пустилась на колени, выставив на всеобщее обозрение пышные ягодицы, и подняла опущенные веки мертвых воинов. Несколько минут она молча вглядывалась в глаза мертвецов, затем вздрогнула и поспешно закрыла их снова. Пока она проделывала эту операцию, я наконец сообразил, что продолжаю стоять в чем мать родила. Утро было довольно прохладным, а возбуждение битвы уже успело покинуть меня. Так или иначе, я задрожал то ли от холода, то ли от естественного чувства стыда, присущего цивилизованному человеку, оказавшемуся обнаженным в присутствии постороннего. Агла поднялась на ноги, едва не потеряв при этом непокорное одеяло. - Их действительно послал Темный человек. Я прочла это в их глазах. - Что можно прочитать по глазам мертвецов? - недоверчиво спросил я. - Все, что угодно, если знаешь, как это делается, - отвечала она. - У каждого из нас свой дар. При всем моем доверии к Агле я с сомнением отнесся к ее словам. Вероятнее всего, она прочла то, что ей хотелось увидеть. С равной долей вероятности, что это мог быть Ариман, Хулагу или сам Великий хан. Но на стража порядка ее слова произвели ошеломляющее впечатление. Одинаково потрясенный и моей физической силой, и ее сверхъестественными способностями, он послушно вытащил трупы на площадь и поспешно удалился, предупредив нас, чтобы мы не покидали хижины, пока его начальник не придет допросить нас. Какими бы дикарями ни были монголы, они жили по строгим законам и имели свою полицию, не менее эффективную, чем у более цивилизованных народов. Во всяком случае, гораздо более оперативную. Мы едва успели одеться, занавеска нашей хижины снова распахнулась и на пороге возник вооруженный монгол, явившийся, чтобы получить наши объяснения по поводу злополучного происшествия. Полностью игнорируя Аглу, он адресовал все свои вопросы ко мне. Я рассказал ему, что произошло, опустив только описание специфического исследования глаз мертвецов, произведенного моей подругой. - Кто мог послать к вам убийц? - прямо спросил чиновник. По его виду нетрудно было заметить, что он серьезно относится к порученному ему делу. Надо полагать, подобные происшествия не часто случались в монгольской столице. Со своей стороны я предпочел не развивать скользкую тему. - Откуда мне знать? - возразил я, постаравшись, чтобы мой ответ прозвучал достаточно искренне. - Мы приехали только вчера. - У вас есть враги? - настаивал он. Я отрицательно покачал головой. - Я чужестранец в ваших краях. И еще не успел обзавестись врагами. Может быть, эти люди приняли меня за кого-то другого. Вряд ли мои слова убедили его. - Может быть, - произнес он с сомнением. - Что же, постарайтесь без крайней нужды не выходить из дома. Мои люди будут охранять вас. Иными словами, это означало, что мы должны оставаться под домашним арестом до выяснения подоплеки неприятного инцидента. Монголы не хотели лишних неприятностей в своей столице и, если таковые все-таки происходили, старались докопаться до истинных причин случившегося. Двое воинов остались дежурить у нашей двери. Слуги принесли нам еду и чистую одежду. Как я и ожидал, во всей монгольской столице не нашлось сапог, подходящих мне по размеру, так что по-прежнему пришлось щеголять в старых сандалиях. Они все еще могли служить мне, хотя им порядочно досталось во время наших переходов через вершины Тянь-Шаня. - Это все происки Темного человека, - заметила Агла, едва мы остались одни. - Он по-прежнему жаждет твоей смерти. Опасаясь за мою жизнь, она добровольно взяла на себя роль дегустатора и пробовала всю пищу, что слуги приносили нам. Более того, в своей подозрительности она зашла настолько далеко, что пожелала лично проверить даже мою одежду из боязни, что и она может быть отравлена. - Человека можно отравить, используя различные предметы одежды, - пояснила она, предвосхищая тем самым приемы Борджиа и Медичи. - Я сама знаю яд, который способен убить сильного воина, едва попав на его незащищенную кожу. Кто слышал о нервно-паралитических ядах в тринадцатом столетии? Впрочем, я не собирался спорить. Ее знания об окружающем нас мире определенно намного превышали мои собственные. Мое внимание концентрировалось на другой проблеме. Я, как и Агла, думал, что никому, кроме Аримана, нет необходимости добиваться моей смерти. И все же сомнения не оставляли меня. Почему мы оба оказались в этом чуждом для нас мире? Я знал, что мое предназначение - убить Аримана. Несомненно, и он добивался того же. По всей видимости, наше общее предназначение - следовать друг за другом сквозь пространство и время, пока наконец один из нас не падет в этой затянувшейся борьбе ради развлечения Ормузда или каких-либо других богов. Стыдно было осознавать, что я не более чем пешка в чьей-то тщательно продуманной игре. Возможно, Ариман и намеревался убить меня, но вряд ли он стал бы это делать из чисто спортивного интереса. Владыке Тьмы поневоле следовало быть прагматиком. Его цель - ни больше ни меньше как уничтожение всего человечества ради нарушения существующего пространственно-временного континуума, а как следствие, и самой вселенной. Моей же задачей было помешать ему реализовать его дьявольский план, что я мог осуществить лишь путем физического устранения самого Аримана. Я не был профессиональным убийцей, а всего лишь солдатом, сражающимся за само существование человечества. После всего того, что произошло между нами, я не испытывал, да и не мог испытывать особых симпатий к своему противнику, но роль послушного орудия в чужих руках была также неприемлема для меня. Я испытывал тревогу. Слова Ормузда о том, что конечной целью моей миссии на Земле является уничтожение Аримана, не убеждали меня. Сколько раз нам еще предстояло сойтись в смертельной схватке? Если я уже умирал, а тем не менее продолжаю жить, что вообще означает понятие смерти? Ариман убил Арету в двадцатом столетии, но сейчас она оказалась рядом со мной живая и невредимая, пусть и под другим именем. Я погиб в пламени термоядерного реактора семь столетий спустя, но никогда раньше не чувствовал себя более живым, чем сегодня. Под бременем тягостных размышлений я без сил опустился на свою подстилку, отдавая себе полный отчет в том, что мой слабый мозг не в состоянии справиться с этой безумной проблемой. Агла как могла попыталась утешить меня. Наши развлечения прервал стук в дверной косяк, вежливый и одновременно решительный. Неохотно я подошел к занавеске, не понимая, кому мы могли понадобиться в столь поздний час. Наступила ночь, и открытое пространство вокруг дворца Великого хана освещалось лишь пламенем двух гигантских костров. Передо мной стоял пожилой худощавый китаец в традиционном шелковом халате, расшитом серебряными драконами. Его голову украшал высокий колпак, из-за которого незнакомец казался почти одного роста со мной. Рассмотреть черты его лица не представлялось возможным. - Мое имя Елю Чуцай [реально существовавший советник Чингисхана], - объяснил он мелодичным голосом. - Я советник Великого хана. Могу ли я войти в ваш дом? 14 При всей затруднительности для европейца определить точный возраст азиата нетрудно было заметить, что наш посетитель очень стар. "Мандарин", как я тут же окрестил его, продолжал стоять у порога, вежливо ожидая моего разрешения войти в комнату. Стражи порядка почтительно держались в нескольких ярдах позади него, преданно пожирая глазами высокое начальство. - Разумеется, - произнес я, почтительно наклонив голову. - Будьте добры, чувствуйте себя как дома. С грацией, поразительной для человека его возраста, Елю Чуцай сделал несколько шагов вперед. Агла уважительно приветствовала его и, как и подобает добропорядочной монгольской женщине, опустилась на колени, чтобы раздуть едва тлевшие угли маленького очага. Кажется, я уже упомянул, что вечер был на редкость холодным. Наш гость выглядел настоящим патриархом. Длинные усы и жидкая бороденка были совершенно белы. Тонкая косичка такого же цвета опускалась на его плечи. Он стоял, чуть сгорбившись, посреди нашей небольшой комнаты, спрятав руки в широкие рукава шелкового халата. - Пожалуйста, садитесь, мой господин, - предложил я, указывая в сторону единственного стула в комнате. Он молча, с достоинством принял мое предложение. Растроганная Агла пыталась сделать его пребывание у нас чуть более комфортабельным, предложив ему две имевшиеся в нашем распоряжении подушки, но он легким жестом отклонил ее предложение, после чего мы сами уселись на них у ног нашего высокого гостя. - Для начала мне следует подробно объяснить вам, зачем я пришел, - начал он так тихо, что я едва смог расслышать его голос за треском разгоревшихся поленьев. - Но прежде разрешите мне поблагодарить вас за внимание. В моем возрасте приятно чувствовать тепло очага за спиной. - Вам нет нужды ничего объяснять, - остановила его Агла. - Всем известно, что вы правая рука Великого хана. Он слегка наклонил голову в знак признательности. - Я служу монголам еще с того времени, как их первый Великий хан носил имя Темучин. Я был еще зеленым юношей, когда войска Потрясателя Вселенной перевалили через Великую Китайскую стену и захватили город Янкин, где я родился. Я был оставлен в живых благодаря моему умению читать и писать, хотя и стал рабом. Монголы, конечно, дикари, но их вождь уже тогда умел смотреть на много лет вперед. - Вы говорите о Чингисхане? - осторожно осведомился я. - Естественно, но сейчас среди монголов не принято упоминать ни одного из его двух имен. Его называют Великим ханом, Потрясателем Вселенной, Величайшим из Величайших и еще несколькими другими именами, хотя все это не имеет прямого отношения к предмету нашего разговора. Он был отцом Угэдэя, нынешнего Великого хана, человеком, завоевавшим для монголов Китай, Сибирь и твердыни Хорезма. Воистину он был величайшим человеком в истории человечества. Естественно, я и не собирался оспаривать его высказывания. Седой мандарин явно не был льстецом, не имел оснований произносить передо мной хвалебные речи в адрес кого угодно. Он искренне верил в то, что говорил, и многие его утверждения на самом деле соответствовали истине. - Сегодня империя монголов простирается от Китайского моря до Персии. Хулагу готовится покорить Багдад. Субудай уже отправился в поход против русских и поляков. Кубилай замыслил захватить Японию. - Ему лучше отказаться от этого плана, - неосторожно пробормотал я, вспомнив из курса истории, что флот Кубилая был уничтожен штормом, который японцы с тех пор величают "Священным черным ветром" или "Камикадзе". Елю Чуцай подозрительно уставился на меня. - Что вы хотите этим сказать? - требовательно спросил он. - Вы обладаете даром пророчества? Агла бросила на меня предостерегающий взгляд. - Ничего похожего, - возразил я, вспомнив ее слова о том, что монголы не жалуют предсказателей, и делая все возможное, чтобы мой голос звучал по возможности более искренне. - Просто, на мой взгляд, монголы прекрасные воины, но никак не моряки. Их стихия степь, а не море. Китаец несколько минут изучал мое лицо. - Вы правы, - произнес он наконец. - Монголы лучшие воины в мире, но они не моряки. Впрочем, они также не администраторы, не писцы и не мастеровые. Но для выполнения всех этих обязанностей у них есть пленники. Они найдут сколько угодно хороших моряков среди китайцев. В знак согласия я вежливо склонил голову. - Пределы империи должны постоянно расширяться, - продолжал он, - это завет самого Чингисхана. Он со всей очевидностью понимал, что его варварские полчища должны постоянно находиться в движении, покорять новые народы и страны, или империя рухнет. Монголы - дети войны, они созданы для нее. Если у них не останется внешних врагов, они начнут резать друг друга. Темучин нашел единственно верный путь, направив энергию древних кочевников Гоби в нужном для него русле, и создал таким образом сильнейшую армию в мире. - Может быть, вы и правы, - согласился я, пожимая плечами. - Империя должна постоянно расширять свои пределы, или она рухнет, - повторил он. - Иного пути нет. Во всяком случае пока. - Но это означает гибель для десятков и сотен тысяч людей. Сотни сожженных и разрушенных городов. Он равнодушно кивнул. - И вы помогаете им в этом? Но почему? Вы же цивилизованный человек. Почему вы помогаете монголам, захватившим и превратившим в руины вашу собственную страну? На секунду Елю Чуцай закрыл глаза. В мерцающем свете пламени очага его морщинистое лицо мгновенно превратилось в высохшую мертвую маску. - В мире существует только одна цивилизация, - медленно произнес он, открывая снова глаза. - Это цивилизация Катая, или Китая, как вы зовете ее на свой западный манер. И я служу Великому хану, чтобы принести эту цивилизацию на копытах монгольских коней до самых пределов Обитаемого мира. Теперь я уже окончательно перестал что-либо понимать. - Но монголы покорили Китай. Кубилай правит в Янкине. Старик снисходительно улыбнулся. - Да, Кубилай родился в войлочной юрте, недалеко от того места, где мы сейчас находимся. Но он уже скорее китаец, нежели монгол. Он носит шелковый китайский халат, рисует изысканные пейзажи и управляет своей империей не менее разумно, нежели представители свергнутой династии. Наконец-то до меня дошел смысл его слов. - Вы хотите сказать, что монголы только исполнители ваших замыслов, а настоящие победители - вы, китайцы. - Совершенно верно, - согласился Елю Чуцай. - Монголы всего лишь вооруженные руки империи, а древняя цивилизация Китая - ее мозг. - Выходит, монголы всего лишь служат вам, - подала голос Агла. - О нет, клянусь священной памятью моих предков, - поспешно возразил китаец, искренне расстроенный тем обстоятельством, что у кого-то в голове могла зародиться столь опасная идея. - Мы все служим Великому хану Угэдэю. Я не более чем раб, хотя мое влияние на его политику на самом деле велико. - Но только потому, что Великий хан расчистил путь вам, китайцам, - настаивала Агла. Елю Чуцай нахмурился и замолчал. Нетрудно было понять, что он пытался привести в порядок свои мысли, чтобы по возможности доходчиво изложить нам свои аргументы. - Темучин, - произнес он еле слышно, словно опасаясь, что кто-то может услышать, как он произнес вслух имя Великого хана, - пришел к мысли о необходимости завоевания мира, чтобы помешать различным племенам Гоби уничтожить друг друга. Это было озарение гения. Таким образом, империя должна постоянно расширять свои пределы. - Да, вы уже говорили об этом, - согласилась Агла. - Какой цели, по-вашему, должно служить это бесконечное кровопролитие? - в свою очередь спросил китаец. - Неужели только для того, чтобы не дать диким кочевникам перерезать друг друга? Ни Агла, ни я не смогли ответить на этот вопрос. - С другой стороны, существует цивилизация Китая, - продолжал Елю Чуцай, - величайшая цивилизация, которая когда-либо существовала в мире. Культура Китая построена на мирных началах, поэтому у нас нет другого пути принести ее достижения другим народам. - Вы хотите сказать, что монголы захватили Китай, - вставил я, - но рано или поздно это обстоятельство неизбежно приобщит к цивилизации диких кочевников? - Решение такой задачи потребует усилий одного или двух поколений, - подтвердил Елю Чуцай, - может быть, даже больше. - Следовательно, вы должны помогать монголам расширять границы их империи, чтобы не дать ей развалиться, ровно столько времени, сколько необходимо китайской цивилизации для распространения по всему миру. Он кивнул. - Возникнет одно колоссальное государство, распростершееся от океана до океана. Подумайте, к чему это может привести. Конец всем войнам, процветание еще недавно диких народов. Наступит вечный мир, на Земле будет править закон, а не насилие. Вот цель всей моей жизни. Единая огромная империя, созданная монгольскими саблями, управляемая китайскими мандаринами и живущая по общим законам. В ней Елю Чуцай видел наивысшую цивилизацию, которая способна принести мир всем народам, а я - тиранию, при которой и речи не могло идти о свободе личности. - Я поделился с вами своими мыслями, - продолжал советник Великого хана, - потому что хотел, чтобы вы поняли, какую проблему создали для меня. - Проблему? - не понял я. Он вздохнул. - Угэдэй не похож на своего великого отца. Он слишком ленив, чтобы быть хорошим правителем. Он слишком привык к роскоши, чтобы думать о покорении мира. - Но вы сказали... Он остановил меня повелительным жестом узкой руки с длинными, ухоженными ногтями. - К счастью, - продолжал он, - империя развивается по-прежнему достаточно динамично. Ее мощь продолжает расти. Хулагу, Субудай, Кубилай и другие орхоны и ханы, имеющие свои улусы на границах империи, все еще думают о новых завоеваниях. Сам Угэдэй предпочитает сидеть в Каракоруме, позволяя другим завоевывать для него мир, и наслаждаться плодами их побед. Это опасная позиция. - Какое это имеет отношение к нам? - спросила Агла. - Угэдэй суеверный человек, - вздохнул Елю Чуцай. - Недавно он получил предупреждение об угрозе, исходящей для него от человека, который прибудет с запада, чтобы попытаться убить Великого хана. - Я и сам пришел предупредить его об угрозе, - напомнил я. - Вы пришли с запада, - повторил Елю Чуцай. - Впрочем, существует еще один человек, который пришел оттуда. Некто по имени Ариман. - Он здесь? - воскликнул я. - Вы знаете его? - Да! Именно об угрозе, исходящей от него, я и пришел предупредить Великого хана. Китаец слабо улыбнулся. - Но Ариман уже успел настроить Угэдэя против вас. Против светлокожего могучего воина из страны, лежащей далеко на западе, за Великим океаном. Я принялся торопливо размышлять, пытаясь найти выход из положения, в котором неожиданно оказался. "Мое слово против слова Аримана? Как я мог доказать свою правоту?" - Есть и еще кое-что, - добавил Елю Чуцай. - Нечто, что делает проблему особенно острой. - О чем вы говорите? - не понял я. - Угроза самому существованию империи. - Угроза? - повторил я. - Что может угрожать империи, покорившей половину мира? - спросила Агла. - Не далее как сегодня в разговоре со стражами порядка вы употребили слово "ассасин". - Да, после того, как двое мужчин попытались убить меня. - "Ассасин" - новое слово в языке монголов. Оно пришло к нам из Персии, где и возник этот культ. К сожалению, я знаю о нем не слишком много. Это секта убийц, члены которой и зовутся ассасинами. Мне говорили, что оно происходит от названия наркотика - гашиша. - Но я все-таки не понимаю, какое отношение это имеет ко мне, - возразил я. - Во главе секты стоит человек, который вербует молодых людей, обещая им райское блаженство при безоговорочном исполнении его приказов. Он дает своим последователям гашиш, и под воздействием этого средства им являются видения рая, куда они отправятся после смерти. Неудивительно, что молодые люди готовы на все ради исполнения воли своего владыки. - Я знаю о действии лекарственных средств, подобных гашишу, - согласилась Агла. - Оно настолько сильно, что, раз попробовав, человек готов на все, чтобы получить его вновь. Елю Чуцай наклонил голову в знак согласия. - Предположим, члены секты получат приказ убить кого-то. Они без колебаний пойдут на верную смерть в полной уверенности, что после исполнения возложенного на них поручения проснутся в раю. Я промолчал, хотя на личном опыте знал, что смерть не обязательно означает конец земного существования. - Множество купцов, аристократов, имамов и даже принцесс в Персии уже стали их жертвами. Страх перед представителями секты настолько велик, что, получив предупреждение о смерти, люди готовы отдать все, что имеют, лишь бы не попасть в руки ассасинов. Орден необычайно богат и могуществен. - Персия, - пробормотал я, - и есть страна Аримана, Ормузда и их пророка Зороастра. - Влияние секты распространяется далеко за пределами Персии, - возразил Елю Чуцай. - Перед ней трепещет весь мир ислама. Я опасаюсь, что ассасины уже успели добраться до Каракорума и собираются совершить покушение на Великого хана. - Ариман пришел из Персии, - напомнил я. - А он и не отрицает этого факта. Но, по его словам, вы явились оттуда же, хотя сами это отрицаете. - Ассасины едва не убили меня сегодня. Китаец слегка пожал плечами. - Возможно, вы всего лишь изобрели хитрый трюк, чтобы сбить нас с толку. Убитые вами люди не были монголами, несмотря на то что несомненно хотели выдать себя за таковых. Они могли быть персами. А вы могли убить их, чтобы отвести от себя подозрение. - Зачем мне убивать своих сообщников и для чего им убивать меня? Судя по всему, Елю Чуцай тревожился не на шутку. - Мне хотелось бы поверить вам, Орион, но я должен быть готов к любым неожиданностям. Я убежден, что либо вы, либо Ариман принадлежите к этой секте, а может быть, даже и являетесь ее главой, человеком, известным под прозвищем Горный старец. - Как мне убедить вас? - В подобных случаях монголы не утруждают себя особыми размышлениями. Они просто убьют и вас, и Аримана, а возможно, и вас, моя дорогая госпожа, и тут же забудут об этом. Но я цивилизованный человек. Мне надо сначала решить, кто из вас ассасин, а кто нет. - Тогда мне нечего опасаться, - заметил я, хотя далеко не был убежден в справедливости своего утверждения. - Вам нечего опасаться меня, - подчеркнул он. - Во всяком случае в настоящий момент. - Помолчав немного, он с сомнением добавил: - Но Угэдэй не слишком терпеливый человек. Он может приказать убить вас, чтобы одним махом покончить с неприятной проблемой. 15 Нельзя сказать, что Агла и я оказались в роли узников в полном смысле этого слова, но куда бы мы ни шли в Каракоруме, двое монгольских воинов неизменно следовали за нами по пятам. По словам Елю Чуцай, они находились рядом для нашей же защиты, но их постоянное присутствие тем не менее действовало мне на нервы. Днем и ночью они находились рядом с нами, не удаляясь больше чем на несколько шагов. Дисциплина в монгольской армии и в самом деле была на высоте. Я не сомневался, что эти люди будут следовать за нами до тех пор, пока они не получат приказ оставить свой пост. Если бы нам удалось ускользнуть от них, оба они были бы безжалостно казнены. В случае если бы одного из них убили при исполнении служебных обязанностей, то, по обычаю, его сын занял место своего отца. При отсутствии сына в возрасте воина его ближайший родственник мужского пола должен исполнять обязанности погибшего вплоть до совершеннолетия его наследника. Если не считать этого досадного обстоятельства, мы имели полную свободу передвижения по городу, могли бродить где угодно, за исключением одного места, куда я и стремился попасть больше всего, - огромного шелкового шатра Великого хана, по иронии судьбы расположенного прямо напротив нашего скромного жилища. Елю Чуцай строго запретил мне пересекать площадь или предпринимать какие бы то ни было иные попытки встретиться с Угэдэем. Старый китаец все еще не отказался от мысли, что я могу оказаться одним из ассасинов или даже самим главой зловещей секты. Иезуитские обычаи китайского двора уже успели прочно укорениться среди монгольской знати, и я не мог сделать даже шага без ведома главного советника Великого хана. Но пока еще никто не запрещал мне заниматься поисками Аримана, и целыми днями Агла и я бродили по улочкам монгольской столицы в поисках Владыки Тьмы. Каракорум был столицей огромной империи, но для самих монголов он, по сути дела, оставался всего лишь очередным лагерем, просто несколько большим, чем предыдущий. Примитивные кочевники не могли понять разницы между временной стоянкой на несколько десятков семей и большим городом, где постоянно проживали десятки, а может быть, и сотни тысяч жителей. Санитарии как таковой вообще не существовало. Человеческие экскременты, навоз и отходы домашнего хозяйства просто выбрасывались на улицу, хорошо еще, если позади юрты. Воду доставляли на спинах рабов из реки, протекавшей поблизости, в которую во время дождя устремлялись сточные воды со всего города. О личной гигиене здесь тем более никто не имел понятия. Рано или поздно эпидемия тифа или какой-нибудь другой заразной болезни должна была опустошить столицу монголов. Оставалось только удивляться, что этого до сих пор не произошло. Шум повсюду стоял ужасный. Похоже, здесь просто никто не умел разговаривать нормальным тоном, а обязательно старался перекричать своего собеседника. Тяжело нагруженные повозки, которые обычно тащили несколько быков, едва могли разминуться на узких, кривых улочках. Проносившиеся то и дело всадники поднимали облака пыли. В случае дождя улицы превращались в бурные потоки, обычно смывавшие непрочные глинобитные хижины. Удивительно, но юрты кочевников и роскошные шатры местной знати лучше противостояли такого рода природным катаклизмам, нежели так называемые постоянные сооружения. После дождей в воздух поднимались огромные тучи москитов, которых в сухое время года сменяло не меньшее количество мух. Как ни странно, но никто из местных жителей, с которыми мне приходилось разговаривать, по-видимому, ничего не слышали об Аримане. Елю Чуцай при встрече со мной признал, что виделся с Владыкой Тьмы, после чего тот даже имел беседу с Угэдэем. Но и он ни единым словом не обмолвился о том, где мой враг находится в настоящий момент. Так что день за днем Агла и я в сопровождении двух неизменных спутников безрезультатно блуждали по улицам монгольской столицы, с трудом пробираясь сквозь густую толпу ее обитателей. Я заглядывал в каждую церковь, встречавшуюся на нашем пути, будь то маленькая хижина христианского проповедника или величественный буддийский храм. После примерно недели безуспешных поисков я наконец нашел то, что так долго искал, - небольшое приземистое строение с глухими стенами, построенное из серого камня и расположенное на самой окраине города. Лицо Аглы скривилось в пренебрежительной гримасе. - Давай поскорее уйдем отсюда, - предложила она. - Здесь нет ничего, кроме смрада и грязи. - И Аримана, - добавил я, указывая на маленькое здание. - Здесь? - Я уверен. Кому принадлежит этот храм? - спросил я, поворачиваясь к воинам. Они переглянулись и пожали плечами, давая тем самым понять, что не в состоянии ответить на мой вопрос. Возможно, им было приказано так или иначе помешать моей встрече с Ариманом, хотя не исключено, что они просто боялись вступать во владения Владыки Тьмы. Для меня последнее не имело особого значения. Не задавая больше бесполезных вопросов, я направился к низкой, широкой двери, которая вела внутрь здания. - Лучше сюда не ходить, - нерешительно заметил один из монголов. - Вы можете подождать меня снаружи, - огрызнулся я, не поворачивая головы. - Постойте, - крикнул он, загораживая мне дорогу. - Я так или иначе войду туда. Не пытайтесь остановить меня. Ему явно не понравилось мое намерение, но и в открытую бросить мне вызов он так и не решился. Слух о том, как я расправился с двумя напавшими на меня убийцами, давно распространился по монгольской столице. Для очистки совести он отправил своего напарника выяснить, существует ли у здания второй выход. Как и можно было ожидать, такового не оказалось. Удовлетворенный тем, что бежать нам не удастся, стражник отступил в сторону. - Если вам будет угрожать опасность, позовите меня! - крикнул он на прощание. - Обязательно, - ответила за меня Агла. Воин презрительно пропустил ее слова мимо ушей. Нам пришлось нагнуться, чтобы войти в низкую дверь. Внутри помещения было темно, как в могиле. Испуганная Агла жалась ко мне. - Я ничего не вижу, - прошептала она. Зато я видел все. Мои глаза моментально привыкли к темноте, и, хотя помещение по-прежнему было погружено в кромешную тьму, я разглядел каменный алтарь на слегка возвышавшейся над полом платформе и странные символы, выбитые на стене над ним. - Я давно поджидаю тебя, - донесся до меня зловещий шепот Аримана. Я мгновенно повернулся в сторону источника звука и увидел огромную, массивную фигуру в дальнем углу комнаты. - Подойди ко мне, - приказал он. - Девушка может оставаться там, где стоит. Я не причиню ей вреда. Агла, казалось, превратилась в мраморную статую. Она неподвижно стояла рядом со мной, все еще продолжая цепляться за мою руку, и напряженно вглядывалась в непроницаемую темноту. - Она не увидит и не услышит ничего, - предупредил меня Ариман. - Оставь ее и иди ко мне. Я осторожно освободил свою руку. Девушка была еще теплой и живой, хотя я не мог уловить ни ее дыхания, ни биения сердца. - Я просто ускорил ход времени для нас обоих, - объяснил Ариман. - Теперь мы сможем побеседовать совершенно свободно. Никто не подслушает нашего разговора и не помешает нам. Я сделал несколько шагов в его сторону. Каменные плиты под моими ногами казались по-прежнему массивными и реальными. Ариман выглядел таким же, каким я запомнил его. Темное, мощное тело и красные, полыхающие ненавистью глаза. - Когда ты вернешься к своей спутнице, она даже не заметит, что ты отсутствовал, - продолжал Ариман. - Сейчас для нее не существует времени. - Похоже, игра со временем ваше любимое занятие, - иронично заметил я. Владыка Тьмы стоял широко расставив ноги, уперевшись массивными кулаками в бедра. На нем была широкая, отороченная мехом мантия и высокие кожаные сапоги. Я не заметил у него никакого оружия, да и зачем оно ему при его силе? - Ты и сам неплохо порхаешь по времени, - заметил Ариман. - Как прошло твое путешествие из лагеря Хулагу до Каракорума? - Вам самому, надо полагать, не было нужды тащиться сюда с караваном верблюдов? На его широком мрачном лице появилось подобие улыбки. - Нет, я предпочитаю другие способы передвижения. К слову, я нахожусь в Каракоруме уже около трех месяцев. Здесь я играю роль священника новой религии, специально предназначенной для воинов. - Это вы подослали ко мне двух ассасинов? - Да, - не раздумывая, подтвердил он. - Я не надеялся, впрочем, что им удастся добиться успеха, но мне хотелось знать, обладаешь ли ты по-прежнему той силой, которую имел во время нашей последней встречи. - Когда ты попытался взорвать термоядерный реактор? Его густые черные брови удивленно поползли вверх. - Ядерный... ЧТО? Однако его замешательство продолжалось всего одно мгновение. - Ах да, конечно, - произнес он, переведя дыхание. - Ты двигаешься против потока времени, назад к Войне. Я следую его течению и поэтому до сих пор не достиг той точки вектора времени. Я тоже помнил о том, что мы путешествуем во времени в различных направлениях. Мы встречались и раньше, и нам предстояло встретиться снова. - Тебе удалось... убить меня тогда? - Голос Аримана зазвучал почти тревожно. - Нет, - ответил я честно. - Вы убили меня. Ариман не мог скрыть своего удовлетворения. - Тогда я еще успею выполнить свою миссию. - Уничтожить человечество? Он презрительно отмахнулся от меня. - Подумаешь, люди. Посмотри, чего достигли монголы. Обрати внимание, как они без зазрения совести убивают сотни тысяч себе подобных, а их помощники, считающие себя цивилизованными людьми, аплодируют им и пытаются извлечь выгоду из кровавой бойни. Кого интересуют люди? - Вам больше нравится ваш собственный план? Убивать нас миллиардами? - Я собираюсь исправить ошибку, совершенную пятьдесят тысяч лет назад, - рявкнул Ариман. - Погибнет одна форма жизни, останется другая. Мой народ будет жить, твой исчезнет. Умрет и ваш создатель, тот, кто называет себя Ормуздом. - Война произошла пятьдесят тысяч лет назад? - Всему свое время, - пообещал он насмешливо. - Там мы и встретимся. Иначе чего ради Ормузд создал тебя так, чтобы ты двигался от Конца к Войне? Да, только для того, чтобы оставить тебя в неведении. Я закрыл глаза, стараясь помешать новой лжи проникнуть в мое сознание. Сравнение Ормузда и Аримана было явно не в пользу последнего. Владыка Тьмы и бог Света - носитель Жизни и Истины. Ариман назвал его моим создателем и угрожал убить нас обоих. - Моя миссия - убить вас, - сказал я, открывая глаза. - Знаю. Но только убью тебя я. Убью с удовольствием, и так же легка, как ты раздавил бы каблуком надоедливое насекомое. - Так же просто, как вы убили ее? - Девчонку? - У нее было имя. Арета... так ее звали в двадцатом столетии. - Там я еще не успел побывать. - Побываете. И убьете ее. Даже если бы у меня не было других причин ненавидеть вас, одной вполне хватило бы. Он пренебрежительно передернул массивными плечами. - Ты можешь ненавидеть, можешь любить. Ормузд довольно удачно запрограммировал тебя. Я был совсем рядом с ним, и мне ничего не стоило бы схватить его за горло. Но мне уже довелось испытать на себе всю колоссальную мощь не по-человечески сильных рук его, и повторять опыт мне не хотелось. Я прекрасно понимал, что какой бы силой я сам ни обладал, он способен отбросить меня от себя так же легко, как обгоревшую спичку. - Монголы создали у себя неподходящие условия для поединков, - заметил Ариман, словно прочитав мои мысли. - У них существуют свои законы, и они умеют заставлять чужаков уважать их. - Я добьюсь аудиенции у Угэдэя и предупрежу его о ваших планах. Вам не удастся добиться успеха. Его безгубый рот искривился в пренебрежительной ухмылке. - Болван! Я уже добился полного успеха. И, кстати, помог мне в этом ты. - Что вы хотите этим сказать? Он снисходительно взглянул на меня красными глазами. - Интересно узнать, против каких моих намерений ты собираешься предостеречь Угэдэя? Ты полагаешь, что я явился сюда, чтобы убить его? - Разве вы не глава секты ассасинов? Его улыбка преобразилась в глумливую гримасу. - О нет, мой вечный противник. Я не Горный старец. Только люди убивают себе подобных ради денег. Владыка ассасинов такой же человек, как и ты. Он был когда-то другом Омара Хайяма, ставшего затем знаменитым астрономом. Ты, должно быть, слышал его имя? - Я знаю его как поэта, - резко ответил я. - Да, он любил побаловаться виршами, но дело сейчас не в этом. Не беспокойся, Хулагу раздавит осиное гнездо ассасинов после того, как возьмет Багдад, и уничтожит самый пышный цветок культуры ислама. - Вы упомянули, что уже успешно завершили свою миссию в Каракоруме и что я помог вам, - напомнил я. - Да, - подтвердил Ариман, и его лицо снова стало серьезным. - Иди сюда, я кое-что покажу тебе. Он повернулся ко мне спиной и подошел к массивной каменной стене. Еще полный свежих воспоминаний о своих подвигах в двадцатом столетии, я без колебаний последовал за ним. Я свободно прошел через стену, почувствовав еще раз, как холод пространства на мгновение пронизал мое тело. Мы оказались в дремучем лесу, в окружении могучих деревьев, чьи кроны слегка колыхались под порывами ночного ветра. Не говоря ни слова, Ариман пошел по тропинке, петлявшей среди молодого подлеска. Высоко над головой я мог видеть серп луны, плывущей среди кучевых облаков. Из темноты доносилось уханье совы и непрекращающаяся трескотня ночных насекомых. Мы вышли на опушку леса, к склону холма, круто спускавшегося к широкой, поросшей травой равнине. На всем обозримом пространстве перед нами были видны шатры, подле которых паслись стреноженные лошади. Погруженный в сон лагерь нисколько не напоминал походные биваки монголов. - Цвет европейского рыцарства, - прошептал Ариман, - собрался здесь под знаменем Белы [король Венгрии, правивший страной в середине XIII в.; потерпев несколько поражений в сражениях с войсками Бату-хана, лишился короны], короля Венгрии. - Где мы находимся? - На равнинах Венгрии, недалеко от Токая, известного винодельческого района. Там остановились на ночь монголы Субудая... Или, вернее, так думает король Бела... В тусклом свете луны мне удалось разглядеть часовых, стоявших на страже вокруг огромного лагеря, пересеченного небольшой рекой. Время близилось к утру, когда Ариман неожиданно схватил меня за плечи, прижимая к земле. Я начал было протестовать, но он тут же заставил меня замолчать, без лишних церемоний зажав мне ладонью рот. Я прислушался. Слева от меня послышалось тихое ржание лошади. Повернув голову, я заметил пару монгольских воинов, которые осторожно пробирались сквозь кусты, ведя на поводу низкорослых лошадей. За их спинами маячили многочисленные фигуры их товарищей. Оказавшись у кромки леса, они остановились и натянули луки в ожидании сигнала к атаке. Спустя несколько минут тысячи огненных стрел прочертили серое небо и обрушились на венгерский лагерь. Заполыхали шатры, испуганно заржали лошади. Боевой крик монголов прорезал утренний воздух, и лавина всадников с трех сторон обрушилась на охваченных паникой рыцарей короля Белы. Исход сражения был практически предрешен. Разумеется, застигнутые врасплох полусонные и безоружные европейские рыцари не сумели оказать серьезного сопротивления яростно атаковавшим монголам и не смогли ничего противопоставить воинскому искусству их знаменитого полководца. Очень скоро сражение перешло в настоящую резню. Кровопролитие продолжалось в течение всего утра. Надо отдать должное рыцарям - они сражались с упорством обреченных, у которых не оставалось надежды на спасение или милосердие. Воинам, чьи шатры находились по другую сторону реки, повезло несколько больше, но скоро и они один за другим пали под ударами кривых сабель монголов. При свете дня картина поля недавнего боя представляла собой ужасающее зрелище. - Здесь ты можешь оценить всю прелесть человеческой натуры, Орион, - злорадно произнес Ариман. - Что ты скажешь о том, с какой энергией и страстью они уничтожают себе подобных? Я ничего не ответил, да и что я мог ответить?! Вид пропитанной кровью земли, сплошь усеянной изуродованными трупами, говорил сам за себя. - Итак, я уже выиграл, - продолжал Ариман. - Благодаря тем сведениям, которые ты сообщил Субудаю, монголам удалось сокрушить европейскую цивилизацию. Дорога на Рейн открыта. Теперь они продолжат свой победный марш на запад, разрушая и грабя города и вырезая целые народы. Разумеется, остаются еще французы. В свое время под предводительством Карла Мартелла [майордом, а фактически некоронованный король Франции, в 732 г. в битве при Пуатье наголову разбил арабов (мавров) и заставил их отступить за Пиренеи] им удалось остановить нашествие мавров. Но Субудай разобьет и их, как сегодня разбил войска Белы и его союзников. Вся Европа и Азия от Тихого до Атлантического океана окажется под властью монголов. - Это и есть ваша цель? - угрюмо спросил я, стараясь не смотреть на несчастных, пострадавших в кровавой бойне. К сожалению, я не мог заткнуть себе и уши, чтобы не слышать криков и стонов умирающих людей. Могучая рука Аримана схватила меня за локоть. - Да, это моя цель, Орион. И теперь ничто и никто не может помешать мне. Ни тебе, ни самому Ормузду не остановить меня. Я на секунду прикрыл глаза, чтобы не видеть его торжествующего лица. Неожиданно его хватка ослабла, а крики и стоны умирающих растаяли где-то вдали. Когда я снова открыл глаза, то увидел Аглу, стоявшую рядом со мной. Мы были снова в помещении храма, в Каракоруме. Ариман в последний раз насмешливо улыбнулся мне и исчез в глубине темной стены. - Я ничего не вижу здесь, - пожаловалась Агла, снова обретая дыхание и продолжая цепляться за мою руку. - Зато я видел более чем достаточно. Куда больше, чем мне бы хотелось, - отозвался я, направляя ее к двери. - Через несколько недель, может быть даже раньше, в Каракорум придет весть о решающей победе Субудая. В городе начнутся пышные торжества, но сам полководец не будет отозван в столицу для поздравления и вручения ему награды. По словам Аримана, армия продолжит победное шествие на запад, чтобы уничтожить европейскую цивилизацию, подобно тому, как незадолго до того войска Хулагу растоптали сердце мусульманского мира. До монгольского нашествия Персия и земли, лежавшие между Тигром и Евфратом, были, пожалуй, наиболее населенными и цветущими на всей территории планеты. Ирригационные каналы, построенные еще во времена Гильгамеша, сделали Вавилон, а позднее Багдад центрами мировой цивилизации, что бы ни думали о себе высокомерные китайцы. Там, где проходили монголы, оставались только руины городов, пересохшие каналы и вытоптанные поля, на которых трудились жалкие остатки некогда могучих народов. Потребовались столетия, чтобы вернуть этим землям хотя бы часть их былого великолепия. Сейчас перед войсками Субудая лежала практически не защищенная Европа. Участь государств Ближнего Востока еще ожидала Польшу, Германию, Балканские страны. Может быть, Италии, защищенной Альпами, удастся избежать этой страшной судьбы, но я сомневался и в этом. Воинов, сумевших преодолеть Крышу Мира, скорее всего не остановят вершины, не сумевшие оградить Древний Рим от солдат Ганнибала. Италия и Греция, и другие цветы средиземноморской цивилизации также будут безжалостно растоптаны копытами монгольских коней. И в том, что произойдет эта трагедия, была прежде всего моя вина. Ариман имел право торжествовать. 16 Я попытался рассказать Агле о страшной опасности, нависшей над миром, но она просто не могла оценить всю сложность создавшейся ситуации. Несколько часов подряд мы просидели в нашей маленькой хижине, пока я рассказывал ей об Аримане и Ормузде, о других жизнях, в которых нам довелось встречаться, о титанической борьбе между силами Света и Тьмы, которая продолжалась уже много тысячелетий. - Ариман собирается уничтожить сам пространственно-временной континуум, - заключил я громко, словно разговор на повышенных тонах мог помочь ей лучше оценить всю важность моих слов. Агла терпеливо выслушала меня до конца, но боюсь, что это было единственным достижением, которым я мог похвастаться. Она добросовестно старалась понять меня. И хотя Агла сама жила в двадцатом столетии, возможно, и в других временах, она восприняла очень немногое из моих объяснений. В данной инкарнации она была не более чем простодушной дочерью тринадцатого столетия. - Ариман - черный колдун, - высказала она свою точку зрения, - и в его власти показать тебе прошлое и будущее. - Но он показал мне, что произошло только сегодня, - запротестовал я, - и не просто показал. Мы действительно были там, в тысячах миль отсюда. - Ты ни на секунду не покидал меня, - возразила она со слабой улыбкой. - Говорю тебе, все это произошло на самом деле. Просто время текло для нас с разной скоростью. Для тебя прошло одно мгновение, а я прожил почти двадцать часов на равнинах Венгрии. - Тебе это только показалось. Он великий волшебник, и в его власти заставить тебя поверить во все, что угодно. Мне не оставалось ничего другого, как согласиться с ней и прекратить бесполезный разговор. Этой ночью мы особенно увлеченно занимались любовью, так как оба опасались, что больше нам никогда не представится такой возможности. Я уснул только под утро. Мне приснился Ормузд, облаченный в золотые доспехи, верхом на золотом коне. Он ехал по тропинке по весеннему лесу. Ярко сияло солнце, и на голубом небе не было видно ни облачка. Но постепенно лес становился все гуще, а небо заволокли тяжелые тучи, закрывавшие солнце. Я уже знал, что должно произойти, и хотел крикнуть, чтобы предупредить Ормузда, но не мог издать ни звука. Мое тело и язык были парализованы, и я мог только наблюдать, как маленькие злобные рептилии выползли на тропинку перед конем Ормузда и, мгновенно преобразившись в монгольских воинов, набросились на него. Стащив бога Света и Истины с коня, они начали рубить его кривыми саблями. - Орион, помоги мне, - прозвучал в моих ушах далекий голос истекавшего кровью Ормузда. - Где ты, Орион? Спаси меня! Внезапно свет померк и могильный холод охватил мое тело. Я очутился в безжизненной и пугающей пустоте. И хотя я не мог этого видеть, я понимал, что в то же самое мгновение Земля и вместе с нею человечество прекратили свое существование. Я проснулся в холодном поту и присел на своей подстилке. Агла мирно спала рядом, безразличная ко всем катаклизмам мироздания. "Думай, Орион, думай, - приказал я себе. - Как ты можешь победить Аримана, если даже не понимаешь его замыслов?" Я закрыл глаза и попытался проанализировать известные мне факты. Ариман намеревался уничтожить связь времени и пространства, нарушить его континуум и тем самым потрясти основы вселенной. По его словам, некогда люди уничтожили его народ, и теперь он был готов сокрушить человечество, а тем самым победить и Ормузда, которого называл нашим создателем. Многого я не знал, а еще больше не понимал. Я раздраженно потряс головой, пытаясь сообразить, каким образом я могу добраться до Ормузда и попросить его сообщить мне дополнительную информацию. Впрочем, я подсознательно понимал, что любая подобная попытка заранее обречена на провал. Очевидно, Ормузд полагал, что я уже знаю достаточно для успешного осуществления своей миссии. Он направил меня в эту точку времени и пространства, не только воссоздав все мои прежние способности, но и позаботившись о том, чтобы я узнал монгольский язык. Более того, он послал со мной Аглу в образе простосердечной туземной девушки, очевидно, для того, чтобы она служила мне проводником в чуждом мне мире, посредником между мною и людьми тринадцатого столетия. Это и было ее истинным предназначением, точно так же, как назначение Ареты было пробудить мои воспоминания и направить меня на поиски Аримана. Очевидно также, что Угэдэй был ключом к разрешению всей проблемы. Когда монгольские воины схватили меня, я по какому-то наитию объявил им, что являюсь послом к Великому хану. Кто, кроме Ормузда, мог вложить мне в голову эту мысль? Так или иначе, но я был совершенно убежден, что теперь все зависело от моей личной встречи с Великим ханом. Когда лучи солнца пробились сквозь узкое оконце и осветили наше скромное жилище, я уже принял твердое решение немедленно встретиться с Елю Чуцаем и испросить для меня аудиенции у Великого хана. Агла отправилась вместе со мной. Одетая в традиционную одежду монгольской женщины, чувствительная к малейшим нюансам поведения своих соплеменников, она должна была послужить мне своеобразным компасом в этом мире, который без ее помощи я вряд ли мог бы понять. Но помимо этого, она была еще женщиной, которую я любил и не желал оставлять одну, чтобы в случае необходимости оградить ее от козней Аримана и других возможных опасностей. Нам потребовалась большая часть утра, чтобы убедить суровых стражей и приторно сладкоречивого китайского чиновника в необходимости моей срочной встречи с Главным советником Великого хана. В конце концов мы были допущены в маленький шатер, стоявший рядом с роскошным жилищем Угэдэя. Обстановка внутри шатра оказалась куда более роскошной, чем можно было предположить, глядя на него снаружи. Пол был сплошь покрыт великолепным персидским ковром, а вдоль стен стояли предметы традиционной китайской мебели, богато инкрустированные золотом и слоновой костью. Елю Чуцай появился из-за ширмы черного дерева, двигаясь, по обыкновению, грациозно и беззвучно, и уселся на мягкий стул у длинного стола, заваленного рукописями и картами. Улыбнувшись, он предложил нам присесть на два небольших стула, стоявших поблизости от его собственного. После обмена несколькими вежливыми, но ничего не значащими фразами он поинтересовался целью моего визита. - Чтобы просить вас помочь мне получить аудиенцию у Великого хана, - отвечал я. - Уверяю вас, это крайне важно. Несколько мгновений он молча играл волосами своей белой жидкой бородки. Опасаясь получить отказ, я решился на отчаянный шаг. Мобилизовав все свои гипнотические способности, я попытался внушить старому мандарину мысль о необходимости подобной встречи. Кажется, мои усилия увенчались успехом. Его тело слегка напряглось, и, подняв голову, он посмотрел мне прямо в глаза. На лице китайца мелькнуло легкое замешательство, которое постепенно сменилось пониманием моих намерений. - Я пытался защитить вас от ненужной опасности, - произнес он извиняющимся тоном. - Если вы встретитесь с Угэдэем и не сумеете убедить его в своей правоте, это будет означать для вас неминуемую смерть. - Опасность слишком велика, чтобы думать о сохранении собственной жизни, - возразил я. - Мне нужно увидеть его немедленно. Он послушно поднялся со своего места и снова исчез за ширмой. Я повернулся к Агле и улыбнулся. - Ты заставил его исполнить свою волю, - произнесла она с неодобрением. - Я убедил его в необходимости этой встречи, - возразил я. Агла подняла руку, чтобы убрать прядь волос, упавшую ей на лоб, и в то же мгновение электрическая искра проскочила у нее между пальцами. - Ты тоже волшебник, - прошептала она с благоговейным страхом. - Почему же ты сразу не сказал мне об этом? - Я уже говорил тебе, что это не так. - Это неправда. Ты такой же, как Ариман, и обладаешь огромной силой. Мне следовало догадаться об этом раньше, когда я увидела, как быстро зарубцевались твои раны. - Моя сила велика, но я использую ее только ради добра, - возразил я. - И она не имеет ничего общего с колдовством. - Ты даже не понимаешь, насколько велика твоя сила, - вздохнула она. - Страшно подумать, что ты сделал с господином Чуцаем. Не надо больше меня обманывать... это бесполезно... теперь я знаю всю меру твоей власти над людьми. Я попытался отвлечь ее внимание от моей уловки с гипнозом, но Аглу было невозможно обмануть. - Ты не должен позволить Угэдэю или его советникам догадаться о своем могуществе. Все они суеверные люди и из страха убьют тебя. - Но они не стали убивать Аримана, - запротестовал я. - Только потому, что он предсказал им победу. Я слышала, что женщины в Каракоруме говорят об Аримане. Все боятся его темной силы, но еще больше боятся вызвать его недовольство. Монголы опасаются, что в таком случае он может предсказать поражение их армии. Эти глупцы искренне верят, что пророчества Аримана могут привести их к победе или поражению. - Разве подобная убежденность не грозила ему еще большей опасностью? Не лучше ли монголам просто перерезать ему горло и навсегда избавиться от него? Она отрицательно покачала головой, в результате чего прядь волос снова упала ей на лоб. Агла вернула ее на прежнее место, но на этот раз без всяких дополнительных эффектов. - Ариман очень умен, - пояснила она. - Я слышала, он появился в Каракоруме как проповедник новой религии. Религии воинов. Монголы не убивают священников. Они с одинаковой терпимостью относятся ко всем верованиям. Поэтому, хотя все они и боялись Аримана, Великий хан приказал не причинять ему вреда, пока сбываются его пророчества о победах монголов. "Да, он умен, - подумал я, - куда умнее меня, и прекрасно разбирается в психологии монголов". - Кроме того, - продолжала Агла уже более спокойно, - монголы не проливают кровь важных людей. - Что? Как тогда понять... - Ясса запрещает проливать кровь, хотя и не отрицает необходимости убийства. Я сидел на жестком деревянном стуле, пытаясь переварить то, что рассказала мне Агла. Против моей воли передо мной встало улыбающееся лицо Аримана. Лично я не возлагал особых надежд на справедливость Яссы, да и не питал особых иллюзий относительно важности моей персоны. Мои размышления прервало возвращение Елю Чуцая. - Все устроено, - произнес он устало. - Великий хан примет вас сегодня вечером, сразу после ужина, но вам придется прийти одному. Я бросил вопросительный взгляд на Аглу. - Великий хан, - объяснил Елю Чуцай, - не станет уважать мужчину, если тот появится перед ним в сопровождении женщины. Таковы обычаи монголов, и в этом нет ничего оскорбительного ни для кого из вас. - Я нисколько не оскорблена, - возразила Агла, - просто я опасаюсь, что Орион может оказаться в затруднительном положении, плохо зная традиции и образ мыслей монголов. - Я буду рядом с ним, чтобы направлять его, - пообещал Елю Чуцай. - Ваш друг и без того находится в сложном положении. Так что не стоит вызывать неудовольствие Великого хана, появившись перед ним рядом с женщиной, имеющей репутацию лекарки и, более того, колдуньи... Он замолчал, давая мне возможность обдумать его слова. - Я понимаю, - сказал я, - но тут же, вспомнив судьбу Ареты, поспешил добавить: - Я прошу вас приставить к ней охрану на время моего отсутствия. Ариман или кто-то другой может попытаться заставить меня отказаться от моих планов, угрожая причинить вред Агле. Елю Чуцай слегка наклонил голову в знак согласия. - Это будет сделано. Вы оба находитесь под моей защитой, пока не замышляете ничего дурного. Кроме того, что касается вас, Орион, Великому хану известно о письме Субудая, рекомендовавшего вас. - Я высоко ценю великодушие Субудая, - сказал я, улыбаясь, - но еще более я благодарен вам, мой господин Чуцай. Мои слова польстили ему. - Запомните, любой щит хорош ровно настолько, насколько сильна рука, держащая его, - предостерег он. - У вас есть могущественный враг здесь, в Каракоруме. Так что будьте осторожны. - Благодарю вас, мой господин. Я запомню ваши слова. Во второй половине того же дня, когда Агла нервно металась по нашей хижине, а я пытался сконцентрировать свои мысли на том, что сказать Угэдэю, слуга принес мне новую одежду, в которой я должен был появиться перед лицом Великого хана. Подарок от Елю Чуцая. Агла была восхищена. - Ты выглядишь в ней как хан. Прекрасный, могучий хан. Я улыбнулся ей, хотя движение лицевых мускулов и причинило ощутимую боль моему свежевыбритому лицу. Бритье при помощи каменного ножа и без горячей воды серьезное испытание для кого угодно. От удовольствия Агла раскраснелась, как маленькая девочка, но все-таки не могла скрыть от меня все усиливавшегося беспокойства. Мы оба хорошо знали, что посетители шатра Великого хана иногда возвращались домой, отягощенные золотом, рабами и даже лошадьми, но не менее часто их уносили оттуда мертвыми, после того как расплавленное серебро заливалось им в уши. - Ты должен быть очень осторожным, - в который раз предупреждала меня Агла, глядя на меня грустными, испуганными глазами. - Обещаю, что в точности выполню все твои наставления. - Прислушивайся к словам Елю Чуцая. И ни в коем случае не показывай им свою силу, иначе ты просто испугаешь их. - Как ты думаешь, Ариман тоже будет присутствовать? Ее огромные серые глаза еще больше расширились от страха. - Не знаю. Может быть. Раздался повелительный стук в дверь. - В независимости от того, будет он там или нет, мне пора идти, - сказал я, - пришли охранники, чтобы отвести меня в шатер Великого хана. - Как бы я хотела пойти с тобой, - прошептала Агла, обнимая меня. - Все будет хорошо, - пообещал я. Поцеловав ее на прощание, я открыл дверь. Четверо воинов из личной охраны Великого хана стояли на пороге. Еще раз улыбнувшись Агле, я последовал за стражниками. Когда я в последний раз оглянулся назад, она еще стояла на пороге, наблюдая, как мы медленно пересекали площадь. Я прошел между двумя кострами и терпеливо постоял перед входом в шатер, пока воины обыскивали меня. Надо сказать, свое дело они знали. От их взгляда, наверное, не ускользнула бы и булавка, окажись таковая при мне. Наконец мне было разрешено войти в шатер. Четверо воинов, двое впереди, двое сзади, сопровождали меня. Так встречали либо почетных гостей, либо особо опасных пленников. Очевидно, Угэдэй и его советники так окончательно и не решили, к какому сорту людей меня следует отнести. Шатер был огромен. Такого мне еще не приходилось видеть. Персидские и китайские ковры устилали пол. Гобелены и шелковые ткани закрывали войлочные стены. Сбоку от входа находился длинный серебряный стол, заставленный сосудами с кобыльим молоком, блюдами с фруктами, мясом и солью - символ гостеприимства у кочевников. По всему периметру шатра, на расстоянии примерно шага один от другого, стояли личные телохранители Великого хана. В глубине на невысоком помосте под балдахином сидел сам Угэдэй, Великий хан монголов. Слева от него разместились шесть молодых, блиставших красотой любимых жен Кагана, а справа человек двенадцать высших военачальников и чиновников империи, среди которых находился и Елю Чуцай. Одетый в роскошный голубой халат, расшитый золотом, он стоял рядом с троном Угэдэя, чуть позади него. Аримана среди них не было. Это показалось мне хорошим знаком. Все сидели тесным полукругом на коврах и шелковых подушках. Один Угэдэй сидел выше других на золотом троне, вывезенном еще его отцом из дворца китайского императора. Это был плотный, коренастый человек лет пятидесяти, с открытым круглым лицом. В правой руке он держал золотой кубок, инкрустированный драгоценными камнями. За его спиной стоял мальчик-китаец с золотым кувшином, полным вина. Воины остановились, не доходя трех шагов до помоста. Следуя избранной мной роли посла, я не собирался падать ниц перед Угэдэем и ограничился лишь низким поклоном. - Великий хан, - произнес Елю Чуцай, - этот человек и есть Орион, посол из страны, лежащей далеко на западе, от которой нас отделяют горы, равнины и Великое море. Угэдэй махнул рукой, и мальчик с кувшином торопливо наполнил его кубок. Великий хан сделал большой глоток, облизал губы и бросил на меня любопытный взгляд. Осмотрев меня с ног до головы, он неожиданно оглушительно рассмеялся. - Вы только посмотрите, - воскликнул он, указывая на меня пальцем, - да на нем нет сапог. 17 Немедленно все монголы, находившиеся в шатре, присоединились к смеху своего повелителя. Не смеялся один Елю Чуцай, чье обычно невозмутимое лицо выглядело на этот раз смущенным и расстроенным. На мне все еще оставались мои старые, изношенные сандалии, выглядевшие в глазах монголов совершенно нелепыми в сочетании с роскошной экипировкой, которую прислал мне старый мандарин. Разумеется, его подарок включал и кожаные сапоги, но они, по обыкновению, оказались слишком малы для меня. Правда, и вся остальная одежда была мне маловата, но путем различных ухищрений мне удалось кое-как напялить ее на себя. С сапогами этот номер не прошел. Угэдэй едва не зашелся от смеха. Остальные придворные, в меру своих способностей, старались не отстать от своего властелина. У меня закралась крамольная мысль, что Великий хан был уже достаточно пьян еще до того, как я появился на пороге шатра, этот факт и послужил единственной причиной столь неудержимого приступа веселья. Со своей стороны я не видел ничего смешного в том, что произошло. - Никогда мне еще не приходилось видеть колдуна в столь странной обуви, - все еще давясь от смеха, смог наконец произнести Угэдэй. Это замечание Великого хана вызвало новый взрыв общего смеха, который затянулся на несколько минут. Несмотря на смущение, я почувствовал и известное облегчение. По-видимому, Великий хан был не склонен серьезно воспринимать возводимые против меня обвинения. Люди редко смеются до упаду, глядя на возможного убийцу или злого демона. Наконец Угэдэй более или менее успокоился, и в шатре вновь воцарился относительный порядок. Телохранители, веселившиеся вместе с придворными, снова замерли. Елю Чуцай продолжал бесстрастно смотреть в пространство мимо меня. - Бейбарс, - крикнул Угэдэй после того, как в очередной раз приложился к кубку с вином. Молодой человек поднялся с ковра и почтительно поклонился Великому хану. - Бейбарс, найди хорошего сапожника и распорядись, чтобы он сделал приличные сапоги для нашего гостя. - Слушаюсь, дядя. - Ну а теперь, человек с запада, подойди поближе и раздели со мной кубок доброго вина. Твой народ пьет вино, не так ли? Мгновенно несколько рабов выскочили из-за спинки трона. Меня усадили справа от Великого хана, и в моей руке оказался драгоценный кубок, наполненный густым красным вином. - Ширазское вино, - пояснил Угэдэй. - Привозится из страны, лежащей неподалеку от того места, где ты встретил моего племянника Хулагу. - Редкий букет, - заметил я, поднимая кубок за здоровье Великого хана. - Даже в моей далекой стране вино Шира ценится очень высоко. Я счел излишним уточнять, что был знаком с этим благородным напитком исключительно по книге стихов "Рубай" Омара Хайяма. - Меня предупреждали, что я должен опасаться тебя, - лениво, почти безразлично произнес Угэдэй. - Мне говорили, что ты могучий волшебник и к тому же еще и ассасин. - Я всего лишь человек, мой повелитель. Посол из отдаленной страны. Не волшебник и не ассасин. Я не ношу оружия... - Такому, как ты, оно и ни к чему, - прервал меня Угэдэй. - Ты убиваешь вооруженных воинов голыми руками и ловишь стрелы зубами. - Он неожиданно улыбнулся. - Во всяком случае, так мне рассказывали. - Я защищаюсь, как умею, великий повелитель. Но поверь мне, если воин выпустит в меня стрелу, шансов остаться в живых у меня ничуть не больше, чем у любого другого человека. - Мне говорили иное... Я перевел дыхание, мысленно прикидывая, насколько мне можно доверять чувству юмора Угэдэя. - Мой повелитель, - произнес я, тщательно взвешивая слова. - За свою жизнь вы наверняка слышали больше необычайных историй, чем все остальные, здесь присутствующие, вместе взятые. Кому, как не вам, знать, как мало остается от истины, когда она пересказывается много раз. Я угадал. Он рассмеялся. - Еще бы! Моя собственная доблесть в битвах растет день ото дня с тех пор, как я сижу на этом троне. Армии, которые я разбил, возрастают в численности столь же быстро, не говоря уже о врагах, которых якобы я поразил собственной рукой. Им уже вообще нет числа. - Мой повелитель, - сказал один из монголов, сидевший через несколько человек от меня, - не следует полагаться лишь на слова чужеземца. Позволь нам испытать его. У говорившего был недоверчивый взгляд, характерный для людей определенной профессии. Не знаю, существовала ли у Угэдэя собственная служба безопасности, но, если она существовала, этот человек вполне мог быть ее шефом. - Что ты предлагаешь, Кассар? - лениво поинтересовался Угэдэй. - Пусть чужеземец станет там, - монгол взмахом руки указал на открытое место посредине шатра, - а твои телохранители выпустят в него несколько стрел. Только тогда мы доподлинно узнаем, что к чему. Прежде чем ответить, Угэдэй пару минут задумчиво изучал пальцы собственных рук. - Но если все эти истории сплошной вздор, мы убьем посла, Кассар. - Мертвый посол лучше, чем живой колдун, - проворчал монгол. - Дадим ему саблю, и пусть он сразится с Чамукой, - предложил другой монгол. - Это будет и справедливо, и интересно. - Пусть поборется с кем-нибудь, - подал голос третий придворный. Угэдэй выслушал все три предложения, продолжая медленно прихлебывать вино. Елю Чуцай, серьезный и безучастный ко всему, не сказал ни слова. Я понимал, что, если будут выбраны первые два испытания, мне придется защищаться. Тогда монголы поймут, что в историях, ходивших обо мне, было не так уж много преувеличений. В этом отношении третье предложение представлялось мне более предпочтительным, хотя я узнал, что даже товарищеские поединки монголов нередко заканчивались смертью. Я заметил, что, поднеся кубок к губам, Угэдэй бросил на меня внимательный взгляд. Вероятно, тогда я впервые задумался над тем, что его показное пьянство являлось своеобразным приемом, которым он пользовался, чтобы оценить ситуацию и выиграть время для принятия правильного решения. Опустив кубок на ковер, Угэдэй поднял правую руку. В шатре мгновенно наступила тишина. - Ясса учит нас быть гостеприимными с чужестранцами, которые приходят к нам в лагерь, - произнес Угэдэй голосом, вдруг ставшим необыкновенно звучным и твердым. - Этот человек - посол из далекой страны. Он не может быть подвергнут испытанию, словно жеребенок-однолеток или только что выкованная сабля. - Но Ариман предупреждал нас... - начал было Кассар, даже не пытаясь скрыть недовольство. - Я сказал свое слово, - произнес Угэдэй голосом, не допускавшим возражений. Его слова положили конец дискуссии. Великий хан откинулся на спинку трона. Он бросил взгляд на кубок, стоявший на ковре, но не прикоснулся к нему. Легким кивком головы указав в сторону женщин, сидевших слева от него, он снова обратился ко мне: - Я слышал, с тобой живет женщина, лекарка. Доволен ли ты ею? Может быть, хочешь иметь другую? Достаточно ли у тебя слуг, чтобы удовлетворить твои нужды? - Я вполне доволен своим положением, о мой великодушный повелитель, - поспешно ответил я. Он на секунду прикрыл глаза, словно волна боли внезапно прокатилась по его телу. - Ты посол из западных земель, - продолжал он, вновь открывая глаза. - В послании Субудая говорится, что ты многое знаешь о странах, лежащих позади черноземных равнин. Какова цель твоего прибытия ко мне? Неплохой вопрос, особенно если знать, как на него ответить. Я понимал, что с моей стороны было бы весьма неосторожно попытаться настроить Угэдэя против Аримана, не имея весомых доказательств своей правоты. Елю Чуцай не зря предупреждал меня, что в тех случаях, когда монголы не могли или не хотели докопаться до истины, они обычно выбирали простейший способ решения проблемы - казнили обоих спорщиков. Пришла моя очередь изучать глаза Угэдэя. Я нашел в них боль, понимание и, наконец, то, что меньше всего ожидал увидеть, - доброжелательность. Этот человек без колебаний мог приказать сжечь города целой страны и поголовно вырезать их население, интуитивно или из чувства противоречия, не желая прислушиваться к мнению своих советников, решил, что я не представляю для него угрозы. Опять же, по той или иной причине, он доверял или, по крайней мере, хотел доверять мне. Но даже если я ошибался в своих оценках, он, во всяком случае, не был тем пьяным глупцом, каким обрисовал мне его Елю Чуцай. - Мой повелитель, Великий хан, - произнес я, понижая голос. - Не могли бы мы поговорить так, чтобы другие нас не услышали? То, что я хочу вам сказать, не предназначено для посторонних ушей. Несколько секунд он обдумывал мои слова, затем кивнул в знак согласия. - Позднее. Я пошлю за тобой. Затем, повысив голос, чтобы все присутствующие могли его слышать, он задал мне следующий вопрос: - Как тебе удалось пересечь Тянь-Шань в этих сандалиях? Этот вопрос вызвал новый взрыв веселья у монголов, за которым последовало еще несколько, по мере того как я в деталях описывал мои злоключения на пути от Персии до Каракорума. Наступила уже ночь, но они продолжали задавать мне вопросы о моей стране и о море, которое отделяло ее от Европы. Я описал им Атлантический океан как бурное, опасное для плавания море, бездну, непреодолимую для монгольской конницы, что, кстати, вполне соответствовало действительности. - Тогда как ты сам пересек его? С помощью колдовства? Наступила абсолютная тишина. Даже во взгляде Великого хана я заметил неожиданную настороженность. Я позволил им завлечь себя в ловушку. - Конечно нет, - возразил я, лихорадочно пытаясь найти удовлетворительный ответ. - Вы видели китайский флот, не так ли? - спросил я. Некоторые из присутствующих утвердительно кивнули. Как я успел заметить, Кассар не входил в их число. - Подобные суда могут пересечь океан, если им повезет и они не попадут в полосу штормов. Про себя я подумал о викингах, сумевших достичь Исландии, Гренландии и даже Лабрадора в открытых драккарах, но предпочел не развивать эту тему. - Тогда почему мы не можем пересечь океан? - крикнул Кассар. - Небольшое количество воинов, вероятно, сможет, - согласился я. - Но чтобы переправить целую армию, потребуются сотни судов. Многие из них погибнут, другие будут поглощены водоворотами или чудовищами, поднимающимися из морских глубин. Про себя я вознес молитву Господу, чтобы эти мои слова случайно не достигли Испании и не помешали Колумбу совершить его историческое открытие. - В результате армия потеряет столько людей, что окажется совершенно небоеспособной при первом же столкновении с противником. - Мой племянник Кубилай мечтает направить армию для покорения Японии, - сказал Угэдэй, нахмурившись. - Можешь ли ты предсказать, чем закончится его затея? Я заколебался, не желая попасть в новую ловушку. - Я не предсказываю будущее, Великий хан. Я посол, а не пророк. Угэдэй недовольно нахмурился. Вероятно, ему хотелось бы получить более определенный ответ, но у меня не было желания оказаться замешанным в дворцовые интриги. Наша беседа затянулась почти до рассвета. Лишь тогда, когда даже не принимавший в ней участия Елю Чуцай начал выказывать признаки утомления, Угэдэй хлопнул в ладоши и объявил, что отправляется спать. Придворные вместе со мной поднялись со своих мест и, поклонившись Великому хану, двинулись в выходу. Я заметил, что трое из присутствовавших женщин последовали за Угэдэем в его личные апартаменты. Так или иначе, но мне не удалось пройти и половины пути между шатром Угэдэя и нашей хижиной, когда посланный мне вдогонку воин объявил, что Великий хан требует меня к себе. Я и сопровождавшие меня стражники сделали поворот кругом и последовали за посланником в личные покои Угэдэя. Он сидел на лежанке настолько высокой, что его ноги не доставали до пола. Шатер освещался всего несколькими свечами. Никаких женщин не было и в помине. Посыльный остановился при входе и низко поклонился. Я последовал его примеру. - Человек с запада, - сказал Угэдэй, - я хочу, чтобы ты знал, что шесть вооруженных воинов моей личной гвардии находятся в шатре. Все они мои личные телохранители и готовы без колебаний отдать за меня свою жизнь. Кроме того, они глухи и немы, так что никто не узнает о нашей встрече. Но при первых признаках угрозы они убьют тебя, не раздумывая ни секунды. - Великий хан, ваша мудрость столь же высока, как и ваше положение среди людей. - Ты говоришь, как настоящий посол, - усмехнулся Угэдэй. Отпустив гонца, он указал мне нас стул, стоявший рядом с его ложем. - Садись, посол, - предложил он. - Теперь расскажи мне о послании, которое ты принес лично для меня, человек с запада. - Мой повелитель, истина в том, что я послан сюда, чтобы убить человека, известного тебе под именем Ариман. - Значит, ты не посол. - Я все-таки посол, Великий хан. Я принес послание из далекой страны, послание, которое объяснит вам мою цель. Оно содержит ключ к будущему великой империи, созданной Великим Потрясателем Вселенной и вами. - Были еще и мои братья, - проворчал он. - Они тоже неплохо потрудились. Куда лучше, чем я, если говорить правду. - Великий хан, - продолжал я, - я не только пришел из страны, лежащей невообразимо далеко отсюда. Мне пришлось преодолеть семь столетий, чтобы увидеть вас. Я человек из будущего. Должен сказать, что и семь столетий спустя имя твоего священного отца будет пользоваться огромным уважением среди людей. Монгольская империя так и останется самым большим государством, когда-либо существовавшим на Земле. Он даже не моргнул глазом, услышав мои слова о возможности путешествия во времени. - А будет ли еще существовать наша империя в те далекие времена? - В определенном смысле да. Благодаря вашей империи возникнут новые нации. Китай станет могучим государством, поскольку именно усилия монголов помогли объединить ранее раздробленные домены севера и юга. На западе возникнет великая Российская империя, в состав которой войдут земли русских княжеств, Сибири и даже Хорезма [в оригинале: Московия, земли казаков, черноземные степи и Хорезм]. - А сами монголы? - спросил Угэдэй с беспокойством. - Что станет с самими монголами? Вопрос поставил меня в тупик. Не мог же я ему ответить, что страна его потомков станет бесправным придатком Советского Союза. - Монголы вернутся в родные степи, где, сохранив традиционный уклад предков, будут жить в мире и покое. У них больше не останется врагов. Его голова внезапно дернулась, и он издал едва различимый звук, похожий на стон. Мне трудно было понять, чем была вызвана такая реакция - моими словами или неожиданным приступом боли. - Монголы будут жить в мире, - прошептал он, как бы разговаривая сам с собой. - Наконец-то! Уже не сомневаясь в том, что хотелось услышать Великому хану, я продолжал более уверенно: - Не будет больше войн между отдельными племенами Гоби и кровавых распрей между родами. Монголы будут продолжать жить по законам Священного Правителя. Его Яссы. Угэдэй счастливо улыбнулся. - Отлично! Я доволен. Оставалось решить, что мне еще следует рассказать, прежде чем вернуться к вопросу об Аримане. - Тебя удивляет, почему я так обрадовался твоим словам о будущем мире? - спросил Угэдэй. - Ты недоумеваешь, почему неожиданно Великий хан народа-воина не мечтает о новых завоеваниях? - Но ваши братья и сыновья... - Да, они еще продолжают свои походы. Пока впереди лежит земля, на которой растет трава, дающая пищу для монгольского коня, они будут сражаться, чтобы покорить ее. Угэдэй тяжело вздохнул. - Всю мою жизнь я провел в войнах. Почему, ты думаешь, я не захотел проводить испытание твоей силы минувшим вечером? - Возможно, потому, что на мне не было сапог, - ответил я, улыбаясь. - Нет, Орион, - усмехнулся он. - Просто я слишком часто в моей жизни слышал пение стрел, участвовал в слишком многих сражениях, а о поединках борцов, которые мне приходилось наблюдать, и говорить не приходится. Я мечтаю о мире, Орион. На земле и без войн более чем достаточно страданий и боли. - Мудрые люди предпочитают мир войне, - вставил я. - В таком случае они еще более редки в этом мире, чем деревья в пустыне Гоби. - Всему свое время, Великий хан. - Много лет пройдет, после того как я отойду к моим предкам, прежде чем сбудется твое пророчество, Орион. В его словах не было горечи - просто констатация очевидного факта. - Мой повелитель... - начал было я. - Ты хочешь поговорить со мной о твоем враге Аримане? Какая тень пролегла между вами? Кровная месть? Ссора между вашими родами? - Можно сказать и так. У него дурные мысли, Великий хан. Он враг не только мне, но и вам. - Он хорошо послужил мне за время своего пребывания в Каракоруме. Воины боятся его, но им нравятся его пророчества о новых победах. - Великий хан, но это совсем нетрудно - предсказать новую победу для монголов. До сих пор они не знали поражений. Усталое лицо Угэдэя на мгновение озарилось улыбкой. - Ты прав, Орион. Но тем не менее даже мои полководцы не прочь послушать пророчества о грядущих победах. Это вселяет в них уверенность в своих силах. Ариман помогал и мне, только в другом смысле. Кстати, он уже на пути сюда и должен прибыть с минуты на минуту. - Сюда? К вам в шатер? - Я призываю его к себе почти каждую ночь. У него есть снадобье, которое помогает мне заснуть лучше, чем вино Шираза. Я не знал, что и подумать, пытаясь переварить новую для меня информацию. - Будет лучше, если ты не встретишься с ним. При первом угрожающем движении мои телохранители убьют вас обоих. Этими словами Угэдэй вежливо давал понять, что мне следует немедленно удалиться. Поклонившись Великому хану, я направился к выходу. 18 Я так и не смог заснуть в эту ночь, хотя говорить о ночи как таковой, собственно, и не приходилось. Небо на востоке уже начало светлеть, когда я добрался до дверей нашей хижины. Агла не спала, поджидая меня. Я успел в деталях пересказать ей большинство событий минувшей ночи, пока наконец, сломленная усталостью, она не задремала, положив голову мне на плечо. Я продолжал лежать с широко открытыми глазами, размышляя о том, каким должен быть мой следующий шаг. Итак, мое появление здесь, в эпоху монгольского нашествия, в самом центре событий, было вполне оправданным и закономерным. Судьба мира решалась сейчас в Каракоруме. И Ариман был здесь, готовый привести в действие свой план уничтожения человечества. Он каждую ночь посещал Угэдэя, чтобы дать ему некий напиток, помогавший Великому хану спокойно спать. Что это могло быть? Лекарство? Вино? Медленно действующий яд? Почему Угэдэй не мог заснуть без снотворного? Может быть, его терзали угрызения совести? Он признался мне, что устал от войн и бесконечного кровопролития, но, по иронии судьбы, вынужден продолжать непрерывные захватнические войны, чтобы предотвратить междоусобицу между самими монголами. По крайней мере, именно так выглядела политика Великого хана в интерпретации Елю Чуцая. Я раздраженно потряс головой. Парадоксальность ситуации угнетала меня. Угэдэй, уже имея в своем распоряжении все богатства Азии, жаждал мира, а его братья и племянники продолжали сеять смерть и разрушения на равнинах Европы, Китая и Ближнего Востока. Как эти знакомые мне из истории события могли сказаться на пространственно-временном континууме? Что замышлял Ариман? Как я мог помешать ему, если не имел ни малейшего представления о его подлинных замыслах? Конечно, у меня в запасе оставался самый простой способ разрешения проблемы. Надо убить Аримана. Подстеречь моего противника в его каменном храме и перерезать ему горло. Убить его, как он убил Арету, безжалостно и без колебаний. Но может быть, этого как раз и добивался Ариман? Он не скрывал от меня своего местопребывания. До сих пор, если не считать неудачной попытки покушения на мою жизнь, он не стремился причинить вреда ни Агле, ни мне. Он выжидал, не делая секрета из своих регулярных визитов к Угэдэю. Не исключено, что именно его насильственная смерть могла дать толчок к роковой последовательности событий, которые в конечном счете и должны были привести к реализации его зловещих планов. Я чувствовал себя пешкой в великой игре двух могучих противоборствующих сил, суть которой я не понимал. Не оставалось ничего другого, как последовать примеру Аримана и выжидать, пока мне не удастся узнать чуть больше о замыслах моего грозного соперника. Мои размышления были прерваны настойчивым стуком. - Кто это может быть? - спросила Агла, приподнимаясь на постели. Набросив одежду, я подошел к порогу. Испуганная Агла снова забилась под одеяло. Отогнув кожаную занавеску, я увидел старого монгола в грязной, поношенной одежде. - Крепко же вы спите, - сварливо проворчал он. - Так или иначе, сейчас я уже не сплю, - резонно возразил я. - Пир, наверное, затянулся до утра, - продолжал брюзжать старик, - а в результате простым людям приходится вставать ни свет ни заря, хотя у них и своих забот хватает. - Кто вы такой, черт побери? - не выдержал я. - Сапожник, кто же еще. А вы кого ждали - самого Великого хана? - Он протиснулся мимо меня в хижину, не спрашивая разрешения. - Посыльный Бейбарса приказал мне немедленно явиться к вам, чтобы сшить пару сапог. Как вам это нравится? Как будто у меня нет других дел. Но кого это волнует? Повеление самого Великого хана! Кому охота рисковать своей головой? Приходится подчиняться, нравится вам это или нет. Так что придется потерпеть и вам. Сапоги должны быть готовы уже сегодня к вечеру. Он уселся на пол хижины и, все еще продолжая бурчать себе под нос, начал раскладывать перед собой инструменты и куски кожи. Несмотря на несносный характер, он оказался настоящим мастером своего дела. В результате к концу дня у меня появилась великолепная пара сапог, но, право, за все время моего пребывания среди монголов я не встречал худшего тирана, чем этот сапожник. С этого дня я почти ежедневно бывал в шатре Великого хана. Угэдэю нравилось мое общество, и наши встречи становились все более частыми. Однажды он пригласил меня совершить с ним поездку верхом по окрестностям Каракорума. - Вот это и есть настоящий дом монголов, - сказал он, когда мы оказались посреди бескрайней степи, на которой паслись бесчисленные табуны лошадей и стада баранов. Глядя на его счастливое лицо, я не мог усомниться в искренности его слов. - Монгол без лошади - уже не монгол, - продолжал Угэдэй, выпрямляясь в седле и с наслаждением вдыхая чистый, сухой воздух. Наши совместные поездки скоро стали регулярными. Первое время Угэдэй еще брал с собой нескольких телохранителей, но уже после двух-трех вылазок за город он отказался и от этой меры предосторожности. С каждым днем он все больше доверял мне, и я отвечал ему полной взаимностью. Он любил слушать мои рассказы о народах и государствах Европы, об истории великих империй прошлого и их правителях. Особенно его занимал Древний Рим, и он был искренне огорчен, когда узнал, что коррупция, падение нравов в итоге погубили Римскую империю. - У нас не могут появиться свои Тиберии или Калигулы, - заметил он. - Наши орхоны не чета римским патрициям. Раболепие не в характере монголов. Со своей стороны Агла умоляла меня не слишком доверять дружбе Великого хана. - Ты играешь с огнем, - предупреждала она меня. - Ничем хорошим это не кончится. Рано или поздно Ариман натравит его на тебя, либо он сам напьется и забудет все ваши доверительные беседы. - Это не в его характере, - пытался защищаться я. - Он Великий хан, - настаивала она, поднимая на меня свои бездонные серые глаза, - от одного слова которого зависит жизнь и смерть миллионов людей. Что для него значит жизнь отдельного человека, твоя или моя? Я хотел объяснить ей, что она ошибается, но, заглянув в ее обеспокоенные глаза, полные любви ко мне, запнулся на полуслове и смог только невнятно пробормотать: - Думаю, что ты все-таки ошибаешься. Каждый из нас остался при своем мнении. Время шло, а я все еще находился в неведении относительно замыслов Аримана. В середине лета пришла весть о победе Субудая над армиями короля Белы, а несколько недель спустя в Каракорум начали прибывать караваны верблюдов, груженные оружием и драгоценностями, военной добычей из Венгрии и Польши. За все это время я ни разу не видел Аримана. Можно было подумать, что мы и существуем с ним в двух параллельных измерениях. Оба мы жили в Каракоруме, регулярно появлялись при дворе Великого хана, но наши пути никогда не пересекались. Наступила осень, а с ней и сезон дождей. В прежние дни монголы в ожидании зимних холодов откочевывали к южным границам Гоби, но сейчас, когда Каракорум стал столицей, об этом не могло быть и речи. Помимо всего прочего, осень - традиционный сезон охоты у монголов, и однажды Елю Чуцай пригласил меня в свой шатер и объявил, что Великий хан пригласил меня принять участие в этой потехе. Шатер Елю Чуцая был небольшим уголком Китая, перенесенным в монгольский лагерь. Изящная антикварная мебель из дорогих пород дерева, инкрустированная золотом, перламутром и слоновой костью, шелка, драгоценный фарфор. Бесчисленные рукописи и карты. Жилище малоудобное для обитания, но вполне способное удовлетворить запросы старого философа. - Великий хан, очевидно, испытывает симпатию к вам, - заметил Елю Чуцай, усаживая меня рядом с собой и угощая чашкой свежеприготовленного чая. - Весьма неординарная личность, - заметил я. - Я бы назвал его необычайно деликатным человеком для властелина огромной империи, если к монголу вообще применимо подобное слово. Елю Чуцай сделал небольшой глоток чая, прежде чем ответить на мою реплику. - Он мудрый правитель, - согласился он. - Угэдэй позволяет своим полководцам расширять границы империи, пока сам утверждает законы Яссы внутри ее пределов. - С вашей помощью, - любезно добавил я. - За спиной великого правителя всегда стоял умный чиновник, - отвечал, улыбаясь, Елю Чуцай. - Собственно, мудрость владыки заключается в его способности правильно выбрать себе помощников. И все же, несмотря на близость, существующую между вами, - продолжал китаец, - Ариман по-прежнему пользуется большим влиянием при дворе Великого хана. - У Великого хана много друзей, - отвечал я уклончиво. Старый мандарин аккуратно опустил фарфоровую чашечку на драгоценный лаковый поднос рядом с чайником. - Я бы не стал называть Аримана другом Великого хана. Скорее его врачом, - заметил он. Это известие повергло меня в легкий шок. - Врач? Значит, Великий хан болен? - Болезнь, применительно к данному случаю, не совсем подходящее слово. Великий хан предпочитает жить в роскоши и бездействии, вместо того чтобы лично вести свои войска на завоевание новых земель. - Он не может сделать этого, - возразил я, припомнив слова Угэдэя о том, что он устал от вида крови. - Я готов согласиться с вами. Он не может. Хулагу, Субудай, Кубилай, те всегда находятся во главе своих армий. Миссия Угэдэя - оставаться в Каракоруме и играть роль Великого хана. Если он начнет собирать армии, это может вызвать недоумение среди орхонов. Все земли вокруг давно брошены к ногам Великого хана. Кажется, я начинал понимать суть проблемы, к которой осторожно подводил меня старый мандарин. Угэдэю нечего было покорять. Китай, Европа, Ближний Восток уже покорились монголам. Любой его шаг мог привести только в возобновлению древней вражды между самими монголами. Я сразу же подумал об Индии. - А почему бы ему не направить свои армии в страну, лежащую к югу от Крыши Мира? - Надо полагать, вы говорите об Индустане? - уточнил Елю Чуцай. - Стране болезней, нищих крестьян и баснословно богатых магараджей. Вряд ли Угэдэю понравится эта идея. Монголы никогда не пойдут туда. Елю Чуцай ошибался. Насколько мне было известно из истории, монголы в свое время покорили Индию или, по крайней мере, какую-то ее часть. Само название Великий Могол стало официальным титулом императора Индии, синонимом мощи и богатства. Однако в мои планы не входило спорить со старым мандарином. - К счастью, - продолжал Елю Чуцай, - приближающийся сезон охоты может помочь изгнать тоску из сердца Великого хана. Если это произойдет, нам не придется больше прибегать к услугам Аримана. 19 Монгольская охота по тщательности подготовки и своим масштабам лишь немногим уступала небольшой военной кампании. В обиходе кочевников не существовало таких понятий, как спорт или тем более экология. Цель была проста и прагматична - убить как можно больше животных, чтобы обеспечить род мясом на всю холодную, долгую зиму. Приготовления к большой осенней охоте начинались заблаговременно и занимали порой от двух до трех недель. Задолго до начала ее десятки, а то и сотни молодых людей высылались по всем направлениям для определения мест максимального скопления животных, после чего наиболее уважаемые старейшины выбирали район, обещавший, по их мнению, наилучшую добычу. Когда место охоты было определено, все взрослое население садилось в седла и рассыпалось по степи, образуя огромный круг в несколько десятков, а то и сотен миль диаметром. Все живое внутри этого круга следовало убивать. Без исключения, без колебания. Охота, в которой я принимал участие, длилась больше недели. Вооруженные всадники гнали животных к центру круга, постепенно сжимая кольцо. Между всадниками шагали пешие воины, производя невероятный шум при помощи деревянных колотушек и прочих нехитрых приспособлений. По ночам по всему периметру огромного круга полыхали костры, дабы помешать обреченным животным вырваться за его пределы. Массовое избиение могло начаться лишь по сигналу самого Великого хана. В первые два дня мне не удавалось увидеть ни одного живого существа, помимо самих загонщиков. На третий день в поле моего зрения оказалось несколько небольших антилоп, волков и кроликов. Животные, не обращая внимания друг на друга, в панике стремились к центру круга, донельзя испуганные людьми и производимым ими шумом. Я ехал рядом с Великим ханом вместе с двумя его племянниками. Елю Чуцай не принимал участия в этой забаве из-за почтенного возраста и отвращения к любым кровавым играм. Напротив, лицо Угэдэя пылало от возбуждения, хотя я не мог не заметить, что нагрузки многодневного перехода для него уже тяжелы. На рассвете он вместе со всеми садился в седло, но уже к середине дня его организм требовал небольшого отдыха. По вечерам он пораньше удалялся в свой шатер, воздерживаясь от традиционных пиров, столь любимых им в Каракоруме. Но хотя его тело страдало от усталости и боли, настроение у него было превосходным. Сейчас он оказался далеко от искушений и забот императорского двора, в родной для себя стихии. Как ни странно, но его настроение постепенно передалось и мне. Я даже не вспоминал об Аримане. Если я вообще думал о ком-то, то разве об Агле, особенно по ночам, лежа на голой земле под шкурой, пропахшей конским потом. В глубине души я понимал, что это не более чем отсрочка, но тем не менее вовсе не торопился вернуться в Каракорум. Проблемы никогда сами по себе не исчезают. Иногда их решение можно ненадолго отложить, но не более того. Так или иначе, я старался извлечь максимум удовольствия из незапланированных каникул. Кстати, персидское слово "парадиз" (рай) буквально и означало охотничью забаву. Первые несколько дней испуганные животные просто неслись впереди нас, но по мере того как кольцо сжималось, они раз за разом предпринимали отчаянные попытки прорваться сквозь линию загонщиков. В подобных случаях, хотя официально охота еще не началась, в ход шли копья и стрелы. По понятиям монголов, позволить добыче уйти из кольца означало бесчестье для охотников. Накануне решающего дня я ехал рядом с Кассаром, когда одинокий волк сделал безнадежную попытку проскочить между нами. Племянник Великого хана пронзил его молодецким ударом копья. Я предпочел остаться в стороне, не желая вмешиваться в кровавую игру. Агонизирующее животное попыталось добраться до своего убийцы, но подбежавшие на шум пешие воины добили его ударами дубинок. Кассар довольно рассмеялся и победно взмахнул над головой окровавленным копьем. Я поймал себя на мысли, что, будучи готовым в случае необходимости без колебаний убить человека, я не решался первым поднять руку на дикое животное. Впрочем, последнее время мне в голову то и дело приходили парадоксальные мысли. В середине того же дня я оказался наедине с Угэдэем. Его племянник отстал, чтобы перекусить, поев вяленого мяса, и сменить усталую лошадь. Полуденное солнце приятно согревало мое тело, несмотря на частые порывы холодного северного ветра. - Тебе нравится охота, человек с запада? - поинтересовался Великий хан. - Признаюсь, до сего времени мне не приходилось видеть ничего подобного. Это напоминает мне военный поход. - Верно. - Он слегка кивнул головой. - Хорошая возможность для молодых людей показать свои способности и умение прислушиваться к приказаниям старших. Многие из моих полководцев начинали загонщиками во время осенней охоты. Я невольно улыбнулся, услышав о монгольском варианте воспитания будущих военачальников. Рядом с нами скакал слуга Угэдэя, к седлу которого была приторочена сума с вяленым мясом, фруктами и флягами с вином. Мы позавтракали, не слезая с коней. Угэдэй как раз допивал последние капли вина из серебряной фляжки, когда огромный кабан выскочил из кустарника в нескольких десятках шагов от нас и ринулся в нашу сторону. Занятый фляжкой Угэдэй не мог видеть приближавшегося вепря, но его лошадь сразу почуяла зверя. Дико заржав, она взвилась на дыбы. Всякий, кроме разве что монгола, тут же оказался бы на земле. Угэдэй выронил поводья, которые он беспечно держал в левой руке. Фляжка, описав в воздухе широкую дугу, упала на землю. Но сам хан, ухватив лошадь за гриву, сумел удержаться в седле. То, что произошло, я увидел краем глаза, хотя все мое внимание было сконцентрировано на вепре. Я видел его красные, налитые ненавистью глаза и даже клочья пены, падавшие с кинжалоподобных клыков. Бестия неслась прямо на Угэдэя, стремясь расправиться с ним в отместку за все пережитые страхи и унижение. Моя собственная лошадь, испуганная не меньше, чем конь хана, попыталась выбросить меня из седла, поэтому мне не удалось остановить кабана ударом копья. Не колеблясь ни секунды, я соскочил на землю, отбросив бесполезное теперь копье, и выхватил из-за пояса дамасский кинжал. В прыжке, достойном футболиста-профессионала, я ударил животное сбоку, чуть позади правого уха. Мы оба покатились по земле. Сжимая горло бестии левой рукой, я продолжал наносить удар за ударом. За спиной я слышал стук копыт и храп испуганных лошадей, но у меня не было времени обращать внимание на подобные мелочи. Наконец вепрь вытянулся и затих, придавив меня к земле всем весом своей колоссальной туши. Я с трудом встал на затрясшиеся от внезапно нахлынувшей слабости ноги. Около дюжины монгольских всадников окружили меня, держа пики наперевес, готовые добить животное, если бы оно проявило признаки жизни. Еще несколько воинов с натянутыми луками ждали чуть поодаль. Среди них был и Угэдэй. Некоторое время все молчали. Я выплюнул грязь и траву, набившиеся мне в рот, и отряхнулся. Побаливало правое плечо, но все кости были, по-видимому, целы. - Человек с запада, - услышал я голос Угэдэя, - так вот как твой народ охотится на кабанов у себя на родине? Напряжение разом спало. Послышался смех. Я тоже рассмеялся, хотя и не понимал причины всеобщего веселья. Если бы я был лучшим наездником, вероятно, мне не пришлось бы прибегать к столь крутым мерам и рисковать без нужды собственной жизнью. Мальчик-монгол подвел моего коня, и я вспрыгнул в седло. Довольный Кассар оскалил зубы, что, по-видимому, должно было означать у него приветливую улыбку. Убитый им ранее волк лежал сейчас поперек седла. Я придержал своего жеребца, давая Кассару возможность занять привычное место, по правую руку от его царственного дяди. - Нет, - остановил меня Угэдэй, - оставайся рядом со мной на тот случай, если нам встретятся другие кабаны. Я поклонился в знак признательности и улыбнулся Кассару, который воспринял этот жест Великого хана с очевидным неудовольствием. Подобно дружбе, скрепленной на поле брани, узы, связывавшие меня и Угэдэя, еще более окрепли в этот день. Мы оставались рядом до конца охоты, закончившейся, как и предполагалось, поголовным уничтожением всех оказавшихся внутри круга животных. На следующий день мы вернулись в Каракорум. Позади нас на добрую милю растянулся обоз из повозок, на которых были навалены туши убитых животных - зайцев, белок, антилоп, кабанов и волков. Угэдэй становился все более мрачным, по мере того как мы приближались к его столице. Не берусь судить, что было тому причиной, но от его недавнего беззаботного настроения не осталось и следа. Когда мы достигли окраин Каракорума, он выглядел усталым и подавленным. Я, со своей стороны, не мог не задуматься о неминуемой встрече с Ариманом, в результате чего к концу пути выглядел не менее озабоченным, чем сам Угэдэй. - Мой повелитель, Великий хан, - обратился я к нему, когда мы достигли окраин Каракорума, - настало время поговорить об Аримане. - Ты собираешься убить его? - Да, если ничего другого мне не останется. Угэдэй отрицательно покачал головой. - Нет, я не допущу нового кровопролития, мой друг с запада. И прошу тебя не вынуждать меня прибегать к крайним мерам. - Он так нужен вам, Великий хан? Если Угэдэй и был удивлен моей осведомленностью, то, во всяком случае, не показал этого. - Этот человек дает мне лекарство, помогающее уснуть, всего-навсего, - объяснил он, невесело усмехаясь. - А вы не подумали, Великий хан, что в его намерения может входить заставить вас уснуть навеки? - Ты говоришь о яде? - Угэдэй повернулся в седле, не в силах на сей раз скрыть своего изумления. Он не ответил на вопрос, только посмеялся над моими словами, словно счел их необычайно удачной шуткой. Я сам был, пожалуй, не менее удивлен его реакцией и попытался вернуться к интересующей меня теме, но Угэдэй был не склонен продолжать разговор. Очевидно, хан уже принял решение и не собирался отступать от него. Было уже за полночь, когда мы остановили наших лошадей перед шатром Великого хана. Многочисленные слуги кинулись освобождать от поклажи тяжело нагруженные повозки. Появился Елю Чуцай с докладом о важнейших событиях, случившихся во время отсутствия Великого хана. Дела огромного государства не могли ждать. Я окинул взглядом собравшуюся толпу в надежде увидеть лицо Аглы, но ее нигде не было видно. "Вероятно, она решила подождать меня дома", - решил я. Огромного кабана, убитого мной, преподнесли мне в качестве подарка Великого Хана, и сейчас несколько слуг торопливо свежевали его. Учитывая размеры животного, нам с Аглой должно было хватить его мяса на много недель. Аримана я также нигде не увидел, но я и не рассчитывал найти его среди толпы праздных зевак. По моим расчетам, он скорее всего должен попытаться увидеть Угэдэя поздно ночью, когда простые смертные предпочитают отдыхать после трудного дня. Наконец Великий хан разрешил своей свите удалиться. Я одним из первых покинул его и, добравшись до своего жилища, откинул кожаную занавеску, ожидая найти Аглу, встречавшую меня на пороге. Я ошибся. Тщетно обыскав две наши маленькие комнаты, я понял: произошло то, чего я все время опасался. Агла исчезла. 20 Я не колебался ни секунды. События минувших суток отчетливо встали перед моими глазами, словно я сам был их свидетелем. Выскочив из дома, я бросился бежать по кривым улочкам Каракорума в направлении логова Аримана. Начиналась гроза. Толпа, собравшаяся, чтобы приветствовать вернувшегося Великого хана, торопливо расходилась по домам, стремясь укрыться до начала дождя. Я бежал, не оглядываясь, не думая ни о чем, кроме того, что на сей раз я должен обязательно успеть вовремя. Я не мог допустить того, чтобы Агла разделила страшную судьбу Ареты. Моя правая рука судорожно сжимала рукоятку кинжала. Даже в темноте я без труда нашел храм Аримана, словно невидимый проводник направлял меня. Сырой ночной воздух был насыщен электричеством. Дождь обрушился на город в тот самый момент, когда я переступил порог зловещего здания. Он стоял перед каменным алтарем, спиной ко мне, воздев руки в безмолвной молитве. Не раздумывая, я бросился на него. Он мгновенно обернулся и отшвырнул меня в сторону с такой же легкостью, как человек отмахивается от досаждающего ему комара. Я отлетел к стене и упал. Ударившись спиной о каменный пол, я выронил кинжал из рук. - Что тебе еще надо, болван? - прошипел Ариман, прожигая меня огненными глазами. - Где она? Что вы сделали с ней? Он перевел дыхание и бросил на меня насмешливый взгляд. - Откуда мне знать? Должно быть, рыщет по степи, разыскивая своего милого. Кто-то, наверное, сказал ей, что ты не вернулся вместе с Угэдэем и его свитой. - Ложь! - Тем не менее она поверила. Сейчас она скорее всего разыскивает тебя, точно так же, как и ты ее. - Я не верю вам. Он презрительно пожал могучими плечами. - Могу добавить, что она ищет тебя в одиночку. Бесстрашные монгольские воины, испугавшись грозы, разбежались по домам. Монголы суеверный народ, как тебе должно быть известно. Впрочем, их тоже можно понять. В чистом поле каждый из них представляет собой естественный громоотвод. Мне самому доводилось слышать жуткие истории о вооруженных воинах, застигнутых грозой в степи, и я не стал оспаривать последнего утверждения Аримана. - Я не причинял ей вреда, Орион, - повторил Ариман, - хотя бы потому, что в этом нет никакой необходимости. Я медленно поднялся на ноги. - Нет, конечно. Вы просто послали ее на верную смерть. - Если ты так опасаешься за ее жизнь, почему бы тебе не оседлать своего коня и не отправиться на ее п