Зинаида Шишова. Приключения Каспера Берната в Польше и других странах --------------------------------------------------------------- OCR: GVG, 2004 --------------------------------------------------------------- ПРИКЛЮЧЕНИЯ КАСПЕРА БЕРНАТА В ПОЛЬШЕ И ДРУГИХ СТРАНАХ роман Государственное издательство "Детская литература" Министерства просвещения РСФСР Москва 1962 Р2 Ш65 "Приключения Каспера Берната в Польше и других странах" - роман из истории Польши XV - начала XVI века. Приключенческий сюжет романа, в основу которого положен документальный материал, раскрывает картины борьбы польского народа с Тевтонским орденом за независимость. Особой удачей авторов является тщательно, с нежностью и любовью выписанный образ великого польского гуманиста Николая Коперника. Ученый предстает перед читателями не только как "потрясатель основ" средневековой схоластической науки о светилах, но и как великий патриот, руководивший обороной польских рубежей от псов-рыцарей, как Человек с большой буквы. Все стороны его жизни проходят перед нами, все его ошибки и достижения, вся его прекрасная и горькая любовь.  * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *  Глава первая ГДАНЬСКИЕ ГОСТИНЦЫ Улицы Кракова занесло снегом. Вьюга мечется в узких тупичках и переулках, и только на Рыночной площади ей есть где разгуляться: она наметает высокие сугробы у ступеней Сукенниц и Мариатского костела. Сегодня праздник "Трех королей" - последний день рождественских святок и последний день каникул в Краковском университете... Итак, завтра - снова пыльные, разбухшие фолианты, снова лекции, таблицы небесных светил. А сегодня... - ...А сегодня пьем, друзья! За нашу Alma mater, за славный наш университет! За наших профессоров! За науку, за любовь, за дружбу! - Пьем, коллеги, пьем! Пусть сильнее гудит ветер за окнами, пусть срывает черепицу с крыш у нерадивых хозяев - что нам до этого? Чокнемся, друзья, за счастливое начало нового 1511 года! А ну-ка, давайте нашу, студенческую! Четыре оловянные кружки сошлись с глухим звоном, и четыре молодых голоса затянули "Gaudeamus"*. Песне тотчас же стало тесно в низкой каморке, и она, рокоча, отдалась под закопченными сводами. Казалось, она вот-вот прорвет бычий пузырь, которым педель (он же содержатель общежития) затянул окна. Стекло, на его взгляд, было слишком большой роскошью для нищих студентов. (* Старинная студенческая песня.) - Эх, ну и кислое же пиво у отца Кристофора! - морщась, сказал Збигнев, вытирая широким рукавом свои красивые румяные губы. - Неужели же, Каспер, нам так-таки ничего и не пришлют из дому ради праздничка? Каспер Бернат уныло качнул рыжим чубом. Ему-то нечего было ждать: уже два года, как мать, страшась гнева отчима, ничего ему не присылала. - Праздник, считай, уже заканчивается, - сказал он, вздохнув. - Да, видать, не удостоимся мы нынче шляхетского угощения, - пробормотал толстый Сташек, с трудом пережевывая кусок лежалой буженины. - Дороги замело. Небось, Жердь, папаша твой, ясновельможный пан Суходольский, пожалел лошадок... А пиво как пиво, только давали бы его почаще! - Пиво кислое, а буженина еще с прошлого года протухла... Эх, я не я буду, если не вылетит наш отец Кристофор отсюда серой пташкой! Как скажешь, Щука, а? - И Каспер опустил руку на плечо четвертого участника пирушки - худощавого, белокурого, с холодными серыми глазами. -Ты, я вижу, тоже не ешь! Это только Жбан никогда ни от чего не отказывается. Жбан, как ты смотришь, взяться нам за Кристофора?.. Сташек Когут, за толщину прозванный Жбаном, действительно то и дело прикладывался к кружке, да и мясо с деревянного блюда он таскал чаще, чем другие. - Ну, Касю, выживешь ты Кристофора, так что проку? Еще почище вора поставят, - отозвался он лениво. - А мы с Генрихом, прошу прощения у ясновельможных панов,- добавил он дурашливо, - люди простые... У нас в деревне и за такое угощение спасибо сказали бы... Бледные щеки Генриха Адлера чуть порозовели. Сын нищего кладбищенского сторожа, он не любил, когда ему напоминали о его бедности. - Нет уж, - отозвался он, - кору древесную, мне помнится, в деревне едали, но вот такой падалью, пожалуй, и наши бедные кметы погнушаются... Но Жбан прав: все экономы крадут и все педели наушничают. И что это за манера у тебя, Рыжий, палить из пушек по воробьям! Тут почище неправду видишь - и молчишь... Пока молчишь... - Silentium!*, - вдруг крикнул, подымая палец кверху, Жердь Збигнев. (* Молчание! (лат.)) Теперь уже все четверо явственно расслышали за окнами фырканье коней и скрип полозьев. Колокольчик, звякнув в последний раз, умолк. - Остановились! Это ко мне из дому! - закричал Збигнев и, опрокинув на радостях тяжелую скамью, кинулся к выходу. Однако дверь уже распахнулась, и в облаке морозного пара студенты разглядели широкого, приземистого человека в волчьей шубе. Он, кряхтя, сбросил с плеч поклажу. - Казимиж? - удивленно вглядываясь в него, пробормотал Збигнев. - Нет, не Казимиж... Или это Ян из Стополья? Не узнаю что-то. - Вуек!* - радостно отозвался за его спиной Каспер Бернат. - То есть пан Якуб Конопка, - тотчас поправился он: не к лицу было студенту прославленной Краковской академии звать боцмана Конопку "вуйком", как когда-то, в милом раннем детстве. (* Вуек (польск.) - дядечка, дяденька. Здесь и дальше Каспер употребляет его как имя собственное. - Вуек так Вуек, если своих ребят не нажил, - хриплым, простуженным голосом отозвался приезжий. - Во имя отца и сына и святого духа, студиозусы! - И, обобрав ледяные сосульки с усов, расцеловался с Каспером. - Принимай гостинцы!.. Вишневочка! - ласково пошлепал он по пузатому штофу. - Колбаски! Яблочки! - говорил он, пододвигая к Касперу кульки. - А как же отчим? - не веря своим глазам, пробормотал Каспер. - Или это не мама прислала? А лошадей кто тебе дал? Конопка только собрался было похвалить жену за то, что она так славно уложила гостинцы для сына покойного капитана. Вопрос Каспера застал его врасплох. Однако запнулся он только на одну минутку. - Как - не мама? Пани Бернатова, кому же еще! - сказал он весело. - А у отчима твоего, пана Кучинского, глаз на затылке нету. Да и дома он не целыми днями сидит... Хотя больше дома сидит, чем по морю плавает, - добавил пан Конопка с досадой. - А лошади немецкие: один купец подрядил меня в Сандомире за возчика. Я ведь свою пани Якубову в Сандомир к родичам свез... Да вот беда: купцу до Вармии еще в Краков надо было заехать, крюк этакий! Кучер его не то занемог, не то длинной дороги испугался. Стал я было купца отговаривать: мол, другим разом в Краков отправитесь... А потом вдруг как осенило меня - видно, мне святая дева помогает: и в Вармию попаду, и в Кракове, уж я не я буду, если Каспрука своего не повидаю... перед разлукой... Сегодня и завтра заночуем здесь, а там - в обратный путь... Каспер ничего не понимал. Вуек явно путал или хотел что-то от него скрыть. Боцман Конопка - и вдруг подрядился за кучера! Касперу гостинцы от матери доставил, да как же это?! Из Гданьска, что ли, он их через всю Польшу вез? А как боцман корабль оставил? Команда как без него? И вдруг смутная тревога охватила юношу. - Вуек, а что слышно на нашем корабле? И когда ты думаешь обратно? - спросил он. - А я обратно и не думаю, - отрезал пан Конопка. - Под начальство Кучинского не пойду, собаке под хвост такого капитана! Это тебе не Рох Бернат, нет! Всю команду разогнал... Вот завез я свою пани Якубову к ее родичам и теперь - вольная птица... Да что это мы, детки, зря языками треплем? Давайте-ка за стол! А Кучинского и без нас черти в ад утащат... Однако и за едой боцман нет-нет да возвращался в разговоре к отчиму Каспера, капитану Кучинскому. - Дальние плавания теперь у нас побоку, - толковал он осоловевшим от крепкой вишневки и обильной еды студентам. - Только и знает: в Гамбург - и обратно! Не капитан, а приказчик у немецких купцов! Команду нашу, говорю, всю разогнал, но, пожалуй, и его самого не сегодня - завтра погонят: купец-то теперь тоже не лыком шит, теперь купцу, чтобы нажиться, в дальние страны товар везти надо! Не все же кастильцам да португальцам верховодить! - Кастильская корона нынче богатая, - сказал, закусив губу, Генрих Адлер. - Мавров да евреев отцы инквизиторы повыгоняли или на кострах пожгли, а денежки их прикарманили! - Старые новости! Старые новости! - перебил его Каспер. Он знал, что с отцов инквизиторов спор обязательно перекинется на отцов доминиканцев, Збышек вступится за своих воспитателей, и пойдет дым коромыслом! А тут еще чертов педель мимо окон шляется! - Ну, да ладно... Вуек, ты лучше расскажи, какие у тебя дела в Вармии! - А дела такие, - обсасывая усы, начал пан Конопка. - Уже не знаю даже, с какой стороны к ним подступиться... Давненько все это было, году в восемьдесят четвертом примерно... Зафрахтовал в Торуни один англичанин нашу "Ясколку" под сельдь. Честь честью премию назначил всему экипажу; похваляется перед другими купцами: мол, если уж капитан Бернат что сказал, так слово его - кремень. А вот тебе и кремень! Приходит наш капитан с каким-то духовным - и приказ: "Меняй паруса! В море не пойдем! В Торуни один большой человек помер, нужно его вдову с детишками во Влоцлавек доставить". Не любили у нас на "Ясколке" каботажного плавания, да и приз большой англичанин посулил, но с нашим капитаном не поспоришь... Смотрю - а в капитанскую каюту уже ковры тащат - для вдовы этой, для нее же кубрик всю ночь скребли... Приезжает наутро женщина с двумя парнишками, а за ней - чуть ли не вся Торунь! У короля нашего Зыгмунта и у того поменьше свита! Думаю: "Куда же мы всю ораву денем?" А это, оказалось, только провожатые... Слезы, понимаете, поцелуи... "Пани Барбара да пани Барбара", только и слышно. Барбарой эту самую вдову звали... Да вы не спите, ребята, слушайте! Каспер толкнул под столом Збигнева: Вуйка, когда он заведет рассказы, и всемирным потопом не остановишь. - И вот надо же было случиться такой беде! - нацеживая себе пятую кружку, продолжал боцман. - Только что бедная женщина мужа потеряла, а тут - чуть обоих сыночков разом не лишилась. Вышли мы уже на большую воду, капитан с мостика не сходит, течение здесь - ого! - Висла шутить не любит! Вдруг слышу: плюхнулось что-то позади меня. Не успел оглянуться - опять что-то плюхнулось. А это, оказывается, старший сынок пани Барбары загляделся на что-то, перевесясь за борт, да и свалился в воду. А младший, долго не раздумывая, кинулся его спасать... Ну, не погибать же христианским душам! Прыгнул и я и обоих утопленников за чубы вытащил. Тот, постарше, дрожьмя дрожит от холода или с перепугу, а маленький - мне: "Как твое имя, добрый человек, чтобы мы знали, за кого молиться". Сам синий весь, руки заледенели, а он голову эдак закинул. "Капитана Берната имя, мол, он хорошо запомнил, но вот ему нужно знать имя ихнего спасителя!" А матушка его уже и талеры мне сует и крест нагрудный, весь в дорогих каменьях, на меня надевает. Только я ничего этого не принял. "Деньги, - говорю, - вам самим сгодятся. Вам, - говорю, - еще обоих сыночков надо на ноги подымать. Да и доченьки, я слышал, у вас есть, приданое нужно копить. А имя мое Якуб Конопка. Капитана нашего, верно, Рохом Бернатом звать, оба мы добрые католики, а не какие-нибудь басурмане, знаем, как человеку нужно в беде помочь!.." - Капитан наш, а его отец, - кивнул боцман на Каспера, - великого благородства человек был: неустойку англичанину заплатил, а с вдовы за провоз ничего не взял. "Ну, дай бог тебе счастья, добрый матрос, - говорит пани Барбара, а сама чуть руки мне не целует: не умеют бабы боцмана от простого матроса отличить! - Ни тебя, - говорит, - ни капитана твоего я вовек не забуду!" И верно, как после смерти отца стали тебя, Каспер, в эту академию Краковскую определять, так и торуньское купечество, и наши гданьские судовладельцы петицию в Краков послали, и видишь, какое дело, даже из самой Вармии гонец, говорят, был... Родня-то у женщины этой, оказывается, знатная... Да... Видел я потом этого утопленника своего - раза три или четыре. В Гданьске, в Кракове и опять же в Торуни... Славный такой из него юноша вымахал. Подходить, однако, я к нему не подходил: столько лет прошло, навряд ли, думаю, он меня узнает... Ан нет, оказывается, и он меня не забыл. Уже каноником случилось ему побывать у нас в Гданьске, так, верите ли, домишко наш на набережной разыскал... Я в ту пору, на жалость, в плавании был, так он не погнушался: с моей пани Якубовой часа два просидел... А в прошлом году на освящение фрегата "Торунь" собралось в Гданьске народу видимо-невидимо: как же, сам епископ вармийский прибыл корабль святить! Духовенства как в Рим понаехало! Смотрю - в толпе знакомое лицо. Приглядываюсь, а это он, мой утопленник!.. Сановитый такой из себя... Узнал я его, но виду, конечно, не подаю: гданьщанин должен свой гонор иметь. А он, как заметил меня в толпе, сейчас же ко мне. "Спаситель мой", мол, и всякие такие слова. Про капитана Берната спрашивает. Объяснил я ему, что помер наш капитан, а сыночка его, Каспера, в Краковскую академию приняли. "Не иначе, - говорю, - какая-то сильная рука ему помогала". А он и бровью не повел. "Это, - говорит, - хорошо, что сын славного Берната в такой славной академии учится". Увязался за мной на "Ясколку". "Не та наша "Ясколка" теперь", - отговариваю я его. И он, верно, посмотрел, посмотрел, да и говорит мне: "Пан Якуб, если будет у тебя что не ладиться с твоим горе-капитаном, приезжай к нам в Вармию. Польская корона, конечно, побогаче, но и наш диацез не пасынок у святого отца в Риме: две каравеллы у итальянцев купили, третий - палубный - в Гданьске достраивается. Хорошие моряки нам нужны". И вот, как вышли у нас нелады с твоим отчимом, - пан Конопка со зла даже сплюнул наземь, - я и собрался в Вармию. И еду я, - боцман весь как-то приосанился, - еду я, - откашливаясь, повторил он, - к его преподобию, племяннику самого вармийского владыки, канонику Миколаю Копернику! - Пан Езус! Это специально для Збигнева и Каспера новость! Только наладился соснуть, так на тебе! - проворчал Сташек, который положил было уже голову на стол. И трое его товарищей слушали боцмана пятое через десятое, а тут с них и сон и хмель как ветром сдуло. У Каспера сердце чуть не выскочило из груди. - Матка бозка Ченстоховска! - закричал он, бросаясь к пану Конопке. - Вуек, Вуек, ты знаешь Миколая Коперника! Что же ты молчал? Збышек, как тебе это нравится! Однако Збигневу это не нравилось. Дело в том, что перед самыми святками профессор Ланге, руководитель обоих студентов, зазвал как-то Збышка и Каспера к себе. "Перекреститесь, мои молодые друзья, - сказал он, - вознесите молитву святому Кристофору, нашему покровителю... Тление и ржа разъедают железо... А что мы можем противопоставить тлению и рже, разъедающим неопытные души?" Каспер тихонько подтолкнул Збигнева в бок. "Начинается!" - шепнул он. Однако, скромно опустив глаза, произнес фразу, которой дожидался от него Ланге: - Веру, господин профессор, святую безотчетную веру и доверие к нашим руководителям". "Вот, - сказал профессор, постукивая пальцем по небольшой тетрадке, лежавшей перед ним на столе, - надеюсь, что не смущу ваши чистые души, показав вам это богомерзкое измышление лжеученого астронома! Полагаю, что как ни мало пробыли вы под моим руководством, но уже сейчас вы сможете опровергнуть каждое положение этого "Малого комментария..." Каспер тогда чуть не присвистнул от удивления: еще прошлым летом в Гданьске он слыхал об ученом муже из Торуни - Копернике, который в своем сочинении "Малый комментарий" пытается опровергнуть научные положения Птолемея*. Однако какие доказательства приводит Коперник, никто не мог объяснить Касперу толком. (* Птолемей Клавдий (II в) - знаменитый древнегреческий ученый, сочинения которого в области астрономии, географии, оптики имели огромное значение для развития многих наук.) "И, стыдно сказать, этому недоучке, этому гуляке, который десять лет шатался по Италии да проедал и пропивал деньги вармийского капитула, самые знатные люди королевства доверяют составление гороскопов! - развел руками Ланге. - А ученые и знающие люди вынуждены пользоваться крохами, кои упадают с его стола! Статочное ли это дело, что профессор ваш отрывается сам и отрывает своих помощников от занятий и разъезжает на собственные средства по замкам грубых тевтонских рыцарей, чтобы за год составить два-три гороскопа, а Миколай Коперник, который, я сам слышал, высказывался, что гороскопы он составляет только для того, чтобы набить руку на пользовании астрономическими приборами, я говорю - этот выскочка, внук простого медика из Шлензка, получает десятками приглашения от самых знатных людей королевства!" "Вы разрешите мне заглянуть в его творение?" - протянул было Каспер руку к истрепанной тетрадке. "Потом, потом! - Профессор тотчас же свернул рукопись. - Я сперва сам разберусь в его лжеучении... О-о, не будь он племянником вармийского владыки, он давно бы отведал, чем пахнет дымок святой инквизиции!" Разговор этот происходил неделю назад. Имя Коперника было тогда для Каспера таким же высокочтимым, но и чужим, как имена Аристотеля*, Птолемея или Филолая*.... Ученый человек, и ничего больше!.. И вот - подумать только! - Вуек едет к этому самому Копернику! (* Аристотель (384-322 до н. э.) - величайший древнегреческий философ, астроном, математик. Имел огромное влияние на всю средневековую науку. ** Филолай (V в. до н. э ) - древнегреческий философ, ученик Пифагора. - Эх, была не была, - махнул юноша рукой, - выпьем, панове, за здоровье и успехи каноника Миколая Коперника! Збигнев как ужаленный привскочил с места. - Кричи громче! - прошипел он. - Сейчас же все дойдет до ушей Ланге! Сказано же тебе было: профессор сам сначала все проштудирует, а затем сообщит нам выводы... И ведь правду говорил Ланге: Коперник хитер, вместо того чтобы издать свои труды в Германии или Италии, как и подобало бы истинному ученому, он распространяет их вот такими подметными тетрадками. Читают их неопытные люди, вот и бродит по Польше слава о некоем новом Птолемее... Я думаю, было бы уместно пригласить этого Коперника к нам на диспут. - А кто примет участие в этом диспуте? - сердито отозвался Генрих Адлер. - Выступит кто против Коперника - епископ Ваценрод со света его сжить постарается... Выступит кто за него - опять же профессор Ланге ваш злобой изойдет, а у него, у Ланге, говорят, сильная рука у отцов инквизиторов есть... - Не болтай глупостей, Щука, - произнес Збигнев спокойно. - Истинно верующему нечего опасаться учения Коперника. Генрих Адлер вскинул было свою белокурую голову, но промолчал. Вместо него отозвался Сташек: - Паны дерутся, а у холопов чубы болят. Да что тебе за дело, Генрих, до Коперника этого и до Ланге? Другая у нас забота. Вон у батьки твоего корове всю соломенную крышу скормили... Пускай ясновельможные морочат себе голову всякими спорами да диспутами! - Не понимаю я тебя, Жбан... Уж верно, что "жбан" - тебе бы только пиво хлебать! - сказал Каспер с сердцем. - И нечего тебе придираться к ясновельможным: и Збигнев, и Каспер, и Станислав, и Генрих здесь, в этой каморке, равны... А о диспуте скажу так: сам его святейшество, наместник бога на земле, папа Юлий Второй повелел проводить ученые диспуты для утверждения людей в истинной вере и в противодействие ересям. Почему бы действительно не пригласить нашему ректору каноника Коперника? Пусть изложит суть своей теории об устройстве Вселенной, потому что мы до сих пор не знаем, в чем она заключается... Стыдно сказать - это мы-то, студенты, изучающие ход небесных светил! Прошлым летом в Гданьске я услышал о Копернике впервые не от профессора и не от студента, а от капитана... - Коперник, говорят, имеет звание доктора церковного права. А вот Ланге убежден, что и звание это куплено за деньги Вармийского капитула, - сказал Збигнев. - Словом, надо думать, что каноник сей не получил образования, достаточного для того, чтобы пускаться в рассуждения об устройстве Вселенной. И вот такой-то неуч собирается пересмотреть всю науку астрономии наново!.. Каспер остановил товарища движением руки. - Летосчисление Юлианское тоже было в свое время одобрено и принято отцами церкви, - сказал он, - однако ты слышал, Збышек, сейчас в Риме папа, сверившись с учеными-астрономами, счел возможным признать его устаревшим. Сейчас в папской курии собираются приступить к исправлению календаря. - Вот и натворят бед, - с полным ртом пробормотал Сташек. - В городах, конечно, народ просвещенный, а ты бы по деревням поездил! Как начнут бедные сельские ксендзы пасху с Зеленым праздником* путать, проклянут они и папу, и астрономов его ученых... Вот хотя бы Вармию взять: еще от одной напасти не спаслись (тяжелая рука у епископа Ваценрода - десятину церковную он вместе со шкурой сдирает), а тут на их головы исправление календаря! И без того путаница у бедных ксендзов с ведением церковных книг... Ну ладно, детки, нам пора на боковую... (* Зеленый праздник - троица.) - Хотя неплохо было бы, - добавил Жбан, лукаво косясь на Каспера и Збышка, - чтобы отец ректор и впрямь пригласил к нам Коперника, только не на диспут, а просто взамен вашего уважаемого профессора Ланге... А тот пускай себе составляет гороскопы. Из-за гороскопов он, видно, и окрысился на Коперника. - А Ланге к тому же еще и с кшижаками знается, - заметил Генрих. - В прошлом году ездил к магистру Ордена гороскоп составлять... Никто из студентов не заметил, как дверь чуть приоткрылась, в нее просунулась лисья мордочка педеля Кристофора и тотчас же исчезла. Збигнев обернулся было на скрип, но ничего подозрительного не заметил. - Я не заступаюсь за профессора Ланге, - заметил он горячо, - да и не нам, неучам, за него заступаться: в своем деле он человек сведущий. Это только Жбан может думать, что людьми руководят одни корыстные помыслы... Каспер хотел что-то возразить, но Збышек круто повернулся в его сторону: - А ты, Рыжий, ни богословием, ни астрономией по-настоящему не интересуешься... Задаст тебе профессор задачу - ты ее выполнишь, да и астрономия нужна тебе только для того, чтобы по звездам точнее определять положение корабля. А для меня наука - подкрепление веры! Прошла пора, когда смиренным прихожанам можно было проповедовать христианское учение и подкреплять свои проповеди только ссылками на священное писание. Теперь, как вы сами знаете, развелось столько еретиков и хулителей веры, что возражать им нужно в полном всеоружии науки! Да что я толкую; все вы отлично знаете, о чем я мечтаю... - О борьбе с еретиками? Ступай тогда к отцам инквизиторам! - сказал Генрих гневно. - Да что ты, Щука, - примирительно возразил Каспер, - не к чему тебе поминать инквизиторов. Збигнев под руководством отцов доминиканцев отправится проповедовать христианство диким язычникам... Но Генриха не так просто было унять. - Крестом и мечом насаждать веру? - весь вспыхнул он. - Чем же тогда он лучше кшижаков?! Збигнев поднялся с места и изо всех сил ударил по столу кулаком. - Кшижаки под прикрытием веры шли завоевывать исконные славянские земли! Они и сейчас на наше Приморье зарятся... Стыдно сказать, но даже здесь, в Кракове, я слышу иной раз, как нашу Вармию иные называют на немецкий лад - "Эрмлянд"! - В старину поляки знали название "Лаба", а нынче ее Эльбой стали звать, - заметил Каспер. - А Хелмно - Кульмом!-вспомнил Збигнев Жердь. Даже пан Конопка сказал свое веское слово: - Про Хелмно я не знаю, но, когда при мне наш Гданьск переиначивают по-немецки на "Данциг", у меня просто руки чешутся! - И как это можно отцов доминиканцев приравнивать к кшижакам! - с обидой в голосе продолжал Збигнев. - Я говорю: кшижаки под прикрытием веры шли завоевывать чужие земли, а отцы доминиканцы идут проповедовать слово божье к темным язычникам! А кшижаки! Натолкнулись они на язычников-славян, так вместо того, чтобы обратить их в нашу святую веру, они сперва огнем и мечом прошли по их земле... А я готовлюсь проповедовать имя Христово в далеких диких странах... Сташек прищурился и покачал головой. - Когда этих ревнителей веры - рыцарей-крестоносцев - поперли со святой земли, они тоже считали Польшу далекой дикой страной... Да вот, на их беду, нас уже до этого обратили в христианство... - Да выслушай же меня, Жбан, до конца! - сказал Збигнев сердито. - Кшижаки шли завоевывать земли, а нам (я имею в виду отцов доминиканцев) земля не нужна... Однако вернемся к Копернику. Ну что ж, может быть, Рыжий и прав. Хорошо, чтобы у нас и впрямь устроили диспут. Пускай Коперник этот поспорит с Ланге. Был уже один такой прыткий, да еще в самой Сорбонне, так наш профессор не испугался - в Париж к нему на диспут поехал! И что же? Верх над ученым французом взял! Говорят, у них там чуть до рукопашной не дошло, таблицами светил да чертежами швырялись... Еле-еле их растащили... - Ну, тут их не растащили бы, - деловито заметил Сташек. - Тут либо каноник профессора со всеми его Пурбахами* да Региомонтанами** сглотнул бы, либо Ланге его в темницу засадил бы... Простите уж, панове, - обратился он к Касперу и Збигневу, - что я осмеливаюсь так о вашем досточтимом профессоре говорить! (* Пурбах (1423-1461) - австрийский математик и астроном. ** Региомонтан (1436-1476) - выдающийся немецкий математик и астроном.) - О досточтимом папаше прекрасной Митты, - ввернул Генрих Адлер, зло щурясь. Каспер чуть было тоже не хватил по столу кулаком, но, глянув на красивое и гневное лицо Збигнева, воздержался. И опять пришла ему на ум та же мысль, что мучила его постоянно: "Вот я, рыжий неотесанный гданьщанин, куда уж мне, казалось бы, тягаться с красивым, тонким и воспитанным краковяком Збигневом? А вот... - Он на минуту закрыл глаза и явственно представил себе тонкие пальцы Митты, перебирающие его буйные рыжие кудри. "Каспер, подсолнушек ты мой!"... "Пьян я все-таки или не пьян?" - открывая глаза, подумал юноша. Спорить не хотелось. Есть и пить тоже не хотелось. Полежать бы сейчас тихонечко и помечтать о Митте... Дверь бесшумно отворилась, в комнату проскользнул содержатель общежития педель Кристофор. - Добрый вечер, Панове студенты! - протянул он тоненьким голоском. - Э, да у вас гости? - Педель быстрым взглядом окинул стол, залитый вишневкой, остатки еды и прикорнувшего у печки пана Конопку. - Я зашел осведомиться, не нужно ли вам чего. Сейчас пришлю Яна сменить свечи, эти вон как оплыли! А господа студенты долго еще собираются спорить? Вот тут-то и выяснилось, что Каспер пьян. Подымая со стола тяжелую голову, он с нескрываемым презрением уставился на педеля. - Коллеги, отцу Кристофору охота спать! - сказал он вызывающе. - Жаль мне его. Что у него за жизнь! Стой в сенцах, да подслушивай, да мерзни... Коллеги, надо выручать отца Кристофора, а то... - Спасибо, домине Кристофор, - тут же перебил Каспера Жбан, - ничего нам уже не нужно. И свечи уже не нужны, мы собираемся ложиться. Завтра с утра - на занятия, а отец декан не терпит опозданий. И вам, отец Кристофор, пожелаем доброй ночи... - Доброй ночи, дети мои, - отозвался педель и исчез так же бесшумно, как и появился. - Ну, и чего вы мне не дали договорить! - с пьяным упорством бормотал Каспер. - Ведь подслушивал же он, пся крев! - Это его хлеб, - махнул рукою Генрих. - Хорошо, однако, что все так и обошлось... Он как будто не очень был зол... А что, коллеги, не пора ли нам и вправду на боковую? - Только допьем на прощанье вишневочку! - взмолился Жбан-Сташек. - Последнюю - разгонную, коллеги! На следующее утро Каспер Бернат проснулся позже всех. Ни Вуйка, ни товарищей в комнате уже не было. "Молодцы хлопцы - дали мне выспаться!" - подумал он, потягиваясь. Касперу сегодня не нужно было спешить на лекции: профессор Ланге прислал вчера со служанкой распоряжение, чтобы студент Бернат завтра явился к нему на дом для составления астрономических таблиц. "В лесу что-то сдохло, что ли? - размышлял студент, так и не подымаясь со своего узкого ложа. - Позвал не Збигнева, а меня... А впрочем, вернее всего, Ланге зовет меня потому, что я напутал чего-нибудь при вычислении азимута..." Надо признать, что за последнее время Каспер больше занимался сочинением латинских стихов в честь Митты и несколько отстал от занятий. Сейчас, перед посещением профессора, необходимо проштудировать "Новую теорию планет" Пурбаха. Углубившись в главу об определении орбит Солнца и Луны, Каспер и не заметил, как около двух часов провел за книгой. Внезапный стук в дверь оторвал его от занятий. Прежде чем Каспер успел сказать "войдите", на пороге появился педель Кристофор. Каспер с удивлением проводил его глазами от двери до стола: никогда еще у педеля не было такого важного вида, да и стучаться к "нахлебникам" у него не было в привычке. "Ох, сболтнул я, кажется, ему вчера лишнее! - вспомнил юноша с раскаянием. - Ничего, сейчас мы все это загладим! Не в первый раз!" - Добрый день, домине Кристофор! - сказал Каспер как можно приветливее. - Не угодно ли вам отведать нашей гданьской колбасы? Вишневку мы, к сожалению, уже закончили... - И вам также добрый день, - неохотно буркнул педель и, не поблагодарив за приглашение к столу, добавил громко: - Студент Каспер Бернат, отец ректор достославной Краковской академии повелел вам немедленно явиться к нему! "Зачем я понадобился ректору? - с легкой тревогой подумал Каспер. - Уж не наябедничал ли ему чего Кристофор? Да нет, не успел еще... А так я как будто за последние дни ничего недозволенного не совершал... Это, наверно, все из-за Пурбаха... А впрочем, к ректору вызывают студентов не только для того, чтобы отчитать за проступки", - тут же успокоил он себя. Глава вторая РЕФЕРЕНДУМ Ректор достохвальной Краковской академии в окружении профессоров и членов совета восседал за огромным столом. По правую его руку сидел декан факультета семи свободных искусств. Каспер с облегчением отметил про себя, что Ланге не было, - значит, дело не в Пурбахе, за которого Ланге строго отчитал Каспера на прошлой неделе. Студента поразило строгое, даже суровое выражение лиц присутствующих. Только декан отец Фаустин ласково глянул на своего любимца. Остановившись в дверях кабинета, Каспер отвесил низкий поклон. - Студент Каспер Бернат из Гданьска, подойди, - обратился к нему ректор по-латыни, как и требовали обычаи университета. - Догадываешься ли ты, для чего мы тебя вызвали? - Реверендиссиме!* - обратился к ректору декан. - Разреши задать студенту один вопрос! - И только сейчас, разглядев пятна румянца, выступившие на скулах брата Фаустина, и легкую дрожь в пальцах, которыми декан машинально постукивал по столу, Каспер почувствовал тревогу. (* Реверендиссиме - досточтимый.) - Сын мой, - ласково обратился к нему декан, - если бы ты шел по дремучему лесу... Впрочем, я приведу пример, более понятный для сына прославленного капитана... Каспер Бернат, если бы ты, плывя на корабле по морю или по быстрой реке, вдруг заметил в волнах лодку, в которой .сидели бы твои коллеги и друзья... Если бы тебе с высоты твоей палубы видно было то, чего не могли рассмотреть несчастные - ветер и течение неумолимо влекли их в водоворот пучины, - как ты поступил бы в этом случае, сын мой? Как и все студенты, Каспер хорошо знал манеру декана помогать неуспевающим, наводя их на правильный ответ примерами из священного писания, истории или из своего собственного житейского опыта. Однако чего сейчас добивался отец Фаустин, Касперу было неясно. - Мы призвали тебя на референдум, - ласково продолжал декан, - для того, чтобы побудить тебя спасти твоих товарищей, не дать им погибнуть, отвратить их суденышко от бездны... Каспер в недоумении глядел на него. - Довольно, отец Фаустин, - вмешался ректор. - Студент Каспер Бернат! Вчера за пирушкой, устроенной противу правил общежития, выпивши вина или старки... - Вишневки, - испуганно пробормотал Каспер. - Я говорю: упившись, вы вели разговоры, недостойные студентов нашей прославленной академии, толковали об учении достославного каноника Коперника, о коем вы по недостатку знаний и судить не вправе, говорили о том, что следует его призвать на кафедру астрономии взамен достойного профессора вашего Ланге, глумились над готовящимся исправлением календаря, предпринимаемым по повелению святого отца нашего, наместника господа на земле папы Юлия Второго... Глумились - страшно сказать - над нашей святой католической церковью! - Это ложь! - горячо возразил Каспер. - Простите меня, святые отцы, но это навет на меня и на моих товарищей... Я понимаю, эта хитрая лиса педель Кристофор... - Никто не дал тебе права порочить честного и старательного помощника твоих учителей и наставников - отца Кристофора, - укоризненно заметил декан. - Шла ли вчера у вас речь о том, что следует устроить диспут между досточтимым профессором Ланге и каноником Коперником? Каспер так сильно сжал кулаки, что ногти его впились в ладони. - Шла, - ответил он коротко. - Говорил ли кто из твоих товарищей, что Коперник несомненно победит на диспуте профессора Ланге? - Нет, - с облегчением вскинув голову, промолвил Каспер. - Мы говорили только, что спор между уважаемым профессором Ланге и каноником Коперником будет очень горячим. - Следует ли из этого, что ты присоединяешься к мнению твоих товарищей о том, что каноника Коперника следует призвать на кафедру взамен твоего профессора и наставника Георга Ланге? Каспер молчал. Что ему следует сказать? "Присоединяюсь"? Но ведь это будет неверно. Интересно, что успел подслушать проклятый педель? Если Сташек и заговорил о замене Ланге Коперником, то исключительно для того, чтобы поддразнить его со Збигневом. - Молчание - знак согласия, - прозвучал холодный, точно мертвенный голос ректора. - Теперь ответь мне: говорилось ли вчера на попойке о том, что деревенские ксендзы проклянут святое имя папы Юлия Второго, повелевшего приступить к исправлению календаря? Опять молчишь? Следовательно, и это правда! - Реверендиссиме! - с мольбой воздевая коротенькие ручки к ректору, вмешался отец Фаустин. - Обрати внимание на то, что студент Каспер Бернат родом гданьщанин, шляхтич, сын прославленного капитана, в деревнях не живал, о том, будут ли клясть деревенские ксендзы папу, судить не может. Следует ли его, одного из лучших учеников профессора Ланге, делать ответственным за пьяные речи неотесанных деревенских парней? Я имею в виду студентов Станислава Когута и Генриха Адлера. Они хоть и прошли курс в подготовительной школе, находящейся под наблюдением академии, но должного уважения к наукам не проявляют... "Ой, ой, - подумал Каспер, - плохо дело! Как бы Сташек и Генрих не вылетели из университета!" О себе юноша не беспокоился: Ланге несомненно за него заступится. Каспер обвел глазами лица отцов референдариев. Вот и отец декан - за него, и профессор изящных искусств... Юноша шагнул к самому столу. - Вы, святой отец, - сказал он, глядя прямо в лицо декана отца Фаустина, - спросили меня, что предпринял бы я, видя, что лодку моих товарищей уносит в бездну. Каких товарищей имели вы в виду и что разумели под бездной? - Здесь тебе не положено задавать вопросы, - прозвучал голос ректора. - Продолжим же допрос, отцы референдарии! "Допрос! - ужаснулся Каспер. - Езус-Мария, что же все-таки успел подслушать проклятый педель?" Ответ он получил немедленно. - Каспер Бернат, - продолжал отец Фаустин, - кто из твоих товарищей осуждал защитников веры - отцов инквизиторов, а также деятельность проповедников слова божьего - отцов доминиканцев? - Подняв на него суровый взор, декан в смущении снова опустил глаза. - Почему в пьяных своих разговорах вы разрешали себе обсуждать действия ваших наставников - отцов академиков и решения, принятые папской курией, а также установление церковной десятины? Кто из твоих товарищей заявил, что у его преосвященства епископа Ваценрода тяжелая рука и что десятину церковную он сдирает вместе со шкурой? Помни, Каспер Бернат, что при вступлении в нашу достославную Краковскую академию ты на кресте поклялся блюсти установления нашего университета и с должным вниманием и послушанием относиться к волеизъявлению твоих наставников... Пришло время, Каспер Бернат, сдержать эту клятву и помочь нам очистить поле от плевел. Кто из твоих товарищей высказывал такие еретические мысли, Каспер Бернат? - Голос отца декана звучал почти умоляюще. - Если юношам даже придется понести заслуженную кару, пойми, твое признание только поможет им как следует осознать свою вину и спасет их от дальнейших пагубных шагов по стезе неверия! Отвечай же, Каспер Бернат, как и подобает дворянину и сыну славного капитана. Каспер внимательно оглядел сидящего одесную* отца ректора - неряшливого, небритого доминиканца, профессора церковного права. Слева от ректора сидел, постукивая пальцами по столу, смуглый отец Джироламо Бенвини. (* Одесную (славянск.) - справа.) Поговаривали, что итальянец прислан святой инквизицией для наблюдения за университетом. "Плохо дело, плохо дело, если при нем говорятся такие вещи. Значит, обо всем, что произошло, педель доложил не одному ректору, иначе тот постарался бы замять эту историю". Каспер понял, что ему следует делать. Пусть ни отличная аттестация, которую даст ему профессор Ланге, ни заступничество отца Фаустина ему не помогут, но его положение в тысячу раз лучше, чем положение Сташека или Генриха. Изгнание из академии для них означало бы голодную смерть! А ректору, хотя бы ради того же отца Джироламо, необходимо разыскать и покарать виновных... Навряд ли доносчик - педель, который давно уже ненавидит студента Берната, станет сейчас опровергать его слова... Святые отцы взывают к его, Каспера, достоинству шляхтича, напоминают о заслугах его отца - капитана? Отлично, он поступит так, как подсказывают ему честь и любовь к отцу! - Доносчик, на основании слов коего вы обо всем происшедшем судите, мог слышать только обрывки речей, которые велись за столом, следовательно, вы, святые отцы... - начал Каспер. - Молодые люди безусловно выпили лишнее, - пробормотал отец декан, - и безусловно понесут за это наказание, но, принимая во внимание... - Святые отцы недостаточно осведомлены о том, что происходило: если и был кто опьянен, то это я, Каспер Бернат. Но опьянел я не от вина, и не от старки, и не от вишневки, а от того... - Тут молодой студент запнулся. Он хотел объяснить, как был он взбудоражен известием о том, что Вуек знает каноника Коперника. Однако не следует припутывать сюда еще и славного боцмана... И никого не следует припутывать! Он, Каспер, восстановил против себя этого чертова педеля, иначе тот, может, и не побежал бы наушничать! Он, Каспер, начал разговор о Копернике, и он, Каспер, должен быть за все в ответе! - Чем же ты был опьянен, Каспер Бернат, если не вином, не старкой и не вишневкой? -прозвучал вопрос отца ректора. Каспер так упрямо мотнул головой, что рыжий чуб упал ему на глаза. Да оно и к лучшему: не придется встречаться взглядом с отцом деканом. - Одна мысль о возможности присутствовать на ученом споре таких прославленных космографов, как профессор Ланге и каноник Коперник, опьянила меня! - сказал он вызывающе. - И мне именно, а никому другому пришла в голову такая мысль. И я же высказал пожелание, чтобы в нашу академию был приглашен астроном Коперник. И о бедных деревенских ксендзах говорил я же, но это, да простят мне святые отцы, было сказано в шутку... А что касается отцов доминиканцев и отцов инквизиторов, то ничего порочащего о их сказано не было. Педелю Кристофору явно изменила память! И относительно церковной десятины... Декан отец Фаустин был рад, что в эту минуту ректор привстал, с грохотом уронив кресло. Неизвестно, до чего мог договориться молодой студент со зла или от отчаяния. Если верить этому безумному, то он один и разговаривал вчера за столом! - Вот вам и плоды вашего всепрощения, отец Фаустин! - произнес ректор холодно. - Не шляхетскую гордость должны мы воспитывать в наших питомцах, не любомудрие и не пагубную страсть к оспариванию завещанных нам святым писанием истин. Студенты Когут и Адлер, говорите вы, - простые деревенские парни? А ведь именно такие простачки, как Когут, Адлер да еще Ян Склембинский, и нужны нам сейчас! Стремление к пагубным еретическим философствованиям все больше и больше охватывает ученый мир... Вот вам и результаты!.. Так чем же мы покараем студента Каспера Берната, отцы референдарии? - Принимая во внимание его чистосердечное раскаяние . - начал было отец декан, но его слабый голос потонул в потоке негодующих возгласов: "Изгнать недостойного!", "Лишить его святого причастия!", "Изгнать из Кракова!", "Предать суду святой инквизиции!" И чем ближе сидели отцы референдарии к отцу инквизитору Джироламо Бенвини, тем усерднее и громче они кричали. Каспер слушал, как стучит его сердце. Шум голосов сливался в какой-то странный рев, напоминающий рев бури. "Инквизиция! Боже мой, мама, как ты перенесешь эту весть!" Ректор давно ему что-то говорил, но Каспер не слышал ни слова. - Студент Бернат! - грозно повысил голос ректор. - Ты лишил себя права на снисхождение. А посему я, облеченный властью, данной мне отцами референдариями, изгоняю тебя из Краковского университета! Ступай и не возвращайся больше в нашу семью! И да смилуется над тобой господь бог и святая дева! Все это ректор произнес по-латыни. В заключение он сказал только одно польское слово: "Вон!" - и указал на дверь. Каспер не помнил, как он очутился на улице. Морозный воздух и ветер несколько освежили и успокоили его. - Вышвырнули, как собаку! - произнес он вслух и, зачерпнув горсть снега, потер им лоб. "Пойти разве к Ланге? Надо думать, он поможет... Или хоть совет какой-нибудь даст". В переулке у Рыночной площади было черно от народа. Снег был затоптан и порыжел. Каспер поднял голову. На высоком шесте над Сукенницами ветер трепал петушиное перо на шапке. - Шапка на шесте - значит, базарный день! - пробормотал Каспер с досадой. - Эх, неудача! Так и знай, что встретишь знакомых... Не дело студенту в такие часы шататься по городу - сейчас же пойдут расспросы: да что случилось, да почему не в университете? Свернув с площади в узенький, почти занесенный снегом переулок, Каспер поднялся затем на Королевский мост, потом спустился к Клепажу - ближайшему краковскому предместью. Однако и здесь он опасался встретиться со знакомыми и жался к оградам загородных фольварков, недавно выстроенных устремившейся в столицу шляхтой. Вот сюда же мечтала переехать ради устройства дочки и пани Суходольская, мать Збышка. Как же, девочка подрастает, а в деревне женихов не ахти как много! Однако пану Вацлаву удалось переубедить жену. "Если и переезжать, то не в Краков, а в Гданьск: в Кракове уж больно распущенный и избалованный народ. Найдется и в Гданьске для девочки жених". Несмотря на мрачное настроение, юноша не мог не улыбнуться, вспомнив ясные глазенки маленькой Вандзи. "Вот так невеста!" Опомнился он, только миновав городские ворота. В низине перед ним белели занесенные снегом крыши домов, между ними чернел шпиль колокольни. А слева к берегу тускло синевшей Вислы в беспорядке сбегали домишки огородников, рыбаков, бочаров, кузнецов и кожевенников - многочисленного небогатого трудового люда предместья. "Эге, Стародом уже! Эдак я, пожалуй, берегом Вислы до Сандомира доберусь", - подумал Каспер и повернул обратно. Разглядев над придорожной харчевней на раскачиваемой ветром вывеске кабанью голову, бедный изгнанник вдруг почувствовал, до чего же он голоден. Сунув руку в карман, Каспер нащупал холодные монетки и свернул уже было к трактиру, как вдруг испуганно отшатнулся. "Вуек! Этого еще не хватало! Да не один!" Постояв за углом, Каспер дождался, пока боцман и высокий человек в богатом плаще, выйдя во двор, свернули к конюшне. До студента долетели обрывки разговора, но он прислушиваться не стал. Убедившись, что пан Конопка не может его увидеть, Каспер, подгоняемый дувшим ему в спину ветром, зашагал по дороге. Окончательно продрогший и промерзший юноша наконец в сумерках очутился у дверей профессора Ланге. С тяжелым сердцем взялся он за бронзовый молоток. - Да будет прославлен господь наш пан Езус! - произнес он обычную фразу приветствия. - Во веки веков, аминь, - ответила служанка, принимая у него плащ. - Господин доктор у себя в комнате. Справа тихо скрипнула дверь, и заплаканное девичье лицо выглянуло в сени. - Каспер, Каспер, - зашептала Митта, - отцу уже все сообщили... Ах, зачем ты так плохо поступил с ним, Каспер! - Митта, выслушай меня! - умоляюще глядя в голубые, полные слез глаза, сказал Каспер. - Я объясню тебе... - Тсс! Ради бога, тише! Отец запретил мне с тобой видеться, но я никогда тебя не разлюблю и не забуду! Хлопнула дверь. Каспер остался один. - Панич Каспер, - огорченно сказала старая служанка, снова появляясь в прихожей, - господин профессор велел тебе сказать, что его нет дома... Что с сегодняшнего дня его никогда для тебя не будет дома! Однако профессору Ланге это, очевидно, показалось недостаточным. Вслед за служанкой он немедленно выбежал в сени. - И после всего, что произошло, ты еще осмеливаешься вламываться ко мне в дом? - срываясь на резкий фальцет, кричал он. - И это мой ученик Каспер, на которого я возлагал столько надежд! Ты оказался ничтожным невеждой, ничтожным и неблагодарным! И это сын доблестного капитана Берната! - Красивое лицо профессора пошло красными пятнами, и сейчас в нем нельзя было подметить и тени сходства с нежной и прекрасной Миттой. - Но, пан доктор, разве уж такой непростительный грех - желание утвердиться в истине путем сравнения двух противоречивых учений? Сомнения, которые бродят сейчас в головах... - Молчать! - гаркнул Ланге. - Сомневаются только выученики итальянских вольнодумцев да недоучки вроде Каспера Берната! Уважаемый отец Кристофор мне все поведал! - Но, пан доктор... - Довольно! Пусть бывший студент Бернат забудет дорогу к моему дому. Пусть он забудет, что когда-то был знаком с моей дочерью! Вон! - Остановившись в дверях, Ланге многозначительно добавил: - Последний совет моему бывшему ученику: он сделает непоправимую глупость, если останется хотя бы ненадолго в Кракове! Каспер понял его. Так... Юноша провел рукой по лбу, голова горела, ноги подкашивались. Искренне ли говорит Ланге или им руководит желание разлучить Каспера с Миттой? Но тут студенту на ум пришли возмущенные возгласы отцов референдариев... Нет, пожалуй, надо внять словам профессора... Было совсем темно, когда Каспер добрался до дома педеля Кристофора. В комнате студентов света не было, и Бернат вздохнул с облегчением - все, очевидно, уже улеглись. Однако, шагнув через порог темной каморки, изгнанник понял, что товарищи дожидаются его. Никто не сказал ему ни слова, но осторожный шорох, сдерживаемое дыхание, скрип скамей подсказали ему, что здесь и не думают о сне. Каспер, не раздеваясь, устало повалился на свое ложе. Снова молчание. Ну ладно, теперь нужно закрыть глаза и постараться уснуть. Вдруг чья-то рука набросила ему на ноги теплый плащ. Юноша молча закутался и повернулся к стене. Что делать? Вернуться в Гданьск к отчиму? Это принесет только лишние испытания его бедной матери... Эх, жалко, что уезжает Вуек! Во рту у юноши пересохло. Спустив ноги со скамьи, он, держась стенки, ощупью направился к кадке. Зачерпнув ковшом ледяную воду, Каспер вдруг вздрогнул от неожиданности: чьи-то пальцы крепко сжали его руку. - Жердь, ты? - спросил он наугад. Отозвался не Збигнев, а Стах Когут. - Мы все знаем, рыжий ты дурачок, - пробормотал Сташек ласково. - Где ты был? Отец ректор уже успел выставить из своего кабинета нашу делегацию... Мы просили не изгонять тебя из университета. И, можешь себе представить, кто лучше всего произнес речь по-латыни в твою защиту? Ян Склембинский! Ей-богу, Ясь-Сорока! Выпалил все, что думал, но, как шли мы обратно, он чуть не плакал с перепугу... А отец Фаустин - тот и вправду всплакнул... Говорил, что мы твоей подметки не стоим... - А это, пожалуй, и правда, - ответил из темноты голос Збигнева. - Ну, хватит в прятки играть. - Зажигай свечи, Генрих! Кресало ударило о кремень, вспыхнул слабый, колеблющийся огонек свечи, озарив бледные, усталые лица четырех товарищей. - Ты все взял на себя, Каспер, я тебе этого ввек не забуду, - с чувством сказал Збигнев. - Ты настоящий шляхтич и друг! - Что я взял на себя? - обозлился Каспер. - Кто спьяну набросился на этого чертова педеля? Я! Кто первый завел разговор о Копернике? Я! Так о чем же тут может быть речь?! Наш уважаемый декан на уроках логики учил нас смотреть в корень вещей, вот я и смотрел в самый корень. Если бы не Вуек с его рассказами, если бы не я с провозглашением здравицы в честь Миколая Коперника, если бы не педель с его наушничеством, спали бы мы сейчас все мертвым сном и не думали бы ни о каких бедах. Или скажу иначе: не случись со мной этого несчастья, я, может, еще года четыре корпел бы над астрономическими таблицами, да пел бы на клиросе, да со всеми студентами устраивал бы нападения на купеческие обозы под рождество да под пасху... А сейчас я вольный человек, захочу - поеду в Гданьск к матери, захочу - наймусь матросом к немцам или итальянцам, если поляки не захотят меня брать... А то пойду по деревням, по фольваркам составлять гороскопы. Я делаю это не так хорошо, как ты, Збышек, но кое-чему и я у профессора Ланге научился. - А Митта? -спросил Збигнев строго. Каспер почувствовал, как что-то сжало его горло. "Неужели расплачусь?" - подумал он с испугом. - Митта обещала меня любить и помнить, - передохнув, сказал он как можно беспечнее. - Но девичья память короткая... - Стыдись! - так же строго продолжал Збигнев. - Митта уже была у исповеди, покаялась отцу Януарию в грехе неповиновения родителям и вот - передала тебе нательный образок и колечко. Сказала, что считает себя твоей нареченной и будет ждать тебя хоть до самой смерти. Отец запер ее на ключ в светелке, но служанка из жалости к девушке впустила меня к ней. Я повидался с бедняжкой, успокоил ее. Она хотела передать тебе кошелек с деньгами в дорогу, но я не взял. Не пристало тебе, шляхтичу... - Оставь в покое его шляхетство! - оборвал Збигнева Генрих. - Ты, может, думаешь, что, если бы покойный король не возвел капитана Роха Берната в дворянство, Каспер от этого вырос бы менее честным или храбрым? Или Рох Бернат, не будучи еще дворянином, менее храбро сражался на Средиземном море с алжирскими и тунисскими пиратами? Или ты думаешь, что простой хлоп, или мещанин, или даже купец... - Да я ничего плохого о простом народе не говорю, - смущенно возразил Збигнев. - Вы знаете, что и ты, Щука, и ты, Жбан, лучшие мои друзья, такие же дорогие для меня, как и Каспер. - Спасибо тебе, - сказал Каспер с чувством. - Мы тут порешили, - заявил Сташек, стараясь говорить весело, - тебе следует уехать из Кракова: итальянец этот теперь тебе прохода не даст! И уехать тебе, мы порешили, следует с твоим Вуйком в Вармию... Только вот беда: боцман сегодня утром распрощался с нами, пообещав, что заглянет перед отъездом, а где устроился на постой его купец, он и не сказал. Збышек сегодня целый день бегал по ростовщикам добывать для тебя деньги, а мы с Генрихом обошли все кабаки, харчевни и постоялки. Збышек-то деньги достал, а мы купца с Вуйком не разыскали. Каспера уже сильно клонило ко сну. - Кабанья голова... - пробормотал он невнятно. - Чего это ты? Кого ты этак честишь? - засмеялся Сташек. Но Каспер уже его не слышал: молодость и здоровый организм взяли свое, бедный изгнанник уже крепко спал и даже улыбался во сне. Глава третья ПРОЩАЙ, КРАКОВ! "Переспи ночь с бедой, и наутро она покажется тебе не столь непереносимой", - говорят старые люди. И вправду, как ни жалко было Касперу расставаться с университетом, как ни трудно было покидать друзей, как ни больно было оставлять любимую девушку, но утро было такое ясное, яркое и сверкающее, что все вчерашние беды показались юноше не столь непереносимыми. Очень смеялись товарищи, когда выяснилось, что имел в виду Каспер, когда пробормотал в полусне "кабанья голова". Збигнев, который, сославшись на профессора Ланге, всегда мог освободиться от занятий в деканате, вызвался сопровождать Каспера в придорожный трактир "Под кабаньей головой". Однако боцмана Конопку они там не застали: он перед отъездом решил отстоять мессу. Купец, нанявший его, был не столь предан религии. И по характеру купец оказался отнюдь не уступчивым: наотрез отказался взять с собой Каспера, несмотря на предложенную Збигневом плату. Не помогло и то, что Збигнев отрекомендовал товарища как одного из лучших студентов Краковской академии. - Студент! - воскликнул купец испуганно. - Не говорите мне о нем больше! Знаю я господ студентов: они, как волки, набрасываются иной раз на обозы, а еду им и не показывай - вмиг утащат баранью ногу, а то и целого барана! Тогда Збигнев переменил тактику: - Да он и не студент уже: отцы референдарии изгнали его из академии. А к тому же Каспер хороший знакомый вашего спутника - боцмана Конопки. Вдвоем им будет сподручнее отстоять вас и ваше добро, если в пути вам встретятся волки или недобрые люди. Однако это соображение еще сильнее растревожило купца. - Студент, да еще исключенный из академии! Нет, не буду я Адольф Куглер из Гданьска, если сделаю такую глупость! Да они вдвоем с этим усатым зарежут меня и удерут на моих же лошадях! - Адольф Куглер из Гданьска? - переспросил Збигнев, внимательно присматриваясь к купцу. - А скажите, пан негоциант, не знакома ли вам фамилия - Суходольские? Отец мой давно поручил ведение своих дел некоему Куглеру... Не приходится ли этот Куглер вам родственником? - Бог мой! - закричал купец обрадовано. - Как же я не узнал брата панны... то есть сына ясновельможного пана Суходольского! Не родственник мой, а я собственной персоной веду дела пана Суходольского. Если не ошибаюсь, я вижу перед собой панича Збигнева, сына старого пана Вацлава? Осмелюсь спросить, в добром ли здравии находится сейчас пан отец молодого панича, его уважаемая пани мама, а также его прекрасная сестрица паненка Ванда? - К сожалению, я уже давно не получал писем от родных, но, поскольку дурные вести доходят быстрее, чем хорошие, надо полагать, что дома у нас все здоровы... - В таком случае я могу сообщить паничу более свежие новости, так как на прошлой неделе имел счастье посетить дом пана Суходольского в Гданьске. Родители молодого человека живы и здоровы и не нарадуются на свою доченьку Вандзю, которая, да будет мне позволено сказать, за последний год из нежного бутона превратилась в роскошно распустившуюся розу. - Заметив, однако, что разговор о сестре не очень пришелся по сердцу его собеседнику, купец тотчас же переменил тему. - Следовательно, этот молодой кавалер, за какие-то грехи изгнанный из академии, является коллегой уважаемого панича Збигнева? - И коллегой, и лучшим другом, и, можно сказать, братом, - горячо подхватил Збышек. - Полагаю, что и сила, и ловкость, и храбрость моего друга весьма пригодятся вам в пути. Очень прошу вас, господин купец, доставить его в Вармию! Должен добавить, что Каспер - ваш земляк, гданьщанин! - Просьба члена уважаемой семьи Суходольских для меня закон! - торжественно провозгласил купец. - Может, пан Куглер думает, что для бедного студента не по средствам будет плата за проезд? Однако не беспокойтесь... - начал было Збигнев. Но собеседник тут же остановил его широким жестом руки: - Какие могут быть разговоры о деньгах, о плате, если вы даете мне возможность оказать небольшую услугу одному из Суходольских! Только, - умильно добавил купец, - об одном вознаграждении я пана Збигнева все-таки попрошу: в память об этой приятной встрече прошу пана Збигнева называть меня не "пан купец" и не "пан Куглер", а попросту "Адольф", как принято между, добрыми знакомыми. Каспер с надеждой глянул на своего друга, но выражение лица Збигнева ничего хорошего не предвещало. Тогда умоляюще, как на молитве, сложив ладони, Каспер только произнес: "Збышек!". И Збигнев, чуть поморщившись, ответил: - Я, конечно, постараюсь запомнить имя пана Куглера... Это ничтожная плата за то одолжение, которое пан Адольф мне окажет, доставив моего друга в Вармию, а еще лучше - в самый Лидзбарк, к канонику Миколаю Копернику. - К племяннику его преосвященства епископа вармийского? - подобострастно спросил Куглер. - Доставим, доставим, дорогой пан Збышек! Обнимая на прощанье товарища, Збигнев смущенно сунул ему небольшой томик в кожаном переплете: - Это хоть и не о морских науках, а только философские размышления какого-то грека Феофилакта Симокатты, но перевел их на латынь этот самый Коперник... Только что купил у проезжего монаха... Когда боцман Конопка вернулся в харчевню, Збигнева он уже не застал, а будущие попутчики - купец и студент - вели застольную беседу, как добрые приятели. Узнав, что Каспер отправляется с ним в Лидзбарк, боцман не мог прийти в себя от радости. - Вот это да! Вот это хорошо! - бормотал он, похлопывая по плечам то Каспера, то Куглера. - Вот отец твой, Касю, радуется сейчас на тебя с того света! Канонику Миколаю я представлю тебя самолично, а уж он не даст пропасть сыну Роха Берната! Да и сынок ведь не лыком шит: и астролябию, и секстант, и компас знает, и в небесных телах разбирается. А "понимать облака" или по цвету воды определять близость суши - уж этому я тебя научу! А если придется нам в Алжире или Тунисе побывать, тут Вуек твой и капитана и шкипера за пояс заткнет! Купить ли что, или продать, или нанять лоцмана, чтобы тот корабль между рифов провел, - для этого, сынок, нужно их языческую тарабарщину знать... А я ведь без малого три года пробыл в плену у алжирского бея, пока не выкупил меня капитан Рох, да упокоит господь его в садах праведных! Но зато я могу любому капитану службу сослужить: не хуже какого-нибудь турка с алжирцами да тунисцами разговариваю... Вечером, покончив с лекциями и занятиями, в харчевню ввалилась вся честная студенческая компания. Спели на прощанье "Gaudeamus", "Паненку Крысю" и другие старые любимые песни. Распрощались, как сказал Генрих, "с улыбкой на устах и со слезами в сердце". Каспер печально отметил про себя, что Збигнев ни словом не обмолвился о Митте, - очевидно, повидаться с девушкой сегодня ему не удалось. На рассвете следующего дня Каспер отправился с Вуйком на конюшню - увязать как следует возок, покормить лошадей, смазать салом полозья. Улицы Кракова были безлюдны, над городом стояло тихое зарево восхода. - К хорошей погодке, - сказал Вуек, с таким удовлетворением потирая руки, точно не кто иной, как он, боцман Конопка, сотворил это розово-голубое небо, этот прекрасный и величественный город и даже этих сытых, крепких лошадок, которых Каспер запрягал сейчас цугом в возок, поставленный на полозья. - Хорошо, сынок, как скажешь? - весело спросил боцман. - Хорошо, - отозвался юноша печально. - А как ты думаешь, Вуек, придется ли мне еще вернуться в Краков, повидать друзей, съездить к матушке, поклониться отцовской могилке? - Эх, сынок, - понимающе заметил Конопка, - не в одной матушке и не в товарищах или в отцовской могилке тут дело! Погоди, вернешься на вармийском корабле из плавания в индийских шелках да в утрехтском* бархате, тогда не только профессор твой, но и любой придворный будет рад выдать за тебя свою дочку!.. Стой-ка, стой, а не к нам ли эти люди? (* В Утрехте в те времена вырабатывался лучший в Европе бархат.) В конце пустынного переулка Каспер разглядел две темные, быстро движущиеся фигурки. - Бегут, точно их нечистая сила гонит, - проворчал Конопка. - Каспер, а Каспер! Но Каспер уже бросился за ворота. - Хвала пресвятой деве! - с радостью произнес боцман, увидев, что тоненькая белокурая девушка кинулась на шею его любимцу. - А то уехал бы хлопец с тяжелым сердцем. Когда Каспер вернулся в харчевню, проснулся уже и Куглер. - О-о, молодой человек сегодня гораздо веселее смотрит, чем вчера! - с удовлетворением отметил купец. - Я рад, что содействовал такой перемене настроения. Каспер действительно не мог сдержать улыбку. То, что наперекор воле отца Митта на рассвете в сопровождении служанки тайком убежала из дому, чтобы попрощаться со своим нареченным, наполняло сердце юноши гордостью и нежностью. И все остальное сейчас казалось ему не стоящим внимания. Сытые кони бодро уносили возок по укатанному снегу все дальше и дальше на север. Там, где на горизонте виднелись низкие, пологие холмы, остался Краков. Уже несколько дней дорога вилась грязно-белой лентой среди заснеженных полей и рощиц. У окраин редких деревень чернели придорожные распятия или наивные, деревенской работы изображения святой девы. Наши путники истово крестились и снова неслись вперед. Кучер-боцман торопился засветло добраться до какого-нибудь жилья - с наступлением темноты на дорогах пошаливали разбойники, да и волков за эту зиму развелось немало. Когда на рытвине возок встряхивало посильнее, Каспер невольно валился на колени к соседу. Куглер только пыхтел да отдувался, а иногда даже пытался пошутить: - Потише, господин студент. Только бы вы не задавили меня по дороге, а с волками да с разбойниками я, даст бог, справлюсь. Ни с волками, ни с разбойниками путникам встретиться не пришлось, но все-таки кое-какие дорожные приключения их ожидали. Завечерело. Приставшие лошади пошли шагом. Возок подъезжал к селению. Ветер переменился, мороз спал, и Куглер откинул меховой капюшон своего плаща. Каспер повнимательнее присмотрелся к своему спутнику. Лицо жизнерадостного и неглупого человека. Черты правильные, но несколько тяжеловатые. Подчеркнутая простота обращения очень располагает к себе, но вот глаза как-то бегают... "А впрочем, что мне за дело до его глаз и вообще - что мне до этого купца! Подвезет меня - и ладно, и больше мы с ним, вероятно, не встретимся". Откинувшись на кожаные подушки возка, Каспер приготовился, по примеру Куглера, задремать, да не тут-то было: седоков так сильно тряхнуло, что они оба стукнулись лбами. - Куда прешь, пся крев! - услышал Каспер окрик пана Конопки. Что-то больно толкнуло юношу в бок: это моментально проснувшийся Куглер вытаскивал из-за пояса длинный пистолет. "Эге, - с удивлением подумал студент, - оказывается, купцы сейчас, как и дворяне, чуть что - хватаются за оружие". Из темноты выплыло какое-то светлое пятно, которое Каспер в первую минуту принял за спустившееся с небес облачко, но мычание коровы, тонкое блеяние и дробный топот копыт подсказали ему, что перед ним небольшое стадо. - Чего это вы, на ночь глядя, по этакому морозу скотину гоните? - спросил Вуек уже приветливее. Ответа Каспер не расслышал. - Кто мы - спрашиваешь? - прокричал над самым его ухом Куглер. - А вы что за королевские досмотрщики? Кто дал вам право опрашивать проезжающих! Скажу одно: мы честные люди, купец и студент, держим путь в замок Лидзбарк к племяннику его преосвященства епископа Вармийского - Миколаю Копернику. От толпы отделилась темная фигурка. Каспер разглядел изрезанное морщинами лицо, отеки под глазами и обветренные, растрескавшиеся губы. - Н-да, не очень-то сытно обедает этот бедняк, - приглядевшись к мужику, понимающе пробормотал Вуек. - Да что ты! Что ты! - тут же закричал он. - Сказано тебе: едут купец и студент... Не король и не бискуп!* (* Бискуп - так в просторечии назывался епископ.) Но худой, истощенный хлоп уже повалился прямо в снег на колени. - Пожалейте, ваши милости! Мы ведь такие же христиане, как и вы, ваши милости! Так же говеем и принимаем святое причастие! И мы не воры и не разбойники, а вот, как воры, перегоняем ночью свою последнюю скотинку, таясь от проклятых кшижаков! Пожалейте, заступитесь за нас, расскажите бискупу в Лидзбарке, что польскому хлопу житья не стало от кшижаков, все забрали - зерно, полотна, солонину. Какие были в домах кожухи, сапоги - позабирали для своего кшижацкого войска... Жен наших и дочерей бесчестят, детей малых отбирают, хуже турок и татар! Заступитесь за нас, господа хорошие, перед светлым лицом нашего бискупа! Хвала святой троице, есть на свете человек, который может оборонить нас, вот мы и подались за вармийскую границу, может, пожалеет нас его милость каноник Миколай Коперник! Куглер поглядел на Каспера, на пана Конопку, а потом важно ответил: - Счастье ваше, мужики, - через день-два будем мы беседовать с каноником Миколаем Коперником, а может, допустят нас и до его преосвященства епископа Ваценрода... Какая у вас нужда в них, чем они вам могут помочь, хлоп? Только вот погляди хорошенько на меня, похож ли я на разбойника, который грабит ваш сельский люд и бесчестит ваших жен и дочерей? А? А я ведь немец чистых кровей, сын и внук немца... Когда болтаешь что - подумай прежде хорошенько! - Не обессудьте, темнота наша всему виной, - взмолился, падая лицом в снег, мужик. - Ваша правда - и среди немцев хорошие люди бывают, нам ли об этом не знать: у нас в Поморье и не разберешь, кто немец, кто поляк - все одинаково бедуем... В один костел ходим, одну десятину платим... Но это свои немцы... А вот кшижаки нас и за людей не считают... Но и тут правда ваша: когда начальства поблизости нету, простые рейтары - немцы же! - больше милосердия к нам высказывают, чем свои же братья поляки... Слыхал пан, что натворили у нас в селе гданьские моряки, возвращаясь из дальних стран? - Ну, это ты ври, да знай меру! - отозвался с козел пан Конопка. - Слыхал я что-то, но никак не поверю, чтобы польский моряк, да еще из дальнего плавания возвратясь, стал в польском же селе бесчинствовать! - Простите нас, ваша милость, за глупые слова, - совсем растерявшийся хлоп пополз на коленках к боцману. - Кашубы* мы... Под властью кшижаков живем, может, поэтому доблестные моряки на нас сердце сорвали... (* Кашубы - поляки, жители польских приморских воеводств, а также областей, принадлежавших Тевтонскому ордену.) Пожалев несчастного, Каспер вмешался в разговор. - А какое заступничество думаете вы искать у каноника Миколая? - спросил он с интересом. - Каноник Миколай святой человек! - закричали в толпе в один голос. - У меня сына хворого вылечил, - говорил один. - Два талера дал мне, - поддержал его другой. - Грамоте моего племянника выучил... - Ну, словом, гоните ваш скот, пока еще совсем не рассвело, - прервал мужиков Куглер. - Потому что, - обернувшись, он моргнул Касперу, - и польские шляхтичи далеко от немецких рыцарей не ушли. Смотрите, как бы не позарились они на вашу скотину. Каспер дернул Вуйка за рукав, надеясь, что тот вступится за польскую шляхту, но боцман, в подтверждение слов купца, только кивнул головой. - Это уж так, прости меня царица небесная: паны дерутся, а у мужиков чубы трещат! Правду говорит господин купец, гоните стадо наперерез через целину к Лидзбарку, и мы туда же тронемся, но только в объезд, через Торунь - большаком. Мужик собрался было уже присоединиться к своим, когда его догнал окрик Куглера: - Эй, хлоп, а не уступишь ли ты нам ягненка, а? Не даром же будем мы отнимать и у себя и у его преосвященства время, толкуя о ваших делах! - Господин Куглер, что вы! - воскликнул Каспер возмущенно. - У нищего - последнее?! - Но, но, молодой человек! - сказал купец, принимая из рук мужика дрожащего от холода или испуга ягненка. - Ничего вы в жизни не смыслите. Не все ли равно этому бедняге, в чье брюхо попадет это мясцо? К поляку ли, к немцу, к духовному лицу или светскому... Могу только сказать, что в мужицкое брюхо оно не попадет! Эта встреча окончательно развеяла сон путников. Вуек предложил подкрепиться едой, и все трое налегли на его дорожные припасы. Как ни сердился Каспер на Куглера за его поступок с бедным хлопом, но, вступив с ним в беседу, студент не мог отказать купцу ни в здравом смысле, ни в знании света. - Вот что творится на польской земле, - медленно прожевывая пищу, говорил Куглер. - Вы на своих отцов духовных гнев держите, но признаюсь, мне о Птолемее да о Пурбахе толковать - это все равно, что кота сивухой потчевать. Может, попы ополчились на вас зря, а может, вы на них понапрасну... А нас, купцов, шляхта больше, чем попы, донимает! Раньше купец в любую страну с любым товаром мог ездить, а теперь шляхта позавидовала нашим барышам. Да, зерном наши ясновельможные теперь сами торгуют... А ведь водку, пиво, брагу из того же зерна гонят, и всем этим теперь только шляхта торговать может... Раньше все было ясно: шляхтич воевал, а хлоп его кормил. А нынче сами паны за хозяйство взялись, хлопов с полосок сгоняют. Хлоп три дня в неделю на пана работает, три - на себя. Хороший хозяин и стрижет овцу, и кормит, вот у него и шерсти вдоволь бывает. Худой же хозяин шерсть снимет, а овцу зарежет, о завтрашнем дне не думая. В точности так и наша шляхта: у хлопов землю отбирает, а у купцов - торговлю... А какой из пана купец?! Должен сказать, господин студент, купец иной раз и схитрить должен, и обмануть, и обиду от покупателя стерпеть, а разве наши ясновельможные этак сумеют? Нанимают всяких посредников да управляющих, и добро бы соседей - немцев, так нет, за чужестранцами - итальянцами да фламандцами - гонятся... Это же смеха достойно! Уплывает золото в чужие страны, а ясновельможные оттуда всякой роскоши навозят. Дочки ихние уже в имениях жить не желают - некому, мол, там шелка да бархаты показывать, все в Краков стремятся. Видел пан целую улицу новых домов? И ведь это не купцы, не ремесленники, а шляхтичи поближе к королю строились. Лет пятнадцать назад, после самого Петрковского сейма, когда шляхта вздумала взяться за торговлю, и пошли наши беды... Такого рода разговоры купец вел с Каспером в продолжение всего пути до самого города Торунь. Он то клял шляхту и попов, то жалел хлопов, которых разрешал себе называть "быдлом"*. "Быдло они и есть, если голову в ярмо суют да терпят все надругательства и молчат!" (* Быдло (польск., ускраинск.) - скотина.) Особенно запомнилась Касперу последняя беседа с Куглером. - Вот потому-то и приходится с особым почтением относиться к таким шляхтичам, как отец вашего товарища Збигнева. Богатства особого у пана Суходольского нет, но в душе у него живет настоящий старопольский гонор. Деньги он кладет в карман, не считая, а если из товара что приглянется ему, отваливает, не рядясь, столько, сколько с него спросишь... Приходилось ли пану Касперу бывать в "Сухом доле"? Или в их Гданьском прекрасном доме? Знаком ли пан с паненкой Вандзей? - Я был у них в имении позапрошлым летом... Да какая Вандзя паненка! Длинноногий, желтоклювый галчонок! Впрочем, вы говорите, она сейчас совсем барышня? - в раздумье спросил Каспер, припоминая, что ведь и Митта не старше Ванды Суходольской. - Прекрасная, разумная и благовоспитанная барышня!.. - отозвался купец с восхищением. - Какое счастье, что мне довелось подвезти столь ученого и достойного молодого человека! - без всякой связи с темой разговора вдруг добавил Куглер. - Ваше присутствие намного скрасило для меня скучную дорогу. В беседе, как говорится, познаешь истинного друга. Очень прошу вас, когда будете в Гданьске, навестите меня в моем новом доме близ рынка! - Большое вам спасибо, - смущенно отозвался студент. - Но что касается нашей встречи с вами, то это скорее для меня можно считать счастьем. Вы оказываете неоценимую услугу, подвозя меня в Лидзбарк. А что касается наших бесед, то я безусловно больше почерпнул из них, чем господин купец. Куглер пронзительно глянул на своего спутника. - Услуга за услугу, - сказал он с коротким смешком. - Надеюсь, что, если молодому человеку случится снова побывать в доме Суходольских, он не преминет замолвить за меня словечко пану Вацлаву, пани Ангелине, а также прекрасной паненке Вандзе? В просьбе купца Каспер не усмотрел ничего странного и невыполнимого, но студента поразило жадное и жалкое выражение, внезапно скользнувшее по лицу Куглера. "Да что я к нему придираюсь? - подумал он тут же. - Купец как купец. Он, конечно, рад вести дела с таким благородным шляхтичем, как пан Суходольский. Однако не надо вводить его в заблуждение". - С удовольствием, пан Куглер, я дал бы вам самые хорошие рекомендации, но я не настолько вхож в семью Суходольских. Збышек - другое дело, но господь бог знает, когда еще я с ним увижусь... - Пан студент едет, если не ошибаюсь, в Лидзбарк? - заметил купец. - Если пан войдет в доверие к канонику Копернику, он, помяните мое слово, скоро выйдет в большие люди! Шуточное ли дело - его преосвященство добился для обоих своих племянников звания каноника, а теперь наперекор диацезу вершит всеми делами Вармки. У епископа больше веса в Вармии, чем у нашего доброго короля Зыгмунта в Польше. А как давно, осмелюсь спросить, пан ведет знакомство с достославным каноником? Румяные щеки Каспера вспыхнули так, что больно стало глазам, и уши молодого человека побагровели. - Пан Куглер, очевидно, неправильно понял речи пана Конопки, - пояснил он, запинаясь. - Я его преподобие и в глаза не видел. Пану Конопке случилось, правда, когда-то, очень давно, оказать услугу матери каноника, но из этого не следует, что я могу рассчитывать на его внимание... Я хотел бы... У пана Куглера, как я понимаю, хорошее знакомство... У меня к пану Куглеру большая просьба... - Так, так, - бесцеремонно перебил его купец и, вытряхнув из широкого, отороченного мехом рукава четки, стал быстро-быстро перебирать бусинки. Каспер оглянулся по сторонам, ища глазами статую святой девы или придорожное распятие. - Не время для молитв, вы полагаете? - спросил Куглер насмешливо. - А я и не молюсь, это счеты, незаменимая вещь в дороге. На них я подсчитываю свои барыши и протори. В дороге можешь подсчитать все, что дома не успел, да еще набожным человеком прослывешь, - добавил купец, ухмыльнувшись. - А научился я этому не от кого иного, как от настоятеля собора Святого Яна. Идем мы как-то с ним по улице, а он четки таким же манером вытащил и ну бормотать себе под нос что-то. Прислушиваюсь, а он: "Со старосты церковного - четырнадцать талеров причитается, с пана Олесницкого - сто десять талеров и процентов три талера"... Так-то, молодой человек. А чего вы хотели от меня? - Я рад, что пришелся вам по душе, - начал Каспер робко. - Может быть, в случае, если мне не посчастливится в Лидзбарке, пан негоциант сможет меня порекомендовать... - Не знаю, не знаю, - снова не дал ему закончить фразу купец. - Вот я просил вас замолвить словечко за меня в доме Суходольских, не так ли? Просил, а сам был уверен, что молодой человек мне ответит: "Матка бозка Ченстоховска, как могу я вас рекомендовать в столь уважаемый дом! Да я вас вижу в первый раз!" Однако пан студент не проявил должной осмотрительности. Я ненамного старше вас, но намного опытнее и первого встречного никому рекомендовать не стану! Каспер вздохнул. Может, купец по-своему и прав, только очень уж неожиданно было слушать эти горькие слова после давешних излияний Куглера. И тут юноша по-настоящему призадумался о своей судьбе. "Ах, Митта, Митта, надолго ли мы с тобой расстались? И придусь ли я по душе ученому мужу Миколаю Копернику? И доведется ли мне вообще повидать его?" - думал Каспер с тоской. Занятый своими печальными мыслями, юноша и не заметил, как на закатном небе стали вырисовываться шпили домов и башен. - Торунь, - показывая кнутом вперед, объявил пан Конопка. Глава четвертая ЗАМОК ЛИДЗБАРК - Не знал я, до чего же прекрасен город Торунь, Вуек! - заявил на следующее утро Каспер, покончив с осмотром города и вернувшись в харчевню. - Пожалуй, поспорит он даже с Краковом... А народу здесь сколько! Из каких только стран не понаехало! Ну в точности как у нас в Гданьске! Прислушайся, даже здесь, в харчевне, и по-польски, и по-латыни, и по-французски, и по-испански разговоры ведут... Знаешь, Вуек, если бы не надежда устроиться в Лидзбарке и не тоска по Кракову, век бы, кажется, отсюда не уезжал бы! - Боюсь, Касю, желание твое исполнится скорее, чем ты думаешь, - хмуро отозвался боцман. - Купец-то наш совсем нестоящим лайдаком оказался! А я-то еще старался ему угождать, как самый настоящий кучер! И за лошадьми смотрел, и возок мыл, и - уж этого я себе не прощу! - ягненочка хлопа этого несчастного велел повару зажарить! И никакой ведь платы за свою службу не просил: мне бы только добраться до Лидзбарка. А вот... - Что? - спросил Каспер с беспокойством. - Да вот, разыскал он, видишь ли, здесь, в Торуни, какого-то своего немца - и поляков, конечно, побоку! Даже не так я сказал: разыскал он своего торгового человека - и, понятно, студента и боцмана побоку! Полопотали, полопотали по-своему, думают, я их не пойму, да скажи, какой гданьщанин по-немецки не понимает! Тот, другой немец, просится к нашему за подводчика. Вот Куглер и говорит мне: "Я, правда, окорок твой и гуся твоего ел, но ведь и ты со своим студентом на моих лошадях две недели ехал! А овес, говорит, тоже ведь денег стоит!" Гляжу, а тот немец уже к нему на козлы карабкается. Знаешь, Касю, я скупым никогда не был, но тут разобрала меня досада. "Вот и ели бы две недели свой овес, - говорю, - а до моего гуся и сала не касались бы!" Веселый взрыв хохота за соседним столом прервал речь пана Конопки. - Гданьщане? - спросил маленький каноник, жестом приглашая Каспера с Вуйком занять места рядом. - Я сужу по разговору старшего пана и по его повадке. А ну-ка, пан моряк, повторите, что вы купцу ответили. Нисколько не чинясь, оба каноника за соседним столом приняли угощение Вуйка, а потом сами заказали трактирщику и фляков* и старки, но, как заметил юноша, больше потчевали его и боцмана, а сами на еду и выпивку налегали мало. (* Фляки - национальное польское кушанье.) Изредка обращаясь к Конопке и к Касперу, каноники вели между собой беседу, понятную только им двоим, хотя говорили они не по-латыни, как следовало бы ожидать от таких ученых людей, а на чистейшем краковском наречии. Насколько мог разобрать молодой студент, речь шла об обращении крови, о строении человеческого тела - вещах, в которых Каспер не очень разбирался. Доказывая что-то своему соседу, каноник повыше вытащил из-за пояса дорожную чернильницу, гусиное перо и начертил на листе бумаги какие-то круги и овалы. - Дело ведь в том, что печень - печенью, но брат Миколай считает, что кровь поступает сюда вот таким путем, - и тут же отметил движение крови стрелками. Тогда маленький каноник, выхватив у него из рук перо, принялся возражать высокому, тоже чертя что-то на бумаге. А славный боцман все прикладывался к оловянной кружке и доприкладывался, видно, до того, что, осмелев, вдруг спохватился: - Да что это мы, святые отцы, все "пан моряк", да "пан студент", да "пан каноник", точно нам не дали при крещении христианских имен! Я хоть человек не родовитый, но, надо сказать, имени своего не гнушаюсь. Зовусь я Якуб Конопка, отслужил я семнадцать лет на Гданьском трехмачтовом корабле "Ясколка", товарищ мой - студент Краковской академии Каспер Бернат. Едем мы по приглашению к племяннику Вармийского епископа канонику Миколаю Копернику. Да вот, пся крев, с лошадьми у нас дело разладилось... А святых отцов как нам приказано будет величать? Каспер не знал, куда ему деваться от смущения: во-первых, Вуек опять явно прихвастнул насчет приглашения в Лидзбарк; во-вторых, не в обычае расспрашивать подорожных людей о том, о чем они сами молчат. Еще более он смутился, когда маленький каноник, отложив гусиное перо, промолвил с доброжелательной улыбкой: - Спасибо за откровенность, пан Конопка, мы рады, что можем вам ответить тем же. Вот это - ученый медик, отец Ян Барковский, а меня можете называть отцом Тидеманом Гизе. И, если у вас какие-нибудь затруднения с лошадьми, я с радостью вас подвезу. Для меня составит особое удовольствие выручить гостей отца Миколая. - И, к ужасу Каспера, добавил: - Я тоже направляюсь к нему, в замок Лидзбарк. ...У самых границ владений Тевтонского ордена, в шестидесяти километрах от Гданьской бухты Балтийского моря, высится замок Лидзбарк. Стройный, выстроенный из темно-желтого камня, он увенчан четырьмя башнями, на которых развеваются флаги с гербами вармийских городов. Уже это одно как бы дает понять подъезжающему путнику, что именно здесь и находится центр управления всей Вармийской областью, резиденция главы и властителя Вармии, епископа Лукаша Ваценрода. - Ну вот, хвала святой Марии, как будто бы и приехали, - сказал Вуек, из которого за дорогу вытряхнуло весь хмель. - Да это, оказывается, только первый двор замка, ух ты! - добавил он, видя, что тут и не собираются распрягать. Пока кучер с боцманом, добравшись до внутреннего двора Лидзбарка, снимали багаж, а лоснящиеся от пота, окутанные паром лошади, тяжело дыша, переминались с ноги на ногу, Каспер торопливо спрыгнул наземь, чтобы помочь сойти утонувшему в своей тяжелой шубе маленькому отцу Тидеману. Много лет спустя, вспоминая это "путешествие в Лидзбарк", Каспер часто задумывался над тем, с чего, собственно, началась его задушевная беседа с отцом Гизе. О чем только они не переговорили! О Польше, о кашубах, которым живется втрое тяжелее, чем польскому хлопу в Малой или Великой Польше. Этих - немцы притесняют за то, что они поляки, а поляки - за то, что они, столько лет живя рядом с немцами, уже успели и покумиться и породниться с ними. Да еще их прижимают свои паны, да церковная десятина здесь взимается строже, чем всюду. Отец Тидеман много рассказывал юноше о Миколае Копернике. Об итальянских прославленных городах, в которых довелось побывать отцу Миколаю: о Вероне, Болонье, Риме... - Знаете, милый юноша, - говорил он, кладя руку на плечо Касперу, - многие полагали, что брат Миколай не вернется больше в свою дикую Сарматию. Это потому, что дядя его, епископ Ваценрод, послал его в Италию всего на два года, а Миколай задержался там на пять лет. Затем он во второй раз отправился в Италию - тоже на пять лет. И сана духовного, полагали завистники, он не примет, ни он, ни его брат Анджей, которого епископ также отправил в Италию... Братья вели там светский образ жизни. В Болонье Миколай даже пел под арфу знаменитого уличного певца Матитто, во Флоренции писал портрет великого Леонардо да Винчи, с ним же углублялся в изучение строения человеческого тела, а в Риме наблюдал звезды и лунное затмение с профессором Лоренцо Бонинконтри*. "Забудет он свою страну и свой долг перед ней!" - думали иные. Но я и тогда знал, что Миколай избрал своей специальностью медицину для того, чтобы, вернувшись в Вармию, разделить свое время между лечением наших бедных хлопов и столь полюбившейся ему наукой о звездах. (* Бонинконтри, да Сан-Миньято Лоренцо - известный римский астролог XVI века.) Задушевная беседа ученого каноника Тидемана Гизе с безвестным краковским студентом Каспером Бернатом началась, пожалуй, с подарка Збигнева - маленького томика философических писем грека Симокатты. Обронив в возке книжку, раскрывшуюся на одной из первых страниц, Каспер заметил, с каким любопытством заглянул в нее каноник. - Стихи? - спросил Тидеман Гизе. - Вы, молодой человек, увлекаетесь стихами? И сами, надо думать, немного грешите, а? Касперу пришли на ум его неуклюжие попытки объясниться с Миттой в стихах. - Я со стихами не в большом ладу, - признался он откровенно. - Да здесь только предуведомление к труду Симокатты написано в стихах... - Следовательно, это "Нравственные размышления"... - протянул с любопытством Гизе. - А как к вам попала эта книжечка? Предуведомление к ней написал Лаврентиуш Корвин*. (* Лаврентиуш (Лаврентий) Корвин (1469-1527) - воспитанник Краковского университета, друг Коперника, поэт, философ.) - Мне подарил ее мой Друг Збигнев, - пояснил Каспер. - Дело в том, что монах, торговавший книгами, сообщил ему, что "Нравственные размышления" с греческого на латынь перевел Миколай Коперник. Ознакомившись с предуведомлением, я из него узнал больше о канонике Копернике, чем о самом греке Симокатте... Он бег луны разведал и движенья Светил, кочующих в небесном своде,- Творенья нашего небесного отца... - ...И, исходя из повергающих в раздумье истин, Сумел исследовать умом первопричину Всего, что во вселенной существует! - с пафосом продекламировал отец Гизе заключительные строки Корвина. - Насколько я мог понять из слов бравого боцмана, - каноник кивнул на храпящего в углу возка Вуйка, - Миколай Коперник - ваш добрый знакомый? Или, возможно, вы, как многие сейчас, как тот же Лаврентиуш Корвин, увлечены его трудами? Во второй раз за нынешнее путешествие Касперу пришлось покраснеть. - Ни то ни другое, к сожалению, - сказал он, оправившись от смущения. - Говоря о приглашении в Лидзбарк, пан Конопка имел в виду одного себя... Ему случилось когда-то оказать Миколаю Копернику небольшую услугу, но я не уверен, что каноник до сих пор помнит об этом. А я для отца Миколая уж и вовсе чужой человек. С трудами его мне не довелось ознакомиться, хотя я и полон жадного к ним интереса. Особенно после предуведомления Лаврентиуша Корвина... - Вы дважды ошиблись, сын мой, - возразил Тидеман Гизе. - Во-первых, брат Миколай никогда не забывает людей, которые когда-либо оказали ему услугу... А во-вторых, может ли быть для него чужим человек, жадно интересующийся его трудами?! Тут Каспер почувствовал, что должен рассказать отцу канонику историю своего изгнания из Краковской академии... - Не правда ли, отец Тидеман, - закончил он свою повесть, - если оставить в стороне то, что мне пришлось покинуть своих друзей... и вообще близких мне людей, - добавил Каспер, краснея под проницательным взглядом Гизе, - для меня не все еще потеряно?.. Я ведь всегда мечтал о море, и, если пану Конопке удастся устроить меня хотя бы простым матросом на один из вармийских кораблей, я буду счастлив безмерно... Отец Тидеман покачал головой. - Науки, которые вы проходили в достославном Краковском университете, ученые споры, лекции, карты звездного неба, общение с просвещеннейшими людьми Европы - все это вы оставляете для того, чтобы до крови натирать руки канатом или пухнуть от цинги в каких-нибудь отдаленных морях? - спросил он с укором. - Я полагал, что у краковского студента больше гордости за свою альма матер, больше тяготения к знаниям... Объясните, едете ли вы к Копернику за рекомендацией на корабль или за тем, чтобы разрешить свои научные сомнения? - Я ведь не по своей воле покинул Краков и академию, - дрожащим голосом сказал Каспер. - И мне кажется, что, если бы каждый студент, увлеченный носящимися сейчас в воздухе новыми веяниями, стал обращаться за разрешением своих сомнений к своему любимому ученому, у людей науки не осталось бы времени для их собственных дел... Что я такое, чтобы отрывать каноника Коперника от его трудов? - Что ты такое? - подхватил внезапно проснувшийся Вуек. - Ты сын своего отца, капитана Роха Берната! Приходилось ли вам слышать это имя, святой отец? - Этот славный капитан, если не ошибаюсь, спас от холеры не менее сотни человек, когда пираты в Каффе закрыли выход из бухты? - Спас ровно триста одиннадцать человек, уж можете мне поверить! А сам - горе такое! - спустя пять лет умер от холеры! И мало того: когда мать каноника Миколая осталась вдовою и имела нужду в корабле, чтобы переправиться с малолетними детишками из Торуни во Влоцлавек, капитан Бернат взялся ее довезти... А ведь знаете, женщина и дети на корабле... - принялся было объяснять Вуек, но Каспер не дал ему закончить. - Следует ли понимать ваши слова в том смысле, что мне надлежит продолжать изучение наук? - спросил он каноника. - Боюсь только, что после изгнания из Краковской академии в Польше мне трудно будет найти пристанище... - Каспер остановился, вспомнив урок, преподанный ему Куглером. Однако каноник смотрел на него так участливо, что, путаясь и запинаясь, он все-таки закончил свою мысль: - Вы видите меня в первый раз, и я не знаю, вправе ли я просить у вас ходатайства... Не поймите меня превратно, я говорю не о нынешнем годе и не о будущем. Испытайте меня, поручите мне самую черную работу, и, может быть, если я проявлю старание... Каспер и не подозревал, что слова его могут вызвать такой взрыв гнева. - Стыдитесь, молодой человек! - воскликнул маленький каноник, смеривая юношу негодующим взглядом. - О какой черной работе может просить воспитанник Краковской академии! Вы, насколько я мог понять, прошли уже факультет "Свободных искусств", теперь вам пора подумать, к кому из профессоров тянет вас призвание... Не торопитесь, однако... До того, как получить звание доктора церковного права, Миколай Коперник изучал и литературу, и математику, и астрономию... Дядя настаивал на церковном праве, так как надеялся, что Миколай со временем станет его преемником по управлению диацезом, а тогда эти знания Миколаю очень пригодились бы... Однако полная мелочных забот и обязанностей жизнь каноника не привлекала Миколая. Получив все-таки, по настоянию епископа, шапочку доктора церковного права, он углубился в изучение медицины и действительно вывез из Италии глубокие познания в деле врачевания недугов. Да простит мне святая дева, если я не прав, но, к стыду наших медиков, в среде их считается, что человек, совершающий какие-либо операции на человеческом теле, недостоин принять церковное посвящение. Поэтому-то и лечат, и зашивают раны, и пускают кровь у нас коновалы и цирюльники - люди грубые и малосведущие... Служитель же церкви, даже имеющий звание доктора медицины, может пользовать больных только по заветам "высшего лекарского искусства" - без пролития крови, пуская в ход только пилюли, мази и притирания. А Миколай, каноник, ученый, племянник и лейб-медик вармийского владыки, берется за все, как простой деревенский брадобрей или костоправ. Лечит он у нас почти весь капитул, но зато его освободили от входящих в обязанности каноника частых разъездов по диацезу. Свободное время он может посвящать любимой астрономии... Я говорю это к тому, что в юные годы человек не всегда может с точностью определить, к чему у него имеются способности. Поэтому море, которое, как вы думаете, призывает вас, со временем может отступить и освободить место для какой-нибудь другой почтенной науки. Иногда юноша сомневается в себе только потому, что учитель его был недостаточно опытен или настойчив... Трижды и четырежды проверьте себя перед тем, как избрать дело, которое призвано стать целью вашей жизни! - А разве каноник Коперник не колебался перед тем, как окончательно остановиться на астрономии? - робко спросил Каспер. - Любовь к изучению неба еще в нежном отрочестве вложили в душу Миколая каноник Водка* и профессор Войцех из Брудзева**. И если Миколай колебался, то только выбирая дело, которое могло оставить ему побольше свободного времени для занятий астрономией, - поправил отец Тидеман, как показалось юноше, недовольно. (* Каноник Водка - польский ученый, профессор звездных наук Болонского университета. Даты его рождения и смерти неизвестны. **Профессор Войцех из Брудзева (Брудзевский) (1435-1494) - выдающийся польский астроном.) Поэтому Каспер никак не ожидал конца его фразы: - Я не стану обнадеживать вас преждевременно - брат Миколай очень требователен к себе и другим... Однако я точно знаю, что ему нужен знающий и прилежный помощник. А потом, если он найдет, что Каспер Бернат в достаточной мере усвоил преподанные ему науки, он, возможно, походатайствует перед его преосвященством епископом Ваценродом... - Походатайствует, как же ему не походатайствовать! - снова вмешался пан Конопка. - Говорил же я вам, что капитан Бернат доставил во Влоцлавек матушку каноника с обоими сыновьями... И, заметьте, святой отец, не взял с нее за это ни гроша... - Вуек, замолчи! - закричал Каспер возмущенно. Но Тидеман Гизе ласково положил на его локоть свою маленькую легкую руку. - Пускай говорит... Разве не стремимся мы до мелочей знать всю жизнь нашего дорогого отца Миколая? Пройдет время, - добавил каноник торжественно, - и весь мир поймет, что каждый прожитый Миколаем Коперником день прибавляет что-нибудь во славу науки. - Вот я и говорю, - ободренный его заступничеством, продолжал боцман, - теперь-то много найдется людей, восхваляющих ум и ученость каноника Миколая, а ведь я его видел, когда он вот такусенький был. И верите, когда его брат упал за борт, он тут же, не раздумывая, кинулся вслед за ним. А что касается капитана Берната, - упрямо гнул свое боцман, - то это золотой человек! Когда я попал в плен к алжирцам, он выкупил меня. Полновесными испанскими дублонами заплатил за меня капитан Бернат и даже глазом не моргнул!.. Правда, и я ему сгодился: два года и восемь месяцев провел я в Алжире и Марокко, научился по-ихнему говорить. Потом, когда нашему капитану нужно было что продать, или купить, или нанять лоцмана из ихних, чтобы провел судно меж камней, так уж, кроме меня, никто с ними не мог договориться. А когда "Ясколка" наша в Константинополь пришла, я уже славно по-турецки балакал, за переводчика у капитана был... А все это я веду к тому, что капитан наш тоже, как и Коперник, мог броситься в воду утопающего спасать... Да, достойные они оба люди, ничего не скажешь! Тидеман Гизе, сложив руки на груди, откинулся на кожаные подушки. - Вот старший брат каноника, мне думается, совсем иной, - добавил Вуек нерешительно и наконец совсем замолчал, полагая, что отец Тидеман уснул, убаюканный мерным покачиванием возка. Каспер, глянув на плотно зажмуренные веки Гизе, тоже не решился его тревожить. Поэтому, когда, не доезжая до Лидзбарка, каноник обратил на него свой лучистый взгляд, юноша удивился. Еще более удивили его слова отца Гизе: - Миколай Коперник - человек деятельный, благородный и доброжелательный. Однако доля, выпавшая ему, была достаточно сурова. Завистники говорят, что он прожил жизнь играючи, заслоненный от бед широкой спиной Ваценрода. Но это не так... Не хлебом единым жив человек... Волею небес Миколай - человек светский, философ по натуре, медик, поэт, живописец (да, да, в Лидзбарке напомните мне, и я покажу мой портрет его работы). Да, так вот, он вынужден был принять сан, чтобы наследовать своему дяде, епископу, ибо никто из живущих на земле более него не заслуживает этого... Став каноником и лейб-медиком Вармийского двора, он весь отдался трудам по изучению небесных сфер. А сейчас он снова вынужден оставить секстант и астролябию, чтобы взять в руки меч: вы отправляетесь в Лидзбарк в очень тяжелые дни для Польши, а еще более тяжелые - для Вармии. Наши западные соседи то и дело нарушают границы, то и дело происходят схватки между ратниками Тевтонского ордена и нашим городским ополчением... Поэтому, я думаю, брат Миколай не сможет вам уделить того внимания, которое вы заслуживаете... Да, заслуживаете! - повторил отец Тидеман, встретив удивленный взгляд молодого человека. - И вы и этот славный моряк... Мне доводилось встречаться со многими людьми во многих странах, и первое впечатление меня никогда не обманывает. Чистая душа и верное сердце - вот что украшает человека. Кстати говоря, то обстоятельство, пан Конопка, что вы хорошо можете объясняться с басурманами - алжирцами, тунисцами и турками, - может сослужить вам хорошую службу в Вармии. Упомяните об этом, когда будете говорить с отцом Миколаем... И для вас, дорогой Каспер Бернат, я постараюсь сделать все, что в моих силах. Уже три месяца, как Каспер находится в Лидзбарке. Он ежедневно встречается с каноником Миколаем, который стал для него всем: учителем жизни, наставником, старшим товарищем, спутником в их чудесных прогулках вдоль берегов быстрой Лыни. "Сам господь послал мне такого трудолюбивого помощника", - не раз уже говорил отец Миколай, но Каспер до сих пор не знает, подсказаны ли эти слова жалостью к бедному изгнаннику или действительно каноник видит в Каспере усердного помощника. Со своей стороны, юноша старается по мере сил быть полезным отцу Миколаю: он сбил тяжелые дубовые скамьи для башни, в которой Коперник ведет наблюдения за звездами, вставил слюду в окна, потому что не раз бывал свидетелем того, как его дорогого Учителя прохватывал озноб от ледяного, дующего с Балтики ветра. Он аккуратно ведет "журнал наблюдений" за небом, передвигает с места на место тяжелые приборы, дежурит по ночам в башне, когда Учителя отрывают от наблюдений редкие, но все же необходимые разъезды по диацезу или приемы. Отец Миколай, отправляясь в соседние деревни, частенько берет с собой тяжелую поклажу, и Каспер недоумевает, для чего она Учителю. Бумага, перо, дорожная чернильница у пояса - что еще нужно для того, чтобы привезти епископу нужные сведения! И, только отправившись как-то в путь с каноником, юноша понял, что за кульки и мешки, а иногда и бочонки грузит старый Войцех, когда его преподобие отец Миколай отправляется по диацезу. - Вот это мука и крупа для бедных, разоренных тевтонскими наемниками хлопов. А здесь в кульке - сало для них же. А это - медикаменты... Будучи личным лекарем его преосвященства, отец Миколай за недостатком времени иной раз отказывался пользовать каноников и викариев вармийских: им по средствам было съездить в Гданьск или даже в Краков. А вот, не зная ни отдыха, ни сна, племянник епископа навещает больных Сташков и Мацков и - прав отец Гизе - берется за все, как простой деревенский брадобрей или костоправ! Сколько людей он уже с