е, Монео? - Ах, эта Золотая Тропа, - насмешливо хмыкнул Молки. - Ты ведь знаешь, что служу, - ответил Монео. - Тогда ты должен мне пообещать, - сказал Лито. - То, что тебе здесь открылось, никогда не соскользнет с твоего языка. Ни словом, ни жестом не должен ты выдать узнанного тобой. - Обещаю, Владыка. - Он обещает, Владыка, - насмешливо повторил Молки. Одна из крохотных ручонок Лито указала на Молки, взиравшего на мягкий профиль тонущего в серой рясе лица. - Из-за былого восхищения и... и из-за многого другого я не способен убить Молки. Я даже не могу требовать этого от тебя. И все же он должен быть устранен. - О, как же ты умен! - проговорил Молки. - Владыка, если бы Ты только мог подождать в другом конце палаты, - проговорил Монео, - может быть, когда Ты вернешься, Молки уже не будет представлять проблему. - Он и впрямь это сделает, - просипел Молки. - Великие боги! Он и впрямь это сделает. Лито отполз подальше в затемненную часть палаты, держа взгляд на еле заметной изогнутой линии очертаний портала, который распахнется в ночь, отдай он только мысленную команду. Как же высоко будет отсюда падать - просто задвинь посадочную площадку. Он засомневался, что даже его тело выживет после такого падения. Но не было воды в песке под башней, и он ощутил, моргая, как стала гаснуть Золотая Тропа - лишь потому, что он позволил себе одну мысль о подобном конце. - Владыка! - окликнул Молки у него за спиной. Лито услышал, как его тележка скрипит по песку, нанесенному ветром на пол верхней палаты. Еще раз Молки окликнул: - Лито, ты самый лучший! Нет такого зла в нашем мироздании, которое способно превзойти... Тяжелый хлюпающий удар - и голос Молки прервался. "Удар в горло", - подумал Лито. - "Да, Монео им отменно владеет." Затем он услышал, как отъезжает в сторону прозрачный экран балкона, скрипнули по перилам носилки... тишина. "Монео придется схоронить тело в песке", - подумал Лито. "Все еще нет червя, чтобы прийти и пожрать все улики". Затем Лито повернулся и оглядел палату. Монео стоял у перил балкона глядя вниз... вниз... вниз... "Я не могу молиться ни за тебя, Молки, ни за тебя, Монео", подумал Лито. - "Я могу быть лишь религиозным самосознанием Империи, потому что я воистину одинок... Так что я не способен молиться". 47 Нельзя понять истории, если не поймешь ее течений, ее потоков, того, как движутся внутри этих сил ее вожди. Вождь старается увековечить условия, требующие его главенства. Отсюда, вождю требуется ПОСТОРОННИЙ. Я призываю вас со тщанием изучить путь моей власти. Я - и вождь, и ПОСТОРОННИЙ. Не допускайте ошибки, воображая, будто я всего лишь создал Церковь, бывшую при том Государством. Такова была моя функция вождя, и у меня было много исторических образцов для подражания. Для того, чтобы постичь меня-постороннего, посмотрите на искусство моего времени. Оно - варварское. Любимый вид поэзии? Эпос. Народный драматический идеал? Героизм. Танцы? Страстно разнузданные. С точки зрения Монео, он прав, считая это опасным. Это стимулирует воображение. Это заставляет людей ощущать нехватку того, что я у них отнял. Что я у них отнял? Право участвовать в истории. Украденные дневники Айдахо, валявшийся на кровати с закрытыми глазами, услышал как что-то тяжело шлепнулось на другую кровать. Он присел в свете позднего утра, под острым углом косо сочившимся в комнату сквозь единственное окно, отражаясь на белой плитке пола и на светло-желтых стенах. Он увидел, что вошедшая Сиона растянулась на ложе, и уже читает одну из тех книг, что привезла с собой в зеленой матерчатой сумке. "Что это за книги?" - удивился он. Он свесил ноги на пол и окинул комнату взглядом. Как может это просторное помещение с высоким потолком хоть сколько-то считаться соответствующим стилю Свободных? Между двумя кроватями был широкий письменный стол из какого-то темно-коричневого пластика местного производства. В комнате были две двери. Одна вела прямо наружу, в сад. Другая - в роскошную ванную, бело-голубой кафель поблескивал отражениями дневного неба. Среди прочих удобств, там имелись ванны для купания и для принятия душа, каждая где-то в два квадратных метра. Дверь в это сибаритское помещение осталась открытой и Айдахо услышал как в ванне стекает вода. Одна из причуд Сионы - она обожает купаться, в избытке расходуя воду. В древние дни Дюны наиб Стилгар поглядел бы на эту ванную с язвительной усмешкой. "Позор! - сказал бы он. - Упадок! Слабость!" И множеством язвительных слов осыпал бы эту деревню, осмеливающуюся приравнивать себя к истинному сьетчу Свободных. Сиона перевернула страницу, зашуршала бумага. Она лежала, положив под голову две подушки, белая тонкая ткань ее облачения слегка обтягивала ее влажное после купания тело. Айдахо покачал головой. Что же на этих страницах так ее увлекает? Она их читает и перечитывает со времени их прибытия в Туоно. Книги - тонкие, но их много, на черных обложках только номера. Айдахо увидел, что Сиона читает сейчас номер девять. Свесив ноги на пол, он встал и подошел к окну. Вдалеке виднелся сажавший цветы старик. Сад с трех сторон был защищен зданиями. Цветы расцветали крупными соцветиями - красными снаружи, но обнажавшими белую сердцевину, когда распускались полностью. Непокрытые седые волосы старика сами были похожи на цветок, покачивающийся среди белых кружев цветов и драгоценных камней бутонов. До Айдахо донеслись запахи прелой листвы и свеженакиданного навоза, смешанные с запахами пышного и ароматного цветения. "Свободные выводят цветы на открытом пространстве!" Сама Сиона не заводила разговора о том, что ее так странно привлекает в этих книгах. "Искушает мое любопытство", подумал Айдахо. - "Хочет, чтобы я сам спросил". Он старался не думать о Хви. При мыслях о ней, его угрожающе захлестывала ярость. Он припомнил словечко Свободных для обозначения такого напряжения чувств - КАНАВА, железное кольцо ревности. "Где Хви? Что она делает в это мгновение?" Открылась дверь, из сада без стука вошел Тийшар, помощник Гаруна. У Тийшара было мертвенного цвета лицо, все покрытое темными морщинками. Белки его глаз повергнуты желтизной. На нем был коричневый балахон. Волосы похожи на старую траву, оставшуюся догнивать на поле. Уродливость его казалась чрезмерной схожестью с темным духом основных стихий. Тийшар закрыл дверь и остановился, глядя на них. Позади Айдахо прозвучал голос Сионы. - Ну, в чем дело? Айдахо заметил, что Тийшар, похоже, странно возбужден - даже подрагивает от возбуждения. - Бог Император... - Тийшар поперхнулся, прокашлялся и начал снова, - Бог Император прибудет в Туоно! Сиона резко присела в своей кровати. Ее белое одеяние складками набежало на колени. Айдахо оглянулся на нее, затем опять поглядел на Тийшара. - Его свадьба состоится здесь, в Туоно! - проговорил Тийшар. - Она будет проведена по древнему обычаю Свободных! Бог Император и его невеста станут гостями Туоно! Айдахо, охваченный КАНАВОЙ, уставил на него взгляд, стиснув кулаки. Тийшар коротко дернул головой, повернулся и вышел, со всей силы захлопнув за собой дверь. - Позволь мне кое-что тебе прочесть, Данкан. - сказала Сиона. Айдахо понадобилась какая-то секунда, прежде, чем до него дошли ее слова. Кулаки его все еще были стиснуты, руки прижаты к бокам. Он повернулся и поглядел на Сиону, сидевшую на краю своей кровати, с книгой на коленях. Она приняла его взгляд за согласие. - "Некоторые верят, - стала читать она, - что должны сперва добиться компромисса целостности с некоторым количеством черной работы, чтобы суметь войти в работу. Они полагают, что компромисс начинается, когда ты выходишь из пределов sanctus ради воплощения своих идеалов. Монео полагает, что я выбрал для себя пребывание внутри sanctus, и выполнять черную работу посылаю других" Она поглядела на Айдахо. - Собственные слова Бога Императора. Айдахо медленно разжал кулаки. Он понял - это то отвлечение, которое ему нужно, и его заинтересовало, что Сиона нарушила свое молчание. - Что это за книга? - спросил он. Она вкратце рассказала ему, как она и ее соратники украли карты Твердыни и копии дневников Лито. - Разумеется, ты об этом и так уже знал, - сказала она. - Мой отец дал мне ясно понять, что план нашего налета был выдан шпионами. Он увидел, что на глаза у нее наворачиваются слезы. - Девять ваших загрызены волками? Она кивнула. - Паршивый же ты командир! - заметил он. Она ощетинилась, но не успела заговорить, потому что он спросил: - Кто перевел для тебя эти дневники? - Этот экземпляр - с Икса. Икшианцы сообщают, что ключ к шифру нашел Космический Союз. - Нам и так известно, что наш Бог Император считает целесообразным, - сказал Айдахо. - Это все, что у него есть сказать? - Сам прочти, - она порылась в мешке рядом с собой вытащила первый том переведенных дневников и швырнула через комнату ему. Когда Айдахо снова сел, она его спросила: - Что ты имеешь ввиду, говоря, что я паршивый командир? - Вот так взять - и потерять девять друзей. - Дурак ты! - она покачала головой. - Ты в жизни, как пить дать, не видел этих волков. Он поднял книгу, ощутил ее тяжесть и сообразил, что она отпечатана на хрустальной бумаге. - Вам бы следовало вооружиться против волков, - сказал он, открывая книгу. - Каким оружием? Любое доступное нам оружие оказалось бы бесполезным. - Лазерные пистолеты? - спросил он, переворачивая страницу. - Только прикоснись на Арракисе к лазерному пистолету - и Червь сразу об этом узнает! Он перевернул еще одну страницу. - В конце концов, твои друзья достали лазерные пистолеты. - И погляди, к чему это их привело! Айдахо прочел строчку, заметил: - Яды вам были доступны. Она судорожно дернулась. Айдахо поглядел на нее. - Ведь вы, в конце концов, все-таки отравили волков, верно? - Да, - голос ее был почти шепотом. - Тогда почему бы вам было не сделать этого заранее? - спросил он. - Мы... не знали... что... у нас... получится... - Но вы даже не попробовали, - заметил Айдахо, опять опуская взгляд к открытой книге. - Паршивый командир. - Он так хитроумен! - сказала Сиона. Айдахо прочел несколько строк, лишь затем вновь поднял свой взгляд на Сиону. - Ты все это прочла? - До последнего слова! Кое-что по нескольку раз. Айдахо взглянул на открытую страницу, зачитал вслух: - "Я сотворил то, что намеревался - могущественное духовное напряжение по всей моей Империи. Немногие чувствуют ее силу. Посредством каких энергий достиг я этого состояния? Я не настолько силен. Единственная сила, которой я обладаю - это контроль за личным процветанием. Вот, если суммировать, чем я занимаюсь. Так почему же люди стремятся попасть в мое окружение, из-за каких причин бьются в тщетных попытках добраться до меня лично? Что движет их на верную смерть? Хотят ли они стать святыми? Полагают ли они, что таким образом узрят Бога?" - Он - законченный циник, - проговорила Сиона, в ее голосе ясно слышались слезы. - Как он тебя испытывал? - спросил Айдахо. - Он показал мне... он показал мне Золотую Тропу. - Это удобнее... - Она вполне реальна, Данкан, - она поглядела на него, в ее глазах все еще блистали сдержанные слезы. - Но даже будь она для него причиной стать не только Императором, но и Богом, это все равно не причина становиться тем, что он есть сейчас! Айдахо глубоко вздохнул, затем проговорил: - И до этого дошел Атридес! - Червь должен сгинуть! - сказала Сиона. - Интересно, когда он сюда прибывает? - осведомился Айдахо. - Этот крысиный дружок Гаруна не сказал. - Мы должны спросить, - сказал Айдахо. - У нас нет оружия, - заметила Сиона. - У Найлы есть лазерный пистолет, - проговорил Айдахо, - а у нас есть ножи... и веревка. Я видел веревку в одном из складов Гаруна. - Против Червя? - осведомилась она. - Даже если б нам удалось заполучить лазерный пистолет Найлы, то, как ты знаешь, он неуязвим для лазеров. - А его тележка, она может быть разрушена? - спросил Айдахо. - Я не доверяю Найле, - сказала Сиона. - Разве она тебе не повинуется? - Да, но... - Мы будем продвигаться шаг за шагом, - проговорил Айдахо. Спроси Найлу, использует ли она свой лазерный пистолет против тележки Червя. - А если она откажется? - Убей ее. Сиона встала, отшвырнув книгу в сторону. - Каким способом Червь прибудет в Туоно? - спросил Айдахо. Для обыкновенного топтера он слишком велик и тяжел. - Гарун нам расскажет, - сказала она. - Но, по-моему, он прибудет так, как обычно путешествует, - она поглядела на потолок, не будь которого, она бы увидела Стену, опоясывавшую весь периметр Сарьера. - По-моему, он прибудет в пешем шествии вместе со всей своей свитой. Он будет двигаться по Королевской Дороге, а сюда слетит на суспензорах, - она взглянула на Айдахо. - А что насчет Гаруна? - Странный человек, - ответил Айдахо. - Он отчаянно хочет стать настоящим Свободным. Он знает, что нисколько не похож на тех, что были в мои дни. - Каким они были в твои дни, Данкан? - У них была очень характеризующая присказка, - сказал Айдахо. - Никогда не води компании с тем, вместе с кем ты не хотел бы умереть. - Ты сообщил эту присказку Гаруну? - спросила она. - Да. - И что он тебе ответил? - Он сказал, что я единственный такой человек, которого он когда-либо встречал. - Возможно, Гарун мудрее нас всех, - заметила она. 48 По-вашему, власть может быть самым неустойчивым из всех человеческих завоеваний? Тогда, как же насчет явных исключений в этой присущей ей неустойчивости? Некоторые семьи ее сохраняют и сохраняют. Поразмыслите над взаимосвязями между верой и властью. Взаимоисключающи ли они, если одна дополняет другую? Бене Джессерит же тысячи лет находится в разумной безопасности за надежными стенами веры. Но куда же сгинула их власть? Украденные дневники Монео обидчиво проговорил: - Владыка, я бы хотел, чтобы Ты предоставил мне побольше времени. Он стоял перед Твердыней, среди коротких теней полдня. Лито покоился прямо перед ним на императорской тележке, колпак ее опущен. Лито путешествовал вместе с Хви Нори, занявшей установленное для нее сиденье в пределах защитного колпака, рядом с лицом Лито. Казалось, всевозрастающая суматоха вокруг них вызывает в Хви только любопытство. "До чего же она безмятежна", - подумал Монео. Он подавил невольное содрогание, припомнив то, что узнал про нее от Молки. Бог Император прав. Хви именно такая, какой и представляется - совершенно неиспорченное и чувствительное человеческое создание. "Действительно ли она стала бы спариваться со мной?" - подивился Монео. Новые заботы отвлекли от нее его внимание. Пока Лито возил Хви вокруг Твердыни, переключив тележку на суспензоры, большая группа придворных и Рыбословш собралась перед Твердыней. Все придворные разряжены в пух и прах - среди праздничных расцветок преобладают сверкающее красное и золото. Рыбословши надели свои лучшие темно-синие мундиры, только ястребы и разводы были разных цветов. В конце процессии был багажный вагон на суспензорах, его будут тянуть Рыбословши. Воздух был полон пыли, будоражащих звуков, запахов. Большинство придворных приуныли, когда им сообщили цель их пути. Некоторые немедленно обзавелись собственными палатками и шатрами, отослав их вперед, вместе с другими крупными вещами, которые уже ждали среди дюн вблизи Туоно, невидимые из деревни. Рыбословши в свите были не особенно празднично настроены. Они громко жаловались, когда им объявили, что лазерные пистолеты брать с собой нельзя. - Еще всего лишь самую чуточку времени, - повторял Монео. - Я до сих пор не знаю, как мы... - При разрешении многих проблем время очень важно, - сказал Лито. - Однако, ты слишком уж на него полагаешься. Я не приму больше никаких задержек. - Нам понадобится три дня только для того, чтобы добраться туда. Лито подумал об этом времени - быстрая ходьба, переход на рысцу, опять быстрая ходьба - и так все время шествия... сто восемьдесят километров. Да, три дня. - Я уверен, ты все хорошо подготовил для привалов, - сказал Лито. - Ведь там в избытке будет горячей воды снять усталость? - У нас будет достаточно удобств, - ответил Монео. - Но мне не нравится, что мы покидаем Твердыню в такое время! И ты знаешь почему! - У нас есть средство связи, верные помощники. Космический Союз мы надежно приструнили. Успокойся, Монео. - Мы могли бы провести церемонию в Твердыне! Вместо ответа Лито поднял колпак тележки, отгородив себя и Хви от остального мира. - Есть опасность, Владыка? - спросила она. - Опасность есть всегда. Монео вздохнул, повернулся и рысцой устремился туда, где Королевская Дорога начинала свой долгий подъем на восток перед тем, как повернуть на юг вокруг Сарьера. Лито включил суспензоры тележки и поплыл в воздухе вслед мажордома, услышав, как позади шаг в шаг тронулась с места пестрая свита. - Все идут с нами? - спросил Лито. Хви оглянулась назад. - Да, - она повернулась и посмотрела ему в лицо. - Почему Монео так озабочен? - Монео только что открыл для себя, что единожды миновавшее мгновение навсегда остается вне пределов его досягаемости. - Он в очень дурном настроении и рассеян с тех пор, как ты вернулся из Малой Твердыни. Он совершенно не похож на себя. - Он Атридес, любовь моя, а ты была создана для того, чтобы доставлять радость Атридесам. - Это не то. Я бы знала, если бы это было так. - Да... что ж, по-моему, Монео открыл для себя еще и реальность смерти. - Как это бывает, когда Ты и Монео в Малой Твердыне? спросила она. - Это самое одинокое место в моей Империи. - По-моему, Ты избегаешь моих вопросов, - сказала она. - Нет, любовь моя. Я разделяю твою озабоченность за Монео, но никакие мои объяснения ему сейчас не помогут. Монео попался в ловушку, выяснив для себя, что трудно жить в настоящем, бесцельно - в будущем, невозможно - в прошлом. - По-моему, как раз Ты и поймал его в ловушку. - Но он должен освободиться. - Почему Ты не можешь его освободить? - Потому, что он полагает, будто в моей жизни память - это его ключ к свободе. Он считает, будто я строю наше будущее от нашего прошлого. - Разве не всегда это так, Лито? - Нет, дорогая Хви. - Тогда как же? - Большинство верит, что ради построения сносного будущего надо вернуться к идеализированному прошлому, к прошлому, которого на самом деле никогда не существовало. - О, Ты, со всеми своими жизнями-памятями, знаешь, что все совсем иначе. Лито обратил к ней тонущее в серой рясе лицо, пристально посмотрел на нее испытующим взглядом... припоминая. Из множества множеств внутри себя он способен создать собирательный образ, генетический намек на Хви, но до чего же этот намек далек и неточен по сравнению с живой плотью. Да, вот оно что. Прошлое становится множеством глаз, смотрящих на нынешнее, но Хви - это само биение задыхающихся рыб жизни. Ее рот, изогнутый, как у древней гречанки, сотворен произносить дельфийские пророчества, но не по ней - пророческие напевы. Она вся целиком отдана жизни, распахнута как бутон, постепенно разворачивающий благоуханное цветение каждого лепестка. - Почему Ты на меня так смотришь? - спросила она. - Я упиваюсь твоей любовью. - Любовь, да, - она улыбнулась. - Ты знаешь, раз уж нам нельзя слить в любви нашу плоть, нам надо слить в любви наши души, сольешься ли Ты со мной в такой любви, Лито? Он был изумлен. - Ты спрашиваешь о моей душе? - Тебя ведь наверняка спрашивали и другие. - Моя душа переваривает свой жизненный опыт, и ничего более, - коротко ответил он. - Разве я у Тебя спросила слишком о многом? - спросила она. - Я думаю, ты просто не можешь спросить меня слишком о многом. - Тогда, уповая на нашу любовь, я выскажу несогласие с Тобой. Мой дядя Молки рассказывал о Твоей душе. Лито вдруг понял, что не способен ответить Хви. Она восприняла его молчание как приглашение продолжать. - Он говорил, что Ты - величайший художник в анализе своей души, прежде всего. - Но твой дядя Молки отрицал, что у него самого есть душа! Она услышала резкость в его голосе, но это ее не отпугнуло. - И все же, по-моему, он был прав. Ты - гений души, великолепный гений. - При чем тут великолепие? Нужно лишь уметь тяжело и упорно тащиться сквозь долгий срок, - ответил он. Они уже были далеко на длинном подъеме к вершине гряды, окружавшей Сарьер. Лито выпустил колеса тележки и отключил суспензоры. Хви заговорила совсем тихо, голосом еле различимым на фоне скрипа колес тележки и топота бегущих ног вокруг них. - Могу я, во всяком случае, называть Тебя - любимым? Он проговорил сквозь комок в горле - который был скорее памятью, чем физическим явлением, поскольку его горло не было уже полностью человеческим. - Да. - Я икшианка по рождению, любимый, - сказала она. - Почему я не разделяю их механистический взгляд на наше мироздание? Ты ведь знаешь, как я смотрю на мир, мой возлюбленный Лито? Он был способен ответить ей лишь взглядом. - Я ощущаю сверхъестественное за каждым поворотом, - сказала она. Голос Лито заскрипел даже на его собственный слух, звуча рассерженно. - Каждый человек творит свое собственное сверхъестественное. - Ты сердишься на меня, любимый. И опять это ужасное скрежетание голоса: - Для меня невозможно гневаться на тебя. - Но между тобой и Молки что-то однажды произошло, - сказала она. - Он никогда мне не рассказывал, что именно, но говорил, что часто удивляется, почему ты его пощадил. - За то, чему он меня научил. - Что между вами произошло, любимый? - Я бы предпочел не говорить о Молки. - Пожалуйста, любимый. Я чувствую, что для меня это важно. - Я высказал Молки предположение, что, возможно, есть такие вещи, которые людям не следовало бы изобретать. - И это все? - Нет, - неохотно ответил он. - мои слова его рассердили. Он сказал: "Ты воображаешь, в мире без птиц люди не изобрели бы летные аппараты. Какой же ты дурак! Люди способны изобрести, что угодно!" - Он назвал тебя дураком? - в голосе Хви прозвучало глубокое потрясение. - Он был прав. И, хотя он отрицал это, он говорил правду. Он научил меня тому, что есть основания для бегства от изобретений. - Значит, Ты страшишься икшианцев? - Конечно, страшусь! Одно из их изобретений может стать катастрофой. - И что бы Ты тогда смог предпринять? - Бежать быстрее. История - это постоянная гонка между изобретением и катастрофой. Помогает образование, но его одного никогда не достаточно. Ты тоже должна бежать. - Ты делишься со мной своей душой, любимый. Ты это понимаешь? Лито отвел от нее взгляд и пристально посмотрел на спину Монео, на движения мажордома, так явно выдающие попытки утаить происходящее в нем. Процессия миновала первый плавный спуск Стены. Монео шел своим обычным шагом переставляя ноги одну за другой, с четким пониманием, куда он всякий раз ставит ногу, но появилось и что-то новое. Лито заметил, что Монео уносится куда-то прочь, что ему мало того, чтобы идти рядом с укрытым в чужеродной плоти лицом Владыки, больше не старается стоять на уровне судьбы своего повелителя. К востоку ждал Сарьер, к западу - река, плантации. Монео не глядел ни влево, ни вправо. Он прозрел иную цель своего назначения. - Ты не ответил мне, - сказала Хви. - Ты уже знаешь ответ. - Да. Я начинаю кое-что о Тебе понимать, - сказала она. - Я могу ощутить кое-какие Твои страхи. И, по-моему, я уже знаю. каково оно, то место, в котором Ты живешь. Он метнул на нее восхищенный взгляд и встретил ее пристальный взор. Это было изумительно. Он не мог отвести от нее глаз. Его до глубины души пробрало страхом, он чувствовал, что его руки начали подергиваться. - Ты живешь там, где соединены страх перед бытием и любовь к бытию, все в одном человеке, - сказала она. Он мог только сощуриться. - Ты - мистик, - сказала она, - мягок к самому себе только потому, что, пребывая в самом центре нашего мироздания, смотришь вовне так, как другие смотреть не могу. Ты страшишься приобщиться к этому, и все же, больше всего другого, ты этого хочешь. - Что ты увидела? - прошептал он. - У меня нет ни внутреннего зрения, ни внутренних голосов, ответила она. - Но я увидела моего Владыку Лито, чью душу я люблю, и знаю теперь то единственное, что Ты воистину понимаешь. Он оторвал от нее взгляд, страшась того, что она может сказать. Дрожь его рук передавалась всему его переднему сегменту. - Любовь - вот то, что Ты понимаешь, - продолжала она. - Любовь, и в этом все. Его руки перестали дрожать, по обеим его щекам скатилось по слезе. Когда слезы соприкоснулись с его оболочкой, вырвались тонкие струйки голубого дыма. Он ощутил жжение - и был благодарен боли. - У Тебя есть вера в жизнь, - произнесла Хви. - Я знаю, мужество любить может существовать только при такой вере. Она протянула левую руку и смахнула слезы с его щек. Его удивило, что оболочка не закрыла рефлекторно его лица, предотвращая прикосновение, как это обычно бывало. - А ты знаешь, - спросил он, - что с тех пор, как я стал таким, ты - первый человек, касающийся моих щек? - Но я знаю, кто Ты есть и чем Ты был, - сказала она. - Чем я был... Ах. Хви. От того, чем я был осталось лишь это лицо, а все остальное потеряно в тенях памяти... сокрыто... исчезло. - От меня не сокрыто, любимый. Он поглядел прямо на нее, не боясь больше смотреть ей глаза в глаза.. - Неужели икшианцы понимают, что они создали, сделав тебя? - Уверяю тебя, Лито, любовь души моей, - не понимают. Ты первый человек, единственный человек, которому я когда-либо доверялась до конца. - Тогда я не буду скорбеть по тому, что могло бы быть, сказал он. - Да, любовь моя, я разделю с тобой мою душу. 49 Думайте о ней как о пластической памяти, о той силе внутри вас, что движет вами и вашими сородичами по направлению к племенным формам. Пластическая память ищет возвращения к своей древней форме, к племенному обществу. Она всюду вокруг вассальный лен, епархия, корпорация, взвод, спортивный клуб, танцевальная группа, ячейка мятежников, планирующий совет, группа молящихся... везде в этом - свой владелец и слуга, хозяин и паразит. И полчища отчуждающих устройств (включая и сами слова!) в конце концов завербовываются в качестве доводов за возвращение к "тем лучшим временам". Я отчаиваюсь при обучении вас иным путям. Ваши квадранты, и они сопротивляются окружностям. Украденные дневники Айдахо обнаружил, что лазание по скалам не требует от него никакого напряжения внимания. Его тлейлаксанское тело помнило то, о чем тлейлаксанцы даже не подозревали. Пусть его подлинная юность отстоит от него на целые эпохи, но повторная юность его тлейлаксанских мускулов таила забытые сознанием уроки его детства. В том детстве, он научился сохранять себе жизнь, убегая на высокие кручи родной планеты. Не имело значения, что нынешняя круча возведена людьми. Над ней тоже сказались века работы природы. Утреннее солнце припекало спину Айдахо. Ему было слышно, как Сиона старается добраться до узкого выступа далеко под ним. Ее действия были совершенно бесполезны для Айдахо, но между ним и Сионой произошел спор, который, в конце концов, заставил Сиону согласиться, что им следует предпринять это восхождение. ИМ. Она возражала против того, чтобы только он один предпринял эту попытку. Найла, ее Рыбословши, Гарун и трое избранных из его Музейных Свободных ждали на песке, у подножья Стены, наглухо отгораживавшей Сарьер. Айдахо не думал о высоте Стены. Он думал только о том, куда ему сейчас поставить руку или ногу. Он думал о мотке легкой веревки вокруг своих плеч. Длина веревки равнялась высоте Стены. Он отмерил ее по земле, методом триангуляции, без счета шагов. Надо считать, что веревка достаточно длинна. Длина веревки - высота стены. Думать как-то иначе - только сбивать себя с толку. Нащупывая руками невидимые ему выступы, чтобы уцепиться за них, Айдахо карабкался по отвесной поверхности... Ладно, не совсем отвесной. Ветер, песок, даже, в какой-то степени, дождь, силы холода и жары более трех тысяч лет проделывали свою разрушительную работу. Айдахо целый день просидел на песке под кручей, изучая работу времени. Он тщательно запоминал косые тени, тонкие линии, раскрошившийся выступ, крохотные зацепки в камне здесь и там - то, что способно ему помочь. Его пальцы впились в острую трещинку на высоте. Он осторожно попробовал, выдержит ли она его вес. Да. Он быстро передохнул, прижав лицо к теплой скале, не глядя ни вверх, ни вниз. Он просто здесь. Все зависит от его собственных движений. Нельзя позволить слишком быстро устать его плечам. Нужно распределить нагрузку между руками и ногами. Пальцы неизбежно пострадают, но, если кости и сухожилия не повреждены, плевать на ободранную кожу. Он снова продолжил подъем. Из-под его руки сорвался осколок камня. Его правую щеку обдало каменными пылью и крошкой, но он даже не почувствовал. Его сознание было полностью сосредоточено на шарящей руке, на том, как держат равновесие ноги на крохотнейшем из выступов. Он был былинкой на ветру всемирного тяготения... Здесь зацепиться пальцем, там кончиком ноги, временами лишь на чистой силе воли одолевая участок отвесной поверхности. Девять самодельных альпинистских крючьев оттопыривали его карман, но пользоваться ими ему было не по душе. На его поясе болтался, тоже самодельный, молоток на коротком ремне, узел которого зафиксировали его пальцы. С Найлой были проблемы. Она не отдаст свой лазерный пистолет. Но она повиновалась прямому приказанию Сионы их сопровождать. Странная женщина... и покорность ее странная. - Разве ты не поклялась повиноваться мне? - вопросила Сиона. Сопротивление Найлы испарилось. Потом Сиона сказала ему: - Она всегда повинуется моим прямым приказам. - Тогда, может, нам и не придется ее убивать, - ответил Айдахо. - Я бы предпочла не предпринимать такой попытки. По-моему, ты ни малейшего понятия не имеешь о ее силе и быстроте. Гарун, Музейный Свободный, мечтавший стать "истинным наибом прежнего образца", дал толчок замыслу этого восхождения, когда на вопрос Айдахо: - Как Бог Император прибудет в Туоно? - ответил: - Точно также, как прибыл, когда посещал нас во времена моего прадеда. - И как это было? - осведомилась, уточняя, Сиона. Это было в день объявления, что свадьба Владыки Лито состоится в Туоно. Они сидели в пыльной тени перед гостевым домом, укрытые от полдневного солнца. Помощники Гаруна полукругом сидели на корточках вокруг дверной приступки, на которой устроились Сиона, Айдахо и Гарун. Две Рыбословши расположились поблизости, прислушиваясь. Найла должна была подойти с минуты на минуту. Гарун указал на высокую Стену позади деревни, ее дальний край отсвечивал золотом в солнечном свете. - Там пролегает Королевская Дорога, а у Бога Императора есть приспособление, с помощью которого он плавно слетает с высоты. - Оно вмонтировано в его тележку, - сказал Айдахо. - Суспензоры, - согласилась Сиона. - Я их видела. - Мой прадед рассказывал, что они пришли по Королевской Дороге огромной группой. Затем бог Император спланировал на своем приспособлении на деревенскую площадь, остальные спустились на веревках. - Веревки, - задумчиво проговорил Айдахо. - Почему они вас тогда навестили? - спросила Сиона. - Подтвердить, что Бог Император не забыл своих Свободных так говорил мой прадед. Это была великая честь, но не такая великая, как эта свадьба. Гарун еще договаривал, когда Айдахо уже поднялся на ноги, с их точки была очень ясно видна вся высота Стены от основания в песке до вершины, освещенная солнцем, прямо за главной улочкой. Айдахо прошел за угол гостевого дома на главную улочку, остановился, повернулся и поглядел на Сиону. С первого же взгляда он понял, почему все утверждают, будто по этой поверхности подняться невозможно. Он сразу подавил мысль о том, чтобы измерить высоту, пусть она будет хоть пять сотен, хоть пять тысяч метров. Самое важное - в том, что открылось ему при более внимательном осмотре - крохотные поперечные трещинки и расщелинки; даже узкий уступчик приблизительно в двадцати метрах над нанесенным к подножью песком... еще один выступ, примерно в двух третях высоты этой отвесной поверхности. Он знал, что нечто древнее и надежное - бессознательная часть его "я" - делает все необходимые измерения, сопоставляя их с его собственным телом - столько-то ростов Данкана до этого места, ухватиться рукой здесь, в другом месте - там. Его собственные руки. Он уже ощущал, как они помогают ему карабкаться. Так он стоял, впервые осматривая кручу, когда у его правого плеча раздался голос Сионы. - Что ты делаешь? Она беззвучно подошла и глядела теперь туда же, куда и он. - Я могу забраться на эту Стену, - сказал Айдахо. - А если прихвачу с собой легкую веревку, то смогу потом втянуть канат потяжелее и попрочнее. Вы все, остальные, легко могли бы тогда по ней подняться. Подошедший в то время Гарун услышал его слова. - Почему ты хочешь забраться на Стену, Данкан Айдахо? За Айдахо ответила Сиона, улыбнувшись Гаруну. - Чтобы соответствующе встретить Бога Императора. Ее еще не одолели сомнения, она еще не осмотрела места восхождения своими глазами и непонимание - как же можно подняться по этой круче? - не подорвало ее первоначальную самоуверенность. Во время этого изначального душевного подъема, Айдахо спросил: - Насколько широка Королевская Дорога там, наверху? - Я ее никогда не видел, - ответил Гарун, - но мне говорили, что она очень широкая. По ней может идти в шеренгу огромный отряд, так мне говорили. И там есть мосты, места с широким обзором реки... и... и... о, это чудо. - Почему ты никогда не поднимался туда, чтобы увидеть самому? - спросил Айдахо. Гарун просто пожал плечами и указал на Стену. Тут подошла Найла, и начался спор о восхождении. Сейчас, карабкаясь, Айдахо припоминал этот спор. До чего же странны взаимоотношения между Найлой и Сионой! Они как две заговорщицы. Сиона распоряжается, Найла подчиняется. Но ведь Найла Рыбословша, тот самый Друг, которому Лито первый доверил приглядеться к новому гхоле. Она признается, что с ДЕТСТВА в Королевской полиции. И какая же в ней сила! Принимая во внимание эту силу, было что-то ошеломляющее в том, как она склонялась перед волей Сионы. Словно бы Найла прислушивалась к тайным голосам, приказывавшим ей так поступать, и отсюда бралось ее повиновение. Айдахо пошарил над головой, ища следующую зацепку для рук. Его пальцы цеплялись за скалу, двигаясь вверх и правее, вот нашли наконец, невидимую трещинку, куда могли вцепиться. В его памяти была начертана сотворенная природой линия восхождения, но лишь его тело, проделав весь путь, могло удостовериться, что эта линия правильна. Его левая нога нашла крохотную опору, лишь для кончиков пальцев... вверх... вверх... Медленно, проверяя. Теперь левую руку... не трещинка даже, а выступ. Его глаза, а затем его подбородок поднялись над высоким выступом, который он до того видел снизу. Опершись на локти, он выбрался на него, перебросил на выступ тело и передохнул, глядя только вперед, не вверх и не вниз. Вдали виднелся песчаный горизонт, ветерок взметал затмевавшую видимость пыль. Много подобных горизонтов повидал он в дни Дюны. Вскоре он опять повернулся лицом к Стене, встал на колени, пошарил руками вверху, продолжая подъем. В его мозгу до последней детали хранится все, увиденное снизу, вся картина Стены, надо лишь глаза закрыть. Так натренирована его память с тех пор, когда он был ребенком, прячущимся от харконненовских охотников за рабами. Кончики пальцев нашли трещинку, за которую могли зацепиться. Он зацепился и приподнялся вверх. Найла, снизу наблюдавшая за восхождением Айдахо, ощутила, как в ней растет и крепнет ощущение родства с ним. Айдахо с этого расстояния уменьшился до маленькой и одинокой фигурки на Стене. Он наверняка знает, каково это быть одному, оставаться наедине с мгновенными решениями. "Я бы хотела родить от него ребенка", - подумала она. "Ребенок от нас был бы сильным и изобретательным. Для чего Бог хочет получить ребенка от Сионы и этого мужчины?" Найла пробудилась до зари и прошлась до гребня низкой дюны на краю деревни, чтобы подумать над затеей Айдахо. Взошла лимонная заря, привычно завешенная поднятой ветром пылью; ее сменил стальной день, зловещая безбрежность Сарьера. Она знала, что, наверняка, Бог все это предвидел. Что утаишь от Бога? Ничего нельзя утаить, даже отдаленной фигурки Данкана Айдахо, карабкающейся в поднебесье. Воображение Найлы, наблюдавшей за подъемом Айдахо, вдруг сыграло с ней шутку, опрокинув Стену в горизонтальное положение. Айдахо стал ребенком, ползущим по разбитой поверхности. Каким же маленьким он выглядит... и все уменьшается. Подчиненная подала воды, Найла выпила. Стена вернулась в нормальное положение. Сиона съежилась на первом выступе, откинувшись, чтобы смотреть вверх. - Если ты упадешь, то подняться попробую я, - пообещала Сиона Айдахо. Найла подумала об этом странном обещании. Почему они оба стараются совершить невозможное? Айдахо не удалось убедить Сиону отказаться от невозможного обещания. "Это судьба", - думала Найла. - "Такова воля Господа." Судьба и воля Бога - одно и то же. Айдахо уцепился за щербинку, кусок камня сорвался вниз у него из-под рук. Так было уже несколько раз. Найла следила, как падает осколок. Ему понадобилось много времени, чтобы долететь вниз, стукаясь о поверхность Стены и отскакивая, разоблачая обман зрения, уверявшего в полной отвесности Стены. "Он либо сможет, либо нет", - думала Найла. - "Что ни случилось - на все воля Бога." Она ощутила, однако же, как у нее в груди гулко колотится сердце. Авантюра Айдахо, это как секс, подумалось ей. Не пассивно эротично, а в близком родстве с тем редкостным чудом, что доводилось ей испытывать. Ей пришлось напомнить себе, что Айдахо предназначен не ей. "Он для Сионы. Если останется в живых." Если он потерпит неудачу, полезет Сиона, и либо одолеет, либо нет. "Интересно - подумала Найла, - испытает ли она оргазм, если Айдахо достигнет вершины. Он уже так близко". После того, как сорвался камень, Айдахо несколько раз глубоко вздохнул. Это были тяжелые мгновенья, и Айдахо понадобилось время, чтобы прийти в себя, едва-едва удержавшись на Стене. Его свободная рука помимо воли еще раз пошарила вверху, миновала ненадежное место, нашла другую маленькую трещинку. Он медленно перенес свой вес на эту руку. Медленно... медленно. Его левое колено нащупало место, куда мог поместиться кончик его ноги. Он поднял ногу на это место, опробовал его. Память подсказала, что вершина близко, но он отмахнулся от этой подсказки. Есть только его восхождение - и знание, что завтра прибывает Лито. "Лито и Хви." Ему об этом и думать нельзя, но мысли не отставали. "Вершина... Хви... Лито... завтра..." Каждая мысль подстегивала его отчаяние, заставляла ярче вспоминать восхождения, совершавшиеся им в детстве. Чем больше возникало сознательных воспоминаний, тем больше они блокировали машинальные навыки. Ему пришлось сделать паузу глубоко дыша, чтобы обрести равновесие к пройденным дорогам прошлого. Но можно ли назвать эти дороги пройденными? Его мысли вдруг споткнулись, ощутив вмешательство. Это конец... Гибель возможно, что могло бы быть, но так никогда и не произошло. "Завтра Лито будет здесь". Айдахо ощутил, как по прижатой к скале щеке покатился пот. "Лито. Я поражу тебя, Лито. Я поражу тебя даже не ради Хви, а только ради себя самого." По нему начало распространяться чувство очищения. Это было похоже на то, что произошло той ночью, когда он мысленно готовился к этому восхождению. Сиону тоже мучила бессонница. Она заговорила с ним, рассказывая в мельчайших подробностях о своем отчаянном беге через Заповедный лес, клятве на берегу реки. - А теперь я дала клятву командовать его Рыбословшами, - сказала она. - И я буду свято блюсти эту клятву, но, надеюсь, это будет не так, как ему хочется. - Чего же ему хочется? - спросил Айдахо. - У него есть множество мотивов, я не могу их разглядеть. Да и кому под силу понять его? Я знаю только, что никогда его не прощу. Это воспоминание вывело Айдахо из забытья, он заново ощутил Стену у себя под щекой. Его пот высох под легким ветерком, и ему стало зябко. Но он обрел СВОЙ ВНУТРЕННИЙ МИР. "Никогда не прощу." Айдахо был во власти призраков всех своих прежних "я", всех гхол, умерших на службе Лито. Можно ли верить подозрениям Сионы? Да. Лито способен убивать своим телом, своими собственными руками. От слуха, который пересказала ему Сиона, попахивало правдой. А Сиона - тоже Атридес. Лито стал кем-то другим... не Атридесом, даже не человеком. Он ПРЕВРАТИЛСЯ НЕ СТОЛЬКО В ЖИВОЕ СУЩЕСТВО, сколько в зверский факт природы, непроницаемый и непостижимый, со всеми запертыми внутри него жизненными опытами. И Сиона ему противостоит. Настоящие Атридесы отвернулись от Лито. "И я отворачиваюсь." Зверский факт природы, ничего более. Совсем как эта Стена. Правая рука Айдахо пошарила наверху и нащупала острый выступ. Он ничего не смог найти поверх выступа и постарался припомнить широкую трещину в этом месте Стены. Он не осмеливался поверить, что уже достиг вершины... еще нет. Острый край выступа порезал его пальцы, когда он перенес на него свой вес. Он поднял левую руку, нашел зацепку и медленно подтянулся. Его глаза оказались на уровне его рук. Он огляделся, увидел плоское пространство, уходящее вдаль... вдаль, к голубому небу. Руки его цеплялись за издавна нанесенные погодой выщербины. Он провел пальцем одной руки по щербатой поверхности, ища выемки, за которые лучше уцепиться, подтянулся до подбородка... до поясницы... до бедер. Затем перекувырнулся, изогнулся и отполз подальше от отвесной кручи. Только тогда он поднялся на ноги... Вершина. Он достиг ее, не пользуясь альпинистскими крючьями и молотком. До него донесся слабый звук. Приветствуют его? Он вернулся к краю обрыва, поглядел вниз, помахал стоявшим внизу. Да, они его приветствуют. Повернувшись, он побрел к середине дороги. Удовлетворение гасило дрожь в мускулах, снимало боль в плечах. Он медленно сделал полный круг, осматривая вершину, прежде чем позволил, наконец, памяти приблизительно оценить высоту, которую он преодолел. Девятьсот метров... по меньшей мере. Королевская Дорога его заинтересовала. Совсем не похожа на ту, что ведет в Онн. Эта - широка... не меньше пятисот метров в ширину. Серая, идеально гладкая, без единого повреждения, края отступают на сотню метров от каждой стороны Стены. Каменные столбы в человеческий рост отмечают края и тянутся вперед, как часовые, охраняющие путь, которым пойдет Лито. Айдахо подошел к стороне Стены, противоположной Сарьеру, и глянул вниз. Далеко внизу, в глубине, мощная стремнина зеленой реки разбивалась в пену о каменные быки. Он поглядел направо - Лито пойдет оттуда. Дорога там делала плавный, начинавшийся около трех километров от Айдахо, поворот вместе со Стеной. Айдахо вернулся на дорогу и прошел по краю до изгиба, где дорога сужалась и начинался плавный спуск. Он остановился и поглядел на открывшиеся его взгляду очертания новых форм. Приблизительно через три километра покатого спуска дорога сужалась и пересекала речную теснину. Мост с его воздушными фермами, казался с этого расстояния нереальным, игрушечным. Айдахо вспомнил похожий мост на дороге в Онн, ощущение прочности под ногами. Надо полагаться на память и рассматривать мосты так, как их вынужден рассматривать военачальник - как проходы или ловушки. Перейдя влево, он поглядел на другую высокую Стену, за дальней опорой воздушного моста. Дорога там продолжалась, плавно поворачивая, пока не превращалась в линию, идущую прямо на север. По сторонам ее тянулись две Стены и река между ними. Река струилась в рукотворном ущелье, ее испарения задерживал и отгонял на север ветер, в то время, как само течение было направлено на юг. Айдахо выбросил реку из головы. Она есть сегодня, и будет завтра. Он сосредоточил внимание на мосте, изучая его с позиций всего своего воинского опыта. Еще раз прикинув все для памяти он повернул назад и направился к тому месту где вылез на вершину, на ходу разматывая легкую веревку со своих плеч. Только увидев, как веревка змеей скользит вниз, Найла испытала оргазм. 50 Что я истребляю? Буржуазную бездумную страсть к безмятежному сохранению прошлого. Это - сковывающая сила, это то, что держит человечество связанным уязвимым единством, несмотря на всю мнимую разделенность парсеками пространства. Если я могу найти разбросанные кусочки - значит, другие тоже могут их найти. Когда вы все вместе, вас и катастрофа может настичь всех вместе. Вы можете быть все вместе уничтожены. Отсюда, я демонстрирую вам опасность поверхностной и бездумной посредственности, движения без стремлений и целей. Я показываю вам, что в такое может впасть целая цивилизация. Я даю вам эпохи жизней, плавно скользящих к смерти, без суеты и возбуждения, даже без вопроса "Почему?" Я показываю вам ложное счастье и тень катастрофы, именуемой Лито, Богом Императором. А теперь, научитесь ли вы настоящему счастью? Украденные дневники Лито лишь раз за целую ночь погрузился в короткую полудрему. На заре его разбудил вошедший Монео. Королевская тележка стояла почти в центре замкнутого с трех сторон двора. Колпак тележки был включен на одностороннюю видимость - все видно изнутри, а снаружи выглядит непрозрачным - и наглухо закрыт от проникновения влаги. Лито слышал слабый шум вентиляторов, прогоняющих воздух через осушающие устройства. Ноги Монео шаркали по булыжникам двора, когда он приближался к тележке. Заря окрасила в оранжевые тона крышу гостевого дома. Когда Монео остановился перед ним, Лито открыл колпак своей тележки. В воздухе стоял дрожжевой грязный запах, влажный ветер был неприятным. - Мы должны прибыть в Туоно около полудня, - сказал Монео. - Я хотел бы, отправить топтер для дозора с воздуха. - Не нужны мне топтеры, - ответил Лито. - Мы можем спуститься в Туоно на суспензорах и канатах. При этом обмене репликами Лито заметил, насколько помнит человек свой ранний опыт - проведя юность бунтарем, Монео навечно сохранил подозрительность ко всему, чего нельзя увидеть или точно определить и никогда не любил пеших шествий... Он оставался скоплением ждущих своего часа приговоров. - Ты же понимаешь, что топтеры я хочу использовать не для перевозки, - сказал Монео. - Они нужны, чтобы охранять... - Да, Монео. Взгляд Монео устремился мимо Лито, на речное ущелье за открытой стороной двора. В свете зари туман, поднимавшийся из ущелья, морозно серебрился. Он подумал, как же глубок этот каньон... Тело, падая в него, будет все вращаться и вращаться. Этой ночью Монео оказался не в силах подойти к самому краю каньона и поглядеть вниз. Эта отвесная крутизна была таким... таким искушением. С наполнявшей Монео таким благоговейным ужасом прозорливостью, Лито проговорил: - В каждом искушении есть урок, Монео. Монео, лишившись дара речи, повернулся и посмотрел прямо в глаза Лито. - Ищи урок в моей жизни. - Владыка? - голос не громче шепота. - Сперва меня искушали злом, затем добром. Каждое искушение приноравливали, тщательно и изысканно, к моим уязвимым местам. Скажи мне, Монео, если бы я выбрал добро, это бы сделало меня добрым? - Разумеется, да, Владыка. - Возможно, ты никогда не избавишься от привычки к четким определениям. - сказал Лито. Монео вновь загляделся мимо Лито на край ущелья. Лито перекатил свое тело, чтобы посмотреть туда же, куда Монео. Вдоль края каньона росли искусственно высаженные карликовые сосны. На влажных иглах висели капли росы, - боль для Лито. Он хотел закрыть колпак своей тележки, но остановился, привлеченный драгоценным мерцанием этих капель, будивших его жизнь-памяти, но отталкивающих для его телесной оболочки. Эта одновременная противоречивость грозила ввергнуть его во внутреннюю смуту. - Мне не нравится идти пешком, - сказал Монео. - Так передвигались Свободные, - сказал Лито. Монео вздохнул. - Все остальные будут готовы за несколько минут. Хви завтракала, когда я выходил.. Лито не ответил. Его мысли были обращены к воспоминаниям только что минувшей ночи - и к тысячам тысяч других ночей, его жизни-памяти - облака и звезды, дожди и открытая тьма, светящиеся мерцающими снежинками продырявленного космоса. Целые мириады ночей, он блуждал вместе с ними, как вместе с биениями собственного сердца. - Где Твоя охрана? - внезапно вопросил Монео. - Я отправил их позавтракать. - Мне не нравится, когда они оставляют Тебя незащищенным! Хрустальный звук голоса Монео прозвенел в памятях Лито с непередаваемым словами выражением: Монео страшится мироздания, без Бога Императора, он предпочел бы скорее умереть, чем увидеть такое мироздание. - Что сегодня произойдет? - спросил Монео. Вопрос этот адресован не Богу Императору, а пророку. - Семя, несомое ветром, способно завтра стать нивой, - сказал Лито. - Ты знаешь наше будущее! Почему Ты им не поделишься? - Монео близок к истерии... отвергая все, выходящее за пределы его непосредственных восприятий. Лито бросил на мажордома сумрачный взгляд, настолько полный твердо обузданных чувств, что Монео отпрянул. - Прими бремя собственного существования, Монео! Монео сделал глубокий дрожащий вдох. - Владыка, я не хотел Тебя оскорбить. Я искал только... - Посмотри вверх, Монео! Монео непроизвольно повиновался, поглядел в безоблачное небо, где разгорался утренний свет. - Смотрю. И что, Владыка? - Над тобой нет успокаивающего потолка, Монео. Только открытое небо, полное перемен. Встреть его с радостью. Каждое чувство, которым ты обладаешь - это инструмент для приспособления к переменам. Разве это тебе ни о чем не говорит? - Владыка, я подошел только, чтобы осведомиться, когда Ты будешь готов продолжить путь. - Монео, умоляю тебя быть правдивым со мной. - Я правдив, Владыка! - Но если жить в недоверии, ложь станет для тебя правдой. - Владыка, если я лгу... значит, лгу, сам того не ведая. - Вот это уже похоже на правду. Но я знаю, чего ты боишься, о чем не договариваешь. Монео затрепетал. Бог Император был в самом жутком из своих настроений, глубокая угроза звучала в каждом его слове. - Ты страшишься диктата самосознания, - сказал Лито, - и ты прав в этом своем страхе. Немедленно пришли сюда Хви! Монео повернулся всем телом и кинулся к гостевому дому. Вид у него был такой, словно он растревожил пчелиный рой. Через несколько секунд появились Рыбословши и построились вокруг королевской тележки. Придворные стали выглядывать из окон гостевого дома или спускаться вниз, останавливаясь под выступающими карнизами, боясь приблизиться к Лито. Вскоре появилась из широкого центрального входа Хви, выступила из тени медленно приближаясь к Лито, вздернув подбородок, взглядом ища лицо Лито. Весь ее вид - полная противоположность возбужденной сумятице прочих. Лито почувствовал, как отходит душой от одного взгляда на Хви. На ней было золотое одеяние, которого он прежде не видел, горловина и манжеты длинных рукавов расшиты серебром и жадеитом, а подол платья, почти волочащийся по земле, обшит тяжелой зеленой тесьмой, подчеркивающей зубцы темно-красной ткани. Хви улыбнулась, остановясь перед ним. - Доброе утро, любимый, - тихо проговорила она. - Чем это Ты так расстроил бедного Монео? Умиротворенный ее видом и голосом, Лито улыбнулся. - Я сделал то, на что всегда надеюсь - произвел эффект. - Да, несомненно, произвел. Он сказал Рыбословшам, что Ты в гневе и в ужасном настроении. Ты ужасен, любовь моя? - Только с теми, кто отказывается жить, полагаясь на собственные силы. - А, понятно, - она сделала перед ним пируэт, демонстрируя свое новое одеяние. - Тебе оно нравится? Подарок Твоих Рыбословш. Они сами его отделали, чтобы меня принарядить. - Любовь моя, - в его голосе прозвучала предостерегающая нотка, - принаряженность! Вот как ты готовишь себя к пожертвованию! Тогда она подошла к краю тележки и наклонилась, ее лицо прямо под его лицом, на губах насмешливо торжественное выражение. - Значит, они принесут меня в жертву? - Некоторым из них этого хотелось бы. - Но Ты этого не допустишь. - Наши судьбы соединены, - сказал он. - Тогда я не буду бояться, - она протянула руку и коснулась одной из его покрытых серебряной кожей ручонок, но отдернула руку прочь, когда его пальцы затрепетали. - Прости меня, любимый. Я забыла, что мы соединены душами, но не телами, - сказала она. Кожа песчаной форели все еще содрогалась от прикосновения Хви. - Влага в воздухе делает меня чрезвычайно чувствительным, - сказал он. Дрожь медленно улеглось. - Я не буду сожалеть о том, чего не может быть, - прошептала она. - Будь сильной, Хви, потому что твоя душа - моя. Она повернулась на звук, донесшийся из гостевого дома. - Монео возвращается, - сказала она. - Пожалуйста, любимый, не запугивай его. - Монео тоже твой друг? - Мы друзья по желудку. Нам обоим нравится йогурт. Лито все еще хихикал, когда Монео остановился рядом с Хви. Монео осмелился изобразить улыбку, метнув озадаченный взгляд на Хви. В его манерах проступала благодарность. Его предупредительность, столь привычная при общении с Лито, теперь частично распространилась и на Хви. - У вас все в порядке, леди Хви? - Все в порядке. Лито сказал: - Во времена желудков дружба по желудку должна поощряться и развиваться. Что ж, двинемся в наш путь, Монео. Туоно ждет. Монео отвернулся и проорал распоряжения Рыбословшам и придворным. Лито улыбнулся Хви. - Разве я не славно справляюсь с ролью нетерпеливого жениха? Она легко вспрыгнула на тележку, подобрав рукой подол юбки. Лито раскрыл ее сиденье. Только усевшись глаза вровень с глазами Лито, она ответила, понизив голос так, чтобы было слышно ему одному: - Любовь души моей, я раскусила еще один Твой секрет. - И какое ядрышко у раскушенного орешка? - шутливо откликнулся он, поддерживая этот новый вид близости, возникшей между ними. - Тебе редко нужны слова, - сказала она. - Ты своей собственной жизнью обращаешься прямо к чувствам. По всей длине его тела пробежал трепет. Прошло какое-то мгновение, прежде чем он смог заговорить, - и голос его был так тих, что Хви пришлось напрячь слух, чтобы расслышать его через шум сопровождающих. - Между сверхчеловеческим и внутричеловеческим, - сказал он, - у меня есть маленькое местечко, где я могу быть просто человеком. Я благодарен тебе, милая и ласковая Хви, за это. 51 Во всем моем мироздании я не встречал ни единого неизменного и непоколебимого ЗАКОНА ПРИРОДЫ. Это мироздание предлагает лишь изменяющиеся взаимосвязи, которые, порой, сознанию короткой жизни видятся законами. Телесная система восприятия, называемая нами "Я" - это эфемерность, увядающая под жаром вечности, мимолетно осознающая сиюминутные условия, определяющие нашу деятельность, и меняющаяся, как и наша деятельность. Если вы хотите хоть что-то назвать АБСОЛЮТНЫМ, то используйте подходящее для этого слово: ПРЕХОДЯЩЕЕ. Украденные дневники Найла первой заметила приближающийся кортеж. Обливаясь потом в полуденной жаре, она стояла возле одного из каменных столбов, отмечавших края Королевской Дороги. Внезапная вспышка дальнего отсвета привлекла ее внимание. Она пригляделась в том направлении, прищурилась, ее охватило возбуждение, когда она поняла, что это был блик солнца, вспыхнувший на колпаке тележки Бога Императора. - Идут! - воскликнула она. Затем она почувствовала голод. Возбужденные замкнутой целеустремленностью, они не захватили еды. Одни Свободные взяли с собой воду, да и то лишь потому, что "Свободные всегда берут с собой воду, когда выходят из сьетча". Они просто соблюдали ритуал, не думая о нем. Найла коснулась пальцем кнопки лазерного пистолета, пристегнутого у бедра. Мост был не более, чем в двадцати метрах впереди нее, его воздушная конструкция изгибалась над ущельем, как чужеродная фантазия, соединяя две беспредельности бесплодных земель. "Это сумасшествие", - подумала она. Но Бог Император твердо подтвердил свой приказ. Он потребовал, чтобы Найла повиновалась Сионе абсолютно во всем. Приказы Сионы - недвусмысленны, не оставляют места для сомнений. И у Найлы не было способа обратиться с вопросом к своему Богу Императору. Сиона сказала: - Когда его тележка будет на середине моста - вот тогда! - Но почему? Они стояли далеко в стороне от остальных, в зябкой заре над вершиной Барьерной Стены, у Найлы было ненадежное чувство уязвимости. и не закроешь глаза на мрачное выражение лица Сионы, тихую напряженность ее голоса. - По-твоему, ты можешь повредить Богу? - Я... - Найла могла только пожать плечами. - Ты ДОЛЖНА мне повиноваться! - Должна, - согласилась Найла. Найла внимательно наблюдала за приближающимся кортежем, различала цветные наряды придворных, плотные массы голубого - это ее сестры-Рыбословши... сияющую поверхность тележки своего Владыки. "Еще одно испытание", - решила она. - "Бог Император знает. Он знает преданность Найлы. Это испытание. Приказания Бога Императора должны выполняться абсолютно точно. Это - наипервейший урок, преподаваемый Рыбословшам с самого детства. Бог Император сказал, что Найла должна повиноваться Сионе. Это испытание, чем же еще это может быть?" Она поглядела на четырех Свободных. Данкан расположил их прямо на дороге, перекрыв ими ближний конец моста. Они сидели спинами к ней и глядели на мост - четыре холмика в коричневых накидках. Найла услышала, как слова Айдахо обращается к ним: - Не покидайте этого места. Вы должны приветствовать его отсюда. Встаньте, когда он приблизится и низко кланяйтесь. ПРИВЕТСТВОВАТЬ, ДА. Найла сама себе кивнула. Три других Рыбословши, вскарабкавшиеся на Барьерную Стену вместе с ней, были отосланы на середину моста. Они знали только то, что сказала им Сиона в присутствии Найлы, - надо ждать там, пока королевская тележка не будет в нескольких шагах, затем повернуться и, пританцовывая, следовать впереди процессии... "Если я перережу мост лазерным пистолетом, эти трое погибнут", - подумала Найла. - "И все остальные, кто пойдет с нашим Владыкой." Найла изо всех сил вытянула и изогнула шею, чтобы заглянуть в ущелье. Река не была видна, но слышался отдаленный рокот перекатываемых камней. Они все там погибнут! "Если только он не явит нам Чуда". Так и должно быть. Сиона подготовила сцену для Святого Чуда. Какие же еще могут быть намерения Сионы, раз она прошла испытание и носит мундир офицерши Рыбословш? Сиона дала клятву Богу Императору. Она испытана Богом, побывав наедине с ним в Сарьере с глаза на глаз. Найла, не поворачиваясь, посмотрела вправо: Сиона и Айдахо стояли на дороге плечом к плечу, приблизительно в двадцати метрах от Найлы. Они были погружены в разговор, время от времени посматривали друг на друга и кивали. Вскоре Айдахо коснулся руки Сионы - странно хозяйским жестом. Кивнув еще раз, он зашагал к мосту и остановился у углового быка прямо перед Найлой. Он поглядел вниз, потом перешел на ее сторону к другому угловому быку. Снова поглядел вниз - и простоял там несколько минут, прежде чем вернуться к Сионе. "Какое же странное создание этот гхола", - подумала Найла. После его феноменального восхождения она перестала относиться к нему, как к простому смертному. Он был чем-то иным, демиургом, стоявшим рядом с Богом. Но он способен к спариванию. Внимание Найлы привлек отдаленный крик. Она обернулась и поглядела через мост. Кортеж, приблизившись к мосту, сменил привычную трусцу Королевского Шествия, на более спокойную и размеренную ходьбу. Найла узнала идущего в первых рядах Монео, по белому мундиру, ровному шагу и взгляду, устремленному прямо вперед. Императорская тележка ехала на колесах позади Монео, непроницаемый для взгляда колпак зеркально отсвечивал. Тайна всего этого заполнила Найлу. Вот-вот произойдет Чудо! Найла поглядела направо, на Сиону. Сиона глянула в ответ и один раз кивнула. Найла вытащила из кобуры лазерный пистолет и, прицеливаясь, стала пристраивать его на камне. Сперва трос слева, затем трос справа, потом пластальную ажурную решетку слева. Лазерный пистолет казался руке Найлы холодным и чуждым. Она сделала дрожащий вдох, чтобы вернуть спокойствие. "Я должна повиноваться. Это испытание." Она увидела, как Монео поднял взгляд от дороги и, не меняя шага, обернулся, чтобы крикнуть что-то - то ли тем, кто в тележке, то ли тем, кто позади нее. Найла не могла разобрать. Затем опять повернулся, глядя вперед. Найла заставила себя успокоиться. Слилась с каменным столбом, почти скрывавшим ее тело. ИСПЫТАНИЕ Монео увидел людей на мосту и за ним. Он узнал мундиры Рыбословш и удивился сначала, по чьему приказу находятся здесь эти приветствующие. Он повернулся и прокричал вопрос Лито, но тележка Бога Императора оставалась непроницаемой, Лито и Хви скрыты внутри. Только когда Монео оказался на мосту, а тележка, поскрипывая по нанесенному ветром песку, поехала за ним, он узнал Сиону и Айдахо, стоящих в отдалении на другой стороне. Он узнал четырех Музейных Свободных, сидящих на дороге. Его начали грызть сомнения, но он не мог понять смысл всего происходящего. Он рискнул бросить взгляд на реку - платиновый мир, освещенный полуденным солнцем. Позади него громко поскрипывала тележка. Текучесть всего - реки, шествия, его собственная роль в этих полных потрясающего смысла событиях - вызвали у него головокружительное ощущение какой-то близкой неизбежности. "Мы - не люди, проходящие этим путем", - подумал он. - "Мы - первооснова, соединяющая один кусочек Времени с другим. А когда мы минуем - все позади нас рухнет во вне - выпадает из времени и пространства и никогда грядущее не будет таким же, как до нашего прихода." В памяти Монео всплыл отрывок одной из песен лютнистки, взгляд его стал рассеянным при этом воспоминании. Он понимал, что эта песня полнится желанием, чтобы все миновало, оказалось в прошлом, развеялись сомнения, вернулось спокойствие. Заунывная песня поплыла через его сознание подобно дымку, закручиваясь и властно привлекая: Кричит насекомое в жаркой траве, - Монео замурлыкал про себя песенку: Кричит, о конце говоря. И цвета последних листьев, Таящихся в жаркой траве, Эти осень и песня моя. Монео закивал в такт, перейдя к припеву: День закончился, Гости ушли. День закончился В нашем сьетче, День закончился, Буря ревет, День закончился, Гости ушли. Монео подумал, что эта песня и вправду неподдельно стара - песня старых Свободных, никакого сомнения. И она напоминает ему кое-что о себе самом. Он тоже хотел, чтобы посетители в самом деле поскорее ушли, чтобы вся суматоха кончилась и опять наступил мир. Мир так близко... И все же он не может бросить своих обязанностей. Монео подумал о грудах снаряжения, расположенного в дюнах, но не видимого из Туоно. Вскоре они все это увидят - шатры, еду, столы, золотые тарелки, украшенные драгоценностями ножи, глоуглобы в виде старинных ламп причудливой формы... все богатое убранство, на которое такие разные жизни возлагали свои ожидания. "Обитатели Туоно никогда не станут теми же самыми". Во время одной из инспекционных поездок Монео провел в Туоно две ночи. Он припомнил запах костров, на которых готовилась пища, растопку из веток ароматических кустов, полыхающую во тьме. Туонцы не пользовались солнечными печами, потому что те для них "недостаточно древние". НЕДОСТАТОЧНО ДРЕВНИЕ В Туоно почти не пахло меланжем. Слащавая едкость и мускусные масла кустарников оазиса - вот, преобладающие запахи в деревеньке. Да... и выгребные ямы, и вонь гниющего мусора. Он припомнил реплику Бога Императора по завершении своего доклада о результатах поездки. "Эти СВОБОДНЫЕ не знают, что потеряно в их жизнях. Они воображают, будто сохраняют самую суть прежних обычаев. В этом беда всех музеев. Что-то тускнеет, усыхает в экспонатах - и исчезает. Смотрители музеев и посетители, глазеющие на экспонаты, склонившись над витринами, - очень немногие из них ощущают это недостающее. Это то, что в прежние времена приводило в движение все жизни. Когда жизнь ушла - ушло и оно." Взгляд Монео сосредоточился на трех Рыбословшах, стоящих на мосту прямо перед ним. Они пустились в пляс, вскинув руки, крутясь и подскакивая в нескольких шагах от него, и двинулись прочь. "Как странно", - подумал он. - "Я видел людей, танцующих на открытом месте, но никогда - Рыбословш. Они танцуют только в уединении своих покоев, в своем собственном тесном кругу." Он не успел еще додумать эту мысль, когда услышал первое грозное жужжание лазерного пистолета и почувствовал, как мост накренился под ним. "Это происходит не на самом деле" - вскричал его разум. Он услышал, как королевская тележка со скрежетом съехала вбок к краю моста, с щелчком резко открылся колпак тележки. Позади него раздались испуганные крики и вопли, но он не мог обернуться. Настил моста резко накренился вправо, и он, рухнув навзничь, заскользил к бездне. Он уцепился за обрезанный край троса, чтобы остановиться. Трос поехал вместе с ним. Все вокруг сползало, скрипя о развеянный по мосту тонким слоем песок. Монео цеплялся за трос обеими руками, крутясь на нем. Потом он увидел королевскую тележку - она накренилась над краем моста, колпак был открыт. Хви стояла, одной рукой хватаясь за свое откидное сиденье, глядя куда-то мимо Монео. Воздух наполнился кошмарным скрежетом металла. Мост еще круче накренился. Монео увидел, как покатились придворные, с раскрытыми ртами, хватаясь руками за воздух. Трос Монео за что-то зацепился. Руки Монео задрались над головой, все его тело вращалось и перекручивалось. Он почувствовал, как его руки, мокрые от страха, скользят по тросу. И опять промелькнула перед ним королевская тележка. Перекореженная, она застряла, упершись на переломанную ограду моста. В последний миг Монео увидел крохотные ручонки Бога Императора, тщетно попытавшиеся удержать Хви Нори, хватаясь за нее. Хви безмолвно выпала с открытого края тележки, ее золотое платье со свистом задралось, обнажая ее тело, вытянутое как стрела. Глубокий, рокочущий стон вырвался у Бога Императора. "Почему он не включает суспензоры?" - промелькнуло у Монео. "Суспензоры его поддержат." Но лазерный пистолет продолжал жужжать и, пока руки Монео скользили к перерезанному концу троса, он успел увидеть, как копье пламени пронзило насквозь суспензоры тележки, один за другим, с взрывами золотого дыма. Сорвавшись и падая, Монео взметнул руки над головой. "Дым! Золотой дым!" Тело его перевернулось, влекомое задравшимся балахоном. Лицо оказалось обращенным вниз, в бездну. В мальстреме кипящих бешеных струй, далеко внизу он будто посмотрел в зеркало своей жизни - обрывистые потоки и перекаты, множество действий и событий, объединенные единой целью. Слова Лито промелькнули в его уме нитью золотого дымка: "Осторожность - это тропа к посредственности. Быстротечная, бесчувственная посредственность - вот все, что большинству людей кажется возможным достичь". И дальше Монео падал свободно в экстазе понимания. Космос открылся для него как чистое стекло, все текло вне Времени. ЗОЛОТОЙ ДЫМ! - Лито! - завопил он. - Сиайнок! Я верю! Тут балахон сорвался с его плеч. Монео развернуло ветром, дующим из каньона - последний взгляд на запрокинутую королевскую тележку... падающую с разрушенного моста. Бог Император выскользнул с открытого конца. Что-то твердое сокрушительно ударило в спину Монео и это было последним, ощущением в его жизни... Лито почувствовал, что выскальзывает из тележки. В его сознании была только Хви, падающая в реку - жемчужный фонтан, отметивший ее погружение в мифы и грезы о конце Времени. Ее последние слова, спокойные и уверенные, пробежали через все его жизни-памяти: - Я пойду впереди тебя, любимый. Выскальзывая из тележки, он заметил зазубренные края с рябыми тенями, злобный кривой клинок реки, отточенный о вечность и готовый погрузить его в агонию. "Я не могу плакать, не могу даже закричать", - подумал он. - "В слезах больше нет нужды. Слезы - вода. Через миг мне останется только она. Я могу только стонать в моей скорби. Я одинок, более одинок, больше чем когда-либо прежде." Его огромное рубчатое тело согнулось и закрутилось при падении, обостренное зрение выхватило Сиону, стоящую на обрубленном краю моста. "Теперь ты узнаешь!" - подумал он. Тело продолжало крутиться. Он смотрел на приближавшуюся реку... Вода была сном, населенным плеском рыб, вызвавшим в его жизнях-памятях воспоминание о пиршестве рыбаков на гранитном берегу озерка, о розовом мясе, восхитительно обостряющем и утоляющем аппетит. "Я присоединюсь к тебе, Хви, на пиршестве богов!" Обжигающая вспышка пузырьков - и всего его охватила смертная мука - злобные потоки воды захлестнули его со всех сторон. Он ощутил, как его царапает о скалы пока он борется, продвигаясь вперед, чтобы вырваться из стремнины. Его тело изгибалось в конвульсиях непроизвольных корчей, отчаянных бултыханий. Стена каньона, мокрая и черная, проносилась перед его обезумевшим взглядом. Отрывались отдельные куски бывшей кожи. Казалось серебряный дождь, стремящийся в реку, ошеломительное движение чешуйчатых блесток песчаной форели, покидающей его, чтобы начать свою собственную жизнь организмов-колоний. Агония продолжалась. Лито изумило, что он до сих пор сохраняет сознание, все еще ощущает собственное тело. Его вел инстинкт. Он уцепился за ближнюю скалу, на которую его швырнул поток, почувствовал, как его вцепившийся палец отрывается от руки прежде, чем он смог разжать хватку - и это была лишь малая толика его боли. Речка поворачивала налево через каменный перекат в ущелье, и, словно говоря, что ему уже достаточно, вышвырнула его крутящееся тело на пологий песчаный берег. Он пролежал там мгновение. Голубая краска его спайсовой эссенции растеклась вниз по течению. Им управляла агония, тело червя двигаясь само по себе, убегало от воды. Вся покрывавшая его песчаная форель ушла. Давно утраченное чувство осязания каждого прикосновения вернулось тогда, когда он мог от этого испытывать только боль. Он не видел своего тела, но чувствовал, как что-то, бывшее прежде Червем, заставляет его, корчась, отползать от воды. Он поглядел вверх. В глазах, смотрящие сквозь завесы пламени боли, образовывались нестойкие сливающиеся формы. Наконец он узнал это место. Река вынесла его к повороту, за которым она навсегда покидала Сарьер. Позади него находилось Туоно и, чуть дальше за Барьерной Стеной царство Стилгара, - остатки сьетча Табр - место, где спрятан весь запас его спайса. Извергая голубые дымки его агонизирующее тело корчилось и шумно прокладывало себе путь вдоль полоски пляжа, оставляя синий след на разбитых валунах, устремляясь в сырую пещеру, которая когда-то была частью прежнего сьетча. Теперь это был лишь неглубокий грот, проход закрыт упавшей скалой. Ноздри Лито ощутили сырой грязный запах пещеры и чистый запах эссенции спайса. Звуки вторгались в его мучения. Втиснувшись в тесную пещеру, он увидел веревку, свисающую у входа. По веревке скользнула вниз фигура. Лито узнал Найлу. Спрыгнув на скалы, она скорчилась, вглядываясь в него сквозь полутьму. Сквозь огненное полыхание, поразившее зрение Лито, проявилась еще одна фигура, - Сиона. Она и Найла пробрались к нему по ощетинившимся скалам и остановились, глядя на него. Потом съехала по канату и спрыгнула третья фигура - Айдахо. В яростном безумии он кинулся на Найлу: - Почему ты ее убила? Ты не должна была убивать Хви! Найла сбила его с ног небрежным, почти безучастным взмахом левой руки. Она проползла вглубь и встала на четвереньки, чтобы поглядеть на Лито. - Владыка? Ты жив? Айдахо у нее за спиной уже выхватывал лазерный пистолет из ее кобуры. Найла изумленно обернулась, но он уже навел оружие и нажал курок. Луч поразил Найлу в верхнюю часть головы, которая развалилась на куски. Сверкающий криснож выскочил из ее загоревшегося мундира и разбился о скалы. Айдахо этого не видел. На его лице была гримаса ярости. Он продолжал сжигать и сжигать куски Найлы, пока не кончился заряд лазерного пистолета. Ослепительный дугообразный луч погас. Остались лишь мокрые дымящиеся кусочки плоти и одежды, разбросанные посреди докрасна раскаленных камней. Это был тот момент, которого ждала Сиона. Подобравшись к Айдахо, она вырвала бесполезное теперь оружие у него из рук. Он обернулся к ней, и она встала перед ним, чтобы усмирить его, но вся ярость Айдахо ушла. - Почему? - прошептал он. - Дело сделано, - сказала она. Они повернулись и посмотрели сквозь сумрак пещеры на Лито. Лито даже представить не мог, что они видят. Он знал, что вся кожа песчаной форели сошла, и тело испещрено дырками от ресничек, оставленных покинувшей его оболочкой Его сил хватило только взглянуть на две фигуры из погруженного в скорбь мироздания. Застланный пламенем взор являл ему Сиону женщиной-демоном. Имя демона само собой всплыло в его многочисленных разумах, и он произнес его вслух Пещерное эхо заставило зазвучать это слово так громко, как он и не ожидал. - Ханмия! - Что? - Она сделала шаг к нему. Айдахо обеими руками закрыл лицо. - Посмотри, что ты сделала с бедным Данканом, - проговорил Лито. - Он найдет других любимых, - какая же черствость в ее голосе - эхо его собственной гневной юности. - Ты не знаешь, что такое любить, - сказал он. - Что ты когда-либо отдавала? - он мог только заломить то, что было его руками. - Великие боги! Что я отдал! Она подползла поближе, протянула к нему руку - и отдернула ее. - Я - реальность, Сиона. Погляди на меня. Я существую. Ты можешь коснуться меня, если осмелишься. Протяни свою руку. Коснись! Она медленно протянула руку к тому, что было его передним сегментом - к тому месту, на котором она спала в Сарьере. Когда она убрала руку, та была окрашена синевой. - Ты коснулась меня и почувствовала мое тело, - произнес он. - Разве это не самое странное в нашем мироздании? Она стала отворачиваться. - Нет! Не отворачивайся от меня! Смотри на то, что сделано тобой, Сиона. Как тебе, что ты можешь коснуться меня, но не можешь коснуться себя? Она всем телом отвернулась от него. - Вот в этом-то и разница между нами, - договорил он. - Ты - воплощенный бог. Ты идешь внутри величайшего чуда нашего мироздания, и все же отказываешься его коснуться, увидеть, почувствовать, или просто поверить. Затем мысли Лито унеслись к затерянному в ночи месту, откуда ему послышался звук печатающих устройств, пощелкивающих в темном света помещении. В этом икшианском не-творении полностью отсутствует радиация Это место превращено в место муки и духовного отчуждения, потому что не имеет никаких связей с остальным мирозданием. "Но оно обретет эту связь." И тут он ощутил, что икшианские принтеры пришли в движение, что они записывают его мысли без какой-либо особой команды. "Помните, что я сделал! Помните меня! Я опять буду невинным!" Пламень его зрения разомкнулся, чтобы открыть ему Айдахо там, где прежде стояла Сиона. Он уловил движение где-то позади Айдахо... Ах, да, Сиона взмахом руки показывает на кого-то на Барьерной Стене. - Ты все еще жив? - спросил Айдахо. Голос Лито вырывался с одышливым присвистом: - Позволь им рассеяться, Данкан. Позволь им бежать куда угодно по своему выбору. - Черт тебя побери! О чем ты говоришь? Я бы скорей позволил жить тебе, чтоб жила она! - Позволил? А я ничему не препятствовал. - Почему ты позволил Хви умереть? - простонал Айдахо. - Мы не знали, что она там, с тобой. Голова Айдахо поникла. - Ты будешь вознагражден, - просипел Лито. - Мои Рыбословши предпочтут тебя Сионе. Будь добр с ней, Данкан. Она более, чем Атридес, и она несет в себе семя вашего выживания. Лито погрузился в свои жизни-памяти. Они теперь стали нежными мифами, порхающими в его сознании. Он ощутил, что может провалиться во время, самим своим существованием изменившим прошлое. Однако, до него доносились и внешние звуки, которые силился он понять. Кто-то скребется о скалы? Языки пламени раздвинулись, и он увидел, что Сиона стоит рядом с Айдахо. Они стояли, взявшись за руки, как двое детей, подбодряющих друг друга перед тем, как рискнуть пуститься в незнакомое место. - Как он может вот так жить? - прошептала Сиона. Лито ответил не сразу, накапливая силы для ответа. - Мне помогает Хви, - проговорил он. - У нас был кое-какой опыт. Мы слили воедино то, чем были сильны, а не то, чем слабы. - И погляди, к чему это тебя привело! - насмешливо проговорила Сиона. - Да, и молись, чтобы ты получила то же самое, - просипел он. - Может быть, спайс даст тебе время. - Где твой спайс? - вопросила она. - Глубоко в сьетче Табр, - ответил он. - Данкан его найдет. Ты знаешь это место, Данкан. Его теперь называют Табур. Очертания прежнего сьетча сохранились. - Почему ты это делаешь? - прошептал Айдахо. - Мой дар, - ответил Лито. - Никто не найдет потомков Сионы. Оракул не способен их видеть. - Что? - Они проговорили одновременно, наклонясь поближе ближе, чтобы слышать его слабеющий голос. - Я дарую ей новый вид времени, без параллелей, - проговорил он. - Оно будет вечно разбегаться в стороны. На его изгибах не будет точек временных совпадений. Я даю вам Золотую Тропу. Таков мой дар. Никогда у вас больше не будет той временной согласованности, что прежде. Языки пламени затмили его зрение. Агония слабела, но он все еще чувствовал запахи и с жестокой резкостью слышал звуки. И Айдахо, и Сиона дышали быстро, неглубоко и прерывисто. Странные ощущения извилисто заструились сквозь Лито - физическое ощущение костей и суставов, более в нем не существующих. - Смотри! - сказала Сиона. - Он распадается, - это голос Айдахо. - Нет, - это голос Сионы. - Внешнее спадает. Смотри! Червь! Лито почувствовал, как его отпускает мучительная боль, как частями его тела овладевает мягкая теплота. - Что это за дырки в нем? - это голос Сионы. - По-моему, там была песчаная форель. Видишь, какие у них очертания? - Я здесь, чтобы доказать, что один из моих предков не прав, - проговорил Лито (или подумал, что проговорил, что было одно и то же, поскольку дело касалось его дневников). - Я рожден человеком, но умру я не как человек. - Я не могу смотреть, - сказала Сиона. Лито услышал, как она отворачивается, как скрипнули камешки. - Ты все еще здесь, Данкан? - Да. "Значит у меня все еще есть голос." - Посмотри на меня, - сказал Лито. - Я - кровавый кусочек пульпы в человечьем чреве, кусочек не больше ягоды. Посмотри на меня, говорю я! - Я смотрю, - судя по голосу Айдахо был близок к обмороку. - Ты ожидал великана, а нашел - карлика, - проговорил Лито. Теперь ты начинаешь понимать, какая ответственность за сделанное ложится на тебя. Что ты сделаешь со своей новой властью? Затем долгое молчание, затем голос Сионы: - Не слушай его! Он сумасшедший! - Разумеется, - ответил Лито. - Когда в сумасшествии есть своя система, то это - гениальность. - Сиона, ты это понимаешь? - спросил Айдахо. Какой он жалобный - голос гхолы. - Она понимает, - ответил Лито. - Это по-человечески, повергать свою душу в кризис, которого не предвидел. Это путь, по которому всегда идут люди. Монео под конец это понял. - Хотелось бы мне, чтоб он поскорее умер! - голос Сионы. - Я - Расчлененный Бог и вы не можете собрать меня в единое целое, - сказал Лито. - Данкан! По-моему, из всех моих Данканов, я ОДОБРЯЮ тебя больше всего. - ОДОБРЯЕШЬ? - что-то от прежней ярости опять прорезалось в голосе Айдахо. - Есть магия в моем ОДОБРЕНИИ, - сказал Лито. - В волшебном мироздании все возможно над твоей жизнью будет довлеть гибель Оракула, а не моя. А теперь, видя причудливые формы таинств, попросишь ли ты, чтобы я их развеял? Я бы хотел это только усилить. ДРУГИЕ внутри Лито начали заново себя утверждать. Он начал терять свое место среди них, потому что терялась та общность взаимоподчиненного множества, на которую опиралось его собственное "я". Они заговорили языком постоянных "ЕСЛИ". "Если бы только...", "если бы мы всего лишь...". Он хотел окликнуть их, чтобы они замолчали. - Только дураки предпочитают прошлое! Лито не знал, выкрикнул он это на самом деле или только мысленно. В ответ наступила мгновенная внутренняя тишина, соответствующая внешней тишине и он почувствовал, что некоторые нити его прежнего "я" до сих пор не повреждены. Он попытался заговорить и понял, что у него это действительно получается, когда Айдахо сказал: - Слушай, он старается нам что-то сказать. - Не бойтесь икшианцев, - проговорил Лито, сам услышав, что голос его звучит. - Они способны делать машины, но они больше не способны сделать АРАФЕЛ. Я знаю. Я там был. Он умолк, чтобы собраться с силами, но чувствовал, что его энергия иссякает, как он ни старается ее удержать. И опять внутри него поднялась разноголосица - голоса умоляющие и кричащие. - Прекратите это дураковаляние! - окликнул он их - или подумал, что окликнул. Айдахо и Сиона услышали только задыхающееся шипение. Вскоре Сиона сказала: - По-моему, он мертв. - А все считали, будто он бессмертен, - сказал Айдахо. - Ты знаешь, что говорит Устная История? - спросила Сиона. Если ты хочешь бессмертия, тогда отрицай форму. Любая конкретная форма - это смерть. Вне формы СУЩЕСТВУЕТ бесформенное, бессмертное. - Это звучит слишком похоже на НЕГО, - обвинил Айдахо. - По-моему, да, - сказала она. - Что он имел ввиду, говоря о твоих потомках... о том, что они спрячутся и нельзя будет их найти? - спросил Айдахо. - Он создал новый вид мимезиса, - сказала она, - новую биологическую имитацию. Он понимал, чего он достиг. Он не способен был увидеть меня среди своих будущих. - Кто ты? - спросил Айдахо. - Я - новые Атридесы. - Атридесы! - в голосе Айдахо прозвучало проклятие. Сиона поглядела на распадающуюся тушу, которая некогда была Лито Атридесом II... и чем-то еще. Это НЕЧТО ЕЩЕ слезало прочь слабыми струйками голубого дымка, источавшими сильнейший запах меланжа. Лужицы голубой жидкости образовывались в скалах под тающей тушей. Только слабые смутные очертания того, что когда-то могло напоминать человека - разрушенные пенящиеся розовости, кусочек красного - кости, на которых, возможно, формировались щеки и лоб... Сиона сказала: - Я отличаюсь от него, но, все равно я - то же самое, кем был он. Айдахо проговорил сдавленным шепотом: - Предки, все из... - Все множество - во мне, но я иду среди них безмолвно, никто меня не видит. Старые образы ушли, только самая суть остается, чтобы освещать Золотую Тропу. Она повернулась и взяла холодные руки Айдахо в свои. Она осторожно вывела его из пещеры на свет, где все еще болталась веревка, свисающая с Барьерной Стены, где их ждали перепуганные Музейные Свободные. "Жалкий материал для созидания нового мироздания", - подумала она, - "оно и они должны будут пойти в дело. Айдахо требует мягкого соблазнения, заботы, из которой, ВОЗМОЖНО, появится любовь." Когда она поглядела вниз на реку, туда, где поток вырывался из рукотворного ущелья и растекался по зеленым землям, она увидела, как ветер с юга гонит в их направлении темные облака. Айдахо убрал руки из ее рук, но, вроде бы, присмирел. - Контролеры погоды становятся все ненадежнее, - сказал он. Монео считал, что это работа Космического Союза. - Насчет такого мой отец редко ошибался, - сказала она. - Ты должен будешь в этом разобраться. В Айдахо внезапно вспыхнула память о серебряных кусочках песчаной форели, убегающих с тела Лито в реку. - Я слышала Червя, - сказала Сиона. - Рыбословши последуют за тобой, а не за мной. И опять Айдахо ощутил это искушение, испытанное им на обряде Сиайнока. - Еще посмотрим, - сказал он. Он повернулся и поглядел на Сиону. - Что он имел ввиду, когда говорил, что икшианцы не способны сотворить арафел? - Ты не прочел всех его дневников, - сказала она. - Я покажу их тебе, когда мы вернемся в Туоно. - Но, что это такое арафел? - Облака Тьмы святого страшного суда. Старая история. Ты найдешь все это в моих дневниках. 52 Выдержка из тайного резюме Хади Бенота об открытиях в Дар-эс-Балате: Здесь предлагается доклад Меньшинства. Мы, разумеется, подчинимся решению Большинства. Для дневников из Дар-эс-Балата необходимы тщательный отбор предназначенного к публикации, редактирование и цензура, но наши доводы должны быть услышаны. Мы понимаем какие интересы Святой Церкви здесь затронуты, не забываем и о политических опасностях. Мы солидарны с желанием Церкви, чтобы Ракис и Святой Заповедник Расчлененного Бога не стали "аттракционом для глазеющих туристов". Однако, теперь, когда все эти дневники находятся в наших руках, когда их подлинность подтверждена и они переведены, проступает ясная форма "Проекта "Атридесы". Поскольку Бене Джессерит специально развил во мне способность понимать моих предков, я испытываю естественное желание приобщиться к обнаруженной нами модели - которая не просто отражает путь от Дюны до Арракиса и обратно к Дюне, а затем до Ракиса. Интересы истории и науки должны быть соблюдены. Дневники проливают новый свет на наше собрание личных воспоминаний и биографий с Дней Данкана, и Сторожевой Библии. Мы не можем оставить без внимания такие привычные клятвы, как: "Клянусь тысячью сыновей Айдахо!" и "Клянусь девятью дочерьми Сионы!" В свете открывшегося из этих дневников приобретает новое значение устойчивый культ сестры Чинаэ. И, разумеется, церковная характеристика Иуды-Найлы заслуживает тщательной переоценки. Мы, представители Меньшинства, должны напомнить политическим цензорам, что песчаные черви в их ракианском заповеднике производят слишком мало спайса, для нашего снабжения, чтобы это стало альтернативой икшианской навигационной машине, а крохотное количество контролируемого Церковью меланжа не может составить реальную коммерческую угрозу продуктам тлейлаксанских чанов. Нет! Мы доказываем, что миф Устной Истории, Сторожевая Библия и даже святые книги Разделенного Бога должны быть сравнены с дневниками из Дар-эс-Балата. Каждая историческая ссылка на Рассеяние и на времена Голода, должна быть пересмотрена в новом контексте! Чего нам бояться? Ни одна икшианская машина не может сравниться в способности потомками Данкана Айдахо и Сионы. Сколь многие мироздания мы заселили? Никто даже догадаться не может. Ни один человек никогда не узнает. Страшится ли Церковь случайного пророка? Мы знаем, что провидцы не могут ни ВИДЕТЬ нас, ни предсказать наши решения. Никакая смерть не может постичь все человечество разом. Должны ли мы, Меньшинство присоединиться к нашим собратьям по Рассеянию, прежде, чем нас расслышат? Должны ли мы покинуть родной для человечества космос, оставив его в невежестве и без знаний? Если Большинство заставит нас удалиться - вы знаете, нас никогда больше нельзя будет отыскать! Мы не хотим уходить. Нас удерживают здесь ЖЕМЧУЖИНЫ в песке. Нас восхищает то, что Церковь в своих ритуалах трактует эти жемчужины как "солнце понимания". Разумеется, ни один разумный человек не может избежать в этом отношении откровений дневников. Предположительно мимолетные, но жизненно важные достижения археологии должны дождаться своего дня! Точно так же, как примитивная машина, с помощью которой Лито II спрятал свои дневники, может научить нас лишь эволюции наших машин, точно так же древнему сознанию можно позволить обращаться к нам. Было бы преступлением и против исторической точности и против науки, если бы мы отказались от попыток установить контакт с теми "жемчужинами сознания", на которые указали нам эти дневники. Затерян ли Лито II в бесконечном сне или его можно пробудить в наше время, полностью восстановить его самосознание - хранилище исторической точности? Как может Святая Церковь страшиться такой правды? Мы, Меньшинство, не испытываем сомнений, что историки должны прислушаться к этому голосу, исходящему из самых наших начал. Пусть нам останутся лишь дневники, мы их должны выслушать. Мы должны прослушивать их по меньшей мере столько же лет, сколько эти журналы были сокрыты от нас. Не будем делать попыток предсказывать открытия, которые еще могут быть сделаны на этих страницах. Мы можем только сказать, что они, наверняка, будут сделаны. Как можем мы повернуться спиной к такому важнейшему наследству? Как сказал поэт Лон Брамлис: "Мы - фонтаны сюрпризов!".