редкостью и дороговизной, соответствием всему общему стилю. Вот все, что было: стол и подушки, такие же серые, как пол, стены и потолок. Для человека, облеченного такой властью как ее обитатель, комната была не большой, не более чем пять на четыре метра, но с высоким потолком. Свет проходил через два застекленных окна в противоположных более узких стенах. Окна располагались на значительной высоте, одно выходило на северо-западные отроги Сарьера и на границу зеленой линии Заповедного Леса, из другого открывался вид на юго-запад, на перекатывающиеся дюны. КОНТРАСТ. Вид стола производил странное впечатление. Поверхность, казалось, воплощала в себе идею БЕСПОРЯДКА. Разбросанные листы тонкой стеклянной бумаги покрывали всю его поверхность, только кое-где проглядывало дерево. Какие-то бумаги были испещрены мелким шрифтом. Айдахо узнал слова на галаксе и четырех других языках, включая редкий переходный язык перта. На нескольких листах бумаги были схемы и чертежи, а некоторые были покрыты черными строчками, выведенными кисточкой в размашистом стиле Бене Джессерит. Наиболее интересны были четыре белых свернутых рулона примерно в метр длиной - трехмерные распечатки с запрещенного компьютера. Айдахо тогда заподозрил, что компьютер скрывается за панелью одной из стен. Юная посланница от Монео кашлянула, чтобы пробудить Айдахо от его задумчивости. - Какой ответ мне передать Монео? - спросила она. Айдахо пристально поглядел ей в лицо. - Ты бы хотела бы забеременеть от меня? - спросил он. - Командующий! - она была явно потрясена не столько этим предложением, сколько его non secvetur бесцеремонностью. - Ах, да, - сказал Айдахо. - Монео. Что же мы ответим Монео? - Он дожидается твоего ответа, командующий. - Действительно мой ответ ему так важен? - спросил Айдахо. - Монео просил меня уведомить тебя, что желает поговорить с тобой и леди Хви вместе. Айдахо почувствовал, как в нем забрезжил смутный интерес. - Хви вместе с ним? - Она вызвана к нему, командующий, - посланница еще раз кашлянула. - Не желает ли командующий навестить меня попозже вечером? - Нет. Но в любом случае, спасибо тебе. Я просто передумал. Он подумал, что она хорошо скрывает свое разочарование, но голос ее прозвучал напряженно-формально: - Ответить ли мне Монео, что ты его навестишь? - Сделай это, - он взмахом руки отослал ее. Когда она ушла, он подумал, не пренебречь ли ему этим приглашением. В нем, однако, возрастало любопытство. Монео хочет поговорить с ним в присутствии Хви? Почему? Не считает ли он, что это заставит Айдахо бежать со всех ног? Айдахо сглотнул. Думая о Хви, он ощущал в груди полнейшую пустоту. Не мог он пренебречь этим приглашением. Было то, что привязывало его к Хви жестокой властью. Он встал, мускулы его затекли после долгого бездействия. Его подстегивали любопытство и эта приковывающая к Хви сила. Он вышел в коридор, и не обращая внимания на любопытные взгляды охранниц, мимо которых он проходил, проследовал в рабочий кабинет Монео. Когда Айдахо вошел, Хви уже была там. Она сидела перед загроможденным столом напротив Монео, подогнув под себя ноги в красных сандалиях и пристроив их на серой подушке. Айдахо разглядел, что на ней длинное черное облачение с плетеным зеленым поясом; затем она повернулась, и он уже не мог смотреть ни на что кроме ее лица. Ее губы безмолвно произнесли его имя. "Даже она слышала", - подумал он. Как ни странно, это придало ему сил - нечто новое в его уме начало складываться из мыслей этого дня. - Пожалуйста, садись, Данкан, - сказал Монео. Он указал на подушку рядом с Хви. Говорил он с занятной запинкой, манера, которую немногие, кроме Лито, когда-либо в нем подмечали. Взгляд он держал опущенным на захламленную поверхность своего стола. Солнце позднего полдня отбрасывало паучьи тени на бумажные завалы под золотым пресс-папье в форме вымышленного дерева с плодами из драгоценных камней, возвышавшегося на горе из полыхавшего хрусталя. Айдахо сел на указанную ему подушку, заметив, как неотрывно следит за ним взгляд Хви. Затем она поглядела на Монео, и Айдахо подумал, что в ее взоре он угадал гнев. Повседневный белый мундир Монео был расстегнут на горле, открывая морщинистую шею и второй подбородок. Айдахо с пристальным ожиданием поглядел в глаза Монео, принуждая того первым начать разговор. Монео ответил ему таким же пристальным взглядом, отметив при этом, что на Айдахо все тот же черный мундир, который был утром. Даже чуть запачкан спереди - напоминание о поле коридора, куда Монео его швырнул. Но на Айдахо больше не было древнего ножа Атридесов. Это обеспокоило Монео. - То, что я сделал сегодня утром, непростительно, - сказал Монео. - Поэтому я не прошу тебя простить меня. Я просто прошу, чтобы ты постарался понять. Айдахо заметил, что Хви как будто не удивило такое начало. Это позволяло понять многое из того, что обсуждали эти двое до появления Айдахо. Когда Айдахо не ответил, Монео проговорил: - Я не имею права заставлять тебя чувствовать себя несоответствующим. Айдахо обнаружил, что слова Монео и манера держаться оказывают странное воздействие. В нем еще оставалось ощущение, что его перехитрили и превзошли, но больше не подозревал, что, возможно, Монео с ним играет. Мажордом представился ему почему-то сжатым до твердого сгустка чести. Осознание этого устанавливало между мирозданием Лито, смертоносной эротичностью Рыбословш, несомненной искренностью Хви - между всем существующим - в новые взаимосвязи, форму которых, Айдахо кажется начал понимать. Ощущение, будто бы они трое остались последними людьми в этом мире. Он проговорил с язвительным самоосуждением: - У тебя были все права защищаться, когда я напал. Меня радует, что ты оказался на это способен. Затем он повернулся к Хви, но не успел заговорить, как Монео перебил: - Тебе нет надобности ходатайствовать за меня. Айдахо покачал головой. - Неужели здесь знают, что я собираюсь сказать или почувствовать еще до того, как я это сделаю? - Одно из твоих восхитительных качеств, - сказал Монео, - это то, что ты не скрываешь своих чувств. Мы... - он пожал плечами, - по необходимости более сдержанны. Айдахо взглянул на Хви. - Он говорит и за тебя? Хви положила руку на руку Айдахо. - Я сама говорю за себя. Монео по-журавлиному изогнул шею, чтобы взглянуть на сплетенные руки, лежавшие на подушке, и вздохнул. - Вы не должны этого делать. Айдахо еще сильнее стиснул руку Хви и почувствовал, что она отвечает ему таким же пожатием. - До того, как кто-либо из вас спросит об этом, - проговорил Монео, - моя дочь и Бог-Император все еще не вернулись с испытания. Айдахо ощутил, с каким усилием дается Монео говорить спокойно. Хви тоже расслышала это усилие. - Правду ли говорят Рыбословши? - спросила она. - Сиона умрет, если не выдержит испытания? Монео промолчал, но лицо его стало каменным. - Это похоже на испытание Бене Джессерит? - спросил Айдахо. Муад Диб говорил, Орден испытывает для того, чтобы выяснить, являешься ли ты человеком. Рука Хви задрожала. Айдахо посмотрел на Хви, ощутив эту дрожь. - Они и тебя испытывали? - Нет, - ответила Хви, - но я слышала, как молодые бенеджессеритки говорили об этом. Они говорили, что нужно пройти через муку, не теряя ощущения собственного "я". Айдахо вновь перенес взгляд на Монео, заметил, что левый глаз мажордома начал подергиваться. - Монео! - выдохнул Айдахо, осененный внезапным пониманием. Он испытывал тебя? - Я не желаю обсуждать вопросы испытаний, - ответил Монео. Мы здесь, чтобы решить, как надо поступить с вами. - Разве не нам самим это решать? - спросил Айдахо. Он почувствовал, как рука Хви в его руке становится скользкой от пота. - Решать это Богу Императору, - ответил Монео. - Даже если Сиона провалится? - спросил Айдахо. - Особенно тогда! - Как он тебя испытывал? - спросил Айдахо. - Он дал мне чуть-чуть посмотреть - на что это похоже: быть Богом Императором. - И?.. - Я увидел столько, сколько способен был увидеть. Рука Хви судорожно стиснула руку Айдахо. - Значит, это правда, что некогда ты был мятежником, - сказал Айдахо. - Я начинал с любви и молитвы, - сказал Монео. - Я сменил их на гнев и мятеж. Я был превращен в то, что теперь перед вами. Я осознаю свой долг и исполняю его. - Что он с тобой сделал? - вопросил Айдахо. - Он процитировал мне молитву моего детства: "Жизнь мою я посвящаю возвеличиванию славы Господней". Монео произнес это с глубокой задумчивостью. Айдахо заметил, как застыла Хви, как глаза ее прикованы к лицу Монео. О чем она думает? - Я признал, что это было моей молитвой, - сказал Монео. - И Бог Император спросил меня, отступлюсь ли я, если моей жизни не будет достаточно. Он закричал на меня: "Что твоя жизнь, если дар более великий ты придерживаешь?" Хви понимающе кивнула, но Айдахо ощущал только смятение. - Я расслышал правду в его голосе, - сказал Монео. - Ты, что, Видящий Правду? - спросила Хви. - Понукаемый отчаянием, - сказал Монео. - Но только тогда. Я клянусь вам, он говорил мне правду. - Некоторые Атридесы владели Голосом, - пробормотал Айдахо. Монео покачал головой. - Нет, это была правда. Он сказал мне: "Я сейчас гляжу на тебя, и, если бы я мог заплакать, я бы это сделал. Подумай, каково же мое желание воистину заплакать". Хви, качнувшись вперед, почти коснулась стола. - Он не способен плакать? - Песчаный червь, - прошептал Айдахо. - Что? - Хви повернулась к Айдахо. - Песчаных червей Свободные убивали водой, - пояснил Айдахо. - Утонув, черви производили эссенцию спайса для религиозных оргий Свободных. - Но Владыка Лито еще не полностью Червь, - сказал Монео. Хви, глядя на Монео отпрянула назад. Айдахо задумчиво поджал губы. Может быть Лито соблюдает запрет Свободных на слезы? Как трепетно Свободные всегда относились к подобной потере влаги! Отдавание воды мертвым. Монео обратился к Айдахо: - Я надеялся, тебя можно будет привести к пониманию. Владыка Лито сказал свое слово: ты и Хви должны расстаться и никогда больше не видеть друг друга. Хви вынула свою руку из руки Айдахо. - Мы знаем. Айдахо заговорил с покорной горечью: - Мы знаем его силу. - Но вы его не понимаете, - сказал Монео. - Самое большое, чего я хочу - понять его, - сказала Хви. Она положила свою руку на руку Айдахо, чтобы не дать ему вступить в разговор. - Нет, Данкан, нашим личным страстям здесь нет места. - Может быть, тебе стоило бы МОЛИТЬСЯ ему, - сказал Айдахо. Она повернулась всем телом и пристально вгляделась него, пока Айдахо не отвел глаза. Когда она заговорила, ее голос звучал живостью и вдохновением, которых Айдахо никогда прежде не слышал. - Мой дядя Молки всегда говорил, что Владыка Лито никогда не отзывается на молитву. Он говорил, Владыка Лито смотрит на молитву, как на попытку насильно навязать свою волю выбранному богу, указать Бессмертному, что ему следует делать: ДАЙ МНЕ ЧУДО, БОЖЕ, ИЛИ я не поверю в тебя! - Молитва - это форма спеси, - сказал Монео. - Навязывание себя в собеседники. - Как он может быть Богом? - осведомился Айдахо. - По его собственному признанию - он не бессмертен. - Я процитирую самого Владыку Лито, - сказал Монео. - "Я - вся та часть Бога, которая должна быть видна. Я есть Слово, ставшее чудом. Я - все мои предки, разве это недостаточное чудо? Чего еще вы могли бы только желать? Спросите сами себя - где существует более великое Чудо?" - Пустые слова, - глумливо заметил Айдахо. - Я тоже над ним глумился, - сказал Монео. - Я бросил ему в ответ его собственные слова, сохраненные в Устной Истории: "Возвеличь славу Божию!" У Хви перехватило дыхание. - Он рассмеялся надо мной, - сказал Монео. - Он рассмеялся и спросил, как я могу возвеличить то, что уже принадлежит Богу? - Ты рассердился? - спросила Хви. - О, да. Он увидел это и сказал, что наставит меня, как жертвовать Божьей славе. Он сказал: "Ты можешь заметить, что ты до последней крохи, являешься таким же чудом, как и я". Монео отвернулся и посмотрел в левое окно. - Боюсь, мой гнев сделал меня полностью глухим, и я был совершенно не подготовлен. - О, он умен, - процедил Айдахо. - Умен? - Монео поглядел на него. - Я так не думаю, даже в том смысле, который подразумеваешь ты. В этом смысле, по-моему, Владыка Лито, возможно не умнее меня. - К чему те не был подготовлен? - спросила Хви. - К риску, - ответил Монео. - Но ты многим рисковал в своем гневе, - сказала она. - Не так много, как он. Я вижу по глазам, Хви, что ты это понимаешь. Отталкивает ли тебя его тело? - Больше нет, - сказала она. Айдахо расстроенно заскрипел зубами. - Он вызывает у меня отвращение! - Любимый, ты не должен так говорить, - сказала Хви. - Ты не должна называть его любимым, - высказал Монео. - Ты бы, конечно, предпочел, если бы она научилась любить более объемистого и злобного, чем грезилось когда-либо любому из Харконненов, - сказал Айдахо. Монео пожевал губами, затем сказал: - Владыка Лито рассказывал мне об этом злодейском старике твоих времен, Данкан. По-моему, ты не понял своего врага. - Он был толст, чудовищен... - Он был искателем ощущений, - сказал Монео. - Толщина оказалась побочным эффектом, - а затем, может быть, стала очень его устраивать, своим безобразием оскорбляя людей, - а он ведь находил радость в нанесении оскорблений. - Барон заглотил всего лишь несколько планет, - сказал Айдахо. - Лито заглатывает все мироздание. - Любимый, пожалуйста, - запротестовала Хви. - Пусть его разглагольствует, - сказал Монео. - Когда я был молод и невежествен, совсем как моя Сиона и этот бедный дурачок, я говорил схожие вещи. - Вот почему ты позволил своей дочери пойти на смерть? - осведомился Айдахо. - Любимый, это жестоко, - сказала Хви. - Данкан, склонность к истерии всегда была одним из твоих изъянов, - сказал Монео. - Я предостерегаю тебя - невежество жаждет истерии. Твои гены поставляют жизненную силу, и ты можешь вдохновить некоторых Рыбословш, но ты - плохой вождь. - Не старайся рассердить меня, - сказал Айдахо. - Я понимаю, что мне не стоит на тебя нападать, но не заходи слишком далеко. Хви попыталась взять Айдахо за руку, но он руку убрал. - Я знаю свое место, - сказал Айдахо. - Я - полезный исполнитель. Я могу нести знамя Атридесов. Зеленое с черным на моей спине! - Недостойный черпает силы, подогревая свою истерию, - заметил Монео. - Искусство Атридесов - искусство править без истерии, со всей ответственностью пользоваться властью. Айдахо откинулся назад и встал на ноги. - Когда твой чертов Бог Император за что-нибудь отвечал? Монео уставился на захламленный стол и заговорил, не поднимая глаз. - Он отвечает за то, что сделал с самим собой, - тут Монео поглядел вверх, глаза его были ледяными. - У тебя, Данкан, нет мужества взглянуть правде в глаза, выясняя, почему он так поступил с собой! - А у тебя такое мужество есть? - спросил Айдахо. - Когда я был разгневан больше всего, - проговорил Монео, - и он увидел себя моими глазами, то спросил: "Как смеешь ты чувствовать себя оскорбленным мной?" И тогда... - у Монео дернулось горло. - Это и заставило меня в ужасе заглянуть в себя... увидеть то, что он видел, - слезы заструились из глаз Монео и потекли по щекам. Во мне осталась лишь радость, что мне не предстоит сделать такой выбор... что мне можно ограничиться тем, чтобы быть его последователем. - Я прикасалась к нему, - прошептала Хви. - Значит ты знаешь? - спросил ее Монео. - Знаю, не видя этого, - сказала она. Монео проговорил тихим голосом: - Я чуть не умер от этого. Я... - он содрогнулся, затем поглядел на Айдахо. - Ты не должен... - К черту вас всех! - рассвирепел Айдахо. Он повернулся и кинулся вон из комнаты. Хви проводила его взглядом, на лице его было глубокое страдание. - О, Данкан, - прошептала она. - Видишь? - спросил Монео. - Ты была не права - ни ты, ни Рыбословши не приручили его. Но ты, Хви, ты способствуешь его уничтожению. Хви обратила к Монео свое страдальческое лицо. - Я больше его не увижу, - сказала она. Для Айдахо путь до его покоев был одним из самых тяжелых мгновений на его памяти. Он старался вообразить, что его лицо пластальная маска, полностью неподвижная и скрывающая все его внутреннее смятение. Никому из стражниц, мимо которых он проходит, нельзя разглядеть его боль. Он и не знал, что большинство из них правильно догадались о его переживаниях и испытывали к нему сострадание. Повидав немало с Данканами, все они научились хорошо их понимать. В коридоре возле своих апартаментов Айдахо наткнулся на Найлу, медленно шедшую в его сторону. Что-то в ее лице, неуверенный и потерянный вид, резко его остановило и почти вывело из внутренней сосредоточенности. - Друг, - спросил он, когда она оказалась лишь в нескольких шагах от него. Она поглядела на него, на ее квадратном лице легко было прочесть, что она явно его узнала. "До чего ж у нее странная внешность", подумал он. - Я больше не Друг, - сказала она и прошла мимо него по коридору. Айдахо повернулся на одном каблуке, разглядывая ее удаляющуюся спину - эти тяжелые плечи, этот тяжелый шаг, от всего веяло ощущением жуткого напряжения мускулов. "Для чего она выведена?", подумал он. Но эта мысль была мимолетна: его собственные заботы одолевали еще сильнее, чем прежде. Он широкими шагами дошел до своей двери и вошел. Едва оказавшись внутри, Айдахо на миг застыл, стиснув кулаки опущенных рук. "Я больше не привязан НИ К КАКОМУ времени", подумал он. И как же странно, что эта мысль ни капли не освобождала. Хотя, он сделал то, что освободит Хви от любви к нему. Он был изничтожен. Она скоро будет думать о нем, как о маленьком капризном дурачке, подвластном только своим собственным желаниям. Он чувствовал, как исчезает из ее непосредственных забот. "Этот бедный Монео!", Айдахо ощутил очертания того, что создало гибкого мажордома. "Долг и ответственность". До чего же безопасная пристань во времена трудных выборов. "Я когда-то был таким же, - подумал Айдахо, - но это было в другом времени". 42 Порой Данканы спрашивают меня, понимаю ли я экзотические идеи нашего прошлого? А если понимаю, то почему не могу объяснить? Знание, полагают Данканы, обитают только в особенном. Я пытаюсь втолковать им, что все слова являются пластичными. Идеи, запечатленные в языке, требуют именно этого особенного языка для их выражения. В этом самая суть значения, скрытого в слове ЭКЗОТИЧНОЕ. Видите, как оно начинает искажаться? В присутствии экзотичного по переводу идут судороги. Галакс, на котором я сейчас говорю, накладывает свой отпечаток. Это внешний каркас всех соотнесенностей, особенная система. Во всех системах таятся опасности. Системы включают в себя непроверенные верования их творцов. Примите систему, примите ее верования и вы поможете усилить сопротивление переменам. Служит ли какой-нибудь цели для меня втолковывать Данканам, что для некоторых вещей не существует языков? А-а-а-х! Но Данканы верят, что я владею всеми языками. Украденные дневники Два полных дня и две ночи Сиона так и не додумалась закрыть свое лицо маской, теряя с каждым выдохом драгоценную воду. Понадобилось назидание Свободных своим детям, прежде чем Сиона вспомнила слова своего отца. Лито, наконец, заговорил с ней холодным утром третьего дня их пути, когда они остановились в тени скалы на обдуваемой ветрами равнине эрга. - Береги каждый выдох, потому что он несет тепло и влагу твоей жизни, - сказал он. Он знал, что впереди будут еще три дня и три ночи эрга, пока они достигнут воды. Сейчас - их пятое утро по выходе из башни Малой Твердыни. Ночью они вошли в область невысоких песчаных наносов - не дюн, но дюны проглядывали впереди и даже остатки Хлабаньянского хребта виднелись тонкой изломанной линией на самом краю горизонта, - если знаешь, куда смотреть. Теперь Сиона убирала защитный отворот стилсьюта только для того, чтобы говорить отчетливо. И она говорила черными и кровоточащими губами. "У нее жажда отчаяния", - подумал он, своим чутким восприятием проверяя местность вокруг них. "Скоро она достигнет момента кризиса". Его чувства сообщали, что они до сих пор одни на краю этой равнины. Заря наступила лишь несколько минут назад, взойдя позади них. Низкий свет отражался от пыльных завес, закругляющихся, поднимающихся и ниспадающих в непрекращающемся ветре, делая их непроницаемыми для глаза. Его слух, не обращавший внимания на звук ветра, ловил сквозь него другие звуки - тяжелое дыхание Сионы, шуршание небольшого песчаного оползня позади них, звук, производимый его собственным телом, передвигающимся со скрежетом по тонкому слою песка. Сиона убрала с лица маску, но придерживала ее рукой, чтобы быстро вернуть на место. - Сколько еще пройдет времени прежде, чем мы найдем воду? спросила она. - Три ночи. - Можно ли выбрать направление получше? - Нет. Она научилась ценить эту экономность, с которой Свободные передавали важную информацию. Она жадно отпила несколько капель из своего водосборного кармашка. Лито узнавал то, что скрывалось за ее движениями - знакомые жесты Свободных, оказавшихся в крайних условиях. Сиона теперь полностью прониклась их жизненным опытом. Несколько капель, бывшие в водосборном кармашке, иссякли. Он услышал, как она всасывает воздух. Застегнув отворот маски, она проговорила приглушенным голосом: - Я ведь не сделаю этого, верно? Лито заглянул в ее глаза, увидев там ту ясность мысли, которую приносит близость смерти, редко достигаемое иначе. Она усиливала только то, что необходимо для выживания. Да, она была уже очень глубоко в теда ри-агрими - агонии, открывающей ум. Вскоре ей придется принять то окончательное решение, которое, по ее мнению, она уже приняла. Лито понял по этим признакам, что теперь от него требуется обращаться с Сионой необыкновенно чутко. Он должен будет отвечать со всей искренностью на каждый ее вопрос, потому что в каждом вопросе таится приговор. - Ведь верно? - настаивала она. В ее отчаянности все еще был след надежды. - Ничего не известно наверняка, - ответил он. Это повергло ее в отчаяние. Это не входило в намерения Лито, но он знал, что такое часто происходит - точный, хотя и двусмысленный ответ воспринимается как подтверждение собственных глубочайших страхов. Она вздохнула. Ее приглушенный маской голос опять пытливо обратился. - У Тебя ведь было для меня специальное предназначение в Твоей программе выведения. Это не было вопросом. - У всех людей есть свое предназначение, - уведомил он ее. - Но Ты хотел моего полного согласия. - Верно. - Как Ты мог рассчитывать на согласие, зная, что я ненавижу все, связанное с Тобой? Будь со мной честен! - Три основания, на которых держится согласие, это - страсть, факты и сомнение. Точность и честность мало что имеют с этим общего. - Пожалуйста, не спорь со мной. Ты знаешь, что я умираю. - Я слишком тебя уважаю, чтобы спорить с тобой. Затем он чуть приподнял передние сегменты своего тела, пробуя ветер, который уже начинал приносить дневную жару, но для Лито все еще был слишком неуютно влажным, чтобы хорошо себя чувствовать. Он подумал о том, что чем больше приказываешь контролировать погоду, тем менее управляемой она становится. Все абсолютное приходит к своей противоположности. - Ты говоришь, что не споришь, но... - Споры закрывают двери ощущений, - сказал он, опять опускаясь всем телом на землю. - За ними всегда замаскировано насилие. Если спор продолжается слишком долго, то всегда приводит к насилию. У меня нет по отношению к тебе жестоких намерений. - Что Ты имеешь в виду - страсть, факты и сомнение? - Страсть сводит участников друг с другом. Факты определяют пределы их диалога. Сомнение становится каркасом для вопросов. Она подошла поближе и поглядела ему прямо в лицо с расстояния меньше, чем в метр. "Как же странно, - подумал он, - что ненависть может быть так неразрывно смешана с надеждой, страхом и благоговением". - Ты мог бы спасти меня? - Есть такой способ. Она кивнула, и он понял, что она пришла к неправильному выводу. - Ты хочешь заключить сделку, получив взамен мое согласие! обвинила она его. - Нет. - Если я выдержу Твое испытание... - Это не мое испытание. - А чье же? - Наших общих предков. Сиона опустилась и присела на холодную скалу, погрузившись в молчание, еще не готовая попросить об остановке для отдыха под краем его теплого переднего сегмента. Лито показалось, будто ему слышится тихий всхлип, зреющий в ее горле. Сомнения в ней теперь заработали, она начинает задумываться, действительно ли он соответствует ее образу Завершенного Тирана. Она поглядела на него с той жестокой ясностью, которая теперь стала в ней проявляться. - Что заставляет Тебя делать то, что Ты делаешь? Вопрос был хорошо поставлен. И он ответил: - Моя обязанность - спасти людей. - Каких людей? - Мое определение намного шире определений всех других - даже определения Бене Джессерит, воображающих будто они определили, что это такое - быть человеком. Я обращаюсь к вечной нити всего человечества, как его ни определяй. - Ты пытаешься мне сказать... - рот у нее слишком пересох, чтобы говорить. Она постаралась накопить слюну. Он увидел движение под ее лицевой маской. Хотя вопрос ее очевиден, и он не стал ждать. - Без меня теперь не было бы людей - нигде и никаких. И тропа к этому исчезновению много кошмарней, чем ты можешь вообразить даже в самых диких фантазиях. - Твое, якобы, ясновидение, - насмешливо откликнулась она. - Золотая тропа пребывает открытой, - сказал он. - Я Тебе не доверяю! - Потому что мы не подобны друг другу? - Да! - Но мы взаимозависимы. - Какая у Тебя есть надобность во мне? "Ага, крик юности, неуверенной в надежности своего положения". Он почувствовал силу тайных уз зависимости, и заставил себя быть жестким. - "Зависимость порождает слабость"! - Ты и есть Золотая Тропа, - сказал он. - Я? Это был едва слышный шепот. - Ты прочла дневники, что украла у меня, - сказал он. - В них есть я, но в чем есть ты? Посмотри на то, что я создал, Сиона. А ты, ты не создала ничего, кроме самой себя. - Опять и опять плутни со словами! - Я страдаю не от того, что мне поклоняются, Сиона. Я страдаю от того, что меня никогда не оценивают правильно. Может быть... нет, я не осмеливаюсь возлагать на тебя надежду. - Какова цель этих дневников? - Их записывает икшианское устройство, и они будут найдены в один очень далекий от нас день. Тогда они заставят людей думать. - Икшианское устройство? Ты открыто отрицаешь Джихад? - В этом тоже есть урок. - Что эти машины делают на самом деле? - Они увеличивают число того, что мы можем производить не думая. Сделанное не думая - это и есть настоящая опасность. Погляди, как долго ты шла через эту пустыню, не думая о своей лицевой защитной маске. - Ты мог бы меня предостеречь! - Увеличив твою зависимость от меня. Она мгновение пристально на него глядела, затем спросила: - Почему Тебе хочется, чтобы я командовала Твоими Рыбословшами? - Ты - женщина из рода Атридесов, изобретательная и способная на независимое мышление. Ты можешь быть правдивой просто ради правды, как ты ее понимаешь. Ты была выведена и воспитана для того, чтобы командовать - что означает свободу от зависимости. Ветер крутил вокруг них песок и пыль, пока она взвешивала его слова. - А если я соглашусь, Ты спасешь меня? - Нет. Она была настолько уверена в противоположном ответе, что ей понадобилось довольно много времени, прежде чем она осознала это единственное слово. В это время ветер слегка утих, открыв через дюны перспективу на остатки Хабаньянского хребта. Воздух внезапно наполнился тем холодом, который так же похищает влагу из плоти, как это делает самое жаркое солнце. Частью сознания Лито отметил, что это неполадки в контроле погоды. - Нет? Она была и озадачена, и возмущена. - Я не заключаю сделок на жизнь и смерть с людьми, которым должен доверять. Она медленно покачала головой, так и не отрывая взгляда от его лица. - Что Тебя заставит меня спасти? - Меня ничто не заставит это сделать. Почему ты думаешь, что я могу сделать для тебя то, что ты не можешь сделать для меня? Это не путь о взаимозависимости. Ее плечи поникли. - Если я не могу заключить с тобой сделку или заставить тебя... - Значит, ты должна выбрать что-то другое. "До чего чудесно наблюдать взрывообразный рост сознания", подумал он: настолько ясно отражался этот процесс на выразительном лице Сионы. Впившись в его лицо полыхающим взором, она словно пыталась до конца постичь его мысли. В ее приглушенном голосе зазвучала новая сила. - Ты бы мне все о себе поведал - даже о каждой слабости? - Как бы ты поступил с тем, что я дал тебе в открытую, не заставляя выкрадывать? Жесткий утренний свет лежал на ее лице. - Я ничего тебе не обещаю! - А я и не требую. - Но Ты дашь мне... воду, если я попрошу? - Не просто воду. Она кивнула. - Я - из рода Атридесов. Перед Рыбословшами не скрывали, опасность спайса грозившую Атридесам, особую генетическую уязвимость этого рода. Сиона знает и откуда берется спайс, и что он может с ней сделать. Преподаватели Школ Рыбословш никогда не подводили Лито и небольшие добавки меланжа в сухой паек Сионы уже сделали свое дело. - Эти маленькие завивающиеся отворотики по сторонам моего лица, - сказал он. - Легонько пощекочи пальцем один из них, и он выделит капли влаги, насыщенной эссенцией спайса. Он увидел понимание в ее глазах. В ней заговорила та память, что на сознательном уровне стала бы жизнями-памятями производной многих поколений, через которые чуткая восприимчивость Атридесов все увеличивалась и увеличивалась. Даже требовательность жажды Сионы не могла ее перебороть. Чтобы облегчить ей миновать кризис, он рассказал ей о детях Свободных, охотившихся за песчаной форелью на краю оазиса и высасывавших ее влагу, мгновенно восстанавливающую силы. - Но я - из рода Атридесов, - повторила она. - Устная История повествует об этом правдиво, - сказал он. - Значит, я могу от этого умереть. - Таково испытание. - Ты сделаешь из меня настоящую Свободную! - Как еще ты сумеешь научить своих потомков выживанию в пустыне, когда меня не станет? Она отстегнула маску, ее лицо оказалось на расстоянии ладони от его лица. Потом она протянула палец и коснулась одного из завиточков, окаймлявшей его лицо рясы. - Легонько пощекочи, - проговорил он. Не его голосу повиновалась ее рука - чему-то, говорившему внутри нее самой. Движения ее пальцев были точными, находящими отклик в памятях Лито - теми, что передаются из поколения к поколению... сохраняя все навыки, всю правду и ложь жизни. Он немного развернулся и искоса поглядел на ее лицо, такое близкое. На краю завиточка начали появляться бледно-голубые капли. Потянуло густым запахом корицы, Сиона наклонилась к каплям. Он увидел поры ее носа, движения ее впитывающего влагу языка. Вскоре она отошла - не вполне насытясь, но руководствуясь осторожностью и подозрительностью - совсем как это бывало с Монео. "Каков отец - такова и дочь". - Через сколько времени он начнет действовать? - спросила она. - Он уже действует. - Я имею ввиду... - Через минуту или около того. - Я ничего Тебе за это не должна! - Я и не потребую никакой платы. Она застегнула защитную маску на своем лице. Он увидел, как в ее глазах появилась молочная поволока отрешенности. Не спрашивая разрешения, она похлопала по его переднему сегменту, требуя, чтобы он изогнул свою плоть теплым ГАМАКОМ. Он повиновался. Она устроилась на плавном изгибе. Если он до предела скашивал глаза вниз, ему было ее видно. Глаза Сионы оставались открытыми, но больше она не видела этой местности. Она резко дернулась и затрепетала, как маленькое умирающее животное, он знал этот опыт, но не мог ни на йоту его изменить. Жизни-памяти предков не войдут в ее сознание, но навечно останутся с ней ясность зрения, слуха, обоняния, запахи механизмов-охотников, запахи крови и внутренностей, люди, хоронящиеся в песке, зарывающиеся в песок с единственной мыслью, что нет им спасения... и непрестанно надвигается эта механическая охота... все ближе, и ближе и ближе... все громче и громче! Всюду ищет Сиона, везде натыкается на одно и то же. Нигде ни единой лазейки. Он ощутил, как жизнь отливает от нее. "Сражайся с тьмой, Сиона!" - именно так всегда поступают Атридесы. Они сражаются за жизнь. И она сейчас сражается за жизнь - не только свою, но и других. Он ощущал, однако, как тускнеет ее сознание... ужасный отток жизненной силы. Она погружается все глубже и глубже во тьму, намного глубже, чем кто-либо когда-либо. Он стал мягко ее покачивать убаюкивающим движением переднего сегмента. Это или тонкая жаркая нить решимости, или все вместе, взяло верх. Вскоре после полудня ее тело затрепетало, как будто переходя из транса в естественный сон. Лишь порой затрудненный выдох вырывался эхом ее видений. Лито, убаюкивающе мягко, ее покачивал. Сможет ли она вообще вернуться из таких глубин? Он ощущал в ней живые реакции, успокаивавшие ее. В ней есть сила! Она пробудилась к концу дня, сразу угодив в охватившую все вокруг мертвую тишь. Ритм ее дыхания сменился, ее глаза резко открылись. Она поглядела на него, затем выскользнула из своего ГАМАКА, и, встав спиной к Лито, простояла почти час в безмолвных размышлениях. В свое время Монео поступил точно так же. Новая модель поведения в этих новых Атридесах. Некоторые из предыдущих напускались на него с высокопарными речами. Другие пятились от него, спотыкались и смотрели в глаза, заставляя его следовать за ними, корчились, с трудом ползли через КАМЕШКИ. Некоторые из них опускались на корточки и смотрели в землю. Никто из них не поворачивался к нему спиной. Лито находил возникновение этой новой реакции обнадеживающей приметой. - Ты только-только начинаешь получать понятие о том, сколь велика моя семья, - сказал он. Она обернулась, крепко поджав губы, но не отвечая на его пристальный взгляд. Хотя, ему было видно, она принимает осознание, которое лишь очень немногие люди могли вместить в себя так, как приняла его она... его уникальную множественно-единую личность, делавшую все человечество его семьей. - Ты бы мог спасти моих друзей в лесу, - обвинила она его. - Ты тоже могла бы их спасти. Она стиснула кулаки и прижала их к вискам, не отрывая от него жгущего взгляда. - Но ты знаешь ВСЕ! - Сиона! - Обязательно ли я должна была усвоить это так? - прошептала она. Он промолчал, предоставляя ответить на этот вопрос ей самой. Она должна осознать, что его первое и исходное "я" наделено мышлением Свободных, и что, как и жуткие механизмы ее апокалиптического видения, хищник способен последовать за любым, оставляющим следы, существом. - Золотая Тропа, - прошептала она. - Я ОЩУЩАЮ ее, - затем, обдав его испуганным взглядом, - это так жестоко! - Испокон веков выживаемость жестока. - Они не могли спрятаться, - прошептала она. Затем вопросила во весь голос, - Что Ты со мной сделал? - Ты пыталась бунтовать - стать Свободной, - сказал он. - А у Свободных была почти невероятная способность считывать приметы пустыни. Они могли прочесть даже самый слабый след, оставленный ветром на песке. Он разглядел в ней зачатки раскаяния, воспоминания о мертвых друзьях проплыли в ее сознании. Он быстро заговорил, зная, что это быстро сменится чувством своей вины и гневом на него. - Разве ты бы мне поверила, если бы я просто привел тебя и рассказал? Раскаяние угрожало совсем взять верх над ней. Она открыла рот под своей защитной маской - и поперхнулась судорожным вдохом. - Ты еще не выжила в пустыни, - сказал он ей. Ее дрожь медленно унялась. Инстинкты Свободных, которые он пробудил в ней и запустил в действие, уже начали пробуждаться в ней самообладание. - Я выживу, - сказала она. Она встретила его взгляд. - Ты ведь узнаешь нас через проявления наших эмоций, верно? - Через то, что пробуждает мысль, - сказал он. - Я могу проследить малейший нюанс поведения до его эмоциональных истоков. Он видел, что понимание им малейших движений своей души Сиона воспринимает точно так же, как в свое время Монео, со страхом и ненавистью. Это мало что значило. Он заглянул в ожидающее их будущее - да, она выживет в этой пустыне: есть ее следы на песке рядом с ним... но следы не выдадут, где сейчас прячется ее живая плоть. Однако же, сразу после ее следов, он разглядел образовавшийся внезапно провал - там, где прежде был запретный для него барьер. Своим ясновидением он уловил эхо предсмертного крика Антеак и тьмы и тьмы нападавших Рыбословш! "Молки идет", - подумал он. - "Мы опять встретимся - Молки и я". Лито открыл глаза, возвращаясь в окружающий внешний мир, увидел, что Сиона все так же сумрачно и жгуче смотрит на него. - Я все так же Тебя ненавижу! - сказала она. - Ты ненавидишь вынужденную жестокость хищника. Она откликнулась со злобным вдохновением: - Но я вижу совсем другое! Я не оставляю таких следов. чтобы ты мог меня найти! - Вот почему ты должна пройти через скрещивание - сохранить это. Не успел он договорить, как начался дождь. Сразу же за внезапной тьмой от набежавших туч на них обрушился ливень. Несмотря на то, что чувства Лито предупреждали о нестойкости погоды, он был потрясен внезапностью этой атаки. Он знал, что в Сарьере иногда идет быстро рассеивающийся дождь, вода исчезает на бегу. Редкие лужи высыхают, едва только проглянет солнце. В большинстве случаев дождь даже не касается земли, - призрак, испаряющийся в жарком воздухе пустыни, где его развеивало ветром. Но этот ливень его застиг. Сиона откинула с лица защитную маску и жадно запрокинула голову навстречу падающей воде, даже не замечая, как вода действует на Лито. Едва только первые капли дождя упали на проросшую в него песчаную форель, он превратился в окоченелый комок страшных мучений. Песчаная форель и песчаный червь рвались в противоположные стороны - и Лито вновь узнал, что значит БОЛЬ. У него появилось ощущение, будто он вот-вот разорвется на части: песчаная форель стремилась ринуться в воду и вобрать ее в себя, для песчаного червя этот ливень был гибелью. Завитки голубого дымка брызнули из каждого места, где тела Лито касался дождь. Его внутренняя фабрика начала производить настоящую эссенцию спайса. Голубой дым там, где под ним скапливались и натекали лужи воды. Лито корчился и стонал. Тучи ушли, и через несколько минут Сиона заметила, что с Лито что-то не ладно. - Что с тобой? Он был не в состоянии ответить. Дождь миновал, но вода оставалась всюду вокруг: и на скалах, и в лужах, и под ним. От нее некуда было спастись. Сиона увидела голубой дымок, поднимавшийся из каждого места, где он соприкасался с водой. - Это вода! Чуть справа был невысокий холмик, где вода не задерживалась. Объятый болью, он пополз туда, стеная при каждой встречной луже. Бугорок был уже почти сух, когда он на него взобрался. Страдания медленно унимались, когда он осознал, что Сиона стоит прямо перед ним, пытая его словами ложной заботы. - Почему вода Тебя РАНИТ? "Ранит? Какое неподходящее слово!" - от вопросов, однако, никуда не денешься. Она теперь знает достаточно, чтобы добиваться ответа. Ответа она может добиться и без него. Он вкратце объяснил ей, как связаны с водой песчаная форель и песчаный червь. Она выслушала его в молчании. - Но влага, которую Ты мне дал... - Она обезврежена и действие ее заторможено спайсом. - Тогда почему же Ты рискнул выбраться сюда без тележки? - Нельзя быть Свободным в Твердыне или на тележке. Она кивнула. Он увидел, как ее глаза опять горят огнем мятежа. Она не чувствовала себя виноватой или зависимой. Она больше не сможет избегать веры в его Золотую Тропу, но что это меняет? Его жестокость нельзя простить! Она может отвергнуть его, не допустит его в свою семье. Он не человек, совсем не то, что она. Теперь она знает, как его погубить! Окружить его водой, уничтожить его пустыню, сковать его в неподвижности внутри терзающих его рвов! Считает ли она, что отвернувшись спрячет от него сейчас свои мысли? "И что я тут могу поделать?" - удивился он. - "Она должна сейчас жить, в то время как я не имею права проявлять никакого насилия." Теперь, когда он кое-что узнал о натуре Сионы, как легко было бы сдаться, слепо погрузившись в собственные мысли. Это было соблазнительно - искушение жить только внутри своих жизней-памятей, - но его ДЕТИ до сих пор продолжают требовать еще одного урока на личном примере, чтобы избежать последней угрозы для Золотой Тропы. "Какое же болезненное решение!" - он испытал новое сочувствие к Бене Джессерит. Его затруднительное положение было сродни тому, что пережили они, когда столкнулись с фактом появления Муад Диба. "Конечная цель их программы выведения - мой отец и они не могли вместить его при этом." "Еще раз вперед, в брешь, дорогие друзья", - подумал он и подавил кривую улыбку над своим собственным актерством. 43 Предоставляя поколению достаточно времени для развития, хищник способствует особым приспособленческим механизмам выживания в своей добыче, которые, замыкаясь, возвращаются к хищнику и способствуют изменениям в нем - ведущим к новым изменениям в его добыче - и так далее, и так далее, и так далее... Многие могущественные силы делают то же самое. Религию вы можете зачислить в такие силы. Украденные дневники - Владыка повелел мне сообщить тебе, что твоя дочь жива. Эту новость Найла сообщила Монео звенящим от счастья голосом в его рабочем кабинете, через стол глядя на его фигуру, сидящую посреди хаоса бумаг, заметок и средств связи. Монео плотно сложил свои ладони и опустил взгляд на тень, удлиненную поздним солнцем, тянувшуюся по его столу и пересекавшую драгоценное пресс-папье в виде дерева. Не взглянув на кряжистую фигуру Найлы стоявшей перед ним в должном внимании, он спросил: - Они оба вернулись в Твердыню? - Да. Монео невидящим взглядом поглядел в левое от себя окно, на кремнистую границу тьмы, нависающую над горизонтом Сарьера, на жадный ветер, склевывающий с верхушек дюн зернышки песка. - А то дело, которое мы обсуждали раньше? - спросил он. - Оно улажено. - Очень хорошо, - махнул рукой, отпуская ее, но Найла осталась стоять перед ним. Удивленный Монео в первый раз поднял взгляд на ее лицо. - Требуется, чтобы я лично присутствовала на этом... - она помялась, - ...на этой свадьбе? - Так распорядился Владыка Лито. Ты будешь там единственной, вооруженной лазерным пистолетом. Это честь. Она продолжала стоять, как стояла, глаза неподвижно устремлены куда-то поверх головы Монео. - Ну? - подсказывающе спросил он. Огромная западающая челюсть Найлы конвульсивно задвигалась, зазвучали слова: - Он Бог, а я смертная, - она повернулась на одном каблуке и вышла из покоев Монео. Монео рассеянно подивился, что тревожит эту похожую на медведицу Рыбословшу, но мысли его влекли к Сионе, как стрелку компаса влечет к полюсу. "Она выжила, как и я." Сиона обрела теперь такое же внутреннее чутье, говорящее о том, что Золотая Тропа остается непрерванной, которое и есть у меня." Эта их общая сопричастность не будила в нем никаких особенных чувств, не заставляла ощущать себя ближе к дочери. Это - бремя, которое неизбежно согнет ее мятежную натуру. Ни один Атридес не сможет пойти против Золотой Тропы. Лито об этом позаботился! Монео припомнил дни своего собственного бунтарства. Каждый день - спишь на новом месте, все время неотложная необходимость бегства. Паутина прошлого цеплялась и липла к его уму, как усердно он ни старался стряхнуть прочь докучные воспоминания. "Сиона попалась в клетку. Как я попался в свою. Как бедный Лито попался в свою." С перезвоном колокольчика, включилось освещение в его комнате. Он поглядел на то, что еще оставалось доделать, готовясь к свадьбе Бога Императора и Хви Нори. Так много работы! Вскоре он нажал кнопку вызова и попросил появившуюся Рыбословшу послушницу принести ему стакан воды, а затем пригласить к нему Данкана Айдахо. Она быстро вернулась с водой и поставила фужер на стол возле его левой руки. Он отметил ее длинные пальцы лютнистки, но не поглядел на лицо. - Я послала за Айдахо, - сказала она. Он кивнул и продолжил свою работу. Он слышал как она ушла и только после этого поднял голову, чтобы выпить воду. "Некоторые живут с мимолетностью мотыльков", - подумал он. "Но мое бремя не знает конца." Вода была безвкусной. Она загасила его ощущения, навела тупую сонливость на его тело. Он поглядел на закатные краски Сарьера, уже гаснущие во тьме, подумал, что ему следовало бы проникнуться красотой этого привычного пейзажа, но он лишь безучастно смотрел на переменчивую игру света. "Это меня нисколько не трогает". Когда наступила полная тьма уровень освещения в его кабинете автоматически повысился, принося с собой ясность мысли. Он почувствовал себя совершенно готовым для встречи с Айдахо. Этого Айдахо надо научить понимать необходимость - и научить быстро. Дверь открылась, это опять была прислужница. - Не желаете отужинать? - Позже, - он поднял руку, когда она собралась удалиться. Пожалуйста, оставьте дверь открытой. Она нахмурилась. - Можешь упражняться в своей музыке, - сказал он. - Я хочу послушать. У нее было мягкое, круглое, почти детское лицо, лучившиеся при улыбке. Она удалилась, не переставая улыбаться. Вскоре он услышал во внешнем покое звуки лютни бива. Да, эта юная послушница действительно талантлива. Басовые струны - как дождь, барабанящий по крыше, и шепот средних струн оттеняет основной тон. Может быть, однажды она дорастет и до балисета. Он узнал эту песню: глубокий гул осеннего ветра, память о далекой планете, где никогда не знали пустыни. Печальная музыка, жалостливая музыка, и все же чудесная. "Это крик пойманных в клетку", - подумал он. - "Память о свободе". Эта мысль поразила его своей странностью. Неужели так заведено навеки, неужели нет свободы без бунта ради нее? Лютня умолкла. Послышались тихие голоса. В покои вошел Айдахо. Монео посмотрел на вошедшего. Причуда освещения превратила лицо Айдахо в гримасничающую маску с глубоко запавшими глазами. Он без приглашения уселся напротив Монео, и эти световые фокусы кончились. "Всего лишь еще один Данкан." Он переоделся в простой черный мундир без знаков отличия. - Я все это время задаю себе один и тот же определенный вопрос, - сказал Айдахо. - Я рад, что ты меня вызвал. Я хотел бы задать этот вопрос тебе. Что было такое, Монео, чего НЕ УСВОИЛ мой предшественник? Монео резко выпрямился, остолбенев от изумления. До чего же не Данкановский вопрос! Не смухлевал ли все-таки Тлейлакс, не создал ли этот экземпляр как-нибудь по-особому, отличающимся от других. - Что навело тебя на этот вопрос? - спросил Монео. - То, что я мыслил категориями Свободного? - Ты не был Свободным. - Ближе к этому, чем ты думаешь. Наиб Стилгар сказал однажды, что я, вероятно, был рожден Свободным, но не знал этого, пока не прибыл на Дюну. - И как работает твое мышление Свободного? - Ты помнишь присказку: никогда не води компании с тем, вместе с кем ты не хотел бы умереть. Монео положил руки на стол ладонями вниз. На лице Айдахо проступила волчья улыбка. - Тогда, что же ты здесь делаешь? - спросил Монео. - Я подозреваю, что ты, Монео, - хорошая компания. И задаюсь вопросом, с чего бы Лито выбирать тебя своим ближайшим компаньоном? - Я прошел его испытание. - Такое, что и твоя дочь? "Итак, он услышал, что они вернулись", - это означило, что кто-то из Рыбословш докладывают ему обо всем происходящем... если только Бог Император не вызывал этого Данкана... "Нет, до меня бы это дошло". - Испытание всякий раз другое, - сказал Монео. - Мне пришлось блуждать в одиночестве по пещерному лабиринту, не имея при себе ничего, кроме мешка с провизией и склянки с эссенцией спайса. - И что же ты выбрал? - Что? О... если ты пройдешь испытание, то узнаешь. - Это - тот Лито, которого я не знаю, - продолжил Айдахо. - Разве я тебе этого не говорил? - Это - тот Лито, которого ты не знаешь, - сказал Айдахо. - Потому что он самый одинокий из всех, кого когда-либо видело наше мироздание, - сказал Монео. - Не играй на моих чувствах, пытаясь расшевелить во мне сострадание, - сказал Айдахо. - Игра на чувствах, да. Это очень хорошо, - кивнул Монео. Чувства Бога Императора - как река: плавная, когда ничто ей не препятствует, но бешеная, бурливая и пенистая при малейшем намеке на затор - не следует ему препятствовать. Айдахо оглядел ярко освещенную комнату, посмотрел наружу во тьму, и подумал об укрощенном течении реки АЙДАХО, текущей где-то там за окнами. Опять обратив взгляд на Монео, он спросил: - Что ты знаешь о реках? - В моей юности, я путешествовал по поручениям Лито. Я даже доверял свою жизнь плавучей скорлупке суденышка, плыл на нем сперва по реке, а затем по морю, где ни с одной стороны не видно берега, когда его пересекаешь. Произнося это, Монео подумал, что зацепил ненароком ключик к глубокой правде Владыки Лито. Эта мысль погрузила Монео в тягучие воспоминания о той далекой планете, на которой он пересекал море от одного берега до другого. Тогда, в первый вечер их плавания, обрушился шторм и где-то в глубине корабля слышалось постоянное раздражающее тук-тук-тук работающих двигателей. Он стоял на палубе вместе с капитаном. Его ум был сосредоточен на стуке двигателя, уходящем и возвращающемся, вместе с закипающим горами зелено-черной воды, снова и снова падающей и встающей вокруг, ухающего вниз, в провал волн корабля. Каждый раз сокрушающий удар кулака. Безумное движение, тряска, от которой мутило... вверх... вверх-вниз! Его легкие ныли от подавленного страха. Резкие перепады корабля - и море, старающееся их потопить - дикие взрывные накаты водных масс, час за часом, белые волдыри воды, растекающейся по палубе, затем одно море, другое море и следующее, и другое... Вот где был ключик к пониманию Бога Императора. "Он одновременно и шторм, и корабль." Монео сосредоточил взгляд на Айдахо, сидящем напротив него под холодным искусственным светом. В нем ничто и не дрогнет но сколько же в нем жажды. - Итак, ты не поможешь мне узнать, чего же не постигли другие Данканы Айдахо, - сказал Айдахо. - Почему же, помогу. - Так что же я раз за разом оказывался не способным усвоить? - Умение доверять. Айдахо оттолкнулся от стола и бросил на Монео обжигающий взгляд. Когда Айдахо заговорил, голос его был грубым и скрежещущим: - Я бы сказал, что доверял слишком много. Монео был невозмутим. - Но как именно ты доверял? - Что ты имеешь в виду? Монео положил руки на колени. - Ты выбираешь друзей-мужчин за их способность сражаться и умирать за правое дело - как ты это правое дело понимаешь. Женщин выбираешь таких, которые удовлетворяют твой мужской взгляд на самого себя. Ты не делаешь никакой поправки на различия, способные происходить из доброй воли. В дверях послышалось движение. Монео поднял взгляд как раз в то время, когда входила Сиона. Она остановилась, одна рука была на бедре. - Ну что, отец? Опять взялся за свои прежние фокусы, как я погляжу. Айдахо рывком обернулся, чтобы поглядеть на говорившую. Монео внимательно разглядывал дочь, ища признаки перемены. Она искупалась и переоделась в свежий черный с золотом мундир Рыбословш, но ее лицо и руки все еще хранили свидетельства ее тяжкого испытания в пустыне. Она потеряла в весе, скулы торчали. Мазь мало помогла трещинам на ее губах. На ее руках отчетливо проступали жилы. Глаза казались старческими, а выражение в них такое, какое бывает у человека, испившего свою горькую чашу до дна. - Я слушала вас двоих, - сказала она. Она сняла руку с бедра и чуть продвинулась в комнату. - Как ты смеешь говорить о доброй воле, отец? Айдахо, сразу заметивший ее мундир, задумчиво поджал губы. В ОФИЦЕРСКОМ ЧИНЕ? Сиона? - Я понимаю твою горечь, - сказал Монео. - В свое время я испытал сходные чувства. - Неужели? Она подошла поближе, остановилась прямо возле Айдахо, продолжавшего задумчиво ее разглядывать. - Меня переполняет радость, что я вижу тебя живой, - сказал Монео. - До чего же тебе приятно видеть меня благополучно пристроенной на службу к Богу Императору, - сказала она. - Ты так долго ждал, чтобы увидеть свое дитя в этой роли! Смотри, как многого я добилась, - она медленно повернулась, демонстрируя свой мундир. - Офицерша. В моем подчинении отряд всего из одного человека, но все равно я уже командир. Монео заставил себя говорить холодно и профессионально. - Садись. - Предпочитаю постоять, - она поглядела на лицо Айдахо. - А, Данкан Айдахо, предназначенный мне самец. Не находишь это интересным, Данкан? По словам Владыки Лито, я стану в свое время ВПОЛНЕ ПОДХОДЯЩЕЙ для принятия команды над всей организацией Рыбословш. До сих пор у меня в подчинении только одна. Ты знаешь женщину по имени Найла, Данкан? Айдахо кивнул. - Да, неужели? А мне думается, возможно и я ее НЕ ЗНАЮ, - Сиона поглядела на Монео. - Знаю ли я ее, отец? Монео пожал плечами. - Но ты говоришь о доверии, отец, - сказала Сиона. - Что создает могущественного министра - доверие? Айдахо повернулся, чтобы поглядеть, какой эффект произведут эти слова на мажордома. По лицу Монео было видно, что он с трудом справляется со вспыхнувшими в нем чувствами. "Гнев? Нет... Что-то другое." - Я доверяю Богу Императору, - ответил Монео. - И в надежде, что это вас обоих сколько-то вразумит, я должен сейчас передать вам его пожелание. - Его ПОЖЕЛАНИЕ, - язвительно откликнулась Сиона. - Ты слышишь, Данкан? Приказания Бога Императора теперь называются пожеланиями. - Говори то, что должен сказать, - сказал Айдахо. - Я понимаю: выбора у нас практически нет, что он там ни желает. - У тебя всегда есть выбор, - сказал Монео. - Не слушай его, - сказала Сиона. - Он известный трюкач. Они ожидают, что мы падем в объятия друг друга и от нас произойдут такие же, как мой отец. Твой потомок - мой отец! Монео побледнел. Уцепившись обоими руками за край стола, он наклонился вперед. - Вы оба дураки! Но я стараюсь вас спасти. Несмотря на вас самих, я постараюсь вас спасти. Айдахо увидел, что у Монео дрожат щеки, увидел напряженность его взгляда, и это его странно тронуло. - Я не его племенной жеребец, но я тебя выслушаю. - Как всегда ошибка, - сказала Сиона. - Тише, женщина, - проговорил Айдахо. Она поглядела поверх головы Айдахо. - Не обращайся ко мне так, или я закручу твою шею между твоих лодыжек! Айдахо жестко напрягся и начал поворачиваться. Монео скорчил гримасу и махнул рукой Айдахо, чтобы тот оставался сидеть. - Предупреждаю тебя, Данкан, - она даже и не на такое способна. Даже я ей не ровня, а ты ведь помнишь, что было, когда ты пытался напасть на меня? Айдахо сделал быстрый глубокий вдох, медленно выдохнул, затем проговорил: - Говори то, что должен сказать. Сиона примостилась на краю стола Монео и поглядела на них обоих. - Вот так намного лучше, - произнесла она. - Дозволь ему высказать то, что он должен, но не слушайся его. Айдахо плотно сжал губы. Монео разжал пальцы, стискивавшие край стола, откинулся назад и перевел взгляд с Айдахо на Сиону. - Я почти завершил приготовления к свадьбе Бога Императора и Хви Нори. Я хочу, чтобы во время этих торжеств вы оба находились где-нибудь подальше. Сиона бросила на Монео вопрошающий взгляд. - Твоя идея или его? - Моя! - Монео твердо выдержал взгляд дочери. - У вас что, нет чувства чести и долга? Неужели вас ничему не научило пребывание с ним? - О, я поняла некогда постигнутое тобой, отец. И я дала слово, которое буду держать. - Значит, ты будешь командовать Рыбословшами? - Когда он ДОВЕРИТ их под мою команду. Ты ведь знаешь, отец, что он намного хитроумнее тебя. - Куда ты нас отошлешь? - спросил Айдахо. - При условии, что мы согласны уехать, - усомнилась Сиона. - Есть небольшая деревушка музейных Свободных на краю Сарьера, - отвечал Монео. - Она называется Туоно. Деревушка довольно приятная, находится в тени Стены, прямо под Стеной протекает река, там есть колодец, и тамошняя еда хороша. "Туоно?" - удивился Айдахо. Название звучало знакомо. - На пути к сьетчу Табр было хранилище воды - Туоно, - вспомнил он. - А ночи длинные и нет никаких развлечений, - подсказала Сиона. Айдахо метнул на нее острый взгляд. Она ответила ему таким же взглядом. - Он хочет, чтобы мы спарились, и Червь был удовлетворен, продолжила она. - Он хочет детей в моем животе, новые жизни, чтобы их корежить и уродовать. Я скорей увижу его мертвым, чем преподнесу ему их! Айдахо в растерянности опять поглядел на Монео. - А если мы откажемся туда ехать? - Думаю, вы поедете, - сказал Монео. Губы Сионы дрогнули. - Данкан, ты когда-нибудь видел одну из этих маленьких деревушек в пустыне? Никаких удобств, никаких... - Я видел деревню Табор, - сказал Айдахо. - Уверена, Табор - по сравнению с Туоно метрополис. Наш Бог Император не станет справлять свадьбу в кучке глинобитных лачуг! О, нет. Туоно окажется сборищем глинобитных лачуг без всяких удобств, как можно ближе к подлинной жизни Свободных. Айдахо, устремив на Монео внимательный взгляд, проговорил: - Свободные не жили в глинобитных хижинах. - Кого заботит, где они отправляют свои ритуальные игры? презрительно фыркнула Сиона. Не отрывая взгляда от Монео, Айдахо сказал: - У настоящих Свободных был только один культ - культ личной честности. Я больше беспокоюсь о честности, чем об удобствах. - Не рассчитывай на получение удобств от меня! - огрызнулась Сиона. - Я ни в чем на тебя не рассчитываю, - возразил Айдахо. - Когда нам следует отправляться в эту Туоно, Монео? - Ты едешь туда? - спросила она. - Я склонен принять доброту твоего отца. - Доброту! - она перевела взгляд с Айдахо на Монео. - Вам следует отбыть немедленно, - сказал Монео. - Я уже назначил подразделение Рыбословш, под командованием Найлы, чтобы доставить вас в Туоно и заботиться о вас. - Найла? - спросила Сиона. - В самом деле? Она будет там вместе с нами? - Вплоть до дня свадьбы. Сиона медленно кивнула. - Тогда мы согласны. - Соглашайся за себя! - пробурчал Айдахо. Сиона улыбнулась. - Извини. Могу ли я официально просить великого Данкана Айдахо присоединиться ко мне в этом примитивном гарнизоне, где он будет держать свои руки подальше от моей особы? Айдахо поглядел на нее, насупив брови. - Пусть тебя не трогает, куда я там дену свои руки, - он поглядел на Монео. - Ты действительно добр, Монео? Ты отсылаешь, движимый добротой? - Это вопрос доверия, - сказала Сиона. - Кому он доверяет? - Заставят ли меня ехать вместе с твоей дочерью? настаивал Айдахо. Сиона встала. - Либо мы согласимся сами, либо нас свяжут и доставят туда самым неудобным для нас способом. Это у него на лице написано. - Так что, на самом деле, у меня нет выбора, - проговорил Айдахо. - У тебя есть такой же выбор, как у всякого другого, - заметила Сиона. - Умереть либо сейчас, либо потом. Айдахо не отрывал взгляда от Монео. - Каковы твои действительные намерения, Монео? Неужели ты не удовлетворишь моего любопытства? - Любопытство сохраняло жизнь многим людям, когда все прочее уже не годилось, - сказал Монео. - Я стараюсь помочь тебе, Данкан. Я никогда прежде не делал такого. 44 Потребовалось почти тысяча лет, чтобы пыль всепланетной пустыни Дюны покинула атмосферу, чтобы ее связали вода и почва. На Арракисе уже двадцать пять сотен лет не ведали ветра, именуемого ПЕСКОДЕРОМ. Всего лишь одна такая буря могла нести двадцать миллиардов тонн пыли, поднятой ветром. Небо от этого часто казалось серебряным. Свободные говорили: "Пустыня - это хирург, срезающий прочь твою кожу, чтобы обнажить то, что под ней". Планета и люди были многочисленны. Были видны слои. Мой Сарьер - лишь отдаленное эхо того, что было. Сегодня пескодером должен быть я. Украденные дневники - Ты услал их в Туоно, не посоветовавшись со мной? До чего же ты меня удивляешь, Монео! Впервые за очень долгое время ты повел себя настолько независимо. Монео стоял в сумрачном центре подземелья приблизительно в десяти шагах от Лито, склонив голову, применяя все известные ему способы унять дрожь, понимая при этом, что все его внутренние усилия Бог Император способен разглядеть как ладони, прочесть Монео, как открытую книгу. Уже почти полночь. Лито заставлял своего мажордома ждать и ждать. - Я очень надеюсь, что не оскорбил моего Владыку, - сказал Монео. - Ты повеселил меня, но я не поощряю тебя за это. В последнее время я не могу отделить забавное от печального. - Прости меня, Владыка, - прошептал Монео. - Что есть то прощение, о котором ты просишь? Всегда ли есть необходимость подвергать себя суду? Разве не может твой мир просто СУЩЕСТВОВАТЬ? Монео поднял взгляд на это устрашающее лицо внутри рясы чужеродной плоти. "Он одновременно и корабль, и буря. Закат существует в самом себе." Монео ощутил себя на самой грани ужасающих откровений. Глаза Бога Императора проникали в него, вонзаясь и обжигая. - Владыка, чего Ты от меня добиваешься? - Твоей веры в самого себя. С ощущением, будто у него вот-вот что-то разорвется внутри, Монео произнес: - Значит, тот факт, что я не посоветовался с тобой до... - Наконец-то до тебя дошло, Монео. Когда к власти стремятся ничтожные души, они сперва разрушают ту веру в самих себя, которая имеется у других. Для Монео эти слова прозвучали уничтожающе. Он уловил в них и обвинение и признание вины. Он ощутил, как ускользает из его рук то устрашающее, но бесконечно желанное, что он прочувствовал. Он попытался найти слова, чтобы вернуть это, но ничего не приходило на ум. Может, если он спросит Бога Императора... - Владыка, если бы Ты только мог поделиться со мной своими мыслями по поводу... - Мои мысли, произнесенные, исчезают! Лито грозным взором поглядел на Монео. Как же странно посажены глаза мажордома над ястребиным Атридесовским носом - лицо строгого ритма, а глаза вольного стиха. Слышит ли Монео это ритмическое биение пульса: "Молки идет! Молки идет! Молки идет!?" Монео хотелось закричать от муки. То, что он ощущал прежде, все ушло! Он поднес обе руки ко рту. - Твое мироздание - это песочные часы, - обвинил его Лито. - Почему ты стараешься направить песок вспять? Монео опустил грудь и вздохнул. - Желаешь ли ты услышать о приготовлениях к свадьбе, Владыка? - Не надоедай мне! Где Хви? - Рыбословши готовят ее для... - Советовался ты с ней насчет приготовлений? - Да, Владыка. - Она их одобрила? - Да, Владыка, но она обвинила меня в том, что меня больше интересует количество деятельности, чем ее качество. - Разве это не прекрасно, Монео? Она заметила смуту среди Рыбословш? - По-моему, да, Владыка. - Их смущает мысль о моем браке. - Вот почему я отослал этого Данкана прочь, Владыка. - Ну разумеется поэтому, а Сиону - с ним, для того, чтобы... - Владыка, я знаю, ты ее испытал, и она... - Она ощущает Золотую Тропу также глубоко, как и ты, Монео. - Тогда почему же я страшусь ее, Владыка? - Потому что ты ставишь рассудок превыше всего. - Мой рассудок не говорит мне о причинах моего страха! Лито улыбнулся. Словно в дутые кости играешь внутри бесконечного шара. Эмоции Монео - чудесный спектакль, театр только для нынешней сцены. Насколько же близко он подошел к краю, даже не заметив этого! - Монео, почему ты настойчиво стремишься рвать кусочки от бесконечности! - спросил Лито. - Когда ты видишь полный спектр, разве тебе хочется, чтобы одного цвета была в нем больше всех остальных? - Владыка, я Тебя не понимаю! Лито закрыл глаза. Он слышал этот крик уже бессчетное количество раз. Лица сливались до того, что становились неразличимы. Он открыл глаза, стирая возникавшие перед его мысленным взором образы. - Пока будет жив хоть один человек, чтобы их видеть, цвета не превратятся в одномерные трупы, даже если, Монео, умрешь сам. - Как это понимать, Владыка? - Непрерывность, отсутствие конца, Золотая Тропа. - Но Ты видишь то, чего не видим мы, Владыка! - Потому что ты отказываешься! Монео поник подбородком на грудь. - Владыка, я знаю, в своем развитии Ты выше всех нас. Вот почему мы Тебе поклоняемся и... - Черт тебя побери, Монео! Монео рывком вскинул голову и в ужасе воззрился на Лито. - Цивилизации рушатся, когда их силы превосходят их религии! - сказал Лито. - Почему ты этого не видишь? Хви это видит. - Она икшианка, Владыка. Может быть, она... - Она Рыбословша! Она была ей от рождения. Она рождена, чтобы служить мне. Нет! - Монео попробовал заговорить и Лито поднял одну из своих крохотных ручонок. - Рыбословши встревожены, потому что я называл их моими невестами, а теперь они видят чужую, непрошедшую Сиайнок, но все же лучше их самих. - Как это может быть, когда твои Рыбо... - Что это ты говоришь? Каждый из нас является в этот мир, уже зная, кто он таков и что ему предназначено делать. Монео открыл рот - и закрыл его, ничего не произнеся. - Малые дети знают, - сказал Лито. - Лишь после того, как взрослые запутают их, дети начинают прятать свое знание даже от самих себя. Монео! Раскрой самого себя! - Владыка, я не могу! - эти слова с усилием вырвались из Монео. Он трепетал от муки. - У меня нет Твоих сил, Твоего всеведения... - Достаточно! Монео умолк. Его всего трясло. Лито заговорил с ним успокаивающе. - Все в порядке, Монео. Я попросил от тебя слишком много, и теперь мне понятно твое утомление. Дрожь Монео понемногу унялась. Он задышал глубокими жадными вдохами. Лито сказал: - В нашем свадебном обряде Свободных нужно кое-что изменить. Мы воспользуемся не водяными кольцами моей сестры Ганимы, а водяными кольцами моей матери. - Кольца госпожи Чани, Владыка? Но где ее кольца? Лито перекрутился своей тушей на тележке и указал на пересечение двух пещерообразных ответвлений слева от себя, где тусклым светом были освещены самые первые погребальные ниши Атридесов на Арракисе. - В ее гробнице, в первой нише. Ты извлечешь эти кольца, Монео, и принесешь их на церемонию. Монео поглядел через сумрачное расстояние подземелья. - Владыка... не будет ли святотатством... - Ты забываешь Монео, кто во мне живет, - и дальше, голосом Чани. - С моими водяными кольцами я могу делать что хочу! Монео оробел. - Да, Владыка, я доставлю их в деревню Табор, когда... - В деревню Табор? - своим обычным голосом вопросил Лито. - Но я передумал. Моя свадьба состоится в деревне Туоно! 45 Большинство цивилизаций основываются на трусости. Так легко развиваться, обучая трусости. Понижаешь те стандарты, которые порождают мужество. Ограничиваешь волю. Регулируешь аппетиты. Загораживаешь горизонты. Каждый шаг определяешь законом. Отрицаешь существование хаоса. Учишь детей медленно дышать. Укрощаешь. Украденные дневники При первом же близком взгляде на деревню Туоно Айдахо остановился в омерзении. И ЭТО - обиталище Свободных? Отряд Рыбословш увез их из Твердыни на рассвете. Айдахо и Сиона забрались в большой орнитоптер, сопровождали его два сторожевых корабля поменьше. Летели они медленно, и полет занял почти три часа. Они приземлились почти в километре от деревни возле плоского круглого ангара из пластикового камня, отделенного от деревни старыми дюнами, чью форму удерживали посадки бедной травы и несколько жестких кустарников. Пока они шли на посадку, стена позади деревни, казалось, становилась все выше и выше, а деревня словно съеживалась перед такой безмерностью. - Музейным Свободным вообще не позволено мараться внепланетными технологиями, - объяснила им Найла, когда эскорт запер топтеры в низком ангаре. Одна из Рыбословш уже рысцой припустила к Туоно, сообщить об их прибытии. На протяжении почти всего полета Сиона безмолвствовала, но ее устремленный на Найлу изучающий взгляд был полон скрытой напряженности. Пока они шли по залитым солнцем дюнам, Айдахо пытался вообразить, будто вернулся в прежние дни. Сквозь растения виднелся песок, а в ложбинках между дюн - выжженная земля, желтая трава, похожая на колючие кустарники. Три стервятника кружили в поднебесье, широко распахнув свои крылья с косыми вырезами на кончиках - "парящий поиск", как раньше называли это Свободные. Айдахо пытался рассказать это Сионе, шедшей рядом с ним. Надо тревожиться только тогда, когда пожиратели падали идут на снижение. - Мне рассказывали о стервятниках, - холодным голосом ответила она. Айдахо заметил испарину над ее верхней губой. Над отрядом, плотно сомкнутым вокруг них витал отдающий спайсом запах пота. Его воображение не справлялось с задачей спрятать все различия между нынешним и прошлым. Сомнительные стилсьюты современного производства, выданные им, были больше показными, чем для эффективного сохранения воды в теле. Ни один истинный Свободный никогда не доверил бы жизнь такому стилсьюту - даже здесь, где в воздухе пахло находящейся совсем близко водой. И Рыбословши отряда Найлы не соблюдали молчания, свойственного передвижениям Свободных - они, словно дети, без умолку болтали между собой. Сиона тяжело вышагивала рядом с ним, угрюмо отстраненная, ее взгляд часто устремлялся на широкую мускулистую спину Найлы, размашисто шагавшую впереди всех. "Что же связывает этих двоих?" - подивился Айдахо. Найла, казалось, предана Сионе до глубины души, ловит каждое слово Сионы, повинуется любому капризу, только Сиона молви... Кроме того, что Найла не отступит от приказов, которые привели их сюда, в деревню Туоно. И все же, Найла склонялась перед Сионой, называла ее командующей. Что-то очень глубокое связывало этих двоих, что-то будившее в Найле благоговение и страх. Наконец, они добрались до склона, спускающегося к деревне и к Стене за ней. При взгляде с воздуха Туоно предстала группкой прямоугольничков, отсвечивающих там, куда не доходила тень Стены. Вблизи, однако, она теперь предстала сборищем ветхих лачуг, не просто разрушающихся, но обдуманной декорацией, намеренно и целенаправленно бьющей на жалость. В глинобитные стены были вкраплены сплетенные в узоры кусочки сверкающих минералов и металла. Потрепанное зеленое знамя трепетало на металлическом шесте над самым большим строением. Порывистый ветерок доносил до ноздрей Айдахо запах мусора и невычищенных выгребных ям. Главная улица деревеньки тянулась прямо перед отрядом через песок и скудную растительность, встречая входящих рваной кромкой разбитого покрытия. Делегация, обряженная в плащи, вместе с отправленной вперед Найлой Рыбословшей поджидала их возле здания под зеленым флагом. Айдахо насчитал в делегации восемь человек, все мужчины и все в одинаковых плащеобразных одеяниях Свободных из темно-коричневого материала. Под капюшоном одного из встречающих можно было разглядеть зеленую головную повязку это, без сомнения, наиб. В стороне ждали дети с букетами цветов. Женщины под черными капюшонами стояли позади, в переулочках. На Айдахо вся эта сцена произвела донельзя унылое впечатление. - Ну что ж, давай пройдем через это, - сказала Сиона. Найла кивнула и повела отряд по склону вниз на улицу. Сиона и Айдахо так и шли в нескольких шагах позади нее. Остальные чуть поотстали и двигались следом, теперь умолкнув, и оглядываясь вокруг с нескрываемым любопытством. Когда Найла приблизилась к делегации, человек с зеленой головной повязкой шагнул вперед и поклонился. Движения его были старческими, но Айдахо видел, что он совсем не стар, едва достиг среднего возраста, щеки гладкие и без морщин. На сплющенном носу не было шрамов от дыхательных трубок - А его глаза! Их явно различимые зрачки не затоплены всепоглощающей синевой спайсомана. И глаза его - карие! Карие глаза у Свободного! - Меня зовут Гарун, - сказал мужчина, когда Найла остановилась перед ним. - Я наиб этого места. От имени Свободных, добро пожаловать в Туоно. Найла указала через плечо на Сиону и Айдахо, остановившихся прямо за ней. - Приготовлены ли квартиры для ваших гостей? - Мы, Свободные, известны своим гостеприимством, - сказал Гарун. - Все готово. Айдахо фыркнул на кислые запахи и звуки этого местечка. Он заглянул в открытые окна облицованного плитками здания справа. И над этим парит знамя Атридесов? В окне он увидел аудиторию с низким потолком, невысокий помост с небольшой раковиной для оркестра, темно-бордовые ряды сидений, ковры на полу. От всего этого так и несло театральной декорацией, развлекаловкой для туристов. Шаркающий звук шагов заставил Айдахо вновь поглядеть на дорогу. К делегации со всех сторон устремились дети, протягивая грязными ручками букеты ярких красных цветов. Цветы были подвядшими. Гарун обратился к Сионе, правильно распознав золотые разводы офицерши Рыбословш на ее мундире. - Желаете ли вы увидеть представление наших ритуалов Свободных? - спросил он. - Музыку, может быть? Танец? Найла приняла цветы от ребенка, понюхав букет, чихнула. Другой сорванец протянул цветы Сионе, подняв на нее широко раскрытые глаза. Она приняла цветы, не взглянув на ребенка. Айдахо просто отмахнулся от детей, когда они приблизились к нему. Они замешкались, затем поглядели на него и врассыпную заспешили к остальным. Гарун обратился к Айдахо. - Если ты дашь им несколько монеток, они не будут тебе докучать. Айдахо содрогнулся. Неужели таково нынче воспитание детей Свободных? Гарун опять перенес внимание на Сиону и стал объяснять ей планировку деревни. Найла прислушивалась к нему. Айдахо прошелся по улице, заметив, как все стреляют в него глазами, отводя их, едва он взглянет. Он чувствовал себя глубоко оскорбленным внешними украшениями зданий, ни одно из них не скрывало свидетельств упадка. Он заглянул в открытый вход в аудиторию. За увядающими цветами и заискивающим голосом Гаруна угадывается, что Туоно отчаянно борется за ежедневное существование. В другое время и на другой планете это была бы ослиная деревушка - подпоясанные веревками крестьяне, напирающие со своими прошениями. Он расслышал хнычущие и просящие интонации в голосе Гаруна. Это не Свободные! Эти несчастные создания живут на обочине, стараясь сохранить осколки древней целостности. И все равно, потерянная реальность все больше и больше ускользает из их рук. Что же Лито здесь сотворил? Эти МУЗЕЙНЫЕ Свободные потеряны для всего, кроме скудного существования и бессмысленного заучивания старых слов, которых не только не понимают, но даже не могут правильно произнести! Вернувшись к Сионе, Айдахо пригляделся к покрою коричневой одежды Гаруна, заметил, как она узка, явно из-за необходимости экономить материю. Под робой проглядывал серый лоснящийся стилсьют - ни один настоящий Свободный никогда бы не стал так сильно выставлять свой стилсьют под солнечный свет. Айдахо поглядел на остальных членов делегации, заметил, что и они не менее скаредны с материей для своих одежд. Это говорило об их душевном складе. Такие одежды не дозволяли размашистых жестов, свободы движений. Узкие и сковывающие одеяния говорят о характере целого народа! В нем вспыхнуло отвращение, он резко ступил вперед и распахнул плащ Гаруна, чтобы увидеть стилсьют. В точности как он и подозревал! Стилсьют был еще одной подделкой - ни рукавов, ни ножных насосов! Когда Айдахо отдернул плащ, Гарун отпрянул, схватив рукоять ножа, висевшего у него на поясе. - Эй! Что ты делаешь? - раздраженно воскликнул Гарун. - Не смей так прикасаться к Свободному! - Это ты-то Свободный? - осведомился Айдахо. - Я жил со Свободными. Я сражался на их стороне против Харконненов! Я умер вместе со Свободными! А ты? Ты - мошенник! Костяшки пальцев Гаруна побелели на рукоятке ножа. Он обратился к Сионе. - Кто этот человек? Ответила ему Найла: - Это Данкан Айдахо. - Гхола? - Гарун поглядел на лицо Айдахо. - Мы никогда здесь не видели ни одного из твоих подобий. Айдахо почувствовал, как его обуревает почти непреодолимое желание очистить это место, даже если это будет стоить ему жизни, покончить с бесконечной повторяемостью жалкого существования тех, кто ему, вроде бы, должен быть глубоко безразличен. "Да, устаревшая модель!" Но это - не Свободные. - Выхвати свой нож или убери с него руку, - сказал Айдахо. Гарун отдернул руку от ножа. - Это не настоящий нож, - проговорил он. - Этот просто для вида, - голос его стал жалким. - Но у нас есть настоящие ножи, даже крисножи. Они заперты в музейных витринах для лучшей сохранности. Айдахо не смог с собой совладать. Он запрокинул голову и расхохотался. Сиона улыбнулась, но Найла стала задумчивой, и весь отряд Рыбословш пододвинулся к ним поближе, образовав вокруг них настороженный круг. Смех произвел на Гаруна странный эффект: он склонил голову и крепко сплел пальцы рук; но Айдахо успел заметить, как они дрожат. Когда Гарун опять посмотрел вперед, то взгляд его, устремленный на Айдахо, был суров. Айдахо резко протрезвел. Словно жестоким сапогом втоптали "я" Гаруна в пугливое раболепие, а в глазах - настороженное выжидание. Почему-то, Айдахо, сам не умея объяснить, вспомнил цитату из Оранжевой Католической библии, и спросил себя: "Те ли это смиренные, что переживут нас всех и унаследуют мироздание? " Гарун прокашлялся и сказал: - Может быть, гхола Данкан Айдахо посмотрит наши обычаи, и ритуалы и вынесет о них суждение? Айдахо устыдился этой молящей просьбы. Он проговорил, не задумываясь: - Я научу вас любым обычаям Свободных, которые только знаю, - он поднял взгляд и увидел, что Найла сурово хмурится. - Это поможет мне скоротать время, - сказал он. - И кто знает? Может быть, это вернет что-то от истинных Свободных на эту землю. Сиона проговорила: - Нам нет надобности играть в старые культовые игры! Отведите нас в наши квартиры. Найла смущенно склонила голову и проговорила, не глядя на Сиону: - Командующая, есть то, что я не осмелилась тебе сообщить.. - Что ты должна удостовериться, что мы остаемся в этом вонючем местечке? - взорвалась Сиона. - Ох, нет! - Найла поглядела в лицо Сионы. - Куда вы сможете отсюда деться? Через Стену перебраться нельзя и, в любом случае, за ней только река. С другой стороне - Сарьер. Ох, нет... это кое-что другое, - Найла покачала головой. - Не тяни! - резко обрубила Сиона. - Мне отдан строжайший приказ, командующая, который я не осмелюсь нарушить, - Найла взглянула на остальных членов отряда, затем опять на Сиону. - Ты и... Данкан Айдахо должны быть поселены вместе. - Это приказ моего отца? - Госпожа командующая, мне сообщили, что это повеление самого Бога Императора, а мы не осмеливаемся пойти против него. Сиона во все глаза поглядела на Айдахо. - Ты помнишь мое предостережение, Айдахо, когда мы в последний раз разговаривали в Твердыне? - Мои руки - мои, что захочу, то ими и сделаю, - огрызнулся Айдахо. - И, по-моему, хватит тебе сомневаться, захочу я чего-нибудь или нет! Она отвернулась от него, коротко ему кивнув, и поглядела на Гаруна. - Какое имеет значение, где мы будем спать в этом отвратительном местечке? Отведите нас на наши квартиры. Айдахо нашел реакцию Гаруна восхитительной - повернув к гхоле лицо, закрытое капюшоном Свободного, он заговорщицки подмигнул Айдахо. И только после этого Гарун повел их за собой по грязной улочке. 46 Какова непосредственнейшая опасность моему правлению? Я вам поведаю. Это - истинный провидец, человек, представший перед Богом с полным осознанием того, перед кем он предстоит. Экстаз провидчества высвобождает энергию, которая сродни энергии секса - ей нет дела ни до чего, кроме творения. Один акт творения может быть очень похож на другой. Все зависит от видения. Украденные дневники Лито лежал без тележки на верхнем крытом балконе башни Малой Твердыни, охваченный раздражением, происходившим из-за вызванных необходимостью задержек, отсрочивавших день его свадьбы с Хви Нори. Он пристально поглядел на юго-запад. Где-то там, за темнеющим горизонтом, Данкан, Сиона и их попутчики уже шесть дней провели в деревне Туоно. "Все эти задержки - из-за меня", - подумал Лито. - "Я сам сменил место проведения свадьбы, заставив бедного Монео переделывать уже все готовое." А теперь еще, конечно, и это дело с Молки. Необходимость этого невозможно объяснить Монео, шаги которого слышались сейчас в центральной палате верхних покоев башни. Он переживает, что ему пришлось покинуть свой командный пост, откуда он руководил приготовлениями к празднеству. Монео всегда так беспокоится! Лито глядел на заходящее солнце - оно плыло низко над горизонтом, подернутое тусклыми оранжевыми тонами недавно прошедшей бури. К югу за Сарьером сгущались дождевые тучи. Перед тем Лито молча смотрел на дождь, и длилось это, казалось, без начала и конца. На угрюмом сером небе распухали тучи, отчетливо виднелась каждая струя дождя. Лито почувствовал, как окутывают его незваные воспоминания. Это настроение было слишком тяжело стряхнуть с себя и, даже не думая, он пробормотал памятные ему строки древнего стихотворения. - Ты заговорил, Владыка? - голос Монео раздался совсем близко от Лито. Всего лишь поведя глазами, Лито увидел преданного мажордома, стоящего во внимательном ожидании. Лито перевел на галакс процитированные им строки: "Соловей гнездится в сливовом дереве, но что ему делать, когда подует ветер?" - Это вопрос, Владыка? - Старый вопрос. Ответ прост. Пусть соловей держится своих цветков. - Я не понимаю, Владыка. - Перестань нести банальности, Монео. Меня раздражает, когда ты этим занимаешься. - Прости, Владыка. - Что еще я могу поделать? - Лито пристально вгляделся в удрученное лицо Монео. - Что бы еще ни значило сделанное нами, Монео, мы закладываем основы хорошего театра. Монео воззрился на лицо Лито. - Владыка? - Обряды религиозных празднеств в честь Вакха стали зародышем греческого театра, Монео. Религия часто ведет к театрализации. Благодаря нам, у людей будет чудесный театр, - Лито опять оглянулся и поглядел на юго-западную часть горизонта. Теперь там ветер собирал тучи. Лито представил, что слышит, гонимый со свистом по дюнам песок, но это было лишь резонирующее безмолвие верхней палаты башни, тишь, и лишь слабый до нельзя посвист ветра проступает за ней. - Облака, - прошептал он. - Мне бы вновь - чашу лунного света, да древнее море, приливающее к моим ногам, цепляющиеся к меркнущему небу перья облаков, сине-серый плащ, окутывающий плечи и ржущих по близости лошадей. - Государь встревожен, - проговорил Монео. Сострадание в его голосе болью откликнулось в Лито. - Яркие тени всех моих прошлых, - сказал Лито. - Они никогда не оставят меня в покое. Я прислушиваюсь к утешительному звуку, к закатному перезвону колоколов над городком и он говорит мне только, что я - звук и душа этого места. Башню окутала тьма, пока он произносил эти слова. Вокруг них сразу автоматически зажегся свет. Лито устремил взгляд туда, где тонкий дынный ломоть первой луны плыл поверх облаков, освещенный оранжевым отсветом планеты, на фоне которого тенью дорисовывалась полная окружность спутника. - Владыка, почему мы сюда пришли? - спросил Монео. - Почему Ты мне не скажешь? - Я хотел насладиться твоим изумлением, - сказал Лито. Скоро вон там приземлится лайнер Космического Союза. Мои Рыбословши доставят мне Молки. Монео сделал быстрый вдох и на секунду задержал дыхание, перед тем, как выдохнуть. - Дядя... Хви? Тот самый Молки? - Ты удивлен, что никак об этом не был предупрежден, - сказал Лито. Монео почувствовал, как его пробрало ознобом. - Владыка, когда Ты желаешь сохранить что-то в тайне от... - Монео? - Лито говорил мягким убеждающим тоном. - Я знаю, что Молки предлагал тебе большие искушения, чем кто-либо... - Владыка, я никогда... - Знаю, Монео, - сказано все тем же мягким тоном. - Но неожиданность изумления пробудила твои воспоминания. Теперь ты готов на все, чего бы я от тебя ни потребовать. - Что... что, Государь... - Возможно, нам надо будет избавиться от Молки. Он представляет проблему. - Как, я? Ты хочешь, чтобы я... - Возможно. Монео сглотнул, затем сказал: - Преподобная Мать... - Антеак мертва. Она хорошо мне служила, но она мертва. Произошла яростнейшая битва, когда мои Рыбословши напали на... на то МЕСТО, где скрывался Молки. - Без Антеак нам даже лучше, - заметил Монео. - Я ценю твое недоверие к Бене Джессерит, но я бы предпочел, чтобы Антеак покинула нас иным образом. Она была верна нам, Монео. - Преподобная Мать была... - И Бене Тлейлакс, и Космический Союз хотели завладеть секретом Молки, - сказал Лито. - Они засекли выступление моих Рыбословш против икшианцев и опередили их. Антеак... что ж, она смогла лишь ненадолго задержать их, но этого оказалось достаточно. Мои Рыбословши надежно окружили то место. - СЕКРЕТ Молки, Владыка? - Когда что-либо исчезает, - сказал Лито, - это бывает не менее красноречиво, чем когда что-либо внезапно появляется. Пустые места всегда заслуживают того, чтобы приглядеться к ним как можно пристальнее. - Что Владыка имеет ввиду под ПУСТЫМИ... - Молки не умер! Разумеется, это бы мне стало известно. Но он исчез. Куда же он делся? - Исчез от тебя, Владыка? Икшианцы... - Они усовершенствовали то устройство, которое я уже давно от них получил. Они совершенствовали его медленно и осмотрительно, пряча одно внутри другого. Но я заметил отбрасываемые тени. Я был удивлен и был доволен. Монео задумался над этим. "Приспособление, скрывавшее... ага!" Бог Император упоминал по некоторым случаям об этой штуковине, о способе сокрытия записываемых им мыслей. Монео проговорил: - Молки везет тебе секрет... - О, да! Но это не настоящий секрет Молки, у него за пазухой есть кое-что другое - он даже не ведает, что я и об этом догадываюсь. - Другое... но, Владыка, если они сумели скрыть это даже от Тебя... - Многие сегодня на это способны, Монео. Они разбежались во все стороны, когда на них напали мои Рыбословши. Секрет икшианского устройства разнесется теперь широко и далеко. Глаза Монео встревоженно округлились. - Владыка, если кто-нибудь... - Если они научатся быть умными, то не будут оставлять следов, - сказал Лито. - Расскажи-ка мне, Монео, что докладывает о Данкане Найла? Она не противится докладывать непосредственно тебе? - Что мой Владыка ни прикажет... - Монео прокашлялся. Он не мог постичь, для чего его Бог Император заговорив об утаенных следах, без перехода заводит речь о другом. - Да, конечно, - сказал Лито. - Что я ни прикажу, Найла повинуется. И что она докладывает о Данкане? - Он не пытался спариться с Сионой, если это то, что мой Владыка... - Но что он делает с моим марионеточным наибом, Гаруном, и с другими Музейными Свободными? - Он рассказывает им о прежних обычаях, о войнах против Харконненов, о первых Атридесах здесь, на Арракисе. - На Дюне! - На Дюне, да. - Потому не существует больше Свободных, что Дюны больше не существует, - заметил Лито. - Передал ли ты Найле мое послание? - Владыка, зачем Ты так рискуешь? - Ты передал мое послание? - Посланница в Туоно отправлена, но еще есть возможность ее перехватить. - И думать не смей! - Но, Владыка... - Что она должна передать Найле? - Что... что Твой приказ Найле - продолжать и дальше полностью и без всяких вопросов повиноваться моей дочери, во всем, кроме... Владыка! Это опасно! - Опасно! Она будет мне повиноваться. - Но Сиона... Владыка, я боюсь, моя дочь не служит Тебе от чистого сердца. А Найла... - Найла ни в чем не должна отступать от приказов. - Владыка, давай сыграем свадьбу где-нибудь в другом месте. - Нет! - Владыка, я знаю, Твое предвидение открыло Тебе... - Золотая Тропа надежно сохраняется, Монео. Ты знаешь это не хуже меня. Монео вздохнул. - Бесконечность принадлежит Тебе, Владыка. Я не спрашиваю... Он осекся - потому, что башню потряс чудовищный сокрушительный гул, становящийся все громче и громче. Они оба повернулись на звук - снижающийся плюмаж оранжево-голубого света, распространявший водовороты ударных волн, шел на посадку в пустыне к югу от них, меньше, чем в километре. - Ага, пожаловал мой гость, - сказал Лито. - Я пошлю тебя вниз на моей тележке, Монео. Возвращайся только с Молки. Скажи навигаторам, этим они заслужили мое прощение. Затем их всех отошли. - Твое про... Да, Владыка. Но если они обладают секретом... - Они служат моей цели, Монео. Ты должен делать то же самое. Доставь мне Молки. Монео послушно направился к тележке, стоявшей в тени дальнего угла верхней палаты. Забравшись на нее, подождал, пока в стене перед ним распахнется зев ночи. В эту ночь выдвинулась посадочная площадка. Тележка с легкостью пушинки устремилась вперед и поплыла под углом к песку к лайнеру Космического Союза, высившемуся словно искаженная уменьшенная копия башни Малой Твердыни. Лито наблюдал с балкона, чуть приподняв передние сегменты, чтобы обзор был пошире. Его острое зрение различало белое движущееся пятнышко Монео, стоявшего на двигавшейся в лунном свете тележки. Длинноногие служители Космического Союза поднялись на тележку по выдвижной лесенке и секунду там постояли, разговаривая с Монео. Когда они удалились, Лито телепатической командой поднял защитный колпак тележки, увидел, как блеснул на нем лунный свет. Управляемая его мыслью тележка доставила свой груз на выдвижную посадочную площадку. Лайнер Космического Союза с оглушительным ревем взмыл в воздух, в тот момент, когда Лито впускал тележку в освещенную палату и закрывал ворота в ночь. Лито открыл колпак тележки. Песок поскрипывал под ним, когда он подполз к пассажирской панели тележки и приподнял свои верхние сегменты, чтобы рассмотреть Молки, лежавшего словно во сне, пристегнутого к панели широкими серыми эластичными ремнями. Пепельное лицо, темная седина волос. "Как же он постарел", - подумал Лито. Монео вышел из тележки и поглядел на человека в ней. - Он ранен. Они хотели прислать вместе с ним врача... - Шпиона они хотели прислать. Лито внимательно осматривал Молки - темная морщинистая кожа, запавшие щеки, острый нос, так контрастирующий с округленным овалом лица. Тяжелые густые брови почти совсем поседели. И это - всего лишь за срок, отпущенный тестостерону. Глаза Молки открылись. До чего же потрясает, когда видишь зло в таких карих, как у лани, глазах! Губы Молки тронула кривая усмешка. - Владыка Лито, - голос Молки был лишь чуть громче хриплого шепота. Глаза его дернулись направо, задержались на Монео. - Простите меня, что не встаю по такому случаю. - Тебе больно? - спросил Лито. - Иногда, - Молки водил глазами, изучая обстановку. - Где Твои гурии? - Боюсь, я должен отказать тебе в этом удовольствии, Молки. - Пусть будет так, - просипел Молки. - В самом-то деле, я чувствую, что не смогу сейчас их удовлетворить. Те, кого ты послал за мной, не были Твоими гуриями, Лито. - Они были профессиональны в своем повиновении мне, - сказал Лито. - Они были кровожадными охотницами! - Охотницей была Антеак. Мои Рыбословши были всего лишь войском. Монео переводил взгляд с одного говорящего на другого, туда и сюда. Есть в этом разговоре какой-то тревожащий подтекст. Голос Молки, несмотря на сиплость, звучит почти ернически... Но ведь он всегда был таким. Опасный человек! - Как раз перед твоим прибытием, мы с Монео беседовали о Бесконечности, - сказал Лито. - Бедный Монео, - сказал Молки. Лито улыбнулся. - Ты ведь помнишь, Молки? Однажды ты просил меня продемонстрировать тебе бесконечность. - Ты сказал, что нет такой Бесконечности, которую можно было бы продемонстрировать, - Молки перевел свой взгляд на Монео. - Лито любит играть в парадоксы. Ему известны все когда-либо открытые уловки языка. Монео подавил приступ гнева. Он чувствовал себя исключенным из этого разговора, объектом насмешек со стороны двух высших существ - Молки и Бога Императора - припоминавших совместные радости прошлого, почти как два старых друга. - Монео обвиняет меня, что я - единственный владелец Бесконечности, - сказал Лито. - Он отказывается верить, что в нем столько же Бесконечности, что и во мне. Молки уставился на Лито. - Вот видишь, Монео!? Какие трюки он выделывает со словами? - Расскажи мне о своей племяннице Хви Нори, - сказал Лито. - Лито, это правда, что говорят? Ты действительно собираешься жениться на ласковой Хви? - Правда. Молки хихикнул, затем скривился от боли. - Они жестоко меня изранили, Лито, - прошептал он и затем проговорил. - Скажи мне, старый червяк... Монео поперхнулся. Молки сделал паузу на секунду, чтобы оправиться от боли, затем продолжил: - Скажи мне, старый червяк, твой пенис такой же чудовищный, как твое тело? Ну и что переживет ласковая Хви! - Я уже давным-давно сказал тебе правду, - ответил Лито. - Никто не говорит правду, - просипел Молки. - Ты часто говорил, - проговорил Лито. - Даже тогда, когда этого не понимал. - Это потому, что Ты умнее всех нас остальных. - Не расскажешь ли ты мне о Хви? - По-моему, Тебе уже все известно. - Но я хочу услышать от тебя, - сказал Лито. - Вы получали помощь от Тлейлакса? - Они снабдили нас знаниями, больше ничем. Все остальное мы сделали сами. - Так я и думал, что это не работа тлейлаксанцев. Монео не мог больше сдерживать своего любопытства. - Владыка, что это, насчет Хви и Тлейлакса? Почему Ты... - Все такой же, старый дружище Монео, - сказал Молки, переводя взгляд на мажордома. - Разве ты не знаешь, что он... - Я никогда не был твоим другом! - огрызнулся Монео. - Тогда, компаньон по гуриям, - ответил Молки. - Владыка, - проговорил Монео, поворачиваясь к Лито, - почему Ты говоришь о... - Тсс, Монео, - ответил Лито. - Мы утомляем нашего старого товарища, а у меня есть еще, что у него выяснить. - Тебя никогда не удивляло, Лито, почему Монео ни разу не попробовал захапать под себя всю Твою шарашку? - спросил Молки. - Шарашку? - вопросил Монео. - Одно из древних словечек Лито, - пояснил Молки. - Та, кто шарахает - идеальное словечко для женской армии. Почему Ты не переименуешь свою империю, Лито? Великая Шарашка! Лито поднял руку, повелевая Монео молчать. - Так ты расскажешь мне, Молки? О Хви? - Всего лишь несколько крохотных клеточек моего тела, ответил Молки. - Затем тщательно рассчитанное взращивание и воспитание - все полностью противоположно твоему старому приятелю, Молки. Все это мы сделали во внепространственной камере, недоступной Твоему ясновидению! - Но я замечаю, когда что-нибудь исчезает, - проговорил Лито. - Внепространственная камера? - переспросил Монео, а затем до него дошло значение слов Молки. - Ты? Ты и Хви... - Это именно те очертания, которые я разглядел среди теней, - сказал Лито. Монео поглядел прямо в лицо Лито. - Владыка, я распоряжусь отменить свадьбу. Я скажу... - Ты не сделаешь ничего подобного! - Но Владыка, если она и Молки... - Монео, - просипел Молки. - Твой Владыка приказывает, и ты обязан повиноваться! До чего ж глумливый тон! Монео грозно взглянул на Молки. - Полная противоположность Молки, - сказал Лито. - Разве ты его не слышал? - Что может быть лучше? - спросил Молки. - Но, Владыка, ведь, если Ты знаешь теперь... - Монео, ты начинаешь раздражать меня, - заметил Лито. Монео сконфуженно умолк. - Вот так-то лучше, - проговорил Лито. - Ведь знаешь, Монео, некогда, десятки тысяч лет назад, когда я был другим человеком, я допустил ошибку. - Ты, и ошибку? - насмешливо отозвался Молки. Лито только улыбнулся. - Мою ошибку искупило то, насколько красиво я ее оформил в слова. - Словесные игры, - съязвил Молки. - Разумеется! Вот что я сказал: "Прошлое - отвлечение; будущее - сон; только память способна отворить доступ к смыслу жизни." Разве не прекрасные слова, Молки? - Изумительные, старый червяк. Монео поднес руку ко рту. - Но мои слова были глупой ложью, - сказал Лито. - Я это понимал еще произнося их, но меня заворожила их красота. Нет память ничего не отворяет. Без духовных мук, без внесловесного опыта ни в чем и нигде нет смысла. - Я не способен постичь смысл мук, причиненных мне Твоими чертовыми Рыбословшами, - сказал Молки. - Ты не терпишь никаких мук, - сказал Лито. - Если б Ты был в моем теле, Ты бы... - Это всего лишь физическая боль, - ответил Лито. - Она скоро кончится. - Когда же я узнаю, что есть мука? - вопросил Молки. - Возможно, позже. Лито плавно изогнул свои верхние сегменты, переводя взгляд с Молки на Монео. - Ты действительно служишь Золотой Троп