и, - прервала его Фосс. - Наличность быстро пойдет в оборот. - Он мог послать деньги в спортивный клуб, - задумчиво произнес Бекетт. - Театральной труппе. По всей Ирландии есть небольшие театральные труппы и спортивные команды. - Деньги - так дьявольски просто, - вздохнула Фосс. - А как он применяет эту схему к Ливии? - спросил Лепиков. - Мы предполагаем, что он не знает арабского языка. Хапп поднял руку, напоминая студента, который тщетно пытается привлечь внимание преподавателей. Лепиков насмешливо посмотрел на него. - Визит в ливийское консульство, посольство, - сказал Хапп. - В ООН. Что ему нужно знать? Адреса благотворительных организаций в Триполи и Бенгази, наверное? Всю эту информацию не трудно приобрести. Есть люди, просто жаждущие ею поделиться. Это их работа. - Некоторые подобные организации торгуют списками своих адресов, - вспомнил Бекетт. - Или меняют - свой список на ваш. - Когда я был в ЮКЛА, - сказал Хапп, - политический активист мог получить практически любой список, какой хотел. Я знаю одного специалиста по компьютерам, прошедшего школу воровства подобных списков из банков памяти и затем продававшего их. Данзас повернулся и посмотрел поверх своего длинного носа на Хаппа. - Ты был связан с политическими активистами? - Здесь это называлось житейским опытом, - буркнул Хапп. - Мы описываем мир анархии и безумия, - ворчливо заявил Лепиков. - В который Советский Союз внес значительный вклад, - добавила Годелинская. Лепиков обратился к ней по-русски: - Подобные ремарки не пройдут незамеченными. Годелинская ответила по-английски: - Это меня совершенно не волнует. - Она отодвинула свой стул от стола и перегнулась, свесив голову до пола. - Вам дурно? - спросил Бекетт. Он поднялся и обошел вокруг стола, чтобы стать рядом с ней. Ему было видно белое пятно на пыльной стороне ее кисти. Оно было весьма отчетливым. Ранее Бекетт предпочитал считать его пятнышком лабораторной краски, размазанной косметики или комком зубной пасты. Теперь... он почувствовал холод в животе. Голос Годелинской звучал слабо и словно издалека: - Да, я чувствую дурноту. - Она кашлянула. - Странное ощущение. Одновременно и дурнота, и возбуждение. - Думаю, нам обеим лучше вернуться в госпиталь, - сказала Фосс. Бекетт повернулся, чтобы посмотреть на нее. - И вы тоже? - Великий папа всех головных болей, - слабо усмехнулась Фосс. Годелинская выпрямилась, вид у нее был бледный. - Удивлюсь... - Это просто невозможно! - воскликнул Лепиков. - Как Безумец мог узнать об этом месте и о том, чем мы занимаемся? - спросил Данзас. Хапп встал и обошел вокруг стола, чтобы стать рядом с Бекеттом. Они оба смотрели на Годелинскую. Бекетт поднял ее левое запястье и пощупал пульс. - Сто десять, - сказал он. - Значит, все наши умозаключения были бесполезны? - спросил Данзас. - Не является ли один из нас Безумцем? Хапп выглядел испуганным. - Один из нас? - Нет-нет; - сказал Данзас. - Но кто-то из тех, с Кем мы общаемся. - Давайте отправим этих женщин в госпиталь, - приказал Бекетт и ощутил приступ страха за свою собственную семью. Он подумал, что они надежно изолированы в семейном рыбацком лагере в северном Мичигане. Старик: "Что ты знаешь о моем горе? Ты, юнец, никогда не имевший женщины?" Юноша: "Ты, хнычущий старый ублюдок. Ты и тебе подобные убили все надежды моей жизни. Ты думаешь, мне не ведомо горе от потери того, чего я никогда не имел?" Отрывок из ирландской пьесы "Время чумы" Летя в Париж, Джон усиление размышлял о том, что уже сделал (и делает), чтобы скрыть свои следы. Самолет "Боинг-767", где авиалиния ввела "усовершенствования" - гладкую кожаную обивку в первом классе, служащих в салоне, прекрасный выбор вин и еды, - быстро двигался вперед. Соседом Джона был толстый израильский бизнесмен, похвалявшийся, что заказал кошерное. Джон не отвечал, просто глядел в иллюминатор на облачный покров над Атлантикой. Израильтянин пожал плечами и достал портфель, из которого извлек пачку бумаг, чтобы поработать над ними. Джон взглянул на часы, подсчитывая разницу во времени с Сиэтлом. Вот сейчас следователи просеивают пепел дома в Балларде. Разумеется, они сразу же заподозрят поджог. Всепоглощающая вспышка - множество термитных зарядов, фосфор, рассыпающийся из влагозащитной оболочки, взрывающиеся бутылки со смесью эфира и гидроксида аммония. Следователи, естественно, будут искать человеческие останки, но в жаре этого огня не смогут уцелеть даже кости. Будет не удивительно, если они решат, что "Джон Мак-Карти, изобретатель" погиб во время случайного пожара в своей лаборатории. Сильного жара может быть достаточно. Следователи будут с трудом добывать улики, которые им понадобятся. Слишком поздно - пепел будет безнадежно перемешан. У Джона зудело запястье под часами. Он снял часы и почесался, взглянув на обратную сторону корпуса. Там вилась профессионально сделанная гравировка "Дж.Г.О'Д.". Джон Гаррет О'Дей или Джон Гарреч О'Доннел. Паспорт О'Дея уютно устроился в кармане его пальто, рядом с сердцем. Паспорт О'Доннела лежал вместе с запасными в секретном отделении сумки под сиденьем впереди него. Джон застегнул ремешок часов. Гравировка была маленьким, но вполне удачным штрихом. В его бумажнике содержались соответствующие подтверждения личности О'Дея. Самой простой подделкой из всех была карточка социального страхования. Прежде чем стать куском сплавленного металла в подвале в Балларде, маленький печатный станок произвел набор соответствующих карточек и бланков. Чековая книжка у него была настоящая из Первого Национального Банка Сиэтла, домашним адресом был указан адрес одного из его офисов. Денег на ней немного, но достаточно для доказательства действительности счета. В сумке, стоящей у его ног, лежали письма от выдуманных друзей и деловых партнеров, все адресованные на соответствующий офис, с погашенными марками. Все согласовано с его паспортом. Джон Гаррет О'Дей устоит перед любым случайным расследованием. Не то, чтобы он ожидал подобного случая, но все же. В сумке вместе с запасными паспортами был его набор для подделки документов и двести тридцать восемь тысяч долларов в валюте Соединенных Штатов. В кожаном кошельке у него на талии было двадцать тысяч долларов в дорожных чеках, приобретенных блоками по пять тысяч долларов. В бумажнике - две тысячи долларов США и две тысячи сто французских франков, аккуратными хрустящими купюрами из меняльной конторы в аэропорту Ситак. Джон думал об этих деньгах как о "резервном топливе" для завершения мести О'Нейла. В аэропорту Шарля де Голля он поднялся по изрядно устаревшим пластиковым трубам в багажное отделение. Джон получил еще одну свою сумку и вышел под вывеской "для не имеющих к предъявлению" в туманный день. Под бетонным навесом, укрывавшим такси и маршрутные автобусы, стоял густой запах дизельного топлива. Грохот работающих двигателей был громким и нестройным. Мрачная женщина романского типа с тяжелыми чертами лица и толстыми губами стояла прямо впереди него, в очереди на такси, окруженная сумками с покупками и потрепанным багажом, крича по-итальянски на двух девочек-подростков, явно не желавших томиться в ожидании. Ее голос раздражал Джона. Он чувствовал тяжесть в голове. Мысли его еле ворочались. Джон приписал это резкой смене часовых поясов. Его биологические ритмы были нарушены. Джон почувствовал огромное облегчение, когда итальянка со своими детьми забралась в такси и уехала. Это было даже лучше, войти в свое собственное такси и откинуться назад на прохладную обивку. Машина была ярко-голубым дизельным "мерседесом". За рулем сидел худой мужчина с острыми чертами лица, одетый в черную нейлоновую куртку с прорехой на правом плече, из которой выглядывала белая подкладка. - Отель "Нормандия", - сказал Джон и закрыл глаза. Болел желудок, и он подумал: "Я голоден". В отеле должно быть обслуживание в номерах. И кровать. Поспать, вот что сейчас ему нужно. В такси подремать не удалось, хотя Джон и держал свои глаза закрытыми большую часть пути. У него осталось общее впечатление быстрого движения вдоль автострады. Случайный звук тяжелого грузовика потревожил Джона. Водитель изрыгнул несколько изощренных проклятий. Один раз раздался пронзительный визг сирены. По смене ритма Джон понял, что они съехали с кольцевой на улицы Парижа. Они стали чаще останавливаться и дергаться с места. Было уже темно, когда они добрались до отеля. Слегка моросило - начинался дождь. Джон расплатился с водителем, подкинув тому щедрые чаевые, удостоенные ворчливого "мерси, месье". Привратника не было видно. Джон подобрал свои сумки и протиснулся между двух качающихся стеклянных дверей навстречу спешащему пожилому мужчине в бежевой форме. Тот взял сумки Джона и приветствовал его на английском. - Добро пожаловать, сэр. Добро пожаловать. Вестибюль благоухал едким инсектицидом. Оказавшись в своей комнате, Джон выложил смену одежды на утро и пощупал свой живот. Больно. И ощущается некоторая припухлость. "У меня нет времени болеть". Воздух в комнате был угнетающим, слишком теплым и с затхлым запахом. Джон задернул шторы на двух высоких окнах, выходивших на авеню Сент-Оноре, и повернулся, чтобы обозреть свое жилище. Скучные зеленые с серым цветочные узоры на обоях. Ему было слышно, как неподалеку скрипит и лязгает устаревший лифт. Комната не была точно квадратной, она имела форму трапеции - с кроватью, стоящей у широкого конца. Дверь в крохотную ванную комнату открывалась в одном из углов узкого конца. Ко входу можно было добраться, обогнув тяжелый комод. Что до шкафа, то это было гигантское мебельное чудовище из темного дерева - с выдвижными ящиками в центре и отделениями для вешалок по обе стороны за скрипучими дверьми. Нижний ящик, выдвинувшись, открыл под собой узкое пространство. Джон положил туда свой бумажник, паспорт и дорожные чеки. Потом задвинул ящик на место. "Я закажу в номер какой-нибудь суп". При этой мысли Джон почувствовал, что съеденное ранее поднимается из желудка. Он едва успел добраться до ванной, где его вырвало в туалет. Он вцепился одной рукой в умывальник, желудок его содрогался и содрогался. "Проклятье! Проклятье! Проклятье!" Джон подсознательно испытывал страх, что подхватил в своей лаборатории "Бродягу", случайное ответвление его безупречно сработанной чумы. Нечто, не замеченное в погоне за успехом. Немного погодя он с трудом поднялся на ноги, ополоснул лицо над умывальником и спустил воду. Ноги его дрожали от слабости. Джон пошатываясь вышел из ванной комнаты и бросился вниз лицом на постель. Она пахла каустическим мылом, в нос ударило рвотной вонью. "Не вызвать ли мне врача? В Американском госпитале должны быть весьма компетентные врачи". Но, вероятно, врач сможет его запомнить. И пропишет антибиотики. Джон задумался над тем фактом, что сам придал своей чуме способность питаться антибиотиками. "Что если это "Бродяга" из лаборатории?" Джон с трудом, чисто волевым усилием, поднялся на ноги, положил свою драгоценную сумку на дно платяного шкафа и закрыл скрипучую дверь. Он на мгновение прислонился к прохладному дереву, пытаясь восстановить силы. Оттолкнувшись от шкафа, Джон упал спиной на кровать и расслабленно натянул на себя одеяло. Рядом с изголовьем был выключатель. С третьей попытки Джон смог до него дотянуться. Темнота поглотила комнату. "Не сейчас, - подумал он. - Пока нет". Джон не заметил, когда заснул, но когда открыл глаза, по краям оконных занавесей пробивался дневной свет. Он попытался сесть, но мышцы отказались подчиняться. Его охватила паника. Тело было холодным и насквозь промокшим от пота. Медленно, сконцентрировав силу воли, Джон выпростал одну руку и ощупью отыскал телефон. Оператор, думая, что ему требуется прибрать в комнате, послал горничную-испанку. Это была крепкая пожилая женщина с крашеными волосами и толстыми руками, мускулы которых были обтянуты тугими рукавами. Воспользовавшись своим собственным ключом, она влетела в комнату, поморщила нос от густого запаха рвоты, углядела обессиленное лицо Джона под смятым покрывалом и сказала на английском с изрядным акцентом: - Вы желать доктор, сеньор? Задыхаясь после каждого слова, Джон ухитрился произнести: - Они... слишком... дорого... стоящие... - Все есть дорогостоящий, - согласилась горничная, подойдя и встав рядом с кроватью. Она положила прохладную ладонь ему на лоб. - У вас лихьорадка, сеньор. Это есть ужьасные французские соусы. Они плохие для жьелудок. Вам следует держаться подальше от жьирных пищ. Я прьинису вам чего-нибудь. Мы смотреть, как поживаете вы скоро, а? - Женщина похлопала его по плечу. - А я не так дорогостоящий, как доктора. Джон не заметил ее ухода, но вскоре она снова оказалась рядом с ним с дымящейся чашкой чего-то горячего в руке. Он унюхал куриный суп. - Немного бульона для жьелудок, - сказала женщина, помогая ему сесть. Бульон обжег Джону язык, но вызвал чувство успокоения в желудке. Он выпил большую его часть, прежде чем снова опустился спиной на подушки, взбитые для него горничной-испанкой. - Я Консуэла, - сказала она. - Я приду обрьатно, когда закончу другие комнаты. Вам есть лучше теперь, а? Консуэла вернулась еще с одной порцией бульона, разбудила Джона и помогла ему спустить ноги с кровати Ей пришлось поддержать его. - Вы пить. - Горничная придерживала его руку с чашкой, принуждая выпить весь бульон. - Вы лучше, - сказала она, но Джон не чувствовал себя лучше. - Сколько времени? - спросил он. - Время сделать постель и одьеть вас в ночную одежду. Горничная принесла снаружи кресло и втиснула его рядом с изголовьем кровати. Она подняла Джона и усадила в это кресло, где он сидел, пока она расправляла постель и сворачивала покрывало. "Господи, какая она сильная", - подумал Джон. - Вы скрьомный мужчина, - заявила женщина, стоя перед ним подбоченясь. - Мы раздеваем только до нижнего белья, а? - Она хихикнула. - Не надо крьасного лица, сеньор. Я похьронила двоих мужей. - Горничная перекрестилась. Не способный к сопротивлению, едва отдающий себе отчет в происходящем, Джон был пассивен, пока Консуэла раздевала его и водворяла в постель. Простыни холодили его тело. Она оставила занавески закрытыми, но Джон все же ясно различал дневной свет. - Сколько времени? - выдавил он. - Время Консуэле делать множество дрьугой работы. Я приду назад и принесу еще бульон. Вы прогольодались? - Нет. - Джон слабо покачал головой. Широкая усмешка осветила ее лицо. - Вы счьастливчик для Консуэлы, а? Я говьорю на хорьошем англьийском, нет? Он ухитрился кивнуть. - Это счастливая вещь. В Мадриде я есть горничная для американцев. Мой первый муж есть мексиканец из Чикаго в США. Он учить меня. - Спасибо, - это было все, что Джон был способен сказать. - Трасиос э Диас, - прожурчала горничная и соизволила удалиться из комнаты. Джон уснул. Во сне ему досаждали кошмары о Мери и двойняшках. - Пожалуйста, не надо больше снов О'Нейла, - бормотал он. Джон ворочался в постели, неспособный избежать воспоминаний О'Нейла - двойняшки, играющие на заднем дворе их дома. Мери, радостно смеющаяся над рождественским подарком. - Она была так счастлива, - прошептал Джон. - Кто счастльивый? - Это была стоящая рядом с ним Консуэла. Из-под занавесок на окнах просачивалась темнота. Джон учуял куриный бульон. Под его спину просунулась мускулистая рука и поставила его в вертикальное положение. Другая рука держала бульон, чтобы Джон мог пить. Бульон был только слегка теплым и на вкус получше, чем в первый раз. Джон услышал, как чашка звякнула, когда Консуэла поставила ее на тумбочку рядом с телефоном. - Эскузадо, - сказала она и щелкнула пальцами. - Ванная! Вы желать идти в ванная? Джон кивнул. Консуэла втащила его в ванную комнату и оставила, прислонив к умывальнику. - Я жду сньаружи, - сообщила она. - Вы зовете, а? Когда она уложила его обратно в свежезастеленную кровать, Джон спросил: - Какой... день? - Этот день? Этот день после, как вы прибыть, сеньор О'Дей. Это день, когда О'Дей лучше, а? - Горничная усмехнулась своей шутке. Он не смог ей ответить, беспомощно подергав губами. - Вы не жьелаете дорьогой доктор, сеньор? Джон качнул головой из стороны в сторону. - Мы смотрим завьтра, - заявила горничная. Она вышла, задержавшись, чтобы выдать ему веселое "Аста маньяна!", прежде чем закрыть дверь. Утро можно было определить по возвращению Консуэлы. На этот раз она принесла маленькую чашку с вареным яйцом в дополнение к бульону. Горничная подперла его подушками и накормила яйцом с ложечки, вытерев подбородок словно младенцу, прежде чем дать бульон. Джону показалось, что сил прибавилось, но в мозгах все еще была путаница и сводящая с ума неспособность определить, какой сейчас день или час. Консуэла расстраивала Джона, увертываясь от его вопросов. - Это день, когда О'Дей есть двьа яйца утром. - Это день, когда О'Дей имеет мьясо и хлеб для обеда. - Это день, когда О'Дей имеет морьоженое с его комида. - ...день, когда О'Дей... день, когда О'Дей... - Веселое лицо Консуэлы стало приметой неисчислимых дней, но Джон чувствовал, как к нему возвращаются силы. В одно прекрасное утро Джон принял ванну. Он больше не нуждался в помощи, чтобы добраться до ванной комнаты. Когда Консуэла унесла тарелки из-под его завтрака, Джон поднял трубку телефона и попросил управляющего. Оператор ответила, что НЕМЕДЛЕННО соединит его с месье Депла. И меньше, чем через две минуты, Депла был на линии, разговаривая с ярко выраженным британским акцентом. - А, мистер О'Дей. Я как раз собирался вам позвонить по поводу вашего счета. Обычно мы требуем еженедельной оплаты, а уже девять дней... но в таких обстоятельствах... - Он откашлялся. - Если вы пришлете кого-нибудь, я подпишу необходимые дорожные чеки, - сказал Джон. - Сейчас, сэр. Я сам принесу счет. Джон извлек пакет дорожных чеков из-под ящика шкафа и теперь ждал в постели, пока придет Депла. - Жерар Депла к вашим услугам, сэр. - Управляющий был высоким седовласым мужчиной с приятными правильными чертами лица и широким ртом с крупными зубами. Он предъявил счет на маленьком черном подносе, сбоку аккуратно помещался карандаш. Джон подписал десять чеков и попросил, чтобы ему принесли сдачу. - Для Консуэлы, - пояснил он. - Драгоценность из драгоценностей, - улыбнулся Депла. - Я на вашем месте посоветовался бы с врачом, но все хорошо, что хорошо кончается. Должен сказать, что вы выглядите значительно лучше, сэр. - Значит вы заглядывали ко мне? - спросил Джон. - В данных обстоятельствах, сэр. - Депла поднял поднос и подписанные чеки. - Но Консуэла зачастую оказывается права насчет болезней гостей. Она уже давно у нас работает. - Если я обзаведусь собственным хозяйством во Франции, то непременно у вас ее украду, - хмыкнул Джон. Депла хихикнул. - Постоянный риск в нашем деле, сэр. Можно ли мне поинтересоваться, какие дела привели вас в Париж? - Я консультант по инвестициям, - солгал Джон. Он изобразил перед Депла озабоченного бизнесмена. - И я опаздываю на важную встречу по поводу одного проекта. Я вот думаю, не может ли отель предоставить мне напрокат машину с шофером, разговаривающим по-английски? - С какого дня, сэр? Джон проверил свои внутренние резервы - маловато. Но всего через четыре дня... Остров Эчилл... письма. Необходимо было еще кое-что сделать, прежде чем предпринять последующие шаги. Он чувствовал, что времени осталось мало. Придется изменить планы. Джон глубоко вздохнул. - Завтра? - Разумно ли это, сэр? Вы выглядите намного лучше, благодаря отличной заботе Консуэлы, но даже так... - Это необходимо, - сказал Джон. Депла выразительно пожал плечами. - Могу ли я спросить, куда вы направляетесь, сэр? - В Люксембург. А потом, наверное, обратно в Орли. Я не уверен. Машина будет мне нужна на несколько дней. - Машиной? - Депла явно был поражен. - Орли? Вы куда-то летите? - Я собирался, когда было чуть сильнее... - Поговаривают об еще одной забастовке авиадиспетчеров, - сказал Депла. - Тогда я могу воспользоваться машиной, чтобы добраться до Англии. - Так далеко! - По тону Депла было понятно, что он считает своего постояльца расточительным. Как и весь остальной штат отеля, особенно Консуэла. - Эти амьериканцы! Он не будет платить доктору. Сльишком дорого. Но он наньимает машину и водьителя, говорящего по-англьийски для подьобного путешествия. Мои амьериканцы в Мадриде проявльяли такьие же признаки безьумия. Они вопят на песетес, и потом они покьупают тельевизор, такой большой, что его нельзя двьигать, кромье как с брьигадой грьузчиков. Я думаю, мужчины всегда были по большей части тупой и бесчувственной массой. Их эмоции покрыты рубиновой тканью. Они противятся чувствительности и завершенности, исходящим от женщин - цементу, скрепляющему все воедино. Когда наши сторожа оставляют переговорник открытым, я слышу, как снаружи Падрейк бормочет о том, какого мужчину он возьмет в свой Круг Дружбы, мучаясь над именами, то это имя, то другое. Круг Дружбы! Все они ищут что-нибудь, что снова соберет нас вместе, что-нибудь, что поддержит их и пронесет сквозь эти ужасные времена. Дневник Кети О'Хара Не раздеваясь, Бекетт вытянувшись лежал на своей спартанской раскладушке в крохотной комнате ДИЦ. Он заложил руки за голову, чувствуя костяшками пальцев комковатую подушку. Единственным источником света в комнате были часы с подсветкой на столе возле его головы. Полтретьего ночи. Глаза Бекетта были открыты. В горле у него застрял комок, который он никак не мог проглотить. "Слава Богу, моя семья пока в безопасности", - думал Бекетт. Вся эта зона северного Мичигана была оцеплена войсками. "Мы идем по пути Франции и Швейцарии". "Распались". Он знал, что стоит только закрыть глаза, как сознание заполонят воспоминания об умирающей Ариене Фосс. - Я замерзаю! - не переставала она жаловаться. Впрочем, между жалобами Фосс снабжала их клинической картиной своих симптомов, как они виделись изнутри сознанию, окончательно настроившемуся на медицинские детали. В палате госпиталя были светло-зеленые стены и твердый пластиковый пол, покрытый пятнами засохшего антисептика. Окон не было. Лишь картина с горным пейзажем висела на стене, создавая иллюзию пространства за стенами стерильной комнаты. Линии проводов в сером изоляционном покрытии выходили из-под ложа Фосс, прячась в коробке электронной системы, наблюдавшей за ее жизненными показателями. Лишь одна прозрачная трубочка сбегала из капельницы в ее правую руку: раствор Рингера. Со своего кресла возле ее кровати Бекетт мог держать в поле своего зрения и монитор, и пациентку. Губы Фосс шевелились. Звука не было, глаза закрыты. Губы шевельнулись снова, потом послышалось: - Был наплыв той странной разновидности дезориентации, - прошептала она. - Вы уловили это? - Да, Ари. - И с Дореной тоже? Что она говорит? Бекетт подвинул лампу ближе к тетради на своих коленях и сделал пометку. - У нас скоро будет доклад от Джо, - сказал он. - Скоро, - прошептала Фосс. - Что это означает? - Через час или около того. - Через час или около того меня уже здесь может не быть. Эта штука быстрая, Билл. Я это чувствую. - Я хочу, чтобы вы мысленно вернулись назад, - сказал Бекетт. - Какой первый симптом заставил вас заподозрить, что это чума? - На моей правой стопе этим утром появилось белое пятно. "Белые пятна на конечностях", - записал Бекетт. - А раньше ничего? - спросил он. Фосс открыла глаза. Зрачки были остекленевшими, веки - опухшими. Ее кожа была бледной и бескровной, как у мертвеца. Почти такого же цвета, как и подушка под головой. Кукольные черты обрюзгли, вьющиеся волосы спутались и были влажными от пота. - Вспоминайте, - приказал Бекетт. Фосс закрыла глаза, потом прошептала: - Ах, нет. - Что? - Он склонился к ее голове. - Это не могло быть симптомом, - прошептала она. - Что? - Позавчера я проснулась с мозолями, как у черта. Бекетт быстро начал записывать. - Вы это тоже протоколируете? - шепотом спросила Фосс. - Вообще все, что может оказаться важным. Что еще? - Я приняла ванну и... Иисусе! У меня болит кишечник. Бекетт сделал пометку, потом сказал: - Вы приняли ванну. - Это было странно. Казалось, что вода никак не нагреется как следует. Я думала, что это проклятые сантехники, но была туча пара, и кожа у меня покраснела. Хотя мне было холодно. "Сенсорное искажение", - записал Бекетт, потом: - Вы не обливались холодной водой? - Нет. - Фосс медленно качнула головой из стороны в сторону. - И я была голодна. Я съела два завтрака. Я думала, это просто весь этот беспорядок и... вы знаете. - Вы не щупали себе пульс? - Не думаю. Я не помню. Господи, меня это обеспокоило, так много есть. Меня всегда тревожит набираемый вес. Куда вы поместили Дорену? - Чуть дальше по коридору. Мы поставили ультрафиолетовые излучатели и антисептические распылители в проходе между комнатами. Мы решили, что это хорошая идея... просто на всякий случай. - На случай, если одна из нас получила порцию чумы, а вторая нет. Хорошая мысль. Что это за дрянь в капельнице? - Просто раствор Рингера. Мы собираемся попробовать немного новой крови. Вам нужна лейкоцитарная стимуляция. - Значит, она уже добралась до костного мозга. - Мы в этом не уверены. - Как только я увидела то белое пятно у себя на лодыжке, Билл, думаю, что уже тогда все поняла. У меня кишки стали, словно комок льда. Но мне не хотелось об этом думать. Вы заметили пятно у Дорены на руке? - Да. - Сделайте основательное вскрытие, - сказала Фосс. - Отыщите все, что сможете. - Она закрыла глаза, потом снова открыла. - Я долго была без сознания? - Секунду. - Нет! Когда вы принесли меня сюда? - Около часа. - Это обрушилось, словно тонна кирпича, - сказала Фосс. - Я помню, как вы сажаете меня на край кровати, чтобы помочь надеть халат, а потом - ап! - У вас упало давление. - Я так и думала. А что с другими женщинами в ДИЦ? Это распространяется? - Боюсь, что так. - Дерьмо! - Она помолчала мгновение, потом: - Билл, не думаю, что от вашей антисептической обработки будет много толку. Я думаю, что носителями являются мужчины. - Боюсь, что вы правы, - Бекетт откашлялся. - Какая температура? - Сначала был жар, а сейчас снижается - девяносто девять и семь десятых. - Бекетт посмотрел на монитор. - Сердцебиение сто сорок. - Собираетесь попробовать наперстянку? - Я заказал немного ланоксина, но мы еще обсуждаем это. На Дорену он не слишком подействовал. - Вскрытие, - прошептала Фосс. - Ищите фибробласты. Он кивнул. - Боже, - сказала она. - В печени ощущения, как в использованном футбольном мяче. Бекетт сделал пометку. - Вы пробовали интерферон... Дорене? - прошептала Фосс. - Да. - И что? - С тем же успехом можно было применять дистиллированную воду. - Я заметила, что моя сиделка - мужчина. Насколько плохо обстоят дела с другими женщинами? - Плохо. - Что вы делаете? - Мы перекрыли все помещения. Нам повезло, что этот комплекс строился так, чтобы противостоять радиоактивному заражению. - Думаете, любая из них может подхватить чуму? - Слишком рано что-то говорить. - Есть ли какие-то идеи насчет того, как это сюда попало? - Любой из нас мог занести это. Лепиков думает, что это он. Он говорит, что никак не может связаться со своей семьей в Советском Союзе. - Данзас из Бретани, - прошептала Фосс. - Но он уже давно там не был. - Лепиков, - сказала она. - Он получил все виды инструктажа, прежде чем был послан сюда. Годелинская на это жаловалась. Специалисты, эмиссары... Лепиков уверен, что у него ослабленная форма. - У вас есть какие-нибудь симптомы? - спросила она. - Небольшой насморк и легкая лихорадка, но это было еще пять дней назад. - Пять дней, - прошептала Фосс. - А я уже умираю. - Мы предполагаем, что инкубационный период не больше трех или четырех дней, - пояснил Бекетт. - Может быть, даже меньше. Мужчине может потребоваться пара дней, чтобы стать активным носителем. - Легкая форма для мужчин, смертельная - для женщин, - прошептала Фосс, потом громче: - Этот Безумец - грязный сукин сын! Они все еще думают на О'Нейла? - Никто в этом больше не сомневается. - Думаете, он тоже носитель? Бекетт пожал плечами. Не было смысла рассказывать ей про Сиэтл и Такому. С нее и так достаточно. - Я бы хотел свести воедино ваши симптомы. - Может быть, на это времени у нас больше не будет, так что давайте сейчас. - Не сдавайтесь, Ари! - Вам легко говорить, - она молчала почти целую минуту, потом сказала: - Расстройство желудка в то утро, когда я чувствовала себя возбужденной. Потом жажда. У Дорены было то же самое? - Идентично. - Головная боль. Боже, временами это просто невозможно терпеть. Сейчас еще сносно. Вы даете мне какое-то обезболивающее через капельницу? - Пока нет. - У меня болят соски, - сказала Фосс. - Я вас уже просила, чтобы вы сделали лучшее чертово вскрытие в своей жизни? - Я помню. Тихонько зашел Данзас и шепнул Бекетту: - Дорена Только что умерла. - Я слышала, - сказала Фосс. - Вот еще одно, Билл. Обостренный слух. Все так чертовски громко! Вы можете привести мне рабби? - Мы пытаемся, - начал Данзас. - Прекрасное время для меня вернуться к... Проклятье! Мой трахнутый желудок в огне! - Она посмотрела мимо Бекетта на Данзаса. - Этот Безумец просто грязный садист. Он должен знать, в какой муке умирают его жертвы. Бекетт раздумывал, не стоит ли ей рассказать о том, что большинство женщин впадали в кому и умирали, не просыпаясь. В конце концов он решил об этом умолчать. Не было смысла демонстрировать, что попытка сохранить Ариене жизнь лишь продлевала ее боль. - О'Нейл, - прошептала она. - Интересно, чувствовала ли его жена какую-нибудь... - Фосс закрыла глаза и замолчала. Бекетт приложил ладонь к артерии на ее шее. Он наклонился к монитору: кровяное давление шестьдесят на тридцать. Пульс падает. - Каждый антибиотик, опробованный нами на Дорене, только ухудшал ее состояние, - пояснил Данзас. Но, возможно, мы могли бы попробовать какие-нибудь хемо-препараты... - Нет! - Это была Фосс, голос ее был неожиданно громким и резким. Она повернулась и пристально посмотрела на Бекетта. - Ничего не рассказывайте моему мужу про боль. Бекетт проглотил комок в горле. - Я не буду. - Скажите ему, что это было очень легко... очень спокойно. - Может быть, немного морфина? - предложил Бекетт. - С морфином я не смогу думать. А если я не смогу думать, то не смогу и рассказывать вам, что со мной происходит. В комнату вошел санитар в белой куртке поверх армейской формы. Это был молодой мужчина с мелкими невыразительными чертами лица. Его именная бирка гласила: "Диггинс". Он перепуганно уставился на неподвижную фигуру Фосс. Бекетт мрачно посмотрел на него. - Вы ищете подходящий тип крови с ослабленной инфекцией? - Да, сэр. У донора подтвержденная инфекция мочевого пузыря. Он уже на кушетке. - Количество лейкоцитов? - спросил Бекетт. - Доктор Хапп сказал, что достаточно высокое. Точных цифр у меня нет. - Тогда давай его сюда. Он просто вызвался сдавать кровь. Диггинс остался стоять на том же месте. - Это правда, сэр, что мы все переносчики этой штуки? Все мужчины здесь? - Вероятно, - буркнул Бекетт. - Тот донор, Диггинс. - Простите, сэр, но снаружи задается масса вопросов... закрытые двери и все такое. - Нам придется это просто выдержать, Диггинс! Вы собираетесь доставить сюда донора? Диггинс немного поколебался, потом сказал: - Я посмотрю, что я могу сделать, сэр. Он повернулся и поспешил прочь из комнаты. - Дисциплина катится к черту, - улыбнулась Фосс. Бекетт посмотрел на монитор - пульс восемьдесят три, кровяное давление пятьдесят на двадцать пять. - Какое у меня давление? - спросила Фосс. Бекетт сказал ей. - Так я и думала. Я испытываю некоторые затруднения с дыханием. Мне холодно. Дрожат ли у меня ноги? Бекетт приложил руку к ее правой ступне. - Нет. - А ощущение именно такое. Знаете, Билл, я кое-что поняла. Я не боюсь смерти. Умирание освободило меня от всего дерьма. - Фосс замолчала, потом добавила слабым голосом: - Не забудьте, дружок - лучшее чертово вскрытие... Не услышав продолжения, Бекетт взглянул на монитор. Он мог почувствовать, как ее пульс угасает под его рукой. Монитор показывал десять ударов в минуту, и частота продолжала снижаться. Кровяное давление резко упало. Как раз пока Бекетт смотрел на приборы, он почувствовал, как пульс замер под его пальцами. Монитор издал резкий и продолжительный электронный визг. Данзас обошел вокруг кровати и отключил приборы. В наступившей внезапно тишине Бекетт снял свою руку с шеи Фосс. По его щекам катились слезы. - Будь он проклят! Будь он проклят! - бормотал он. - Мы договорились, что будем проводить вскрытие в операционной, - сказал Данзас. - Отвяжись, ты, кровожадный французский зануда! - заорал Бекетт. Я всегда испытывал определенный ужас перед политическими экономистами. Это началось с тех пор, как я однажды услышал заявление одного из них о том, что он боится, если голод 1848 года в Ирландии убьет не больше миллиона человек. А этого, мол, едва ли хватит для улучшения дел. Бенджамин Джоуэтт, хозяин Баллиойля, Оксфорд - Конечно, мистер президент, - заявил генеральный секретарь, - можно найти какой-нибудь способ, чтобы спасти то, что осталось от вашей Команды в ДИЦ. Кажется, они там прекрасно сработались. Генеральный секретарь. Халс Андерс Берген, был норвежцем, получившим образование в Англии. С мужчиной на том конце телефонной линии он сыграл множество партий в гольф, во время которых они были друг для друга Хабом и Адамом. Но сегодня Адам Прескотт твердо уселся в своем кабинете президента Соединенных Штатов. В его голосе уже не осталось и следа дружеской теплоты. "Что его так тревожит, помимо очевидного?" - размышлял Берген. Было что-то, о чем Прескотт не желал говорить без сложных предварительных переговоров. Президент выглядел весьма рассеянным. Зачем ему беседовать о процедурах стерилизации зараженных районов в то время, когда обсуждается трагедия в Денвере? Эти процедуры были выработаны и приняты всеми участниками. Не может ли быть чего-нибудь нового в издержках? - Я согласен, сэр, что экономические реалии имеют первостепенную важность, - сказал Берген. Потом он просто слушал, пока Прескотт разыгрывал свой гамбит. Расходы, которые в тысячи раз превышали затраты на ликвидацию любого другого бедствия в истории человечества, явно были лишь частью непосредственных забот президента. "Уж не думает ли он о стерилизации Денверского комплекса?" - размышлял Берген. От этой мысли его рука с телефонной трубкой дрогнула. Берген, мужчина, способный разговаривать прямо, когда это от него требовалось, задал вопрос без обиняков. - Помещения, не людей, - ответил Прескотт. Берген облегченно вздохнул. Слишком уж много смертей произошло. Это означало, однако, что колорадская чумная резервация была не просто слухами, а жестокой реальностью. Там должны были изолировать зараженных мужчин. Почему тогда нельзя отправить туда Команду ДИЦ? - Может ли Команда эффективно работать без лабораторий ДИЦ? - спросил Берген. Прескотт так не думал. Берген обдумал этот факт. Очевидно, Прескотт и его советники испытывают нужду в военном аспекте использования ДИЦ. Комплекс ДИЦ можно стерилизовать и разместить там военных. Но что с Командой? - Они сэкономили нам массу времени с той поры, как разразилась чума, - сказал Берген. - А теперь, когда выяснилось, что Безумец - это О'Нейл, четверо мужчин... Президент прервал его. Он не хотел изолировать столь блестящие умы. Но что с ними делать, когда ДИЦ будет ввергнут в огонь стерилизации? В колорадской резервации просто нет подходящих помещений. По внезапному наитию Берген спросил: - А нельзя ли их отправить в тот новый центр в Англии? Президент немедленно и неискренне рассыпался в похвалах такому блестящему предложению. Мол, только гений мог до такого додуматься. Берген отвел красную телефонную трубку от своего уха и уставился на нее, потом вернул на место. Из нее все еще изливался елей. Берген посмотрел через кабинет на обшитую панелями стену, дверь темного дерева. Его рабочее кресло было лучшим из того, что могла поставить Дания, и он откинулся на его спинку, по-прежнему держа трубку около уха. Выдвинуть предложение отправить этих людей в Англию мог бы и ребенок, но Берген начинал понимать политические проблемы президента. Если бы четверо зараженных мужчин из команды ДИЦ были на самолете, то они могли бы потерпеть аварию в незараженном районе. Место катастрофы будет нуждаться в "Паническом Огне". Берген поставил этот вопрос перед Прескоттом, вслушиваясь в неуловимые намеки ответа президента. Да, это очень плохо, что пресса и публика не восприняли официального названия "Новый Огонь". Слова ПАНИКА и ОГОНЬ имеют особенно вредный подтекст, когда используются в подобном сочетании. Впрочем, когда появляется одно, то моментально возникает и другое. Даже если этот опломбированный самолет не разобьется, любые новые вспышки чумы по маршруту полета могли бы возбудить сильные подозрения, что инфекцию распространили вновь прибывшие. Что она каким-то образом вышла из-под контроля и поразила новые невинные жертвы. У демагогов будет знаменательный день, и лучшего не придумаешь, чтобы снабдить оголтелое движение крайних фанатиков дополнительными аргументами. - Думаю, у Франции возникнет желание предоставить эскорт истребителей, - хмыкнул Берген. Он смотрел на дверь в приемную, пока Прескотт изливал на его голову очередную порцию елея. Французский посол был в числе терпеливо дожидающихся и хотел с ним позавтракать. "Возможно, словечко-другое на ушко?" - Вы можете набрать добровольцев для экипажа самолета? Генеральный секретарь снова слушал. Как удачно, что доктор Бекетт из Команды был пилотом - офицером запаса ВВС и тому подобное! И Прескотту прекрасно об этом известно. Как хорошо его информировали! И можно подготовить самолет дальнего радиуса действия. Четверо мужчин приедут в аэропорт сами. Они взлетят, встретятся с эскортом - а их машина и все, с чем они соприкасались, искупается в "Паническом Огне". Ах, да, еще одно. Не может ли генеральный секретарь договориться, чтобы этим четверым присвоили статус "особо важные агенты" в Англии? "Особо важные агенты", - размышлял Берген. Он решился закинуть небольшую наживку. - Самый ли это мудрый выбор, отправить их в Англию? Та лаборатория в Киллалу в Ирландии оборудована впечатляюще, особенно учитывая, какое оборудование мы туда поставили. - Но вы же сами предложили Англию, - возразил Прескотт. - Я, естественно, предположил, что Британия - наиболее оптимальный вариант. - По-видимому, да, - согласился Берген. Теперь все было совершенно ясно. Если что-нибудь пойдет не так, то это была идея генерального секретаря ООН. В конце концов, это Берген внес необходимые предложения, чтобы протолкнуть этот проект. Однако красный телефон выдал еще не все пикантные новости. У Прескотта было кое-что новенькое относительно О'Нейла. Слушая его, Берген посматривал на часы. Голодные спазмы тревожили его желудок. Внезапно он изумленно вскинулся. - Они думают, что О'Нейл в Англии? - спросил генеральный секретарь. - Почему они так думают? В объяснении Прескотта была ужасающая логика. Жертвы, если они разоблачат его, могут побояться предъявить Безумцу обвинения из опасения новой, более страшной болезни, которую он может на них наслать. В конце концов, О'Нейл грозил этим в одном из своих писем. Не имея точной информации, никто не позволит себе допустить, что он блефует. - Почему не Ирландия? - спросил Берген. Ах, да, некоторым людям в Ирландии знакомо лицо О'Нейла, и даже если он замаскировался... ну, ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ПУБЛИКА считает ирландцев более склонными к необдуманной мести. Безусловно, О'Нейл должен это учесть. Было бы логичным, если бы он захотел укрыться в англоязычной стране, где О'Нейл мало известен и может уйти в подполье. И вот Англия - "определенное количество хаоса и разрушений". И Англия была одной из его целей, место, где Безумец запретил тем, с другой стороны, применять атомную стерилизацию. Это звучит ужасно, но более того: если быть точным, это изобличает работу ума, способного разрубить проблему подобно удару меча. Берген в определенном смысле признавал это качество и за собой. Сложности должны быть упрощены до поддающихся управлению формы и размера, даже если это подразумевает выбор лишь тех сложностей, которыми можно управлять. О'Нейл, может быть, и безумен, но он еще и гений - истинный гений. - И насколько они в этом уверены? - спросил Берген. Ах, да - ПРОФИЛЬ. Это еще один результат деятельности Команды. Прескотт и прочие уверены, что Команда "проникла в сознание Безумца, научившись думать, как он". Берген молча согласился. Возможно, они так и делали. Разумеется, кто-то должен это делать. - Я займусь предварительной подготовкой к полету в Англию, - сказал Берген. - Кто-нибудь из моего офиса позвонит вашим людям, чтобы проработать детали. Добившись своего, но не проявив этого никоим образом, президент охотно позволил генеральному секретарю отправиться на ленч. Он даже высказал предположение, что вскоре они сразятся в гольф, а потом, под конец, последовало более интимное замечание. - Да, ужасные времена, - согласился Берген. - Это, несомненно, ужасные времена, сэр. Вы заметите, что ольстерцы больше не поют "О Господи, наша помощь в тяжкую годину". Джозеф Херити Положив трубку телефона на место, президент Прескотт задумался над содержанием беседы с Бергеном. Вполне удовлетворительно. Да, отлично проделано с обеих сторон. Разумеется, Берген будет ему еще звонить. Когда-нибудь будет услуга за услугу. Что ж, это тоже, Берген был слишком хорошим политиком, чтобы просить то, чего не сможет получить. Чарльз Турквуд, личный помощник и доверенное лицо президента, стоял по другую сторону стола как раз напротив места президента. В Овальном кабинете было очень тихо, не доносилось даже, звука печатной машинки из какой-нибудь приемной. Не так уж много осталось машинисток. К тому же большинство дел решалось прямыми телефонными переговорами, как только что с Бергеном. Турквуд был невысоким мрачным мужчиной с коротко подстриженными черными волосами. Над коротеньким носом выделялись широко посаженные, холодные черные глаза. Губы были толстыми, подбородок широким и притупленным. Сам себя он считал уродливым, но думал, что это компенсируется физической силой. Турквуд зачастую думал о себе, как о полной противоположности высокому седовласому достоинству Прескотта. У того была внешность добренького и благодушного дедушки из мыльной оперы. Общался он при помощи мягкого баритона. - Он на это пошел, а? - спросил Турквуд, расшифровав слышанную им половину телефонного разговора. Прескотт не ответил. Он склонился над столом, читая копию одного из писем Безумца. Турквуд, в совершенстве владевший чтением кверху ногами, взглянул на то, что привлекло внимание президента. Ах, да - атомные предостережения О'Нейла: "Вы подумаете об атомной стерилизации мишеней моей мести. Не делайте этого. Иначе я повернусь против вас. Чума должна идти своим путем в Ирландию, Великобританию и Ливию. Я хочу, чтобы мужчины выжили и знали, что это сделал я. Вам будет разрешено подвергнуть их карантину, не более того. Отошлите их соплеменников домой - всех из них. Пусть они варятся там. Если вы не сумеете изгнать их всех, вплоть до младенцев, принадлежащих этим странам по крови и месту рождения, вы ощутите на себе мой гнев". "О'Нейл высказался достаточно прямо", - подумал Турквуд. Президент закончил читать, но по-прежнему молчал, глядя в окно на Мемориал Вашингтона. Это была одна из наиболее обескураживающих привычек президента - хранить длительное молчание в ответ на высказывания или вопрос подчиненного. Предполагалось, что в этот момент президент думает, что он зачастую и делал. Но чрезмерно затянувшееся молчание давало нижестоящему значительное время, чтобы строить предположения, о ЧЕМ может думать президент. В подобных обстоятельствах даже людям, лишенным воображения, могут прийти в голову самые черные мысли. Из всех его близких сотрудников лишь Чарли Турквуд догадывался, что это было нарочитой манерностью, предназначенной для достижения именно такого эффекта. - Он на это пошел, - прервал молчание Прескотт, повернувшись к Чарли. - Вам теперь надо внимательно наблюдать. Это целиком дело ООН, а мы просто прокатимся заодно. - А что ему надо будет взамен? - спросил Турквуд. - В свое время, - сказал Прескотт. - Все в свое время, Чарли. - Сэр, генеральный секретарь не пытался поднять вопрос о том, кому будет принадлежать контроль над карантинщиками? - Ни слова. Берген прекрасно понимает, что если у нас есть возможность, мы стараемся держать в руках не больше одной горячей картошки. - Карантинщики - это опасная основа власти, сэр. Я даже не могу в достаточной степени подчеркнуть, как... - Успокойся, Чарли. В данный момент у них одна и только одна задача - поддерживать карантин в зараженных районах Ирландии, Великобритании и Ливии. Если они попытаются выйти за рамки своих полномочий, у нас останется время, чтобы с ними разобраться. Нам надо поддерживать порядок, Чарли. Это наша главная задача - поддерживать порядок. Пока он развевает дикую гриву моря, Во мне нет страха, что воины викингов Придут ко мне по воде. "Шторм-хранитель", гэльская поэма восемнадцатого века Легкий крейсер карантинной службы запросил маленькую шлюпку из Крмакшерри Бей, пока она была в пределах досягаемости от Олд Хед в Кинсейле. Парусная шлюпка, идущая в крутой бейдевинд в тусклом сером свете раннего утра, обнаружила, что неистовствовавший ветер отрезан воздвигшимся перед ней металлическим бортом легкого крейсера. Военный корабль, построенный на верфях Клайда для южноафриканцев в дни, предшествовавшие изоляции апартеида, нес на своем гюйс-штоке флаг ООН. Он держал маленькое суденышко на экране радара, пока оно приближалось и обменивалось сигналами со штабом адмирала Френсиса Делакура, канадца, возглавлявшего карантинщиков со своей базы в Исландии. - Предупреди его, - приказала карантинная служба. - Послана каблограмма, чтобы помогли его выдворить. - Наверное, пресса, - произнес один из помощников Делакура. - Тупые ублюдки. Крейсер зашел с наветренной стороны и развернулся. Он тяжеловесно покачивался над парусником, пока рейтин с громкоговорителем не показался над бортом. Усилитель донес его голос с механическими интонациями до Джона, сидящего у руля шлюпки. - Вы в запретных водах! Уходите и держите курс на юг! Джон смотрел на исполосованные ржавчиной борта корабля. Он обратил внимание на развевающийся флаг ООН. Лишенная ветра, шлюпка опасно раскачивалась. Джону было слышно, как вода плещет в днище под его ногами. Эта восьмиметровая посудина обошлась ему в шестьдесят тысяч долларов - сорок тысяч за судно и еще двадцать тысяч на взятки. Поместив сто сорок тысяч долларов на номерной счет в Люксембурге, Джон считал, что этого хватит для воплощения в жизнь заключительного плана его мести. Но судно забрало изрядную толику этих резервов, к тому же у него были и другие расходы и трудности. Главной среди них был пятнадцатидневный рецидив, перенесенный в брестском госпитале. Как ему тогда не хватало мускулистой помощи Консуэлы! К тому времени, когда Джон почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы ходить, мир вступил в первую стадию агонии Белой Чумы, и цены на все возросли до астрономических величин. Это не способствовало переговорам насчет шлюпки, и французы заломили цену, заметив его нетерпение. Чем больше Джон суетился, тем медленнее передвигались французы и быстрее возрастали цены. Был уже сорок девятый день Белой Чумы, прежде чем Джон достиг отметки пятьдесят градусов северной широты, чтобы повернуть на север, в Ирландское море. Ни погода, ни упрямый радиопеленгатор не благоприятствовали этому путешествию. Шлюпка была изготовлена из расчета на плавание в прибрежных водах, а не для открытого океана или Ирландского моря. Пеленгатор выработал какое-то свое собственное расписание работ, по которому периодически уменьшал время своей безупречной работы. После того, как он стал работать не больше минуты, Джону пришлось его вскрыть и проверить батареи и контакты. Он не был уверен в своем местонахождении, пока в ранние утренние часы не поймал свет маяка Фастнет Рок. Рассвет показал холмы Ирландии, поднимающиеся из прибрежной дымки. В пределах видимости не было видно никаких других судов, и Джон решил, что сможет спокойно высадиться на берег. Но здесь оказался проклятый сторожевик карантинной службы, загородивший ему дорогу. Ярость переполняла Джона, пока он слушал приказы рейтина. - Убирайтесь, или мы вынуждены будем вас потопить! Джон поднял небольшой громкоговоритель, приготовленный в тот момент, когда он увидел легкий крейсер. Он нажал большим пальцем переключатель и направил раструб на рейтина, который игрушечной фигуркой маячил в проеме люка. Со своим лучшим ирландским акцентом Джон спросил: - Вы отправите меня обратно к ТОЛПАМ? Это даст ему небольшую передышку. Истории о ТОЛПАХ, нападающих на ирландцев и британцев, в Европе были широко известны, благодаря программам радионовостей. Ливийцам, более многочисленным, было ничуть не лучше. Рейтин повернулся и спросил что-то у позади стоящего. Потом он снова обратился к Джону через громкоговоритель. - Назовите себя! Поднять свой собственный громкоговоритель стоило Джону некоторого усилия. Он все еще не оправился после поразившей его болезни, чем бы она ни была. Долгое, почти бессонное плавание из Бреста привело к тому, что Джон ослаб и легко терял самообладание. Он позволил гневу прорваться в своем голосе. - Я Джон Гарреч О'Доннел из графства Корк, ты, кровожадный дурак! Я плыву домой! Очевидно, отвечая кому-то позади себя, рейтин проорал: - Эти воды закрыты! - И то же самое во всем остальном мире, ты, английская задница! - крикнул Джон. - Куда еще податься ирландцу, как не в родную Ирландию! Он опустил свой громкоговоритель и уставился в открытый люк. Беспорядочные наклоны и подскоки его судна вызывали тошноту, но Джон старался не обращать на это внимания. Нет времени на болезни. Есть что-то нелепое в этой стычке - новый Лилипут. Ему был слышен рокот двигателей крейсера, удерживающегося против ветра. Волны, расходящиеся вокруг носа и кормы корабля, раскачивали шлюпку на тошнотворной поперечной зыби. Рейтин снова повернулся спиной к Джону. Там, наверху, явно происходило какое-то совещание. Вскоре из громкоговорителя рейтина, торчащего словно странный механический цветок изо рта мужчины, прозвучало: - Я уполномочен сказать тебе, что мы - южноафриканцы, ты, ирландский болотный рысак! Тебе приказывается спустить паруса! Джон поднял свой громкоговоритель. - Мой двигатель не совсем в порядке, ты, подержанный англичанин! Он оперся ногами в противоположную сторону кокпита, сосредоточив все свое внимание на рейтине. Ветер гнал рябь мимо носа корабля, подхватывая и раздувая паруса судна. Джон уперся животом в румпель и снова заплыл под защиту легкого крейсера. Когда он снова смог уделить внимание сторожевику, рейтина в пределах видимости уже не было. Джон чувствовал, что у них там, наверху, выбор не особенно велик. Акцент его был достаточно приемлем, чтобы при таких обстоятельствах убедить даже коренного ирландца. Кто еще, кроме гонимого чумой ирландца, будет так глуп, чтобы отправиться в путешествие на такой утлой скорлупке? Отправить его обратно в Европу значило передать его в руки толп для расправы. Лишь ярко выраженный американский акцент сохранил ему достаточную свободу действий в Бресте. Это достаточно хорошо срабатывало, пока у Джона были доллары, чтобы свободно их тратить, но он ощутил, что оказываемое ему гостеприимство скоро будет равняться нулю, поглощенное потоком плохих новостей и растущими подозрениями. У него было ирландское имя. "Честная игра никогда не была сильной стороной французов, - подумал Джон. - Но, может быть, понятия чести еще остались у англоязычных мореплавателей. Должно же хоть что-то сохраниться от древнего морского братства! Особенно при таких обстоятельствах - романтическое восхищение моряка со стального корабля моряком парусного судна. Вырвавшиеся у Джона ругательства можно было списать на скверный ирландский характер и пережитую им, в этом они наверняка были убеждены, личную трагедию. Что же касается этих людей из карантинной службы, то положение Джона формулировалось просто - "в ад или в Ирландию". И они не могли полностью игнорировать этот факт. Неписаный морской закон должен был сохраниться у них, хотя бы подсознательно. "В шторм любой порт хорош". А когда еще был подобный ШТОРМ, как эта чума, сотрясающая их мир в эту самую минуту? Снова появился рейтин, направив громкоговоритель на Джона. - Какой ваш порт отбытия? Вопрос уверил Джона в его победе. - Джерси, - солгал он. - У вас были контакты с чумой? - Откуда я, черт побери, могу об этом знать? Джон опустил свой громкоговоритель и подождал. Ему был виден рейтин, который склонил голову, прислушиваясь к сзади стоящему, потом: - Приготовьтесь! Мы отбуксируем вас в Кинсейл. Джон облегченно вздохнул и расслабился. Он чувствовал себя выжатым словно лимон. Джон положил громкоговоритель в его гнездо под своим сиденьем. Вскоре из люка выползла стрела подъемника. Она несла моторный баркас того же тускло-серого цвета, что и не покрытые ржавчиной участки борта корабля. Баркас сильно раскачивался, потом его уравновесили баграми. Стрела вытянулась до предела. Джон слышал едва доносящийся рокот и стон лебедки, когда стрела пошла вниз и остановилась прямо над гребнями волн. На палубе баркаса появились люди. Они целенаправленно двинулись к крючьям тросов. Внезапно баркас погрузился в толчею волн. Вокруг него заплескалась вода, а спусковые тали освободились. Суденышко заскользило по волнам от борта легкого крейсера в широкой дуге кильватерного следа. Джон наблюдал за рулевым на румпеле. Мужчина прикрыл глаза от брызг, когда развернул баркас в положение примерно тридцать метров с наветренной стороны и сбросил обороты. Баркас был низким судном с вместительным трюмом. Его борта поблескивали окантованными латунью портами. Из трюма появился лейтенант и направил свой громкоговоритель на Джона. Мужчины на носу приготовили небольшую реактивную установку с линем. - Мы выстрелим линь к вам на борт, - окликнул Джона лейтенант. - Сохраняйте дистанцию. Ваш двигатель вообще-то работает? Джон поднял свой собственный громкоговоритель. - Временами. - В заливе мы вас освободим, - прокричал лейтенант. - Если ваш двигатель заведется, следуйте к пирсу у южной оконечности. Причаливайте к пирсу и немедленно покидайте вашу лодку. Мы затопим ее, когда будем возвращаться. Если ваш двигатель не будет работать, то вам придется поплавать. Джон снова взял громкоговоритель и направил его на лейтенанта. - Да, да! - Когда будете идти на буксире, спустите паруса, - прокричал лейтенант. - Если вы перевернетесь, то мы вас вытаскивать не будем. Важно, чтобы вы это поняли. - Утвердительно. Моряк, скорчившийся под защитой кабины баркаса, закрепился, поднял пусковую установку, прицелился и выстрелил линь точно Джону под опорный брус. Джон обвязал свой румпель и унес линь вперед, где закрепил его за кнехт. Он дождался, пока буксирный канат развернет его лодку, спустил паруса и подвязал их, прежде чем вернуться к кокпиту. В лицо ему ударил холодный ветер, когда они вывернули из-под прикрытия легкого крейсера. Несмотря на холод, Джон вспотел. Ветер вызвал у него дрожь. Они не прошли и мили, как качка и рывки буксирного троса привели его желудок в полнейшее расстройство. Джон кашлял от вони выхлопов баркаса. Там был виден лишь рулевой, который стоял на корме и держал руль левой рукой. Начинало темнеть, когда они миновали Олд Хед в Кинсейле. Джон отметил, что в поселке и вдоль побережья не было света. Впрочем, легкий крейсер, идущий наравне с ними дальше от берега, сверкал огнями, и Джону была видна решетка радара, вращающаяся круг за кругом. Джон втиснулся в угол кокпита, размышляя, как его встретят на берегу. У него был документ только на имя О'Доннела. Он лежал в небольшой заплечной сумке здесь, внутри каюты, приютившись там вместе с купленными в Бресте бельгийским автоматом, спартанским запасом обезвоженной пищи, сменой белья и аварийным медицинским комплектом, приобретенным на черном рынке. К северу Джон видел сияние других кораблей. Их огни ярко выделялись на фоне спускающейся серой темноты. Когда они обогнули Олд Хед, в поле зрения попал шестисекундный блинкер в Балмане. На кабине баркаса включили прожектор, и Джону были видны вспышки его сигналов в зареве, заливавшем нос лодки. С Хэнгмен Пойнт замигал ответный сигнал. Баркас принял влево, прямо в горловину Кинсейлской гавани, и увеличил скорость, поскольку шел с наступающим приливом. По правому борту Джон увидел маркерный огонь ниже развалин Форта Чарльза, один из тех причальных огней, что он хорошо запомнил. Сейчас было уже совсем темно, но серебряная луна давала достаточно света, чтобы выявить скользящую мимо береговую линию. Он ощутил поворот, когда они свернули к южной оконечности залива. На городском причале был свет. Джон встал, держась за опорный брус. Буксирный канат резко ослаб, чуть не выбросив Джона за борт. Огни баркаса проплыли мимо него налево, и судно заняло позицию позади Джона. Внезапно вдоль пирса вспыхнул длинный ряд ослепительных огней. Громкоговоритель баркаса проревел: - Выберите буксирный конец, прежде чем запускать двигатель. Джон пробрался вперед, свернул влажный трос и оставил этот спутанный клубок на фордеке. Промокший и замерзший, он прополз обратно к кокпиту и расчехлил двигатель, работая в тусклом свете единственной шестивольтовой лампочки в отсеке. Ему была видна приливная волна, несущая его к причалу. Прежний владелец шлюпки однажды продемонстрировал ему двигатель в работе. Джон заправил бак, установил регулятор и дроссельную заслонку, потом потянул за пусковой шнур. Ничего. Он потянул снова. Двигатель несколько раз чихнул и наконец завелся. По кокпиту поплыли клубы выхлопных газов. Громкоговоритель позади него заорал: - Причаливайте к парому ниже пирса. Побыстрее! Джон осторожно выжал сцепление, и маленький двигатель начал работать, разворачивая нос шлюпки. По сравнению с баркасом это было очень медленно, но паром был совсем рядом. Он сообразил, что вдоль причала стоят вооруженные люди, другие солдаты столпились на пароме. Они выловили шлюпку, когда она стукнулась о причал. - Оставьте двигатель включенным, - приказал один из людей с оружием. - Слушаюсь. Джон прихватил из кабины свой рюкзак и спрыгнул на паром. Один из стоящих там мужчин ухватил его за руку, чтобы поддержать, но дружелюбия в этом жесте Джон не почувствовал. Потом, словно они это уже проделывали много раз, мужчины закрепили трос на корме шлюпки и стали поворачивать ее нос до тех пор, пока она не развернулась в сторону открытого моря. Один из них прыгнул на борт и привязал румпель. Белая вода заволновалась, перехлестывая через паром мелкой волной, когда мужчина прыгнул обратно. Причальный канат перерубили топором, и шлюпка поплыла навстречу поджидавшему ее флотскому баркасу. Внезапно от баркаса к шлюпке протянулась огненная дуга. Нос парусника исчез в ревущем пламени. Мачта упала, корма приподнялась. В свете с пирса был хорошо виден бешено вращающийся винт. Потом двигатель резко умолк, и парусник скользнул под черную воду. Баркас заложил крутой вираж вокруг места, где шлюпка нашла последнее успокоение, нацелив туда прожектора. Потом баркас затормозил и развернулся кормой к парому. Снова заревел громкоговоритель: - Это один из ваших вернулся домой, мальчики. Увидимся на следующей неделе. - Значит, это один из наших, так? - спросил пронзительный тенор с такими интонациями, что у Джона похолодело внутри. Джон повернулся к причалу, чтобы взглянуть на говорившего, и обнаружил упершийся ему в грудь пистолет-пулемет. Оружие держал высокий тощий мужчина в джинсовых брюках, объемистой зеленой куртке и широкополой шляпе с завернутой наверх в австралийском стиле левой стороной полей. Он стоял у подножия трапа, ведущего вверх на причал, его фигура четко выделялась на фоне ярких фонарей. Тень, отбрасываемая широкополой шляпой, скрывала от Джона его лицо. - Меня зовут Джон Гарреч О'Доннел, - сказал Джон, не прибегая в этой компании к ирландскому акценту. - Он говорит, как янки, Кевин, - хмыкнул мужчина позади. - Даже если его и зовут О'Доннел, не следует ли нам скормить его рыбам? - Решения здесь принимаю я, - заявил Австралийская Шляпа. Он старался на упускать янки из поля зрения. - И что же такого привело вас в прекрасную Ирландию, Джон Гарреч О'Доннел? - Мой талант нужен сейчас здесь, - ответил Джон и задумался об угрозе, которой было пропитано все окружающее. - Значит, вы вернулись на землю своих предков, - сказал Австралийская Шляпа. - Из какого же города в земле янки вы сейчас явились? - Бостон, - солгал Джон. Австралийская Шляпа кивнул. - Ах, да. По радио говорили, что в Бостоне очень плохо с чумой. Как вы оттуда выбрались? - Я был в Европе, - ответил Джон. - В Бостон теперь я не могу вернуться. Они его полностью сожгли. - Так говорят, - согласился Австралийская Шляпа. - У вас в Бостоне осталась семья? Джон пожал плечами. - Значит, в Ирландии? - продолжал уточнять Австралийская Шляпа. - Я не знаю, - сказал Джон. - Значит, Ирландия - единственное место, куда вы можете податься? - Вы же слышали про толпы во Франции и Испании, - буркнул Джон. - В ад или в Ирландию, - усмехнулся Австралийская Шляпа. - Вы об этом подумали? Джон проглотил комок в горле. Этот мужчина в австралийской шляпе - Кевин - голос у него режет как нож. Смерть или жизнь здесь зависят от его прихотей. - Именно сейчас Ирландии нужен мой талант, - повторил Джон. - И что же это может быть? - спросил Кевин. Манеры его не смягчились. Дуло пистолета-пулемета оставалось направленным в грудь Джона. - Я молекулярный биолог. - Он пристально смотрел на затененное лицо, отыскивая признаки того, что его заявление произвело впечатление. Ничего. - Вы молекулярный бихихолог? - спросил кто-то сзади. - Для того, чтобы найти средство от чумы, нужны люди моей специальности, - сказал Джон. - Ну, конечно, Кевин, - хмыкнул мужчина сзади. - Он прибыл спасти нас от чумы! Ну разве это не замечательно? Кое-кто из мужчин рассмеялся. В звуках этого смеха не было ни капли юмора. Внезапно жестокий толчок сзади заставил Джона сделать несколько спотыкающихся шагов навстречу пистолету-пулемету. С обеих сторон его сгребли чьи-то руки, держа мертвой хваткой. - Посмотрите, что у него в сумке, - приказал Австралийская Шляпа. Сумку вырвали из руки Джона и передали куда-то за его спину. - Кто вы такие? - спросил Джон. - Мы Финн Садал, - ответил Австралийская Шляпа. - Нас называют Пляжными Мальчиками. - Ты только взгляни на это, Кевин! - Один из мужчин вышел из-за спины Джона, неся небольшой контейнер, в котором были деньги и бельгийский автомат. Австралийская Шляпа взял контейнер и заглянул в него, твердо держа пистолет-пулемет одной рукой. - Как много денег, - усмехнулся он. - Вы БЫЛИ богатым человеком, Джон Гарреч О'Доннел. Что вы собирались делать с таким богатством? - Помогать Ирландии, - солгал Джон. Во рту у него пересохло. Повсюду вокруг ощущалась ярость, нечто, едва удерживаемое под контролем, что могло обрушиться на него в любой момент. - И маленький пистолет? - спросил Австралийская Шляпа. - Что вы на это скажете? - Если бы за мной пришла толпа, я заставил бы ее дорого заплатить, - ответил Джон. Австралийская Шляпа сунул контейнер с автоматом и деньгами в боковой карман своей куртки. - У него есть какие-нибудь документы? Цепкие руки обшарили карманы Джона. Он почувствовал, как вытащили его перочинный нож. Наручные часы сняли. Его бумажник и поддельное удостоверение личности передали Австралийской Шляпе, который баюкал в одной руке пистолет, просматривая их. Он извлек из бумажника деньги, сунул их в карман куртки и швырнул бумажник в залив. Следующим ему был вручен поддельный паспорт. Он изучил его и небрежно отправил вслед за бумажником, сказав: - О'Доннел, вполне достаточно. Австралийская Шляпа наклонился к Джону, загородив сияние фонарей над ним. Тот мог теперь разобрать затененные черты - узкое лицо, две впадины глаз, острый подбородок. Ярость грозила заставить Джона сопротивляться державшим его мужчинам. Австралийская Шляпа, казалось, увидел это, и между ними проскочила вспышка безумия, ярость против ярости, сумасшествие против сумасшествия. Это пришло и ушло так быстро, что Джон даже не понял, было ли это на самом деле. Он почувствовал, как что-то коснулось его, и видимого, и скрытого. И Джон отразился в другом человеке, словно в темном зеркале, в другой половине себя. Оба мужчины отпрянули от этого. Джон снова стоял в сверкании фонарей на причале. Лицо Австралийской Шляпы снова пряталось в тени. Немного погодя Австралийская Шляпа сказал: - Я склонен слегка изменить правила игры, мальчики. Кто-то позади Джона спросил: - Потому что он О'Доннел, как и ты сам? - А у тебя, может быть, есть какая-то другая причина, Муирис? - Пистолет-пулемет поднялся и нацелился мимо Джона на мужчину, задавшего вопрос. Тут Джон сообразил, что этот человек способен убить своего товарища, что Австралийская Шляпа правит убийственной яростью. Что он, возможно, убивал неоднократно, чтобы завоевать и удержать свое положение властителя. "Не это ли они увидели друг в друге?" - Ну что ты, Кевин, - жалобно простонал Муирис. - Следующего, кто усомнится в моей власти, я убью, или я не Кевин О'Доннел, - рявкнул Австралийская Шляпа. - Разумеется, Кевин, - сказал Муирис, в голосе его слышалось облегчение. - Его раздеть догола и вывезти на грузовике в обычное место, - приказал Кевин О'Доннел. - Может быть, он выберется, а может быть, и нет. Таково мое решение. Кто-нибудь что-то имеет против? Мужчины вокруг не осмелились даже пискнуть. Кевин О'Доннел снова обратил свое внимание на Джона. - Побережье принадлежит Финн Садал. Не выходи обратно к берегу, иначе будешь убит, как только попадешься на глаза. Ты теперь в Ирландии, и здесь ты и останешься, живой или мертвый. Поскольку О'Нейлом для распространения его чумы были использованы зараженные деньги, то спасение шведов примечательно. Это показывает, что шведы, в сущности, черепахи. При первых же признаках опасности они прячут свои мягкие части, оставляя для обозрения лишь твердый панцирь. Я готов поставить на все, что у меня есть, что они выжгли очаги заразы в своих границах. Это надо учесть на будущее. Если люди поверят, что Швеция осталась по сути незатронутой, вокруг разойдется изрядная доля полезной зависти. Адам Прескотт Енос Ладлоу, председатель Тактического Консультативного Комитета, осторожно положил тонкую папку на стол президента Прескотта и отступил на шаг. Он перевел свое внимание на окна позади президента, где была видна команда садовников, которая перекладывала извлеченные из грунта растения в поддоны, чтобы перевезти их в арендованные Белым Домом сады в Бетесде. Это была регулярная послеполуденная процедура, этакая безумная попытка сохранить свое окружение живым и прекрасным в сердцевине смерти. Президент с отвращением уставился на папку, плоскую желтую штуковину, проштампованную Карантинной Службой. Он посмотрел на Ладлоу, толстого, с цветущим лицом мужчину с холодными голубыми глазами и редеющими светлыми волосами. - Русские согласны? - спросил Прескотт. - Да, сэр. - У Ладлоу был мягкий, почти приторный голос, который жутко не нравился президенту. - Русские - прагматики, если не больше. Спутники подтвердили, что они потеряли Кострому и... - Кострому? - Прескотт выглядел испуганным, хотя его проинформировали об этом ранее, как о "возможности". - Разве это не рядом с Москвой? - Да, сэр. И они потеряли весь коридор от Магнитогорска до Тюмени. Возможно, что и Свердловск. - Какие-нибудь признаки огня? - Все еще дымится. - Проклятые средства массовой информации по-прежнему называют это Паническим Огнем, - хмыкнул Прескотт. - Подходяще, но прискорбно, - вздохнул Ладлоу. Президент взглянул на нераскрытую папку, потом снова на своего председателя ТКК. - Ваша семья была в Бостоне, не так ли? - Брат, его жена и трое детей, сэр. - Голос Ладлоу утратил свою приторность и звучал натянуто. - У нас не было выбора. Мы делали то же, что и Швеция... - Прескотт взглянул на папку, - ...и Россия. - Я знаю. Президент развернул свое кресло и посмотрел в окно на удаляющихся садовников. Он кивнул в их сторону. - Обычно я слышу, как они работают. Сегодня они вели себя очень тихо. - Каждый чувствует себя виноватым, сэр. - Джим говорит, что телевидение до сих пор показывает пожары лишь на расстоянии, - сказал Прескотт. - Это может быть ошибкой, сэр. Это оставляет свободу воображению создать свои собственные картины того, что случилось в Бостоне и других городах. Президент уставился в окно: - Ничего не может быть хуже действительности, Енос. Ничего. - Он снова развернул свое кресло к столу. - Мы стерилизовали деньги и перевезли их туда, где начинаем снимать карантин с банков. - Вы уверены, что он заразил только деньги, сэр? - До поры до времени. Он сущий дьявол. Послал зараженные деньги благотворительным учреждениям, частным лицам, комитетам, на склады и магазины. "Хэрродс" в Лондоне подтверждает, что они выполнили почти все семьдесят заказов от него на "подарочные упаковки" людям в Ирландии. А ведь зараженные деньги быстро вернулись в оборот. - Будет сопротивление использованию бумажных денег, сэр. - Я знаю. Я планирую сделать радиопередачу по этому вопросу. У нас нет достаточного количества монет для обеспечения торговли. - Каждый ждет, когда свалится и вторая туфля, сэр. - И будут продолжать ждать, пока О'Нейл остается на свободе. Вы правы в том, что надо быть осторожным, Енос. Мы знаем лишь ОДИН способ, примененный им. Наши команды представили список почти двухсот способов, какими может быть распространена чума. Губы Ладлоу искривились. - Две сотни? - Зараженные птицы, например, - пояснил Прескотт. - А птицы не регистрируются на границе для обеззараживания. Потом есть метеозонды, патентованные средства... Боже, этот О'Нейл был еще и аптекарем! Президент раскрыл лежащую на его столе папку и посмотрел на первую страницу. Немного погодя он вздернул подбородок и сказал: - Какое хрупкое вместилище человеческой жизни, эта планета. Все наши яйца в одной корзине. - Сэр? Президент расправил плечи и вонзил в председателя ТКК непреклонный взгляд. - Енос, удостоверься, что это всеобщая миссия. Я хочу, чтобы в каждом из планов участвовали китайские, японские, французские, советские и германские команды, взамен тех подразделений, что посылаем мы. Когда бомбы начнут падать на Рим, спасти положение сможет только чудо! - Ответственность будет разделена полностью и поровну, сэр. Они на это не соглашаются. Петр почти в истерике. Он постоянно кричит: "Мы теряем время! Эта штука распространяется, даже когда мы разговариваем! Не теряйте времени!" - Был спор? - Франция хотела остаться в стороне. Католицизм там еще имеет сильное влияние. К Испании мы даже не рискнули и подступиться. - Папа проинформирован? - Да, сэр. Радио Ватикана транслирует общее отпущение грехов голосом самого Папы. И они просят слушателей не выключать приемников, чтобы не пропустить важное сообщение. - Достаточно ли у нас добровольцев для операции очистки? - Да, сэр. После они будут изолированы на Кипре. Там вообще не осталось ни одной живой женщины. - Огонь - это самое надежное, - сказал Прескотт. - Огнеметы... - Приступ дрожи сотряс его тело. - Объединенное командование говорит, что атомные бомбы оставят кольцо СОМНИТЕЛЬНЫХ районов, особенно русские бомбы. - Президент внезапно стукнул кулаком по столу. - Боже! Будь проклят тот день, когда я вошел в этот кабинет! - Кто-то должен принимать эти решения, сэр. В этом никто не сомневается. Прескотт оскалился на эту банальность и спросил: - Как насчет Индии? - Пока ни слова, сэр. Но мы послали совместное коммюнике. Если они не ответят через тысячу девятьсот часов, они знают, чего ожидать. - Больше нет такой вещи, как исключительный суверенитет, Енос. Если у них есть горячие точки и они не могут доложить о них, мы стерилизуем весь траханый субконтинент! - После Рима, сэр. Я уверен, что они поймут. - Лучше бы им понять! Есть какие-нибудь хорошие новости? - Шри-Ланка чистая, сэр. Ряд островов Полинезии избежал чумы. Даже Кауаи из Гавайского архипелага это сейчас подтвердили. И Аляска - лишь Анкоридж подхватил ее, и там завершено обеззараживание. - Обеззараживание, - вздохнул Прескотт. - Для каждого преступления свой собственный эвфемизм, Енос. - Да, сэр. Прескотт закрыл лежащую на столе папку. Ладлоу указал на нее. - Сэр, есть кое-что, о чем вы должны узнать, прежде чем войдет Объединенное Командование. Китайцы грозятся достать Индию по-своему. Очевидно, был обмен нотами - отнюдь не дружескими. - Русские знают? - Они нас и проинформировали. Они посоветовали не соваться, но говорят, что поймут, если мы вмешаемся. - Поймут? Какого черта это означает? - Они бы предпочли, чтобы руки марали мы, сэр. - А как, черт возьми, мы могли бы вмешаться? - Можно послать дипломатическую миссию в... - Миссию, вот дерьмо! - Я подумал, что вам следует знать, сэр. - А это не может подождать? - Боюсь, что нет, сэр. Саудовцы закрыли свои границы. - Нефть? - Нефтепроводы остаются открытыми, но паломники в Мекку... - О, Христос! - Они заражены, сэр. Это точно. Большие контингента из Северной Африки и... - Я считал, что мы установили карантин... - Не вовремя, сэр. Саудовцам нужна помощь. - А что делает Израиль? - Их границы по-прежнему закрыты и усиленно патрулируются. Они говорят, что у них все прекрасно. - Вы им верите? - Нет. - Они знают насчет положения дел в Саудовской Аравии? - Мы допускаем, что да. - Окажите саудовцам любую помощь, какая им только нужна. - Сэр, это не совсем то... - Я понимаю все сложности! Но мы потеряем Японию, если они не получат нефть, и наши собственные нужды... - Прескотт покачал головой. - Еще одна вещь, сэр. - Разве уже не достаточно? - Сэр, вам лучше знать об этом. Кардиналы проголосовали на телефонном конклаве. Джеймс, кардинал Макинтайр, будет новым Папой, когда... Я хочу сказать, когда Рим... - Макинтайр? Эта задница? Вот все-все, что мне требовалось! - Это был компромисс, сэр. Мои информаторы... - Вы знаете, как Макинтайра называют в Филадельфии? Баптист! - Я слыхал, сэр. - Он - это бедствие! Церковь его не переживет. - Прескотт вздохнул. - Убирайся, Енос. По дороге скажи Сэму, чтобы подождал две минуты, прежде чем впускать сюда Объединенное Командование. - Сэр, но кто-то должен приносить вам плохие новости. - На сегодня вы мне их принесли более чем достаточно, Енос. Убирайтесь! И две минуты, имейте в виду! - Да, сэр. Когда председатель ТКК соизволил удалиться, Прескотт снова раскрыл папку и посмотрел на первую страницу. - Такое хрупкое, - пробормотал президент. Если ты и привел обратно сынов Морны и Семь Армий Фианны, ты не развеешь этой печали. Отец Майкл Фланнери Отлет Команды ДИЦ был назначен на десять часов утра по времени Денвера, но случилась получасовая задержка, пока танки с огнеметами передислоцировались из-за смены направления ветра. Бекетт и трое его товарищей сидели в самолете, слыша гул танков, двигавшихся вдоль периметра аэропорта. Самолет пропах реактивным топливом. Принадлежности для полета обеспечил полковник ВВС, проинструктировав Бекетта по радиотелефону. - Предполагаю кое-какие изменения и неясности, - предупредил он. Полковник подчеркнуто обращается к Бекетту "майор". Лепиков, услышав ненароком одну из таких бесед, спросил: - Скажите мне, Билл, как это врач оказался еще и пилотом ВВС? - Мне нужна была вторая специальность на тот случай, если у меня скальпель соскользнет, - ответил Бекетт. Это не вызвало у Лепикова ни малейшей улыбки. - Думаю, что вы нечто большее, чем кажетесь на первый взгляд. - А разве все мы не такие? Самолет был модифицированным "Лир" с топливными баками на конце крыла и дополнительными емкостями внутри, что превращало кабину в тесную нору, ограниченную новыми фиберглассовыми стенами. Во время движения самолета было слышно, как плещется горючее в дополнительных баках. "Лир" был выбором Бекетта. У него было за плечами двадцать часов полетов на этом типе самолета. Кроме того, он мог управлять еще тремя видами реактивных истребителей, включая старые "Фантомы", которыми Бекетт восторгался, словно подросток гоночными автомобилями. Однажды он пилотировал даже "Мираж" египетских ВВС и говорил, что может показать класс сопровождающему их эскорту французских ВВС. Лишние полчаса дали Бекетту время на тщательный осмотр кабины пилота. Он методично обошел ее всю в той манере, которую бы узнала каждая медсестра, видевшая его поведение в операционной. Все карты полета на месте. Информация о погоде поступает. Он заметил, что начальная высота полета будет тридцать пять с половиной тысяч футов, и выругался вполголоса. Бекетт просил для страховки хотя бы пятьдесят. Маршрут полета был проложен, по возможности, над слабо заселенными районами, но поворачивал мимо Кливленда и южнее Буффало, потом над Бостоном. Оттуда путь проходил южнее Гренландии и Исландии в Соединенное Королевство. Сопровождающие карантинной службы встретят их у границы Исландии. Бекетта предупредили, что эскорт проинструктирован расстрелять "Лир", если тот выйдет за пределы пятимильного коридора. Полетное время было оценено примерно в тринадцать часов, что позволит им прибыть в Манчестер около полседьмого утра по местному времени. Намечалось выпустить по "Лиру" ракеты карантинной службы через шесть минут после того, как Бекетт поставит его в конце взлетной полосы в Манчестере. Перед приземлением он, согласно инструкциям, должен слить излишек горючего, используя аварийный клапан, автоматически передающий подтверждающий сигнал карантинщикам. - В противном случае вас разнесут в клочья, даже если внутри или рядом с самолетом останутся люди, - предупредил полковник-инструктор. Они хотели, чтобы не оставалось ни одного шанса на то, что кто-то захватит самолет и попытается покинуть Англию. Когда Бекетт заканчивал осмотр кабины, вперед пролез Хапп и скользнул в правое сиденье. - Вы не возражаете, Билл? - Только ничего не трогайте. Бекетт осмотрел приборы. Он с радостью увидел на панели экран спутниковой навигационной системы. Там была записка от монтажников, содержащая перечень критических отклонений. На более тонкую настройку прибора не было времени. Пока тягач с водителем, одетым в скафандр и дышащим воздухом из закрепленных на машине баллонов, занимал исходную позицию, Бекетт автоматически выполнял предполетные процедуры, прокручивая в уме стадии полета: четыре часа тридцать три минуты от Колорадо-Спрингс до Бостона, тринадцать часов пятьдесят семь минут полетного времени до Манчестера - двадцать девять минут сверх первоначального графика. Встречный ветер над Атлантикой. Они будут над Бостоном в полшестого вечера. И им следовало иметь двух пилотов в кабине! Бекетт оценивающе взглянул на сидящего рядом Хаппа и отказался от мысли препоручить ему часть взлетных процедур. Тот откровенно нервничал. Бекетт вернулся обратно к своим приборам, заверяя себя, что этот самолет ДОЛЖЕН быть летающей моделью "Лир". Это была машина, сложная в управлении и чувствительная к возникающим по вине пилота боковым колебаниям. Ему придется быть начеку каждую минуту взлета и посадки, чтобы избежать "голландского шага", небольшой неприятности, способной заставить их врезаться в землю. Ну что ж, в конце концов, Бекетту уже приходилось пилотировать такие самолеты. В наушниках раздалось: - Выруливайте на полосу тридцать пять, мистер Бекетт. Ваш взлетный вес двенадцать с половиной тысяч футов. Бекетт взял это на заметку и ответил: - До свидания, аэродром Петерсон Филд. - Счастливого полета, майор. Бекетт узнал прозвучавший сверху из башни голос инструктировавшего его полковника. Странно, что у этого человека так и не было имени. Масса чудных вещей в этом новом мире. - Подключите ваш специальный передатчик, - приказал полковник. Бекетт щелкнул красным переключателем на своей панели. - Что это? - спросил Хапп. - Наш колокольчик прокаженного, - Бекетт взглянул налево, потом направо. - А теперь заткнись, пока я не выведу нас на нужный курс и высоту. Когда "Лир" покатился по полосе, набирая скорость, Бекетт увидел огнеметные танки, уже спешившие на место стоянки. Их машине, оставленной на рулежной дорожке, достанется первой, потом вся зона будет омыта пламенем. Бекетт подумал, что огонь несет ощущение очистительной окончательности. Сожженные вещи не имеют привычки воспроизводиться. Перед тем, как он достиг Пересечения Турмана на окраине Денвера, к нему присоединился эскорт "Миражей-111". Бекетт покачал крыльями, приветствуя летящих по бокам пилотов. Те показали ему большие пальцы, прежде чем отвалить назад. Один занял позицию прямо позади. Бекетт кивнул сам себе. Он увидел ракеты под распростертыми крыльями. Эти ракеты были основной реальностью в полете. Они настоятельно требовали от Билла Бекетта точной навигации. Его мысли прервало радио с метеосводкой. Встречный ветер над Атлантикой утих, но радоваться этому не стоило. Бекетт прослушал сводку и включил микрофон интеркома, сказав: - Держите свои пристежные ремни застегнутыми, если только вы не в туалете. Никаких передвижений без особой необходимости. За побережьем нас ожидает весьма подозрительная погода, и мне всю дорогу придется нянчиться с этой птичкой. Нам понадобится каждая унция горючего. На высоте тридцать пять тысяч футов он выровнял самолет и сбалансировал его. Затем сообщил свое положение и повернулся к Хаппу. - Когда мы туда доберемся, у нас не останется горючего даже для того, чтобы заполнить ночной горшок. - Я верю в вас, Билл. Расскажите мне, что это за колокольчик прокаженного? - Мы непрерывно передаем особый опознавательный сигнал. Если он смолкнет - буммм! - Бекетт взглянул наружу на "Мираж-111", занимавший позицию справа. - Ваши приятели там, снаружи, настроены очень серьезно. - Я вижу ракеты. Они готовы к применению. - Вам лучше поверить в это, Джо. - Ничего, если я посижу тут, рядом с вами? - Я рад компании, если не занят. Просто держите ноги подальше от этих педалей и не трогайте штурвал. - Слушаюсь и повинуюсь, мой капитан. - Очень хорошо, - усмехнулся Бекетт и расслабился впервые с тех пор, как забрался в самолет. - Если вы имеете в виду иностранный Легион, то вспомните, как КАПИТАН наказывает за неповиновение. - Укладывает под жарким солнцем, как подарок для варваров, - улыбнулся Хапп. - А вокруг дожидаются стервятники. Все это я видел в кино. Бекетт переключил свой микрофон для сверки местоположения с наземными станциями. - Вы задумывались, сколько стоит это маленькое путешествие? Думаю, что этот самолет со всеми модификациями и прочим обошелся миллионов в десять. Один рейс - и бам! Это может стать самым дорогостоящим трансатлантическим перелетом в истории. - Но зато первого класса. Если, конечно, не считать того, что сзади. Вам слышно, как переливается горючее в тех резервуарах? - Это вас беспокоит? - Не люблю пожары. - А вы ничего не почувствуете. Кто-то когда-то сказал, что аэроплан - один из самых лучших способов уйти. Он вас убьет, но не причинит боли. Хапп содрогнулся. - Я однажды управлял самолетом друга, возле Лиона. Мне это ужасно не понравилось. - Кому-то нравится, кому-то нет. О чем это вы с Сергеем и Франсуа жужжали там, сзади, прежде чем мы взлетели? Вместо ответа Хапп спросил: - У вас есть дети, Билл? - А? Да. У нас с Марджи две дочери. - Бекетт скрестил пальцы. - И слава Богу, они пока в безопасности. Что это должно сделать с... - У меня два мальчика. Они с моей семьей возле Бержерака в Дордони. - Уходите от темы, Джо? - Не совсем. Мне нравится район Бержерака. - Родной город Сирано, - вспомнил Бекетт, решив следовать этому странному повороту беседы. - Как это вы не обзавелись большим носом? - Когда я был ребенком, меня никогда не заставляли вынюхивать трюфели. Бекетт издал лающий смех, чувствуя, как он снимает его напряжение. Не было ли это желанием Хаппа разрядить обстановку? - Мы хорошая команда, - заявил Хапп. - Одна адская команда! Даже этот старина Сергей там, сзади. - Ах, бедный Сергей! Он убедил себя в том, что они с Ариеной пережили бы величайшую страсть. Смерть оборвала величайшую историю любви нашей эпохи. - Об этом вы и разговаривали? - Лишь между прочим. Странное дело с нашей группой. Мы подходим друг другу самым примечательным образом - словно судьба свела нас, чтобы мы работали вместе над этой задачей. - Мы с ней справимся, Джо. - Согласен. Те две трагические смерти подстегнули нас весьма действенно. А информация от вскрытий - у меня от нее голова кругом. Если печень... - На что похожа Дордонь? - перебил его Бекетт. Хапп взглянул на него, припомнив другого Бекетта, под жарким светом рефлектора, искусные и точные движения его скальпеля. Да, этот человек, здесь, в самолете, был тем же, кто проклинал Франсуа. - Каждую осень в Дордони мы собираем грибы, - вздохнул Хапп. Он прикоснулся кончиками пальцев к губам и послал воздушный поцелуй. - Билл, когда мы одержим победу над чумой, вы должны привезти свою семью. Мы устроим вечеринку - грибы и земляника - маленькие fraises des bois. - По рукам. Бекетт отвлекся, чтобы провести коррекцию курса. Земля под ним была лоскутным одеялом из прямоугольничков ферм, проглядывающих сквозь неплотный облачный покров. "Лир" шел ровно и устойчиво. - Мы в Дордони очень старомодны, - продолжал Хапп. - Во Франции нас все считают деревенщиной. Мой брак с Ивон был сговорен. Мы знали друг друга с самого детства, разумеется. - Никаких шуры-муры до того как? - Вопреки россказням, мы, французы, не спешим обсуждать каждый поцелуй. На моих устах печать. - Сговоренный брак? Я думал, это ушло вместе с жестяными панталонами и турнирными жакетами. Хапп выглядел озадаченным. - Жестяные панталоны и... А, вы имеете в виду латы. - Он пожал плечами. - Сколько лет вашим дочерям, Билл? - Восемь и одиннадцать. А что? Вы думаете и им устроить браки? - Моим сыновьям четырнадцать и двенадцать. Неплохая разница в возрасте. Бекетт уставился на него. - Вы это серьезно? - Билл, вы никогда не задумывались, в какой мир мы вступим, когда побьем чуму? - Немножко, да. - Нехорошо, что нашей команде приходится общаться с другими исследователями через политических лидеров наших стран. - Они все ищут преимущества. - То же самое говорит и Сергей. Но положение дел меняется. Я серьезно говорил насчет наших детей, Билл. Почему бы интеллигенту не выдать своих дочерей за сыновей интеллигента? - Вы же знаете, что это не сработает должным образом, Джо. Потомство не обязательно будет... - Я хорошо изучил законы генетики, Билл. Отклонение к среднему. Наши внуки, скорее всего, не будут обладать столь же острым умом, как их родители... возможно. - Что у вас на уме, Джо? - Наши дети унаследуют весьма отличный от нашего мир. Структура его уже проявляется. Маленькие государства-крепости с надежными границами. Швейцария повсюду. Подозрительность к чужакам. - И вполне обоснованная! - Допустим, но примите во внимание последствия исчезновения крупных держав. - Вы действительно думаете, что они уже на пути в забвение? - Это очевидно. Какой прок от крупного государства, когда разрушить его может один-единственный человек? Странам придется стать достаточно малыми, чтобы вы знали каждого своего соседа. - Господи Боже! - Бекетт сделал глубокий дрожащий вдох. - Мы можем добиться единой всемирной валюты, - продолжал Хапп. - Может быть, электронной. Я думаю, что какая-то торговля должна остаться. Но кто отважиться нападать на соседа, если один выживший сможет уничтожить агрессора? - Да, но если мы сможем исцелить... - Разновидностей чумы нескончаемое множество, Билл. Это же очевидно. - Но армия пока еще есть, - цинично буркнул Бекетт. - Кто же осмелится сохранять военные силы, если такое обладание непременно накличет беду, подвергая все население постоянной опасности? - Что вы хотите этим сказать? - Ваши вооруженные силы не смогут направить оружие против своих соседей. Прежнее оружие устарело. Бекетт оторвался от прокладки курса "Лир" и уставился на Хаппа. - Иисусе Христе! - прошептал он. - Мы открыли ящик Пандоры, - сказал Хапп. - Боюсь, эта чума - лишь начало. Задумайтесь над этим хоть раз, Билл, разновидности этой чумы... - И натворил это один человек, в одиночку, - кивнул Бекетт. Он взглянул наружу на "Мираж-111", потом снова на Хаппа. - Полицейское государство могло бы... - Сергей считает, что нет. Он очень много думал об этой проблеме. Он даже подозревает, что у его хозяев есть план поубивать кое-каких ученых... - А что, если они кого-нибудь пропустят? - Да. Что, если еще одна чума, мутация? И у них не будет ресурсов, чтобы встретить эту угрозу? Или что ваши соседи сделают со СВОИМИ учеными? О нет! У этого тигра длинный хвост. Бекетт включил автопилот и сообщил об этом эскорту. Он откинулся назад и сцепил руки за головой. - Самолет летит сам? - спросил Хапп с ноткой страха в голосе. - Да. - В моем родном языке нет точных слов. По-английски можно выразиться лучше - мы сами сотворили этого Безумца. Мы все это сделали сами. Мы и действующее лицо, и объект воздействия. - Вы, видать, думали об этом немало времени, - сказал Бекетт. - Думаю, что я знаю, какой именно мир унаследуют наши дети. - Я лишь надеюсь, что они унаследуют хоть какой-нибудь мир. - Да, это в первую очередь. Бекетт искоса взглянул на Хаппа. - Вы всерьез говорили насчет брака ваших сыновей и моих дочерей? - Всерьез. Мы еще обнаружим потребность в устройстве браков через новые границы. Идея экзогамии не нова, Билл. - Да, мы должны поддерживать разнообразие генетического фонда. - Или пережить генетическую деградацию. Бекетт опустил руки и осмотрел приборы. Он провел коррекцию курса. Немного погодя Бекетт заявил: - Нам нужно не только средство от чумы. Нам нужна медицинская техника, чтобы справляться с общими проблемами. - Медицинская? - спросил Хапп. - Только ли медицинская? - Я понимаю, что вы имеете в виду, Джо. У медицины всегда были свои политические барьеры, но это... - Мы думаем, по всему миру следует стратегически разместить центры. Компактные линии связи, полный компьютерный взаимообмен, невзирая на политические границы, голосом и видео, никакой цензуры. Ученым следует объединить усилия, не обращая внимания на национальность друг друга. - Мечтаете, Джо. - Наверное. - Наши семьи - залог нашего хорошего поведения, черт побери! - А весь остальной наш мир - залог своего хорошего поведения. - А что, если какое-нибудь исследовательское учреждение в Советском Союзе решит эту задачу раньше, чем мы? - Разница невелика, пока многие из нас знают решение. - Христос! Вы говорите о конспиративном союзе ученых! - Точно. И любой исследователь, продумавший этот вопрос до конца, придет к такому же выводу. - Вы действительно так думаете, почему? - Потому что в этом огромная власть... а все остальное есть хаос. - Сергей с этим согласен? - У Сергея тонкое понимание личной власти. И у него друзья в стратегических пунктах Советского Союза. - Он согласен плести заговор против своих боссов? - Он предположил это называть промеж себя "Заговор Фосс - Годелинской". - Хапп откашлялся. - Ваш друг Рокерман... - Он в Вашингтоне, а я здесь. - Но если представится возможность? - Я подумаю об этом. - Думайте долго и тщательно, Билл. Думайте обо всех тех полезных делах, что мы могли бы совершить с этим знанием. Подумайте о цене этого знания. Бекетт пристально посмотрел на него. - Вы меня удивляете, Джо. - Я сам себя удивляю, но я думаю, что это логический ответ, чтобы дать нашим детям такой мир, который они захотят получить в наследство. - А Франсуа, что он об этом говорит? - Вас интересует его мнение? - В таком деле - да. - Между прочим, вы похожи. Вы и Франсуа. Оба консерваторы. Это то, что убедило Франсуа. Он желал бы сохранить определенные ценности нашего мира. - Ну, политики провалили это дело, уверен на все сто. - Франсуа сказал что-то подобное, но он не в восторге от политиков со времен де Голля. - Еще один генерал, - буркнул Бекетт. - Как Эйзенхауэр? - Туше. - Значит, вы об этом подумаете? - Да. - Хорошо. Где результаты вскрытия? Я видел их у вас, прежде чем мы покинули ДИЦ. - Они в планшете прямо за моей спиной, - Бекетт указал локтем. Проделывая это, он взглянул назад, в самолет. - Сергей и Франсуа спят, - сказал Бекетт. Хапп выпрямился и расправил бумаги у себя на коленях. - Лучшее из того, что они могли сделать, - продолжил Бекетт. Он вытащил карту и определил положение самолета по радиопеленгу. - Где мы? - спросил Хапп. Он смотрел вниз, разглядывая сверкающий в солнечном свете облачный покров. - Мы совсем скоро минуем Мэнсфилд в Огайо. Здесь мы должны направиться на север, чтобы оставить в стороне Питтсбург. Хапп посмотрел на рапорт о результатах вскрытия, который лежал у него на коленях. - Это правда, Билл, - спросил он, - что ты плакал, когда умерла Ариена? - Это сказал Франсуа? - Он сказал, что ты обругал его, и ты плакал, и он сказал, что у тебя это выглядело достойным восхищения. Уход друга не должен проходить незамеченным. - Эта дама обладала железным характером, - пробормотал Бекетт. Если я не постою за себя, то кто? А если я стою за себя один, то кто же я? Гиллель Халс Андерс Берген выключил все лампы в своем кабинете и подошел к окну, легко ориентируясь даже в темноте. Уличные огни Нью-Йорка, где-то далеко внизу, на площади перед зданием ООН, наполняли ночной туман слабым сиянием, светящимся серебристым движением, клубящимся и таинственным. И хотя он знал, что температура в кабинете не изменилась, он неожиданно почувствовал холод. Уже больше часа он раз за разом прокручивал в памяти сегодняшнюю пресс-конференцию. У него не выходило из головы известное изречение Киссинджера: "Ошибочно полагать, что все, что говорится на пресс-конференциях, тщательно обдумано". Но все его сотрудники соглашались с тем, что хоть что-нибудь должно быть сказано репортерам. Халс выбрал для этого общий брифинг, нечто, на что они впоследствии смогут ссылаться как на "высокое должностное лицо в Организации Объединенных Наций". Слишком много неясного, покрытого мраком, было на мировой сцене. Слишком много секретности. Он решил слегка приподнять завесу. У них был предварительный рапорт археологов, вызванных для просеивания пепла сгоревшего дома в Сиэтле. "Это решение было мастерским ходом", - подумал Халс. Археологи! Смелые люди. Они знали, что не смогут вернуться к своим семьям. Туманная завеса за окном слегка поредела, и далеко внизу он заметил караул, движущийся к оконечности острова. Это, наверное, их военная охрана сменяет посты. Сейчас, когда заблокированы туннели и опущены мосты, Манхэттен считается довольно безопасной крепостью. В городе до сих пор были выгоревшие участки, и ночью на улицах двигались только служебные машины, но уже образовался какой-то новый порядок, который некоторые называли "безопасным". "Это кажущаяся безопасность", - думал Берген. Военный кордон образовал вокруг города ломаную линию, врезающуюся в штат Нью-Джерси от окрестности Ред Бенк и далее к западу до Браунд Брук, поворачивающую на север вдоль гор Вотчин Маунтинс к Паттерсону; затем, становясь все более изломанной, она извивалась вдоль границы штатов Нью-Йорк и Нью-Джерси по низменности Байт Плейнс к Лонг-Айленд-Саунду, севернее Порт-Честера. "Огненная стена" - называли ее люди, черпая чувство безопасности из образа широкой обугленной полосы за этой границей, места, где пепел носился над холмами руин и непогребенными телами тех, кто погиб на этой земле. Берген не любил думать о человеческих смертях, которые были связаны с огненной стеной, о тех, кто был убит при ее создании, и тех, кто погиб, пытаясь пересечь ее, чтобы попасть в безопасную зону Нью-Йорка. "Барьеры", - думал он. Все что угодно было барьером в этом новом мире. Идентификационные карточки и барьеры. Вас могут расстрелять на месте, если у вас нет действующей идентификационной карточки. Такой порядок установили Заградительные Силы. В уверенности этого названия было нечто, что резало Бергену уши. Он представлял себе морскую блокаду вокруг Ирландии и Великобритании, комбинированную морскую и сухопутную блокаду вокруг Северной Африки. "Массированная" - только так ее и можно назвать. Светящийся циферблат наручных часов Бергена сообщил ему, что еще только 8:53 вечера, прошло менее трех часов с тех пор, как он проверял реакцию на свою пресс-конференцию по вечерним новостям телевидения. Диктор, как попугай, повторял слова "высокого должностного лица". - В сущно