л, кажется весьма маловероятной. Если он действительно на нашей
стороне, тогда я действовал во вред правому делу и даже помог твоей стороне,
женщина, если ты то, что утверждаешь. Очень странно.
     -- Подумайте над этим еще, -- посоветовала ему Бальведа, закрыла  глаза
и опять привалилась головой к стене туннеля.
     --  Хорза  стоит на своей  собственной стороне  и ни на чьей другой, --
сказал Эвигер  из верхнего конца туннеля. Он  говорил идиранину, но в  конце
фразы посмотрел на Хорзу.  Потом опустил голову  и выскреб из стоящего рядом
котелка последние крошки.
     --  Это  типично для вашего вида, --  ответил старику Ксоксарл. Тот  не
поднял  взгляда. --  Такими  вас создали. За  то  короткое  время,  что  вам
отмерено во Вселенной, вы стремитесь проложить путь по спинам своих ближних,
вы размножаетесь, когда только можете, чтобы пережить сильнейших и истребить
слабейших.  Я вовсе  не упрекаю вас,  это все равно  что  пытаться  обратить
неразумного плотоядного в вегетарианца.  У вас  каждый на своей  собственной
стороне.  У  нас все иначе. --  Ксоксарл посмотрел на  Хорзу.  --  Ты должен
согласиться с этим, союзник-Оборотень.
     --  Вы  другие, это правда,  --  ответил  Хорза.  --  Но все,  что меня
интересует, так это  то, что я против Культуры. Вы  можете  быть в  конечном
счете  Божьим  даром или проклятием, для  меня важно только, что в настоящий
момент вы  против ее людей. -- Хорза кивнул в сторону Бальведы,  которая  не
открыла глаз, но улыбнулась.
     --  Какая  прагматическая позиция!  -- сказал  Ксоксарл. Хорза  спросил
себя,  заметили ли  остальные нотки юмора в  голосе гиганта. --  Что  такого
сделала Культура, что ты так ее ненавидишь?
     -- Лично мне --  ничего,  --  ответил Хорза.  --  Просто у меня  другое
мнение.
     -- Вы, люди, никогда не перестаете меня удивлять, -- заявил Ксоксарл.
     Вдруг он скорчился, и из  его рта вырвался трескучий громовой звук, как
будто  дробились скалы. Большое тело передернулось. Ксоксарл повернул голову
в сторону и сплюнул на пол  туннеля. Он продолжал держать голову повернутой,
пока люди смотрели друг на друга и спрашивали себя, как тяжело на самом деле
был ранен  идиранин. Ксоксарл  затих,  наклонился  и  посмотрел  на то,  что
выплюнул. Из его  горла  вырвался глухой  звук. Потом  он снова повернулся к
Хорзе; его голос зазвучал скрипуче и горячо:
     --  Да, Оборотень, ты странный парень. Ты даешь диссидентам среди своих
людей чуть-чуть многовато места для игры, не в обиду будь сказано.
     Он  посмотрел  на Эвигера,  тот  поднял голову и  бросил  на  идиранина
испуганный взгляд.
     -- С этим  я справлюсь, -- заверил Хорза командира отделения,  поднялся
на ноги, огляделся и устало потянулся. -- Пора отправляться. Вы сможете идти
в таком состоянии? -- осведомился он у Ксоксарла.
     -- Развяжи меня,  и я побегу быстрее, чем ты сможешь от меня удрать, --
прогудел Ксоксарл и выпрямил свое громадное тело. Хорза пристально посмотрел
в темное, широкое "V" идиранского лица и медленно кивнул.
     -- Только постарайтесь  остаться в живых,  чтобы я  мог доставить вас к
флоту, Ксоксарл, -- сказал он. -- Погони  и схватки кончились. Теперь мы все
ищем мозг.
     --  Жалкая охота, человек,  -- ответил Ксоксарл. -- Позорный конец всей
операции. Я должен стыдиться за тебя, но ты ведь всего лишь человек.
     -- Да заткнись  ты и давай вперед! -- не выдержала  Йелсон. Она  нажала
кнопку  на  пульте своего  скафандра  и  поднялась  вверх  до уровня  головы
Ксоксарла. Идиранин фыркнул, повернулся и  захромал вниз по туннелю. Один за
другим они последовали за ним.
     Через несколько километров Хорза заметил, что идиранин  начал уставать.
Шаги  гиганта  становились  короче,  он  все  чаще поводил большими роговыми
пластинами своих плеч, как бы  пытаясь смягчить какую-то  внутреннюю боль, и
тряс головой, словно старался прояснить мысли. Два  раза  он отворачивался и
плевал  на стены. Хорза присмотрелся к каплям жидкости;  это была идиранская
кровь.
     Наконец  Ксоксарл  качнулся вбок.  Хорза как  раз шел  за ним,  немного
отдохнув  на  поддоне.  Увидев  зашатавшегося идиранина,  он замедлил шаг  и
поднял  руку,  чтобы  привлечь  внимание  остальных.  Ксоксарл  издал  тихий
стонущий звук, полуобернулся, запнулся и, натянув стягивающую ноги проволоку
так, что она загудела, как струна, рухнул вперед и остался лежать.
     -- Ой... -- сказал кто-то сзади.
     -- Всем оставаться на месте! -- приказал Хорза, осторожно приблизился к
длинному  неподвижному  телу  идиранина  и посмотрел на  него сверху. Из-под
него,  образуя  лужу,  вытекала  кровь. Йелсон  приблизилась  к Хорзе, держа
лежащее существо под прицелом.
     --  Мертв? -- спросила  она. Хорза пожал плечами, опустился на  колени,
потрогал тело голой  ладонью возле шеи, где иногда можно было ощутить пульс,
но ничего  не почувствовал. Тогда он  открыл  и снова закрыл  глаз командира
отделения.
     -- Не думаю. -- Он  обмакнул палец в лужу крови. -- Но  у него,  должно
быть, сильные внутренние повреждения.
     -- Что можно сделать? -- спросила Йелсон.
     -- Немного. -- Хорза задумчиво почесал подбородок.
     --  А  если кровоостанавливающее? --  спросил Эвигер с  другой  стороны
поддона,  на котором сидела Бальведа и темными, спокойными глазами наблюдала
сцену перед собой.
     -- Наши медикаменты для них бесполезны, -- ответил Хорза.
     -- Распылитель для кожи, -- предложила Бальведа. Все обернулись на нее.
Она кивнула и  сказала Хорзе: -- У вас есть медицинский спирт и распылитель?
Смешайте  в равных пропорциях. Если у него повреждения в  желудочно-кишечном
тракте, то это может ему помочь. Если органы дыхания, он мертв.
     Она пожала плечами.
     --  Давайте  что-нибудь  делать,  не  стоять  же здесь  весь  день!  --
воскликнула Йелсон.
     -- Попытаться  стоит, --  решил Хорза.  -- Только  если мы хотим что-то
влить ему в горло, надо выпрямить тело.
     -- Тем самым, -- донесся из-под поддона усталый голос робота, вы имеете
в виду,  конечно,  меня.  --  Он выплыл  вперед  и  поставил  поддон  у  ног
Ксоксарла.  Бальведа  сразу сошла с  него. Робот подлетел  к  стоящим  подле
идиранина Хорзе и Йелсон.
     -- Мы займемся этим вместе с роботом, --  сказал Хорза Йелсон и отложил
ружье. -- Держи его под прицелом.
     Вабслин, сейчас стоявший на коленях и возившийся с регуляторами сенсора
массы,  тихо  насвистывал  себе  под  нос.  Бальведа  обошла  поддон,  чтобы
посмотреть на него.
     -- Вот он. -- Вабслин улыбнулся и кивнул на ярко-белую точку на экране,
покрытом зелеными полосами. -- Разве не красиво?
     -- По-вашему, станция  "семь", Вабслин? -- спросила Бальведа,  взглянув
на экран.  Она втянула голову в узкие плечи, сунула руки поглубже  в карманы
куртки и поморщилась. Она чувствовала запах собственного тела.
     Они  все  воняли,  все издавали звериные  запахи,  не имея  возможности
мыться с тех пор, как спустились вниз.
     Вабслин кивнул.
     -- Он должен  быть  там, --  сказал он агенту  Культуры.  Хорза и робот
пытались приподнять обмякшее тело идиранина и перевернуть его на бок. Эвигер
вышел  вперед, чтобы помочь, и  на ходу снял шлем. -- Он должен быть там, --
прошептал Вабслин, больше  самому себе, чем Бальведе.  Ружье свалилось с его
плеча, он снял его и хмуро поглядел на зажимную катушку, которая должна была
натягивать  ремень. Потом положил  ружье  на  поддон и продолжал  возиться с
сенсором.  Бальведа придвинулась  ближе и  заглянула инженеру  через  плечо.
Вабслин повернул голову,  посмотрел на  нее, смущенно  улыбнулся и отодвинул
ружье подальше. Бальведа отреагировала слабой улыбкой  и  отступила  на шаг.
Потом вынула руки из карманов, скрестила их и продолжала наблюдать с немного
большего расстояния.
     --  Тяжелый,   --  прохрипел   Хорза.   Наконец  вместе  с  Эвигером  и
Юнахой-Клоспом ему удалось  прислонить  Ксоксарла  спиной  к  стене туннеля.
Массивная голова  идиранина бессильно свисала на  грудь. Из уголка  большого
рта сочилась жидкость.
     Хорза и Эвигер выпрямились. Эвигер закряхтел и потянулся.
     Ксоксарл казался мертвым... целую секунду или две.
     Потом  будто какая-то могучая  сила  отшвырнула  его  от стены. Он косо
бросился вперед,  одна  его рука ударила  Хорзу  в  грудь и швырнула его  на
Йелсон. Одновременно согнутые ноги идиранина выпрямились, швырнув его вверх.
Он прыгнул от группы людей перед поддоном, толкнул Эвигера в стену, а другой
рукой отбросил Юнаху-Клоспа.
     Ксоксарл  прыгнул на поддон. Поднятая  рука с  массивным  кулаком упала
вниз. Вабслин как раз протягивал руку к своему ружью.
     Идиранин  со свистом  опустил кулак  и  одним  ударом раздробил  сенсор
массы.  Другая  рука с молниеносной  скоростью схватила  лазер Вабслина. Тот
инстинктивно отпрянул назад и столкнулся с Бальведой.
     Рука  Ксоксарла  сомкнулась вокруг  ружья, как спущенный капкан  вокруг
ноги  животного.  Он  прокатился  по  разлетевшимся обломкам сенсора.  Ружье
крутнулось в его руке и повернулось  стволом  в туннель, где Хорза, Эвигер и
Йелсон  все  еще  пытались  восстановить  равновесие,  а  Юнаха-Клосп  начал
двигаться. Ксоксарл коротко поискал опору и прицелился в Хорзу.
     Юнаха-Клосп,  как маленький  снаряд далеко не обтекаемой формы, с такой
силой  врезался  в   нижнюю  челюсть   Ксоксарла,  что  командира  отделения
приподняло в воздух.  Шея выдвинулась из плеч, три ноги оторвались от земли,
и  идиранин, раскинув  руки  в  стороны, с  глухим  стуком  рухнул  рядом  с
Вабслином и остался лежать.
     Хорза нагнулся и  подобрал свое ружье. Йелсон, пригнувшись, повернулась
вокруг и прижала ружье к плечу. Вабслин сел. Бальведа, спотыкаясь, отступила
назад, прижала ладонь ко рту и смотрела на Юнаху-Клоспа, парившего в воздухе
над лицом Ксоксарла. Эвигер потирал голову и злобно смотрел на стену.
     Хорза  подошел  к  идиранину.  Глаза  Ксоксарла  были  закрыты. Вабслин
выдернул свое ружье из обмякшей ладони идиранина.
     -- Неплохо, робот.
     Хорза кивнул машине, и она повернулась к нему передней частью.
     -- Юнаха-Клосп, -- отчаянно проартикулировала она.
     -- О'кей, -- вздохнул Хорза.  --  Хорошо сделано, Юнаха-Клосп. -- Потом
Оборотень посмотрел на запястье  Ксоксарла. Оно было свободно. Проволока  на
ногах еще держала, но на руках была разорвана, как нитки.
     -- Я ведь  его не  убил? --  спросил  Юнаха-Клосп. Хорза, прижав  ствол
ружья вплотную к голове Ксоксарла, отрицательно помотал головой.
     Тело Ксоксарла задрожало, веки затрепетали.
     -- Нет, я  не мертв, маленькие друзья, -- прогремел его низкий голос, и
скрипучий, скрежещущий смех эхом отразился в туннеле. Он медленно  приподнял
туловище.
     Хорза пнул его в бок.
     -- Малыш! -- засмеялся Ксоксарл, прежде чем Хорза успел что-то сказать.
--  Так  ты  обращаешься  с  союзниками?  --  Он потер  челюсть  и пошевелил
сломанной роговой пластиной.  -- Я  ранен, -- громким голосом оповестил он и
снова засмеялся.
     Большое  "V" его головы качнулось вперед  и указало на обломки, лежащие
на поддоне. -- Но не так тяжело, как ваш драгоценный сенсор массы!
     Хорза толкнул идиранина стволом ружья в голову.
     -- Мне стоит...
     -- Тебе стоило бы на месте снести мне голову,  я знаю, Оборотень. Я уже
говорил тебе, что ты должен был сделать. Почему ты не делаешь этого?
     Хорза согнул палец  на спусковом  крючке,  задержал  дыхание,  а  потом
зарычал, зарычал без слов и смысла на сидящую перед ним фигуру.
     -- Связать этого ублюдка! -- крикнул он  и затопал мимо Йелсон  вниз по
туннелю. Она  коротко посмотрела  ему вслед и,  кивнув, сразу  повернулась к
остальным. Эвигер множеством  витков проволоки  примотал  идиранину  руки  к
бокам.  Вабслин помогал ему  и  временами  бросал печальные  взгляды  на тот
металлолом, в который  превратился его сенсор массы. Ксоксарл все еще трясся
от смеха...
     -- Эта штука почувствовала мою массу! Она почувствовала мой кулак! Ха!
     -- Надеюсь, кто-нибудь обратил внимание  этой скотины на  то, что у нас
все еще остался датчик массы в моем скафандре, -- сказал Хорза, когда Йелсон
догнала его. Йелсон через плечо посмотрела назад и ответила:
     --  Сказать-то я  ему  сказала,  но  он, кажется, не  поверил.  --  Она
посмотрела на Хорзу. -- Он работает?
     Хорза бросил взгляд на маленький экран у запястья.
     -- Не на таком расстоянии, но  он заработает, когда мы подойдем  ближе.
Мы найдем этот мозг, не волнуйся.
     -- Я не волнуюсь, -- сказала Йелсон. -- Ты вернешься и пойдешь с  нами?
-- Она еще  раз обернулась  на остальных. Ксоксарл, все еще время от времени
сотрясаясь от смеха, шел  впереди, сопровождаемый Вабслином, который охранял
идиранина с парализующим  пистолетом. Бальведа  сидела на поддоне,  а Эвигер
летел сзади.
     Хорза кивнул:
     -- А я волнуюсь. Подождем здесь.
     Он остановился, и Йелсон, шедшая пешком, тоже.
     Они привалились к стене. Ксоксарл приближался.
     -- Как твои дела? -- спросил Хорза женщину. Йелсон пожала плечами.
     -- Хорошо. А твои?
     -- Я имел в виду... -- начал Хорза.
     -- Я поняла, что ты имел в виду, -- перебила Йелсон, -- и сказала,  что
хорошо. Только перестань быть таким занудой! О'кей?
     Он улыбнулся:
     -- О'кей.
     Хорза направил ружье на Ксоксарла, когда тот проходил мимо.
     -- Ты заблудился, Оборотень? -- загрохотал гигант.
     -- Иди-иди! -- коротко приказал Хорза и зашагал рядом с Вабслином.
     -- Мне жаль,  что  я положил свое ружье  на поддон, --  виновато сказал
инженер. -- Глупо.
     -- Оставь,  --  успокоил Хорза. -- Ему  нужен  был  сенсор.  Ружье было
просто приятной неожиданностью. Во всяком случае, робот нас спас.
     Хорза фыркнул через нос. Прозвучало похоже на смех.
     -- Нас спас робот, -- повторил он про себя и покачал головой.
     <i>...ах, моя  душа, моя душа, все теперь темнота, теперь я умираю, теперь
я скольжу прочь, и не остается ничего, я  боюсь, великий боже, помилуй меня,
но я боюсь, не победный сон, только моя смерть, темнота и смерть, мгновение,
когда все превращается в одно, мгновение  аннигиляции, я подвел, я слышал  и
теперь знаю  точно, подвел, смерть для  меня  слишком  хороша, забытье,  как
растворение,  больше,  чем  я заслужил,  куда больше, я не  могу  сдаться, я
должен выдержать,  потому что не заслужил быстрого, добровольного конца, мои
товарищи ждут,  но они  не знают,  как я их подвел, я недостоин их общества,
мой клан должен плакать, ах, эта боль... тьма и боль...</i>
     Они добрались до станции.
     Поезд  Командной  Системы  возвышался  над перроном.  Его  темное  тело
засверкало в свете фонарей маленькой группы людей, которые вошли на станцию.
     -- Наконец-то,  --  заметил Юнаха-Клосп. Он остановился и  дал Бальведе
сойти с поддона. Потом опустил  плиту с  припасами  и материалами на пыльный
пол.
     Хорза  приказал идиранину встать  у  ближайшего  посадочного  мостика и
крепко привязал к нему.
     -- И что теперь с твоим мозгом, малыш? -- спросил Ксоксарл, когда Хорза
привязывал его  к металлической  опоре. Идиранин с  упреком, как взрослый на
ребенка, посмотрел сверху вниз на человека, который обматывал проволокой его
тело. -- Где он? Я что-то не вижу.
     --  Терпение,  командир  отделения,  --   ответил  Хорза.  Он  закрепил
проволоку и проверил ее. Потом отступил назад. -- Удобно? -- спросил он.
     -- У меня  болят  внутренности, сломан подбородок, а в ладонь воткнулся
обломок  сенсора  массы,  -- сказал Ксоксарл. --  И мой рот немного изранен,
потому что я кусал себя, чтобы получить всю ту убедительную кровь, которой я
плевался. А  в остальном  все  хорошо, спасибо, союзник. -- Ксоксарл склонил
голову, насколько это было возможно в его положении.
     -- Не уходите,  пожалуйста. -- Хорза тонко улыбнулся. Он поручил Йелсон
охранять  Ксоксарла  и  Бальведу,  пока  они с  Вабслином сходят  в  щитовую
включить энергию.
     --  Я  голоден, --  оповестил  Эвигер,  сел на поддон и  открыл  плитку
рациона.
     В щитовой Хорза мгновение  изучал  панели, выключатели и рубильники,  а
потом взялся устанавливать регуляторы.
     -- Я э-э...  -- начал Вабслин  и  почесал  лоб сквозь  открытое забрало
шлема, -- я спрашивал себя... твой сенсор массы скафандра... он работает?
     В   контрольной  группе  вспыхнули  огоньки,   ряд  из  двадцати  слабо
светящихся  шкал. Хорза  прочел показания. -- Нет, я уже смотрел, -- ответил
он. -- Он регистрирует размытое эхо от поезда и ничего больше. Последние два
километра  одно и то  же.  Или мозг  удалился с тех  пор,  как был  разрушен
корабельный  сенсор,  или  сенсор  моего  скафандра  не  функционирует,  как
положено.
     -- Дерьмово, -- вздохнул Вабслин.
     -- К черту,  ну  и  что? --  Хорза перебросил  несколько  выключателей.
Засветились новые шкалы. -- Включаем ток. Может, что-нибудь придет в голову.
     -- Да. -- Вабслин кивнул.  Он  выглянул в открытую  дверь, будто  хотел
посмотреть,  не загорелись  ли  уже лампы, но  все,  что увидел, был  темный
силуэт Йелсон на сумрачном  перроне. За ней тенью обозначился отсек поезда в
три этажа высотой.
     Хорза  подошел к другой стене и установил рубильник. Потом постучал  по
двум  шкалам, посмотрел в яркий экран, потер ладони и приложил большой палец
к кнопке на центральном пульте. -- Вот он, великий миг, -- сказал он.
     И вдавил кнопку.
     -- Да!
     -- Хэй-хэй!
     -- Давно пора было, если ты спросишь меня.
     -- Хм, малыш, значит, вот как это устроено...
     -- ...Дерьмо! Если бы я знал, что он такого цвета, я бы ни разу даже не
откусил...
     Хорза  слушал остальных.  Он глубоко  перевел дыхание  и  посмотрел  на
Вабслина. Коренастый инженер немного щурился в ярком свете ламп и улыбался.
     --   Великолепно,  --  сказал  он,  оглядел   помещение  и  кивнул.  --
Великолепно. Наконец-то.
     -- Отлично, Хорза! -- крикнула Йелсон.
     Хорза  услышал  под  полом  движение  других,  больших  переключателей,
автоматики,  связанной  с  главной  кнопкой,  которую он только  что  нажал.
Комнату наполнил слабый  гул, и вокруг них в воздух поднялся запах сгоревшей
пыли,  подобно  теплому запаху  проснувшегося  животного. Свет втекал  через
дверь со станции. Хорза и Вабслин проверили несколько приборов и вышли.
     Станция была ярко освещена. Она сияла; серо-черные стены отражали  свет
прожекторов и покрывающих потолок светящихся полей. Поезд Командной Системы,
который  сейчас можно было  разглядеть по-настоящему,  заполнял  станцию  от
одного конца  до  другого:  сверкающее  металлическое  чудовище,  похожее на
гигантскую андроидную версию сегментированного насекомого.
     Йелсон  сняла шлем, взъерошила пальцами коротко подстриженные волосы  и
посмотрела  вверх  и вокруг.  Яркий  желто-белый  свет, льющийся  с  потолка
станции, заставил ее прищурить глаза.
     -- Ну! -- Юнаха-Клосп подлетел  к Хорзе.  Корпус машины сверкал. -- Где
точно  этот прибор,  который  мы ищем? -- Машина придвинулась  ближе  к лицу
Хорзы. -- Твой сенсор его регистрирует? Он здесь? Мы нашли его?
     Хорза ладонью отодвинул машину в сторону.
     -- Дай мне время, робот. Мы ведь только пришли.  Я включил ток или нет?
--  Он  шел дальше, сопровождаемый  Йелсон, которая все еще осматривалась, и
Вабслином,  который  тоже  делал  большие  глаза,  которые  главным  образом
касались  сверкающего  поезда.  Внутри него горел свет.  Станция наполнилась
жужжанием  моторов  на  холостом  ходу,  шипением  воздушных  магистралей  и
вентиляторов. Юнаха-Клосп летал вокруг лица Хорзы. Он вертелся вокруг него в
воздухе, постоянно оставаясь на высоте головы.
     -- Что ты тянешь? Тебе ведь достаточно только  посмотреть  на экран. Ты
сможешь  на  нем  опознать мозг или нет? --  Робот приблизился и  опустился,
чтобы посмотреть на регуляторы и маленький экран на манжете скафандра Хорзы.
Хорза отпихнул его в сторону.
     -- Я принимаю помехи  от  реактора, -- сказал Хорза Вабслину. -- С этим
мы справимся.
     --  Осмотри-ка  ремонтную  зону.  Разведай  ее! -- посоветовала  машине
Йелсон. -- Будь полезным!
     -- Он  не  работает? Я прав?  --  возликовал  Юнаха-Клосп.  Он держался
вровень с Хорзой,  все  время поворачиваясь к  нему  передом  и  летя  задом
наперед.  -- Этот трехногий безумец разбил сенсор массы на поддоне, и теперь
мы слепы. Мы опять на первом игровом поле, верно?
     --  Нет, -- нетерпеливо возразил Хорза, -- совсем нет. Мы отремонтируем
сенсор. А ты не мог бы для разнообразия сделать что-нибудь полезное?
     --  Для разнообразия?  --  переспросил  Юнаха-Клосп  тоном,  в  котором
слышалось оскорбленное чувство. -- Для разнообразия? Ты  забыл, кто спас вам
всем   жизнь,  когда  наш   сладкий  маленький  идиранский  контактер  начал
буйствовать?
     --  Ну  хорошо,  робот,  --  прошипел Хорза  сквозь  зубы.  -- Я сказал
"спасибо".  А  теперь ты бы мог  осмотреть станцию,  на тот случай, если там
есть на что посмотреть.
     --  Например, мозг,  который ты не  можешь обнаружить  этим бесполезным
сенсором? А что собираетесь делать вы, пока я работаю?
     -- Отдыхать, -- ответил Хорза. -- И думать.
     Он остановился перед Ксоксарлом и осмотрел его путы.
     -- О, великолепно, --  надменно  заявил Юнаха-Клосп. --  Что же не дает
вашим раздумьям принести фантастические результаты...
     -- К черту, Юнаха-Клосп! -- Йелсон тяжело вздохнула. -- Можешь уйти или
остаться. Только заткнись!
     -- Понятно! Хорошо! -- Юнаха-Клосп отступил назад и поднялся вверх.  --
Тогда я  ухожу  совсем!  Я немедленно...  И  он  улетел.  Хорза  крикнул ему
вдогонку:
     -- Прежде чем уйти, скажи, ты не слышишь никакой тревоги?
     -- Что? -- Юнаха-Клосп остановился. Вабслин с мучительным выражением на
лице  оглядел блестящие  стены  станции, будто пытаясь услышать  частоты, на
которые его уши не были рассчитаны.
     Юнаха-Клосп мгновение помолчал, потом ответил:
     -- Нет.  Ничего  тревожного.  Я пошел. Осмотрю  второй  поезд. Вернусь,
когда мне покажется, что вы в более любезном настроении.
     Он повернулся и умчался прочь.
     -- Доролоу смогла  бы почуять тревогу, --  пробормотал Эвигер, но никто
его не слышал.
     Вабслин  смотрел на поезд, блестевший в свете станции и  сиявший, как и
сама станция перед ними.
     <i>...что это? свет? или мне кажется? я умираю? умираю? сейчас, так рано я
думал, что еще поживу, и я не заслужил этого...</i>
     <i>свет! это свет!</i>
     <i>я снова могу видеть!</i>
     В  собственной  крови, растекшейся по холодному металлу; с  разбитым  и
искалеченным телом. Он открыл свой неповрежденный глаз как можно шире. Слизь
на нем засохла, и он поморгал, чтобы освободиться от нее.
     Тело как темная и чужая страна боли, континент муки.
     ...Остался  один  глаз.  Одна  рука.  Одной  ноги  не  хватало,  просто
обрублена.  Вторая  парализована, а  третья  сломана  (чтобы быть совершенно
уверенным, он  попробовал  ею  пошевелить.  Боль  прожгла огнем,  как молния
затененную землю, которая  была его  телом и его  болью), а  мое лицо... мое
лицо...
     Он чувствовал себя раздавленным насекомым, которое дети оставили лежать
после ужасной  игры. Они сочли его  мертвым, но он устроен  иначе, чем  они.
Несколько  дырок  ничего не  значили; ампутированная конечность...  ну,  его
кровь не брызнула,  как у них, когда им  отрывают руку или ногу (он вспомнил
записи о вивисекциях человека), а у солдата не бывает шока, вовсе не то, что
при их убогой, мягкой и дряблой плотской системе. Ему выстрелили в  лицо, но
луч или пуля не пробили внутреннюю роговую  оболочку мозга и не  перебили ни
одного нерва.  То  же и  с  глазами. Они были выбиты, но вторая сторона лица
осталась неповрежденной, и он все еще мог видеть.
     Так светло.  Его  взгляд  прояснился,  и  он смотрел,  не  двигаясь, на
потолок станции.
     Он  буквально  чувствовал,  как медленно  умирает.  Это  было  какое-то
внутреннее знание,  которого у них,  вероятно, тоже  не было. Он чувствовал,
как  его  кровь   медленно  вытекает  внутрь  тела,  чувствовал  нарастающее
внутреннее давление и как кровь слабо просачивается сквозь разрывы в роговой
оболочке. Останки скафандра помогли бы ему, но не спасли. Внутренние  органы
отключались один за другим. Желудку не переварить последней пищи, а передний
легочный  мешок,  в  нормальных условиях  содержащий  насыщенный  кислородом
аварийный запас крови на случай, если телу  придется  мобилизовать последние
силы,  опустел;  ценное горючее было растрачено  в заведомо проигранном бою,
который его тело вело против падающего кровяного давления.
     Смерть... я умираю... Какая разница, как это случится, в темноте или на
свету?
     Великий Боже, павшие товарищи,  мои дети, мой напарник... лучше ли  вам
видно меня в этом глубоко погребенном в земле чужом блеске?
     Мое имя Квейанорл, Великий Боже, и...
     Мысль  эта  прожгла  ярче боли,  которую  он  ощутил,  когда  попытался
пошевелить своей раздробленной ногой, ярче  тихого, уставившегося  на него в
упор света станции.
     Они говорили, что отправятся к станции "семь".
     Это последнее, что он  помнил,  кроме облика одного из них, летевшего к
нему по воздуху. Должно быть, того самого, который выстрелил ему в лицо;  он
не помнил,  как  это случилось, но  пришел  к этому выводу...  Существо было
послано удостовериться, что он действительно мертв. Но он жил, и ему как раз
пришла одна мысль. Дело будет очень сложным, даже если ему удастся воплотить
мысль в действие, даже  если удастся  переместить  свое тело,  даже если все
получится... Но тогда он сделает хоть что-нибудь, и что бы ни случилось, это
будет достойный конец для воина. А это стоило боли.
     Он  быстро зашевелился, чтобы не переменить  решения. Потому  что знал,
что времени осталось совсем мало  (если вообще уже не было поздно...). Мечом
пронзила боль.
     Из разбитого, окровавленного рта вырвался крик.
     Никто его не слышал. Крик  отразился эхом в  освещенной станции.  Потом
воцарилась  тишина.  В  его  теле  все  трепетало  от  отзвуков боли, но  он
почувствовал,  что свободен.  Сварной  шов  из  крови  был разорван.  Он мог
двигаться; при таком свете он мог двигаться.
     Ксоксарл,  если  ты  еще  жив...  возможно,  я  скоро  сделаю маленькую
неожиданность для наших друзей...
     -- Робот?
     -- Что?
     -- Хорза спрашивает, что ты там делаешь. Йелсон говорила в коммуникатор
шлема, глядя при этом на Оборотня.
     --  Осматриваю  поезд, который  стоит в ремонтном  отсеке. Я бы сказал,
если бы что-то нашел. А вы еще не заставили работать свой сенсор?
     Хорза  скорчил  гримасу  шлему,  который  Йелсон  держала  на  коленях,
протянул руку и выключил коммуникатор.
     --  В общем-то он  прав, верно? --  заметил Эвигер, сидя на поддоне. --
Ведь прибор в твоем скафандре не функционирует, да?
     -- Реактор поезда  создает помехи,  -- сообщил старику  Хорза. -- Вот и
все. С этим мы справимся.
     Это, кажется, не убедило Эвигера.
     Хорза  открыл  флакон  с  водой. Он казался  себе усталым,  выдохшимся.
Какое-то  убывание значимости. Сейчас, когда  они  включили  энергию,  исчез
мозг.  Он проклинал  все: разрушенный сенсор  массы, Ксоксарла, мозг. Он  не
знал,  куда  подевалась эта проклятая штука, но он выследит ее. А сейчас ему
хотелось сесть и расслабиться. Его мыслям нужно время. Он потрогал  голову в
том месте, куда был  ранен  в  огненной  схватке на станции  "шесть". Внутри
сверлила тупая боль.  Ничего  серьезного, но  это  отвлекало, если  он будет
неспособен ее отключить.
     --  Ты  не  думаешь,  что сейчас  нам надо бы обыскать  этот поезд?  --
Вабслин вожделенно смотрел на блестящие, размашистые черты перед ними.
     Хорза  не  смог  сдержать улыбки,  увидев восторженное  выражение  лица
инженера.
     --  Почему бы нет?  -- ответил  он  и  кивнул улыбающемуся Вабслину. --
Давай осматривай!
     Тот проглотил последний кусок и схватился за шлем.
     -- Хорошо. Да!  Когда-то ведь надо начинать. -- Он быстро поднялся мимо
неподвижного Ксоксарла на посадочную площадку и вошел в поезд.
     Бальведа стояла спиной  к стене, держа руки  в карманах. Она улыбнулась
вслед спине Вабслина, исчезавшей внутри поезда.
     -- Вы позволите ему вести эту штуку? -- поинтересовалась она.
     -- Кому-то же надо  ее вести, -- ответил Хорза. -- Если  мы  собираемся
взять мозг с собой, нам понадобится транспорт.
     -- Это шутка, -- сказала Бальведа. -- Мы можем вечно ездить по кругу.
     -- Я  --  нет.  -- Эвигер отвернулся от  Хорзы  и посмотрел  на  агента
Культуры.  --  Я возвращаюсь  на  "ВЧВ".  Я не пойду искать  этот  проклятый
компьютер.
     --  Хорошая идея,  --  вмешалась  Йелсон. --  Мы можем  назначить  тебя
конвоиром и отправим назад с Ксоксарлом. Только его и тебя.
     -- Я пойду один, -- тихо заявил Эвигер и отвел взгляд. -- Я не боюсь.
     Ксоксарл  прислушивался к их  разговорам.  Какие  писклявые,  скрипучие
голоса! Он еще раз проверил  свои  путы.  Проволока  врезалась в ороговевшую
кожу на  плечах, бедрах и запястьях почти на два миллиметра. Немного больно,
но, может  быть, стоило усилий. Он тихо врезал проволоку в свою кожу, тер из
последних сил  те  места, где  проволока  туже  всего  прижималась  к  телу,
намеренно  протирая свой роговой панцирь.  Когда  его  связывали,  он набрал
побольше воздуха и напряг все мышцы. Это дало ему ровно столько простора для
игры, чтобы  шевелиться,  но надо хотя  бы чуть-чуть больше, и тогда  у него
будет шанс высвободиться.
     У него  не было никакого плана и никакого  представления о  времени. Он
даже не  предполагал, когда представится такая  возможность, но что  ему еще
оставалось?  Неужели  стоять  здесь  набитой куклой,  глупым юнцом? Пока эти
копошащиеся черви с  мягкими телами  чешут  свою ноздреватую кожу и пытаются
найти мозг? Воин так поступить не мог; слишком длинный путь пройден, слишком
много смертей пережито...
     -- Эй! -- крикнул Вабслин, открыв маленькое окно в верхнем этаже поезда
и высунув в него  голову. -- Подъемники работают! Я  только что  поднялся на
одном из них! Все функционирует!
     Эвигер махнул ему в ответ.
     -- Великолепно, Вабслин!
     Инженер  снова  втянул  голову  и  пошел по поезду, проверяя,  трогая и
осматривая регуляторы и машины.
     -- Грандиозно, да? -- спросила Бальведа остальных. -- Для того времени.
     Хорза кивнул.  Его  взгляд  задумчиво бродил  от  одного конца поезда к
другому. Он допил бутылку, поставил ее на поддон и встал.
     -- Да. Только помогло ли им это?
     Квейанорл подтянулся на рампе.
     В воздухе  станции  висел дымный шлейф,  который почти  не  перемещался
из-за  слабой  циркуляции воздуха.  Но  в  поезде  работали  вентиляторы,  и
небольшое  движение в голубовато-сером облаке  наблюдалось главным образом в
тех местах,  где открытые двери и окна  выдували  едкий туман из  вагонов  и
заменяли   его   воздухом,   который   очистила   и   отфильтровала  система
кондиционирования.
     Он тащил  себя  по обломкам  -- кускам  стен  и  корпуса  поезда и даже
обрывкам  и  клочкам  своего собственного скафандра. Он  двигался с  большим
трудом и  очень  медленно и уже боялся, что  умрет, так  и не добравшись  до
поезда.
     Ноги совсем  никуда  не годились. Лучше  бы оторвало  и оставшееся две,
тогда ему, наверное, было бы легче двигаться.
     Он  полз с  помощью неповрежденной  руки, хватаясь ею за край  рампы  и
подтягиваясь изо всех сил.
     Напряжение было мучительным. Всякий раз,  когда он подтягивал тело, ему
казалось, что  на  этот  раз боль  слабее,  но  это было  не  так. Казалось,
кровеносные сосуды  омывало  кислотой  каждую из  тех долгих  секунд, что он
висел  на  краю рампы  и тянул свое  изломанное,  кровоточащее  тело  по  ее
усеянной обломками поверхности. Он тряс головой и что-то бормотал  про себя.
Из разрывов на теле, которые было затянулись, пока он  тихо  лежал, а теперь
снова  лопнули,  текла  кровь.   Он   чувствовал  текущие  из  единственного
неповрежденного глаза слезы и целительную жидкость, омывающую место,  где из
лица был вырван другой глаз.
     Перед  ним сквозь  яркий туман заблестела дверь. Из нее струился слабый
поток воздуха, заставляющий дым  завихряться. Ступни  Квейанорла  волочились
сзади,  а  грудь скафандра  гнала  перед собой маленький вал  из обломков  с
поверхности рампы. Он снова ухватился за край и подтянулся.
     Он  старался  не кричать  -- не из  боязни, что его  кто-то услышит,  а
потому,  что всю  жизнь, с тех пор как он научился  самостоятельно стоять на
ногах, его  учили страдать молча. Он очень старался; он вспоминал,  как  его
гнездовой кверл и его мать-родитель напоминали об этом, и ему было стыдно не
повиноваться им. Но когда становилось  нестерпимо,  боль выдавливала из него
звуки.
     Некоторые  осветители  на  потолке   станции  не  горели,  поврежденные
выстрелами.  Он видел  дыры  и вмятины  в  сверкающем  корпусе  поезда и  не
представлял, насколько он поврежден,  но уже не мог остановиться. Он  должен
продолжать.
     Он  уже слышал поезд. Он прислушивался  к нему, как охотник выслушивает
дикого  зверя.  Поезд  тоже  был живым, хотя и раненым  -- некоторые  моторы
гудели неровно,  -- но он был живым. Это Квейанорл умирал, но он сделает все
возможное, чтобы поймать этого зверя.
     -- И что ты  думаешь? -- спросил Хорза инженера. Он  выследил  Вабслина
под одним из  вагонов, где тот висел вниз  головой  и  разглядывал двигатели
колес. Потом Хорза попросил его бросить взгляд на маленький  прибор на груди
скафандра -- главный блок сенсора массы.
     -- Точно не знаю.  --  Вабслин тряхнул  головой.  Потом  закрыл  шлем и
смотровое  стекло  и  увеличил  на внутреннем экране  картину сенсора. -- Он
такой маленький. Мне  бы взять его на  "ВЧВ", чтобы как следует проверить. У
меня с собой не все  инструменты. -- Он  прищелкнул языком.  -- С виду он  в
порядке;  каких-либо заметных  повреждений  нет.  Может, его сбивают с толку
реакторы?
     -- Проклятие. Тогда нам придется  искать этот мозг  вслепую, --  сказал
Хорза.  Он позволил Вабслину захлопнуть маленькую дверцу на передней стороне
скафандра.
     Инженер выпрямился и поднял смотровое стекло.
     -- Проблема  в  том, --  заявил  он мрачно, -- что  если  приему мешают
реакторы,  то   бесполезно  брать   на  поиски  мозга  поезд.  Нам  придется
пользоваться транзитными трубами.
     -- Сначала  мы обыщем станцию, --  сказал  Хорза. Он встал  и посмотрел
через окно на  перрон. Йелсон охраняла Бальведу, медленно прохаживающуюся по
каменному полу. Эвигер молча сидел на поддоне. Ксоксарл был привязан к опоре
посадочного мостика.
     --  Ничего, если я поднимусь  на палубу управления? -- спросил Вабслин.
Хорза посмотрел в широкое, открытое лицо инженера.
     -- Да, а почему нет? Только не пытайся трогать поезд с места.
     -- Ладно. -- Вабслин поднял счастливый взгляд.
     --  Оборотень? --  позвал Ксоксарл,  когда Хорза спустился с посадочной
площадки.
     -- Что?
     -- Эта проволока... слишком тугая. Режет тело.
     Хорза внимательно осмотрел проволоку на руках идиранина.
     -- Как неприятно, -- сказал он с иронией.
     -- Она врезается мне в плечи, ноги и запястья. Еще немного, и перережет
кровеносные  сосуды.  Мне  бы  не  хотелось  умереть  так  неэлегантно.  Я с
удовольствием  позволил  бы отстрелить  мне  голову, но  быть разрезанным --
неблагородно. Я говорю это, потому что начинаю  верить, что ты действительно
намерен доставить меня на флот.
     Хорза  зашел  идиранину за  спину и  осмотрел те  места, где  проволока
опутывала  запястья Ксоксарла. Ксоксарл сказал правду; путы врезались  в его
роговую кожу, как проволочная изгородь в кору дерева. Оборотень нахмурился.
     --  Такого я еще  никогда  не  видел, --  сказал он  неподвижной  спине
идиранина.  --  Что  вы задумали? Ваша  кожа  слишком твердая,  чтобы  такое
получилось само собой.
     --  Я вовсе ничего не задумал,  человек,  --  устало ответил Ксоксарл и
тяжело  вздохнул.  --  Мое тело  повреждено; оно  пытается  вылечить себя. И
потому становится эластичнее, менее застывшим, пока ремонтирует поврежденные
участки.  Ну, если ты мне не веришь, оставь как есть. Но  не забывай,  что я
тебя предупреждал.
     --  Я  хочу подумать,  -- отозвался Хорза. -- Если будет  совсем плохо,
кричите.
     И он вернулся к остальным.
     -- Об  <i>этом</i>  придется  подумать  <i>мне</i>, --  тихо  сказал  Ксоксарл. -- От
солдата не ждут, чтобы он кричал от боли.
     -- Значит, Вабслин счастлив? -- спросила Оборотня Йелсон.
     -- Он беспокоится, что не сумеет вести поезд. Чем там занят робот?
     -- Убивает время, проверяя второй поезд.
     -- Тогда он может спокойно там  и оставаться, -- решил Хорза. -- А мы с
тобой  можем осмотреть  станцию.  Эвигер!  --  позвал  он  старика,  который
кусочком пластика пытался вычистить остатки пищи меж зубов.
     -- Что? -- Эвигер настороженно посмотрел на Оборотня.
     -- Присмотри за идиранином! Мы хотим осмотреть станцию.
     Эвигер пожал плечами и осмотрел кончик своей зубочистки.
     -- Ладно. Все равно сейчас у меня не так много возможностей куда-нибудь
уйти.
     * * *
     Он вытянул руку, ухватился за край рампы и подтянулся. И на волнах боли
продолжал ползти дальше. Вот уже край  двери поезда; он подтянулся, волоча и
переваливая тело с рампы на пол внутри вагона.
     Там он немного отдохнул.
     Шум крови в голове не стихал.
     Рука устала, стерлась до крови и болела. Эта была не колющая и гложущая
боль его ран, но она беспокоила  его куда  больше. Он боялся, что рука скоро
откажет, слишком  ослабеет, чтобы хвататься  и  тянуть тело, и  тогда  он не
сможет передвигаться.
     По крайней мере теперь путь будет  ровным.  Надо будет пробраться через
вагон  и еще полвагона, но тут не было никаких уклонов. Он попытался поднять
голову  и осмотреться,  но  удалось  бросить лишь  короткий взгляд,  а потом
голова упала снова. По рампе  тянулась кровавая борозда, как будто по пыли и
обломкам провели обмакнутой в пурпурную краску метлой.
     Незачем смотреть назад.  Путь вел вперед,  а времени  оставалось совсем
мало. Через  полчаса он  может  быть уже мертв. Или еще  раньше. Если бы  он
остался  лежать на рампе, то  прожил бы дольше. Движение укорачивало  жизнь,
отнимало последние силы.
     Он втащил себя в продольный коридор.
     За ним по толстому слою крови волочились две  бесполезные, искалеченные
ноги.
     -- Оборотень!
     Хорза нахмурился. Они с Йелсон только  собрались  осмотреть станцию, но
идиранин позвал Хорзу,  едва он на несколько шагов отошел от поддона. Эвигер
с  мрачным  выражением  лица  направлял  ружье  примерно  в  сторону  агента
Культуры. Бальведа по-прежнему ходила взад-вперед.
     -- Что, Ксоксарл?
     --  Эта проволока. Она скоро меня перережет. Я напоминаю об этом только
потому, что  ты  так  старательно  избегаешь  моей  смерти.  Жаль, если  мне
придется  умереть  по  случайному недосмотру. Пожалуйста... спокойно  уходи,
если не хочешь, чтобы тебе докучали.
     -- Вы хотите, чтобы ослабили проволоку?
     --  Чуть-чуть. Она не поддается, видишь, и было бы прекрасно, если бы я
мог дышать, не разрезая себя.
     -- Если  вы  и на этот раз попытаетесь выкинуть какой-нибудь  трюк,  --
заверил Хорза идиранина, подошел поближе и  направил ружье ему в  лицо, -- я
отстрелю вам обе руки и все три ноги и потащу дальше на поддоне.
     -- Твоя жестокая угроза убедила меня, человек. Очевидно, ты знаешь, что
у нас протезы  считаются  позорными,  даже тогда,  когда  они  --  следствие
военных  ранений.  Я  буду вести  себя  спокойно.  Только  ослабь  чуть-чуть
проволоку -- как добрый союзник.
     Хорза  немного   ослабил  проволоку  там,  где  она  врезалась  в  тело
Ксоксарла. Командир отделения выгнулся и шумно вздохнул.
     -- Теперь куда лучше, малыш. Намного. Теперь я  останусь в живых, чтобы
подвергнуться наказанию, которое, по твоим словам, меня ожидает.
     --  Все зависит  от тебя,  -- ответил  Хорза. -- Если он  начнет дышать
по-боевому, -- крикнул он Эвигеру, -- отстрели ему ноги.
     -- Слушаюсь, сэр, -- отсалютовал старик.
     -- Надеешься  наткнуться  на  мозг, Хорза? --  спросила  Бальведа.  Она
перестала  прохаживаться и остановилась перед  ним  и  Йелсон,  держа руки в
карманах.
     -- Никогда не знаешь наперед, Бальведа, -- ответил Хорза.
     -- Грабитель  могил,  --  заявила  Бальведа  с  ленивой улыбкой.  Хорза
повернулся к Йелсон.
     -- Дай  знать Вабслину,  что мы уходим. Пусть присмотрит за перроном  и
проследит, чтобы Эвигер не заснул.
     Йелсон поговорила с Вабслином по коммуникатору.
     -- Вам лучше  пойти с нами,-- сказал Хорза  Бальведе. -- Мне не хочется
оставлять вас здесь при включенном оборудовании.
     -- О Хорза, -- с улыбкой сказала Бальведа. -- Вы мне не доверяете?
     -- Идите вперед и  помалкивайте, -- потребовал Хорза усталым голосом  и
показал  направление,  которое  решил  выбрать. Бальведа  пожала  плечами  и
повиновалась.
     -- Ей обязательно идти с  нами?  --  спросила Йелсон  и  пошла  рядом с
Хорзой.
     -- Мы могли бы ее запереть, -- ответил он.
     -- Да ладно, черт возьми, что уж там? -- решила Йелсон.
     * * *
     Юнаха-Клосп летел сквозь поезд. Через окна были видны ремонтные ниши со
всеми  их  машинами:  сверкающими в  свете  ярких  потолочных ламп токарными
станками  и   кузницами,  сварочными  аппаратами,  суставчатыми   захватами,
запчастями, гигантскими лебедками и подъемниками.
     Поезд был по-настоящему  интересен;  древняя технология  создала  вещи,
которые  можно  было  посмотреть,  потрогать  и исследовать,  но Юнаха-Клосп
прежде  всего  радовался  возможности  побыть  одному.  Через несколько дней
общество  людей  начало его  утомлять и больше  всего приводило  в  отчаяние
поведение Оборотня.  Этот человек был нетерпим  к другим видам! Считать меня
только машиной? -- думал Юнаха-Клосп. Да как он мог на такое осмелиться!
     Приятно было сознавать, что тогда, в туннеле, он отреагировал первым  и
спас  жизнь некоторым --  возможно, даже  этому  неблагодарному Оборотню, --
отправив Ксоксарла в нокаут.  Как ни неохотно он признавался себе в этом, но
робот гордился тем, что  Хорза поблагодарил  его. Но происшествие в принципе
не изменило взглядов этого человека. Вероятно, он скоро  совсем забудет, что
произошло,  или убедит себя, что  это было лишь нечаянным поступком сбитой с
толку машины. Его чувства, причины, почему он рисковал повредить себя, чтобы
защитить людей, знал только сам Юнаха-Клосп. Более того,  он  должен был  их
знать, жалобно  сказал он себе.  Возможно,  он не должен  был  предпринимать
никаких  усилий; возможно, он должен был спокойно наблюдать, как идиранин их
расстреливает.  То,  что  он сделал,  просто  казалось ему  в  то  мгновение
правильным. Дурак, обругал себя Юнаха-Клосп.
     Он двигался сквозь ярко освещенные, жужжащие  помещения  поезда, словно
отделившаяся часть этого большого механизма.
     Вабслин  почесал голову.  На пути  к  кабине управления  он остановился
перед вагоном с реактором. Некоторые его двери никак  не хотели открываться.
Должно  быть,  они  были  оборудованы  замками  безопасности,  управляемыми,
вероятно, с мостика, или летной палубы,  или  как  там  еще  называлось  это
маленькое  помещение в  голове  поезда, где  находилось  управление.  Тут он
вспомнил о приказе Хорзы и выглянул из окна.
     Эвигер  сидел на поддоне, ружье смотрело  на спокойно  стоящего у опоры
идиранина. Вабслин  втянул голову назад и еще раз попытался  открыть  дверь,
ведущую через вагон с реактором. Потом тряхнул головой.
     Рука  и ладонь слабели. Над  ним стояли ряды сидений с пустыми экранами
напротив. Он тащил себя вдоль нижних частей сидений. Он уже  почти  добрался
до коридора, ведущего в передний вагон.
     Он не знал,  как одолеет  этот коридор. Есть ли там  что-нибудь, за что
можно держаться? Бессмысленно сейчас ломать над этим голову. Он ухватился за
ближайшее сиденье и подтянул себя.
     С  террасы, ведущей  из  ремонтной зоны,  они видели  передний поезд, в
котором  был  робот.  Возвышаясь над  углубленным  полом  охранного  отсека,
сверкающий поезд затаился в  маленьком полутуннеле, тянувшемся  вдоль задней
стены.  Он очень  походил на длинный и тонкий  космический корабль, а темная
скала вокруг -- на беззвездный космос.
     Йелсон разглядывала спину агента Культуры и хмурилась.
     -- Очень уж она  послушна,  Хорза, -- сказала она  тихо,  чтобы  ее мог
слышать только Оборотень.
     --  Мне  это  только на руку, -- ответил  Хорза. -- Чем послушнее,  тем
лучше.
     Йелсон чуть качнула головой, не сводя глаз с женщины впереди.
     -- Нет,  она хочет нас убаюкать. У  нее  еще есть карта,  которой можно
сыграть, и она только ждет, когда наступит подходящий момент.
     --  Ты себе  вообразила,  --  сказал  Хорза. -- Это  твои  гормоны;  ты
подавлена и поэтому выдумываешь всякие подозрения и предчувствия.
     Она перевела хмурый взгляд с Бальведы на Оборотня. Глаза ее сузились.
     -- Что?
     Хорза поднял свободную руку и улыбнулся.
     -- Шутка.
     Йелсон по-прежнему хмурилась.
     -- Она что-то задумала. Я знаю. Я чувствую,  -- сказала  она  и кивнула
сама себе.
     * * *
     Квейанорл протащил себя по коридору, отодвинул дверь в вагон и медленно
пополз по полу.
     Постепенно  он забыл,  зачем  и куда  двигался.  Он  знал,  что  должен
продержаться,  двигаться  вперед,  ползти  дальше,  но  уже  не  мог   точно
припомнить,  какой цели все это служило. Поезд превратился в лабиринт пыток,
разработанный для того, чтобы причинять ему боль.
     Я  тащу себя к  своей  смерти. Даже если  я ослабну совсем  и не  смогу
больше ползти, все как-то образуется. Я помню,  что о  чем-то думал какое-то
время назад, но  о  чем я тогда думал? Умру  ли я,  если доберусь  в  кабину
управления поезда и  продолжу свое путешествие  по другую сторону смерти? Об
этом я думал?
     Я, как маленький  ребенок, ползу по полу... Иди  ко мне, малыш, говорит
поезд.
     Мы что-то искали, но я уже не помню... точно... что... это...
     Они осмотрели большую  пещеру.  Потом поднялись по  лестнице к галерее,
ведущей к жилищам и складам станции.
     Бальведа стояла у края широкой террасы,  тянувшейся  на половине высоты
между полом и потолком вокруг пещеры. Йелсон наблюдала за  агентом Культуры,
пока Хорза открывал двери в жилые помещения. Бальведа смотрела через широкую
пещеру. Ее худые  ладони  покоились  на ограждении.  Его верхний край был на
уровне ее  плеч; высота бедер  людей,  которые когда-то  построили Командную
Систему.
     Вблизи  места,  где стояла Бальведа,  в пещеру  вел  мостовой  кран. Он
свисал  на тросах  с потолка и тянулся до террасы на  другой стороне,  где в
скалы убегал узкий, ярко освещенный туннель. Бальведа смотрела через длинный
мост на далекое отверстие туннеля.
     В голове Йелсон мелькнула  мысль, не думает  ли агент о  побеге, но она
знала, что  она этого не  сделает. А потом подумала, что она сама, возможно,
желает,  чтобы  Бальведа  сделала попытку,  только  чтобы выстрелить в нее и
избавиться.
     Бальведа отвела взгляд от узкого мостика.
     Ксоксарл   повел   плечами.   Витки   проволоки   немного   сдвинулись,
соскользнули вверх.
     Человек, охранявший его,  выглядел усталым,  возможно,  даже сонным, но
Ксоксарл не знал, долго ли будут отсутствовать остальные. В данное мгновение
он  не мог позволить  себе сделать многое, так  как  Оборотень,  вернувшись,
может  заметить, что проволока сидит уже не так прочно. Но даже если события
будут развиваться не лучшим образом, все  же, очевидно, был  велик шанс, что
люди  не найдут  эту якобы  разумную вычислительную  машину.  В таком случае
лучшее решение -- ничего не предпринимать. Тогда он позволит им взять его на
корабль.  Вероятно,   этот   называвший  себя   Хорзой   человек  собирается
потребовать  за него выкуп.  Это  казалось  Ксоксарлу  самым  правдоподобным
объяснением тому, что его оставили в живых.
     Возможно, флот заплатит  за  возврат воина, хотя семье  Ксоксарла  было
запрещено делать  что-либо  подобное, да и семья была небогатой. Он никак не
мог  решить для себя, оставаться в живых и попытаться смыть позор пленения и
продажи будущими делами или напрячь все силы, чтобы вырваться  из  плена или
умереть? Ему больше нравилось действовать; таким было вероисповедание воина.
Если сомневаешься, действуй!
     Старик встал с поддона и обошел  вокруг. Он подошел достаточно близко к
Ксоксарлу, чтобы проверить проволоку,  но бросил на  нее лишь беглый взгляд.
Ксоксарл разглядывал лазерное ружье охранника. Его большие ладони, связанные
за спиной, медленно открылись и закрылись; он сам даже не осознал этого.
     Вабслин  добрался  до палубы  управления  в  голове поезда.  Он  снял и
положил шлем на пульт, стараясь не  задеть  ни  одного регулятора, и  только
прикрыв  несколько мелких  неосвещенных  панелей.  Стоя в центре  палубы, он
зачарованно огляделся широко раскрытыми глазами.
     Поезд  под  ногами  слабо вибрировал. Шкалы  и  измерительные  приборы,
экраны   и  панели   демонстрировали   готовность   к   работе.   Регуляторы
располагались  перед  двумя  гигантскими  креслами,  с  которых  можно  было
смотреть поверх пульта сквозь бронированное стекло, образующее  часть  круто
падающего  носа поезда. Туннель  впереди был темным; лишь на  боковых стенах
горели несколько маленьких ламп.
     В  пятидесяти метрах дальше  за  сложным  расположением стрелок  рельсы
расходились в  два  туннеля.  Один шел прямо, и  в нем Вабслин видел  задний
конец  стоящего  впереди  поезда,  другой  делал  дугу  вокруг  ремонтных  и
обслуживающих пещер и вел к следующей станции.
     Вабслин  протянул руку  над пультом управления и потрогал стекло, чтобы
почувствовать холодную и  гладкую поверхность, и улыбнулся про себя. Стекло,
не обзорный  экран. Это в его вкусе.  Эти  строители  знали  голографические
экраны,  сверхпроводники  и магниты  --  и все  это  применили в  транзитных
трубах, -- но для своего главного детища не постеснялись придерживаться явно
примитивной, но зато более надежной технологии. Поэтому  поезд  имел окна из
бронестекла и бегал по металлическим рельсам.  Вабслин медленно потер ладони
и пробежал взглядом по множеству приборов и регуляторов.
     --  Мило, -- прошептал он и спросил себя, удастся ли разобраться, какие
регуляторы открывают запертые двери вагона-реактора.
     Квейанорл добрался до палубы управления.
     Она   была  невредимой.  Если   смотреть   с   пода,  она  состояла  из
металлических оснований сидений, нависших пультов управления и ярких ламп на
потолке. Он тащил себя по полу, истязаемый болью, бормоча про себя и пытаясь
вспомнить, зачем прополз весь этот путь.
     Он приложил лицо к холодному полу палубы. Поезд напевал ему, вибрировал
под ним. Поезд жил; он был поврежден  и, как и сам Квейанорл, уже никогда не
будет здоровым, но  он еще жил. Квейанорл намеревался что-то сделать, что он
когда-то знал, что, но сейчас все ускользало из памяти. Ему хотелось плакать
от разочарования, но казалось, что сил не было даже для слез.
     Что  это  было?--  спрашивал  он  себя  (в  такт  вибрации  поезда),  я
собирался... я хотел... что?
     Юнаха-Клосп осматривал на вагон-реактор. Сначала он был недоступным, но
робот в конце концов отыскал путь через кабельную шахту.
     Он долго бродил  по длинному вагону и выяснил, как функционировала  эта
система:   абсорбирующие  плиты  предотвращали  перегрев   реактора,  мощная
экранировка урана  должна  была  защищать  чувствительные  к  излучению тела
гуманоидов.
     Теплообменные  трубы  отводили  тепло  реактора  к батареям  маленького
бойлера,  где  оно  двигало  парогенераторы,  передающие энергию  на  колеса
поезда. Очень  уж  примитивно,  подумал  Юнаха-Клосп.  Сложно  и  примитивно
одновременно. Многое могло выйти из строя, несмотря на все предохранительные
устройства.
     Но   если   ему    и   людям   придется    ехать   в   этом   архаичном
атомно-пароэлектролокомотиве, будет разумно ограничить себя энергией главной
системы. Робот  решил про себя, что согласен с  мнением  Оборотня:  идиране,
должно быть, сошли с ума, когда пытались запустить в работу весь этот старый
металлолом.
     -- Они  в  этих  штуках спали?-- спросила Йелсон,  увидев  сеть. Они  с
Хорзой и  Бальведой стояли в  дверях  большого спального  зала давно умерших
людей, когда-то работавших в Командной Системе. Бальведа попробовала одну из
сеток.  Они  были  похожи  на   открытые  подвесные  маты,  натянутые  между
прикрепленными к потолку скобами. Примерно сотня их заполняла помещение, как
рыбацкие сети, вывешенные для просушки.
     -- Можно  подумать, что  они  считали  их удобными, -- сказал  Хорза  и
огляделся.  Мозгу  здесь  спрятаться  негде.  --  Уходим!  -- сказал он.  --
Бальведа, идемте.
     Бальведа отпустила сетку, и та закачалась. Она охотно узнала бы, нет ли
где-нибудь здесь действующей ванны или душа.
     Он  ухватился за  пульт, подтянулся  изо  всех  сил  и  втащил  тело на
сиденье. Используя затылочные мускулы и болевшую ослабшую руку, он перевалил
себя в кресло. Он двигал и вращал свое туловище. Одна из ног осталась висеть
на нижней стороне  сиденья. Он закричал и едва не свалился  вниз. Наконец он
устроился наверху.
     Он  посмотрел над плотно  теснившимися регуляторами через бронестекло в
широкий туннель перед поездом. На  черных стенах  светились лампы;  стальные
рельсы, сверкая, змеились вдаль.
     Квейанорл  рассматривал  это тихое, спокойное  место,  и  его  охватило
маленькое  и  злобное чувство  победы.  И  он  тут  же вспомнил,  зачем сюда
приполз.
     * * *
     --  И  тогда  это будет  он?  --  спросила  Йелсон.  Они были  в  рубке
управления,  где  контролировались  сложные  функции  самой  станции.  Хорза
включил несколько экранов и проверил показания,  а теперь сидел  на пульте и
использовал дистанционно  управляемые  камеры станций, чтобы  осмотреть  все
коридоры и  помещения,  туннели,  шахты  и  пещеры.  Бальведа села во второе
большое  кресло,  забравшись  в  него с  ногами, как  ребенок в  кресле  для
взрослых.
     -- Да,  --  подтвердил  Хорза.  -- Эта станция  отпадает;  если мозг не
прячется в одном из поездов, то его здесь нет.
     Он  переключился на  камеры других станций и просматривал  их в порядке
возрастания  номеров. На станции "пять" он задержался и  посмотрел с потолка
пещеры на тела четырех меджелей и обломки примитивной боевой машины, которую
построил мозг. Потом попробовал камеру станции "шесть"...
     Они еще не нашли меня. Я не  могу их  как следует  слышать. Все,  что я
слышу, -- их мелкие шаги. Я знаю, что они здесь, но не могу сказать, что они
делают. Удастся ли мне обмануть их? Я обнаружил детектор массы, но потом его
сигнал снова исчез. Там есть еще один. Он у них с  собой, здесь, но не может
как следует функционировать. Возможно,  я обманул их, как и надеялся, и этот
поезд спасет меня. Какая ирония.
     Они  взяли в плен идиранина?  Я расслышал в  их  шагах  какой-то другой
ритм. Все  идут  пешком  или у  некоторых антигравы? Как они сюда добрались?
Может, это Оборотни с поверхности?
     Я готов отдать половину моего накопителя информации за нового робота. Я
в  укрытии  и одновременно  в ловушке.  Я  не  могу  видеть и  по-настоящему
слышать. Ничего не  могу, только чувствовать. Ненавижу.  Я  хочу знать,  что
происходит.
     Квейанорл уставился на регуляторы. До появления людей они  с Ксоксарлом
выяснили массу их функций. Теперь он должен попытаться все вспомнить. С чего
следует  начинать? Неуверенно покачиваясь  в предназначенном для другой расы
сиденье,  он  протянул  руку.  И  перебросил  ряд  переключателей. Вспыхнули
огоньки; он услышал щелчки.
     Так  трудно  вспомнить.  Он  трогал  рычаги,  переключатели  и  кнопки.
Измерительные  приборы  и  шкалы  перескочили на  новые значения.  Замерцали
экраны;  начали мелькать цифры. Загудело и запищало. Без  особой уверенности
он решил, что находится на верном пути.
     Часть  регуляторов была слишком  далеко, чтобы до них дотянуться, и ему
пришлось наполовину втянуть себя на пульт. При этом  он  внимательно следил,
чтобы  не задеть уже  установленные регуляторы. Потом он снова задвинул себя
на сиденье. Поезд гудел; чувствовалось, что он шевелится. Заработали моторы,
зашипел воздух,  запищали  и  защелкали громкоговорители. Он добился успеха.
Поезд еще не двигался, но Квейанорл постепенно  приближал  его  к той точке,
когда он тронется.
     Вдруг взгляд его затуманился.
     Он  заморгал и затряс  головой,  но  его глаз был  близок к тому, чтобы
отказать  совсем.  Картина  перед  ним  стала  серой;  приходилось  вплотную
придвигаться к регуляторам и экранам. Уходившие в черную даль огни на стенах
туннеля снаружи начали тускнеть. Можно было подумать,  что слабела  энергия,
но  он  знал,  что дело не в  этом.  Голова  болела, где-то глубоко  внутри.
Вероятно, из-за оттока крови, потому что теперь он сидел.
     Он  быстро умирал, и причин для спешки теперь стало больше. Он  нажимал
кнопки, передвигал рычаги. Поезд должен был дернуться, но он стоял.
     Что еще? Он повернул голову; со стороны слепого глаза мигали светящиеся
кнопки.  Ну конечно: двери. Он  ударил по соответствующему отделу  пульта  и
услышал  грохочущие и  скрежещущие звуки. Большинство кнопок  погасло. Но не
все.  Должно  быть,  некоторые двери  заклинило.  Другой регулятор  отключил
предохранительные схемы, и мигающие кнопки погасли.
     Он попробовал снова.
     Медленно,  как  зверь  после  зимней  спячки,  поезд  Командной Системы
потянулся  во  всю свою трехсотметровую длину. Вагоны съехались чуть теснее,
изготовились.
     Квейанорл  почувствовал легкое движение, и  ему  захотелось засмеяться.
Удалось. Вероятно, ему понадобилось  слишком много времени, вероятно, теперь
уже было слишком поздно, но он все-таки  совершил то, ради чего отправился в
путь, несмотря на игравшую против  него вероятность, несмотря на мучительную
боль. Он взял командование над длинным  серебристым животным, и если  теперь
ему  хоть немного повезет, он заставит людей  по крайней мере задуматься.  И
покажет "зверю"-барьеру, что он думает о его дорогом мемориале.
     Нервно,  полный  страха, что после  всех его усилий  и мучений  все еще
может  не получиться, он ухватился за рукоятку,  которая, как решили  они  с
Ксоксарлом,  регулировала  подачу энергии на главные двигатели. И сдвинул ее
на стартовую отметку. Поезд вздрогнул, застонал, но не сдвинулся.
     Его единственный глаз, который уже не видел ничего, кроме серой пелены,
заплакал, начал истекать слезами.
     Поезд  дернулся, снизу донесся звук  рвущегося металла. Квейанорла едва
не выбросило  из кресла. Ему пришлось ухватиться за край кресла, наклониться
и  снова схватить регулятор энергии,  который прыгнул в  исходное положение.
Шум в голове все нарастал; тело дрожало от усталости и возбуждения. Он снова
двинул рычаг вперед.
     Обломки  заблокировали какую-то  из дверей. Под вагоном-реактором висел
сварочный  аппарат.  Металлические  полосы,  вырванные  из  обшивки  поезда,
ощетинились,  как ворс на плохо  вычищенном пальто.  Возле обоих  посадочных
мостиков прямо на рельсах лежали кучи обломков, а на один из вагонов рухнула
целая рампа, та самая, на которой недавно лежал Ксоксарл.
     Co стоном и лязгом, как будто попытки сдвинуться с  места причиняли ему
такую же боль, как и Квейанорлу,  поезд снова дернулся вперед.  Он сдвинулся
на  пол-оборота  колес  и остановился, когда заклинившаяся рампа уперлась  в
посадочную площадку. Двигатели поезда взревели.  На палубе управления завыли
сирены, большинство в слишком высокочастотном звуковом  диапазоне, чтобы  их
мог слышать раненый идиранин. Измерительные приборы замигали огнями, стрелки
прыгнули в опасные зоны, экраны заполнились информацией.
     Рампа начала отрываться  от поезда, оставляя  зигзагообразные шрамы  на
поверхности вагонов. Поезд медленно осиливал путь вперед.
     Квейанорл увидел приближающееся отверстие туннеля.
     Обломки заскрежетали  о передний посадочный  мостик.  Сварочный аппарат
под   вагоном-реактором   процарапал  гладкий  пол,  наткнулся  на  каменное
ограждение  ремонтной  ямы,  разлетелся  и упал на  пол ямы.  Поезд медленно
двигался дальше.
     Рампа, которая висела на нижней посадочной площадке, со скрежетом упала
вниз и, ломая алюминиевые  распорки и  стальные  трубы, срывая алюминиевую и
пластиковую  кожу   с  вагона,  рухнула  на  рельсы.  Колеса  замедлились  и
натянулись  сцепки между  вагонами,  пока  медленно  растущая,  направленная
вперед   сила   преодолевала   рампу.  Она  согнулась,  смялась,  и   колеса
перекатились по ней, ударившись о рельсы  на другой стороне, и продолжили по
ним свой путь. Следующие колеса преодолели препятствие почти без паузы.
     Квейанорл выпрямился.  Туннель  надвинулся  и поглотил  поезд;  станция
вдруг исчезла.  По  обеим  сторонам  палубы управления  деловито заскользили
темные стены. Ряд стуков и ударов известил Квейанорла, что вагоны сзади него
прошли по обломкам и  покатились  по сверкающим  рельсам,  мимо  разрушенных
мостиков, прочь от поврежденной станции.
     Первый вагон покинул ее  со скоростью пешехода, следующий чуть быстрее,
вагон-реактор в темпе быстрого шага, а последний вагон медленным бегом.
     Дым позади уходящего поезда втянулся в туннель, потом отхлынул  назад и
снова поднялся к потолку.
     ...Камера на станции "шесть", сцене огненной битвы, где погибли Доролоу
и Нейсин и был  оставлен мертвый  идиранин, оказалась  недействующей.  Хорза
несколько  раз  попытался  включить  ее,  но экран оставался  темным.  Мигал
индикатор повреждений. Хорза быстро  осмотрел другие станции, потом выключил
экран.
     -- Ну, похоже, все в порядке. -- Он встал. -- Возвращаемся к поезду!
     Йелсон  сообщила  об  этом  Вабслину  и  роботу. Бальведа  скатилась  с
высокого сиденья, и они покинули помещение.
     Позади  них экран  контроля  потребления  энергии --  один  из  первых,
который включил  Хорза -- зарегистрировал высокое потребление энергии в цепи
питания локомотивов, что означало, что где-то в  туннелях  Командной Системы
двигался поезд.

        ЧАСТЬ XIII
        КОМАНДНАЯ СИСТЕМА: КОНЕЧНАЯ СТАНЦИЯ
     -- Можно и чересчур полагаться на собственные  обстоятельства. Я имею в
виду  одну расу, которая когда-то выступила против нас... о, это было давно,
тогда  обо  мне  даже  не  думали.  Эти  существа  полагали,  что  Галактика
принадлежит  им,   и  такую   ересь  они  оправдывали  кощунственной  верой,
основанной  на  их особой форме. Они были водными  тварями; мозг и важнейшие
органы  у  них располагались  в  большом  центральном стручке,  от  которого
исходило множество длинных рук  или  щупалец.  Эти щупальца были толстыми  у
тела, а на концах тонкими и снабжены присосками. Их водяной бог якобы создал
Галактику по их образу и подобию.
     Понимаешь? Они  верили  в это,  потому что  имели примерное  физическое
сходство с  той большой линзой, которая  является  нашей  общей родиной. Они
заходили  в этой аналогии настолько далеко, что сравнивали присоски на своих
щупальцах  с шаровыми  скоплениями  и считали, что именно поэтому  Галактика
принадлежит  им.  Несмотря на  идиотизм этой языческой веры, она  хорошо  им
служила, и они были могучими; действительно достойный уважения противник.
     -- Как они назывались? -- спросил Эвигер.
     --  Хм-м,  --  громыхнул  Ксоксарл.  --  Они  назывались... -- Идиранин
задумался. -- ...По-моему... фанчи.
     -- Никогда о таких не слышал, -- сказал Эвигер.
     -- Разумеется, -- промурлыкал Ксоксарл. -- Ведь мы их истребили.
     Хорза  пристально  разглядывал  что-то лежащее  на  полу  перед  дверью
станции. Йелсон, не выпуская из виду Бальведу, скосила взгляд и спросила:
     -- Что ты там нашел?
     Хорза покачал головой и протянул было  руку, чтобы поднять это  с пола,
но передумал.
     -- Кажется, насекомое, -- сказал он скептически.
     -- С ума сойти, -- равнодушно произнесла Йелсон.
     Бальведа приблизилась, чтобы  посмотреть  тоже; ружье  Йелсон все время
смотрело на нее. По полу туннеля ползло насекомое.
     --  Что оно тут делает, черт побери? -- сказал Хорза, и голос его выдал
почти панику.
     Йелсон озабоченно задумалась.
     --  Наверное,  мы   принесли  его  с  собой,  --   сказала  Бальведа  и
выпрямилась. -- Оно могло сидеть на поддоне или чьем-то скафандре.
     Хорза ударил  кулаком по крошечному существу, раздавил  его и растер по
темной скале. Бальведа выглядела удивленной. Йелсон нахмурилась еще сильнее.
Хорза посмотрел на пятно, оставшееся на полу туннеля, вытер перчатку и робко
опустил взгляд.
     --  Мне очень жаль, -- сказал он Бальведе,  как будто ему было неловко.
--  Не удержался,  вспомнил  о той мухе  в "Цели изобретения"...  Как  потом
выяснилось, это было одно из ваших комнатных животных, помните? --  Он встал
и быстро зашагал к станции. Бальведа кивнула и посмотрела на маленькое пятно
на полу.
     -- Ну... -- она подняла  брови,  -- это тоже один из способов  доказать
свою невиновность.
     Ксоксарл увидел возвращавшихся мужчину и обеих женщин.
     -- Ничего не нашли, малыш? -- спросил он.
     --  Очень  много, командир  отделения,  --  ответил  Хорза,  подошел  к
Ксоксарлу и проверил проволоку. Ксоксарл хрюкнул.
     -- Она все еще довольно тугая, союзник.
     -- Какое горе, -- парировал Хорза. -- Попытайся сильнее выдыхать.
     --  Ха! --  засмеялся  Ксоксарл  и испугался, что  этот  мужчина  понял
правду. Но человек отвернулся и сказал охраняющему идиранина старику:
     -- Эвигер, мы поднимемся в поезд. Составь общество нашему другу, только
постарайся не заснуть.
     --  Это  почти  невозможно, ведь  он  все  время болтает, --  проворчал
старик.
     Все трое вошли в поезд. Ксоксарл заговорил снова.
     В одном из отсеков поезда были освещенные экраны-карты. Они показывали,
как  выглядел Мир  Шара  в  то время,  когда  построили  Командную  Систему,
континенты,  города и  государства, цели  в  одном  из  государств  на одном
континенте, ракетные базы, пункты  противовоздушной обороны и морские порты,
принадлежавшие  строителям  Системы,  в  другом  государстве  и   на  другом
континенте.
     Можно  было видеть две маленькие  ледяные шапки,  но остальная  планета
представляла собой степи, саванны,  пустыни, леса и джунгли. Бальведа хотела
остановиться и повнимательнее рассмотреть карты, но Хорза потянул  ее прочь,
в  другую  дверь,  ведущую  к  носу  поезда.  Мимоходом  Оборотень  выключил
освещение  карт,  и яркие  поверхности  голубых  океанов,  зеленой,  желтой,
коричневой  и  оранжевой  земли,   синих  рек  и  красных  городов  и  линий
коммуникаций медленно поблекли в серой тьме.
     Ох-ох.
     Существ в поезде  стало еще больше. Трое, кажется. Они идут вперед. Что
теперь?
     Ксоксарл  вдохнул и выдохнул. Потом напряг мускулы, и проволока немного
соскользнула с роговых пластин. Но  тут старик подошел ближе, и он прекратил
попытки.
     -- Ты ведь Эвигер, верно?
     --  Да,  так меня  зовут,  --  ответил старик.  Он остановился  и начал
разглядывать идиранина, его три ноги  с  тремя толстыми пальцами  каждая,  с
круглыми костяными утолщениями  над как бы  обтянутыми кожей коленями, потом
массивный пояс  чашеобразных  пластин и плоскую  грудь  и,  наконец, большую
седловидную голову командира  отделения. Тот  наклонил голову  и смотрел  на
человека.
     --  Боишься, что  убегу?  -- загремел Ксоксарл. Эвигер  пожал плечами и
чуть крепче сжал ружье.
     --  Мне-то  какое до этого дело? -- сказал  он. -- Я тоже пленник. Этот
сумасшедший  крепко  держит  нас  всех здесь. Я  не  хочу ничего, только  бы
вернуться. Это не моя война.
     -- Весьма разумная точка зрения, -- похвалил Ксоксарл. -- Я очень хотел
бы,  чтобы  как можно  больше  людей уяснило, что  их дело,  а что  --  нет.
Особенно в отношении войн.
     -- Ну, я не думаю, что вы лучше.
     -- Давай скажем: другие.
     --  Говори  что  угодно.  --  Эвигер  опять  начал  разглядывать   тело
идиранина. -- Я  хочу лишь, чтобы каждый занимался только своим делом. Но не
верю, что что-то изменится. Все закончится слезами.
     -- По-моему, ты не имеешь к  этому отношения, Эвигер. Ксоксарл степенно
и мудро кивнул.
     -- Все мы не имеем отношения.
     --  Храбрый занимается тем, к чему  ведет  его  собственное решение. --
Голос идиранина приобрел  некоторую жесткость. Эвигер посмотрел в  широкое и
темное лицо над собой.
     -- И это говоришь именно ты!
     Он  повернулся и отошел к поддону. Ксоксарл посмотрел ему вслед, быстро
завибрировал грудью, напрягая и расслабляя мышцы. Проволока соскользнула еще
немного.  Он почувствовал, что путы  вокруг запястий за его  спиной  немного
ослабли.
     Поезд набирал скорость. Регуляторы и экраны  казались тусклыми, поэтому
он смотрел наружу, на огни на стенах туннеля. Сначала они деловито скользили
мимо, медленно  заглядывая  в боковые  окна  широкой  палубы  управления,  в
спокойном ритме его дыхания.
     Теперь  за каждый вздох успевали заглянуть  два  или  три фонаря. Поезд
нежно  вдавливал тело в  сиденье  и удерживал его в нем. Кровь -- чуть-чуть,
совсем немного  -- высохла под ним и крепко  приклеила тело к сиденью.  Курс
проложен.  Нужно сделать еще только  одно.  Он исследовал  пульт,  проклиная
тьму, собравшуюся позади его глаз.
     Разыскивая  аварийный   тормоз,   он   обнаружил   выключатель  носовых
прожекторов.  Маленький  подарок Бога; они включились  с  легким щелчком,  и
туннель перед ним отразил яркий  свет. Засверкала двойная колея, а  вдали он
увидел  тени  и  отблески  на  стенах  в тех  местах  туннеля,  где выходили
отверстия пешеходных туннелей, и ребра в черных каменных стенах указывали на
гермодвери.
     Зрение  продолжало  ухудшаться,  но он  почувствовал  себя чуть  лучше,
потому что  хоть немного стал видеть  снаружи. Сначала  он бессвязно, как-то
теоретически беспокоился, что огни поезда могут  слишком  рано  предупредить
людей, если ему повезет застать их еще на станции. Но это ничего не  меняло.
Воздух, который толкал впереди себя поезд, тоже предупреждением бежал далеко
впереди.
     Он поднял крышку рядом с ручкой регулятора мощности и заглянул внутрь.
     Голова  казалась  легкой,  и  ему  было  очень холодно.  Он разглядывал
тормоз,  наклонился ниже  и заклинил  свое тело  между  сиденьем -- при этом
разорвав  под  собой  корку засохшей крови  и снова  начав кровоточить  -- и
пультом. Он придвинул лицо к краю рукоятки регулировки мощности  и схватился
за предохранитель  аварийных  тормозов, обхватив его  так, чтобы он  не  мог
вывалиться. Потом он просто остался лежать.
     Его единственный  глаз  находился достаточно  высоко над пультом, чтобы
видеть  туннель   впереди.  Огни  теперь  замелькали  быстрее.  Поезд  легко
покачивался,  баюкая  его.  Шум в ушах слабел  так же, как  исчезала станция
позади, как тускнел текущий мимо по обеим сторонам  и все ускоряющийся поток
огней.
     Он не мог оценить, как  далеко  нужно было  ехать.  Он  сдвинул дело  с
места;  он сделал  все  возможное. А  большего  от  него,  в  конце  концов,
требовать нельзя.
     Он закрыл глаз, чтобы немного отдохнуть. Поезд убаюкал его.
     --  Великолепный поезд!  -- с улыбкой  воскликнул Вабслин, когда Хорза,
Йелсон и Бальведа вошли  на палубу  управления.  -- Готов к отправлению. Все
системы на ходу!
     -- Ты только не намочи штаны, -- посоветовала  ему Йелсон. Она увидела,
что Бальведа  опустилась в  одно из  сидений и тоже села.  -- А  может,  нам
все-таки воспользоваться транзитными трубами?
     Хорза нажал несколько  кнопок  и прочитал данные о системах поезда. Все
выглядело, как сказал Вабслин: готов к отправлению.
     -- Где этот проклятый робот? -- повернулся Хорза к Йел-сон.
     -- Робот! Юнаха-Клосп! -- крикнула Йелсон в свой шлемофон.
     -- Что там опять? -- отозвался Юнаха-Клосп.
     -- Ты где?
     --  Внимательно разглядываю коллекцию антиквариата  на  колесах.  Почти
уверен, что эти поезда еще старше, чем ваш корабль.
     -- Передай, пусть идет сюда! --  приказал  Хорза и спросил Вабслина: --
Ты проверил весь поезд?
     Пока Йелсон передавала приказ роботу, Вабслин кивнул и сказал:
     -- Все, кроме вагона-реактора. Не смог войти в один из отсеков. Где тут
управление дверьми?
     Хорза вызвал в памяти расположение регуляторов управления поездом.
     --  Вот оно.  -- Он  указал  на ряд кнопок  и  светящихся клавиш  подле
Вабслина. Инженер принялся их изучать.
     Его  свистнули  назад. Словно он  раб, один  из  идиранских меджелей...
машина. Ничего, пусть немного подождут.
     Юнаха-Клосп  тоже обнаружил в своем поезде  карты.  Он  парил в воздухе
перед  цветными,   подсвеченными   сзади   пластиковыми   экранами,   своими
полями-манипуляторами   трогал  регуляторы,   заставлял  вспыхивать   группы
огоньков, обозначавших цели обеих сторон, большие города и военные объекты.
     Все  превратилось в пыль,  вся их  драгоценная гуманоидная  цивилизация
была перемолота  глетчерами,  ее выдуло ветрами, смыло  дождями. Все покрыто
льдом... все. Осталась только эта жалкая гробница-лабиринт.
     Вот им за их человечность или  как это  ни назови, подумал Юнаха-Клосп.
Выжили только машины. Но будет ли это наукой остальным? Достаточно ли увидят
они в этом каменном шаре, чтобы понять, чем был он? В этом он не был уверен.
     Юнаха-Клосп оставил экраны  включенными, выплыл из поезда  и по туннелю
вернулся на станцию.  Туннель теперь был ярко  освещен,  но в  нем не  стало
теплее, и Юнахе-Клоспу  показалось, что этот жесткий  желтовато-белый  свет,
льющийся с потолка  и стен, был  каким-то  холодным,  бессердечным; как свет
операционного зала, свет над разделочным столом.
     Машина  летела  по  туннелю  и  думала, что  собор тьмы  превратился  в
стеклянную арену, в плавильный тигель.
     Ксоксарл  по-прежнему  был  привязан  на  перроне  к  опоре  посадочной
площадки. Юнахе-Клоспу совсем не понравился взгляд, который идиранин  бросил
на него, когда он вылетел из туннеля. Почти невозможно определить  выражение
существа,  если  вообще можно  сказать, что  оно имеет выражение, но  что-то
вызвало  раздражение  Юнахи-Клоспа.  У  него  появилось  впечатление,  будто
идиранин только  что перестал двигаться  или  делать  что-то, чего никто  не
должен был видеть.
     Эвигер, сидевший на поддоне, поднял  голову и снова  отвел взгляд, даже
не махнув Юнахе-Клоспу.
     Оборотень и обе женщины были с инженером Вабслином на палубе управления
поезда.  Юнаха-Клосп  увидел  их,  взлетел  на  посадочную  площадку   возле
ближайшей  двери и  там остановился.  Он почувствовал легкий поток  воздуха.
Почти неощутимый, но он был.
     Может быть,  автоматическая система,  там  где включился ток, вдувает с
поверхности или через очистные сооружения свежий воздух.
     Юнаха-Клосп влетел в поезд.
     --  Какая  неприятная  маленькая  машина, --  сказал  Эвигеру идиранин.
Старик неопределенно кивнул.  Ксоксарл обратил внимание, что человек смотрит
на него реже, пока он  говорит. Как будто звук его голоса заверяет человека,
что пленник все  еще на месте  и прочно привязан. Кроме того, разговор -- он
двигал  головой, чтобы видеть человека, время от  времени  пожимал  плечами,
смеялся -- давал ему возможность шевелиться и  понемногу сдвигать проволоку.
Итак, он говорил; если ему повезет и остальные еще какое-то время пробудут в
поезде, у него появится шанс убежать.
     Уж  он устроит им  веселую охоту, как только окажется  с ружьем в  этих
туннелях!
     -- Но  они должны  быть  открыты, --  сказал  Хорза. Судя по  пульту, у
которого  они  с  Вабслином  стояли,  двери  вагона-реактора вообще не  были
заперты. -- Ты уверен, что правильно пытался их открыть?
     --  Конечно,  -- оскорбленно  ответил Вабслин.  -- Я знаю, как работают
различные типы замков. Я пытался повернуть колесо, открыть запоры... пусть у
меня не в порядке рука, но... они все равно должны были открыться.
     -- Наверное,  технические неполадки.  --  Хорза  выпрямился и посмотрел
назад,  как будто  пытался пробить  взглядом сто метров металла  и  пластика
между собой и вагоном-реактором. -- Хм-м. Но ведь там же недостаточно места,
чтобы спрятаться мозгу, верно?
     Вабслин поднял взгляд от пульта.
     -- Об этом я даже не подумал.
     -- Ну, вот  и  я, -- раздраженно заявил Юнаха-Клосп и вплыл через дверь
палубы управления. -- Что мне опять нужно делать?
     --  Что-то очень  уж  долго  ты осматривал этот поезд, -- резко  сказал
Хорза.
     -- Я все делаю тщательно.  Тщательнее, чем вы,  если я  правильно понял
то,  что  вы  говорили, когда  я  вошел. Где мозг не может  иметь достаточно
места, чтобы спрятаться?
     --  В  вагоне-реакторе,  --  ответил Вабслин.  --  Я  не  смог  открыть
некоторые двери. Хорза  говорит,  что, судя по  управлению,  они должны быть
открыты.
     -- Я должен  буду  бросить туда  взгляд?  --  Юнаха-Клосп  повернулся к
Хорзе. Оборотень кивнул.
     --  Если это  требование  не  кажется вам чрезмерным,  --  ответил он с
иронией.
     -- Нет, нет, -- легко заверил Юнаха-Клосп и снова поплыл к двери, через
которую вошел.  --  Я  уже  начинаю получать  удовольствие  от командировок.
Поручай  их  только  мне. -- Он вылетел  через передний  вагон  и полетел  к
вагону-реактору.
     Бальведа  рассматривала  через бронестекло хвост  стоящего  перед  ними
поезда, который только что осмотрел робот.
     --  Если  мозг  спрятался  в  вагоне-реакторе,  на  датчике  массы  это
проявилось  бы  или затенилось  следом  реактора? --  Она медленно повернула
голову и посмотрела на Оборотня.
     --  Кто знает?  --  ответил Хорза. --  Я  не специалист  по  скафандру,
особенно поврежденному.
     -- Вы  становитесь очень  доверчивым, Хорза.  -- Агент  Культуры  слабо
улыбнулась. -- Вы уже переложили свою охоту на робота.
     --  Я  поручаю  ему  только  кое-какую  разведку,  Бальведа.  --  Хорза
отвернулся и снова занялся регуляторами.  Он разглядывал  экраны  и шкалы, и
измерительные  приборы,  читал  изменяющиеся показания и пытался понять, что
происходило  в вагоне-реакторе,  если там вообще что-нибудь происходило. Все
казалось  совершенно  нормальным,  насколько он мог судить,  но, конечно, со
времени  своей  службы здесь  охранником он  знал о реакторной системе  куда
меньше, чем о других системах поезда.
     -- О'кей,  --  сказала Йелсон, повернула  свое  кресло боком,  уперлась
ногами в  край  пульта  и сняла шлем.  --  А  что  мы  будем делать, если  в
вагоне-реакторе мозга нет? Поедем в этой штуке,  воспользуемся транспортными
трубами или еще что?
     --  Не знаю, хорошая ли идея брать поезд.  --  Хорза  послал  взгляд  к
Вабслину. --  Я думал, что оставлю всех здесь,  а сам сделаю круговой объезд
Командной  Системы с помощью  транзитной трубы  и попытаюсь  обнаружить мозг
датчиком массы  скафандра.  Это  займет не слишком много времени,  даже если
придется  проехать  этот  маршрут  дважды, чтобы  осмотреть  все  пути между
станциями. Транзитные  трубы не имеют  реакторов, поэтому никакое  фальшивое
эхо сенсору помешать не сможет.
     Вабслин, занявший  место перед главным управлением  поезда, пришибленно
опустил взгляд.
     -- Почему  бы тогда  не  отправить всех  нас  на корабль?  --  спросила
Бальведа.
     Хорза повернулся к ней.
     -- Бальведа, вы здесь не для того, чтобы давать советы.
     -- Я только хотела помочь. -- Агент Культуры пожала плечами.
     -- А если ты все равно ничего не найдешь? -- осведомилась Йелсон.
     -- Тогда мы вернемся  на корабль. -- Хорза  тряхнул головой.  -- Ничего
другого нам не остается. Там Вабслин сможет проверить датчик массы скафандра
и, в зависимости от того, что он обнаружит, мы либо еще  раз спустимся вниз,
либо нет. Теперь, когда включен ток, это не отнимет много времени и сил.
     --  Жаль. --  Вабслин  ощупывал регуляторы. -- Мы не можем использовать
этот поезд, чтобы вернуться на  станцию "четыре",  потому что путь блокирует
поезд на станции "шесть".
     -- Его, вполне  вероятно,  можно  будет  сдвинуть,  --  утешил инженера
Хорза. --  На какой угодно путь. Если мы возьмем поезд, нам  придется как-то
маневрировать.
     -- О, тогда хорошо, -- мечтательно сказал Вабслин и  снова повернулся к
пульту. -- Это регулятор скорости? -- указал он на один из рычагов.
     Хорза засмеялся и скрестил руки.
     --  Да.  Давай посмотрим, не устроить ли нам небольшую прогулку на этом
трамвае.
     Он  наклонился вперед, показал Вабслину несколько  других регуляторов и
рассказал, как  подготовить  поезд  к отправке.  Они показывали  и кивали, и
говорили.
     Йелсон  нервно  вертелась на  своем сиденье. Наконец она  посмотрела на
Бальведу. Женщина Культуры с улыбкой наблюдала  за Хорзой и Вабслином. Потом
она  почувствовала  взгляд  Йелсон,  повернулась,  широко  улыбнулась,  чуть
мотнула  головой,  указывая  на  обоих  мужчин,  и  подняла  брови.  Йелсон,
помедлив, улыбнулась в ответ и переложила ружье.
     Теперь  огни  бежали  еще быстрее. Они текли мимо, создавая в сумрачной
кабине мерцающий, блестящий узор. Он знал это; он открыл свой глаз и увидел.
     Даже  чтобы  поднять веко, ему понадобились  все  его  силы. Он немного
поспал, только не знал, как долго.  Боль уже не была  такой  мучительной. Он
некоторое  время лежал тихо, косо свисая изломанным телом из чужого сиденья,
голова на пульте, рука в небольшом люке рядом с регулятором мощности, пальцы
вдавлены под предохранитель рычага.
     Так  было  менее  утомительно; он даже не  мог  выразить, как это  было
приятно после того  ужасного  марш-броска ползком -- как  через поезд, так и
через туннель его боли.
     Движение поезда  изменилось.  Он  все еще покачивался, но  теперь  чуть
быстрее. В движении появился новый ритм, какая-то вибрация,  похожая на стук
сердца. Квейанорл решил, что даже может слышать его.  Шум ветра, что  дул  в
этой  пещере  --  далеко  под обдуваемой снежными  бурями пустыней  наверху.
Может, он только вообразил его. Трудно различить.
     Он опять почувствовал себя маленьким ребенком, путешествующим со своими
ровесниками и старым кверлом-наставником. Такое же  покачивание во сне, и он
то погружается в легкую, счастливую дремоту, то снова всплывает.
     Я сделал все, что мог, постоянно думал он. Может быть, недостаточно, но
это все, что в моих силах. И это утешало.
     Это  приносило  облегчение, как  отступающая  боль,  как  успокаивающее
покачивание поезда.
     Он  снова   закрыл  глаз.  И  в  темноте  тоже  было  утешение.  Он  не
представлял, сколько  уже  проехал,  но решил,  что это не  важно. Все снова
поплыло от него куда-то прочь, и он начал забывать, почему все это делал. Но
и это было не важно. Пока он не  шевелился, все  было  не важно. Все. Вообще
все.
     Дверь вагона-реактора заклинило  точно так же, как и во  втором поезде.
Робот  отчаянно ударил в нее энергетическим  полем, и отдачей  его  швырнуло
назад.
     Дверь даже не дрогнула.
     Ой-ой-ой!
     Значит, опять  придется воспользоваться кабельными  шахтами и каналами.
Юнаха-Клосп повернулся, пролетел вдоль короткого  коридора и спустился вниз,
к инспекционному люку под нижней палубой.
     Опять кончилось тем,  что всю работу  свалили на меня.  Можно  было  не
сомневаться. В принципе, то, что я делаю для этого парня, -- убийство другой
машины.  Мне нужно  попросить проверить свои  схемы. У меня сильное  желание
ничего ему не говорить, если я вдруг где-нибудь обнаружу этот мозг. Проучить
его.
     Он поднял люк и  спустился в темное узкое пространство под полом. Люк с
шипением  снова закрылся и перекрыл свет. Робот подумал, не  открыть  ли его
снова,  но  он,  конечно,  опять автоматически закроется, и  тогда он  может
потерять  терпение   и  повредить  эту  штуку.  Все   это   было   чуть-чуть
бессмысленным и  мелочным, поэтому он  оставил все как есть. Так ведут  себя
люди.
     Он двигался по узкому каналу к задней  части поезда, до того места, под
которым должен находиться реактор.
     Идиранин говорил. Эвигер слышал его, но не слушал. Он мог  также видеть
этого монстра уголком глаза,  но не  смотрел на него. Направив отсутствующий
взгляд на  свое ружье, он беззвучно напевал про себя и думал о том,  что  он
сделал  бы,  если  бы  --  как-нибудь  --  получил этот  мозг  в свои  руки.
Предположим, остальные погибли, и он остался с этим аппаратом. Он знал,  что
идиране хорошо заплатят за этот мозг. Культура тоже; у нее были деньги, даже
если внутри нее ими не пользовались.
     Это  были только мечты,  но  в  такой  ситуации может случиться все что
угодно. Никогда не знаешь,  как  упадет пыль. Он  сможет купить себе  землю,
остров   где-нибудь   на   красивой,  спокойной  планете.  Он   подвергнется
омолаживающему лечению  и начнет разводить  каких-нибудь дорогих  скакунов и
при  помощи своих  связей познакомится  с состоятельными  людьми. Или наймет
кого-нибудь для  всякой  тяжелой работы;  с  деньгами это  можно сделать.  С
деньгами можно сделать все.
     Идиранин продолжал говорить.
     Его рука была уже  почти  свободной.  Освободиться дальше  ему  пока не
удалось,  но, возможно,  немного погодя удастся выдернуть руку; со  временем
это  становилось  все легче. Люди  уже долго в  поезде; сколько они там  еще
пробудут?  Маленькая машина не вернулась. Он едва успел вовремя  заметить ее
появление  из  туннеля;  он знал,  что  ее глаза  лучше, чем  у  него, и  на
мгновение  испугался, что  она  заметила,  как  он  двигал рукой.  Но машина
исчезла в  поезде, и  ничего  не произошло. Он постоянно  бросал взгляды  на
старика.  Тот,  казалось,  погрузился в  мечты. Ксоксарл продолжал говорить,
рассказывая в пустой воздух о древних идиранских победах.
     Его рука почти освободилась.
     Откуда-то  сверху  над  головой  слетело облачко пыли  и  поплыло через
спокойный воздух, почти падая, но не вертикально вниз, а постепенно удаляясь
от него. Он снова посмотрел на старика  и натянул проволоку на запястье. Ну,
давай же, проклятие!
     Юнахе-Клоспу пришлось отбить угол, чтобы пробраться в узкий проход. Это
был даже не туннель,  а кабельная шахта, но она вела в реакторное отделение.
Робот проверил свои сенсоры; здесь был такой же уровень излучения, как  и во
втором поезде.
     Он  протискивался через  маленький  люк,  который  проделал в кабельной
шахте, глубже в металлические и пластиковые внутренности тихого вагона.
     Я что-то слышу. Что-то приближается, прямо подо мной...
     Огни  образовали  сплошную линию, мелькая  мимо поезда слишком  быстро,
чтобы   можно  было  различить   каждый   в   отдельности.  К  этому  потоку
присоединялись огни внизу у рельсов,  которые появлялись из-за поворотов или
у дальнего  конца прямых отрезков пути, и проносились мимо окон, как метеоры
в ночи.
     Поезду  потребовалось  много  времени,  чтобы  достичь  своей наивысшей
скорости, ему пришлось бороться много минут, чтобы преодолеть инерцию  тысяч
тонн своей массы. Теперь он достиг  ее и толкал самого себя и  столб воздуха
перед собой так быстро, как это вообще было  возможно. Раскатистый  громовой
рев,  с которым он мчался вдоль  туннеля, был громче всякого звука,  который
когда-либо   производил  какой-либо  поезд  в  этих  темных  коридорах.  Его
поврежденные вагоны рвали  воздух и скребли вдоль краев герметичных дверей и
тем самым немного снижали скорость, но зато ужасно усиливали шум.
     Визг  бешено вращающихся двигателей и  колес  поезда, его поврежденного
металлического  корпуса,  который  рвал  воздух, и  самого  воздуха, который
втекал  сквозь  открытые места в  вагоны,  мчался  вдоль них,  отражался  от
потолка и стен, пультов и пола и наклонного бронестекла.
     Глаз Квейанорла был закрыт.  Мембраны ушей вибрировали  от шума, но уже
ни одно послание  не передавалось в мозг. Голова подпрыгивала на вибрирующем
пульте,  как будто  он  был еще жив.  Рука дрожала на прерывателе аварийного
тормоза, будто воин нервничал или боялся.
     Приваренный, приклеенный, припаянный своей собственной засохшей кровью,
он был похож на диковинную, поврежденную деталь этого поезда.
     Кровь застыла  как  внутри, так  и снаружи тела Квейанорла  и перестала
течь.
     -- Как дела, Юнаха-Клосп? -- спросил голос Йелсон.
     -- Я под реактором и у меня  куча дел. Я дам вам знать, если что-нибудь
найду. Спасибо. -- Он выключил коммуникатор  и осмотрел  черные внутренности
перед собой; провода и кабели, которые исчезали в шахте. Их было больше, чем
в переднем поезде. Прорезать себе путь или попробовать другой маршрут?
     Эта постоянная необходимость принимать решения!
     Его  рука была  на свободе.  Он  застыл.  Старик по-прежнему  сидел  на
поддоне и поигрывал ружьем.
     Ксоксарл позволил себе  слабый вздох облегчения, согнул руку,  выпрямил
пальцы и снова сжал  их  в кулак. Мимо  его щеки медленно проплыли в воздухе
несколько хлопьев пыли. Он перестал двигать рукой.
     И посмотрел на плывущую мимо пыль.
     Дуновение,  легче бриза,  пощекотало его руки  и  ноги.  Очень странно,
подумал он.
     * * *
     -- Я ничего не скажу,  --  заявила Йелсон и немного пошевелила ступнями
на  пульте,  -- кроме того,  что не считаю  хорошей твою идею отправиться на
поиски одному. Может случиться все что угодно.
     -- Я возьму  коммуникатор  и  буду регулярно  с  вами  связываться,  --
ответил  Хорза.   Он  стоял  со  скрещенными  руками,  прислонясь  к  панели
управления,   на  которой  лежал  шлем   Вабслина.   Инженер   знакомился  с
управлением. Оно было в принципе простым.
     -- Основное  правило, Хорза, -- сказала Йелсон, --  никогда  не уходить
поодиночке. Чему тебя учили в этой проклятой Академии?
     --  Если мне  будет позволено  заметить  по  этому поводу, -- вмешалась
Бальведа, сложила руки впереди и посмотрела на Оборотня, -- то я сказала бы,
что Йелсон права.
     Хорза с  выражением  недовольного  удивления  окинул  взглядом  женщину
Культуры.
     -- Нет, вам не  будет  позволено ничего  заметить, -- поставил он ее на
место. -- Как по-вашему, на чьей стороне вы стоите, Перостек?
     -- О  Хорза... -- Бальведа улыбнулась. -- Я с вами уже столько времени,
что чувствую себя почти членом отряда.
     На  пульте,  примерно  в  полуметре  от тихо  покачивающейся,  медленно
холодеющей головы  подкапитана Квейанорла Гайдборукса Стойрла Третьего очень
быстро  замигал  огонек.  Одновременно  высокий  вой  пронзил воздух  палубы
управления и переднего вагона. Он был передан по всему мчащемуся поезду и на
все центры управления других поездов. Квейанорл,  чье  крепко  заклинившееся
тело потянуло  центробежной силой в сторону по длинной дуге, как раз  мог бы
его услышать, будь еще жив. Но из людей на это были способны лишь немногие.
     Юнаха-Клосп пересмотрел  свое решение  совсем  отсечь  связь с  внешним
миром и  снова открыл канал  связи. Но с ним никто не захотел говорить. И он
острым  как бритва силовым полем начал отщелкивать один за другим  ведущие в
шахту кабели.
     Почему, сказал  он себе, я должен беспокоиться, что повреждаю эту штуку
-- после того, что было сделано с поездом на станции "шесть"? Если я затрону
что-то  важное, Хорза сразу  заорет. Кроме того, я без труда смогу все снова
отремонтировать.
     Поток воздуха?
     Только показалось, сказал себе Ксоксарл. Дело может быть в  том,  что в
циркуляцию  воздуха  недавно  включился   какой-нибудь   прибор.   Возможно,
дополнительной вентиляции потребовало тепло, выделяемое  лампами  и машинами
станции.
     Но воздушный  поток  усиливался. Медленно,  очень  медленно, чтобы быть
заметным, слабый постоянный поток набирал силу. Ксоксарл истязал  свой мозг.
Чем это могло быть? Только не поезд. Определенно не поезд.
     Он напряженно вслушивался, но ничего не слышал. Он посмотрел на старика
и увидел, что тот уставился на него. Тоже что-нибудь заметил?
     --  Ну, что,  кончились битвы  и победы,  о которых ты  мог бы  мне еще
рассказать? -- спросил Эвигер. Голос прозвучал устало. Он осмотрел идиранина
сверху донизу.  Ксоксарл засмеялся  -- излишне громко, даже  немного нервно,
если бы Эвигер получше  разбирался в идиранских жестах и  голосах, чтобы это
понять.
     -- Совсем нет! -- сказал Ксоксарл. -- Я как раз подумал о...
     И он ударился  в новую  историю о побежденных врагах.  Это была одна из
тех, которые он рассказывал своей семье, в корабельной столовой и в грузовых
помещениях военных шаттлов, и он мог бы рассказывать ее даже  во сне. И пока
его  голос  гремел в ярко  освещенной  станции, а  старик смотрел на ружье в
своих   руках,  мысли  Ксоксарла  были  далеко,  пытались   понять,  что  же
происходило.  Он  все  еще  ломал и  рвал проволоку вокруг руки. Что  бы  ни
произошло, для него было жизненно важно  иметь возможность двигать не только
ладонью. Поток воздуха усиливался. Но Ксоксарл по-прежнему ничего не слышал.
Пыль с опоры над его головой уже сдувало постоянно.
     Это, должно быть,  поезд. Не мог ли  он  стоять  где-нибудь включенным?
Невозможно...
     Квейанорл!  Неужели  мы установили регуляторы так,  что... Но ведь  они
даже не включали ток.  Они только пытались выяснить,  для чего служат разные
регуляторы,  и убедились, что для движения. Дальше они не продвинулись, да у
них и не было для этого времени.
     Это должен быть сам  Квейанорл. Это он. Должно быть, он еще жив. Это он
послал поезд.
     Целое мгновение  --  отчаянно дергая  державшую  его  проволоку,  ни на
мгновение не  переставая рассказывать  и  наблюдая за стариком  --  Ксоксарл
представлял, что его товарищ на станции "шесть" жив.
     Но  с  такими  ранами  это  невозможно. Еще  когда  Ксоксарл  лежал  на
посадочной  рампе,  ему  уже  приходила  в  голову  мысль,  что  Квейанорлу,
возможно, удалось уйти. Но  потом Оборотень приказал этому старику, Эвигеру,
вернуться и  прострелить  Квейанорлу голову.  Это должно было  означать  для
Квейанорла конец, но, возможно, оказалось совсем не так.
     Ты  подкачал,  старик! -- мысленно возликовал Ксоксарл.  Поток  воздуха
превратился  в  бриз. Слышался далекий писк, настолько  высокий, что  был на
грани восприятия. Он был приглушенным, шел от поезда и постоянно усиливался.
Сирена.
     Рука  Ксоксарла, которую выше локтя держала последняя проволока,  почти
освободилась. Он пожал плечами, и проволока сдвинулась вверх и  расслабленно
легла на плечо.
     --  Старик,  Эвигер,  дружище,  --  сказал  он. Эвигер  поднял  взгляд,
удивленный перерывом в монологе Ксоксарла.
     -- Что?
     --  Это звучит глупо, и я не упрекну  тебя, если  ты побоишься, но  мой
правый глаз  чертовски чешется.  Не почешешь его?  Я  знаю, солдат, которого
чуть не до смерти измучил зудящийся  глаз, выглядит  глупо, но за  последние
десять минут  он  едва  не свел меня с ума.  Почешешь? Возьми  ствол  своего
ружья,  если  хочешь; я постараюсь не шевелить ни одним мускулом и не делать
ничего  угрожающего,  только  не  отказывайся. Почеши стволом  или  чем тебе
удобнее. Сделаешь? Клянусь честью солдата, я говорю правду.
     Эвигер встал и посмотрел на голову поезда.
     Он не может  слышать воя сирены. Он стар. А остальные, помоложе, могут?
Или этот  звук слишком высок  для их ушей? А  машина? Ну иди же сюда, старый
болван! Иди!
     Юнаха-Клосп  растащил  обрезанные  кабели.  Теперь  он  мог  пролезть в
кабельную шахту и попытаться обрезать их дальше вверх, делая проход.
     -- Робот, робот, ты меня слышишь? -- Опять женщина, Йелсон.
     -- Ну, что у вас теперь? -- спросил он.
     -- Хорза  больше не  получает данных из  вагона-реактора.  Он  хотел бы
знать, что ты там делаешь.
     -- Это  уж точно, я чертовски хотел  бы знать, -- пробормотал на заднем
плане Хорза.
     -- Мне пришлось перерезать некоторые  кабели. Кажется, это единственный
путь в вагон-реактор. Потом отремонтирую, если вы настаиваете.
     Связь на мгновение прервалась. В  этот миг Юнахе-Клоспу показалось, что
слышится какой-то  высокий звук. Но  он не был  в этом уверен. По ту сторону
порога восприятия, подумал он про себя. Связь снова восстановилась.
     -- Хорошо,  -- сказала Йелсон.  -- Но Хорза  говорит, чтобы в следующий
раз, если  решишь  что-нибудь  перерезать,  ты ставил  его в  известность. И
прежде всего если это будут кабели.
     --  Ну ладно, хватит,  надоело! -- закричал  робот. --  Оставьте меня в
покое, пожалуйста!
     Канал  снова  отключился.  Робот на мгновение задумался. Ему  пришло  в
голову, что где-то включился сигнал тревоги, но по логике сигнал этот должен
был  дублироваться на палубе управления, а он, когда говорила Йелсон, ничего
не слышал,  кроме упрека Оборотня на заднем плане.  Поэтому никакой  тревоги
быть не могло.
     И робот снова полез режущим полем в реактор.
     -- Какой  глаз?  -- спросил  Эвигер издалека.  Бриз  сдул солому тонких
желтоватых волос  ему  на лоб.  Ксоксарл  ждал,  что  мужчина  заметит,  что
случилось, но  тот только  откинул волосы назад и с выражением неуверенности
на лице посмотрел на голову идиранина.
     -- Вот этот, правый. -- Ксоксарл медленно повернул голову. Эвигер снова
посмотрел на нос поезда, потом на Ксоксарла.
     -- Только не говори об этом сам знаешь кому, ладно? -- попросил старик.
     --  Клянусь.  Только  давай  скорее,  пожалуйста,  а  то  уже  никакого
терпения.
     Эвигер шагнул вперед, но все еще был вне досягаемости.
     -- Честно, без всяких фокусов? -- решил он удостовериться еще раз.
     -- Слово солдата. Клянусь  незапятнанным именем  моей  матери-родителя.
Моим кланом и моим народом! Пусть Галактика превратится в пыль, если я лгу!
     --  Ладно,  ладно.  -- Эвигер  поднял ружье  вверх.  --  Я хотел только
убедиться. -- Он приблизил дуло ружья к глазу Ксоксарла. -- Где там  у  тебя
чешется?
     --  Вот  здесь! --  прошипел  Ксоксарл. Его  свободная  рука  метнулась
вперед, схватила ружье  за  ствол и дернула. Эвигер, крепко державший ружье,
подлетел  вместе  с  ним и  ударился о грудь идиранина. Из  груди  его резко
вылетел  воздух.  Ружье метнулось  вниз и  ударило по черепу. Хватая  ружье,
Ксоксарл отвернул голову на тот случай, если оно выстрелит, но это оказалось
излишним: Эвигер держал его на предохранителе.
     В освежающем  бризе Ксоксарл опустил оглушенного человека на пол, потом
взял  лазерное  ружье в  рот  и  рукой  установил  регулятор  на минимальную
энергию.  Скобку спускового  крючка  он  оторвал, чтобы освободить место для
своих больших пальцев.
     Проволока плавилась легко.
     Подобно клубку змей, выползающих  из  дыры в полу, из шахты выскользнул
пучок кабелей, от которых  он отрезал примерно по метру. Юнаха-Клосп вплыл в
узкую трубу и ухватился за оголенные концы следующего метра кабелей.
     -- Нет, Йелсон, -- сказал Хорза, -- тебя я не  возьму ни в коем случае,
даже если решу идти вниз не один. -- Он улыбнулся. Йелсон нахмурилась.
     -- Почему? -- требовательно спросила она.
     -- Потому  что ты нужна мне  на корабле. Тебе придется  следить,  чтобы
Бальведа и наш командир отделения вели себя хорошо.
     Йелсон прищурилась.
     -- Твое счастье, если это все, -- промурлыкала она.
     Улыбка  Хорзы стала шире.  Он  отвернул  лицо, как  будто  ему хотелось
сказать больше, но он почему-то не мог.
     Бальведа сидела, болтая ногами, на слишком высоком сиденье и размышляла
о  том,  что могло  быть  между  Оборотнем  и  этой  темной, покрытой  пухом
женщиной. Ей показалось, что она заметила какую-то перемену в их отношениях,
выражавшуюся главным образом в  том, как с  ней обращался  Хорза.  Добавился
новый элемент: что-то новое определяло его реакцию на нее, но Бальведа никак
не могла это идентифицировать. Все это было довольно интересно, но  ничем ей
не помогало.  У нее хватало своих проблем. Бальведа  знала свои слабости,  и
одна из них беспокоила ее сейчас.
     Она по-настоящему  начинала чувствовать себя членом  этой  команды. Она
наблюдала за  Хорзой  и Йелсон,  которые  спорили, кто  должен  сопровождать
Оборотня после  их  возвращения  на "Вихрь  чистого  воздуха" при  следующем
посещении  Командной  Системы,  и  не  могла  не  улыбаться   украдкой.  Эта
решительная, деятельная женщина  была ей симпатична, даже если  не  отвечала
взаимностью  на  ее   чувства,  и  она  не  находила  в  своем   сердце  той
непримиримости, которую должна была ощущать по отношению к Хорзе.
     Это была  ошибка  Культуры. Она  считала себя слишком  цивилизованной и
умной, чтобы  ненавидеть своих врагов. Вместо этого она пыталась понять их и
их мотивы, чтобы получить духовное  превосходство.  После  победы она  умела
обращаться с побежденными  таким  образом, чтобы они не стали снова врагами.
Это была  хорошая  идея,  пока ты не слишком  сближаешься с врагом.  Но если
проведешь с ним некоторое время, такая  эмпатия может обернуться против тебя
же. Рука об руку  с  этим деятельным  сочувствием должна была идти  какая-то
отстраненная, нечеловеческая агрессия, но  Бальведа чувствовала, что от  нее
она как-то ускользала.
     Возможно,  я  чувствовала  себя слишком в  безопасности,  подумала она.
Возможно,  дело  в  том,   что   в  настоящее  мгновение   не  было  никакой
непосредственной угрозы. Борьба за Командную Систему  позади, поиски утекали
в песок, напряжение последних нескольких дней спадало.
     Ксоксарл работал быстро. Тонкий и  узкий луч лазера коротко жужжал  над
каждой  проволокой,  заставляя ее  раскалиться  докрасна,  потом пожелтеть и
побелеть, и когда идиранин напрягал  мускулы, она с треском рвалась. Старик,
лежавший под ногами идиранина, зашевелился и застонал.
     Бриз  все  усиливался.  Из-под  поезда  начало  выдувать  пыль,  и  она
кружилась  у ног Ксоксарла. Он приставил лазер к следующему пучку проволоки.
Оставалось еще несколько. Он  посмотрел  на нос поезда.  Там по-прежнему  не
было заметно никаких признаков людей или машины. Он посмотрел через плечо  в
другую сторону, на последний вагон и просвет между ним и отверстием туннеля,
откуда  дул ветер.  Не  было видно никаких огней и  не слышно никакого шума.
Воздух холодил глаза.
     Он продолжил свою работу. Ветер  подхватывал искры  и бросал  их на пол
станции и на спину скафандра Эвигера.
     Типично: как обычно,  вся  работа достается мне,  думал Юнаха-Клосп. Он
вытащил  из  шахты  очередную  связку  кабелей.  Проход  за  ним  постепенно
заполнялся обрезанными кусками и блокировал путь назад из этой узкой трубы.
     Оно подо  мной. Я чувствую. Я могу слышать. Я не  знаю, что это такое и
что  оно  делает,  но  я  могу  чувствовать и слышать. И  там еще  что-то...
какой-то другой звук...
     Поезд   был   длинным,   расчлененным   зарядом   в  гигантской  пушке,
металлическим криком  из чудовищного  горла. Он  мчался  по туннелю  подобно
поршню величайшей из когда-либо построенных машин, обходил повороты и прямые
отрезки,  прожектора на мгновение  затопляли  светом путь  перед ним,  и  он
двигал  перед  собой километровую колонну воздуха,  как будто это и был  его
воющий и рычащий голос.
     * * *
     С перрона поднялась пыль и  облаком повисла в  воздухе. С поддона,  где
сидел Эвигер, упала пустая банка  из-под напитка и со  стуком  покатилась по
перрону  к носу поезда, натыкаясь на стены.  Ксоксарл видел это. Ветер тянул
его, проволока рвалась. Он освободил одну ногу, потом вторую.