льник может вычесть из тринадцати восемь; значит, еще пять футов полезной длины его машины оставались неисследованными. Он горел желанием разобраться с этой загадкой -- и поскорее. Вверху переборки, ограничивающей кабину сзади, находились два круглых, забранных сеткой отверстия размером с ладонь; через них воздух поступал внутрь. Блейд не сомневался, что где-то тут и расположен таинственный климатизатор, но переборка, сделанная из того же материала, что и внутренняя обшивка салона, казалась несокрушимой. Присев на корточки, он попробовал нащупать какой-нибудь шов, щель или отверстие для предполагаемого ключа -- ничего! Ровная, гладкая поверхность, из-за которой доносится чуть слышный убаюкивающий гул. Он повернулся боком к этой стене -- так, чтобы сквозь прозрачный фонарь на нее падало побольше лунного света, и приступил к тщательному осмотру, дав себе слово, что повторит его днем, при более ярком освещении. Опять-таки ничего! В порыве внезапного гнева странник стукнул по стене кулаком -- со всей силы, зная, что ничего не сможет повредить. Упругая переборка чуть заметно дрогнула. Но случилось что-то еще! Он был уверен в этом! Какое-то движение... нет, скорее реакция иного рода, которую он уловил краешком глаза. Где же? Прищурившись, Блейд оглядел кабину и не заметил ничего. Высокая спинка кресла загораживала пульт, так что он видел только ее да размазанное отражение двух сигнальных лампочек в прозрачном материале фонаря. Внезапно со сдавленным рычанием он дернул рычаг на левом подлокотнике, и спинка покорно откинулась назад. Затем, не спуская глаз с пульта, Блейд снова грохнул кулаком по переборке. Одна из зеленых лампочек чуть заметно подмигнула -- как и ее отражение в колпаке. Он метнулся к панели, словно голодный тигр. Заметив, что пальцы его дрожат, он на секунду прикрыл глаза, пытаясь успокоиться. Странно, он не волновался так даже тогда, когда открывал люк в тайник Асруда... там, в Тагре... С другой стороны, если удастся проникнуть в кормовой отсек, кто знает, что можно там найти... Припасы... инструменты... оружие... передатчик! Блейд ощупал зеленую лампочку. Собственно, лампочкой ее назвать было нельзя -- пластмассовый кругляшок величиной с шиллинг, вделанный заподлицо с пультом, рдел ровным зеленым светом. Похоже на светящуюся кнопку, но никакой щели, ни малейшего выступа... Он не раз пытался нажать на все эти горящие и погасшие "лампочки", но делал это крайне осторожно, боясь что-нибудь сломать. Теперь он надавил посильнее. Это все-таки оказалась кнопка! Она подалась под пальцами Блейда, потом вернулась назад, сменив цвет на красный; одновременно сзади раздался шорох. С полминуты странник сидел в кресле, согнув могучую спину, стиснув руки на коленях и напрягая мышцы, словно ждал, что сзади на него прыгнет какое-то неведомое чудовище; затем он резко обернулся. Задняя переборка непостижимым образом сложилась гармошкой и всплыла кверху, обнажив проем фута три высотой; над ним оставалось еще дюймов десять ровной стены, в которой темнели отверстия для поступления воздуха. В проеме смутно угадывалась какая-то ребристая структура с едва заметным огоньком, тлевшим в глубине отсека. Он перебрался через поваленную спинку креслам присел у странного агрегата, ощупывая его кончиками пальцев. Эта штука состояла из нескольких одинаковых секций и больше всего напоминала старую батарею парового отопления, только повыше и пошире раза в три. Рука Блейда свободно прошла между секциями; там, сзади, было еще какое-то устройство с гладким темным кожухом, и замеченный им слабый огонек мерцал именно на этом втором приборе. Но сейчас такие подробности его не интересовали. Главное заключалось и другом; поверхность ребристого агрегата была холодной, как лед! И когда теплый и влажный воздух кабины хлынул в ранее загерметизированный отсек, эта поверхность тут же стала запотевать. Блейд поднес мокрые ладони к лицу и приложил к щекам; блаженное, давно позабытое ощущение прохлады -- настоящей прохлады! -- пронзило его. Он все же нашел этот чертов климатизатор! Все правильно -- эта штуковина, приподнятая на фут от пола, чуть слышно гудела, и откуда-то сверху, из той части агрегата, которую еще прикрывала переборка, текли струи свежего воздуха. Он пощупал ладонью пол внизу -- там уже собралась крохотная лужица; затем услышал, как в нее шлепнулась новая капля. Подставить сюда в ряд два черепашьих панциря вместо тазов, и пей, сколько захочешь... Он решил провести окончательный эксперимент -- принес эти панцири и настежь распахнул обе дверцы. Кабину затянул белесый предутренний туман; Блейд, ухмыляясь, сидел на полу рядом с климатизатором, прислушиваясь к его гудению -- оно стало сильнее -- и к мерной дроби капель; барабанивших по кости. Потом его улыбка сменилась хмурей озабоченностью. Климатизатор работал исправно, однако откуда же поступает энергия? И надолго ли ее хватит? Он еще размышлял над этими вопросами, когда первые солнечные лучи скользнули по прозрачному фонарю, по золотистому корпусу флаера и его крыльям, похожим на лезвия двух широких кинжалов. Климатизатор не изменил своего ровного гудения, но огонек, мерцавший на агрегате, расположенном за ним, вдруг стал ярче. И по мере того, как оранжевый диск солнца выплывал из-за горизонта, он разгорался все ярче и ярче! Теперь Блейд мог различить, что в глубине отсека находится черный ящик примерно два на три фута, расположенный на подставке; толщиной он был дюймов пятнадцать, как и климатизатор. За ним высилась очередная переборка, наглухо перекрывавшая хвостовую часть аппарата, и Блейд был готов дать голову на отсечение, что за ней находится таинственный двигатель. Ящик же двигателем, безусловно, не являлся. Он выглядел как... как ящик! Как некая емкость, предназначенная для хранения. И то, что в нем хранилось, стекало в темную глубину, под защиту кожуха, по двум тонким блестящим стержням, выходившим слева и справа и упиравшимся в боковые стенки корпуса флаера. Внезапно Блейд понял, что они сделаны точно из такого же материала, как и наружная обшивка; видимо, они составляли с ней единое целое, проходя насквозь слой упругой пластмассы, покрывавшей салон изнутри. Огонек горел все ярче и наконец запылал ровным и ослепительным зеленым светом, когда солнечный диск оторвался от горизонта, карабкаясь вверх и вверх в прозрачной голубизне небес. Блейд выскочил наружу и, вытряхнув яйца из панциря, первым подвернувшегося под руку, начал с лихорадочной поспешностью забрасывать песком крылья флаера. Он был уверен в результате, когда через несколько минут сунул голову в кабину и уставился на зеленый огонек -- тот горел вполнакала. Медленно счистив песок с крыльев, он снова залез в кабину, оставив обе дверцы полностью раздвинутыми. Теперь он не боялся, что энергия в черном ящике -- несомненно, аккумуляторе -- вдруг иссякнет. Аккумулятор накапливал ее постоянно, днем и ночью, при свете луны, звезд и яростного оранжевого апельсина, который сейчас висел в небе, ибо вся золотистая поверхность чудесного аппарата представляла собой солнечную батарею. "Сегодня -- ночь открытий", -- с ленивым благодушием думал странник, лаская пальцами кнопки на пульте управления. Дверцы кабины были открыты и задняя переборка поднята -- и две лампочки рдели, словно раскаленные угли в камине; третья попрежнему сияла словно зеленый огонек светофора, манивший в дорогу. "Сегодня -- ночь открытий, -- снова подумал Блейд, -- и посмотрим, будет ли утро достойно такой ночи". Он сильно надавил на последнюю зеленую кнопку. Вдруг верхний плафон в кабине вспыхнул; одновременно загорелся монитор автопилота с картой, и крохотная выпуклость на торце опознавателя-зажигалки", вставленного сейчас в щель рядом с экраном, запульсировала тревожным огоньком. Словно подчиняясь какому-то наитию, Блейд вытянул руку и указательным пальцем нажал на торец опознавателя. На экране появилась яркая точка -- точно там, где Зеленый Поток вливался в Южнокинтанский Океан и где находился сейчас флаер. От нее стремительными вспышками побежали светлые концентрические круги; они мелькнули по экрану, на миг заполнив весь этот мир, оба полушария планеты, всю вселенную Айдена неслышным призывом. Потом они исчезли; только яркая маленькая точка продолжала гореть на карте. Блейд, однако, оставался спокойным. Сигнал был послан. Кто откликнется? * * * Блейду грезилось, что он находится в своей спальне, в Тагре, в замке бар Ригонов. Широкие окна распахнуты в сад; запах цветущих деревьев плывет по комнате, смешиваясь с ароматами юной женской плоти и дымком от благовонных свечей. Отблески маленьких язычков пламени играют на темной полировке массивного стола, на шандалах, изукрашенных бронзовыми драконами, на серебристых боках большого кувшина с вином, на кубках голубого хрусталя, на блестящем от испарины золотистом теле Лидор. Златовласка сидит на нем верхом; колени согнуты, стройные бедра широко расставлены, руки подняты, пальцы сцеплены на затылке, под шапкой волос. Сильно прогнувшись в талии, откинув назад плечи, она мерно раскачивается -- взад-вперед, вверх-вниз. И за каждым движением, каждым ритмичным ходом нескончаемого любовного маятника следует глубокий восхищенный вздох. "Ах-ха! Ах-ха!" -- дышит Лидор, и Блейд чувствует, как в едином ритме с ее тихими вскриками начинает биться его сердце Внезапно, раскинув длинные ноги, она ложится прямо на него и блаженно замирает. Блейд, предчувствуя новый акт любовной игры, нежно касается ладонью золотых локонов, ласкает хрупкие плечи, атлас гибкой спины, очаровательные выпуклости ягодиц. Лидор приподнимает головку, тянется к нему губами, достает... Он чувствует на своей коже ее груди с напряженными сосками, острый дерзкий язычок касается его рта, погружается все глубже и глубже... Привстав на локотках, стиснув коленями его ноги Лидор снова начинает свой бесконечный ритмический танец "Ах-ха! Ах-ха! Эльс, милый!" Ее груди трепещут, полные желания и жизненной силы, розовые бутоны сосков шаловливо гуляют по телу Блейда, то щекочут живот, то вдруг сладким мимолетным касанием скользят по щеке, по подбородку. Он пытается поймать губами эти нежные пьянящие ягоды -- то одну, то другую; Лидер хохочет. Ее смех звенит, как серебряный колокольчик, перемежаясь с короткими отрывистыми стонами. "Эльс, милый... Люблю... Эльс, Эльс!" -- снова шепчет она. Милый.. Люблю... Блейд слышит эти слова, произнесенные на хайритском -- так, как они всегда говорили наедине. Нежное, протяжное -- манлиссой... Опьяняющее -- сорей... Они слетают с девичьих губ, искусанных в блаженном экстазе, и Дик Блейд, лаская тонкую талию, придерживая, прижимая к себе мягкие бедра, забывает о резком и суховатом английском. Дарлинг... Ай лав ю... Как давно это было! В другом мире, в ином пространстве, в неведомые, канувшие в вечность времена! Лидор всхлипывает, подается к нему, он чувствует на своей щеке ее учащенное дыхание, потом влажные зубки начинают ласково покусывать его шею. Тело девушки сладким грузам распростерлось на нем, она двигается все медленней, все осторожней... словно страшится того момента, который наступит вотвот... или через минуту... через пять минут... или, быть может, хочет оттянуть его, еще не натешившись, не наигравшись истомой ожидания... Но Блейд жадно прижимает ее к себе и, покрывая поцелуями глаза, губы, носик, шею, переворачивает на спину. Лидор снова вскрикивает, ощущая его неистовство, его нетерпение; потом она кричит непрерывно, стонет, бьется, словно птичка, попавшая в силок. "Эльс, манлиссой... Сорей... Эльс, Эльс!" Он с яростной силой извергает свою страсть. Тело Лидор, юное, сильное, прогибается под ним; сведенная судорогой экстаза, она почти приподнимает Блейда, кусая губы, прижимая к груди его темноволосую голову, вливаясь пальцами в плечи. Потом застывает, все еще обхватив его ногами, дышит тяжело, с протяжными всхлипами... И Блейд, благодарно лаская кончиками пальцев ее щеку, целует ложбинку между грудей. Целует, и не может оторваться. Лидор... Лидор! * * * Он открыл глаза и с минуту лежал в неподвижности, всматриваясь в облака на востоке; они уже начали розоветь и походили сейчас на прихотливые извивы перьев фламинго. Да, так все оно и было в последний раз, почти два месяца назад... два длинных айденских месяца, отсчитанных по фазам Баста. Они любили друг друга, потом уснули. Потом... потом Хейдж едва не вытащил его обратно -- и он, вспомнив слишком многое, поднялся и ушел. Улетел от Лидор, оставив ей вместо тепла своих рук, вместо нежных поцелуев и страстных ночей клочок пергамента. Что же он там написал? Жди, я вернусь? Жди, Лидор, я вернусь... вернусь, чтобы опять уйти... Навсегда... Или нет? Блейд сел. Три лампочки, как три огненных глаза крошечных циклопов, пылали перед ним на пульте; под ними светился экран. Сзади тихо гудел климатизатор, капли звонко шлепались в воду, словно кто-то невидимый играл на хрустальном ксилофоне. За спинкой кресла громоздилась поклажа -- запасы, оружие, мешок с одеждой, весла... Все -- здесь, все -- при нем... кроме Лидор. Чувство безмерного одиночества охватило его. Глава 4. КОРАБЛЬ Он положил тело Грида в ту глубокую яму, которую выкопал в центре островка в безуспешных поисках пресной воды. За десять дней, которые Блейд провел здесь, труп высох и почернел, почти превратившись в мумию. Это не было удивительным; даже при царившей вокруг высокой влажности солнечный жар превозмогал гниение. Мясо и сырая рыба высыхали на плоских камнях за сутки, превращаясь в твердые, как подошва, ломти. С минуту Блейд смотрел на сморщенное маленькое тело; на миг ему показалось, что он хоронит двоих. Потом он пробормотал слова заупокойной молитвы и начал закидывать яму песком. Грид упокоится тут, в чистом и честном желтом песке, а не в желудках Бура и его своры. И вместе с ним на этом далеком острове на экваторе Айдена останется частичка Дж. Будем надеяться, подумал Блейд, что его настоящие похороны произойдут еще не скоро. Он насыпал невысокий холмик над могилой и воткнул сверху кремневый наконечник копья, самое древнее оружие каменного века. Этот символ в равной степени подходил и охотнику Гриду, и разведчику Дж., ибо война -- а значит, и разведка, -- появились еще раньше, чем копья, палицы и топоры. Да, не повезло старику -- попал в тело умирающего... В последние дни Блейд не раз вспоминал и этот визит, и каждое слово, сказанное его бывшим шефом. Впрочем, слова значили очень немногое по сравнению с самим фактом визита. Раньше Джек Хейдж умел внедрять разум земного человека в наиболее подходящий для конкретного индивидуума инопланетный мозг. Теперь, значит, он освоил еще одну операцию: он может послать любого -- даже дряхлого Дж.! -- в тело, находящееся рядом с первым странником. Любопытная ситуация! Блейд начал перебирать людей, которые в то или иное время сопутствовали ему. Бар Занкор, Ильтар, Чос... Чос был бы весьма вероятной кандидатурой; в походе он спал в соседней палатке ночью и ехал на втором седле Тарна днем. Но то было в походе... А в Тагре -- в Тагре могли случиться фокусы похлеще! Старый пуританин Дж. почти наверняка очутился бы в теле юной девушки, делившей ложе с Блейдом. Неужели Хейдж не подумал о такой возможности? Блейд смутно припоминал какую-то американскую комедию, где буддийский монах с помощью пустого горшка и пары заклинаний практиковал переселение душ. Кажется, некая миллионерша, смертельно больная, готовилась пересесть из своего потрепанного "кадиллака" в новенький "мерседес"". то бишь в тело хорошенькой молодой девушки. Но по недоразумению она вселилась в мужчину, что послужило поводом для массы забавных происшествий. Теперь же, столкнувшись на практике со сходной ситуацией, странник не видел ничего забавного в том, что в обольстительной плоти Лидор окажется Дж. Внезапно его передернуло от ужаса. Если бы подобная замена была временной! Если бы Дж. -- или иной посыльный с Земли, -- погостив в чужом теле, вернул его законному хозяину без изъянов! Но даже сам Хейдж не мог сказать, что случится с первоначальной личностью, когда узурпатор отбудет домой. Блейд полагал, что знает ответ на этот вопрос: разум Рахи, чье тело он занял, не восстановится. Он чувствовал это подсознательно; тело Рахи стало его телом, а изменение черт лица, пусть незначительное, служило для него веским доказательством этой гипотезы. Правда, он пробыл в теле Рахи много месяцев и успел полностью адаптироваться... Что же все-таки произойдет, если "гость" внедрится в чужой разум на минуту?.. на час?.. на день?.. Возможно, последствия будут не столь фатальными? Но Блейду не хотелось проверять это на своих близких... на тех, кого он встретил здесь, в Айдене и Хайре, и кто стал дорог его сердцу. Он прекрасно понимал, что эксперимент с Гридом, в общем-то успешный, не доказывает ничего. Дж. попал в тело умирающего и отбыл назад, когда тот окончательно испустил дух. Проклятый Хейдж! Неужели теперь он, Блейд, будет вынужден сторониться всех приличных людей -- из опасения, что любой из них может быть неожиданно использован для связи с ним, после чего превратится в идиота? Он видел только один выход -- всегда иметь под руками мерзавца, вроде покойного Вика Матуша или Бура. Однако ни тот, ни другой не могли заменить в постели Лидор. Правда, он передал Хейджу через Дж., чтобы тот прекратил вмешиваться в его дела. Но как истолкует американец эти слова? Как приказ? Вряд ли. Скорее -- как просьбу. Зная настырность Джека Хейджа, Блейд всерьез опасался, что просьба эта учтена не будет. Хейдж даже не понимает, что творит; для него обитатели Айдена стояли за гранью реального мира, и он, в лучшем случае, рассматривал их как удобных марионеток, чьими телами ему разрешил распоряжаться сам Господь. Для Блейда же они были людьми, живыми людьми. Он не видел выхода из этой ситуации. Оставалось благодарить небеса за то, что сейчас он оказался вдали от дорогих ему людей. Возможно, могли бы помочь южане... Судя по всему, они владели могучей технологией... Что ж, вот еще один повод, чтобы побыстрее добраться до них. Вздохнув, странник перевел взгляд на море и обратился к более насущным проблемам. С тех пор, как он проснулся, полный томительных воспоминаний о Лидор, прошло минут сорок; еще через полчаса надо лезть под защиту колпака. Он твердо решил отправиться в путь в этот день, и похороны Грида являлись в то же время неким символическим актом прощания с приютившим его островком. Все было обдумано и решено заранее. Сегодня он расстанется наконец с птицами, с пугливыми черепахами и с этой песчаной отмелью. Но не с Зеленым Потоком! Ибо стремительное течение отнюдь не кончалось на границах океана, не таяло в голубой безбрежности глубоких вод; оно тянулось дальше, до самого горизонта, выделяясь темной широкой полосой на поверхности моря. Блейд полагал, что Поток охватывает планету по экватору -- если только в вечном своем круговороте не наталкивается где-то на материковый щит или горный хребет. К сожалению, карта на мониторе автопилота не давала почти никакой информации на сей счет; на ней были помечены лишь контуры материков да крошечные точечки островов. Однако, внимательно изучив ее, Блейд заметил, что через шесть тысяч миль течение пронесет его суденышко рядом с южной оконечностью Кинтана -- огромным вытянутым полуостровом, очертаниями напоминавшим Камчатку. За полуостровом простирался открытый океан; но в восьми с половиной тысячах миль к востоку по меридиану от полюса до полюса протянулась россыпь маленьких пятнышек -- несомненно, островов. Затем чудовищное расстояние в пятнадцать тысяч миль -- и он оказался бы в Верховьях Зеленого Потока, между двумя материками -- Ксайденом и Южным континентом. Таков был Айден; огромный, не меньше Земли, мир, в котором суша, волею прихотливой игры планетарных сил, оказалась сосредоточенной в восточном полушарии. Тут не было аналога американского континента. Конечно, он мог не пускаться в это долгое и опасное плавание. Сигнал был послан и, возможно, уже завтра в небе появится воздушный лайнер, посланный за ним таинственными южанами. Блейд, однако, не собирался ждать их тут на голой песчаной отмели, развлекаясь стрельбой по птицам и пожиранием черепашьих яиц. Он предпочитал не выпускать инициативу из рук. Эти парни с Юга, столь бесцеремонно сбросившие его в гнусную жаркую клоаку, пересекавшую Великое Болото, никогда не сыграют роль спасителей беспомощного Робинзона -- он этого не допустит! Либо он сам доберется до них, либо они встретятся друг с другом на равных, когда его суденышко будет плыть туда, куда ему угодно. Точнее, поправился Блейд, куда течение понесет флаер. Но и в этом случае он останется независимым и сильным -- и еще поторгуется с носителями высшей цивилизации Айдена, прежде чем ступить на борт их воздушного корабля! Он не ведал сомнений в одном -- где бы ни очутилось его суденышко, в какую бы точку великого океана его ни занесло, пилоты южан сумеют его разыскать. Еще днем раньше он залепил крохотную точку, мерцавшую на мониторе в устье Зеленого Потока, столь же крохотным кусочком пергамента. Этот микроскопический клочок кожи служил отметчиком; когда флаер тронется в путь и проплывет сколько-нибудь заметное расстояние, световая точка, вероятно, покинет отметку и тоже начнет путешествие по экрану. Он справедливо полагал, что яркое пятнышко показывало текущее положение аппарата с включенным опознавателем. Итак, он собирался вновь довериться стремительным водам Зеленого Потока. Плыть на восток или сидеть на месте -- других вариантов не существовало. Конечно, он бы с большей охотой отправился на юг вдоль линии побережья или хотя бы на север, в Ксам и Страны Перешейка, но его транспортное средство не позволяло совершить подобное путешествие. Флаер защищал его от свирепой солнечной радиации и влажной жары; он нес довольно большой груз, снабжал своего пассажира водой и энергией; наконец, он был практически непотопляем. Однако летательный аппарат все же не являлся ни лодкой, ни баркасом; Блейд не мог грести двумя веслами сразу, не мог изготовить мачту и поставить парус -- даже если бы нашел подходящие материалы. Флаер оставался практически неуправляемым и, словно воздушный змей, был готов лишь бездумно плыть туда, куда понесет его течение. Размышляя о достоинствах и недостатках своего судна, он столкнул его в воду, бросил последний взгляд на холмик в центре островка, пробормотав: "Упокой, господи, его душу в мире!" -- и потащил флаер за собой на веревке, пропущенной через открытые дверцы кабины. За полчаса -- пока солнце неторопливо всплывало над сияющими океанскими далями -- он прошел около мили в сравнительно спокойной воде, обогнув песчаную отмель с юго-запада. Почувствовав, что течение подхватило легкое суденышко, Блейд залез в кабину, загерметизировал ее и блаженно вытянулся в кресле, наслаждаясь прохладой: под колпаком было градусов тридцать, а снаружи -- все сорок пять. Флаер мягко покачивался на границе гигантской реки, пересекавшей океан. Затем Зеленый Поток потянул его дальше, на самый стрежень течения; качка прекратилась, и суденышко поплыло навстречу солнцу -- крохотная щепочка, легкий листок в могучих объятиях стремительно катившихся к восходу вод. Блейд спал; едва заметная улыбка бродила на обветренных губах, ибо проказница Лидор опять готовилась оседлать его. * * * На пятые сутки, одолев три тысячи миль, Блейд находился примерно посередине между песчаным островком у побережья Ксайдена и похожим на Камчатку полуостровом, южной оконечностью Кинтана. Солнечный восход в то утро был особенно красив. Край сверкающего оранжевого диска только-только приподнялся над океанскими водами, мгновенно окрасив их темную поверхность синим, зеленым и голубым. Облака собрались над горизонтом в пушистый длинный валик; яркие лучи светила пронизывали его, наполняя белесые туманные массы трепетным розоватым сиянием. Там, где слой облаков был гуще, этот розовый фон сгущался, образуя темные прожилки; казалось, в небе повисла исполинская колонна из драгоценного мрамора, извергнутая из недр планеты и заброшенная в вышину самим божественным Айденом. И под ней, между нижним краем этого розового великолепия и зеленовато-синей гладью океана, простерлась полоска такой кристально чистой, такой пронзительной голубизны, что Блейд, застонав от восхищения, прикрыл ладонью глаза. Когда он снова открыл их, на безупречно голубой ленте появилось темное пятнышко, крохотная червоточинка, портившая, однако, праздничное убранство небес. Блейд долго и напряженно всматривался в нее, но так и не смог понять, висит ли эта черная точка в небе или плывет по морским волнам; солнце слепило глаза, а странный объект находился прямо по курсу, как раз на границе раздела между воздушным и водным океанами. Впрочем, он приближался -- хотя и медленно, но довольно заметно; значит, суденышко Блейда нагоняло его. Одновременно темное пятно обретало некие округлые очертания и над ним появилась вертикальная черточка, окруженная розовой дымкой. И оно уходило вниз, словно откатывалось от линии горизонта -- все дальше и дальше с каждой минутой! Вскоре Блейд не сомневался, что видит высокую корму корабля и мачту с просвечивающими на солнце парусами. Он открыл дверцу, послюнил палец и высунул наружу -- с северовостока дул легкий бриз, который тормозил движение судна. Пожалуй, флаер каждые десять минут выигрывал милю, а это значило, что рандеву неизбежно состоится через час. Корабль в недоступных экваториальных водах! Парусник! И довольно древней конструкции, судя по приподнятой корме и примитивной оснастке. Эта посудина явно не имела отношения к южанам. Возможно, какая-нибудь экспедиция из стран севера? Очередная кампания авантюристов и смельчаков, пытающихся взломать дверь в чертоги божественного Айдена, -- вроде тех мореходов, которые добрались до Верховьев Зеленого Потока, положив начало племени Грида? По словам бар Занкора, эдорат Ксам, империя и Страны Перешейка -- как видимо, и кинтанцы -- иногда отправляли суда в такие походы; не исключалась и частная инициатива. Сказочный Юг для обитателей этой планеты был столь же притягательным местом, как Острова Пряностей, Индия и Сипанго для средневековой Европы. Блейд вытащил стальную стрелу и пропустил веревку в специальную прорезь на ее конце. Хайритский арбалет был оружием весьма универсальным: он позволял метать и обычные деревянные стрелы, и железные -- в том числе с закрепленной веревкой или пучком горящей пакли на острие. Сейчас это оружие могло облегчить сугубо мирную операцию причаливания к чужому кораблю. Он маячил впереди, и течение несло флаер все ближе и ближе, однако странник не рассчитывал, что его суденышко прямо ткнется носом в высокую корму. Изворачиваясь в невысокой кабине, обливаясь потом, Блейд натянул тяжелые штаны, сапоги и колет без рукавов -- он был выделан из толстой шкуры саху и представлял собой отличный панцирь. За этим защитным вооружением последовал пояс с кинжалом и мечом; фран он положил на колени, взял в руки арбалет и, чуть приоткрыв дверцу, стал ждать. До корабля оставалось три мили, две, одна... Потом счет пошел на футы. Теперь Блейд видел, что пройдет в пятидесяти ярдах от судна, с правого борта. В его распоряжении будет секунд десять -- вполне достаточно, чтобы поднять арбалет, прицелиться и выстрелить. На палубе странного корабля не было ни души; если его не заметят, через минуту-полторы он окажется на судне и атакует. Напасть первым, устрашить и деморализовать противника -- такой план действий представлялся единственно возможным. Авантюристы и конкистадоры, пускавшиеся на поиски новых земель, не были робкими людьми, и Блейд предпочитал сразу поставить все точки над "и". Пан или пропал. Или -- или! Он настигал корабль, приближаясь к нему с юго-запада под острым углом. Теперь, когда до высокой кормы оставалось ярдов двести, Блейд лучше разглядел судно, хотя его носовая часть все еще была вне поля зрения. Изумительный шедевр кораблестроительного искусства! Приподнятая корма, плавные и округлые обводы корпуса, стройные мачты (их оказалось две) с прямым парусным вооружением, но главное -- резьба! Фантастическая, невероятная! Корпус судна был набран из какого-то темного дерева, похожего на мореный дуб. Верхнюю часть борта покрывал сложный орнамент пятифутовой ширины; Блейд еще не мог разобрать, что он изображает. Корма, с двумя довольно широкими застекленными окнами, являла собой сложное резное панно. С обеих сторон ее охватывали извивы чешуйчатых драконьих тел; их шеи изящными дугами приподнимались над палубой, головы с зубастыми пастями были развернуты назад и угрожающе наклонены, щелевидные золотистые глаза смотрели прямо на преследователя. Между ними третий дракон восьмеркой охватывал оба окна, просунув меж клыков кончик собственного хвоста; его шея, очень широкая, словно раздутый капюшон кобры, образовывала навес над окнами. Выше тянулся такой же орнамент, как по правому борту; ниже, под центральным драконом, выступали туловища каких-то змееподобных тварей с круглыми рыбьими глазами, тоже блестевшими золотом. До корабля оставалось сто ярдов, когда Блейд внезапно изменил свой план, решив атаковать не с борта, а с более высокой кормы -- разглядев ее, он теперь не сомневался, что взберется по всем этим украшениям, как по лестнице. Ему пришлось отложить арбалет и взяться за весло; десяток энергичных гребков -- и он уже был точно за кормой судна, на расстоянии броска камня. Высунувшись из кабины, он мысленно попросил прощения у художника, изваявшего всю роскошь, представшую его взгляду, и выпустил стрелу точно в перекрестье драконьей восьмерки. Она засела там, как вбитый по самую шляпку четырехдюймовый гвоздь. Стремительно выбрав веревку, Блейд подтянул флаер к корме. Тридцать секунд у него ушло на то, чтобы забросить за спину арбалет и фран и вскарабкаться на ют по извивам драконьего туловища. Перемахнув через изящные перила, он спрыгнул на палубу, мгновенно скинул с плеча арбалет и взвел его. Широко расставив ноги в высоких сапогах, он стоял на деке, внимательно озирая судно, -- мощный гигант, увешанный оружием, готовый к смертельной схватке. Мышцы на обнаженных руках вздулись огромными буграми; меч и фран готовы были выскочить из ножен, стрела -- сорваться с тетивы. Ноздри Блейда раздувались, как у почуявшего кровь тигра; он и был тигром -- несокрушимый, крепкий, словно скала, боец. И он не сомневался в победе -- если только в команде этого судна не найдется хорошего стрелка с добрым луком. Его взгляд снова обежал корабль в поисках затаившегося противника. Палуба, однако, была пуста. Эта посудина оказалась небольшой -- футов шестьдесят в длину, и треть ее занимала кормовая надстройка. Грот, с двумя прямыми парусами, сейчас опущенными, вплотную примыкал к ней; слева и справа, прижимаясь к бортам, спускались вниз лесенки. Фок нес только один парус, слегка колыхавшийся под слабым напором ветра и тормозивший ход судна. Носовая часть, слегка приподнятая, кончалась шипастой головой какого-то морского чудища; к его темней шее прильнула женская фигурка, выточенная из розового дерева. Между гротом и фок-мачтой, сильно смещенной к носу, имелся квадратный люк, сейчас тщательно закрытый; рядом с ним стоял большой решетчатый ящик. И ни одного человека! Блейд, пораженный, опустил арбалет и протер глаза. Тут просто негде было спрятаться! И в этот ранний утренний час экипаж должен находиться наверху -- ведь потом людям придется залезть в трюм, чтобы найти спасение от жалящих солнечных лучей. Либо они справились со своей работой еще ночью, либо он наткнулся на местный вариант "Марии Целесты"... Странник, поднял глаза к распущенному парусу. Нет, никого нет! Если б какой-нибудь хитрец прятался за ним, стоя на нижней рее, заметить его тень было бы нетрудно: парусина просвечивала розовым под солнцем. Поразмыслив, он разрядил свое оружие и положил его на палубу, около большого рулевого колеса, закрепленного на массивной деревянной стойке и чуть заметно ходившего то в одну, то в другую сторону. Пожалуй, он ничем не рисковал -- вряд ли на этом судне найдется человек, способный натянуть хайритский арбалет. Затем он обнажил меч, которым в тесноте корабельных кают и, коридоров было удобнее действовать, чем франом, вытащил кинжал и, мягко ступая, спустился по левой лестнице. Теперь перед ним была передняя часть кормовой надстройки, тоже богато изукрашенная; резьбой: сверху шел фриз из переплетающихся змей и летучих рыб, внизу -- более узкая окантовка футовой ширины с орнаментом из цветов и листьев. Слева, между лестницей и грот-мачтой, сверкало разноцветным стеклом круглое окно; справа, также между трапом и основанием мачты, была дверь с массивным бронзовым барельефом -- все тот же похожий на кобру дракон нависал над большим выпуклым щитом, покрытым сложной чеканкой, поддерживая его снизу хвостом. Теперь Блейд разглядел короткие лучи, расходившиеся во все стороны от капюшона змеи -- видимо, она символизировала солнце. Он потянул на себя бронзовую ручку, и дверь открылась. За ней была просторная каюта, занимавшая всю кормовую часть -- двадцать на двадцать футов. На миг он зажмурил глаза, ослепленный блеском меди, серебра, хрусталя, и полированного дерева. Кубки, кувшины и блюда в глубоких настенных шкафах, высокие шандалы на полу и подсвечники на столе, сам стол -- с крышкой, набранной из цветного дерева редких пород, диваны, покрытые коврами, и другие ковры, яркие, пушистые, висевшие в простенках между шкафами, -- все это сверкало, сияло и искрилось под солнечным светом, падавшим из круглого окна и двух других, овальных, выходивших на корму судна. Куда он попал? На яхту миллионера или в пещеры Али-бабы? Не в силах устоять против искушения, Блейд взял в зубы кинжал и погладил ладонью ближайший ковер -- он был искусно сплетен из разноцветных перьев. Глаза его разбежались, но уши были настороже, вовремя уловив слабый шорох справа. Кинжал мгновенно оказался в руке, и Блейд молнией метнулся в подозрительный угол. Там, за шкафом, была очередная лесенка, ведущая вниз, в трюм или к остальным каютам. На минуту он задержался на ступеньках, прислушиваясь. Эта посудина имела триста-четыреста тонн водоизмещения и вполне могла нести экипаж из двадцати человек, отчаянных корсаров или тренированных воинов-слуг какогонибудь местного набоба, любителя морских прогулок. Возможно, оценив воинственный вид пришельца и понимая, что схватка на палубе чревата большой кровью, они решили заманить его вниз... Напрасные надежды! С франом ли, с мечом -- Ричард Блейд перебьет всю свору! Он решил взять это судно на абордаж, и дело будет доведено до конца! Глубоко втянув воздух, Блейд ощутил благовонный запах дерева, горьковатый аромат пряностей и еще что-то, полузабытое, но до боли знакомое. Ни кожей доспехов, ни железом, ни потом возбужденных предстоящей схваткой мужчин не пахло. И ни звука не доносилось теперь снизу; напрасно он пытался различить звон стали или шорох шагов. Корабль привидений, не иначе? Но эти призраки уже знали о его появлении и ждали, готовые вонзить когти в грудь пришельца или нанести предательский удар из-за угла. Что ж, Блейд был готов ко всему и полагал, что его клинок окажется быстрее. Духи, черти, зомби, вурдалаки -- хоть сам Сатана! -- любая встреча, кровавая или мирная, развеяла бы тоску одиночества, которое он испытывал уже много дней. Пожалуй, единственное, что могло бы его сейчас по-настоящему ошарашить -- приземистая фигура рыжего Бура в сопровождении свиты "толстых", возникшая на ступеньках лестницы. Но Бур был далеко, в Пещерах Ай-Рита; наверно, доедал "мясо", захваченное в последней битве. Блейд осторожно сошел вниз, зыркая по сторонам; меч выставлен вперед, кинжал покачивается в ладони, готовый сорваться в смертоносном броске. Там был небольшой коридор, ориентированный поперек судна; справа, со стороны кормы, в него выходили две двери, ближняя и дальняя; слева, посередине, темнел проход, ведущий к носу. Не спуская с него глаз, странник резко распахнул ближайшую дверь и прыгнул внутрь, махнув перед собой клинком; рукоять торчавшего за плечом франа звонко щелкнула о притолоку. Никого. Каюта, вполовину меньше верхней, весьма роскошно обставленная... И -- никого! Он выскочил в коридор, промчался мимо темного прохода и рванул вторую дверь. Еще одна каюта... Вероятно, он попал на яхту султана, шаха или магараджи! Как и предыдущие, это помещение освещалось через два небольших круглых иллюминатора в борту судна; они были почти незаметны снаружи, вплетенные в прихотливую вязь резного орнамента. Блейд снова вышел в коридор и остановился у продольного прохода. Теперь, когда двери обеих кают были распахнуты, в струившемся оттуда рассеянном свете ему было видно, что этот второй коридор, как и тот, в котором он стоял, имел в длину ярдов шесть-семь, но казался пошире и заканчивался трапом. Ясно, что лестница вела прямо к люку около фок-мачты; быстро метнувшись к ней, Блейд поднял голову и различил два прочных бруса, которые словно засовы удерживали изнутри крышку люка. Значит, если кто-то и успел выбраться на палубу, с этой стороны нападение ему не грозит. Какая-то неясная мысль мелькнула у него в голове, секунду-другую он, досадливо хмурясь, глядел вверх, потом махнул рукой и отправился обследовать остальные каюты. Их было четыре: две слева и две -- справа. В одной, рядом с трапом, находился камбуз, поразивший Блейда своей чистотой. Пол устилали гранитные плитки; печь чугунного литья, вся в рельефных узорах, казалась декорацией из сказочного королевского замка, полки -- насколько он мог заметить -- ломились от запасов. Запах пряностей доносился именно отсюда. Три прочих помещения, обставленных менее роскошно, явно предназначались для команды этого странного судна. В каждом было по четыре спальных места -- две койки и два висящих над ними гамака. Блейд вернулся в место пересечения двух коридоров и встал там спиной к простенку между дверьми, задумчиво почесывая шею кинжалом. Итак, экипаж корабля состоял, как минимум, из четырнадцати человек -- капитана с помощником (два номера люкс слева и справа от него) и двенадцати матросов, размещавшихся в трех кубриках. Куда же подевалась вся эта орава? Он раздраженно потянул носом воздух: дерево, пахучее, как сандал, пряности и что-то еще... Боже, ведь он ощущал этот запах много раз... Но что же это? Что? Странным -- и приятным -- ароматом сильней всего тянуло из более роскошной каюты, которая сейчас была справа от него; по предположениям Блейда, она принадлежала капитану. Он чувствовал, что вот-вот узнает этот запах и вместе с тем разрешится загадка покинутого судна. Все, однако, перешибалось вонью от его кожаной амуниции и собственного разгоряченного тела, превшего под доспехом. Сплюнув, Блейд чертыхнулся и пошел к люку. Глядя на его массивную крышку и проложенные поперек брусья, он понял, что именно показалось ему странным при первом осмотре. Люк был слишком велик -- два на два ярда, не меньше! А значит, он предназначался не столько для людей, сколько для грузов. Грузов, которые как-то попадали в трюм! На этом корабле, прямо под его ногами, должен быть трюм! И еще оставалась неисследованной вся носовая часть, куда он так и не нашел прохода! Значит, вся банда там и сидит! Все четырнадцать человек! Ну и храбрецы! Эта история начинала выглядеть весьма странно. Блейд был уверен, что его заметили и что от него прячутся. Но почему? В открытом сражении на палубе четырнадцать бойцов имеют огромное преимущество перед одним воином, пусть самым опытным и могучим; к тому же они не знали, не могли знать, на что способен его фран! В конце концов, десяток моряков вступил бы с ним в сражение, а остальные четверо зашли бы сзади и метнули копья или остроги, если у них нет луков! Но предположим, размышлял Блейд, что все на этом корабле, от Капитана до юнги, ценят свою жизнь на вес золота. Они заманили его внутрь, в эти коридоры, где трудно маневрировать и как следует размахнуться мечом. Тоже вполне резонно! Тогда на него должны были навалиться из четырех кают -- трех кубриков и камбуза, когда он. Находился в самом неудобном для защиты месте -- посередине продольного коридора. Конечно, он стал проверять каждое помещение, но двери в них могли быть заперты изнутри -- он видел плоские бронзовые щеколды. Значит, так: он дернул бы первые две запертые двери и прошел дальше, тут же из дальних кают выскочили бы люди и отвлекли его внимание; остальные появились бы сзади с копьями или острогами и... Дьявол! Может, у них вообще нет оружия? В такое верилось с трудом. Блейд еще раз, уже не таясь, осмотрел все четыре нижних помещения. В каютах капитана и помощника на коврах из пестрых перьев висел богатый набор сабель -- от коротких двухфутовых клинков до слегка изогнутых палашей в полтора ярда. И сталь была преотличной! В каждом кубрике, в специальном стояке у стены, были закреплены копья, похожие на гарпуны китобоев. И луки! Шесть луков со спущенными тетивами, мощных луков, доходивших ему до ключицы! Такие штуковины могли метнуть стрелу на четыреста шагов -- в этом Блейд не сомневался. Кто-то же стрелял из них? Сильные мужчины, не уступавшие йоменам короля Эдуарда! Ни одно из осмотренных помещений не носило следов поспешного бегства, разгрома или грабежа. Все они, на опытный взгляд Блейда, выглядели вполне жилыми и аккуратно прибранными; видимо, на борту царила железная дисциплина. Оставались две возможные гипотезы: либо он попал к дьявольским хитрецам, которые сейчас затаились где-то в трюме и приготовили ловушку, чтобы взять его живым, либо... Либо пресветлый Айден, мощная Шебрет, Семь Священных Ветров Хайры, бог, дьявол -- неведомо кто! -- послали это судно со всем снаряжением и припасами в дар изголодавшемуся страннику. Блейд в божественное провидение не верил и потому остановился на первом предположении. Он снова вернулся к люку и начал внимательно исследовать ведущий к нему трап, который шел от стены до стены коридора. Это была полированная деревянная лестница высотой семь футов и почти такой же ширины с десятком ступенек; восьмая, примерно на уровне груди Блейда, была вдвое больше остальных и образовывала что-то вроде площадки. Он попытался сдвинуть ее, приподнять, потом толкнул от себя -- и цельная деревянная доска, служившая поверхностью ступеньки, поехала внутрь. Согнувшись в три погибели, он проскользнул в образовавшуюся щель и оказался под лестницей. Странная лестница! Она имела форму трапеции, одна боковая сторона которой была обращена в коридор, уже исследованный Блейдом, вторая, точно такая же, перекрывала дальнейший путь. Впрочем, странник уже не сомневался, что за ней находится проход в носовую часть и в трюм. Сверху эти два трапа соединяла площадка шириной в ярд, находившаяся сейчас за краем люка, под палубой судна; снизу -- два толстых бруса. И все это сооружение стояло на небольших двойных бронзовых колесиках, оси которых проходили через брусья! Эта лестница сдвигалась! Стоило протащить ее к корме на три ярда, как она перекрывала ход с палубы в жилой коридор, но зато по второму трапу можно было спуститься в носовой отсек -- и перенести грузы. Очень остроумная конструкция, решил Блейд, навалившись плечом на внутреннюю закраину ступеньки и толкая все это сооружение к корме. Лестница не шелохнулась. Он ощупал верхнюю площадку, оба трапа и поблескивающие в полумраке колеса. Наконец он обнаружил посередине каждого бруса какие-то ручки; дернув за первую, он вытащил довольно длинный металлический штырь, проходивший через брус в стену. Все правильно. Эта штука должна быть закреплена стопором, иначе даже при легкой продольной качке она каталась бы по коридору взад-вперед. Он вытащил второй штырь, откатил лестницу и начал готовиться к бою. Ясно, что вся банда ждет его в носовом отсеке. И столь же ясно, что его намерены взять живьем. Блейд знал, как это произойдет. Когда он, отодвинув доску, начнет протискиваться в щель, то либо получит удар дубиной по голове, либо его попытаются накрыть сетью. Либо -- либо... Вдруг его прошиб холодный пот. К чему сеть и дубина! Ведь он находится сейчас в клетке! Достаточно двум бойцам с копьями встать у отверстия, через которое он проник под лестницу, -- и его песенка спета! Если все задумано именно так, то проклятые хитрецы найдут какой-нибудь способ, чтобы выбраться из носового отсека на палубу и обойти его сзади! Он сам загнал себя в ловушку! Выставив перед собой фран словно копье, Блейд метнулся к щели и осторожно высунул голову. Коридор был пуст. Проклятье! Значит, остаются сеть и дубина, дубина и сеть. Моряки-невидимки уже знают о его приближении; они слышали шум, когда он возился под лестницей, и видели, как все сооружение поехало к корме. Сеть и дубина, дубина и сеть... Может быть, мешок... Нет, в эту ловушку он не попадется! Блейд распластался на полу, разглядывая нижние ступеньки. Доски были толщиной в дюйм, но если выбить их из пазов... Он благословил провидение за то, что догадался надеть сапоги и свои кожаные доспехи. Ему пришлось отстегнуть ножны с мечом и чехол франа. Затем он осторожно развернулся. Теперь Блейд лежал на спине, подтянув к груди колени; фран под правой рукой, кинжал засунут за отворот сапога. Набрав в грудь воздуха, он резко выдохнул и нанес страшный удар ногами по нижней ступеньке. С грохотом вылетели три доски, и в следующий миг, сильно оттолкнувшись ладонями от пола, он проскользнул в образовавшуюся щель, прихватив по дороге фран. С прытью, которой мог бы позавидовать цирковой акробат, Блейд вскочил на ноги и метнулся в левый угол, одновременно сделав веерный замах франом -- в зону поражения попадала чуть ли не половина носового отсека. Он летел словно выпущенный из пушки снаряд, и любой, попавшийся на пути, был бы размазан о борт корабля и рухнул на дек с переломанными ребрами. Пострадал, однако, только сам нападавший; он с такой силой врезался в шпангоут, что заныло в груди. И ничье тело не смягчило удар, ибо отсек был пуст. Собственно, не совсем пуст. В нем находились какие-то ящики, бочки и мешки -- вероятно, груз. В неширокую переборку в дальнем конце была врезана дверца; посередине из-под груды мешков выглядывал край люка, который вел в трюм. Все это Блейд разглядел совершенно отчетливо, так как в бортовые иллюминаторы -- три слева, три справа -- струились потоки яркого света. Он задумчиво потер ушибленное плечо, вернулся к пролому в лестнице и вытащил из-под нее ножны с мечом. Потом нетвердыми шагами направился к последней дверце, не обращая внимания на люк. Трудно предположить, что четырнадцать человек спрятались в трюме, а потом смогли завалить крышку люка мешками. Значит, если на этом корабле и есть кто-нибудь, то он -- или они -- скрывается сейчас за последней, еще неотворенной дверью. Насколько он знал устройство старинных парусников, тут могла располагаться кладовка с разным подсобным хламом -- досками, парусиной, плотничьим инструментом. Наморщив лоб, он попытался сопоставить размеры корабля с уже пройденным маршрутом. Получалось, что помещение за дверью имеет не больше полутора ярдов в глубину. И столько же в ширину -- переборка была перед его глазами. Оно, конечно, треугольное, так как находится в самом носу судна. И явно небольшое... В свое время Блейд окончил Оксфорд, поэтому сумел быстро подсчитать, что по площади кладовка примерно равна стандартному клозету в многоквартирном доме. Могли ли там скрыться четырнадцать человек? Он вспомнил, что в Штатах некоторые любители рекордов, жаждавшие попасть в книгу рекордов Гиннеса, ухитрялись пачками набиваться в телефонные будки... кажется, по дюжине за раз. Эти американцы совершенно ненормальные... Дюжина -- в телефонной будке! Однако... Он задумчиво уставился на дверцу, представив, как за ней, прижатые друг к другу, словно сельди в бочке, стоят четырнадцать воинов в броне, с копьями и мечами наготове. Эта картина была настолько невероятной, что Блейд вдруг не выдержал и гулко расхохотался. Скорее всего, корабль покинут и там никого нет, подумал он и потянул ручку. Но эта дверь была заперта. И запах, томительный и тревожный аромат, который он никак не мог припомнить, внезапно стал сильнее. Секунду Блейд с гневным недоумением смотрел на дверь, потом хлопнул себя ладонью по лбу. Так пахли груди Лидор, бедра Тростинки, плечи Зии, руки смуглянки Р'гади... Этот запах источали груди, бедра, плечи и руки сотен женщин, которые делили с ним постель на Земле и в мирах Измерения Икс. У него совсем отшибло память на такие вещи в проклятых, гнусных, провонявших кровью подземельях Ай-Рита! Ноздри его раздулись, в глазах разгорался голодный блеск -- он ощущал аромат молодого здорового женского тела. Подняв ногу в кованом сапоге, он одним ударом вышиб дверь. За ней находилось точно такое помещение, как он себе представлял -- каморка клозетного размера, заваленная обрезками досок и парусиной. С одним исключением -- скорчившись на бухте каната, почти не дыша, там сидела юная полунагая девушка. Взгляд ее огромных испуганных черных глаз остановился на могучей фигуре, возникшей в двери. После секундного молчания она сказала на ксамитском дрожащим голосом: -- Если ты меня не убьешь... Если мы подружимся... я хотела бы, чтоб ты перестал ломать мой корабль. И ее хриплый тонкий голосок показался Блейду слаще музыки райских арф. Глава 5. ОКЕАН Чуть слышно поскрипывали мачты со спущенными парусами; слегка покачиваясь, каравелла "Катрейя" шла на восток в могучем течении Зеленого Потока. В этот рассветный час на палубе ее сидели два путника, утомленных ночными трудами. Сидела, собственно, Найла, привалившись к полированному основанию грот-мачты; Блейд лежал на спине, на теплых досках, и голова его покоилась на мягком бедре девушки. Он был почти обнажен и дочерна смугл; только старая, много раз стиранная набедренная повязка охватывала талию. Наряд Найлы состоял из прозрачной туники, едва прикрывавшей ягодицы, которую поддерживала узкая бретелька на левом плече. Ее правая грудь, небольшая и крепкая, с розовым соском, была обнажена, левая -- как бы прикрыта легкой тканью; однако это "как бы" имело чисто символический характер. Больше на ней не было ничего, и скудное прозрачное одеяние не делало секрета из того, что трусиков -- или какого-то их эквивалента -- Найла не носила. Сплошной соблазн, подумал Блейд, но пока -- никакого толку. Вздохнув, он перевернулся на бок. Теперь его щека лежала на внутренней поверхности бедра Найлы -- и довольно далеко от колена, надо сказать; темные, отросшие за время странствий волосы щекотали ее лобок. Досадливо сморщив носик, девушка спихнула голову Блейда чуть ниже, и губы его прижались к нежной бархатистой коже над коленом. Против этого она не возражала. Найла была невысокой -- пять футов четыре дюйма -- стройной девушкой с огромными черными глазами, которые иногда становились необычайно теплыми и ласковыми, но также, при некоторых обстоятельствах -- как успел убедиться Блейд -- могли метать молнии. Изящная фигурка, длинные ноги безупречных очертаний, маленькие налитые груди делали ее чрезвычайно привлекательной. Тело ее казалось хрупким, с тонкой костью, но девушка обладала изрядной физической силой и была гибкой, как кошка. Лицо Найлы не являлось образцом классической красоты: алые губы, по-детски пухлые, чуть вздернутый задорный носик с россыпью едва заметных веснушек, щеки с ямочками, маленький подбородок, высокий лоб с едва заметной морщинкой. Она не была красавицей; но она обладала тем, что всегда ценилось мужчинами превыше холодной красоты, -- чарующей и неотразимой прелестью. И лицо ее обрамляли вьющиеся черные локоны, густые и блестящие! Первая брюнетка, встреченная здесь Блейдом, -- если, конечно, не считать ксамитки Р'гади. Но свидание с ней явилось столь мимолетным... Найла была белокожей, хотя тело ее покрывал ровный загар. Как она объяснила Блейду, на ее родине, огромном острове Калитан, мирно уживались две расы: аборигены -- невысокие, крепкие, с телом цвета меди, похожие, судя по ее описанию, на индейцев майя, и более поздние пришельцы с Перешейка. Их, людей белой расы, было сравнительно немного, едва ли десятая часть, но они образовывали правящий слой. Переселение случилось в давние времена и произошло сравнительно мирно; мореплаватели с севера, обладавшие гораздо более высокой культурой, сначала породнились с местными вождями, а потом поглотили немногочисленную аристократию острова. Благодаря этому они не воспринимались как чужаки; их потомки в глазах бронзовокожих калитанцев были законными наследниками древних правящих фамилий. И капля туземной крови, которая текла в жилах Найлы, являлась для нее предметом гордости, знаком родства с исконными обитателями Калитана. Блейд припомнил, что многие его приятели из Штатов точно так же гордились пра-пра-прабабушкой из племен чероки, семинолов или пауни. Правда, англосаксы сперва почти под корень выбили эти народы -- что впоследствии придало их потомкам в десятом колене, практически белым, особый аристократический лоск в салонах Филадельфии и Бостона. Хаттара, жители югозападного княжества Перешейка, не были столь жестокими; возможно, они просто оказались умнее. Усмехнувшись, странник поднял взгляд на бронзовый барельеф, украшавший наружную дверь кают-компании -- так он именовал просторный салон в кормовой надстройке. Сейчас это весьма примечательное произведение искусства было прямо перед его глазами. Змей-Солнце, Йдан, калитанская ипостась светлого Айдена, гордо вздымал свой оперенный лучами капюшон над диском-щитом, который был ни чем иным, как картой восточного полушария планеты. Да, капитанской знати было известно о том, что их мир имеет форту шара. Правда, их жрецы полагали, что сфера эта балансирует в вековечном и неизменном пространстве небес на кончике хвоста великого Йдана. И если грехи людские переполнят чашу терпения божества, то одним небрежным движением оно сбросит планету -- со всеми ее континентами и морями, океанами, горными хребтами, империями и княжествами -- прямо в огненную пропасть, простиравшуюся внизу. Впрочем, данное обстоятельство не мешало калитанцам, и белым, и темнокожим, грешить. Они воевали и убивали -- правда, в меру, без излишней жестокости, -- изменяли, обманывали, прелюбодействовали и предавались пороку пьянства. Но более всего они торговали. Ибо Калитан являлся морской торговой республикой, управляемой Советом Архонтов. Большой плодородный остров, втрое превосходивший по площади Крит и похожий на него формой, занимал исключительно выгодное положение в западной части Калитанского моря -- гигантского залива Южнокинтанского океана. На бронзовом щите, которым небрежно балансировал Йдан, остров был помечен продолговатым темно-зеленым изумрудом. В семистах милях от него, строго на запад, лежало побережье эдората Ксам; в тысяче миль к северо-западу -- княжество Хаттар, древняя прародина калитанской элиты; до прочих Стран Перешейка и Кинтана было от полутора до двух тысяч миль. Быстроходные суда островитян при попутном ветре покрывали такое расстояние за пять-шесть дней, связывая все страны, лежавшие на западе, севере и востоке, надежной сетью транспортных морских линий. Но Блейда гораздо больше интересовал тот факт, что в шестистах милях к югу от Калитана начиналась зона саргассов, непроходимых водорослей, служивших как бы продолжением Великого Болота в океане. Двойным кольцом тысячемильной ширины саргассы и бездонные топи охватывали планету по экватору; и между этими непроходимыми барьерами струился Зеленый Поток. Калитанцы, народ мореходов, знали о нем и страшились больше, чем всемирного падения в огненную бездну под хвостом Йдана. Ибо, в отличие от прочих обитателей этого мира, они на собственном опыте убедились, что саргассы не являются столь уж непроходимым препятствием. В полосе водорослей существовали разрывы, извилистые, как скандинавские фьорды; в них текли "реки" -- то медленные, то быстрые, соединяющие южную часть Калитанского моря с Зеленым Потоком; и эти течения, зарождавшиеся где-то на границе исполинской багрово-зеленой массы саргассов, иногда уносили суда неосторожных мореходов к экватору. Возврата не было; никто не умел ориентироваться в лабиринте этих постоянно меняющихся шхер меж берегов странной растительности, вздымавшейся из океанских глубин; ветры и течения, штормы и извержения подводных вулканов то открывали один проход, то закрывали другой. И никто не мог грести против течения, преодолевая сотни и тысячи миль, или плыть, пользуясь ветром и парусом, в безбрежности саргассова материка. Этот барьер был преодолим только в одну сторону -- в сторону вечности, в беспрерывную карусель Великого Потока, протянувшего жадные щупальца сквозь поля водорослей на север и на юг, выхватывающего с этой границы своих владений зазевавшихся мореходов. И корабль Найлы являлся их последней жертвой. История, которую она поведала Блейду на превосходном ксамитском, оказалась весьма тривиальной. "Катрейя" принадлежала ее отцу, киссану Ниласту -- сей звучный титул странник перевел на английский так: "президент грузопассажирской морской компании". Судя по виду и убранству корабля, компания была не из мелких, что гарантировало Ниласту почетный пост архонта. В последние годы, уже вступив в преклонный возраст, он больше увлекался политикой, чем торговлей. Тогда-то по его заказу и построили "Катрейю" -- превосходный корабль из драгоценного дерева тум, исключительно твердого, способного противостоять солнцу, ветрам и волнам. "Катрейя" напоминала Блейду португальскую каравеллу со старинных гравюр, хотя, несомненно, отличалась от этих земных судов многими деталями, незаметными его неопытному взгляду. Он смутно припоминал, что каравеллы как будто бы несли три мачты, тогда как у "Катрейи" их было только две. Специалист скорее назвал бы ее примитивным бригом, но Блейд в данном случае подчинился чисто эмоциональному впечатлению: ему судно Найлы казалось похожим на каравеллу -- и точка. Несмотря на свои небольшие размеры, "Катрейя" была настоящим океанским кораблем, предназначенным для плавания в южных водах, ибо дерево тум обладало еще одним замечательным свойством -- сохранять прохладу во внутренних помещениях судна. Ниласт, однако, не собирался пускаться на старости лет в рискованные экспедиции; его драгоценная каравелла являлась "престижным имуществом", точно так же громогласно свидетельствуя о богатстве своего хозяина и теша его гордость, как роскошная яхта какого-нибудь американского нефтяного короля. Он часто устраивал приемы для избранных на борту судна, а поскольку в правящем Совете Архонтов Калитана ему выпала честь вести дела с зарубежными странами, то гостями обычно являлись ксамитские или кинтанские дипломаты. И все они, рано или поздно, оказывались у ног прелестной Найлы, аткиссаны Ниласт. Отец не торопил ее с выбором, но нравы среди калитанцев, людей южных и с горячей кровью, царили довольно свободные, и никто -- ни сам старый Ниласт, ни будущий супруг ат-киссаны -- не счел бы себя оскорбленным, если б она вволю порезвилась до замужества. Однако Найла, в которой практическая сметка дочери купеческого рода сочеталась с изрядной долей романтизма, пока что не нашла своего принца. Месяц назад Ниласт организовал особо изысканное мероприятие -- охоту на гигантских нелетающих птиц, водившихся на Хотрале, довольно крупном острове к югу от Калитана. Главным героем этой затеи был посол Рукбата, весьма могущественного кинтанского государства, человек средних лет, чрезвычайно падкий на женские прелести. В его распоряжении предоставили кают-компанию "Катрейи", и Найла позаботилась о том, чтобы люк, ведущий из нее в нижние коридоры, был надежно перекрыт. Она питала большие подозрения, что сановный гость желает поохотиться прежде всего на нее, а уж потом -- на птичек с клювами длиной в локоть и чудовищными когтистыми лапами. Они вышли на трех кораблях -- "Катрейю" сопровождали два небольших военных судна -- и благополучно добрались до Хотрала. Остров был низменный, покрытый травой, почти безлесный, чрезвычайно жаркий и по этой причине необитаемый; птицы носились по нему, как угорелые. Слуги разбили шатры. Гость с Ниластом и офицерами с военных кораблей отправился в степь на охоту в сопровождении полусотни лучников и матросов с копьями; Найла же размышляла о том, как половчее улизнуть с предстоящего вечером банкета. Охотники вернулись к закату солнца, покрытые потом и пылью, но довольные. На этот раз обошлось почти без жертв -- на носилках тащили только одного лучника со сломанной ударом клюва лопаткой. Затем, как водится, последовал пир с обильными возлияниями и бесконечными историями о том, каким гигантским клювом и огромными когтями мог бы завладеть каждый из участников забавы, если бы ветер не отклонил его стрелу на палец от шеи голенастой добычи. Рукбатский посол все подливал и подливал Найле, от жареных на костре птичьих туш размером с доброго барана поднимался восхитительный парок, и девушка незаметно захмелела. Однако в момент просветления она заметила, что гость совсем не так пьян, как представляется, видимо, этой ночью он жаждал продолжить охоту в ее постели. Подарив ему многообещающую улыбку, Найла воспользовалась вечным предлогом женщин, отпросившись на минутку в "дамскую комнату". Она действительно побрела к берегу, где в укромном месте, за копной срезанной утром травы, был выделен для нее уголок. Затем она направилась прямо на "Катрейю", сбросила сходни и выбрала якорь. Каравеллу, как и оба военных корабля, никто не охранял; трудно было представить себе более безопасное место, чем пустынный Хотрал. Предполагалось, что все устроятся ночевать на берегу, и Найла могла прозакладывать голову, что эти все -- и солдаты, и моряки, и слуги -- уже перепились. А раз так, подумала она, бедной девушке нужно самой побеспокоиться о своей безопасности. Она и побеспокоилась, решив, что, когда легкий ветерок отгонит судно на пару сотен локтей от берега, ей не составит труда опять бросить якорь. Это расстояние гарантировало полный покой на сегодняшнюю ночь; а если утром в бухте обнаружат захлебнувшегося рукбатца, то какое ей, в сущности, дело? Каждый должен сам соразмерять свои желания со своими возможностями. План был превосходен, за исключением одного пункта -- желания и возможности самой Найлы пребывали в тот момент в резкой дисгармонии. Она умела обращаться и с веслами, и с парусом, и с якорем, но судно плыло медленно, плавно покачиваясь на океанской зыби, и девушка уснула. От Хотрала до границы пояса саргассов было миль пятьдесят, и в эту ночь одно из щупалец Зеленого Потока поймало новую жертву. Вся эта история показалась Блейду очень похожей на истину. Слишком похожей, думал он, прислушиваясь к звонкому голоску Найлы. Ну, ничего; дознаваться до правды было его специальностью, и рано или поздно все выяснится. Для начала будет испробован самый простой метод -- он попросит Найлу почаще повторять свой рассказ и проанализирует различные версии. Не то чтобы он ей не верил, однако... однако слишком уж вовремя подвернулась эта посудина, набитая хрусталем, коврами и деликатесами -- шикарная упаковка для этой изящной и явно неглупой прелестницы. Ну, уж во всяком случае один момент в ее показаниях он проверит особо тщательно, размышлял Блейд, переворачиваясь на живот и лаская губами нежную кожу бедра. Судя по словам потерпевшей, она пыталась защитить свою невинность; осталось выяснить, было ли что защищать... Он резко дернул головой и прижался ртом к очаровательной щелке под треугольником мягких темных волос. Найла взвизгнула, вскочила на ноги, сбросив с колен его голову, и отбежала к фок-мачте. -- Эльс, мы же договорились... -- протянула она, обиженно надув губки. Блейд, потирая лоб, ухмыльнулся и снова лег на спину. Да, они договорились. Когда он вытащил ее из этой каморки на носу, то пообещал, что не убьет, не сварит в масле и не изнасилует. Последнее обещание он, пожалуй, дал сгоряча. Но сделанного не вернешь. К тому же Блейд никогда не был груб с женщинами и не пытался получить силой то, что они рано или поздно отдавали ему по доброй воле. И сейчас, через четыре дня после встречи с Найлой, он предпочитал не спешить; яблоко созреет и само свалится ему в руки. В то первое утро они довольно быстро выяснили отношения. Все преимущества были на стороне Блейда, но он благородно отказался использовать их до конца. Он только выслушал рассказ девушки и еще раз осмотрел корабль вместе с ней. Розовая нагая фигурка на носу оказалась богиней-хранительницей каравеллы: катрейя -- прекрасная калитанская наяда морских глубин -- дала свое имя судну. На дне решетчатого ящика, торчавшего у борта, блестели серебром несколько мелких рыбешек; оказывается, Найла в ту ночь занималась промыслом. Парус на фок-мачте и встречный ветер слегка замедляли ход судна; впереди него, на двух веревках, спущенных с борта, вздувался небольшой невод, в котором оставалось все, что тащило течение: рыба, водоросли и забавные небольшие существа, похожие на кальмаров. Увлеченная своим занятием, девушка не замечала преследователя, пока арбалетная стрела не стукнула в корму. Она метнулась в каюту и увидела в окно затянутого в кожу и вооруженного до зубов гиганта, который лез на "Катрейю". Все, о чем она могла думать в тот миг -- спрятаться! Спрятаться подальше и понадежней. Но, посидев полчаса в кладовке, Найла поняла, что деваться ей некуда. Она помолилась Йдану и уже готова была вылезти, чтобы начать переговоры, когда Блейд вышиб дверь. Через полчаса девушка уже робко пыталась угостить его жареной рыбой и, когда он с отвращением скривился" в растерянности опустила руки. Ему пришлось поведать о причинах столь стойкого отвращения к дарам моря -- правда, без пикантных подробностей насчет айритского котла и тоге/что в нем варилось. Всплеснув руками, Найла вывалила на стоя все, что хранилось на полках и в ларях камбуза. Блейд с волчьей жадностью набросился на копченое мясо, сухари и сушеные фрукты, запивая трапезу вином; девушка глядела на него уже не со страхом, а с жалостью. Внезапно глаза их встретились, они улыбнулись друг другу, потом -- расхохотались. И с этой минуты между двумя путниками, затерявшимися в безбрежном Зеленом Потоке, больше не было недомолвок. Возможно, каждый из них еще собирался рассказать другому кое-что о себе -- не всю, так часть правды; но Блейд знал, что может уснуть, не думая о кинжальчике на поясе Найлы, а Найду больше не тревожила перспектива проснуться, извиваясь под тяжестью тела этого великана. Солнце уже встало, и появление на палубе могло грозить неприятностями. Правда, в открытом океане не было такой удушающей жары, как в Потоке, зажатом между двумя огромными полосами болот; свежий ветер умерял зной и развеивал влажные испарения. От солнца, однако, мог защитить лишь корпус корабля, и маленький экипаж "Катрейи" просидел весь день в кормовой каюте, Блейд отъедался и слушал рассказы и песни Найлы. Девушка превосходно играла на маленькой лютне с восемью струнами. Когда он поведал ей несколько отредактированную историю своих злоключений, Найла задумалась на миг, потом запела звонким приятным голоском. Это было нечто вроде баллады о страннике -- как она потом сказала, одна из любимых песен калитанских мореходов: Поговори со мной -- еще не время спать, Разделим груз который мы несем, Есть, правда то о чем я не могу сказать, Но намекнуть могу, пожалуй обо всем. Ты спросишь тихо -- как мои дела, Что видел я, в каких краях бывал, Откуда шрамы и не сильно ль жгла Застрявшая в груди слепая сталь? И, замолчав, ты улыбнешься мне, А я отвечу -- снова невпопад: Ты знаешь, я готов гореть в огне Лишь за один твой мимолетный взгляд... 3а тень улыбки на твоем лице, И, суете мгновенья вопреки, За этот выстрел, миновавший цель, За легкое касание руки... Поверить мне, возможно, тяжело, Ведь струны слов моих поникли взаперти, И ты прозрачной стала как стекло... Прошу тебя, постой, не уходи! Но быстро блекнут милые черты, И сновиденье тает словно дым, И разум мне твердит -- отвергнут ты, А сердце -- глупое -- зачем-то спорит с ним. Однако, песне вопреки, сама она явно предпочитала больше говорить, чем спрашивать, что вполне устраивало Блейда, отрекомендовавшегося при первом знакомстве с лапидарной краткостью Эльс, хайрит. Но вечером, когда он разгрузил свой флаер и поднял его на борт "Катрейи" с помощью переброшенных через реи канатов, глаза Найлы изумленно округлились. -- Твоя лодка такая странная, -- задумчиво произнесла она. -- Ни мачты, ни руля... Можно? -- она показала в сторону кабины. Блейд кивнул, и она забралась в пилотское кресло, поджав под себя стройные ноги. На пульте перед ней горели два красных огонька и один зеленый -- странник предусмотрительно опустил заднюю переборку; ниже светился экран с яркой точкой, убежавшей уже на целый дюйм от берегов Ксайдена. -- Карта? -- ладошка Найлы скользнула по монитору, задев торчавший рядом с ним торец опознавателя. Светлая точка на экране исчезла. Блейд, протянув руку, нажал крохотную кнопку, и сигнал появился вновь. -- Этот огонек на карте всегда должен гореть, -- объяснил он. -- Точка показывает место, где мы находимся. -- Как интересно! -- Найла несколько раз надавила торец опознавателя, наблюдая с детским любопытством, как огонек то вспыхивает, то пропадает на голубой океанской поверхности. Она склонилась к экрану, что-то разглядывая, потом подняла на Блейда грустные глаза: -- Карта очень маленькая, но я нашла Калитан... Мы так далеко от него! И с каждым часом все дальше... Блейд, сидевший на палубе у дверцы, похлопал ее по обнаженному колену. -- Не унывай, малышка! Знала бы ты, сколько отсюда до моих родных мест! -- Непроизвольно он поднял глаза к небу, на котором загорались первые звезды. Где-то среди них, в безбрежной дали, сияло Солнце... Или оно еще не зажглось? Или уже погасло? -- Откуда ты, Эльс? Поколебавшись, он показал на запад Хайры. -- Вот. Слыхала о такой земле -- Хайра? Девушка задумчиво покачала головой, глядя на монитор, -- И впрямь очень далеко отсюда... Ты проплыл весь путь на своей лодке с крыльями? -- Нет. Собственно, это не лодка, Найла. Это птица. И она мчится по небу в десять... в двадцать раз быстрей твоего корабля! Лицо Найлы стало серьезным. Ей было, вероятно, лет восемнадцать, но иногда улыбка делала ее похожей на четырнадцатилетнюю девчонку. Теперь же, со скорбной морщинкой на лбу и поджатой нижней губкой, она напоминала тридцатилетнюю женщину. -- Ты смеешься надо мной, Эльс-хайрит? -- Нет, -- Блейд пожал плечами и неожиданно спросил: -- Скажи, как ты относишься к волшебству? -- К волшебству? -- ее лоб разгладился, глаза округлились -- это опять была Найла-которой-четырнадцать. -- О, магия! Она бывает солнечная и лунная... магия добра и зла... земли и соленой воды... -- Так вот, -- прервал девушку Блейд, -- есть еще магия воздуха, и тот, кто владеет его, может летать. -- И ты?.. -- О, нет. К сожалению... -- он немного помедлил, собираясь с мыслями. -- Видишь ли, когда-то в Хайре опустились духи воздуха -- на огромной сверкающей башне. -- Да-а-а... -- протянула девушка. -- Легенды об этом ходят и в Странах Перешейка, и в Ксаме... и в той огромной стране, что лежит к западу от Ксама и вечно воюет с ним... Говорят, эти духи подарили вам странных зверей, огромных, с шестью ногами... -- она подняла вопросительный взгляд на Блейда. -- Верно. Они называются таротами и мчатся в степях Хайры быстрее ветра... Но духи оставили нам еще кое-что. Вот... -- он погладил гладкий колпак. -- Это добрая, солнечная магия, Найла, но она доступна немногим. Видишь, я не справился... и упал с небес в гнусное логово трогов! Девушка гибко соскользнула с кресла, опустилась на колени рядом с Блейдом и ласково погладила его но щеке. -- Ничего, Эльс! Может быть, волшебная сила еще вернется к твоей птице, и она унесет отсюда нас обоих. Блейд нежно обнял девушку и притянул к себе. Он был доволен своей выдумкой. Стоило только поменять юг на север, Южный материк на Хайру, да еще намекнуть на колдовство, как версия его приключений обретала законченность, стройность и достоверность. Внезапно Найла прижалась к нему и закрыла глаза. В тот же миг рука Блейда скользнула по обнаженному бедру девушки, а губы прижались к ее пухлым губам. Но когда он, приподняв воздушную ткань тупики, начал ласкать ее груди, Найла вздрогнула и попыталась вырваться. Он ослабил объятия. -- Нет, Эльс, нет... Пойми, месяц я не видела человеческого лица... даже заросшего такой колючей бородой, -- ее ладонь скользнула по щекам Блейда. -- Всему свое время, -- твердо закончила она. -- Мы ведь договорились. Когда женщина произносит эти магические слова -- "мы ведь договорились", -- значит, она желает, чтобы все было так, а не иначе. Блейд усмехнулся и выпустил Найлу. Но ее намек он понял и незамедлительно побрился -- благо в каюте старого Ниласта нашлось все необходимое. В дальнейшие дни их отношения приняли характер легкого дружеского флирта, не всегда невинного, о чем свидетельствовал последний поцелуй Блейда. Казалось, Найле нравилось, когда он обнимал и целовал ее -- хотя и не в столь интимные места, -- однако спать она предпочитала одна. Днем, в самую жару, они дремали в каютах, под надежной защитой корпуса каравеллы из чудесного дерева тум; вечером, ночью и ранним утром бодрствовали, то рассказывая друг другу бесконечные истории, то просто в молчании сидя бок о бок: черноволосая головка Найлы была откинута на плечо Блейда, его мускулистая рука обнимала хрупкие плечи девушки. В тишине, нарушаемой только поскрипыванием мачт "Катрейи", они созерцали две бесконечности: звездного неба и великого безбрежного океана. Беседовали они на ксамитском, которым Найла, не в пример Блейду, овладела безупречно. Он, однако, делал быстрые успехи, пользуясь давно проверенным методом, гласившим, что лучший способ овладеть языком -- изучать его под руководством хорошенькой женщины. Желательно в постели; однако это, как надеялся Блейд, было еще впереди. Рахи, видимо, не знал других языков, кроме родного наречия Айдена, хайритского и ксамитского. Найла владела полудюжиной, но ни напевный кинтанский говор, ни плавный музыкальный язык Хаттара, ни щелкающий резкий рукбатский ничего не говорили слуху Блейда. Айденитского девушка не изучала; калитанцы не любили путешествовать по суше, а прямой морской дороги в Айден не было. Однако она слышала о могущественной империи на западе и о Хайре. Это тихое и размеренное существование пока не тяготило Блейда. Он выбросил из головы все мысли о будущем -- даже о том, что его прелестная спутница могла внезапно превратиться в очередного связника с Земли. Он просто отдыхал, слушал ее рассказы, подолгу размышляя над ними; это позволяло отойти душой и сердцем после тяжких дней, проведенных в пещерах каннибалов, и жуткого путешествия к океану, которое закончилось его ранением, гибелью Грида и встречей с Дж. Постепенно ночные кошмары стали все реже и реже мучить его, сменяясь другими, более приятными сновидениями, в которых фигурировали то Зия и Лидор, то Тростинка и Р'гади, но чаще всего -- Найла. Вполне естественно -- она ведь была рядом, теплая, живая, прелестная... Но -- увы! -- пока недоступная, ибо собственное слово Блейда охраняло ее прочнее, чем средневековый железный пояс невинности. Вся эта расслабляющая обстановка не помешала ему при первой же возможности тщательно обыскать судно. Он сам не знал, что хочет найти, но потрудился на славу, пока Найла сладко дремала в своей каюте. Однако серебряные кувшины, стеклянные кубки, ковры из пестрых перьев, превосходные кривые мечи, бронзовые подсвечники, резные ложа, шкафы, столы и табуреты, бочки с водой, бурдюки с вином, ящики с сухарями, сундуки с одеждой и всяким добром оказались тем, чем выглядели -- просто кувшинами, кубками, коврами, подсвечниками, мебелью и емкостями с запасами. Он не обнаружил ничего подозрительного; все было сработано на совесть, и все, несомненно, соответствовало той технологии раннего средневековья, в которой, судя по рассказам девушки, пребывал ее родной Калитан. Правда, оставалась еще каютка самой Найлы, но Блейд при случае пошарил и там. Два больших сундука с невероятным количеством воздушных одежд, батарея флаконов с духами, лютня, бумажные свитки с затейливыми калитанскими буквицами, маленький кинжал, украшения... Пожалуй, и все. Золото, серебро, бронза, сталь, стекло, дерево... Ничего похожего на пластмассу, никакой электроники или оружия, более сложного, чем меч, копье, лук. Сомнения, однако, мучили Блейда. На вторую ночь, когда он, чисто вымытый, побритый и даже умащенный чем-то ароматным из богатой косметической коллекции Ниласта, начал разминаться на палубе под светом двух лун -- зеленовато-серебристого Баста и бледно-золотого Крома, Найла, понаблюдав за ним, внезапно заявила: -- Не очень-то ты похож на хайрита. Слышала я, что все они светлые или с волосами цвета красной меди. А ты -- почти черный! Перед лицом такого неоспоримого факта Блейд замер с раскрытым ртом; Найла оказалась более осведомленной в этнографии, чем ему мнилось. Потом он рассмеялся: -- Ты права, малышка! И тем не менее, я -- хайрит... Правда, не совсем чистокровный. Я -- Эльс Перерубивший Рукоять из Дома Карот, клянусь в том всеми Семью Священными Ветрами! -- Он шагнул к лесенке, что вела на ют, и поднял лежавший на ступеньке фран. -- Знаешь, что это такое? -- Копье... -- нерешительно сказала Найла. -- Копье! -- фыркнул Блейд. -- Это -- оружие хайритов, и только хайрит может владеть им. Гляди! Он сделал стремительный выпад, нанес рубящий удар, потом, перехватив рукоять за середину, крутанул оружие в воздухе сверкающим смертоносным кольцом, перебросил в другую руку, выстрелил на всю длину и завертел над головой -- так, что стальное лезвие со свистом проносилось то у основания грота, то у фок-мачты. Найла, присев на нижнюю ступеньку трапа, с опасливым восхищением следила за этим сражением с тенью, изящным и быстрым танцем отливавшего серебром клинка, направляемого рукой мастера. Блейд замер а защитной стойке, сжимая рукоять широко разведенными и поднятыми над головой руками. -- Наверно, ты великий воин, Эльс, -- вздохнула Найла, почему-то пригорюнившись; сейчас это была женщина-которойтридцать. Блейд, поощренный этим замечанием, гордо выпрямился. -- Ну, такие штуки умеет делать каждый хайрит, -- небрежно заметил он. -- А сейчас я покажу тебе кое-что еще. Он потянул из ножен, лежавших на ступеньках рядом с Найлой, свой длинный меч. Теперь в левой его руке был фран, в правой -- четырехфутовый клинок, наследство Рахи, тот самый, которым он сразил Ольмера из Дома Осе. Блейд огляделся -- места между грот-мачтой и фоком было маловато для таких упражнений, тем более, что все пространство у правого борта занимал флаер. Он птицей взлетел на ют и встал там словно на сцене, широко раскинув руки с клинками. Найла, выскочившая на середину палубы, чтобы лучше видеть, восхищенно захлопала в ладоши. Блейд приступил к серии более сложных приемов, одновременно манипулируя франом и мечом. Блестящие клинки то скрещивались перед его грудью, то в широком быстром размахе уходили в стороны, вперед, назад; казалось, два стальных кольца окружают воина. Так хайриты не умели; все, что сейчас показывал Блейд, было его собственным изобретением. Меч и фран обеспечивали двухслойную оборону и атаку; более короткий клинок имел зону поражения около двух ярдов, фран пронзил бы шею или разрубил череп врага на расстоянии трех. В надежных доспехах, со шлемом на голове, он мог уложить с полсотни воинов -- прежде, чем кто-нибудь дотянется до него длинным копьем. Сейчас, словно демонстрирующий свое искусство гладиатор, он делал выпад за выпадом, наслаждаясь собственной мощью и ловкостью. Сила, накопленная за последние дни, бурлила в нем, ища выхода, и странник пытался физической нагрузкой утихомирить беса сладострастия. Но бес был силен! Наконец он бросил клинки на палубу и вытер испарину со лба. Даже ночью и даже под свежим ветром ощущалась жара; правда, тридцать-тридцать пять градусов на экваторе Айдена можно было считать прохладой. Найла опять захлопала в ладоши, и Блейд посмотрел вниз, на девушку. Ее стройную фигурку заливал свет двух лун, скудное прозрачное одеяние казалось едва заметной дымкой, придававшей еще больше соблазна нагому телу. Минуя трап, он спрыгнул со своей импровизированной сцены и, подхватив Найлу на руки, подбросил вверх. Поймав, он прижал к груди свой нежный груз и спрятал разгоряченное лицо меж маленьких грудей. Девушка замерла в его объятиях, крепко обхватив руками могучую шею, потом тихо, речитативом, пропела: Он проносится мимо -- блестящий осколок стекла, Словно в запертой двери, он пойман в своей же гордыне, Тонкий солнечный луч не слепит его лат, И у пояса спит его верный булат, Но мне хочется верить -- удача его не покинет. Он исчезнет вдали -- я не стану смотреть ему вслед, В череде расставаний и встреч мы забудем друг друга, Пусть в мошне моей пусто и лат на мне нет, Я шатаюсь под грузом дурных своих бед, Но в стоге, вложив в ножны меч, он пожмет мою руку. Не всегда, однако, их отношения складывались столь идиллически. На третью ночь, после которой наступило утро с целованием заветной щелки, Найла затеяла генеральную уборку судна. Она заботилась о "Катрейе" с трепетной нежностью, иногда вызывавшей у Блейда приступы ревности. Еще при первом осмотре корабля его поразил порядок, царивший на палубе и в каютах; его поддерживали маленькие руки Найлы. И работы ей хватало! Теперь экипаж каравеллы пополнился сильным мужчиной, на которого Найла решила возложить мытье палубы. Блейд, оглядевшись по сторонам, заявил. -- Тут чисто! -- Возможно. Но чтобы завтра было так же чисто, сегодня надо вымыть все, -- Найла неопределенно повела рукой, и странник, прикинув площадь палубы, количество изысканных резных рельефов -- которые, видимо, следовало протирать с особым тщанием, длину бортового ограждения и число цветных стеклышек в круглом оконце, ужаснулся. Маленькая "Катрейя" вдруг показалась ему огромной. Он задрал голову, оценивая высоту мачт. "Неужели и их тоже?" -- мелькнула паническая мысль. -- Вот ведра, веревка и метла, -- продолжала тем временем Найла, показывая на сии орудия производства -- Да, еще тряпки... Эти -- для палубы, эти -- протирать резьбу... и кусок воска -- потом надо потереть им все деревянные детали и еще раз пройтись тряпкой... -- Она покачала черноволосой головкой, наморщила нос и задумчиво произнесла: -- Не знаю, что делать с наружной обшивкой... Ее тоже надо бы навощить... -- девушка окинула взглядом могучую фигуру Блейда -- Пожалуй, ты мог бы спуститься на канате... -- Да, и плюхнуться в воду при первом же неосторожном движении! -- с отчаянием взревел объект ее посягательств. Похоже, на его плечи ложились все неудобства семейной жизни -- но без ее преимуществ. -- А ты будь аккуратнее, -- рассудительно заметила Найла. -- Впрочем, ладно!.. бортами займемся в другой раз. Надо же нам делать хоть что-то... -- Я знаю, что нам делать! И могу обеспечить тебе это занятие на всю ночь, моя милая! -- Ну, Эльс, мы же договорились... И потом -- кто же тогда будет мыть палубу и прибираться в каютах? Внезапно Блейда осенила блестящая мысль. Выпрямившись во весь рост, он величественно заявил: -- Я, капитан этого судна, отменяю приборку! Экипаж может отправляться на камбуз и готовить обед. Выполняй, юнга, если не хочешь отведать линьков! -- последнее слово он произнес на английском. -- Капитан? Юнга? -- Найла сощурила глаза и презрительно сморщила носик. -- С каких это пор? Это мой корабль! -- Она гневно топнула босой ножкой о палубу, приняв облик Найлыкоторой-тридцать. -- Нет, это мой корабль! -- Блейд тоже топнул ногой. -- С каких это пор? И по какому праву? -- с вызовом поинтересовалась девушка. -- По праву сильного! Кажется, моя дорогая, ты забыла, что твой корабль был взят на абордаж и захвачен безжалостным корсаром Зеленого Потока. Так что судно -- моя законная добыча... и ты, кстати, тоже. Внезапно Найла опустилась на палубу и, сжавшись в комочек, закрыв ладошками лицо, зарыдала. -- С твоей стороны... Эльс... не очень-то хорошо... напоминать мне... об этом... -- разобрал Блейд сквозь всхлипы. Сердце его растаяло. Он присел рядом с девушкой, развел ее руки и поцеловал мокрые глаза. Потом обнял ее и посадил к себе на колени. -- Не огорчайся так, крошка... В любой момент ты можешь сделать блестящую карьеру, перепрыгнув из юнг прямо к должности первого помощника капитана... и первой капитанской наложницы. -- Тут слезы опять покатились градом, и Блейд в отчаянии воскликнул: -- Ладно! Я назначаю тебя адмиралом Флота Ее Величества королевы Великобритании в акватории Кинтанского океана! Ты довольна? Внезапно Найла подняла к нему заплаканное личико, шмыгнула носом, улыбнулась и горячо поцеловала в шею. -- Эльс, хороший мой, ну что мы спорим по пустякам? Давай приберем судно! Что тебе стоит? А потом... -- тут влажные черные глаза многозначительно сверкнули, и Блейд в очередной раз припомнил формулу укрощения женатых мужчин: скандал -- слезы -- ласка. Похоже, Найла отлично знала это правило. Он уже заканчивал драить палубу, когда из двери каюты за его спиной высунулась головка Найлы. -- Эльс, а кто это -- Ее Величество королева Великобритании? -- невинно поинтересовалась она. -- И что такое "линьки"? -- Порка... хорошая порка, девочка, -- пробормотал Блейд, оставив первый вопрос без ответа. * * * Итак -- "Эльс, мы же договорились!" Надув губки, Найла стояла около мачты, а Блейд, прищурившись, хищно оглядывал ее гибкую фигурку, -- Помнится мне, -- задумчиво произнес он, -- что вчера, перед этим авралом, кто-то сказал: "а потом..." -- ему удалось, растянув последний слог, в точности сымитировать интонацию Найлы. -- Разве? -- глаза Найлы округлились, пухлый рот приоткрылся в невинном изумлении; теперь это была Найла-которойчетырнадцать. Блейд подобрал длинные ноги и сел, прислонившись спиной к двери каюты; плечи его закрывали щит с картой, спасительный хвост Йдана врезался в копчик. Бронза казалась чуть-чуть прохладной -- видимо, была нагрета на пару-другую градусов ниже температуры тела. -- Ты -- купеческая дочь... -- начал он. -- Я -- дочь архонта, ат-киссана! -- гордо заявила девушка. -- Да, ты очаровательная киска, не буду спорить, -- кивнул Блейд. -- Ат-киссана! -- Хорошо, ат-киссана... И твой отец Ниласт, старый кот... то есть, я хотел сказать -- киссан, ведет большие торговые дела, не так ли? Найла кивнула, не спуская с Блейда подозрительного взгляда. Она еще не поняла, куда он клонит, но на всякий случай ухватилась за свисавший с реи канат -- путь в каюты был перекрыт и, в случае чего, отступать пришлось бы вверх, на мачту. Блейд, правильно истолковав жест девушки, прикинул, чем может завершиться погоня по реям и вантам "Катрейи", и похлопал рукой по палубе. -- Сядь сюда, досточтимая ат-киссана, и ничего не бойся. Клянусь Семью Ветрами, Эльс Перерубивший Рукоять из Дома Карот не коснется тебя даже пальцем! Девушка сморщила носик. -- Я лучше постою... где стою. Кроме рук, у Эльса из Дома Карот есть губы, и он действует ими слишком проворно. -- Но ты же понимаешь, что мои губы не доберутся туда без помощи рук... конечно, если ты сама не поможешь, -- резонно возразил Блейд. У Найлы, однако, была своя, женская, логика. Она села -- но там, где стояла, в двадцати футах от Блейда Потом, заметив жадный взгляд, которым он пожирал ее бедра, попыталась прикрыть их краем коротенькой туники. Странник ухмыльнулся -- ткань была прозрачней тонкого нейлона. -- Ну, вот я села, -- сердито покраснев, сказала Найла. -- И что же дальше? -- Сядь поближе, досточтимая ат-киссана... -- ...сказал птичке охотник. Эльс, я уже сижу. Перестань валять дурака и скажи, к чему эти разговоры о моем отце и его торговых делах? Ты что, собираешься просить у него моей руки и хочешь узнать размеры приданого? -- Чувствовалось, что осторожность борется в ней с любопытством. -- Хм-м... это было бы весьма затруднительно, -- произнес Блейд, окидывая взглядом далекие горизонты. -- Я имею в виду просьбу насчет твоей руки. Нет, моя дорогая, о руке мы поговорим потом, когда разберемся с другими частями тела... -- Найла вспыхнула и испуганно сжала колени. -- Я упомянул о делах твоего отца вот почему: ты, его дочь и наследница, должна хорошо разбираться в торговых делах, так? Найла настороженно кивнула. -- Значит, тебе известно, что основой торговли является договор. Его Величество Контракт! -- Блейд важно поднял вверх палец. Найла снова кивнула, и он поздравил себя с успехом. Сломить ее сопротивление, добиться своего, взять -- но не грубой силой, а умом, лаской и хитростью, -- это стало для него своеобразной игрой, состязанием на выносливость и ловкость. Девчонка была достойной соперницей! Далеко не проста... и весьма развита для своих лет! Вчера он напомнил ей, что сила на его стороне, и тут же был бит. Она его обставила: скандал -- слезы -- ласка... Но было еще и обещание! Вот в эту точку Блейд и собирался нанести главный удар. И заодно проверить, является ли Найла той, за кого себя выдает. -- Вчера мы с тобой заключили контракт, -- сказал он, снова поднимая палец. И повторил, многозначительно им покачав: -- Контракт! -- Что-то я не понимаю, -- заявила Найла, весьма нахально вздернув носик. -- Ну, как же... Я мою палубу, а потом... -- Что -- потом? -- То самое, с чего мы начали полчаса назад! -- рявкнул Блейд, словно разгневанный кредитор, предъявляющий к оплате просроченный вексель. Найла вдруг погрустнела и сморщила лоб, о чем-то напряженно размышляя. Прошла минута, другая... Легко поднявшись на ноги, девушка пересекла разделявшие их двадцать футов и покорно опустилась рядом с Блейдом. -- Да, Эльс, ты прав, мы заключили договор... Ты выполнил свою часть, и я... я должна выполнить свою. Что ж, можешь приступать -- с того, с чего начал. Горько вздохнув, девушка легла на спину, широко раздвинула колени и закрыла глаза. Губы ее были скорбно сжаты, на лице написаны страдание и покорность судьбе, длинные черные ресницы стрельчатыми полукружиями выделялись на побледневшей коже. Вид Найла имела трогательный и беззащитный. Правда, подол туники, упавший на живот, открывал безупречные ножки, бедра и все, что было между ними, но Блейд внезапно ощутил, как охватившее его возбуждение исчезло. Он со злостью стукнул себя кулаком по колену. Эта девчонка опять его обошла! Вчера -- слезами и лаской, а сегодня сыграла на жалости... Да, не позавидуешь тому, кто возьмет ее в супруги! Такая из мужа будет веревки вить, а потом еще сплетет из них занавеску в стиле калитанского макраме! Блейд звонко шлепнул Найду по голому задику и поднялся. -- Можешь опустить подол, -- резко произнес он. -- Я тебя не трону. Он подошел к флаеру, влез внутрь и с кислым видом уставился на экран. Теперь ему было понятно, что чувствует тигр, попавший в руки умелого дрессировщика. Вдруг маленькая ладошка погладила его плечо, а губы Найлы нежно прижались к шее пониже уха. -- Милый, -- промурлыкала она, -- я очень рада, что ты ценишь меня выше горсти медяков.... -- и, заметив его недоумевающий взгляд, пояснила: -- За такую цену оборванцы в порту обычно мыли палубу "Катрейи"... Блейд рассмеялся и поцеловал ее в губы, стерев с них нежную и чуть насмешливую улыбку. Потом он постучал пальцем по экранчику автопилота: -- Видишь, где мы сейчас? У самой южной оконечности Кинтана... у этого огромного полуострова, похожего на лезвие моего франа. -- Гиблые места, -- покачала головкой Найла. -- Сюда не ходят наши корабли... да и никакие другие тоже. -- Почему? -- Блейд искоса взглянул на нее. -- Водоросли подступают к самому берегу -- и с запада, и с востока. И течения тут очень опасные -- любое судно рискует попасть в Поток... как наше. Она сказала "как наше", Блейд не ослышался! Наше, не мое! Это уже было кое-что. -- А что на суше? -- Скалы и пески... Безводная пустыня. Говорят, где-то здесь есть развалины крепости -- ее построили сайлорские правители, хотели отсюда пробиться через водоросли к Югу. Ничего не вышло... Там даже лодку в воду не спустить, не то что корабль. -- Сайлор? -- Блейд приподнял бровь; название было для него незнакомым. -- Да, Сайлор, королевство на самом юго-западе Кинтана... тут его земли, -- она обвела пальцем полуостров с двумя выступающими рогами, направленными к северу. -- А тут -- Катрама, Рукбат... -- палец девушки скользнул вдоль побережья Калитанского моря. -- Здесь, за Рукбатом, начинаются княжества и вольные города Перешейка -- до самого Хаттара... За ним залив -- видишь, эта глубокая узкая впадина, словно изогнутый язычок пламени... а с севера -- прямая... Если между ними прокопать канал, вот здесь, -- розовый ноготок провел линию от южного залива до северного, -- то наши корабли прошли бы из Калитанского моря в Длинное, и потом -- на запад, до твоей Хайры... -- Найла вздохнула. -- Как бы мне хотелось посмотреть на ваших чудесных скакунов с шестью ногами... на магов, которые умеют летать... Блейд не хотел заострять ее внимание на последнем вопросе и кивнул в сторону мачты. -- Интересно, если я залезу на верхнюю рею, можно ли будет разглядеть берег? Найла с сомнением покачала головой. Блейд уже не раз взбирался на мачту, безуспешно пытаясь увидеть южную границу саргассов. Зеленый Поток здесь был слишком широким, не меньше ста миль, и они плыли в самой его середине. Снова вздохнув, Найла оперлась подбородком о колено Блейда, по-прежнему сидевшего в кресле, и подняла на него черные глаза. -- Не сердись на меня, Эльс, ладно? -- взгляд девушки внезапно стал умоляющим. -- Не хочу, чтобы ты брал меня как свою собственность... или выторговывал в обмен за мытую палубу... Понимаешь, Эльс? Не хочу! -- в огромных глазах стояли слезы. * * * Ближе к вечеру, когда солнечный жар начал спадать, она сама пришла к Блейду, дремавшему на диване в кают-компании -- широком диване, слишком просторном для одного. То ли от духоты, то ли от утренних треволнений его мучили мрачные сны. Вначале мнилось ему, что флаер падает на черные скалы Зеленого Потока -- не в воду, как было на самом деле, а именно на проступающие сквозь марево тумана острые зубья утесов. Он знал, что аппарат обязательно разобьется, и, преодолевая сосущее чувство под ложечкой, стал рвать ручку двери. Может, еще не поздно выпрыгнуть в воду... Лучше утонуть, чем лежать на пылающих камнях с переломанным позвоночником... Дверца не поддавалась. Он был заперт в этой пластмассовой коробке и обречен на гибель вместе с проклятой машиной. Кем? Монстрами, обитавшими на Юге? Они специально заманили его сюда, в этот гроб... оторвали от Лидор... Ее лицо вдруг выплыло из приборного щитка, но почему-то волосы девушки стали черными, как ночь. Конечно, это же не Лидор, это Найла! Внезапно флаер исчез, растворился в воздухе вместе со скалами и ревущим внизу Потоком. Блейд стоял на горячем песке под обжигающими лучами солнца, и у ног его распростерся на спине труп Грида. В его горле торчала стрела, губы распухли и почернели, меж ними виднелся кончик багрового вздутого языка. Неожиданно покойник сел, выдернул из шеи стрелу и сплюнул на песок сгусток крови. Его глаза, невидящие и бессмысленные, как у манекена, были устремлены на Блейда. "Дик, вернись!" -- сказал Грид голосом Дж. и потянулся к нему волосатыми короткопалыми руками. Блейд отступил, потом повернулся и побежал, сдерживая позывы тошноты. "Дик, вернись! Дик, вернись!" -- преследовал его вопль мертвеца, то укоряюще-тоскливый, то перемежавшийся со взрывами издевательского хохота, Перед ним возникла скала с темным зевом пещеры, и он ринулся вниз по мрачному сырому коридору. Он снова был в главном подземелье Ай-Рита. Тускло светились лишайники на потолке, черным зеркалом застыло озеро, у стены белели штабеля бревен. Над котлом вздымался парок, отвратительная жидкость бурлила, лопались пузыри, на поверхность всплывала то лишенная ногтей рука, то чья-то волосатая голова, то ком разваренных кишок. Рядом стоял Бур с копьем в поросшей рыжей шерстью лапе и, оскалясь в гнусной усмешке, кивал, подзывая Блейда к себе. "Ты вернулся, -- произнес он на правильном айденском. -- Я знал, что ты вернешься. Тут подарок тебе, -- Бур начал с усилием мешать древком в котле. -- Один толстый! Ты -- этот толстый -- хорошо!" Он что-то подцепил и начал выволакивать на поверхность. Странник, замерев в ужасе, глядел вниз. Длинные черные волосы, хрупкие плечи, маленькие груди... Перед ним была Найла! Голова ее, неестественно вывернутая, клонилась вперед, словно девушке перебили позвоночник ударом каменного топора; из-под полуоткрытых век темные застывшие зрачки с укором смотрели на Блейда. Он взревел и яростным ударом сшиб Бура прямо в котел. Рыжий троглодит с плеском погрузился в кипящую воду, ушел на дно и вдруг, ухмыляясь, вынырнул снова. В его волосатых лапах покачивалось тело Найлы. "Твой толстый! -- торжествующе прохрипел он, рванув мертвую голову девушки за волосы. -- Твой!" С налившимися кровью глазами Блейд прыгнул в котел с одним желанием -- растерзать, впиться зубами в толстую шею трога... Прохладная ладошка легла на его лоб, возвращая в мир "Катрейи", безбрежности океанских вод и неба, уже начинавшего темнеть. Найла склонилась над ним, пряди темных волос падали Блейду на лицо, щекотали шею. Он порывисто прижал девушку к себе, шепча: "Жива! Жива!" -- и даже не замечая, что сейчас на ней нет даже привычной коротенькой и прозрачной туники. Найла удивленно взглянула на него и, поглаживая мускулистое плечо, смущенно пробормотала: -- Ты кричал... Приснилось что-то плохое? -- Все уже прошло, малышка, -- Блейд улыбнулся, передвинул ее повыше и начал ласкать губами розовый сосок. -- Ты пришла меня успокоить? -- поинтересовался он, на миг