угрозу, но страх покинул ее, вышел
как  вода,  вытекая  из  кувшина. Впервые в своей жизни, Одраде
точно определила момент, через который  прошла  разделившая  их
линия.   Это   была  линия,  о  существовании  которой,  по  ее
представлению, подозревали очень немногие  из  Сестер.  Перейдя
ее, она поняла, что всегда знала ее местонахождение: место, где
она  может  ступить  в  пустоту  и свободно парить. Перейдя эту
линию, Одраде потеряла уязвимость. Ее можно убить,  но  нанести
ей поражение уже нельзя.
   -- Значит, больше нет Дар и Тар, -- сказала Одраде.
   Тараза,   услышав   четкий   и  раскрепощенный  тон  Одраде,
истолковала его как самоуверенность.
   -- Может быть никогда и  не  было  Дар  и  Тар,  --  ледяным
голосом сказала она, -- как вижу, ты считаешь, что вела себя до
сих пор чрезвычайно умно.
   "Силы  сошлись  в битве, -- подумала Одраде. -- Но я не буду
занимать позицию прямо на пути ее удара".
   Одраде сказала:
   --  Альтернативы  союзу  с  Тлейлаксом   были   неприемлемы.
Особенно,  когда  я  поняла,  к чему ты, на самом деле, для нас
стремишься.
   Тараза  ощутила  внезапную  усталость.  Это  все-таки   было
слишком:  путешествие  долгое, несмотря на прыжки ее не-корабля
сквозь космические подпространства. Тело  всегда  знало,  когда
его выбивают из привычных ритмов. Она выбрала мягкий диванчик и
присела, вздохнув от удобства этой роскоши.
   Одраде  обратила  внимание  на  усталость Верховной Матери и
ощутила  немедленное  сочувствие.  Они  внезапно  стали   двумя
Преподобными Матерями с общими Проблемами.
   Тараза  это  тоже  ощутила. Она похлопала по подушке рядом с
собой и подождала, пока Одраде присела.
   -- Мы должны сохранить Орден, -- сказала Тараза. -- Вот, что
единственно важно.
   -- Разумеется.
   Тараза задержала изучающий взгляд на знакомых чертах Одраде.
   "Да, Одраде тоже утомлена".
   -- Ты все это время  провела  здесь,  тесно  соприкасаясь  с
людьми  и  с  Проблемами,  -- сказала Тараза. -- Я хочу... нет,
Дар, я нуждаюсь в твоих взглядах.
   -- Тлсйлаксанцы внешне полностью готовы к сотрудничеству, --
сказала Одраде, -- но есть в этом лицемерие.  У  меня  возникло
несколько тревожащих вопросов.
   -- Например?
   -- Что, если акслольтные чаны вовсе не... чаны?
   -- Что ты имеешь в виду?
   --  Вафф  ведет  себя так, как бывает, когда семья старается
скрыть ребенка-урода или сумасшедшего дядюшку. Клянусь тебе, он
смущается, когда мы начинаем затрагивать тему чанов.
   -- Но, что они только могут...
   -- Суррогатные матери.
   --  Но  они  должны  были  бы  быть...  --  Тараза  умолкла,
потрясенная  возможностями,  которые открывало подобное решение
вопроса.
   --  Кто  когда-нибудь  видел  тлейлакса  некую  женщину?  --
спросила Одраде.
   Ум  Таразы  заполнили  возражения...  "Но  точный химический
контроль, необходимость ограниченных вариаций..." Она  откинула
свой капюшон и встряхнула волосами, освобождая их.
   -- Ты совершенно права: мы должны докопаться до всего. Хотя,
однако же... это чудовищно.
   -- И он до сих пор не говорит полной правды о нашем гхоле.
   -- А что он говорит?
   --  Не более того, что я уже докладывала: вариация исходного
Данкана Айдахо соответствует всем запросам прана-бинду, которые
мы оговорили.
   -- Это не объясняет, почему они  убили  или  пытались  убить
наши предыдущие приобретения.
   --  Он  клянется  святой  клятвой  Великой Веры, что они так
действовали из стыда, потому что одиннадцать предыдущих гхол не
соответствовали требованиям.
   -- Откуда они могли знать? Намекает ли он, что  у  них  есть
шпионы среди...
   --  Он  клянется,  что  нет.  Я  обвинила  его  в этом, и он
ответил,  что  соответствующий  требованиям   гхола   наверняка
породил бы среди нас заметное смятение.
   -- Что за "заметное смятение"? Что он...
   -- Он не скажет. Он всякий раз возвращается к заявлению, что
они  в  точности  выполнили свои контрактные обязательства. Где
этот гхола, Тар?
   -- Что... ах, да. На Гамму.
   -- До меня дошли слухи...
   -- Бурзмали полностью владеет ситуацией,  --  Тараза  плотно
поджала   губы,   надеясь,  что  это  правда.  Самые  последние
сообщения не давали такой уверенности.
   -- Вы, наверняка, обсуждали, не следует ли убить  гхолу,  --
сказала Одраде.
   -- И не только!
   Одраде улыбнулась.
   --   Значит,   это   правда,   что   Беллонда  хочет,  чтобы
одновременно устранили и меня.
   -- Откуда тебе...
   -- Дружба может быть по временам очень ценным приобретением,
Тар.
   -- Ты идешь по опасной почве, Преподобная Мать Одраде.
   -- Но не спотыкаюсь на ней. Преподобная  Мать  Тараза.  Меня
неотвязно одолевают тяжелые мысли о том, что открыл мне Вафф об
этих Преподобных Черницах.
   --  Поделись  со  мной  своими мыслями, -- была непримиримая
решимость в голосе Таразы.
   -- Давай не будем  заблуждаться  насчет  этого,  --  сказала
Одраде.   --   Они   превзошли   сексуальное  мастерство  наших
Геноносительниц.
   -- Шлюхи!
   -- Да, они используют свое мастерство таким образом, который
в итоге  явится  роковым  для  них  самих  и  для  других.  Они
ослеплены своей силой.
   -- Это все, о чем ты долго и тяжко размышляла?
   -- Скажи мне. Тар, почему они напали на наш Оплот на Гамму и
стерли его с лица земли?
   -- Очевидно, они охотились за гхолой Айдахо, чтобы захватить
его в плен или убить.
   -- С чего бы ему быть для них таким важным?
   -- Что ты мне пытаешься сказать? -- вопросила Тараза.
   --  Не  могли  ли  шлюхи действовать, исходя из открытого им
тлейлаксанцами? Тар, а  вдруг  секретная  программа,  введенная
народом  Ваффа  в  нашего  гхолу  --  это нечто, делающее гхолу
мужским эквивалентом Преподобных Черниц?
   Тараза поднесла руку ко  рту  и  быстро  ее  уронила,  когда
поняла,  что  слишком много выдает этим жестом. Слишком поздно.
Неважно. Они все равно остаются  двумя  Преподобными  Матерями,
действующими заодно.
   Од раде сказала:
   --  А  мы  приказали  Лусилле  сделать  его  неотразимым для
большинства женщин.
   -- Как  долго  Тлейлакс  ведет  дела  с  этими  шлюхами?  --
осведомилась Тараза.
   Одраде пожала плечами.
   --  Лучше  задать  вопрос так: как долго они имеют дело с их
собственными   Затерянными,   возвращающимися   из   Рассеяния?
Тлейлаксанец  разговаривает  с  тлейлаксанцем,  при этом многое
тайное может стать явным.
   -- Прекрасное предположение  с  твоей  стороны,  --  сказала
Тараза. -- И чем оно, по-твоему, может быть ценно на практике?
   --  Ты  знаешь  это  не  хуже  меня.  Это объяснило бы очень
многое.
   Тараза заговорила с резкой горечью.
   -- И что ты теперь думаешь о нашем союзе с Тлейлаксом?
   -- Он еще более необходим, чем  прежде.  Мы  должны  быть  с
внутренней  стороны.  Мы  должны быть там, где сможем влиять на
участников открытой борьбы.
   -- Богомерзость! -- обрубила Тараза.
   -- Что?
   --  Этот  гхола  --   словно   записывающее   устройство   в
человеческом  облике.  Они  подсадили его внутрь нашего Ордена.
Если Тлейлакс наложит на него свои руки, то узнает очень многое
о нас.
   -- Это было бы весьма неприятно.
   -- И весьма типично для них.
   -- Я согласий, что есть и другие  подводные  камни  в  нашей
ситуации, -- сказала Одраде. -- Но все эти доводы лишь говорят,
что  мы  не  осмелимся убить гхолу до тех пор, пока сами его не
изучим.
   -- Это может оказаться  слишком  поздно!  Черт  подери  твой
союз. Дар! Ты предоставила им возможность ухватить нас... и нам
возможность  ухватиться  за  них  -- и никто из нас не решается
разжать хватку.
   -- Разве это не идеальный союз?
   Тараза вздохнула.
   -- Как скоро мы должны предоставить им доступ к нашим книгам
племенного учета?
   -- Скоро. Вафф подгоняет дело.
   -- Тогда, мы увидим их акслольтные... чаны?
   -- Это  конечно,  тот  рычаг,  который  я  и  использую.  Он
неохотно дал свое согласие.
   --  Все  глубже и глубже в карманы друг друга, -- проворчала
Тараза.
   Тоном полной невинности, Одраде проговорил:
   -- Идеальный союз, именно как я и сказала.
   -- Проклятие, проклятие, проклятие, -- пробормотала  Тараза.
-- А Тег разбудил исходную память гхолы!
   -- Но разве Лусилла...
   --  Я  не  знаю! -- Тараза повернула к Одраде угрюмое лицо и
пересказала ей самые последние сообщения с Гамму:  Тега  и  его
отряд  засекли, самые краткие сообщения о них, но ничего насчет
Лусиллы, составляются планы, чтобы вызволить их оттуда.
   При  этом  пекресказе,  Тараза  ощутила,  как  в  мозгу   ее
возникает  неприглядная  картина.  Что же такое этот гхола? Они
всегда знали, что Данканы Айдахо -- это не обыкновенные  гхолы.
Но  теперь,  с увеличенными способностями нервов и мускулов, да
плюс неизвестное, запрограммированное в него Тлейлаксом  --  он
превращается  в  дубинку,  которую  держишь  в руке, потому что
знаешь, что она очень даже может  понадобиться  для  сохранения
жизни,  но  пламя  при  этом  бежит  к твоей плоти на ужасающей
скорости.
   Одраде задумчиво проговорила:
   -- Пыталась ли ты когда-нибудь вообразить, что это такое  --
быть гхолой, внезапно Пробужденным в обновленной плоти?
   -- Что? Что ты...
   -- Осознавать, что твоя плоть выращена из клеток кадавра, --
пояснила Одраде. -- Он ведь помнит свою собственную смерть.
   --  Айдахо  никогда не были обыкновенными людьми, -- сказала
Тараза.
   -- Так же, как и тлейлаксанские Господины.
   -- Что ты пытаешься сказать?
   Одраде потерла лоб, выждав момент, чтобы  пересмотреть  свои
мысли.  Так  трудно  иметь  дело с отвергающей привязанность, с
той, чей взгляд на мир диктуется скрытой неугасимой яростью.  В
Таразе  нет... нет отзывчивости, способности сочувствовать: она
способна  только  выразить  плоть  и  ощущения  другого   через
логические построения.
   --  Пробуждение  гхолы -- это, должно быть, убийственное для
него переживание, -- сказала Одраде, опуская руку. -- Устоять в
нем   может   только   обладающий   колоссальной    психической
устойчивостью.
   --  Мы  предполагаем,  что  тлейлаксанские  Господины -- это
нечто большее, чем они представляются.
   -- А Данканы Айдахо?
   --  Разумеется.  С  чего  бы  еще  Тирану  покупать   их   у
тлейлаксанцев одного за другим?
   Это  направление спора представлялось Одраде бесцельным. Она
сказала:
   -- Айдахо были известны преданностью Атридесам, и мы  должны
помнить, что я -- Атридес.
   -- По-твоему, верность привяжет этого гхолу к тебе?
   -- Особенно, после Лусиллы...
   -- Это может быть слишком опасным!
   Одраде    откинулась   на   угол   дивана.   Тараза   хотела
определенности.  Жизни  серийных  гхол  --  это   как   меланж,
обладавший  разным  вкусом  в разных условиях. Откуда они могут
быть уверены в своем гхоле?
   -- Тлейлаксанцы путаются с теми  силами,  которые  произвели
нашего Квизатца Хадераха, -- пробормотала Тараза.
   --   По-твоему,  именно  поэтому  они  и  хотят  наши  книги
племенного учета?
   -- Да не знаю я, Дар, черт тебя побери! Разве ты не  видишь,
что ты наделала?
   -- По-моему, у меня не было выбора, -- сказала Одраде.
   Тараза    изобразила    холодную   улыбку.   Одраде   играла
превосходно, но ее следовало поставить на место.
   -- По-твоему, я бы сделала то же самое? -- спросила Тараза.
   "Она так до сих пор и не видит, что со мной  произошло",  --
подумала Одраде. Тараза конечно ожидала, что чуткая к ее тайным
пожеланиям  Дар  станет  действовать независимо, но размах этой
независимости  потряс  Верховный  Совет.  Тараза   отказывалась
замечать, как она сама к этому приложила руку.
   -- Практика, основанная на обычае, -- сказала Одраде.
   Эти  слова  поразили  Таразу,  словно пощечина. Только самые
крепчайшая закалка Бене  Джессерит  удержала  ее  от  яростного
выговора Одраде.
   ПРАКТИКА, ОСНОВАННАЯ НА ОБЫЧАЕ!
   Сколько  раз сама Тараза обнаруживала в этом источник своего
раздражения, постоянное стрекало своей  тщательно  сдерживаемой
ярости? Одраде часто это слышала.
   А теперь Одраде цитировала саму Верховную Мать:
   --  Неподвижный  обычай  опасен.  Враг  может  докопаться до
модели, и обратить это против тебя.
   Эти слова Тараза произнесла с усилием:
   -- Это слабость, да.
   -- Наши враги думали, будто знают наши  обычаи,  --  сказала
Одраде.  --  Даже  ты. Верховная Мать, считала, будто знаешь те
пределы, внутри которых я буду  действовать.  Я  казалась  тебе
Беллондой, у которой ты знаешь заранее все слова и поступки.
   -- Так что, мы допустили ошибку, не поставив тебя надо мной?
-- спросила Тараза. Она проговорила это с глубочайшей верностью
долгу.
   --  Нет,  Верховная Мать. Мы идем по деликатной тропинке, но
нам обеим видно, куда мы должны идти.
   -- Где сейчас Вафф? -- спросила Тараза.
   -- Надежно охраняется и спит.
   -- Призови Шиэну. Мы должны решить, не оборвать ли  нам  эту
часть проекта.
   -- И чтобы нам бока намяли?
   -- Скажем так, Дар.
   Шиэна  все  еще была сонной и терла глаза, когда появилась в
общей комнате, но все  же  успела  плеснуть  водой  на  лицо  и
одеться  в  чистое  белое  облачение.  Волосы  ее  все еще были
влажными.
   Тараза и  Одраде  стояли  у  восточного  окна,  повернувшись
спинами к свету.
   -- Это Шиэна, Верховная Мать, -- сказала Одраде.
   Шиэна  полностью  пробудилась  и напряженно выпрямилась. Она
слышала об этой могущественной женщине --  Таразе,  --  которая
правит  Орденом  из  далекой  цитадели, называемой Дом Соборов.
Яркий солнечный свет, лившийся из окна, ослепляя, светил  прямо
в  лицо Шиэне. На его фоне фигуры Преподобных Матерей, стоявших
спиной к  окну,  казались  черными  силуэтами  с  подрагивавшим
контуром и едва различимыми лицами.
   Наставницы-послушницы  подготовили  ее  к  этой встрече: "Ты
будешь стоять со вниманием перед  Верховной  Матерью,  говорить
почтительно. Отвечай только, когда она с тобой заговорит".
   Шиэна  стояла  в жестко напряженном внимании, точно так, как
ее учили.
   -- Как мне сообщили, ты, может быть, станешь одной  из  нас,
-- сказала Тараза.
   Обе  женщины заметили эффект, произведенный этими словами на
девочку.  Теперь,  когда  Шиэна  стала  более  полно   понимать
достижения   Преподобных  Матерей,  могущественный  луч  правды
сфокусировался на ней. Она устремилась к  огромному  количеству
знаний, которые Орден накопил за тысячелетия. Ей уже рассказали
о  селекционной  передаче  Памятей,  о  том,  как работает Иная
Память, о Спайсовой Агонии. И сейчас  она  стояла  перед  самой
могущественной  из  всех  Преподобных  Матерей, той, от которой
ничто не укроется.
   Когда Шиэна не ответила, Тараза сказала:
   -- Тебе нечего сказать, девочка?
   -- Что мне тут говорить. Верховная Мать? Вы уже все сказали.
   Тараза метнула на Одраде изучающий взгляд.
   -- У тебя есть еще для меня маленькие сюрпризы. Дар?
   -- Я же говорила  тебе,  что  она  превосходна,  --  сказала
Одраде.
   Тараза опять перенесла свое внимание на Шиэну.
   -- Ты гордишься этим мнением, девочка?
   -- Оно страшит меня, Верховная Мать.
   Все  еще  держа  лицо  неподвижно, насколько возможно, Шиэна
вздохнула чуть посвободнее. "Говори только глубочайшую  правду,
которую   ты  можешь  ощутить",  --  напомнила  она  себе.  Эти
остерегающие  слова  воспитательницы   несли   теперь   большее
значение.  Она  держала глаза слегка в сторону, устремленными в
пол перед двумя женщинами,  избегая  смотреть  на  самое  яркое
полыхание  солнечного  света.  Она  продолжала  ощущать, что ее
сердце колотится слишком быстро, и  понимала,  что  Преподобные
Матери это заметят. Одраде много раз это демонстрировала.
   -- Так тому и следует быть, -- сказала Тараза.
   --  Ты  понимаешь,  о чем здесь с тобой говорится, Шиэна? --
спросила Одраде.
   -- Верховная Мать желает знать,  полностью  ли  я  посвящена
Ордену, -- сказала Шиэна.
   Одраде  взглянула  на  Та  разу  и  пожала  плечами.  Больше
объяснений не требовалось. Так складывался обычный путь,  когда
становишься   частью  одной  семьи,  как  это  принято  в  Бене
Джессерит.
   Тараза продолжала безмолвно изучать  Шиэну.  Взгляд  ее  был
тяжелым,  выматывающим  для  Шиэны, знавшей, что должна хранить
молчание, беспрекословно терпя опаляющий осмотр.
   Одраде подавила ощущение сочувствия.  Шиэна  так  во  многом
остается  самой  собой  --  юной  девушкой.  У  нее округленный
интеллект, поверхность охвата которого все расширяется  --  как
раздувается  накачиваемый  воздушный  шарик. Одраде припомнила,
как восхищались таким же строением ума ее собственные  учителя,
--  но  оставались при этом настороже, точно так же, как сейчас
насторожена  Тараза.  Одраде  распознала  эту  настороженность,
когда  была  еще намного моложе Шиэны и не испытывала сомнений,
что и Шиэна сейчас видит. У интеллекта есть свои преимущества.
   -- Гм, -- сказала Тараза.
   Это короткое хмыканье, отражавшее раздумья Верховной Матери,
Одраде расслышала в  параллельном  потоке.  Собственная  память
Одраде  отхлынула  назад.  Сестры,  которые приносили Одраде ее
еду,  когда  она  засиживалась  допоздна  за  уроками,   всегда
задерживались,  чтобы  своим бенеджессеритским глазом еще чуток
за  ней  понаблюдать  --  точно  так,  как  за  Шиэной   велось
непрестанное  наблюдение  через  дисплеи.  Одраде знала об этом
особом,  специфически  развитом  взгляде   с   самого   раннего
возраста.  Это  было,  в  конце  концов,  одним  из  величайших
соблазнов   Бене   Джессерит.   Хочешь   тоже   достичь   таких
эзотерических  способностей  --  старайся.  Шиэна явно обладала
этой жаждой. Это мечта каждой послушницы.
   "Чтобы такое стало возможным для меня!"
   Наконец Тараза проговорила:
   -- Так чего, по-твоему, ты от нас хочешь, девочка?
   -- Того же самого, наверное, чего хотелось вам, когда были в
моем возрасте, Верховная Мать.
   Одраде подавила улыбку. Природная независимость Шиэны  здесь
проявилась почти дерзостью и Тараза, наверняка, это заметила.
   -- Ты считаешь, что это будет надлежащим использованием дара
жизни? -- спросила Тараза.
   --  Это  единственное  использование,  которое мне известно,
Верховная Мать.
   -- Я высоко ценю твою искренность,  но  предостерегаю  тебя,
чтобы  ты  была  осторожна  в  этом  использовании,  -- сказала
Тараза.
   -- Да, Верховная Мать.
   -- Ты уже много нам должна, и будешь должна еще  больше,  --
сказала  Тараза.  --  Помни  об  этом.  Наши  дары не достаются
задешево.
   "Шиэна даже самого смутного понятия не имеет о том, чем  она
заплатит за наши дары", -- подумала Одраде.
   Орден  никогда не позволял вступившем в него забывать, каков
их долг, который они обязаны воздать сторицей. Любовью здесь не
расплатишься. Любовь опасна -- и  Шиэну  уже  учат  этому.  Дар
жизни?  Дрожь пошла по Одраде, и она чуть откашлялась, чтобы ее
унять.
   "Жива ли я? Может быть, когда меня увезли от Мамы  Сибии,  я
умерла.  Я  была  живой  тогда,  в том доме, но жила ли я после
того, как Орден меня забрал?"
   Тараза сказала:
   -- Теперь ты можешь нас покинуть, Шиэна.
   Шиэна повернулась на  одной  ноге  и  покинула  комнату,  но
раньше, чем Одраде успела заметить тугую улыбку на юном личике.
Шиэна поняла, что она выдержала экзаменацию Верховной Матери.
   Когда дверь позади Шиэны закрылась, Тараза сказала:
   -- Ты упоминала ее естественное дарование владеть Голосом. Я
это, конечно, слышала. Замечательно.
   --  Она  крепко держит это в узде, -- сказала Одраде. -- Она
усвоила, что на нас этого пробовать нельзя.
   -- И, что нам здесь светит. Дар?
   --   Может   быть,   получить   однажды    Верховную    Мать
необыкновенных способностей.
   -- Не слишком ли необыкновенных?
   -- Будущее наверняка покажет.
   -- Как по-твоему, она способна убить ради нас?
   Одраде и не скрыла своего потрясения.
   -- Уже теперь?
   -- Да, конечно.
   -- Гхолу?
   --  Тег  ведь  этого не выполнит, -- сказала Тараза. -- Даже
насчет Лусиллы сомневаюсь. По их отчетам ясно видно, что  гхола
способен    накладывать   могущественные   узы...   внутреннего
сродства.
   -- Даже на таких, как я?
   -- Даже сама Шванги оказалась не вполне крепкой для него.
   --  Какая  же  благородная  цель  в  подобном  поступке?  --
спросила Одраде. -- Разве не об этом предостережение Тирана...
   -- Разве он сам не убивал множество раз?
   -- И расплачивался за это.
   -- Мы платим за все, что забираем, Дар.
   -- Даже за жизнь?
   --  Никогда,  ни  на  секунду не забывай, Дар, что Верховная
Мать способна принять любое необходимое решение ради  выживания
Ордена!
   --  Значит,  быть  посему, -- сказала Одраде. -- Забирай то,
что хочешь, и плати за это.
   Ответила Одраде как положено, но этот  ответ  усилил  в  ней
ощущение  ее  новой силы -- свободы поступать по-своему в новом
мироздании. Откуда же взялась такая неподатливость? Было  ли  в
этом  что-то из жестокой подготовки Бене Джессерит? Было ли это
от ее предков, Атридесов? Она не пыталась обманываться: нет, ее
новое состояние -- не от решения следовать  в  вопросах  морали
лишь  собственному  руководству. Ощущаемая ею сейчас внутренняя
устойчивость -- точка опоры ее нового места в мире -- с моралью
связана не напрямую. Не было и бравады.  Одних  лишь  морали  и
бравады никогда недостаточно.
   --  Ты  очень  похожа  на своего отца, -- сказала Тараза. --
Обычно, наибольшая доблесть закладывается с женской стороны, но
на сей раз, по-моему, она передалась от отца.
   -- Доблесть Майлза Тега изумляет, но, по-моему,  ты  слишком
упрощаешь, -- сказала Одраде.
   --  Может  быть  и  упрощаю. Но я всегда бывала права насчет
тебя, Дар, с тех еще пор, когда мы были начинающими ученицами.
   "Она знает!" -- подумала Одраде.
   -- Нам  нет  нужды  объяснять  это,  --  сказала  Одраде.  И
подумала:  "Это происходит от того, что я родилась такой, какая
я есть, и натренирована и подготовлена  так,  какая  я  есть...
так, как мы обе были: Дар и Тар".
   --  Есть  кое-что  в линии Атридесов, что мы не окончательно
проанализировали, -- проговорила Тараза.
   -- Не генетические случайности?
   -- Я гадаю порой, бывала ли хоть одна случайность со  времен
Тирана действительно случайной, -- сказала Тараза.
   --  По-твоему, он в своей Твердыне вытянул шею аж настолько,
что прозрел через все эти тысячелетия вплоть до сей секунды?
   -- Насколько далеко назад ты можешь проследить  свои  корни?
-- спросила Тараза.
   Одраде проговорила:
   --  Что  на  самом  деле  происходит,  когда  Верховная Мать
приказывает Разрешающим Скрещивание: "Возьмите эту и  скрестите
ее вон с тем?"
   Тараза изобразила холодную улыбку.
   Одраде  внезапно  ощутила  себя  на  гребне волны, осознание
того, что на  нее  нахлынуло,  вознесло  ее  в  новое  царство.
"Тараза   хочет  моего  бунта!  Она  хочет,  чтобы  я  была  ее
оппонентом!"
   -- Хочешь ты теперь увидеть Ваффа? -- спросила Одраде.
   -- Я, сперва, желала бы узнать, какую ты даешь ему оценку.
   -- Он рассматривает  нас,  как  бесподобный  инструмент  для
сотворения  "тлейлаксанского  господства".  Мы -- дар божий для
его народа.
   -- Они очень долго ждали этого, -- сказала  Тараза.  --  Так
усердно лицемерить, все эти долгие эпохи!
   --  У них наш взгляд на время, -- согласилась Одраде. -- Это
оказалось последней  точкой  для  убеждения  их,  что  мы  тоже
исповедуем Великую Веру.
   --  Тогда откуда же несуразность? -- спросила Тараза. -- Они
совсем не глупы.
   -- Это отвлекало наше внимание от  действительного  процесса
производства  гхол,  -- сказала Одраде. -- Кто бы мог поверить,
что глупый народ способен на такое?
   -- И, что они создали? -- спросила Тараза. --  Только  образ
греховной глупости?
   --  Достаточно долго изображай глупца, и ты им и станешь, --
сказала  Одраде.  --  Усовершенствуй  мимикрию  своих   Лицевых
Танцоров -- и...
   --  Что бы ни происходило, мы должны их покарать, -- сказала
Тараза. -- Я ясно это вижу. Приведи его сюда.
   Пока они ждали, после распоряжений Одраде, Тараза сказала:
   --  Гхола  стал  сильно  обгонять  составленную   для   него
программу  образования  еще  до  того, как они бежали из Оплота
Гамму. Он с полунамека схватывал,  усваивая  все  на  несколько
уроков вперед, не успевали его учителя рта раскрыть и делал это
на  возрастающей  скорости.  Кто  знает,  чем он стал к данному
моменту?

        x x x

   <i>Историки обладают огромной властью, и некоторые из них ее
понимают. Они заново творят прошлое, меняя его так,  чтобы  оно
соответствовало  нашим  интерпретациям.  Отсюда,  они не меньше
изменяют и будущее.
   <b>Лито II Его Голос из Дар-эс-Балата.</b></i>

   Данкан  следовал  за  своим  проводником  в  свете  зари  на
убийственной  скорости.  Проводник, может, и выглядел стариком,
но был прыгуч, как газель, и казался не подвержен усталости.
   Всего лишь несколько минут  назад  они  сняли  очки  ночного
видения.  Данкан  был  рад от них избавиться. Все, вне пределов
досягаемости очков, представлялось полной  чернотой  в  тусклом
звездном свете, просачивавшемся сквозь тяжелые ветви.
   Вне пределов охвата очков не существовало мира перед ним.
   Вид  с  обеих  сторон  подергивался  и  тек мимо -- то кучка
желтых кустов, то два дерева с серебристой корой,  то  каменная
стена   с  прорубленными  в  ней  и  охраняемыми  помаргивающей
голубизной сжигающего поля пластальными воротцами, то изогнутый
мостик, вытесанный из цельной скалы, весь зеленый и черный  под
ногами.   Потом   арка   из  полированного  белого  камня.  Все
конструкции  представлялись  очень  старыми   и   дорогими,   и
содержание  их стоило, наверняка, недешево, поскольку требовало
ручного труда.
   Данкан понятия не имел, где находится. Ничто из ландшафта не
откликалось на его  воспоминания  о  давно  забытых  днях  Гиди
Прайм.
   С  зарей  они  увидели,  что  двигаются по укрытой деревьями
звериной тропе вверх по холму. Склон стал крутым.  Тут  и  там,
сквозь  просветы  между  деревьями  с  левой  стороны виднелась
долина.  Нависший  туман   стоял,   охраняя   небо,   скрадывая
расстояния, охватывая их со всех сторон пока они карабкались.
   Мир  становился  все  меньше  и  меньше,  теряя свои связи с
большим мирозданием.
   Во время короткой остановки, не для  отдыха,  но  для  того,
чтобы  прислушаться  к  лесу  вокруг  них,  Данкан  оглядел эти
укрытые туманом места. Он чувствовал себя выдернутым из  своего
мира,  из  того  мироздания,  где  были  небо  и  яркие  черты,
привязывавшие один мир к другим планетам.
   Его  маскировка  была  простой:  тлейлаксанкие  одеяния  для
холодной  погоды и подкладки под щеки, чтобы его лицо выглядело
покруглей.  Его  кучерявые  черные  волосы  были  выпрямлены  с
помощью  горячей  химической развивки. Затем волосы выбелили до
пшенично-рыжеватых и скрыли под темной шапочкой. Все волосы  на
его гениталиях были сбриты. Он едва узпал себя в зеркале, когда
ему это зеркало подали.
   "Грязный тлейлаксанец!"
   Искусницей,  осуществившей  это  превращение, была старуха с
поблескивавшими серо-зелеными глазами.
   -- Теперь ты -- тлейлаксанский Господин, -- сказала она.  --
Тебя  зовут Воолс. Проводник доставит тебя до следующего места.
При встрече  с  незнакомыми  обращайся  с  проводником,  как  с
Лицевым  Танцором.  Во  всех  иных  случаях -- делай то, что он
прикажет.
   Его вывели  из  катакомб  по  петляющему  проходу,  стены  и
потолок которого были густо покрыты мускусной зеленой алгаей. В
освещенной  звездами тьме, его вытолкнули из прохода в морозную
ночь в руки невидимого мужчины -- приземистой фигуры в стеганой
одежде.
   Голос позади Данкана прошептал:
   -- Вот он, Амбиторм. Доставь его.
   Проводник ответил с гортанным выговором:
   -- Следуй за мной.
   Он пристегнул ведущий поводок к поясу  Данкана,  надел  очки
ночного  видения  и  отвернулся.  Данкан почувствовал натяжение
поводка, когда они двинулись.
   Данкан понял зачем поводок. Не для того, чтобы  держать  его
вблизи.  Он  вполне  различал  Амбиторма  сквозь  очки  ночного
видения. Нет, он предназначался для того, чтобы  при  опасности
мигом швырнуть Данкана наземь. Нет нужды отдавать приказ.
   Долгое время они пробирались через небольшие замершие водные
потоки,  равнины.  Свет  ранних лун Гамму периодически проникал
сквозь укрывавшие их леса. Они выбрались, наконец, на невысокий
холм,  откуда   открывался   вид   на   заброшенную,   поросшую
кустарником,  землю,  всю серебряную в лунном свете от снежного
покрова.  Они   спустились   в   эту   кустарниковую   поросль.
Кустарники,  хоть  и  вдвое  выше  роста проводника, так грузно
изгибались над звериными тропами, что образовывали проходы лишь
чуть больше тоннеля, из которого они начали  свое  путешествие.
Здесь  было  теплей,  тепло  исходило  от  груд компоста. Почти
никакого  света  не  достигало  земли,   губчато-вязкой   из-за
сгнившей   растительности.   Данкан   вдыхал  грибковые  запахи
разлагающейся  растительной   жизни.   Очки   ночного   видения
показывали ему казавшееся бесконечным повторение толстых густых
зарослей  по  обеим  сторонам.  Проводок,  присоединявший его к
Амбиторму, был напряженной хваткой чуждого мира.
   Амбиторм отверг все попытки заговорить с  ним.  Он  произнес
"да",  когда  Данкан спросил, правильно ли он запомнил его имя,
затем: "Не разговаривай".
   Вся  эта   ночь   была   для   Данкана   одним   беспокойным
путешествием.
   Ему  не  нравилось,  что  собственные  мысли отбрасывает его
вспять. Особенно навязчивы были воспоминания о Гиди Прайм.  Это
место  не  имело  ничего общего с тем, что помнилось ему по его
настоящей юности. Он гадал, откуда Амбиторм знает дорогу  через
эту  местность, и как он ее помнит. Данкану одна звериная тропа
представлялась ничем не отличающейся от другой.  Они  двигались
мерным  подпрыгивающим  шагом,  и  у  Данкана  было  достаточно
времени на отвлеченные размышления.
   "Должен ли я разрешить Ордену использовать меня?  Что  я  им
должен?"
   Еще  он  подумал  о  Теге,  о  доблестном  поступке  башара,
позволившем ему и Лусилле ускользнуть.
   "Для Пола и Джессики я сделал то же самое".
   -- Это связывало его с Тегом, и в Данкане заговорила печаль.
Тег был верен Ордену. "Купил ли  он  мою  верность  этим  своим
последним мужественным поступком? Черт побери Атридесов!"
   За эту ночь физической активности Данкан еще больше освоился
со своей  новой  плотью.  Как же молодо это его тело! Небольшой
крен памяти -- и ему ясно  представился  последний  момент  его
первоначальной    жизни:    ощущение    сардукарского   клинка,
обрушивавшегося ему на голову --  ослепительный  взрыв  боли  и
света.  Твердое  знание, что он умер, а затем... ничего, вплоть
до момента, когда  он  увидел  перед  собой  Тега  в  не-глоубе
Харконненов.
   Дар еще одной жизни. Больше это, чем дар, или нечто меньшее?
Атридесы требуют от него еще одной платы.
   Перед самой зарей Амбиторм повел его прерывистым бегом через
узкий   поток,   ледяной   холод   которого   проникал   сквозь
водонепроницаемые  наглухо  закрытые   ботинки   тлейлаксанских
облачений   Данкана.   В  течении  реки  отражалось  затененное
кустарниками серебро  света  предутренней  луны,  стоявшей  над
ними.
   Дневной свет застал их на звериной тропе побольше, прикрытой
деревьями  и  взбиравшейся по крутому холму. Этот проход привел
их к узкому скальному выступу под гребнем заостренных  валунов.
Амбиторм вел его за укрытием мертвых коричневых кустарников, на
верхушках  которых  лежал грязный снег. Он отстегнул поводок от
пояса Данкана. Прямо перед ними была  неглубокая  расселинка  в
скалах,  не  совсем  пещера, но, Данкан увидел, что в ней можно
хоть как-то укрыться, если только из-за кустарников на  них  не
обрушится совсем сильный ветер.
   В глубине этого подобия пещеры снега не было.
   Амбиторм  отошел  вглубь  расселинки,  осторожно удалил слой
ледяной  грязи  и  несколько  камней,  за  которыми   открылось
небольшое углубление. Вытащив оттуда круглый черный предмет, он
принялся с ним возиться.
   Данкан  присел  на  корточки  под  нависающей  скалой и стал
разглядывать своего проводника. У Амбиторма было впалое лицо, с
кожей такой темной и обветренной, что  она  казалась  дубленой.
Да,  его  черты  вполне  могли  быть  чертами Лицевого Танцора.
Глубокие  морщины,  прорезанные  в  коже  вокруг  карих   глаз.
Морщинки  расходились  и  от  углов  его тонкого рта, прорезали
широкий  лоб.  Они  разбегались  по  краям  плоского   носа   и
углублялись на расселинке узкого подбородка. Морщины времени по
всему лицу.
   Дразнящие аппетит запахи стали доносится от черного предмета
перед Амбитормом.
   --  Мы  здесь  поедим  и немного переждем, а после продолжим
путь, -- сказал Амбиторм.
   Он говорил на старом галахе, но  стем  гортанным  выговором,
которого  Данкан  никогда  прежде  не  слышал,  ставя  странные
ударения на дифтонгах. Был ли Амбиторм  из  Рассеяния,  или  он
уроженец  Гамму?  Конечно, со времен Дюны Муад Диба не могло не
произойти больших перемен. Теперь, когда Данкан мог сравнивать,
он понимал, что все люди Оплота Гамму, включая Тега и  Лусиллу,
говорили  на  галахе,  видоизменившемся  по  сравнению с языком
ранних лет его первоначальной жизни.
   -- Амбиторм, -- проговорил Данкан. -- Это гаммуанское имя?
   -- Ты будешь называть меня Тормса, -- ответил проводник.
   -- Это кличка?
   -- Это то, как ты будешь меня называть.
   -- Почему же там мне представили тебя "Амбиторм"?
   -- Потому что это имя, которое я им сообщил.
   -- Но с чего бы тебе...
   -- Разве прожив под властью Харконненов, ты не научился, как
изменять свою личность?
   Данкан примолк. Что это? Еще одна маскировка.
   Амби... Тормса не изменил свою внешность.  Тормса.  Было  ли
это тлейлаксанское имя?
   Проводник протянул Данкану чашку с горячим питьем.
   --  Питье  восстановит  твои  силы, Воолс. Выпей быстро. Это
тебя согреет.
   Данкан взял чашку обеими руками.  "Воолс.  Воолс  и  Тормса.
Тлейлаксанский Господин и Лицевой Танцор, его сопровождающий".
   Данкан  приподнял  чашку  перед Тормса в древнем приветствии
боевых соратников Атридесов, затем поднес ее к  губам.  Горячо!
Но  питье  согревало  его,  проникая в живот; оно чуть отдавало
сладким ароматом и привкусом каких-то овощей. Он подул на  него
и выпил точно так, как это сделал Тормса.
   "Странно,  что  я не заподозрил, нет ли яда в этом напитке",
-- подумал Данкан. Но в этом Тормса и во всех  других,  которых
он  встретил  в  нынешнюю  ночь,  было  что-то  от башара. Жест
здравицы боевым соратникам вырвался у него естественно.
   -- Почему ты так рискуешь своей жизнью? -- спросил Данкан.
   -- Ты знаешь башара -- и тебе еще нужно спрашивать?
   Данкан ошарашено умолк.
   Тормса наклонился вперед и забрал у  Данкана  чашку.  Вскоре
все  свидетельства  их  завтрака  были  спрятаны  под камнями и
промерзшей землей.
   "Припасенная  еда   свидетельствует,   что   все   продумано
заранее",   --  подумал  Данкан.  Он  повернулся  и  присел  на
корточках  на  холодной  земле.  Туман  все  еще  держался   за
прикрывавшие их кусты. Безлиственные ветки вырывались из тумана
странными  кусочками  и  обрывками. Пока он смотрел, туман стал
развеиваться, открывая размытые  очертания  города  на  дальнем
краю долины.
   Тормса присел на корточки рядом с ним.
   --  Очень  старый город, -- сказал он. -- Место Харконненов,
смотри, -- он вручил Данкану маленький моноскоп. -- Вот куда мы
придем к вечеру.
   Данкан поднес моноскоп к левому глазу и  постарался  навести
на  фокус масляные линзы. Управление было незнакомым, совсем не
то, которому он учился в юности своей исходной жизни, и не  то,
с  которым его знакомили в Оплоте. Он убрал моноскоп от глаза и
осмотрел его.
   -- Икшианский? -- спросил он.
   -- Нет, его сделали мы, -- Тормса наклонился и указал на две
крохотные  кнопочки,  выдававшиеся   на   черной   кромке.   --
Медленное,  быстрое.  Нажми  левую,  чтобы трубка раздвинулась,
нажми правую -- трубка сократится.
   Опять Данкан поднес моноскоп к глазу.
   Кто такие мы, сделавшие эту штуковину?
   Прикосновение к быстрой кнопке -- и в мгновение ока он  ясно
увидел  всю  местность.  Крохотные  точки превратились в город.
Люди! Он подбавил усиление. Люди стали небольшими куклами. Взяв
их за масштаб, Данкан понял, что город на  краю  долины  просто
огромен...  и  намного  дальше  от них, чем он думал. Огромное,
единственное прямоугольное здание возвышалось в центре  города,
его вершина терялась в облаках. Просто гигантское.
   Данкан  узнал  теперь  это  место.  Окружение изменилось, но
центральное сооружение было твердо зафиксировано в его памяти.
   "Сколь многие из нас исчезли в этой  адской  черной  дыре  и
никогда не вернулись?"
   --  Девятьсот пятьдесят этажей, -- сказал Тормса, видя, куда
направлен взгляд Данкана. -- Сорок  пять  километров  в  длину,
тридцать  километров  в  ширину,  все  построено  из пластали и
бронированного плаза.
   -- Я знаю. -- Данкан опустил моноскоп и вернул  его  Тормсе.
-- Он назывался Барони.
   -- Ясай, -- сказал Тормса.
   --  Так  его  называют  теперь,  -- сказал Данкан. -- Я знаю
несколько названий этого города.
   Данкан глубоко вздохнул, подавляя старую ненависть. Все  эти
люди   давно   мертвы.   Только   здания   сохранились.  И  его
воспоминания.  Он  осмотрел  город   вокруг   этого   огромного
сооружения.  Место  представляло  собой  переполненный  народом
лабиринт. Зеленые  пространства  были  разбросаны  там  и  тут,
каждое из них за высокими стенами. Личные резиденции с частными
парками,  как сказал ему Тег. В моноскоп стали видны охранники,
расхаживавшие по верхушкам стен.
   Тормса сплюнул на землю перед ним.
   -- Место Харконненов.
   -- Они построили это, чтобы люди ощущали себя маленькими, --
сказал Данкан.
   Тормса кивнул.
   -- Маленький, и нет в тебе силы.
   "Проводник стал почти болтливым", -- подумал Данкан.
   Данкан всю ночь время от  времени  нарушал  приказ  молчать,
пытаясь завязать разговор.
   -- Какие животные натоптали эти тропы?
   Казалось  вполне  логичным  задать  этот  вопрос, раз уж они
рысцой передвигались по несомненно  звериной  тропе,  где  даже
держался мускусный запах диких зверей.
   -- Не разговаривай! -- огрызнулся Тормса.
   Потом   Данкан   спросил,  почему  они  не  могли  раздобыть
какое-нибудь транспортное средство и ускользнуть на  нем.  Даже
наземный  транспорт  был  бы  предпочтительней  этого жестокого
броска через местность, где один маршрут так похож на другой.
   Тормса остановился тогда в пятне лунного света и поглядел на
Данкана, словно заподозрил, что его подопечный  внезапно  выжил
из ума.
   -- Транспорт можно выследить!
   --  А  что,  никто  не  сможет  нас выследить, когда мы идем
пешком?
   -- Тогда преследователям тоже придется двигаться  пешком.  А
здесь они будут убиты, они это знают.
   До чего же диковинное место! До чего первозданное место.
   Под укрытием Оплота Бене Джессерит Данкан и не ведал, какова
природа  окружавшей  его  планеты.  Позже  в  не-глоубе, он был
отрезан  от  всех  контактов  с  внешним  миром.  У  него  были
воспоминания  исходной  жизни  и  воспоминания  жизни гхолы, но
насколько же они здесь оказались бесполезными! Думая сейчас  об
этом,  он  понимал, что ведь существовали подсказки, по которым
он мог бы кое о чем догадаться.
   Было очевидно, что  контроль  погоды  на  Гамму  лишь  начал
развиваться.  А  Тег  говорил ему, что орбитальные телеспутники
системы планетарной обороны являются самыми лучшими.
   Все  для  защиты,  чертовски  мало  для  комфорта!  В   этом
отношении было что-то от Арракиса.
   "Ракис", -- поправил он себя.
   Тег.  Выжил  ли  старик?  Попал ли он в плен? Что значит для
него попасть в плен, в его возрасте? В старые  дни  Харконненов
это  означало  бы  зверское  рабство.  Бурзмали и Лусилла... Он
взглянул на Тормсу.
   -- Мы найдем в городе Бурзмали и Лусиллу?
   -- Если они доберутся.
   Данкан оглядел свою одежду. Достаточно ли  этого  маскарада?
Тлейлаксанский  Господин  и  его  сопровождающий? Люди, конечно
будут принимать сопровождающего за  Лицевого  Танцора.  Лицевые
Танцоры опасны.
   Мешковатые  штаны  были  из  какого-то  материала,  которого
Данкан никогда прежде не видел. На ощупь он был как шерсть,  но
чувствовалось,   что  этот  материал  искусственный.  Когда  он
поплевал на него, плевок на нем не задержался, и запах  был  не
шерстяной. Его пальцы определили однообразие текстуры, какой не
могло  быть  ни  в одном естественном материале. Высокие мягкие
сапоги  и  шапка  были  из  того  же  материала.  Одежды   были
свободными  и  пухлыми,  кроме  как  на  лодыжках. Не стеганые,
однако, без утепляющих прокладок. Они  были  как-то  по-особому
хитроумно  пошиты, и воздух, наглухо задерживаемый между слоями
материи, обеспечивал достаточное тепло. Материя была окрашена в
зелено-серую крапинку -- великолепный  маскировочный  цвет  для
этой планеты.
   Тормса был обряжен в сходные одежды.
   -- Сколь нам здесь ждать? -- спросил Данкан.
   Тормса  покачал  головой,  призывая  к  молчанию.  Проводник
теперь присел, склонив голову к торчавшим коленям и обхватив их
руками, глядя вперед на долину.
   За время ночного путешествия Данкан выяснил, что  их  одежда
на  удивление  удобна.  Кроме того единственного случая в воде,
его ногам  ни  разу  не  становилось  холодно,  но  не  было  и
перегрева.
   Брюки были просторны, как рубашка и куртка, так что его телу
было легко двигаться. Ничто нигде не терло.
   -- Кто делает такие одежды? -- спросил Данкан.
   -- Мы их делаем, -- проворчал Тормса. -- Помолчи.
   "Никакой разницы с днями до пробуждения в Оплоте Ордена", --
подумал  Данкан.  Тормса  как  бы говорил: "Тебе нет надобности
знать".
   Вскоре Тормса поднялся на ноги и  выпрямился.  Он  вроде  бы
расслабился. Он поглядел на Данкана.
   --  Друзья в городе подали мне сигнал, что у нас над головой
-- охотники.
   -- Топтеры?
   -- Да.
   -- Так что мы должны делать?
   -- Ты должен делать то, что делаю я, и больше ничего.
   -- Ты просто сидишь здесь.
   -- Пока что. Скоро мы отправимся в долину.
   -- Но как...
   --  Когда  ты  пересекаешь  местность,  подобную  этой,   ты
становишься  одним  их  обитающих  здесь  животных.  Выглядывай
следы, смотри, куда они ведут, где они ложатся на отдых.
   -- Но разве не могут охотники разглядеть разницу между...
   -- Если  животное  обгладывает  ветки,  ты  тоже  обгладывай
ветки.  Если  приблизятся  охотники, продолжай делать то, что и
делал, что продолжало бы делать любое животное. Охотники  будут
высоко  в  воздухе.  Это удачно для нас. Они не смогут отличить
человека от животного, если только не спустятся.
   -- Но разве они...
   -- Они доверяют  своим  машинам  и  тем  движениям,  которые
видят.  Они  ленивы,  летают высоко -- так быстрей идет розыск.
Они полностью верят, что их мозги, считывая показания приборов,
безошибочно определят, где животное, а где человек.
   -- Так, что просто минуют нас, если подумают, что  мы  дикие
животные.
   --  Если  они  усомнятся,  они  еще  раз нас проверят. Мы не
должны изменять образа движений после того,  как  нас  проверят
первый раз.
   Это  была  очень длинная речь для обычно молчаливого Тормса.
Вот теперь он внимательно разглядывал Данкана.
   -- Ты понимаешь?
   -- Как я пойму, что они нас проверяют?
   -- У тебя защиплет в желудке.  В  желудке  у  тебя  появится
такое  ощущение,  будто ты выпил газированный напиток, которого
не стал бы пить ни один человек.
   Данкан кивнул.
   -- Икшианские сканнеры.
   -- Пусть это тебя не тревожит, -- сказал Тормса. -- Животные
здесь привыкли к этому. Порой они  прерываются  на  секунду,  а
затем  продолжают  заниматься  своим делом, как будто ничего не
происходит. Что до них --  то  полная  правда.  Ведь  произойти
что-то дурное может лишь с нами.
   Вскоре Тормса встал.
   --  Скоро  мы  отправимся в долину. Следуй вплотную за мной.
Делай в точности то, что делаю я, и ничего больше.
   Данкан двинулся шаг в шаг за своим проводником.  Вскоре  они
были  под  укрывшими  их  деревьями. Где-то во время их ночного
передвижения, понял Данкан, он  начал  воспринимать  это  место
так, как его воспринимают здесь живущие.
   Новое   терпение   завладело   его  сознанием.  И  было  еще
возбуждение, подстрекаемое любопытством.
   Каков же тот мир, каким он стал после времен Атридесов?
   Гамму. Каким же странным местом стала Гиди Прайм.
   Медленно, но отчетливо новые грани начали открываться  перед
ним,  и  каждая  новая  открывала вид на большее, чем он мог бы
постичь. Он  ощущал,  как  проступают  за  происходящим  четкие
модели.  "Однажды,  --  подумал  он, -- все модели составятся в
единую, и тогда он узнает, почему его воскресили из мертвых".
   Да, это по принципу открывающихся  дверей,  подумалось  ему.
Стоит  открыть  одну дверь, и она выводит в помещение, где есть
другие двери. В этом новом помещении выбираешь одну из дверей и
исследуешь, что за ней есть.  Затем  могут  наступить  времена,
когда  придется  опробовать  все  двери,  но  чем больше дверей
открываешь, тем убежденней становишься, что  за  каждой  дверью
явится  следующая.  Наконец,  одна из дверей выводит в знакомое
место. И тогда можно сказать: "Ага, это все объясняет".
   -- Охотники приближаются, -- сказал  Тормса.  --  Мы  теперь
животные,  обгладывающие  ветки, -- он подошел к укрывавшему их
кусту, сорвал зубами небольшую веточку.
   Данкан сделал то же самое.

        x x x

   <i>Я должен править глазом и когтем  --  как  ястреб  среди,
меньших птиц.
   <b>Утверждение Атридесов (источник: Архивы БД).</b></i>

   На  рассвете Тег выбрался из-за защитных щитов вдоль главной
дороги.  Дорога  была  широкой  и  ровной  трассой  --  лучевой
прокатки,  содержащейся  в  чистоте  от  растительности. Десять
рядов,  прикинул  Тег,  пригодных   и   для   пешего,   и   для
транспортного   передвижения.  Движение  в  этот  час  было,  в
основном, пешим.
   Он стряхнул почти всю землю  со  своей  одежды,  лишний  раз
удостоверился, что на ней нет воинских знаков отличия.
   Его  седые  волосы  были  не  так  опрятны,  как  он  обычно
предпочитал, но он ведь мог использовать  как  расческу  только
свои пальцы.
   Движение  по  дороге  шло  по  направлению  к городу Ясай --
многие  километры  через   долину.   Утро   было   безоблачным,
откуда-то,  с  оставшегося  далеко  позади него моря дул легкий
ветерок.
   За ночь он  достиг  некоторого  равновесия  со  своим  новым
сознанием.   Перед   второй   половиной   его  двойного  зрения
пропархивало то одно,  то  другое  видение:  он  с  опережением
видел,  что должно произойти, отчетливо понимал, куда ему нужно
ставить ногу при каждом следующем шаге.  За  этим,  опережающим
время зрением, таился таинственный реактивный спусковой крючок,
который, он знал, только рвани -- и скорость его тела возрастет
до  таких  сногосшибательных  величин,  которые вроде бы ни для
какой плоти немыслимы. Рассудком этого нельзя было объяснить. У
него было такое чувство, что он с осторожностью идет по  лезвию
ножа.
   Как он ни старался, он не мог понять, что же произошло с ним
под  Т-Пробой.  Было  ли  это  сходно  с  тем,  что  испытывают
Преподобные Матери во время Спайсовой Агонии?
   Но он не чувствовал  постепенного  пробуждения  в  себе  все
новых  и  новых Иных Памятей. И он никак не полагал, что Сестры
способны  на  такое,  как  он.  Это  двойное  видение,  заранее
говорившее  ему,  чего  ожидать от каждого следующего движения,
было совсем новой способностью познания правды. Учившие его  на
ментата    всегда    его    уверяли,   что   существует   форма
"жизни-правды", которую не пришпилишь обычным методом выведения
доказательств из выстраиваемых фактов. Она порой, содержится  в
притчах   и   поэзии  и  часто  прямо  противоположна  влечению
страстей, так ему говорили.
   -- Самое трудноприемлемое испытание для ментата, -- говорили
они.
   Тег всегда с легким недоверием относился к таким заявлениям,
но сейчас он был вынужден с этим согласиться. Т-Проба выбросила
его через порог в новую реальность.
   Он  не  знал,  почему  выбрал  именно  этот  момент,   чтобы
выбраться  из  укрытия  --  разве,  что момент показался вполне
подходящим, чтобы тихо влиться в поток людского движения.
   Большинство идущих по дороге  были  земледельцами,  тянущими
высоченные корзины овощей и фруктов. Эти корзины поддерживались
позади  них  на дешевых суспензерах. Сознание того, что эта еда
послана ему, чтобы утолить муки голода, вспыхнуло и погасло. Во
время своей долгой службы в Бене Джессерит он служил и на самых
примитивных  планетах,  и  здешняя  человеческая   деятельность
показалась  ему  мало  отличавшейся  от  деятельности фермеров,
погоняющих навьюченных животных. Движение по дороге удивило его
странной смесью древности и новизны -- фермеры идут  пешком,  а
их   продукция   парит   позади   них   на  донельзя  привычных
технологических устройствах. Не  будь  суспензоров,  эта  сцена
могла  бы  происходить  в  любой  день самого древнего прошлого
человечества.  Тягловое  животное  --  оно  тягловое   животное
всегда, даже если сошло с конвейера икшианской фабрики.
   Используя  свое  новое  двойное зрение, Тег выбрал одного из
фермеров, коренастого темнокожего человека с  тяжелыми  чертами
лица  и руками в грубых мозолях. Он нес восемь огромных корзин,
нагруженных дынями  в  грубой  кожуре.  От  их  запаха  у  Тега
мучительно  потекли  слюнки  изо рта, когда он набрал скорость,
чтобы пойти рядом с  фермером.  Тег  несколько  минут  шагал  в
молчании, затем осмелился заговорить:
   -- Эта лучшая дорога на Ясай?
   --  Это  долгий  путь,  --  сказал мужчина. Голос у него был
грудным, и в нем звучала осторожность.
   Тег взглянул на нагруженные корзины.
   Фермер искоса взглянул на Тега.
   -- Мы идем на  центральное  место  рыночного  сбора.  Оттуда
другие заберут нашу продукцию в Ясай.
   Пока они разговаривали, Тег понял, что фермер направляет его
чуть  ли не настойчиво подталкивая к самому краю дороги. Фермер
оглянулся и слегка дернул головой -- короткий  кивок.  Еще  три
фермера  подошли  к  ним и встали, окружая Теге и его попутчика
так, чтобы высокие корзины скрыли их от всего другого движения.
   Тег напрягся. Что они замышляют? Он не  чувствовал,  однако,
никакой   угрозы.   Его   двойное  зрение  не  находило  ничего
угрожающего в таком близком соседстве.
   Тяжелый транспорт проехал мимо у них над головой. Тег понял,
что он проехал только по запаху  сгоревшего  топлива,  ветерку,
покачнувшему  корзины,  по  рокоту  мощного мотора и внезапному
напряжению в его попутчиках. Высокие корзины  полностью  скрыли
пролетевший транспорт.
   --  Мы  выглядывали  тебя,  чтобы защитить, башар, -- сказал
фермер рядом с ним. -- Многие охотятся за тобой, но  среди  нас
нет ни одного такого.
   Тег бросил на человека изумленный взгляд.
   -- Мы служили у тебя при Рендитае, -- сказал фермер.
   Тег  сглотнул. "Рендитай?" Ему понадобился момент, чтобы это
припомнить -- только небольшая  стычка  в  его  долгой  истории
конфликтов и переговоров.
   -- Я сожалею, что мне не известно твое имя, -- сказал Тег.
   -- Радуйся, что ты не знаешь наших имен. Так оно лучше.
   -- Но я благодарен.
   --  Это наша маленькая услуга, которую мы рады тебе оказать,
башар.
   -- Я должен добраться до Ясая, -- сказал Тег.
   -- Там опасно.
   -- Всюду опасно.
   -- Мы догадались, что ты пойдешь на Ясай. Кое-кто тут должен
скоро подоспеть и отвести тебя в укрытие. Ага,  вот  и  он.  Мы
тебя здесь не видели, башар. И тебя здесь не было.
   Один из фермеров забрал возвышавшийся груз своего попутчика,
соединив  два  ремешка  корзин, в то время как фермер, которого
выбрал Тег, поспешно пропихнул Тега  под  бечевку  и  в  темный
граундкар.  Тег  мельком  заметил  сверкающие  пласталь и плаз,
когда транспорт лишь на секунду замедлил, чтобы подобрать  его.
Дверь  резко  закрылась  за  ним, и он оказался в одиночестве в
мягком обитом  кресле  на  заднем  сиденье  граундкара.  Машина
набрала  скорость  и скоро далеко обогнала пеших фермеров. Окна
вокруг Тега были затемнены так, что все  проносившиеся  снаружи
мимо   него,  Тег  вид  ел  как  бы  в  сумраке.  Водитель  был
затемненным силуэтом.
   Это был первый шанс расслабиться в теплом уюте с момента его
пленения, почти заманивший Тега в сон.  Он  не  ощущал  никаких
угроз.  Его  тело  до  сих  пор  болело от перегрузки и от мук,
испытанных при Т-Пробе.
   Он, однако, сказал себе,  что  должен  оставаться  бодрым  и
настороже.
   Водитель   наклонился  вбок  и  заговорил  через  плечо,  не
оборачиваясь:
   -- Они охотятся за  тобой  уже  два  дня,  башар.  Некоторые
считают, что ты уже покинул планету.
   "Два дня".
   Станнер,  и  что  там  еще  они  с  ним  сделали, лишило его
сознания на долгое время. Это только добавило к его голоду.  Он
постарался  проиграть  пред  глазами вмонтированный в его плоть
хронометрических  датчик,  но  его  показания  лишь   мгновенно
порхнули перед взором, как это происходило каждый раз, когда он
пытался  проделать это со времени Т-Пробы. Его ощущение времени
и все взаимосвязи с ним необычайно изменились.
   "Значит, некоторые думают, что я покинул Гамму".
   Тег не спрашивал, кто  за  им  охотится.  В  нападении  и  в
последующей попытке участвовали тлейлаксанцы и люди Рассеяния.
   Тег   оглядел   свой  транспорт.  Это  был  один  из  старых
прекрасных  граундкаров  времен  до  Рассеяния,  на   нем   был
отпечаток  чудеснейшего икшианского производства. Он никогда не
ездил на таком, но много слышал о  них.  Реставраторы  находили
их,  чтобы восстановить, собрать заново -- чтобы они ни делали,
это возвращало древнее ощущение качества.  Тегу  говорили,  что
такие  автомобили часто находят заброшенными в старых местах --
в старых разрушенных зданиях, в штольнях, запертыми  в  складах
механизмом, на сельскохозяйственных полях"
   И  опять  водитель слегка отклонился вбок и проговорил через
плечо:
   -- У тебя есть адрес в Ясае, куда бы  тебе  желательно  было
попасть, башар?
   Тег  перебрал  в своей памяти контакты, перепроверенные им в
первой инспекционной поездке по Гамму, и назвал адрес одного из
таких людей.
   -- Ты знаешь это место?
   -- Там, в  основном,  место  встреч  и  питейные  заведения,
башар.  Я  слышал,  там подают хорошую еду, но любой туда может
войти, если у него есть деньги.
   Не зная, почему он выбирает именно эту явку, Тег сказал:
   -- Вот там мы и попытаем счастья.
   Он не считал нужным объяснять водителю, что по этому  адресу
находились отдельные обеденные кабинеты.
   Упоминание о еде вызвало мучительные терзания голода. У Тега
затряслись  руки,  и  ему  понадобилось  несколько минут, чтобы
вернуть  спокойствие.  Активность  нынешней  ночи   почти   его
опустошила,  понял  он.  Он  обшарил  взглядом всю внутренность
автомобиля  --  нет  ли  в  нем  отделения  для  еды  и  питья.
Реставрация автомобиля была выполнена с любовной заботой, но он
не увидел никаких скрытых отделений.
   Такие  автомобили  совсем не редкость в некоторых кварталах,
знал он, и все они -- показатели  богатства.  Кому  принадлежит
этот?
   Не  водителю,  разумеется. По водителю ясно видно, что он --
профессионал. Но если было  послано  сообщение  доставить  этот
автомобиль,   чтобы  забрать  его,  значит  и  другие  знают  о
местонахождении Тега.
   -- Нас не остановят и не обыщут? -- спросил Тег.
   -- Не эту машину, башар. Она принадлежит Планетарному  банку
Гамму.
   Тег   молчаливо   это  переварил.  Банк  был  одним  из  его
контактов. Он очень тщательно изучил ключевые звенья  во  время
инспекции.   Воспоминание   об  этом  сразу  же  заставило  его
вспомнить о своей главной ответственности -- за гхолу.
   -- Мои попутчики, -- осмелился спросить Тег. -- Они...
   -- Этим занимаются другие, башар. Я сказать не могу.
   -- Нельзя ли предать словечко...
   -- Когда будет безопасно, башар.
   -- Разумеется.
   Тег откинулся на подушки и стал  разглядывать  то,  что  его
окружало.   Эти   машины   строились   с  применением  большого
количества плаза и почти  неразрушимой  пластали.  С  возрастом
портилась    внутренняя   обшивка,   управляющая   электроника,
суспензорные  установки,  обводные  вентилирующие   трубки.   И
сцепления  портились, как ни старались их уберечь. Реставраторы
придали этому граундкару такой вид, словно он только что  вышел
с  завода  --  всюду приглушенное поблескивание металла, обивка
слабо поскрипывает на сиденьях. И запах -- неопределимый аромат
новизны  --  смесь  полировки,  изящных   тканей   с   примесью
пощипывающего  озона  от  плавно  работающей электроники. Нигде
здесь, однако, не было запаха пищи.
   -- Сколько до Ясая? -- спросил Тег.
   -- Еще полчаса, башар. Есть  ли  проблема,  которая  требует
большей скорости? Я не хотел бы привлекать...
   --  Я  очень  голоден. Водитель поглядывал налево и направо.
Вокруг них больше не было фермеров. Дорога  была  почти  пуста,
кроме  двух  тяжелых  транспортных  коконов  справа, увлекаемых
тракторами  и   большого   грузовика,   тянущего   парящий   на
суспензорах автоматический фруктосборщик.
   -- Опасно слишком задерживаться, -- сказал водитель. -- Но я
знаю  место,  где,  по-моему, смогу обеспечить тебе, по крайней
мере, быструю миску супа.
   -- Все было бы хорошо.  Я  не  ел  два  дня  и  очень  устал
физически.
   Они добрались до перекрестка, и водитель повернул налево, на
узкую  дорогу мимо высоких, ровно разбросанных сосен. Вскоре он
повернул на однорядную  дорожку  сквозь  деревья.  В  конце  ее
открылось  низкое  здание,  построенное  из  темного  кирпича с
крышей из черного плаза. Окна были узкими и на них поблескивали
сопла защитных выжигалок.
   Водитель сказал:
   -- Одну минуту, сэр.
   Он вылез, и Тег  впервые  увидел  лицо  мужчины:  необычайно
худое  лицо с длинным носом и крохотным ртом. Кружева морщин на
щеках -- знакомое свидетельство хирургического  восстановления.
Глаза  светились  серебром, явно искусственным. Он отвернулся и
вошел в дом. Вернувшись, он открыл дверь Тега.
   -- Пожалуйста, побыстрее, сэр. Тот, кто  внутри,  вам  греет
суп. Я сказал, что вы банкир. Платить нет надобности.
   Земля  морозно  поскрипывала  под ногами. Тегу пришлось чуть
пригнуться, проходя в дверь. Он вошел в темный холл со стенами,
отделанными  деревянными  панелями,  и  с   хорошо   освещенной
комнатой  в  конце.  Запах пищи манил его туда, как магнит. Его
руки опять задрожали. У окна  из  которого  открывался  вид  на
перекрытый  и  отгороженный  сад,  был накрыт небольшой столик.
Кустарники, густо усыпанные красными  цветами,  почти  скрывали
каменную  стену,  огораживавшую  сад.  Желтый  и  горячий  плаз
поблескивал над этим пространством, купавшимся в  искусственном
летнем освещении. Тег благодарно опустился на единственный стул
у  стола.  Белая  скатерть,  увидел  он,  с  рельефной  каймой.
Единственная суповая ложка.
   Справа скрипнула дверь,  и  вошла  коренастая  фигура,  неся
чашу,  от  которой  поднимался пар. Мужчина заколебался, увидев
Тега,  затем  поставил  чашу  на  стол  и  подвинул  ее   Тегу;
Настороженный этой нерешительностью, Тег заставил себя забыть о
еде,   искушающий   аромат  которой  коснулся  его  ноздрей,  и
сосредоточился вместо этого на вошедшем.
   -- Это хороший суп, сэр. Я сам его приготовил.
   Искусственный голос. Тег увидел шрамы по бокам челюсти.  Вид
какой-то  древнемеханический  у этого мужчины: голова почти без
шеи,  присаженная  к  толстым  плечам,  руки,  которые  кажутся
странно  соединенными  и  в  плечах,  и в локтях, ноги, которые
вырастают,  как  будто  только  из  ляжек.  Теперь   он   стоял
неподвижно,  но  то, как он чуть дернулся, входя, говорило, что
он почти весь из заменяющих искусственных деталей. Нельзя  было
избежать страдальческого взгляда его глаз.
   --  Я  знаю,  что некрасив, сэр, -- проскрипел мужчина. -- Я
был раздавлен при взрыве Аладжори.
   Тег понятия не имел, что  это  может  быть  такое  --  взрыв
Аладжори, -- но явно предполагалось, что он это знает.
   "Раздавлен".
   -- Не могу припомнить, не встречались ли мы, -- сказал Тег.
   --  Никто  здесь  не  знает  другого, -- ответил мужчина. --
Ешьте ваш суп.
   Он указал вверх -- на  спиралеобразный  кончик  неподвижного
снуппера,  тот  светился, показывая, что нигде поблизости им не
выявлено никакого яда. -- Еда здесь безопасна.
   Тег взглянул на темно-коричневую жидкость в миске --  в  ней
виднелись  крупные  куски  мяса  --  и  потянулся за ложкой. Он
дважды пытался ухватить дрожащей рукой  ложку,  но  даже  потом
расплескал  большую  часть  жидкости  не  успев  приподнять ее.
Поддерживающая  рука   крепко   схватила   запястье   Тега,   и
искусственный голос тихо проговорил ему в ухо:
   --  Я  не  знаю, что они с вами сделали, башар, но никто вам
здесь не причинит вреда, не перешагнув сперва через мое мертвое
тело.
   -- Ты знаешь меня?
   -- Многие отдали бы за вас жизнь, башар. Благодаря  вам  жив
мой сын.
   Тег  позволил,  чтобы  ему помогли. Это было все, что он мог
сделать,  чтобы  проглотить   первую   ложку.   Жидкость   была
наваристой, горячей и успокаивающей. Его рука вскоре окрепла, и
он кивнул мужчине, что можно отпустить его запястье.
   -- Еще, сэр?
   Тег  только  тогда  понял,  что дочиста съел всю миску. Было
искушение сказать "да", но ведь водитель упоминал, что им  надо
спешить.
   -- Благодарю тебя, но я должен идти.
   -- Вас здесь не было, -- проскрипел мужчина.
   Когда  они  опять оказались на главной дороге, Тег откинулся
на подушки аппарата и задумался над занятным смыслом, подспудно
звучавшим за словами раздавленного.  Те  же  самые  слова,  что
употребил и фермер: "Вас здесь не было". Было ощущение, что это
общий  ответ,  говоривший  о переменах, произошедших на Гамму с
тех пор, как Тег осматривал планету.
   Вскоре они достигли предместий Ясая,  и  Тег  задумался,  не
стоит  ли  ему  попробовать маскировку. Раздавленный быстро его
опознал.
   -- Где сейчас  за  мной  охотятся  Преподобные  Черницы?  --
спросил Тег.
   --   Повсюду,   башар.   Мы   не  можем  гарантировать  твою
безопасность, но шаги  предприняты.  Я  кого  надо  поставлю  в
известность, куда я тебя доставил.
   -- Они не говорили, почему охотятся за мной?
   -- Они никогда не объясняют, башар.
   -- Сколько времени они уже на Гамму?
   --  Слишком  уже  давно,  сэр. С моего детства. Я был в чине
балтерна при Рендитае.
   "По меньшей мере, сто лет, --  подумал  Тег,  --  Достаточно
времени,  чтобы  собрать  множество  сил  в  свои  руки... если
доверять страхам Таразы".
   Тег им доверял.
   "Не доверяй никому, на кого могут повлиять  эти  шлюхи",  --
сказала ему Тараза.
   Однако,  в  нынешней ситуации Тег не ощущал угрозы для себя.
Он не настаивал на больших подробностях.
   Они основательно углубились в Ясай. Черная  громада  древней
харконненовской  цитадели времен Барона периодически мелькала у
него перед глазами  через  случайные  просветы  между  стенами,
ограждавшими  огромные  личные  резиденции. Аппарат повернул на
улицу  небольших  коммерческих  учреждений...  Дешевые  здания,
сооруженные  по  большей  части  из  случайных  остатков,  чему
свидетельством была их  плохая  пригнанность  друг  к  другу  и
дисгармоничные    цвета.    До    ядовитости   яркие   вывески,
рекламирующие, что у них все товары самые лучшие, что ремонтные
услуги у них лучше, чем где либо еще.
   "Это не значит, что Ясай приходит в упадок или  даже  совсем
ветшает",  --  подумал Тег. Развитие превратилось здесь в нечто
еще хуже уродства.  Кто-то  предпочел,  чтобы  это  место  было
уродливым.  Это  был  ключ  к  большинству того, что он видел в
городе.
   Время здесь не останавливалось, оно пошло вспять. Это не был
современный   город,   полный   ярких   транспортных   коконов,
самообеспечивающихся    утилиформенных    зданий.    Это   были
разбросанные наугад джунгли, древние  строения,  соединенные  с
древнейшими     строениями,     некоторые     построенные    по
индивидуальному проекту, а  некоторые  возводились  ради  давно
минувшей  необходимости.  Все  строения в Ясае теснились одно к
другому в беспорядке, который едва  умудрялся  избегать  хаоса.
Что  выручало,  как  понимал  Тег,  так это заложенная с самого
основания  схема   главных   магистралей,   вдоль   которых   и
сооружалось   все   это   беспорядочное   нагромождение.   Хаос
удерживался в  границах,  хотя  в  разбивке  улиц  нельзя  было
углядеть никакого единого руководящего плана. Улицы встречались
и  пересекались  под странными углами, редко прямыми. Видимое с
воздуха, это место представлялось безумным, сшитым из  клочков,
одеялом,  где  только  огромный  черный  прямоугольник древнего
Барона  говорил  о   какой-то   организации.   Остальное   было
архитектурным мятежом.
   Тег   внезапно   увидел,   что  это  место  является  слоем,
наложенным на другие слои, основывающихся на предыдущих слоях и
такая бешеная смесь, что они никогда не  смогут  докопаться  до
полезной  правды.  Все Гамму двигалось по этому пути. Откуда же
такое безумие взяло свое начало? От Харконненов?
   -- Мы на месте, сэр.
   Водитель подрулил к краю тротуара перед фасадом  здания  без
окон.  Вся  поверхность -- черный ровный пласталь, единственная
дверь на уровне земли. Никакого барахольного материала  в  этом
сооружении.  Тег  узнал это место: та надежная нора, которую он
выбрал. Нечто неопределенное промелькнуло пред двойным  зрением
Тега,  но он не ощутил непосредственной угрозы. Водитель открыл
дверь Тегу и встал сбоку.
   -- Здесь не слишком-то много народа в этот час, сэр. Я бы на
вашем месте поскорее проник внутрь.
   Не оглядываясь назад, Тег метнулся  через  узкий  тротуар  в
здание  и  попал  в  небольшое ярко освещенное фойе, отделанное
полированным белым плазом, где только ряды телеглазов встретили
его. Он нырнул в шахту лифта и набрал памятные ему  координаты.
Этот лифт, он знал, идет под углом через все здание к пятьдесят
седьмому  этажу,  к  задней его части, где есть окна. Он помнил
уединенную  столовую,  отделанную  темнокрасным,  с   увесистой
коричневой  мебелью,  и  женщину  с  жестким взглядом, с явными
признаками подготовки Бене Джессерит, но не Преподобную Мать.
   Лифт доставил его в комнату, которую он помнил,  но  там  не
было  никого,  чтобы  встретить.  Тег  оглянулся,  ища солидную
коричневую мебель. Четыре окна  у  задней  стены  были  закрыты
толстыми темно-красными шторами.
   Тег  понял,  что  его  увидели. Он терпеливо ждал, используя
свое новоприобретенное двойное зрение, которое заранее показало
бы ему опасность. Не было никаких признаков нападения. Он занял
позицию сбоку от выхода из лифта и еще раз огляделся вокруг.  У
Тега  была  теория  о  взаимосвязи  помещений  с  их  окнами --
количеством,  расположением,  размерами,   высотой   от   пола,
пропорциональным   соотнош9ением   между  размерами  собственно
помещения  и  его  окон,  высотой  потолков.  Для  него   имело
значение,  легкие  занавески  на окнах или тяжелые шторы -- все
это давало пищу для ментатных выкладок, опиравшихся  на  знание
формального предназначения того или иного помещения, из мелочей
слагалась   до   изощренности   развитая   система,   в  тонкую
упорядоченность которой вписывалось любое помещение. Смысл окон
мог  выламываться  их  этой  системы,  если   их   использовали
по-особому  в  аварийных  случаях,  но и аварийные случаи имели
свою надежную систему.
   Отсутствие окон в  комнате  высоко  над  землей  имело  свой
особенный  смысл.  Если  люди занимали такую комнату, то это не
обязательно означало, что их главная цель секретность.
   В учебных за ведениях  ему  доводилось  видеть  безошибочные
признаки  того,  что классные комнаты без окон были убежищем от
внешнего мира и особым проявлением неприязни к детям.
   Эта   комната,   однако,   представляла    что-то    другое:
обусловленная     секретность    плюс    необходимость    вести
периодическое  наблюдение   за   внешним   миром.   "Защищающая
секретность,  когда требуется". Его мнение укрепилось, когда он
пересек комнату и отдернул одну из штор. На окнах  был  тройной
бронированный  плаз. Вот как! Наблюдение за внешним миром могло
вызвать нападение. Это было мнение того, кто  велел  обустроить
комнату подобным образом, кто бы это ни был.
   И  опять  Тег  отдернул  занавеску  в сторону. Он выглянул в
угловое  окно,  на  котором  были  установлены   призматические
рефлекторы,  позволявшие  в  увеличенном виде просматривать все
соседние стены от угла до угла и от земли до крыши.
   "ОТЛИЧНО!"
   При его предыдущем  посещении  у  него  не  было  достаточно
времени  для  более  тщательного  изучения, но теперь он сделал
более уверенную оценку. Очень интересная комната. Тег  задвинул
занавеску  и  вернулся  как раз вовремя, чтобы увидеть высокого
человека, выходящего из отверстия лифта.
   Двойное зрение Тега снабдило его четким опережающим видением
незнакомца. В этом человеке таилась опасность. Ноприбывший  был
явно  военным  --  то,  как  он  держал себя, его живой взгляд,
схватывавший  все  подробности,  которым  мог  обладать  только
тренированный  и  закаленный  офицер.  И  было что-то еще в его
поведении,  что  заставило  Тега  застыть  на  месте.  Это  был
предатель!  Наемник,  доступный  тому,  кто предложит наивысшую
цену.
   -- Чертовки плохо они с  тобой  обошлись,  --  приветствовал
мужчина    Тега.   Голос   его   был   глубоким   баритоном   с
бессознательным убеждением в своей  личной  силе,  звучавшей  в
нем.  Выговор  его  был  такой,  какого  Тег  никогда прежде не
слышал. Это кто-то из Рассеяния! Башар или  эквивалент  башара,
прикинул Тег.
   Все равно, не было никаких признаков немедленного нападения.
Когда Тег не ответил, мужчина продолжил:
   --  О-о, прости, что не представился. Я -- Муззафар. Я Джафа
Муззафар, региональный командующий силами Дура.
   Тег никогда не слышал о силах Дура.
   Вопросы заполонили ум Тега, но он оставил их при  себе.  Что
он здесь ни скажи -- это может дать ключик к его слабостям.
   Кто же были эти люди, которые встречались ему на пути?
   "Почему  я  выбрал  это место?" И это решение было принято с
такой внутренней уверенностью!
   -- Пожалуйста, чувствуй  себя  уютно,  --  сказал  Муззафар,
указывая  на  небольшой  диванчик и низкий сервировочный столик
перед ним. -- Уверяю тебя, ничего из случившегося  с  тобой  не
является моим деянием. Я старался остановить их, когда узнал об
этом, но ты уже... покинул сцену.
   Теперь   Тег   услышал   в   голосе   Муззафара   и  другое:
настороженность, граничащую со страхом.  Значит,  этот  человек
либо  слышал  о  произошедшем в хижине и на вырубке, либо видел
это.
   -- Чертовски умно с твоей стороны,  --  сказал  Муззафар  --
Выжидать,  скрывая свою истинную силу, пока захватившие тебя не
сосредоточились на попытках выжать информацию.  Они  что-нибудь
узнали?
   Тег   молчаливо   покачал   головой.  Его  так  и  подмывало
переключится на свою сверхскорость для нападения, но все же  он
не  чувствовал  здесь  непосредственной  угрозы насилия. Что же
делают  эти  Затерянные?  Но  Муззафар  и  его   люди   сделали
неправильный  вывод о том, что произошло в комнате Т-Пробы. Это
ясно.
   -- Пожалуйста, садитесь, -- сказал Муззафар.
   Тег сел на предложенный диванчик.
   Муззафар  уселся  в  глубокое  кресло  напротив   Тега   под
небольшим  углом,  с  другой  стороны  от него -- сервировочный
столик.   В   Муззафаре    ощущалась    приглушенно-напряженная
бдительность. Он был готов к битве.
   Тег  с  интересом  разглядывал мужчину. На Муззафаре не было
никаких  особенных  знаков  различия  --  только   командующий.
Высокий мужчина с широким мясистым лицом и большим носом. Глаза
серо-зеленые  и  устремлены чуть ниже правого плеча Тега, когда
кто либо из них заговаривал. Тег некогда знал  шпиона,  который
тоже так смотрел.
   --  Ну-ну, -- сказал Муззафар. -- Со времени прибытия сюда я
очень много читал и слышал о тебе.
   Тег продолжал безмолвно его разглядывать.  Волосы  Муззафара
хорошо   подстрижены,   над   левым   глазом  фиолетовый  шрам,
миллиметра   три   длиной.   Одет   он   в   открытую   полевую
светло-зеленую  куртку  и  соответствующие  брюки  -- не вполне
мундир, но во всем этом есть опрятность, говорящая  о  привычке
аккуратно  следить  за  своим внешним видом. Ботинки это только
подтверждали. Тег подумал, что наклонись он поближе, можно было
бы   даже   увидеть   свое   отражение    в    их    надраенной
светло-коричневой поверхности.
   --  Никогда,  разумеется,  не рассчитывал встретится с тобой
лично, -- проговорил Муззафар. -- Почитаю это за великую честь.
   -- Я знаю очень мало о тебе кроме того,  что  ты  командуешь
силами из Рассеяния, -- сказал Тег.
   -- Гм! Действительно, тебе не так уж много известно.
   Опять   Тег   почувствовал  мучительный  голод.  Его  взгляд
устремился к кнопке  рядом  с  выходом  трубокамеры  --  кнопки
вызова  официанта,  как  ему  помнилось. Это место, где работу,
обычно отдаваемую автоматам, выполняли люди: предлог для  того,
чтобы держать большую силу постоянно собранной и поблизости.
   Неправильно  поняв  интерес  Тега  к  трубокамере,  Муззафар
сказал:
   --  Пожалуйста,  не  думай  о  том,  чтобы  сбежать.  Сейчас
подойдет  мой  личный  медик, чтобы тебя осмотреть. Должен быть
через секунду. Буду очень признателен, если ты будешь  спокойно
ждать до его прибытия.
   --  Я  просто  подумал  о том, чтобы заказать еду, -- сказал
Тег.
   -- Советую подождать, пока тебя не осмотрит доктор. Станнеры
порой оставляют очень противные последствия.
   -- Значит, ты знаешь об этом.
   -- Знаю обо всем этом чертовом провале. Ты и  твой  человек,
-- Бурзмали -- это та сила, с которой стоит считаться.
   Не  успел  Тег ответить, как из трубокамеры появился высокий
человек  в  красном  стилсьюте  и  куртке,  настолько  худой  и
костлявый, что его одежда свободно полоскалась и трепыхалась на
нем.  Ромбовидное  клеймо  доктора Сакк на его высоком лбу было
оранжевого цвета, а не привычного черного. На глазах медика  --
поблескивающие оранжевые линзы, скрывавшие истинный цвет.
   "Наркоман, приверженный к чему-нибудь?" -- задумался Тег. От
него  не  исходило  запаха  знакомых наркотиков и даже меланжа.
Был, однако, едкий запах, нечто, похожее на фрукты.
   -- А, вот и ты, Солитц! -- сказал  Муззафар.  Он  указал  на
Тега.  --  Как  следует  его  осмотри.  Позавчера  он  был сбит
станнером.
   Солитц  вытащил  привычный  для   докторов   Сакк   сканнер,
компактный  и  умещавшийся  водной руке. Сканнер тихо жужжал --
работало его поле снятия показаний.
   -- Значит, ты доктор Сакк, -- сказал Тег, указав взглядом на
оранжевое клеймо на лбу.
   -- Да, башар. Мои обучение и подготовка наилучшие, в древних
традициях.
   -- Я никогда не видел опознавательный знак такого цвета,  --
сказал Тег.
   Доктор провел сканнером вокруг головы Тега.
   --  Цвет татуировки не имеет значения, башар. Имеет значение
то, что скрывается за ним, -- он опустил сканнер до плеч  Тега,
затем провел по всему его телу.
   Тег ждал, когда прекратится жужжание.
   Доктор отступил назад и обратился к Муззафару:
   --  Он  в  полном  здравии,  Полевой  Маршал.  Примечательно
здоров,  учитывая  его  возраст,  но   отчаянно   нуждается   в
подкреплении сил.
   -- Да... тогда все замечательно, Солитц. Позаботься об этом.
Башар -- наш гость.
   --  Я  закажу  мясо,  поскольку  это больше всего сейчас ему
нужно, -- сказал Солитц.  --  Ешьте  его  медленно,  башар.  --
Солитц  скорчил  бодрую гримасу, затем его куртка и брюки опять
затрепетали и захлопали на ходу. Его поглотила трубка лифта.
   -- Полевой Маршал? -- спросил Тег.
   --  Восстановление  древних  титулов  в  Дуре,   --   сказал
Муззафар.
   -- В Дуре? -- рискнул переспросить Тег.
   -- Как же глупо с моей стороны! -- Муззафар извлек небольшую
коробочку  из  бокового  кармана  своей  куртки  и вынул из нее
тоненькую папку. Тег узнал голостат, сходный с тем, что он  сам
носил при себе во время долгой службы -- голографические снимки
дома  и  семьи. Муззафар поместил голостат на стол между ними и
нажал контрольную кнопку.
   Полноцветный  образ  зеленой   кустарниковой   протяженности
джунглей возник как живой в миниатюре над столом.
   -- Дом, -- сказал Муззафар. -- Здесь, в центре, -- каркасный
кустарник,  --  палец  указал  на  место в проекции. -- Первый,
который когда либо повиновался мне. Люди  смеялись  надо  мной,
когда  я  первым  моим кустарником выбрал такой -- и так к нему
привязался.
   Тег, глядевший на проекцию,  расслышал  в  голосе  Муззафара
глубокую  печаль.  Указанный  кустарник  был  долговязым пучком
тонких веточек  с  ярко-голубыми  шариками,  танцующими  на  их
кончиках.
   "Каркасный кустарник?"
   --  Знаю,  вид  у  него  не ахти, -- сказал Муззафар, отводя
указывающий  палец  от  проекции.  --  Совсем  не  обеспечивает
безопасности.  Мне  самому  приходилось защищать себя несколько
раз за первые месяцы после его посадки. Очень, однако,  к  нему
привязался.  Они  на  это,  знаете  ли,  откликаются. Это самый
лучший дом теперь во  всех  Глубоких  Долинах,  клянусь  Вечной
скалой Дура!
   Муззафар поглядел на озадаченное выражение лица Тега.
   --  Черт побери! Ведь у вас, конечно, нет таких кустарников.
Ты должен простить мое потрясающее  невежество.  Мы,  по-моему,
много чему можем научить друг друга.
   -- Ты назвал это домом, -- сказал Тег.
   --  О,  да.  Под  правильным  управлением,  как  только  они
научились подчинятся, разумеется, каркасный кустарник сам  себя
выращивает  в  превосходную  резиденцию.  Это  занимает  только
четыре или пять стандартных.
   "Стандартных, -- подумал Тег. -- Значит, Затерянные  до  сих
пор используют понятие стандартного года".
   Раздалось шипение в трубке лифта, и в комнату, спиной вперед
вошла  женщина  в  голубом  облачении  обслуги,  ведя  за собой
плывущий на  суспензорах  термококон,  который  она  остановила
перед  столом Тега. Одежда ее была того типа, который Тег видел
во время первой своей инспекции, но, когда она повернула к нему
свое приятное округлое лицо, то оно было незнакомым.  Ее  череп
был  выбрит, и всюду по нему тянулись выдающиеся вены. Глаза ее
были  водянисто-голубыми,  и  в  позе   присутствовало   что-то
боязливое.  Она открыла крышку термококона, и пряные запахи еды
поплыли в ноздри Тега.
   Тег насторожился,  но  не  ощутил  непосредственной  угрозы:
своим  опережающим  зрением он видел себя поедающим эту еду без
дурных последствий.
   Женщина расставила перед ним на столе ряд блюд  и  аккуратно
разложила сбоку все необходимые приборы.
   --  У  меня нет снуппера, но я попробую еду, если хочешь, --
сказал Муззафар.
   -- Нет необходимости, -- сказал Тег.  Он  понимал,  что  это
посеет  подозрения, но ведь наверняка эти подозрения сведутся к
тому, что он -- Видящий Правду. Взгляд Тега был прикован к еде.
Он даже сам не успел заметить, как наклонился вперед и принялся
есть.  Знакомый  с  голодом  ментата,  он  был  удивлен  своими
собственными   реакциями.   Работа   мозга   в  модуле  ментата
потребляла калории на устрашающем уровне, но сейчас им  двигала
другая  необходимость.  Он ощущал, как его собственный инстинкт
выживания контролирует  его  действия.  Этот  голод  был  свыше
всего,  что  он  когда-либо  испытывал в жизни. Суп, который он
съел  с  некоторой  осторожностью  в  доме  раздавленного,   не
возбуждал в нем такой требовательной реакции.
   "Доктор  Сакк  выбрал  правильно",  -- подумал Тег. Все меню
было  составлено   непосредственно   по   результатам   полного
обследования, сделанного сканнером.
   Молодая  женщина  продолжала  доставать и доставать блюда из
термококонов, поступавших через трубокамеру.
   Тегу пришлось сдаться на середине  трапезы  и  удалится  для
облегчения  в  туалет  при  обеденном кабинете, осознавая что и
здесь спрятанные телеглазы будут держать его  под  наблюдением.
Он  понял  по  своей  физической  реакции,  что пищеварительная
система тоже ускорила свою работу,  отвечая  на  новый  уровень
запросов  тела.  Когда  он вернулся к столу, то чувствовал себя
таким же голодным, словно вообще нисколько не поел.
   Официантка  начала  показывать  признаки  удивления,   затем
тревоги.  И все равно продолжала поставлять и поставлять еду по
его требованию.
   Муззафар смотрел с возраставшим  удивлением,  но  ничего  не
говорил.
   Тег,  ощутил, как еда проникает в его клетки, восстанавливая
силы: точная регулировка калорий, как о ней распорядился доктор
Сакк. Количества, однако, они и  помыслить  не  могли.  Девушка
продолжала выполнять его заказы, двигаясь в состоянии шока.
   Муззафар наконец заговорил.
   -- Должен сказать, никогда прежде не видел, чтобы кто-нибудь
съедал  так много в один присест. Не могу понять, ни как ты это
делаешь, ни почему.
   Тег, наконец удовлетворенный, откинулся, зная, что  возбудил
вопросы, на которые нельзя отвечать правдиво.
   --  Это  потому, что я ментат, -- соврал Тег. -- У меня было
очень напряженное время.
   -- Потрясающе, -- сказал Муззафар. Он поднялся.
   Когда Тег стал подниматься на ноги,  Муззафар  жестом  велел
ему оставаться на месте.
   --  Нет  необходимости.  Мы  приготовили  для тебя помещение
сразу за этой  дверью.  Для  тебя  безопаснее  никуда  пока  не
передвигаться.
   Молодая женщина удалилась с пустыми термококонами.
   Тег  внимательно вгляделся в Муззафара. Что-то изменилось во
время трапезы. Муззафар  смотрел  не  него  холодными  меряющим
взглядом.
   --  У  тебя есть скрытый миникоммуникатор, -- сказал Тег. --
Ты получил новое приказание.
   -- Твоим друзьям не советовали бы нападать на это место,  --
сказал Муззафар.
   -- По-твоему, в этом и есть мой план?
   -- Каков же твой план, башар?
   Тег улыбнулся.
   -- Очень хорошо.
   Взгляд  Муззафара  стал  рассеянным, пока он прислушивался к
миникоммуникатору. Когда он опять перевел взгляд на Тега, в его
глазах появилось выражение хищника. Тег ощутил этот взгляд, как
ударную волну, и понял, что кто-то  еще  приближается  к  этому
помещению. Полевой Маршал думал об этом новом развитии событий,
как  о  чем-то крайне опасном для своего гостя, но Тег не видел
ничего, способного нанести поражение его новым способностям.
   -- Ты думаешь, что я твой пленник, -- сказал Тег.
   -- Вечной скалой клянусь, башар, ты не то,  что  я  от  тебя
ожидал!
   --  Эта  Преподобная  Черница, которая движется сюда, на что
она рассчитывает? -- спросил Тег.
   -- Башар, предупреждаю тебя, не принимай с ней такого  тона.
Ты  не  имеешь  ни малейшего понятия о том, что с тобой вот-вот
произойдет.
   -- Со мной вот-вот произойдет Преподобная Черница, -- сказал
Тег.
   -- Я желаю, чтобы у тебя с ней все хорошо кончилось!
   Муззафар повернулся всем телом и удалился через лифт.
   Тег  пристально  посмотрел  ему  вслед.  Перед  его  вторым,
опережающим  время,  зрением что-то коротко вспыхнуло -- словно
свет, мигнувший вокруг выхода трубокамеры. Преподобная  Черница
здесь,  но  еще  не готова сюда войти. Прежде всего, она должна
посоветоваться с Муззафаром.  Полевой  Маршал  не  в  состоянии
поведать этой опасной женщине что-нибудь действительно важное.

        x x x

   <i>Память   никогда   не  воспроизводит  реальности.  Всякая
реконструкция изменяет  оригинал,  становится  вечным  каркасом
взаимоотсылок, которые неизбежно оказываются недостаточными.
   <b>Руководство Ментата.</b></i>

   Лусилла  и  Бурзмали  вошли  в Ясай с юга, в кварталы низших
сословий  с  их  редкими  уличными  фонарями.  Всего  лишь  час
оставался  до  полуночи,  и все равно улицы этого квартала были
переполнены  людьми.   Некоторые   шли   тихо,   некоторые   на
наркотическом  заводе, чесали языками, некоторые лишь выжидающе
наблюдали, ошиваясь на углах и привлекая завороженное  внимание
проходившей мимо Лусиллы.
   Бурзмали  ее все время поторапливал -- жадный клиент, охочий
до того, чтобы  остаться  с  ней  наедине.  Лусилла  продолжала
украдкой разглядывать людей.
   Что  они здесь делали? Эти люди, стоявшие в дверях, кого они
ждали? Рабочие в  тяжелых  фартуках,  появившиеся  из  широкого
прохода,  сбоку  от  Лусиллы и Бурзмали, почти поровну мужчин и
женщин. Он них шел густой запах нечистот и пота. Все  они  были
высокими,   тяжеловесными,   с   толстыми   руками.  Лусилла  и
представить себе не могла, какое у них может быть  занятие,  но
достаточно  было одного взгляда на них, чтобы она осознала, как
же мало знала о Гамму.
   Рабочие переговаривались и сплевывали в водопроводный желоб,
выходя в ночь. "Очищают себя от  чего-то  заразного?"  Бурзмали
наклонился к самому уху Лусиллы и прошептал:
   -- Это рабочие -- борданос.
   Она  осмелилась  оглянуться  на  них,  когда  они  уходили в
направлении  боковой  улочки.   Борданос?   Ах,   да...   люди,
специально  выведенные  и натасканные на работу с компрессорной
машинерией, работающей на энергии газов  от  нечистот.  Порода,
при  селекции  которой  убрано  чувство обоняния, а мускулатура
плеч и рук увеличена. Бурзмали увел  ее  за  угол,  и  борданос
исчезли из вида.
   Из  темного  дверного  прохода рядом с ними появилось пятеро
детей и выстроились в линию, следуя  за  Лусиллой  и  Бурзмали.
Лусилла  заметила, что их руки что-то сжимали. Они следовали за
ними   со   странной    настойчивостью.    Бурзмали    внезапно
остановившись, обернулся. Дети тоже остановились и поглядели на
него. Лусилле стало ясно, что дети замышляют что-то нехорошее.
   Бурзмали  сложил  перед  собой  руки  и поклонился детям. Он
произнес:
   -- Гулдур!
   Когда Бурзмали повел ее дальше по улице, дети больше за ними
не следовали.
   -- Они могли забросать нас камнями, -- сказал он.
   -- Почему?
   -- Это дети секты,  которая  называется  Гулдур  --  местное
название Тирана.
   Лусилла  оглянулась,  но  детей  больше  не  было видно. Они
отправились на поиски другой жертвы.
   Бурзмали повел ее за другой угол. Теперь они были на улочке,
заполненной мелкими торговцами, торгующими с лотков на  колесах
--  еда, одежда, небольшие инструменты, ножи. Крики сливались в
единый напев, заполнявший воздух: торговцы  старались  привлечь
покупателей. В их голосах звучала приподнятость, присущая концу
рабочего  дня  -- фальшивая яркость, состоявшая из надежды, что
сбудутся прежние мечты, и все же  подкрашенная  сознанием,  что
жизнь для них не переменится. Лусилле пришло в голову, что люди
на улицах преследуют ускользавшую мечту, и что им нужно даже не
то,  чтобы  эта мечта сбылась, но погоня за ней -- за мифом, за
которым они приучены гнаться, точно так, как натасканные гончие
бегут по бесконечному кругу  беговой  дорожки  за  механической
приманкой.
   На улице прямо перед ними появилась плотная фигура в толстом
подбитом   пальто   вовлеченная   в   громкий  спор  с  купцом,
предлагавшим  прыгучий  мешочек,   наполненный   темно-красными
шариками  кисло-сладких  фруктов.  Фруктовый запах все окутывал
вокруг них. Торговец жаловался:
   -- Ты крадешь еду изо рта моих детей!
   Объемистая  фигура  говорила  тонким  голосом  с  выговором,
морозяще знакомым для Лусиллы.
   -- У меня тоже есть дети!
   Лусилла с усилием совладала с собой.
   Когда  они  отошли достаточно далеко от торговой улочки, она
прошептала Бурзмали:
   --  Этот  человек  в  толстом  пальто,  вон   там   --   это
тлейлаксанский Господин!
   -- Не может быть, -- возразил Бурзмали. -- Он слишком высок.
   -- Их двое: один на плечах у другого.
   -- Ты уверена?
   -- Уверена.
   -- Я видел других подобных со времен нашего прибытия, но я и
не заподозрил.
   -- Множество охотников на этих улицах, -- сказала она.
   Лусилле  все  больше  становилось  не  по  душе повседневная
свинская жизнь обитателей этой свинской планеты. Она больше  не
доверяла  объяснениям, почему гхола был доставлен сюда. Из всех
планет, где мог выращиваться их драгоценный гхола, почему Орден
выбрал именно эту?
   И был ли этот гхола действительно драгоценным? Не  может  ли
быть так, что он просто наживка?
   Почти  перегораживая  узкий  проход  аллеи  рядом с ними был
мужчина,  зазывавший  к  высокому  устройству   из   вертящихся
огоньков.
   -- Живи! -- восклицал он. -- Живи!
   Лусилла замедлила шаг, посмотреть на прохожего, отошедшего в
аллею  и  бросившего монетку зазывале, а затем наклонившегося к
тазику,  в  котором  ярко  светились  огоньки.  Зазывала   тоже
посмотрел на Лусиллу. Она увидела человека с узким темным лицом
аборигена   Келадана   лишь   немногим   выше   тлейлаксанского
Господина. На этом меланхоличном лице было выражение презрения,
когда он подобрал деньги клиента. Клиент поднял лицо от тазика,
содрогнувшись, затем покинул аллею,  слегка  спотыкаясь,  глаза
его   были   стеклянными.   Лусилла   узнала   это  устройство:
пользователи называли  его  гипнобонг,  и  он  был  запрещен  в
большинстве цивилизованных миров.
   Бурзмали   поспешил   увести   ее  прочь  от  меланхоличного
владельца гипнобонга.
   Они вышли на боковую улочку пошире, где на углу была дверь в
здание, пересекавшее их дорогу. Все вокруг двигались пешком, ни
одного транспортного средства не было видно. На  ступенях  этой
угловой   двери   сидел  высокий  мужчина,  подобрав  колени  к
подбородку. Его длинные руки охватывали колени,  тонкие  пальцы
переплетены.  На  нем  была  черная  шляпа  с  широкими полями,
затемнявшими его лицо от уличных  светильников,  но  по  одному
лишь  двойному  блику  среди  теней,  отбрасываемых  полями его
головного  убора,  Лусилла  поняла,  что  никогда   прежде   не
встречала  людей  подобной  породы.  Это  было  то,  о чем Бене
Джессерит знал лишь понаслышке.
   Бурзмали  подождал,  пока  они  не  отойдут  на   порядочное
расстояние  от  сидевшей  фигуры, до того, как удовлетворить ее
любопытство.
   -- Футар, -- прошептал он, -- вот как они себя называют. Они
только недавно появились здесь, на Гамму.
   --  Тлейлаксанский  эксперимент,  --  догадалась  Лусилла  и
подумала,  --  "Ошибка,  вернувшаяся  из Рассеяния". -- Что они
здесь делают? -- спросила она.
   -- Колония торговцев, так сказали местные жители.
   -- Не верь этому. Это охотничьи животные, которые скрещены с
людьми.
   -- Ага, вот мы и на месте, --  сказал  Бурзмали.  Он  провел
Лусиллу через узкую дверь в тускло освещенную харчевню.
   Эта  часть  их  маскировки,  поняла  Лусилла:  делай то, что
делают все другие в этом квартале, но ей  отнюдь  не  улыбалась
перспектива  поесть  в  этом месте -- нисколько, если судить по
доносящимся запахам.
   Здесь явно только что  было  полно  народу,  но,  когда  они
вошли, харчевня уже начинала пустеть.
   --  Эту забегаловку очень высоко хвалят, -- сказал Бурзмали,
когда они уселись  за  мехаслот,  поджидая  появления  проекции
меню.
   Лусилла  наблюдала за уходившими клиентами. Ночные рабочие с
ближних  фабрик  и  контор,  предположила  она.  Они   казались
встревоженными  в своей спешке, может быть, боялись того, что с
ними могут сделать, если они опоздают.
   Она подумала, что в Оплоте была полностью отрезана  от  всей
жизни планеты. Ей не нравилось то, что сейчас узнавала о Гамму.
До  чего  же  убогое  местечко  эта  забегаловка! Табуреточки у
стойки справа от нее были исцарапанными и  потрепанными.  Стол,
многократно   вытертый   и  продраенный  пескодральщиками,  уже
никаким вакуумным очистителем (сопло которого виднелось рядом с
ее левым локтем) невозможно привести в чистоту.  Не  было  даже
признака  самого  дешевого  соника  для  поддержания чистоты. В
царапинах стола скапливались  остатки  еды  и  прочая  пакость.
Лусилла  содрогнулась.  Она  не  могла  избежать  чувства,  что
допустила ошибку, отделясь от гхолы.
   Она увидела, что перед ними  проявляется  проекция  меню,  и
Бурзмали уже изучает его.
   -- Я закажу и для тебя, -- сказал он.
   Бурзмали  говорил  так,  как  будто  он не желает, чтобы она
совершила ошибку, заказав нечто такое, что женщина Хорм  должна
избегать.
   Ее  уязвило ощущение своей зависимости. Она ведь Преподобная
Мать! Она обучена давать  приказания  в  любой  ситуации,  быть
хозяйкой   своей   собственной  судьбы.  До  чего  же  все  это
утомительно. Она указала на грязное окно слева от нее, где были
видны люди, проходящие по узкой улочке.
   -- Я понесу убытки, если мы будем медлить, Скар.
   "Вот так! Это вполне подходит к роли".
   Бурзмали чуть не вздохнул. "Наконец-то! --  подумал  он.  --
Она  опять  начала действовать как Преподобная Мать". Он не мог
понять отстраненного отношения, охватившего ее при  взгляде  на
город и его население.
   Из  подвального  люка  на  стол  выскользнули  два  молочных
напитка. Бурзмали выпил свой одним глотком. Лусилла попробовала
свой  сначала  кончиком  языка,   определяя   его   содержимое.
Поддельный   кофект,   разведенный   соком,   ароматизированным
ореховым запахом.
   Бурзмали указал подбородком вверх,  показывая  ей,  что  это
надо  выпить быстро. Она повиновалась, скрыв гримасу отвращения
от химических ароматов. Внимание  Бурзмали  было  привлечено  к
чему-то за ее правым плечом, но она не осмеливалась обернуться.
Это было бы вне роли.
   -- Пошли, -- он положил монетку на стол и заспешил на улицу.
Он улыбался  улыбкой  жадного  клиента,  но  в  глазах его была
настороженность.
   Темп жизни на улицах  сменился.  Стало  уже  меньше  народу.
Затененные   двери  источали  более  глубокое  чувство  угрозы.
Лусилла  напомнила  себе,  что  она,  по   роли,   представляет
могущественную   гильдию,   чьи  члены  неуязвимы  для  обычной
жестокости городского отребья, и  немногие  люди,  которых  они
все-таки  встречали  на пути, действительно уступали ей дорогу,
взирая на  драконов  на  ее  облачении  с  явным  благоговейным
страхом.
   Бурзмали остановился в дверях.
   Эта  дверь  была  совсем  такой  же, как и другие вдоль этой
улицы  --  чуть  отстоящая  от  тротуара,  такая  высокая,  что
казалась  уже,  чем  была  на  самом  деле.  Старомодный  засов
перекрывал вход. Ничто из более новых систем явно не  проникало
в   эти   трущобы.   Сами  улицы,  предназначенные  только  для
граундкаров, свидетельствовали об этом. Она сомневалась, что  в
целом  этом районе найдется хотя бы одна крыша-подушка. Не было
видно или слышно ни флиттеров, ни топтеров.  Однако  доносилась
музыка  -- слабое шуршание, напоминавшее симуту. Что-то новое у
приверженцев  симуты?  Это,  явно,  такой  район,   где   любые
наркоманы должны чувствовать себя, как дома.
   Лусилла  торопливо  взглянула  на  фасад здания, Бурзмали же
двинулся вперед и дал знать об их присутствии, отомкнув дверной
засов.
   На фасаде здания не было окон. Только  слабое  поблескивание
телеглазов  на  фасаде  здесь  и  там в тусклом отсвете древней
пластали. Это были старомодные телеглазы, заметила она, намного
больше современных.
   Дверь,  глубоко  внутри  теней,  повернулась   вовнутрь   на
безмолвных петлях.
   --  Сюда,  --  Бурзмали подался вперед и заставил ее идти за
собой, потянув за локоть.
   Они  вошли  в  тускло  освещенный  холл,  в  котором   пахло
экзотической едой и горькими эссенциями. Ей понадобился момент,
чтобы  определить  некоторые  из  запахов,  ударивших ей в нос.
Меланж. Ни с чем  не  спутать  этот  густой  запах  корицы.  И,
конечно,  симута.  Она  узнала жженый рис и соли хигита. Кто-то
маскировал нечто другое под  видом  приготовления  пищи.  Здесь
производились   взрывные   устройства.   Она   сначала   хотела
предостеречь Бурзмали, но передумала. Ему  нет  надобности  это
знать,  и  в  этом  ограниченном  пространстве  могли быть уши,
которые услышат все, что она скажет.
   Бурзмали двинулся по затемненой лесенке с тусклым глоуглобом
вдоль  косой  несущей  доски.  На  вершине  лестницы  он  нашел
спрятанный  включатель, скрытый за одним из пятен перепачканной
стены. Не раздалось ни звука, когда он надавил этот включатель,
но Лусилла ощутила  перемену  в  движениях  всюду  вокруг  них.
Тишина.  Это  был  новый  вид  тишины  в ее опыте: настороженно
притихшая готовность к бегству или к насилию. Хоть в лестничном
пролете и было холодно, но озноб,  пробравший  ее,  был  не  от
холода.  За дверью с замаскированной пятном кнопкой послышались
шаги. Выглянула седоволосая  карга  в  желтом  халате,  открыла
дверь, поглядев на них сквозь нависавшие кустистые брови.
   --  А, это вы, -- дрожащим голосом сказала она. Она отошла в
сторону, пропуская их.
   Лусилла быстро оглядела комнату,  услышав,  как  позади  них
захлопнулась  дверь. Это была комната, которую ненаблюдательный
человек  мог  бы  счесть  ветхой,  но  это  было  лишь  внешнее
впечатление,  скрывавшее  высокое  качество.  Сами  ветхость  и
неряшливость были маскировкой. Мебель  и  маленькие  безделушки
выглядели чуть заношенными, но здесь не возражали против этого.
Кому  принадлежала  эта комната? Старухе? Она с трудом ковыляла
по направлению к двери слева от нее.
   -- Нас не следует тревожить до зари, -- сказал Бурзмали.
   Женщина остановилась и обернулась.
   Лусилла внимательно в нее вгляделась. Нет  ли  кого  другого
под  лживо преклонным возрастом? Нет. Возраст настоящий: каждое
движение отмечено неустойчивостью -- дрожащая шея,  непослушное
мускулам тело.
   --   Даже,  если  кто-нибудь  важный?  --  спросила  старуха
дрожащим голосом.
   Ее глаза дернулись пока она говорила. Ее рот открывался лишь
на тот минимум, чтобы издать необходимые звуки, выпуская слова,
будто зарождавшиеся глубоко внутри. Ее плечи, согнутые  годами,
проведенными   над   какой-то   постоянной  работой,  не  могли
выпрямится достаточно,  чтобы  она  могла  посмотреть  в  глаза
Бурзмали.   Она  вместо  этого  посмотрела  мимо  --  странная,
уклончивая поза.
   -- Какую важную персону ты ожидаешь? -- спросил Бурзмали.
   Женщина содрогнулась, и ей понадобилось долгое время,  чтобы
понять.
   -- Очень важные люди заходят сюда, -- ответила она.
   Лусилла распознала сигналы ее тела и сказала Бурзмали:
   -- Она с Ракиса!
   На Лусиллу устремился любопытный пристальный взгляд старухи.
Древний голос произнес:
   -- Я была жрицей, леди Хорму.
   --  Разумеется,  она  с  Ракиса, -- сказал Бурзмали. Его тон
предостерегал Лусиллу не задавать вопросов.
   -- Я не причиню вам вреда, -- прохныкала карга.
   -- Ты до сих пор служишь Разделенному Богу?
   Опять  понадобилась  долгая  пауза,   прежде   чем   женщина
ответила.
   -- Многие здесь служат великому Гулдуру, -- произнесла она.
   Лусилла  поджала  губы  и еще раз осмотрела всю комнату. Эта
старуха резко уменьшилась в своем значении.
   -- Я рада, что не обязана убивать тебя, -- сказала Лусилла.
   Челюсть старухи отпала в пародии на удивление,  а  по  губам
потекла слюна.
   Потомок  ли  она  Свободных?  Лусилла  почувствовала, как ее
пробирает  дрожь  отвращения.  Эта  неприкаянная  нищенка  была
рождена  от  людей,  ходивших  высоко  вскинув  голову,  гордой
походкой, от людей,  которые  умирали  мужественно.  Эта  могла
умереть только хныча"
   --  Пожалуйста,  доверяйте мне, -- прохныкала старая карга и
поспешно покинула комнату.
   -- Зачем ты это сделала? --  спросил  Бурзмали.  --  Это  те
самые, кто доставят нас на Ракис!
   Она просто взглянула на него, распознав страх в его вопросе.
   Это был страх за нее.
   "Но ведь я не кодировала его", -- подумала она.
   С чувством потрясения она осознала, что Бурзмали разглядел в
ней ненависть. "Я ненавижу их!" -- подумала она.
   "Я ненавижу людей этой планеты!"
   Это  была  опасная  эмоция для Преподобной Матери. И все же,
она жгла ее. Эта планета изменила ее  таким  образом,  которого
она  не  хотела.  Она  хотела  осознания  того,  что могут быть
подробные вещи. Понимание разумом  --  это  одно,  а  жизненным
опытом -- совсем другое.
   "Проклятье им!"
   Но они уже среди проклятых.
   В груди у нее болело. Отчаяние! Нельзя убежать от этих новых
мыслей. Что же произошло с этими людьми?
   "С ЛЮДЬМИ?"
   Оболочки  были  здесь,  но  они больше не могли быть названы
полностью живыми. Хотя опасными. Крайне опасными.
   -- Мы должны отдохнуть, пока нам  это  доступно,  --  сказал
Бурзмали.
   -- Я не должна отрабатывать свои деньги? -- спросила она.
   Бурзмали побледнел.
   --  То, что мы сделали, было необходимо! Будь счастлива, что
нас не остановили, но это могло бы произойти!
   -- А это место безопасное?
   -- Настолько безопасное, насколько я это смог обеспечить.
   Каждый здесь проверен либо мной, либо моими людьми.
   Лусилла выбрала длинную кушетку, от  которой  пахло  старыми
духами,  и  устроилась  на  ней,  чтобы  укротить  свою опасную
ненависть.  Там,  где  появляется  ненависть,  может  прийти  и
любовь!  Она  услышала,  как  Бурзмали  вытянулся на подушках у
противоположной  стены,  чтобы  отдохнуть.  Вскоре  он  задышал
глубоко  и  ровно,  но  Лусилле  не  спалось.  В ней продолжали
теснится бесчисленные воспоминания,  навязываемые  теми  иными,
кто  продолжал свою жизнь во внутренних хранилищах ее сознания.
Внезапно внутреннее видение провело пред ней короткой  вспышкой
улицы  и  лица  людей,  двигавшихся в ярком солнечном свете. Ей
понадобилось время, чтобы осознать, что видит  она  все  это  с
какого-то  странного  угла,  что  ее  баюкают на чьих-то руках.
Тогда она поняла, что это одно из ее личных  воспоминаний.  Она
не  могла  определить  того,  кто  держит  ее на руках, отдавая
теплое биение своего ее щекам.
   Лусилла ощутила соленый вкус  своих  собственных  слез.  Она
поняла, что Гамму задела ее намного глубже, чем любой жизненный
опыт со времени первых дней в школах Бене Джессерит.

        x x x

   <i>Скрытое за крепкими преградами, сердце становится льдом.
   <b>Дарви Одраде: довод на Совете.</b></i>

   Все  собравшиеся  испытывали  сильнейшее  напряжение: Тараза
(тайная  кольчуга  под   ее   облачением,   и   она   тщательно
позаботилась   предпринять  и  другие  меры  предосторожности),
Одраде (проявлявшая всю бдительность, ведь здесь  вполне  могло
дойти  до  насильственных действий), Шиэна (от нее не скрывали,
что здесь  могло  произойти,  двигавшиеся  за  ней  три  Матери
Безопасности, прикрывали ее, как живой доспех), Вафф (терзаемый
тревогой,   что   Бене   Джессерит   задурманит   его  рассудок
какими-нибудь своими загадочными  средствами),  лже-Туек  (всем
видом  показывавший,  что  он  вот-вот  взорвется  от ярости) и
девять ракианских советников Туека (каждый  зол  и  вовлечен  в
отчаянную  борьбу  по  захвату власти для самого себя или своей
семьи).
   И вдобавок -- пять телохранительниц -- послушниц, выведенные
Орденом   целенаправленным   скрещиванием   мастерицы    боевых
искусств,  стоявшие  вплотную к Та разе. Вафф появился с равным
количеством новых Лицевых Танцоров.
   Они собрались  в  апартаментах  верхнего  этажа  над  музеем
Дарэс-Балата.  Это  было длинное помещение, где сквозь плазовую
стену открывался вид  на  запад,  за  сад  на  крыше,  заросший
кружевной  зеленью.  Обстановка -- мягкие диванчики и экспонаты
из не-палаты Тирана  высокой  художественной  ценности.  Одраде
выступала против присутствия Шиэны, но Тараза осталась твердой,
как  камень.  Воздействие  девочки  на Ваффа и некоторых жрецов
давало Бене Джессерит подавляющее преимущество.
   Вдоль длинной стены с окнами стояли долбановые ширмы,  чтобы
защитить  от  самого  сильного  сияния идущего на запад солнца.
Даже то, что  окна  смотрели  на  запад,  являлось  для  Одраде
определенным показателем -- там простиралась сумеречная страна,
где   Шаи-Хулуд   вкушал   свой   сон.   Это   было  помещение,
сосредоточенное на смерти.
   Она восхитилась  стоящим