чного Катру, неодобрительно покачивая головой. -- С другой стороны, -- продолжал он, -- ничто в пашей жизни не дается даром, и за исполнение мечты -- тем более такой великой! -- надо платить, -- теперь его укоризненный взгляд был обращен к Борти. -- Я думаю, совет моего сына Сетраги был самым мудрым, -- он милостиво кивнул младшему из принцев. -- Какое же условие ты поставишь? -- спросил Блейд. Наконец-то он сообразил, что имеет дело с прожженным старым хитрецом и делягой. Порансо поднял глаза к небу и произнес: -- Не хочешь ли сперва выслушать одну историю, сайят? Она очень древняя и похожа на сказку, но это не сказка. В ней говорится о вещах, которые существуют и по сей день, хотя случились в те давние года, когда великий Уйд создавал мир. Блейд кивнул. Уйд являлся солнечным божеством, местным вариантом Айдена и калитанского Йдана. Обитал он, естественно, на юге, так что легенда могла оказаться небесполезной. Порансо повел рукой в сторону жреца, и тот, смочив горло добрым глотком, начал: -- Уйд сотворил мир огромным и круглым, как плод асинто, из которого готовят сладкое вино. Снаружи мир был твердым, и на поверхности этой тверди вздымались горы, текли реки и плескались моря; внутри же бог наполнил его для согревания жидким пламенем, извергнув его из собственных жил. Огонь, однако, вышел из повиновения и стал рваться наружу, грозя уничтожить творение великого Уйда, над которым тот работал много веков. Мир мог лопнуть, словно перезревший плод... Итак, здесь тоже знали о шарообразности планеты! Затаив дыхание, Блейд слушал жреца, в неясных местах обращаясь к помощи Найлы. -- И тогда бог призвал огромного двуглавого змея Сатраку, верного слугу и помощника, повелев ему обвиться кольцом вокруг мира и укрепить своим телом то, что было готово разлететься на части. Сатрака был так велик и могуч, что мир содрогнулся, когда змей опустил свой хвост в море. Это случилось там, -- Магиди неопределенно махнул рукой в сторону восхода, и странник понял, что хвост змея купался в Западном океане. -- Затем Сатрака погрузил в воду свое туловище и потянулся зубастыми пастями к хвосту, чтобы стиснуть и укрепить мир нерушимым кольцом, как повелел ему великий Уйд. Однако грудь его оказалась прижатой к огромному камню, подымавшемуся со дна моря, и в обе стороны от него, налево и направо, торчали другие камни, поменьше, между которыми Сатрака никак не мог протиснуть свои головы. Те камни -- наши острова, -- теперь жрец распростер руки, изображая подводный хребет, вставший на пути змея. -- На север идет Понитэк, на юг -- Сайтэк. К счастью, -- заключил Магиди, -- шеи у Сатраки были очень длинными, так что он сначала вытянул их в стороны, а потом свел вместе и все же уцепился за свой хвост. Теперь ты понимаешь, -- он многозначительно взглянул на Блейда, -- что змеиные шеи окружают наши острова, а тело его охватывает остальной мир. Очень интересно, подумал Блейд. Сатрака со своими неимоверно длинными шеями улегся как раз там, где проходил Зеленый Поток. Вряд ли это было случайным! -- Огонь, бушевавший внутри мира, жег тело Сатраки, и тогда Уйд, желая облегчить муки своего слуги, всколыхнул воду и пустил ее быстрой струей над телом змея, -- продолжал жрец, волнообразно поводя руками. -- Там, -- он показал на запад, -- и здесь, вдоль островов на Нашем Краю, вода течет быстро, а в Той Стороне, где лежат головы Сатраки, гораздо медленнее. Теперь Блейд наконец-то понял, что за метаморфозы происходят с великим течением. В сравнительно узком канале меж Ксайденом и южным континентом его воды разгонялись и стремительным потоком выходили в Кинтанский океан, чтобы через пятнадцать тысяч миль наткнуться на меридиональный подводный хребет. Тут Зеленый Поток раздваивался, обтекал с запада, с Нашего Края, две островные гряды и, потеряв большую часть энергии, медленно гнал свои волны обратно -- от полюсов к экватору. На Той Стороне обе ветви сливались опять и неторопливое уже течение пересекало Западный океан, попадая в ускоряющую трубу меж двух материков Кольцо, перечеркнутое гигантской каменной вставкой архипелага! Он решил проверить свою догадку и повернулся к жрецу. -- Значит, вы можете быстро плыть на север, но чтобы возвратиться назад, надо выйти в другое море, на Ту Сторону, -- Блейд показал на восток, -- и попасть в медленную ветвь течения? Магиди кивнул головой, а Порансо, хлопнув себя по ляжкам, залился дребезжащим смехом. -- Ты все понял верно, о Эльс-хайрит! Мы, живущие у самой груди Сатраки, летим вниз молнией на своих пирогах, нападаем внезапно, берем добычу, уходим проливами на Ту Сторону Понитэка и поворачиваем к голове змея. Путь домой занимает в пять раз больше времени -- ну так что ж? Зато к нам никто не подберется незамеченным. Так вот почему с северных островов не приводили мстители! Те, кто жили выше по течению, могли ударить впятеро быстрее! Почти как в гнусной канаве трогов, где атаковали всегда обитатели Верховий, подумал Блейд. Здесь, однако, нападавшие могли вернуться -- только гораздо медленней. Теперь он не сомневался, что на Гарторе и соседних островах существует отработанная веками тактика подобных набегов -- вкупе со способами "дальнего обнаружения" плывущих с севера, с Низа, вражеских флотилий. Вероятно, их перехватывали и уничтожали гораздо раньше, чем тем удавалось подойти к "груди" или к "головам" Сатраки. Все это было весьма забавно, и на досуге Блейд не отказался бы поразмыслить о методах ведения войны в таких уникальных природных условиях. Однако в истории, рассказанной Магиди, таилось нечто более интересное, чем объяснение причин, в силу которых гарты могли безнаказанно грабить нижележащие острова. Огромный камень, к которому прижималась грудь Сатраки! Нельзя ли под его защитой перебраться в южное полушарие? Блейд облизнул пересохшие губы и посмотрел на лайота. Похоже, старый хитрец заранее знал, на чем его купить. И немудрено! Слишком часто он расспрашивал Магиди, искусного навигатора, о ветрах и течениях, и о землях, лежавших к югу -- сначала с помощью Найлы, потом сам. Нетрудно было догадаться, что его интересует! Его взгляд остановился на Порансо. -- Значит, отпустить, но с условием, -- медленно повторил он. -- Какой же службы ты хочешь от меня, лайот? Старик зацокал языком. -- О! Чем же может послужить такой великий воин? Ты убил Ригонду и Канто, и шесть десятков их лучших бойцов! -- Порансо в восхищении закатил глаза, потом уставился прямо в лицо Блейду. -- Теперь убей для меня! Убей, кого я прикажу! Убей, и я дам тебе проводников к Щиту Уйда, к великому камню, где расходятся шеи Сатраки! И ты пройдешь над ними, попав туда, куда влечет тебя сердце. -- Считай, что твой враг уже мертв, мой владыка Как его имя? Старый лайот приподнялся, а три его сына вскочили на ноги, сжимая рукояти своих медных клинков. Глаза Порансо горели яростью; в нем ничего не осталось от добродушного хитреца, который только что восхвалял доблести своего нового сайята. -- Брог! -- каркнул он, давясь от ненависти слюной. -- Брог -- вот это имя! Они летят молнией на своих пирогах, нападают внезапно, берут добычу и уходят на Ту Сторону! Трусливые бабы! Вонючки! Протухшие яйца карешина! Они безнаказанно грабят Гартор -- и только потому, что живут выше! Здесь, в Потоке, свои законы, подумал странник; тот, кто живет выше по течению, всегда прав. Кажется, лайот хочет, чтобы он изменил эту традицию. Ну что ж... Он закончил сооружать пирамидку из круглых сладких плодов асинто и показал на нее пальцем. -- Видишь, великий лайот? Считай, что это -- холм, сложенный из голов брогов. Мы выступим через пять дней. Глава 9. НАЙЛА Однако броги успели первыми. На третью ночь, часа за четыре до рассвета, Блейда разбудили раздавшиеся в селении вопли. Он выскочил на палубу и кликнул одного из своих телохранителей -- два десятка воинов всегда стояли на страже поблизости от бревенчатого пирса, у которого покачивалась "Катрейя". Не успел посыльный пробежать нескольких шагов, как на берегу показались огоньки факелов, и Магиди, сопровождаемый четырьмя рабами, торопливо приблизился к причалу. Блейд сошел на берег; его мучили мрачные предчувствия. -- Броги! -- пожилой жрец задыхался от быстрой ходьбы. -- Прибежал воин -- с заставы, что защищает Проход... Весь в крови! Похоже, наш отряд перебит! Черная Стена, гряда отвесных базальтовых утесов, прикрывавших Ристу с запада, была совершенно неприступна с моря -- за исключением одного места. Блейд видел его с палубы "Катрейи", когда каравелла шла узким каналом между Гартором и Гиртамом, -- разлом в скалах с каменными осыпями с обеих сторон. Это неширокое ущелье, или Проход, как называли его туземцы, вело прямо на ристинскую равнину и являлось весьма уязвимой точкой в обороне северного побережья; броги, плывшие по течению, могли добраться сюда со своего острова за четыре-пять часов. Поэтому Проход перегораживал бревенчатый частокол, а в хижинах неподалеку жило с полсотни воинов. На берегу громоздились темные корпуса боевых пирог -- штук десять, не меньше, -- чтобы жители ближайших деревень могли нагрянуть с тыла на захватчиков, если те попробуют прорваться в ристинскую бухту. Блейд бывал здесь раз или два и хорошо запомнил это место -- как раз отсюда отчалили лодки покойного Канто Рваное Ухо, на свою беду захватившего "Катрейю". Он поднял глаза на Магиди. -- Парень, что прибежал с заставы... он что-нибудь знает о том, сколько брогов на берегу? -- Сначала подошли четыре пироги -- значит, двести воинов... -- жрец-навигатор задумчиво загибал пальцы. -- Эти сразу бросились на штурм. Небольшой отряд, но из самых отборных бойцов. А в море видели целый флот... сотня лодок, не меньше! Сотня лодок! Четыре-пять тысяч человек! Риста могла выставить семьсот бойцов; войска, назначенные в карательную экспедицию на Брог, еще не подошли. Блейд свистнул, подзывая своих охранников. -- Собрать всех мужчин -- там! -- он показал на западную окраину поселка, откуда до заставы было мили три. -- Старики -- сотня или полторы -- останутся охранять причалы; остальные пойдут со мной. Ну, быстро! -- гаркнув на воинов, Блейд повернулся к Магиди. -- Слушай, жрец. Возьми рабов, женщин, подростков -- всех, кто есть под руками. Пусть срежут якоря с лодок вместе с канатами, раздобудут побольше толстых веревок, лестниц... да, в кузницах я видел клинки для кинжалов, наконечники копий -- пусть все берут... и молоты -- молоты тоже! -- Что ты задумал, сайят? -- Сейчас некогда объяснять. Делай, что я говорю, если дорожишь головой! Жрец вприпрыжку помчался к деревне. Блейд взошел на палубу; на корме скрипнула дверь, и из-за нее выскользнула Найла. В полумраке он видел только смутные контуры ее фигурки да слабую полоску света, падавшего на гладкие доски палубного настила, -- видимо, девушка зажгла в каюте свечу. -- Эльс, что случилось? -- ее голосок дрожал, -- Напали соседи, малышка. Те самые, которых так не любит старый Порансо. -- Блейд прошел в кормовой салон и начал торопливо натягивать свои доспехи; Найла последовала за ним. -- Но ты не бойся, к рассвету я с ними разберусь... -- он пристегнул к поясу меч и сунул фран в заплечный чехол. -- Сейчас сюда подойдет сотня воинов... тех, что постарше... будут охранять причалы, корабль и тебя, моя маленькая катрейя. Девушка вдруг прижалась к нему, обвив руками могучую шею. -- Эльс, не ходи... Или хотя бы возьми меня с собой... Мне страшно! Он поцеловал ее глаза, потом осторожно снял с плеч теплые ладошки. -- Я же сказал, не бойся! Они хотят прорваться к Ристе через Проход... Ну, я им покажу Ристу!.. -- Блейд на миг погрузил лицо в душистое облако ее волос. -- Я не могу взять тебя с собой, девочка. Мы полезем на скалы... Совсем неподходящее занятие для твоих маленьких ножек! С причала послышались гортанные крики и звон оружия -- прибыли воины. Подхватив девушку на руки, Блейд вынес ее на палубу и, поискав взглядом командира сотни, приказал: -- Моя женщина должна остаться целой, Харлока! Что бы ни случилось! Ты понял? Пожилой воин угрюмо кивнул. -- Иди, сайят, и не тревожься. Спаси нас! Не то к восходу солнца в Ристе останутся одни головешки и трупы! Блейд сбежал по сходням на берег и, не оборачиваясь, устремился мимо домов поселка на западную окраину. Еще секундудругую Найла могла следить за ним, потом высокая фигура растаяла в полумраке. Баст, большая яркая луна Айдена, стоял в ущербе, ночь была темной, и никто -- ни Найла, ни Харлока, старый и опытный разбойник, ни сам Блейд -- никто из них не видел, как поперек ристинской бухты, в миле от берега, начали разворачиваться лодки брогов. Их было очень много. Отряд Блейда приблизился к Стене в двухстах ярдах от Прохода. Странник уже знал, что застава разгромлена и приближаться к частоколу нельзя -- там его воинов встретили бы копья и стрелы всемеро превосходящего противника. Трое израненных лучников -- все, что осталось от полусотни, охранявшей ущелье, -- сообщили, что на берегу высадилось не меньше четырех тысяч врагов. Треть всего войска, которое был способен выставить Брог! Блейд уже не сомневался, чем вызван этот налет. Не рабы, не дорогая медь, не зерно и мясо прельстили на сей раз южных соседей; они пришли за "Катрейей" и ее сказочными сокровищами! Броги не смогли ими завладеть, когда корабль двадцать дней назад шел мимо их клубившегося дымами побережья; но теперь он стоял в ристинской бухте, на расстоянии протянутой руки! Соблазн был слишком велик. Что ж, подумал Блейд, эта ночь станет последней для многих. Бойцы его передовой сотни уже загоняли молотами медные клинья в трещины базальтовой стены; утесы были отвесными" но нигде не превышали ста футов -- пустяк для человека, владеющего альпинистской техникой! Он был хорошим скалолазом и знал, что любой крепкий мужчина сумеет подняться на такую высоту с помощью веревки и крюка. Вершины скал были плоскими, и его люди смогут подобраться к самому проходу... А там -- достаточно камней, чтобы завалить все ущелье! Только бы броги не услышали стук молотков... правда, он велел обернуть их лоскутами кожи, и звук ударов стал глухим, словно доносился из-под земли. Несколько воинов уже работали на самом верху тридцати футовых лестниц; половина Стены была пройдена, ибо мудрый Магиди вывел их к седловине, где скалы сильно понижались. Захватив длинную веревку с четырехфунтовым якорем, Блейд поднялся по самой длинной лестнице и раскрутил свой снаряд. Он зацепил его с третьей попытки и через минуту уже стоял на вершине утеса. Якорь пошел вниз и вернулся, нагруженный бухтами канатов. Странник обвязывал их вокруг массивных валунов и сбрасывал концы вниз -- туда, где горели факелы и еще глухо стучали молотки. Его люди начали подыматься, держась за веревки, упираясь ногами в медные наконечники копий; в темноту полетели новые канаты, более короткие -- к ним приставляли лестницы. Вскоре двести человек, самых крепких и выносливых, стояли над пропастью, казавшейся в темноте бездонной. Блейд осторожно повел их вперед. Его людям надо было пройти небольшое расстояние, но двигаться в полумраке, среди камней и острых обломков, оказалось непросто. Факелы внизу погасли; четыре сотни оставшихся под стеной бойцов тихо направились к Проходу. Их задача заключалась в том, чтобы добить тех, кто вырвется из-под камнепада. Со стороны моря доносился гул тысяч голосов, скрип лодочных днищ по камням, звон оружия, резкие выкрики. На берегу пылали костры, и Блейд видел, как смутные тени, метавшиеся около них, вдруг обретали ясные и четкие очертания, становились плотнее, потом вытягивались в колонны, над которыми плыли огненные факельные языки. Войско брогов устремилось в ущелье, беспрепятственно затопив его от края до края; остатки бревенчатой изгороди догорали в кострах. Ристинцы растянулись вдоль края обрыва группами по тричетыре человека -- иначе тяжелые обломки, которые усеивали гребни утесов, было бы не своротить. Блейд ждал, наблюдая, как сотни огоньков неторопливо плывут во тьме под его ногами, словно ковер из живых светлячков, танцующих ночью над заповедной поляной. Он ждал, пока первые из них не выбрались на равнину, пока арьергард войска не втянулся в каменную щель Прохода, пока плотная масса людей, нагруженных связками стрел и тяжелыми щитами, не наполнила воздух острым запахом разгоряченных тел, пропотевших кожаных одежд, дыма и гари. Тогда, повернувшись к своим бойцам, он проревел только одно слово: "Вали!" -- и столкнул огромный валун. Лавина камней хлынула вниз. Они мчались, увлекая за собой более мелкие обломки, щебень и осколки, выбитые из базальтовых склонов, и зловещий протяжный шелест быстро переходил в громоподобное рычанье -- словно каменная пасть Прохода смыкалась с яростным торжествующим звериным воем, погружая свои остроконечные клыки в трепещущие человеческие тела. Внизу раздались испуганные крики, яркие точки факелов затанцевали, заметались, тесня друг друга; потом над ущельем повис страшный многоголосый вопль. Ристинцы с угрюмыми ухмылками продолжали сталкивать валуны. Никто из них не мог видеть, что творилось внизу -- свет факелов был неярок и число их стремительно уменьшалось, -- но они слышали. Слышали хруст костей и глухие звуки ударов, с которыми камни врезались в плоть, стоны и проклятья, звон щебня, попавшего в медную оковку щита, треск дерева, хрипы и тяжкое дыхание умиравших, Запах крови, поплывший над ущельем, сладкий запах растерзанной плоти заставлял их широко раздувать ноздри; они вдыхали этот упоительный аромат, и скрюченные пальцы сами тянулись к мечам, дрожа от нетерпения. Теперь гарты жаждали погрузить свои клинки и копья в тела врагов, довершая то, что начали скалы. Внизу воцарилась тьма -- почти полная, если не считать десятка-другого тлевших на земле огоньков, Блейд пронзительно свистнул, и его люди начали спускаться с утесов, скользя по канатам. Не в ущелье, нет, -- на галечный пляж рядом с ним, куда сбегалась оставленная у лодок охрана. Этих было десятков пять или шесть; к ним присоединилась сотня брогов из арьергарда, успевших выскочить из-под лавины. Теперь на берегу, в свете догорающих костров, завязалась схватка, в которую вступали все новые и новые бойцы, покидавшие скалистые вершины. Она была короткой и кровавой. Свистел фран Блейда, глухо лязгали о щиты клинки его дружины, змеиные языки копий пронзали тела врагов; броги падали один за другим. Наконец, устрашенные, они бросились к лодкам, пытаясь вдвоем или втроем столкнуть в море тяжелые пироги и скрыться в спасительных струях Потока. Здесь, в воде, среди мелких волн, с шуршанием накатывавшихся на гальку, их настигли и перерезали всех. Вытащив из костра головешку, Блейд помахал ею в воздухе, собирая своих людей. Потом велел зажечь побольше факелов и повел их к Проходу. Там царила могильная тишина. * * * Прибрежная окраина Ристы, на которую обрушились две тысячи озверевших дикарей, пылала. Видимо, нападавшие не сомневались, что с запада скоро подойдет второй отряд, и потому грабили методично, не торопясь. Их разрозненные группы подолгу задерживались у каждого дома, сначала вытаскивая наружу отчаянно сопротивлявшихся обитателей, потом -- их добро, до последней глиняной кружки и медного гвоздя; наконец сухие бревна охватывали яркие языки пламени. Блейд увидел зарево издалека, и сердце его сжалось от тяжкого предчувствия. Его отряд компактной массой обрушился на врагов, и половина их была перебита прежде, чем они сообразили, что происходит. Тогда броги начали сопротивляться, но разъяренные ристинцы, почти вдвое уступавшие им в числе, продолжали теснить их нестройные ряды к пирсам. Впрочем, численное преимущество вскоре оказалось на стороне Блейда -- с правого фланга на грабителей навалилась огромная толпа женщин и подростков, вооруженных кольями, лопатами и мотыгами. Он выделил сотню бойцов, молодых и скорых на ногу, послав их налево, в обход; они должны были занять позицию на берегу и ударить в тыл отступавшего войска. Уже занималась заря, когда Блейд, в окружении поредевшей группы своих телохранителей, пробился к причалам. "Катрейя" чуть вздымалась на мелких волнах вверх-вниз, безучастная к резне и сваре, затеянной беспокойными двуногими существами. В первых лучах солнца блестел ее темный корпус, сверкала драгоценная резьба из дерева тум, змеи на корме гордо возносили свои клыкастые головы, на носу розовая наяда нежно прильнула к чешуйчатой шее морского чудовища. И только палуба корабля, залитая кровью, заваленная мертвыми телами, напоминала о яростном сражении, которое кипело здесь час или два назад. Каравелла тихо покачивала этот скорбный груз, словно не хотела будить навеки уснувших воинов и женщину, прильнувшую к палубному настилу у самого бушприта, рядом с деревянной морской нимфой. Но женщина еще была жива. Она скорчилась в странной позе, подогнув ноги и вытянув далеко вперед левую руку; правая лежала под поясницей, придавленная всей тяжестью тела. Ее лицо смотрело на восток, в сторону восходящего солнца; из-под полуопущенных век медленно текли слезы, на виске билась, трепетала синяя жилка. Блейд опустился рядом на колени. -- Катрейя... Найла слабо вздохнула, открыла глаза. Шевельнулись бледные губы -- она что-то шептала, тихо, едва слышно; кровавые пузырьки лопались в уголках рта. -- Рахи... милый... -- расслышал Блейд, нагнувшись, и не сразу понял, что она говорила на айденском. -- Ждала... не хотела... уходить... -- ее голос прервался, и долгую минуту он слушал с замиранием сердца, стараясь уловить хотя бы звук дыхания. Потом губы девушки опять зашевелились: -- Рахи... дай руку. Раки... Блейд вытер со лба холодную испарину. -- Что... -- он не мог вытолкнуть слова из пересохшей глотки. -- Больно... как больно... трудно говорить... дай руку... -- он едва различал эту монотонную мольбу-причитание. Глаза Найлы блуждали, словно она не видела его. Блейд схватил ее руку, маленькая ладошка пылала огнем. Странное чувство охватило его -- казалось, его сила начала переливаться в скорчившееся на палубе тело девушки. Неведомые токи острыми иголочками покалывали пальцы, кожа зудела, волоски на тыльной стороне ладони встали дыбом, мышцы непроизвольно напряглись. Это продолжалось секунд десять, потом он заметил, как смертельно бледное лицо Найлы стадо розоветь. Внезапно она сказала тихим, но отчетливым голосом: -- Спасибо, Рахи. Ты помог мне. -- Надолго ли, малышка? -- Достаточно, чтобы мы успели попрощаться, милый. Блейд скорбно сдвинул брови, опустил голову, прислушиваясь к ее частому судорожному дыханию. -- Неужели моя маленькая колдунья с Юга не в силах излечить свои раны? -- он протянул руку. -- Если надо, я отдам больше... отдам все... Ее глаза расширились. -- Ты знал?.. -- Подозревал. С того самого момента, когда ты начала подавать сигналы опознавателем. Помнишь? В кабине флаера... ты нажала его несколько раз. -- Но... но что Аррах Эльс бар Ригон из Айдена понимает в таких вещах? Или отец говорил тебе?.. Блейд вздохнул и покачал головой. -- Не Аррах, не Эльс и не бар Ригон, мое сердце, хотя ты можешь звать меня всеми этими именами. Я понял, что ты делаешь. -- Не Аррах? Но кто же? Он склонился над девушкой и нежно поцеловал ее. Губы Найлы чуть шевельнулись -- она ответила. -- Какое это имеет значение, малышка? Особенно теперь... Неожиданно Блейд почувствовал, как что-то мокрое течет по щекам. О Творец! Он не плакал уже лет сорок, не меньше! -- Скажи, -- его рука снова сжала тонкие пальцы девушки, -- что я могу сделать для тебя? -- Ничего, мой Рахи... мой Эльс... мой загадочный странник... Ты все уже сделал. Ты любил меня. -- Но... -- Блейд попытался приподнять ее за плечи, и Найла вскрикнула. -- Нет! Не надо! У меня перебит позвоночник, Эльс... я буду звать тебя так, как раньше... Даже наши врачи, -- ее рука чуть дрогнула, словно она хотела показать куда-то на юг, -- даже они мне бы не помогли... Только б подарили безболезненную смерть... -- Голос Найлы вдруг окреп. -- Но умереть быстро я бы и сама сумела... Я надеялась, что дождусь тебя. И дождалась. -- Как ты? -- Блейд снова склонился над ней, скользнув губами по нежной коже щеки, лаская ямочки, которые он так любил целовать. -- Сейчас ты помог мне. Я локализовала очаги боли, отключила их. Мы умеем это делать... -- она помолчала. -- Хочешь что-нибудь спросить, милый? -- Кто же послал тебя мне навстречу? Такую юную, беззащитную... Сколько же тебе лет? Восемнадцать? Двадцать? Она чуть заметно улыбнулась; отблеск прежнего милого кокетства на бледных губах. -- Нет, не так мало... но и не так много, как ты мог бы подумать... И я совсем не слабая! -- в черных глазах мелькнул огонек интереса. -- А сколько тебе? Двадцать четыре? Двадцать пять? -- Намного больше, милая. Пусть совесть тебя не мучит -- ты соблазнила не зеленого мальчишку. -- Я чувствовала это... я не могла понять... даже пугалась иногда... такое несоответствие между внешностью и тем, что внутри... Словно в твоем теле сидит другой человек, гораздо более зрелый... -- Не будем об этом, малышка. Скажи, что и как передать твоим на Юг? -- Как? Только с помощью твоего опознавателя. Видишь ли, на "Катрейе" нет ни одного прибора... в целях безопасности. Нет и источников силы, энергии... ты понимаешь, о чем я говорю? -- Понимаю. И знаю, что ты сказала правду. Я не раз обыскивал корабль, когда ты спала. Видишь ли, -- Блейд невольно передразнил ее, -- в таких делах я -- профессионал. Ресницы Найлы опустились, легли темными полукругами на голубовато-смуглые подглазья. -- Как странно... -- задумчиво произнесла она. -- Мы словно заново знакомимся друг с другом... мы, делившие постель столько раз! Так много хочется сказать -- и так мало времени! -- Скажи главное, девочка. -- Главное? Главное -- не то, что меня послали следить за тобой. Главное -- я тебя полюбила, Эльс... мой первый, мой единственный... Скажи, что ты ищешь на Юге? -- внезапно спросила она. Блейд выпрямил спину. Сейчас он не мигая смотрел на восходившее солнце, чей диск залил алой кровью облака на востоке. -- Не знаю, -- наконец признался он. -- Я -- разведчик, и тайны всегда влекли меня... наверно, это я и ищу -- разгадку секрета... Или рай божий, царство светлого Айдена, где все довольны и счастливы. Хотелось бы мне посмотреть на такое место! Только вряд ли я там уживусь. Найла снова слабо улыбнулась. -- Да, там ты не уживешься, Эльс. Но все равно, спасибо всем богам Айдена, Ксама и Калитана, что я встретила тебя. -- Калитана? Значит, ты родом оттуда? -- Не совсем... Ты же сам сказал -- колдунья с Юга... не очень умелая, раз ты раскусил меня так быстро. Но все, что я рассказывала тебе про Калитан -- правда. Ну, почти правда... кроме истории о том, как я очутилась в Потоке. Внезапно судорога исказила ее лицо, и Найла произнесла -- быстро, сбивчиво: -- Эльс, блокада кончается... кончается... Я ухожу, милый... Запомни -- опознаватель... твой опознаватель... нажми четыре раза... в такт вдохам... два вдоха пропусти... снова нажми два раза... Это -- сигнал, просьба о помощи... За тобой прилетят... -- Слова торопливо текли с ее губ, кожа посерела, в уголках рта снова показались алые пузырьки. -- И скажи им, что ты был со мной до самого конца... что я умерла счастливой... -- Пальцы Найлы в предсмертной агонии скребли по палубе, по гладким доскам дерева тум, побуревшим от ее крови. -- Эльс... Рахи... прощай, любимый... Блейд поднялся и вытер глаза. Он смотрел на тело девушки, лежавшее у его ног, и давний сон промелькнул перед его застывшим взглядом. Найла, мертвая, вот так же скорченная, выплывает из мерзкой жидкости, кипящей в полумраке пещеры... а над ней приплясывает торжествующий Бур. Создатель, зачем он оставил ее тут! Потирая висок, Блейд уставился на восходящее солнце; звуки лютни Найлы звенели у него в ушах. Что она пела в последний раз? Кто-то хотел сделать ночь Из теплых красок, И выстелить небо ковром Из звезд и сказок. Кто-то хотел сделать день, Зажечь на холмах огни, Сбежать за седьмой горизонт, Вернуться назад другим... Кто-то хотел быть со мной, Чтоб драться и пить вместе, И вместе стоять под стеной, Таинственной и отвесной. Но кто-то решил, что я свят, И нам с ним -- не по пути Вот, брошенный всеми подряд. Я слепо бреду один... Он потряс головой, избавляясь от наваждения, перевернул девушку на живот и осмотрел страшную рану от удара топора над самым крестцом -- больше нигде ее не коснулись ни оружие, ни рука насильника. Потом снова положил Найду лицом вверх, к солнцу, и прикрыл веками ее незрячие глаза. -- Лучше так, малышка, -- пробормотал он, -- чем в котле у Бура или в лапах Канто. Лучше уж так... * * * Старый Порансо был в восторге. -- Ах-па! О! Угум! -- он издавал все эти междометия, сидя со скрещенными ногами на ковре, расстеленном рядом с его роскошным паланкином, и довольным взглядом озирал бухту. Настилы пирсов уже были очищены от тел, палуба "Катрейи" выскоблена до блеска. Стоял ранний вечер, и в Ристу наконец добралось подкрепление из восточных и южных деревень. -- Ты и вправду великий воин, Эльс-хайрит! Сорок сотен брогов прибиты камнями на берегу! А-хой! Ах-па! Двадцать сотен изрублены у причалов! Хо! -- лайот гладил себя по животу с таким видом, словно сам проглотил вражеское воинство -- Даа-а... Половина! Половина воинов с этой кучи карешиного помета, с этого мерзкого островка пожирателей падали! И притом -- их лучшие бойцы! Блейд, тоже скрестив ноги, сидел напротив Порансо с застывшим лицом. На коленях его лежал меч, в пышных перьях ковра серебрилось лезвие франа. Он по-прежнему был в сапогах и кожаных доспехах. Лайот щелкнул пальцами, и раб подал ему чашу горячительного; затем обнес вином Блейда, Магиди и Сетрагу, младшего из принцев, который привел в Ристу полторы тысячи своих лучников. Порансо громко глотал, алые струйки вина текли но его подбородку, и Блейд вдруг вспомнил, как лопались кровавые пузырьки на губах Найлы. Дернув щекой, он приник к чаше. Порансо допил вино, рыгнул и, закатив кверху глаза, мечтательно повторил: -- Половина! А что у нас? -- его взгляд обшарил бухту, потом лайот повернулся и посмотрел на выгоревшую окраину деревни. -- У нас -- лучше некуда! Десяток сгоревших хижин, сотня убитых стариков да две сотни женщин! Зато нам достались их пироги! Отличные лодки! И целые горы оружия! На щеках Блейда заходили желваки, но он сдержался. В бухгалтерских книгах этого дикаря жизнь Найлы шла по цене вязанки стрел... может быть, она не стоила и медного наконечника. Он вздохнул и снова отпил вина. Риста опротивела ему -- как-то сразу и навсегда. Он хотел оказаться в море, подальше от места, где закончилась жизнь его подруги. В море, на "Катрейе", вместе с ее телом... Он не оставит ее здесь! Пусть лежит в своей каюте, на своем корабле, по палубе которого ступали ее босые ножки... Блейд швырнул рабу опустошенную чашу и мертвым тихим голосом сказал: -- Свое обещание я выполнил, лайот. Ты можешь сложить шесть холмов -- из каждой тысячи вражеских трупов. Или одну гору, как больше понравится. -- Он помолчал. -- А теперь я хотел бы уйти. -- Но как же так, мой добрый сайят Эльс? -- брови Порансо взлетели вверх в деланном недоумении. -- Ведь только половина брогов мертва! Осталась еще половина! Или я неправильно считаю? -- он посмотрел налево, на туйса Сетрагу, потом направо, на жреца Магиди, словно искал у них поддержки, и Блейд понял, что старый клоун собирается опять торговаться с ним. Жрец укоризненно покачивал головой, явно не одобряя действий своего повелителя; принц же откровенно ухмылялся. "Ну, погоди, -- мстительно подумал Блейд, -- сейчас ты запоешь подругому!" -- Теперь тебе будет несложно захватить Брог, -- его голос был по-прежнему тих и ровен. -- Ты можешь плыть медленно по Той Стороне -- хоть целый месяц! Пусть броги узнают, что ты идешь на них.. Пошли двести пирог... триста... у них сейчас не хватит сил остановить такое войско. Я тебе больше не нужен, лайот. -- Нет, ты не прав, мой добрый сайят Эльс! Ты должен... Блейд резко выпрямился. -- Я -- не твой добрый сайят, Порансо! И я никому ничего не должен! -- Он поднял фран и теперь медленно покачивал его на ладонях. -- Меня зовут Эльс Перерубивший Рукоять. Знаешь, почему? Я рассек вот такое же древко из волшебного дерева, -- он вытянул вперед руки с оружием. -- Его не берут ни мечи, ни топоры -- ни из желтой меди, ни из прочного железа... А я -- я его разрубил! -- Блейд помолчал, чтобы это предостережение как следует уложилось в голове лайота. -- И знаешь, что я сейчас сделаю? -- Что? -- Порансо в шутливом испуге вскинул руки, метнув, однако, взгляд на дюжину своих телохранителей, сидевших на траве позади паланкина. Сетрага насмешливо усмехнулся, поглаживая блестящий край своей медной чаши. -- Сейчас я выпущу кишки из твоего брюха, старый болван, а туйса Сетрагу сделаю короче ровно на одну голову. Свистну своих людей, и мы прикончим охрану. Потом соберу воинов -- и ристинских, и тех, что пришли с тобой, -- и объявлю себя новым лайотом... -- Теперь фран угрожающе подрагивал в руках Блейда, словно клинок предвкушал то мгновение, когда, вспоров живот Порансо, опустится на шею Сетраги. -- Как ты думаешь, твои сыновья, Катра и Борти, выстоят в бою со мной? -- Блейд помолчал, потом добавил: -- Боюсь, все воины сбегут от них под мою руку. Воинам нужен сильный вождь. По мере того, как он неторопливо излагал этот план, смуглое морщинистое лицо лайота бледнело, и с губ его сына сползала улыбка. Сетрага вдруг дернулся, словно хотел подняться или подать знак охране, но тут же свистнул фран, и чаша в руках туйса распалась на две половинки. Раскрыв рот, он посмотрел на свои колени, залитые вином, затем со страхом уставился на Блейда. -- Пожалуй, я сменю имя, -- сообщил тот Сетраге. -- Буду зваться Эльсом Перерубившим Чашу... или твою шею, мой добрый туйс. -- Чего ты хочешь? -- охрипшим голосом спросил Порансо, зыркая по сторонам глазами. Фран Блейда неумолимо покачивался в полутора ярдах от его живота. -- Немногого. Я возьму десяток мужчин из Ристы -- по своему выбору... Потом -- Магиди, навигатора. Он доведет корабль до того острова... как его?.. Щит Уйда? -- жрец кивнул, а Порансо испустил вздох облегчения. -- Да, еще две пироги -- маленькую и побольше. В большой Магиди вернется на Гартор, в маленькой... в ней возвратятся твои сыновья, когда мы отойдем от острова на день пути. -- Мои сыновья?.. -- челюсть у Порансо отвисла. -- Конечно. Или ты хочешь, чтобы я просто вышвырнул их в море? Порансо пожевал сухими губами; теперь его взгляд был прикован к серебристому лезвию франа. -- Хорошо, я согласен, -- выдавил он, -- Сейчас велю послать за Катрой и Борти, -- он повернулся к охране. -- Не двигайся! -- предупредил Блейд. -- Туйсов вызовет Магиди. А вы с Сетрагой тем временем погостите на моем судне. Знаешь, -- доверительно сообщил он лайоту, -- там есть очень вместительный трюм... с очень, очень прочным люком... Не хочешь ли его осмотреть? И впервые за этот день Ричард Блейд усмехнулся. Глава 10. ЩИТ УЙДА Все же логика -- это упрямая вещь, И мне кажется, я не смогу переспорить ее, Если в днище дыра -- то вода будет течь, Мой усталый корабль постепенно уходит под лед, И порою мне хочется просто брести наугад... Эта песня, которую Блейд слышал в каком-то пабе близ лондонского порта, гремела у него в ушах, когда он провожал взглядом уходившую в туман небольшую пирогу. Он стоял на каменистом мысу, рядом в спокойной воде покачивался флаер, и "Катрейя", прочно засевшая в прибрежных камнях, возносила над ним свой резной корпус из благородного дерева тум. На палубе каравеллы, в прочном саркофаге, выдолбленном из цельного ствола, в винном уксусе лежало нагое тело ее хозяйки. Почему ему вспомнились сейчас эти слова, этот мотив, который негромко наигрывал молодой патлатый гитарист, прикладываясь время от времени к пивной кружке? Что -- или кто -- было тем усталым кораблем, с которым прощался певец? Пирога, на которой уходил Магиди со своими спутниками, торопившимися выбраться в Поток под спасительным крылом ночи? "Катрейя", которой предстояло закончить путь в этих неприветливых, окутанных вечным туманом скалах? Или он сам? Странник не мог ответить на этот вопрос, но песня билась у него в голове как подстреленная птица, и он знал, что рано или поздно припомнит все слова. Что-то там было еще... чтото о девушке... О девушке! Он бросил последний взгляд на пирогу. Темный удлиненный корпус и мерно подымавшиеся и падавшие вниз весла придавали ей сходство с каким-то многоногим насекомым, торопливо пересекающим пролив; вот она мелькнула еще раз-другой на фоне закатного неба и растаяла в сером мареве. Блейд неторопливо подошел к борту каравеллы, поднялся наверх по трапу и замер у саркофага. Все прощальные слова были сказаны там, на Гарторе. Еще один кусочек тайны приоткрылся перед ним; тайны, которую унесла с собой эта странная девочка-женщина, посланная ему навстречу. Кем, с какой целью? Он не расспрашивал ее об этом в те последние минуты. Он не мог устраивать допрос, не мог допустить, чтобы она тратила последние силы на удовлетворение его любопытства. Ничего! Он все узнает сам. В том и заключается его профессия -- узнавать... А тогда они говорили о главном -- о любви, о них самих... О том, как ей больно... Он судорожно сглотнул, опустил руки в длинный чан и вытащил тело Найлы, положив его на палубу. Уксус обжег ссадины и ранки на коже, но Блейд не замечал боли. Он глядел на лицо девушки -- бледное, осунувшееся, но еще не тронутое разложением. Такой она и уйдет, взлетит в небеса Айдена в клубах дыма и в пламени, вместе со своим чудесным кораблем, набитым сокровищами. В нем больше не оставалось секретов; главный из них лежал перед ним на гладких темных палубных досках. Он не смотрел на ее тело, на длинные ноги с бархатом венерина бугорка меж бедер, очаровательно округлые и стройные, на маленькую грудь с бледно-розовыми сосками, на чуть запавший живот и хрупкие плечи, на руки -- тонкие, но такие неожиданно сильные, когда Найла прижимала его к себе. Он видел только ее лицо, зеркало души; но амальгама осыпалась с него, стекло потеряло былую прозрачность, оправа из блестящих черных локонов потускнела. И все же -- все же она была прекрасна! Сколько же ей было лет? Он задавал себе этот вопрос снова и снова, как будто ответ мог что-то значить сейчас. Да, мог! Ведь он знал о ней так мало! Ее звали Найла и она пришла -- или каким-то чудесным образом перенеслась -- в Поток, чтобы встретить и испытать его. Вот и все... Да, еще одна деталь -- она была девственницей, в этом у Блейда не оставалось сомнений. Так сколько же ей было лет? Четырнадцать, восемнадцать, тридцать? Сейчас она не имела возраста; лицо было спокойно и бесстрастно, лишь губы таили намек на улыбку -- прощальную улыбку. Найла-которой... сколько? Существовала еще одна проблема, с которой странник пока не разобрался. Должен ли он проклинать или благословлять тех, кто послал ему этот дар? Тех, кто швырнул в Поток резной сосуд "Катрейи" с ее драгоценным содержимым? Но разве они преподнесли ему Найду? Нет, она сама подарила Рахи из Айдена свое тело и душу... сама, по собственной воле и желанию! А те -- те послали ее на смерть! Гневное рычание вырвалось из груди Ричарда Блейда. Он не был сентиментальным человеком, но, возможно, только сейчас, после тридцати лет службы в разведке, до конца осознал смысл одного из главных правил своей профессии -- никаких привязанностей! Агенту нечего терять, кроме собственной шкуры и того, что сокрыто под черепом... Правда, он давно уже не был просто агентом; он стал странником, пробиравшимся из мира в мир по узкой тропинке между реальностью и черным мраком небытия. Он наклонился и поцеловал Найлу в лоб. Потом высек огонь, запалил факел и спустился на покрытый галькой пляж. Жарко и быстро занялось драгоценное дерево тум, и в ночном полумраке, окутавшем мыс, Блейд увидел, как крылатые чешуйчатые драконы, окутанные облаком искр, подхватили тело розовой катрейи и вознесли его к небесам. * * * Понитэк, Северная островная гряда, подступал к экватору форпостами бесплодных выжженных солнцем островов, голыми базальтовыми вершинами горных пиков, скалистыми утесами, вокруг которых вскипала пеной и фонтанами брызг вода. С юга на экваториальное течение наступала точно такая же рать Сайтэка, Южной островной цепи, -- те же прокаленные яростным светилом острова, зубчатые каменные конусы, рифы в облаках прибоя. Между этими двумя архипелагами лежала срединная часть исполинского хребта, протянувшегося между полюсами планеты, -- затопленная водами огромная горная страна, разделявшая Кинтанский и Западный океаны. Ее центральная область была самой высокой; тут пики возносились над водной поверхностью на десять-двенадцать тысяч футов, и даже провалы меж ними лежали на уровне пяти. Титаническая базальтовая гряда десятимильной ширины пересекала экватор, и Великий Зеленый Поток в своем неистовом беге сталкивался с ней лоб в лоб -- и, побежденный, растекался двумя ветвями, устремлявшимися к полюсам. Щит Уйда -- так называли это место островитяне. Базальтовый массив действительно был щитом, гигантским черным барьером, протянувшимся на сто миль по меридиану и тысячелетиями отражавшим напор стремительных вод. Он был сильно смещен к югу -- примерно на четыре пятых своей длины, и с запада источен ударами волн и штормов. Здесь по всему побережью протянулась узкая лента каменистого пляжа, над которым висел теплый туман и торчали скалы с множеством расселин, трещин и пещер -- ранами, нанесенными водой и ветром. Их слабые укусы не могли сокрушить твердь огромного монолита, однако они упорно сверлили и били прочный камень, пока он чуть-чуть не поддался под их терпеливыми усилиями. Теперь западный край Щита мог предоставить человеку убежище от безжалостных лучей дневного светила. Блейду оставалось пройти по побережью еще миль пять-семь, чтобы добраться до места, где великий змей Сатрака прижался грудью к подводному склону, широко разведя в стороны свои невероятно длинные шеи. По словам Магиди, там в море вдавался мыс, словно мечом рассекающий Поток на две части -- северную и южную. Что находилось за ним, какие страны и острова, проливы и бухты, жрец-навигатор не знал; в древних легендах гартов не было даже намека на то, что кто-нибудь осмелился пересечь этот рубеж. Магиди, однако, предупредил своего сайята, чтобы тот не пытался обогнуть чудовищный волнолом -- у его копьевидного конца вода кипела и бурлила, словно в котле. Блейд собирался ночью перетащить флаер по суше на другую сторону мыса -- по совету того же Магиди, утверждавшего, что его ширина кое-где не превосходит пятисот ярдов. Нелегкая работа, но он был уверен, что справится с ней. Сейчас он брел по колено в теплой воде, буксируя свою легкую машину у самого пляжа в едва заметных волнах прибоя. Он был только в набедренной повязке и легких сандалиях; грудь и спину через подмышки перехватывало многократно сложенное полотнище ткани -- чтобы петля каната с зацепленным на конце аппаратом не резала кожу. Впрочем, флаер шел легко; вес его был невелик, а осадка не превышала десяти дюймов. Тут, у берега, течение практически не чувствовалось; Зеленый Поток гнал свои струи на север в полумиле от Щита Уйда, за цепью рифов, скрытых облаками брызг и белой кипящей пеной. Пожалуй, это было единственное место на планете, где человек мог вести свое судно против могучего экваториального течения. Ночь кончалась, небо над иззубренным краем Щита постепенно светлело, гасли звезды, и тихое жаркое утро вступало в свои права. Через час Блейд собирался поискать какую-нибудь подходящую для дневки пещеру, в которой он мог бы расположиться с большими удобствами, чем в тесной кабине флаера, и позавтракать. Особых проблем с завтраком не возникало -- по дороге часто попадались большие раковины каких-то моллюсков с нежным и сочным мясом. Для их приготовления огонь был не нужен; двадцать минут на солнце, и жаркое готово. Механически переставляя ноги, странник смотрел на далекий, затянутый белесой дымкой горизонт. Со вчерашнего вечера он прошел уже миль пятнадцать, но не чувствовал усталости -- под сенью исполинского Щита ночью было на редкость прохладно, градусов тридцать, не больше. Мерно поскрипывала галька под подошвами сандалий, тихо рокотали набегающие на берег волны, и в такт этим звукам неторопливо текли мысли. Нажать четыре раза, подождать, нажать еще два -- так сказала Найла. Нет, он не хотел подавать этот сигнал бедствия. Он не нуждался ни в помощи, ни в спасении и давно перестал лелеять мечту, что в небе над ним вдруг возникнет летающий корабль. Все, что он знал о южанах, говорило о том, что они придерживаются политики строгой изоляции; в частности, на "Катрейе" не было ни передатчика, ни навигационных приборов, ни настоящего мощного оружия. Впрочем, к чему Найле оружие? Она ведь не могла убивать... Этот факт представлялся Блейду весьма многозначительным. Все ли сородичи Найлы питали такое же инстинктивное, вероятно -- врожденное, заложенное в генах, отвращение к убийству! Если так, то это объясняло многое. Например, изоляцию, на которую было добровольно обречено их общество, технологически развитое и, несомненно, обладавшее мощными средствами уничтожения себе подобных. Он припомнил все, что знал по этому поводу. Ему доводилось читать книжку-другую на подобные темы -- естественно, книги были фантастическими, ибо его современники, на любом континенте и в любой стране Земли, отнюдь не страдали идиосинкразией к убийству. Да и сама проблема явно не пользовалась популярностью среди романистов -- не каждый мог сотворить нечто занимательное, описывая цивилизацию, которая не ведала насилия. Ведь насилие -- в том или ином виде -- всегда являлось спутником тайны, приключения и детектива. Кажется, был один поляк... Да, поляк, изумительный писатель; Блейд не помнил его имени, но не сомневался, что читал перевод с польского. В его романе люди тоже не могли убивать (правда, не возбранялось отдать соответствующий приказ роботам), и постепенно раса человеческая стала вырождаться. Вместе с войнами, преступлениями и кровавыми конфликтами исчезли героизм, самопожертвование, отвага... Та крепкая закваска, что, перебродив, превращалась раньше в жгучий огненный джин -- или, на худой конец, в пиво, -- давала теперь только приторно-сладкий манговый сок. Но Найла не была такой! Смелая маленькая женщина... Смелая и в мыслях, и в поступках, и в любви. Да, она не могла послать стрелу в человека, но руки ее крепко держали руль у того проклятого гарторского берега... Она не сошла с ума, когда его меч и фран залили кровью палубу "Катрейи"... А как она вела себя в Доме Пыток в Ристе! Теперь Блейд понимал, что Найла вовсе не упала в обморок. Вероятно, южане многого достигли в психологии и умели управлять и своими чувствами, и телом -- даже вызвать по желанию смерть. Когда ситуация стала безнадежной, Найла искусственно пришла в коматозное состояние или впала в транс, от которого до небытия оставался только один шаг. Она не выключила полностью зрение и слух -- наверно, собиралась покончить с собой в тот миг, когда Канто изуродует или убьет ее возлюбленного, -- и кое-что разглядела во время столь неожиданного визита Хейджа. Но вряд ли что-нибудь поняла... Впрочем, теперь это было не важно. Странник опустил голову, уставившись на свои загорелые, покрытые ссадинами колени. Пожалуй, одну проблему он решил. Найла и этот ее сказочный корабль не были даром, бескорыстной помощью попавшему в беду путнику. И весь эпизод не являлся неким испытанием, в результате коего он мог получить -- или не получить -- индульгенцию на отпущение грехов вкупе с пропуском в южный рай. Его проверяли! Элементарная проверка с помощью хорошенькой женщины, заманившей его в постель! Сколько раз с ним уже случалось такое -- и на Земле, и в мирах иных! И сколько раз он сам использовал этот вечный, как небеса, способ! Подсадной уткой -- вот кем была его чернокудрая красавица! Но почему же так щемит сердце? Почему перед глазами вьются, трепещут огненные языки, из которых, словно феникс, взмывает вверх чешуйчатый дракон с розово-смуглой наядой, прильнувшей к его шее? Почему щеки его стали влажными, а в ушах все звучит и звучит тихий прерывистый шепот: "Эльс, мой милый... Ты все уже сделал... Ты любил меня..." Он припомнил наконец ту песню, что слышал когда-то в припортовом лондонском пабе. Да, там говорилось о девушке и о разлуке... В такт шагам он начал чеканить про себя слова: Все же логика -- это упрямая вещь, И мне кажется, я не смогу переспорить ее, Если в днище дыра -- то вода будет течь, Мой усталый корабль постепенно уходит под лед, И порою мне хочется просто брести наугад... Но зачем в мою спину так пристально смотрит твой взгляд? Твой синий взгляд... Нет спасенья в обмане бушующих волн, И, склоняясь под ветром, я крепче сжимаю весло, Но кто скажет, куда мне нести свою боль? Здесь чужая земля и другое склонение слов, И в пустом переулке, рукой прикрывая глаза, Ты напрасно стремишься увидеть мои паруса... Ты прислушайся лучше -- это поет моя свирель, это плачет моя свирель... И мне больше не важно, что станет со мной, Мир не бросился в пропасть, я вижу, что все обошлось, И на сумрачном небе, пробитом луной, Кто-то пишет нам новую сказку без горя и слез, Где в сиянии света с тобой мы похожи точь-в-точь -- Ты прекрасна, как солнечный день, а я черен, как ночь... Блейд упрямо закусил губу. Да, теперь существовала еще одна причина, по которой стоило стремиться на Юг! Он жаждал взглянуть на тех, кто послал к нему Найлу -- милую маленькую беззащитную Найлу, которая даже не умела убивать... Он хотел посмотреть в глаза этим пацифистам, этим вонючим кроликам, этим слизнякам, которые не жгли, не резали, не стреляли -- только послали ее на смерть. Ну, даст Бог, он до них доберется, и тогда... Он их сотрет в порошок! Гневно стиснув огромные кулаки, Блейд сильнее навалился на канат. Глава 11. ЛОНДОН -- Чертовски рад за вас, Дж.! Я не сомневался, что вы сумеете выкарабкаться! Наклонившись вперед вместе с белым больничным табуретом, Джек Хейдж осторожно сжал сухие пальцы старика. На губах Дж. появилась слабая улыбка: -- Ну, старая гвардия так просто не сдается! Зарубите себе на носу, вы, проклятый янки! Хейдж широко ухмыльнулся в ответ, оглядывая палату спецгоспиталя королевских ВВС. Тут все сияло белизной -- белые стены и потолок, обшитый белым пластиком пол, белая мебель, белые простыни. Абсолютно стерильное помещение и полностью звуконепроницаемое. Весьма предусмотрительно, если учесть, какие пациенты обычно занимали эти хоромы. Он снова перевел взгляд на Дж. Лицо бывшего шефа МИ6А тоже было белым, но отнюдь не сияющим. Просто бледное лицо человека, перенесшего инфаркт и едва ускользнувшего от встречи с вечностью. -- Чертовски рад, сэр, -- снова произнес американец, -- за вас и, если говорить откровенно, за себя тоже... -- заметив мелькнувшее в глазах старика удивление, он пояснил: -- Представляете, что сделал бы со мной наш общий друг, если б не застал вас по возвращении в живых! Наступило недолгое молчание. Наконец Дж. с некоторым смущением в голосе произнес: -- Видимо, опыт со мной вряд ли можно назвать удачным, Джек. Как вы и предполагали, я очутился в некоем... гм-м... теле, находившемся в тот момент рядом с Ричардом. Но тело оказалось не человеческим... не вполне человеческим, скажем так. И, вдобавок, этот парень умирал. Хейдж выслушал его, не прерывая, потом кивнул головой. -- Все это я уже знаю, сэр. -- Знаете? Откуда? Я бредил, пока находился в беспамятстве? Или... или Дик?.. Он вернулся?.. -- Нет. Но он все рассказал мне. Сам! Лично! Блеклые глаза старика сверкнули. -- Так вы тоже отправились туда! Хейдж кивнул, вытащил сигарету и задумчиво понюхал ее, но зажигать не стал -- в палатах госпиталя курить не разрешалось. Потом он заметил: -- А что мне еще оставалось делать? Вы были между жизнью и смертью несколько недель... я даже не знал, почему. И я сказал себе: "Джек, ты обязан проверить безопасность своей машинерии. И ты должен сделать это сам!" -- он помолчал. -- А затем я отправился в путь. -- Ну и?.. -- Дж. попытался приподняться, но Хейдж мягко прижал его плечо к подушке. -- Не волнуйтесь, сэр. Наш Ричард жив и здоров, в чем лично я никогда и не сомневался. Главное же, что мне удалось установить -- перемещение туда и обратно абсолютно безопасно. Конечно, для физически здорового человека. Дж. в знак согласия опустил веки. -- Да, Джек. Я не такой уж профан в медицине, чтобы не сообразить, почему со мной все вышло так неудачно, -- он сделал паузу, пожевал сухими бледными губами. -- Понимаете, я попал в тело умирающего... Страшная боль, мой милый... до пор мне кажется, что в горле торчит стрела... -- Хейдж соболезнующе кивнул и со скорбной миной помассировал свой живот. -- Потом я вернулся -- в свою старую и весьма хрупкую плоть... но мозг, разум хранили память о той жуткой боли... Она просто переполняла меня! И сердце не выдержало. Хейдж снова кивнул головой. -- Именно к такому выводу пришел я сам. И местные эскулапы подтвердили, что ваш инфаркт вызван сильнейшим болевым шоком. Если б вы попали в... -- Ладно! Хватит обо мне! -- в голосе старого разведчика вдруг явственно прорезался металл. -- Докладывайте, что вам удалось узнать. -- Неожиданно он ухмыльнулся и подозрительно поглядел на американца, все еще прижимавшего руку к животу. -- Кстати, я не смог передать вам просьбу Ричарда -- настоятельную просьбу. Он не хотел, чтобы ему мешали... Как он вас встретил? -- Прямым в челюсть, -- с лапидарной краткостью сообщил Хейдж. -- Правда, после этого мы побеседовали вполне мирно. А под конец он меня зарезал. -- Даже так? -- брови Дж. удивленно приподнялись. -- Без всякого повода? -- Видите ли, сэр, я нашел Дика в несколько затруднительном положении. Один здоровенный громила, местный вождь, как раз собирался... хм-м... собирался сделать из него евнуха. Дик был привязан к столбу в какой-то доисторической хижине, а у соседнего валялась в обмороке прелестная брюнеточка... -- И что же дальше? -- глаза Дж. горели неподдельным интересом. -- Дальше? -- Хейдж снова потер живот. -- В общем, я угодил прямо в этого дикаря, который готовился немного подстругать Дику промежность... В глазах Дж. сверкнуло что-то похожее на веселье. -- Надеюсь, этот тип, в которого вы, так сказать, вселились, был вполне здоров? Ни язвы желудка, ни подагры, ни дыры в глотке? -- Здоровехонек! В его ближайшие планы входило покончить с Диком, а затем поближе познакомиться с девицей. В общем, я разобрался в обстановке, освободил Ричарда, и мы с ним мило побеседовали... Хм-м, да... именно так. -- Сильно он вас приложил? -- поинтересовался Дж. с присущей ему проницательностью. -- Ну-у-у... -- протянул Хейдж, слегка скривившись от неприятных воспоминаний; он прижал сигарету к ноздрям и сильно втянул воздух, словно надеялся, что аромат табака изгонит их. -- По сравнению с тем, что было потом, я бы считал, что отделался легкой щекоткой... Дж. внезапно раскашлялся. Он кашлял долго, натужно и старательно, на его глазах выступили слезы, щеки покраснели. Хейдж мрачно взирал на него. Наконец он оскорбленно сказал: -- Не вижу повода для веселья, сэр! Это было весьма болезненно! -- Ладно, Джек, не обижайтесь... Но что же случилось потом? -- Потом! Потом он меня зарезал! форменным образом зарезал! -- Невероятно! -- Как сказать... -- Хейдж опять потер живот. -- Согласен, с логической точки зрения это было необходимо и оправданно -- ведь призом нашего матча являлся титул вождя. Но больше подвергаться такой операции я бы не хотел! -- Вот и не суйтесь ему под руку. Американец снова задумчиво понюхал сигарету, со вздохом сунул ее обратно в пачку и произнес: -- Мы должны решить проблему связи. Готов признать, что резонансный метод, который я использовал для розыска ближайшего к Блейду разумного существа, провалился. Да, таким способом мы можем в любой момент отправить к Ричарду посланца -- я имею в виду, в тот момент, когда рядом с ним кто-то есть. Но один дьявол знает, кем может оказаться этот "кто-то"... Боюсь, что в результате наших экспериментов Ричард может потерять близкого человека. И он весьма убедительно доказал мне, что таких попыток лучше не делать, -- теперь Хейдж потирал челюсть. -- Значит... значит... значит, надо придумать нечто иное! Его заблестевшие глаза показывали, что какая-то мысль, еще не оформившаяся, бродит у него в голове. Дж. содрогнулся. -- Джек, умоляю... -- прохрипел он, -- только не посылайте к нему бригаду морской пехоты с Майти Маусом во главе! -- Нет, нет, -- взгляд Хейджа блуждал, рука потянулась в карман, за сигаретами. -- Тут надо тоньше... гораздо тоньше... и умнее... Он поднялся и, словно сомнамбула, шагнул к двери. Внезапно тревожный возглас Дж. остановил его на пороге. -- Постойте-ка, Джек! Вы что же -- нарушили секретность? Вы допустили еще кого-то к пульту своей машины? -- Нет. Почему вы так решили? -- Но кто уложил вас в анабиозную камеру? Кто нахлобучил на вас шлем и присоединил электроды? Кто нажал на рычаг? Кто же, черт побери, послал вас в Айден? Или вы использовали автоматику? Хейдж замер у двери, положив ладонь на массивную бронзовую ручку. На губах его играла улыбка. -- Ни камера, ни автоматика мне не потребовались, -- почти с вызовом заявил он, сунул в рот сигарету, чиркнул зажигалкой и с удовольствием затянулся. -- Да, Джек Хейдж отправился в Айден... -- дымное дрожащее кольцо воспарило к потолку, -- и в то же время... -- второе колечко последовало за первым, -- Джек Хейдж, в некотором роде, остался здесь. Вы удовлетворены, сэр? Раскрыв рот, Дж. с изумлением уставился на него