Любовь Воронкова. Герой Саламина М.: "Келвори", 1994 OCR: А.Ноздрачев (nozdrachev.narod.ru) ? http://nozdrachev.narod.ru ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ЛАВРИЙСКОЕ СЕРЕБРО Архонт-эпоним [Архонт-эпоним - афинский правитель, который избирался на один год.], Фемистокл выступил перед Народным собранием с неожиданным и даже дерзким предложением: - Граждане афинские! В славной битве при Марафоне мы разбили неисчислимую армию персов. Мы победили войско, казавшееся непобедимым. Однако успокаиваться нельзя - персы могут вернуться. И они вернутся в недалеком будущем: им нужны рабы, им нужны наши богатства. Персы не оставят нас в покое! Нестройные крики заглушили и прервали его речь: - Персы не вернутся! - Что нам вспоминать о персах? Они далеко! - Персы еле унесли ноги, больше не сунутся! Фемистокл спокойно ждал, слегка прищурив свои большие, широко поставленные глаза. Собрание утихомирилось. - И даже если, как вы, граждане афинские, считаете, что персы больше не вернутся и опасаться их нечего, все-таки наши военные дела не завершены. Эгина [Эгина - остров в Сароническом заливе.] по-прежнему властвует на море, по-прежнему грабит берега Аттики и остается безнаказанной. Вспомните, сколько несчастий, обид и оскорблений вытерпели мы от эгинцев, сколько афинян погибло на этом острове - и смерть их до нынешнего дня осталась не отомщенной. Вспомните, граждане афинские, кто начал эту нескончаемую вражду. Мы ее не начинали. Фемистокл напомнил Собранию о том, как возникла эта война. А было это так. В Эпидавре, на восточном побережье Арголиды, земля перестала давать урожай. Эпидаврийцы, по обычаю всех эллинов, обратились за советом в Дельфийское святилище: что им сделать, чтобы земля их снова стала плодородной? Бог Аполлон устами пифии ответил, что они должны воздвигнуть статуи эпидаврийских богинь Демии и Авкессии. Эпидаврийцы спросили: - А из чего сделать эти статуи? Из меди или из мрамора? - Не из меди и не из мрамора, - ответила пифия, - а из ствола маслины, взращенной рукой человека. Такие маслины росли только в Афинах, где сама Афина Паллада посадила это доброе дерево. Эпидаврийцы пришли к афинянам с просьбой - пусть позволят им срубить несколько маслин. Афиняне позволили, но с условием, что эпидаврийцы будут каждый год приносить жертвы Афине и Эрехфею, первому афинскому царю, чьи храмы стоят в Акрополе. Эпидаврийцы согласились. Они поставили у себя статуи богинь из священной маслины и каждый год, как обещали, приносили жертвы на алтарь Афины и Эрехфея. К этому времени эгинцы научились строить военные корабли и сразу стали хозяевами в Эгейском море. Они враждовали с эпидаврийцами, грабили их берега и, наконец, украли и увезли к себе на остров их деревянных богинь. И вот у эпидаврийцев не стало их богинь. А нет богинь - нет и жертвоприношений в Афинском Акрополе. Афиняне потребовали, чтобы эгинцы, вернули статуи. А эгинцы ответили, что у них с афинянами нет никаких дел. Афиняне прибыли на остров на триере [Триера - военное судно с тремя рядами весел.], и хотели силой отнять богинь, потому что статуи сделаны из их, афинской, маслины. Накинули на них канаты, попробовали стащить с места, а богини упали на колени да так и остались... - Эгинцы говорят, что тут сразу ударил гром и началось землетрясение, - продолжал Фемистокл, - и что афиняне впали в безумие и начали убивать друг друга. Но мы-то знаем, что не так это было. Мы-то знаем, что на помощь к ним поспешили аргосцы. Они вместе с эгинцами напали на афинян и убили их. И мы не смогли отомстить им за это! Вот и теперь эгинцы безнаказанно грабят и разоряют наши берега. Но мы по-прежнему терпим. А почему? Да потому, что у них есть военные корабли, а у нас таких кораблей нет. Вот я и вношу, граждане афинские, свое предложение: давайте строить свои военные корабли! Собрание снова взволновалось. Одни кричали, что пора проучить эгинцев, другие - что корабли Афинам не нужны... Тогда поднялся и взял слово один из афинских правителей, Аристид, высокий, благообразный, исполненный собственного достоинства человек. Это был один из самых уважаемых людей в Афинах, которого за честность и бескорыстие прозвали Справедливым. Особенно благоволили к нему аристократы, крупные землевладельцы, которых он неустанно поддерживал. Собрание сразу затихло. - У тебя всегда была пылкая голова, Фемистокл, - сказал Аристид, стараясь скрыть раздражение, которое каждый раз вспыхивало в нем, как только он слышал Фемистокла, даже и в том случае, если Фемистокл высказывал разумные суждения. - Ты, Фемистокл, можешь, не задумываясь, предложить что угодно. Твоим необдуманным предложениям нет конца. То хочешь перетащить гавань из Фалера в Пирей. То хочешь переселить Афины к морю. Теперь ты предлагаешь строить флот - флот Афинам, которые всегда были сильны именно своим сухопутным войском. Не на море мы, должны встречать врага, а на суше! - Не на суше мы должны встречать врага, а на море, - возразил Фемистокл. - Мы терпим от Эгины с моря, с моря мы терпим и от персов. Хоть и досталось персам при Марафоне, однако мы только выиграли битву, но не разбили врага. В любой день персы могут своим флотом закрыть проливы, закрыть подвоз хлеба с берегов Понта и обречь нас на голодную смерть. Вот почему я говорю, что нам надо строить корабли! - Строить корабли! - Аристид пожал плечами. - А на какие средства мы будем их строить? Я беден. И ты не богат. Богатство, если оно и было у тебя, ты размотал на пышные наряды, на роскошные жертвоприношения, на приемы гостей, на похвальбу. Тебе ведь всегда хотелось казаться богаче, чем ты есть, и умнее, чем ты есть. Где мы возьмем денег, чтобы строить корабли? - Да! Скажи, Фемистокл, где мы возьмем денег? - зашумело Собрание. И снова спор: - Не нужны нам корабли, мы не остров! - Нет, нужны корабли! Пора усмирить Эгину! - Так денег-то все равно нет! - Граждане афинские! - снова заговорил Фемистокл. - Я знаю, где взять эти деньги. Мы можем их взять из Лаврийских рудников. Нынче нам предстоит раздать гражданам добытое серебро. Каждому достанется по несколько драхм [Драхма - 3,41 грамма серебра.]. Судьба ни одного человека не пострадает от того, что он не получит эту маленькую сумму. Но если мы на это серебро построим флот, Афины станут могущественной морской державой! Собрание взорвалось криками. Кто-то кричал, что он предпочитает получить свои драхмы, а корабли ему не нужны. Кто-то кричал, что надо думать не о себе, а о своем государстве... Фемистокл чутко прислушивался к Собранию. Он знал, что его предложение рискованно, что отнять у безземельных или безработных афинян эти драхмы не так просто, что это может вызвать бурю, которая сметет с трибуны и самого архонта-эпонима. Он ждал этой бури и готовился отразить ее... Но у Фемистокла было много друзей и единомышленников, их голоса побеждали. - Нельзя поддаваться вздорным замыслам Фемистокла! - снова выступил Аристид. - Этот человек непостоянен. Завтра он откажется от того, за что борется сегодня! - Нет, я не откажусь от того, за что борюсь сегодня! - возразил Фемистокл. - Построив военный флот, мы не только справимся с Эгиной, но будем владычествовать на море и превзойдем в этом все другие эллинские города! - Тщеславие его безгранично! - возмущенно сказал Аристид. - Скоро он будет уверять, что единолично спас Афины! - Нет, Аристид, это ты упразднил афинские суды и все дела решаешь один! - ответил ему Фемистокл. - Это ты, Аристид, забыл, что в Афинах правит народ, ты превратился в самовластного правителя, вот только что личной стражей не обзавелся! Аристид побледнел. - Это больше невозможно терпеть! - сказал он, задыхаясь. - Честно скажу вам, граждане афинские, вы до тех пор не будете в безопасности, пока не сбросите в пропасть нас обоих - и Фемистокла и меня самого! Собрание смущенно молчало. Архонты - афинские правители - переглянулись между собой. - Да, это положение больше нельзя терпеть, - сказал один из них, покачивая седой головой. - Обсудим и решим, - отозвался другой. - Может быть, придется прибегнуть к остракизму. Услышав это, Фемистокл поспешил распустить Собрание. А создавшееся положение и в самом деле терпеть было нельзя. Что бы ни высказал Аристид, Фемистокл выступает против. Что бы ни предложил Фемистокл, всегда богатый идеями, Аристид все отвергает. Оба умны, оба уважаемы, оба красноречивы. Народ часто не может понять, кто же прав в этих спорах, и каждый раз Собранию бывает трудно вынести какое-либо решение. Так случилось и сегодня. Народ расходился в спорах и волнении. Фемистокл и Аристид вышли вместе. Но, спустившись с Пникса [Пникс - холм возле Акрополя, на котором происходили народные собрания.], сразу разошлись. Им двоим была узка дорога, им двоим было тесно в Афинах. Они вместе росли, но ссорились еще в школе. У них обо всем были разные мнения. Фемистокл решал все дела сразу, Аристиду нужно было все продумать, прежде чем что-либо решить. У Фемистокла во всем городе были друзья, почти каждого афинянина он знал по имени и с каждым находил тему для беседы. Аристид шел по жизни в одиночестве, стараясь покорить судьбу бескорыстием и честностью, такой честностью, что даже в шутках не терпел обмана. Войдя в афинское правительство, они и тут не соглашались ни в чем. Аристид считал, что править государством должны лучшие люди, а лучшие люди, по его убеждению, - это аристократы. Фемистокл считал, что в государстве должна быть демократия, ничем не ограниченная народная власть. И оба мешали друг другу, насколько хватало их сил и таланта. В то время как Аристид шел один по улице и люди с почтением уступали ему дорогу, Фемистокла окружили друзья. - Сегодня Горгий зовет нас поужинать, - обратился к нему молодой румяный Евтихид, который сегодня громче всех кричал на Собрании, поддерживая Фемистокла. - Пойдем с нами, проведем вечер за чашей вина! - Конечно, Фемистокл! Неужели ты пойдешь домой? Еще рано, еще и солнце не село, - сказал Эпикрат. - Ты, я замечаю, последнее время избегаешь наших пирушек. - Ему не дают покоя трофеи Мильтиада, - засмеялся чернобородый Деметрий, - после Марафона он сам не свой! - Не буду скрывать, - ответил Фемистокл, - слава, которую снискал Мильтиад, будучи стратегом в Марафонской битве [Битва с персами на Марафонской равнине произошла в сентябре 490 года до н.э.], не оставила меня равнодушным. Еще бы! Разбить персов, которых было в десять раз больше, чем нас! Я бы тоже хотел так вот прославиться! - Фемистокл улыбнулся, но две вертикальные морщинки так и остались у него между бровями. - Но сейчас меня мучает другое, - продолжал он. - Если не будет принято решение относительно кораблей, большая беда нагрянет в Афины. - Неужели ты так боишься Эгины, Фемистокл? - Удивился Эпикрат, подняв свои золотистые брови. - Но разве могут они грозить нам большой бедой? - Тьфу нам Эгина! - беспечно отозвался Евтихид. - Даже задумываться об этом не стоит! - Ах, что там Эгина! - вздохнул Фемистокл. - Несравненно более страшный враг угрожает нам. До меня дошли слухи, что Ксеркс снова собирает войско. - Перс? - Евтихид отмахнулся. - Тьфу нам перс! - Вот еще, вспомнил о персах! - сказал Деметрий. - Если и соберутся когда-нибудь еще раз навестить Элладу, то, клянусь Зевсом, очень не скоро. - Вспомните о табличке Демарата, которую он прислал в Спарту, - сказал Фемистокл. - Ту, что прочитала Горго? - Эпикрат задумчиво поглядел на него. - А ты веришь Демарату, Фемистокл? - Почему надо верить изменнику, человеку, покинувшему свою родину? - возмутился Деметрий. - Это он написал из злорадства, чтобы позлить спартанцев! - Не суди так легко о Демарате, - возразил Фемистокл. - Демарат был царем в Спарте и был лишен царства. И лишен родины. Но хоть и обидела его родина, - какой же человек сможет забыть ее? Клянусь Зевсом, где бы ни жил эллин, Эллада будет всегда для него дороже всего на свете! - А что он там написал, этот Демарат? - спросил Евтихид. - Я что-то не слышал об этом. - Он написал, что царь Ксеркс собирается в поход на Элладу, - нахмурившись, ответил Фемистокл. - И ты не мог, Евтихид, не слышать об этом. - А! Это когда он прислал табличку, залитую воском, а все думали, что на ней ничего не написано? - Ну да. А жена спартанского царя Леонида Горго сказала: надо счистить воск. Воск счистили, а там письмо. Демарат предупреждал Спарту, что Ксеркс готовит новый поход на Элладу. Клянусь Зевсом, - воскликнул Фемистокл, - это так и станется! Персы снова придут к нашим берегам, и нам нечем будет защититься, если у нас не будет кораблей! - А что же ты там, - Деметрий кивнул в сторону Пникса, - плел нам про Эгину? Значит, не для Эгины нужны корабли? - А как я мог сказать о персах? Никто бы и слушать не стал. Даже вас я не могу убедить, что эта опасность висит над нами. Вот и свалил на Эгину. - Обманул, значит? - А что делать, если вы не хотите верить правде? - У нас будут корабли, - сказал Эпикрат. - Если ты, Фемистокл, считаешь, что они нужны Афинам, значит, и мы считаем так же! - А пока - тьфу на все! - заявил Евтихид. - Горгий ждет нас, и нам надо поторопиться! Аристид стоял на холме и видел издали, как друзья окружили Фемистокла и как потом с веселыми возгласами увели его с собой. Улицы затихли. Грустное чувство одиночества охватило сердце. "Почему его так любят люди? - думал Аристид, направляясь к дому. - Конечно, он горазд и на шутки и на всякие выдумки. Но ведь это все вздор, такой же вздор, как сегодняшние корабли. Однако вот он окружен друзьями, а я, Справедливый, возвращаюсь домой один. Впрочем, власть и влияние, приобретенные благодаря поддержке друзей, часто толкают человека на несправедливые поступки, а я не хочу такой власти, потому что честного гражданина она делает несчастным". И добавил вполголоса, иронически усмехнувшись: - Фемистокла же она несчастным не сделает! Домой после дружеской пирушки Фемистокл возвращался глубокой ночью. Теплые созвездия венчали Пентеликон. Узкая, кривая улица вела на окраину. Фемистокл шел в темноте по памяти, ему не раз приходилось возвращаться домой за полночь. Он осторожно обходил канавы, перешагивал через ручьи, где под прибрежными кустами прятались нимфы - Фемистокл мог бы поклясться, что слышал их голоса. Иногда дорогу ему преграждали огороды и палисадники, полные темной листвы и запаха мирты. Изредка где-то во дворе взлаивала разбуженная его шагами собака... Дом Фемистоклз, такой же, как и все дома в Афинах, маленький, с черепичной крышей, с надстройкой наверху для слуг и рабов, стоял темный и тихий. "Как гнездо птицы... - подумал Фемистокл с чувством спокойного счастья. - Как гнездо, полное птенцов. Мое гнездо. Мой дом". На пороге, накинув покрывало, ждала жена. - Ты опять не спишь, Архиппа! - Я не могу спать, когда тебя нет дома, Фемистокл. И тебе это известно. - Верно, боишься грабителей? Но ведь грабители хорошо знают, что у меня нет золота! - Это так. Зато я хорошо знаю, что у тебя есть враги. Мало ли что может случиться! "Не хочет сказать, что я могу выпить лишнее и не дойти до дома, - подумал Фемистокл, усмехаясь в бороду. - Клянусь Зевсом, она этого даже хотела бы, лишь бы иметь возможность помочь мне!" Теплая тишина дома, хорошего семейного дома, где много детей и добрая жена, ласково встретила Фемистокла. Каждый раз, возвращаясь домой, он испытывал чувство спокойной радости, и все тревоги его оставались за дверью. Здесь было все хорошо - и огонь очага, и журчание воды в водоеме, и светильни, мерцающие над столом, накрытым для ужина. Архиппа никогда не спрашивала у Фемистокла, где он был, сыт ли он, она просто ставила ужин на стол. Однако сегодня Фемистокл принес свои тревоги с собой. Он сел на низкую скамейку у очага и задумался, глядя в оранжевый круг тлеющих углей. Архиппа раза два взглянула на его словно под тяжестью кудрей опущенную голову. Пытаясь отвлечь Фемистокла от его дум, Архиппа принялась рассказывать обо всем, что случилось за день, сообщила все маленькие домашние новости - и что сказала малютка Никомеда, и как свалился сегодня с изгороди Полиевкий, и как Архентол, их старший, заявил, что скоро отправится за Геллеспонт и казнит царя Ксеркса... - ...И тогда нам уже больше не придется опасаться персов, - тихо смеясь, говорила она, - доживем с тобой жизнь спокойно и даже в почестях, ведь Архентол, конечно, будет увенчан золотым венком!.. Но, видя, что Фемистокл почти не слушает ее, спросила: - Прости, Фемистокл, у тебя что-нибудь случилось? - Пока еще нет. Но может случиться. - Но если не случилось, зачем же огорчаться раньше времени? Уж было много бед и страха, когда подступили персы. Однако богиня Афина защитила свой город. - Я о другом. Сегодня на Собрании архонты заговорили о том, чтобы нас судить судом остракизма. Аристида и меня. - О! - Архиппа приложила ладони к губам, чтобы не вскрикнуть. - Тебе? Суд остракизма? - Да. Мы оба слишком тревожим афинян. Архиппа помолчала, овладела своим волнением и сказала, как всегда, спокойно: - Воля богов, Фемистокл. Жить можно не только в Афинах. - Изгнанник - не гость. Изгнанника не встречают почестями. - А мы и не захотим быть гостями ни у кого. Ну что ж, десять лет - это еще не вся жизнь. А минует срок - и мы снова вернемся в Афины. Дети подрастут. Подумай, как мы будем счастливы, когда опять войдем в Афинские ворота! Низкий, ласковый голос Архиппы успокаивал. Афинянка, она ради него, не задумываясь, готова была покинуть Афины! - Конечно, остракизм - это не суд над преступником. Просто мешает человек, так пусть уйдет куда-нибудь на время. Но если бы только эта беда. Меня заставят покинуть Афины, и погибнет дело, которое необходимо сделать, потому что от этого зависит судьба нашей родины. Сегодня я почти убедил Собрание, что нам надо строить корабли. И убедил бы, если бы не Аристид. - И вы опять бранились? - Мы спорили. Но я чувствую, что наши споры надоели афинянам. - О Гера! - молитвенно прошептала Архиппа. - Сохрани мне Фемистокла! И сохрани его Афинам! В окошечко под потолком голубым глазом смотрел рассвет. Случилось так, как предвидел Фемистокл. Правители Афин, утомленные раздорами Фемистокла и Аристида, решили, что одного из них необходимо удалить на какое-то время из города. Обычно удаляли на десять лет. Был назначен суд остракизма. Афинские граждане писали на глиняных черепках - остраконах - имя человека, которого желали удалить из города, и складывали их в пританее [Пританы - лица, назначенные в течение месяца ведать текущими делами государства. Пританея - обширное здание в Афинах, где ежедневно собирались пританы.]. Черепки определили судьбу этих людей. Уйти из города пришлось Аристиду. Аристид покорился. Выйдя за городские ворота, он поднял руки к небу и сказал, обращаясь к богам: - Пусть никогда не придет для афинян тяжелый час, который заставил бы их вспомнить об Аристиде! Аристид ушел из города. Больше никто не мешал Фемистоклу, и Собрание приняло его предложение отдать лаврийское серебро на постройку флота. И вскоре на верфи в Фалерской гавани застучали топоры. Постепенно, один за другим, спускались с берега на голубую воду бухты афинские боевые корабли. Не прошло и трех лет, а в Фалерской гавани уже больше ста кораблей стояло на якорях. ГРОЗНОЕ ПРЕДСКАЗАНИЕ Все чаще стали доходить слухи, что персидский царь снова собирает войско, чтобы идти на Элладу. Сначала эти слухи были смутными. Потом вместе с торговыми кораблями в Элладу являлись люди из Византия и с островов, лежащих у азиатского берега, и рассказывали, что персидские войска стекаются к Геллеспонту, а на перешейке у горы Акте [Гора Акте - ныне Афон.] идут какие-то земляные работы... Но вот наступил черный день, когда в Элладе появились персидские глашатаи. Они входили в эллинские города и требовали "землю и воду" - покорности царю Ксерксу. Страх пошел по Элладе. Одно за другим покорялись персидскому царю маленькие бессильные государства - фессалийцы, локры, фивяне, беотийцы... Ни в Афины, ни в Спарту персидские глашатаи не пришли. Еще в 490 году до н.э. царь Дарий, сын Гистаспа, присылал к ним глашатаев. Но спартанцы ответили тем, что бросили их в колодец и сказали: "Пусть они сами возьмут там и землю и воду". Афиняне же сбросили их в пропасть. А Фемистокл, который тогда был архонтом, предложил убить также и переводчиков, которые осмелились перевести требования персов на эллинский язык. И переводчиков убили. Теперь всем и в Спарте и в Афинах было ясно, что их городам пощады не будет. Будет война. Будет битва не на жизнь, а на смерть. - Видишь, Архиппа, для чего я строил корабли? - сказал Фемистокл, торопливо собираясь на Пникс, на Народное собрание. - Вот теперь афиняне еще раз поймут, как я был предусмотрителен! Архиппа умоляюще сложила руки: - Фемистокл, во имя Геры, забудь, что ты их построил! Люди не любят, когда им напоминают, что кто-то был дальновиднее и умнее, чем они! Последние ее слова настигли Фемистокла уже за калиткой. Солнце только что поднялось над горами, оно, словно улыбаясь, тихо катилось на своей золотой колеснице по голубому простору небесных полей. Серебристые оливы на склонах гор, красная черепица крыш, узкие, кривые улицы древнего города - все полнилось светом и радостью наступающего дня. "Почему так равнодушна природа, которая нас окружает? - подумалось Фемистоклу. - Все - как в самые лучшие дни. Я вижу, горе человеческое никого не омрачает - ни солнце, ни рощу, ни птиц, - никого, кроме самого человека!" Фемистокл торопился. Сегодня придут послы из Дельф. Афиняне, как всегда во времена народных бедствий, отправили послов в Дельфийское святилище узнать волю светлого бога. Предстоят тяжелые испытания. Чем кончатся они? И что надо делать афинянам, чтобы спасти свою страну, свой народ? Священные послы вернулись. Сегодня они объявят то, что изрекло им божество. Улицы, несмотря на ранний час, были полны народу. Все спешили на Пникс. Люди шли озабоченные, встревоженные, изредка обмениваясь короткими фразами, и все лишь об одном: что-то принесли им из Дельф? На перекрестке, где свежо и прохладно шумел фонтан и у водоема с большими сосудами для воды толпились рабы, Фемистокла встретил Эпикрат. Фемистокл заметил, что рыжая, как золото, борода его друга, обычно тщательно завитая, сегодня гладко и скромно причесана, и, может быть, поэтому его лицо выглядело старше и строже. До самого холма они молча шли рядом. И, уже поднимаясь на Пникс, Фемистокл спросил: - По-прежнему ли ты, Эпикрат, согласен со мной, что мы должны сосредоточить наши военные силы на кораблях? - Я убежден, что только морской бой может спасти нас, - ответил Эпикрат, - и я, и все, кто с нами, поддержим тебя, Фемистокл. - Видишь, как я был прав, когда настоял на своем и заставил афинян строить корабли! - Тише, Фемистокл. Ради богов, не хвастайся! - Но я говорю только правду, Эпикрат! Когда же это я так сильно хвастался? - Ты хвастался всегда, Фемистокл. Ты поставил на празднествах в Олимпии самую роскошную палатку, совсем тебе не по средствам, лишь бы показаться богаче всех богатых. Ну, не хвастун ли? А разве не зазывал ты к себе в дом кифариста лишь для того, чтобы люди приходили к тебе слушать музыку? Ну, не хвастун ли? А когда ты, будучи хорегом в Олимпии, одержал победу, разве не поставил ты стелу со своим именем? И опять же хвастун. Ты великого ума человек, Фемистокл, ты человек большого государственного ума, - не унижай себя, стараясь себя возвеличить! Священные послы явились на Пникс грустные и смущенные, и все поняли, что ответ бога неблагоприятен. Старший посол стоял перед Собранием, потупив лысеющую голову. - Мы совершили все обряды, принесли все жертвы. Мы купили самого упитанного быка, украсили его зеленью... Сделали все, чтобы жертва наша была угодна богу. И вот какое предсказание изрекла нам пифия! Он раскрыл дощечку, покрытую воском, на которой было написано изречение. Голос его был глух от волнения, когда он начал читать оракул, но Собрание затихло, и каждое слово его было отчетливо слышно: Что ж вы сидите, глупцы? Бегите к земному пределу, Домы покинув и главы высокие круглого града. Не устоит ни глава, ни тело пред гибелью страшной, И ни стопа, и ни длань, и ничто иное средь града Не уцелеет... [Геродот, книга седьмая.] Тяжелый вздох прошел по Собранию. Фемистокл с сомнением покачал головой, между бровями прорезались две глубокие гневные морщины - пифия убивает мужество народа! Зачем? - Мы не хотели вернуться с таким тяжелым изречением, - продолжал посол, - сели у храма и заплакали. Нас увидел Тимон, сын Андробула. Это очень уважаемый человек в Дельфах. Он подошел и сказал нам: "Возьмите оливковые ветви и войдите еще раз в святилище, может, боги смилостивятся над вами, афиняне..." - Вы вошли? - послышались со всех сторон нетерпеливые голоса. - Было другое изречение? - Было. Вот оно. Посол раскрыл другую табличку: Гнев Олимпийца смягчить не в силах Афина Паллада, Как ни склоняй она Зевса - мольбами иль хитрым советом. Все ж изреку тебе вновь адамантовой крепости слово: . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Лишь деревянные стены, дает Зевс Тритогенее Несокрушимо стоять во спасенье тебе и потомкам. Конных спокойно не жди ты полков или рати пехотной Мощно от суши грядущей, но, тыл обращая, Все ж отступай: ведь время придет и померишься силой! Остров божественный, о Саламин, сыновей своих жен ты погубишь В пору ль посева Деметры даров, порою ли знойною жатвы. [Тритогенея - одно из имен богини Афины, место рождения которой, по преданию, было на реке Тритоне.] [Геродот, книга седьмая.] - Нам показалось, что это изречение более милосердно, - нерешительно закончил посол свою речь и сложил табличку. Собрание мрачно молчало, стараясь разобраться в оракуле. Но что бог приказывает отступать и покидать свою землю - это было ясно всем. - Кто изрекал оракул? - спросил Фемистокл. - Как зовут пифию? - Это была Аристоника. "Аристоника! - гневно повторил про себя Фемистокл. - Не бога совет она давала, а совет жрецов, продавшихся персам. Недаром же Дарий не разорил святилища и не разграбил их сокровищ. Я давно подозревал это!" Но, несмотря на свою уверенность в том, что святилище сейчас служит персам, несмотря на свой гнев и негодование, он не смел высказать этого вслух. Собрание гудело, повторяя слова оракула. Один старый афинянин поднялся со своего места. - Воля бога ясна, граждане афинские, - сказал он. - Афины погибли! - И заплакал, закрыв руками лицо. Заговорили и другие: - Да что ж тут толковать? Гибель нам предречена. Не стоит даже и руки поднимать на такого неодолимого врага. Придется покинуть Аттику. - Как - покинуть Аттику? Мы никуда не пойдем из своей страны! - А зачем же нам погибать напрасно? Вы же слышали: "... тыл обращая, все ж отступай"! На спасение еще есть какая-то надежда, а на победу никакой! - "Лишь деревянные стены дает Зевс несокрушимо стоять", - напомнил один из архонтов, - вы ведь слышали? Значит, не все погибнет! - А что же это за стены такие? Снова раздалось несколько голосов: - Это стены на Акрополе! В городе ведь нет стен. Значит, Акрополь останется невредимым! На трибуну поднялся Фемистокл. Собрание сразу затихло. - Граждане афинские! Сами посудите: какие же стены на Акрополе? Всего только изгородь из терновника. Кого могут защитить такие стены? А я вам скажу, граждане афинские, о каких деревянных стенах говорит оракул. Деревянные стены - это наши корабли. Это наш флот, который стоит ныне у берегов Аттики, готовый к защите нашей земли! Этот же флот, который будет сражаться с врагом, переправит наши семьи, если им будет угрожать опасность в Афинах, на остров Саламин... - Вспомни, Фемистокл, - закричало Собрание, - Саламин погубит наших сыновей - так ведь и сказано! - Нет, граждане афинские, - отвечал Фемистокл, - я думаю, что дельфийские толкователи не в изречение объяснили правильно. Если бы Саламин грозил нам и нашим сыновьям гибелью, то, мне кажется, бог не выбрал бы столь миролюбивое выражение, "божественный Саламин", а сказал бы "несчастный Саламин". Но если изречение понять правильно, то гибель надо отнести к врагам, а не к афинянам. Поэтому, граждане афинские, я советую вам не предаваться отчаянию, а готовиться к морской битве, так как наши корабли - это и есть те деревянные стены, которые останутся несокрушимыми! Речь Фемистокла была красноречивой, горячей, убедительной. Афинянам, всегда готовым стать перед любым врагом на защиту своей родины, была нестерпима мысль оставить родные Афины и бежать в чужие земли. Собрание забушевало, все вскочили с мест, все кричали, размахивая руками: - Не отдадим наши Афины врагу! - Не отдадим наши храмы и наши родные могилы на поругание! - Не предадим нашу родину! - Не предадим нашу свободу! Все архонты и архонт-эпоним приняли волю Народного собрания. И по воле того же Собрания назначили стратегов. Одним из стратегов был назначен Фемистокл. В эти дни общего смятения, когда черная туча страшной войны неотвратимо надвигалась из-за Геллеспонта, чаще и громче других слышался на Пниксе взволнованный голос Фемистокла: - Граждане афинские! Враг, угрожающий нам, силен и беспощаден. Многие уже покорились ему. Но мы выбрали лучшую долю - не склонять головы перед врагом, а, сколько достанет сил и мужества, защищать свою родину, защищать Элладу. Однако мы только тогда сможем противостоять врагу, когда отбросим все наши распри и неурядицы, когда мы объединимся и будем действовать заодно. Мы должны не только погасить нашу войну с Эгиной, но и заключить с ней союз дружбы. Нам надо забыть нашу пятнадцатилетнюю вражду со Спартой и встать с нею в один ряд против нашего общего врага - Ксеркса. Надо послать глашатаев и в соседние города и просить их помочь Элладе ее трудный час! Эти дни имя Фемистокла вознеслось в Афинах, как факел, указывающий путь к спасению. Его слушали на Собраниях, ловя каждое слово, его предложения принимались без криков и споров. Прежде чем посылать в соседние государства глашатаев, афиняне решили разведать, много ли войска собрал Ксеркс, и как это войско вооружено, и какие народы идут на Элладу, и много ли у них кораблей... Тайными путями отправились афинские соглядатаи в Азию. Через некоторое время они вернулись измученные, напуганные и сами себе не верящие, что остались живыми. - Лишь только мы появились в Сардах, - рассказывали они, - как нас тотчас узнали и схватили. О том, что мы претерпели - и побои, и оскорбления, и насмешки, - мы не будем рассказывать. Нас уже тащили на казнь. Но тут вдруг приказ Ксеркса - привести нас к нему. Мы были готовы к смерти и стояли перед ним, не сгибая спины. А он глядел на нас и усмехался. Потом сказал: "Зачем нам казнить их? Если мы казним этих троих афинян, это не нанесет врагу большого урона. Но если они, вернувшись в Элладу, расскажут о могуществе нашего войска, эллины не посмеют воевать с нами и откажутся от своей странной свободы. А тогда и нам не понадобится идти в этот тяжелый поход". После этого он поглядел на нас и сказал: "Я знаю, вы пришли разведать о том, какое войско идет на вас. Ну, так идите и смотрите!" Вот нас и повели по всем войскам, показали и пехоту, и конницу, и корабли. А потом отпустили. Это войско непобедимо, - с полной безнадежностью утверждали соглядатаи, - персы поглотят нас и нашу страну. Собрание удрученно молчало в тяжелом раздумье. Фемистокл, встревоженный молчанием архонтов, которые сидели, нахмурив брови, молчанием всех влиятельных в Афинах людей, которые должны были сейчас высказать свое мнение и поддержать афинян, явно павших духом, выступил сам: - Не унывать нам сейчас надо, граждане афинские, а вооружаться. И строить новые корабли. Чем сильнее будет наш флот, тем больше у нас надежд на победу! - А ты сам-то веришь в победу, Фемистокл? - раздался голос из толпы. - Я не только верю в победу - я в ней не сомневаюсь. Не забывайте, что персы здесь на чужбине, а мы - на родной земле. И еще раз скажу: нам, эллинским народам, надо объединяться, немедленно объединяться. Думаю, что настало время отправлять послов в соседние города и призывать эллинов к объединению! После этого Собрания афиняне тотчас отправили послов. Послы, погоняя коней, поехали в Аргос просить помощи. Поехали и в Сикелию [Сикелия - ныне Сицилия.], к ее властителю Гелону. Поехали на остров Керкиру, что у эпирских берегов. И на остров Крит помчались послы. И к фессалийцам, хотя знали, что там самые знатные люди Фессалии, богатые землевладельцы Алевады, перешли к персам. Но знали также, что фессалийский народ ненавидит Алевадов, держащих сторону врага. В это же время на Истме, на узком перешейке около города Коринфа, собрались на Совет посланцы всех эллинских государств, решивших отстаивать свободу Эллады. Эти государства заключили между собой союз дружбы. Однако их союз чуть не распался тут же. Когда стали обсуждать, кого поставить командовать флотом, спартанцы заявили, что командовать и на море и на суше будут только они. Афиняне возмутились: - Но ведь у вас нет кораблей! А у нас их сто двадцать семь, больше, чем у кого-либо в Элладе! И уж кому, как не нам, командовать флотом! - Командуйте, - ответили спартанцы, - но мы в этом случае отказываемся воевать вместе с вами. Снова пришлось Фемистоклу уговаривать афинян. - Будем дальновидными, - говорил он афинским послам, когда они, разгневанные, удалились с Собрания. - Сейчас нам необходим сильный союзник - персы идут на Аттику, опасность грозит прежде всего нам. Вспомните, что с персами идет Гиппий, сын Писистрата. Он не забыл, что отец его был тираном [Тиран - человек, насильственно захвативший власть и правящий по своему произволу.] в Афинах, и теперь хочет снова захватить власть! Предадим ли мы свою свободу и покоримся ли снова тирании из-за личных счетов? А жить под властью персов и быть данниками персидского царя - это легче? Сейчас у нас большая нужда в помощи Спарты. Спартанцы требуют себе главного командования - дадим им то, что они требуют. А когда изменятся времена, мы ведь можем принять и другое решение! И афиняне согласились. Высшее командование флотом было отдано спартанцу Еврибиаду, сыну Евриклида. А Фемистокл, который был одним из стратегов, принял командование над афинскими кораблями. В это время на Истм начали возвращаться афинские послы, ездившие просить помощи. Явились послы из Аргоса. И вот что они рассказали: - Аргосцы, когда услышали, что эллины собрались воевать с персами и что их тоже хотят вовлечь в эту войну, то отправили посольство в Дельфы, чтобы узнать, как им поступить. Ведь Аргос только что воевал со Спартой, и у них пало шесть тысяч воинов в этой войне. А теперь им приходится заключать союз со своим врагом - Спартой. Вот они и решили спросить у бога, что им делать. Пифия изрекла: Недруг соседям своим, богам же бессмертным любезный! Сулицу крепко держи и дома сиди осторожно. Голову коль сбережешь, глава сохранит твое тело. - О! - не сдержав досады, сказал Фемистокл. - Неужели мы так прогневали светлого бога, что он отвращает от нас друзей! - Но они не совсем отказались, - продолжал посланец. - Аргосцы согласны воевать, если им дадут командование наравне со Спартой. - Этого не будет, - заявили спартанцы. - А если им откажут в этом, они предпочтут подчиниться варварам, чем уступить Спарте. - И все-таки этого не будет, - сказали спартанцы. Ни один голос в Совете не возразил им. Вернулись послы и от Гелона, тирана Сикелии. А здесь дела сложились так. Когда послы прибыли в город Сиракузы, где в это время был Гелон, то сказали ему: - Нас послали спартанцы, афиняне и их союзники пригласить тебя на помощь в войне с варварами. Ты, конечно, слышал, что царь Ксеркс собирается навести мост через Геллеспонт и напасть на Элладу. Ты достиг великого могущества и, как владыка Сикелии, владеешь частью Эллады. Поэтому приди к нам на помощь в борьбе за ее свободу! Но Гелон, который слушал, мрачно насупившись, набросился на них с упреками и бранью: - Люди из Эллады! Вы дерзнули явиться сюда и в наглой речи приглашаете меня в союзники против варваров! А ведь когда-то и я просил вас так же сообща напасть на варварское войско, когда я воевал с Карфагеном. Вы же не пожелали помочь мне. И если бы это зависело от вас, то вся Сикелия нынче была бы в руках варваров. А теперь, когда война дошла до вас и стоит у вашего порога, тут-то вы вспомнили о Гелоне! Гелон перевел дух, подумал и сказал уже спокойнее: - Впрочем, несмотря на нанесенное мне оскорбление, я готов прийти на помощь. Но при условии, что сам буду командовать всеми войсками Эллады. Среди послов был спартанец Сиагр. Он встал перед Гелоном, надменно подняв голову, и сказал: - Воистину горько восплакал бы Агамемнон [Агамемнон - один из героев "Илиады" Гомера, верховный предводитель греков в войне с Троей.], узнай он, что Гелон и сиракузяне лишили спартанцев верховного начальства! Если ты желаешь помочь Элладе, то знай, что тебе придется быть под началом спартанцев. Если же не заблагорассудишь подчиниться, то не помогай нам! Гелон вне себя от гнева долго бранился, но потом сказал: - Я готов кое в чем уступить. Если вы, спартанцы, желаете стоять во главе сухопутного войска, то я буду начальствовать над морскими силами. Но тут вмешался посланец Афин. - Царь сиракузян, Эллада послала нас к тебе просить не полководца, а войско. Твое притязание на верховное командование отклонено. Теперь ты хочешь командовать флотом. Тогда выслушай вот что: если даже спартанец и отдаст тебе флот, то мы, афиняне, не допустим этого. Пожалуй, напрасно стали мы, афиняне, самой могущественной морской державой среди эллинов, если уступим сиракузянам морское командование! Так, ничего не достигнув в Сиракузах, посланцы вернулись на Истм. На острове Керкире эллинов встретили сочувственно. - Мы пришлем вам помощь, - сказали там. - Если Эллада будет разгромлена, то ведь и нас ждет рабство! И обещали снарядить шестьдесят кораблей. - Но только обещали, - сказал посланец, вернувшийся с Керкиры, - однако я чувствую, что это так и останется обещанием! А критяне, когда к ним пришли эллины, ничего не ответили им, но сразу послали в Дельфы вопросить бога, помогать им Элладе или не надо. Пифия дала отрицательный ответ. И критяне отказались помогать им. Так вот искали союзников защитники Эллады - и никого не нашли. Никто не верил, что Эллада может победить персов, а гибнуть вместе с Элладой никто не хотел. Неожиданно на Истм пришли посланцы из Фессалии от фессалийского народа. - Эллины! - сказали они. - Чтобы спасти Фессалию и Элладу от ужасов войны, нужно закрыть Олимпийский проход. Несмотря на то, что наши предатели Алевады перешли на сторону персов, мы, фессалийцы, готовы преградить путь врагу. Но и вы должны послать туда войско. Если вы этого не сделаете, то знайте: мы будем вынуждены сдаться персидскому царю. Нам тогда придется самим подумать о своем спасении. - Надо сделать так, как говорят фессалийцы, - сказал Фемистокл, - надо послать войско в Олимпийский проход и заградить его, чтобы персы не смогли пройти в Элладу. Совет согласился с ним. Есть в Фессалии прекрасная Темпейская долина между горами Олимпом и Оссой. Через всю долину среди цветущей зелени течет светлая река Пеней. По этой долине, по берегам Пенея можно пройти из Нижней Македонии в Фессалию и оттуда - в Элладу. Теперь в этом узком проходе собралось большое эллинское войско, чтобы преградить дорогу врагу. Сюда же прибыла и фессалийская конница, прославленная в боях. Фемистокл не знал покоя, его словно носило на крыльях. Он заботился о провианте, он подыскивал хорошее место для своего лагеря, он следил, чтобы у его воинов было всего в достатке. Он был все время в каком-то возбуждении. Ночью, валясь от усталости, он пытался разобраться в своих чувствах. Что держит его в таком напряжении? Может быть, предстоящая схватка с врагом, может быть, осуществление своей давней мечты, для которой он себя готовил - отдать родине свои силы, свои способности, а может быть, и жизнь, - и тем навеки прославиться! Друзья подшучивали когда-то, а враги утверждали, что трофеи Мильтиада, добытые в битве при Марафоне, не дают спать Фемистоклу. Да, это так и было. Он тогда, после битвы при Марафоне, глубоко задумался над своей судьбой, над своей пустой жизнью, которую проводил в пирах и забавах. Ведь мог же Мильтиад стать героем! А разве он, Фемистокл, не сможет достигнуть такой же славы? И тогда же почувствовал, что в нем таятся неизмеримые силы, которые в состоянии вершить большие дела, и что теперь это время - время подвига - наступило. В одну из ночей, когда Фемистокл спал в своей палатке, его разбудили. - Фемистокл, иди к Евенету. Там прибыли вестники. Фемистокл тотчас вскочил и, опоясавшись мечом, поспешил к военачальнику. У Евенета в шатре сидели македонцы в своих широких шерстяных плащах, защищавших и от холода и от жаркого солнца. Командир македонского отряда поднялся и сказал: - Эллины! Я - македонский царь Александр, сын Аминты. Мы пришли к вам тайно и просим, чтобы вы эту тайну сохранили. Я советую вам: не оставайтесь здесь, в Темпейском проходе, не дайте раздавить себя подступающему врагу. Численность его войска огромна, и вы не уйдете отсюда живыми, если не поспешите оставить эту опасную для вас долину. Помните: македонский царь Александр, сын Аминты, предупредил вас. Македонец поклонился, надел свою широкополую шляпу и вышел из шатра. Вслед за ним вышли и остальные македонцы. Они вскочили на коней и исчезли в горных зарослях. Евенет и Фемистокл задумались. Верить или не верить македонскому царю? - Я считаю, что совет македонца разумен, - сказал Евенет, - я верю Александру, он же все-таки эллин. - Однако он служит персам, - хмуро возразил Фемистокл, - македонский наместник перс Бубар отличает его недаром же? - А как быть Александру, Фемистокл? - Евенету очень хотелось на этот раз поверить македонцу и уйти из Темпейской долины. - Ведь Македония - в руках у персов и ему приходится подчиняться Бубару! Но Фемистокл все еще колебался: - Трудно верить человеку, который служит и той и другой стороне. Кому же он служит искренне? Я думаю что ни нам, и ни персам, а только самому себе. Ты разве не видишь, как, прячась за спиной персов, он понемножку захватывает наши земли? - Ах, кто теперь разберет, где правда и где неправда! - с досадой сказал Евенет. - Но я решил оставить Темпеи. Ты же слышал - у персов огромное войско! - Что у персов огромное войско, это всем известно, - сказал Фемистокл, - но если каждый раз это слово "огромное" будет пугать нас и вынуждать к отступлению, то надо заранее покинуть Элладу и оставить родину врагу! - Я вижу, что ты недоволен моим решением, Фемистокл, - ответил Евенет, - но и я не из трусости решил оставить это место. Македонцы сказали мне, что есть еще один проход в Фессалию - из Верхней Македонии через страну перребов. И если персы пройдут там, то мы окажемся запертыми в долине. Согласен ли ты еще и дальше оставаться здесь? - Еще один проход? Фемистокл покачал головой. Он мгновенно представил себе, как гибнет его войско в этой зеленой долине, которая теперь казалась ему зловещей. - Ты прав, Евенет, - сказал он, - нам надо немедленно уходить отсюда. На рассвете эллины оставили лагерь и ушли из Темпейского прохода обратно на Истм. Фессалийцы были покинуты. Теперь им ничего не оставалось, как перейти к персам, "ибо нет силы сильнее немощи". А их военная сила была ничтожна. ГРОЗА НАД ЭЛЛАДОЙ Молодой персидский царь Ксеркс, сын Дария, поднял в поход свои бесчисленные войска, дабы "не умалить царского сана предков и совершить не меньшие, чем они, деяния на благо персидской державы". К походу готовились несколько лет. Подвозили провиант. Собирали войска со всего персидского государства. Готовили корабли. На перешейке мыса Акте Ксеркс распорядился прорыть канал. Он хотел по этому каналу провести свой флот. Можно бы пройти и вокруг Акте, но Ксеркс боялся этой красивой, но смертельно опасной для мореходов горы. Его отец, царь Дарий, во время похода на Элладу потерял там триста кораблей. В то время, когда персидский флот шел мимо Акте, вдруг поднялась неистовая буря. Говорили, что это эллины призвали на помощь Борея, владыку северного ветра, ведь он им родственник - его жена Орифия взята из Аттики. И могучий Борей поднял море дыбом и разбил о скалы Акте Дариевы корабли. Почти две тысячи персидских воинов погибло у горы Акте. Поэтому Ксеркс приказал прорыть канал через перешеек, чтобы его флот мог пройти в Эллинское море. Множество людей из месяца в месяц, из года в год рыли заступами и кирками этот канал. В это же время египетские и финикийские воины по приказу Ксеркса строили мост через Геллеспонт, мост из Азии в Европу, по которому должны пройти персидские сухопутные войска. Мост строился долго и трудно, у строителей не было ни опыта, ни умения. Но все-таки мост построили, длиной в семь стадиев [Стадий - 177,6 метра.]. И когда строители наконец разогнули спины и с облегчением вздохнули - работа кончена! - Геллеспонт вдруг взбушевался и разметал этот мост, будто его и не было. Ксеркс чуть не ослеп от гнева. Ему было пророчество: "Один из персов соединит мостом берега Геллеспонта". И предсказатель объявил, что этим персом будет он, царь Ксеркс. Теперь же, когда Ксеркс выполняет волю божества, Геллеспонт противится ему! Ксеркс тут же велел наказать непокорный пролив, и наказать так, чтобы впредь ему неповадно было противиться воле царя. - Заковать в оковы! Заклеймить позорным клеймом, которым клеймят преступников! И сверх того - дать триста ударов бичом! Царские палачи выполнили приказ. Бросили в Геллеспонт железные оковы. Заклеймили его позорным клеймом. И потом хлестали бичами. - О ты, горькая вода! - приговаривали они, бичуя Геллеспонт. - Так тебя карает наш владыка за оскорбление, которое ты нанесла ему, хотя он тебя ничем не оскорбил. И царь Ксеркс все-таки перейдет через тебя, желаешь ты этого или нет. По заслугам тебе! Ни один человек не станет приносить жертвы такой мутной и соленой реке! Так наказал царь Ксеркс Геллеспонт. Наказал и строителей, строивших мост, - им отрубили головы. Начали строить новый мост. Натягивали тугие и очень толстые канаты, укладывали на них доски, на доски насыпали землю... В этих трудах и заботах прошло почти три года. И к тому времени, как с мыса Акте пришла весть, что канал прорыт, новый мост через Геллеспонт тоже был закончен. Весной 481 года до н.э. армия Ксеркса двинулась к переправе. Возле города Абидоса, что стоит на берегу Геллеспонта, на Абидосской равнине, царь захотел сделать смотр своим войскам. Жители Абидоса, предупрежденные заранее, поставили на высоком холме для царя белый мраморный трон. Ксеркс был доволен. Ему видна была вся равнина, заполненная его разноплеменным войском. Ему виден был и пролив, где лишь голубая полоска воды у дальнего берега была свободной от его кораблей. Моряки, стараясь показать свою ловкость и отвагу, устроили перед царем морской бой - корабли сражались, не вредя друг другу, с бортов летели стрелы, никого не поражая, весла триер и пентеконтер [Пентеконтера - пятидесятивесельное судно.], пенили воду... Ксеркс был счастлив. Его глубокие глаза задумчиво смотрели из-под черных дремучих ресниц. Еле заметная самодовольная улыбка пряталась в блестящих завитках его густой бороды. Да, он счастлив. Во всем мире нет никого могущественнее его, царя персов, царя мидян и всех неисчислимых племен, населяющих его царство от Индийского моря до Аравийской пустыни. Нынче же его царство перекинулось и на европейский берег - Фракия, Македония и многие города Эллады, завоеванные Дарием, подчинены ему. Да, каждому своя судьба. После Дария должен был царствовать старший брат Ксеркса, Артобазан. Но мать Ксеркса, Атосса, вторая жена царя Дария, всемогуща. Она убедила Дария отдать царство Ксерксу, своему любимому сыну. Атоссе помог Демарат, спартанский царь, лишенный в Спарте царской власти и поэтому удалившийся из Лакедемона к персам. "Ты родился, когда твой отец Дарий был уже царем, - сказал он Ксерксу. - Артобазан же родился, когда Дарий был только военачальником, а царем еще не был. Значит, Артобазан - сын Дария, военачальника. А ты, Ксеркс, - сын царя Дария. Поэтому нелепо и несправедливо, чтобы кто-либо другой, кроме тебя, Ксеркс, владел царским саном!" "Эллины всегда были хитроумны, - думал Ксеркс, наслаждаясь зрелищем своего пестрого войска, шумящего на равнине, - такие советчики нужны царям". Внезапно настроение его изменилось. Так бывает: светит солнце, и все вокруг светло и радостно, но нашло облачко - и радость исчезла... Что-то слишком много оказалось у него советчиков. Если разобраться, то почему он здесь, на этой равнине у Абидоса, а не в Сузах, в своем роскошном дворце, не в Вавилоне, прекрасном и веселом городе, не в Экбатанах, в древней крепости за семью стенами, где горы дышат свежестью, спасая от летнего пекла?.. Зачем он созвал сюда народы со всей своей державы? Чтобы разорить и уничтожить маленькую страну на побережье - Элладу, страну, в которой даже хлеба не родится вдосталь? Какие богатства найдет он там? Месть за поражение при Марафоне? Пустое. Это даже не война была. Просто его отец царь Дарий хотел наказать мятежников в покоренной стране. Так же вот, как недавно наказал египтян сам Ксеркс: он только что усмирил мятеж в Египте и придушил египтян тяжелой данью, чтобы забыли о восстаниях против персидского царя. Да его отец царь Дарий вовсе и не считал Марафон своим поражением. Тогда почему же он, Ксеркс, сидит сейчас на этом белом мраморном троне на холме возле города Абидоса? Как это все произошло? К нему в Сузы пришли послы из Фессалии от Алевадов. Алевады - самые богатые и знатные семейства из всех знатных фессалийских семейств. Они ненавидят Афины, где власть - в руках демократии. Поэтому Алевады и прислали сказать о том, что готовы помогать персидскому царю в его походе на Элладу. Потом явился сын Писистрата, Гиппий, а с ним и его родственники. Писистрат когда-то властвовал тираном в Афинах тридцать шесть лет. Гиппий воевал против Эллады под Марафоном, неистово стремясь захватить победу, а вместе с ней и Афины и власть... Все эти люди, связанные родством с Писистратом, готовы были немедленно идти за Ксерксом на Элладу! Потом - Мардоний, его, Ксеркса, двоюродный брат. Этому человеку нет покоя. Ксеркс знает, чего добивается Мардоний и к чему ведут все его пылкие речи. Он непрестанно призывал Ксеркса отомстить афинянам за все зло, которое они причинили персам, он соблазнял Ксеркса красотой их страны, обилием их садов и выгодным местоположением... Нужно ли все это Ксерксу? Нет. Это нужно Мардонию. Это нужно Мардонию, потому что он хочет сделать Элладу своей сатрапией. А еще - этот прорицатель Ономакрит, которого привезли к нему послы Алевадов. Каждый раз, как являлся перед царем, Ономакрит пророчил ему поход и победу. "И что же? Все сделалось так, как хотели эти люди! По их решению я здесь. По их решению эти полчища моих войск, может быть, завтра лягут в бою или погибнут в морской пучине..." - Артабан, - обратился Ксеркс к своему дяде Артабану, который стоял рядом, - скажи мне, если бы тот призрак не явился тебе, остался бы ты при своем прежнем мнении и отсоветовал бы идти войной на Элладу? - В свое время я не советовал твоему родителю, моему брату Дарию, идти походом на скифов, - ответил Артабан, не глядя на царя, - а он меня не послушал, и ему пришлось вернуться назад, потеряв много храбрых воинов из своего войска. Так же и тебе я не советовал идти против людей, которые доблестнее скифов и, как говорят, одинаково храбро сражаются и на суше и на море. Но и тебе и мне явилось во сне видение, которое потребовало, чтобы мы выступили в поход. Пусть же, о царь, то, что обещало это видение, сбудется лишь так, как мы оба этого желаем. Что до меня, то я все время полон страха, тем более что я вижу - у тебя есть два страшных врага. Ксеркс резко обернулся к нему, его черная борода дрогнула, блеснув тугими завитками. - Странный человек! - гневно сказал он. - О каких страшных врагах ты говоришь? Разве ты считаешь, что эллинское войско сильнее моего? Или наши корабли хуже их кораблей? Или и то и другое? Если, по-твоему, наша военная сила недостаточна, надо как можно скорее набирать еще одно войско! Артабан покачал головой: - О царь! Если ты наберешь еще больше людей, то оба врага, о которых я тебе говорю, станут еще страшнее, а враги эти - море и чужая земля. Ведь нигде на море у тебя нет столь большой гавани, которая во время бури могла бы укрыть твои корабли! А чужая земля будет заманивать тебя все дальше, вперед. И чем дальше ты будешь продвигаться, тем враждебней она будет к тебе, и наконец в войсках у тебя начнется голод. Ксеркс сердито блеснул агатовыми глазами. - Если бы цари, мои предшественники, были того же мнения, то ты никогда не увидел бы нашего могущества, Артабан. Ибо великие дела обычно сопряжены с великими опасностями. Но, во-первых, мы сами идем в поход с большими запасами провианта. А во-вторых, в какую бы страну мы ни пришли, мы возьмем там весь хлеб, который у них есть. Мы идем войной на земледельцев, а не на кочевников. Откуда же голод? Они еще долго спорили. И спор кончился тем, что Ксеркс приказал Артабану немедленно покинуть войско, вернуться в Сузы и охранять там его царский дом и его царскую власть. На завтра была назначена переправа. В утренних сумерках, когда на востоке чуть порозовело небо, на мосту, перекинутом через Геллеспонт, задымились жертвенные благовония. Весь мост устлали миртовыми ветвями. И потом ждали, когда поднимется светлое всемогущее божество - Солнце. Ксеркс встретил первый луч на корабле. Воздев молитвенно руки, царь попросил божество, чтобы оно оградило его от несчастий, которые могут помешать ему завоевать Европу. С молитвой же совершил возлияние - вылил в море жертвенное вино. Чтобы умилостивить Геллеспонт, который недавно был так жестоко наказан и опозорен, Ксеркс бросил в голубую воду пролива золотую чашу и украшенный драгоценными камнями акинак [Акинак - кривой персидский кинжал.]. Заручившись милостью бога Солнца - Митры и помирившись с Геллеспонтом, Ксеркс приказал начинать переправу. Тотчас по всей равнине затрубили трубы, и первые персидские отряды, увенчанные зеленью, торжественно тронулись по мосту через Геллеспонт. Весь день до темноты через мост шла персидская пехота и пехота других азиатских племен. На второй день, тоже с венками на голове, по мосту проходили всадники. За ними следовали копьеносцы, опустив копья остриями вниз. Потом прошли белые священные кони и священная колесница, на которой невидимо восседало божество. За этой колесницей проехал сам Ксеркс и с ним тысяча всадников, а за царем двинулось и все остальное войско, которое шло через Геллеспонт без перерыва семь дней и семь ночей. В это же время пошли и корабли по морю, направляясь к Сарпедонскому мысу. Там, у фракийских берегов, они должны были ждать, когда подойдет сухопутное войско. Необозримые полчища неотвратимо надвигались на Элладу. Шли, разделившись на племена, каждое племя в своей одежде, со своим оружием. Персы в длинных штанах, в мягких войлочных шапках, в чешуйчатых панцирях, с плетеными щитами, с короткими копьями, с акинаком на правом бедре. Киссии в митрах - повязках, концы которых свисали у них по обе стороны лица. Чернобородые ассирийцы в льняных панцирях, в медных, искусно сплетенных шлемах, со щитами, копьями и деревянными палицами с железными шишками на конце. Стройные длиннобровые бактрийцы с тростниковыми луками и короткими бактрийскими копьями. Арабы из оазиса Дисоф в длинных, высоко подобранных бурнусах, с луком за правым плечом. Мелкокудрявые ливийские эфиопы в львиных и барсовых шкурах, с луками из пальмовых ветвей, с маленькими камышовыми стрелами и копьями, у которых острия были сделаны из рога антилопы. Смуглые индийцы в белых хлопковых одеждах и вместе с ними восточные эфиопы. Эти носили на себе лошадиные шкуры, снятые целиком, над ушами у них торчали лошадиные уши, а лошадиная грива развевалась на затылке, как султан. Узкоглазые саки, скифское племя, в островерхих шапках, с луками, кинжалами и сагариссами - обоюдоострыми боевыми секирами. Ливийцы в кожаных одеждах и пафлагонцы в плетеных шлемах и сапогах, доходящих почти до колена. Фракийцы в лисьих шапках и ярких одеждах, с дротиками, кинжалами и пращами... Арии, каспии, хорасмии, согдийцы и все другие бесчисленные азиатские племена. Это пестрое войско тяжело и устало двигалось через фракийский Херсонес, мимо Кардии. Оно привалило к реке Мелас и, как говорят древние историки, выпило всю реку досуха. Повернув на запад, оно прошло мимо Стенторийского озера, что во Фракии, и разлилось, как весеннее половодье, по широкой Фракийской равнине. Здесь на побережье стояло, охраняемое стражей, укрепление, оставленное Дарием. Ксеркс расположился в этом укреплении. И, едва отдохнув, захотел сосчитать свои войска. Считали так: поставили десять тысяч воинов плотно друг к другу и обвели чертой. По этой черте построили невысокую ограду, доходящую до пояса, и потом в эту ограду вводили следующие десятки тысяч. Так и шел счет этому громадному войску. Потом Ксеркс торжественно проплыл на большом сидонском корабле, сидя под золотым балдахином, по линии выстроившихся перед ним кораблей. Боевые корабли стояли ровно, повернувшись к царю железными носами, готовые по первому его знаку идти в сражение. И царь, любуясь своим флотом, успокоенно думал о том, что в этой войне ему даже и потревожиться не придется - победа была у него в руках. Вечером, довольный и усталый, Ксеркс велел позвать к себе Демарата. Демарат не замедлил явиться. Разлегшись на тугих шелковых подушках, с кубком вина в руке, царь смотрел на него с иронической улыбкой. - Демарат, мне угодно задать тебе вопрос. Ты эллин и, как мне известно, не из самого ничтожного и слабого рода. Скажи мне теперь: дерзнут ли эллины поднять на меня руку? Что скажешь ты о них? Худощавое, тонкое лицо Демарата покрылось красными пятнами, когда Ксеркс так пренебрежительно отозвался о его прославленной Спарте. Потеряв родину, он не переставал любить ее. - Царь, говорить ли мне правду? Или говорить тебе в угоду? - Говори правду, Демарат, и не бойся. Я не оставлю тебя своими милостями. - Если ты хочешь правды, царь, то скажу тебе правду. Эллины никогда не примут твоих условий, которые несут Элладе рабство. А спартанцы будут сражаться с тобой, даже если все прочие эллины перейдут на твою сторону. И не спрашивай, сколько у них воинов. Ведь если выйдет в поход только тысяча, то все равно они будут сражаться с тобой. Царь засмеялся. - Демарат, какие слова слетели с твоих уст! Тысяча воинов будет сражаться со столь огромным войском? - Да, царь, будет, - подтвердил Демарат. - Будет, потому что у них есть владыка - их закон, которого они страшатся гораздо больше, чем твой народ - тебя. Веление закона всегда одно и то же: закон запрещает в битве бежать перед военной силой врага, как бы велика она ни была, но велит, оставаясь в строю, или одолеть, или самим погибнуть. Голос Демарата дрожал. Он знал, что так и будет. Спартанцы выйдут против персов и не отступят, пока не победят или пока не погибнут. Но Ксеркс не мог поверить этому. И, чтобы не спорить, обратил их разговор в шутку. ЛЕОНИД, ЦАРЬ СПАРТАНСКИЙ Эллада замерла, как замирает земля перед надвигающейся грозой. Вести приходили одна за другой все более гнетущие, все более ужасающие. Ксеркс уже прошел по фракийскому побережью и теперь со всей массой своего войска идет через фракийскую область Пеонию. А вот он уже в городе Ферме [Город Ферма - ныне Салоники.]. Стоит лагерем. Лагерь его занял все побережье Фермейского залива, вплоть до Галиакмона, македонской реки. Туда же, в Фермерский залив, пришли его боевые, кичливо разукрашенные корабли. Снова заседал Совет на Истме, снова эллины решали свою нелегкую судьбу. Разведчики следили за продвижением персидских войск. Сегодня они принесли известие, что персы вступили в область Верхней Македонии Пиерию. Оттуда через Фермопилы они пройдут прямо в Элладу. Медлить больше нельзя. Совет тут же принял решение ввести войско в Фермопильский проход, а у мыса Артемисия, который недалеко от Фермопил, поставить флот, так военачальники сухопутных и морских войск могут сообщаться друг с другом и, если будет надо, придут один другому на помощь. На заре, когда белая утренняя звезда еще висела в зеленоватом небе и вода чуть серебрилась на горизонте, военачальник Еврибиад вывел корабли в широкое Фракийское море. Флот миновал узкий пролив, синеющий между островом Скиафом и Магнесией, и, подойдя к мысу Артемисию, бросил якоря. Защищать Фермопилы пошел спартанский отряд. Отрядом командовал спартанский царь Леонид, сын Анаксандрида, потомок Геракла. Молодой, энергичный, воспитанный в твердых традициях Спарты - не отступать ни перед каким врагом, он взял в свой отряд триста самых отважных воинов, преданных родине, сильных телом и духом. Все это были люди зрелого возраста, у всех были жены и дети, и все они знали, за что идут воевать и что идут защищать. Спартанские правители - эфоры, истинные господа страны, цари над царями, - торопили Леонида: - Иди и занимай Фермопилы. Пускай наши союзники не думают, что Спарта будет медлить. Тогда они, увидев это, и сами поторопятся послать свои войска. А мы, как только отпразднуем Карней, почтим нашего бога Аполлона Карнейского, придем к тебе всем войском. Пока персы дойдут до Фермопил, мы закончим праздник. Воины Леонида собрались так быстро, что едва успели проститься с родными. Жена Леонида, прекрасная Горго, не пролила ни одной слезы - спартанки не плачут. - Со щитом или на щите! [Со щитом - с победой. На щите - убитый. Живой, но лишенный щита - побежденный, опозоренный.] - сказала она. - Со щитом, Горго, со щитом! - ответил Леонид. Однако румянец сбежал с ее лица, когда она увидела его в красном военном плаще. Она молча подвела к нему маленького сына. Так же молча Леонид простился с ними - слова были излишни. Воины Леонида, все триста в пурпуровых плащах, запели пеан, военную песнь, и покинули Спарту. В пути к Леониду присоединялись отряды союзных войск: локры, фокийцы, тегейцы, аркадяне, коринфяне, пелопоннесцы... Союзникам сказали, что это идет пока только передовой отряд Спарты и что следом двинется могучее спартанское войско. Отряд шел быстрым шагом. Леонид был спокоен. Его, как всякого спартанца, с самого раннего детства готовили для войны. Теперь наступил час выполнить свой долг перед родиной. У него не было страха, он знал свою силу и свое военное умение. Сердце его билось ровно. Но когда на их красные плащи легла тень тяжелых фермопильских скал, Леонида охватило недоброе предчувствие. На мгновение ему показалось, что его отряд вступил в темное царство смерти... Спартанцы шли по неширокой дороге между морем и Трахинской скалой. Дорога становилась все уже, все теснее. Скала прижимала их то к морю, то к болотам. Клокочущий шум горячих источников, падавших с гор, заполнял тесноту, мешаясь с шумом моря. Сырой серый туман висел над источниками, и мир сквозь эту дымку казался таинственным и нереальным. - Вот клокочут! - засмеялся Леонид, стараясь рассеять гнетущее впечатление. - Недаром здешние жители называют эти места хитрами [Хитры - горшки.]. Право, это и в самом деле хитры, в которых варят похлебку! Отряд миновал селение Альпены, откуда им назначено брать съестные припасы. Дальше началось самое узкое место Фермопил - по дороге между скалами и морем могла пройти лишь одна повозка, а со встречной негде было бы и разминуться. Поперек дороги стояла старая, полуразрушенная стена. Эту стену когда-то, в давние времена, построили фокийцы, защищаясь от враждебных племен. Тогда же они направили со скал горячие потоки на дорогу, чтобы сделать ее непроходимой. Леонид остановил войско. - Здесь мы будем ждать Ксеркса, стена будет нам защитой. Запылали костры, зазвучали голоса. Ущелье наполнилось теплотой человеческой жизни. На другой же день эллины принялись восстанавливать древнюю стену. А в это время царь Ксеркс уже шел к Фермопильскому проходу. Он шел по берегу Малийского залива. Войско его растянулось по всему побережью. Ксеркс с любопытством наблюдал за морскими приливами и отливами, когда волны то заливали ноги коней, то отступали далеко в море, обнажая прибрежную гальку. Иногда к дороге подступало болото, заросшее желтыми и белыми цветами. Стоящие впереди горы, казалось, замыкали путь. - Как называются эти горы? - Трахинские скалы, царь. - А что за река впереди? - Река Сперхей, царь. Сейчас на этой реке будет город Антикира. Бурная река встретила персов большим шумом. Но она была невелика, персы без труда перешли ее и, опустошив город Антикиру, двинулись дальше. - А это что за река? - Это река Дирас, царь. Эта река явилась из-под земли, когда Геракла охватило пламя. Она спасла Геракла. Перешли и эту реку. Через двадцать стадий еще одна река преградила дорогу - река Мелас. После Меласа долина расширилась, и Ксеркс вступил в город Трахин. Около этого города царь остановил войско и приказал раскинуть лагерь. Дальше, за Трахином, начинался Фермопильский проход. Из города Трахина к Леониду примчались гонцы: - Ксеркс стоит станом на Трахинской равнине. Скоро двинется в Фермопилы! Берегитесь, войско их огромно! Леонид обратился к воинам: - Друзья! Наше время настало! Отряд спартанцев ответил боевым кличем. Но, к изумлению Леонида, остальное войско молчало. Военачальники тревожно переглядывались друг с другом. Леонид почувствовал, что в отряды его союзников прокрался самый страшный враг - ужас перед врагом. Заговорили пелопоннесцы: - Зачем нам погибать в этих теснинах? Мы здесь будем защищать проход в Аттику, а наша пелопоннесская земля останется беззащитной! Надо немедленно вернуться на Истм и построить стену поперек перешейка. Охраняя Истм, мы спасем Пелопоннес! Тогда негодующе зашумели фокийцы и локры: - Если каждый будет думать только о своем городе, то и нам здесь нечего делать. Наши земли защищены горами, но мы пришли сюда защищать Элладу! Начался шум, начались пререкания. Леонид слушал их с мрачным лицом. Зачем ему войско, которое идет в бой по принуждению? - Мы посланы охранять Фермопильский проход, - сказал наконец Леонид, - и мы должны его охранять. На нас идет сильный враг, но ведь и Ксеркс не какой-нибудь бог, а просто человек. Я пошлю вестников в Спарту и во все наши союзные города, попрошу помощи. И помощь придет. А сейчас нам надо подготовиться и достойно встретить врага. Эллины стали готовиться к битве. А гонцы Леонида уже мчались в Спарту, мчались в Афины, мчались в другие города Эллады. И все с одним наказом, с одной просьбой: "Шлите помощь в Фермопилы! Ксеркс уже близко, а нас слишком мало, чтобы отразить его!" Спартанские эфоры еле выслушали их. Спарта торжественно справляла ежегодный праздник Карней в честь Аполлона Карнейского. Спартанцы не могли прервать богослужения. - Скажите Леониду, - сурово ответили эфоры гонцам, - что мы не можем нарушить наши обычаи и выступать, пока луна еще не достигла полного света. Как только наступит полнолуние, мы придем ему на помощь. К тому же мы не можем прервать праздник и оскорбить бога. Пусть ждет. Ничего не добились гонцы и у союзников. Эллинские города праздновали в Олимпии, проводили Олимпийские игры. Там на стадионе шла борьба, мчались кони, юноши соревновались в беге, в метании дисков и копий... Праздничная толпа, увлеченная состязаниями, теснилась вокруг стадиона, забыв все на свете. Это тоже делалось для услады богов, и нарушать олимпийские празднества было нельзя. - Девятнадцатого боедромиона [Боедромион - сентябрь.] Олимпийские игры окончатся, - отвечали гонцам союзники, - и тогда мы придем к вам на помощь. Один за другим вернулись вестники к Леониду. От их вестей лицо Леонида осунулось и брови сомкнулись над его синими глазами. - Что будем делать? - спрашивали военачальники. - То, что должны делать, - отвечал Леонид, - готовиться к битве и сражаться с врагом, когда он придет. Ксеркс уже знал, что в Фермопилах стоит эллинский отряд. Он велел послать туда лазутчика, пусть разведает, много ли там войска и что они думают делать. Лазутчик вернулся и тотчас явился к царю: - Странные дела я видел, царь. Я видел лишь немногих воинов, они стояли на страже перед стеной. Но одни из них упражнялись, бросая копья, другие боролись, а третьи расчесывали свои длинные волосы и украшали голову цветами! Царь засмеялся: - Так-то они готовятся к сражению? Не понимаю. Он велел позвать Демарата. - Объясни мне, Демарат, ты ведь спартанец: почему эти люди ведут себя так легкомысленно, когда им надо готовиться к битве? Демарат тайно вздохнул, он знал, что делают люди его племени. - Ведь я уже раньше рассказывал тебе, царь, об этом народе. Это спартанцы. Но ты поднял меня на смех. Для меня, царь, говорить правду наперекор тебе - самая трудная задача. Но все же выслушай меня теперь. Эти люди пришли сюда сражаться с нами, и они готовятся к битве. Таков у них обычай: всякий раз, как идти на смертный бой, они украшают себе головы. Знай же, царь, если ты одолеешь этих людей и тех, кто остался в Спарте, то уже ни один народ на свете не дерзнет поднять на тебя руку. Ныне ты идешь войной на самых доблестных мужей в Элладе. Ксеркс внимательно слушал Демарата. Кажется, он говорит правду, вон у него даже губы дрожат. Но все-таки можно ли этому поверить? - Как же они при таких малых силах будут сражаться с моими полчищами, Демарат? Демарат пожал плечами: - Поступи со мной, как с лжецом, царь, если будет не так, как я тебе говорю. - Подождем несколько дней, - с сомнением сказал Ксеркс. - Я уверен, что они одумаются и обратятся в бегство и мы спокойно, без сражений пройдем в Элладу. Пошлите гонца - пусть сдадут оружие. Демарат поклонился царю и ничего не ответил. Прошло четыре дня, как гонцы вернулись к Леониду. Каждый день защитники Фермопил ждали появления врага. Каждый день брали в руки оружие, не зная, чем этот день кончится - останутся ли они живы или погибнут. Начала появляться надежда, что персы промедлят до полнолуния, когда Спарта наконец сможет выступить в поход. На пятое утро на дороге показался небольшой отряд. Эллины насторожились: - Персы! Это были посланцы персидского царя. Краснобородый перс в высокой шапке выступил вперед: - Великий царь Ксеркс говорит Леониду: "Сдай оружие!" - Царь Леонид говорит Ксерксу: "Приди и возьми!" - ответил Леонид. Перс в изумлении от такой дерзости несколько мгновений молча смотрел на него. - Знайте, - продолжал он с мрачной угрозой, - воины царя столь многочисленны, что могут, пустив стрелы, затмить солнце! - Тем лучше! - крикнул кто-то из спартанцев. - Значит, мы будем сражаться в тени! Персы повернули коней. На другой день в Фермопилы вступили персидские отряды. Высокие войлочные шапки, пестрые одежды, сверкающие железными чешуйками рукава, копья, торчащие над головой... Они двигались потоком во всю ширину дороги, и конца этому потоку не было видно. Эллины стояли готовые к бою. - Это еще не персы, - приглядевшись, сказал Леонид, - это мидяне и киссии. Если у мидян персы могли отнять царство, неужели эти самые мидяне могут победить нас? Азиаты бросились в бой с громкими криками и воплями. Мидяне решили сразу уничтожить эллинский отряд, но словно наткнулись на железную стену. Первые ряды их упали. Тут же на место убитых встали другие, снова бросились на эллинов. И снова легли, ни на шаг не пробившись вперед. Целый день, до самого вечера, длилась тяжелая битва. Мидяне не отступали, не могли смириться с тем, что не в силах опрокинуть такой малочисленный отряд. Но когда ночной мрак заполнил ущелье и пары горячих источников начали затягивать дорогу, они отступили. Ксеркс встретил их в гневе: - Я вижу, что людей у меня много, но мало мужей! Иди ты, Гидарнес, со своими "бессмертными" и уничтожь этот отряд безумцев. Не вечно же мне стоять здесь, у прохода, не имея возможности пройти его! Гидарнес, сын Гидарнеса, начальник царских телохранителей, тотчас выступил со своим всегда готовым к бою отрядом. Ксеркс отправился вместе с ним. Он хотел видеть, как будут уничтожены эти дерзкие эллинские безумцы, осмелившиеся сопротивляться персидскому царю. Эллины похоронили своих убитых. Перевязали раны. И снова взялись за оружие. Они уже не ждали помощи - полнолуние еще не наступило и Карнейские празднества еще не окончились. Не окончилась и Олимпиада в Олимпии. Мысли невольно обращались туда. Там, на зеленой олимпийской равнине, сейчас полно народу, вокруг стадиона стоят нарядные палатки знатных и богатых людей. Идут состязания... Кого-то увенчивают зелеными венками - тех, кто прославил и себя и свой город победой... - Мухи там сейчас, - тихо переговаривались воины, занятые своими делами, - такие ядовитые, спасенья нет от них! - И жара, духота... Деревьев много, мешают ветру. - Но зато какая холодная там вода! Теперь там ходят водоносы. Как сейчас вижу амфору, запотевшую от холодной воды... - Да... А ведь и мы могли бы сегодня праздновать там. Но что делать, воля богов. - И - Леонида. Разведчики прибежали с вестью, что идет персидский отряд "бессмертных". Сам Гидарнес ведет его. А для царя Ксеркса ставят на горе трон, чтобы он сидел там и смотрел, как будут сражаться его персы: уж на глазах-то царя они отступать не посмеют. - Пусть не пугает вас, воины, это название "бессмертные", - сказал Леонид, - они такие же смертные, как и все. Встаньте в боевой порядок, каждый к своему племени. А вы, фокийцы, идите на вершину горы и стойте там на страже, чтобы персы как-нибудь не обошли нас. Мы будем сражаться, сменяя друг друга. И помните, что не сила побеждает в бою, но умение воевать. У персов же этого умения нет! Эллинов ободрили слова Леонида. Появилась надежда, что они еще раз отразят персов и тогда Ксеркс приостановит наступление. Пройдет еще несколько дней, а там уж и праздники окончатся, и к ним в Фермопилы придет помощь. Фокийцы сразу ушли на гору и скрылись в лесу. Эллины разделились по племенам и стали ждать врага. Отряды Гидарнеса шли, блистая золотыми украшениями богатых одежд и вооружения. Сам грозный Гидарнес вел свое войско. Смуглое, чернобородое лицо его было мрачно и решительно. Леонид с копьем в руке встал впереди своего отряда. Персы дрались яростнее, чем мидяне и киссии. Они хотели оправдать свою славу непобедимых и бессмертных. И они знали, что царь Ксеркс, сидя на троне, смотрит на них с горы. Но эллины не уступали им в отваге, а в умении превосходили. Они то дрались лицом к лицу, то вдруг все сразу поворачивались и делали вид, что бегут. Персы с торжеством бросались их преследовать с криками, с шумом, и, когда уже настигали, эллины внезапно обращались к ним лицом и, пользуясь их смятением, избивали несчетно. Ксеркс несколько раз вскакивал со своего трона, видя, как убивают его лучших воинов. Ему хотелось самому броситься в эту битву, было нестерпимо сидеть в бездействии, не имея возможности помочь. И опять ночная тьма положила конец сражению. "Бессмертные" в недоумении отступили, унося своих убитых. - О царь! - сказал Гидарнес, сам изумленный и разгневанный. - Их там мало! Завтра мы возобновим битву, и они сдадутся, потому что многие из них уже изранены и не смогут так сражаться, как в первый день. Они поймут, что силы у них уже нет, и сдадутся. Но и на другой день эллины сражались так же отважно. И опять не сдались. "Бессмертные" умирали под их мечами и копьями. А когда еще раз отступили, Ксеркс закричал в ярости: - Я больше не знаю, что с ними делать! Персы затихли. Бессмысленно отдавать столько воинов на гибель. Но что предпринять? А эллины в изнеможении глядели на белую, повисшую над морем луну... Уже немного осталось и до полнолуния. Может быть, все-таки удастся продержаться до того счастливого часа, когда к ним придет помощь! Но помощь пришла не к этим доблестным людям, защищавшим свое отечество. Помощь пришла к персам. Из города Антикиры, где еще стояли войска Ксеркса, к царю явился Эфиальт, человек из племени малийцев, которое сразу стало на сторону персов. Тощий и желтый, с жидкой бородкой, он опасливо поглядывал на царя маленькими жадными глазами. - Я могу помочь тебе, царь, - сказал он, - я знаю тропу через гору. Твои воины могут напасть на эллинов с той стороны, откуда не ждут нападения. - Почему мне никто не указал эту тропу прежде? - нахмурясь, спросил Ксеркс. Эфиальт втянул голову в плечи, будто защищаясь от удара. - О ней все забыли, царь. А я вспомнил. Раньше, когда фессалийцы воевали с фокидянами, мы указали им эту тропу, и фессалийцы победили. Они обошли фокидян и... - Довольно! - прервал Ксеркс. - Веди отряд, Гидарнес, я надеюсь, что сегодня ты вернешься победителем! - Он вернется победителем! - подхватил Эфиальт. - А я... я надеюсь, царь, ты не забудешь о моей услуге?.. - Не беспокойся, - ответил Ксеркс с презрением, - предательство всегда оплачивается золотом. В час сумерек, когда в шатрах зажигают огни, отряд "бессмертных" вышел из лагеря. Эфиальт привел их к реке Асопу, шумящей в горной теснине. Здесь начиналась полузаросшая тропа и шла вверх по горе Анапее. Тропу тоже называли Анапеей, по имени лесистой горы, по которой она проходила. Персы переправились через бурный Асоп и ступили на тропу. Они шли всю ночь вдоль горного хребта. Густой лес скрывал их, помогая предательству. Леонид, тяжело задумавшись, сидел у костра. Ему уже было ясно, что персы не отступят. И так же ясно было Леониду, что помощь к нему не придет. Только что жрец Магистий по его просьбе принес жертву богам. Рассмотрев внутренности жертвенного животного, Магистий побледнел и понурил голову. - Не скрывай от меня ничего, Магистий, - сказал Леонид, - я готов выслушать самое худшее. - Я и скажу тебе самое худшее, царь, - ответил Магистий, - завтра на утренней заре мы все погибнем, и войско твое и ты сам. Леонид вздохнул. - Значит, пришел час, - сказал он. - Воля богов должна свершиться. Леонид хорошо помнил изречение пифии, когда спартанцы еще в начале войны с персами вопросили дельфийское божество об исходе этой войны. Пифия ответила: Ныне же вам изреку, о жители Спарты обширной: Либо великий и славный ваш град чрез мужей-персеидов Будет повергнут во прах, а не то - из Гераклова рода Слезы о смерти царя пролиет Лакедемона область. Не одолеет врага ни бычачья, ни львиная сила, Ибо во брани Зевсова мощь у него и брань он не прежде Кончит, чем град целиком иль царя на куски растерзает. [Геродот, книга седьмая.] Леонид задумчиво смотрел в огонь. Он сидел одиноко, измученные воины спали. Его томила тоска. Значит, это его последняя ночь. Он повторял себе, что смерть его будет славной, но душа его не хотела смерти. Молодая Горго стояла перед его глазами, бледная, как ее покрывало. Он снова слышал ее голос: "Со щитом или на щите!" - На щите, Горго, на щите, - тихо сказал Леонид. Тревожно шумело море. Темная гора возвышалась над головой, заслоняя звезды. Костер угасал... Вдруг из зарослей, с горы, перед самой стеной появился человек. Стража тотчас привела его к Леониду. - Кто ты? - спросил Леонид. - Я фессалиец, - сказал он, задыхаясь, - я бежал из персидского лагеря. Царь, персы идут в обход! Отступай, ибо тебе нет спасения! - Спартанцы не отступают, друг мой, - ответил Леонид. И тотчас приказал разбудить лагерь. Тревога быстро подняла воинов. Леонид обратился к военачальникам союзных городов. - Друзья, - сказал им Леонид со спокойствием человека, принявшего твердое решение, - друзья, союзники мои! Я отпускаю вас всех. Вам незачем больше подвергать себя опасности, потому что Фермопилы нам уже не удержать. Вернитесь в свои города, вы сделали все, что могли. Мне же и моим спартанцам не подобает покидать место, на защиту которого нас послала Спарта. Военачальники смутились. Заспорили: - Мы не можем уйти и принять позор! - А кому нужна наша бесполезная смерть? Нам обещали помощь, а помощи нет! - Но как мы оставим Леонида? - Со мной останутся фивяне, - сказал Леонид, - и феспийцы тоже. - Царь, мы и без твоего приказа не ушли бы от тебя! - ответил феспийский военачальник Демофил. - Мы бы не ушли, если бы даже ты отослал нас! Фивяне покорились молча. Они знали, что Леонид не доверяет им и боится, что они перейдут к персам. - Уходи и ты, Мегистий! - приказал Леонид. Мегистий покачал головой: - Нет, царь, я не уйду. Моя рука тоже умеет держать меч. Но если возможно, отпусти домой моего сына. Он еще молод, и его жизнь нужнее, чем моя. Леонид кивнул головой: - Пусть идет. Союзники еще шумели и спорили, не зная, как поступить. Но когда им стало известно, что персы идут в обход и в любое время могут спуститься с горы и отрезать их, военачальники быстро построили свои отряды и поспешили покинуть ущелье. Сразу в лагере стало тихо. Медленно и печально догорали покинутые костры... На рассвете отряд фокийцев, которых Леонид послал на вершину горы, был встревожен каким-то странным шумом. Шум шел широко по лесу, шуршала под ногами прошлогодняя листва. При слабом свете зари фокийцы увидели идущее к ним чужеземное войско, пестрые одежды замелькали среди деревьев, блеснуло оружие. - Персы! Персы заполонили лес. Внезапно увидев перед собой вооруженных людей, персы остановились. Прозвучала непонятная команда, и железный ливень стрел упал на головы фокийцев. Не понимая, что случилось и как персы оказались здесь, на вершине горы, - значит, Леонид погиб и враги пришли истребить их! - фокийцы в ужасе бежали, рассыпавшись по лесу. Леонид, так и не заснувший за всю ночь, заметил, что пламя его костра стало блекнуть. Он поднял глаза. Сквозь древесную листву уже светилась заря и на море играли золотые блики. Утро. Леонид в последний раз обратился мыслями к Спарте. Возмущение, горечь, обида - эфоры отдали его на гибель! - мучили его всю ночь. Сейчас осталось только чувство глубокой печали. - Прощай, Горго, - прошептал он, - береги моего сына, Горго... Прощай! Леонид встал. Войско уже поднялось. На кострах кипели котлы с похлебкой. Воины ели, не снимая оружия. Леонид прислушался. Какой-то шум идет по вершине горы. Ветер ли шелестит листьями или персы идут? Шум становился шире, отчетливей. Персы! По единой команде спартанцы встали в строй. Леонид вывел отряд на более широкое место. Уже незачем было прятаться за стеной, он знал, что это будет их последняя битва. Персы лавиной свалились с горы, и сразу началась рукопашная. Враги погибали бессчетно. Многие валились в море, многие, получив тяжелую рану, падали и гибли под ногами своих же воинов, которых военачальники подгоняли бичами. Спартанцы бились с отвагой предсмертной битвы. Их копья сломались, они бились мечами. Персидские стрелы со злым гудением взвивались вверх и оттуда тяжко валились на головы эллинам. Один за другим падали эллины, сраженные в неравном бою, красные плащи устилали землю. Вот уж совсем немного их осталось. А вот уж и нет их ни одного. Все спартанцы легли в этой битве, все триста. И вместе со своими воинами пал на кровавом поле их полководец - спартанский царь Леонид. Сражение быстро приближалось к концу. Фиванцы, увидев, что Леонид погиб, тотчас оставили эллинское войско и сложили оружие. Феспийцы еще сражались. Они отступили и сгрудились на холме у самой стены. Окруженные со всех сторон, они защищались как могли - мечами, зубами, палками, потому что у многих уже не было оружия. Наконец персы обрушили стену и, запустив стрелы, положили их всех до одного. Путь Ксерксу в Элладу был открыт. Не силой и не мужеством взяли персы Фермопилы, но с помощью предательства, проклятого на все века. БОЙ У ЕВБЕИ Эллинские корабли, как и было решено, пришли к мысу Артемисию, к северной оконечности острова Евбеи. И здесь эллины увидели, что в открытом море, против прибрежного фессалийского города Афеты, стоит персидский флот. Целый лес корабельных мачт врезался остриями в светлое утреннее небо. Спартанец Еврибиад, командующий морскими силами Эллады, оторопел. Как же так? А ведь говорили, что почти все персидские корабли погибли у Фессалийских скал, целых четыре дня и четыре ночи буря трепала их насмерть! Еврибиад нервничал. Военачальники ждут его команды, а он не знает, на что решиться. Вступать в бой с таким могучим флотом, который стоит перед ним, заслонив горизонт, безумие. Надо уходить обратно, во внутренние воды Эллады, под защиту сухопутного войска. Еврибиад созвал военачальников. - Вы видите, что флот врага неизмеримо превышает наши силы, - сказал он, - я нахожу невозможным вступать в битву. - Что невозможно, так это отступать, - возразил Фемистокл. - Неужели мы должны уйти, даже не испытав своих сил? Как всегда, заспорили. Фемистокл требовал сражения. Архител, военачальник большого афинского корабля "Саламинии", на котором афиняне обычно отправляли посольства к храмовым праздникам, кричал, что надо немедленно поднимать якоря. - Ты спешишь домой, потому что тебе нечем платить своим матросам! - крикнул ему Фемистокл. - А где же те деньги, которые предназначены им в уплату? Ты их растратил! Архител сердито молчал. - Я считаю борьбу с персидским флотом решительно невозможной! - настаивал на своем Еврибиад, не искушенный в морских битвах. Ему возражали афиняне: - А для чего же мы строили наш флот? - Надо отплыть к берегам Пелопоннеса и охранять их. - У берегов Пелопоннеса легче всего разбить нас! Фемистокл был возмущен. Так бесславно вернуться домой! Да и не в славе дело, им выгоднее сразиться именно здесь, в узком проливе. В открытом море у Пелопоннеса им действительно не под силу противостоять персам. И, кроме того, не надо забывать, что недалеко отсюда, в Фермопилах, стоит Леонид, он может потребовать их помощи. И, наконец, они посланы охранять этот пролив, и они должны его охранять! Но Еврибиад стоял на своем - уходить к Пелопоннесу. Он отдал приказ, и эллинские триеры начали поднимать якоря. Евбейцы, увидев это, толпой собрались на берегу с криками, с мольбами. - Не уводите свои корабли! Не бросайте нас! - умоляли они. - Дайте нам время отправить наших жен и детей в безопасное место! Если вы покинете нас сейчас, персы погубят наши семьи! С этой мольбой они пришли к Еврибиаду. Еврибиад отказал. Тогда они обратились к Фемистоклу, командующему афинскими кораблями. - Вы знаете, что я не могу отменить приказ Еврибиада. Но я сочувствую вам и поэтому дам совет. Есть способ убеждать людей, перед которым, я думаю, не устоит даже спартанец. Евбейцы переглянулись, поняли: - Серебро? - Да. - Фемистокл, мы дадим тебе серебра - помоги нам убедить спартанца! - А вот это сделать я, пожалуй, смогу. Только не медлите. Евбейцы не медлили. Они тотчас переправили серебряный груз на корабль Фемистокла. "Если человека нельзя убедить ни доводами разума, ни доводами чести, - думал Фемистокл, - значит, надо обратиться к доводам серебра. Попробуем!" И он поспешил к Еврибиаду. - Ты куда торопишься? - остановил его сердитый Архител. - Ты опять будешь задерживать отплытие? - Архител, - резко сказал Фемистокл, - если ты будешь противодействовать мне, я объявлю, что ты подкуплен персами! Архител разинул рот. - Это как же? Кто же этому поверит? - Но если ты стараешься в интересах персов увести флот, то почему же не поверить? Архител замолчал. И молча ушел на свой корабль. Фемистокл явился к Еврибиаду. - Нам нельзя отплыть без боя, Еврибиад! - сказал он. - Будет бесчестно покинуть жителей острова Ев-беи. И еще более бесчестно - не выполнить того, что нам поручили. Что скажут в Спарте, когда узнают, что ты бежал лишь от одного вида врага? - Скажут, что я был благоразумен, - жестко ответил Еврибиад. - Но островитяне дают плату за свое спасение, - продолжал Фемистокл, - хорошую плату. Серебро здесь. Рабы внесли тяжелые мешки и сбросили их с плеч к ногам Еврибиада. Еврибиад удивленно поглядел на Фемистокла. Молча открыл один мешок - да, там серебро. Глаза Еврибиада блеснули из-под рыжих ресниц, лицо потемнело от густого румянца. Фемистокл видел, что он мучительно колеблется, и ждал. - Хорошо, - сказал Еврибиад, глядя в сторону. - Я согласен с тобой. Еврибиад объявил новый приказ. Он не может оставить Евбею и принести их в жертву персам, а поэтому хочет дать бой. Все начальники приняли приказ без возражений. Восстал лишь военачальник коринфских кораблей Адимант, сын Окита, коринфянин: - Вы можете поступать, как найдете нужным, а я свои сорок кораблей уведу обратно. Коринф не для того их строил, чтобы отдавать на верную гибель. Еврибиад растерялся. Уйдут сорок кораблей, когда их всего-то здесь у эллинов двести семьдесят! Тогда к Адиманту обратился Фемистокл: - Клянусь богами, Адимант, ты не покинешь нас на произвол судьбы! Я обещаю более щедрые дары, чем даст тебе царь Ксеркс за то, чтобы изменить нам! Евбейское серебро и здесь сделало свое дело. Коринфские корабли остались на якорях. К полудню эллины увидели, что персидский флот перестраивается - корабли сходились, устанавливались рядами, - и поняли, что персы обнаружили их триеры, затаившиеся у Артемисия. Неожиданно в стан эллинов явился какой-то полуголый, дочерна загоревший человек. - Кто ты такой? - спросил Еврибиад. - Я Сикиллий из Сикиона. Я водолаз, - ответил явившийся прямо из моря пришелец. - А! - вспомнил Фемистокл. - Это Сикиллий, лучший водолаз во всем мире! Я слышал о тебе. Но мне кажется, что ты, Сикиллий, был у персов? - Я был у персов, - хрипло ответил Сикиллий, - но я давно задумал убежать от них. И вот - убежал. Эллины! Верьте мне, ведь я сикионец, из эллинского города Сикиона, и я не предатель! Правда, сознаюсь, когда их корабли гибли у скал Пелиона, я спас персам немало добра. И сознаюсь - немало спас их добра и для себя. Однако сейчас, когда вам, эллины, грозит опасность, я бросил все и явился, чтобы предупредить вас. Ведь все-таки я сикионец, а не варвар! - Как же ты попал сюда? - сурово спросил Еврибиад. - Я переплыл. - И тебя не увидели? - А как они увидят? Ведь я плыл под водой. - От Афет до Артемисия? Но тут не меньше чем восемь или десять стадий! - И все-таки я переплыл. - Так с чем же ты так спешил к нам? - Вы видели, эллины, как персы собирали свои корабли и ставили их фронтом. Но вы не могли видеть, что двести их кораблей пошли вокруг Евбеи к проливу Еврипу. Они пошли в обход. Они запрут Еврип, а отсюда двинутся на вас всей массой. Они решили погубить весь эллинский флот до одного корабля и все эллинское войско до одного человека! Наступила тишина. Военачальники стояли как оглушенные. Ясно было одно: надо немедленно уходить от Евбеи, пока не заперт пролив Еврип, иначе они окажутся в ловушке. Еврибиад побледнел. Он бы сейчас же дал приказ покинуть Евбею, пока их не окружили, но серебро... Тревожные глаза его обратились к Фемистоклу. - Но что же нам так спешить? - сказал Фемистокл. - Персы не начинают нападения. Значит, они ждут, когда эти двести кораблей подойдут к Еврипу. А если персы ждут, значит, эти корабли еще не дошли до Еврипа. Что же делать нам? А нам, не теряя времени, надо броситься на персов - они этого не ожидают - и прорвать их строй. Еврибиад тут же отдал приказ готовиться к бою. Солнечный блеск уже погас на волнах, и вода у берега наполнилась глубокой синевой, когда маленький эллинский флот, внезапно вскинув крылья парусов и запенив веслами воду, ринулся в наступление на персидскую эскадру, которая в грозном спокойствии стояла перед ними. Увидев эллинов, персы широко развернули линию своих кораблей и со зловещей медлительностью начали окружать их. С триеры Еврибиада грянула сигнальная труба. Эллинские корабли быстро перестроились, повернулись кормой друг к другу и выставили на врагов железные носы. Еще раз прогремела Еврибиадова труба. Эллинские триеры бросились на врага. Пока неуклюжие, тяжелые корабли персов разворачивались, эллинские триеры, легкие и быстрые на ходу, прорвали их фронт. Вспыхнула битва. Море вспенилось вокруг кораблей, кровь залила палубы, мертвые и раненые валились за борт в черную морскую воду... Густая тьма южной летней ночи прервала битву Эллины поспешно вернулись к Артемисию, угнав тридцать вражеских кораблей. Усталые, возбужденные, эллины долго не могли уснуть. Они выиграли сражение! Они сразились с врагом который намного сильнее их, и победили! Это казалось невероятным. Однако персидские корабли, взятые в плен, - вот они! Стоят здесь, у Артемисия, среди их триер! Лишь глубокой ночью эллинский стан затих и заснул. Только стража, опасаясь дремоты, шагала по берегу, подбавляя огня в костры. И не спал Фемистокл. Несмотря на тяжкую усталость, он не мог уснуть и сердился на себя: завтра снова битва, снова трудный, напряженный день, а он лежит, не смыкая глаз. Недобрые мысли лезли в голову, мучила тревога. Они славно дрались, но ведь не победили, а только не позволили победить себя. Они спят сейчас у Артемисия, а двести персидских кораблей тем временем идут вокруг Евбеи, идут, чтобы закрыть пролив, закрыть выход... Фемистокл встал. Если эллины погибнут здесь, в ловушке, это будет его вина. Но если победят - его заслуга. Надо победить. Надо победить. На корабле слышался могучий храп спавших вповалку воинов. Кто-то стонал во сне, - видно, болела рана. Фемистокл прошел по палубе, проверил стражу. Около молодого воина, стоявшего на посту прямо, как тополь, остановился: - Ты ничего не слышишь, Менор? Юноша прислушался: - Слышу, как лес шумит в горах. - Это не лес шумит в горах, - вздохнул Фемистокл, - это двести кораблей шумят веслами, идут к Еврипу. Молодой воин не смел спорить, но все-таки сказал: - Шума кораблей я не слышу, Фемистокл. А вот над Пелионом, я слышу, гремит гром. Не буря ли опять собирается? - Ты прав! - сразу ободрившись, сказал Фемистокл. - Клянусь Зевсом, боги снова решили помочь нам! Гром грохотал над горами Пелиона, в той стороне, где стояли персидские корабли. Ночь становилась непроглядной. Вскоре загудел ветер, корабли закачались на волнах, и неистовая гроза обрушилась на землю и на море. Молнии, как огненные дротики, летели с черного неба. Море бушевало. Эллинские триеры стояли, прижавшись к мысу Артемисию. Буря не трогала их. К утру, когда ливень утих и волны осветились зарей, к эллинам пришли жители острова Евбеи. - Радуйтесь! - сказали они. - Двести персидских кораблей пришли к Еврипу - и буря разбила их о скалы! Все двести! Только обломки от них плавают по воде! "Боги хотят уравнять наши силы, - подумал Фемистокл. - Может, потому так и томила меня тоска, что предстояло услышать радостную весть!" Как идет беда за бедой, так и радость - за радостью. Персы неподвижно стояли у Афет, переводя дух после страшной грозовой ночи, а к эллинам в это время шли на помощь аттические корабли. Фемистокл, счастливый и гордый, смотрел, как приближаются их афинские триеры. А кто убедил афинян построить их? Он, Фемистокл. Обманом, но убедил. А почему? Потому что он предвидел то, что совершается сейчас, он предвидел, что перс придет и бросится на Аттику и что только корабли помогут афинянам защитить свое отечество! Фемистокл было уже поднял голову - "Смотрите, это ведь моя заслуга, что идут, кроме наших ста двадцати семи, еще пятьдесят три корабля!" - эти слова уже были у него на устах, но тут же вспомнилось, что говорил ему его друг Эпикрат: "Не напоминай людям о своих заслугах!" - и промолчал. Пятьдесят три аттических корабля подошли к Артемисию. Их встретили радостными криками со всех стоявших здесь кораблей. Такими же криками ответили и те, что пришли. На одной из этих триер прибыл Эпикрат. - Эпикрат, друг мой! - возликовал Фемистокл, когда Эпикрат появился на палубе его триеры. - Ты с нами! - Неужели ты думал, что я сижу в Афинах? - возмутился Эпикрат. - Я только задержался. Мы снаряжали эти триеры... - Как дома? - нетерпеливо перебил Фемистокл. Эпикрат вздохнул: - Пока все живы, Фемистокл. - Пока? - А как ты думаешь? Разве у нас празднество, а не война? Фемистокл сразу погас. Да, война. Тяжелая, даже непосильная. Еще неизвестно, чем она кончится... - Да, - мрачно согласился Фемистокл, - я понимаю. Всякой отваге, всякой изобретательности есть предел. Но ты знаешь, Эпикрат, - Фемистокл снова оживился, - ведь это я уговорил Еврибиада дать персам морской бой. И вот мы выиграли!.. Против такой-то эскадры! Эпикрат внимательно и молча поглядел на него. Фемистокл смутился: - Ладно, ладно. Я знаю, что ты хочешь сказать. - И что значит "выиграли", Фемистокл? Выиграли битву, но пока еще не выиграли войну. А если здраво судить, можем ли мы, несмотря на все наши усилия, выиграть эту войну? Ты же не мальчик, Фемистокл! Фемистокл выпрямился, его глаза стали суровыми, их голубизна словно пропала. - Гони прочь эти мысли, Эпикрат! Сейчас нам надо думать только о том, чтобы выиграть следующий бой. А за следующим - и все другие. Да помогут нам боги! Но все-таки бой при Артемисии поднял дух наших воинов. Теперь и Еврибиад будет смелее вступать в битву с персом на море. Ведь если бы не я... - Ты сумел убедить Еврибиада? - удивился Эпикрат. - Не я убедил, - отмахнулся Фемистокл, - серебро. - Серебро? - испугался