Жена сына  Есугея  только  тут  поняла,  какая
участь ее ожидает, рванулась, пнула Чильгира.
   -  Хе-хе, не лягайся, телочка моя!
   -  Чиледу!- позвал Тайр-Усун.- Кажется, Есугей отобрал  у  тебя  первую
жену?
   -  Есугей,- подтвердил Чиледу.
   -  Выходит, ты тут свой человек. Почему же твоя  жена  так  плохо  тебя
встречает? Ты в гости - она в лес. Может быть, не Чильгиру, а тебе  отдать
эту пленницу? Есугей отобрал жену у тебя, ты  у  сына  Есугея.  Так  будет
справедливо.
   -  У него уже есть жена!- забеспокоился Чильгир.- У него очень  хорошая
жена.
   -  Хорошая? Тогда обменяйтесь.
   -  Вот это мне подходит!- обрадовался Чильгир.
   -  Что молчишь, Чиледу? Зови сюда свою жену, посмотрим.
   -  Ее здесь нет,- тихо проговорил Чиледу.- Она убежала к своим.
   -  Э-э, а ее и вправду нет!- Чильгир удивленно  открыл  рот.-  Я  ее  в
последний раз видел в тот вечер, когда табунщику-тайчиуту голову снесли.
   -  Значит, она убежала в ту ночь? Теперь я  понимаю,  откуда  все  наши
несчастья! Она предупредила тайчиутов.- Тайр-Усун медленно  поднялся,  так
же  медленно  приблизился  к  Чиледу.-  Почему  ты  молчал?    Сговорился!
Предатель!- Костлявой рукой ткнул  в  лицо.-  Я  тебя  да  куски  разорву!
Сухожилия на кулак вымотаю!
   Чиледу равнодушно смотрел на разъяренного нойона. Ему было  все  равно,
убьет или оставит в живых.  Пожалуй,  был  бы  даже  рад,  если  бы  нойон
выдернул свой широкий нож и ударил в грудь.
   -  Сними оружие!
   Чиледу развязал пояс. Сабля с глухим стуком упала на  землю.  Тайр-Усун
пинком отбросил ее в сторону, повернулся к воинам.
   -  Кто в ту ночь стоял в карауле?
   Воины стояли в напряженном молчании. Бешеный взгляд нойона скользил  по
их лицам. Вперед выдвинулись десять человек.
   -  Двадцать плетей каждому! А этому...- На мгновение задумался,-  Этому
свяжите руки. Дома разберемся.

        III

   На вершине горы торчала черная  скала.  Плавные,  округленные  временем
грани ее были в глубоких трещинах и расщелинах, из них выглядывали  клочья
травы, ветки кустарников. Внизу, под скалой, громоздились огромные  камни,
меж ними росли уродливые деревья с ветвями, сваленными на одну сторону.  У
подножья скалы темнела черная дыра  -  вход  в  просторную  пещеру.  Перед
входом горел небольшой огонь. Братья Тэмуджина, Боорчу, Джэлмэ  жарили  на
углях  мясо.  Утром  Джэлмэ  удалось  убить  горного  барана,  и   сейчас,
изголодавшись за  двое  суток,  ребята  никак  не  могли  насытиться.  Сам
Тэмуджин сидел высоко  над  ними  на  плоском  выступе  скалы,  смотрел  в
полуденную сторону, ждал, не  покажется  ли  на  одной  из  плешин-полянок
всадник. Рано утром он послал Хасара разведать, ушли ли враги.
   Тэмуджина тревожило то, что  где-то  исчезли  мать,  Борте  и  Хоахчин.
Правда, в суматохе он даже не успел сказать, где следует собраться. Братья
и его друзья без уговора сошлись возле пещеры. Здесь во время охоты они не
однажды ночевали, и каждый самостоятельно сообразил, что лучшего убежища и
не найти. Женщины дорогу  к  пещере  не  знали.  И  это  его  успокаивало:
прячутся где-нибудь в лесу.
   Наконец появился Хасар. Оставил коня внизу, пешком взобрался  на  гору.
Тэмуджин поспешил вниз. Хасар, уловив запах жареного мяса, раздул  ноздри.
Присев на корточки возле огня, взял из рук Хачиуна кость, начал  торопливо
ее обгрызать, бормоча:
   -  Собирайтесь. Меркиты ушли еще вчера.
   -  Это были меркиты?- удивился Тэмуджин.
   Ему и в голову не приходило, что здесь могут появиться  враги  и  кроме
тайчиутов. Он был уверен, что Таргутай-Кирилтух начал большую охоту за ним.
   -  Что они забрали?
   -  Все. Осталась одна старая юрта. А в юрте сидит наша мать  и  одиноко
горюет.
   -  Мать вернулась! О небо, благодарю тебя!
   -  Мать-то вернулась, но твою Борте и Хоахчин увезли.
   -  Борте увезли? Да перестань ты жевать!- Тэмуджин вырвал  из  его  рук
кость, бросил в сторону.- Откуда это взял?
   -  Мать видела сама. Она вышла  на  край  леса,  спряталась  в  кустах.
Меркиты проходили мимо. И она все видела.
   Тэмуджин пошел вниз, к лошадям. Вскочив в  седло,  шагом  направился  к
своему разграбленному становищу. В лесу пели птицы, над  головой  порхала,
кружилась  и  оглашала  окрестности  заполошным  стрекотом  сойка.   Яркий
солнечный свет струился среди бронзовых сосновых стволов. Ничего в мире не
переменилось, не обрушились на землю ни град, ни ливень, а его жизнь снова
оказалась сломанной. За эту зиму он всем сердцем прирос к Борте. Она  была
заботливой, ловкой, умелой, но еще и умной. Поверяя ей  свои  замыслы,  он
много раз убеждался, что Борте судит о делах, достойных мужчины,  смело  и
остро. Сейчас Борте, наверное, лежит поперек седла на чьих-то  коленях,  и
чужие руки жадно ощупывают ее. От невыносимой этой мысли он  взвился,  как
от укуса гадюки, резанул плетью коня.
   Галопом поскакал к юрте. У входа  стояла  мать.  Губы  ее  были  плотно
сжаты, глаза сухо блестели. Он спрыгнул с коня, бросился к ней, обнял.
   -  Мама!
   В короткое это слово он вложил и боль  свою,  и  невысказанную  жалобу.
Мать убрала с плеч его  руки,  подавила  вздох.  Ее  суровая  сдержанность
заставила Тэмуджина  почувствовать  себя  виноватым  во  всем.  Бежал  без
памяти. Всех позабыл...
   -  Я должен был драться,- скорее себе, чем матери, сказал он.
   -  Ты должен был подумать  о  Борте,  обо  мне,  о  Хоахчин,- тихо, без
упрека, сказал она.- А драться... Когда щенок кидается на матерого  волка,
от щенка остаются клочья шерсти.
   И сравнение со щенком было для него горше любого упрека. Он-то  считал,
что давно уже стал мужчиной...
   -  Что же делать?
   -  Не знаю. Тебе тяжело, но Борте еще тяжелее. Она будет  ждать.  Будет
ждать тебя на утренней заре, и в полдень, и  темной  ночью.  Ох,  как  она
будет ждать, Тэмуджин! Не обмани ее ожиданий, не опоздай. Поезжай вслед за
меркитами... Нет, я говорю совсем не то...
   -  Ты говоришь правильно. Я поеду. Возьму Боорчу и Джэлмэ...
   -  Нет, сын, нет. Так ты скорее, чем Борте, сыщешь  себе  смерть.  Надо
ехать к хану Тогорилу, к твоему анде Джамухе...
   -  На это уйдут месяцы. А Борте...
   -  Что значат месяцы, если речь идет о всей жизни!
   Тэмуджин и сам понимал: идти на меркитов с Боорчу и Джэлмэ - все  равно
что подставить живот под рога взбешенного быка: вдруг да  рога  сломаются?
Но ему невыносимо было думать об ожидании, хотелось прямо сейчас помчаться
за врагами - рубить, колоть, топтать конем.
   Из леса подъехали остальные. Все вместе вошли в юрту.  В  ней  валялись
обрывки веревок, клочья войлока,  рваная  шуба,  раздавленная  коробка  из
прутьев. Все остальное увезли меркиты.
   И братья и друзья как-то очень уже легко примирились  с  потерями.  Они
принялись убирать из юрты рвань и мусор, разжигать очаг. Понемногу и  мать
втянулась в работу. Он ничего делать не мог. Постоял у пятна бледной травы
- здесь стояла его юрта,- пошел в лес, сел на  поваленное  ветром  дерево,
отдался тяжелым думам.
   Постепенно все  полнее  осознавал,  какой  тяжелый  удар  нанесли.  ему
меркиты. Люди в куренях, подвластных тайчиутам,  явственно  склоняются  на
его сторону. Уже сейчас он может набрать-более полусотни, а может быть,  и
сотню всадников из наиболее отчаянных людей.  Они  готовы  драться  против
Таргутай-Кирилтуха. Но это не все. В последнем разговоре шаман  Теб-тэнгри
дал понять, что его, по всей вероятности, поддержат  такие  знатные  люди,
как Алтан, Сача-беки с братом Тайчу, лукавый Даритай-отчигин - и удачливый
игрок в бабки Хучар. Видимо, наконец-то Хучар вспомнил, что доводится ему,
Тэмуджину, двоюродным братом, а Даритай-отчигин -  родным  дядей.  Память,
наверное, подсказала и Сача-беки, Тайчу, Алтану, что они, как и он, прямые
потомки Хабула - первого хана монголов, его внуки  и  правнуки.  Обо  всем
этом они, конечно, не преминут  сказать  при  встрече.  Он  не  станет  их
укорять, что в годы его бедствий никто не вспомнил о кровном родстве, что,
ненавидя Таргутай-Кирилтуха, ползали перед ним дождевыми червями. Ни  один
из них не посмел поднять боевой туг. Но свое унижение  они  не  забыли.  И
теперь, когда он готов потребовать от Таргутай-Кирилтуха ответа, родичи не
останутся в  стороне.  Однако,  чтобы  побудить  их  к  выступлению,  надо
одержать победу над нойоном тайчиутов,  пусть  даже  небольшую.  С  сотней
хороших воинов уже можно кое-что сделать. Но будут ли теперь у него воины?
Кто  решится  вверить  свою  жизнь  человеку,  который  не  смог   уберечь
собственную жену?
   На мгновение появилась мысль: может быть, сохранить все это в тайне? Но
он тут же отогнал ее. Обман скоро откроется, и тогда уж ему  совсем  никто
не поверит. Ложь не его оружие. Надо рассказать  все.  И  звать  людей  на
меркитов. Очень многие в свое время пострадали от них  -  кто  не  захочет
отомстить  кровным  врагам,  таким  же  ненавистным,  как  татары?   Может
получиться даже лучше. Таргутай-Кирилтух, каким бы он  ни  был,-  свой,  а
меркиты - извечные враги... О, если бы небо даровало победу над ними!
   Из потока сомнений, надежд понемногу рождался,  обретал  определенность
замысел. И уходило смятение, росло желание взяться  за  дело.  С  усмешкой
вспомнил поговорку: <Когда вода дойдет собаке  до  ноздрей,  она  поневоле
поплывет>, А он в воде даже и не по  ноздри,  волны  перехлестывают  через
макушку. Или он выплывет сейчас, или никогда.
   Возвратился в юрту. Здесь уже все было прибрано. Ребята нарезали  травы
для постели, укладывались спать, лениво  переговариваясь.  Он  тут  только
обнаружил, что день заканчивается. Синие сумерки плывут  над  лесами,  над
поляной, размывая очертания кустов и деревьев.
   Едва он пошел в юрту, ребята замолчали. Они ждали его решения.
   -  Боорчу, Джэлмэ, вы поедете со мной по куреням.
   Помолчал, ожидая возражений. Но спорить, как видно, никто не собирался.
Только  мать  что-то  хотела  сказать,  однако,  взглянув  на  него,  тоже
промолчала.  Она  сидела  у  гаснущего  очага,  пламя  скупо  освещало  ее
печальное лицо. Мать была сегодня  сама  на  себя  не  похожей,  казалось,
думает о чем-то своем, далеком от этого разговора.
   -  Хачиун и ты, Тэмугэ... Вы останетесь здесь. Охраняйте  мать,  охотой
добывайте пропитание.
   -  Меня хочешь куда-то отправить с Бэлгутэем?- спросил Хасар.
   -  Ты поедешь с Бэлгутэем...
   -  Я с ним не поеду. Лучше я поеду с Хачиуном или с Отчигином.
   -  Когда старшие говорят - младшие молчат.  Или  ты  не  знаешь  обычая
старины?- сдерживая гнев, сказал Тэмуджин.
   -  Почему ты берешь в товарищи кого  хочешь,  а  я  должен  брать  кого
дашь?- запальчиво крикнул Хасар.
   -  Поговори еще!  Как  мы  можем  ждать  от  больших  и  малых  нойонов
терпимости, благожелательности, если кровные братья не могут ладить друг с
другом? Хасар, ты вечно заводишь смуты, всюду выставляешь  свой  нрав.  Не
смей больше этого делать! Услышу еще раз что-то подобное - прогоню  тебя!-
От ярости потемнело в глазах, и, чтобы не сорваться,  он  заговорил  тихо,
растягивая слова:- Ты не еж, а я  не  корсак,  готовый  тебя  съесть,-  не
растопыривай своих колючек. Лучше подумай, почему ты поедешь с  Бэлгутэем.
Ваш путь далек - в курень хана Тогорила, а потом к Джамухе.  Бэлгутэй  уже
был у кэрэитов. Он знает дорогу.  Его  дело  -  провести  тебя  безопасным
путем. Твое дело - добиться помощи от хана и Джамухи.
   -  Я не слепой детеныш зайчихи, дорогу найду и сам.
   Мать встрепенулась, провела ладонью по лицу, и печаль ушла из ее глаз.
   -  Хасар, что тебе худого сделал Бэлгутэй? Или Тэмуджин? Ты  все  время
хочешь показать, что одного не слабее, другого не глупее.  Покажи  это  на
деле. А не так... Вздорить попусту - много ли нужно ума?
   С матерью спорить Хасар не решился.
   После того как обо всем договорились,  Тэмуджин  вышел  из  юрты.  Мимо
промчался тушканчик, сливаясь  с  травой,  только  белая  кисточка  хвоста
выдавала его, в молчаливом лесу зловеще гукнул филин. Тэмуджин  вздрогнул,
повернул назад. В дверном проеме юрты успокоительно мерцал огонек.  Совсем
недавно тут светилось два огонька. Борте,  Борте...  Что  сейчас  с  тобой
происходит? Что видят твои глаза, полные слез? Ему так ярко представилось,
что может происходить в это время в чужой, пропахшей  кислыми  овчинами  и
лошадиной сбруей юрте, что он замычал, как от непереносимой боли.

        IV

   Джамуха с десятком нукеров возвращался с охоты  на  тарбаганов.  Солнце
повисло над волнистой кромкой степи. Метелки дэрисуна,  освещенные  сбоку,
были пламенно-серебристые,  над  линялой  травой  кружилась  мошка.  Сухой
воздух, пахнущий пылью и  полынью>  стал  немного  прохладнее,  С  плоской
возвышенности Джамуха увидел свой курень, разбитый между двумя озерами.  В
вечернее небо подымались дымки, с пастбищ, взбивая копытами пыль, тянулись
стада.
   Улус Джамухи за последние годы окреп, стада увеличились, люди были сыты
и довольны жизнью. В извечной свалке и резне кэрэитов, найманов, меркитов,
тайчиутов он ловко уворачивался от ударов, то уходя в сторону, то прибегая
к  защите  Тогорила,  то,  когда    покровительство    хана    становилось
обременительным, сталкивая кэрэитов с найманами. Проделывать все это  было
не так уж и трудно. Тайчиуты по старой памяти считали его племя  зависимым
от них, для Тогорила он - названый сын, для найманов и меркитов -  слишком
ничтожный враг.
   Джамуха натянул поводья, и лошадь  под  ним,  идущая  спокойным  шагом,
вскинула голову, запрядала ушами. Он подтянул ремни тороков с  увесистыми,
жирными тарбаганами, повернулся к нукерам:
   -  Ну что, испытаем резвость наших коней?
   Прижал пятками бока своего  коня,  гикнул,  пригнулся.  Косматая  грива
взметнулась, хлестнула по лицу, ветер заиграл кончиками его  косичек.  Ах,
как хорошо мчаться по родной степи, ловя ноздрями горький дух ее трав!
   Нукеры скакали чуть приотстав.  Только  младший  брат  Тайчар  вырвался
вперед, сровнялся. В задорной улыбке блеснули  ровные  зубы.  Белый  мерин
Тайчара стал обходить его коня.  Джамуха  резко  натянул  поводья.  Он  не
любил, чтобы его кто-то обходил, пусть даже собственный брат.
   В курене люди приветливо махали руками, поздравляли с  удачной  охотой.
Соплеменники высоко ценили его ум, смекалку, ловкость и давно уже звали не
иначе, как Джамуха-сэчен. И он гордился уважением  людей,  своим  званием,
зная, что и то  и  другое  заслужил  неусыпными  заботами  о  благополучии
племени.
   У коновязи спешился, но в юрту не пошел, велел встретившей  его  Уржэнэ
принести кумысу, а одного  из  нукеров  -  разыскать  агтачи  -  конюшего.
Терпкий, колюче-кислый кумыс  освежил  пересохшее  горло.  Возвращая  чашу
жене, спросил:
   -  Ну как тут у нас?
   -  Все хорошо. Правда, в урочище Хара-гол на табунщиков напали меркиты.
Но все обошлось. Табунщики сумели уйти, не потеряв ни одного коня.
   -  Сколько меркитов? Куда они направились?- встревожился Джамуха.
   -  Меркитов было сотни три. А шли они в свои кочевья. Видимо, воевали с
тайчиутами.
   -  А-а...- успокоился он.- Кто те табунщики?
   -  Сыновья нашего агтачи Тобухая. И еще одна новость.  Приехал  человек
от хана Тогорила. Со вчерашнего дня ждет тебя.
   -  Пусть подождет еще.
   Подошел агтачи Тобухай, кривоногий старик в халате с  подоткнутыми  под
пояс полами.
   -  Звал меня, Джамуха-сэчен?
   -  Звал, Тобухай-эбуген. Уржэнэ говорит: твои сыновья спасли табун. Так
ли это?
   -  Так.
   -  Скажи им: каждому дарю по юртовому войлоку из белой шерсти.
   -  Твоя щедрость подобна полноводной реке - все из нее черпают,  а  она
не убывает,- Тобухай с достоинством поклонился.
   -  Но звал я тебя по другому делу.  Посмотри  на  моего  коня.  У  него
обвисло брюхо и прогнулась спина. Он верно служил мне многие  годы.  Пусть
теперь отдыхает.
   -  В твоем табуне есть беломордый жеребец. Он легок, как дзерен, силен,
как лось. Но он не объезжен.
   -  Приведите его мне.
   Агтачи ушел. Вскоре табунщики подогнали к юртам коней.  Джамуха  сел  в
седло, взял из рук подъехавшего Тобухая ургу. Лошади, сбитые табунщиками в
плотный круг, пугаясь юрт, людей, кидались из стороны в сторону.  Жеребец,
на которого указал агтачи, понравился  Джамухе.  Вороной,  длинногривый  и
длиннохвостый, он выгибал тонкую шею, носился  вокруг  табуна,  кося  злым
глазом.
   Улучив момент, Джамуха накинул петлю на его голову.  Жеребец  прянул  в
сторону, петля затянулась на шее. Табунщики, попрыгав с коней, вцепились в
гриву, в хвост, накинули на спину седло, взнуздали. Джамуха слез со своего
коня, как и агтачи, подоткнул под пояс полы халата. Подбежал Тайчар.
   -  Брат, разреши объездить этого коня мне! Ух, какой хороший!
   Тайчар, бесшабашный удалец и большой любитель лошадей, не мог стоять на
одном месте от возбуждения. Джамуха рассмеялся:
   -  Думаешь, ты это сделаешь лучше меня? Нет, братишка,  своего  коня  я
всегда объезжаю сам.
   Жеребец вздрагивал всем телом, храпел,  скреб  копытом  землю.  Джамуха
потрепал его по шее, взял в руки поводья  и  взлетел  в  седло.  Табунщики
отскочили в сторону. Жеребец потряс головой, приходя в себя, выгнул спину,
словно хотел таким способом освободиться  от  непривычной  тяжести.  Вдруг
заржал, встал на дыбы. Джамуха ожег его плетью.  Жеребец  прыгнул,  высоко
вскинув зад, помчался, то  бешено  кидаясь  в  стороны,  то  вздыбливаясь.
Джамуху мотало так, что  казалось,  оторвется  голова.  Но  он  уже  знал:
беломордый не вышибет его из седла.
   Измучившись,  весь  в  мыльной  пене,  жеребец  пошел  ровным  галопом.
Натягивая поводья, Джамуха перевел его на рысь и, огибая озеро, повернул к
куреню.  Солнце  уже  село.  И  там,  где  оно  село,  край  неба    пылал
золотисто-малиновым светом. Мелкая рябь озера тоже была малиновой. Утка  с
выводком, оглядываясь на него и испуганно  крякая,  отплывала  от  берега.
Джамуха чувствовал себя счастливым. Но, вспомнив о посланце хана Тогорила,
нахмурился. Что нужно беспокойному владыке  кэрэитов?  Вечно  он  затевает
что-нибудь.
   У коновязи передал жеребца агтачи, не стал слушать  похвал  его  умению
подчинять себе коня, сразу прошел в свою  юрту.  Там  уже  сидели,  ожидая
ужина, Тайчар и ближние друзья.
   -  Пригласите к ужину посланца хана Тогорила,- попросил он.
   Посланцем  хана  оказался  молодой  нойон  Хулабри  Скрывая  досаду   и
озабоченность, Джамуха шутил, улыбался, его лицо  с  мягкими  ямочками  на
щеках было приветливым.
   Баурчи принес молочное вино и мясо.
   -  Гость, наверное, не обидится за такое простое угощение?  У  нас  нет
китайского вина, лепешек из найманского проса и каши из тангутского риса -
Вздохнул. - Мы люди бедные. Все, что у нас есть, дает наша земля, покрытая
травами...
   Он не жаловался, напротив, ему хотелось, чтобы нойон понял его племя не
велико, но оно ни у кого ничего не просит, никому ничего не должно.
   -  А  наш  повелитель  думает,  что  ты  соскучился  по  иной  пище,  и
приглашает тебя в гости.
   -  И когда хан-отец хочет видеть меня  своим  гостем?- уже  без  улыбки
спросил Джамуха.
   -  Завтра.
   -  Почему такая спешка?
   -  Остальные гости в сборе. Нет только тебя.
   Джамуха помолчал Он очень нужен хану. А для чего? Что хочет получить от
него Тогорил? Воинов? Лошадей? А может быть, проведал про его тайные дела?
   -  Я был бы счастлив отпить глоток вина из чаши хана-отца. Но, на  горе
мне, в последние дни разболелся живот, я ничего не могу  принимать,  кроме
нашей пищи и нашего вина.
   -  У хана есть люди, умеющие  лечить  любые  недуги...  Мне  не  ведено
возвращаться без тебя.
   Джамуха вздохнул. На этот раз не притворно. Придется ехать...
   Разговаривал с ним хан с глазу на глаз. На прокопыченном оспой лице его
лежала тень тяжелых дум, подозрительный взгляд ощупывал  Джамуху,  и  тому
было не по себе под этим взглядом.
   -  Ты не хотел ко мне ехать?
   -  Хан-отец!- с укором вскрикнул Джамуха.- По первому слову лечу к тебе
птицей...
   -  Ладно, верю,- хан махнул рукой, останавливая его - Осенью у меня был
твой анда Тэмуджин.
   -  Тэмуджин? Он жив?
   -  Жив Он женился, подарил мне соболью доху.
   -  Мой анда такой богатый?!- все больше изумлялся Джамуха.
   -  Да нет... Владения отца у него отняли Он просил  меня  вернуть  улус
своего отца. А сейчас прибыли ею  братья  На  Тэмуджина  случайно  наехали
меркиты, увели молодую жену Я рассудил так - ты - его клятвенный брат, я -
брат его отца Кто же, если не мы, поможет Тэмуджину?
   -  Хан-отец, моя мысль пряма, как древко  копья:  Тэмуджину  надо  дать
все, что он просит - Он был рад и этой новости, и тому, что хан не  знает,
кто разрушил мир кэрэитов с найманами, хотя, кажется, что-то и заподозрил.
Вовремя объявился анда Тэмуджин...
   -  Он просит отбить его жену у меркитов.
   -  Надо ли нам связываться с меркитами?  Жена  не  улус,  ее  найти  не
трудно...
   -  А ты терял жену?- сердито перебил его хан.
   Джамуха подумал  о  своей  Уржэнэ  Как  часто,  измученный  заботами  и
тревогами, он, слушая ее голос и небесные звуки хура, обретал  успокоение,
находил просвет там, где все, казалось, было затянуто мраком.
   Но война с меркитами . А почему бы и нет? Тогорил сейчас в силе,  да  и
его воины кое-что стоят.
   -  Я готов идти с тобой, хан-отец.
   Хан угрюмо  кивнул  головой.  Напоминание  о  жене  увело  его  думы  к
прошлому. Он, кажется, даже забыл о Джамухе.
   -  Братья Тэмуджина здесь?- спросил Джамуха.
   -  Да.
   -  Моту я поговорить с ними?
   Окликнув нукера  из  дверной  стражи,  хан  послал  его  за  Хасаром  и
Бэлгутэем. Того и другого Джамуха помнил мальчиками и, когда увидел  перед
собой взрослых мужчин,  остро  почувствовал,  как  много  прошло  времени.
Кряжистый, низкорослый Бэлгутэй почти все  время  молчал,  больше  говорил
Хасар - высокий, худощавый парень с неробким взглядом черных глаз. Из  его
слов Джамуха понял, что анда не сидел без дела, что в куренях тайчиутов  у
него немало верных людей, ко их надо расшевелить, подтолкнуть.
   -  Передайте моему брату Тэмуджину: я помню и люблю  его.  Все,  что  у
меня есть, принадлежит ему.
   Проводив братьев, он сказал Тогорилу:
   -  Хан отец, нам нельзя медлить.
   -  Веди своих воинов сюда Я позову своего брата Джагамбу с его воинами,
и, как только соберемся, пойдем на кочевья меркитов.
   -  Мудрый хан, если мы начнем стягиваться со всех сторон,  как  рыба  в
глубокий  затон,  всем  станет  понятно  -  что-то  затеваем.  Всполошатся
тайчиуты, заседлают боевых коней найманы,  недремлющим  оком  уставятся  в
нашу сторону меркиты.
   Подумав, хан согласился с ним, похвалил:
   -  Твой ум становится острым, как хорошо закаленный клинок.
   -  Он - слабое эхо твоей всепостигающей  мудрости,-  скромно  потупился
Джамуха.
   -  Мы соберемся в верховьях Онона, в  урочище  Ботоган-борджи.  Знаешь,
где это?
   -  Знаю.- Джамуха мысленно прикинул путь войск к урочищу, и ему  пришел
в голову интересный замысел. Надо уговорить хана зайти за Тэмуджином. Если
он завернет на его стоянку, дальше  принужден  будет  идти  через  кочевья
тайчиутов, и тайные доброжелатели  Тэмуджина  без  помех  присоединятся  к
анде. На одну стрелу можно насадить гуся  и  куропатку. Конечно,  тайчиуты
могут потрепать хана. И это неплохо. Сил у хана-отца убавится не много,  а
спеси станет меньше. Но как  сказать  об  этом  Тогорилу?  Захочет  ли  он
рисковать? Не в его правилах, идучи на  одного  врага,  задирать  другого.
Сказал, как о деле малозначимом, само собой понятном:
   -  Ты, конечно, зайдешь за Тэмуджином и захватишь его с собой?
   Хан строго и сосредоточенно рассматривал под  ногами  желтое  пятно  на
белом войлоке. Подняв голову, остановил взгляд на лице Джамухи.
   -  Слишком острый клинок плох тем, что иногда режет собственные  ножны.
Не думай, сын, что умнее других,- это плохо кончится.
   -  Хан-отец! Мои мысли прозрачнее родниковой воды!
   -  Молчи! Почему сам не идешь за Тэмуджином? Хитер ты, и  помыслы  твои
кручены, как шерсть барана. Смотри, Джамуха...
   В голосе Тогорила внятно послышалась  угроза,  и  Джамуха  укрепился  в
мысли, что хан ему не доверяет. Надо, чего бы то ни стоило,  порушить  его
недоверие.
   Заговорил обиженно:
   -  Мне  больно  слушать  незаслуженные  укоры,  хан-отец.  Мои  помыслы
одинаковы с твоими, как одинаковы зерна тангутского риса, других не было и
нет. Ты хочешь, чтобы я пошел к Тэмуджину? Я  пойду,  хан-отец.  Я  сделаю
все, что ты повелишь. Но мой путь к анде вдвое длиннее твоего...
   Хан молчал. Его пальцы теребили складки  халата,  лоб  резала  глубокая
поперечная   морщина.    Передохнув,    Джамуха    заговорил    спокойнее,
рассудительнее:
   -  Кому, хан-отец,  меркиты  досаждают  больше  всего?  Тайчиутам.  Так
станут ли они чинить тебе зло, когда  узнают,  на  кого  направлены  копья
твоих воинов? Кроме того, им ведома твоя сила и  доблесть  -  это  оградит
тебя. Иное дело я. И мал, и слаб...
   Приказав нукерам звать нойонов, Тогорил поднялся, сунул руки  за  пояс,
проговорил, глядя поверх головы Джамухи:
   -  Видит бог, я не забыл того, что сделал для меня Есугей. И чем бы это
ни кончилось, попробую сделать  то  же  самое  для  его  сына.  За  добро,
Джамуха, человек должен платить добром.
   Весть о предстоящем походе на  меркитов  нойоны  Тогорила  встретили  с
нескрываемым неодобрением. Рисковать своими воинами из-за безвестной  жены
столь же безвестного Тэмуджина - разумно ли это?
   -  Я  вас  позвал  не  для  досужих  рассуждений,-  раздраженно  сказал
Тогорил.- Я позвал вас объявить свою волю!
   Нойоны умолкли, потупились.
   Возвращаясь в свой курень, Джамуха не раз вспомнил  эти  слова.  Высоко
вознесся над всеми хан Тогорил. Все, кажется, идет  к  тому,  что  и  ему,
Джамухе, станет объявлять свою волю. И  будешь  покорен  -  что  сделаешь?
Сколько ни вертись в одиночку, все равно окажешься  в  руках  Тогорила,  а
ускользнешь от него  -  попадешь  под  пяту  Инанча-хана  найманского  или
Тохто-беки меркитского, от них увернешься -  взнуздает  Таргутай-Кирилтух.
Но теперь, может быть, его одиночество и кончится. Анда  Тэмуджин  соберет
улус своего отца - их будет двое. Потом найдется кто-то третий, четвертый.
В битве ли, на пиру  ли  слово  каждого  будет  весить  одинаково.  Как  в
счастливые старые времена, воспетые в сказаниях-улигэрах, они перед  лицом
опасности встанут грудью друг за друга. И древний степной обычай вольности
никто не осмелится рушить безнаказанно.
   Бодрили, радовали душу эти думы. О, если бы  хан-отец  мог  догадаться,
куда направлены его устремления!.. Но  он  не  догадается.  Что  для  него
Джамуха? Почти собственный нукер. А если догадается? Что-то же питает  его
подозрительность и недоверчивость. Но эти тревожные мысли Джамуха гнал  от
себя...
   В поход он взял всех своих воинов, оставив курень на попечение стариков
и подростков. В назначенный день пришел в урочище  Ботоган-борджи.  Прошел
день, а хана не было. Не явился он и на другой день. Джамуха встревожился,
усилил караулы. Не побили ли тайчиуты Тогорила? Если так,  тут  оставаться
опасно.
   На третий день забеспокоились и воины. Походный  стан  притих.  Джамуха
решил переночевать и утром уходить  в  свое  кочевье.  На  рассвете  воины
принялись седлать коней. В это  время  прискакал  дозорный:  идет  войско.
Вскочив на коня, Джамуха поднялся на возвышенность. По плоской  равнине  к
стану валом катилась конница.  Всходило  солнце,  и  на  оружии,  доспехах
вспыхивали красные искры. А что,  если  это  воины  тайчиутов?  У  Джамухи
похолодело в груди.
   -  Скачи навстречу!- сказал он дозорному.
   Сам ринулся к стану, приказал барабанщикам бить тревогу.
   Басистый рокот барабанов бросил воинов в седла. Они быстро построились.
Джамуха подтянул пояс, поправил саадак... Дозорный  вылетел  из-за  сопки,
заорал во все горло:
   -  Наши...
   Воины смяли строй, беспорядочной  толпой,  увлекая  за  собой  Джамуху,
ринулись навстречу кэрэитам. Издали заметив Тогорила по тангутскому  шлему
с  высоким  золотым  гребнем,  Джамуха  направился  к  нему.  Хан  коротко
поздоровался,  ничего  не  сказал,  оправдывая  свое  опоздание.  Джамуха,
сдерживая злую обиду, спросил:
   -  Хан-отец, разве не вместе назначили день  встречи?  И  разве  старый
обычай не велит каждому, большой он или маленький, следовать уговору?
   Хан не успел ответить. К ним подскакали Джагамбу и высокий молодой воин
с обозначившейся бородкой  на  широких  твердых  скулах.  Он  был  опоясан
сыромятным ремнем, на ремне висел меч в обшарпанных  ножнах  и  берестяной
колчан. Из-под войлочной шапки на высокий лоб  выбилась  прядь  рыжеватых,
словно бы подпаленных солнцем, волос.
   -  Так-то встречаешь нас с твоим андой?-усмехнулся Тогорил.

        V

   Поздно  вечером  подошли  к  реке  Хилхо.  На  противоположном   берегу
несколько рыбаков варили уху. Заметив дозорных,  они  вскочили  на  коней.
Пока дозорные шныряли по берегу в  поисках  брода,  рыбаки  скрылись.  Над
огнем осталась готовая уха Со смехом и гоготом дозорные опорожнили котел.
   Тогорил,  Джамуха  и  Тэмуджин  остановились  на  крутом   яру.    Вода
плескалась, подмывая илистый берег, в сумерках блеском клинка  отсвечивали
ее струи. Тэмуджин вертел головой, вглядываясь в противоположный берег. Но
ничего там не видел, кроме темной гряды тальников у воды и ломаной  кромки
пологих гор. Где-то тут, рядом, за этой кромкой, стоят  юрты  меркитов.  В
одной из них Борте... Дума о ней занозой сидела в  сердце.  О  чем  бы  ни
говорил, что бы ни делал, забыть о Борте не мог. А хлопот у него в эти дни
было много.
   Весть о том, что за него вступился  сам  хан  кэрэитов,  в  тайчиутских
куренях встретили с недоверием. И очень удивились, когда Тогорил с войском
прибыл на его стоянку. Люди, которых он до этого уговаривал не  один  раз,
но так и не мог уговорить, сами потянулись к нему. За те  несколько  дней,
пока Тогорил стоял у него, вокруг  старой  материнской  юрты  вырос  целый
курень. Тэмуджин сбивался с ног.  Каждого  надо  было  встретить  ласковым
словом, каждому определить ею место...
   Конь под Тэмуджином переступал с ноги на ногу.  Комок  земли  покатился
из-под копыт,  упал  в  реку,  звонко  булькнув.  Тэмуджин  прислушался  к
разговору хана и Джамухи.
   -  Дозорные ржут от радости, что  уха  досталась,  а  им  плакать  надо
упустили меркитов,- говорил Джамуха, похлопывая черенком плети по голенищу
сапога.
   -  В этом беды нет. Упустили - пусть бегут.
   -  Хан-отец, ты говоришь так потому, что дозорные твои люди.
   -  Это люди Тэмуджина.
   Да, на том берегу были его люди.  Если  Джамуха  потребует,  он  должен
будет примерно наказать воинов. А этого делать как  раз  не  следует.  Все
только начинается, и он своей строгостью отпугнет воинов.
   -  Там молодые ребята, они порядка не знают,- сказал он,  поворачиваясь
к Джамухе.
   -  Ладно... Я думаю, что это даже неплохо. Со страху в глазах у рыбаков
наше войско утроилось. Они до смерти напугают своих. Будем переправляться,
хан-отец?
   -  Нет. В темноте люди вымокнут и плохо будут спать. А завтра  сражение
Кроме того, здесь, за рекой, мы в безопасности. Пусть расседлывают  коней,
зажигают огни. Как можно больше  огней.  Если  решили  меркитов  напугать,
давайте напугаем.-Хан подобрал поводья.- Приглашаю вас к себе на ужин.
   Джамуха наклонился к Тэмуджину, прошептал с упреком:
   -  Что же ты не сказал, что дозорные твои?
   Тэмуджин пожал плечами Готовность побратима везде, во всем держать  его
руку радовала. Однако сейчас казалось, что совсем неважно, чьи люди были в
дозоре, ему хотелось понять другое - совершили или нет эти люди проступок?
Вот он сказал, оправдывая ребят, что они не знают порядка. Но ведь  и  сам
Тэмуджин этих порядков не знает. А может быть, их вовсе и нет,  над  всем,
над всеми - воля повелителя Захотел - будет так, не захотел - будет  иначе
Если его догадка верна - плохо. Никогда не будешь знать,  что  ты  делаешь
правильно, в чем ошибаешься.
   Нукеры уже разбили походный ханский шатер, развели перед входом большой
огонь и зажаривали на нем молодого барашка. Возле огня  стояли  кэрэитские
нойоны и брат Тогорила  Джагамбу.  Хан  снял  доспехи,  остался  в  легком
шелковом халате. Тэмуджин и Джамуха тоже отстегнули у входа  оружие,  сели
на ковер. Баурчи налил в фарфоровые  чаши  архи  Хан,  воздев  руки  вверх
(широкие рукава халата скатились к локтям), помолился своему  богу-кресту,
потом вместе с Тэмуджином и Джамухой плеснул архи на землю -  жертва  духу
этих мест, поднял чашу.
   -  Ну, Тэмуджин, завтра все решится Поможет бог - горестям твоим придет
конец.
   -  Я верю, мы разнесем меркитов в прах!- сказал Джамуха -  Они  надолго
запомнят нас.
   Хан выпил вино, поставил чашу на ковер.
   -  Я тоже верю. Но  нет  ничего  переменчивее  счастья  воина - Тогорил
вздохнул.- Один день может сделать тебя обладателем огромных богатств,  но
один же день, если счастье уйдет, лишит всего. Вот почему, дети мои,  надо
держаться друг за друга. Сегодня силен, удачлив  -  помоги  другу,  завтра
обездолен - не убивайся, друг поможет тебе.
   Этими словами хан как бы уравнивал себя с Джамухой и Тэмуджином Горячая
волна благодарности колыхнулась в груди Тэмуджина Кто он и кто хан?  Он  -
покинутый  родичами,  униженный  врагами,  а  хан  -   один    из    самых
могущественных повелителей в великой степи...  Какое  сердце  надо  иметь,
чтобы так вот подать руку нищему, втоптанному в пыль!
   -  Хан-отец и ты, мой брат Джамуха! Откроет  нам  счастливый  лик  свой
вечное небо или отвернется от нас, возвратимся домой гордыми  победителями
или с ущербленными духом и телом, я никогда не забуду  того,  что  вы  уже
сделали для меня. Стану нужен - кликните меня, и я приеду. Будут  воины  и
нукеры - приведу их. А нет - прибуду один. Не хватит сил прибыть  -  отдам
своего коня. Не будет коня - пришлю саадак и  меч.  Если  поступлю  иначе,
пусть это вино, которое сейчас выпью, превратится в  пламя  и  спалит  мое
нутро.
   Вина он не любил, но тут выпил чашу до дна.
   Потом пили еще и ели сочное мясо барашка. От вина, от тоски  по  Борте,
оттого, что он теперь не одинок, от любви к  рябому,  некрасивому  хану  и
красивому, с девичьими ресницами над умными глазами и  ребячьими  ямочками
на щеках Джамухе, от гула голосов воинов, которые пришли сюда ради него, и
оттого, что где-то среди воинов лучшие друзья Боорчу и Джэлмэ едят не мясо
барашка, а сухой хурут, запивая его водой,- от всего этого, а может  быть,
и не от этого, ему хотелось плакать, но даже и не  плакать  -  из  глубины
души рвалось что-то такое,  чего  он  не  смог  высказать  словами.  Обнял
Джамуху, заглянул в лицо.
   -  Брат мой!
   Ему  хотелось  так  же  обнять  хана,  но  сделать  этого  не   посмел,
притронулся рукой к складкам его халата.
   -  Отец мой!
   Тогорил сам обнял его.
   -  Я счастлив, что могу помочь тебе.
   После ужина они с Джамухой вышли из шатра. По  всей  прибрежной  полосе
горели сотни огней, и красное зарево плясало на косогоре, на плотной стене
тальника. Воины, укладываясь спать, говорили  вполголоса,  звуки  их  речи
сливались с плеском реки и шелестом тальниковых листьев.
   Они спустились к воде, на песчаную косу. Джамуха положил  руку  на  его
плечо.
   -  Анда, ты помнишь Онон?
   -  Как можно забыть об этом?
   -  Хучара обыграли-помнишь?-Джамуха тихо рассмеялся.-  Мы  были  вдвоем
заодно, потому и выиграли. Где сейчас Хучар?
   -  Плохой человек Хучар!
   -  Что он сделал плохого?
   -  Он плохой потому, что ничего для меня не сделал.
   -  Анда, но и я до этого не помогал тебе. Ты тоже осуждаешь меня?  А  я
не мог. Невозможно было.
   -  Я тебя не осуждаю.
   -  А Хучара?
   -  Ну что тебе Хучар!- Тэмуджин подумал,- Знаешь,  я  ни  на  кого  зла
сейчас не держу. Но вровень с тобой никого не поставлю - ты пришел первым!
   -  Я не мог не прийти, Тэмуджин. Помнишь, как мы  клялись?  Одна  душа,
одна радость, одна забота - на двоих. На свете много разных людей. Но нас
- двое.
   -  Теперь трое, Джамуха. Третий - наш отец Тогорил.
   -  Да, конечно... Только Тогорил  -  хан.  Мы  с  тобой  просто  нойоны
вольных племен. И над нами только одна власть - власть нашей дружбы.
   В заводи звучно шлепнула хвостом крупная рыбина. Видимо, таймень.
   -  Пошли спать, анда Тэмуджин.
   -  Пошли, анда Джамуха.
   Ему приснилось празднество на берегу Онона. Шумят люди, бьют  барабаны.
Он сидит у телеги с ненавистной кангой на шее.  Тайчу-Кури  куда-то  зовет
его, дергает за рукав халата.
   -  Вставай, Тэмуджин, пора!
   -  А я не хочу!
   -  Вот что делает вино с человеком!
   Это уже голос не Тайчу-Кури, а Боорчу. Тэмуджин открыл глаза. Боорчу  и
Джэлмэ, один с одной, второй с  другой  стороны,  тормошили  его.  Бубнили
барабаны. Воины седлали коней, Тэмуджин потряс головой. Череп раскалывался
от боли.
   -  Фу, как тяжело...
   -  Не будешь пить столько!-сердито сказал  Боорчу,  подавая  берестяной
туесок с дугом.- Когда я был маленьким, бабушка  говорила  мне:  кто  пьет
вино, у того в голове темно.
   -  Не ворчи, друг Боорчу. И без тебя тошно. Видишь, Джэлмэ  молчит.  Он
хороший парень.
   От прохладного кислого напитка  немного  полегчало.  Он  сел  на  коня,
поехал к яру. Там уже стояли хан, Джамуха,  Джагамбу,  кэрэитские  нойоны.
Начиналась переправа. Лошади спускались к реке, обнюхивая воду. У  берегов
было мелко. Но на  середине  вода.  доходила  до  брюха,  сильное  течение
разворачивало лошадей мордой,  к  верховьям  реки.  Всадники  корчились  в
седлах, подбирая ноги. Под одним воином лошадь споткнулась.  Он  испуганно
рванул поводья. Лошадь вскинула голову, снова споткнулась, течение свалило
ее. Воин окунулся  с  головой,  выпустил  поводья,  вода  подхватила  его,
прибила к тальникам. Он вылез из воды мокрый, с виноватой и жалкой улыбкой
на юном лице.
   Джамуха подмигнул Тэмуджину.
   -  Парень-то опять твой!
   Тэмуджин почувствовал, что улыбается побратиму виноватой, как  у  юного
воина, улыбкой. Что-либо сказать не было сил.  Изнутри  черепа  по  вискам
били  кузнечные  молотки.  Тогорил,  Джамуха  таких  мучений,  видимо,  не
испытывали, хотя выпили не меньше, чем он.
   За рекой воины начали строиться, дозорные не мешкая  поскакали  вперед.
Тогорил направил своего коня в воду. Он не стал поджимать ноги. Как сидел,
прямой, в сверкающем золотом шлеме, так и остался сидеть. Вода хлестала по
высоким голенищам его  сапог.  Тэмуджин  тоже  не  поднял  ног.  И,  когда
выбрался на берег, его ветхие гутулы оказались полными воды, она  била  из
всех дыр веселыми струйками.
   К полудню дозоры наткнулись на меркитов. Остановив воинов,  Тогорил  со
свитой поехал вперед, поднялся на возвышенность. Меркиты строились у входа
в долину, между двух крутосклонных сопок. Хан  долго  озирал  окрестности,
задумчиво пощипывая седеющую бородку.
   -  Не  думал,  что  они  решатся  выйти  навстречу.-  В  голосе    хана
послышалась озабоченность.
   -  Их не так уж много,- сказал Джамуха.- Не успели сбежаться  за  ночь.
Не остановят.
   -  Их не много,- согласился Тогорил,- но это  -  меркиты.  Драться  они
умеют. Поэтому...- Сдвинул шлем на затылок, ногтем поскреб  правый  висок,
оглядываясь по сторонам.-  Джагамбу,  видишь  тот  лесочек?  Ступай  туда.
Постарайся незамеченным  выйти  меркитам  в.  затылок.  А  вы,  Джамуха  и
Тэмуджин, со своими воинами идите влево. Гора скроет вас от глаз меркитов.
Станьте вон за той сопкой и ждите. А я двинусь напрямую.
   Головная  боль,  возбуждение - сейчас,  сейчас  все  решится!-   мешали
Тэмуджину  понять  смысл  дробления  войска,  все    казалось    чрезмерно
усложненным - к чему? Если меркитов меньше, нечего и  мудрить,  навалиться
на них всей силой, смять, растоптать... Шевельнулось подозрение. хан хочет
разбить меркитов сам, один. Неужели он такой? Или тут  есть  что-то  иное,
недоступное его воспаленному уму? Наклонился к Боорчу:
   -  Перед сражением больше пить не буду. Никогда!
   Он смотрел на хана, на Джамуху, на меркитских воинов, и ему все  больше
не хотелось идти за сопку, стоять там в бездельном ожидании,  томиться  от
безвестности.
   -  Хан отец, возьми меня с собой!
   Тень неудовольствия набежала на лицо хана, но через мгновение в  черных
глазах затеплился грустно-ласковый свет.
   -  Хорошо. Ты пойдешь со мной.
   Двинулись  на  меркитов  шагом:  сберегали  силы  коней.  Но  в    этом
неторопливом движении ощущалась  зловещая  напряженность.  Боорчу  смотрел
вперед, жмурясь, будто от ослепительного света. Джэлмэ насупился,  закусил
губу.
   Расстояние сокращалось. Стал виден горделиво поднятый туг,  можно  было
уже различить и масти меркитских коней. Враги стояли  плотными  рядами  от
одного склона сопки до другого. Строй казался несокрушимой,  непреодолимой
преградой. Напряженность людей передалась  и  коням.  Они  прядали  ушами,
рвали поводья.
   Тэмуджин не заметил, подал Тогорил знак или лавина всадников  сорвалась
сама. Грохотом ударил в уши топот копыт, облако густой ныли взметнулось  к
самому небу. Всадники мчались, будто уходя от этого  серого  облака...  Из
меркитских  рядов  брызнули  черные  стрелы,  сами  ряды  зашевелились   и
стремительно покатились навстречу. Тэмуджин размахивал мечом и кричал,  не
слыша своего голоса.
   Всадник на рыжем широкогрудом коне летел на него, целя острие  копья  в
грудь. Тэмуджин свернулся с  седла  вбок,  копье  прошло  мимо.  Всплеском
молнии блеснул меч Джэлмэ и обрушился на голову меркита.
   Меркиты дрались со злобной отвагой, все  усиливая  и  усиливая  натиск.
Воины хана остановились, затем попятились. Тэмуджину показалось,  что  еще
немного - и войско хана будет смято, изрублено. Страшась этого, бессильный
что-нибудь изменить, стал искать глазами Тогорила, но в клубах серой  пыли
мелькали чужие свирепые лица, оскаленные морды  лошадей,  звенело  железо,
стучали копыта, предсмертные крики людей смешивались с обезумелым  ржанием
коней. На мгновение ему показалось, что хан и анда  кинули  его  под  мечи
меркитов. Страх затмил разум  Тэмуджин  рвал  поводья,  заворачивая  коня.
Хотелось  как  можно  скорее  и  как  можно  дальше  умчаться  от   клубка
человеческой ярости. Но справа был Джэлмэ,  слева  Боорчу.  Он  был  зажат
между ними...
   И вдруг  все  переменилось  Меркиты  враз  ослабили  напор,  бестолково
заметались, покатились назад.  Тэмуджин  перевел  дух,  огляделся.  Из  за
сопки, сминая правое крыло меркитов, ударили  воины  Джамухи.  Враги  были
отброшены к проходу меж сопок, не удержались и  там,  побежали,  поставляя
спины под мечи, копья и стрелы. А наперерез им уже мчались воины Джагамбу.
   На сопке Тэмуджин слез с коня,  вытер  с  лица  едкий  пот  Руки  плохо
слушались, дрожали ноги, от боли надвое раскалывалась голова. Тупо, трудно
охватывал он разумом происшедшее. Обессиленно присел на  камень.  По  всей
долине, похожей на сложенные ладони,  валялись  убитые,  ползали  раненые,
метались кони, одичавшие от  запаха  крови,  спешивались  воины,  подбирая
оружие, подымая своих раненых и добивая чужих.
   Враг разбит. Разбит!
   Но  страх  и  чувство  беспомощности,  только  что  пережитые,   мешали
Тэмуджину ощутить радость.
   Подъехал Джамуха. Лихо соскочил с лошади,  крепко  стукнул  кулаком  по
сгорбленной спине Тэмуджина. Больше, чем обычно, были  заметны  ямочки  на
щеках его грязного лица, свежо белели зубы.
   -  Чего сидишь, как сова в дождливый день? Знаешь, кого мы  заарканили?
Нойона Хаатай-Дармалу. Хочешь посмотреть?
   -  Зачем мне нойон Тохто-беки? Мне нужна Борте.
   -  Найдем  и  Борте.  Весь  меркитский  улус  вывернем,  как  шубу,  до
шерстинки переберем, но найдем.
   Уцелевшие воины меркитов разнесли по своим куреням весть  о  поражении.
Началось бегство. Кинув в телеги самое необходимое, оставив юрты, а  порой
и стада, люди устремились вниз по Селенге, в сторону Баргуджин-Токума.
   Воины-победители рыскали по долинам, перехватывая беглецов.
   Тэмуджин со своими нукерами носился по степи без передышки. В одной  из
долин наткнулся на курень Тохто-беки. Людей в  нем  осталось  не  много. В
поисках Борте нукеры обшаривали одну юрту за другой. Спрятавшихся меркитов
вышибали копьями, плетями и сгоняли к шатру Тохто-беки. Тэмуджин,  Боорчу,
Джэлмэ опрашивали всех, но о Борте никто ничего не мог сказать.
   На площадку приволокли изможденного мужчину с кангой на шее, бросили  в
пыль. Он сел, отбросил со лба косматые волосы, равнодушно огляделся.  Один
из воинов постучал рукояткой меча по замку канги.
   -  Крепко сделано. Не снимешь.
   -  А ты сначала сними ему голову!- со смехом посоветовал кто-то.
   Воин поднял меч, целясь ударить по шее.
   Тэмуджин хлестнул его плетью по спине.
   -  Отойди отсюда, храбрец!- Наклонился к лицу колодника:- Ты кто такой?
   -  Сотник Тайр-Усуна. Мое имя Чиледу.
   -  Почему в колодке? Ты преступник?
   -  Нет. Но Тайр-Усун считает иначе.
   -  Нукеры, разбейте замок! Я  дарю  тебе  жизнь  и  свободу,  колодник.
Когда-то и мне пришлось носить такой ошейник.
   Нукеры сломали замок, сбросили кангу. Чиледу, словно  не  веря.  провел
руками по шее, по плечам.
   -  Ты не знаешь, где находятся  две  женщины,  захваченные  в  кочевьях
тайчиутов?
   -  Не видел. Я сидел, прикованный к  столбу:  Они,  наверное,  с  теми,
которые ушли.
   -  Мы сможем их догнать?
   -  Да, они ушли не очень давно. Скачите к тому перевалу. За  ним  будет
степь... А ты кто?
   -  Я сын Есугей-багатура.
   Чиледу вскинул голову, всмотрелся в лицо Тэмуджина,  хрипло  засмеялся.
Он смеялся все громче. Тронув коня, Тэмуджин сказал:
   -  С ума сошел от радости...
   Начинало смеркаться, когда Тэмуджин и  его  нукеры  настигли  меркитов.
Беспорядочной толпой: пешие, конные, повозки с кибитками,  простые  телеги
вперемежку с табунами коней, стадами коров  и  овец  -  они  двигались  по
широкой равнине. Крики людей, ржание,  мычание,  блеяние  животных,  скрип
тележных колес в тишине вечера разносились по всей степи. При виде  воинов
этот клубок  начал  рассыпаться,  растекаться  во  все  стороны.  Воины  с
бешеными криками носились по  равнине,  рубили,  кололи  мужчин,  хлестали
плетями женщин и детей, сбивая в кучу.
   Тэмуджин  вместе  с  Боорчу  и  Джэлмэ  врезался  в  середину  орущего,
мечущегося скопища,  кружил  между  телегами,  заглядывал  в  лица  людей,
беспрерывно кричал:
   -  Борте! Борте!
   И когда уже казалось, что искать  бесполезно,  в  невообразимом  гвалте
Тэмуджину послышался отклик. Он рванулся на голос, расчищая  плетью  путь,
услышал совсем близко:
    -  Тэмуджин!
   Две тени метнулись к нему, четыре руки  вцепились  в  полу  халата.  Он
соскочил с седла, обнял Борте. Она повисла на  шее,  прижалась  мокрым  от
слез лицом к щеке. Хоахчин гладила Тэмуджина  по  спине,  по  плечам,  без
конца тянула свое: <Ой-е! Ой-е!>

        VI

   Победители возвращались в родные курени.
   Перед войском двигались табуны и стада, сотни повозок, груженных разным
добром. За повозками брели молодые женщины и дети. Стариков и воинов,  как
обычно, в плен не брали.
   Одним из немногих мужчин был среди  пленных  и  Чиледу.  Глаза  у  него
глубоко запали, скулы заострились, рваный, без пояса халат висел на  тощем
теле, как мешок на палке. Тайр-Усун кормил его вместе с  собаками,  только
собаки, в отличие от него, не были  прикованы  к  столбу.  Жизнь  медленно
покидала его тело,  и  он  равнодушно  ждал  конца.  Ночами,  ворочаясь  в
собачьей берлоге, полной блох, расчесывая искусанные бока, он  думал,  что
все свои дела на земле завершил, остается терпеливо ждать, когда  по  воле
вечного небе его дух оставит тело и отправится туда, где никогда не  вянут
травы, не замерзают реки, где тучен скот и  счастливы  пастухи.  Дух  злых
людей не попадет в долины благоденствия. Дух того, кто творил в жизни зло,
остается здесь, темными ночами он светится волчьим глазом, голосом  дурной
птицы кричит в кустах харганы. Злая душа Есугея, должно быть, тоже мечется
в степи, пугая людей, наводя порчу на скот. Он, Чиледу,  никому  не  делал
зла. И Оэлун тоже. Там ничто не помешает им соединиться.
   Когда нукеры сорвали цепь и поволокли его к шатру, подбадривая пинками,
он обрадовался - это  конец.  Но  ему  подарили  то,  что  давно  стало  в
тягость,- жизнь. И кто подарил - сын Есугея! В первое  мгновение  все  это
показалось ему бредом...
   Идти было тяжело. От слабости кружилась голова.  Радужные  круги  плыли
перед глазами. Рядом с ним, спотыкаясь, шла молодая  женщина  с  маленьким
мальчиком на руках. По ее лицу струился  грязный  пот,  она  часто  дышала
широко открытым ртом. Ребенок пухлой  рукой  теребил  ее  за  ухо,  что-то
лепетал, но она, кажется, не видела и не слышала его.
   Чиледу  отвернулся.  Но  тут  же  его  взгляд  встретился  с   взглядом
Хаатай-Дармалы. Халат и гутулы с нойона содрали, он был  в  одних  штанах.
Босые ноги, исколотые камнями и степными  колючками,  кровоточили,  в  шею
врезалась веревка, другой ее конец  был  привязан  к  телеге.  Едва  нойон
замедлял шаг, веревка начинала душить его,  он  выпучивал  глаза  и  делал
рывок вперед. Страдальческий взгляд Хаатай-Дармалы молил о помощи.
   Чиледу долго не понимал, откуда у  Тэмуджина  войско.  Если  бы  своими
глазами не видел ветхую юрту Оэлун, наверное, об этом не думал бы.  Но  он
видел. И непостижимым казалось происходящее.  Вчера  у  Тэмуджина  просто,
будто у беззащитного харачу, увели жену, а сегодня, чтобы заполучить  жену
обратно, он сокрушил самого Тохто-беки. Не иначе, как вечное небо  помогло
ему. Потом, приглядевшись, он понял, откуда Тэмуджин  получил  помощь.  Но
удивление от этого не убавилось.
   Ему хотелось ненавидеть Тэмуджина так же, как он когда-то ненавидел его
отца. Но в сердце было совсем другое. Пожалуй, даже  радовался  внезапному
возвышению Тэмуджина: он не только сын Есугея, он также сын Оэлун. В  этом
все дело.
   Женщина с мальчиком совсем ослабла. Она навалилась на плечо  Чиледу,  и
он еле устоял на ногах. Взял из ее рук ребенка. Но она уже  без  поддержки
идти не могла. Кое-как подтащил ее к повозке, дал в руки конец веревки.
   -  Держись.
   Ноги ее подогнулись. Она легла  грудью  на  тележный  задок.  Нукер  из
стражи подскакал к ним, древком копья ударил женщину по  голове.  Она,  не
вскрикнув, свалилась на землю. Лицо посерело, глаза  закатились  под  лоб,
Чиледу попробовал ее поднять, но стражник ударил и его.
   -  Пошел!
   Пошатываясь,  Чиледу  отступил.  Стражник  свесился  с  седла,  схватил
женщину за руку, отволок в сторону. Она осталась лежать на земле.
   Мальчик казался все тяжелее, идти становилось все трудней. Чиледу ждал,
что скоро стражник и его поволочет в сторону от дороги. Но это не пугало и
не тревожило. Однако, пока ноги не  подогнулись,  он  шагал  за  повозкой,
прижимая к груди хныкающего мальчика.
   Вечером на стоянке он полежал на траве, немного передохнул  и  пошел  к
дойщикам кобылиц. Там выпросил молока. Напоил мальчика, остатки выпил  сам
Одна из женщин дала еще и кусок хурута  Он  съел  ею  всухомятку.  Чувство
голода, до этого дремавшее, стало  таким  острым,  что  он  долго  не  мог
заснуть. Мальчик, завернутый в его халат, прижался к  голой  груди,  мирно
посапывал. Утром он зашевелился, сел, дернул его за нос, внятно произнес:
   -  Эцэгэ.
   -  Да, да, я твой отец,- сказал он со  вздохом.-  Есть  хочешь?  Молока
надо?
   Снова пошел к дойщикам. Но караульные прогнали его, ударив плетью.
   -  Не ходи тут, чесоточный козел!
   -  Как  смеешь  бить  меня?  Я  вольный  человек!-  закричал    Чиледу,
озлобляясь.
   -  Я тебе вот дам волю! Радуйся, что кишки не выпустили.
   Чиледу был уязвлен. Как же так? Или слово Тэмуджина  ничего  не  весит?
Или в самом деле ему все померещилось - там,  у  шатра  Тохто-беки?  Может
быть, и нет тут никакого Тэмуджина... Спросил у дойщиков:
   -  Сын Оэлун с вами?
   -  С нами. Только тебе до этого дела нет.
   -  Он мне сказал: свободен. Так кто тут главный - Тэмуджин или ты?
   -  Ты еще и лжец! Стой на месте! Эй Боорчу, езжай сюда. Этот ободранный
козел клевещет, будто Тэмуджин дал ему волю.
   Подскакал Боорчу.
   -  А-а, колодник! Он не клевещет.
   Чиледу приблизился к Боорчу.
   -  Сын Оэлун даровал мне жизнь и свободу - так?
   -  Так. Ты можешь идти куда хочешь.
   -  Вот мальчик. Накормите его и возьмите мою волю. Мне идти некуда.
   -  Это твой сын?
   -  Да...
   -  Иди за мной.
   Он привел его на стоянку  воинов.  Здесь  в  огромных  котлах  варилась
баранина. Боорчу подозвал старика Баурчи.
   -  Накорми этого человека и его сына. Он не пленник - дай  ему  пояс  и
шапку. И пусть помогает тебе.
   Теперь мальчик мог ехать на повозке. Чиледу сажал его в большой  котел.
Сам шел рядом, собирал разноцветные камешки, давал мальчику, а он  колотил
ими по кромке медного котла, прислушивался к звону и весело смеялся. Когда
надоедала игра, протягивал Чиледу пухлые ручонки, требовательно звал:
   -  Эцэгэ!
   И простое слово <отец> отзывалось  в  душе  Чиледу  мучительной  болью.
Никто никогда не называл его так.
   На стоянках приходилось собирать топливо. Мальчик, потеряв его, начинал
громко плакать. Чиледу спешил к нему. Баурчи сердито ворчал:
   -  Когда у мужчины на руках дите, он хуже женщины.  Ну  какой  из  тебя
помощник! Зря кормлю тебя и твоего сына. Где его мать?
   -  Умерла... Ваши воины помогли умереть.
   -  Жалуешься? От вас,  меркитов,  никому  покоя  не  было  -  это  как?
Молчишь? Вот и молчи. Как имя мальчика?
   -  Я его называю... Олбор',- сказал Чиледу первое, что пришло в голову.
   [' О л б о р - находка.]
   -  Какое-то ненастоящее имя. И сам ты не настоящий, будто кожа, набитая
травой,- одна видимость человека.
   И Баурчи, и воины не любили Чиледу. Да и за  что  можно  любить  врага,
хотя бы и  бывшего?  Злые  взгляды  Чиледу  принимал  как  должное.  Но  в
окружении всеобщей вражды и  недоброжелательности  привязанность  мальчика
была для него как огонек жилья для путника, блуждающего в гудящей  ветрами
зимней степи.
   Тэмуджина он видел за всю дорогу только один раз. Сын Оэлун ехал  рядом
с ханом кэрэитов. Взгляд его светлых глаз, не задерживаясь,  скользнул  по
лицу Чиледу. Не узнал. Чиледу это не огорчило. Напротив, меньше всего  ему
хотелось быть узнанным.
   Вспоминая  свой  последний  разговор  с  Оэлун,  дивился    собственной
глупости. Хватило же ума предложить совместную  жизнь  ей,  матери  детей,
которые по праву рождения равны с ханами. Что он мог дать ей и  ее  детям?
Самое большое - увезти в земли хори-туматов, своих соплеменников,  кормить
мясом диких зверей. Оэлун это поняла сразу,  а  он  только  сейчас.  Да  и
сейчас, наверное, еще не все понял. Зачем он здесь? Единственное,  что  он
может доброго сделать для Оэлун,- не попадаться ей на глаза, не  тревожить
ее душу напоминаниями о прошлом. И не тащиться за повозкой  ему  нужно,  а
остаться в степи, сгинуть в ее просторах. Однако этого он не может  сейчас
сделать. В повозке хнычет Олбор, зовет к себе: <Эцэгэ! Эцэгэ!>

        VII

   Высоко над степью, раскинув широкие крылья, медленно плыл орел. Он  был
стар, тело его потеряло былую упругость, глаза-зоркость,  и  добыча  легко
уходила от затупевших когтей. Орел  обессилевал,  в  его  отважное  сердце
входило тоскливое безразличие к самому себе. Но здесь,  на  тугих  потоках
воздуха, не тратя сил для полета, он забывал об усталости, чувствовал себя
молодым, стремительным и могучим, способным, как и  раньше,  одним  ударом
клюва убить сайгачонка или барашка, потом унести его на  далекие  скалы  и
насытиться нежным, с горячей  кровью  мясом.  И  он  поплыл  над  степными
увалами,  покрытыми  засохшей  травой,  обшаривая  взглядом   ложбины    и
возвышенности.  Его  тень  бежала  по  земле,  вспугивая   серых    мышей,
песочно-желтых сусликов и стайки мелких птиц.
   Впереди увидел всадников. Они шагом ехали по степи, направляясь к юртам
большого куреня. За юртами, у извилистой речки, паслись овцы и козы.
   Он начал медленно снижаться.
   Белый козленок, почесав лоб о крутой глинистый берег, стал  пить  воду.
Орел зашел так, чтобы  тень  не  выдала  его,  и  устремился  вниз.  Ветер
засвистел в потрепанных перьях крыльев, земля,  речка,  козленок  с  низко
опущенной  головой  быстро  приближались.  Он  выставил  вперед  ноги    с
изогнутыми когтями, готовый вонзить их в  белую  спину.  Козленок  услышал
свист ветра в крыльях, поднял голову, испуганно мекнул и побежал.  Но  что
скорость его бега по сравнению с вольным падением! Орел настиг его,  когти
почти  коснулись  короткого  вздрагивающего  хвостика,  торчком  поднятого
вверх, но в это мгновение козленок бросился в  сторону  и  легким  прыжком
взлетел на обрывистый берег. Орел не смог круто вывернуть, ударился грудью
о кромку берега, перевернулся через голову и растянулся  на  траве.  Долго
лежал, оглушенный, униженный, наконец встрепенулся, сел. На траве валялись
перья. Овцы  и  козы,  немного  отбежав,  безбоязненно  смотрели  на  него
круглыми глазами. С яростным клекотом он взмахнул крыльями,  поднялся,  но
боль в груди была сильнее его ярости  -  полетел  прочь.  Летел  низко,  с
трудом взмахивая крыльями. Снова прямо перед собой  увидел  всадников.  Он
знал, что на такой высоте опасно пролетать над ними, а взмыть  в  небо  не
мог, трусливо вильнуть в сторону не хотел. Заметив  стрелу,  отпрянул.  Но
ему только показалось, что отпрянул. С хрустом переломилось правое  крыло,
боль обожгла бок, и он опять устремился к земле, теперь  уж  не  по  своей
воле.
   -  Зачем сгубил такую птицу, анда Тэмуджин?
   Тэмуджин слез с коня, приподнял орла за крыло.
   -  Он свое отжил. Стрела лишь слегка ускорила его конец.
   -  И все равно стрелял зря. Орел - священная птица.
   -  Почему?
   -  Все небо - его нутуг-кочевье. Над ним никто не властен.
   -  Он хотел поживиться  в  моем  стаде.  Над  стадом  властен  я,  анда
Джамуха. Без моего дозволения ни  священная  птица,  ни  хитрый  зверь  не
получат ничего.- Он подал  орла  Боорчу,- Пусть  из  его  крыльев  сделают
оперение для моих стрел.
   Въехали в курень. У коновязи их встретил Джэлмэ.
   -  Тэмуджин, из улуса тайчиутов пришли еще шесть человек.
   -  Со скотом?
   -  Три лошади и пара быков с повозкой.
   -  И то хорошо.
   -  Четырех я отправил к овчарам. Пусть помогают делать хурут  и  катать
войлок.
   -  Разумно. А еще двое?
   -  Это Тайчу-Кури и его жена. Я подумал, что ты захочешь  поговорить  с
сыном Булган.
   -  Давай его сюда!
   -  Ну, я пошел,- сказал Джамуха.
   -  Подожди. Сейчас пойдем обедать к моей матери.
   -  У тебя много дел, анда Тэмуджин.  Не  буду  мешать.-  Джамуха  отвел
взгляд.- Пойду отдыхать.
   За Джамухой потянулись его нукеры. Тэмуджин развел  руками.  Непонятный
человек анда. То очень добрый, приветливый, веселый, то вдруг, как сейчас,
повернется и уйдет, словно чем-то обиженный.
   Их юрты стояли рядом. Еще в  меркитских  владениях,  на  пиру  в  честь
великой  победы  над  Тохто-беки,  они  с  Джамухой  решили   больше    не
разлучаться, жить, как живут родные братья.  И  снова  кровью  подтвердили
клятву, которую дали друг другу в детстве. Хан ушел в свои кочевья, а  они
поставили курени  в  этой  местности,  называемой  Хорхонах-джубур.  Место
Тэмуджин выбрал с умыслом. Рядом кочевья тайчиутов. Теперь,  когда  в  его
руках треть огромной олджи',  он  может  принять под свою  руку  всех, кто
пожелает прийти.
   [' О л д ж а - военная добыча.]
   И люди идут. Нет ни дня, чтобы кто-то не пришел. Больше всего бегут  от
Таргутай-Кирилтуха, но  и  от  его  родичей  -  Даритай-отчигина,  Хучара,
Алтана, Сача-беки - тоже побежали. Однако Джамуха  почему-то  не  радуется
этому. Молчит. Почему?
   -  Друг Боорчу, Джамуха, кажется, обиделся?
   -  Может быть, и обиделся.
   -  Но я ему не сказал ни единого неприятного слова!
   -  Ты не сказал... Но ты, стоя на ногах, готов разговаривать  с  беглым
харачу, ты-высокородный нойон. И Джамуха должен  стоять  рядом  с  харачу,
ожидая, когда позовешь его обедать.
   -  Это ты так можешь думать, Джамуха так думать не может!
   -  Я как раз ничего  такого  и  не  думаю.  Я  твой  нукер.  Джамуха  -
владетель племени.
   -  Может быть, ты и прав, Боорчу...
   В его юрте никого не было. Братьев, кроме Тэмугэ-отчигина, он  разослал
по своим айлам и куреням приглядывать за пастухами,  содержать  в  порядке
так неожиданно доставшееся  и  такое  огромное  хозяйство.  Для  матери  и
младшего брата поставил отдельную юрту. Своя юрта была и у Борте.
   -  Садись, Боорчу. Примем Тайчу-Кури как большие нойоны.
   Боорчу сел на стеганный узорами войлок - из  шатра  самого  Тохто-беки,
поджал под себя ноги, важно надулся.
   -  Тэмуджин, ты должен быть таким.- Засмеялся.
   -  Пусть таким будет Таргутай-Кирилтух.
   Джэлмэ привел  Тайчу-Кури.  С  той  поры,  как  его  видел  Тэмуджин  в
последний раз, Тайчу-Кури  мало  изменился.  Стал  чуть  плотнее,  да  под
приплюснутым носом выросли реденькие усы, а в остальном все тот же.
   На широком лице простодушно-счастливая улыбка и радостное удивление.
   -  Тебе не мешало бы и поклониться,- подсказал ему Боорчу.
   Тайчу-Кури сорвал с головы худую шапчонку, прижал к груди, поклонился и
Тэмуджину, и Боорчу. В раздумье посмотрел на  Джэлмэ,  но  не  поклонился,
чуть кивнул головой, рассмешив Боорчу.
   -  Джэлмэ за господина не признаешь!
   -  Будто я не знаю, кто господин,- с легкой обидой сказал  Тайчу-Кури.-
Мы с ним в одном курене жили. Он сын кузнеца.
   -  Ты пришел с женой? А где твоя мать?- спросил Тэмуджин.
   -  Ее убили меркиты.
   -  Жаль. Хорошая была женщина. Но я отомстил меркитам. За все. За  твою
мать тоже. Ты помнишь, как вместо меня получал палки?
   -  Бывает, вспомню. Спина зачешется, поцарапаю и вспомню.
   -  А голова? Крепко я тебя тогда стукнул колодкой?
   -  Ничего стукнул...
   -  Тайчу-Кури, ты делал для меня все, что  мог,  и  я  помню  это.  Чем
помочь тебе? Что у тебя есть?
   -  У меня ничего нет,- вздохнул Тайчу-Кури.- Услышав, что  ты  вошел  в
силу, я взял жену за руку и пошел к тебе.
   -  Ладно... У тебя будет своя юрта, конь,  оружие.  Ты  будешь  служить
мне, как твой отец служил моему отцу.
   -  Спасибо... За юрту, за коня.- Тайчу-Кури мял в руках шапку.
   -  Ты,  я  вижу,  недоволен?  Думаешь,  заслужил  большего?-   Тэмуджин
нахмурился.- Проси.
   -  Больше мне не надо. Но я не хочу быть воином.
   -  Он не хочет быть воином!  Вы  посмотрите  на  этого  малоумного!  Ты
хочешь выделывать овчины? Согласен. Выделывай.
   -  Выделывать овчины я вовсе не люблю.
   -  Так чего же ты хочешь? Сидеть рядом со мной, как Боорчу и Джэлмэ?
   -  Я научился делать хорошие стрелы...
   -  Стрелы? Почему же сразу не сказал?  Хорошего  умельца  я  ценю  даже
больше храброго  воина.  Делай,  Тайчу-Кури,  стрелы.  Как  можно  больше.
Боорчу, выдай ему все, что потребует. Пусть он не заботится ни о еде, ни о
питье, ни о тепле.
   Тайчу-Кури заторопился из юрты. Едва прикрыв за собой полог, закричал:
   -  Каймиш! Он меня не забыл. Мы будем жить хорошо. Я же вырос в  одежде
Тэмуджина...
   Тэмуджин невольно рассмеялся.
   -  Он хороший парень. Если такой же умелец, цены ему нет. Джэлмэ, когда
твои  отец  будет  ковать  мое  железо?  Нам  нужны   кузнецы,    лучники,
стрелочники, тележники... У нас все должно быть свое. Поезжай,  Джэлмэ,  к
отцу. Передай: все, что он говорил в курене тайчиутов и позднее, я  хорошо
помню и буду стараться делать, как он хотел.
   -  Я получил весть: мой отец болен. Вряд ли он сможет ковать...
   -  Все равно поезжай. Твой отец большого ума человек. Я хотел бы с  ним
поговорить. Что слышно о Теб-тэнгри?
   -  Не зная устали,  он  работает  языком  в  тайчиутских  куренях.  Его
предсказания начинают сбываться, и люди слушают его с трепетом.
   -  Пусть он приедет ко мне. Я хочу поговорить с ним.
   <У тебя много дел>,- с потаенным осуждением говорит Джамуха.  И  верно,
много. И отложить ни одно невозможно. Он достиг того> о  чем  еще  недавно
едва осмеливался думать. Конечно, весь улус отца  пока  не  собрал,  людей
мало, не хватает даже рук, чтобы доить  всех  кобылиц  и  коров,  невелико
число воинов...
   Когда возвращались из меркитских владений, его встретил Теб-тэнгри.  <У
тебя теперь есть седло и конь под седлом,-  сказал  ом.-  У  тебя  юрта  с
очагом и невыкипающим котлом над огнем. Но не сиди у  котла.  Чаще  вдевай
ногу в стремя седла>. Тэмуджин и без шамана знал: сидеть  некогда.  С  ним
Джамуха, над ним благоволение  хана  Тогорила.  Пока  будет  так,  никакой
Таргутай-Кирилтух не осмелится тронуть его или потребовать  выдачи  беглых
воинов. Пока... А что будет потом, никому неведомо. Надо спешить, умножать
свою силу. Чем же недоволен Джамуха?
   Его думы вспугнул Тэмугэ-отчигин. Переступив порог юрты,  младший  брат
смущенно-неуверенно кашлянул, проговорил:
   -  К матери большие гости прибыли - наш дядя Даритай и двоюродный  брат
Хучар.
   -  О-о!- удивленно округлил  рот  Тэмуджин,  тряхнул  головой,  победно
глянул на Боорчу и Джэлмэ.
   Если  к  нему  пожаловал   хитромудрый    дядя,    не    боясь    гнева
Таргутай-Кирилтуха, то...
   -  Зови скорее!- сказал Тэмугэ-отчигину.
   -  Они сюда не идут.
   -  Почему?
   -  Об этом их спросила наша мать. Дядя сказал: негоже старшему идти  на
поклон к младшему.
   -  Как, как?
   Опасливо поглядывая на брата, Тэмугэ-отчигин  слово  в  слово  повторил
сказанное. Глаза  Тэмуджина  налились  чернотой,  по  вздрагивающим  щекам
пятнами пошел румянец; сдавленно просипел:
   -  Во-от что!-  Бурно  выдохнул  из  груди  воздух,  гневно  загремел:-
Блудливые псы! Ждут, что я буду слизывать пыль  с  их  гутул?!  Гоните  из
куреня! Плетями! Нет, коровьим дерьмом! Боорчу, кличь нукеров.
   -  Это можно. Это я сейчас,- весело отозвался Боорчу, но не побежал  из
юрты, даже не поднялся.- Это просто, Тэмуджин. Но когда я  был  маленьким,
бабушка говорила мне: <Не бери горячий уголь голой рукой, обожжешь пальцы>.
   -  Боорчу!- угрожающе крикнул Тэмуджин.
   -  Ладно, я сделаю, как ты велишь. Но тебе не мешало бы послушать,  что
об этом скажет Джамуха.
   -  Что Джамуха? Они мои родичи!
   -  Джамуха - твой анда. И не ты ли  говорил,  что  он  для  тебя  ближе
кровных братьев, что его  душа  -  половина  твоей  души?  Если  так,  обе
половины должны быть в согласии.
   И как ни гневен был Тэмуджин, уразумел, что Боорчу  говорит  правильно.
Молча  отправился  в  юрту  анды.  Джамуха  в  легком  шелковом  халате  и
просторных мягких чаруках лежал на кошме, слушал седовласого  сказителя  -
улигэрча. Его лицо  было  задумчиво-сосредоточенным,  казалось,  он  видит
перед собой что-то особенное и не  может  решить,  верить  ли  увиденному.
Улигэрч сидел у почетной стены,  рядом  с  Уржэнэ.  Голос  у  него  был  с
заметным дребезгом, таким, какой бывает у треснувшего котла, но сильный  и
гибкий; речь его завораживала складностью; слова как бы сцеплялись друг  с
другом,  будто  завитки  на  узорном  войлоке,  и  бесконечной  была  цепь
причудливого узора.
   Ленивый покой юрты, празднично-ублажающая речь улигэрча вызвали в  душе
Тэмуджина легкое презрение.
   Джамуха какое-то время смотрел на своего  друга  отрешенно,  словно  не
узнавая  или  не  понимая,  почему  он  здесь.  Знаком  повелел   улигэрчу
замолчать, сел.
   -  Наверное, опять дела?- В полувопросе Джамухи различима была досада.
   -  Да. Важные. Приехали Хучар и Даритай-отчигин.
   -  Гость - радость хозяина. Чем же ты обеспокоен?
   -  Я не обеспокоен. Я злее  раненого  вепря.  Дядя  прибыл  ко  мне  за
почестями. Старшинством своим заносится.
   Джамуха сбросил с ног чаруки, натягивая гутулы, снизу  вверх  посмотрел
на Тэмуджина, неодобрительно хмыкнул.
   -  Почитать старших, анда, нам деды завещали. Разве Даритай  не  родной
брат твоего отца? А Хучар кто тебе? Если мы не станем уважать ни  родства,
ни старшинства, что будет со всеми нами? Но ты  ли  говорил  мне,  что  не
держишь в сердце зла?
   -  Они не берегли честь рода. Я ходил с кангой на шее, а  они  Смотрели
на меня и пили, ели, и ни у одного не застряла кость в горле, ни  один  не
поперхнулся! Не уважающие свой род могут ли требовать уважения к себе?
   Обувшись, Джамуха встал рядом с Тэмуджином будто меряясь с ним  ростом.
Он был на полголовы ниже Тэмуджина, уже  в  плечах.  Насупился,  шагнул  в
сторону.
   -  Тэмуджин, ты все время оглядываешься  назад.  Это  худо.  Несогласие
принесло не одному тебе, всем нойонам много разных бед. Унижали  тебя.  Но
унижены были и твой дядя, и твои двоюродные братья. Пристало  ли  считать,
кто больше, кто меньше? И надо ли,  раздуваясь  от  гордости,  возвышаться
друг над другом, накликая на Свою голову новые беды?
   -  Не я возвышаюсь над своими родичами...- начал было Тэмуджин и  вдруг
умолк, помолчав, сказал почти спокойно:- Твои слова, анда, разумны.  Я  их
принимаю. Идем к моей матери.
   Он сказал не совсем то, что думал. В словах Джамухи была правота, но не
она  угасила  гнев  и  убедила  его.  Понял  вдруг  куда  более    важное:
Даритай-отчигин и Хучар приехали к нему, а не он к ним, Уже одним этим они
поставили себя ниже его, Тэмуджина. Хитрый Даритай-отчигин,  чтобы  совсем
не пасть в глазах своих нукеров и в  своих  собственных  глазах,  придумал
ловкий ход. Ну и пусть хитрит, изворачивается. Разве это что-то меняет?  И
разве переломится шея, если он поклонится  своему  дяде?  Чтобы  кланялись
тебе, умей и сам поклониться.
   Он первым переступил  порог  материнской  юрты,  медленно  распрямился.
Даритай-отчигин, Хучар сидели у стены с онгонами, разговаривали с матерью.
Оба сразу же встали. Маленький верткий дядя бросился к  нему  с  радостным
воплем:
   -  Наконец-то я вижу тебя, родной ты мой страдалец!
   И закрутился, оглядывая, ощупывая маленькими своими руками Тэмуджина. В
суматохе, поднятой им, никто никому не поклонился, но все получилось очень
пристойно. И  Тэмуджин  окончательно  утвердился  в  своей  догадке,  даже
больше, в узеньких вроде бы смеющихся глазах дяди он уловил что-то похожее
на страх. От этого стало легко, будто свалил с плеч тяжелую ношу.
   За обедом Даритай-отчигин  говорил  без  умолку,  безбородое  его  лицо
лучилось мелкими морщинками, можно  было  подумать,  что  он  здесь  самый
счастливый.  А  Хучар   был    немногословен.    Крупный,    тяжеловесный,
чернобородый, он держался в стороне, посматривал на Тэмуджина  и  Джамуху,
что-то прикидывая в уме.
   -  Эх, Тэмуджин!..- Даритай-отчигин горестно  сложил  руки.-  Печаль  о
тебе убавила мою жизнь на много лет. А сейчас смотрю на тебя, багатура,  и
годы возвращаются обратно... Но и обидел ты нас тоже... Пошел на  меркитов
- не позвал. Мы ли не твои самые близкие родичи?
   -  Дело поправимое.- Тэмуджин спрятал усмешку.- Я собираюсь  в  кочевья
Таргутай-Кирилтуха. Приглашаю...
   -  Неужели дерзнешь? Силен ты стал, Тэмуджин. Таким же был твой отец, а
мой любимый брат Есугей. Весь ты в него - лицом, умом, смелостью... Оэлун,
я правильно говорю? Ну вот... Так почему же нам в таком случае не пойти на
Кирилтуха? Пойдем, Хучар?
   Помедлив, Хучар буркнул:
   -  Может, и пойдем.
   -  Нам  от  Таргутай-Кирилтуха  досталось  в  эти  годы,-   пожаловался
Даритай-отчигин.- Тебе, Тэмуджин, легче было. Тебе что  -  колоду  немного
поносил и сбросил. А он у нас до сих пор на шее висит.
   Тэмуджин внимательно прислушивался к голосу дяди: врет или не врет? Как
будто нет. Если здраво  рассудить,  так  оно  и  получается.  Задушить  их
Таргутай-Кирилтух не смог, но и ходу не дает. Он для них как тяжелый  вьюк
для скаковой лошади. Они будут рады скинуть его. Может быть, в самом  деле
ударить на тайчиутов?
   -  Хучар, в бабки с нами сыграть не хочешь?- спросил, улыбаясь, Джамуха.
   -  В бабки?- Хучар, углубленный в свои думы, не сразу понял его.- А-а...
Нет, в бабки играть не хочу.
   -  И не играй. Снова обыграем... О Таргутай-Кирилтухе разговор напрасен.
   -  Почему?- насторожился Тэмуджин.
   -  Да потому... Опять старые болячки расковыривать? Начни разбираться,-
каждый кем-то обижен, каждый кого-то  обидел.  Что  же  у  нас  получится?
Сегодня сговоримся мы и разграбим улус  Таргутай-Кирилтуха.  А  чей  черед
завтра? Нет, высокородные нойоны, эта дорога ведет к гибели. И тут  я  вам
не попутчик. Надо жить по древнему степному обычаю,  а  не  вымещать  свои
обиды, не приводить к  покорности  друг  друга.  Будем  цапаться,  и  наши
вольные племена поработят  татары  или  найманы,  меркиты  или...-  Махнул
рукой.- Что говорить...
   Для Тэмуджина это высказывание Джамухи было неожиданностью.  Правда,  о
том, чтобы напасть на Кирилтуха,  до  этого  речи  не  было,  но  Тэмуджин
считал: рано или поздно он потребует у  нойона  тайчиутов  ответа  за  все
обиды, причиненные роду Есугея, и казалось,  что  анда  не  мыслит  как-то
иначе. Теперь, выходит, полагаться в  этом  деле  на  него  он  не  может.
Печально.
   -  Старина, старина...- со вздохом  сказал  Даритай-отчигин.-  Мы  всей
душой  за  то,  чтобы  у  нас  было  как    в    прежние    времена.    Но
Таргутай-Кирилтух...
   -  Откочуете от него - и все!- перебил Отчигина Джамуха.- Степь велика,
широка, всем места хватит.
   Даритай-отчигин замолчал. Тэмуджину показалось, что дядя  не  больно-то
рвется к откочевке от  Таргутай-Кирилтуха.  Но  почему?  Напасть  на  него
согласен, а просто откочевать не хочет. Что за этим кроется?
   -  Счастливое старое время...- снова вздохнул Даритай-отчигин.-  И  как
хорошо, что вы, молодые, чтите отцовские обычаи. Конечно, и у  вас  бывают
небольшие заблуждения. Вы переманиваете людей из улуса тайчиутов. Ну,  это
можно... Но к вам бегут люди из моего куреня, из куреней  Хучара,  Алтана,
Сача-беки-твоих  близких  родичей,  Тэмуджин.  Мы  приехали  просить:   не
принимайте наших рабов. Отсылайте обратно.
   -  За этим и прибыли?- спросил Тэмуджин.
   Спросил спокойно, но внутри все закипело. Когда растаскивали улус отца,
никто не вспомнил о старых обычаях, даже о простых  приличиях.  А  теперь,
видишь, как!
   -  Людей принимает Тэмуджин, и я этого не одобряю,- сказал Джамуха.
   Тэмуджин еле сдержался,  чтобы  не  крикнуть  Джамухе:  <Знаю,  что  не
одобряешь, но ты мог бы и помолчать. Хотя бы сейчас>.
   Наклонился, пряча пылающее лицо, глухо сказал:
   -  Я не сделаю с улусом Таргутай-Кирилтуха того, что он сделал с улусом
моего отца, не стану возвращать мне принадлежащее  копьем  и  мечом.-  Эти
слова предназначались Джамухе, он уступал ему в одном, чтобы  не  уступить
никому в другом.- Но я бы предал память о моем отце,  если  бы  не  сделал
всего, дабы вернуть  его  владения.  Я  принимаю  людей  не  чужих  -  они
принадлежали моему отцу. Ты, мой дядя Даритай, ты, мой брат  Хучар,  какие
владения считаете своими? Ваши курени со всем, что в них есть, часть улуса
моего отца.
   Он  поднял  голову.  Мрачное  лицо   Хучара    стало    еще    мрачнее,
Даритай-отчигин уже не жмурил свои хитрые глаза, безбородое его лицо сразу
постарело. Этого, конечно, они не ждали. Хотя нет, скорей всего этого  они
и  ждали,  этого  и  боялись.  Потому-то  и  не  хотят  откочевывать    от
Таргутай-Кирилтуха. Откочуют - он, Тэмуджин, все отберет-так рассуждают. А
вот если пойдут вместе с ним на тайчиутов, окажут услугу, и у него уже  не
будет права отобрать курени. Кроме того,  прельщает  надежда  нахватать  в
разбитом улусе тайчиутов добычи. Хитры, ну и хитры... Да, но чего  добился
он, бросив им в лицо слова правды? Теперь они будут  знать,  что  от  него
добра  им  ждать  не  приходится.  И  они,  ненавидя  Кирилтуха,    станут
поддерживать тайчиутов. Пока это  не  страшно.  Но  кто  знает,  что  там,
впереди...
   Он взглянул на Джамуху. Анда выстругивает из щепки зубочистку, тени  от
длинных ресниц падают на глаза, от этого они непроницаемы,  как  ненастная
ночь. Перевел взгляд на мать. Она стоит у  очага  с  деревянным  ковшом  в
руке, лицо напряженное, так и кажется, что сейчас бросится  защищать  его.
Ну, не беда... Теперь ему известно, чего ждут, чего хотят дорогие  родичи.
А они знают, что он может сделать с ними, если вечное небо не обойдет  его
своими милостями. Сейчас можно поговорить и по-другому.
   -  Я буду принимать людей из ваших куреней. Могу ли  я  сделать  иначе?
Таргутай-Кирилтух - враг. Вы под его рукой. Каждому  ясно,  как  я  должен
поступить. Но все изменится, если  вы  уйдете  от  него.  Не  потребую  ни
единого человека, ни коня, ни барана, ни рваного аркана. Все,  что  у  вас
есть,- ваше.
   -  Будь на твоем месте твой отец и мой любимый брат, он сказал  бы  так
же!- Лучики морщин опять стали собираться у глаз Даритай-отчигина.
   Хучар угрюмо проговорил:
   -  Лед можно растопить, слово - изменить.
   -  Мое слово не лед, а белый камень.  И  в  огне,  и  в  воде  остается
одинаковым. А потом - имеющий голову должен думать и сам. Благодаря помощи
моего анды и хана-отца Тогорила, у меня довольно скота, юрт и кибиток. Мне
от  вас  ничего  не  нужно.  Только  не   держитесь    за    хвост    коня
Таргутай-Кирилтуха.
   Разговор затянулся до позднего вечера. Уже в  темноте  Тэмуджин  Провел
гостей в свою юрту, распрощался и пошел к Борте. Он устал  от  споров,  от
приливов злости и обиды. Анда Джамуха прав: свое прошлое, свои старые боли
надо отодвинуть, забыть. Это очень мешает. Но как забыть, отодвинуть, если
боль - живая? Вот и Борте... Идет к ней, а в  душе  начинается  такое,  от
чего хочется разбить свою голову. Там, в кочевьях меркитов, когда миновала
первая радость встречи, он стал расспрашивать, как она жила, и осекся. То,
что она должна была рассказать, еще не рассказанное каленым железом  вошло
в сердце. Он повернулся, ушел. С тех пор разговора об этом не заводил,  но
всегда помнил, что с ней  было,  и  мучился  сам,  мучил  Борте  вспышками
ненависти.
   В юрте жены  горел  небольшой  огонь.  Борте  сидела  у  очага,  гладко
обструганной палкой размешивала в котле какое-то варево.
   -  Ужинать будешь?
   -  Нет. Дай что-нибудь попить.
   -  Кумыса?
   -  Лучше кислого молока.
   Он сел  к  огню. Жена  взяла  деревянную  чашу,  наклонилась  к  очагу,
посмотрела - чистая ли?- сюда же подтянула бурдюк, осторожно, не пролив ни
одной капли, наполнила чашу, протянула ему.
   -  Ты подавала чашу  и  тому?..-  хрипло,  не  узнавая  своего  голоса,
спросил он.
   Она опустила взгляд,  промолчала,  чаша  в  ее  руке  дрогнула,  молоко
пролилось через край. Он толкнул кулаком снизу вверх. Молоко выплеснулось,
залило ее шелковый номрог, чаша покатилась к  огню.  Она  ладонью  вытерла
молоко, подняла чашу, снова наполнила ее.
   -  Тэмуджин, тебе лучше убить меня. У меня, кажется, будет ребенок, а я
не знаю, твой ли он...-  Она  посмотрела  на  него  измученным,  тоскующим
взглядом.- Я должна была умереть там... Но мне так хотелось увидеть  снова
тебя. В этом я виновата...
   Он взял из ее рук молоко, выпил, ударил чашу о камни очага (развалилась
на три части) и вышел. Миновал последние юрты куреня, оказался в степи. На
небе равнодушно перемигивались звезды, под  подошвами  гутул  поскрипывала
дресва, ломались сухие стебли травы. Сначала он шел быстро,  почти  бежал,
но постепенно шаг становился ровнее...

        VIII

   Сизый морозный туман окутывал долины. Смутно  темнели  юрты  куреня,  а
люди, мелькавшие у юрт,  казались  бесплотными  духами.  Джамуха  постоял,
глубоко вдыхая холодный воздух, и легким, бодрым шагом пошел  к  коновязи.
Нукер сметал со спины  его  Беломордого  пушистый  иней.  Конь  беспокойно
вертелся, и утоптанный  снег  звонко  похрустывал  под  копытами.  Джамуха
потрепал коня по холке, положил на его  спину  потник,  поверх  потника  -
чепрак, отороченный бахромой из мягкой кожи, на чепрак - седло  с  крутыми
луками,  окованными  бронзовыми  узорными  пластинами,  с  бронзовыми   же
стременами, затянув подпруги, снял оброть и надел  уздечку,  плетенную  из
узких ремешков. Отступил на шаг-остался  доволен:  хороший  конь,  хорошая
сбруя, и день впереди хороший - охота!
   В середине куреня собирались нукеры. Там  становилось  тесно  и  шумно.
Шаман Теб-тэнгри раскладывал жертвенный огонь. Дым не поднимался вверх,  а
смешивался с морозным туманом и облаком висел над головами людей.
   Мимо, не заметив Джамуху, рысью проскакали нойоны Сача-беки и Хучар. За
ними толпой  валили  нукеры  на  разномастных  лошадях.  Родичи  Тэмуджина
все-таки откочевали от тайчиутов. Их курени стоят недалеко отсюда.  Первое
время они держались особняком, настороженно, однако понемногу успокоились.
Это будет первая совместная  охота.  По  дороге  должны  присоединиться  и
Даритай-отчигин с Алтаном.
   Ведя коня в поводу, Джамуха пошел к огню. Воины расступались перед ним,
торопливо  кланялись.  Сача-беки,  коротконогий  и,  несмотря  на    годы,
молодцеватый, с быстрым взглядом раскосых глаз, наклонился с седла.
   -  Пора бы трогаться. Кого ждем, Тэмуджина?
   Джамуха огляделся. Все в сборе, но Тэмуджин еще  не  подъехал,  и  это,
конечно, не очень хорошо. Запаздывая, он как бы ставит себя  над  другими,
тогда как все они - равны. Однако ему не хотелось, чтобы Сача-беки и Хучар
думали о побратиме плохо, потому сказал:
   -  Не все люди еще готовы.
   Наконец появился Тэмуджин вместе с неразлучными Джэлмэ  и  Боорчу.  Все
трое были в простых бараньих  шубах  и  мерлушковых  шапках.  Тэмуджин  не
выделялся ни одеждой, ни оружием, и седло, и узда  на  его  коне  были  не
лучше, чем у других. Анда не любит украшений, а может быть, с  умыслом  не
хочет отличаться от своих нукеров - смотрите, я такой же, как все,  и  мне
нужно не больше, чем всем.
   Едва Тэмуджин подъехал, Теб-тэнгри начал молитву о даровании  охотникам
счастья-удачи. Он был в полном  шаманском  облачении,  звук  металлических
подвесок, голубоватых от изморози, был чист и звонок.
   По окончании молитвы, Тэмуджин сразу же тронул коня.  Джамуха,  вскочив
на Беломордого, догнал его и, оттеснив Боорчу, поехал рядом.  Застоявшийся
конь рвал повод, суетливо перебирал ногами.
   -  Пробежим? Пусть кони согреются.
   -  Впереди трудный день. Силы коней надо беречь,- сказал Тэмуджин.
   -  Как хочешь...
   Джамуха  ослабил  поводья.  Беломордый  пошел  рысью,  далеко    вперед
выкидывая тонкие ноги. Холодный  ветер  упруго  ударил  по  лицу.  Джамуха
почему-то надеялся, что за ним поскачут и остальные.  Оглянулся.  Тэмуджин
ехал шагом, рядом с ним опять был Боорчу, за ними  -  Сача-беки  и  Хучар,
чуть приотстав, строем двигались остальные охотники. Конец строя  тонул  в
морозном тумане. Джамуха подумал, что, если бы захотел пробежать анда,  за
ним перешли бы на рысь все. От этой мысли стало неприятно, он отогнал ее и
осадил коня. Но поджидать охотников не стал.
   В стороне остались два куреня.  Из  одного  прискакало  около  двадцати
всадников - младшие братья Тэмуджина  и  брат  Джамухи  Тайчар  со  своими
нукерами. В морозной  мгле  чернели  юрты  еще  одного  куреня.  Здесь  их
поджидали Даритай-отчигин и Алтай Их люди врезались в строй  сбоку,  ломая
его, сами нойоны подъехали  к  Тэмуджину.  Он  что-то  им  сказал,  и  они
поскакали вдоль строя, наводя порядок. Джамуха усмехнулся.  Анда  Тэмуджин
не очень-то почтительно встречает своих старших родичей.
   Туман понемногу начал оседать Сквозь него пробивались лучи  восходящего
солнца Показались горы, покрытые лесом. Снег  стал  глубже.  За  одинокими
деревьями и кустами горбатились сугробы, на них темнели  вмятины  звериных
следов. Неожиданно впереди Джамуха увидел полосу снега, измятого  копытами
коней. Полоса тянулась к вершине долины Как раз туда же направлялись и они
Джамуха соскочил с седла, всмотрелся в следы, ощупал  вмятины  пальцами  -
люди проехали совсем недавно. И было их, судя по всему, чуть больше сотни.
   Он подождал своих, сказал Тэмуджину:
   -  Нас опередили. Придется искать другое место.
   -  Сначала посмотрим, кто эти охотники.
   -  Это или тайчиуты, или люди, подвластные им  -  других  тут  быть  не
может,- сказал Алтан - Лучше нам туда не ходить.
   -  Нас в пять-шесть раз больше.- Тэмуджин оглядел ряды охотников.
   -  В случае  чего  мы  их  разом  прихлопнем,-  проговорил,  загораясь,
Сача-беки.
   Тэмуджин насмешливо поглядел на  него,  ничего  не  сказал,  поехал  по
следам Джамуха поверстался с ним.
   -  Анда Тэмуджин, звери есть и в других долинах.
   -  Но мы еще дома решили охотиться здесь. Кто сворачивает с  намеченной
дороги, может заблудиться. Чего опасаешься?
   -  Мне не хотелось бы никаких столкновений с тайчиутами.
   -  А почему ты думаешь, анда Джамуха, что  я  ищу  драки?  Я  тебе  уже
говорил не сделаю с Таргутай-Кирилтухом того, что он сделал  со  мной. Или
ты мне не веришь?
   -  Тебе я верю Но когда знаешь, что конь лягается, зачем лезть к нему с
хвоста?
   -  Все будет хорошо, анда Джамуха.
   Они подошли к  лесу.  Навстречу  выехали  три  всадника.  За  деревьями
прятались остальные. У каждого наготове лук и стрела.
   -  Воевать собрались?- со смехом спросил Тэмуджин незнакомых всадников.
   Один из них, старик с  маленькими  слезящимися  глазами,  выпрямился  в
седле.
   -  Мы пришли сюда облавить зверя. Зачем вы идете нашим следом?
   -  Вы кто такие?
   -  Я Улук-багатур. Там мои люди из племени чонос.
   -  Почему вы не со своими владетелями тайчиутами?
   Улук-багатур проворчал:
   -  Молодой, а знать хочешь много. Сам-то  кто?-  Вытер  ладонью  глаза,
всмотрелся в лица людей - Э-э, да  тут  все  наши,  тайчиутские:  Даритай,
Алтан, Сача-беки, Хучар... Теперь я знаю, кто ты, парень.
   -  Вы тоже ушли от тайчиутов?
   -  Зачем нам бегать туда-сюда! Ищет потерявший, а мы ничего не теряли.
   -  Ну, это дело ваше,- легко согласился с ним Тэмуджин.-  Как,  однако,
быть сегодня? Нам надо  уходить,  искать  другую  долину.  А  зимний  день
короток. Ничего не добудем. Пойдем, шумом отгоним вашего  зверя.  Вы  тоже
ничего не добудете. Может быть, вы примете нас к себе?
   Старик повернулся к своим товарищам:
   -  Что думаете вы? А?
   Один из них, постарше, покрутил головой.
   -  При дележе добычи нам достанутся копыта.
   -  Борджигины, известно, любят брать, но не  любят  отдавать,-  добавил
второй.
   Тэмуджин насупился.
   -  Откуда тебе знать, какие мы есть, Борджигины?
   -  А Даритай кто? В прошлом году взял  у  меня  повозку,  совсем  новую
Взамен хотел дать хорошего скакуна. Не дал.
   -  Он врет!-  привскочил  на  стременах  Даритай-отчигин  -  Коня  тебе
послал, но, если он издох по дороге, я виноват?
   Завязалась перебранка. Тэмуджин слушал, сердито сверкая глазами.  Вдруг
резко крикнул:
   -  Хватит! Ты получишь коня Из моего табуна. Сам выберешь.
   -  Давно бы так! А то...
   -  Так будем охотиться вместе?
   Улук-багатур почесал за ухом.
   -  Ничего не сделаешь, придется.
   -  Сразу видно мудрого человека...- Тэмуджин помолчал, что-то обдумывая
- Твой возраст высок, ты знаешь эти места лучше, чем  мы,- возьми  поводья
облавной охоты в свои руки. Все мы будем внимать твоему  слову.-  Наклонил
перед Улук-багатуром голову, в знак покорности опустил руки.
   Другим нойонам и Джамухе ничего не осталось, как сделать то  же  самое.
Джамуха подумал, что анда поступил правильно, но что-то ему все-таки не по
душе, что-то не нравилось...
   Улук-багатур, удостоенный столь высокой чести, стал важным, даже  глаза
уже не слезились. Посмотришь - не нойон захудалого  племени,  подвластного
другому,  а  сам  хан  найманский.  Непререкаемым,   отрывистым    голосом
распорядился, кто пойдет с правым, кто с  левым  крылом;  из  своих  людей
назначил главных.
   Стали разъезжаться Джамуха оказался рядом с  Алтаном.  Двоюродный  дядя
Тэмуджина, одетый в лисью  доху,  крытую  зеленой  материей,  подпоясанный
ярким шелковым кушаком, обиженно поджимал толстые губы, его красное, будто
снегом натертое, лицо было пасмурным.
   -  Почему мы должны облавить зверя как простые загонщики?
   Джамуха промолчал.
   -  И все наш Тэмуджин,- не унимался Алтан.
   -  Он тебя не заставлял ехать с загонщиками.
   -  Не заставлял. Но и ни о чем не спрашивал. А спросить надо было.
   Джамухе нечего было сказать  Алтану.  Все  верно.  Тэмуджину  следовало
узнать, как на это смотрят они - равные с  ним.  Но  он  все  решает  сам.
Решает правильно, тут ничего не скажешь. И все-таки...
   Охотники выстроились для загона - друг от друга на два  полета  стрелы.
Джамуха представил, какой огромный угол леса охвачен облавой,  и  перестал
думать о Тэмуджине. Охота - занятие, достойное настоящих  мужчин.  И  день
хороший.  Морозная  дымка  растаяла  бесследно,  воздух  стал   до    того
прозрачным, что казалось, чуть напряги зрение - и на самых  дальних  горах
можешь рассмотреть трещины в скалах, отдельные деревья. Толстые,  пушистые
хлопья снега лежали на лапах сосен и елей, мягкие сугробы  укрывали  палый
лист, сухие сучья и валежины,  от  этого  лес  выглядел  чистым,  светлым,
насквозь пронизанным ярким зимним светом.
   Беломордый шел ровным,  спокойным  шагом.  Мерзло  поскрипывало  седло,
позвякивали удила, справа негромко перекликались загонщики. По их  голосам
Джамуха выравнивал направление, сам тоже изредка подавал голос:
   -  Эгей!
   На снегу видны  были  следы  обитателей  леса.  Вот  петляет  глубокая,
утоптанная заячья тропка, а тут пробежали косули, там паслись  кабаны-снег
изрыт, перемешан с землей... Добыча будет!
   Облавный круг понемногу уменьшался.  В  редколесье  Джамуха  уже  видел
соседей-загонщиков. Перевалили крутой пригорок, стали спускаться в долину,
заросшую кустарниками  и  высокой,  выбеленной  осенними  ветрами  травой.
Кое-где  над  этой  низкой  растительностью  возвышались  огромные  стволы
лиственниц с голыми ветвями.
   В черноте густого кустарника затрещали ветви, мелькнуло и исчезло серое
пятно. Джамуха достал из саадака  лук  и  стрелу.  Беломордый  теперь  шел
настороженно, прядал заиндевелыми ушами, пофыркивал. В душе Джамухи  росло
нетерпеливое желание броситься вперед, увидеть бегущего зверя,  со  звоном
опустить тетиву лука. Но загонщик  не  имеет  права  отрываться  от  своих
товарищей. За это сурово наказывают.  После  охоты  виновника  привяжут  к
дереву и бьют стрелами без железных наконечников. Тело становится  пестрым
от синяков и кровоподтеков... Ну, его-то  к  дереву  не  привязали  бы.  А
может, попробовать кинуть строй и посмотреть, что будет? Ему стало  весело
от этой озорной мысли...
   На прогалину выскочил  ошалелый  заяц,  присел,  оглядываясь  и  двигая
длинными ушами. Стрела Джамухи расшибла ему голову, на снегу ярко  заалела
кровь. Загонщики одобрительно гукнули. Он,  не  слезая  с  коня,  подобрал
добычу, приторочил к седлу.  Справа  опять  затрещали  кусты.  Вдоль  нити
загонщиков  тяжело  бежал  лось.  Горбоносая   голова    поднята    вверх,
каменно-темные рога откинуты на  спину.  В  боку  торчат  три  обломленных
стрелы, с них брызгами  летит  кровь.  Джамуха  вскинул  лук,  прицелился.
Стрела ударила в шею. Лось запнулся, ткнулся головой  в  снег.  Замычал  и
повалился на бок.
   -  Ого-го! Какой великий мэрген!
   Джамуха был доволен: выстрел, что и говорить, удачный.  Но  у  него  не
было времени задержаться у лося, осмотреть ею, выпить глоток  хлещущей  из
раны  крови.  Звери,  стиснутые  в  тугое  кольцо,  носились  по  зарослям
кустарника. Треск веток, топот ног, щелканье копыт, облака взбитого снега,
рев, крики людей подстегивали Джамуху. Он вертелся в  седле,  не  в  силах
сидеть спокойно. Загонщики теперь двигались вплотную друг к другу,  стремя
в стремя. Вскоре  они  остановились.  В  кругу  под  кустами  промелькнула
мерлушковая  шапка  Тэмуджина.  <А  почему  должен  стоять  я?>-  удивился
Джамуха, ударил коня, ворвался в толчею круга. Первой  же  стрелой  свалил
косулю, второй тяжело ранил гурана с красивыми ветвистыми рогами, добивать
его не стал - это сделают потом и без него.
   Неожиданно конь резко остановился - впереди была глубокая рытвина. И  в
это время сбоку из мелких кустиков выскочил  матерый  кабан.  На  загривке
дыбилась щетина, из клыкастого рта летела слюна.  Торопливо  натянул  лук.
Стрела впилась кабану в хребтину, но он даже  не  замедлил  стремительного
бега. Беломордый всхрапнул, кинулся в сторону. Джамуха вывалился из седла,
кувырком полетел в рытвину. Снег забил глаза, ноздри.  Вытираясь,  услышал
сдержанный смех  загонщиков.  Побежал  догонять  коня.  Вскочив  в  седло,
промчался через весь круг, не обращая внимания  на  обезумевших  животных.
Навстречу попались Сача-беки и Хучар. Они, не в пример ему,  ехали  шагом,
стреляли неторопливо, с достоинством, как и подобает высокородным.
   Тэмуджина он нашел за пределами круга,  под  толстой  лиственницей.  Он
стоял у огня рядом с Улук-багатуром. Шуба распахнута, шапка,  запорошенная
снегом, иглами рыжей хвои, сбита на затылок, высокий лоб блестит от пота.
   -  А я только что послал за тобой!- весело крикнул он.- Ты почему  весь
в снегу?
   -  Упал,- нехотя признался Джамуха, отмечая в уме, что анда  послал  за
ним только после того, как побывал в кругу сам.
   Слез с коня. При падении ушиб ногу, сейчас она сильно заныла.  Стараясь
не хромать, подошел к огню, Присел на чье-то седло, потер колено.
   -  Какая охота, анда Джамуха?! Я такой ни разу в жизни не видел.
   -  Э-э, что это за охота!- с пренебрежением сказал Улук-багатур.- То ли
было в старое время! Племена не знали розни, охотились  вместе,  и  десять
тысяч, и двадцать тысяч загонщиков выезжали на облаву.
   К  огню  подъехали  Сача-беки,  Бури-Бухэ  и  Хучар,  чуть  погодя    -
Даритай-отчигин и Алтан. Все  были  разгорячены  охотой,  много  говорили,
смеялись, ели  печень  -  кто  сырую,  кто  слегка  обжаренную  на  углях.
Лиственничные сучья в огне громко щелкали, раскидывая красные искры.
   Шум, поднятый животными,  стиснутыми  в  круг,  крики  людей  понемногу
стихали.  От  загонщиков  пришли  три  старика,  поклонились  Тэмуджину  и
Улук-багатуру.
   -  Великие повелители бесстрашных мэргенов! Вечное синее небо и  добрые
духи этих благословенных мест даровали  вам  богатую  добычу  Берите,  что
дано, но знайте: путник  в  безводной  степи,  опорожнив  сразу  бурдюк  с
питьем, поступит неразумно. Ваш  путь  и  путь  ваших  детей  далек-будьте
бережливыми.
   Улук-багатур молитвенно сложил руки.
   -  Добрые духи  этих  гор  и  долины,  благодарим  за  щедрую  милость!
Смотрите: мы не берем ничего лишнего,  ненасытной  жадности  нет  места  в
наших сердцах... А вы, мудрые старцы, хранители наших  обычаев,  подите  и
разорвите круг. Большие и малые звери, оставшиеся  в  живых,  пусть  будут
живы, пусть множатся!
   Старики снова низко поклонились, но не уходили, ждали слова Тэмуджина.
   -  Идите. Что могу добавить я к сказанному достойным  и  много  знающим
Улук-багатуром?
   Джамуха с уважением подумал: <Умен мой анда! Кто-то другой на его месте
не удержался бы от искуса показать свое знание обычаев и  умение  говорить
не менее затейливо и красиво, чем старика>.
   Загонщики  начали  выволакивать  убитых  животных  на  чистую   поляну.
Длинными  рядами  лежали  окровавленные  косули,  изюбры,  лоси,   кабаны,
кабарожки, зайцы. Нойоны отправились делить добычу - каждому по количеству
его людей. Подсчитали, кому сколько достанется, но Тэмуджин  вдруг  решил,
что делить так нельзя.
   -  Племя  чонос  невелико.  Будет  справедливо,  если  сильные  помогут
слабым.  Выделим  чоносам    долю    сверх    всего.    Благодаря    умной
распорядительности  мудрого  Улук-багатура  мы  стали  обладателями   этой
добычи. Вознаградим его и за это особой долей.
   Алтан и Сача-беки переглянулись, Хучар  потупил  взор,  Даритай-отчигин
начал усердно сморкаться. Улук-багатур,  разом  утеряв  свою  степенность,
изумленно пялил подернутые слезами глаза на Тэмуджина.
   -  Все, вижу, со мной согласны...
   Тэмуджин, высокий, в длинной шубе  с  глубоким  разрезом  сзади,  пошел
вдоль рядов, показывая, какие животные  принадлежат  людям  Улук-багатура.
Остановился возле лося с тремя темными от уже  замерзшей  крови  обломками
стрел в боку и четвертой стрелой в шее, толкнул его носком гутула в  бурую
хребтину.
   -  Берите.
   Джамуха повернулся, пошел к огню, сильно припадая на  ушибленную  ногу.
Это был тот самый лось. Если бы  Тэмуджин  не  поленился  и  посмотрел  на
стрелу, торчавшую в шее, он увидел бы на ней его метки.
   Короткий зимний день  заканчивался.  Потускневшее  солнце  садилось  за
вершины гор, густели тени на  снегу,  темнела,  становилась  почта  черной
зелень леса. Загонщики жгли огни, снимали с животные шкуры, жарили мясо.
   -  Ты почему сидишь здесь, анда Джамуха?
   -  Где я должен сидеть?
   -  Люди собираются домой. Разве не хочешь  посмотреть,  как  уложил?  и
увязали мясо?
   -  За этим присмотрит мой брат Тайчар.
   -  Ты чем-то недоволен, анда? Нельзя было  так  оделять  Улук-багатура!
Мои родичи думают: нельзя. Но, анда Джамуха,  хорошо  живет  не  скупой  -
умный. Отныне люди Улук-багатура - наши друзья.
   Жалко ли было Джамухе отрывать какую-то часть своей доли? Да нет.  Даже
того лося не очень жалко. Но Тэмуджин не должен был все делить так,  будто
он один тут хозяин.
   -  Ты говоришь правильно, анда Тэмуджин. Они будут друзьями. Твоими.
   Короткие брови Тэмуджина удивленно дернулись.
   -  Но разве мы с тобой не одна душа? И не ты ли  мне  твердишь:  нойоны
вольных племен должны жить как братья?
   -  Вот-вот, как братья. Ты говоришь правильно.
   Джамуха хотел, чтобы Тэмуджин сам, без его слов, понял:  он  делает  не
так, как надо бы. Но Тэмуджин не мог или не хотел понять этого.
   -  Если я говорю правильно, чем ты недоволен?
   -  Я всем доволен. Но у меня болит нога.
   -  Ну-ка, покажи.
   -  Ни к чему.
   -  Покажи, анда...
   И он заставил-таки снять гутул, помог  закатать  овчинную  штанину.  На
коленке, слегка припухшей, темнел расплывчатый синяк.
   -  Больно? Ну, ничего, потерпи до дому. Шаман  Теб-тэнгри  снимет  твою
боль.- Тэмуджин осторожно прикоснулся холодными пальцами к косе.
   Его заботливость,  может  быть,  и  ничего  не  стоящая,  была  приятна
Джамухе. И а его самоуправстве он начал думать иначе. При  желании  и  он,
Джамуха, мог бы поступить так же, и анда не стал бы спорить. Все это  так.
Но почему не возвращается радость, та, с которой он  седлал  утром  своего
Беломордого?

        IX

   Расстроив свадьбу Цуй и сына чиновника казначейства, Хо навлек беду  на
старого Ли Цзяна. Чиновник был  разъярен.  Его,  опору  государства,  его,
перед которым трепещет весь работающий люд Чжунду и  окрестных  поселений,
чуть было не обманул ничтожный старикашка.  Он  нажаловался  на  Ли  Цзяна
Хушаху и князю Юнь-цзы. Они, давно недовольные  тем,  что  старик  стал  с
годами не очень проворным и ловким, отставили его от службы.
   Узнав об этом, Хо побежал к Ли Цзяну домой.  Старик  сидел  в  передней
комнате, сгорбившись над жаровней с горячими углями, грел руки.
   -  А-а, это ты, Хо... Ну,  садись,  послушай  старика.  Шесть  нечистых
страстей лишают человека  покоя:  любовная  страсть,  ненависть,  гордыня,
невежество, ложные взгляды и сомнение.
   Голос Ли Цзяна сейчас ничем не  напоминал  прежний  -  голос  человека,
постигшего мудрость жизни,- в нем звучала  растерянность.  Кончики  жидких
седых усов обвисли, сухие, морщинистые пальцы подрагивали.
   -  Все шесть страстей приносили  мне  страдания.-  Ли  Цзян  глянул  на
дверь, ведущую во внутренние комнаты, понизил голос:- В молодости я  любил
девушку, но ее отдали в жены другому. Долго мучился. И мучил  своей  мукой
жену. Теперь уже  нет  в  живых  той  девушки.  И  мою  жену  мы  с  тобой
похоронили. Зачем же я страдал?.. Вторая  страсть  -  ненависть.  Северные
варвары убили моих братьев, суны  -  сыновей.  Я  хотел  отомстить  тем  и
другим. Я изучил язык варваров, ревностно служил императору, надеясь,  что
он сокрушит врагов на севере и на юге. На это ушла вся жизнь. А могущество
сунов не поколеблено, варвары за великой стеной стали  сильнее.  Для  чего
была моя жизнь, направляемая ненавистью? Третья страсть - гордыня.  Я  был
честен и неподкупен, в душе  высоко  возносил  себя  над  корыстолюбивыми,
презирал их. И вот я беден, как бродячий даоский монах. К  чему  была  моя
гордыня? В неусыпных трудах прошла моя жизнь, я слишком  много  работал  и
слишком мало времени уделял познанию вечных истин. Легко ли мне на  склоне
дней увидеть свое невежество? Мне хотелось отдать свою Цуй в богатый  дом.
Хозяина дома я чтил за самостоятельность. Это  следствие  того,  что  мною
владела страсть к ложным взглядам. Цуй  лишилась  жениха,  я  -  службы...
Теперь мною овладела последняя страсть из шести - сомнение. Для чего я жил
среди смертных?
   -  Учитель, не говорите так! Вы хороший человек. Как тепло этой жаровни
согревает тело, так ваш дом, ваше слово грели мою душу. Не будь вас и Цуй,
я бы околел от людского холода.
   -  Я доволен, что ты научился говорить хорошим слогом. Но мне этих слов
не нужно. Я потерял все, что имел: братьев, сыновей, жену, службу;  вместе
со мной угаснет очаг моих предков. Я теперь  не  нужен  даже  тебе  -  кто
станет искать тень под усохшим деревом ?
   -  Ли Цзян, пока вы живы, я ваш ученик и цзя-ну - домашний раб.
   -  Я еще не видел человека, готового по доброй воле стать рабом. Я  уже
все продумал. Скоро приедет зять - муж моей старшей дочери. Он возьмет  на
свое попечение Цуй. А я пойду странствовать. Из жалости люди дадут  мне  в
непогоду пристанище, буду голоден - не пожалеют чашечку просяной каши.
   -  Учитель, вы не сделаете этого! Для вас, для Цуй я буду работать днем
и ночью! Учитель, я виноват перед вами.
   Хо, наверное, не выдержал  бы  и  все  рассказал  старику,  но  тот,  к
счастью, не стал его слушать.
   -  Э-э, Хо, если на твою голову  свалится  кирпич  со  стены,  вини  не
ветхую стену, а свою глупую голову... Довольно говорить об этом. Я устал.
   Хо постоял у дверей, томимый жалостью к  старику,  стыдясь  своей  вины
перед ним. Ли  Цзян  больше  не  замечал  его,  гнулся  над  жаровней,  из
воротника чиновничьего халата выглядывала тонкая морщинистая  шея,  слегка
прикрытая прядями седых, небрежно убранных волос. Тихонько отворив  дверь,
Хо пошел в  сад.  Дорожки,  земля  под  деревьями  были  прикрыты  легким,
пушистым снегом и палыми листьями, сиротливо  и  зябко  топорщились  голые
ветви. Тоской, запустением, холодом веяло от сада.
   Звякнуло кольцо ворот. Во двор зашла с тяжелой тростниковой корзиной  в
руках Цуй.
   Он бросился ей навстречу, схватил за плечи.
   -  Цуй, твоего отца...
   -  Я знаю, Хо.- Она  поставила  корзину  на  землю,  потерла  оттянутую
тяжестью, красную от холода руку.- Видишь, теперь я сама  буду  ходить  за
мукой, рисом и бобовым маслом.
   -  Это все я, Цуй. Я сказал отцу твоего жениха, что ты больна...
   -  Зачем ты так сделал, Хо?!
   -  Ты бы хотела выйти замуж?
   -  Нет, Хо, нет...
   -  А что я еще мог сделать?- с горечью спросил он.
   Цуй задумалась, потом кивнула головой.
   -  Ты ничего не мог сделать.
   -  Я пойду к Хушаху, попрошу вернуть твоего отца на службу. Я поклонюсь
ему тысячу раз. Если ты уедешь к своей сестре, я больше не увижу тебя.
   -  Я не хочу никуда уезжать, Хо.- Цуй носком матерчатой туфли, расшитой
шелковыми нитями, притаптывала на дорожке снег.- Не оставляй меня, Хо!
   -  Как ты можешь думать об этом! Я иду сейчас же к своему господину. Он
меня ценит. Он награждал меня слитком серебра.
   Хо побежал по узким улочкам горо