Евгений Богданов. Прощайте  паруса

---------------------------------------------------------------
     OCR: Андрей из Архангельска
---------------------------------------------------------------


                        (из трилогии "ПОМОРЫ")
                             книга третья

        ГЛАВА ПЕРВАЯ

        1

     Пустынен и неприветлив Абрамовский берег глубокой осенью.  Холод-
ные резкие ветры наносят с моря туманы и дожди пополам с  мокрым  сне-
гом.  Нет преград ветрам, на все четыре стороны размахнулась безлесная
тундровая равнина,  и они свободно стелются над ней, насквозь прошивая
рыбацкое  село,  рассыпанное  возле самого устья на берегу Унды.  Избы
содрогаются от ударов непогоды.
     На дворе октябрь,  сумеречный, зябкий, моросный. Навигация закон-
чилась. Рыбачьи суда надолго прилепились к берегу, почти все карбаса и
елы  вытащены из воды,  опрокинуты вверх днищами - до весны.  Моторные
бота поставлены в затишки на зимовку.  Движение пассажирских пароходов
по линии Мезень - Архангельск прекратилось. Скоро ледостав.
     В эту глухую пору шел из Каменки в Архангельск  внерейсовый  пос-
ледний пароход "Коммунар". Председатель колхоза Панькин накануне дого-
ворился по телефону,  чтобы пароход сделал около Унды остановку и взял
на борт три бочки свежепросольной семги из последних сентябрьских уло-
вов. Доставить их на рейд в парусной еле было поручено Семену Дерябину
с Федором Кукшиным.
     - Глядите в оба,  - предостерег Панькин.  Ветра  ныне  изменчивы,
волна крута. Постарайтесь успеть до прилива к пароходу.
     - Почему раньше-то не отправил рыбу?  - спросил с неудовольствием
Дерябин.  Выходить на взморье ему не очень хотелось: стужа, сырость, а
у него побаливала поясница.
     - С дальней тони рыба,  - ответил председатель. - Пока доставляли
ее в село,  - упустили время.  Хоть бы теперь,  с последним пароходом,
отправить.

     В назначенный  час,  уже перед сумерками,  Семен и Федор пришли к
еле,  что стояла с грузом у причала возле артельного склада. У Кукшина
щека повязана шерстяным платком.
     - Болеешь, что ли? - спросил Семен.
     - Ы-ы-ы... зу-бы... - промычал Федор, невесело махнув рукой.
     - Так отказался бы от поездки. Еще вздует тебе всю щеку.
     - Ы-ы-ы...  поехали давай,  - выдавил из себя Федор, сморщившись.
Длинный, худой, он жалко горбился возле борта елы. - Ы-ы-ы говорю...
     - Что - говорю?
     - Да поехали!
     - Ладно,  поехали, - согласился Семен, сочувственно поглядывая на
страдальчески сморщенное лицо Кукшина.
     Зубов у  Федора  осталось немного однажды в фашистском концлагере
охранник,  остервенясь,  вышиб Федору половину верхней челюсти.  Да  и
уцелевшие зубы теперь болели, а лечить было негде: в районную поликли-
нику в Мезень ехать далеко.
     Однако выходить на взморье надо.  Отчалили. Семен сел к рулю, Фе-
дор поставил мачту с парусом.  Тяжелая, будто чугунная волна с упругой
силой ударила в корму.  Парус нехотя расправился, и ела пошла в устье.
На поддоне рядком стояли три желтоватых новых бочонка.
     С полчаса шли молча. До прилива осталось немного времени, и Деря-
бин опасался, как бы не опоздать к пароходу.
     Вскоре вышли  в  губу.  С  рейда уже доносился нетерпеливый гудок
"Коммунара". Он ждал на якоре. Ела легла носом на крутые валы, и Деря-
бин почувствовал, что ветер меняет направление.
     - На всток1 забирает, - обеспокоенно сказал он.
     1 Всток - восток (поморское).

     Кукшин повертел перевязанной головой и промычал что-то  неразбор-
чивое. Потом привстал и прикинул взглядом расстояние до парохода.
     На палубе матросы готовились принять груз. В иллюминаторах весело
горели  огни,  желтым светлячком качался на верхушке мачты топовый фо-
нарь. Федор и Семен стали подгребать к борту парохода.
     Парус они убрали,  работали веслами.  Но разыгралась волна, и ела
медленно подавалась вперед. Наконец приблизились к пароходу. С "Комму-
нара" им бросили швартов,  Федор изловчился - поймал его и стал подтя-
гивать суденышко к высокому,  с глазками светящихся иллюминаторов бор-
ту.
     Волнение все усиливалось,  и елу то поднимало почти вровень с па-
лубой парохода, то опускало до ватерлинии. О разгрузке в такую болтан-
ку нечего было и думать...  И еще откуда ни  возьмись  налетел  шквал,
ударил в борт елы и вырвал трос из рук Федора.  Пароход мгновенно ока-
зался в стороне.
     Все усилия  снова подгрести к нему ни к чему не привели.  "Комму-
нар" все удалялся. С палубы кричали в рупор:
     - Погрузка отменя-я-яется!
     Ветер разорвал в клочья прощальный сипловатый гудок, и "Коммунар"
снялся с якоря. Далеко позади моталась ела, которую швыряло из стороны
в сторону.  Дерябин с тревогой заметил,  что не закрепленные по оплош-
ности бочки стали сползать к левому борту. "Не дай бог, перевернемся!"
- подумал он,  работая веслами. Кукшин тоже греб изо всех сил, задыха-
ясь от напряжения.  Оба взмокли,  мускулы на руках немели,  весла гну-
лись.
     На повороте  в  устье удар волны пришелся прямо в правый борт,  и
бочки еще больше сползли к левому.  Ела накренилась,  следующая  волна
довершила дело:  бочки опружило в море, и суденышко опрокинулось вверх
килем..
     А кругом  было  совсем темно,  не различить границы между морем и
небесами
     И пустынно  было,  как  на новорожденной Земле в седые библейские
времена.
     И некому подоспеть на помощь.
     Никола, Никола,  моряцкий заступник!  Спасай рыбаков! Вся надежда
только на тебя...

        2


     "Неужто пропали рыбаки?  - думал Панькин в угрюмой тревоге. - За-
чем я послал эту разнесчастную елу с тремя бочками!  Кабы  знать,  что
погода так подведет, лучше было бы выйти на "Боевике".
     Это судно заводской постройки,  купленное года  три  назад,  было
первым  металлическим  кораблем  среди  деревянного  колхозного флота.
Панькин допустил оплошность,  и теперь его мучили  угрызения  совести.
"Остарел,  седой мерин! - мысленно ругал он себя. - Плохо стал сообра-
жать. Дело-то вон как обернулось..." Еще муторнее стало на душе, когда
Тихон Сафоныч вспомнил о том,  что, посылая елу, он больше заботился о
грузе (теперь-то он казался ему ничтожным), чем о людях, которые могут
попасть в беду.
     Панькин посмотрел в окно. На улице бушевал ветрище и волны на ре-
ке бились о берег.  Председатель взглянул на часы - девять. Ела ушла в
четыре.  На всю поездку потребовалось бы не более двух часов:  полчаса
до рейда, полчаса на разгрузку, полчаса на обратный путь, ну и еще ми-
нут тридцать про запас.  Однако минуло пять часов, а о Семене и Федоре
никаких вестей...
     Панькин недавно ходил к реке. Но там тьма-тьмущая - хоть глаз вы-
коли.  Простояв на пристани целый час и продрогнув,  председатель вер-
нулся в контору.
     Курьер-уборщица Манефа вошла в кабинет с охапкой дров, молча сва-
лила их у голландки и принялась укладывать поленья  в  топку.  Достала
из-за печки сухое полено,  нащепала ножом лучинок,  подожгла их и тоже
сунула в печку.  Потом стала подметать пол.  Здоровая, медлительная, в
стареньком ватнике,  она незаметно поглядывала на Панькина. Ссыпав му-
сор в топку, Манефа сказала:
     - В прошлом году об эту пору утонули братья Семенихины...
     Панькин вздохнул и промолчал.  Он помнил, как Семенихины пошли на
взморье ставить сети,  а к ночи разыгрался шторм, и карбас опрокинуло.
Братьев нашли через двое суток,  выброшенных прибоем на  кромку  бере-
га...
     Манефа сунула веник под мышку, еще раз заглянула в топку и вышла.
В печке весело потрескивали дрова - не в лад мрачному настроению Пань-
кина. Он все ходил по кабинету и думал, что предпринять. "Придется по-
сылать на поиски "Боевик", - решил он и уже собрался идти за капитаном
судна Котцовым, но тут пришел Дорофей Киндяков. Сбросив с плеч брезен-
товый дождевик и расстегнув поношенный китель,  он сел на стул, шевеля
густыми с сединкой бровями.  Панькин чувствовал на себе угрюмый взгляд
Дорофея.
     - Горючего пожалел? Куда бережешь? Зимой плавать собираешься?
     - Да какое там!  - Панькин взмахнул короткопалой сильной рукой. -
Кабы знать,  что заштормит!  Думал:  нечего из-за трех бочек судно го-
нять, обойдусь елой...
     - Ну вот!  - с упреком отозвался Дорофей и смолк, опустив большую
ладонь на колено.
     Несколько минут назад к нему в избу прибежала жена Семена Деряби-
на Калерия - в расстегнутом пальтишке,  простоволосая, плачущая. Заго-
лосила как по покойнику.
     - Ох, чует мое сердце - в беду попал Семен. Ветрище-то какой! Из-
ба дрожит. Помоги ты ему, Дорофеюшко, спаси-и-и!.. - и бухнулась в но-
ги пожилому кормщику.
     Дорофей поднял ее, как мог успокоил, оделся и пошел в правление.
     - Надо выходить на "Боевике",  - сказал он Панькину, - искать му-
жиков.
     - Да, - тотчас отозвался председатель. - Я пойду в море, а ты по-
дежурь тут. Может, пригребут, так помоги им...

        x x x


     Под низким избяным потолком тихонько,  почти на одной ноте струи-
лась, будто ручеек, колыбельная песенка:

                     Баю, баю, покачаю
                     Дитю маленькую,
                     Дитю крошечную!
                     Я пойду во торги
                     И куплю пояски,
                     Все шелковенькие
                     К люльке прицепите,
                     Сашеньку усыпите.
                     Баю, баю, укачаю...

     Это Соня усыпляла шестимесячную дочурку Сашу.  Ритмично поскрипы-
вал очеп, колебался от движения зыбки ситцевый полог над ней. Времена-
ми  Соня  переставала качать зыбку и прислушивалась,  не раздадутся ли
шаги за окном,  не стукнет ли в сенях дверь. Сашенька, словно чувствуя
беспокойство  матери,  не могла заснуть,  ворочалась и тихонько сучила
ножонками под ватным стеганым одеяльцем.
     Тревога за мужа все усиливается, но, хоть на душе и муторно, Соня
опять принимается за песню:

                     Сон да дрема
                     По новым сеням брела,
                     По новым сеням брела,
                     Сашеньку искала.
                     "Ино где мне ее найтить -
                     Тут и спать уложить,
                     Спать уложить, дитю усыпить "
                     Баю, баю, баю... -

     А на  улице вовсю гуляет ветер,  грохочет шторм.  Лежит камнем на
сердце тоска. "Ой, беда, беда!" - всплакнула Соня.
     Варвара, свекровь,  одевшись  потеплее,  уже  давно ушла на берег
встречать Федю и не возвращается.  Значит,  не пришли до сих пор рыба-
ки...
     Ветер давит на оконные стекла, и они зябко дребезжат в раме. Сту-
чит о калитку витое железное кольцо,  повизгивают ржавые дверные наве-
сы.
     Тоска. И недобрые предчувствия.

        3


     Вынырнув, Федор  увидел  прямо перед собой какой-то темный бугор,
захлестываемый волнами.  В первую минуту подумал: "Островок... Или ка-
мень плоский...  Но ведь тут глубоко!  Откуда быть камню?  А островков
тут совсем быть не должно.."  Стараясь  удержаться  на  плаву,  тяжело
взмахивая руками,  он все смотрел на этот темный большой предмет и на-
конец сообразил:  "Да это же ела днищем кверху!" Поплыл к ней.  Мокрая
одежда, тяжелые бахилы тянули вниз, шапка уплыла. Пряди волос закрыва-
ли глаза, и Федор исступленно мотал головой, взлетая на волнах и затем
проваливаясь  в  пучину.  С трудом великим домахал до елы,  попробовал
уцепиться за днище Это никак не удавалось - рука скользила,  ногти ло-
мались. "Надо с носа, либо с кормы", - сообразил он. И тут до него до-
несся истошный крик Семена:
     - Фе-е-е-едор! Фе-е-е-едор!
     - Семе-е-ен!  - изо всей мочи  крикнул  Кукшин,  -  Семе-е-ен!  Я
ту-у-у-ут!
     Он не видел Дерябина, хотя тот был где-то рядом.
     - Дай руку-у-у! Р-руку да-а-ай! - кричал Семен.
     - Где ты-ы-ы?  - сорванный от напряжения и стужи голос  Федора  с
трудом прорывался сквозь шум моря. - Не вижу-у-у!
     - Сюда смотри, я на киле-е-е!
     Федор наконец  различил в плотных сумерках протянутую к нему руку
и,  изловчившись, ухватился за нее. Волна, будто на качелях, подкинула
Кукшина,  и  он нащупал свободной рукой окованный полосой железа киль.
Собрав остаток сил, выбрался на днище. В животе все ворочалось: поряд-
ком наглотался воды. Несколько минут Федор молча отплевывался.
     - Ну,  брат,  хана-а-а!  - сказал затем отчетливо и зло. - Слышь,
брат? Рыб кормить будем...
     - Погоди с отходной-то! - сурово одернул его Семен, который лежал
боком на днище. - Бахилы у тя подвязаны?
     - Подвязаны.
     - Одну завязку дай мне. Я тоже сниму - свяжем весла, чтобы не уп-
лыли...
     - Весла? - радостно переспросил Федор. - Неуж-то весла?
     - Весла,  - повторил Семен.  - Когда я вынырнул, так одно мне под
руку подвернулось. Поймал. А другое возле борта нашел.
     - Ну,  Семен, везучий ты! Весла - это хорошо. - Федор одной рукой
стал  развязывать  сыромятный ремешок на бахиле под коленом.  Отвязал,
хотя кожа размокла и рука плохо слушалась. - Держи!
     - Погоди...  - Семен половчее передвинул весла,  прижатые телом к
днищу у основания киля. - Давай! - Связал ремешки, зубами затянул узе-
лок. Свободный конец ремешка умудрился продеть в щель под железную по-
лосу, тоже крепко завязал. - Ну вот и ладно. Как ты? Закоченел?
     - Спрашиваешь! - хмуро отозвался Федор, всматриваясь в потемки. -
Все одно пропадем.  Не утонем, так замерзнем. Мокрехонькие, только что
не нагишом.
     - Ну-ну! Крепись! Отлив начнется, волна спадет - легче будет.
     Федору стало неловко от того,  что он вроде бы совсем упал духом.
Уже спокойнее спросил:
     - А мы ровно на месте стоим?..
     - На якоре. Он выпал из елы и за дно зацепился. Только бы трос не
перетерло. Перетрет - утащит нас в голомя1..
     1 Голомя - открытое море (поморское).

     Федор промолчал.  Он думал, как им спастись, и не мог ничего при-
думать
     - Чего молчишь: Живой ли?
     - Да живой...
     - Зубы-то как?
     - До них ли тут?
     - Ну ладно, - примирительно сказал Семен. - А я вроде обтерпелся.
Теплей вроде стало.  Ко всему привычен человек...  Эх!  -  Он  крепко,
по-мужицки выругался. Потом заговорил с оттенком виноватости: - Прежде
мужики в таком дурацком положении богу молились...  Николу  на  помощь
звали... А мы вот забыли об этом.
     Федор выслушал его молча.  Море гремело в потемках, катило лохма-
тые  волны и мотало из стороны в сторону утлое перевернутое суденышко.
Рыбаков все время окатывало водой.  "Долго не продержаться,  - подумал
Дерябин.  - Что делать? Попробовать перевернуть елу? На такой волне на
киль ее не поставить.  Да если бы и удалось, воды полно будет. Ох, бе-
да, беда! Может, придут из села на помощь? Но когда хватятся?
     - Федор, а, Федор!
     - Чего?
     - Так зубы-то не болят? - снова спросил Семен.
     Он понимал, что надо раскачать Федора на разговор. Когда молчишь,
думы нехорошие роятся в голове,  будто злые осы... Семен это знал: бы-
вал на своем веку в передрягах.
     - Нет, не болят, - равнодушно отозвался Федор.
     Он и в самом деле не ощущал боли,  которая так терзала его на бе-
регу.
     - С перепугу болеть перестали.  Это так.  У меня перед выходом на
рейд поясницу ломило, а теперь прошло. Давай думать, что делать.
     - А что?  Видно, так и висеть на днище. Рассвет придет - может, и
в голове посветлеет. Тогда, глядишь, что и придумаем.
     - Верно.  Умная твоя головушка! - похвалил Семен и, помолчав, до-
бавил. - Бочки у нас пропали...
     - Спишут,  -  не очень уверенно ответил Федор.  - Хрен с ними,  с
бочками! Лишь бы самим спастись!
     - Да,  теперь не до бочек, - согласился Семен, но все же подумал,
что если потерянный груз отнесут на них,  то придется платить изрядную
сумму, такую, какая и во сне не снилась ни ему, ни Федору.
     Настроение стало еще мрачнее,  и он надолго замолчал.  Федор  уже
подумал, не случилось ли с ним чего: вдруг задремал, еще сползет в во-
ду. Он хотел было окликнуть товарища, но тот и сам, наконец, подал го-
лос.
     - Отлив начался. Волна меньше стала.
     - Верно. Скорее бы рассвело.
     - Ну рассветет еще не скоро Что это?..  Гляди,  луч! - воскликнул
Семен. - Позади тебя светит. С парохода, что ли?
     Федор быстро обернулся,  всмотрелся во тьму и разглядел вдали луч
света, скользнувший по волнам. А вскоре донесся и слабый гудок.
     - Никак нас ищут!?
     - Похоже,  - отозвался Семен.  - На "Боевике", верно, пришли. Его
фонарь. И гудок его. Только не там ищут...
     - Давай покричим.
     Оба дружно принялись кричать,  но быстро отчаялись в том,  что их
услышат на таком большом расстоянии.
     - Зря кричим. Гудок и то еле слышно, - сказал Семен. - Жаль, огня
у нас нет...  Сигнал не подать. Ежели до рассвета проищут, тогда заме-
тят.
     - Не ушли бы мористее...
     - Хоть бы скорее рассвело. Рубаху исподнюю на весле бы подняли.
     Слабый луч  света,  вспыхивавший время от времени,  все удалялся.
Рыбаки приуныли.

..................................................................

     - Федор, а, Федор!
     - Ну?
     - Как ты, живой?
     - Чуть живой.
     Федор находился в том дремотном,  близком к  обмороку  состоянии,
когда уже перестаешь ощущать и холод,  и голод,  и постепенно погружа-
ешься в небытие.  Так случается с путником,  застигнутым где-нибудь  в
пустынной  тундре  лютой пургой.  Выбившись из сил,  человек валится в
сугроб и медленно погружается в свой последний вечный  сон...  Усилием
воли  Федор  гнал  прочь эту сонную одурь,  обволакивающую его тягучей
прочной сетью,  сколько было возможно, ворочался на смоляном днище елы
и все чувствовал,  что силы уходят и гибель близка.  Ему стало до слез
жалко Соню и маленькую дочурку Сашу:  "Как же они  без  меня-то  будут
жить?"
     Студеная злая вода сковывала тело.  Ветер пробирал до костей. Фе-
дор подумал, что в таком безнадежно-отчаянном положении ему бывать еще
не приходилось, Разве только в фашистском плену, куда он попал, будучи
сильно контуженным и раненным, в сорок первом, в июле.
     ...Вспомнилось ему, как мостили булыжником дорогу. Камни из карь-
ера - большие,  тяжелые - носили на руках. А руки слабые, пальцы скрю-
ченные,  с ободранными ногтями.  Спина нестерпимо болела... Шел Федор,
горбясь,  прижимая  к  груди неуклюжий булыжник,  шатался из стороны в
сторону на костлявых и длинных,  словно палки,  ногах. А охранник, что
стоял  на  обочине  тропы,  уже примеривался сунуть Федору прикладом в
спину.  Кукшин запнулся,  камень вывалился из рук.  Он стал  поднимать
его, внушая себе: "Только бы не упасть... Только бы..." Тех, кто выби-
вался из сил, немцы пристреливали.
     Поднял камень,  выпрямился  и пошел.  Немец - прикладом ему в бок
так, что ребра хрустнули.
     - Руссишен швайн!
     Охранник, видимо, сломал ему ребро. Вечером в бараке товарищи на-
ложили Федору тугую повязку. Бок долго болел.
     И все-таки Федор выжил.  Сколько вынес в плену,  рядом со смертью
ходил,  но вернулся, и вот - на тебе, в родном краю погибель!.. Он по-
мотал головой, тихо застонав.
     - Чего ты? - окликнул его Семен. - Худо тебе?
     - Да нет...  Просто так, - отозвался Федор и, с трудом приподняв-
шись, посмотрел вокруг.
     Начинался бледный рассвет. Уже отчетливо различались гребни волн,
вдали обозначился горизонт. Теперь Федор увидел и лицо своего товарища
- бледное,  осунувшееся,  совершенно бескровное,  со спутанными седыми
волосами на лбу, с губами землистого цвета. "А ведь ему труднее, - по-
думал Федор.  - Он меня много старше, здоровьишко не ахти. Однако дер-
жится!"
     Серые губы Семена разомкнулись, и Кукшин услышал:
     - Светает.
     - Светает. А мы, кажись, плывем?
     - Плывем. Трос якорный перетерло, мы и не заметили...
     То, что трос порвался и елу относит  на  юго-восток,  он  заметил
давно, но не говорил об этом Федору.
     - Берег!  - неожиданно вырвалось у Федора, заметившего темную по-
лоску на горизонте.
     - Да ну?  - Семен торопливо обернулся.  - Верно, берег. Верстах в
трех.
     Пошел дождь вперемешку с мелким липким снегом,  и берег словно бы
размылся за его нависью. Но все равно у рыбаков затеплилась надежда на
спасение.
     Волнение на  море  поулеглось.  И вдруг ела ударилась обо что-то,
так что ее корпус содрогнулся.  Семен и Федор  переглянулись  и  снова
ощутили под собой глухой удар. Судно теперь вроде бы стояло на месте.
     - Камень! - воскликнул Семен.
     - Все может быть, - неуверенно произнес Федор.
     - Кажется,  обмелились,  слава богу!  Однако надо проверить, а уж
после  "ура" кричать.  Дай-ка я опущу весло,  - Семен поспешно ослабил
ремешок, вытащил весло. - Держи меня.
     Федор вцепился в полу Семеновой тужурки почти негнущейся, сведен-
ной от холода рукой. Дерябин, склонившись, опустил весло торчком в во-
ду и нащупал дно. Воды - по самую рукоятку.
     - На кошку1 вынесло. Наше счастье, что вода убыла, - сказал он. -
Теперь придется нам поработать. А под елой-то не камень, а бочка.
     1 Кошка - песчаная или мелкокаменистая отмель в море

     - Бочка? - удивился Федор.
     - Она, я разглядел в воде,-Семен снова сунул весло в петлю, затя-
нул ее.  - Ну, благословясь, опять в воду, - сказал он деловито и оза-
боченно, словно выполнял привычную обыденную работу.
     Федор остановил его:
     - Погоди, я длиннее тебя. Авось дна достану.
     Он быстро соскользнул с днища и нащупал грунт,  оказавшись в воде
по грудь.
     - Плотно.  Песок, - сказал Федор, слабо улыбаясь и дрожа от холо-
да, охватившего тисками все тело. - А дале... - он немного удалился от
елы, и вода стала ему по пояс, - еще мельче. Видишь? Дай-ко я попробую
подтянуть сюда елу...
     Семен тоже спустился в воду и стал помогать тянуть суденышко. Вы-
биваясь из сил,  они,  наконец,  вытащили елу на отмель и, взявшись за
борт,  стали переворачивать ее. Возились долго, и все же поставили су-
денышко на киль.  И хотя в нем было много воды,  оба забрались в елу с
радостью.  Семен вспомнил,  что в носу в закрытом отсеке обычно храни-
лось жестяное ведерко, и достал его. По очереди стали откачивать воду.
И хотя оба находились в крайней степени изнеможения, надежда на спасе-
ние прибавляла им сил.  Ведро то и дело переходило из рук в руки, вода
заметно убывала.  Скоро добрались до днища. Суденышко стало непривычно
легким и вертким.  Возле борта всплыли на привязи весла.  Взяли  их  в
елу.  Уцелел и парус,  засунутый с мачтой под банку. Но ветер был сла-
бый, и парус решили не ставить. Сели, мокрые с головы до ног, на банку
и хотели было грести, чтобы поскорее согреться, но Семен спохватился:
     - Постой. Надо поискать бочки. Ведь все-таки семга. Сколько в нее
труда вложено!
     - Да ну их к дьяволу, эти бочки! - взорвался Федор.
     Но Семен посмотрел на него с упреком, и он сник.
     Одну из бочек нашли сразу, неподалеку. Она торчала среди волн ок-
руглым краем. Опять пришлось барахтаться в ледяной воде.
     Это была тяжелая работа.  Едва брались руками за дно бочки, чтобы
перевалить  ее через борт,  ела ускользала,  и бочка плюхалась в воду.
Уже,  кажется, не осталось сил, оба ругали на чем свет стоит непослуш-
ную бочку, но все-таки не отступались и опять подводили к ней елу.
     - Ни черта так не выйдет. Надо одному держать елу, а другому под-
нимать эту проклятущую бочку, - тяжело дыша, сказал Семен. Вода с него
текла ручьями, и был он похож на водяного.
     - Давай,  я буду закатывать, а ты стань с того борта, - предложил
Федор.
     Семен побрел к другому борту и налег на него грудью, а Федор под-
вел бочку к еле и,  поднатужась,  перевалил ее  через  борт.  В  спине
что-то хрустнуло, но в горячке он не придал этому значения.
     Влезли сами. Один стал грести, а другой - высматривать среди волн
другие бочки. Долго крутились над отмелью и, когда все бочки выловили,
сели на банку,  обессиленно прислонясь друг к другу.  Потом взялись за
весла.
     - Это Васильевская кошка,  - сказал Семен. - Теперь уж я убедился
- Васильевская?  Ее всегда опасались в отлив,  как бы не обмелиться. А
теперь вот она нас выручила... Не было бы счастья, да несчастье помог-
ло. Ну, теперь домой, с богом!
     - Да,  теперь уж мы спаслись,  - расслабленным голосом  подхватил
Федор.  - Уж я думал,  совсем нам будет хана...  Теперь я увижу Соню и
Сашу...
     Мокрая от  воды,  нагруженная  бочками  ела  тяжело легла носом в
устье реки.  Гребцы, откидываясь назад всем корпусом, налегали на вес-
ла.  Им казалось, что гребут они сильно и споро, а на самом деле весла
еле-еле поднимались из воды, которая, словно тесто, засасывала их.
     Семен, вглядываясь в удручающе серые дали Мезенской губы,  приме-
тил смазанный дождем и снегом силуэт судна.
     - Гляди, никак "Боевик"! - сказал он почти равнодушно.
     Теперь, когда они сами вызволили себя из беды,  запоздалая помощь
не вызывала радости.
     - Верно,  "Боевик",  - согласился Федор.  - Где они  шлялись  всю
ночь?
     - Не знали, где искать. Да и видимости никакой...
     - Ладно,  нагонят,  дак хоть в кубрике обогреемся, - подобрел Фе-
дор.
     "Боевик" на полном ходу быстро приближался к ним со стороны моря,
давая частые призывные гудки в знак того, что рыбаков заметили.

        ГЛАВА ВТОРАЯ

        1

     История с  двумя рыбаками,  чуть не погибшими в шторм на взморье,
взволновала все село и дошла до Мезени. Секретарь райкома Иван Демидо-
вич Шатилов предложил Митеневу обсудить этот случай в партийном поряд-
ке.  Митенев назначил заседание партбюро на ближайшую субботу. Оба ры-
бака,  потерпевшие бедствие,  серьезно заболели. Хорошо еще, что оста-
лись живы...
     Панькин, старый, опытный председатель, приуныл, ходил по селу по-
тупя голову, избегая глядеть людям в глаза. Дорофей Киндяков, его друг
и приятель, пытался успокоить председателя:
     - С кем не бывает!  Все ошибаются,  - сказал он, когда они вместе
шли домой вечером.
     - Погорел я с этой елой.  Надо было послать "Боевик", - хмуро от-
ветил Панькин,  и Дорофей различил в его голосе не только досаду, но и
дремучую тоску.
     - Видишь ли, дело в чем, - рассуждал Дорофей, - привыкли мы рабо-
тать по старинке,  на парусниках, на деревянных слабосильных суденках,
силой  да сноровкой брать...  Горбом,  одним словом.  И ты по привычке
этой старинной,  шут ее подери, решил положиться на парус да на силу и
находчивость рыбаков.  Годами ведь так работали: хлеб добывали, хребет
ломали, пупок надрывали. А нынче не те времена, - Дорофей взял Паньки-
на за локоть,  придерживая его: изба председателя светилась рядом низ-
кими оконцами.  - Вот еще,  к примеру, рассудим так. Купил человек но-
вый,  с иголочки, кафтан доброго сукна и повесил его в гардероб. А сам
ходит в старом латаном-перелатанном,  ветром подбитом. А почему? Новый
жаль носить!  Бережет его для праздников. Проклятая мужицкая экономия,
Так и ты: "Боевик" у тебя для праздников, а ела - для буден.
     - "Боевик" я приберегал не для парада. Лето придет - по тоням его
придется гонять, к пароходу посылать за грузами. Тут как хошь думай...
     Панькин вздохнул и попрощался.

        2


     На улице уже который день шел въедливый дождь, перемежаясь с лип-
ким снегом.  Слякотная мерзкая погода. Вечерами - тьма-тьмущая. Родион
на  крыльце правленческого дома зацепился ногой за плетеный веревочный
коврик и больно ударился локтем о дверь.  Она с грохотом распахнулась.
Сверху, с лестницы, недовольный голос:
     - Господи, кто там ломится?
     Манефа стояла  наверху,  светя керосиновой лампой-десятилинейкой.
Электрический свет недавно погас, что-то случилось с движком.
     - Это я, Манефа Васильевна, - отозвался Родион.
     - Ноги-то вытер? - Манефа не любила вечерних заседаний в конторе,
они  доставляли  ей дополнительные хлопоты и мешали заваливаться спать
спозаранку. - На улице грязища! А ты никак опоздал...
     Тут дали свет,  загорелась в коридоре лампочка. Мальгин одним ма-
хом взбежал по лестнице наверх, в комнату, где начиналось заседание.
     - На повестке дня у нас два вопроса,  - объявил Митенев. - Первый
- "О личной ответственности коммунистов за аварию  на  рейде  седьмого
октября  сего  года"  и второй - "О готовности к наважьей путине".  По
первому вопросу - мое сообщение, по второму - Панькина.
     Чуть сутулые, широкие плечи Митенева обтягивал серый коверкотовый
старомодного покроя пиджак. Рубашка сверкала белизной, галстук в косую
полоску был повязан аккуратным небольшим узелком. Лицо у Митенева упи-
танное,  гладкое, чуть рыхловатое. Плешивая голова лоснилась при свете
лампочки.  За  двухтумбовым письменным столом парторг выглядел уверен-
ным, внушительным и даже монументальным. Сбоку стола пристроился Пань-
кин.  Вид у него настороженно-виноватый, глаза потуплены. На стульях у
стены - предсельсовета Мальгин, Дорофей, директор школы Сергеичев, по-
жилой  сухощавый  в очках с золоченой оправой.  Он приехал на работу в
Унду в сорок втором году,  будучи эвакуированным со Смоленщины. Теперь
собирался выйти на пенсию и вернуться на родину.
     Митенев продолжал вести заседание.
     - Нам надо точно выяснить причины аварии,  установить виновных и,
если они того заслуживают,  наказать в партийном порядке.  - Секретарь
партбюро помолчал,  подумал. - Конечно, если бы не шквал, застигнувший
рыбаков,  может, все и обошлось бы... Но шквал шквалом, а факт налицо.
И факт печальный!  Почему бочки в еле не были закреплены?  Они сдвину-
лись к борту и опрокинули судно.  И, наконец, почему "Боевик" не сразу
нашел Дерябина и Кукшина? Капитан судна Котцов всю ночь не мог выйти к
месту аварии и снять рыбаков с днища. Вот вопросы, на которые мы долж-
ны получить ответ. Прошу высказываться.
     Митенев сел. Однорукий Родион зажал меж колен коробок со спичками
и прикурил. Затянувшееся молчание прервал Панькин:
     - Дмитрий Викентьевич,  видимо, из деликатности не упомянул моего
имени,  - сказал он глухо, будто не своим голосом. - Но вывод напраши-
вается такой: виноват я как руководитель. И в том, что послал елу - не
"Боевика", и в том, что не обратил внимания на незакрепленный груз, и,
наконец,  ночью я был на борту судна и неуспех поисков ложится тоже на
меня. И я приму как должное любое наказание.
     Неловкое молчание снова охватило собравшихся. Очень уж непривычно
было Панькину выступать в роли виновного. Однако Митенев требовательно
заметил:
     - Легче  всего,  Тихон Сафоныч,  признать свою оплошку.  А почему
все-таки случилась беда? Почему мы забыли о том, что в нашем деле каж-
дый  шаг  в море связан с риском и возможной гибелью людей?  Почему мы
легко и непродуманно отдаем хозяйственные  распоряжения?  Ведь  иногда
жизнь человека зависит от самой малой небрежности!  На кого будем спи-
сывать издержки?  На судьбу?  На войну?  Так ведь она уже давно кончи-
лась...
     Стало опять тихо.  Было слышно, как работает на окраине села дви-
жок.
     - Ну что, молчать будем? - с неудовольствием спросил Митенев.
     Родион погасил окурок и встал.
     - Случай,  конечно, чрезвычайный. Но винить во всем только Тихона
Сафоныча  будет  несправедливо.  Много для колхоза сделал он,  и я его
глубоко уважаю.  Видите ли...  ставя перед собой хозяйственную задачу,
мы печемся лишь о том,  чтобы в срок ее выполнить. А о тех, кто ее вы-
полняет,  мы и не думаем подчас,  Работа у нас заслоняет  человека.  А
ведь должно быть наоборот!  Честно сказать, у меня в сельсовете тоже с
некоторых пор стал прививаться этакий бюрократический казенный  метод:
все  обсуждаем планы да мероприятия,  а о людях,  исполнителях планов,
вспоминаем редко...
     - Куда  тебя заносит?  - поправил Родиона Митенев.  - При чем тут
сельсовет? Ближе к делу!
     - А если ближе к делу,  так и я тоже виноват в том, что не пришел
в тот вечер на причал, не поинтересовался, как выходят на рейд колхоз-
ники. Хоть и знал, что выходят.
     - Самокритика - дело нужное.  Но теперь она вовсе ни  к  чему,  -
жестковато сказал Митенев. - Какие будут конкретные предложения?
     - Предложение у меня такое: записать пункт о коллективной ответс-
твенности за жизнь каждого рыбака.
     - Коллективная ответственность - дело не лишнее, - усмехнулся Ми-
тенев. - Ты обратил внимание на повестку дня? Личная ответственность -
основа порядка.  Она прежде всего,  а уж потом  коллективная,  которая
складывается  из суммы личных ответственностей.  Дорофей,  ты что ска-
жешь? А вы, товарищ Сергеичев?
     Дорофей чувствовал  себя неловко.  Ему не хотелось "катить бочку"
на председателя. Он чувствовал, что многое в том происшествии зависело
от случайности, от шторма. Но и безнаказанным это не должно сойти. По-
тому он нерешительно предложил:
     - Может быть, надо все-таки поставить нашему председателю на вид,
потому как он сам признал свою промашку?
     Директор школы из осторожности промолчал.  Митенев упрекнул Доро-
фея:
     - Соломку подстилаешь, чтоб помягче было?
     - Ну,  почему соломку... Ведь был шторм. А он, известное дело, не
спрашивает, кто прав, а кто виноват...
     - Мы должны быть принципиальны.  Как требует устав.  И  потому  я
предлагаю  за непродуманные действия по отправке груза объявить комму-
нисту Панькину выговор без занесения в учетную карточку и предупредить
его настоятельным образом. Есть еще предложения? Нет? Тогда голосуем.
     После этого пригласили из  бухгалтерии  ожидавшего  там  капитана
"Боевика" Андрея Котцова.
     В год получения судна правление колхоза назначило на него капита-
ном Дорофея,  а Котцова - помощником.  В середине лета нынешнего года,
когда надо было возводить клуб, не оказалось руководителя строительной
бригады.  Во  всей  Унде  только Дорофей хорошо знал плотницкое дело и
разбирался в чертежах. Ему и поручили возглавить строительную бригаду,
а судно доверили Котцову:  остаток навигации он водил "Боевик" уже без
Дорофея.
     - Садись, Котцов. У нас к тебе будут вопросы, - Митенев указал на
свободный стул, - Почему поиск рыбаков с елой затянулся до утра?
     - Была  очень  плохая  видимость,  - ответил Андрей.  - Шторм во-
семь-девять баллов.  Ночь навалилась медведицей...  А у нас  прожектор
слабый, недалеко светит.
     - Навигационные приборы были в порядке? - поинтересовался молчав-
ший до сих пор директор школы.
     - Прибор у нас один - компас. Он в порядке.
     - Скажи по правде:  заплутал?  Искал, не там, где надо? - допыты-
вался Митенев.
     - Немудрено и заплутать в такой обстановке...
     - Председатель был с вами? Он руководил поисками?
     - Как  же!  - тотчас ответил Котцов,  - Тихон Сафоныч находился в
рубке,
     Панькин с неудовольствием прервал Котцова:
     - Брось,  Андрей,  говори правду. Меня ведь укачало, Так трепану-
ло!..  Я в кубрике на койке валялся, И ты, друг сердечный, меня не вы-
гораживай.
     - Так вы же были в рубке! - настойчиво повторил Котцов.
     - Ну заглянул ненадолго.  А остаток ночи был совсем плох.  Стыдно
перед командой...
     - А какое значение имеет - был в рубке Панькин или не был? В кон-
це концов вел "Боевик"-то я.  С меня и спрос. И если говорить начисто-
ту,  то я больше беспокоился за свое судно, хотя рыбаков тоже искал, -
Котцов нервно смял в руке фуражку.
     - За свое судно? - удивился Митенев.
     - Ну да.  Штормина был крепкий. "Боевик" мог опрокинуться. Вполне
свободно оверкиль1 сыграть. Осадка у судна без груза невелика, а палу-
ба  высокая  и фальшборт тоже...  Ну и рубка,  да еще сверху поисковый
мостик с брезентовым ограждением - все парусит - будь здоров!  Я  ста-
рался против ветра держать. А чтобы бортом к волне стать - упаси бог!
     1 Оверкиль  - положение судна вверх днищем во время кораблекруше-
ния.

     - Ну вот,  - как бы оправдывая Панькина и Котцова,  заметил Доро-
фей.  - На "Боевике" и то опасно было.  Выходит,  и в том,  и в другом
случае  был риск.  Надо кончать это разбирательство.  И так все ясно -
авария произошла в штормовой обстановке.
     Митенев глянул на него неодобрительно.
     - Видимо,  неудачный поиск рыбаков,  потерпевших бедствие, все же
объясняется неумением водить судно в шторм. Он, видите ли, боялся, что
"Боевик" опрокинется,  и не хотел рисковать в то время,  когда два со-
вершенно  закоченевших рыбака были на краю гибели!  Ну ладно,  Панькин
морской болезнью страдал,  - с кем не бывало, а Котцов был у штурвала,
ему и ответ держать.  Надо нам записать в решении: "Партийное бюро ре-
комендует правлению колхоза отстранить Котцова от обязанностей капита-
на  ввиду  его  слабой  судоводительской подготовки и вернуть на судно
Киндякова". Ну а бригадира на стройку надо искать другого.
     - Зачем искать?  - вставил Дорофей.  - Навигация кончилась.  Куда
пойдете на "Боевике"? На носу ледостав.
     - Ну ладно.  Тогда какие будут еще предложения? Я считаю, что нам
все же надо предупредить Котцова,  пусть более внимательно относится к
служебным обязанностям.
     Против этого не возражали. Котцов в сердцах нахлобучил фуражку на
голову и вышел.
     - Переходим ко второму вопросу, - сказал Митенев.

     Когда расходились по домам, Дорофей спросил председателя:
     - Чего молчишь? Расстроился?
     - Думаю.  Наважников-то на Канин надо отправлять! Кого пошлем ка-
питаном? Опять же Котцова?
     - Пусть ведет судно.  Митенев зря на него наседал.  Мы с Андреем,
бывало, до Югорского Шара ходили, он морем испытан.
     Было темно,  и накрапывал мелкий холодный дождик.  Ноги скользили
на мокрой тропке. Дорофей тронул председателя за локоть.
     - Родион чего-то такое говорил на бюро,  что я его не очень и по-
нял...
     - Ему не хотелось,  чтобы мне выговор дали,  вот и  ухватился  за
коллективную ответственность. Ты тоже пытался меня выгораживать. А за-
чем?

        3


     С рейсом на Канин в этом году припозднились.  Прежде бригады отп-
равлялись ловить навагу в конце сентября. Задержка вышла из-за болезни
рыбмастера,  который вот уже пятый год ходил старшим на стан колхоза в
устье Чижи и был там, как говорится, и царь и бог на целых три месяца.
Путь "Боевику" предстоял нелегкий:  осенние туманы, непогоды, ветры, -
все это надо было преодолеть,  забросить людей,  продукты, снасти и до
ледостава вернуться домой.
     Внутренних помещений на судне почти не было,  только машинное от-
деление да носовой кубрик на пять коек.  Рыбакам приходилось ехать на-
верху, спасаясь от дождя и стужи под брезентом.
     У причала Панькин напутствовал Котцова:
     - Гляди, чтобы людей не смыло с палубы!
     - Да ладно, не впервой, - суховато отозвался капитан. - Не беспо-
койся.
     Панькин стал прощаться с рыбаками.  Чуть подольше других подержал
в  своей  ладони теплую и мягкую руку Феклы Зюзиной.  Она стояла возле
люка в машинное отделение и с какой-то отрешенной задумчивостью гляде-
ла на реку,  не замечая людей, толпившихся на палубе, не слыша голосов
и предотвальной суеты.  На ней был ватный костюм,  на голове  серый  в
темную крупную клетку полушалок. Карие глаза затаенно грустны. В угол-
ках рта и на лбу резкие морщинки.  Губы,  прежде алые,  сочные, теперь
были бледны,  почти бескровны. "Стареет Феня", - подумал Панькин с со-
жалением.
     - Фекла Осиповна,  - обратился он к ней, - я тебя прошу как члена
правления, если случится задержка с отправкой рыбы, дай знать.
     Фекла сдержанно кивнула.
     - Счастливо оставаться, Тихон Сафоныч.
     Панькин выпустил ее руку и добавил:
     - Пожалеть бы тебя пора,  приберечь... Хватит по тоням скитаться.
Присмотрю-ка я тебе постоянную работу в селе.
     Фекла глянула на него вприщур,  глаза потеплели,  появился в  них
прежний задорный блеск.
     - Чего так?  Неужто старею?  С чего жалость ко мне появилась? - И
вдруг сразу потемнела лицом, опустила взгляд. - Да, старею. И пора мне
в самом деле спокойную должность на берегу дать.
     - Дадим,  -  Панькин  глянул на нее снизу вверх,  - она была выше
председателя почти на голову. - Последний раз едешь на Канин.
     - Ну-ну, поглядим, - Фекла недоверчиво усмехнулась.
     Панькин, невысокий, ссутуленный, в набухшем от дождя суконном по-
лупальтеце,  осторожно сошел на пристань по скользкому трапу,  помахал
оттуда рукой.  "Боевик" прогудел сипловато и коротко. Отдали швартовы,
из люка высунулся Офоня Патокин с маленьким, точно кулачок, невероятно
морщинистым лицом.  В одной руке - промасленная ветошь, в другой - па-
пироса. Помахал ветошью:
     - Поехали-и-и!
     Андрей Котцов, ладный, крепкий, в кожаной куртке в обтяжку, высу-
нулся в дверь рубки.
     - Малый вперед!
     - Есть,  малый вперед! - Офоня исчез, будто провалился в железное
нутро судна.
     Котцов встал у небольшого,  окованного  красной  медью  штурвала.
"Боевик" отделился от шаткой дощатой пристани и пошел в устье.  Двига-
тель стал работать на средних оборотах, на стук шатунов и поршней кор-
пус отзывался гулким стоном.
     Фекла прошла в корму, постояла там, провожая взглядом удаляющееся
село.  Все  меньше  и приземистей становились сараи-склады,  за ними -
россыпь избенок на берегу, телефонные столбы, белые наличники окон ма-
газина,  антенна  на крыше правления,  мокрый от дождя темнобурый флаг
над сельсоветом.  За кормой грязно-желтые лохматые волны пытались дог-
нать  судно.  Река была по-осеннему холодна и неласкова.  И неласковым
было небо за сеткой мелкого назойливого дождя.  Он непрерывно  сыпался
из низеньких, быстро бегущих облаков, напоминающих клубы банного пара.
     Впереди три месяца жизни в тесной избенке с нарами  в  два  ряда,
ежедневная изматывающая работа на льду у рюж,  морозы и оттепели,  сы-
рость и простуда. Там, на канинском берегу, пустынном и голом, - обыч-
ная  рыбстановская жизнь.  Фекла к ней готовилась уже теперь,  в пути,
настраивая себя на все трудности и  тяготы.  Она  наперед  знала  свою
судьбу: пока здорова и сильна, ей предстоит работать в колхозе, ловить
семгу и навагу,  чинить и вязать сети, летом косить сено, а как соста-
рится - быть в хозяйстве "на подхвате",  пристроиться уборщицей в рыб-
коопе или в школе, а то и нянькой у чужих детей в садике. Все просто и
ясно.  Она не знала,  что имел в виду Панькин, обещая ей новую работу,
но догадывалась,  что она не будет необычной и сложной.  Ведь моряков,
которые начнут сдавать, всегда списывают на берег...
     Она постояла, погрустила и вернулась к рыбакам, которые сидели на
мешках и ящиках,  укрываясь от мороси брезентом.  Села на туго набитый
мешок с рюжами,  натянула на голову край парусины и услышала,  как  по
ней дробно сеется дождь.

        4


     Тогда, после памятного заседания бюро,  Панькин, уйдя домой с вы-
говором,  почувствовал в себе неуверенность,  и будто в  душе  у  него
что-то  надломилось.  Обижаться  на  Митенева не приходилось.  Во всем
Панькин винил только себя. Бывали и раньше подобные положения: риска в
поморском деле хватало. Однако все обходилось более или менее благопо-
лучно. А тут не обошлось.
     Для иного  тертого жизнью и притерпевшегося ко всему руководителя
выговор значил бы не так уж много:  дескать, не впервой, пройдет время
- снимут.  Но Паньтан к наказаниям не привык, и сейчас ему было нелег-
ко.
     Его всегда хвалили и ставили в пример - и в районе,  и в области.
Это было в общем справедливо: Панькин руководил хозяйством умело. Бла-
годарностей  и  почетных грамот у него не счесть,  а в сорок пятом его
наградили орденом Трудового Красного Знамени.
     И вот  - выговор.  Хотя и без занесения в учетную карточку,  и на
бюро райкома его персональное дело обсуждаться, по-видимому, не будет,
все же неприятно,  Митенев по долгу службы доложит об этом в райком, а
там скажут:  "Стареть стал унденский председатель, промашки допускает.
Не пора ли ему на покой?" Основания для таких предположений у Панькина
были.  Еще в прошлом году первый секретарь райкома Шатилов,  оставшись
после  заседания  в кабинете наедине с Панькиным,  поинтересовался его
здоровьем,  да будто между прочим уточнил, сколько ему лет. В этом не-
долгом и вроде бы случайном разговоре было что-то такое, что заставило
Тихона Сафоныча и самого подумать о возрасте и выходе на пенсию. В са-
мом  деле,  годы подошли - удаляйся от дел,  лови для себя рыбу сеткой
или удочками,  а то хоть вяжи носки  из  овечьей  шерсти...  Занимайся
всем, чем угодно, и доживай век без хлопот и нервотрепки.
     А кто заменит его? Рыбаки и во сне море видят, во время промыслов
их дома на канате не удержишь.  А тот,  кто остается на берегу, не го-
дится в председательскую упряжку по здоровью.
     Пришлые люди на Поморье не приживаются.  Места тут глухие,  даль-
ние,  От села до села огромные немеренные расстояния,  бездорожье, мхи
да болота.  Летом тут еще так-сяк: охота, рыбалка, морошка с черникой,
а зимой скучища, выдержать которую может только местный житель, потому
как тут - его родина, земля дедов и прадедов.
     Могут, конечно,  прислать замену из райцентра.  Но какой она ока-
жется?  В соседнем колхозе после войны по рекомендации райкома избрали
на председательский пост бывшего директора пищекомбината  Осипова.  Не
прожил там и года - завалил дело, перессорился с рыбаками и в доверше-
ние всех бед запил горькую. Пришлось искать другого.
     И Панькин трудился по пословице:  "Вразумись здраво,  начни рано,
исполни прилежно",  забывая о годах,  о старой ране, которая тревожила
его по ночам.
     На сердце он не жаловался. Однако не вечно же ему стучать без пе-
ребоев.  В тот вечер, придя с заседания, Панькин почувствовал слабость
во всем теле,  ноги неизвестно почему ослабли, подгибались в коленках,
и он поспешил раздеться да сесть.  Жена встретила его привычной шуточ-
кой:
     - Заботушка  мой пришел.  Вот уж любишь позаседать-то!  Хлебом не
корми...  - Но,  приметив на лице супруга необычную бледность и на лбу
испарину,  смешалась и сменила шутливый тон на участливый: - Неможется
тебе, Тихон?
     - Да так... Устал.
     - Выпей чаю да полежи - пройдет.
     Однако не прошло.  Ночью Панькин не мог уснуть,  болело сердце. А
под утро ему и вовсе стало плохо.  Он лежал на спине, тихонько вздыхал
и морщился,  но не хотел беспокоить жену, которая, разметав на подушке
волосы,  словно девчонка,  сладко посапывала носом.  Тихонько он вылез
из-под  одеяла,  пошел  на кухню попить воды и там,  потеряв сознание,
упал. Жена вскочила, перепугалась и стала приводить его в чувство. Оч-
нувшись,  Тихон  Сафоныч  посмотрел на нее и стал подниматься с ее по-
мощью.
     - Что с тобой, милый? - чуть не плача, спросила жена.
     - А и не знаю что...
     - За фельдшерицей сбегать?
     - Не надо. Прошло.
     Голова была ясной, а сердце ныло, словно в грудь положили горячий
уголек.
     Фельдшерица, навестившая Панькина утром по просьбе жены, сказала,
что у него сердечная недостаточность и  посоветовала  Тихону  Сафонычу
полежать с недельку,  попринимать лекарства.  Панькин обещал выполнять
ее советы, но едва фельдшерица ушла, отправился-таки в правление: жда-
ли неотложные дела.
     Жена настойчиво стала уговаривать его,  чтобы расстался  с  долж-
ностью  председателя:  "С тридцатого года в упряжке.  Пора и на покой.
Кончай свое руководство!"
     Она, конечно,  была права. Он и сам понимал, что пора в отставку.
Но опять его засосали обычные заботы, и он стал забывать, как грохнул-
ся среди ночи на пол.
     Но сердце вновь напомнило о себе. Панькин пролежал в постели пол-
месяца и уже твердо решил:  "Пора на покой.  А то вынесут из правления
вперед ногами".
     Уйти в отставку не стыдно:  двадцать восемь лет руководил хозяйс-
твом,  делил с рыбаками и беды и радости,  не знал ни часа, ни дня по-
коя.  И не напрасно:  колхоз окреп, не на пепелище придет новый работ-
ник.
     В лихую военную пору,  когда Панькин с горсткой людей, все больше
женщин, подростков да стариков, ловил рыбу и бил тюленя, казалось: вот
свернем шею фашизму и всем трудностям придет конец!  "Только бы мир, а
уж там!.." И хотя никто не мечтал о молочных реках да кисельных  бере-
гах,  даже  относительно  легкого и спокойного житья все же не получи-
лось.  Война подорвала экономику, не хватало то одного, то другого, то
тут, то там зияли прорехи. Недоставало и самого главного - людей, здо-
ровых опытных мужиков, каких было полно в селе до войны.
     Потребовался добрый десяток лет,  чтобы поднять хозяйство. Хоть и
не сразу,  но стало лучше со снастями,  продовольствием, промтоварами.
Уже  не  было нужды перевивать старые канаты,  выбирая из мало-мальски
пригодной каболки пряди,  которые могли послужить в море.  Стали появ-
ляться  и капроновые сети - пока еще диковина в рыбацком деле.  Колхоз
приобрел новые, архангельской постройки рыболовные суденышки типа "До-
ри",  именуемые в деревенском обиходе на русский лад - доры, и два мо-
торных бота.
     Многие рыбстаны пришли в ветхость, и пришлось заняться строитель-
ством и ремонтом промысловых изб.  Недавно приобрели силовую установку
для электростанции и построили для нее капитальное помещение.  Зарабо-
тал радиоузел, запроектированный еще до войны. Теперь взялись за клуб.
     Ждало очереди строительство фермы.  Стадо выросло до ста двадцати
голов, а доярки вот-вот откажутся работать в старых, насквозь прогнив-
ших помещениях.  У них уже не стало сил вручную задавать корма, носить
воду и дважды,  а летом и трижды тягать буренок за соски во время руч-
ной дойки. Требовался электродоильный агрегат.
     Районы промыслов оставались старыми со  времен  парусного  флота.
Семгу ловили ставными неводами по побережью, селедку - малыми судами в
Мезенской губе, навагу и треску - близ Канина. Но все реже становились
сельдяные и тресковые косяки,  мельче рыбешка. И от того, что ловецкие
угодья истощались,  труднее стало выполнять план, который не уменьшал-
ся, а, наоборот, увеличивался.
     Пора, пора уходить от родных берегов, от дедовских ловецких мест,
искать новые районы лова. Траловый флот, базирующийся в Архангельске и
Мурманске,  облавливал Баренцево море. В страдную промысловую пору там
скапливались сотни судов.  И вот подались тральщики в Атлантику.  Куда
тягаться с ними колхозу с его маломощным флотом! Не те суда, снасти не
те, не приспособлены для глубьевого (глубинного) лова в отдаленных мо-
рях.
     А тягаться надо - жизнь заставляла.
     Не раз вспоминал Панькин довоенную мечту,  и свою,  и Дорофея,  о
"железных  посудинах",  дальних  плаваниях.  Вот и настало время мечте
обернуться явью.  Правда,  покупать тральщики было пока не на что,  но
был другой путь - арендовать их. В пятьдесят втором году колхоз взял в
аренду у Мурмансельди рыболовный сейнер.  Тогда же арендовали в тралф-
лоте два средних рыболовных траулера.
     Капитанов, штурманов и механиков не хватало. Многие опытные море-
ходы не вернулись с войны. Те, кто остался в селе, не годились в "ком-
состав" по своим способностям и образованию.  И Панькин стал  готовить
специалистов  впрок.  Каждый  год в Унду приезжали демобилизованные из
армии парни,  и он уговаривал их поехать учиться на курсы или в рыбоп-
ромышленный техникум.  Парни учились,  возвращались в село и требовали
работу по специальности.  Председатель  обещал  им  в  скором  времени
тральщики, а пока ставил на бота и доры.
     Правление подкапливало средства на счету. И вот наконец колхозные
мотористы,  рулевые,  шкиперы  покинули деревянные бота и доры и стали
плавать на арендованных кораблях. Колхоз вышел в районы глубьевого ло-
ва.
     А старые рыбаки вроде Дорофея,  Офони Патокина да Андрея  Котцова
плавали на малых судах, зная, что теперь решающее слово за молодыми.

        ГЛАВА ТРЕТЬЯ

        1

     Родион Мальгин,  рекомендованный Панькиным еще в сорок пятом году
на работу в сельсовет,  пришелся там,  как говорится,  ко двору. Одно-
сельчане привыкли к своему однорукому худощавому и  на  вид  несколько
флегматичному  предсельсовета,  каждое  утро  неторопливо шагающему от
своей избы на работу с неизменной полевой сумкой, заменяющей ему порт-
фель.  Главным  предметом  в этой сумке была тетрадь,  в которую после
каждых выборов Родион аккуратно записывал для себя наказы избирателей.
Против каждого наказа стояла пометка: "выполнено" или "в стадии выпол-
нения".  А против иных наказов пометки не было, значит, ими еще предс-
тояло заняться.
     С течением времени характер наказов менялся.  В первые послевоен-
ные годы они касались,  к примеру,  ремонта школы, обеспечения нуждаю-
щихся учеников обувью и одеждой,  пенсионного дела и снабжения дровами
семей погибших фронтовиков. Наказы по тому времени были трудными и вы-
полнялись с большими усилиями. Теперь жить стало легче, и характер на-
казов изменился.
     На последних выборах ундяне настоятельно просили сельсовет  отре-
монтировать дороги и мосты, а по улицам села проложить деревянные тро-
туары,  потому что в слякотную пору тут ни пройти ни проехать. Однажды
возчик Ермолай,  уже изрядно постаревший, отправился в магазин за хле-
бом и увяз по дороге так, что на рыбкооповское крылечко взошел в одном
сапоге,  а другой, грязный до невозможности, выловленный из топкой лу-
жи,  надел только после того,  как вылил из него воду. Родион, отложив
все дела, занялся благоустройством.
     Но как выполнить этот наказ, если у сельсовета нет ни рабочих, ни
тягла,  чтобы заготовить и привезти лес,  распилить его на пилораме да
сделать мосточки?  И председатель сельсовета обратился  за  помощью  в
колхоз.
     Панькин, выслушав его, замахал руками:
     - Сейчас никак невозможно!  Лес нужен для артельного строительст-
ва, пилорама занята вырезкой брускового материала. И чего тебе приспи-
чило заняться улицами? Ну, дедко Ермолай забрел в лужу сослепу. А дру-
гим-то ведь можно ее и обойти.  И куда нам ездить да ходить по мощеным
да присыпанным улицам?  От избы к магазину и обратно? Повремени с этим
делом.
     Родион согласился подождать до конца лета, а потом снова напомнил
Панькину о бревнах.  Председатель насупился, по привычке поскреб седой
загривок и упрекнул:
     - Тоже мне сельсовет! Ничего-то у тебя нету. Только усы да сумка!
Когда перестанешь просить то одно, то другое?
     - Никогда,  - отрезал Мальгин.  - Не для себя стараюсь, для твоих
же колхозников.  А усы да сумка разве плохо?  В усах,  к примеру,  вся
мужская красота да сила.
     - Так уж и вся, - Панькин перешел на шутливый тон. - Бабы-то, по-
ди, другую силу уважают. Усов-то им хоть век не будь...
     - Ну,  а что касается сумки,  - Родион похлопал ладонью по лосня-
щейся от долгого употребления кирзе,  - здесь у меня хранится тетрадь,
а в ней записаны наказы избирателей.  Между прочим и наказ о благоуст-
ройстве села. И, если говорить начистоту, то у меня, окромя всего про-
чего,  есть еще и власть. Этой властью я вас, Тихон Сафоныч, (он хотел
было употребить слово "заставлю",  но сдержался) попрошу  помочь  нам,
потому что заготовка леса дело такое, что одними воскресниками нам его
не осилить.
     Он подцепил  длинными  пальцами сумку за ремешок и пошел к двери.
Панькин сказал вдогонку:
     - Власть употреблять надобно с толком.
     - С толком и употребим,  - обернулся Родион. - Вы, Тихон Сафоныч,
сегодня приходите в пять на исполком. Там и решим.
     На заседании исполкома сельсовета,  которое  устроил  Мальгин  по
вопросу благоустройства,  Панькин оказался в меньшинстве.  А на другой
день сельсоветская курьерша принесла в правление колхоза  решение,  по
всей форме отпечатанное на машинке (Панькин знал, что Родион тыкал од-
ним пальцем в клавиатуру,  машинистки у него не имелось) и скрепленное
для  большей  убедительности  гербовой печатью:  "Обязать председателя
колхоза "Путь к социализму" тов.  Панькина Т.  С. заготовить, а с нас-
туплением санного пути и вывезти сто кубометров круглого леса и распи-
лить его на пилораме для благоустройства улиц в с. Унда."
     Панькин возмутился столь решительными действиями Мальгина и схва-
тился за голову:  "Все только и пишут:  "обязать!"  Рыбакколхозсоюз  -
"обязать",  райком - "обязать",  райисполком - "предложить", первичная
парторганизация - "обязать"... И кого? Да все того же Панькина. Теперь
вот и Родька,  дьявол однорукий, его, Тихона Сафоныча, протеже, бумагу
пишет "обязать" и никаких Ну и дела!" Но ничего не оставалось, как вы-
полнять решение.
     Поднатужился колхоз и все же заготовил,  вывез и распилил на  тес
бревна,  а Родион со своим сельсоветским активом поднял народ на воск-
ресники.  За лето вечерами проложили по главной,  да и боковым  улицам
мосточки.
     Несмотря на конфликты,  возникающие иной раз между сельсоветом  и
Панькиным на деловой основе, в личных отношениях Мальгин с Тихоном Са-
фонычем были на дружеской ноге.
     Первое время предсельсовета чувствовал себя на этой должности не-
уверенно.  Мешало то,  что окончил он,  по его собственному признанию,
"четыре класса да коридор". Курсы советских и партийных работников, на
которые он ездил в Архангельск вскоре после избрания на  председатель-
ский пост, дали ему многое. Но с грамотой было туговато.
     На помощь пришла Августа.  Она вечерами  заставляла  мужа  писать
диктанты,  как в школе. Она четко произносила тексты из книг, а он за-
писывал,  стараясь правильно расставлять знаки препинания,  и  любовно
поглядывая на жену. Совсем как в юности, когда Августа работала в биб-
лиотеке,  а он приходил за книгами и, не таясь, любовался ею. Она, бы-
вало,  сидела за барьером в накинутой на мягкие плечи шубейке и что-то
писала. А он стоял рядом с книгой в руках и смотрел на ее глаза в опу-
ши  светлых ресниц,  на крупные завитки волос у висков и с каждым днем
влюблялся все больше.  Сколько же времени прошло? Много... Войну пере-
жили, дети поднялись...
     Августа с раскрытой книгой тихонько расхаживала по комнате в мяг-
ких оленьих туфлях, во фланелевом халате и шерстяном платке, наброшен-
ном на плечи.  Платок ей прислал Тихон из Владивостока: "Оренбургский,
носи на здоровье.  Своей жены нет,  так хоть братневой подарю". Родион
испытал платок через обручальное кольцо - не прошел. "Значит, не орен-
бургский, - сделал он вывод. - Оренбургские легко продергиваются через
колечко... Ну да ладно, хороший платок, мягкий".
     Иногда Августа  сажала  за стол дочь Светлану,  теперь уже пятик-
лассницу. Хоть текст бывал для нее и труден, она все же по примеру от-
ца старалась вовсю.
     Августа в последнее время пополнела.  Однако полнота была умерен-
ной и даже шла ей, по крайней мере, так говорил муж. Лицо у нее храни-
ло прежнюю молодую свежесть и чистоту, а глаза - блеск и живинку.
     Сын Елисей  учился  в школе-интернате в соседнем селе Долгощелье.
Уезжал туда в конце августа и появлялся дома в зимние каникулы. Он был
очень  похож на своего дядю Тихона - и ростом,  и ухваткой,  и веселым
нравом. А Тихон еще с войны остался на Тихом океане, ходил на торговом
судне капитаном и раз в месяц писал домой письма. Он до сих пор не же-
нился.  Довоенная его любовь, дочь архангельского капитана Элла, в со-
рок пятом уехала в Ленинград учиться в университете,  там вышла замуж,
и след ее затерялся. Тихон больше в письмах не вспоминал о ней. Он со-
жалел,  что  ему  приходится жить вдалеке от дома и тосковал по родным
местам. Родион звал его в Унду.
     Сам Родион теперь вроде бы и забыл о том,  что он когда-то плавал
на шхуне и ботах,  тащил из моря снасти, стоял у штурвала парусника, а
по веснам выходил на лед бить тюленей.  Прошлое напоминало о себе иной
раз по ночам,  когда он вдруг испытывал тягучую,  как дым от  тлеющего
смолья, бессонницу. Однажды, заснув лишь под утро, он увидел необыкно-
венный сон,  надолго оставивший у него ощущение радости и вместе с тем
грусти.
     ...Синее, синее море, какое в этих широтах бывает редко. Оно ско-
рее  напоминало  южный  тропический  океан.  Волны  неторопливо бежали
вдаль,  и там,  впереди,  из воды поднимались стены и башни сказочного
замка. Над ними - яркая и какая-то тревожная заря. И мимо стен крепос-
ти плыла шхуна при полной парусной оснастке.  Паруса высились  ярусами
до самого клотика. Когда шхуна подошла поближе, Родион увидел отца. Он
стоял в носу, на палубе, и смотрел вперед, молодой, кудрявый, веселый.
Отец вдруг крикнул:
     - Родька-а-а!
     - Батя-я-я! - отозвался Родион и почувствовал толчок в бок.
     Августа спросила со сна:
     - Ты чего кричишь?
     Родион тихонько вздохнул и закрыл глаза.
     Но парусник исчез...

        2


     Панькин не  любил  засиживаться  в своем кабинете из-за телефона.
Тот с самого утра начинал бить по нервам настойчивыми звонками  то  из
Мезени,  то из Архангельска,  то с производственных участков.  Звонили
иной раз и по пустячному поводу,  но на все звонки  приходилась  отве-
чать,  все объяснять, а иногда и в чем-то оправдываться. Когда Панькин
уходил из конторы,  по телефону разговаривала Настя-секретарша,  русая
девушка с меланхолическими серыми глазами, опрятно одетая и весьма де-
ловитая,  или Окунев,  заместитель Панькина по сельскому хозяйству.  У
него  горячее время бывало летом,  а в остальные дни он обычно сидел в
конторе.  Он и говорил по телефону,  проявляя известную  находчивость.
Колхозники  за  глаза в шутку называли Окунева "телефонным председате-
лем".
     Но все же было заведено, что утром Панькин должен сидеть за своим
столом,  и люди знали,  что застать его тут можно лишь спозаранку. Они
несли ему свои заботы:  тому наряд подписать, тому накладную, тому на-
ложить визу на заявление о выдаче денежного аванса,  у того крыша про-
худилась - просит тесу.  Кто не мог выйти на промысел по болезни - дай
ему работу на берегу. А то еще и жены придут жаловаться на запивших ни
с того ни с сего мужей...  Словом, Панькин крутился с посетителями це-
лое утро.
     Когда текущие вопросы были решены и кабинет пустел, он облегченно
вздыхал, открывал форточку: "Накурили тут, табакуры" - и брал фуражку,
чтобы исчезнуть из конторы до вечера.
     На этот раз ему вовремя ускользнуть не удалось: пришел доложить о
рейсе  на Канин Андрей Котцов,  вернувшийся на "Боевике" вчера поздним
вечером.
     - Здравствуй,  Андрей.  Как сходил?  - спросил Панькин, бросив на
фуражку, сиротливо висевшую на гвоздике, тоскливый взгляд: "Сейчас еще
кто-нибудь нагрянет,  а надо бы пойти на стройку,  поругать мужиков за
то, что плоховато проконопатили пазы с восточной стороны".
     Котцов, отоспавшийся, свежевыбритый, в новеньком ватнике и цигей-
ковой шапке прежде чем ответить закурил.  Панькин поморщился,  сам  уж
давно бросил это занятие.
     - Сходили благополучно,  - ответил Котцов. - У двигателя надо ме-
нять кольца. Компрессия слабая...
     - Уже? - воскликнул председатель.
     - А чего удивляетесь, Тихон Сафоныч? Еще ведь не было судно в ре-
монте,  а плаваем уже три навигации. Вечного-то двигателя еще не изоб-
рели.
     - Ладно. Как рыбаки добрались?
     - Благополучно.  Назяблись только. Сугрев под парусиной не велик.
По очереди в кубрик лазили к печке.  А Фекла-та бессменно  на  камбузе
кашеварила. Ей-то было тепло.
     - Высадка хорошо прошла?
     - Вошли в реку, как обычно, с приливом. Выбрались с полной водой.
На обратном пути шторм застиг.  Как раз посреди губы. Но ничего, сошло
благополучно.
     - Ну, спасибо. Теперь отдыхай. Пару дней тебе даю. Насчет ремонта
будем думать. Сперва надо судно осмотреть и, как должно, составить де-
фектную ведомость.
     Сказав это, Панькин уловил чутким слухом шум мотора и посмотрел в
окно. На улице подморозило, ночью выпала пороша.
     Котцов тоже прислушался.
     - Никак самолет? - сказал он.
     - Пожалуй. Чубодеров летит... Подмерзло, сесть можно, вот и решил
нас навестить. Пойду на посадочную площадку. - Панькин надел фуражку и
- вон из конторы.
     Аэропорта в Унде еще не было. Имелась только грунтовая посадочная
площадка да халупка об одном оконце,  где стояла радиостанция и прода-
вали билеты.  Самолет АН-2 летал нерегулярно - мешали погодные условия
и  слабый  неплотный  грунт посадочной полосы,  размокавший при первом
дожде. Благоустроенный промежуточный аэропорт был еще в проекте.
     Водил самолет  местный  ас,  известный всему побережью Чубодеров,
молодой расторопный пилот, которого Панькин любил и уважал, хоть и на-
зывал  его  иногда в шутку продувной бестией.  Водить с ним дружбу был
расчет.  Чубодеров всегда выручит:  привезет из областного  центра  не
только  почту  и пассажиров,  но при необходимости и запчасти в мешке,
пакет от начальства, а обратным рейсом заберет посылку для знакомых.
     Когда Панькин подошел к самолету,  Чубодеров уже вылез из кабины,
пожелал всего хорошего прибывшим пассажирам и  наблюдал  за  выгрузкой
почты.  Рядом  стоял молодой парень в солдатской форме с погонами сер-
жанта. Завидя председателя, Чубодеров помахал рукой.
     - Э-геей, Панькин, привет!
     - Здравствуй,  здравствуй,  орел наш! - Панькин, подойдя, осведо-
мился: - Чего привез?
     - Все, что надо. И между прочим, новую кадру тебе.
     - Какую кадру?
     - А вот сержанта. Демобилизовался. Хорош будет рыбак!
     Панькин глянул  на парня из-под лакированного козырька и радостно
воскликнул:
     - Ванюшка! Уже отслужил?
     - Отслужил. - Парень взялся за чемодан.
     - Ну  молодец!  - искренне обрадовался Панькин.  - В каких частях
был?
     - Танкист. Механик-водитель.
     - Молодец! - повторил Панькин. - Спасибо, Чубодеров!
     - Рад стараться! - выждав, когда на смену выгруженной почте в са-
молет сложат мешки и посылки из Унды, пилот полез по стремянке в каби-
ну. - Что там, в Архангельске, передать?
     - Пока ничего,  - ответил Панькин. - Поклонись полярнику с оленем
возле Дома Советов.
     - Поклонюсь, обязательно поклонюсь! - Чубодеров расхохотался, по-
махал рукой и закрыл дверцу.
     Через минуту мотор взревел,  и самолет начал выруливать на старт.
Пилот торопился: грунт на площадке начал подтаивать.
     Когда самолет улетел,  Панькин пошел в село вместе с  демобилизо-
ванным Иваном Климцовым и по пути завел беседу с прицелом:
     - Надеюсь, ты насовсем в Унду?
     - Там посмотрим, - уклончиво ответил Иван.
     - А жена молодая где?
     - Покамест в Вельске.
     - Привози женку. Квартиру организуем.
     - Покамест остановлюсь у матери.
     - Ладно, у матери. Но у нее будет тесновато. Жену привезешь - да-
дим помещение.
     - А работу какую дадите? - спросил Климцов.
     - Любую. Знаю, парень ты дельный.
     Климцов посмотрел на председателя с любопытством я усмехнулся:
     - Как вы сразу - быка за рога. Я отдыхать приехал.
     - Так отдыхай.  Отдыхай,  милок!  Разве я против? Теперь, правда,
время  неудобное,  рыбалки пока нет.  За сигами на озера можно махнуть
попозже, в ноябре. Винца попьешь, с друзьями детства встретишься.
     - Винцом не увлекаюсь.  Друзей увижу, - Климцов посмотрел с угора
на избы,  рассыпанные по берегу. На крышах тонким слоем лежал подтаяв-
ший снег, вода в реке была темная, подернутая ленивой предзимней рябью
- Хорошо тут!  Уж лет семь дома не был.  Пока учился на тракториста да
работал в вельском колхозе, я потом служил...
     - И то верно,  Ваня. Семь лет!.. Быстро летит время. Как говорит-
ся,  время за нами, время перед нами, а при нас его нет. Глянь-ка, вон
клуб строим!  Судно хозяйственное приобрели - "Боевик".  Капитанит  на
нем Андрей Котцов. Помнишь его? Ну вот... Три судна плавают от колхоза
в море: сейнер да два средних тральщика. Команды в основном свои...
     - Уже и суда завели? Здорово...
     - Пока арендуем, но скоро купим. Хочешь плавать - пожалуйста. Хо-
чешь на берегу робить - милости просим. Комсомолец?
     - Кандидат в члены партии, - ответил Климцов.
     - Вот и ладно! Дел у нас хватит.
     Вошли в село. Климцов удивился:
     - Мосточки настлали?
     - А как же, культура! Это сельсовет постарался. И я, конечно, по-
мог. Ну, как отдохнешь - заходи.
     - Хорошо, зайду, - пообещал Климцов.

        3


     Миновав громоздкий,  заметно постаревший ряхинский дом, в котором
все  еще  помещалось правление колхоза,  Климцов нетерпеливо свернул в
проулок и наконец оказался у родного порога. Еще довольно крепкий, об-
шитый снаружи тесом дом глядел окнами на безмолвный и холодный восток.
Раньше он принадлежал Трофиму Мальгину,  брату матери  Ивана,  которая
сейчас  жила  на  первом этаже.  На втором разместился с семьей Андрей
Котцов.
     Иван поднимался на крыльцо, когда, завидя сына в окошко, навстре-
чу ему выбежала мать.
     - Ой, Ваня! Прозевала я... Ой, прозевала, Ваня!
     - Да что прозевала-то,  мама?  - Климцов, поставив чемодан, обнял
ее.
     - Да самолет-от прозевала!  Не знала, что летишь-то! Пошто не со-
общил-то? Хоть бы телеграмму дал в три словечушка...
     - А так, мама, невзначай больше радости.
     - Ой, и верно, Ваня! Радость-то какая! Насовсем приехал-то?
     - Насовсем.
     - Ой,  хорошо!  Дай-ко я возьму чемодан-от. Устал, поди, за доро-
гу...
     - Почему устал? Ведь не пешком же...
     - В ероплане-то качает. Кого и мутит...
     - Кого и мутит, да не меня.

     Мать хлопотала,  стараясь получше принять сына:  согрела самовар,
принесла из чулана соленой рыбы,  достала чуть запылившуюся от долгого
хранения бутылку водки,  поставила блюдо моченой морошки,  пирог с си-
гом.
     - Боле  ничего  вкусненького-то  и нет,  - виновато оправдывалась
она.  - В рыбкоопе у нас бедновато:  хлеб, соль, масло да консервы. Их
навалом на всех полках. Баночна така торговля...
     - Да ты не беспокойся,  мама.  Я ведь не голодный,  - сказал сын,
умывшись и садясь к столу. - Морошки много ли нынче наросло?
     - Мало,  Ванюшка Весной приморозило, прихватило цвет, а остальное
летом  от солнца выгорело.  На открытых местах ягод не было,  только в
лесу.
     - Расскажи мне деревенские новости.
     - Дак какие новости-то,  - мать села, стала наливать чай в чашки.
- Все у нас вроде по-старому.
     - Как люди живут?
     - А по-разному,  сынок. Кто хорошо, кто не шибко. Кто на промысел
ходит на судах, те порядочно зарабатывают. На Канине у рюж хлеб хоть и
трудный, но там расценки повыше. Рыбаки-наважники живут в достатке. На
семге заработки меньше, все лето сидят на тонях, а уловы небольшие А я
в деревне,  на разных работах: куда пошлют. На хлеб зароблю - и ладно.
Екатерина Прохоровна посмотрела в окно,  как бы  раздумывая,  что  еще
рассказать сыну. За окном пошел снег хлопьями, видно, тяжелый, талый.
     - Старики умирают,  молодежь растет.  Парни становятся  мужиками,
уходят в море.  А девки,  как кончат школу, - до свиданья. Делать им в
селе вроде и нечего.
     - Как нечего, мама? - удивился Иван. - Разве работы для девушек в
колхозе мало?
     - Почти что нету. На промыслы нынче девки не ходят, не то что мы,
- бывало,  целыми зимами на Канине жили. На тонях им скучно. Девки те-
перь пошли учены да белоруки... Им работу давай почище, боле для голо-
вы,  чем для рук... Вот и уезжают кто в техникум, кто в институт, а то
и на курсы какие-ни-набудь в Мезень,  в Архангельск.  Приживаются там,
замуж выскакивают,  детишек рожают... А парней-то наших и некому приг-
реть.  Невест не хватает. Ну да парни-то все больше в море. На больших
судах плавают,  дале-е-еко...  Придут в Мурманск,  разгрузятся,  винца
попьют-погуляют - и опять рыбачить. А кто и в Унду прилетит, родителей
навестить, в домашней баенке попариться. Деньги есть, а счастья у ино-
го и нету. Это прежде говорили: "Бедней всех бед, когда денег нет!" Не
в одних деньгах дело. Надо что то и для души, для отрады.
     Разглядывая сына,  мать отметила перемены в его внешности: "Повз-
рослел.  Русы-те кудерышки стали вроде пожиже... А глаза те же, серые,
строгие,  отцовские... И нос словно покрупнее стал, тоже как у батюшки
покойного".
     Иван был невысок ростом,  но крепок,  широкоплеч.  Светлые волосы
вились, как ни старался их пригладить. Смуглое лицо еще хранило лагер-
ный армейский загар.  Лоб широкий,  выпуклый, глаза сидят глубоко, от-
цовские, как говорит мать.
     А отец погиб на войне.  В сорок третьем пришла похоронная... Рас-
тила Екатерина Прохоровна Ивана в трудное,  бесхлебное время.  Но  вот
вырос - и крепок и телом, и духом.
     В пятьдесят пятом году, окончив семилетку, подался Иван в училище
механизации  сельского хозяйства в районный центр Вельск.  Выучился на
механизатора широкого профиля,  направили в колхоз.  Весной работал на
тракторе,  а летом - на комбайне.  Жил далеко от дома, от Белого моря.
Сначала все было внове,  увлекся  работой,  а  потом  заскучал.  Решил
осенью,  когда  управится с зябью,  взять в колхозе расчет и вернуться
домой.  Но задержался. Познакомился с девушкой, погулял зиму, а весной
женился.  Мать приезжала на свадьбу, старалась быть веселой, а на душе
лежала тяжесть: сын отбился от дома, забыл Унду, жену взял не в родном
селе,  не поморку...  Собой, правда, хороша, лицом светла, голубоглаза
и, видать, умна и добра, а все ж не унденская.
     Когда мать уезжала, то сказала сыну:
     - Приезжай домой,  Иванушко!  Вместе с женой приезжай.  Старею я,
скучно одной. Жить дома будете хорошо.
     Иван обещал уговорить молодую жену переехать в Унду, но тут подо-
шел призыв в армию.
     - За женкой-то поедешь? - осторожно спросила мать.
     - Конечно,  мама.  У нас уж все решено. Погощу денька три и махну
за Тамарой. Если самолет полетит.
     - Полетит! Как не полетит! Чубодеров часто у нас садится, - обра-
довалась мать и сразу заговорила веселее:  - Да ты  что  не  пьешь-то?
Дай-ко и я с тобой рюмочку подниму. С возвращеньицем!
     Узнав о приезде Ивана,  к ним спустился со  второго  этажа  сосед
Андрей Котцов.  Получив два дня отдыха, он был навеселе, ощущая полную
свободу: жена на работе, дети в школе.
     - Привет солдату! - сказал он, садясь на широкую лавку.
     - Здравствуйте,  Андрей Максимович,  - ответил Иван. - Садитесь к
столу.
     Андрей не заставил себя упрашивать, поднял стопку.
     - По случаю демобилизации из Советской Армии! С прибытием на род-
ную землю!
     - Все плаваете?  - немного погодя,  спросил Иван. - На "Боевике"?
Что за судно?
     - Приемо-транспортное судно.  В каботажку ходим.  Хочешь ко мне в
команду?
     Климцов помолчал, подумал.
     - Пока отдохну. Там будет видно.
     - Тоже верно. Где воевал? - спросил Котцов.
     - Я не воевал, не пришлось...
     - А,  да...  -  Андрей  махнул рукой и рассмеялся.  - Оговорился.
Прости.  У нас,  у фронтовиков,  в привычку вошло:  как встретимся, то
первый вопрос - где воевал, на каком фронте. Да-а-а. А мы, брат, с До-
рофеем Киндяковым хватили горячего.  На боте плавали всю войну. Теперь
он там под берегом стоит.
     - "Вьюн"?  Знаю. Мы с ребятами играли на нем в моряков, когда я в
школе учился.
     - И теперь сопленосые играют.  Пусть.  Может,  вырастут -  станут
морскими  скитальцами.  Однако  нынче  деревянному флоту пришел конец.
Отслужили свое бота и шхуны... Я тоже мечтаю плавать на тральце1.
     1 Тралец - тральщик (жаргонное).

     Климцов одобрительно заметил:
     - А что? Вы можете. Возраст еще позволяет.
     - Могу,  - Андрей захмелел, стал развязнее и откровеннее. - Верно
ты оценил!  А другие не ценят. Вот недавно было: парторг Митенев пред-
лагал с капитанов меня снять,  - я временно вожу судно,  заменяю Доро-
фея, он клуб строит. А почему? Да потому, что шторм был, ночь, ни чер-
та не видать...  Не нашел елу с рыбаками... Вот за это самое и взъелся
Митенев. Он, брат, у нас всему голова. Его даже Панькин побаивается.
     - Это какой Митенев? - спросил Иван. - Бухгалтер, что ли?
     - Он не только главбух,  но и партийный секретарь. С ним ухо надо
держать востро.  Строгий мужик,  волевой. Одним словом, как это сказа-
но?... Во-люн-та-риз-ма. Ишь ты как!
     - Зря наговариваешь,  Андрюха,  - сурово одернула мать.  -  Почто
лишнего выпил? Митенев хороший мужик, деловой. Знаю его с малых лет. А
тебя поделом постращали:  судном ты правил,  видать, неважно. На праду
не обижайся. От правды отстанешь - куда пристанешь?
     Котцов в изумлении уставился на Екатерину Прохоровну:
     - И ты, мать, в ту же дудку? Вот не ожидал... А еще соседка!
     - Соседка - не соседка, а думай, что говоришь.
     Котцов помолчал,  поводил пальцем по узору клеенки на столе,  по-
том,  положив руку на плечо Ивана,  вернулся в своих  воспоминаниях  к
войне:
     - А мы с Дорофеем на боте плавали... Мины - не мины, обстрел - не
обстрел - идем! Мы маленькие, в нас снарядом попасть трудно.
     И вдруг он запел:

                     Р-растаял в далеком тумане Рыбачий,
                     Родимая наша земля-я-я...

     Иван стал   подтягивать.   Мать  смотрела  на  них  и  улыбалась,
чуть-чуть захмелевшая.  Тихонько гладила руку сына своей сухонькой ру-
кой с выпуклыми прожилками вен. Песня кончилась. Иван сказал:
     - Председатель мне квартиру обещал.  Вези, говорит, семью - жилье
дадим.
     Мать ничего не успела сказать, перебил Котцов.
     - Какая квартира?  Да ты что,  в самом-то деле? Здесь живи, с ма-
терью. Весь низ пустой. А дом еще крепкий.
     - Верно, низ-от пустой, - сказала мать нерешительно. - Но как тут
жить-то? Везде хлам, печи развалились... С военной поры пустует полдо-
ма. Во всем низу я одна живу...
     - Ну и что?  - продолжал Котцов. - Печи можно поправить, хлам вы-
кинуть. А ну, пойдем поглядим!
     Он повел Ивана осматривать пустующее помещение.
     В одной маленькой в два оконца комнате печь была цела,  но вынуты
несколько половиц в войну на дрова. В другой был разрушен дымоход печ-
ки.  На полу валялись битые кирпичи, стекла, старые рассохшиеся ушаты,
ломаные горшки и чугуны,  обрезки кожи,  сапожные колодки и другой му-
сор.
     - Тут сапожник жил в войну-то, - пояснила Екатерина Прохоровна. -
Умер в сорок пятом зимой от сердца...
     - Ну вот, чем не жилье? Руки у тебя есть? Есть, - говорил Андрей.
- Я приду помогу. Хлам выкинем, печи починим, пол переберем, все выбе-
лишь,  выкрасишь.  Живи да радуйся!  Председатель тебе лучше ничего не
даст. К какой-нибудь вдовушке определит на постой.
     - Пожалуй,  в ваших словах есть резон, - не очень решительно сог-
ласился с ним Климцов. - Надо подумать.
     - Думай.  Думать никогда нелишне.  Ну, будь здоров, сержант Клим-
цов! - сказал Андрей. - Я пойду еще кое-куда.
     Он в тот день загулял. Сначала навестил одноногого Петра Куропте-
ва,  кавалера  двух орденов Славы.  От Куроптева попал в гости к Офоне
Мотористу,  потом еще к кому-то.  В пьяной болтовне он все обижался на
Митенева  и  приписывал  ему  волюнтаризм,  значение которого и сам не
очень ясно представлял, однако слышал от других такой термин.
     Переходя от  одного  дома  к другому,  Андрей старательно обходил
сторонкой здание почты,  чтобы жена не засекла его в окно.  Однако она
узнала, что муж закутил, разыскала его и, наградив тумаками, увела до-
мой.
     А разговоры о волюнтаризме все-таки докатились до ушей Митенева.

        ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

        1

     Дмитрий Викентьевич Митенев по утрам любил пить простоквашу.  "От
чая  отказывался,  говоря,  что он расслабляет организм и "дает склон-
ность к простуде",  если его выпить зимой перед тем,  как выйти на мо-
роз.   Жена,   придерживаясь  своих  правил,  выпивала  чаю  кряду  по
пять-шесть чашек. Вкусы и привычки у них были разные, хотя они прожили
вместе уже более тридцати лет.  Жена любила рыбу печорского посола,  с
запашком, которую муж терпеть не мог. Он питал слабость к соленым гри-
бам, она - к маринованным. Жена любила прохладу и чистый воздух в избе
и в отсутствие мужа открывала настежь все форточки,  а он наглухо зак-
рывал их,  боясь сквозняков.  Единственное, что их объединяло, так это
привязанность к Унде.  Митеневу однажды предлагали работу в  областном
центре, в рыбаксоюзовской бухгалтерии, но он отказался от нее, считая,
что лучше Унды на свете другого места нет, и жена вполне искренне сог-
ласилась с ним.
     Жена старалась никогда не перечить супругу и не  раздражать  его,
потому что характер у него был вспыльчивый и,  придерживаясь старинных
домостроевских правил,  Дмитрий Викентьевич иногда на нее даже прикри-
кивал.  Супруга  находилась  вроде бы в подчиненном-положении,  но эта
подчиненность была внешней.  На все случаи жизни у  нее  имелось  свое
мнение, и она все делала по-своему, принимая замечания мужа со снисхо-
дительной усмешливостью.  Он считал хозяином в доме, главой семьи, се-
бя,  а она-то знала, что он вовсе никакой не хозяи и не глава, так как
совсем ушел в свои правленческие дела и являлся в избу только есть  да
спать. Все хозяйство лежало на плечах супруги.
     У них было двое детей,  сын и дочь.  Выучившись и оперившись, они
оставили  родительский кров.  Сын,  окончив рыбопромышленный техникум,
плавал тралмейстером на БМРТ1,  а дочь выучилась на фельдшера и  вышла
замуж за бригадира строителей в Архангельске. Город перестраивался, по
генеральному плану реконструкции, на смену ветхим деревянным строениям
вырастали  высокие  каменные дома,  и профессия строителя была здесь в
большом почете.
     1 БМРТ - большой морозильный рыболовный траулер.

     Каждый год супруги Митеневы ездили в областной центр.  Сына редко
заставали дома.  Следуя поговорке рыбаков, он по четыре месяца "держал
нос по волне".  А целиком поговорка была  такая:  "Лови  рыбу  стране,
деньги - жене,  а сам - нос по волне". Сын зарабатывал прилично, квар-
тиру обставил богато. Но жена у него была особа заносчивая, к свекру и
свекрови  относилась со сдержанной холодноватой вежливостью,  и они не
любили жить в сыновнем доме в его отсутствие,  обычно останавливаясь у
дочери, в ее уютной, хотя и тесноватой, квартирке в новом доме.
     Дмитрий Викентьевич каждый год замечал перемены во внешнем облике
Архангельска,  удивлялся  масштабам  строительства  и невольно думал о
том,  что село Унда, центр известного рыболовецкого колхоза, не в при-
мер городу сохраняло прежний вид, заданный еще прадедами. Это кое-кому
нравилось,  особенно туристам и участникам разных экспедиций,  изредка
приезжавшим сюда собирать "старые доски", - иконы, фольклор и рукопис-
ные книги.  Они даже восхищались первозданным видом  поморских  изб  и
расточали по этому поводу охи и ахи.  Пожалуй,  только мосточки да те-
перь еще строящийся клуб были приметами нового в Унде. Переустройством
деревни заниматься пока было не по средствам и не по силам: деньги шли
на расширение промысловой базы.
     Митенев был человеком "старой школы", как он говорил иногда о се-
бе в доверительных беседах с Панькиным.  Тот  прекрасно  понимал,  что
именно хотел этим сказать главбух,  однако не без лукавой подначки пы-
тался уточнить:
     - О  какой  школе  ты говоришь,  Дмитрий Викентьевич?  Расшифруй,
брат, это не совсем понятное для меня выражение.
     Митенев смотрел на него серыми глазами и невозмутимо отвечал:
     - Помнишь,  как, бывало, в кооперативе мы экономили каждый рубль?
Я как бухгалтер немало с тобой повоевал!  Ты,  Тихон,  не в обиду будь
сказано, не умел экономить денежки-то. Из ссуд да авансов не вылезали.
     - Так ведь я на дело.
     - А и на дело, да не всегда расчетливо.
     - Что старое вспоминать!
     - Вспомнить и старое не мешает,  - так же  невозмутимо  продолжал
Митенев.  - Метода у тебя и нынче та же осталась. Приспичит тебе - вы-
ложи деньги на стол тотчас же.  Затеял строить клуб,  а суда  покупать
собираешься. С клубом-то можно бы и погодить...
     - Это кто говорит-то?  - Панькин насмешливо щурил глаз на  своего
помощника.  -  Это кто говорит-то?  Секретарь парторганизации!  Совсем
отсталые настроения.  Клуб нужен,  брат ты мой, дозарезу! Молодежь его
просит.  А она все смотрит на города.  Там,  видишь,  культура,  то да
се... А у нас что?
     - И  как  бухгалтер  и как парторг говорю,  что со строительством
клуба можно было бы повременить. Главное - промысловая база!
     - Не согласен, - упрямо сказал Панькин. - Никак с тобой не согла-
сен. Вот надо бы еще провести водопровод с Гладкого озера. Станцию на-
сосную соорудить.
     - А не погоришь ты с этим водопроводом? - Митенев сложил над сто-
лом руки лодочкой.  - Вот тебе твое Гладкое озеро. Воды в нем - с при-
горшню. Твои насосы выкачают ее за неделю и останешься на мели.
     - Ну,  не скажи. Гладкое озеро питается подземными ключами. Приг-
ласим гидрологов, проверим.
     - Гидрологические изыскания тоже денег стоят.  Надо, чтобы лишний
рубль шел в распределение доходов.
     - Жила  ты,  Дмитрий Викентьевич,  - с огорчением сказал Панькин,
хотя в глубине души одобрял действия  Митенева,  его  прижимистость  и
расчетливость,  а главное - убедительность в доводах.  - Времена нынче
другие, масштабы жизни тоже.
     - Экономия в любые времена,  при любых масштабах не помешает. Сам
знаешь,  от зверобойки нынче дохода мало. Деньги надо беречь на черный
день. Иное дело не мешает и притормозить... А отдача от задуманных то-
бой объектов?  Сколько дохода даст водопровод?  Копейки со двора. Одни
убытки.
     Осмотрительность и непробиваемая мужицкая  скуповатость  Митенева
иной раз тормозили председательские нововведения. Но, поразмыслив спо-
койнее и глубже, Панькин убеждался в его правоте.
     Так было, например, в прошлом году, когда Панькии задумал постро-
ить близ семужьих тоней новый засольный пункт и  пекарню  для  выпечки
хлеба рыбакам.  Митенев прикинул,  во что это обойдется и привел такие
доводы:
     - Посольный пункт может пока находиться в старом помещении.  Надо
только починить крышу да перебрать пол.  А стены еще крепкие,  не один
десяток лет простоят.  Ну, а что касается пекарни, то строить ее там и
вовсе нет расчета. Рыбаков, что сидят на тонях, от силы человек сорок,
находятся  они там не больше трех месяцев в году.  Сколько надо в день
рыбаку хлеба?  От силы буханка, если с приварком. Значит, в сутки тре-
буется  испечь  сорок  буханок.  И для них ты хочешь строить пекарню и
держать там работников сезонно, три месяца? Ох, умная головушка! Какая
нам от того выгода? Рыбкооп ту пекарню на свой баланс не возьмет - не-
рентабельно. Не лучше ли возить хлеб из села?
     - Ты все о выгоде думаешь. А люди? - хмурился Панькин.
     - А люди тебе скажут то же самое. Они видят, что выгодно для кол-
хоза, а что нет. Поставь-ка на общем собрании вопрос - сам увидишь.
     Пришлось и тут согласиться с Митеневым.
     Прижимистость Митенева сохранилась с давних времен,  когда первый
рыбацкий кооператив испытывал финансовые и  иные  затруднения.  Теперь
колхоз  ворочал  сотнями тысяч,  а Митенев придерживался своей "старой
школы".  Панькин был предприимчив и порывист, Митенев осторожен и рас-
четлив. Один дополнял другого.
     Перед самой войной Митенева избрали секретарем колхозной  партий-
ной организации,  и на этом посту он оставался до сих пор. Дмитрий Ви-
кентьевич был коммунистом с большим стажем,  всегда находился в  курсе
дел,  прекрасно знал хозяйство и видел насквозь каждого человека.  Все
привыкли к тому, что он, партийный секретарь, прилежен и аккуратен, не
даст никому спуску, не сделает послабления, кто б ты ни был. Он своев-
ременно доводил до исполнителей партийные директивы и решения,  каждый
месяц проводил собрания и заседания бюро,  числился в районном активе,
был избран членом райкома.  Каждая бумажка у него подшита в папку, все
коммунисты  имеют  постоянные партийные поручения.  Словом,  Митенев -
примерный в районе секретарь колхозной партийной организации.
     Услышав, что  подгулявший  Андрей  Котцов приписывал ему волюнта-
ризм,  Дмитрий Викентьевич встревожился. Сначала он подумал: "Стоит ли
придавать  этому  значение?  Пустая болтовня Котцова,  да еще в пьяном
состоянии".  Но,  хорошенько поразмыслив,  решил,  что спускать  такое
нельзя.
     Он заглянул в справочник и еще больше огорчился,  уяснив для себя
значение этого термина.  "Андрюха-то сболтнул спьяна,  но люди-то ведь
слышали.  В деревне всякое лыко в строку,  любая кличка прилипает  на-
мертво и к детям,  и к внукам перейти может. Еще обзовут меня волюнта-
ристом навечно".
     Обеспокоенный необходимостью сохранить в чистоте свое доброе имя,
он решил поговорить с Котцовым.
     - У меня к тебе два вопроса. Первый. Зачем пьешь?
     Андрей Котцов явился к парторгу вполне трезвый, загул у него про-
шел, и теперь он чувствовал себя виноватым перед всеми.
     - Прекратил я это занятие,  Дмитрий Викентьевич, - сказал Котцов.
- Теперь веду трезвую жизнь.
     - Смотри! - многозначительно сказал Митенев. - Теперь второй воп-
рос - чего треплешься? Позоришь меня перед людьми?
     - Ва-а-ас?  - протянул Котцов с искренним удивлением. - Что-то не
припомню. Быть не должно.
     - Было! Люди не врут.
     - Ей богу, не помню...
     Митенев насупился:
     - Ты знаешь, что такое волюнтаризм? Сам-то хоть понимаешь?
     - Волюнтаризм?  Нет, не ведаю. Но уж ежели употребил такое слово,
прошу прощения.
     Голос у Котцова был виноватый,  и даже подавленный, но в его гла-
зах Митенев приметил ехидную смешинку - малюсенькую,  еле заметную,  и
от того насупился еще больше.
     - Так  что  же  такое волюнтаризм?  - переспросил он холодно,  не
по-доброму.
     - Так разве я понимаю?
     - Слова надобно употреблять к месту.  Всякое неуместное слово мо-
жет повредить тому, кто его говорит, да и другим тоже... Волюнтаризм -
это мне ни к чему. Ну а требовать с вашего брата, как мне по должности
положено, буду! Так и запомни, да и другим передай. Поскольку требова-
тельность - основа порядка.  Ежели я как секретарь партийной организа-
ции не буду требовать, чтобы все у нас в колхозе шло ладом, да Панькин
как председатель,  да и сельсовет с правлением не потребуют,  никакого
порядка, никакой организованности не будет. Понял?
     - Понял.  Еще раз прошу прощения. Что и было, так без злого умыс-
ла...

        2


     Иван Климцов, пожив у матери с неделю и отдохнув, принялся ремон-
тировать одну из пустовавших в доме комнат.  Выбросил  хлам,  осмотрел
печь,  стены и пол,  и пошел в правление просить материал для ремонта.
Панькин дал ему тесу, кирпичей, мела и даже дефицитной половой краски.
Мать Ивана договорилась с Немком,  глухонемым Евстропием Рюжиным, и он
вечерами переложил у Климцовых печь,  починил дымоход и остеклил рамы.
Сосед Андрей Котцов сдержал слово - помог перебрать пол. Иван покрасил
его и с очередным рейсом АН-2 улетел за женой.
     Вернулся он быстро, мать едва успела просушить жилье после ремон-
та.  Жена Тамара привезла трехгодовалого сынишку и два узла: в большом
-  подушки да кое-что из одежды,  а в малом - репчатый лук.  "На Край-
нем-то Севере цингой бы не заболеть",  - высказала она опасение. "Тоже
мне,  нашлась южанка!" - пошутил муж. "А что? Наш район по сравнению с
Ундой - юг. У нас садоводы-любители даже яблоки выращивают". - "Пробо-
вал те яблоки.  Рот на сторону сводит,  такие кислые...  - посмеивался
Иван, - а впрочем, лук - это хорошо".
     Купили в промтоварном магазине диван-кровать, четыре стула, круг-
лый стол,  трюмо,  электроплитку и чайник,  истратив на это почти  все
сбережения, и началась послеармейская семейная жизнь Ивана Климцова.
     Для начала Панькин послал его на стройку клуба.  Там плотники под
руководством Дорофея поставили стропила и аккуратно настилали шиферную
кровлю.  Выяснив, что Иван хорошо знает слесарное дело, Дорофей напра-
вил его к Офоне Патокину,  который вместе с кузнецом начал монтировать
отопительную систему.
     Строители торопились:  клуб  надо было сдать к Новому году.  Иван
делал на концах труб резьбу,  подгонял гайки и муфты,  набирал батареи
из чугунных секций.  Он был внимателен,  ловок и быстр, так что угодил
даже придирчивому Офоне.
     Панькин каждый  день проверял стройку,  и,  видя,  как Иван умело
действует слесарным инструментом,  стоя у привинченных к верстаку тис-
ков, говорил:
     - Молодец,  Ванюша! Сразу видно специалиста. Вот кончите до срока
- будет вам премия.
     Иван трудился не ради премии.  Его увлекал сам процесс  подгонки,
нарезания,  подвинчивания  металлических деталей.  Руки соскучились по
такой обычной, не армейской, работе. Однако и премия не помешает.
     - Заработком и так не обижаете, - ответил он председателю. - Ну а
если еще и премия - совсем хорошо.
     Тихон Сафоныч,  дружелюбно похлопав его по плечу, пошел к плотни-
кам. Климцов ему нравился все больше. Были у парня хозяйственная хват-
ка, смекалка и расторопность. "Побольше бы нам таких", - подумал пред-
седатель.
     Панькин припомнил,  как рос Иван. Весной сорок третьего Екатерина
Прохоровна Климцова получила похоронку.  Председатель  зашел  тогда  к
ней,  еще не зная о горе.  Климцова сидела за пустым чистым столом, на
котором лежал листок бумаги,  то самое извещение. Екатерина Прохоровна
не плакала,  сидела молча, подперев подбородок худым жилистым кулаком,
и смотрела на этот листок с выражением какой-то безнадежной  отчужден-
ности  в  глазах,  кажущихся огромными на худом бледном лице.  А рядом
стоял шестилетний Ванюшка в чиненых-перечиненных валенках и  в  теплой
стеганке, сшитой из отцовской телогрейки.
     А кажется, в пятьдесят втором... ну да, именно в том году во вре-
мя школьных каникул Панькин назначил Ивана рулевым на моторный карбас,
что ходил по реке с правого берега на левый да возил с верховьев  реки
сено и дрова для фермы.
     ...Понадобилось Тихону Сафонычу как-то переехать на тот берег,  в
Слободку.  Мотор был старый,  капризный. Он сам с трудом запустил его,
сел на банку и,  глянув на Ивана,  удивился, как он вырос. Пятнадцати-
летний парень во всем походил на взрослого мужика:  на ногах резиновые
бродни,  ватник перепоясан широким кожаным ремнем, лицо смуглое от за-
гара и ветра, движения сдержанные, уверенные. Он улыбнулся Панькину и,
вырулив против течения,  стал в корме, заложив руки в карманы. Панькин
хотел  было  сделать ему замечание за то,  что он оставил румпель,  но
приметил,  что короткая, отшлифованная многими ладонями деревянная ру-
коятка  руля  находится у Ивана под коленкой и правит он карбасом этак
небрежно, щегольски, едва уловимыми движениями ноги.
     - Это что, новый способ - так держать румпель? - спросил Панькин.
     Иван улыбнулся в ответ,  но ничего не сказал, а только плавно по-
вернул румпель и направил карбас к берегу.
     "Ишь как, руки в брюки и подколенкой правит рулем... Это у них, у
подростков,  такой шик,  - отметил про себя Тихон Сафоныч и озабоченно
подумал:  - В будущем году Иван закончит восьмой класс.  Куда  дальше?
Уедет из села наверняка..."
     Председатель спросил об этом и получил уклончивый ответ:
     - Поживем - увидим. Покамест никуда не собираюсь...
     Окончив восьмилетку, Ванюшка действительно уехал, и Панькин вроде
бы даже стал забывать его,  как приходилось ему забывать и других пар-
ней и девчат, уходивших из дому.
     Но вот  Климцов  вернулся,  и  старый председатель был рад этому.
Когда закончили монтаж отопительной системы,  Панькин  решил  испытать
Ивана  в другом хлопотливом деле - снабженческом,  требующем известной
пробивной силы и находчивости. Несмотря на энергичный протест Дорофея,
Тихон Сафоныч снял Климцова со стройки и отправил его в Архангельск за
запасными частями.  Иван отбыл с очередным рейсом самолета и  вернулся
через пять дней, привезя все необходимое, в том числе и запасные порш-
невые кольца для двигателя "Боевика",  и не один, а целых два комплек-
та. В рыбакколхозсоюзе таких дефицитных частей не оказалось. Иван отп-
равился в морское пароходство.  Сначала ему там отказали в просьбе, но
он пошел в обком партии и заручился поддержкой.  Словом, два комплекта
колец были привезены и можно было начинать ремонт.  Панькин был  дово-
лен, но счел нужным заметить:
     - В будущем постарайся обходиться без помощи обкома,  потому  что
ходить туда за каждым пустяком несолидно. Надо действовать другими пу-
тями. А в общем ты проявил находчивость. Хвалю.

        3


     Панькин все чаще замечал,  что время шло  очень  уж  быстро,  так
быстро, что он едва успевал следить за календарем: листки с него слов-
но ветром сдувало. Тихон Сафоныч невольно сравнивал старость с осенью,
и  ему  казалось,  что  дни  теперь слетают с календаря,  словно ворох
листьев с деревьев,  и календарная стенка скоро опустеет, как обнажен-
ная ветка...
     Стремительный бег времени особенно стал заметен,  когда годы  по-
добрались  к  такой  круглой дате,  которую нынче принято отмечать как
юбилей.
     Раньше в  Унде  видом не видали и слыхом не слыхали о юбилеях,  а
теперь и здесь стала прививаться мода:  стукнуло человеку пятьдесят  -
справляй юбилей,  в шестьдесят - сам бог велел, ну а в семьдесят - тем
более.  Зови дружков-приятелей, накачивай их вином и слушай панегирики
в свой адрес. И хоть они, эти панегирики, смахивали на похоронные пох-
вальные речи - столько в них лилось меда и патоки,  слушать их все  же
было приятно. Будто кто-то почесывал тебе спину промеж лопаток как раз
в том самом месте, где зуд - ну прямо невтерпеж.
     Как-то, будучи в областном центре на совещании председателей кол-
хозов,  Тихон Сафоныч услышал вечером в гостинице рассказ о  том,  как
провожали  одного  районного  деятеля  на  пенсию,  когда ему стукнуло
шестьдесят.  Как положено, сослуживцы в конце рабочего дня собрались в
учреждении.  Посадив  юбиляра  в президиум,  говорили похвальные речи,
преподносили подарки - самовар,  часы с боем,  серебряный,  подстакан-
ник... Один из приятелей вручил ему также берестяные лапотки, по-мест-
ному ступни,  с намеком на то,  что на досуге пенсионеру не мешает за-
няться  подобным рукомеслом ради успокоения нервов и полезного времяп-
репровождения. Ну а потом юбиляр, как водится, пригласил всех домой на
товарищеский ужин, по-городскому - банкет.
     Гости, конечно,  подвыпили,  стали петь песни, а потом наладились
плясать,  да еще как плясать! Посуда на столе подпрыгивала, и весь де-
ревянный домишко гудел и покачивался с боку на бок.  Юбиляр тоже разо-
шелся  и тряхнул стариной.  Сначала отплясывал барыню в валенках (дело
было зимой), но валенки стали ему мешать, скинул их, остался в шерстя-
ных  домашней  вязки  носках.  А потом и носки стали помехой,  их тоже
сбросил и принялся оттаптывать дробь голыми пятками.  То-то  было  ве-
селья!  На улице прохожие останавливались и заглядывали в окна,  а те,
кто был в доме, смеялись до колик в животе.
     Затем сбились  все в тесный круг в общем плясе,  и никто не заме-
тил,  как юбиляр куда-то исчез из горницы.  Хватились,  стали искать и
нашли:  стоит на крыльце на морозе босой в обнимку с разбитной вдовуш-
кой-соседкой и целует ее в полное удовольствие.
     После стольких пылких поцелуев юбиляр угодил в больницу с обморо-
женными ногами.  "Вот какие бывают юбилеи!" - Панькин  долго  хохотал,
услышав эту историю.
     Шутки шутками,  а в феврале Тихону Сафонычу  предстояло  отметить
две памятные даты: свой день рождения и тридцатилетие со дня организа-
ции колхоза "Путь к социализму".
     Отчетно-выборные собрания  проводились  обычно  в феврале,  когда
возвращались с Канина с подледного лова наваги рыбаки  и  приближалось
время  зимнего  боя тюленей.  Председатель заранее готовил материалы к
отчетному докладу.  И когда он стал просматривать архивные  документы,
подбирая  цифры  для сравнения,  то увидел протокол первого колхозного
собрания.  Все с отчетливой ясностью встало у него в памяти, и он раз-
волновался.  Сколько лет прошло! Как все изменилось с тех пор, как вы-
росли люди!  Он пошел к Митеневу,  и они долго беседовали о прошлом, о
настоящем,  забыв о деловых бумагах на столе, о том, что поздно и надо
идти домой.
     Решили ехать в райком партии в Мезень, чтобы обговорить там поря-
док юбилейного торжества и уход Панькина на пенсию.  Надо  было  также
посоветоваться насчет нового председателя.
     Стояли вьюжные дни,  погода была нелетной, и Тихон Сафоныч снаря-
дил для поездки сани-розвальни с шустрой и крепкой лошадкой.
     Поехали втроем - Панькин,  Митенев и Климцов.  Ивана вызывали  на
бюро для приема в члены партии.
     Перед поездкой Панькин говорил с Митеневым о Иване Климцове как о
возможной кандидатуре на председательский пост.
     - Я все присматриваюсь к нему.  Все данные  есть:  хозяйственный,
расчетливый,  на дело хваткий. В рюмку лишний раз не заглянет. Серьез-
ный парень. В армии хорошую закалку получил.
     Митенев поначалу сдержанно заметил:
     - Хозяйство большое, а опыта у Ивана нет.
     - Опыт дело наживное, - настаивал Панькин. - Важно, что это впол-
не сформировавшийся человек...
     Митенев помолчал, подумал и наконец согласился.
     - Да, ты, видимо, прав. Больше некого. Хороший руководитель нужен
не на год,  не на два, а на много лет. И надо дать руль молодым. Оста-
новимся на Климцове. Я поддержу его кандидатуру.
     Потом они  пригласили Климцова и поговорили с ним.  Иван был оше-
ломлен таким поворотом в его судьбе.  Он ссылался на молодость и  нео-
пытность, но Митенев и Панькин сумели убедить его в том, что с работой
председателя он вполне может справиться, если подойдет к ней серьезно.
     - Надо же когда-нибудь и молодым начинать, - сказал Митенев, пок-
ровительственно похлопав Ивана по плечу.
     - А  колхозники-то что на это скажут?  Вы с ними советовались?  -
спросил Климцов.
     - С народом будем говорить попозже,  - успокоил Панькин. - Сейчас
главное, чтобы ты согласился.

        ГЛАВА ПЯТАЯ

        1

     Иван Демидович Шатилов с утра просматривал сводку по надоям моло-
ка.  Это сейчас было самым важным.  Секретаря райкома тревожило,  что,
несмотря  на  окончание сухостойного периода и начавшиеся отелы коров,
удойность в колхозах и совхозах поднималась слишком  медленно.  Сказы-
вался недостаток кормов.  Рационы, составленные зоотехниками еще перед
зимовкой,  давно уже стали,  как выразился однажды Шатилов,  филькиной
грамотой,  существовали на бумаге,  но не на фермах. Придерживаться их
было невозможно:  лето стояло дождливое, кормов заготовили мало. Запа-
сов сена по полной норме хватило только до января, а потом нормы корм-
ления пришлось урезать по крайней мере на треть - иначе не дотянешь до
пастбищного периода.  Силоса запасли больше, но и его до весны не хва-
тит.
     Область помогла  концентратами,  но  далеко  не в том количестве,
чтобы выйти из положения.  Бюро райкома и  райсовет  приняли  решение:
экономнее  расходовать  и  хорошо приготовлять корма,  ввести в рацион
хвойную муку и витаминный настой для молодняка. Животноводам предписы-
валось заготовлять ветки лиственных деревьев, измельчать их на дробил-
ках, запаривать и давать скоту.
     Это все были вынужденные меры. Шатилов и сам не очень верил в то,
что они выправят положение. На хвое да на ветках не поднимешь удоев...
Только бы дотянуть до пастбищной поры.
     Такой трудной зимовки давно не бывало.  Каждый  день,  просмотрев
очередную  сводку,  Шатилов  принимался звонить в хозяйства,  выяснять
обстановку и по ходу дела давать рекомендации.
     На проводе был директор совхоза "Мир" Красавин.  Услышав его глу-
ховатый и настороженный басок, Шатилов спросил:
     - Как дела на фермах?
     Красавин, ответом не порадовал:
     - Отелы идут благополучно,  но удои не поднимаются. Мы используем
все возможности для того, чтобы...
     Выслушав директора, Шатилов сказал:
     - Вчера в райкоме было заседание по этому вопросу. Хозяйствам да-
ны рекомендации.  Вам выделено из резерва две тонны концентратов. Это-
го,  конечно,  будет мало. Используйте как добавку веточный корм. Дро-
билки в исправности?
     - В исправности. А когда можно получить концентраты?
     - Загрузи  все  агрегаты.  Давайте  скоту витаминную подкормку из
хвои.  К концу февраля надо резко поднять удойность!  У