Любовь Федоровна Воронкова. В глуби веков Худ. И. Ильинский СПб.: Северо-Запад, 1992 OCR: А.Ноздрачев (nozdrachev.narod.ru) ? http://nozdrachev.narod.ru "В глуби веков" - вторая книга Л. Ф. Воронковой об Александре Македонском. В ней рассказывается о его многочисленных битвах и походах; психологически точно рисуется образ великого полководца, нежного возлюбленного и жестокого вспыльчивого покровителя огромной державы. "Людям, которые переносят труды и опасности ради великой цели, сладостно жить в доблести и умирать, оставляя по себе бессмертную славу... Что совершили бы мы великого и прекрасного, если бы сидели в Македонии и считали, что с нас хватит жить спокойно: сохранять свою землю и только отгонять от нее соседей... которые нам враждебны?" Из речи Александра к воинам. (Арриан. "Поход Александра". V.26-27) "...если Александр ставил перед собой какую-либо цель, удержать его было невозможно. Ибо судьба, покровительствовавшая его устремлениям, делала его упрямым. Он не только ни разу не был побежден врагами, но даже оказывался сильнее пространства и времени; это поощряло его и без того пылкое честолюбие и увлекало на осуществление самых пылких замыслов". (Плутарх. "Александр", 26) ЧАСТЬ ПЕРВАЯ НАЧАЛО ДАЛЕКИХ ПУТЕЙ Почему он раздарил все свои владения? - с тоской в заплаканных глазах сказала Ланика. - Или сердце говорит ему, что он больше не вернется в Македонию? Все раздарил друзьям - земли свои, города... Ну, все, что у него было! Олимпиада ответила, не оборачиваясь: - На что Александру жалкие богатства Македонии, если он возьмет все сокровища мира? Ланика, кормилица царя, и царица Олимпиада, мать царя, стояли у бойницы дворцовой башни и глядели, как уходило из Пеллы македонское войско. Оно уже вышло из городских ворот и теперь двигалось по широкой равнине, окружающей Пеллу. И женщины видели, как далеко, во главе конницы, светятся два белых пера на шлеме полководца. - Хорошо, что нашлись люди с совестью, отказались взять последнее у своего царя, - продолжала Ланика. - "А что же ты себе оставляешь, царь?" А царь ответил так гордо, так красиво: "А себе я оставляю надежды!" Тут, видно, друзьям стало совестно. "Ну, и мы, твои соратники, возьмем долю в твоих надеждах!" И начали отказываться от его даров. Гефестион отказался, Неарх, Эригий... Но куда больше было просящих и получающих! - Пусть просят и пусть получают, - холодно возразила Олимпиада, - верность друзей стоит того, чтобы подкрепить ее золотом. Александр это понимает. Олимпиада немало лет прожила со своим мужем, царем Филиппом, который считал, что ни один вражеский город не устоит, если в его ворота войдет осел, груженый золотом. И в бескорыстную дружбу она тоже не верила. Войско удалялось быстро, исчезая в желтом тумане пыли. Вот уже конница вступила в горный проход. Скрылась и пехота. И обозы утянулись за холмы. Вот уже и нет никого. Нет никого. Только пыль медленно оседает вдали. Ланика опустила голову, закрывшись покрывалом. Олимпиада, с побледневшим лицом, крепко сжав губы, медленно сошла вниз. Во дворце, в небольшом мегароне царицы, ее ждали знатные македонянки, жены ушедших с Александром полководцев, сестры и матери его молодых этеров - друзей. Олимпиада - царица, но ведь и она - мать, сын которой отправился в далекий и опасный поход. И только богам известно, кто вернется из этого похода! Олимпиада остановилась перед ними. Черные глаза ее были усталыми и надменными. - Я вижу печаль на ваших лицах. Почему? Царь македонский повел македонян на великие подвиги, он повел их за славой, за богатством, за новыми землями. Царь Александр, а с ним и Македония станут властвовать над всей Элладой и над всеми эллинскими городами в Азии! Он выполнит то, что не успел сделать царь Филипп. Может, это вас и печалит? Лишь одна старая женщина из рода линкестийцев, македонской знати, рода гордого и строптивого, осмелилась ответить Олимпиаде: - Война - не пир и не праздник. А дети наши - смертны. - Смертны? - Олимпиада еле взглянула на нее. - Смертно тело. Но слава бессмертна. Не о гибели наших детей нужно думать, а об их славе. Пусть плачут те, чьи дети гибнут бесславно! Движением руки Олимпиада приказала им удалиться. - Счастье тем, кто может думать о славе, - прошептала линкестийка, метнув на Олимпиаду взгляд, полный ненависти, - а что делать мне, чьи сыновья погублены злодейски и бесславно? Двое сыновей ее казнены в тот день, когда был убит царь Филипп: их обвинили в заговоре. Третий еще жив - Александр-Линкестиец в армии царя, в коннице царских этеров. Сколько осталось жить ее последнему сыну? Царь Александр, сын Филиппа, простил его. Может быть, за то, что тот прибежал и первым назвал Александра царем македонским. Может быть, поверил его слезам и клятвам в верности. Но разве простит когда-нибудь Олимпиада и разве поверит когда-нибудь, что Линкестиец станет искренним другом ее сыну, сыну Филиппа? Линкестийка прижала руку к сердцу, которое сильно болело в эту минуту, и пошла, склонив голову, из царских покоев. Другом сына Филиппа? Да тогда она сама проклянет своего сына и призовет гнев богов на его голову, если он станет другом сыну Филиппа, другом царю, ради которого казнили его братьев, ее двоих сыновей. Ведь линкестийцы считали, что они тоже имели право на македонский престол! Женщины тихо ушли из царского дворца. Большой двор, вымощенный плитами, опустел. На алтаре в углу двора, где сегодня приносили жертву, дотлевали подернутые голубым пеплом угли. Только стража стояла, как всегда, на стенах крепости. Да из большого царского мегарона, что на мужской половине, глухо доносились молодые голоса знатных юношей, оставленных царем для охраны дворца. Этого потребовала Олимпиада - она боялась. Она боялась линкестийцев, оставшихся в живых после жестокой расправы. Она знала, что в их горных замках Верхней Македонии затаились месть и ненависть. Она боялась родственников полководца Аттала, которого убили, опасаясь, что он помешает провозгласить Александра царем. Боялась и родственников Клеопатры, на которой незадолго до смерти женился царь Филипп, отстранив Олимпиаду. Олимпиада, ненавидевшая Клеопатру, принудила ее покончить с собой. Тени погибших не тревожили Олимпиаду. Ее тревожило, что еще много врагов осталось в живых. Она шла сейчас из зала в зал, из комнаты в комнату - трудно было сидеть в гинекее. Трудно и заниматься повседневными делами хозяйки, госпожи большого богатого дома, где много слуг, рабов и старых родственников... Пусть все идет как идет. Ланика присмотрит за порядком во дворце. А ей, Олимпиаде, надо навести порядок в своих мыслях и чувствах. Трудно провожать на войну сына. Не впервые она провожает его - и все-таки каждый раз трудно. "Ну, ну, - ободряла она себя, - он - потомок эпирских и македонских царей, потомок Геракла и Ахиллеса. Пусть идет, пусть побеждает. Разве даром у нас на крыше сидели два орла, когда он родился?.. Все понимаю, все понимаю, - спорила она сама с собой, - и все-таки трудно, трудно". Послышались тихие шаги. У входа стояла Ланика. - Войди. Олимпиада только Ланику могла выносить сейчас, только ее доброе присутствие помогало пережить эти тяжелые часы. К тому же можно было и позлословить и пожаловаться - Ланика никому не выдаст ее. - Зачем он оставил правителем Македонии Антипатра? Я бы и сама справилась с делами. Не проходит дня, когда бы этот старый грубиян не дал мне почувствовать свое недоброжелательство. Еще бы! Он был бы рад возвести на царство своего зятя Александра-Линкестийца, которого мой сын помиловал. И напрасно помиловал! - Но Антипатр, когда спорили из-за царства, отстаивал Александра, сына Филиппа, а не Линкестийца, - мягко возразила Ланика. - Если бы не Антипатр и не старик Парменион, еще неизвестно, чем бы окончилась смута, которая была тогда. - А я? Я, по-твоему, сидела и молчала? Ланика затаила горькую усмешку. Нет, ее госпожа не сидела бездеятельно и не молчала. Много людей умерло тогда именно потому, что она не молчала, а требовала их смерти. - Теперь будут говорить, - продолжала Олимпиада, - что Антипатр да еще Парменион сделали царем Александра. Но они отстаивали его только потому, что Александр - законный наследник. Кому же это было не ясно? Кстати, и я Пармениону не очень-то доверяла бы. Такое огромное войско у него в руках! - Он позволил убить Аттала, госпожа, - напомнила Ланика, - а ведь Аттал был его зятем. - Как ты спокойна! - закричала Олимпиада. - Конечно, ведь Александр тебе не сын. Если бы он был твоим сыном... - Я бы каждую минуту благодарила богов, что у меня такой сын. Я боялась бы только одного - как бы Гера не позавидовала мне! НА ЗЕМЛЕ ИЛИОНА Когда-то у Афаманта, Эолова сына [Эол - бог ветров.], рассказывает легенда, была жена, нежная Нефела - Облако. У них были дети: мальчик Фрикс - Дождик и девочка Гелла - Солнечный свет. Нефела умерла, ушла в мир богов. А вторая жена Афаманта, мрачная финикиянка Ино, невзлюбила детей. Она мучила их, истязала и все придумывала: как бы избавиться от них? Однажды случилось так, что боги разгневались на людей и наслали на землю долгую страшную засуху. И вот Ино, чтобы умилостивить богов, решила принести им в жертву мальчика Фрикса. Но мать спасла Фрикса. Нефела явилась к детям и привела с собой златорунного барана. Она посадила детей на этого барана, и баран умчал их от злой мачехи. Он скакал по лесам и долинам, через горы и ущелья. Прибежав к морю, он бросился в воду и поплыл. Фрикс крепко держался за его изогнутые рога, а Гелла в страхе хваталась за брата. Эгейское море они переплыли. А в проливе поднялись высокие бурные волны. Гелла испугалась, руки ее разжались, она свалилась с золотого барана и утонула. И только имя ее осталось, дав название проливу - Геллеспонт, путь Геллы. На берегу Геллеспонта царь македонский Александр ныне ставил алтари и приносил жертвы богам, готовясь переправиться через пролив на азиатскую землю. Настал день, которого Александр ждал с тех самых пор, как начал понимать, что такое завоевание, победы, слава. Рассказов об этом он наслушался с самого раннего детства в обширном, всегда многолюдном и шумном мегароне своего отца, воинственного царя Филиппа. Еще мальчишкой, услышав о новом завоевании царя, он восклицал с искренней досадой: - Клянусь Зевсом! Отец завоюет все, и мне не удастся свершить ничего великого! А великое в его понятии заключалось только в одном - в военных победах. Отец Александра, царь Филипп, подготовил этот поход в персидские земли. Персия владела огромными пространствами азиатских земель: она раскинулась от берегов Геллеспонта и Срединного моря [Срединное море - Средиземное море.] до самых Индийских гор. В Египте и Вавилоне сидели персидские наместники - сатрапы, управляя именем персидского царя... А в Македонии, маленькой стране среди гор, издавна поселились бедность и нищета. Эллинские города-государства постоянно вынуждены покупать хлеб, который привозят к ним из чужих стран, - у себя, на камнях, хлеба не вырастишь. Свои дерзкие замыслы - перейти Геллеспонт и захватить побережье - царь Филипп начал выполнять с присущей ему неукротимой энергией. Он добился главного командования над объединенными войсками - македонским войском и войском эллинских городов-государств. Он убедил эллинов, что идет освободить эллинские колонии, поселившиеся на приморском берегу, от персидской зависимости и наказать персов за то, что они когда-то вторглись в Элладу и разорили эллинские святыни. Тайные мысли Филиппа были иными. Он захватит азиатский берег, прогонит персов из эллинских колоний и будет царствовать до конца своей жизни и над Македонией, и над Элладой, и над ее колониями... Но мир обширен, а жизнь человеческая коротка. И особенно коротка, когда обрывается так трагически, так внезапно, как оборвалась она у царя Филиппа. Кинжал убийцы настиг его на самом пороге свершения его замыслов. Уже и войска были готовы, и авангард во главе с полководцами Атталом и Парменионом, перебравшись через Геллеспонт, стоял на азиатском берегу... А Филипп остался под высоким могильным холмом в старом городе Эгах, где уже многие годы хоронили македонских царей. Теперь завоевывать Азию идет Александр, сын Филиппа. Войско через Геллеспонт переправлял старый, опытный полководец Парменион, верный соратник царя Филиппа. Суда шли немного наискось, сопротивляясь течению, - черные многовесельные военные корабли, всевозможные торговые суда, захваченные для переправы войска, плоскодонные лодки... Будто стая больших медленных птиц переплывала Геллеспонт по направлению к Абидосу. Парменион предусмотрительно удержал за собой этот прибрежный город, когда уходил из Азии, узнав о смерти Филиппа. И теперь сильный македонский гарнизон стоит в Абидосе, обеспечивая войскам Александра безопасную переправу. Царская триера шла впереди. Александр сам стоял у руля. Он был в полном боевом снаряжении - в доспехах, в шлеме, в бронзовых поножах, надежно защищающих ноги. Рядом, прислоненное к борту, светилось синим блеском железное жало его тяжелого копья. Этеры царя стояли за его спиной. Многие были его сверстниками, друзьями детства - Гефестион, Лаомедонт, брат его Эригий, Гарпал, критянин Неарх, Филота, сын Пармениона, и второй сын Пармениона - Никанор, и третий сын Пармениона, юный Гектор, который следовал за царем в числе его личной свиты. Здесь же, на царском корабле, были и его телохранители - Леоннат, Лисимах, Фердикка, Птолемей, сын Лага... Были и многие старые военачальники царя Филиппа, уже не раз ходившие в сражение вместе с молодым царем. И среди них брат Ланики - Клит, по прозванию Черный. Он был старше царя, он знал Александра еще совсем мальчиком, когда тот впервые пришел в отцовский мегарон. А для старших младшие навсегда остаются маленькими, требующими защиты, разумного совета, а порой и поучения. Кто же, как не Клит, брат царской кормилицы, возьмет на себя такую смелость указать царю на его ошибки, если они случатся? Кто же, как не Клит, обязан хотя бы и ценой собственной жизни защищать царя, если понадобится? Готовый ко всем грядущим опасностям и трудным испытаниям, Черный Клит сейчас не думал о них - походы не бывают легкими. В свите царя было много знатных и образованных людей Эллады - писатели, философы, ученые. Здесь был историк Аристобул, призванный описывать сражения и победы македонского царя, - Александр, одержимый честолюбием, очень заботился о том, чтобы оставить память о себе и своих делах. Здесь был Евмен, эллин из Кардии, преданный царскому дому человек, которого Александр сделал начальником своей походной канцелярии и поручил ему вести подробный дневник похода. Когда-то Филипп, будучи в Кардии, увидел Евмена на стадионе, заметил его красоту, необыкновенную силу и ловкость в состязаниях. Евмен был сыном простолюдина, флейтиста, который зарабатывал на жизнь, играя на флейте на похоронах. Но Евмен был грамотен, умел читать и считать, знал "Илиаду" и "Одиссею". И Филипп, не раздумывая, увез его к себе в Пеллу. Евмен верно служил царю Филиппу, а теперь так же верно нес свою службу у царя Александра. Поэты, актеры, певцы, музыканты следовали за царем. Александр, воспитанный Аристотелем, любил и музыку, и поэзию, и хороших певцов. В личных вещах царя хранились свитки известных трагедий и ученых трактатов. И среди них ценимая им, как драгоценность, "Илиада" Гомера. Тут же, среди блестящей толпы царских друзей, вельмож царской свиты, стоял молчаливый Александр-Линкестиец - всегда при царе, всегда около царя, всегда под внимательным, наблюдающим взглядом царя. Это было тяжело, как рабство, как плен. Но что же делать ему, человеку, братья которого казнены на могиле Филиппа, обвиненные в его убийстве? Смутно зеленеющий берег Азии медленно приближался, волнуя неизвестностью. За бортом плескалась беспокойная сверкающая вода. И чем ближе подступал этот берег, тем задумчивее становились военачальники царя. Они идут со своим очень небольшим войском воевать с персами. Что такое их тридцать две тысячи пеших и пять тысяч конных воинов по сравнению с неисчислимыми полчищами персидского царя? Когда Ксеркс в былые времена проходил через Македонию, его войска выпивали досуха целые реки! Словно угадывая, о чем думают его этеры, Александр, желая ободрить их, сказал: - Удивляюсь персам. Посмотрите, друзья, как глупо они распорядились. Оставили пролив незащищенным и позволили нам переправиться без всяких препятствий! - Полководец Парменион знал, что делал, когда ставил гарнизон в Абидосе, - негромко возразил Филота, сын Пармениона. Александр услышал его. - Полководец Парменион поступил правильно. Однако персы должны были защищать свой берег. Ведь у них четыреста боевых кораблей! Что бы им стоило загородить нам путь? Критянин Неарх, родившийся в семье моряков и корабельщиков, любил корабли и знал в них толк. - Четыреста! - вздохнул он. - Финикийских! А у нас всего сто шестьдесят. - И даже не финикийских, - добавил Александр. - В казне, кажется, тоже не густо, - проворчал Черный Клит, - я слышал, всего семьдесят талантов [Талант - 24 р. 25 к. золотом.]. - Именно так, - уточнил Александр, - и кроме того, тысяча триста талантов долгу. Филота задумчиво поглядел на него. - И ты, царь, все-таки думаешь победить? Этот вопрос удивил Александра. - Мы идем не за поражениями, - ответил он, - иначе, клянусь Зевсом, зачем нам было бы переходить Геллеспонт? - Кто был с Александром при Херонее, тот не должен спрашивать, победим ли мы, - сказал Гефестион, гневно взглянув на Филоту. Филота выдержал его взгляд и с пренебрежением отвернулся, успев заметить, как Гефестион покраснел от обиды. Ага, понял-таки, что сын Пармениона не собирается трепетать перед ним. Филота чувствовал, что Гефестион враждебен ему. За что? За то, что отец Филоты Парменион оказал Александру такую услугу, о которой Александр не имеет права забыть? Ведь Парменион, когда умер Филипп и вокруг царского престола шла кровавая борьба, именно Парменион помогал Александру захватить царскую власть. Или за то, что Александр доверил Филоте конницу? Но Филота доказал в свое время - хотя бы в Фивах! - свою верность Александру и стойкость на полях битвы. Он заслужил и свой чин, и свою власть, и свои почести. Неплохо было бы самому Гефестиону так же потрудиться, чтобы заслужить ту безоглядную любовь, которой Александр награждает его! - Я не думаю о поражениях, - спокойно, собрав всю свою выдержку, сказал Филота, - просто я слышал, что военачальники встревожены, боятся потерять армию. - Пусть не тревожатся, - ответил Александр, по-прежнему уверенный и невозмутимый, - армией командую я. А я ее не потеряю. На середине пролива Александр остановил свой корабль. Остановилась и вся флотилия, шедшая вслед за царской триерой. И здесь, посреди залива, царь принес жертву богу морей Посейдону. Жрец Аристандр, который и прежде сопровождал царя в походах, все приготовил для торжественной церемонии. Он вышел на палубу в белой одежде, в зеленом венке на седеющих кудрях, произнес положенные молитвы. На палубу вывели молодого быка с гирляндами цветов на золоченых рогах. Бык, чуя недоброе, ревел и упирался, выкатив огромные глаза. Александр, зная, что сейчас на него глядят со всех кораблей, помолился богам и одним ударом кинжала свалил быка. Потом принял из рук Аристандра золотую чашу с вином. Медленно, высоко подняв чашу, он наклонил ее и вылил вино в синюю воду пролива - совершил возлияние богу Посейдону. И, когда последняя янтарная капля сорвалась с золотого края, бросил в воду и чашу. Теперь можно было спокойно продолжать свой путь. Царская триера, всплеснув веслами, понеслась к берегу, флотилия тронулась следом. Войско видело, как приносил жертву богам их царь и полководец. Это успокаивало, давало уверенность, что боги позволят им благополучно достигнуть земли и высадиться на берег. У Посейдона опасный характер. Когда-то в этом самом месте персидский царь Ксеркс пытался построить мост. И построил. Положено было много трудов, мучений и человеческих жизней на эту постройку. А когда мост был готов, Посейдон вызвал бурю и в одно мгновение разметал его. Берег надвигался. Мягко рисовалась на светлом небе горная цепь Иды с ее извилистой линией вершин и склонов. Эта гряда гор стояла над равниной древнего Илиона, где когда-то поднимала свои могучие стены богатая Троя. Глаза Александра влажно светились от волнения - он приближался к священной земле Троады. Здесь, на этой равнине, сражались ахейцы [Ахейцы - одно из эллинских племен.], здесь разил врага Ахиллес, сын Пелея, его предок, предок его матери, происходившей из рода богов. ...Я родился от Пелея, Эакова сына, Владыки многих племен мирмидонских. Эак же родился от Зевса. [Мирмидоны - эллинское племя в Фессалии.] Эти строки Гомера Александр знал с детства и теперь, волнуясь, тихо повторял их. Древние легенды для него не были легендами. Об этом в его раннем детстве пела и рассказывала Александру мать... Триера быстро шла под мерные всплески весел. На берегу, среди свежей весенней зелени, понемногу начали проступать красные и желтые черепичные крыши города. Абидос стоял на скалистом выступе, который далеко выдавался в море. Город словно вышел встречать идущий к нему флот. В Абидосе их ждали. Ждали македонские воины оставленного здесь гарнизона. Ждали и жители Абидоса. Город, основанный милетянами, вынужден был платить дань персам. Македоняне прогнали персов из Абидоса. И теперь, встречая Александра, город шумел ликованьем. На берегу собралась нарядная толпа. Старейшины города стояли с золотыми венками в руках, чтобы почтить высшей почестью Эллады македонского царя. Александр направил триеру немного западнее Абидоса, туда, где, по преданию, Агамемнон вытащил на песок свой черный корабль. И как только изогнутый нос триеры зарылся в белой пене прибоя, Александр схватил свое копье и с силой метнул на берег. Копье вонзилось в землю и стояло, дрожа древком. - Боги вручают мне Азию! - крикнул Александр. И первым соскочил на азиатский берег. Азия! МЕМНОН Персидское войско стояло на самых дальних отрогах Иды, в восьмидесяти стадиях [Стадия - 184,98 м.] от моря, у города Зелеи. В большом шатре, раскинутом на берегу гремящей горной реки, полководцы персидского царя Дария Третьего Кодоманна держали военный совет. Сам царь оставался в Вавилоне, своей столице. Зачем ему тревожиться из-за ничтожной кучки македонян, приведенных сюда дерзким мальчишкой, сыном Филиппа? Опасен был Филипп, но персидский царь часто побеждал его без войны, без боев. Ведь, кроме мечей и копий, есть еще одно оружие - подкуп. Персидские полководцы возлежали на пушистых коврах, опираясь на шелковые подушки. В шатре собрались очень важные люди: сын царя Дария - Арбупал, зять царя Дария - Мифридат, военачальники царя Дария - Нифат, Петин, Реомифр... Был здесь и каппадокийский сатрап [Сатрап - правитель, наместник царя.] царя Дария - Мифробузан, и угрюмый Арсам - сатрап Киликии, и надменный Арсит - правитель Фригии у Геллеспонта, и Спифридат - сатрап Ионии и Лидии, и брат Спифридата - полководец Ресак... Было здесь и еще много полководцев персидского войска, все знатные, богатые люди, уверенные в собственной власти, привыкшие к безопасности в своей огромной стране. Немного в стороне сидел, нахмурив грозные брови, начальник наемных войск Мемнон, эллин из города Родоса. Он изредка скользил презрительным взглядом по самодовольным лицам персидских вельмож и тут же опускал глаза. Он был уже не молод, седина искрилась в его округлой кудрявой бороде. Слушая речи полководцев, он все больше хмурился, и морщины все резче проступали между тяжелыми черными бровями. О чем они говорят? - Александр переправился через Геллеспонт, - сказал щеголеватый и нервный Мифридат, зять Дария. - Что предпримем? Жду вашего совета. - Ну, переправился, - лениво отозвался толстый Мифробузан, - прогоним обратно, и все. - Можно только удивляться, что он посмел с такой смехотворно малой армией явиться на нашу землю! - сказал сухопарый, с хищным носом и жидкой крашеной бородой лидийский сатрап Спифридат. - Да, да, - подхватил его брат, полководец Ресак, - смешно! Флегматичный Нифат пожал широкими плечами, отчего золотая волна прошла по его расшитой шелковой одежде. - Глупец мальчишка. - Так что же будем делать? - нетерпеливо повторил Мифридат. Раздалось сразу несколько голосов: - Двинуться навстречу и разбить! - Прогнать обратно за Геллеспонт, и все... - Или утопить в Геллеспонте. - Не надо было пускать его на азиатский берег! - хмуро сказал Мемнон. - А что потеряно? - презрительно возразил Арсит, фригийский сатрап. - Не так трудно избавиться от него. - И не так легко, как вам кажется, - ответил Мемнон. - Этот мальчишка положил под Херонеей непобедимый "священный отряд" фивян. А потом и Фивы сровнял с землей. - Велика сила - Фивы! - сердито сказал хмурый Арсам. - Ты что же думаешь, что он так же положит и наше войско, которое даже и сосчитать невозможно? - Надо было поставить у берега корабли, - продолжал Мемнон, - надо было преградить ему путь в Азию. Но зять Дария - Мифридат, сверкнув красивыми злыми глазами, перебил Мемнона: - Ставить корабли, загораживать берег... Ради чего? Ради кого? Ради какого-то ничтожного царька из ничтожной страны. Пусть идет. Мы встретим его и погоним обратно. Зачем нам воровать победу? Мы возьмем ее с блеском и славой. При первом же сражении мы убьем Александра. На этом война и кончится. - Так! Именно так! - отозвались полководцы. - Именно так! - выкрикнул и юный Арбупал, сын Дария. Это была его первая война. Он ждал сражения с веселым нетерпением. Он уже видел, как скачет на коне навстречу Александру, а потом гонится за ним, а потом настигает и убивает дерзкого пришельца!.. - Пусть идет! Мемнон с досадой покачал головой. Они ничего не понимают. Они, как слепые, не видят, что бессчетная персидская армия давно уже не так сплочена и не так воинственна, как была когда-то при царе Кире и даже еще при Ксерксе; что завоеванные персами государства совсем не стремятся защищать власть персидского царя, а, наоборот, стремятся эту власть сбросить... Персидские правители не сумели объединить покоренные ими народы ни общим языком, ни общей культурой, ни общими интересами. Они знают только одно - облагать их налогами и всевозможными повинностями. Этим тупым правителям безразлично то, что народ их ненавидит, что народ изнемогает под тяжестью их жестокой власти. Они не понимают, что этот народ предаст их при первой же возможности. Что эллинские города, расположенные на азиатском берегу, будут с радостью встречать Македонянина, чтобы освободиться от персидской зависимости, как от тяжкого ярма... Молодой Александр не так опрометчив, как это кажется. Пустившись завоевывать Азию, он все учел: и разрозненность народов Персидского государства, и медлительность полководцев, и бездеятельность царя... Мемнон встал. - Позвольте мне дать вам совет, - сказал он, - я знаю македонян... - Еще бы! - ехидно усмехнулся Арсам. - Ты ведь когда-то гостил в Пелле у Филиппа! - Я знаю их войско, - твердо продолжал Мемнон, кинув на Арсама холодный взгляд, - и не только в Пелле я видел македонские фаланги. Не так давно мне пришлось сразиться с авангардом македонян, с их полководцем Парменионом. Как вам известно, я оттеснил его к Геллеспонту, однако спихнуть македонян в Геллеспонт мне так и не удалось. Если бы вы тогда были поворотливей и пришли бы ко мне на помощь, мы бы овладели всем побережьем. Но вы медлительны, а македоняне действуют быстро. Битва с Александром будет трудной. - Да он же мальчишка и глупец, - тупо повторил Нифат. - Но с этим мальчишкой пришли старые полководцы Филиппа, - продолжал Мемнон, - а они умеют воевать, они не знают страха, а в битву их посылает жестокая необходимость - им не хватает свободных земель. И ради того, чтобы захватить эти земли, они будут биться, не щадя сил. Сражение с ними обойдется нам дорого, и еще неизвестно, достанется ли нам победа. Презрительные усмешки, сердитые восклицания: "Достанется ли нам победа? А кому же она достанется?" - Ты, кажется, хотел дать нам совет? - прищурясь, напомнил Мифридат. - Да. И совет мой такой, - ответил Мемнон, - не вступать в сражение с Александром: нам тут нечего ждать победы. Если они проиграют - неудачное нападение, вот и вся их потеря. А если мы проиграем - мы потеряем страну. - О! Что он говорит?! - Так он же эллин! - Пехота македонян сильнее персидской, - не смущаясь злых выкриков, продолжал Мемнон, - и они вдвое опасны, потому что идут в битву под начальством своего царя. А в персидском войске царь отсутствует. - Еще что! Он хочет, чтобы сам великий царь Дарий беспокоился из-за какого-то жалкого отряда македонян! - Мемнон не уважает великого царя Дария! - Единственный выход - это избегать сражения, - холодно и твердо продолжал Мемнон. - Надо отходить в глубь страны и, уходя, оставлять за собой пустыню - вытаптывать конницей посевы, увозить хлеб, угонять скот, сжигать селения и города... Тогда Александр сам уйдет отсюда - ему нечем будет кормить войско. Взрыв негодующих голосов заставил Мемнона замолчать. - Уничтожать все? - в ярости набросился на него Арсит, правитель Фригии. - Вытаптывать посевы? Сжигать города? Да я первый не позволю, чтобы в моей сатрапии вытоптали хоть одну ниву, и никогда не допущу, чтобы у меня во Фригии сгорел хоть один дом! Полководцы единодушно встали на сторону Арсита. Мемнон - эллин, можно ли ему доверять? Он просто хочет затянуть войну, чтобы как можно дольше получать от царя Дария почести и награды: он же наемник! Нет, персидские военачальники достаточно проницательны. Они не примут совета Мемнона. Они поступят так, как и пристало полководцам великой державы: дадут бой и сразу покончат с Александром. Именно так они и сделают! Мемнон ушел рассерженный. Да, он лишь наемник. Он не имеет права приказывать, он только может выполнять приказы тех, кто платит ему деньги, - приказы военачальников великого персидского царя, который так же ничего не смыслит в военных делах, как и его стратеги. "Пусть идет! - саркастически усмехнулся Мемнон, покачивая головой. - Эх, тупые ваши мозги! Он-то идет, и придет прежде, чем вы соберетесь его встретить". Ворча и бранясь себе в бороду, Мемнон угрюмо, тяжелым шагом прошел вдоль костров своего лагеря. Исподлобья кидал он взгляды на стрелков и гоплитов, нищих, лишенных родины людей, у которых нет ничего - ни земли, ни пристанища, ни крыши над головой. Даже семьи свои, жен и детей, они возят за собой в обозах. Все их богатство - меч, да копье, да неверная судьба воина, каждый день рискующего жизнью. И не за родину рискуют жизнью, не за родную землю, а за плату наемника, жалкую плату. Дерутся, с кем прикажут, зачастую с людьми своего же племени... Впрочем, кто из них помнит свое племя? И разве он сам, Мемнон, не такой же наемник, как все они? Мемнон резко поднял голову, синие глаза его блеснули. Нет, не такой же. Теперь-то не такой же, когда Македонянин захватил высшую власть в Элладе. Хотя Мемнон, начальник отряда наемников, уже давно скитается по разным странам со своим буйным и отважным войском, он все-таки - эллин. Ах, если бы персы дали ему командовать персидским войском, он бы знал, как справиться с Македонянином! Но разве персидские правители - сатрапы - поступятся своей вельможной спесью и разве поверят, разве поймут, что ему, эллину, цари Македонии еще ненавистней, чем им, персам! План Мемнона на военном совете не принят. Значит, надо готовиться к сражению, чтобы "сразу убить Александра и на этом закончить войну". Вернувшись в свой шатер, он велел позвать сыновей. Юноши явились тотчас, один за другим, оба в длинных персидских одеждах, стройные, с широким разворотом плеч. И совсем юные, как птенцы, которые только что вылетели из гнезда, но которым кажется, что они совсем уже взрослые птицы, что они все могут и что весь мир создан именно для них. Они молча стояли перед отцом и ждали, что он им скажет. Мемнон, задумавшись, глядел на них. Что принесет им завтрашний день? Это его дети, дети любимой жены, кроткой и прекрасной Барсины, которая сейчас ждала его в Зелее. Такие же темные, затененные длинными ресницами глаза, такие же продолговатые, с нежным овалом лица... Знает ли Барсина, что завтра он поведет ее детей в тяжелый, очень тяжелый бой? Знает. Она всегда все знает - такое чуткое у нее сердце. Мемнон неслышно вздохнул. - Завтра наденьте полное снаряжение, - сказал он. - Обязательно. - Отец, - старший, ему не было и семнадцати, выступил вперед, - да нам и воевать-то не придется. Македоняне убегут, как только увидят нашу армию! - В доспехах тяжело будет догонять их! - улыбнулся младший. - Делайте, как я приказал, - сурово ответил отец. - Воевать нам придется. Уж об этом-то Александр позаботится. А догонять? До сих пор во всех сражениях в Элладе догонял только он. Сыновья вспыхнули, схватились за мечи. - Уж не думаешь ли ты, что мы способны бежать с поля битвы? - Нет, не думаю. Но приказываю: наденьте доспехи и будьте готовы встретить опасного врага. Очень опасного. Идите! Юноши переглянулись, поклонились отцу и вышли. Полы шатра закрылись за ними. - Старею, - проворчал Мемнон, - предчувствия, тоска... - И, закрыв глаза, мысленно попросил Барсину: "Помолись за нас, Барсина! Молитвы жен и матерей доходят до всех богов!" ГРАНИК Река Граник, которой было суждено остаться навсегда в человеческой памяти, невелика. Зарождаясь в вершинах горы Иды, она с игрой, с шумом и блеском сбегает в узкую прибрежную долину. Здесь она становится спокойнее, глубже, не торопясь пересекает побережье и впадает в синие воды Пропонтиды [Пропонтида - Мраморное море.]. За Граником начиналось ущелье, горный проход, ворота в царство Дария. К этим воротам и вел скорым маршем свое войско Александр. Александр торопился, стремясь перейти Граник, пока персы не догадались закрыть проход. Он ехал во главе конного отряда этеров, своих телохранителей - знатных македонян, которые всегда дрались в бою рядом с ним. Конница этеров шла под командой Филоты, сына Пармениона. Следом двигалось войско. Мчались отряды всадников - конницы македонская и фессалийская. Всадники были в шлемах, в панцирях, с копьями, с мечами при бедре. Ровным шагом шли пешие тяжеловооруженные войска - педзэтеры. Это почетное название царь Филипп дал своим македонским фалангам; лес длинных копий - сарисс - покачивался над их шлемами, под их тяжкой поступью гудела земля. Шли гипасписты - более легкая пехота и более подвижная, чем фаланги, связующее звено в бою между нападающей конницей и фалангой. Гипасписты шли под командой молодого Никанора, сына Пармениона, брата филоты. Быстро двигалась легковооруженная пехота, которая в сражениях со стрелами и дротиками пробивается вперед, налетает с флангов, забегает в тыл врага. Стройно шагали пельтасты - "прикрывающие щитом" - в жестких холщовых панцирях, пропитанных солью. Такой панцирь не брал даже топор. Отдельно со своим командиром шли союзные эллинские отряды от всех эллинских государств. Не было здесь только спартанцев. Спарта не признавала ничьего командования, не признавала и Александра и воинов своих ему не дала. Эллины шли в Азию, чтобы, как они говорили, отомстить персам за оскорбленную честь Эллады, за поругание ее богов. Но они хорошо знали, что идут добывать новые земли для своих новых колоний, и это придавало им отваги и рвения. Впереди войска на вороном коне ехал Александр, царь македонский. Он - молодой полководец - уже умел побеждать. Войска помнили, как в свои шестнадцать лет он разбил гетов и трибаллов, как потом взял неприступную крепость Пелий, как в сражении при Херонее положил на поле битвы фиванский "священный отряд", а позже разорил Фивы... Но все эти победы македоняне добывали на своей земле, в боях с эллинами или с полудикими племенами гетов и трибаллов. У тех и войска были не так многочисленны, да и Македония у македонян была рядом, за спиной. А здесь, за проливом, они уже на чужой земле. И здесь их ждет огромная персидская армия. А персы в полную меру показали эллинским народам и свою силу, и свою жестокость. Выстоят ли перед ними македоняне? Александр был молчалив и сосредоточен. Первая битва решит многое. Александр должен ее выиграть. Должен. Если первая битва будет проиграна, персы укрепятся в своем могуществе, а македоняне падут духом и поверят, что персов победить невозможно. И что скажут там, в Элладе? Александру доверили главное командование объединенными войсками, а персы сразу разбили его! Сквозь весенние разливы лесной зелени, сквозь белое цветенье диких яблонь на склонах гор македоняне приближались к долине Граника. Узкая прибрежная полоса понемногу расширялась. Горы отступали от морского берега, словно сторонясь идущего войска и безмолвно глядя на уверенную поступь грозно вооруженных людей. И, по мере того как расширялась долина, развертывалось войско Александра, перестраиваясь на ходу, чтобы занять весь берег между морем и стенами гор. Александр мысленно уже вел войска через Граник, через горный проход на равнину Персии. Там ему придется трудно: у персов слишком много войск, они могут окружить Александра. Вот если бы ему пришлось сразиться с Дарием здесь, на этом узком берегу, - тут Александр мог бы выиграть битву. Но персы ведь не так уж недальновидны, чтобы спуститься к морю... Внезапно перед войском появились всадники из македонского отряда разведчиков. - Царь, персы стоят на Гранике! - На Гранике? Много ли их там? - Все войско стоит в долине! Александр онемел. Неужели боги услышали его желание и выполнили его? - Клянусь Зевсом, я их ждать не заставлю! Царь приказал войску прибавить шагу. И сам помчался впереди своей конницы этеров. Ведь именно здесь-то и хотел он встретиться с огромным войском врага! Македоняне подошли к Гранику, когда солнце уже катилось на запад. Шумная река сверкала под его красными лучами. А на противоположном скалистом берегу, высоко поднявшемся над водой, стояла персидская армия. Александр быстро и внимательно разглядел построения персов. И тут же увидел, что персы сделали все, чтобы проиграть битву. Им надо было заманить Александра на широкую равнину, где они могли бы развернуть свою огромную армию, а они сгрудились в узкой долине. Им надо бы поставить впереди тяжеловооруженную пехоту, а они поставили конницу, которая хороша в нападении, но не в защите. Им надо бы прямо против центра дать место отряду наемников Мемнона, которые умеют драться не хуже македонян, а они оттеснили их в сторону. И Мемнон, самый опасный противник Александра, стоит там, где ему нечего делать. Необычайная способность Александра быстро определять обстановку и мгновенно принимать нужное решение не изменила ему и сейчас. Глаза его заблестели; он уже знал, что победит, потому что знал, как пойдет сражение. На военном совете, созванном перед боем, некоторые из его военачальников высказали сомнения. Наступать придется, переходя через реку, а персы будут бить сверху, с крутого берега. Течение реки быстрое, а глубина ее неизвестна... К тому же и месяц года не подходящий для битвы. - Царь, месяц артемисий [Артемисий - с половины марта до половины апреля.] прошел. Уже начался десий [Десий - с половины апреля до половины мая.]. А в месяце десии македонские цари никогда не начинали войны! - А мы месяц десий назовем вторым артемисием, - ответил царь, - вот и все! Парменион с озабоченным видом сказал Александру: - Мне думается, царь, что благоразумнее нам сейчас стать здесь лагерем. Персы не решатся ночевать так близко от нас, они отступят. А мы утром, прежде чем персы вернутся, переправимся без всякой опасности. Посмотри, солнце идет к закату. Река во многих местах глубока, течение стремительно, тот берег крут и обрывист. Персидская конница нападет с флангов и перебьет нас прежде, чем дело дойдет до боя. Первая неудача будет тяжела не только сейчас - она отразится на исходе всей войны. "Как же ты, опытный военачальник, не видишь, что боги посылают нам самый лучший момент, чтобы напасть на врага и выиграть битву? - думал Александр, с удивлением слушая Пармениона. - Как же ты не догадываешься, что мы должны немедленно ухватиться за эту удачу?" - Я все это прекрасно понимаю, Парменион, - ответил Александр, - но мне будет стыдно, если мы, так легко переправившись через Геллеспонт, позволим этой маленькой речке - Гранику задержать нас. Да и персы воспрянут духом, вообразят, что мы не лучше их. Мы переправимся сейчас, как мы есть. Этого требует и слава македонян, и мое обыкновение встречать опасность лицом к лицу. - И тут же дал знак наступать: - За мной, македоняне! Ведите себя доблестно! Персы были изумлены, увидев, что Александр, несмотря на свою невыгодную позицию, все-таки идет на них! Они стояли неподвижно и ждали, они были спокойны и уверены в победе. Александр думает перейти Граник. Пусть переходит. Но как только македоняне вступят в реку, персы со своего крутого берега обрушатся на них и разобьют все их войско. А македоняне шли. Вот они уже близко, идут не останавливаясь. Молча подходят к реке. И только теперь, у самого берега, вдруг грянули их боевые трубы, македоняне запели пеан - боевую песню - и вслед за своим царем ринулись в бурлящую воду Граника. Казалось, они идут на верную гибель. Черные тучи дротиков и стрел взлетали с персидского берега и падали им на голову - но они шли. Бешеное течение Граника сбивало коней с ног, местами вода захлестывала воинов с головой - но они все-таки шли. Ноги вязли и скользили в мокрой глине, каждый шаг давался с напряжением всех сил, смертельный ливень стрел и дротиков становился все гуще и злей... Многие падали, и река уносила их мертвые тела. Раненые лошади бились в воде... Но Александр со своими этерами уже вышел на вражеский берег, он уже дрался на подступах к персидскому войску. Македоняне, не останавливаясь, лезли прямо на острия персидских копий, направленных сверху им в лицо. Лезли, презирая смерть. Персы, увидев, что вслед за передовыми отрядами уже и вся масса македонского войска подступила к их берегу, спустились вниз. И здесь, у самой воды, вспыхнула жестокая битва. Загремели копья о железо щитов и панцирей. Персидская конница ринулась на македонскую конницу, лошади сталкивали друг друга в реку. Всадники, обливаясь кровью, валились под копыта... Македонян было меньше, чем персов, намного меньше. И сражались они, перебираясь через реку, а персы стояли на твердой земле. Македонянам приходилось трудно, первые ряды их легли наповал. Были напряженные минуты, когда линия фронта колебалась и неизвестно было, кто пересилит... Александр командовал правым крылом. Он шел сквозь смерть и сквозь смерть вел свое войско. Персы дико кричали, нападая. Македоняне дрались молча. И персидский фронт разбивался о твердые ряды македонян, как волны разбиваются о скалы. И вот уже царь македонский на своем могучем вороном Букефале бьется на высоком берегу. Бьются рядом с ним конные этеры. Вот и Парменион вывел из реки на берег левое крыло... Персы видели Александра, они узнавали его по блестящему панцирю, по белым перьям на шлеме, которые мелькали среди самой горячей битвы. Персы рвались к Александру, пробивались к нему через конные отряды. Убить его, убить царя македонян! Но Александр сам пробился к ним навстречу. Загремела, закружилась вокруг царя яростная схватка. У Александра сломалось копье. Царь крикнул своему конюшему: - Дай твое копье! Но у того в руках вместо копья был только обломок древка, и он дрался его тупым концом, отбиваясь от персидских кривых сабель. В этот опасный момент, когда и копья в руках не было, Александр увидел, что прямо на него несется персидский военачальник. Дротик остро сверкнул в воздухе и впился Александру в плечо. Александр выхватил копье из рук своего этера, ударил перса в лицо, и тот свалился с коня. Среди персов раздался вопль: - Мифридат! Мифридат! Убит Мифридат! На Александра тут же бросились Спифридат, лидийский сатрап, и брат его Ресак. От сабли Спифридата царь увернулся, но Ресак ударил его кинжалом по голове. Кусок шлема с одним пером отлетел в сторону, лезвие коснулось волос... Александр сбросил Ресака с коня, ударил его копьем в грудь, пробив панцирь. Копье снова сломалось, он схватился за меч... И в то же мгновение над ним взвилась кривая сабля Спифридата... Смерть! Но еще быстрее взлетел меч Черного Клита - и лидийский сатрап мертвым свалился на землю. Среди смертельной схватки, которая бушевала вокруг, Александр вдруг услышал, что Букефал храпит под ним. Он быстро соскочил на землю, велел увести Букефала, а себе взял другого коня и снова ринулся в битву. Македонские отряды один за другим выбирались из реки и тут же вступали в сражение. Пешее войско смешалось с конным, дрались и копьями, и мечами, и врукопашную... Но вот через Граник, наконец, перешла македонская фаланга. Александр сразу двинул ее на бесчисленную, нелепо сгрудившуюся в тесной долине персидскую пехоту - персы дрогнули. Один только вид стеной идущего на них войска со многими рядами копий, направленных в лицо, один вид фаланги, ее слитных, закрытых щитами рядов, которых ни разъединить, ни остановить невозможно, отнял у персов мужество. Персидская пехота растерялась... В это же время македоняне прорвали фронт вражеской конницы на обоих флангах. Персидское войско бежало. Бежало в беспорядке, в панике. Вся огромная масса пехоты и конницы смешалась. Персы гибли под македонскими мечами и копьями. И бежали, бежали, падая на бегу, сваливаясь с коней, и умирали под ногами бегущих... Александр со своей конницей гнался за ними. Вдруг все пошатнулось - небо, земля... Он падал, летел куда-то вниз - под ним убили коня. Ему тут же подали другого, он еще успел подумать: "Хорошо, что не Букефала!" - вскочил и снова ринулся в погоню. И тут он увидел, что отряд наемников-эллинов стоит неподвижно, обратившись спиной к холму. Мемнон и его два сына стояли впереди, подняв оружие. Александр, тяжело дыша, остановил коня перед Мемноном. Они молча глядели друг другу в глаза. Лицо Александра полыхало от усталости и от гнева, капли пота стекали с висков. У Мемнона в холодном взгляде светились ненависть и презрение. - Мы готовы сдаться, - превозмогая себя, хрипло сказал Мемнон, - но сдадимся при одном условии: если ты обеспечишь нам безопасность. - Ты ставишь мне условия? - в бешенстве закричал Александр. - Ты, изменник, бесчестный человек, поднявший копье на своих, ты требуешь безопасности? Клянусь Зевсом, ты сейчас получишь эту безопасность во имя родины, которую ты предал! Взмахнув мечом, Александр бросился на Мемнона. В тот же миг отряд Мемнона поднял копья. Эта битва была полна ненависти. Тысячи персов не погубили столько македонского войска, сколько положил их этот эллинский отряд. Наемники защищались с жестокостью отчаяния, потому что спасения им все равно уже не было. И гибли один за другим под копьями и мечами македонян. Увидев, что их уже мало, наемники наконец сдались в плен. Но когда Александр приказал привести к себе Мемнона, его среди пленных не оказалось: он бежал вместе со своими сыновьями. Над долиной Граника сгустилась вечерняя тьма. Загорелись костры, факелы. Македоняне ликовали: - Победа! Победа! Александр, слыша эти крики, только сейчас осознал свое торжество. Победа! Первая на персидской земле, огромная, почти невозможная. Победа! Победа! Персов на кровавом берегу Граника остались тысячи. У Александра погибло немногим более ста воинов. Среди них были его этеры - двадцать пять человек. Двадцать пять конных статуй из меди сделал скульптор Лисипп, тот самый скульптор, который ваял статуи самого Александра и который шел за царем в его войске. Позднее Александр поставил их на берегу Граника - двадцать пять медных статуй над пеплом тех, кто первыми бросились в бой вместе с царем и первыми были убиты. Воинов, погибших в этом бою, македоняне похоронили с почестями. А их родителей и детей Александр приказал освободить от налогов и от всех общественных работ. Пусть знают, что царь умеет ценить преданность и храбрость своих воинов и не оставляет без помощи их родных. В персидском лагере, в покинутых шатрах персидских вельмож македоняне нашли большие богатства - дорогие плащи и покрывала, расшитые золотом попоны, мягкие шелковые ковры, роскошную одежду, тяжелые золотые чаши, украшенные драгоценными камнями... Македоняне, у которых ничего не было, кроме военного снаряжения и походных палаток, ошеломленно глядели на все эти сокровища. Александр делил захваченные богатства, как и обещал, поровну. И своим воинам-македонянам, и эллинским войскам, и фессалийцам... Свою царскую долю он приказал погрузить на верблюдов и отправить в Пеллу, матери. А еще один караван ушел в Элладу. Триста полных персидских воинских снаряжений, самых драгоценных, Александр отослал в Афины, в храм Афины Паллады. Щиты, украшенные золотом, золоченые панцири, мечи и акинаки [Акинак - короткий персидский кинжал.] с рукоятками, осыпанными алмазами и бирюзой, повезли македоняне из Персии, чтобы положить к ногам богини. Было сделано и посвящение: "Александр, сын Филиппа, и эллины, за исключением лакедемонян, из добычи, взятой у варваров, населяющих Азию". Александр очень хотел завоевать расположение Эллады. САРДЫ Имя Александра после победы при Гранике пронеслось по берегам Азии, вызывая изумление и страх. Непобедимое персидское войско разбито! Много знатных персидских полководцев погибло - погиб Арбупал, сын Дария, погиб Мифридат, зять Дария, погиб Мифробузан, сатрап Каппадокии, Спифридат - лидийский сатрап, Нифат, Петин, Фарнак... Арсит бежал в свою Фригию на Геллеспонте и там покончил с собой. Македонянин победителем идет по азиатской земле! Смятение и тревога охватили персидские гарнизоны, стоявшие в близлежащих эллинских городах. Они со страхом ждали Александра. Ждали его и эллинские города, захваченные персами, но ждали уже с надеждой. Увидев, что воины отдохнули и кони способны продолжать поход, Александр позвал к себе Пармениона: - Слушай мой приказ, Парменион. Ты пойдешь в Вифинию [Вифиния - область на северо-востоке Малой Азии.], возьмешь город Даскилий - тот самый город, в котором до сих пор жили сатрапы Мизии и Фригии на Геллеспонте. Ты возьмешь Даскилий, оставишь там гарнизон и вернешься ко мне. Парменион стоял, держа шлем в руках, как и полагалось стоять перед царем. Всегда властный и уверенный в себе военачальник, всегда с высоко поднятой головой, нынче он стоял перед царем, опустив глаза. Победа при Гранике ошеломила его. Как случилось, что он, старый полководец, не увидел тех возможностей выиграть битву, за которые сразу ухватился Александр, годившийся ему в сыновья? Ведь, казалось, все грозило гибелью, казалось, было безумием при тех условиях переходить Граник... Александр поступил противно всякому рассудку - и выиграл! Как случилось, что Парменион, никогда не ошибавшийся, так серьезно просчитался? Да и просчитался ли? Ведь он давал такой разумный совет, а что вышло?.. Старик приподнял свои косматые брови. Его бледно-голубые глаза светились решимостью. Александр дает ему возможность оправдать его доверие, и Парменион его оправдает. Даскилий не маленький город, там стоит сильный персидский гарнизон. Но чем труднее дело, тем выше заслуга. - Я пойду в Вифинию, царь. И возьму Даскилий. Парменион с достоинством поклонился, надел шлем и вышел из царского шатра. Александр знал, что Даскилий хорошо укреплен, и поэтому дал Пармениону половину всей армии. А сам с оставшимся войском направился в Сарды, древний город лидийских царей. Александр всю дорогу был молчалив, замкнут. Гефестион, чей конь шагал рядом с конем царя, только чуть сзади, с удивлением посматривал на него. Чем расстроен царь? Чем озабочен? Топот конницы сливался в однообразный шум. Тяжело шла пехота. Далеко вслед за войском поднималась рыжая пыль и, опадая, снова ложилась на широкую караванную дорогу. - Позволь спросить тебя, царь, - сказал Гефестион, - что печалит тебя сейчас? - Меня печалит, что я должен разрушить Сарды, - ответил Александр. - Когда-то здесь жил мудрый Крез, и даже великий Кир пощадил этот город. Александр почитал персидского царя Кира. Он знал его историю и многому сам у него учился. Когда-то лидийский царь Крез, взятый в плен Киром, увидев, как персы грабят Сарды, сказал: "Это не мой город грабят твои воины, Кир, они грабят твое достояние!" Александр уже считал Сарды своим достоянием, и ему хотелось сохранить этот город. Сарды славятся богатством, персидский царь хранит там свои сокровища. Персы будут отчаянно защищать город - как же уберечь его от разрушения? Когда до Сард оставалось около семидесяти стадий, царю донесли, что навстречу идут персы. - Много их? - Это не войско. Едут, как видно, знатные персы с большой свитой. Александр и Гефестион удивленно переглянулись. Кони их не убавили шага, но этеры Александра теснее сомкнулись вокруг царя. Вскоре на дороге показались всадники. Даже издали было видно, как сверкают их расшитые золотом одежды, как блестит бахрома на ярких попонах коней... Александр остановился. И все войско остановилось. Сразу стало тихо. Так тихо, что воины услышали весеннее пенье птиц в цветущих садах щедрой лидийской земли. Персы сошли с коней. Александр молча ждал. Персы, кланяясь, подошли к нему. - Я - Мифрен, - сказал один из них, - я начальник крепости в Сардах. А со мной лучшие люди города. - Чего вы хотите? - спросил Александр. - Мы хотим сдать тебе Сарды, царь, - ответил Мифрен. - Мы не будем воевать с тобой. Твоя слава обогнала тебя. Хитрый и льстивый перс понял, что ему осталось одно из двух: или бежать, или сдаваться. И он сдался, надеясь получить за свое предательство милость царя македонского. А царь македонский вздохнул с облегчением. Он возьмет Сарды со всем их богатством и цветущей землей. Сарды среди эллинских городов азиатского побережья будут украшением его будущего государства. Воздух наверху в крепости был свеж и прозрачен. Река Пактол, сверкая гранями стремительных горных струй, несла прохладу, смягчая горячее дыхание скалы. Александр задумчиво ходил по улицам крепости. Все это происходило здесь. Здесь в своем роскошном дворце принимал Крез афинского философа и законодателя Солона. Здесь полыхал костер, на котором стоял Крез... Здесь сидел Кир, взмахом руки приказавший освободить Креза. Все это давно прошло. Могущественные цари ушли в мир теней. Теперь здесь один царь - он, Александр. Здесь его владения, его боги. - Я хочу поставить в Сардах храм Зевсу Олимпийскому, - сказал Александр, - и хочу, чтобы ему был воздвигнут алтарь. Македонянам это понравилось. Пусть в чужой стране живут вместе с ними их боги. Но где поставить храм? Гефестиону хотелось в одном месте, Филоте - в другом. Военачальнику Кратеру совсем не там, где хотелось Филоте, а Клит уверял, что самое лучшее место - вот тут!.. Пока царь и его этеры ходили по широкой площади и, споря, выбирали место для храма, из-за горы внезапно поднялась тяжелая седая туча. Только что жарко светило солнце, только что люди изнывали от зноя, как вдруг дохнуло холодом и на горячую, сухую землю посыпался снег, закружилась метель. Потом ударила молния, пролился густой короткий ливень. И снова засияло солнце, словно удивленное тем, что произошло. Снег исчез, едва коснувшись земли. Снова стало сухо. Лишь в одном месте на площади бирюзово светилась дождевая вода. - Царь! - воскликнул перс Мифрен. - Дозволь обратиться к тебе. Он стоял перед Александром, склонившись чуть не до земли и, по персидскому обычаю, пряча руки в своих длинных рукавах. - Я слушаю тебя, Мифрен. Мифрен выпрямился: - Ты видишь, царь, эту небесную воду, лежащую сейчас на земле? Сюда ударила молния, и пролился дождь. Здесь, именно здесь, стоял дворец царя Креза. - Это - знамение! - тотчас поспешил вмешаться жрец Аристандр, давая понять, что уж ему-то очень хорошо известна воля богов. - Царь, это знамение послано Зевсом - здесь надо ставить храм. Александр, широко раскрыв глаза, с изумлением смотрел на ровный выступ скалы, окруженный прекрасными деревьями, на ярко-голубую воду, упавшую сюда с неба... Да, это - знамение. Зевс услышал его и выразил свою волю. - Здесь поставим храм, - сказал он, - здесь воздвигнем и жертвенник. Это самое достойное место в городе Креза, Кира... и Александра. МИЛЕТ Александр торопился. Ему стало известно, что персидское войско, снова собравшись, идет навстречу, что со стороны моря приближаются к Милету [Милет - важнейший город Ионии.] триста персидских кораблей. И что Мемнон, его непокоренный враг, ждет Александра в Милете. На пути к Милету, в городе Эфесе, к Александру явился Апеллес, сын Пифея, известный эфесский живописец. - Я слышал о тебе, - сказал Александр, - ты достаточно знаменит. Ты о чем-нибудь просишь? - Да, прошу, царь. - Если я могу исполнить твою просьбу, я ее исполню. Говори. - Я восхищен тобою, царь. Я восхищен твоей красотой, твоей молодостью, твоей славой. Я хотел бы написать твой портрет, царь. Молодой царь еле скрывал тщеславный восторг, наблюдая, как под кистью художника возникают его черты, его облик - полководца в царских доспехах, готового к бою. Кто сможет выступить против этого отважного героя, какой враг не падет перед ним на колени, прикрыв ладонью глаза? Ведь не ясеневое копье в руке Александра, в его руке - молния! Портрет был так хорош, что его поместили в храме Артемиды Эфесской. И много лет люди приходили потом и смотрели на царя македонского, который прошел через их город в блеске своей громкой победы при Гранике. Апеллес задержал Александра на тринадцать дней. Когда портрет был закончен, Александр приказал выступать. Путь македонян лежал на Милет. Милет, ионийский город, стоявший на морском берегу, был славен, богат и влиятелен. Окруженный двойными стенами, он стоял как большая крепость, способная выдержать и бой и осаду. В ту часть города, что окружена внешней стеной, македонское войско вошло с ходу. Никто не задержал их, ни одной стрелы не вылетело из-за его стены. Жители тихо сидели в домах. Но внутренний город, где за толстыми стенами хранились богатства и жили правители, накрепко закрыл перед Александром ворота. Ми-лет стоял перед ним, возвышаясь каменными стенами и башнями, и там, за этими стенами и башнями, ждал Александра Мемнон. - Закрылись! - с недоброй усмешкой сказал Александр, окидывая взглядом мощные стены. - Услышали, что их корабли подходят с моря. Александра окружала его свита, его этеры. - Не понимаю, - сказал Эригий, - им что же, нравится быть под пятой у персов? - Это все Мемнон, - сердито проворчал Черный Клит. - Это он сбивает милетян с толку. Эригий возмущенно пожал плечами. - У милетян, видно, не хватает своего ума. Мы пришли освободить их от персов, а они закрылись. - Эх, Эригий, - усмехнулся Лаомедонт, его брат, - неужели тебе не ясно? Милет ведь афинская колония. Так как же им терпеть верховную власть Македонянина? Мы ведь для них почти варвары! Им пусть лучше перс, чем македонянин! - Ну что же, - зловеще сказал Александр. - Мы и поступим с ними, как с персами. Гефестион непроизвольным движением положил руку на рукоятку меча, темные глаза его гневно сверкнули. - Афины тоже не хотели признавать нас. Однако пришлось признать. Признает и Милет. - Но к ним на помощь идут персидские корабли, - вздохнул Неарх, - триста кораблей! - Что ж, - возразил Александр, - наши корабли тоже идут к Милету. И они подойдут раньше. Сказал то, чему сам не смел поверить. Он давно послал гонцов к Никанору, сыну Пармениона, которому поручил свой флот, с приказом привести корабли к Милету. Триеры идут медленно, как ни торопись. Но все-таки может же так сложиться, что Никанор придет раньше! Город лежал на косе, уходящей в широкую спокойную синеву Латмийского залива. К северу от города виднелось мягкое очертание мыса Микале. В заливе около города поднималось из воды несколько скалистых островков - желтые, красноватые, с легкой зеленью на вершинах. Они делили залив на четыре гавани: здесь было удобно останавливаться купеческим кораблям. А гавань у ближайшего к берегу острова Лады могла принять целый флот и надежно защитить его от бурь и от врагов. Тут бывали нередко морские битвы, то с иноземцами, то с пиратами, и остров Лада никогда не выдавал тех, кто искал у него прибежища. - Вот здесь и станут наши корабли, - сказал Александр. Он пристально вглядывался в прозрачную морскую даль. Глаза его были зорки. Но море сливалось с небом, взлетали серебряные чайки, солнечные стрелы пронзали воду... А кораблей не было. Возвратившись в лагерь, Александр послал несколько фракийских отрядов занять остров Ладу. Фракийцы быстро перебрались через неширокую полоску воды и заняли Ладу. Гавань в руках македонян. Но где корабли? Каждый день македоняне с волнением вглядывались в лучезарный простор моря - утром, в полдень, вечером. Голубизна воды сменялась синевой, шли лиловые тени, волны вспыхивали алым отсветом заката... Александр не видел красоты моря, он видел только, что его кораблей нет. - Но ведь нет и персидских, царь, - успокаивал его Гефестион, - а это тоже хорошо! - Они могут появиться в любую минуту. - Но и наш флот тоже может появиться в любую минуту! И флот появился. Медленно возникли на серебряной воде черные точки кораблей. Военачальники, окружив своего царя, ждали затаив дыхание. Флот - но чей? Корабли приближались. Уже видно было, как туго натянуты их паруса, как взблескивают под солнцем длинные весла... Триеры. Но чьи? - Наши! - вдруг закричал Неарх. - Наши триеры! Александра охватило жаром. Так ли это? Но критянин не мог ошибиться. Да, это идут македонские триеры, это Никанор! Македоняне, не сдержав радости, закричали. И первым закричал царь. Сто шестьдесят триер вошли в Латмийский залив и заняли гавань у острова Лады. Македонский флот отрезал Милет от моря. Через три дня на горизонте снова появились корабли - триста боевых финикийских кораблей. И, не дойдя до Милета, остановились у мыса Микале. Гавань Лады была занята, оттуда торчали железные носы македонских триер. Персидские навархи опоздали. Через несколько дней Александр созвал военный совет. Надо решить - осаждать ли город или прежде дать морской бой? Выступил молодой наварх - флотоводец Никанор, сын Пармениона. - Персы ведут себя вызывающе, царь. Они все время подходят к нашей гавани, выманивают нас, требуют сражения! Я, царь, готов выйти и принять бой, если так решат военачальники и если так решишь ты! Военачальники колебались: - Наш флот занял выгодную позицию - стоит ли ее терять? - Да, но сто шестьдесят триер против трехсот... - Что ж из этого? Персидское войско во много раз больше македонского, однако победа на нашей стороне! - Если наши триеры не подпустят персов к Милету с моря - уже хорошо! В спор вступил Парменион. - Наш флот - афинский флот. А эллины всегда были сильны на море, - сказал он. - Я считаю, что победа на море принесет великую пользу для наших дальнейших дел. А если потерпим поражение... Ну что ж, это не нанесет нам большого урона. Но поражения не будет - вы же сами видели божественное знамение: орел спустился и сел у кормы нашего корабля. А что означает это знамение? Оно означает, что наш флот победит. Я сам, первый, хоть и старик, готов взойти на корабль и сразиться с персами! Филота кивал головой, соглашаясь с отцом. - Если мы будем бояться поражений из-за того, что наша армия невелика, нам надо уже сейчас возвращаться домой. Александр всех выслушал внимательно, зорко вглядываясь в лицо каждого, кто говорил. И более внимательно, чем кого-либо, он выслушал Пармениона. Но чем горячее высказывал свои мысли старый полководец, чем более твердой и властной становилась его речь, тем сильнее хмурились округлые брови Александра. На слова Филоты, брошенные с обидной снисходительностью, Александр ничего не сказал, будто не слышал их. А Пармениону ответил: - Я не пошлю свой маленький флот сражаться с персидским флотом, который неизмеримо сильнее, - это бессмысленно. Я не хочу, клянусь Зевсом, чтобы отвага и опытность македонян пропали впустую в этой неверной стихии и чтобы варвары видели, как мои воины погибают у них на глазах. Это ошибка, что поражение не нанесет нам урона. Поражение нанесет нам большой урон. Оно унизит славу наших первых побед. Подумайте, как зашумят, как заволнуются народы в Элладе, услышав о нашей неудаче! Нет, морская битва сейчас не ко времени. А что касается божественного знамения, то Парменион истолковал его неправильно. Орел послан богами - это так. Но он сидел на земле, а не на корме. И это знаменует, что мы победим не на море, а на суше. На рассвете начнем штурм Милета. Готовьтесь! Парменион выслушал Александра, не скрывая неудовольствия. Маленькие, бледно-голубые глаза его, щурясь, глядели в лицо царя, будто стараясь запомнить не только то, что говорит царь, но и проникнуть в его мысли. И когда Александр умолк, приказав готовиться к штурму, Парменион опустил голову, вздохнул и молча вышел из царского шатра. Он шел тяжелым шагом, словно доспехи пригибали его к земле. - Ты болен, отец? - Филота, увидев, как понуро идет Парменион, как согнулась его спина, догнал его. - Ты болен? Парменион не остановился, не оглянулся. - Я не болен, Филота. Наверно, я уже слишком стар. Филота, богато одетый, с надменной осанкой, которую он приобрел в последнее время, шел рядом, в ногу с отцом. Это шли два воина, привыкшие к походному строю. - Ты не стар, отец. Надень шлем, что ты несешь его в руках? У тебя огромное войско, оно тебе повинуется, оно любит тебя, оно идет за тобой без оглядки. О какой же старости ты говоришь? Парменион снова вздохнул: - Что-то случилось со мною, Филота. Я перестаю понимать царя. А царь перестает понимать меня. Уже не в первый раз он отвергает мои советы... - Он мальчишка! - с гневом и обидой сказал Филота. - Ему бы слушаться опытных и славных своих полководцев, а он... - Но почему этот мальчишка умеет видеть и предвидеть, чему я за свою долгую жизнь так и не научился? - Ты столько побеждал, отец, при царе Филиппе! Ты столько взял городов! - Да. Было. Но вот что я тебе скажу: никогда не говори плохо о царе, потому что он - наш царь. Да и обижаться нам на него не за что. Я - полководец. Тебе доверена конница царских этеров. Никанору - флот. Младший наш, Гектор, - в царской свите. У него нет больших чинов, но он еще молод. Видишь, как высоко ценит Александр нашу семью. - Значит, он знает нам цену, отец. - Значит, хорошо, что он эту цену знает. - А ты не заметил, - сказал Филота, оглянувшись, не слышит ли его кто-нибудь, - что я никогда не сижу с ним рядом на его пирах? Что я никогда не числюсь среди его ближайших друзей? Он меня не любит, отец. - Ты не девушка, чтобы тебя любить. - Да мне это и не нужно! - Филота поднял подбородок. - Его окружают пустые люди. Льстецы. Я их презираю. - Храни это про себя, - сурово ответил Парменион. - Не забывай, что мы стоим высоко. А у тех, кто стоит высоко, всегда есть враги и завистники. Не вызывай их злобы - это грозит бедой... И кроме того, пойми, Филота, - продолжал Парменион, - Александр осуществляет замыслы царя Филиппа и делает это победоносно. Место ли здесь нашим мелким обидам, если торжествует Македония? Будь справедлив. На рассвете македонские тараны ударили медными лбами в крепкие стены Милета. Из-за стен взлетели стрелы и копья, обрушиваясь на головы македонян. Вскрикивают раненые, падают убитые. Железный дождь поливает македонян, но македоняне стоят крепко, и тараны македонские бьют, бьют, бьют... И вот уже трещат стены, сыплется щебень, валятся обломки... Никанор, сын Пармениона, зорко следил со своего корабля за действиями войска. Как только началось движение на берегу и загромыхали колеса таранов и осадных башен, направляясь к стенам города, флотоводец Никанор повел на веслах вдоль берега свои триеры. Рассвет был еще сизым, и бухта лежала в неподвижном серебряном сне. Триеры, расплескав веслами это сонное серебро, встали, сгрудившись в самом узком месте залива у входа в гавань, обратив к морю острые железные носы. Когда небо порозовело, от туманного мыса Микале тронулись персидские корабли. Они подошли к милетской гавани и остановились. На глазах персидских моряков македонские тараны разбивали стены Милета. Стены с грохотом разрушались и валились, а персы смотрели на гибнущий город и ничем не могли помочь - вход в гавань был закрыт. Так они стояли, не зная, что делать. А потом повернули свои корабли и ушли в море. Ушли совсем. Македоняне с криками ворвались в город. Персидский гарнизон, отряды персидских наемников, заполнившие Милет, пытались сопротивляться. Но битва была короткой, воины персидского гарнизона бежали. Персы и наемники-эллины прятались в узких улицах, стучались в закрытые дома милетцев. Пытались уйти на лодках в море, но гавань была заперта, и македонские триеры тут же топили их в глубокой темной воде. Александр, стиснув зубы, носился по городу. - Где Мемнон? - хрипло кричал он. - Клянусь Зевсом, где прячется этот презренный? Он искал Мемнона, дрожа от нетерпения и ярости. Уж теперь-то Александр не выпустит его живым, изменника, недостойного называться эллином, самого злейшего своего врага! Вдруг он услышал крик: - Царь, смотри! Вот они - на море! - Это кричали македонские воины, поднявшиеся на стены Милета. - Они уплывают на щитах! Плывут на остров! Эллины - наемники Мемнона - плыли на перевернутых щитах к пустынному островку, одному из тех, что недалеко от берега высунули из моря свои скалистые вершины... Они плыли сотнями - и мешая, и помогая друг другу. Хватаясь за мокрые голые камни, они вылезали на островок, заполняя его неприютные, заросшие мохом, склоны... Александр поднялся на триеру. - Осадить остров! - приказал он. - Царь, берега острова высоки и отвесны... - Поставить на триеры лестницы! Корабли подошли к острову. На передней триере стоял Александр. Наемники увидели и узнали царя - его драгоценные доспехи жарко горели под солнцем. Триеры подошли к острову и остановились. На них медленно начали подниматься осадные лестницы. На островке теснилось около трехсот человек. Наемники стояли с оружием в руках, готовые к сражению, которое должно окончиться только их смертью. Они знали, что пощады им не будет. - Выдайте Мемнона! - потребовал Александр. - Здесь нет Мемнона, - ответили с острова, - он бежал. - Бежал. Опять бежал! А вы - что же вы будете делать теперь? - Сражаться и умирать. Александр задумался, глядя на отважных людей, у которых не было никакого выхода, кроме смерти. Это стояли эллины, в таких же одеждах, как его воины, с таким же оружием в руках... И говорили они на том же языке, как и те воины, которые пришли с ним из Эллады, и на котором говорит он сам... - Кого же вы защищаете? Кому вы служите? Вам уже никто не заплатит за вашу верность! - За нашу смерть нам платить не надо. А защищаем мы свою жизнь. Мы знаем, что нам суждено умереть здесь. Но умрем, как нам подобает, - с оружием в руках. Лицо Александра смягчилось, сведенные к переносью брови разошлись. Вот воины, которых он хотел бы иметь в своем войске! И он решил это дело совсем не так, как все ожидали. - Я предлагаю вам мир, - сказал Александр, - но с одним условием: что вы пойдете на службу ко мне. Разве справедливее служить персам, чем воевать вместе с эллинами за счастье Эллады? Над островом взлетел крик внезапного облегчения - смерти не будет! Получив жизнь, они немедленно перешли к Александру. А Александр, подарив им жизнь, получил отряд воинов несокрушимой отваги. Наемники не обманули Александра - Мемнона среди них не было. В то время как начали рушиться стены Милета, а персидские корабли безнадежно удалились, Мемнон понял, что его ждет гибель, и снова бежал. Александр запретил разрушать Милет. Он не хотел разорять свои города, а Милет он уже считал своим городом. Но милетских правителей и персидских вельмож, сражавшихся против него за Милет, Александр немедленно предал казни. Старейшины города, богатые купцы, владельцы торговых кораблей встретили македонского царя с почестями. Переговорив между собой, они решили, что большой разницы не будет: платили персу, теперь будут платить Македонянину. Лишь бы рука его была сильна и меч остер, чтобы защищать от нашествия кочевых племен и морских разбойников их город, их торговлю, их богатства... Битва с Милетом окончена. Мертвые погребены. Победа отпразднована. Но в торжестве этой победы было немало горечи. Александр привык скрывать свои чувства, и только Гефестиону он мог высказать то, что было на душе. - Я никогда не понимал этого крикуна Демосфена, который всю жизнь предавал проклятию моего отца. О какой свободе Эллады он кричал? За какую свободу Эллады бьется теперь со мной Мемнон? Он ненавидит меня за то, что я македонянин... - Не за это, Александр, - поправил его Гефестион, - а за то, что Македония подчинила Элладу. Они видят в этом порабощение и не могут смириться с этим. Ведь они понимают, что свою верховную власть, власть македонского царя над Элладой и над эллинскими колониями, которые мы отнимаем у персов, ты эллинам не уступишь. - Не уступлю! Никогда не уступлю! - Вот потому-то они и закрывают ворота. И, видя, как нахмурился Александр, Гефестион улыбнулся. - Но что из того, Александр? Это ведь им не поможет. Македонское войско двинулось дальше - на Галикарнас. ЦАРИЦА АДА Кария [Кария - юго-восточная область Малой Азии.]. Ультрамариновая полоса моря, рыжие, опаленные зноем горы, ущелья, заросшие лесом. Жара. Багряная пыль стояла над войском, продвигавшимся по Карийскому побережью. Пыль застилала глаза, стекала со лба вместе с потом, скрипела на зубах. Мучила жажда. Лошади замедляли шаг, и поступь пехоты становилась все тяжелее. Неожиданно впереди, словно мираж, возникла крепость. Она стояла на скале, и нельзя было ' различить, где кончается желтая твердыня скалы и где начинаются желтые каменные стены крепости. Александр остановил войско. Ждал разведчиков, посланных вперед. Разведчики вернулись очень скоро и с хорошими вестями. - Это крепость Алинды ["Алинды" значит "Горная".], город царицы Ады. Она с нетерпением ждет тебя, царь. Она хочет сдать город. Белая каменистая дорога, поднимаясь по склону горы, привела македонян в Алинды. Ворота крепости широко распахнулись перед ними. Царица Ада, окруженная своими придворными, вышла навстречу Александру. - Входи, Александр, царь македонский, входи в мой город, в мой дом! Я принимаю тебя как сына! Войско расположилось возле крепости. Наконец-то воины могут снять доспехи без опасения быть внезапно убитыми. Могут спокойно разжечь костры, пообедать, потом и поужинать и выспаться так, как спали когда-то под родными кровлями Македонии. Царица Ада устроила богатый пир для царя, для его свиты и военачальников. И пока царские этеры и полководцы наслаждались обильным угощением и хорошим вином, царица Ада и Александр вели долгую и обстоятельную беседу. - Наберись терпения, сын мой, - позволь мне, царь, называть тебя так, ведь у меня нет сыновей, - сказала царица Ада, любуясь молодым царем, - и выслушай мои жалобы. Ты, конечно, знаешь, что Кария принадлежит мне по праву. И Галикарнас тоже принадлежит мне - этот город всегда был резиденцией карийских царей. Но теперь Галикарнас и вся Кария, кроме моей бедной крепости, отданы наглому персу Офонтопату. Это - эллинский город, это мы, эллины, основали его здесь, в Азии. Почему же Галикарнас, тоже наш город, и Кария в руках перса? Разве это справедливо? - Это несправедливо, - согласился Александр. Царица Ада охотно и подробно принялась рассказывать о своей жизни. Как всякий немолодой человек, она хранила в памяти большой запас разных событий и любила вспоминать их. Правда, сейчас ей важнее было рассказать о своих обидах. - Ты слышал о Мавсоле, царь? - Слышал. Вернее, слышал о необыкновенной гробнице, которую ему построила его жена Артемизия. Эта гробница, или мавсолей, как ее называют, считается одним из чудес света! - Да, сын мой, это так. Мавсол был могущественным человеком. А когда он умер, царствовала его жена Артемизия. У нас в Карий такой обычай - жена наследует мужу. А когда умерла Артемизия, царем стал брат Мавсола - Идрией, мой муж. Он был воинственным человеком. Он завладел Хиосом, Косом, Родосом... Но и он умер. - Почему же ты, царица Ада, жена Идриея, не наследовала Карийское царство? - Вот об этом-то и речь, сын мой! Мой младший брат Пиксодар, у которого не оказалось ни чести, ни совести, отнял у меня царство! Только вот эту крепость и оставил мне. Смуглые жирные щеки царицы Ады задрожали, на глаза набежали слезы. Но она закусила губу и не дала им пролиться. - Пиксодар! Александр со звоном поставил на стол чашу с вином, которую тихонько, словно согревая ее, поворачивал в ладонях. Пиксодар! Тот самый Пиксодар, на дочери которого Александр когда-то собирался жениться! - Пиксодар уже чеканил свои монеты, - между тем продолжала царица Ада, - хотел даже породниться с домом македонских царей. Ты был тогда мальчиком и, наверно, не помнишь об этом. Александр, опустив глаза, поднес чашу к губам. - Нет, не помню. - А персидский царь пожелал, чтобы он выдал свою дочь за перса Офонтопата, вот за этого самого Офонтопата, который захватил теперь всю Карию, - ведь Пиксодар-то умер! И Галикарнас, наш эллинский город, теперь в руках перса. Разве это справедливо? - Она была красива? - Кто? - Ну вот, та самая, дочь Пиксодара? - Говорят, похожа на меня. Но, сказать правду, я в ее годы была красивее. Да не в красоте тут дело. "Похожа на нее, - подумал Александр. - О, как прав был отец, когда так нещадно ругал меня за эту карийскую принцессу!" Александр поспешил перевести разговор: - Ты права, царица Ада. Все это несправедливо. Царица Ада с мольбой сложила пухлые руки, звякнув драгоценными браслетами. - Так отними у перса Карию, Александр! Отними у него Галикарнас! Вся карийская знать возмущена, что со мной так поступили. Все лучшие люди Карии будут поддерживать тебя я помогать тебе - это я обещаю. Одно только имя мое, имя царицы карийской, даст тебе множество друзей. Александру не надо было долго объяснять, как выгоден ему союз с царицей Адой. Он это понял мгновенно. "Лучшие люди" - это люди знатные, богатые, влиятельные. И он, конечно, поддержит царицу Аду, если эти "лучшие люди" поддержат его. Александр разослал глашатаев: - Царь македонский Александр всем эллинским городам в Карий дарует автономию, освобождает их от всех податей и дани. Правительницей Карий назначает царицу Аду. Эллинские города, стоявшие на карийской земле, тотчас откликнулись. К Александру отовсюду шли посольства с золотыми венками, с предложением дружбы, союза и помощи, если только их помощь понадобится македонскому царю. Друзья-этеры и многие военачальники поздравляли царя. Как хитро склонил он на свою сторону Карию! И только Черный Клит был в недоумении: - К чему это вдруг ты назвал себя сыном Царицы Ады? Разве у тебя нет своей матери, что понадобилась чужая? Вторая жена - это я понимаю. Но вторая мать?.. - Я тебе объясню, Клит, - терпеливо ответил Александр, хотя речи Клита его раздражали. - Царица Ада - властительница Карии, а я, как сын царицы Ады, теперь тоже получаю законные права на Карийское царство, и мне не нужно будет воевать с карийцами. - Ты хитроумный человек, Александр! - удивился Клит. - И откуда ты такой хитроумный? Прошло несколько дней отдыха в Алиндах. Во дворце, украшенном финикийскими коврами, бронзой и прозрачным янтарем, царица Ада окружила Александра нежностью и заботой. Удобно ли ему спать? Не голоден ли он? Она присылала ему сладкие и жирные угощения, которых он не мог есть. А в излишне мягкой постели, которую стелили ему, он задыхался. Но вот наступил день, и снова затрубили походные трубы. Отдохнувшее войско построилось быстро и охотно. Александр тепло простился с царицей Адой. - Только не забудь, Александр, сын мой, что в Галикарнасе сейчас Мемнон с персидским войском! - напомнила она. - Нет, царица Ада, я помню об этом. Но Мемнон бежал от меня при Гранике, бежал из Эфеса, бежал из Милета. Надеюсь, что из Галикарнаса ему убежать от меня не удастся! Александр уже сидел на коне, когда перед ним появилось несколько карийских придворных поваров: - Царица Ада прислала нас к тебе, царь. Мы будем тебе готовить обеды и ужины. Царица боится, что ты испортишь себе желудок, твой повар дурно готовит! Александр засмеялся. - Поблагодарите царицу Аду, - ответил он, - и скажите ей, что я от своего воспитателя Леонида получил еще более искусных мастеров этого дела - деятельную жизнь и воздержанность в пище! Это самые лучшие повара! ОПЯТЬ МЕМНОН Мемнон на могучем рыжем коне объезжал Галикарнас, осматривая укрепления. Дарий, уже не надеясь на своих персидских военачальников, поручил Мемнону защиту жемчужины карийских прибрежных городов - Галикарнаса. Дарий был удручен и разгневан. Вокруг него гремело столько похвальбы, столько надменного презрения к врагу! И при первой же схватке с Македонянином, командуя бесчисленным войском, персы проиграли битву. Если бы Дарий в свое время послушался Мемнона, который советовал опустошить берег, Александра в Азии уже давно не было бы. Но нет, древняя слава ослепила глаза ему и его полководцам. Где же они, кричавшие о непобедимости персидского войска? Легли на берегах краника! И Мифрабузан, и Нифрат, и Петин... И молодой сын царя Арбупал... Теперь лишь Мемнон, энергичный, мужественный человек, может спасти Персию! Дарий не ошибся, передав эллину войну против эллина-македонянина. Мемнон ненавидел македонских царей за ту власть, которую они взяли над Элладой. Он ненавидел Александра за высокое звание вождя объединенных войск, которым наградила его Эллада. И за победу при Гранике ненавидел, потому что эта победа прогремела но всем землям Азии... А кроме того, Александр жестоко унизил его, Мемнона, - Македонянин трижды заставил бежать его, отважного, опытного полководца, из городов, которые он защищал! Теперь Александр идет на Галикарнас. Здесь Мемнон еще раз встретится с ним. И сделает все, чтобы эта встреча была последней. Как радостно вздохнет Эллада, когда он сбросит с нее это македонское иго! В свите Мемнона были люди, разделявшие его чувства и надежды. Они тоже были из Эллады: афиняне Эфиальт и Фразибул, не пожелавшие подчиниться македонской гегемонии; полководец Аминта, сын Антиоха, только что бежавший из Эфеса от Александра вместе со своим отрядом; Неоптолем из рода линкестийцев, бежавший к Мемнону сразу после смерти Филиппа, опасаясь, что его изобличат в причастности к убийству македонского царя... Рядом с Мемноном ехал правитель Галикарнаса - персидский военачальник Офонтопат. - С моря ему не подступиться, - сказал Офонтопат, - нет, не подступиться. Мемнон молча смотрел на стены и толстые башни Галикарнаса, поднимавшиеся над гладкой синевой залива. - Это так, - скупо ответил Мемнон, - но вот со стороны суши... - А что со стороны суши? - Офонтопат пожал плечами. - Стены старого акрополя починили, рвы выкопаны - пусть попробует подкатить к стенам свои осадные машины. Ты же сам, Мемнон, присутствовал при этих работах! - И все-таки тревожно, - проворчал Мемнон. - Что-то надо бы сделать еще... - С моря нам его бояться нечего, - презрительно усмехнулся Аминта. - Вы слышали? Он распустил свой флот. - Может быть, он сошел с ума? - удивился афинянин Эфиальт. Фразибул поддержал его: - И такому безумцу Эллада доверила войско! - Но он не весь флот распустил, - ядовито заметил линкестиец Неоптолем, - он все-таки обезопасил себя - двадцать кораблей оставил! - Ха-ха! На потеху, что ли? "У него какая-то непостижимая уверенность в своей непобедимости, - думал Мемнон, - может, это и помогает ему побеждать? Но конец тебе придет, Александр, царь македонский, конец тебе придет скоро. Иди, бросайся, захватывай города в Азии. А мой флот направится тем временем к островам, к берегам твоей родины в глубокий тыл... Что ты скажешь тогда, царь македонский, когда я окружу тебя на азиатской земле и отрежу тебя от Македонии, а в Элладе тебя свергнут? Клянусь Зевсом и всеми богами, я тогда выслушаю тебя внимательно!" Так думал Мемнон, но молчал, не желая ни с кем делиться своими планами раньше времени. К ночи примчались разведчики и сообщили, что войско Александра приближается к Галикарнасу. И потом являлись один за другим: - Александр идет на Галикарнас. - Александр берет маленькие города с ходу. Идет на Галикарнас. - Александр близко. Идет на Галикарнас. И наступил день, когда Мемнон с высокой башни Галикарнаса своими глазами увидел идущее македонское войско. Оно приближалось, не останавливаясь, не замедляя шага. Сначала рыжая туча пыли на горизонте. Потом смутный блеск высоких копий. Потом стройные ряды конницы... И вот он сам, впереди, сверкает доспехами, и алый плащ развевается за его плечами. Если бы долетела отсюда тяжелая стрела, Мемнон сумел бы прицелиться! Галикарнас загудел. Галикарнасцы, персидские войска и эллинские наемники теснились на стенах. Всюду бряцало оружие. Слышалась громкая команда военачальников... Вскоре из конца в конец начали перекликаться военные трубы - неприятель под стенами города. Офонтопат и Мемнон следили за действиями Александра. - Что он хочет делать, Мемнон? - Расположился у самых стен. Думаю, хочет осадить нас. У входа в старый город по берегу загорелись македонские костры. Мемнон видел, как Александр в сопровождении этеров разъезжает у стен Галикарнаса. - Как тигр ходит вокруг, ищет лазейки. - Ты прав, Мемнон, как тигр. Но ведь лазейки-то нет! Мемнон пытался разобраться, что так томит его душу? Уж не напился ли он воды из Салмакиды? В Галикарнасе был источник Салмакида. Говорили, что если выпьешь из него, то станешь слабым, как женщина. Полно! Мемнон разобьет Александра. В Галикарнасе у него не отряд наемников, а персидское войско. Он прогонит Александра с великим позором. А если боги позволят, то и убьет его, отомстит за все свои поражения, за все горе, причиненное ему и его родине!.. Но где-то в глубине сознания возникла угроза: "А если не ты разобьешь его? Если он разобьет тебя и возьмет Галикарнас?" "О нет! - вздохнул Мемнон. - Этого не будет! Ему не взять Галикарнаса... Не взять... Стены крепки, а таранов он не подведет - ров не позволит подвести тараны... Нет. И войска у меня больше, чем у него!" С этой мыслью он уснул, будто провалился во тьму. А на рассвете тревожный оклик ударил его в сердце: - Македоняне заваливают ров! Ров, шириной более тридцати локтей [Локоть - 0,4624 м.] и в пятнадцать локтей глубиной, был скоро засыпан. Три "черепахи" - стенобитные машины с широкими навесами - защищали македонян, когда они работали у рва. Землю подровняли, и тараны со зловещим грохотом поползли к стенам Галикарнаса. Неуклюже двинулись и осадные башни, с которых можно обстреливать защитников города, стоящих на стенах. Одна за другой подходили машины, словно немые чудовища. Ни копья, ни стрелы, ни дротики были не в силах остановить их. И так весь день, без передышки. Тяжелый мрак душной ночи свалился на землю. Но осадные работы не прекращались. Работали при факелах. Александр сам следил за расстановкой машин, поспевал всюду. Не спали и его полководцы, выполняя быстрые распоряжения царя. В эту ночь стражу при машинах несли отряды Александра-Линкестийца. Царь появился на минуту и снова исчез. Он ничего не сказал Линкестийцу, только взглянул и тут же умчался, пропал во тьме. - Видит. Всегда видит! - с отчаянием прошептал Линкестиец. - Значит, все-таки не доверяет. Он никогда не забудет, что мои братья были замешаны в заговоре против его отца. Но ведь и я не забуду, что мои братья казнены на могиле царя Филиппа. Он следит за мной. Любой неосторожный или неправильно истолкованный мой шаг грозит мне смертью от его руки. Я вижу это. Я читаю это в его жестоких глазах. И так будет до конца моей жизни. Внезапно красное пламя распахнуло черноту ночи. Персы подожгли стенобитные машины! Линкестиец опомнился. Его стража тотчас подняла тревогу. Сильней тревога, громче! Не уследили, не углядели... Македоняне бросились спасать машины. Линкестиец сам гасил пламя, рискуя сгореть. В македонском лагере затрубили трубы, призывая к бою, и тотчас как эхо откликнулись военные трубы в Галикарнасе. Персы, запалив машины, сделали вылазку. Они с криком бросились на македонян. Македоняне приняли их на копья. Уцелевшие македонские тараны ударили по стенам. Появились проломы. Македоняне лезли в проломы. Персы отбивали их... Дрались врукопашную. А внутри города, взамен разбитой стены, персы уже строили новую стену; персов было много, и нагромождение камней быстро росло. Машины македонянам удалось отстоять. Лишь немногие сгорели. Персов загнали обратно в город. Убитые остались лежать у внешней стены. В этой битве за машины Линкестиец сражался с отвагой отчаяния. Но при свете последней вспышки пламени Линкестиец внезапно увидел своего племянника, молодого Неоптолема, который дрался на стороне врага. Лицо Неоптолема было искажено ненавистью и залито кровью. Линкестиец видел, как Неоптолем, теснимый македонянами, взмахнул кинжалом и упал... Пламя погасло, все исчезло во тьме. Битва продолжалась при скупых отсветах факелов. Линкестиец бросился было помочь Неоптолему, но опомнился и, простонав, остановился. - Ты ранен? - спросил кто-то в темноте. - Да, - ответил Линкестиец. Утром, среди множества убитых врагов, грудами лежавших у стены, Линкестиец увидел тело Неоптолема. Македоняне не узнали его. А Линкестиец не посмел узнать. Надо было похоронить племянника, надо было отдать ему погребальные почести. Но как? Царю донесут об этом: Неоптолем перебежчик, предатель! Сердце Линкестийца сгорало от горя и страха. Становилось не под силу терпеть этот скрытый плен, не под силу жить под занесенным мечом Александра, готовым в любое время упасть на голову. Наутро царь хоронил своих погибших воинов. Разрешил и врагам похоронить своих. Линкестиец видел, как унесли Неоптолема. Он облегченно вздохнул. Душа его племянника получит свое вечное убежище - могилу и не будет, бесприютно тоскуя, блуждать по земле. Но свою тоску ему было трудно скрыть. Наступило затишье. Македоняне и персы залечивали раны, готовились к новому бою. Александр не собирался отступать, а Мемнон не собирался сдавать город. Через несколько дней Александр двинул войско на штурм. Это была большая битва. Рушились стены и башни. Завывали стрелы; камни из камнеметов, тяжко гудя, проносились над головами. Было мгновение, когда македоняне дрогнули и растерялись, увидев, как персы всем войском вдруг хлынули на них из проломов. Но Александр был здесь. Выхватив меч, он погнал коня на врагов, в самую кипящую битву, и македоняне без оглядки кинулись за ним... Бились среди развалин разрушенной внешней стены, бились у проломов, бились у распахнутых настежь городских ворот... И снова взяли верх македоняне. Вот они уже теснят персов. Те, отчаянно сопротивляясь, отступают к тройным воротам. Отступают, но еще не сдаются, еще стараются устоять. Крики торжества, крики отчаяния... Отряды Мемнона бегут всей массой в панике, в беспорядке, они бегут к мосту, ведущему к воротам. Но мост трещит под ними, подламывается, и люди с воплями валятся в ров... А сверху сыплются смертоносные тяжелые стрелы, обрушиваются на головы македонские копья и мечи. Самая страшная резня началась в воротах. Персидское войско, спасаясь от македонян, вернулось в город. Но не все успели туда вбежать. Ворота захлопнулись, и тех, кто остался у закрытых ворот, македоняне убили. Убили всех. Разгоряченные битвой и победой, македонские отряды были готовы лезть на стену, город был в их руках... И вдруг прогремела труба. Отбой! Царь остановил сражение. Полководцы устремились к нему - рассвирепевшие от побоища, с окровавленными мечами в руках, недоумевающие, возмущенные. - Если мы сейчас ворвемся в Галикарнас, - сказал Александр, - он будет разрушен. Зачем нам в наше владение получать развалины? Подождем. Я думаю, что теперь, видя, как мы сильны, Мемнон сдаст Галикарнас. Ночью, когда менялась вторая стража, в крепости вдруг запылала большая деревянная башня, с которой персы поджигали вражеские машины. И сразу вдоль всех стен города жарко вспыхнули деревянные портики. В то же время загорелись стоящие у самой стены дома. Ветер раздувал пламя, охватывая город. Галикарнас горел. Александр проснулся от криков тревоги. Его шатер был полон зловещих красных отсветов. Схватив меч, он выбежал из шатра. Над городом в черном небе полыхало зарево. - Это Мемнон! - охрипнув от ярости, крикнул Александр. - Это он! Я знаю! Немедленно в город! Тушить! Поджигателей убивать на месте! И сам, надев доспехи, поспешил в горящий Галикарнас. Живыми в крепости остались только жители, которых находили в домах; они не воевали и не поджигали. Но все, кто воевал, и весь персидский гарнизон погибли под македонскими мечами. Александр рыскал по городу, искал Мемнона, искал его наемников, убивал поджигателей и снова искал Мемнона. Уж теперь-то Александр доберется до него! Мемнона не было. Наконец галикарнасцы рассказали: Мемнон велел поджечь город, а сам со своими военачальниками, сатрапами и наемниками ушел на персидские корабли, подошедшие в темноте, и уплыл на остров Кос. Наступил рассвет. Царь македонский, почерневший от дыма, в обгорелом плаще, нахмурясь, смотрел на погибший город. Разваленные дома, черное пожарище. На безмолвных улицах - неподвижные тела убитых. Кое-где еще тлеют красные головни, ветер поднимает седой горячий пепел над провалившимися крышами, над грудами кирпича и глины... Александр вернулся в лагерь, отдал приказ: - Павших похоронить с почестями. А что осталось от города - сровнять с землей! - Царь, - доложили ему, - в горах засели персы. И с ними наемники. Александр устало махнул рукой. - Пусть сидят там. Нам не время возиться с ними. Царица Ада сама закончит войну здесь. Какое значение имеют теперь эти жалкие отряды? Галикарнаса больше нет. ЛИНКЕСТИЕЦ Снова дороги войны. Снова костры военных лагерей, маленькие города побережья, покорно открывающие свои ворота македонским фалангам, короткий отдых, пополнение припасов, и опять дороги... Пармениона Александр отправил в Лидию, в Сарды. Он дал ему большое войско и велел взять с собой обоз. Вместе с Парменионом он отослал и Линкестийца с его конницей. Пусть они проведут зиму в Сардах, а потом встретят царя во Фригии. Незадолго до этого у Александра с Парменионом произошел неприятный разговор. Узнав, что царь собирается идти дальше по азиатскому побережью, Парменион попросил выслушать его, - Царь, не сочти это трусостью или усталостью, - сказал он, - страха я не знал никогда, а рука моя еще крепка, чтобы держать меч. Но скажи: зачем тебе продолжать этот поход? Пока все идет счастливо для нас, но боги могут изменить нашу судьбу. Царь Филипп хотел отвоевать эллинские города, закрепить их за собой, утвердить свою власть над Элладой и вернуться в Пеллу. Так вот я и думаю, царь, не пора ли и нам завершить здесь наши дела? Александр смотрел на него с изумлением. - Завершить наши дела, Парменион, теперь, когда мы побеждаем! Клянусь Зевсом, я тебя не понимаю. Разве менее могущественной станет Македония, если мы завоюем все побережье? А мы его завоюем. Я это чувствую, я это знаю. И мне нужно только одно, клянусь богами: если кто-то не хочет помочь мне, то пусть хотя бы не мешает! Парменион увидел, что в глазах Александра начинают сверкать гневные огни. С царем Филиппом еще можно было поспорить, но тут лучше не вступать в спор. И Парменион, подчиняясь приказу царя, ушел в Лидию. А царь со своим войском продолжал путь по берегу Срединного моря. С каждым днем спадала жара, дышать становилось легче. Начинались зимние дожди. Македоняне удивлялись: - Это и есть зима? У нас уже снег на горах. - Да. Вьюга теперь завывает в ущельях, без мохнатого плаща не выйдешь. Почему-то приятно было поговорить об этом - о снежных буранах, об озерах, покрытых льдом... И о том, как хорошо прийти в жарко натопленное жилище, и как это красиво, когда идет тихий, густой снег. Середина зимы застала Александра в Ликии [Ликия - полуостров на юго-западе Малой Азии.], маленькой приморской стране, окруженной горами. Главный город ликийцев Фаселида стоял на берегу моря. Город был богатый, торговый, с тремя гаванями. Фаселиты навстречу македонскому царю выслали посольство. Старейшины города покорно попросили у Александра дружбы и увенчали его золотым венком... Александр уже привык принимать золотые венки. Он уже не волновался, не краснел от радости и гордости, а считал, что это так и должно быть, что города и страны, через которые лежит его путь, обязаны принимать его с почестями, если не хотят испытать силу его меча. Стояла нежаркая погода. Войско нагружало обозы и вьючных животных провиантом и кормом для лошадей. Со всех концов страны везли сюда обильные припасы, опустошая собственные закрома. Фаселиты молчали, улыбались, - а что же еще оставалось им делать? Войско надо кормить. Разве только одну их страну оно опустошает на своем пути? Лишь бы не жгли