м стрелять по первому знаку, приблизился к двери с твердым решением застрелить первого, кто ворвется. Мое намерение, по-видимому, угадали по ту сторону двери, потому что начали переговоры, и я заметил, что мой изысканный персидский язык вскоре показал штурмую-щим, что бухарцем меня считали ошибочно. "Кто ты, собствен-но? Говори же! Кажется, ты не хаджи",-раздалось из-за двери "Какой хаджи! Кто хаджи! - воскликнул я. - Не произносите этого мерзкого слова, и я не бухарец и не перс, а имею честь быть *[223] *европейцем! Меня зовут Вамбери-сахиб". После этих слов на мгновение стало тихо. Люди, казалось, были ошеломлены, но больше всех был потрясен мой татарин, который впервые узнал это имя от своего спутника-хаджи, а теперь из собственных уст благочестивого мусульманина услышал, что тот, оказывается, неверный. Бледный как смерть, он уставился на меня большими глазами. Я оказался между двух огней. Многозначительное подмигивание успокоило моего спутника, да и персы изменили свой тон; европеец, страшное слово для людей Востока, везде действует как электрический ток. Брань сменилась вежливостью, угрозы - просьбами, и, когда наконец они стали меня умолять впустить в комнату хотя бы двух самых главных всадников, а остальные согласились довольствоваться конюшней и чуланом, я открыл дрожащим персам дверь. Черты моего лица сразу же доказали им правильность моего утверждения. Разговор между нами становился все оживленнее и приветливее, и через полчаса мои персы, одурманенные араком (водкой), лежали в углу и хра-пели, как лошади. Моему татарину я тоже должен был для успокоения дать некоторые разъяснения; добрый малый охотно смирился. Покидая на следующее утро ледяные холмы и про-езжая по приветливой Дамганской равнине, я вспоминал ночное происшествие с содроганием. Дамган считают старой Гекатомпилеей ("город с сотней ворот"); наши археологи упорно выдвигают это предположение, хотя окрестности не хранят ни малейших следов развалин го-рода, в который вела сотня ворот. Конечно, грекам и персам, которые очень похожи друг на друга в благородном искусстве хвастовства, можно верить, лишь делая скидку на это свойство. Я отбрасываю из ста ворот восемьдесят, однако даже город с двадцатью воротами трудно представить себе на том незна-чительном пространстве, которое сегодня называют Дамганом. В городе, пожалуй, едва ли больше тысячи домов, в два жалких караван-сарая в центре голого базара достаточно хорошо сви-детельствуют о том, что сам он в коммерческом отношении не так значителен, как это всюду думают. Английский путешественник Фрейзер сожалеет, что никто не может ему решить загадку чихиль духтаран (сорок девушек) или чихиль саран (сорок голов), которые почитаются и лежат под одним надгробием. Число "сорок" у мусульман священно, но особенно у персов, и сорок мужей, которых, по мусульманской легенде, Моисей убил и вновь вернул к жизни, можно встретить во многих местах. Примечательно при этом, что здесь, в Дамгане, дамский пол возвышен до ранга мучениц или святых; в Кёльне подобные вещи обращают на себя меньшее внимание, чем в Дамгане, чьи женщины изрядно прославились в округе как раз из-за недостатка целомудрия. Из Дамгана я доехал через две станции до Семнана, который знаменит хлопком, но еще больше своими лепешками к чаю. В Персии каждый город имеет что-то свое, специальное, из-за *[224] *чего его считают не только первым в Персии, но и непревзой-денным в мире. В Ширазе - лучшие барашки, в Исфахане - луч-шие персики, в Натанзе - лучшие груши и т.д., и при этом странно, что предметы, осыпанные похвалами, в этих местах или плохие, или, что еще забавнее, их вовсе нет. О семнанских лепешках к чаю я слышал еще в Мешхеде и даже в Герате. Впрочем, в этом отношении у меня уже был опыт, проверенный неоднократно, и потому многого я не ожидал. Я долго искал их на базаре, прежде чем нашел несколько заплесневелых лепешек. "Семнан, - сказал мне один торговец, - действительно известен этим товаром, но вывоз его так велик, что нам ничего не остается". Другой сказал: "Да, Семнан славился когда-то этим товаром, однако плохие времена испортили и его!" Здесь по крайней мере были отговорки и извинения, а в других местах ложь проявляется во всей своей наготе. Отсюда дорога в Тегеран идет через Лосгирд [Ласджерд], Дехнемек и Кишлак, через знаменитый перевал Хавар. Эта горная тропа считается знаменитыми Caspiae Pylae^143 , и действи-тельно она - единственная в своем роде. Дорога, которая тянется между высокими горными скалами, - дикая и романтичная, а многочисленные крутые повороты словно специально созданы, чтобы служить превосходным укрытием для разбойников. Как в былые времена, так и теперь здесь еще много грабителей; есть скала, которая называется Душегубец, есть Отцеубийца и т д. Сильное эхо делает эту дорогу еще страшнее, и я видел, как ужас отражался на лице моего татарина. Я проезжал здесь совсем один с оружием в руках и встретил на пути несколько подо-зрительных лиц. Поэтому настроение у меня намного улуч-шилось, когда я миновал ущелье и спустился на большую плодородную равнину Верамин. Эта равнина, на северном краю которой возвышался известный в древности и по легендам город Рагес^144 , была усеяна, как рассказывают, деревнями и городами; многие народы, многие орды из Татарии, Северной Индии и Аравии прошли здесь. Сам город Рагес в начале средних веков был жемчужиной, он служил местом отдыха для Сельджукидов, Газневидов и даже еще для Тимуридов. Сегодня все лежит в развалинах. Европейский археолог ищет надписи на разбро-санных тут и там грудах камней, для перса равнина ценна как богатая охотничья область, и если бы не было многочисленных подземных водопроводов, которые свидетельствуют о значи-тельной культуре прошлого, то легенды Верамина можно было бы считать пустой сказкой. Чувства, которые охватили меня перед приездом в Мешхед, только, я сказал бы, пожалуй, еще более сильные, овладели мною при мысли, что я вновь увижу Тегеран, исходный пункт моих фантастических странствий, место, где у меня так много друзей, убежденных, что я уже канул в вечность. Чтобы сократить время в пути, я решил объединить два последних перегона. Правда, провести тринадцать часов в седле очень утомительно, подумал *[225] *я, но ведь я прибуду туда, где смогу отдыхать в течение двух месяцев. Так убаюкивал я себя сладчайшими надеждами и бодро продвигался вперед с самого раннего утра до позднего вечера. Когда солнце посылало свои последние лучи, я увидел вдалеке Тегеран и блестящий купол Шах-Абдул-Азима. Я и сегодня еще не знаю, от чего - от большой ли радости или от внезапного наступления ночи, потому что сумерки здесь в это время года очень коротки, а может быть, от усталости, которая меня немного одурманила, - но я заблудился в непосредственной бли-зости от персидской столицы, совсем недалеко от знаменитых руин, расположенных около той скалы, на которой гебры (огне-поклонники) выставляют трупы своих близких на съедение пти-цам. Целых два часа я блуждал вокруг, пробирался через рвы и болота, причем один раз лошадь завезла меня в холодную воду по самые бедра; мне пришлось порядком поколесить по садам и загонам, пока я наконец глубокой ночью не нашел дорогу. Разве не странно, что на всем пути со мной ничего не случилось, что я невредимым пересек далекие области, пережил столь опасные приключения, что мне удавалось сберечь свой скарб и сохранять всегда сухими и в хорошем состоянии мои рукописи, драгоценную добычу моего путешествия, а здесь, на пороге, у самого входа в надежную гавань, надо же было приключиться несчастью, для меня незабываемому: я потерял один из моих драгоценнейших манускриптов из-за того, что промок! Да, судьба капризна, говорят на Востоке, и противиться ей просто наивно! Когда я достиг ворот Тегерана, они были уже закрыты. Ночь я провел в новом караван-сарае, а когда на следующее утро проезжал через забитые, как всегда, народом базары, рассыпая проклятия и удары, я слышал, как некоторые персы с раздра-жением и удивлением восклицали: "Что за дерзкий бухарец!" Я встретил также нескольких европейцев, которые вначале не узнавали меня в моем маскарадном костюме, но потом заклю-чали в крепкие объятия. Вскоре я подъехал к воротам турецкого посольства, и кто сможет описать мою радость при виде остав-ленных мною мест и тех друзей, которых я покинул десять месяцев назад, полный самых смелых и фантастических планов! Они полагали тогда, что я иду навстречу явной гибели, и до сегодняшнего дня считали, что я стал жертвой среднеазиатского коварства и варварства. *XVIII* Из Тегерана в Лондон На первый взгляд персидская столица показалась мне местом, где процветают цивилизация и образованность, где можно встре-тить черты европейской жизни. Если въезжать в город, держа *[226] *путь с запада на восток, то, конечно, невозможно найти слова, чтобы выразить чувство отвращения к жалким глиняным хижи-нам, кривым и узким переулкам. Совсем иным кажется город путешественнику, если он приехал из Бухары. Расстояние от Бухары до Тегерана - только 60 дней езды, а в социальных условиях между этими городами зияет пропасть, измеряемая столетиями. Когда я после своего прибытия в первый раз проезжал по базару, я с детским удовольствием, даже с каким-то восторгом, не меньшим, чем изумление моего татарского спут-ника, рассматривал многочисленные предметы роскоши евро-пейского происхождения, ткани, платки, игрушки, но особенно привлекло мое внимание цветное богемское стекло; европейское искусство внушало мне в то время уважение, которое сегодня представляется просто забавным. Но тогда иначе не могло и быть. Если так странствовать, как я, если так вжиться в та-тарскую сущность, как вынужден был сделать я, то, разумеется, неудивительно, что сам становишься почти татарином. Настоя-щее инкогнито, когда в чужом облике хорошо сознаешь свое собственное прежнее существо, длится очень короткое время; полная изоляция и постоянное чужое окружение преобразуют человека nolens volens. Напрасно путешественник будет сопро-тивляться этим изменениям, потому что прошлое вытесняется свежими впечатлениями и отходит на задний план, а псевдо-существование становится помимо его желания действитель-ностью. Эти изменения в моем существе и поведении, тотчас замечен-ные моими европейскими друзьями, дали им материал для разговоров. Смеялись над моими приветствиями, жестикуляцией во время беседы, над походкой и особенно над моим образом мыслей; многие утверждали даже, что глаза у меня стали чуточку более раскосыми, чем раньше. Наблюдения эти очень часто забавляли и даже веселили меня; однако не могу не отметить странного чувства, которое закрадывалось мне в душу при мысли, что мне нужно вновь привыкать к европейскому образу жизни. Чрезвычайно непривычным мне представлялось и спо-койное пребывание в течение нескольких недель на одном месте. Были также некоторые другие европейские обычаи, к которым я приспосабливался с трудом. Прежде всего, слишком тесной и давящей мне казалась одежда; волосы, которые я начал отращивать, ощущались гру-зом на голове, а когда я слышал, как несколько европейцев, стоя в комнате друг против друга, разговаривают, оживленно жести-кулируя, мне всегда представлялось, будто они все так возбуж-дены, что в следующий момент вцепятся друг другу в волосы. И какими смешными казались мне даже военная выправка и твердый шаг французских офицеров, находящихся на пер-сидской службе! Внутренне я радовался гордой подтянутости моих европейских земляков, ведь контраст с вялой походкой сутулящегося жителя Средней Азии, к которой привыкли мои *[227] *глаза и которую я сам усвоил, слишком бросался в глаза, и его нельзя было не заметить. Перечислить все обилие впечатлений, которые вызывала у меня столица Ирана, было бы слишком трудно. Кто знает разницу между жизнью на Востоке и на Западе, тому едва ли нужно говорить, что Тегеран по сравнению с Бухарой был для меня Парижем. Велико было удивление "всего Тегерана", когда стало из-вестно о счастливом завершении моих приключений. Такийе (разрешенное исламом искусство перевоплощения) является у жителей Востока известным и хорошо разработанным делом, но им было непонятно, как это френги тоже может быть таким умелым в этом искусстве. Они бы, конечно, не так сильно завидовали моему успеху, но им очень понравилась шутка, которую я позволил себе с их заклятыми врагами, суннитскими татарами. Несмотря на то что Персия - ближайший сосед государств, расположенных в пустынях Туркестана, представления персов об этих странах очень путанны и даже фантастичны; все обращались ко мне, чтобы получить сведения о них. Я был приглашен к некоторым министрам, а позже мне посчастливилось даже быть представленным Его Персидскому Величеству. Шах осведомился обо всех своих высокородных братьях на далеком Востоке, и когда я указал на их политическую незначительность и сла-бость, он не удержался от некоторого бахвальства и сказал везиру: "С 15 тысячами человек можно было бы всему положить конец". Разумеется, восклицание после катастрофы в Мерве: "Каввам! Каввам! Redde mini meas legiones"^145 - былo совер-шенно забыто. (Неудачный поход против Мерва, направленный, как я заметил, собственно, против Бухары, был предпринят под руководством неспособного и подлого придворного, который носил титул Кавам эд-Доуле ("прочность государства"). Все беды, как и крупное поражение, которое персы потерпели там от текинцев, произошли только по вине этого офицера. Он оценивал туркмен так, как Вархерусков в Тевтобургском лесу, но был слишком труслив, чтобы принять такой конец, как римский полководец. И его монархом был не Антоний^146 . Может быть, и он кричал: "Redde mihi meas legiones", но его удалось успокоить 24 тысячами дукатов; подлый трус и поныне занимает видный пост в Персии.) В беседе мы коснулись также Герата. Наср эд-Дин-шах спросил, как выглядит сейчас город и что делают жители. Я ответил, что Герат превращен в развалины, а жители молятся о благе Его Персидского Величества. Шах сразу понял, на что я намекаю, и быстро, как он обычно говорит, сказал, подобно лисе в басне: "Таких разрушенных городов я не люблю". В конце аудиенции, которая продолжалась полчаса, государь выразил удивление по поводу моего путешествия и наградил меня в знак особой милости орденом Льва и Солнца четвертого класса, после чего мне пришлось сделать для него краткое описание своего путешествия. *[228] *28 марта, в тот самый день, в который я в прошлом году начал свое путешествие в Среднюю Азию, я покинул Тегеран, чтобы отправиться через Тебриз в Трабзон. До Тебриза меня сопровождала прекрасная весенняя погода, и можно легко во-образить мои чувства, когда я вспоминал об этих же днях прошлого года. Тогда каждый шаг приближал меня к дикому варварству и неизвестным опасностям, теперь же - к цивилизации и дорогой родине. Глубоко трогало меня участие, которое выражали мне в пути европейцы. В Тебризе это были мои замечательные друзья, швейцарцы Ханхарт и другие, и англий-ский вице-консул мистер Аббот, в Эрзеруме - мистер Маджек (Majack), в Трабзоне - мой ученый друг доктор Блау, но особенно господин Драгорич (Dragorich), первый - прусский, второй - ав-стрийский консул, которые своей предупредительностью и брат-ским приемом сделали меня своим вечным должником. Эти господа знают тяготы путешествия по Востоку, и признание с их стороны - лучшая награда, которую может ожидать путешест-венник. Подобно тому как, покинув Курдистан, я больше не мог обнаружить в чертах османа ничего восточного, так теперь в Стамбуле я увидел только великолепно расписанный занавес восточной жизни, не существующей на самом деле. Только три часа довелось мне пробыть на берегу Босфора, и я был счастлив, что, несмотря на столь короткий срок, сумел нанести визит барону фон Прокеш-Остену, неутомимому ученому и дипломату, и я навсегда запомнил его добрые советы относительно работы над этими мемуарами. Затем я отправился через Кюстендже в Пешт, где оставил своего спутника-дервиша, муллу из Кунграда, который сопровождал меня от Самарканда. (Как этот бедный хивинец, попавший вместо Мекки в венгерскую столицу, глазел на все и изумлялся, читатель может легко себе представить. Больше всего его поражала доброта френги, то, что они его не убили, чего он боялся больше всего, ибо так поступали его соотечественники.) Но мне не дано было долго оставаться на родине, так как я хотел еще до окончания сезона сделать доклад о своем путешествии в англий-ском Королевском географическом обществе, что мне и удалось благодаря доброй протекции моих друзей. 9 июня 1864 года я прибыл в Лондон, и мне стоило невероятных усилий при-выкнуть к смене двух таких совершенно разных городов, как Бухара и Лондон. И вправду удивительно, как действует на человека привычка. Хотя я перешел от одной крайности к другой постепенно, все казалось мне таким неожиданным, новым и странным, словно я раньше только во сне видел Европу, а сам я - житель Азии. Мои странствования оставили во мне слишком сильные впечатления; и разве можно удивляться тому, что я был похож на застигнутого врасплох ребенка, когда на Риджен-стрит и в салонах знати думал о пустынях Средней Азии и о юртах туркмен и киргизов. *[229] II* *ЧАСТЬ* * * ТУРКМЕНЫ В ПОЛИТИЧЕСКОМ И СОЦИАЛЬНОМ ОТНОШЕНИИ *Границы и деление племен. - Ни правителей, ни подданиых. - Деб. - Ислам. - Чисто внешние изменения, вызванные им. - Ак-сакалы сами по себе власти не имеют. - Влияние мулл. - Кон-струкция юрты кочевника. - Аламаны и руководство ими. - Туркменские поэты. - Трубадуры. - Простые свадебные обря-ды. - Лошади. - Могильные холмы. - Траур по умершим. - Про-исхождение туркмен. - Некоторые общие извлечения из истории туркмен. - Их политическое и географическое значение в на-стоящее время.* * * *А. ГРАНИЦЫ И ДЕЛЕНИЕ* Туркмены, или тюркмены, (Это слово состоит из собственного имени /Тюрк/ и суффикса - мен, соответст-вующего немецким /-//tum/ или /-//schaft,/ тогда как номады называют себя по преимуществу тюрками. Употребительное у нас слово "туркмен" является пер-сидским искажением тюркского оригинала^147 ) как они сами себя называют, насе-ляют по большей части пустынные области, простирающиеся по эту сторону Оксуса от берега Каспийского моря до Балха и от Оксуса на юг до Герата и Астрабада. Кроме небольших про-странств возделываемых земель по Оксусу, Мургабу, Теджену, Гёргену и Этреку, где туркмены немного занимаются земледе-лием, эта территория представляет собой огромную ужасную пустыню, где путешественник может зачастую блуждать не-делями, не находя ни капли пресной воды, ни тени хотя бы одного дерева. Зимой там сильные холода и глубокие снега, а летом - палящая жара и глубокие пески; бури же в разное время года различаются только тем, что одни из них готовят каравану и путешественнику сухую могилу, а другие - сырую. Чтобы более точно передать деление туркмен, мы восполь-зуемся их собственными выражениями. В соответствии с на-шими, европейскими понятиями мы называем главные группы племенами, принимая за исходную точку целую нацию. Но *[230] *туркмены, которые, как явствует из истории, никогда не объеди-нялись в единое целое, называют свои главные группы словом "халк" (по-арабски "народ", "люди") и выделяют следующие: 1) човдур, 2) эрсари, 3) али-или, 4) кара, 5) салор, 6) сарык, 7) теке, 8) гёклен, 9) йомуты. Халк распадается на отдельные таифе, а те, в свою очередь, - на тире. (Как уже говорилось, мы примем для политического деления выражения, употребляемые самими номадами, добавляя условное значение. Итак: Халк - собственно "народ", означает "племя" таифе -- "народ", -- "орда" тире -- "обломок", -- "клан"^148 ) Мы кратко коснемся всех этих главных племен, обратив особое внимание на три южных: теке, гёклен и йомутов, поскольку нам довелось увидеть их вблизи и познакомиться с ними. 1. Племя човдур живет в южной части области, распо-ложенной между Каспийским и Аральским морями, и насчи-тывает приблизительно 12 тыс. юрт. Его главные тире, рассеян-ные от Каспийского моря до Старого Ургенча, Бульдумфаса^149 и Кёкчеге в Хиве, следующие^150 : абдал (Abdal), игдыр (Jgdyr), эсенул (Essenlu), карачовдур (Karatschaudor), бозаджи (Bosadschi), бурунджук (Burundschuk), шейх (Scheich)^151 . 2. Племя эрсари живет на левом берегу Оксуса от Чарджоу до Балха, подразделяется на 20 таифе и большое число тире^152 ; говорят, что число их юрт составляет от 50 до 60 тыс. Поскольку они большей частью живут на берегу Оксуса и обязаны платить дань бухарскому эмиру, их часто также называют "лебаб-туркмены", т.е. "прибрежные туркмены". 3. Али-или^153 , главное место жительства которых Андхой, образуют только три небольших тире и насчитывают не более 2-3 тыс. юрт. 4. Кара. Небольшое, но чрезвычайно дикое туркменское племя, которое большей частью кочует вблизи колодцев в ог-ромной песчаной пустыне между Андхоем и Мервом и находится в состоянии войны со всеми соседними народностями из-за своих беспощадных грабежей. 5. Салор^154 . Самое древнее из известных в истории турк-менских племен, знаменитое своей храбростью еще во времена арабского нашествия. Вероятно, ранее оно было более значи-тельно, но постоянные войны очень сократили его, теперь у пле-мени всего 8 тыс. юрт, и если еще 10 лет назад оно владело таким важным пунктом, как Мерв, то ныне, вытесненное туркменами-теке, живет в Марчахе и его окрестностях. Оно состоит из следующих тире и таифе:* [231]* Таифе Тире 1) ялавадж (Jalavadsch) яс (Jas), йизи (Jisi), сакар (Sakar), ордуходжа (Orduchodscha). 2) караман (Karaman). атам (Atam), гёрджикли (Gцrdschikli), бейбё-леги (Beybцlegi). 3) анабёлеги (Anabцlegi). яджи (Jadschi)^155 , бохара (Bochara)^156 , бакаш-тёре-тимур (Bakaschtцre-timur) * * 6. Сарык. В смысле храбрости пользуются не меньшей славой, чем племя салор, и поэтому тоже значительно умень-шилось в числе. Теперь сарыки живут в окрестностях Пенде по берегу Мургаба и жестоко враждуют со всеми туркменами, кроме соседних джемшидов. Они делятся на следующие тире и таифе: Таифе Тире 1) хорасанлы (Chorasanli) беденг (Bedeng), ходжалы (Chodschali), кизыл (Kisil), хусейналы (Huseinali). 2) бирадж (Biradsch) канлыбаш (Kanlibasch), кульча (Kultscha), суд-жан (Sudschan). 3) сохты (Sochti) япыр (Japyr), муматай (Mumatay), курд (Kurd), кадыр (Kadyr). 4) алаша (Alascha) коджак (Kodschak), богаджа (Bogadscha), ху-сейнкара (Huseinkara), саад (Saad), ёкензис (Oekensis) 5) херзеги (Hersegi) ерки (Jerki), джанибег (Dschanibeg), курама (Kurama), ятан (Jatan), япагы (Japagy). Мне говорили, что у них до 12 тыс. юрт. 7. Теке^157 . В настоящее время это самое большое и мо-гущественное туркменское племя, распадающееся на две главные группы: ахальские теке (к востоку от Теджена) и мервские теке; по самым надежным сведениям, они насчитывают около 60 тыс. юрт. Так как у них меньше пригодной для возделывания земли, чем у остальных туркмен, они, так сказать, самой природой обречены разбойничать, и действительно, это бич божий для северо-восточных областей Персии, для Герата и его окрест-ностей. Из его подразделений, которые, очевидно, более много-численны, я смог записать только следующие: Таифе Тире 1)ётемыш (Oetemisch) келлечо (Kelletscho), султанис (Suitanis), сич-мас (Sitschmas), кара-ахмед (Kara Ahmed). 2)бахши (Bachschi) перренг (Perreng), топас (Topas) кёрсагры (Kцrsagry), аладжагёз (Aladschagцs). ташаяк (Taschajak), аксефи-гёй (Aksefi Gцy)^158 , мави (Mawi), сакыр (Sakir), касылар (Kasuar). 3)тохтамыш (Tochtamisch) бокбурун (Bokburun), аманзай (Amansay), гёк-че-бег (Gцktsche Beg), кара (Kara), xap (Char), контор (Kongor), юсуф (Jusuf), язи (Jasi), арык-караджа (Arik Karadscha). 8. Гёклен^159 . По их положению и по тем обстоятельствам, в которых я застал это племя, я могу назвать его самым мирным и цивилизованным. Гёклены очень охотно занимаются земле-делием, и большинство их являются подданными персидского государя. Они живут на прекрасной земле Гургана, имеющего славное прошлое (теперь развалины Шахри-Джурджан). *[232]* Таифе Тире 1) чакыр (Tschakir) гекдиш (Gцkdisch), аламет (Alamet), тораман (Toraman), хорта (Chorta), каравул (Karawul), кёсе (Kose), кулкара (Kulkara), баймал (Вауnal). 2) бегдили (Begdili) парк (Park), аманходжа (Amanchodscha), боран (Вогап), карышмар (Karischmar). 3) кайи (Kaji) джанкурбанлы (Dschankurbanli), эркекли (Егkekli), кизыл (Kisil), акинджик (Akindschik), тикенджи (Tikendschi), бокходжа (Bokchodscha), кодана (Kodana), темек (Temek), карнас (Karnas), дари (Dari). 4) карабалкан (Karabalkan) чотур (Tschotur), капан (Карал), сигирсики (Sigirsiki), пашей (Paschey), аджибег (Adschibeg). 5) кырык (Kyryk) гийинлык (Gijinlik), суфиан (Sufian), дехене (Dehene), каракусу (Karakusu), чеке (Tscheke), гёкче (Gцktsche), кабасакул (Kabasakul)^160 ёнгют (Oengьt), кёнгёр (Kцngцr). 6) байиндыр (Bajindir) калайджи (Kalaydschi), кёрюк (Kцrьk), япаги (Japagi), яджи (Jadschi), кесир (Kesir), ясагалык (Jasagalik), тёренг (Tцreng). 7) геркес (Gerkes) моллалар (Mollalar), кёсе (Kose), атанияз (Atanijas), мехрем (Mehrem), бёрре (Borre). 8) янгак (Jangak) кётчют (Kцtschьt), маджиман (Madschiman), кётю-дизегри (Kцtь Disegri), сарыдже (Saridsche), экиз (Ekis). 9) сенгрык (Sengrik) карашур (Karaschur), кучи (Kutschi), Пар (Char), шейхбеги (Scheischbegi). 10) ай-дервиш (Aj Derwisch) ёчу (Oetschu), коджамас (Kodschamas), дехли (Dehli), чиксары (Tschiksari), араб (Arab), аджем (Adschem), карджик (Kardschik). Говорят, что эти 10 групп насчитывают 10 тыс. юрт, число, может быть, не преувеличенное. 9. Йомуты, живущие на восточном побережье и некоторых островах Каспийского моря, в общем называются "гёргенские йомуты", т. е. йомуты с Гёргена. Кроме того, есть еще хивинские йомуты, т.е. йомуты из Хивы, избравшие для жительства другой конец пустыни, поблизости от Оксуса^161 . Наиболее значитель-ные места, где обычно располагаются гёргенские йомуты, если начинать перечисление от персидской границы, следующие: 1) Ходжа-Нефес^162 , в нижней части устья Гёргена, с 40-60 юртами, поставляющими множество отважных морских разбойников, от которых не знает покоя персидское побережье; 2) Гёмюштепе - зимняя квартира, летом здесь не живут из-за свирепствующей лихорадки. Этот район расположен в верхней части устья Гёр-гена, который здесь весьма глубок и изобилует рыбой, что служит большим подспорьем для кочевников; 3) Гасанкули, на берегу залива того же названия. Эта местность густо населена летом, здесь вызревают хорошие дыни; 4) Этрек, восточнее Гасанкули, на берегу одноименной реки, которая в шести милях отсюда впадает в море; 5) Чекишляр, или яйлак (летовка), поблизости от холма Ак-Тепе, возвышающегося на берегу моря; *[233] *6) Челекен, (Правильнее Черекен от персидского "Чар-кен", т.е. "Четыре рудника" - по названию четырех основных продуктов этого острова^165 ) остров всего в нескольких милях от материка, жители его - мирные торговцы. Йомуты образуют следующие кланы и орды: Таифе Тире 1) атабай (Atabay) сехене (Sehene), дюнгирчи (Dьngirtschi), тана (Tana), кисарка (Kisarka), кесе (Kese), темек (Temek). 2) джафер-бай (Dschafer bay) подразделяются опять-таки на: а) ярали (Jarali) ири-томач (Iri Tomatsch), кызыл (iCisil), сакал-лы (Sakalli), аригкёзели (Arigkцseli), чоккан-боркан (Tschokkan borkan), онук-томач (Onuk Tomatsch) б) нурали (Nurali) кельте (Kelte), карынджик (Karindschik), гази-ли-кёр (Gasili kцr), хоссанкулулу-кёр-панкётек (Hossankululu kцr Pankцtek). 3) шереф-джуни (Scheref Dschuni)^163 :, из которых одна часть живет в Гёргене, другая - в Хиве а) Гёрген (Gцrgen) кара-белке (Kara bцlke), теведжи (Tewed-schi)^164 , йилгай (Jilgay), джафер (Dschafer) б) Хива (Chiwa) ёкюз (Oekus), салак (Salak), ушак (Uschak), коджук (Kodschuk), мешрик (Meschrik)^166 йимрлеи (Jimreli). 4) огурджалы (Ogurdschali) семедин (Semedin), гирай (Giraj)^167 , терекеме (Terekeme), недин (Nedin). Огурджалы не признают себя соплеменниками йомутов^168 , потому что не занимаются разбоем. Так как они деятельно поддерживают мирные торговые сношения с Персией, они стали подданными шаха и ежегодно платят 1000 дукатов дани. Однако в дела их внутреннего управления персы не вмешиваются. Сами йомуты обычно насчитывают у себя 40-50 тыс. юрт, но эта цифра столь же мало достоверна, как и все другие, так как национальная гордость этих номадов выражается в данных об их количестве. Несмотря на это, суммируем отдельные показатели: човдур 12000 юрт сарык 10000 ' эрсари 50000 ' теке 60000 ' али-или 3000 ' гёклен 12000 ' кара l 500 ' йомуты 40000 ' салор 8000 ' 196500 юрт В среднем в одной юрте считают 5 человек, что дает в сумме 982500 человек. Эта цифра должна рассматриваться как ми-нимум, потому что я уменьшил туркменские показания почти на треть. Б. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ОБСТАНОВКА Во время моего пребывания среди туркмен меня больше всего поразило то, что я не нашел никого, кто бы хотел командовать, и ни одного человека, который хотел бы повиноваться. Сам *[234] *туркмен обычно так говорит о себе: "Биз бибаш халк боламыз" ("Мы - народ без главаря"), "да нам никого и не надо, мы все равны, у нас каждый - король". В политических институтах всех прочих номадов можно найти какие-то следы правления, в лице аксакала у тюрок, риш-сефида у персов, шейха у арабов; у турк-мен нет ничего подобного. В племенах есть, правда, свои акса-калы, которых в какой-то мере почитают, но их любят и терпят до тех пор, пока они не пытаются проявить свое превосходство какими-то приказами или чрезмерным важничаньем. Читатель непременно спросит, как же могут эти известные разбойники, чья жестокость не знает границ, жить вместе, не уничтожая друг друга. Да, это удивительно, но еще более удивит читателя то, что, несмотря на кажущуюся анархию, несмотря на всю дикость, у них - пока они не объявят вражду всенародно, - меньше разбоя и убийств, меньше несправедливости и безнравственности, чем у других азиатских народов, социальные условия которых поко-ятся на базе исламской цивилизации. Жителями пустыни управ-ляет часто даже тиранящий их древний и могущественный властелин, невидимый, но отчетливо проявляющий себя в слове "деб"(обычай, нравы, устои) ("Деб" (у киргизов "тере") - слово арабского происхождения и восходит к слову "эдеб" ("нравственность")). Туркмены строжайшим образом соблюдают все, что предписывает деб, и питают отвращение ко всему, что он запрещает. Наряду с дебом можно было бы упомянуть и религию, сказывающуюся при определенных об-стоятельствах, однако она далеко не имеет того влияния, которое ей приписывают, хотя и заимствована из фанатичной Бухары. Повсеместно распространено мнение, что туркмен грабит и про-дает перса из-за того, что тот принадлежит к ненавистной шиитской секте. Однако это глубокое заблуждение, и я твердо убежден, что туркмен не отказался бы удовлетворить свою жажду разбоя, который разрешается дебом, если бы вместо персов его соседями были сунниты-турки. И ведь он часто подтверждает это, нападая на суннитские Афганистан, Меймене, Хиву и даже на Бухару. Впоследствии собственный опыт убедил нас в том, что большая часть рабов в Средней Азии принадлежит к суннитам. Однажды я спросил разбойника, известного своей набожностью, как это он может продавать в рабство своего брата-суннита, ведь пророк повелел: "Кулли муслим хурр", т.е. "каждый мусульманин свободен". "Эх, - отвечал туркмен с пол-нейшим равнодушием, - Коран - божья книга и, конечно, намного благороднее человека, а ее продают и покупают за несколько кранов. Так чего же ты хочешь? Иосиф сын Якуба был пророком, а его тоже продали. Разве он стал хуже от этого?" Примечательно, что деб очень мало пострадал в восьми-сотлетней борьбе с религией, так как многие запрещенные ис-ламом обычаи, против которых борются муллы, продолжают жить в своей первозданности, и ислам не только у туркмен, но *[235] *и у других номадов Средней Азии изменил лишь внешнюю форму старой религии.* *Чем прежде были солнце, огонь и другие явления природы, тем теперь стали Аллах и Мухаммед, но в глубине души кочевник все тот же, что и 2000 лет назад, и его характер может перемениться только тогда, когда он заменит свою легкую юрту прочным домом, построенным тяжким тру-дом, т.е. когда он перестанет быть кочевником. Возвращаясь к влиянию аксакалов, заметим, что, хотя они в общем и представляют соответствующее племя в сношениях с чужеземцами, если имеют дело с Персией, Россией или другими туркменскими племенами, они не являются уполномоченными посланниками. Насколько они бессильны, не раз имели воз-можность узнать Россия и Персия, старавшиеся с большими издержками привлечь на свою сторону аксакалов, чтобы пре-кратить грабежи и разбой, но до сих пор не достигшие заметного успеха. Муллы пользуются большим уважением, но не потому, что они представляют ислам, а из-за уважения ко всему рели-гиозному, следовательно, и к мистическому, перед чем суеверные номады испытывают страх. Впрочем, муллы, получившие обра-зование в Хиве и Бухаре, - хитрый народ: они появляются, окру-жив себя ореолом святости, а затем, набив кошельки, уезжают. В основе социальных связей лежит прочная спаянность как отдельных подразделений, так и всего племени. Каждый туркмен, даже четырехлетний ребенок, знает, к какому таифе и тире он принадлежит, и с гордостью говорит о могуществе и численности своего клана, так как это, действительно, то оружие, которое защищает его от произвола других. Если же обида нанесена какому-либо члену племени, все племя должно требовать удовле-творения. Что касается отношений йомутов к соседним племенам, то я нашел, что они живут в непримиримой старинной вражде с гёкленами. С теке они пытались заключить мир как раз в то время, когда мы были в Этреке, что было счастливой слу-чайностью для нас, путешественников, однако, как я услышал впоследствии, мир не был заключен; и то, что эти в высшей степени воинственные племена не имеют возможности объеди-ниться, - великое счастье для персов. Персы, особенно жители Мазендарана, Хорасана и Систана, постоянно подвергаются разбойничьим набегам отдельных племен, и объединение теке и йомутов привело бы к нескончаемым бедам. Неизменное военное счастье вскружило туркмену голову, и он лишь посмеи-вается в кулак, когда эта страна угрожает ему или высылает свою армию. Иначе обстоят дела с Россией. Могущества русских йомуты побаиваются, хотя знают о нем только по небольшому гарнизону Ашуры. Мне говорили, что года четыре назад русские вопреки всем договорам, заключенным с Персией, напали на Гёмюштепе, причем солдат было всего 120; туркмены, численность которых была намного больше, обратились в бегство, предоставив *[236] *русским грабить и жечь их кибитки. Даже среди теке распростра-нилась легенда об адском оружии, будто бы примененным русскими, но я считаю, что дело не в этом, а в дисциплине, которой не смогли противостоять номады. В. СОЦИАЛЬНЫЕ УСЛОВИЯ Теперь последуем за туркменом в его домашнее окружение и поговорим о нем самом, его одежде и юрте. Туркмен - та-тарского происхождения, но он сохранил тип своей расы только там, где обстоятельства не способствовали смешению с иранской кровью. Особенно это бросается в глаза у теке, гёкленов и йомутов; чисто татарские физиономии встречаются у них только в тех кланах, и семьях, которые посылали меньше аламанов в Персию и поэтому ввели в свою среду меньше кудрявых черноволосых рабов. Впрочем, туркмена, независимо от того, в большей или меньшей степени он сохранил свой оригинальный тип, всегда можно узнать по смелому проницательному взгляду, который отличает его от всех номадов и горожан Средней Азии, и по его гордой, воинственной осанке. Хотя я встречал много молодых людей воинственного вида среди каракалпаков и узбеков, сво-бодную и непринужденную манеру держаться мне удалось на-блюдать только у туркмен. Одежда у них та же, что и в Хиве, только и у мужчин, и у женщин немного модифицирована добавлением нескольких предметов роскоши из Персии. Главную роль в одежде играет красная шелковая рубаха; хотя она за-прещена установлениями ислама, ее тем не менее носят пред-ставители обоего пола; у туркменских женщин она составляет всю домашнюю одежду, и мои глаза с трудом привыкали к виду пожилых матрон, зрелых дев и молоденьких девочек, расхажи-вающих в длинных, доходящих до лодыжек рубахах. Головной убор мужчин - меховая шапка, она легче и сделана с большим вкусом, чем неуклюжие узбекские или башнеобразные персидские шапки. Обычно они носят также чапан, заимствованный из Хивы и похожий на наш халат; отправляясь в чапаул (разбойничий набег), они укорачивают его. По праздникам женщины повя-зывают вокруг пояса поверх длинной рубахи большую шаль, свисающую двумя концами; обязательны также красные или желтые сапоги на высоком каблуке, но больше всего они любят украшения: массивные серебряные браслеты, ожерелья, серьги и кольца, продевающиеся в нос, а также футляры для амулетов, наподобие наших патронташей. Эти футляры, подобно нашим орденским лентам, часто висят у них справа и слева и сопро-вождают каждое движение громким позвякиванием. Туркмену очень нравится такое бряцание, поэтому он навешивает побря-кушки на жену и на коня; если же у него для этого недостает средств, то он крадет перса и навешивает на него цепи, чтобы слышать хоть какое-нибудь бряцание. Дамский костюм довер-шает некое подобие венгерского доломана, который, свисая *[238] *с плеч, должен быть такой длины, чтобы виднелся конец косы с вплетенной в нее лентой. Туркменская юрта очень красива и вполне соответствует кочевому образу жизни. Юрту такой же формы можно встретить по всей Средней Азии вплоть до далекого Китая. Она состоит из трех частей: во-первых, из деревянного каркаса, во-вторых, из войлочного покрытия, в-третьих, из внутреннего убранства. За исключением деревянного остова все составные части изготов-ляют туркменские женщины. На них лежит обязанность поста-вить и снять жилище, упаковать юрту при переезде на другое место и погрузить ее на верблюда, тогда как сами женщины идут рядом пешком. Юрты бедняков и богатых различаются по внутренней отделке. Бывают юрты только двух видов: кара-ой, т.е. черная, потемневшая от времени, и ак-ой, т.е. белая юрта, обтянутая внутри белоснежным войлоком, ее разбивают для новобрачных и самых почетных гостей. В общем, юрта, какой я видел ее в Средней Азии, произвела на меня очень хорошее впечатление. Летом в ней прохладно, зимой ощущаешь приятное тепло, а как отрадно очутиться под ее защитой, когда в не-обозримых степях свирепствует ураган. Чужеземец часто боится, что силы стихии разорвут на тысячи кусков стены жилища толщиной всего в палец, но туркмена это мало беспокоит, он укрепляет веревки и сладко спит, ибо рев бури звучит для него как нежная колыбельная песня. О нравах, обычаях и занятиях туркмен можно было бы написать целую книгу, - так велики и поразительны различия между их и нашим образом жизни. Но мы вынуждены огра-ничиться здесь несколькими характерными чертами. Главное дело в жизни туркмена - это аламан, т.е. товарищество по гра-бежу, или чапаул, т.е. нападение. Он моментально готов воору-житься и сесть на коня, как только получит приглашение отпра-виться в поход, сулящий, по его мнению, выгоду. План подоб-ного предприятия всегда держится в тайне даже от ближайших родственников. После того как выбран сердар (предводитель) и получено благословение (фатиха) муллы, каждый участник похода с наступлением вечера направляется своим особым путем к заранее условленному месту сбора. На населенные пункты всегда нападают в полночь, на караваны или вражеские отряды - при восходе солнца. Нападение у туркмен, так же как у гуннов и татар, скорее можно назвать набегом. Атакующие разделяются на несколько групп и с разных сторон дважды, реже трижды, обрушиваются на ничего не подозревающую жертву, так как туркменская посло-вица гласит: "Ики денг учте дон", т.е. "попробуй два раза, а на третий поверни назад". Подвергшиеся набегу должны быть очень решительными либо чувствовать себя очень сильными, чтобы оказать сопротивление подобному нападению врасплох; с пер-сами это случается крайне редко; и очень часто бывает так, что один туркмен успешно сражается с пятью персами, а то и более. *[239]* Туркмены рассказывали мне, что часто один туркмен берет в плен четырех-пятерых персов. "Нередко, - говорил мне один кочевник, - персы от страха бросают оружие, просят веревки и вяжут друг друга. Нам надо только сойти с лошади и связать последнего". Даже не упоминая о поражении, которое 22 тыс. персов потерпели от 5 тыс. туркмен совсем в недавнее время, можно считать фактом крупное превосходство сынов пустыни над иранцами, и я склонен думать, что даже самого смелого лишает мужества древний, вошедший в историю ужас перед татарами с севера. И какой дорогой ценой приходится нам расплачиваться за свою трусость! Можно считать счастливым того, кого зарубили при набеге. А безвольному, сдающемуся на милость победителя, связывают руки, и всадник либо сажает его в седло, причем ноги ему связывают под брюхом лошади, либо гонит его перед собой; если же невозможно ни то, ни другое, то всадник привязывает его к хвосту своей лошади и на протяжении многих часов, а то и нескольких дней он должен следовать за разбойником на его родину, в пустыню. Об участи вновь прибывших пленников уже говорилось, я хочу описать только одну сцену, свидетелем которой был в Гёмюштепе и которую не забуду. Аламан вернулся домой с богатой добычей: пленными, лошадьми, ослами, скотом и другим движимым и недвижимым имуществом. Приступили к разделу добычи. Составили столько долей, сколько человек принимало участие в грабеже; кроме того, в середине оставили кучу, как я потом понял, для добавок. Разбойники шли по порядку, осматривали свою долю; первый остался доволен, второй тоже, третий осмотрел зубы доставшейся ему персиянки и заметил, что его доля слишком мала. Тогда предводитель обратился к куче, оставленной на добавки, и поставил возле бедной рабыни осленка; прикинув общую стоимость этих двух существ, туркмен остался доволен. Эта сцена повторялась не-однократно; хотя меня крайне возмущала бесчеловечность про-цедуры, я не мог не рассмеяться, наблюдая, как чудно со-ставляется та или иная доля для разбойников. Главное оружие, обеспечивающее туркмену превосходство в разбойничьих набегах,-его лошадь, животное и в самом деле удивительное, и сын пустыни любит ее больше жены и детей, больше, чем самого себя. Интересно смотреть, с каким тщанием туркмен ее растит, как укрывает ее от холода и зноя, как роскошно убирает седло, так что сам он в бедной рваной одежде верхом на холеной разряженной лошади являет странное зре-лище. Но эти прекрасные животные действительно стоят по-траченных на них трудов, и все, что рассказывают об их быстроте и выносливости, совсем не преувеличение. Туркменская лошадь - арабского происхождения, и до сих пор прекрасные чистокров-ные кони называются "бедеви", т.е. "бедуины". Лошади теке очень высоки, они хорошие скакуны, но далеко не так выносливы, как более низкорослые лошади йомутов. *[240]* Доход, который приносит туркмену отвратительное ремесло похищения людей, далеко не вознаграждает его за связанные с этим ремеслом опасности, так как он лишь изредка уменьшает нищету, в которой рождается сын пустыни. Даже если у туркмена остается немного денег, он очень редко может ими восполь-зоваться, настолько прост его образ жизни, Я знал много туркмен, которые, несмотря на все свое благосостояние, посто-янно ели вяленую рыбу, а хлеб позволяли себе только один раз в неделю, как последний бедняк, для которого пшеница недоступ-на из-за высокой цены. В домашнем быту туркмен являет картину абсолютной празд-ности. В его глазах страшнейший позор для мужчины - при-ложить руки к каким-нибудь домашним делам. Он должен заниматься лишь своим конем. Как только он с этим управится, он идет к соседу или присоединяется к группе мужчин, сидящих кругом перед палаткой, и принимает участие в разговоре, рас-суждая либо о политике и последних разбойничьих набегах, либо о лошадях. Тем временем из рук в руки переходит неизбежный чилим, род персидской трубки, для которой табак не увлаж-няется. По вечерам, особенно в зимнее время, они любят слушать красивые сказки и истории. Они радуются присутствию бахши (трубадура), который под аккомпанемент своего дутара, двух-струнного инструмента, поет отрывки из "Кёр-оглы" и песни Аман-моллы или Махтумкули^169 /,/ национального поэта, почти обожествляемого туркменами. Этот поэт, считающийся святым, был из племени гёклен и умер приблизительно 80 лет назад. Овеянное легендами жизнеописание изображает его необыкно-венным человеком, который, даже не побывав в Бухаре и Хиве, изучил все книги и все науки на свете исключительно благодаря божественному вдохновению. Однажды, сидя на лошади, он крепко заснул и во сне увидел себя в Мекке, в окружении пророка и первых халифов. Он осмотрелся с благоговейным трепетом и увидел, что его подзывает к себе Омар, патрон туркмен. Он подошел к нему, тот его благословил и слегка ударил в лоб, после чего он проснулся. С этого мгновения сладчайшие стихи полились из его уст, и его книга еще долгое время будет занимать у туркмена первое место после Корана. Для нас, впрочем, собрание стихов Махтукмули интересно тем, что оно дает нам чистый образец туркменского наречия, а по содержанию своему стихи такого рода, особенно те, где речь идет о предписаниях по уходу за лошадьми, об оружии и аламане, очень редко встре-чаются в литературе восточных народов. У меня остались в па-мяти сцены, когда на празднествах или во время обычных вечерних бесед бахши принимался декламировать стихи Мах-тумкули. В Этреке кибитка одного из таких трубадуров стояла рядом с нашей, и когда он приходил к нам со своим инстру-ментом, вокруг него вскоре собирались молодые люди, и он пел им героические песни. Его песни состояли из сиплых гортанных звуков, которые мы сочли бы скорее хрипом, чем пением. Он *[241] *сопровождал их ударами по струнам, сначала тихими, а затем, по мере того как он воодушевлялся, все более неистовыми. Чем горячее становилась битва, тем более нарастало возбуждение певца и воодушевление молодых слушателей; зрелище в самом деле было романтическое. Юные кочевники, испуская тяжелые стоны, бросали шапки на землю и с неподдельным бешенством хватали себя за волосы, словно хотели сразиться сами с со-бою. И пусть это не покажется нам странным. Воспитание, полу-чаемое молодым туркменом, как раз на то и направлено, чтобы создать у него подобное настроение. Чтению и письму учится лишь один из тысячи, юношескую фантазию занимают лошади, оружие, сражения и разбойничьи набеги. Однажды я слышал, как Ханджан, человек очень добрый, с упреком выговаривал своему отцу, что NN похитил уже двух персов, "а из него, - прибавил он, указав на сына, - никогда не выйдет мужчины". У туркмен есть обычаи и нравы, которые не встречаются у других народов Средней Азии, и это очень любопытно. К ним относится прежде всего брачная церемония, согласно которой закутанная с головы до ног в большое покрывало или шелковый платок невеста должна скакать наперегонки со своим будущим мужем, и нередко случается, что спеленутая амазонка быстрее достигает цели, чем тренированный, свободно сидящий юноша. Иногда невеста во время скачек держит на коленях заколотого ягненка или козу; жених и его приятели преследуют ее, она же должна на полном скаку ловкими поворотами избежать пресле-дования, так чтобы никто не приблизился к ней и не вырвал козу или ягненка. Эта игра называется "кёкбёрю" ("зеленый волк") и распространена у всех номадов Средней Азии. Через два, иногда через четыре дня после свадьбы молодую пару разлу-чают, и лишь по истечении года начинается постоянная сов-местная жизнь. Следует, кроме того, рассказать, как туркмен соблюдает траур после кончины любимого члена семьи. Существует обы-чай, традиция, согласно которой в юрте покойного в течение года каждый день без исключения в тот час, когда он испустил дух, плакальщицы заводят обычные причитания, в которых должны принимать участие все присутствующие члены семьи. При этом они, как правило, продолжают свои дневные занятия; и забавно бывало смотреть, как туркмен с криками отчаяния чистит ору-жие, курит трубку или обедает. Женщины обычно жалобно подпевают, кричат и плачут даже в то время, когда, находясь неподалеку от юрты, они чистят шерсть, прядут или выполняют другую домашнюю работу. Должны прийти также друзья и знакомые покойного, чтобы изъявить свое сочувствие, даже если известие о несчастье дошло до них только через несколько месяцев. Пришедший садится перед юртой, иногда ночью и ужасным криком, длящимся 15 минут, оповещает всех, что он исполнил свой долг по отношению к усопшему; когда умирает *[242] *уважаемый предводитель, заслуживший звание батыра, т.е. храбреца, на его могиле насыпают большой холм, называемый "йоска", (Этот обычай существовал у древних гуннов и до сих пор бытует в Венгрии. Например, в Кашау (Верхняя Венгрия) всего несколько лет назад по совету графа Эд. Карольи был насыпан могильный холм в память высокочтимого графа Ст. Сечени.) и каждый порядочный туркмен должен бросить по крайней мере семь горстей земли, так что холм часто достигает 60 футов в окружности и 20-30 футов в высоту. Эти хол-мы особенно заметны на высоких равнинах, туркмены знают их все и называют по именам, т,е. по имени того, кто под ним лежит. Позвольте мне закончить этот краткий очерк о туркменах еще более кратким обзором их истории, но при этом я коснусь только того, что сам слышал о бытующих среди них традициях. "Мы все происходим, - говорил мне мой ученый друг Кызыл-Ахунд, - из Мангышлака. Нашими предками были Сёюн-хан и Эсен-или. Йомуты и теке - сыновья первого, чоудоры и гёклены - второго. Мангышлак в древние времена назывался Минг-Кишлак, т.е. "тысяча зимних квартир", это родина как тех племен, которые отделились от нас и перешли в Персию, так и эрсари, салоров и остальных племен. Все наши древние святые, например ишан Ирек-ата, (Ирек-ата значит "большой отец"; по-венгерски: цreg ataya, т.е. "старый отец".) ишан Сары-эр, покоятся в окрестностях Мангышла-ка, и счастлив тот, кто сможет побывать на их могилах". Ханджан рассказывал мне, что еще 150 лет назад у туркмен не было иной одежды, кроме той, которую они изготовляли из овечьих шкур и из кож лошадей и диких ослов. Теперь все это исчезло, и единственным воспоминанием о старом национальном костюме остались меховые шапки. Вследствие вражды, царящей между различными племенами, они называют друг друга бранными кличками "потомки рабов". Время, когда они покинули общую прародину, нельзя определить точно. Эрсари, сарыки и салоры уже во времена арабского нашествия жили в восточной части пустыни по эту сторону Оксуса, теке, гёклены и йомуты пришли на свою теперешнюю родину позже, может быть во времена Чингисхана и Тимура. Эмиграция теке, гёкленов и йомутов происходила только груп-пами и, можно сказать, еще и теперь не вполне закончилась, так как многие йомуты и гёклены предпочитают кочевать в своих древних исконных местах. В средние века туркменских всадников можно было большей частью встретить на службе у хивинского и бухарского ханов, а часто и под персидскими знаменами. Они славились своей храбростью, главным образом стремительными атаками, и некоторые их предводители, например Кара-Юсуф, участвовавший с племенем салоров в походах Тимура, приобрели историческую известность. Туркмены во многом способствовали *[243] *тюркизации северных областей Персии, особенно во время прав-ления атабеков в Иране, и большая часть тюркского населения Закавказья, Азербайджана, Мазендерана и Шираза, (До сих пор в окрестностях Шираза есть четыре или пять тюркских племен, ведущих кочевой образ жизни. Их ильхани (предводитель), с которым я позна-комился в 1862 г., рассказывал мне, что он может собрать 30 тыс. всадников и что некоторые из них, например кашкайцы и аллахверди, были переселены сюда Чингисханом. В Европе недооценивают это обстоятельство, и даже хорошо осведомленный Бернс ищет тюрок-ширази, о которых упоминает в своих песнях Хафиз, в одноименной местности поблизости от Самарканда.) бесспорно, туркменского происхождения. Удивительно, что, несмотря на не стихающую ожесточенную вражду между туркменами и их со-братьями-шиитами, живущими в Персии, туркмены всегда при-знают превосходство образования в Азербайджане. Если бахши просят спеть что-нибудь хорошее и своеобразное, он всегда исполняет азербайджанские песни, даже пленный иранец тюрк-ского происхождения может надеяться на милосердие, так как туркмен всегда говорит: "Кардашимиз дир ол кафир" т.е. "он наш брат, этот неверный". Последнее массовое выступление туркмен произошло при Надире и Ага Мухаммед-хане. Первый из них в начале прошлого века с помощью туркмен и афганцев пробудил Азию от сна, второй основал свою династию в основном туркменским мечом! Туркмены очень хорошо знают это и жалуются на неблагодар-ность Каджаров, которые со времен Фатх Али-шаха совершенно забыли о них и даже лишили многих предводителей причи-тающихся им пенсий. Чтобы составить понятие о политической значимости этих номадов, достаточно бросить взгляд на карту Средней Азии. Мы тотчас увидим, что благодаря своему положению они стали стражами южных границ всей азиатской возвышенности, или Туркестана, как они сами его называют. После кипчаков турк-мены, бесспорно, самый воинственный и дикий народ в Средней Азии; за ними, в городах Хивы, Бухары и Коканда, - средоточие трусости и изнеженности, и если бы туркмены уже несколько веков тому назад не образовали железный барьер, то дела в этих краях, наверное, не остались бы в том же положении, в каком они были после Кутейбы и Абу Муслима. (Кутейба завоевал Туркестан при халифе Омаре; Абу Муслим, который вначале был наместником в Мерве, долго сражался за независимость совместно с туркменами и хорезмийцами против своего государя, багдадского властелина.) По-видимому, цивили-зация предпочитает двигаться с юга на север, но как может проникнуть хотя зародыш ее в Среднюю Азию, пока туркмены угрожают тысячами опасностей каждому путешественнику и каждому каравану? * * *[245] II ХИВА* *Хива - столица.- Основные районы, ворота и городские квар-талы. - Базары.- Мечети. - Медресе, или училища; их основание, организация и обеспечение. - Полиция. - Хан и его правитель-ство. - Налоги. - Суды. - Ханство. - Каналы. - Политическое деле-ние. - Плоды земли. - Промышленность и торговля. - Дороги. - Население ханства. - Казахи (киргизы). - Сарты. - Персы. - Исто-рия Хивы в XIX веке. - Ханы и их родословная.* А. СТОЛИЦА Поскольку речь идет о восточном городе, нет нужды упоминать о том, что изнутри Хива предстает совершенно иной в сравнении с тем, что она обещает снаружи. Если читателю приходилось уже видеть персидский город самого низшего ранга, то скажем ему, что Хива еще хуже. Впрочем, представьте себе три-четыре тысячи глиняных домишек с неровными небеленными стенами, раз-бросанных в величайшем беспорядке, обнесите их в воображении глиняной стеной толщиной в 10 футов, и вы получите пред-ставление о том, что такое Хива. *Районы* Обычно город делят на две части: а) собственно Хиву и б) Ичкале, т.е. цитадель, окруженную стеною и отделенную от внешнего города четырьмя воротами. Ичкале состоит из сле-дующих кварталов (махалля): Пехливан, Улуёгудж, Акмесджид, Йипекчи, Кошбегимахаллеси. В самом городе девять ворот, а именно: на север ведут Ургенч-дарвазасы, (Дарваза - персидское слово, означающее "ворота") Гендумгях-дарвазасы, Имарет-дарвазасы; на восток - Исмахмудата-дарвазасы, Хезарасп-дервазасы; на юг - Шихлар-дарвазасы, Пишкеник-дарвазасы, Рафенек-дарвазасы и на запад - Бедрхан-дервазасы. В городе насчитывают 10 махалля (кварталов), а именно: 1) Ор, 2) Кефтерхане, 3) Мивестан, где продаются фрукты, 4) Мехтерабад, 5) Еникале, 6) Бала-Хауз, где есть большой водоем, окружен-ный платанами, 7) Нанемесорама, (Значение слова: "деревня, где не едят хлеба") 8) Нуруллабай, 9) Багче, 10) Рафенек. *Базары* Базаров или таких торговых рядов, какие встречаются в Персии или в городах других стран Востока, в Хиве нет совсем. Заслу-живает упоминания только тим - маленький, хорошо устроенный *[246] *базар с довольно высокими сводчатыми помещениями, где раз-мещаются около 120 лавок и караван-сарай. Здесь можно найти все, что предлагает русский рынок: сукна и скобяные товары, предметы галантереи, льняные ткани и ситец, а также то немно-гое, что доставляется из Бухары и Персии. Вокруг тима распо-лагаются нанбазари (хлебный рынок), бакалбазари (бакалейный рынок), шембазари (шелковый и свечной рынок) и сертарашбазари (10-12 цирюлен, где бреют головы; попросить сбрить бороду означало бы прослыть сумасшедшим или обречь себя на смертную казнь). Из базаров мы должны еще упомянуть Кичик-караван-сарай, где выставляют на продажу рабов, привезенных сюда теке и йомутами. Без этого предмета торговли Хива совсем бы не могла существовать, так как вся земля обрабатывается рабами. На этой теме мы остановимся подробнее, когда речь пойдет о Бухаре. *Мечети* В Хиве немного мечетей старинной и искусной архитектуры. Следует назвать только: 1) Хазрети-Пехливан-здание, ко-торому уже четыре столетия. Оно имеет один большой и два маленьких купола; в нем находится могила Пехливана Ахмеда Земчи^170 , почитаемого святого и покровителя города Хивы. Внешний вид его не сулит многого, однако внутренняя отделка изразцами выполнена с большим вкусом; к сожалению, в мечети темно, и из-за скудного освещения многое скрыто от взоров. Как в самой мечети, так и в преддверии всегда толпятся поклонники мнемотехники, которые, постоянно слушая Коран, выучили его наизусть и все время читают вслух отрывки из него; 2) Джумаа-месджиди, где хан творит пятничную молитву и где читается официальная хутба (молитва за царствующего правителя); 3) Хан-месджиди в цитадели; 4) Шалекер, построенная уро-женцем Хивы; 5) Атамурад-Кушбеги, 6) Карагёз-месджиди. *Медресе (училища)* В Средней Азии по числу училищ и великолепию их отделки можно судить о степени благосостояния и религиозной обра-зованности населения. Принимая во внимание ограниченность в средствах, те усердие и готовность к пожертвованиям, которые проявляют не только хан, но и простые ремесленники при сооружении и обеспечении училищ, действительно достойны всяческих похвал. Образцом в этом отношении служит Бухара, древнейший центр исламской цивилизации в Средней Азии, но и в Хиве есть несколько училищ, из которых мы упоминаем следующие: 1) Медемин (Сокращение от Мухаммед-Эмин.) -хан-медресе, построенное в 1842 г. *[247] *персидским архитектором по образцу перворазрядного персид-ского караван-сарая. Справа от него находится довольно не-уклюжая башня, намного выше двухэтажного медресе; однако она осталась неоконченной вследствие смерти строителя. В этом училище 130 худжр (келий), поэтому в нем могут проживать 260 учеников; оно ежегодно получает доход в 12 тыс. хивинских батманов пшеницы и 5 тыс. тилля (2,5 тыс. ф.ст.) деньгами. Чтобы дать читателю приблизительное представление об этом учебном заведении, приведем данные о распределении доходов и тем самым одновременно представим его персонал: 5 ахундов (профессоров) ежегодно получают 3000 батманов и 150 тилля, 1 муэдзин (призывающий к молитве) ежегодно получает 200 батманов, 2 служителя ежегодно получают по 200 батманов, 1 цирюльник ежегодно получает 200 батманов, 2 мутевали, или инспектора, получают десятую часть всего дохода; остальное распределяют между учениками, образующими три класса: 1 класс получает 60 батманов и 4 тилля, 2 класс " 30 " 2 ", 3 класс " 15 " l "; 2) Аллакули-хан - 120 худжр, ежегодный доход воспитанников составляет 50 батманов, и 2 тилля (1 ф.ст.); 3) в медресе Кутлуг Мурад-инак каждая худжра получает 50 батманов и 3 тилля; 4) в медресе Араб-хан очень мало худжр, но они очень хорошо обеспечены; 5) Ширгази-хан. Эти медресе - единственные по-стройки среди глиняных хижин, заслуживающие наименования домов; дворы в них большей частью содержатся в чистоте, нередко засажены деревьями или правращены в сады. Об учеб-ных дисциплинах мы поговорим, когда речь пойдет о Бухаре, центре среднеазиатской учености, а пока лишь заметим, что занятия проводятся в помещениях профессоров с отдельными группами учеников, составленными с учетом их умственных способностей. *Полиция* В каждом квартале города есть мираб, (Мираб, по-турецки субаши, - должность, которая сыграла и играет до сих пор большую роль в ареале от китайской границы до Адриатического моря.) отвечающий за об-щественный порядок в своем районе и следящий, чтобы в течение дня не произошло драк, краж или других преступлений. Охрана города ночью поручена четырем пайшабам (главным сторожам), которые обязаны всю ночь стоять в карауле у ворот цитадели, тогда как младшие сторожа, а их у каждого главного восемь, т.е. всего 32, исполняющие одновременно обязанности палачей, обходят город и хватают всех, кто показывается на улице позже часа пополуночи. Особое внимание они обращают на попытки взлома и на запрещенные любовные приключения, и горе тому, кого застанут на месте преступления. * * *[248] Б. ХАН И ЕГО ПРАВИТЕЛЬСТВО* Чиновники Едва ли надо говорить, что хивинский хан может деспотически, по собственному усмотрению, распоряжаться жизнью и смертью подданных. По своему положению хозяина страны он то же, что отец семьи. Подобно тому как глава семьи выслушивает, если ему нравится, дельный совет раба, так и хан иногда считается со словами одного из своих министров. Только улемы, снискавшие любовь народа ученостью и безупречным образом жизни, могут держать хана в некотором страхе и ставить преграду его про-изволу. Таково же положение почти всех других азиатских правительств, но это отнюдь нельзя объяснить врожденными изъянями или полным отсутствием правительственных установ-лении. Напротив, во все времена и во все периоды истории на Востоке существовали законы, направленные против тирании и произвола, но они никогда не приобретали большого значения, потому что бесхарактерность и недостаток благородных чувств у подавляющей массы народа на Востоке благоприятствовали и до сих пор благоприятствуют преступлениям правителей. По хивинскому своду законов, имеющему монгольское про-исхождение, в государстве существуют следующие правящая верхушка и администрация: 1) хан, или падша; (Никогда не "падишах", что наводит меня на мысль, что слово "падишах", может быть, аналогично турецкому "паша" (от "баш", т.е. "глава")^172 .) всегда избирается из состава победо-носного племени. Ему помогают: 2) инак; (Дословно "младший брат".) их может быть четверо: двое - из ближайших родственников хана, двое других - его соплеменники. Один из первых всегда управляет провинцией Хазарасп; 3) накиб, духовный владыка; всегда должен быть из сейидов (потомков пророка); состоит в одном звании с шейх-уль-исламом в Константинополе; (В Константинополе накиб аш-шериф, глава сейидов, стоит в звании ниже шейх ал-ислама.) 4) бий (не смешивать с баем, с которым у него общее только значение слова); должен во время битвы быть по правую руку хана; 5) аталык, своего рода советник; обязательно должен быть из узбеков; число их определяет хан; 6) кошбеги, везир, или первое должностное лицо при хан-ском дворе; с него, собственно говоря, начинается весь корпус чиновников, зависящих от прихоти правителя. 7) мехтер, что-то вроде мажордома; отвечает за управление двором и страной. Мехтер всегда должен быть из сартов (древ-нейшего персидского населения Хивы)^171 ; *[249] *8) есаулбаши; их двое, предводители лейб-гвардейцев; их обязанность - вводить просителей на официальную аудиенцию (арз). В том же звании состоит диван, своего рода государ-ственный секретарь и вместе с тем глава финансового ведомства; 9) мехремы, их тоже двое; занимают посты камергеров. Это доверенные лица, пользующиеся большим влиянием на хана и правительство; 10) минбаши, командир 1000 всадников; (По моим сведениям, общая численность вооруженных сил хивинского хана составляет 30 тыс. человек, но я слышал, что в период опасности он может удвоить это число.) 11) юзбаши, командир 100 всадников; 12) онбаши, командир 10 всадников. Эти 12 категорий собственно и составляют чиновничество, называемое "сипахи". Оно, в свою очередь, подразделяется а) на тех (категории 2, 3, 4, 5), которых хан никогда не может сместить, б) на служащих в собственном смысле слова (категории 6, 7, 8, 9), получающих определенное содержание и в) на тех, кто состоит на службе только во время войны. Высших чиновников награждают поместьями, простые воины получают от хана коня и оружие и освобождаются от всех налогов и податей. До сих пор речь шла о светских чиновниках. Улемы, или священники, верховный глава которых - накиб, делятся на сле-дующие категории: 1) кази-келян, верховный судья и глава судопроизводства во всем ханстве; 2) кази-орду, сопровождающий хана в качестве верховного судьи в походах; 3) алем, глава пяти муфтиев; 4) реис, инспектирует школы и следит за соблюдением зако-нов религии; 5) муфтий, по одному в каждом значительном городе; 6) ахунд, профессор или учитель начальной школы. Первые трое принадлежат к высшему чиновничеству и при вступлении в должность получают от хана значительные суммы, трое последних получают жалованье фруктами и деньгами (в достаточном количестве) из вакфа (имущества, предназначенного на благотворительные цели), однако существует обычай, по которому хан ежегодно делает им различные подарки в празд-ники курбан и ноуруз. Хивинские улемы не так славятся уче-ностью, как бухарские, но зато они не столь заносчивы и над-менны; многие из них от всей души стремятся, насколько воз-можно, просветить своих соотечественников и смягчить грубость их воинственного нрава. *[250] Налоги* В Хиве существует два вида налогов: а) салгыт, соответствующий нашему поземельному налогу: с каждых 10 танабов (1 танаб равен 60 квадратным локтям)^173 годной для обработки земли хан получает ежегодный налог в 18 тенге (10 шиллингов). Воины (нукеры или атлы), улемы и ходжи, или сейиды (потомки про-рока), налогов не платят; б) зекат, состоящий в том, что со всякого ввозимого товара взимается 2,5% стоимости, с крупного рогатого скота, верблюдов и лошадей - 1 тенге с головы, с овец - полтенге ежегодно. (Однако этот налог платят только те, кто владеет более чем десятью головами скота, т.е. стадом.) Кроме того, с каждой зарегистри-рованной лавки платят каждый год 6 тенге. Салгыт взыскивается под непосредственным руководством кошбеги и мехтера, ко-торые ежегодно объезжают главные округа и поручают взимание налога в данной местности яшолу. (Яшолу, т.е. те, кто находится в почтенном возрасте, как называют седобородых в Хиве.) За сбором зеката следит любимый мехрем хана, объезжающий вместе с писарем кочевые племена; так как пересчитать скот невозможно, он ежегодно устанавливает каждому племени определенный тариф после бе-седы и достижения договоренности с его яшолу. Конечно, боль-шая часть сбора при таком методе достается мехтеру; в прошлом году хану пришлось поверить, что у каракалпаков всего 6 тыс. голов крупного рогатого скота, у йомутов и човдуров - только 30 тыс. овец, что составляет, как я слышал, лишь третью часть действительного поголовья. Суды Как явствует из вышесказанного, мечети и частные дома казиев и муфтиев, коим доверено судопроизводство, являют собой места, где происходит судебное разбирательство. Кроме того, каждый волен принести жалобу губернатору города или про-винции, который выносит решение по урфу, т.е. по своему усмотрению^174 . Каждый губернатор и даже сам хан должен ежедневно по крайней мере в течение четырех часов вести арз, т.е. открытый прием, и только болезнь может освободить его от этой обязанности. Поскольку на прием допускаются абсолютно все, зачастую правителю приходится выслушивать и улаживать ничтожнейшие семейные раздоры. Мне говорили, что хану до-ставляет удовольствие смотреть на разъяренных супругов, он еще больше их подзадоривает, и глава государства держится за бока от хохота, в то время как муж и жена у него на глазах тузят друг друга, валяясь в пыли. [251] В. ХИВИНСКОЕ ХАНСТВО Границы Хивинское ханство, известное в истории под именем Хорезм (Хорезм - персидское слово и означает "воинственный", "боевой"^176 .) и называемое в соседних странах Ургенчем, со всех сторон окружено пустынями; крайняя граница обрабатываемых земель на юго-востоке - город Фитнек, на северо-западе - Кунград и Кёне-Ургенч, на юге - Медемин и Кучек. Попытаться указать площадь земель, населенных оседлыми жителями, было бы столь же бесполезно, как и определить число проживающих там людей, поэтому мы предпочитаем дать возможно более полное топо-графическое описание ханства, и пусть географ попытается сде-лать расчеты. С уверенностью можем отметить большое пло-дородие почвы, объясняемое не столько целесообразной ее обра-боткой, сколько хорошим орошением благословенной водой Амударьи. *Каналы* Каналы в Хиве двух видов: а) арна - образованные самой рекой и лишь время от времени расширяемые и углубляемые жителями; б) яб^175 - прорытые, шириной в одну или две сажени; большей частью они выходят из арна, и этими ябами вся страна, т.е. обрабатываемая земля, пронизана, словно густой сетью. Из арна заслуживают упоминания следующие: 1) Хазрети-Пехливан-арнасы, начинается между Фитнеком и Хезареспом, течет мимо Хивы и теряется в песках, миновав Зей и область йомутов; 2) Хазават-арнасы, начинается между Ханкой и Янги-Ургенчем, проходит западнее Хазавата и теряется в землях йомутов; 3) Шахбад-арнасы, начинается выше Янги-Ургенча, про-ходит мимо Шахбада, Ташауза и Илали и теряется у Кёкчеге; 4) Ярмиш-арнасы начинается напротив Шаббаз-Вели и протекает по области между Кят-Кунградом и Янги-Ургенчем; 5) Кылычбай-арнасы берет начало между Хитаем и Гёрленом, идет мимо Илали и теряется в песках за Кёкчеге. 6) Ходжайли-арнасы. На другом берегу находятся: 7) Шурахан-арнасы, который начинается в одноименной местности и, дав воду Ябкенари и Аккамышу, исчезает на северо-востоке; 8) Илтазар-хан-арнасы, протекающий по землям каракал-паков. * [252] [Административное] деление* Политическое деление Хивы соответствует числу городов, каж-дый из которых имеет своего собственного бия, или губернатора, и тем самым составляет отдельный округ. Самые интересные из них-это столица Хива, промышленный центр Янги-Ургенч и Кёне-Ургенч. До монгольского нашествия Кёне-Ургенч был сто-лицей ханства, теперь это бедная деревушка; от былого вели-колепия остались, во-первых, развалины двух башен, одни из них довольно значительны; обе башни построены в той же грубой манере, что и остальные среднеазиатские башни. Предание рас-сказывает, что калмыки разрушили их в ярости, потому что издали показалось, что они совсем рядом, и наступающие ду-мали, что они от них убегают. Во-вторых, сохранился купол Тёребег-ханым, выложенный красивыми изумрудными кирпи-чами и, в-третьих,-Мазлум-хан-Солугу. Ниже приведены главные города и округа с относящимися к ним деревнями и данные о расстоянии от Оксуса: Город Расстояние от Оксуса в ташах или милях Деревни Хива 6 К западу: Бедрхан, Киник, Акъяб, Хасиан, Ташаяк, Тюесичти; к югу: Сирчели, Шихлар, Рафенек, Энгерик, Писекеник, Пирнаказ, Акмесджид; к восто-ку: Сайят, Кият, Шихбагы, Кеттебаг; к северу: Гендумгях, Перише, Халил, Нейзехас, Гаук, Чарахшик, Зиршайтан, Ордумизан. Хезаресп 1 Дженгети, Шихарик, Ходжалар, Хим-метбаба, Бичакчи, Ишанчепе, Багат, Найман, Бешарык. Янги-Ургенч 1^1 /_4 Гайбулу, Шабадбою, Кучилар, Орос-лар, Сабунджи, Кёнджю, Сагринджи, Ахун-Баба, Карамаза, Кипчаклар. Кунград - Кит, Ногай, Сарсар, Сакар Ташауз 6 Камышлыкак, Конградлар, Каргалар, Ярмишбою, Бастырмали Гёрлен 1 Джелаир, Ионушкали, Эшим, Везир, Алчин, Баскир, Ташкале, Карголи Ходжейли 2 Кетмечи-Ата, Джарнике, Найманлар (в лесах), Камыш-чоли, Дервиш-ходжа Чимбай - Шахбад 4 Ходжалар, Кефтерхане, Кёккамыш Шурахан - Кылычбай 4^1 /_2 Халимбег, Багалан, Алиелибою, Бозяпбою Мангыт ^1 /_2 Пирмамача, Кятлар, Кенегёс Кипчак - Басуяпбою, Ногайишан, Кауджиргали, Канлылар Хитай 1^1 /_2 Аккум, Иоморлутам, Куланлу Акдербенди Джамли 7 Кят 1^1 /_2 Ханки 1 Медер, Гёдже, Ходжалар, Шагаллар Фитнек 2 Шаббаз-Вели 2 *[253]* Джагатай 4^1 /_2 Амбар 5 Бастырмалы, Вейенган-калеси Янги-Яп - Алчин, Везир Нёкс - Кучек 9 Кёне-Ургенч 6 Кят-Кунград (между Гёрленом и Янги Ургенчем) 2 Нохас (между Ханкой и Хазареспом) 2 Рахмет-Верди-Бег (вблизи гор Овейс-Карайне) - Канглы 1 Илалы (между Медемином и Ташхаузом) 8 Кошкопрю - Хазават 6 Медемин - * * Г. ПЛОДЫ ЗЕМЛИ, РЕМЕСЛА И ТОРГОВЛЯ Мы уже неоднократно упоминали о плодородии хивинской почвы; особенно можно отметить зерновые, хороший рис, пре-имущественно гёрленский, прекраснейший шелк в Шахбаде и Янги-Ургенче, хлопок, руян - род корня, из которого добывается красная краска, и фрукты, лучше которых, пожалуй, нет не только в Персии и Турции, но даже в Европе. Замечательные яблоки в Хезараспе, груши и гранаты в Хиве и ни с чем не сравнимые восхитительные дыни, о которых идет слава до отдаленного Пекина, (Я привез в Венгрию семена четырех разных сортов, и если судить по первому опыту, то дыни, вероятно, будут давать урожай и на низменностях Венгрии.) так что владыка Небесной империи не забывал истребовать среди ежегодных даров, прибывавших к нему из Китайской Татарии, несколько ургенчских дынь. За них дают хорошую цену даже в России, так что тот, кто увозит воз дынь, возвращается с возом сахара. Из изделий хивинской промышленности славится ургенчский чапан, т.е. кафтан из Ургенча, его шьют из полосатой двух-цветной ткани (шерсти или шелка, а часто обе нити смешаны) по типу наших халатов; кроме того, широко известны хивинская медная посуда, хезареспские ружья, ташаузское полотно. Самую большую торговлю Хива ведет с Россией. Караваны в одну-две тысячи верблюдов весной идут в Оренбург, осенью - в Астрахань; они везут хлопок, шелк, шкуры, одежду для ногайцев и татар, шагреневые кожи и фрукты на ярмарку в Нижний (который они называют "Макариа")^177 и привозят обратно котлы и другую посуду из чугуна (местное "джёген"), ситец (сорт, употребляемый у нас на обивку мебели, а здесь он идет на женские рубахи), перкаль^178 , сукно, сахар, железо, плохие ружья *[254] *и некоторые галантерейные товары. Значительную статью выво-за составляет также рыба, впрочем, рыбу русские доставляют и сами под охраной трех пароходов, которые находятся в Араль-ском море и, согласно трактату, заключенному последним рус-ским посольством в Хиве, могут доходить до самого Кунграда. С Персией и Гератом торговля ведется в незначительных раз-мерах, (Правда, в Герате и его окрестностях охотно носят хивинский чапан (кафтан из Хивы) и дают за него хорошую цену, но этот товар привозят туда через Бухару) потому что дороги, ведущие туда, находятся в руках туркмен. Сношения между Хивой и Астрабадом поддерживают одни только йомуты, которые ежегодно приводят 00-150 верб-людов с самшитом (для гребней) и нефтью. Торговые сношения с Бухарой, напротив, намного оживленнее. Туда вывозят одежду и полотно, а покупают чай, пряности, бумагу и изготавливаемые там мелкие галантерейные товары. Для торговли внутри страны в каждом городе один или два раза в неделю работает базар. Даже в тех местах, где живут одни кочевники и нет ни одного дома, создается базарная площадь (базарли-джай) с несколькими глиняными хижинами, чтобы мож-но было устраивать базарную торговлю, которая в этой мест-ности носит характер праздника. Житель Средней Азии часто едет на базар за 10-12 миль ради покупки нескольких иголок или прочей мелочи, но на самом деле им движет тщеславие, так как он садится на своего самого красивого коня и берет с собой лучшее оружие. Д. НАСЕЛЕНИЕ ХАНСТВА В Хиве живут 1) узбеки, 2) туркмены, 3) каракалпаки, 4) казахи (называемые у нас киргизами), 5) сарты, 6) персы. *1. Узбеки* Узбеки -это название народа, большей частью оседлого и за-нимающегося земледелием. Они живут на обширном пространст-ве от южной оконечности Аральского моря до Камула (40 дней пути от Хивы) и считаются преобладающей народностью в трех ханствах и Китайской Татарии. Узбеки подразделяются на 32 главных таифе (племени): 1) кунград (Kungrad), 2) кипчак (Kiptschak), 3) хитай (Chitai), 4) мангыт (Mangit), 5) нокс (Nцks), 6) найман (Nayman), 7) кулан (Kulan), 8) кият (Kiet), 9) ас (As), 10) таз (Tas), 11) саят (Sajat), 12) джагатай (Dschagatay), 13) уйгур (Ujgur), 14) акбет (Akbet), 15) дёрмен (Dormen), 16) ёшун (Oeschьn), 17 канджигалы (Kandschigaly), 18) ногай (Nogai), 19) балгалы (Balgali), 20) митен (Miten), 21) джелаир (Dschelair), 22) кенегёс (Kenegцs), 23) канлы (Kanli), 24) ишкили (Jschkili), 25) бёйюрлю (Bцjьrlь), 26) алчин (Altschin), 27) ачмайлы (Atschmayli), *[255] *28) каракурсак (Karakursak), 29) биркулак (Birkulak), 30) тыркыш (Tyrkysch), 31) келлекесер (Kellekeser), 32) минг (Ming). Это деление старо, обращает на себя внимание только то обстоятельство, что даже отдельные племена широко разбро-саны по названной территории, и исследователя поражает, часто ему кажется просто невероятным, что узбеки из Хивы, Коканда и Яркенда, чей язык, обычаи и лица совершенно различны, осознают свою принадлежность не только к одной нации, но и к одному племени, к одному роду. Хочу только заметить, что в Хиве представлено большинство племен, и хивинец по праву гордится своей древнеузбекской национальностью, противопоставляя ее Коканду, Бухаре и Каш-гару. Хивинского узбека с первого взгляда выдает примесь иранских черт, ибо у него есть борода, которую у жителей Туркестана всегда можно рассматривать как чужеродный эле-мент, тогда как цвет и черты лица очень часто указывают на чисто татарское происхождение. Да и по характеру своему хивинский узбек предпочтительнее остальных своих соплемен-ников, он простодушен и откровенен, а по натуре еще столь же дик, как и окружающие его кочевники, но у него нет утонченного лукавства, выработанного восточной цивилизацией, и после на-стоящего османа это второй житель Востока, из которого еще что-то могло бы получиться. То обстоятельство, что в Хиве в меньшей мере представлено исламское образование, которым славится Бухара, в значитель-ной степени способствовало сохранению хивинскими узбеками многого как из их языческих обычаев, так и из персидских религиозных обрядов. Любовь к музыке и народной тюркской поэзии, к которым среднеазиатский кочевник питает страсть более пылкую, чем представитель любой образованной нации, здесь сильнее, чем в Коканде, Бухаре и Кашгаре. Хивинские исполнители на дутаре (двухструнной гитаре) и кобузе (лютне) славятся по всему Туркестану. Величайший узбекский поэт Навои известен всем и каждому, но не проходит ни одного десятилетия, чтобы не появился лирик второй или третьей величины. В Хиве я познакомился с двумя братьями. Один брат, Мунис, писал стихи, некоторые из них я собираюсь позже издать; второй, Мираб, с величайшим терпением переводил на узбекско-тюркское наречие большой исторический труд Мирхонда, чтобы сделать его более доступным для своего сына, владевшего, впрочем, и персидским языком. Эта работа продолжалась 20 лет, однако он стеснялся кому-нибудь в этом признаться, потому что занятие другими науками, кроме религиозных, считается легко-мысленны^179 . Несмотря на многовековой возраст города, хивинские обычаи носят печать прежней героической жизни. Очень часто бывают демонстративные сражения, битвы, а особенно конские скачки с великолепными призами. Каждая значительная свадьба не обходится без скачек на 9, 19, 29, т.е. победитель получает по 9, *[256] *19 или 29 штук из всякого вида имущества, например 9 овец, 19 коз и т.д., что зачастую составляет порядочную сумму. О скачках невесты со своим будущим мужем, так называемом кёкбёрю, мы уже говорили. От прежних жителей страны, огнепоклонников, в Хиве сохранились праздники и игры, которые, вероятно. существовали и в других частях Средней Азии до введения ислама, но теперь совершенно забыты. *2. Туркмены* О них мы уже говорили более подробно. Здесь, в Хиве, есть а) йомуты, живущие на юге, по краю пустыни от Кёне-Ургенча до Хазавата, в областях Караильгин, Кёкчеге, Узбек-яп, Бедркенд и Медемин; б) човдуры, кочующие также около Кёне, а именно у Кызыл-Такыра и Порсу, но чаще западнее, между Аральским и Каспийским морями. Гёкленов здесь совсем немного. *3. Каракалпаки* Они живут по ту сторону Оксуса, напротив Гёрлена и далее почти до Кунграда, вблизи больших зарослей. Лошадей у них мало, овец почти совсем нет. Каракалпаки славятся тем, что у них самые красивые женщины в Туркестане, но зато их самих изображают величайшими идиотами. Я насчитал среди них 10 главных племен: 1) баймаклы (Bajmakli), 2) хандекли (Chandekli), 3) терстамгалы (Terstamgali), 4) ачамайлы (Atschamayli), 5) кайчили-хитай (Kaytschili Chitai), 6) ингаклы (Ingakli), 7) кенегес (Keneges), 8) томбоюн (Tombojun), 9) саку (Saku), 10) онтёртурук (Ontцrturuk). Их число определяется в 10 тыс. кибиток. С не-запамятных времен они подчинены Хиве. Сорок лет назад они восстали под предводительством Айдоста, который вторгся в Кунград, но позднее был разбит Мухаммед Рахим-ханом. Восемь лет назад они опять восстали под предводительством Сарлыга, имевшего, как говорят, 20 тыс. всадников и при-чинившего большие опустошения. В конце концов восставшие были разбиты Кутлуг Мурад-бием и рассеяны. В последний раз они восстали три года назад, их предводитель Эр-Назар по-строил себе крепость, но был также побежден. *4. Казахи (киргизы)* Теперь их в Хиве очень мало, так как в недавнее время они большей частью оказались под властью России. Об этом кочевом народе Средней Азии мы поговорим, когда речь пойдет о Бухаре. *5. Сарты* Сарты, называемые в Бухаре и Коканде таджиками, - древнее персидское население Хорезма, число их здесь относительно невелико. Постепенно они смешали свой родной персидский язык *[257] *с тюркским. Сартов, как и таджиков, можно узнать по их лукавству и изяществу; узбеки их не очень любят. Характерно, что, хотя уже пять столетий они живут вместе, смешанные браки между узбеками и сартами были очень редки. *6. Персы* Это либо рабы, которых здесь около 40 тыс., либо освободив-шиеся из неволи; кроме того, они образуют небольшую колонию в Ак-Дербенде и Джамли. Впрочем, в материальном отношении рабу живется в Хиве неплохо, так как он превосходит скромного узбека в хитрости и скоро богатеет. Многие предпочитают, выкупившись на волю, поселиться там же и не возвращаются на родину. Раба в Хиве называют "догма", а его детей - "ханезад", т.е. "рожденный в доме". Позор перенесенного рабства стирается лишь в третьем поколении. *Е. ОБ ИСТОРИИ ХИВЫ В XIX ВЕКЕ* *1. Мухаммед Эмин-инак* *(1792-1800)*^180 После того как Надир-шах, без боя овладевший ханством, внезапно удалился от дел, (После того, как он в 1740 г. победил Йолбарса (Льва)-шаха и несколько месяцев спустя вернулся в Герат.) к власти в Хиве пришли киргизы Малой Орды (или устюртские казахи, т.е. казахи Верхнего Юрта). Они правили до конца столетия, когда появился узбек-ский предводитель из племени конрад и заявил свои права на престол. Он называл себя Мухаммед Эмин-инак. Этим титулом он хотел подчеркнуть свое происхождение из последней правящей узбекской фамилии. Ему удалось собрать небольшое войско и направить его против казахского князя. Однако тот был тогда еще достаточно силен и не раз побеждал своего противника, принудив его в конце концов бежать в Бухару, где он и прожил несколько лет в уединении. Но его приверженцы продолжали борьбу до тех пор, пока не добились некоторых успехов, после чего отправили к нему депутацию из 40 всадников. Он вернулся и вновь встал во главе войска. На этот раз ему больше по-счастливилось, он прогнал казахов и, взойдя на престол, основал нынешнюю правящую династию, которая, как явствует из при-лагаемой генеалогии, наследовала ему без всяких перерывов (см. стр. 258). *2. Ильтузер-хан (1800-1804)*^181 Он продолжал войну с Бухарой, поддерживавшей падающую власть казахов. Пока он находился в окрестностях Чарджоу, подстрекаемые бухарцами йомуты под руководством своего *[259] *вождя Тапишдели напали на Хиву, овладели городом и раз-грабили его. Ильтузер сразу отправился в Хиву, но по дороге был разбит бухарцами и, спасаясь бегством, погиб в водах Оксуса. Ему наследовал его сын Мухаммед Рахим. *3. Мухаммед Рахим (1804 -1826)*^182 *, называемый также Медрехим* Он сразу же обратил оружие против йомутов, выгнал их из столицы и получил солидное возмещение за причиненные убыт-ки. Не менее успешной была его борьба с каракалпаками, выступавшими против него под предводительством Айдоста; он быстро заставил их подчиниться. Не столь удачно шли военные действия против Кунграда, где права на престол оспаривал один из его родственников, с которым он вел войну в течение 17 лет. Все это время Кунград находился в осаде, но стойкий защитник, смеясь над тщетными усилиями противника, прокричал ему однажды с зубчатой башенной стены: 'Уч ай савун, т.е. три месяца кислого молока, ' ' кавун, ' ' ' дынь, ' ' кабак, ' ' ' тыквы, ' ' чабак, ' ' ' рыбы'. Тем самым он хотел ему сказать, что у него на каждое время года есть особая еда, которую он получает, не выходя из города, что хлеб ему не нужен и его нельзя заставить сдаться из-за голода. Чтобы отомстить за смерть отца, Медрехим двинулся на Бухару, где в то время бразды правления находились в руках слабоумного эмира Сейида, представлявшегося дервишем. Хи-винцы разорили многие города вблизи Бухары и взяли тысячи пленных. Об этом доложили эмиру, и тот отвечал: 'Ахир Регистан амандур', т.е. что у него ведь есть Регистан, (Главная площадь Бухары.) место надежное, и бояться ему нечего. Произведя большие опустоше-ния, Медрехим вернулся домой с огромной добычей и в конце своего правления одолел еще теке и йомутов у Астрабада. *4. Алла Кули-хан (1826-1841)*^183 Унаследовал от своего отца наряду с полной хазне (казной) еще и могущественное влияние на соседние народы. Старания его сохранить вовлекли хана в бесконечные войны. В Бухаре слабо-умному Сейиду наследовал энергичный Насрулла. Желая взять реванш за позорные поражения отца, он начал войну и наголову разбил хивинского наследного принца Рахим Кули-тёре. В это время пришло известие, что русские движутся из Оренбурга на Хиву и что даже бухарский эмир выступил только по наущению неверных. Замешательство было велико, так как говорили, что *[260] *у московитов более 80 тыс. войска и свыше ста пушек. (Такова версия хивинцев. Однако известно, что у генерала Перовского, который командовал корпусом, было 10-12 тыс. человек, погибавших от жесто-кого холода и во время отступления терпевших большой урон от хивинцев) Прождав напрасно долгое время помощи от "инглизов" из Герата, хан отправил около 10 тыс. всадников под командованием Ходжа Нияз-бая навстречу русским, которые уже продвинулись с равни-ны Урге до озера Атъёлу, расположенного в шести милях от Кунграда. Хивинцы рассказывают, что они напали на неприятеля и учинили неслыханную резню. Многих они захватили в плен, и в Кунграде мне показывали двух русских, ставших пленниками в том сражении. Позже, когда они официально перешли в ислам, хан их освободил и пожаловал подарки, к тому же они там вступили в брак. После победы хан повелел насыпать в окрест-ностях Дёвкары с двух сторон укрепления, а начальствовать над гарнизоном поставил Ходжа Нияз-бая. Теперь же эти укрепления уже десять лет как разрушены и оставлены. Чтобы возблаго-дарить бога за удачу в борьбе против русских, Алла Кули приказал построить медресе (училище) и щедро его обеспечил. Между тем непрерывно продолжалась война с Бухарой. Были побеждены также гёклены, и значительную их часть насильно переселили в Хиву. (В Хиве существует старинный, но странный обычай, согласно которому целые племена вдруг насильно переселяют в свою собственную страну, оказывая им всяческую поддержку, чтобы вблизи легче было надзирать за ними, ибо неприязнь их никогда не проходит) * * *5. Рахим Кули-хан (1841-1843)*^184 Унаследовал престол после смерти отца и сразу же был втянут в дела с джемшидами, кочевой персидской народностью, живу-щей на восточном берегу Мургаба. Хивинцы поселили их 10 тыс. кибиток вместе с предводителем на берегах Оксуса, вблизи Кылычбая. С другой стороны, в борьбу с узбеками вступили сарыки, которые в то время владели Мервом. Против них отправили младшего брата хана, Медемин-инака, но дорога от Хивы до Мерва была ужасна, многие солдаты в пути заболели, а так как в это же время бухарский эмир осаждал город Хезаресп, инак быстро повернул оружие против него, одержал победу и заключил мир. В это время Рахим Кули-хан умер. *6. Мухаммед Эмин-хан (1843-1855)*^185 Принял бразды правления, на которые справедливо претендовал, причем не по закону престолонаследия, поскольку у покойного хана были сыновья, а по прежним своим заслугам. Медемин-хана считают самым прославленным монархом Хивы новейшего вре-мени, потому что он восстановил, насколько это оказалось возможно, прежние границы Хорезмского государства, которые *[261] *не существовали уже 400 лет, и благодаря победам над всеми окрестными кочевниками значительно способствовал увеличе-нию как престижа ханства, так и его доходов. Спустя всего два дня после того, как его подняли на белой кошме (Как мне рассказали, совершение этой церемонии - привилегия еще со времен Чингисхана исключительно седобородых из племени Чагатай.) - это своего рода восшествие на престол в Хиве и Коканде, - он пошел на сарыков, самое храброе из всех туркменских племен, которое пожелал вместе с плодородной Мервской рав-ниной подчинить своей власти. После шести походов ему удалось взять Мервскую крепость и находящийся поблизости от нее форт Йолётен. Но едва он успел вернуться в Хиву, как сарыки вновь взбунтовались и перебили весь оставленный в Мерве гарнизон вместе с комендантом. Вскоре хан предпринял новый поход, в котором участвовали также джемшиды, давние враги сарыков. Победителем оказался их предводитель Мир Мухаммед, ко-торый с триумфом вступил в Хиву к великой досаде всех узбекских героев. Сарыки, таким образом, были подчинены, но тут повели себя враждебно теке, жившие тогда в Караяпе и Кабуклы между Мервом и Ахалом; они отказались платить ежегодную дань, и Медемину не оставалось ничего другого, как обратить свой меч, с которого еще не стекла туркменская кровь, против этого племени. После трех походов, во время которых множество людей и животных нашло гибель в песчаной пустыне, удалось взять верх над частью мятежников, и хан оставил там гарнизон, состоящий из йомутов и узбеков, под начало двух предводителей. К несчастью, они перессорились, и первый из них вернулся в Хиву, но хан в наказание сбросил его с высокой башни. Этим поступком хан обратил в своих врагов всех йомутов; они тайно присоединились к теке и позднее стали виновниками его смерти. Медемин собрал к этому времени 40 тыс. всадников из узбеков и других кочевников, плативших ему дань. Часть он отправил к укреплениям Ходжа Нияз-бая против русских, двигавшихся тогда к Хиве от восточного побережья Аральского моря. С дру-гой же частью он сам направился к Мерву, чтобы одним ударом положить конец вечным туркменским неурядицам. Он сразу взял Караяп и пошел дальше к Серахсу (древний Сиринкс). Когда он отдыхал в своем шатре невдалеке от него на одном холме (Об этом холме рассказывают, что здесь нашел свою смерть также Абу Муслим, могущественный вассал, а позднее враг багдадского халифа.) прямо посреди стана, на него напали несколько дерзких вра-жеских всадников, и, несмотря на его крики: "Мен хазретем" ("я-хан"), они отрубили ему голову, прежде чем слуги по-спешили на помощь. При виде отрубленной головы, которую туркмены отослали потом в подарок персидскому шаху, (Шах, справедливо боявшийся Медемина, так как тот после взятия Серахса непременно захватил бы Мешхед, вначале оказал почести отрубленной голове своего врага и велел построить для нее небольшую усыпальницу у замко-вых ворот (Дарваза-и Довлет). Но позднее он велел ее разрушить, потому что, как говорили, благочестивые шииты принимали ее за могилу имама и из-за суннита впадали в греховное заблуждение.) среди *[262] *его войск распространился панический ужас. И все-таки они отступили в полном порядке, провозгласив по дороге, что го-сударем будет Абдулла-хан. *7. Абдулла-хан* (1855-1856)^186 Не успел новый хан прибыть в смущенную случившимися собы-тиями столицу, как начались раздоры из-за престола. Законный претендент Сейид Мухаммед-хан, имевший преимущество воз-раста, обнажил свой меч в присутствии всех мулл и знатных людей страны, сочтя, что он утвердит свое право, если тотчас убьет хана; но его усмирили, а затем заперли в темницу. Двух принцев переманили к себе йомуты, чтобы возвести их на престол, но об этом вскоре узнали и принцев задушили, а йомутов, поскольку их злые козни раскрылись, решили наказать. Хан двинулся на них с несколькими тысячами всадников, но они заявили о своей невиновности, и поскольку навстречу ему вышли босиком седобородые старики с висящими на шее обнаженными мечами, что было признаком покорности, на этот раз их оста-вили в покое. Между тем через два месяца йомуты снова начали враждебные действия; хан разгневался, спешно собрал две тысячи всадников и бросился на бунтовщиков, теперь уже оказавших явное сопротивление. Дело кончилось неудачей, узбекам при-шлось бежать, и, когда принялись искать хана, оказалось, что он погиб в числе первых и был брошен вместе с остальными мертвецами в общую могилу. *8. Кутлуг Мурад-хан (правил всего 3 месяца)*^187 Ему наследовал Кутлуг Мурад-хан, его младший брат, сра-жавшийся бок о бок с ним и возвратившийся с тяжелыми ранами. Несмотря на это, он был готов продолжать борьбу, стоившую жизни его брату, но предводители йомутов попросили мира и пообещали, что вместе с двоюродным братом хана, попавшим к ним в руки в последней стычке и провозглашенным затем ими ханом, они явятся в Хиву и повинятся. Хан и его министры поверили им, назначили день, и они действительно явились: 12 тыс. человек на своих лучших лошадях, с великолепным оружием. Утром в день представления хан принял своего двою-родного брата, и тот, обняв его, предательски пронзил кинжа-лом. Хан рухнул наземь, а туркмены бросились на присутство-вавших придворных. Во время этой страшной сумятицы мехтер взобрался на крепостную стену и, объявив оттуда о злодейском преступлении, призвал хивинцев убивать всех йомутов, которые только есть в городе. Парализованные ужасом туркмены, на *[263] *которых накинулись жители, истекали кровью под саблями мужчин и даже под ножами женщин, подобно ягнятам в руках мясника. По улицам Хивы текла кровь, и понадобилось не-сколько дней, чтобы убрать мертвецов. В течение восьми дней после резни Хива оставалась без правителя. Трон предлагали довольно деловому Сейиду Мухаммед-тёре, однако его пристрастие к опиуму помешало ему стать ханом, и он отказался в пользу своего младшего брата. *9. Сейид Мухаммед-хан (1856-до сего дня)*^188 Ханом стал Сейид Мухаммед, слабоумие которого всем известно. Читатель о нем уже неоднократно слышал. Во время его правления Хива была разорена гражданскими войнами с йомутами; колонии, основанные прежними ханами, были разрушены и обезлюдели. Пока йомуты и узбеки убивали друг друга и уводили в рабство женщин и детей, прибывшие джемшиды, следуя пословице: "Inter duos litigantes tertius est gaudens"^189 , напали на безоружное население, разграбили всю Хиву от Кылычбая до Фитнека и вернулись на берега Мургаба с богатой добычей в сопровождении двух тысяч персидских рабов, осво-бодившихся во время смуты. Нищета, холера, чума, истребление населения повлекли в кон-це концов за собой установление мира. Рассчитывая на под-держку русских, в Кунграде поднял мятежное знамя новый претендент на престол по имени Мухаммед Пенах; он сразу отправил посольство через Мангышлак в Астрахань, умоляя русского монарха о покровительстве. Но об этом стало известно, и члены миссии были убиты в пути. Позднее, когда русские империалы у него кончились, Мухаммед Пенах был убит собст-венными сторонниками, главных же зачинщиков "у