бой
говорит не женщина повинды!
   Она  не  без тайного страха осмелилась употребить это слово,
но эффект его не мог  быть  более  откровенен.  Вафф  был  явно
потрясен.  Ему понадобилась длительная пауза, чтобы оправиться.
Сомнения, однако, оставались, потому что она в нем их посеяла.
   -- Что доказывают слова? -- спросил  он.  --  Вы,  возможно,
воспользуетесь  тем, что узнали от нас, и оставите мой народ ни
с чем. Вы так и держите над нами хлыст.
   -- В моих рукавах нет никакого оружия, -- сказала Одраде.
   -- Но в твоем уме есть знание, которое могло  бы  уничтожить
нас! -- он зыркнул глазами на Сестер-стражниц.
   --  Они  --  часть моего арсенала, -- согласилась Одраде. --
Следует ли мне их отослать?
   -- И в их умах все, что они здесь услышали, -- сказал он. Он
опять перенес настороженный взгляд на Одраде. --  Лучше  будет,
если ты ушлешь прочь все свои воспоминания!
   Одраде   придала   своему  голосу  свои  самые  убедительные
интонации.
   -- Чего бы мы достигли, обнажив ваше миссионерское рвение до
того, как вы будете готовы выступить? Пошло бы нам  на  пользу,
запятнай  мы  вашу  репутацию  разоблачением,  куда вы насадили
ваших  Лицевых  Танцоров!  О,  да,  мы  знаем  об  Иксе   и   о
Рыбословшах.   Как   только  мы  изучили  ваших  новых  Лицевых
Танцоров, мы отправились их разыскивать.
   -- Вот видишь! -- Его голос чуть не срывался.
   -- Я не вижу никакого способа доказать наше сродство  иначе,
чем  открыть тебе нечто, равно угрожающее нам самим, -- сказала
Одраде.
   Вафф промолчал.
   --  Мы  насадили  червей  Пророка  на  бессчетных   планетах
Рассеяния,   --  сказала  она.  --  Что  предпримет  ракианское
жречество, если ты им это откроешь?
   Сестры-охранницы поглядели на нее с едва скрытой веселостью.
Они думали, что она лжет.
   -- При мне нет охраны, -- сказал Вафф. -- Когда только  один
человек  знает опасную вещь, легко добиться, чтобы этот человек
умолк навсегда.
   Она подняла свои пустые рукава.
   Он поглядел на Сестер-охранниц.
   -- Очень хорошо, -- сказала Одраде. Она взглянула на  Сестер
и  сделала  им  незаметный  знак  рукой, чтобы их успокоить. --
Подождите, пожалуйста, снаружи. Сестры.
   Когда  дверь  за  ними  закрылась,  Вафф  вернулся  к  своим
сомнениям.
   --  Мои  люди не обыскивали эти помещения. Откуда мне знать,
что здесь может быть спрятано и записывать наши слова?
   Одраде перешла на язык исламиата.
   -- Тогда, может быть, нам следует говорить на другом  языке,
а том, который известен только нам.
   Глаза Ваффа блеснули. На том же языке он ответил:
   --  Очень  хорошо!  Рискну  сыграть  в это. И я попрошу тебя
объяснить мне настоящую  причину  дессидентства  среди...  Бене
Джессерит.
   Одраде позволила себе улыбнуться. Со сменой языка изменилась
вся личность Ваффа, все его поведение. Он повел себя в точности
как следовало ожидать. Сам переход на этот язык гасил любые его
сомнения. Она ответила с равной доверительностью:
   -- Глупцы боятся, что мы можем взрастить еще одного Квизатца
Хадераха! Вот почему некоторые из моих Сестер выступают против.
   --  В подобном больше нет нужды, -- сказал Вафф. -- Тот, кто
мог быть одновременно во многих местах,  уже  был  и  ушел.  Он
пришел только за тем, чтобы привести Пророка.
   --   Господь  не  посылает  дважды  подобного  послания,  --
ответила она.
   Это было то самое, что Вафф часто слышал на своем языке.  Он
больше  не  думал,  насколько  же  странно,  что  женщина может
произносить такие слова. Знакомый язык, знакомые слова -- этого
было для него достаточно.
   -- Восстановила  ли  смерть  Шванги  единство  среди  членов
Ордена? -- спросил он.
   -- У нас есть общий враг, -- сказала Одраде.
   -- Преподобные Черницы!
   -- Ты был умен, что убил их и многое от них выяснил.
   --   Вафф   наклонился  вперед,  совершенно  попав  в  силки
знакомого языка и течение их разговора.
   -- Они правят сердцем! -- возбужденно  провозгласил  он.  --
Примечательные   техники  усиления  оргазмов!  Мы...  --  он  с
опозданием осознал, кто  же  все-таки  сидит  напротив  него  и
слушает все это.
   --  Мы  уже знаем такие техники, -- успокоила его Одраде. --
Будет интересно сравнить, но  есть  явные  причины,  почему  мы
никогда  не  пытались  достичь власти с помощью такого опасного
инструмента Эти шлюхи как раз настолько глупы, чтобы  впасть  в
такую ошибку!
   -- Ошибка? -- он был явно озадачен.
   --  Они  держат  вожжи в своих собственных руках! -- сказала
она. -- А по мере возрастания власти должен возрастать контроль
над ней. Эта вещь разобьется из-за своей собственной инерции!
   -- Власть, всегда власть, -- пробормотал Вафф. Его  поразила
другая  мысль. -- Не говоришь ли ты мне теперь, что это то, как
пал Пророк?
   -- Он знал, что он  делает,  --  сказала  она.  --  Столетия
насильственного  мира,  за которым последовали времена Голода и
Рассеяния. Послания прямых результатов. Помни! Он не  уничтожил
ни Бене Тлейлакс, ни Бене Джессерит.
   --  Что вы надеетесь обрести из союза между нашими народами?
-- спросил Вафф.
   -- Надежда -- это одно, выживание -- другое, -- сказала она.
   -- Всегда прагматизм, -- проговорил Вафф. -- И некоторые  из
вас  боятся,  что  вы  можете  в  неприкосновенности  возродить
Пророка на Ракисе со всеми его силами?
   -- Разве я этого не  сказала?  --  язык  исламиата  особенно
силен   для   вопросительных   предложений.  Он  возложил  груз
доказательств на Ваффа.
   --  Значит,  они  сомневаются  в  том,  что  рука   Господня
сотворила   вашего   Квизатца   Хадераха,   --  сказал  он.  --
Сомневаются ли они также и в Пророке?
   -- Очень хорошо, давай говорить все в открытую,  --  сказала
Одраде  и двинулась заранее выбранным путем обмана. -- Шванги и
поддерживающие ее отпали от Великой Веры. Мы не питаем никакого
гнева на Бене Тлейлакс за то,  что  они  убиты.  Бене  Тлейлакс
избавил нас от забот.
   Вафф  полностью  на  это  клюнул.  В данных обстоятельствах,
ничего иного и ожидать было нельзя.  Он  знал,  что  ему  здесь
многое  открылось,  о  чем лучше было бы промолчать, но все еще
оставались вещи, которые не знал Бене Джессерит. И было то, что
он узнал!
   Затем Одраде совсем его потрясла, сказав:
   -- Вафф, если ты считаешь, что  ваши  потомки  из  Рассеяния
возвращаются  к  вам неизмененными, значит глупость стала вашим
образом жизни.
   Он заставил себя промолчать.
   -- У вас в руках  все  кусочки,  --  сказала  она.  --  Ваши
потомки принадлежат шлюхам из Рассеяния. И если ты думаешь, что
кто-либо  из  них  пойдет  на соблюдение каких-либо соглашений,
значит ваша глупость выходит за пределы описуемого!
   Реакция Ваффа показала ей, что она полностью  им  завладела.
Все  кусочки  резко  вставали  на место. Она сказала ему правду
там,   где    требовалась    правда.    Его    сомнения    были
переориентированы  на  их  первоначальные  истоки: против людей
Рассеяния, и это было сделано на его собственном языке.
   Он попробовал заговорить через комок в глотке и был вынужден
помассировать горло, перед тем, как к нему вернулась речь.
   -- Что мы можем сделать?
   -- Это очевидно. Затерянные рассматривают нас, как еще  одну
добычу  для захвата. Завоевание будет означать, что позади себя
они все оставят  вычищенным  подчистую.  Обычная  благоразумная
предосторожность.
   -- Но их так много!
   --   Если   только  мы  не  объединимся,  чтобы  нанести  им
поражение, они проглотят нас, как слиг проглатывает свой обед.
   -- Мы не может подпасть под скверну повинды!  Господь  этого
не позволит!
   -- Подпасть! Кто предполагает, что мы покоримся?
   --   Но   Бене  Джессерит  всегда  использует  свою  древнюю
отговорку: "Если не можешь побить их, соединись с ними".
   Одраде мрачно улыбнулась.
   Господь не позволит вам покориться! По-твоему,  он  позволит
это нам?
   --  Тогда  в  чем же твой план? Что ты сделаешь против таких
огромных количеств?
   -- Именно то, что вы  планируете  сделать  --  обратить  их.
Когда  вы  скажете  слово.  Орден  открыто выступит в поддержку
Истинной Веры.
   Вафф ошеломленно молчал. Значит, она знает самую суть  плана
Тлейлакса. Знает ли она также, как Тлейлакс его подкрепит?
   Одраде, не скрывая, разглядывала его.
   "Хватай  зверя  за  яйца,  если  тебе  надо это сделать", --
думала  она.  Но   что,   если   проекция   аналитиков   Ордена
неправильна? Тогда все эти переговоры окажутся просто шуткой. И
было  странное  выражение в глубине глаз Ваффа. Намек на старую
мудрость...  мудрость,  намного  старше,  чем  его  плоть.  Она
заговорила уверенней, чем ощущала:
   --  За достигнутое вами в помощью производящих гхол чанов --
за тайну, хранимую вами  для  самих  себя  --  другие  заплатят
огромную цену, чтобы тоже это обрести.
   Ее   слова  были  как  должно  завуалированными  (слышат  ли
другие?),  но  Вафф  ни  на  секунду  не  усомнился,  что  Бене
Джессерит известно даже это.
   --  Потребуете  ли вы соучастия и в этом? -- спросил он. Эти
слова со скрежетом вырвались из его пересохшего горла.
   -- Во веем! Мы потребуем соучастия во всем.
   -- Каков будет ваш вклад в это великое сопричастие?
   -- Проси.
   -- Все ваши книги племенного учета?
   -- Они твои.
   -- Выводящих Матерей по нашему выбору.
   -- Назови их.
   -- У Ваффа перехватило  дыхание.  Это  было  намного  больше
того,  что  предложила  Верховная  Мать.  Это  было как цветок,
раскрывавшийся  в  его  сознании.   Она   права   насчет   этих
Преподобных Черниц -- и, естественно, насчет потомков Тлейлакса
из Рассеяния. Он никогда им полностью не доверял. Никогда!
   --   Вы,  конечно  же,  захотите  неограниченного  источника
меланжа, -- выговорил он.
   -- Конечно.
   Он воззрился на нее, едва  веря  в  размах  своего  везения.
Акслольтные  чаны  предлагали  бессмертие только поддерживавшим
Великую Веру. Никто не осмелится напасть ради захвата того, что
всем известно,  Тлейлакс  скорей  уничтожит,  чем  потеряет.  И
теперь!   Он   приобрел   услуги  самой  могучей  и  выносливой
миссионерской силы,  когда-либо  известной.  Здесь  ясно  виден
промысел  Божий.  Ваффа  сперва  охватил благоговейный страх, а
затем вдохновение. Он тихо заговорил с Одраде.
   -- А ты, Преподобная Мать, как ты назовешь наше согласие?
   -- Благородная цель, -- ответила она. -- Ты уже знаешь слова
пророка из съетча Табр. Сомневаешься ли ты в них?
   -- Никогда, но...  Но  есть  тут  одно:  что  вы  планируете
сделать  с  этим  гхолой  Данканом  Айдахо  и  с этой девушкой,
Шиэной?
   -- Мы их скрестим, конечно. И их потомки будут  говорить  за
нас со всеми потомками Пророка.
   -- На всех тех планетах, куда вы их доставили!
   -- На всех тех планетах, -- согласилась она.
   Вафф откинулся в кресле.
   "Теперь  ты  моя!  -- подумал он. -- Мы будем править в этом
нашем союзе, а не вы. Гхола не ваш, он -- наш!"
   Одраде заметила тень затаенности  в  глазах  Ваффа,  но  она
понимала, что уже и так зашла слишком далеко. Еще большее вновь
возбудит   сомнения.  Что  ни  произойди,  она  вынудила  Орден
действовать таким путем. Тараза не сможет теперь избежать этого
союза.
   Вафф  расправил  плечи  --  забавно  юношеский  жест,  резко
противоречивший  выражению  древней  мудрости смотревших на нее
глаз.
   -- А, да, и еще  одно,  --  сказал  он,  полностью  Господин
Господинов,  говоривший  на  своем родном языке и приказывавший
всем,  кто  его  слышит.  --   Поможете   ли   вы   нам   также
распространить этот... этот "Манифест Атридесов"?
   -- Почему бы и нет? Его написала я.
   Ваффа рванулся вперед.
   -- Ты?
   --   По-твоему,  его  мог  бы  написать  кто-то  с  меньшими
способностями?
   Он кивнул, убежденный  без  дальнейших  доводов.  Это  стало
окончательной точкой в их союзе. Могущественные умы Преподобных
Матерей  будут советовать Тлейлаксу на каждом повороте событий!
Какое имеет значение, что их превосходят числом  эти  шлюхи  из
Рассеяния?  Кто сможет соперничать с таким соединением мудрости
и непревзойденных вооружений?!
   -- Название манифеста вполне законно, -- сказала Одраде.  --
Я -- истинный потомок Атридесов.
   -- Станешь ли ты одной из наших скрещивающихся? -- осмелился
спросить он.
   --  Я  уже  почти  вышла  из возраста скрещивания, но я -- к
вашим услугам.

        x x x

   <i>Помню войны, забытые всеми, и наших друзей боевых.
   Наши раны болят, словно вечная память о них.
   Словно вечная боль, что от битв нам досталась былых.
   Были славные битвы, хоть мы и не жаждали их.
   Что утратили, что обрели мы в тех днях роковых?
   <b>Из песен Рассеяния.</b></i>

   В составлении своего плана Бурзмали опирался на все  лучшее,
чему  научил  его  башар,  самостоятельно  продумывая различные
варианты,   заковырки   и   возможности   отступления.   Такова
прерогатива  командующего!  Естественно,  он  никак  не  мог не
изучить, поелику возможно, всю топографию планеты.
   Во времена старой Империи и даже под управлением Муад  Диба,
область   вокруг  Оплота  Гамму  была  лесным  заповедником  --
высокогорьем, вознесшимся высоко над остатками  нефтепромыслов,
которые   покрывали   земли  Харконненов.  В  этом  заповеднике
Харконнены выращивали свой чудеснейший  пилингитам  --  дерево,
являвшееся  твердой  валютой,  всегда  ценившееся необыкновенно
высоко. С самых древних  времен  понимающие  толк  предпочитали
окружать  себя  его  чудесной  древесиной,  а не искусственными
материалами  массового  производства,  известными  тогда,   как
поластайм,  полаз  и пормобат (позже: тайн, лаз и бат). Отсюда,
еще во времена Старой Империи появилось уничижительное прозвище
для толстосумов средней руки и Малых Домов, оценивавшее  их  по
ценности этой редкой породы дерева. "Он -- три ПО", -- говорили
о  них,  имея  ввиду,  что такой человек окружает себя дешевыми
копиями, сделанными  из  никчемных  суррогатов.  А  богатей  из
богатеев,  когда  только они бывали вынуждены использовать одни
из таких "трех ПО", то маскировали это где только возможно  под
ЕП (единственное П) -- пилингитам.
   Бурзмали  узнал этой еще многое другое, направив своих людей
на    исследование    расположенного    стратегически     важно
пилингитамника,  возле  не-глоуба. Лес из этих деревьев обладал
многими  качествами,  которые  привлекали   к   нему   искусных
мастеровых:  свежесрезанный,  он позволял работать с ним, как с
мягкой древесиной. Высушенный и состарившийся,  он  сохранялся,
как  твердые  породы  дерева.  Он  впитывал  многие краски и по
завершении работы краска выглядела естественной частью  фактуры
дерева.  И,  что  еще важнее, пилингитам обладал антигрибковыми
свойствами, и не было известно  насекомых,  которые  когда-либо
посчитали  бы  его  подходящим  обедом.  И  последнее,  он  был
устойчив к огню. Старые деревья росли, вверх и вширь, в  внутри
них расширялось пустое трубчатое пространство.
   --  Мы  должны сделать неожиданное, -- сказал Бурзмали своим
разведчикам.
   Он отметил отчетливую линию зеленой  листвы  пилингитама  во
время   своего   первого  облета  региона.  Леса  Гамму  всегда
подвергались набегам, вырубались  во  все  времена  Голода,  но
почтенные   ЕП  постоянно  имели  заботливый  уход  среди  всех
вечно-зеленых и деревьев твердых пород,  заново  посаженных  по
распоряжениям Ордена.
   Разведчики  Бурзмали  выяснили, что один такой ЕП возвышался
над гребнем, неподалеку от не-глоуба. Он распростер свои листья
почти  на  три  гектара.  В  полдень  решающего  дня   Бурзмали
расставил  там  приманки  для  отвода глаз на отдалении от этой
позиции и проложил  тоннель  из  мелкого  низинного  болотца  в
просторную  пустоту внутри ствола пилингитама. Там он обосновал
свой командный пункт и предпринял все необходимое для ухода.
   -- Дерево -- это форма жизни, -- объяснил он своим людям. --
Оно закроет нас от жизнеопределителей живого.
   Неожиданное. Развивая свой план Бурзмали  не  надеялся,  что
его  действия  пройдут незамеченными, он насколько мог расширял
свою неуязвимость.
   Когда началось  нападение,  он  увидел,  что  оно  как-будто
развивается  по  предсказанному  варианту.  Он  предвидел,  что
нападающие будут полагаться  на  не-корабли  и  свое  численное
превосходство,  как  это  было при их нападении на Оплот Гамму.
Аналитики Ордена заверили его, что угроза будет исходить от сил
Рассеяния  --  потомков   Тлейлакса,   направляемых   зверскими
жестокими  женщинами,  называвшими себя Преподобными Черницами.
Он видел в этом сверхсамоуверенность, а не дерзость.  Настоящая
дерзость  была  в  арсенале каждого ученика башара Майлза Тега.
Помогало  также  то,  что  Тег  мог  полагаться  на   небольшие
изменения в пределах плана.
   Через  свои  дисплеи  Бурзмали  наблюдал  отчаянное  бегство
Данкана и Лусиллы. Воины в  боевых  шлемах  с  линзами  ночного
видения,  размещенные  на отвлекающих позициях, начали активные
действия, пуская врагу пыль в глаза, в то время как Бурзмали  и
его отборные резервы вели тщательное наблюдение за нападавшими,
никак   не  выдавая  своих  позиций.  Передвижения  Тега  легко
прослеживались по его яростному отпору, данному атакующим.
   Бурзмали с одобрением отметил,  что  Лусилла  не  замедлила,
когда  услышала,  что  звуки  боя  усилились.  Данкан,  однако,
порывался остановиться и чуть не  загубил  весь  план.  Лусилла
уловила момент, чтобы пальцем ударить Данкана в болевую точку и
прорычать: "Ты не можешь ему помочь!"
   Достаточно  ясно  слыша  ее  голос  сквозь усилители в своем
шлеме, Бурзмали выругался под нос. Другие ее ведь тоже  слышат!
Нет сомнения, однако, что они ее уже и так выслеживают.
   Бурзмали  отдал  субголосовую команду через вживленный в шею
микрофон и приготовился покинуть  свой  пост.  Он  сосредоточил
большую  часть  внимания на приближении Лусиллы и Данкана. Если
все пройдет, как планировалось, его люди спустятся к этой паре,
в то время  как  двое  воинов,  одетых  так  же,  как  беглецы,
продолжат бег по направлению к ложным позициям.
   Тем  временем,  Тег  продолжал свои уничтожения, прокладывая
восхитительную  дорожку,  через  которую  мог   бы   пробраться
граундкар.
   Помощник доложил Бурзмали:
   -- Два нападающих совсем близко позади башара!
   Бурзмали  отмахнулся  от  докладывающего.  Он  не  мог много
думать о шансах Тега. Все должно быть сосредоточено на спасении
гхолы. Мысли  Бурзмали  были  напряжены  до  предела,  пока  он
наблюдал:
   "Ну, давай же! Беги! Беги! Беги, черт тебя подери!"
   Мысли  Лусиллы  были  схожими,  когда  она  понукала Данкана
продвигаться  вперед,  держась  вплотную  позади  него,   чтобы
прикрыть  его  с  тыла,  полностью  готовая к самому отчаянному
сопротивлению.  Все  из   ее   подготовки   и   тренинга   было
задействовано в эти моменты. "Никогда не сдаваться!" Сдаться --
перелить  свое  сознание  в Жизни-Памяти своей Сестры по Ордену
или  в  забвение.  Даже  Шванги  освободила  себя  под   конец,
обратившись к полнейшему сопротивлению и умерла восхитительно в
традициях Бене Джессерит, сопротивляясь до конца.
   Бурзмали доложил об этом через Тега. Лусилла собрав все свои
бессчетные жизни, думала:
   "Я могу сделать не меньше!"
   Она  последовала  за  Данканом в неглубокое низинное болотце
рядом со  стволом  гигантского  пилингитама,  и  когда  на  них
выскочили  из  темноты  люди,  чтобы  их  уволочь,  она чуть не
отреагировала на манер берсеркеров, но голос произнес в ее  ухо
на  чакобсе: "Друзья!" Это на секунду ее притормозило -- ив это
время она  увидела,  что  переодетые  беглецами  воины-приманки
подхватили  их  бег  от болотца. Затем произошло то, что больше
всего  другого  явило  ей  весь  замысел  и  дало   возможность
разобраться,  кто  же  держит  их  прижатыми к богатой запахами
листьев земле. Когда эти люди спихнули Данкана и ее в  тоннель,
ведущий к гигантскому дереву и (все также на чакобсе) велели им
прибавить  ходу,  Лусилла разглядела в этом перехвате дерзость,
достойную самого Тега.
   Данкан это тоже понял. На выходе из тоннеля он узнал  ее  по
запаху и постучал по ее руке, передавая ей сообщение на древнем
боевом языке Атридесов.
   "Пусть они нас ведут".
   Этот  способ передачи посланий на мгновение ее поразил, пока
она не осознала, что как же гхоле не знать этого способа связи.
   Ничего не говоря, люди вокруг них забрали увесистые  древние
лазерные  пистолеты  Данкана  и  поторопили  беглецов  в  люк к
какому-то  транспортному  средству,  которого  она   не   могла
опознать. Короткий красный огонек вспыхнул в темноте.
   Бурзмали субголосом сообщил своим людям: "Движутся!"
   Двадцать восемь наземных машин и одиннадцать флиттертоптеров
стартовали  с  отвлекающих  позиций. "Отвлечение на уровне", --
подумал Бурзмали.
   Лусилла ощутила давление на барабанные перепонки  и  поняла,
что это захлопнулся люк. Опять вспыхнул и погас красный огонек.
   Взрывы  потрясли  огромное  дерево  вокруг них и их средство
передвижения,  теперь  она  поняла,   что   это   бронированный
граундкар,  взмывавший  вверх  и  прочь  на своих суспензорах и
реактивных двигателях. Лусилла могла следить за  курсом  только
по  вспышкам  огня  и  по  крутящимся созвездиям, видимым через
овальные    иллюминаторы,    забранные    плазом.    Окружающее
суспензорное  поле  делало  все  движения  сверхъестественными,
воспринимаемыми  только  зрением.  Они  сидели,  запихнутые   в
пластальные  сидения,  а  их  аппарат на всей скорости, виляя и
петляя на ходу, несся вниз, прямо туда, где держал оборону Тег.
Ничего  из  этих  диких   движений   не   передавалось   людям,
находящимся в корабле. Они видели только танцующие расплывчатые
пятна  деревьев  и  кустарников  -- некоторые объяты огнем -- и
звезды.
   Они перевалили лесоповал, устроенный  лазерными  пистолетами
Тега!  Только  тогда она осмелилась надеяться, что, может быть,
они выиграют свободу. Вдруг их  аппарат  сбросил  скорость  так
резко,  что  задрожал.  Видимые  звезды, окаймленные крохотными
овалами плаза, подпрыгнули и затмились внезапным  препятствием.
Вернулась сила гравитации, затем появился тусклый свет. Лусилла
увидела, что Бурзмали распахнул люк слева от нее.
   -- Наружу! -- резко приказал он. -- Не терять ни секунды!
   Данкан  впереди, а затем Лусилла, выбрались из люка на сырую
землю. Бурзмали хлопнул ее по спине,  схватил  руку  Данкана  и
торопливо повел их от аппарата.
   -- Скорее! Вот сюда!
   Они  продрались сквозь высокие кустарники к узенькой мощеной
дороге. Бурзмали, держа  теперь  за  руки  их  обоих,  помчался
вперед  через дорогу и бросил навзничь в придорожной канаве. Он
накинул на них одеяло жизнеутаивающего поля  и  поднял  голову,
чтобы поглядеть в том направлении, откуда они пришли.
   Лусилла  взглянула  мимо  него  и  увидела отблеск звездного
света на заснеженном склоне. Она почувствовала, как рядом с ней
пошевелился Данкан.
   Далеко   на   склоне   набирал   скорость   граундкар,   его
модифицированные  реактивно-подушечные  двигатели  виднелись на
фоне звезд, вот он приподнялся в плюмаже красного,  карабкаясь,
карабкаясь,  карабкаясь...  карабкаясь.  Внезапно  он  метнулся
вправо.
   -- Наш? -- прошептал Данкан.
   -- Да.
   -- Как он добрался туда, не выдав...
   -- Заброшенный водопроводный тоннель, -- прошептал Бурзмали.
-- Аппарат запрограммирован, ведется автоматически.
   Он  продолжал  вглядываться  в  отдаленный  красный  плюмаж.
Внезапно  гигантский  выброс голубого света взметнулся прочь от
отдаленного красного следа. Вслед за этой  вспышкой  немедленно
последовал тупой удар.
   -- Ах, -- выдохнул Бурзмали.
   Данкан проговорил тихим голосом:
   --   Они,   конечно,   подумают,   что  ты  не  справился  с
управлением.
   Бурзмали   метнул   удивленный   взгляд   на   юное    лицо,
мертвенно-серое в звездном свете.
   --  Данкан  Айдахо  был  одним  из  лучших пилотов на службе
Атридесов, -- сказала Лусилла. Это  был  изотерический  кусочек
знания, и он подействовал, как надо. Бурзмали немедленно понял,
что  два  беглеца  --  не  беспомощная  обуза.  Его  подопечные
обладали способностями, которые он  сможет  использовать,  если
необходимо.
   Голубые  и  красные  искры  рассыпались  по  небу  там,  где
взорвался граундкар. Не-корабли обнюхивали этот отдаленный  шар
горячих  газов. К какому выводу после этого обследования придут
враги? Голубые и красные искры оседали за освещенными  склонами
громадных холмов.
   Бурзмали  повернулся  на  звук  шагов  по дороге. Данкан так
быстро приготовил ручной пистолет, что  у  Лусиллы  перехватило
дыхание.  Она  положила  руку ему на руку, удерживая его, но он
стряхнул ее. Разве он не видит, что Бурзмали признал своего?
   На дороге над ними проговорил тихий голос:
   -- Следуйте за мной. Живо.
   Говоривший, двигавшийся расплывчатым пятном тьмы,  отпрыгнул
и  лег  рядом  с  ними,  а  затем  прополз через дыру в кустах,
окаймлявших дорогу. Темные пятна на заснеженном склоне,  позади
заслоняющих   кустов,   оказались   по   меньшей  мере  дюжиной
вооруженных людей. Пятеро из этой группы сосредоточились вокруг
Данкана и Лусиллы, безмолвно понукая  их  двигаться  вперед  по
запорошенному  снегом  следу рядом с кустами. Остальные открыто
бежали  через  снежный   склон   к   темной   линии   деревьев.
Приблизительно   через   сотню   шагов  пять  безмолвных  фигур
образовали  правильную  фалангу:  двое  впереди,  трое   сзади,
беглецы  укрыты между ними, Бурзмали их ведет, Лусилла вплотную
позади Данкана. Вскоре они  добрались  до  расщелины  в  темных
скалах  и  замерли под выступом, прислушиваясь к грохоту других
модифицированных граундкаров в воздухе позади них.
   -- Обманки поверх обманов,  --  прошептал  Бурзмали.  --  Мы
перегрузили  их  всем для отвода глаз. Они знают, что мы должны
бежать в панике как можно  скорее.  А  теперь  мы  будем  ждать
поблизости  в  укрытии.  Позже  мы  продолжим  движение дальше,
медленно... Пешком.
   -- Неожиданно, -- прошептала Лусилла.
   -- Тег? -- это был Данкан, его голос чуть громче шепота.
   Бурзмали наклонился вплотную к левому уху Данкана:
   -- По-моему, они его захватили.
   В шепоте Бурзмали звучала глубокая печаль.
   Один из его замаскированных сотоварищей проговорил:
   -- Теперь живее. Вон туда, вниз.
   Их провели через узкую расщелину. Кто-то  поблизости  чем-то
хрустнул.  Руки заторопили их в закрытый проход. Треск раздался
позади них.
   -- Закройте как следует дверь, -- проговорил кто-то.
   Вокруг них вспыхнул свет.
   Данкан  и  Лусилла  огляделись  и  увидели  большую,  богато
обставленную  комнату,  явно  вырубленную в скале. Мягкие ковры
устилали пол -- темно-красное и золотое с фигурными узорами  --
повторяющиеся  зубцы  башен,  разбросанные  на  бледно-зеленом.
Беспорядочная груда одежд лежала на  столе  рядом  с  Бурзмали,
который  сейчас  тихим  голосом  переговаривался  с одним из их
сопровождения:   белокурым   мужчиной   с   высоким   лбом    и
пронзительными зелеными глазами.
   Лусилла  внимательно  прислушалась.  Слова были понятны, они
относились к тому, как  расположена  охрана,  но  акцент  этого
зеленоглазого  мужчины  был такой, какого она никогда прежде не
слышала, набор гортанных звуков и согласных, отщелкивающихся  с
удивительной резкостью.
   -- Это не-палата? -- спросила она.
   --   Нет,   --   ответ  прозвучал  от  мужчины  позади  нее,
говорившего с таким же акцентом. -- Нас защищает алгая.
   Она не повернулась к ответившему, вместо этого поглядела  на
светлую желто-зеленую алгаю, покрувавшую толстым слоем, стены и
потолок. Только несколько пятен темной скалы были заметны возле
пола.
   Бурзмали прервал разговор.
   --  Мы  здесь  в безопасности. Алгая выращивается специально
для  этого.  Жизнеопределители  доложат  только  о  присутствии
растительной жизни и ни о чем еще, что прикрывается алгаей.
   Лусилла   резко  повернулась  на  каблуках,  разглядывая  по
очереди   всю   обстановку   комнаты:    грифон    Харконненов,
инкрустированный  хрустальный  столик,  экзотические  ткани  на
стульях и кушетках. Стойка для оружия возле одной из  стен,  на
ней   два  ряда  длинных  полевых  лазерных  пистолетов  такого
образца, которого она прежде не видела. У каждого  из  них  был
широкий раструб и на курке был завиток золотого предохранителя.
   Бурзмали  вернулся  к  разговору  с  зеленоглазым  мужчиной.
Теперь они занимались обсуждением, как следует замаскироваться.
Она слушала это только частью  своего  ума,  продолжая  изучать
двух  членов их эскорта, остававшихся в комнате. Остальные трое
разместились в  проходе  возле  оружейной  комнатки,  отверстие
закрыто  густо  свисавшими  поблескивавшими серебряными нитями.
Данкан, видела она, с осторожностью наблюдает за  ее  реакцией,
его рука на небольшом лазерном пистолете у пояса.
   "Люди  из  Рассеяния?  --  подивилась  Лусилла.  -- Чему они
верны?"
   Она  небрежно  подошла   к   Данкану   и,   используя   язык
прикосновений, поделилась своими подозрениями.
   Оба они поглядели на Бурзмали. Предательство?
   Лусилла  опять  принялась разглядывать комнату. Наблюдают ли
за ними невидимые глаза?
   Помещение  освещали   девять   глоуглобов,   создавая   свои
особенные   островки   интенсивного  освещения.  Свет  достигал
обычного уровня радом с тем местом, где  Бурзмали  до  сих  пор
разговаривал  с  зеленоглазым  мужчиной.  Часть  света исходила
непосредственно от плавающих глоуглобов, все они  настроены  на
густо-золотой,  а  часть света более мягко отражалась от алгаи.
Из-за этих многократно отраженных отсветов  полностью  исчезали
всякие тени, даже под мебелью.
   Серебряные  нити внутреннего прохода раздвинулись, в комнату
вошла старуха.  Лусилла  воззрилась  на  нее.  У  женщины  было
морщинистое лицо, темное, как старое розовое дерево.
   Лицо  взято  в  четкую узкую рамку растрепанных седых волос"
ниспадавших ей почти  до  плеч.  На  ней  было  длинное  черное
одеяние, на котором золотом были вышиты мифологические драконы.
Женщина  остановилась  позади  кушетки  и  положила  на  спинку
кушетки свои венозные руки.
   Бурзмали и его собеседник прервали свой разговор.
   Лусилла перевела  взгляд  со  старухи  на  свое  собственное
облачение. Кроме золотых драконов, одежды были сходного пошива.
И  капюшоны одинаково откинуты на плечи. Только боковая прорезь
и то, как она  открывалась  спереди,  отличало  ту  одежду,  на
которой были вышиты драконы.
   Когда  женщина не заговорила, Лусилла поглядела на Бурзмали,
чтобы он объяснился. Бурзмали поглядел на нее в ответ, взглядом
напряженной  сосредоточенности.  Старуха  продолжала  безмолвно
разглядывать Лусиллу.
   Напряженность    этого   разглядывания   наполнила   Лусиллу
беспокойством. Данкан это тоже ощущал, увидела она.  Он  держал
руку  на  маленьком  лазерном  пистолете. Долгое молчание, пока
глаза ее изучали, усилило ее неспокойство.  Было  что-то  почти
бенеджсссеритское  в  том, как старуха просто стояла и смотрела
на нее.
   Данкан нарушил молчание, требовательно вопросив у Бурзмали:
   -- Кто она?
   -- Я одна из тех, кто спасет ваши шкуры, -- сказала старуха.
У нее был тонкий, чуть  надламывавшийся  голос  и  все  тот  же
странный акцент.
   Иные   Памяти   Лусиллы   предложили   ей  многозначительное
сравнение с одеянием этой  старухи:  "Оно  сходно  с  тем,  что
носили древние гетеры".
   Лусилла   почти  покачала  головой.  Наверняка  эта  женщина
слишком стара для такой  роли.  И  фигуры  мифических  драконов
выполнены  на  ткани,  отличавшейся  от  тех, что предлагала ей
память. Лусилла опять перевела взгляд  на  старое  лицо:  глаза
мутные   из-за  болезней  старости.  Сухая  корочка  залегла  в
морщинках внутренних уголков век. Слишком уж стара для гетеры.
   Старуха обратилась к Бурзмали.
   -- По-моему, она сможет носить это вполне нормально, --  она
начала  разоблачаться из своей накидки с драконами, Лусилле она
сказала. -- Это для тебя. Носи это с уважением. Мы убили, чтобы
достать это для тебя.
   -- Кого вы убили? -- вопросила Лусилла.
   -- Послушницу Преподобных Черниц! -- в сиплом голосе старухи
прозвучала гордость.
   -- Почему мне надо в это облачаться? -- вопросила Лусилла.
   -- Ты обменяешься одеждами со мной, -- сказала старуха.
   -- Не без  объяснений,  --  Лусилла  отказывалась  принимать
одежду, протянутую ей.
   Бурзмали шагнул вперед.
   -- Ты можешь ей доверять.
   --  Я  друг  твоих  друзей, -- сказала старуха. Она потрясла
своим одеянием перед Лусиллой. -- Ну, бери же.
   Лусилла обратилась к Бурзмали.
   -- Я должна знать ваш план.
   -- Мы оба должны его знать, -- сказал Данкан.  --  По  чьему
повелению мы должны доверять этим людям?
   --  Тега,  --  ответил  Бурзмали. Он поглядел на старуху. --
Можешь сказать им, Сирафа. У нас есть время.
   -- Ты будешь носить  это  одеяние,  сопровождая  Бурзмали  в
Ясай, -- сказала Сирафа.
   "Сирафа",  -- подумала Лусилла. Это имя звучало почти в духе
Линейного Варианта Бене Джессерит.
   Сирафа внимательно разглядела Данкана.
   -- Да, он еще достаточно  мал.  Его  можно  замаскировать  и
доставить отдельно.
   -- Нет! -- сказала Лусилла. -- Мне приказано его охранять?
   --  Ты  валяешь  дурака,  --  сказала  Сирафа.  -- Они будут
выглядывать женщину твоей внешности,  сопровождаемую  кем-то  с
внешностью  этого  молодого  человека. Они не будут выглядывать
гетеру из Преподобных Черниц со своим спутником на  ночь...  ни
тлейлаксанского Господина с его свитой.
   Лусилла   облизнула   губы.   Сирафа   говорила   с  твердой
уверенностью прокторши Дома Соборов.
   Сирафа повесила одеяние с драконами на спинку  кушетки.  Она
стояла,   облаченная  в  туго  обтягивавшее  черное  трико,  не
скрывавшее ничего из ее до сих пор гибкого и подвижного, и даже
хорошо округленного тела. Тело выглядело  намного  моложе,  чем
лицо.  Пока  Лусилла  глядела на нее, Сирафа положила ладони на
свои лоб и щеки и провела ими назад, разглаживая лицо.  Морщины
старости стали меньше и начало проступать лицо помоложе.
   "Лицевой танцор?"
   Лусилла  во  все глаза уставилась на женщину. Не было больше
ни одного четкого признака Лицевого Танцора. И все же...
   -- Снимай свое облачение! --  приказала  Сирафа.  Теперь  ее
голос был моложе и даже повелительнее.
   --  Ты  должна это сделать, -- взмолился Бурзмали. -- Сирафа
займет  твое  место,  как  еще  одна  приманка.  Это  для   нас
единственный способ выбраться отсюда.
   -- Выбраться отсюда куда? -- спросил Данкан.
   -- В не-корабль, -- ответил Бурзмали.
   -- В какой не-корабль? -- вопросила Лусилла.
   --  В  безопасность,  --  ответил  Бурзмали.  -- Мы начинены
шиэром, но мы не можем сказать больше. Даже шиэр  изнашивается,
слабеет со временем.
   -- Как я замаскируюсь под тлейлаксанца? -- спросил Данкан.
   --  Доверяй  нам,  все будет сделано, -- сказал Бурзмали. Он
перевел взгляд на Лусиллу. -- Преподобная Мать?
   -- Вы не оставляете мне выбора, -- проговорила Лусилла.  Она
расстегнула   легко   поддавшиеся   застежки   и  скинула  свое
облачение. Затем  она  извлекла  из  своего  корсажа  маленький
лазерный  пистолет  и  швырнула  его на кушетку. Ее собственное
трико было светло-серого цвета,  и  она  заметила,  что  Сирафа
обратила на это внимание точно также, как и на ножи в ножнах на
ее ногах.
   --  Мы  порой носим черное нижнее трико, -- сказала Лусилла,
надевая облачение с драконами. На вид ткань была тяжелая, но на
самом   деле   оказалась   легкой.   Лусилла   повернулась    и
почувствовала,  как ткань затрепетала и прилегла к ее телу так,
словно одеяние было сделано специально для нее. Чутьчуть  терло
шею. Подняв руку, Лусилла провела там пальцем.
   --  Это там, где ее поразил дротик, -- сказала Сирафа. -- Мы
действовали быстро,  но  кислота  чуть-чуть  подпортила  ткань.
Глазу это не заметно.
   -- Вид у нее как надо? -- спросил Бурзмали у Сирафы.
   --  Очень  хорош.  Но мне надо ее проинструктировать. Она не
должна совершить никаких ошибок, или они вас обоих  схватят  за
милую  душу!  -- чтобы подчеркнуть свои слова Сирафа хлопнула в
ладоши.
   "Где же я видела такой жест?" -- спросила себя Лусилла.
   Данкан коснулся  правой  рукой  спины  Лусиллы,  его  пальцы
передали  ей  быстрое  секретное послание: "Этот хлопок руками!
Узнаваемый жест Гиди Прайм".
   Иные Памяти подтвердили это Лусилле.  Была  ли  эта  женщина
частью изолированной общины, сохранившей архаичные обычаи?
   -- Парню следует теперь идти, -- сказала Сирафа. Она указала
на двух  оставшихся членов их сопровождения. -- Отведите его на
место.
   -- Мне это не нравится, -- сказала Лусилла.
   -- У нас нет выбора, -- проворчал Бурзмали.
   Лусилла могла лишь  согласиться.  Она  понимала,  что  могла
полагаться  только  на клятву верности, которую Бурзмали принес
Ордену. Данкан -- это не дитя, напомнила она себе. Его  реакции
прана-бинду  развиты  старым  башаром  и ею самой. В гхоле есть
такие способности, с  которыми  мало  кто  вне  Бене  Джессерит
способен сравняться. Она безмолвно наблюдала, как Данкан и двое
мужчин удалялись за отливавший сверканием занавес.
   Когда  они  ушли,  Сирафа  обошла  кушетку и встала перед Лу
сиплой, держа руки на ляжках. Их глаза были на одном уровне.
   Бурзмали прокашлялся и указал на груду одежды на столе рядом
с ним.  В  лице  Сирафы,  особенно  в   глазах,   было   что-то
примечательно  повелительное.  Ее  глаза были светло-зелеными с
ясными  белками.  Никакие   линзы   или   какие-нибудь   другие
искусственные приспособления их не прикрывали.
   --  У  тебя  есть  право  посмотреть вокруг себя, -- сказала
Сирафа. -- Помни, что ты особый  вид  гетеры  и  Бурзмали  твой
клиент. Никакой обычный человек не станет к вам приставать.
   Лусилла ощутила в этом скрытый намек.
   -- Но есть такие, которые могут и пристать?
   --  Сейчас на Гамму находятся посольства великих религий, --
сказала  Сирафа.  --  С  некоторыми  из  них  ты   никогда   не
встречалась. Они -- из Рассеяния, как вы это называете.
   -- А как вы это называете?
   --  Искание,  --  Сирафа  умиротворяюще  подняла руку. -- Не
бойся! У нас общий враг.
   -- Преподобные Черницы?
   Сирафа повернула голову налево и сплюнула на пол.
   -- Погляди на меня,  Бене  Джессерит!  Я  была  подготовлена
только  для  того,  чтобы  их  убивать!  Это  моя  единственная
функция, мое единственное назначение!
   Лусилла осторожно проговорила:
   -- По тому, что нам о вас известно,  вы  должны  быть  очень
хороши.
   -- В кое-чем я, возможно, получше тебя. Теперь слушай! Ты --
сексоманка. Ты понимаешь?
   -- С чего бы вмешиваться жрецам?
   --  Ты  называешь их жрецами? Ну, что ж... да. Они не станут
вмешиваться  ни  по  одной  из  причин,   которые   ты   можешь
вообразить. Секс ради удовольствия -- враг религии, да?
   -- Неприемлемы никакие подмены священной радости, -- сказала
Лусилла.
   --  Танкрус  защити  тебя,  женщина!  Есть  разные  жрецы из
Искания,  есть  такие,  которые  не  возражают  против  экстаза
сейчас, вместо обещанного на потом.
   Лусилла   почти  улыбнулась.  Неужели  эта  самообразованка,
убийца Преподобных Черниц, считает, будто ей есть чему  поучить
Преподобную Мать насчет религии?
   --  Есть  здесь  люди,  которые  расхаживают  переодетыми  в
жрецов, -- продолжила Сирафа. -- Очень опасно. Самые опасные из
всех -- последователи Танкруса, провозглашающие,  что  секс  --
это единственный способ поклонения их богу.
   --   Как   я   их   узнаю?  --  Лусилла  услышала  искреннее
беспокойство в голосе Сирафы.
   -- Пусть это тебя не заботит. Ты  никогда  не  должна  вести
себя  так,  будто ты распознаешь подобные различия. Твоя первая
забота -- убедиться, что тебе заплатят. Тебе, по-моему, следует
запрашивать петьдесят саляриев.
   -- Ты не сказала мне, почему они могут пристать  к  нам?  --
Лусилла  опять взглянула на Бурзмали. Он разложил другую одежду
и снимал свой  боевой  наряд.  Она  опять  перевела  взгляд  на
Сирафу.
   --  Некоторые  следуют  древнему соглашению, которое дает им
право расторгнуть  твою  сделку  с  Бурзмали.  На  самом  деле,
некоторые будут испытывать тебя.
   -- Слушай внимательно, -- сказал Бурзмали. -- Это важно.
   Сирафа сказала:
   --  Бурзмали  переоденется  в  полевого рабочего. Только так
удастся представить естественными  его  мозоли  от  оружия.  Ты
будешь называть его Скар, обычное имя здесь.
   -- Но как мне быть, если пристанут жрецы?
   Сирафа  вытащила  из  своего  корсажа  небольшой  кошелек  и
передала его Лусилле, которая взвесила его в руке.
   -- Здесь двести восемьдесят  три  салярия.  Если  кто-нибудь
обратится   к   тебе  как  к  божественной...  ты  запоминаешь?
Божественной...
   -- Как бы я могла об этом забыть? -- в голосе Лусиллы  почти
прозвучала насмешка, но Сирафа не обратила внимания.
   -- Если кто-либо такой к вам пристанет, ты вернешь пятьдесят
саляриев  Бурзмали  со  своими  извинениями.  Здесь  же, в этом
кошельке, твоя карточка гетеры на имя Пиры.  Дай  мне  услышать
как ты произносишь это имя.
   -- Пира.
   -- Нет! Намного больше сакцентируйся на "а"!
   -- Пира!
   --  Это  сносно. Теперь слушай меня с особым вниманием. Ты и
Бурзмали будете на улицах поздно. Будет  считаться  само  собой
разумеющимся,  что  у  тебя были клиенты и до него. Должно быть
доказательство этому. Следовательно,  ты  будешь...  развлекать
Бурзмали перед тем, как уйти отсюда. Ты понимаешь?
   -- Такая деликатность! -- сказала Лусилла.
   Сирафа  восприняла  это  как комплимент и улыбнулась, но это
было жестко контролируемое выражение. Ее реакции так чужды?
   -- Только одно, -- сказала Лусилла. -- Если  я  должна  буду
развлекать божественного, как я потом найду Бурзмали?
   -- Скара?
   -- Да, как я найду Скара?
   --  Он  будет  ждать  поблизости,  куда  ты ни пойдешь. Скар
найдет тебя, когда ты освободишься.
   -- Очень хорошо. Если вмешивается божественный, я  возвращаю
сотню саляриев Скару и...
   -- Пятьдесят!
   --  По-моему,  нет,  Сирафа,  --  Лусилла  медленно покачала
головой. --  После  того,  как  я  его  развлеку,  божественный
поймет, что пятьдесят саляриев -- слишком малая сумма.
   Сирафа поджала губы и взглянула мимо Лусиллы на Бурзмали.
   --   Ты   предупреждал   меня  насчет  ее  сорта,  но  я  не
предполагала, что...
   Используя Голос лишь на чуточку, Лусилла произнесла:
   -- Ты не предполагаешь ничего, пока ты не услышишь этого  от
меня!
   Сирафа  нахмурилась.  Она  явно  смутилась  от Голоса, но ее
интонация осталась такой же надменной, когда оправилась.
   -- По-твоему, мне следует предположить, что  тебе  не  нужно
объяснений насчет сексуального разнообразия?
   -- Никчемное предположение, -- сказала Лусилла.
   --   И  мне  нет  надобности  рассказывать  тебе,  что  твое
облачение определяет тебя, как послушницу пятой ступени  Ордена
Хорму?
   Настал черед Лусиллы нахмуриться.
   --  А  что,  если  я  проявлю  способности  свыше этой пятой
ступени?
   -- Ага, -- сказала Сирафа. -- Значит  ты  будешь  продолжать
слушать мои слова?
   Лусилла коротко кивнула.
   --  Очень хорошо, -- сказала Сирафа. -- Могу я предположить,
что ты способна исполнять вагинальную пульсацию.
   -- Да, способна.
   -- В любой позе?
   -- Я могу контролировать каждый мускул своего тела!
   Сирафа поглядела мимо Лусиллы на Бурзмали.
   -- Это правда?
   Бурзмали проговорил совсем близко позади Лусиллы:
   -- Иначе бы она так не говорила.
   Сирафа задумалась, глядя на подбородок Лусиллы.
   -- В этом, по-моему, есть затруднения.
   --  Чтобы  не  возникло  неправильного   представления,   --
проговорила Лусилла, -- способности, которые у меня развиты, не
выносятся на обычный рынок. У них иное назначение.
   --  О,  я уверена, что так оно и есть, -- сказала Сирафа. --
Но сексуальная живость, это...
   -- Живость! -- Лусилла вложила в свой голос все  негодование
Преподобной Матери. Неважно, что может быть именно этого Сирафа
и  надеялась  достичь,  ее  следовало  поставить  на  место! --
Живость,  ты  говоришь?  Я  могу   контролировать   температуру
гениталий.   Я   знаю  и  способна  возбуждать  пятьдесят  одну
эрогенную зону. Я...
   -- Пятьдесят одну? Но ведь их только...
   --  Пятьдесят  одна,  --  огрызнулась  Лусилла.  --   А   по
последовательностям   и  количеству  сочетаний  --  две  тысячи
восемь. Более того, сочетание с двумястами  пятью  сексуальными
позами...
   --  Двести  пять?  --  Сирафа  была  явно  потрясена. -- Ты,
наверняка, говоришь о...
   -- На самом деле их даже больше, если считать вариации. Я --
Геноносительница,  что  означает,  что  я   владею   тремястами
ступенями усиления оргазма!
   Сирафа прокашлялась и облизнула губы.
   --   Тогда   я  должна  тебя  предостеречь,  чтобы  ты  себя
обуздывала. Держи свои способности на привязи,  или...  --  она
опять поглядела на Бурзмали. -- Почему ты меня не предостерег?
   -- Я предостерег.
   Лусилла  ясно  расслышала  насмешку  в  его  голосе,  но  не
оглянулась, чтобы удостовериться в этом.
   Сирафа два раза глубоко вдохнула и выдохнула.
   -- Если тебе начнут задавать хоть какие-нибудь  вопросы,  ты
скажешь,  что как раз готова к испытанию на переход в следующую
ступень. Это должно снять подозрения.
   -- А если меня спросят об испытании?
   -- О, это легко. Ты загадочно улыбнешься и промолчишь.
   -- А что, если меня спросят об этом Ордене Хорму?
   -- Тогда пригрози спрашивающему, что доложишь об этом  своим
вышестоящим. Вопросы сразу прекратятся.
   -- А если не прекратятся?
   Сирафа пожала плечами.
   -- Сплети любую историю, какую захочешь. Даже Видящую Правду
повеселят твои увертки"
   Лусилла  сохраняла выражение задумчивости на лице, размышляя
над сложившейся ситуацией. Она слышала, как Бурзмали  --  Скар!
--   пошевелился   за   ее  спиной.  Она  не  видела  серьезных
затруднений в том, чтобы осуществить такой обман. Это могло  бы
даже  предоставить ей забавные возможности, о которых она позже
отчиталась бы на Доме Соборов. Сирафа, она отметила,  улыбается
Бурз...  --  Скару!  Лусилла  оглянулась  и поглядела на своего
клиента.
   Бурзмали  стоял  обнаженный,  его  боевая  амуниция  и  шлем
аккуратно сложены рядом с небольшой кучкой грубых одежд.
   --  Я  вижу,  Скар не возражает против твоих приготовлений к
этому приключению, -- сказала Сирафа. Она махнула рукой на  его
жестко стоящий пенис. -- Значит, я вас покидаю.
   Лусилла  услышала, как Сирафа удаляется через отсверкивающий
занавес. Все мысли Лусиллы захлестнуло гневной волной:
   "На этом месте сейчас должен бы быть гхола!"

        x x x

   <i>Такова твоя судьба  --  забывчивость.  Все,  чему  прежде
учила  жизнь,  ты  теряешь  и  обретаешь, и теряешь и обретаешь
вновь.
   <b>Лито II, Голос в Дар-эс-Балате.</b></i>

   -- Во имя нашего Ордена и  нерушимого  единства  его  Сестер
этот  отчет признан достоверным и достойным помещения в хроники
Дома Соборов.
   Тараза  всмотрелась  в  эти  слова  на  проекции  дисплея  с
выражением  отвращения  на  лице. Утренний свет отбрасывал рябь
желтых отражений на проекцию, и от этого в отпечатанных  словах
смутно брезжила какая-то загадочность.
   Сердитым  движением  Тараза  оттолкнулась  от  проекционного
столика, поднялась и подошла к южному  окну.  День  еще  только
начинался, и во внутреннем дворе лежали длинные тени.
   "Следует ли мне отправиться туда лично?"
   При   этой   мысли  ее  она  ощутила  явное  нежелание.  Эти
апартаменты навевают такое чувство... безопасности. Но эта была
глупость и она каждой жилкой это знала. Бене  Джессерит  провел
здесь более четырнадцати сотен лет, но, все равно, планета Дома
Соборов должна считаться лишь временной.
   Она положила левую руку на гладкую раму окна. Каждое из окон
этой  комнаты  располагалось  так,  что  перед  ним  открывался
чудесный вид. Сама комната -- пропорции, обстановка,  цвета  --
все  отражало  характеры  и  таланты архитекторов и строителей,
создававших ее с единственной мыслью: вызывать в ее  обитателях
ощущение надежной опоры.
   Тараза попробовала погрузиться в это чувство, но не смогла.
   Только  что  закончившаяся  дискуссия оставила в ней чувство
горечи, которое возникло  из-за  слов,  произнесенных  в  самых
мягких  и  спокойных  тонах.  Ее  советницы  были упрямы и (она
согласилась без обиняков) по вполне объяснимым причинам.
   "Превратить нас самих в миссионеров? Ради выгод Тлейлакса?"
   Она коснулась контрольной пластинки рядом с окном и отворила
его. Теплый ветерок, напоенный запахами весеннего  цветения  из
яблоневого  сада,  полетел через комнату. Орден гордился своими
фруктовыми садами,  которые  росли  здесь  в  самой  сердцевине
сердцевин  всех  их  Оплотов. Во всем населенном космосе Старой
Империи, ни на одной планете, которые паутиной своих Оплотов  и
Зависимых  Соборов  охватывал  Бене  Джессерит,  не было садов,
чудесней этих.
   "По плодам их ты их узнаешь", -- подумала она. -- "Некоторые
из старых религий до сих пор могут поставлять мудрость".
   Таразе, с ее точки широкого обзора,  видна  была  вся  южная
часть  растянувшихся зданий Дома Соборов. Тень ближней дозорной
башни тянулась длинной неровной линией через крыши и внутренние
дворики.
   Когда она задумывалась над этим, то понимала,  что  в  этом,
удивительно  малом  месте, сосредоточена столь огромная власть.
За кольцом фруктовых садов и огородов располагались  аккуратной
шахматной  доской  личные  резиденции,  каждая окруженная своей
плантацией.  Ушедшие  на  покой  Сестры  и   избранные   верные
семейства  занимали эти привилегированные поместья. По западным
пределам  тянулись  заостренные  зубцы  гор,  вершины  которых.
Космодром  располагался  в  двадцати  километрах к востоку. Все
вокруг сердцевины Дома Соборов было  открытыми  равнинами,  где
паслись  особо выведенные породы скота, столь чувствительного к
чуждым запахам, что он утробным ревом реагировал  при  малейшем
вторжении   людей,   не  отмеченных  местными  запахами.  Самые
глубокие дома внутри их огороженных посадок были заложены одним
из первых башаров таким образом, чтобы ни днем, ни ночью  никто
не  мог  пробраться  незамеченным  через  извилистые, вровень с
землей, каналы.
   Все представлялось каким-то беспорядочным и случайным, и все
же во всем этом был  жесткий  порядок.  И  это,  знала  Тараза,
олицетворяло Орден.
   Покашливание  позади нее напомнило Таразе, что одна из самых
ярых спорщиц на сегодняшнем Совете продолжала терпеливо ждать у
открытой двери.
   "Ожидая моего решения".
   Преподобная мать  Беллонда  настаивала,  чтобы  Одраде  была
"немедленно убита".
   На Совете ни к какому решению не пришли.
   "На  сей  раз  ты  и  вправду  хватила  через  край,  Дар. Я
рассчитывала на твою буйную независимость. Я даже хотела ее. Но
такое!"
   Беллонда -- старая, толстая, цветущая, с холодными  глазами,
прямо  рисовавшаяся  своей  природной злобностью, хотела, чтобы
Одраде была осуждена, как предательница.
   -- Тиран бы немедленно ее сокрушил! -- доказывала Беллонда.
   "Разве это все, чему мы от него  научились?"  --  подивилась
Тараза.
   Беллонда  доказывала, что Одраде не только Атридес, но также
и Коррино. Среди ее предков  огромное  количество  императоров,
вицерегентов и могущественных управляющих.
   "Со всей жаждой власти, неотъемлемой от таких кровей".
   -- Ее предки выжили на Салузе Второй! -- все время повторяла
Беллонда.   --   Разве   мы   ничему   не  научились  из  наших
селекционерских экспериментов?
   "Мы  научились  тому,  как  производить  таких  Одраде",  --
подумала Тараза.
   После  преодоления  Спайсовой Агонии, Одраде была послана на
Ал-ханаб,   эквивалент    Салузы    Второй,    где    тщательно
поддерживалось  состояние планеты постоянных испытаний: высокие
обрывы, сухие ущелья, горячие ветры  и  леденящие  ураганы,  то
слишком  много  влаги,  то  слишком  мало.  Считалось,  что это
подходящее место для пробы  любого,  кого  судьба  должна  была
привести   на  Ракис.  Те,  кто  там  выживал,  обретали  особо
жизнеустойчивую закалку. Высокая, гибкая и  мускулистая  Одраде
была одной из самых закаленных.
   "Как могу я разрешить эту ситуацию?"
   В  самом  последнем  сообщении  Одраде говорилось, что любой
мир, даже  тысячелетия  насильственного  миротворчества  Тирана
излучает  ложную ауру, которая может оказаться роковой для тех,
кто слишком ей доверяет.  Это,  одновременно,  и  усиливало,  и
подрывало доводы Беллонды.
   Тараза подняла взгляд на Беллонду, ждавшую в дверях.
   "Она слишком толста! Она щеголяет этим перед нами!"
   --  Нам  также  нельзя ликвидировать Одраде, как и гхолу, --
сказала Тараза.
   Голос Беллонды прозвучал тихо и уравновешенно:
   -- Они оба слишком опасны для нас. Доклад Одраде о словах из
сьетча Табр ослабляет тебя!
   -- Ослабило ли меня послание Тирана, Белл?
   -- Ты понимаешь, что я имею в виду.  У  Бене  Тлейлакса  нет
морали.
   --  Перестань  менять  тему,  Белл.  Твои  мысли мечутся как
насекомые среди цветов. Что ты здесь на самом деле чуешь?
   --  Тлейлаксанцы!  Они  изготовили  этого  гхолу  для  своих
собственных целей. И теперь Одраде хочет, чтобы мы...
   -- Ты повторяешься, Белл.
   --  Тлейлаксанцы  выбирают  кратчайшие  пути.  Их  взгляд на
генетику -- не наш взгляд.  Это  не  человеческий  взгляд.  Они
производят  чудовищ.  "  --  Ты  думаешь, они в самом деле этим
занимаются?
   Беллонда переступила через  порог,  обошла  вокруг  стола  и
встала  рядом с Таразой, закрыв Верховной Матери вид на нишу, в
которой стоял бюст Ченоэ.
   -- Союз со жрецами Ракиса, да, но не с Тлейлаксом, -- одежды
Беллонды зашуршали, когда она взмахнула сжатым кулаком.
   -- Белл! Верховный жрец сейчас подменен Лицевым Танцором. Ты
хочешь вступить в союз с ним?
   Беллонда сердито затрясла головой.
   -- Верующих в Шаи-Хулуда -- легион! Ты найдешь  их  повсюду.
Какова  будет  их  реакция  на нас, когда выяснится, какую роль
сыграли мы в этом обмане?
   -- Ну уж брось, Белл! Мы позаботились, чтобы здесь оказались
уязвимыми только тлейлаксанцы. В этом Одраде права.
   -- Не права! Если мы вступаем в  союз  с  ними,  то  мы  оба
уязвимы.  Мы  будем  вынуждены  служить замыслам Тлейлакса. Это
будет хуже, чем наше долгое повиновение Тирану.
   Тараза увидела  злобный  блеск  в  глазах  Беллонды.  Вполне
понятная  реакция.  Любую  Преподобную  Мать  по  меньшей  мере
пробирает  ознобом,  стоит  ее  взору  обратиться  к   рабскому
существованию Ордена под властью Бога Императора, когда гонимый
хлыстом  против  своей  воли  Бене  Джессерит  никогда не бывал
уверен, что доживет до следующего дня.
   -- Ты думаешь, что мы этаким дурацким союзом обеспечили  для
себя запас спайса? -- вопросила Беллонда.
   Все тот же прежний довод, заметила Тараза. Без меланжа и без
преображающей  Агонии,  даруемой  им, не может быть Преподобных
Матерей. Меланж и то, чем Бене Джессерит через него обладает --
наверняка одна из целей этих шлюх из Рассеяния.
   Тараза вернулась к  столу  и  опустилась  на  песье  кресло,
откинувшись,  пока кресло принимало ее очертания. Это проблема.
Особенная проблема Бене Джессерит.  Хотя  они  постоянно  ведут
научные  исследования и эксперименты. Орден так и не смог найти
искусственную замену  спайсу.  Космический  Союз  может  хотеть
меланж  для погружения в преобразующий транс своих навигаторов,
но навигатора ведь можно заменить икшианским механизмом. Икс  и
его подсобные службы конкурируют на рынках Союза. У них-то есть
альтернативы"
   "А у нас их нет".
   Беллонда  подошла  к столу Таразы с другой стороны, положила
оба кулака на его гладкую  поверхность  и  наклонилась  вперед,
глядя на Верховную Мать.
   --  Мы  до  сих  пор  не  знаем, что Тлейлакс сделал с нашим
гхолой!
   -- Одраде это выяснит.
   --   Это   недостаточная   причина,   чтобы    прощать    ее
предательство!
   Тараза тихо проговорила:
   --  Мы ждали этого мига поколение за поколением, а ты хочешь
взять да вот так покончить со  всем  проектом,  --  она  слегка
хлопнула ладонью по столу.
   --  Этот  драгоценный  ракианский  проект не является больше
нашим проектом, -- сказала Беллонда. -- А может, он никогда  им
и не был.
   Собрав   в   жесткий   фокус  все  свои  немалые  умственные
способности, Тараза заново пересмотрела все привходящее в этот,
ставший уже привычным, спор. И на этом, дошедшем до перебранок,
Совете не раз повторялось то же самое.
   Уж не сам ли Тиран запустил в действие  проект  гхолы?  Если
так,  то что они могли теперь с этим поделать? Что им следовало
с этим делать?
   Во время всего долгого спора доклад меньшинства был  у  всех
на  уме.  Шванги,  может  быть, и мертва, но ее фракция жива, и
похоже на то, что Беллонда сейчас к ним примкнула. Не  слеп  ли
Орден  в  своей  тяге  к  роковой  вероятности?  Отчет Одраде о
послании,  спрятанном  на  Ракисе,  мог  быть  истолкован   как
зловещее  предупреждение.  Одраде подчеркнула это, доложив, как
она была насторожена своим внутренним чувством тревоги. Ни одна
Преподобная Мать не способна была  бы  несерьезно  отнестись  к
такому предчувствию.
   Беллонда выпрямилась и скрестила руки на груди.
   -- Мы никогда полностью не избежим учителей нашего детства и
тех образцов, что они в нас заложили, верно?
   Это  был  довод,  свойственный  спорам  в Бене Джессерит. Он
напоминал каждому о его собственной особой уязвимости.
   "Мы  --  тайные  аристократы,  и  от  предков   к   потомкам
наследуется   у   нас   власть.   Да,   мы  уязвимы  в  этом  и
превосходнейший тому пример -- Майлз Тег".
   Беллонда нашла  прямой  стул  и  села,  глаза  ее  оказались
вровень с глазами Таразы.
   --  В  наивысший  момент  Рассеяния,  -- сказала она, -- нас
покинули приблизительно двадцать процентов наших неудач.
   -- Те, кто теперь возвращаются к нам назад -- не неудачи.
   -- Но Тиран наверняка знал, что это произойдет!
   -- Рассеяние было его целью,  Белл.  Это  было  его  Золотой
Тропой, способом выжить для человечества!
   --  Но  мы знаем, как он относился к тлейлаксанцам, и все же
он их не уничтожил. Он мог бы это сделать и не сделал!
   -- Ему хотелось разнообразия.
   Беллонда стукнула кулаком по столу.
   -- И уж, конечно, он этого достиг!
   -- Мы снова и снова пережевываем все те же доводы.  Белл,  я
до  сих  пор  не  вижу  способа уклониться от того, что сделала
Одраде.
   -- Подчинение!
   --  Вовсе  нет.  Были  мы  когда-либо  полностью   подчинены
кому-либо из императоров до Тирана? Даже Муад Дибу?
   --  Мы до сих пор в ловушке Тирана, -- обвиняюще проговорила
Беллонда. -- Скажи мне, почему Тлейлакс постоянно  продолжал  и
продолжает  производить  его любимого гхолу? Тысячелетия, и все
равно гхола продолжает  выходить  из  их  чанов,  как  заводная
кукла.
   --  По-твоему,  тлейлаксанцы  до  сих пор следуют секретному
приказу от Тирана? Если так, то это довод в пользу Одраде.  Она
создает   нам   прекрасные   условия,   чтобы   мы   могли  это
расследовать.
   -- Ничего подобного он  не  приказывал!  Просто,  он  сделал
именно этого гхолу особенно привлекательным для Бене Тлейлакса.
   -- И не для нас?
   --  Верховная  Мать,  мы должны выбраться из ловушки Тирана,
немедля! И самым радикальным методом.
   -- Решение принимать мне, Белл.  Я  все  равно  склоняюсь  к
осторожному союзу.
   --  Тогда  хоть,  по  крайней мере, позволь нам убить гхолу.
Шиэна детородна. Мы могли бы...
   -- Наш проект не является сейчас --  и  никогда  не  был  --
чисто селекционерским?
   --  Но мог бы быть таким. Что, если ты не права насчет силы,
таящейся за предвидением Атридесов?
   -- Все твои предложения ведут к отчуждению и от Ракиса, и от
Тлейлакса, Белл.
   -- Орден мог  бы  содержать  пятьдесят  поколений  на  наших
нынешних запасах меланжа. Просто более строго распределять.
   --  По-твоему, пятьдесят поколений -- это долгий срок, Белл?
Разве ты не понимаешь, что именно из-за такого подхода к  делам
не ты сидишь в этом кресле, а я?
   Беллонда  резко  оттолкнулась  от  стола,  ее  стул с резким
скрипом отъехал по полу. Та раза видела, что  Беллонду  убедить
не   удалось.   Беллонде  больше  нельзя  доверять.  Она  может
оказаться одной из тех, кому придется умереть. И где же в  этом
благородная цель?
   --  Это  заводит нас в никуда, -- сказала Тара за. -- Оставь
меня.
   Когда  Белл  удалилась,  Тараза  еще  раз  поразмыслила  над
посланием  Одраде.  Зловещее  предвестие.  Легко понять, почему
Беллонда  и  другие  прореагировали   так   яростно.   Но   это
разоблачает в них опасную нехватку самоконтроля.
   "Еще не время писать последнюю волю и завещание Ордена".
   Странным образом, страх Одраде и Беллонды имел один и тот же
источник,  но  этот  страх  вел  их  к разным решениям. То, как
Одраде истолковывала это послание, высеченное в камнях  Ракиса,
содержало старое предупреждение: и это пройдет.
   "Выйдет  ли  наш  срок  теперь,  падем  ли  мы,  сокрушенные
хищническими ордами Рассеяния?"
   Но  секрет  акслольтных   чанов   был   почти   в   пределах
досягаемости Ордена.
   "Если мы это заполучим, то ничто нас не сможет остановить!"
   Тараза  окинула  взглядом  обстановку  комнаты.  Власть Бене
Джессерит до сих пор здесь. Дом  Соборов  остается  скрытым  за
кольцами  не-кораблей,  его  координаты  не зафиксированы нище,
кроме умов подчиненных Таразы. Невидимость.
   Но невидимость не навечно! Бывают несчастные случаи.
   Тараза расправила плечи. Принимай  предосторожности,  но  не
живи  в их тени вечным беглецом. Литания против страха приносит
большую пользу, когда избегаешь теней.
   Если бы предостерегающее послание с его тревожным внутренним
смыслом, что Тиран до сих пор  продолжает  вести  их  по  своей
Золотой Тропе, было от кого угодно другого, а не от Одраде, оно
бы страшило намного меньше.
   Этот чертов талант Атридесов!
   "Не более тайного общества?"
   Тараза от досады скрипнула зубами.
   "Воспоминаний  недостаточно, если только они не зовут тебя к
благородной цели!"
   А что если правда, что Орден больше не слышит музыки жизни?
   "Черт его подери!" Тиран  все  еще  способен  их  задеть  за
живое.
   "Что  он  пытается поведать нам?" Его Золотая Тропа в полной
безопасности. Рассеяние это обеспечило.  Люди  распространились
во-вне по бесчисленным направлениям как семена одуванчика. Было
ли  у  него  видение  возвращающихся  из  Рассеяния? Неужели он
предвидел эту ежевичную поросль у подножия своей Золотой Тропы?
   "Он знал, что мы будем подозревать его силу. Он знал это!"
   Тараза  подумала  о   бесконечно   множащихся   докладах   о
Затерянных,   возвращавшихся   к  своим  корням.  Замечательное
разнообразие  людей  и  изделий,   сопровождаемое   необычайной
степенью  секретности  и  почти  достоверными свидетельствами о
заговоре. Не-корабли особой конструкции, оружие и  предметы  --
такие  сложные,  что  дух  захватывает.  Разнообразные народы и
разнообразные обычаи.
   "Некоторые на удивление  примитивны,  по  крайней  мере,  на
первый взгляд".
   И  они  хотят  намного  больше,  чем  просто  меланж. Тараза
распознала  особенную   форму   мистики,   которая   заставляла
возвращаться людей Рассеяния:
   "Мы хотим ваши самые старые секреты!"
   Заявления Преподобных Черниц тоже были достаточно ясными:
   "Мы возьмем все то, что захотим".
   "Одраде  все  должным  образом  держит  в  своих  руках", --
подумала Тараза.
   У нее  есть  Шиэна.  Скоро,  если  Бурзмали  преуспеет,  она
получит   гхолу.  В  ее  распоряжении  тлейлаксанский  Господин
Господинов. И она может заполучить даже сам Ракис!
   "Если бы только она не была Атридес".
   Тараза  взглянула  на   проецируемый   текст,   продолжающий
танцевать  над  поверхностью стола: сравнительное сопоставление
нынешнего гхолы Данкана Айдахо со всеми убитыми.  Каждый  новый
гхола  чуть-чуть  отличался от своих предшественников. Это было
достаточно    ясно.    Тлейлаксанцы    все     время     что-то
совершенствовали.  Но  что?  Спрятан  ли  ключик  в  этих новых
Лицевых Танцорах? Тлейлаксанцы  явно  стремятся  создать  таких
Лицевых  Танцоров,  которых  нельзя  засечь,  мимикрия  которых
достигнет полного совершенства,  которые  будут  копировать  не
только  форму  и  не  только  поверхностные  воспоминания своих
жертв, но также их глубочайшие  мысли  и  самую  личность.  Эта
форма  бессмертия  даже  более  привлекательна, чем та, которую
тлейлаксанские Господины используют  в  настоящее  время.  Вот,
очевидно,  почему  они  следуют  этим  курсом. Ее новые анализы
сходились с  большинством  ее  советниц:  такая  мимикрия  сама
станет  копируемой  личностью.  Отчеты Одраде о Лицевом Танцоре
Туеке наводили на весьма  многозначительные  размышления.  Даже
тлейлаксанские  Господины,  возможно  не сумеют вышибить такого
Лицевого Танцора из той мимикрии, в которую он вжился.
   И их верования.
   "Будь неладна эта Одраде! Она загнала свой Орден в угол. А у
них нет выбора, кроме как танцевать под дудку Одраде, и  Одраде
это знает!
   Откуда ей это знать? Опять этот неподконтрольный талант?
   "Я не могу действовать вслепую. Я должна узнать".
   Тараза  выполнила хорошо знакомый ей комплекс гимнастических
упражнений,   чтобы   вновь   обрести   спокойствие.   Она   не
осмеливалась  принимать важные решения в расстроенных чувствах.
Помог долгий взгляд на бюст Ченоэ. Поднявшись с песьего кресла,
Тараза опять подошла к своему любимому окну.
   Ее часто успокаивало созерцание из окна этого  пейзажа,  как
на  протяжении дня, при движении солнца, меняются дальние виды,
как происходят резкие смены хорошо регулируемой погоды планеты.
   Ее укололо голодом.
   "Я поем с послушницами и успокою сегодня Сестер".
   По временам ей доставляло удовольствие собрать  вокруг  себя
молодых,  потрапезничать с ними. Это напоминало о вечности Бене
Джессерит и наполняло Таразу новыми силами.
   Мысли о непреходящести жизни восстановили равновесие Таразы.
Язвительные вопросы пока отодвинулись в  сторонку.  Она  должна
взглянуть на них бесстрастным глазом.
   Одраде и Тиран правы: без благородной цели мы ничто.
   Не  уклонишься,  однако,  оттого,  что  кардинальные решения
принимаются на Ракисе  той,  которая  заражена  наследственными
изъянами   рода  Атридесов.  Одраде  всегда  проявляла  типично
атридесовскую  слабость.  Она  явно  благоволила   к   грешащим
послушницам.   Подобное   благоволение   может   способствовать
развитию личных привязанностей!
   Опасных и затмевающих разум привязанностей!
   Это ослабляло других, с которыми затем приходилось  работать
компетентным  Сестрам -- искореняя разболтанность, приструнивая
заблуждавшихся послушниц и выправляя их слабости. Да,  конечно,
благодаря поведению Одраде изъяны послушниц становились явными.
С  этим нужно согласиться. Может быть, Одраде действовала так и
умышленно.
   Когда ее  мысли  потекли  таким  образом,  что-то  неуловимо
могущественное  вошло  в  ощущения Таразы. Ей пришлось побороть
глубоко язвительное чувство одиночества. Меланхолия могла  быть
такой  же  затмевающей  разум,  как привязанность, или даже как
любовь. Тараза и ее бдительные Сестры-Памяти приписывали  такие
эмоциональные  всплески  осознанию  собственной смертности. Она
была вынуждена смотреть в глаза тому  факту,  что  однажды  она
станет  не больше, чем набором воспоминаний чьей-то еще живущей
плоти.
   Памяти  и  случайные  открытия,  видела  она,   сделали   ее
уязвимой.  И  как раз тогда, когда ей стали нужны все возможные
способности!
   "Но я еще не мертва".
   Тараза знала, как привести  себя  в  чувство.  И  она  знала
последствия. После таких приступов меланхолии она всегда даже с
еще  большей  твердостью  цеплялась  за свою жизнь и свои цели.
Слабости Од раде, сказывавшиеся в ее поведении, были источником
силы Верховной Матери.
   Одраде это знала. Тараза мрачно улыбнулась, подумав об этом.
Авторитет Верховной Матери над ее  Сестрами  всегда  становился
сильнее,  когда  она  приходила в себя после меланхолии. Другие
это просто замечали, но только Одраде знала о ярости.
   Тараза поняла, что натолкнулась на угнетающие  семена  своей
досады.
   Благодаря  нескольким  случаям  Одраде  явно раскусила самое
сокровенное в характере Верховной Матери: огромный  вал  ярости
против  того,  как  другие  используют ее жизнь себе на пользу.
Сила этой подавленной  ярости  была  ужасна,  хотя  никогда  не
находила  способа  выхлестнуться наружу. Этой ярости никогда не
быть  залеченной.  Как  же  она  ранила!  То,  что  Одраде  это
понимала, делало боль даже еще сильнее.
   Такая,  как  эта,  боль,  разумеется, выполняла предписанную
задачу. Обязательства  Бене  Джессерит  развивали  определенные
умственные  мускулы,  возводя,  слой  за  слоем, ту черствость,
которую никогда нельзя открывать постороннему. Любовь  --  одна
из  самых  опасных  сил  в  нашем  мироздании.  Сестры  обязаны
защищаться от нее. Преподобная  Мать  никогда  не  может  стать
окончательно частной личностью, даже на службе Бене Джессерит.
   "Симуляция: мы играем необходимую роль, которая спасает нас.
Бене Джессерит выстоит!"
   Сколько  им  придется  пробыть в подчинении на этот раз? Еще
тридцать пять сотен лет? Что ж, черт их всех подери!  Это  тоже
будет всего лишь временным!
   Тараза  повернулась спиной к окну и успокаивающему виду. Она
действительно пришла в себя. Ее наполнили новые силы. Их  стало
достаточно,  чтобы  преодолеть  это  грызущее  желание, которое
удерживало ее от принятия важнейшего решения.
   "Я отправлюсь на Ракис".
   Она не могла  больше  закрывать  глаза  на  источник  своего
желания.
   "Мне, может быть, придется сделать то, чего хочет Беллонда".

        x x x

   <i>Инстинкт  самосохранения,  сохранения  жизни рода и жизни
окружающей  среды,  вот   что   движет   человечеством.   Можно
понаблюдать, как на протяжении жизни у человека меняется оценка
степеней  важности  разных  вещей?  Что  является  для  данного
возраста предметом заботы? Погода? Пищеварение? Заботит ли  это
в  действительности  его  /или  ее/?  Это  все различные жадные
желания, что плоть ощущает и надеется  удовлетворить.  Что  еще
может вообще иметь значение?
   <b>Лито II -- Хви Нори, Его Голос в Дар-эс-Балате</b></i>

   Очнувшись  во тьме, Майзл Тег понял, что его тащат в парящем
на суспензорах гамаке -- он заметил слабое излучение окружавших
его крохотных шариков.
   Во рту у него был кляп, руки надежно связаны за  спиной,  но
глаза оставались свободными.
   "Значит, их не волнует, что я увижу".
   Кто  они  такие,  он сказать не мог. Подпрыгивающие движения
темных теней  вокруг  него  заставляли  предположить,  что  они
спускались  по  неровной  поверхности.  След? Подвесные носилки
мягко покачивались на своих суспензорах. Он расслышал их слабое
жужжание, когда отряд остановился, чтобы обсудить, как миновать
трудный проход.
   То и дело он видел помаргивающий свет над головой. А  вскоре
они  подошли  к  освещенному  месту  и  остановились. Он увидел
единственный глоуглоб приблизительно в трех метрах над  землей,
подвешенный  на  шесте  и  слабо  покачивавшийся  под  холодным
ветерком. В его  желтом  свете  он  различил  хижину  в  центре
грязной  вырубки,  множество  следов  на  истоптанном снегу. Он
разглядел кусты и редкие деревья вокруг вырубки. Кто-то  прошел
мимо с более ярким ручным фонариком, свет которого скользнул по
его  лицу.  Ни  слова  не  говорилось,  но  Тег  заметил  руку,
указывавшую  на  хижину.  Ему  редко  доводилось  видеть  такую
развалюху.   Она   выглядела  так,  словно  готова  рухнуть  от
малейшего толчка. Он спорить был готов, что крыша протекала.
   И опять вся группа пришла в движение. Его понесли к  хижине.
В  тусклом  свете  он разглядывал своих сопровождающих -- лица,
закутанные до самых глаз, рты и  подбородки  закрыты.  Капюшоны
скрывали  волосы. Под безразмерными одеждами видны только самые
общие движения рук и ног.
   Подвешенный на шесте глоуглоб потемнел.  Открылась  дверь  в
хижину,  на  вырубку  брызнул  яркий  свет.  Его  сопровождение
заторопилось внутрь и оставило его перед  дверью.  Он  услышал,
как позади них закрылась дверь.
   Внутри  после  тьмы  было ослепительно светло. Тег поморгал,
пока его  глаза  не  привыкли  к  этой  перемене.  Со  странным
чувством  неуместности  он  огляделся  вокруг.  Он  ожидал, что
интерьер хижины будет соответствовать ее  внешности,  но  здесь
была опрятная комнатка, почти свободная от мебели -- только три
кресла,  небольшой  столик  и...  он резко вздохнул: Икшианекая
Проба! Разве они не учуяли запах шиэра в его дыхании?
   Если они не осведомлены об этом, то  пусть  используют  свою
Пробу. Для него это будет мучительно, но они ничего не извлекут
из его ума.
   Что-то  щелкнуло  позади него, и он услышал движение. В поле
его зрения вошли трое, встали вокруг изножия его  носилок.  Они
молча  на  него  уставились.  Тег провел взглядом по всем трем.
Тот, что слева  --  мужчина  в  темном  стилсьюте  с  открытыми
лацканами.  Квадратное  лицо,  которое  Тег  видел  у некоторых
уроженцев Гамму -- небольшие глаза-бусинки, глядевшие прямо  на
Тега.  Это было лицо палача, того, кого не тронет никакая мука.
Харконнены  завезли  много  таких  сюда  в  свое  время:  типы,
сосредоточенные   на  одном,  причиняющие  боль,  ни  капли  не
изменяясь в лице.
   Стоявший прямо в  ногах  Тега  был  в  бесформенном  одеянии
черных  и  серых  тонов, сходном с тем, что были на доставившем
Тега отряде, но капюшон был откинут и открывал  невыразительное
лицо  под  короткострижеными  седыми  волосами.  Лицо ничего не
выдавало, да и одежда мало о чем  говорила.  Не  скажешь  даже,
мужчина  это  или  женщина.  Тег  зафиксировал  в  памяти лицо:
широкий лоб, квадратный подбородок, большие зеленые  глаза  над
острым носом, крохотный рот, поджатый в гримасе недовольства.
   Третий член этой группы дольше всего задержал внимание Тега:
высокий,  хорошо  скроенный  черный  стилсьют  с  грубой черной
курткой поверх него, сидит идеально.  Дорогая  одежда"  Никаких
орденов или знаков отличия. Явно мужчина. Казался он скучающим,
и  это  позволило Тегу сразу же его определить. Узкое надменное
лицо,  карие  глаза,  тонкогубый  рот.  Скучающий,   скучающий,
скучающий! Все, что здесь происходило, было ненужной тратой его
весьма ценного времени. У него были жизненно важные дела, и эти
двое, эти мелкие сошки, должны это понять.
   "Этот -- официальный наблюдатель", -- подумал Тег.
   Скучающий  послан владельцами этого места, чтобы наблюдать и
докладывать об увиденном. Где же  его  фактограф?  А,  вон  он,
прислонен   к  стене.  Эти  чемоданчики  для  сбора  данных  --
отличительный признак таких чиновников. В  своих  инспекционных
поездках  Тег видел таких людей, расхаживавших по улицам Ясая и
других городов Гамму. Небольшие тонкие чемоданчики. Чем  важнее
чиновник,  тем  меньше  его  чемоданчик.  В этот как раз войдет
несколько записывающих катушек и крохотный телеглаз. Он никогда
не расстанется с телеглазом,  связывающим  его  с  начальством.
Тонкий чемоданчик: значит, это важный чиновник.
   Тег  стал гадать, что скажет этот чиновник, если Тег спросит
его:
   "Что ты им доложишь о моем спокойствии?"
   Выражение скучающего лица было достаточно наглядным: он даже
не ответит; он здесь не для того,  чтобы  отвечать.  Когда  ему
придет  время  уходить,  он удалится размашистой поступью, весь
охваченный тайным знанием о тех могучих силах, к которым  лежит
его  путь. Он будет похлопывать чемоданчиком по ноге, напоминая
себе о своей важности  и  привлекая  внимание  других  к  этому
свидетельству своего высокого положения.
   Крупная фигура в ногах Тега заговорила. Властный голос, судя
по вибрирующим интонациям, явно женский.
   -- Видите, как он держится и наблюдает за нами? Его молчание
не сломить.  Я  говорила  вам об этом до того, как мы вошли. Вы
теряете наше время, а у нас не так уж  его  много  на  подобную
чушь.
   Тег  поглядел  на  нее.  Что-то смутно знакомое в ее голосе.
Подобная властность может быть у Преподобной  Матери.  Возможно
ли это?
   Тяжелолицый уроженец Гамму кивнул.
   -- Ты права, Инокесса. Но не я здесь распоряжаюсь.
   "Инокесса? -- задумался Тег. -- Имя или звание?"
   Все  поглядели  на  чиновника. Он отвернулся и наклонился за
своим фактографом. Вынул из него небольшой телеглаз и встал  за
экраном,  загораживавшим  его  и от странной парочки, кот Тега.
Телеглаз   засветился    зеленым    свечением,    отбрасывавшим
болезненный  отсвет на лицо чиновника. Его самодовольная улыбка
исчезла.  Он  беззвучно  шевелил  губами,  слова  формировались
только для того, кто наблюдал через этот телеглаз.
   Тег   скрыл   свою   способность  читать  по  губам.  Всякий
тренированный Бене Джессерит, умел  читать  по  губам  почти  с
любого угла, откуда они видны. Этот человек говорил на одной из
разновидностей старого галаха.
   --  Это  доподлинно  башар  Тег, -- сказал он. -- Я произвел
опознание.
   Зеленый  свет  затанцевал  на  лице  чиновника,   когда   он
всматривался  в  экран. Кто бы там ни связывался с ним, но этот
собеседник был в возбужденном состоянии, если этот  дрыгающийся
свет хоть что-нибудь означал.
   И опять губы чиновника беззвучно зашевелились:
   --  Никто из нас не сомневается, что он закален против боли,
и я чувствую запах шиэра от него. Он будет...
   Он вновь умолк, когда зеленый огонек опять заплясал  на  его
лице.
   --  Это не отговорки, -- его губы с осторожностью складывали
слова старого галаха. -- Вы знаете, что мы испробуем  все,  что
только  можем,  но  я рекомендую, чтобы мы использовали со всей
возможной энергией все другое способы перехвата гхолы.
   Зеленый огонек мигнул и погас.
   Чиновник пристегнул телеглаз к  поясу,  повернулся  к  своим
напарникам и один раз кивнул.
   -- Т-Проба, -- сказала женщина.
   Они надели Пробу на голову Тега.
   "Она  назвала  это Т-Пробой", -- подумал Тег. Он поглядел на
капюшон, который они на него надели. На  нем  не  было  символа
Икса.
   У  Тега  появилось  странное  чувство  ложной памяти, такое,
будто он не раз прежде оказывался в точно таком  же  плену.  Не
единичное  ложное воспоминание, а навязчиво знакомое: пленник и
его тюремщики  --  эти  трое...  Проба.  Он  почувствовал  себя
опустошенным.  Откуда  он мог знать об этом моменте? Он никогда
лично не задействовал Пробу, но изучил ее  действие  полностью.
Да,  Бене  Джессерит  часто  использовал  боль, но больше всего
полагался на Видящих Правду. И более того, Орден  явно  считал,
что  слишком  активное использование механического оборудования
может поставить его в  слишком  сильную  зависимость  от  Икса,
станет   знаком  слабости,  признанием,  что  Сестры  не  могут
обойтись без презренных приспособлений.  Тег  даже  подозревал,
что  в  этом отношении было нечто вроде похмелья Бутлерианского
Джихада, мятежа  против  машин,  которые  могут  воспроизводить
самую суть человеческих мыслей и воспоминаний.
   Ложная память!
   Логика  ментата  поставила  вопрос: откуда мне известен этот
момент? Он знал, что никогда прежде не был пленником. Это  была
такая   смехотворная  перемена  ролей.  Великий  башар  Тег  --
пленник? Он почти улыбался. Но все равно,  оставалось  глубокое
чувство повторения происходившего раньше.
   Его  тюремщики  поместили  колпак  прямо  над  его головой и
начали высвобождать медузообразные контакты,  один  за  другим,
прикрепляя их к его голове. Чиновник наблюдал, как работают его
подручные,   проявляя   легкие  признаки  нетерпения  на  почти
бесстрастном лице.
   Тег  провел  взглядом  по  трем  лицам.  Кто  из  них  будет
выполнять  роль  "друга"?  Ага,  понятно,  та,  что  называется
Инокессой. Прекрасненько. Тип ли это  Преподобной  Черницы?  Но
никто  из  других  не  проявлял к ней того уважения, какое, как
слышал Тег, проявляют к этим возвращавшимся Затерянным.
   Однако же, это люди из Рассеяния -- кроме, может  быть,  вот
этого  квадратнолицего  мужчины  в  коричневом  стилсьюте.  Тег
старательно разглядывал женщину -- глянец  седых  волос,  тихое
спокойствие   в   широко  расставленных  зеленых  глазах,  чуть
выдающийся  подбородок,  навевавший   ощущение   солидности   и
надежности.   Она  правильно  выбрана  на  роль  "друга".  Лицо
Инокессы было  самим  воплощением  респектабельности  --  лицом
того,  кому  можно  доверять.  Тег  видел,  однако, что за этим
скрывается.  Она  из  тех,  кто  будет   тщательно   наблюдать,
улавливая  момент,  когда  нужно  будет  вступить  в  действие.
Наверняка она подготовлена, по крайней мере, Бене Джессерит.
   "Или Преподобными Черницами".
   Они закончили  прикреплять  контакты.  Похожий  на  уроженца
Гамму  повернул  пульт  управления  Пробой  в нужное положение,
откуда все трое могли наблюдать за дисплеем. Экран дисплея  был
закрыт от Тега.
   Женщина  вынула  кляп изо рта Тега, подтвердив его суждение.
Она будет источником утешения.  Он  пошевелил  языком  во  рту,
восстанавливая  ощущения. Его лицо и грудь до сих пор были чуть
онемелыми от того станнера, который поверг его наземь.  Как  же
давно это было? Но если верить безмолвным словам, произнесенным
чиновником,  Данкан  ускользнул.  Уроженец  Гамму  поглядел  на
чиновника.
   -- Можешь начинать, Яр, -- сказал чиновник.
   "Яр? --  подивился  Тег.  --  Занятное  имя".  Звучит  почти
по-тлейлаксански.  Но  Яр не Лицевой Танцор и не тлейлаксанский
Господин. Слишком велик для одного и нет признаков другого. Как
всякий,  подготовленный  Орденом,  Тег  был  в  этом  абсолютно
уверен.
   Яр коснулся пульта управления под дисплеем Пробы.
   Тег   услышал   свой  собственный  возглас  боли.  Ничто  не
приготовило его  к  столь  огромной  боли.  Они,  должно  быть,
включили  эту  дьявольскую  машинку  на  максимум  для  первого
воздействия. В этом и сомневаться не приходится! Они знали, что
он ментат. Ментат умел освобождать себя от некоторых требований
плоти. Но это было сущей пыткой! Он не мог от  этого  улизнуть.
Агония  сотрясала  все  его  тело,  угрожая  опустошить  и  его
сознание. Поможет ли от этого прикрытие шиэра?
   Боль  понемногу  уменьшилась  и  растаяла,  оставив   только
трепещущее воспоминание.
   И опять!
   Он внезапно подумал, что, должно быть, похожие муки вызывает
Спайсовая  Агония у Преподобной Матери. Наверняка более великой
боли быть не может. Он боролся, чтобы  сохранить  молчание,  но
слышал,  как  хрипит  и  стонет.  Все  способности,  которым он
когда-либо учился как ментат и Бене Джессерит, были запущены  в
действие,  удерживая  его от слов о пощаде, обещания рассказать
все, что угодно, если они только прекратят.
   И опять мука сначала уменьшилась, а затем вернулась.
   -- Достаточно! -- это женщина.
   Тег шарил в памяти, вспоминая ее имя. Инокесса!
   Яр брюзгливо проговорил:
   -- Он напичкан шиэром, которого ему хватит, по меньшей мере,
на год, -- он указал на экран дисплея. -- Пусто.
   Тег дышал мелкими  судорожными  вздохами.  Ну  и  мука!  Она
продолжала нарастать, несмотря на требование Инокессы.
   -- Я сказала -- довольно! -- обрубила Инокесса.
   "Какая же искренность", -- подумал Тег. Он почувствовал, как
боль  уменьшалась,  покидая  его, словно каждый нерв удаляли из
тела, вытаскивали прочь, словно нити вспоминаемой муки.
   -- То, что мы делаем -- неправильно, -- сказала Инокесса.
   -- Этот человек...
   -- Он такой же, как и любой другой, -- возразил  Яр.  --  Не
следует ли мне установить особый контакт к его пенису?
   -- Нет, пока я здесь! -- сказала Инокесса.
   Тег  почувствовал,  что  почти  купился  на  ее искренность.
Последние нити агонии покинули его тело, и  он  лежал  с  таким
ощущением,  словно растекся по поверхности, его поддерживавшей.
Чувство нереальности происходившего оставалось. Он был сейчас и
здесь, и не здесь. Он и раньше бывал здесь, и не бывал.
   -- Им не понравится, если мы потерпим неудачу, -- сказал Яр.
-- Ты готова предстать перед ними, потерпев еще одну неудачу?
   Инокесса резко  встряхнула  головой.  Она  наклонилась  так,
чтобы   ее   лицо   оказалось   в   поле   зрения   Тега  между
медузообразными переплетениями контактов Пробы.
   -- Башар, я сожалею о том, что мы делаем. Поверь мне. Это не
моя затея. Умоляю тебя. Я полна отвращения.  Скажи  нам  теперь
то, что знаешь, и позволь мне утешить тебя.
   Тег   улыбнулся   ей.   Она  хороша!  Он  поднял  взгляд  на
наблюдавшего чиновника.
   -- Передай от меня своим хозяевам: она отлично справляется.
   Лицо чиновника потемнело от прихлынувшей  крови.  Он  угрюмо
насупился.
   --  Задай  ему  максимум,  Яр,  --  проговорил он обрывистым
тенорком,  не  знавшим  голосовой  тренировки,  столь  явной  у
Инокессы.
   --  Пожалуйста!  --  сказала  Инокесса.  Она выпрямилась, но
продолжала смотреть в глаза Тега.
   Учителя Бене Джессерит учили Тега этому:
   "Наблюдай за глазами! Наблюдай,  как  изменяется  их  фокус.
Когда фокус устремляется наружу, сознание уходит внутрь".
   Он умышленно сосредоточился на ее носе. У нее не безобразное
лицо.  Весьма  приметное.  Он  погадал,  что  за  фигура  может
скрываться за такими бесформенными одеждами.
   -- Яр! -- это голос чиновника.
   Яр отрегулировал что-то на своем пульте управления  и  нажал
кнопку. Агония, хлынувшая в тело Тега, показала, что предыдущий
уровень,  конечно,  был  меньше.  С  этой  новой  болью  пришла
странная ясность. Тег обнаружил, что почти способен  отстранить
свое  сознание  от  этого  вторжения.  Вся эта боль причинялась
кому-то еще. Он  нашел  спокойную  гавань,  где  мало  что  его
трогало. Вот есть боль. Даже мука.
   Он принимал отчеты об этих ощущениях. Это, конечно, частично
воздействие шиэра. Он понимал это и был благодарен.
   Вмешался голос Инокессы:
   -- По-моему, мы его теряем. Лучше облегчить.
   Ответил  другой голос, но звук растаял в тишине до того, как
Тег смог разобрать слова. Он обнаружил внезапно, что у него нет
якоря, чтобы зацепить свое сознание. Безмолвие! Ему подумалось,
что он слышит, как бешено колотится от страха его сердце, но не
был уверен. Все вокруг было безмолвным  и  неподвижным,  полное
спокойствие, позади которого ничего нет.
   "Жив ли я еще?"
   Затем он различил стук сердца, но не был уверен, что это его
собственное  сердце.  Бум-бум! Бум-бум! Было ощущение движения,
но никакого звука. Он не мог определить источник.
   "Что со мной происходит?"
   Сквозь тьму, на  оболочке  его  глаз  заиграли  великолепием
белого сияния слова: "Я очнулся на одну треть".
   --  Оставь  на  том.  Посмотрим, не сможем ли мы считать его
через физические реакции.
   -- Может ли он еще нас слышать?
   -- Не сознательно.
   Ни в одном из руководств Тега не говорилось, что Проба может
совершать свою дьявольскую работу в присутствии шиэра.  Но  они
называют  это  Т-Пробой.  Возможно  ли,  чтобы телесные реакции
давали ключ к подавленным  мыслям?  Существует  ли  такое,  что
можно выведать через снятие физиологических данных?
   И опять в уме перед глазами Тега заплясали слова: "Он до сих
пор в отключке?"
   -- В полной.
   -- Убедись в этом. Погрузи его немного глубже.
   Тег постарался возвысить свое сознание над страхами.
   "Я должен сохранять контроль над собой!"
   Что  может  открыть его тело, если нет контакта с ним? Он не
мог представить, что они делают,  и  его  мозг  зарегистрировал
панику, но плоть этого не ощущала.
   "Изолировать   подопытного.   Погрузить   в   никуда,  чтобы
зарегистрировать его личность".
   Кто сказал это? Кто-то.  Ощущение  "это  было"  вернулось  с
полной силой.
   "Я  --  ментат, -- напомнил он себе. -- Мой центр -- это мой
мозг и его работа". Он  обладал  опытом  и  воспоминаниями,  на
которые центр способен надежно опереться.
   Боль вернулась. Звуки. Громкие! Слишком громкие!
   -- Он опять слышит, -- это голос Яра.
   -- Как такое может быть? -- тенорок чиновника.
   --  Может быть, вы погрузили его слишком низко, -- это голос
Инокессы.
   Тег постарался открыть глаза. Веки не повиновались. Тогда он
припомнил.  Они  называли  это  Т-Пробой.  Это  не   икшианское
изобретение.  Это  что-то  из Рассеяния. Он мог определить, где
оно проникло в его мускулы и  чувства.  Похоже  на  то,  словно
посторонний   человек   внедряется   в  его  плоть,  завладевая
преимущественным правом на его собственные реакции. Он позволил
себе  проследить  за   работой   этого   машинного   вторжения.
Дьявольское  устройство!  Оно  могло  приказать  ему  моргнуть,
пукнуть, поперхнуться,  облегчиться,  помочиться  --  все,  что
угодно.  Оно могло командовать его телом, словно его мышление в
управлении  им  ничего  не  значило.  Ему  была  отведена  роль
наблюдателя.
   Его  преследовали запахи -- отвратительные запахи. Он не мог
приказать себе нахмуриться, но думал о том, чтобы  нахмуриться.
Этого было достаточно. Эти запахи источались Пробой. Они играли
на его чувствах, изучали их.
   --  Ты  достаточно  получил,  чтобы  считать его? -- тенорок
чиновника.
   -- Он все еще нас слышит! -- это Яр.
   -- Черт подери всех ментатов! -- это голос Инокессы.
   -- Дит, Дет и Дот, -- сказал Тег, припоминая  марионеток  из
зимнего шоу его детства на давнем-предавнем Лернаусе.
   -- Он разговаривает! -- голос чиновника.
   Яр  возился  с  чем-то за пультом. Тег почувствовал, что его
собственно сознание  заблокировано  машиной.  Но  неподвластная
машине логика ментата сообщила ему существенно важное: эти трое
всего  лишь  марионетки. Только кукловоды важны. Движение кукол
-- дело рук кукловодов!
   Проба продолжала вторжение в него. Но, несмотря на всю силу,
задействованную в этом вторжении,  Тег  почувствовал,  что  его
сознание на равных борется с ней. Она его изучала, но и он тоже
ее изучал.
   Теперь  он понял. Весь спектр его чувств мог быть скопирован
в эту Т-Пробу и идентифицирован, разобран по  косточкам,  чтобы
быть  вызванным,  когда  необходимо.  Машина  могла  проследить
органическую цепочку реакций, которая существовала внутри Тега,
словно бы создавая  его  дубликат.  Шиэр  и  его  сопротивление
ментата  препятствовали  проникновению  в область воспоминаний,
все остальное могло быть скопировано.
   "Это не будет думать, как я", -- успокоил он себя.
   Машина не будет тем же самым, что его нервы и плоть.  У  нее
не  будет  воспоминаний  Тега  и  жизненного опыта Тега. Она не
будет рождена женщиной. Она никогда не совершала путешествия по
каналу рождения и не вторгалась в изумляющий космос.
   Часть сознания Тега приложилась в вехам памяти, открывая ему
кое-что о гхоле.
   "Данкан был извлечен из акслольтного чана". Это  соображение
пришло к Тегу с внезапным резким укусом кислоты на языке.
   "Опять Т-Проба!"
   Тег  позволил  себе поплыть через множественные параллельные
сознания. Он следил за работой Т-Пробы  и  продолжал  развивать
свои   наблюдения  насчет  гхолы,  все  время  прислушиваясь  к
действиям Дита,  Дата  и  Дота.  Три  марионетки  были  странно
молчаливы. Да, ожидают, пока их Т-Проба выполнит свою задачу.
   Гхола:  Данкан  является  продуктом развития клеток, которые
были выношены женщиной, оплодотворенной мужчиной.
   Машина и гхола!
   Наблюдение: Машина не способна быть полноценной роженицей --
она способна лишь воспроизвести процесс и опыт родов  отдаленно
напоминающим  способом,  при котором теряются важные личностные
нюансы.
   Точно так, как она прямо  сейчас  упускает  подробности  его
жизни и сознания.
   Т-Проба проигрывала запахи.
   С   каждым   навязчивым   запахом,   на   Тега  наваливались
воспоминания. Он  ощущал  огромную  скорость  Т-Пробы,  но  его
собственное   сознание  жило  отдельно  от  этого  стремительно
мчащегося вперед поиска. Оно  было  способно  обволакивать  его
сетью  призываемых  в  данный  момент воспоминаний столь долго,
сколько ему было угодно.
   "Вот оно!"
   Горячий воск, который он капнул себе на  левую  руку,  когда
ему  было только четырнадцать лет, и он был учеником школы Бене
Джессерит. Он припомнил школу и лабораторию, как будто это было
его единственным жизненным опытом на данный момент.  Эта  школа
находилась  на  Доме  Соборов.  Но, будучи допущенным туда, Тег
узнал, что в его жилах течет кровь Сионы -- ни  один  ясновидец
не мог его выследить.
   Он  увидел  лабораторию, ощутил запах воска -- сложную смесь
искусственных эфиров  и  натурального  пчелиного  продукта  тех
пчел,  которых  содержали неудавшиеся Сестры и их помощницы. Он
обратил память к моменту, когда наблюдал за пчелами и людьми  в
лаборатории   и   за  их  работой  в  яблоневых  садах.  Работа
социальной  структуры  Бене  Джессерит   представлялась   очень
сложной,  пока  взгляд  не  различал  за  ней  основополагающих
посылов: еда, одежда, тепло, связь, обучение, защита от  врагов
(подраздел  инстинкта  самосохранения).  Надо  было  разглядеть
методику  приспособления  Бене  Джессерит,  чтобы  понять,  как
структуры  Ордена  работали  на  самосохранение  целого. Они не
производили  потомства  ради  человечества  в  целом.  Никакого
безнадзорного    расового    вмешательства!   Они   производили
потомство, чтобы расширить свою собственную власть,  продолжить
Бене  Джессерит,  рассматривая  это,  как  достаточный  вклад в
служение человечеству. Может быть, так оно и было. Мотивация  к
воспроизведению  потомства  уходит  вглубь,  а  Орден настолько
целостен.
   Новый запах обрушился на него.
   Он распознал запах мокрой  шерсти  своей  одежды,  когда  он
вошел  в  командный  пункт  после  битвы  при  Монсьярде. Запах
наполнил его ноздри, забивая озон от приборов в  отсеке,  запах
пота  от  находившихся  там людей. Шерсть! Орден всегда находил
немножко странным то, что он предпочитал естественные  ткани  и
избегал синтетику, продукцию подневольных фабрик.
   Не вызывали у него восторга и песьи кресла.
   "Я не люблю запахи угнетения в любой форме".
   Эти  три  марионетки  --  Дит,  Дат и Дот -- сознают ли они,
насколько они угнетены?
   Логика ментата насмешливо хмыкнула. Разве шерстяные ткани не
продукт тех же подневольных фабрик?
   Это совсем другое.
   Часть его доказывала  обратное.  Синтетика  может  храниться
почти  бесконечно.  Как  долго  она сохранялась в нуллентропных
ларях харконенновского не-глоуба!
   -- И все равно, я предпочитаю шерсть и хлопок!
   Пусть так оно и будет!
   -- Но как я пришел к такому предпочтению?
   Это предубеждение Атридесов. Ты его унаследовал.
   Тег отмел запахи в сторону  и  сосредоточился  на  целостном
движении  навязчивой Пробы по своему телу. Вскоре он обнаружил,
что может предсказывать ее действия. Он обрел новый мускул.  Он
позволил  себе  согнуть  его, продолжая, в то же время, изучать
вызываемые воспоминания ради ценных прозрений.
   "Я сижу перед дверью моей матери на Лернаусе". Тег отстранил
часть своего сознания, наблюдая это сцену: ему одиннадцать лет.
Он разговаривает  с  маленькой  послушницей   Бене   Джессерит,
прибывшей,   как   часть   свиты  какой-то  важной  особы.  Эта
послушница  --  совсем  крохотная   светло-рыжая   девчушка   с
кукольным личиком. Вздернутый носик, серо-зеленые глаза. Важная
шишка  --  облаченная  в  черное Преподобная Мать, с внешностью
действительно глубокой старухи -- прошла туда,  за  эту  дверь,
вместе  с матерью Тега. Послушница, зовут ее Карлана, старается
опробовать свои неоперившиеся способности на  юном  сыне  этого
дома.
   Не  успевает  Карлана  произнести и двадцати слов, как Майлз
Тег распознает  всю  схему.  Она  старается  выпытать  из  него
информацию!  Это  один  из первых уроков тонкого проникновения,
которые преподала ему мать. Ведь могут быть,  в  конце  концов,
люди,  которые могли начать расспрашивать маленького мальчика о
хозяйстве Преподобной Матери, надеясь таким образом  приобрести
информацию,  годную  к  продаже.  Всегда есть рынок для продажи
данных о Преподобных Матерях.
   Его мать объяснила ему:
   --  Ты  выносишь   суждение   о   расспрашивающем   тебя   и
подстраиваешь свои реакции согласно его уязвимости.
   Никакие  объяснения  не помогли бы против полной Преподобной
Матери, но против послушницы, особенно против такой!
   Для Карланы он разыграл  поддельное  сопротивление.  Карлана
имела  преувеличенное  мнение  о собственной привлекательности.
После длительных ухищрений и демонстрации ее силы, Тег позволил
ей преодолеть его сопротивление и выдал ей кучу вранья. Повтори
она это вранье кому-нибудь важному, вроде той особы в черном за
закрытой дверью -- и ей бы не поздоровилось.
   Слова от Дита, Дата и Дота:
   -- По-моему, теперь он наш.
   В этом голосе, пробудившем его от прежних воспоминаний,  Тег
узнал   голос   Яра.   "Подстраивай   свои   реакции   согласно
уязвимостям". Тег услышал эти слова, произносимые  голосом  его
матери.
   Марионетки.
   Кукловоды.
   Теперь говорил чиновник:
   -- Спроси симуляцию, куда они дели гхолу.
   Молчание, затем слабое жужжание.
   -- Я ничего не могу выжать, -- это голос Яра.
   Тег  слышал  их  голоса  с болезненной чувствительностью. Он
заставил  себя  открыть  глаза,  несмотря  на   противоположные
приказы Пробы.
   -- Смотрите! -- произнес Яр.
   Три  пары  глаз  уставились  на  Тега.  Как  же медленно они
движутся -- Дит, Дат и Дот -- их глаза моргают... моргают... по
меньшей мере, минута между морганиями. Яр потянулся  к  чему-то
на  своем  пульте  управления.  Его пальцам понадобятся недели,
чтобы достичь цели. Тег рассмотрел путы на своих руках и ногах.
Обыкновенные веревки!  Используя  время,  он  выкрутил  пальцы,
нащупывая   узлы.   Они   ослабли,   сперва   медленно,   затем
разлетелись.  Он  добрался  до  ремней,  удерживавших  его   на
подвесных  носилках.  С  этим  легче, простые скользящие замки.
Рука Яра даже четверти пути не проделала к пульту управления.
   Моргают... моргают... моргают...
   В трех парах глаз отразилось слабое удивление.
   Тег освободился от  медузообразного  переплетения  контактов
Пробы.  "Пок-пок-пок!" -- слетели с него фиксаторы. Он удивился
заметив, как  медленно  начинала  кровоточить  тыльная  сторона
правой ладони, где он зацепился за контакты, смахивая их.
   Проекция ментата: я двигаюсь с опасной скоростью.
   Но  теперь он уже покинул носилки. Чиновник медленномедленно
потянул руку к своему  нагрудному  карману,  в  котором  что-то
лежало.  Ударом руки Тег перерубил ему горло. Чиновнику никогда
больше не коснуться  этого  маленького  лазерного  пистолетика,
который  он  всегда  носил  с  собой.  Вытянутая  рука  Яра  не
проделала еще и трети пути к пульту управления.  В  его  глазах
застыло  удивление.  Тег  засомневался, заметил ли этот человек
руку, которая сейчас сломала его шею. Инокесса  двигалась  чуть
быстрее:  ее левая нога поднялась вперед, когда Тег опередил ее
всего лишь на долю секунды. Все равно слишком медленно!  Голова
Инокессы  откинулась  назад,  обнажая  горло для рубящего удара
ребра ладони Тега.
   Как же медленно все они падали на пол! Тег осознал, что весь
покрылся испариной, но у него -- ни  мгновенья  времени,  чтобы
беспокоиться об этом.
   "Я  знал каждое движение, которое они совершат, до того, как
они действительно его совершили! Что со мной произошло?"
   Проекция  ментата:  агония  Пробы  вознесла  меня  на  новый
уровень способностей.
   Он  понял,  насколько  истощена  его энергия, потому что его
начал  мучить   странный   голод.   Медленное   возвращение   к
нормальному измерению времени, отогнало это ощущение. Три тупых
хлопка -- тела, наконец, упали на пол.
   Тег рассмотрел пульт управления. Явно не икшианский. Однако,
похожая  система.  Он закоротил систему накопления данных и все
стер.
   "Освещение?"
   Управление за дверью снаружи. Он выключил свет,  сделал  три
глубоких  вдоха.  Бешеный  вихрь  движения выбросил его в ночь.
Доставившие его сюда, облаченные в  свои  широченные  балахоны,
защищавшие  их  от  зимнего  холода,  едва успели обернуться на
странный звук, как неожиданный вихрь смел их.
   На этот  раз  Тег  быстрее  вернулся  в  нормальное  течение
времени.  В  звездном свете он разглядел дорогу, идущую вниз по
склону через густой кустарник. Он скользнул туда, оскальзываясь
на снегу, смешанном с горелой грязью, ища  местечко,  чтобы  не
разъезжались  ноги,  и  с удивлением отметил, что предвидит все
изменения ландшафта, что заранее  знает,  куда  сделать  каждый
шаг.  Вскоре  он  оказался  на  открытом пространстве и оглядел
долину.
   Огни города и огромный черный прямоугольник здания в  центре
города. Он узнал это место -- Ясай. Кукловоды там.
   "Я свободен!"

        x x x

   <i>Был  некто,  каждый  день  сидевший и смотревший на узкое
вертикальное  отверстие,  где  не  хватало  доски   в   высоком
деревянном  заборе.  Каждый день мимо узкого отверстия проходил
дикий осел пустыни -- сперва нос, затем голова, затем  передние
ноги,  затем длинная коричневая спина, задние ноги. и, наконец,
хвост. Однажды, этот некто вскочил, свет открытия зажегся в его
глазах,  и  закричал  всем,  кто  мог  его  услышать:  "Это  же
очевидно! Следствием носа является хвост!"
   <b>Притчи Потаенной Мудрости, из Устной Истории Ракиса.</b></i>

   Несколько  раз  со  времени  прибытия  Одраде  на  Ракис  ею
завладевало  воспоминание   о   древнем   живописном   полотне,
занимавшем  такое  видное место на стене апартаментов Таразы на
Доме Соборов. Когда приходило это  воспоминание,  она  ощущала,
как  у  нее  руки  чешутся ухватиться за кисть. Ее ноздри жадно
вдыхали соблазнительные  запахи  масел  и  красок.  Ее  чувства
обрушивались  на холст. Каждый раз Одраде Пробуждалась от этого
воспоминания с новыми сомнениями, является ли Шиэна ее холстом.
   "Кто из нас рисует другую?"
   Сегодня утром  это  произошло  опять.  Снаружи,  за  стенами
помещения  в  Ракианском  Оплоте, которое она занимала вместе с
Шиэной, все  еще  было  темно;  тихо  вошла  послушница,  чтобы
разбудить  Одраде  и  сообщить  ей, что скоро прибудет Та раза.
Одраде  поглядела  на  мягко   освещенное   лицо   темноволосой
послушницы,  и немедленно воспоминание о картине вспыхнуло в ее
сознании.
   "Кто из нас действительно создает другую?"
   -- Пусть Шиэна еще чуть-чуть поспит, -- сказала Одраде перед
тем, как отпустить послушницу.
   -- Подать вам  завтрак  до  прибытия  Верховной  Матери?  --
спросила послушница.
   --  Нет, мы подождем, пока Тараза не окажет нам удовольствие
к нам присоединиться.
   Поднявшись, Одраде совершила быстрый туалет и оделась в свое
лучшее черное облачение. Затем она  прошла  к  восточному  окну
общей  комнаты  своих  роскошных  апартаментов  и  поглядела на
космическое  посадочное  поле.   Множество   движущихся   огней
отбрасывало  свечение на сумрачное небо. Она активизировала все
глоуглобы  в  комнате,  чтобы   пейзаж   за   окном   смотрелся
поприглушенней.   Глоуглобы  отразились  золотыми  звездами  на
толстом пуленепробиваемом  плазе  окон.  Сумрачная  поверхность
отражала   и   темные  очертания  ее  собственного  лица,  явно
показывая морщины усталости.
   "Я знала, что она приедет", -- подумала Одраде.
   Только она это подумала, как над подернутым пылью горизонтом
взошло  ракианское  солнце  --  как  детский  оранжевый  мячик,
подброшенный   вверх.  И  сразу  же  обрушилась  жара,  которую
отмечали все ракианские наблюдатели. Одраде отвернулась от окна
и увидела, как открывается дверь холла.
   Шелестя одеждами вошла Тараза. Чья-то рука  затворила  дверь
позади  нее,  оставив  их наедине. Верховная Мать направилась к
Одраде, черный капюшон накинут, окаймляя лицо.  Вид  совсем  не
безмятежный.
   Заметив беспокойство Одраде, Тараза сыграла на этом.
   --  Что  ж,  Дар,  по-моему,  мы,  наконец, встречаемся, как
чужие.
   Одраде потрясло, как на нее подействовали слова Таразы.  Она
правильно истолковала их как