Фрэнк Херберт. Еретики Дюны

---------------------------------------------------------------
   (Дюна-5)
   изд. "Текс", 1991 г.
   пер. Алексей Биргер
---------------------------------------------------------------

        КОГДА Я ПИСАЛ "ДЮНУ"

   ...  В  моем  уме  не  оставалось  места для беспокойства об
успехе или провале книги. Было лишь  желание  работать  над  ее
созданием.
   Шесть  лет  исследований  предшествовали  тому  дню, когда я
уселся собрать воедино  мою  историю.  И  увязывание  множества
сюжетных  слоев,  которые  были  мною  задуманы,  достигло  той
степени  концентрации  мысли,  которой  я  никогда  прежде   не
испытывал.
   Эта история должна разрабатывать миф о Мессии.
   Действию  надлежит  предложить  другой  взгляд на населенные
человечеством планеты и энергетические устройства.
   Также следует вскрыть взаимосвязи политики и экономики.
   В   ней   обязательно   должен   присутствовать    наркотик,
пробуждающий   самосознание,   и   рассказ,   к  чему  приводит
зависимость от него.
   Питьевая вода должна быть только аналогией нефти, самой воды
и других природных веществ и ресурсов, которые  тают  с  каждым
днем.
   Это  должен быть экологический роман, а значит, среди многих
сюжетных линий, это должна быть, в не меньшей степени,  история
о людях, их радостях и заботах, об отношении к общечеловеческим
ценностям, и я должен проследить каждую из этих линий на каждой
стадии книги.
   В моей голове не было места для мыслей о чем-нибудь еще.
   Отзывы издателей после первой публикации, были медленными и,
как  выяснилось,  неточными.  Критики  всыпали  книге по первое
число. Более двенадцати издателей отвергли рукопись прежде, чем
она была опубликована. Не было  никакой  рекламы.  И  все-таки,
что-то происходило.
   Не   прошло   и   двух  лет,  как  я  был  завален  жалобами
книготорговцев и читателей, что они не могут достать мою книгу.
Она удостоилась похвалы "Всемирного полного каталога".
   Мне все время звонили люди, спрашивая,  не  собираюсь  ли  я
учредить новый культ.
   Мой ответ:
   -- О, Господи, нет!
   То,  что  я  описываю,  это -- медленное осознание успеха. К
тому времени, когда первые  книги  "Дюны"  были  завершены,  не
оставалось  почти никаких сомнений, что работа стала популярной
-- одной из самых популярных в истории, как мне говорили, --  с
проданными  по  всему  миру  приблизительно  десятью миллионами
экземпляров.
   Теперь самый частый вопрос, который люди  мне  задают:  "Что
означает  для Вас успех?" Он меня удивляет. Хотя, признаться, я
и не ожидал провала.
   Это была моя работа, и я ее сделал. Части  "Мессии  Дюны"  и
"Детей  Дюны"  были  написаны  до того, как была завершена сама
"Дюна". Они все больше обрастали плотью во  время  писания,  но
суть рассказанной истории осталась нетронутой.
   Я  был писателем, я писал. Успех означал, что я могу уделить
еще больше времени моему занятию.
   Оглядываясь назад,  я  осознаю,  что  инстинктивно  поступил
правильно.  Пишешь  не  для  результата  и успеха не ждешь. Это
отвлекает часть твоего внимания от собственно творчества.
   Если ты готов творить, то  все,  что  тебе  надо  делать  --
писать.
   Негласное соглашение между тобой и читателем. Если ктонибудь
заходит  в  книжный магазин и тратит кровно заработанные деньги
на твою книгу, ты обязан сколько-нибудь занять  этого  человека
-- и должен стараться изо всех сил.
   Это и в самом деле все время было моим намерением.




        x x x

   <i>Главная часть дисциплинирующей выучки, -- это ее сокрытая
часть,  предназначенная  не  освобождать,  но  ограничивать. Не
спрашивай "Зачем?". Будь осторожен с "Как?". "Зачем?"  ведет  к
неумолимому   парадоксу.   С  "Как?"  ты  попадаешь  в  ловушку
причинно-следственного мироздания.  И  то,  и  другое  отрицает
бесконечное.
   <b>Апокрифы Арракиса.</b></i>

   --  Тараза  ведь  рассказала  тебе, что мы уже израсходовали
одиннадцать гхол Данкана Айдахо? Этот -- двенадцатый.
   Произнося это с намеренной  желчностью,  старая  Преподобная
Мать  Шванги  глядела  с  галереи  третьего  этажа на одинокого
мальчика, игравшего на закрытой лужайке. Яркий полуденный  свет
планеты  Гамму  солнечными зайчиками отплясывал на белых стенах
внутреннего дворика, наполняя все пространство ниже Преподобных
Матерей таким сиянием, как будто на юного гхолу был  специально
направлен луч театрального софита.
   "Израсходовали!"  --  подумала Преподобная Мать Лусилла. Она
позволила себе коротко  кивнуть,  заметив,  каким  же  холодным
безразличием веет от манер Шванги и от выбираемых ею слов.
   "Мы израсходовали наш запас -- пришлите нам еще!"
   Мальчику  на  газоне  было  на вид приблизительно двенадцать
стандартных лет, но у гхол, с еще не пробужденной памятью об их
исходной жизни, внешность может быть ох как обманчива.
   Мальчик на миг отвлекся и поглядел на наблюдавших за  ним  с
галереи. Крепыш, с прямым взглядом, настойчиво смотрящим из-под
черной  шапочки  каракулевых  волос.  Желтый  свет ранней весны
отбрасывал небольшую тень у его ног. Открытые  участки  кожи  у
него  загорели  почти  дочерна,  но  когда  при легком движении
голубой стилсьют чуть соскользнул с его плеча,  там  обнажилась
бледная кожа.
   --  Эти  гхолы не только дороги, они еще и крайне опасны для
нас, -- сказала Шванги.
   Голос ее звучал ровно и  бесцветно,  обретая  от  этого  еще
большую  властность  --  голос  Преподобной  Матери Наставницы,
говорящей с послушницей. Для Лусиллы  это  было  дополнигельным
напоминанием,  что  Шванги входила в яростную оппозицию проекту
гхолы.
   Тараза заранее предостерегала Лусиллу:
   -- Она постарается переманить тебя на свою сторону.
   -- Одиннадцати неудач достаточно, -- сказала Шванги.
   Лусилла  поглядела  на  морщинистое  лицо  Шванги,  внезапно
подумав:  "Когда-нибудь я тоже стану старой и усохшей. И, может
быть, приобрету такой же вес в Бене Джессерит".
   Шванги была невысока, приметы  ее  старости  были  приметами
долгого служения Ордену.
   Из  изученных  ею  заранее  сведений, Лусилла знала, что под
форменной  черной  абой  Шванги  скрывается  костлявое  тельце,
которое  редко кому-либо доводилось видеть, кроме обшивавших ее
послушниц и скрещивавшихся с ней мужских  особей.  Широкий  рот
Шванги   с   двух   сторон   ограничивали  старческие  морщины,
спускавшиеся к выпяченному подбородку.
   В  ее  манерах  было  много  суховатой   резкости,   которую
непосвященные  часто  принимали  за  гнев.  Командующая Оплотом
Гамму больше других Преподобных Матерей заботилась о том, чтобы
принадлежать самой себе.
   Лусилле опять захотелось, чтобы она  смогла  ознакомиться  в
целом  со  всем  проектом  гхолы.  Хотя, Тараза достаточно ясно
провела границу:
   --  Шванги  не  следует  доверять  там,  где  дело  касается
безопасности гхолы.
   --  Мы считаем, что сами же тлейлаксанцы и убили большинство
из одиннадцати предыдущих,  --  сказала  Шванги.  --  Одно  это
свидетельствует о многом.
   Лусилла,  в  тон  Шванги,  выбрала  манеру спокойного, почти
безмятежного, выжидания. Ее поза как  бы  говорила:  "Я,  может
быть, намного младше тебя, Шванги, но я тоже полная Преподобная
Мать". Она ощущала на себе пристальный взгляд Шванги.
   Шванги  видела  голографические изображения этой Лусиллы. Но
они не шли ни в какое сравнение с самим оригиналом.
   Геноносительница   высшего   уровня,    никаких    сомнений.
Затопленные   синевой  глаза,  без  маскирующих  линз,  кажутся
пронзительными, и это хорошо сочетается с ее  длинным  овальным
лицом.  Сейчас,  когда  капюшон  ее  черной  абы откинут, видны
каштановые волосы, собранные  в  тугой  узел,  а  затем  широко
спадающие  по  спине.  Даже  самое жесткое облачение неспособно
полностью скрыть пышных  грудей  Лусиллы.  Она  происходила  из
генетических  линий,  знаменитых своими материнскими данными, и
уже подарила Ордену трех детей, двух -- от  одного  и  того  же
производителя.
   Да   --  каштанововолосая  чаровница  с  полными  грудями  и
расположенностью к материнству.
   -- Ты очень мало говоришь, -- сказала Шванги.  --  Из  этого
мне ясно отсюда, что Тараза настроила тебя против меня.
   --  Есть  у  тебя  причины  полагать, что убийцы постараются
уничтожить и этого гхолу? -- спросила Лусилла.
   -- Они уже пытались.
   "Странно, отчего на ум приходит мысль о ереси, когда думаешь
о Шванги, -- подумала  Лусилла.  Может  ли  существовать  ересь
среди  Преподобных  Матерей?"  Религиозные  оттенки этого слова
казались неподходящими в среде Бене Джессерит.  Откуда  взяться
еретическим  движениям среди тех, кто во всех религиозных делах
видит лишь средство манипулирования?
   Лусилла перевела взгляд вниз  на  гхолу,  решившего  в  этот
момент   пройтись   колесом  вокруг  лужайки,  затем  он  опять
остановился и поглядел на двух женщин,  смотревших  на  него  с
галереи.
   --  Как  он  славно крутит колесо, -- язвительно усмехнулась
Шванги. Ее старческий голос не мог полностью  скрыть  затаенную
жестокость.
   Лусилла  поглядела  на  Шванги.  "Ересь". "Диссидентство" --
слово   неподходящее.   Слово   "оппозиция"    не    охватывает
впечатления, вызываемого старухой. Есть в ней что-то, способное
подорвать  основы  Бене  Джессерит.  Бунт против Таразы, против
Верховной  Преподобной  Матери?  Немыслимо!  Верховные   Матери
взращивались  и  воспитывались  как  монархи.  Если  уж  Тараза
собрала совет, выслушала все мнения --  а  потом  вынесла  свое
собственное решение -- весь Орден обязан был подчиниться.
   --  Сейчас  не  время для создания новых проблем! -- сказала
Шванги.
   Значение ее слов было ясным: возвращаются люди  Рассеяния  и
намерения некоторых Затерянных угрожают Ордену.
   "Преподобные Черницы".
   До чего похоже на "Преподобные Матери".
   Лусилла решилась закинуть удочку:
   --  Значит, по-твоему, мы должны сосредоточиться на проблеме
этих Преподобных Черниц из Рассеяния?
   --   Сосредоточиться?   Ха!   Они   не    обладают    нашими
возможностями.  Они  не  проявляют  здравого  смысла.  И они не
владеют меланжем. Наши знания, полученные благодаря  спайсу  --
вот, что они хотят заполучить!
   --   Возможно,   --   допустила   Лусилла.  Ей  не  хотелось
соглашаться с таким заявлением, не имея веских доводов.
   -- Верховная Мать Тараза отвлекается от настоящих  дел  ради
пустой возни с этими гхолами, -- сказала Шванги.
   Лусилла   промолчала.   Проект   гхолы  определенно  вызывал
зловещее раздражение  у  Ордена.  Даже  отдаленная  вероятность
получить  еще  одного  Квизатца Хадераха, пробирала ряды Ордена
мурашками сердитого страха.
   Связываться с  замурованными  в  червях  осколками  сознания
Тирана!
   До крайности опасно.
   -- Нам вообще не следует перевозить этого гхолу на Ракис, --
пробормотала Шванги. -- Не будите спящих червей.
   Лусилла опять перенесла свое внимание на мальчика-гхолу.
   Он  повернулся  спиной  к высокой галерее, на которой стояли
две Преподобные Матери, но что-то в его  позе  говорило  --  он
понимает, что разговор о нем, и ожидает их реакции.
   --  Ты,  несомненно, сознаешь, что тебя призвали рано, когда
он еще слишком юн, -- сказала Шванги.
   -- Я никогда не слыхала о глубоком кодировании столь  юного,
--   согласилась   Лусилла.  Она  намеренно  подпустила  легкую
самоиронию в свои интонации, зная, что Шванги,  расслышав  этот
оттенок,  неправильно  его  истолкует. Бене Джессерит -- высшие
специалисты  в  целенаправленном  управлении  всем,  касающимся
продолжения  рода  человеческого. "Используй любовь, но сама ее
избегай", -- вот о чем подумает сейчас Шванги.
   Аналитики  Ордена  понимают,  где  коренится   любовь.   Они
докопались  до  этого  еще  на  самых  ранних  стадиях развития
Ордена,  но   никогда   не   осмеливались   исключать   ее   из
направленного скрещивания. Терпи любовь, но будь настороже, вот
главное   правило.   Знай,  что  она  заложена  в  самую  глубь
человеческой  генетики  --  сеть  безопасности,  обеспечивающая
продолжение   рода.   Ты   используешь  ее,  когда  необходимо,
закрепляя отобранные личности (порой друг  поверх  друга)  ради
целей   Ордена,   с   осознанием,   что  такие  личности  будут
присоединены  могучими  связующими  линиями,  не  всегда  легко
постижимыми   обычному   разуму.  Иные  способны,  может  быть,
наблюдать  такие  движения  и  прорабатывать  последствия,  но,
скованные    единой   цепью,   будут   танцевать   под   музыку
бессознательного.
   -- Я не предполагаю, что кодирование его будет  ошибкой,  --
сказала Шванги, неправильно истолковывая молчание Лусиллы.
   -- Мы делаем то, что нам приказывают, -- проворчала Лусилла.
Пусть Шванги сама решит, что означают эти слова.
   --  Значит  ты  никоим образом не возражаешь против перевода
гхолы на Ракис, -- сказала Шванги. -- Интересно, продолжала  бы
ты  и дальше так беспрекословно повиноваться, если бы знала все
от и до?
   Лусилла сделала глубокий вдох. Не откроется ей сейчас полный
замысел, связанный с гхолами Данкана Айдахо?
   -- На Ракисе есть девочка  по  имени  Шиэна,  --  продолжала
Шванги. -- Она обладает даром управлять гигантскими червями.
   Лусилла  скрыла  свое  оживление.  "Гигантские черви. Не Шаи
Хулуд.  Не  Шайтан.  Гигантские   черви".   Наездница   Песков,
предсказанная Тираном, наконец появилась!
   --  Я  не  просто  поддерживаю  пустой  разговор, -- сказала
Шванги, когда Лусилла вновь промолчала. "Разумеется,  нет",  --
подумала  Лусилла. "И ты называешь их, исходя из внешнего вида,
а не из  сути  внутреннего  мистического  значения.  Гигантские
черви. А в самом деле думаешь о Тиране Лито II, чей бесконечный
сон  несут  жемчужинки  сознания  в  каждом  из этих червей. По
крайней мере, нам приходится в это верить".
   Шванги кивнула на ребенка на лужайке под ними.
   -- По-твоему, их гхола будет способен повлиять  на  девочку,
повелевающую червями?
   "Вот, наконец, все и выплывает наружу", -- подумала Лусилла.
Вслух он сказала:
   -- У меня нет надобности отвечать на такой вопрос.
   -- Ты и в самом деле осторожна, -- сказала Шванги.
   Лусилла   выгнула   спину   и  потянулась.  "Осторожна?  Да,
разумеется", -- Тараза ее предостерегала:
   -- Там, где дело касается Шванги, ты  должна  действовать  и
крайне  осторожно,  и  очень  быстро.  Временное  окно,  внутри
которого мы только и можем достичь успеха.
   -- Успеха в чем? -- удивилась Лусилла. Она искоса  взглянула
на Шванги.
   -- Я не понимаю, как Тлейлакс смог благополучно расправиться
с одиннадцатью  гхолами,  как  они  просочились сквозь все наши
защитные порядки!
   -- Сейчас у нас есть башар,  --  сказала  Шванги.  --  Может
быть, он сможет предотвратить несчастье. -- Ее тон говорил, что
она в это не верит.
   Верховная Мать Тараза говорила:
   --  Ты  Геноносительница, Лусилла. Когда прибудешь на Гамму,
ты разберешься в общей структуре. Но для достижения твоей  цели
не обязательно знать весь план целиком"
   --  Подумай  о  цене! -- проговорила Шванги, угрюмо глядя на
гхолу, который сейчас присел  на  корточки  и  вырывал  кустики
травы.
   Лусилла  понимала,  что  цена  не  имеет  к  этому  никакого
отношения, открытое признание неудач -- вот  что  было  намного
сложнее.   Орден  не  мог  выдать  свой,  провал.  Но  то,  что
Геноносительница призвана рано -- это факт. Тараза  уже  знала,
что  Геноносительница  все  поймет  и составит представление об
этой части общего плана.
   Шванги указала костлявой рукой на  ребенка,  вернувшегося  к
своей одинокой игре, прыгая и кувыркаясь на траве.
   -- Политика, -- сказала Шванги.
   "Нет сомнений -- именно политика Ордена лежит в самой основе
ЕРЕСИ ШВАНГИ", -- подумала Лусилла.
   Оценить   сложность  противоречий  внутри  Ордена  можно  по
назначению настоятельницей Оплота на Гамму именно Шванги.
   Те, кто противостоят Таразе, отказываются сидеть на обочине.
   Шванги  повернулась  и  пристально  поглядела  на   Лусиллу.
Сказано   уже  достаточно.  Достаточно  услышано  и  достаточно
пропущено через тренированные умы Бене Джессерит. Дом Соборов с
огромным тщанием выбирал эту Лусиллу.
   Лусилла ощущала, как прощупывает и изучает ее старуха, до не
позволяла этому повлиять на ту  глубочайшую  сосредоточенность,
которая   помогает  каждой  Преподобной  Матери  справиться  со
стрессом. "Вот оно.  Пусть  смотрит  на  меня  во  все  глаза".
Лусилла    повернулась   и,   безмятежно   улыбнувшись,   стала
разглядывать крышу напротив.
   Вышел  мужчина  в  мундире,  вооруженный  тяжелым   лазерным
пистолетом,  кинул  взгляд на двух Преподобных Матерей, а затем
сосредоточил его на ребенке внизу на лужайке.
   -- Кто это? -- спросила Лусилла.
   --  Патрин   --   довереннейший   подчиненный   башара.   Он
утверждает,  что  всего лишь денщик башара. Но надо быть слепым
дураком, чтобы в это поверить.
   Лусилла с огромным вниманием стала разглядывать человека  на
противоположной  стороне  галереи.  Так  вот  он каков, Патрин.
Уроженец Гамму, как сказала ей Тараза.  Выбран  для  выполнения
этой  задачи  самим башаром. Худой и светловолосый, уже слишком
стар для строевой службы, но  по  настойчивому  призыву  башара
присоединился к старому командиру, во всем ему помогая.
   Шванги  заметила,  как Лусилла с неподдельной озабоченностью
перевела взгляд с  Патрина  на  гхолу.  Да,  если  башар  опять
призван  охранять  Оплот,  значит гхола действительно в крайней
опасности.
   Лусилла вздрогнула от внезапного удивления.
   -- Но почему... Он...
   -- Приказание Майлза Тега, --  проговорила  Шванги,  называя
башара  по имени. -- Все игры гхолы являются одновременно и его
тренировками. Мускулы  должны  быть  подготовлены  ко  дню  его
возвращения в свое истинное "я".
   --  Но  он  выделывает  сейчас  не совсем простое физическое
упражнение, -- заметила  Лусилла.  Она  почувствовала,  как  ее
собственные  мускулы сочувственно откликаются, узнавая знакомые
движения.
   -- Гхоле не  позволено  изучать  только  аркану  Ордена,  --
сказала  Шванги.  --  Почти  все  остальное из запасников наших
познаний в его распоряжении.
   Ее интонация ясно показывала, что  она  находит  это  крайне
неправильным.
   --  Но  ведь,  наверняка,  никто  не верит, будто этот гхола
способен стать новым Квизатцем Хадерахом, -- возразила Лусилла.
   Шванги только плечами пожала.
   Лусилла  сохраняла  полную  неподвижность   и   спокойствие,
размышляя.  Возможно  ли,  чтобы  этот  гхола  мог  развиться в
мужской вариант Преподобной Матери?  Способен  ли  этот  Данкан
Айдахо обрести способность проникновения в такие глубины своего
"я", куда не осмеливается заглянуть ни одна Преподобная Мать?
   Шванги   заговорила,   голос   ее   напоминал   порыкивающее
бормотание:
   -- Замысел этого проекта... У них опасный план. Они могли бы
свершить ту же самую ошибку... -- она осеклась.
   "Они, -- подумала Лусилла. -- Их гхола".
   -- Много бы я отдала, чтобы  знать  наверняка,  какое  место
занимают в этом Икс и Рыбословши, -- сказала Лусилла.
   -- Рыбословши! -- Шванга покачала головой при одной мысли об
остатках женской армии, служившей только Тирану. -- Они верят в
правду и справедливость.
   Лусилла переборола внезапный комок в горле. Шванги в твердой
оппозиции, не достает только открытого признания. Да, она здесь
командует.  Политическое  правило  простое:  те, кто противится
проекту, должны наблюдать за ним, чтобы можно было пресечь  его
при первом же признаке осложнений. Но здесь на лужайке истинный
гхола  Данкана  Айдахо.  Сравнительный  анализ клеток и Видящая
Правду это подтвердили.
   Та раза ей сказала, провожая:
   -- Тебе предстоит обучить его любви во всех ее формах.
   -- Он так юн, -- Лусилла не отводила взгляда от гхолы.
   -- Юн, да, --  сказала  Шванги.  --  Полагаю,  что  пока  ты
пробудишь  в  нем  только  ответную  привязанность  ребенка  на
материнскую любовь. Позже... -- Шванги пожала плечами.
   Лусилла ничем  не  проявила  своих  чувств.  Бене  Джессерит
повинуется.  "Я  --  Геноносительница.  Значит..." Распоряжения
Таразы и специальная подготовка Лусиллы определили особый курс,
которым все должно пойти.
   Лусилла сказала Шванги:
   -- Есть  кто-то,  похожая  на  меня,  как  две  капли  воды,
говорящая  моим  голосом.  Я -- ее зеркальное отражение. Могу я
спросить, кто это?
   -- Нет.
   Лусилла опять промолчала. Она и не ожидала откровенности, но
не раз отмечалось  ее  потрясающее  сходство  с  главой  Отдела
Безопасности  Преподобной  Матерью Дарви Одраде. "Юная Одраде".
Лусилла  не  раз  слышала  эти  слова.  И  Лусилла,  и   Одраде
происходили,  конечно,  от  линии  Атридесов  с  сильным генным
влиянием потомков Сионы. Рыбословши не имели монополии  на  эти
гены! Но Иные Памяти Преподобной Матери, несмотря на их жесткую
избирательность  и  ограниченность  предками  только  с женской
стороны, давали важные ключики  к  пониманию  широкого  размаха
проекта гхолы. Лусилла, опиравшаяся на жизненный опыт обитавшей
в  ней Джессики, жившей пять тысяч лет тому назад и появившейся
в  результате  генетических  манипуляций   Ордена,   испытывала
глубокое   чувство  страха,  исходящее  от  этой  жизни-памяти.
Знакомая модель и исходящее от нее такое, напряженное  ощущение
рока  вынудили Лусиллу автоматически начать произносить литанию
против страха, которую она выучила еще при первом посвящении  в
Обряды Ордена:
   "Я  не  должна бояться. Страх -- это убийца разума. Страх --
это маленькая смерть,  несущая  полное  уничтожение.  Я  должна
встретить мой страх лицом к лицу. Я должна позволить ему пройти
через  меня  и  сквозь  меня.  И  когда  он пройдет и останется
позади, я обращу внутренний взгляд, чтобы  увидеть  его  тропу.
Когда страх уйдет, не будет ничего. Только я сама останусь".
   К Лусилле вернулось спокойствие.
   Шванги   подметила,  что  что-то  с  Лусиллой  происходит  и
позволила своей настороженности немного ослабеть. Лусилла -- не
тупица, не "особая" Преподобная Мать, не титулованная пустышка,
которая едва может работать так,  чтобы  не  ставить  постоянно
Орден  в  неловкое положение. Лусилла -- настоящая, и некоторые
реакции нельзя от нее скрыть, даже реакции  другой  Преподобной
Матери.  Очень хорошо, пусть она узнает полный размах оппозиции
этому "опасному" проекту!
   -- По-моему, гхола не доживет до того, чтобы увидеть  Ракис,
-- сказала Шванги.
   Лусилла пропустила это мимо ушей.
   -- Расскажи мне о его друзьях, -- сказала она.
   -- У него нет друзей, только учителя.
   --  Когда  я  с  ними  встречусь? -- она задержала взгляд на
противоположной   стороне   галереи,   где   Патрин    небрежно
облокотился  на  низкую  балюстраду,  тяжелый лазерный пистолет
наготове. Лусилла внезапно поняла, что Патрин наблюдает за ней.
У Патрина -- приказ башара! Шванги наверняка видит и  понимает.
"Мы охраняем его!"
   --  Я  так понимаю, тебе особенно хочется увидеться именно с
Майлзом Тегом, -- сказала Шванги.
   -- Среди прочих.
   -- Не хочешь ли сперва войти в контакт с гхолой?
   -- Я уже вошла с  ним  в  контакт,  --  Лусилла  кивнула  на
внутренний двор, где ребенок опять стоял неподвижно и глядел на
нее. -- Он из задумчивых.
   -- Об остальных гхолах я знаю только по докладам, -- сказала
Шванги,  -- но, подозреваю, этот -- наиболее задумчивый из всей
серии.
   Лусилла  подавила  непроизвольную  дрожь,  так  яростно   ее
подмывало  открыто  восстать против отношения и слов Шванги. Ни
единого намека, что мальчик внизу -- такой же, как и все.
   Пока Лусилла размышляла над этим, облака затмили солнце, как
часто бывало в этот час.  Над  стенами  Оплота  задул  холодный
ветер,   закруживший  вихрями  по  внутреннему  двору.  Мальчик
отвернулся и ускорил свои физические упражнения, согреваясь  за
счет возросшей активности.
   --  Куда  он  уходит,  когда  хочет побыть один? -- спросила
Лусилла.
   -- В основном, в свою комнату.  Он  несколько  раз  совершал
весьма опасные вылазки, но мы это пресекли.
   -- "Он, должно быть, сильно нас ненавидит.
   -- Я в этом уверена.
   -- Мне надо будет сразу же взяться за него.
   --  Наверняка,  у  Геноносительницы  нет  сомнений  в  своей
способности перебороть эту ненависть.
   --  Я  думаю  о  Гиэзе,  --  Лусилла   метнула   на   Шванги
осведомленный взгляд, -- меня весьма удивляет, что ты позволила
Гиэзе совершить такую ошибку.
   -- Я не вмешиваюсь в нормальный процесс обучения гхолы. Если
одна  из  его учительниц привязывается к нему искренней любовью
-- это не моя проблем"
   -- Привлекательный ребенок,  --  сказала  Лусилла.  Они  еще
чуть-чуть  постояли,  наблюдая  за  упражнениями  гхолы Данкана
Айдахо. Обе Преподобные Матери ненадолго  задумались  о  Гиэзе,
одной  из  первых  учительниц,  привезенных  сюда  ради проекта
гхолы. Подход  Шванги  был  прост:  "Гйэза,  определенно,  была
неудачей".  А  Лусилла  думала:  "Шванги  и Гиэза усложнили мою
задачу". Ни Шванги, ни Лусилла ни на секунду не задумались  над
тем,  как  эти  мысли  подкрепляют  их  верность  тем  или иным
принципам.
   Наблюдая за ребенком во  внутреннем  дворе,  Лусилла  начала
по-новому  постигать,  чего  на  самом деле достиг Тиран -- Бог
Император.  Лито  II   использовал   этих   гхол   бесчисленное
количество  раз  и  жизненных сроков -- тридцать пять сотен лет
сменялись гхолы Данкана, один за другим. Бог Император Лито  II
не был обыкновенным от природы. Он был величайшим Джаггернаутом
человеческой  истории,  катящимся повсюду -- давящим социальные
системы,  естественную   и   искусственную   ненависть,   формы
правления,  обряды  (и  табу,  и мандаринаты), религии легкие и
религии аскетичные. Сокрушающий вес его  колесницы  не  оставил
ничего без своих отметин, даже Бене Джессерит.
   Лито  II  называл  это Золотой Тропой, и этот Данкан Айдахо,
типовой гхола,  которого  она  видела  сейчас  под  собой,  был
заметной  фигурой в этом наводящем благоговейный ужас движении.
Лусилла изучала отчеты Бене Джессерит -- возможно самые  лучшие
во  всем  мироздании. Даже сегодня на большинстве планет Старой
Империи до сих пор разбрызгивают капли  воды  на  восток  и  на
запад,  произнося  местные  варианты: "Пусть твое благословение
снизойдет на нас за это подношение, о Бог  бесконечной  силы  и
бесконечного милосердия".
   Некогда   добиться  такого  повиновения  было  задачей  Бене
Джессерит и их  прирученного  жречества.  Но  это  обрело  свою
собственную  инерцию,  ставшую  назойливым  принуждением.  Даже
самые сомневающиеся из верующих говорили:  "Что  ж,  вреда  это
причинить  не может". Это было достижение, которое самые лучшие
религиозные конструкторы Защитной  Миссиоиерии  Бене  Джессерит
наблюдали с восхищением, страхом и благоговением разочарования.
Тиран  превзошел лучших из Бене Джессерит. Пятнадцать сотен лет
прошло со времени смерти Тирана, но Орден до сих пор беспомощен
распутать главный узел этого устрашающего достижения.
   -- Кто  отвечает  за  религиозную  подготовку?  --  спросила
Лусилла.
   -- Никто, -- сказала Шванги, -- к чему беспокоиться? Если он
будет  вновь пробужден к своей исходной памяти, то вернется и к
своей изначальной  вере.  Мы  будем  иметь  дело  с  ней,  если
когда-либо до этого дойдет.
   Время тренировки мальчика вышло. Даже не оглянувшись еще раз
на наблюдавших, он покинул внутренний двор и удалился в широкую
дверь слева. Патрин тоже покинул свою позицию наблюдателя, даже
не взглянув на Преподобных Матерей.
   --  Пусть тебя не одурачат люди Тега, -- сказал Шванги. -- У
них глаза на затылке. Ведь мать Тега с рождения была  одной  из
нас. Он учит гхолу такому, чего ему вообще никогда не следовало
бы знать!

        x x x

   <i>Взрывы  являются  также  сжатиями  времени. Все доступные
наблюдению перемены в человеческой истории до некоторой  стегни
и с некоей точки зрения являются взрывными -- иначе бы вы их не
заметили.  Плавная  Непрерывность  перемен,  если ее достаточно
замедлить, протекает незамеченной для тех, чей срок  наблюдения
слишком  короток. Отсюда, говорю вам, я видел перемены, которых
вы никогда бы не углядели.
   <b>Лито II</b></i>

   Женщина, стоявшая в утреннем свете планеты Дом Соборов перед
столом, за  которым  сидела  Верховная  Преподобная  Мать  Алма
Тараза,  была  высока  и  гибка.  Длинная  черно-мерцающая аба,
облекавшая  ее  от  плеч  до  пола  не  могла  скрыть   грацию,
проявлявшуюся в каждом движении тела.
   Тараза   наклонилась   вперед   в   своем  песьем  кресле  и
проглядывала перекладные  досье  --  глифы  Бене  Джессерит  --
проецируемые над поверхностью стола только для ее глаз.
   "Дарви  Одраде"  так  дисплей  определил  стоявшую перед ней
женщину, а  затем  последовала  сжатая  биография,  и  так  уже
знакомая  Таразе до мелочей. Дисплей служил нескольким целям --
всегда надежная памятка для Верховной Матери, позволявшая порой
взять паузу для раздумий, когда  делаешь  вид,  будто  изучаешь
характеристики, и он же снабжал решающими доводами, если в ходе
беседы всплывет что-нибудь нежелательное.
   "Одраде  принесла Бене Джессерит уже девятнадцать детей", --
вчитывалась Тараза в информацию, возникавшую перед ее  глазами.
"Каждый  ребенок  от  другого отца", в этом необычного мало. Но
даже такое  интенсивное  материнство  не  нарастило  на  Одраде
ненужной  плоти. Лицо ее с длинным носом и угловатыми щеками от
природы имело -- высокомерный вид. Все лицо сужалось  к  узкому
подбородку. Пухлые губы -- обещание страсти.
   "Мы  всегда можем положиться на гены Атридесов", -- подумала
Тараза.
   Позади Одраде затрепетала оконная занавеска, она оглянулась.
Они были в  утренней  комнате  Таразы  --  небольшой  элегантно
обставленной,  отделанной  в зеленые тона. Только яркая белизна
песьего кресла Таразы выделялась из общего  фона.  Окна  эркера
смотрели  на  восток  --  на  сад, лужайку и отдаленные снежные
вершины  гор  планеты  Дом  Соборов,  похожие  на   театральные
декорации.
   Не поглядев на нее, Тараза сказала:
   --  Я  обрадовалась,  когда ты и Лусилла приняли назначение.
Это намного облегчает мою задачу.
   -- Я бы хотела  встретиться  с  этой  Лусиллой,  --  сказала
Одраде,  глядя  на  макушку  Таразы.  Голос  Одраде  был мягким
контральто.
   Тараза откашлялась.
   -- Нет надобности. Лусилла одна из наших Геноносительниц. Вы
обе получили идентичное либеральное  образование,  обусловившее
вашу подготовленность.
   Было  что-то оскорбительное в небрежном тоне Таразы и только
их давнее  знакомство  уняло  вспыхнувшее  немедля  раздражение
Одраде. Частично -- из-за слова "либеральное", разобралась она.
Предки-Атридесы  взбунтовались в ней при этом слове. Словно все
ее   накопленные    женские    воспоминания    накинулись    на
бессознательные    выводы    и   поверхностные   предубеждения,
скрывающиеся за этим словом.
   "Только либералы  на  самом  деле  мыслят.  Только  либералы
разумны. Только либералы понимают нужды своих собратьев".
   "Сколько  же зловредности скрыто за этим словом! -- подумала
Одраде. Как  же  сильно  тайное  "я"  требует  ощущения  своего
первенства".
   Одраде  напомнила  себе,  что  Тараза,  не  смотря  на  свой
небрежный до оскорбительности  тон,  использовала  этот  термин
только   в   католическом  смысле:  общее  образование  Лусиллы
полностью соответствовало образованию Одраде.
   Тараза откинулась, устраиваясь поудобнее, не отрывая взгляда
от дисплея. Свет из окон, выходящих  на  восток,  осветил  лицо
невысокой  женщины  --  чуть-чуть старше Одраде -- положив тени
под  носом  и  подбородком.  Тараза  сохранила  часть  красоты,
благодаря   которой   она  когда-то  была  самой  надежной  при
скрещивании с трудными мужскими особями.  Ее  лицо  --  длинный
овал  с  мягко  закругляющимися щеками. Черные волосы собраны в
большой тугой пучок на  затылке,  полностью  обнажая  лоб.  Рот
Таразы   едва  открывался,  когда  она  говорила  --  полнейший
контроль  за  движениями.  Внимание   наблюдателя   все   время
привлекали  ее  глаза:  повелительные и затопленные синевой. Ее
лицо производило впечатление маски вежливости,  из-под  которой
не проглянут разоблачающие истинные переживания.
   Одраде  знала,  когда  Верховная  Мать принимает такую позу:
вскоре Тараза забормочет себе под нос. Ну, точно,  именно,  как
Одраде и ожидала, Тараза что-то забормотала про себя.
   Верховная  Мать  размышляла,  следя  за  выдающим информацию
дисплеем с огромным вниманием. Многие дела занимали ее мысли.
   Это успокаивало Одраде.  Тараза  не  верит,  что  существует
некая  благотворная  сила,  руководящая человечеством. Защитная
Миссионерия и Намерения Ордена -- вот что хоть как-то  ценно  в
мире  Таразы.  Все,  служащее  этим  целям,  даже происки давно
умершего Тирана, должно почитаться  благом.  Все  остальное  --
зло.   Чужеродные   вторжения  из  Рассеяния  --  особенно  эти
возвращающиеся потомки Рыбословш, называющие себя  Преподобными
Черницами  --  никак не заслуживают доверия. Собственная паства
Таразы, и даже противостоящие ей  в  Совете,  это,  в  конечном
итоге, Бене Джессерит -- единственное, чему можно доверять.
   Так и не поднимая глаз, Тараза проговорила:
   --    Ты    знаешь,   что   если   сравнивать   тысячелетия,
предшествующие  Тирану,  с  прошедшими  после  его  смерти,  то
уменьшение  крупных  конфликтов феноменально. Со времени Тирана
их число стало меньше, чем  два  процента  от  того,  что  было
прежде.
   -- Насколько мне известно, -- ответила Одраде.
   Тараза  метнула  на  нее  короткий  взгляд  и сразу опустила
глаза.
   -- Что?
   -- Невозможно получить  сведения,  сколько  войн  велось  за
пределами  нашего  обитания. Есть ли у тебя статистика от людей
Рассеяния?
   -- Конечно нет!
   -- Ты говоришь о  том,  что  именно  Лито  укротил  нас,  --
сказала Одраде.
   -- Если тебе этого хочется, пусть будет так.
   Тараза отметила что-то, увиденное на дисплее.
   --  Следует ли приписать это заслугам нашего любимого башара
Майлза  Тега?  --  спросила  Одраде.  --  Или  его  талантливым
предшественникам?
   -- Этих людей выбирали мы, -- сказала Тараза.
   --  Не  понимаю,  уместна  ли  сейчас  дискуссия  по военным
вопросам, -- сказала Одраде. -- Что она имеет  общего  с  нашей
нынешней проблемой?
   --  Есть  кое-кто,  полагающий,  что  мы  можем  вляпаться в
скверную историю  и  впадем  в  состояние  хуже,  чем  было  до
Тирана...
   -- Да ну? -- Одраде поджала губы.
   -- Некоторые отряды возвращающихся Затерянных продают оружие
всякому, кто хочет или может купить.
   -- Какое именно оружие? -- спросила Одраде.
   --  Современное  оружие  стекается  на  Гамму,  и  почти нет
сомнений, что тлейлаксанцы накапливают некоторые самые  опасные
вооружения.
   Тараза  откинулась  назад  и  потерла  виски. Она заговорила
тихим, почти задумчивым голосом.
   -- Мы считаем, что принимаем решение величайшего значения  и
исходим из высочайших принципов.
   Одраде и раньше это знала. Она сказала:
   -- Верховная Мать сомневается в правоте Бене Джессерит?
   --   Сомневаюсь?   О,  нет.  Но  я  действительно  испытываю
разочарование.   Мы   работали   изо   всех   сил   ради   этих
высокоутонченных целей, а что получаем в итоге? Обнаруживается,
что  многое,  чему  мы  посвятили  наши  жизни,  проистекает из
ничтожных предпосылок: жажды личных удобств  или  благополучия,
не  имеющих  ничего  общего  с  нашими  высокими  идеалами. Что
действительно поставлено на карту -- соглашение всех  Способных
принимать решения для пользы всего человечества.
   --  Я слышала, ты называешь это политической необходимостью,
-- заметила Одраде.
   Тараза заговорила, взяв себя под жесткий  контроль  и  опять
перенеся при этом взгляд на дисплей.
   --  Если  мы станем основывать наши суждения не на созданной
жесткой  системе,  то  это  верный  путь  к  исчезновению  Бене
Джессерит.
   --  Ты  не  найдешь  ничтожных  решений в моей биографии, --
сказала Одраде.
   -- Я ищу источники слабостей, изъянов.
   -- Их ты тоже не найдешь.
   Тараза скрыла улыбку. Она узнала, поняла  это  эксцентричное
замечание:  способ  Одраде подпускать шпильки Верховной Матери.
Одраде была очень хороша, когда, нетерпеливая на вид, на  самом
деле погружалась в поток терпения, не поторапливая время.
   Когда  Тараза  не клюнула на эту наживку, Одраде вернулась к
своему спокойному ожиданию --  легкое  дыхание,  уравновешенный
ум.  Терпение  втекало  в  нее  без  усилия  над  собой.  Орден
давным-давно научил ее, как разделять прошлое  и  настоящее  на
одновременные  потоки.  Созерцая  все  окружающее,  она в то же
время способна была выхватывать  крохи  прошлого  и  жить  ими,
словно прошлое и настоящее накладывались на один экран.
   "Работа  памяти",  --  подумала  Одраде.  Было  время, когда
Одраде жила так, как и большинство  детей:  в  доме,  где  были
мужчина и женщина -- если и не настоящие родители, то растившие
ее  вполне  по-родительски.  Все другие дети, которых она тогда
знала, жили так же: у них были папы и  мамы.  Порой  один  папа
работал,  далеко от дома. Порой на работу ходила только мама. В
случае Одраде, женщина оставалась дома  --  никакая  приходящая
нянька  не  сидела  с  ребенком в рабочие часы. Много позже она
узнала, что родившая ее  мать  уплатила  большую  сумму  денег,
чтобы  обеспечить  такой  уход  за своей девочкой, спрятанной у
всех на виду подобным образом.
   -- Она  спрятала  тебя,  потому  что  любила,  --  объяснила
женщина,   когда   Одраде   стала  достаточно  взрослой,  чтобы
понимать. -- Вот почему ты не должна никогда никому  открывать,
что мы не твои настоящие родители.
   Как  позже  поняла  Одраде,  любовь  не  имела с этим ничего
общего. Преподобные  Матери  не  действовали  из  таких  земных
мотивов. А настоящая мать Одраде принадлежала к Боне Джессерит.
   Все  это  открывалось  Одраде,  согласно исходному плану. Ее
имя: Одраде. Дарви -- так ее всегда называли равнодушные к  ней
или рассерженные. Юные приятельницы, естественно, сократили это
имя до Дар.
   Не   все,  однако,  соответствовало  первоначальному  плану.
Одраде припоминала узкую кровать в комнате,  которой  придавали
жизнерадостный  вид  картинки животных и фантастические пейзажи
на пастельно-голубых стенах. Белые шторы трепетали в окошке под
мягкими ветерками весны и лета. Одраде помнила, как прыгает  на
узкой  кровати  --  восхитительно счастливая игра. Много смеха.
Руки, ловившие ее посреди  прыжка  и  крепко  обнимавшие.  Руки
мужчины. Круглое лицо с небольшими усиками, которые щекотали ее
так, что она начинала хихикать. Кровать стукалась о стену от ее
прыжков, и на стене от этого остались вмятины.
   Одраде  берегла  эти воспоминания, не желая выбрасывать их в
колодец холодной рациональности.  Отметина  на  стене.  Отметки
смеха   и  радости.  До  чего  же  они  малы  и  как  о  многом
свидетельствуют.
   Странно, почему в последнее время она все  больше  и  больше
стала  думать  о папе. Не все ее воспоминания были счастливыми.
Были времена, когда он бывал печально  сердитым,  предостерегал
маму  не  слишком  вмешиваться.  На  лице  его отражалось много
разочарований. Его  голос  приливал,  когда  он  был  в  плохом
настроении.  Тогда  мама  двигалась  тихо, ее глаза наполнялись
беспокойством. Одраде ощущала беспокойство и страх и негодовала
на мужчину. Женщина знала, как лучше всего с ним поладить.  Она
целовала  его  в  затылок, поглаживала по щеке и шептала ему на
ухо.
   Эти  древние   "естественные"   чувства   заставили   немало
потрудиться  аналитиков-прокторов  Бене  Джессерит,  прежде чем
удалось их изгнать из Одраде. Даже сейчас оставался в  ней  сор
прошлого,  который  надо было из нее вытащить и выбросить. Даже
сейчас, знала Одраде, до конца это в ней не истреблено.
   Наблюдая  за  тем,  с  какой  тщательностью  Тараза  изучает
биографическое досье, Одраде подумала, не этот ли изъян увидела
Верховная Мать.
   "Им  наверняка  известно,  что я способна на переживания тех
ранних времен".
   Все это  было  так  давно,  и  все  равно  она  должна  была
признать,  что  память о мужчине и женщине покоится в ней, что,
возможно, ее никогда не  удастся  полностью  стереть.  Особенно
память о маме.
   Преподобная  Мать,  родившая  Одраде,  оказалась  в  крайнем
положении, и, по  причинам,  теперь  отлично  понятным  Одраде,
укрыла  дочку  в  потайное  убежище  на  Гамму. Одраде не таила
никаких обид. Это было необходимо, чтобы  они  обе  остались  в
живых.  Проблемы  пришли  с  другой стороны: приемная мать дала
Одраде то, что большинство матерей дают своим детям, и чему так
не доверяет Орден -- Любовь.
   Когда прибыли Преподобные Матери,  приемная  мать  не  стала
сражаться, чтобы удержать своего ребенка.
   Преподобные Матери вошли в сопровождении прокторов: мужчин и
женщин.  Прошло  много  времени, прежде чем Одраде осознала все
значение  этого  щемящего  момента.  В  глубине  своего  сердца
женщина  знала,  что  наступит  день  разлуки.  Что это -- лишь
вопрос  времени.  И,  все  равно,  по  мере   того,   как   дни
превращались в годы -- почти в шесть стандартных лет -- женщина
осмеливалась надеяться.
   Затем   прибыли   Преподобные   Матери   со   своими  дюжими
прислужниками. Они лишь выжидали до тех пор, пока  не  наступит
безопасный момент, пока не удостоверятся, что никаким охотникам
и  шпионам  не  известно,  что  Одраде  -- запланированный Бене
Джессерит отпрыск рода Атридесов.
   Одраде увидела, как  Преподобные  Матери  передают  огромную
сумму  денег.  Женщина  швырнула  эти деньги на пол. Но ни один
голос  не  возвысился,  чтобы  ее  за  это  укорить.   Взрослые
участники этой сцены знали, где лежит истинная сила.
   Вызывая  в  памяти  свои  сдерживаемые переживания, Одраде и
сейчас видела женщину, как она садится на стул с прямой спинкой
возле окна на улицу, как  охватывает  себя  руками  и  начинает
раскачиваться вперед-назад. Ни одного звука она не издает.
   Преподобные   Матери   использовали   и   Голос,   и  другие
продуманные уловки вместе с  дымом  наркотических  трав  и  сам
подавляющий  фактор своего присутствия, чтобы заманить Одраде в
ждущий граундкар.
   -- Всего лишь ненадолго. Нас послала твоя настоящая мать.
   Одраде ощутила ложь, но любопытство взяло в  ней  верх.  Моя
настоящая мать!
   Последний   раз   она   увидела   женщину   --  единственную
существовавшую  у  нее  мать  --  раскачивающейся  в   окне   с
несчастным выражением на лице, руки вокруг тела.
   Позже, когда Одраде заговорила о возвращении к этой женщине,
ее память-видение   стала   частью   существенного  урока  Бене
Джессерит.
   -- Любовь ведет к несчастью. Любовь  --  это  очень  древняя
сила,  в  свое  время  служившая своим целям, но для сохранения
человечества она больше не нужна. Запомни ошибку  этой  женщины
-- боль.
   Одраде  предавалась  мечтам, пока не достигла почти двадцати
лет. Она действительно наконец вернется,  когда  станет  полной
Преподобной  Матерью.  Она  вернется  и  найдет  ту  любящую  и
надежную женщину, найдет, хоть она и  не  знает  никаких  имен,
кроме   мама   и   Сибия.   Одраде   припомнила  смех  взрослых
приятельниц, называвших эту женщину Сибией.
   Мама Сибия.
   Орден,  однако,  разглядел  в  ней  мечтательность  и   стал
доискиваться  до  источника. Это тоже было включено в очередной
урок.
   -- Мечтания, грезы наяву -- это первое пробуждение того, что
мы называем одновременным  потоком.  Это  существенный  элемент
рационального мышления. Так можно очистить свой ум ради лучшего
мышления.
   Одновременный поток.
   Одраде  сосредоточила  взгляд на Таразе, сидящей за столом в
этой утренней комнате. Травма детства должна  быть  упрятана  в
отведенное  ей отдаленное местечко-память. Все это было далеко,
на Гамму, планете, которую люди Дана перестроили  после  времен
Великого  Голода  и  Рассеяния.  Люди  Дана  --  в  прежние дни
Келадана. Одраде твердо взяла  в  руки  рациональное  мышление,
опираясь  на  Иные  Памяти,  хлынувшие  в  ее сознание во время
Спайсовой  Агонии,  когда  она   действительно   стала   полной
Преподобной Матерью.
   Одновременный поток. Фильтрация сознания... Иные Памяти.
   Какие  же  могучие  инструменты  дал ей Орден. Какие опасные
инструменты. Все эти другие жизни  таятся  прямо  за  занавесом
сознания,  инструменты  предназначенные для выживания, а не для
удовлетворения праздного любопытства.
   Тараза  говорила,  считывая  возникавший  перед  ее  глазами
материал:
   --  Ты  слишком  много  копаешься  в своих Иных Памятях. Это
высасывает энергию, которую лучше сохранять.
   Затопленные синевой глаза Верховной Матери впились в  Одраде
буравящим взглядом.
   --  Ты,  порой,  подходишь  прямо к самому пределу того, что
может вынести плоть. Это может навлечь на тебя  преждевременную
смерть.
   -- Я осторожна со спайсом. Мать.
   --   Еще  бы  тебе  не  быть!  Тело  способно  вынести  лишь
определенное количество меланжа, лишь  определенное  количество
блужданий в прошлом!
   -- Нашла ты мой изъян? -- спросила Одраде.
   -- Гамму! -- одно слово, равное целой речи.
   Одраде  поняла, никуда не деться от травмы тех лет на Гамму.
Те годы -- слабое  звено,  которое  должно  удалить  с  корнем,
низвести до разумно допустимого уровня.
   -- Но меня посылают на Ракис, -- сказала Одраде.
   --  И  смотри, помни об афоризмах умеренности. Помни, кто ты
есть!
   Тараза опять наклонилась к своему дисплею.
   "Я -- Одраде!" -- подумала Одраде.
   В школах Бене Джессерит, где первые имена  обычно  терялись,
списки  учащихся  составлялись  по  последнему имени. Подруги и
приятельницы  переняли  обычай  употреблять  имя,  стоявшее   в
списках.   Они   рано   усвоили   эту   древнейшую   уловку  --
сопричастность к секрету личного  имени  раскидывает  силки,  в
которые ловится душевная привязанность человека.
   Тараза,   тремя   классами  старше  Одраде,  была  назначена
"опекать"  младшую  ученицу  --  тандем,  умышленно   созданный
учителями.
   "Опекать" означало некоторое количество руководства младшей,
а также  то, что при взаимоотношениях равенства некоторые самые
необходимые  основы  закладываемых  знаний  усваивались  лучше.
Тараза,  имевшая  доступ  к  личному  досье  подопечной, начала
называть младшую Дар. Одраде в  ответ  на  это  стала  называть
Таразу  Тар. Два эти имени приобрели некую неразрывную связь --
Дар и Тар. Даже после того, как Преподобные Матери их  услышали
и сделали им выговор, они порой допускали такую ошибку, хотя бы
ради собственного удовольствия.
   Одраде, поглядев теперь на Таразу, сказала:
   -- Дар и Тар.
   Углы рта Таразы дрогнули в улыбке.
   --  Что  есть  такого в моем досье, что ты еще не изучила по
нескольку раз? -- спросила Одраде.
   Тараза  откинулась  и  подождала,  пока  ее   песье   кресло
приспособится  к ее новой позе. Она положила сцепленные руки на
стол и поглядела на младшую.
   "А ведь на самом деле она и  не  так  уж  моложе  меня",  --
подумала Тараза.
   Однако со школьных времен, Тараза воспринимала Одраде только
как  принадлежащую  младшей  возрастной  группе,  и  возрастную
пропасть между ними не скрыть никаким проходящим годам.
   -- Осторожнее поначалу, Дар, -- сказала Тараза.
   -- Этот  проект  уже  давно  миновал  начальную  стадию,  --
ответила Одраде.
   -- Но твоя роль в нем начинается только сейчас. А затеяли мы
такое, чего раньше никто и не пытался.
   --  Узнаю  ли  я  теперь  полностью проект, связанный с этим
гхолой?
   -- Нет.
   Вот и все. Вся  видимость  высокого  доверия  и  "надобности
понимать"  отметена единым словом. Но Одраде это понятно. Таков
порядок, изначально заведенный еще с первого Дома Соборов  Бене
Джессерит,    претерпевший    за   тысячелетия   только   очень
незначительные   изменения.   Подразделения   Бене    Джессерит
разделяются  твердыми вертикальными и горизонтальными барьерами
на изолированные группы, отсюда, с вершины, тянутся к ним  нити
единого  командования.  Обязанности  --  "предписанные роли" --
распределены и исполняются отдельными ячейками. Задействованные
в одной ячейке не знают,  что  делают  их  современники  внутри
других параллельных ячеек.
   "Но  я знаю, что в параллельной ячейке находится Преподобная
Мать Лусилла, -- подумала Одраде. -- Это подсказывает логика".
   Она понимает необходимость такой, скопированной с древнейших
тайных  революционных  обществ,  структуры  --  Бене  Джессерит
всегда  рассматривал  себя  как  постоянных революционеров. Эта
революция была заторможена лишь Тираном -- Лито II.
   "Заторможена, но не отменена и не остановлена", -- напомнила
себе Одраде.
   -- Насчет того, к чему ты приступаешь, -- сказала Тараза. --
Оповести  меня,  если   ощутишь   какую-либо   непосредственную
опасность для Ордена.
   Это  было  одним  из  тех  особенных пожеланий Таразы, смысл
которых Одраде схватывала инстинктивно, без слов -- а уж  потом
находила  словесное  воплощение  для  этого  смысла. Она быстро
ответила:
   -- Бездеятельность будет для нас еще хуже.
   -- Мы приходим  к  выводу,  что  может  быть  опасность,  --
сказала Тараза. Она говорила сухим голосом. Таразе не нравилось
пробуждать  в Одраде талант инстинктивного ясновидения, которым
она обладала от неподконтрольных воздействий своей генетической
линии -- Атридесы с их  опасными  талантами.  Была  специальная
пометка  в  генетическом  досье Одраде: "...тщательное изучение
всего потомства". Двое из этого потомства были тихо умерщвлены.
   "Мне не следовало пробуждать сейчас  талант  Одраде,  ни  на
единый  миг",  --  подумала  Тараза.  Но порой искушение бывало
слишком велико.
   Тараза отправила проектор под  крышку  стола  и  заговорила,
глядя на пустой стол.
   --  Находясь  вдали  от нас, даже если ты найдешь идеального
отца-производителя,  ты  не  должна  скрещиваться  без   нашего
разрешения.
   --  Ошибка моей настоящей матери, -- высказала предположение
Одраде.
   -- Ошибку твоей настоящей матери следовало распознать еще  в
то время, когда она скрещивалась!
   Одраде и раньше не раз это слышала. Это было то, что в линии
Атридесов  требовало  самого  тщательного наблюдения со стороны
Разрешающих Скрещивание. Талант, конечно.  Она  знает  о  своем
таланте,  происходившем  от  генетической  линии,  с одинаковой
силой давшей мирозданию и Квизатца Хадераха, и Тирана. К  чему,
однако,  Разрешающие  Скрещивание  стремятся  теперь? Насколько
отрицательно их отношение? Больше никаких опасных рождений! Она
никогда не видела никого из своих детей после их  рождения,  --
вовсе  не  такая уж странно для Ордена. И она никогда не увидит
ни единой записи своего генетического досье. Здесь  тоже  Орден
оперирует, тщательно разграничивая силы.
   "И эти более ранние запреты на некоторые мои Иные Памяти!"
   Она обнаружила незаполненные места в своих Памятях и открыла
их.  Вероятно,  только  Тараза, да еще, может быть, двое членов
Совета  (Беллонда,  вероятней  всего,   и   еще   одна   старая
Преподобная   Мать)   владели  сверхчувствительным  доступом  к
подобной информации о происхождении.
   Действительно ли Тараза и другие поклялись  умереть,  прежде
чем  выдать  секретную информацию постороннему? В конце концов,
есть точный ритуал преемственности, на  случай,  если  ключевая
Преподобная  Мать  умирает,  находясь  далеко от Сестер не имея
возможности сразу передать им  хранимые  в  себе  жизни-памяти.
Этот ритуал много раз задействовался за время правления Тирана.
Ужасная  Эра!  Понимание,  что  революционные ячейки Ордена для
него, как на ладони! Чудовище! Она знала, что Сестры никогда не
обманывались насчет того, что Лито II, якобы, воздерживался  от
уничтожения Бене Джессерит только из одной глубоко коренившейся
в нем верности своей бабушке, леди Джессике.
   "Естественно, Джессика".
   Одраде  ощутила,  как  что-то  отдаленно встрепенулось у нее
внутри.
   Грех одной  из  Преподобных  Матерей:  "Она  позволила  себе
впасть  в  любовь!" Такая малость, но приведшая к таким великим
последствиям! Тридцать пять сотен лет тирании!
   Золотая  Тропа.  Бесконечность?  А  как  насчет  всех   этих
Затерянных,  многих  триллионов,  ушедших  в  Рассеяние?  Какую
угрозу представляют Затерянные, возвращающиеся сейчас?
   Тараза, словно прочтя мысли Одраде, -- порой  казалось,  что
она действительно их читает -- проговорила:
   --  Люди  Рассеяния  где-то рядом, во внешнем мире... Просто
выжидают, чтоб нанести удар.
   Одраде уже слышала такие доводы: с одной стороны, опасность,
с другой  --  нечто  магнетически  притягательное.  Так   много
великолепного неизвестного. Орден, таланты которого уже не одно
тысячелетие  пестуются  меланжем,  -- доступны ли будут ему эти
новые  необъятные  ресурсы  человечества!  Подумать  только  об
имеющихся   там  несчетных  генах!  О  потенциальных  талантах,
свободно парящих за пределами космоса, где они  могут  навсегда
сгинуть!
   -- Как раз незнание и порождает величайшие ужасы, -- сказала
Одраде.
   -- И величайшие амбиции, -- проговорила Тараза.
   -- Значит, я еду на Ракис? -- Должным образом. Я нахожу тебя
адекватной.
   -- Иначе бы меня не назначили.
   Как  же  привычна  им  подобная переброска словами, уходящая
корнями в их школьные дни.  Тараза  спохватилась,  однако,  что
поддалась  на  это бессознательно -- слишком много воспоминаний
связывают их: Дар и Тар. Надо следить за этим!
   -- Помни, в чем твой долг верности, -- сказала Тараза.

        x x x

   <i>Существование не-кораблей создает возможность уничтожения
целых планет, не понеся при этом возмездия.  На  планету  может
быть  направлен  большой  объект,  астероид или равный ему. Или
люди могут быть натравлены друг на друга через подрывную работу
сексуальности,   а   затем   им   будет   дано    оружие    для
самоуничтожения.  Похоже,  эти Преподобные Черницы благоволят к
последней технике.
   <b>Анализы Бене Джессерит</b></i>

   Снизу из внутреннего дворика Данкан внимательно, даже  когда
внешне этого и не было заметно, следил за наблюдавшими за ним с
галереи.  Вон, как всегда, Патрин, но он не считается. В расчет
надо брать Преподобных Матерей на  противоположной  от  Патрина
стороне   галереи   --   слишком  они  к  нему  приглядываются.
"Новенькая", -- подумал он, увидев Лусиллу. От  этой  мысли  он
испытал  прилив  возбуждения,  которое  разрядил  в  физических
упражнениях.
   Он проделал первые три упражнения  игры-тренировки,  которые
приказал  ему  выполнить Майлз Тег, рассеянно думая, что Патрин
доложит, насколько хорошо он поработал.  Данкан  любил  Тега  и
старика  Патрина,  и  ощущал, что они отвечают ему взаимностью.
Эта новая Преподобная Мать, однако, -- ее  присутствие  су  лит
занятные  перемены. Во-первых, она моложе остальных. Во-вторых,
не   старается   спрятать   глаза,   сразу   же   выдающие   ее
принадлежность  к  Ордену Бене Джессерит. При первой встрече со
Шванги Данкан встретился  с  контактными  линзами,  скрывающими
истинный  цвет  ее  глаз  и  симулирующими  нормальные зрачки и
слегка налитые кровью белки. Он услышал однажды,  как  одна  из
послушниц  Оплота  говорила,  что линзы Шванги еще и исправляют
"разрешенную ей генетическую близорукость,  которая  ничто,  по
сравнению   с   теми  качествами,  какие  она  передает  своему
потомству".
   В то время большая  часть  этого  замечания  прозвучала  для
Данкана  невразумительно, но он обратился к библиотеке Оплота и
проглядел все, что там было на эту тему -- сведения и  скудные,
и жестко урезанные. Сама Шванги отвела все его расспросы на эту
тему,  но по поведению учителей в последующие дни он понял, что
она разозлилась. Для нее было обычным делом срывать свою злость
на других. Он заподозрил,  что  подлинным  поводом  ее  дурного
настроения  стал  его  вопрос, не она ли является его настоящей
матерью.
   Уже много лет прошло с тех дней, когда Данкан понял, что  он
--  что-то  необычное.  Были  места в этой изощренной постройке
Бене Джессерит, куда вход ему был запрещен. Он  находил  тайные
способы избежать таких запретов и часто вглядывался из открытых
окон  на  широкие  просторы  расчищенной земли, которые в любой
момент могли быть накрыты продольным  огнем  из  размещенных  в
стратегических  точках огневых бункеров. Майлз Тег лично обучал
его понимать значение продольного огня.
   Сейчас  эта  планета  называлась  Гамму.  Некогда  она  была
известна  как  Гиди  Прайм,  но  некто,  по  имени Гурни Хэллек
изменил ее. Все это -- очень древняя  история.  Скукота.  Почва
планеты  все  еще  хранила  слабый  запах  горькой  нефти.  Как
объясняли   ему   учителя,   планету    изменили    тысячелетия
целенаправленных  зеленых  насаждений.  Часть  этих  насаждений
видна из Оплота, повсюду вокруг хвойные и другие леса.
   Не переставая приглядываться  к  двум  Преподобным  Матерям,
Данкан  несколько  раз  прошелся  "колесом".  Он  изгибал  свои
напряженные мускулы при движении точно так, как учил его Тег.
   Тег заведовал  планетарной  обороной.  Гамму  была  окружена
вращающимися  вокруг нее спутниками наблюдения, членам экипажей
не  разрешалось  держать  свои  семьи  на  борту.   Эти   семьи
оставались  здесь, на Гамму, заложниками неусыпной бдительности
орбитальных пограничников. Среди этих кораблей где-то  блуждают
и корабли-невидимки -- не-корабли, -- команды которых полностью
составлены из людей башара и Сестер Ордена Бене Джессерит.
   --  Я  бы  не  принял этого назначения, если бы не получил в
свои руки всю организацию обороны полностью, -- объяснял Тег.
   Данкан осознавал, что он и есть  это  "назначение".  У  Тега
есть   здешний  Оплот  --  для  того,  чтобы  защищать  его,  и
орбитальные системы наблюдения, включая не-корабли,  защищающие
Оплот.
   Все это было частью воинского образования, элементы которого
почему-то  оказывались  уже  известными  Данкану.  Изучая,  как
оборонять уязвимую на поверхностный взгляд планету от нападений
из космоса, он заранее знал,  что  все  оборонительные  системы
размещены  правильно.  Как целое, они являлись крайне сложными,
но все составные части были узнаваемы и доступны его пониманию.
Например, постоянное наблюдение за атмосферой и составом  крови
обитателей Гамму. Бене Джессерит везде держала докторов Сакк.
   --  Заразные  болезни  -- это оружие, -- говорил ему Тег. --
Наша защита против болезней должна быть тонко отрегулирована.
   Зачастую Тег восставал против пассивной обороны, он  называл
ее "остаточным продуктом психологии осады, давно известной тем,
что порождает смертоносные слабости".
   Когда   Тег   обучал   его   военной  науке,  Данкан  слушал
внимательно. Патрин и библиотечные сведения  подтверждали,  что
ментат-башар   Майлз   Тег   был  знаменитым  полководцем  Бене
Джессерит. Патрин часто поминал их совместную службу, и  всегда
Тег представал героем.
   --  Подвижность  --  это  ключ к военному успеху, -- говорил
Тег. -- Если  ты  связан  крепостями,  даже  размером  с  целую
планету, ты, по сути своей, уязвим.
   Тег не очень-то беспокоился за Гамму.
   --  Я  вижу,  что  ты  уже  знаешь,  что  это  место некогда
называлось Гиди Прайм. Харконенны,  правившие  здесь,  кое-чему
научили  нас.  Благодаря  им,  мы  лучше представляем, до каких
жутких зверств могут докатиться люди.
   Припоминая это, Данкан заметил, что  Преподобные  Матери  на
галерее явно говорят о нем.
   "Не становлюсь ли я чьим-то еще новым назначением?"
   Данкану  не  нравилось,  когда за ним наблюдали. Он подумал,
что на вид новая Преподобная Мать не слишком сурова, не то, что
Шванги.
   Продолжая свои упражнения, Данкан соизмерял их ритм с личным
заклятием: "Проклятие Шванги! Проклятие Шванги!"
   Он ненавидел Шванги с девяти лет  --  уже  четыре  года.  Он
надеялся,  что  она  не  знает  о его ненависти. Она, вероятно,
забыла о том случае, который породил эту ненависть.
   Когда  ему  едва  исполнилось  девять  лет,   он   умудрился
проскользнуть мимо внутренней охраны через туннель, который вел
к  одному из огневых бункеров. Запах плесени в туннеле. Тусклые
огни. Сырость. Он вглядывался через орудийные щели дота,  когда
его поймали и отволокли назад в самую сердцевину Оплота.
   Эта эскапада вызвала суровое назидание от Шванги, отдаленной
и угрожающей  фигуры,  приказы которой должны были выполняться.
Он до сих пор так ее и воспринимал, хотя  с  тех  пор  узнал  о
приказывающем   Голосе   Бене  Джессерит  --  тонком  голосовом
инструменте, который мог согнуть волю неподготовленного.
   Ей должны были подчиняться все.
   -- Ты навлек  наказание  на  все  подразделение  охраны,  --
сказала Шванги. -- Они понесут суровую кару.
   Это были самые ужасные ее слова. Данкану нравились некоторые
охранники,  и  они, случалось, от души заманивали его поиграть,
посмеяться и покувыркаться. Его шалость -- вылазка  к  огневому
бункеру -- навредила его друзьям.
   Данкан знал, что такое "понести кару".
   "Проклятие Шванги! Проклятие Шванги!.."
   После  разговора  со  Шванги  Данкан побежал к своей главной
наставнице того времени Преподобной Матери Тамалан,  еще  одной
увядшей   старухе   с  холодными  и  отчужденными  манерами,  с
белоснежными волосами над узким лицом и морщинистой  кожей.  Он
настойчиво  желал  знать  от  Тамалан,  что за кару понесут его
охранники. Тамалан впала в удивительно грустное настроение,  ее
голос стал напоминать песок, скребущий по дереву.
   -- Наказание? Ну, ну.
   Они  были  в  том  маленьком  учебном  кабинете  при большом
гимнастическом  зале,  где  Тамалан  проводила  каждый   вечер,
готовясь  к урокам следующего дня. Там полно было пузырьковых и
катушечных  устройств  для  чтения  и   других   приспособлений
хранения  и  извлечения информации. Данкану это место нравилось
гораздо больше библиотеки, но ему не дозволялось  находиться  в
учебном  кабинете  одному. Это была светлая комната, освещенная
множеством глоуглобов на суспензорных буйках. При его вторжении
Таламан отвернулась от разложенных ею уроков.
   -- Есть всегда  что-то  от  жертвенного  пиршества  в  наших
высших  карах,  --  сказала она. -- Охрана, конечно же, понесет
высшую кару.
   -- Пиршество? -- Данкан был озадачен.
   Тамалан совершила полный оборот на своем крутящемся  сидении
и  поглядела  прямо  в  его глаза. Ее стальные зубы сверкнули в
ярком освещении.
   -- История редко добра к тем, кто должен  понести  кару,  --
сказала она.
   Данкана  передернуло  от  слова  "история".  Он  знал, что у
Тамалан за ним стоит -- она собирается дать ему урок, еще  один
скучный урок.
   -- Наказания Бене Джессерит не забываются.
   Данкан  пристально поглядел на старческий рот Тамалан, резко
ощутив, что она  говорит  из  болезненного  личного  опыта.  Он
вот-вот узнает что-то интересное!
   -- Наши наказания несут неизбежный урок, -- сказала Тамалан.
-- Это намного больше, чем боль.
   Данкан  уселся  на  пол у ее ног. Из этого положения Тамалан
выглядела черной и зловещей фигурой.
   -- Мы не наказываем крайним страданием, -- сказала  она.  --
Страдание -- это то, что приберегается для перехода через спайс
в ранг Преподобной Матери.
   Данкан кивнул. Из сведений в библиотеке он знал о "Спайсовой
Агонии",  --  таинственном  испытании,  порождавшем Преподобную
Мать.
   -- И, при всем том, главные наказания болезненны, -- сказала
она. -- Они также эмоционально болезненны. Эмоция, пробуждаемая
наказанием, всегда является  той,  которую  мы  разглядели  как
главную   слабость   повинного   --   и,   поэтому,   наказание
усиливается.
   Ее слова наполнили Данкана неопределенным страхом.  Что  они
сделают  со  стражами?  Он не мог говорить, но в том и нужды не
было. Тамалан еще не закончила.
   -- Наказание всегда завершается десертом, -- сказала  она  и
хлопнула руками по коленям.
   Данкан  нахмурился.  Десерт?  Это часть пиршества, как может
пиршество быть наказанием?
   -- Это не на самом деле пиршество,  но  идея  пиршества,  --
сказала  Тамалан.  Ее когтистая рука описала круг в воздухе. --
Приходит  десерт,  что-то  абсолютно  неожиданное.   Наказуемый
думает: "Ага, я наконец прощен!" Ты понимаешь?
   Данкан покачал головой из стороны в сторону. Нет. Нет, он не
понимал.
   --  В  этом  сладость  момента, -- сказала она. -- Ты прошел
через  все,  причиняющее  боль  пиршества,  и  достиг  в  конце
чего-то,  что ты способен смаковать. Но! Пока ты смакуешь это и
приходит самый болезненный момент из всех -- понимание, что это
не удовольствие напоследок. Нет,  разумеется.  Это  --  главная
боль   самого   главного  наказания.  Это  накрепко  связано  с
преподносимым Бене Джессерит уроком.
   -- Но что она сделает с охраной? -- Данкан с трудом заставил
себя произнести эти слова.
   -- Я не могу сказать, как именно накажут  каждого.  Мне  нет
нужды это знать. Я могу тебе только сказать, что для каждого из
них это будет по-разному.
   Тамалан  явно  ничего  больше  не  скажет.  Она  вернулась к
лежащему перед ней уроку на завтрашний день.
   --  Завтра  мы  продолжим,  --  сказала  она,   --   изучать
происхождение различных акцентов и разговорного галаха.
   Никто больше, даже Тег или Патрин, не ответит на его вопросы
о наказаниях.  Даже  охранники,  когда  он потом их повстречал,
отказались говорить о своих испытаниях.  Некоторые  реагировали
сухо  на его заискивания, и никто с ним больше не хотел играть.
Не было прощения среди  наказанных.  Хоть  это  было  абсолютно
ясно.
   "Проклятие Шванги! Проклятие Шванги!.." Оттуда-то и началась
его глубокая ненависть к ней. Его ненависть к ней разделили все
старые ведьмы. Будет ли эта молодая, как все старые?
   "Проклятие Шванги!"
   Тогда он потребовал от Шванги:
   -- Зачем тебе было их наказывать?
   Шванги некоторое время помолчала, не зная, что ему ответить,
затем сказала:
   --  Здесь,  на  Гамму,  для тебя опасно. Есть люди, желающие
причинить тебе вред.
   Данкан  не  спросил,  почему,  это  была  еще  одна  область
вопросов,  на  которые ему еще никогда не отвечали. Даже Тег не
ответит, хотя само присутствие Тега подчеркивало тот факт,  что
ему грозит опасность.
   А  Майлз  Тег  был  ментатом,  который  должен  знать  много
ответов. Данкан часто видел, как  глаза  старика  поблескивают,
говоря  о  том, что его мысли блуждают где-то далеко. Но ментат
не давал ответа на такие вопросы как:
   -- Почему мы здесь, на Гамму?
   -- От кого ты меня охраняешь? Кто хочет причинить мне вред?
   -- Кто мои родители?
   При всех этих вопросах он натыкался на молчание или, иногда,
Тег мог проворчать:
   -- Мне нельзя тебе отвечать.
   Библиотека была бесполезна. Он выяснил это, когда  ему  было
всего  восемь  лет,  и главной его наставницей была неудавшаяся
Преподобная Мать по имени Луран Гиэза -- не такая древняя,  как
Шванги,  но  уже достаточно в годах -- за сотню ей перевалило в
любом случае.
   По его запросу библиотека поставила ему информацию о  Гамму:
Гиди Прайм, о Харконненах и их падении, о различных конфликтах,
во  время  которых Тег был командующим. Ни одна из этих битв не
обернулась большой  кровью.  Некоторые  комментаторы  писали  о
"бесподобных  дипломатических  способностях" Тега. Но один факт
вел к другому, Данкан узнал о  времени  Бога  Императора  и  об
укрощении   его   подданных.  Эта  эпоха  на  недели  завладела
вниманием Данкана. Он  обнаружил  среди  материалов  библиотеки
старую карту и спроецировал ее на фокусную стену. Накладываемый
голос  комментатора  сообщил  ему,  что  этот  самый  Оплот был
Центром Управления Рыбословш, покинутым во время Рассеяния.
   Рыбословши!
   Данкану  захотелось  жить  в  то  время,  служить  одним  из
советников  --  мужчин  в  женской  армии,  поклонявшейся  Богу
Императору.
   "О, если б только жить на Арракисе в те дни!"
   Тег  с  удивительной  охотой  шел  на   разговоры   о   Боге
Императоре,   всегда  называя  его  Тираном.  Замок  библиотеки
открылся, и информация об Арракисе-Ракисе хлынула на Данкана.
   -- Увижу ли я когда-нибудь Ракис? -- спросил он Гиэзу.
   -- Тебя и готовят для жизни там.
   Этот ответ его изумил. Он в новом свете увидел все то,  чему
его учили об этой отдаленной планете.
   -- Почему я буду жить там?
   -- На этот вопрос я ответить не могу.
   Он  с  возобновленным  интересом  вернулся  к  изучению этой
загадочной планеты и ее жалкой церкви Шаи-Хулуда,  Разделенного
Бога.  Черви.  Бог  Император стал этими червями! Сама мысль об
этом наполняла  Данкана  благоговейным  трепетом.  Может  быть,
здесь  и  есть  что-то,  достойное  поклонения. Эта мысль нашла
живой отклик в его душе. Что заставило человека по  своей  воле
пойти на такую ужасную метаморфозу?
   Данкан  знал,  что  думают охрана и все остальные в Оплоте о
Ракисе и  о  главных  жреческих  институтах  тамошней  религии.
Насмешливое замечание и смех объяснили ему все. Тег сказал ему:
   --  Мы  никогда, наверное, не узнаем полную правду, паренек,
но мое тебе слово -- это не религия для солдата.
   Последнюю точку поставила Шванги:
   -- Ты должен выучить все о Тиране, но никак не верить в  его
религию. Это ниже тебя, это достойно презрения.
   Как  только  Данкан  мог  урвать момент от занятий, он жадно
погружался во все, что поставляла ему библиотека: Святая  Книга
Разделенного  Бога,  Сторожевая  библия. Оранжевая Католическая
библия и даже Апокрифы. Он узнал о давно исчезнувшем бюро  веры
и о "Жемчужине, Которая Есть Солнце Понимания".
   Сама идея червей его привораживала. Их размер! Большой червь
мог бы вытянуться от одного конца Оплота до другого. Во времена
до Тирана  люди  ездили  на  червях,  но  сейчас  жрецы  Ракиса
запретили это.
   Он   зачитывался   докладами   археологической   экспедиции,
обнаружившей  примитивную не-палату Тирана на Ракисе. Это место
называлось Дар-эс-Балат.  Отчеты  главы  экспедиции  археологов
Хади   Бенотто   были   помечены:   "Доступ   закрыт,  согласно
распоряжению ракианских жрецов". Шифром сведений по  этой  теме
Архива  Бене  Джессерит была вытянутая в длину единица. То, что
обнаружила Бенотто, просто завораживало.
   -- Ядрышко самосознания Бога Императора в каждом  черве?  --
спросил он Гиэзу.
   --  Так  утверждают.  Но,  даже если это правда, черви имеют
лишь сознание, но не разум. Сам Тиран говорил, что погрузится в
бесконечный сон.
   Ни одно учебное занятие не  обходилось  без  особой  лекции,
объяснения взглядов Бене Джессерит на религию, до тех пор, пока
он  наконец  не  добрался до хроник, называемых "Девять дочерей
Сионы" и "Тысяча сыновей Айдахо".
   Глядя прямо в лицо Гиэзе, он требовательно попросил:
   -- Меня тоже зовут Данкан Айдахо. Что это значит?
   Гиэза всегда двигалась так, как  будто  навечно  осталась  в
тени  своей неудачи -- длинная голова опущена, водянистые глаза
устремлены в землю. Этот разговор  состоялся  почти  вечером  в
длинном холле перед гимнастическим залом. Гиэза побледнела.
   Когда она ему не ответила, он вопросил:
   -- Происхожу ли я от Данкана Айдахо?
   --  Ты  должен спрашивать у Шванги, -- она говорила так, как
будто слова причиняли ей боль.
   Этот набивший оскомину ответ его разозлил. Она ведь понимает
-- ему скажут что-то, лишь бы  заткнуть  рот,  почти  не  давая
никаких сведений.
   Шванги, однако, оказалась более откровенной, чем он ожидал.
   -- Ты одной крови с Данканом Айдахо.
   -- Кто мои родители?
   -- Они давно мертвы.
   -- Как они умерли?
   -- Я не знаю. Ты попал к нам сиротой.
   -- Тогда, почему же люди стараются причинить мне вред?
   -- Они страшатся того, что ты можешь сделать.
   -- Что я могу сделать?
   -- Выучить наши уроки. Со временем тебе все станет ясно.
   Заткнись и учись? Еще один знакомый ответ.
   Он  повиновался,  потому  что  уже  научился узнавать, когда
двери перед ним заперты. Но теперь его пытливый разум  встречал
другие  отчеты  про времена Голода и Рассеяния, про не-палаты и
не-корабли, которые нельзя было проследить даже с помощью самых
мощных  ясновидческих  умов  во  всем  мироздании.   Здесь   он
столкнулся  с  фактом,  что  потомки  Данкана Айдахо и Сионы --
людей, служивших Тирану, Богу Императору -- были  невидимы  для
пророков  и провидцев. Даже кормчий Космического Союза, глубоко
погруженный в меланжевый транс,  не  мог  засечь  таких  людей.
Сиона, как говорилось в отчетах, по прямой линии происходила из
рода Атридесов, а Данкан Айдахо был гхолой.
   Гхола?
   Он  стал  шарить  в  библиотеке  в  поисках  более подробных
объяснений этого странного слова. Гхола. Библиотека  предложила
ему  лишь  самые скупые сведения: "Гхолы -- люди, выведенные из
кадавровых клеток в акслольтных чанах Тлейлакса".
   Акслольтные чаны?
   -- "Тлейлаксанское  устройство  для  воспроизведения  живого
человеческого существа из клеток кадавра".
   -- Опиши гхолу, -- потребовал он.
   -- "Невинная плоть, опорожненная от всех воспоминаний своего
исходного "я".
   "Акслольтные чаны".
   Данкан  научился читать между строк, открывать недосказанное
людьми Оплота. На него снизошло озарение. Он знает! Ему  только
десять лет, а он уже понял!
   "Я -- гхола".
   К  концу дня в библиотеке вся эзотерическая машинерия вокруг
отступила на задний план его восприятии.  Десятилетний  мальчик
безмолвно  сидел  перед  сканером, крепко вцепившись в знание о
самом себе.
   Я -- гхола.
   Он не  мог  припомнить  акслольтные  чаны,  где  его  клетки
развивались  до  уровня новорожденного. Его первые воспоминания
-- Гиэза, берущая его из колыбели, живой  интерес  во  взрослых
глазах,   который  очень  скоро  истаял  до  настороженности  и
скрытной сдержанности.
   Это было, как если бы вся информация, которую  ему  с  таким
скрипом  удавалось  вытягивать  из  людей  Оплота  и материалов
библиотеки, обрела наконец единый фокус -- Он Сам.
   --  Расскажи  о  Бене  Тлейлаксе,  --   потребовал   он   от
библиотеки.
   --  "Это  народ,  самоподразделяющийся на Лицевых Танцоров и
Господинов. Лицевые Танцоры  --  бесплодные  мулы  и  подчинены
Господинам".
   "Почему они со мной это сделали?"
   Информационные  устройства библиотеки стали внезапно чуждыми
и опасными. Он боялся не того, что его вопрос  опять  наткнется
на глухую стену, но того, что получит ответы.
   "Почему я настолько важен для Шванги и других?"
   Он почувствовал, что с ним сделали что-то неправильное, даже
Майлз  Тег  и  Патрин.  Разве  это  правильно  --  брать клетки
человека и производить гхолу?
   С огромным колебанием он задал следующий вопрос:
   -- Может ли гхола когда-либо вспомнить, кем он был?
   -- "Это осуществимо".
   -- Как?
   -- "Психологическая идентификация  гхолы  через  пробуждение
тех  или иных глубинно сохраняемых рефлексов его исходного "я",
которую возможно спровоцировать нанесением травмы.
   Вообще никакой не ответ!
   -- Но как?
   Здесь вмешалась Шванги, без уведомления войдя в  библиотеку.
Значит что-то в его вопросах пробудило ее тревогу!
   -- Со временем тебе все станет ясно, -- сказала она.
   Она   разговаривала   с   ним  свысока!  Он  ощутил  в  этом
несправедливость,  и  отсутствие  правды.  Что-то  внутри   его
говорило,  что  в  его  неразбуженном  человеческом  "я" больше
мудрости, чем в тех, кто притворялись, будто они выше его.  Его
ненависть к Шванги достигла нового накала. Она была воплощением
тех, кто терзал и доводил его до отчаяния, отказываясь отвечать
на вопросы.
   Теперь,  однако, у него разгорелось воображение. Он способен
вернуть себе свою исходную память! Он ощущал, что  это  правда.
Он  вспомнит  своих  родителей, свою семью, своих друзей, своих
врагов. Он спросил об этом Шванги:
   -- Вы произвели меня из-за моих врагов?
   -- Ты уже научился  молчанию,  дитя,  --  полагайся  на  это
знание.
   "Очень хорошо, вот так я и буду сражаться с тобой, проклятая
Шванги,  --  буду  молчать  и  учиться,  не  покажу  тебе,  что
по-настоящему чувствую".
   -- Ты знаешь, -- сказала она, --  по-моему,  мы  воспитываем
стоика.
   Она   ему   покровительствует!   Он   не  желал,  чтобы  ему
покровительствовали, он желал сражаться  с  ними  со  всеми  --
вооружаясь  молчанием  и  наблюдательностью.  Данкан  убежал из
библиотеки и закрылся в своей комнате.
   В последующие месяцы он получил множество подтверждений, что
является гхолой. Даже ребенок понимает, когда жизнь вокруг него
идет необычным порядком. Случалось, он видел других смеющихся и
перекликающихся детей, гуляющих за стенами по окаймлявшей Оплот
дороге.
   Он  нашел  в  библиотеке  рассказы  о  детях.  Взрослые   не
приходили к этим детям и не загружали их суровыми тренировками,
которыми  обременяли  его.  У  других детей не было Преподобной
Матери Шванги, которая постоянно бы вмешивалась даже  в  мелочи
их жизни.
   Его открытие повлекло за собой еще одну перемену: Гиэза была
отозвана и не вернулась.
   "Она не должна была допускать, чтобы я узнал о гхолах".
   Правда  была  сложней -- как объяснила Шванги Лусилле, когда
они в день приезда Лусиллы наблюдали за Данканом с галереи.
   -- Мы знали, что наступит неизбежный  момент.  Он  узнает  о
гхолах, начнет целенаправленно выспрашивать.
   --  Самая пора была, чтобы все его образование взяла на себя
полная Преподобная Мать Гиэза.
   -- Ты сомневаешься в моем суждении? -- огрызнулась Шванги.
   -- Разве твое суждение столь совершенно, что в  нем  никогда
нельзя  усомниться?  -- мягкое контральто Лусиллы отвесило этот
вопрос, как пощечину.
   Шванги почти минуту сохраняла молчание, затем проговорила:
   -- Гиэза находила гхолу очаровательным ребенком. Она плакала
и говорила, что будет тосковать без него.
   -- Разве ее не предупреждали насчет этого?
   -- У Гиэзы не было нашей подготовки.
   -- Тогда-то ты и заменила ее на Тамалан. Я не знаю  Тамалан,
но, предполагаю, она весьма стара.
   -- Весьма.
   -- Какова была его реакция на устранение Гиэзы?
   -- Он спрашивал, куда она делась. Мы не ответили.
   -- Как обстоит дело с Тамалан?
   --  На  третий  день  пребывания  с  нею,  он очень спокойно
сказал: "Я  тебя  ненавижу.  Ты  именно  этого  и  рассчитывала
добиться?"
   -- Так быстро!
   --  Как  раз  сейчас  он  наблюдает  за  тобой  и думает: "Я
ненавижу  Шванги.  Придется  ли   мне   возненавидеть   и   эту
новенькую?" А еще он думает, что ты не похожа на других, старых
ведьм. Ты молода. Он поймет, что это наверняка важно.

        x x x

   <i>Людям  жить  лучше  всего,  когда  у  каждого  есть  свое
определенное место, когда каждый  знает,  в  какой,  задуманный
порядок  он  вписан  и  чего  может достичь. Разрушь отведенное
место -- и ты разрушишь личность.
   <b>Учение Бене Джессерит</b></i>

   Майлз Тег не желал  этого  назначения  на  Гамму.  Оружейный
наставник,  полностью  отвечающий за мальчика-гхолу? Пусть даже
за такого, как этот, со  всей  историей,  переплетенной  вокруг
него.  Это было нежелательное вторжение в хорошо налаженный быт
отставника Тега.
   Но он прожил всю жизнь как военный-ментат, повинующийся воле
Бене Джессерит, и любой акт неповиновения даже входить не мог в
его компутацию.
   "Quis custodiet ipsos custodiet?"
   "Кто будет охранять охранников?" Кто проследит за тем, чтобы
охранники не совершили никаких нарушений?
   Это вопрос, над которым Тег не раз как следует  задумывался.
Отсюда  и  возникла  одна  из  главных  основ его верности Бене
Джессерит. Чтобы там ни говорили  об  Ордене,  а  он  проявляет
восхитительно последовательную целеустремленность.
   "Моральная целеустремленность", -- так окрестил это Тег.
   Моральные  цели  Бене  Джессерит полностью согласовывались с
принципами Тега. То, что  эти  принципы  заложил  в  него  Бене
Джессерит, не играло здесь никакой роли. Рациональное мышление,
особенно   рациональность   ментата,  не  может  вынести  иного
суждения.
   Тег  довел  эту  мысль  до   абсолюта:   "Если   даже   лишь
одинединственный  человек  следует таким руководящим принципам,
наше  мироздание  становится  лучше".  Это  никогда  не  вопрос
справедливости.  Справедливость  требует  обращения к закону, а
закон может оказаться ветреной дамочкой, потому что всегда идет
на поводу у законников. Нет, это  вопрос  честности,  концепции
более  глубокой.  Приговоренные  должны  ощущать справедливость
вынесенного им приговора.
   Заявления   типа:   "Буква   закона   должна   соблюдаться",
представляли  опасность  руководящим  принципам Тега. Честность
требует соглашения, предсказуемого постоянства и,  свыше  всего
прочего,  верности  вверх  и вниз по иерархии. Для руководства,
управляемого такими принципами, не требуется никакого  внешнего
контроля.  Ты  выполняешь  свои  обязанности  потому,  что  это
справедливо. И ты повинуешься не потому, что  это  предсказуемо
правильно.  Ты  делаешь  это, потому что так справедливо именно
для данного момента. Предсказание,  предвидение  вообще  ничего
общего с этим не имеют.
   Тег  знал,  что  за  Атридесами прочно закрепилась репутация
провидцев, но подобные умозаключения имели  мало  места  в  его
мировоззрении.   Принимай  мироздание  таким,  каким  оно  тебе
является, и прилагай  свои  принципы  там,  где  это  возможно.
Подчиненный  обязан  безоговорочно  исполнять приказы, отданные
сверху. Не то, чтобы  Тараза  подала  это  как  беспрекословный
приказ, но было ясно, что под всем подразумевалось.
   -- Ты идеальный человек для выполнения этой задачи.
   Он  прожил долгую жизнь, в которой было множество высочайших
достижений, и на покой ушел с  почетом.  Тег  знал,  что  стар,
медлителен  что  старость  вот-вот  возьмется подтачивать всеми
своими червоточинами его ум, но живо откликнулся  на  призыв  к
исполнению  долга,  даже при том, что ему пришлось перебарывать
желание сказать "нет".
   Назначение  Тараза  привезла   ему   лично.   Могущественная
повелительница  всего  (включая  Защитную  Миссионерию) выбрала
именно  его.  Не  просто   Преподобная   Мать,   но   Верховная
Преподобная Мать.
   Тараза  прибыла  в его убежище на Лернаусе, где он жил после
отставки, -- большой почет, и он это осознавал. Она появилась у
его ворот, не  предупредив  предварительно  о  своем  прибытии,
сопровождаемая  только  двумя  послушницами и небольшим отрядом
охраны. Он узнал некоторые лица. Тег сам  готовил  этих  людей.
Она   прибыла   утром,  вскоре  после  завтрака.  Тараза,  зная
распорядок его жизни, понимала, что он бодрее  всего  именно  в
этот  час  -- так она хотела застать его пробужденным и во всей
полноте его способностей.
   Патрин,  старый  денщик  Тега,  провел  Таразу  в   гостиную
восточного  крыла,  в  небольшое элегантное помещение, где была
только основательная настоящая мебель. Нелюбовь Тега  к  песьим
креслам и другой живой мебели была хорошо известна. Какой был у
Патрина кислый взгляд, когда он провел в эту комнату облаченную
в  черное  Верховную  Мать.  Тег  сразу же понял значение этого
взгляда. Длинное и бледное лицо Патрина,  покрытое  старческими
морщинами,  могло  представляться другим неподвижной маской, но
Тег  не  проглядел  углубившихся  морщин  в  углах   его   рта,
застывшего  взгляда  старых глаз. Значит, Тараза сказала нечто,
потревожившее Патрина. Через высокие скользящие двери  толстого
плаза  открывался вид на восток -- на длинный травянистый склон
до деревьев вдоль реки.
   Тараза задержалась,  едва  войдя  в  комнату,  залюбовавшись
открывавшимся из нее видом.
   Тег  без  предварительной  просьбы  коснулся  кнопки.  Шторы
закрыли вид, зажглись  глоуглобы.  Действия  Тега  дали  понять
Таразе, что он высчитал, что им необходимо остаться наедине. Он
подчеркнул это, распорядившись Патрину:
   -- Пожалуйста, проследи за тем, чтобы нас не потревожили.
   --  Нужны  распоряжения  для  Южной фермы, сэр, -- осмелился
заметить Патрин.
   -- Пожалуйста, пригляди за этим сам. Ты и Фирус знаете, чего
я хочу.
   Уходя, Патрин  чуть  резковато  закрыл  дверь  --  крохотный
сигнал, многое поведавший Тегу.
   Тараза двинулась по комнате, осматривая ее.
   --  Цвет  липовой  зелени,  -- заметила она. -- Один из моих
любимых цветов. У твоей матери был чудесный вкус.
   Тег потеплел при этом замечании. Он был глубоко  привязан  к
этому  зданию, к этой земле. Его семья обитала здесь только три
поколения, но уже наложила отпечаток на это  место.  Многое,  в
чем  ощущались  руки  и  вкус  его  матери,  так  и  оставалось
нетронутым.
   -- Это безопасно -- любить землю и места, -- сказал Тег.
   --  Мне  особенно  нравятся  жгуче-рыжие  ковры  в  холле  и
витражное  стекло  входной двери, -- произнесла Тараза. -- Этот
витраж действительно древний, я уверена.
   -- Ты наверняка прибыла  не  для  того,  чтобы  говорить  об
интерьерах, -- сказал Тег.
   Тараза хмыкнула.
   У  нее  был пронзительный голос, а подготовка Ордена научила
ее использовать его наиболее эффективно. Это был не тот  голос,
который  легко проигнорировать, даже когда он кажется абсолютно
небрежным, вот как сейчас.  Тег  видывал  ее  на  Советах  Бене
Джессерит.  Там  ее  манера  была  могущественной и убеждающей,
каждое слово -- показатель язвительного  ума,  руководящего  ее
решениями.  Он  мог  ощутить  важность  решения, стоящего за ее
нынешним поведением.
   Тег указал на кресло с зеленой обивкой слева  от  себя,  она
посмотрела,  еще  раз  метнув  взгляд  по  комнате,  и подавила
улыбку.
   Она  бы  взялась  безбоязненно  поспорить,  что  в  доме  не
найдется  песьего  кресла.  Тег был древностью, окружившей себя
древностями. Она уселась и расправила складки своего облачения,
ожидая, когда Тег усядется в точно  такое  же  кресло  напротив
нее.
   -- Я сожалею о необходимость обращаться к тебе, когда ты уже
в отставке  по возрасту, башар, -- сказала она. -- К несчастью,
обстоятельства почти не оставляют мне выбора.
   Тег оперся своими длинными руками на подлокотники кресла  --
ментат,  погруженный в размышления, его поза говорила: "Наполни
мой ум данными".
   Тараза на мгновение была обескуражена. Импозантное это  было
зрелище.  В  облике  Тега  сохранялась  прежняя  царственность.
Высокий, с большой головой,  увенчанной  седыми  волосами.  Она
знала,  что  ему  не  хватает  четырех  стандартных лет до трех
сотен. Даже  учитывая,  что  стандартный  год  был  короче  так
называемого  примитивного  года, это все равно был впечатляющий
возраст, и с таким опытом  службы  Бене  Джессерит,  чтобы  она
относилась   к   нему  с  уважением.  На  Теге,  отметила  она,
светло-серый мундир без знаков отличия. Тщательно пошитые брюки
и куртка, белая рубашка с открытым воротом, обнажавшим покрытую
глубокими морщинами шею. Золото поблескивает на  поясе  --  она
узнала  солнце  с  лучами  башара,  полученное  им  при уходе с
действительной службы. До чего же в духе практичного  Тега!  Он
подвесил  эту  золотую  штучку  себе  на  пряжку  пояса. Это ее
успокоило. Тег поймет ее проблему.
   -- Нельзя  ли  мне  выпить  воды?  --  спросила  Тараза.  --
Путешествие  было долгим и утомительным. Последний участок пути
мы проделали на одном из наших транспортов,  который  следовало
бы заменить еще пять сотен лет назад.
   Тег  поднялся  из  кресла, подошел к стенной панели и извлек
бутылку охлажденной воды и стакан из шкафчика  за  панелью.  Он
поставил все это на низкий столик у правой руки Таразы.
   -- У меня есть меланж, -- предложил он.
   -- Нет, спасибо, Майлз. У меня с собой мои собственный.
   Тег  опять  уселся  в  свое  кресло,  и  она подметила в нем
некоторую скованность. Учитывая его года, он,  все  равно,  был
примечательно подвижен.
   Тараза налила себе полстакана воды, выпила одним глотком и с
изысканной  осторожностью  поставила  стакан на боковой столик.
Как же подступиться? Поведение Тега ее не  одурачивало.  Он  не
желает  вылезать  из  своего  спокойного  убежища. Ее аналитики
предостерегали об этом. Со времени отставки  он  проявил  более
чем праздный интерес к фермерству. Его обширные земли здесь, на
Лернаусе, были по сути своей экспериментальными участками.
   Она  подняла  взгляд  и  неприкрыто  стала его разглядывать.
Квадратные плечи подчеркивали узкую поясницу Тега Значит, он до
сих пор поддерживает форму.  Это  длинное  лицо,  резкие  черты
которого  формируются  рельефной костью: типично атридесовское.
Тег встретил ее взгляд, как  он  делал  это  всегда  --  требуя
внимания,  но открытый всему, что может сказать Верховная Мать.
Его узкий рот приоткрыт в  легкой  усмешке,  обнажая  ровные  и
светлые зубы.
   "Он  понимает,  что  мне  не  по  себе!  -- подумала она. --
Проклятье! Он почти столько же времени слуга Ордена, как и я".
   Тег не  подкидывал  ей  наводящих  вопросов.  Его  поведение
оставалось  безупречным,  странно  отстраненным.  Она напомнила
себе, что это вообще характерно для  ментатов,  никаких  других
выводов из этого не следует.
   Тег  резко  встал  и  прошел  к серванту слева от Таразы. Он
повернулся, скрестил руки на груди, и откинувшись  на  сервант,
доглядел на нее.
   Таразе  пришлось  повернуть  кресло, чтобы оказаться лицом к
нему. Черт его подери! Тег не собирался  облегчить  ее  задачу.
Все  Преподобные  Матери  отмечали  --  трудно  заставить  Тега
присесть во  время  разговора.  Он  предпочитал  стоять,  плечи
напряжены с военной жесткостью, взгляд устремлен вниз. Немногие
Преподобные  Матери  достигали  его роста -- более двух метров.
Эта его привычка стоять -- на чем сходились  все  аналитики  --
была   способом  Тега  (может  быть  бессознательным)  выражать
протест против своего  подчинения  Ордену.  Ни  в  чем  другом,
однако,  этот  протест  не  сказывался.  Тег  всегда  был самым
надежным  военачальником,  когда-либо  состоявшим   на   службе
Ордена.
   Несмотря на кажущуюся простоту, главные связующие силы этого
многообщественного   мироздания   взаимодействовали  достаточно
сложно, и надежные военные командующие ценились даже не на  вес
меланжа, а во много раз больше. Религиозная и мирская память об
имперской  тирании всегда фигурировали в переговорах, но все, в
конечном итоге, определяла экономика, и  военную  монету  можно
было  учесть  на чьем угодно арифмометре. Это присутствовало во
всех переговорах  и  будет  присутствовать  до  тех  пор,  пока
торговую   систему  движет  необходимость  получения  особенных
товаров  (таких,  как  спайс  и  продукты   технологии   Икса),
необходимость в специалистах (таких как ментаты и доктора Сакк)
и  все  другие  заземленные нужды для которых существует рынок:
рабочая  сила,   строители,   инженеры,   организующие   жизнь,
художники, экзотические удовольствия...
   Ни одна юридическая система не могла увязать такую сложность
в единое  целое, с очевидностью порождая еще одну необходимость
-- постоянную нужду в авторитетных арбитрах. Преподобные Матери
естественно подходили на эту роль внутри экономической паутины,
и  Майлз  Тег  это  знал.  Он  понимал  также,  что  его  вновь
извлекают,  как  ходовую  монету.  Доставит  ли  эта  роль  ему
удовольствие при переговорах -- в расчет не бралось.
   -- Похоже, у тебя здесь нет такой семьи, чтобы удерживать на
месте, -- проговорила Тараза.
   Тег молчаливо это проглотил. Да, его  жена  умерла  тридцать
восемь  лет  на  зад.  Все  его  дети выросли и, за исключением
единственной дочери, разлетелись из гнезда. У него много личных
интересов, но не семейных обязанностей. Это верно.
   Затем Тараза напомнила ему о  его  долгой  и  верной  службе
Ордену,  припомнила  несколько  заслуг.  Она знала, что похвала
мало на него  подействует,  но  это  открывало  ей  необходимый
прямой путь к тому, что должно последовать.
   -- Твое семейное сходство вполне оценено, -- сказала она.
   Тег наклонил голову не больше, чем на миллиметр.
   --  Твое  сходство  с  первым  Лито Атридесом, дедом Тирана,
просто удивительно, -- продолжала Тараза.
   Тег ничем не дал понять, что слышал или согласен. Это просто
факт, нечто уже отложенное в его объемистой  памяти.  Он  знал,
что несет в себе гены Атридесов. Он видел изображение Лито I на
Доме  Соборов.  До  чего  ж  это  оказалось странным, словно он
смотрел на себя в зеркало.
   -- Ты чуть повыше, -- сказала Тараза.
   Тег продолжал пристально глядеть на нее.
   -- К черту все это, башар, -- сказала Тараза, -- разве ты не
можешь мне, по крайней мере, постараться помочь?
   -- Это приказание, Верховная Мать?
   -- Нет, это не приказание.
   Тег медленно улыбнулся. Сам факт, что Тараза позволила  себе
у  него  на глазах такой взрыв, говорил ему очень о многом. Она
не поведет себя так с людьми, к которым относится с недоверием.
И она, наверняка, не позволит себе такой эмоциональный  всплеск
перед   человеком,   которого  считает  просто-напросто  мелким
подчиненным.
   Тараза опять откинулась в своем кресле и  широко  улыбнулась
Тегу.
   --  Ладно,  --  сказала она. -- Ты развлекся. Патрин сказал,
что ты будешь очень недоволен, если я  призову  тебя  назад,  к
исполнению  долга.  Уверяю  тебя,  что это критически важно для
наших планов.
   -- Для каких планов, Верховная Мать?
   -- На Гамму мы выращиваем гхолу Данкана  Айдахо.  Ему  почти
шесть лет, он доспел до обучения военному делу.
   Тег позволил своим глазам чуть раскрыться.
   -- Это будет для тебя действительно утомительной работой, --
сказала Тараза, -- но я хочу, чтобы ты взялся за его подготовку
и защиту как можно скорее.
   --  Мое сходство с герцогом Атридесом, -- проговорил Тег. --
Вы воспользуетесь мной, чтобы пробудить его исходную память.
   -- Да, через восемь-десять лет.
   -- Так долго! -- покачал головой Тег. -- Почему Гамму?
   -- Его наследственность  --  прана-бинду  --  изменена  Бене
Тлейлаксом,  согласно нашему заказу. Его рефлексы соответствуют
по скорости любому, рожденному в наше время. Гамму...  истинный
Данкан  Айдахо  родился  и  вырос  там.  Из-за  перемен  в  его
клеточной наследственности мы должны поддерживать все остальное
как можно ближе к первоначальным условиям.
   -- Зачем вы это делаете?  --  это  была  интонация  ментата,
требующего данных для осмысления.
   --   На   Ракисе  обнаружена  девочка,  способная  управлять
червями. У нас там будет, как использовать гхолу.
   -- Вы их скрестите?
   -- Я призываю тебя не как ментата. То, что нам нужно -- твои
воинские  таланты  и  сходство  с  Лито  I.  Ты   знаешь,   как
восстановить исходную память, когда придет время.
   --  Значит,  на  самом  деле вы возвращаете меня на службу в
качестве дядьки-мечевластителя.
   -- По-твоему,  это  понижение  для  того,  кто  некогда  был
Верховным Башаром всех наших сил?
   --  Верховная  Мать! Ты приказываешь -- я повинуюсь. Но я не
приму этого поста без полного  подчинения  мне  всех  оборонных
систем Гамму.
   -- Это уже устроено, Майлз.
   -- Ты всегда знала, как работает мой ум.
   -- Я всегда была убеждена в твоей верности.
   Тег оттолкнулся от серванта и секунду стоял в размышлении.
   -- Кто предоставит мне всю информацию?
   --  Беллонда  из  Архивов,  точно  так же, как и прежде. Она
снабдит тебя шифром, чтобы обеспечить  безопасную  связь  между
нами.
   --  Я  дам  тебе  список  людей,  --  сказал  Тег, -- старые
соратники и дети некоторых из них. Я хочу, чтобы  все  они  уже
ждали на Гамму, когда я туда прибуду.
   -- Ты не думаешь, что некоторые из них откажутся?
   Его взгляд сказал: "Не будь дурочкой!"
   Тараза  хмыкнула  и  подумала: "Это то, чему давние Атридесы
нас накрепко  научили  --  как  производить  тех,  кто  внушает
высочайшие преданность и верность к себе".
   -- Набором займется Патрин, -- сказал Тег, -- он, я знаю, не
примет  звания,  но  должен  будет  получать полное жалованье и
почести подполковника.
   -- Ты, конечно,  будешь  восстановлен  в  звании  Верховного
Башара, -- сказала она. -- Мы...
   --  Нет.  У  вас есть Бурзмали. Не надо ослаблять его, ставя
над ним прежнего командира.
   Она  секунду  пристально  изучала  его  взглядом  и  наконец
произнесла:
   -- Мы еще не назначили Бурзмали...
   --  Я  хорошо об этом знаю. Мои прежние товарищи держат меня
полностью в курсе политики Ордена. Но я и ты.  Верховная  Мать,
мы знаем, что это только вопрос времени: Бурзмали -- лучший.
   Она  могла  это  только принять. Это было больше, чем оценка
военного-ментата. Это была  оценка  Тега.  Ее  потрясла  другая
мысль.
   -- Значит, ты уже знал о нашем споре на Совете? -- обвиняюще
проговорила она. -- И ты позволяешь мне...
   --  Верховная  Мать,  если  б  я  думал,  что  вы  пытаетесь
произвести на Ракисе чудовище, я бы так и сказал. Вы принимаете
свои решения, а я -- свои.
   -- Черт тебя подери, Майлз, мы слишком долго были вдали друг
от друга, -- Тараза встала. -- Я чувствую себя спокойнее просто
от сознания, что ты опять в упряжке.
   -- Упряжка, -- сказал он. -- Да. Дайте мне должность  башара
по особым поручениям. Таким образом, когда весть об этом дойдет
до Бурзмали, не будет глупых вопросов.
   Тараза  извлекла пачку ридуланской бумаги из-под своей абы и
протянула ее Тегу.
   -- Я уже все это  подписала.  Сам  впиши  свое  звание.  Все
остальные  предписания,  подорожные  и  так  далее  здесь.  Все
приказы тебе отдаю лично я. Мне ты и  будешь  повиноваться.  Ты
ведь МОЙ башар, понимаешь?
   -- Разве я не был им всегда? -- спросил он.
   --  Сейчас это намного важнее, чем раньше. Храни этого гхолу
в  безопасности  и   хорошо   его   тренируй.   Он   на   твоей
ответственности. Я поддержу тебя в этом против кого угодно.
   -- Я слышал, на Гамму настоятельницей Шванги.
   -- Против кого угодно, Майлз. Не доверяй Шванги.
   -- Понимаю. Ты отобедаешь с нами? Моя дочь приготовила...
   --  Прости  меня,  Майлз,  но  мне  как  можно  скорее  надо
возвращаться. Я сразу же пришлю Беллонду.
   Тег вышел с ней  из  дома,  перекинулся  несколькими  милыми
словами  со  своими старыми учениками и проводил их. На дорожке
стоял их наземный бронетранспорт, одна из новых  моделей,  явно
привезенная с собой. Его вид вызвал у Тега тяжелое чувство.
   НЕОТЛОЖНОСТЬ!
   Тараза   прибыла   лично   --   сама  Верховная  Мать  стала
собственной рассыльной, понимая, как много  это  ему  поведает.
Тег,  отлично знакомый с образом действий Ордена, действительно
понял из этого очень важную вещь: спор в Совете Вене  Джессерит
зашел намного дальше, чем предполагали его осведомители.
   "Ты -- МОЙ башар".
   Тег  поглядел  на  пачку  оставленных  Таразой предписаний и
поручительств,   скрепленных    ее    печатью    и    подписью.
Подразумеваемое  этим  доверие  накладывалось  на  все  другое,
понятное ему, и немало добавлявшее к его беспокойству.
   "Не доверяй Шванги".
   Он убрал бумаги в карман и отправился  на  розыски  Патрина.
Патрина  надо  будет  проинструктировать,  да и успокоить тоже.
Надо обсудить с ним, кого привлечь к этому  заданию.  Он  начал
мысленно  составлять  список.  Опасные обязанности впереди. Для
этого требуются самые лучшие люди.  Проклятье!  Надо  полностью
ввести  Фируса  и  Димелу  в курс управления имением. Так много
мелочей!  Размашисто  шагая  к  дому,  он   почувствовал,   как
участился его пульс. Проходя мимо вахтенного по дому, одного из
своих бывших солдат, Тег заметил:
   -- Мартин, отмени все назначения на сегодня. Разыщи мою дочь
и передай, чтобы пришла в мой кабинет.
   Сообщение  разошлось  по  дому, было передано на все имение.
Слуги и семья, знавшие, что  сама  Верховная  Мать  только  что
лично беседовала с Тегом, автоматически подняли защитный экран,
чтобы  ничто  не  отвлекало Тега. Его старшая дочь Димела резко
его перебила, когда он попытался перечислить  все  подробности,
необходимые   для  проведения  в  жизнь  его  экспериментальных
фермерских проектов.
   -- Отец, я не малое дитя!
   Они были в небольшой теплице, пристроенной к  его  кабинету,
остатки   обеда  Тега  оставались  на  уголке  рабочего  стола.
Записная книжка  Патрина  засунута  между  стеной  и  обеденным
подносом.
   Тег  пристально  поглядел  на  дочь.  Димела  пошла  в  него
внешностью,  но  не  ростом.  Слишком  угловата,   чтобы   быть
красавицей,  но  жена  из  нее  вышла  хорошая.  У них уже трое
чудесных детей, у Димелы и Фируса.
   -- Где Фирус? -- спросил Тег.
   -- Руководит перемещением Южной фермы.
   -- О, да, Патрин упоминал об этом.
   Тег улыбнулся. Он был очень  доволен,  что  Димела  отвергла
Орден,  предпочтя  выйти  замуж  за  Фируса,  коренного  жителя
Лернауса, и остаться в свите своего отца.
   -- Я знаю только, что они опять призывают тебя на службу, --
сказала Димела. -- Это опасное назначение?
   -- Ну, знаешь ли, ты говоришь в точности, как твоя мать,  --
заметил Тег.
   --   Значит,   это   опасно!  Черт  их  побери,  неужели  ты
недостаточно на них потрудился?
   -- Очевидно, нет.
   Она направилась к выходу как раз  тогда,  когда  на  дальнем
конце  теплицы  показался вошедший Патрин. Тег услышал, как она
на ходу обратилась к нему:
   -- Чем он старше становится,  тем  больше  сам  уподобляется
Преподобной Матери.
   --  А  чего  еще  она  могла  ожидать! -- подивился Тег. Сын
Преподобной Матери, отец -- мелкий чиновник КХОАМа, он вырос  в
доме,  который  жил  в ритме Ордена. С раннего возраста он ясно
видел, как верность его отца межпланетной торговой сети  КХОАМа
исчезает, если у матери бывали возражения.
   Этот дом был домом его матери, до самой ее смерти менее года
назад.  Через  год после смерти отца. На всем вокруг сохранился
отпечаток ее вкусов.
   Патрин остановился перед ним.
   -- Я за своей записной книжкой. Ты дописал в нее имена?
   -- Несколько. Тебе лучше сразу этим заняться.
   -- Да, сэр! -- Патрин  принял  молодцеватый  вид  и  зашагал
обратно  тем  же  путем,  которым  пришел,  похлопывая записной
книжкой по ноге.
   "Он тоже это ощущает", -- подумал Тег.
   Тег снова огляделся вокруг. Этот дом так и оставался  местом
его  матери.  После стольких лет, прожитых здесь, выращенной им
здесь семьи! И все равно -- ее дом.  О,  да,  он  построил  эту
теплицу, но этот кабинет был прежде ее личной комнатой.
   Жанет Роксбро из лернаусских Роксбро. Меблировка, отделка --
во всем  эта  комната  по-прежнему  принадлежит ей. Тег с женой
заменили несколько неважных  деталей,  но  суть  Жанет  Роксбро
оставалась.   В   ее  происхождении,  никаких  сомнений,  кровь
Рыбословш. Какой же огромной ценностью  она  была  для  Ордена!
Странно  то,  что  она вышла замуж за Лоше Тега и прожила здесь
всю свою жизнь. В голове не укладывается --  пока  не  поймешь,
насколько  далеко,  на  поколения  вперед, составлены Программы
выведения Бене Джессерит.
   "Они опять это сделали, -- подумал Тег. -- Все эти годы  они
продержали меня за кулисами именно для нынешнего момента".

        x x x

   <i>Разве  все  эти тысячелетия религия не предъявляет патент
на творение?
   <b>Тлейлаксанский Вопрос, из речений Муад Диба.</b></i>

   Воздух   Тлейлакса   был   кристаллиновым,   скованным   той
неподвижностью,  что частично возникала от утреннего морозца, а
частично -- словно сама жизнь выжидающе затихала там, за окном,
во граде Бандалонге, жизнь приникшая и плотоядная,  которая  не
шелохнется,  пока  не  воспримет  его  личного  сигнала. Махай,
Тилвит Вафф, Господин Господинов любил этот час  больше  любого
другого  времени  дня. Сейчас, когда он глядел в открытое окно,
город Принадлежал ему. Бандалонг  очнется  к  жизни  только  по
моему  повелению", говорил он себе. Страх, улавливаемый им там,
был его опорой в любой ситуации,  которая  могла  возникнуть  в
этом  огромном  инкубаторе  жизни: здесь зародилась цивилизация
Тлейлакса и затем далеко распространила свою мощь.
   Они, его подданные, ждали этого времени многие  тысячелетия.
Теперь  Вафф  смаковал  этот  момент.  Через все дурные времена
Пророка Лито II (не Бога  Императора,  но  Посланца  Господня),
через  все  время  Голода  и  Рассеяния,  через все болезненные
поражения от рук меньших творений,  через  все  м