и не грабили. Лишь бы
оставили в живых...
     Фаселиты  старались развлекать  царя пирами,  охотой.  Но  как-то выпал
тихий, золотистый день, когда Александру захотелось  побыть одному со своими
мыслями, подышать морем, отдохнуть под равномерный плеск его синих волн.
     Был раскинут шатер.  Александр лежал на ковре возле самой воды. Длинная
прозрачная волна возникала и таяла возле его ног. Александру казалось, что и
море припадает к его ногам и отдает ему царские почести.
     Александр старался забыться. Но думы и заботы не давали покоя.
     Он  давно  уже  идет  по  берегу  моря.  Он  мог бы и  раньше  войти во
внутренние страны Азии. Но ему  нельзя было оставить побережье. На  море еще
следит за ним большой персидский флот. В бою победить этот флот невозможно -
значит,  надо взять его измором.  Александр занимает все прибрежные  города,
все гавани, чтобы персидским  кораблям некуда было  пристать. А ведь морякам
нужны  и хлеб, и пресная вода. Но где они все это возьмут? Александр не даст
им высадиться. Вот и  пусть  их боевые  корабли болтаются  в море без всякой
пользы.
     И Александр не отступит  от берега. Он будет  идти  до  тех самых мест,
где, как  ему сказали местные жители,  скалистые  отроги Тавра подступают  к
самой воде. Скалы не дадут персам пристать к берегу.
     А  тогда уже Александр свернет к  городу Перге, а из  города Перги - во
Фригию, во внутренние земли огромного Персидского царства.
     Но до Фригии еще далеко... Далеко.
     С тонким  звоном набегали волны, исчезая в белом песке.  Пахло горькими
сухими  травами, растущими в опаленных солнцем  горах.  Благодатное  чувство
покоя и отдыха нежило Александра.  Заботы, неприятные думы понемногу отошли.
Он заснул.
     Этеры-телохранители, сидевшие невдалеке, примолкли. Пусть отдохнет, ему
не слишком часто выпадает тихая минута.
     -  Сколько же городов мы  взяли,  пока  дошли  сюда  от  Галикарнаса? -
задумчиво спросил молодой этер и военачальник Аминта.
     Ответил полководец Кратер, который участвовал во всех битвах:
     - Почти тридцать. Здесь, в Ликии...
     Он хотел было перечислить все эти взятые без боя города, но  Гефестион,
подняв руку, остановил его:
     - Тише... Смотрите!
     Над головой Александра кружилась ласточка. Она кружилась и щебетала, да
так громко и тревожно, будто  старалась разбудить царя, будто предостерегала
от  какой-то опасности.  Александр  слабо  отмахивался  от  нее рукой  -  ее
щебетание мешало ему. Однако ласточка не улетала, она даже опустилась ему на
голову и все кричала и щебетала. И наконец, совсем разбудила его.
     Александр  поднялся.  Ласточка,  что-то  крикнув ему  в последний  раз,
улетела. Царь следил за ней глазами.
     - Что это значит? Что она хотела мне сказать?
     Друзья, изумленные этим, не знали, что отстать. Послали за жрецом.
     Жрец Аристандр, выслушав их, сказал:
     - Это  - знамение, посланное богами, царь. Ласточка  - друг человека, и
ей  всегда  хочется помочь человеку.  Если  она узнала  что-то недоброе, она
всегда спешит предупредить об этом.
     - О  чем же хотела предупредить меня  эта птица? - настороженно спросил
Александр.
     Жрец нахмурился.
     -  Ласточка возвестила тебе,  царь,  что  кто-то из друзей  злоумышляет
против тебя, - сказал он и грозно поглядел на этеров, - но возвестила также,
что умысел этот будет раскрыт.
     Ученик   Аристотеля,  блестяще  образованный,  Александр  был  все   же
человеком   своего   времени  и   безоговорочно   верил  всяким  приметам  и
предсказаниям. Взволнованный, он поднял глаза  на  своих друзей. Мгновенно в
памяти  встало зловещее  утро,  красная  заря, отец с  окровавленной грудью,
падающий ему на руки...
     - Кто?
     Гефестион, бледный, положив руку на грудь, подошел к нему.
     - Успокойся, царь. Среди нас нет предателей.
     Телохранители-этеры стояли перед Александром и смотрели ему в глаза.
     - Царь, мы готовы умереть за тебя!
     Горькая  морщинка  легла  у  Александра  между  бровями.  Он  вздохнул,
оглянулся  кругом. В бою он легко защитит свою жизнь. Но как  защититься  от
измены и предательства?
     Все словно померкло. Сверкание моря утомляло глаза. Выцветшее небо было
пустым и гнетущим.
     - Гефестион?!
     В голосе Александра прозвучала мольба.
     - Нет, нет, Александр! - сердечно ответил Гефестион и подошел ближе.  -
Никогда я не изменю тебе. До самой смерти!
     - Не обижай нас, царь! - сказал Неарх.
     Гарпал растерялся, ему стало страшно. Он  ничего  не замышлял, но вдруг
царь подумает иначе? Эригий стоял, закусив губу, и чуть не  плакал от обиды.
Неарх сердито хмурился.
     -  Я верю  вам,  друзья,  - сказал Александр.  -  Ласточка ведь могла и
ошибиться!
     Но  подозрение уже, как отрава,  вошло в сердце Александра. Веселясь ли
на пиру со своей обширной  свитой, отправляясь ли в горы на охоту, занимаясь
ли делами в канцелярии, он вдруг вскидывал глаза  и незаметно  вглядывался в
лица окружающих его друзей.
     "Кто?!"
     Прошло  несколько дней. Ласточка  с  ее  щебетанием понемногу уходила в
забвение.  Но однажды утром, когда Александр  сидел с Евменом,  разбираясь в
делах  канцелярии,  явился  посланец  из  Лидии,  от  Пармениона.   Усталый,
почерневший от загара и  пыли, он вошел в царский  шатер и снял шлем. По его
лицу Александр понял, что посланец явился с недоброй вестью.
     - Царь, меня прислал военачальник  Парменион.  Там,  - он  кивнул через
плечо, - мой отряд. Мы привели пленника. Вот письмо.
     Александр принял свиток. Письмо было короткое, но  его  вполне хватило,
чтобы глубоко омрачить душу.
     Парменион писал, что ему попался в плен  перс Сисина, посланный Дарием.
Сказал,  что  едет к фригийскому  сатрапу Азитию.  Но  когда  допросили  как
следует, сознался, что он послан Дарием к Александру-Линкестийцу.
     Линкестиец. Все-таки Линкестиец!
     Тут   же   вспомнилась   ласточка,   которая,   по  словам  Аристандра,
предупреждала его. Потемнев лицом, царь приказал привести перса.
     - Ты - Сисина?
     Перс, худой, дрожащий, будто охваченный ледяным  ветром, стоял, опустив
голову под грозным взглядом царя.
     - Да. Я - Сисина.
     - Зачем ты послан к Линкестийцу? Рассказывай все и говори правду.
     Светлые глаза Александра как кинжалы пронзали Сисину. Ему казалось, что
царь и так видит его мысли и скрыть их все равно невозможно.
     - Великий царь Дарий получил от Линкестийца письма...
     - Как попали эти письма от Линкестийца к Дарию?
     -  Их  передал Аминта,  сын  Антиоха,  тот, который бежал  от  тебя  из
Македонии к царю Дарию.
     - Что велел передать твой царь Линкестийцу?
     - Царь велел дать ему клятву, что... что если он...
     - Ну?
     - Если он... убьет...
     - Ну?
     - Если он  убьет царя  македонского Александра,  то великий  царь Дарий
отдаст ему Македонию.
     Александр с минуту не мог произнести ни слова. Сисина, серый как пепел,
неподвижно стоял перед ним.
     - Ну? И еще что?
     - А еще... что даст ему за это тысячу золотых талантов.
     - Дальше.
     - Все.
     - Что же ответил Линкестиец?
     - Я не видел его.
     Царь позвал стражу.
     - Возьмите перса.
     Александр тотчас созвал военный  совет. Пока собирались его полководцы,
он  в  раздумье  ходил  взад  и  вперед,  тяжело  ступая  грубыми  походными
сандалиями по цветному персидскому ковру, взятому у Граника.
     ...Как  он просил тогда пощады,  как заверял! Царь, защити меня, я ни в
чем не виноват! Царь, я буду верно служить тебе!"  Царь... А ведь  Александр
еще и не был тогда царем. Это, что ли, подкупило его и обмануло? Линкестийцы
убили царя Филиппа. А сын Филиппа пощадил Линкестийца!
     На совет Александр созвал только близких друзей.  Те уже  понимали, что
произошло что-то страшное. А когда узнали, что произошло, возмутились.
     - Я ему поверил, - сказал Александр, - я  его простил. И разве я обижал
его потом?  Клянусь  Зевсом! Он был моим  этером, он  был моим  стратегом во
Фригии  у  Геллеспонта.   Теперь  он  командует  у  Пармениона  фессалийской
конницей. Как еще мне было возвысить его?
     Этеры  гневно  зашумели. Они  беспощадно  поносили  Линкестийца  и весь
линкестийский род, жадный, преступный, ненавистный...
     - Что же мы  решим, друзья? -  спросил  царь.  -  Как нам  поступить  с
Линкестийцем?
     Гефестион  выхватил  кинжал.  Его нежное  красивое  лицо  исказилось от
ярости.
     - Никакой пощады! Я сам убью его.
     - Убить Линкестийца! - закричали этеры. - Никакой пощады изменнику.
     - Убрать, пока  не  натворил худшего, - сурово сказал Черный Клит. -  А
ты, Александр, поступил неразумно,  отдав конницу человеку, которому  нельзя
доверять. Фессалийская конница -  большая сила. Что, если эта сила теперь на
его стороне?
     Александр  нахмурился.  Он не  терпел  упреков.  Но  сейчас приходилось
терпеть - Клит был прав.
     Решение было единодушным - схватить Линкестийца немедленно.
     В тот же день, к вечеру, из ворот Фаселиды отправились в путь несколько
всадников в длинных азиатских одеждах. Доехав до перекрестка, они  повернули
коней в сторону лидийского города Сарды.
     Александр-Линкестиец,  военачальник   фессалийской  конницы,  вместе  с
Парменионом прибыл на  зимовку в Сарды. Получив приказ царя вести конницу  в
Сарды, Линкестиец еле сумел скрыть свою радость. Наконец-то он уйдет от этих
холодных наблюдающих глаз, наконец-то он сможет не следить так напряженно за
каждым своим шагом, за каждым словом, за выражением лица. Ни одного  дня  он
не был счастлив с тех пор, как  увидел  кровь своих  погибших братьев, с тех
пор,  как назвал  Александра, сына Филиппа, царем. Почести,  власть, высокое
положение... Он командует конницей. Он  сидит за царским столом. Он сверкает
доспехами  среди царских этеров. Но хоть  бы раз он встретил утреннюю зарю с
легким сердцем и улыбнулся наступающему дню!
     Линкестиец  покорно  склонял  голову  перед  Александром.  Улыбался его
друзьям. И втайне думал только об одном - как  ему утолить  свою ненависть и
отомстить сыну Филиппа?
     Как часто, наблюдая  издали за  царем,  он  мысленно  говорил ему:  "По
какому праву носишь ты царскую диадему? Ведь такое же право есть и у меня, а
я,  как  раб,  трепещу  перед  тобою.  Но  не настанет ли  день,  когда  ты,
Александр, попросишь у  меня пощады? Не наступит ли день, когда я сам надену
царский венец?"
     Но одному ничего не достигнуть. Нужны союзники. Кто поможет ему? Персы.
Только враги сына Филиппа - персы...
     Конница расположилась среди широкой  долины, у реки. Линкестиец объехал
свой лагерь. Все было спокойно. Люди отдыхали. Кони ушли  на пастбища. Возле
палаток горели костры, конники варили ужин.  Слышались  негромкие разговоры,
смех, иногда перебранка... Линкестиец поднял глаза - вдали,  на фоне желтого
закатного  неба,  четко  рисовались  лиловые  силуэты  горы и  башен  старой
лидийской крепости.
     Парменион? А что думает Парменион?
     Парменион сейчас в Сардах. Линкестийцу показалось, что Парменион тоже с
легким  сердцем  уехал в Сарды  от  Александра. Линкестиец сам  слышал,  как
Филота однажды назвал царя мальчишкой,  а ведь Филота - сын Пармениона. Что,
если  отправиться  в  крепость  и  попытаться  проникнуть  в  мысли  старого
полководца?
     Желтая вечерняя заря, тишина в горах и долинах.  И - одиночество. Такое
полное, безысходное одиночество! Линкестиец вздохнул, провел рукой  по щеке.
Отросла щетина.
     И  тут же, как  мальчик, обрадовался. Вот  и пусть  растет. Он не будет
здесь бриться, царь не видит его!
     Линкестиец слез с коня. Для него был поставлен шатер, приготовлен ужин.
Занятый своей пумой, отослал сопровождавшую его свиту.
     Ночью он не мог спать, выходил из шатра, смотрел на звезды. Мысли все о
том же  -  как найти союзников его делу? Может быть,  все-таки  поговорить с
Парменионом? Он ведь тоже не слишком ладит с царем.
     Однако  когда  взошло  солнце  и  трезвый  дневной  свет  успокоил его,
Линкестиец испугался своих ночных  мыслей. Довериться Пармениону? Он сошел с
ума!  Парменион  так же,  как  и Антипатр, умрет за своих царей по одному их
слову!
     "Ну, а если царем буду я? Тогда они и за меня умрут!"
     Но прежде надо стать царем. А еще прежде - Дождаться известий от Дария.
Линкестийцу удалось послать ему несколько писем. Но Дарий медлит  с ответом.
Почему он  медлит? Почему  же  он медлит?  Сейчас, когда глаз  Александра не
следит за Линкестийцем, - зачем он теряет время?!
     Проходили  дни,  пустые,  томительные.  Линкестиец  исправно  нес  свою
службу. И ждал, ждал тревожно, с  нарастающим нетерпением тайных известий от
персидского царя.
     А всадники в азиатских одеждах, посланные из Фаселиды, уже приближались
к  лидийской земле. Они  прибыли в Сарды незаметно, никто не  обратил на них
внимания. Так же незаметно пробрались в лагерь Пармениона. Здесь один из них
сбросил  азиатскую  одежду.  Перед  изумленной  македонской  стражей  явился
царский телохранитель Амфотер, брат полководца Кратера.
     Амфотер приказал тотчас  проводить его к Пармениону, но о его появлении
в лагере молчать.
     Парменион не  удивился,  увидев  Амфотера.  Он  протянул  руку,  ожидая
получить письмо.
     - Письма нет -  оно  у меня в голове, -  сказал Амфотер,  - приказ царя
передам тебе устно.
     Парменион позаботился,  чтобы никто не помешал им и никто не  подслушал
их разговора.
     В  тот  же  день к  Линкестийцу  явился  отряд,  посланный Парменионом.
Начальник отряда потребовал у него оружие. Линкестиец все понял, как  только
воины окружили его. Он молча отдал меч и позволил  надеть оковы. "Кто узнал?
Кто предал?" Он ни о чем не спрашивал - разве ему ответят?
     Парменион,  когда  Линкестийца  привели  к  нему,  посмотрел   на  него
уничтожающим взглядом.
     - Ты мог бы выслушать меня? - сказал Линкестиец.
     - Нет, - ответил Парменион, - я не слушаю речей изменников.
     - В чем меня обвиняют?
     - Ты сам знаешь.
     - Кто оклеветал меня?
     Парменион рассердился:
     - Тебя  оклеветали? Ведь, кажется, не  мне и не кому-нибудь другому вез
письмо перс  Сисина от царя Дария, а тебе, Линкестийцу! Зевс и все боги, его
оклеветали!
     И  он, гневно махнув  рукой, приказал  отправить Линкестийца к  царю  с
хорошей стражей и ни под каким видом не снимать с него оков.
     "А я хотел найти в нем союзника!" - подумал Линкестиец.
     -  Напрасно ты меня так  презираешь,  - сказал он,  глядя на Пармениона
дерзкими глазами. -  Еще неизвестно, как  повернется твоя  судьба. Под рукой
царя жизнь полководца полна превратностей.
     Парменион ответил ему с достоинством:
     - Как бы моя судьба ни повернулась, изменником я никогда не буду.
     Линкестийца повезли к царю.
     Не  было длинней  и тяжелей дороги,  чем эта.  Линкестиец не глядел  по
сторонам,  не разговаривал ни с кем. Но  когда они  спешились в Фаселиде, он
потребовал, чтобы его провели к царю немедленно. Но Александр не принял его.
     - Гефестион, я не могу его видеть. Избавь меня от этого.
     Перед Линкестийцем стояли друзья царя Александра. Он затравленно глядел
то  на  одного,  то на  другого.  Каменные, враждебные  лица. Ни одной искры
сочувствия в глазах.
     Ведь когда жрец  предупреждал царя об измене друга, он смотрел прямо на
них, на друзей,  стоявших около Александра, он бросил на них тень подозрения
из-за этого предателя!
     - Я  могу оправдаться, пусть только царь выслушает меня! Пусть  он меня
только  выслушает. Ну, не ради меня  самого, хоть ради Антипатра, преданного
друга царской семьи, ведь его дочь - моя жена!
     - Царь не хочет видеть тебя.
     Линкестиец глядел на  Гефестиона и не узнавал его. Куда девалась нежная
красота этого человека? Рот кривился от сдержанной ярости, в огромных глазах
горела ненависть... Он был страшен.
     Линкестиец обратился к Кратеру. Полководец стоял хмурый и печальный.
     - Кратер, скажи Александру,  что  умоляю его  выслушать меня.  Ведь все
обвинение  держится  только на  лжи проклятого  перса.  Разве  не могли  это
устроить мои враги, чтобы лишить меня милости царя?
     - Тебя надо убить, - ответил Кратер.
     - Неарх, ты  - давний друг  царя. Я знаю, если  он выслушает  меня, его
сердце смягчится" он поверит мне!
     - Он тебе уже поверил однажды! - с горечью и презрением сказал Неарх.
     Александр слышал эти мольбы. Они не трогали его.
     "Мать была  права, -  думал  он,  - сколько раз она предупреждала меня,
сколько  раз  предостерегала!  Я верил ему, Линкестийцу, а  он в  это  время
договаривался с персидским царем о моей смерти!"

        МОРЕ ОТСТУПИЛО

     Перед тем  как выступить из Фаселиды, Александр спросил, как ему пройти
во Фригию?
     Он  не знал  страны, и у  него не было  карты. Карту  составляли в пути
землемеры и географы, которые шли вместе с ним в его войске.
     Фаселиты охотно объяснили Александру:
     - Сейчас  твой  путь пойдет через Памфилию. Это соседняя с нами страна.
Отсюда ты поднимешься к памфилийскому городу Перге. А оттуда - прямая дорога
в Великую Фригию.
     - А как ближе пройти в Пергу?
     - К Перге можно пройти  двумя путями. Один путь  - через горы, это путь
далекий и очень трудный. Другой путь -  по берегу моря, здесь идти  ближе  и
легче. Но сейчас зима, и тебе, царь, придется идти через горы.
     - Если берегом короче и легче, то почему же через горы?
     - Потому что зимой по берегу не пройти. Сейчас дуют южные ветры,  берег
залит водой. Ты не пройдешь, царь.
     - Я пройду.
     - Там скалы и море, царь, а берег всего лишь узкая полоска. Если бы дул
северный ветер, он бы отогнал волны. Но дует  южный, и волны бьются о скалы.
Пройти там сейчас невозможно!
     - Невозможно? Я не знаю такого слова!
     Наутро, лишь только засветилось над городом нежно-серое небо, Александр
тронулся в путь.
     Александр  разделил армию. Большую  часть пехоты, часть конницы и  обоз
послал в Пергу через горы.
     -  Линкестийца  отправьте с  обозом, -  приказал Александр,  -  и чтобы
охрана была крепкой.
     И Линкестийца, как раба,  повезли в оковах  вслед за войском, в котором
он так недавно был военачальником блестящей фессалийской конницы.
     Сам Александр с остальными отрядами спустился к Памфилийскому заливу.
     Залив был окружен горами, тесно  подступившими к воде. Желтые  и  серые
скалы  поднимались над заливом террасами, как  ступенями, одна  над  другой.
Фаселиты называли их лестницей. У их подножия лежала узкая кромка берега, та
самая дорога, по которой решил пройти Александр.
     Дул сильный ветер с юга, в горах гудело. Зеленые пенистые волны мчались
издали,  от  самого горизонта,  и  с  размаху  расшибались  о  серые  скалы.
Казалось, все огромное море поднялось, чтобы обрушиться на прибрежную полосу
земли. Шум и грохот воды оглушали людей. Берега не было, море закрыло его.
     Войско  со  страхом смотрело,  как бушуют  внизу волны. Но Александр не
замедлил шага. Он спустился  с горы и вошел прямо  в этот грохочущий прибой.
Войско  тронулось  следом; оно не  могло остаться на скалах, когда царь идет
впереди.  Волны захлестывали Александра, но  он не  останавливался, и войско
шло за ним. Даже у  старых, видавших много  тяжелых  походов воинов замирало
сердце. Море -  противник  жестокий,  оно похоронит их всех в  это  страшное
зимнее  утро. Но  царь идет -  и  войско  идет за ним.  Идет, обреченное  на
неизбежную  гибель. И  тут случилось что-то  непонятное.  Южный  ветер вдруг
упал, из-за гор поднялся  ветер  с  севера и круто погнал  волны  обратно  в
широкое море, в холодную лиловую даль. Береговая полоса обнажилась.
     Воины шли по мокрой гальке, пораженные чудом, которое совершилось на их
глазах, -  море  отступило  перед их  царем! Нет,  тут  дело  не  простое  -
Александру помогают боги. Видно, правда, что он с ними в родстве!
     Воинам  Александра -  македонским горцам, пахарям и  звероловам  - было
очень  легко  поверить  во  всякое  чудо.  Безудержная  отвага  их  молодого
полководца, его неизменные удачи при  самых опасных положениях,  когда он со
своим войском  выходил невредимым там, где всякий другой встретил бы гибель,
- все это поражало воображение. И проще всего им было решить,  что  тут дело
не обходится без вмешательства богов.
     Шли целый день, огибая Памфилийский залив. Море порой отступало, далеко
обнажая берег,  порой  возвращалось назад, и тогда македоняне шли по грудь в
воде. Вода кипела среди камней, как в котле. Но теперь уже никакая опасность
не могла остановить воинов.
     К концу дня скалы отошли  от берега, и широкая долина Памфилии  приняла
македонское войско. Отходя в долину,  македоняне оглядывались назад,  на тот
путь, которым они только что прошли.
     - Неужели мы были там?
     - Неужели мы прошли через эту пучину - и остались живы?
     - Это чудо! Царь знал, что боги помогут ему!
     Скоро по холмам запестрели палатки. Жарко запылали костры. Море шумело,
мерцая вскипающими барашками волн.
     В эту  ночь измученное войско уснуло мгновенно. Но Александр  еще долго
не  спал. Он  сидел с землемерами и географами над картой, составленной ими.
Не  спали  и его близкие друзья, военачальники - необходимо было посмотреть,
что получается на карте.
     - Где те дороги, по которым мы прошли?
     - Вот они, царь... -  Указка скользила по чертежу. Города,  горы, реки,
дороги...
     - А узнали вы, далеко ли тянется этот открытый берег?
     - Да, царь, узнали, Открытый берег тянется  до города  Сиды. А там горы
снова подойдут к морю.
     - Значит, за Сидой персы высадиться уже не смогут?
     - Говорят, что там нет стоянок, царь.
     Александр удовлетворенно кивнул головой.
     - Так.  Возьму  Сиду, и  тогда - берег наш.  А  персидский флот  пускай
болтается в море сколько пожелает. Высадиться я персам не дам.
     Черный Клит усмехнулся в свою смоляную кудрявую бороду.
     - "Я дойду"... "Я возьму"... А мы что будем делать, если ты, царь, один
все возьмешь?
     Наступила внезапная  настороженная тишина. Александр гневно  блеснул на
него глазами. Но  улыбка Клита  была добродушна, будто старший  брат ласково
подшучивал над младшим.
     Обижаться было нельзя - Клит ему почти родственник. Он брат его любимой
кормилицы Ланики. Но все-таки шутить так не стоило бы. Тем более, что старые
этеры, военачальники царя Филиппа, незаметно  переглянулись  между  собой  и
потупили глаза.
     Александр овладел собой и так же шутя ответил:
     - Вам я тоже найду дело. Об этом ты, Клит, не тревожься!
     А когда покончили с делами, Гефестион спросил:
     - Александр,  как же ты все-таки сразу ринулся  в воду? Разве ты  знал,
что ветер повернет?
     - Другим я сказал бы, что знал. Но тебе скажу правду: я не знал ничего.
Просто надо было пройти и захватить берег.
     - Но ветер мог и не повернуть?
     -  Мог. А  тогда бы мы прошли  по  скалам,  которые  фаселиты  называют
лестницей.

        ГОРДИЕВ УЗЕЛ

     Войско  проходило  по широким фригийским  полям.  Вот она, Азия! Теперь
Александр занимает уже не эллинские, а коренные азиатские города.
     Где-то  недалеко  его ждет Дарий  со своими полчищами. Но где? Долго ли
еще Александру искать встречи с ним, чтобы разбить его окончательно?
     У  ворот  города  Гордия,  что  стоит  во Фригии,  Александра  встретил
Парменион. Он явился сюда из  Лидии, точно  выполнив  приказ  царя.  Войско,
увидев у стен чужого города македонские шапки, подняло радостный крик. Воины
Пармениона откликнулись таким же ликующим воплем. Полководцы окружили царя.
     Александр  вошел  в  город, утонувший  в садах  и  рощах,  как  в  свои
собственные владения. Небо Азии светилось  прозрачной голубизной наступающей
весны.  Чужая  речь  слышалась на  улицах.  Странно  одетые люди в  штанах и
длинных одеяниях  стояли по  сторонам у желтых глиняных  стен своих  жилищ и
смотрели на македонян... Македонский лагерь  раскинулся и в городе, и вокруг
города. И не  успели  македоняне  расположиться, как прибыло  новое войско -
вернулись  молодые воины, отпущенные  в Македонию  на зиму. Царь сам  выехал
встречать  их.  Молодое войско, под начальством полководцев Птолемея, Кена и
Мелеагра, явилось прямо из Пеллы.
     Александр  сидел  на  своем вороном Букефале и  смотрел,  как идут  его
воины. Молодые македоняне прекрасно держали строй, крепкие, бодрые, веселые.
Завидев царя, они во весь голос прокричали приветствие, и царь, тоже во весь
голос, отвечал им. Три тысячи македонской пехоты  прошло перед царем, триста
македонских всадников, двести всадников-фессалийцев, сто  пятьдесят элейцев,
которых вел элеец Алкия...
     Александр  улыбался. Он был дальновиден - молодые воины провели  зиму в
своих семьях, отдохнули и вернулись,  как приказано царем. И, как приказано,
с пополнением.
     В тот же вечер Александр призвал к себе полководцев, которых он посылал
с  молодыми  в Македонию. Он хотел послушать  о делах на родине,  о том, как
живут в Пелле,  о матери... Казалось, что эти люди, пришедшие из македонской
земли, принесли с собой  и воздух ее, и шум ее  лесов,  и прохладное дыхание
снегов родной гору Олимпа...
     Начал  Птолемей,  человек  гордый, властный,  с  красивыми, но жесткими
чертами лица:
     -  Трудно было  договориться  с царицей Олимпиадой. Она никак не хотела
отпускать свою охрану - целый отряд молодых этеров прятался у нее во дворце.
     - Но ты взял их?
     - Почти все здесь.
     - Хорошо. А что Антипатр?
     - Антипатр здоров, - ответил Мелеагр, старый полководец царя Филиппа, -
вот письмо от него. Надо сказать, что ему тоже трудно с царицей Олимпиадой.
     - Друзья  мои, оставим царицу Олимпиаду  в покое.  Ну что может сделать
слабая старая женщина!
     Птолемей  отвернулся, сжав  тонкие губы, чтобы  скрыть  усмешку. Слабая
женщина! Как  она  проклинала, как  она угрожала ему, Птолемею, а  ведь  все
знают, что  угрозы ее  не  бывают  пустыми. Хорошо, что  у него  с собой был
приказ Александра!
     - Вы лучше расскажите, друзья, что там, в Элладе?
     -  В Элладе  худо,  -  осторожно,  стараясь  подбирать  слова,  ответил
полководец Кен, - в Спарте опять начинаются какие-то безумные замыслы.
     - Царь Агис?
     - Да. Собирается воевать с Македонией.
     Поэтому Антипатр держит войска наготове.
     - Агис!  Тупица, как все спартанцы,  - сказал Александр.  - Надоело ему
носить голову на плечах. Ну, Антипатр поможет ему потерять ее!
     - Хуже  другое, царь, - хмурясь, продолжал Мелеагр, -  в тылу у  нас  -
Мемнон!
     Мемнон, опять Мемнон! Александр вспыхнул.
     - Что же он там делает, этот проклятый изменник?
     - Он подогнал корабли к берегам Афин, взял остров Хиос, оттуда отплыл к
Лесбосу и  там захватил все города  - вот что он там делает! -  резко сказал
Птолемей.  -  Он  старается отрезать  нас  от  Македонии.  И  если  это  ему
удастся...
     Между   бровями   царя   врезались  морщины.   Если  его   оторвут   от
матери-Македонии,  он  затеряется  здесь,  в Азии,  со своим  войском и,  не
получая поддержки, погибнет.
     - Да. Только Мемнону это не удастся!
     -  А  почему не  удастся, царь? -  осторожно, после недолгого молчания,
спросил Кен.
     - Почему? Да потому, что пока Мемнон собирается поднять на меня Элладу,
я разобью Дария. Мне только  что донесли, что персы уже недалеко. Значит,  и
победа  наша  близко.  А когда  Азия  будет  в моих руках,  кто  сможет  мне
противиться?
     "Проклятый Мемнон! - думал Александр. - Когда же я сброшу  его со своей
дороги?"
     -  А  не напрасно ли ты, царь, -  очень  осторожно  спросил  Мелеагр, -
распустил наш флот? Мы могли бы задержать Мемнона на море.
     - Флот,  который  у  нас  был,  не смог бы  его  задержать,  -  ответил
Александр. -  Ненужная  трата сил и  денег.  Если понадобится,  я могу снова
собрать корабли.  Но сейчас главное  - встретиться  с  Дарием. Встретиться и
победить.
     - Не только главное, но и  единственное,  что нам  сейчас  остается,  -
сказал Птолемей.
     И все согласились с ним.
     Знатные горожане Гордия предложили Александру  свои лучшие  жилища. Они
покорно принимали чужеземцев -  царь  Дарий далеко, а сила македонян велика.
Стараясь расположить к себе Александра, устроили  для него и для его  войска
большой  пир.   На  пиру,  среди  веселых  забав,  песен  и  танцев,  слегка
захмелевший Александр обратился к фригийским старейшинам:
     - Я в детстве слышал странную историю о вашем  городе. Правда ли, что у
вас есть повозка с узлом на ярме, который никто не может развязать?
     - Да, это так, - ответили ему, - у нас есть это чудо.
     И рассказали такую историю.
     Когда-то, очень давно, молодой поселянин по имени Гордий пахал поле. Он
был беден, даже быки  у него были чужие - нанял, чтобы вспахать пашню. В  то
время как  он пахал,  на ярмо [<i>Ярмо - деревянный  хомут  для парной  упряжки
волов.</i>]  сел орел  и сидел  так  до  самого  вечера.  Это  показалось Гордию
удивительным. Он пошел  в соседний город к жрецам спросить, не предвещает ли
ему  что-нибудь этот  орел.  Недалеко от города  он  встретил  девушку;  она
доставала из колодца воду. Гордий попросил напиться. Девушка подала ему воды
и спросила:
     - Куда ты идешь?
     - Я иду попросить совета у жрецов.
     - О чем же ты хочешь советоваться с ними?
     Гордий рассказал об орле. Девушка слушала очень внимательно.
     - Не ходи  к  жрецам, -  сказала  она, -  я  и сама могу ответить тебе,
почему орел сел к  твоим волам на ярмо: я обучена искусству гадания. Так вот
слушай: орел предвещал тебе царство!
     Гордий от изумления не мог сказать ни слова. А девушка продолжала:
     - Я готова остаться с тобой, если ты захочешь взять меня в жены. Потому
что я знаю: случится так, как я тебе сказала, - ты будешь царем.
     Гордий глядел на нее, не зная, верить ей или не верить. Но девушка была
так хороша,  что,  Уж  конечно, никогда не согласилась бы стать женой такого
бедняка,  как  он,  если бы не была  Уверена, что  он  станет  царем. Гордий
женился на этой девушке, они поселились в его бедном домишке и жили, как все
бедные люди в их бедной деревне.
     Вскоре  после этого  во  Фригии  началась  большая  смута. Фригийцы так
устали от раздора в стране,  что пошли к оракулу спросить: когда  кончатся у
них все эти распри и неурядицы?
     Оракул ответил:
     - Тогда, когда у вас будет царь.
     - Но кого же нам выбрать царем?
     -  Когда вы пойдете  отсюда к  себе  домой,  вам  встретится поселянин,
едущий на повозке, запряженной волами. Вот он и будет вашим царем.
     Посланцы, возвращаясь домой, встретили Гордия, который ехал  на  волах.
Они остановили его, низко поклонились.
     - Приветствуем тебя, наш царь!
     Так Гордий стал царем.  В память об этом дне он поставил свою повозку в
храме Зевса.  Там  она  стоит и сейчас.  А город, в  котором  он царствовал,
назвали его именем - город Гордий.
     - А узел? - спросил Александр.
     -  Там, на  ярме, есть  и  узел, который Гордий сам завязал, - ответили
ему, - и  есть  предсказание: кто развяжет этот узел, тот будет владеть всей
Азией. Но еще никто его не мог развязать, а пытались многие.
     - Я хочу видеть эту повозку!
     В храм Зевса, где  стояла Гордиева повозка, Александра сопровождала вся
его свита и старейшины города. А следом шла толпа.  Всем было интересно, что
скажет царь и что он сделает, увидев Гордиев узел?
     Александр  осмотрел  повозку и  узел  из  тонкого вишневого лыка, хитро
завязанный на ярме.
     - Это и есть Гордиев узел?
     - Да, это тот самый узел, царь.
     - Я развяжу его.
     Александр решительным шагом  подступил  к повозке. В  храме стало очень
тихо.  Фригийцы  с  напряжением  следили за  ним,  еле  скрывая  ироническую
усмешку. Македоняне  смущенно переглядывались.  Ну зачем Александр взялся за
это?  Ведь  он  не  сможет  развязать  проклятый  узел и  станет у фригийцев
посмешищем!
     Царь  внимательно  осмотрел  грубое деревянное  ярмо, повертел в  руках
узел. Узел  был запутан  и  перекручен так,  что концов его было  невозможно
найти. У Александра пошли по лицу красные пятна. Неужели и он не развяжет?
     Но  этого не может быть.  Не  должно  быть.  Однако,  несмотря  на  его
усердные  старания, лыко  не развязывалось. Тогда Александр,  закусив  губу,
отступил на шаг, выхватил меч и одним ударом разрубил Гордиев узел.
     Толпа ахнула. Фригийцы стояли ошеломленные. Македоняне радостно и гордо
усмехались.
     Александр окинул окружающих дерзким взглядом.
     - Если нельзя  развязать - надо разрубить!  - сказал он. И, сунув меч в
ножны, пошел из храма.
     В македонском лагере торжествовали - Азия будет в их руках!

        ЦАРЬ ДАРИЙ КОДОМАН

     Внезапная весть сразила царя Дария: только что внезапно умер Мемнон!
     Для  царя  Дария  это   был  тяжелый  удар:  умер  Мемнон,  его  лучший
полководец.  Хотя  Мемнон был  эллином,  человеком  чуждой  крови  и  чуждой
религии, но он знал свое дело. И  он был  из  тех,  на  кого  царь Дарий мог
положиться.
     В  покоях  от  пряных  благовоний  кружилась  голова. Царь  поднялся  с
мягкого,  разнеживающего ложа. Из-за  тяжелого  занавеса, услышав  движение,
выглянул  молодой  телохранитель, но Дарий с  досадой  отмахнулся  от  него.
Сложив  на груди  руки, он принялся  ходить взад и вперед по огромному  залу
неслышным медленным шагом. Его высокая фигура то попадала в луч солнца и вся
загоралась блеском украшенных золотом одежд, то уходила в тень...
     Надо все обдумать,  надо привести в порядок мысли,  чтобы стало наконец
ясно  происходящее.   В  его  государство   ворвался  Македонянин,   дерзкий
мальчишка, который сам  не понимает,  что он делает! С горсткой воинов,  без
всякого флота, без всякой поддержки - Элладу считать нечего, там  персидское
золото делает  свое дело - этот безумец вздумал воевать с ним, с непобедимым
царем Персии!
     С непобедимым! Дарий страдальчески поморщился. "С непобедимым!" А разве
не его царские войска этот мальчишка Александр начисто разбил у Граника?
     Дарий вздохнул. Много знатных людей погибло  там. Много.  Нет на  свете
его сына Арбупала.  Нет на свете и Мифридата, его молодого зятя. Дочь до сих
пор  плачет о нем. Мифридат был смелым и горячим человеком. И вот - погиб. И
Ресак погиб... И Арсит погиб. В этом позорном  поражении немало вины Арсита:
он никогда не хотел слушать советов  Мемнона. Кому  польза от того, что  он,
бежав от Граника,  покончил с собой, когда пало столько славных полководцев,
столько людей, которые  Дарию были дороги!  Покончил с  собой,  и  правильно
сделал.  Если бы Арсит явился  к царю после  Граника, царь сам покончил бы с
ним!
     Но что же  теперь? Мемнон умер.  Кому поручить вести войну? Македонянин
идет  по Азии, захватывает города, и никто не может остановить его.  Самому,
что ли, браться  за это, самому, что  ли, выходить  на поле битвы,  если его
полководцы ничего не умеют?
     Когда-то Дарий, которого тогда  звали  просто  Кодоманом, сам служил  в
войсках. И вовсе  не  надеялся  стать  царем. До царского трона ему было так
далеко, что и мечтать об этом не приходилось.  Он был дальним  родственником
великого царя Кира Ахеменида, основателя персидской державы. А трон занимали
прямые потомки Кира: их было много, царских сыновей.
     И все они умерли.
     Багой!..
     Холод прошел  по  спине  царя.  Ему  вдруг показалось,  что  желтолицый
египтянин  бесшумно подошел  и стоит  за его спиной.  Царь быстро обернулся.
Никого не было.  Нет, этот зловещий человек  уже не  подойдет к нему.  Дарий
больше не увидит его узкого лица, его длинных  черных глаз, в которых всегда
прятались никому не известные замыслы.
     Скольких  царей  убил  он? И  скольких возвел  на престол этот коварный
евнух?  Багой был всемогущ при  дворе царя Оха,  или, как  этот царь называл
себя, Артаксеркса Третьего. Артаксеркс  Третий, человек необузданный в своей
жестокости, приблизил  его к себе. Он любил Багоя и  доверял только Багою. И
Багой отравил его. А потом убил и его сыновей.
     Лишь  одного  царского сына оставил в живых -  Арсеса. Не мог же евнух,
египтянин,  сам стать персидским царем. Он ждал, что Арсес будет царствовать
так, как Багой прикажет. Но Арсес презирал его. Тогда Багой отравил Арсеса и
убил его детей.
     Так неожиданно царский трон освободился для него, Кодомана Ахеменида!
     Он был  тогда  молод,  силен,  отважен.  Нет,  не  Багой возвел  его на
престол. Кодоман, потомок  великого, вечно  почитаемого царя Кира, - он имел
на это право.
     Дарий  светло  улыбнулся. Он  увидел себя молодым полководцем в  войске
царя Оха - Артаксеркса  Третьего.  Тогда  была  война с  кадусиями. Стоят на
равнине два  войска: персы и кадусии -  разбойничье мидийское племя. Мидийцы
всегда  ненавидели персов: ведь  царь  Кир отнял у  них царскую власть.  Они
стоят  друг перед другом, гремят мечами, ругают и поносят  друг друга самыми
оскорбительными словами.
     Но вот из мидийских рядов выступает огромный свирепый кадусий:
     - Кто из вас может победить меня? Выходи!
     Персы затаили дух, молчат. Артаксеркс краснеет  от ярости, оглядывается
на своих сатрапов, а они будто вросли в землю, будто ослепли и оглохли.
     Тогда  он,  Кодоман, усмехнулся, вышел  из  рядов войска  и встал перед
кадусием:
     - Я могу победить тебя!
     Дарий вздохнул  всей  своей могучей  грудью, лицо его вдруг помолодело,
плечи распрямились сами собою, все еще сильные мускулы  напряглись... Как он
размахнулся тогда, как он ударил кадусия! Тот даже охнуть  не успел, как уже
лежал в пыли и грыз землю.
     Громко  славили тогда персы Кодомана!  Артаксеркс не знал,  как одарить
его. Дал ему целую сатрапию в горах - Армению.
     Вот почему персидское  войско и персидский народ  вспомнили о  Кодомане
Ахемениде,  когда царский трон Персии  опустел. На  этот  трон возвел его не
Багой, Багой только не препятствовал. И думал, что Кодоман будет признателен
ему за то, что позволил Кодоману надеть тиару...
     Но  прочь,  довольно  об этом трижды презренном убийце Багое! Предстоит
большой военный совет;  царю  надо собраться  с мыслями,  надо  решать  дело
войны, которая ворвалась в его царство.
     Чуть  заметно колыхались и подрагивали  ковры  в проемах  дверей,  чуть
шелестели  шаги  в  соседних  залах и  коридорах,  чьи-то  тени появлялись и
исчезали за колоннами. Дворец был полон людей, которые оберегали царя.
     Надо бы с кем-то поговорить, посоветоваться... Может, позвать Бесса? Он
умен. Он влиятелен.  Он старается - Дарий  видит  это  -  завладеть доверием
царя. Но можно  ли доверять  царедворцам? Артаксеркс  доверял Багою, а Багой
отравил его. За что? Не простил смерти Аписа. Артаксеркс жестоко расправился
с Египтом, когда покорил его. И  своей рукой убил их священного быка  Аписа.
Багой -  египтянин. Сам ходил  вместе  с царем  покорять Египет, сам  убивал
своих соплеменников.  А смерти Аписа не простил, не вынес, убил Артаксеркса.
И никто не узнал, отчего умер Артаксеркс. Но Дарий это знает.
     Почему привязались  к нему сегодня такие тяжелые  воспоминания?  Может,
дух Багоя бродит во дворце  и  преследует  его? Ведь он, Дарий  Кодоман, сам
отравил Багоя!
     Губы  царя снова скривились  в жестокой  усмешке.  Вот здесь он, Дарий,
возлежал тогда, а этот столик,  украшенный янтарем,  стоял  перед ним. Дарий
знал, что отравитель приготовил для него чашу вина: его предупредили, что яд
уже положен. Ведь  он, Дарий Кодоман,  потомок  царя  Кира, Ахеменид,  и  не
подумал благодарить Багоя за царскую тиару!
     Слуга,  ничего  не  подозревая, поставил перед  царем  чашу. Царь велел
позвать египтянина. Тот вошел кланяясь, льстивый, с ускользающим взглядом, с
отвратительно голым  подбородком,  на  котором  никогда не  росло  ни одного
волоска. Царь улыбнулся ему со всей своей любезностью.
     -  Ты наш верный слуга, Багой,  я  высоко ценю твою  дружбу.  Прими мою
милость, выпей вино из моей царской чаши!
     Как  он  побледнел, как страшно вспыхнули его узкие  глаза! Он замер на
мгновение, пристально посмотрел на царя. А потом взял чашу и выпил вино.
     Через час Багоя не стало.
     Неожиданно, прервав воспоминания царя, из-за широкой  узорчатой колонны
вышел  Бесс,  бактрийский сатрап, высокий,  худощавый, с  горбатым  носом  и
яркими белками пронзительных черных глаз.
     - Бесс? - удивился царь.
     Бесс поклонился, коснувшись пола.
     - Ты призвал нас на военный совет, царь. И вот я здесь. Я готов служить
тебе и словом и делом.
     - Да,  да, -  вздохнул  Дарий,  и вдруг усталость охватила его, - пора.
Скажи там, чтобы пришли одеть меня.
     Дарий лег бы  сейчас на тахту, он бы вышел в сад, где  ходят, распустив
хвосты, павлины. Он бы заглянул в бассейн, в котором отражаются густые шапки
деревьев и плавится солнце. Он бы прошел в тихие женские покои к своей жене,
красивой, как луна в зените, к своим милым дочерям... Этот уголок его дворца
всегда полон радости, ласки, нежности... Но  надо идти на военный  совет.  А
что ему там нужно будет сказать, он так и не придумал.
     Царь  сидел на троне в тяжелых  роскошных одеждах, с  высокой тиарой на
голове.  Ему было жарко в этом  густо  затканном  золотыми  узорами одеянии,
тиара казалась тяжелой, сползала  на  брови, мокрые от  пота. Золотые цепи и
ожерелья из оникса, из  розового сердолика и темно-синего лазурита лежали на
груди, как панцирь, мешая дышать... Дарий за последние годы стал тучным, его
мучила одышка,  ему нравилось  нежиться на  шелковых  ложах  и ни  о  чем не
думать.  А вот приходится сидеть здесь,  увешанным драгоценными украшениями,
принимать  от  царедворцев и военачальников земные поклоны,  давать  каждому
свой царский поцелуй... И решать, как вести войну!
     А откуда он, царь Дарий,  знает,  за  все время своего царствования  не
бывавший на поле сражения, откуда он знает, как надо вести войну? До сих пор
он воевал с Филиппом Македонским  подкупами, иногда клеветой. Эту войну он и
сейчас готов вести, золота хватит. Может быть, стоит попытаться?
     Военачальники царя  Дария сидят вокруг и ждут, что  скажет царь. Дарий,
наморщив  густые черные  брови, старался  припомнить  все, что  говорил  ему
Мемнон о своих военных планах.
     - Надо перенести  войну из нашей страны в Элладу, - сказал он. - Теперь
я хочу, чтобы вы обсудили, послать ли мне войска в  приморские области, куда
ворвался Александр.  Или мне,  царю царей, самому вести  войско и разгромить
Македонянина?
     Персы высказались осторожно, со  всей лестью, которою подобало насыщать
речь,  обращенную к  царю.  Но почти все они говорили,  что правильно будет,
если сам царь  царей Дарий возьмет на себя командование армией. Войска, видя
царя царей и зная, что его  взоры  обращены на них, будут воевать отважнее и
будут яростней стремиться к победе.
     Недалеко от царя  сидел  афинянин Хоридем, тот  самый  Хоридем, который
бежал от Александра, когда царь македонский потребовал  его  выдачи  в числе
десяти афинян,  выступавших  против Македонии.  Дарий ценил его советы,  ему
льстило, что Хоридем предпочел служить ему, а не Македонянину.
     Но  кому только не  служил начальник наемных войск Хоридем!  Он  воевал
вместе с  Филиппом Македонским, отцом  Александра, и воевал против  Филиппа.
Воевал вместе  с  Афинами  и воевал против  Афин.  На верность Хоридема было
трудно  полагаться.  Но сражаться  он умел, храбрости  был необыкновенной  и
почти  не знал поражений, как  не знал совести. Со своим  отрядом в тридцать
тысяч опытных эллинских воинов он был крупной силой.
     Хоридем  встал, поклонился царю по персидскому  обычаю, только  не  так
низко, как персы, и сказал:
     - Если ты, царь,  благоволишь выслушать меня,  я дам тебе совет воина и
полководца.
     Царь кивнул.
     - Я не советую тебе, царь, так  опрометчиво  рисковать  своей жизнью  и
своим  царством.  На  тебе  лежит  тяжесть  управления   огромной   страной,
подвластной  тебе. А  на войну  ты  пошли  хорошего полководца -  полководца
испытанной   доблести.   Стотысячного   войска,  треть  которого  составляют
эллинские  наемники,  закаленные  в битвах,  вполне довольно, чтобы  разбить
Македонянина. И если ты, царь, доверишь мне войско, я берусь осуществить это
дело.
     Дарий  облегченно  вздохнул. Это  справедливо. Царь  - для  того, чтобы
править страной,  а на войну пусть  идут полководцы.  Зачем же ему рисковать
своей царской жизнью?
     - Ты правильно сказал, Хоридем. Ты привык командовать войском. И кто же
победит  эллина, как  не эллин?  Я  согласен возложить на  тебя  эту  войну.
Надеюсь, что она будет недолгой.
     Персидские военачальники сразу заволновались. Ропот прошел по их рядам.
Дарий  с удивлением  окинул их взглядом. Что такое?  Они  противятся решению
своего царя? Поднялся Бесс:
     - Будет все так, как  ты решишь, царь. Но выслушай и нас, как  выслушал
чужеземца. Почему  ты  сразу  поверил  этому человеку? Разве  ты не  знаешь,
скольким царям  и правителям  он уже изменил? Разве ты не знаешь, что войско
его сражается  во  имя денег,  а не во имя защиты родины? Хоридем добивается
верховного  командования.   И  если  ты  сделаешь  его   полководцем   всего
персидского  войска,  он  предаст  персов македонянам, как  предавал многих.
Македоняне одной крови с ним, с эллином, а мы, персы, ему чужие!
     Заговорили и другие царедворцы, родственники царя:
     - Неужели, царь, у тебя нет своих, персидских полководцев? Если  бы это
было так, то откуда взялось бы твое огромное царство?
     -  Это позорно для нас  и обидно, царь, идти в бой под командой эллина,
да еще наемника!
     - Ты отдаешь Персию в руки чужеземца, царь.  Ты верил Мемнону. А почему
Мемнон оставил незащищенным Кизик на Геллеспонте и этим позволил македонянам
переправиться  на наш берег? Он изменял тебе. Изменит и Хоридем. Он  предаст
царство Кира!
     Дарий снова  нахмурился.  Да, они говорят  правду. Может  быть, он  и в
самом деле поторопился со своим решением?
     Но  тут  опять  выступил  Хоридем.  Как   всегда  дерзкий,  как  всегда
несдержанный, он со  всем  своим гневом и грубостью обрушился на  персидских
вельмож.
     - "Неужели нет у царя персидских полководцев!", говорите вы! - закричал
он. - А разве есть? Вы, ожиревшие, забывшие, как держать оружие, вы, которые
дни  свои  проводите в празднествах и обжорстве,  - полководцы?  Вы,  трусы,
бежавшие  из-под  Граника  от  горстки  македонян,  собираетесь  вести такое
огромное войско? Вы хотите воевать с македонянами? Но македоняне  знают, что
такое война, а вы этого не знаете! Огромное государство!  Еще бы! Только оно
приобретено тогда, когда персы действительно были воинами!
     Это  было  слишком.  Персы  вскочили  с  мест,  они  кричали,  что  это
неслыханно -  так оскорблять их  в присутствии царя. Царь, не помня себя  от
обиды - ведь и он перс! - вскочил с трона и схватил Хоридема за пояс.
     - О! О! - прошло по залу.
     Хоридем побелел. Он знал, что это  значит.  Царь  отдавал его на казнь.
Стража  тотчас бросилась на  Хоридема. Но пока  его тащили из зала, он успел
прокричать Дарию:
     - Ты,  царь,  скоро  раскаешься  в  этом!  А  за  несправедливость твою
наказанием  тебе  -  скорым  наказанием! - будет  крушение  твоего  царства!
Александр близок, и никто не защитит тебя от него!
     Хоридема вывели из зала и тут же задушили.
     Дарий вдруг опомнился.  Что он сделал!  Что  он сделал! Он убил  своего
лучшего полководца и воина, какой у него еще оставался.
     Дарий  знал цену своим персидским  военачальникам  -  это показала  ему
битва при Гранике. Надо сейчас кого-то назначить  военачальником всех войск.
Но кого? Царь угрюмо смотрел на своих полководцев, прикидывал... Этого? Нет,
не годится.  Или этого? Нет.  А  назначить  надо немедленно: Александр идет,
идет не останавливаясь!
     - Я согласен с вами,  - сказал он  упавшим голосом. - Я сделаю так, как
решил прежде, чем выслушал вас. Я сам поведу мое войско!

        РЕКА КИНД

     Киликия [<i>Киликия -  прибрежная область Малой Азии.</i>], подвластная персам
приморская страна, окруженная  цепью крутых,  обрывистых гор Тавра, полыхала
пожарами.  Горели города, ютившиеся в долинах, пылали камышовые и соломенные
кровли селений.  Жители уходили от беспощадных македонян в горы, угоняя скот
и увозя  хлеб. Персы вспомнили совет Мемнона  и теперь опустошали страну, по
которой должны пройти македонские войска.
     Александр  подходил  к  Киликийским Воротам -  узкому горному  проходу,
через который только и можно было войти в Киликию.
     Ворота были  заняты  сильным отрядом  персов - киликийский сатрап Арсам
позаботился закрыть  проход. Александр остановил войско. К  ночи он объявил,
что идет снимать у Ворот вражеские сторожевые посты.
     - Войско останется  здесь,  под  командой  Пармениона. Со  мной  пойдут
щитоносцы, лучники, агрианы.
     - И Гефестион, - добавил Гефестион, садясь на коня.
     Как только ночь заблистала звездами, легкий отряд Александра помчался к
Воротам.
     Парменион, глядя вслед, сокрушенно качал головой.
     - Безумие, безумие, -  шептал он, - никакой осмотрительности,  никакого
рассудка... Ну разве ему самому надо было лететь туда? Надо  было бы послать
крепкий  отряд. Пусть бы  и  сражались. А  когда  открыли бы проход, тогда и
идти. Но вот помчался сам, ночью... Один удар копьем - и все. И что тогда?
     Парменион не  мог спать. Его томили  одни и те же мысли. Александр и не
думает остановить поход, он все дальше и дальше углубляется в Азию...
     Вспоминалось,  как  Александр в Гордии разрубил Гордиев  узел и молодые
полководцы кричали потом с восторгом: "Азия наша! Азия наша!"
     Но Парменион  не одобряет этого решения - захватить Азию. Нарушится вся
жизнь. Пусть даже они победят,  но Азия велика, а македонян мало. Как смогут
они удержать эти огромные земли, эти бесчисленные азиатские племена?
     Вот и в войсках уже слышится ропот. Пора бы и домой...
     Но что делать? Александр об  этом не  хочет и слышать. Он одержим своим
безмерным честолюбием. Победы безоглядно влекут его все дальше и дальше. Ах,
неразумно, неразумно все это. Он забывает, что милость богов непостоянна!
     Но  может  случиться  и  так, что Александр не вернется из этой опасной
своей  экспедиции...  И  тогда   все  решается  просто:  они  возвратятся  в
Македонию.
     Парменион, испугавшись  этой мысли, тотчас  отогнал ее.  Как он мог так
подумать о своем царе!
     А  все же подумал... Парменион заснул лишь  под  утро.  А  на  рассвете
услышал ликующие крики:
     - Царь вернулся!
     Парменион вздрогнул, открыл глаза, вскочил. Худощавый, легкий, он почти
выбежал из шатра. Кричали этеры:
     - Царь вернулся!
     В бледном свете  зари Парменион увидел царя. Александр соскочил с коня.
Этеры окружили его. Военачальники спешили к нему со всех концов лагеря.
     - Проход свободен, Парменион! - Глаза Александра  возбужденно блестели.
- Им  довольно  было  увидеть вот эти белые перья!.. - Он взмахнул рукой над
своим шлемом. - И они бежали!..
     И тотчас отдал команду выступать.
     "Все  выходит так, как он хочет, - подумал Парменион. - Клянусь Зевсом,
один его  вид  наводит  ужас!  Слава победы  у Граника  и Галикарнаса  летит
быстро... А страх - еще быстрее".
     Войско Александра  растянулось длинной вереницей,  лишь четыре человека
могли идти  в  ряд. Мрачное ущелье  с нависающими над  головой  скалами было
нелегкой и опасной дорогой.  Узкая полоса рассветного неба  светилась где-то
очень высоко, оставляя  глубину  прохода в  сырости полумраке. Острые камни,
осколки  скал  мешали идти.  Горные потоки,  холодные и яростные,  наполняли
ущелье грохотом падающей с далеких вершин воды.
     Александр послал вперед легковооруженных. Стрелки из лука, держа стрелы
наготове, шли  вперед  и осматривали  тропу, опасаясь  внезапного нападения.
Македонян могла встретить засада, а в ущелье не развернешься к бою.
     - Армия вступает не в горный проход, - сказал Александр, подведя войско
к Воротам, - армия вступает на поле сражения!
     Так македонские отряды и шли, напряженные, готовые к битве.
     Задние ряды не знали, долго ли  придется идти под страхом смерти в этом
жутком сыром  полумраке.  А  передние отряды уже  видели  широкий  солнечный
просвет. И  пока длинная  вереница воинов  еще  далеко тянулась  по  ущелью,
Александр выехал на широкую зеленую равнину киликийской земли.
     - О Зевс и все боги!
     Только это он и мог сказать, вырвавшись из ущелья.
     Его расчеты, что врагу и в  голову не придет искать Александра на таком
безнадежно  опасном пути,  оправдались.  Ведь так  просто было погубить  его
здесь вместе со  всем его  войском!  Можно  было  завалить камнями  проход и
сверху такими же камнями закидать и похоронить македонян под ними!
     Македонское войско вздохнуло  свободно,  выбравшись  на светлую  теплую
землю  Киликии.  Воины легко  шли по равнине. Полусожженные Арсамом  города,
полуразоренные села  не  сопротивлялись. Чистые  реки, пересекающие  страну,
давали вдосталь хорошей воды...
     Александр двигался к городу  Тарсу  [<i>Тарс  -  главный город  Киликии.</i>].
Разведчики донесли, что Арсам пока  еще находится в  Тарсе.  Арсам  надеялся
сохранить Тарс.  Но,  узнав, что  Александр  уже  прошел  Ворота,  собирался
оставить город,  и жители  боялись, что  Арсам,  прежде чем уйти, разорит  и
опустошит его. Услышав об этом, Александр во главе конницы  и  самых быстрых
вооруженных отрядов  помчался  к  Тарсу.  Он хотел  сохранить  город  и  его
сокровища для себя.
     Солнце палило по-летнему, отряд окружала горячая желтая пыль.
     Тарс  лежал на равнине. Еще издали Александр  увидел, что город горит -
то  в  одном конце города,  то  в другом  поднимается черное  облако  дыма и
вспыхивают бледные  отсветы огня. Царь приказал легковооруженным  скакать  в
город  и  тушить  пожары.  А когда  он  и  сам со своей конницей  ворвался в
городские ворота, ему донесли, что  Арсам  бежал. Город,  покорный  и тихий,
лежал  перед Александром. Пожары  один  за  другим  погасли.  Арсам не успел
опустошить Тарс.
     И  только сейчас, когда скачка  кончилась  наступила тишина,  Александр
почувствовал, что изнемогает от жары и от усталости. Солнце стояло в зените,
обрушивая на голову пламя полуденных лучей. Пот заливал лицо, серое от пыли,
тело задыхалось от доспехов.
     Войско  вступило  в Тарс. Неожиданно перед усталыми, истомленными зноем
людьми засверкала  быстро  бегущая  река Кидн, пересекавшая  город. Это  был
широкий чистый поток, он  дышал прохладой и свежестью снежных вершин, откуда
текли его сверкающие воды.  Тенистые деревья осеняли  его берега.  Александр
соскочил с коня, тут же сбросил доспехи, разделся, прыгнул в реку... И сразу
потерял  сознание.  Его  оцепеневшее  от  ледяной воды  тело на глазах всего
войска медленно уходило  в  темную  глубину,  на дно...  Крик  поднялся  над
Кидном.  Воины, этеры, телохранители в одежде, как  были,  бросились в реку,
выхватили из воды  Александра, на руках отнесли в шатер. Друзья  со  страхом
глядели на царя - жив ли? Александр открыл глаза, хотел что-то сказать  и не
мог. Жизнь еле теплилась в нем.
     Тревога грозой пронеслась по македонскому войску. Военачальники, этеры,
старые полководцы - все толпились около царского шатра, старались пробраться
ближе к царю; стража еле сдерживала их. Весь лагерь уже знал, что случилось.
Люди были в растерянности, в смятении...
     - Царь умирает! Царь умирает!
     Старые полководцы проклинали себя за беспечность:
     - Что же это мы  не  углядели? Не  уберегли сына Филиппа! Что бы сказал
нам сейчас наш царь Филипп?!
     Среди воинов пошел страх.
     - Кто же нас выведет отсюда, если царь умрет? Мы без него погибнем!..
     Гефестион не  отходил  от  Александра. Врачей призвали  немедленно. Они
растирали тело царя до  тех пор, пока не привели его в  чувство.  Они лечили
его,  поили разными  снадобьями.  Александр боролся  со  своей  болезнью, но
сильный жар отнимал у него силы. Он весь полыхал, он не мог заснуть ни днем,
ни ночью,  его била дрожь. Сразу  осунувшийся,  он смотрел широко  открытыми
глазами на  всех,  кто подходил  к  нему,  и хриплым,  еле  слышным  голосом
спрашивал:
     - Скоро ли вы меня  вылечите?  Разве не знаете  вы, что Дарий снаряжает
войско? Скорей поднимите меня, я слышу шаги врага!
     Но врачи ничего не могли поделать. С сумрачными лицами, в безнадежности
отходили они от ложа царя и тихо переговаривались между собой:
     - Река погубила его.
     - Болезнь не поддается лечению...
     И только врач Филипп-Акарнанец молчал, задумчиво глядя на больного.
     Гефестион  с тоской и  страхом видел, как меняется лицо  его друга, как
обостряются его черты... Александр быстро слабел. Он ничего  не ел, не спал.
У него пропал голос...
     Гефестион грозно подступил к смущенным врачам:
     - Говорите прямо - вы можете спасти царя?
     Врачи опустили глаза.
     - Мы больше ничего не можем сделать.
     У Гефестиона перехватило дух.
     - Царь умрет? Александр умрет?
     - Я берусь вылечить его, - вдруг сказал Филипп, - только пусть никто не
мешает мне.
     Он покосился в сторону врачей. Врачи, пожав плечами, удалились.
     Возникла надежда. О Филиппе шла добрая  слава.  Он умел лечить и многих
вылечил. Гефестион взял его за руку, поглядел ему в глаза.
     -  Филипп, спаси нам Александра! -  и, стыдясь своих рыданий, пропустил
Филиппа к царю.
     Внезапно, растолкав воинов, перед царским шатром появился гонец.
     - От полководца Пармениона! - крикнул он, подняв над головой свиток.  -
Приказано передать немедля!
     Гефестион загородил вход. Но гонец настойчиво требовал пропустить его.
     - Во имя  жизни царя! - сказал  он наконец. И Гефестион отступил. Гонец
вошел  в  шатер в  ту минуту,  когда врач Филипп подавал  Александру чашу  с
лекарством,  которое он составил.  Гонец поспешно шагнул к ложу  царя, подал
свиток.
     - Парменион просил прочесть немедленно!
     И тотчас вышел.
     Александр   развернул  свиток.  Глаза,  опаленные  жаром  болезни,  еле
разбирали буквы. Почерк Пармениона был  тороплив, малоразборчив. Но все-таки
Александр прочитал и уловил смысл. Парменион спешил уведомить царя, чтобы он
не  доверял  врачу  Филиппу.  Ему,  Пармениону, стало  известно,  что  Дарий
подкупил врача; они уговорились  отравить Александра. Дарий обещал Акарнанцу
тысячу талантов и свою сестру в жены.
     Врач стоял  перед ним с чашей в руках. Александр поднял на  него глаза,
передал  ему  свиток и принял из его рук  лекарство.  Какое-то мгновение  он
держал чашу у губ, не спуская глаз с Филиппа. Увидев, что врач не испугался,
но побледнел от гнева, Александр  насмешливо скривил губы. "Парменион  опять
промахнулся", - подумал он.
     И,  глядя  Филиппу  прямо  в  глаза,  выпил  лекарство.  Александр  пил
снадобье, а Филипп, потрясая свитком, бранил и проклинал тех,  кто оклеветал
его перед  Парменионом, чтобы погубить царя. Лекарство огнем прошло по телу.
На мгновение царь потерял сознание. Но тут же открыл глаза - ему стало легче
дышать.
     -  Я вылечу тебя, царь, - сказал Филипп, растроганный  его доверием,  -
только ты в дальнейшем слушайся меня!
     Царь улыбнулся запекшимися губами и закрыл глаза.
     - Вылечи поскорее, - прошептал он, - персы идут. Я слышу, как они идут.
Помоги мне встать, чтобы встретить их...
     Филипп согревал остывающее тело Александра горячими припарками. Царь не
хотел  есть - Филипп приносил вкусно пахнущие кушанья, ароматное вино и этим
возбуждал  его аппетит.  Когда сознание Александра прояснялось, но глаза еще
были  пусты  и  безучастны,  Филипп  заводил разговор о  войске, о битвах, о
победах, вспоминал о матери  царя, царице Олимпиаде...  Так  он возвращал  к
жизни  Александра, который уже видел Харона,  поджидавшего его у  Стикса,  в
подземном царстве мертвых.
     На четвертый  день  царь, превозмогая болезнь,  поднялся шатаясь, надел
военные  доспехи  и,  не  слушая ничьих уговоров,  сел на коня. Медлить было
невозможно. Стало известно, что через пять дней Дарий будет в Киликии.
     Македонское  войско  снова  тронулось в  путь.  Снова  загремели копыта
коней,  загудела  земля под  тяжкой  поступью фаланги,  заскрипели  колесами
обозы...
     "Почему он  не  умер,  о  Зевс и  все  боги?  -  горько  упрекал  богов
Александр-Линкестиец, прикованный  к повозке.  -  Почему вы не позволили ему
умереть?!"

        ПЕРСЫ ИДУТ

     Огромное,  пестрое  войско персидского царя стекалось  со  всех  концов
страны  к  Вавилону,  к  резиденции  Дария.  Шли  войска  персов,  мидийцев,
гирканцев.  Шли  отряды  из   Лидии.  С  двусторонними  секирами  и  легкими
прямоугольными щитами  шли барканцы из города  Барки,  что  в Киренаике. Шли
дербики - племя, живущее на восточном  берегу Каспийского моря. У  них  были
копья с медными и железными наконечниками. А те, у кого не было копий, несли
толстые, заостренные палки,  обожженные на огне.  Шли  отряды разных племен,
которых и сам царь  не  знал,  кто они такие.  Неисчислимые костры  военного
лагеря горели вокруг Вавилона. Ночью Евфрат был полон огней.
     Готовясь к походу, царь Дарий Кодоман осматривал войска. Он не глядел в
сторону  своих  роскошно одетых  полководцев. Разве победил  бы Македонянин,
если бы  они  проявили хоть  немного желания  сражаться?  Они просто  отдали
победу  в  руки жалкому  македонскому  войску,  сами  отдали.  Ну  можно  ли
поверить, чтобы кучка македонян оказалась сильнее их?
     - Сколько у меня войска?
     Ни один полководец не смог ответить Дарию, сколько у него войска.
     - Столько, что и сосчитать невозможно!
     -  Это  вам невозможно, - проворчал царь,  -  а я сосчитаю. Царь Ксеркс
тоже считал когда-то!
     Дарий, по примеру  Ксеркса, велел соорудить  круглую ограду из кирпича,
такую по размеру,  куда  могло бы войти ровно десять тысяч  воинов в  полном
вооружении. Воины входили туда толпой. Полно? Значит, десять тысяч. Отходи в
сторону, входите следующие. Еще десять тысяч. Отходи в сторону. Следующие...
     "Когда увидят, что их так много, смелее будут воевать", - думал Дарий.
     Считать начали  с утра,  лишь  взошло  солнце.  Отряды воинов входили в
ограду и  выходили,  входили и  выходили.  Постепенно они заполнили  широкую
равнину вокруг Вавилона. Только ночь заставила прекратить счет, а войско еще
было не все сосчитано.
     Царь  не покидал  лагеря. Над его шатром высоко  поднималось сверкающее
изображение солнца, светлый лик Ахурамазды - бога, которому молились  персы.
Войско,  просторно расположившееся на  равнине, казалось еще многочисленнее,
чем было, - такое широкое пространство оно занимало.
     Царь  отправил  свои  деньги и сокровища  в город  Дамаск, в  Келесирию
[<i>Келесирия  -  Глубокая, или Нижняя, Сирия -  долина между горами Ливаном  и
Антиливаном.  Дамаск  - столица  Келесирии.</i>],  подальше  от войны, от врага.
Приближался  день, назначенный для похода. И чем ближе подступал  этот день,
тем  тревожнее  становилось на  душе  у  царя. Нападала  тоска. Нарушена его
спокойная,  полная  удовольствий и наслаждений  жизнь  -  это сердило Дария.
Царедворцы досаждали лестью.  А что ему их лесть, если никто из  них не смог
заменить  его и он сам должен вести войско!  Сатрапы являлись  с просьбами и
жалобами. Только и думают о  своих делах, а  как  защитить их сатрапии  - об
этом должен думать царь!
     Дарий  стал  бояться приближения  ночи, ему  снились  странные,  полные
непонятного значения сны. Он призвал магов, толкователей снов.
     - Я видел  лагерь  Александра. Он весь пылал, да так  ярко,  что глазам
было больно. Что предвещает этот сон?
     - Это  хорошее  предзнаменование,  царь.  Лагерь Александра  сгорит  не
только во сне, но и наяву.
     Дарий успокоился. Но вскоре ему опять приснился сон.
     - Я видел, что македонского  царя привели ко мне. И он был в персидской
одежде, в такой, какую носил я, когда еще не был царем.
     - Это хороший сон, царь. Царь македонский вместо царской одежды наденет
одежду простого воина, потому что перестанет быть царем.
     Но на  этот  раз, как  только угодливые маги умолкли,  вперед  выступил
старый седой жрец. Он встал перед царем прямой и непреклонный.
     - Эти толкования  неправильны, царь. Твои сны предвещают другое.  Яркий
свет  в лагере  Македонянина  сулит ему победу. А персидская  одежда  на нем
означает, что ему быть царем Азии. Ведь и на тебе, царь, когда ты вступал на
престол, была такая же одежда!
     Придворные громко зароптали и вытолкали жреца из царского шатра.
     - Он выжил из ума!  Царь царей, не слушай его!  Ты  просто не можешь не
победить Александра!
     А потихоньку тревожно шептались, вспоминали еще  одну  дурную  примету.
Когда  Кодоман только что нарек себя  Дарием,  он приказал переделать  форму
ножен  для  персидского  кинжала - акинака. Эллинские  ножны  ему  нравились
больше, пусть  и у  персов будут такие же. Маги  еще и  тогда  предсказывали
недоброе.
     - Мы  отказались от своего персидского оружия, предпочли эллинское. Так
и  власть  над  персами  перейдет  к  тем,  чьему  оружию  мы  подражаем!  И
царедворцы, привыкшие к  лени  дворцовых покоев,  где так  хорошо жилось при
столь бездеятельном и беспечном характере Дария; и сатрапы, приведшие войска
из своих отдаленных сатрапий, где они сами  были как цари; и полководцы,  на
которых  теперь наваливалась  тяжесть войны, - все эти люди были встревожены
неприятными предзнаменованиями. И так  уже было довольно  военных  неудач, а
тут еще сны и разные приметы, грозящие бедой!
     Утешала только надежда, что на этот раз, при таком огромном войске, они
наконец разобьют Александра. И тогда снова на их земле и в их жизни наступит
спокойствие.
     Из Киликии пришло известие: царь македонский в Тарсе, он тяжело болен и
не выходит из шатра. Мрачное лицо Дария сразу просветлело.
     - Он по-настоящему болен?
     - Разное говорят, царь. Македоняне плачут. А  киликийцы думают, что  он
притворяется, чтобы не воевать с тобой.
     Дарий засмеялся.
     - Я так и знал! Конечно, притворяется. Проведал, сколько у меня войска,
и теперь испугался!
     Дарий  приказал  тотчас  готовить  войско  к  походу.  Надо  настигнуть
Македонянина  в Киликии.  И  там,  среди гор, где  он прячется, как  лисица,
уничтожить его!
     Подошел день, назначенный  для похода. Накануне, ночью, в войсках почти
никто не спал, к рассвету все должны были тронуться в путь.
     На   рассвете   костры  погасли.   Войско  построилось.  Но  сигнала  к
выступлению не было - персы ждали, когда взойдет солнце. По древнему обычаю,
они  должны были приветствовать восходящее  светило, совершить свои  молитвы
ему. И тогда уже начинать все, что задумано.
     Солнце поднялось над широкими равнинами  Месопотамии, божество показало
свой светлый лик,  и  персы с молитвой  пали на землю. И  как только молитва
была  произнесена,  у  царского  шатра  завыла   военная   труба.  Сигнал  к
выступлению.
     Персидские войска  тронулись  в  поход.  Дарий торопился. Он  хотел как
можно скорей обрушиться на Киликию всей  своей военной силой. Но войско его,
огромное,  разнородное, не умело и не могло двигаться быстро. К тому же надо
было  соблюдать все  обряды и  обычаи:  ведь с войском идет  сам царь царей,
Дарий Третий, Ахеменид, бог на земле, окруженный всеми почестями и роскошью,
без которых он не может показаться народу.
     Это было торжественное  шествие. Первыми шли маги. Они несли серебряные
алтари  с  мерцающим на  них огнем -  божеством персов. Это  был,  по словам
магов,  священный  огонь,  который  никогда  не угасал.  Маги, все  в  белых
одеждах,  шли  медленным шагом и  громкими  стройными  голосами пели древние
священные гимны.
     Вслед за их белыми рядами ярко полыхал пурпур плащей. Это шли юноши; их
было триста шестьдесят пять, столько, сколько дней в году.
     Сохраняя  интервал,  белые  кони  везли  роскошную золоченую колесницу,
сиявшую под лучами солнца. В колеснице никого не было, но персы считали, что
на  ней  восседает  сам Ахурамазда,  бог света,  их высшее божество, которое
сопутствует царю в его походе и делает его непобедимым.
     За  колесницей  вели  огромного,  необычайном красоты  коня,  покрытого
драгоценной, шитой золотом попоной. Это был "Конь Солнца", конь божества.
     Потом  ехали  десять  колесниц, сверкавших  золотом и серебром. Возницы
были  в белых одеяниях, с  золотыми венками на  голове.  За  ними  следовали
всадники двенадцати племен  Персидского  государства,  все в  одеждах своего
племени, все с оружием своего племени...
     Ровным  шагом,  гордо красуясь военной  выправкой,  шли  "бессмертные".
Роскошь  их  одежд и  украшений ослепляла  - густо  расшитые золотом  плащи,
одежды с  длинными  рукавами,  на которых, как  звезды, сверкали драгоценные
камни, тяжелые золотые ожерелья на груди... "Бессмертных" было десять  тысяч
- поток золота, ярких тканей и блеска драгоценных камней.
     Чуть  приотстав от них, шли "царские  родственники" - придворные  царя.
Можно было подумать, что это идут женщины, - так пестро  и  нарядно они были
одеты  и  так мало у  них было оружия. Их  было пятнадцать  тысяч - еще один
поток роскоши и сверкающих украшений.
     Дорифоры, придворные, хранившие царскую одежду,  шли  с копьями.  И уже
вслед за дорифорами ехал сам царь царей Дарий Третий, Кодоман.
     Царь в своей колеснице возвышался над всем  войском. На его колеснице с
обеих  сторон  были  золотые  и  серебряные изображения богов.  Дышло  своим
радужным сиянием заливали драгоценные камни. Две золотые статуи богов -  Нин
и  Бел, -  в локоть высотой, охраняли царя,  а между  ними раскрывало крылья
золотое изображение птицы, похожей на орла.
     Царь  стоял  неподвижно,  глядя  вдаль  поверх  голов  своих  воинов  и
телохранителей.  Он был в пурпурном одеянии с белой  полосой  посередине. На
плечах был накинут тяжелый плащ, расшитый золотыми ястребами. На его кушаке,
которым он был опоясан, висел  акинак  в  драгоценных  ножнах. Фиолетовые  с
белым повязки украшали кидарис [<i>Кидарис - царский головной убор.</i>] Дария.
     Двести приближенных царя, его телохранители, сопровождали его. А следом
за ними  шли  пятнадцать тысяч копьеносцев, у которых  копья  были  украшены
серебром.
     Потом снова  шли  пехотинцы. Тридцать  тысяч  воинов  шагали,  поднимая
огромную  густую пыль.  А  стадий спустя, там,  где пыль  снова  ложилась на
дорогу,  ехала  мать  царя  Сисигамбис и его прекрасная жена.  Толпа  женщин
верхом на конях окружала их колесницы.
     Царские дети  тоже не  остались дома. Они ехали  в закрытых  повозках -
гармамаксах.  А с ними - их воспитатели,  слуги, евнухи... Шестьсот мулов  и
триста верблюдов,  под охраной стрелков, везли богатую царскую казну. Тут же
ехали  жены  родственников  царя,  жены  его  придворных,  толпа  торговцев,
снабжавших войско провиантом, слуги, рабы...
     И следом  за  этим сверкающим  окружением царя  шло его разноплеменное,
плохо  вооруженное,  плохо обученное, собранное со  всех концов Азии войско.
Войско  двигалось тяжело,  медленно.  На пятый  день оно привалило в широкую
Ассирийскую равнину.
     - Вот здесь мы  и остановимся,  - сказал  царь, - здесь и  будем давать
бой.
     Лагерь  раскинулся  на  равнине,  словно  огромное  селение.  Можно  бы
отдохнуть после нелегкого  перехода.  Но Дарий не давал воинам ни покоя,  ни
отдыха.  Он боялся, что Александр застанет  его врасплох.  Он все время ждал
его появления и держал в напряжении войско.
     Но Александр не  появлялся. Дозоры,  окружавшие лагерь,  видели  только
пустынные горизонты с их жаркой, неподвижной тишиной...
     Дарий начинал нервничать. Царедворцы и  военачальники  кланялись ему до
земли, обливали  его лестью,  как патокой, осторожно давали советы. А советы
были такие, которые совпадали с мыслями и желаниями самого царя, - эти  люди
словно подслушивали их.
     -  Александр  испугался.  Александр  затаился в Киликийских горах. Надо
настигнуть его там, пока он не бежал и не скрылся.
     Александр в это время уже вышел из Тарса и двигался к Иссу [<i>Исс - город
в Киликии у морского залива, названного по  его имени Исским.</i>]. На несколько
дней  он   задержался   в  городе  Солы,  чтобы  принести   жертвы  богам  в
благодарность за выздоровление. Он уже шел навстречу Дарию, но Дарий  еще не
знал об этом.
     "Если бы  нам встретиться с персом в этих теснинах!  - думал Александр,
проходя по узким долинам Тавра. - Если бы боги захотели дать мне победу, они
бы привели его сюда, клянусь Зевсом!"
     Это   желание,   эта  страстная  надежда  македонского  царя   сбылась.
Придворные царя Дария сами внушили ему это.
     - Александр не пойдет сюда, на равнину, воевать с нами. Он же теперь не
знает, что ему  делать. Тебе, царь, надо  двинуться в Киликию и одним ударом
покончить с ним навсегда. Ты растопчешь его одной своей конницей!
     Против  этого  возражал только один  человек,  македонянин Аминта,  сын
Антиоха, который когда-то бежал от Александра  из Македонии и теперь жил при
персидском дворе.
     - Ты ошибаешься, царь,  если думаешь,  что Александр тебя испугался. Не
уходи с  этой равнины, где ты сможешь развернуть свое войско.  Александр сам
придет сюда!
     Но советы льстивых  персидских военачальников  Дарию нравились  больше.
Почему он должен сидеть здесь и ждать, пока Македонянину  вздумается наконец
появиться? Дарий  пойдет  и  растопчет  его своей  конницей,  которой  одной
хватит, чтобы растоптать все македонское войско!
     Дарий дал  приказ поднимать войска  и двигаться в Киликию. Дорога  вела
Дария через горные ущелья  и узкие долины к городу Иссу, к роковому для него
городу Иссу.

        БИТВА ПРИ ИССЕ

     Войска разминулись.
     Дарий  прошел  через  горный хребет и  спустился к  морю,  к  цветущему
киликийскому городу Иссу, стоявшему на Исском заливе. Здесь побережье делает
крутой  изгиб и уходит дальше, к Финикии. Дарий  занял Исс. И тут он услышал
удивительное донесение:
     - Александр уже был здесь.  Оставил своих  больных и раненых  воинов, а
сам пошел через горы, чтобы встретиться с тобой!
     - Чтобы встретиться со мной? Или убежать от меня?
     Мысль,  что  он упустил  Македонянина,  привела  Дария в  ярость. Дарий
спустился  к морю  одним ущельем,  а Македонянин прошел  вверх, через  горы,
другим ущельем.
     - Он не убежал от тебя, царь! - уверял Дария Аминта, сын  Антиоха. - Он
сам  ищет  тебя, чтобы  сразиться. Вернись  на равнину, и  тогда ты победишь
Александра.
     Но Дарий не хотел слушать Аминту. О чем он говорит, когда яснее ясного,
что Македонянин убегает от него!
     Дарий  тут  же  приказал  изувечить  и  казнить  оставленных  в  лагере
беспомощных больных македонян,  которые даже меча в руках держать не  могли,
чтобы защитить себя.
     - Казните всех, - приказал Дарий, - а одного оставьте в живых. Покажите
ему  наше  войско  и  пошлите  его,  изувеченного, к  Александру:  пусть  он
расскажет своему  царю о том, что видел здесь, и пусть его  царь знает, чего
ему ждать.
     На  следующий день Дарий с войском прошел к  реке Пинару - войску нужна
была  вода.  Около  шестисот тысяч  всадников и пехоты  сгрудилось на  узкой
приморской долине,  отгороженной от внутренних  земель обрывистыми и крутыми
горами Тавра.
     Александр, когда ему  сказали,  что  Дарий  у  него в  тылу, онемел  от
изумления. В первое мгновение он внутренне содрогнулся. Дарий отрезал его от
побережья, отрезал от всех путей  на родину, откуда в  трудный час  могла бы
прийти помощь. Дарий окружил его. Конец. Но  быстрая мысль  тут  же осветила
происшедшее   совсем  другим  светом.  Дарий   покинул  выгодную   для  него
Ассирийскую равнину и  забрался в тесный  гористый угол.  Теперь его войскам
негде развернуться. Дарий сделал именно то, чего так горячо хотел Александр,
на что он даже надеяться не смел!
     Опасаясь,  что  Дарий поймет свою ошибку  и уйдет обратно  на  равнину,
Александр  немедля повернул к  Иссу. Он боялся верить этой удаче. А вдруг не
успеет захватить Дария, вдруг он  уже ушел оттуда? Чтобы удостовериться, что
персы действительно стоят у Исса, Александр послал вперед легкий отряд.
     -  Найдите  какое-нибудь  судно  или  сколотите  плот -  все  равно.  И
незаметно, с моря, поглядите, там ли еще Дарий?
     Расторопные посланцы вернулись очень скоро.
     - Дарий стоит под Иссом. Вся долина Пинара занята персами.
     У Александра сверкнули глаза.
     - Клянусь Зевсом, он у меня в руках!
     Прежде  чем  выступить, Александр приказал хорошенько накормить войско.
Небольшой отряд он отправил осмотреть дорогу, ту, по которой они  только что
поднялись и по которой теперь будут спускаться. Он  велел проверить,  нет ли
там засады. Засады не было.
     Ночью македоняне вступили в ущелье. Они  шли  обратно,  вниз,  к  Иссу.
Перед утром  Александр  остановил  войско  и  дал  отдохнуть.  Усталые  люди
повалились тут же на скалах и проспали остаток ночи.
     На рассвете, освеженные отдыхом и сном, македоняне спустились в долину.
     Выйдя из теснин, Александр развернул войско широким фронтом. Армия шла,
занимая  всю прибрежную  полосу от линии гор  до кромки  моря.  Увидев вдали
сверкание персидских  копий,  Александр остановил войско. Так между горами и
морем, на узкой прибрежной полосе  у Исского залива, две армии  снова встали
друг против друга.
     Наступил  решающий час. И, как  всегда перед большой  битвой, Александр
обратился к своим воинам с речью. Суровый и торжественный в своих  блестящих
доспехах и в боевом шлеме, царь встал перед войском:
     - Македоняне!  Помните  о вашей древней славе. Вы, которые всегда  были
победителями, будете сражаться  с  теми, кого  всегда  побеждали.  Сам  Зевс
вложил  Дарию мысль запереть свою армию  в  теснину, где  македонянам вполне
хватит  места  развернуть  пехоту,  а  персам  их  большое  войско  окажется
бесполезным.  Вы, прошедшие с победой  по стольким странам, покорите персов!
Берегите вашу славу!
     - Мы  сбережем нашу славу!  - грянули в ответ македоняне. - Мы сбережем
славу Македонии!
     Александр обернулся к отрядам эллинских городов:
     - Помните,  эллины,  что  война против Эллады  была  начата персами  по
дерзости Дария Первого, а затем и Ксеркса, который  требовал от вас  земли и
воды, чтобы не оставить вам ни глотка в ваших реках, ни куска  хлеба. Дважды
были  разрушены  и сожжены  эллинские храмы,  дважды осаждались ваши города,
нарушались все божеские  и человеческие законы. Помните  эллины,  мы  пришли
отомстить за Элладу!
     - Отомстим за Элладу! - ответили эллины.
     Александр  подъехал  к  отрядам иллирийцев и фракийцев.  Зная,  что они
пошли с ним в Азию с надеждой захватить побольше сокровищ, он сказал им:
     - Храбрые  воины!  Смотрите  на вражеское войско,  сверкающее золотом и
пурпуром.  Они  не  оружие несут на себе, а добычу. Нападите на них со  всей
отвагой, отнимите у них  золото, обменяйте свои голые, холодные скалы  на их
богатые поля и луга!
     Так,  ловко  и  безошибочно находя  пути  к сердцу  каждого,  Александр
воспламенил армию.  Военачальники бросились  к царю пожать ему руку, сказать
ему о своей преданности. Войска кричали и требовали, чтобы он немедленно вел
их в сражение.
     Рассмотрев, как стоят  войска у Дария, Александр несколько изменил свой
строй,  чтобы  уравновесить  силы. И,  убедившись,  что воины его  готовы  к
сражению, выехал вперед на своем вороном Букефале и повел войско в бой.
     Дарий не тронулся с места. По  персидскому  обычаю, он стоял на высокой
царской колеснице  посреди строя. Дарий  хорошо видел армию Александра - она
была  невелика.  И  все-таки,  когда царь македонский двинул  свою  фалангу,
сердце у Дария дрогнуло.  Фалонгиты, блестя щитами,  медленно, мерным  шагом
приближались к нему. Дарий видел, что Александр, подняв руку, сдерживает их,
все  время сдерживает... Фаланга  надвигалась,  как что-то неотвратимое. Это
действовало  на нервы, это  грозило  неизбежной бедой, это  было невыносимо!
Хотелось отпрянуть, бежать  от того, что шло на него. Дарий чуть не крикнул,
чтобы гнали коней!..
     Но опомнился. Между ним и Александром стояли густые ряды его персидских
воинов.
     Македоняне приблизились  к  персам на полет стрелы. Персы сразу подняли
дикий, нестройный крик. Македоняне тоже закричали, громыхнув щитами. И в тот
же момент Александр, перестав сдерживать фалангу, бросился к  реке, а за ним
ринулось и войско.
     Дарий махнул  рукой.  Персидская конница  пошла  на македонян. Началась
битва.  Войска столкнулись  и  смешались  в тесноте узкой  долины.  Они  так
сгрудились,  что  воины  не   могли   размахнуться   копьем,   били  мечами.
Сталкиваясь, гудели щиты. Раненым было невозможно уйти от сражения - впереди
враг, сзади тесные ряды своих, -  и они  дрались  до последнего дыхания. Меч
Александра  взлетал,   как   молния.  Он  видел   Дария,  видел,   как  этот
чернобородый,  в  сверкающей  тиаре человек машет  рукой  и  яростно кричит,
посылая  своих воинов в  атаку; он видел  Дария  и,  расчищая мечом кровавый
путь, рвался к нему.
     Могучий  перс Оксафр,  брат Дария, понял что  делает Александр.  Оксафр
бросился  на защиту царя - он поставил свою конницу перед его колесницей. Он
был  силен  и отважен, македоняне падали под его ударами, его конница стояла
стеной...  Но левое  крыло  персидского  войска уже сломалось, не выдерживая
рукопашной схватки.
     В это время  и у македонян разорвалась линия фронта. Эллинские наемники
Дария, увидев это, бросились туда, надеясь сбить и смешать македонские ряды.
Наемники старались спихнуть македонян  в реку.  Македоняне не отступали, что
есть сил пробиваясь на берег.
     Александр поспешил на помощь своим. Они дрались и в реке,  и на берегу.
Битва была свирепой, яростной, полной ненависти...
     Дарий  еще надеялся на победу. Его  конница  перешла реку и сражалась с
фессалийской конницей Александра: Оксафр еще боролся...
     Но  Александр, отбросив наемников, снова подступил к отряду Оксафра. Он
со своей  фалангой вломился в самую гущу его конницы. В свалке кто-то ударил
царя кинжалом в бедро, но он только вздрогнул, не опуская меча.
     Дарий  с  ужасом  смотрел,  как  падают  с  коней один  за  другим  его
защитники,  его  самые  славные  полководцы. Уже  горы мертвых воинов  лежат
вокруг  его  колесницы...  Еще  дерется  Атизий,  еще держится  Реомифр.  Но
македоняне уже достают копьями коней в его колеснице, кони бесятся от  боли,
рвутся из упряжи... А  Македонянин все ближе; они уже смотрят издали в глаза
яруг  другу, и Македонянин видит, как бледнеет,  как растерянно оглядывается
вокруг персидский царь, ища спасения...
     А где спасение? Вот, окровавленный, падает с коня Реомифр... Уже  лежит
под копытами конницы  Атизий. От  удара  мечом по  голове валится  правитель
Египта Стабак...  Александр близко, он пробивается  к Дарию неотвратимо, как
сама смерть; его жестокие глаза светятся, как острия копий!..
     Дарий не  выдержал. В  ужасе,  забыв  о своем  царском  величии, он сам
схватил вожжи  и  погнал  квадригу.  Колесница  перекатывалась  через  груды
мертвых тел,  кренясь то в одну сторону, то в другую. Дарий,  как  безумный,
гнал  коней  по узкому побережью залива  - только  уйти из рук Македонянина,
только вырваться, спастись!
     Царь бежал. А  вслед за ним  бежало и его огромное войско. Персы бежали
не оглядываясь, сначала всей массой, потом одни бросились по дороге, ведущей
в Персию, другие спешили укрыться в горах...
     Персидские  всадники не  могли уйти от  фессалийской  конницы: они были
скованы своими  тяжелыми пластинчатыми панцирями  и  в  бегстве  были так же
медлительны, как  и  в битве. Спасаясь  от  фессалийцев, персидская  конница
смешалась на узких дорогах со своей бегущей  пехотой, и пехотинцы  с воплями
погибали под копытами коней беззащитно и бесполезно.
     Александр  видел,  как,  сверкая золотом,  быстро  удаляется  колесница
персидского  царя.  Однако  еще  дрались  у Динара наемники  Дария,  еще  не
закончена  была  битва.  Но  как  только последние  персидские  отряды  были
отброшены  и   фронт  сломлен,  Александр  ринулся  в  погоню  за  убегающим
персидским царем.
     Дарий  мчался по долине, поднимая тучи пыли и песка. Он слышал за своей
спиной шум бегущего войска.  Он промчался мимо  своего  лагеря - нельзя было
промедлить ни  часа. Колесницу кидало то в ямы, то на бугры, то заваливало в
расщелину. Окровавленные, израненные в бою лошади выбивались из сил.
     Но  долина кончилась.  Горы  заступили  дорогу. Колесница остановилась.
Дарий готов был кричать от отчаяния.
     Наконец кто-то  из его  небольшой  свиты  догадался  дать ему верхового
коня.  Дарий сбросил  свой тяжелый раззолоченный плащ и разукрашенную тиару,
швырнул  в колесницу ненужное ему  вооружение  -  лук  и щит.  И, вскочив на
лошадь, исчез в горах вместе со своей свитой.
     Александр гнался за Дарием, как хищник-волк  гонится за  оленем. Словно
буря,  широко  захватившая всю долину, вместе с ним  неслась конница царских
этеров.
     - Царь! Лагерь Дария!
     - Вижу! Дария там нет!
     И снова топот копыт, пыль, храп коней.
     - Царь! Колесница Дария!
     - Вижу, она пуста!
     И  дальше,  дальше  через  холмы,  через  расщелины, через  каменистые,
протянувшиеся к морю лапы гор...
     Ночная тьма, упавшая  на  землю, остановила погоню.  Словно Зевс  устал
смотреть на безумие людей и заставил Александра повернуть коня.
     Дарий бежал.
     Так закончилась  и эта  великая  битва,  битва  при Иссе,  окончательно
уничтожившая могущество Персидского государства.
     Александру шел двадцать четвертый год.

        ПАРМЕНИОН ВЕЗЕТ СОКРОВИЩА

     Войско Пармениона  покинуло  побережье и свернуло  к Аравийским  горам.
Там,  у  их  подножия,  расстилается  цветущая  область  дамаскенов и  стоит
прославленный красотой и богатством город Дамаск.
     Долина дамаскенов утопала в светлом океане солнечного утра. Горы стояли
голубым  видением,  что-то белело  на их  вершинах - не то снег, не то белые
облака. Порыжевшие лесистые предгорья мягко прилегали  к обрывистым  скалам.
Стояла прозрачная горная тишина.
     -  Вы не смотрите, что  тихо, - проезжая через  пустынные поля  поздней
осени, говорил Парменион  военачальникам своих  отрядов, - разбойники шуметь
не будут. Они, как  тигры, подползут с  гор и  прыгнуть на загривок. Скажите
там, - он кивнул на идущую сзади конницу, - пусть не дремлют.
     Македоняне в походе  всегда  были готовы к битве, держали и луки и мечи
наготове. В  Аравийских горах  таилось множество  пещер, где жили враждебные
горные племена.
     Тихо  было  и в селениях, мимо которых  они проезжали. Глиняные хижины,
окруженные стенами, словно замирали и жались к земле, услышав топот конницы.
Будто  и людей здесь  нет, будто и не живет никто. Только дымки из очагов да
скот, пасущийся возле деревни, выдавали, что здесь все-таки живут люди.
     - Бежал  Дариев сатрап  из Дамаска,  -  размышлял Парменион, - или ждет
меня? А если ждет, то, видно, войска у него немало...
     Когда уже  совсем недалеко оставалось до Дамаска, Парменион послал туда
разведчиков и узнал, что сатрап сидит в городе. Если сатрап сидит  в городе,
значит,  он будет  защищать  город.  Парменион  прищурил  бледно-голубые,  с
красными  веками  глаза,  поджал  сморщенные губы...  Если  сатрап  собрался
защищать город, то Пармениону, пожалуй, его не одолеть... Придется просить у
Александра помощи. А этого Александр ох как не любит!
     Старый военачальник,  согнувшись, сидел у лагерного костра, ждал, когда
сварят обед. И думал.
     То  туда,  то  сюда гонит его молодой  царь. И все подальше от себя, от
своей свиты, - Парменион это уже давно замечает. Это очень горько...
     А почему  гонит?  Потому что  Парменион не может  молчать. А то, что он
говорит, не нравится  Александру. Но что  сказал бы царь Филипп, если бы его
старый полководец молчал, видя, как сын Филиппа готовит себе гибель. И себе,
и Македонии. Огромную  Азию нельзя покорить, а молодой царь не  знает меры в
своих завоеваниях, честолюбие туманит ему голову. Как же тут молчать?
     Однако  Александр  все  же доверяет ему.  Вот  послал  в  Дамаск  взять
сокровища,  оставленные там  Дарием: знает,  что  Парменион  не обманет его.
Такое  доверие - большая честь.  Это так.  Парменион  все  сделает,  как  он
скажет, ведь Александр - царь. Сын Филиппа.  А Филипп был не только  царем -
он был ему другом...
     В лагере послышался шум. Парменион тотчас выпрямился. Фессалийцы вели к
нему  какого-то  человека в персидской  одежде - смуглого, с косматой черной
бородой.
     - Вот поймали. Стащили с коня - скакал куда-то.
     -  Ты мард [<i>Марды -  персидское  племя,  жившее  в  горах.</i>]? -  спросил
Парменион, приглядевшись к пленнику.
     - Да.
     - И конечно, разбойник. Куда ты мчался?
     - К царю Александру. Везу письмо.
     Парменион развернул  свиток.  Сатрап Дамаска писал  македонскому  царю:
пусть  македонский царь  поспешит  прислать к  нему  своего полководца, и он
передаст этому полководцу все, что Дарий поручил ему охранять.
     Парменион подозрительно посмотрел на марда:
     - И это правда?
     - Я не  сомневаюсь, -  отвечал  мард, - правитель  обязательно передаст
македонскому  царю все  богатства Дария. Правителю  своя  голова дороже. Ему
гораздо  выгоднее быть  другом  Александру, который  побеждает,  чем  Дарию,
который проигрывает битвы.
     - Я знаю, ты плут, - сказал Парменион, - но  если  ты  не  соврал,  иди
обратно и скажи вашему правителю, что полководец царя македонского уже идет.
Пусть приготовит то, что обещает.
     Он отослал марда  вперед  и дал ему своих провожатых. Однако провожатые
скоро вернулись и объявили, что мард бежал.
     - Я так и знал, что это просто обманщик, - сказал Парменион и вздохнул.
- Теперь жди засады!
     Значит,  снова сражение. А в  руках и в  спине ломота. Погода  внезапно
испортилась.  Темно-лиловые   тучи  сползали  с  гор  в  долину.  Из  ущелий
прорывался ледяной ветер, в горах гудело... Воины оделись в плащи. Парменион
все еще сохранял прямую осанку полководца, но старое, усталое  тело  просило
покоя, отдыха, тепла...
     Где же он, этот Дамаск, долго ли еще идти до него?
     К  Дамаску подошли на четвертый день. Всю ночь бушевала  буря, хлестала
ледяная крупа. Земля стала звонкой  от мороза. А наутро пошел  густой  снег.
Давно уже не видали они такого снегопада.  Очертания города возникли неясным
силуэтом сквозь снежную завесу.
     Постепенно  день прояснился.  Снег скрипел  под  копытами  лошадей.  От
белизны  снега долина  наполнилась особенно резким светом  и особенно  яркой
стала  желтизна городских стен,  сквозь  бойницы  которых  голубыми  глазами
глядело холодное небо.
     Из  города навстречу шло войско. Парменион  дал команду приготовиться к
бою.  Отряд  лязгнул  оружием.  Сверкнули  копья  и  мечи.  Луки ощетинились
стрелами.
     Парменион  уже  готов  был  бросить  отряд  в  атаку  -  нападать  надо
внезапно... И вдруг придержал коня.
     Это  было  не  войско.  Из  города  шла  огромная толпа мужчин, женщин.
Носильщики-гангамы  несли разную  кладь:  тяжелые  расписные  ларцы,  ковры,
скатанные  в огромные трубы, тюки одежд, сверкающие  золотом, золотые  ложа,
корзины с золотой и серебряной посудой... Люди жались от холода. Носильщики,
то один,  то другой,  не выдержав, сбрасывали с плеч тюки, доставали  первый
попавшийся халат из своей ноши, надевали его, чтобы согреться. А потом так и
шли в пурге и в золоте, шагая по снегу грязными, заплатанными сапогами...
     Вслед за толпой из города вышли груженые верблюды и мулы, целый караван
в несколько  тысяч голов.  В повозках и  на  верховых  конях ехали  женщины,
закутавшись в яркие шерстяные покрывала. Парменион сразу увидел, что это  не
простые женщины - так одеваются только жены царских вельмож...
     А вот идут эллины, их немного, всего пять человек.  Идут, высоко подняв
голову и  плотно запахнув  теплые плащи. Уж  эллинов-то Парменион узнает где
хочешь!
     Толпу  дамаскенов сопровождал вооруженный отряд.  Их копья поблескивали
ледяным отсветом над головами идущих. Охраняют ли они? Или ведут пленных?
     Впереди этого  странного шествия  ехал на  коне перс, судя по одежде  -
один из военачальников Дария.
     "Или это сам сатрап? - старался догадаться Парменион. - Неужели? Но что
же это он затеял?"
     Перс поднял  голову  и  словно только сейчас увидел стоящую  перед  ним
вражескую конницу.
     Он дико закричал,  хлестнул коня и  помчался куда-то  в сторону. Воины,
сопровождавшие  толпу,  в  панике  прянули  врассыпную.  Только  что  грозно
сверкавшие  копья  летели  в снег,  сброшенные  с  плеча  колчаны  со звоном
ударялись о  мерзлую землю. Бросились  бежать и гангамы-носильщики. Кто мог,
уносил свою ношу. А  кому было  не под  силу -  бросал ее по дороге. Пурпур,
лиловый и желтый  шелк,  золото  чаш  и кувшинов, ларцы,  окованные золотыми
пластинами,  и  множество разных вещей остались лежать  на  снежной равнине.
Караван остановился.
     Не  стараясь  разгадать, что произошло, Парменион дал команду к бою,  и
конница его, только и ждавшая этого, ринулась на безоружную  толпу. Никто не
сопротивлялся. Парменион приказал отвести пленных обратно в Дамаск и собрать
разбросанные сокровища. Ворота города были открыты.
     - Что же тут случилось? - недоумевал Парменион.  -  Ведь  это сокровища
Дария. Почему их выкинули мне под ноги?
     Парменион ревниво следил за  тем,  чтобы ларцы с деньгами,  драгоценные
украшения,  золотые  и  серебряные  сосуды,  золотая  сбруя  и  все огромные
богатства  персидского  царя были собраны  и остались  в  сохранности. Сразу
сосчитать все, что захватил Парменион, было невозможно.
     - Да  еще сколько  царской  одежды порвали  -  вон  клочья на кустах, -
ворчал Парменион, укладывая  добро,  - да  разбросали по снегу...  Да  еще и
затоптали...  Куда они все это тащили? Спрятать  хотели  от  меня,  что  ли?
Видно, сила Дария кончилась - тащат его богатства и не боятся!
     До царских сокровищ он не дал дотронуться никому.
     - Это - нашему царю, - сказал он фессалийцам, помня наказ Александра, -
а  у вас целый город в руках, там и  возьмите свою долю.  Мы ведь не в гости
пришли!
     В  городе  начались  грабежи. Воины врывались в  дома  богатых горожан,
тащили все, что  попадалось  под  руку, дали полную волю  своей  жадности  и
жестокости - ведь сам военачальник разрешил им это.
     -  Что  же  у  нас  там  за  пленники?  -  вспомнил  Парменион,  закрыв
сокровищницы и поставив сильную стражу. - Надо разобраться.
     Пленники,  окруженные  македонскими  конниками,  стояли   на   площади,
оцепенев от холода. Парменион, прямой, высокий, властно вошел  в их круг. Он
внимательно оглядел их. Молодые женщины с детьми на руках... Кто такие? Жены
царских сановников. Три девушки стояли, тесно прижавшись  друг к другу. Кто?
Дочери погибшего царя Оха  - Артаксеркса, а рядом с ними их мать. А кто эти,
так  богато одетые? Это - дочь Оксафра, брата Дария... Это - жена Фарнабада,
который сейчас командует войском  на  побережье... Эти три - дочери Ментора,
брата Мемнона. А это - его жена...
     - Чья жена?
     - Мемнона.
     - Мемнона?!
     Парменион остановился перед молодой женщиной. Она стояла молча, опустив
ресницы. Ни жалости, ни сочувствия к ней не было. Мемнон умер, жена  Мемнона
в плену. Судьба расплатилась с ними за измену родине!
     Эллины, все пятеро, стояли  в стороне, гордые, надменные, с ироническим
выражением лица. Парменион хищно усмехнулся, горбатый тонкий нос стал  похож
на клюв орла.
     - Союзники Дария?
     - Послы Эллады к царю Дарию, - надменно ответил спартанец Эвфикл.
     - Изменники и предатели, - поправил Парменион.
     - Мы только  послы, -  попробовал смягчить разговор афинянин Ификрат, -
наша родина поручила нам...
     - Поручила вам договориться  с врагами, как погубить Элладу?  - прервал
Парменион. - Расскажете царю Александру, кто вы  такие. А я вас и слушать не
хочу!
     Он гневно отвернулся и, приказав разместить пленных, ушел.
     Позже  Парменион  узнал,  что  произошло в  городе. Правитель  Дамаска,
оставленный здесь Дарием, испугался Македонянина  и решил сдать ему город. А
чтобы заслужить милость Александра, он предал Пармениону людей - жен и детей
персидских вельмож, которых  должен  был охранять,  и все  сокровища  Дария,
доверенные ему.
     - Но почему вы все вышли навстречу мне? - спрашивал Парменион у пленных
дамаскенов. - Почему вывезли сокровища из города?
     - Сатрап задумал обмануть всех  нас  и  нашего царя  Дария,  - отвечали
дамаскены, -  он сделал вид, что хотел  спасти все  это, но будто бы не мог:
дескать, македоняне напали и все отняли! А теперь как увидит, что царя Дария
ему бояться нечего, то и явится к тебе!
     - Значит, надо думать, что он явится ко мне?
     - Придет, придет! - уверяли дамаскены.
     А были  люди, которые в это время мрачно молчали. Им уже было известно,
что воины,  преданные Дарию,  везут ему в  мешке голову  сатрапа, предавшего
его.
     Парменион снарядил  гонцов к Александру. И написал письмо. Вернее,  это
было не письмо, а  отчет,  сколько  взято  богатства  в  Дамаске.  Захвачена
военная казна  Дария, одной  только чеканной  монеты на две тысячи  шестьсот
золотых талантов.  Много  дорогих сосудов, серебра на пятьсот фунтов  весом.
Множество украшений  - золотые цепи, кольца, драгоценные пряжки и лихниты  -
"светящиеся  камни"  с темно-малиновым  светом, камни карфагенские", желтые,
как  кошачьи  глаза...  Тюки дорогой,  шитой золотом одежды, обитые золотыми
пластинами и украшенные тонкой резьбой ларцы.
     И  пленные. Тридцать тысяч  пленных. Среди них  женщины  и  дети, семьи
знатных  персов, оставленные в Дамаске  для  безопасности.  И огромная толпа
царских прислужников...
     "Я  нашел триста двадцать девять рабынь царя, знающих музыку и пение, -
писал  Парменион,  -  сорок  шесть  служителей  для плетения  венков, двести
семьдесят семь поваров  для приготовления кушаний, двадцать девять поваров у
плиты,  тринадцать молочников,  семнадцать  слуг  для  приготовления  питий,
семьдесят для согревания вин и сорок для приготовления ароматов..."
     И в  конце письма сообщил, что среди пленных он нашел  эллинов, которые
только  что прибыли  к Дарию послами  от своих  государств договариваться  о
союзе против Александра.
     Получив письмо,  Александр приказал  Пармениону  захваченные  сокровища
хранить  в Дамаске, а эллинских послов тотчас доставить к  нему.  Парменион,
оставив в Дамаске крепкий гарнизон, сам привез пленников к Александру.
     Александр ждал этой встречи с волнением. Сейчас они войдут в его шатер,
люди, предававшие его отца  Филиппа,  предающие теперь его, Александра. В то
время как он  с  такими трудами,  не щадя сил и  самой жизни, завоевывал для
Эллады новые  земли,  Эллада направляет  послов  к своему извечному врагу  -
персу,  стремясь погубить  Александра. Видно,  сильные  еще  люди  в Афинах,
которые не терпят македонского владычества!
     Он сидел и ждал,  стараясь сохранить хотя бы внешнее спокойствие, но  в
больших глазах его сверкали молнии, и красные пятна горели на лице.
     - Где они? Пусть войдут!
     Эллины  вошли  и  задержались у входа: афинянин  Ификрат, сын  стратега
Ификрата,  фивяне - Фессалиск и Дионисодор, победитель на Олимпийских играх.
И спартанец Эвфикл. Они не знали, как примет их македонский царь и  как он с
ними поступит. Стояли хмуро, не поднимая глаз.
     Александр  встал. Афины, Спарта, Фивы... Множество событий, заполнивших
последние годы, сделало далеким то время, когда Александр ходил  по их земле
то послом, то полководцем.
     -  Почему эллины  изменили  мне,  - сказал  он, и голос его дрогнул,  -
почему вы предали меня персу? Разве мы  не одной крови с вами, разве не одни
у нас боги? И разве не в отмщение за ваши обиды пошел я воевать с Дарием?
     - Мы никогда не признавали тебя, - дерзко ответил спартанец Эвфикл, - и
договора с тобой не заключали.
     -  Я знаю, - холодно ответил  ему Александр, - вам, спартанцам, никогда
не была дорога  земля  Эллады, кроме вашего  города. Но золото персидское вы
уже давно научились ценить.
     И,  отвернувшись  от Эвфикла, он  подошел к  Фессалиску  и Дионисодору,
фиванским  послам. Несколько  секунд  Александр  молчал.  Вспомнились  Фивы,
охваченные огнем, стены,  лежащие в развалинах, жители, идущие  в рабство...
много, слишком много наделал там беды царь македонский!
     - Вы оба, граждане  фиванские, можете вернуться  домой.  Ты, Фессалиск,
сын благородного человека Исмения, и ты, Дионисодор, победитель в Олимпии, -
я отпускаю вас.
     Фивяне, не веря  себе, глядели  на него изумленными глазами. Они знали,
как жесток бывает к изменникам македонский царь, -  они ждали самой страшной
кары.
     Но они не знали, как нужно было македонскому царю добиться благоволения
Эллады, благоволения великого города Афин!
     - Да, я отпускаю вас, - повторил  Александр, видя, как они потрясены, -
вы свободны... А ты, Ификрат, - обратился он к афинянину,  -  останешься  со
мной. Я глубоко уважаю твоего отца, полководца Ификрата, чье  имя ты носишь.
Я почитаю Афины, твой город, город  эллинской славы. Ты останешься  со мной,
но  не  как  пленник,  а как друг,  и как  друг царя македонского ты  будешь
окружен всеми почестями. Если ты согласен.
     Молодой Ификрат стремительно подошел к царю, протянув к нему руки:
     - Благодарю тебя, царь. Я заслужу твое доверие!
     Эвфикл ждал, не сводя  с Александра острого взгляда.  Царь презрительно
посмотрел на него.
     - Ты тоже ждешь моей милости? Теперь, когда твой царь Агис начал против
Македонии  открытую  войну,  когда он  рыщет вместе  с  персами по  островам
Эгейского моря и  добивается  моей гибели, я должен  щадить тебя, его посла?
Нет.  Спарта воюет со  мной.  Ты  -  спартанец,  значит,  ты  военнопленный.
Военнопленным и останешься. Стража, возьмите его!
     Эвфикл побледнел, хотел крикнуть  что-то злое. Но стража вывела  его из
шатра.

        ПИСЬМО ДАРИЯ И ОТВЕТ АЛЕКСАНДРА

     Македонское  войско  двигалось  к  Финикийскому  побережью,  к  древним
торговым  городам.  Обрывистые горы  Ливана поднимались все  выше  и  круче,
отгораживая македонян от внутренних областей Азии.
     На  пути  к  Триполису  [<i>Триполис  -  Трехградье:  Арад,  Сидон,  Тир.</i>]
Александра  встретило  пышное  посольство.  Это были  послы большого  города
Арада.  Сын  правителя  Стратон  вручил Александру  золотой венец.  Вместе с
золотым венцом он отдавал во власть Александра и всю Арадскую область.
     Александр собирался  въехать в  Арад на коне. Но  оказалось,  что город
стоит на острове, в двадцати стадиях от материка.
     "Кругом  скалы,  -  думал  Александр,  с  любопытством  оглядываясь  по
сторонам, - и сам остров - скала. Однако домов на нем немало".
     Ему захотелось осмотреть  город.  Несколько  триер перевезли его туда с
отрядом телохранителей.
     Арад  показался  странным, Узкие улицы, высокие,  из-за тесноты,  дома.
Дома глядели в  глаза друг  другу, окна в окна. Ни садика, ни клочка зеленой
луговины - нет места.
     - А где у вас река  или  озеро?  -  спросил  Александр. - Отку