Эдгар Райс Берроуз. Тарзан и потерянная империя --------------------------------------------------------------- Переводчик: И. Владимирова, 1993 Изд: Литературно-художественное издание. Повести. А/о "Принтэст", 1993 г. OCR, spellcheck: М. Пономарев aka MacX --------------------------------------------------------------- I. ДОКТОР ФОН ХАРБЕН Малыш Нкима взволнованно запрыгал на загорелом плече своего хозяина, стрекоча и вопросительно поглядывая то на Тарзана, то в сторону джунглей. - Нкима что-то заметил, бвана, - сказал Мувиро, помощник предводителя воинов вазири. - И Тарзан тоже, - проговорил человек-обезьяна. - Глаза великого бваны зоркие, как у Бары-антилопы, - сказал Мувиро. - Иначе и быть не может, - с улыбкой отозвался человек-обезьяна. - Тарзан не стал бы человеком, если бы его мать Кала не научила его пользоваться всеми органами чувств, данными ему Малунгу. - И кто же идет? - спросил Мувиро. - Отряд мужчин, - ответил Тарзан. - А что если это недруги? - обеспокоился негр. - Может, предупредить воинов? Тарзан метнул взгляд на маленький лагерь, где двадцать чернокожих воинов готовились приступить к ужину, и удостоверился в том, что оружие у них, как всегда, наготове. - Нет, - возразил он. - Вряд ли это необходимо, так как люди идут не таясь, и потом их не так много, чтобы они представляли угрозу. Нкима же, будучи пессимистом по натуре, а потому всегда ожидая худшего, не на шутку встревожился. Он спрыгнул на землю, стал скакать, словно заведенный, затем схватил Тарзана за руку и потянул за собой. - Бежим! - закричал он на языке обезьян. - Сюда идут чужие гомангани. Они убьют малыша Нкиму! - Не бойся, Нкима, - урезонил его человек-обезьяна. - Тарзан и Мувиро не дадут тебя в обиду. - Я чую запах гомангани, - заверещал Нкима. - С ними идет один тармангани. Тармангани хуже гомангани. У них гремящие палки, и они хотят убить маленького Нкиму, а также всех его братьев и сестер. Они не щадят никого. Нкиме не по душе тармангани. Нкима боится. Как и другие обитатели джунглей, Нкима не видел в Тарзане тармангани, то есть белого человека. Он воспринимался неотъемлемой частью джунглей, таким же, как и все звери, а если потребовались бы обобщения, то Нкима отнес бы Тарзана к мангани, великим обезьянам. Теперь уже все слышали приближение чужих. Воины вазири повернулись на шум и тут же обратили взоры на Тарзана и Мувиро. Увидев, что их предводители не выказывают беспокойства, они продолжили заниматься своими делами. Первым в лагере появился высокий чернокожий воин. При виде вазири он остановился. Через миг к нему присоединился белый с бородой. Понаблюдав с минуту за лагерем, он выступил вперед, сделав миролюбивый жест. Из джунглей показались дюжина негров, в основном носильщики, судя по тому, что лишь трое или четверо из них имели ружья. Тарзан и вазири сразу поняли, что имеют дело с небольшим миролюбивым отрядом, и даже Нкима, спрятавшийся на соседнем дереве, бесстрашно прибежал назад, на плечо своего хозяина, всем своим видом демонстрируя презрение. - Доктор фон Харбен! - воскликнул Тарзан, когда бородач подошел ближе. - Сразу и не узнал вас. - Бог милостив ко мне, Тарзан из племени обезьян, - проговорил фон Харбен, протягивая руку. - Я как раз искал вас и нашел на два дневных перехода раньше, чем предполагал. - Мы охотимся на страшного убийцу, - пояснил Тарзан. - С некоторых пор он стал приходить в наш крааль по ночам и убивать самых доблестных людей. Он чрезвычайно хитер. Видимо, это старый коварный лев, которому до сих пор удавалось ускользнуть от Тарзана. Однако что привело вас в страну Тарзана, доктор? Надеюсь, что это чисто дружеский визит и что с моим хорошим другом не произошло ничего серьезного, хотя ваш вид и опровергает мои слова. - Мне тоже хотелось бы, чтобы это был просто дружеский визит, - сказал фон Харбен, - но, по правде говоря, я пришел просить вашей помощи, ибо у меня неприятности, причем очень серьезные. - Неужели снова напали арабы, чтобы захватить рабов или награбить слоновой кости? Или, может, люди-леопарды устроили на вас ночную засаду на тропах джунглей? - Ни то, ни другое. Я пришел по причине личного свойства, из-за моего сына Эриха, которого вы не знаете. - Да, действительно не знаю, - ответил Тарзан. - Однако вы притомились и, наверное, проголодались. Располагайтесь. Ужин готов. За едой расскажете, каким образом Тарзан сможет помочь вам. Пока вазири по распоряжению Тарзана помогали неграм фон Харбена устроиться, доктор и человек-обезьяна уселись, скрестив ноги, на землю и принялись за незатейливую трапезу, приготовленную поваром вазири. Заметив, что гостю не терпится изложить суть дела, Тарзан не стал дожидаться конца ужина, а попросил фон Харбена тотчас же продолжить рассказ. - Постараюсь в нескольких словах объяснить истинную цель моего визита, - начал фон Харбен. - Эрих - мой единственный сын. Четыре года тому назад в возрасте девятнадцати лет он успешно закончил университет. С тех пор он совершенствовал свои знания в различных университетах Европы, специализируясь в археологии и палеографии. Увлекшись альпинизмом, он во время летних каникул штурмовал самые трудные альпийские вершины. Несколько месяцев назад, приехав навестить меня, он с головой ушел в изучение различных диалектов банту, на которых разговаривают местные племена. Общаясь с туземцами, он узнал из старой, хорошо всем известной легенды о Потерянном Племени гор Вирамвази. Легенда потрясла его, как и многих других, своей кажущейся достоверностью. Эрих задался целью выяснить, насколько она соответствует реальности. Если выявить ее истоки, то, вполне возможно, он сможет отыскать потомков этого Потерянного Племени. - Мне прекрасно известна эта легенда, - сказал Тарзан. - Туземцы любят ее рассказывать, причем с такими достоверными подробностями, что мне самому не раз хотелось заняться ее проверкой. Правда, до сих пор мне не предоставлялось случая побывать в горах Вирамвази. - Должен сознаться, - подхватил доктор, - что у меня тоже неоднократно появлялось такое же желание. Я беседовал с туземцами племени багего, обитающими на склонах гор Вирамвази, и они утверждают, что где-то в глубокой долине этой большой горной страны живет племя белых людей. Туземцы поведали о том, что с незапамятных времен ведут с ними торговлю и часто сталкиваются с людьми из Потерянного Племени как в мирное время, так и в ходе воинственных набегов, которые те совершают время от времени на багего. В общем, Эрих решил организовать экспедицию на Вирамвази, и его поддержали, поскольку сочли его подходящим человеком. Его знание местных наречий и опыт общения с туземцами, хотя и кратковременный, давали ему преимущество перед остальными исследователями, пусть даже более образованными. Кроме того, он неплохой альпинист. Иными словами, он подходил по всем статьям, и мне оставалось лишь сожалеть, что я не смогу сопровождать его, поскольку был занят другими делами. Я всячески содействовал ему в подготовке сафари, помог со снаряжением. Сейчас экспедиция находится в пути, а недавно мне стало известно, что кое-кто из его сафари вернулись в свои деревни. Я попытался узнать у них, что к чему, но они меня избегали. Вскоре до меня дошли слухи, из которых я понял, что с сыном что-то случилось, и тогда я решил снарядить спасательную экспедицию. Увы, во всем районе я сумел наскрести всего лишь горстку смельчаков, которые вызвались сопровождать меня в горы. Дело в том, что легенда утверждает, будто в горах Вирамвази обитают злые духи, и туземцы считают, что Потерянное Племя - это банда призраков, алчущих крови. Мне сразу стало ясно, что дезертиры из сафари Эриха успели посеять страх по всему краю. В итоге я был вынужден искать помощи на стороне. Вот почему я здесь и обращаюсь за поддержкой к Тарзану, Повелителю джунглей. - Я помогу вам, доктор, - пообещал Тарзан, выслушав рассказ. - Отлично! - оживился фон Харбен. - Я знаю, что вы справитесь. Насколько я успел заметить, у вас здесь человек двадцать плюс четырнадцать моих. Мои люди могут служить носильщиками, а также в качестве аскари. Ваших же все знают как превосходных воинов. Под вашим предводительством мы быстро отыщем дорогу, хотя силы у нас и небольшие. Нет такого уголка, куда бы мы не смогли проникнуть. Тарзан мотнул головой. - Нет, доктор, - возразил он, - я пойду один. У меня такое правило. В одиночку добраться быстрее, и когда я один, то у джунглей от меня нет тайн. По пути я получу больше сведений, чем если бы шел еще с кем-нибудь. Вы же понимаете, что обитатели джунглей считают меня за своего и не прячутся при моем появлении, как сделали бы, завидя вас и ваших чернокожих. - Вы лучше меня знаете, что делать, - произнес фон Харбен. - Не скрою, я хочу пойти с вами и принести пользу, но если вы ответите отказом, то мне ничего не останется, как подчиниться. - Возвращайтесь назад, доктор, и ждите вестей. - Когда вы выступаете в горы Вирамвази? Утром? - спросил фон Харбен. - Я отправляюсь немедленно, - ответил человек-обезьяна. - Сейчас уже темно, - запротестовал фон Харбен. - Нынче полнолуние, и я хочу воспользоваться этим, - объяснил Тарзан. - А отдохнуть я смогу в жаркие дневные часы. Повернувшись, он подозвал Мувиро. - Бери людей, Мувиро, и возвращайся домой, - распорядился он. - Пусть люди будут готовы выступить в путь по первому моему зову. - Хорошо, бвана, - сказал Мувиро. - И долго нам ждать? - Я возьму с собой Нкиму, и если вы мне понадобитесь, то пришлю его в качестве проводника. - Да, бвана, - ответил Мувиро. - Воины вазири будут в постоянной готовности. Их оружие будет под рукой днем и ночью. Тарзан вскинул на плечо лук и колчан со стрелами, постоял мгновение, сосредоточиваясь, затем на языке обезьян позвал Нкиму, и пока зверек трусил к нему, повернулся и, не сказав ни слова на прощание, молча направился в джунгли. II. ОДИН В ДЖУНГЛЯХ Эрих фон Харбен вышел из палатки, осмотрелся вокруг и обнаружил, что остался в одиночестве. Его лагерь на склоне гор Вирамвази обезлюдел. Теперь стало понятно, почему, когда он проснулся, стояла непривычная тишина, вызвавшая у него дурное предчувствие, которое усугубилось тем, что слуга Габула так и не явился на его зов. В течение всей недели, пока сафари приближалось к наводящим страх горам Вирамвази, его люди дезертировали маленькими группами, по двое-трое. К минувшему вечеру, когда они сделали привал на склоне горы, от первоначального состава экспедиции оставалось лишь несколько объятых ужасом участников. А теперь и этих не стало - поддавшись ночным страхам, невежественные и суеверные люди позорно бежали от невидимых ужасов нависших гор, бежали, бросив своего хозяина один на один с кровожадными духами умерших. Беглый осмотр стоянки показал, что лагерь полностью разграблен. Негры прихватили с собой все запасы, включая оружие и патроны. Нетронутым остался лишь его пистолет "люгер" с подсумком, которые он держал у себя в палатке. Неплохо зная туземцев, Эрих фон Харбен понимал их психологию, насквозь пронизанную суеверием, имеющим глубокие корни и вынуждающим чернокожих совершать явно бесчеловечные и предательские действия. Поэтому он ничего не предпринял против них, как это сделал бы другой, с меньшим опытом. Правда, когда они согласились принять участие в походе, то почти ничего не знали о его планах. Мужество чернокожих оказалось прямо пропорционально расстоянию до Вирамвази. С каждым днем пути оно убывало все ощутимей, пока не настал день, когда они оказались во власти страхов, неподвластных человеческому рассудку, и, потеряв остатки самообладания, бежали сломя голову. Фон Харбен прекрасно понимал, почему они похитили провизию, ружья и боеприпасы и даже не осуждал их, ибо негры, видимо, решили, что его дело проиграно, а сам он обречен на смерть. К чему оставлять пищу человеку, который почти уже мертвец, в то время как им предстояло возвращаться домой, где с провизией туговато? Для чего ему вообще оружие, если духов гор Вирамвази не берет ничто, тем более оружие простых смертных? Такова была логика их рассуждении, логика простая и неоспоримая. Фон Харбен устремил взгляд вниз, где по склону среди деревьев спускались его люди, направлявшиеся назад, домой. Возможно, их еще можно было бы догнать, однако фон Харбен предпочел остаться в одиночестве. Он поднял глаза ввысь, к вершинам гор, взметнувшимся над ним. Явившись издалека и имея определенную цель, которая находилась где-то за неровными контурами гор, он вовсе не собирался возвращаться назад побежденным. Проведя день или, может, неделю в этих угрюмых горах, он, вполне вероятно, раскроет тайну легендарного Потерянного Племени, а уж месяца-то точно хватило бы, чтобы окончательно установить, что эта легенда не имеет на сегодняшний день реальной основы. За месяц он досконально разведает горные склоны, которые, судя по очертаниям, вполне доступны для восхождения, и найдет в лучшем случае руины и могильные холмы, свидетельствующие о проживании здесь в древности мифического племени. Опыт и эрудиция подсказывали Харбену, что легендарное Потерянное Племя, если оно когда-либо существовало, оставило о себе еле приметный след в виде пары-другой предметов и нескольких полуистлевших костей. Помедлив немного, он вернулся в палатку, сложил в вещевой мешок несколько оставшихся у него нужных вещей, приладил к поясу патронную сумку и вышел наружу, снова обратив взор к таинственным горам Вирамвази. Помимо пистолета "люгер", у фон Харбена имелся охотничий нож, которым он тут же вырезал себе на всякий случай крепкую большую палку. Утолив жажду чистой холодной водой из ручья, он возобновил путь, сжимая в руке пистолет, готовый стрелять в любое мелкое животное, годное в пищу. Пройдя совсем немного, он увидел на открытом месте зайца и уложил его одним выстрелом, благодаря судьбу за то, что в свое время не ленился упражняться в стрельбе. Не сходя с места, он развел огонь, зажарил зайца на вертеле и сытно поел, после чего зажег трубку и растянулся на земле, чтобы спокойно покурить и обдумать план действий. Будучи человеком мужественным и неунывающим, он решил не отчаиваться и беречь силы для предстоящего трудного перехода. После короткого отдыха Эрих фон Харбен начал подъем, который продолжался весь день. Он выбирал самый длинный путь, когда того требовали соображения безопасности, полагаясь на свой опыт скалолаза, и не забывал делать частые передышки. Ночь застала его довольно высоко в горах, неподалеку от самой вершины, которую было видно с равнины. Что находилось впереди, он не знал, но опыт подсказывал, что там, скорее всего, новые хребты и новые грозные вершины. Улегшись на земле, он завернулся в одеяло, принесенное с места последней стоянки. Снизу из джунглей слышался шум, приглушаемый расстоянием, - завывание шакалов, а в отдалении - глухой львиный рык. На рассвете он проснулся от рычания леопарда, доносившегося уже не из джунглей, а откуда-то со склона. Он знал, что этот ночной хищник представляет большую опасность, возможно, самую серьезную из тех, что могли выпасть на его долю, и горько пожалел об утрате своего крупнокалиберного ружья. Страха он не испытывал, ибо понимал маловероятность того, что леопард выберет его своей добычей и нападет, но поскольку такая возможность все же существовала, он развел костер из собранных накануне сухих веток. Подсев поближе к огню, он с благодарностью вбирал в себя его тепло, так как ночь выдалась очень холодная. В какой-то миг ему почудилось некое движение за кругом света от костра, но он не увидел фосфоресцирующих глаз, и вскоре все затихло. Потом, видимо, он заснул, ибо следующее, что он увидел, был дневной свет, и только остывшая зола указывала на костровище. Фон Харбен поднялся, ощущая озноб, и, не позавтракав, покинул бесприютную стоянку, зорко высматривая новую добычу. Рельеф не представлял особых трудностей для опытного скалолаза, и от волнения при мысли о том, что ожидает его за горным хребтом, до которого оставалось совсем немного, фон Харбен начисто позабыл про голод. Исследователя всегда манит к себе неизведанная вершина. Какие новые горизонты откроются? Какие тайны предстанут его пытливому взору, когда он достигнет вершины? Руководствуясь здравым смыслом и опытом, он сознавал, что, покорив вершину, не обнаружит ничего потрясающего, кроме очередного хребта, который ему предстоит преодолеть. Во всяком случае, так он внушал себе, хотя в глубине души ему страстно хотелось увидеть нечто неожиданное, такое, что удовлетворило бы его честолюбивые помыслы и мечты исследователя. Несмотря на уравновешенный и даже флегматичный характер, фон Харбен пришел в сильнейшее возбуждение, преодолевая оставшееся до вершины расстояние. Взобравшись наверх, он увидел перед собой волнистое плоскогорье, местами поросшее чахлыми деревцами, искореженными ветром, а вдали, как он и предвидел, смутно угадывался следующий горный хребет, окрашенный туманом в пурпурный цвет. Что это за земля между двумя цепями гор? При мысли о возможных скорых открытиях у фон Харбена заколотилось сердце, поскольку местность совершенно отличалась от той, какую он ожидал увидеть. Горы отодвинулись на задний план, уступив место непритязательному ландшафту, чрезвычайно заинтересовавшему фон Харбена. Охваченный воодушевлением, фон Харбен, позабыв про голод и одиночество, направился по плоскогорью на север. Земля была бесплодная, усыпанная камнями и в целом малопримечательная. Пройдя с милю, фон Харбен забеспокоился. Если местность останется такой же вплоть до гор, смутно видневшихся вдали, то он не только не обнаружит ничего любопытного, но и окажется без еды. Приуныв от этих мыслей, он вдруг заметил, что в ландшафте как будто произошли неясные изменения. Фон Харбену почудилось, что он видит мираж. Далекие горы, казалось, вздымаются из гигантской зияющей пустоты, образуя как бы берег глубокого безводного моря. Пораженный фон Харбен остановился как вкопанный. Плоскогорье резко оборвалось у его ног, и внизу до самых гор простирался огромный провал, грандиозный каньон, подобный тому, что образовал ущелье Колорадо, известное во всем мире. Здесь же происхождение этой пропасти было совершенно иным. Всюду виднелись признаки эрозии. Мрачные стены были глубоко размыты водой. Снизу вверх, лепясь к стенам каньона, поднимались причудливые башни, башенки и минареты, высеченные природой из гранита, а внизу простиралось огромное дно ущелья, казавшееся сверху ровным, словно бильярдный стол. Увиденное зрелище потрясло фон Харбена, приведя его в состояние гипнотического восхищения, но мало-помалу его взгляд стал отмечать отдельные детали поразительной картины. Противоположная стена каньона находилась на расстоянии пятнадцати-двадцати миль к северу, и это было наиболее узкое место. Справа к востоку и слева к западу каньон был настолько широким, что фон Харбен затруднялся определить истинные размеры. Исследователю казалось, что он различает стену, ограничивающую ущелье на востоке, но с того места, где он стоял, западная оконечность не проглядывалась. Однако стена, которая попала в поле его зрения, тянулась с востока на запад не менее чем на двадцать пять-тридцать миль. Почти прямо под ним раскинулось большое озеро или болото, занимавшее значительную часть восточной стороны каньона. Он увидел несколько извилистых потоков воды, огибавших заросли тростника, а на самом озере, ближе к северному берегу, довольно большой остров. Поодаль виднелась еще одна лента, похожая на дорогу. На западе каньона рос густой лес, а между ним и озером двигались фигуры. Фон Харбену показалось, что там пасутся животные. Зрелище вызвало горячий энтузиазм у исследователя. Там, внизу, без сомнения, обитало загадочное Потерянное Племя гор Вирамвази, чью тайну прекрасно охраняла природа, благодаря барьеру из страшных отвесных скал, а также суеверию негров, невежественных жителей внешних отрогов гор, Всюду, куда достигал взгляд, тянулась отвесная стена, исключавшая малейшую возможность спуска. Фон Харбен медленно пошел вдоль края, пытаясь найти хоть какой-нибудь ход в заколдованную долину, хоть какую-нибудь лазейку. Стало уже смеркаться, а он прошел лишь небольшую часть пути, так ничего и не обнаружив, кроме все той же отвесной стены, высившейся в самом низком месте не менее чем на девятьсот футов, одинаково неприступной на всем своем протяжении. В сгущавшихся сумерках фон Харбен неожиданно набрел на узкую расщелину, перерезавшую гранитную стену. Внутри виднелись застрявшие обломки горной породы, образуя нечто вроде спуска, но в темноте было невозможно установить, далеко ли вниз ведет этот ненадежный, рискованный ход. Фон Харбен перегнулся, внимательно изучая стену. Та уходила вниз серией внушительных уступов и террас до трехсот футов в высоту, в то время как вся стена составляла тысячу двести футов. Если бы расщелина вывела его к следующей террасе, то тем самым устранилась бы часть препятствий, так как в том месте склон не был сплошным, а значит там вполне могли существовать проходы, которыми фон Харбен сумел бы воспользоваться, будучи опытным скалолазом. Голодный и продрогший ученый опустился на землю, уставившись в пустоту, где мрак становился все гуще и гуще. Через некоторое время далеко внизу загорелся огонь, потом еще несколько. С каждым разом фон Харбена охватывало все более сильное волнение, поскольку он понимал, что огни означают присутствие человека. Особенно много костров появилось на том участке, где, как считал фон Харбен, располагался остров. Что это за люди, которые развели костры? Дружелюбны ли они или, наоборот, воинственны? Принадлежали ли они к обычному африканскому племени, либо же легенда имела под собой реальное основание, и люди, которые готовили сейчас внизу свою вечернюю трапезу на кострах, являлись белыми из Потерянного Племени? И что это за звуки? Фон Харбен напрягся, стараясь уловить невнятный шум, идущий из пропасти, наводненной мраком, и наконец понял, что слышит человеческие голоса. Вскоре к ним примешался рев дикого зверя, прозвучавший подобно отдаленному грому. И тогда, успокоенный этими звуками, фон Харбен поддался усталости и мгновенно заснул, отрешившись от холода и голода. С наступлением утра фон Харбен собрал ветки от карликовых деревьев, росших поблизости, и развел огонь, чтобы согреться. Пищи у него не было, и вообще в течение всего предыдущего дня он не видел ни малейших признаков жизни, за исключением животных, бродивших на большом зеленом лугу на дне каньона, куда еще только предстояло спуститься. Фон Харбен понимал, что должен поесть и как можно скорее. Пища же находилась только в одном направлении, далеко внизу. Обогревшись у костра, он принялся исследовать расщелину при дневном свете. Сверху в расщелине обнаружились просветы, сулившие возможность спуска, и фон Харбен решил рискнуть. Хотя в эту минуту он чувствовал себя полным сил и энергии, он прекрасно сознавал и другое - силы его убывали и будут убывать еще быстрее, как только он начнет головокружительный спуск по вертикали. Даже Эриху фон Харбену, молодому самоуверенному энтузиасту, то, что он собирался предпринять, казалось чистой воды самоубийством, но, с другой стороны, до сих пор как альпинист он всегда умел найти выход из самых сложных ситуаций, и с этой слабой надеждой он начал спуск в неизвестность. Едва он склонился над расщелиной, как услышал за спиной звук шагов. Фон Харбен резко повернулся, выхватывая "люгер". III. НКИМА БОИТСЯ Малыш Нкима припустил по верхушкам деревьев и, вереща от возбуждения, спрыгнул на колени к Тарзану из племени обезьян, устроившемуся на большой ветке гигантского дерева. Прислонившись спиной к шероховатому стволу, человек-обезьяна отдыхал после охоты и аппетитной трапезы. - Гомангани! - взвизгнул Нкима. - Гомангани идут! - Угомонись, - сказал Тарзан. - Ты уже порядком надоел всем гомангани. - Они убьют маленького Нкиму, - захныкал зверек. - Это чужие гомангани, и с ними нет ни одного тармангани. - Нкима уверен, что все только и мечтают расправиться с ним, - усмехнулся Тарзан. - Но вот уже много лет прошло, а он живой и невредимый. - Сабор, Шита, Нума гомангани и Гиста-змея любят полакомиться маленьким Нкимой, - запротестовала обезьянка. - Оттого я и боюсь. - Не бойся, Нкима, - сказал человек-обезьяна. - Тарзан никому не даст тебя в обиду. - Там гомангани! - не унимался Нкима. - Убей их! Нкиме не нравятся гомангани. Тарзан неспешно поднялся. - Иду, - произнес он. - Нкима может пойти со мной или спрятаться на время в безопасном месте. - Нкима не трус, - запальчиво ответила обезьянка. - Я пойду сражаться вместе с Тарзаном из племени обезьян. Зверек запрыгнул на спину человека-обезьяны, обхватил лапками его бронзовую шею и с этой благоприятной позиции стал с опаской выглядывать то из-за одного плеча, то из-за другого. Тарзан молча устремился по деревьям туда, где Нкима обнаружил негров, и вскоре увидел под собой десятка два туземцев, шедших гурьбой по тропе. Все они несли тюки разных габаритов, а некоторые из негров имели при себе ружья. По внешнему виду поклажи Тарзан определил, что ее хозяин - белый человек. Повелитель джунглей окликнул чернокожих. Те испуганно остановились, со страхом таращась вверх. - Не бойтесь, я - Тарзан из племени обезьян, - успокоил их Тарзан. Он с легкостью приземлился среди них на тропу. В тот же миг Нкима слетел с его плеча, стремглав метнулся вверх по дереву, уселся на высокой ветке и принялся плаксиво верещать, начисто позабыв про свое недавнее бахвальство. - Где ваш хозяин? - спросил Тарзан. Угрюмые негры опустили глаза и ничего не ответили. - Где фон Харбен, ваш бвана? - допытывался Тарзан. Ближний к нему носильщик беспокойно зашевелился. - Он умер, - буркнул негр. - Как умер? - недоуменно спросил Тарзан. Негр мялся, пока не нашелся: - Его растоптал раненый слон, - выпалил он. - Где тело бваны? - Мы не смогли его найти. - Тогда почему вы решили, что его убил слон? - спросил человек-обезьяна. - Потому что бвана ушел из лагеря и не вернулся, - вмешался второй негр. - Там кружил слон, и мы подумали, что он убил бвану. - Вы говорите неправду, - сказал Тарзан. - Я скажу тебе правду, - заговорил третий негр. - Бвана поднялся в горы Вирамвази, и разгневанные духи умерших забрали его с собой. - А теперь я скажу вам правду, - суровым голосом произнес Тарзан. - Вы бросили своего хозяина на произвол судьбы. - Мы испугались, - стал оправдываться третий чернокожий. - Мы предупреждали, чтобы он не поднимался в горы. Умоляли его вернуться назад, но он не послушался, и духи мертвых унесли его. - Когда это произошло? - спросил человек-обезьяна. - Дней шесть-семь, а может, десять тому назад. Точно не помню. - Где вы его оставили? Негры наперебой бросились описывать местонахождение их последней стоянки на склоне Вирамвази. - Ступайте по домам в свою страну Урамби. Если понадобится, я вас разыщу. Если ваш бвана мертв, будете сурово наказаны, - подытожил Тарзан. Запрыгнув на дерево, человек-обезьяна исчез из поля зрения незадачливых негров в направлении Вирамвази. Малыш Нкима с пронзительным визгом бросился ему вдогонку. Из разговора с неграми Тарзан заключил, что те предательски бросили фон Харбена и что молодой ученый скорее всего двинется следом за ними. Не будучи знаком с Эрихом фон Харбеном, Тарзан, разумеется, предположил, что, оказавшись один, тот не станет пробиваться к неизведанным, грозным тайнам гор Вирамвази, а осмотрительно предпочтет по возможности быстрее добраться до своих. С этими мыслями человек-обезьяна торопливо двигался вперед маршрутом негров, ожидая встретить фон Харбена с минуты на минуту. Предположение Тарзана однако не оправдалось, и он потерял немало времени, высматривая фон Харбена, но, тем не менее, шел он гораздо быстрее чернокожих и оказался у подножия Вирамвази уже на третий день пути. Здесь он с большим трудом отыскал место, где фон Харбен был покинут своими людьми, так как проливной дождь и ветер уничтожили следы. Он нашел палатку, сорванную ветром, но фон Харбена так и не обнаружил. Не найдя следов белого человека в джунглях, указывавших бы на то, что ученый бросился догонять дезертиров, Тарзан пришел к выводу, что если фон Харбен не погиб, то искать его следует среди таинственных отрогов Вирамвази, где ему угрожают неведомые опасности. - Нкима, - обратился человек-обезьяна к зверьку, - когда поиск затруднен, то, как говорят тармангани, человек ищет иглу в стоге сена. Как, по-твоему, в этом скоплении гор мы отыщем нашу иглу? - Пошли назад, - заныл Нкима. - Там тепло. Здесь дует ветер, а наверху еще холоднее. Это не место для ману, маленькой обезьянки. - И все же, Нкима, мы поднимемся туда. Обезьянка испуганно заверещала, обратив мордочку к грозным вершинам. - Малыш Нкима боится! В этих местах у пантеры Шиты логово! Тарзан молча усмехнулся и зашагал в гору. Поднимаясь по диагонали на запад, Тарзан, надеявшийся на случайную встречу с фон Харбеном, на самом деле двигался в направлении, противоположному тому, которым шел разыскиваемый им человек. По замыслу Тарзана, если он, достигнув вершины, не обнаружит следов фон Харбена, то двинется в обратную сторону, на восток, и станет искать на большей высоте. По мере того, как человек-обезьяна продвигался вверх, склон делался все круче и сложнее, пока не превратился в вертикальную преграду, усыпанную у основания обломками скал. Лес, который рос ниже по склону, сменился на этом участке редкими карликовыми деревьями. Тарзан стал карабкаться через камни, надеясь обнаружить какую-нибудь тропу, и настолько увлекся, что не заметил небольшую группу негритянских воинов, наблюдавших за ним снизу, из укрытия деревьев. Даже Нкима, обычно не терявший бдительности, как и его хозяин, не увидел людей, занятый, как и тот, поисками тропы. Нкима глубоко страдал. Дул ненавистный ему ветер, вокруг ощущался сильный запах пантеры Шиты, а совсем неподалеку виднелись выступы, с которых Шита в любую секунду могла наброситься на них. От страха у Нкимы сердце сжалось в слабо пульсирующий комочек. Через некоторое время они попали в особенно трудное место. Справа высилась отвесная стена, слева тянулся крутой обрыв. Один неверный шаг и Тарзан полетел бы вниз, а тут как назло путь был усыпан множеством острых шатких камней. Вскоре впереди обозначился поворот. Если дорога за поворотом станет хуже, то придется поворачивать назад. На углу, где проход сужался, Тарзан на мгновение потерял равновесие, и из-под его ног сорвался камень. Решив, что Тарзан падает, Нкима завопил во весь голос и спрыгнул с его спины, оттолкнувшись с такой силой, что человек-обезьяна упал и покатился вниз. Если бы не выходка Нкимы, то Тарзан без труда сохранил бы равновесие, но получилось так, что человек-обезьяна стал съезжать по склону головой вниз, пока не угодил в карликовые деревья, цепко державшиеся корнями за скалу. Охваченный ужасом Нкима бросился к хозяину, истошно запричитал ему на ухо, силясь поднять с земли, но человек-обезьяна лежал неподвижно. Из раны на виске из-под шапки темных волос текла тоненькая струйка крови. И пока Нкима предавался отчаянию, наблюдавшие за ними снизу чернокожие воины стали быстро карабкаться вверх, подбираясь к зверьку и его неподвижному хозяину. IV. ВОЗВРАЩЕНИЕ ГАБУЛЫ Круто обернувшись на звуки приближающихся шагов, Эрих фон Харбен увидел подошедшего негра с ружьем. - Габула! - воскликнул белый, опуская пистолет. - Откуда ты взялся? - Бвана, - сказал негр, - я не мог бросить тебя на растерзание духам, обитающим в этих горах. Фон Харбен с недоверием уставился на чернокожего. - Но если ты веришь в духов, Габула, то почему же ты не боишься, что они убьют и тебя тоже? - Смерти все равно не миновать, бвана, - ответил Габула. - Странно, что тебя не прикончили в первую же ночь. Ну а нынче нас обоих уж точно убьют. - И ты все-таки последовал за мной. Почему? - Ты был добр ко мне, бвана, - ответил негр. - И твой отец тоже никогда не обижал меня. Я поддался всеобщей панике и убежал вместе с остальными, но вот вернулся. Или я сделал неправильно? - Нет, Габула, ты поступил как надо. Впрочем, твои товарищи тоже считали, что поступают по справедливости... - Габула не такой, как они, - горделиво возразил негр. - Габула - баторо. - Габула - храбрый воин, - подтвердил фон Харбен. - В духов же я не верю и не боюсь их, но ты и твои соплеменники верите, поэтому с твоей стороны было смелостью вернуться назад. Однако я тебя не удерживаю. Можешь отправляться обратно, Габула. - Правда? - обрадовался Габула. - Бвана собрался идти назад? Замечательно! Габула вернется с ним. - Нет, я намерен спуститься вниз, в каньон, - проговорил фон Харбен, указывая в пропасть. Габула глянул туда. От потрясения глаза его полезли из орбит, нижняя челюсть отвалилась. - Но, бвана, даже если человеческое существо исхитрится каким-то образом спуститься по этой жуткой стене, где нет никакой опоры для ног и для рук, то оно наверняка погибнет прежде, чем достигнет дна. Ведь это скорее всего земля Потерянного Племени, что по преданию расположена в сердце гор Вирамвази. Там обитают духи умерших. - Не ходи со мной, Габула, - предостерег его фон Харбен. - Возвращайся к своим. - Каким образом ты надеешься спуститься вниз? - спросил чернокожий. - Сам толком не знаю. Для начала полезу в эту расщелину, а там видно будет. - А если расщелина никуда не выведет? - спросил Габула. - Я просто обязан найти проход! Габула сокрушенно покачал головой. - А если тебе все-таки удастся достичь дна, бвана, но окажется, что никаких духов там нет, либо же есть, но они неопасные, то как ты думаешь вернуться? Фон Харбен пожал плечами и с улыбкой протянул Руку. - Прощай, Габула! - сказал он. - Ты храбрый парень. Но Габула руки не пожал. - Я иду с тобой, - решительно заявил он. - Даже несмотря на то, что обратной дороги может и не быть. - Странный ты человек, Габула. То ты боишься духов и мечтаешь поскорее оказаться дома, то хочешь идти со мной, хотя я даю тебе возможность вернуться. - Я поклялся служить тебе, бвана, а я - баторо, - ответил Габула. - Осталось только поблагодарить Всевышнего за то, что ты - баторо, - сказал фон Харбен, - ибо небу известно, насколько мне необходима сейчас помощь. Если мы не хотим умереть с голода, то нужно немедленно спускаться вниз. - Я принес еды, - сказал Габула. - Подумал, что ты проголодаешься и кое-что прихватил. Развернув принесенный с собой сверток, Габула указал на плитки шоколада и пакеты с консервами, которые фон Харбен отложил в качестве неприкосновенного запаса. Для голодного белого это было как манна небесная, и он не дал себя долго уговаривать. Утолив голод, фон Харбен почувствовал прилив сил, а вместе с силами к нему вернулась уверенность. Повеселев, он начал спуск в каньон. Габула замешкался. Дело в том, что его племя в течение многих поколений жило на равнине, в джунглях, оттого-то страшная пропасть внушала ему такой ужас. Однако чувство чести и родовой гордости взяло наконец верх, и он последовал за своим хозяином, старательно скрывая охватившее его смятение. Спуск через расщелину был менее сложным, чем казалось сверху. Обломки скал, частично засыпавшие ее, держались прочно, так что взаимная помощь понадобилась скалолазам всего несколько раз, но именно в такие моменты фон Харбен особенно остро ощущал, что без Габулы пришлось бы туго. Так они продвигались вниз, пока не наткнулись на каменный завал, перекрывший всю расщелину. Фон Харбен осторожно приблизился к внешнему краю и обнаружил, что до следующего уступа не менее тридцати футов вертикального спуска. У исследователя сжалось сердце. Вернуться тем же путем обратно было свыше их сил и возможностей. Перегнувшись через край, он увидел в нескольких футах продолжение расщелины, которая значительно сужалась и была не шире семи футов. Если бы ему с Габулой удалось забраться в расщелину, то они без труда спустились бы, держась за стены. Но для этого требовалось перелезть Через громадный валун на самом краю обрыва, а это уже предполагало акробатическую ловкость, чем Габула похвастаться никак не мог. Проблема легко решилась бы при помощи веревки, но ее у них не было. Когда осмотр расщелины показал, что нужно другое решение, фон Харбен со вздохом отступил, так как решение не приходило ему в голову. При виде того, что фон Харбен исследует внешний край обрыва, Габула забился в самый дальний угол, обливаясь холодным потом. Его едва не парализовало при мысли, что хозяин выберет именно этот путь и велит ему спускаться по валуну. И все же, если бы фон Харбен пошел, Габула последовал бы за ним. Эрих фон Харбен долгое время сидел, сосредоточенно размышляя и исследуя трещину. Если бы не валун, они спокойно спустились бы на следующий уступ, но такую громадину можно было сдвинуть разве что только зарядом динамита. Фон Харбен перевел взгляд с валуна на валявшиеся рядом обломки скал, и тут его осенило. - Иди сюда, Габула, - сказал он, - поможешь мне сбросить камни. Мне кажется, это единственная наша надежда выбраться из западни, в которую мы угодили по моей вине. - Да, бвана, - откликнулся Габула и немедленно принялся за дело, хотя не понимал, для чего понадобилось сталкивать тяжеленные камни в каньон. Грохот падающих камней привел Габулу в неописуемый восторг, и он с удесятеренным рвением принялся катить камни к обрыву. - Только смотри не тронь вон те, а не то произойдет обвал и нас погребет заживо, - предупредил фон Харбен. - Тогда нам будет уже не до тайны Потерянного Племени. - Хорошо, бвана, - отозвался Габула. Взявшись за большой валун, он покатил его к краю. - Гляди, бвана! - воскликнул он, указывая на место, где только что лежал валун. Фон Харбен увидел отверстие величиной с человеческую голову, ведущее в расщелину. - Благодари Ноемене, тотем твоего племени! - вскричал белый. - Вот это удача! Кажется, мы спасены. Не теряя времени, они принялись расширять лаз, выбирая плотно лежавшие камни, блокировавшие расщелину с незапамятных времен, и выбрасывая их наружу. Обломки скал с грохотом полетели вниз, ударяясь о камни. Шум не остался незамеченным. Высокий стройный негр поднял глаза и окликнул своих товарищей, с которыми находился в лодке на болотистом озере на дне каньона. - Большая стена падает, - сказал он. - Всего-то парочка камней, - отозвался другой. - Ерунда. - Такое бывает только после сильного дождя, - сказал первый. - А предсказание говорит, что большая стена рухнет. - Может, это демон, что обитает в расщелине, - предположил третий. - Нужно скорее рассказать хозяевам. - Подождем еще, может, что и увидим, - сказал первый. - Если мы поспешим доложить, что с большой стены упала парочка камней, нас поднимут на смех. Между тем фон Харбен и Габула расширили проем настолько, чтобы можно было протиснуться. Через отверстие белый человек увидел неровные стены расщелины, выводящей к следующему выступу. Эту часть спуска можно было уже считать преодоленной. - Спустимся по одному, Габула, - сказал фон Харбен. - Я пойду первым. Внимательно наблюдай за мной и делай все, как я. - Да, бвана, я полезу за тобой, - сказал Габула. - Постараюсь повторять все твои движения. Фон Харбен протиснулся в расщелину, уперся о стены руками и ногами и медленно начал спуск. Несколько минут спустя Габула увидел, что хозяин достиг уступа живой и невредимый, и, хотя негра пробирала дрожь, он не колеблясь последовал за ним. - Вот он, демон! В облике человека! - заволновался чернокожий воин в лодке, завидев вышедшего из расщелины фон Харбена. Схоронившись за высоким густым папирусом, негры наблюдали. Несколько мгновений спустя на уступе появился Габула. - Ну уж теперь-то мы должны поспешить с известием к хозяевам, - сказал один из негров. - Нет, - возразил первый. - Возможно, они демоны, но выглядят, как люди. Подождем, пока не выясним, кто они и почему здесь оказались. Следующий этап спуска был гораздо проще, так как склон стал более пологим. Многочисленные валуны загораживали вид на озеро и каньон. Как правило, спуск был легче между более высокими валунами, скрывавшими от скалолазов долину, и тогда наблюдатели в лодке теряли пришельцев из поля зрения. Преодолев второй уступ, фон Харбен и Габула вышли к тропе, проложенной сквозь густую растительность. Пышная листва деревьев указывала на обилие воды. Вскоре фон Харбен, спускавшийся первым, обнаружил родник, откуда вытекал ручей, бежавший вниз. Утолив жажду и передохнув, они вновь двинулись в путь, следуя вдоль ручья и не встречая особых препятствий. В течение всего времени они практически не видели ни озера, ни дна каньона, и когда наконец оказались внизу, то остановились, любуясь открывшимся пейзажем. Заболоченное озеро было так густо усеяно водяными растениями, что фон Харбен не сумел определить его истинных размеров, ибо зелень камышей и окружающих лугов сливались воедино. Открытые участки воды представляли собой извилистые дорожки, ведущие в разных направлениях. И пока фон Харбен с Габулой разглядывали этот незнакомый, таинственный мир, за ними из лодки пристально наблюдали чернокожие воины. С такого расстояния негры были не в состоянии толком разглядеть пришельцев, однако вожак уверил их, что это не демоны. - Почему ты так решил? - спросил один из негров. - Если демон захотел бы спуститься с большой стены, то не стал бы выбирать самый трудный путь, - ответил вожак, - а превратился бы в птицу и слетел бы вниз. Задавший вопрос негр сконфуженно поскреб затылок, сраженный неоспоримостью аргумента. Не найдя ничего лучшего, он предложил тотчас же пойти и рассказать об увиденном. Первые же шаги по покрытому травой лугу показали фон Харбену, что это опасное болото, из которого можно выбраться только с большим трудом. Вернувшись на твердую почву, он принялся искать иной путь в глубь каньона, но вскоре обнаружил, что по обе стороны ручья болото простирается вплоть до подножия нижних уступов, которые, хоть и не очень высокие, все же являлись непреодолимым препятствием. Можно было бы повернуть назад и поискать дорогу в каньон в западном направлении, однако это предприятие казалось сомнительным, а кроме того он и Габула едва не падали с ног от усталости. Поэтому они предпочли поискать по возможности более легкий путь. Фон Харбен обратил внимание на то, что впадавший в болото ручей имеет довольно быстрое течение, а это означало, что дно, видимо, свободно от ила, и если ручей не слишком глубок, то его вполне можно использовать как дорогу. Проверяя свое предположение, фон Харбен погрузился в воду, держась за один конец палки, тогда как Габула держал другой. Вода доходила ему до пояса, дно же было твердое. - Полезай в воду, Габула. Глядишь и доберемся до озера. По мере их продвижения вперед уровень воды не особенно поднимался. Пару раз им встретились глубокие ямы, которые они преодолели вплавь, а были и места, где вода едва доходила до колен. Так они двигались вперед, не видя берега, а лишь прибрежные заросли папируса высотой в сорок-пятьдесят футов над уровнем воды. - Что-то я не вижу там суши, - сказал фон Харбен, - но зато мы можем воспользоваться корнями папируса, они вполне нас выдержат. Постараемся пробраться к западному берегу озера. Когда мы спускались, я заметил, что местность там возвышенная. Достигнув зарослей папируса, фон Харбен забрался на прочный корень, и в тот же миг из чащи вынырнула лодка с воинами цвета эбенового дерева, потрясающими оружием. V. ДУХ ПРЕДКА Лукеди из племени багего принес молока в сосуде из выдолбленной тыквы. Перед входом в деревенский шалаш его встретили два дюжих воина-охранника с копьями. - Ниуото прислал для пленника молоко, - сказал Лукеди. - Он очнулся? - Иди посмотри, - сказал один из часовых. Лукеди зашел в шалаш и при тусклом свете увидел силуэт белого мужчины-гиганта, сидевшего на грязном полу. Негр уставился на него во все глаза. У пленника были связаны за спиной руки, а лодыжки ног стянуты прочной волокнистой веревкой. - Я принес пищу, - сказал Лукеди, ставя тыкву на землю рядом с пленником. - Как же мне есть со связанными руками? - спросил Тарзан. Лукеди почесал в затылке. - Не знаю, - сказал он. - Ниуото велел доставить еду, но не сказал, чтобы я развязал тебе руки. - Разрежь веревки, - попросил Тарзан, - иначе я не смогу есть. В шалаш заглянул охранник. - Что он говорит? - спросил он. - Говорит, что не может есть со связанными руками, - ответил Лукеди. Охранник пожал плечами. - Тогда оставь еду. Считай, что поручение ты выполнил. Лукеди собрался уходить. - Погоди, - остановил его Тарзан. - Кто такой Ниуото? - Вождь племени багего, - ответил Лукеди. - Ступай к нему и передай, что я хочу его видеть. Скажи ему также, что я не могу есть, пока мне не развяжут руки. После получасовой отлучки Лукеди вернулся, неся старую, ржавую цепь для рабов и висячий замок. - Ниуото посоветовал приковать его к центральному столбу, а уж потом развязать руки, - сказал он охране. Втроем они вошли в шалаш, где Лукеди прикрепил цепь к столбу, обмотал вокруг шеи пленника и навесил замок. - Развяжи ему руки, - сказал Лукеди одному из охранников. - Сам развяжи, - отказался тот. - Ниуото велел тебе, так что ты и делай, а мне он ничего не говорил. Лукеди заколебался. Он явно боялся. - Мы будем рядом со своими копьями, - успокоил его охранник. - Тогда он не сможет причинить тебе вреда. - Я его не трону, - проговорил Тарзан. - Но кто вы такие? И кто, по-вашему, я? Один из охранников рассмеялся. - Спрашивает, кто мы, словно сам не знает! - А про тебя нам все известно, - сказал другой воин. - Я Тарзан из племени обезьян, - сказал пленник, - и ничего не имею против племени багего. Охранник, говоривший последним, снова засмеялся и с издевкой сказал: - Может, тебя так и зовут. У вас, людей Потерянного Племени, странные имена. Может, ты и не имеешь ничего против племени багего, но вот у багего к тебе масса претензий. Продолжая смеяться, он вышел из шалаша, расположенного на склоне западной оконечности горной цепи Вирамвази. Между тем молодой Лукеди завороженно глядел на пленника, словно тот являлся божеством. Тарзан взял тыкву и выпил молоко. Лукеди ни на миг не спускал с него глаз. - Как тебя зовут? - спросил Тарзан. - Лукеди, - ответил юноша. - Ты что-нибудь слышал о Тарзане из племени обезьян? - Нет, - ответил тот. - Как по-твоему, я кто? - снова спросил человек-обезьяна. - Мы считаем, что ты из Потерянного Племени. - А я слышал из рассказов, что люди Потерянного Племени на самом деле духи мертвых, - сказал Тарзан. - Этого я не знаю, - признался Лукеди. - Одни считают так, другие иначе, но ты-то знаешь правду, ведь ты один из них. - Я не из их числа, - сказал Тарзан. - Я пришел издалека, однако наслышан о багего и о Потерянном Племени. - Не верю я тебе, - сказал Лукеди. - Напрасно, я говорю правду. Лукеди поскреб затылок. - Пожалуй, ты не обманываешь, - произнес он. - Ты одет иначе, чем люди из Потерянного Племени, и оружие у тебя другое, чем у них. - А сам ты видел это племя? - поинтересовался Тарзан. - Много раз, - ответил Лукеди. - Раз в году они выходят из глубины гор Вирамвази, и мы обмениваемся с ними товарами. Они приносят сушеную рыбу, улиток и оружие, а взамен получают соль, коз и коров. - Но если вы с ними мирно торгуете, то почему меня взяли в плен, раз я, по-вашему, один из них? - спросил Тарзан. - Торгуем мы только раз в году, а в остальное время враждуем. - Но почему? - Время от времени они нападают на нас, захватывают в плен мужчин, женщин и детей и уводят в горы Вирамвази. А что с ними делают, мы не знаем, они исчезают бесследно. Может, их съедают. - А ваш вождь, как он намерен поступить со мной? - спросил Тарзан. - Не знаю, - сказал Лукеди, - но мне кажется, он собирается сжечь тебя заживо. В этом случае ты и твой дух будете уничтожены и уже не сможете вернуться, чтобы преследовать и тревожить нас. - Не знаешь, появлялся ли недавно в этих краях белый человек? - спросил Тарзан. - Нет, - ответил юноша. - Много лет тому назад, когда меня еще на свете не было, пришли двое белых. Они утверждали, что не принадлежат к Потерянному Племени, но им не поверили. Их убили. Мне пора идти. Завтра принесу еще молока. Когда Лукеди ушел, Тарзан улегся на полу и попытался заснуть. Поначалу ему мешали посторонние звуки, но наконец он погрузился в забытье. Когда он проснулся, то не смог определить, сколько времени прошло. Выросший бок о бок с животными, он обладал способностью моментально просыпаться. И сейчас, открыв глаза, он мгновенно понял, что разбудивший его шум шел от животного, пытавшегося проникнуть в шалаш через крышу. Едкий дым от костра, на котором готовилась пища для деревни, наполнил воздух до такой степени, что Тарзан не смог уловить запаха находящегося на крыше существа. Но почему животное стремилось попасть в шалаш? Тарзан остался лежать на земле, пристально глядя на крышу сквозь темноту и пытаясь найти ответ на свой вопрос. Немного позже прямо над головой он увидел проблеск луны. Кто бы ни находился наверху, он все же сделал отверстие, которое становилось шире и шире по мере того, как животное выдергивало солому из кровли. Отверстие оказалось рядом со стеной, в широком промежутке между двумя жердями, и Тарзан гадал, делалось ли это с умыслом или нет. В образовавшемся проеме на фоне слабого лунного света мелькнул силуэт, и лицо человека-обезьяны расплылось в широкой улыбке. Он видел, как ловкие маленькие пальцы трудятся над колышками, крепившимися к жердям для поддержания соломенной крыши. Как только часть из них была устранена, в отверстие просунулось маленькое мохнатое тельце, пролезло, извиваясь, внутрь и упало на пол рядом с Тарзаном. - Как ты отыскал меня, Нкима? - шепотом спросил Тарзан. - Нкима шел за тобой, - объяснил зверек, - и просидел целый день на дереве высоко над деревней, изучая местность и ожидая прихода темноты. Почему ты здесь, Тарзан из племени обезьян? Почему не идешь с маленьким Нкимой? - Меня приковали цепью, - ответил Тарзан. - Не могу освободиться. - Нкима сходит за Мувиро и его воинами, - сказал зверек. Разумеется, Нкима не употребил буквально эти слова, но сказанное им на языке обезьян имело для Тарзана именно это значение. Черные обезьяны с длинными острыми палками - так он называл воинов вазири, а для Мувиро у него было совсем другое, придуманное им самим имя, но Тарзан и Нкима прекрасно понимали друг друга. - Нет, - возразил Тарзан. - Мувиро не поспеет вовремя. Возвращайся в лес, Нкима, и дожидайся меня там. Может, я приду совсем скоро. Нкима заворчал, уходить ему не хотелось. Он боялся оставаться в одиночестве в незнакомом лесу. Ведь жизнь Нкимы представляла собой длинную вереницу страхов, от которых он избавлялся лишь тогда, когда сворачивался клубочком на руках своего хозяина. Заслышав голоса, доносившиеся из шалаша, один из караульных осторожно заглянул внутрь. - Вот что ты натворил, - пожурил Нкиму Тарзан. - Послушайся Тарзана и ступай в лес, пока тебя не поймали и не съели. - С кем это ты разговариваешь? - спросил охранник. Он услышал быстрые, семенящие шажки в темноте, в тот же миг заметил дыру в крыше, и увидел, как в нее вылезло что-то черное. - Это был дух твоего предка, - ответил Тарзан. - Он приходил сказать мне, что ты, твои жены и дети заболеют и умрут, если со мной что-нибудь случится. Такое же известие он принес и для Ниуото. Охранник задрожал всем телом. - Позови его назад, - взмолился негр, - и скажи, что я тут не при чем. Не я, а вождь Ниуото задумал убить тебя. - Звать бесполезно, - сказал Тарзан. - Остается тебе уговорить Ниуото не убивать меня. - Но я увижу его только утром, - забеспокоился охранник. - Вдруг будет уже поздно? - Нет, - успокоил его Тарзан. - Дух твоего предка ничего не предпримет до завтра. Охваченный ужасом охранник вернулся на свое место, где принялся возбужденно обсуждать что-то со своим напарником, пока наконец человек-обезьяна не заснул снова. Было позднее утро, когда в шалаше появился Лукеди, принесший новую порцию молока. Он выглядел чрезвычайно взволнованным. - Это правда, о чем рассказал Огонио? - спросил он. - Огонио? - Ну да, охранник, что дежурил прошлой ночью. Он сказал Ниуото и всей деревне, будто видел здесь духа своего предка, который предупредил, что поубивает всех жителей, если тебя хоть пальцем тронут. Все жутко напуганы. - А Ниуото? - Ниуото никого и ничего не боится, - ответил Лукеди. - Даже духов предков? - удивился Тарзан. - Даже их. Из всех багего он один не боится людей Потерянного Племени, и сейчас он страшно зол на тебя за то, что ты привел его людей в ужас. Так что вечером тебя ожидает костер. Смотри! Лукеди кивнул в сторону низкого входа. - Там устанавливают столб, к которому тебя привяжут. А юноши заготавливают в лесу связки хвороста для костра. Тарзан указал на отверстие в крыше. - Вон дыра, ее проделал дух предка Огонио, - сказал он. - Позови сюда Ниуото. Пусть убедится сам. Может, тогда поверит. - Это ничего не изменит, - ответил Лукеди. - Он не испугался бы, даже если увидел бы тысячу духов. Ниуото очень смелый, а также страшно упрямый, иной раз до неразумности. Теперь нам всем конец. - Истинная правда, - подхватил Тарзан. - А ты не можешь меня спасти? - спросил Лукеди. - Если поможешь мне бежать, то обещаю, что духи тебя не тронут. - Как бы я хотел помочь, но удастся ли, не знаю, - сказал Лукеди и протянул пленнику сосуд с молоком. - Ты мне ничего не приносишь, кроме молока, - проговорил Тарзан. - Почему? - Жители нашей деревни принадлежат к племени, которому запрещено пить молоко и есть мясо Тимбу, черной коровы. Эту пищу мы приберегаем для гостей и пленников. Тарзан был доволен тем, что тотемом племени является корова, а не, к примеру, саранча или дождевая вода, или еще какая из сотен различных тварей, почитаемых различными племенами. И хотя в детстве ему доводилось питаться саранчой, которой люди обычно брезгуют, он, естественно, предпочитал ей молоко Тимбу. - Я хочу, чтобы Ниуото встретился и переговорил со мной, - сказал Тарзан из племени обезьян. - Тогда он понял бы, что со мной лучше дружить, нежели враждовать. Меня пытались убить многие вожди, более могущественные, чем Ниуото. Эта темница для меня не первая, и не впервые черные люди готовят для меня костер, но я, как видишь, жив и невредим, Лукеди, а многие из моих палачей мертвы. Поэтому ступай к Ниуото и посоветуй ему обращаться со мной по-дружески, так как я не имею никакого отношения к Потерянному Племени. - Я верю тебе, - сказал чернокожий юноша, - и потому передам Ниуото твою просьбу, только боюсь, что он не послушается. Лукеди повернулся к выходу, и в тот же миг в деревне послышался шум. Раздались громкие команды, в испуге заплакали дети, по земле звонко зашлепало множество босых ног. Затем Тарзан услышал дробь военных барабанов, бряцание копий о щиты и громкие крики. Он увидел, как вскочили на ноги стерегущие шалаш охранники и бросились в деревню. - Назад! - крикнул Тарзан застывшему на пороге Лукеди. Юноша метнулся прочь от двери и скрючился в дальнем углу шалаша. VI. СТРАННЫЙ ЯЗЫК Эрих фон Харбен увидел лодку с воинственно настроенными чернокожими и тотчас же обратил внимание на оружие, которым они размахивали. Их копья сильно отличались от тех, которыми обычно пользовались африканские дикари. Тяжелые и короткие, они напомнили молодому археологу античные римские пики. Сходство это подкреплялось также короткими широкими обоюдоострыми мечами в ножнах, свисавших с левого плеча воинов. Фон Харбен был абсолютно убежден в том, что это короткий испанский меч императорского легионера. - Спроси их, что им нужно, Габула, - приказал он. - Может, они тебя поймут. - Кто вы и что вам от нас нужно? - спросил Габула на родном диалекте банту. - Мы друзья, - добавил фон Харбен на том же наречии. - Пришли посмотреть на вашу землю. Отведите нас к вождю. Рослый негр на корме покачал головой. - Не понимаю, - сказал он. - Вы наши пленники. Отведем вас к хозяевам. Полезайте в лодку. А будете сопротивляться, мы вас прикончим. - Они говорят на странном языке, - сказал Габула. - Ничего не понимаю. На лице фон Харбена отразилось неподдельное изумление, словно он стал свидетелем воскрешения мертвого, скончавшегося две тысячи лет тому назад. Фон Харбен являлся увлеченным исследователем древнего Рима и его умершего языка, однако насколько же услышанная им живая речь отличалась от языка старинных, покрытых плесенью страниц древних манускриптов! Он вполне уловил смысл сказанного негром. Язык оказался смесью корней банту и латыни, окончания же были латинские. В студенческие годы фон Харбен частенько воображал себя римским гражданином. Он произносил речи в форуме, обращался к войскам, располагавшимся лагерем в Африке и Галлии, но то, что произошло с ним сейчас, превосходило самую богатую фантазию. Запинаясь и не узнавая собственного голоса, он обратился к негру на языке цезарей. - Мы не враги, - произнес он. - Мы пришли с дружеским визитом. Хотим поглядеть на эту землю. Он выжидающе замолчал, почти не веря, что тот сможет его понять. - Ты римский гражданин? - спросил негр. - Нет, но моя страна в мире с Римом, - ответил фон Харбен. Негр растерялся, как будто не понял ответа. - Ты из Кастра Сангвинариуса? - спросил он с нажимом. - Я из Германии, - ответил фон Харбен. - Никогда не слыхал о такой стране. Меня не проведешь! Ты римский гражданин из Кастра Сангвинариуса! - Веди меня к своему начальнику, - потребовал фон Харбен. - Именно это я и собираюсь сделать. Забирайтесь в лодку. Хозяева решат, как поступить с вами. Фон Харбен и Габула забрались в лодку, причем так неуклюже, что едва не опрокинули ее, вызвав тем самым презрение воинов, которые грубо схватили их и швырнули на дно, запретив шевелиться. Затем лодку развернули и направили по извилистой водной дорожке, параллельно зарослям папируса, высившимся над водой футов на пятнадцать. - Из какого вы племени? - спросил фон Харбен, обращаясь к вожаку негров. - Мы варвары Восточного моря, подданные Валидуса Августа, императора Востока. Но к чему спрашивать? Тебе это известно так же хорошо, как и мне. Спустя полчаса непрерывной гребли они прибыли к скоплению шалашей конической формы, сооруженных на всплывших корнях папируса, прореженных таким образом, что образовалось пространство для полдюжины построек, составлявших деревню. Здесь фон Харбен и Габула немедленно стали центром внимания переполошившихся мужчин, женщин и детей. Фон Харбен услышал, что конвоиры назвали его с Габулой шпионами из Кастра Сангвинариуса и что через день их отвезут в Каструм Маре, судя по всему, деревню таинственных "хозяев", о которых постоянно упоминали чернокожие. Обращались с пленниками сносно, хотя чувствовалось, что их считают врагами. Вскоре их вызвал на допрос вождь деревни, и фон Харбен не преминул спросить, почему его с Габулой не трогают, раз все принимают их за врагов. - Ты римский гражданин, - пояснил вождь, - а этот - твой раб. Наши хозяева не позволяют нам, варварам, скверно обращаться с римскими гражданами, даже если они из Кастра Сангвинариуса, разве что в порядке самозащиты либо же на поле битвы во время войны. - Но я не из Кастра Сангвинариуса, - возразил фон Харбен. - Расскажешь об этом чиновникам Валидуса Августа, - сказал вождь. - Может, они и поверят, а я не верю! - Кто живет в Каструм Маре? Негры? - спросил фон Харбен. - Увести их, - распорядился вождь. - Заприте в шалаше. Там они смогут задавать свои дурацкие вопросы сколько им заблагорассудится. А мне надоело их выслушивать. Фон Харбена и Габулу увели в шалаш, куда им принесли ужин, состоящий из рыбы, улиток и блюда, приготовленного из печеной сердцевины папируса. Наутро пленникам подали завтрак из тех же блюд, что и накануне, а после еды вывели из шалаша. По водной дорожке к деревне подошли полдюжины лодок, набитых воинами, чьи лица и тела были размалеваны так, словно они собрались на войну. Казалось, что воины нацепили на себя все имевшиеся украшения: примитивные ожерелья, браслеты для рук и ног, кольца и перья. Даже носы лодок были украшены свежими узорами. Воинов прибыло намного больше, чем могло разместиться в крохотной деревушке. Как позже узнал фон Харбен, они были не здешние, а пришли из ближайших деревень. Пленников усадили в лодку вождя, и через минуту небольшая флотилия двинулась по извилистой водной тропе, направляемая могучими гребцами на северо-восток. В течение первого получаса они миновали несколько участков с хижинами, откуда высыпали женщины и дети, ожидавшие, что лодки пристанут к деревне, и провожавшие их разочарованными взглядами; в основном же маршрут проходил вдоль сплошной стены папируса. Фон Харбен пытался заговорить с вождем, рассчитывая получить хоть какую-нибудь информацию о конечном пункте следования и нравах "хозяев", в чьи руки их передадут, однако неразговорчивый вождь не удостоил его ни словом. Прошел час. Ожидание сделалось уже невыносимым, но вот за поворотом открылся просторный участок воды, а за ним берег. Лодка устремилась прямо к двум высоким башням, указывавшим, видимо, на вход в бастион, возле которого прохаживалось несколько человек. Как только лодку заметили, раздался сигнал трубы, и из бастиона на берег выскочило человек двадцать с оружием в руках. По команде одного из них лодки остановились. Вождь объяснил людям на суше, кто они и зачем прибыли. Тогда ему позволили приблизиться к берегу, остальным же было приказано оставаться на месте. - Стойте, где стоите, - приказал один из воинов. - Я послал за центурионом. Фон Харбен пожирал воинов глазами. Те же, в отличие от исследователя, не выказывали никакого любопытства, скорее досаду. Унтер-офицер стал расспрашивать вождя о жизни в деревне, интересуясь разными пустяками, что позволило фон Харбену заключить, что между неграми, живущими на болоте, и явно цивилизованными темнокожими, населяющими сушу, существуют весьма тесные дружеские отношения. Однако к берегу разрешили подойти только одной лодке, а это указывало на то, что таковыми эти отношения бывают не всегда. Через некоторое время из двери напротив того места, куда причалила лодка, вышли двое воинов. Один из них и являлся, видимо, офицером, которого ожидали, поскольку его плащ и кираса были отделаны побогаче, чем у остальных. Теперь к сюрпризам, с которыми фон Харбен столкнулся, спустившись с крутого склона в долину, добавился еще один - офицер был белым! - Что за люди, Руфинус? - спросил он унтер-офицера. - Вождь-варвар и воины из деревень западного побережья, - ответил тот. - Они доставили двух пленников, которых захватили в Рупес Флумен. В награду они просят, чтобы им позволили войти в город увидеться с императором. - Сколько их? - поинтересовался офицер. - Шестьдесят, - ответил Руфинус. - Пусть проходят, - сказал офицер. - Я разрешаю, но оружие пусть оставят в лодках, а из города уходят до наступления темноты. Пошли с ними пару воинов, ибо мне незачем видеться с Валидусом Августом. Высадите на берег пленников. Фон Харбен и Габула сошли на берег. Офицер оглядел их с выражением недоумения на лице. - Кто вы? - спросил он. - Меня зовут Эрих фон Харбен, - ответил белый пленник. Офицер мотнул головой, явно раздражаясь. - В Кастра Сангвинариусе нет семьи с таким именем. - Но я не из Кастра Сангвинариуса. - Как не -из Кастра Сангвинариуса? - удивился офицер. - Он и мне пытался внушить то же самое, - произнес негр, прислушивавшийся к разговору. - Подозреваю, что после этого он заявит, что не является римским гражданином. - Именно это он и утверждает, - подтвердил вождь. - Погоди! - в волнении воскликнул офицер. - Может, ты из самого Рима? - Я не из Рима, - заверил его фон Харбен. - Возможно ли, чтобы в Африке водились белые варвары? - воскликнул офицер. - Действительно, одежда у тебя не римская. Ты похож на варвара, хоть и отнекиваешься. Уверен, что ты из Кастра Сангвинариуса. - Наверняка шпион, - подсказал Руфинус. - Увы, - произнес фон Харбен. - Не шпион и даже не враг. Затем с улыбкой добавил: - Я варвар, но варвар дружеский. - А это кто? - спросил офицер, кивая на Габулу. - Твой раб? - Не раб, а слуга. - Пошли со мной, - приказал офицер. - Хочу потолковать с тобой. Ты говоришь занятные вещи, хотя я и не верю тебе. Фон Харбен улыбнулся. - Я тебя не упрекаю, - сказал офицер. - Отведу тебя к себе. Там поговорим. Офицер распорядился, чтобы Габулу на время отвели в военную тюрьму, а сам повел фон Харбена к себе. Жилище офицера находилось в башне рядом со входом в бастион и состояло из одной маленькой скудно обставленной комнаты рядом с караульным помещением, занятым солдатами. В комнате стоял письменный стол, скамья и пара грубых стульев. - Садись, - сказал офицер, когда они вошли. - Расскажи-ка о себе. Если ты не из Кастра Сангвинариуса, то откуда же? Как ты попал сюда? - Я прибыл из Германии, - ответил фон Харбен. - Да ну! - удивился офицер. - Там живут дикие, темные варвары. Они совсем не говорят на языке Рима, даже так, как ты. - И когда ты в последний раз видел варваров-немцев? - Я? Да никогда, но наши историки их хорошо знают. - И когда же ваши историки писали о них в последний раз? - То есть как это когда? О них говорит сам Сангвинариус в своем жизнеописании. - Сангвинариус? Что-то не припомню такого, - сказал фон Харбен. - Сангвинариус сражался против германских варваров в 839 году по римскому летоисчислению. - То есть около тысячи восьмисот тридцати семи лет тому назад, - заметил фон Харбен. - Надеюсь, ты согласишься, что с тех пор произошли большие изменения. - С чего бы? - спросил офицер. - Со времен Сангвинариуса у нас здесь все осталось по-прежнему, а он уже тысячу восемьсот лет как мертв. Не может быть, чтобы варвары хоть как-то изменились. Такое случается только с римскими гражданами. Ты утверждаешь, что пришел из Германии. Может, ты попал в Рим в качестве пленника и там приобщился к цивилизации, но твоя одежда какая-то странная. Ни в Риме, ни в других известных мне местах такой не носят. Рассказывай все по порядку, я слушаю. - Мой отец - врач-миссионер в Африке, - начал фон Харбен. - Всякий раз, когда я его навещал, я слышал о Потерянном Племени, что, судя по слухам, проживает в этих горах. Туземцы рассказывали загадочные истории о людях белой расы, которые обосновались в глубине гор Вирамвази. Они говорят, что на самом деле в горах обитают духи умерших. В общем, я явился сюда, чтобы проверить, насколько это соответствует истине. Но мои проводники испугались и бросили меня на полпути. Со мной остался только один. С ним мы спустились в каньон. Нас тут же схватили и доставили сюда. Офицер задумался. - Может, ты и не обманываешь, - заявил он после минутной паузы. - Одежда твоя совсем иная, чем носят в Кастра Сангвинариусе, и говоришь ты по-нашему с таким странным акцентом и с таким большим усилием, что сразу ясно, что этот язык для тебя не родной. Придется рассказать о твоем появлении императору. Пока же отведу тебя в дом моего дяди Септимуса Фавония. Если он поверит твоему рассказу, то сможет тебе помочь, ибо он имеет большое влияние при дворе императора Валидуса Августа. - Ты очень добр, - сказал фон Харбен. - Мне действительно понадобится друг, раз в твоей стране, как я погляжу, господствуют обычаи императорского Рима. Я рассказал о себе все, а теперь твоя очередь. - Даже не знаю, что сказать, - замялся офицер. - Зовут меня Маллиус Лепус. Я центурион войска Валидуса Августа. Если тебе знакомы римские обычаи, то ты, наверное, хочешь спросить - как же так, ведь центурионом может быть только патриций, но в этом, как и кое в чем ином, мы не следуем правилам Рима. Сангвинариус допускает всех центурионов в класс патрициев, и вот уже восемнадцать веков патриции - те же центурионы. А вот и Аспар! - воскликнул Маллиус Лепус, завидя вошедшего в комнату офицера. - Он пришел сменить меня. Сейчас я сдам ему караул, и мы сразу же пойдем к моему дяде Септимусу Фавонию. VII. ПЛЕННИК РИМА Тарзан из племени обезьян оглянулся на забившегося в угол Лукеди, затем нагнулся, выглядывая наружу, и похолодел. На открывшемся его взору отрезке деревенской улицы носились, потрясая копьями, воины, а также насмерть перепуганные женщины и дети. Что все это могло означать? Первым делом Тарзан подумал, что багего явились за ним, но тут же понял, что деревню постигло несчастье - видимо, на туземцев напало чужое племя дикарей. Какова бы ни была истинная причина переполоха, продолжался он недолго. Тарзан видел, как племя багего бросилось врассыпную, затем перед его глазами пронеслись преследующие их темные фигуры. Вскоре шум затих, если не считать топота ног убегавших, несколько резких команд и беспорядочных криков ужаса. Чуть позже перед шалашом выросли трое воинов, рыскавших по деревне в поисках беглецов. От страха Лукеди едва не парализовало, он затрепетал и, онемев, сжался в комочек в своем углу. Тарзан сидел, подперев спиной столб, к которому был прикован цепью. При виде его главарь воинов удивленно остановился и с минуту что-то горячо обсуждал со своими товарищами. Затем один из них обратился к Тарзану на незнакомом языке, в котором однако слышалось нечто неуловимо знакомое. Тут один из них заприметил Лукеди, подскочил к нему и выволок на середину. Воины вновь заговорили с Тарзаном, сопровождая речь кивками в сторону двери. Сообразив, что ему приказывают выйти наружу, Тарзан в ответ показал на цепь вокруг шеи. Подошедший воин осмотрел замок на цепи, сказал что-то своим спутникам, после чего вышел из шалаша. Вскоре он вернулся с двумя камнями, заставил Тарзана пригнуться к земле, положил висячий замок на камень, а другим стал бить сверху, пока замок не сломался. Как только Тарзана освободили, его и Лукеди погнали наружу, где у человека-обезьяны появилась наконец возможность хорошенько разглядеть захватчиков. В центре деревни сбились тесной кучкой человек пятьдесят пленных багего - мужчин, женщин и детей, - вокруг которых расхаживали светлокожие воины, числом с сотню. Тарзан никогда прежде не видел туник, кирас, шлемов и сандалий, в которые были одеты налетчики, тем не менее, эти предметы показались ему смутно знакомыми, как, впрочем, и язык, на котором эти люди общались между собой. Увесистые пики и висевшие на левом боку мечи не походили ни на одно копье и ни на один меч, когда-либо виденные Тарзаном, и все же его не покидало ощущение, что оружие это не так уж ему незнакомо. В целом, внешний вид этих загадочных людей произвел сильнейшее впечатление на Тарзана. Каждый из нас хотя бы раз сталкивался с тем, что при виде чего-либо совершенно незнакомого вдруг появляется ощущение, будто мы уже имели с этим дело, хотя мы не в силах сказать, ни когда, ни где, ни при каких обстоятельствах это происходило. Именно такое чувство охватило сейчас Тарзана. Ему показалось, что он уже видел этих людей раньше и слышал их речь, хотя точно знал, что такого быть не могло. В следующий миг он заметил приближающегося к ним белого человека в том же одеянии, что и воины, только с более богатым убранством. Неожиданно для себя Тарзан из племени обезьян отыскал ключ к решению загадки, ибо человек этот оказался точной копией статуи Юлия Цезаря, установленной на площади Консерватории в Риме и словно сошедшей с пьедестала. Итак, перед ним римляне. Он попал в руки легионеров цезаря, и это спустя тысячелетие после падения Рима. Теперь понятно, почему их язык как будто знаком. В свое время, пытаясь приспособиться к миру цивилизации, куда его забросила судьба, Тарзан изучал разные науки, в том числе латинский язык, однако чтение комментариев Цезаря и заучивание стихов Виргилия не позволили ему овладеть языком в совершенстве. В итоге Тарзан не мог изъясняться на этом языке, да и основательно подзабыл слова, и его поверхностных знаний хватило сейчас лишь на то, чтобы распознать на слух звучание речи. Тарзан внимательно посмотрел на белого человека, напоминавшего цезаря, затем на его свиту, состоящую из угрюмых рослых легионеров, и помотал головой, отгоняя наваждение. Ну конечно же все это сон. Сейчас он проснется и... Но тут он увидел Лукеди, пленных багего, приготовленный костер, на котором его едва не сожгли, и понял, что чужие воины - такая же реальность, как и все остальное. Каждый воин имел при себе короткую цепь с железным ошейником на конце и висячим замком. Пустив их в ход, они за считанные минуты заковали пленников в цепочку одного за другим. Тем временем к белому человеку, имевшему, видимо звание офицера, присоединились еще двое, одетых под стать первому. Заметив Тарзана, троица подошла к нему. Посыпались вопросы. Человек-обезьяна покачал головой, показывая, что не понимает. Отдав воинам инструкции относительно белого пленника, офицер отошел в сторону. Затем Тарзану надели на шею ошейник, но не приковали к общей веренице пленных, а приставили к нему легионера-надсмотрщика, который взял конец цепи в свои руки. Тарзан решил, что удостоился такой привилегии из-за своего цвета кожи и нежелания белых офицеров заковать белого вместе с неграми. Вскоре захватчики двинулись в путь. Впереди шел офицер с дюжиной легионеров, за ними тянулась цепочка пленников, несущих в руках живую домашнюю птицу, награбленную налетчиками, а шествие замыкали оставшиеся воины, которые подгоняли стадо коров, коз и овец, принадлежавших жителям деревни. Отряд держал путь на север, к подножию гор, откуда двинулся вверх по диагонали к западной оконечностей горной цепи Вирамвази. Тарзан шагал в самом конце пленных негров следом за Лукеди. - Что это за люди? - спросил Тарзан после того, как движение упорядочилось. - Это духи Вирамвази, - ответил негр. - Они пришли выручить своего, - проговорил другой пленный, оглядываясь на Тарзана. - Хорошо, что Ниуото не успел казнить белого, не то нас бы не пощадили. - Какая разница? - вмешался третий. - Я предпочел бы, чтобы меня убили в родной деревне, а не в стране духов. - Может, нас и не убьют, - проговорил Тарзан. - Тебя-то не убьют, ты для них свой, но они убьют багего за то, что мы дерзнули держать тебя в плену. - Но ведь они и его взяли в плен, - возразил Лукеди. - Разве вы не видите, что он не из их числа? Он даже не понимает их языка. Негры покачали недоверчиво головами. Они были уверены в том, что Тарзан из племени духов, и ничто не могло поколебать их мнения. Спустя два часа тропа резко свернула вправо, выйдя к узкому скалистому проходу, невидимому для глаза из-за сплошных зарослей кустарника. Проход был столь узок, что, разведя руки в стороны, человек пальцами касался скалистых стен. Землю усыпали острые обломки гранита, затруднявшие движение, вследствие чего скорость колонны резко уменьшилась. Извилистая дорога шла не вверх, а под гору. Все выше и выше становились по обеим сторонам крутые склоны, пока не скрылись в темноте. Высоко в утреннем небе сияли звезды. Спустя час колонна остановилась на пару минут, затем двинулась дальше, пройдя под дугообразной аркой, вырубленной в скале. За ней Тарзан увидел многочисленную охрану, зорко наблюдавшую за прибывшими. Далее виднелись высокие отворенные ворота квадратной формы, сооруженные вручную из огромных стволов дерева. За воротами шла плотно утрамбованная дорога, ведущая под уклон в густую дубраву, где росли также акации, платаны и кедры. Через некоторое время офицер отдал приказ остановиться в маленькой деревушке, состоявшей из конических шалашей, где обитали негры, во всем похожие на негров из племени багего, однако вооруженные такими же копьями и мечами, что и легионеры. Первым делом легионеры приказали чернокожим освободить для них хижины, что те сделали с явной неохотой, и принялись распоряжаться в деревне с властностью и уверенностью хозяев. Здесь пленникам выдали по порции зерен и сушеной рыбы. Им было позволено собрать хворост и разжечь костер, что они и сделали, после чего расселись вокруг огня, все еще скованные одной цепью. Высоко среди листвы порхало множество разных птиц не знакомых Тарзану видов, многочисленные обезьяны верещали тут и там, но не они привлекали внимание Тарзана, а поведение и внешний вид похитителей. Немного позже на голову Тарзана упал желудь. Сперва он не придал этому обстоятельству никакого значения, пока ему в темя не стукнул второй, потом третий. Задрав голову, он увидел маленькую обезьянку, пристроившуюся на нижней ветви прямо над его головой. - Нкима! - воскликнул он. - Как ты сюда пробрался? - Я видел, как тебя увели вместе с гомангани, и я пошел следом. - Ты проник через ход в горах? - Нкима испугался, что скалы сомкнутся и раздавят его, - ответил зверек, - поэтому он забрался на вершину и прошел по гребню гор. - Отправляйся-ка домой, Нкима, - посоветовал Тарзан. - В лесу полно чужих обезьян. - Я их не боюсь, - сказал Нкима. - Они маленькие и боятся Нкимы. И потом они безобразны, не то что симпатичный Нкима. Нет, здесь совсем неплохо. Но что собираются сделать с Тарзаном из племени обезьян эти чужие тармангани? - Не знаю, Нкима, - ответил человек-обезьяна. - В таком случае Нкима сбегает за Мувиро и вазири. - Пока не надо, - сказал Тарзан. - Сперва я должен найти одного тармангани. Тогда ты отправишься с весточкой для Мувиро. Эту ночь Тарзан и остальные заключенные провели на земле под открытым небом. Как только стемнело, малыш Нкима слез с дерева, уютно устроился на руках своего хозяина и пробыл с ним всю ночь, блаженствуя от сознания близости могучего тармангани, которого беззаветно любил. На рассвете Огонио, захваченный вместе с другими багего, открыл глаза и осмотрелся. Лагерь пробуждался ото сна. Из шалашей стали выходить легионеры. На земле, прижавшись друг к другу для тепла, лежали его пленные товарищи, а чуть поодаль расположился белый человек, которого они сами недавно держали в плену в деревне вождя Ниуото. Наблюдая за белым, Огонио вдруг заметил голову маленькой обезьянки, высунувшуюся из-под сведенных рук спящего. Зверек бросил быстрый взгляд на легионеров, появившихся из хижины, метнулся к ближнему дереву и пулей взлетел наверх. Огонио испустил сдавленный крик, разбудивший соседних пленников. - Что случилось, Огонио? - спросил один из них. - Дух моего предка! - вскричал тот. - Я видел его снова. Он вылез из-под рук белого человека, которого зовут Тарзан. Дух моего предка проклял нас за то, что мы держали в плену белого человека, которого зовут Тарзан. Теперь нас убьют и съедят. Его собеседник кивнул в знак согласия. На завтрак пленникам дали то же самое, что и на ужин, а после еды отряд снова отправился в путь, следуя по пыльной дороге на юг. Так они устало брели до полудня, минуя деревни, похожие на ту, где они ночевали, а потом свернули на тропу, ведущую на восток. Немного позже Тарзан увидел впереди высокий бастион с зубчатыми стенами. Тропа подходила прямо к воротам, по обе стороны которых высились башни. Бастион был окружен широким рвом с медленно текущей водой, через который был перекинут мост. Перед входом произошла короткая заминка, пока предводитель отряда переговаривался с часовым, затем легионеры и их пленники вереницей прошли в ворота, и Тарзан оказался уже не в деревне с примитивными хижинами, а в городе с прочными зданиями. Ближе к воротам стояли одноэтажные дома, возведенные, видимо, вокруг внутреннего двора, откуда к солнцу тянулись деревья, а поодаль, в конце длинной аллеи, просматривались очертания зданий, гораздо более внушительных и высоких. Проходя по аллее, Тарзан увидел на улицах и порогах домов очень много народа - чернокожих и белых, одетых преимущественно в туники и плащи, тогда как негры были почти нагие. Оставляя позади жилые кварталы с редкими лавчонками, колонна вышла к центру с богатыми магазинами и помпезными общественными зданиями. Здесь стало попадаться больше белых людей, однако и сейчас их казалось меньше, чем чернокожих. Горожане останавливались поглазеть на легионеров и их пленников, на перекрестках собирались целые толпы, а иные, в основном дети, следовали за колонной. От человека-обезьяны не укрылось то обстоятельство, что он привлекает к себе большое внимание. Он чувствовал, что люди наперебой обсуждают его персону. На вопросы из толпы легионеры отвечали немногословно, с чувством собственного достоинства. Отовсюду в адрес пленников сыпались реплики, зачастую весьма язвительные, насколько Тарзан мог судить. За свое недолгое пребывание в городе Тарзан пришел к заключению, что здешние негры являются слугами, если не рабами, что люди посветлее составляют прослойку солдат и лавочников, а собственно белые образуют класс патрициев и аристократов. Через некоторое время шествие свернуло влево и вскоре подошло к большому круглому зданию, построенному из квадратных гранитных плит, в которое вели арочные входы. По периметру сооружения высились изящные колонны, образуя на уровне второго этажа ряд открытых галерей, через которые Тарзан увидел, что у здания отсутствует крыша. Обнаружив это, Тарзан решил, что за высокой стеной находится арена, поскольку сооружение сильно напоминало римский Колизей. Легионеры зашли под широкую низкую арку и повели пленников по лабиринту коридоров к лестнице. Здесь они спустились по гранитным ступеням в длинный темный подвал, где в стене виднелся ряд узких дверных проемов, закрытых тяжелыми железными решетками. Пленников разделили на четверки, затолкали в камеры, а двери закрыли. Тарзан вместе с Лукеди и еще двумя багего оказался в тесной каморке, целиком построенной из гранитных блоков. В стене напротив двери имелось маленькое окно, через которое проходил спертый воздух и тусклый свет. Дверь со стуком захлопнулась, равнодушно лязгнул тяжелый засов, и пленники остались наедине с собой, задаваясь тревожным вопросом о своей дальнейшей судьбе. VIII. В КАСТРУМ МАРЕ Маллиус Лепус, начальник караульной службы южных ворот города Каструм Маре, вывел фон Харбена из своего жилища и, подозвав солдата, приказал ему привести Габулу. - Пойдешь со мной в качестве моего гостя, Эрих фон Харбен, - объявил Маллиус Лепус. - Готов поклясться, что Септимус Фавоний будет благодарен мне за такой сюрприз. Его званые обеды стали скучны из-за отсутствия каких-либо новых развлечений. Он давно исчерпал здешние возможности. Дошло даже до того, что он пригласил в качестве почетного гостя негритянского вождя из западного леса, а как-то раз созвал местную знать подивиться на большую обезьяну. Но зато теперь его друзья почтут за счастье познакомиться с вождем варваров из Германии. Ты ведь вождь, не так ли? Фон Харбен собрался было ответить, но Маллиус Лепус остановил его нетерпеливым жестом. - Впрочем, это не важно. Тебя представят как вождя, я же предпочитаю ни о чем не знать, чтобы меня потом не уличили во лжи. Фон Харбен улыбнулся, отметив про себя, что человеческая природа во всем мире и во все времена одинакова. - А вот и твой раб, - сказал Маллиус. - В доме у Септимуса Фавония у тебя будут другие, если захочешь, но свой - это совсем иное дело. - Да, - сказал фон Харбен. - Габула очень мне предан. Я бы не хотел, чтобы нас разлучали. Маллиус повел фон Харбена к длинной постройке, похожей на большую хижину, под крышей которой хранились носилки. Стоило Маллиусу показаться, как восьмерка негров подхватила носилки, припустила бегом во двор и встала перед своим господином. - Любопытно было бы узнать, какие сейчас носилки в ходу у знатных римлян? Думаю, мои не хуже, а как по-твоему? - спросил Маллиус. - Видишь ли, со времен Рима, описанного вашим историком Сангвинариусом, произошли значительные перемены буквально во всем. По сравнению с ними, носилки - это пустяк. - Уверен, что форма носилок вряд ли сильно изменилась, - перебил его Маллиус. - Ни за что не поверю, что патриции перестали ими пользоваться. - Их носилки разъезжают на колесах, - сказал фон Харбен. - Невероятно! - воскликнул Маллиус. - Ведь это сущая пытка - трястись на больших деревянных колесах, которые используются в воловьих повозках, по неровным булыжным мостовым и деревенским улицам. Нет, Эрих фон Харбен, не могу поверить твоим словам. - В настоящее время городские улицы уже не мостят булыжником, поверхность у них ровная-преровная, то же и в деревнях. Носилки современных граждан Рима катятся плавно и быстро на маленьких колесах с упругими покрышками. Нигде и в помине нет повозок на больших деревянных колесах, о которых ты говоришь, Маллиус Лепус. Офицер отдал команду носильщикам, и те резво побежали. - Ручаюсь тебе, Эрих фон Харбен, что во всем Риме не сыщется носилок быстрее моих, - с гордостью сказал Маллиус. - И какая у нас сейчас скорость? - спросил фон Харбен. - Более восьми тысяч шагов в час, - похвастался Маллиус. - А для носилок на колесах и пятьдесят тысяч шагов в час далеко не предел, - заявил фон Харбен. - Мы называем их автомобилями. - Ты произведешь фурор! - воскликнул Маллиус, хлопнув фон Харбена по плечу. - Да поразит меня Зевс, если гости Септимуса Фавония не скажут, что я открыл настоящее чудо. Только сообщи им, что сегодня в Риме носильщики могут бегать со скоростью пятьдесят тысяч шагов в час, и тебе будут шумно аплодировать как величайшему комику и величайшему лжецу, который когда-либо появлялся в Каструм Маре. Фон Харбен от души рассмеялся. - Однако согласись, дружище, что я отнюдь не утверждал, будто именно носильщики бегают с такой скоростью, - напомнил он Маллиусу. - Разве ты не говорил, что носилки движутся с этой скоростью? Или их уже не переносят носильщики? Может, вместо людей стали впрягать лошадей? Но откуда бы взялись лошади, способные пробежать пятьдесят тысяч шагов в час? - Ни лошади, ни люди здесь не при чем. Нынче обходятся без них, Маллиус, - сказал фон Харбен. Откинувшись на мягкие подушки, офицер зашелся в смехе. - Не иначе как носилки стали летать по воздуху, - произнес он шутливым тоном. - О, Геркулес! Непременно расскажи об этом Септимусу Фавонию. Он будет от тебя в восторге, это я тебе гарантирую. Они выехали на большую аллею, обсаженную вековыми деревьями. Проезжая часть была земляная, покрытая толстым слоем пыли. Тянувшиеся вдоль дороги дома соединялись между собой высокой стеной, так что обе стороны аллеи представляли собой сплошной каменный массив, прерываемый арками, внушительными воротами и маленькими зарешеченными окошками без стекол. - Это жилые дома? - спросил фон Харбен, показывая на проплывающие мимо здания. - Да, - ответил Маллиус. - Судя по надежным воротам и решеткам на окнах, в городе немало преступников, - прокомментировал фон Харбен. Маллиус покачал головой. - Не угадал, - возразил он. - В Каструм Маре преступников почти нет. А то, что ты видишь, оборонительные сооружения на случай восстания рабов или нашествия варваров. Со времени основания города такое случалось несколько раз, поэтому при строительстве мы стараемся все предусмотреть и принимаем меры предосторожности. Но даже при всем том мы не запираем ворота на ночь, ибо у нас нет ни воров, ни преступников, которые угрожали бы жизни наших людей. Если человек совершил дурной поступок по отношению к другому, то он вправе ожидать справедливого возмездия, но если совесть у человека чиста, то опасаться ему нечего. - Не могу представить город без преступных элементов, - проговорил фон Харбен. - Как такое возможно? - Очень просто, - ответил Маллиус. - Когда Онус Аста восстал и основал город Каструм Маре в 935 году по римскому летоисчислению, в Кастра Сангвинариусе развелось столько разбойников, что никто из жителей не осмеливался выходить вечером без вооруженной охраны. Даже в собственном доме люди не ощущали себя в безопасности. И Онус Аста, ставший первым императором Востока, поклялся, что в Каструм Маре не будет ни одного преступника. Он издал очень суровые законы, по которым воров и убийц ожидала смертная казнь. По правде говоря, законы Онуса Аста покарали не только самих преступников, но и всех членов их семей. В итоге не осталось ни одного человека с порочной наследственностью. Многие считали Онуса Аста жестоким тираном, однако время показало, что его решения были мудрыми, и, конечно же, отсутствие преступников можно объяснить тем, что законы Онуса Аста воспрепятствовали рождению новых. Грабежи и убийства стали нынче такой редкостью, что, если такое и случается, то весь город выходит на площадь, чтобы присутствовать на казни преступника и его семьи. Достигнув района с домами побогаче, носильщики остановились перед резной дверью. Маллиус и Эрих слезли с носилок. По приказу Маллиуса раб отворил дверь, и фон Харбен последовал за своим новым другом через мощеный двор в сад, где под сенью дерева за низким столом расположился пожилой мужчина крепкого телосложения. Фон Харбена охватило сильное волнение при виде античной римской чернильницы, тростникового пера и пергаментного свитка, которыми человек пользовался с такой естественностью, словно и не прошло тысячи лет со времени их применения. - Здравствуй, дядя! - поздоровался Маллиус. Не успел человек обернуться, как он продолжал: - Я привел к тебе уникального гостя. Такого ни у кого из жителей Каструм Маре не было за всю историю города. Познакомься - Эрих фон Харбен, вождь варваров из далекой Германии. Затем он обратился к фон Харбену: - Мой уважаемый дядя Септимус Фавоний. Септимус Фавоний поднялся на ноги, приветствуя фон Харбена с радушием и вместе с тем с нескрываемым превосходством, ибо не считал варвара, пусть даже вождя и гостя, равным себе, гражданину Рима. Маллиус вкратце рассказал дяде о том, как он встретился с фон Харбеном. Септимус Фавоний без колебаний согласился предоставить свой кров гостю, а затем попросил Маллиуса отвести фон Харбена в его покои и облачить в новую одежду. Спустя час Эрих, свежевыбритый и одетый под стать молодому римскому патрицию, прошествовал в покои Маллиуса Лепуса. - Ступай в сад, - сказал Маллиус. - Я переоденусь и приду. Проходя по дому Септимуса Фавония, фон Харбен с удивлением разглядывал необычное смешение стилей в архитектуре и в убранстве здания. Стены и колонны следовали более простым линиям греческой архитектуры, а ковры, обои и настенная лепка явно свидетельствовали о восточном и африканском влиянии. Если последнее было вполне естественно, то откуда здесь могли взяться восточные мотивы, если Потерянное Племя на протяжении многих веков не имело никаких контактов с внешним миром, за исключением племени багего? Выйдя в сад, фон Харбен столкнулся с очередным смешением черт Рима и дикой Африки - крыша главной части здания была покрыта черепицей, в то время как пристройки имели крыши из соломы, а небольшой домик в глубине сада напоминал хижину племени багего. Не найдя Септимуса Фавония в саду, фон Харбен воспользовался этим, чтобы осмотреться. Сад пересекали извилистые дорожки, усыпанные гравием, вдоль которых росли кусты, цветы и вековые деревья. Захваченный открывшейся его взору красотой фон Харбен с волнением двинулся по дорожке. Обогнув высокий декоративный куст, он неожиданно оказался лицом к лицу с юной девушкой. При виде незнакомца девушка удивилась и широко распахнула глаза. Они застыли на месте, внимательно разглядывая друг друга, и фон Харбен осознал, что никогда прежде не видел такой красавицы. Первой тишину нарушила девушка. - Кто ты? - тихо спросила она. - Я чужеземец, - ответил фон Харбен. - Прости, что нарушил твое уединение. Мне казалось, что в саду никого нет. - Кто ты? - повторила девушка. - Я вижу тебя впервые. - И я никогда не видел девушку, подобную тебе, - проговорил фон Харбен. - Может, ты мне снишься? Может, тебя и не существует вовсе, ибо кажется невероятным, чтобы такая, как ты, существовала в мире реальных вещей. Девушка зарделась. - Ты не из Каструм Маре, - сказала она. - Это видно сразу. Тон ее стал сухим и надменным. - Ты обиделась? - огорчился фон Харбен. - Извини. Я не хотел. Просто, увидев тебя, я растерялся от неожиданности. - Разве так себя ведут? - укорила его девушка. - Однако глаза твои улыбаются. - Так прощаешь? - Сначала ответь, кто ты и что привело тебя сюда. Я должна знать, враг ты или варвар. Фон Харбен рассмеялся. - Маллиус Лепус, который пригласил меня сюда, утверждает, что я варвар, но если даже это не так, то я гость Септимуса Фавония, его дяди. Девушка дернула плечиком. - Меня это не удивляет. Мой отец славится своим гостеприимством. - Так ты дочь Фавония? - Да, - ответила девушка. - А теперь расскажи о себе. - Меня зовут Эрих фон Харбен. Я из Германии, - ответил молодой человек. - Германия! - воскликнула девушка. - О ней писали Цезарь и Сангвинариус. Твоя родина, наверное, очень далеко отсюда? - Сейчас она кажется мне дальше, чем когда-либо, - сказал фон Харбен. - Тысячи миль ничто по сравнению с веками, которые нас разделяют. Девушка наморщила лоб. - Не понимаю, - сказала она. - Вполне естественно, - заметил фон Харбен, - и и твоей вины в этом нет. - Ты, разумеется, вождь? Фон Харбен не стал опровергать предположение девушки. Поведение встреченных им патрициев говорило о том, что в Каструм Маре существуют четкие социальные различия. Так, обычного варвара ставили гораздо ниже, чем варвара титулованного. Гордясь своей национальной принадлежностью, фон Харбен ясно видел всю разницу, существовавшую между европейскими варварами времен Цезаря и их просвещенными потомками двадцатого века, однако и сознавал, что ни за что не сумеет убедить этих людей в том, что со времени написания их истории произошли разительные перемены. Кроме того, он вдруг поймал себя на том, что очарован прекрасными глазами и точеной фигурой этой прелестной девушки из далекого прошлого. - Фавония! Фон Харбену с трудом далось ее имя. Девушка вопросительно взглянула на него. - Что? - Какое чудесное имя, - проговорил он. - Никогда не слышал его раньше. - Тебе нравится мое имя? - Очень. Правда-правда. Девушка нахмурилась. У нее были красиво очерченные брови, а лоб говорил о живом уме, сквозившем также в выражении ее глаз, манерах и речи. - Мне приятно, что тебе нравится мое имя, хотя и не понимаю, почему я должна этому радоваться. Ты утверждаешь, что ты варвар, а держишься и выглядишь как патриций, хотя ведешь себя дерзко с незнакомой девушкой. Так и быть, на первый раз прощаю. - Обещаю вести себя по-варварски, - неловко пошутил фон Харбен. - А может, я и есть варвар? Может, ты снова простишь меня, если я скажу, что ты самая красивая из всех девушек, которую я когда-либо встречал, и единственная, кого я мог бы... Он замялся. - Мог бы что? - Даже варвару не приличествует говорить того, что я только что сказал девушке, с которой знаком двенадцать минут. - Кто бы ты ни был, ты проявляешь незаурядную проницательность, - произнес за спиной фон Харбена иронический голос. Девушка удивленно подняла глаза, фон Харбен резко обернулся. Ни он, ни девушка не заметили присутствия постороннего. Фон Харбен увидел темноволосого юношу среднего роста с жеманными манерами, который был одет в тунику и стоял, положив руку на рукоятку меча, висевшего на боку. На его лице застыла недобрая усмешка, адресованная фон Харбену. - Кто он, твой дружок-варвар? - обратился он к Фавонии. - Эрих фон Харбен, гость Септимуса Фавония, - высокомерно ответила девушка. Повернувшись к фон Харбену, она произнесла: - Это Фульвус Фупус, который так часто пользуется гостеприимством Септимуса Фавония, что считает своим долгом критиковать его гостя. Фупус покраснел. - Прошу прощения, - сказал он, - но здесь бывает такая разношерстная публика, что легко попасть впросак. Последний гость, насколько я помню, был обезьяной, а до него пригласили варвара, негра из внешней деревни. Как вы видите, гости здесь становятся все интереснее, и я уверен, что варвар Эрих фон Харбен не составит исключения из правила. Тон его был таким саркастическим и неприятным, что фон Харбен насилу сдержался. К счастью, в этот момент подошел Маллиус Лепус, и фон Харбен был официально представлен Фавонии. С этой минуты Фульвус Фупус перестал обращать внимание на фон Харбена и всецело посвятил себя Фавонии. Из их беседы фон Харбен понял, что они состоят в дружеских отношениях, причем довольно близких, и пришел к выводу, что Фупус влюблен в Фавонию. И еще одно открытие сделал фон Харбен: он сам влюбился в Фавонию. Влюбился пылко, чего с ним ранее не бывало и даже возненавидел Фульвуса Фупуса, которого еще четверть часа назад даже не знал, за то, что тот глядел на Фавонию с нескрываемым обожанием. Вскоре явился Септимус Фавоний, предложивший пройти в термы, на что Маллиус Лепус шепнул фон Харбену, что его дядя горит желанием показать нового гостя своим знакомым. Термы располагались в помпезном здании, перед которым собрались приглашенные. Слуги препроводили купальщиков в раздевалки, мужчин в один конец здания, женщин в другой. Оказавшись в жарком помещении, фон Харбен снял с себя одежду, после чего его тело умастили благоухающими маслами, а затем его повели в очень жарко натопленную комнату, откуда вместе с другими мужчинами он прошел в зал, где собрались мужчины и женщины. В центре находился бассейн, вокруг которого было установлено множество скамей из полированного гранита. Предвкушая предстоящее погружение в чистую, свекую воду фригидария, прохладного помещения в термах, фон Харбен тем не менее больше всего жаждал насладиться обществом Фавонии, которая неторопливо плавала кругами в