не может нести на себе четверых, - уклончиво ответил я. - Храбростью и ловкостью ты превосходишь многих людей, о Макумацан, но телом ты один. - Вы ошибаетесь, Харут и Марут, если думаете, что я поеду с вами один, - воскликнул я, - вот мой слуга, - указал я на Ханса, - без которого я не двинусь с места ни на шаг. Кроме того, меня должны сопровождать лорд Рэгнолл, известный под именем "Игеза", и его слуга Бена, из которого вы в Англии извлекали змей. При моих словах на бесстрастных лицах Харута и Марута появились признаки беспокойства, и они обменялись словами на непонятном мне языке. - Наша страна, - сказал Харут, - открыта только для тебя, Макумацан, чтобы убить Джану, за что мы обещаем тебе великую награду. Других мы не хотим видеть там. - Тогда сами убивайте своего Джану, а я шагу не ступлю за вами. - А если мы насильно возьмем тебя с собой, Макумацан? - А если я убью вас, Харут и Марут? Глупцы! Со мною много храбрых людей. Ханс! Прикажи мазиту взяться за оружие и позови сюда Игезу и Бену. - Остановись, о господин, и положи оружие на свое место, - сказал Харут, увидя, что я снова схватил пистолет. - Незачем проливать кровь. Мы в большей безопасности, чем ты думаешь. Пусть твои товарищи сопровождают тебя, но пусть они знают, что подвергаются большой опасности. - Ты хочешь сказать, что вы их потом убьете? - Нет. Но кроме нас там живут другие, более сильные люди, которые захотят принести их в жертву. Твоя жизнь в безопасности, Макумацан, но нам открыто, что двоих из вас ждет гибель. - Но как мы можем быть уверены, что вы, заманив нас в свою страну, не убьете предательски, чтобы завладеть нашим имуществом? - Мы клянемся тебе страшной клятвой. Мы клянемся тебе Небесным Дитятей, - в один голос воскликнули оба, поклонившись до земли. Я пожал плечами. - Ты не веришь нам, - продолжал Харут, - ибо не знаешь, что бывает с тем, кто нарушит эту клятву. Но слушай. В пяти шагах от твоей хижины есть высокий муравейник. Взберись на него и посмотри в пустыню. Любопытство заставило меня принять это предложение. Я вышел в сопровождении Ханса с заряженным двуствольным ружьем и вскарабкался на муравейник футов в двадцать высотой, откуда открывался вид на пустыню. - Смотри на север, - снизу сказал Харут. Я посмотрел в указанном направлении и при ярком свете луны ярдах в пяти-шести от себя увидел сотни две сидевших на земле верблюдов и около каждого из них белую фигуру, державшую в руках длинное копье, к древку которого был прикреплен маленький флажок. Я смотрел на них до тех пор, пока не убедился, что это не иллюзия или мираж, после чего спустился с муравейника. - Ты видишь, Макумацан, - сказал Харут, - если бы мы захотели причинить тебе вред, мы могли бы напасть ночью на ваш спящий лагерь. Но эти люди пришли охранять, а не убивать тебя или твоих друзей. В этом мы поклялись тебе клятвой, которая не может быть нарушена. Теперь мы пойдем к своим, а завтра снова вернемся одни и без оружия. С этими словами они исчезли, как тени. X ВПЕРЕД! Через десять минут весь наш лагерь был на ногах. Все схватились за оружие. Сначала поднялось нечто вроде паники, но с помощью Бабембы порядок был восстановлен, и все приготовились к защите. О бегстве нечего было и думать, так как верблюды быстро настигли бы нас. Оставив Бабембу при воинах, мы, трое белых и Ханс, собрались на совет, и я рассказал обо всем происшедшем между мной и Харутом с Марутом. - Что вы решите? - спросил я. - Эти люди хотят, чтобы я ехал в их страну. Но они против других. Ничто не мешает вам, Рэгнолл, Сэвэдж и тебе, Ханс, вернуться обратно с мазиту. - Ох! - воскликнул Ханс, - я не покину бааса. Если надо умереть, я умру. А теперь, баас, я очень хочу спать. Я не спал всю ночь и задолго до прихода этих призраков слышал верблюдов, но не знал, что это такое, потому что я их никогда раньше не видел. Когда все будет решено, пусть баас разбудит меня. С этими словами он улегся и тотчас же заснул, как верная собака у ног своего хозяина. Я вопросительно посмотрел на лорда Рэгнолла. - Я последую за вами, - коротко ответил он. - Несмотря на то, что эти люди отрицают свое участие в похищении вашей жены? - Как и Хансу, мне безразлично, что меня ждет в будущем. Кроме того, я не верю этим людям. Что-то подсказывает мне, что они знают правду о моей жене. Они слишком заинтересованы, чтобы я не сопровождал вас. - Ну, а вы, Сэвэдж, к какому пришли решению? Помните, эти люди говорят, что двое из нас никогда не вернутся. Но кто - неизвестно. Конечно, нельзя знать будущее, но они слишком необыкновенные люди. - Сэр, - сказал Сэвэдж, - перед тем как покинуть Англию, его светлость обеспечил мою старую мать и вдовую сестру с детьми. Теперь от меня никто не зависит. Поэтому я пойду за вами и в остальном полагаюсь на Бога. - Итак, все решено, - сказал я, - теперь надо позвать Бабембу. Старик принял известие о нашем решении более спокойно, чем я предполагал. - Макумацан, - сказал он, - я ждал от тебя таких слов. Если бы это сказал другой человек, я счел бы его безумным. Но я знал тебя таким, когда ты отправлялся в Понго и вернулся невредимым. Я надеюсь, что так будет и на этот раз. А теперь прощай. Я должен увести своих людей прежде, чем придут сюда эти арабы. Может произойти битва, нас мало, и нам придется умереть. Если они скажут, что твои лошади не могут пересечь пустыню, отпусти их. Мы поймаем и сохраним их до тех пор, пока ты не пришлешь за ними. Не надо больше подарков. Ты уже оставил мне ружье, пороху, пуль и - что дороже всего - память о себе и твоей мудрости и храбрости. С того дальнего холма я буду смотреть, пока ты не скроешься из виду. Прощай. И не став ждать моего ответа, Бабемба ушел, проливая слезы из своего единственного глаза. Через десять минут остальные мазиту простились с нами и ушли, оставив нас одних в опустевшем лагере среди сложенного багажа. Вскоре Ханс, полоскавший недалеко от нас котелок, поднял голову и сказал: - Идут, баас. Целый полк идет. Мы оглянулись. По направлению к нам ровными рядами медленно двигались всадники на покачивающихся верблюдах. Не доехав ярдов пятидесяти до нас, они остановились и начали поить в ручье своих верблюдов. От них отделилось двое людей, в которых я узнал Харута и Марута, с поклоном остановившихся перед нами. - Доброе утро, господин, - сказал Харут лорду Рэгноллу на ломаном английском языке. - Итак, ты решил посетить с Макумацаном наш бедный дом, как посетили мы твой богатый замок в Англии. Ты думаешь, что мы похитили твою леди. Это не так. В Стране кенда нет белой леди. Она, наверное, утонула в Ниле, потому что ходила во сне. Мы очень жалеем тебя, но боги знают, что делают. Они дают и берут, когда хотят. Но к тебе снова вернется твоя жена еще более прекрасной, и к ней вернется ее душа. Я удивленно смотрел на Харута. Я ничего не говорил ему о том, что леди Рэгнолл потеряла рассудок. Откуда он мог узнать об этом? - Мы рады, господин, - продолжал Харут, - принять тебя, но, правду сказать, это очень опасное путешествие, ибо Джана не любит чужестранцев. Смотри, на твоем лице уже лежит печать страдания, причиненного слоном. Потом Харут обратил свое благосклонное внимание на Сэвэджа. - И ты идешь, Бена? Что же, в Земле кенда ты узнаешь многое о змеях и о другом. Тут Марут, широко улыбаясь и обнаруживая ряд ослепительно белых зубов, что-то шепнул на ухо своему товарищу. - Ох, - продолжал Харут, - мой брат говорит, что ты встретился с одной змеей в Натале и сел на нее так тяжело, что сделал ее плоской. В Земле кенда мы покажем тебе лучшую змею, но ты не будешь сидеть на ней, Бена! Мне, не знаю почему, все эти шутки показались страшными, - чем-то вроде игры кошки с мышью. Откуда могли эти люди знать подобные вещи и провидеть будущее? Я посмотрел на Сэвэджа. Он был бледен и, очевидно, чувствовал то же, что и я. Даже Ханс шепнул мне по-голландски: - Это не люди, это дьяволы, баас! Мы едем прямо в ад! Только лорд Рэгнолл сидел молча и совершенно бесстрастно. Его красивое лицо было как у сфинкса. Я видел, что Харут и Марут чувствовали силу этого человека, и это вызывало у них беспокойство. Часа три спустя мы ехали по пустыне на превосходных верховых верблюдах, оглядываясь на брошенный нами лагерь в оазисе, видневшийся на горизонте. На расстоянии мили впереди нас ехал пикет из 8-10 всадников на самых быстрых животных, чтобы предупредить караван в случае какой-либо опасности. Ярдах в трехстах за ним следовал отряд из пятидесяти кенда, выстроенных в два ряда. За отрядом следовали погонщики, ведя за собой верблюдов, нагруженных провизией, водой, палатками и нашим багажом, включая пятьдесят винтовок лорда Рэгнолла. Потом ехали мы вчетвером на самых лучших верблюдах. По правую и левую сторону и позади нас на расстоянии полумили ехали такие же отряды, как и впереди. Мы находились в центре, окруженные со всех сторон охраной. Харут и Марут следовали за нами на небольшом расстоянии и при необходимости их легко можно было позвать. Сперва путешествие на верблюде с непривычки сильно утомляло меня. Постоянная качка так действовала на меня, что к ночи я чувствовал себя совершенно разбитым. Бедный Сэвэдж страдал еше больше. Только лорд Рэгнолл, вероятно, раньше ездивший на верблюдах, не испытывал особых неудобств. Что касается Ханса - тот чувствовал себя превосходно. Он все время менял положение и ехал то по-дамски, то сидя в седле на коленях, как обезьяна на шарманке. Постепенно я привык к такой езде, и вскоре наши пятьдесят миль в день не особенно утомляли меня. Мне начинала нравиться жизнь в этой спокойной пустыне. Днем мы ехали по бесконечной песчаной равнине, по вечерам ели с аппетитом простую пищу и спали под мерцающими звездами до новой зари. Говорили мы мало. Вероятно, тишина пустыни накладывала печать на наши уста. Каждый был погружен в свои мысли. Лично мне казалось, что я живу в каком-то сне. С нашей охраной мы совсем не общались. Думаю, им было запрещено разговаривать с нами. Эти стройные молчаливые люди общались между собой знаками или отрывистыми словами. К Харуту и Маруту они относились с огромным уважением и повиновался им беспрекословно. Однажды я потерял свой карманный нож. Тогда троим из них было приказано вернуться назад и отыскать его. Только на восьмой день они догнали нас, почти выбившись из сил и потеряв одного верблюда, но с моим ножом, который передали мне с поклоном. Сознаюсь, мне стало очень стыдно. С Харутом и Марутом вплоть до самых границ Земли кенда мы почти не разговаривали. Так мы прошли около пятисот миль, останавливаясь в маленьких оазисах напоить верблюдов и отдохнуть. Наконец характер местности начал меняться. Стала попадаться трава, потом кусты и деревья и среди них даже дикие козы. Отъехав в сторону, я убил двух коз, чем вызвал большое удивление у нашей стражи, очевидно, никогда не видавшей стрельбы из ружья. В этот вечер мы с удовольствием поели дичи, так как давно уже не ели свежего мяса. В последние дни мы заметили, что наши стоянки стали непохожи на прежние. Верблюдов уже не отпускали пастись далеко от лагеря, наш багаж складывали около самых палаток и к нему ставили стражу. Я спросил у Харута о причине этих предосторожностей. - Потому что мы на границе Земли кенда, - ответил он, - через четыре дня мы будем на месте. - Зачем же предосторожности против своего народа? Они встретят вас... - Копьями, Макумацан. Заметь, что кенда составляют два народа. Мы, белые кенда, имеем свою отдельную территорию. Но путь к нам лежит через землю черных кенда, которые всегда могут напасть на нас, особенно если увидят, что с нами чужестранцы. Черные кенда значительно превосходят нас числом, но они не нападают на нашу землю, ибо боятся проклятия Небесного Дитяти. Однако если они встречают нас на своей земле, они убивают нас; точно так же и мы поступаем с ними, когда они приходят на нашу землю. - Значит, между вами существует постоянная вражда? - Вражда, которая закончится большой войной, где должны погибнуть черные или белые кенда. Или, быть может, оба народа погибнут вместе. Вот почему мы просили тебя, Макумацан, быть нашим гостем, - с поклоном закончил Харут и удалился, прежде чем я успел что-нибудь ответить. - Похоже на то, - заметил я Рэгноллу, - что нас везут сражаться за Харута, Марута и Ко. Ночь прошла спокойно. На заре следующего дня мы двинулись в дальнейший путь местностью, становившейся все более и более плодородной. Уже стали попадаться целые стада антилоп, но людей не было видно. Во время очередной остановки на отдых Харут провел нас на возвышенное место, откуда открывался вид миль на пятьдесят вперед. Перед нами лежала обширная равнина, представлявшая, вероятно, дно высохшего озера. По ней было рассыпано множество деревушек и отдельных домиков. С востока и запада равнину пересекала река, разветвлявшаяся на несколько протоков. Далеко на горизонте виднелся высокий холм, покрытый густой растительностью. - Вот Земля кенда, - сказал Харут, - по эту сторону реки Тавы живут черные кенда, а по ту - белые. - А что это за холм? - спросил я. - Это священная гора, дом Небесного Дитяти, куда не может ступить ничья нога, кроме жрецов Дитяти. - А если кто ступит? - спросил я. - Он умрет, Макумацан. - Значит, ее охраняют? - Она охраняется, но не оружием смертных, Макумацан. Видя, что Харут неохотно говорит об этом, я спросил его о численности народа кенда. Он ответил, что черные кенда имеют около двадцати тысяч воинов, между тем как белые не более двух тысяч. В это время наш разговор был прерван появлением человека из передового пикета, который сообщил Харуту что-то весьма встревожившее его. Я осведомился, в чем дело. - Один из разведчиков Симбы, царя черных кенда, - ответил Харут, указывая на скачущего вдали по равнине всадника. - Он едет в город Симбы сообщить о нашем появлении на их земле. Вернемся в лагерь, Макумацан, и поедем дальше, когда взойдет луна. Как только взошла луна, мы снова двинулись вперед, несмотря на то, что верблюды были крайне утомлены. Мы ехали всю ночь, остановившись лишь перед рассветом на полчаса, чтобы подкрепиться пищей и подтянуть веревки нашего багажа, который охранялся теперь с особенной тщательностью. Когда мы снова тронулись в путь, к нам подъехал Марут и со своей обычной улыбкой сказал, что хорошо было бы, если бы мы держали наши ружья наготове. Мы вооружились винтовками, заряжающимися сразу пятью патронами. Только Ханс взял себе мое старое одноствольное шомпольное ружье, которое он называл "Интомби", не раз сослужившее мне хорошую службу во время путешествия в Понголэнд. Ханс почему-то считал его счастливым. Спустя четверть часа, когда уже совсем рассвело, мы въехали в скалистую местность, окаймлявшую равнину. Вдруг наш караван остановился... Вскоре нам стало ясно, в чем дело. На расстоянии не более полумили впереди нас показалось около пятисот человек в белых одеяниях, частью пеших, частью ехавших верхом. Они быстро двигались нам навстречу с явной целью преградить путь. Лица их были черны, и они не носили никаких головных уборов. От них отделилось два парламентера с белыми флагами в руках. Они галопом подъехали к нашему каравану, остановились у того места, где стояли мы с Харутом и Марутом, и отсалютовали нам копьями. Это были стройные мужчины черной расы с длинными волосами, доходившими до самых плеч. На них было легкое одеяние: кожаные панталоны, сандалии и нечто вроде кольчуги из тройной цени, сделанной из металла, похожего на серебро, которая свешивалась с шеи на спину и на грудь. Вооружены они были длинными копьями, похожими на копья белых кенда, и прямыми мечами с крестообразной рукояткой, висевшими у пояса. Как я узнал впоследствии, так снаряжали кавалерию. Пехотинцы имели более короткие колья, два дротика (ассегаи) и кривые ножи с роговой рукояткой. - Здравствуй, пророк Дитяти! - закричал один из них. - Мы вестники бога Джаны, говорящего устами царя Симбы. - Говори, почитатель демона Джаны! Чего хочет от нас Симба? - сказал Харут. - Войны. Зачем вы перешли реку Шаву, границу Земли черных кенда, установленную договором сто лет назад? Разве вам мало своей земли? Царь Симба позволил вам пройти в пустыню, надеясь, что вы погибнете там. Но вы не вернетесь назад! - Посмотрим, - ответил Харут, - это зависит от того, кто сильнее, Небесное Дитя или Джана. Мы хотим избежать кровопролития. Наше путешествие мирное. Эти белые люди хотят принести жертву Дитяти, а путь к священной горе лежит только через вашу землю. - О, мы знаем, какая это жертва! - воскликнул парламентер, - они хотя крови нашего бога Джаны! Они думают убить его своим необыкновенным оружием, хотя против бога Джаны бессильно любое оружие. Отдай нам белых людей, мы их принесем в жертву Джане. Тогда, быть может, царь Симба позволит вам пройти через свою землю. - Как! - воскликнул Харут, - нарушить законы гостеприимства? Вернись к Симбе и скажи ему, что если он подымет против нас копье, тройное проклятие Дитяти падет на его голову! Проклятие бури, проклятие голода и проклятие войны! Я, пророк, сказал это. Ступай! Эти слова, произнесенные Харутом выразительным голосом, произвели необычайное впечатление на парламентеров. Страх появился на их лицах. Не ответив ни слова, они повернули лошадей и так же быстро, как приехали, вернулись к своим. Харут отдал приказание, после которого караван построился в виде клина. Я, Ханс и Марут поместились посередине левой стороны этого треугольника, лорд Рэгнолл и Сэвэдж на правой. Харут стал у вершины его. Вьючные верблюды занимали центральное место. Прежде чем стать на свои места, мы крепко пожали друг другу руки. Бедняга Сэвэдж выглядел очень плохо: это должно было стать его первым боевым крещением. Лорд Рэгнолл казался счастливым как король, только что вступивший на престол. Я, уже видевший немало битв, вспомнил предсказание одного зулусского вождя, который говорил, что я умру не на поле сражения. Тем не менее, настроение у меня было иным, чем у лорда Рэгнолла. Только Ханс казался совершенно спокойным. Он даже успел набить табаком и закурить свою трубку. Если бы он не сидел в своей обезьяньей позе на высоком верблюде, он получил бы от меня хороший пинок за эту браваду перед лицом Провидения. Однако своим поведением он вызвал восторг наших кенда. Я слышал, как один из них сказал другому: - Посмотри! Это вовсе не обезьяна, а настоящий мужчина, даже больший мужчина, чем его господин! Теперь все было готово. Харут, трижды поклонившись священной горе, встал на стременах и, подняв копье над головой, коротко скомандовал: - Вперед! XI АЛЛАН В ПЛЕНУ Наш отряд смело бросился вперед. Даже верблюдам, несмотря на их крайнее утомление, казалось, передалось воодушевление всадников. Не нарушая порядка построения, мы быстро катились вниз по склону холма. Целый лес копий блестел на солнце; флажки весело развевались по ветру. Никто не проронил ни слова; слышался лишь топот мчавшихся верблюдов. Только когда началась битва, белые кенда издали мощный крик: - Дитя! Смерть Джане! Дитя! Дитя! Человек четыреста вражеской пехоты сомкнулись в 7-8 рядов. Первые два ряда стояли на коленях, держа наперевес длинные копья. Этот строй напоминал древнегреческую фалангу. По обе стороны пехоты, на расстоянии около полумили от нее, стояло по отряду всадников, человек по сто в каждом. Когда мы приблизились к врагу, наш треугольник, следуя за Харутом, немного изогнулся. Минуту спустя я понял, что это был искусный маневр. Мы разрезали строй врага, как нож масло, ударив в него не прямо, а под углом. Промчавшись по опрокинутой пехоте, белые кенда поражали вражеских воинов копьями и топтали их верблюдами. Я уже подумал, что дело решилось в нашу пользу, однако это было не так. Вскоре между нами оказалось много пеших врагов, которых я посчитал мертвыми; они старались поразить наших верблюдов в живот. Кроме того, я забыл о вражеской кавалерии, которая ураганом обрушилась на наши фланги. Мы сделали все, что могли, чтобы отразить этот удар. В результате наша правая и левая линии были прорваны ярдах в пятидесяти сзади вьючных верблюдов. К счастью для нас, быстрота натиска помешала черным кенда воспользоваться успехом своего удара. Оба неприятельских отряда, не успев сдержать лошадей, столкнулись и пришли в замешательство. Тогда мы направили на них своих верблюдов, и в результате много врагов было переколото копьями и потоптано копытами. Я не могу сказать, как случилось, что я, Ханс, Марут и примерно пятнадцать белых кенда оказались окруженными множеством нападавших на нас врагов. Мы сопротивлялись, как могли. Постепенно пали все наши верблюды, за исключением того, на котором сидел Ханс. Этот верблюд по странной случайности не был даже ранен. Мы продолжали сражаться пешими. До этого времени я не сделал ни одного выстрела, так как было трудно целиться с качающегося верблюда, отчасти же из нежелания убивать напрасно этих диких людей. Однако теперь нам грозила серьезная опасность. Наклонившись над бьющимся на земле умирающим верблюдом, я полностью разрядил свое ружье. В результате пять лошадей без всадников помчались по равнине. Это произвело на атакующих сильное впечатление, так как они никогда не видели ничего подобного. Наши враги отхлынули назад, дав мне возможность снова зарядить ружье. Через минуту они вновь бросились на нас - и снова тот же результат. Посоветовавшись некоторое время между собой, они пошли в третью атаку. Я снова встретил их залпом, хотя на этот раз упало всего три всадника и одна лошадь. Наше дело было проиграно, так как у меня кончились патроны и оставался только заряженный двуствольный пистолет. И все из-за непредусмотрительности! Мои патроны лежали в сумке, которую Сэвэдж из учтивости вешал на свое седло. Я спохватился, когда уже началась битва, но ничего не мог сделать, так как мы с Сэвэджем находились в разных концах строя. После долгого совещания наши враги снова направились к нам, но на этот раз очень медленно. Тем временем я огляделся и увидел, что наши главные силы уходили на север, счастливо оторвавшись от погони. Мы были оставлены на произвол судьбы, так как, по всей вероятности, нас считали убитыми. - Мой господин Макумацан, - сказал все еще улыбавшийся Марут, подходя ко мне, - Дитя спасло большинство наших, но мы покинуты. Что ты будешь делать? Стрелять, пока нас не схватят? - Мне нечем стрелять, - ответил я. - А если мы сдадимся, что будет с нами? - Нас отвезут в город Симбы и принесут в жертву Джане. У меня мало времени рассказать тебе, как это делается. Поэтому я предлагаю: убьем себя. - Это, пожалуй, глупо, Марут. Пока мы живы, нам может представиться случай выбраться из этой истории. Если нам придется плохо, у меня остается пистолет с двумя пулями для тебя и для меня. - Мудрость Дитяти говорит твоими устами, Макумацан, - сказал Марут. - Я поступлю так, как поступишь ты. Затем он обернулся к своим людям. Они некоторое время совещались между собой, после чего приняли весьма героическое решение. Подпустив черных кенда на близкое расстояние, вышли вперед, будто желая сдаться, и вдруг с криком: "Дитя!" бросились на них и, сражаясь как демоны, поразили множество врагов, пока сами не пали, покрытые ранами. Эта хитрая и отчаянная выходка, так дорого стоившая нашим врагам, сильно разъярила их. С криком "Джана!" они устремились на нас (нас оставалось всего шестеро), ведомые седобородым мужчиной, который, судя по числу цепочек на груди и другим украшениям, был важной особой. Когда они приблизились ярдов на пятьдесят к нам и мы уже готовились к самому худшему, вдруг надо мной прогремел выстрел. В то же мгновение седобородый мужчина широко взмахнул руками, выронил копье и бездыханный пал на землю. Я оглянулся и увидел Ханса с трубкой в зубах и дымящимся "Интомби" в руках. Он выстрелил, кажется, в первый раз за весь день и убил этого мужчину, смерть которого повергла черных кенда в горе и отчаяние. Они спешились и толпились вокруг убитого. К ним подъехал свирепого вида мужчина средних лет, у которого оказалось еще больше разных украшений. - Это царь Симба, - сказал Марут. - Убитый - его дядя Гору, великий вождь, воспитывавший Симбу с малых лет. - Жаль, что у меня нет патрона для племянника, - заметил я. - До свидания, баас! - сказал Ханс. - Мне надо уходить, потому что я не могу снова зарядить "Интомби" на спине этого животного. Если баас раньше меня встретит своего отца, пусть баас попросит его приготовить для меня хорошее место у огня. Прежде чем я успел что-либо ответить, Ханс повернул своего верблюда (который, как я уже упоминал, был цел и невредим) и, подгонял его ударами ружья, умчался галопом, но не по направлению к дому Дитяти, а вверх по холму, в чащу гигантской травы, которая росла недалеко от нас. Там он вскоре скрылся вместе со своим верблюдом. Если бы черные кенда даже и видели уход Ханса, - в чем я сильно сомневаюсь, так как их внимание всецело было поглощено мертвым Гору, - они, вероятно, не стали бы преследовать его. Они подумали бы, что Ханс хочет заманить их в какую-нибудь ловушку или засаду. Тем временем враги наши совещались в явном замешательстве. Они, вероятно, пришли к заключению, что мы с нашими ружьями нечто большее, чем простые смертные. Наконец от них отделился один человек, в котором я узнал утреннего парламентера. Тогда я отложил в сторону свое ружье в знак того, что не собираюсь стрелять, хотя все равно не мог бы этого сделать. Парламентер подошел к нам и, остановившись в нескольких ярдах, обратился к Маруту. - Слушай, второй жрец Дитяти, - сказал он, - что говорит царь Симба. Он говорит, что ваш бог слишком силен сегодня, хотя в другой раз может быть иначе. Поэтому Симба предлагает вам сдаться и клянется, что ни одно копье не пронзит ваше сердце и ни один нож не тронет вашего горла. Вас отведут в город и будут держать как пленников до тех пор, пока не наступит мир между черными и белыми кенда. Если же вы откажетесь, мы окружим вас со всех сторон и будем ждать, пока вы не умрете от жажды и зноя. Это слова Симбы, к которым ничего не будет прибавлено и от которых не будет ничего убавлено. Сказав это, парламентер отошел от нас на некоторое расстояние, чтобы не слышать нашего совещания, и стал ждать. - Что ответить ему, Макумацан? - спросил Марут. Я ответил ему вопросом. - Есть ли надежда, что нас освободит твой народ? Марут отрицательно покачал головой. - Никакой. То, что мы видели сегодня, лишь малая часть войска черных кенда. Завтра они могут собрать тысячи. Кроме того, Харут думает, что мы погибли. Если Дитя не спасет нас, нам придется покориться своей судьбе. - Тогда дело наше проиграно. Я уже чувствую жажду, а у нас нет ни капли воды. Но сдержит ли Симба свое слово? - Я думаю, что сдержит, - ответил Марут. - Но надо выбирать. Смотри, они уже начинают окружать нас. - Что вы скажете? - обратился я к трем остальным белым кенда. - Мы в руках Дитяти, - ответили они, - хотя лучше было бы нам пасть вместе с нашими братьями. Посоветовавшись еще немного со мной, Марут позвал парламентера. - Мы принимаем предложение Симбы, - сказал он, - и сдаемся вам в плен при условии, что нам не будет причинено никакого вреда. Если Симба нарушит условие, месть будет ужасна. Теперь в доказательство своей верности пусть Симба подойдет к нам и выпьет с нами кубок мира, ибо мы чувствуем жажду. - Нет, - ответил парламентер, - если Симба подойдет к вам, белый господин убьет его. Пусть он отдаст сначала свою трубу. - Возьми, - великодушно сказал я, передавая ему ружье, причем подумал, что нет ничего бесполезнее ружья без патронов. Парламентер удалился, держа далеко перед собой мое ружье. После этого к нам подъехал сам Симба в сопровождении нескольких людей; один из них нес мех с водой, а другой - огромный кубок, сделанный из клыка слона. Симба был красивый мужчина с огромными усами, большими черными глазами, которые по временам принимали зловещее выражение. На голове у него, как и у других, не было никакого убора за исключением золотой ленты, представлявшей, по-видимому, корону. На лбу был широкий шрам от раны, полученной, вероятно, в каком-нибудь сражении. Он оглядел меня с большим любопытством, и я думаю, что мой внешний вид произвел на него невыгодное впечатление. В пылу сражения я потерял свою шляпу, волосы мои были растрепаны, куртка испачкана пылью и кровью. В общем, я представлял собой весьма непрезентабельную фигуру. Я слышал, как Симба, рассчитывая, что я не понимаю языка кенда (за месяц пути я выучил этот язык, похожий на наречие банту), сказал одному из своих спутников: - Истинно, о силе нельзя судить по виду. Этот маленький белый дикообраз причинил нам очень много вреда. Однако время, дробящее даже скалы, скажет нам все. Затем он подъехал к нам и сказал: - Ты слышал, враг мой пророк Марут, предложенные мной условия и принял их. Не будем больше говорить об этом. Я исполню что обещал, но ни на волос больше. - Пусть будет так, - ответил Марут со своей обычной улыбкой, - но помни, что если ты изменнически убьешь нас, тройное проклятие Дитяти падет на тебя и на твой народ. - Джана победит Дитя и всех, кто чтит его! - раздраженно воскликнул Симба. - Кто в конце-концов победит - Джана или Дитя - известно одному Дитяти и, может быть, его пророкам. Но смотри! За каждого поклонника Дитяти пало больше трех поклонников Джаны. Наш караван ушел, увозя белых людей, у которых много труб, наносящих смерть. Джана, должно быть, заснул, допустив это! Я ожидал, что эти слова вызовут взрыв негодования, однако они произвели противоположное действие. - Я пришел выпить чашу мира с тобой, пророк, и с белым господином. Поговорим потом. Дай воды, раб. Один из свиты Симбы наполнил кубок водой. Симба взял кубок, брызнул водой на землю и, отпив из него немного, передал его с поклоном Маруту, который с еще более низким поклоном передал его мне. Почти умирая от жажды, я выпил добрую пинту воды и после этого почувствовал себя другим человеком. Марут выпил остальное. Потом кубок снова был наполнен для трех белых кенда, и Симба снова попробовал воду. Когда наша жажда была утолена, нам привели лошадей, маленьких послушных животных с овечьими шкурами вместо седел и ременными петлями вместо стремян. На них мы в продолжение трех часов ехали по равнине, окруженные сильным эскортом. По обе стороны каждой нашей лошади шло по вооруженному черному кенда, державшему ее за повод. Это была предосторожность на случай попытки к бегству с нашей стороны. Мы проехали несколько деревень, где женщины и дети сбегались посмотреть на нас. По сторонам дороги тянулись тучные нивы с почти созревшими злаками разных сортов. Жатва обещала быть обильной. Из некоторых домов слышался плач. Очевидно, оплакивали павших в утреннем сражении. Потом мы ехали большим роскошным лесом; многие деревья я видел впервые. Выйдя из леса и проехав еще некоторое время хлебными полями, мы наконец въехали в столицу черных кенда, город Симбы. Это было большое поселение, несколько отличавшееся от других африканских городов, окруженное глубоким рвом, наполненным водой. Через ров было перекинуто несколько мостов, которые легко разбирались в случае опасности. Проехав через восточные ворота, мы очутились на широкой улице, где собралась толпа жителей, уже знавших об утреннем сражении. Они сжимали кулаки и шептали проклятия Маруту и его товарищам. На меня черные кенда смотрели скорее с удивлением и некоторым страхом. Проехав еще с четверть мили, мы через ворота попали в нечто похожее на южно-африканские краали для скота, окруженные сухим рвом и деревянным палисадом, наружная часть которого была обсажена зеленью. Пройдя еще одни ворота, мы очутились у большой хижины, или дома, построенного по образцу других домов города. Это был дворец короля Симбы. За дворцом находилось еще несколько домов, где жила королева и другие женщины. Справа и слева от дворца стояли два дома. Один служил помещением для стражи, в другой провели нас. Это было довольно удобное жилище площадью около тридцати квадратных футов, но состоявшее всего из одной комнаты. Позади него находилось несколько хижин, служивших кухнями. В одну из них отвели наших троих белых кенда. Вскоре принесли еду: жареного ягненка и кушанье из вареных колосьев, кроме того, воду для питья и умывания в кувшинах, сделанных из высушенной на солнце глины. Я ел с большим аппетитом, так как почти умирал от голода. Потом растянулся на матраце, лежавшем в углу комнаты, натянул на себя кожаный ковер и крепко уснул, предоставив дальнейший ход событий Провидению. XII ПЕРВОЕ ПРОКЛЯТИЕ На следующее утро меня разбудил солнечный луч, упавший на лицо через оконное отверстие с деревянной решеткой. Я лежал еще некоторое время, припоминая события предыдущего дня. Итак, я был пленником дикого народа, у которого было достаточно оснований ненавидеть меня: я убил многих из них, хотя и делал это исключительно с целью самозащиты. Правда, король обещал нам неприкосновенность, но разве можно было положиться на слово такого человека? Если случай не спасет нас, без сомнения, дни наши сочтены: рано или поздно мы будем убиты. Единственным утешительным обстоятельством было то, что, по крайней мере, лорду Рэгноллу и Сэвэджу удалось спастись. Я был уверен, что они спаслись, потому что двое людей, взятых с нами в плен, говорили Маруту, что они видели их скачущими в толпе всадников целыми и невредимыми. По всей вероятности, они теперь оплакивают мою смерть, так как не в обычае черных кенда брать пленников. Я не знал, на что они решатся, когда Рэгнолл поймет, что его попытка отыскать жену оказалась напрасной. Единственное, что им оставалось - пробовать прорваться назад, но это было очень трудно. Оставался еще Ханс. Тот, конечно, попытается вернуться нашим прежним путем, так как он никогда не забывал дороги, по которой хоть однажды прошел. Через несколько недель, я уверен, от него в пустыне останется лишь кучка костей. А может быть, он ушел уже к своему отцу и рассказывает ему теперь об этих событиях у веселого огня где-то в далеком неведомом краю. Бедный Ханс! Я открыл глаза и огляделся вокруг. Первое, что я заметил, было исчезновение моего двуствольного пистолета и большого складного ножа. Я был теперь окончательно обезоружен. Потом я увидел Марута, сидевшего на полу и погруженного в молитву или глубокое раздумье. - Марут, - позвал я, - кто-то был здесь ночью и похитил мой пистолет и нож. - Да, господин, - ответил он, - и мой нож тоже исчез. Я видел, как в полночь двое людей, крадучись, как кошки, вошли сюда и обыскали все углы. - Почему же ты не разбудил меня? - Зачем, господин? Если бы мы оказали сопротивление, нас убили бы сразу. Лучше было не мешать им брать эти вещи, которые все равно не пригодились бы нам. - Пистолет мог бы оказать хорошую услугу, - многозначительно сказал я. - Да, но и без него мы, когда понадобится, можем найти способ умереть. - Ты думаешь, что Харут не знает о том, что мы в плену? Ведь курение, которое вы мне давали в Англии, могло бы указать ему... - Это курение - пустая вещь, мой господин; оно на мгновение затемнило твой рассудок и помогло тебе видеть то, что было в нашем уме. Мы нарисовали картины, которые ты видел. - А! - воскликнул я, - значит, это простое внушение. Тогда, безусловно, нас считают мертвыми, и нам остается надеяться только на самих себя. - И на Дитя, - мягко вставил Марут. - Ну вот! - раздраженно воскликнул я, - после всего сказанного о вашем курении ты ожидаешь от меня веры в ваше Дитя? Кто или что еще это за Дитя? Ты можешь сказать мне чистую правду, так как все равно нам скоро перережут глотки. - Кто Дитя, я не могу сказать, ибо сам не знаю этого. Но уже целые тысячелетия наш народ поклоняется ему, и мы верим, что наши далекие предки, изгнанные из Египта, принесли его сюда. У нас есть свитки, на которых все записано, но мы не можем их прочесть. Оно имеет своих наследственных жрецов, глава которых - мой дядя, Марут. Я вам еще не говорил, что он мой дядя. Мы верим, что Дитя - бог или, вернее, символ, в котором живет бог, и что оно может спасти нас в этом и в будущем мире. Мы верим, что через оракула-женщину, которая зовется Стражем Дитяти, оно может предсказывать будущее и посылать благословения и проклятия на нас и наших врагов. Когда оракул умирает, мы становимся беспомощными, так как Дитя теряет язык и наши враги начинают одолевать нас. Так было недавно, пока мы не нашли нового оракула. Последний оракул перед смертью объявил, что его преемник живет в Англии. Тогда мы с дядей отправились туда, переодевшись фокусниками, и искали того, кого нам нужно было, в течение многих лет. Мы думали, что нашли нового оракула в лице прекрасной леди, которая вышла замуж за господина Игезу, потому что у нее на шее был знак молодого месяца. После нашего возвращения в Африку, - я могу рассказать вам все, как я уже говорил... Здесь Марут остановился и посмотрел мне прямо в глаза, потом продолжал искренним голосом, который тем не менее не убедил меня: - Мы поняли, - говорил он, - что ошиблись, потому что настоящий оракул был обнаружен среди нашего собственного племени и теперь уже два года занимает свое высокое положение. Вне сомнения, последний оракул ошибался, рассказывая нам, что преемник находится в Англии. Эта женщина могла слышать об Англии от арабов. Вот и все. - Хорошо, - сказал я, стараясь скрыть свое подозрение относительно личности нового оракула, - а теперь скажи мне, что это за бог Джана, убить которого вы привезли меня сюда? Сдан ли - бог, или бог - слон, - какое ему дело до дитяти? - Джана среди нас, кенда, является олицетворением мирового зла, в то время как Дитя олицетворяет добро. Джана то же, что Шайтан у магометан, Сатана у христиан и Сет у наших праотцев египтян. - Ага, понимаю, - подумал я, - Дитя - это Горус, а Сет - злое чудовище, с которым оно вечно борется. - Между Джаной и Дитятей вечная война, - продолжал Марут, - и мы знаем, что в конце концов один из них победит другого. - Весь мир знал это с самого начала, - прервал я его. - Но кто же или что - этот Джана? - У черных кенда Джана, или его символ, есть слон, огромное злое животное, которое при встрече убивает всех, не поклоняющихся ему. Ему приносят жертвы. Живет он в лесу, но во время войны черные кенда пользуются им, так как этот демон повинуется своим жрецам. - Но ведь этот слон, вероятно, меняется? - Не знаю. Он один и тот же в продолжение нескольких последних поколений, так как известен своей величиной, и один из клыков его повернут вниз. - Это ничего не доказывает, - заметил я, - слоны живут до двухсот лет и больше. Ты когда-нибудь видел его? - Нет, Макумацан, - с содроганием отвечал Марут. - Если бы я встретил его, разве был бы я теперь жив? Но я боюсь, что мне суждено увидеть его, и не мне одному, - прибавил он, снова содрогаясь. В этот момент наш разговор был прерван появлением двух черных кенда, принесших нам еду - похлебку из вареной курицы. Они стояли возле нас, пока мы ели. Что касается меня, то я был рад, так как узнал все, что мне хотелось знать о богословских воззрениях и обычаях страны, и пришел к заключению, что ужасный бог-дьявол черных кенда был просто слон необыкновенной величины и необыкновенной свирепости, за которым при других обстоятельствах я с удовольствием бы поохотился. Аппетит был у нас плохой, и мы, наскоро позавтракав, вышли из дома и зашли в хижину, где находились наши белые кенда. Они сидели на корточках на земле с очень подавленным видом. Когда я спросил их, в чем дело, они ответили: - Нам придется умереть, а жизнь так хороша. У них были жены и дети, которых ни один из них не надеялся снова увидеть. Я попробовал приободрить их, но, боялся, сделать это без воодушевления, так как в глубине души чувствовал то же, что и они. Мы вернулись в свой дом и поднялись по лестнице на его плоскую крышу. Отсюда мы увидели странную церемонию, происходившую в центре рыночной площади. На большом расстоянии подробности были плохо видны, а мой бинокль забрали вместе с пистолетом и ножом. Но вот что мы увидели. Посреди площади был воздвигнут жертвенник, на котором горел огонь. Позади сидел Симба, окруженный советниками. Перед жертвенником стоял деревянный стол, на котором лежало нечто, похожее на козла или овцу. Фантастически одетый мужчина рассматривал это, лежавшее на столе. Результат, очевидно, не удовлетворил его, потому что мужчина поднял руки и издал унылый вопль. Потом внутренности животного были брошены в огонь, а труп куда-то унесен. Я спросил Марута, что, по его мнению, они делали. - Советовались с оракулом, - печально ответил он, - быть может, о том, жить нам или умереть, Макумацан. В это время жрец в странном уборе из перьев приблизился к Симбе, держа в руке какой-то небольшой предмет. Я раздумывал, что бы это могло быть, как вдруг звук выстрела долетел до моих ушей, и я увидел, что жрец начал скакать на одной ноге, держась за колено другой и громко завывая. - Ага, - сказал я, поняв в чем дело, - он задел курок моего пистолета, и пуля попала ему в ногу. Симба что-то крикнул, после чего пистолет был брошен в огонь, вокруг которого собралась целая толпа посмотреть, как он будет гореть. - Погоди, - сказал я Маруту, и тут произошло неизбежное. От жара костра выстрелил другой ствол и одновременно с выстрелом один из жрецов, окружавших жертвенник, повалился на землю, пораженный насмерть тяжелой пулей. Ужас охватил черных кенда. Все побежали прочь; впереди Симба, а позади главный жрец, прыгавший на одной ноге. Это происшествие весьма обрадовало нас. Мы поспешно спустились вниз, опасаясь, что наше присутствие на крыше может раздражать этих дикарей. Через минут десять ворота ограды распахнулись, и в них прошли четверо людей, несших труп убитого жреца, который положили у наших дверей. Потом появился Симба, окруженный сильной стражей, а за ним главный жрец с перевязанной ногой, поддерживаемый двумя своими товарищами. На нем (только теперь я рассмотрел) была отвратительная маска с двумя клыками, похожими на клыки слона. Симба вызвал нас из дому. Делать было нечего, мы вышли. Видно было, что он обезумел от страха или ярости, или от того и другого вместе. - Посмотрите на вашу работу, маги! - сказал он ужасным голосом, указывая на мертвого жреца и на раненого. - Это не наша, а твоя работа, Симба, - ответил Марут, - ты украл магическое оружие белого господина, и оно отомстило за себя. - Верно, - сказал Симба, - труба убила этого жреца и ранила другого. Но это вы, маги, приказали ей поступить так. Теперь слушайте! Вчера я обещал вам, что ни одно копье не пронзит вашего сердца и ни один нож не коснется вашего горла, и выпил с вами чашу мира. Но вы нарушили договор, и его больше нет! Слушайте мое решение! Своим колдовством вы отняли жизнь у одного из моих слуг и ранили другого. Если за три дня вы не вернете жизни убитому и не исцелите раненого (что вы можете сделать), вы последуете за убитым, но каким путем - я не скажу вам! Когда я услышал это заявление, то содрогнулся в глубине души, но, притворившись непонимающим, сдержался и предоставил возможность отвечать Маруту. - О царь! - с обычной улыбкой сказал Марут, - кто может вернуть жизнь мертвому? Даже у самого Дитяти нет средств для этого. - Тогда, пророк Дитяти, постарайся найти это средство, иначе последуешь за убитым! - закричал Симба, дико вращая глазами. - А что мой брат, великий пророк, обещал тебе вчера, Симба, если ты причинишь нам вред? - спросил Марут. - Не три ли великих проклятия, которые падут на голову твоего народа? Помни, если хоть один из нас будет убит, проклятие скоро осуществится. Я, Марут, пророк Дитяти, повторяю это! Теперь Симба, казалось, окончательно обезумел. Он бешено прыгал перед нами, размахивая своим копьем. Серебряные цени звенели на его груди. Он изрыгал проклятия на Дитя и его последователей, причинивших столько зла черным кенда. Он взывал о мести к богу Джане и молил его "пронзить Дитя своими клыками, разорвать хоботом, истоптать ногами". Всему этому через свою ужасную маску вторил раненый жрец. Мы стояли перед ними; я - прислонившись к стене дома и стараясь казаться как можно беспечнее, Марут - по обыкновению улыбаясь и внимательно поглядывая на небо. Мы слишком озябли, ослабли и были полны тяжелых подозрений и опасений для того, чтобы действовать более энергично. Вдруг Симба обернулся к своей свите, приказал вырыть яму в углу нашего двора и зарыть в нее мертвого, оставив его голову на поверхности, "чтобы он мог дышать". Приказание было немедленно исполнено. Потом, отдав распоряжение кормить нас по-прежнему и прибавив, что через три дня мы снова услышим о нем, он удалился со всей своей свитой. Убитого зарыли по шею в землю в сидячем положении. Около него поставили сосуды с пищей и водой и над ним было устроено прикрытие, "чтобы защитить нашего брата от солнца", как сказал один из дикарей. Вид мертвого, а также голов павших в бою белых кенда (я забыл упомянуть о них), выставленных на шестах у дворца Симбы, производили тяжелое впечатление. Но прикрытие, сделанное над мертвым, оказалось лишним, так как солнце вдруг перестало сиять; тяжелые тучи покрыли небо, и наступил сильный холод, необыкновенный, по словам Марута, для этого времени года. С крыши дома, куда мы ушли, чтобы быть подальше от мертвеца, мы видели на площади города толпы черных кенда, смотревших с беспокойством на небо и обсуждавших между собой это необыкновенное изменение погоды. День прошел; нам принесли еду, но у нас совсем не было аппетита. Из-за низко нависших туч ночь наступила ранее обыкновенного, и мы улеглись спать. На рассвете я увидел, что тучи стали еще темнее и плотнее: холод усилился. Дрожа, мы отправились посетить наших белых кенда, которым стража не позволяла заходить к нам в дом. Войдя в хижину, мы к своему ужасу увидели, что вместо троих их осталось теперь только двое. Я спросил, где третий. Они ответили, что ничего не знают о его судьбе. В полночь, рассказывали они, в хижину явились люди, которые связали и куда-то утащили их товарища. Мы вернулись в свой дом. День прошел без особых событий. В наш дворик приходили жрецы, осмотрели мертвеца, переменили сосуды с пищей и удалились. Тучи становились все темнее, воздух все холоднее и холоднее. Можно было ожидать снега. С крыши нашего дома мы видели жителей города Симбы, с беспокойством обсуждавших перемену погоды. У шедших на полевые работы на плечи были накинуты циновки. Эту ночь, несмотря на царивший холод, мы, закутавшись в ковры, провели на крыше дома. Если бы нас решили схватить, здесь все-таки мы могли бы оказать некоторое сопротивление или, в крайнем случае, броситься вниз и разбиться насмерть. Мы бодрствовали по очереди. Около полуночи я услышал шум, доносившийся из хижины, стоявшей позади нашего дома, потом заглушенный крик, от которого у меня застыла кровь в жилах. Через час на рыночной площади был зажжен огонь, и вокруг него двигались фигуры. Больше ничего нельзя было рассмотреть. На следующее утро в хижине остался всего один белый кенда, который почти обезумел от страха. Бедняга умолял нас взять его с собой в наш дом, так как он боялся оставаться наедине с "черными демонами". Мы попробовали было исполнить его просьбу, но появившаяся откуда-то вооруженная стража помешала нам. Этот день был точной копией предыдущего. Тот же осмотр жрецами мертвого и перемена у него запаса нищи, тот же холод и покрытое тучами небо, те же толки о перемене погоды на рыночной площади. Ночь мы снова провели на крыше, но на этот раз не смыкали глаз. Над городом словно нависло грядущее несчастье. Казалось, что небо опускается на землю. Луна была скрыта тучами. На горизонте то с одной, то с другой стороны вспыхивали яркие зарницы. Не было ни малейшего ветра. Казалось, что наступил конец света, по крайней мере, для нас. Никогда в жизни я не переживал такого ужаса, как в эту страшную ночь. Если бы мне сказали, что с наступлением утра я буду казнен, думаю, я перенес бы это с легким сердцем. Но хуже всего было то, что я ничего не знал. Я был похож на человека, которому приказывали идти с завязанными глазами к пропасти; он не мог знать, где закончится его путешествие, где та пропасть, которая поглотит его, но он каждую секунду переживал муки смерти. Около полуночи мы услышали шум борьбы и полузадушенный крик в хижине за нашим домом. - Его увели, - прошептал я Маруту, вытирая холодный пот, выступивший у меня на лбу. - Да, - ответил Марут, - скоро настанет и наш черед. Мне очень хотелось увидеть его лицо, чтобы узнать, улыбался ли он при этих словах. Через час на рыночной площади, как и накануне, появился огонь, вокруг которого двигались тени. К счастью, мы находились слишком далеко от площади, чтобы сквозь ночной мрак рассмотреть, что происходило там. Вдруг поднялся сильный ветер, который обычно предшествует в южных частях Африки буре с грозой. Он дул около получаса, потом затих. Молнии со всех сторон прорезали небо, и при свете их мы видели почти все население города Симбы, толпившееся на площади и указывавшее на небо. Через несколько минут прогремел сильный гром, и что-то тяжелое ударило о крышу возле меня. Потом я почувствовал сильный удар в плечо, едва не сваливший меня с ног. - Скорей вниз! - воскликнул я, - они бросают в нас камнями. Через десять секунд мы были в своей комнате. Я зажег спичку и увидел кровь, струившуюся по лицу Марута. Но то, что мы приняли за камни, оказалось кусками льда в несколько унций весом. - Град! - сказал Марут со своей обычной улыбкой. - Это какая-то адская буря, - сказал я, - ибо кто когда-нибудь видел подобный град? Спичка потухла. Дальше разговаривать было невозможно из-за рева внезапно разразившейся бури. К шуму бури града примешивались вопли и стоны людей. Я начал опасаться, что дом рухнет, но он был выстроен прочно и стойко выдерживал бешеные натиски бури. Я уверен, что будь он крыт черепицей или железом, ни за что бы не выдержал. Громадные градины разбили бы вдребезги черепицу и пробили бы железо, как бумагу. Со мной был подобный случай в Натале, когда убило градом мою лучшую лошадь. Но все-таки тот град мне теперь показался легкими снежинками по сравнению с этим. Град продолжался не более двадцати минут, из которых десять были ужасными. Потом все утихло; небо совершенно прояснилось, и взошла полная луна. Мы снова вышли на крышу. Она на несколько дюймов была покрыта осколками льда, все кругом, насколько мог видеть глаз, скрылось под пеленой глубокою снега. Вскоре стало снова тепло, и снег с градом начали быстро таять, образуя потоки бегущей воды. Мы видели мечущихся лошадей, вырвавшихся из своих разрушенных бурей конюшен, находившихся в конце рыночной площади. Повсюду валялись тела убитых и раненых необыкновенным градом и сорванными бурей крышами домов. Когда буря начиналась, на площади было около двух тысяч человек, собравшихся смотреть на жертвоприношение. - Дитя мало, но сила его вешка! - торжественно сказал Марут. - Взгляни, вот его первое проклятие! Я посмотрел на него, но не стал спорить, так как он был глубоко убежден, что этот необыкновенный град и буря были посланы его Дитятей. Я не понимал только, как он мог верить во все это. Потом я припомнил, что подобное наказание постигло древних египтян в период их расцвета за то, что они не дали "народу уйти". Конечно, эти черные кенда были хуже, чем египтяне; и конечно, они нас не отпустят. Поэтому я перестал удивляться фантазиям Марута. Только на следующее утро мы могли судить о размерах несчастья, выпавшего на долю черных кенда. От их жатвы, обещавшей быть богатой, не оставалось и следа. Леса приняли настоящий зимний вид. На деревьях, протягивавших к небу свои оголенные ветви, не осталось ни одного листика. Огромное бедствие обрушилось на страну черных кенда. XIII ДЖАНА В это утро нам не принесли завтрака, вероятно, потому, что некому было его принести. Но у нас еще оставалось много разной еды. Мы поели и отправились посмотреть хижину, где жили наши белые кенда. Она была совершенно пуста: последний ее обитатель исчез, подобно своим товарищам. - Они убили их! - сказал я Маруту. - Нет, - ответил он, - их принесли в жертву Джане. То, что мы видели вчера на рыночной площади, было обрядом жертвоприношения. Теперь настал наш черед, Макумацан! В бессильной ярости вернулся я с Марутом в дом. В это время обломки тростниковых ворот распахнулись, и в них показался король Симба в сопровождении жреца с простреленной ногой на костылях и остальной свиты, большинство из которой было ранено вчерашним градом. В порыве охватившего меня гнева я забыл, что скрывал от черных кенда знание их языка. - Где наши слуги, убийцы? - закричал я, потрясая кулаками. - Вы принесли их в жертву вашему дьявольскому богу? Если так, то радуйтесь! Куда делась ваша жатва? Чем вы будете жить в эту зиму? При этих словах уныние охватило всех; перед их глазами уже стоял призрак наступающего голода. - Зачем вы держите нас здесь? - продолжал я. - Или вы хотите еще худшего? Зачем вы теперь пришли сюда? - Мы пришли посмотреть, вернул ли ты, белый человек, жизнь нашему жрецу, которого убил своим колдовством, - мрачно ответил Симба. - Смотри, - сказал я, сбрасывая с мертвеца наброшенную мной накануне циновку, - смотри и будь уверен, что если ты не выпустишь нас, то прежде чем родится новая луна, все вы будете такими. Вот какую жизнь мы возвращаем злым людям, подобным тебе! Ужас охватил наших посетителей. - Господин, - сказал Симба, обращаясь ко мне с необыкновенным уважением, - твои чары слишком сильны для нас. Великое несчастье обрушилось на нашу землю. Сотни людей убиты ледяными камнями, вызванными тобой. Наша жатва истреблена. Со всех концов нашей земли приходят вести, что почти все овцы и козы погибли. Скоро мы должны будем умереть от голода. - Вы заслужили голодную смерть, - ответил я, - теперь дадите вы нам уйти? Симба нерешительно посмотрел на меня и начал шептаться с хромоногим жрецом. Я не уловил ни слова из их совещания. Хромоногий жрец подошел к нам без своей уродливой маски, но его типично негритянское лицо показалось мне еще отвратительнее. Видно было, что это хитрый, жестокий, способный на все человек. Я чувствовал, что свою неприязнь к нам он внушает и своему повелителю. Наконец Симба снова обратился ко мне. - Мы хотели, господин, удержать тебя и жреца Дитяти заложниками белых кенда, которые всегда были нашими злыми врагами и причинили нам много незаслуженного зла, хотя мы свято хранили договоры, заключенные нашими дедами. Однако твои чары слишком сильны для нас. Сегодня на закате солнца мы отведем вас на дорогу, ведущую к броду реки Тавы, которая отделяет нашу землю от земли белых кенда. Вы можете идти, куда хотите. Мы не желаем больше видеть ваши зловещие лица. При этих словах мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди от радости, которая, однако, была преждевременной. - Вечером! Почему не сейчас? - воскликнул я. - В темноте будет трудно переходить через незнакомую реку. - Она неглубока, господин, и брод найти не трудно. Кроме того, отправившись сейчас, вы придете к реке, когда будет уже темно, а выйдя на закате солнца, вы к утру достигнете брода. Наконец, мы не можем проводить вас туда, пока не похороним мертвых. После этого Симба повернулся и, прежде чем я успел что-либо возразить, ушел в сопровождении остальных. В воротах хромоногий жрец обернулся на костылях и что-то прошептал своими толстыми, отвислыми губами; по всей вероятности, это было проклятие. - Теперь мы будем свободны! - весело сказал я Маруту, когда все черные кенда ушли. - Да, господин, - ответил он, - но где они намереваются дать нам свободу! Демон Джана живет в лесу на болотистых берегах реки Тавы и, говорят, неистовствует как раз по ночам. Я ничего не возразил, но подумал, что таинственный слон может оказаться далеко, а алтарь для жертвоприношений находится слишком близко. Час за часом я следил за солнцем, пока оно не начало скрываться за горизонтом. Как раз в это время у ворот показался Симба в сопровождении двадцати вооруженных всадников, один из которых вел две лошади для нас. Закончив сборы, заключавшиеся в том, что Марут прятал пишу в складки своей одежды, мы вышли из проклятого дома, сели на лошадей и, окруженные конвоем, выехали на рыночную площадь, где стоял каменный жертвенник с торчавшими из пепла костями. Потом мы поехали северной улицей города. У дверей домов стояли их обитатели, вышедшие посмотреть на наш отъезд. Ненависть читалась на их лицах; они сжимали кулаки и тихо шептали нам вслед проклятия. И неудивительно! Все они были вконец разорены; впереди их ждал голод. Они были убеждены, что мы - белый маг и пророк враждебного им Дитяти - навлекли на них все эти бедствия. Думаю, если бы не стража, они разорвали бы нас на куски. При виде побитых градом полей и садов у меня сердце сжалось от жалости к их владельцам. Проехав несколько миль через опустошенные поля, мы въехали в лес. Здесь было так темно, что удивительно, как наши проводники находили дорогу. В этой темноте ужас охватил меня. Я подумал, что нас привели сюда для того, чтобы предательски убить. Каждую минуту я ожидал удара ножом в спину и уже собрался было дать шпоры лошади и попробовать бежать, но оставил эту мысль, так как меня со всех сторон окружал конвой, и кроме того, нехорошо было покидать Марута. Делать было нечего; оставалось ждать, чем все это кончится. Наконец мы выехали из леса. Уже взошла луна, и при свете ее мы увидели, что находимся в болотистой местности с растущими кое-где деревьями. Здесь наш конвой остановился. - Слезайте с лошадей и идите своим путем, злые люди, - угрюмо сказал Симба, - дальше мы не поедем с вами. Идите по тропинке, она приведет вас к озеру. Перейдя через озеро, вы к утру достигнете реки, за которой живут ваши друзья. Но помните, эту дорогу охраняет некто, с кем опасно встречаться. Едва он кончил говорить, как его люди стащили нас с лошадей, и через минуту все они исчезли во мраке, оставив нас одних. - Теперь, господин, мы должны идти дальше, - сказал Марут, - ибо если останемся здесь, то днем Симба и его люди вернутся сюда и убьют нас. - Тогда вперед! - сказал я. - Но на что намекал Симба, говоря, что "некто охраняет этот путь"? - Я думаю, что он подразумевал Джану, - со стоном ответил Марут. - Будем надеяться, что Джана далеко. Смелее, Марут! Мы наверно не встретим ни одного слона в этих местах. - Нет, господин, здесь бывает много слонов, - отвечал Марут, указывая на следы на земле, - говорят, что они ходят умирать к озеру, и это один из путей, по которому они идут на смерть. Это место, где не смеет ходить ни одно живое существо. - Ох, - воскликнул я, - значит, то видение в Англии было правдой? - Да, господин. Мой дядя Харут однажды, когда был молодым, заблудился на охоте и видел то, что его ум показывал тебе в видении и что мы увидим теперь, если доживем до того. Марут был прав; много слонов проходило этой тропой, а один из них совсем недавно. Я, опытный охотник на этих животных, не мог ошибиться. Мы шли часа два, в течение которых встретили всего одно живое существо, - большую сову, пролетевшую над самыми нашими головами. Эта сова, по словам Марута, была "шпионом Джаны". Мы достигли вершины подъема, откуда нашим глазам открылся печальный пейзаж, уже знакомый мне по видению в Рэгнолл-Кэстле. Он был еще пустыннее, чем показался мне тогда. Впереди лежало темное меланхолическое озеро, поросшее по краям тростником. Вокруг него тянулся тропический лес. На востоке от озера лежала каменистая равнина. Вид этой местности наполнил мою душу необъяснимым страхом. Вспоминая подробности своего видения, я содрогался от одной мысли о необходимости пройти по берегу этого озера. Я осмотрелся вокруг. Если мы пойдем налево, либо упремся в озеро, либо должны будем идти вдоль него, пока не достигаем леса, где наверное заблудимся. Направо вся земля была покрыта терновником и густой травой, - здесь невозможно было пройти, особенно в ночное время. Я оглянулся назад. Там, в нескольких стах ярдах от нас за низкими мимозами, вперемежку с растениями, похожими на алоэ, появлялось и исчезало что-то, похожее на хобот слона. Тогда, отчаявшись и желая поскорей выбраться отсюда, мы начали спускаться к озеру тропой слонов. Минут через десять мы пришли к его восточному концу, где шопот тростника, колеблемого ночным ветром, придавал некоторую жизнь этому месту. Вокруг нас была бесплодная земля, на которой, казалось, ничто не могло произрастать. Повсюду лежали останки многих сотен слонов, из которых некоторые пали уже много лет назад, некоторые совсем недавно. Судя по клыкам, это были старые животные. Их кости покрывали около четверти мили, и если бы удалось унести отсюда только хорошо сохранившиеся клыки, то можно было бы сделаться очень богатым человеком. Не будь я Аллан Кватермэн, если не попытаюсь сделать это! Потом мое внимание привлек умирающий недалеко от нас старый слон. Это старое, исхудавшее животное оглядывалось кругом, ища удобного места, и, найдя его, остановилось на минуту. Потом умирающий слон поднял свой хобот, трижды протрубил и, опустившись на колени, затих. По-видимому, он был мертв. Я отвел от него глаза и вдруг ярдах в пятидесяти за ним увидел на скале очертания того самого дьявольского слона, которого видел в видении! Ох, что это было за животное! Объемом и высотой оно вдвое превосходило самых больших слонов, виденных мной когда-либо. Это был неестественно огромный представитель особенной породы, переживший, вероятно, всемирный потоп. Его черно-серые бока были испещрены шрамами. Один из чудовищных клыков ярко блестел при свете луны; другой, сломанный наполовину, был неправильной формы, отогнут не вверх, а книзу и немного вправо. Перед нами стоял настоящий библейский левиафан! Я присел на корточки за покрытым мхом скелетом слона и, глядя на это необыкновенное животное, мечтал о крупнокалиберном ружье. Что сделалось с Марутом - я не видел; кажется, он лежал простершись на земле. В продолжение минуты, или более, разные мысли приходили мне в голову. Я думал, что трубный звук, произведенный умирающим, привлек сюда этого гиганта, который, вероятно, был царем среди слонов, призывавших его в час своей кончины. Постояв с минуту и втягивая воздух, Джана (я буду так называть его) направился к тому месту, где лежал слон, которого я считал уже мертвым. На самом деле он был еще жив и при приближении Джаны поднял свой хобот, как бы приветствуя его. Но Джана так же, как и в моем видении, бросился на умирающего и ударом в бок прикончил его. Сделав это, не знаю, от злобы или из желания прекратить страдания умирающего, он остановился и как будто задумался. В это время я, к своему удовольствию, заметил, что ветер, тихо колебавший тростник у озера, дул по направлению от Джаны к нам. Но точно по иронии судьбы ярдах в ста справа от нас среди камней промелькнула какая-то тень, похожая на слона. Джана поднял огромные уши, задрожал всем своим телом и начал тщательно принюхиваться. - Господи! - подумал я. - Он почуял нас... Чтобы успокоиться, я стал думать, что наше присутствие еще не обнаружено. Но напрасно! Джана был стреляный воробей. Он захрюкал и двинулся, как товарный поезд, по направлению к нам, тщательно обнюхивая со всех сторон землю и воздух. Десять раз я прицеливался в него из воображаемого ружья, делая это совершенно автоматически. - Что будет со мной, - думал я в это время, - пронзит ли он меня своими клыками, подбросит ли высоко в воздух или раздавит тяжелыми ногами? - Жрецы Джаны велели ему убить нас, - дрожащим шепотом сказал Марут, - но прежде чем умереть, я хочу сказать, что леди, жена лорда... - Тише, - прервал я его, - Джана услышит нас. Я посмотрел на Марута и только теперь заметил, какая перемена произошла в его лице. На нем уже не было обычной улыбки. Оно побледнело и осунулось, как у покойника, умершего, по крайней мере, три дня тому назад. Я был прав. Джана почуял нас. Он шел прямо к нам, вытянув вперед свой чудовищный хобот. Марут не мог вынести этого зрелища. Он вскочил и бросился бежать к озеру, надеясь найти спасение в воде. Ох, как он бежал! За ним помчался Джана, трубя в свой хобот. Достигнув озера, Марут бросился в воду и поплыл от берега. - Теперь, - думал я, - ему удалось спастись, если он не попадется крокодилам. Но Джана был тоже хорошим пловцом. С сильным всплеском он бросился в воду и поплыл за Марутом. Увидев это, Марут быстро повернул к берегу, выиграв немного времени этим маневром. Выбравшись на берег и лавируя между скалами, Марут, к великому моему ужасу, побежал прямо ко мне. Не знаю, сделал ли он это случайно или в безумной надежде найти возле меня защиту... Вдруг он остановился и, повернувшись лицом к настигавшему его Джане, крикнул ему что-то вроде проклятия, в котором я разобрал лишь одно слово: Дитя! Странно, но это подействовало на слона. Джана остановился в нескольких шагах от Марута и, казалось, понял эти слова, которые привели его в необыкновенную ярость. Издавая ужасные крики, он бешено хлестал себя хоботом по бокам, злобно вращая красными глазами. Пена била из его открытого рта. Потом он бросился вперед... На мгновение я закрыл глаза и когда снова открыл, Марут уже был высоко в воздухе; в следующий момент он упал, с ужасным стуком ударившись о землю. Джана подошел к нему и, убедившись, что он мертв, осторожно поднял его хоботом. Я молил Бога, чтобы он поскорей удалился со своей жертвой. Но тщетно! Медленно шагая и покачивая тело бедного Марута, чудовище направилось прямо ко мне, вероятно, все время чуя мое присутствие. Некоторое время, показавшееся мне целым столетием, слон стоял, словно изучая меня. Озерная вода освежающей струей лилась из его хобота прямо мне на спину. Если бы не она, я, наверное, лишился бы чувств. Я притворился мертвым, надеясь, что, может быть, тогда Джана не тронет меня. Чуть-чуть приоткрыв один глаз, я видел, как он поднял надо мной свою огромную ногу, и мысленно простился с жизнью. Однако слегка коснувшись моей спины, он поставил ногу обратно на землю. Потом, бережно положив рядом со мной останки Марута, Джана начал ощупывать меня с головы до ног концом своего хобота. Дойдя до ног, он точно железными щипцами ущипнул меня, вероятно, чтобы убедиться, не притворяюсь ли я. Я не пошевелился, хотя вместе с куском материи он оторвал изрядную порцию моей собственной кожи. Это, казалось, озадачило Джану; он поднял конец своего хобота, как бы желая рассмотреть оторванный лоскут при свете луны. Результат осмотра озадачил его (на материи, вероятно, была кровь); Джана поднял уши и уже приготовился покончить со мной... Вдруг в нескольких ярдах от меня прогремел выстрел. Я посмотрел вверх и увидел кровь, струившуюся из левого глаза чудовища, куда, очевидно, попала пуля. Страшно завыв от боли, Джана повернулся и бросился бежать... XIV ПОГОНЯ Кажется, на минуту или две я потерял сознание. По крайней мере, я припоминаю странный, длительный сон. Мне грезилось, что все лежавшие вокруг меня бесчисленные скелеты слонов поднялись, выстроились в ряд и преклонили предо мной колена, так как я был единственным человеком, избежавшим смерти при встрече с Джаной. Потом сквозь обрывки этого сновидения я слышал голос Ханса, которого считал погибшим. - Если баас жив, - говорил он, - пусть он проснется, прежде чем я закончу заряжать "Интомби", так как надо торопиться уходить отсюда. Кажется, я попал Джане в глаз; но это очень большое животное, а пуля из "Интомби" слишком мала, чтобы убить его. Кроме того, трудно ждать, что кто-либо из нас снова попадет ему в другой глаз. Я приподнялся и увидел перед собой самого Ханса, выглядевшего как обычно, только немного грязнее обыкновенного. Он только что кончил заряжать небольшое ружье "Интомби". - Зачем ты здесь, Ханс? - с трудом спросил я. - Конечно, затем, чтобы спасти бааса от дьявола Джаны, - ответил старый готтентот и, прислонив ружье к скале, опустился рядом со мной на колени, обхватил меня руками и начал плакать, приговаривая: - Как раз вовремя, баас! Слава Богу, я подоспел как раз вовремя. Теперь надо поскорей уходить отсюда. У меня вон там за большим камнем стоит привязанный верблюд. Он может нести на себе двоих, потому что отдохнул за четыре дня и вдоволь поел травы. Этот демон Джана наверное скоро вернется сюда. Я ничего не возразил, но только посмотрел на бедного Марута. - Ох, баас, - сказал Ханс, - о нем нечего беспокоиться; у него сломана шея, и он совершенно мертв. Но это хорошо, - весело прибавил он, - потому что верблюд не мог бы нести троих. Кроме того, если Марут останется здесь, быть может, Джана, вернувшись сюда, начнет играть им, вместо того, чтобы преследовать нас. Бедный Марут! Какой реквием произнес над ним Ханс! Бросив последний взгляд на останки этого несчастного человека, к которому я успел привязаться, я оперся на плечо старого Ханса, так как чувствовал себя слишком слабым, чтобы идти самостоятельно, и мы пошли с ним через плато по направлению к востоку от озера, обходя камни и бесчисленные скелеты слонов. В двухстах ярдах от места трагедии высились скалы, похожие на те, откуда появился Джана. За ними мы нашли стоявшего на коленях верблюда, привязанного к скале. По дороге Ханс вкратце рассказал мне свою историю. Застрелив одного из вождей черных кенда, он счел за лучшее остаться на свободе, нежели разделить с нами тяготы плена, и решил, в случае, если я буду убит, отомстить моим убийцам. Таким образом он, как было уже сказано, бежал незамеченным и до наступления ночи укрывался на склоне холма. Потом при свете луны он следовал за нами, обходя все деревни, и наконец нашел убежище в пещере недалеко от города Симбы, в лесу. Здесь по ночам он пас своего верблюда, пряча его в пещере при наступлении зари. Дни он проводил сидя на высоком дереве, откуда мог наблюдать за всем происходившим в городе. Питался он хлебными зернами, которые собирал на соседнем поле. Кроме того, у седла его верблюда оказался мешок с некоторым количеством провизии. Ханс видел все, что происходило в городе. От бури с градом он со своим верблюдом укрылся в пещере. Видя, что нас с Марутом увозят из города, он оседлал верблюда и отправился следом за нами, скрываясь в лесу. Оставивший нас конвой на обратном пути проехал вблизи него. Ханс подслушал, что мы с Марутом обречены на гибель, как и пленные белые кенда, которые уже принесены в жертву Джане. Потом он последовал за нами. По всей вероятности, оглядываясь назад, я ошибочно принимал мелькавшую за деревьями голову верблюда за хобот слона. Ханс видел, как мы спустились к берегу озера, и все последовавшее за этим. Когда Джана направился к нам, он незаметно пробрался вперед в безумной надежде тяжело ранить чудовище пулей из своего маленького ружья. Он уже собрался выстрелить в тот момент, когда Марут бросился в воду, но стало трудно прицеливаться в наиболее уязвимое место. Удобный случай представился лишь тогда, когда Джана уже занес надо мной свою ногу и подставил под выстрел левый глаз. Только пуля, вопреки рассчетам Ханса, не достала до мозга. Но все-таки, выбив Джане левый глаз, она причинила ему такую сильную боль, что он забыл обо мне и поспешил поскорей убраться. Таков был рассказ старого готтентота, который он передал мне на своем лаконичном голландском наречии. Я не знаю, что было бы со мной, если бы Ханс не подоспел вовремя. Подойдя к верблюду, мы на минуту замешкались около него. Я выпил, чтобы подкрепиться, глоток водки из фляги, которая нашлась в мешке, привязанном к седлу верблюда. Несмотря на свое сильное пристрастие к крепким напиткам, Ханс сохранил ее, рассчитывая, что со временем она может пригодиться мне, его господину. Мы сели на верблюда; Ханс впереди, чтобы править им, я позади на овечьих шкурах, оказавшихся, к счастью, довольно мягкими, так как рана от щипка Джаны причиняла мне сильную боль. Мы поехали тропой слонов, надеясь, что она приведет нас к реке Таве. Скоро кладбище слонов осталось далеко позади; за ним и озеро скрылось из вида. Тропинка шла вверх к хребту, лежавшему в двух или трех милях впереди нас. Мы достигли хребта без приключений. По пути нам встретилась престарелая слониха, направлявшаяся, вероятно, к месту своего последнего успокоения. Не знаю, кто больше испугался, старая слониха или наш верблюд. Оба бросились друг от друга в разные стороны, и мы едва не очутились на земле. Но вскоре наш верблюд оправился от испуга. С вершины хребта перед нами открылась песчаная равнина, кое-где поросшая травой. Милях в десяти впереди при свете луны блестели воды широкой реки. Мы снова двинулись вперед. Проехав около четверти мили, я случайно оглянулся назад. Господи, что я увидел! На самой вершине хребта, отчетливо виднеясь на фоне неба, стоял Джана с поднятым кверху хоботом. В следующий момент он яростно затрубил. - Allemagte!* - воскликнул Ханс, - старый дьявол заметил на своим последним глазом. Он следовал за нами по пятам. ______________ * Всемогущий (по-голландски). - Вперед! - ответил я, пришпоривая верблюда. Скачка началась. У нас был хороший беговой верблюд. Он действительно был, как говорил Ханс, сравнительно свежим и, кроме того, чувствовал близость родных равнин. Он мчался как ветер, неся на себе ношу, фунтов на двести превосходившую привычную для него. Вероятно, кроме того его пугала близость преследовавшего нас слона. Миля за милей неслись мы по равнине. Джана следовал за нами как крейсер за маленькой канонеркой. С каждой милей он на несколько ярдов приближался к нам. Через полчаса, показавшихся нам целой неделей, когда до реки уже оставалось не более мили, он бежал ярдах в пятидесяти от нас. Я оглянулся назад; при свете луны Джана показался мне величиной с целый дом. - Мы должны уйти от него, - сказал я, глядя на широкую реку, которая была уже совсем близко. - Да, баас, - неуверенно ответил Ханс, - верблюд у нас хороший; бежит он очень быстро, потому что слышит по запаху своих за рекой, не говоря уже об опасности за собой. Но этот дьявол Джана бежит еще быстрее. Я вижу на пути камни - это плохо для верблюда. Не знаю, умеет ли он плавать, но мы видели, что Джана хорошо умеет делать это. Не попробовать ли, баас, ранить его в хобот или в колено? - Замолчи, глупец, - раздраженно сказал я, - какой толк стрелять через плечо в огромного слона из ружья, годного только на козла? Лучше подгоним как следует верблюда. Увы! Ханс оказался прав. Берег и дно реки были усеяны камнями, и верблюд медленно передвигал по ним ноги. Пока мы достигли берега, Джана был уже не более чем в десяти ярдах от нас. Я отчетливо видел кровь, струившуюся из того места, где у него прежде находился левый глаз. При виде пенящегося, хоть и неглубокого, потока, наш верблюд, не привыкший к воде, остановился в нерешительности. К счастью, в этот момент Джана снова затрубил в свой хобот. Это заставило верблюда двинуться вперед: слон для него был страшнее воды. Он медленно шел, спотыкаясь о камни, устилавшие дно реки, которая в этом месте имела не более четырех футов в глубину. Джана был уже в пяти ярдах от нас. Я обернулся назад и выстрелил в него из нашего маленького ружья. Попал я или нет - не могу сказать, но слон остановился на некоторое время, вероятно, вспомнив действие прошлого выстрела. Потом он снова как паровоз двинулся за нами. Когда мы были на середине реки, случилось неизбежное. Верблюд споткнулся и упал, и мы оба полетели в бегущий поток. Все еще сжимал ружье в руке, я бросился вброд к противоположному берегу, держась за Ханса свободной рукой. Почти в тот же момент Джана настиг верблюда. Он пронзил его клыками, топтал ногами и, обхватив хоботом за шею, почти вытащил из воды. Тем временем мы выбрались на противоположный берег и взобрались на высокое дерево. Там, футах в тридцати от земли, мы сидели, затаив дыхание, и ждали, что будет дальше. Покончив с верблюдом, Джана последовал за нами и без труда отыскал. Некоторое время он ходил вокруг дерева, как бы обдумывая, что предпринять. Потом, обхватив хоботом ствол, попытался вырвать дерево из земли. Но это дитя леса, уже сотни лет оказывавшее сопротивление бурям и воде, только затряслось. Потом Джана попробовал подрыть клыками корни. Но и здесь он потерпел неудачу, так как вокруг были сплошные камни. С глухим яростным ворчанием Джана сделал третью попытку. Став на задние ноги, он всей тяжестью своего огромного тела обрушился на ствол дерева передними ногами. Удар был очень силен. В первый момент я подумал, что дерево будет вырвано с корнем или разломится пополам. Но, слава Богу, оно устояло, хотя затряслось так сильно, что мы с Хансом едва не полетели на землю, как яблоки осенью. Я думаю, что свалился бы, если бы меня не удерживал ловкий как обезьяна Ханс, умевший держаться ногами так же хорошо, как руками. Трижды Джана повторял этот маневр. На третий раз я к своему ужасу увидел, что корни дерева начали слабеть. Уже слышался зловещий треск. К счастью, Джана не заметил этого. Он оставил свои попытки и задумчиво стоял, помахивая хоботом. - Ханс, - прошептал я, - заряди поскорее ружье. Я выбью ему другой глаз. - Порох подмочен, баас, - простонал Ханс, - вода попала в него, когда мы упали в реку. Через несколько минут Джана решил сделать последнюю попытку. Подойдя вплотную к дереву, он стал на задние ноги, передними уперся в ствол и, вытянув вверх хобот, начал обламывать ветви и сучья. - Я думаю, что он не достанет нас, если не принесет камень и не встанет на него, - заметил я. - Ох, баас, не надо говорить громко, - ответил Ханс, - иначе Джана подслушает нас и действительно принесет камень. Хотя все это и казалось вздором, но кто знает, быть может, чудовище понимало человеческую речь. Мы взобрались как можно выше и ждали, что будет дальше. Покончив с ветками, Джана начал тянуть по направлению к нам свой длинный хобот. Фут за футом он приближался к нам и вскоре был всего в нескольких дюймах от моих ног и войлочной шляпы Ханса. Мгновение - и шляпа исчезла в пасти слона. Я полагаю, что он проглотил ее, так как она не возвратилась обратно. Потеря шляпы привела Ханса в ярость. Осыпая Джану проклятиями, он вытащил свой нож и приготовился. Снова длинный коричневый хобот потянулся к нам. Очевидно, Джана теперь приспособился лучше, так как хобот приблизился к нам еще на несколько дюймов. Конец его, как змея, обхватил сук, на котором сидел я. Ханс быстро наклонился, нож блеснул в лучах восходящего солнца, и в одно мгновение конец хобота, как бабочка булавкой, был пригвожден к дереву. Джана, издав жалобный крик, пробовал осторожно освободить свой хобот. Но тщетно! Ханс крепко держал рукоятку ножа. Наконец Джана энергично рванулся назад и вырвал хобот, разрезав его конец пополам и оставив нож в дереве. Потом он взял конец хобота в рот, начал сосать его, как сосут обрезанный палец, и, рыча в бессильной ярости, бросился в реку, перешел ее в брод и вскоре исчез из вида. Посылая вслед Джане проклятия, Ханс требовал у него возвращения шляпы. За всю свою жизнь я не видел зрелища более приятного, чем мелькание хвоста удалявшегося чудовища. - Теперь, баас, - смеясь говорил Ханс, - старый дьявол получил достаточно, чтобы не забыть нас. Я думаю, нам следует поскорей уйти отсюда, прежде чем он одумается и вернется назад с длинной палкой, чтобы сбить нас с дерева. Мы двинулись в путь с поспешностью, на какую только были способны мои застывшие члены и общее состояние. К счастью, у нас не было сомнений относительно пути, так как сквозь утренний туман на горизонте ясно виднелись очертания холма, который белые кенда называли "Священной Горой" или "Домом Дитяти". Мы думали, что до него не более двадцати миль, но в действительности оказалось значительно больше, так как часа через два пути мы ненамного приблизились к нему. Это был ужасный путь. Силы мои совсем иссякли после всех пережитых ужасов. К тому же рана от щипка Джаны, воспалившаяся от верховой езды на верблюде, причиняла мне нестерпимую боль. Первые десять миль мы прошли по пустынным местам. Потом стали попадаться стада мелкого скота и верблюдов; их пастухи, по всей вероятности, скрывались в высокой траве. После этого мы шли нолями, засеянными злаками, которые, как я заметил, совершенно не пострадали от града, прошедшего, очевидно, стороной. Дальше мы увидели отдельные хижины. Их обитатели вскоре заметили нас и бежали в испуге. Наконец мы подошли (я медленно плелся, опираясь на плечо Ханса) на расстояние ружейного выстрела к какой-то деревне. Я думаю, что жители ее были предупреждены беглецами о нашем приближении, потому что человек тридцать мужчин, вооруженных копьями и другим оружием, кольцом окружили нас с явно враждебными намерениями. Я закричал им, что мы друзья Харута и всех почитателей Дитяти. Нам ответили, что мы лжецы, ибо из страны черных кенда, поклонников демона Джаны, не могут прийти друзья. Я попробовал убедить их, что мы менее всех в мире являемся почитателями Джаны, который преследовал нас в продолжение нескольких часов, но они и слушать не хотели. - Вы шпионы Симбы, - кричали они, - запах Джаны на вас (это была, пожалуй, правда). Мы убьем тебя, белый козел, и тебя, маленькая желтая обезьяна! Из земли черных кенда к нам могут прийти только враги! - Если убьете нас, - ответил я, - вы навлечете на себя проклятие Дитяти. Голод, град и войну! Эти слова произвели на нападавших впечатление. По крайней мере, они на время оставили нас в покое. Наконец после некоторого замешательства сторонники убийства одержали верх, и окружавшие нас воины начали плясать, потрясая копьями и крича, что мы должны умереть, как пришельцы от черных кенда. Я сел на землю, так как совсем выбился из сил. Мне стало все совершенно безразлично. Ханс с ножом в руках стоял около меня, осыпая белых кенда теми же проклятиями, какими осыпал Джану. Они все ближе и ближе