тия против шептунов были, видать, кем-то когда-то искажены. Возможно, оригиналы их еще хранились в древних книгах, но ни Дженни, ни кому другому не посчастливилось на них набрести. Спала она в эту ночь беспокойно, измотанная, тревожимая странными образами, проскальзывающими сквозь прорехи сновидений. Ей казалось, что она слышит свистящий щебет болотных дьяволов, перелетающих с дерева на дерево над топкими берегами ручья, и мягкое бормотание шептунов совсем рядом с границей заклятий. Дважды Дженни вырывалась в дурном предчувствии из темной трясины сна, но каждый раз видела лишь Гарета, клюющего носом на сложенных стопкой седлах. Когда она проснулась в третий раз, Гарета в лагере не было. Перед этим ей снилась женщина, стоящая среди листвы. Лицо ее скрывалось под вуалью, как это принято на юге; кружево напоминало цветы, рассыпанные в темно-каштановых кудрях. Нежный смех напоминал звон серебряных колокольчиков, но был в нем неприятный призвук, словно женщина радовалась какой-то своей победе. Она протягивала маленькие узкие ладони и шептала имя Гарета... Листья и грязь были черны там, где он пересек тускло мерцающую границу заклятого круга. Дженни села, отбросив назад спутанную массу волос, и тронула за плечо Джона. Вызвала к жизни ведьмин огонь, и он тускло осветил лагерь, отразился в глазах испуганных лошадей. Голос ручья был особенно громок в тишине. Как и Аверсин, Дженни спала одетой. Дотянувшись до свернутых узлом кожаной куртки, пледов, пояса и башмаков, лежащих на краю одеяла, она достала маленький магический кристалл и наклонила его под определенным углом к ведьминому огню, в то время как Джон, не произнося ни слова, торопливо обувался и натягивал камзол из волчьей шкуры. Из четырех элементов магическая земля (кристалл) -- наиболее простой и точный инструмент, но его следует предварительно зачаровать. Огонь -- тот не требует особых приготовлений, но обращен лишь в прошлое, редко выводя на объект поисков. В воде можно увидеть и прошлое, и будущее, но вода -- отъявленный лжец. И только величайшие из магов могли пользоваться для предсказаний ветром. Сердцевина Каэрдинова кристалла была темна. Дженни подавила страх за жизнь Гарета и, успокоившись, вызвала образ, замерцавший на грани подобно отражению. Она увидела каменную каморку, очень маленькую и, судя по всему, наполовину утопленную в землю. Единственной мебелью в ней была кровать, а столом служил выдающийся из стены каменный блок. На нем лежал мокрый плащ в полувысохшей луже воды, болотные травы вцепились в ткань, как темные пиявки. Изукрашенный самоцветами длинный меч был прислонен рядом, а на плаще лежала пара очков. Круглые линзы отразили грязновато-желтый свет лампы, когда дверь в каморку приоткрылась. Кто-то в коридоре поднял лампу повыше. Свет явил маленькие сутулые фигуры, толпящиеся в широком помещении за порогом. Старые и молодые, мужчины и женщины, всего человек сорок -- с белыми, грязными бородавчатыми лицами и круглыми, как у рыб, глазами. Ближе всех, на самом пороге, стояли старик и старуха -- те самые мьюинки, в которых Джон чуть не выстрелил сегодня днем. Старик держал веревку, старуха -- мясницкий нож. *** Дом мьюинков стоял в низине на бугре среди зловонного месива воды и глины; гниющие деревья торчали над поверхностью, как полуразложившиеся трупы. Низкое и как бы присевшее строение было больше, чем казалось на первый взгляд: каменные стены на той стороне выдавали еще одно полуподвальное крыло. Несмотря на холод, воздух над окрестностью смердел тухлой рыбой, и Дженни стиснула зубы, почувствовав тошноту, омывшую ее от одного только вида этого места. Она люто ненавидела мьюинков с тех пор, как впервые увидела их. Джон соскользнул со своего пегого боевого коня Оспри и привязал его и Молота Битвы к ветви деревца. Лицо Аверсина в дождливой мгле было напряженным от ненависти и отвращения. Дважды семейства мьюинков пытались обосноваться близ Алин Холда, и оба раза, как только об этом становилось известно, Джон поднимал ополчение и беспощадно выжигал их гнездо. Каждый раз со стороны ополченцев были убитые, но Джон продолжал преследование по диким землям и не успокаивался, пока не искоренял мьюинков полностью. Дженни знала, что ему до сих пор является в кошмарных снах то, что он нашел в их подвалах. Он шепнул: "Слушай",-- и Дженни кивнула. Она уже различала смутный гомон в глубинах дома -- приглушенные, словно утопленные в землю голоса, тонкие и отрывистые, как лай зверья. Дженни вытащила свою алебарду из чехла, притороченного к седлу Лунной Лошадки, и шепотом приказала всем трем лошадям вести себя тихо. Помимо этого она накинула на них охранное заклятие. Теперь взгляд постороннего миновал бы их или, в крайнем случае, принял бы в ночи за что угодно, кроме лошадей -- за густой орешник или причудливую тень от деревьев. Это были все те же заклинания, не давшие Гарету вернуться в лагерь до того, как он был схвачен мьюинками. Джон спрятал очки во внутренний карман. "Порядок,-- пробормотал он.-- Ты берешь Гарета, а я вас прикрываю". Дженни кивнула, чувствуя внутри некий холод, как бывало с ней в минуты, когда она пыталась сотворить заведомо непосильную для себя магию и заранее готовилась к худшему. Они пересекли грязный двор (гвалт в доме усилился), затем Джон поцеловал ее и, повернувшись, влепил подкованный железом сапог в маленькую дверь. Они ворвались внутрь, как разбойники, грабящие ад. Горячий влажный смрад ударил Дженни в лицо, и сквозь него -- резкий медный запах свежепролитой крови. Шум стоял невероятный, после ночной темноты дымный огонь в огромном очаге показался ослепительным. Масса тел бурлила у двери напротив, тусклые блики отскакивали от маленьких стальных ножей, стиснутых влажными ладошками. Гарет был прижат толпой к косяку. Он явно прокладывал путь наружу, но, добравшись до двери, видно, сообразил, что, прорвавшись к очагу, он неминуемо будет окружен. Его левая рука была обмотана для защиты какими-то тряпками, а в правой был пояс, пряжкой которого он хлестал мьюинков по лицам. Его собственное лицо, все в порезах и укусах, было залито кровью; смешиваясь с потом, она испятнала рубаху Гарета до такой степени, что казалось, будто у юноши перерезано горло. Безоружные серые глаза были полны ужаса и отвращения. Напирающие мьюинки верещали как проклятые. Их было не менее полусотни -- все вооруженные маленькими стальными ножами и заостренными раковинами. Ворвавшись вслед за Джоном, Дженни видела, как одна женщина кинулась к Гарету и полоснула его под коленки. Его ноги уже кровоточили от дюжины порезов, в башмаках липко хлюпало. Юноша пнул нападающую в лицо, и она отлетела в толпу -- та самая старуха, которую едва не застрелил Джон. Молча Аверсин рванулся во вздымающуюся смердящую толпу. Дженни кинулась вслед, прикрывая ему спину. Кровь брызнула на нее после первого взмаха меча, а гвалт вокруг стал вдвое громче. Мьюинки были маленьким народцем, хотя некоторые из их мужчин достигали роста самой Дженни. Не в силах рубить эти бледные вялые личики, она била древком алебарды во вздутые маленькие животы, и мьюинки катились, падали, задыхаясь рвотой и кашляя. Но их было слишком много. Перед боем Дженни подоткнула свои выцветшие юбки до колен и теперь чувствовала, как в голые щиколотки вцепляются руки упавших. Один мужчина ухватил тесак, лежащий на каменном столе среди прочих орудий мясника, и попытался искалечить ее. Удар алебарды ракроил ему лицо от скулы до нижней челюсти. Мьюинк закричал, и рот его зиял, как вторая рана. Запах крови был повсюду. Пересечь комнату было делом нескольких секунд. -- Гарет!-- взвизгнула Дженни, но он замахнулся на нее ремнем -- ростом она не слишком отличалась от мьюинков, вдобавок юноша был без очков. Дженни отбила удар алебардой, пояс намотался на древко, и она вырвала его из рук Гарета. -- Это Дженни!-- крикнула она, в то время как меч Джона летал вокруг, обрызгивая теплыми каплями. Схватила юношу за худую кисть и потащила его вниз по ступенькам, в комнату. -- Теперь бежим! -- Но мы же не можем...-- начал он, оглядываясь на Джона, и она толкнула его к двери. После мгновенной борьбы (не хотелось выглядеть трусом, бросающим своего спасителя) Гарет все-таки побежал. Пробегая мимо стола, он прихватил с него мясницкий крюк и теперь отмахивался на ходу от лезущих бледных лиц и тычков крохотных стальных лезвий. Три мьюинка охраняли дверь, но с визгом шарахнулись от длинного оружия Дженни. Она слышала, как сзади визжащий гвалт взвился в диком крещендо. Джон снова был в меньшинстве, и желание драться рядом с ним потащило Дженни назад, как волосяной аркан. Но она только рванула дверь и поволокла Гарета бегом через низину. Гарет уперся в страхе. -- Где лошади? Как же мы... Для своего роста Дженни была очень сильной. Она толкнула его, чуть не опрокинув. -- Потом спросишь! Уже маленькие фигурки набегали, спотыкаясь, спереди из темноты леса. Ил под ногами присасывал подошвы, а она тащила Гарета к тому месту, где ей одной были видны три лошади. Дженни услышала его изумленный вскрик, когда они, разрушив заклятие, подбежали к животным вплотную. Пока юноша вскарабкивался в седло Молота Битвы, Дженни взлетела на Лунную Лошадку, схватила повод Оспри и, пришпорив, бросила коня к дому, разбрызгивая грязь. Пронзительно, чтобы перекрыть визгливый гвалт внутри, она крикнула: "ДЖОН!" Минуту спустя клубок тел извергся из низкой двери, как свора повисших на медведе собак. Белое сияние ведьминого огня выхватило из темноты меч -- дымящийся и мокрый по самую рукоятку, лицо Аверсина, залитое своей и чужой кровью, клубы пара от прерывистого дыхания. Мьюинки висели на его поясе и руках, пытаясь прорезать или прокусить кожу доспеха. С визжащим воплем нападающей чайки Дженни налетела на них, ударив алебардой, как косой. Мьюинки рассыпались, шипя и мяукая, и Джон, стряхнув последних, кинулся в седло Оспри. Крохотный мьюинк метнулся за ним и вцепился в стремя, пытаясь ударить всадника в пах маленьким ножом из заостренной раковины. Джон взмахнул рукой (шип на браслете угодил мальчишке в висок) и смахнул мьюинка, как смахнул бы крысу. Дженни резко развернула коня и погнала его в конец низины, туда, где Гарет все еще взбирался на спину Молота Битвы. С точностью цирковых наездников она и Джон подхватили поводья мощного гнедого мерина с двух сторон, и все трое канули в ночь. *** -- То, что надо!-- Аверсин обмакнул палец в лужу дождевой воды и стряхнул каплю на железную сковороду, опасно покачивающуюся над костром. Удовлетворенный шипением, примял ком кукурузного теста и шлепнул получившуюся лепешку на раскаленную поверхность. Затем поглядел на Гарета, изо всех сил старающегося не закричать, пока Дженни лила ему на рану жгучий настой календулы.-- Теперь ты можешь сказать, что видел Аверсина Драконью Погибель улепетывающим от сорока недомерков. Его перевязанная рука утрамбовала еще одну лепешку, и серый рассвет отразился в стеклах очков, когда он ухмыльнулся. -- Они за нами не погонятся?-- слабым голосом спросил Гарет. -- Сомневаюсь.-- Аверсин снял кусочек теста с шипастого браслета.-- У них сейчас своих мертвецов хватает -- ешь не хочу. Юноша сглотнул, борясь с тошнотой, хотя сам видел орудия, лежавшие на столе в доме мьюинков, и не сомневался в том, что они могли для него означать. По настоянию Дженни после бегства они перенесли лагерь подальше от пещерной темноты лесов. Рассвет застал их на краю болота. Покрытая ледяными рубцами вода среди черных камышей отражала стальное небо. Дженни работала холодно и устало, налагая заклятия на лагерь, затем раскрыла свою лекарскую сумку, поручив Джону заняться завтраком. Гарет порылся в своем багаже, ища искривленные треснувшие очки, чудом выжившие в памятной битве среди руин на севере, и теперь они косо и печально сидели на кончике его носа. -- Раньше они были тихим народцем,-- продолжал Аверсин, подходя к скарбу, на котором сидел юноша, в то время как Дженни бинтовала его порезанные колени.-- Но когда королевские войска ушли из Унтерлэнда, их селения стали грабить бандиты -- забирали все подчистую. Для вооруженного мужчины мьюинки никогда не были противниками, но всей деревней запросто могли кого-нибудь чmЪmnуть, а еще лучше -- подождать, пока уснет, и перерезать горло спящему. В голодные времена одной бандитской лошадью вся деревня могла питаться неделю. Я думаю, началось это именно с лошадей. Гарет снова сглотнул; вид у него был, как у больного. Джон взялся обеими руками за обложенный металлическими пластинами пояс. -- Обычно они нападают перед рассветом, когда спишь без задних ног. Поэтому я и переменил стражу -- чтобы они имели дело не с тобой, а со мной... Тебя ведь шептун выманил из лагеря, так? -- Я... Да, наверное.-- Гарет уставился в землю, тень легла на его осунувшееся лицо.-- Я не знаю. Это было что-то... Дженни почувствовала, как он содрогнулся. -- Да я сам их видел всего раз или два... Джен? -- Раз,-- коротко ответила она, ненавидя память об этих хнычущих тварях, крадущихся из темноты. -- Они принимают любую форму,-- сообщил Джон, садясь на землю рядом с ними и обхватив руками колени.-- Так вот, один из них прикинулся Дженни; хорошо еще, что она спала рядом... Полиборус говорит в своих "Аналектах"... если, конечно, тот обрывок не был из Теренса, "О призраках"... что они влезают в мечты человека и принимают образы, которые там видят. Так вот из Теренса (или все-таки из Полиборуса?.. но не Кливи -- для Кливи это было бы слишком точно!)... словом, я понял так, что кем бы они ни были, а раньше встречались реже. -- Я не знаю,-- тихо сказал Гарет.-- Я, например, о них вообще ничего не слышал. Как и о мьюинках. Оно заманило меня в лес и напало... Я побежал... но дорогу в лагерь уже не нашел... а потом увидел свет в этом доме...-- Он замолчал и передернул плечами. Дженни закончила перевязку. Раны были неглубокие, как и те, что усеивали руки и лицо Джона, но среди ножевых порезов попадались подковообразные оттиски человеческих зубов -- оружия не менее опасного, чем отравленные стрелы, во всяком случае, в этом климате. Дженни и сама получила несколько укусов, кроме того, мышцы ее сводило судорогой усталости -- вот о чем, надо полагать, ни разу не поминали баллады Гарета. А опустошенность после убийства -- словно только что сплела заклинание смерти! Об этом, конечно, тоже ни слова... В балладах положено убивать с безмятежной, благородной храбростью... Сегодня она умертвила по меньшей мере четыре существа, виноватые лишь в том, что родились и выросли в людоедском племени, а скольких еще искалечила... Эти тоже обречены -- либо загниют раны, либо добьют свои же собратья. Чтобы выжить в Уинтерлэнде, ей пришлось стать весьма умелой убийцей. Но чем больше занималась она целительством, чем больше узнавала магию и жизнь, из которой магия возникла, тем большее отвращение испытывала она к искусству убийства. Слишком часто видела она, что смерть делает с теми, кто убивает небрежно и без колебаний. Серые болотные воды светлели, отражая заоблачный рассвет. С мягким взмахом сотен крыльев поднялись с ночевок дикие гуси -- снова искать дорогу в бесцветных небесах. Дженни вздохнула, усталая до последней степени. Пока они не пересекли великую реку Уайлдспэ, об отдыхе можно только мечтать. Гарет сказал тихо: -- Аверсин... лорд Джон... Я... сожалею. Я не понимал, что происходит.-- Он вскинул серые глаза, утомленные и несчастные за треснувшими стеклами очков.-- И вас я тоже не понимал. Я... я ненавидел вас за то, что вы оказались совсем другим... -- Тоже мне новость!-- осклабившись, сказал Джон.-- Просто меня это не интересовало... Меня интересовало, чтобы ты остался жив в этих землях. А что я оказался другим... Ну, ты знал только то, что ты знал, а знал ты песенки. Я думаю, то же самое было и с Полиборусом, и с Кливи, и с прочими... Кливи, например, пишет, что медвежата рождаются бесформенными, а медведица как бы вылепляет их языком, облизывая. Но я-то ему не поверю, потому что видел новорожденных медвежат... Хотя насчет львов он, пожалуй, прав, что они рождаются мертвыми... -- Ничего подобного,-- сказал Гарет.-- Отец однажды завел ручную львицу, когда я был маленький, все львята родились живыми. Похожи на больших котят. И пятнистые. -- Серьезно?-- Аверсин был бесконечно рад добавить еще один клочок к своей сорочьей коллекции знаний.-- Нет, я не говорю, что древние драконоборцы не были героями. Может быть, и Селкитар, и Антара Воительница в самом деле скакали на дракона с мечами, в золотой броне, в плюмажах... Просто сам я действовал по-другому. А если бы у меня был выбор, я бы вообще не стал драться ни с каким драконом, просто меня никто не спрашивал.-- Он ухмыльнулся и добавил: -- Ты уж прости, что так вышло. Гарет ухмыльнулся в ответ. -- Я, наверное, родился под несчастливой звездой,-- сказал он несколько смущенно. Затем поколебался, явно решаясь в чем-то признаться.-- Аверсин, послушайте...-- Тут он запнулся и вдруг закашлялся, потому что ветер сменил направление и обдал гарью всех троих. -- Божья Праматерь, лепешка!-- Аверсин вскочил и кинулся к огню с ужасающими проклятиями.-- Джен, я не виноват... -- А кто?-- Дженни куда менее торопливо подошла к костру помочь отскоблить последние черные комки со сковороды.-- Хотя ты прав -- сама виновата, нашла кому поручить. Займись лучше лошадьми... Она зачерпнула в чашку муки. И хотя лицо ее хмурилось, но взглядами они встретились -- как поцеловались. Глава 4 Следующие несколько дней Дженни с интересом присматривалась к тому, как меняется отношение Гарета к ней и к Джону. Казалось, юноша вернулся к дружеской доверчивости, установившейся было между ним и ею сразу после избавления от бандитов в развалинах города, пока он не узнал, кем доводится Аверсину его избавительница. Однако кое-что в его поведении было новым. Гарет явно нервничал, внезапно замолкал посреди разговора. Если он и солгал о чем-то в Холде, то теперь горько сожалел об этом, хотя и не настолько, чтобы во всем признаться. Как бы там ни было, но Дженни еще в день освобождения Гарета от мьюинков почувствовала, что скоро все выйдет наружу. Джон уехал вперед разведать разрушенный каменный мост, перекрывающий бурное течение Змеи-реки, оставив их одних с запасными лошадьми и мулами среди хмурого молчания зимних лесов. -- Насколько шептуны материальны?-- спросил негромко Гарет и поглядел через плечо, словно ожидая увидеть ужас вчерашней ночи, вытаивающий в дневную реальность из тумана между деревьями. -- Достаточно материальны, чтобы убить человека,-- сказала Дженни.-- Если они, конечно, смогут выманить его из лагеря. Раз пьют кровь -- значит, нуждаются в пище. Но большего о них никто тебе не скажет. Ты выкрутился чудом. -- Знаю,-- пробормотал он, глядя в смущении на свои руки. Они были голые и потрескавшиеся, -- плащ и перчатки пропали в доме мьюинков. Позже, зимой (Дженни была в этом уверена), мьюинки сварят их и съедят кожу. Теперь на плечи юноши поверх камзола и заемной куртки был накинут старый плед Джона. С жидкой прядью, прилипшей к треснувшей линзе очков, Гарет мало напоминал придворного щеголя, явившегося в Холд несколько дней назад. -- Дженни,-- поколебавшись, сказал он.-- Спасибо тебе еще раз. Я сожалею, что вел себя по отношению к тебе... Просто...-- Голос его вильнул неопределенно. -- Я подозреваю,-- мягко сказала Дженни,-- что ты ошибся, спутав меня с кем-то, кого ты знал раньше. Краска хлынула на щеки юноши. Ветер застонал в голых деревьях. Гарет вздрогнул, затем со вздохом повернулся к Дженни. -- Дело в том, что ты рисковала жизнью, спасая меня, а я, как дурак, втягивал вас в историю. Мьюинки казались мне такими безобидными... И я все равно никогда не покинул бы лагерь, но... Дженни улыбнулась и покачала головой. Дождь прекратился, и она откинула капюшон, позволив ветру ворошить свои длинные волосы. Коснувшись пятками боков Чалой Тупицы, она медленно двинулась вперед, увлекая за собой весь караван. -- Это трудно,-- сказала она,-- не поверить иллюзиям шептунов. Даже если те, кого ты видишь за пределами магического круга, заведомо не могут там быть, не могут выкрикивать твое имя, -- все равно что-то в тебе требует, чтобы ты пошел на зов... -- Какой... какой образ они принимали для тебя?-- сдавленно спросил Гарет. Память была недоброй, и Дженни перед тем, как ответить, помедлила минуту. Потом сказала: -- Моих сыновей. Яна и Адрика. Видение было тогда настолько реальным, что, даже вызвав образы в магическом кристалле Каэрдина и убедившись, что мальчишки в целости и сохранности обретаются в Холде, Дженни так и не смогла преодолеть страха за них. После небольшого раздумья она добавила: -- У них злой обычай принимать именно тот образ, который больше всего тебя тревожит. Им ведомы не только твоя любовь, но и грехи, и желания... Гарет откачнулся и стал смотреть в сторону. Некоторое время он ехал молча, потом спросил: -- Откуда они знают? Она покачала головой. -- Может быть, читают мысли. А может быть, они -- всего лишь зеркало, не сознающее, что оно отражает. И заклятиями мы их связать не можем, потому что не знаем их сущности. Он нахмурился, озадаченный. -- Их -- чего?.. -- Их сути, их внутреннего бытия.-- Она натянула поводья как раз перед длинной извилистой вмятиной, где вода лежала среди деревьев, словно мерцающая змея.-- Вот, например, кто ты, Гарет из рода Маглошелдонов? Он вздрогнул, и она снова прочла страх и вину в его глазах. -- Я...-- заговорил он, запинаясь.-- Я -- Гарет из... из рода Маглошелдонов. Это такая провинция в Белмари... Дорогу заливали вечные лесные сумерки. Дженни пристально взглянула в глаза юноши. -- А если бы ты родился не в этой провинции, был бы ты Гаретом? -- Э... Конечно, я бы... -- А если бы ты не был Гаретом?-- с нажимом продолжала она, не давая ему отвести взгляд.-- Мог бы ты стать собой? Если бы ты искалечился, заболел проказой, лишился бы признаков пола -- кто бы ты был тогда? -- Я не знаю... -- Ты знаешь. -- Перестань!-- Он попытался вырваться -- безуспешно. Ее мысленная хватка стала жестче, Дженни уже проникала в его разум, предъявляя ему его самого: живой калейдоскоп заемных образов из тысяч баллад, обжигающие желания юности, незажившие раны от каких-то горчайших измен и -- самое главное -- клубящуюся тьму едва выносимого страха. Она двинулась в эту темноту. За неясной ложью, сказанной в Холде, скрывался некий больший грех. "В самом деле преступление,-- удивилась она,-- или нечто кажущееся ему преступлением?" -- Перестань!-- снова закричал Гарет. Отчаяние и ужас звучали в его голосе. На секунду она увидела его глазами саму себя: безжалостные голубые глаза, лицо -- белое, как костяной клин, вбитый между двух черных потоков волос. Она вспомнила, как Каэрдин впервые проделал с ней то же самое, и поспешно отпустила Гарета. Он отвернулся, прикрывая лицо, тело его сотрясала дрожь. После некоторого молчания Дженни сказала мягко: -- Извини. Но это и есть сердцевина магии, ключ к любому заклятию -- понять сущность, назвать настоящее имя. Вот тебе правда о шептунах и о ведьмах в придачу. Дженни тронула лошадь, и они снова двинулись вперед; копыта месили чайного цвета ил. Она продолжала: -- Все, что ты можешь сделать, это спросить себя, -- а может ли такое быть, чтобы зовущий тебя действительно оказался в лесу. -- В том-то и дело,-- сказал Гарет.-- Она вполне могла. Зиерн...-- Он остановился. -- Зиерн?-- Это было то самое имя, которое он бормотал в полусне, отшатнувшись в Холде от прикосновения Дженни. -- Леди Зиерн,-- после некоторого колебания сказал он.-- Любовница короля. Сквозь полосы грязи и дождя его лицо стало гвоздично- розовым. Дженни вспомнила странный смутный сон, темноволосую женщину и ее звонкий смех. -- Ты ее любишь? Гарет покраснел еще больше. Придушенным голосом он повторил: -- Это любовница короля. Но не королева. Они не венчаны. "Как мы с Джоном",-- подумала Дженни, внезапно поняв причину неприязни Гарета к ней. -- В каком-то смысле,-- спустя момент продолжил Гарет,-- мы все влюблены в нее. Это первая леди двора, самая прекрасная... Мы пишем о ее красоте сонеты... -- А она тебя любит?-- продолжала допытываться Дженни, но Гарет замолчал на время, направляя коня вверх по каменистому склону на ту сторону впадины. В конце концов он сказал: -- Я... я не знаю. Иногда мне кажется...-- Он тряхнул головой.-- Она пугает меня,-- добавил он.-- Кроме того, она ведьма, видишь ли... -- Да,-- мягко сказала Дженни.-- Я это предполагала, когда ты говорил о ней в Холде... Так ты боялся, что я похожа на нее? Казалось, он поражен сказанной ею нелепостью. -- Но ты совсем на нее не похожа. Она... так прекрасна...-- Гарет оборвал фразу, покраснел всерьез, и Дженни рассмеялась. -- Не беспокойся. Я уже привыкла к тому, что вижу в зеркале. -- Да нет, ты тоже красива,-- запротестовал он.-- Но... может быть, прекрасна -- не совсем точное слово... -- Да ты скажи -- безобразна.-- Дженни улыбнулась.-- Будет куда точнее. Гарет упрямо потряс головой. Честность не позволяла назвать ему Дженни прекрасной, а выразить галантно то, что он хотел сказать, ему мешала неопытность. -- Красота... Да дело даже не в красоте,-- сказал он наконец.-- Просто она совсем другая. Она искусна в колдовстве, бесчувственна, ее не интересует ничего, кроме ее власти. -- Тогда она похожа на меня,-- сказала Дженни.-- Я тоже кое- что смыслю в своем ремесле, а бесчувственной меня называли еще девчонкой, когда я вместо того, чтобы играть с другими детьми, сидела вечерами перед свечой и вызывала образы в пламени. Что до остального...-- Она вздохнула.-- Ключ к магии -- магия. Чтобы быть магом, ты должен быть им. Так обычно говорил мой учитель. Жажда власти забирает все, что у тебя есть, не оставляет ни времени, ни сил, ничего. Мы уже рождаемся с зерном власти внутри, нас гонит голод, которого не утолить. Знания... власть... узнать, что за песню поют звезды, собрать все силы творения в одной руне, начертанной в воздухе, -- вот наша жизнь. И мы всегда одиноки, Гарет... Некоторое время они ехали в молчании. Железноствольные леса вокруг были исполосованы ржавчиной умирающего года. В убывающем свете дня Гарет выглядел старше своих лет: он заметно осунулся, приключения и усталость оставили землистые следы под глазами. В конце концов он повернулся к ней и спросил: -- А маги вообще способны любить? Дженни снова вздохнула. -- Говорят, что жена колдуна -- все равно что вдова. Женщина, носящая ребенка мага, должна знать, что ей придется растить его одной: муж бросит ее, как только магия позовет его невесть куда. Вот почему ни один священник не обвенчает колдуна и ни один флейтист не сыграет на его свадьбе. А если забеременеет ведьма -- это и вовсе жестоко... Он покосился недоверчиво, сбитый с толку и словами, и холодностью ее голоса, как будто то, что она говорила, не касалось ее совершенно. -- Ведьма всегда больше заботится об умножении своей власти, чем о своем ребенке или о каком-либо мужчине. Она или покинет дитя, или возненавидит его за то, что оно отбирает у нее время, такое необходимое -- для медитации, учения, совершенствования своего искусства... Ты знал, что мать Джона была ведьмой? Гарет уставился на нее, пораженный. -- Она была шаманом Ледяных Наездников, отец Джона взял ее в битве. В твоих балладах ничего об этом не говорится? Гарет помотал головой. -- Фактически ничего. В Гринхайтовом варианте баллады об Аверсине и Золотом Драконе Вира рассказывается только о его прощании с матерью в ее тереме перед битвой с драконом... Но теперь мне кажется, что эта сцена очень похожа на балладу у того же Гринхайта о Селкитаре Драконьей Погибели и на поздний Халнатский вариант песни об Антаре Воительнице. Честно говоря, я просто думал, что все драконоборцы ведут себя похоже... Улыбка тронула ее губы, затем исчезла. -- Она была первым моим наставником на путях власти, когда мне было всего шесть лет. О ней говорили то же, что и обо мне: приворожила лорда, запутала его в своих долгих волосах... Я тоже так думала, пока не увидела, как она рвется на волю. В ту пору она уже родила, но, когда Джону было пять лет, они ушли в пургу и не вернулись -- она и волк с ледяными глазами, ее единственный друг. Больше их в Уинтерлэнде не видели. А я... Наступило долгое молчание, нарушаемое только мягким чавканьем грязи, дробью дождя да редким ударом копыта о копыто засекающегося мула Кливи. Когда Дженни заговорила снова, ее голос был негромок, словно она беседовала сама с собой: -- Он хотел, чтобы матерью его детей была я, хотя знал, что я никогда не буду жить с ним как жена, не посвящу жизнь дому. Я это тоже знала.-- Она вздохнула.-- Львица рожает львят и снова уходит на охоту. Я думала, что со мной будет то же самое. Всю жизнь меня называли бессердечной -- так оно, наверное, и было. Я и сама не думала, что полюблю их... За деревьями показались обвалившиеся башни моста через Змею- реку, вздувшаяся желтая вода бурлила под обрушенными арками. Темная фигура всадника маячила на хмурой дороге; очки блеснули, как кругляши талого льда, в холодном дневном свете, словно сообщая, что опасности впереди нет. *** В тот день они добрались до руин Эмбера, бывшей столицы Вира. Мало что осталось от города: рябой каменистый курган да распадающийся фундамент крепостной стены. Развалины были знакомы Дженни с той давней поры, когда они с Каэрдином искали здесь похороненные в подвалах книги. Дженни хорошо помнила, как старик влепил ей пощечину, когда она заговорила о том, как красивы граненые камни, торчащие из темной заброшенной земли... Лагерь они разбили с внешней стороны крепостного вала -- уже в сумерках. Дженни собрала кору бумажной березы для растопки и сходила за водой к ближайшему источнику. Стоило ей вернуться, как Гарет тут же бросил свои дела и подошел к ней с самым решительным видом. -- Дженни...-- начал он, и она взглянула на него снизу вверх. -- Да? Юноша помедлил, как обнаженный пловец на берегу очень холодного омута, затем решимость оставила его. -- Э... Мы не случайно разбили лагерь вне города? Это было явно не то, что он собирался сказать, но Дженни только бросила взгляд на белые кости твердыни, оплетенные тенями и лозами. -- Да. Голос его упал. -- Ты думаешь... кто-нибудь может прятаться в развалинах? Она усмехнулась уголком рта. -- Нет, насколько я знаю. Но город полностью похоронен в зарослях ядовитого плюща -- самых обширных по эту сторону Серых гор. В любом случае,-- добавила она, склоняясь над горкой сухого хвороста, которую ей удалось собрать, и подсовывая под нее березовую кору,-- я уже окружила лагерь охранными заклятиями, так что постарайся больше не покидать его. В ответ на эту безобидную насмешку Гарет быстро наклонил голову и покраснел. Слегка позабавленная, она продолжала: -- Даже если твоя леди Зиерн колдунья (при всем твоем нежном к ней отношении), она бы не смогла явиться сюда с юга, сам понимаешь. Волшебники превращаются в птиц только в балладах, ибо превращение сущности (а иначе ты не обретешь нужного тебе обличья) -- дело весьма опасное и требующее огромной власти. Когда колдуну надо куда-то добраться, он пользуется для этой цели своими ногами. -- Да, но...-- Его высокий лоб пошел морщинами. Полагая себя поклонником столичной ведьмы, Гарет, видимо, не допускал мысли о чем-то, лежащем вне ее власти.-- Леди Зиерн делает это постоянно. Я сам видел... Дженни застыла с хворостиной в руке, ужаленная внезапной, почти забытой болью -- горькой завистью к тем, кто превзошел ее в искусстве магии. Всю свою жизнь она старалась подавить это чувство, зная, что оно искалечит ее и лишит власти. Именно это заставило Дженни момент спустя напомнить себе, что раз уж она едет на юг, то не грех поучиться там у других. Но на краешке сознания отчетливо звучал голос старого Каэрдина, вновь говорившего, что даже если ты обладаешь достаточной для превращения властью, то все равно пребывание в чужом образе разрушит любого, кроме, пожалуй, самых великих магов. -- Тогда она в самом деле весьма могущественна,-- с трудом проговорила Дженни. Мысленным усилием она подожгла кору, и пламя горячо скользнуло под хворостом. Даже эта маленькая магия уязвила ее, как иголка, беспечно оставленная в шитье, -- уязвила сознанием ничтожности ее собственной власти.-- И в кого же она превращалась?-- Дженни спросила об этом так, словно надеялась, что Гарет сейчас ответит, что сам ничего не видел и что все это не более чем слухи. -- Однажды она обернулась кошкой,-- сказал он.-- Другой раз -- птицей, ласточкой. И еще она являлась ко мне во снах такой... Это странно,-- продолжил он несколько торопливо.-- В балладах о подобном почти ничего не говорится. Но это было чудовищно, самая ужасная вещь, какую я только видел: женщина, женщина, которую я...-- он спохватился,-- которую я знаю, искажает облик и обращается в зверя. А потом зверь смотрит на меня ее глазами. Он сутулился, скрестив ноги, перед костром, а Дженни устанавливала на огонь сковороду и смешивала муку для лепешки. -- Так вот почему,-- сказала она,-- ты упросил короля послать тебя на север... Ты бежал от нее? Гарет отвернулся, потом кивнул. -- Я не хочу предать... предать короля.-- Слова его прозвучали странно.-- Но я чувствую, как что-то вынуждает меня это сделать. И я не знаю, как быть... Поликарп ненавидел ее,-- продолжил он через некоторое время, в течение которого слышимый неподалеку голос Джона бодро проклинал развьючиваемых мулов -- Кливи и Тыквоголового.-- Мятежный господин Халната. Он всегда говорил мне, чтобы я держался от нее подальше. И он ненавидел ее за то, что она околдовала короля. -- И поэтому восстал? -- Что-то послужило причиной, не знаю, что.-- Гарет с несчастным видом поигрывал чешуйкой засохшего теста, оставшейся в чаше.-- Он... он пытался убить короля и... и наследника -- королевского сына. Поликарп -- следующий наследник, он племянник короля, а во дворец его взяли в качестве заложника, когда восстал его отец. Поликарп натянул веревку через дорогу в охотничьем поле. Утро было туманное, и он, наверное, думал, что даже если кто ее и заметит на всем скаку, то будет уже поздно.-- Голос его дрогнул, когда он добавил: -- Но я видел, как он это сделал. Дженни взглянула ему в лицо, превращенное темнотой и скачущими отсветами костра в грубую подвижную мозаику. -- Ты любил его, не так ли? Он заставил себя кивнуть. -- Я думаю, это был мой лучший друг при дворе. Мои сверстники (Поликарп старше меня всего на пять лет) обычно смеялись надо мной, потому что я собираю баллады, потому что я неуклюжий, потому что ношу очки... А над ним смеялись, потому что его отец был казнен за измену, а сам он увлекается философией. Но ведь многие из владык были философы! Халнат -- университетский город, поэтому они все, как правило, атеисты и бунтари. Вот и его отец, что был женат на сестре короля... Но Поликарп был всегда королю как родной сын.-- Юноша отклеил ото лба мокрую жидкую прядь и закончил сдавленно: -- Даже когда я увидел, что он делает, я не поверил. -- И ты донес на него? Гарет сокрушенно вздохнул. -- Что мне еще оставалось!.. "Неужели он скрывал именно это?"-- подумала Дженни. Стоило ли утаивать то, что королевство расколото гражданской войной, как во времена Усобицы, ради которой короли вывели войска из Уинтерлэнда? Может, Гарет боялся, что Джон, узнав, как малы шансы получить войска от короля, не согласится на это путешествие? Или он скрывал что-то другое? Было уже совсем темно. Дженни сняла хрустящие оладьи со сковороды и, отложив на деревянное блюдо, занялась солониной и бобами. Подошел Джон и присел рядом, отчасти прислушиваясь к рассказу Гарета, отчасти -- к шорохам за пределами лагеря. Приступили к трапезе, а Гарет все говорил: -- Так или иначе, а Поликарп покинул город. Люди короля ждали его на дороге в Халнат, но он, наверное, ушел через Бездну Ильфердина, и гномы провели его до Цитадели. Королевские войска они через Бездну не пропустили, иначе бы мы ударили на Халнат с тыла; но они отказали в этом и мятежникам, даже перестали им продавать пищу. Говорят, они хотели обрушить взрывчатым порошком туннель и отрезать Халнат навсегда. Но потом пришел дракон... -- Пришел дракон -- и что?-- спросил Джон. -- Когда это случилось, Поликарп открыл ворота Халната и принял бежавших из Бездны гномов. Множество гномов нашли у него убежище, но Зиерн говорит, что среди них были только те, кто поддерживал его с самого начала. А она должна знать -- она ведь воспитывалась в Бездне. -- Смотри-ка!-- Джон кинул в костер обглоданную свиную косточку и вытер пальцы о кукурузную лепешку.-- То-то я гляжу, имя у нее как у гномов. Гарет кивнул. -- Раньше гномы часто принимали в ученики человеческих детей, они живут... жили... в городке неподалеку от главных Врат Бездны, где плавилось золото и шла торговля. Но в прошлом году гномы запретили людям входить в Бездну. -- Запретили?- заинтересовался Джон.-- А почему? Гарет пожал плечами. -- Не знаю. Они странные и коварные создания. Никогда не угадаешь, что они замыслили. Так говорит Зиерн. Когда совсем стемнело, Дженни оставила мужчин у костра и тихо двинулась вдоль границ лагеря, проверяя охранный круг заклятий от болотных дьяволов, шептунов и мрачных призраков, возникавших иногда в руинах старого города. Она присела на межевой камень вне досягаемости бликов костра и занялась своей медитацией, которой столь часто пренебрегала в последние дни -- с того самого утра, когда привела Гарета в Холд. Будь она более прилежна, стремись к власти, как подобает настоящей ведьме, -- стала бы она такой же могущественной, как эта Зиерн, играючи меняющая облик? Предостережения Каэрдина вновь зазвучали в мозгу Дженни, но, может быть, это говорила зависть к более талантливой колдунье. Каэрдин был слишком стар, а другого наставника в Уинтерлэнде после его смерти Дженни найти не смогла. Подобно Джону она была ученым без должного образования, подобно всем жителям селения Алин вынуждена была расти на скудной каменистой почве. В извивающихся бликах пламени она могла видеть, как Джон, жестикулируя, рассказывает Гарету что-то из огромной коллекции своих душераздирающих историй из жизни Уинтерлэнда. Интересно, о чем он сейчас? О Жирном Бандите или о своей невероятной тете Матти? В первый раз ей пришло в голову, что это ради нее, а не только ради жителей Уинтерлэнда откликнулся он на призыв короля - - ради того, чего ни она, ни их сыновья не могли получить в этих землях. "Он собирается платить за это жизнью",-- в отчаянии подумала она, глядя на Джона. Молчаливые руины Эмбера, казалось, смеялись над ней из темноты, и все отчетливей становился шепоток в сердце, что это был его выбор, а не ее. Она могла лишь то, что могла -- бросить занятия и последовать за ним. Король послал приказ, пообещал награду -- и Джон подчинился королю. *** Еще пять дневных переходов к югу от Эмбера -- и местность снова начала очищаться. Леса сменились пологими наносными склонами, скатывающимися к Уайлдспэ -- северной границе земель Белмари. Страна тянулась пустынная, но это уже было не кладбищенское запустение Уинтерлэнда -- временами попадались фермы, похожие на маленькие фортеции, да и дорога стала вполне проходимой. Стали встречаться первые путники (в основном торговцы, направлявшиеся на север и на запад) с новостями и слухами об ужасе, поразившем землю с пришествием дракона, и о беспорядках в Беле из-за высоких цен на зерно. -- А что, не так, что ли?-- говорил тщедушный торговец с лисьей мордочкой, ведший за собой целый караван груженых мулов.-- Урожая теперь с этим драконом не жди, зерно сгниет на полях, а гномы, которых теперь в Беле целые банды, перекупят хлеб у честного люда с помощью своего жульнического золота. -- Жульнического?-- удивился Джон.-- Они добывают его в шахтах и плавят, где же здесь жульничество? Дженни украдкой пнула его в лодыжку: чтобы выслушать новости до конца, не стоило раздражать рассказчика. Торговец сплюнул в канаву на обочине (упаси боже, не на дорогу!) и вытер рыжеватую седеющую бороду. -- Это не дает им права отнимать хлеб у простого народа,-- сказал он.-- Кроме того, ходят слухи, что они сообщаются со своей братией в Халнате, да-да! Говорят, они снюхались с правителем Халната, похитили наследника, единственного сына короля, и теперь держат его в заложниках. -- А могло быть такое?-- спросил Джон. -- Еще как могло! Правитель-то -- колдун, разве не так? А от гномов вообще добра не жди -- только и норовят, что учинить в столице мятеж да измену. -- Мятеж да измену?-- не выдержал Гарет.-- Гномы -- наши верные союзники с незапамятных времен! И розни между нами никогда не будет! Торговец покосился на него подозрительно, но проворчал только: -- Оно и видно! Попрошайки они и предатели... Дернул за узду первого мула и оставил путников одних посреди дороги. А вскоре они встретили и самих гномов -- группу беженцев в набитых скарбом повозках и телегах, окруженных вооруженной охраной. Они беспокойно уставились на Джона близорукими глазами янтарного или бледно-голубого цвета из-под низких широких бровей и нехотя ответили на его вопросы о том, что сейчас происходит на юге. -- Дракон? Да, он залег в Ильфердине, а король даже не послал туда войска, чтобы согнать его!-- Глава гномов поигрывал мягкой выпушкой своих перчаток, легкий ветер вздувал шелк его странного одеяния. Охрана позади кавалькады посматривала на незнакомцев с подозрением и беспокойством, словно опасалась атаки трех человек.-- Что касается нас, то, клянусь Сердцем Бездны, мы получили сполна от людского рода, бравшего с нас вчетверо за жилье, в котором бы устыдились жить даже слуги, и за пищу, достойную крыс.-- Его голос, высокий и тонкий, как и у всех гномов, был полон ненависти, порожденной ненавистью.-- Без золота, получаемого из Бездны, их город никогда бы не был выстроен, хотя ни один человек не заговорит с нами на улице, разве что проклянет. В столице теперь распускают слухи, что мы вступили в заговор с нашей братией, бежавшей в Халнат. Клянусь Камнем, это ложь, но только лжи и верят нынче в Беле. Со стороны телег, повозок, крытых носилок донесся гневный шепоток -- бессильная ярость тех, кому еще никогда в жизни не приходилось ощущать беспомощность. Дженни, сидящая тихо в седле Лунной Лошадки, осознала вдруг, что впервые видит гномов при свете дня. Их широко раскрытые, почти бесцветные глаза были плохо приспособлены к сиянию солнца, а чуткий слух, различающий шорох крыльев летучей мыши в темноте пещер, был, наверное, терзаем гомоном людских городов. -- А что король?-- спросил Джон. -- Король?-- Пронзительный, словно свистулька, голос снова исполнился злобы, а сутулые плечи гнома передернулись от пережитого унижения.-- А королю все равно, что будет с нами! Наше добро осталось в Бездне, его подгреб под себя дракон, и мы теперь можем торговать лишь под честное слово, а ему верят все меньше и меньше в городе, где хлеб так дорог. А королевская шлюха тем временем держит голову короля на своих коленях и отравляет его разум, как отравляет она все, к чему прикоснется, как она отравила даже самое Сердце Бездны! Дженни услышала сзади свистящий выдох Гарета; глаза юноши сверкнули гневом, но он не сказал ничего. Дженни посмотрела на него вопросительно, и он отвернулся в смущении. Когда гномы снова скрылись в плавающей над дорогой дымке, Джон заметил: -- Шипят, как настоящее змеиное гнездо. А что, правитель Халната действительно мог похитить наследника? -- Нет,-- с несчастным видом сказал Гарет, в то время как лошади продолжили спуск к переправе, не видимой пока в поднимающемся от реки тумане.-- Он не мог бы покинуть Цитадель. И он вовсе не колдун -- он просто философ и атеист. Я... я не беспокоюсь насчет королевского наследника.-- Он снова уставился на свои руки, и лицо у него было как тем вечером, когда он собирался сообщить что-то важное Дженни в лагере у развалин Эмбера.-- Послушайте,-- начал он,-- я должен... -- Гар,-- тихо сказал Джон, и юноша вздрогнул, как от ожога. В карих глазах Джона светилась ирония, но голос был как зазубренный кремень.-- А не мог король призвать меня по какой- либо другой причине, кроме дракона? -- Нет,-- слабым голосом отвечал Гарет, избегая его взгляда.-- Нет, он не мог. -- Не мог -- что? Гарет сглотнул, его бледное лицо стало вдруг напряженным. -- Он... Он не посылал за тобой... по какой-либо другой причине. Просто... -- Видишь ли,-- негромко продолжил Джон,-- если королю вздумалось послать мне свою печать с тем, чтобы я освободил его сына, или помог ему против правителя Халната, о котором я уже так много слышал, или чтобы уладить все эти неурядицы с гномами, то, честное слово, у меня есть чем заняться дома. В моих собственных землях полно дел куда серьезнее, а зима в этом году предстоит свирепая. Я готов драться с драконом в обмен на королевскую протекцию над Уинтерлэндом, но если здесь замешано еще что-то... -- Нет!-- Гарет в отчаянии схватил его за руку, на лице его был написан откровенный страх, что сейчас Драконья Погибель бросит еще пару подобных фраз и, развернув коня, поедет обратно в Вир. "И, может быть,-- подумала Дженни, вспомнив свое видение в чаше с водой,-- оно было бы и к лучшему". -- Аверсин, все не так! Ты здесь для того, чтобы убить дракона, а кроме тебя этого не сможет никто! Это единственная причина, почему я был за тобой послан. Единственная, клянусь! Никакой политики, ничего такого!..-- Серые близорукие глаза Гарета умоляли Аверсина поверить, но было в них некое отчаяние. Джон некоторое время пристально смотрел на него, затем сказал: -- Я верю тебе, мой герой. В гнетущем молчании Гарет коснулся каблуками боков Молота Битвы, и мощный конь двинулся вперед; заемный плед юноши слился с туманом, превратив всадника в блеклый бесформенный сгусток. Джон придержал лошадь и поравнялся с поглядывающей задумчиво Дженни. -- Может быть, ты была и права, милая, отправившись со мной. Дженни перевела взгляд с Гарета на Джона и обратно. Неподалеку каркнула ворона, словно сама эта печальная земля подала голос. -- Я не думаю, чтобы он хотел нам зла,-- мягко сказала Дженни. -- Он может погубить нас по глупости с тем же успехом. *** Когда они приблизились к реке, туман сгустился, и теперь они ехали в холодном белом мире, где единственными звуками были скрип седел, удары копыт, звяканье сбруи да шелестящий треск тростников, растущих в залитых водой канавах. Из этой серой водяной глади каждый камень, каждое одинокое дерево выступали тихими сгустками тьмы, словно предзнаменования странных и мрачных событий. Отчетливее, чем когда-либо, Дженни ощущала, как становится все тяжелее молчание Гарета, как нарастает его чувство вины и страха, и она знала, что Джон также понимает это, -- он поглядывал искоса на юношу и вслушивался в тишину пустынных земель, как бы ожидая засады. Наступили сумерки, и Дженни вызвала голубоватый шар ведьминого огня, чтобы осветить дорогу, но мягкие, полупрозрачные волны тумана отражали свет, так что двигаться приходилось почти вслепую. -- Джен,-- Аверсин натянул поводья, вскинул голову, прислушиваясь.-- Ну-ка послушай. -- Что послушай?-- шепнул Гарет, въезжая за ними на склон, обрывающийся в пелену тумана. Обострившиеся чувства Дженни как бы раздвинулись, проникая сквозь тусклые клубы, уже воспринимая далекий шелест речного тростника. Там были и другие звуки, смутные -- искаженные туманом, но все же вполне узнаваемые. -- Да,-- сказала она тихо, и ее дыхание заклубилось на секунду в сыром воздухе.-- Голоса... лошади... целая компания на той стороне. Джон бросил на Гарета острый взгляд искоса. -- Они, конечно, могут ждать перевоза,-- сказал он,-- если им есть что делать по эту сторону реки на ночь глядя. Гарет не сказал ничего, но лицо его было бледным и застывшим. Помедлив, Джон мягко чмокнул губами, и Слониха, косматая гнедая, грузно двинулась вниз по склону сквозь липкие речные испарения. Дженни позволила ведьминому огню разорваться, когда Джон ударил в дверь приземистого домика. Они с Гаретом остались снаружи, пока Джон уславливался с перевозчиком о цене за переправу трех человек, шести лошадей и двух мулов. -- Пенни за ногу,-- сказал перевозчик, впиваясь темными беличьими глазками то в одно лицо, то в другое с острым интересом человека, через порог которого проходит целый мир.-- Но через час я бы смог предложить вам ужин и ночлег. А то ведь скоро будет тьма кромешная, да еще туман в придачу. -- Мы можем проехать еще несколько миль до полной темноты. Кроме того,-- добавил Джон, со странным мерцанием в глазах оглянувшись на молчащего Гарета,-- кое-кто ждет нас на том берегу. -- А!-- Широкий рот перевозчика захлопнулся, как капкан.-- Так это вас они поджидают? Я их давно уже слышу, но они так и не позвонили в колокол, вот я и решил, что раз нужды во мне нет, то лучше посидеть в тепле. Подняв фонарь и запахнув поплотнее стеганую куртку, он повел их к мосткам. Дженни, поотстав, рылась в укрепленном на поясе кошельке в поисках монеты. Огромный конь Молот Битвы, уже испытавший недавно путешествие на корабле, перенес погрузку стоически. Лунная Лошадка и Оспри, как и запасные лошади, такого опыта не имели и артачились -- все, кроме Слонихи, которая прошла бы и по мосту из пылающих ножей своей обычной флегматичной трусцой. Дженни пришлось долго уговаривать и хлестать по ушам животных, чтобы убедить их поставить ногу на большой плот. Паромщик закрыл воротца на корме и повесил фонарь на короткую мачту. Затем налег на лебедку и погнал широкий плавучий помост по серому непрозрачному шелку реки. Единственный фонарь марал желтоватым светом свинцовые облака тумана; то здесь, то там краем глаза Дженни замечала в коричневатых водах тянущиеся к плоту коряги. Она слышала пришедшие с той стороны звуки: звяканье металла о металл, мягкое ржание, человеческие голоса. Гарет все молчал, но Дженни чувствовала, что каждая его мышца дрожит, как натянутая веревка за миг до разрыва. Джон стоял рядом, пальцы его, переплетенные с пальцами Дженни, были теплы и тверды. Очки мягко блеснули, когда он накинул край своего огромного пледа Дженни на плечи и притянул ее к себе. -- Джон,-- тихо сказал Гарет.-- Я... я должен кое в чем вам признаться. Сквозь туман смутно донесся еще один звук -- женский смех, подобный звону серебряных колокольчиков. Гарет содрогнулся, и Джон с опасным мерцанием из-под лениво прикрытых век сказал: -- Да пора бы уже... -- Аверсин...-- Гарет запнулся и умолк. Затем заставил себя продолжать: -- Аверсин, Дженни, послушайте! Простите меня! Я солгал вам... Я обманул вас, но у меня не было выбора. Простите. -- Ага,-- мягко сказал Джон.-- То есть что-то ты нам забыл сообщить до того, как мы покинули Холд? Избегая его взгляда, Гарет сказал: -- Я хотел вам признаться раньше, но не решился. Я боялся, что ты повернешь назад, а этого я допустить не мог. Ты нам нужен, ты нам необходим! -- Для парня, помешанного на чести и доблести,-- заметил Аверсин с безобразными нотками в голосе,-- ты натворил кучу подлостей, не так ли? Гарет вскинул голову и наконец-то встретился с ним взглядом. -- Нет,-- сказал он.-- Я... я знал, на что иду. Я думал, что пусть обманом, но обязан привести тебя сюда... -- Ну ладно,-- сказал Аверсин.-- Давай выкладывай, в чем суть? Дженни перевела взгляд с лиц мужчин на дальний берег, смутно видимый как темное пятно, где несколько огоньков двигались в тумане. Чернеющие над ними массы были несомненно лесами Белмари. Дженни предостерегающе коснулась шипастого налокотника Джона, и он бросил быстрый взгляд в направлении факелов. Там наметилось движение -- человеческие фигуры потеснились к воде, встречая паром. Молот Битвы заржал, тряхнув гривой, и звонко протрубили в ответ лошади на берегу. Драконья Погибель снова повернулся к Гарету, сложив руки на рукоятке меча. Гарет глубоко вздохнул. -- Суть в том, что король не посылал за тобой,-- сказал он.- - Фактически он... Он запретил мне ехать к тебе. Он назвал мою затею дурацкой, потому что (сказал он) ты скорее всего просто выдуман, а если не выдуман, то наверняка уже убит каким-либо другим драконом. Он сказал, что не хочет рисковать моей жизнью, отправив меня на поиски фантома. Но... Но я должен был найти тебя. Он не собирался посылать никого. А ты -- единственный драконоборец, так говорилось в балладах...-- Гарет запнулся в нерешительности.-- Конечно, ты оказался другим, но я-то знал, что ты должен существовать. Я знал, кто нам нужен. Я не мог стоять в стороне и смотреть, как дракон уничтожает королевство. И я нашел тебя, я привел... -- Решив за меня, что мне делать, и оставив моих людей на произвол судьбы?-- Лицо Джона было не очень выразительным, но голос жалил не хуже скорпиона. Гарет отпрянул. -- Я... я много думал об этом в последние дни,-- тихо сказал он. Снова поднял глаза, лицо его было белым от боли и стыда.-- Но я не мог позволить вам вернуться. И ты будешь вознагражден, я постараюсь, чтобы тебя как-нибудь наградили. -- И как же ты собираешься это устроить?-- В голосе Джона звучало отвращение. Палуба дрогнула, плот со скрежетом поволокся по мелководью. Огоньки, словно болотные свечи, подпрыгнули и двинулись к ним.-- Вряд ли станут церемониться с человеком, укравшим королевскую печать, когда он вернется в Белмари. Я предвижу дружескую встречу...-- Аверсин указал на прорисовывающиеся в дымке фигуры.-- Они пришли арестовать тебя? -- Нет,-- расстроенно сказал Гарет.-- Это мои друзья, тоже придворные. Тут они словно перешагнули некий порог -- фигуры на берегу прояснились, свет фонарей затанцевал на жестких атласных складках, огладил мягкий ворс бархата, обозначил тугие кружева и облачка женских вуалей, густо посоленные бриллиантами. Впереди всех стояла стройная темноволосая девушка в янтарных шелках, чьи глаза, золотые, как мед, тронутые оттенками серого, встретившись с глазами Гарета, заставили того вспыхнуть. Один мужчина держал ее плащ из хвостов горностая, другой -- позолоченный шар с благовониями. Девушка засмеялась, и смех ее, серебряный и резкий, был как отзвук тревожного сна. Это могла быть только сама Зиерн. Джон испытующе посмотрел на Гарета. -- Печать, которую ты мне показывал, -- настоящая,-- сказал он.-- Я видел ее на старых документах, таких старых, что у них были разлохмачены края. Так, по-твоему, кража ее была чисто случайной? Он взялся за повод Слонихи и повел ее по коротким сходням. Когда они ступили на берег, все придворные во главе с Зиерн одновременно и грациозно изогнулись в сложном поклоне, коснувшись коленом клейкой, пахнущей рыбой земли. -- Нет, не совсем,-- выдавил Гарет. Лицо его горело.-- Собственно, это даже не являлось кражей. Король -- мой отец. А я -- пропавший наследник. Глава 5 -- Так это и есть твоя Драконья Погибель? При звуках голоса Зиерн Дженни приостановилась в наполненной голубыми сумерками каменной прихожей охотничьего домика чародейки. Отсюда, из полумрака, маленькая гостиная сияла, как освещенная сцена: тонкий розовый газ одеяния Зиерн, бело-лиловый камзол Гарета, рукава, чулки, розово-черный ковер под ногами -- все, казалось, пылало оттенками цветного стекла в янтарном свете лампы. Инстинкты Уинтерлэнда толкнули Дженни в тень. Никто не видел ее. Зиерн поднесла хрустальный кубок к одной из ламп на камине, наслаждаясь кроваво-красными искрами, зажегшимися в вине. Потом улыбнулась насмешливо. -- Должна сказать, что я бы предпочла вариант из баллады. Гарет, сидящий в одном из кресел слоновой кости с позолоченными ножками по ту сторону столика для вина, только поглядывал несчастливо и сконфуженно. Ямочки на щеках Зиерн заиграли, розовые губы, казалось, потемнели, и чародейка, откинув угол вуали, подняла голову. Гребни из хрусталя и оникса блеснули в темно-каштановых волосах. Гарет все еще молчал. Продолжая улыбаться, Зиерн с небрежной грацией приблизилась к юноше -- так, чтобы он оказался в ауре ее аромата. Свет лампы прыгнул с хрустальных граней на камзол Гарета и на его невольно задрожавшие руки. -- Так ты даже не собираешься поблагодарить меня за встречу и гостеприимство? Испытывая ревность к огромной колдовской власти Зиерн, Дженни старалась не давать волю чувствам, но еще на переправе была поражена молодостью колдуньи. С виду Зиерн вполне могла сойти за двадцатилетнюю, но по въедливым женским подсчетам, от которых Дженни удержаться не смогла, хотя и корила себя за это, получалось, что чародейке никак не менее двадцати шести лет. "Где есть зависть, там не может быть учения,-- сказала тогда себе Дженни.-- Во всяком случае, следует воздать этой девушке должное". Но теперь в душе ее шевельнулась злость. Близость Зиерн к Гарету, нежная рука, с бесцеремонной интимностью легшая на плечо юноши, так что кончики пальцев едва не касались его шеи под кружевным воротником, -- все говорило о расчетливом искушении. Помня рассказы Гарета и видя его напряженное лицо, Дженни понимала, что мальчик борется изо всех сил против чар любовницы своего отца. Судя по выражению лица Зиерн, эти попытки ее забавляли. -- Леди... леди Дженни? Она быстро обернулась, услышав исполненный сомнения голос. Лестница (как и все лестницы охотничьего домика) была заключена в ажурные переплетения резного камня; в рваных тенях Дженни различила фигурку девушки лет семнадцати. Миниатюрная, чуть выше самой Дженни, девушка была похожа на роскошно одетую куколку; прическа -- утрированное подобие прически Зиерн, волосы окрашены в пурпур и седину. Девушка присела в реверансе. -- Меня зовут Трэй, Трэй Клерлок.-- Она бросила нервный взгляд на две фигуры в ярко освещенной гостиной и оглянулась, как бы опасаясь, что кто-то еще из гостей Зиерн мог подкрасться по лестнице и подслушать.-- Пожалуйста, не поймите меня неправильно, но я принесла вам платье к обеду, если оно, конечно, вам понравится. Дженни оглядела собственный костюм из красновато-коричневой шерсти с рукавами под шелк, обрамленными красно-голубой вышивкой. Из уважения к обычаям, требовавшим, чтобы женщина из высшего света не появлялась ни перед кем простоволосой, она надела еще и вуаль из белого шелка, когда-то привезенную Джоном с востока. В Уинтерлэнде это считалось бы королевским нарядом. -- Это так необходимо? Трэй Клерлок взглянула на нее столь обескураженно, словно забыла зазубренные с детства уроки этикета. -- Во всяком случае, желательно,-- прямо ответила она.-- Мне-то, в общем, все равно, но... люди у нас при дворе такие бессердечные, особенно если кто-то не так одет. Извините,-- добавила она поспешно и, покраснев, вышла из пестрой лестничной тени. Только теперь Дженни заметила, что девушка держит узел из черного и серебряного атласа и целое облако газовых вуалей, из глубины которого мерцают многочисленные блестки. Дженни поколебалась. Обычно условности высшего света никогда ее не беспокоили, да и род занятий не очень-то располагал к этому. Зная, что ей, может быть, придется предстать перед королем, она захватила из Уинтерлэнда лучший костюм, какой у нее был, -- собственно говоря, единственный свой парадный костюм. Дженни прекрасно понимала, что выглядит он весьма старомодно, но мнение других ее не интересовало. Однако с того момента, как они сошли с плота на туманный вечерний берег, она почувствовала себя гуляющей среди скрытых ловушек. Зиерн и ее небольшая банда придворных были с ней вежливо-обходительны, но во взглядах их и в легких движениях бровей Дженни чувствовала насмешку. Это раздражало и приводило в замешательство, заставляя вспомнить времена, когда над ней, девчонкой, любила потешаться деревенская ребятня. И вот теперь, как в детстве, Дженни вновь ощущала болезненный страх перед этой жестокой ребячьей забавой. Мелодичный смех Зиерн отдался в прихожей. -- Ручаюсь, он озирался в поисках скребка для обуви, когда переступил порог... Я не знала, предложить ли ему комнату с кроватью или же с охапкой прекрасного комфортабельного сена на полу -- сам понимаешь, гостеприимство требует, чтобы гость чувствовал себя как дома... На какой-то момент Дженни в силу вечной своей настороженности заподозрила, что предложение сменить костюм могло быть частью плана, имевшего целью выставить ее на посмешище. Но обеспокоенные глаза Трэй выражали искреннюю заботу о ней и немного о себе самой -- девушка явно не желала, чтобы гостья оказалась в дурацком положении. Дженни прикинула, что будет в случае отказа. Не стоило начинать с вражды. Все-таки она выросла в Уинтерлэнде, и все ее инстинкты нашептывали о необходимости принять защитную окраску. Дженни протянула руку к скользкой охапке атласа. -- Вы можете переодеться в комнатке под лестницей,-- предложила Трэй с облегчением.-- До вашей комнаты далеко идти. -- До вашего дома, надо полагать, идти еще дальше,-- заметила Дженни, берясь за щеколду неприметной двери.-- Вы что же, прибыли только за этим? Трэй взглянула на нее с непритворным удивлением. -- О нет! Когда Зиерн узнала о возвращении Гарета, она велела всем явиться на званый обед: моему брату Бонду и мне, Прекрасной Изольде, Каспару Уолфриту, Мэрривину Лонгклиту и другим. Я всегда прихватываю два-три разных костюма к обеду. Я имею в виду: трудно знать заранее, что тебе вздумается надеть. Она была совершенно серьезна, и Дженни подавила улыбку. Девушка продолжала: -- Немножко длинновато, но цвета, мне кажется, как раз ваши. Здесь, на юге, одни лишь служанки ходят в коричневом. -- Вот как?-- Дженни коснулась складок своего костюма, в самом деле приобретшего оттенок корицы в отсветах, падающих из гостиной.-- Благодарю вас, Трэй, и... Трэй! Могу я вас просить еще об одном одолжении? -- О, конечно!-- с готовностью отозвалась девушка.-- Я готова помочь... -- Да нет, с костюмом я справлюсь сама. Джон... лорд Аверсин... должен спуститься сюда с минуты на минуту...-- Она приостановилась, с тревогой размышляя о несколько старомодном коричневом бархате его камзола и домашнего плаща. Нет, здесь она уже ничего не могла поделать. Дженни потрясла головой.-- Попросите его задержаться, если получится. Комната под лестницей была маленькой и носила следы торопливых переодеваний и еще более торопливых романтических встреч. Разбираясь с нарядом, Дженни ясно слышала, о чем беседуют собравшиеся в холле придворные, ожидая, когда их пригласят к обеду. Обострившимся слухом она улавливала суматоху в зале по ту сторону гостиной: перебранку слуг относительно постилания шести скатертей в честь Гарета и обрывки наставлений о надлежащей подаче блюд. Девушки то и дело начинали смеяться, но на них тут же прикрикивал дворецкий. Чуть ближе сплетничали и зубоскалили гости: -- ...а что ты еще можешь сказать об особе, которая носит эти ужасные дымчатые рукава да еще и гордится ими!.. -- Да, но при свете дня! При людях! С собственным мужем!.. -- Ну конечно, заговор гномов... -- А слышал, почему у гномов носы плоские?.. Еще ближе мужской голос спросил со смехом: -- Гарет, а ты уверен, что привел того самого человека? Я имею в виду, не ошибся ли ты адресом и не пригласил ли кого-то совершенно другого? -- Ну... э-э...-- Гарета буквально разрывало между преданностью друзьям и страхом насмешек.-- Полагаю, ты бы назвал его чуточку неотесанным, Бонд... -- Чуточку?-- Человек по имени Бонд звучно расхохотался.-- С тем же успехом можно сказать, что дракон чуточку опасен или что старина Поликарп чуточку пытался тебя убить. А ты привел эту дубину ко двору! Отец будет тебе очень признателен. -- Гарет!-- Внезапная озабоченность прозвучала в живом голосе Зиерн.-- Но ты, я надеюсь, хоть потребовал у него верительные грамоты? Членство в Гильдии Драконьих Погибелей, Доказательства Убийства... -- Свидетельство от Спасенных Дев,-- подхватил Бонд.-- Или та, что с ним, это и есть одна из спасенных? Дженни скорее почувствовала, чем услышала, чью-то крадущуюся поступь на лестнице над головой. Неслышные и твердые мужские шаги. Вот он остановился точно так же, как недавно остановилась она сама -- на верхней ступеньке, откуда так хорошо просматривается гостиная... Дженни торопливо принялась натягивать жесткие нижние юбки, а тот, наверху, стоял молча, прячась в рваных тенях резной решетки. -- Ну конечно!-- вскричал Бонд в озарении.-- Он прихватил с собой деву, потому что никто больше в Уинтерлэнде не смог бы прочесть Свидетельства о Смерти Дракона. Взаимная выгода, видите ли... -- Ну, если спросить меня,-- мурлыкнул еще один женский голос,-- то уж дева здесь совсем ни при чем. Зиерн высокомерно усмехнулась: -- Возможно, что и дракон тоже. -- При свете дня ей дашь все тридцать,-- добавил кто-то. -- Ну не будь столь придирчив,-- одернула гостя Зиерн.-- Спасение было так давно... Из-за взрыва хохота Дженни не могла бы сказать точно, но, кажется, тот, что стоял на лестнице, беззвучно ретировался. Зиерн продолжала: -- Я думаю, если уж твоей Драконьей Погибели было необходимо прихватить с собой женщину, то он мог бы выбрать кого-нибудь покрасивее, а не эту гномоподобную коротышку. Ей, по-моему, и вуаль-то не нужна, она и волосами может завеситься. -- Возможно, потому она ее и не носит. -- Если вы решили заняться благотворительностью, принц... -- Она не...-- начал негодующий голос Гарета. -- О Гарет, не принимай все так близко к сердцу!-- послышался дразнящий смех Зиерн.-- Это так утомляет, дорогой, и, кроме того, прибавляет морщин. А ну-ка улыбнись! Мы же просто шутим... Но если мужчина не обладает чувством юмора, он может легко впасть в более серьезный грех -- к примеру, начнет есть салат рыбной вилкой. Уж не думаешь ли ты... Дрожащими руками Дженни натянула вуаль, но прикосновение жесткого газа к лицу вызвало почему-то новую вспышку гнева и ребяческой обиды. Человеческие отношения всегда интересовали Дженни -- даже эти, насквозь проникнутые искусственностью и злобой. Многие странности в характере Гарета становились теперь вполне объяснимы. Но насмешки хозяйки и гостей настолько задели Дженни за живое, что толкнули на неожиданное озорство -- беззвучно выскользнуть из каморки под лестницей и незамеченной присоединиться к злословящим придворным. Лампы в холле сияли. Посреди толпы восторженных почитателей царила Зиерн, как бы опыленная сверканием бриллиантов и кружев. -- Вот что я вам скажу,-- говорила она.-- Сколько бы золота ни пообещал Гарет в награду благородному драконоборцу, мы можем предложить ему нечто большее. Мы познакомим его с благами цивилизации. По-моему, это звучит неплохо. Он нам убьет дракона, а мы научим его пользоваться вилкой. Ответом был одобрительный смех. Дженни заметила, что вместе со всеми засмеялась и Трэй, правда, без особого воодушевления. Стоящий неподалеку от нее мужчина был, видимо, ее брат Бонд -- такой же изящный и хрупкий; один из локонов его белокурых волос, продуманно выпущенный на кружевной воротник, был голубого цвета. По сравнению с игрушечной грациозностью Бонда Гарет выглядел еще более неуклюжим и подавленным. Лицо его выражало крайнюю растерянность и печаль. Возможно, дело заключалось еще и в том, что Гарет был на сей раз без очков, несомненно, считающихся здесь чудовищным неприличием. Во всяком случае, он смотрел на причудливую резьбу стропил, на мерцание шелковых ламп и на лица друзей с таким недоумением, словно внезапно перестал их узнавать. А Бонд продолжал изощряться: -- Ужель твоя Драконья Погибель столь же велика, как Шелкодрал Блистательный, поразивший Пурпурно-Алого-В-Полоску Дракона Золотистых Лесов в царствие Круголива Благосостоятельного?.. Или это было при Кусолокте Безуспешном? Просветите меня, принц! Но до того, как бедняга Гарет смог что-либо ответить, Зиерн воскликнула вдруг: "Моя дорогая!" -- и поспешила к Дженни, простирая маленькие белые руки из кремовой пены кружев. Улыбка ее была нежной и приветливой, как будто она встречала лучшую подругу, с которой давно уже не виделась. -- Моя дражайшая леди Дженни, извините, что я не сразу вас заметила! Вы выглядите блестяще! Неужели наша милая Трэй одолжила вам черное с серебром? Как это великодушно с ее стороны... В обеденном зале прозвучал колокол, и музыканты на галерее начали играть. Зиерн взяла Дженни за руку, и гости прошли в зал - - первыми, по южному обычаю, женщины, затем мужчины. Дженни огляделась, ища глазами Джона, но его нигде не было. Сердце испуганно екнуло при мысли, что придется остаться среди них одной. А легкий танцующий голос продолжал: -- Ах да, вы ведь тоже колдунья, не так ли?.. Знаете, я не получила должного образования, но у меня врожденный дар волшебства. Вы обязательно должны мне рассказать, как вы зарабатываете на жизнь с помощью магии. У меня самой никогда не возникало такой необходимости... Насмешливые взгляды придворных щекотали спину Дженни, как острия ножей. И все же мелкие уколы Зиерн, несмотря на всю их обдуманность, цели не достигали. Дженни скорее готова была злиться на нее за бесцеремонное искушение Гарета, чем за насмешки в свой адрес. Высокомерие она предвидела -- грех этот был свойствен магам. Дженни и сама становилась его жертвой не меньше других. Кроме того, она ясно ощущала огромную колдовскую власть Зиерн. Но эти мелочные придирки были скорее достойны девчонки, пытающейся скрыть свою неуверенность. "Странно,-- подумала Дженни.-- С чего бы это Зиерн быть неуверенной?" Опустившись на свое место, она медленно оглядела стол, похожий на зимний лес -- снежный лен скатертей и хрустальные сосульки канделябров. Каждая серебряная тарелка была выложена золотым узором и окружена с флангов дюжиной вилочек и ложечек -- сложным арсеналом этикета. Все эти молодые придворные в их раздушенном бархате и тугих кружевах явно были рабами хозяйки, каждый стремился вступить в диалог с ней, а не с соседом. Вообще все в этом изящнейшем охотничьем домике было посвящено Зиерн: от вензеля, вырезанного по углам на потолке, до искусного бронзового литья статуи рогатой богини любви Хартемгарбес в нише у двери. У идола было лицо Зиерн. Даже плывущая с галереи нежнейшая музыка гобоев и еще каких-то сложных инструментов, напоминающих шарманку, казалось, провозглашала, что Зиерн не выносит ничего, кроме совершенства. Откуда тогда эта неуверенность, граничащая со страхом? Дженни всмотрелась в Зиерн с любопытством врача, пытаясь понять эту странную девчонку. Глаза их встретились, и Зиерн, конечно, заметила сочувственный вопрос во взгляде гостьи. На секунду золотистые очи хозяйки сузились; насмешка, злоба и гнев шевельнулись в их глубине, но затем нежная улыбка вернулась и Зиерн спросила: -- Что же вы ни к чему не притрагиваетесь, дорогая? Или в Уинтерлэнде не пользуются вилками? Внезапно легкое смятение возникло в арке, ведущей в зал. Один из музыкантов на галерее извлек нестерпимо фальшивую ноту из своей шарманки, остальные, запнувшись, смолкли. -- Ну надо же!-- произнес голос Аверсина, и головы над сверкающим столом повернулись, как на грохот оброненной тарелки.- - Опять опоздал! Он ступил в восково светлый зал с легким побрякиванием кольчужных заплат и приостановился, осматриваясь. Очки просияли, как оправленные в сталь луны. На Джоне снова был дорожный отороченный волком камзол, весь в металлических шипах и бляхах, потертые кожаные штаны и покрытые многочисленными шрамами башмаки. Его пледы были отброшены за спину на манер плаща, почищенные, но обтрепанные и мятые. В глазах светилось озорство. Гарет на другом конце стола помертвел, а затем зарделся до корней своих редеющих волос. Дженни со вздохом закрыла глаза и подумала обреченно: "Джон!.." Он бодро прошествовал в залу и отвесил приветственный поклон всей честной компании. Придворные за столом все еще не могли произнести ни слова. В большинстве своем они предвкушали появление этакого деревенского братца, который бы позабавил их безуспешными попытками следовать правилам приличия, а в залу вошел варвар, даже и не подозревающий о существовании каких бы то ни было правил. Дружески кивнув хозяйке, он опустился на свое место -- по левую руку от Зиерн (Дженни сидела справа). Оглядел с недоумением арсенал принадлежностей по обе стороны тарелки и с безупречной аккуратностью и изяществом приступил к еде с помощью рук. Зиерн опомнилась первой. С шелковой улыбкой она взяла рыбную вилку и предложила ее Джону. -- Позвольте дружеский совет, милорд. У нас здесь несколько иные нравы... Леди, сидящая в дальнем конце стола, прыснула. Джон посмотрел на Зиерн с нескрываемым подозрением. Та наколола на вилку устрицу и вручила ему. Джон расцвел в улыбке. -- А, так вот они для чего!-- сказал он с облегчением. Снял пальцами устрицу с зубцов и откусил от нее деликатнейшим образом. С чудовищным северным акцентом, какого Дженни и дома-то ни разу не слышала, он добавил: -- Я вот думаю: только приехал, а уже вызван на поединок местной ведьмой. Да еще и незнакомое оружие. Я прямо робею. Сидящий слева от него Бонд Клерлок поперхнулся супом, и Джон дружески ахнул его по спине. -- Помню я,-- продолжал он, жестикулируя вилкой, а свободной рукой выбирая очередную устрицу,-- раскопали мы однажды в подвале целый ящик таких вот штуковин -- тоже все разные, как эти... Ну, когда топили баню по случаю свадьбы кузины Кэт. И ведь так и не додумались, для чего они, -- даже папаша Гиеро (отец Гиеро, наш священник). А тут как раз с холмов напали бандиты, так мы заложили все это добро в баллисту вместо камня -- и метнули разом. Одного бандита уложили наповал, а остальные ускакали через вересковую пустошь, все утыканные этими самыми штуковинами... -- Я так поняла,-- холодно проговорила Зиерн, в то время как вдоль стола катились сдавленные смешки,-- что свадьба вашей кузины была весьма выдающимся событием, раз вы топили по этому случаю баню. -- Да я думаю!-- Лицо Аверсина, обычно замкнутое и настороженное, раздвинулось в умопомрачительной улыбке.-- Она выходила за одного парня с юга... Вполне возможно, подумала Дженни, что за этим столом в первый раз слушают не Зиерн, а кого-то другого, и, судя по опасному мерцанию в глазах колдуньи, ей это не очень-то нравится. Но давящиеся смехом придворные были уже вовлечены в круг грубоватого обаяния Аверсина; его варварство обезоруживало их, а подробности чудовищной полупридуманной байки о замужестве его кузины доводили до беспомощных нечленораздельных всхлипов. На минуту Дженни даже ощутила злорадство при виде растерянности Зиерн -- той самой Зиерн, что совсем недавно высмеивала Гарета за отсутствие чувства юмора. Впрочем, Дженни быстро совладала с собой и сосредоточила внимание на своей тарелке. Если уж Джон решил отвлечь их на себя, чтобы дать ей спокойно закончить трапезу, то самое меньшее, что она могла сделать, -- это не дать его попыткам пропасть втуне. По ту сторону стола Трэй сказала мягко: -- Не такой уж он и дикий. По балладам Гарета я представляла его иначе -- стройным и миловидным, как статуя бога Сармендеса. Но я полагаю,-- добавила она, вынимая мясо из эскаргота специальными щипчиками, чтобы подсказать Дженни, как это делается,-- было бы чрезвычайно утомительно проделать долгий путь из Уинтерлэнда с человеком, который только и знает, что "озирает дол орлиным оком", как об этом говорится в песне. Несмотря на неодобрительные взгляды Зиерн, ее верный кавалер Бонд утирал слезы смеха, стараясь, правда, не повредить косметику. Даже слугам приходилось прилагать изрядные усилия, чтобы сохранить бесстрастное выражение на лицах, подавая жареного павлина, вновь облаченного в блистанье собственных перьев, и дымящуюся оленину в сливках. -- ...а жених хотел повесить одежду и начал искать эти ваши деревяшки вроде тех, что в моей комнате,-- невозмутимо продолжал Джон.-- Не нашел, ну и повесил все на стояк для кольчуги. И черт меня возьми, если кузина Кэт, поднявшись среди ночи, не приняла одежду за бандита и не проткнула мечом... "Нет, появись Джон в обличье из баллад Гарета,-- подумала Дженни,-- он бы не имел и половины такого успеха". Дьяволенок озорства, сидящий в нем, околдовал всех точно так же, как околдовал в свое время саму Дженни. Конечно, Джон не смог бы удержаться от подобной выходки, чтобы защитить себя от насмешек этих щеголей, но то, что выходка его вызвала такой восторг, заставляло Дженни думать лучше о придворных Зиерн. В молчании она закончила трапезу и удалилась из-за стола никем не замеченной. *** -- Дженни, подожди!-- Высокая фигура отделилась от толпы светлых камзолов и поспешила к ней через холл, споткнувшись по дороге о подставку для ног. Дженни приостановилась в причудливом сплетении теней на лестнице. Музыка, доносящаяся из зала, изменилась -- это уже была не игра усталых музыкантов, но сложнейшие пассажи, свидетельствовавшие об искусстве самих придворных. Виртуозное владение инструментом, видимо, считалось признаком истинного благородства: двойные цимбалы плели музыкальные кружева, мотивы лишь проглядывали временами, как полузнакомые лица в толпе. Среди сложных гармоний беззаботно гулял веселый голосок жестяной свистульки, следуя за мелодией на слух. Дженни улыбнулась. Если бы Двенадцать Богов сошли с небес, даже они вряд ли бы сумели смутить Джона. -- Дженни, я... я сожалею.-- Гарет слегка задыхался от спешки. Он вновь водрузил на нос свои многострадальные очки, трещина в правой линзе сверкнула, как звезда.-- Я не знал, что все так получится. Я думал, он -- Драконья Погибель, а он... Дженни стояла несколькими ступеньками выше, и поэтому глаза их были почти на одном уровне. Она протянула руку и коснулась лица Гарета. -- Ты помнишь, как вы с ним встретились в первый раз? Он покраснел и оглянулся. В иллюминированной гостиной потертая кожа и потрепанные пледы Джона делали его похожим на мастифа в окружении комнатных собачек. Он с огромным интересом изучал сделанную в форме лютни шарманку, пока рыжеволосая Прекрасная Изольда из рода Гринхайтов рассказывала очередной анекдот про гномов, самый свежий из ее коллекции. Хохотали все, кроме Джона, он был слишком занят музыкальным инструментом. Дженни видела, как губы Гарета сжались от гнева и стыда. "Ехал на север за своей мечтой,-- подумала Дженни,-- и вот теперь лишился не только того, что искал, но и того, что нашел". -- Я бы не позволил им так смеяться над тобой,-- сказал наконец Гарет.-- Я не думал, что Зиерн... Он запнулся, не в силах договорить. Горечь искривила его губы; разочарование худшее, чем в Холде у свиного загона, терзало его. "Возможно,-- подумала Дженни,-- он никогда не видел Зиерн такой мелочной, а может быть, просто воспринимал ее раньше, не выходя за границы созданного ею мирка". -- Я был уверен, что все улажу... но я не знал, как!-- Гарет беспомощно развел руками. С жалкой иронией он добавил: -- Знаешь, в балладах очень легко кого-нибудь выручить. В крайнем случае потерпишь поражение, но тогда хотя бы есть возможность красиво погибнуть, зная, что никто потом не будет три недели смеяться над тобой. Дженни засмеялась и потрепала его ободряюще по руке. Во мраке прорисовывался лишь очерк угловатой скулы да круглые стекла очков, став непрозрачными, отражали свет ламп, пронизывающий редкие пушистые волосы Гарета и колюче посверкивающий в кружевах воротника. -- Не горюй.-- Дженни улыбнулась.-- Как и убийство дракона, это особое искусство. -- Послушай,-- сказал Гарет.-- Я... я сожалею, что обманул вас. Я бы не сделал этого, знай я, как все потом обернется. Но теперь уже поздно: Зиерн послала гонца к моему отцу (отсюда до Бела всего день пути), и для вас уже отведены комнаты во дворце. Я буду с вами, когда вас представят, и я уверен, что отец захочет договориться...-- Он спохватился, словно вспомнив все свои прежние уверения.-- Поверь мне в этот раз, я знаю, что говорю. Как только пришел дракон, за его убийство была обещана огромная награда -- гораздо больше, чем плата гарнизону за год. Отец должен выслушать Джона. Дженни прислонилась плечом к ажурной стене; мелкие стружки света, просыпаясь сквозь каменное кружево, падали на ее черное с серебром платье, обращая серебро в золото. -- Это так важно для тебя? Гарет кивнул. Даже в своем лилово-белом камзоле с подбитыми по моде плечами он выглядел тощим, сутулым и утомленным. -- Я заврался в Холде,-- сказал он тихо.-- Но я действительно знаю, что я не воин и не рыцарь и не гожусь для единоборства. И не настолько я туп, чтобы не понимать... В общем, окажись я рядом с драконом, он убил бы меня в минуту. Все вокруг смеются, когда я говорю о чести и о рыцарстве -- вот и ты с Джоном тоже... Но ведь должно же быть что-то, отличающее тана Уинтерлэнда от простого бандита!.. Лучше бы он не убивал того, первого, дракона!-- Юноша устало повел плечом, отсветы скользнули по белым лентам его разрезного рукава к бриллиантам на плече.-- Не надо мне было ничего делать. Все равно ничего не вышло... Никогда раньше не испытывала Дженни такой симпатии к этому нескладному юноше. -- Если бы у тебя ничего не вышло,-- сказала она,-- нас бы здесь не было. Она медленно взошла по ступеням и пересекла галерею, охватывающую зал кольцом. Как и лестница, галерея была заключена в сквозную каменную резьбу, изображающую лозы и деревья; колеблющиеся тени порхали по платью и волосам Дженни. Она устала от собственной скованности, от тайных укусов и от затянутой в кружева злобы. Дженни испытывала жалость к этим людям, но сегодня вечером ей так не хватало непробиваемой толстокожести Джона. Им отвели небольшую комнату в дальнем крыле. Следующая, попросторнее, предназначалась Гарету. Как и все в доме Зиерн, обставлены спальни были превосходно. Алые камчатые пологи над кроватями и алебастровые лампы, казалось, кричали о безупречном вкусе хозяйки, как, впрочем, и о том, что король согласен исполнить ее малейшую прихоть. "Не удивительно,-- подумала Дженни,-- что Гарет ненавидит любую ведьму, пленившую сердце правителя". Стоило ей свернуть из галереи в коридор, в конце которого располагалась их комната, музыка и голоса за спиной смолкли, и шорох одолженного платья по выложенному деревом полу снова пробудил к жизни инстинкты Уинтерлэнда. Дженни подобрала кружева и бесшумно двинулась дальше. Свет лампы из приоткрытой двери лежал впереди на темном полу трапециевидной лужицей золотого расплава. Дженни ощутила беспокойство. В зале Зиерн не было, и Дженни не хотелось бы столкнуться лицом к лицу с этой красивой, порочной и могущественной девчонкой -- особенно здесь, в темном уголке ее дворца. Поэтому Дженни миновала приоткрытую дверь невидимой, под прикрытием охранного заклятия, а миновав, приостановилась в тени, откуда было хорошо видно, что делается в комнате. Ее бы все равно не заметили, даже если бы она не прибегла к магии. В островке света от ночной лампы на стуле черного дерева, украшенном мерцающей позолотой, сидела Зиерн -- так тихо, что даже розовая прозрачная тень вуали лежала на ее платье недвижно. Колдунья держала в ладонях лицо Бонда Клерлока, замершего перед ней на коленях. Ни малейшего движения; сапфиры в волосах молодого придворного тлели ровным, не мерцающим светом. Лицо его с закрытыми глазами, обращенное к Зиерн, было искажено страстью столь сильной, что уже граничила с болью. Магия клубилась в комнате -- тяжко, как невидимая туча. Будучи колдуньей, Дженни чувствовала ее запах, похожий на запах ладана. Но ладан был отравлен гниением, и Дженни попятилась с содроганием. Хотя Зиерн всего лишь касалась руками лица Бонда, на глазах Дженни несомненно происходило что-то запретное и непристойное. Веки Зиерн были плотно сжаты, детские брови сведены сосредоточенно, а губы изгибала улыбка блаженства, какая бывает сразу после любви. "Нет, это не любовь,-- растерянно подумала Дженни, отступая от двери и бесшумно двинувшись дальше.-- Не любовь, но все равно -- что-то глубоко интимное..." Она долго сидела в темной оконной амбразуре своей комнаты и думала о Зиерн. Поднималась луна, голые вершины деревьев над плотным белым ковром земляного тумана становились все светлее. Дженни слышала бой часов внизу, голоса и смех. Луна была в первой четверти, и это почему-то беспокоило Дженни, хотя в тот миг она не задумывалась над причиной своего беспокойства. Прошло уже довольно много времени, когда дверь позади нее открылась бесшумно и Дженни, обернувшись, увидела на фоне тусклого полусвета из коридора силуэт Аверсина. Неяркие блики скользнули по металлическим заплатам камзола, неровный ореол обволок грубые шерстяные пледы. Он мягко спросил в темноту: -- Джен? -- Да. Лунный свет блеснул в его очках. Тень оконного переплета падала на черное с серебром платье, делая Дженни почти невидимой. а темной лесъ?FDALIVE 1 б?Д о ровному полу; его лицо и руки тускло белели на фоне темной одежды. -- Вот так,-- сказал он с отвращением, сбрасывая пледы.-- Собирался драться с драконом, а в итоге изобразил медведя, пляшущего перед ребятишками. Он сел на край завешенной балдахином кровати, расстегивая тяжелые пряжки камзола. -- Гарет говорил с тобой?-- спросила Дженни. Очки его снова блеснули -- Джон кивнул. -- И? Он пожал плечами. -- Поглядев на его компанию, я не удивляюсь, что этот недотепа считается здесь не умнее тутовника кузины Дилли. И надо же, отважился поехать за мной!-- Голос его стал глуше -- Джон, нагнувшись, стаскивал башмаки.-- Готов поставить все золото дракона против зеленого яблока, он и не подозревал, чем рискует... Хотя не представляю, как бы я сам повел себя на его месте, -- зная, что не имею ни единого шанса против дракона.-- Джон поставил башмаки на пол и снова сел прямо.-- Но раз уж мы здесь, то я свалял бы дурака, не поговорив с королем и не узнав его условий, хотя чует мое сердце, что со всей этой затеей мы каким-то образом перебегаем дорогу Зиерн. "Для пляшущего перед ребятишками медведя,-- подумала Дженни, вынимая из волос заколки (вуаль, шурша, соскользнула на пол),-- он слишком сообразителен". От окна тянуло холодом, тугой шелк был прохладен под ее пальцами, как и волосы, освобожденные от заколок и упавшие с сухим шорохом на ее худые полуобнаженные плечи. В конце концов она сказала: -- Знаешь... когда Гарет впервые заговорил о ней, я почувствовала зависть; я возненавидела ее еще до того, как мы с ней встретились. Ей было дано все, о чем я только могла мечтать, Джон: талант, время... и красота.-- Чувствуя, что это тоже существенно, она добавила: -- Я уже тогда боялась, что так оно все и окажется... -- Ну не знаю, милая.-- Он поднялся на ноги, босой, в морщинистой, заправленной в штаны рубахе, и двинулся к Дженни.-- Не очень-то это на тебя похоже.-- Тепло его рук проникало сквозь жесткий холодный атлас. Он взвесил на ладони ее тяжелые волосы и дал им пролиться сквозь пальцы.-- Не знаю, как насчет магии, я сам не колдун, но я вижу одно: эта твоя Зиерн жестока для забавы, а вовсе не для какой-то большой цели. И она учит других, делает их такими же жестокими. Боги свидетели, я бы исхлестал Яна, если бы он вздумал так обращаться с гостями, как они обращались с тобой. Теперь-то понятно, что имел в виду тот гном, когда говорил, что она отравляет все, к чему прикасается. А что до красоты...-- Он пожал плечами.-- Умей я менять облик, я бы тоже был красивым. Против желания Дженни рассмеялась и откинулась в его руки. Но позже, в темноте завешенной постели, мысли ее вновь вернулись к Зиерн. Она вспоминала чародейку и Бонда в розовой ауре ночной лампы и силу магии, наполнявшей комнату подобно отзвуку грома. Только ли мощь этой власти страшила ее, тревожно размышляла Дженни, или же ощущение гнили, присутствовавшей во всем этом, как послевкусие от скисающего молока? Или, может быть, это был просто отзвук ее собственной зависти к великому искусству молодой колдуньи? "Не очень-то это на тебя похоже",-- сказал Джон, но она-то знала, как он ошибается! Это было очень похоже на нее, это была часть ее самой, с которой Дженни боролась всегда. Четырнадцатилетней девчонкой она всхлипывала от унижения, когда дождь, вызванный ее учителем, не рассеялся по ее приказу. Она ненавидела Каэрдина за то, что его власть сильнее. И хотя долгие годы общения со сварливым стариком обратили ненависть в привязанность, она так и не смогла забыть, что способна была его ненавидеть. Точно так же (язвительно напомнила она себе), как была она способна с помощью заклинаний отправить на тот свет умирающего бандита в развалинах старого города, точно так же, как она была способна бросить любимого человека и двух детей, потому что любовью ее была магия. "Смогла бы я понять то, что видела сегодня, если бы все мое время, все мое сердце отдала своим занятиям? Могла бы я обрести власть, подобную этой, подобную буре, заключенной между двумя моими ладонями?" В окно за полузадернутым пологом глядел холодный белый глаз луны. Ее свет, раздробленный оконным переплетом, лежал, рассыпавшись, как сверкающая рыбья чешуя, на черном и серебряном атласе платья, которое она согласилась надеть, и на коричневом бархате старомодного камзола, которого не захотел надеть Джон. Свет касался кровати, выхватывая из темноты шрамы на голой, вывернутой ладонью вверх руке, и очерчивая знакомый профиль на темном фоне. Снова вспомнилось видение в чаше воды, и ледяная тень прошла по сердцу. Смогла бы она сохранить Джона, будь у нее больше колдовской власти? Если бы все отпущенное ей время она потратила на магию, вместо того, чтобы рвать его в клочки, мечась между Холдом и Мерзлым Водопадом? Где-то в ночи скрипнули дверные петли. Дженни затаила дыхание, вслушиваясь. Тихое, почти бесшумное шлепанье босых ног приближалось к двери, затем послышался мягкий удар плеча, нечаянно задевшего стену. Она выскользнула из-под шелкового стеганого одеяла и натянула сорочку. Нашарила первую попавшуюся одежду (ею оказался огромный плед Джона) и, бесшумно перебежав темную комнату, открыла дверь. -- Гар? Он стоял в нескольких шагах от нее, неуклюжий и мальчишески беспомощный в своей длинной ночной рубахе. Серые глаза незряче уставлены в пространство (Гарет был без очков), а редеющие волосы спутаны и смяты подушкой. Он резко выдохнул, услышав ее голос, и чудом не упал, вовремя ухватившись за стену. И лишь тогда она поняла, что разбудила его. -- Гар, это я, Дженни. Тебе плохо? Он учащенно дышал, не отвечая. Дженни мягко прикоснулась к нему, чтобы успокоить, и Гарет близоруко заморгал, глядя на нее сверху вниз. Затем вздохнул прерывисто. -- Прекрасно,-- дрожащим голосом ответил он.-- Со мной все хорошо, Дженни. Я... Гарет огляделся, и рука его нервно прошлась по редеющим волосам. -- Я... я, кажется, снова стал ходить во сне. -- С тобой это часто? Он кивнул и вытер ладонью лицо. -- Пока был у вас... этого не было, а здесь... часто... Мне что-то приснилось.-- Он приостановился, нахмурился, пытаясь припомнить.-- Зиерн... -- Зиерн? Внезапно краска залила его бледное лицо. -- Нет...-- пробормотал он, отводя глаза.-- Не могу вспомнить... Проводив Гарета до его комнаты, Дженни еще постояла перед дверью, прислушиваясь, как он там шуршит простынями и пологом, устраиваясь поудобнее. "Интересно, который теперь час?"-- подумала она. Охотничий домик спал. Тишина и запах умерших свеч. Коридор тонул в темноте, и лишь из одной приоткрытой двери в самом конце его лился свет ночной лампы, падая на шелковисто поблескивающий паркет словно шарф из мерцающего золота. Глава 6 -- Он обязательно прислушается к тебе.-- Гарет сидел, угнездившись в амбразуре одного из высоких окон, прорезанных по всей длине южной стены Королевской Галереи; бледный дневной свет лунно мерцал в его бриллиантах старомодной огранки.-- Мне только что рассказали, что дракон вчера уничтожил обоз с продовольствием для войск, осаждающих Халнат. Почти тысяча фунтов муки, сахара, мяса -- все уничтожено. Быки и лошади или убиты, или разбежались. Тела охранников сожгли сразу после опознания. Гарет нервно поправил искусно отделанные края своей церемониальной мантии и взглянул близоруко на Джона и Дженни, сидевших рядом на резной скамье черного дерева, инкрустированной малахитом. Покрой официальных одеяний согласно требованиям этикета оставался неизменным вот уже полтора столетия, поэтому придворные и просители, собравшиеся в длинном помещении, вид имели напыщенный и напоминали участников маскарада. Дженни отметила особо, что Джон, разыгравший закованного в кожу и пледы варвара перед юными придворными, был далек от мысли учинить что- либо подобное в присутствии короля. Гарет, не гнушаясь исполнить работу камердинера, сам помог Джону облачиться в кремовый с голубым атлас. Вообще-то это была обязанность Бонда Клерлока, но Дженни рассудила, что юный Бонд, зная, насколько жестки требования к одежде просителя, вполне способен умышленно внести в сложный наряд забавные и нелепые черты, которые Драконья Погибель просто не заметит. Бонд тоже был здесь, среди придворных, ожидающих появления монарха. Дженни могла видеть его в конце Королевской Галереи, стоящего в косом луче платиново-бледного света. Как обычно, костюм Бонда затмевал все прочие наряды: каждая из бесчисленных складок его мантии несла печать изящества и глубокой продуманности, вышивки сияли подобно узору на спинке змеи, ширина рукавов выверена по древним выкройкам до четверти дюйма. Лицо раскрашено в архаической манере, которую некоторые придворные до сих пор предпочитали современным помадам и румянам. Рисунок на щеках и лбу юного Клерлока делал его бледность особенно заметной, хотя (отметила Дженни) сегодня он выглядит получше, чем во время их переезда в Бел, -- не такой измотанный и больной. Юноша озирался с нервным беспокойством, словно высматривал кого-то -- очевидно, Зиерн. Вчера, несмотря на недомогание, он вновь был ее верным спутником: ехал с ней стремя в стремя, то держа ее хлыст или золоченый шар с благовониями, то подхватывая поводья ее скакуна, когда хозяйке случалось спешиться. "Немного же,-- подумала Дженни,-- получил он взамен". Зиерн потратила весь вчерашний день, заигрывая c безответным Гаретом. И не то чтобы Гарет был безразличен к ее чарам. Не будучи участником этой интриги, Дженни испытывала странное чувство праздного любопытства, как будто наблюдала за играми белок из-за оконной занавески. Не замечаемая придворными, она видела, что Зиерн каждой своей улыбкой, каждым прикосновением сознательно насмехается над чувствами Гарета. Знают ли маги любовь? Он спросил об этом еще в Уинтерлэнде, явно пытаясь понять, любит ли его Зиерн и любит ли ее он сам. Но Дженни слишком хорошо понимала, что любовь и желание далеко не одно и то же, тем более если речь идет о восемнадцатилетнем мальчишке. А Зиерн при всей своей шаловливой манере держаться была несомненно весьма опытной женщиной. Зачем ей это надо? Дженни размышляла над этим, глядя на угловатый профиль Гарета на фоне мягких кобальтовых теней Галереи. Просто позабавиться его судорожными попытками не предать отца? Или, соблазнив, помыкать им некоторое время, а в один прекрасный день стравить его с королем, закричав о насилии? Легкое движение возникло в Галерее, словно ветер прошел по спелой пшенице. В дальнем конце забормотали голоса: -- Король! Король! Гарет торопливо поднялся и снова оправил складки мантии. Встал и Джон. Сдвинув старомодные очки поглубже к переносице, он взял Дженни за руку и двинулся за Гаретом, спешащим к выстроившейся вдоль Галереи шеренге придворных. В дальнем конце отворились бронзовые двери. Порог переступил плотный, розовый, облаченный в слепящую великолепием ало-золотую ливрею распорядитель Бадегамус. -- Милорды, миледи -- король! Взяв за руку Гарета, Дженни ощутила нервную дрожь в его пальцах. Все-таки он украл печать отца и нарушил его приказ. Блаженное неведение, свойственное героям баллад, никогда не думающим о последствиях своих подвигов, оставило Гарета. Дженни почувствовала, как он двинулся, готовый исполнить надлежащий приветственный поклон, принять ответ отца и приглашение к приватному разговору. Голова короля маячила над толпой; он был даже выше своего сына. И волосы у него были как у Гарета, только погуще -- теплое ячменное золото, выгоревшее до бледных соломенных оттенков. Словно ровный рокот прибоя, голоса повторяли: -- Милорд... Милорд... Дженни мгновенно вспомнила Уинтерлэнд. Она ожидала, что почувствует обиду при виде человека, лишившего защиты ее родной край, обрекши его на гибель, или, может быть, благоговейный трепет перед тем самым королем, за чьи законы всю жизнь сражался Джон. Но ничего такого она не почувствовала -- Уриен Белмари не отзывал войск из Уинтерлэнда, и законы тоже установил не он. Этот человек был всего лишь наследник тех, кто сделал это. Подобно Гарету до его путешествия на север он вряд ли даже думал о таких вещах, зазубренных в детстве и благополучно забытых. Король приближался, кивая то одному, то другому просителю, с кем бы он хотел поговорить наедине, и Дженни вдруг ощутила, насколько чужд ей этот высокий мужчина в темно-красных королевских одеждах. Ее родиной был Уинтерлэнд, а ее народом -- жители севера. Правда, был еще и Джон, связанный с королем древними узами верности, Джон, посвятивший этому человеку свою преданность, свой меч и свою жизнь. Дженни ясно чувствовала, как растет некое напряжение по мере того, как король приближается к ним. Все поглядывали украдкой в их сторону, гадая, как-то встретит король своего блудного сына. Гарет выступил вперед, зажав вырезанный подобно дубовому листу край мантии между вторым и третьим пальцами правой руки. С удивительной грацией он сложил свое длинное неуклюжее тело в совершенном поклоне Сармендеса-В-Силах, которым может приветствовать только наследник и только монарха. -- Милорд... Король Уриен Второй Белмари, Сюзерен Марча, Лорд Вира, Наста и Семи Островов секунду смотрел на сына пустыми бесцветными глазами, глубоко вдавленными в изможденное костистое лицо. Затем, не произнеся ни слова, повернулся, чтобы кивнуть следующему просителю. От такого молчания могла бы пойти пузырями краска на деревянных панелях. Как черная отрава, брошенная в чистую воду, тишина разошлась до самых дальних углов Галереи. Голоса последних просителей разнеслись так ясно, словно они не говорили, а кричали. Звук сомкнувшихся бронзовых в позолоте дверей, за которыми скрылся король, прозвучал подобно удару грома. Дженни сознавала, что все теперь избегают на них смотреть и все же, не выдержав, взглядывают украдкой на лицо Гарета, такое же белое, как его кружевной воротник. Мягкий голос сзади произнес: -- Не сердись на него, Гарет. Это была Зиерн, вся в темно-сливовых, почти черных шелках; просторные рукава украшены розоватыми бантами. В глазах цвета меда -- беспокойство. -- Сам же знаешь, ты взял его печать и отбыл без разрешения. Громко заговорил Джон: -- Чуточку дорогостоящий шлепок по рукам, ты не находишь? Я имею в виду: там дракон и все такое, а мы здесь будем ждать позволения с ним сразиться? Губы Зиерн сжались было, но тут же раздвинулись в улыбке. В ближнем конце Кролевской Галереи в огромных дверях открылась маленькая дверца, и Бадегамус негромко назвал первого просителя, с которым пожелал беседовать король. -- Дракон не представляет для нас никакой реальной опасности, ты же знаешь. Он слишком занят разорением крестьянских дворов вдоль Злого Хребта. -- А-а,-- понимающе сказал Джон.-- Тогда, конечно, все в порядке. Ты так и объяснишь это крестьянам, чьи дворы дракон, ты говоришь, разоряет? Глаза колдуньи вспыхнули таким гневом, как будто (подумала Дженни) никто с ней раньше не говорил в таком тоне. А если и говорил, то очень давно. С видимым усилием Зиерн взяла себя в руки и объяснила как ребенку: -- Ты должен понимать. У короля существуют куда более важные дела... -- Более важные, чем дракон у порога?-- оскорбленно спросил Гарет. Зиерн звонко расхохоталась. -- Не стоит разыгрывать здесь балаганных трагедий по этому поводу, знаешь ли. Я тебе уже говорила, дорогой, это лишь прибавляет морщин. Откинув голову, Гарет уклонился от ее игривого прикосновения. -- Морщин? Мы говорим о гибнущих людях! -- Фи, Гарет!-- протянул Бонд Клерлок, вяло прогуливающийся неподалеку.-- Ты ведешь себя хуже старины Поликарпа. Рядом с блистающим великолепием Зиерн его лицо под архаической раскраской выглядело даже более утомленным, чем раньше. Тщетно пытаясь обрести свою прежнюю легкость, он продолжил: -- Не жалей этих бедных пейзан, дракон -- это единственная изюминка в их тусклой жизни. -- Изюминка...-- начал Гарет, и Зиерн сердито сжала его руку. -- Только не вздумай читать нам проповеди о любви к ближнему. Это было бы так утомительно!-- Она улыбнулась.-- И мой тебе совет,-- добавила она более серьезно.-- Не делай ничего, что могло бы рассердить отца. Будь терпелив и попытайся понять. Вновь вернувшийся в галерею Бадегамус миновал группу гномов, одиноко расположившуюся в тени рифленой резной арки у западной стены. Один из гномов поднялся навстречу распорядителю; зашуршала странная шелковая одежда; пряди молочно-белых волос растекались струйками по сгорбленной спине старика. Гарет уже шепнул Дженни, что это -- Азуилкартушерандс, хотя люди, которым никогда не хватало терпения следовать в точности языку гномов, называют его просто Дромар. Долгое время он был послом Бездны Ильфердина при дворе в Беле. Распорядитель узнал старика и заметил его движение, затем быстро взглянул на Зиерн. Та качнула головой. Распорядитель отвернулся и прошел мимо гномов, как бы не видя их. -- Совсем обнаглели,-- заметила колдунья.-- Прислать сюда послов, в то время как сами переметнулись на сторону изменников из Халната! -- А что им еще оставалось делать,-- заметил Джон,-- если второй туннель Бездны выводит в Цитадель? -- Они могли бы открыть ворота Цитадели королевским войскам. Джон задумчиво почесал свой длинный нос.