Евгений Федорович Богданов. Ожерелье Иомалы --------------------------------------------------------------- OCR: Андрей из Архангельска --------------------------------------------------------------- повесть СЕВЕРО-ЗАПАДНОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО АРХАНГЕЛЬСК. 1980 Руки, вечно молодые, Миг не смея пропустить, Бусы нижут золотые На серебряную нить. В. Брюсов Глава первая. СЛАВА КОНЯ МОРСКОГО В середине лета 10... года, когда северное солнце все больше обогревало угрюмые прибрежные скалы, а пора осенних штормов и бурь была еще далеко, из Нидароса, вдоль Галоголанда, держа курс на полуночь, шел небольшой, но прочный и стойкий на волне корабль братьев Карле и Гунстейна. Двадцать пять викингов, детей фиордов, не верящих ни во что, кроме своей храбрости и морского бога Ньярда, отправились в поход в далекую Биармию, страну лесных людей, мехов и золота. Викинги имели все для того, чтобы вести торг и, если представится случай, отнять силой то, что принадлежит другим. Их парус виден издалека, звон сигнального гонга кормчего слышен за несколько миль. Вид боевого драккара наводит страх на всех жителей побережий северных морей. Викинги не привыкли быть робкими гостями в неведомых краях. Еще не познав эти края, не увидев их, они уже готовы стать в них хозяевами. Из года в год быстрые разбойные драккары родовой знати норманнов привозили в фиорды, во владения ярлов1 иноземных рабов -- траллсов. Траллсам надевали кованые ошейники, ставили на лбы раскаленным железом клейма и заставляли их ковать железо, пахать землю, пасти скот, мастерить доспехи и оружие. А хозяева снова и снова шли в море. Богатые за славой, бедные за добычей. _________________ 1 Ярлы, херсиры -- родовая знать у норманнов. На корабле -- тюки с товарами, нерпичьи мешки с провиантом, дубовые бочонки с пресной водой и брагой. Каждый сын фиорда вооружен до зубов. Мечи, копья, боевые топоры, луки, пращи, глиняные ядра, кольчуги, цельнокованые и наборные брони, поножи, наручни, конические и рогатые шлемы, круглые щиты -- все было под рукой. Железа на корабле столько, что, казалось, он чудом не шел ко дну. Драккар так же, как и его хозяева, окрылен жаждой подвига заманчивого, неведомого. 0н летел по волнам под прямым парусом, и парусу помогали гребцы. Они сидели на банках-румах по двое на весло и посылали судно все дальше и дальше по холодным взлохмаченным волнам. У правила -- кормчий и два рулевых в кожаных штанах и тюленьих куртках. Густую русую бороду кормчего до чистоты, до блеска вычесывал упругий ветер. Корабль послушен рулю и легок на ходу. Это -- королевский драккар. Сам Олаф Гаральдсен дал его Карле, в избытке снабдив запасами вяленой и сушеной рыбы, муки, масла и сала. В тайнике, в носу корабля, братья прятали окованный железом сундучок с деньгами. Драгоценные шкурки черного соболя биармы продавали только на золото. Зачем послал король в холодное море быстрый разбойный драккар? Что ищут викинги под низким северным небом, под шум и плеск обманчивых волн? Король Олаф точил меч на владения короля датского. Предстоящая война требовала много денег. Олаф хотел, чтобы братья Карле и Гунстейн привезли в Нидарос побольше ценных мехов и моржового зуба. Все это есть у биармов, и все надо добыть хитростью и обманом на торге, а если представится случай, то и мечом в кровопролитной схватке. Но королевский казначей был озабочен не только расходами на предстоящую войну. Олаф Гаральдсен был верен делу, начатому Хаконом Добрым. Он стремился объединить владния херсиров -- своенравных и строптивых князьков Норвегии в одно целое, имя которому -- государство. Звезда единовластия должна гореть над фиордами. Христианство станет единой религией. Вот к чему стремился Олаф. Но херсиры были верны вековым традициям. Они привыкли к свободе и неограниченной власти в своих фиордах. Они не признавали короля и христианство. Родовая знать поклонялась древним языческим богам. Херсиры противились замыслам Олафа. Но король силен и жесток. Его воля ломает силу херсиров. Олаф не останавливался ни перед чем. Часто трещали в пустынных местах по ночам костры, политые кровью непокорных. Сильные их тела превращались в горсти пепла. Непослушных Олаф травил голодными клыкастыми псами. Верные слуги короля под покровом ночей сбрасывали врагов в пропасти с высоких гор. __________________ 1 Тинг -- собрание. Херсиры требовали: пусть Олаф останется верен вековым традициям и ни во что не вмешивается. Пусть он не гнушается жертвоприношениями. Народный тинг1 в Тронхейме заявил Олафу, что он должен принести жертву богу плодородия Фрею. Олаф ответил, скривив рот в усмешке, что он принесет такую жертву: казнит и бросит к ногам Фрея представителей самых знатных родов, тех, кто не признает короля и христианскую веру. Карле, богатый ярл с острова Ланге, был одним из приближенных короля Олафа. Король доверял ему. Он вошел с Карле в сделку и снарядил драккар в страну Холода, Ночи и Смерти. И вот королевский драккар режет острым форштевнем волны Норвежского моря. Карле стоит на небольшой носовой палубе, кутаясь в длинный дождевой плащ с бронзовой застежкой на груди, и думает о тяготах начатого похода, о том, какова может быть добыча и как лучше поделить ее с королем и Туре Хундом-Собакой. Груз на корабле надежно закрыт бычьими шкурами и крепко увязан веревками из китовой кожи. Ближе к носу корабля, на тюках отдыхали свободные от весел викинги. Некоторые спали, укрывшись оленьими мехами, иные слушали, как широколицый, с длинной, как у эльфа1, бородой их товарищ поет вису2. Высокий голос певца перекрывает шум моря: Кузнецу подняться Надо утром рано. К пламени мехами Ветер будет позван. Звонко по железу Молот мой грохочет, А мехи, как волки, Воя, кличут бурю... _______________ 1 Эльфы, тролли -- сказочные волшебные существа. 2 Виса -- песня, сказание. Карле, высокий, с бледным женственным лицом и волосами, распущенными по плечам, сошел с помоста, спустился к певцу. Тот оборвал песню и смешался под пристальным взглядом ярла. Из-за борта на викингов плеснуло волной. Корабль качнулся. Рулевые, с усилием ворочая тяжелое правило, выровняли драккар. -- Пой славу коня морского! -- сказал Карле певцу. -- Пусть будет нашему драккару попутный ветер. Пусть будет удача в торговом деле и счастливый обратный путь! Певец-скальд стал слагать новую вису о том, что судно храброго Карле -- дар короля Олафа, имя ему -- Дракон, и потому на всех чужеземцев оно наводит страх и смятение. На парусе изображен морской орел. Честный Карле и светловолосый и умный брат его Гунстейн приведут в повиновение жалких биармов, и лесные люди сами принесут к ногам смелых викингов несметные богатства. Король будет доволен. Он щедро наградит всех, когда они вернутся в Нидарос. Из носового шатра выбрался Гунстейн. Ростом он на голову ниже брата. Светлые волосы у него кудрявятся, серые глаза спокойны. Гунстейн подошел к Карле, положил руку ему на плечо и тоже стал слушать певца. Обгоняя корабль, шумели за бортами зеленовато-серые сердитые волны. Ветер туго натянул парус. Гребцы, дружно взмахивая веслами, откидывались назад, упираясь ногами в поперечины, прибитые к настилу на днище. Драккар накренило внезапным порывом ветра. Кормчий ударил в медный гонг. По этому сигналу левые гребцы осушили весла. Рулевые побагровели от усилий. Судно выправилось. Певец умолк. Братья пошли в нос и, склонившись, скрылись в своем шатре. Там они устроились на мехах перед низеньким походным столом. Слуга принес им еду. -- Если ветер не изменится, вечером придем в Сандвери, -- заметил Карле. -- Думаю, Туре Хунд ждет нас, -- отозвался Гунстейн. -- Не очень надежный спутник в походе. Хитер, как лисица, и злобен, как пес. -- Недаром и прозвище носит: Собака. -- Зря ты согласился идти с ним в Бьярмаланд! -- пожалел Гунстейн. Об этом и думал Карле, угрюмо сдвинув светлые брови. Желая рассеять свои сомнения, он сказал брату: -- Если у него команда будет больше нашей, я не пойду с ним в Бьярмаланд. -- А что скажет тогда король? -- отозвался Гунстейн. Карле молчал. Гунстейн, покончив с завтраком, отер губы и откинул назад мягкие волосы. -- Теперь уж поздно отказываться от похода, -- добавил он. Глава вторая. ВСТРЕЧА У САНДВЕРИ Два дня и две ночи остались позади с пройденными милями. Впереди показались очертания острова Сандвери. Погода испортилась. С юго-запада надвигались тяжелые рваные тучи. Ветер посвежел, и волны подернулись сединой пены. Викингам на сильном волнении все труднее приходилось работать веслами. В весельные дыры летели брызги, плечи и бока гребцов стали мокрыми. Карле снова вышел на палубу. Голова дракона, вырезанная из дуба и венчавшая форштевень, то вздымалась над волной, то опускалась. Карле крепче ухватился за канат, натянутый, как струна феле1. ____________ 1 Феле -- старинный музыкальный инструмент. Род скрипки Он высматривал среди волн парус Туре Хунда-Собаки. Этот парус, сотканный из полос красного и синего цветов, был известен всему норвежскому побережью. Он наводил страх на селения данников лапонов. Все суда, завидев его, спешили укрыться в фиордах. Огибая остров с северо-запада. Карле неожиданно встретился с этим парусом. Корабль Хунда вынырнул из-за скал и поравнялся с драккаром Карле. Викинги убрали парус и на веслах поддерживали корабль против волн. С драккара Хунда спустили лодку, и она устремилась к кораблю братьев. Гребцы налегали на весла. Море кидало лодку, как пустой бочонок, но она упрямо пробиралась по гребням волн. Вот уже Карле рассмотрел гребцов и Туре, сидевшего в корме. Лодка развернулась против волн и подошла с наветренной стороны к штирборту драккара. Мягкая лестница из кожаных канатов скользнула за борт, и Туре Собака вцепился в нее, оставив лодку. Быстро и ловко он взобрался на корабль Карле. Братья приветственно подняли руки. -- Попутного ветра и большой удачи! -- низким густым голосом произнес Туре Хунд. -- Попутного ветра и удачи! -- отозвались братья. -- Один драккар -- половина удачи, два драккара -- целая удача. Один драккар -- половина силы, два драккара -- сила, которую не сломить никому! -- говорил Туре Хунд. -- Но ты нарушил наше условие! -- хмуро отозвался Карле. -- У тебя корабль вдвое больше моего и команды на нем наверняка не меньше сотни! -- Команды восемьдесят человек, -- блеснув белками темных глаз, ответил Туре. -- Меньшего драккара у меня нет, а чтобы отправиться с таким судном, двадцатью пятью гребцами не обойдешься! Братья повели гостя в носовой шатер. Лодка Хунда ушла. Корабли стали на якорь. Неуклюже переваливаясь на зыбком настиле, спотыкаясь о тюки. Туре пробирался следом за братьями в нос. В шатре было тесно, и они втроем едва разместились. Гунстейн наливал брагу в большие кубки, выточенные из рога. Лица викингов были настороженно вежливы. Карле, подняв кубок, сдержанно сказал: -- Приветствую гостя на нашем корабле! -- Приветствую хозяев! -- ответил Туре, и его бас заполнил тесный шатер. У Туре Хунда-Собаки крупное лицо, широкий лоб, густые темные брови и прямой нос. Массивный подбородок с черной кудрявой бородой выдвинут вперед. Все в этом ярле выдавало большую силу и упрямый свирепый характер. Темные глаза то сверкали огнем холодной неприязни, то становились вкрадчиво-ехидными. Руки были толстые, волосатые, с крепкими короткими пальцами. Кубок с напитком в этих ручищах казался хрупким: вот-вот сломается. Кожаная куртка наглухо застегнута на серебряные застежки. Под ней Карле угадал кольчугу и переглянулся с братом. Широкий с золотой пряжкой пояс туго схватывал живот Хунда. Когда он говорил или смеялся, живот колыхался вместе с массивной застежкой. На поясе Хунда -- короткий меч с рукоятью из моржового клыка. На ней -- вычеканенные золотом дубовые листья. Дуб -- олицетворение стойкости, прочности, листья на рукояти -- символ жизни и силы. Узор на рукояти чеканил раб-датчанин. Работа была сделана на совесть, и Туре Хунд сдержал слово: отпустил датчанина на волю, сняв с него железный обруч. Туре богат и честолюбив. Неподалеку от драккара Карле его ожидал могучий корабль с восемью десятками викингов, готовых на все. Туре набрал себе команду так, чтобы ни один человек не был лишним и ни один в бою не показал врагу спину. Остров Бьярке -- остров Берез -- его владения. Там остались земли, скот, обширный дом с пристройками. В долине -- луга и пастбища, серые от овечьих спин. Но Туре хотел приумножить богатства и стать одним из могущественных советников короля. Гунстейн выразительно посмотрел на Карле. Тот опустил ресницы и спросил Хунда: -- Как будем делить добычу? Я предлагаю так: кто сколько получит на торге -- то и его. А военную добычу, по-моему, надо делить поровну. Согласен ли Туре Хунд? -- Мы делим окорока пока еще не убитого зверя, -- сказал Туре. -- Дай бог, чтобы нам удалось вернуться из Бьярмаланда не с пустыми трюмами! -- Не мы первые идем туда, -- сказал Карле. -- Разве не привозил Отар меха куниц, соболей и белок? Разве не привозил он моржовый зуб? А Одд? А Эйрик Кровавая Секира? А Гаральд Серый Плащ? Все они привозили из Бьярмаланда немало добычи. -- Пусть так, -- согласился Хунд. -- Я надеюсь, что и нам повезет. Добычу поделим так, как ты сказал. -- Но зачем ты нарушил условие? -- еще раз упрекнул его Карле. -- Разве я не говорил твоему посланцу Орвару, что у тебя должно быть только двадцать пять гребцов! Ты хочешь силой навязывать нам свою волю? Глаза Туре блеснули недобро: -- Когда медведь забавляется со щенком, он только слегка переваливает его лапой с боку на бок. Сильные великодушны к слабым. Обижать слабых -- ниже достоинства сильных! Карле вскочил на колени, схватился за кинжал. Гунстейн сделал предостерегающий жест. -- Ты считаешь нас щенками? -- вскричал Карле. Туре даже не пошевелился. Он сказал примиряюще: -- У викингов не принято ссориться перед походом. Это не принесет добра. Ну, по рукам? Карле все так же стоял на коленях, бледный от злости. Он не доверял Туре Хунду. -- По рукам? -- улыбнулся Туре и протянул широкую тяжелую ладонь. Карле посмотрел на брата. Гунстейн, не проронивший до сих пор ни слова, отозвался: -- Ты старший на корабле, Карле. Тебе решать. -- Ладно, -- согласился Карле. -- По рукам. -- То-то же! -- повеселел Туре. -- Налей-ка браги на прощанье: еду к себе на корабль. Поднимем паруса -- и в путь! -- В путь! -- сказали викинги, осушив кубки. Глава третья. РЕЙЕ И КУКУШКА Ты кукуй, моя кукушка, Пой, серебряная птица, Птица с грудью оловянной, Птица с грудью серебристой, С золотою грудкой птица! "Калевала" Теплый дождь оставил на земле свои следы. С берез падали тяжелые капли. Трава стала сочной и мягкой, и обувь Рейе сразу потемнела, кожа размокла. Рейе раздвигал руками ветви, и рукава его холщовой рубахи стали мокрыми. Штаны из кожи лоснились, вздулись на коленях пузырями. "Всю воду собрал с кустов на свою одежду!" -- усмехнулся Рейе. Загорелое лицо охотника поблескивало на солнце, лучи которого пробивались сквозь листву. Лес околдован тишиной. Рейе слышал, как у него в груди ровно, сильными толчками бьется сердце. Укромной, только ему известной тропинкой Рейе шел осматривать силки, расставленные три дня тому назад. Вверху зашуршали листья, захлопали крылья. Рейе замер. Зоркий глаз его приметил в зелени серое оперенье кукушки. "Сейчас она подаст голос, -- подумал охотник. -- Скажи, кукушка, сколько зверей попадется в мои силки? Скажи, бродячая птица!" Кукушка отозвалась на желание охотника: "Куку... ку-ку... ку-ку..." Голос птицы покатился над лесом. Эхо замерло далеко-далеко... "Мало, -- подумал Рейе. -- Может быть, добавишь, кукушка? Что за охота -- поймать трех зверей! Кукуй еще, серая бездомница!" Кукушка молчала. "Плохая птица. Врешь людям!" -- Рейе махнул рукой, свистнул. Кукушка встрепенулась, улетела в глубь леса. Рейе склонился к земле. Чей-то след тянулся по траве и исчезал в кустах. Рейе вынул из колчана стрелу. Долго крался по следу, а потом потерял его... По затесам на деревьях охотник нашел силки. Они были пусты. Рейе покачал головой, посокрушался и перенес их в другое место. Возвращаясь в городище Ой-Ял, Рейе увидел у лесного ручья Лунд. Она стояла по колени в воде и мыла деревянную бадейку песком, мелким, как зола, и золотистым, как чешуя благородной красной рыбы. Раздвинув ветки, Рейе тайком любовался юной девушкой. У нее были сильные смуглые руки. Черные волосы свешивались к самой воде. Серебряный налобник не давал им закрывать ясные красивые глаза. Лунд все терла бадейку мочалкой из травы-осоки. Руки ее так и мелькали. Тугая струя билась о босые ноги. ...Лет двадцать назад, с далекой большой реки, что течет где-то в полуденной стороне, пришли на Вину серебряные булгары, торговцы медом, воском, выделанной юфтью, грубыми циновками, железными ножами, наконечниками стрел и копий. Они привезли для обмена на меха медные браслеты, серебряные серьги, от которых глаза женщин племени биармов загорались, и они, подталкивая мужей в бока, просили на торге: "Купи серьги! Купи браслет! Крепче буду любить!" На торжище, на берегу Вины, пришельцы обменивались товарами с биармами. Жители лесов несли меха куниц, соболей, белки, горностая. Иногда и заячий мех сходил за шкурку белого песца. В обмен получали изделия из железа, серебра и золота, арабские монеты с диковинными изображениями неведомых властелинов. Среди гостей была девушка -- темноволосая дочь булгарского купца. Биарм Вейкко, ловкий и хитрый охотник, тайком одарил ее самым дорогим мехом -- черными соболями, обманом увел в лес и спрятал в охотничьей землянке. Чужеземцы долго искали девушку, но не нашли. Они думали, что девушка утонула в реке или заблудилась в лесах. Когда гости ушли в глубокой печали, Вейкко привел девушку в хижину отца и женился на ней. У них родилась дочь, которой дали имя Лунд Ясноглазая. Зимой мать Лунд заболела и больше не встала. Вейкко принес в дар Иомале горсть серебра, чтобы задобрить Богиню Вод, и стал растить дочь. Лунд забыла родные слова и заговорила на языке лесных людей. Рейе тихонько ступил на мостик из сосновых жердей. Жерди прогнулись, плеснулась вода. Лунд испуганно вскрикнула и хотела бежать. Увидев Рейе, приложила руку к бьющемуся сердцу и подняла густую бровь. -- Ты, Рейе, крадешься, как лисовин! -- Твое сердце разве не чуяло, что я здесь? -- спросил юноша. Лунд взяла бадейку за ушко. -- Давай, понесу! -- попросил Рейе. Они пошли рядом. Их провожали кусты ивняка. Певчий дрозд рассыпал свои трели. Травы нашептывали лесные сказки. Солнце обласкивало теплом непокрытые головы. Из-за деревьев подсматривали белки, и дятел стучал по сосновой коре. Сердца юноши и девушки бились в лад веселому стуку дятла. Впереди открылась поляна, а за ней показались дерновые крыши землянок и приземистых бревенчатых хижин. Кое-где среди крыш торчали островерхие шатры, обтянутые берестой или звериными шкурами. Городище Ой-Ял находилось вблизи реки, но, укрытое лесом, с берега было не видно. Чтобы выйти к реке, приходилось продираться сквозь ельник. Берег казался пустынным, хотя рядом жили люди. Вина у обрыва глубока -- не достанешь шестом. Быстрые волны разбивались о сваи причала. Спрятанные в зарослях ивняка, стояли кожаные лодки с каркасом из ивовых прутьев. Рейе и Лунд приблизились к хижинам. -- Рутан пришел с моря, -- сказала Лунд. -- Если он увидит нас вместе, рассердится и станет требовать с отца долг: сто куниц. Все равно я не пойду за Рутана замуж. Скряга, жирный, некрасивый. Весь обрюзг, глаза как щелки. Рейе неохотно отдал бадейку девушке. -- Скоро леса станут желтыми, -- сказал он. -- Мы тогда устроим свадьбу. Позовем на пир всех, кто нам люб. А до этого я должен добыть и продать побольше мехов, чтобы у нас были деньги. -- Рутан грозит отцу. Хочет увести меня к себе. Но я скорее умру! Он и ходит раскорякой, и сопит, как лось хромой! -- Если будет тебе трудно, я стрелу пущу в торговца, -- сказал Рейе, нахмурившись. -- Кто узнает, чья стрела будет торчать у него из-под лопатки? -- О, нет, не надо! Иомала покарает тебя! -- воскликнула девушка. -- Лучше я пойду к Богине Вод и положу ей в чашу серебряную монету. Иомала мне поможет. Она справедлива и мудра. Нам пора расстаться!.. Рейе бесшумно скрылся в зарослях ольшаника. Невысокое строение из старых, почерневших от времени бревен глядело на улицу крошечным оконцем, затянутым рыбьим пузырем. Сразу за хижиной вставала стена леса. Внутри хижины вдоль стен -- широкие скамьи из сосновых плах. На деревянных гвоздях -- связки сетей. Полка с посудой, выдолбленной из дерева. Доспехи отца Лунд из китового уса, новгородской поковки железный топор на длинной рукояти, колчан с луком и стрелами. Вейкко был стар, но крепок. Слух у него острый: за несколько шагов различал писк комара. Рука верная -- осенью острогой пронзал дремлющую щуку. "Быть тебе, Вейкко, главным хранителем Иомалы!" -- сказали старшины на совете. Старый биарм послушно склонил голову. Ему дали в помощь шесть сторожей. Подойдя к хижине, Лунд услышала голоса и остановилась возле неплотно прикрытой двери. Глава четвертая. РУТАН -- ЖЕНИХ Из хижины доносился скрипучий голос Рутана: -- Когда же ты вернешь мне долг, почтенный Вейкко? Дважды лето сменялось зимой, на голове твоей прибавилось седин, а ты все не отдаешь мне куниц! Стар ты стал. Охотиться не под силу. Я бы мог вместо шкурок взять у тебя деньги, но в сундуках твоих поселился ветер... -- Твои богатства не считаны! Ты бы мог и повременить, -- отвечал отец. -- Что значит в твоих чуланах сотня куниц? Все равно, что один муравей в муравейнике! Погоди до зимы. -- Ты бы мог вернуть долг сейчас, -- понизив голос, продолжал Рутан. -- Твоя красавица дочь рождена для того, чтобы меха серебристых лисиц струились меж ее тонких пальцев. Мои ожерелья придутся ей впору. Мое золото сделает ее богатой! Разве я не могу сделать Лунд счастливой! Отвечай, бедный старик! -- Когда ты ведешь такие речи, у меня глохнут уши. Ты хочешь украсть с неба солнце, чтобы жизнь моя пала во мрак! Но силой не взять любовь! Лунд все стояла у двери. Руки ее дрожали, сердце кипело гневом. Она готова была ворваться в дом и вцепиться в бороду ненавистному скряге Рутану. А тот кричал, брызжа слюной и потрясая взъерошенными нечесаными волосами: -- Дорогой шкуркой черного соболя на тебя свалилось счастье, а ты от него бежишь, как глупый олень от пастуха! Ты держишь лебедицу в клетке, а она может летать под облаками! Я подарю ей небо, солнце, ветры, луну! Я сделаю ее богатой и счастливой! Хочешь, я дам тебе выкуп? Хочешь, я возьму и тебя в свой дом и буду кормить до смерти? -- Нет у меня дома, кроме своего. Нет у меня счастья, кроме дочери. Моя душа и тело принадлежат великой Иомале. Я не могу больше говорить с тобой, жадный, злой дух! -- Так ты еще бранишь меня? -- закричал Рутан. -- Он бросился к Вейкко и хотел его ударить. Но в дом вбежала Лунд и, раскрыв дверь, показала на нее Рутану: -- Уходи вон, старый, вонючий пес! Завтра я принесу тебе долг! Рутан замолчал, озадаченно мигая белесыми ресницами. Он задом попятился к двери и, видя, как в руке Лунд блеснуло лезвие ножа, ехидно улыбнулся: -- Ого-го! Вот так характер! А где же ты, красавица, возьмешь сто куниц? Уж не ходишь ли сама на охоту? И за кем это ты охотишься? -- Уходи! -- закричала Лунд, протягивая руку к его редкой встрепанной бороде. Купец выскочил с проворством белки на улицу и пошел, отплевываясь, бранясь и оглядываясь: ему все казалось, что Лунд бежит за ним с ножом. Вейкко, сгорбившись, сидел у очага. Лунд закрыла дверь, подошла к нему. -- Не печалься, отец. Пусть твое сердце станет на место! Вейкко сказал: -- Чтоб он издох, как рыба на сухом берегу! В это время явился посланец старейшины Хальмара: -- Вейкко! Тебя зовет Хальмар, -- сказал он. Вейкко собрался и пошел. В сердце Лунд пойманной птицей билась тревога: "Зачем отец понадобился старейшине? Уж не беда ли какая-нибудь приключилась?" Она думала о том, где бы ей взять сотню куниц, чтобы отвязаться от назойливого купца. Думала и не могла ничего придумать. Глава пятая. ВЫНУЖДЕННАЯ СТОЯНКА Мыс Нордкап давно был известен скандинавам и другим мореходам северных широт как опасный поворотный пункт. Каждое судно хотело поскорее миновать его, но не всегда это удавалось. Отвратительным местом назвал Нордкап итальянец Петро Квирини. Викинг Отар ждал здесь попутного ветра несколько дней. Уже позднее англичанин адмирал Виллоуби, огибая Нордкап, растерял свои корабли в тумане. Судно адмирала восемь дней мотали по океану шквалы и бури, и только чудом удалось англичанину достигнуть Колгуева. На пятые сутки похода драккары Карле и Туре Хунда добрались до мыса и едва обогнули его, паруса беспомощно обвисли -- не стало попутного ветра. Дальше путь лежал на восход солнца. Викинги не могли маневрировать парусами, как это делали мореплаватели поздних времен: оснастка на драккарах была прямая. Суда на веслах зашли в укромную бухту и отдали якоря у пустынного скалистого берега. Над утесами роились морские птицы. Белыми молниями сновали над водой чайки, высматривая добычу. Скалы бросали на бухту мрачную тень. Идти на восток на веслах -- значило измотать команду, сделаться добычей туманов, непредвиденных бурь и затеряться в открытом океане. Отправляясь в Бьярмаланд, викинги хорошо знали о трудностях плавания, особенностях капризной погоды и коварных морских течениях. Они шли тропой, проложенной их предками. Став на якоря, викинги Карле и Туре Хунда отдыхали и отсыпались в ожидании благоприятного ветра. Привыкшие к нелегкому морскому труду, они коротали время за пустячными занятиями и развлечениями: играли в ножи, в кости, рассказывали старинные истории о жизни и походах ярлов, бражничали. Руки моряков, загрубевшие от жестких мозолей после непрерывной работы веслами, скучали по делу. Заметно стали убывать запасы провианта. Ветер упорно тянул с побережья, посвистывая в ущельях и проносясь над головами мореплавателей в холодные просторы океана. Вечерами на льдистых вершинах скал красным, зловещим пламенем вспыхивали отблески солнечных лучей. На корабле Туре Хунда в средней его части был раскинут большой шатер из тюленьих кож. Края кож прикреплялись к бортам. Шатер защищал команду от ветра и дождя. Было тесно. Викинги спали на тюках с товарами, на оленьих шкурах между румами. Ночами ветер не проникал в шатер и под ним дышать становилось нечем. Запах пота моряков, грязи, смолы и ворвани одурманивал головы. В малом шатре, в носу судна. Туре Хунд пировал со своим телохранителем и советчиком Орваром. Орвар -- викинг по крови. Его отец немало скитался по морям с Рагнаром Кожаные Штаны. Высокий, крепко сложенный, с грубым лицом и густой бородой до глаз, он был олицетворением силы и жестокости. Такие люди и после смерти веками живут в сагах, в песнях скальдов. Одним ударом меча Орвар мог в бою развалить противника от плеча до бедер. Они лениво пили из рогов ячменную брагу, ели вяленую палтусину и кабаний окорок. Потом оделись, выбрались из шатра. Тень от скалы окутала драккар. О борта его слабо плескались волны. На корме зажгли фонарь, и бледные отсветы играли на лицах вахтенных. Хунд вошел в шатер для команды. Орвар большой черной тенью -- за ним. Тускло горела свеча в слюдяном фонаре. Викинги сидели на румах, на раскинутых шкурах. -- Добрый вечер. Туре! -- приветствовали они ярла. -- Здравствуй, славный викинг! -- Когда пойдем дальше? -- Уж не собираешься ли ты зимовать у мыса? -- Скоро на якорных канатах приживутся ракушки... -- Корабль днищем прирастет к стоянке! -- Что тебе обещает морской бог Ньярд? Туре отвечал хмуро. Пропала охота шутить. В середине шатра, под фонарем, сгрудились бородатые, неуклюжие на вид люди. Они слушали кормчего Саксона, который был начинен всякими историями, как бочонок соленой сельдью. Туре сел. Орвар примостился рядом с ним. Саксон рассказывал спокойно, бесстрастно, слегка покачиваясь, как истый скальд: "...И вот отправились они на своем корабле на Восток. Экипажа у них было двадцать четыре человека. Когда приплыли в Бьярмаланд, то пристали близ пустынного леса, и назывался тот лес Винским. В лесу жили птицы и звери, но не видно было поблизости ни одного человека. Побратимы сошли с корабля и отправились путешествовать по глухим местам... А команде велели ждать их целый месяц. Ходили они по лесу и все искали бьярмов. Провизия кончилась, стали стрелять разных животных и птиц. А когда подстрелить ничего не удавалось, ели ягоды и сок деревьев. Лес был непролазно густ, и платье на них скоро изодралось в клочья. И вот, наконец, побратимы нашли хижину. У входа в нее мужчина, одетый в шкуры, колол дрова. "Можно у тебя отдохнуть?" -- спросили они. Мужчина ответил: "Если вы люди не злые -- ночуйте". Они провели у него три дня. У мужчины была дочь. Молодая красивая девушка. Она выдала Боси тайну бьярмов: неподалеку есть храм Иомалы и там много золота и серебра. Побратимы отправились к храму. По дороге встретили человека высокого роста в сером плаще. Он оказался пастухом и вел жрице храма Иомалы пищу -- двухлетнего теленка. Жрица каждый раз съедала такого теленка..." -- Ну и аппетит! -- заметил Орвар. Саксон продолжал: "...Боси взмахнул дубинкой и убил пастуха. Убил и теленка. Они содрали с теленка шкуру и набили ее мхом и вереском. Геррауд надел плащ пастуха и вошел в храм..." Кормчий грубым, хриплым голосом продолжал плести затейливый орнамент из небылиц. Молчаливые норманны -- воины смелые и жестокие, грубые и насмешливые, слушали его, как притихшие малые дети. Саксон говорил о кровожадной жрице, которую охраняла когтистая звероподобная тварь, о том, как побратимы викинги победили злых духов и пробрались к истукану, которому поклонялись биармы. При упоминании о чудовищных богатствах, попавших в руки Боси и Геррауда, глаза викингов разгорелись и все зашевелились. Слышалось напряженное дыхание. -- Что же дальше, Саксон? -- спросил в нетерпении молодой викинг Асмунд. -- А дальше вот что. Побратимы нашли в храме потаенную комнату, закрытую железной дверью, провозились целый день, но все-таки открыли эту дверь. В комнате была красавица, а у нее длинные роскошные волосы, и за волосы она была привязана к стулу, на котором сидела. Привязала ее жрица. Геррауд стал уговаривать красавицу уехать с ним, и она согласилась. Тогда они подожгли храм и превратили его в пепел, а потом вернулись к кораблю и подняли парус... Асмунд размышлял над рассказом кормчего. -- А мы не увидим такой храм? -- спросил он. -- Как же увидим, если его сожгли? -- сказал Орвар. -- Можешь быть уверен, Асмунд, что красавица тебе не достанется! На нее охотников будет немало, -- включился в разговор один из викингов. -- Чужеземные красавицы меня не прельщают, -- отозвался Асмунд. -- Ему каждую ночь снится невеста Грида! -- заметил моряк, сидевший рядом с Саксоном. -- Во сне он зовет ее, кричит во все горло. Асмунд молчал. Если бы под шатром было светлее, все бы заметили, как краска стыда залила его щеки. Асмунд -- сын рыбака из Торгаля, сильный и рослый. Но по характеру он напоминал большого миролюбивого теленка. Невеста его Грида -- светловолосая девушка с косами до колен в самом деле ждала его из похода. Туре Хунд, молчавший до сих пор, сказал: -- Все это чепуха. Выдумка болтунов, слагающих саги. Туре Хунду не хотелось, чтобы моряки думали о возможности поживиться в храме биармов. У него были на этот счет свои планы. -- Я вижу, мои викинги скучают, -- загремел его голос. -- Послушаем нашего музыканта. Где Гудмунд? Где его звонкое феле? Ставлю всем три бочонка браги. Сегодня мы веселимся во славу Ньярда! На кораблях до поздней ночи слышались всхлипывания феле и песни подгулявших моряков. Глава шестая. ХАЛЬМАР ТРЕВОЖИТСЯ Хальмар ждал Вейкко. Жилище старейшины отличалось от хижин других биармов разве только величиной. В остальном все так же: принадлежности для охоты и рыбной ловли, очаг из камней, окна, затянутые рыбьим пузырем. В одной из внутренних комнат-пристроек хранились серебряные кубки арабской работы с искусной чеканкой. Они перешли Хальмару по наследству от отца, и старейшина очень дорожил ими. Накат из грубо отесанных плах был низок, и дым от очага не успевал уходить в трубу. Он стлался по комнате и резал глаза. Хальмар сидел молча на чурбане перед очагом. Рукава холщовой рубахи закатаны до локтей. Хозяин только что кончил вязать сеть костяной иглой. Черные с сединами волосы его были перехвачены юфтовым ремешком с кисточкой -- амулетом. Амулет хранил от злых духов. Распахнулась дверь, и вошел старый биарм Вейкко. Хальмар молча показал ему на скамью возле очага. Из боковой двери появился юный биарм с раскосыми черными глазами, в куртке из мягкой лосиной кожи, с деревянным подносом в руках. На подносе -- долбленые из березы кружки с напитком. Вейкко с поклоном принял угощение. Хальмар отпил из своей кружки и, поставив ее, собирался с мыслями. Вейкко терпеливо ждал. -- Близится пора торга с нурманнами, -- начал Хальмар. -- Скоро придут они к нам на своих разбойных ладьях. Светлые ночи пошли на убыль. Птицы умолкают рано. К жилью ночами крадутся волки. С чем явятся чужеземцы? Торговать придут или разбойничать? Хальмар подумал и, глядя на огонь, сам ответил на вопрос: -- Много раз приходили они к нам. Много горя и бед привозили на своих драккарах. Помнишь, как гибли наши воины в битве в Большом овраге? У нурманнов много железа. У них кольчуги, копья и щиты, кованные на огне. В железе -- их сила... Хальмар посмотрел на Вейкко. Тот в знак согласия смежил ресницы. Старейшина продолжал: -- От утеса к утесу, от льдины к льдине, от сосны к сосне, от ручья к ручью добиралась ко мне весть на оленьих рогах, на крыльях чаек, на плавниках рыб... Я узнал, что Вик-Инг вышли из Сандвери пять ночей назад. Теперь они, наверное, выжидают попутный ветер у Холодного мыса. Идет к нам под полосатым парусом Туре Собака... Мало того, что Вик-Инг обманывают наших людей на торге. Они оскверняют память предков и чинят надругательства над святыней. О! Придет время, Иомала разгневается и потопит их корабли в открытом море. Их железо обернется для них черной смертью... Мудра и терпелива Богиня Вод. Надо, Вейкко, хранить ее, как всемогущий Ораул хранит для нас солнце в небе. Ее драгоценности разжигают зависть нурманнов. Лучше береги, Вейкко, наш храм! Пусть никто не жалеет жизни за Иомалу! Будь умен, зорок и смел! Хальмар умолк. Вейкко стал на колени: -- Клянусь тебе, старейшина, отдать жизнь за Иомалу! -- сказал он с горячностью. -- Паду на пороге храма, но не пущу туда ни одного нурманна! Хальмар хлопнул в ладони. Появился тот же юноша с подносом, на него они поставили пустые кружки. Задержавшись у порога, Вейкко обернулся и сказал: -- Да хранит великая Иомала свою дочь, твою жену, бесценную Хальмиору! Старейшина склонил голову в знак благодарности за пожелание. Вейкко ушел. Хальмар бросил в очаг несколько поленьев и отправился к жене. ...Хальмиора лежала на топчане, на постели из гагачьего пуха, под одеялом из белого песца. Ее большие серые глаза настороженно посмотрели на мужа. Она высунула из-под одеяла бледную тонкую руку. Бронзовый браслет отвисал на похудевшем запястье. -- Пила ли ты настой чохор-травы? -- спросил муж. Хальмиора утвердительно кивнула. Неведомая злая хворь терзала биармийку. Ничто не помогало: ни богатые приношения Богине Вод, ни нашептывания старой Вуколы, ни бубен колдуна, ни настой лесных трав. Хальмар посидел у изголовья жены, потом ушел. В темной другой комнате крепко спал терфин1 Избол, гость старейшины. Это он принес весть о походе викингов. Хальмар прошел мимо открытой двери на цыпочках, чтобы не потревожить Избола. ___________________ 1 Во времена викингов терфинами называли саамов. Вейкко возвращался в свою хижину. За ельником спряталось солнце, пугливо пискнула птица. В кустах кто-то зашевелился. "Человек или зверь?" Сучья затрещали -- и огромный лось-бык бросился напролом в сторону. Глава седьмая. КУРС НА ГАН-ВИК Пять суток ждали викинги попутный ветер на вынужденной стоянке за мысом Нордкап. Нередко меж ними, как внезапные вспышки пламени в догорающем костре, возникали ссоры. Викинги хватались за мечи и ножи. Орвар -- вездесущий и хитрый страж порядка вовремя приводил спорщиков в чувство, где грозным окриком, где оплеухой. Кулак у него был налит силой. Упившиеся ячменной брагой моряки мгновенно трезвели. Когда головы были свежими, викинги пели свои песни под заунывные звуки феле Гудмунда. Рулевой Саксон все так же рассказывал небылицы, запас которых у него был неисчерпаем. Туре Хунд целыми днями валялся на медвежьей шкуре в своем шатре и бражничал с Орваром. Он наведывался и на корабль братьев Карле и Гунстейна и продолжал пировать у них. Не однажды вспыхивал спор и среди ярлов. Туре не ладил с Карле. Но хладнокровный и осмотрительный Гунстейн быстро мирил их. Туре уменьшил выдачу провизии на завтрак и обед. Но никто не роптал на это. Знали, что на вынужденной стоянке экономия -- дело не лишнее. Лучше сейчас слегка подтянуть животы, чем голодать потом, работая веслами. Путь далек, дни идут, когда еще парус наполнится ветром? -- Скоро придем в Бьярмаланд, и все будете сыты, -- говорил викингам Орвар. -- У бьярмов немало припрятано в хижинах и ямах вяленой оленины и лосины, сушеной и соленой рыбы. Все будет ваше: только умей считать чужой погреб своим -- и будешь сыт! Он подмигивал морякам и хохотал, широко раскрывая белозубый рот. Надо же было как-нибудь подбодрить людей! Орвар рассказал, как два года назад он вместе с командой корабля, снаряженного в поход ярлом Олуфом, попав в шторм и очутившись в открытом море со сломанной мачтой и пробитым днищем, спасся лишь чудом. Драккар выбросило на незнакомый остров. Викинги проспали ночь среди скал, а утром пошли в глубь острова и наткнулись на селение саами. Кочевники, не успев собрать и сложить свои чумы, разбежались. Викинги поймали оленей, забили их и развели костер. Вдоволь наелись жареного мяса, починили драккар и поплыли домой, увозя с собой пленников -- скуластых девушек в оленьих одеждах... -- Если викинг смел и дерзок -- удача всегда с ним! Мы умеем выходить из моря сухими! -- самодовольно говорил телохранитель Туре. На драккаре Хунда один только Асмунд держался молчаливо, в стороне от всех. Он не находил удовольствия в опьянении, не ввязывался в споры, и товарищи над ним подсмеивались. Однажды к Асмунду привязался пьяный Уланд. Он сказал, что Грида не ждет Асмунда домой, изменила ему и вышла замуж за другого -- рыбака Галле. Ей наскучил рохля и тихоня Асмунд. Из него не выйдет настоящего викинга. Потом Уланд одурел совсем и бросился на Асмунда с ножом. Асмунд выбил у него нож и молча взял обидчика за глотку, сжав ее мертвой хваткой. Уланд беспомощно замахал руками, глаза у него полезли из орбит, лицо стало багрово-синим. Моряки хохотали, потешаясь. Ноги Уланда подкосились, и он стал на колени. Асмунд опомнился и брезгливо оттолкнул своего обидчика. После того случая Асмунда на драккаре стали уважать. * * * Корабль тихо покачивался на слабой волне. Ночами перекликались вахтенные. Боцман часто просыпался и, кутаясь в плащ, выходил из шатра. Подолгу смотрел в звездное небо, выжидая попутный ветер. Но ветер не менялся. Он все так же тянул с берега. Раскинув тяжелые руки на товарищей, храпел Асмунд. Во сне он видел темницу, где за железной дверью сидела красавица биармийка, привязанная волосами к стулу. Волосы были так длинны и густы, что закрывали собой и красавицу, и стул, на котором она сидела печальная и бледная. Асмунд сражался с чудовищами, запускал руки в груду серебряных и золотых монет. Но тут пришел Туре Хунд и отобрал у него все деньги. Эти сновидения сменялись другими. Асмунд вышел ночью из дома на прибрежную равнину. Светила луна. Тускло блестели обломки скал, камни, обрызганные морской водой. Из-под камней, из расселин в скалах выбегали эльфы. Маленькие, загадочные, с остроконечными бородками, они что-то делали, копошась у ног Асмунда. Он опустился на корточки, присмотрелся. Женщины эльфы, одетые так, как одеваются норвежские хозяйки, сидели на камнях и пряли лен. А рядом эльфы-мужчины крошечными молотами ковали железо. Наковальнями им служили валуны. И вдруг исчезли и пряхи и кузнецы, и на поляне не осталось ни души. Асмунд поднялся, все еще удивляясь. Но тут какой-то шорох привлек его внимание. Из-за валуна вышел крошечный эльф. Он поднял руку, как бы желая что-то сказать. Асмунд опять опустился на корточки, но эльф внезапно вырос, стал великаном, и теперь Асмунд в сравнении с ним казался крошечным троллем. Эльф протягивал Асмунду белый сверток, говоря: "Вот сорочка, которую моя мать белила при свете луны. Она приносит счастье. Я подарю ее тебе, но ты должен убить Гриду, чтобы задобрить колдунью Грунхильду!" Асмунд в ужасе попятился, а эльф рассмеялся. От смеха земля содрогнулась, и со скал посыпались обломки. "Если ты не убьешь Гриду, -- говорил эльф, -- погибнешь сам!" -- "Как же я убью? -- ответил Асмунд. -- Ведь я же люблю ее! Исчезни, злой эльф! Я не хочу тебя видеть!" Эльф наклонился и похлопал Асмунда по плечу: "Я так и знал, что у тебя доброе сердце. Возьми сорочку, А вы с Гридой будете счастливы. Ты ждешь невесту? Гляди, она плывет сюда на лодке. Но ей мешает отлив. Отлив унесет ее вон к тем утесам. А там лодку подхватит сильный ветер, и она погибнет в открытом море! Спасай свою невесту, Асмунд!" Асмунд заметался по берегу. Он хотел броситься в воду и плыть к Гриде, но эльф удержал его: "Надень сорочку, и Грида приплывет к берегу. Скорее!" Асмунд надел сорочку, и лодка стала быстро приближаться. Эльф тут исчез, и на Асмунде снова оказалась его старая рубаха с заплатами на локтях. -- Грида! -- крикнул Асмунд и... проснулся. Под шатром было нечем дышать. Моряки храпели, ворочались во сне, бормотали. Иногда кто-нибудь из них вскакивал и, поглядев ошалело вокруг, валился снова. Асмунд увидел тусклый слюдяной фонарь, успокоился и закрыл глаза. Но уснул он не сразу. * * * Драккары Туре Хунда и Карле, укрытые в тихой бухте, потеряли свой воинственный вид. Паруса убраны, мачты уложены на днища. Грубые шатры из тюленьей кожи провисали на кольях, и только железная оковка на бортах, блестевшая днем на солнце, а ночью при лунном свете, напоминала о том, что драккары все же боевые суда, а не рыбачьи и зверобойные ладьи. Борта их окованы железом для того, чтобы в бою можно было таранить чужое судно. Наконец утром на шестой день морской бог Ньярд сжалился и послал им долгожданный северо-западный ветер. Он крепчал с каждой минутой, и на драккарах радостно закричали: -- Ветер! Ветер! Пора в путь! Туре Хунд поспешно выбрался из шатра и стал на носу драккара, подставив ветру заспанное лицо. Посмотрел на небо, где появились темные, рваные облака, обернулся к корме, и на корабле загремел его властный голос: -- Поднять парус! Весла -- на воду! Викинги всполошились. Мачта вонзила в низкое облачное небо свой шпиль, и на нем гордо затрепетал флаг Хунда. Взметнулся и стал наполняться ветром полосатый парус, -- огромный, испытанный на прочность не в одном походе. Якоря были подняты. Повеселевшие рулевые взялись за правила. Гребцы взмахнули веслами, и судно, накренясь под ударами ветра, стало выходить из бухты. Теперь они из бездельников снова превратились в мореплавателей, отважных и смелых, находчивых и дерзких купцов и воинов. Снова легла перед ними на волнах вековая тропа викингов. Теперь они оправдывали свое имя, означавшее принадлежность к морскому труду: "вик" -- вертеть, "инг" -- весло1. ________________ 1 Термин "викинг" остается не вполне ясным. Исследователи дают ему различные толкования. Как пишет в своей книге "Походы викингов" А. Я. Гуревич, в настоящее время наиболее приемлемой считается гипотеза шведского ученого Ф. Аскеберга, который производит термин "викинг" от глагола "vikia" -- "поворачивать", "отклоняться". Тяжелые и длинные весла, вытесанные из мелкослойной ели, буровили волны. Соленые брызги летели через борта на одежду и лица викингов. Сердца их снова загорелись отвагой и жаждой приключений. За кормой драккара Туре Хунда шел корабль братьев Карле и Гунстейна. Туре Хунд стал рядом с кормчим и, как великую драгоценность, вынул из кожаного мешочка "солнечный камень" -- волшебный минерал в оправе. Приложив его к глазу, он стал "ловить" солнце, рассматривая сгустившиеся серые облака. В одном месте облака из темных стали розовыми, явственно обозначилось багровое пятно. "Солнце там!" -- убедился Туре Хунд и отдал команду рулевому поправить курс1. _______________ 1 "Солнечный камень" -- кристалл, пропускающий только поляризованный свет. Викинги, не знавшие в те времена компаса с магнитной стрелкой, пользовались этим минералом для определения курса по солнцу (по мнению сотрудника Датского Национального музея Рамскоу). Ветер окреп и надул парус. Гребцы осушили весла, сложили их на днище корабля. Шум взволновавшегося моря мешался с громом ликующих голосов, затянувших хвалебную вису попутному ветру: Мы летим на крыльях ветра, Славим мы морского бога. Наш корабль могуч, как дракон, Нашей силы не исчерпать! Парус прочен, днище крепко, Рулевой стоит на месте. В лад веселой песне ветра Слушай, море, нашу песню! Ньярд -- бог мореплавания, охоты и богатства -- снова поселился на их корабле, устав от многодневных скитаний по океану. Ньярд принес попутный ветер, и викинги стали слагать песнь в его честь -- в честь древнего, славного бога скандинавов. Трое суток плыли они по гремящим просторам холодного моря, достигнув крайнего северо-восточного мыса Колы и преодолев расстояние около трехсот пятидесяти миль. Здесь викинги снова стали на якоря, чтобы выждать ветер и затем повернуть на полдень, в горло моря Ган-Вик, Белого моря, к берегам Бьярмаланда -- страны звероловов, лесных людей. Глава восьмая. СЕРЕБРЯНАЯ НОЧЬ Луна белым круглым щитом стояла в темном небе. Богиня Ночи Далага хранила покой на земле. Далага следила, чтобы запоздалый охотник не плутал в темном лесу, а недобрый человек не мог бы попасть в мирного зверолова стрелой из лука. Богиня Ночи взмахнула белой рукой, и послушно умолкли звери и птицы в своих гнездовьях. Далага гнала сонных рыб в расставленные сети. Чутко спит лес. Мягкой болотистой тропой среди елей неслышно крадется охотник. У него легкая поступь, и ветки уступают ему путь. Это идет старый Вейкко. Много ног ходило по этой тропе. Жители Ой-Ял шли к матери Богине Вод Иомале просить у нее счастья, милостей, исцеления от болезней и уродств. Девушки поверяли Богине свои сердечные тайны. Давным-давно, когда растаял лед, земля согрелась и бог солнца Ораул посеял семена деревьев и трав, Иомала создала биармов из светлой воды рек, озер и ручьев. Она населила леса птицами, чтобы было кому попадать в силки, оленями и лосями, чтобы люди получали одежду и пищу, и волками, чтобы охотники были зоркими и меткими. Она развела в реках и озерах рыб, чтобы биармы учились плавать в кожаных лодках и вязать сети. Иомала хотела, чтобы леса не были пустынными и на земле в светлых жилах горячей кровью билась жизнь, чтобы племя биармов росло и приумножалось. И, как знак глубокой благодарности к великой Иомале, биармы надели ей на шею массивную золотую цепь-ожерелье и положили на колени чашу с дарами. Ожерелье свешивалось на грудь статуи. Оно олицетворяло все блага, щедро отпущенные Иомалой своему народу: широким кольцом опоясавшие Ой-Ял рыбные реки и озера, дремучие боры, где водилось немало всякого зверья, высокие травы, целебные коренья и цветы, и выплавленные на небесном огне тихие ласковые зори -- утренние на восходе Ораула, вечерние -- на его закате. ...Вейкко тенью скользил по тропе. За поясом поблескивал топор, за спиной -- тяжелый колчан с луком и стрелами. В ножнах из нерпичьей кожи -- кремневый нож. Глаз охотника зорко сверлит тьму. Ухо ловит каждый шорох. * * * Лунд Ясноглазая надела теплую одежду из вышитого узорами оленьего меха и пошла в ночь, в тихую, серебряную ночь. Она выбралась на берег Вины и притаилась за кустами ивняка в ожидании Рейе. Богиня Ночи следила за девушкой с ласковой и доброй усмешкой. Река залита мерцающим серебряным светом. Вскоре послышались шаги, и сердце девушки забилось от радости. Увидев юношу, она удивилась: он тащил на плече туго набитый мешок. -- Что ты тащишь, Рейе? -- спросила Лунд, шагнув к нему. Рейе сбросил мешок на траву и ответил: -- Сто куниц. Пусть Рутан не пристает к тебе и твоему отцу, как репей. -- А где ты взял шкурки? -- Я их не украл. Я заплатил за них. -- Ты такой богатый? -- Мои руки делают меня богатым. Я заплатил за шкурки кубками из моржового зуба. Зимой я на них вырезывал зверей и птиц. -- Тебе не жалко было их отдать? -- Я сделаю много красивых кубков и других украшений, лишь бы тебе не грозила беда. Смотри, какая луна! Твое лицо похоже на нее. Оно так же прекрасно и чисто! Сядь сюда, на мешок, и будем слушать ночь. Эта рухлядь для того только и годится, чтобы на ней сидеть. -- Мое сердце переполнено счастьем и твоей добротой, -- ответила Лунд Ясноглазая. -- Спасибо тебе. Завтра мы рассчитаемся с Рутаном. А что скажет отец? Он не любит брать чужое! -- Что принадлежит нам с тобой, то принадлежит и твоему отцу. -- Отец пошел к Иомале проверить стражу, -- произнесла Лунд в задумчивости. -- Сегодня он сказал мне, что скоро придут нурманны. -- Нурманны хитры, смелы и лукавы. Они не боятся крови. Их руки жадны, а сердца подобны камням. -- Наши охотники прогонят чужеземцев! -- Чужеземцы бывают разные, -- говорил Рейе. -- Есть и другие пришельцы на Вине. Они называют себя нувеградами. Они построили высокие хижины и живут так же, как и мы: бьют зверя, ловят рыбу, ходят на моржей. Они сеют в землю семена, вырастают высокие травы. С них они опять собирают семена и едят их. Эти люди бежали от своих богачей, которые не дают спокойно жить бедным. Своих богачей они зовут Бо-Яр. Нувеграды не делают нам зла. Старый Пукан говорил, что они помогали нашему народу драться с Вик-Инг. Лунд слушала Рейе. А он рассказывал ей о нувеградах, о том, какие у них дома, лодки, оружие. Он сказал, что девушки у них круглолицы и красивы, глаза у девушек такие же светлые, как у детей Богини Вод. Иногда их ладьи проплывают по Вине мимо этих берегов, и нувеграды поют свои грустные песни. Рейе ласково гладил холодные мягкие волосы Лунд, рассыпанные по плечам, черные, как ночь. А богиня Далага мудро улыбалась им с неба. * * * Вейкко бесшумно, как лиса на охоте, приближался к храму Богини Вод. Ни одна ветка не хрустнула под его ногами, ни одна птица не выпорхнула вспугнутой из кустов. Он задумался и не подал условного знака. Из-за деревьев послышался окрик, и тотчас с тихим жужжанием пролетела стрела. Старик присел и поторопился отозваться: -- О! Иомала! Подойдя к ограде, он сказал сторожам: -- Хорошо слушаете ночь. Я принес вам еду. В лесу заухал филин. Сторожа затихли, прислушались. Лакки -- низкорослый молодой биарм в теплой оленьей куртке с кожаным щитом в руке -- и другой сторож Тыгу приняли пищу и, сев на обрубок бревна, стали есть. Вейкко поднялся по шаткой лестнице на дозорную площадку, устроенную на сосне. Сухи ли дрова, приготовленные для сигнального костра? Хворост был сухой. Под ним ком пряжи, пропитанный тюленьим жиром, куски бересты. В берестяной коробке -- трут и огниво. Тут же, на суку, висел большой бубен из туго натянутой кожи. Вейкко обернулся к храму. За высоким частоколом из заостренных бревен высилась статуя Иомалы. Богиня Вод смотрела перед собой на верхушки сосен и елей, на белый лик луны. На губах ее навечно застыла таинственная усмешка. Руки Иомалы, опущенные на колени, держали серебряную чашу с дарами. С плеч до земли спускалось одеяние из драгоценных шкурок соболя. На шее статуи -- золотая цепь. В свете луны все блестело и переливалось голубыми огоньками. Вейкко, приложив руки к сердцу, обратился к Богине Вод. Он просил, чтобы племя биармов жило без нужды и горя, чтобы чужеземцы не причиняли зла. Чтобы леса были полны дичи, озера и реки -- рыб, море -- моржей и тюленей. Он просил, чтобы никто никогда не болел злой хворью и чтобы биармы жили до ста лет здоровыми и сильными. Потом Вейкко спустился с площадки. Оставив одного сторожа у ворот, он с другим обошел вокруг ограды. Но никого возле храма не было. Тихая ночь плыла над древней тайгой. * * * Лунд и Рейе стояли над обрывом. Перед ними на реке стлалась серебряная дорога в неведомую даль. Чуть колыхалась под берегом трава-осока. Лунную полосу пересекла большая тень. Это была ладья. На ней можно было различить головы и плечи людей. Поблескивали мокрые весла. -- Кто там плывет? -- вырвалось у девушки. -- Это, наверное, нувеграды, -- приглядевшись, отозвался юноша. -- Одна, две, три ладьи... На каждой -- десять гребцов. Они плывут к морю. С поморских ладей приметили парня и девушку на берегу. На головной ладье кормщик сказал гребцам, на минуту осушившим весла: -- Глянь, братцы! На берегу стоят двое. Видать, биармы. -- Парень да девка! -- заметил гребец. -- Им и ночь не в ночь! Гребцы снова налегли на весла, и ладья стремительно скользнула вперед, к низовьям реки. Рейе и Лунд провожали поморов взглядами. Новгородские поселенцы-ватажники шли в Белое море на промысел. Они только еще вечером расстались с женами, с малыми детишками. С ладей донеслась дружная песня. Она разлохматила тишину и заставила юных биармов прислушаться : Как по морю, как по морю, морю синему Плыла лебедь, плыла лебедь с лебедятами, Со малыми, со малыми дитятами... Ватажный староста Владимирко, кормщик последней ладьи, веером распустив по широкой груди черную, как уголь, бороду, громким басом поторапливал гребцов: -- Налягте, братцы, на весла! Поднатужьтесь! Дорога не близкая, а прошли мало! Глава девятая. ТОЙ ЖЕ НОЧЬЮ Той же серебряной ночью купчишка Рутан устроил у себя пирушку в честь того, что ему исполнилось пятьдесят лет. Гости сидели застольем перед очагом, славили хозяина и желали ему удачи в торговых делах. Посреди земляного пола потрескивали смолистые дрова в выложенном камнями очаге. Над раскаленными угольями на вертеле жарился огромный кусок оленины. Виночерпий Сантери, низенький толстый человечек с хитрыми глазками на заплывшем от жира багровом лице, в лисьей безрукавке, надетой на голое тело, едва успевал наполнять деревянные кубки дорогим иноземным вином, много лет хранившимся в погребе купца. Гостями Ругана были родовые старейшины, охотники и воины. На почетном месте в середине застолья высилась нескладная крупная фигура Лайне -- военачальника дружины. Этот храбрый сорокалетний муж с носатым грубым лицом и зеленоватыми глазами был мудр, опытен и хитер. Его лоб наискосок пересекал шрам от удара мечом в схватке с норманнами, случившейся много лет назад. Старейшина Хальмар не пришел на пир, сославшись на болезнь жены. Он недолюбливал Рутана. Гости уже успели попить, поесть и снова проголодаться и теперь посматривали на вертел, на оленину, жарившуюся на огне. Длинный и тощий повар в такой же безрукавке, как у Сантери, поворачивал вертел, суетливо и часто заслоняя лицо рукой от жара. С оленины капал жир. Уголья шипели и потрескивали. Жарить мясо на вертеле повара научил Сантери, побывавший десять лет назад траллсом-пленником у норманнов. Он бежал из плена с железным ошейником. Рутан снял с него ошейник, и Сантери отковал из него кинжал и говорил всем, что этим оружием отомстит викингам, когда они явятся сюда. Ровно в полночь Рутан ударил в ладоши, и перед гостями появились девушки в соболиных накидках. Их было десять -- по числу гостей. На головах девушек бронзовые обручи-диадемы с подвесками из рыбьих зубов-талисманов, на запястьях -- золоченые браслеты-змейки. Все эти украшения Рутан достал из своих сундуков. На земляном возвышении по другую сторону очага девушки стали в ряд и, подняв руки над головами, начали мерно раскачиваться в танце. Движения их были легки и красивы. Девушки пели песнь Богине Вод: О Иомала! Ты добра и прекрасна. Ты вышла из вод и вывела людей К солнцу -- Ораулу. О Иомала! Ты славна и щедра. Ты сопутствуешь людям В счастье! Темп танца нарастал. Гости, забыв об оленине и кубках, стали прихлопывать в ладоши. Повар и Сантери сняли мясо с очага и положили его на стол, на большое резное деревянное блюдо. Затем вытащили вертел. Девушки, закончив танец, как полагалось по ритуалу биармов, обогнули очаг, и каждая стала за спиной гостя. Гости подняли кубки, и каждый из них угостил танцовщицу. Потом они сели так, чтобы возле них справа оставались свободные места. На эти места сели девушки. Гости, взяв ножи, стали делить мясо, не забывая и девушек. Пир продолжался. Слуги вносили новые блюда -- печеных на огне глухарей, зайчатину, соленую и вяленую рыбу, приправленную кореньями. Рутан сидел довольный. Лицо его расплылось в хитрой улыбке. Завтра старейшины и охотники пришлют ему дары -- меха и моржовый зуб. Так было принято у биармов -- после пира в честь того, что соплеменник прожил половину жизни, одаривать его. Полотняная рубаха Рутана была расстегнута. Жирная грудь лоснилась от пота. Рутан взял кожаный мешочек и раздал девушкам по две серебряные монеты. Девушки бесшумно поднялись со своих мест и скрылись за дверью. Пир продолжался до утра. Когда все было выпито и съедено, гости стали расходиться. Рутан остался один. Он сел к очагу с озабоченной полупьяной улыбкой. Он думал о красавице Лунд и о том, как бы ее привести в свой дом. Он придумывал для этого разные пути, но все не годились. Рутан махнул рукой и пошел спать. Сантери прикрыл его прохладным меховым одеялом. А когда взошло солнце, к купцу явился Сантери и разбудил его. -- Чего тебе? -- недовольно пробурчал купец. Глаза у него слипались, голова была тяжелой. -- Пришла дочь Вейкко Лунд. Хочет тебя видеть, -- вкрадчиво сказал Сантери. -- Лунд? -- радостно воскликнул Рутан. -- Давай мою одежду. Неси вина и мяса. Я приму ее достойно! Красавица Лунд стояла у порога. В приоткрытую дверь, обитую нерпичьей шкурой, ударил солнечный свет. Рутан прищурил и без того узкие глаза-щелки. Девушка смотрела на купца насмешливо. -- Рад видеть тебя. Ясноглазая! Самой желанной гостьей будешь! Я угощу тебя всем, чего захочешь. А что это там лежит у тебя под ногами? Лунд молча подвинула мешок к ногам Рутана. -- Вот тебе долг. Что стоишь, как сухая осина? Считай шкурки. Ждать мне некогда. -- Солнце, вижу, невысоко. Дел у тебя немного, -- пробормотал Рутан. -- Считать шкурки не стану. Дарю их тебе. Оставайся у меня! -- Прощай! -- сказала Лунд. Рутан не успел открыть рот, как девушка выскользнула за порог. Купец бросился следом, крича: -- Погоди, Лунд!.. Проклятая девка. Ты еще пожалеешь! -- воскликнул он, видя, что Лунд не слушает его и даже не оборачивается. Купец вздохнул, постоял у порога и вернулся в хижину. Он унес мешок в чулан, где хранил богатства, открыл ставень оконца и стал перетряхивать и пересчитывать шкурки. Потом опять сложил их в мешок и бросил его в угол. Глава десятая. О ИОМАЛА! 1 _______________________ 1 В историко краеведческой литературе по поводу божества биармов встречаются различные толкования: Ю м а л а -- бог грома, соответствующий славянскому Перуну; И о м а л а -- богиня вод и т. п. Автор оставляет за собой право выбора. Лунд Ясноглазая услышала плач и причитания, доносившиеся с улицы, и выбежала из хижины. Мимо шла, растянувшись по дороге, вереница мужчин и женщин. Головы у всех были непокрытые. Женщины вели за руки детей. Впереди всех шел, опустив голову, охотник Укам. В руках он нес небольшой кожаный мешочек. Густые спутанные волосы Укама трепал ветер. Солнце светило ярко. Но вскоре Ораул, разглядев с неба, что биармы идут к Иомале, смущенно спрятался за облаками, и день померк. Следом за Укамом шла его жена Баруга. Она плакала, размазывая по грязному лицу обильные слезы. Все, кто шел следом за Укамом, время от времени повторяли: -- О Иомала!.. Возгласы мешались со вздохами и стенаниями. С сухой дороги поднималась пыль. Она, словно пепел, покрывала головы, одежды и лица людей. Полотняные штаны мужчин стали серыми, подзоры из цветного меха на куртках не столь яркими, как прежде. Все поблекло, померкло. Семья Укама была в горе. Умер отец охотника -- Ламби. Когда Ламби предали земле, имущество его разделили на три части. Две части -- хижина, лодки, сети, оружие, запасы мехов и шкур отошли Укаму. Третью -- серебро, накопленное Ламби, процессия несла в дар Богине Вод. Имя Иомалы не сходило с уст биармов. Их возгласы становились все громче, все исступленнее: -- О Иомала! О Иомала, мы несем тебе скудный дар старого зверолова Ламби. Восемьдесят лет хранила ты его дом от напастей. Ты сопутствовала ему на охотничьей тропе, в жаркий день ты поила его водой, прохладной и приятной, утоляя жажду. Зимой ты кутала его в меха и помогала поддерживать огонь в очаге. Ты даровала жизнь сыну Ламби -- Укаму и послала ему хорошую и трудолюбивую жену -- Баругу. Ты сделала так, чтобы род Укама продолжался. Ты послала ему сына... За все это благодарит тебя покойный. Сын его выполняет волю отца. Процессия оставила позади Ой-Ял, миновала мелколесье и углубилась в бор. Ветки деревьев ударяли людей по лицам, по плечам, но никто, казалось, не замечал этого. Умолкли птицы. Затаились на деревьях белки, посматривая из-за веток на людей черными глазами-бусинками. Лунд Ясноглазая присоединилась к шествию, и вместе с другими зазвенел ее высокий голос: -- О Иомала!.. О Иомала! Возгласы сопровождались ударами в бубны, которые были в руках мужчин. Голоса биармов становились все более напряженными, и возглас "О Иомала!" звучал все чаще... Наконец Укам поравнялся с высокой старой сосной, верхушку которой надломал ураган. Сосна широко распростерла свои руки-сучья, словно силясь удержать того, кто подходил к священной роще, обиталищу Богини Вод. Из-под корней сосны выбегал светлый, студеный ручей. Волшебный ручей. Из воды его Иомала сотворила людей и дала им имя -- биармы. Укам опустился на колени перед ручьем и, зачерпнув пригоршней воды, напился, а потом смочил себе голову и лицо. То же проделали все остальные. Теперь биармы были очищены от всего, что могло помешать им войти в священную рощу. Вода ручья делает людей беспорочными. Все грехи и низменные побуждения уходят в землю вместе с ней. Человек может теперь предстать перед Богиней Вод и доверить ей самое сокровенное желание, самую большую тайну. Укам отправился дальше, и все пошли за ним. Никто не имел с собой оружия. Богиня Вод не терпит оружных. Никто не смел думать ни о чем, кроме нее. Чужое горе тронуло Лунд Ясноглазую, и на глазах у нее заблестели слезы. Она украдкой вытирала их и в мыслях молила Иомалу, чтобы та сделала их с Рейс счастливыми и богатыми. Но, подумав о богатстве, Лунд спохватилась и упрекнула себя в жадности. Разве счастье в богатстве? Разве не богат купец Рутан? В его сундуках немало добра. Но счастлив ли он? Нет, не счастлив. "Не надо нам богатства!" -- думала девушка. Пусть охотнику Рейе всегда будет удача. Пусть в сети попадается много серебристой рыбы. Пусть всегда у очага будет много дров. Вот и все, о чем просила Лунд Ясноглазая богиню биармов. Вереница людей приблизилась к храму. На поляне показался частокол из заостренных, врытых в землю бревен. Близ частокола был навес из коры. Под навесом висела деревянная доска. Укам поднял с земли камень и четыре раза ударил по доске. Удары раскололи безмолвие. Из-за кустов вышел сторож Лакки в доспехах из китового уса, в шлеме из толстой кожи. Он молча приблизился к Укаму, снял шлем и спросил: -- Что привело охотника к Иомале? -- У меня умер отец. Он завещал треть добра матери-Иомале. Я принес ей завещанное... Укам стал на колени и передал Лакки мешочек. Все тотчас также опустились на колени, и по лесу разнеслось пение: О Иомала, ты даруешь нам жизнь! О Иомала, ты хранишь нас от бед. О Иомала, мы твои верные слуги, Твои до капельки крови, Что течет в жилах биармов! Лакки принял мешочек, взял под мышку шлем и неторопливо направился к воротам. Он распахнул их настежь, и все увидели статую богини. Лакки подошел к ней и положил горсть серебра в чашу, которая была на коленях статуи, потом пошел к земляному кургану, высыпал туда остальное и перемешал серебро с землей. Сторож вернулся, закрыл ворота и молча стал возле них. Процессия возвращалась обратно в Ой-Ял. Лунд Ясноглазая оглянулась на ограду, мысленно опять упрекнула себя, что любопытство -- нехорошее дело, и потом уже больше не оглядывалась. Глава одиннадцатая. ВЛАДИМИРКО ПЛЫВЕТ ОБРАТНО Ночью нежданно пал иней. Его принес на холодных крыльях ветер, что рождается в полуночном краю льда и снега. Но вскоре взошло солнце и стало тепло. Иней растаял и обернулся каплями влаги. Они, как роса, светлыми жемчугами висели на стеблях трав, на листьях, на острых перьях осоки. Рейе пробрался к своей лодке, спрятанной в зарослях у берега, положил в нее заплечный берестяной кошель, весло. Он оттолкнул лодку от берега и вскочил в нее. По воде пошла зыбь, водяная курочка испуганно пробежала по зеленым листьям кувшинок. Крошечная птица -- камышовка запрыгала прочь. Кожаные бока лодки шуршали о стебли хвоща и осоки. Вода казалась красноперой от розового солнца. Всплескивала жирующая рыба. Щуки бороздили хребтинами поверхность воды, гоняясь за добычей. Мелюзга, вынырнув из воды, дождем сыпалась по сторонам. Рейе скоро подгреб к тому месту, где у него была поставлена сеть. Он торопился: судя по приметам и по погоде, улов обещал быть богатым. Он выдернул шест, к которому был привязан один конец сетки, и стал вынимать ее, подтягивая нижнюю бечеву и разворачивая полотно сети так, чтобы не упустить добычу. У лодки заблестели серебристые бока рыбин. Рейе скоро наполнил кошель и стал бросать рыбу на дно лодки. Длинная синяя тень от ельника скрыла лодку. Сеть сильно и упруго дернуло, и Рейе приготовил костяную острогу. Он взмахнул острогой, и на конце трезубца затрепетала крупная щука. Рейе вывалил рыбину в лодку и вынул у нее из хребта острогу. Рыба встрепенулась. Он ударил по голове щуки деревянной колотушкой и довольно улыбнулся: "Хорошая добыча. Подарю ее Вейкко". Распутав сеть, он сложил ее на дно лодки и поплыл вниз по течению, чтобы потом повернуть к причалу. И тут он увидел ладью, поднимавшуюся с низовьев. Слабый ветер чуть наполнял ее парус. Гребцы устало взмахивали веслами. Рейе направил свою лодку к ладье. "Кто там плывет? -- думал он. -- Неужели те нувеграды, что несколько дней назад отправились в море?" Он угадал. С моря возвращалась ладья кормчего Владимирка. Но ведь ладей было три! Где же остальные? Рейе опустил весло и присмотрелся к ладье. Он заметил, что она была наспех починена -- на борту белели свежие доски, а мачта связана посредине веревкой. Из десяти гребцов уцелело шесть. Раньше они сидели по двое на пару весел, а теперь по одному. В корме, у руля -- бородатый мужик с перевязанной головой. На повязке запеклась кровь. Что случилось с рыбаками? Уж не разгневался ли на них морской бог? Не послал ли он ладьи в бурю на прибрежные скалы? Не напоролись ли они штормовой ночью на подводные камни? А может, встретилось поморам стадо китов -- морских чудовищ, и они могучими хвостами разметали ладьи по океану? Заслонив глаза от солнца рукой, биарм глядел на ладью. Бородатый человек замахал ему рукой с кормы: -- Здорово, парень! Рейе поднял вверх три растопыренных пальца, потом, загнув два, выставил торчком один и крикнул на языке биармов: -- Было три ладьи -- стала одна. Где же две? Владимирко понял его. Показав рукой назад, в низовья, он поднял два пальца. Две ладьи остались там. Гребцы осушили весла и, сняв шапки, осенили себя крестом. Рейе понял, что две ладьи погибли. Гребцы опять взялись за весла. Ватажный староста крикнул: -- Нурманны близко-о-о! Передай-а-ай своим! Нур-ма-а-н-ны близко! Привечайте гостей копьем и топором! Рейе понял только одно слово: нурманны. Он догадался, что вот-вот придут сюда нежданные гости, и, помахав поморам на прощанье, взялся за весло. Лодка птицей заскользила к берегу. Рейе спрятал ее на прежнем месте, взял рыбу и побежал в Ой-Ял предупредить своих о том, что к берегам Вины идут нурманны-викинги. ...Солнце высушило капли влаги на травах, на листьях деревьев. Пустынные лесистые берега затаились в ожидании беды. Глава двенадцатая. ЧУЖЕЗЕМНЫЕ ПАРУСА В становище Ой-Ял все пришло в движение. Биармы, прознав о приходе норманнов, отсылали жен и детишек в леса, в укромные охотничьи чумы и шалаши, поспешно закапывали в землю одежду, запасы пищи, дорогие украшения и, у кого было, серебро. То тут, то там ширкало железо о точильные камни: мужчины вострили оружие, готовили доспехи на тот случай, если Вик-Инг пришли с войной. Старейшина Хальмар отправил гонцов-охотников в соседние городища и стойбища оповестить соплеменников о том, что гости на подходе. Слишком уж недоброй была слава норманнов. Чаще всего встречи их с местными жителями начинались с торга и кончались грабежом. Закованные в железо, с острыми мечами и копьями, норманны лавиной устремлялись в леса и, встретив на своем пути хижины биармов, жгли и ломали их. Копьями, точно щупами, разыскивали ямы с запрятанным добром, насиловали женщин, врубались в ряды плохо вооруженных воинов лесных племен. Костяные стрелы охотников мало причиняли вреда викингам, защищенным кольчугами и крепкими щитами. И только в ближнем рукопашном смертном бою отважные биармы топорами и палицами чинили врагам немалый урон. Зимними долгими ночами в хижинах, у очагов, старые биармы рассказывали, что много лет назад на Вину пришел викинг Гаральд Волчий Зуб. Он сначала открыл торг, а потом его викинги бросились с оружием на биармов и стали отбирать все, что продали им. Биармы взялись за кистени и рогатины, но битва не принесла победы. Большой овраг, где звенели щиты и летали стрелы, до краев был заполнен трупами сынов Иомалы. Гаральд Волчий Зуб ушел с берегов Вины целым и невредимым, потеряв лишь десяток людей. Насторожился дремучий лес. За каждым деревом -- дозорный. Одна птица передавала другой весть о том, что чужеземец близко. И едва норманны появились, на всем пути к берегам Ой-Ял их провожали зоркие, недремлющие глаза. Ватажный староста Владимирко привез новгородским поселенцам, жившим выше по реке, тревожную весть о подходе викингов, которые в горле моря Ган-Вик ястребами налетели на мирные поморские ладьи и потопили две из них. Третьей удалось спастись только чудом. Она ушла от погони, скрывшись в волнах. Всю ночь гребцы, выбиваясь из сил и непрестанно отливая воду из ладьи ведром, гребли к берегу, где на спех починили посудину. Едва Владимирко добрался до острога на берегу Вины и усталый до полусмерти ввалился в свою избу, к нему явился молодой биарм. Крепкая обувь из кожи на нерпичьей подошве разбита в прах, одежонка разодрана в клочья -- пробирался, видимо, ночью по лесу без пути, без дороги. Но лицо у парня молодое, не очень утомленное. Он подал Владимирку горячую крепкую руку и залопотал по-своему, по-чудному. Владимирко плохо понимал его. Тогда биарм достал из-за пазухи небольшой скрученный лист бересты. На бересте были вырезаны ножом какие-то знаки. Владимирко накормил биарма. Жена принесла кусок холста и разодрала его надвое. Биарму дали сапоги и холст. Он переобулся в сухое и, приложив руку к сердцу, поблагодарил хозяев. Он все заглядывал в лицо Владимирка, силясь угадать мысли ватажного старосты. Владимирко задумчиво рассматривал рисунки на бересте. Мало-помалу значение рисунков стало для него понятным. Норманн стоял с мешочком денег в руках, биарм рядом с ним держал шкурку песца -- значит, норманны прибыли на торг. Следующие рисунки означали, что после торга норманны, может быть, нападут на биармов. Владимирко знал повадки викингов. Норманн держал в руке меч, биарм был с луком -- выходит, будет бой. А кто же этот четвертый человечек? Судя по топору, который был в его руках, -- ватажник, новгородец. Он должен быть рядом с биармом, прийти к нему на помощь. -- Все понятно, -- сказал Владимирко, свернув бересту. -- Ваш старейшина просит помочь ему в случае войны... Биарм, видя, как взгляд Владимирка прояснился, радостно закивал и опять залопотал по-своему. Владимирко похлопал его по плечу: -- Придем. Не оставим вас в беде! -- он показал жестами, что новгородцы непременно явятся на помощь. Затем Владимирко взял острый охотничий нож и рядом с рисунком биармов стал вырезывать свои фигурки. Он вырезал новгородца и биарма рядом, со шкурками в руках, а за ними -- норманна с мешочком денег. Это означало, что и новгородцы и биармы будут вместе на торге. А когда норманны после торга вздумают драться -- об этом говорила фигурка норманна с мечом, -- то биармы возьмут в руки луки, а новгородцы -- топоры. Закончив работу, Владимирко поправил повязку на голове и подал бересту посланцу. Тот взял ее, посмотрел на фигурки и опять радостно закивал головой и приложил руку к сердцу. Владимирко смотрел на него с улыбкой. Он вдруг вспомнил что-то и радостно воскликнул: -- Погоди, парень, это ты подъехал к нам на лодке, когда мы торопились домой на своей ладье? Владимирко поднял руку с тремя растопыренными пальцами, потом загнул два. Биарм радостно закивал и затыкал пальцем себе в грудь. -- Я тогда встретил вас на реке утром! -- сказал он. Это был Рейе. Владимирко дал пареньку на дорогу харчей и проводил его за бревенчатый острожек. Рейе шел, посматривая по сторонам на высокие, крепко срубленные избы, на женщин в длинных сарафанах, которые несли от колодца воду на коромыслах, похожих на луки. В тот же день Рейе, пройдя около тридцати верст, вернулся домой и передал ответ Владимирка Хальмару. * * * Наступил тихий зоревой вечер. Вина лишь кое-где была подсинена рябью. Полуночный ветер опустил свои крылья. И там, где небо взялось синей хмарью, лесные люди увидели большой полосатый парус. Отблески заката играли на нем. Красные полосы казались кровавыми, зловещими, а синие напоминали о чужих, неведомых морях. За полосатым парусом показался другой, поменьше, с изображением черного морского орла. Драккары шли на веслах друг за другом. Можно было опустить паруса -- ветер очень слаб, -- но викинги хотели, чтобы лесные люди увидели их быстроходные корабли во всей красе. Туре Хунд-Собака в голубом шелковом плаще неподвижно стоял на носу, опираясь на меч, обшаривая берег прищуренными глазами. Туре догадывался, что с берега за драккарами следят десятки биармов. Пусть жалкие лесные людишки видят силу и могучесть викингов, богатых ярлов и купцов, сыновей фиордов, знатных воинов и настоящих мужчин! В конце пути, повеселев, викинги дружно и сильно взмахивали веслами, и радужные брызги, подсвеченные зарей, вспыхивали возле черных смоленых бортов драккаров, на которых поблескивали развешанные боевые щиты. На носовую палубу поднялся Орвар. Он стал рядом с хозяином, сжав крепкой рукой рукоять меча. На телохранителе Туре -- боевые доспехи: рогатый шлем, пластинчатая кольчуга, в левой руке овальный бронзовый щит. Зоркий взгляд Туре приметил в камышах под берегом кожаные лодки. Викинг уверился в том, что городище биармов ,близко. Он поднял над головой меч и бросил его на палубу. Орвар снял шлем и также положил его рядом с мечом Туре. Туда же он сложил и щит и меч. Затем Орвар поднял заранее приготовленный шест, на котором была привязана заячья шкурка. Это должно было означать намерения гостей: "Мы пришли сюда не воевать, а торговать. Бояться нас не следует". Биармы видели все это с берега, но никто из них не показывался. Они выжидали. Викинги вынули весла из весельных дыр и сложили их вдоль бортов. Опустился полосатый парус. За борт упал якорь. Рядом с драккаром Хунда бросил якорь корабль Карле. Викинги повскакали с румов и с любопытством смотрели на незнакомый берег. Потом они стали приводить в порядок свои корабли. Орвар ударил в гонг -- сигнал к ужину. Ночью вверх и вниз по реке шныряли дозорные лодки викингов с вооруженными моряками. На кораблях усталые команды рано легли спать. По берегу, у городища Ой-Ял, крадучись и прячась за деревьями, до утра ходили дозорные биармов, стерегли каждый шаг незваных гостей. Глава тринадцатая. ДАРЫ НОРВЕЖСКОГО КОРОЛЯ Едва занялась заря. Туре Хунд уже был на ногах: пришло время больших дел, спать, нежиться на мягких шкурах некогда. К нему на корабль прибыл Карле, и они стали готовиться к высадке на берег. Туре знал обычаи лесных людей: без ведома старейшины торг не мог состояться. Поэтому еще с вечера викинги приготовили дары Хальмару. Давний обычай торговых людей. Отступать от него нельзя. Туре Хунд взял кожаный мешок, принесенный Орваром, и вывалил его содержимое на палубу. Тут было ожерелье из тонких, как ноготь, золотых монет, ножной и ручной медные браслеты, стеклянные бусы, дюжина металлических наконечников для стрел, две женские рубашки с глубоким вырезом из тонкого полотна -- на тот случай, если у старейшины окажется жена, отрез сукна в десять локтей и норманский нарядный плащ из тонкой шерсти с позолоченной пряжкой. -- Скажем ему, что все это послал король, -- проговорил Туре. -- Хватит этого? -- Вот еще несколько эртогов1 серебра от нас с Гунстейном, -- сказал Карле, бросив в кучу мешочек с монетами. -- Этого вполне хватит. Я и то думаю, что жирно будет. _______________ 1 Э р т о г (эре) -- денежная единица у норманнов. Туре вздохнул: -- Прошли времена, когда туземцы довольствовались какими-нибудь пустяками. Они узнали снег тигля1, марку сукна2 и, будь уверен, могут отличить английскую шерсть от холста! _________________ 1 Снег тигля -- серебро. 2 Марка сукна -- мера стоимостью в эртог серебра. -- Это верно. Туземцы стали корыстолюбивы, -- сказал Карле. -- Как бы не продешевить на торге! -- Ничего! Мы свое возьмем. Я старейшине припас еще особый подарок. Я знаю вкусы этих биармов, черт их побери! Туре достал из кошелька бронзовую фигурку на витом шелковом шнурке. Фигурка изображала медведя с поднятыми лапами и разинутой пастью. -- Амулет! -- пояснил Туре. -- Допустим, что он охраняет охотника в рукопашной схватке со зверем. Таких медведей траллс Минор отливает сотнями и продает по пять пеннингов1 за штуку, -- рассмеялся Туре. -- Биармы очень ценят амулеты. ______________ 1 Пеннинг -- самая мелкая монета. -- Будем ли брать с собой охрану? -- спросил Карле. -- Возьмем десятка два викингов и оставим их на берегу. Если будет опасность -- протрубим в рог, и они прибегут на помощь. -- Успеешь ли протрубить? Скрутят -- не опомнишься! -- Не посмеют! У нас на драккарах больше сотни воинов. Сотня викингов стоит тысячи туземцев! Они это прекрасно знают. И потом они, кажется, редко нападают первыми... Орвар, уложив дары в мешок, крепко завязал его. Спустили две лодки и поплыли к берегу. * * * С того времени, как появился парус, с берега в дом старейшины маленький, юркий биарм Вадуга приносил одну за другой вести о норманнах: -- О старейшина! Они бросили мечи на палубу и подняли на шесте белого зайца! -- Они притихли. Ударил бубен. У них, наверное, ужин. -- Их лодки мутят воду вокруг кораблей. В лодках оружные нурманны. -- С зарей на корабль Собаки прибыл с другого корабля другой нурманн. Одет богато. Видно, знатный человек. -- Они спустили две лодки, полные людей, и плывут к берегу! Еще ночью Хальмар позвал старого мудреца и шамана Пукана. В хижину неслышно вошел согбенный поджарый биарм с лысой головой и вислыми, как у моржа, седыми усами. Под мышкой он принес три сухих можжевеловых полена и одно с тремя сучками -- осиновое. Пукан догадывался, зачем его позвал старейшина, но мудрецу не пристало без нужды распускать язык, словно собачий хвост, и он молча ждал у порога. Хальмар сидел перед очагом на березовом чурбане. Он сказал Пукану: -- Я позвал тебя, чтобы ты разгадал мысли нурманнов. Будет литься кровь или все обойдется миром? -- Чтобы ответить, старейшина, на твой вопрос, мне надо сесть к очагу, -- скромно промолвил мудрец. Хальмар знаком пригласил Пукана сесть у огня. Пукан уселся на скамью и положил на свои тощие острые колени принесенные с собой дрова. Несколько минут он молчал и не сводил глаз с огня, пылавшего в очаге, как будто силился там что-то разглядеть. Наконец лицо его оживилось, усы вздрогнули, и он сказал шепотом: -- Прошу тебя, старейшина, молчать. Молчи, смотри и навостри ухо. Голубой огонь показался. Пришло время звать дух предков. Пукан взял железную кочергу и подгреб к краю очага горку угольев, дышавших золотым огнем. Он подождал, когда пламя, исходящее от них, станет голубым. Потом положил на уголья крест-накрест три можжевеловых полена, а сверху -- осиновое. Поленья вспыхнули неожиданно быстро дивным синим огнем. Пукан словно не замечал жара. Он склонился близко к пламени и впился в него острым взглядом. Хальмар тоже приблизил свое лицо к синему огню. Пукан начал говорить, не сводя глаз с пламени: -- Смотри, старейшина, -- точно сухая трава под ветром шелестел его голос. -- Вон, в синем пламени, маленький человек. Это дух предков. Он показывается на мой зов... Старейшина всматривался в синее пламя, но маленького человека не видел. Но колдун приказал ему молчать, и Хальмар молчал. -- Дух предков! Добрый, всемогущий дух, -- говорил Пукан. -- Я обеспокоил тебя. Прости меня и не обижайся. Мне надо ответить моему народу, зачем пришли к нам Вик-Инг. Какое лихо привезли они на своих ладьях под разбойными парусами? Пукан умолк и, неотрывно глядя на пламя, прислушался. Хальмар застыл в неподвижности. Потрескивали головни в очаге. Дым стлался под потолком и уходил в трубу. И тут в хижине раздался тихий, совсем тихий голос: -- Они пришли торговать. Войны не будет. Но берегите Богиню Вод!.. Берегите мать-Иомалу... Голос умолк, и синее пламя сменилось алым. Пукан взял кочергу и осторожно сдвинул обугленные можжевеловые поленья в середину очага. Он выпрямился и вопросительно посмотрел на старейшину. Хальмар сказал: -- Я слышал. -- Все ли я сделал для тебя, старейшина? -- спросил мудрец. -- Могу ли я идти? -- Можешь идти. Спасибо. Иомала не забудет тебя... Хальмар встал. Пукан тоже встал, поклонился и, как тень, исчез за дверью. Хальмар опять сел перед очагом. Позади послышался шорох. Придерживаясь за косяк двери, вошла Хальмиора. В длинной рубахе, худая, с распущенными волосами, она еле стояла на ногах. Глаза ее горели сухим лихорадочным огнем. -- Зачем поднялась? -- спросил Хальмар. -- Зачем делаешь себе худо? -- Я вижу тень заботы на твоем лице, -- сказала жена. -- Всю ночь хлопала дверь, и к тебе ходили люди. Скажи мне, что за беда стучится в дом? -- Пришли нурманны. -- Нурманны? Вик-Инг? Что им надо в нашем краю? -- Они пришли торговать. Не думай об этом. Все обойдется. Это -- забота мужчин. Иди, лежи. -- Мне стало легче. Я хочу посидеть с тобой! -- настойчиво говорила Хальмиора. -- Скоро опять будут приходить люди. Не мешай. Давай, я отведу тебя. Успокоив жену, Хальмар взял плошку со светильником и пошел в чулан с оружием. Он долго рассматривал свои доспехи -- проверил каждую чешуйку железной кольчуги, щит, потрогал, крепко ли сидит копье на древке, и, наконец, взял в руки топор -- подарок ватажного старосты Владимирка. У топора было широкое блестящее лезвие на длинной дубовой рукояти. Он держал топор в руках и вспоминал о первой встрече с новгородскими ватажниками, когда они только еще пришли сюда и начали строить свои большие бревенчатые хижины. * * * Едва викинги высадились на берег и поднялись на крутой обрыв, как на тропе перед ними встали биармы. Впереди -- низенький, толстый человек в оленьей безрукавке до колен и рубахе из серого грубого полотна, с хитрыми, заплывшими жиром глазками -- виночерпий Рутана Сантери. За ним -- высокий, стройный юноша в нарядной, шитой узорами меховой куртке, с непокрытой темноволосой головой и чуть-чуть раскосыми синими глазами -- Рейс. И тот и другой были безоружны. Туре, Карле и Орвар остановились, всматриваясь в лица биармов и силясь угадать их намерения. Сантери сверлил своими хитрыми глазками викингов и, казалось, видел их насквозь. Он не переставал кланяться и улыбаться, не без труда кивая круглой головой на толстой бычьей шее. Рейе стоял в настороженной позе. На викингах, были надеты кожаные куртки, а поверх -- богатые плащи с золотыми пряжками на груди. Под плащами топорщились длинные и тяжелые мечи. Орвар держал на плече мешок. Наконец Туре поднял руку в знак приветствия. Его примеру последовали Орвар и Карле. От взгляда Хунда не укрылось то, что на лбу толстого биарма сохранился след клейма. Страшный знак, который выжигали каленым железом норманны на лицах своих рабов -- траллсов. -- Можно ли узнать, зачем к нам пожаловали славные викинги? -- на ломаном норвежском языке спросил Сантери. -- Мы привезли много товаров. У нас есть золото и серебро, -- отозвался Хунд. -- На все это мы хотим купить дорогие меха. Больше нам ничего не надо. -- Мирным купцам у нас дорога открыта, -- сказал Сантери. -- Видите, мы встречаем вас вдвоем и без оружия. Мы знали, что благородные викинги пришли к нам с миром, -- продолжал Сантери, не сходя, однако, с тропы и не уступая викингам пути. Туре быстрым взглядом окинул густые кусты, росшие по сторонам. Кусты были неподвижны, но ярл чуял, что в них скрывается много людей. Туре перевел взгляд на Сантери и вежливо заметил: -- Мы идем с дарами к вашему старейшине Хальмару. -- Старейшина вас ждет. Но к нему в дом с мечами не ходят. -- Хорошо. Мы оставим мечи у входа, -- недовольно бросил Туре и добавил резко и повелительно: -- Веди, траллс!.. Сантери вздрогнул: ярл узнал в нем бывшего раба. Виночерпий замер на тропе и, подняв голову, посмотрел Хунду прямо в глаза. В его взгляде было такое, что заставило ярла насторожиться: затаенная покорность и почти собачья преданность. Виночерпий оглянулся на Рейе, сделал нарочито хмурое лицо и быстро сказал по-норвежски Туре Хунду: -- Морской конь1 -- желанный гость. _______________ 1 Морской конь -- корабль викингов. Хунд понял значение этих слов. Сантери оказался для викингов своим человеком в становище биармов. Усилием воли подавив в себе удовлетворение от встречи с этим человеком, ярл повторил приказание: -- Веди нас к старейшине. Время идет. Сантери пошел впереди, Рейе, ничего не понявший из этого короткого разговора, -- следом за викингами. Дружина Туре и Карле осталась на берегу. * * * "Морской конь -- желанный гость". С этими словами связано многое в жизни Сантери, когда он стал на тропу хитрости и вероломства. Сантери родился и вырос в этих лесах. Когда ему исполнилось двадцать лет, в середине лета к берегу Вины пришли три корабля норманнов, предводительствуемые Свейном Коротконогим. Свейн сошел на берег и стал торговать с местными жителями. Набив мешки и отсеки на кораблях мягкой рухлядью и моржовым зубом, перед самым отплытием он решил разграбить Ой-Ял, рассчитывая на свой сильный отряд в полтораста человек. Норманны напали на биармов рано утром, перед зарей. Забил сигнальный бубен. Биармы с оружием в руках бежали на место сбора. Среди них был и Сантери с отцовской тяжелой палицей и кожаным щитом. Биармы яростно отбивались от чужеземцев. Но викинги все-таки потеснили их к опушке леса. Путь отступления был усеян трупами биармских воинов. Среди них корчились в предсмертных судорогах и немногие из норманнов, ужаленные стрелами. Собравшись с силами, биармы опять бросились на норманнов. Сантери, раненный в плечо, возбужденный схваткой, вырвался вперед. Он на всю жизнь запомнил тот миг, когда на него с исступленным воем кинулся один из берсерков, самых отчаянных головорезов, тех, которые бросались в бой, обнаженные до пояса, и шли напролом с тяжелыми и острыми мечами, круша все на своем пути. Увидев берсерка, размахивающего мечом, Сантери струсил и уклонился в сторону. Меч берсерка опустился на голову того биарма, что бежал следом за Сантери. Сантери не удалось спрятаться в лесу. Норманны, разметав дружину биармов, схватили его и утащили пленником на корабль. И хотя Сантери был ранен, ярл не выбросил его в море на обратном пути: молодой биарм был крепко сложен, силен и, если его вылечить, мог стать нужным работником в усадьбе Свейна. Семь раз день сменялся ночью, пока корабли шли к глубокому фиорду близ Усеберга, где была расположена усадьба Свейна Коротконогого. Старуха-знахарка быстро поставила на ноги молодого чужеземца, и Свейн заставил Сантери пасти коров. Сантери жил вместе с работниками ярла в низкой продымленной каменной лачуге, приткнувшейся к скале на усадьбе Свейна. По утрам он выгонял скот в долину, вечером возвращал его домой. Молодой биарм тосковал по родине. Однажды он попытался бежать, но слуги ярла догнали его, жестоко избили, и Свейн посадил его на цепь, приковав к стене, окружающей двор, рядом с лютым псом-волкодавом. Три дня его держали без воды и пищи, а потом выжгли на лбу клеймо и надели железный ошейник. Вольная жизнь пастуха кончилась. Сантери выполнял на усадьбе самую черную и тяжелую работу: чистил хлевы, рубил дрова, тесал камни для новой постройки, затеянной хозяином. Воля Сантери была сломлена, он примирился со своей участью. Однажды он попросил хозяина, когда тот проходил мимо: -- Мой господин, прости меня за побег. Я очень прошу сделать меня снова пастухом. -- Для того, чтобы опять бежать и быть повешенным? -- Нет, я больше не побегу. Я буду верен хозяину. Ярл усмехнулся и ничего не сказал. Он собирался в поход в Данию и решил, что лучше будет, если этот биарм останется на усадьбе при догляде слуг и жены. Через три месяца Свейн вернулся из похода веселый и подобревший. Три дня в его доме длился шумный пир. Сантери прислуживал гостям, принося из кухни яства и питье, и старался делать все так, чтобы хозяин остался им доволен. Неволя научила его угодливости, хитрости и изворотливости. Ярл это заметил, а на следующее лето опять приставил Сантери к стаду, а осенью дал ему новую одежду и отдельный угол в доме для прислуги. Сантери научился варить пиво из ячменя и постепенно сделался незаменимым работником на усадьбе. Хозяин требовал от него повиновения, и Сантери повиновался. После похода в Англию ярл занемог. Он постарел, осунулся. Жена его Ингибиорга -- светловолосая красавица, вдвое моложе мужа, ухаживала за ним, как за малым ребенком. Но дни Свейна Коротконогого были уже сочтены. Он решил оставить по себе хорошую память друзьям-викингам, которым предстояло еще много походов в разные моря и чужие дальние земли. Свейн вспомнил о Сантери и позвал его к себе. -- Пришло время тебе возвращаться на родину. Я отпускаю тебя в Бьярмаланд. -- Мой господин! -- сказал Сантери. -- Теперь моя родина здесь. Ты щедро и милостиво ко мне относишься, и я умру на твоей земле. Свейн нахмурился и чуть повысил голос: -- Траллс мне возражает? Он хочет, чтобы я приказал утопить его в фиорде? Сантери испуганно замолчал. Ярл бросил на земляной пол к ногам биарма кожаный кошелек с серебром. -- Вот тебе деньги для того, чтобы в Бьярмаланде ты мог обзавестись домом и хозяйством. Но эти деньги тебе надо отработать. Это -- плата вперед. В Бьярмаланде ты будешь нашим человеком. Когда туда придут драккары норвежцев, ты должен будешь сказать им: "Морской конь -- желанный гость" и оказывать нашим людям всяческие услуги. Они будут щедро вознаграждать тебя. У викингов должны быть везде свои глаза и уши. Ярл помолчал и после некоторого раздумья добавил: -- Может быть, со временем я позову тебя сюда, если тебе нравится здесь. Тогда я дам тебе дом и женю на красивой норвежской девушке. Все может быть... А теперь иди. В середине лета, когда ярла уже не стало, его сын посадил Сантери на корабль, идущий в Альдейгьюборг1, и оттуда Сантери после долгих мытарств, пробираясь лесами и болотами, возвратился на родину, в Ой-Ял. _______________ 1 Альдейгьюборг -- Старая Ладога. Перед входом в хижину старейшины Сантери остановился и знаком приказал снять мечи. Карле, Туре и Орвар отстегнули пояса с мечами и сложили их у входа. Сантери отворил низенькую дверь и пропустил ярлов вперед. В большой комнате с закопченным потолком было пусто. Ярко пылал очаг. Сантери показал на широкую сосновую скамью у стены, и гости сели. Виночерпий отворил дверь в следующую комнату и громко сказал: -- Почтенный старейшина! Вик-Инг пришли к тебе в гости. Свои мечи они оставили за порогом. Сантери отошел от двери и, обогнув очаг, встал рядом с Рейе. Лица биармов, багровые от пламени, стали непроницаемыми. Из внутренней комнаты вышел Хальмар. На нем просторная куртка из выделанной кожи, обшитая красивым узором по воротнику, подолу и рукавам, новые полотняные штаны и легкие сапоги из лосиной кожи с загнутыми носками, украшенные кусочками оленьего меха и цветного сукна. На голове старейшины -- массивный серебряный налобник с золотым амулетом -- соболем на лбу. Викинги встали и поклонились. Рослые ярлы чуть ли не задевали головами низкий потолок. Старейшина пригласил их сесть, сел и сам на трехногий стул с резной спинкой. Хальмар хлопнул в ладоши, и двое биармов внесли стол с угощением. Тут были деревянные блюда с жареным мясом лося, бочонок с брагой, запеченная утка на глиняном блюде, вяленая и соленая рыба -- сиги, семга, сельдь и щука. Хальмар не подал виду, что знает по-норвежски и сказал на родном языке: -- Гости устали и проголодались. У Холодного мыса им, наверное, подвело животы. Все, что на столе, прошу есть и пить. На голодный желудок серьезный разговор вести нельзя. В голодном животе поселяются злые духи. Изгонять их нужно медом и пищей. От пищи человек становится добрее и разумнее. Хальмар улыбнулся и подал знак Сантери. Тот перевел эти слова. Викинги заулыбались, закивали и подвинулись ближе к столу. Хальмар налил в деревянные кружки меда. Рейе, стоя позади очага, вглядывался в лица викингов, осматривал их одежды, вслушивался в отрывистую чужеземную речь. Когда гости насытились и изгнали из живота злых духов, Хальмар начал говорить о деле. -- Чем будут заниматься Вик-Инг на нашем берегу? -- Прежде всего мы просим старейшину принять дары норвежского короля! -- сказал Туре Хунд. -- Мы желаем богатства и счастья твоему народу. Орвар тотчас развязал мешок и выгрузил на прибранный стол подарки. Хальмар поблагодарил викингов и короля норвежского и хлопнул в ладони. Из соседней комнаты юный биарм притащил туго завязанный кожаный мешок с шкурками соболей, выдр, бобров и куниц. -- Примите и вы мой подарок, -- сказал старейшина. -- Спасибо, старейшина! Мы передадим все это королю, когда вернемся домой, -- сказал Туре. Он достал из своего кошелька амулет и вручил его Хальмару, сказав: -- Это священный амулет. Он хранит охотника в схватке со зверем. Мне его подарил отец, когда вернулся из похода в Исландию. Прими, старейшина, мой дар! Когда с дарами было покончено, Туре попросил старейшину о том, чтобы все биармы были оповещены о торге, -- и те, кто близко, и те, кто живет в дальних лесах. Пусть все несут на берет Вины на торг побольше мехов, моржового зуба, выделанной и невыделанной кожи. Норманны будут платить за все это золотом, серебром и своими товарами. Торг будет идти честно, без обмана. Ярл просил старейшину сказать всем биармам, что викинги пришли сюда с миром. Что тот, кто пожелает осмотреть их корабли, будет почетным гостем на драккарах. А после торга викинги поднимут паруса и отправятся в обратный путь. Хальмар дал согласие на торг. Викинги распрощались и вышли из дома старейшины. Нацепив за порогом свои мечи, они, довольные, отправились на корабли. Глава четырнадцатая. НА ТОРГЕ Принеси сюда весы, и я скажу, сколько стоит мои кошелек! Исл