ндр, когда увидел сосуды с водой, стоящие там. - Что это за вода, которая хранится здесь? - Это вода из Нила, - ответил Филоксен, который покорно открывал перед Александром сундуки Дария, - а в этом сосуде - вода из Истра. Александр удивился: - Зачем? - В знак власти персидского царя над землями Нила и над землями Истра. - Хорошо. Пусть вода из Нила и вода из Истра стоит здесь, но уже в знак власти царя македонского. Александр нашел в сокровищнице много дорогих вещей, когда-то увезенных Ксерксом из Эллады, - амфоры, светильники, чаши. Здесь стояла и медная статуя Гармодия и Аристогитона, отлитая эллинскими мастерами, которую персы увезли из Афин. Александр велел без промедления отослать статую обратно в Афины. Три тысячи талантов он тотчас послал Антипатру. Антипатру нужны деньги. Он все еще воюет со спартанским царем Агисом. Пусть берет столько, сколько ему понадобится. И богатейшие подарки, как делал всегда, Александр отправил в Пеллу своей матери, царице Олимпиаде. Закончив дела и празднества, Александр выступил из Суз и направился в Персеполь. Сатрапом Сузианы он оставил перса Абулита, одного из тех персидских вельмож, которые, покинув Дария, перешли на сторону Александра. Военачальники сначала смутились: - Перса? Ты доверяешь персу, царь? - Персы тоже обязаны служить мне. Однако начальником гарнизона в Сузах он оставил Мазара, одного из своих этеров. А стратегом - военачальником - эллина Архелая. И македоняне поняли, что сатрапу-персу остается честь, но не сила. До Персеполя добирались трудно. Через четыре дня подошли к реке Тигр, переправились с большими трудами и усилиями. Здесь был очень широк и стремителен. За рекой открылась плодородная долина с хорошей водой и лугами - земля уксиев. В долине уксии пропустили македонян, но в горах встретили боем. Горы помогали уксиям, отвесные, неприступные с острыми вершинами, за которые цеплялись облака. Пришлось сразиться с уксиями, которые привыкли брать дань с персидских царей, когда те проезжали через их горы. Александр разбил их и сам наложил на них дань. Ничто так не сердило и не раздражало его, как эти горные племена, которые так самонадеянно становились у него на пути, не признавая его могущества и не желая подчиняться. - Стоит ли из-за кучки разбойников устраивать целую войну, карабкаться по скалам и ущельям? Это же не войско! - Это войско! - сказал Александр, услышав такие разговоры. - Это войско, и оно разбросано по всей стране. Разбойники даже с царей требуют дани - и персы всю жизнь платили ее! У меня этого не будет. Если персы терпели разбой, то я не потерплю. Я заставлю их спуститься в равнину, пахать землю или служить в армии. Дороги в моей стране должны быть безопасными, чтобы купцы могли свободно проезжать со своими товарами по всем городам. Разбойники забудут, как нападать на караваны, а тем более на царей! Персеполь явился глазам македонян как прекрасный мираж пустыни. Поднятый на каменном плоскогорье, опираясь восточной стеной скалистый склон горы, он стоял в царственном спокойствии и безмолвии пустынной земли. Над желтизной таких же, как земля, опаленных солнцем стен города густо поднималась темная зелень садов, перекидываясь через зубцы и бойницы. Александр еще в дороге получил письмо от Тиридата, правителя города. Он предупреждал царя: если Александр успеет занять Персеполь, пока не займут его персидские войска, которые идут на защиту, он, Тиридат, не будет сражаться, он просто сдаст город. Александр пришел вовремя. Ворота Персеполя были широко открыты. Царь приказал стать лагерем на равнине вокруг города. Воины, проклиная нестерпимую жару, поспешно принялись раскидывать палатки, разводить костры, чтобы сварить еду; в обозе распрягали лошадей и мулов, снимали вьюки с верблюдов... Равнина сразу ожила, зашумела. Александр немедленно направился к царскому дворцу. Это было величавое здание, вернее, несколько зданий, стоявших на каменной плоскости прямоугольного плато. Дворец стоял неприступно: с восточной стороны - гора, с юга и севера - крутой обрыв. С запада - глубокий ров, утыканный острыми кольями. - Трудна была бы осада, - проворчал Александр, - взять-то взяли бы, но дорого бы обошлось. Отлогая лестница покорно лежала перед ним ступени еле возвышались одна над другой. Александру сказали, что персидские цари по этой лестнице въезжали во дворец верхом на коне, и Александр пожалел, что не знал об этом раньше. Он бы тоже въехал на своем Букефале! Поднимаясь по белым ступеням, Александр разглядывал барельефы на стенах лестницы, где изображался персидский царь в драгоценных украшениях и в тиаре. Его телохранители. Его сатрапы, приносящие дары. Владыка земли и воды! Где он теперь? Что он теперь перед ним, Александром Македонским? Если Дарий так велик, то как же тогда велик Александр, повергший его! Царь вступил во дворец. Испуганная толпа слуг при виде его разбежалась, исчезла где-то в глубине покоев. Александр молча обходил залы дворца, которые сразу наполнились гулом голосов и бряцанием оружия царских этеров. Перед троном царя Дария, который находился в обширном зале, Александр остановился. Трон был золотой. Над троном свешивались пурпурные кисти и бахрома расшитого золотом балдахина. Наверху сияло золотое солнце) у которого было два крыла. - Это ваш бог? - спросил царь у Тиридата. - Да. Это - Ахурамазда. - Где же у него лицо? Тело? - Наш бог - свет, добро. Ахурамазда. У него нет тела. Александр ничего не понял. Ладно, у каждого свои боги. У египтян так и вовсе боги со звериными и с птичьими головами. Александр оглянулся. Зал был высок, полон воздуха, прохлады. Двери - в рамах косяков из черного базальта. Темно-серые мраморные колонны с золотыми быками наверху. Потемневшие перекрытия из ливанского кедра... Все было богато и величаво. "Какой роскошью умели окружить себя эти цари... - думал Александр с тяжелым чувством не то зависти, не то обиды. - На этом троне сидел Дарий, ничтожный человек, неумелый военачальник. И все это было для него!" - Ну что ж! - сказал Александр, обернувшись к друзьям, которые толпой сопровождали его. - На этом троне сидели персидские цари. Теперь сядет царь македонский! И он, твердо ступая по цветистым коврам, поднялся на возвышение и сел на трон Дария. Но тут же и смутился - ноги его не доставали до подножия! Александр вспыхнул, красные пятна выступили на лице - трон оказался ему не по росту. Но кто-то из персидских слуг, увидев это, схватил низенький, украшенный инкрустациями стол Дария и подставил ему под ноги. Александру открыли и арсеналы, и закрома и сокровищницы. Деньги, утварь из драгоценных металлов, царские одежды вывозили из Персеполя целыми обозами. Из Вавилона, из Месопотамии, из Суз привели караваны верблюдов и тысячи мулов, которых по паре запрягали в повозки. Со времен царя Кира персидские цари складывали сюда свои сокровища - дань, которую платили народы всей Азии. Управившись с делами, царь устроил большой пир. Тронный зал, в котором были поставлены пиршественные столы и ложа, накрытые дорогим пурпуром, показался Александру слишком строгим и торжественным. Черный мрамор, серый мрамор... Скромные одежды македонян пропадали здесь, а персы выглядели нарядно, ведь они одеваются так ярко! Да, знатные персы уже вошли в его царский круг. Александр знает, что это унижает македонян. Но так он решил, и так будет. Так будет потому, что он собирается стать царем над всеми народами. И все народы будут равны перед ним! А старые македонские служаки, что ж они? Вернутся в Македонию доживать век. Значит, придется им вытерпеть нынче то, что делает царь. Пир начался с утра. Рассеянные лучи солнца пробирались между тонкими колоннами, освещая зал. Дымок ароматов бродил над столами. Сверху, взгромоздившись на верхушки колонн, глядели излучавшие сияние рогатые золотые быки. Виноградное вино скоро развеяло и усталость, и думы, и заботы. Зашумел веселый говор, смех, зазвенели струны... Царь сегодня много пил. Сам того не замечая, он в последнее время все чаще стал искать успокоения в вине. Он видел, как его македоняне косятся на персов, которых царь приблизил к себе, он подмечал усмешки, когда какой-нибудь льстец называл его сыном Зевса... Многие из его полководцев все еще хмурятся, когда персидские вельможи, войдя, кланяются царю до земли, и царь, по персидскому обычаю, целует их" Чего тут хмуриться? Персы своим царям всегда кланялись до земли, царь у них - почти бог. И они нисколько не удивлены, что Александр тоже сын бога. - Не довольно ли? - тихо сказал Гефестион, когда Александр еще потребовал вина. Но Александр поднял чашу, выпил до дна и приказал снова налить. Гефестион с грустью смотрел на него. Сам он был трезв. Пир становился все шумнее, все веселее. Старики пели македонские песни. Шутки, анекдоты, хохот... Неожиданно в нестройный шум пира влились звуки флейты. Появились флейтистки. Они пошли между столами, стройные, в эллинских одеждах, с венками на голове, наигрывая на флейтах. Гости встретили флейтисток радостным ревом. Царь глядел на них туманными глазами; где-то он уже видел такие пиры - пьяные голоса, песни, флейтистки... Да, он видел все это на пирах своего отца Филиппа. И когда-то он презирал эти пиры... Праздновали весь день с перерывами, с отдыхом. Засыпали на ложах, выходили в сад освежиться. И снова пили, ели, веселились... Ночь наступила сразу, как только зашло солнце. Зажгли светильники. За колоннами дворца, в темноте сада, закачались красные языки факелов. Одна из флейтисток, афинянка Таис, которая пришла сюда вместе с армией Александра, закричала, обращаясь к царю и его этерам: - Царь македонский Александр совершил много прекрасных дел. Но самым прекрасным делом его будет, если он сожжет этот дворец Ксеркса, которым так тщеславятся персы. Ведь и Ксеркс когда-то сжег наши Афины. Как бы я хотела поджечь этот дворец Ксеркса! Персам не было бы большего унижения, если бы дворец их царей сгорел от руки женщины! Отовсюду раздались пьяные крики: - Подожжем дворец! Подожжем! - Пусть царь начнет это дело. Это подобает только царю! Александр вскочил. Не ради того, чтобы мстить персам за сожженные Афины, он предаст огню царский дворец. Но персидским властителям надо дать почувствовать, что они уже не властвуют на персидской земле. Они все еще думают, что царство принадлежит Дарию, а не Александру. Так вот Александр сделает то, от чего персы придут в ужас и поймут, кто их настоящий властитель. Да, он это сделает! Александр схватил факел и поджег тяжелый златотканый занавес. Этеры, с грохотом опрокидывая столы и ложа, размахивая факелами и светильниками, начали поджигать стоколонный зал. Таис торжествующе кричала, поджигая все, что могло гореть. Это было странное, дикое зрелище: обезумевшие люди разрушали прекрасное здание, огни факелов метались над их головами, пронзительно свистели флейты, бессмысленные крики вторили им... Гефестион молча встал и ушел из дворца. Пламя охватило занавеси, ковры, украшенные золотом и серебром. Пламя взлетело вверх, занялись кедровые перекрытия. В лагере увидели пожар. Воины поспешно тащили воду, чтобы заливать пламя. Но прибежали и остановились в изумлении - и царь и его гости сами поджигали дворец! Македоняне обрадовались и тоже принялись бросать в огонь все, что попадало под руку. Они решили, что если царь разрушает Персеполь, значит, он задумал уйти навсегда из этой страны обратно, домой! Каменная сказка Персеполя, для украшения которой везли кедры с Ливанских гор, а золото из Лидии и Бактрии, для которой Иония дала серебро и бронзу, а из Индии доставили слоновую кость, вдохновенная работа лучших мастеров Азии исчезала в огне. Пьяная толпа орала и ревела от восторга. Тронный зал персидских царей разрушался. Проваливалась кровля. Падали тонкие резные колонны... - Что ты делаешь, царь! - беспомощно повторял Парменион. - Что ты делаешь? Остановись! Пощади это прекрасное здание: ведь это памятник прежней персидской славы! - Вот потому этот дворец и горит, - ответил Александр, - что это горит их слава! Но когда огонь перекинулся в соседние покои, Александр приказал потушить пожар. Подойдя к задымленному трону, Александр увидел, что каменная стела с изображением Ксеркса лежит на полу, и остановился в раздумье. - Оставить тебя лежать под ногами за твой жестокий поход в Элладу? - сказал он, глядя в каменное лицо Ксеркса. - Или поднять тебя за твою доблесть? Но постоял и молча отошел, оставив Ксеркса лежать. Парменион не удержался, чтобы еще раз не упрекнуть Александра. - Пусть знают персы, что их могущество умерло навеки! - упрямо ответил Александр- И, чтобы еще раз доказать это, он отдал войску город персидских царей на разграбление. - Это самый враждебный город из всех азиатских городов. Возьмите его! Армия с ревом и ликованием обрушилась на цветущий Персеполь. Войско сразу заполнило криками и звоном оружия тихие улицы. Начался грабеж. Македоняне врывались в дома, убивали мужчин и через окровавленные пороги тащили плачущих женщин и детей для продажи в рабство. Сокровища, которых было полно в богатых персепольских домах, разжигали свирепую жадность. Хватали все, что попадало под руку, - серебряную и золотую утварь, роскошные одежды, окрашенные пурпуром и расшитые золотом. Ругались и дрались между собой, раздирали драгоценные ткани, чтобы не досталось одному. В безумье гнева отрубали руки тому, кто хватался за вещь, из-за которой спорили... Вопли, крики, плач стояли над погибающим городом. Персеполь был разграблен и опустошен, безмолвные, мертвые дома стояли с разбитыми и распахнутыми дверями... И все это случилось лишь из-за того, что царь Дарий не хотел принести покорности царю Александру. ГОРОД КИРА Дарий, чью державу захватывали македоняне, скрывался в Мидии. Доходили слухи, что он опять собирает войско. "Я вижу, он не покорится, - думал Александр, - пока я не возьму его в плен". Город царя Кира Пасаргады встретил Александра подобающими царю почестями. Войско с шумным шарканьем грубой походной обуви с гулким топотом конницы, с грохотом повозок растекалось по древним улицам, полным зноя. Жители прятались в домах. Персидская стража отступила, пропуская Александра и его конных этеров в акрополь. Царский дворец, построенный самим Киром, встал перед ними величавый и светлый, будто сложенный из пластов густых солнечных лучей. Александр остановился, ноги его стали тяжелыми, едва коснулись ступеней широкой лестницы, - наверху, у входа, стоял Кир в длинных одеждах и глядел на него черными сумрачными глазами. Александр на мгновение зажмурился. Но когда снова поднял ресницы, то увидел, что ему навстречу с низкими поклонами спускается перс, обыкновенный живой человек. - Я хранитель дворца, царь, - сказал он, отдавая Александру земной поклон, как отдавал такой же поклон персидскому царю, - я жду твоих приказаний. Александр пришел в себя. У этих восточных людей удивительные глаза, черные, как самая черная ночь, полные тайны. Будто эти люди знают то, чего ты не знаешь, а если захочешь узнать - не скажут... - Прежде всего открой мне сокровищницу! - приказал Александр, стараясь грубостью стряхнуть наваждение. В полумраке дворца, кое-где пронизанного желтыми лучами солнца, было прохладно и тихо, как бывает в доме, давно покинутом хозяином. "Да, - думал Александр, - настоящий хозяин очень давно покинул его... Очень давно". Сокровищница была так же полна, как в Персеполе. С тех пор как царь Кир построил этот дворец и положил сюда свои богатства, все персидские цари пополняли их добычей войн. В тот час, когда Александру открывали сундуки, посланцы из Македонии привезли письма. Александр оставил Пармениона и молодого друга своего Гарпала считать сокровища и отправлять в Македонию караваны, а сам ушел в покои дворца. Сначала письмо Антипатра. Александр жадно пробегал глазами твердые прямые строчки. Война с Агисом закончена. Агис разбит! Александр тотчас послал за Гефестионом. - Гефестион! Антипатр разбил Агиса! - Сколько раз спартанцы обращались к персам за помощью для войны с нами, - сказал Гефестион, - и сколько раз персы помогали им. А вот теперь персидское золото, посланное из Персии Антипатру, помогло нам уничтожить спартанское войско. Спасибо, Антипатр! Царь поднял глаза от свитка. Антипатр! Всего шестой год пошел, как Александр покинул Македонию. Но какой далекой кажется теперь Пелла, каким далеким стал тот день, когда мальчик Александр впервые вошел в отцовский мегарон... Отец, царь Филипп, громкоголосый, с черной повязкой на глазу. И кругом - его полководцы! Шумят, пьют вино, орут что-то... А он, Антипатр, суровый и трезвый, сидит в стороне. А потом встает и уходит. И царь Филипп смеется, глядя ему вслед. И Александр повторил слова Гефестиона: - Спасибо, Антипатр! Что же еще в этом таком длинном письме? Ну конечно, это Александр знает и так: бесчисленные жалобы на царицу Олимпиаду. Она вмешивается в дела управления Македонией, что поручено царем только ему, Антипатру. Она отменяет его распоряжения. Она нарушает дисциплину в македонских войсках, которыми по повелению царя распоряжается только он, Антипатр. Она мешает ему во всем! И по-прежнему - ни слова о Линкестийце. - Что же еще пишет Антипатр? - спросил Гефестион. - Не ладят с царицей Олимпиадой, - вздохнул Александр, - жалуется Антипатр, жалуется. Но ему не понять, что одна материнская слеза сильнее тысяч таких писем! Было письмо и от матери. Царица Олимпиада тоже жаловалась. Антипатр груб, Антипатр изменник, Антипатр хочет завладеть Македонией... Потом она просила прислать побольше золотой посуды и пурпура. Потом, как делала часто, укоряла Александра в его чрезмерной щедрости к друзьям, не понимая истинных причин его расточительности. "...Благотвори своим этерам и создавай им имя иным способом. Ты делаешь их всех почти царями, а сам ты останешься одиноким, потому что будешь беднее их всех". Этих писем Александр не показывал никому. Но сегодня, когда Гефестион взял из его рук этот свиток, царь позволил прочесть письмо. Гефестион прочел. Александр тут же снял с руки перстень и приложил его печатью к устам Гефестиона. Гефестион понял - надо молчать. - Я тоже не одобряю твоей щедрости, царь. Ты отдал Пармениону дворец Багоя. Целый дворец! Говорят, там одного платья на тысячу талантов. Ты посмотри хотя бы на Филоту: ведь сам царь персидский не жил так роскошно, как он! Александр нахмурился. Да, среди его этеров творится что-то неладное. Филота совсем потерял чувство меры. Ходит в золоте. Держит множество слуг. Говорят, недавно купил охотничьи тенета на целых сто стадий длины... Все этеры натираются теперь в банях драгоценной миррой, а раньше оливковое масло больше жалели, чем сейчас мирру. У всех постельничьи, у всех массажисты. Тот ходит в сапогах, подбитых серебряными гвоздями. Этому для гимнасия привозят караваном песок из Египта... Где уж им теперь ходить за лошадью, чистить копье или шлем!.. - Да, ты прав, Гефестион. Если мы изнежимся, как персы, то и погибнем, как персы... Ты прав. Прежде чем покинуть Пасаргады, Александр приказал провести его к гробнице царя Кира. Они вышли из города. Широкие белые тропы уводили куда-то в луга, к темнеющим вдали купам деревьев. В лугах поднималась густая сочная трава, которую называли мидийской [Мидийская трава - люцерна.], огромные табуны сильных, прекрасных коней паслись на зеленых просторах. Гробница, сложенная из светлого камня, стояла в зеленой глубине старого сада. Она была похожа на вавилонский зиккурат - небольшая квадратная башня, пять крутых ступеней, а наверху усыпальница с высоким и очень узким входом. Маги, охранявшие гробницу, почтительно стояли перед Александром. - Где тело царя Кира? - Там, царь. - Маги указали наверх. Александр оглянулся на своих этеров. - Кто-нибудь... Ну, вот ты, Аристобул. Влезь наверх, посмотри. И если все так, как они говорят, и тело царя Кира там, - укрась гробницу. Аристобул, с ларцом, полным золотых венков и драгоценных украшений, ловкий, худощавый, быстро взобрался на верх гробницы и протиснулся внутрь. Все молча ждали. Маги поникли головой - македоняне разорят гробницу, там много золота... Они оскорбят великого царя, они разграбят... И тогда им, магам, нечего будет делать здесь, придется покидать тихое, беспечальное место под сенью Кировой славы. Аристобул появился из усыпальницы. Так же ловко он спустился вниз и встал перед царем несколько ошеломленный. Руки его были пусты. - Ну, Аристобул? - Да, царь. Царь Кир - там. Он в золотом саркофаге. Там стоит стол и золотые ложа. И одежда с драгоценными камнями. И оружие его лежит там! Много сокровищ! Маги переглянулись, вздохнули и поникли еще больше. - Эти сокровища принадлежат царю Киру, - сказал Александр. - А что ты видел там еще? - Еще там есть надпись. По-персидски и по-эллински. - Запомнил? - Да. Там написано: "Человек! Я - Кир, создатель державы персов, и я был царем Азии. Поэтому не завидуй мне из-за этого памятника". Александр задумчиво смотрел на безмолвную гробницу, одетую тенью, тишиной и прохладой. "Он собирал государство, он воевал, его имя гремело по всему свету. Так и я соберу свое огромное государство, и мое имя будет греметь так же, как имя Кира, или еще громче". - Берегите гробницу Кира. Этот человек был мудр и велик, - сказал Александр магам. - Где вы живете? Маги, сразу повеселевшие, - царь не стал грабить гробницу! - показали ему свои жилища, маленькие дома за оградой. - Мы получаем каждый день овцу, мы довольны. И каждый месяц нам приводят лошадь - мы приносим ее в жертву великому царю Киру. Александр простился с ними. Старый маг проводил его до ворот. - Кир любил Пасаргады, - негромко рассказывал маг, следуя за царем, - ведь на этой равнине он победил Астиага, своего деда, мидийского царя. Этот город и дворец царь построил в память своей победы! Александр задумчиво кивнул головой. Да, это он знает. На заре македонское войско покинуло Пасаргады. - Не грабить! - с угрозой сказал царь военачальникам. - Не трогать города - это город Кира! Пасаргады остались нетронутыми. Снова поход. Снова трудные дороги под палящим солнцем, пыль, жажда. Снова костры и палатки на отдыхе. Снова вперед, вперед, дальше в глубь азиатской страны... ПОГОНЯ Дарий засел в Экбатанах [Экбатаны - главный город Мидии, летняя резиденция персидских царей.], собирает войско. Последние гонцы сообщили, что к нему пришли союзники - скифы и кадусии - и что Дарий собирается идти навстречу Александру. Александр поспешно двинул армию через горы Паретакены. Обоз остался позади, повозки и вьючные животные не успевали за военными отрядами. Македоняне перевалили горы и спустились в долины Мидии. До Экбатан оставалось три дня пути, а Мидия так спокойна, словно и не знает, что идет война. В этом было что-то странное и тревожное. Неожиданно на дороге появился небольшой персидский отряд. Богато одетый, богато вооруженный перс, ехавший впереди, остановил отряд и сошел с коня. Александр глядел на него с удивлением. - Царь, я - Бисфан, сын царя Оха - Артаксеркса. - Ты сын Оха - Артаксеркса? - Да. - Что же ты хочешь сказать мне, Бисфан, сын Оха - Артаксеркса? - Ты спешишь в Экбатаны, царь, чтобы захватить Дария. Но Дария нет в Экбатанах. От уже пятый день, как он бежал. - У него есть войско? - Есть, царь. Есть конница - тысячи три. И тысяч шесть пехоты. Александр улыбнулся уголком рта. - Немного! Так. Снова бежал. Снова искать и преследовать. - А что же думаешь делать ты, сын Оха? - спросил Александр. - Я хочу поступить к тебе на службу, царь. Я буду верно служить тебе. - А как же твой царь Дарий? Бисфан, прищурясь, внимательно поглядел на Александра. - Мой царь? Человек, который бежит теперь, сам не зная куда, предав свое царство, свою страну? - Хорошо, - сказал Александр, - я принимаю тебя. Присоединяйся к моим конным этерам. Бисфан поклонился и, вскочив на коня, последовал за отрядом царских друзей. - Еще один перс... - прошло по рядам этеров. - Своих македонян ему мало! Мидия встретила македонян прохладой долин, обильных пастбищ, зеленью садов, отягощенных плодами, поселений с полными закромами хлеба... Экбатаны лежали у самых гор. Страна, покинутая царем и войском, не защищалась. "Здесь персидские цари спасались от летнего пекла, - думал Александр, с наслаждением дыша свежим воздухом гор и леса, - они были правы. Македонские цари тоже будут приезжать сюда в летние месяцы... Ветер ходит по улицам - совсем как в Пелле!" Древний акрополь стоял на плоской скале. Семь кирпичных стен окружало его. Зубцы этих стен были окрашены в семь разных цветов. Зубцы первой наружной, стены были белые, как снег на горах. Зубцы второй стены - черные, как уголь костров. Зубцы третьей - красные, как весенние маки на склонах гор. Четвертой - голубые, как вода у берегов Александрии. Пятой - цвета меда. Шестой - посеребренные. И зубцы седьмой, внутренней, самой высокой, стены хранили следы старой, потускневшей позолоты. Александр еще в детстве слышал, что где-то, очень далеко, есть такой дворец - Аристотель рассказывал о нем. Но тогда это казалось чем-то нереальным, похожим на легенду. А теперь вот оно, это здание, овеянное волшебством древности, стоит перед его глазами. Александр, волнуясь, вошел во дворец мидийского царя Астиага. Здесь, в этих залах, когда-то бродил маленький черноглазый внук царя Куруш. В эти двери он входил. По этим лестницам поднимался. Отсюда он глядел на темные шапки лесистых вершин и вспоминал пастуха Митридата... Отсюда Куруш ушел в Персию и поднял восстание против Астиага. Странно его звали - Куруш. Куруш! Эллину трудно выговорить такое имя, Кирос, Кир... Ни Александр, ни его военачальники не ожидали, что богатства в Экбатанах будут так огромны. Когда сосчитали сокровища, то оказалось, что их хранится здесь на восемьдесят тысяч талантов. На военном совете шел большой разговор - как лучше употребить эти богатства. Старые военачальники говорили, что хорошо бы все это отправить домой, в Македонию. - Вот бы разбогатели македоняне! - говорили одни. - На весь народ хватило бы, на несколько поколений - и детям и внукам! - А если обратить все это в деньги, - говорили другие, - да заняться торговлей?.. Все рынки всех стран были бы нашими, и эллинским торговым городам было бы нечего делать! Но царь думал совсем о другом. Теперь, когда у него столько богатств, вернуться домой? Нет! Теперь-то, когда у него достаточно золота, чтобы содержать войско, он и пойдет дальше, дальше, до края земли! Разбирая сокровища, он видел - то на драгоценном сосуде, то на тончайшей ткани - золотую метку: "Из стран Инда". Страны Инда на краю Ойкумены - обитаемой земли. Туда он и пойдет, в эту богатейшую страну золота, пряностей и благовоний, в страну необычайных чудес. Она лежит там, на востоке за огромными горами Паропамис... [Паропамис - Гиндукуш.] Говорят, что этот горный хребет еще выше, чем Желтые горы, через которые он прошел. Но он преодолеет и это препятствие. Он завоюет Индию, дойдет до Океана, и тогда вся Ойкумена будет ему подвластна. И это уже близко, это уже осуществимо! Замыслы завоевателя, жажда неслыханной славы, жажда увидеть невиданное, пройти там, где не смог пройти даже Кир, все это обуревало душу Александра. Александр взял из этих сокровищ часть золота. Одарил военачальников. Наградил воинов за хорошую службу, за отвагу, за преданность. Выплатил жалованье наемным войскам... И это была лишь горсть, взятая из огромных запасов персидских богатств. Остальное понадобится в трудных походах. Но, однако, что же сказать македонянам, которым он обещал, что битва под Гавгамелами будет последней? Многих из тех, с кем он вышел из Пеллы, уже нет в его войсках; он терял своих воинов в сражениях, он оставлял их на военных дорогах - раненых, заболевших, потерявших силы... Вот уже и последняя столица персов Экбатаны взята. Война выиграна. Что же теперь скажет царь своему войску? Александр решил сказать то, что до сих пор скрывал от них. Собрав военачальников всей армии, он объявил им: - Я иду дальше, пока не настигну Дария. А когда настигну Дария, пойду еще дальше - до конца Ойкумены. Воины, решайте сами. Кто хочет вернуться домой - возвращайтесь. Кто хочет остаться со мной - пусть остается. Среди союзных войск агриан и фессалиицев, которых уже утомил этот неслыханно тяжелый поход, прошел ропот: - Идти дальше - куда?.. Это безумие!.. погибнем!.. Но молодые македонские воины, не так давно присланные Антипатром как пополнение, закричали, что они не оставят царя и пойдут дальше вместе с ним к новым победам и завоеваниям. Они хотели славы, хотели добычи, золота, богатств. Александр простился со своими союзниками верными стрелками агрианами, и отпустил отважную фессалийскую конницу. Он щедро наградил их и приказал одному из своих полководцев, Эпокилу, проводить их к морю с конной охраной и позаботиться об их переправе. Царь молча смотрел вслед уходившим. Много пройдено вместе, много пережито вместе... Александр жил во дворце. Роскошь, окружавшая его, все сильнее, все коварнее брала в плен огрубевшего в походах Македонянина. Он, подражая персидским царям, стал принимать своих полководцев, сидя на троне. К нему приходили персидские вельможи, которых уже немало было среди его этеров. Они кланялись Александру, касаясь лбом пола. Он видел, что македонские полководцы переглядывались, пожимая плечами. "Все вижу, все понимаю, - думал Александр. - Но - привыкайте, привыкайте. Царь великой державы обязан принимать эти почести". В один из этих дней в Экбатанах, исполненных незаметных, но ощутимых перемен, сын царя Оха - Артаксеркса Бисфан, обращаясь к Александру, назвал его полным титулом персидских царей: - Великий царь, царь царей, царь всех стран, всей земли!.. Среди царских этеров прошел вздох изумления. Александр внимательно посмотрел на Бисфана: - Почему ты называешь меня так? - Это титул царей Персии, царь. Дарий Первый, которого мы называем великим, приказал вырезать этот титул на камне Желтой скалы... Эта скала недалеко от Экбатан, ты можешь ее увидеть. Все цари Персии носили этот титул. Позволь нам и тебя называть так же! Александр, окинув быстрым взглядом своих македонян, ответил: - Позволяю! Этеры молчали. Александр чувствовал, как недоброжелательно они отнеслись к этому; он видел, как они нахмурились, какие кривые улыбки появились на их лицах. Царь, который делил с ними все невзгоды войны, который шагал вместе с ними по всем трудным дорогам, теперь отгораживается от них унизительными для эллинов обычаями персов, он скоро и македонян заставит кланяться ему в ноги! Птолемей, сын Лага, храбрый военачальник царя, отошел прочь с потемневшими глазами. - Александр - царь Македонии, - проворчал он, негодуя. - Он царь македонский, и он не должен быть фараоном или азиатским царем царей. Если я напишу домой о "великом царе царей", там люди будут смеяться. И у них будет повод смеяться. Ни один из царей Македонии не возносил себя так высоко над своими македонянами! Александр не слышал этих слов, но ему их передали. Он промолчал, однако титула не отменил. "Привыкайте! Потому что я не только царь Македонии, но и царь многих народов, которым титулы царя необходимы". Весна уже бродила в долинах Мидии. На горах таял снег. Царь приказал войску готовиться к походу и вызвал к себе Пармениона. - Парменион, ты останешься здесь, в Экбатанах, и сохранишь наши сокровища. Сюда же ты перевезешь все, что лежит в Сузах. А потом придешь через землю кадусиев в Гирканию. Там ты будешь ждать меня. Парменион выпрямился. - Ты считаешь, царь, что я больше не гожусь для военной службы? "Да, ты больше не годишься для военной службы, - подумал Александр, - ты упрям и недальновиден. Ты плохо сражался под Гавгамелами. Ты не понимаешь моих замыслов, и ты противишься им. Ты мешаешь мне". Но ответил ласково: - Не поэтому я оставляю тебя в Экбатанах, Парменион, а потому, что никому другому не могу доверить сокровищ. Казначеем же даю тебе Гарпала. Ему ты и передашь сокровищницу. - Гарпала? - Выцветшие, с красными веками глаза Пармениона негодующе заблестели. - Ты забыл, царь, как твой друг Гарпал сбежал с деньгами под Иссом! И опять его - казначеем? У Гарпала было слабое здоровье, он не мог участвовать в боях. Да, под Иссом Гарпал сбежал с деньгами. Но как он сожалел об этом потом, как раскаивался. Не гнать же теперь своего друга из войска, не лишать же его почестей, которые даны его остальным друзьям! И Александр сурово ответил Пармениону: - Доверие - это лучшее средство исправить человека и дать ему возможность заслужить наше уважение. Парменион сжал губы так, что они сморщились, поклонился и ушел. Это очень почетно - хранить царское золото в Экбатанах, но это же отставка, это устранение из армии! Да, это так. Но Парменион не привык спорить. Он знал - приказ царя надо выполнять. На душе было тяжело. Однако старый полководец никому не пожаловался, взял сильный отряд и уехал в Сузы за сокровищами. - Теперь - за Дарием! Царь с отрядом наемных всадников, которыми командовал его друг Эригий, этеров и лучников, помчался к Каспийским Воротам, куда ушел от него Дарий Кодоман. Александр не щадил ни себя, ни своего отряда. Еле отдохнув, еле накормив лошадей, он уже снова садился на коня. День за днем грохот копыт, день за днем на пропотевшей попоне скачущей лошади, почти без сна... В дороге отряд его понемногу уменьшался: молодые этеры, еще не столь закаленные в походах, не выдерживали и отставали один за другим. Александр менял лошадей и мчался вперед и вперед, одержимый стремлением настигнуть Дария. На горизонте уже вставали одетые лиловой дымкой горы, загородившие собой Каспийское море. С каждым днем их утесы поднимались все выше. И вот уже кончились луга с мягкой и сочной травой, под копытами глухо загремели камни. Начались сухие, безводные долины, окруженные пылающим зноем обнаженных скал. Стало трудно. Темнело в глазах от жары и от жажды. Александр терпел. Терпели воины. У измученных лошадей сбивался шаг. Пехота растянулась длинной вереницей... На одиннадцатый день беспамятной, безоглядной скачки отряд Александра ворвался в город Раги [Раги - город в восточной Мидии.], лежащий в горах. Сам измученный, осунувшийся царь оглянулся на своих всадников. Запыленные, с запекшимися губами, с помутившимся взглядом... Измученные кони, с глазами, налитыми кровью... За одиннадцать дней они проскакали три тысячи триста стадий. Когда-то здесь было землетрясение и земля "разорвалась" - осталась большая трещина. Поэтому и город так назван - Раги, от слова "разорвать". Разорвались и горы над Каспием, образовав проход - Каспийские Ворота. - Далеко ли отсюда до этих Каспийских Ворот? Жители города, бывавшие на Каспии, сказали, что если так мчаться, как мчится Александр" то всего один день пути. Один день пути - это недалеко. Можно и передохнуть. Целых пять дней дал Александр для отдыха своему отряду. Но сам покоя не находил. Куда еще, по каким дорогам понесет Дария его неразумная судьба? Где еще придется искать его? СМЕРТЬ ДАРИЯ Македонский отряд миновал темное ущелье Каспийских Ворот, когда к царю явились двое из лагеря Дария - знатный вавилонянин Багистан и Антибел, один из сыновей перса Мазея. Александр только что отослал Кена, одного из своих этеров, с отрядом воинов запастись кормом для коней - впереди, как стало известно, лежала пустыня - и теперь ожидал его обратно. Увидев персидских вельмож, озабоченных и мрачных, Александр почувствовал, что произошло что-то недоброе. - Где Дарий? - сразу спросил он, как только услышал, что они прибыли из персидского лагеря. - Его повезли в Бактры, царь. - Повезли? Он что - умер? - Нет, царь. Его захватили в плен. Александр вскочил. - В плен? Кто?! - Его захватил Бесс, сатрап Бактрии, царь. Сатрап Арахозии и Дрангианы Барсаент заодно с Бессом. А также и Набарзан, хилиарх [Хилиарх - начальник над тысячей воинов.] Дариевой конницы. Мы не раз слышали от них, что царь Дарий не может быть ни царем, ни стратегом, что из-за него погибает Персидское царство и что они сами справились бы с Александром, а царь Дарий им только мешает! И теперь они взяли Дария к себе на колесницу а умчались куда-то в сторону Бактрии. Поэтому мы прибыли к тебе, царь. Случилось страшное дело! Александр тотчас потребовал коня. - Этеры со мной. Всадники со мной. Легкая пехота со мной. Кратер, ты останешься здесь с остальным войском, дождешься Кена. Антибел и Багистан вызвались показать дорогу, куда увезли Дария. Отряд, не слезая с коней, скакал всю ночь и до самого полудня. В жаркие часы передохнули, накормили лошадей и снова бросились в погоню. Еще одна ночь встретила их в пути. Кони изнемогали, всадники, сами еле держась, погоняли их. На рассвете Александр увидел брошенный персидский лагерь. Кое-где еще догорали костры, стояли палатки. Услышав конский топот, из палаток вышло несколько человек. Это были персидские воины, ослабевшие, больные люди, которые оказались не в силах следовать за войском. Угрюмо сбившись в кучку, они ждали расправы... Они сразу узнали Александра по его осанке, по сверкающий царским доспехам. - Где Дарий? - крикнул он, не слезая с коня. Персы наперебой принялись рассказывать: - Царя Дария стащили с колесницы и посадили в повозку. Теперь царем стал Бесс. - И никто из персов не защитил своего царя? - Артабаз защищал. И сыновья Артабазовы царя защищали. Но не могли защитить. Бесс погнал коней в Бактрию, увез царя Дария и увел войско. А военачальник Артабаз ушел в горы с сыновьями. Защитить царя не мог. А служить Бессу не хотел. Александр еле сдержал ярость и негодование. Они осмелились так поступить со своим царем! Он молча ударил коня. Измученный отряд ринулся вслед за Александром. Снова началась погоня, хотя лошади хрипели и спотыкались, а всадники от усталости не видели перед собой дороги. И опять скакали всю ночь. К полудню следующего дня примчались в какое-то селение. Кони стали. Пришлось дать передышку. Александр приказал созвать жителей села. - Были здесь военные отряды? - Были. Всадники были. Везли кого-то в закрытой повозке. Вчера останавливались здесь. Торопились. Уехали ночью. - А не знаете ли вы более короткой дороги, чтобы догнать их? - Знаем. Но эта дорога заброшена. Там нет воды. - Показывайте эту дорогу. Александр отобрал из пехоты около пятисот человек, самых сильных и выносливых. Уставшим всадникам велел отдать своих коней этим пехотинцам. Остальному войску приказал идти по той дороге, по которой увезли Дария. А сам с Конным отрядом помчался наперерез Бессу по заброшенной, пустынной дороге, где не было воды. Еще одна ночь без сна, без отдыха, на коне. За ночь проскакали почти четыреста стадий. На рассвете, среди утренней мглы, стала видна серая полоса главной дороги и на ней густой темной массой медленно и вразброд идущие военные отряды. - Они! Македоняне настигли персов внезапно. Персы растерялись: у многих даже не было оружия, и они бросились врассыпную, в горы, в ущелья... Вооруженные пробовали защищаться. Но заря уже разгоралась, и при ее свете они увидели перед собой македонского царя. - Александр! Александр! Этот крик ужаса отозвался далеко в горах. Уже никто не защищался. Персы бежали, бросив своих военачальников, ехавших впереди. Александр снова погнал коня. Он уже видел и Бесса, и крытую повозку, которую мчали сильные лошади. Бесс тоже видел Александра. Он видел, что Македонянин догоняет его, и беспощадно хлестал своего коня... Серая скала встала выступом на пути. Персы обогнули скалу и скрылись из глаз. Но Александр знал, что им не уйти от него, что он сейчас их настигнет... Вылетев из-за скалы вслед за Бессом, Александр увидел лишь повозку, брошенную на дороге. Бесс и его отряд уходили от македонян, и только высокая, пронизанная солнцем пыль отмечала их путь. Македоняне, соскочив с коней, окружили повозку. Откинув шкуры, которыми была укрыта повозка, они увидели Дария. Он лежал неподвижный, весь в крови. Он только что умер; его тело, израненное дротиками, еще не остыло... - Своего царя!.. Я поймаю тебя! - погрозил Александр вслед Бессу, который уже исчез среди выступов гор. - Я с тобой рассчитаюсь за это, клянусь Зевсом! Убить царя! Александр снял свой царский плащ и укрыл Дария. "Жалкий человек! - думал он, глядя в побелевшее лицо перса. - Как беглец, ты скитался по своей державе и погиб от руки людей, которым доверял!" А в душе его уже нарастало ликование. Дария нет в живых, но народы не назовут Александра его убийцей. Теперь Александр может спокойно принять сан персидского царя, царя всех стран и народов. И продолжать войну, объявив себя мстителем за смерть Дария, погибшего от руки предателя Бесса. - Клянусь Зевсом, боги помогают мне! Догонять Бесса сейчас не имело смысла. Александр решил, что все равно придет в Бактрию и Бесс не скроется от его расправы. Александр приказал похоронить Дария по-царски и воздать ему все царские почести. Дария, по эллинскому обычаю, сожгли на костре, а пепел отправили его матери. Сисигамбис оплакала своего несчастливого сына и погребла, как подобает царю. Персидского царя больше нет. Царь теперь только один. Александр. Но еще далеко до свершения огромных замыслов Александра - дойти до края земли, завоевать Ойкумену, стать всемогущим властелином, объединить народы, чтобы все нации были равны, чтобы не было ни эллинов, ни варваров - он и сам довольно натерпелся из-за своего македонского происхождения. Впрочем, после того как под его мечом пала Персидская держава, что может остановить Александра, царя македонского, которого сам Зевс назвал своим сыном? ЧАСТЬ ВТОРАЯ СПИТАМЕН Тяжелые воды Окса [Окс - Амударья.] отливали темной синевой между покрытых снегом берегов. С трудом преодолевая течение, через реку густой стаей шли лодки, маленькие и большие, тянулись плоты, плыли лошади, напряженно поднимая над водой головы. Пестрое войско Бесса - персы, бактрийцы согды, кочевники-даки, жившие по эту сторону Окса, - спешно уходило от Александра. Бесс переправился первым. Он никак не мог избавиться от чувства погони за спиной. Сидя на большом рыжем коне, Бесс ждал, когда переправятся его отряды. Время от времени он кричал резким голосом, приказывая торопиться. Черные глаза его с блестящими голубыми белками беспокойно следили за судами, одно за другим пристающими к берегу. Нервная дрожь проходила по его медно-смуглому, тронутому рябинками лицу. Наконец последние отряды высадились на берег. Кони, отряхиваясь, выходили из темной воды. - Сжечь суда, - приказал Бесс, махнув рукой вдоль берега, - сжечь все! Ничего не оставлять - ни плота, ни челнока! Войско, не задерживаясь, уходило в глубину согдийской страны, направляясь в долину Кашка-Дарьи, к городу Навтаки [Навтаки - город в Согдиане.]. Шумной гурьбой, не знающие строгого порядка, скакали кочевники. Более стройно и молчаливо шли персы, мидийцы, отряды дальних азиатских племен, уведенных Дарием. Отчетливо сохраняли строй эллинские наемники, служившие Дарию и теперь оставшиеся в бегущих войсках Бесса с нетвердой надеждой получить свою плату. Бесс угрюмо поглядывал на своих спутников, персидских и согдийских вельмож, проверял поредевшую свиту. Тучный Барсаент, сатрап Арахозии, идет с отрядом арахотов - горных индов. Набарзан, уцелевший при Гранике... А вот идет Оксиарт, знатный бактриец, со своим войском. Согдиец Спитамен ведет свою отважную конницу. А где Фратаферн, бывший у Дария сатрапом Парфии? Где Стасанор, сатрап ариев? Где Автофридат, сатрап мардов и тапуров? Этих напрасно искать в войске Бесса. Они у Александра. Александр теперь принимает персов в этеры, в отряды царских телохранителей. Персидские вельможи, служившие великим персидским царям, стоят теперь за спиной македонского царя! Ушли от Бесса и многие бактрийские военачальники. Они велели сказать Бессу, что шли затем, чтобы отстаивать свободу, а не затем, чтобы бежать. А если и Бесс бежит от Александра, то им в его войске делать нечего. И теперь они просто разбрелись по домам, ушли в свои высокогорные крепости, решив отсиживаться там, пока в стране свирепствует Македонянин. На кого надеяться? Бесс, придержав своего рыжего костистого коня, поравнялся с Оксиартом. - Где твоя семья, Оксиарт? - Далеко, - Оксиарт махнул куда-то длинным синим рукавом персидского кафтана, - на Согдийской Скале. За них я спокоен. Бесс кивнул головой: - Это хорошо. Но почему ушли бактрийцы? Оксиарт вздохнул, помолчал, словно прислуживаясь к легкому хрусту снега под копытами коней. - Наверно, потому, что надоело воевать без победы, - уклончиво сказал он, прикрыв густыми ресницами свои светло-серые глаза. - Потому, что не верят в победу? Или потому, что не хотят служить персу? - Этого я не знаю. Но думаю, что сейчас нет разговоров о том, кому служить. Надо защищать свою землю, вот и все. Так я думаю. Бесс не ответил. Этот разговор ему не нравился. Оксиарт ускользал из его рук. - Защищать нашу землю, - повторил Бесс, - да. Защитить то, что осталось. А потом гнать из Персии Македонянина. Дарий не мог этого сделать. А я это сделаю. Бесс взмахнул плеткой. Рыжий конь крупным галопом ушел вперед. Оксиарт, прищурясь, глядел ему вслед. "Из Персии? - думал он. - А что нам за дело до Персии?" Бесс догнал и окликнул Спитамена. Согдиец молча направил к нему коня. Кони шли рядом. Бесс украдкой, искоса поглядывал на Спитамена. - Бактрийцы ушли, - начал Бесс, стараясь говорить спокойно, - персы ушли. Кому верить? - Тому, кто остался, - ответил Спитамен. Смуглое, с тонкими чертами лицо согдийца было задумчиво. Но в голосе его звучала твердая решимость, и Бесс почувствовал это. - Александр прошел так далеко потому, - продолжал Бесс, - что никто ему по-настоящему не сопротивлялся. Через меня он не перешагнет. Только бы соратники мои мне не изменили. - Я нашему делу не изменю, - сказал Спитамен. И этот ответ не понравился Бессу - он ведь не сказал: "Я тебе не изменю, Бесс!" Рыжий конь помчался дальше. "Да, я нашему делу не изменю, - хмуря тонкие черные, сходящиеся у переносья брови, думал Спитамен, - я не сложу оружия, если даже сам Бесс сложит его. Если откажутся воевать все - и персы, и бактрийцы, и согды, - я и тогда не сложу оружия. И если жена оставит меня из-за этой войны, я все-таки не сложу оружия!" Но - жена!.. Гордая красавица из семьи персидских царей, жена Спитамена не понимает его и не хочет понимать. Его борьба с Александром кажется ей бессмысленной, ведь даже ее знатные родственники отказались от этой безнадежной борьбы!.. На крутом повороте дороги Спитамен оглянулся. Далеко позади, в прозрачной морозной синеве, таяли оранжевые отсветы костров, отмечая линию реки. Это горели челны и плоты на берегу Окса... ...Нет, что бы ни говорила жена, как бы ни гневалась она и как бы ни порицали Спитамена ее персидские родственники, он, пока есть силы, будет биться с ненавистным врагом, топчущим родную землю. Только вот как успокоить сердце? Как заглушить хоть немного мучительное чувство неистребимой любви к этой женщине, которая держит его в плену уже столько лет? Как томящий недуг, как рабство, освободить от которого может только смерть. А потерять это рабство страшнее смерти. Спитамен старался думать о предстоящих сражениях. Ярость закипала в душе, как только он вспоминал об Александре, захватившее земли Азии, земли Бактрии и теперь подступающем к Согде. Старался думать о том, где он разместит свою конницу, как обеспечит провиантом и фуражом... Но, крадучись, с коварством ненадежного счастья, сердце постепенно захватывали воспоминания недавних дней, последних дней в его родном доме. Теплая тишина, ароматный дымок алебастровых светильников, ласковое прикосновение пушистых, темно-красных ковров... Из глубины покоев, отводя завесу тонкой рукой, является женщина, легкая, как видение. - Я ухожу сражаться с Александром, - сказал ей Спитамен. Жена еле взглянула в его сторону. - Зачем? Спитамен вскочил. - Как зачем? Защищать Согду! В ответ лишь небрежное движение руки. - Да, - твердо повторил Спитамен, - и ты будешь со мной. - Я? Где? - Со мной. На войне. В лагере. Там, где буду я. И ты, и наши дети - со мной. Со мной! - повторил Спитамен. - Я не могу оставить вас без своей защиты! Жене пришлось подчиниться. Но с каким горем, с какими слезами покидала она свой богатый дом. Какие обидные слова она говорила Спитамену! - Защищать Согду! Зачем? Столько лет жили под властью персов. А теперь будем жить под властью македонян. Ну и что же? Кому нужна та свобода, которую ты собрался защищать? - Кому? Мне. Тебе. Нашему народу. - Мне? - Жена пожала плечами. - Мне она не нужна. Народу? А какое мне дело до вашего народа? И так всегда. В самое сердце! Глухой ропот идущей конницы вернул Спитамена в снежную, начинающую темнеть равнину. Истоптанный снег, холодный ветер, усталый шаг коня... И лиловые с черными морщинами скалистые холмы на горизонте. ...Бесс не терял времени. Собирал войско, призывал народ восстать на защиту родной земли. Запасался провиантом и оружием. Бактрийский сатрап, назначенный царем Дарием, Бесс из рода Ахеменидов, был известен не только в Бактрии, но и в Согде. Народ Согды и Бактрии, напуганный приближением Македонянина и угрозами Бесса, спешно вооружался. Однако союзники Бесса, знатные бактрийцы и согдийцы, были смущены. Бесс действовал, не советуясь с ними, не выслушивая их. Он только приказывал. Они удивлялись и гневались, подозревая неладное. И вскоре наступил день, когда подозрения их подтвердились. Бесс созвал союзников на военный совет. "Наконец-то, - сердито думал Спитамен, - послушаем, что он скажет". На площади небольшого согдийского города был раскинут огромный шатер, украшенный пурпуром. Над входом висело вышитое золотом крылатое изображение Солнца - божество персов Ахурамазда. Вокруг на притоптанном, грязном снегу толпились вооруженные персидские воины. Возле шатра стояла стража. Спитамен остановил коня, нахмурился. Что такое он видит перед собой? Уж не вернулся ли сам царь Дарий? Это его шатер! Спитамен спешился, велел своему отряду всадников не отходить далеко, устроиться где-нибудь здесь же, на площади. И тут же увидел Оксиарта. Оксиарт хотел подъехать на коне к самому входу в шатер, но его задержала стража: к шатру царя Артаксеркса, царя всех стран, нельзя подъезжать на коне так запросто, словно к шатру какого-нибудь бактрийского военачальника. Оксиарт растерянно отдал коня конюшему. Спитамен увидел его застывшее в изумлении лицо. - Царя всех стран? Артаксеркса?.. Глаза их встретились. - Спитамен, - жалобно сказал Оксиарт, - объясни мне... - Я это предвидел, - ответил Спитамен, бледнея от гнева. - Но когда же это случилось? Как? В шатер величаво прошли в богатых кафтанах персы, придворные царя Дария, оставшиеся в живых после всех битв, беспорядочных отступлений и скитаний по огромной азиатской стране. Спитамен и Оксиарт переглянулись. - Что ж, пойдем и мы, - пожав плечами сказал Оксиарт. В шатре было тесно. Всюду сверкало золото на расшитых кафтанах, вспыхивали огоньками драгоценные камни на ножнах акинаков. Прозрачные зерна ладана таяли на раскаленных углях очага, лиловые волокна ароматного дыма реяли над головами. - Все как у царей, - насмешливо сказал Спитамен. Оксиарт опасливо оглянулся: - Молчи, Спитамен. Кругом персы... В шатер вошел молодой, широкоплечий военачальник племени паретакенов Катен. - Где Бесс?! - громко и грубо спросил он. - Что тут происходит, в какую игру играют? Сразу несколько персов обернулись к нему. - Бесса нет больше, - надменно сказал один из них, подняв крутую бровь, - есть царь всех стран Артаксеркс, Ахеменид. - Что?! - Катен засмеялся. - Бесс - царь всех стран?! Где он?! Кресло царя, стоявшее на возвышении, было пусто. Персы отвернулись. Катен растерянно посмотрел вокруг. - Спитамен! Оксиарт! Что все это значит. - Надеюсь, скоро узнаем, - ответил Спитамен. - Вот, смотри. Из глубины шатра торжественно вышли персидские вельможи. Спитамен узнал среди них Барсаента и Сатибарзана... Все в богатых придворных одеждах, но с мечами у пояса. Наконец появился Бесс. Он шел медленно, как подобает царю. На голове у него возвышалась царская тиара. - Царь Артаксеркс, Ахеменид, царь всех стран и народов! Голос глашатая прокатился над затихшим залом. - Но как же это... клянусь богами? - раздался одинокий голос Катена. Персы постарались оттеснить его в дальний угол шатра. Что-то сказали ему, видно пригрозив. Катен, негромко выругавшись, повернулся и вышел. Чуткое ухо Спитамена уловило глухой топот коня - Катен умчался. Бесс величаво прошел к золотому креслу, сел. Придворные окружили его. И тут же один за другим принялись отдавать ему земной поклон, как кланялись Дарию, получая взамен царский поцелуй. "Убийца Дария, - с отвращением и негодованием подумал Спитамен, - убил царя лишь для того, чтобы самому стать царем". Спитамен в тяжелой печали опустил глаза. У персов снова царь. И если Бесс победит Александра, Согде снова быть под персидским игом. Этого нельзя допустить. Спитамен вывел свою конницу на дорогу войны не для того, чтобы защищать власть персидских царей. Бесс бросал острые, как дротики, взгляды в окружающую толпу. Вот глаза его отыскали Спитамена, ждут, требуют. Спитамен не тронулся с места. Брови Бесса грозно сомкнулись над переносьем - Спитамен не шевельнулся. Черные глаза с большими белками ринулись в сторону Оксиарта. Оксиарт дрогнул. Подошел к трону нового персидского царя, неуклюже поклонился, получил поцелуй и, смущенный, покрасневший от усилия земного поклона и от стыда, смешался с толпой. А вот идут и другие - бактрийцы, согдийцы... Могучий бактриец Хориен, владелец огромной Скалы, которую так и зовут Скалой Хориена, стоит и кусает ус, не зная, как ему поступить... Спитамен, чувствуя, что задыхается от гнева и нестерпимой обиды, не оглядываясь, вышел из шатра. Военный совет? Возведение на трон Бесса, персидского царя? Согдиец Спитамен никаким иноземцам служить больше не будет. Спитамен остался ночевать в лагере, среди воинов своей конницы. Бессонная стража охраняла лагерь. Поздно ночью, когда во второй раз сменились сторожевые посты, явился Хориен. Спитамен, который ни на минуту не сомкнул глаз, не очень удивился его появлению. - Я видел, как ты ушел, Спитамен, - хриплым, простуженным голосом сказал Хориен. - Я понял тебя. Спитамен протянул ему руку. - Но если ты пришел сегодня ко мне, то я тоже понимаю тебя, Хориен. Они уселись у тлеющих углей очага. - Что ты думаешь делать, Спитамен? - То, что думал и раньше. Сражаться. - Под знаменем царя Артаксеркса? - Я не знаю такого царя, Хориен. Да и хватит с нас иноземных царей. - Бесс - из царского рода Ахеменидов. - Я, Хориен, не собираюсь воевать за царские права Ахеменидов. Зачем? Чтобы снова стать их данником, подчиняться их сатрапам, потерявшим всякую совесть? Хориен угрюмо теребил свою подернутую серебром бороду. - Ты, Спитамен, забываешь, что на нашей земле - Македонянин. Нам одним не выстоять перед ним. - А ты уверен, Хориен, что Бесс не выдаст нас Македонянину, чтобы купить его милость? Да и какой смысл нам повиноваться Бессу, если он так же, как Дарий, все время отступает, бежит от Македонянина? А разве можем мы отступать сейчас, когда враг идет по нашей земле? - Пожалуй, ты прав, - угрюмо ответил Хориен, - Бесс может только помешать нам. Надо избавиться от него. В это время в лагере послышался топот коней, голоса. Приехал со своим отрядом Оксиарт. Он шел между палаток сутулясь, словно стараясь казаться меньше и незаметней. В отсветах костров на его персидском кафтане вспыхивали алые блики. И едва Оксиарт отогрел над очагом Спитамена свои озябшие руки, в лагере появился Катен. Не прошло и часа, как сюда примчались и другие военачальники союзных племен. И здесь, глухой зимней ночью, в настороженной тишине военного лагеря Спитамена знатные властители Согды и Бактрии решали судьбу своей древней, прекрасной и богатой своей родной земли. - Друзья мои! - Голос Спитамена дрожал от волнения. - Оглянитесь - нас много! Мы поднимем народ всех племен от Каспия до Инда. Земля наша обширна, и сила наша велика. Друзья мои, если мы все поднимем наши мечи, то не только Бесс, но и сам Александр не устоит перед нами! ЦАРСКИЙ ПОЦЕЛУЙ В эту зиму войско Александра отдыхало в Гиркании [Гиркания - греческое название древнеиранской области, расположенной у юго-восточной части Каспийского моря.], благословенной богами земле. Македоняне захватили всю огромную равнину до самого Гирканского моря [Гирканское море - Каспийское море.], в котором обнаружили изобилие всякой рыбы. Измученное погоней за Дарием и тяжелым переходом через горы, македонское войско как лавина свалилось в Гирканию, захватило все гирканские города и богатые съестными припасами селения, которые они назвали "счастливыми". Люди здесь и в самом деле жили безбедно благодаря своей плодородной земле. Закрома ломились от хлеба, а хлеб этот и сеять было не надо: после жатвы в поле оставалось множество колосьев, их зерна осыпались и засевали ниву, обеспечивая обильный урожай. Македоняне нашли в этих селах огромные сосуды с виноградным вином. Оказалось, что здесь каждая лоза дает целый метрет [Метрет - мера жидкостей, 39,39 л.] вина. Обнаружены были и кладовые, полные сушеных винных ягод, - здесь не редки были смоковницы, с которых снимали по десять медимнов [Медимн - мера сыпучих тел, 52,53 л.] урожая. Поселяне не скрыли от македонян и запасов дикого меда, который, по их словам, течет с листьев растущих в лесу деревьев, похожих на дуб. Голодное, усталое войско разместилось на гирканской земле как могло и как хотело. Александр запретил разорять Гирканию, но пребывание многих тысяч вооруженного, измученного, наголодавшегося люда уже само по себе было тяжким разорением. Александр поселился в главном городе страны - в Задракартах, в царском дворце. И как всегда, в перерывах между сражениями начались жертвоприношения, эллинские празднества с гимнастическими состязаниями, которые были так угодны эллинским богам. И здесь в первый же день празднеств произошло то, что Александр давно подготавливал. На царском пиру собралась вся македонская, эллинская и персидская знать. Персов было уже немало среди этеров-телохранителей македонского царя. Они появлялись здесь один за другим. Одни пришли еще при жизни Дария, увидев что Дарий теряет царство. Другие - после его смерти, отчаявшись в сохранении персидской державы. Третьи, хоть и с запозданием, присоединялись к войскам Александра на его военных дорогах. И вот сегодня, перед тем как идти на пир, Александр пожелал, чтобы ближайшие друзья ввели проскинесис - земной поклон царю, как это было принято у персов. Во дворце было тесно от гостей. В зале, убранном с восточной роскошью - пурпурные покрывала на ложах, ковры, венки, благовония, - все было готово для царского пира. Но царь еще не выходил из своих покоев. Персы держались с достоинством и несколько надменно. Но их яркие одежды уже не затмевали роскошных нарядов македонян - царских друзей. Старые македонские военачальники, этеры и полководцы царя Филиппа чувствовали себя чужими в этой странной, не то эллинской, не то персидской толпе. - Смотри, Азандр, тут уже и Оксафр, брат Дария! Когда и откуда он явился? - Не все ли равно, когда? Они являются, как сорняк в хлебе. Помнишь, Клит, как эти персы дрались против нас у Граника? А теперь они приходят и занимают наши места. Мы уже почти не видим своего царя. Они окружают его, они едят с ним за одним столом. А ведь он когда-то приходил к нам в лагерь и сидел у костра вместе с нами. - Да. Теперь ему нравятся персидские поклоны до земли. Эх, Азандр, мои глаза не могут на это смотреть, кровь закипает во мне! А что ты, Мелеагр, думаешь обо всем этом? - Что делать, что делать, друзья... Персы кланяются, будем кланяться и мы. - Мы и под вражьими копьями не гнули спины! - А здесь, Клит, придется! Так они сидели за отдаленным столом, вздыхали, сетовали, покачивая бородами... Изменился их царь. Полюбил персидскую роскошь, персидские обычаи. А им, македонянам, уже и доступа к нему нет! Кратер остановил их: - Тише, друзья. Вы в гостях у царя - не забывайте. Кратер не признавал персидских обычаев. Он не хотел надевать длинной персидской столы даже и на праздник. Александр не обижался на него за это. Кратер отлично служил ему на войне, был одним из самых надежных его военачальников. А если он не изменяет ни македонской одежде, ни старым македонским традициям, то Александру это было даже выгодно. Кратер стал как бы связующим звеном между царем и старыми македонянами, которые безоговорочно доверяли Кратеру и ни за что не хотели признавать никакой дружбы с варварами. Появился Гефестион. Высокий, стройный, в длинном персидском наряде лилового шелка, он, любезно улыбаясь, перебрасываясь приветствиями, проходил среди гостей. Гости почтительно кланялись всемогущему другу царя. Но взгляд Гефестиона ни на ком не задерживался. Он искал Каллисфена. Каллисфен, племянник Аристотеля, прибыл к Александру с одним из эллинских посольств. Аристотель посоветовал ему сопровождать Александра на Восток с тем, чтобы как очевидец написать историю его похода. Сначала Каллисфен и царь ладили между собой. Каллисфен восторгался военным талантом царя, его бесстрашием, его победами. Он писал в своей "Истории", что у берегов Памфилии море легло к ногам царя, словно принося земной поклон, и что перед битвой под Гавгамелами царь обращался к Зевсу, и Зевс помог ему, как своему сыну... Но постепенно их отношения изменились. Гордый эллин, олинфянин, держался независимо и с большим достоинством. При всяком удобном случае он находил способ показать царю, как он презирает ту низкую лесть, которой некоторые люди окружили царя. Ему не нравилось персидское окружение царя. Он подсмеивался над персидскими обычаями, которые перенял царь... Александр видел это. И теперь, хоть и скрывал свой гнев, он очень редко улыбался Каллисфену. Каллисфен стоял на террасе, навалившись на перила своим тучным телом. Рядом, блестя золотом и драгоценностями, стоял Филота, сын Пармениона. Гефестион хотел было подойти к ним. Но имя царя, произнесенное Каллисфеном, остановило его. - Слава многих людей зависит еще и от того, как их сумеют прославить, - важно, со снисходительным видом говорил Каллисфен. - Иной получает по достоинствам своим, а иной, совершив гораздо более славных дел, уходит в безвестность, потому что не нашлось человека, который сумел бы сказать о нем должное. Так и Александр и дела Александра зависят от меня, его историка. Я прибыл сюда, чтобы прославить царя. И если Александр станет равным богам, то не по лживым рассказам Олимпиады о его рождении, а по той истории, которую напишу я. - Да, пожалуй, это так и есть, - задумчиво отозвался Филота. - Но оценит ли Александр твою услугу? Он уже не раз доказывал свою неблагодарность людям, которые верно служили ему и сделали его тем, что он есть сейчас... И после короткого молчания спросил: - А кого из героев чтят в Афинах особенно? - Гармония и Аристогитона, - ответил Каллисфен. - Тех, что убили сына тирана Пизистрата? - Да, тех самых. Они убили тирана и уничтожили тиранию в Афинах. Филота снова помолчал, будто подбирая слова. - Скажи, Каллисфен, значит, тираноубийца может найти убежище в эллинских городах? - В Афинах, во всяком случае, он найдет убежище. "О чем они говорят? - нахмурясь, подумал Гефестион. - Что за странные речи у них?" Он вступил на террасу. Собеседники замолви. Филота, как-то растерянно взглянув на Гефестиона, бросил легкую шутку и поспешил уйти в зал. - Я искал тебя, Каллисфен, - сказал Гефестион озабоченно, - царь хочет ввести проскинесис... - Очень сожалею, - холодно ответил Каллисфен. Гефестион, стараясь говорить как можно убедительнее, положил руку на сердце. - Поверь, Каллисфен, это делается не из честолюбия, не из жажды излишнего поклонения. Это - политика. Ведь Александр теперь не только царь Македонии, он еще царь и Египта, и всей Азии. Эти народы привыкли обожествлять своих царей. - Только ли политика, Гефестион? Каллисфен, в своей благородной белоснежной одежде эллинов, не скрывая иронии, поглядел на лиловое одеяние Гефестиона и на драгоценные браслеты на его смуглых руках. Но Гефестион приводил все новые доводы, убеждая его отдать царю земной поклон. - Это укрепит славу царя среди азиатских народов и его право царствовать здесь. Он принял престол Ахеменидов, так должен принять и их почести! - Ты бывал в Афинах, Гефестион? - вдруг спросил Каллисфен. - Да, Каллисфен. Я бывал там в юности в то время, когда Александр жил в Иллирии. Я слушал афинских ораторов и философов. - И ты ведь знаешь Аристотеля? - Я учился у него. - А как ты думаешь, Аристотель одобрил бы это? - Каллисфен насмешливо кивнул на длинную шелковую одежду Гефестиона. - И как ты можешь, Гефестион, меня, эллина, племянника Аристотеля, просить кланяться по-азиатски? Я люблю Александра - воина, полководца, ты сам знаешь, как я восхваляю его деяния в своей истории, которую пишу. Но он теряет разум, слава лишает его рассудка, его тщеславию нет границ. Проскинесис? Невозможно! Я не могу стать варваром. - Мы не станем варварами оттого, что возьмем у них какие-то обычаи. И если научимся чему-нибудь у них - а у этих древних народов, клянусь Зевсом, есть чему поучиться! - то это пойдет нам только на пользу. - Проскинесис, например... - Но это нужно для укрепления нашего будущего великого государства, Каллисфен! Каллисфен нетерпеливо пожал плечами: - Ну, уж если для такой великой цели надо стукнуть лбом у подножия трона, я сделаю это. Он усмехнулся и отошел. Гефестион проводил его тревожным взглядом, Александр делал то, что задумал. Он силен, побеждая врагов. Но хватит ли у него сил победить друзей? Из глубины дворца появились телохранители; нижние концы их копий были украшены золотыми шарами, похожими на айву, за что их называли айвоносителями. Окруженный свитой, в багряных одеждах, в зал вошел Александр. На нем была длинная стола, широкий персидский пояс, и на голове, на светлых кудрях, - высокая тиара персидских царей. Драгоценные камни, словно дождь, сверкали на его груди, на плечах, на поясе его персидского платья. Александр величаво прошел к своему золотому ложу. Он поискал глазами Гефестиона, нашел и кивком головы подозвал к себе. Едва начался пир, едва зазвенели чаши, как философ Анаксарх, человек с выпуклыми, наглыми, хитрыми глазами и приторной речью, повел неожиданный разговор. - Я думаю, что гораздо правильнее почитать богом Александра, - громко, так, чтоб все слышали, сказал он, - а не Диониса и Геракла! Слова были дерзкими и лесть грубой. В зале наступила тишина. Кое-кто из гостей переглянулся, пожав плечами. - И не только за множество деяний следует почитать Александра, - не смущаясь, продолжал Анаксарх. - Бог Дионис - фивянин. Какое отношение он имеет к македонянам? Геракл родился в Аргосе, с македонянами его связывает только то, что Александр происходит из его рода. Не справедливее ли будет, если македоняне станут оказывать божеские почести своему македонскому царю? Гефестион, бледнея, следил за настроением в зале. Он знал, что Анаксарх заранее условился с царем о земном поклоне, и знал, кто будет поддерживать эту рискованную идею царя. Тотчас встали персы и мидийцы. Это совершенно справедливо. Они хотят сейчас же отдать царю земной поклон. Подняли голос и этеры царя, его телохранители, его придворные. Они все хотят сейчас же принести ему, сыну Зевса, божеские почести. Но старые македоняне и те из македонских военачальников, кто редко бывал при дворе, проводя жизнь свою в лагерях и битвах, ошеломленно молчали. И тогда заговорил Каллисфен: - Александр, вспомни об Элладе! Подумай: вернувшись туда, может быть, ты и эллинов, свободнейших людей, заставишь кланяться тебе в землю? Или эллинов оставишь в покое и только на македонян наложишь это бесчестье? О Кире, сыне Камбиза, рассказывают, что он был первым человеком, которому стали кланяться в землю. Но следовало бы вспомнить, что Кира победили скифы, люди бедные и независимые. Дария, сына Гистаспа, который наследовал царство Кира, - опять же скифы! А Дария Кодомана, нашего современника, победил Александр, которому в то время земно никто не кланялся! Александр сидел с пылающим лицом, но не прерывал Каллисфена. Шум голосов, поднявшийся вокруг, заглушил и заставил замолчать строптивого эллина. Александр будто совсем не слышал, что сказал Каллисфен, с улыбкой взял свою золотую чашу, отпил из нее и отдал Гефестиону. Гефестион сделал глоток и отдал чашу соседу, а сам быстро встал с ложа, опустился на колени и поклонился царю, коснувшись кудрями пола. Александр поднял и поцеловал его. Царская чаша пошла по кругу, к македонянам, к персам, к мидийцам... И все отпивали из нее, кланялись царю и получали от него поцелуй. Кое-где по залу шелестел ропот: - Это ли царь македонский? В персидском платье, в персидском поясе! - Целует персов... Тьфу! У Александра был хороший слух, он многое слышал. Но по-прежнему делал вид, что не слышит ничего. Только его четко очерченные губы все крепче сжимались. Чашу передали Каллисфену. Гефестион, страдая за Александра, боясь, что Каллисфен снова оскорбит царя, затаил дыхание. Что сделает этот человек? Но ведь он же обещал Гефестиону, что совершит этот земной поклон! Каллисфен пригубил чашу и с непринужденной улыбкой подошел к царю. Но где же проскинесис? - Царь, он не поклонился тебе! - тотчас закричал один из этеров, Деметрий. - Он не поклонился! Каллисфен стоял возле царя, ожидая поцелуя. Александр сделал вид, что увлечен беседой с Гефестионом и не замечает его. - Ну что же, - усмехнулся Каллисфен, - ухожу одним поцелуем беднее! Он отошел независимо и высокомерно. Нежное лицо Гефестиона побледнело - ведь Каллисфен обещал! Гефестион посмотрел на царя. Только бы Александр не принял это близко к сердцу, не все же сразу делается! Но Александр бешено сверкнул глазами вслед Каллисфену. Александру надо было, чтобы делалось все сразу, немедленно и все так, как он решил. Он уже не терпел сопротивления. Однако его быстрый взгляд уловил, как оживились его македоняне, его военачальники и даже многие молодые этеры, которые, казалось, так охотно кланялись ему в ноги! Поведение Каллисфена пришлось им по душе. Александр сумел сдержать свою ярость и какое-то время молчал, крепко закусив губу. Справившись со своим гневом, он негромко сказал Гефестиону: - Не надо проскинесиса. Чтобы впредь об этом не было речи. Гефестион посмотрел на него с недоумением. - Рано еще, - хмуро отметил Александр, - отложим на будущее. ИЗМЕНА Стояла жаркая осень 330 года. В садах светились прозрачные розовые виноградные гроздья. Желтые, как мед, огромные дыни горами громоздились около низеньких глинобитных дворов... Македоняне уже давно покинули Гирканию. Нынче они разместились в Дрангиане, где Александр занял дворец царя дрангианов. Хмурый и подавленный, он почти не выходил из дворцовых покоев. Неприятности и несчастья последних месяцев угнетали его. В пути горцы украли Букефала. Царь чуть не ослеп от гнева и от горя. Страшными угрозами уничтожить все племя Александр заставил их вернуть коня... Изменил Сатибарзан, сатрап Арианы, и погубил весь македонский отряд, который сопровождал его... Умер Никанор, сын Пармениона, преданный и любимый молодой полководец... И совсем недавно стало известно, что Бесс надел царскую тиару и называет себя царем Артаксерксом, царем всей Азии! Забот и горя хватало. А в войсках, среди солнечной азиатской тишины, томившей сердце, назревало недоброе. Теперь, когда не мучит огненная жара, когда воздух, плывущий с гор, свеж, как молодое вино, когда не надо думать о пропитании и воды для питья хватает, остается время для размышлений и раздумий. Македонские и эллинские военачальники все чаще становились в тупик. Что делает Александр? В роскошных шатрах македонских вельмож возникали тайные разговоры, рожденные опасениями. Люди, которые когда-то встали стеной, защищая права Александра на царство, ныне с неудовольствием, а порой с возмущением обсуждали его действия. - Создать единое государство, подчиненное царю? Было бы понятно, если бы захватить только западную часть Азии. Но весь мир? - Весь мир тоже можно захватить. Но кем будем мы, македоняне, в этом огромном мире. Нас не хватит, чтобы управлять всеми землями. Мы затеряемся среди варваров! - Он заменит нас варварами. - Нет, царь никем не заменит нас. Он хочет, чтобы и мы и варвары были равны в его царстве. - Это неслыханно! И этого не будет. - А разве мало уже персов-телохранителей среди его этеров? А эти двадцать тысяч персидских мальчиков, которых он велел обучить эллинскому языку и нашему военному делу? - Аристотель говорит, что варвар по своей природе - раб. Как же будем мы наравне с рабами? - А наш царь говорит, что и эллины и варвары по своему рождению равны. - Да, он это говорит. Я сам слышал. В раздумье качал головой Мелеагр, военачальник фаланг. - Государство, в которое войдут все народы... А править будет один Александр. Но это же пустая мечта! Отзвуки этих разговоров, этого недоумения и тоски бродили по лагерю, отравляя мысли людей. Это было как нагнетание солнечной жары в сухом лесу. Нужна была только искра, чтобы взлетело пламя. Александр, раздраженный дерзостью одного из своих этеров, Димна из Халестры, накричал на него и выгнал. Халестриец вышел глубоко оскорбленный. "Хватит, - в ярости повторял он про себя, - хватит терпеть! Царь, который отрекся от своего народа, уже не царь мне!" Мрачный, со зловеще бегающим взглядом, он поспешно отправился к молодому Никомаху, с которым дружил и которому доверял. В полутьме храма, куда он отвел Никомаха чтобы их никто не подслушал, Димн доверил ему страшную тайну. - Я решил убить царя. Он замучил нас всех своими безумными замыслами. Он замучил все войско. Помоги мне. Мы освободимся от него и вернемся домой. У юного Никомаха от ужаса замерло сердце. Он закрыл руками уши. - Я ничего не слышал, Димн! Я ничего не знаю! Пухлые губы его дрожали, рыжеватые волосы взмокли на висках. Но Димн не отступал: - Мы найдем союзников, Никомах. Очень сильных союзников! Никомах по-прежнему дрожал, тряся кудрями. - Нет, нет, Димн! Я не хочу... Я не могу... Я не буду... Димн понял наконец, что напрасно открылся Никомаху. Он мог бы сейчас убить юношу, но тот был так беззащитен, что у Димна не поднялась рука. Никомах видел, как Димн схватился за оружие. - Ты можешь убить меня, Димн. Но я не хочу... Не буду!.. Он вырвался из храма и побежал по улице, ослепленный слезами и солнцем. - Так смотри же, Никомах, - глухо донеслось из храма, - не выдай меня! Юноша, удрученный тайной, которой не мог вынести, долго бродил по узким, слепым улицам, среди желтых глиняных стен. Он старался избежать встречи с кем-нибудь из своих друзей, которые сразу заметили бы, что с ним случилось неладное... Молчать. Забыть. Выбросить из памяти сегодняшнее утро, как злое наваждение. Не было этого. Он не видел и не слышал Димна. Но, помимо сознания, он искал защиты и помощи. Блуждания привели его к Кебалину, к его старшему брату. Кебалин сразу понял серьезность положения. Знать это и не предупредить царя - преступление, за которое надлежит смерть. Кроме того, ему стало страшно и за царя. Если Александр умрет, что будет с македонянами, что будет с ним самим и его братом здесь, в такой далекой от родины и в такой враждебной стране? А кроме всего этого, он любил Александра. - Я иду. Никомах ни о чем не спрашивал: он понял, что брат идет к царю. Никомаху нельзя было идти вместе с ним, иначе Димн сразу догадается, что его хотят выдать. Кебалин подошел к царскому дворцу и здесь остановился. Он не был достаточно знатен, чтобы войти к царю. Надо подождать, может, кто-нибудь из военачальников пойдет во дворец, а может, появится и сам царь... Вскоре на площади перед дворцом появился военачальник царской конницы Филота, сын Пармениона. Окруженный свитой, в пурпуровом плаще, в сандалиях, украшенных золотом, Филота с надменной осанкой проходил мимо. Кебалин остановил его: - Прошу тебя, Филота, проведи меня к царю, меня есть к нему очень важное дело. Прошу тебя, убеди его выслушать меня поскорее! Филота взглянул на него, будто Зевс с Олимпа - Что за важное дело у тебя, что непременно надо говорить с царем? - Я знаю... о заговоре! Царя хотят убить! - Кто? - Димн задумал убить царя. Он сам сказал Никомаху! Филота иронически усмехнулся: - Что, друзья поссорились? И теперь один наговаривает на другого? - Нет, Филота, тут не ссора, поверь мне. И скажи обо мне царю, я обязан предупредить его! - Хорошо. Скажу. Филота пожал плечами и прошел во дворец. Бежали минуты, уплывали часы. Тени на улицах стали фиолетовыми. Македонские вельможи входили во дворец и уходили из дворца. Смеялись, сидя на белых ступенях, македонские мальчики, дети знатных людей, взятые во дворец для услуг царю и для обучения. Кебалин терпеливо ждал. Наконец из дворца вышел Филота. Кебалин тотчас поспешил к нему: - Ты видел царя, Филота? - Конечно. Мы долго разговаривали с ним о разных делах. - Ты сказал обо мне царю, Филота? - Да как-то не было подходящей минуты. Филота прошел было несколько шагов, но остановился, обернулся через плечо: - Завтра я буду разговаривать с царем наедине. Вот тогда и скажу о твоем деле. И он ушел, сверкая расшитым плащом, тяжелыми золотыми браслетами и драгоценными ножнами короткого меча. Свита последовала за ним, такая же надменная. Еще бы, они служат одному из самых сильных и влиятельных военачальников во всем македонском войске. Солнце зашло. Тьма накрыла город. - Нехорошее дело, - в раздумье сказал Кебалин, вернувшись домой. - Я не виноват, Кебалин! - жалобно отозвался Никомах. - Я не о тебе. Нехорошо, что Филота ничего не сказал царю. - Он скажет завтра, Кебалин! - А что, если те... твои друзья придут к царю раньше нас и признаются? Или их поймают и заставят сказать... Как на нас посмотрит царь? - Кебалин, мы ни в чем не виноваты! - В таких случаях оправдаться трудно, меч сечет и виноватых и невиновных... На другой день первой заботой было узнать, был ли во дворце Филота и сказал ли о нем царю. Кебалин почти весь день слонялся около дворца, лишь вечером он увидел Филоту. - Я совсем забыл о тебе, - небрежно ответил Филота. - Скажу царю в следующий раз. Кебалин, угрюмый, расстроенный, понял, что надо искать к царю других путей. Время проводит, опасность, быть может, совсем близка... От уже целых два дня он носит в себе тайну, которая сжигает его. Он набрался решимости и пошел во дворец, стража преградила ему дорогу. На счастье, Кебалина увидел молодой Метрон, хранитель царского оружия. Метрон знал Кебалина и впустил его. - Проведи меня к царю, Метрон! У меня к нему очень важное дело. - Что мне сказать царю, Кебалин? - Скажи... что его хотят убить. Метрон побледнел. - Пройди сюда. Жди здесь. Метрон втолкнул Кебалина в комнату, где хранилось царское оружие, и захлопнул дверь. Кебалин слышал, как удалялись его торопливые шаги, затихая в глубине дворцовых покоев. Александр мылся в ванне. Это была та самая светящаяся зеленым лунным светом ванна из оникса, взятая в лагере Дария после битвы при Иссе. Золотые флаконы с благовониями, сосуды с душистыми маслами и притираниями мягко мерцали в нишах, под колеблющимся светом золотых светильников. Александр с наслаждением дышал запахом розовой эссенции, которую только что влили в прозрачную воду ванны. Легкая дремота, приятные грезы обволакивали его. Сам того не замечая, македонский царь, столько раз ночевавший у костра в походной хламиде, все больше привыкал к роскоши. Внезапно в эту сладкую тишину ворвался чей-то тревожный голос: - Пустите меня к царю, пустите, дело не ждет! Царю угрожает опасность! Сразу исчезло все - покой, дремота, волшебное забытье. Александр накинул льняную простыню. - Пусть войдет. Метрон дрожал от волнения. - Царь, тебя хотят убить. Это сказал Кебалин. Он в оружейной, я задержал его. Глаза Александра стали холодными и жестокими. Он потребовал одежду и стремительным шагом направился в оружейную. Увидев его, Кебалин всплеснул руками от радости. - Царь! Слава богам, я вижу тебя живым и невредимым! Александр тут же, в оружейной, допросил его. Кебалин рассказал все, что узнал от брата. - Но ты, зная это, два дня молчал? Кебалину пришлось рассказать про Филоту. - Я два раза просил его предупредить тебя, царь! - Два раза? - Да. Два раза. Он обещал, но не нашел времени. Потому я здесь. - Два раза... И он два раза промолчал?! Царь сел на скамью. Плечи его поникли, словно на них навалилась тяжесть. Крепко сжав губы, он глядел в пол, покрытый изразцами, будто смертельно раненный человек. Расследовать заговор собрались ближайшие друзья царя, его этеры. Велели схватить и привести Димна. Послали за Филотой. Филота вошел, как всегда, с высоко поднятой головой. Он встретил холодный, вопрошающий взгляд царя и спокойно выдержал его. Он еще не знал, в чем его обвиняют. Димна принесли на руках. В ту минуту, когда царская стража пришла за ним, он ударил себя мечом. Его принесли и положили на пол. И тотчас на плитах возникло темное пятно крови. Александр подошел к нему. - Что вынудило тебя, Димн, на такое преступление? - с глубокой горечью сказал он. - Видно, тебе Филота показался достойнее македонского трона, чем я? Димн поднял на царя угасающие глаза. Хотел что-то ответить, но потерял сознание. Через минуту он умер. Этеры в смущении переглянулись. Умер единственный человек, который мог до конца раскрыть заговор. Александр отошел от него и опустился в кресло. - Кебалин заслуживает крайнего наказания, если он скрывал заговор против моей жизни, - сказал он, устремив на Филоту потемневшие глаза, - но он утверждает, что в этом виноват ты, Филота. Чем теснее наша с тобой дружба, тем преступнее твое укрывательство. Смотри, Филота, сейчас у тебя благосклонный судья. Если ты еще можешь опровергнуть то, в чем обвиняют тебя, - опровергни! Филота не смутился: - Да, царь. Кебалин действительно передал мне слова Никомаха. Но я не придал им никакого значения. Друзья поссорились, и все. Я просто боялся, что здесь меня поднимут на смех, если я буду тебе рассказывать об этом! Царь указал ему на окровавленное тело Димна. Филота нахмурился. - Да, - сказал он, - если Димн покончил с собой, значит, мне действительно не следовало молчать. Кругом сгустилась враждебная тишина. Филота оглянулся. И, увидев холодные, замкнутые лица этеров, их глаза, полные ненависти, вдруг бросился к царю и обнял его колени: - Александр, умоляю тебя, суди обо мне не по этой моей ошибке, а по нашей прошлой дружбе. Ведь я молчал не умышленно, я просто не придал этому доносу значения. Я ничего не знаю о Димне, я ничего не знаю о заговоре! Александр пристально глядел на него, стараясь понять не то, о чем он говорит, а то, о чем он умалчивает. Наконец Александр протянул Филоте правую руку в знак примирения. И, тяжело вздохнув, ушел. Эту ночь было трудно пережить. Александр ходил взад и вперед в гнетущей тоске. Гефестион, который молча сидел в кресле, поднялся, чтобы уйти. Но Александр остановил его: - Не уходи, Гефестион, не уходи! Не оставляй меня, Гефестион! Он так умолял, словно боялся, что Гефестион исчезнет навсегда, если уйдет сейчас из его спальни, и он, Александр, останется один, совсем один... Потому что он уже не знает теперь, кому можно доверять, если Филота все-таки изменил? Был ли он царю истинным другом? Или затаил свое коварство до того благоприятного для его замыслов дня, когда он убьет Александра и сам станет царем? Изменял ли Филота Александру на его военном пути? Всегда отважный в бою, решительный, уверенный в себе, Филота был большим военачальником... Несмотря на доносы рыжей Антигоны, Александр всю конницу отдал в его руки, а конница стала в македонских войсках решающей силой... С этой силой Филота сможет захватить царскую власть... А зачем ему эта власть? Александр знал зачем. Затем, чтобы повернуть все течение государственных дел по-своему, так, как хочет он, Филота, как хочет Парменион, как хотят и еще некоторые полководцы и о чем даже в палатках воинов идут строптивые разговоры... Об этих разговорах уже не раз сообщал преданный ему человек Евмен-Кардианец, его личный секретарь. Через его руки проходят не только военные дела, приказы и письма, но и доносы царю. Чего же хотят эти люди, противопоставляющие свою волю воле царя? Они хотят домой, в Македонию. Они считают, что достаточно взяли земли у персов, чтобы насытить и Македонию и Элладу хлебом и плодами. Они считают, что идти еще дальше, в чужие, опасные земли, нет никакого смысла, что эти вздорные замыслы царя не стоят тех лишений, которые приходится им терпеть, и той крови, которую приходится проливать. Ни разу Александр не дрогнул в самых опасных и тяжких битвах. А сейчас ему казалось, что земля уходит у него из-под ног. Нет. Пора положить этому предел. Он положит этому предел любой ценой. Он устранит все преграды и добьется того, что стало целью всей его жизни! Гефестион подошел к нему, положил ему на ласковую руку. - Александр, успокойся. Завтра мы все соберемся и обсудим это дело. А сейчас ложись и усни. Надо, чтобы завтра у тебя была ясная голова. Александр посмотрел на него снизу вверх, как младший брат на старшего. Ему, как никогда, нужна была сейчас верная опора. - А ты не уйдешь, Гефестион? - Нет, не уйду, Александр. - Не уходи. Я усну спокойно, только если ты будешь рядом со мной. - Я буду рядом с тобой, Александр. СУД ВОЙСКА На другой день у царя собрались все его ближайшие друзья, его этеры. Филоту не позвали. Велели прийти Никомаху. Юноша повторил все, что сказал брат. Его выслушали и отпустили. Первым заговорил Кратер. Один из близких друзей и лучших военачальников, энергичный, честолюбивый, Кратер не выносил высокомерия Филоты. Он возмущался, когда Филота самовлюбленно хвастался своими подвигами, своей Доблестью и, не стесняясь, напоминал царю о своих заслугах. Кратера оскорбляло, что он постоянно старался показать свое превосходство над всеми друзьями царя. Первый военачальник во всем войске и первый человек после царя! Сейчас был тот случай, когда Кратер мог высказать все, что накипело на сердце: - О если бы ты, царь, в самом начале этого дела посоветовался с нами! Мы убедили бы тебя, если бы ты хотел простить Филоту, что лучше не напоминать ему, сколь он тебе обязан, иначе ты заставишь его в смертельном страхе думать больше о своей опасности, чем о твоей доброте. Но ты не имеешь основания думать, что человек, зашедший так далеко, переменится, получив твое прощение. И даже если он сам, побежденный твоей добротой, захочет успокоиться, я знаю, что его отец Парменион, стоящий во главе столь большой армии, не останется равнодушным к тому, что жизнью своего сына он будет обязан тебе!.. У Александра дрогнули брови. Парменион! Ведь есть еще отец Филоты - Парменион. Как же Александр не подумал о том, что у Филоты за спиной стоит такая сила! - Часто бывает, - продолжал Кратер, - что благодеяния вызывают ненависть. Филота предпочтет делать вид, что получил от тебя оскорбление, а не пощаду. Значит, тебе предстоит бороться с этими людьми за свою жизнь. Берегись врагов в своей среде! Друзья поддержали Кратера. - Филота не скрыл бы заговора, если бы сам не участвовал в нем! - Даже простой воин, если бы услышал то, что сказали Филоте, поспешил бы предупредить царя, - ведь сделали же это Никомах и Кебалин? А он, Филота, один из первых полководцев царя, не нашел возможности сказать ему о таком важном деле! - И разве ты забыл, царь, как Филота отозвался на то, что жрецы объявили тебя сыном Зевса? "Поздравляю тебя с принятием в сонм богов. Но жалею тех, кому придется жить под властью превысившего удел человека!" - вот что он сказал тогда! Надо назначить следствие и заставить Филоту выдать остальных участников заговора. Так решили друзья царя - Гефестион, Неарх, Кратер, Эригий, Леоннат, Фердикка, Кен, Птолемей, сын Лага... Кен, потрясенный тем, что Филота, македонянин, мог задумать убийство своего царя, был особенно беспощаден. Кроме того, он был мужем сестры Филоты и боялся, как бы не подумали, что он, Кен, защищает его. Царь молчал. Наутро, будто ничего не случилось, по войску был объявлен поход. Филота, не спавший всю ночь, успокоился. Гроза миновала. Он остерегался разговаривать с кем-либо о том, что произошло. Друзей у него не было. Братья умерли. А отец далеко, в Экбатанах, как верный, старый пес сторожит сокровища царя. Целый день, как всегда роскошно одетый, как всегда надменный, Филота разъезжал по лагерю, готовил к походу конницу. Воины настороженно следили за ним, торопливо проверяли снаряжение, чистили коней и попоны. Филота был строг и немилостив. Сам македонянин, он никогда не обращался к македонянам на родном языке: он презирал язык своей родины, как презирал и воинов своих, пришедших из македонских деревень. В лагере никто ничего не подозревал. Никто не чувствовал тучи, нависшей над головой блестящего военачальника-царедворца. Даже сам Филота беспечно отгонял тревожные мысли, начинавшие мучить его. В течение дня он встречал то Кратера, то Неарха, то Кена. Ни один из них ничего не сказал Филоте, ни один не намекнул о случившемся. Молчат. Хорошо это или плохо? "Обойдется, - успокаивал он себя, - а этих негодяев, Кебалина и Никомаха, надо как можно скорее убрать, чтобы им неповадно было таскаться в царский дворец". Вечером у царя был назначен пир. Филота еле справлялся со своим волнением. Позовут его на этот пир или нет? Все ли осталось по-прежнему или судьба его уже изменилась? К вечеру пришли от царя с приглашением на ужин. Филота, вздохнул. Обошлось! "Смотри же, - сказал он сам себе, - смотри, Филота, будь осторожен, ты ходишь по острию меча!" Царский пир на этот раз был недолог. Царь почти не прикасался к чаше. Он дружески разговаривал с Филотой, как всегда. Филота торжествовал: враги хотели погубить его, но не удалось. Филота по-прежнему остается ближайшим другом царя, царь по-прежнему доверяет ему. Вино вдохновляло красноречие Филоты, он много говорил, и царь внимательно слушал, не сводя с него глаз. В своей самонадеянности Филота не замечал, что друзья-этеры, сидящие рядом, сегодня не в меру молчаливы и что в глазах царя застыло холодное отчуждение. Если бы Филота не был так самоуверен и самовлюблен, он бы уже теперь понял, что участь его решена. Наступила ночь. Огни погашены. Дворец затих, гости удалились. Но в тот глухой полуночный час, когда менялась вторая стража, во дворец вошли друзья царя - Гефестион, Кратер, Кен, Неарх, Птолемей... Следом явились Леоннат и Фердикка. На всех в мерцании светильников тускло поблескивали военные доспехи и бряцали мечи. Вокруг дворца стоял вооруженный караул. У всех выходов из лагеря стояли вооруженные отряды. Ни один человек не выйдет отсюда, чтобы отвезти Пармениону весть, что его сын арестован. Триста вооруженных воинов неслышно подошли и окружили дом Филоты, чтобы взять Филоту и привести на допрос к царю. В доме было темно и тихо. Начальник отряда Аттарий постучался - никто не ответил. Встревоженный воин загрохал в дверь рукояткой меча. Никто не отозвался. Стали ломать двери. Филота был дома. Он спал так крепко, что ничего не слышал, - сказалась бессонная ночь накануне и неразбавленное вино, которое он пил на царском пиру, обрадованный милостью царя. Филота не сразу понял, кто и зачем пришел к нему и кто осмелился его разбудить, сон еще туманил ему глаза. Внезапно его схватили за руки и заковали в цепи. Филота сразу очнулся и, увидев цепи на своих руках, понял, что все кончено. - Жестокость врагов победила - о царь! - твое милосердие! - сказал он упавшим голосом. И больше не произнес ни слова. Ему накинули на голову хламиду и повели во дворец. Царские этеры, его ближайшие друзья, всю ночь допрашивали Филоту. Александр ждал в соседнем покое. Он то ходил взад и вперед, то ложился. А потом вставал снова, мучимый тоской и видениями. Он слышал голос матери, неистовой Олимпиады, настойчиво и страстно заклинающей: "Убивай! Убивай! Их надо убивать!" То возникало перед ним тело его отца, царя Филиппа, с кровавой раной в груди, и теплая кровь падала ему на руки с кинжала убийцы... Ближайший его друг Филота, одаренный всеми милостями царя, замыслил его убить! Иногда вдруг появлялась надежда. Может быть, Филота сможет оправдаться. И тогда все тяжкое отпадет. И все будет снова, как прежде, все, как прежде. Он и не знал до этой ночи, как хорошо было прежде... Но этого не случилось. К утру вошел Гефестион и сказал, что они вырвали у Филоты признание. - Вы знаете, как дружен был мой отец с военачальником Гегелохом, - сказал Филота, - я говорю о Гегелохе, погибшем в сражении. От него пошли все наши несчастья. Когда царь приказал почитать себя как сына Зевса, Гегелох сказал: "Неужели мы признаем царя, отказавшегося от своего отца Филиппа? Мы попали под власть тирана, невыносимую ни для богов, к которым он себя приравнивает, ни для людей, от которых он себя отделяет". Гегелох сказал, что, если мы решимся возглавить его замысел, он будет нашим ближайшим соучастником. Но моему отцу его план показался несвоевременным - еще был жив Дарий. Тогда убили бы Александра не для себя, а для Дария. Но когда Дария не будет, то в награду за убийство царя его убийцам достанется Азия и весь Восток. Этот план был принят и скреплен взаимными клятвами. О Димне же я ничего не знаю. Впрочем, теперь это для моей участи уже не имеет значения... Утром собрали войско. Воины стояли в полном вооружении. Филоту вывели, накрыв старым плащом. Царь вышел к войску, он был печален. Сумрачны и бледны после страшной ночи допроса, рядом с ним стояли его друзья, Александр не мог говорить - волнение душило его. Войско охватила тревога, хотя еще никто не знал, что произошло. Наконец Александр поднял голову. - Преступление едва не вырвало меня из вашего круга, о воины! И я остался жив только по милости богов!.. Крик и стон прошел по войску. Их царя хотели убить! Их царя, их полководца! Александр рассказал войску о заговоре Димна и злых замыслах Филоты. Он огласил признание Филоты. И когда было сказано все, Александр отдал Филоту на суд войска и ушел. Воины возмущенные предательством Филоты, в ярости закидали его дротиками. По древним македонским обычаям, суд над преступниками вершили войска, и Александр знал, что суд этот будет беспощаден. СМЕРТЬ ПАРМЕНИОНА Этим не закончилась черная полоса жизни. Македоняне вспомнили про Линкестийца. Три года царь возил его за собой в оковах. Но все откладывал казнь - не то жалея Антипатра, не то опасаясь его мести, ведь Линкестиец был его зятем. Возбужденное войско еще волновалось, когда выступил Аттарий, тот самый Аттарий, что привел на суд Филоту. - А почему ты щадишь Линкестийца, царь? - крикнул он. - Пусть оправдается или пусть умрет! Александр и сам понимал, что дело Линкестийца пора закончить. - Приведите Линкестийца! Никто не узнал молодого, блестящего царского этера. Полуголый, истощенный, заросший бородой человек стоял перед затихшим войском. Он горбился, у него не было сил стоять прямо, цепи оттягивали ему руки. Увидев Александра, он вздрогнул и попятился. Несколько мгновений они смотрели в глаза друг другу. - Говори, - сказал царь, - оправдайся перед лицом войска. Я даю тебе эту возможность, которой ты, уличенный в злодеянии, не достоин. Оправдайся, если сможешь! Три года Линкестиец ждал этого дня. Три года обдумывал речь, которую он произнесет, если его будут судить. Эта страстно жданная минута наступила. Линкестиец поднял голову. - Я первый назвал тебя царем, Александр... - Но ты первый и предал меня! Линкестиец обернулся к войску. Перед, ним стояла толпа вооруженных людей, разъяренная, настороженная, глаза их - как острия мечей, направленных на него... И вдруг он почувствовал, что не может произнести ни слова. - Ну говори, оправдывайся! Линкестиец сделал отчаянное усилие - от его слов сейчас зависит не только свобода, но и жизнь! - вздохнул, подавил подступившее рыдание, пробормотал что-то... Но так ничего и не смог сказать, он забыл все, что хотел сказать. - Совесть не дает ему солгать! - раздались голоса. - Ему нечего сказать! - Изменник! Линкестийца убили. Войско совершило свой суровый суд. Однако во дворце не наступило спокойствие. Филоту казнили, но остался в живых его отец Парменион... Парменион ничего не предпринимал против царя. Обвинений ему предъявить было невозможно - их не было. Было только перехваченное письмо, и в нем туманные строчки, внушавшие подозрение. "Сначала позаботьтесь о себе, - писал Парменион своим сыновьям Филоте и Никанору, - затем о своих; так мы достигнем желаемого". Было еще признание Филоты, быть может вынужденное. Но и Александр, и ближайшие его друзья и советники понимали, что Парменион, лишившись своего последнего сына, никогда не забудет и не простит этой утраты.