да же  вы
берете воду?
     - У нас нет ни реки, ни озера, -  ответил Стратон, - а воду мы привозим
с берега. Кроме того, у нас есть водохранилище для дождевой воды.
     - А если война? К берегу же не подступиться?!
     - Тогда добываем из пролива.
     - Соленую?
     - Нет, царь. У нас есть для этого воронки.
     Царь  захотел  посмотреть и  воронки. Свинцовые,  с широким раструбом и
кожаной трубкой вроде кузнечных мехов воронки опускались к источнику пресной
воды,  который  был на  дне  пролива.  Они  нагнетали этими  воронками воду.
Сначала  шла соленая, морская  вода, а  потом  чистая вода источника.  Так и
добывали воду для питья, если нельзя было сойти на берег.
     Все это было интересно и удивительно. Кругом о скалы острова плескалось
море, шум его днем и ночью наполнял узкие улицы.
     В каких только местах не живут люди!
     Не задерживаясь в  Араде,  Александр  прошел  дальше  по  белым  пескам
побережья. В Марафе,  богатом арабском  городе, где были  и  вода и  зелень,
Александр остановился на отдых.
     И тут он получил от персидского царя Дария письмо.
     "Царь Дарий  - Александру" - так начиналось это  письмо.  В письме было
много  упреков.  Царь  Филипп  с  царем  Артаксерксом  сохраняли  дружбу. Но
Александр к нему,  к  царю Дарию,  никого не  прислал, чтобы утвердить с ним
дружбу, а  вторгся  с войском  в  Азию и  много зла  сделал персам. Он, царь
Дарий, защищает  свою землю, спасает свою, унаследованную от отцов,  власть.
Но  кому-то из богов угодно было решить сражение  так,  как оно  решено. Он,
царь Дарий, просит отпустить его мать, жену и детей, взятых в плен. Он, царь
Дарий, желает заключить дружбу с Александром и стать Александру союзником.
     Александр возмущенно отшвырнул свиток.  Письмо было и жалкое и дерзкое.
"Персы ничего  плохого не сделали!" Дарий забыл, как персы разоряли Элладу и
Македонию, как жгли Акрополь  в  Афинах, как он сам, Дарий,  подкупал  убийц
Филиппа! Ничего плохого, еще бы!
     - И  как  обращается  ко  мне? Я разбил его.  Я иду  по его земле,  его
царство в моих руках. И все-таки он - царь Дарий! А я - просто Александр! Он
все еще не понимает, кто из нас царь. Хорошо, я ему отвечу!
     Александр диктовал письмо в сильной запальчивости:
     "Царь  Александр  -  Дарию.  Дарий, имя  которого  ты  принял,  разорил
эллинов,  занимающих  берег  Геллеспонта,  а также  их ионические колонии. А
затем,  объявив войну  Македонии и Элладе,  с  большим войском  переправился
через  море.  Потом пришел Ксеркс в нашу страну с полчищами грубых варваров.
Потерпев  поражение  в  морской  битве,  он все  же оставил в  Элладе своего
полководца Мардония,  чтобы разорять  города и выжигать поля. Кто не  знает,
что отец мой Филипп был убит людьми, которых вы соблазнили надеждой получить
огромные  деньги? Вы  начинаете нечестивые  войны  и,  хотя  имеете  оружие,
покупаете  за деньги  предателей,  так и  ты, имеющий  такое  войско,  хотел
недавно  нанять убийцу  против  меня за  тысячу  талантов!  Я пошел  на тебя
войной, потому  что враждебные  действия начал  ты.  Я победил  тебя и  твое
войско  и владею этой землей,  потому что боги  отдали  ее мне...  Я  теперь
владыка  всей  Азии.  И  хотя  не  следовало  бы  оказывать   тебе  никакого
снисхождения, все же обещаю, что  если ты  придешь ко мне с покорностью,  то
получишь без выкупа и мать, и жену, и детей.
     Я умею побеждать, но умею и щадить побежденных.
     А когда будешь мне  писать, не забудь, что ты пишешь не только царю, но
<i>своему</i> царю. Если  же ты  собираешься  оспаривать у меня  царство, то стой и
борись за него, а не убегай, потому что я дойду до тебя, где бы ты ни был".
     Александр отправил послов  Дария  обратно. А вместе  с ними с  ответным
письмом поехал его посол Ферсипп. Ферсиппу было сказано:
     - Отдай письмо Дарию, но ничего с ним не обсуждай.
     Из Марафы Александр  направился к Сидону. Это было  шествие победителя.
Сирийские  цари  встречали Александра  в  священных  повязках  на  голове  и
приносили свою  покорность. Он без боя взял старый город  Библ. А Сидон  сам
призвал Александра.
     Сидоняне вышли ему навстречу с приветствиями и дарами,  они благодарили
его  за то,  что он  разбил ненавистных  им персов. Персы когда-то  разорили
сидонскую землю и  сожгли их  город. Город снова отстроился, но  ненависть к
персам была все так же сильна.

        ГОРОД ТИР

     В Сидон пришло  письмо  из  Пеллы от Антипатра.  Спартанский царь  Агис
собрал восемь тысяч войска.  Агису нет покоя. Нет покоя и в Элладе. Демосфен
все  еще пытается  поднять  афинян  против  Македонии. Но  пока  что воевать
собирается  только  Агис.  Он,  Антипатр, конечно, разобьет Агиса и  защитит
Македонию. Однако не пора ли и царю возвращаться домой? И еще: он, Антипатр,
не понимает, почему царь не догонит  Дария за Евфратом и не покончит с  ним?
Ведь тогда и войне наступит конец!
     Это письмо расстроило и рассердило Александра.  Не  столько  известие о
Спарте  взволновало его, сколько  высказывания  Антипатра  о его  действиях,
действиях царя и полководца. Не понимают! Не понимает Парменион, не понимает
Антипатр.  И  многие  друзья не  понимают.  Уже и  в  войске удивляются, что
Александр идет по  финикийскому побережью и  захватывает финикийские города,
вместо того чтобы захватить Дария.
     А  ведь все так просто. Сначала  необходимо взять  Финикию, покорить  и
освоить  Египет, чтобы  противник не мог зайти с тыла.  И только тогда можно
идти в глубь Азии и сражаться с Дарием. Только тогда!
     Впрочем,  Антипатр,  кажется,  так  же  как и Парменион,  считает,  что
Александру совсем незачем догонять Дария, а надо вернуться и укрепить власть
Македонии на побережье Срединного моря...
     Пока  что  покончено и со всей Сирией и с Северной Финикией.  Здесь все
земли  во власти македонского  царя.  Но впереди - Тир, самый сильный, самый
укрепленный город финикийского побережья.  Если тирийцы не  сдадутся,  взять
его  будет нелегко. А взять надо:  ни слабого, ни сильного противника нельзя
оставлять у себя в тылу.
     Снова  затрубили  походные  трубы.  Снова  двинулись  фаланги,  сверкая
копьями.  Снова  пошла конница,  пошла пехота,  загрохотали  осадные машины,
заскрипел повозками обоз...
     Войско Александра устремилось на Тир.
     Идти  было трудно,  ноги утопали в  прибрежном песке. С обрывистых  гор
Ливана, с  желтых склонов и  снежных вершин, сползали тяжелые холодные тучи,
летел  снег, из  ущелий дули зимние  ветры. Снег тут же  таял, превращаясь в
пронизывающую  сырость... Но все-таки  вскоре  наступил день, когда  в сером
мареве неба и моря македонцам явился остров, на котором стоял город Тир.
     Недалеко  от города  Александра  встретили тирийские послы. Как всегда,
македонского  царя  встречали самые  богатые  и  знатные  люди  города.  Они
поздравили  Александра  с  победами, сказали, что очень рады  его  видеть, и
принесли ему в дар тяжелую золотую корону.
     Сын тирийского правителя,  который был  среди послов,  молодой  лукавый
финикиец, сказал царю, сладко улыбаясь:
     - Тирийцы счастливы видеть тебя, царь македонский. Мы  готовы исполнить
все, что ты прикажешь и что ты пожелаешь!
     Александр, не менее лукавый, ответил, не задумавшись:
     - Благодарю вас, граждане Тира, за вашу  доброту. Я  много  хорошего  и
славного  слышал о вашем  городе. А  желание у меня только  одно -  откройте
ворота города, чтобы я мог принести торжественную жертву Тирийскому Гераклу.
Я веду свой род от Геракла, и эта жертва мне предписана оракулом.
     Наступило  внезапное  замешательство. У сына  правителя  словно отнялся
язык. Тирийцы вовсе не  собирались  впускать Александра  в свой новый город,
где жили самые богатые и знатные люди Тира, где стояли их божества и где они
хранили свои сокровища.
     Тогда вперед вышел один из послов,  роскошно одетый тирийский вельможа.
Он  улыбался,  белые зубы казались  еще белее  под  черными  завитыми усами.
Черная, как черный шелк, борода лежала у него на груди.
     -  Гораздо лучше будет, царь, если ты принесешь жертву Гераклу в Старом
Тире, что стоит на берегу.  Зачем же тебе переправляться на остров? Мы будем
польщены, если ты почтишь нашего бога в старом храме!
     - И все-таки я переправлюсь на остров.
     - Мы будем счастливы, царь,  сделать все, что ты прикажешь. Но город на
острове останется закрытым для всех - и для персов, и для македонян...
     Александр гневно прервал его - он уже не выносил даже мысли, что кто-то
смеет сопротивляться ему:
     -  Так вы, тирийцы, думаете,  что  если живете на  острове,  то  можете
презирать мое сухопутное войско?  Ну, я  скоро покажу вам, что  вы живете на
материке. Или вы впустите меня в город - или я войду в него силой.
     И тут же отослал тирийских послов обратно.
     -  Пусть войдет!  -  насмешливо  переговаривались между собой  тирийцы,
направляясь  домой, - Пусть  войдет  в город, лежащий  на  острове, не  имея
кораблей! А у нас флот достаточно сильный, чтобы не  подпустить даже и  царя
македонского.
     Новый Тир возвышался на  скалистом острове в четырех стадиях от берега.
Его  стены и башни  высоко стояли над морем.  Сильный ветер гнал из  морской
дали  огромные  волны.  Около берега со дна  поднималась илистая муть, здесь
было  мелко.  Но   дальше,  вокруг  острова,  волна  становилась  зеленой  и
прозрачной. У стен Тира в гаванях стояли корабли.
     Александр, закутавшись в  плащ, подолгу глядел на враждебно закрывшийся
город. Как  подступить  к  нему?  У Александра нет  кораблей. Можно  вызвать
несколько  триер из Македонии,  но  персидский  флот  хозяйничает в море,  и
македонские триеры неминуемо погибнут еще в пути.
     В  сопровождении своих этеров  Александр обошел Старый Тир, лежащий  на
берегу. Город  существовал  как бы  в  полусне,  вся жизнь  кипела  там,  на
острове.  Стены Старого  Тира  почти  развалились,  камни грудами  лежали  у
проломов, и никто не заботился их поправить. А зачем? Что охранять здесь?
     Заглянули в  храм  Геракла,  построенный  на  финикийский лад,  в  виде
ступенчатой башни - зиккурата. Жрец сказал, что это храм их бога Мелькарта -
так они называли Геракла. Храм был так же заброшен, как и город.
     - Это  здесь-то и должно мне приносить  жертвы?  Среди этих развалин? -
Александр в  негодовании  отошел прочь. - Видно, они еще не  слыхали о наших
победах. Ну ничего. Услышат. Зимние ветры задували в палатки. День и ночь на
берегу горели костры, пожирая смолистые ветви ливанских кедров.
     Однажды,  холодным ясным днем,  македоняне  увидели, как к острову,  со
стороны  Карфагена, идут разукрашенные корабли.  Тирийцы  из  старого города
объяснили,  что плывут карфагенские послы  праздновать  священную  годовщину
основания Карфагена.
     Почему празднуют в Тире? Да потому, что Карфаген основан тирийцами. Это
- наша колония. Прекрасное место,  прекрасный город!  Очень богатый город, у
них есть даже слоны... И верфи есть, сами строят корабли.
     Александр хмурился. Если Карфаген так силен и так  предан Тиру, значит,
карфагенцы будут помогать тирийцам.
     С  острова из-за стен города на  берег  долетало звонкое пение флейт. В
Тире начался праздник в честь прибывших гостей.
     Через  несколько дней  македоняне  увидели,  что  карфагенские  корабли
отплыли обратно. Теперь жди оттуда войско.
     - Медлить нельзя, - решил Александр. - Надо брать город, пока не пришла
помощь из Карфагена.
     Надо брать город. Но как?
     А Тир  уже весь  гудит. На  стенах и  башнях устанавливают  метательные
снаряды.  В  кузнях, не переставая,  гремит  железо -  куют  оружие,  делают
"вороны"  -  железные крюки,  чтобы подтягивать к стенам  вражеские корабли.
Отсветы горнов всю ночь пляшут над стенами Тира. Готовятся к войне. Тирийцы,
как  видно, решили отстаивать свою свободу и  уверены, что  отстоят  ее. Как
возьмешь такой город?
     К удивлению  Александра, среди его  полководцев  нашлись  люди, которые
никак не  могли  понять: зачем  им  непременно нужно взять этот неприступный
Тир?
     - Ведь столько трудов  придется положить,  столько жизней. Мы и так уже
все финикийское побережье  заняли -  и Библ, и  Арад,  и  Сидон... Так разве
уменьшится твоя слава, царь, если один непокоренный город останется на твоем
пути? Пройдем мимо, и все. Тир ведь не загородит нам дороги.
     Парменион  угрюмо молчал.  Он  был  согласен  с  ними,  но  не  решался
противоречить царю.
     Опытные  полководцы -  Кратер, Клит,  Мелеагр,  слушая  их,  возмущенно
пожимали  плечами,  гневно прерывали  их. Сердились и  молодые друзья царя -
этеры. Но Александр даже сердиться не мог.
     - Как же вы так близоруки? Как же не понимаете вы, что нельзя оставлять
у себя в тылу  враждебных  городов? Разве не знаете вы,  что персидский флот
найдет здесь свою пристань  и отрежет нас от моря и от Македонии? Для того и
захватываем мы это побережье, чтобы персу было негде  высадиться. Ведь  если
это  случится,  мы положим здесь все  свое войско  и  ляжем сами. У нас  нет
другого выхода - мы должны взять Тир.
     В армии  тоже бродила тревога. То одному,  то  другому снились зловещие
сны, являлись устрашающие приметы. Какой-то  фалангит  разломил  хлеб, а  из
него закапала кровь...  Даже сам царь испугался; он немедленно призвал жреца
Аристандра, который не раз пророчески предвещал будущее.
     Аристандр внимательно рассмотрел окрашенный чем-то красным кусок хлеба.
Множество глаз следило за  его действиями, за выражением его лица. Аристандр
делал вид, что  старается понять волю богов. Но  боги тут были ни при чем  -
ему была известна воля царя: давать только благоприятные предсказания. И вот
озабоченно  нахмуренные   брови  Аристандра   скоро   расправились,  и  лицо
прояснилось.
     -  Хорошее знамение  для нас, царь.  Видишь? Если  бы кровь  показалась
снаружи  -  погибли бы мы.  Но кровь  внутри  хлеба.  Значит, погибнет город
внутри своих стен!
     Пророчество Аристандра,  как бывало уже не раз, успокоило и приободрило
войско.  Значит, боги  не  оставляют  македонян,  а  их  жрец  верно  служит
македонскому царю.
     Однако Тир взять действительно очень трудно. Но может быть, тирийцы еще
опомнятся, может, сдадутся, если еще раз поговорить с ними?
     Александр скрепя сердце отправил в Тир посольство.
     - Будьте  красноречивы,  -  наказывал  он послам,  - убедите  их любыми
словами и обещаниями, что я ищу мира с ними.  Пусть лишь не боятся и откроют
город!
     Македоняне проводили своих послов на тирийских ладьях. А к вечеру волны
выкинули на берег их бездыханные тела. Тирийцы убили послов.
     Александр, возмущенный и оскорбленный, тут же отдал приказ готовиться к
штурму. Полководцы смутились:
     - Как мы подойдем к Тиру? Ведь мы не можем подойти по воде!
     - Значит, подойдем по суше.
     - Разве боги превратят море в сушу?
     - Я сам превращу море в сушу, клянусь Зевсом!
     Полководцы  умолкли.  Многие  смотрели  на  Александра  с  изумлением и
страхом: он что же, думает сотворить чудо?
     Но Александр не собирался  творить чудеса. Он просто приказал  засыпать
пролив,  отделяющий  остров  от  берега,  сделать  мол,  по  которому войско
подойдет к Тиру.
     Началась неистовая, беспримерная работа. Вся армия, многие тысячи людей
сражались  с  морем  - вбивали колья в илистое  дно, тащили  из Старого Тира
камни и  валили в воду, рубили огромные ливанские кедры, укрепляя плотину...
Море не раз разрушало их постройку, но они строили снова. Тирийцы подплывали
на  легких  лодках, забрасывали македонян  копьями  и  стрелами.  Македоняне
подбирали и несли на берег своих раненых, но постройка плотины продолжалась.
А  когда  плотина поднялась  над  морем,  тирийцы  направили  к  ней горящий
корабль,  набитый сухими  сучьями и обмазанный смолой. Плотина  загорелась и
рухнула в море.
     Тирийцы торжествовали.
     Но  наутро македонское войско под командой самого царя  снова принялось
строить плотину. И тирийцы поняли, что Александр не уйдет.
     Александр не ушел. Началась тяжелая, мучительная  война и для тех, кого
осаждали, и для тех,  кто  осаждал. Плотина была построена,  лишь  небольшой
пролив отделял ее от города. Чтобы осадить город, стоящий на  острове, нужны
была корабли. Александр вызвал корабли  из Македонии, из  Ликии, из Арада...
Ему  на  помощь пришли сидонские триеры. Правители острова  Кипра, служившие
Дарию, узнали  про  Исс и покинули  перса. Они тоже привели  Александру свои
кипрские корабли. И когда флот Александра собрался у тирских берегов и стало
ясно, что гибель Тира недалека, к македонскому царю снова явились послы царя
Дария.
     Александр еле сдерживал свое волнение. Наконец-то,  видно, Дарий понял,
что   сопротивляться  бесполезно,  и  теперь  приносит   свою  покорность...
Александр созвал своих ближайших друзей-этеров и военачальников:
     - Выслушаем вместе персидских послов. И решим, что ответить Дарию.
     Персы тихо вошли в круг усталых  и  раздраженных тяжелой войной  людей.
Персидские вельможи уже не были  так надменны,  как прежде. Опасение и страх
таились в их глазах, когда они  украдкой оглядывались на  суровых македонян,
молча сидевших у стен шатра.
     Александр внимательно слушал, что  велел передать ему Дарий. Перс читал
письмо Дария. И чем дальше он читал, тем больше хмурился Александр.
     Дарий хотел откупиться. Он  просил отпустить его семью и пленных персов
и за это предлагал десять  тысяч талантов.  Он  писал, что  Александр  может
взять  все  земли  до Галиса. Он хотел бы,  чтобы Александр взял себе в жены
одну из его дочерей и стал ему, Дарию, другом и союзником...
     Перс умолк и стоял в ожидании ответа.
     у Александра от гнева сверкали глаза. Значит, Дарий еще не сдается!
     - Друзья мои! - обратился он к  своим приближенным. - Что вы скажете на
это? Каково ваше мнение?
     Этеры  молчали.  Они  опасались дать  совет,  который  может  оказаться
неудачным, а дело это было слишком важным.
     Тогда заговорил Парменион.
     - Что ж, - сказал он, - будь я Александром, я бы на это согласился.
     - И я бы  тоже,  клянусь Зевсом, будь я Парменионом!  - тотчас  ответил
Александр.  - Но  так  как я - Александр,  я  скажу другое. Я  не нуждаюсь в
деньгах Дария и не  приму вместо всей страны  только часть  ее - и деньги, и
страна  и  без  того принадлежат мне. А  если  я пожелаю жениться  на дочери
Дария, то я женюсь и  без  согласия Дария.  Пусть Дарий явится ко мне,  если
хочет доброго к себе отношения. А если не явится, я приду к нему сам.
     И  вот наступил день, когда  флот  Александра  в  боевой  готовности, с
отрядами щитоносцев  на  борту, вышел в открытое море и  остановился  против
Тира. А плотина уже подошла к Тиру на полет копья.
     Тирийцы  отчаянно  защищались.  Они валили  со  стен  камни  на  головы
македонян, сыпали на них раскаленный песок. Забрасывали копьями и стрелами.
     Но македоняне не отступали. На  восьмом месяце осады македонские тараны
разбили  стены города.  Македонское войско ворвалось  в Тир,  а в  тирийскую
гавань вошли македонские корабли.
     Тир  был  разрушен и сожжен  дотла. Победители  жестоко  расправились с
отважными защитниками Тира.  Александр пощадил  только  тех,  кто укрылся  в
храмах: он верил в богов и боялся их мести.
     Торжество победы требовало праздника. И здесь, среди черных от пожарища
улиц,  на  окровавленных  площадях снова веселились воинственные фалангиты и
конники, состязались в  играх. Александр принес торжественную жертву Гераклу
Тирийскому, ту  самую жертву, которой тирийцы  не  хотели допустить,  закрыв
ворота города.
     В конце жаркого  месяца метагитниона  [<i>Метагитнион - с половины августа
до половины сентября.</i>] войско  Александра снялось и покинуло побережье Тира.
Полуразрушенные  стены  безмолвно   поднимали   над   морем   свои   кое-где
сохранившиеся башни, которые уже никого не защищали.
     Море печально перебирало у  желтого  берега свою серебристую голубизну.
Фиолетовые скалы Ливанского хребта хранили огромное безмолвие далеких вершин
и ущелий. У берега, на отмелях, лежали мертвые, изувеченные корабли.

        СТРАНА, КОТОРАЯ СНИЛАСЬ

     Войско  Александра приближалось  к  Египту Пустынный  берег, безводная,
печальная земля на красном ребристом песке сухие пучки серой  травы и тонкие
бороздки - следы уползающих от шума змей.
     Уже  два месяца назад македоняне могли бы вступить в Египет. Но на пути
встала  Газа, сильно  укрепленный  торговый  город. Газа  отказалась сдаться
Александру. Теперь и от этого города остались одни развалины и пожарища.
     У царя болела рана,  полученная под Газой. Тяжелая стрела из катапульты
проломила ему грудную клетку; царя на руках вынесли из горящего города.
     Врач  Филипп-Акарнанец  знал  свое  дело  -  кость  хорошо  срасталась.
Сильное,  тренированное   тело,   здоровая  кровь,  молодость  и,   главное,
нетерпение встать с постели - все это помогло Александру быстро справиться с
болезнью. Царь щедро наградил врача Филиппа.
     Проходили последние дни месяца посидеона [<i>Посидеон - с половины декабря
до  половины  января.</i>].  Под копытами коней  ломалась  серая, потрескавшаяся
почва, перемежаемая красными  наносами  песка. Войско направлялось  к городу
Пелусию, стоявшему на пороге Египта, у дельты Нила.
     Время  шло однообразно, в приглушенном сиянье солнца,  под шум  ветра и
моря,  которое  прохладно синело с правой стороны их пути.  На привалах жгли
костры, варили пищу, залечивали раны.
     И снова дорога.  Ни деревца, ни кустика. Только  косматые кочки шафрана
старались  украсить  придорожные  камни.  Копыта   коня,  тяжелая   сандалия
пехотинца,  колесо  грузной  повозки с кладью добычи, взятой  в Газе, мяли и
топтали этот цветок.
     Как-то на  стоянке Александру  принесли  ветку  мирта. Здесь  мирт  был
особенно ароматен, такого не росло в Элладе.
     - Отошлите  Аристотелю, -  велел  царь,  - он просит  в  каждом  письме
отсылать к  нему  всякое  диковинное растение.  У него  теперь есть  любимый
ученик Теофраст, он изучает растения. Отошлите, старику будет приятно.
     Уже  не раз  посылал  Александр такие подарки Аристотелю. То невиданное
растение, то животное или насекомое, каких не водится в Элладе. И Аристотель
всегда  тепло  благодарил  Александра.  Но  сколько ни  звал  его  Александр
приехать к нему  и самому посмотреть на  все  удивительное,  что встречается
македонянам,  Аристотель  неизменно  отказывался.  Он  не одобрял ни  похода
Александра, ни его жизни, отданной завоеваниям.
     Тихий окраинный город  Пелусий, много  лет дремавший  у дельты Нила, то
полузадушенный летним  зноем, то окруженный мутной водой  нильского разлива,
нынче шумел, полный народа.  Из Мемфиса, древней  египетской столицы, явился
наместник  персидского  царя Мазак. Как и подобает вельможе,  Мазак прибыл с
огромной свитой, в роскошно-пестрых одеждах и украшениях.
     Однако, несмотря  на свое  великолепие, Мазак  стоял перед Александром,
покорно склонив голову.  У него есть войско,  но он не собирается  оборонять
эту богатую персидскую провинцию Египет от македонского царя. Нет, он отдает
страну Александру. Дорога непобедимому открыта - Египет  покорно лежит перед
ним. Входи и властвуй!
     Александр слушал перса благосклонно. А сам думал:  "Конечно, ты отдаешь
мне Египет.  А  отдаешь  потому,  что  войска  мои уже  в  Египте  и  что на
египетской  реке  уже  стоит  мой  флот.  Кто  поможет вам?  Египтяне  давно
тяготятся  произволом  ваших сатрапов,  жестокостью  ваших  царей.  Довольно
одного Камбиза с его зверствами, чтобы навсегда возненавидеть вас, персов...
У  вас был  мудрый царь  Кир, но ни один из ваших царей после Кира ничему не
научился у него!"
     Александр  знал  настроение  египтян,  не  сомневался, что он  захватит
Египет, как вообще  не сомневался в своей непобедимости. Но он был доволен -
все-таки лучше обойтись без сражения.
     Александр был взволнован. Новая, неведомая, огромная страна открывалась
перед ним. Вот они, рукава Нила, великой реки, медленной желтой водой идут к
морю  среди  серых  берегов  засохшего  ила,  принесенного  откуда-то  самой
рекой...  Река, создающая  землю.  Земля,  целое  государство,  существующее
милостью реки...
     В  Пелусии  оставались недолго.  Разместив в городе  крепкий  гарнизон,
Александр приказал кораблям  плыть вверх по Нилу  до Мемфиса. А сам с конной
свитой отправился  через  пустынные  пески к Гелиополю.  Он  хотел  войти  в
священное место Египта - Гелиополь был городом жрецов.
     Неспокойные  мысли  одолевали  молодого царя. Как  сделать,  чтобы  эта
страна, полная богатства  и  чудес, с ее богами и жрецами, с  ее терпеливым,
упорным народом, беспрекословно
     подчинялась ему?
     Он  может держать  Египет в  покорности своей  военной  силой. Но разве
только  этого он хотел?  Он хотел, чтобы  этот древний народ, с его  древней
религией,   преклонился   перед   ним,   как    преклонялся   перед   своими
обожествленными фараонами. Религия здесь  сильна и  жрецы всемогущи. Вот эти
жрецы и помогут ему овладеть Египтом. Если они признают его фараоном - сыном
бога Аммона, то  признает его божественную власть и вся страна. Он знал, как
замкнута эта священная  каста, как нелегко войти к ним в доверие. Они многое
знают  и  о  небе,  и  о земле,  но  тайны  свои никому не  открывают. Целых
тринадцать лет жили в  Гелиополе эллинские  философы и  мудрецы  - Платон  и
Евдокс.  Целых  тринадцать  лет  они   добивались  расположения  и   доверия
египетских жрецов. Кое-что удалось узнать - жрецы научили их высчитывать дни
года. Научили  следить за  движением звезд,  - Евдокс даже построил башню, с
которой и наблюдал звезды...  Но это лишь крохи тайн,  хранимых  египетскими
жрецами.
     Александр ехал впереди отряда.  Букефал,  в блестящей сбруе, с жесткой,
коротко подстриженной  гривой,  которая дыбилась на высоко  поднятой голове,
охотно  пошел  бы галопом, но Александр придерживал его. Начиналась  страна,
которая давно снилась. С  неподвижно величавым лицом, с ничего не выражающим
взглядом, македонский царь вступал во владение  своим,  еще неизвестным  ему
государством.
     И только Гефестион знал, как  жадно всматривается Александр во все, что
является перед ним, как живо интересует  его эта незнакомая,  захваченная им
земля. Гефестион знал своего друга и улыбался краешком рта.
     Вскоре за Пелусием,  в  болотистых местах  дельты, встали высокие,  как
лес, тростники,  жидкие метелки покачивались  над  зелеными стеблями.  Белые
корни светились под водой.
     - Тростник? Но стебель - трехгранный. Гефестион, узнай, что это такое.
     Гефестион  узнал. Это - папирус. Молодые корневища сочны и душисты,  их
едят. Старые корни идут на топливо. И кроме того, из папируса делают  разные
вещи.
     - Узнай, какие вещи?
     Гефестион  узнал. Из корней  делают посуду; говорят, хорошая древесина.
Из папируса  делают  лодки - смолят их и плавают  по Нилу. Из стеблей плетут
паруса, рогожи, циновки. И еще делают бумагу.
     - Бумагу? А что это такое?
     - Полотно, на котором можно писать.
     - Гефестион, позаботься,  чтобы все это  было записано в наших походных
дневниках. Скажи Евмену.
     Пустыня, которую пришлось пересечь, чтобы войти  в  Гелиополь, нагоняла
тоску. Горбатые  дюны,  багряные,  с  лиловой  предвечерней тенью, уходили к
самому  горизонту.  Ни  деревца,  ни  зелени.  Лишь  что-то  серое,  колючее
цепляется  за  песок, стараясь  стать растением.  Гефестион  жестом подозвал
египтянина-переводчика.
     - Что это? - спросил  он  громко, чтобы слышал Александр. -  Кому нужны
эти дикие колючки?
     - Верблюдам, - ответил переводчик. - Верблюды их едят.
     - А что там дальше? - не выдержал царь, - Если свернуть влево?
     - Там - ничего. Там - пустыня. Песок. Смерть.
     - Такая огромная земля, -  сказал Александр, окинув глазами  безмолвные
рыжие пески, - и такая пустая. Пустыня.
     Чем ближе  дорога подходила  к Нилу, чаще встречались села и  маленькие
города. Жители молча смотрели на чужеземцев, у которых  были  сильные кони и
сверкающее оружие. Но увидев царя в его богатых доспехах, люди падали ниц.
     - Александр! Александр!
     По  всему  Египту  уже  разнеслась  громкая  весть  -  Александр,  царь
македонский, победитель персов, явился к ним!
     - Александр! Александр! Александр!
     К Гелиополю подошли вечером. Еще издали стали видны алые, вечерние воды
широко идущего  Нила и светлые,  облитые  зарей стены Гелиополя, поднявшиеся
над синей полосой покрытого сумраком берега.

        ПОКОРЕНИЕ СТРАНЫ ЧУДЕС

     Гелиополь - город жрецов.  Здесь они совершали богослужения, занимались
разными науками - философией,  астрономией...  Жили,  огражденные от  народа
опасной близостью к богам, тайнами пророчеств и магии.
     Александра встретили с почестями, город и храмы были открыты для него.
     Святилище бога Солнца  -  Гелиоса  стояло на высоком  холме.  Александр
поднялся  туда  вместе  с  молчаливыми  жрецами.  Они провели  его  в  храм.
Македонянин  уверенно  шагал  по  гладким камням  дромоса  [<i>Дромос - проход,
дорога.</i>], ведущего к храму,  но стоявшие  по сторонам ряды каменных сфинксов
смещали его. Эти каменные звери с  человеческими головами смотрели холодно и
пристально. Кто они такие? Какая  власть им  дана? Входя в преддверие храма,
Александр украдкой оглянулся - не смотрят ли они ему вслед?
     Одно преддверие,  второе,  третье...  Святилище.  Волокнистый,  лиловый
сумрак  ладанного дыма. Статуя бога Атума - Ра. В руке этого бога вся страна
Нила. Он может запретить Нилу разлиться. И тогда Египет погибнет - солнечный
зной сожжет его.
     Александр принес  жертву египетскому богу - оскорблять жрецов ему никак
нельзя:  они   могут  быть  ему  всесильными  союзниками,  а  могут  быть  и
беспощадными врагами.  И потом, кто  их знает, этих чужих богов? Может,  и в
самом  деле  они владеют  какой-то  неведомой силой... Выйдя из  святилища и
миновав  молчаливую  вереницу  сфинксов,  Александр  с  облегчением  покинул
священный холм.
     Внизу лежали неподвижные  озера, в которые с робким журчанием вливалась
из каналов медленная вода.
     Свита тотчас окружила Александра - этеры опасались за своего царя, было
как-то тревожно, когда жрецы увели его наверх.
     Проходя  по  улицам  Гелиополя,  македоняне  замечали,  как  запустение
овладевало  когда-то богатым  городом. Они видели  разрушенные храмы,  так и
оставшиеся лежать в развалинах.  Остатки каменных стен,  обожженные пламенем
пожара. Обелиски, лежащие в траве, почерневшие от дыма.
     - Какая война прошла здесь?
     - Камбиз, - угрюмо ответил переводчик. Александр заглянул в его  глаза,
полные печали.
     - Камбиз?
     - Камбиз, сын царя Кира. Его свирепость прошла грозой по Египту. Прошло
почти двести лет, а до сих пор весь Египет проклинает память его.
     Александр  долго разговаривал  с  гелиопольскими  жрецами.  Они  многое
доверительно сообщили ему:
     - Египет устал от персов, от их жестоких сатрапов. Неизвестно, что хуже
- враг, разоривший страну в набеге, или правитель,  без  войны разоряющий ее
ежедневно. Мы ждали  тебя, царь, как избавителя. Египет  воевать против тебя
не будет! И мы надеемся, что ты защитишь нас.
     Александр положил руку на рукоятку меча.
     - Вот ваша защита.
     - Спасибо, царь. Наши боги будут с тобою.
     Из  Гелиополя  Александр направился  в Мемфис.  Разукрашенные  ладьи  с
пурпуровыми парусами  медленно  пересекли  Нил  и  остановились  у  пристани
древнего  города египетских фараонов. Македонский флот уже стоял  у Мемфиса,
ожидая Александра.
     На берегу было многолюдно  - пестрая  толпа  жителей  встречала царский
корабль.  Александр  приветствовал  их, Ему порой  казалось, что  все это он
видит  во  сне -  и эти странные здания  дворцов и храмов,  и этих людей, не
похожих на эллинов, и эту  землю, украшенную пальмами, и эту реку,  дарующую
жизнь целой стране...
     В  Мемфисе  снова были  жертвоприношения  богам,  хождения  по  храмам,
празднества.
     Мемфисский  храм бога  Птаха поразил  Александра.  Уставленный толстыми
колоннами, он  был тесным и полным сумрачных  тайн. У входа в храм Александр
остановился  перед двумя сидящими  колоссами -  огромными  статуями.  Солнце
заходило, храм тонул в полумраке,  а лица  каменных  фараонов еще светились,
словно Гелиос, уходя  за Ливийские горы, посылал им последние лучи, прощался
с ними на ночь. Александр видел лица  - спокойные, приветливые,  с  улыбкой,
таящейся в уголках твердо очерченных губ. Рамзес Второй... Двойная корона на
голове -  корона  Верхнего  и  Нижнего  Египта. За  поясом  короткий  меч  с
рукояткой в виде соколиной головы.
     Александр отошел задумавшись. И  все это сделали  варвары...  Построили
храмы.  Изваяли  статуи...  Такое  высокое искусство  - и  все  это  сделали
варвары?  Значит,  не только  эллинам Дано  чувство  прекрасного?  А как  же
Аристотель утверждал, что варвары, по  своему рождению не способны создавать
ничего  великого? Но вот создают  же! И  как великолепно, как своеобразно их
искусство!
     Александру  показали  священного  быка - Аписа. Чтобы царь мог  получше
разглядеть  его,  Аписа  выпустили во  двор  перед  его святилищем.  Черный,
бархатистый  бык,  с белой отметиной  на  лбу,  с могучими рогами, взревел и
принялся носиться по  двору. Александр с непроницаемым лицом стоял у ограды.
Чувствуя, что  среди его молодых этеров копится смех: "Вот так  божество!" -
он свирепо посмотрел на них:
     - Вспомните Багоя!
     И  македоняне  притихли. Чужих  богов  оскорблять нельзя.  Из-за  этого
можешь  потерять  жизнь, как потерял ее  персидский царь Артаксеркс,  убитый
египтянином.
     Подавая пример своим военачальникам,  Александр  принес богатую  жертву
Апису и одарил жрецов.
     И здесь, в Мемфисе, после жертвоприношений шумели эллинские празднества
- игры,  состязания в  беге, в борьбе, в пении.  Праздник веселый,  нарядный
радостно оживил  сумрачно молчавшие улицы древнего  города. Александр шаг за
шагом покорял Египет.
     Дни бежали пестрой, полной впечатлений вереницей. Ночью Александр падал
на свое ложе и мгновенно засыпал. А утром, еще до восхода солнца, он вставал
и уходил  на пустынную скалу  шатром  и там, в одиночестве, приносил  жертвы
своим эллинским богам.
     У входа в шатер его, как всегда, ждал накрытый стол - ячменные лепешки,
виноград,   разбавленное  водой  вино.  Друзья-военачальники  встречали  его
приветствиями, и все вместе они ели и пили.
     Тем  временем к его шатру собирались люди, и воины, и жители  страны, с
просьбами, с  жалобами... Александр  взял за обычай каждое  утро выслушивать
их, решать их дела, если нужно - судить, если нужно - наказать. Он надеялся,
вникая в дела каждого приходящего к нему человека, понять жизнь этого чужого
ему народа, чтобы знать, как властвовать над ним.
     А  потом  являлся Евмен  с  делами  канцелярии,  с  письмами.  И,  лишь
управившись  со всем  этим, царь отправлялся  осматривать  и изучать страну,
которую уже считал своею.
     Сегодня Александр сказал, что  хочет видеть пирамиды.  Их  таинственные
силуэты  на фоне желтых  гор уже давно  звали  его. Пирамиды стояли в сорока
стадиях от  Мемфиса,  на плоском  горном  плато. Издали они  казались совсем
голубыми.  Но  чем  ближе подплывал  корабль  Александра, тем  плотнее, гуще
становилась их  окраска. Пирамиды  принимали  желтый  цвет  песков  пустыни,
окружавшей их.  Они стояли тяжелым  нагромождением каменных глыб,  а  за  их
спинами розовели окрашенные солнцем скалы Ливийского хребта...
     Александр, потрясенный,  подошел к самой большой пирамиде и остановился
у  ее подошвы  Вершина  пирамиды  уходила  в самое  небо.  Он глядел  вверх,
разглядывал  и  взвешивал  взглядом отесанные и  плотно пригнанные  огромные
камни.
     - Это сделали люди?
     Египетские жрецы, сопровождавшие царя в его путешествиях по их храмам и
усыпальницам, ответили со спокойным достоинством:
     - Их простроили наши фараоны.
     - Разве они боги? Человеческим рукам не под силу это.
     - Наши фараоны владели божественной силой.
     - А для чего построены эти пирамиды?
     -  Это - усыпальницы. Они хранят бессмертие наших великих фараонов. Вот
эта, самая большая, усыпальница фараона Хуфу.
     - Хеопса, - повторил Александр на эллинский лад. - А эта?
     - Эта - усыпальница фараона Хафра.
     - Хефрена. А та?
     - Та - усыпальница фараона Менкаура.
     - Микерина. Хорошо. Я хочу видеть их гробницы.
     Жрецы печально потупились.
     -  Там  уже  ничего  нет,  царь.  Гробницы разграблены. Пирамиды  стоят
пустые.
     Александр удивленно  поднял  брови.  Даже  такие  громады  не  защитили
царей!..
     - А чья та, за пирамидой Хефрена? Маленькая?
     - Это гробница Родопис.
     О  красавице  Родопис  Александру  рассказали  такую  историю.  Однажды
Родопис пошла в  купальню. Пока она нежилась и плескалась в прохладной воде,
служанка берегла ее одежду. Вдруг спустился орел, схватил золоченую сандалию
Родопис и скрылся.
     Орел принес сандалию в Мемфис. В это  время фараон сидел  на площади  и
разбирал судебные дела. Орел  подлетел и бросил сандалию ему на колени.  Эта
маленькая  сандалия  была  так  хороша, что  фараон  приказал найти женщину,
которая потеряла ее. Гонцы помчались по всей стране.  И уже у самого моря, в
городе Невкратисе, нашли эту женщину - красавицу Родопис. Родопис привезли к
фараону, и фараон женился на ней. Вот тут ее потом и похоронили.
     Пирамида Родопис стояла на самом высоком месте плато.
     - Она самая маленькая, но самая дорогая,  - объясняли Александру жрецы,
- этот черный камень, из которого  она сложена до  половины, везли с далеких
гор Эфиопии. Это очень твердый камень, его трудно было обработать.
     - Сколько же времени понадобилось, чтобы построить эти громады?
     - Много.  Десять лет строили только  одну дорогу,  по которой подвозили
камень к пирамиде Хеопса. Да еще тридцать лет этот камень укладывали...
     "Я  бы  сделал быстрее,  - думал  Александр.  -  И  я это сделаю, когда
вернусь в Македонию".
     Он уже видел перед собой эту будущую пирамиду - усыпальницу македонских
царей.  Эги  -  старый,  тихий  город, земляной  холм на могиле  отца,  царя
Филиппа...
     Нет, на его могиле поднимется  пирамида не меньше  Хеопсовой. А  может,
еще и выше. Пусть о македонских царях  останется слава на века, как осталась
о фараонах!
     В  этот вечер, полный потрясающих  впечатлений, Александр позвал к себе
Евмена:
     - Евмен, помнишь, я тебе велел  написать Аристотелю и пригласить его ко
мне, когда мы шли по финикийскому берегу?
     - Я написал Аристотелю, царь, тогда же.
     - Был ответ?
     -  Был. Я тебе его читал, царь. Аристотель не может  приехать.  Слишком
далеко. Трудно.
     - Евмен, напиши ему  еще. Ты помнишь,  как  он  говорил: рабы рождаются
рабами,  и ни к  науке,  ни  к  искусству они  не способны.  И варвары тоже.
Примерно так он говорил?
     - Да, это его убеждение.
     - Так вот напиши ему, Евмен, что я еще раз прошу моего учителя приехать
ко мне. Пусть приедет и убедится, что могут сделать варвары.
     - Я напишу сегодня же, царь. Завтра письмо уйдет в Афины с караваном.
     Евмен поклонился и  вышел. И Александр знал, что все будет сделано так,
как сказал кардианец.
     Александр  не  давал себе  ни  одного дня отдыха. Он  побывал  в городе
Аканфе, в святилище Озириса. И  там приносил жертвы. Побывал и в городе, где
почитали крокодилов, - Крокодилополе. Крокодил жил там среди города в озере,
обнесенном оградой.  Царю сказали,  что надо  сделать приношение.  Александр
охотно  выполнил это - принес крокодилу хлеба,  мяса  и вина. В то время как
царь  вошел  на  священный участок, крокодил лежал  на  берегу и нежился под
жаркими лучами солнца.
     Царя  встретили  двое   жрецов.  Они  приняли  его  жертву,  подошли  к
крокодилу.  Один открыл  ему  пасть, поднял  верхнюю  челюсть,  будто крышку
сундука. А другой сунул крокодилу в  рот хлеб и  мясо и вылил в глотку вино.
Пасть захлопнулась.
     То ли крокодил был сыт, то ли надоели  ему  жрецы, но он тут же в  воду
нырнул и уплыл. Изумленные македоняне только  переглядывались друг с другом,
не  смея ни  засмеяться, ни  пошутить. Александр  настрого  приказал уважать
чужие обычаи и чужих богов, какими бы чудовищными они им ни казались.
     В  Крокодилополе почитали  крокодилов,  но  были  и такие  города,  где
священными  считались какие-то  неведомые животные  ихневмоны  злейшие враги
крокодилов и змей. Ихневмоны ловят  змей, тащат их в реку и там уничтожают а
крокодилам забираются в пасть и выгрызают внутренности.
     Были  города,  где священной  считалась собака.  Там  поклонялись  богу
Анубису, у которого была собачья голова. А были и такие номы [<i>Ном - район.</i>],
где божеством  считалась  нильская  рыба оксиринх - остроголовая, похожая на
щуку. Именем этой рыбы даже назван город - Оксиринх...
     Кого  только не  почитали в Египте,  каким  только богам не  служили! В
одном месте священной была овца. В другом - большой окунь, дата. В третьем -
павиан. Орел, лев, коза,  землеройка... А быка, собаку и  кошку почитал весь
Египет.
     Сколько удивительного было в покоренных странах!
     Но больше всего занимала  Александра  сама река,  создавшая  египетскую
землю и  хранящая на этой земле жизнь. Он не уставал разъезжать  по  берегам
Нила, глядел, как устроены бесчисленные каналы, орошающие поля. В эти дни он
понял, как много труда и  опыта надо, чтобы оросить землю: там пустить воду,
там придержать ее.  Там прочистить засорившийся  канал, там отвести  воду  в
озеро  и  сохранить  до  засушливых  дней.  Александр  видел,  как  работают
египетские земледельцы - сосредоточенно, терпеливо, почти безмолвно. И здесь
ему   стало  до  очевидности   ясно,  почему  мудрый  царь  Кир  не  разорял
земледельцев: именно на них держится государство.
     Но и  поняв  это,  Александр  молчал. Едва  ли  такие  мысли понравятся
жрецам, которые во все времена, при всех царях сохраняли свою власть, а ему,
ради   собственного   благополучия,  надо   ладить   с  этими   опасными   и
могущественными людьми.

        АЛЕКСАНДРИЯ

     Царская  триера,  разукрашенная зеленью,  пурпуром  и  яркими  коврами,
празднично  шла  вниз по  Нилу.  Ветерок слегка  надувал  красные паруса, их
отражения светились в широкой серебристой воде.
     За царской триерой шли небольшие суда:  царя сопровождали его щитоносцы
- гипасписты, лучники, верные агрианы. К себе на триеру царь взял  всадников
- "царскую илу" [<i>Ила - шестьдесят четыре всадника.</i>] этеров.
     Александр,  окруженный  друзьями, сидел на  корме,  высоко поднятой над
водой. Он  молчал, не  отводя глаз  от берегов. Медленно  возникали  на  них
прибрежные города, пристани, храмы. И так же медленно отходили назад.
     Иногда на  песчаную  отмель  выползали  крокодилы  и лежали, как  серые
неподвижные  бревна.  Финиковые  пальмы  поднимали  резные  кроны  в  жаркую
голубизну  неба; их зеленые отражения чуть колебались в  реке. В  болотистых
заводях  стояли  светлые  заросли  бамбука и  папируса,  коленчатые стебли с
метелками жидких  листьев на верхушках. Напористо  подступали к  воде густые
посевы   египетских   бобов,   с  толстыми  стеблями  и  огромными  круглыми
листьями...
     - Ну и листья - с нашу македонскую шляпу!
     На ночь приставали к берегу. Воины разжигали костры, раскинув палатки.
     Утром, с  огромной,  в  полнеба,  пылающей зарей  и ослепительно  белым
блеском реки, триеры шли дальше.
     Александр жадными глазами охватывал все, что удавалось увидеть. А видел
он многое. Он видел, что земля, рожденная рекой, рыхла и плодородна; что она
хорошо орошается каналами; что река судоходна и, вливаясь в море, может быть
прекрасной дорогой для торговых судов.
     Корабли  подошли  к  дельте.  По  обе  стороны  реки   лежала  равнина,
разлинованная голубыми каналами.
     Нил широко разбросал свою могучую дельту, разделившись на семь рукавов.
Корабли направились  в  левый  рукав Нила.  Течение пошло быстрее,  и  скоро
вдали, над плоской  оранжевой полосой  земли,  засветилось искристое зеленое
море.
     Александр остановил триеру и, сопровождаемый друзьями, вышел на морской
берег. Оглянувшись вокруг,  он  оставил  свиту  и в сосредоточенном раздумье
пошел по краю берега. Длинные прозрачные волны равномерно и плавно припадали
к  его  ногам. Берег  шел  полукругом,  образуя глубокую  бухту; два мыса по
сторонам далеко  уходили в море. А между ними, словно охраняя вход  в бухту,
поднимался продолговатый скалистый остров Фарос.

     ...На море шумно-широком
     находится остров, лежащий
     Против Египта; его именуют там жители
     Фарос;
     Он от брегов на таком расстоянье,
     какое удобно.
     В день с благовеющим ветром попутным
     корабль пробегает
     Пристань находится верная там,
     из которой большие
     В море выходят суда, запасенные
     темной водою...
     [<i>Гомер. "Одиссея", песнь IV.</i>]

     Стихи возникли в памяти сами собой.
     - "...Пристань находится  верная там..." - повторил Александр,  зорко и
внимательно оглядывая лежащую у моря землю.
     Путешествуя  по  стране, приглядываясь к городам своих новых  владений,
Александр объявил однажды, что хочет построить здесь, в Египте, свой город -
город  эллинов.  Он хочет оставить память о себе  и назвать этот город своим
именем. Как будто даже и место нашел -  на  берегу Нила, на широкой равнине,
украшенной рощей пальм. Он приказал огородить  это место, пока архитекторы и
строители не посмотрят, годится ли оно.
     Тогда  ему,  увлеченному  этим замыслом, приснился сон. К нему  подошел
старец и, глядя куда-то вдаль, произнес:

     На море шумно-широком
     находится остров, лежащий
     Против Египта; его именуют там жители
     Фарос.

     Александр заглянул ему в глаза - старец был слеп.
     "Это Гомер посетил меня, - подумал, проснувшись, Александр, - но что он
предвещал мне?"
     Теперь,  стоя  на  песчаном  берегу  излучины  против  острова  Фароса,
Александр живо вспомнил свой сон. Так вот то место, где он должен  построить
свой город!  Прекрасная морская гавань может принять чужие торговые корабли.
И,  если подойдут враги, эту гавань легко защитить. Прекрасно здесь  и озеро
Мареотида.
     На озерах  воздух обычно бывает  тяжелый, удушливый, берега заболочены;
от  этого  в  близлежащих городах возникают  болезни. А здесь  Нил, наполняя
озеро свежей  водой,  не  дает  болоту  осесть  на  берегах. С моря же  веют
этесийские  ветры  - египетские муссоны, дующие все  лето  с  северо-запада.
Значит, летом здесь нет угнетающего зноя и воздух просто целебный.
     - Гомер удивителен во всем, - сказал Александр, вернувшись к друзьям, -
он даже оказался еще и мудрейшим  архитектором, клянусь Зевсом!  Разве не он
послал меня к острову Фаросу? Здесь будет мой город!
     Царь немедленно призвал к себе архитектора Динократа, чей талант высоко
ценил.  И  как всегда,  торопясь, не терпя  промедления,  потребовал,  чтобы
Динократ сделал ему план будущего города.
     Динократ  работал  с  увлечением.  Вместе  с  царем  они толченым мелом
намечали  на  земле улицы  и  площади  будущей Александрии.  Мало-помалу  на
прибрежной равнине ложился белый, геометрически правильный план  - кварталы,
разделенные широкими улицами, пересекавшиеся под  прямым углом, пространства
для площадей и  садов,  линии  колоннад  -  портиков, которые  будут хранить
прохладу... Белый чертеж отчетливо лег на  красную землю. И все увидели, что
очертание города  очень  похоже на  македонскую хламиду  -  короткий военный
плащ.
     - Вот здесь будет храм Афины. А  здесь мы построим Музеум - жилище муз.
Здесь будут жить ученые, поэты, философы...  Где мел? - Александр оглянулся:
возле него валялись пустые мешки. - Дайте мела!
     На его нетерпеливый возглас ответили, что мела больше нет.
     Александр гневно нахмурился.
     -  Но  там  привезли  ячмень  для  гипаспистов,  -  нашелся  кто-то  из
строителей, стремясь  предотвратить  грозу Александрова гнева. - Может быть,
ячменем?
     - Давайте ячмень!
     Работа  продолжалась:  стены  будущих  зданий  стали намечать  светлыми
струйками ячменя.
     Царь  уже видел,  как пролегают здесь прямые, широкие мощные улицы, как
поднимаются храмы - легкие, светлые, дарующие радость. В них не будет темных
углов и тесноты толстых египетских колонн. Это будут эллинские храмы!
     А здесь будет пристань.
     И он уже видел, как идут к пристани большие торговые  корабли  со всего
света  и бросают якоря в глубокой  бухте. И богатства купцов  оседают в  его
городе, самом  богатом и прекрасном из всех, какие знал. А здесь, со стороны
моря, поднимутся грозные  крепостные стены, которые защитят не только город,
но и всю страну от врагов и морских  разбойников. И город  этот будет назван
его именем - Александрия!
     Вдруг  в  небе  зашумело. Огромная стая  птиц,  и больших и  маленьких,
возникла  над  головой.  И сразу упала на  белый чертеж. В  один  миг  птицы
склевали ячмень, и несколько кварталов города исчезло.
     Царь нахмурился.  Смутились и  его молодые друзья, и старые полководцы.
Поспешно призвали Аристандра, - они всюду видели знамения и  волю  божества,
которую надо понять и которой надо повиноваться.
     Аристандр, умный и хитрый жрец, знал, что надо предсказать.
     - Я тебе скажу, царь, что это предвещает...  - Лицо его было светлым, и
глаза улыбались. - Это предвещает, что город твой  будет многообилен плодами
земными и прокормит множество разных людей.
     Сразу  все повеселели.  Ничего, что  план съели  птицы.  Архитекторы  и
строители уже видели город и уже знали, как будут его строить.
     - Только не медлить,  - приказал Александр, - только не  медлить. У нас
еще, клянусь Зевсом, впереди очень много дел.
     Приказ царя  начал  тотчас  выполняться. Вниз по Нилу, к  берегу  моря,
потянулись  ладьи с  продовольствием, со строительными  материалами. Туда же
отправляли  всех, кто умел строить -  класть  стены, обтачивать  и шлифовать
камни,  ставить  храмы... И  на  самые трудные  черные  работы  гнали рабов,
дешевую и покорную силу.
     Убедившись, что работа  налаживается, и поставив верных людей наблюдать
за  строительством,  Александр  покинул  дельту.  Он  возвращался в  Мемфис,
радуясь, что нашел  прекрасное  место для  будущего города, который  назовет
своим именем.  Это  второй  его  город. А первый  -  Александрополь -  стоит
далеко,  на  туманном  берегу Истра,  среди  гор  и лесов  полудикой страны.
Маленький городок шестнадцатилетнего царского сына.
     Вспомнилась  родина,  Македония, Пелла... Глухой уголок земли. Вернется
ли туда Александр когда-нибудь?
     Должен  вернуться.  Умирать. Он  обязан  умереть на родине, чтобы  быть
похороненным в  Эгах. Обязательно, иначе род царей македонских прекратится -
таково предсказание.
     И он  вернется,  конечно. Только это  будет очень, очень не скоро.  Мир
впереди огромен. И  чем  дальше идет Александр,  завоевывая чужие земли, тем
обширнее становится мир.
     Как же  ты был далек от истины, Гекатей, когда  чертил  свою  маленькую
Ойкумену!

        СЫН ЗЕВСА

     Войско  Александра отдыхало. Страна кормила щедро. Лошади отъедались на
свежих пастбищах.
     Феллахи  молчали, но между собой озабоченно шептались о том, что запасы
их  скоро  кончатся, что  их  луга, сады и огороды почти опустошены. Хоть не
враждебно им  македонское войско,  все  же содержать его тяжело.  И тихонько
спрашивали  друг  у  друга:  не  слышно ли,  когда Александр покинет Египет?
Неужели  придется  терпеть до того  благословенного  дня, когда  Нил  начнет
разливаться? До  летного солнцестояния еще  не так  близко. Но зато уж тогда
македонянам придется  уйти.  Нил  затопит землю так,  что  города и  селения
окажутся стоящими на островках. Где же помещаться армии?
     Великое божество Нил, дающее жизнь и спасающее от нашествия чужих!..
     Все эти дни, среди путешествий по  стране,  дел и  забот Александра  не
оставляла мысль: как же провозгласить себя здесь, в Египте, сыном бога?
     В детстве  он не раз слышал таинственные разговоры о том, что отцом его
был сам Зевс.  Эти  разговоры  шли из гинекея, от матери его Олимпиады:  она
уверяла, что молния, посланная Зевсом, ударила в ее чрево.
     Александр не знал - верить ли этому? Ведь,  может  быть, это и в  самом
деле  было так? Вот и  Елена Прекрасная, как говорит  предание, была дочерью
Зевса... Александр вполне допускал, что все это было или могло быть.
     Однажды, в бессонный час, когда чужие звезды смотрели с неба и странные
запахи чужой земли заполняли шатер, Александр велел позвать Черного Клита.
     Клит пришел сонный, недоумевающий:
     - Что у тебя случилось?
     - Послушай, Клит, - Александр пытливо глядел ему в глаза, - ты ведь был
во дворце в Пелле, когда я родился?
     - А что  мне  было  делать во дворце? Повитуха я,  что ли?  Мы  с царем
Филиппом в это  время воевали, мы  брали Потидею. Лихое, веселое было время,
клянусь Зевсом. Помню, помню - это был особенный день, Александр, Только что
взяли  Потидею  - гонец. Парменион победил иллирийцев. Только что выпили  за
здоровье Пармениона  -  гонец.  Лошади царя  Филиппа  взяли приз в  Олимпии!
Только подняли чаши за коней Филиппа - гонец. У царя родился сын! Ох и гнали
мы коней в Пеллу, чтобы посмотреть на тебя!
     - Я  все это знаю, Клит. Но что говорили тогда о моей матери? Ты должен
это помнить.
     Клит слегка поморщился.
     - Сказать правду, Александр, мало хорошего.
     - Я не об этом, Клит. Я о моем рождении. Что ты знаешь?
     Клит усмехнулся.
     - А-а! Вот ты о чем. Так ты лучше спросил бы об этом у своей матери.
     -  Я спрашивал.  Она боится  говорить.  Она боится  Геры...  Она кричит
каждый раз: "Перестанешь ли ты клеветать  на меня  перед Герой!"  Я молчу  -
богиня Гера ревнива и мстительна, ты сам знаешь. Но есть  ли тут правда? Мне
рассказывали о молнии...
     - А!  - прервал Клит. - О молнии. Помню. Царица  Олимпиада кричала, что
молния  ударила ей  в чрево  и что  от молнии ты  и родился. Но мало ли  что
привидится сумасбродной женщине.
     - Клит, ты говоришь о моей матери! - сурово напомнил Александр.
     - Так я говорю правду. Ты спрашиваешь - я отвечаю.
     - Значит, по-твоему, Зевс моей матери не являлся?
     -  А  царь Филипп тебе  плох!  Он был тебе плохим отцом? Он научил тебя
воевать, он подготовил тебе такое войско! Он обеспечил тебе нынешние победы!
Ты что теперь - будешь отрекаться от него? Тебе нужен в отцы Зевс?
     У  Александра задрожали губы от подступившей  ярости. Он еле сдержался,
чтобы не оскорбить Клита.
     - Ступай, Клит.
     И,  отвернувшись,  ушел  в спальный  покой, задернув  за  собой тяжелый
занавес.
     Зевса не было. А впрочем, откуда это знать Клиту?
     А молния  все-таки была. Об этом все шептались во дворце. Чувствуя, что
должен  войти в эту страну  не простым смертным, а  чем-то высшим, Александр
искал  для  себя  ореол  бога.  Так  легче  будет   ему   заставить  египтян
повиноваться.
     Наутро Александр объявил, что  пойдет  в храм Аммона, стоящий  в оазисе
Сива  Ливийской пустыни.  Жрецы из города Солнца - Гелиополя - предупреждали
Александра:
     - Дорога туда трудна и опасна. Там пустыня.
     Слова  "трудно", "опасно"  не вразумляли. Македонянин не понимал их. Но
если можно преодолеть горы и море, то почему не преодолеть пустыни?
     - Я  хочу услышать, что скажет бог Аммон - Зевс обо мне самом. Я должен
знать это. Мне известно, что его предсказания исполняются.
     Взяв  с собой отряд  гипаспистов  и  ближайших друзей-этеров, Александр
отправился к оазису Сива, где стоял храм бога Аммона - Зевса.
     Страбон, древний географ, писал:
     "Ливия  похожа на шкуру  леопарда,  которая  покрыта пятнами  обитаемых
мест. Египтяне называют их оазисами".
     В таком  вот оазисе, в  пяти  днях  пути от моря, находилось  святилище
Аммона.
     Пустыня   встретила  македонян  огненным  дыханием  желтых  раскаленных
песков.  Солнце  обрушилось на людей удушающим зноем. Казалось,  оно льет  с
неба белую  расплавленную лаву, стремясь спалить их и уничтожить. Македоняне
шли молча.  Укрывались от солнца чем могли  - плащами, полотнищами  походных
палаток... Но терпели и шли. Царь шел впереди. Он так же, как и все, страдал
от тяжкого зноя. А  тут еще снова заныла не совсем зажившая рана, полученная
под Газой.
     Запасы  воды  в  отряде  быстро  исчезали.  На  четвертый  день  у всех
запеклись уста.  Иногда в  тяжелом  желтом зное  вдруг  начинала сверкать на
горизонте  серебряная вода,  возникали зеленые  пальмовые  рощи... Неопытные
македоняне радостно спешили к этой воде. Но подходили ближе, и все исчезало.
Только безжизненные пески лежали перед глазами...
     Но испытания еще не кончились. Вдруг с юга налетел горячий ветер, пески
поднялись,  словно  черная   завеса,  сразу  стемнело.  Македоняне  укрылись
плащами, прижавшись друг к другу, чтобы не отбиться от отряда.
     - Войско Камбиза... - прошептал кто-то.  И умолк. Все знали, что где-то
здесь погибло войско персидского  царя Камбиза, сына Кира. Камбиз, в безумье
своем, послал пятьдесят тысяч воинов разгромить храм Аммона. Войско не дошло
до Аммона, но и назад не  вернулось. Все пятьдесят тысяч остались здесь, под
песками... Буря продолжалась недолго. А когда песок стал оседать и малиновое
солнце  проглянуло сквозь  песчаную  тучу, проводники  увидели,  что  дорога
потеряна, песок засыпал тропу. Куда  идти? Ни  горы,  ни  холма, ни  дерева,
только барханы  еще дымятся кругом и  без конца  меняют свои  очертания. Вот
теперь-то - смерть.
     Но  тут,  неизвестно откуда,  появились  черные  вороны  и  с  криками,
покружившись  над отрядом,  полетели  дальше. И всем  стало ясно,  что птицы
летят туда, где есть жизнь. Спасение!
     Очень скоро  в зыбком  мареве на горизонте встала густая зеленая полоса
финиковых  пальм. Опять мираж?  Боялись поверить, боялись обрадоваться... Но
подошли уже совсем близко, а пальмы не исчезли. Оазис!
     Сразу, как только македоняне вступили на цветущую землю оазиса, деревья
окружили  их  отгородили  от пустыни,  одели  их блаженством  прохлады. Этот
зеленый  мир, полный ароматов  и  пения птиц,  был прекрасен  и  невероятен.
Раскидистые  маслины,  яблони, смоковницы и  еще какие-то  плодовые  деревья
теснились  в  этом сплошном  саду,  окруженном зарослями  высоких пальм,  на
которых огромными гроздьями висели темно-золотые финики. Всюду  среди буйной
травы и ярких цветов журчали источники, освежая воздух.
     Жрецы  Аммона  встретили  македонского  царя,  едва  он  подошел  к  их
владениям.
     - Они как будто знали, что я приду, - удивился царь, - почему так?
     - Жрецы знают многое, - уклончиво ответил Аристандр.
     Он не стал объяснять, что уже сообщил гелиопольским жрецам желание царя
и что гелиопольские  жрецы  успели  передать жрецам  Аммона,  что  Александр
придет,  и сообщили,  зачем придет.  А самому  царю знать  об  этом вовсе не
нужно.
     Это  было огромное счастье  - омыться свежей  водой,  выпить пальмового
вина. Воины лежали  в зеленой тени деревьев, прильнув лицом к влажной траве.
Спали. Александр, мучимый нетерпением, ходил по всему оазису, сопровождаемый
жрецами. Он знал, что нужно совершить положенные обряды прежде, чем  войти к
Аммону. Но спать, когда столько чудесного кругом, он не мог.
     - А бывает здесь жара в летние месяцы?
     - Нет, жары не бывает никогда.
     - А холод зимой?
     - Тоже нет. У нас вечная весна, вот так, как сейчас. Тепло и прохладно.
И плодов круглый год в изобилии. Кроме того, у нас есть соль.
     Жрецы  показали Александру место, откуда они выкапывают соль. Несколько
маленьких  корзинок,  сплетенных из  пальмовых листьев,  стояло  рядом. Жрец
достал из ямы горсть соли - это были чистые,  крупные кристаллы, прозрачные,
как вода.
     - В  этих  корзинах  мы возим  нашу  соль в Египет.  Благочестивые люди
кладут ее на жертвенники - он ведь чище морской.
     - Но откуда же здесь соль? - удивился Александр. - Соль бывает в озерах
у моря или в самом море. А ведь от Аммона море так далеко!
     Старый  жрец,  с желтым,  морщинистым лицом, но очень черными,  густыми
бровями, задумчиво ответил:
     - Сейчас далеко. А когда-то, в давние времена, наш  храм стоял у самого
моря, и все корабли подходили к  нашему берегу  почтить святилище и принести
жертву богу. О нашем храме  и прорицалище великая слава шла по  всему миру -
она с тех пор  и осталась. Но если бы наш храм всегда стоял в пустыне, о нас
знали бы лишь очень немногие.
     Александр быстро взглянул на него - это он уже  слышал у Зеленого озера
в Гераклейском номе.
     - Ты хочешь сказать, что там, где сейчас пески, было море?
     -  Именно  это я  и  хочу  сказать,  царь.  Доказательств  тому  много.
Раковины, окаменелые моллюски. Да и вот соль. А соль в песках встречается  у
нас нередко. Бьют ключи,  возле них вырастают пальмы,  а  вода в тех  ключах
соленая.
     - Пальмы не боятся соли?
     - Нет, не боятся. Даже любят ее.
     Жрецы  показали  Александру еще одно  чудо  - священный  источник  бога
Аммона. Вода в нем в полдень была холодная, а ночью - горячая.
     Александр,   очарованный,   ходил  по   садам  Аммона.  И  каждый  раз,
возвращаясь в свой шатер,  напоминал Евмену, который так же, как и ближайшие
друзья, всюду неизменно следовал за ним:
     - Скажи писцам, чтобы записали: здесь много дивного!
     - Они пишут, царь.
     Евмен  заботился о  дневнике, который вели  в его  канцелярии во  время
похода.  Краткий,  но  точный   дневник  содержал  в  себе  все  -  приказы,
передвижения войск, число убитых,  число пленных,  число  дня и  года, когда
случилось то  или другое событие  в их  походной жизни.  Царь сам  следил за
точностью записей - тут все его военное хозяйство лежало как на ладони.
     - Но ведь пишут и твои историки, царь! - напомнил Евмен.
     -  А!  - Александр  махнул  рукой. - Боюсь, что  они часто  пишут не  с
желанием   сохранить   истину  и  понять  человека,  о  котором  пишут,   но
руководствуясь своим отношением к этому человеку и к его делам.
     - Я думаю, что и Аристотель напишет  о тебе, царь. А он напишет хорошо!
Аристотель любит тебя.
     -  Любил. Однако видишь, даже  море могло уйти  и оставить  после  себя
пустыню!..
     Македоняне  с  наслаждением  отдыхали  в прекрасных  садах  оазиса.  Но
Александр уже  торопил жрецов.  Он и так слишком  долго задержался в Египте.
Перед  тем  как идти к  Аммону, он получил донесение о том, что Дарий  снова
собирает войско. И жрецы, уступая царю, сказали, что прорицатель бога Аммона
- Зевса готов отвечать на его вопросы.
     В этот  торжественный  день  Александр,  омытый  в теплом  источнике, с
венком на голове, вступил на порог храма. Кругом толпились воины Александра.
Затаив дыхание, они следили за священным обрядом. Все уже знали, о чем будет
спрашивать бога Александр.
     Жрецы, чисто обритые, в белоснежных одеждах, встретили царя. Из глубины
храма  вышел   высокий,  худой  старец  -  прорицатель  Аммона.  Вглядевшись
подслеповатыми  глазами  в Александра, он  протянул к  нему  руки  и  сказал
по-эллински:
     - Привет тебе, сын бога!
     Это слышали все стоявшие  у храма  - жрецы  этеры, гипасписты. Волнение
легкой дрожью прошло по безмолвной толпе - бог признает Александра сыном!
     Прорицатель  увел  царя  в храм.  Македоняне  ждали в  молчании. Стояла
тишина, только птицы пели в благовонных кущах.
     Царь  вышел  из  храма  взволнованный,  с  блестящими  глазами.  Друзья
подступили к нему:
     - Что сказал прорицатель? Какое было пророчество?
     - Я спросил: настиг ли я всех убийц моего отца или кто-то еще  остался?
А жрец закричал на меня:  "Не кощунствуй! Нет на земле человека, который мог
бы  злоумыслить  на того,  кто  родил  тебя. А  убийцы  Филиппа  все понесли
наказание.  Доказательством  же твоего рождения от бога  будет успех в твоих
великих  предприятиях. Ты и раньше не знал поражений, а теперь будешь вообще
непобедим!" Вот что он мне сказал.
     - А что еще?
     Александр вдруг замкнулся:
     - Этого вам не довольно?
     Он  так  и  не  сказал  никому,  что  он  еще  услышал в храме.  Этеры,
вернувшись  из храма Аммона,  всюду  рассказывали  о том,  что  Аммон - Зевс
признал Александра своим сыном.
     - Прорицатель назвал  Александра сыном  бога, - клялись этеры, - мы все
свидетели этому!
     Воины охотно поверили в божественное  происхождение их царя. В Элладе и
прежде  не раз случалось, что их властители оказывались в родстве с  богами.
Но  были  и  такие,  особенно  среди старых  македонян,  которые  недоуменно
поглядывали друг на друга. Правда ли?
     Но правда  или неправда - это хорошо,  что жрецы  признали  Александра:
македонянам будет легче воевать, если их полководец - сын самого Зевса.

        КРАСАВИЦА АНТИГОНА

     Услышав о  том, что Александр объявлен  сыном  Зевса, Филота иронически
усмехнулся.
     Это  заметил  Гефестион.  Заметил и Кратер. Гефестион любил  Александра
таким, как он есть: для  него Александр был самым близким человеком, которым
он восхищался и за которого  пошел бы в  огонь. Кратер любил Александра  как
лучшего из полководцев и царей и тоже не задумываясь пошел бы  на смерть  по
любому его приказу.
     И оба ненавидели Филоту.
     Филота,  завладев большими  богатствами в  Азии, вдруг почему-то  забыл
родной язык, разговаривать по-македонски он считал для себя Унизительным: он
говорил только на аттическом наречии. Ему стало казаться, что во всем войске
нет вельможи, равного ему. Его роскошные одежды, его надменные повадки, даже
походка его:  это иду я, Филота, а вы все - пыль под моими ногами! - все это
раздражало не только знатных этеров царя, но  и простых воинов.  Филота  был
хорошим военачальником, умел командовать, войско повиновалось ему мгновенно.
Повиновалось - но не любило.
     Много раз  Гефестион заговаривал об  этом  с  Александром.  Однако  тот
останавливал его:
     -  Пусть  он  распускает  хвост,  как  павлин,  над  этим можно  слегка
посмеяться. Но он умеет воевать, а это - главное.
     Теперь, подметив эту недобрую усмешку Филоты, Гефестион возмутился. Он,
с глубокой обидой за царя, понял, что Филота смеется над Александром.
     - Ты видел? - спросил Кратер, стоявший рядом.
     Гефестион сразу догадался, о чем он говорит.
     - Я видел,  - ответил Гефестион, - я уже давно  многое  вижу и слышу. А
когда говорю об этом, царь становится глухим.
     - Отойдем, - сказал Кратер.
     Это было на празднике очередного жертвоприношения богам в благодарность
за то, что они позволили царю благополучно вернуться из храма Аммона.
     Гефестион и  Кратер,  два  знатных военачальника,  незаметно  отошли  в
сторону.
     - Ты видел пленницу Филоты? - спросил Кратер.
     - Какую пленницу? Откуда?
     - Красавицу Антигону. Он привез ее из Дамаска.
     - Она любит его?
     - Она его ненавидит.
     - Он жесток с нею?
     -  Не  то. Он даже  как будто ценит ее. Но этот человек даже  и любя не
может не унижать.
     - Это так. Но почему мы говорим об этой женщине?
     - Если эта женщина войдет в шатер к царю и расскажет,  что она слышит в
шатре Филоты, царь не останется глухим.
     Гефестион понял.
     - Я берусь устроить это.
     Александр готовил  войска к выступлению в глубь Азии. Забот было много,
он  любил  все  проверить сам:  и  как одето войско,  и  в  каком  состоянии
вооружение,  и как  обеспечивается провиантом,  и  в исправности  ли осадные
машины,  и хватит ли  фуража для  лошадей и  для вьючных  животных  - ослов,
верблюдов, мулов...
     Среди всех этих дел он успевал  побывать и в будущей Александрии. Стены
Александрии  заметно  росли,  главные  улицы,  выложенные  гладко  отесанным
камнем, уже лежали посреди города; закладывались фундаменты будущих храмов и
Царского дворца; понемногу возникали широкие дороги...
     - Вот это будет город! - гордо  и самодовольно говорил Александр. - Мой
город. Он останется на века - и мое имя останется с ним Александрия!
     И вот в  эти дни, когда ему  не терпелось ринуться дальше  в  азиатские
владения царя  Дария,  когда  он,  чувствуя свою военную  силу,  укрепленную
многими  победами,  стремился  к  новым завоеваниям, до него стали  доходить
назойливые  слухи.  Друзья   сообщали   о  недовольстве  в  войсках.  Старые
македонские военачальники  недоумевали:  зачем им надо идти  в неизвестную и
такую огромную  азиатскую страну? Они и так  не  мало  захватили  богатств и
земель - пора бы домой, в Македонию...
     -  Я  уже  слышал  такие  разговоры и  раньше,  -  нетерпеливо  отвечал
Александр, - войска пойдут туда, куда я прикажу.
     Эти слухи  его  раздражали,  но не задевали.  Однако  когда  ему  стало
известно,   что  македоняне  кое-где  подшучивают   над   его   божественным
происхождением, это его ранило.
     - Ничего не понимают, ничего! - с досадой жаловался он своим друзьям. -
А  если  эти жрецы  меня  признали  сыном бога - это не  победа ли?! Тупицы!
Побеждают не только мечом... Но где им понять это!
     Вскоре Александру принесли из  лагеря письмо от Филоты. Очень любезное,
даже слишком любезное, а, как известно, все, что слишком, часто обращается в
свою противоположность.
     Филота поздравлял царя с великой победой - сам Зевс признал  Александра
сыном.  Но  вот  каково-то им,  бедным, будет  служить под руководством сына
Зевсова!
     Александр тотчас  почувствовал  острую  насмешку,  которая  своим  ядом
пронизывала письмо.  У него по лицу пошли красные  пятна,  он швырнул на пол
папирус и молча стиснул зубы.
     В это время к нему заглянул Гефестион:
     - Что случилось, Александр?
     Александр небрежным жестом указал на свиток, лежащий на полу:
     - Прочти.
     Гефестион поднял, развернул, прочел.
     -  Я  как  раз  хотел  поговорить с  тобой об  этом человеке, -  сказал
Гефестион,  -  вернее,  я  бы  попросил тебя, Александр,  выслушать, что  он
говорит о тебе... как он отзывается...
     - Ты сам слышал это?
     - Нет. Но с тобой будет говорить человек, который сам слышал.
     - Хорошо, - хмуро ответил Александр, - пусть придет и скажет.
     Гефестион  быстрым  шагом  вышел из шатра. И тут же в шатер  Александра
вступила высокая стройная женщина, закрытая покрывалом, как облаком.
     - Сними покрывало, - сурово сказал Царь, - говори, что знаешь. Кто ты?
     Женщина откинула  покрывало.  Александр  сразу  узнал в  ней эллинку  -
нежный овал лица, прямой, как у Геры, нос,  золотистые, мелкозавитые волосы,
гордый взгляд...
     - Кто ты?
     - Антигона.
     - Почему ты знаешь Филоту?
     - Я его пленница.
     - Почему же ты пришла ко мне?
     Большие глаза женщины почернели от гнева.
     -  Потому  что я  хочу,  чтобы ты,  царь, знал  своих  друзей.  Ты ведь
считаешь его своим другом...
     - Конечно.
     -  А он зовет тебя  мальчишкой. Он смеется  над  тобой.  Он издевается,
когда говорит, что ты теперь стал сыном Зевса, но вряд ли станешь умнее!
     Александру казалось, что он  вступил  в полыхающий костер,  так хлынула
ему  в голову горячая кровь. Он еле удержался,  чтобы  не схватиться за меч,
как будто сам Филота стоял перед ним.
     - И говорит, что  прорицатель в Аммоне плохо знает эллинский язык и что
он хотел сказать "сын мой", а сказал "сын бога", ошибся на одну букву!
     - Что же он еще говорит?
     -  И  говорит, что  это его  отец, Парменион,  сделал  тебя царем.  Что
Парменион дал тебе царство.
     - Если он дал,  так он может и отнять? - усмехнулся Александр, стараясь
владеть собой. - Они, как видно, необычайно  могущественны - и  Парменион, и
его сын! А что же говорит сам Парменион?
     - Я не знаю. Он никогда ничего не говорил при мне.
     - А без тебя?
     - Я не  знаю. Филота говорит, что ты  потерял разум, что твои случайные
победы сбили тебя с толку, что давно пора вернуться домой, в Македонию, а ты
со  своим  безумным честолюбием стремишься покорить всю Азию. Но что ты Азию
не покоришь, а погубишь себя и погубишь войско.
     - Эти речи я уже слышал. И мне известно, откуда они идут.
     Александр прошелся  взад и  вперед,  опустив  глаза, словно разглядывая
шелковые узоры  ковра. Потом остановился против Антигоны  и пытливо поглядел
ей в лицо.
     - Ты не любишь Филоту?
     У Антигоны вздрогнули плечи и губы исказились отвращением.
     - Я могла бы убить его.
     Александр вздохнул. Он снова прошелся, размышляя  о  чем-то.  Лицо  его
стало печальным.
     - Нет, Антигона,  - сказал он, - убивать Филоту не надо. Он мог сказать
что-нибудь в минуту раздражения, так бывает. Вдруг вырвется что-то ненужное,
а потом человек спохватывается,  что  зря это  сказал.  Тем более,  что и не
думает вовсе так,  как  сказал... Надо проверить  это, и не один  раз. Убить
можно всегда. Но не так легко убивать друзей. Я могу довериться тебе?
     - Царь!
     -  Тогда условимся.  Как  только Филота  что-нибудь скажет враждебное о
царе Александре Македонском  - ты запомни.  А потом опять приди и скажи мне.
Достойней служить своему царю, нежели человеку, оскорбляющему его!
     Женщина молча  склонила голову, накрылась  белым  облаком-покрывалом  и
ушла из шатра. Александр видел ее лицо, озаренное злой радостью. Она придет,
она все сделает, чтобы погубить Филоту.
     Александр  долго сидел неподвижно,  с окаменевшим лицом. Ярость и  горе
мучили его, и он сам не знал, чего было больше - горя или ярости. Что делать
полководцу, если ближайшие друзья начинают изменять ему?
     Годы  юности - вместе.  И первые  битвы и дальнейшие  -  вместе. Раньше
Филота командовал  отрядом конницы этеров, теперь  командует всей  конницей.
Неприятным  он  стал человеком; слишком надменным,  но в  битвах не подводил
никогда... Впрочем, Линкестиец  тоже не подводил царя в битвах. Но - изменил
Александру. Изменил!
     Александр  крикнул  дежурного  этера,  - юноши  из знатных  македонских
семейств служили при царском дворе, служили царю и в походах.
     Стройный,  с широкими  плечами,  Гермолай,  сын  македонского  вельможи
Сополида, тотчас явился перед царем.
     - Узнай, как там Линкестиец. И тотчас вернись.
     Александру  показалось, что тонкое,  нервное лицо  юноши  побледнело  и
узкие губы дрогнули. Гермолай исчез. В чем дело?
     Теперь  Александру будут  всюду мерещиться  недоброжелатели, даже среди
этих мальчишек!
     Гермолай скоро вернулся. Он узнал: Линкестиец по-прежнему в цепях.
     - Уже скоро три года, - добавил юноша.
     Он сказал это бесстрастным  голосом, но  Александру  послышался скрытый
упрек.
     - Выйди, - приказал он.
     Может  быть,  ему, царю,  надо еще и этому мальчишке объяснять,  что он
держит Линкестийца в цепях потому, что Линкестиец так и не смог оправдаться,
хотя он дал изменнику достаточно времени для этого?  И не казнит его потому,
что  все еще надеется на  какую-то  неведомую  случайность,  которая поможет
Линкестийцу оправдаться? Но, видно, теперь уже нечего этого ждать...
     Огорченный,  расстроенный, Александр отодвинул деловые  бумаги, которые
принес ему Евмен.  Не  зная, куда деться от  внезапного  приступа  тоски, он
подумал о своих друзьях.  Не  предают ли и они его, как  предает его Филота?
Ведь он не может заглянуть в их души!

        "ХЛЕВ ВЕРБЛЮДА"

     Когда-то один из персидских царей чуть не погиб в скифских степях. Спас
его  от голода  верблюд,  который, вынося  и  голод  и жажду, тащил  на себе
съестные припасы царя.
     Дарий  в благодарность подарил этому  верблюду  селение, которое должно
было содержать и  кормить его. Селение это так и назвали - "Гавгамелы",  что
значит  "Хлев верблюда",  Эта маленькая,  захудалая деревушка,  с  жилищами,
слепленными из глины, стояла недалеко от города Арбелы... [<i>Арбелы  - город в
Северной Ассирии.</i>]
     Здесь, на обширной  Ассирийской равнине, персидский царь  Дарий Кодоман
расположил свое вновь собранное со всей его державы войско.
     На  помощь Дарию пришли  отряды из Бактрии [<i>Бактрия -  северная область
Персидского   царства,  ныне  Таджикистан.</i>]  и  Согдианы  [<i>Согдиана  -  ныне
Узбекистан.</i>]. Пришли и соседи  бактрийцев -  инды. Явились на своих степных,
полудиких конях саки -  скифское племя,  живущее  в Азии.  Сатрап  азиатской
области Арахозии Борсаент привел свои отряды. Явился Сатибарзан, сатрап Арии
со своими ариями. Под командой Фратаферна пришла  конница гирканских племен.
Были здесь  и  воины  с  побережья  Красного моря,  и  жители  Суз, Армении,
Каппадокии... И  еще многие  азиатские племена. Вся Азия объединилась вокруг
персидского царя и встала на защиту страны против Александра.
     Командовал  персидскими   объединенными   войсками  Бесс,  жестокий   и
властолюбивый бактрийский сатрап.
     Равнина была подготовлена к  битве. Бугры  и холмы  срыты  и  сглажены,
чтобы не мешать коннице и боевым колесницам. Сто колесниц стояло,  готовых к
бою, сверкая острыми ножами,  приделанными к колесам.  В стане  индов грозно
поднимали свои огромные клыки боевые слоны. Двенадцать тысяч конницы и около
восьмисот тысяч пехоты собралось в военном лагере Дария.
     - Кто может сокрушить такую силу?  - говорил  царю Бесс, дерзко сверкая
яркими  голубыми белками  черных глаз. - Или  ты, царь, и сейчас не веришь в
победу?
     Дарий вздохнул, опустив глаза. Глубокие морщины легли на его лбу. Он не
знал,  чему и кому верить. Одни поражения, одни несчастия... И самое большое
горе  -  его семья  все еще  в плену  у  Македонянина. Его  старая мать. Его
дети...
     А жены, его красавицы жены уже нет в живых. Умерла. Какой страшный день
пришлось пережить, когда  один из евнухов, Терей, служивший царице, бежал из
лагеря Александра и привез Дарию эту весть. Дарий рыдал, бил себя по голове.
Его жена умерла в плену. Похоронена  как пленница, даже после смерти  она не
найдет успокоения!..
     Евнух уверил Дария, что Александр похоронил его жену, как подобает жене
царя. Были исполнены все  обряды, отданы все почести. Александра обвинить не
в чем. Это облегчило  горе, но  не залечило сердца.  Жены уже нет. А  мать и
дети по-прежнему в плену.
     - Пойми, царь, - продолжал Бесс, - мы проиграли при Иссе только потому,
что  там  негде было  развернуть наше войско. Вспомни:  узкая  полоса земли,
слева - горы, справа  -  море.  У Македонянина  было меньше силы, но она вся
была в действии. Вот и весь секрет его победы.
     - Ты же  знаешь, Бесс,  - уныло  сказал  Дарий, -  что египетские жрецы
признали его сыном самого Зевса...
     - Ха! Наш бог, всесильный Ахурамазда,  не даст свой народ в обиду чужим
богам.  Ты, царь, только доверься мне. Я не эллин Мемнон,  который обманывал
тебя.  Я защищаю и твою,  и  свою  родину. Выйди, окинь  взглядом равнину  и
скажи: можно ли победить это войско?
     Дарий  поднялся  с  мягких подушек,  вышел из шатра. Отсюда, с высокого
холма, на  котором стоял его пурпурный  шатер, перед ним предстал неоглядный
лагерь  - палатки, шатры  военачальников, пестрые значки  отрядов и  племен,
невысокие, бледные при свете весеннего дня костры, пасущиеся табуны коней...
И огромные серые глыбы в лагере индов - слоны. Правда, их  всего пятнадцать,
но все же - слоны!
     Надежда   разгладила  морщины  Дария.  Хотелось  верить,  что  разобьет
Александра и примет наконец в объятия свою семью... И боялся этому верить.
     Жестокий человек Македонянин! У  него нет жены, нет детей, он не знает,
что такое любить их и что такое их потерять.
     Днем и ночью дозоры стояли у дальних холмов. Холмы заслоняли дорогу, по
которой должны прийти македоняне. Где они сейчас? Прошли ли они город Фапсак
[<i>Фапсак  -  город на Евфрате и место переправы для идущих в глубь Азии.</i>] или
нет?
     Но  вот  прибежали  с Евфрата  охранявшие  мост при  Фапсаке персидские
отряды.
     - Идет! Переходит реку!
     Сразу  зашумел и  заволновался  лагерь.  Конники  бросились  к лошадям.
Засверкало оружие.
     Но на равнине было по-прежнему тихо.
     Прошло еще несколько дней  напряженного ожидания. И вот наступило утро,
когда дозорные заметили, что над ближними холмами красным маревом задымилась
пыль.
     Идет!
     Александр увидел  персов,  только  перевалив последние  перед  равниной
холмы. И тут же остановил войско.
     С отрядом этеров и легковооруженных он внимательно осмотрел равнину, на
которой предстояло  сражаться. Все учел - и местоположение и с какой стороны
солнце будет светить в глаза  и расстановку  сил у Дария... Войско Дария уже
стояло в боевом порядке, готовое начать битву.
     Сражение готовилось большое. Александр созвал своих военачальников:
     -  Мне нечего  воодушевлять  вас  перед боем  -  вы  давно воодушевлены
собственной доблестью и блестящими подвигами. Прошу  только - ободрите своих
воинов. Скажите им, что в этом сражении мы будем  сражаться не за Келесирию,
Финикию или Египет, как раньше, но за всю Азию. Этот бой решит, кто будет ею
править -  мы  или  варвары. Не надо призывать  воинов  к  подвигам длинными
речами - доблесть у них прирожденная. Надо только внушить им, чтобы каждый в
опасности  помнил о  порядке в строю, чтобы соблюдал строгое молчание, когда
надо  продвигаться молча, чтобы громко кричал,  когда понадобится кричать, и
чтобы клич их  был  грозным, когда придет  этому  время.  А  вы, начальники,
должны  мгновенно выполнять приказания, мгновенно передавать их по рядам.  И
сейчас пусть каждый из вас запомнит, что промах одного  подвергает опасности
всех, а беда выправляется только ревностным выполнением долга!
     Военачальники в один голос ответили, что царь может на них положиться.
     Александр твердо помнил и  никогда не забывал  о том, что войску  перед
боем надо досыта поесть и хорошенько  выспаться. Воины  уже начали разжигать
костры, когда в палатку царя вошел Парменион:
     - Царь, выслушай меня.
     - Говори, Парменион.
     - Ты уже не раз отвергал  мои советы. Может быть, отвергнешь  и сейчас.
Но битва предстоит тяжелая...
     - Какой же совет ты собираешься дать мне сегодня?
     Александр хотел бы  скрыть свою неприязнь к этому  старому человеку, но
не мог. Рыжая Антигона не раз приходила к царю передать дерзкие речи Филоты,
его насмешки над "сыном  Зевса". Знает ли  об этих  речах Филоты  Парменион?
Конечно, знает.  А  может,  даже и  поощряет. Ведь он  и  сам  убежден,  что
Александр,  продолжая войну в Азии, делает большую ошибку. Что они захватили
слишком много земель, которых не  смогут удержать, что  им  надо  остановить
дальнейший  поход  и со  славой,  с  захваченными  богатствами  вернуться  в
Македонию. Вот чего хочет Парменион! А  подчиняется Парменион царю только  в
силу дисциплины, а не потому, что согласен с ним. -  Царь, нам  будет трудно
победить персов, вся равнина горит их кострами, - сказал Парменион. - Думаю,
что  надо напасть  на них врасплох, ночью.  Как  только они уснут, тут  мы и
нападем.  Они сразу смешаются в темноте, не разберутся, где свои, где чужие.
И победа наша.
     Царь надменно поднял подбородок.
     - Александр побед не крадет!
     Парменион молча развел руками и, больше  ничего не сказав,  вышел. Царь
опять не согласился с ним.
     Александр сумрачно  посмотрел  ему вслед.  Напасть  ночью,  чтобы Дарий
потом сказал: "Я потому и  проиграл битву, что напали на  спящих!" Не скажет
же он, что  его победили потому, что  он  плохой  стратег  и что  войско его
плохое. А ведь это так!
     Парменион  не понимает,  что ночь опасна и победителю. Персы  знают эту
равнину. Македоняне ее  не  знают.  Ночь  полна непредвиденных случайностей,
которые могут все погубить. А  персы  как раз  будут ждать  нападения ночью,
Александр  был  в  этом уверен:  они  ведь не смогут  представить себе,  что
македонское  войско крепко уснет в такой близости от  врага. Вот Александр и
сделает  именно  то,  чего  они  не  смогут  себе  представить.  Нет,  совет
Пармениона и на этот раз царю не годится!
     Воины Александра спали. Царь вышел из палатки.
     Белая круглая луна висела  над  равниной. Лунный свет был таким густым,
что казалось,  на холмы  выпал снег, а река налилась расплавленным серебром.
Парменион сказал  правду:  вся равнина  мерцала огнями  костров  и  факелов.
Лагерь  персов  глухо  гудел,  факелы  бродили  от  костра  к костру. Как  и
предвидел Александр,  персы не спали, ждали нападения. Мысли  у  них идут по
одному руслу с Парменионом.  Это хорошо, что персы не спят, что они  боятся,
что страх  уже сейчас томит их, изматывает  нервы, -  утром они,  измученные
бессонной ночью, будут плохими воинами.
     Но  что  это  с глазами Александра?  Ему кажется,  что  свет  луны стал
слабее. Облако, что ли? Нет, небо мерцает звездами,  и ни одного облака нет.
И все-таки луна темнеет на глазах, какая-то тень наползает на нее...
     В лагере послышалась тревога. Воины выходили из палаток и тоже смотрели
на исчезающую луну. Испуганная свита окружила царя. Луна гаснет!
     Темный  ужас понемногу  охватывает лагерь. Луна гаснет! Это гнев богов,
они готовят гибель!
     Черная  тень  все  больше и больше  закрывала луну.  И вот уже нет  ее,
исчезла. Равнина утонула во тьме.
     И  тут Александр  услышал,  что  по  лагерю  идет  шум.  Шум  нарастал,
близился. Александр уже различал голоса. Кричали воины, охваченные ужасом, и
в криках их было и возмущение и отчаяние.
     - Нас ведут на край света против воли богов!
     - Реки здесь  не подпускают к себе, светила гаснут в небе, кругом голая
пустыня! Зачем привели нас в эту страшную землю?!
     - Кровь стольких тысяч людей проливается по воле одного человека!
     - Этот человек забыл родину, от отца своего, Филиппа, он отрекся!
     Александру понадобилась вся сила  характера, чтобы сдержать себя. Ему и
самому стало  жутко,  когда  погасла луна. Но  он знал - это затмение.  Ведь
Аристотель рассказывал  об этом; Аристотель сам видел однажды, как затмилась
луна.
     Но может быть, это знамение?
     - Где Аристандр? Позовите Аристандра!
     - Светило  эллинов  -  Солнце,  -  тотчас нашелся Аристандр, -  светило
персов - Луна. Теперь боги скрыли светило персов. И это предвещает их скорую
гибель!
     Александр принес жертвы Луне, Солнцу и Земле.
     Луна снова  показала  свой светлый  край.  Воины успокоились. Александр
вернулся в  палатку, лег  и мгновенно  уснул. Македонский лагерь, охраняемый
надежной стражей, спал, отдаваясь полному отдыху. А  персидское войско,  всю
ночь ожидая нападения, томилось в полном вооружении, готовое к бою. И утром,
когда македоняне, бодрые, освеженные сном, взялись за  оружие,  воинам Дария
хотелось только одного, - упасть на землю и уснуть. Лишь грозящая опасность,
лишь близость врага держала их в боевом строю-
     Царь Дарий, как обычно, со своим конным отрядом царских родственников и
знатных персов, занял место в середине фронта.  Впереди стояли боевые слоны.
Около пятидесяти  колесниц хищно сверкали острыми  серпами, укрепленными  на
спицах колес. Остальные пятьдесят стояли на правом крыле. Персидский фронт -
пехота и конница - раскинулся и вправо и влево на всю ширину равнины.
     Обычно,  готовясь к бою,  Александр  вставал на  заре.  Чуть  забрезжит
восток, царские трубы уже поднимают войско.
     А нынче, когда решалась судьба македонян,  царские трубы  молчали. Заря
разгоралась, лучистое  сияние стлалось по равнине,  засветились копья и щиты
вражеского войска, а македонский царь все еще не выходил из шатра.
     Встревоженные военачальники,  зная  свое  дело, сами  отдали  приказ по
войску: прежде всего  подкрепиться едой, - так делал  и Александр.  Но время
перед боем коротко, скоро уже надо готовиться к сражению. А царя нет.
     Парменион,  опасаясь,  не  случилось  ли чего с царем, вошел к  нему  в
шатер. Александр спал.  Спал,  как  у себя дома в Пелле,  раскинув кудри  по
широкой подушке. Парменион  остановился в изумлении. Вот  уж чего никогда не
случалось с Александром!  Не заболел  ли, на несчастье? Нет, дышит  глубоко,
ровно, даже чуть-чуть улыбается во сне.
     - Царь! - окликнул его Парменион.
     Александр не шелохнулся.
     - Царь! - позвал Парменион погромче. И еще раз: - Царь!
     Александр открыл глаза.
     - Что с тобой случилось, царь? -  спросил Парменион, волнуясь. - Почему
ты спишь, будто уже победил Дария, а ведь сражение-то еще впереди!
     Александр улыбнулся.
     -  А ты не  считаешь, что мы уже  одержали победу? Нам  больше не нужно
скитаться по огромной разоренной стране и преследовать Дария!
     "Спит! - подумал  Парменион,  завесив  седыми бровями погасшие  голубые
глаза. - Перед такой битвой - спит! Нет, все-таки непостижимый он человек!"
     И, покачав головой, вышел. Он  понимал  персов, которые всю ночь стояли
вооруженными, но что  можно спать, да еще так спать, перед битвой - этого он
понять  не мог. Молодой царь  все  делает  иначе, чем делали  они  при  царе
Филиппе!
     Утро жарко  полыхало, когда над македонским лагерем  наконец  зазвучали
царские  трубы.  Воины,  уже  в  доспехах  и  с оружием в  руках,  мгновенно
построились.
     Александр вышел из шатра. На нем был двойной полотняный панцирь, взятый
из добычи при  Иссе. На  поясе висел легкий меч. На плечи был  накинут  алый
плащ старинной работы,  дар родосцев, -  Александр надевал его, только идя в
сражение.
     Как всегда перед боем,  царь произнес речь. И  когда увидел, что войско
готово к бою, что оно с нетерпением ждет его команды, Александр сел на коня,
взмахнул  рукой,  и  войско,  ждавшее  этого  мгновения,  ринулось в  атаку.
Поскакала  конница.  Фаланга, сотрясая  землю,  бегом  двинулась на  персов.
Македоняне навалились на них  всей массой, внезапно. Это была  буря, стихия,
неудержимый шквал. Первые  ряды персидского фронта сразу сломались, цепь его
разорвалась. Александр мгновенно построил свой конный  отряд этеров клином и
сам  во главе  этого клина с яростным  криком  врезался  в  гущу персидского
войска. Александр рвался к Дарию.
     Дарий двинул  было на македонян  слонов. Слоны, задрав хоботы, с  ревом
побежали вперед,  растаптывая  и  сбивая всех, кто  попадался им  под  ноги.
Сверху, с башенок, прикрепленных у  них на  спинах, персидские воины  сыпали
стрелы  и  дротики. Но легковооруженная македонская  пехота скоро остановила
эту атаку. Раненые слоны с ревом бежали, не слушаясь своих хозяев.
     Тогда  на македонян покатилось множество серпоносных колесниц,  высокие
колеса  угрожающе  засверкали  длинными  острыми  ножами.  Готовые к  этому,
македоняне били копьями лошадей, которые, не помня себя от боли, мчались, не
повинуясь колесничим.  Колесничие,  пораженные в лицо македонскими стрелами,
выпускали вожжи из рук и валились с колесниц.
     Где  не  удавалось  задержать  взбесившихся  коней,   македонские  ряды
расступались, и  колесницы мчались  дальше, в  тыл. Там  македонские  конюхи
хватали коней под уздцы и уводили к себе вместе  с колесницами. Но когда эти
колесницы успевали врезаться в  гущу  войска,  оставалось  много  раненых  и
искалеченных людей.
     В неистовой битве победа клонилась то в одну сторону, то в другую. Были
мгновения,  когда македоняне падали  духом, видя перед собой огромную  массу
персидских  войск, и  готовы  были  дрогнуть и  сломать ряды. Но  Александр,
сменивший в битве несколько коней, поспевал всюду: он ободрял своих воинов и
криком, и укором, и своим примером, своей неустрашимостью.
     Пошла  рукопашная  сеча, бились мечами  и копьями. Бактрийским  отрядам
удалось прорвать македонский  фронт.  Но, очутившись у македонян в тылу, они
сразу бросились грабить их богатый обоз, забыв о сражении.
     Тем  временем  Александр,  увидев,  что  там,  где  стояли   бактрийцы,
персидское войско поредело, прорвал эти ослабевшие ряды. Он  чуть не попал в
окружение, но верные агрианские всадники ударили на персов, окруживших царя.
     Тут  оба строя смешались - и персидский, и македонский. Теперь два царя
стояли в битве друг против друга: Дарий на колеснице, Александр на коне, оба
окруженные своими отборными отрядами.
     Персы отчаянно  защищали своего царя,  но Александр  пробивался  к нему
упорно,  упрямо,  безудержно.  Он  уже  видел лицо  Дария,  видел,  как  оно
исказилось  от ужаса... Опять  повторяется  Исс,  опять  валятся вокруг него
персидские  воины, и кони  в  его царской  колеснице начинают  вздыматься на
дыбы...  Александр  все ближе к  Дарию. А за спиной  Александра напирает его
страшная фаланга... Конец! Конец!
     Нервы Дария не выдержали - он выхватил акинак, чтобы покончить с собой.
Но надежда спастись остановила его руку. Он отбросил кинжал и опять, как при
Иссе, первым повернул колесницу и  погнал коней. Побежал царь  -  побежало и
войско; никто из военачальников  не подхватил командования. Войско распалось
на  отряды, на племена, которые  были бессильны  перед  накрепко  сплоченной
армией Александра.
     Александр  гнал персов, страшась упустить Дария. Ну нет, на этот раз он
не  уйдет! Его разгоряченный  конь  летел,  закинув  голову.  А  позади  еще
продолжалась битва.
     - Царь! Парменион просит помощи!
     Александр в ярости обернулся на всем скаку:
     - Что там?
     - Левое  крыло отступает. Парменион просит  помощи, его теснят  с обеих
сторон!
     Александр бросил проклятие.
     -  Видно,  этот  старик  потерял  голову  и  уже   совсем  не  способен
соображать!
     И  снова бросился за Дарием. Он видел: Дарию на своей грузной колеснице
на этот раз не убежать от него!
     Но тут снова прискакали всадники от Пармениона.
     - Царь, Парменион просит помощи! Его окружают! Помощи!
     Александр  стиснул зубы, сердце  чуть  не  разорвалось от  гнева. Но он
сдержал свои чувства и повернул коня.
     Ругаясь в душе, Александр со  своими конными этерами поскакал на помощь
Пармениону.  Он налетел на  парфиев,  на  индов,  на  самые  сильные  отряды
персов... В конном  бою они сражались лицом  к лицу  -  звон  оружия, ржание
коней,  стоны раненых,  крики. Персы сражались уже не за  победу,  а за свою
жизнь.  Раненые, убитые валились  с лошадей под  их  копыта.  Падали лошади,
подминая всадников... Трудная была битва.  Залился кровью раненый Гефестион.
Ранили  военачальника Кена.  Почти  шестьдесят  этеров  остались  лежать  на
земле...  Александр,  подоспевший со  своими отрядом,  вызволил  Пармениона.
Персы, прорвавшись сквозь македонские ряды, побежали.
     Персы  бежали  по всей  равнине. Фессалииская конница преследовала  их.
Парменион захватил лагерь Дария. Захватил его обоз, и слонов, и верблюдов...
     А царь снова бросился догонять Дария, который умчался в сторону Арбел.
     В  Арбелы  прискакали  на  следующий  день.  Но  Дария  уже не застали.
Захватили  здесь  только его  царскую колесницу,  которую, вместе с оружием,
Дарий  бросил здесь так же, как и при Иссе. А  сам он снова  вырвался из рук
македонского царя. Парменион отвлек Александра, и время было  упущено. Дарий
снова бежал.
     Так в 331 году до нашей эры закончилась битва при Гавгамелах.
     Македоняне назвали эту  битву  битвой под  Арбелами,  хотя город Арбелы
стоял  дальше, чем  деревушка Гавгамелы.  "Хлев  верблюда"  -  это  название
казалось слишком неблагозвучным.
     После победы под Гавгамелами, когда персидское войско было окончательно
разбито, Александр стал властителем всей Азии.

        СОКРОВИЩА ПЕРСИДСКИХ ЦАРЕЙ

     Александр подходил  к Вавилону. Не зная, как встретит его этот древний,
хорошо  укрепленный город, царь  вел  свои  войска в боевом порядке.  Но,  к
облегчению своему, македоняне еще издали увидели, что ворота города открыты,
а им навстречу идет нарядная, в ярких одеждах толпа.
     - Сдаются!
     Жители Вавилона, правители  и жрецы вышли встретить Александра с дарами
и  приветствиями.  Они  уже слышали,  что  в Египте царь приносил жертвы  их
богам.
     Македонский царь ходил  по чужому городу, которого он никогда не видел,
но о котором слышал много. Все по-другому, все кругом полно  неожиданностей,
все не похоже на  Элладу. Снова, так же как в  Египте,  он  ходил по  улицам
Вавилона,  удивляясь  красоте города, его  высоким, трехэтажным  домам,  его
храмам  и ступенчатым башням - зиккуратам... Узкие улицы,  мощенные  камнем,
неожиданно расступались, и его принимала в свою нарядную тень роща финиковых
пальм. Он прошел дорогой процессий, где по обе стороны  на невысоких  стенах
сияли синие  глазурованные плитки, и среди  их синевы шли  чередой желтые  и
белые  львы.  У ворот  богини Иштар,  двойных,  с удивительной  таинственной
мозаикой  - изображением каких-то неведомых  зверей, - Александр остановился
и,   не   стесняясь,  долго  рассматривал   их  со  всех   сторон...  Жрецы,
сопровождавшие  его,  незаметно  переглядывались, договариваясь о чем-то без
слов и без жестов.
     Как  бы  случайно жрецы  привели  царя  к  древнему  храму  бога  Бела,
лежавшему в развалинах.
     -  Это  Ксеркс  разрушил   наш  храм,  -  печально,  поникнув  головой,
пожаловались  они,  - много лет  мы не можем достойно  служить великому богу
Белу.
     - Я прикажу восстановить этот храм,  - сказал Александр, - и все другие
храмы, разрушенные персами, велю снова построить!
     Жрецы жадно ухватились за его обещания. И царь  тотчас отдал приказание
начинать работы.
     Александр  охотно  и  подолгу  беседовал  с  халдеями   -  вавилонскими
прорицателями,  мудрыми  людьми.  Они  посвящали  его  в  тайны их  обрядов,
научили, как надо приносить жертву их всемогущему Белу. И Александр приносил
жертвы, - здесь, как и в Египте, жрецы были  могущественной силой, с которой
ему, Александру, надо было ладить.
     Александру  открыли  дворец персидского царя,  который  любил проводить
зиму  в  этом  огромном,  шумном  и  веселом городе.  Все  еще  не  уставший
удивляться, Александр  ходил из покоя  в покой,  любуясь  богатыми  высокими
залами,  искусными  украшениями,  золотыми  и  алебастровыми  светильниками,
мягкими  разноцветными  коврами, странными вавилонскими статуями,  хранящими
какую-то тайну... Каменные быки с человеческими головами, в тиарах, словно в
изумлении глядели на эллина, шагавшего мимо них в коротком хитоне и плаще, с
оголенной правой рукой, на которой играли крутые мускулы. Царю даже казалось
иногда, что они поворачивают голову и смотрят ему вслед...
     -  Вот как жили эти  цари! -  повторял Александр, у которого  кружилась
голова от этой роскоши. - Да, это не Пелла...
     Александр  остался во  дворце. Ему  не хотелось  покидать  этих богатых
покоев: побежденный Восток своей роскошью начал покорять своего победителя.
     Утром,  после ночного  пира,  Гефестион  пришел  к  Александру. И сразу
остановился на пороге - ему навстречу встал персидский царь.
     - Александр! Ты ли это?
     Александр величественно повернулся. Длинное персидское платье, расшитое
золотом - стола, спадало с его плеч. На груди сверкало драгоценное ожерелье.
На голове возвышалась тиара.
     - Александр, ты надел персидское платье! Ты очень красив. Но что скажут
македоняне?!
     - Важнее, что я скажу македонянам. А я им скажу, что мои глаза, клянусь
Зевсом, видят дальше, чем их глаза.  Я хочу царствовать над всей Азией - так
пусть же народы Азии видят во мне своего царя. Как мне сесть на трон Дария в
македонской хламиде? Ведь они привыкли видеть своих царей почти богами.
     - Ты тоже сын бога.
     - Значит, я должен являться в таком же блеске!
     - Я понимаю тебя, Александр. Но поймут ли наши македоняне?
     - Им придется понять, клянусь Зевсом!
     Александру  стало  жарко, он сбросил  шерстяную  столу  и,  оставшись в
привычной эллинской одежде, облегченно вздохнул.
     - Прежде всего, Гефестион, - сказал он, - нам надо поймать Дария.
     - Значит, опять в поход? А здесь, в Вавилоне, такая хорошая жизнь!
     - Ты прав. Когда мы поймаем Дария, возьмем Сузы, Пасаргады и Персеполь,
когда мы пройдем  через Бактрию и  Согдиану,  вступим в  Индию,  увидим реку
Океан, тогда снова вернемся сюда. Вавилон будет моей столицей, здесь  я буду
жить.
     Гефестион  молча,  словно   у  него  перехватило  дыхание,  смотрел  на
Александра.
     -   Что  ты  говоришь,   Александр,  -  еле  вымолвил  он,  -  "возьмем
Персеполь... пройдем  через  Бактрию,  вступим в  Индию"...  Но ведь  ты уже
обещал  войску,  что это  будет  последняя  битва  и что ты  возвратишься  в
Македонию!
     -  Гефестион,  как  я могу  уйти отсюда  теперь, когда вся Азия  в моих
руках? Как я могу уйти  отсюда, когда дорога на Восток открыта передо  мной?
Возвратиться в  Македонию... Но ведь так может  думать  Антипатр, так  может
думать Парменион - старые и слишком благоразумные люди. Так могут думать те,
что стоят за их спиной,  - недалекие, усталые, не привыкшие к таким огромным
победам, к таким  обширным  завоеваниям!  Те, что  смертельно  завидуют моей
славе. Клянусь богами, эти люди уже давно висят на моих руках как оковы, они
мешают мне! Я  пока  не хочу  никому говорить о том,  что  задумал, но  тебе
скажу, Гефестион. Может, и ты откажешься  от меня, но я все-таки тебе скажу.
Только ты не разглашай того, что я скажу тебе...
     И  Александр  приложил  к  устам Гефестиона  свой  перстень  с  царской
печатью, как бы запечатывая его уста, которые должны хранить тайну.
     - Я решил дойти до края Ойкумены,  Гефестион, -  продолжал Александр, -
до  берега великого моря. Это теперь уже не так далеко и не так трудно. Надо
только пройти через персидские земли и  через земли индов. И  тогда весь мир
будет в  моих руках  -  вся  Ойкумена  от края  и  до края! Это будет единое
государство, мое государство. Я объединю Элладу и Азию. Я смешаю  все народы
между собой, и никто не скажет тогда: "Я эллин, а ты варвар".
     Александр думал, что он сможет создать всемирное государство и устроить
его так,  как замыслил. Верили  в  эту утопию его  друзья, его  этеры? Может
быть, и не верили. Но они шли за ним: одни - в силу преданности царю, другие
-  в  силу  дисциплины.  Большинство  же  шло  за  славой,  за  властью,  за
богатствами, которые добывались мечом.

        ПЛАМЯ НАД ПЕРСЕПОЛЕМ

     В Сузы из Вавилона македонское войско пришло на двадцатый день.
     В пути Александра встретил гонец с письмом от Филоксена, начальника его
отряда, стоявшего в Сузах.
     Филоксен писал,  что  жители Суз  сдают ему  город и  что  сокровищница
персидских царей сохранена для Александра.
     Александр   едва  сумел   скрыть  свою  радость   под  личиной  гордого
равнодушия. Деньги, сокровища  сейчас ему были  крайне необходимы. Золото  в
последнее  время рекой  утекало  из  рук царя. Кроме войсковых  нужд,  стало
уходить  много  денег на  роскошные  жертвоприношения,  на богатые пиры,  на
подарки друзьям.
     Сузийский сатрап не обманул Александра - сокровищница была сохранена.
     С гулким  звоном  открывались  тяжелые  кованые сундуки и ларцы.  Груды
серебра   и   золота  волшебно  мерцали  перед  глазами  Александра   и  его
военачальников,   стоявших   рядом.   Драгоценные   ткани,   пролежавшие   в
сокровищнице  почти  двести лет, полыхали пурпуром,  будто окрашенные только
вчера.  Нашлось  немало  и  золотой  утвари,  и  царских  одежд,  и  царских
украшений. Очень  удивился Алекса