задрожало все мировое еврейство! Конечно, жаль, что Гитлер был немцем, а не русским. Прискорбно также, что, гоняясь за евреями, он попутно уничтожил и 26 миллионов русских. Но, право, это были мелочи, на которые можно было не обращать особого внимания! Что эти мелочи по сравнению с Треблинкой и Освенцимом, где круглосуточно уничтожали евреев в газовых камерах. Разве можно эту яркую эпопею, достойную нордического эпоса, даже отдаленно сравнивать с трусливо сфабрикованным "делом врачей" или расстрелом нескольких еврейских писателей и актеров. Тяга к Гитлеру у Баркашова была настолько сильной, что он стал даже называть покойного фюрера на русский манер "Адольфом Алоисовичем" и даже теоретизировал на тему, что Гитлер был по происхождению, если не русским, то уж точно славянином. В нем проснулся извечный российский комплекс неполноценности и желание примазаться к любой славе в мировом масштабе, будь то победа Израиля в шестидневной войне, когда утверждалось, что все израильские генералы прошли подготовку в Советской армии, будь то немецкий генерал Гудериан, о котором рассказывали, что он родился в Ереване, окончил академию в Москве, а потом сбежал к немцам при невыясненных обстоятельствах. В таких условиях и Гитлер вполне может, в итоге превратиться в чисто русского человека с православной душой, который вообще не ставил перед собой никаких задач, кроме как освободить Россию от жидовского ига, но слегка погорячился. С кем не бывает! Но нет пророков в своем отечестве! Конечно, следует признать, что модельеры Третьего рейха и все прочие, ответственные за дизайн и сурово-мистическую атрибутику, были более талантливыми, нежели их коллеги в СССР, зажатые между серпом и молотом рабоче-крестьянского камуфляжа. Но что касается всего остального, то гитлеровский рейх выглядел жалкой пародией на фоне военно-фашистской империи, которую создал Сталин на территории Советского Союза. Глупое и прямолинейное поведение самого фюрера, а равно и всех структур его истерической службы пропаганды привели лишь к тому, что всего через четыре года после того, как Гитлер, дождавшись смерти президента Гинденбурга, объявил себя фюрером германской нации, Германия уже была вынуждена вести войну против всего мира и, естественно, была раздавлена. В итоге, запланированный тысячелетний рейх, просуществовал менее 12 лет. "Если бы не эти проклятые евреи, мы никогда не проиграли бы войну", - в истерике кричал на Нюрнбергском процессе Альфред Розенберг (автор книги "Миф XX века"), и был совершенно прав, не считая того, что не будь "этих проклятых евреев", война, если бы она все-таки началась, все равно была бы проиграна из-за тупиковой бесперспективности режима. В отличие от Гитлера, Сталин, будучи зоологическим антисемитом, тем не менее, никогда не желал бросать вызов столь грозному противнику, как евреи. Он хорошо знал, какими бывают ответные удары. И только когда вождь всех народов впал в полный маразм, его безответственные сообщники втянули его в войну с евреями, не столько даже для того, чтобы указать евреям России путь в Израиль (хотя за это было заплачено), сколько для того, чтобы под шумок ликвидировать своего любимого вождя и учителя. Что и было сделано. Видимо, столь сложные хитросплетения борьбы с мировым сионизмом были не до конца поняты дедом Баркашова, несмотря на всю его мудрость. А потому он и внука учил только в рамках своего собственного понимания, и тем самым, помимо ненависти к евреям, попутно внушил ему и сильнейшую антипатию к коммунистической партии, не умеющей бороться с евреями по-настоящему. Это было и понятно, поскольку сама коммунистическая партия была еврейским изобретением. Но если евреи, пребывая в гордыне, придумали коммунистическую партию для закабаления русского народа, то русские, в качестве ответной меры, придумали НКВД, и шансы уравнялись. К тому времени, как Баркашов подрос, беспощадная война с космополитизмом уже поросла быльем, а НКВД, пройдя через несколько "очистительных мероприятий", как любил выражаться товарищ Сталин, превратился в КГБ. И что бы ни говорили об этой организации злые языки, но "очистительные мероприятия" не прошли для нее бесследно. КГБ - это уже был не НКВД и даже не МГБ. Это был КГБ со своими многочисленными комплексами, неизбежными у любой организации, которую периодически почти полностью вырезают и обливают помоями. Как раз в это время на смену позабытой борьбе с космополитизмом начала разворачиваться не менее, на первый взгляд, масштабная борьба с сионизмом, и КГБ остро нуждался в специалистах. Война с космополитами продолжалась относительно недолго, представляя собой нечто вроде "блицкрига", а потому в ходе ее не успели создать никакой теоретической базы. Никто не успел защитить не только докторской или кандидатской диссертации, но и выпустить сколь-нибудь более-менее солидную монографию на эту тему. Старые бойцы, памятуя о жестоком поражении в марте-апреле 1953 года, предпочитали помалкивать и не рисковать своими генеральско-полковничьими пенсиями, которые у них постоянно грозили отобрать, если они снова начнут достаточно громко чирикать. А новых бойцов еще предстояло подготовить. К этому времени Баркашов успел закончить школу и отслужить в армии срочную службу. Учиться он не хотел и не любил по многим причинам, одной из которых было большое количество евреев-преподавателей в системе высшего и среднего специального образования, что неизбежно привело бы к контакту, от чего строго предостерегал дед. Поэтому Баркашов выбрал самую нееврейскую профессию: он стал слесарем и работал на ТЭЦ-23. Но поскольку он был родом, подобно Штирлицу, из семьи так называемых "профессиональных революционеров" - все-таки дед - работник ЦК, худо-бедно, но сохранивший кое-какие связи, - то вокруг него стали виться лихие ребята из 1-го отдела при 5-м управлении, которые специализировались на борьбе с сионизмом во всех его дьявольских проявлениях. Общий язык был найден очень легко, но когда Баркашов попросился в ряды профессиональных борцов с сионизмом, ему было вежливо отказано. Отказано под предлогом, что у него нет высшего образования. При создании КГБ какой-то идиот постановил, что все кадровые сотрудники этого ведомства в качестве непременного условия должны иметь высшее образование любого профиля. Но высшее. А у Баркашова было неполное среднее. Зачем для борьбы с сионизмом необходимо высшее образование, которое в данном конкретном случае только мешает, никто Баркашову даже не объяснил, поскольку никто и не знал. Но правило, есть правило, и нарушать его никто не волен. В виде исключения Баркашова приняли в подпольную секцию каратэ, где в те времена обучались исключительно сотрудники КГБ. Зачем? Многие задавали себе вопрос: зачем работникам КГБ того времени нужен был, в дополнение к обычной подготовке по самбо, еще и курс боевого каратэ? Выбивать ударом ноги из рук трясущихся от страха интеллигентов книги Солженицына и Авторханова? Или эффектно разбивать на них очки? В рабовладельческом обществе у элиты свои законы, и многое, чем они занимаются, просто должно быть непонятно рабам. Недаром в уголовном кодексе РСФСР немедленно появилась статья, грозящая тюремным сроком и крупным денежным штрафом любому, кто вздумает изучать приемы каратэ без специального на то разрешения. Говорят, что Баркашов оказался очень талантливым каратистом и быстро стал инструктором, обучая своих недавних наставников. Несколько позднее, на волне захлестнувшего страну либерализма, ему разрешили создать полуофициальную секцию каратэ, замаскированную под клуб культуристов. Туда отбирали, главным образом, школьников, разумеется, только русских, и в процессе обучения старались привить им незатейливую идеологию воинственного робота. Таких клубов в Москве и в Подмосковье в середине 80-х годов было создано около дюжины (достаточно хотя бы вспомнить знаменитых "люберов"), и за всеми ними тенью стоял КГБ, готовя будущую гвардию уличных побоищ. Конечно, и тут все делалось грубо, с массой "проколов", а по мере высвобождения прессы из тоталитарных оков все эти клубы, попадая в луч общественного прожектора, начинали исчезать один за другим. В условиях гласности и свободы печати КГБ становилось все сложнее работать, а простые методы становились уж очень очевидными. Еще в начале 70-х годов было создано общество "Память". Создано оно было кучкой энтузиастов в пику существующему в стране режиму. Главной целью общества было сохранение русской национальной истории, после ее семидесяти лет непрерывного изнасилования. Задачи, которые поначалу ставило перед собой общество "Память", были благородными и, по тем временам, очень смелыми. Общество восстанавливало данные о разрушенных храмах, каковых только в Москве можно было насчитать не менее 300, а по России - десятки тысяч. Члены общества исследовали старые, заброшенные кладбища, находя могилы выдающихся русских политических, военных и общественных деятелей, чьи имена были сознательно забыты, а могилы - уничтожены, разграблены и осквернены. Общество первым подняло вопрос о гнуснейшем преступлении ленинской банды - убийстве последнего русского царя вместе с женою и детьми, включая и несовершеннолетнего царевича Алексея. Общество первым вспомнило о выдающемся русском государственном деятеле Петре Столыпине и об обстоятельствах его подлого убийства в Киеве. За все подобные изыскания в те времена можно было вполне схлопотать до 7 лет тюрьмы и 5 лет последующей ссылки. Что-либо легально опубликовать по этим вопросам было совершенно невозможно. Приходилось прибегать к самиздату, "ксерить" брошюры, изданные на Западе, входить в несанкционированные контакты с иностранцами. Другими словами, заниматься деяниями, предусмотренными статьей 70 УК РСФСР, относящей эти деяния к разряду особо опасных государственных преступлений. Потому неудивительно, что КГБ глаз не спускал с этой странной организации, быстро подвесив ей в своих официальных сводках ярлык "националистической". По поводу общества "Память" мнения в тогдашнем 5-м управлении КГБ полярно разделились. Одни считали, что для отчетности было бы совсем неплохо арестовать несколько человек из руководства общества и вывести их на процесс по обвинению в клеветнических измышлениях, порочащих советский государственный и общественный строй без признаков (или с признаками) измены Родине. Другие считали, что общество пока трогать нецелесообразно. Напротив, его необходимо профильтровать нужными людьми и повернуть в иное русло, а проще говоря, скомпрометировать. В данной обстановке это гораздо лучше, чем делать из них мучеников. Многие не понимают, что появление общества "Память" очень напугало власти, которые пуще огня боялись объединения русского народа на какой-нибудь светлой и красивой национальной идее, поскольку это немедленно создало бы мощный русский народный фронт наподобие уже созданных фронтов в национальных республиках, против которого власти были бы совершенно бессильны. Поэтому было принято замечательное по своей простоте решение: повернуть общество на путь антисемитизма - проверенный годами путь, ведущий в никуда, но сулящий огромные дивиденды. Во-первых, все эти придурковатые чудаки, собирающие сведения о русских церквях, об уничтоженных священниках, о Столыпине и царе, сами убегут из "Памяти", увидев, на какой путь это общество встало, а во-вторых, что еще более важно, пусть от самого слова "русская национальная идея" пойдет такой смрад, что отобьет у кого-либо охоту собирать русские народные фронты с какой-либо иной целью, кроме борьбы с евреями. Именно в это время в обществе "Память" появляются Баркашов и знаменитый Дмитрий Васильев. Шел 1985 год - именно тот год, когда КПСС реально поняла, что ей надо уходить с политической сцены. Иначе она рискует навсегда потерять свои власть, могущество и те несметные богатства, которые ей удалось в течение семидесяти лет выжимать из раздавленного, оплеванного и ограбленного народа. Подобное отступление по всем законам военного искусства необходимо было прикрыть дымовой завесой, чтобы никто не заметил трогательного расставания партии и народа, которые, по свидетельству развешанных по всей стране лозунгов, всегда были едины. И "Память" пошла чадить черными клубами антисемитизма по методикам начала века, которые, пытаясь именно на евреев направить всю энергию народного гнева, разумеется, составлялись без учета существования государства Израиль, в те годы, как известно, не существовавшего, но существующего ныне. Для помощи боевому отряду, прикрывающему подобными методами бегство любимой партии с награбленной добычей, были срочно перепрофилированы в нужном направлении журнал "Молодая гвардия", принадлежавший ЦК ВЛКСМ и "Наш Современник", принадлежавший идеологическому отделу ЦК КПСС, о чем мало уже кто помнит. Аналогичное задание было дано и нескольким провинциальным журналам, подкармливаемым КПСС, но у тех было мало фантазии и опыта в новом деле, так что они, в основном, занимались перепечаткой из столичных изданий. Пока общество "Память", членам которого на деньги КГБ уже была пошита черная форма с портупеями, собирала шумные, хотя и немногочисленные, митинги, клеймя сионизм вообще и всех евреев - в частности, перепрофилированные журналы в виде поддержки с тыла и флангов развернули невиданную даже в дореволюционной России антисемитскую кампанию. Руководимые Героем Социалистического труда, бывшим ответственным работником ЦК Анатолием Ивановым, журналы, именуя себя "истинно Русской прессой", быстро переплюнули знаменитый "Штюрмер" Юлиуса Штрайхера, о котором даже Гитлер говорил "как о единственной форме порнографии, разрешенной в третьем рейхе". На читателей обрушили все: от ритуальных убийств евреями христианских младенцев и протоколов сионистских; мудрецов до псевдонаучных статей Вадима Кожинова, утверждавших, что хазарское иго было ужаснее татаро-монгольского, поскольку хазары исповедывали иудаизм. На митингах и со страниц бывших коммунистических журналов набатом звучал призыв спасти Россию от жидов. Подобные кампании в такой многонациональной стране, каким был Советский Союз, вели к дезинтеграции государства с гораздо большей стремительностью, чем некогда в Российской империи, которую разваливали теми же методами. Антисемитизм неразрывно связан с ростом русского национализма, а этот национализм, независимо от его тактической направленности, больно бьет по всем национальным меньшинствам и меньше всего по евреям, которые в настоящее время представляют собой почти единственное национальное меньшинство, имеющее государственное образование за пределами бывшего СССР. Возможно, что так оно и было задумано: те, кто запустил в середине 80-х годов мощную антисемитскую кампанию, ставили в качестве главной задачи ускорить развал Союза, а ныне трудятся над развалом Российской Федерации, Если это не так, то налицо поразительный случай политической слепоты и неспособности разглядеть реальную угрозу на фоне выдуманной или навязанной мифической опасности. Когда в 1991 году рухнул Советский Союз, все зарождающиеся фашистские и националистические группировки впали в состояние шока вместе со своими спонсорами и кураторами, а пущенный кем-то слух, что за спиной всех этих группировок стояли жидомасоны и израильская разведка, привел к расколу "всесоюзной "Памяти" и к первым разборкам по поводу истинной национальной принадлежности ее лидеров. В самом деле, если евреями являются Ельцин, Козырев, Примаков и Собчак, то почему ими не могут оказаться тот же самый Васильев или Баркашов, выполняющий при Васильеве роль начальника штаба? В итоге Баркашов, посовещавшись с руководством, ушел из "Памяти", громко хлопнув дверью. "Мы расстались с "Памятью" Васильева, - рассказывал позднее сам Баркашов, - когда поняли, что заниматься организацией по-настоящему он не может или не хочет. Одни и те же театрализованные представления в узком кругу или перед журналистами, одни и те же речи... Я так понимаю, что его все это вполне устраивало. Нам же нужна широкая, серьезная организация. Я, собственно, был вторым человеком в "Памяти", занимался конкретной работой с молодежью, охраной наших мероприятий, тиражированием и распространением пропагандистской литературы. Черновая, тяжелая работа, а потому и занимались этим наиболее преданные нашему делу люди. Они ушли вместе со мной...". Впрочем, те, что ушли с Баркашовым, вскоре также раскололись. Добрую половину ушедших увел бывший друг и соратник Баркашова, Виктор Якушев, основав свой собственный "Национал-социалистический союз" (НСС). Якушев, амбициозный и захваченный смелыми идеями будущего нацистского рабовладельческого государства, где истинными "арийцами" будут признаны не более 5% населения, явно метил в фюреры, кичась перед "недоучкой" Баркашовым своим высшим экономическим образованием и, видимо, забыв известные слова Гитлера, что он благодарит судьбу именно за то, что у него нет высшего образования. Сталин, кстати, тоже не имел высшего образования. Правда, судьбу за это никогда не благодарил. Идеи Якушева были настолько бредовыми, что Баркашов расстался с ним почти без всякого сожаления, даже начав подозревать, что его друг либо скрытый еврей, либо масон. Кроме идейных мотивов, для раскола существовали и более весомые. После крушения Советского Союза КГБ резко сократил субсидии на организации подобного рода, недвусмысленно предложив им всем войти тем или иным образом в рынок. Дмитрий Васильев, склонный, как и всякий вождь, - к некоторой истеричности, откровенно обвинил спонсоров в предательстве и полной евреизации, а затем демонстративно отправился в Ярославскую область руководить "Русской фермой", выращивающей свиней (видимо, в пику евреям). Некоторые бывшие члены общества "Память" разбежались по некоторым родственным группировкам, которые стали быстро размножаться путем деления из-за бесконечных финансовых и идеологических разногласий, предательства спонсоров, навязывающих им задачи, которые никто из них не собирался решать. Совпавшая с этими событиями по времени таинственная гибель нескольких крупных "жидоборцев", включая и главного идеолога "антисионизма" Евсеева, а также внезапный приговор суда к тюремному заключению знаменитого Смирнова-Осташвили и его быстрая гибель в зоне, поданная как самоубийство, заставила несколько приутихнуть остальных, а вождей - обложиться со всех сторон телохранителями. Именно в это время Баркашов создал партию "Русское Национальное Единство". Структура новой партии организационно копировала армейский полк, делясь на отделения, взводы и роты, сведенные пока что в батальон. В партии немедленно была введена военная дисциплина: младший по званию беспрекословно подчиняется старшему под страхом жесточайшего наказания, не исключающего и ликвидацию. Беспрекословная дисциплина обязана сочетаться с абсолютной преданностью делу. Был, естественно, разработан и строжайший "табель о рангах". Во главе партии стоял, как и водится, вождь, которому подчинялся "совет движения" из нескольких авторитетных соратников. "Соратник" - являлось высшим званием в партии, и их насчитывалось около 150 человек. Если верить многочисленным статьям и интервью Баркашова, "соратники" - это люди, для которых не существует слов "не могу": ни семья, ни работа, ни состояние здоровья не могут повлиять на готовность "соратника" выполнить приказ. Каждый из них возглавляет группу "сподвижников" от пяти до семидесяти человек. "Сподвижники" - это тоже достаточно надежные и преданные люди. "Сподвижник", наработав определенный стаж и доверие, имел шансы быть произведенным в "соратники". На низшей ступени иерархии - простой, как идеальный социализм Платона, - стояли "сочувствующие", не связанные столь жестокой дисциплиной и привлекаемые только, когда необходимо было продемонстрировать массовость движения на страх врагам и для получения ассигнований от спонсоров. Безукоризненно была разработана система оповещения и сбора групп, позволяющая в короткое время собрать в любой точке Москвы до нескольких тысяч человек. Впервые большой сбор был опробован на практике во время августовского путча, но тут подвели кураторы, запутавшись от страха в обстановке. Еще накануне путча эти самые кураторы попросили Баркашова опубликовать "от имени всех русских людей" требование ввести в стране чрезвычайное военное положение, приостановить деятельность органов высшей исполнительной и законодательной властей, создав при этом "временный государственный орган с чрезвычайными полномочиями из представителей армии, КГБ, МВД и граждан, проходящих службу в Афганистане". Тогда попытка превратить собственную страну в Афганистан провалилась, но все с оптимизмом смотрели в будущее. Разумеется, такой военизированной организации необходима была униформа, и ее пошили. Это были черные рубашки с портупеями, черные бриджи, заправленные в высокие яловые сапоги. (Хромовые полагались только вождю). Не менее важной была и эмблема. Куратор из КГБ предложил без затей простую свастику, мотивируя это тем, что ни один символ не вызывает у евреев большего трепета, чем свастика. "Совет соратников", да и сам Баркашов, сильно колебались. Все-таки партия русского единства, а не союз бывших эсэсовцев. Символика хороша, но уж больно не национальна. У евреев трепет вызывает. Тут не поспоришь. Но и у русских эта эмблема тоже вызывает не очень положительные эмоции. Кроме того, свастику уже заездили разные малолетки из всевозможных фашистских "кружков": разные там поклонники Салазара, Муссолини и легендарного харбинского фюрера русских фашистов Родзаевского. В партии Корчагина тоже свастика, хотя и с восемью лапками. У кого-то - с тремя. "Петрович, - сказал куратор проникновенно Баркашову. - Так надо". Насаждавший в своей организации железную дисциплину Баркашов столь же беспрекословно умел и подчиняться. Раз надо, что ж поделаешь! Но все-таки добился права свастику слегка стилизовать. Крест составили из четырех ракетных боеголовок, а сами поперечные лапки чуть опустили вниз. Вроде это была и свастика, но все же не копия канонической немецкой. Позднее крест из четырех ракетных боеголовок без зазрения совести объявили "богородицкой звездой", а саму свастику самым древним и почитаемым русским символом. Впрочем, никто не возражал. Ведь сказал куратор "так надо". Куратор требовал мало, а давал много. Помещение "партия" получила прямо в здании Свердловского райсовета, чей председатель, Александр Семенов, занимавший до всенародного избрания на этот высокий пост должность начальника Бутырской тюрьмы, встретил баркашовцев с распростертыми объятиями. В выделенном помещении работали средства спецсвязи и факс, откровенно хранилось оружие. Естественно, что такая организация должна была иметь и свой рупор. Куратор обеспечил регулярный выход двух газет: "Русский порядок" и "Наш марш" общим тиражом 185 тысяч экземпляров. Несмотря на явную убыточность, газеты выходили без перебоев и продавались по 2 рубля при себестоимости одного номера в 150 рублей. Но разве можно перевести на какие-то там деньги звучный набат партийных газет - этих "организаторов масс", как выражались (не сговариваясь) Ленин и Гитлер. Газета "Русский порядок", в частности, писала: "Наши черные рубашки и военизированная экипировка - это национальный волевой акт! Сегодня, когда разрушены все присяги, надевающий черную рубашку как бы присягает Отечеству и нации словами: "Россия или смерть!". "Русскому порядку" вторил "Наш марш", которому границы России сразу показались тесными: "Мы стоим за ортодоксальную национал-социалистическую организацию. Мы признаем Адольфа Гитлера нашим фюрером и стремимся продолжить дело, начатое им. "Майн кампф" - наша идеологическая база. Наша цель - воссоздание национал-социалистического рейха, и в конечном итоге - новый порядок в Европе, который обеспечит всем белым людям полноценную жизнь. Не может не тревожить тот факт, что мировое еврейство заменило не слишком эффектную еврейскую тиранию, известную под словом "коммунизм", на более действенную, обозначенную термином "капитализм" и "свободный рынок"..." Из номера в номер газеты писали о необходимости объединения ради спасения белой расы и приоритета коренной нации в России. Их призывы были услышаны. Коренные нации в Татарстане, Казахстане, Грузии, Азербайджане и прочих бывших "братских республиках" развалившегося Союза быстро подняли голову и, объявив русских враждебным национальным меньшинством (а то и просто "оккупантами"), стали создавать для русских людей совершенно нетерпимые условия проживания и нормальной деятельности. Но Баркашова и его "чернорубашечников", а равно и их кураторов, это мало интересовало. Их совершенно явной целью стало создание в стране обстановки хаоса. "Мы будем единственной силой, - указывал Баркашов, - не считая, конечно, армии, способной поддерживать порядок на этой территории в условиях хаоса, который неизбежен. У нас есть специальные группы по контролю за системами водо-энерго-теплоснабжения, других жизненно важных объектов..." Таким образом, пока одни готовили хаос, другие готовились взять его под контроль. А пока необходима была интенсивная боевая и политическая подготовка. Боевики организации проходили выучку по каратэ и прочим дисциплинам рукопашного боя прямо в спорткомплексе "Динамо", а для упражнения в стрельбе "арендовали" тир МВД. При этом лихо вскидывали руку в партийном приветствии, правда, говоря вместо знаменитого "хайль!" - "Слава России!". И обращаясь друг к другу словом "товарищ". Все было более чем откровенно, и особенно тот факт, что власти, отлично зная о существовании РНЕ, никак ее деятельности не препятствовали и даже поощряли, предоставляя центральные газеты для того, чтобы Баркашов мог высказать свои взгляды. И он высказывал их, не стесняясь. "В России существует только, и прежде всего, "русский вопрос". После 1917 года, воспользовавшись временной слабостью нации и государства, огромное количество лиц еврейской национальности устремилось к власти и захватило высшие рычаги управления государством и среднее звено. После этого они учинили массовый террор и геноцид русского народа... Поэтому им лучше уехать отсюда, пока не поздно", - говаривал Баркашов корреспондентам столичных газет, повторяя слово в слово сказанное известным писателем Валентином Распутиным. Кто кого повторял, неизвестно, но то что оба регулярно читали журнал "Молодая гвардия" и инструктировались в одном офисе - не требует доказательств. Глобальная борьба с мировым еврейством, как и всякая глобальная задача, затемнялась повседневными заботами. На содержание организации нужны были деньги. Вначале КГБ тратило доставшиеся ей по наследству деньги КПСС с присущей этой конторе лихостью, не забывая никого из своих подопечных. Но постепенно и в КГБ проникли рыночные настроения, жестко диктующие необходимость прекращения столь неслыханного мотовства. Баркашову было предложено пустить выделенные ему деньги в оборот. Другими словами, воину было предложено заняться торговлей, от чего явно исходила опасность евреизации. Но делать было нечего. Деньги пропустили через Нижегородскую биржу и несколько "родственных" банков, получая, не ахти, правда, какие дивиденды. Кроме того, достаточное количество молодых и натренированных парней, одетых в пугающую униформу, было просто грешно не использовать в таком прибыльном деле, как рэкет, и не только зарабатывать себе на существование, но и кое с кем делиться. Поэтому его боевикам пришлось в свободное от политзанятий и тренировок время "сторожить" ненавистные "жидовские" коммерческие фирмы и ларьки, отпугивая от них дикий московский рэкет. Сами рэкетиры относились к РНЕ как к более сильной мафиозной структуре, правильно поняв, что ни одна столичная преступная группировка не была столь прекрасно организована и военизирована. С баркашовцами остерегалась портить отношения даже чеченская группировка, не боящаяся самого дьявола. Поэтому мелкие палатки и ларьки, разбросанные, главным образом, в районе Кремля, без напоминаний выплачивали будущим спасителям России установленную дань. Сам председатель Свердловского райсовета Александр Семенов, когда его "достали" корреспонденты бесконечными вопросами "на каком основании в здании райсовета развернут штаб военизированной фашистской группировки", заключил с Баркашовым договор на охрану здания Свердловского райсовета и стал платить им зарплату. Не менее важным делом была консолидация партийных кадров. При РНЕ была создана служба безопасности, которую возглавил Александр Кочетков, занимавший по совместительству должность редактора "Русского порядка". Для начала из "партии" выгнали всех монархистов, пришедших вместе с Баркашовым из "Памяти". Затем - тайных агентов Дмитрия Васильева, которых набралось немало. Ненависть к Васильеву росла, поскольку через РНЕ стала распространяться информация о том, что Васильев - не только еврей, но и гомосексуалист. Следующими стали беспощадно гнать "рассуждающих" независимо от темы рассуждений, а "соратников" разделили на две категории - старую и новую гвардию, как в армии Наполеона. После чистки "соратников" осталось 250 человек. Почти все оказались проверенными в реальной боевой обстановке. Группы баркашовцев посылались в "горячие точки", сражались в Приднестровье, в Карабахе, в Абхазии и даже в Сербии. За баркашовцами были закреплены боевые позиции вблизи одного из сербских сел. Воевали они "вахтенным методом", сменяющимися через месяц отделениями по 12 человек. За два года войны практически все "соратники" прошли там школу боевой выучки. Их переброской в Сербию официально занимался постоянный представитель одной из югославских фирм, живущий в Москве. Служа прикрытием, он как бы посредничает при получении загранпаспортов, оформляет боевиков туристами и выплачивает каждому из них по триста немецких марок "подъемных". Решив, таким образом, финансовые и организационные вопросы, а также вопросы, связанные с боевой и политической подготовкой, РНЕ постепенно преодолевало необходимость самоизоляции и осторожно искала союзников. В мире все процессы идут одинаково: сперва деление, затем попытки слияния и так до бесконечности. Хотя Баркашов и считал Илью Константинова "перекрасившимся еврейчиком", но не брезговал сидеть в президиумах на собраниях ФНС, а его "соратники", со свастиками на рукавах, стояли в почетном карауле, создавая всем партиям, входящим в ФНС, соответствующий имидж. ФНС, как и всякое искусственное образование, потрясали внутренние противоречия, поскольку самые оголтелые безумцы, собравшись вместе, сразу делятся на радикалов и умеренных и служат легкой добычей для провокаторов всех мастей. На последнем собрании ФНС Баркашов открыто обвинил всех присутствующих в "полной евреизации" и неспособности чем-либо заниматься, кроме словоблудия. Началась разборка: а чем, собственно занимается он сам? Мосты взрывает или пускает под откос поезда? Было ясно, что международный сионизм уже накрыл своей сетью и ФНС, а потому "пребывание в нем оказалось несовместимым с высокими идеалами "Русского национального единства". По слогу баркашовских документов становилось очевидным, что один из его "соратников", сочиняющих заявления и призывы, ранее работал в отделе печати и информации где-нибудь в отделе печати и информации при ЦК ВЛКСМ. Более-менее отношения складывались только с "Союзом офицеров" Терехова. Ультраправые группировки всегда тяготеют к армии, "слиться в экстазе", чему постоянно препятствуют ревнивые спецслужбы-кураторы. И это, кстати, не только в России. КГБ деликатно, но непоколебимо перекрывал возможные контакты РНЕ с армией. Нежные мозги нашего офицерского корпуса могли не устоять перед искушением заменить красную звезду на "богородицкую", и тогда бед было бы не обобраться. КГБ хитро и ненавязчиво блокировал все каналы, по которым Баркашов пытался установить связи с армией, оставив ему возможность контакта лишь с "Союзом офицеров" подполковника Терехова. Да и тут не обошлось без трений. Весь офицерский корпус бывшей советской армии был воспитан на традициях Второй мировой войны и вид свастики, которая, по замыслу идеологов РНЕ, должна была вызывать трепет у евреев, их тоже не вдохновлял на подвиги. Офицерский корпус сверху донизу был слишком красным, а баркашовцы - слишком коричневыми и стихийное создание красно-коричневого устойчивого гибрида оказалось сложнее, чем многие думали. Представители высшего армейского командования при виде свастики просто теряли самообладание. Многие из них были участниками Второй мировой войны, и сам вид свастики не вызывал у них других желаний, кроме желания немедленно открыть огонь. Это же касалось и ветеранов, устраивающих шумные шествия под "серпасто-молоткастыми" знаменами с портретами Ленина и Сталина, которые поначалу глотали пригоршнями валидол, когда в их колоннах неожиданно поднималось знамя со свастикой. Люди Баркашова терпеливо объясняли всем, желающим слушать, что свастика - это древний славянский символ, а у них на знамени и на рукавах вовсе не свастика, а "богородицкая звезда". Что такое "богородицкая звезда", плохо понимали не только ветераны, но и священники. Для многих поначалу было откровением даже то, что люди Баркашова - русские, а не заезжая банда из Германии. Сам Баркашов к особой популярности не стремился. "Мое время еще не пришло, - говаривал он. - Но оно не за горами". Телефонный звонок, раздавшийся в его штабе утром 22 октября, прозвучал набатом, и дал понять Баркашову, что его время настало. Однако это его ничуть не обрадовало. Он стал быстро соображать, как объяснить "Совету "соратников" столь резкую перемену планов. Ведь еще ночью было решено ни во что не ввязываться, а спокойно наблюдать, как обе стороны будут уничтожать друг друга морально и физически. После недолгого раздумья выход был найден. "Нам предоставляется уникальная возможность раздобыть, и притом совершенно бесплатно, сколько угодно оружия из запасов Белого Дома". Это для совета. А с остальными можно не церемониться. Приказ вождя давно уже никто не смел обсуждать в РНЕ. 09:10 Сергей Бабурин никогда не чувствовал ранее такого прилива творческого вдохновения. Когда было объявлено о продолжении сессии Верховного Совета, он попросил слово одним из первых. В зале собралось около 120 человек. Все выглядели возбужденными и энергичными, несмотря на то, что многие провели бессонную ночь. На пустующих местах и на галерке собралось много посторонних людей, среди которых выделялась большая группа коммунистов во главе с Геннадием Зюгановым, который, не будучи депутатом, последнее время просто не вылезал из Белого Дома, инстинктом чувствуя приближение того самого хаоса, в котором коммунисты, как стервятники, всегда устраивают себе черное пиршество. Рядом с ним, что-то возбужденно рассказывая, сидел лидер фракции коммунистов в Верховном Совете Иван Рыбкин - бывший 2-й секретарь Волгоградского обкома КПСС, взлетевший в свое время вверх на знаменитой революции "вторых секретарей", инспирированной Михаилом Горбачевым. Бросалось в глаза большое количество людей в камуфляже без знаков различия. Все они были, как правило, среднего или даже почтенного возраста, и "камуфляж" на них выглядел как-то странно, наподобие современной маскировочной сетки на пушке Бородинского боя. Лидер "Фронта национального спасения" Илья Константинов сидел, откинувшись в кресле, скрестив руки на груди. Временами он теребил бороду, выдавая свое возбуждение. Аудитория обязывала к сильному, в духе момента, выступлению, и Бабурин не разочаровал ожидания слушателей. Темой его выступления было оглашение документа, именуемого "Законом о внесении изменений и дополнений в УК РСФСР", полностью отвечающим потребности дня. В новом законе, представленном Бабуриным на суд народных депутатов, предусматривалось в качестве ответственности за действия, направленные на насильственные изменения "конституционного строя", лишение свободы на срок от 6 до 12 лет, а если действия имели тяжкие последствия или были совершены должностным лицом - лишение свободы на срок от 10 до 15 лет или смертную казнь с конфискацией имущества. Таким образом, президент Ельцин уже подпадал под расстрел с конфискацией имущества, что вызвало овацию в зале. Театрально наклонив свой лик провинциального Мефистофеля, Бабурин переждал овацию и радостные крики народных избранников, а затем приступил к прочтению второго документа, который был не менее жестким, чем первый. Это был проект постановления Верховного Совета "О неотложных мерах по преодолению антиконституционного государственного переворота". В нем, в частности, предлагалось органам прокуратуры провести следствие и привлечь к уголовной ответственности всех должностных лиц и граждан, "способствовавших подготовке государственного переворота". Этот документ Бабурин готовил в соавторстве с профессором юриспруденции из Екатеринбурга Владимиром Исаковым, которого когда-то Собчак, приняв за дурака, назвал "провинциальным стряпчим". В ответ профессор Исаков, в соавторстве с другим "провинциалом" Бабуриным, составил закон, позволяющий немедленно арестовать профессора юриспруденции Собчака и расстрелять его с конфискацией имущества. Как, впрочем, и любого другого. Широкое толкование термина "способствовавших" авторов документа нисколько не смущало, тем более, что отравленные ядом человеконенавистнических коммунистических идей, они взяли этот термин прямо у Ленина, который в порыве такого же вдохновения призывал расстреливать не только "способствовавших", но и "способствовавших способствующим". Но до таких высот права "провинциалам" было еще не подняться. Далее в проекте постановления говорилось, что "действия граждан и трудовых коллективов по защите конституционного строя" не только не должны преследоваться, но администрация предприятий еще и обязана оплатить им прогулы, совершенные по этой причине. Оба документа депутаты приняли единогласно под громкие аплодисменты, как свои собственные, так и присутствующих в зале гостей. Сорвав еще раз аплодисменты, Бабурин, не снимая с лица своей демонической улыбки, сел на место, уступив микрофон самому Хасбулатову. Остыв от аплодисментов, депутаты заметили что в зале нет нового президента, Руцкого. Как бы отвечая на немой вопрос, спикер сообщил, что Александр Владимирович занят важнейшими государственными делами, которые мешают ему принять участие в работе парламента. Далее Хасбулатов с возмущением поведал, что отключена внутренняя телестанция Белого Дома, но он уже послал депутата Лисова в "Останкино" напомнить телевизионщикам об их конституционном долге. Тем более, что, по его данным, часть сотрудников телекомпании выступила против своего продажного руководства и готова плодотворно сотрудничать с Белым Домом. А кто еще не определился, того немного протрезвят только что принятые закон и постановление. "Мало кто захочет быть расстрелянным с конфискацией имущества", - рассмеялся Руслан Имранович, вызвав здоровое оживление в зале. "Сегодня, - подчеркнул Хасбулатов, - главная задача руководителей Верховного Совета - максимально быстро созвать внеочередной съезд народных депутатов, на котором можно было бы отстранить президента от должности. В фойе Белого Дома начата регистрация депутатов". Но твердой уверенности в том, что удастся быстро собрать необходимый кворум, ни у кого не было. Из Кремля уже последовало разъяснение, что депутаты съезда смогут прибыть в Москву только как частные лица, то есть за свой счет. Хорошо знающий своих коллег Хасбулатов очень сомневался, что многие из них захотят это делать. Тем более, у него были сведения о начавшейся "перекупке" депутатов Верховного Совета и съезда, которым обещаны теплые места в системе президентской власти. Селекторная связь в Белом Доме была отключена. Хасбулатов послал своего заместителя Агафонова в Министерство связи, чтобы провести селекторное совещание с руководителями регионов. Но не было никакой уверенности, что Агафонову позволят это сделать. 10:00 Основной ставкой, которую делал Руцкой, приняв участие в этой, мягко говоря, авантюре, была полная уверенность, что его поддержит все (или, по крайней мере, большая его часть) мировое сообщество. На чем основывалась эта уверенность, сказать трудно. Однако, каким бы узким ни был кругозор бывшего летчика, он все-таки знал, что вся Европа живет по старому римскому правилу: "Пусть гибнет мир, но торжествует закон!" Он знал также, с каким почти религиозным чувством американцы относятся к своей конституции. Из этого совершенно не вытекало, что американцы столь же свято будут относиться к любой другой конституции, включая "брежневскую", по которой продолжала жить свободная Россия. Но Руцкой был уверен, что так оно и будет. Просматривая пришедшие сообщения по линии ИТАР-ТАСС и других информационных агентств, Руцкой мог убедиться, что его надежды оказались несбыточными. Оказалось, что, в отличие от августа 1991 года, когда лидерам большинства зарубежных стран потребовалось некоторое время, чтобы осмыслить бурные события в Москве и выступить с неофициальной реакцией, на этот раз они определились очень быстро. Это объяснялось, главным образом, тем, что за час до выступления Ельцина по телевидению министр иностранных дел России Андрей Козырев пригласил послов семи ведущих стран Запада: США, Японии, Германии, Франции, Великобритании, Италии и Канады - и сообщил им о намерении президента распустить съезд и Верховный Совет с назначением новых выборов президента и парламента на 12 декабря. Одними из первых на события в Москве откликнулись Соединенные Штаты. Президент США Билл Клинтон заявил о полной поддержке Бориса Ельцина. Решение российского президента о роспуске парламента одобрили Франция, Великобритания, Япония, Германия, Испания, Норвегия, Швеция, Чехия, Нидерланды, Австралия, Казахстан, Эстония, Молдова и Туркмения. Прочитав слово "Туркмения", Руцкой какое-то мгновение не мог сообразить, о каком государстве идет речь. А потом понял подлый прием подачи информации: в список государств мира воровски включили и страны СНГ, чтобы список казался солиднее и длиннее. Не определил свою позицию Китай. В Пекине официальный представитель Министерства иностранных дел отказался ответить, кого - Ельцина или Руцкого - китайское руководство считает президентом России. Патриарх русской православной церкви Алексий II, находящийся в США, воздержался от комментариев, сославшись на недостаток информации. Все телеграфные агентства отмечали, что единственным человеком за пределами России, выступившим с открытым осуждением Ельцина, оказался пока Михаил Горбачев. Бывший президент Советского Союза, совершающий поездку по Италии, назвал действия Ельцина "безрассудными и антиконституционными". Горбачев заявил, что прерывает итальянское турне и срочно возвращается в Москву. Вслед за первыми обобщенными сообщениями уже подходили подробности. Корреспонденты передавали из Вашингтона: "По мере появления новых сообщений о мерах, предпринимаемых противниками Бориса Ельцина для его устранения, интонация американской администрации становится определеннее. А после того, как президенты США и России провели 15-минутную телефонную беседу, полная поддержка Ельцина со стороны США стала свершившимся политическим фактом. Строго говоря, гарантии, которые потребовал Билл Клинтон, содержались уже в самом публичном заявлении российского лидера. Для Белого Дома принципиально важно было получить однозначное "да" всего на два вопроса. Первый: состоятся ли вскоре выборы в парламент? Второй: будут ли они честными и демократическими? Ответы Ельцина были не только положительными, но и убедительными. По мнению госсекретаря Уоррена Кристофера, последние события делают еще более настоятельным решение сената США в пользу скорейшего предоставления экономической помощи Москве. Эксперты в Вашингтоне полагают, что международное признание Александра Руцкого в качестве президента России вряд ли осуществимо, как в ближайшее время, так и в обозримой перспективе..." "Сволочи!" - прошипел сквозь зубы Руцкой, и только усилием воли заставил себя читать дальше. "Официальная реакция Лондона на меры, предпринятые Ельциным, не оставляет сомнений, на чьей стороне правительство Великобритании. По словам высокопоставленных сотрудников аппарата премьер-министра Джона Мейджора, "Ельцин - реформатор, поэтому мы поддерживаем его, и у нас нет оснований медлить с признанием этого". В том же духе высказался министр иностранных дел Дуглас Хэрд. "Президент Ельцин полностью прав, - заявил он. - Его демократический мандат намного убедительнее, чем у парламента. Съезд постоянно пытался мешать реформам. Сейчас еще только начало, но шансы Ельцина выглядят неплохими". Через все это совершении явно проступал сговор международного империализма против наиболее здоровых сил России. Сговор, начавшийся в 1989 году и продолжающийся до сих пор. Но это было еще не все. Корреспондент ТАСС передавал из Парижа: "Прошло немногим более двух часов после выступления Бориса Ельцина по российскому телевидению, как последовала первая реакция Парижа. В отсутствие президента Миттерана, который находится в Польше, министр иностранных дел Ален Жюппе отметил, что именно Ельцин был избран главой государства законным и демократическим путем и одержал победу на апрельском референдуме. Жюппе выразил надежду на победу российских реформаторов, которые готовы снова провести выборы. Однако, премьер-министр Эдуард Балладюр занял более осторожную позицию, заявив о необходимости подождать развития событий в России". В сводку из Франции попало также и интервью газете "Фигаро", данное Александром Солженицыным. В свое время писатель потряс весь мир своим "Архипелагом ГУЛАГ" и нанес такой удар коммунистической системе, от которого она так и не сумела полностью оправиться. Высланный из страны по приказу старцев из Политбюро, Солженицын с тех пор жил в Америке и, несмотря на все происходящие в России перемены, демонстративно отказывался вернуться на Родину, время от времени пересылая в Москву советы через мировые информационные агентства. За день до выступления Ельцина он, оказывается, сказал (уж, не был ли предупрежден?): "Ельцин должен был распустить парламент, который настоящим парламентом не является, и достался в наследие от старого режима... Борис Ельцин - человек искренний и мужественный. Он продемонстрировал эти качества, когда одним из первых покинул коммунистическую партию и во время августовского путча. Но в дальнейшем Ельцин совершил много серьезных ошибок, главной из которых было то, что он не покончил с существовавшей тогда политической системой..." В словах писателя явно сквозила надежда, что вскоре президент эту ошибку исправит. Не лучшие вести доходили и из так называемых стран СНГ. Истерические призывы Хасбулатова, и Руцкого к восстановлению СССР, конечно, не могли не сказаться на взглядах местных президентов и председателей, теперь горой вставших за Ельцина. В Казахстане президент Нурсултан Назарбаев официально заявил, что "процесс реформ в России, наталкивающийся на серьезные противоречия, требовал определенных и решительных мер. В связи в этим действия президента Ельцина воспринимаются нами как один из путей выхода из политического тупика". В Белоруссии председатель Верховного Совета Станислав Шушкевич оценил указ Бориса Ельцина как "верный шаг". В Молдове президент Снегур сообщил, что относится к действиям президента Ельцина положительно, считая, что он поступил "мудро и справедливо". Президент Украины Кравчук, тот просто пришел в восторг от указа Ельцина, заявив, что все это нужно было делать "на полгода раньше". Конечно, трудно было ожидать, что бывшие друзья Ельцина по политбюро ЦК КПСС поступят иначе и хором не поддержат своего дружка, с кем вместе они разваливали СССР. Но все равно было досадно. Слава Богу, совсем иные отклики идут из разных краев России. В Кемерово уже прошло заседание Малого областного совета. Глава местной администрации М. Кислюк оценил указ президента и его обращение к народу как выход "за рамки правового пространства". Правда, он осудил и Верховный Совет за поспешные действия по отстранению Ельцина от должности. Зато в Челябинске Малый совет облсовета объявил указ Ельцина "неконституционным и не подлежащим исполнению на территории Челябинской области. Челябинский областной комитет по защите Конституции и советской власти обратился к местным средствам массовой информации с призывом выступить на защиту конституционного строя". Во Владимире Малый совет, заседавший всю ночь, назвал указ Ельцина "антиконституционным, направленным на узурпацию власти", и призвал Ельцина отказаться от реализации указа. В Благовещенске председатель Амурского областного совета Белоногов расценил указ Ельцина как "противоречащий Конституции". Во Владивостоке глава администрации Приморского края Е. Наздратенко, мечтавший о власти наместника, обрушился на обе ветви власти и заявил, выступая по радио: "...по вине центра Приморье оказалось в сложной ситуации. Фактически правительство отделило край от России. Если в стране будет продолжаться политическая вакханалия, мы примем решение, что должны самостоятельно поработать, пока в Москве разберутся, кто главнее и важнее". А в Санкт-Петербурге, оказывается, успел высказаться только академик Дмитрий Лихачев. Престарелый патриарх русской демократии распространил следующее сообщение: "Война властей не может служить базой для управления государством, а мы, граждане, не можем ждать, наблюдая, когда же одна из ветвей власти победит другую в схватке. Поэтому президент поступил правильно, взяв инициативу в свои руки и назначив выборы. Я уверен: в данном случае все устроится. Господь хранит Россию... Надо предоставить народу право самому определить свою судьбу. А ссылки на брежневскую конституцию, по крайней мере, наивны". Правда, уже был гонец из Петербурга, прилетевший в Москву ночным рейсом. Он сообщил, что Петросовет, где верховодят (как, впрочем, и везде) бывшие коммунисты, почти целиком против указа Президента. Вице-мэр северной столицы вице-адмирал Щербаков, который столь ретиво поддержал Ельцина в августе 1991-го года, ныне готов лично возглавить вооруженный поход на защиту Верховного Совета и Руцкого. Правда, на это не надо серьезно рассчитывать. Адмирал, изнеженный в роскошных кабинетах Мариинского дворца и Смольного, конечно, не ахти какой вояка. Но к его мнению в городе прислушиваются, а созданный им, так называемый, теневой генеральный штаб разработал уже несколько вариантов захвата власти в ситуациях, подобно сложившейся. Кроме того, в Москву почти полным составом готовы выехать бойцы бывшего Прибалтийского ОМОНа, осевшие после вывода из Прибалтики на одной из военных баз Карельского перешейка. К ним присоединятся многочисленные добровольцы из праворадикальных группировок города и, конечно, ведущий программы "600 секунд" Александр Невзоров, желающий лично объявить в эфир о свержении узурпатора Ельцина и восстановлении нашей общей родины - Союза Советских Социалистических Республик. В принципе, картина складывалась следующим образом: все дальнее и ближнее зарубежье поддерживают Ельцина, но Россия - совсем наоборот. Имеются сведения, что практически все советы откажутся признавать указ No 1400, подписанный 21 сентября. А советы - это сила! В кабинет влетела раскрасневшаяся Сажи Умалатова: - Александр Владимирович, надо выйти к народу. Там, на площади, собралось уже несколько тысяч. Они готовы защищать наше дело. Нет отбоя от добровольцев! Именно в этот момент выходить к народу Руцкому совсем не хотелось, тем более он отлично знал, что за народ ныне привели на площадь Анпилов и Уражцев. Пообещав вскоре выйти на балкон, Руцкой, достав справочник, стал звонить в посольство Соединенных Штатов, которое находилось тут же, на Краснопресненской площади. Если бы не плотные шторы на окнах, Руцкой мог бы видеть в окно здание посольства. На обычные звонки отвечал дежурный, как правило, русский, работающий по найму и получающий зарплату и в посольстве, и в КГБ. Но особый справочник давал возможность дозвониться непосредственно до посольских работников, включая самого посла. Как президент России, Руцкой мог дозвониться непосредственно послу, но не стал этого делать, а попытался связаться с пресс-атташе. Кто-то поднял трубку и ответил по-английски. Английского языка Руцкой не знал, а потому по-русски попросил господина Джозефа Козецкого, которого знал лично. После ответа параллельный президент побагровел и бросил трубку. "Господин Руцкой, мы не уполномочены вести с вами никаких переговоров". Бросив справочник в ящик стола, Руцкой встал и упругой походкой направился на балкон Белого Дома общаться с народом. 11:00 Сопредседатель "Фронта национального спасения" Илья Константинов вернулся в зал заседаний Верховного Совета возбужденный от только что произнесенной с балкона речи. В общем-то, это была даже не речь, а набор лозунгов на тему "Наше дело правое - победа будет за нами!" Роль народного трибуна очень нравилась Константинову, но в его пламенных речах всегда чего-нибудь не хватало. Не было в них погромной лихости, свойственной речам Виктора Анпилова, не было макашовской чугунности, подтвержденной трехзвездными генеральскими погонами, не было экзальтированной истеричности Сажи Умалатовой. Со стороны всегда казалось, что Константинов кого-то уговаривает, как школьник, который очень хочет получить пятерку, не зная толком, о чем говорит. Не помогала ему и наигранная развязность, и столь же наигранная бравада, порожденная полной безнаказанностью. Бабурин относился к нему со снисходительной вежливостью, генерал Макашов - как к слишком говорливому выскочке из нижних чинов, Хасбулатов - с известной подозрительностью, а что касается Баркашова, то тот откровенно считал Константинова евреем и не скрывал этого. Это было обидно, поскольку сам Константинов не любил евреев с рождения. Однако, это ничего не доказывало. Владимир Вольфович Жириновский тоже не любил евреев, но его, тем не менее, все - до президента включительно - считали евреем, а баркашовцы даже демонстративно покидали зал, когда в нем показывался Жириновский. К Константинову они так жестоко не относились, но в их тайных списках Илья числился кандидатом на интернирование и последующую высылку в Израиль. Немалую роль тут играло то, что Константинов не был москвичом, а был ленинградцем. Этот город, хотя и переименованный ныне в Санкт-Петербург, все равно оставался рассадником крамолы и форпостом космополитизма, где все, казалось, совершенно четкие понятия были перевернуты с ног на голову. В былые времена Константинов дал о себе знать как ярый антикоммунист. Но уже тогда его антикоммунизм имел довольно явную антисемитскую окраску, что придавало ему оттенок оригинальности. В Ленинградском университете, где Константинов учился на экономическом факультете, он приобрел в вечно фрондирующей студенческой среде репутацию экстремиста, который не видел никакой возможности изменения дел в стране иначе, как методом массовых расстрелов без суда и следствия, призывая бороться с коммунистами их же методами. Иначе, подчеркивал он, все погрязнет в словоблудии. Чтобы его самого не обвинили в словоблудии, Константинов сколотил нечто вроде террористической организации во имя освобождения Родины. Разумеется, вся "организация" тут же попала в лапы КГБ, которому никогда не было нужно само преступление, а только намерение его совершить, что абсолютно ясно разъяснила знаменитая 15-я статья УПК. Именно через эту 15-ю статью все дружки Константинова были посажены, но он сам остался на свободе, дав очень много пищи для размышлений всем, кто его знал. Правда, ему пришлось расстаться с работой экономиста и устроиться кочегаром в котельную при музее Революции, что в особняке Кшесинской. Место более чем странное для человека, проходящего по делу о терроризме. Тем более, что мощнейшее содружество "кочегаров и сторожей" последних лет коммунистической эпохи нуждалось в фильтрации даже более, чем любая террористическая организация. Во времена великого горбачевского отступления Константинов появился на городской политической сцене, выступая на митингах "Демократической России" под крылышком знаменитой "тетушки Салье", которую партия перебросила в арьергард своих отступающий колонн. Таким образом, Константинов въехал в политику на "Демплатформе" точно также, как и его суровые коллеги по Верховному Совету: Бабурин, Павлов, Исаков и многие другие, которыми недремлющий КГБ успел нафаршировать аморфно-субтильное демократическое движение. Каждый просто должен был доказать своей энергией и многими другими качествами, что оказался достойным оказанного ему высокого доверия. В разгар всех этих событий Константинов неожиданно перебежал от тетушки Салье в Христианско-демократическую партию Виктора Аксючица. Злые языки поговаривали, что он это сделал вовсе не из идейных побуждений, а из желания быстро и практически бесплатно получить автомашину, которыми снабжали Аксючица растроганные до слез христианские демократы Запада. Так это или нет - в принципе, не имеет большого значения, по справедливости ради необходимо отметить, что ХДС была гораздо ближе Константинову по духу, нежели интеллигентно-иудейское окружение Марины Салье, идейной платформой которой было что-то вроде салонного антикоммунизма, если можно так выразиться. Что касается христианских демократов, то они, равно как и либеральные демократы Владимира Вольфовича Жириновского, представляли собой группировки, ничего общего не имеющие со своими аналогами на Западе, от которых поначалу не гнушались получать все виды вспомоществования, включая и так называемую "гуманитарную помощь". Обе партии представляли собой вождистские формирования полуфашистского типа и по мере развития своей деятельности постоянно сдвигались вправо, смыкаясь с самыми оголтелыми группировками, которые даже сами себя стеснялись называть партиями, поскольку являлись по существу и по форме бандформированиями, процветающими благодаря полному официальному безразличию властей и их неофициальной поддержке. Сквозь эти мутные волны Константинову удалось пробиться на выборах в Верховный Совет, используя еще хорошо работающую антикоммунистическую риторику и затасканное от частого употребления слово "народ". Историческим кумиром Константинова был предпоследний русский царь Александр III, и Константинов даже внешне пытался походить на всероссийского самодержца, хотя ростом был почти наполовину меньше оригинала, но тем не менее, носил бороду, которую носил его кумир, еще будучи наследником престола. Однако, если первым правилом императора Александра III было обеспечение строгого полицейского порядка в России, у которой, по его словам, единственными союзниками были лишь ее "армия и флот", то Константинов, напротив, с первых же дней своего пребывания в Верховном Совете делал все возможное, чтобы тем или иным способом дестабилизировать обстановку, если не по всей России, то уж, по крайней мере, в Москве. Что касается родного города Петербурга, то там Константинов предпочитал практически не появляться, поскольку у его избирателей накопилось к нему столько вопросов, что только совершенно не работающая процедура отзыва депутатов позволяла ему сохранять свой мандат. Во всяком случае, всякие разговоры о будущих выборах, а уж тем более - о досрочных, вызывали в нем вполне понятное чувство раздражения, быстро переходящее в ярость, как всегда бывает у склонных к хулиганству натур при осознании собственной не только безнаказанности, но и неприкосновенности. Конечно, не следует забывать, что крушение империи повергло в шоковое состояние многих людей, заставив их быстро изменить свои взгляды, сформированные в период, когда им казалось, - что они ведут борьбу с КПСС, хотя, как позднее выяснилось, эту борьбу КПСС оплачивала из собственных средств. Как бы то ни было, но попав в Верховный Совет, Константинов сразу же вступил в ряды так называемых "державников", основным занятием которых поначалу было устраивать по любому поводу истерические плачи по почившей империи. А поскольку "державники" отказывались признавать, что СССР умер собственной смертью, то постоянно требовали найти и примерно наказать убийц рабоче-крестьянского царства. Более всего доставалось при этом "Беловежским заговорщикам" во главе с президентом Ельциным, которых некоторые призывали судить чуть ли не международным трибуналом, а другие (и Константинов, естественно, был в их числе) - расстрелять без суда и следствия. Давая как-то интервью по телевидению, Константинов, на вопрос корреспондента, как он понимает собственные слова "расстрелять Беловежских заговорщиков без суда и следствия", пояснил, что он послал бы в Беловежскую пущу роту автоматчиков, чтобы арестовать Ельцина, Кравчука и Шушкевича. Рота имела бы приказ: в случае, если указанные лица вздумали оказать сопротивление, открыть огонь на поражение. Правда, когда все это действительно происходило, Константинов, еще не придя в себя от обрушившихся на него как на депутата льгот, послушно проголосовал за ратификацию Беловежских соглашений, даже не помышляя кого-либо арестовывать и расстреливать. В этом же интервью, отвечая на вопрос, считает ли он возможным, чтобы еврей когда-нибудь стал президентом России, ответил "Почему нет?" И чуть не погубил всю свою дальнейшую карьеру в оппозиции. После ему пришлось долго объяснять, что он ответил подобным образом только потому, что вообще против президентского поста и прикладывает все усилия, чтобы добиться отмены "как не оправдавшего себя". Это убедило далеко не всех, но кипучая деятельность Константинова, ставшего одним из активнейших представителей "непримиримой оппозиции" и не чурающегося самой черной работы во имя свержения "оккупационного режима", не могла уже игнорироваться другими крупными и мелкими вождями. Тем более, что Константинов упорно работал по сплочению "непримиримых" в единый блок. Задача была трудная. "Непримиримых" также раздирали непримиримые противоречия. Одни не желали иметь ничего общего с коммунистами, другие - всех, кроме себя, считали сионистами, третьи требовали оставаться в рамках парламентской борьбы, в то время как четвертые более всего на свете хотели пострелять. И только коммунисты Геннадия Зюганова, по традиции, готовы были примкнуть к кому угодно, лишь бы восстановить утраченные, благодаря предательству КПСС, свои былые позиции в обществе. В былые времена эти позиции удавалось поддерживать, только опираясь на карательный аппарат КГБ. Ныне теоретик Зюганов видел будущее своей партии в опоре на военизированные фашистские группировки. Поистине титанические усилия и бесконечные компромиссы Константинова (ему гораздо тяжелее было сесть в один президиум с Зюгановым, чем Зюганову - с ним. Тому это было безразлично - лишь бы сидеть в президиуме) привели к тому, что 24 октября 1992 года ему удалось собрать на учредительный съезд "Фронта национального спасения" почти все партии и группировки, которые к этому моменту удалось создать различным отделам КГБ и подпольным обкомам. Тут был и "Совет патриотических сил", и "Русский национальный собор", и "Национально-республиканская партия" Николая Лысенко, в свое время выгнанного из "Памяти" за "бытовой антисемитизм", и "Русская партия" Корчагина, и "Партия русского национального единства", и, разумеется, коммунисты всех мастей и оттенков: от ярко-красного до темно-коричневого. "Цветом нации" назвал Константинов собравшихся в зале. В президиуме "цвет нации" представляли: генерал Макашов, Сергей Бабурин, Геннадий Зюганов, Владимир Исаков, Александр Проханов, Александр Стерлигов, Сажи Умалатова, избранная председателем президиума Верховного Совета СССР, и осколки былой группы "Союз": полковник Алкснис и Светлана Горячева. Там же восседали Лысенко с Баркашовым и, естественно, сам Константинов. Охрану несли мрачные парни в камуфляже, но без каких-либо знаков различия. В зал была допущена пресса. Начал учредительный съезд генерал Макашов по-военному просто и звучно. Встав в президиуме, генерал зычно скомандовал: - Кто не поддерживает Ельцина и правительство, прошу встать! Радостная улыбка озарила суровое лицо генерала, когда полуторатысячный зал поднялся по его команде. Сидеть остались только некоторые представители прессы, которую в президиуме называли "желтой". "Желтая пресса и сионофильское телевидение дорого заплатят", - пригрозил Николай Лысенко, зорко следя из президиума за не встающими по команде Макашова. После такого начала, придуманного Макашовым, сразу стала ясна та общая платформа, на которой могут объединиться красные и коричневые. Поэтому, выступая с речью, Константинов говорил прямо и жестко: - Необходимо создать движение, способное изменить ход истории в нашей стране. Мы должны немедленно приступить к подготовке акций, которые могли бы оказать влияние на ход предстоящего съезда народных депутатов. Одна из главных задач - отставка президента. Россию надо защищать, а защищать некому, потому что мы - это Россия! Изъявив, таким образом, желание броситься под колесо истории, Константинов сорвал довольно неуверенные аплодисменты, поскольку его конечная цель - отставка президента - многим, по вполне понятным причинам, показалась жалкой и не очень серьезной. Стоило ли вообще собираться ради отставки Ельцина? Нужны более грандиозные планы! Гораздо большими аплодисментами, почти бурными, приветствовали слова генерала Макашова о том, что "армия не будет защищать президента, который предал свой народ и Вооруженные силы!" Товарищ Зюганов выступал со скорбным лицом, объявив, что "прошло всего чуть больше года (с момента бегства КПСС), но за это время мы потеряли государственность". Потеряв пост секретаря РКП, Зюганов считал, что это конец русской государственности. Его очень радовала перспектива создания мощной коалиции национал-большевизма из фашистских и коммунистических группировок, вождем которых он не видел никого, кроме себя. Недаром все теоретические работы нового марксистского вождя сводились к тому, что Россия - это традиционное "государство вождя", чуждая любой демократии - этой гнусной выдумке сионизирующей буржуазии. Однако на пост вождя было слишком много охотников, чтобы так просто уступить его товарищу Зюганову. Константинов по старой привычке сказал несколько "теплых" слов в адрес коммунистов, и был горячо поддержан поклонниками Адольфа Алоисовича, которые читали работы фюрера только в той части, которая касалась евреев. Если бы они прочли некоторые размышления Гитлера о коммунистах, то узнали бы много для себя полезного. В частности, им стало бы известно мнение фюрера о том, что наиболее ретивые члены национал-социализма пришли в гитлеровское движение именно из коммунистической партии как наиболее близкой по духу. Сергей Бабурин, выступая на учредительном съезде ФНС, напомнил собравшимся, что "мы собрались для того, чтобы осуществить идею, которую в свое время не смогла реализовать группа "Союз" затем - фракция "Россия" и, наконец, все патриотические организации - объединить усилия во имя возрождения единой многонациональной Родины". Слово СССР Бабурин не назвал, но зато дал рецепт, как этого объединения можно достичь: восстановлением практики госзаказов и распределения. Другими словами, Бабурин предлагал вернуться в старое, доброе тоталитарное прошлое, когда государство заказывало танки и ракеты, а ввезенное с Запада продовольствие распределяло таким образом, что со всей России переполненные поезда мчали в Москву миллионы людей за колбасой и маслом. Больше их купить было негде на всем пространстве великой России, если не считать партийных спецраспределителей, о которых большинство собравшихся в зале сохранили самые лучшие воспоминания (а некоторые втихаря пользовались ими и до сих пор). Выступление Бабурина, хотя и воспринималось собравшимися положительно, не вызвало особых эмоций, поскольку осторожный депутат тщательно избегал экстремистских призывов и воинственных воззваний, на которые психологически был настроен зал. Кроме того, он лишь вскользь проговорил о том, ради чего, собственно, все здесь и собрались. Для того, чтобы создать мощную единую организацию, нечто вроде новой, но, разумеется, гораздо более сильной "Русской Правой". Ибо, как заметил красный вождь Зюганов, цитируя Ленина, "организацию можно победить только организацией". Об этом было поручено сказать главному редактору газеты "День", бывшему сионисту, бывшему "соловью Генштаба", а ныне свихнувшемуся от крутых поворотов судьбы, а потому ставшему идеологом непонятной идеи, которую он и сам был не в состоянии сформулировать, Александру Проханову. Поведав залу, что "в России хорошо только крысам и воронам" и сорвав по этому поводу бурные аплодисменты, длинноволосый идеолог призвал к примирению "красной и белой идей", что привело к принятию специальной резолюции о преодолении раскола 1917 года. Отныне, при создании Великой России, объединенный народ станет черпать обеими чашами - "красной и белой" - и пить из обоих колодцев. Провозглашение подобного примирения было скорее идеалом, к которому следует стремиться, нежели реальностью. Если все "белые" патриоты видели себя наследниками "белогвардейцев", то коммунистическая "красная" оппозиция считала себя наследниками "большевиков", которые могли еще примириться с далеким прошлым, но ничего не собирались уступать в настоящем и тем более - в будущем. Одни группировки выступали, например, за свободное фермерство в рамках наставлений своего кумира Столыпина. "Красные" делали со своей стороны все возможное, чтобы сорвать земельную реформу и сохранить колхозное рабовладение. Одни поддерживали отечественных предпринимателей, другие - трудящихся в их борьбе с предпринимателями. При подобном антагонизме, в течение десятилетий раздирающим "красных" и "белых", единственным мостом между ними могли стать коричневые идеи, а общей точкой соприкосновения - политика, начинающаяся и кончающаяся антисемитизмом. Это была та ловушка, из которой не существовало даже теоретического выхода. В итоге, как ни старались Константинов и Зюганов создать какое-то подобие красно-белого единства, получилось то, что неизбежно должно было получиться: красно-коричневый блок. А если говорить человеческим языком - коммуно-фашистский союз, который чуть было не оформился в конце 30-х - начале 40-х годов, рухнув из-за маниакальной слепоты своих вождей, тут стал почти реальностью. Закрывая съезд, Константинов сказал, что созданный фронт должен рассматриваться как "освободительное движение", главной задачей которого является "народно-освободительная революция против временного оккупационного правительства и клики Ельцина". Подобная лихая резолюция, объявленная Константиновым, совершенно неожиданно вызвала реакцию президента, ранее почти не замечавшего истерических криков оппозиции. Последовал указ о роспуске организационного комитета "Фронта национального спасения" и о его запрещении. Организаторы "Фронта", как и водится в демократическом обществе, которое они поклялись уничтожить, указу не подчинились и, проведя парочку шумных митингов, подали протест в Конституционный суд. Рассмотрев протест, Конституционный суд во главе с Валерием Зорькиным, который совсем недавно вывел из-под удара коммунистическую партию, признал указ президент "неконституционным", ограничивающим свободу граждан на объединение по политическим, религиозным и прочим признакам. Самому Валерию Зорькину идеи "Фронта" были куда более близкими, чем какие-то непонятные рассуждения о демократии, которую он никогда в глаза не видел, а потому и знать не хотел. Он поступил бы именно так, даже если бы не получал никаких "рекомендаций", а поскольку "рекомендации" все-таки были, он вывел из-под удара "Фронт" с еще большим энтузиазмом. Для Константинова наступили великие дни. Своего собственного контингента у него, как, скажем, у Анпилова или Терехова, не было, но как и положено сопредседателю, он координировал все фракции "Фронта", собирая их на площадях, формируя колонны при шествиях и резервируя места в зале при собраниях. Его одутловатое лицо со всклокоченной бородой мелькало то слева от Анпилова, то справа от Терехова, то над потускневшим погоном Макашова, то на фоне иезуитской улыбки генерала Стерлигова или наглой ухмылки Хасбулатова. Он работал как каторжник, чтобы добиться координации партий, группировок и разных осколочных сообществ, номинально сведенных его энергией в единый фронт, но продолжающих считать только себя проповедником истинного "учения", а всех остальных - еретиками. Он сражался, как лев, на мартовском съезде, чтобы накрыть "импичментом" президента Ельцина, а когда это не удалось, делал все, что в его силах, чтобы сорвать апрельский референдум. Неудачи, следовавшие одна за другой, озлобили Константинова, но мало повлияли на его энергию. Он стал одним из инициаторов первомайских беспорядков, а затем пообещал вообще превратить Москву в арену уличных боев и в зону бедствия. "Пусть Константинов побережет собственную голову", - отреагировал на его провокационные призывы один из ОМОНовских начальников. Зашевелилась и прокуратура, но для нее Константинов был неуязвим. Депутатский иммунитет не только препятствовал его аресту, но даже не позволял вызвать Константинова куда-либо для дачи показаний, если он этого не захочет. А даже робкий зондаж следственных органов по поводу снятия с Константинова "парламентского иммунитета" вызвал целую бурю протестов, как и в случае с Анпиловым. В конце июля Константинов собрал II съезд "Фронта национального спасения". Помимо Бабурина, Зюганова и Исакова, в президиуме восседал, на этот раз, и Анатолий Лукьянов, которому гуманный демократический суд сменил меру пресечения вместо тюремной камеры на подписку о невыезде. В своей речи на съезде Константинов подчеркнул, что назрела ситуация для "народно-освободительной революции" с передачей, как и в старые добрые времена 1917 года, всей власти Советам. Необходимо немедленно создать правительство национального спасения на месте оккупационного временного правительства. Все это требует немедленного перехода к активным действиям. Не позднее 19 августа - второй годовщины августовского путча. Надо вести эскалацию революционно-наступательных действий с ближайшей задачей ликвидации президентства. Вызвав громкие аплодисменты зала, Константинов с радостью отметил, что в нынешней обстановке Хасбулатов и Руцкой фактически стали членами "Фронта национального спасения", подсказав всем сомневающимся, на чьей стороне они должны быть в обостряющемся конфликте двух аппаратных чудовищ, одно из которых объявило себя законодательной властью, а второе - исполнительной. А сомневающихся было много. Фашистские и большевистские группировки не желали выступать ни на чьей стороне. "Чурка" Хасбулатов раздражал их не меньше, чем "еврей Эльцин". Пусть они сожрут друг друга, а на их останках мы будет строить новую великую Россию. В кулуарах съезда пополз слух, что "этот еврей" - Константинов - специально сколачивает "Фронт", чтобы властям было легче "всех нас прихлопнуть". Поэтому он так упорно, спрятавшись за собственной неприкосновенностью, провоцирует всех на активные действия. Всех пересажают, а он будет "жрать икру и балыки на халяву в спецбуфете". Социализм всегда был идеологией зависти, а собравшиеся в душе все были либо национал-социалистами, либо интернационал-социалистами. Константинов знал о подобных настроениях и не мог их игнорировать. Ему приходилось стараться, иногда даже чересчур, чтобы дать понять своим "фронтовикам", что он рискует нисколько не меньше, чем остальные. В "Правде", которая, видимо, особо пеклась по поводу "антикоммуниста" Константинова, появилось предупреждение о готовящемся на него покушении. А в середине августа было распространено сообщение, что неизвестные злоумышленники проникли в кабинет Константинова в Белом Доме и похитили оттуда большое количество секретных документов, связанных с деятельностью "Фронта". Однако это имело и обратный эффект, поскольку злые языки сразу же распустили слух, что Константинов сам передал властям эти документы, чтобы тем было легче расправиться с "фронтовиками". Константинов резонно отвечал, что он мог передать ксерокопии, но, по мнению обвинявших, незаметно "отксерить" такое количество документов было невозможно. Обвинения и оправдания звучали не очень убедительно, а динамика надвигающихся событий довольно быстро заставила забыть о мелких "проколах" и роковых совпадениях. Шаг, сделанный президентом, поначалу привел Константинова в восторг. Ельцин сам подставлялся под мощный удар со стороны своих противников. Но вслед за радостным возбуждением наступила апатия. Илья Константинов хорошо понимал, что, по меньшей мере, последние полтора года он мчится куда-то, как на плоту по горной реке, не зная, куда она ведет, и не откроется ли за ближайшим поворотом бездонный водопад, способный поглотить все планы и надежды. Конечная цель виделась весьма туманно, и он не знал, как видят эту цель те, кто раскрутил маховое колесо, которое уже невозможно остановить, ибо его уже крутит колесо истории. Он даже не мог ответить на простейший вопрос: те, кто крутят колесо, за Ельцина они или нет? 12:00 Министр внутренних дел России Виктор Ерин прямо у себя в кабинете на Огарева, 6, без особого видимого интереса смотрел на экран телевизора. Две мобильные телепередающие установки МВД, разъезжая по периметру Белого Дома, освещали обстановку в зоне мятежного парламента. Немногочисленные ополченцы, приведенные ночью Анпиловым, грелись у костров. Некоторые спали прямо на асфальте. Спадало нервное напряжение, порожденное маниакальной уверенностью, что ночью непременно произойдет штурм здания с применением бронетехники и специальных химических средств. С балкона Белого Дома, многократно усиленные электроникой, гремели голоса народных депутатов и "не облеченных народным доверием" политиков. На обширной площади собралось уже не менее 8000 человек. Часть из них задорно скандировала: "Ельцин - вне закона! Ельцин - вне закона!" Другие пели: "Руцкой, смелее - гони Бориса в шею!". На некоторое время наступала гнетущая тишина. Толпа продолжала колыхаться под сенью красных, андреевских и имперских флагов. На трибуне появился сам Руцкой, встреченный оглушительными рукоплесканиями. Мятежный "вице" с надрывом закричал в микрофон: "Эта банда, развалившая страну, просто так не уйдет! Они понимают, что будут отвечать за развал страны и экономики!". Дальнейшие слова потонули в громких криках одобрения. Слышались лишь отдельные слова Руцкого, призывающего собравшихся быть готовыми к борьбе и жертвам. Руцкого на балконе неожиданно сменил депутат-демократ Виктор Шейнис - профессор, да, к тому же, еще и еврей. Надо было иметь не мало мужества, чтобы просто появиться перед собравшейся аудиторией-толпой. Его встретили оглушительным свистом, в котором потонули крики: "Бей жидов!" Камера монитора наехала на знаменитого писателя Эдуарда Лимонова, окруженного небольшой группой людей и явно дававшего интервью какой-то хрупкой девушке, державшей в руке небольшой диктофон. Некогда изгнанный из СССР как диссидент-антисоветчик, Лимонов вернулся самым оголтелым коммунистом-державником, дав понять всем сомневающимся, как часто КГБ в слепом угаре вел огонь по своим. Идеалом Лимонова стала аллегория России не в виде высокой статной женщины в сарафане и со снопом в руках, а в виде девушки в пилотке, в сапогах, плащ-палатке и, конечно, с автоматом Калашникова. Сам Лимонов также, где мог, появлялся с автоматом Калашникова, хотя в некоторых писательских кругах утверждали, что лихой прозаик никогда в жизни из автомата не стрелял и для него является непосильной задачей собирать и разбирать это самое популярное в мире средство для убийства людей. - Вы тоже собираетесь сражаться в Белом Доме до последнего патрона, как и вице-президент Руцкой? - девушка поднесла микрофон ближе к Эдичке. - Ничего подобного, - почти завопил тот. - Думаю, что придется делать вторую революцию. Сейчас парламент и Руцкой уберут банду Ельцина и его оккупационное правительство, а потом нам придется убирать и парламент, и Руцкого. То, что происходит сейчас - это очередная номенклатурная игра. Руцкой уводит Россию от оппозиции, украв лозунги "Фронта национального спасения"... На экране возникла фигура генерала Стерлигова в штатском. Тонкие губы лидера русского "Национального собора" кривились в саркастической усмешке. Он явно не одобрял происходящего. К нему подлетели несколько человек с микрофонами. Величественным жестом руки генерал дал понять, что не намерен давать никаких интервью, и пошел куда-то вдоль пандуса, обходя кучи мусора и перешагивая через обрезки труб и ржавые радиаторы парового отопления, которые, по замыслу их создателей, должны были изображать баррикады, способные остановить танковую атаку... У правого крыла здания несколько офицеров вели запись добровольцев для защиты Белого Дома. У каждого на груди поблескивал орел на фоне звезды - знак тереховского "Союза офицеров". Сам Терехов на небольшой площадке у одного из выходящих на площадь подъездов проводил смотр уже записавшихся ополченцев. Их было человек сорок - главным образом, запасники и даже отставники. Некоторые пришли в сохранившейся военной форме, но сохранить былую выправку удалось немногим. Строй выглядел очень комично, но подполковник Терехов был вполне серьезен. "Товарищи, - обратился к строю адъюнкт Гуманитарной академии. - Армия, как и народ, не может больше исполнять преступные указы Ельцина. Это относится и к приказам низложенных Верховным Советом министров Грачева и Ерина. Признаются действительными только распоряжения парламентского министра обороны Ачалова и министра внутренних дел Дунаева. Офицеры действительной службы, нарушившие это, будут предаваться суду. Для этого сейчас создаются специальные трибуналы". В этот момент к Терехову подошел его заместитель подполковник Кузнецов и что-то сказал. Терехов кивнул головой и продолжил: "Необходимо срочно формировать взводы, роты и батальоны. Подразделения будут укомплектованы короткоствольными автоматами Калашникова. Сейчас этот вопрос решается". Было видно, как волна оживления прошла по строю волонтеров. Оружие! Им дадут оружие! Установленные на балконе громкоговорители продолжали надрываться: "Просьба разобраться на десятки, выбрать командиров и записаться у офицеров..." В камере неожиданно появился экзотически разряженный казачий сотник: заломленная набекрень фуражка, бекеша, расшитая позументами, нагайка в сапоге и тяжелая, метровая шашка на боку. Не было только коня, а без коня все это тоже выглядело комично. Он вел за собой десятка полтора столь же экзотичных бородачей, одетых по-разному. Не у всех "казаков" была возможность справить себе настоящую униформу. У Ерина была связь с мониторами, но он молчал, терпеливо ожидая. И, наконец, увидел то, ради чего и сидел перед экраном. Огромное знамя со стилизованной свастикой колыхалось над строем людей в камуфляже и со свастикой на рукаве. Здоровенные, неулыбчивые парни застыли в строю, подняв руки в нацистском приветствии. Никто не слышал при этом, что они восклицали: "Слава России!" или "Хайль Гитлер!". Ерин наклонился к микрофону: "Семнадцатый! Вот эти кадры передай в службу общественных связей и в "Останкино". Женский голос ответил: "Все будет сделано, Виктор Федорович". Генерал-полковник Ерин родился в январе 1944 года. В милицию попал по комсомольскому набору. Работал в Казани участковым милиционером, а после окончания высшей школы МВД перешел в систему уголовного розыска. В андроповские времена пытался бороться с партийно-мафиозными бандами, свившими себе очень теплое гнездышко в Татарстане. Особого успеха он, конечно, не добился, но обратил на себя внимание Андропова в его смертельной схватке с тогдашним министром внутренних дел Щелоковым. Был переведен в Москву в управление БХСС МВД СССР, где был начальником сперва отдела, а затем - управления до 1988 года, а затем стал заместителем министра внутренних дел Армении. В 1990 году при создании службы криминальной милиции был снова переведен в Москву, где через своего старого друга Баранникова познакомился с Ельциным. После августовского путча с сентября по декабрь 1991 года занимал должность первого заместителя министра внутренних дел СССР, а после распада СССР и создания чудовищного монстра путем слияния Министерства внутренних дел и КГБ в единое Министерство МБВД (безопасности и внутренних дел) стал снова первым заместителем министра, каковым был назначен Виктор Баранников. Гигантский неуправляемый монстр, к счастью, просуществовал всего полтора месяца, а затем снова распался на две части: Министерство безопасности и внутренних дел. И на этот раз Ерин стал министром. Попутно он успел побывать руководителем оперативного штаба "по восстановлению правопорядка в районах ингушско-осетинского конфликта", хотя многие считали именно его вдохновителем этого конфликта, ибо на Министерство внутренних дел была возложена задача настолько дестабилизировать обстановку на северном Кавказе и в Закавказье, чтобы местные народы и народности, захлебнувшись в крови, поняли, что у них другого выхода, как снова безропотно отдаться под высокое покровительство России и даже в самых блаженных мечтах не мыслить о какой-либо самостоятельности. Видимо, это была единственная задача, с которой Министерство внутренних дел свободной России кое-как справилось. Круговорот бесконечных войн и межнациональной резни захлестнул всю территорию Кавказа от Терека до иранской границы. Но пока решались подобные глобальные задачи "геополитического" характера, преступность в самой России, а особенно в Москве совершенно вышла из-под какого-либо контроля властей, захлестывая даже высшие этажи власти и уж совершенно затопив жизнь простых обывателей. В принципе, в этом не было ничего странного. Все силовые Министерства бывшего Советского Союза были постоянно ориентированны на карательные меры против собственного народа, имея своей главной задачей держать этот самый народ в жестких рамках, установленных тоталитарной системой. Если КГБ львиную долю своего времени посвящал усилиям, чтобы народ читал, что положено, слышал, что положено и поменьше рассуждал, то у МВД главными задачами было надзирать, чтобы народ проживал (именно "проживал", а не жил) по месту прописки, не имел никаких "нетрудовых доходов" и поменьше рассуждал. Обе службы сходились во мнении, что самое лучшее, что может делать народ - это беспробудно пить, обеспечивая и казну, и карательные службы дополнительным доходом. Но защищать этот народ от кого-либо - такой вопрос вообще не стоял. Напротив, все знали, что если возникнет какая-либо угроза системе, этот самый народ, переодетый в шинели, горами своих трупов эту угрозу нейтрализует. Поэтому никто всерьез и не думал защищать народ от захлестнувшей страну вообще и столицу, в частности, преступности самого жестокого толка. Такова была традиция отношения народа и властей, в которую август 1991 года не внес ничего нового. И министр Ерин, воспитанный в щелоковско-андроповских органах, был, пожалуй, наименее компетентным человеком для борьбы с преступностью в условиях даже зачаточной рыночной экономики, но он, без сомнения, обладал качествами, которые в данный момент были гораздо важнее для тех, кто выдвинул его на пост министра и держал на этом посту. Качеством этим была так называемая "клановая честность" или, выражаясь словами товарища Сталина, "личная преданность". Как и многие его предшественники и нынешние коллеги, генерал-полковник Ерин служил не народу, не стране и, конечно, не Конституции - он служил вождю. И служил так, что вождь мог не сомневаться в его преданности и в том, что генерал-полковник выполнит любой приказ, как жесток и противозаконен ни был этот приказ. Вождем, в данном случае, был президент Ельцин, поскольку никого другого, хоть отдаленно напоминающего вождя, Ерин не видел, и был совершенно прав. И сегодня он должен был продемонстрировать президенту свою преданность. 13:20 Генерал армии Павел Грачев также с интересом поглядывал на экран телевизора, где мелькали кадры событий на площади у Дома Советов, а иногда и внутри гигантского здания. Генерал был хмур и озабочен. Только появление на экране огромного знамени со свастикой привело его в хорошее расположение духа. Он откинулся на кресле и громко рассмеялся, сказав присутствующему в кабинете начальнику Генерального штаба генералу Колесникову: "Ну, молодцы! А?" Однако, вид знамени со свастикой совсем не порадовал генерала Колесникова. Наблюдая события с какой-то непонятной улыбкой, он при виде свастики побагровел, закашлялся, достал большой платок и стал тщательно протирать очки. Реплика Грачева заставила его вздрогнуть и вопросительно взглянуть на министра. Но министр уже согнал с лица улыбку и сказал: - Через час у меня встреча с президентом. Возможно, получу маршала. И он снова засмеялся, в то время как генерал Колесников оставался мрачным. Той ситуации, которая зарождалась у Белого Дома, генерал Грачев не только не боялся, но даже, в некотором отношении она его радовала. Для армии нет ничего хуже томительных будней мирного времени, особенно если это мирное время проходит в той обстановке, какая ныне существует в России, когда армию, можно сказать, смешали с грязью, повесив на нее все: от поражения в Афганистане до обвинения в том, что она ничем другим не занимается, кроме как кует кадры для уголовного мира. "Армия превратилась в одну огромную уголовную зону", - в разоблачительном угаре писали демократические газеты, комментируя то крупную кражу, совершенную генералами, то зверское убийство, совершенное солдатами. Армия превратилась в "мальчика для порки" и для правых, и для левых политиков. Армии чуть ли не ежемесячно урезают ассигнования, "режут" заявки, замучили конверсией, заставляют лизаться с американцами и натовцами, ставя их в пример, хотя по многим показателям они нам даже в подметки не годятся. Это даже хорошо, что предоставится возможность показать кое-кому из крикунов, что они без армии. И что такое армия! Карьера генерала Грачева если и имела аналог, то только в эпоху революционных войн во Франции и гражданской войны в России. Закончив Рязанское воздушно-десантное училище, Павел Грачев, благодаря безусловному личному мужеству и врожденным качествам строевого службиста, довольно быстро делал карьеру в условиях унылого брежневского застоя, как и тысячи его однокашников. Перелом в его карьере, как и у многих, произвела Афганская война, которую Грачев начал подполковником в должности заместителя начальника штаба воздушно-десантной дивизии. К уходу наших войск из Афганистана он уже был генерал-майором и Героем Советского Союза, занимая должность заместителя командующего армией и командующего всеми воздушно-десантными частями в Афганистане. После вывода войск генерал-майор Грачев был назначен на должность командующего воздушно-десантными войсками, на которую его рекомендовал лично генерал Ачалов, уходя на повышение. Накануне августовского путча по указанию тогдашнего министра обороны маршала Язова вместе с другими сотрудниками Министерства обороны и с коллегами из КГБ Грачев изучал варианты введения по всей территории СССР чрезвычайного положения. Ранним утром 19 августа по телефонному указанию генерала Ачалова он поднял по тревоге Тульскую и Курскую десантные дивизии и приказал им высадиться под Москвой на знаменитом аэродроме Кубинка. Ачалов приказал Грачеву взять под охрану Госбанк, Гохран, радио и телевидение. От самого маршала Язова поступил приказ подготовить "объект" для содержания большого количества "спецконтингента" - задержанных и интернированных политиков. Грачев специальной шифрограммой привел подчиненные ему по всей стране войска в состояние полной боевой готовности, но неожиданно вместо того, чтобы поддержать ГКЧП, выступил против них. Говорят, что сделал он это под влиянием тогдашнего главкома ВВС генерала-полковника Шапошникова, шокированного тем обстоятельством, что в хаосе государственного переворота неизвестно, к кому перешло управление ядерным оружием страны. Все о нем просто забыли... Десантники Грачева быстро и четко ликвидировали все мечты ГКЧП, захватив или изолировав все командные пункты путчистов, включая и КП тогдашнего начальника Генштаба, генерала армии Моисеева. Это и определило дальнейшую карьеру Грачева, который менее чем за год прошел путь от генерал-майора до генерала армии. Путь, который у многих генералов занимает всю жизнь, но и ее, в большинстве случаев, явно не хватает. И даже несколько жизней не хватило бы, а тут всего за год. В генералы армии Грачева вывел Ельцин к большому неудовольствию большинства тогдашних высших руководителей Вооруженных сил, которым вскоре пришлось выражать свое неудовольствие в отставке. Недаром на большинстве митингов оппозиции отставники требовали отдачи Грачева под суд с неменьшим рвением, чем самого президента Ельцина. Несмотря на бодрый и даже веселый вид, Грачева сильно беспокоил тот факт, что пост "параллельного" министра обороны Верховный Совет возложил на Ачалова. Он хорошо знал Ачалова, ценил его несомненные достоинства, знал и недостатки, кое-что слышал и о пороках, присущих бывшему командующему воздушно-десантными частями. Но лучше всего Грачеву была известна настырность Ачалова, что в сочетании с его вулканической энергией могла сокрушить все преграды на пути опального генерал-полковника. И начальник Генерального штаба Михаил Колесников, и оба заместителя Грачева - генерал-полковники Валерий Миронов и Борис Громов, и главком ВВС Петр Дейнекин, и главком ракетных войск стратегического назначения генерал-полковник Игорь Сергеев, и главком военно-морского флота адмирал Феликс Громов - все уже докладывали министру о том, что Ачалову тем или иным способом удалось выйти на них с предложением перейти на сторону Верховного Совета. Другими словами, им предлагалось выйти из подчинения Грачева - этого, по словам Ачалова, "сопливого Бонапарта" и перейти в подчинение к нему, Ачалову, которого они все знали по прежней службе, когда давали священную присягу, "не щадя самой жизни" служить Союзу Социалистических Республик. Были сведения, что Ачалов нашел способ давления на командующих округами, добрался до начальников академий и училищ, уговаривая, рассыпая посулы и угрозы, спекулируя на высоких чувствах любви к Родине и на мелком тщеславии тех, кто мечтал о личной карьере. Отрадно было то, что все, кто уже подвергся ачаловской обработке, сами инициативно и быстро докладывали об этом Грачеву. Начальник Генштаба поэтому и находился в кабинете министра, рассказывая, как Ачалов обрабатывал его лично, призывая плюнуть на противников и вспомнить о долге перед Родиной, попавшей, уже который раз в своей истории, в сети мирового сионизма. Грачев, рассматривая собственные ногти, слушал начальника Генерального штаба, стараясь не глядеть ему в глаза. Было очевидно, что Колесников докладывает далеко не все, что слышал, а главное - не совсем то, что думает. - Ну, и ты ему на все это что ответил? - поинтересовался министр, перекладывая бумаги на своем столе. - Я ему говорю: "Слава, перестань дурить, не занимайся ерундой", - генерал Колесников натужно покраснел. - А потом? - спросил Грачев, поднимая глаза на начальника Генерального штаба. - Паша, - спросил Колесников. - Ты мне что не веришь? - Верю, - отозвался Грачев и вздохнул. - Ты что думаешь? - Колесников аж задохнулся от возмущения. - Что я, под это фашистское знамя встану? Что я, вот так себя опозорю под конец службы! - Ладно, успокойся, - приказал Грачев. - Соберем коллегию, все обсудим. Колесников увидел знамя со свастикой десять минут назад на экране телевизора в кабинете министра. На что бы он ссылался, если бы его не увидел? Еще ранее главком ВВС генерал Дейнекин докладывал Грачеву, что Руцкой давит на него, "как трактор". Со времен августовского путча, сорванного совместными усилиями Шапошникова, Грачева, Дейнекина и, конечно, Руцкого, они все стали как бы лучшими друзьями, способными на фоне личностных отношений рубить друг другу правду-матку в глаза. Руцкой просил Дейнекина объявить, что военно-воздушные силы страны перешли на его, Руцкого, сторону и будут бомбить Кремль, если президент Ельцин не отзовет свой указ No 1400 и не сложит с себя полномочия, как предусмотрено Конституцией. Другими словами, Руцкой предлагал Дейнекину практически тот же вариант, с помощью которого военно-воздушные силы давили на ГКЧП в августе 91 года. "На это, - докладывал Дейнекин Грачеву, - я ему культурно ответил: Саша, прекрати этим делом заниматься, у меня президент один и министр одни, и наши с тобой личные отношения ни в коем случае на это повлиять не могут". Что касается генерал-полковника Бориса Громова, который некогда, командуя 40-й армией в Афганистане, был начальником Грачева, а ныне его первым заместителем, то тут можно было не беспокоиться. В августовские дни, когда Громов занимал пост заместителя министра внутренних дел знаменитого Бориса Пуго, Грачев и Шапошников, по старой дружбе, вывели бывшего командарма из-под огня, отговорив его буквально в последнюю минуту от тех необратимых глупостей, которые тот собирался натворить. Хорошо зная Громова, Грачев понимал, что он с удовольствием разогнал бы всю эту хулиганскую банду в Белом Доме, а вместе с ними и тех, кто засел в Кремле, установив в стране жесткий поря