патра... - Позови сюда Антипатра! Ланика немедленно вышла, чтобы исполнить приказание. Трудно было глядеть в расширенные от ужаса глаза Олимпиады. Да и самой Ланике хотелось рыдать во весь голос. Если это так, ведь погибло все. Ее нежно любимый воспитанник, ее мальчик Александр... Ее брат, Черный Клит, который ушел с ним... Самые дорогие люди!.. Антипатр явился не сразу. Вошел хмурый, суровый, поклонился сдержанно. - Говори правду, - потребовала Олимпиада. - Я не знаю правды, - ответил Антипатр. - А что же ты знаешь? Что там за гонцы были? Где Александр? Где его войско? Ведь они же сказали тебе? - Я не верю тому, что они сказали. Олимпиада поднялась, подошла к нему, жадно глядя в его глаза. - Ты не лжешь мне? На ее страшно побледневшем лице резко обозначились пятна румян и черные линии бровей. Вместо живого лица на Антипатра глядела трагическая маска с горящими глазами. Антипатр слегка отстранился. "Испугалась! - подумал он. - Вот когда по-настоящему испугалась... Если так случилось, как говорят, то мщение не замедлит!" - Я знаю, я знаю, о чем ты думаешь! - сказала Олимпиада. - Я вижу твои мысли. Если погибнет мой сын, погибну и я. Но ты скажи мне - жив ли он? Я приказываю! Я приказываю тебе, слышишь? - Советую тебе молчать, - сказал Антипатр. - Это будет самое разумное, пока не узнаем настоящей правды. - Запри ворота. Все ворота. Все входы. И везде поставь стражу. Отряды поставь. Побольше стражи. И немедленно пошли гонцов к Александру! - Ворота заперты. Гонцы посланы. - Приведи сюда войско, ведь царь Александр оставил тебе войско. - Этого я не сделаю. - Я приказываю! - Нет. Я буду поступать, как найду нужным, пока царь Александр не снимет с меня обязанностей правителя Македонии. - Антипатр поклонился и вышел. Наступила ночь, быть может самая страшная ночь в жизни Олимпиады. Фрески на стенах ее покоев таяли, исчезали как дым, и перед ее глазами являлась мрачная долина в иллирийских горах. И в этой долине, стесненной скалами и дремучим лесом, лежало убитое македонское войско. Лежат македоняне, и среди них ее светлокудрый сын, царь македонский... Она выбегала из душной спальни, охваченная дикой мыслью - пусть запрягут коней, она поедет туда и поднимет тело своего сына! Ланика успокаивала ее, уводила обратно в комнаты. Тогда Олимпиада требовала, чтобы Антипатр немедленно явился к ней. Пусть он идет в Иллирию с войском! Пусть он идет и отомстит варварам за своего царя! И пусть привезет тело Александра! Но Антипатр не являлся. И тогда ужас охватывал Олимпиаду. Антипатр изменил. Он теперь с линкестийцами. Они договариваются убить ее. Она слышит их голоса за стенами, они идут отомстить за сыновей Аэропа, казненных по ее наущению. Они растерзают ее сейчас! - Никого нет, - убеждала ее Ланика. - Стража стоит на стенах. Все тихо. Да, Ланика права. Все тихо. - Ланика, ступай прикажи - пусть дадут мне лошадей, Я поеду в Иллирию. Милый сын мой лежит убитый, а я здесь... в бездействии! - Я не хочу этому верить, - отвечала Ланика, - дождемся гонцов. - Но линкестийцы убьют меня этой ночью! Ты слышишь, как они кричат на улице? "Она ответит нам за смерть Клеопатры и ее сына!" Они хотят отнять у меня царство! - Никто не кричит на улице, - возражала Ланика. И думала, сокрушенно качая головой: "Может быть, сын ее убит, а она думает о царстве!" - Им не удастся! - повторяла Олимпиада. - Я жена царя македонского и мать царя македонского, они не вырвут Македонии из моих рук! - И тут же громко стонала: - О, Александр! О, мой сын! О, Александр! Ланика плакала: - Хоть бы поскорее утро! Не спал в эту ночь и Антипатр. Бремя государства лежало на его плечах. Сам вооруженный, он держал под оружием и войско, оставленное ему Александром. На границах он поставил форпосты. Антипатр знал, что вся Эллада кипит сейчас, как котел; Александр убит - долой македонян! А по горным дорогам к пограничной крепости Пелию скакали его гонцы. Им дан был твердый приказ: увидеть Александра живым или мертвым, увидеть своими глазами и немедленно вернуться. Если увидят его живым - пусть рассказывают об этом повсюду. Если увидят мертвым - пусть скажут об этом только ему одному, Антипатру. И теперь, объезжая с отрядом сторожевые посты, Антипатр думал лишь об одном, ждал лишь одного - возвращения гонцов. Что скажут они ему? Какую весть привезут? Уже давно миновали те майские дни, когда ушел в страну варваров Александр. Уже летние месяцы плывут один за другим. Пора бы, пора возвратиться... Серебристое сияние, жаркой летней ночи было полно затаенной тревоги и смятения. Македония ждала новых вестей из Иллирии и решения своей судьбы. В эту же ночь к воротам старого эллинского города Фивы подъехало несколько всадников, закутанных в плащи. Подъехали тихо, чтобы их не услышала стража македонского гарнизона, оставленного Александром в фиванском кремле Кадмее. И хотя ночь была светлой и стража на стенах крепости не спала, никто не слышал, как открылись тяжелые городские ворота и неизвестные въехали в город. Утром стража донесла начальнику гарнизона Филоте, которого звали так же, как сына Пармениона, что в Фивах неспокойно. Филота поднялся на крепостную стену, откуда был виден весь город. На улицах и площадях толпился народ. Выступали ораторы. Неясный шум доносился в Кадмею, выкрики, как будто фиванцы радовались чему-то... Филота почувствовал неладное. Он выслал отряд в город, чтобы узнать, что случилось. Отряд вернулся очень скоро. - В Фивах восстание! Власть захватили демократы, они ночью приехали из Афин. Филота приказал запереть крепость. Скоро стало известно, что в Кадмею не вернулись из города два македонских военачальника - Аминта и Тимолай. Их убили на площади. Филота не мог понять, как фиванцы решились на все это. Что дало им такую дерзость? Шум в городе разрастался. Вот уже фиванцы собрались у самых стен Кадмеи. Что кричат они? - Ваш Александр убит в Иллирии! Вашего царя больше нет в живых! Уходите из Кадмеи! Убирайтесь, пока не уморили вас голодом! Гарнизон подавленно молчал. Неужели это правда? А если правда - ведь не на пир поехал Александр, а на сражение! - то кто же выручит их теперь? Может быть, сдаться и уйти, пока фиванцы согласны их выпустить? - Вы видели, как поступили они с Аминтой и Тимолаем? - сурово сказал Филота. - Так же будет и с нами, как только выйдем из крепости. Но если бы мы даже оказались сильнее их, мы не уйдем из Кадмеи, пока не будет приказа из Македонии. - Неужели это правда, что Александр погиб? - обращались македоняне друг к другу с одним и тем же вопросом. И каждому хотелось услышать в ответ: нет, неправда! Но кто мог с уверенностью сказать, что Александр жив? И все смотрели на Филоту. - Я не могу этому поверить, - сказал Филота, - но если придется поверить, соберем все наше мужество, чтобы выдержать эту беду. И пока нам не сообщат из Македонии, что тело Александра в Эгах, мы будем держать Кадмею и ждать его. Он приказал тщательно осмотреть стены крепости - где надо подправить, где починить, где укрепить их. И сам пошел проверить и на месте решить, как лучше подготовить крепость к защите. Весть о смерти Александра взбудоражила всю Элладу. Демократы, противники македонских царей, ликовали. Они широко разносили эту весть, они кричали об этом на площадях, на народных собраниях, в театрах. Они призывали эллинские города восстать против македонского владычества. Сейчас самая пора избавиться от македонян - Александр убит и войско его погибло! На эту весть откликнулся и персидский царь Дарий. Раньше, когда афинские демократы просили его помочь в борьбе с македонянами, Дарий писал им: "Я не дам вам денег, не просите меня, вы все равно ничего не получите!" А теперь он разослал письма во все эллинские города, призывая их к восстанию и предлагая хорошие деньги. Он сам был заинтересован в том, чтобы прогнать македонян с азиатского берега. Хорошие деньги! Взять у варвара деньги, позволить исконному врагу подкупить Элладу? Нет. Эллины на это не пойдут. Они будут презирать самих себя, если примут это позорное золото. Все государства Эллады отвергли предложение персидского царя. Все, кроме Спарты. Спарта взяла персидские деньги. И взял персидские деньги Демосфен. Послы Дария привезли в Афины триста талантов - около 720 тысяч рублей золотом - с условием употребить их в интересах персидского царя. Афинское правительство отвергло их. Но Демосфен взял: он считал, что интересы их одни и те же - погубить ненавистную ему Македонию. Тем более это легко будет сделать теперь, когда там уже нет царя! Снова, как в день смерти Филиппа, Демосфен надел праздничные одежды и вышел на Пникс. Он привел с собой какого-то человека с кровавой повязкой на руке. Толпа на площади собралась немедленно. Что-то будет? Говорят, Александр убит, но правда ли это? Народ теснился поближе к возвышению, на котором стоял Демосфен. Подтвердит ли он эту весть или опровергнет? Демосфен подтвердил. Да, Александр погиб в бою с трибаллами. И все македонское войско погибло в иллирийский горах. Эллада может считать себя свободной от всех договоров и обязательств, которые были заключены с македонским царем Филиппом и которые были подтверждены с Александром. Потому что ни Филиппа, ни Александра больше нет в живых! - Вот свидетель! - сказал Демосфен и подтолкнул вперед человека с перевязанной рукой. - Он сам был в бою под Пелием, где и получил рану. На его глазах был убит македонянин Александр! Гул прошел по толпе. И нельзя было понять - верят этому люди или нет, радуются или боятся выразить радость... - Да, - сказал раненый, - войско тавлантиев окружило македонян. Я сам видел, как слетели белые перья с царского шлема! Своими газами. Македоняне попали в ловушку. Царь македонский больше не придет в Афины. Македонская партия в Афинах умолкла. Снова всюду командовал Демосфен и такой же жестокий противник македонян оратор Ликург. Всюду слышались их речи, их распоряжения. Теперь действовать немедленно. Настало время освободиться от македонского ига, и терять этого времени нельзя! Афины больше не признают власти македонян. Но этого мало. Афины должны помочь и другим эллинским государствам освободиться от Македонии. И прежде всего надо помочь Фивам. Этот древний могущественный город, прославленный город Эпаминонда, так тяжко унижен. Там стоит македонский гарнизон. Македонян надо изгнать из Кадмеи! Афины вооружались. Демосфен распорядился, чтобы оружие было отправлено к фиванским беотархам, которые сейчас взяли власть в свои руки. Это оружие было куплено на персидское золото. Демосфен хоть сейчас повел бы афинян на помощь Фивам. Но афиняне каждый раз, как только дело доходило до войны, до похода, считали, что торопиться незачем. История Афин хранит много славных и громких побед, когда вся Эллада была обязана им спасением от варваров. Но бесплатный, широко распространившийся труд рабов сделал свободных афинских граждан изнеженными, тяготы и лишения военных походов путали их. Всю свою жизнь Демосфен горько упрекал афинян в бездеятельности, в медлительности, бранил их, стыдил... И все-таки афиняне сохраняли свой характер. Надо выждать. Посмотреть, как обернутся события. Другое дело, если враг подойдет к афинским стенам, тогда они тотчас возьмутся за оружие! Но пока это в Фивах... Фиванцы и сами справятся. Тем более, что аркадяне идут им на помощь. А македонянам уже не на что надеяться. Вот и элейцы прогнали своих правителей, которые держали сторону Александра. Этоляне тоже волнуются... Антипатр, видя, что происходит в Элладе, потребовал созвать совет амфиктионов. Представители эллинских городов собрались на Истме в Коринфской области. Македонские послы сурово напомнили им о заключенных с Македонией договорах. - Каждый город клятвенно обещал не выпускать из своих стен скрывшихся у них политических преступников и не дозволить им вернуться на родину. Афиняне сделали это. Они позволили фиванским беглецам, которые прятались у них, вернуться в Фивы, они снабдили их деньгами и оружием, - разве это не измена? А договоры заключаются для того, чтобы их выполнять. Так вот и выполняйте - усмирите своих мятежников. Вы обязаны это сделать! Старейшины, прибывшие на собрание, вздыхали. Да, это так. Договоры заключаются для того, чтобы их выполнять. Но перед их глазами стояли фиванские послы. Они стояли с оливковыми ветвями в руках, обвитыми овечьей и козьей шерстью, и умоляли о помощи. - Избавьте от позора и тягчайшего унижения наш древний и славный город. Эллада всегда была свободной - вспомните об этом! Вступитесь за святое дело - защитите нашу свободу! - Что вы будете делать с вашей свободой? - презрительно отвечал Антипатр. - Вы своими раздорами и войнами погубили Элладу, вы истребляете самих себя неустанно, многие годы! У вас даже нет вождя, чтобы выступить в поход против нашего общего врага - перса. А когда наш царь Александр согласился вести объединенное войско против персов, вы принимаете персидские деньги, чтобы воевать с нами. Где у вас совесть? И все-таки мольбы фиванцев победили. Зачем Антипатр говорит об Александре, если его уже нет на свете? Кто же поведет их в Персию? И кто же спросит с них за нарушенные договоры, если того, с кем эти договоры заключались, нет в живых? Македоняне уехали с Истма в суровом и яростном молчании. Без вооруженной силы с эллинами невозможно договориться. А от Александра все еще нет вестей. МАКЕДОНСКОЕ ВОЙСКО ИДЕТ! Не в силах разрушить стены Кадмеи и расправиться с македонским гарнизоном, фиванцы окружили крепость высоким и плотным палисадом, окопали рвами, чтобы никто не мог прорваться туда и помочь македонянам. Они отрезали всякий доступ в Кадмею, туда уже не могли подвезти ни съестных припасов, ни оружия. Чего теперь ждать македонянам? Смерти. Они не сдались, не попросили отпустить их на родину. Теперь конец, пусть погибают. Кадмея снова станет фиванской, Фивы обретут свободу, позор Херонеи будет отомщен! У Антипатра в Македонии еще есть войско. Он, конечно, явится подавить восстание. Но Фивы на этот раз не уступят в битве! Фиванцы деятельно готовились защищать город. Везли провиант, запасались на случай осады. Везли оружие. Освободили рабов и вооружили их, поставив на защиту городских стен. Вооружили и метеков [Метеки - люди, не имеющие прав гражданства.], усилив ими свое войско" А там подойдут и союзники - афиняне, аркадяне. Конец македонскому владычеству! Эллада снова свободна! Правители города, вожди демократической партии, которых изгнал когда-то Филипп, торжествовали. Славный город Фивы, древний город Фивы, город великого вождя и героя Эпаминонда, который когда-то даже Спарту поставил на колени, - этот город сбросит македонские цепи. Он снова будет властвовать над всей Беотией. Фиванские беотархи будут вершить фиванские и беотийские дела. В радостном возбуждении вновь избранные правители не знали отдыха в эти дни. Они произносили речи, призывая стоять насмерть за свободу своего города, они готовили войско, осматривали стены, приказывая укреплять их... Им казалось, что над Фивами встает какая-то невиданно светлая заря, занимается новый день радости, свободы, славы! В этом счастливом тумане они не задумывались и не тревожились сомнениями. Афины обещают помочь, Демосфен прислал им оружие. Все так. Однако афинское ополчение пока что и не думает выйти за пределы афинской земли. Придут аркадяне, они уже вышли в путь. Однако что-то путь их слишком долог и труден, они где-то остановились в горах. Беотархи фиванские не слышали, как смеется в Афинах Эсхин, извечный сторонник македонской партии. - Аркадяне ждут денег, Демосфен обещал заплатить им за помощь Фивам. Они ждут задатка. Но Демосфен слишком скуп. Деньги нужны ему самому - хотя бы и персидские! Фиванские беотархи думали только об одном - освободиться от македонян, отомстить им за свое поражение, поднять Фивы на прежнюю высоту власти и могущества! И все это теперь возможно, все возможно. Ведь Александра нет в живых! Он уже не приведет в Элладу свои фаланги. А с Антипатром, если он явится, битва будет недолгой! Македоняне забудут дорогу в Беотию! Так проходили дни, полные горячей деятельности в Фивах. Полные суровой сдержанности и ожидания в Кадмее. Филота строго следил за дисциплиной своего гарнизона. Но воины и сами понимали, как серьезно и опасно их положение. Жили настороже; жили, неустанно прислушиваясь к тому, что происходит за стенами; жили, не выпуская из рук оружия. Расчетливо экономили провиант - еще неизвестно, когда придет к ним помощь. - А придет ли помощь? - спрашивали Филоту. - Придет. - Ты веришь в это, Филота? - Я не верю. Я знаю. И снова и снова поднимался на стену крепости и глядел в широкие дали Беотии - на хлеба, которые уже созрели, на маленькие круглые тока, где молотили хлеб, на окрестные горы, на светлую голубизну реки, на дорогу, идущую от Фермопил... Что там за пыль поднимается над этой дорогой? Не идет ли Александрове войско? Нет, это веют хлеб поселяне, подбрасывая зерно на воздух. Нет, это туман мерцает и тащится по лугу от реки... Александр ушел так давно, еще в начале мая. Племена в тех краях сильные и свирепые. Филиппа они боялись, но испугаются ли такого юного царя? Справится ли он с ними? Вырвется ли оттуда живым? Или его и вправду уже нет на свете? Так или иначе Филота не сдаст Кадмеи. Не сдаст до конца, если даже придется здесь погибнуть. Прошло около двух недель с тех пор, как принесли известие о смерти македонского царя, с тех пор, как в Фивах подняли восстание вернувшиеся изгнанники-демократы. Македоняне в Кадмее видели, как с каждым днем становится крепче стена, отгораживающая их от всего мира. Фиванцы, заколачивая колья, кричали им что-то бранное, насмехались над ними. Македоняне отвечали им тем же. Те - с откровенным весельем победителей, эти - с яростью и угрозой побежденных, но не сдавшихся. И вот, когда была на исходе вторая неделя фиванского торжества, в Фивы явились испуганные гонцы с беотийских границ, - Идет македонское войско! Встревоженный народ проводил гонцов к правителям города. Бледные, еле переводя дух, гонцы повторили: - Македонское войско идет форсированным маршем. Уже прошло через Фермопилы. Подходит к Копаидскому озеру! Правители, стараясь сохранять спокойствие, переглянулись между собой, как бы спрашивая друг у друга - что это значит? - Это Антипатр идет! - сказал один из беотархов. - Неужели мы испугаемся Антипатра? Не такой уж он грозный полководец, да и войска у него немного. А наши македоняне крепко заперты в Кадмее, они ему не помогут! Правители успокоили народ. Приказали вооружиться. Если Антипатр подойдет к Фивам, дадут сражение. Но вскоре явились другие гонцы, еще более встревоженные, еще более испуганные. - Граждане фиванские! На нас идет сам Александр! И снова правители принялись убеждать фиванцев: - Как может оказаться здесь Александр, если он убит в Иллирии? Ведь люди видели своими глазами, как под Пелием погибло вместе с ним все его войско! - Но мы слышали, что вождя называют Александром! - уверяли гонцы. - Они уже вступили в Галиартскую область. В селениях, где они брали провиант, люди слышали это имя - Александр! - Ну так, значит, это Александр-Линкестиец, сын Аэропа. А уж с ними-то мы договоримся. Линкестийцы никогда не стремились поработить Элладу. И вы сами подумайте, граждане фиванские, если бы Александр, сын Филиппа, был жив, то смог ли бы он от Пелиона дойти сюда за тринадцать дней? Не на крыльях же они летят, они люди, а не боги. Не поддавайтесь пустым страхам - убитые не встают, а невозможное остается невозможным! Фивы снова успокоились. Люди принялись за свои обычные дела. Да и правда - как мог бы Александр за тринадцать дней явиться из-под Пелиона в Беотию? Пустые слухи, пустые страхи! А на другой день Александр, которого фиванцы так охотно и так надежно похоронили, уже стоял со своим войском в Онхесте, почти под стенами Фив. Невозможное оказалось возможным. Александр пришел. СУДЬБА ФИВ Александр, как только узнал о событиях в Фивах, прямо из-под Пелиона повернул войско в Беотию. - Они обманули меня! - сказал он, взбешенный вероломством фиванцев. - И они за это жестоко поплатятся. Я заставлю их горько пожалеть о том, что они сделали! Войско шло почти без отдыха. Александр шагал вместе с пехотинцами своим резким, стремительным шагом, показывая пример выносливости и неутомимости. Широкоплечий, коренастый, он не уступал старым воинам, закаленным в трудных походах. И там, где даже они сдавали, он все еще шагал и шагал. Они шли по суровым землям, по бесплодным, иссохшим степям, поднимая пыль, от которой задыхались сами. Они переправлялись через реки, карабкались по каменистым склонам горных хребтов, стоящих на пути. Перейдя Кабунские горы, они на седьмой день вступили в Фессалию. А еще через шесть дней оказались по ту сторону Фермопил и по Локрийским холмам вошли в Беотию. Немного не дойдя до Фив, Александр занял небольшой город Онхест, недалеко от Копаидского озера. Здесь, среди безлесной Тенарской равнины, войско его остановилось и перевело дыхание. Эллины не верили своим глазам, увидев Александра. Но это был Александр, сын Филиппа, и это его фаланги стояли под Фивами! И сразу в Элладе все переменилось. Афинское ополчение, которое Демосфен собрал на помощь Фивам, осталось дома. Аркадяне уже спустились было со своих гор, направляясь к союзникам. Но имя Александра остановило их на Истме. Зато в македонское войско отовсюду пошло пополнение. Шли платейцы, которых жестоко угнетали фиванцы, шли феспийцы, шли фокидяне... Все эти народы, когда-то порабощенные Фивами, ненавидели Фивы. Услышав о смерти Александра, они пришли в отчаяние. Кроме него, никто не мог укротить безудержную жестокость фиванцев. Впереди было снова рабство и мучительство. Но Александр пришел! И теперь не было для фиванцев врагов страшнее, чем эти люди, которых они так долго держали в рабстве, мучили и презирали. В Фивах готовились принять бой. Македонская партия подняла было голос: - Надо сдаться. Нам не сохранить города! Но правители, которые незаконно вернулись в Фивы, нарушив все договоры, и друзья их, которые тайно открыли им ворота, не могли сдать города. Принять бой - еще есть надежда победить. Сдать город - приговорить себя к немедленной смерти. В Кадмее уже знали, что Александр в Онхесте. В городе были друзья, которые ухитрялись сообщать македонянам обо всех событиях. Услышав, что Александр жив и что он здесь, под Фивами, Филота едва не прослезился: - Пришел! Клянусь Зевсом, пришел! И опять стоял на стене, с нетерпением ожидая увидеть идущее к Фивам македонское войско. Прошел день, полный ожидания. Протекла медленная осенняя ночь. И наутро случилось то, чего так ждали македоняне в Кадмее, - они увидели идущее к Фивам войско. Шла конница. Шли фаланги. Громыхали осадные машины, волоча за собой густую желтую пыль. А впереди на вороном лобастом коне ехал Александр. - Пришел! Весь гарнизон кричал от радости, приветствуя своих. Трубили в трубы, чтобы показать Александру, что они живы и что они не сдались. Александр подвел войско к стенам города и стал лагерем у его северной стороны. Тридцать тысяч пехоты и три тысячи конницы подступило к Фивам - опытные, умелые, закаленные в битвах воины и с ними полководец, не знающий, что такое страх. - Подождем, - сказал Александр. - Может быть, фиванцы поймут свое безумие и попросят мира. Разбить их мы всегда успеем. Но если они одумаются и сдадут город, мы уйдем отсюда без войны, которая ни им, ни нам не нужна. Фиванские правители поспешно собрались на совет. Они еще никак не могли опомниться, никак не могли поверить своим глазам, что царь македонский, живой и невредимый, стоит у их стен! Но хоть и трудно, хоть и непереносимо этому поверить, однако это так. И надо немедленно решать - что теперь делать? Первым высказался Феникс, старый фиванский демократ, один из тех, кто тайно вернулся сюда из Афин. - Неужели мы примем на себя такой позор и сдадим македонянину наш город? Разве не достаточно мы сильны, чтобы отстоять свою свободу? - Вспомни, союзников у нас нет, - возразили ему, - союзники изменили нам. - Давно ли фиванцы побеждали города и народы без всяких союзников? - горячо вступился Профит, так же тайно, как и Феникс, вернувшийся в Фивы. - Разве союзникам мы обязаны нашими прежними победами? - Тень Эпаминонда стоит между нами! - воскликнул, подняв руку, Феникс. - Неужели мы предадим его славу? Не стыдно ли нам покориться македонянину, чтобы он затоптал нашу свободу? - Александр ждет, - попробовали образумить их более дальновидные люди. - Не случится ли так, что Фивы будут разорены по нашей вине? Но вожди демократов, вершившие в Фивах все дела, и слушать не хотели подобных слов. Верили они, что отстоят Фивы? Или спасали свою жизнь, надеясь победить? Они были напористы, красноречивы. И совет вынес решение принять бой. Александр ждал. Гнев уже раскалял его сердце. Ему надо готовить войско к походу в Азию. Впереди столько огромных дел, открытий, завоеваний! А он должен без конца усмирять то варваров, то эллинов. На что надеются фиванцы? Неужели они не понимают, какая сила стоит у стен их города? Александр ждал от фиванцев посольства. Вместо этого ворота города неожиданно открылись, и оттуда вылетело несколько отрядов конницы и легковооруженных пехотинцев. Они бросились к македонскому лагерю и с ходу обстреляли передовые посты. Несколько человек упали, сраженные их дротиками. Александр приказал отбросить фиванцев. Македоняне выполнили это мгновенно и с такой силой, что те бежали, не оглянувшись. На другой день Александр передвинул войско к южным воротам, поближе к Кадмее. Он привел фаланги и конницу в боевой порядок, расставил осадные машины... И все еще ждал, все еще надеялся, что время, которое он дает фиванцам, образумит их. Попробовал начать переговоры. - Выдайте мне зачинщиков Феникса и Профита, и я прощу вас и забуду о том, что здесь произошло, - обратился он к фиванцам. - Если хочешь мира, - ответили фиванцы, - выдай нам Антипатра и начальника гарнизона Филоту! Александр еще терпел, хотя гнев уже затуманивал ему глаза. Он приказал объявить: - Кто из фиванцев пожелает, тот может явиться ко мне и принять мир, установленный для всей Эллады! В ответ фиванцы с высокой башни, венчающей городскую стену, прокричали свое объявление: - Каждый, кто желает с помощью персидского царя и фиванцев освободить эллинов и уничтожить тирана Эллады, пусть приходит к нам! Если Александр еще владел собой, то у его военачальников и войска терпение кончилось. Первым не выдержал Фердикка. Не дожидаясь приказа, его отряды ринулись на вражеский палисад, которым фиванцы обнесли Кадмею. Они разметали колья, прорвались через рвы и заграждения и напали на фиванскую конницу, стоявшую за частоколом. Александр, увидев, что его передовые отряды могут быть отрезаны, дал команду к наступлению. Зловеще протрубили военные трубы. Войско тронулось к стенам города. Фиванцы, стоявшие у стен, приготовились к бою. Услышав, как заревели македонские трубы, в городе в голос заплакали женщины. Схватив детей, они побежали в храмы под защиту богов. Там они припали к алтарям, умоляя всемогущих спасти их город, их мужей и отцов, их жизнь и свободу! Противники сошлись, оглушая друг друга воинственным кличем. Непомерная сила надвигалась на фиванцев, но они не собирались отступать, а еще и бранились и кричали - пусть македоняне согласятся, что все-таки они хуже фиванцев! Сначала метали друг в друга дротики. Потом стали рубиться мечами. Дрались упорно, беспощадно. Раненые и с той и с другой стороны валились под ноги дерущимся. - Не предадим детей и родителей рабству! - кричали фиванцы. - Не предадим родину, общий свой дом неистовству македонян! - Не уроним доблести нашей! - кричали македоняне. - Не уроним славы Македонии! Александр, видя, что фиванцы не сдаются, а воины его уже утомлены, ввел в сражение свежее войско. Но фиванцы как безумные дрались с еще большей отвагой, с еще большей дерзостью. И тут Александр двинул на них фалангу. Фаланга шла шаг в шаг, выставив тяжелые копья, закрывшись железной стеной щитов. Фиванцы еще пытались отбиваться. Но фалангиты смешали и опрокинули их. Поняв, что битва безнадежно проиграна, фиванцы в ужасе бросились в город - и пехота и конница. В воротах они сгрудились всей массой, лошади сбивали и топтали копытами пехотинцев, многие погибали тут же... Не помня себя, фиванцы стремились под защиту стен. Но они не успели закрыть за собой ворота, и македоняне вместе с ними ворвались в город. Македонские воины, взбешенные сопротивлением, гнали фиванцев по улицам, рубили и убивали всех, кто попадался. Они пробились к Кадмее, и освобожденный македонский гарнизон ринулся в нижний город на помощь своим. Македоняне лезли на стены, сбивая защиту, разрушали дома, врывались в храмы... Белые перья на шлеме Александра мелькали всюду, где шла самая горячая битва. Он командовал, он ободрял свои войска. Он дрался сам, меч его сверкал, быстрый, как молния, и такой же, как молния, беспощадный. Фиванцы еще кое-где защищались, но это уже была храбрость отчаяния. Фиванские всадники, потерявшие команду и метавшиеся по городу, увидели незапертые ворота, распахнули их и умчались в поле. Толпы безоружных фиванских горожан с криком бежали по улицам, настигаемые македонянами, и падали под ударами их мечей и копий. Немолчный стон стоял над городом - вопли, рыдания, жалкий плач детей, мольбы о помощи, проклятия ненавистным врагам... Фалангиты, разгоряченные битвой, не щадили никого - ни воина, который еще защищался, ни женщин, ни детей, заливая их кровью алтари богов. И не так беспощадны были македоняне, как те народы, которые так долго и так тяжко были угнетены Фивами, - платейцы, фокидяне и другие беотийские племена. Со страшной злобой они вымещали на гражданах жестокого города свои неисчислимые страдания. Когда вечерний сумрак укрыл залитые кровью Фивы, Александр приказал солдатам вложить мечи в ножны. Шесть тысяч убитых фиванцев лежало на улицах города, на его площадях, на ступенях его храмов... Наступила ночь, но в Фивах не было тишины. По улицам бродили огни факелов, страшно выли собаки. И не переставая кричали и плакали женщины. Наутро, едва поднялась над горами Беотии печальная туманная заря, македоняне вышли хоронить своих павших соратников. Они обошли весь город - заглядывали в дома и храмы, поднимали убитых и в торжественном молчании несли их на щитах к могилам. Александр сам следил за тем, чтобы похоронные обряды строго соблюдались, чтобы отданы были все воинские почести павшим в бою. Пусть живые видят, что, если их тоже настигнет смерть на поле боя, об их душах позаботятся и не дадут им скитаться без пристанища. Были принесены обильные жертвы богам. Не жалели благовоний. Царь и сам положил в огонь алтаря несколько драгоценных зерен ладана, привезенного из далеких стран. После этого Александр созвал своих военачальников и этеров. - Что будем делать с Фивами? - Разорить! - сразу закричали платейцы и орхоменцы [Платея - город в Беотии; город Орхомен и Орхоменская область в Беотии, захваченные Фивами.], которые были в войсках Александра. - Чтобы их не было на земле! - Как ты решишь, царь, так и будет, - сказал Филота, - но я напомню тебе, что в договоре есть пункт: за измену союзу - смерть. Александр должен наказать фиванцев. Не наказать их нельзя. Если он простит сейчас Фивы, то же самое начнется в Афинах. Александр знал, что Афины всегда готовы восстать против него. А там загремит оружием и Спарта - не зря же спартанцы взяли у перса деньги. И тогда опять междоусобная война. И тогда опять на неизвестное время отдалится его поход в Азию. Но Александр не хотел решать судьбу Фив. Ведь он намеревался только овладеть стенами города и принудить его к сдаче. А вместо этого он уничтожил почти весь фиванский народ. - Я отказываюсь выносить решение, - сказал Александр. - Здесь собрались военачальники многих народов. Среди вас есть и члены Коринфского съезда, на котором был провозглашен всеобщий мир. Я предоставляю вам судить Фивы и решить их судьбу. Как решит этот суд, так и будет. Начался суд. Судили фиванцев в большинстве платейцы, орхоменцы, фокидяне, феспийцы [Феспийцы - жители города Феспия в Беотии.] - народы, покоренные Фивами. И все говорили только одно: Фивам прощения нет. Вот тут и припомнили фиванцам все злодеяния, творимые ими в течение многих лет. Припомнили и то, как они беззаконно взяли Платеи во время перемирия и поработили платейцев. И то, как они убили всех, кто сдался в плен. Вспомнили и о том, как хотели они погубить Афины, когда Спарта со своими союзниками собиралась поработить афинян. О разрушенных и разграбленных беотийских городах, о невыносимом гнете и мучительствах, о загубленных детях, проданных в рабство в чужие земли, - обо всем теперь вспомнили судьи, судившие своих поработителей. Кто выступит теперь здесь, на суде, и защитит Фивы? Кто скажет, что этого не было? Кто скажет, что все это можно простить и забыть? Тут же вынесли и постановление. Город Фивы сровнять с землей. Оставить храм Геракла и сохранить его участок земли. Остальную землю, на которой стоят сейчас Фивы, разделить между союзниками Александра. Всех фиванцев, оставшихся в живых, с их женами и детьми продать в рабство. Оставить свободу лишь жрецам и жрицам и тем людям, которые связаны узами гостеприимства [Узы гостеприимства - люди, связанные узами гостеприимства, обязаны принимать и защищать друг друга, даже если их государства враждуют между собой.] с македонянами. Восстановить разрушенные Фивами Орхомен и Платеи и обнести их стенами. Бежавших фиванцев задерживать всюду, в Элладе ни одному эллину не принимать фиванца. - Только прошу, не разрушайте дом Пиндара, - сказал Александр, - и не трогайте его родных. Это был великий поэт!.. Судьи записали его просьбу. Постановление было принято единогласно и безоговорочно. И тогда началось великое разорение древнего города. Всех фиванцев, оставшихся в живых, вывели в лагерь. Они шли длинной вереницей, сопровождаемые вооруженными отрядами. Шли молча, с поникшими головами, потерявшие все - родину, свободу, честь. Шли старики, еле передвигавшие ноги. Шли раненые воины, потерявшие оружие. Шли девушки, помертвевшие от страха. Шли женщины с детьми на руках. Шли дети, цепляясь за одежды своих матерей. Шли гордо, угрюмо. Лишь изредка, переступая в последний раз высокий порог родных ворот, какая-нибудь женщина вскрикивала, не в силах сдержать рыдания. Но пощады и прощения не просил никто. Александр смотрел, как шли пленные. Они будто не видели царя. В его власти было защитить их. Но они знали, что македонянин их защищать не будет. Лишь один пленный фиванец, седой Клеад, вдруг остановился перед царем: - Дозволь мне обратиться к тебе! - Говори. - Царь! Фиванцы не так виноваты перед тобой, как наказаны. Фиванцы отложились не от тебя - нам сказали, что ты убит, - а от твоих наследников. Виноваты они в легковерии, а не в измене. За эту вину, однако, они уже понесли наказание - их молодежь истреблена. Теперь остались лишь толпы стариков и женщин, бессильных и безвредных, которые к тому же перенесли столько насилий и оскорблений, что никогда не приходилось им терпеть ничего более горького. И я, Клеад, прошу теперь уже не за граждан, которых осталось так мало, а за невинную родную землю и за город, который порождал не только мужей, но и богов! Увидев, что Александр нахмурился, Клеад продолжал с еще большей горячностью: - А лично тебя, царь, я, Клеад, заклинаю - вспомни о твоих религиозных связях с Фивами. Ведь в Фивах рожден Геракл, от которого ведет начало твой род эакидов. В Фивах же провел свое детство твой отец Филипп! Поэтому я, Клеад, прошу тебя, царь, пощади город, который некоторых твоих предков почитает, как богов, а других, воспитанных здесь, видел великими царями! Больше ему не дали говорить. Военачальники, осудившие город, приказали отогнать Клеада. И он пошел, тяжело вздохнув, вслед за своими фиванцами, обреченными на рабство. С Фивами поступили так, как решили судьи. К стенам подвели тараны, их гулкие равномерные удары слышны были далеко. Их слышали и пленные фиванцы, - эти удары били их прямо по сердцу. С грохотом рушились древние стены, красная и желтая пыль стояла над городом. Победители разваливали дома, грабили имущество богатых горожан, нагружали телеги всяким добром и вывозили в лагерь. Не так много понадобилось времени войску, чтобы разрушить город и сровнять его с землей. Александр пришел взглянуть на его развалины. Груды камня и разбитого кирпича лежали перед ним. И всюду стояла страшная, глухая тишина. Где же они теперь, те, которые кричали вчера, что отомстят за позор Херонеи? Где они, которые, обещая сохранить свободу Фивам, привели город к гибели? Александра понемногу охватывала тоска. Удар его оказался слишком сильным. Ведь даже отец так не поступил бы. Отец мог бы уничтожить Афины, но не сделал этого... Александр в раздумье снял шлем, отвел рукой волосы со своего невысокого влажного лба. И вдруг вспомнил. - А храм Диониса?.. - обратился он к этерам, сопровождавшим его. - Разорили? - О храме Диониса не было ничего сказано, - ответили ему. - Храм Геракла сохранен. Но Диониса?.. Александр побледнел. Как же он мог забыть, что и Дионис рожден в этом городе! Мгновенно встала перед глазами веселая комната в македонском дворце в Пелле, где на полу, словно ковер, лежит мозаика из речной гальки. Большой темный квадрат, а на нем, как солнечное видение, светлокудрый веселый бог Дионис мчится на пятнистой пантере. Александр знает в лицо Диониса с самых ранних лет детства, он приходил к этому богу, говорил с ним. Дионис был ему другом. И вот теперь он разрушил его храм! Жрецы говорят, что боги мстительны, даже такие веселые, как Дионис... - Он не простит мне, - прошептал Александр с тяжелым предчувствием отдаленных, но неизбежных бед. "ЗЕВС СОРВАЛ МЕСЯЦ С НЕБА!" Стон прошел по Элладе: - Фивы пали! И страх, как ледяной ветер, полетел по эллинской земле. Элейцы выгнали было из своей страны сторонников Македонии. Но сейчас они поспешили вернуть их обратно. Аркадяне немедленно отозвали с Истма свои войска, шедшие на помощь Фивам. И тут же казнили своих правителей, которые послали эти войска. Этоляне и другие племена уже шли к Александру на поклон, с покорной головой, с мольбой о прощении за то, что они поверили в его смерть, за то, что не остались верны ему. Александр прощал их и отпускал: эти народы не тревожили его. Он ждал, что скажут Афины. Было начало сентября. Созрел виноград, заиграло в кратерах веселое вино. Собрали урожай маслин - главное богатство скудной земли. Обмолотили хлеб. Жестокая летняя жара, иссушающая тело, уже прошла; успокоенное солнце светило с ласковой щедростью, не обжигая, не изнуряя. Высокая гора над Афинами приняла легкие воздушные очертания, зелень виноградников смягчилась желтизной и пурпуром. И отовсюду из-за холмов в город заглядывало яркое лилово-синее море. В Афинах еще ничего не знали. Там справляли великие мистерии. Все были заняты служением богам, процессиями, жертвоприношениями... И вдруг в этот торжественный, праздничный мир ворвались обезумевшие, в растерзанных одеждах люди, бежавшие из разгромленных Фив. Они явились прямо из пекла кровавой битвы в ужасе и отчаянии. - Фивы пали! Александр разрушил Фивы! Нашего народа больше нет! Ни для каких дел, ни для каких событий афиняне не оставляли своих мистерий. Даже войну, если она приходилась на этот месяц, они прерывали ради празднества, заключая перемирие. Но весть о внезапном падении могущественного города сбила и смешала священный ритуал. Шествие распалось. Народ в смятении толпился на улицах. Кричали, спорили. - Александр явился из Иллирии! - Александр в двух переходах от Афин! - Что будем делать? Что думают наши правители? - Ведь было же решено послать помощь в Фивы. Почему же не послали? - Ведь и флот был снаряжен, но он остался в Пирее! - Что вы кричите? Когда было посылать флот, если наступило время великих мистерий? Неужели гнев людей страшнее гнева богов? - Боги могут пощадить. Но македонянин пощады не знает! Что будет с нами? Правители открыли Народное собрание. Демосфен, мрачный, расстроенный, ошеломленный, стоял в стороне, ни на кого не глядя. Тонкие длинные губы были крепко сжаты, рот совсем исчез под густыми седеющими усами. На лбу залегли резкие морщины. Александр?.. Как случилось, что он остался живым и так внезапно появился в Фивах? Совсем недавно Демосфен выступал перед собранием в праздничных одеждах и с ликованием уверял афинян, что Александр погиб, и войско его погибло, и что им больше некого бояться. Как обманули его эти подлые трусы, бежавшие из-под Пелия! И как легко он, Демосфен, поверил им! Что ж, человеку свойственно верить тому, чему хочется верить. И вот теперь он, прославленный оратор Демосфен, стоит в стороне и молчит, не поднимая взгляда. А на возвышение всходит Демад, красиво причесанный, богато одетый, благоухающий дорогими духами. - Граждане афинские! Я всегда говорил, что враждовать с македонскими царями нам не следует. Беда грозит нам лишь по милости неразумных людей, которые из-за личной вражды и ненависти поставили под удар Афины. Теперь надо исправлять их тяжелые ошибки, которые могут обернуться для нашего народа гибелью так же, как это случилось в Фивах. Надо немедленно отправить к Александру посольство, и не кого-нибудь послать, а людей, ему знакомых и приятных. Надо поздравить царя со счастливым возвращением из земли трибаллов и с иллирийской войны, а также с успешным и справедливым наказанием восставших Фив. На площади поднялся шум, раздались негодующие голоса - поздравлять македонянина с успешным разорением эллинского города? И называть это справедливым наказанием?.. Демад повысил голос и продолжал так же твердо и уверенно: - Да, со справедливым наказанием восставших Фив! Не забывайте, граждане афинские, что мы тоже виноваты перед ним: мы выпустили из Афин фиванцев, которые прятались у нас, а они подняли в Фивах восстание и тем нарушили договор. Не будем же навлекать на себя то, что навлекли Фивы. Так вот, пусть наши послы постараются исправить и эту тяжелую для нас ошибку, - Демад взглянул в сторону Демосфена, - пусть они попросят у царя разрешения принять фиванских беглецов. Пусть он разрешит нам дать им приют! Трудно, унизительно все это было для афинян. Поздравлять царя с победой над Фивами, просить разрешения... Но грозные македонские фаланги стоят от них всего в двух переходах. Пусть сохранят боги афинян от того, чтобы увидеть под своими стенами два белых пера на шлеме полководца! К Александру отправилось посольство - десять человек из македонской партии. Они поздравили царя и с благополучным возвращением, и со справедливым наказанием Фив. Александр принял их со всей любезностью хорошего эллинского воспитания. Но народу афинскому послал с ними письмо. Царь потребовал выдачи своих врагов - Демосфена, Ликурга и всех их сторонников. Потребовал также выдачи военачальника наемных войск Харидема, который всегда был свирепым противником македонских царей, положивших конец его разбойничьим набегам. И Эфиальта - этот человек недавно ездил послом к персидскому царю в Сузы. Потребовал выдачи Гиперида, Полиевкта, Харета, Диотима, Мироклея - военачальников и политических деятелей, всегда бывших противниками его отца Филиппа и его самого. - Эти люди, - заявил Александр, - являются не только причиной понесенного Афинами при Херонее поражения, но и всех тех несправедливостей, которые после смерти Филиппа были дозволены против его памяти и против законного наследника македонского престола. В падении Фив они виновны не менее, чем организаторы восстания в самих Фивах, Те из фивян, которые теперь нашли убежище в Афинах, тоже должны быть выданы. Афиняне скоро вернулись. Письмо, которое они привезли, было прочитано на Народном собрании. Еще более ожесточенные споры и шум поднялись на собрании после этого письма. Те, чьи имена были названы в письме, отчаянно защищали свою жизнь. Демосфен, зная, что ждет его в плену у Александра, заклинал не выдавать их, "своих сторожевых собак, волку". Народ волновался. Не знали, на что решиться. Не знали, кого слушать. И тогда опять вспомнили про Фокиона Честного, старого афинского полководца и оратора, которому доверяли и который ни разу не обманул их доверия. - Пусть скажет Фокион! - Хотим слышать Фокиона! Фокион поднялся на возвышение, как всегда очень скромно одетый, как всегда пряча под плащом руки, - он считал непристойным ходить по городу с открытым плечом, как тогда было принято. Фокион был печален. Он едва мог говорить - так он был подавлен всем случившимся. - Граждане афинские! Какою бы то ни было ценою надо купить прощение царя и не прибавлять неблагоразумным сопротивлением к несчастью Фив еще и погибель Афин. Те люди, которых требует Александр, должны теперь показать, что они из любви к отечеству готовы принести величайшие жертвы. Фокион подозвал к себе одного из своих лучших и самых любимых друзей Никокла и поставил рядом с собой. - До такой крайности довели глупцы и негодяи наш город, что, если кто потребует даже его, Никокла, я посоветую выдать, ибо и сам я счел бы для себя счастьем, если бы мог умереть ради вас всех. Жаль мне, правда, граждане афинские, и фиванцев, укрывшихся у нас, но достаточно и тех слез, которые эллины проливают по Фивам. Поэтому лучше не вступать с победителями в борьбу, но смягчить их гнев и вымолить у них пощаду и себе и беглецам. На площади стояло напряженное молчание. Ждали, что скажут те, кого требует Александр. Но среди этих людей не нашлось ни одного, который бы согласился с Фокионом. Наоборот, Демосфен выступил с пламенной речью, доказывая, что нельзя выдавать на смерть их, людей, столько сделавших для Афин, людей, которые всю жизнь служили Афинам, что это будет величайшей несправедливостью и позором!.. Демосфен говорил долго, и сила его ораторского таланта была так велика, что народ принял его сторону. Но что же делать дальше? Что отвечать Александру? - Пусть пойдет к нему Демад, царь любит Демада. И пусть он попросит, чтобы царь предоставил афинскому народу самому судить виноватых! - Нет, Демад не пойдет с такой речью к царю. Пусть отправляются те, кого он требует, - Демад насмешливо поглядел на Демосфена, - тем более что Демосфен красноречивее меня. Вот пусть он и уговорит Александра. К тому же Демосфен никогда к этому "мальчишке" не относился серьезно! Но правители решили, что идти к Александру нужно все-таки Демаду. Только вот как уговорить Демада? - Дать ему денег, - мрачно сказал Демосфен. Все знали, что у Демосфена лежат персидские деньги. Демад от денег никогда не отказывался, кто бы ни платил. За пять талантов он согласился возглавить второе посольство к Александру. Однако из этого ничего не вышло. Александр прочел постановление афинского Народного собрания, в гневе швырнул его под ноги Демаду и, круто повернувшись, ушел прочь. Он ушел так быстро, что Демад не успел ничего сказать ему. Обескураженное посольство ни с чем вернулось обратно. Народ снова обратился к Фокиону: - Царь примет тебя, Фокион! Твоя высокая слава известна всем. Он выслушает тебя. И еще раз послы отправились из Афин в лагерь македонского царя. На этот раз надежды афинян были не напрасны. Александр много хорошего слышал о Фокионе, о его уме, о его честности, неподкупности. Царь Филипп тоже знал и уважал его. Речи Фокиона были убедительны, Александр на все согласился. Лишь разбойника Харидема он оставить в Афинах не мог. Ни Харидема, ни Эфиальта. Фокион сказал, что это справедливо. Ни Харидема, ни Эфиальта в Афинах оставлять нельзя. Когда с просьбой афинян было улажено, Фокион обратился к царю: - Позволь мне, царь, дать тебе несколько советов. Александр ответил, что охотно выслушает его. - Если ты действительно хочешь мира, положи конец войне, - сказал Фокион. - Но если ты стремишься к славе, уведи войну из пределов эллинской земли и взвали ее на плечи варварам! У Александра просветлело лицо. - Но я сам хочу этого же, Фокион! Если бы не трибаллы и не иллирийцы, если бы не безумие фиванцев, если бы афиняне не поднимали против меня народа, я бы уже давно, клянусь Зевсом, был за Геллеспонтом [Геллеспонт - Дарданеллы.]. Они долго, как два давних друга, беседовали о разных делах. Фокион прожил большую жизнь, многое знал и помнил, во многих походах бывал, давно участвовал в делах Народного собрания и немало влиял на судьбу тех или иных решений, на судьбу своего города... И так пришелся по душе Александру этот человек, что он заключил с ним союз дружбы и гостеприимства. Перед тем как расстаться, Александр сказал Фокиону: - Теперь, когда все успокоилось, я пойду в Азию. Передай афинянам, чтобы они внимательно следили за событиями моего похода. И если со мной что-либо случится, главенство над Элладой я завещаю Афинам. Александр, проводив Фокиона, еще долго думал и передумывал все, что говорил ему старый стратег. Во всех его речах была одна главная, направляющая мысль - защитить перед царем Афины. Но Александр и сам не собирался враждовать с этим городом. Хватит и тех развалин, что лежат позади... - Он так долго был стратегом и правителем, - сказал Гефестион Александру, - а так бедно одет. И, говорят, живет очень бедно. Александр окинул быстрым взглядом богатые доспехи своего друга. Все горело и блистало на нем, он был красив, как бог Дионис. - Он будет богат! - ответил Александр. И тотчас распорядился послать Фокиону сто талантов. Фокион очень удивился, когда перед его небольшим незатейливым домом, украшенным лишь полосой медной обшивки, остановились посланцы македонского царя. Жена Фокиона в это время месила тесто, а сам стратег, достав из колодца воды, мыл во дворе ноги. Фокион еще больше удивился, когда узнал, что ему привезли огромное богатство. - Почему среди такого множества афинян царь лишь меня одного одаряет столь щедро? - Потому что тебя одного он считает достойным! - Пусть же он не лишает меня возможности оставаться таким и впредь, - ответил Фокион, - и в чужих глазах, и по существу. Так и пришлось увезти эти деньги обратно. Услышав, что посольство Фокиона кончилось успешно, афиняне утихли, успокоились. Но успокоение это было зыбким и непрочным. - Фивы погибли! - сказал один афинский оратор. - Зевс сорвал месяц с неба Эллады. Еще светит солнце Эллады - Афины. Но после того, что случилось, кто может предсказать грядущее? НАКОНЕЦ В МАКЕДОНИИ... Заключив мир с Афинами, простив им все, Александр вместе с войском вернулся в Македонию. Он простил афинянам даже то, что они, нарушив его запрет, приняли к себе бежавших от него фиванцев. Он и сам видел, что поступил с Фивами слишком жестоко. Условие Александра об изгнании Харидема афиняне выполнили. Харидем отправился в Азию к персидскому царю и поступил к нему на службу. Вслед за Харидемом уехали Эфиальт и Фрасибул. Они понимали, что оставаться здесь невозможно. Уехал и Хорее, начальник наемных войск, который всегда был противником македонянина. Он отправился в свои владения на Геллеспонте... Вот и Македония. Родные горы в осеннем убранстве. Знакомый с детства тихий шум Лудия. Озеро со свайными постройками, с их неподвижным отражением в чистой воде... Окруженная рощами тихая Миэза. Букефал охотно и стремительно шагал по давно знакомой дороге, он понимал, что идет домой, на отдых. Вот и Пелла, большой город в широкой долине, среди лесистых гор. Ворота открыты, жители города встречают своего царя, своих военачальников, своих воинов. Крики приветствия, венки, радостные слезы - целый год их не было дома, целый год ждали их матери, жены, дети!.. Олимпиада встретила сына во внутреннем дворике, устланном речной галькой. Мать и сын поздоровались сдержанно, но оба были счастливы, что видят друг друга. В доме уже готовился пир, грелась вода для царской ванны. Слуги несли царю чистые одежды. Сняв доспехи, Александр глубоко, облегченно вздохнул - хорошо дома! Ах, хорошо дома! Он шел из зала в зал. Мать сопровождала его. Она что-то говорила, что-то рассказывала, на кого-то жаловалась, кому-то грозила... Александру не хотелось сейчас слышать ни о чем, требующем жестоких решений. Он хотел отдыха. Очень недолгого, но спокойного... Он шел по комнатам, оглядываясь на знакомые с детства росписи на стенах. Вот его любимая фреска - большие синие птицы, летящие куда-то. Когда он был маленьким, то часто смотрел на этих птиц и думал - всегда ли они сидят на стене? Или они иногда летают по комнате? На пороге одного из залов он остановился. Перед ним на полу, на темном квадрате, скакал на пантере светлокудрый бог Дионис. Его нежное лицо, как всегда, было улыбчиво и беспечно. Александр повернул назад. - А ведь ты любил этот зал! - сказала Олимпиада. - Разве ты забыл, Александр? Ты так любил этого бога! - Я не знаю, любит ли он меня теперь, - невнятно ответил Александр. Но пусть отойдет прошлое, пусть воспоминания не мешают ему. Царю Александру Македонскому пора думать о великом походе в Азию, о великой войне с персидским царем. Царю Александру Македонскому доверено высшее командование всем объединенным войском. Это войско теперь надо готовить. Александр сделал все по обычаю македонских царей. Принес жертву Зевсу Олимпийскому так же, как приносил эту жертву царь Филипп, установленную еще царем Архелаем. В старом городе Эгах Александр, по древним установлениям эллинов, устроил олимпийские состязания и состязания в честь девяти муз. Празднество муз длилось девять дней, и каждый день был назван именем той музы, которой был посвящен: Каллиопы - музы эпической поэзии, Мельпомены - трагедии, Талии - комедии, Терпсихоры - танца, Эвтерпы - лирики, Эрато - музе любовной песни, Полигимнии - музе священных гимнов, Клио - истории, Урании - астрономии... Царь пировал в большом шатре, где было поставлено для гостей сто богатых лож. Гости его - друзья, военачальники, послы из разных городов и от разных народов, присланные поздравить его с победами, - возлежали за обильно накрытыми столами. Музыка, пение, танцы украшали их пир. Пировало и войско. Царь приказал раздать воинам жертвенное мясо, которого было огромное количество. Позаботился и о том, чтобы им всем вдосталь хватило веселого виноградного вина. Ели, пили, пели. И без конца вспоминали о том, что пришлось им повидать за этот год. И о том, как чуть не погибли под Пелием, но их молодой царь сумел и войско спасти, и врага разбить. А как грохотали телеги по их щитам, когда они все превратились в большую черепаху! А как переправились через Истр и явились к неприятелю, когда их совсем и не ждали! А как уничтожили Фивы! Теперь в Элладе будут сидеть тихо и носа не высунут! Вспоминали - и без конца пили за здоровье своего отважного полководца Александра, сына Филиппа, царя македонского! Линкестиец Александр сидел среди этеров - близких друзей царя. Царь требовал, чтобы он всегда был рядом - и в походе, и в бою, и на пирах... Стоило Линкестийцу удалиться, как Александр уже искал его глазами, спрашивал, где он, что делает. Вот и сейчас посадил за свой стол между Гефестионом и Неархом. А Линкестиец уже устал быть у него на глазах. Так ли уж любит его Александр? Или все еще боится и подозревает в недобрых замыслах? Линкестиец Александр глядел на молодого царя, на его розовое от вина лицо, озаренное улыбкой и блеском влажных глаз... "Один год прошел, - думал Линкестиец, - всего только год царствования. А он уже замучил походами. Теперь он собирается в Азию, воевать с персидским царем. Безумец! Он погубит себя, погубит нас и погубит Македонию. Страшно... Страшно... Вот теперь и задумаешься - надо ли было убивать Филиппа?" Линкестиец вздрогнул - лучистые глаза Александра смотрели прямо на него. Он улыбнулся и поднял свою чашу. В один из этих светлых дней теплой осени, на празднике музы Каллиопы, Александру сообщили, что статуя фракийца Орфея, сына Эагра, которая стоит в Пифиде, покрылась потом. Как объяснить это чудо? Что оно предвещает? Никто не мог разгадать. Тогда прорицатель Аристандр, который умел угадывать тайные желания царя, сказал ему: - Дерзай. Знамение это значит, что поэтам эпическим и лирическим предстоит великий труд: создать произведения, в которых будут воспевать Александра и его дела. Александр принял это толкование. Он поверил ему. "Дерзай... - задумчиво повторил он про себя. - Дерзай!" Он поднял голову и распрямил широкие плечи. Праздник шумел кругом, а перед глазами молодого полководца уже распахнулись широкие дали неведомых земель, куда он пойдет за своей необъятной славой бесчисленных сражений и на весь мир гремящих побед. 88