сти, мы игнорировали критический момент в технологии и научных исследованиях. Мы не смогли заметить, что этот фактор оказывает основное воздействие на все международные дела. Насколько мне известно, ни одно из высокопоставленных лиц ни в одном правительстве не уделяло серьезного внимания тому, что один индивидуум может в одиночку создать такой хаос, какой создал этот человек, О'Нейл. Следующий вопрос был предугадан, а ответ - тщательно подготовлен. - Все улики указывают на то, что это был Джон Рой О'Нейл и что он действовал в одиночку. Они не ожидали, что он честно и открыто заговорит о находках в Сиэтле. - Существуют достаточные косвенные улики, что именно в подвале здания в Болларде он состряпал свою дьявольскую похлебку. - Сэр! Похлебку? В одиночку? Это был лысеющий репортер из газеты "Пост". - Мы не можем быть абсолютно уверены, - сказал Берген. Затем конференция перешла в область, которой не хотел касаться Берген вопреки мнению президента Соединенных Штатов и полдюжины премьер-министров. Северная Африка и, наконец, Саудовская Аравия. - По наущению советской делегации, - сказал он репортерам, - оказывается давление в сторону коренных изменений тактики в Северной Африке и прилегающих регионах. После всех этих лет тщательной цензуры собственных высказываний, Берген почувствовал удовлетворение, когда произносил эти слова, выражаясь правдиво и без дипломатических прикрас. "Пусть попробуют меня забаллотировать", - думал он. Кампания Роммеля ясно продемонстрировала, что патрули в пустыне можно обойти. Англичанам удавалось перемещаться внутрь и наружу роммелевских линий. А теперь саудовская проблема по-новому встала в свете этих знаний. Насколько сильно заражение местности? Израиль угрожал атомной стерилизацией своих "границ", отчетливый талмудистский кулак махал в сторону Саудовской Аравии. Единственное, что их сдерживало, - это угроза Безумца. Будет ли эта атомная стерилизация считаться актом, направленным против мишеней мести О'Нейла? Среди пилигримов Мекки было бессчетное количество ливанцев. И что же с источником заражения - Северной Африкой? Русские требовали установить "огненное кольцо", еще один Огненный Барьер. Так они называли свой план создания внешних постов по периметру суши: огнеметы, радары, дневные и ночные патрули, колючая проволока... "К черту расходы! - кричали они. - Мы говорим о выживании!" Суть же вопроса была в том, как они проведут свой периметр. Аудовская проблема придавала этому вопросу новые очертания. У Израиля были свои подозрения о том, где Советский Союз захочет установить свое "огненное кольцо". "Истерия как заразная болезнь", - думал Берген. Соединенные Штаты хотели создать вокруг зоны "резиновую дорогу" из кобальтовой пыли, радиоактивного покрытия, после пересечения которой ни одна форма жизни не может выжить. Отсюда Берген, между прочим, сделал вывод, что Соединенные Штаты припрятали огромный запас такой пыли. Он возражал, что радиоактивное заражение всего средиземноморского бассейна будет иметь неизгладимые последствия. Израиль был в ярости. - Какой выбор у них остается? - спрашивали Соединенные Штаты. Какие еще решения имеют смысл теперь, когда Турция, Ливан, Сирия и Северная Италия практически списаны за борт? Только Израиль оставался хрупким островком незараженной земли внутри загрязненного региона. И насколько они чисты? Для расследования не допускались никакие внешние наблюдатели. Как сказал французский посол во время их утренней встречи: "Потери неизбежны. Чем раньше мы смиримся с ними, тем лучше". Он ссылался на Бретань, Кипр и Грецию как поддерживающие его точку зрения аргументы. Все это Берген сообщил прессе, выражаясь просто и без обычных иносказаний. Он не упомянул только жаркий спор между французами и Израилем. Ругань не была чем-то новым в стенах ООН, но этот спор превзошел все предыдущие представления об этом. - Вы - антисемитские твари! - кричали представители Израиля. Странно, что французы ответили на это лишь следующее: "Франция также является средиземноморской нацией. Все, что мы делаем в этом регионе, отразится и на нас". Израильские делегаты не могли этого принять: "Не думайте, что обманете нас! У Франции давняя традиция антисемитизма!" "Понятно, что нервы не выдерживают", - думал Берген. Дипломатия должна каким-то образом пережить эту атмосферу. Они не смеют пойти раздельными путями. Можно ли перенести Израиль в центральную часть Бразилии, как предлагалось? А новая диаспора? "До этого может дойти", - думал Берген, хотя Бразилия сказала, что она может принять не более половины населения Израиля, и множество трудностей было связано с этим предложением. Бразилия, конечно, засматривалась на "атомные возможности" Израиля. Берген подумал об израильтянах, сидящих в сердце своего пустынного оазиса, с атомными бомбами, завернутыми в свитки Талмуда. "Легковозбудимые люди", - думал он. Трудно сказать, какова будет их реакция на такое внутреннее решение проблемы. А Бразилия, задумывалась ли она действительно над тем, кого может пустить в свои границы? Мнение Бергена было таково, что Бразилия станет новым Израилем, что не будет возможности как-то сдержать таких изобретательных людей. К тому же столько было неизвестного, тщательно скрываемого. Что в действительности происходит в израильских границах? Им придется пустить к себе внешних наблюдателей, и причем скоро. Он отложил бразильское предложение, хотя оно вызвало возбуждение среди средств массовой информации. Оно, может быть, интересно и привлекает внимание, однако масштаб такого шага вызывал у Бергена дрожь. Как он и ожидал, загорелась красная лампочка телефона и раздался звонок. Берген вернулся в свое кресло и поднял телефонную трубку. Прескотт сразу же удивил его. - Это был чертовски хитрый ход, так вот появиться на публике, Хаб! Фамильярность! Что-то заварилось, как любят говорить американцы. - Я рад, что ты так думаешь, Адам. Должен признаться, я был слегка не уверен в твоей реакции. Президент издал мягкий смешок. - Моя матушка любила говаривать, что когда варево начинает прилипать ко дну горшка, нужно быстро помешать в горшке. Заварилось, в самом деле, подумал Берген. - Нечто подобное я и имел в виду, - сказал он. - Я сразу догадался. Я сказал Чарли, что именно это ты и делаешь. Слушай, Хаб, а что ты думаешь по поводу адмирала Френсиса Делакура? По тону вопроса Берген понял, что Прескотт перешел к главному. Командир Заградительных Сил был очевидным знаком вопроса. Такая сила, и сидит без присмотра в Исландии. Генеральный секретарь не завидовал Делакуру, особенно теперь, когда Прескотт, по-видимому, копает под него. - Мне кажется, он достаточно хорошо справляется с работой, Адам. - Достаточно хорошо? - Тебя что-то беспокоит, Адам? "Все-таки есть свои преимущества в фамильярности отношений, - подумал Берген. Можно задать больной вопрос без всяких дипломатических тонкостей". - Он француз по происхождению, не так ли? - спросил Прескотт. - Да, его семья происходит из Квебека. - Я слышал, что он историк. - Берген вспомнил фразу Делакура, произнесенную при вступлении в должность командира Заградительных Сил. В ней слышалась педантическая нотка: "Это та же проблема, что и у римлян, но с современными орудиями". - По моим сведениям, он достаточно уважаемый историк, Адам, - согласился Берген. - Паттон тоже был историком, - сказал Прескотт. Паттон? Ах да, командир танковых войск во время Второй мировой войны. В то время ходил слух о том, что Паттон восхищался древними римлянами. - У многих военачальников было такое же увлечение, - сказал Берген. - Меня беспокоит, - сказал Прескотт, - не появится ли и у него тоже мания величия? Тоже? Берген удивился. Такого мнения Прескотт был о Паттоне? - Я не заметил никаких следов этого, - сказал Берген. - Я думаю, мы должны присматривать за ним, - сказал Прескотт, а затем перешел к главному: - Русские только что разговаривали с нами о нем. Он их тоже беспокоит. Кстати, Хаб, мне было чертовски тяжело их утихомирить. Они страшно расстроены твоим сегодняшним неформальным брифингом. - Хорошо, что ты на моей стороне, Адам. - Можешь на меня рассчитывать, Хаб. И хватит об этом. Почему бы тебе не взять приказы адмирала и не взглянуть на них еще разок? - Я займусь этим, Адам. Ты хочешь, чтобы я на что-нибудь обратил особое внимание? - Проклятье! Иногда ты выражаешься совсем как американец, - сказал Прескотт. - Ничего особенного я сейчас не имею в виду. Я просто хочу быть уверен, что мы будем видеть его на ход вперед, а не он нас. - Я буду считать своим долгом обращать особое внимание на выполнение им своих обязанностей, - сказал Берген. - Постарайся, Хаб. И, кстати, ты можешь проверить слух, что ребята Делакура потопили несколько плавучих гробов со всеми, кто был на борту. - Да? Я не слышал этого, Адам. Это что-то новое? - Это только что выплыло наружу. Ну что ж, приятно было поговорить с тобой, Хаб. Если все будет чисто, мы еще вернемся к той партии в гольф. Они прервали соединение. Берген достал свою собственную копию приказов Делакура, дважды перечитал их. Они были достаточно прямолинейными. "Если вы войдете в физический контакт с лицом из Запретной зоны, ваши собственные люди убьют вас или высадят на побережье, где местное население сделает эту же работу за нас". Вот этот параграф, например. Смысл его трудно понять неправильно. Берген сидел и думал о Делакуре. Совершенно ясно, что адмирал рассматривает свою проблему, как охоту на оленей среди бухт и фьордов этого скалистого побережья. Игра? Если это так, то смерть - расплата за проигрыш. "...та же проблема, что и у римлян, но с современными орудиями". Орудия? Делакур считает крейсеры и все остальное орудиями? Всю эту огневую мощь? Что ж, может быть, он и прав. Наверное, Цезарь рассуждал так же. А что общего имеют плавучие гробы с обеспокоенностью Прескотта? Бергену не хотелось думать о плавучих гробах, но избежать этого сейчас было нельзя. Имеет ли какое-либо значение в глобальном смысле, если люди Делакура потопили несколько таких судов с их пассажирами? В моральном плане, да, имеет значение, но... сами эти суда были необходимостью. Один Бог знает, что еще придумает Безумец. Ему требуется подчинение. Ирландцы должны все вернуться в Ирландию, ливанцы - в Ливию, а англичане - на свой маленький остров. Это было полным безумием. От поступающих докладов Бергену делалось плохо. Толпы, преследующее бедных изгнанников, - французские толпы, мексиканские толпы, японские толпы... Даже в Китае и Австралии и, наверное, повсюду в других местах. Боль и страх были такими ужасными, что трудно обвинить в этом кого-либо. Телевизионные передачи о принудительных погрузках на корабли вызывали слезы у Бергена. Он знал, что по всему миру были распространены случаи героического неповиновения: младенцев, женщин и детей прятали... но истерия и дикость - самоубийства, убийства, линчевание - были доминирующими. А мы-то считали себя цивилизованными. Плавучие гробы - каждую женщину на борту посылали домой на верную смерть. И потом были истории - изнасилования, пытки... Плавающие тюрьмы пришлось поставить на якорь вдали от берега, куда они направлялись; пассажиров перевозили на берег в маленьких лодках под огнем орудий. Генеральный секретарь содрогнулся. Такое большое число самоубийств понятно. Может быть, потопить эти суда было бы милосердием. Вздохнув, Берген включил низенькую настольную лампу, стоящую на краю стола, и отрегулировал ее свет так, чтобы он падал на рабочий блокнот. Действуя методично, он придвинул блокнот и написал краткие указания своему помощнику. Необходимо тщательно рассмотреть поведение Делакура. Закончив писать указания, он положил ладони на блокнот и заставил себя думать о приоритетах. Саудовская Аравия и Израиль - номер первый. Огненное кольцо или кобальтовая пыль? Он боялся, что в этом случае вытаскивания кроликов из шляп не будет. Что бы они ни сделали, результатом будет монументальная неразбериха. Другое изречение Киссинджера само пришло на ум Бергену: "Трудности на Ближнем Востоке возникли не потому, что стороны не понимали друг друга, а потому, что, в некоторых отношениях, они понимали друг друга слишком хорошо". Кобальтовая радиоактивность наверняка распространится дальше. Американские эксперты допускали это. Если при этом станет невозможным использование саудовской нефти, то заполнят ли Советы образовавшийся вакуум, как они намекнули? У Бергена возникло желание истерически засмеяться и сказать: "Настройтесь на нашу волну завтра в это же время". Ни одна самая пресная американская мыльная опера не могла придумать такой глобальной катастрофы. Его охватила дрожь ярости. Почему Генеральный секретарь должен нести ответственность за такие ужасные решения? Это слишком много! И здесь ему пришлось допустить, положа руку на сердце, что не он один несет ответственность. Система принятия решений работала в нынешние времена иначе. Внезапно он повернулся к красному телефонному аппарату, достал его из открытого ящика и поставил на стол, одновременно включив сложное шифровальное оборудование. При первом же звонке отозвался офицер связи Военно-Морских сил США. Он представился как лейтенант Эвери. - Могу я поговорить с президентом? - спросил Берген. - Один момент, сэр. Он в Кемп-Девиде. Голос президента звучал настороженно и заинтересованно. - Что-нибудь новое, Хаб? Все еще фамильярный тон. Хорошо. - Адам, я забыл спросить, обсуждали ли вы с русскими ваше кобальтовое предложение, когда они звонили. - О, я рад, что ты поднял этот вопрос. - Голос Прескотта вовсе не звучал радостно. - По этому вопросу у них возникли большие разногласия с Китаем. Китайцы поддерживают наше предложение. - Адам, если мы решимся на кобальт, можем ли мы объявить, что весь воздушный транспорт мира готов к организованной перевозке израильского населения в Бразилию? - Это огромный кусок работы, Хаб. - Но мы сможем его выполнить? - Мы можем объявить, но это может оказаться неправдой. - Мы должны сделать все возможное. Евреи слишком пострадали. Мы не можем их бросить. - Так, как мы поступили с греками, киприотами и некоторыми другими народами. - У этих других народов не было атомного оружия. - Это звучит слишком расчетливо, - сказал Прескотт. - Я не это имел в виду. Мы должны заниматься неотложными делами по приоритетной системе, которую мы оба понимаем очень хорошо. Ты выполнишь свою часть этой работы, Адам? - Коллективная ответственность, - сказал Прескотт. - Именно это я и имею в виду, Адам. - Я сделаю все, что смогу, Хаб. Когда президент отложил телефонную трубку в комнате своего домика в Кемп-Девиде, то взглянул на Чарли Турквуда, который стоял у камина, спиной к огню. - Этот сукин сын Берген только что нанес ответный удар, - сказал Прескотт. - И чертовски болезненный. Прошлое мертво. Арабская пословица Металлический кузов грузовика холодил кожу Джона. Он съежился, охватил руками грудь, но движение грузовика бросало его из стороны в сторону, а холодный ветер продувал брезентовое покрытие кузова. Они раздели его догола на пароме в Кинсейле, поделив между собой одежду и содержимое его рюкзака, ругаясь из-за шести плиток французского шоколада. Кевин О'Доннел остался равнодушным ко всему этому, однако он оставил себе деньги и бельгийский пистолет. - Почему вы так поступаете? - спросил Джон. - Потому что мы добрые люди, - сказал Кевин О'Доннел. - Мы убиваем всех, кого схватим в пределах пятисот метров от берега. - Даже если они подошли со стороны моря? - Ну, ты ведь разочаровал меня и ребят, американец. Мы ожидали, что будут люди с другого плавучего гроба, может быть, пара хороших бабенок. Один из тех, кто раздевал Джона, сказал: - Теперь немногие женщины могут пережить путешествие. Они закончили с ним, забрав даже ботинки и носки. Он стоял, обхватив себя руками и дрожа на холодном пароме. - Будь доволен, что мы оставляем тебе жизнь, американец, - сказал Кевин О'Доннел. - Ну, запрыгивай, янки. Давайте его в грузовик, ребята. И на этот раз принеси с собой что-нибудь получше. Трое охранников сели в грузовик сзади вместе с Джоном. Он запомнил имя только одного из них, Мюриса Кона, маленького человечка с лицом, которое казалось сплюснутым сверху и снизу; близко посаженные глаза его находились слишком близко к носу, нос - слишком близко ко рту, а подбородок почти касался нижней губы. Хотя трое охранников заняли скамью только с одной стороны, они заставили Джона улечься на холодное дно кузова. Когда он пожаловался на холод. Кон грубо ткнул его тяжелым ботинком и сказал: - Эй, ты слышал, что сказал Кевин! Ты жив, и это больше, чем ты заслуживаешь. Для Джона само путешествие стало бесконечной холодной пыткой, которую он переносил, обещая себе, что он будет жить и, если в его историю поверят, постарается проникнуть туда, где ирландцы работают над разрешением проблемы чумы. И здесь он будет саботировать их усилия. Сначала грузовик поднялся на пологий холм, при этом Джон скатился к заднему борту. Охранники опять подтащили его вперед, втиснув его у своих ног. - Какой дорогой мы едем? - спросил один из них. - Я слышал, как они говорили, что дорога через Белгули самая безопасная, - сказал Кон. - Значит, они восстановили мост у пятой мили, - сказал спрашивавший. Некоторое время он молчал, затем снова спросил: - Надолго мы остановимся в Корке? - Слушай, Гилли, - сказал Кон, - ты столько раз ездил по этой дороге и все еще задаешь такой вопрос! - У меня такая жажда, что ее не сможет залить даже Ривер-Ли во время весеннего разлива, - сказал спрашивавший. - Тебе придется подождать, пока мы не избавимся от этого дерьма, - сказал Кон и пнул Джона в плечо. - Мы зальемся в дымину на обратном пути. Или будет так, или сам объясняйся с Кевином, а я этого делать не собираюсь. Сам видишь, в каком он бешеном настроении. Джон, чувствуя слабое тепло от ног своих охранников, подвинулся ближе, однако Кон, почувствовав это движение в темноте, насмехаясь, отпихнул его ногой: - Держи свою вонючую... подальше от нас, американец. Мне придется теперь неделю отмываться, только чтобы смыть с ног твой запах. Джон оказался прижатым к металлической подпорке от скамейки на своей стороне кузова. Острый край подпорки впивался ему в спину, но эта боль отличалась от холода. Он сосредоточился на этой новой боли, стараясь найти в ней облегчение. Темнота, холод, боль начали действовать на него. Он думал, что О'Нейл глубоко похоронен внутри него, смазан и спрятан навсегда. Однако нагота, тьма и холодное дно кузова - разве мог он когда-либо представить себе такое. Он чувствовал, что в нем вот-вот начнется внутренняя борьба. И он услышал первый сумасшедший звук этого внутреннего голоса, голоса Джона Роя О'Нейла, требующего своей мести. - Ты получишь ее, - пробормотал он. Звук его голоса был почти заглушен скрежещущим ревом грузовика, поднимающегося на холм. Но Кон его услышал и спросил: - Ты что-то сказал, американец? Так как Джон не ответил, Кон пнул его. - Не слышу твоего ответа, прокляни твою грязную душу! - Холодно, - сказал Джон. - То-то, - сказал Кон. - Мы не хотим, чтобы ты вошел в наш мир со всеми удобствами. Компаньоны Кона засмеялись. - Так мы все появляемся в Ирландии, дружище, - сказал Кон. - Голые, как ощипанные цыплята, и готовые угодить в горшок. Посмотрим, как тебе понравится горшок, в который ты угодил сейчас, американский ублюдок. Они замолчали, и Джон вернулся на арену своей внутренней борьбы. Он чувствовал присутствие О'Нейла. Это было, как луч света, исходящий из его головы. Никакого тепла в нем. Холодный... холодный... холодный, как металл, на котором лежало его тело. Грузовик грохотал по деревянному мосту, и стук покрышек по брусьям барабанным боем отзывался в голове Джона. Он чувствовал, что О'Нейл пытается выйти наружу, и это привело его в ужас. О'Нейл не должен здесь появиться. О'Нейл будет кричать, и это доставит радость трем охранникам. Свет! Он почувствовал свет, проникающий через открытую заднюю стенку грузовика, и это помогло ему немного прийти в себя. Он осознал, что его глаза плотно закрыты, и медленно приоткрыл их. О'Нейл снова погрузился во тьму. Огни находились по обеим сторонам грузовика - это была хорошо освещенная улица города. Он слышал крики людей, это были пьяные голоса. Раздался звук выстрела, затем - пронзительный смех. Он попытался сесть, но Кон столкнул его ногой назад на дно. - Размалеваны, как шлюхи, - сказал один из охранников. Джон был поражен. Неужели некоторые женщины выжили? Этот высокий пронзительный смех. Неужели чума проиграла? - Если бы они были шлюхами, - сказал Кон. - Я был бы рад даже старухе Белле Коэн и Монто, если бы эти дорогуши поманили нас поднятыми юбками. - Это все равно было бы лучше, - сказал другой охранник. - Мужчины с мужчинами! Это против Божьих заповедей, Мюрис! - Это все, что они имеют, Гилли, - сказал Кон. - У них нет такой возможности заполучить в постель тепленькую женщину, как у нас. - Что мне не нравится, так это хоронить их потом, - сказал другой охранник. - Почему убежища не могут защитить их, Мюрис? - О, эта ужасная, заразная штука, эта чума. Жизнь коротка. Будем лучше веселы, как сказал один поэт. - Я никогда не лягу с мужчиной! - сказал Гилли. - Скажешь это, когда не будут больше приходить плавучие гробы, Гилли. - Кон протиснулся к заднему борту вдоль скамьи мимо Джона и выглянул из грузовика. - Какой стыд, что прекрасный город Корк дошел до такого. - Он вернулся к остальным. - Ты слышал, что умерла английская королева? - спросил Гилли. - Туда ей и дорога! Пусть сдохнет хоть вся виндзорская семейка! Грузовик сделал медленный, крутой поворот налево, и водитель переключил передачу перед подъемом на холм. Охранники замолкли. Джон лежал с открытыми глазами, наблюдая за тенями на брезентовой крыше. Грузовик набрал скорость на гладком участке дороги. - Эн-двадцать пять сейчас в основном чистая, - сказал Кон. - Скоро мы будем в Югале. А потом - снова к ярким огням, да, Гилли? - Я думаю, что дьявол поцеловал твою мать, - ответил Гилли. Кон засмеялся. - А может, он и еще кое-что сделал, да? - У тебя есть раздвоенное копыто, Мюрис? - Я знаю, как можно выжить в эти времена, Гилли. Ты лучше этого не забывай. Кевин и я, мы знаем способы, которые сейчас требуются. Гилли не ответил. Несмотря на боль и холод, Джон почувствовал дремоту. Сначала долгие, утомительные часы за рулем парусной шлюпки, затем жестокий прием, который он встретил. Его глаза закрылись. Он быстро открыл их, желая держать открытыми, несмотря на усталость. Он не хотел, чтобы вернулся О'Нейл. Время от времени им попадалась встречная машина, и в свете фар, проникающем сквозь брезентовый верх, он заметил, что глаза охранников закрыты. Один раз на большой скорости их обогнала машина, свет ее фар мелькнул сзади грузовика, затем - снова тьма. - Из Дублина, - сказал Кон. - Я видел флажок на капоте. - Он выжимал почти двести, - сказал Гилли. - Всегда так, - сказал Кон. - Они ездят очень быстро, наши начальнички. Три раза грузовик замедлял движение и медленно переползал через ухабы, потом снова возвращался на ровную дорогу. Когда он притормозил в четвертый раз, Кон произнес одно слово: "Югал". - Как я буду рад, когда мы погрузимся и повернем назад, - сообщил Гилли. - И избавимся от этого багажа, - сказал Кон, толкая Джона ногой. Джон почувствовал, что они повернули налево, а потом ехали около пяти минут на низкой передаче. Затем резкая остановка, и кто-то впереди крикнул: - Давайте его наружу! Кон выпрыгнул через борт, послышался звук его ног на гравии. Наконец Кон сказал: - Хорошо. Давайте взглянем на него. Двум охранникам, которые остались с Джоном, пришлось помочь ему подняться на ноги. Голосом, в котором слышалось сочувствие, Гилли сказал: - Прыгай наружу, американец. И осторожно, там внизу гравий. Джон скользнул через борт, с трудом двигая закоченевшими конечностями, мышцы его свело от холода и неподвижности. Кон сжал его левую руку выше локтя и быстро повел вокруг грузовика в свет фар. Хромая и спотыкаясь на гравии и обломках асфальтового покрытия, Джон был рад, когда они, наконец, остановились. Лучи света от фар грузовика вырезали два туннеля, наполненных поблескивающими тучами мошкары; по обе стороны дороги виднелась поросшая кустами насыпь. Где-то в отдалении, справа, слышался звук реки. Кон показал рукой в направлении света фар. - В эту сторону ты пойдешь, янки. Не возвращайся по этой дороге. Здесь, внизу, река Блекуотер. Держи ее справа, пока не перейдешь мост. Примерно за километр к верховью реки есть каменная хижина. Священники держат там запас одежды для тех, кто доберется так далеко. Может быть, найдешь там что-нибудь, что окажется подходящим для твоей безобразной плоти. И еще одно, американец. Если кто-нибудь спросит, то это был Кевин О'Доннел из О'Доннелов Клогена, кто сохранил твою глупую жизнь. Насколько я знаю Кевина, он просто не хотел тратить хорошую пулю и отягощать по этому поводу свою совесть. Лично я надеюсь, что еще увижу твое мертвое тело, плывущее вниз по Блекуотеру. Дрожа от холода, Джон пробормотал: - К... куда м... мне идти? - Хоть к черту на кулички! А теперь пошевеливайся. Болезненно спотыкаясь на разбитой поверхности, Джон побрел по дороге. Он слышал, как сзади него развернулся грузовик, свет фар быстро исчез, звук мотора слышался лишь немногим дольше. Он был один в темноте на дороге, скудно освещенной изломанным серпом луны, время от времени проглядывающим среди облаков. Высокие деревья с тяжелой листвой склонялись над дорогой в течение большей части пути. Дорога медленно повернула влево, затем вправо. Джон чувствовал себя нелепым, злым и бессильным. - Чего я ожидал? - задавал он себе вопрос. - Во всяком случае, не этого. Дорога начала подниматься вверх, облака рассеялись, он вышел из-под склоненных деревьев и обнаружил прямо впереди мост через реку, а за ним - развилку. Левый поворот был завален поваленными деревьями, и чувствовался запах чего-то гниющего. Джон осторожно перебрался через мост и, приблизившись к завалу на дороге, увидел голый труп, висящий в гуще ветвей. Труп был вздувшийся, с отваливающимися кусками плоти. Он торопливо прошел мимо, попав на пологий подъем с расположенными справа и слева от дороги холмами. Холодный свет луны открывал обнаженные деревья, опутанные плющом, с "ведьминым помелом" наверху. Обе ступни уже кровоточили, но он заставил себя не обращать внимания на боль, стараясь двигаться как можно тише. - Что убило этого человека позади? - Джон чувствовал, что труп был оставлен в качестве предостережения. - Они не думают, что я проживу очень долго. - На вершине холма он вышел на открытое пространство; во впадине справа стояла каменная хижина, трава вокруг которой была выжжена. Свет луны показывал сложенное из камней строение с плоской крышей, к которому сзади примыкал сарай. Напротив, прямо через дорогу, виднелись обгорелые развалины дома. - Куда мне идти? Он подумал, что если войдет в хижину, то может встретить обитателя, который убьет его в тот же момент. Однако Кон сказал что-то о священниках. - Эй, в доме, - сказал Джон. Ответа не было. Узкая тропинка, ведущая к хижине между обгорелыми кустами, была вымощена камнями. - Мне нужна одежда и обувь. Он осторожно похромал по мощеной тропке к темной двери, положил руку на засов, но не успел поднять его, как дверь со скрипом отворилась. В свете свечи он увидел темнолицего мужчину в черной рясе. Держа свечу высоко, мужчина молча смотрел на Джона. Джон с трудом выдавил из себя. - Мне сказали... я... какая-нибудь одежда? Человек в рясе отошел в сторону, кивком головы пригласив Джона внутрь. Темная фигура закрыла скрипучую дверь, поставила свечу на полку у стены и прошла через низкий проем в сарай в задней части хижины. Вскоре он вернулся с узлом одежды в руках. Джон принял одежду, отметив отсутствие выражения в глазах своего благодетеля. "Слепой?" Нет, человек в рясе двигался слишком целенаправленно, и он знал, как подать одежду Джону в руки. Джон осмотрелся и обнаружил низкий стул слева под свечой. Он положил на стул одежду и начал одеваться. Нижнее белье было представлено кальсонами, белыми и мягкими. Натянув их на свое продрогшее тело, он сразу же почувствовал себя лучше. Кроме того, здесь была пара черно-серых твидовых штанов, грубая темно-зеленая шерстяная рубашка и желтый шерстяной пуловер. Одеваясь, Джон присматривался к своему компаньону. - Вы монах? - спросил Джон. Не говоря ни слова, мужчина утвердительно склонил голову. - Вы приняли обет молчания? - спросил Джон. Голова вновь склонилась. Джон взглянул вниз на свои исцарапанные и кровоточащие ступни. Монах тоже посмотрел вниз. - У вас есть обувь? - спросил Джон. Мужчина в рясе снова вышел в заднюю пристройку, скрывшись в тени. "Он движется, как призрак", - подумал Джон. Из пристройки раздался стук, затем скрип. Наконец монах вынырнул, держа грубые башмаки и пару толстых носков из зеленой шерсти. Джон принял их с благодарностью. Он присел на низкий стульчик и осторожно натянул носки на израненные ноги. Башмаки оказались подходящими по размеру, но слишком широкими. Немного помогло то, что он потуже затянул шнурки. Все это время монах молча ждал, склонившись над ним. Джон встал. - Я прибыл из Соединенных Штатов, чтобы помочь, чем смогу, - сказал он. - Я занимаюсь молекулярной биологией. Есть здесь где-нибудь что-нибудь вроде исследовательского центра... Монах поднял руку, требуя тишины. Одна рука исчезла под рясой и вынырнула с небольшим блокнотом и карандашом, привязанным к нему короткой веревочкой. Монах нацарапал что-то в блокноте и передал его Джону. Приблизив блокнот к свечке, Джон прочитал: "Идите по дороге на Каппокин. Там есть указатели. Поверните на Кагир. Спросите там". Монах взял блокнот из рук Джона, вырвал использованную страницу, поджег ее на пламени свечи и положил на подсвечник. Когда бумага догорела, он подошел к двери и открыл ее. Выведя Джона наружу, он указал на дорогу, ведущую за вершину холма. Джон заметил, что там дорога входит в полосу высоких изгородей, пересекающих заросли, темнеющие в свете луны. - Каппокин, - сказал Джон. Монах кивнул, и рука его снова исчезла под рясой. Ожидая, что снова появится блокнот, Джон чуть не пропустил длинный нож, выпрыгнувший на него из-под рясы. Джон отшатнулся, нож едва не зацепил его горло. Атаковавший его монах замер, держа нож неподвижно после взмаха. Ни на секунду не выпуская монаха из виду, Джон неуклюже попятился по мощеной тропинке к дороге. Все это время фигура в рясе стояла неподвижно, подобно статуе смерти. Очутившись на дороге, Джон повернулся и побежал к огороженному участку. Дорога нырнула вниз, затем снова поднялась вверх. Джон бежал, задыхаясь и непрерывно оглядываясь, и остановился, только выйдя за ограду на вершину соседнего холма, где дорога поворачивала влево вдоль склона. Он сел на каменную стену, чтобы отдышаться и держать под наблюдением дорогу, по которой он только что прошел. Звука преследования не было слышно. Был ли это действительно монах? Может быть, сумасшедший монах? И вдруг он понял: - Кон знал! Он ожидал, что меня убьют. На вершине холма было тихо, слышался только легкий шорох ветра в зарослях можжевельника. Он чувствовал благодарность за теплую одежду. Неожиданное нападение около хижины вывело его из себя. Вещи здесь не были тем, чем казались. Отдышавшись, Джон пошел медленнее. - Но я добрался сюда, - думал он. Одежда на его теле издавала запах недавней стирки и сушки на солнце. Она вызывала теплое, но незнакомое чувство. Неожиданно ему пришло в голову, что у него нет ни клочка документов. В этом Кон был прав. Джон только что родился в Ирландии. Лучшее укрытие в мире. Джон Рой О'Нейл может наблюдать, как работает здесь его месть, и никто не догадается об этом. О'Нейл в его голове не отозвался, и за это Джон был благодарен. Свет нового дня обнаружил его в долине другой реки. Он остановился у ржавых ворот, когда-то выкрашенных белой краской. По обе стороны стояли кирпичные пьедесталы, с которых неправильными кусками облетала цементная облицовка. По ту сторону ворот заросшая травой тропинка исчезала в густой посадке среди кленов и сосен. Крапива и мальвы отмечали края тропинки. Джон заметил каменные формы, проглядывающие из зарослей слева, и понял, что он видит перед собой кладбище. Он чувствовал себя слабым от голода, горло его пересохло. "Каппокин?" - подумал он. Не опасно ли идти туда, куда направил его человек в рясе? Кого я смогу спросить? Любой встреченный здесь человек может представлять опасность. Этот урок преподал ему человек в рясе. Может быть, это он и хотел сделать. Его манила река, текущая внизу. Холодная вода сможет утолить его жажду. "Выпью глоток воды, - думал он. - Потом решу, что же делать дальше". Нет ничего более пристрастного, чем скрытый интерес под маской интеллектуальной убежденности. Шон О'Кейси Джозеф Херити стоял перед длинным столом, свободно опустив руки вдоль тела и глядя вдаль сквозь троих важных людей, которые сидели лицом к нему по другую сторону. Было слишком раннее утро, почти рассвет, а Кевин О'Доннел, человек, сидевший в центре, прямо напротив Херити, пользовался уже подтвердившейся здесь репутацией страшного болтуна. Внимательно слушая, Херити пытался понять, отчего же у него пошли мурашки по коже, когда он вошел в эту комнату. В воздухе здесь витал страх. Для Херити это было как запах свежей крови для хищника. Кто же здесь вызывает страх, и кого же он боится? Может быть, все трое? Казалось, они слегка нервничают. Кроме стола и трех стульев, другой мебели в комнате не было. Комната была небольшой, около четырех метров в длину и трех в ширину. По правую руку от Херити находилось высокое, узкое окно без штор, в котором, как в раме картины, были видны облака, окрашенные в светло-розовый цвет встающим из-за горизонта где-то сзади солнцем. Источником света служили две двухрожковые лампы за спиной сидящих. Лампы придавали желтоватый оттенок кремово-коричневым стенам. - Мы берегли тебя именно для такого момента, как сейчас, - сказал О'Доннел. - Ты должен ценить это, Джозеф. Тонкое дело для человека с твоими талантами, о которых, кстати, мы все хорошо осведомлены. О'Доннел взглянул влево и вправо на своих компаньонов, и Херити еще раз почувствовал ту же самую вспышку паники. Что это? Что это? Он испытующе посмотрел на компаньонов О'Доннела за столом. Алекс Колеман, сидевший слева от О'Доннела, не был слишком известен среди своих старых коллег-газетчиков в дочумном Дублине. С тех пор как его жена и дети погибли от рук разъяренной испанской толпы, Колеман превратился в кипящий котел ярости. Его руки часто дрожали от ярости, а также от пьянства, в которое он впал подобно тому, как человек возвращается в лоно церкви, подгоняемый кнутом собственных грехов. Тонкие черты Колемана, все еще хранившие смуглость потерпевшего кораблекрушение матроса Великой Армады, приобрели испытующее, едкое выражение, он приобрел вид человека, что-то высматривающего украдкой, как у хищника, выслеживающего добычу. Наиболее резким изменением в его внешности было исчезновение волос с его головы. Густые и черные когда-то, лежавшие плавной волной на макушке, теперь они были сбриты до тонкой щетины. "В Колемане есть ярость и, может быть, что-то еще", - думал Херити, перенеся взгляд на человека, находящегося по другую сторону О'Доннела. Теперь он сосредоточился, потому что это был самый важный член тройки - Финтан Крейг Доэни. Никто из них троих не сознался бы в этой важности, Колеман, - так как ему было все равно, О'Доннел - из гордости, а Доэни потому, что не в его привычках было высовываться. Херити специально постарался узнать что-нибудь о Доэни, когда этот человек был назначен секретарем по исследованию чумы в новом Всеирландском правительстве. Доэни родился в атлонской семье, которая произвела на свет много священников и медицинских сестер, но совсем не дала врачей, "пока не появился Фин". В данный момент он выглядел, как безбородый, но тем не менее веселый Дед Мороз в штатском. Его лицо, круглое и добродушное, было обрамлено веющимся пухом светлых волос. Широко посаженные голубые глаза смотрели на мир, как бы находя его забавным. "Это маска", - решил Херити. У Доэни были плоские губы с морщинками от улыбки в уголках и короткий узкий нос с раздувающимися ноздрями, выражение которого два поколения студентов-медиков и медсестер в Дублинском колледже научились безошибочно угадывать для собственного выживания. Несмотря на вид добряка, Фин Доэни пользовался репутацией человека, беспощадного к лентяям, и раздувание его ноздрей было безошибочным сигналом бешенства, близкого к взрыву. "Страх исходит от него", - понял Херити. А также от О'Доннела. Что же это? Эти трое составляли Региональный комитет Юго-Восточного побережья, созданный ad hoc [для этой цели (лат.)] из временной рабочей группы, которая впоследствии была формально признана, так как обладала силой и знала, как ее применить. Кевин О'Доннел занял пост председателя на ранней стадии их работы, с учетом того, что он имел "вооруженную силу" - и это соответствовало действительности, так как силу нового правительства составляли "Пляжные Мальчики" и регулярная армия. Херити знал, что это положение устраивало Доэни. Оно позволяло ему держаться в тени и "переставлять фигуры". Алексу Колеману было все равно, кто возглавляет комитет, пока предпринимаются акции, которые в перспективе могут уничтожить убийц его семьи. Находились такие, кто утверждал, что Колеман может попытаться выбраться из Ирландии и "уничтожить всех без исключения проклятых выродков, все еще живущих в Испании". "Все трое чего-то боятся", - почувствовал Херити, но было ли это тем же, чего и он боялся? Кевин О'Доннел, оглядев своих компаньонов в поисках согласия со своими словами и считая их молчание знаком согласия, созерцал Херити с покровительственной улыбкой хищника, держащего в когтях жертву и получающего от этого садистское удовольствие. Херити узнал этот взгляд, так как уже страдал от него в предыдущих случаях. С тех пор как он взорвал бомбу на углу Графтон-стрит, Херити вел кроличье существование, обвиняемый теми, кто знал об его участии в этом деле, за то, что он "вызывал Божий гнев на головы всех нас". С начала эпидемии он жил в постоянном страхе из-за того, что его роль может стать общеизвестной. С теми, кому он доверял, Херити протестовал: "Откуда я мог знать?" О'Доннел, который был территориальным командиром группы Херити, отказался принять его оправдания. Избрав Херити специальной мишенью, О'Доннел использовал любую возможность для терзания своей жертвы. Херити подозревал, что сейчас наступит нечто похуже, чем предыдущие наказания. Он попытался замкнуться в себе, сохраняя энергию для удобного для бегства случая. Это придавало ему более твердый, более собранный вид. Херити был одним из тех, кого называли "ладно скроенным", хотя Бог, сшивая субстанцию Херити, явно пользовался парой длинных игл наподобие ремесленника. Неправильно поняв позу Херити, Кевин О'Доннел думал: "Этот Херити! Он держится так, как будто ему принадлежит любое место, где бы он ни находился". - Мы собрались здесь не для того, чтобы отмечать канун пасхальной недели! - сказал Кевин О'Доннел. Взглядом, полным презрения, он смерил Херити с головы до ног и снова взглянул ему в лицо. - Некоторые из нас пройдут через это, - сказал Алекс Колеман, как будто он вел внутри себя какую-то частную беседу и только теперь почувствовал, что эта часть ее должна быть объявлена во всеуслышание. Кевин О'Доннел взглянул на Колемана. - Что ты говоришь, Алекс? - Если хотя бы один из нас проберется, - сказал Колеман, - он сможет распространить чуму среди них, даст им почувствовать вкус этой Белой Смерти! - Он плюнул на пол рядом и осмотрелся, надеясь найти поблизости бутылку, чтобы утолить свою неожиданную жажду. - Ах да, - сказал Кевин О'Доннел, думая, что иногда Колеман разговаривает как слегка чокнутый. Снова обращаясь к Херити, О'Доннел сказал: - Я все еще озабочен твоими прошлыми ошибками, Джозеф. - И тихим и печальным голосом О'Доннел добавил: - Они должны быть смыты, полностью забыты, как будто их и не было. - У нас нет прошлого, ни у кого из нас, - сказал Колеман. - Алекс говорит правду, - сказал Кевин О'Доннел. - Нас здесь только четверо, и мы пока еще ирландцы. Фин Доэни прочистил горло. - Бог знает, куда этот человек уже мог добраться, Кевин. Херити весь обратился во внимание. Да, здесь-таки есть страх. Он как-то связан со всем этим материалом о Джоне Рое О'Нейле, который они заставили его заучить перед этой встречей - эта биография из Америки, история, а потом рапорт Финна Садала о ком-то по имени Джон Гарреч О'Доннел. - Джозеф, ты изучил все те материалы, которые мы дали тебе? - спросил Кевин О'Доннел. "Вот здесь страх, именно теперь!" - подумал Херити. Что-то в этом деле вызывает у них ужас. Херити кивнул. - Этот американец, который называет себя О'Доннелом, уже провел на нашей земле много дней, с тех пор как мы пропустили его через Кинсейл, - сказал Кевин О'Доннел. - Пока мы уверены в нем, с ним ничего не может случиться. Раздувая ноздри, но сохраняя спокойный голос, Доэни наклонился вперед. - Ты видел его описание. Оно наводит на определенные мысли в свете американских данных об О'Нейле. - Досадно, что ты не поделился этим описанием с Финном Садалом, - сказал Кевин О'Доннел, и в его тоне была горькая злоба. - Мы просили тебя особо следить за любым человеком, который назовется молекулярным биологом, - сказал Доэни. В его голосе послышались резкие нотки, которые узнал бы любой из его студентов. - Мы думали, что этот янки только хвастается, - сказал Кевин О'Доннел. - Он прибыл в Ирландию из добрых побуждений! - И где он сейчас? - задал вопрос Колеман. - Бродит по холмам над Югалом, - сказал Кевин О'Доннел. - Я думал, что если он О'Доннел, как и я, то должен иметь свой шанс. Его нетрудно найти. - Но он жив? - спросил Колеман. - Что касается этого, то может быть Джозеф сможет выяснить. - Но ты утверждаешь, что его видели, - сказал Доэни. Херити, поняв причину страха членов комитета, сказал: - Вы действительно думаете, что этот Джон О'Доннел... - Не твое дело спрашивать, что мы думаем! - отрезал Кевин О'Доннел. - Ты здесь для того, чтобы выполнять приказы! - Так же, как я выполнял твои приказы в прошлом, - сказал Херити. - А также переходя их границы при случае! - в тоне голоса Кевина О'Доннела слышалось, что он не собирается разделять ответственность за бомбовое фиаско на Графтон-стрит. - Однако ты полагаешь, что этот янки может оказаться Безумцем, - настаивал Херити. - И при этом он бродит где-то, где его могут убить, - сказал Доэни. - Это не из-за меня, - возразил Херити. Теперь он ясно увидел: страх... да, паника. Безумец здесь, в Ирландии. И что он здесь делает? Принес ли он с собой еще более ужасную чуму, чтобы истребить оставшихся в живых? Джозефу Херити им это не надо растолковывать! Если этот блуждающий американец - Безумец, он мог замыслить что-нибудь еще более опустошительное, чем его чума. - Я не пропустил его, как праздного туриста, - сказал Херити. - Придержи свой штатский язык! - вспыхнул Кевин О'Доннел. - Ты всего лишь солдат! - Волчья улыбка появилась на его лице. Херити хмуро поглядел на улыбающегося О'Донелла, потом перевел взгляд в окно на покрытое облаками небо: уже совсем рассвело. Собирался дождь. Эта грязная сволочь, Кевин О'Доннел! Все О'Доннелы сволочи! Доэни нарушил напряженное молчание тихим, успокаивающим голосом. - Джозеф, мы хотим, чтобы ты отправился туда и нашел его. Проследи, чтобы с этим человеком ничего не случилось. Ты должен не дать ему догадаться о наших подозрениях. Только следи за ним и докладывай. Является ли он О'Нейлом? - И как я узнаю это? - Херити смотрел на полный страха огонек в глазах Доэни. - Заставь его раскрыться. - Очень жаль, что его нельзя допросить, - сказал Колеман. Он дрожал и глядел в сторону, раздумывая, будут ли они возражать, если он покинет их на минутку, чтобы найти выпивку. - Бог знает, какие еще неприятности он может иметь в рюкзаке, - сказал Доэни. - У него нет никакого рюкзака, - сказал Кевин О'Доннел. - Мы раздели его догола. - И выбросили его бумаги! - сказал Доэни, раздувая ноздри. - Мы что, должны хранить каждый клочок бумаги, который приносят с собой эти люди с плавучих гробов? - спросил Кевин О'Доннел. - Ты разделил его еду и оставил себе его деньги, я в этом уверен, - сказал Доэни. - Нам дьявольски повезло, что ты не разнес среди нас еще одну чуму. - Держу пари, что это просто еще один бродяга-американец, - сказал О'Доннел, однако теперь в его голосе слышались нотки страха и оправдывающийся тон. - Фуу! - Доэни взмахнул рукой, как будто разгоняя дым в воздухе. - Если это О'Нейл, то в его духе будет установить предохранитель на всякий случай. У такого всегда есть штучка на случай смерти. Как только мы разозлим его, штучка замкнется, и готово, мы в кипящем масле. - Имей это в виду, Джозеф, - сказал Кевин О'Доннел. - Это самый опасный человек. Мы посылаем тебя пасти кобру. Доэни помотал головой. - Однако если это О'Нейл, то он - самый ценный человек в нашем мире, просто из-за того, что у него в голове. - А что, если он не Безумец? - спросил Херити. Кевин О'Доннел пожал плечами. - Тогда ты просто совершишь прогулку по холмам и долинам нашей прекрасной земли. И вдруг случатся вечера с откровенной беседой у костра. Ты должен подружиться с ним, понимаешь? - И как долго я должен продолжать это маленькое путешествие? - Всю зиму, если это будет нужно, - сказал Кевин О'Доннел. - На самых высших уровнях приняли решение не переворачивать эту тележку с яблоками. - Может быть, американцы могут достать нам зубоврачебную карточку О'Нейла или его отпечатки пальцев, - сказал Доэни. - Но ты должен держать его там, и живым, пока мы не установим его личность наверняка. - То есть мы не смеем выпустить его из рук и не смеем пустить его сюда, пока не будем уверены, - сказал Херити. - Но будет ли разумно давать знать американцам, что О'Нейл может быть здесь, у нас? Что они могут сделать, если это узнают? - Мы думаем, что они боятся О'Нейла больше, чем мы, - сказал Доэни. - Тем более, что он, может быть, поставил ловушку у себя в стране, - сказал Кевин О'Доннел. - Еще одну чуму, которая будет косить всех: и мужчин, и женщин. Алекс Колеман мрачно смотрел на Херити. - И не делай больше ошибок, понятно? - Ты должен присосаться к нему, как пиявка, - сказал Кевин О'Доннел. - Ни одно слово, которое он скажет, ни одно дерьмо, которое он наложит, не должно пройти незамеченным тобой. И все это должно вернуться к нам. - Мы устроили так, что тебя будут встречать по дороге, - сказал Доэни. - Курьеры и письменные рапорты. Херити скривился. В этой компании не было секретов. Все они знали, что он установил бомбу на Графтон-стрит. - Вы повесили на меня этот грязный мешок из-за той бомбы, - сказал он. - Ты тот, кто взорвал жену и wains О'Нейла, - сказал Кевин О'Доннел. - В этом есть определенная поэзия, в том, что именно ты идешь выяснять, он ли это. У тебя есть особый интерес. - Мне сообщили, что ты знаешь эти края над Югалом, - сказал Доэни. - Там опасно, - сказал Херити. - В вашем рапорте написано, что сумасшедший монах чуть не пырнул его ножом. Кевин О'Доннел улыбнулся. - Двое из моих ребят ночевали в развалинах через дорогу. Они видели, как американец выскочил оттуда. Им это показалось забавным. - От одной только мысли об этом меня бросает в дрожь, - сказал Доэни. - Может быть, это и не Безумец, - сказал Кевин О'Доннел. - Бродят и другие подозрительные типы. Англичане очень внимательно следят за двумя такими. Язычники в Ливии ничего не сообщают, но это вряд ли подходящее место, чтобы прятаться. Этот Джон Гарреч О'Доннел может оказаться находкой. Алекс Колеман взглянул на Херити с тревогой. - Будь осторожен с ним, Херити! Если О'Нейл окажется мертвым, и эти, по ту сторону, узнают об этом, то они могут нам устроить просто быструю дозу атомной стерилизации. - Колеман состроил гримасу, скривив губы. У Херити во рту неожиданно пересохло. - Возможные варианты обсуждались уже некоторое время, Джозеф, - сказал Кевин О'Доннел. - Полагают, что определенные силы вне нашей страны, найдя лекарство от этой чертовой чумы, могут сохранить это в секрете. Потом, узнав местонахождение Безумца, они дадут нам понюхать атомную бомбу, убивая всех птичек одним ударом, как Алекс нам любезно напомнил. Херити мог только моргать при мысли о проблеме, которую они взвалили на него. - Кого там мы подозреваем? - спросил Херити. - Будут это янки или русские, если смогут? Доэни помотал головой. "Не все ли равно муравью, чья нога его раздавит?" Когда все туристы днем уходили, мы, бывало, мочились на Бларнейский камень. У нас появлялось странное чувство превосходства, когда мы видели, как туристы целуют то самое место, в которое стекала наша собственная моча, такая прекрасная и желтая. Стивен Броудер Это была картина из доисторических времен: озеро, совершенно нетронутое ветром, черное и плоское под покровом утреннего тумана, который парил примерно в метре над его поверхностью. Зеленеющая гора, самая вершина которой была позолочена лучами солнца, была связующим фоном для озера и пелены тумана. Джон съежился, прислушиваясь, среди кучки шотландских сосен у западного берега. Он слышал доносящийся откуда-то из тумана слабый плеск, ритмичный и зловещий. Дрожа от холода, он потер рукава грубого желтого свитера. Шесть недель он не видел ни одного человека, хотя ему казалось, что он ощущает, как люди наблюдают за ним из каждой тени, издали, а ночью подбираются ближе, чтобы убить его. Что означал этот ритмичный всплеск? Он провел три недели в небольшой хижине, сложенной из хорошо пригнанных камней, раздумывая в нерешительности, пока не вышел весь хранившийся здесь запас еды. Хижина гнездилась в долине к западу от озера, никакого другого жилья поблизости не было видно. На двери была приколочена доска с обращением: "Это помещение, которое когда-то видело жизнь и любовь, покинуто. В кладовой есть еда, постельное белье на постели, скатерть в шкафу, а посуда в кухне. Я оставил все чистым и аккуратным. Пожалуйста, сделайте точно так же. Может быть, когда-нибудь здесь снова будет любовь". Подписи не было. Джон нашел хижину в конце узкой, заросшей травой тропинки. Ее крытая тростником крыша была загорожена густой стеной хвойных деревьев. Он был поражен, видя хижину нетронутой, после всего этого пути, усеянного пепелищами и руинами. Тростник на крыше недавно подправляли, и хижина, аккуратно стоящая на поляне, покрытой папоротником и травой и расцвеченной розовыми цветочками, являла собой картину спокойствия. Рядом с тропинкой встречалась спелая куманика на стелющихся ростках. Измученный голодом и жаждой, он собирал и ел ягоды, пока его пальцы и губы не окрасились соком. Приблизившись ко входу в хижину, он остановился перед посланием - потускневшей доской с аккуратно выжженными буквами. Он перечитал слова несколько раз, почувствовав какую-то необъяснимую тревогу. Шевеление дремлющего внутри О'Нейла вывело его из равновесия, и его чуть не поглотила злоба. Его захватило желание сорвать доску с двери. Он даже протянул руку, однако его пальцы остановились, не дойдя до нее, схватив вместо этого задвижку. Задвижка щелкнула под его рукой, и дверь со скрипом отворилась. Внутри пахнуло плесенью, запахами потухшего очага и табака, смешанных с запахом давней стряпни. Эти запахи пропитали небольшую гостиную с овальном, вязаным крючком ковриком на кафельном полу между двумя креслами-качалками, стоящими лицом к небольшому камину. По одну сторону очага находились сложенные стопкой брикеты торфа и миска со спичками. Он заметил шерстяные покрывала на спинках кресел: связано крючком. Рядом с одним из кресел стояла корзинка с вязаньем, из которой выглядывала зеленая грудка вязаной ткани, по-видимому, незаконченной, а две длинные красные спицы торчали из работы, как маркеры места, к которому кто-то вернется и продолжит позвякивающее продвижение нити. Джон закрыл дверь. Есть ли здесь кто-нибудь? Наверняка они появятся, чтобы посмотреть, почему скрипнула дверь. Он обогнул кресла-качалки и сквозь узкий дверной проем прошел в маленькую кухоньку с побелевшей сушильной доской вокруг миниатюрной раковины. Кухонька напоминала кукольный домик: чистые тарелки были аккуратно сложены стопкой рядом с раковиной. Где-то жужжали мухи. За одной из дверец шкафа аккуратными рядами лежали консервы. В открытой банке муки он обнаружил плесень. В хижине тянуло сыростью. Может ли он развести огонь? А вдруг кто-нибудь появится, увидев дым? В спальне, по другую сторону гостиной, стояла кровать с отогнутым покрывалом, приглашающим незнакомца погрузиться в нее и уснуть. Простыни оказались на ощупь холодными и влажными. Он стащил шерстяные одеяла с постели и развесил их на креслах в гостиной, а затем нагнулся, чтобы развести огонь. "Рискну", - решил Джон. Это место было предназначено для того, чтобы смущенный путник привел себя в порядок. Ирландия оказалась совсем не тем, что он ожидал. Чего же он ожидал? Он знал, что к этому вопросу будет возвращаться много раз, и сомневался, что сможет найти ответ на него. Этот вопрос не был обдуман в подробностях. Покидая хижину три недели спустя, он взял с собой последние четыре банки рыбных консервов и закрыл за собой дверь, оставив за собой порядок, а послание - все еще на двери. Ритмичный плеск на озере становился все громче. Он смотрел в направлении, откуда доносился звук. Здесь, в тумане, виднелось что-то темное. Из туманного покрова вынырнула лодка, длинная двухвесельная посудина с одним лишь гребцом, откидывающимся назад при каждом взмахе весел. Судно скользило сквозь странно неподвижный туман, весла слабо поскрипывали, легкий ритмичный всплеск сопровождал каждый удар весел. Под носом образовывалась концентрическая рябь, расходящаяся под острым углом, пока лодка приближалась к берегу ниже кучки шотландских сосен. Джон замер, ошеломленный ощущением вечности, присутствующим в этой сцене. Лодка выглядела неким разрезающим гладь вод черным предметом, который, казалось, всегда здесь присутствовал. Он разглядел в судне три фигуры - одна сидела, согнувшись на носу, и еще одна - на корме. Гребец был одет в черное, даже шляпа его была черной. Джон раздумывал, может, ему выскочить из своего укрытия и убежать. Какую опасность сулила ему черная лодка? Он осмотрел человека, сидевшего на веслах. Руки, лежавшие на веслах, выглядели бледными на фоне всего черного. Некоторое время его внимание приковывало движение плеч: мускулистые колебания лопаток при каждом взмахе человека перед новым гребком. Когда лодка приблизилась к берегу озера вблизи Джона, он увидел, что голубой объект на корме и крупное темно-зеленое пятно на носу также принимают человеческие формы. Из-под голубого пятна выглядывали одетые в серое ноги, рука придерживала капюшон куртки над головой для защиты от холодного тумана. Из-под голубого капюшона неожиданно появилась белокурая голова мальчика. Светло-золотистые глаза фавна взглянули прямо на Джона, стоящего среди сосен. Убежать? Джон колебался. Он не понимал, что удерживает его. Мальчик, сидящий на корме лодки, несомненно, видел его, однако ничего не сказал. Лодка скользнула глубоко в полосу камыша у берега. Зеленое возвышение на носу поднялось, превратившись в мужчину без шляпы, с длинными космами светлых волос, узким, почти женственным лицом с курносым носом и острым подбородком, лицом, на котором резко выделялись светло-карие глаза. Взгляд карих глаз, когда он остановился на Джоне, ощущался как физический толчок. Джон замер на своем месте среди сосен. Не отрывая взгляда от Джона, человек извлек наверх зеленую шляпу и натянул ее поверх волос. Затем поднял потертый зеленый рюкзак, который он закинул на левое плечо одной лямкой. Гребец встал и, достав весло из уключины, начал, отталкиваясь им как шестом от дна, прогонять лодку сквозь заросли камыша. Лодка выползла дном почти на полкорпуса на болотистый торф, который образовывал полосу между тростником и соснами, затем со скрежетом остановилась. Но знаку мужчины на носу, юноша с кормы встал, перешагнул через борт и стал рывками подтаскивать лодку к полосе гальки. Теперь гребец повернулся, и перед Джоном очутилось мертвенно-бледное лицо под черной фетровой шляпой. Из-под шляпы выглядывали пряди тронутых сединой черных волос. Электрически-голубые глаза над носом, похожим на нос корабля, тонкий, почти безгубый рот и тонкий стилет подбородка с едва заметным углублением над сплошным ошейником воротника. "Священник!" - подумал Джон и вспомнил человека с ножом в хижине, где он получил одежду. Священник восстановил равновесие, упершись в скамейку, взглянул на Джона и спросил: - И кто же это вы будете? - Голос священника звучал разумно, но разумным казалось и поведение обезьяноподобной фигуры в рясе в той хижине с одеждой. - Меня зовут Джон О'Доннел, - сказал Джон. Человек на носу кивнул, как будто в этих словах содержалась важная информация. Священник просто поджал губы. Он сказал: - Ты говоришь, как янки. Джон оставил это замечание без комментариев. Юноша вперевалку прошел к носу лодки и безуспешно дернул за него. - Хватит, парень, - сказал священник. - Кто вы? - спросил Джон. Священник взглянул на своих спутников в лодке. - Это - Джозеф Херити, бродяга, как и я сам. Этот парень... я не знаю его имени. Он не разговаривает. Те, кто дали его мне, сказали, что он дал обет молчания, пока не воссоединится со своей матерью. Священник снова перевел взгляд на Джона. - Что касается меня, то я отец Майкл Фланнери из Мейнута. - Снимите вашу шляпу, отец Майкл, и покажите ему доказательство, - сказал Херити. - Тихо, - произнес отец Фланнери. В голосе его послышался страх. - Сделайте это! - приказал Херити. Священник медленно снял свою шляпу, обнажив частично заживший шрам в виде обведенного кругом креста на своем лбу. - Некоторые винят Церковь в наших несчастьях, - сказал Херити. - Они клеймят слуг Господа, тех, кого оставляют жить - крест в круге для католиков и простой крест для протестантов. Чтобы их различать, вы понимаете? - Жестокие времена настали, - сказал отец Фланнери. - Но наш Спаситель страдал больше. - Он надел шляпу, поднял со дна лодки объемистый голубой рюкзак и шагнул в тростники. Взяв мальчика за руку, он добрел до берега через чавкающую болотистую почву и остановился всего в нескольких шагах от Джона. Не оборачиваясь, священник спросил: - Вы пойдете с нами, мистер Херити? - Почему бы мне не пойти с вами? - спросил Херити. - Такая прекрасная компания. - Он вышел из лодки, прошлепал через болотистую почву и прошагал мимо священника с мальчиком. Остановившись прямо перед Джоном в тени сосен, Херити смерил Джона взглядом с головы до ног. Наконец, глядя прямо в глаза Джона, он спросил: - Что же янки может поделывать здесь? - Я пришел, чтобы помочь, - сказал Джон. - Значит, у вас есть лекарство от чумы? - спросил Херити. - Нет, но я молекулярный биолог. Должно же быть где-то в Ирландии место, где я смогу применить свои знания для помощи. - Это Лаборатория в Киллале, - сказал Херити. - Далеко отсюда? - спросил Джон. - Долгий путь вам нужно пройти, чтобы попасть в Лабораторию, - сказал Херити. Отец Фланнери встал рядом с Херити. - Разговор окончен, мистер Херити! Этот человек уединился здесь из добрых побуждений. Неужели вы не можете оценить это? - Оценить это, он просит меня оценить это! - хихикнул Херити. Джон подумал, что это был неприятный звук. У этого Херити был вид и манеры хитрого, опасного человека. Священник почти отвернулся от Джона. Указывая рукой в черном рукаве на север вдоль озера, сложив пальцы вместе по старой ирландской привычке, он сказал: - Лаборатория довольно далеко в ту сторону, мистер О'Доннел. - Почему бы нам не пойти с ним, чтобы показать доброту наших сердец и то, как мы ценим его добрые побуждения? - спросил Херити. - Наверняка ему нужна наша помощь, иначе он заблудится. - Херити скорбно потряс головой. - Мы должны быть уверены, что он не заколдован. Отец Фланнери взглянул на сосны, затем на дорогу, бегущую по краю озера за деревьями, затем снова на озеро. - Сейчас миром правят силы повыше наших, - сказал Херити с насмешливой серьезностью в голосе. - Вы сами сказали это, отец Майкл, прошлой ночью, когда мы нашли святилище. - Он взглянул на лодку. - Может быть, это волшебное святилище привело нас сюда, чтобы мы помогли американцу. Джон слышал в голосе Херити интонации дедушки Мак-Карти, но в нем слышался и скрытый злорадный тон. - Не беспокойтесь, - сказал Джон. - Я найду дорогу сам. - Ага, но это опасно, быть здесь одному, - сказал Херити. - Вчетвером безопасней. Что вы скажете, отец Майкл? Разве не должны мы поступить как джентльмены-христиане и проводить этого янки безопасной дорогой до Лаборатории? - Он сам должен знать, что это нелегкое путешествие, - сказал отец Майкл. - Скорей всего, займет месяцы. И все пешком, если я не ошибаюсь. - Конечно-конечно, отец, на это уйдет время, и множество времени. Мы будем идти пешком через всю страну, наблюдая жалкие картины нашей бедной Ирландии. Да и американцу сейчас нужны дружелюбные местные проводники. Джон чувствовал дух противоречия между этими двумя мужчинами, легкий оттенок мстительности в голосе Херити. Мальчик все это время стоял, опустив голову, равнодушный ко всему. Когда отец Майкл не ответил, Херити сказал: - Хорошо, тогда я сам проведу американца, если добрый пастырь неспособен выполнить свой христианский долг. - Херити повернулся слегка влево в направлении тропки, которая вела между деревьев на узкую дорогу, идущую вдоль озера. - Ну, идем, янки. - Мое имя О'Доннел, Джон Гарреч О'Доннел, - сказал Джон. С деланной учтивостью Херити сказал: - Ах, ну вот, я не хотел вас обидеть, мистер О'Доннел. Конечно, и О'Доннел - великолепное имя. Я знал многих О'Доннелов, и, дай-то Бог, чтобы некоторые из них никогда не перерезали мне горло темной ночью. А янки - это просто такое выражение. - Может, хватит уже, мистер Херити? - спросил отец Майкл. - Да я просто объясняю мистеру О'Доннелу, - сказал Херити. - Мы не хотим обидеть его, правда ведь? - Он снова повернулся к Джону. - Мне говорили, что у нас есть и другие янки; есть французы и канадцы, пара-другая англичан и даже мексиканский контингент, они застряли, когда появились военные корабли. Но никто, я думаю, не был настолько глупым, чтобы приехать сюда после этого. Как вы пробрались мимо военных кораблей, мистер О'Доннел? - Что они могут сделать, кроме как убить меня? - спросил Джон. - Вот именно, - сказал Херити. - Вы подверглись большому риску. - В Америке есть такие, которые хотят помочь, - сказал Джон. Этот Херити его удивлял. Чем этот человек занимается? Слишком многое оставалось здесь недосказанным. - Помочь, - буркнул Херити. - Вернуть всех этих прекрасных дамочек к жизни. Ага, ну-ну. - Если бы мы только могли, - сказал Джон. - И всех женщин и детей, убитых бомбами террористов тоже. Выражение черной ярости появилось на лице Херити и исчезло. Он весело сказал: - Что же вы можете знать об этих бомбах, мистер О'Доннел? - То, что я читал в газетах, - солгал Джон. - Газеты! - сказал Херити. - Это не то же самое, что побывать рядом с настоящей бомбой. - Разговоры не помогут мистеру О'Доннелу попасть в Лабораторию, - сказал отец Майкл. - Может быть, мы уже тронемся в путь? - Мы! - сказал Херити. - Добрый святой отец идет с нами! Как это будет благородно, мистер О'Доннел, идти пешком под охраной Божьего милосердия! Не отвечая, отец Майкл обошел вокруг Джона и зашагал по узкой тропинке по направлению к дороге. Мальчик, придерживая спереди полы своей голубой куртки, бегом догнал священника и зашагал следом за ним в ногу. - Идемте, мистер О'Доннел, - позвал отец Майкл, не оборачиваясь. Джон повернулся спиной к Херити и последовал за священником. Он слышал, как Херити шагает следом сзади, настолько близко, что ему было не по себе. Однако священник пойдет к Лаборатории. В этом Джон был уверен. Его приведут прямо в сердце ирландской битвы с чумой! Со своей стороны Херити чувствовал огромную неудовлетворенность обменом репликами между собой и этим О'Доннелом. Этот человек может быть тем, кем он представился. И что тогда? Лысый простофиля, к которому совершенно не подходило описание О'Нейла. Отдуваясь, Херити шепотом выругался. Это задание раздражало его, и самое худшее в нем было сознание того, что Кевин именно и намеревался уязвить его гордость. А то, что он взвалил ему на плечи в последнюю минуту отца Майкла! А потом священник отказался бросить этого слабоумного мальчишку! Бесполезный маленький дохляк! В этой миссии все было гнусным. Ну что ж, раньше начали, раньше кончим. Херити, следуя за О'Доннелом, приблизился к тому вплотную, наблюдая за его движениями, перекатыванием плеч под толстым шерстяным свитером. "Я расправлюсь с ним, как с луковицей", - думал Херити. Если он действительно О'Нейл... Херити начал созерцать план в несколько улучшившемся настроении - устно снимая защитные слои с О'Доннела, сдирая с луковицы сухую шкурку, чтобы найти под ней сладкую дрожащую плоть. Отец Майкл дошел до дороги и помог мальчику перебраться через каменную изгородь. Они остановились и наблюдали, как О'Доннел и Херити поднимаются к ним. "Этот Херити - плохой человек, - думал отец Майкл. - Каждую секунду на грани богохульства. Всегда выискивает слабые места в каждом, находящемся рядом. Что-то злобное в Херити радуется чужой боли. Янки не будет в безопасности наедине с Херити. Власти в Дублине поступили мудро, составив их команду таким вот образом". О'Доннел достиг дороги, задыхаясь после подъема. Херити, прямо следом за ним, замешкался по другую сторону каменной изгороди, глядя назад на путь, который они прошли. "Он всегда смотрит на свой след, этот Херити! - думал отец Майкл. - Дурные вещи оставляет он позади". Отец Майкл слегка повернулся и встретился взглядом с О'Доннелом, в затуманившихся глазах которого застыло оценивающее выражение. Может ли этот человек действительно быть Безумцем? В нем есть что-то странное, несомненно. Ну что ж, начальство в Дублине ясно дало понять, что на этот вопрос должен ответить Херити. Они сказали, что отец Майкл должен только смотреть за тем, чтобы Херити не причинил вреда О'Доннелу. Отец Майкл не спросил: "Почему я?" Он знал ответ. Потому что Херити спас мне жить. Мы связаны друг с другом, Херити и я, узами стыда. Начальство в Дублине знало, что произошло в Мейнуте. Забросив свой рюкзак за спину, отец Майкл пустился по дороге на север. Ему было слышно, как Херити и О'Доннел следуют сзади. Рядом с отцом Майклом мальчик прибавил шаг и пошел вплотную со священником, как будто ища у того защиты. "Это твоя жизнь, парень, - думал отец Майкл. - И желаю, чтобы она была у тебя радостной. И еще я желаю, чтобы ты заговорил". Некоторое время спустя Херити начал петь "Зеленые одежды". Слова эхом отдавались в долине озера. "У Херити красивый голос, - думал отец Майкл, - но песня, которую он выбрал для такого случая..." Отец Майкл в унынии потряс головой. Я боюсь, на земле нет такой истины, которая была бы известна. Томас Джефферсон Финтан Крейг Доэни уже более пяти минут вел частную беседу с Кевином О'Доннелом, когда обнаружил, что его собственная жизнь висит на волоске. Доэни всегда знал, что Кевин - убийца, однако он думал, что необходимость в его профессиональных услугах является достаточной защитой. По-видимому, нет. По требованию Кевина они вместе зашли в одну из новых камер-кабинетов в тюрьме Килмейнхем. Доэни не любил Килмейнхем. Финн Садал выбрал ее в качестве центрального пункта управления для дублинской команды из "исторических соображений". Это место вызывало у Доэни отвращение. Каждый раз, проходя через внутренний двор с его отгороженной проволокой окружной дорожкой и огромным застекленным куполом над головой, он думал о тех людях, которые жили - или умерли - в миниатюрных камерах, кольцом окружавших эту площадку: Роберт Эммет, Патрик Маканн, Чарльз Парнелл... Однако Килмейнхемский замок и Королевская больница находились менее чем в квартале отсюда, и Доэни был вынужден признать, что условия в больнице были великолепными. Совещание началось в довольно холодном тоне, когда они вошли в камеру-кабинет вскоре после завтрака. Кевин получил открытый циркуляр о лаборатории в Киллалу. Когда они оба уселись за небольшой стол с лампой между ними, Кевин сказал: - Они сами утверждают, что наша единственная надежда - это лаборатория. - Если мы самостоятельно первыми найдем вакцину, то весь мир должен будет прийти к нам, - сказал Доэни. - Лаборатория - это все-таки не слишком большая надежда после того, как прошло столько времени, - сказал Кевин. - У нас такие же шансы, как и у всех остальных. Казалось, Кевин не слышал. - Однако мы в Ирландии привыкли к разочарованиям. Мы уже даже ожидаем их. - Он откинулся назад и пристально смотрел на Доэни. - Все, кроме этого, является по-настоящему неожиданным. - Это пораженческие разговоры, Кевин. Уверяю тебя, Адриан Пирд - это самая светлая голова из всех, которые я когда-либо встречал. Кевин выдвинул ящик своего стола, достал маленький бельгийский пистолет и положил его на стол рядом со своей правой рукой. - Я часто думаю об этом молодом студенте-медике и его женщине в той барокамере, - сказал Кевин. - Как они держат друг друга в объятиях ночью, пока остальные ложатся спать в одиночестве. Доэни посмотрел на пистолет, ощущая чувство холода в желудке. Что здесь происходит? И что означает эта двуличная фраза о молодом Броудере и Кети? Все знают, что Пляжные Мальчики делают с каждой из выживших женщин с плавучих гробов. И то, что люди Кевина часто убивают пришельцев, которых пригоняют к берегу из-за опасности заражения чумой. Охота на таких "прибрежных пташек" считалась у Финна Садала спортом. Потом они сжигали бедолаг старым кельтским способом - в плетеных корзинах над огнем! Этот Кевин О'Доннел - жестокий человек, и пистолет на столе мог быть и не пустым жестом. - Что ты затеял, Кевин? - спросил Доэни. - Я думаю, кто же будет последним человеком в Ирландии? - спросил Кевин. - Некоторые думают, что это будет тот крошечный младенец в Атлоне, которого нашли живым около мертвой матери. На кого мне поставить, Фин? - Не имею ни малейшего понятия. На твоем месте я вообще не бился бы об заклад. Несколько женщин в окрестностях еще имеется. - А некоторые считают, что это будет тот мальчишка, которого воспитывают монахи в Бантри, - сказал Кевин. - И еще "цыганенок из Моерна" - хотя ему уже восемь лет, но он из семьи, в которой многие прожили больше ста лет. Может, ты его предпочтешь, Фин? - Меня не волнует ничего, кроме чумы, - сказал Доэни. - Впереди у нас нет ничего, кроме отчаянного поиска лекарства. И люди Адриана Пирда... - Значит, ты не считаешь, что там с Херити и священником находится О'Нейл собственной персоной? - У меня есть сомнения. И даже если это он, как мы заставим его помочь нам найти решение? - Ну, есть способы, Фин. Есть способы. - О'Нейл был в районе Сиэтл-Такома, - сказал Доэни. - И после того как поисковая бригада покинула его дом, они разожгли Панический Огонь во всем районе. Нет даже числа жертв, и никакой возможности идентифицировать тела. - Фин, я говорю тебе, что весь этот прекрасный остров - это большой плавучий гроб. И я видел доказательство этого. Доэни наполнила такая злость, какой он никогда не ощущал прежде. Он едва смог спросить: - Какое доказательство? - Всему свое время, Фин, всему свое время. Доэни сделал движение, будто пытаясь встать, но Кевин положил руку на пистолет. - Все эти смерти, - сказал Доэни. - Ни один настоящий ирландец не захочет, чтобы они были впустую! - Какие смерти? - спросил Кевин, не снимая руки с пистолета. - Те, кого убили англичане и ольстерцы? - Да, они тоже. - Доэни, глядя на руку, застывшую на пистолете, неожиданно понял: он собирается убить меня. Почему? - Значит, они тоже? - спросил Кевин тоном недоверчивости. С безумным огоньком в глазах он глядел через стол на Доэни. "Он сумасшедший, - думал Доэни. - Он действительно сумасшедший". - Ни одна смерть во имя Ирландии не может быть забыта нами, - сказал Доэни. - Именно поэтому Пирд, и я, и все наши люди работаем так упорно, чтобы... - Эта болтовня ничего не объясняет, Фин! Я знаю, почему это проклятье пало на нас. Это потому, что мы не простили Дайрмат ту женщину, которую он украл у Тернана О'Рорка. - Боже мой, опомнись! - Доэни потряс головой. - Это было больше восьмисот лет назад! - А они все еще бродят по Ирландии, Фин. Проклятие Брефни. Они не найдут себе места и не соединятся, пока хоть один ирландец не простит их. Это те двое в камере в Киллале, ожившие Дайрмат и Деводжилла! Мы должны просить их, Фин. Доэни сделал два глубоких вдоха. - Конечно, если ты так говоришь, Кевин. - Разве я не говорил это только что? - Кевин положил пистолет на колени, поглаживая его одной рукой. - Каждый наш брат, убитый англичанами, должен быть отомщен, но Дайрмат и его женщина должны наконец обрести покой. - Без той работы, которую делаем мы с Пирдом, у Ирландии нет будущего, - сказал Доэни. - Ты слышал, Фин, о толпе безголовых женщин в Вейл-оф-Авоке? Некоторые говорят, что они слышат их плач по ночам. - Ты веришь этому? - спросил Доэни. - Чепуха! Как они могут плакать, если у них нет голов? "Я должен развеселить его, - думал Доэни. С сумасшедшим нельзя разговаривать разумно". Когда Доэни не ответил, Кевин сказал: - Сейчас есть новый вид американских поминок для тех, кого посылают умирать назад в Ирландию. Ты слышал, Фин? Пистолет снова на столе, но рука Кевина остается на нем. - Я не слышал. - Они раздают яд тем, кто не хочет садиться на корабли. Доэни просто помотал головой. - Мы прослушивали твои телефонные разговоры с Англией, Фин, - сказал Кевин. Он поднял пистолет и навел его на грудь Доэни. У Доэни пересохло во рту и в горле. Кевин сказал: - Ты забыл, Фин, что мы не можем доверять галлам. Никогда. - Хаддерсфилдский центр помогает нам, - сказал Доэни с ноткой отчаяния в голосе. - Теперь уже помогает? И этот отличный парень, доктор Дадли Викомб-Финч, он уже и не англичанин? - Ты знаешь, что он англичанин, но у него одно из лучших исследовательских учреждений в мире. И они только что получили новые материалы из Америки. - О, как это благородно, - сказал Кевин. - У нас есть магнитофонные записи твоих разговоров. Фин. Ты будешь отрицать, что совершил измену? Палец Кевина начал сжиматься на пусковом крючке. В отчаянии Доэни сказал: - Ты простил Дайрмата и его женщину, а не хочешь выслушать мои объяснения? - Я слушаю, - сказал Кевин. - Все, что сообщил нам Викомб-Финч, было проверено в нашей лаборатории. Каждый кусок информации оказался правдивым. Он не лгал нам. - Я провел много часов, слушая эти ленты, - сказал Кевин. - Этот акцент из британской публичной школы, я много раз слышал его раньше у таких же, как этот твой британский друг. - Но никогда в таких условиях, - сказал Доэни. - Они сейчас попали в тот же навоз, что и мы! - Тщательно культивированный звук сладкого благоразумия в их голосах, - сказал Кевин, - даже когда они выставляют самые неблагоразумные требования. - Ты можешь не верить мне на слово о том, что он дал нам, - сказал Доэни. - Спроси Пирда. - О, я спросил. Проблема с этим акцентом, Фин, в том, что они склонны верить самому акценту и не слишком задумываться над словами, которые при этом говорятся. - Что сказал Пирд? - То же самое, что и ты, Фин. И он очень сожалел, если разочаровал нас. Он не хотел никого обидеть. - Ты... ты не нанес ему вреда? - О нет! Он все еще здесь, в Киллалу, работает в поте лица над своими маленькими пробирками. Все это достаточно безвредно. - Кевин с сожалением покивал головой. - Но ты, ты. Фин. Ты ведь общался с галлом. Ты, а не Пирд. - Кевин поднимал пистолет до тех пор, пока Доэни не стал глядеть прямо в ствол. - Когда ты убьешь меня, что ты собираешься делать с Пирдом и остальными людьми в лаборатории? - спросил Доэни. - Я оставлю их живыми и здоровыми до того дня, когда я захочу эту женщину в барокамере, - сказал Кевин. Доэни кивнул, решившись на отчаянную ложь. - Мы так и думали, - сказал он. - Поэтому мы приготовились к тому, чтоб распространить известие об этом по всей Ирландии. - Известие о чем? - задал вопрос Кевин. - Известие об этой женщине и твоих видах на нее, - сказал Доэни. - Ты увидишь, как толпы бросятся, чтобы вырвать у тебя сердце голыми руками. У тебя не хватит пуль, чтобы остановить их всех. - Ты этого не сделал! - Однако пистолет слегка опустился. - Мы это сделали, Кевин. И никаким способом в этом мире ты не можешь остановить это. Кевин вернул пистолет на колени. Некоторое время он пристально изучал Доэни. - Что ж, хорошая штучка! - Давай, застрели меня, если хочешь, - сказал Доэни. - И потом можешь всадить следующую пулю себе в голову. - Тебе бы это понравилось, Фин? - Ты умрешь медленно или быстро, так или иначе. - Больше не будет телефонных разговоров с англичанами, Фин. Разозленный выше всякой способности оценить последствия Доэни сказал: - Будут, черт тебя побери! И я позвоню американцам, или русским, или китайцам! Пусть найдется кто угодно, кто может помочь нам, и я позвоню ему! - Доэни вытер губы рукой. - А ты можешь слушать каждое слово, которое я скажу! Кевин поднял пистолет, потом опустил его. - Держись подальше от того, что ты не понимаешь, Кевин О'Доннел! - сказал Доэни. - Если ты хочешь, чтобы мы нашли средство от чумы! - Какие высокие слова, Фин! - голос Кевина звучал обиженно. - Тогда найди это средство, если можешь. Это твоя работа, и я желаю тебе успеха. Но когда ты найдешь лекарство, это будет уже моя работа, так же как и твоя. Ты понимаешь? - Кевин положил пистолет назад в боковой карман. Доэни смотрел на него, неожиданно понимая, что Кевин рассматривает чуму просто как еще одно оружие. Имея лекарство, он захочет использовать ее против всех вне Ирландии. Он будет играть в Безумца, и весь мир будет его мишенью! - Ты будешь распространять это безумие? - прошептал Доэни. - В Ирландии снова появятся короли, - сказал Кевин. - А теперь отправляйся в свою лабораторию и благодари Кевина О'Доннела за то, что он сохранил тебе жизнь. Доэни, пошатываясь, поднялся на ноги и покинул камеру, покачнувшись на пороге и с каждым шагом ожидая пулю в спину. Он не верил, что остался в живых, пока не попал во внутренний двор и охранник не открыл ему ворота. Улица Инчикор-роуд выглядела до безумия повседневно, даже поток машин на ней. Доэни повернул направо и, выйдя из поля зрения ворот, прислонился к старой килмейнхемской стене. В ногах его было такое ощущение, будто с них содрали все мускулы, оставив только кости и слабую плоть. Что можно поделать с Кевином О'Доннелом? Этот человек такой же сумасшедший, как и бедный О'Нейл. Доэни чувствовал, главным образом, жалость к Кевину, однако что-то же должно быть сделано. Избежать этого было нельзя. Доэни взглянул сквозь покрытое листвой дерево на небо с рваными пятнами голубизны. - Ирландия, Ирландия, - прошептал он. - До чего дошли твои сыны! Он хорошо понимал Кевина - вся эта борьба и смерть с тобой рядом. Это зажигало огонь в каждом ирландце. Это длится так долго, столько поколений это пережило, что тягостное, неугасимое пламя стало непременным спутником ирландской души. Оно укрепилось там связью притеснений и голода и поддерживается в каждом новом поколении при помощи историй, рассказываемых ночью у очага - о жестокости тиранов и агонии предков. Вызывающая содрогание действительность о тяжелом труде в Ирландии никогда не была дальше от ирландца, чем рассказы о его собственной семье. Доэни взглянул налево, где из Килмейнхема появилась группа вооруженных боевиков Финна Садала. Они не обращали внимания на человека, прислонившегося к стене. "Вот идет огонь грядущий", - думал Доэни. Ирландское прошлое - это угрюмые тлеющие угли, всегда готовые разгореться. Уныние приходит сразу, как только исчезает ярость. Эта ненависть к английскому; именно она являлась осью их жизни. Каждый новый ирландец требовал, чтобы тысячи лет жестокости были отомщены. Это было то, чего так жаждала ирландская душа. "Это источник нашей страсти, мрачный подтекст каждой шутки. А объект нашей ненависти никогда не был дальше от нас, чем шестьдесят миль через Ирландское море". "О, Кевина легко понять, но труднее остановить". Доэни оттолкнулся от холодной стены Килмейнхемской тюрьмы. Пот холодил его кожу. Он повернулся и пошел в направлении Королевской больницы. Я должен немедленно позвонить Адриану". Первородный грех? Ах, отец Майкл, какой это прекрасный вопрос для меня, человека, который так хорошо знаком с ним! Первородный грех - это означает родиться ирландцем. И это достаточный грех для любого Бога! Джозеф Херити Кети О'Хара сидела за маленьким, вделанным в стену столиком в своем новом помещении, записывая в дневник слова, которые она не могла сказать Стивену. Она знала, что уже больше 10:30 вечера, так как только что слышала, как Мун Колам и Хью Стайлс заступили на пост во дворе замка, который, думала она, уже должен быть полностью заложен кирпичом и накрыт крышей. Дневной свет померк и стал значительно тусклее, чем тогда, когда они переместились сюда. Она записывала в дневнике: "Мне не нравится Адриан Пирд. Он слишком любит чувствовать себя в роли начальника". По справедливости сказать, она знала, почему Стивен так восхищался этим человеком. Нельзя отрицать, что Пирд великолепно владеет делом, однако он требует, чтобы это признавали на каждом шагу. "В нем чего-то не хватает, - думала она. - От Пирда не исходит солидная надежность, как от Стивена. Я веду себя неблагодарно". Все сделанное здесь было частью проекта по удержанию чумы за порогом всего лишь для одной женщины - ее самой. Все было предусмотрено до мелочей, так они уверяли ее, чтобы она была довольна в этом затянувшемся заключении. Всего лишь через одиннадцать дней после того, как Стивен почти силой затолкал ее в герметичную цистерну, явилась огромная толпа людей с грузовиком, и кранами, и большими механизмами. К ночи они уже были готовы перевезти цистерну с ней и Стивеном внутри, как с двумя бобами в горшке. Все вокруг было оцеплено солдатами - бронированные машины, мотоциклы и винтовки. Воздушные насосы и большой дизельный генератор перевозились на грузовике вместе с цистерной. Их шум, раздававшийся так близко, встревожил ее, и она прижалась к Стивену. - А что, если цистерна сломается? - Она стальная и очень прочная, дорогая. - Прижав ухо к его груди, она слышала, как гулко отдается здесь его голос и равномерно и сильно стучит сердце. И этот звук больше самих слов успокоил ее. В какой-то момент она поглядела через иллюминаторы и увидела огни города, сияющие в ночи вдалеке за полями. Когда они спустились в долину, на отдаленном холме появились огни, а однажды стрельба остановила конвой у моста, где поблизости в текущей воде отражались звезды. Она свернулась в клубок, прижавшись к Стивену, пока грузовик снова не начал двигаться. Наконец они прибыли на этот двор, освещенный яркими прожекторами, установленными на высоких наружных стенах. Через иллюминаторы Кети увидела вокруг лежащие грудами камни и кирпичи, штабеля цемента в мешках. Во дворе потрескивали голубоватые огни сварки, люди работали над большими стальными листами. - Они строят нам жилье побольше, дорогая, - объяснил Стивен. - Шлюз камеры будет подогнан ко входу в другое помещение. - Это безопасно? Источник ее страха был понятен. Рассказы об умирающих женщинах (по радио и от других людей) наполняли ее ужасом. - Адриан стерилизует это место и все внутри него, - успокоил ее Стивен. Все равно ей не хотелось выползать через шлюз в соседние комнаты, когда рабочие закончили их. Стивен сообщил, что в этой новой камере есть телевизор, отдельный туалет и даже ванная. Для Кети туалет был самой неприятной частью жизни в маленькой цистерне. И это несмотря на ее опыт работы медсестрой и понимание физических отправлений тела. Маленькая барокамера имела вместо туалета герметичную емкость, которая к тому же находилась на открытом месте напротив окна. Фекалии поступали по трубе в стерильный контейнер, специально сконструированный таким образом, чтобы можно было получать образцы для медицинского исследования. Она заставляла Стивена отворачиваться, когда пользовалась этими "удобствами", однако любой, кто пожелает, мог заглянуть снаружи... хотя она должна была признать, что никогда не видела ничьего лица в окошке, пока сидела на этом проклятом унитазе. И еще запах. За один день это замкнутое помещение насквозь пропиталось вонью отхожего места. Другой ее жалобой были консервы. "Холодные консервы!" Эти два слова, произносимые с отвращением, раздражающе действовали на Стивена. Она знала это, но не могла заставить себя не произносить их. А вода в стерильных бутылках! Она была совершенно безвкусной. Новое помещение имело вертикальные стены и плоский стальной потолок. На полу даже был линолеум с бело-коричневым узором, а на скамье рядом с небольшой герметичной раковиной стояла двойная электроплитка. Ничего такого грандиозного, как кухня в коттедже у Пирда, но еду можно разогревать. Еда продолжала поступать в виде консервов, тем не менее. И вода, безвкусная вода в стерильных бутылках! Хотя теперь им иногда перепадала бутылка гиннессовского пива, если оно было произведено до чумы. Они все еще спали в старой барокамере, однако уже на стерильном матрасе, который им оставили в новом помещении. Несмотря на то, что он покоился на большом листе фанеры, подпертом посредине деревянными брусьями, матрас немного прогибался к середине из-за того, что цистерна имела круглую форму. У этих брусьев была тенденция подпрыгивать и барабанить по стенке, когда они со Стивеном занимались любовью. - Мы, как животные, в зоопарке! - жаловалась она, думая о том, как мужчины снаружи слышат этот шум. - Зато ты жива, Кети! Она не могла объяснить, почему это приводило ее в ужас, вместо того чтобы успокаивать. "Я жива". Однако страшные новости, поступающие снаружи, а некоторые из них теперь можно было даже увидеть по телевизору, делали ее продолжающееся существование более тревожным. Она чувствовала себя хрупкой вещью, подверженной ужасным ударам зловредной судьбы. В своем дневнике она нарисовала грубую карту и отмечала на ней неумолимое распространение чумы - Бретань, Северная Африка, Сицилия, "носок сапога" Италии, затем и сам Рим, цитадель ее веры. Она закрашивала чернилами на своей карте каждое новое зачумленное место и чувствовала, что будто вычеркивает эти регионы из своего мира. Эти чумные пятна были похожи на места, отмеченные на античных картах, - терра инкогнита. Их надо будет заново открывать... если кто-нибудь выживет. Она знала, что она не единственная женщина, оставшаяся в живых в Ирландии. Ей были слышны разговоры снаружи, и они отвечали на ее вопросы, когда она спрашивала. Были изолированные женщины в старых шахтах около Маунтмелика и около Кестлблейни. Говорили, что другая группа женщин живет в большом доме на своей собственной земле около Клонмеля с сумасшедшим по имени Маккрей. Слухи и толки говорили о маленьких группах там и тут по всей стране, каждая из них под защитой отчаянных мужчин. Ее собственное положение, тем не менее, было уникальным. В своей хладнокровной манере Пирд позволил ей подслушать, когда он обсуждал ситуацию со Стивеном. - Большинство других женщин наверняка пропадет, когда их мужчины заразятся при поисках пищи. Она стояла у окна, глядя на Пирда, пока он говорил со Стивеном по телефону. Пирд был маленьким человечком с унылым лицом, не более полутора метров в высоту, с холодными голубыми глазами и тонкогубым ртом, на котором Кети никогда не видела улыбки. У него были соломенного цвета волосы, которые он стриг очень коротко или полностью сбривал, как и многие мужчины, которых она видела в иллюминаторы. Кожа Пирда была покрыта загаром, а брови изогнуты хмурыми морщинами. - Мы можем сделать что-нибудь для этих женщин? - спросил Стивен. - Мы доставляем стерилизованные продукты, но все мужчины относятся к нам с подозрением и не принимают ни наши медицинские советы, ни что-то другое. Мы думали о том, чтобы захватить некоторых из них силой, но это было бы смертельно для женщин. Пусть все идет само собой, и будем надеяться на лучшее. - А что с женщинами, которых выслали из-за границы? - спросил Стивен. - Немногие из них добираются сюда живыми. А те, кому это удается... - лицо Пирда приобрело сердитый и задумчивый взгляд. - ...что ж, мы пытались изолировать некоторых из них, но безуспешно. И еще Пляжные Мальчики контролируют все побережье. Они не хотят сотрудничать с нами. Нам приходится мириться с этим, или пойти на риск гражданской войны... что нам может еще и придется сделать, хотя Фин говорит... - Пирд молча помотал головой, не сообщая, что же сказал Фин. Она знала, что Фин - это Финтан Доэни, могущественный человек в верхних эшелонах власти. - Что слышно в Англии? - голос Стивена звучал сломленно, безнадежно. - Хуже чем здесь, как нам сообщили. По каким-то причинам она распространяется там быстрей. Валлийцы говорят, что у них есть несколько женщин в угольных копях, однако проблемы с едой чудовищные. И вода... Какие-то шотландцы держат в изоляции тридцать две женщины в замке Стирлинг, но в Эдинбурге разгул насилия и на улицах толпы. Последнее, что мы слышали, - это что люди в замке голодают, а какой-то религиозный безумец стоит с толпой фанатиков у ворот. - Но мы, конечно, решим проблему с чумой до того, как все женщины умрут, - запротестовал Стивен. - Мы работаем над этим. Можешь быть спокоен. Слова Пирда, произнесенные в его холодной и бесстрастной манере, вовсе не придали ей уверенности. Она начала плакать, глубоко и мучительно всхлипывая. Ее бедная мать умерла! И не было даже похорон и священника, чтобы помолиться за нее. Все женщины Корка умерли, кроме нее. И что же она такое в этой стальной комнате? Морская свинка! Она слышала это в голосе Пирда, видела это в его манерах. Он думал о ней, как о находящемся под рукой объекте для опытов! Она скучала по Мэгги, подруге, которая могла бы понять ее и поговорить с ней простым языком об их заботах. Но Мэгги ушла вместе с остальными. Слыша ее всхлипывания, Стивен прервал разговор с Пирдом. Его объятия помогли немного, однако рыдания затихли только тогда, когда она настолько устала и погрузилась в отчаяние, что не могла уже продолжать их. - Я хочу, чтобы мы поженились, - наконец прошептала она. - Я знаю, любовь моя. Я попросил их найти священника. Они стараются. Сидя за столиком у холодной стальной стены, Кети писала в своем дневнике: "Когда же они приведут священника? Уже прошло пятнадцать дней с тех пор, как Стивен попросил об этом". Она слышала, как Мун Колам и Хью Стайлс спорят за стеной. Причуда акустики сделала стол фокусом для подслушивания слов, которые произносят эти двое снаружи. Она часто сидела здесь, слушая их. Ей нравился старый Мун, несмотря на его богохульное отношение к церкви. Однако он и Хью продолжали спор о религии, который начал утомлять ее. "Опять они взялись за свое", - заметила она. - Система рождения и смерти уже разрушена, так-то, - сказал Мун. Она услышала сзади шелест переворачиваемой страницы и шепот Стивена: - Мун снова завелся. Значит, ему их тоже слышно. Она скрестила руки на столе и положила голову на руки, желая, чтобы эти двое убрались со своим спором куда-нибудь в другое место. Однако Мун проповедовал своим характерным дребезжащим хныкающим тоном, который Кети научилась определять, как сердитый: - Это завершает процесс, начатый католической церковью! - Да ты рехнулся, - сказал Хью. - Рождение, смерть - как такая вещь может быть разрушена? - Ты согласен со мной, Хью, что работа по вынашиванию детей была когда-то частью круга, частью бесконечного возвращения? - Ты говоришь, как какой-то из этих, индейцев-язычников, - запротестовал Хью. - Ты еще потом скажешь, что ты - это дух самого Моисея, который вернулся на... - Я просто говорю о круге рождения и смерти, ты, старый идиот! Стивен подошел к Кети сзади и положил руку на ее плечо. - Они знают там, что ты беременна. Не поднимая головы, она сказала: - Заставь их привести священника. - Я спрошу еще раз. - Он погладил ее волосы. - Не подстригай свои волосы, Кети. Так красиво, когда они такие длинные. Услышав снаружи суматоху и движение, Кети подняла голову, сбросив его руку. Она услышала голос Пирда, который велел кому-то подготовить малый шлюз. Стивен подошел к коммутатору и включил его. - Что случилось, Адриан? - Я собираюсь передать внутрь пистолет, Стивен. Как раз сейчас мы его стерилизуем. - Пистолет? Ради Бога, почему? - Фин велел мне сделать это на случай, если кто-нибудь попытается вломиться сюда. - Кто это может быть? - Мы им не позволим! - Это был голос Муна Колама. - Это просто предосторожность, Стивен, - сказал Пирд. - Но все равно, держи его под рукой. "Он лжет", - подумал Стивен. Но он знал, что если он продолжит расспросы, то это расстроит Кети. Теперь она смотрела на него, и в ее глазах был страх. - Ну хорошо, если Фин так сказал, я согласен, - сказал Стивен, - но я думаю, что это чертовски глупо, когда такие люди, как Мун и Хью, охраняют нас снаружи. На губах Кети появился немой вопрос. Стивен кивнул. - Когда ты собираешься привести нам священника? - спросил он. - Мы делаем все возможное. Их так много было убито в Мейнуте, и теперь... ну, нам надо найти такого, который бы согласился прийти сюда, и к тому же такого, которому мы можем доверять. - Что ты имеешь в виду - доверять? - задала вопрос Кети. - В нашем мире происходят какие-то странные вещи, Кети, - сказал Пирд. - Но не забивай этим свою прекрасную головку. Мы найдем тебе священника. Она ненавидела, когда Пирд называл ее Кети. Так чертовски снисходительно! Однако она чувствовала себя здесь такой беспомощной, такой зависимой от доброжелательности каждого, кто находится снаружи. И происходят такие ужасные вещи. - Спасибо, - сказала она. Потом Стивен и Пирд начали разговаривать о ней, как о пациенте. Пирд сказал, что он приведет акушера, чтобы проинструктировать Стивена. Кети отключила сознание от их разговора. Она не любила, когда ее обсуждали, будто она была просто куском мяса. Хотя она знала, что Стивен хотел этой консультации. В этом выражалась его любящая забота о ней, и она была благодарна за это, по меньшей мере. Когда они закончили, Пирд ушел, но оставил выключенным селектор, и она могла слышать через динамик Хью и Муна. Они говорили об усилиях, которые предпринимались для поддержания видимости нормального существования в стране. - Говорят о восстановлении каналов, - сказал Хью. - Зачем? Что по ним будет плавать? Откуда и куда? Мун согласился с ним. - У них нет будущего, Хью. Кети заткнула уши руками. "Нет будущего!" Ни дня не проходило без того, чтоб кто-нибудь не сказал этих ужасных слов так вот просто. Нет будущего. Она опустила руки на живот, ощущая, что он начал раздуваться новой жизнью, пытаясь почувствовать там присутствие живого существа. - У нас должно быть будущее, - прошептала она. А Стивен снова погрузился в свои медицинские книги и не слышал ее. Страны несчастней нашей Еще не видел свет - Здесь могут вас повесить За зеленый цвет. Английский цвет кровавый Носить принуждены, Кровь пролитую помнят Ирландии сыны. Дион Бочикол, "Зеленые одежды" Через час после встречи на озере дорога, по которой шагал Джон со своими новыми спутниками, начала подниматься к перевалу в конце ущелья. Воздух на дороге был горячим и неподвижным, солнечный свет отражался от листвы у дороги, бросал блики от минералов на скалистых стенах по обе стороны. Херити смотрел на три спины идущих впереди него людей, думая о том, как легко было бы избавиться от них - одна короткая очередь из автомата, который лежит в его рюкзаке. Хотя, наверное, кто-нибудь услышит. И кроме того, останутся тела, которые могут найти люди Кевина. Грязный сукин сын, этот Кевин. Из всех типов ирландцев Кевин был теперь, наверное, самым опасным: ползучий гад. Никогда не известно, что такой сделает в следующий раз. А эти трое впереди: прирожденные бродяги - даже этот янки. Нигде надолго не задерживаются. Они не похожи на этих сонных мух, которые ждут смерти с минуты на минуту. Янки к тому же умеет и ненавидеть. В его глазах есть сталь. И священник тоже легко может почувствовать вкус к смерти, слюнтяй. К счастью, мальчик не разговаривает. Наверняка он будет маленьким победителем. Спаси нас Бог от жалобщиков, и псалмопевцев, и профессиональных патриотов! Джон, оглядываясь на Херити, думал о том, какую странную молчащую группу они составляют: мальчик, который не может говорить, священник, принимающий решения, не обсуждая их, и этот Херити сзади - опасный человек, погруженный в угрюмое одиночество, из которого только его мрачные глаза испытующе выглядывают на окружающий ландшафт. Что-то в Херити беспокоило О'Нейла-Который-Внутри, досаждая Джону нежелательными вспышками чуждых воспоминаний, картинами, которые лучше не вспоминать, чтобы они не вызвали воплей. Чтобы отвлечься, он вз