Кто поручится, что он теперь не поднимет против царя доверенное ему войско? И разве не замышлял он уже и раньше, по словам Филоты, убить Александра, договариваясь с Гегелохом? - Измену надо уничтожить с корнем, - сказал на тайном совете Кратер, - иначе будут тяжелые последствия. Все согласились с Кратером. Кратер высказал то, что царь и сам уже считал неизбежным. - Пусть будет так, - сказал Александр, утверждая смертный приговор Пармениону, человеку, который уже давно тяготил его и мешал ему. На рассвете, когда небо чуть позеленело на востоке, из лагеря выступил отряд арабских всадников на быстроходных дромадерах. Дромадеры бежали длинным шагом, почти не останавливаясь, в сторону Мидии, опережая самые быстрые вести, которые могли прибыть туда из лагеря царя. Возле Экбатан, когда уже никто не мог ни подстеречь, ни остановить их, всадники сбросили белые арабские бурнусы. И уже в своих македонских одеждах въехали в город. Стояли ясные, безветренные дни. В такие дни отчетливо видны очертания гор и леса, косматым плащом спадающие по склонам. В такие дни хорошо дышится, душа освежается бодростью, и человек чувствует себя почти бессмертным. В такие дни Парменион любил бродить в садах старого дворца мидийских и персидских царей. Все было дано для счастья - тишина, безопасность, роскошь дворцовых покоев, прелесть мидийской природы, слава, известность, почитание, власть... Но Парменион был печален. Это была печаль о погибших сыновьях. Двое сыновей его умерли... Оба молодые... Их ждала жизнь, полная славы, а они умерли даже не в бою - Гектор утонул в Ниле, Никанор умер от болезни. Остался один Филота, его опора, его гордость... Это была печаль старости, которую он здесь, в Экбатанах, начал отчетливо и болезненно ощущать. Ни красота женщин, ни богатство, ни разгульные пиры, похожие на те, что шумели при царе Филиппе, не волновали его. Как много отнимает старость у человека и как мало дает взамен! Что она дает? Спокойствие чувств, равное холодному безразличию. Груз воспоминаний, тяготящий сердце. Боль неотомщенных и непрощенных обид... Его все забыли. Молодым не нужны старики. Парменион присел на каменную, согретую солнцем скамью. Прекрасная лиственница раскинула над ним светлую шелковую хвою, пропуская рассеянный солнечный свет. ...А старики молодым очень нужны, молодые сами не понимают этого. Для совета, продиктованного жизненным опытом, для помощи, для руководства... Впрочем, может быть, это кому-нибудь и нужно. Но не царю Александру. Много непонятного делает этот своенравный человек, много бессмысленного и ненужного. "Ну, давай разберемся, - сказал Парменион, обращаясь к самому себе: старые, одинокие люди часто разговаривают сами с собою, - давай разберемся. Зачем нам строить мосты и дороги в земле варваров? Зачем устраивать больницы и академии? Зачем чинить плотины и каналы в Египте? Зачем строить Александрии по всей азиатской стране? Что сказал бы царь Филипп, видя, как неразумно его сын растрачивает огромные сокровища и силы македонской армии! Не спорю, он умеет побеждать. Он захватывает города один за другим. Но как часто случается, что он ради ничтожного чертежа на карте гонит войско в самые неприступные места! А зачем? Видите ли, ему надо знать, что там находится! Ах, царь Филипп, почему ты умер так рано!" "Видишь ли, Парменион, - отозвался царь Филипп, - я бы не смог совершить того, что совершает Александр..." Царь Филипп сидел с ним рядом на каменной скамье. Солнечный свет, рассеянный нежной хвоей лиственницы, падал на его кудрявую голову и широкие плечи. "А кому это нужно, царь, кому нужно то, что делает Александр?" "Будущим поколениям, Парменион. Александр завоевывает новые земли для нашей бедной маленькой Македонии и для городов великой Эллады, которые вечно сидят без хлеба. Он налаживает торговые пути, которые позволят купцам свободно провозить товары по всем странам. В городах, которые он строит по всей Азии, будут жить наши македоняне! Подумай: мы с тобой властвовали только над какими-то полудикими племенами варваров, а наши потомки будут властвовать над всем миром!" "Над всем миром"! Филипп, ты подумай сам, может ли один человек, даже самый великий, править всем миром? Каждый народ хранит веру своих отцов, свои обычаи. Каждый народ любит свою родину и будет всегда стремиться сбросить нашу власть. Мы можем захватить весь мир, но не сможем удержать. Честолюбие Александра стало его безумием. Ведь и Антипатр держится тех же убеждений, что и я, а мы оба, и Антипатр и я, твои старые боевые друзья, Филипп, мы всегда были преданы твоему дому. Однако согласится с неистовыми и неразумными устремлениями Александра я не могу, Филипп!" "Уж не думаешь ли ты изменить ему, Парменион?" "Я никогда не изменял своим царям. Однако если царь вершит дела, несогласные с моим разумом, легко ли мне подчиняться ему, Филипп? Я еще могу держать копье в руке, я могу командовать армией... Разве мало я одержал побед в жизни? Разве я не могу побеждать и теперь? А я вот сижу здесь, сторожу сокровища. Правильно он поступает, по-твоему?" "Будь мудрым, Парменион. Видно, пришло наше время уходить с дороги и не мешать молодым... Пойдем, Парменион, пора! Пойдем, Парменион... Парменион!.." Парменион вздрогнул, открыл глаза. Тонкая тень лиственницы лежала на скамье... - Парменион! Перед ним стоял начальник стражи. Парменион в замешательстве глядел на него, он еще слышал голос Филиппа. - К тебе посланцы от царя Александра, Парменион. Парменион очнулся. - Они во дворце? - Нет. Они идут сюда. Четверо македонян в блестящих доспехах шли к нему по аллее. Парменион встал и пошел им навстречу. Солнце слепило ему глаза, и он не сразу узнал, кто явился к нему. "Вспомнил-таки обо мне царь!.. - подумал он. - Но кто же это? Стратеги Мидии... Ситалк, Клеандр, Менид. Что им нужно от меня? А это - неужели Полидамант?" Да, это он, его любимый военачальник и друг, который столько раз ходил с ним в сражение и столько раз стоял рядом с ним в самых жестоких боях... - Полидамант! - Парменион в волнения протянул к нему слегка дрожащие руки. - Значит, еще любят меня боги, если они решили привести тебя ко мне! Полидамант постарался улыбнуться, но кровь отхлынула от его лица и улыбки не получилось. Однако Парменион в своей радости ничего не замечал. Он так же сердечно приветствовал и остальных гостей, ласково повторяя их имена - Клеандр, Ситалк, Менид!.. - Как поживает царь? - спросил он. - Я давно уже не получал от него никаких известий! - Ты узнаешь это из письма, - ответил Полидамант, подавая ему письмо, запечатанное печатью царского перстня. Парменион тут же прочитал письмо. - Царь готовит поход на арахозиев, - сказал он, задумчиво свертывая свиток. - Деятельный человек, он никогда не знает отдыха. Однако, достигнув столь большой славы, он должен беречь свою жизнь и не бросаться в битвы так безоглядно. - Вот еще одно письмо тебе, Парменион, - вдруг потеряв голос, сказал Полидамант, подавая письмо, запечатанное перстнем Филоты, снятым с его мертвой руки. Бледные, в красных веках глаза старого полководца осветились счастьем. - От сына! Парменион сломал печать. Свиток развернулся... В это мгновение Клеандр ударил его мечом. Парменион пошатнулся, не понимая, что произошло. Свет в его глазах погас. Он упал. И тут же все остальные пронзили его, уже мертвого, своими мечами, выполняя волю царя. Начальник стражи увидел это. С криком ужаса он побежал к войску, в лагерь. - Пармениона убили! Измена! Убили Пармениона! Воины, схватив оружие, хлынули к воротам сада, готовые растерзать убийц. Но подоспела вооруженная свита и заслонила посланцев царя. Воины трясли ворота, кричали, проклинали, угрожали, что разломают стены... - Выдайте убийц! - Кровь за кровь! - Впустите сюда их военачальников! - приказал Клеандр. Разъяренные воины вошли, сжимая в руках оружие. Полидамант поднял и показал им письмо с печатью царя. Это было письмо к войску. Услышав, что царю угрожала измена, воины притихли и разошлись. Но не все. Осталась большая толпа над окровавленным телом старого полководца, с которым прошли столько земель и выдержали столько сражений... - Позволь, Клеандр, хотя бы похоронить его! - Нет, - отвечал Клеандр, - нельзя отдавать погребальных почестей изменнику. Воинам уже стало известно, что Клеандр среди тех, кто принял начальство над войсками Пармениона. И они снова упрашивали его: - Он так долго служил царю, Клеандр! Ему семьдесят лет, а он, как юноша, выполнял все приказания царя. Не лишай его последнего пристанища! Клеандр боялся, что этим оскорбит царя. Но сердце его не выдержало - он разрешил похоронить Пармениона. И воины-македоняне, по македонскому обычаю, сложили своему полководцу высокий погребальный костер. Как буря идет по лесу, так весть о том, что казнен за измену Филота и убит Парменион, пошла по войскам. Все родственники и друзья этой семьи с ужасом ждали ареста и смерти. По старому македонскому закону, все родственники изменника и люди, близкие ему, должны быть казнены, хотя бы сами они и были никак не причастны к злодеянию. Некоторые из родственников Пармениона тут же покончили с собой - все равно смерть, а может быть, и пытка. Многие из них в смятении и отчаянии бежали в горы. Лагерь волновался. Александр, узнав об этом, вышел к войску: - Пусть родственники и друзья Пармениона и Филоты остаются в лагере. Я должен был бы, по нашему македонскому закону, их казнить. Но я своей царской властью отменяю этот закон. Виновен только виновный. А виновные уже наказаны. Буря в войсках улеглась. Родственники Пармениона вернулись в лагерь. Зреющее сопротивление было задушено, уничтожено, убито. Теперь Александр мог диктовать свою волю, и никто не смел прекословить ему. ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА С БЕССОМ Аристобул, как и другие историки, бывшие в войске, по приказу царя вел путевой дневник и записывал в него все, что поражало его или казалось стоящим внимания. Так он записал, что гора Кавказ [Здесь имеются в виду горы Арианы - области на Иранском плоскогорье. Македоняне, не имея карты, считали, что это Кавказский хребет.], возле которой царь ныне, в 329 голу, основал еще одну Александрию, самая высокая гора в Азии. Склоны этой горы голые и каменистые, а растут на ней только теребинда и душистая трава сильфий, лучшая приправа к мясу. Но хоть и бесплодна гора, а людей здесь много. На склонах пасутся большие стада - и крупный скот, и овцы. Овцы очень любят сильфий, они издали чуют его, бегут туда, где он растет, откусывают цветок и выкапывают корень. Приходится все места, где растет сильфий, огораживать. Эта трава высоко ценится. Войско Александра терпело бедствия. Бесс опустошил всю местность вплоть до этой огромной горы. В горных долинах воины шли, увязая в снегу, страдая от холода, усталости, от недостатка еды и сна. Лошади изнемогали, падали, умирали, по всему пути горного перевала лежали их безжизненные тела. Но царь был непреклонен. Для него не существовало неприступных гор и непроходимых дорог. Он шел вперед, и войско шло за ним. Александру надо было поймать Бесса. В Бактрии никто не задержал Александра. Он с ходу захватил самые большие города - Бактры и Аорн. Оставив в Аорне сильный гарнизон, Александр прошел к реке Оксу, по следам Бесса, ушедшего за Окс. Глубокое течение мутно-коричневой реки влекло огромную массу воды. На плоских, унылых берегах пустынно завывал ветер. На том берегу реки среди истоптанного снега чернели остатки сожженных судов, и серый пепел взвивался над ними. Переплыть реку невозможно - река в ширину не меньше шести стадий. Попробовали забивать колья, чтобы навести мосты. Река без всякого усилия выворачивала колья и уносила по течению. Можно бы еще и еще раз попытаться установить опору для моста, но на пустом берегу не было леса. Тогда Александр снова вспомнил Кира, его переправу через Тигр и Евфрат. И свою переправу через широкий Истр, которую он осуществил когда-то в дни своей ранней юности и первых боев. Снова, как и тогда, македонские воины собирали шнуры, из которых сделаны их походные палатки, набивали их соломой, зашивали наглухо, так, чтобы не проникла вода. Пять дней переплывало войско через Окс на этих нетонущих мехах. Пять дней переправляли конницу и запасы провианта. И снова, еле отдохнув, македоняне следовали за своим царем туда, где новый персидский царь Артаксеркс готовил им сопротивление. Александр с удивлением убеждался, что страна сдает города, но не покоряется. Где-то в глубине горных долин Согдианы разрастается войско повстанцев. Бесс - Ахеменид, законный наследник персидских царей. Он может легко поднять на Александра племена, исстари подчинявшиеся персидскому владычеству. Неожиданно, когда войско остановилось на отдых, в лагерь к царю явились посланцы. Они сказали, что их прислал Спитамен. - С чем вы пришли ко мне? - хмуро спросил Александр. - Спитамен велел передать тебе, царь, что если ты пошлешь хотя бы небольшой отряд, то можешь схватить Бесса. Спитамен и Датаферн решили выдать его тебе. Александр не ожидал такой удачи. Значит, Спитамен, самый опасный его противник, изменил персам и перешел на сторону Александра! Значит, ему не придется пробивать себе путь сквозь бои с повстанцами местных племен, поднявшихся на него! Взять Бесса Александр послал Птолемея, сына Лага. Решительный, жестокий и смелый, военачальник Птолемей помчался в лагерь Спитамена. Три гиппархии этеров, конные дротометатели, щитоносцы, лучники - все это войско легкое и отважное, словно буря летело вместе с Птолемеем. Военачальники Александра, по примеру своего царя, умели делать за короткое время огромные переходы. Птолемей вместо одиннадцати дней пути внезапно, на пятый день, прибыл в лагерь Спитамена. Дымящиеся, с запавшими боками и сбитыми копытами, лошади, тяжело дыша, остановились у желтых каменных стен небольшого селения. Никто не встречал Птолемея. Громоздкие, с металлическими бляхами ворота были закрыты. В селении стояла странная тишина. Птолемей велел глашатаю объявить, что жители останутся целыми и невредимыми, если откроют ворота и выдадут Бесса. Ворота медленно открылись. Толпа поселян, сгрудившись, стояла на площади. Никакого войска в селении не было. - Где Спитамен? - спросил Птолемей. Из толпы вышли старики. Низко кланяясь, они объяснили, что Спитамена здесь нет. - Они стояли здесь лагерем сегодня ночью. А утром ушли. И Спитамен, и Датаферн. У Птолемея напряглись скулы. - А Бесс? - Бесс остался. Он у нас под стражей. Спитамен велел выдать его. Берите. Птолемей нашел Бесса в старом сарае, на соломе, с цепями на руках. Из полутьмы сверкнули на Птолемея яркие черные глаза и оскал белых зубов. Смеется он, что ли? Увидев Птолемея, Бесс встал, громыхнул цепью. Он не смеялся. Он скалил зубы от невыносимой злобы, от усилия разорвать цепи, от безумного желания убить этими цепями всех, кто подвернется, а потом бежать. Птолемей хладнокровно наблюдал за его резкими движениями. Бесс напоминал ему зверя, попавшего в капкан. - Они изменники! Они все изменники! - кричал Бесс. Охрипший голос его был как клекот хищной птицы. - Они выдали своего царя, меня, Ахеменида! Македонянин, догони их, они достойны казни! Птолемей не отвечал ему. - Отправьте гонцов к царю, - приказал Птолемей. - Спросите, как мне поступить с Бессом - Не с Бессом, изменник! - закричал Бесс. - С царем Артаксерксом, Ахеменидом! Я - царь всех стран по праву рождения!.. Птолемей вышел на улицу. После духоты и тьмы последнего жилища Бесса день показался свежим и прекрасным. Птолемей остановился, вздохнув, поднял глаза к легкой синеве неба. Повеяло волнующим запахом талого снега и теплой земли. "Это запах весны, - подумал Птолемей. - Весна недалеко..." Суровый воин мечтательно улыбнулся, сам не зная чему. Но тут же согнал эту неуместную улыбку. - Поставьте сильную стражу. Заприте ворота. Ни на шаг не отступать от Бесса, еще раз упустить его нельзя. Воины плотным кольцом окружили сарай, где сидел Бесс. Еще более плотная защита поставлена была вокруг стен селения. Птолемей почти не спал, он то и дело выходил из палатки и шел проверить: на месте ли Бесс? Бесс был у него в плену. Но мучило, что ни Спитамена, ни Датаферна не оказалось в лагере. "Почему они ушли? Или им стыдно было выдать Бесса своими руками? Или они не решились довериться мне?" Птолемей чувствовал себя обманутым. Он всю дорогу, мчась сюда, обдумывал, как бы ему захватить и Датаферна и Спитамена. Особенно Спитамена. Это было бы крупным успехом. Но хитрый Спитамен разгадал его замысел! Приказ Александра пришел в пути, когда Птолемей, взяв Бесса, двигался обратно. Царь велел поставить Бесса справа от дороги, по которой пойдет войско. Он велел сорвать с Бесса все одежду - пусть этот царь Артаксеркс стоит голый, в цепях и ошейнике, перед глазами всей армии и служит посмешищем. Пусть знают все, как кончают жизнь изменники, убивающие своих царей! Прошел сильный ливень, остатки жидкого снега смыло, и сразу потоки теплого солнца хлынули на отдохнувшую землю. Дул тугой влажный ветер, вздымая короткие хламиды македонян. Отряд стоял справа от дороги чуть углубившись в долину. А у самой дороги стоял голый Бесс. Ошейник и цепи тускло светились на его желтом жилистом теле. Черный горящий взгляд неотрывно сверлил дымку испарений, в которой исчезала дорога. Медленно идут часы, как вода в арыке. Бесс не знает, сколько прошло времени. Да, времени для него вообще нет. Есть ожидание. Он не знает, сколько ему еще стоять здесь, под ветром, под солнцем, под неутихающими насмешками македонян, которых эти насмешки развлекают и помогают коротать время. Македоняне разжигают костры, что-то едят. Бесса это не касается - он по ту сторону обыденной жизни. Он ждет Александра. За все время он выпил только кружку тепловатой воды, поданной из жалости. Наконец, уже к вечеру, сквозь серебристую дымку долины засветились длинные огни копий, обозначились ряды конницы, блестящая оправа щитов, гребни шлемов. Глухой топот коней заполнил долину. Шло войско. Бесс выпрямился, вытянул шею. Сейчас он увидит Александра и Александр увидит его, царя Артаксеркса, Ахеменида, царя всех стран и народов. Он избавит Бесса от этой муки, он сам - царь, он не позволит так унижать царский сан! Конница шумно шла мимо, не замедляя хода. Всадники глядели на Бесса из-под шлемов - изумление, выкрики, смех... Пошла походным строем фаланга - и опять выкрики и глумление. Бесс уже почти не слышал их, его страдание достигло предела. Он все еще ждал Александра и все еще надеялся на его защиту. Но вот вдали возникло облачко пыли. Оно быстро приближалось. Засверкали доспехи. Впереди своей свиты вдоль войска, по свободному правому краю дороги, мчался на боевой колеснице Александр. Увидев Бесса, царь круто остановил колесницу. Бесс собирался грозно упрекать Александра, напомнить, что он - Ахеменид, потомок царя Кира. Но встретился взглядом с его ледяными глазами, полными ненависти, и у него отнялся язык. - Почему ты, Бесс, так жестоко поступил с Дарием? - спросил Александр. - Он был твоим родственником и благодетелем, и он был твоим царем! Почему же ты арестовал его, заковал его в цепи, а потом и убил? - Не один я убил его, - жалобно ответил Бесс, - так решила вся его свита. Мы хотели заслужить твое помилование!.. - Помилования не будет, - прервал его Александр. - Вспомни! - закричал Бесс. - Вспомни, что я - Ахеменид!.. - Дарий тоже был Ахеменидом, а ты убил его. - И, больше не взглянув на Бесса, Александр отдал короткое приказание: - Бичевать. И казнить. Колесница с грохотом помчалась дальше. Слова приказа ударили, как молния, - у Бесса подкосились колени. Было так, как приказал Александр. Глашатай объявил войскам о преступлении Бесса. Бесса бичевали, а потом отослали в Бактры и там казнили его. Александр не прощал цареубийц. ВОЛЬНОЛЮБИВАЯ СТРАНА В Мараканды [Мараканды - ныне Самарканд.] Александр вступил весной. Зеравшанская долина встретила измученных людей теплом и светлой тишиной. - Мне говорили, что эта долина прекрасна, - сказал Александр, - но я вижу, что она еще прекраснее, чем я думал. Грозные горы отошли назад. Воины с суеверным страхом оглядывались на них. Вблизи желтые. За желтыми - лиловые. За лиловыми - острый конус белой вершины и черные тени ущелий, уходящих вниз. Люди не верили себе, Что были там и что вырвались из этого страшного царства мрака, холода, зловещих видений и таинственных голосов, окликавших их... Полководец Кратер, который всегда шел вместе со своими отрядами, подшучивал над ними: - Камни падают в пропасть, а вы вздрагиваете, как дети! Но воины были уверены, что они идут где-то близко от входа в подземное царство и что голоса погибших в боях окликают их. Долина, в которую вступили македоняне, вся светилась молодой зеленью. Широко разлившаяся река сверкала под солнцем; ее блеск сквозил среди цветущих садов. Эту веселую реку, которая сопровождала их от самых гор и уходила далеко в равнину, македоняне назвали Политимет, хотя у нее было свое древнее имя, данное жителями этой страны. Они называли ее Зеравшан. Посреди зеленых рощ и розовых садов на холме возвышалась желтая двойная стена города, сложенная из крупных сырцовых кирпичей. Это были Мараканды. Армия, сминая и затаптывая по пути высокие свежие травы и молодые посевы, хлынула к Маракандам. Город открыл ворота. Армия остановилась на отдых. Отдышались, отогрелись, отоспались, запаслись провиантом, откормили коней. Наступило лето, пожухли свежие травы, Политимет вошла в свое русло- Из этой долины уходить не хотелось. Но отряды Спитамена, усиленные отрядами скифов, росли, пополнялись бактрийцами и другими племенами, ютившимися в горах. Пока не пойман Спитамен и не разбито его войско, успокоиться было нельзя. Македоняне с сожалением покинули Мараканды. Они вышли к какой-то неизвестной реке. Коричневая вода широко бурлила среди серебристо-серой гальки своих берегов, у реки остановились с недоумением. Александр приказал позвать своих географов и землемеров: - Что это за река? - Это, судя по всему, река Танаис [Танаис - Дон.], - посовещавшись, сказали географы. - Варвары называют эту реку Орксантом, - возразили землемеры, которым приходилось общаться с местными жителями, - а иные зовут ее Яксарт [Яксарт - Сырдарья.]. В стране, куда из Эллады нет дорог, все неизвестно, все незнакомо. - Значит, не об этом Танаисе говорит Геродот? - усомнился Александр. - Танаис, о котором он пишет, вытекает из большого озера и впадает в Меотиду... Географы настаивали: - Значит, тот другой Танаис. А это - наш Танаис. Он проходит границей между Азией и Европой. - Где мы находимся? - спросил Александр. - Перестаньте спорить и скажите толком: в какой точке Ойкумены мы находимся? Землемеры и географы снова заспорили, и ни один из них не мог точно ответить на этот вопрос. Здесь, в долине не то Танаиса, не то Орксанта или Яксарта, согды напали на воинов Александра, когда те пошли за фуражом. Согды разбили македонской отряд, не оставили в живых ни одного человека. Целое войско, тысяч тридцать, появилось в долине и исчезло в горах. Македоняне, и сами разъяренные, знали, что Александр не оставит этого безнаказанно. Они уже умели осаждать горы и взбираться по крутизне. Битва была жестокой. От тридцати тысяч согдов осталось тысяч восемь. Много погибло и македонян. А самого македонского царя опять вынесли на руках из боя - тяжелая стрела пробила бедро и отколола частицу кости. Пришлось лечь. Ни ходить, ни сидеть на коне он сейчас не мог. Это раздражало Александра. Он устал от усилий покорить эту страну. Он не боялся больших сражений и никогда не сомневался в своих победах. Он уже захватил все большие и маленькие города Бактрии и Согдианы, и во всех городах стоят его гарнизоны. Эта непонятная страна почти не сражается - мелкие стычки, внезапные нападения... И все-таки она его не пропускает через свои земли. Это сердило, выводило из терпения. И главное - это мешало Александру двигаться дальше. Наконец наступило утро, когда Александр почувствовал, что может ходить без усилия. Он вышел из шатра, с удовольствием расправил плечи. Над горами светилось зеленое небо. Бесшумная река казалась совсем темной в серебристой кромке берегов. За рекой, уходя в неизвестную даль, дремали неведомые земли... Александр отошел от шатра. Ему подали чашу с вином. Здесь, в одиночестве, по обычаю македонских царей, он с молитвой совершил возлияние богам. Он снова чувствовал себя сильным и готовым к действию. Еще раз огляделся кругом. И его глазам вдруг открылось, что здесь прекрасное место для города. "Клянусь Зевсом! - радостно, как всегда, когда замысел его обещал удачу, думал он. - Это будет большой город, крепость, еще одна Александрия. Мы защитим стенами этот город от скифов - их много за рекой". Небо стало розовым. Освещенная зарей, земля казалась фиолетовой. Возле шатра у накрытого для завтрака стола царя ждали этеры. Вино, козий сыр, ячменные лепешки... Царь, прихрамывая, шел к столу, шел улыбаясь, с высоко поднятой головой. - Здесь будет город, друзья! Этеры оживились. Они знали, что Александр любит строить города, и мысль эта никому не показалась неожиданной. Лагерь разжигал костры. Роса рассыпалась по земле драгоценными камнями. А царь, окруженный этерами, землемерами, строителями, Уже ходил по равнине, намечая план будущего города. И вот уже на берегу реки множество людей месят желтую глину, делают кирпичи, сушат их на солнце. Инженеры-строители прокладывают Улицы. Хромающий царь целые дни ходит по равнине, намечает городские стены. Ему нужен этот город, город-крепость, город - его военная опора Вдруг известия одно за другим - и хрупкая тишина сразу разрушена. Все захваченные Александром согдийские города восстали. Там перебили гарнизоны. Там сражения. Согды не хотели терпеть чужеземцев на своей земле, не хотели терпеть их новых городов, берущих в плен Согдиану. И снова Спитамен! И опять война. Александр не сдерживал своей бушующей ярости. Пощады восставшим жителям не было. Мужчин убивали. Женщин и детей отдавали в рабство. Немедля, тут же, он усмирял согдийские города, заново захватывал их и, опустошенные, заселял македонянами. Вокруг двух еще не взятых городов Александр поставил конницу. Испуганные согды, увидев, что соседние города горят, дым пожаров виден издалека, в ужасе покинули свои жилища и, как и предвидел Александр, побежали в горы. Но убежать не удалось - на их пути была заранее поставлена македонская конница. И согды, не желавшие покориться, погибли все под македонскими мечами и копьями. За два дня Александр взял пять городов - пять городов, задумавших сбросить его владычество. Все эти города, в безумье гнева своего, он опустошил и залил кровью. И уже не было в них мирных людей, жизнь замерла. Лишь звон и бряцание мечей и копий слышался в них да крики грубых, пьяных воинов-победителей... Да еще вой собак по ночам возле холодных, разрушенных очагов. Стоял еще, не сдаваясь, большой город Кирополь - город Кира. Защитники густо теснились на высоких стенах города, полные решимости защищаться. Александр подвел к стенам машины. Начался штурм. Гул таранов, крики воинов, брань, угрозы... "Придется немало повозиться с этим городов - с досадой думал Александр, объезжая на своем черном коне Кирополь. - Все равно сдадутся, все равно будут убиты. Неужели они думают, что Александр уйдет из-под Кирополя после всех городов, которые взял? Безумцы. Они добиваются своей гибели..." Он пристально разглядывал светлыми хищными глазами стены и ворота Кирополя, отыскивая наиболее слабое место. И вдруг осадил коня. Через город протекала река. Время зимних дождей давно прошло. Воды реки схлынули. И теперь почти пересохшее русло уходило под стену, открывая вход в город. Царь Кир, ты не сберег свой город, ты сам научил врага, как взять его. Когда-то, как говорит Геродот, ты по руслу реки вошел в Вавилон. Вот так же Александр сегодня войдет в Кирополь! Пока защитники, сгрудившись на стенах, всеми силами отбивались от македонских таранов, Александр с небольшим отрядом лучников и щитоносцев незамеченным вошел в город по руслу реки. А когда его увидели, он уже успел открыть городские ворота и впустить свои войска. Битва была жесточайшая. Здесь был совсем другой народ, чем в тех многих странах, по которым прошел Александр. Этот народ невозможно было сломить, и не сражался здесь только мертвый. Опытное, привыкшее к бою, к дисциплине и к жестокости македонское войско одержало верх. Македонский гарнизон занял Кирополь. А царя снова вынесли на руках из битвы. Он раненный камнем в голову, упал без чувств. Открыв глаза, Александр увидел красное небо. Оно было густо-красное, с лиловым отливом. - Это кровь, - прошептал он в полубреду, - это все кровь... Она с земли поднялась на небо. Но, Зевс и все боги, зачем они сопротивляются мне? Ведь меня нельзя победить, жрецы Аммона предсказали это... Зачем же они сопротивляются? - Александр... - тихо окликнул его встревоженный голос Гефестиона. - Александр, что с тобой? Опомнись! Александр закрыл глаза, снова открыл. Нет, это вовсе не свод небесный над головой, это его шатер, украшенный пурпуром. В голове сильно шумело, глаза еще застилал серый туман. Но сквозь туман он увидел Гефестиона. Сразу стало спокойно и тихо на душе. Защита была рядом. Защита от тяжких воспоминаний, от себя, от врагов, от болезни... Единственный человек, который владел бесценной тайной успокаивать его вечно вздыбленную душу. - Ты не уйдешь от меня, Гефестион? - Я не уйду от тебя, Александр. Лицо Александра озарило умиротворение. Брови разошлись, жесткие морщины у рта разгладились, напряженно сжатые губы смягчились улыбкой. Но эту улыбку снова согнала забота. - Все ли города взяты? Тот, седьмой?.. Да которого я не дошел? - И седьмой взят. - Как кончилась битва? - Полной победой, Александр. - Много ли погибло у нас? - Гораздо меньше, чем у них. - Скажи, чтобы всех врагов, кто остался в живых, заковали в цепи. С этим народом иначе нельзя. А военачальники наши... все ли живы? - Все живы, Александр. Гефестион не сказал, как много легло македонян в этой битве. Утаил и то, что сильно ранен Кратер. Александр сейчас же начнет пытаться встать и идти лечить Кратера. А ему еще и головы не поднять с подушки! - Послушай, Гефестион, - начал Александр после долгого молчания, - как ты думаешь: останется ли мне верен Антипатр? После того как я казнил его зятя, Линкестийца? - Будет ли он верен? - задумчиво сказал Гефестион. - Раздоры с царицей Олимпиадой не поколеблют его верности тебе. Смерть Линкестийца, как ни тяжело это ему, не отвратит его от тебя: измена Линкестийца доказана. Но казнь Пармениона - вот что заставит его насторожиться. Он уже знает теперь, что, если ослушается тебя, его не защитят ни заслуги, ни его возраст, ни его давняя служба тебе... Он может испугаться тебя. А это нехорошо. Это опасно. - Уж не думаешь ли ты, что он способен убить меня? - Если испугался за свою жизнь, то ожидать можно всего. - Но нет, Гефестион. Я не дам ему для этого повода. - Ты уже дал ему повод остерегаться тебя. Но это лишь догадки, может быть пустые. А пока Антипатр незаменим. Он крепко держит в руках и Македонию и Элладу. Береги дружбу с Антипатром. - Почему существует на свете измена, Гефестион? Мне теперь все время кажется, что предательство таится где-то около меня. - Около тебя - твои друзья, Александр, которые всегда готовы тебя защитить! Мы с тобой, Александр. - Ты не покинешь меня, Гефестион? - Я никогда не покину тебя, Александр. Прошло несколько тихих дней. Окровавленная, опустошенная Согдиана замолкла. Кто в могиле, кто в цепях. Только неуловимый Спитамен еще скрывается в горах со своим отважным отрядом. Этот неукротимый человек выматывает силы македонской армии; он является то в одном месте, то в другом, и всегда неожиданно, внезапно; он заманивает македонян притворным бегством и, заманив в какое-нибудь ущелье, уничтожает их. Он действует так умело, так стремительно - можно подумать, что он научился этому у самого Александра! Но Александр все-таки поймает его, в этом сомнений нет. Что может сделать этот безумный человек против огромной македонской армии? Крепкая натура Александра одолела болезнь и на этот раз. Он встал. И как только вышел на берег, радость будто приподняла его. Город строился! Город строился. Городская стена уже отчетливо обозначилась над землей, очертания большого города прочно легли на отлогом ровном берегу. Воины, военачальники, строители общим криком ликования встретили царя. В легких доспехах, в короткой военной хламиде, он шел среди друзей и телохранителей. Он еще слегка прихрамывал, он был бледен и слаб на вид, он стал как будто меньше ростом... Но это был он, их Александр, их царь македонский! И он ходил с улыбкой по будущим улицам будущего города, его города, его еще одной Александрии... Эти города с именем Александра отмечали его путь по земле. Как-то на заре стража заметила смутное движение за рекой. Из темной дали бесшумно вышла конница. Возникли силуэты всадников в остроконечных шапках, с изогнутыми луками за спиной. Конница медленно, крадучись, приближалась. К концу дня неизвестное войско подошло к самому берегу. Местные люди, разведчики и переводчики сказали, что это азиатские скифы. - Хорасмии? - удивился Александр. - Но этого не может быть. Царь хорасмиев Фарасман только что предлагал мне свою помощь! - Это не хорасмии, царь. - Так абии, что ли? Но абии просили дружбы! - Нет. И не абии. Это гораздо более опасные скифы. Это - массагеты. "Массагеты, - подумал Александр, - Те самые, которые убили Кира". По огням костров, рассыпавшимся на том берегу, видно было, что скифский лагерь очень велик. Утром массагеты подходили к самому берегу и смотрели на македонян: что это они делают здесь, на реке? Город Александра заселялся. Прошло всего двадцать дней, а уже стояли глинобитные дома и над крышами поднимался дымок очага... Город оживал, наполнялся движением, говором. Старые македонские воины, разбитые ранами и болезнями, устраивали жилища для своих семей, несколько лет тащившихся в обозах. Торговцы открывали свои лавочки и устраивали рынки. Понемногу, преодолевая робость, из степи приходили местные жители. Светло-желтые крепкие стены с бойницами уже стояли вокруг города. И вдруг из-за реки полетели тяжелые скифские стрелы. Они взвивались над водой и со зловещим свистом падали в город, принося смерть. Македоняне принялись кричать и грозить скифам; скифы, по своему обыкновению, - ругаться и хвастаться: - Эй, Македонянин, переходи реку - сразимся! - Он не перейдет, побоится! - Македонянин со скифами сразиться не посмеет! Надо было что-то делать, смертей от скифских стрел становилось все больше. Но кто это мчится в лагерь? Какие еще вести везут? Скачущие всадники видны были издалека, пыль клубилась по их следам. Они спешили - значит, опять что-то неладно в Согдиане. Догадка оправдалась. Да, в Согдиане снова неладно. Спитамен с большим отрядом осадил Мараканды. Македонский гарнизон с трудом отбивается от него. - Опять! Александр на мгновение ослеп от гнева и пошатнулся. Телохранители поддержали его. Он сел на груду желтых, высохших кирпичей, у него кружилась голова, и он понял, что еще недостаточно здоров, чтобы немедленно скакать в сражение. - Ничего, ничего, - проворчал он, - я здесь за это время разгоню скифов. Это тоже необходимо сделать. Кратер, уже залечивший свою рану, выступил вперед. - И ты думаешь, что я пошлю тебя сражаться со Спитаменом? - с упреком сказал ему Александр. - После твоей раны? Если ты скрыл ее от меня, то это не значит, что ее не было. Он послал к Маракандам Карана, военачальника наемных войск. - Поймай мне его, Каран! - Мы идем с тем, чтобы поймать, - ответил Каран, - а победить и прогнать - это не так трудно. - Не так трудно! - с раздражением повторил Александр. - А между тем мы уже столько времени, почти два года, не можем вылезти из этой проклятой страны! Каран ушел со своим большим сильным отрядом к Маракандам. Александр установил на берегу катапульты и велел обстреливать скифов. Скифы как-то сразу притихли, их удивляла и пугала эта машина. Под защитой катапульт Александр перешел реку и бросился на скифов. Скифы бежали в пустыню. Царь не забывал примеров истории. Кир в свое время вошел в их необъятную землю и погиб. Александр не погнался за ними, вернулся. Но вернулся совсем больным: он заболел от дурной воды, которую пил, гоняясь за скифами. Вскоре стало известно, что Каран погиб со всем своим отрядом. Спитамен заманил их в западню и уничтожил всех. - Значит, все-таки надо идти самому, значит, нет у меня военачальников, которые могут справиться со Спитаменом, - с досадой сказал Александр, - значит, все-таки надо идти самому! Желтый, измученный болезнью, он снова сел на боевого коня. Армия тронулась к Маракандам... Но Александр не увидел Спитамена. Спитамен вывел из города свой отряд и исчез в пустыне. КЛИТ Сегодня день бога Диониса, его праздник. Этот праздник с древних времен весело и пышно справляли в Македонии. И в военных походах Александр не забывал отдать почести веселому богу. Но сегодня, в день Диониса, он вдруг почему-то принес жертвы не Дионису, а Диоскурам. Это многих смутило. Несмотря на обилие еды и вина, веселья не разгоралось на этом пиру. Непонятная тревога гасила исподволь радость старинного македонского праздника. Царь, в яркой персидской столе с широким поясом и с персидской диадемой на голове, возлежал на ложе, покрытом пурпуром. Окруженный персами и друзьями в персидских одеждах, он вызывающе поглядывал на македонян, которые, не изменяя родным обычаям, снова отказались надеть одежду побежденных и снова отказались от проскинесиса. Царь много пил, много говорил и смеялся. Но и он не был весел. Разговорами и смехом он старался скрыть свое душевное беспокойство. Он замечал, что даже Гефестион, который понимал Александра и соглашался с ним в его замыслах, с трудом терпит эту длинную, тяжелую от драгоценных камней одежду. Но и он лишь терпит... Гефестион со скрытой тревогой посматривал на царя. Александр был как-то по-недоброму возбужден, ему беспрестанно наливали вина. Гефестион тихонько останавливал его, но Александр или нетерпеливо отмахивался, или делал вид, что не слышит. И Гефестион с тяжелым предчувствием беды поднимал свою еле пригубленную чашу. В глубине шатра что-то назревало. Сначала слышалась песня. Потом завязался какой-то спор, ссора. Пьяные голоса становились все громче, все развязней. Молодые подшучивали над старыми македонянами, над их немощью, а старые - над глупостью молодых. Вдруг среди шума невнятных голосов отчетливо прозвучало: - А как вы думаете - это очень умно в день нашего бога Диониса принести в жертвы не Дионису, а Диоскурам? Александр поднял голову, насторожился прислушался. Кто это говорит? А, Черный Клит, брат кормилицы, старый друг его детства. Клиту опять не терпится обидеть Александра. Это стало его обычаем. - Диоскуры - сыновья Зевса, - возразили Клиту. - Один из них Тиндара, а не Зевса. - Полно тебе, Клит. Никто уже не считает Тиндара его отцом! Философ Анаксарх, метнув на царя быстрый взгляд, приподнялся на своем ложе и чуть не упал, запутавшись в непривычных персидских одеждах. Но справился и громко вмешался в разговор: - О чем спорите? О чем говорите? Диоскуры, Полидевк и Кастор... Да что говорить о них, если здесь с нами находится Александр. И разве можно сравнить их с нашим Александром?! В сумрачных глазах Александра засветилась голубизна. После страшных дней казни Филоты и Пармениона его смятенная душа требовала слов успокоения, поддержки, признания его правоты. Но ему то и дело доносили о неудовольствии его македонских полководцев - они не хотели персов в своей среде, они не хотели есть с ними за одним столом, не хотели даже воевать рядом с ними. Эта внутренняя война была сложнее и тяжелее, чем завоевание государства. Грубая лесть Анаксарха не смутила Александра - все-таки приятнее слышать, как тебя хвалят, чем как тебя порицают. Люди льстивые и лживые, которые всегда теснятся около владык, заметили, как повеселел Александр при словах Анаксарха. - Сколько песен и восхвалений достается древним героям, - подхватили эти лживые голоса, - посмотрите, как воспеваем мы подвиги Геракла. А разве подвиги нашего царя меньше? - Это просто зависть древних героев мешает нам признать величие Александра! - Мертвые становятся на пути живых! У Александра на щеках разгорался румянец. Хмель мешал ему понять, как непристойна и груба эта лесть. Она его утешала. Клит слушал все это с мрачным лицом. Вдруг он встал и хлопнул рукой по столу. - Не позволю! - закричал он. - Не позволю кощунствовать, не позволю унижать наших древних героев и таким недостойным образом возвеличивать Александра! Да Александр и не совершил таких великих подвигов, как они. Он, конечно, много сделал, но ведь совершал эти подвиги не он один, а в большей мере это дела македонян! Александр, побледнев, закусил губу. Гефестион приподнялся и за спиной царя сделал знак Черному Клиту, чтобы тот замолчал. Философ Анаксарх, видя, это, постарался перебить Клита: - Что там говорить? Сравните Александра с царем Филиппом - как ничтожны дела Филиппа по сравнению с делами нашего царя. Ничего не было великого в деяниях Филиппа, ничего, удивляющего людей... Клит пришел в бешенство. Он уже давно с тяжелым сердцем наблюдал, как бесстыдно льстят Александру его царедворцы и как Александр от этого теряет здравый смысл, как он уходит от своего родного войска все дальше, как уходит все дальше от родной Македонии... Он" ненавидел людей, ставших между ними, старыми македонянами, и их македонским царем. Когда затронули царя Филиппа, он терпеть уже не смог. Вино и гнев бросились ему в голову, затуманили разум. - Ах вот как! Царь Филипп ничего удивительного не совершал! О Зевс и все боги, слышите ли вы это? А кто собирал и укреплял Македонию? А кто завоевывал Иллирию, Пангей, побережье? А кто начал строить корабли и вышел в море? А кто, разве не царь Филипп, создал могучую македонскую армию, с которой теперь Александр завоевывает мир?! Посмотрел бы я, сколько навоевал бы Александр без этой армии, созданной Филиппом?! Александр, стиснув зубы, глядел на Клита холодными, потемневшими глазами. Молодые зтеры, которым надоело слушать спор, затянули песню. Они пели о том, как недавно варвары разбили, старых бородатых полководцев, - действительно случилось так, что македоняне в одной стычке принуждены были бежать от Спитамена. Молодежь смеялась, засмеялся и Александр. Этот смех оскорбил стариков, они недовольно заворчали. А Клит, который успел еще выпить вина, снова закричал, красный от гнева: - Нехорошо, царь, нехорошо в присутствии варваров и врагов оскорблять македонян, которые и в несчастье своем выше тех, кто над ними смеется! Александр иронически усмехнулся. - Клит называет трусость несчастьем, защищая себя, - он, видно, тоже бежал от варваров! Клит встал и поднял правую руку. - Эта самая рука спасла тебя, сына богов, от Спифридатова меча. Македоняне своей кровью и ранами подняли тебя так высоко, что ты выдаешь себя за сына Зевса и отрекаешься от родного отца, Филиппа! - Негодный человек! - закричал Александр, потеряв терпение. - Ты думаешь, мне приятно, что ты постоянно говоришь об этом и мутишь македонян? - И нам неприятно, что за труды наши получили мы такую награду: счастливы те, кто умер и не увидел, как македоняне просят персов пустить их к царю! Поднялся шум. Гости старались успокоить Клита. Но Клит не унимался: - Пусть не приглашает к обеду людей свободных, имеющих право говорить открыто. Пусть живет вместе с варварами и рабами, которые будут падать ниц перед его персидским поясом и мидийским хитоном! Царь, вне себя от гнева, схватил яблоко, швырнул в Клита. И тут же рука его начала искать меч. Меча не было. Аристоник, телохранитель, успел убрать оружие. Гефестион встал. - Александр, умоляю тебя! - Царь, успокойся! Клит просто пьян! - Друзья окружили Александра. - Не гневайся на него, ты накажешь его после!.. Только успокойся! Но Александр не слышал. Он вскочил, опрокинув стол. - Щитоносцы, ко мне! - закричал он по-македонски. - Трубач, труби тревогу - царь в опасности! Он ударил кулаком трубача за то, что не трубит немедленно. Но трубач не затрубил, и щитоносцы не бросились к царю на его призыв. Александр онемел от изумления. - Я вижу, - сказал он в гневе и в горести, - я вижу, что нахожусь в том же положении, в каком был Дарий, когда изменники схватили его! А Клит не унимался, все еще что-то выкрикивал. Его старались удержать, уговорить. Наконец Птолемей, сын Лага, схватил его и вытолкал из шатра. Но Клит, пьяный, совсем забывший меру, тут же с важностью вошел в шатер с другой стороны. Он шел, надменно и презрительно глядя на царя, и громко читал стихи из "Андромахи" Еврипида: Как ложен суд толпы! Когда трофей У эллинов победный ставит войско Между врагов лежащих, то не те Прославлены, которые трудились, А вождь один хвалу себе берет. И пусть одно из мириада копий Он потрясал и делал то, что все, Но на устах, его лишь имя... - Это я-то делал только то, что все?! - пересохшими губами прошептал Александр. Белый от негодования, Александр мгновенно выхватил копье у стоявшего рядом копьеносца-телохранителя и бросил в Клита. Александр бил без промаха. Клит со стоном упал. В шатре наступила тишина. Все кругом молчали, застыв. Клит хрипел. Александр, опомнившись, бросился к нему, вырвал копье из его груди. Клит был мертв. Александр понял, что он сделал. Он тут же принялся устанавливать копье, чтобы броситься на него и пронзить себе горло. Друзья-телохранители схватили его за руки и силой увели в спальню. Александр еще не знал таких страшных ночей, какою была эта ночь. Он кричал от отчаяния, он рыдал и проклинал себя и ни в чем не находил ни утешения, ни оправдания себе. - Ланика, Ланика! - с рыданием кричал он, зовя свою кормилицу. - Вот как хорошо отплатил я тебе за все твои заботы, за всю твою любовь! Твоего брата я убил собственной рукой!.. Он никого не хотел видеть. Никого не впускал к себе. И друзья, всю ночь приходившие к его дверям, слышали его рыдания и жалобы и все одну и ту же фразу, которую он повторял в исступлении: "Я - убийца своих друзей! Я - убийца своих друзей!" Гефестион молча сидел у дверей его спальни. "Это я виноват, - думал он, - почему я не удержал Клита? Почему не увел его раньше?.. Почему не уследил, - разве не знаю я характера Александра, с которым он сам не в состоянии справиться?" К утру в спальне наступило безмолвие. Гефестион, оставшийся один у дверей, прислушался. Тишина. "Уснул", - подумал он. И тут же уснул сам, подперши голову рукой. Но утро разгоралось, то один, то другой приходили друзья-этеры, телохранители царя, близкие ему люди. Гефестион поднялся, стряхнув сон, подошел к спальне царя: - Александр! Молчание. - Александр, позволь мне войти к тебе!.. Молчание. Этеры забеспокоились, заволновались. - Царь, мы ждем твоих приказаний! - Царь, мы ждем тебя! Молчание. Этеры испугались. Еще раз окликнув царя и не получив ответа, они ворвались к нему. Александр лежал молча, с крепко сжатым ртом и опухшими глазами. - Александр, - сказал Гефестион, - ты не имеешь права так истязать себя. - Вспомни - ты царь, ты полководец, в твоих руках судьбы многих народов и судьба твоей армии... и судьба всех нас! Александр молчал, слова не доходили до его сердца, они не помогали ему справиться со своим отчаянием. Он только стонал изредка, а когда его упрашивали поесть что-нибудь, он отворачивался с отвращением. Друзья не отходили от его шатра. Советовались: что делать? Обсуждали случившееся. Винили Клита. Кратер возмущался: - Не ценить привязанности царя! Не ценить такого высокого положения, которое царь ему предоставил, - ведь Клиту поручено было командовать огромной армией. Что ему было нужно еще? А он вздумал так оскорблять царя! Лишь на третий день этеры с трудом уговорили Александра встать. Ему сказали, что жрец Аристандр просит позволения войти. Александр разрешил. - Царь, - строго сказал Аристандр, - помнишь ли ты сон о Клите? Александр помнил этот мрачный сон. Он стоял перед глазами. Сидят сыновья Пармениона - Филота, Никанор, Гектор. Все в черных гиматиях. И Клит сидит с ними, и тоже в черном. "Почему он с ними? Ведь они уже умерли!" Царь проснулся тогда в тоске - такой дурной сон! Этот сон говорит о смерти Клита. И смерть Клиту принес он сам, Александр. - И вспомни, - продолжал жрец, - что было утром этого злосчастного дня. Тебе привезли фрукты из Эллады. Ты послал за Клитом: пусть придет полюбуется их красотой и возьмет себе сколько захочет. А Клит в это время совершал жертвоприношение. Но он прервал... - Все помню, все помню, - остановил его Александр. - Он прервал жертвоприношение и поспешил ко мне, потому что я позвал его. - Ты забыл самое главное - жертвенные овцы прибежали за ним. А ведь это было страшным предзнаменованием. Боги предупреждали тебя. Дионис грозил тебе. - Дионис! - Александр беспомощно склонил голову. - Опять Дионис!.. - Ты забыл, царь, что оскорбил Диониса. В свое время ты разорил его храм - он отомстил тебе изменой Филоты. А нынче, в день его праздника, ты снова оскорбил его: ты принес жертвы Диоскурам. И он снова отомстил тебе - смертью Клита. Боги не прощают обид, запомни это, царь. - Я принесу жертвы Дионису... - покорно сказал Александр. - Я вымолю... я вымолю прощение... И он тут же потребовал жертвоприношения Дионису. Жертвы были принесены. Однако тоска не оставляла Александра. Тоска валила его на ложе. Он ничем не мог заняться. Клит стоял перед ним, Клит возвращался к нему непрестанно. Вот он ведет его, маленького мальчика Александра, за руку... Вот учит его держать меч... Вот он в бою бьется рядом с Александром, и мгновенный взмах Клитова меча спасает жизнь царю. - О Клит! Клит! - стонал Александр. И никто из друзей не знал, как утешить и успокоить его. Тогда в спальню к царю, расталкивая стражу, вошел философ Анаксарх. И сразу закричал: - И это Александр, на которого смотрит теперь вся Вселенная! Он валяется в слезах, как раб, в страхе перед людскими законами и укорами! А ему самому подобает стать для людей законом и мерилом справедливого. Ты побеждал, чтобы управлять и властвовать, а не быть рабом пустых мнений! Разве ты не знаешь, зачем рядом с Зевсом восседают Справедливость и Правосудие? Затем, чтобы всякий поступок властителя почитался правосудным и справедливым! Александр, сначала изумленный этим криком, выслушал Анаксарха внимательно. - Ты считаешь, Анаксарх, что на мне нет вины за Клита? - О чем ты говоришь, Александр?! - опять закричал Анаксарх. - Как ты можешь быть в чем-нибудь виноватым, если ты - царь? Что бы ты ни сделал - ты прав. Каждое твое действие - закон, а значит, ни одно твое действие нельзя считать беззаконным. Ты - царь. Значит, ты прав всегда, что бы ты ни сделал. - Но я убил друга! - Значит, так хотели боги. Или ты, сын Зевса, восстанешь против своего отца? - Так хотели боги... - тихо повторил Александр. И вдруг почувствовал, что камень с его плеч свалился и в сердце наступила тишина. "Да, я царь, - думал он, повторяя мысленно слова Анаксарха, как свои. - Кто может судить меня? Да, я убил Клита. Но кто посмеет сказать, что я виновен?" Когда человек чувствует свою вину и хочет изо всех сил избавиться от нее, он готов поверить самым подлым уверениям в том, что вины его нет. Анаксарх сумел убедить Александра, что царь не может быть виноватым, какое бы страшное деяние он ни совершил, и что царю все можно и все дозволено. Это черное влияние Анаксарха роковым образом усугубило мрачные стороны характера Александра. Еще не раз поддавался он своей дикой вспыльчивости, не раз бывал и жестоким и беспощадным. Но уже никогда не каялся и не винил себя ни в чем. ...Долог и опасен путь в Пеллу. Караваны, обозы, царские гонцы с письмами, с приказами и распоряжениями много дней шли до македонской столицы. Но приходили. На этот раз письмо, присланное царице Олимпиаде, сообщило о гибели Клита. Письмо, полное слез и раскаяния. Ланика трепетно ждала, стоя возле царицы. Что пишет ее драгоценный Александр? Чем, какими великими делами он занят теперь? Какие замыслы собирается осуществить? - Царь Александр убил Клита, - сказала Олимпиада, свертывая письмо. Ланика схватилась за сердце. - Как?! - Копьем. - О боги! - простонала Ланика. - Как же он мог! Моего брата... - Значит, твой брат был достоин этого. Ну, что ты глядишь безумными глазами? Уж не собираешься ли винить царя? Ланика опустила голову. - Воля царя - воля богов, - еле слышно ответила она. - Но как же можно... - Царю можно все! - оборвала ее Олимпиада. И, бережно спрятав в ларец письмо сына, сказала: - Ступай узнай, что прислал мой сын, царь Александр, из этой варварской Азии! Варвары умеют делать красивые вещи. Удивительно, не правда ли? - Это так, госпожа. - Ланика, не поднимая головы, вышла исполнить приказание. РОКСАНА Сегодня утром Рокшанек нашла в ущелье зацветшие крокусы. Рядом лежал снег с прозрачной ледяной кромкой, а нежно-белые хрупкие цветы кротко и бесстрашно смотрели в небо. Весна... Рокшанек стояла над ними странно взволнованная. Откуда это волнение? Что так сладко тревожит сердце? Весна... Это весна тревожит и волнует, что-то сулит, что-то обещает. Призраки счастья бродят где-то рядом, зовут к еще неизвестным, еще неизведанным радостям, томят каким-то предчувствием... Может быть, предчувствием любви... Любви! Рокшанек подняла глаза к вершинам гор, к искристым розовым снегам, лежащим на высоких склонах. Покрывало свалилось с ее запрокинутой головы, и поток светлых золотых волос засверкал под солнцем. Свежий румянец, вызванный дыханием холодного ветра, проступил на ее чистом, как белый жемчуг, лице. Но где ее счастье? Где ее любовь? Откуда он придет к девушке, скрытой в глухой крепости на вершине Скалы? Солнце вело медленную игру света и тени на обнаженных склонах. Желтизна на выступах утеса, коричневые пятна во впадинах, фиолетовая дымка в ущельях... А над головой суровые, грозные вершины в серебре снегов. Где-то далеко внизу лежат долины. Отсюда, с высоты Скалы, где отец ее, Оксиарт, построил крепость, земля равнин кажется лежащей в пропасти. Там города и села, там много людей, там движение и жизнь. И там сейчас война. Синие огни в глазах Рокшанек погасли. Какие радости? Какая любовь? Это лишь мираж весны, обман весенних запахов и птичьих голосов. Белые крокусы могут радоваться - они доцветут и дадут семена. Птицы могут радоваться - они совьют гнезда и выведут птенцов. И звери в лесах, и сами леса - все может радоваться весне, их жизнь ничем не нарушена, и все, что дано им природой, они возьмут... А что ждет людей, укрывшихся на отвесной Скале от страшного завоевателя, который уже прошел многие страны и нынче ходит по их земле? Какую радость увидят они? Снова на сердце легла тяжесть тревоги и страха - привычные чувства за все это последнее время. Ее отец, ее братья - все сражаются вместе с отважным Спитаменом против чужеземцев, защищая свободу родины. Ни в одной стране, по которым прошли македонские фаланги, не нашлось такого героя, как их Спитамен. А если бы нашлись и там, в Персии или где-нибудь в Киликии, в Дрангиане, то свирепый Македонянин не пришел бы сюда! Но он пришел. И вот уже два года бьется Спитамен с Македонянином, два года бросается, как лев, на чужеземцев, а победы все нет... И может быть, сейчас, когда Рокшанек бродит здесь и радуется расцветшим крокусам, ее отец лежит неподвижно на окровавленной земле... Рокшанек вздрогнула, накинула покрывало и бросилась бегом по узкой тропинке вниз. У ворот крепости ее встретила кормилица. Толстая, смуглая, с тяжелым подбородком и заплывшими черными глазами, она остановилась, задыхаясь: видно, давно уже бегает, отыскивая Рокшанек. - Мало нам тревоги, Рокшанек, так ты еще убегаешь одна в горы! - Есть какие-нибудь вести, апа [Почтительное обращение к старшим.]? Кормилица махнула рукой. - Теперь каждый день вести. И каждый день - плохие. Твой отец, полководец Оксиарт, прислал гонца. Видно, скоро всем нам погибать, светлая моя. - Почему, апа? Почему? - Иди и послушай его сама. Он у госпожи. - Но отец жив? Братья живы? - Об этом узнаешь лишь после сражения. - Опять сражение? - Опять, светлая моя. Большое сражение. Ох, что будет, что только будет с нами! Казалось, что кругом сразу потемнело. Свет солнца стал мертвым, в птичьих голосах слышалась обреченность. - Пойдем скорее, апа! Послушаем, что он говорит! Плоскогорье Согдийской Скалы, приютившее несколько тысяч людей, укрывшихся от Александра, было обширно. Речки и водопады давали в изобилии хорошую, прозрачную воду. Было достаточно земли, чтобы посеять хлеб. Здесь хорошо родился розовый виноград. Крепость Оксиарта, или Око, как называли персы такие горные крепости, могла выдержать длительную осаду: отвесные стены Скалы защищали ее. Вестники приходили по тайным тропам наверх, рассказывали разное - о македонянах, людях суровых и одетых странно, об их грозном вооружении, о суровых обычаях, о богатстве полководцев, о непреклонном нраве македонского царя... Один из таких вестников, немолодой бактриец, посланный Оксиартом, сидел в покоях хозяйки дома, Оксиртовой жены, измученный скачкой и крутой тропой, по которой он пробирался. Все, кто жил в доме Оксиарта, толпились вокруг в тревоге и смятении - жены бактрийцев, знатных, присланные сюда под защиту крепости, старые родственники, воины, которые уже не могут держать оружие и пригодны только для домашних работ. Даже рабы теснились у порога: они хотели знать, что ждет их господ, а значит, и их самих. Девушки сидели у стены на мягких коврах и подушках. Рокшанек пробралась к ним; ей дали место, придвинули подушку. Госпожа прежде всего спросила о муже, о сыновьях. Оксиарт здоров, сыновья тоже. Но надежды на освобождение от македонян нет. Спитамен сражается из последних сил, а сил у него уже остается мало. Многие согдийские и бактрийские вельможи отошли от него; нет V них войска, земли обезлюдели, народ разорен. Многие убиты. А многие - горько сказать! - перешли на сторону Македонянина и теперь сражаются против своих. Трудно Спитамену сопротивляться такому сильному врагу: ни один город, ни одна крепость не может устоять перед Александром, ни одно войско. Все гибнет на его пути! Македоняне ходят по Согдиане вдоль и поперек, а где пройдут там кровь и пожарища. Рокшанек слушала, уткнувшись лицом в ладони вся затихнув от страха. Страшный, страшный Македонянин ходит по Согдиане, огромный, свирепый, на голове рога. Его видели воины, вернувшиеся с тяжелыми ранами на Скалу, - да, у него рога за ушами, белые рога! - Где же теперь Спитамен? - упавшим голосом спросила мать. - Думает ли он еще сражаться? Посланец вздохнул. - Я оставил отряд перед самым боем. Спитамен собрал кочевников в пустыне, призвал массагетов. Они отважные воины. Спитамен не раз уходил с ними в степи - македоняне боятся скифских степей. Но недавно Кратер опять разбил его. - Кратер? - Полководец, друг самого Александра. У Кратера железная рука, железное сердце. Александр послал его поймать Спитамена, но ему это не удалось. И не удастся. Спитамен еще много принесет им беды. Но победить? Нет. Кратер в каждом бою разбивает его. - А Оксиарт? А мои сыновья? - Все с ним. Со Спитаменом. Помогите им, боги! Сейчас Александр поставил главным военачальником над войском Кена. Это - один из его этеров. Дал его войскам еще отряд Мелеагра. А у Мелеагра сотни четыре конных этеров, лучших всадников. У него есть и конные дротометатели... И язык не поворачивается сказать: с ними наши бактрийцы и согды. Эту армию Александр поставил на зимовку, велел наблюдать за страной, чтобы все было тихо. А если появится Спитамен, устроить засаду и захватить его. Захватить во что бы то ни стало. - И что теперь? - Спитамен со своим войском сам вышел навстречу Кену. Некуда ему больше деться, некуда. Кен запер его в пустыне. Теперь Спитамен вышел на самую границу скифской земли. С ним еще три тысячи скифов. Я оставил их перед самым сражением. Господин приказал вам не покидать Скалу. Ни за что не покидать Скалу. Ждать вестей. - Что же теперь там?! - воскликнула госпожа, всплеснув руками так, что звякнули браслеты. - Почему ты не дождался конца сражения, не узнал?.. - Господин боялся, что я умру раньше, чем доберусь сюда. Голос его стал еле слышным. И только теперь все заметили, что он крепко прижимает руку к груди и сквозь пальцы медленно проступает кровь. - Да он ранен! - закричала кормилица. - Госпожа, отпусти его скорее! Госпожа быстро поднялась: - Что с тобой? - Меня задела стрела... Когда началось сражение... Госпожа велела увести вестника и позаботиться о нем. Разошлись не сразу. Рокшанек глядела на мать, на ее побледневшее под румянами лицо. Госпожа сидела молча, сдвинув сросшиеся у переносья брови, и нервно терла одну руку другой. Ждать вестника, не покидать крепости... А придет ли еще вестник, будет ли кому послать его? Пока старый бактриец добирался, до Скалы, на границе Согдианы произошла большая битва. Где теперь Оксиарт? Где ее сыновья? Госпожа закрыла глаза, будто страшась увидеть то, что угрожало, - гибель Оксиарта, гибель семьи... Она позвала служанку. - Спроси у посланца, не слышал ли, куда Спитамен пойдет потом? Откуда ждать гонца? Если уснул - разбуди. - Его нельзя разбудить, госпожа, - печально ответила служанка, - он умер. У него в сердце не осталось крови... Госпожа молча поглядела на нее, отвернулась и, опустив голову, пошла в свою спальню, повторяя одно и то же: - Сыновья мои, ах, сыновья мои, сыновья мои... Где вы теперь, сыновья мои?.. Рокшанек крепко прижалась к теплому плечу кормилицы. - Апа, а вдруг Македонянин придет сюда? - Не придет, моя светлая, не дрожи так. Как он может подняться сюда? У него же нет крыльев! Проходили дни, полные слухов, тревоги, тайных слез, ожидания. Ждали гонцов от Оксиарта, ждали вестей. Но вестников не было. А в одну из холодных весенних ночей в крепость вдруг явился сам Оксиарт с отрядом своих всадников. В крепости тут же, среди ночной синевы, всюду загорелись огни, замелькали факелы. Народ собрался к воротам Оксиартова дома, обнесенного стеной. Вести были невеселые. Македоняне опять разбили Спитамена. Больше восьмисот всадников-скифов осталось на поле боя, а у Кена погибло едва ли тридцать человек. Массагеты снова бежали в свои степи, а вместе с ними ускакал и Спитамен. Скифы - странные союзники, убегая, они разграбили обозы и согдов и бактрийцев... А Спитамен не остановил их, как видно, уже не имел среди них достаточно власти. Согдийские войска рассеялись. Многие потеряли надежду на победу и сдались Македонянину. А он, Оксиарт, решил, что ему тоже нечего делать там с его ничтожными силами. Однако к Македонянину не пойдет, отсидится здесь, на Скале. Если нет сил защитить свою землю, так хоть не помогать врагу! Печальные вести для Согдианы... Но в доме сразу стало шумно, оживленно. Вернулся Оксиарт, господин дома, вернулись и его трое сыновей. Мать подняла на ноги и слуг и родственниц, чтобы достойно встретить и накормить гостей, собравшихся у нее. Грустно, конечно, что Спитамен опять вынужден бежать в пустыню. Но ведь уйдут же когда-нибудь македоняне! И спустится же когда-нибудь семья Оксиарта со Скалы, и опять они все будут жить, как жили. Но, притаившись за толстой занавесью, госпожа услышала, о чем говорят мужчины, собравшись вокруг очага. Это были совсем другие разговоры. - Македонянин не уйдет, - говорил Оксиарт, - он никогда не оставляет в тылу у себя непобежденных. Даже за ничтожной горстью разбойников он лезет в горы, если они не сдаются. - Не думаешь ли и ты сдаться, Оксиарт? - подозрительно спросил один из бактрийских властителей, приехавший с ним вместе. - Я не думаю сдаваться, - ответил Оксиарт, - и я не сдамся. Я не предам Спитамена. Я не предам свою родину! Одобрительные голоса загудели кругом. - Выждем время - и снова в битву! - Пусть-ка он попробует достать нас здесь. - Если только не узнает тайной дороги... - Среди нас нет предателей. - Да ведь и не только мы сидим на Скале, - сказал Оксиарт, словно оправдываясь, - многие укрылись на Сизиматре и на Артимазе тоже. И Хориен ушел на свою Скалу. Когда будет надо, все спустимся. У нас немало наберется войска. А пока - что ж, переждем. - Только бы Спитамен остался жив!.. Это сказал старший сын Оксиарта, который сидел, мрачно нахмурив длинные брови. Все поглядели на него. - Что ты хочешь сказать? Ведь он ушел от македонян! - Но я видел, как он уходил с массагетами. - А как он уходил? - Нехорошо уходил. Как пленник. Наступило молчание. Никому не приходила в голову такая мысль, а ведь это могло случиться. Массагеты могли прийти в ярость из-за того, что у них погибло так много людей, а добыча оказалась ничтожной. - Будем надеяться, что это не так, - заговорили снова. - Спитамен у них не один раз скрывался. - Будем надеяться. А если с ним случится недоброе - конец. Другого вождя у нас нет. Мужчины снова замолчали, задумались. Но каждый знал, что все они думают об одном и том же: их вождь Спитамен не нашел верной поддержки у своих сородичей, у своих друзей... и у них самих. Это было тяжело сознавать, но это было так. В дальних покоях большого дома, на женской половине, обсуждались новости, принесенные кормилицей Рокшанек. Кормилица уже успела повидаться со многими воинами, пришедшими с Оксиартом, - среди них у нее были и братья, и племянники, и даже внуки. С красными пятнами на смуглом лице, она торопилась выложить все что узнала. Рассказала, как там сражались и как полководец Кен разбил их; как союзники-массагеты вдруг обратились врагами и начали грабить бактрийский обоз, и бактрийцы потеряли все, что у них было; как бежали от македонян и как успели добраться до Скалы, не показав дороги врагу. - А еще рассказывают, будто у Спитамена очень красивая жена и она повсюду с ним, бедняжка. Он в сражение - и она тут же. Он в пустыню - и она с ним. Ни дома у нее нет, ни пристанища! А ведь она из семьи персидских царей! Женщины вздыхали. - Что за жизнь у нее! Ушла бы куда-нибудь в безопасное место и пережидала бы там, как мы... - Ушла бы, да ведь не отпускает! - Кормилица возмущенно пожала плечами. - Говорят, любит ее очень, жить без нее не может. А она-то, говорят, уже ненавидеть его стала. Измучилась. Но что сделаешь? Рокшанек сидела среди подруг, как тихая перепелка, что дремала над их головой в своей деревянной клетке [Тогда любили держать в клетках перепелок, как певчих птиц.]. Как несчастна эта женщина, жена Спитамена! - Она счастливая, - прошептала одна из подруг. Рокшанек вскинула на нее глаза. - Что ты говоришь? Счастливая? - Конечно, счастливая. Пусть трудно, пусть бездомно. Зато она - жена Спитамена, сам Спитамен любит ее! Опять это слово, от которого вздрагивает сердце... Любит! Рокшанек не любила никого, но знала, что и к ней, как ко всем людям, придет любовь. Но кого полюбит она? Где тот человек, который явится к ней, как сама судьба? Женихи уже приходили к отцу просить в жены Рокшанек. Каждый раз она со страхом ждала, чем окончатся эти переговоры. Но отец не спешил отдавать дочь, и она каждый раз счастливо переводила дух, словно избавившись от опасности. А Оксиарт выжидал. Крепкая, цветущая Рокшанек раскрывалась столепестковой розой, и с каждым днем ярче становилась ее светлая красота. Оксиарт хотел себя знатного, очень богатого и очень влиятельного зятя. И он ждал его. Весна подступала снизу, с долин. Там уже дымились молодой зеленью кустарники у сверкающих источников, бегущих с гор. Но в ущельях Скалы еще лежал снег. Это было хорошо - снег помогал Скале защищать тех, кто укрылся на ее широкой, недоступной вершине. ГОЛОВА СПИТАМЕНА Уныло, однообразно скрипели колеса, толстые деревянные круги без спиц. В укрытой овечьими шкурами скифской повозке было душно, пахло мокрой шерстью и дымом степных костров, пропитавшим одежду. Женщина сидела с безучастным лицом. Около нее приютились дети, их сыновья, их дочь. Спитамен смотрел на жену с глубокой болью в сердце. Он уже давно не слышал ее смеха, не видел ее улыбки; тонкие черты лица ее обострились, светло-карие, когда-то пламенные глаза погасли. Спитамен дотронулся до ее руки. Женщина осталась неподвижной, только в уголках губ появилась морщинка неприязни. - Постарайся понять меня, - грустно и ласково сказал Спитамен, - ведь я не разбойник, не для грабительства и нечестных дел веду я такую трудную и опасную жизнь. Разве ты этого не знаешь? Я всем сердцем стремился защитить Согдиану от чужеземцев, от рабства. Если бы наши поддержали меня... - Но они тебя не поддержали, - устало, без всякого выражения сказала женщина. Она уже слышала эти слова много раз, и у нее больше не было ни сил, ни желания доказывать, что Спитамен обманут и что он уже ничего не добьется. Полководцы Александра разбивают его в каждой битве. Знатные согдийцы и бактрийцы один за другим уходят к македонянам или отсиживаются в горных крепостях, несмотря на свои клятвы и обещания защищать Родину. Он остался один. Массагеты? Но что за союзники массагеты? Спитамен не нужен им. Поднять меч против Александра, которого даже персидский царь Дарий не смог задержать! Это безумие. Но что спорить? Спитамен упорно идет к своей гибели - и не может да и не хочет этого понять. Но почему должны погибнуть с ним вместе и она, и дети? Спитамен знал ее мысли. - Да, Кен жестоко расправился с нами. Но это еще не значит, что я побежден. Александр прошел по всей Азии, а здесь остановился. Вот уже скоро три года, как я не даю ему свободно дышать. И пока я жив, Александр не узнает покоя и не покорит нашу страну! - Пока ты жив. Но ты не бессмертен. - Да. Но ведь и Александр не бессмертен, хотя и называет себя сыном бога. А когда его не станет, македоняне не будут сражаться со мной. Зачем? Их тоже немало погибло от моего меча. Они тотчас повернутся и уйдут в свою страну. А тех, кто не уйдет, я погоню, как стадо овец. Согда не потерпит рабства! Ироническая усмешка тронула бледные губы жены. - Ты смеешься! Напрасно. Сейчас народ наш напуган. Но ведь будет победа и на моей стороне! А тогда, тогда ты увидишь, как ободрятся люди, как они дружно возьмутся за оружие, Согда, бактрийцы, скифы - нас же огромное войско! И когда мы объединимся, Македонянин не выдержит. Ведь он не столько силой берет, сколько страхом! А если не будет страха? - Будет смерть. Спитамен в отчаянии отвернулся. Осунувшееся лицо, заросшее черной бородой, твердо сжатый рот, запавшие, полные блеска глаза - все говорило о перенесенных страданиях и о непреклонной воле. Он не сложит оружия и не пойдет в рабство к чужеземцам, пока не победит... Или - пока не умрет. Но если бы не любил он так беспредельна эту женщину, свою жену! Да, он понимает, что она устала скитаться по военным лагерям, по степям скифов, ночевать у костров. Она, дочь персидского вельможи, растит детей в скифской повозке, в глинобитных жилищах, рядом со стойлом верблюда... Она не может больше слышать скрипа этих колес, скифской речи, она не может больше выносить грубой походном пищи... Спитамен все понимает. Но что ему делать? Оставить ее где-нибудь в тихом, надежном месте? А где оставить? Кто примет жену Спитамена, восставшего против Александра? Нет, пусть будет рядом с ним. Когда он победит... - Когда мы прогоним македонян; я дам тебе все, что ты пожелаешь! - сказал Спитамен. - Верь мне, это будет так! - Я слышу это уже больше двух лет. - А разве мало мы причинили бедствий Александру? Мы довели его до бешенства. И не оставим в покое. Ему не царствовать в Согде. - Однако он строит здесь свои города. - Мы разрушим их! Женщина не отвечала. Она больше не видела и не слышала его. В степи стояла тяжелая, холодная мгла. Налетал ветер со снегом, слепил глаза лошадям и всадникам. Добрались до убогого скифского селения; несколько хижин, слепленных из глины и огороженных такой же глиняной стеной, стояло среди бескрайнего простора степей уходящих в ночь. Скифское войско раскинулось лагерем. Загорелись костры. Распряженные из повозок быки шумно вздыхали и отфыркивались. Спитамен проводил жену и сонных детей в низенькое жилище, похожее на хлев. Тут было тепло, мягкие постели из пушистых медвежьих и волчьих шкур. Дети уснули. Спитамен постоял у порога, посмотрел, как устраивалась на ночлег жена, ожидая от нее хоть слова, хоть взгляда... Ни слова, ни взгляда не было. Прошло несколько дней в степи. Днем пригревало весеннее солнце, и тотчас начинали журчать тоненькие ручейки. Но по ночам налетал ледяной ветер, сеял снежную крупу. Отряд Спитамена ждал. Что будет дальше? Куда пойдут? Что предпримут? Наконец Спитамен собрал совет согдов, бактрийцев и скифских вождей. - Александр построил город на реке, вы это знаете, - сказал Спитамен, - он населил этот город эллинами. Ему нужны эти города - свои города в чужой для него стране. Нужны, потому что они служат ему военной опорой. Нужны ли они нам? - Нам этот город как ярмо на шее, - отозвался старый скифский вождь. - Это так и есть, - сказал Спитамен, - а зачем нам терпеть это ярмо? Скифы согласились. Терпеть это ярмо им незачем. Надо разграбить его и уничтожить. - Наших тоже немало в этом городе, - напомнил один из военачальников Спитамена. - Тем лучше, - возразил Спитамен. - Разве по своей воле они поселились там? Страх загнал их в Александровы города. Там и хлеб, и защита, и Александр не тронет. А если придем мы, согды, неужели хоть один согд останется там? Они сразу вольются в наши отряды, и у македонян одной Александрией станет меньше. Так и решили. Спитамен еще раз повел в сражение свои отряды и скифское войско. Они напали на Александрию на Око и перебили гарнизон. Но Спитамен ошибся. Жители города разбежались, спрятались в горах, и никто не вступил в его отряды. Отсюда войско Спитамена бежало обратно в степь во всю прыть своих коней. Македоняне спешили захватить его - они были близко. Спитамен вырвался почти из самых рук врага. Смерть гналась за ним по пятам. Сильный конь и степные просторы еще раз спасли его... Александр, когда ему донесли, что Спитамен опять ушел в степи, не мог сдержать бешеного гнева. Да и не хотел сдерживать. Ему казалось, что он задохнется, если не даст себе волю. Больше двух лет мучит его Спитамен, больше двух лет его полководцы охотятся за неуловимым повстанцем - Гефестион, Кратер, Птолемей, Лаг, Кен... И все-таки он исчезает. - Довольно! Довольно! - крикнул Александр и, вскочив с места, принялся быстро и гневно шагать по коврам шатра. - Ни один мой полководец не в силах справиться со Спитаменом. Значит, опять надо идти мне самому! Весть о том, что сам Александр идет за головой Спитамена разнеслась по стране Согды и Бактрии. Услышали об этом и на Скалах, где прятались согдийские и бактрийские властители. Примчалась она и в степи на безудержных скифских конях. - Сам Александр идет к нам за Спитаменом! Дошла эта весть и до Спитамена. Преданные ему люди поспешили предупредить его. - Не выходи на битву с Александром, Спитамен! Это верная гибель. Укройся где-нибудь или уйди подальше в степи. - Спасибо. Я обдумаю, как поступить. Спитамен сидел во дворике, где возле глиняной низенькой ограды дремали два верблюда. Вольный ветер, еще сырой, но уже полный свежих запахов травы, пролетал над головой" Степь манила привольем, свободой, солнечными далями... Но степь - это не его земля. Это земля скифов. Уйти с кочевниками, затеряться среди пастбищ, скифских костров и повозок, отказаться от Согдианы, отдать Согдиану в руки чужеземцев навсегда... Нет! В дверях убогой хижины встала стройная, белая фигура. Жена. Она смотрела на Спитамена. - Я все слышала. Что ты будешь делать теперь? - А что, по-твоему, мне надо делать? - Я знаю, что мои слова, как всегда, пройдут мимо твоих ушей. Но все-таки я скажу может быть, в последний раз. Ты должен пойти и сдаться Александру, сдаться на милость. Вот что, по-моему, тебе надо сделать. Спитамен вздохнул. - Этого не будет, пока я жив. Ты это знаешь. - Пока ты жив? - Да. Пока я жив, я буду сражаться с этим жестоким человеком, который отнял у меня все - мою землю, мои богатства, мою свободу и свободу моего народа. Я буду сражаться, пока не убью его и пока не прогоню чужеземцев с родной земли. - Или пока он не убьет тебя. - Да. Или пока он не убьет меня. Женщина помолчала, не спуская со Спитамена холодных, усталых глаз. - Пока ты жив, Спитамен, отправь меня домой. У меня больше не осталось сил. Я ненавижу эту жизнь, я ненавижу этих людей, я не могу больше! Все тебя оставили - и согды, и бактрийцы. На что ты надеешься? На кого? Ты ослеп и оглох, у тебя нет разума! - Ты хочешь, чтобы я стал предателем? Этого не будет. - Отпусти меня. - Это свыше моих сил. Ты без меня погибнешь. - Значит, все останется по-прежнему? - Да, пока... - Пока ты жив? - Да. Пока я жив. Женщина сжала губы. В глазах ее была ненависть. Она повернулась и снова скрылась в темноте жилища. - О если бы ты уже был мертв! Спитамен послал за своими начальниками конных отрядов. Но они сами спешили к нему. Их осталось немного. - Спитамен! Спитамен! - Они волновались и перебивали друг друга. - Надо бежать! Надо уйти в степь! Спеши! - Надо посоветоваться с ними. - Спитамен кивнул в сторону скифских шатров. - Может быть, примем бой... - Не советуйся с ними, Спитамен! - Вдруг, чуть не плача, ворвался молодой согд. - Я только что оттуда. Я слышал! Они больше не хотят воевать с Македонянином!.. Спитамен выпрямился. - Как не хотят? Пусть они мне это скажут сами! Он отстранил молодого согда и решительно направился к своему коню, который пасся невдалеке. Согды поспешили за ним. Спитамен спрыгнул с коня у шатра скифского вождя. Хотел войти, но стража, стоявшая у входа, преградила дорогу. - Что это значит? - Ничего. Наш вождь спит и не велел будить. - У меня важное дело! - Ничего не знаем. Спитамен направился к широкому костру, возле которого на кошме сидели скифские военачальники, пили кумыс, мирно переговариваясь и чему-то смеясь. Они словно не видели Спитамена, пока он не произнес обычного приветствия. - А, Спитамен! Садись, Спитамен! - Вы слышали, что Александр сам идет на нас? Ни одного взгляда не мог поймать Спитамен - скифы глядели друг на друга, куда-то вниз, куда-то вбок... У Спитамена начали дрожать брови от гнева. - Александр? Что ж... Пусть идет. Спитамен молча глядел на них. Горькая и страшная правда открылась ему - скифы отказались от него! Он один с горсткой согдов. Один. - Ступай домой, Спитамен, - сказал скуластый румяный старик, один из военачальников скифов, - ложись и спи. Македонянин еще далеко. - Македонянин в любую минуту может оказаться здесь, вы его знаете! - с упреком сказал Спитамен. - Знаем, знаем, - раздались нетерпеливые голоса. И снова повели свой разговор, будто Спитамена уже не было среди них. Садясь на коня, Спитамен заметил, что несколько скифских воинов бежит к табуну. Сердце сжало тяжелое предчувствие. Обратно ехали медленно. Спитамен, прищурясь, глядел куда-то в лиловую даль. Что делать ему теперь? Что предпринять? Скифы что-то задумали, и задумали без него. Может быть, сегодня ночью они снимутся и, покинув его, уйдут по неизвестным дорогам, а утром он увидит лишь черные круги от костров да следы убегающих колес... Спитамен послал разведчиков. Может, удастся как-то узнать, что задумали скифы? Разведчики являлись один за другим и приносили только одну новость. - Скифы обещали Александру голову Спитамена. Они больше не хотят воевать с Македонянином. Они купили у Македонянина мир ценой твоей жизни! - Спрячься, Спитамен, так, чтобы ничьи глаза не увидели, где ты спрячешься! - Беги скорее, Спитамен, убийцы уже идут за тобой! - Уходите все, - приказал Спитамен своему отряду. - Сопротивляться бесполезно. Уходите к реке. Позже решим, что делать. Уходите! Многие схватились за мечи. - Мы не оставим тебя! - Уходите. Вы не сможете защитить меня сейчас. Спасайтесь сами. Скажите, если кто встретится, что я ушел за реку! Уходите! Они не найдут меня! Согды повиновались. Но отъехали недалеко, остановились и молча стояли во тьме, придерживая коней. Черная ночь укрыла степь. "Беги, прячься!" Но куда прятаться? Куда бежать? Факелы осветят степь, скифские кони догонят. Верблюды мирно дышали в глиняном загоне. Прошлогодняя солома лежала в углу. Спитамен позвал жену, она открыла окно. - Я спрячусь здесь. Скажи, что меня нет дома, что я уехал! Далекий топот коней слышался в степи. Топот быстро приближался. Спитамен вошел в темный верблюжий хлев и затаился там, прижавшись к глиняной стене. Топот коней замер. А через короткое время во двор, крадучись, ступая неслышно, будто хищные звери, вошли вооруженные люди. Одни стали у входа, другие окружили дом, вошли в жилище. Закричали гортанными голосами, требуя, чтобы жена сказала, где Спитамен... - Он уехал! - Он не уехал. Мы два дня ходим по его следам. Где он? Веди! Женщина вышла во двор. Скифы, держа факелы у ее лица, повторяли одно и то же: - Где он? Говори - где? Женщина, не отвечая, указала взглядом на темный проем верблюжьего хлева. Скифы поняли. Александру не пришлось идти в скифскую степь. Скифы явились к нему сами. - Царь македонский, мы больше не хотим воевать с тобой. Зачем нам эта война? Сражаться с тобой нам нет никакой выгоды. Мы уйдем с нашими стадами и не будем тревожить тебя. Но и ты не трогай нас больше. - Как мне поверить вам? - спросил Александр. - А кто уничтожил отряд Карана? Кто заманил моих воинов в западню и перебил всех до одного? - Этого больше не будет, царь, - ответили скифы. - Мы привезли тебе залог, чтобы ты нам поверил. Один из них с мешком в руках подошел к царю и открыл мешок. Из мешка к ногам Александра выкатилась мертвенно-бледная голова Спитамена. - Теперь веришь? Скифы глядели на него узкими раскосыми глазами, ждали. - Спитамен! Царь наклонился - он ли? Этеры, теснясь, окружили голову, лежащую на ковре. - Он, - твердо сказал Кен. - Я видел его. Александр резко выпрямился. - Теперь ты веришь нам, царь? - еще раз спросили скифы. - Уходите! Александр с отвращением махнул рукой и, больше не взглянув на отрубленную голову, ушел на другую половину шатра. Спитамена больше нет. Дорога открыта. Теперь - в Индию! В Индию! - Как уйдешь в Индию? А те, что сидят на Скале? - напомнил Гефестион. - Оставим? КРЫЛАТЫЕ ВОИНЫ Суровая зима с морозами, с большими снегопадами и буранами миновала. Войско шло по веселой долине, по только что проглянувшей молодой траве, легко перебираясь через сверкающие весенние ручьи. Но подошли к Согдийской Скале и остановились. Отвесная каменная стена стояла перед ними. А далеко, наверху, светились под солнцем многочисленные шлемы согдов. Едва македоняне подступили к Скале, звенящий дождь стрел и дротиков взлетел над Скалой и упал вниз, на головы гипаспистов, громыхая по поднятым щитам. Александр приказал поискать подступов на Скалу. Подступов не было. Стало известно, что в крепости много съестных запасов, а водой они тоже обеспечены - на горах есть ручьи. Значит, осада будет очень длительной. Александр велел глашатаю объявить Оксиарту, что он хочет начать переговоры. - Скажи, пусть сдаются. Я не уйду, пока не возьму Скалу. Но если они сдадутся сами, то оставлю их живыми и невредимыми. Глашатай прокричал условия Александра. На горе выслушали, и вместо ответа македонский царь услышал громкий хохот. - Эй, Македонянин! - кричали сверху. - Пожалуй, возьми нашу Скалу! Только найди сначала воинов, у которых есть крылья. Но если у тебя таких воинов нет, то и думать тебе нечего добраться до нас. Иди себе своей дорогой, а нам с тобой договариваться не о чем! Александр, бледнея, слушал эти грубые, дерзкие насмешки. Теперь-то он уже не уйдет отвода. Любыми усилиями он возьмет Скалу, любыми средствами. Войско стало лагерем. Александр нервно прикидывал: что можно сделать? Как достать согдов? Снова попытались отыскать тайные тропы наверх. И снова не нашли. А сверху продолжали сыпаться стрелы, дротики и насмешки. - Эй, Македонянин, ты все еще не нашел крылатых воинов? Александр обдумывал, как взять Скалу. Вспоминал прошлые битвы. И снова из тьмы минувших времен возникло видение. Царь Кир стоит перед неприступными стенами Лидийской крепости Сард. "Кто первым взберется на эту скалу в крепость, тому будет великая награда!.." Царь Кир, несравненный полководец, казалось, окликнул его. - Крылатых воинов? Ладно, - сказал Александр, - я их найду. - Найди, найди! Мы посмотрим, как они летают! Александр тут же объявил войску: - Кто первым взойдет на Скалу, тот получит двенадцать талантов награды. Кто взойдет вторым, получит на один талант меньше. И столько же следующие десятеро. Взошедший последним получит последнюю награду - триста дариков. Однако я уверен, что вы будете думать не столько о вознаграждении, сколько об исполнении воли своего царя! Лезть на Скалу вызвалось около трехсот человек. Это были сильные, ловкие юноши, пастухи и звероловы, которым не в диковину было лазать по скалам, отыскивая потерянного буйвола или выслеживая в горных лесах зверя. Хотелось отличиться перед царем. Да и награда тоже имела цену. Александр позвал их к себе: - С вами, юноши, сверстники мои, я преодолел укрепления прежде непобедимых городов, прошел через горные хребты, заваленные снегом, проник в недоступные теснины Киликии. На Скалу, которую вы видите перед собой, есть только один доступ, но он занят варварами. Однако стража у них стоит только со стороны нашего лагеря. Если вы усердно исследуете подступы к вершине со всех сторон, вы их найдете. Нет таких высот в природе, которых не могла бы одолеть доблесть! Речь царя, словно огонь сухую бересту, зажгла отвагой сердца молодых воинов. Александр велел принести куски белого льняного полотна и взять каждому полотнище, чтобы укрыться вместо плаща. На Скале снег, в белых плащах они будут не так заметны. - А когда взберетесь на вершину и окажетесь в тылу у варваров, снимите полотнища и машите ими, как крыльями. Тогда и я увижу вас. Молодые воины поспешно разобрали куски белого полотна. Но царь и сейчас не отпустил их: - Покажите, как вы будете размахивать ими! Юноши, увлеченные затеей Александра, принялись размахивать полотнищами. И когда они стояли так, все триста среди взмахов полотна, то казалось, что за плечами у них выросли крылья. Царь остался доволен. - Пойдете ночью, после второй стражи. На заре я буду ждать вашего сигнала. Желаю вам успеха, друзья мои! До наступления тьмы юноши готовили снаряжение - небольшие железные костыли, которыми укреплялись палатки, крепкие льняные веревки, продовольствие. И ночью, вооруженные копьями и мечами, вышли к Скале. Сначала казалось, что на Скалу не трудно взобраться: склоны были не так круты. Но потом Скала поднялась стеной. Вбивали костыли в трещины камней, в землю, в заледеневший снег. Подтягивались на веревках, помогая друг другу. Карабкались, хватаясь за выступы, за камни, преодолевали неимоверную крутизну. Но взбирались на выступ, а над головой снова поднималась отвесная стена. Казалось, что Скала растет. Не хватало сил ни подняться выше, ни спуститься обратно. Иногда неверный камень вдруг выскальзывал из-под ноги, и человек летел в снежную пропасть, исчезал где-то во тьме, и лишь короткий крик его предупреждал других о гибели... Чуть-чуть забрезжил рассвет, когда молодые воины, наконец добравшись до вершины, упали в изнеможении и в беспамятстве. А когда очнулись и огляделись, то оказалось, что тридцать два человека из них остались где-то в безмолвной пропасти, в снежных сугробах ущелья, и ни одного тела увидеть было нельзя. Это была самая отвесная сторона Скалы, и потому не стояла здесь стража. Не в первый раз повторялась эта ошибка осажденных. Александр знал, что когда-то и Садры были взяты так же: надеялись, что враг не сможет одолеть крутизны и что скала сама защитит их. Александр почти не спал в эту ночь. Ему казалось, что его великую славу затмит любая, даже малейшая неудача. Он вспоминал насмешки, которыми осыпали его воины Оксиарта, и кровь бросалась ему в лицо: варвары осмелились оскорблять его! Он вскакивал, выходил из шатра, вглядывался в черную громаду Скалы... И Скала, и ночь были безмолвны, беззвучны, бездыханны. Долина еще лежала, укрытая синей тенью, когда вершина Скалы засияла в разливе зари. Александр жадно всматривался в тот отвесный утес, который поднимался над Скалой. Там ли они? Добрались ли? Сначала он ничего не видел, кроме розовых под солнцем вершин и полосок снега в расщелинах. Но вот что-то дрогнуло там, что-то мелькнуло. - Они! Этеры, окружавшие царя, все еще ничего не видели и, переглядываясь украдкой, пожимали плечами. - Они там! - торжествуя, крикнул царь. На утесах замелькали белые искры. И теперь уже отчетливо стало видно - воины Александра стоят и машут полотнищами. Радостные возгласы пролетели по всему войску, вышедшему к Скале. Александр тотчас послал глашатая. Глашатай вышел вперед, подошел к подножию Скалы. Согды, стоявшие на страже, приготовились выслушать его. Что еще скажет Македонянин? Что еще предложит? - Эй! - крикнул глашатай. - Не тяните больше, сдавайтесь! Вы хотели, чтобы наш царь нашел крылатых людей. Так вот, крылатые люди нашлись! Оглянитесь - они уже у вас на Скале! Согды оглянулись, и крик ужаса покатился по вершине. Воины Александра, размахивая белыми крыльями, стояли у них в тылу! Стража отступила, бежала... Оксиарт, увидев крылатых людей и решив, что Скала уже захвачена, бежал и скрылся в ущелье. Согды отошли от прохода. Александр во главе войска поднялся на Скалу. Сыновья Оксиарта, не успевшие бежать, встретили его низкими поклонами и поспешно собранными драгоценными дарами. Александр прошел, не взглянув на них. - Не дарите мне то, что и так принадлежит мне. Тяжело оскорбленные сыновья Оксиарта последовали за ним с опущенной головой. Согды сложили оружие. Александр, все еще гневный и очень усталый, проходил, не видя их, не желая видеть их. Что-то они не смеются сегодня над македонским царем! ЛЮБОВЬ Разве думал Александр о любви в эти беспокойные, трудные дни, омраченные изменой и гибелью друзей? Думал ли он о любви, измученный бесконечной погоней за Спитаменом? Его ожесточившееся сердце не верило ни радостям, ни страданиям, которые может причинить это чувство. Невелика радость от встречи с женщиной и невелико страдание от разлуки с ней. Игра чувств, прозвучавшая где-то песня, звезда, вспыхнувшая в ночи и пропавшая в трезвом свете дня... А любовь ждала его, она была уже близко. Любовь настигла его внезапно, как гром с неба, как великий дар богов человеку, отмеченному ими. Первым, впереди Оксиартовых сыновей, Александр вошел во двор Оксиарта. Слуги испуганно жались к стенам. Вдруг отворилась тяжелая дверь, и из дома вышла девушка. Рокшанек не терпелось узнать, что происходит в крепости. Ей все еще казалось, что дом ее отца недоступен для чужих. Она собиралась подняться на стену, посмотреть на рогатого македонского царя. И тут же остановилась на пороге, оцепенев от неожиданности и от ужаса. Рогатый Македонянин стоял перед ней. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. В доме уже кричали женщины, звали Рокшанек, - ни Рокшанек, ни Александр не слышали их. Цветущая прелесть девушки, белокурые, с золотым отливом волосы, ее чистые, светло-синие, широко раскрытые глаза внезапно обезоружили молодого царя. Эллада, золотая богиня Афродита, розовая жемчужина в белой пене прибрежной волны... Рокшанек, опомнившись от первого страха, увидела, что перед ней стоит усталый человек и что на шлеме у него вовсе не рога, а белоснежные перья. А когда заглянула в глубину его голубых глаз, то поняла, что это и есть тот, кого она ждала в своих мечтах и за кем пойдет на край света. - Как зовут тебя? Рокшанек не поняла незнакомой речи. Но догадалась, о чем спрашивает царь. - Рокшанек. Александр взял своей огрубевшей рукой ее нежную белую руку. - Роксана! Со смертельной тревогой следили из дома за этой встречей. Братья Рокшанек, против своей воли, схватились за мечи. Но, увидев, как ласков с Рокшанек Александр, переглянулись с внезапной надеждой. Рокшанек робко отняла свою руку и бросилась в толпу женщин, стоявших в дверях. Все они тут же скрылись в глубине дома, как стая вспугнутых птиц. Склонив голову перед Александром, появилась жена Оксиарта. - Войди в дом твоего пленника, царь, - сказала она с низким поклоном. Александр обернулся к ней. - Кто эта девушка? - Это моя дочь, царь, Рокшанек. "Рокшанек" - это значит "Светлая". - Твоя дочь... Светлая! Роксана - Светлая! Александр с чувством счастья повторял это имя по-своему, по-эллински выговаривая его. Ему хотелось сейчас же ринуться в дом и отыскать эту девушку. И, удивившись самому себе, обнаружил, что он не может поступить так. Это оскорбит ее. - Скажи Оксиарту, - обернулся он к матери Рокшанек, - пусть вернется домой. Пусть сложит оружие. Я не буду мстить ему. Александр вернулся вниз к войску. Но думал только о ней, о Роксане. На другой же день снова поднялся на Скалу. Он вместе со свитой поселился в доме Оксиарта. Присутствие в этом доме Роксаны наполняло его счастьем. Не было на свете женщины, кроме нее. Все они, что встречались на путях Египта и Азии, черноволосые, меднокожие, чуждые Элладе, исчезли, как тени. Одна эта, тихая, кроткая, с золотым дождем кос, вдруг вошла в его жизнь и заполнила его сердце. - Роксана - Светлая! - повторял он. Друзья-этеры все видели, все понимали. Такой девушки, как Роксана, они не встречали в Азии... Но не слишком ли увлекается царь? - Жена Дария была первой красавицей в Персидском царстве, - напомнил Гефестион, - однако царь не потерял голову от любви! - Может быть, тогда не пришло еще его время, - возразил Птолемей, пожав плечами. Уже и среди солдат шли разговоры о красоте Рокшанек. - Славная добыча досталась царю! Недаром взяли мы эту Скалу! - А что досталось нам? - А нам - отдых. Царь не скоро уйдет отсюда, женская красота сильна. - Он может взять ее с собой. - Не возьмет. Он не любит возить с собой женщин. - А может, женится? - Женится! Вот так сказал. Женится на азиатке? На дочери варвара?! - Этого еще не бывало у македонских царей! - Мало ли чего не бывало. Разве ходили когда-нибудь македонские цари в персидских штанах? А вот Александр надел! Обрадованный милостью победителя, Оксиарт вернулся в крепость. Царь простил его. Оксиарт, счастливый тем, что остался жив и что сыновья его живы и дом не разорен, устроил для царя большой пир. Все, что могло найтись в осажденной крепости, было подано на столы - обилие мяса, маслины, вино, свежий, еще горячий хлеб... Александр был весел, добр. Друзья давно не видели его таким. Он будто вернулся в те дни, когда, еще совсем юный, полный надежд и вдохновения, переходил Геллеспонт. С его лица исчезли тени забот и усталости, подозрений и тревог. Он часто поглядывал на двери - не то ждал, что придет Роксана, не то порывался пойти к ней... Оксиарт все видел и все понимал. Он шепнул слуге, чтобы девушки пришли развлечь гостей. Они вошли одна за другой пестрой вереницей, зазвенели струны дутаров, запели чанги, зарокотала дойра. Девушки пошли в грациозном, плавном танце, все в роскошных, ярких, разлетающихся одеждах. Тридцать красавиц было отобрано для царского пира, тридцать самых красивых девушек, дочерей бактрийской знати. Но и среди них Роксана, со своими редкостными золотыми косами, со своей свежестью, с глубоким блеском счастливых глаз, все-таки была самой прекрасной... Александр не отрываясь следил за каждым ее движением - он был не в силах отвести от нее взволнованного, потемневшего взора. Друзья с тревогой и с изумлением наблюдали за ним. Сначала он много пил, потом долго держал в руках пустую чашу, по старой привычке тихонько поворачивая ее в ладонях. Веселое в начале пира лицо понемногу мрачнело, между бровей и в уголках губ появились морщинки... Оксиарт с тайным ужасом спрашивал себя: чем мог он не угодить царю? Чем он мог его разгневать? Гнев победителя - что может быть страшнее для побежденного? Но Александр не гневался. Он решал свою судьбу. Сейчас он понял, что любит Роксану всем своим никогда не любившим сердцем. Он не может оставить Роксану. Он не может увезти ее пленницей - о Гера и все боги! - он не оскорбит эту девушку! Тогда что же? Тогда вот что - он женится на ней. Да. Он женится на ней. Он сегодня же совершит здесь свадебный обряд, так же, как совершали его македонские цари в Эгах и Пелле. Как загудят македоняне вокруг! Как возмутятся его благородные этеры, его эллинские военачальники, его македонские воины, среди которых самый нищий, самый невежественный пастух все-таки считает себя выше самого знатного и самого великого варвара. Как бы ни был возвышен варвар богатством, властью, талантом, все равно он - варвар! И все-таки Александр женится на ней! Мелодично гудели струны дутаров, вторила дойра, утверждая ритм, развевались шелковые одежды девушек - лиловые, розовые, синие, пурпурные... Взлетали гибкие, тонк