об этом, как о сути своего научного метода. Интуиция, полеты воображения - все это он рассматривал как угрозу упорядоченному движению науки вперед. Викомб-Финч не любил видеть перед собой неорганизованный мир, но это, как он понимал, и было, к несчастью, основным свойством мира. О'Нейл вставил палку в колесо всех работ. Настоящие мужи науки могут только надеяться на то, что когда-нибудь восстановится порядок. "И необходимо что-то сделать, чтобы ограничить разрушительные последствия научных открытий, что-то, над чем никто из сидящих за этим столом даже не задумывается", - подумал он. Члены группы выжидательно смотрели на него. - Я объявлю новый график компьютерного времени утром, - сказал Викомб-Финч. Он взглянул на Бекетта. - Мы должны действовать по установленному распорядку, старик. Дайте мне ночь, чтобы изучить ситуацию. - И он указал трубкой на компьютерные распечатки у себя на столе. - Смею надеяться, что в этой пачке есть пища для размышлений. Бекетт вздохнул. Это было не то, на что он рассчитывал. Но все-таки. Директор кинет им кость - больше компьютерного времени в какой-нибудь форме. Похоже, что мяч отбили-таки на сторону Рокермана. Сможет ли Рокерман принять его, не подав им руки? Паук-носитель завесы во дворце Хосроев. Крик совы звучит облегчением в замке Афразияба. Саади Спустя три недели после посещения виллы Маккрея Херити остановил их вечером у небольшого однокомнатного домика, скрывшегося от дороги за небольшой возвышенностью. Они добрались до него по заросшей тропинке, бегущей через неизбежные гранитные изгороди. Джон обнаружил, что с удовольствием предвкушает ночлег со стенами и крышей над головой. Они провели предыдущую ночь без огня, переночевав в покинутом сенном сарае, а за стенами шумел ветер и лил дождь. Изнутри домик пах плесенью, но окна были целы, и дверь закрывалась плотно. Херити ушел обследовать окрестности и вернулся с известием, что свежей еды нет, даже цыплят, которые могли бы привести их к гнезду, полному свежих яиц. Перед камином стоял стол со сломанной ножкой, подпертый обломком зеленой ветви. Отец Майкл нашел в соседнем сарае сухой торф, разжег его на каминной полке, и скоро у них в домике полыхал огонь. - Я не видел никаких признаков погони, - сказал Херити печальным тоном. - Но уверенным быть нельзя. Сегодня ночью мы снова будем дежурить по очереди. Отец Майкл подошел к рюкзаку, лежавшему в углу у камина, и извлек пакет, завернутый в полиэтилен. - Здесь кусок свинины, - сказал он. Мальчик сел на пол у огня и протянул руки к теплу. Херити поставил свой рюкзак рядом с рюкзаком Джона у двери, посмотрел на прислоненный к нему автомат и улыбнулся. Он оглядел комнату: чердака нет, только небольшое замкнутое пространство. Джон подошел к одному из двух окон напротив двери и посмотрел на запад, на темнеющее небо. Заходящее солнце, пробивающееся сквозь облака, наполнило воздух тусклым желтым светом, который исчезал на глазах. Отдаленные вспышки голубых молний плясали под облаками, похожие на детские каракули. Молнии казались нереальными, пока не слышался раскатистый удар грома. Джон подсчитал секунды между вспышкой и громом - десять с небольшим. Следующее число было меньше, гроза быстро приближалась. Отец Майкл развязал пакет на столе. - Хорошо, когда есть огонь, - сказал он. Херити взял автомат и, оставив рюкзак, нырнул в дверь. - И куда же он собрался? - спросил отец Майкл. - В этом домике только одна дверь, - сказал Джон. - Его это не беспокоит. - Окна с трех сторон, - возразил отец Майкл. - Я думаю, что это все равно ловушка. Как вы полагаете, Джон, он действительно убил Лиама? Джон просто посмотрел на него. Отец Майкл вздохнул. Он еще покопался в своем рюкзаке и достал немного гэнновского сыра. - Я не хочу иметь грехи Джозефа на своей душе, - пробормотал он. "От свинины доносится тухлый запах", - заметил Джон. Испорчена, без сомнения. Неужели священник не чувствует? - Я желаю благополучия мистеру Гэннону и его семье, - сказал отец Майкл. - Я помолюсь за них ночью. Джон подумал о Гэнноне. Этот единственный пистолетный выстрел, он наводит на мысли. Гэннон был человеком, готовым к смерти, даже желающим ее. Слишком чувствительный и глубокий для нынешних времен. Как воспринял Гэннон четверых чужаков, которые так неожиданно захватили его хозяйство, а потом так же быстро покинули его? "Видел ли он в нас групповую личность?" Отец Майкл подошел к мальчику, и оба они стали смотреть на оранжевые языки торфяного пламени. "Что удерживает нас вместе?" Джон попытался увидеть Херити, священника, мальчика и самого себя глазами Гэннона. Предполагается, что группы обладают социальной личностью. Философ может попытаться определить эту личность. Молния ударила рядом, звук грома был близким и громким. Казалось, что тьма снаружи сгустилась, стала более плотной. "Мы - четверо разных людей, соединенных вместе по разным причинам", - решил Джон. Его беспокоило отсутствие симметрии в группе. В ней была опасная несоразмерность. Был ли Херити-охотник лишним? Но его исключение из группы особой роли не играло. Дождь начал барабанить по крыше домика. Течь у стены напротив камина издавала частый капающий звук, и вода брызгала на рюкзаки у двери. Джон передвинул их под одно из окон, прислонив автомат к рюкзаку, который Херити взял у Лиама. Джону пришло в голову, что каждым из них движет какая-то скрытая цель. "Я должен выполнить задание О'Нейла". У мальчика есть его обет молчания. Херити по натуре охотник. А отец Майкл... священник ищет свою религию. "То, что удерживает группу вместе, содержит в себе что-то неестественное", - решил Джон. Было ли это что-то сверхъестественное? Он чувствовал: важно определить, что же их объединяет. Шум дождя по крыше стал очень громким, но гром и молнии уходили к северо-востоку. Джон отметил это только частью своего сознания. "Эти размышления - не пустая фантазия", - думал он. Древние сверхъестественные силы этой земли, волшебный маленький народец и феи, о которых без конца вспоминал Херити, ушли. Их заменило что-то неизбежно реальное, естественно их превосходящее. "Это сделал я. Я сделал это для О'Нейла". - Ну куда делся этот Джозеф Херити? - спросил отец Майкл хныкающим голосом. - Наверное, пережидает где-то дождь, - сказал Джон. - Дождь, кажется, немного поутих, - сказал отец Майкл. - Нынешняя зима совсем мягкая. Мы подождем его или начнем есть сразу? - Как хотите. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только слабым шипением торфа в камине, а шум дождя по крыше стих до легкого постукивания. Джон увидел рядом с первой вторую течь, из которой тоже капала вода. Мальчик громко шмыгнул носом. Вдруг дверь распахнулась, и в нее быстро вошел Херити, закрыв дверь за собой. На нем был легкий плащ-пончо, с которого на пол набежала большая лужа. В его глазах было дикое выражение. Он стряхнул воду со своей зеленой шапки. - Нас не преследуют, - сказал он и снял пончо через голову, бросив на пол шапку, которая издала мокрый шлепок. Под пончо у него на шее висел автомат, однако внимание всех было привлечено мешком, который свисал на шнурке с левого плеча Херити. В нем были три белые пластиковые бутылки и кучка консервов с яркими наклейками, явно дочумного производства. - Где вы нашли все это? - спросил отец Майкл. Херити улыбнулся. - Пища для тех, кто в бегах. Мы закопали множество этого добра по всей Ирландии. - Значит, вы были здесь раньше, - сказал отец Майкл. - Значит, был. - Херити повесил свое пончо на колышек у двери и швырнул мешок на стол так, что он опасно зашатался на своей ноге-подпорке. - Сыр Гэннона, - сказал он, посмотрев на стол. - Из него получится хороший ужин, но мясо уже с душком. Вы что, хотите чтобы мы все заболели, святой отец? - Я не люблю выбрасывать пищу. - Ага, мы все еще помним голодные времена, не так ли? - сказал Херити. Он взял пакет с мясом и бросил его в огонь. Жир коротко вспыхнул, наполнив комнату едкой вонью тухлой свинины и горелой пластмассы. Херити поглядел через комнату на Джона, стоящего у окна. - Ты знаешь, на что похоже, когда горит свинина, Джон? На нас самих. Джон продолжал молчать. Херити взял толстый ломоть хлеба и положил сверху сыр. Священник с мальчиком подошли к столу и последовали примеру Херити. Отец Майкл передал кусок хлеба с сыром Джону, сказав при этом: - Благослови Господи эту еду для поддержания нашей плоти. Джон ел у окна, глядя наружу. Гроза ушла за холмы, забрав с собой дождь. С карнизов все еще падали блестящие капельки воды, заметные при свете, исходящем из окна. У сыра был легкий запах табака и кислый вкус. Джон скорее почувствовал, чем услышал, как Херити приблизился и встал рядом. Дыхание Херити пахло кислым сыром и чем-то еще. Виски! Джон в упор посмотрел на Херити в оранжевом свете пламени. Глаза Херити смотрели прямо, в его движениях не было нетвердости. - Я заметил, Джон, что ты никогда не вспоминаешь о прошлом, - сказал Херити ровным голосом. - Ты тоже. - Ты заметил это, да? - Это из-за того, что ты что-то скрываешь? - спросил Джон. Он чувствовал себя спокойно и безопасно, задавая этот вопрос, так как знал, что О'Нейл-Внутри никогда не покажется в присутствии этого человека. Кривая улыбка исказила губы Херити. - Тот же самый вопрос пришел в голову и мне! Отец Майкл повернулся спиной к огню и глядел на комнату. Глаза его оставались в тени. Мальчик снова сел у камина. - Я все спрашивал себя, - сказал Херити, - откуда ты столько знаешь об Ирландии? - Дедушка. - Родился здесь? - Его отец. - Где? - В Корке. Джон остановился, когда уже хотел повторить историю дедушки Джека о семистах винтовках. Это могло уже всплыть, как часть биографии О'Нейла. Когда он подумал об этом, все его тело оцепенело. Он знал, что в его поведении была некоторая безумная осторожность, хотя причина ее ускользала от него. Между О'Доннелом и О'Нейлом все-таки была связь. "Я знаю то, что знал О'Нейл". "Они были как родственники", - решил он. Это было беспокойное родство, связь, которой надо избегать. - Значит, твои предки наполовину ирландцы, - сказал Херити. - Чистокровные ирландцы. - С обеих сторон. Ну не чудо ли это! - К чему все эти вопросы, Джозеф? - Считай это естественным любопытством, Джон. Я просто задумывался, где же ты занимался всеми этими штучками с микроскопами, и пробирками, и разными чудесными инструментами науки? Джон взглянул на свет камина, виднеющийся вокруг темной фигуры отца Майкла, и на мальчика, сидящего неподвижно у его ног. Они выглядели, как силуэты позирующих фигур. - Ну вот, он не отвечает, - сказал Херити. - Это было в Вашингтонском университете, - сказал Джон. Это было достаточно безопасно. Весь этот регион был поражен паническим огнем даже еще до того, как он покинул Францию. - И держу пари, ты был важной фигурой, - сказал Херити. - Очень второстепенной. - И как же ты избежал опасности? - Я был в отпуске. Херити посмотрел на него долгим, оценивающим взглядом. - Значит, ты один из счастливчиков. - Как и ты, - сказал Джон. - У тебя были какие-то личные причины, чтобы приезжать сюда на помощь? - Мои причины тебя не касаются! Херити перевел взгляд в окно. Его слова имели особый подтекст. - Вы правы, мистер О'Доннел. - Он улыбнулся священнику кривой улыбкой, которая в отблесках огня имела сатанинский вид. - Разве это не звучит, как одиннадцатая заповедь, святой отец? Не быть любопытным! Отец Майкл продолжал молчать. - Вы простите ирландцам их бедные сельские манеры? - спросил Херити. Джон глядел на Херити. Джок практически сказал, что Херити был боевиком-"прово". - В нашем мире есть всякие манеры, - сказал Джон. - Как сказал бы отец Майкл, можно простить что угодно, если это не отбирает у тебя жизнь. - Мудрый человек, - сказал Херити, но голос его стал печальнее. Отец Майкл сменил положение, потерев руки. Он взглянул сначала на Херити, потом на Джона. - Вы не все знаете о нашем Джозефе Херити, Джон. - Замолчите, священник, - сказал Херити. - Я не буду молчать, Джозеф. - Отец Майкл отрицательно помотал головой. - Наш Джозеф собирался стать важным человеком в этой стране. Он изучал законы, наш Джозеф Херити. Были такие, кто говорил, что когда-нибудь он будет первым из нас. - Это было давно, и из этого ничего не вышло, - сказал Херити. - Что изменило вас, Джозеф? - спросил отец Майкл. - Вся эта ложь и обман! И вы были заодно с ними, Майкл Фланнери. - Херити компанейски положил руку на плечо Джона. - Здесь холодный пол, но сухой. Я буду дежурить до полуночи, а потом ты будешь бодрствовать до рассвета. Лучше мы проснемся пораньше и пойдем напрямик через поля, чем по дороге. Там есть тропы. - Люди, за которыми охотятся, всегда узнают, где есть тропы, - сказал отец Майкл. - И они узнают, что надо избегать людей, которые говорят слишком много, - сказал Херити. Он взял свой автомат, продел голову в пончо и с отвращением посмотрел на мокрую шапку на полу. Дождь больше не барабанил по крыше. Херити положил шапку поближе к огню и, выпрямившись, потянулся. Херити двигался, автомат вырисовывался под пончо острыми углами. - Поддерживайте огонь, - сказал он. - Я буду караулить на улице. - Он открыл дверь и вышел наружу. - Когда-то он подавал большие надежды, - сказал отец Майкл. Используя свой рюкзак вместо подушки, он лег, протянув ноги к оранжевому свечению торфяного огня. Мальчик лежал, свернувшись клубком, как еж, спрятав голову в куртку, похожий на темную груду в углу у камина. Джон последовал примеру священника. Мысли его были заняты настойчивыми вопросами Херити. "Ты не вспоминаешь о прошлом". Этот человек внимательно следил за ним. Джон начал вспоминать их разговоры, которые они вели в пути. Ничего случайного не исходило от Херити. Джон запоздало понял, что этот человек был тренированным специалистом по допросам, получающим ответы из реакции, которую он видел, так же, как и из слов, которые он слышал. "Он изучал законы". Грубые манеры, деревенский акцент - все это часть искусной позы. Херити копал глубоко. Джон заснул, думая о том, что же он мог выдать этому наблюдательному человеку. Много позже Джон проснулся, думая, что слышал странный звук. Он схватил автомат, лежавший на полу рядом с рюкзаком, почувствовав холод металла. Джон сделал глубокий вдох, почувствовав близкий запах человека в замкнутом пространстве - аромат человеческого пота из-за долгих переходов и усталости, сваливавшей в сон, как только предоставлялась возможность. Он сел в темноте и положил автомат на колени. Дыхание рядом. Сопение. Огонь в камине уже погас. Комната казалась темной камерой, в которой вдруг резко выделился скребущий звук. Вспыхнула спичка, и Джон увидел лицо Херити менее чем в метре от себя. - Ты проснулся, - сказал Херити. Спичка потухла. - Ты можешь караулить внутри, Джон, если хочешь. На расстоянии мили нет никаких признаков погони. Джон встал. За окном светили звезды. - Прохладно, - прошептал Херити. Джон услышал, как он растянулся на полу, мелкие движения человека, пытающегося найти удобное положение. Дыхание Херити стало глубоким, медленным и ровным. Джон чувствовал холодную тяжесть автомата в руках. Почему Херити дал ему это опасное оружие? Оно могло бы убить три спящие фигуры в считанные секунды. Джон подошел к окну и пристально всмотрелся в звездную ночь - бледное серебро зимнего луга на темном фоне деревьев. Он стоял, изредка переступая с ноги на ногу, и думал об этом странном человеке, Джозефе Херити. "Ложь и мошенничество". Херити был идеалистом, но уже перестал им быть. Вопрос отца Майкла продолжал звучать в сознании Джона: "Что изменило тебя, Джозеф?" Изменило... Изменило... Джон Рой О'Нейл изменился. Что привело к этому, понятно и так. Обстоятельства. Со временем небо на востоке просветлело и красно-оранжевое солнце показалось над вершинами деревьев. На мгновение это напомнило японские мотивы восходящего солнца, с просвечивающими сквозь туман бледными лучами. Из рощицы деревьев по ту сторону луга доносилось птичье пение. Солнечные лучи осветили местность, и появилась незаметная прежде дорожка смятой травы, бегущая через заросший луг. Сзади послышался голос Херити. - Колокола церкви больше никогда не разбудят нас. Отец Майкл кашлянул и проговорил с волнением: - Колокола снова зазвонят, Джозеф. - Только для того, чтобы посылать сигналы тревоги над городами и деревнями. Ваша церковь мертва, отец. Мертва, как и все женщины. В тысяча пятьдесят четвертом году патриарх Константинополя и Папа Римский прокляли друг друга. После этого в обеих церквах не осталось ничего святого. И ими завладел сатана. Я убежден в этом. Джозеф Херити По узким тропинкам и заброшенным дорогам, через болота и сырые, поросшие деревьями склоны, покоряя и огибая вершины, с ночевками на открытой местности или в полуразрушенных домах Херити вел свой отряд к Дублину. Восемнадцать дней шли они до подножия Уиклоу, еще девять дней кружили в поисках дороги с северо-востока, где их не ждали. За время пути им не встретилась ни одна живая душа. Для Джона путешествие превратилось в непрестанный, тщательно продуманный поединок с Херити. Любой, самый безобидный разговор мог оказаться опасным. Однажды в полдень они проходили мимо покосившейся таблички с единственной надписью: "Гарретстаун". Было холодно. Влажный ветер хлестал по склонам гор, и Джону ужасно захотелось надеть что-нибудь более теплое, чем свитер. - Некоторые вещи на этой земле происходят без всякой причины, - внезапно сказал Херити, искоса поглядывая на Джона. Лысая голова Джона выглядела странно на фоне сильно отросших усов и бород спорщиков. - Какие вещи? - спросил Джон. - Например, резня собак в Килдэр Хант. Это подло - обрекать бессловесных тварей на страдания, вызванные безответственными людьми. Сзади послышался голос отца Майкла: - Килдэр Хант - это чисто английское явление. - Я был там, - сказал Херити. - Возможно, вы и правы, отец. Но это была провокация - толпа Ханта не понимала, как легко дьявол может завладеть душами окружающих. Джон кивнул, воспользовавшись возможностью послать укол Херити. - Так же, как кто-то спровоцировал О'Нейла? Херити не попался на эту удочку и некоторое время шел молча. Отец Майкл приблизился, когда они вышли на узкую дорогу с открытым грунтом. Было слышно, как мальчик позади идет-по их следам. - Я подумал о том же! - сказал отец Майкл. Он с удивлением посмотрел на Джона. - Глупость людей находится за пределами моего понимания. - Что-то вроде желания возобновить конное шоу в Дублине? - спросил Херити, и голос его "был полон лукавства. Он посмотрел на Джона, и тот оказался меж двух огней: идущие рядом мужчины буквально сверлили его взглядом. - Это была попытка вернуть добрые начинания, - подал реплику отец Майкл, но внимание его все еще было приковано к Джону. - Обычное дело! - сказал Херити, глядя поверх голов. - Будто ничего позорного там и не было. Расскажи об этом, отец. Ты был там. Они прошли в полном молчании примерно пятьдесят шагов, пока отец Майкл ответил. В этот момент он больше не смотрел на Джона, а уставился На землю под ногами. - Шел мелкий дождь, - сказал отец Майкл. - Мы пришли туда, когда толпа уже разошлась. Только некоторые остались, и я видел, как они уходили. Кто-то нес обувь, кто-то - одежду. Я запомнил мужчину, у которого на одной руке висело прекрасное пальто, а на другой - окровавленные брюки для верховой езды. При этом он странно усмехался. Голос отца Майкла был низким и каким-то далеким, будто он пытался пересказать что-то, виденное им в далекой стране, диковину из жизни языческих народов, а не событие, произошедшее в цивилизованной Ирландии. Дорога теперь шла под уклон, и четверка путников увидала внизу мост. Мутный поток воды прокладывал себе путь через камыш, растущий под ним. - Повсюду на земле были тела, - продолжал отец Майкл. - Люди... мертвые лошади... засохшая кровь. Негде даже помолиться, они все кресты переплавили в металл. Не осталось ни одного кольца. Чтобы снять украшения, отрезали пальцы. Я стоял на коленях в грязи и плакал. - Но кто сделал все это? - спросил Джон. - Толпа, - ответил Херити. Джон завороженно смотрел на отца Майкла. Он представил себе священника, созерцающего мертвые тела участников и зрителей конного шоу. Простые слова отца Майкла рисовали страшные картины в его мозгу. - Они даже сняли почти всю обувь и чулки, - говорил священник. - Обувь и чулки... Зачем они это сделали? Видение голых ног, вытянувшихся в грязном месиве, как последний жест утерянной человечности, странно взволновало Джона. Он почувствовал, что очень растроган, и не только монотонным рассказом отца Майкла о дикой жестокости. "Что-то еще, кроме жизни, ушло из Ирландии вместе с этими мертвыми", - подумалось Джону. Он даже почувствовал, что О'Нейл-Внутри уже не ликует. Да, интерес - завораживающий интерес, но нет особенной радости. Пожалуй, это было удовлетворение, то, что чувствовал О'Нейл-Внутри, нечто вроде довольства. Джон понял, что существует огромная и весьма существенная разница между счастьем и удовлетворением. О'Нейл-Внутри мог быть удовлетворен тем, что было сделано, даже если это не принесло ему счастья. - Что ты чувствуешь теперь, Джон? - спросил Херити. - Это не приносит мне радости, - ответил Джон. - Черный день, - добавил отец Майкл. - Сейчас ты выслушаешь его? - поинтересовался Херити. - Единственными католиками там были машинисты и конюхи, люди тяжелого физического труда. Кучка помещиков-протестантов ответила за свои злодеяния, а священник расстроен. Голос отца Майкла зазвучал громче. - Они были убиты! Зарезаны, как скот - ножами, вилками, забиты до смерти или задушены голыми руками. Не было ни единого выстрела. Херити посмотрел на Джона. - У тебя нет мыслей по поводу того, что могло бы Произойти, появись среди нас сумасшедший О'Нейл? Джон почувствовал, как молча напрягся О'Нейл-Внутри. - Все эти смерти и без всякой причины, - продолжал Херити. - Ах да, причина была, но я соглашусь со священником: лучше было этого не делать. - Херити посмотрел на отца Майкла. - Но ведь вас весьма заворожила эта картина смерти, не правда ли, святой отец? Хороший повод помолиться, стоя на коленях в грязи. Отец Майкл шел, с трудом переставляя ноги и не отрывая глаз от земли. Внезапно он вздрогнул. Джон посмотрел на священника и понял, что слова Херити попали в цель. Да, отец Майкл, так же, как и его церковь, относился к смерти с любовью и ненавистью. Она была для него источником могущества как для священника, но-внутреннее человеческое "я" тоже нельзя сбрасывать со счетов. Не больше, чем мог О'Нейл-Внутри. Смерть была окончательным разрушением, той степенью человеческой слабости, которая поднималась от одной иллюзии к другой, но абсолютной власти этого вмешательства нельзя избежать. Херити смог увидеть самые сокровенные мысли! - Это полезно, - сказал Херити, - слушать голос человека, не видя его лица. - Он снова наклонился вперед, чтобы посмотреть на священника. - Я слушал вас, Майкл Фланнери. Вы говорили об этой кровавой резне и ни слова о том, что вы понимаете наконец, почему я плюю на вашу Церковь? Отец Майкл не ответил. Херити ухмыльнулся и опять переключился на созерцание дороги. Было слышно, как идущий позади мальчик отбрасывает ногами камни в кустарник. Они теперь поднялись на возвышенность над потоком и увидели длинный склон там, где дорога терялась в непроходимых зарослях вечнозеленых деревьев. - Вы сами видите, отец, - сказал Херити, - что труднее всего быть покинутым Богом. Он отказался от меня, но я от него не отказывался. Они забрали у меня религию! В глазах отца Майкла заблестели слезы. Он подумал: "Да, Джозеф Херити, я понимаю, о чем ты. Я знаю всю эту физиологию, ко горой меня обучили в семинарии. Ты скажешь, что Церковь заменяет мне секс. Это та любовь, которую я никогда не смог бы найти у женщины. О, я понимаю тебя. Это новая Церковь, которую, по твоему мнению, мы имеем, а не женщина для любого из нас". Сам не зная почему, отец Майкл почувствовал, что слова Херити прибавили ему сил. - Спасибо тебе, Джозеф, - сказал он. - Спасибо мне? Что вы такое говорите? - голос Херити был полон оскорбленного достоинства. - Я думал, что одинок, - сказал отец Майкл. - Но теперь вижу, что нет. За это я и благодарю тебя. - Что за ерунда, - проворчал Херити. Некоторое время он шел, сердито насупившись, но затем хитро усмехнулся. - Вы просто растеряны, отец, - сказал он. - Мы никогда не будем вместе. Джон увидел по лицу Херити, что тот забавляется. Но отец Майкл... растерян? Херити явно злорадствовал из-за чьей-либо растерянности. Может, ему нравилось и замешательство Ирландии? Нет... это противоречило Мотиву Херити. Чума разбередила неприкосновенное. Сознавая это, Джон понял с внезапной ясностью, что нашел ключ к Херити. Нашел то, что могло погубить человека. "Нужно разрушить его веру в свой Мотив!" Но это было именно то, что Херити попытался сделать с отцом Майклом. Как это могло быть слабостью Херити и... да, все-таки силой отца Майкла? - Каковы твои политические убеждения, Джозеф? - спросил Джон. - Мои убеждения? - Он усмехнулся. - Я либерал, да. Всегда им был. - Он безбожный марксист, - вмешался отец Майкл. - Это лучше, чем безбожный священник, - парировал Джозеф. - Джон, ты знаешь что-нибудь о войне, которая длится вечно? - спросил отец Майкл. - Закрой свою варежку, Майкл Фланнери, - проговорил Херити ровным и злым голосом. - Никогда не слышал о ней, - ответил Джон священнику. Он почувствовал в Херити опасное спокойствие. - Это "Провос", - сказал отец Майкл. Он посмотрел на Херити с мрачной усмешкой. - Препятствуйте любым соглашениям, убивайте тех, кто идет на компромисс. Терроризируйте миротворцев, бойкотируйте любые соглашения. Давайте людям только войну и насилие, смерть и террор, пока они не устанут от всего этого и не примут что угодно, даже безбожных марксистов. - Вы вспомните, - буркнул Херити, - этот священник оплакивал заколотых помещиков на конном шоу в Дублине. Ненасытные капиталисты! - Они были ненасытными, в самом деле, - ответил отец Майкл. - Я тебе это гарантирую. Именно жадность правит консерваторами. Но либералами движет зависть. А эти марксисты... - он пренебрежительно махнул рукой в сторону Херити. - ...Все, что они хотят, - это сесть в кресла вельмож и строить из себя лордов перед другими. Интеллектуальные аристократы! Джон почувствовал новую силу в голосе отца Майкла. Этот человек явно имел глубокие мощные корни и теперь вернулся к ним. Его могли преследовать сомнения, но сила, которую он получил в борьбе с ними, продолжала накапливаться. Она росла день ото дня. - Теперь я знаю, как молиться за тебя. И я буду молиться за тебя, Джозеф Херити, - сказал отец Майкл. Джон переводил взгляд с одного на другого и чувствовал огромное напряжение, нарастающее между соперниками. Злобная ухмылка исказила рот Херити, но глаза оставались прежними. Он похлопал по ружью, висящему на ремне через плечо. - Вот моя душа, отец. Молись за нее. - На нашу землю выпустили дьявола, Джозеф, - прошептал отец Майкл. Херити сохранял спокойствие, но в глазах его появилось диковатое выражение. - Разве это дьявол? - Дьявол, - повторил отец Майкл. Все с тем же хладнокровным выражением Херити произнес: - Смилуйся, сохрани, защити тебя от гоблина, пока ты спишь, - на лице его опять прорезался волчий оскал. - Это слова Роберта Херрика, отец. Теперь ты видишь, в чем преимущества классического образования? - В богобоязни тоже есть преимущества, - голос отца Майкла был спокойным и уверенным. - Некоторых явлений мы боимся именно потому, что они реальны, отец, - сказал Херити. - Некоторые явления - это просто иллюзия. Например, твоя замечательная Церковь, ее добренькие слова и маскарадные обряды. Жалкое подобие свободной жизни. - А ты свободный человек, Джозеф? - спросил отец Майкл. Херити побледнел и отвел глаза. Потом заговорил, глядя куда-то в сторону. - Я более свободен, чем любой из вас. - Он осмотрел окрестности и уставился на Джона. - Я более свободен, чем Джон Гарреч О'Доннел вместе с тем ужасным, что он скрывает внутри себя. Джон плотно сжал губы. Он почувствовал, как они судорожно подергиваются. БУДЬ ПРОКЛЯТ ЭТОТ ЧЕЛОВЕК! - Есть одни иллюзии и другие, - продолжил Херити. - Уверен, мы все знаем это. Джон продолжал смотреть прямо перед собой. Он чувствовал напряженное внимание с обеих сторон. Была ли это иллюзия, в конце концов? - Жалкое подобие жизни, - повторил Херити, и голос его зазвенел. Джон посмотрел направо, ища поддержки у отца Майкла, но священник продолжал смотреть себе под ноги. - Ты находишь свои иллюзии удобными, Джон? - спросил Херити. - Такими же, как иллюзии этого священника? Джон почувствовал, как забеспокоился О'Нейл-Внутри. "Как я с этим справлюсь?" - спрашивал он. Было ли где-то место, где можно было это узнать? Он почувствовал, что постижение будет медленным... подобно, пожалуй, росту новой кожи. Неизменно постоянным, иногда требовательным, но никогда - назойливым. Оно присуще самому себе, и воспоминания были реальны. Отец Майкл боролся со своим собственным дьяволом, разбуженным словами Херити. Хотя он знал, что эти слова были адресованы не ему, а бедной душе, идущей вместе с ними. Неужели в этом спокойном американце действительно спрятан безумец? КАК МЫ ДОКАТИЛИСЬ ДО ТАКОГО? Этот вопрос мучал отца Майкла. Он вспомнил подвальную комнату в деревенской церквушке и фамилию Беллинспиттл, над которой смеялись янки. Это была его фамилия. Вспомнил чистую штукатурку на стенах - работу местного мастерового в угоду Господу. Эти мысли давали отцу Майклу надежду на спасение в прошлом. Белая, тщательно нанесенная штукатурка... Развешанные на стенах портреты в рамах - Иисус, Святая Мария, Матерь Божия, целая галерея служителей церкви, священный медальон на цепочке, задрапированный в красный бархат, в тяжелой раме под стеклом и с латунной табличкой внизу, с гордостью рассказывающей, что ее освящал сам Папа Пий. В этом подвале стояли скамьи. Отец Майкл помнил, как его ноги не доставали до пола, когда он на них садился. Глаза его всегда натыкались на прибитую к впереди стоящей скамье дощечку: "Священной памяти Эйлина Метьюса (1896-1931). Любящие дети". Каким далеким все это казалось теперь. Джон был измучен молчанием своих спутников и даже их присутствием. Он хотел убежать, ринуться в поле, зарыться лицом в высокую траву и никогда больше не вставать. Но Херити был слишком опасен! "Все, что я делаю, он может увидеть. И увидеть от начала до конца". - Ну что ж, пожалуй, мне не следует быть таким любопытным, - сказал Херити бесстрастным голосом, - буду следовать одной из заповедей. У Джона пересохло в горле. Ему захотелось воды... или чего-нибудь более крепкого. Что у Херити в этом маленьком пластиковом кувшине? Он него часто несет виски, но он никогда не делится своими запасами. Джон отвернулся и увидел унылый силуэт мертвой сосны на горе. Дерево лежало на земле, и его обвивал плющ, похожий на одежду застывшей колдовской формы. - Мы остановимся здесь, - сказал Херити. Все послушно остановились. Херити смотрел налево: его внимание привлек уютный домик всего в нескольких метрах от грязной дороги. На закрытой двери виднелась табличка: "Донки Хауз". Небольшой ручей шириной не более метра бежал мимо двери, тихо струясь по черным камням. - Донки Хауз, - сказал Херити. Он снял ружье с предохранителя. - По-моему, прекрасно для таких, как мы, чтобы передохнуть. Разумеется, здесь никого нет. - Он перепрыгнул через ручей и заглянул в одно из окон. - Грязный, но пустой, - заключил Джозеф. - Не звучит ли это как точная характеристика того, кто нам известен? Матери уходят, слава Богу! Как говорит мужчина: "Старой семьи здесь больше нет. Хранители веры уходят". Это конец Римской Церкви в Ирландии и адская участь для других мест. Я говорю: дайте им спокойно умереть. Чарльз Турквуд Кети придумала свою собственную мысленную игру на те случаи, если чувствовала, что Стивен в ней не нуждается. Это бывало, когда его внимание было приковано к книгам и он отказывался отвечать даже на простейшие вопросы. Этим спокойным утром, сидя в своем заточении, Кети опять играла в игру, закрыв глаза и подогнув ноги на кресле. Она слышала, что Стивен расположился наискосок от нее и переворачивает страницы книги с раздражающим монотонным ритмом. Всего несколько минут назад Кети сказала: - У меня затекла спина, Стивен. Пожалуйста, разотри ее. Тот в ответ лишь что-то промычал. Она ненавидела это мычание. Оно говорило: "Оставь меня в покое. Уйди от меня". А идти ей было некуда, разве что в свой собственный воображаемый мир. Это была захватывающая игра. "Что я буду делать, когда все это кончится?" Находясь в безопасности в собственном воображении, Кети могла существовать без всяких сомнений относительно своего выживания. Остальной мир мог рушиться и превращаться в какой-нибудь булыжник, но из него всегда протянется рука и вытащит из руин оставшегося в живых. Этим уцелевшим человеком будет она. Они меняли охрану и обслуживали один из компрессоров снаружи барокамеры. Иногда металл скрежетал по металлу, голоса обменивались пустячными новостями. Кети отбрасывала все это из своего сознания, погружаясь все глубже и глубже в придуманный мир. "Я буду носить прекрасные бриллианты", - думала она. Но этот путь ее уже не привлекал. Кети слишком часто играла в игру владения чем-то - драгоценностями, модной одеждой, уютным домом... Раньше или позже уединение приводило к яркому видению сказочного дома, но потом наступало разочарование. Кети не могла по-настоящему почувствовать себя своей в этом доме, обустроить его по своему желанию. Ее представления о совершенстве сводились к коттеджу Пирда на озере. Она знала, что есть дома и получше, и фильмы оставили ей мимолетные напоминания о таких особняках. Однажды Кети посетила прекрасную резиденцию бывшего врача вблизи Корка, куда ездила к старинной подруге матери, экономке. Та водила их по тихим просторным комнатам - библиотека, музыкальная комната, солярий... большая пещера кухни с массивной торфяной печью. Такой печи определенно не нужно. Только газовая... как в коттедже Пирда. Уф! Настоящая фабрика грез. У нее не было достаточно опыта, чтобы знать, на чем основывать свою фантазию. Как бы то ни было, это будет дом ее и Стивена, конечно. Ведь теперь они были связаны друг с другом настолько прочно, как вообще могут быть связаны мужчина и женщина. "Наши дети будут с нами. А Стивен..." Нет! Кети не хотела мечтать об этом. Стивен был всегда где-то поблизости, а сейчас она злилась на него. Хотя... он мог умереть. Эта мысль ее шокировала, но Кети продолжала держаться за нее, внезапно почувствовав себя виноватой и брошенной. Стивен мог погибнуть, защищая ее. Кети не сомневалась, что он бы отдал за нее жизнь. Как печально жить с сознанием такой жертвы. "Я бы стала одинокой вдовой". Но придирчивый голос прервал ее размышления: "Одинокой вдовой? В мире, где на каждую женщину приходятся тысячи мужчин?" Это была волнующая мысль. У нее даже перехватило дыхание. Это будет печально... но какая в этом власть! Кто мог бы быть ее вторым мужем? Без всякого сомнения, кто-то значительный. Конечно, не такая уж она красавица, но все же... Внезапно, какой-то частью своего сознания, Кети поняла, что это не было простым безосновательным размышлением. Этот вымысел затронул нечто живое и реальное, вполне ощутимое, показавшееся ей притягательным и в то же время ужасающим. Она догадалась, что обнаружила нечто большее, чем мечту. Это был путь, на котором ее воображение могло бы совершенствоваться... или по крайней мере подготовить ее к новым неожиданностям. Кети с трудом могла сосредоточиться на окружающем мире - том мире, что находится снаружи барокамеры, где развивались новые отношения. Там были суровые испытания, агония и боль потерь. Любая фантазия, которую она придумывала, с этого времени должна была учитывать странную действительность, увиденную ею на экране телевизора и знакомую по разговорам между охранниками. "Когда они найдут лекарство, я выйду в этот мир", - подумала Кети. Осознание этого глубоко взволновало ее. Кети разозлилась на собственные мысли за то, что они ввели ее в такое затруднение. Она все еще не сомневалась в том, что выживет - выдумка защищала ее. Но где-то в уголке сознания затаилась жуткая реальность, злобно насмехающаяся над ней. Как безумная, Кети хваталась за спасительную мечту. Остров! Конечно же! Она со Стивеном найдет свой собственный остров и тогда... - О чем ты думаешь, Кети? У тебя такое лицо, словно ты проглотила лимон. Голос Стивена прозвучал в тот момент, когда она обнаружила свои грезы разбитыми о стену невозможности - какой остров? Как они туда доберутся? Кети даже поблагодарила мысленно Стивена за вмешательство. Открыв глаза она увидела, что тот отложил книгу и принялся за выпечку хлеба. Странно было видеть его за таким занятием, которое ему явно нравилось. А ведь Кети раньше не подозревала о любви Стивена к домашним хлопотам. Все полуфабрикаты поступали в стерилизованных контейнерах, и он хватался за любую работу, чтобы как-то разнообразить свою жизнь. - Интересно, что с нами будет, когда мы отсюда выберемся? - сказала Кети. Повернувшись к ней, Стивен широко улыбнулся: - Девочка моя! Ни на минуту не сомневаюсь, что все будет в порядке, дорогая. - Правда, Стивен? Оставив свои мечтания, Кети почувствовала, как опять погрузилась в мир, обуреваемый сомнениями. "Пожалуйста, Стивен, скажи мне что-нибудь обнадеживающее". - Мы здесь в полной безопасности, - сказал он. Но была в его голосе нотка неискренности, которую Кети тут же уловила. - О Стивен! Кети зарыдала, и на мгновение все мысли о приготовлении хлеба улетучились. С руками, выпачканными мукой, Стивен пересек комнату, встал на колени, обнял за талию и крепко прижался щекой к ее телу. - Я смогу защитить тебя, Кети, - прошептал Стивен. Она еще крепче прижалась к нему и обхватила его голову руками. "О Господи! Он может погибнуть, защищая меня!" Рука бумагу подписала, уничтожив город, Пять суверенных пальцев кровь попили. Был уничтожен шар земной, погиб народ, Пять королей, они же смерти короли. Дилан Томас Когда они приблизились к Дублину, Херити выбрал еще более осторожный маршрут, ведя свой отряд через пастбища к северо-западной окраине. Он избегал людных дорог, идущих к внутренней части города, где, по слухам, орудовали банды разбойников. Джон оставался загадкой для него, но у Херити не оставалось сомнений, что в этом человеке скрывается что-то мрачное. Он мог быть сумасшедшим. В конце концов, Джон мог быть и другим таким же потерянным, со своими грехами, горестями и причинами для того, чтобы прийти сюда. Он мог даже искренне желать помочь Ирландии в час ее испытаний. Когда они шли по полям к Дублину, Херити провоцировал Джона на высказывания и тщательно их анализировал. Это доводило его до бешенства. Разве это был безумец? В нем была какая-то эмоциональная надломленность, но из-за чего? Отец Майкл заметил, что на лугах не видно скота, когда они приблизились к городу. - Людям нужно как-то питаться, - сказал Херити. - Но они оставляют кое-что и для птиц, - добавил отец Майкл. Мальчик с беспокойством посмотрел на священника, упомянувшего птиц. Над развалинами у дороги высоко в небе кружили грачи. За руинами путники могли видеть холмы к югу от города. Угрюмые деревья без всяких признаков зелени торчали, как клыки, на вершинах. Херити знал, что где-то здесь находится Тара. Когда-то здесь жили короли, а теперь не пасется даже скот. - Не кажется ли вам странным, - размышлял отец Майкл, - что во многих древних стихах упоминаются черные дрозды. - Он уставился на птиц, кружащихся над руинами. Джон тоже смотрел на стаю, думая о том, что птицы оказались здесь, скорее всего, случайно. Но промолчал, заметив, как внимательно мальчик следит за теми, кто упоминает птиц. Херити продолжал обозревать окрестности с растущим напряжением. Зеленые рощицы вдали и сгоревшие дома. Луга, похожие на рвы с водой, с заросшими травой тропинками... Слева, на лугу, темнело выжженное пятно с какими-то уродливыми холмиками - как будто картина, нарисованная углем и смытая дождями. Неужели это трупы? Через поля и рощи простиралась темная полоса дождя, очень похожая по цвету на крылья парящих птиц. Заметив впереди неповрежденные здания, путники поспешили укрыться от бури. Тропинка вывела их на узкую мощеную дорогу с нетронутым навесом вдоль нее. Боковые стены навеса были стеклянными, а у задней стены стояла скамейка с пустым деревянным кармашком для расписания уже не существующей автобусной линии. Шквал обрушился на головы путников, когда они достигли этого укрытия и прижались к стене. Так что они почти не намокли. Дождь барабанил по крыше и отскакивал от щебеночного покрытия. Яркие шарики воды разбивались о землю. Температура резко упала. Буря прошла так же быстро, как и началась. Она оставила длинные полосы голубого цвета на небе. Холмы к югу стояли ясные в промытом дождем воздухе, и заходящее солнце освещало их гребни. Деревья - преимущественно зеленые, с пятнами желтого дрока - стояли группами вдоль вершин, подобные копьям, брошенным здесь древними королями, правившими в этих местах. Джон вышел из укрытия и осмотрелся. Земля переливалась всеми оттенками изумруда, и он подумал, что эта красота очень близка к вечности... она так же возбуждает в человеческом сердце любовь к земле, по которой ты ходишь. Джон почувствовал, что это не просто патриотизм, ведь ему были подвержены и гэльские потомки, никогда не видевшие этих мест. Люди испытывают особую любовь. Они настолько связаны с этой землей, что будут даже счастливы сойти в могилу, над которой такая красота. Возможно ли это, размышлял Джон, любить страну, не слишком заботясь о людях, оставляющих на ней свои следы? В конце концов, право собственности может не вписываться в девять пунктов закона. При более тщательном рассмотрении, собственность - это нечто преходящее, не более чем право нацарапать свои инициалы на отвесной скале... или построить стену, которая потом все равно станет землей. Херити подошел сзади, застегивая ширинку. - Надо двигаться дальше. Мы не доберемся до города до наступления сумерек. Лучше укроемся впереди - там есть более или менее цивилизованное убежище. Дублина мы достигнем примерно в это же время. Он двинулся вперед, и Джон пошел по его следам. Отец Майкл вместе с мальчиком замыкали шествие. - Не обращайте внимания на слова Джозефа и не ищите здесь цивилизации, - сказал отец Майкл. - Это ужасное место, Джон. Может быть, средоточие власти всегда было таким, а теперь мы просто срываем маску, выставляя правду напоказ. - "Ужасное", вы говорите? - спросил Джон. - Много рассказывают о пытках и помешательстве. Этому достаточно доказательств. - Тогда почему мы все сюда пришли? Почему мы не идем прямо в лабораторию Киллалу? Отец Майкл кивнул в сторону Херити. - Это приказ. Джон почувствовал, как увлажнились его ладони на стволе пулемета, висевшего на шейном ремне. Стоило только нажать на курок, чтобы взорвать эту безопасность, как показал ему Херити. Он мог бы просто сбежать и найти свою собственную дорогу в Киллалу. Мог ли Джон это сделать? Нужно избавиться от трех мертвых тел... и ничего не рассказывать тому, кто будет расспрашивать про стрельбу. Джон пристально посмотрел на мальчика. НЕУЖЕЛИ ОН МОГ БЫ ЭТО СДЕЛАТЬ? Джон почувствовал, как ослабли пальцы на тяжелом металле пулемета, и ответ был понятен без слов. Что-то изменилось между четырьмя путниками на этой дороге. Джону не хотелось мстить этим людям. Джон знал, что не допустит агонии своих компаньонов. - Что вы имеете в виду... говоря о пытках? - спросил он отца Майкла. - Я больше ничего об этом не скажу, - ответил тот. - На этой бедной земле слишком много плохого. - Он покачал головой. Дорога начала теряться в высоком ряду вечной зелени, и путники шли теперь среди деревьев. Джон с трудом разглядел строение между двумя стволами - каменное, с черной крышей. Это было большое здание с несколькими печными трубами. Из двух труб поднимались вертикально струйки дыма. Херити шел, насвистывая, но внезапно прекратил свистеть и подал знак остановиться. Он насторожился, прислушиваясь. Джон услышал пение, похожее на хоровое, где-то вблизи здания. Это было приятное гармоничное звучание, напомнившее ему о праздниках. Мелькнули воспоминания - Грампа Джек, огонек в камине и сказки, музыка по радио. Пение становилось громче, а воспоминания отчетливей. Но иллюзия пропала, когда Джон расслышал слова песенки. - Слышите этих маленьких ублюдков? - торжествовал Херити. - Слушайте, Майкл Фланнери! Приятные молодые голоса пели с неотвратимой ясностью: Трахнутую Мери мы обожаем, Трахнутая Мери, шлюха Исуса, Если у нас эякуляция, Значит, сейчас у нас мастурбация! Отец Майкл зажал уши ладонями и не заметил, что пение прекратилось. Теперь из-за деревьев слышалось какое-то монотонное скандирование, что-то вроде григорианской пародии: - Хат, хат, хат... Откинув голову, Херити разразился хохотом. - Это богохульство я запомню! С этим надо считаться, отец. - Он рванул священника за правую руку, чтобы тот мог слышать. - Вот теперь, Майкл, я хочу, чтобы вы подумали об этой очаровательной песенке. - Где-то у тебя все-таки есть совесть, Джозеф, - сказал отец Майкл. - Я буду искать ее и найду, даже если она спрятана на дне бездонной пропасти. - Вы говорите о совести! - Херити взревел. - Это опять старая греховная игра вашей Церкви? И когда вы, наконец, поймете? - отвернулся и зашагал по дороге. Остальные потянулись следом. Отец Майкл вновь заговорил, пытаясь продолжить тему. - Почему ты заговорил о грехе, Джозеф? Что-то гнетет твою совесть, а ты притворяешься, что все в порядке? Джону было ясно, что священник контролирует себя, а гнев Херити нарастал с каждым шагом. Его пальцы побелели на стволе ружья. Джон мысленно спрашивал, сможет ли Херити направить свое оружие против священника. - Почему ты не отвечаешь мне, Джозеф? - спросил отец Майкл. - Это ты грешен! - свирепо проговорил Херити. - Ты и твоя Церковь! - Опять ты за свое, - сказал отец Майкл рассудительным тоном. - Если человек говорит о ком-то, что тот грешен, то он говорит о себе. Это твое больное место, Джозеф. Но общий грех всех людей - это другое дело. - Ты грязный мошенник! - Слушая твою речь, я пришел к неутешительным выводам, Джозеф. - Отец Майкл ускорил шаг и поравнялся с Херити. - Мне кажется, что для множества людей трудно пережить пробуждение собственной совести. Херити стал посреди дороги, принуждая остановиться и отца Майкла. Джон с мальчиком наблюдали за противниками с расстояния в несколько шагов. Херити рассматривал отца Майкла с молчаливым и хмурым видом, задумчиво наморщив лоб. - Церковь могла управлять личностью, - сказал отец Майкл, - а не народом. Это было нашим поражением. Где искать совесть у народа? Выражение вкрадчивого превосходства сменило грубую злобу на лице Херити. Он уставился на священника. - Неужели помешанный служитель церкви пришел, наконец, к здравомыслию? Увидел, каким стал мир из-за вас? - Все, что я хотел сказать, - это то, что людям трудно чувствовать себя грешными всем вместе, - сказал отец Майкл. - И это все? - в голосе Херити было ликование. Отец Майкл повернулся и оглядел дорогу, по которой они шли, пристально всматриваясь мимо Джона и мальчика в тропинку, сбегающую от деревьев к лугу. - Нет, Джозеф, это еще не все. Перед тем как люди признают себя грешными, они совершат множество ужасных вещей. Переполнят чашу крови, будут убивать невиновных, развяжут войну, будут линчевать и убивать дальше... Джон воспринял слова священника как пощечину. Что это было? Что такого сказал отец Майкл, что появилось подобное чувство? Джон знал, что его лицо должно оставаться непроницаемым. Он не ощущал О'Нейла-Внутри. Джон остался один наедине со своими проблемами. Он почувствовал себя разбитым, у него словно вырвали землю из-под ног. - Итак, ты жалеешь о том, что причинил столько боли? - спросил Херити. Джона больно ранил этот вопрос. Ему показалось, что он был адресован только ему, хотя эти слова явно относились к священнику. - Жалею? - отец Майкл твердо посмотрел в глаза Херити, не давя ему отвести взгляд. Казалось, что священник видит этого человека отчетливо в первый раз. - Почему я должен жалеть? - Вздор! - Херити презрительно улыбнулся, но голос его звучал слабее. - Отец Майкл говорит одно, отец Майкл говорит другое. Но отец Майкл отъявленный лгун, обучившийся этому нелегкому ремеслу у иезуитов! - Ах, Джозеф, Джозеф, - произнес священник с горечью в голосе. - Колокол Джона Донна может звонить только по одному человеку, а не по многим. Я буду молиться только за твою душу Джозеф. Именно твоей душе это так необходимо. Что же касается остального, то мне нужно подумать об этом. - Подумать над этим! Это все, на что ты способен, старый дурак! - Херити обратил свое внимание к Джону. - А ты куда уставился, янки? Мальчик подошел прямо к Джону, остановившись на расстоянии шага. У Джона комок стоял в горле. Он знал, что не может скрыть своего внутреннего беспокойства. Херити, казалось, ничего не замечал. - Ну, янки? - Я... я слушал. - Да что ты можешь слышать своими оттопыренными ушами? - Этот... - Джон прокашлялся. - Это интеллектуальная дискуссия. - Еще один лжец! - сказал Херити. - Нет, Джозеф, - мягко проговорил отец Майкл. - Я думаю, что Джон просто ошибается. - Не вмешивайся, священник! Это касается только меня и янки! - Нет, Джозеф, это я вызвал твой гнев, и ты не возьмешь верх надо мной. И незачем атаковать нашего гостя. Херити бросил презрительный взгляд на отца Майкла. - Я не могу взять верх над тобой? - Это был не интеллектуальный аргумент, - кратко произнес священник. - То, с чем я согласился. - Он ласково посмотрел на Джона. - Мы, ирландцы, в самом деле не любим интеллектуальных дискуссий. Херити открыл и закрыл рот ничего не сказав. - Я знаю, мы часто говорим, что интеллектуальный спор - это предел наших мечтаний, - продолжил отец Майкл. - Но это неправда. Мы больше предпочитаем взрывы чувств. Мы любим разжигать страсти внутри и выставлять напоказ нашу агонию. - Неужели это говоришь ты, Майкл Фланнери? - с удивлением спросил Херити. - Именно я. Я говорю, есть только один короткий шажок через преисподнюю. Один шажок, данный нам для обдуманной разработки показа агонии. - Я не верю своим ушам, - сказал сам себе Херити. Он наклонился к священнику, заглядывая под края шляпы, словно желая убедиться, что это в самом деле отец Майкл. - Неужели вы сами додумались до таких прекрасных мыслей? Кривая улыбка появилась на лице священника. - У нас было время, чтобы высказать свои мысли за время путешествия, не правда ли, Джозеф? Херити не ответил. Отец Майкл переключился на Джона, и тот поразился, какую боль причиняет его взгляд, кажущийся таким мягким и обнадеживающим. Его грудь словно полоснуло ножом. - Самая любимая игра в интеллектуальную травлю для ирландцев, - продолжал отец Майкл, - это сарказм. - Он мельком взглянул на Херити, и тот отскочил, фыркая и потирая свой нос. - Жаль, что Мы так мало смеемся над собой. А это необходимо, когда сталкиваешься с горькой правдой. - Ты бы не узнал правды, даже если бы она пнула тебя в яйца и оставила без наследства, - обвинительно произнес Херити. - Тогда повсюду на земле воцарились бы мир и спокойствие, не так ли? - спросил отец Майкл. - Всюду согласие и радость - как и было раньше. - Все вредное, что мы имеем, - сказал Херити, - исходит от нашей терпеливой преданности религиозным церковным предрассудкам. Это истощает наши силы на протяжении уже нескольких столетий. Отец Майкл вздохнул. - Джозеф, я думаю, что твой худший порок заключается, может быть, в том, что ты не имеешь в себе сил, чтобы быть великодушным. - Вы споткнулись о правду самого Бога, - продолжил Херити. - Как сказал некий идиот: "Великодушие - это не самая знаменитая ирландская добродетель". Я согласен с этим, Майкл Фланнери, потому что знаю, что мы должны держаться за свою ненависть. Иначе, в чем нам черпать силы для движения дальше? - Спасибо тебе, Джозеф. У тебя все-таки осталась надежда, и я буду продолжать свои молитвы. - Священник повернулся на каблуках и зашагал вниз по дороге. В этот момент Джон понял, что этот спор полностью восстановил веру отца Майкла. Что же дал этот разговор Херити? Джон посмотрел на удаляющегося священника, который шагал твердо и уверенно. Херити тоже наблюдал за отцом Майклом. - Куда ты идешь, отец, - позвал Херити. - Убегаешь? - Он посмотрел на Джона. - Видишь, как он бежит? - Но неуверенность в голосе Херити была свидетельством его поражения. Он сделал все возможное, чтобы уничтожить веру священника, но потерпел поражение. Мальчик побежал за отцом Майклом. Поравнявшись со священником, он взял его за руку. Херити догнал Джона, когда они начали идти к лесу. Он снял с него пулемет, висевший на ремне. - Они могут не правильно понять. Может, ты отдашь мне и свой пистолет? Джон двигался как лунатик, послушно повинуясь Херити. Он не отдавал себе отчета в том, что сейчас его лишили оружия. Одним из мужчин, идущих к ним, был Кевин О'Доннел. В той же австралийской шляпе, что была на нем в тот вечер на пристани в Кинсейле. Римляне развратили галлов, и это породило англичан. Они бегут к римлянам, как свиньи к кормушке. Тактика римлян проста - сделать наши семьи заложниками. Они вербуют нас в свою армию, потому что это для нас единственная возможность не умереть от голода. Они насытили нашу религию алчностью. Они заменили наши простые, понятные законы дорогостоящими и недоступными для простых людей. Неприкрытый грабеж - вот чем я говорю. Джозеф Херити - Они отказались подтвердить или отрицать, держат ли они действительно О'Нейла в заключении? - спросил Вэлкорт. Чарли Турквуд поднял обе руки ладонями верх. В его темных глазах была свинцовая тяжесть. Полные губы, казалось, вот-вот готовы расплыться в улыбке. Они расположились в кабинете Линкольна в Белом Доме, комнате, которую Вэлкорт сделал своим личным офисом. Он посмотрел на часы. - Сколько сейчас времени, в конце концов? - Около девяти утра, - сказал Турквуд. - Странно, - промолвил Вэлкорт. - Как, черт возьми, они обнаружили, что у нас есть зубные карты и отпечатки пальцев? И снова Турквуд развел руками в отрицательном жесте. Вэлкорт был голоден и знал, что это делает его вспыльчивым, но старался себя контролировать. - Знаешь, Чарли, о чем я сейчас думаю? Турквуд кивнул. Предмет разговора был очевиден. - Если они взломали код чумы... - сказал Вэлкорт. - То они могут всех нас взять за яйца, - продолжил Турквуд. Странное выражение отрешенности появилось в глазах Вэлкорта. Он задумчиво произнес: - Код. - Что вы имеете в виду? - поинтересовался Турквуд. Вэлкорт наклонился к переговорному устройству на столе и нажал кнопку. - Дайте мне Рокермана. Он мне необходим как можно скорее. И Ди-Эй тоже. Динамик вопросительно загудел. - Да, я имею в виду Эшера! Еще один вопрос. - Меня не интересует, куда вышел Рокерман! Пошлите за ним машину! Турквуд уставился на президента, озадаченно сдвинув брови. - Какова вероятность того, что у ирландцев действительно есть ракеты? - спросил Вэлкорт, откинувшись в своем кресле. - Пентагон считает, что весьма велика, сэр. Во всяком случае континент очень уязвим. - Новая чума "Сделано в Ирландии", - проговорил президент. - Это именно то, на что они намекают, сэр. Джеймс Райан Сэддлер, советник по науке, проскользнул в кабинет и увидел Турквуда, стоявшего у небольшого стола, и Вэлкорта, расположившегося в комфортабельном кресле-качалке позади него. - Вы пытаетесь найти Рокермана, господин президент? - спросил Сэддлер и прокашлялся. - Могу ли я чем-то помочь? - Почему вы не стучите, прежде чем войти? - с нажимом спросил Вэлкорт. Сэддлер побледнел. - Амос был как раз поблизости, сэр. Он сказал... - Ладно-ладно. - Вэлкорт сделал примирительный жест рукой и снова наклонился к переговорному устройству. - Амос, подготовьте сообщение за моей подписью. Оно пойдет прямо в ирландское правительство в Дублине, но адресат не будет указан. В нем будет говориться о количестве людей, которых мы потеряли при получении отпечатков пальцев и зубных карт в зараженных зонах. Повторите наш запрос относительно того, действительно ли человек, заключенный в тюрьме, это О'Нейл. Заодно потребуйте объяснений, почему они так считают. Скажите им, что нам нужен немедленный ответ, и мы еще подумаем, выслать им копии отпечатков пальцев и зубных карт или нет. Немедленный ответ, слышите? Если его не будет, то за последствия мы не отвечаем. - Да, сэр, - послышалось в микрофоне. Вэлкорт опять облокотился на спинку кресла, сцепив руки над головой. - Будет ли это правильным, сэр? - поинтересовался Турквуд. Вэлкорт не ответил. - Что происходит? - осторожно вмешался Сэддлер. - Кажется, в ирландском правительстве происходят какие-то перестановки, - сказал Турквуд. - Вояки все еще на коне, но вынуждены поделиться властью. Сейчас равные полномочия у министра по изучению чумы Финтана Доэни и у главы Финн Садал Кевина О'Доннела. - Что передают об этом наши агенты? - спросил Сэддлер. - Мы ни на кого не можем там положиться, - ответил Вэлкорт. Потом добавил: - И это именно тогда, когда мы больше всего в этом нуждаемся. - Мы должны оказывать давление, сэр? - спросил Турквуд. - Карантинщики, разумеется, сразу забросают нас вопросами. Им отвечать НЕМЕДЛЕННО? Я должен буду им все объяснить? - Пошли их подальше. Я говорю с ирландцами. Они собираются использовать нас для грязных делишек, ища оправдания для использования ядерного оружия. Это их встревожит или заставит раскрыть карты. Если они представляют реальную угрозу, то вынуждены будут открыто об этом заявить. Сэддлер сказал: - Сэр, я уверен, что вы знаете сценарий, по которому мы будем забрасывать атомными бомбами каждого, кто согласится, что у них есть О'Нейл. - Пусть посуетятся. Они не смогут нам ни черта сделать, только ответить, а их ответ даст нам многое. - Что вы скажете о возможности создания О'Нейлом нового безумного плана распространения другой чумы? - спросил Турквуд. - Русские и китайцы говорят, что готовы рискнуть, - ответил Вэлкорт. - Это то, что мы обсуждали прошлым вечером с Объединенным Комитетом. Мы склонны согласиться. - Но сэр, - возразил Сэддлер, - это может означать, что у русских и китайцев есть лекарство. Президент покачал головой. - Они не могут изготовить даже аспирин так, чтобы мы об этом не узнали. Турквуд посмотрел на Сэддлера. - Что там с нашим запросом в биохимическое общество? - Их данные были введены в компьютер и утеряны, - сказал советник. - Лишь немногие из тех, кто остался в живых, помнят О'Нейла, однако... - Он пожал плечами. - У нас на руках мало карт, и мы должны правильно сыграть, - заметил Вэлкорт. - Основные козыри - это отпечатки пальцев и зубные карты. Мы не можем рисковать и просто так их отдать. - Я все еще думаю, что должен что-то рассказать карантинщикам, - вздохнул Турквуд. - Если я откажусь ответить. - Что это за дурацкая забота о карантинщиках? - поинтересовался президент. - Кого интересует, что думает этот адмирал? Турквуд сглотнул слюну и нахмурился. - Да, сэр. Вэлкорт тяжело посмотрел на него и проговорил: - А как насчет той небольшой работенки, которая тебе предстоит, Чарли? Турквуд бросил беспокойный взгляд на Сэддлера, потом на президента. - Я занимаюсь этим, сэр. - Ты мне ответишь, если работа будет плохо сделана! - Сейчас мне лучше вернуться к своим обязанностям. Что-нибудь еще, сэр? - Нет. Держи меня в курсе. А ты останься, Джимми. Когда Турквуд ушел, Вэлкорт спросил у Сэддлера: - Насколько ты доверяешь Рокерману? - Это порядочный человек, сэр. - Дело в том, что он вел переговоры с Бекеттом в Хаддерсфилде и мы не смогли их прослушать. - Я уверен, что решались чисто технические вопросы, сэр. Связанные с чумой. - Это так он говорит. - Рокерман не лжет, сэр. - Все лгут, Джимми. Все до единого. Сэддлер нахмурился, но промолчал. Вэлкорт мельком взглянул на разбросанную стопку донесений на небольшом столе. - С каждым часом ситуация ухудшается. Гонконг можно сбросить со счетов. Хаос в Южной Африке. Война на полное уничтожение против черных соседей. Советы голосуют за ядерную бомбардировку всего региона. - Он вытащил один из документов и просмотрел его, прежде чем бросить обратно в стопку. - А теперь еще бразильские евреи объявили о своей независимости. Не то, чтобы я их упрекаю. ЦРУ докладывало, что бразильские власти составляли идентификационные списки всех еврейских женщин "для последующего использования". Неужели они планируют продавать избыток женщин в опустошенные районы? Боже мой! Сэддлер сглотнул и проговорил: - Сэр, нам нужно обсудить то последнее сообщение из китайского исследовательского центра в Кангше. Они просят свежие данные по компьютерным исследованиям чумы. Мне кажется... - Нужно их запутать. Каковы последние донесения по спутниковой связи из районов к северу от Кангша? - Кое-где из-за паники начались пожары, сэр, но там большое количество пожарозащищенных зданий. Даже при компьютерном изучении фотографий с места событий мы не можем быть уверены в том, что там происходит. Мы считаем, что там происходили испытания нового средства от чумы, по всей видимости, неудачные. Вэлкорт наклонился к переговорному устройству. - Амос, мне нужен полный отчет агентства по Кангше в течение часа. - Он снова сел, откинувшись в кресле. - Я собираюсь кое-что рассказать тебе, Джимми, но это не должно выйти за пределы этого кабинета. Причину я объясню позже. Лицо Сэддлера было торжественным и в то же время испуганным. - Из-за тех городов, которые они сожгли, - сказал Вэлкорт. - Советы теперь слабее, чем понос. Количество самоубийств достигло астрономических цифр. А мы вынуждены притворяться, что ничего об этом не знаем, и будем придерживаться этой позиции, пока у них сохранилось множество ТУ-29, "бэкфайров" и других средств массового уничтожения. Понимаешь, в чем дело? Сэддлер молча кивнул. - Австралийские резервисты еще не бывали в деле, но мы их хорошо вооружили, - сказал Вэлкорт. - Допустим, мы сумели загнать шар в лузу, но этот удар сразу же отразится на нас. Австралийцы иногда пытаются показать свое "я". - Но они знают, что в будущем так или иначе должны будут с нами сотрудничать, сэр. - Неужели? - президент посмотрел на дверь, через которую только что вышел Турквуд. - А теперь вернемся к Чарли. Он был на дружеской ноге с Шилохом Бродериком. - Не понимаю, сэр. - Ты ничего не знаешь о Шилохе? - Ну, я... - Я думал, что каждый слышал о Шилохе и его шайке. - Махровые реакционеры, сэр, насколько я понимаю. - Реакционеры? Знаешь, что их волнует? Мировая торговля сейчас практически парализована. Они проявляют нетерпение. - Вокруг множество подобных фактов, сэр. - Это была неуместная шутка, и Сэддлер сразу же о ней пожалел. Но Вэлкорт только усмехнулся и сказал: - Спасибо, Джимми. Это одна из причин, по которым я тебе доверяю. Мы должны любой ценой сохранять здравый смысл. - Сэр, нашей основной задачей должен быть поиск лекарства. - По крайней мере, одной из наших основных задач. Знаешь, почему я решил свалить все это на тебя? Рокерман. - Что я должен предпринять по отношению к нему, сэр? - Ты пошлешь его в Хаддерсфилд. - Сэр! Они подверглись заражению в... - Что будет для него достаточно серьезным мотивом для доказательства своей благонадежности. Если он не сможет этого сделать, то никогда больше не увидит свою семью. - Почему мы должны это делать, сэр? Вэлкорт посмотрел на бумаги на своем столе и внезапно сбросил их на пол. - Эта проклятая работа! Каждый раз, когда меняешь политику, испытываешь очередное разочарование! - Сэр, что... - Все это было в моей голове еще много недель назад! До мельчайших деталей! Но у меня нет и минуты, чтобы спокойно все это обдумать. - Но что делать с Рокерманом, сэр? - Ты пошлешь его в Хаддерсфилд, Джимми. Именно ты, а не я. Я ничего не могу с этим поделать, разве что дать соответствующие полномочия на твой запрос. - Если вы так говорите, сэр, но я... - Ты знаешь Дэвида Эшера. - Ди-Эй? Расторопный малый, сэр, но что... - Мне не хочется посылать его, потому что об этом может прознать Шилох. А он достаточно умен, чтобы сделать выводы. Каждый знает, что Ди-Эй использовал спутниковый код для разговора со своими друзьями вне Мендосино. - Интересно, как он это проделал, сэр. Неужели у него есть копия... - Он сделал это с помощью компьютерной программы поиска, как он сам это называет. Я знаю об этом ровно столько, чтобы поверить в возможность при помощи этого взломать код чумы. - Китайцы! - сказал Сэддлер. - Они могли... - Да они могли найти свой собственный путь решения проблемы. - Но почему нужно посылать это в Хаддерсфилд, сэр? - После того как доставим это к Бекетту, то проинформируем и наши собственные службы, хотя я им и не доверяю. Это стадо тупых работяг. Они бы не смогли найти воду даже выползая из подводной лодки. А Бетесда! - Но они очень стараются, сэр. - Старания и напряженной работы еще мало. Нужно и вдохновение. Бекетт - это наш человек. Я могу предчувствовать решение, Джимми, у меня это всегда получалось. Вот почему так уверен в том, что это попадет к Бекетту в Хаддерсфилд. Но там есть те, кто собирается этому помешать, Джимми. Рокерман - это именно тот посыльный, который нам нужен. Он хорошо разбирается в компьютерах. - Я знаю, сэр. Он пытался связаться со службой Скалистых гор для переключения на... - Я видел отчет. Черт побери! Я видел этот отчет и даже не догадался... Ладно, мы сделаем это сейчас! - Так что мне сказать Рокерману? - Скажешь ему, чтобы помалкивал! Он будет говорить только с Бекеттом. Официальный предлог его поездки - выполнение инспекции на месте и отчета для меня. Мы посылаем Рокермана потому, что он совершенно случайно подхватил эти вирусы. - Да, сэр. Но... - Итак, Рокерман ДОЛЖЕН быть случайно заражен! И это будет как можно скорее, сразу после того, как Ди-Эй его проинструктирует. А инструктаж будет произведен прямо здесь, у меня в кабинете. Детали проработаешь сам, но у меня есть предложение. Молодой пилот по имени Гренмор Маккрей, живущий в Вудбридже, сразу за нашими границами, заражен. Он несколько раз обращался с прошениями, чтобы мы разрешили ему полететь в Ирландию, где проживает его дядя. Этот дядя - чудаковатый малый, но дьявольски богат и, конечно, все еще имеет влияние. У меня есть полный отчет по молодому Маккрею. Он очень смышленый парень. Летал со спецподразделениями ЦРУ во Вьетнам и выполнял еще некоторые наши поручения. Находчивый и достаточно надежен. - Почему бы этому Маккрею не полететь прямо в Ирландию, если он находится вне... - Мы прикажем адмиралу его убить, если он не полетит прямо в Англию. После того как пилот доставит Рокермана, то может потом добираться до Ирландии, где карантинщики проделают обычную процедуру с его самолетом. - Но что, если англичане не захотят... - Они будут сотрудничать, если мы их предупредим, что в противном случае очень рассердимся. Если он попадет в лапы к ирландцам, то те просто перережут ему глотку. Англичане более предусмотрительны! - Как скажете, сэр. - Что они при этом теряют? Я не теряю надежды. Боже мой, он один из моих научных советников! Сэддлеру показалось, что его рот набит опилками. Какая тщательно замаскированная злобная интрига! Он чувствовал свою неполноценность в Белом Доме. Президент доверял ему, но не потому, что Сэддлер считался своим в правительственной службе. Потом мысли его переключились на то, что придется оказывать давление на Рокермана, и от этого похолодело внутри. Будто прочитав мысли Сэддлера, Вэлкорт проговорил: - Ты здесь ближайший друг Рокермана, Джимми. Я думаю, ты единственный, кто может заставить его это сделать. - Кажется, у него здесь нет семьи, - сказал Сэддлер. - Как вам известно, его жена была вывезена в Сонома-Резерв. - Да, я об этом знаю. - Я буду вынужден кое о чем ему не рассказывать, сэр. - Мне все равно, какими байками ты его будешь кормить. Просто Турквуд об этом не должен знать. Иначе это дойдет до Шилоха. Я не доверяю всем этим подонкам. Люди Шилоха - это просто кучка психов. Знаешь, последнее, что они намечали, - это убить Папу! На всем протяжении истории месть - это такое скучное занятие. Однако психопаты и молодые идеалисты этим увлекаются. Молодые считают виноватыми во всем своих предков. Это облегчает процесс свержения с престола. Молодые идеалисты опасны в любом возрасте, потому что они действуют, не утруждаясь самоанализом и проблемами, которые их должны беспокоить. Они движимы только своей горячей кровью. В какой-то степени это сексуальное явление. Они хотят контролировать размножение животного стада. Трагедия заключается в том, что они навсегда сохраняют новые мечты о мести для последующих поколений молодых идеалистов... или же создают суперсумасшедших вроде Гитлера или О'Нейла. Финтан Доэни - Вы понимаете, - сказал Доэни, - что мы обязательно должны сосредоточить усилия на половых хромосомах. - Это меня не удивляет, - ответил Джон. - Я думаю, вы располагаете аппаратурой для флюоресцентной Микроскопии? - О, разумеется. Они сидели в офисе Доэни на одном из высоких этажей административного крыла клиники "Килмайнхам Ройял". Это была комната с белыми стенами примерно шести метров в длину и ширину. Множество фотографий в рамках, изображающих деревенские пейзажи и городские сценки, служило украшением для стен. Джон посмотрел на них мельком и больше не обращал внимания. Доэни сидел в комфортабельном кресле за большим столом. Это был человек с тонкими волосами, очень похожий на тролля, глаза которого могли пригвоздить к месту. Джон сидел на деревянном стуле наискосок от Доэни. Напротив одной из стен комнаты находился небольшой диванчик с кофейным столиком, а стену позади Доэни заслонял книжный шкаф. Два окна справа от Джона выходили на тюрьму Килмайнхама, куда, как ему сказали, ушел Кевин О'Доннел. Там размещалась его штаб-квартира. Они подъехали к городу в бронированных машинах - отец Майкл, мальчик, Херити и Кевин О'Доннел за рулем, а в другой - Джон и Доэни вместе с водителем и охранником. Машины разделились на Айнчикор Роуд. Та, в которой ехал Джон, после поворота пронеслась под аркой к парку клиники. Доэни провел Джона по небольшому ряду ступеней, двигаясь слишком быстро для своего веса. Они прошли через длинный холл к лифту, поднялись на три этажа и прошли еще через один холл в яркую белую комнату. Маленький человечек в зеленом халате проследовал за ними внутрь и взял у Джона отпечатки пальцев. - Надеюсь, вы не возражаете? - спросил Доэни. Все это произошло почти час назад. Джон украдкой посмотрел на темные следы чернил, которые не смог отмыть со своих рук даже при помощи растворителя. Зачем им его отпечатки пальцев? Джон опять почувствовал волнение О'Нейла-Внутри. Опасность! Джону казалось, что он погружен в страх с момента встречи на дороге около Дублина. Доэни - так звали человека, который был с Кевином О'Доннелом: вьющиеся волосы, похожие на детский пушок, покрывали его круглую голову. Лицо было с виду доброжелательным - большие голубые глаза, короткий и тонкий нос, губы скорее плоские, с улыбчивыми складками. Весельчак - вот как можно было бы охарактеризовать Доэни, если бы не постоянно исходившее от него чувство угрозы. Первым заговорил Кевин О'Доннел. - Я вижу, у тебя, янки, удобная одежда. Мне хотелось бы представить тебе Финтана Доэни. Доктор Доэни будет решать вопросы твоей жизни или смерти. Доэни не произнес ни слова. Не глядя на Кевина, Джон плотно сжал губы, чтобы скрыть дрожь. Херити и остальные расположились сзади, предпочитая оставаться молчаливыми наблюдателями. - Мы знаем, кто ты такой, - сказал Кевин. На мгновение сердце Джона замерло. Он попытался сконцентрироваться на Доэни. Последний изучал Джона с безразличным вниманием, и тот понял: Доэни был рыбаком, сидящим у проруби, с недрогнувшим пристальным взглядом и всеми чувствами, сконцентрированными на добыче. Какую наживку он использовал на этот раз? - Тебе нечего сказать? - поинтересовался Кевин. Джон словно со стороны услышал свой голос - удивительно ровная интонация, в которой сквозило ледяное спокойствие. - Что я должен говорить? - Он позволил себе посмотреть на Кевина и встретил взгляд, полный заинтересованного ожидания. - Конечно, вы знаете, кто я. Вы же видели мой паспорт? - Ты Джон Рой О'Нейл! - обвинительным тоном произнес Кевин. Джон изобразил улыбку, проделав это с изысканной медлительностью. Губы его изогнулись, а рот слегка раздвинулся. - Может, ты и нам расскажешь, что в этом такого смешного? - с нажимом спросил Кевин. Джон глубоко вздохнул. Он слышал в голосе Кевина блеф и больше ничего. У рыбака не было наживки, чтобы забросить ее в прорубь. - Мне много стало понятно, - сказал Джон. - Ты многое должен будешь объяснить, - продолжил Кевин. Джон мельком взглянул на Херити, у которого на лице застыло загадочное и насмешливое выражение, на отца Майкла, стоявшего с болезненно-отсутствующим видом, мальчика, прижавшегося к священнику, а потом снова обратился к Доэни. - Давайте прекратим эти глупые игры. Все это время Херити задавал мне дурацкие вопросы, а вы... - У него тяжелая рука, у нашего Джозефа, - хмыкнул Кевин. - Именно это тебя так развеселило? - Я почувствовал свободу, когда наконец понял, что происходит, - проговорил Джон. - Итак, ты отрицаешь... - Все вы действительно глупцы! - прервал его Джон. - Ирландия - это последнее место в мире, куда бы пришел Безумец. Кевин пристально посмотрел на него. - Мы думали над этим. Если бы я был Безумцем, то захотел бы поиграть во всемогущество. Было бы интересно посмотреть, что же такого я натворил. Наступил седьмой день безумия, и почему бы ему не прийти сюда и не восхититься своей работой? - Это сумасшествие, - пробормотал Джон. - А разве мы говорим не о Безумце? - спросил Кевин. Только Джон открыл рот, чтобы ответить, как Доэни поднял руку, призывая к молчанию. В этот момент Джон понял: Доэни был Великим Инквизитором. Кто-либо другой мог задавать вопросы и причинять боль, а он лишь наблюдал и делал выводы. Джон изучающе посмотрел на Доэни. Каково было его суждение сейчас? Впервые за время их встречи Финтан заговорил глубоким, проникновенным голосом. Джон удивился, насколько мягким он оказался - по-настоящему бархатный. - Давайте возьмем его с собой, - сказал Доэни. - Мне нужны его отпечатки пальцев. А еще мне нужен дантист, чтобы заглянуть в его рот. Джон почувствовал, как в горле у него пересохло. Отпечатки пальцев и зубные карты! О'Нейл-Внутри корчился от страха. Какими свидетельствами располагает этот ирландский инквизитор? Ничего не было оставлено в коттедже. И дома, разумеется, тоже. А если нет? Там были пожары. Он слышал это в новостях, еще находясь во Франции. С этого момента Джон позволил себе стать марионеткой, сконцентрировавшись на создании пустого выражения на лице - как будто бы скука. Или долгое страдание. Первые полчаса в офисе Доэни прошли неважно. Ожидание... ожидание. Что покажут отпечатки пальцев? Как они произведут обследование его зубов? Внезапно зазвонил телефон. Финтан снял трубку с рычага, проговорив в нее лишь одно слово. - Доэни. Он выслушал говорящего и ответил: - Спасибо. Нет... ничего больше. "Настоящая шарада, - подумал Доэни, когда снова положил трубку на рычаг. - Этот Джон Гарреч О'Доннел не сломался". Он понимал теперь растерянность Херити. Что же было с этим Джоном О'Доннелом? Доэни развернул свое кресло и выглянул в окно, выходящее на тюрьму Килмайнхам. Может быть, передать подозреваемого Кевину? Тюрьма была неспокойным местом, где люди погибали без видимых причин - в основном по чьей-либо прихоти. Нынешний режим только подтверждал такую репутацию. "Почему мы выбрали именно это место для правительственной резиденции, - спросил себя Доэни. - Жуткое место, памятник бесчисленным страданиям". Но он точно знал ответ: "Потому что оно достаточно мало и достаточно велико. Потому что расположено в Дублине. Потому что мы должны были снова собраться все вместе. Потому что нам нужен символ. И есть только одно обозначение для Килмайнхама - это символ". - Ты говоришь, что работаешь в области молекулярной биологии? - спросил Доэни. - Верно. В течение примерно двадцати последующих минут Джон подвергся опросу относительно своих знаний, с особым упором на рекомбинацию ДНК. Доэни обнаружил значительные познания в данном предмете, но Джон вовремя чувствовал пределы, когда вопросы попадали в область умных догадок. Он легко определял те сферы, где его собственная эрудиция гораздо превосходила знания Доэни, особенно когда они подошли к промежуточному синтезу. Уловка заключалась в том, чтобы ограничивать полезные сведения, которые можно было бы почерпнуть из ответов. Доэни откинулся в кресле, заложив руки за голову. - Как ты думаешь, где ты добился наиболее значительных успехов? - Моя микрометодика считается вполне неплохой. - Это то, на чем ты специализировался в университете Вашингтона? - Да, и некоторые другие вещи. Приподняв голову, Доэни уставился на пустой стол перед собой. - Ты имел дело с митотически активными малыми лимфоцитами? - Разумеется. Доэни придвинулся вперед, опершись локтями о стол и сложив руки перед собой. - Я подозреваю, что ты более сведущ в данном вопросе, чем я. Однако у нас тоже есть несколько маленьких открытий. Пульс у Джона участился. О'Нейл-Внутри встревожился. - Мне было бы интересно узнать о ваших успехах, - заметил Джон. - Я хочу предостеречь тебя относительно твоего подхода к чуме, - проговорил Доэни. - Как медицинский исследователь ты будешь иметь тенденцию к необъективности в области данной болезни. Чума обнаруживает особую подверженность этой ошибке. Джон помедлил с ответом. "О чем говорит Доэни? Не старается ли он меня запутать? Неужели за все это время ирландцы не обнаружили ничего значительного?" Не увидя реакции Джона, Доэни продолжал: - Ты немедленно должен столкнуться лицом к лицу с абсолютным уничтожением. Для традиционного исследователя болезни это - вещи, идущие своим чередом. Жизнь продолжается, даже если для какого-то конкретного случая лекарство не было найдено. Джон кивнул, но ничего не сказал. - Мы ожидаем, что иммунитет будет развиваться, - объяснял Доэни. - Или же, как мы предполагаем, могут вмешаться другие естественные процессы. Но чума уничтожит человечество, пока мы будем искать решение. В мозгу Джона послышался шепот О'Нейла-Внутри: "Они узнали о длительном периоде латентности". Джону пришло на ум, что Доэни все еще прощупывает, хитро и тщательно, пытаясь найти О'Нейла. Когда он подумал об этом, то ощутил О'Нейла отстраненно, глубоко внутри. Доэни был более опасен, чем Херити. Что же случилось с Джозефом, мальчиком и священником? - Карантин не будет длиться вечно, - изрек Доэни. Джон почувствовал, что дыхание его стало прерывистым и частым. Он постарался дышать глубже, но испытал сильную боль в груди. - Неужели ты упустил из виду тот факт, что мы можем столкнуться с проблемой, которую не сможем разрешить? - спросил Доэни. Джон покачал головой. - Решение... оно должно быть. - Он подумал о своих собственных словах. Ему никогда не казалось, что месть О'Нейла может привести к полному истреблению человечества. Каждая проблема должна быть разрешима! Он знал, как создавалась чума. Формула ее была в мозгу Джона, своего рода кинопленка, которую он по желанию мог прокручивать. Нет лекарства? Это безумие! - Ты заметил, что мы в Ирландии уже не создаем каких-либо новых многообещающих мифов? - поинтересовался Доэни. - Что? - слова Финтана отскакивали, как шарики для игры в пинг-понг, от сознания Джона. "О чем он говорит?" - Остались только старые мифы о смерти и разрушении, - продолжил Доэни. - Нам уже надлежит создать Литературу Отчаяния. - Что вы хотите сказать... - Что может быть большим доказательством полного поражения? - Неужели вы сдались? - Это не самое главное, Джон. Могу ли я называть тебя Джоном? - Да, но... что... - Признание полного поражения приводит к ужасным психическим расстройствам, Джон. Горькие, горькие последствия... - Но вы сами только что сказали... - Что мы должны будем проглотить горькую пилюлю. Джон пристально посмотрел на Доэни. Может, он сумасшедший? Или вариант безумного священника на паперти? - Что ты скажешь на это, Джон? - спросил Доэни. - Сейчас Херити, отец Майкл и мальчик? Доэни выглядел крайне удивленным. - Какое тебе до них дело? - Я... я просто интересуюсь. - Они - это не Ирландия, Джон. "Да, это они! - подумал Джон. - Именно они - моя Ирландия". Месть создала их, слепила, подобно глине на гончарном круге. В его мозгу неясно вырисовался силуэт молчаливого мальчика. Каким бы тот был, если бы с ним не было связано ничего хрупкого или патетического? Но где-то в нем все-таки должна скрываться сила. Джон попытался представить себе мальчика взрослеющим - с этими глазами фавна. Должно быть, будет разбивать сердца всем особям женского пола на своем жизненном пути. Но этого никогда не случится, если подозрения Доэни оправдаются! "Для этого мальчика, возможно, хватит агонии, - подумал Джон. - Хватит. О'Нейл-Внутри удовлетворен". - Мы еще не побеждены, - проговорил Джон. - Это то, о чем я тебя предупреждал. Посмотри вокруг. Поверженные люди всегда пытаются спастись мифами и легендами. - Мы не говорим о мифах и легендах. - Нет, говорим. Мы имеем в виду ретроспективную ширму, скрывающую неприемлемые факты. Нет бедствий, а есть героические сказания! Ни один народ не достиг такого совершенства в создании мифов, как ирландцы. - Больше нет надежды, - произнес Джон низким голосом, вспоминая Грампа Джека и волшебные истории, рассказанные у камина. - Это дьявольская правда, - сказал Доэни. - Только представь себе, Джон. Все в нашей истории будто сговорились, чтобы упрочить ирландскую способность создания героических мифов, чтобы смягчить позор. - Скажите это отцу Майклу! - Майклу Фланнери? О да, даже Церковь неустанно стоит на страже своих принципов. Поражение сведено к божественному правосудию, гневу Господа за наши прошлые грехи. Англичане, кстати, приложили к этому руку. С каким-то странным упрямством они объявляют нашу религию вне закона. Запреты всегда усиливают то, на что они налагаются. Мысли Джона перепутались в смятении. Что стояло за словами Доэни? Тот вдруг похлопал себя по выпирающему животу. - Голод был особым потрясением для ирландцев, уроком, которого мы никогда не забудем. Принудительное кормление - наша наиболее распространенная реакция на всевозможные бедствия. Джону слова Доэни показались бессвязным лепетом сумасшедшего. Никакого здравого смысла, никакой реальной аргументации. - Сейчас я один из немногих толстяков в Ирландии, - усмехнулся Доэни. - Значит, вы еще не сдались. - Я, может быть, последний мифотворец. Вдохновенное исследование - вот то, что нам сейчас нужно. Джон покачал головой, не понимая сказанного. - Я сидел здесь, пытаясь создать миф о Джоне Гаррече О'Доннеле, - пояснил Финтан. - Гарреч. - Он бархатным голосом посмаковал это слово. - Джон Гарреч О'Доннел, прекрасное старое ирландское имя. Да, оно требует особого мифа. - Что, черт возьми, вы хотите этим сказать? - Я говорю о Джоне Гаррече О'Доннеле, янки, потомке сильного гэльского племени. Вот о чем я говорю. Ты вернулся к нам, Джон Гарреч О'Доннел. Ты принес нам новый взгляд на проблему борьбы с чумой! Ты - наша надежда, Джон Гарреч О'Доннел! Я немедленно всем об этом расскажу. - Вы что, все психи? - Люди будут восхищаться тобой, Джон. - За что? - За твою проницательность. Ирландцы всегда высоко ценили проницательность. - Я не собираюсь участвовать... - Тогда я должен буду передать тебя Кевину для немедленного устранения. У нас полно лабораторных техников. То, что нам действительно сейчас необходимо, - это вдохновение и надежда. - А что случится, если я... - Если ты потерпишь неудачу? О, тогда тебе наступит конец, прямо на месте. Мы не очень терпимы к поражениям, да. - Вы хотите сказать, что просто уничтожите... - О нет! Ничего слишком кровавого или простого. Но у Кевина вспыльчивый нрав и быстрый пистолет. - Тогда я буду вынужден скрывать свои ошибки. - Только не от меня! - Доэни убрал руки со стола. - Мы пошлем тебя к Пирду в Киллалу. Я предлагаю тебе разработать новый сенсационный подход к проблеме лечения чумы до того, как ты туда прибудешь. Пристальный взгляд Джона следовал за Доэни, когда тот поднимался из-за стола. - Сделать работу или умереть? - Не в этом ли суть проблемы? - в свою очередь спросил Финтан. Джон заставил себя отвести глаза в сторону. Каким тоном этот человек выносит приговор! - Видишь ли, Джон, - сказал Доэни. - Чума оказывает новое давление. Это явление называется мутацией. Оно наблюдается сейчас у морских млекопитающих - китов, дельфинов, тюленей и у других видов. Невозможно сейчас остановить распространение этого явления. Джон почувствовал, что его лицо превратилось в застывшую маску. Мутация! Это было то, чего он не мог предположить. Ситуация вышла из-под контроля, и теперь зло будет распространяться со сверхъестественной быстротой. - Если ты подождешь здесь, - сказал Доэни, - я пойду и дам распоряжения относительно твоего путешествия. Он вышел в холл. Кевин уже был там, как призрак, беззвучно появившись из примыкающего офиса. - Ты идиот, Доэни! - грозно прошептал Кевин. - Что если он попытается разрушить нашу работу в Киллалу? - Тогда вы его убьете, - невозмутимо ответил Финтан. - Они уже выслали отпечатки пальцев и зубные карты? - Они действуют чрезвычайно осторожно. Для чего они нам нужны? У нас что, есть подозреваемый? - Было опасно спрашивать, Кевин. - Просто жить тоже опасно! - Кевин... если он действительно О'Нейл, то достаточно дать ему правильную мотивацию, и он решит для нас эту проблему. - Ты ведь твердил ему все время, что лекарство нельзя создать! - Это его весьма удивило, я знаю. Он был шокирован, потому что никогда не думал об этом раньше. Типичный ученый - стремится к цели, не пытаясь даже представить себе все возможные последствия. - А что, если ты прав? - спросил Кевин. - Что, если это О'Нейл, и ОН потерпит неудачу. - Тогда у нас просто уже не будет никакой надежды. Доктор говорит: "Сир, лучше было бы умереть согласно правилам, чем жить в противоречии с медицинскими предписаниями". Мольер - пациенту, который выздоровел при помощи нетрадиционного лечения Первая встреча Уильяма Рокермана с пилотом произошла на аэродроме Хагерстауна в Мериленде. На востоке рассвет проложил тонкую трещинку света на горизонте. Было холодно, и в туманной сырости Рокерман чувствовал внутри какую-то нервную пустоту. Он остановился в военном отеле вблизи аэродрома два дня назад, а потом синоптики сообщили, что наступили благоприятные условия для трансатлантического перелета. Эти два дня Рокерман страдал от насморка и головной боли. В нем нарастала уверенность, что это первые симптомы чумы. С чувством безразличия он понял, что стал переносчиком болезни. Кто-то из вашингтонской правительственной элиты должен был это сделать, и на карту поставлено было очень многое. Небольшая группа политиков Бекетта действительно укрепила позиции. Но они были сумасшедшими, если думали, что смогут контролировать ситуацию сами. Гренмор Маккрей, пилот, оказался приземистым и довольно плотным парнем с чрезмерно большой головой - настолько несоразмерной, что Рокерман подумал об этом явлении, как о результате гормонального дисбаланса. Маккрей, стоявший внутри самолета, казался деформированным - маленькие голубые глазки, далеко отстоявшие от плоского носа, длинный рот с толстыми губами и массивная челюсть, которая двигалась будто на шарнирах и, казалось, существовала сама по себе. Машина Маккрея представляла собой небольшой двухместный реактивный самолет неизвестной Рокерману модели. Было похоже, что он сделан по специальному заказу - быстрый, с полированной поверхностью и выступающим носом. Дверца была раскладная и образовывала ступеньки. Сержант, доставивший Рокермана на аэродром, стоял внизу в развевающемся на влажном ветру пальто, пока Маккрей не закрыл дверцу и не загерметизировался. После того, как сумка Рокермана была прикреплена к пустому сиденью, Маккрей подошел ближе, и начался самый странный допрос из всех, какие только были в жизни Уильяма. - Скажите мне, доктор Рокерман, - начал Маккрей, - есть ли причина, по которой Чарли Турквуд может хотеть вашей смерти? Рокерман, сидевший в кабине справа и начинавший пристегивать ремень безопасности, замер от неожиданности и пристально посмотрел на пилота. Что за странный вопрос. Уильям даже засомневался, правильно ли его расслышал. - Закрепите ремень получше, - посоветовал Маккрей. - Отсюда мы можем попасть прямо в ад. - Вы полагаете, что Чарли Турквуд может хотеть моей смерти? - спросил Рокерман, защелкивая замок ремня безопасности. - Это общая идея. - Маккрей надел наушники и отрегулировал положение микрофона у своих губ, а затем нажал большим пальцем переключатель на руле управления. - Это Ровер Бой, - сказал он. - К вылету готов. - Вылет разрешаем, Ровер Бой. - Металлический голос раздался из верхнего динамика как из глубокого колодца. Рокерман посмотрел на решетку. - Я не имею ни малейшего представления о том, о чем вы говорите, - ответил он и подумал: во что мог втянуть его Джим Сэддлер, чтобы кто-то был заинтересован в его смерти! Рокерман продолжал размышлять об этом, когда Маккрей миновал взлетно-посадочную полосу, вырулил на стартовую позицию и направил самолет по длинному летному полю. После этого пилот взглянул на Рокермана. - Надеюсь, что вы говорите правду. Он защелкал тумблерами. Самолет набрал скорость, сначала медленно, затем вдавливая Рокермана в мягкое кресло. Подъем был плавным, с последующим быстрым взлетом над низкой пеленой облаков. Рокерман щурился от яркого солнца, отражавшегося от кудрявого облачного слоя. - Примерное время полета - около шести с половиной часов, - сказал Маккрей. - Почему, черт возьми, вы задали этот вопрос относительно Турквуда? - поинтересовался Рокерман. - Я работал на ЦРУ, и у меня до сих пор осталось там несколько приятелей, сообщающих мне кое-какие новости. Я кое-что разнюхал, понимаешь? Могу я называть вас просто Билл? Я слышал, что вас так зовут ваши друзья. Рокерман жестко произнес: - Называйте меня, как хотите, только объясните это... это... - Что ж, Билл, мои друзья говорят, что Турки всегда приносит плохие новости. Я тут кое-что разузнал. Мне хотелось узнать, есть ли несколько джокеров в этой колоде карт... или другая причина для нашего маленького путешествия. - Какая еще может быть причина? - Рокерман посмотрел на пелену облаков, меняющийся ландшафт и воздержался от комментариев. Он даже подумал, что ему просто подсунули сумасшедшего пилота. - Ты действительно думаешь, что у ирландцев есть Безумец О'Нейл? - спросил Маккрей. - Меня попросили разузнать об этом сразу после того, как я тебя сброшу. - Не могу этого сказать с уверенностью, - сказал Рокерман. - Я знаю того сержанта, который привез тебя на аэродром, - продолжил Маккрей. - Странная у этого парня работа. О чем вы разговаривали, когда ехали сюда? - Он спрашивал, кто рекомендовал меня для выполнения этого задания. Я... я сказал ему, что думаю, это идея самого президента. - Боже мой! - воскликнул Маккрей. - Может, объяснишь мне, что все это значит? - Понимаешь, Билл, - начал пилот, - мы сейчас находимся на высоте тридцать две тысячи, и здесь все выглядит просто, препятствий никаких быть не должно. Я хочу поставить эту птичку на автопилот, а сам вернусь и осмотрю машину. Ты сиди смирно и ничего не трогай. Дашь мне знать, если увидишь другой самолет, - пропоешь что-нибудь. Хорошо? - Осмотреть машину? Зачем? - У меня такое чувство, что я об этом полете знаю побольше. Я был уверен, что мы не упаковали ничего, способного наделать шуму. - Бомба? - Рокерман почувствовал, как у него засосало под ложечкой. Маккрей расстегнул свои "доспехи" и выскользнул из них. Он стоял пригнувшись, глядя через плечо на Рокермана. - Это, может быть, моя врожденная осторожность. - Пилот повернулся и вышел из кабины, но его голос все еще был слышен Рокерману. - Черт побери! Нужно было самому проинспектировать эту птичку еще на земле! Рокерман повернулся и выглянул в лобовое стекло. Траектория их полета проходила по диагонали через глубокий разрыв в облаках. Сквозь туманную пелену далеко внизу виднелись блики на волнах океана. Это было безумие. Все путешествие внезапно показалось Рокерману ненастоящим, неправдоподобным. У него возник соблазн броситься из кабины и уговорить Маккрея срочно вернуться. Но послушал бы его пилот? А даже если бы и согласился, разрешили бы им вернуться назад? "Это дорога в один конец, во всяком случае, если мы не найдем лекарство". Так сказал Сэддлер. Рокерман подумал о мощном комплексе ПВО вокруг Вашингтона. Один только MUSAM с его самонаводящимися ракетами... Маккрей вернулся на место и вновь облачился в "доспехи". - Я ничего не смог найти. - Он проверил приборы, а затем посмотрел на Рокермана. - Как тебя угораздило вляпаться в это дело? - Я был, наверное, самым очевидным кандидатом. - Надо же. И для чего? - Я пользуюсь доверием президента, советников, имею солидный опыт для... чтобы понимать некоторые вещи. - Мои друзья говорили, что из тебя могут сделать козла отпущения. - Что это значит? - То, что кто-то ненавидит науку и людей от науки. Кстати, как ты ухитрился заразиться? Рокерман сглотнул. Это было сложно объяснить. - Я... впрочем, все это глупо. Просто открыл не ту дверь на карантинной станции. Они должны были ее хорошо запереть на замок! - А может, это тебе следовало бы быть более осторожным. Рокерман начал лихорадочно придумывать повод, чтобы изменить тему разговора. - Почему именно вы стали моим пилотом? - Я вызвался на это дело добровольно. - Почему? - У меня дядя в Ирландии, настоящий чудак. Никогда не был женат и богат настолько, что может заплатить национальный долг. - Маккрей усмехнулся. - А я - единственный еще живой его родственник. - И он все еще... я имею в виду, все еще жив? - У него самодельный передатчик, и радиолюбители передают сообщения от него. Дядюшка приобрел там имение в частное пользование. И что интересно, он возрождает религию друидизма - поклонение деревьям. - Он, случайно, не сумасшедший? - Это не сумасшествие, это - судьба. - А вы единственный наследник? Как вы можете быть уверены в этом или в том, что наследство будет... Как известно, все течет, все изменяется. Маккрей пожал плечами. - Дядюшка Мак и я очень похожи. К тому же он всегда меня любил. Все идет своим чередом, и, по-моему, каждый на моем месте попробовал бы разобраться в деталях и позаботиться о собственных интересах, верно? - Что ж, желаю удачи. - Тебе тоже, Билл. Тем более, что ты действительно в ней нуждаешься. - Я все-таки не понимаю, что заставило вас думать о том, что на борту находится... бомба? - Я знаю о Турквуде такие вещи, о которых большинство людей боятся даже шептаться. - Вы его хорошо знали? - Еще задолго до чумы и потом... но только по телефону. Вот что меня беспокоит, Билл. Мне известно кое-что из того, от чего Турквуд хотел бы избавиться. Но не знаю, почему он хочет уничтожить тебя, кроме варианта сбрасывания со счетов. Рокерман почувствовал, как пересохло у него в горле, вспомнив чрезмерную осторожность Сэддлера. Ни слова о том, что он несет в своем кейсе, об особой поисковой программе от Ди-Эй, и о том, что до Турквуда ничего не должно дойти. Может быть, это послужило причиной смехотворного оправдания на карантинной станции. Случайное заражение! - С тобой все в порядке? - поинтересовался Маккрей. - Что-то на тебе лица нет. - Это безумие, - бормотал Рокерман. - Кому-то важно, чтобы я попал в Англию! А вы должны добраться до Ирландии, узнать, действительно ли у них есть О'Нейл. Боже мой! Если это О'Нейл и его заставят говорить! - Если... если у них действительно есть О'Нейл и этот сукин сын еще жив. Я, может быть, надоедлив, Билл. Если бы я был в Ирландии и этот парень попал бы мне в руки... - Они знают, насколько важно сохранить ему жизнь! - Разве? Какая им разница? Что они могут при этом потерять? - Маккрей снял свою амуницию. - Я еще раз все осмотрю. Может, придется кое-что просверлить. Ничего не трогай, Билл. - Мистер Маккрей? - Зови меня просто Мак. - Хорошо, Мак... - Рокерман покачал головой. - Нет, это слишком дико. - Ничего дикого и быть не может. Что тебя так нервирует? - И доктор Сэддлер, и президент были очень озабочены тем, чтобы... ну, чтобы это путешествие держалось в секрете от Турквуда, то есть до тех пор, пока... - В секрете? Почему? - Уф! Я не знаю. - Ты знаешь, но не говоришь. О Боже! Я сам принял на борт еще один опасный груз! - Мне жаль. Мак, но все это, вероятно, просто наше разыгравшееся воображение. Настало время... - Настало время для разыгравшегося воображения. - Пилот уставился на приборную