росла на глазах. Джонни все выкликал фамилии, не получая ответа, а Гордон наматывал на ус новый урок. Жители долины Камас получили свежее напоминание о том, скольких близких они лишились, сколь мало людей пережили худшие времена. Сейчас, обретя хрупкий мир, они не собирались опять жертвовать собой, тем более ради чужаков, которые не знали таких утрат, как они. Даже те немногие, которые отозвались на призывы Джонни, принимали из его рук письма как бы с оглядкой, теребили и не торопились прочесть их. Услыхав собственное имя, Джордж Паухатан разыграл удивление. Однако, пожав плечами и получив посылочку и тоненький конверт, он снова сделался бесстрастным. Гордон понимал, что все идет насмарку. Отстояв свое у камина. Джонни устремил на него вопросительный взгляд. У Гордона оставалась в запасе всего одна карта; он терпеть не мог использовать ее, однако знал, когда и как ее выбросить. Черт возьми! Ничего другого ему теперь не оставалось. Он выступил вперед и, повернувшись к жаркому камину спиной, со вздохом оглядел притихшую толпу. Снова придется лгать! - Я пришел кое-что рассказать вам о некогда существовавшей стране, - начал он. - Кое-что прозвучит для вас знакомо, ибо многие из вас в ней родились. И все же мой рассказ удивит вас. Он неизменно удивляет меня самого. Это будет необыкновенная история о государстве, населенном четвертью миллиарда людей, в былые времена заполнявших эфир и даже межпланетное пространство гулом своих голосов, подобно тому как вы, друзья, заполняли сегодня этот зал звуками своего чудесного пения. Это был сильный народ, самый сильный, какой рождался когда-либо на свете. Однако для него самого это мало что значило. Когда у него появился шанс завоевать весь мир, он попросту проигнорировал такую возможность, словно имел куда более интересные занятия. Эти люди были восхитительно безумны. Они смеялись, строили, спорили... Им нравилось обвинять себя как народ в ужасающих преступлениях; такое пристрастие может показаться странным, но достаточно немного пораскинуть мозгами, чтобы понять, что это делалось с целью самосовершенствования: они хотели стать лучше по отношению друг к другу, к Земле, лучше, чем предыдущие поколения людей. Все вы знаете, что, глядя в темноте на Луну или на Марс, вы смотрите на следы, оставленные там некоторыми из этих людей. Кое-кто из вас еще помнит, как, сидя у себя дома, наблюдал за этим процессом. Впервые за весь вечер Гордон почувствовал, что завладел вниманием аудитории. Люди не сводили глаз с поблескивающих эмблем на его форме, и особенно с медного наездника на кокарде почтальонской фуражки. - Народ страны был безумен, это так, - говорил он. - Однако то было великолепное безумие, какого не бывало никогда прежде. Его взгляд остановился на лице мужчины, покрытом шрамами, которым никогда не суждено исчезнуть окончательно. Говоря, он смотрел теперь на это лицо. - Сегодня мы живем убийствами. Однако в той сказочной стране люди старались разрешить свои разногласия мирно. Гордон обернулся к изможденным женщинам, отдыхающим на скамьях после разделки туш, уборки, приготовления и раздачи пищи такому большому количеству людей. Их морщинистые лица выступали в отблесках света, как древние утесы. Некоторые хранили следы сифилиса и свинки - болезней, с небывалой силой свирепствовавших в войну, а также некогда побежденных хворей, с новой силой принявшихся косить людей при несоблюдении необходимых правил гигиены и вакцинации. - Для них была естественной чистая, здоровая жизнь, - напомнил Гордон. - Такая беспечная, сладенькая жизнь, какой не знали в былые времена. Или, - негромко поправился он, - какой уже никогда не будут знать. Теперь люди смотрели на него, а не на Паухатана. Слезы заблестели не только в глазах стариков; парень вряд ли старше пятнадцати лет звучно всхлипнул. Гордон раскинул руки. - Какими же были эти американцы? Вы помните, как они критиковали сами себя, причем часто вполне справедливо. Да, они были высокомерны, задиристы, нередко близоруки... Но они не заслужили того, что с ними произошло! Эти люди уже начали приобретать почти божественное могущество: создавать думающие машины, наполнять свои тела новой силой, преобразовывать саму Жизнь - однако сокрушивший их удар не есть расплата за их гордыню. - Он покачал головой. - Не могу поверить, что мы понесли кару за мечты, за дерзновенный порыв. Крепко сжав от волнения кулаки, Гордон продолжил: - Нам вовсе не предначертано судьбой, чтобы наши мужчины и женщины вели жизнь диких зверей! Чтобы приобретенные ими знания забывались без всякой пользы... Он не ожидал, что его голос прервется на середине фразы, именно тогда, когда он изготовился ко лжи, чтобы окончательно сразить Паухатана. Сердце бешено стучало, во рту пересохло, он не мог вымолвить ни слова. Гордон мигнул раз, другой... Что еще за новости! Говори, говори, немедленно! - На востоке... - неуверенно продолжил он, чувствуя на себе напряженные взгляды Бокуто и Стивенса. - На восточном побережье, за горами и пустынями, из пепла, оставшегося от нации, бывшей когда-то великой, поднимается... Он опять запнулся, слыша собственное тяжелое дыхание. У Гордона было такое чувство, словно чужая рука сжимает ему сердце, грозя раздавить его, скажи он еще хоть словечко. Внутри возникло какое-то препятствие, не позволявшее ему ступить на избитую тропу лжи во спасение. Слушатели затаили дыхание, ожидая продолжения. Он мог делать с ними все что угодно. Они созрели, чтобы упасть к его ногам. И тут Гордон перевел взгляд на Джорджа Паухатана, на его суровое, непроницаемое лицо, напоминающее скалистый утес. Через секунду он уже знал, что мешает ему говорить. Впервые ему предстояло распинаться насчет Возрожденных Соединенных Штатов в присутствии человека, определенно превосходившего его силой духа, причем многократно! Он знал, что дело не только в сомнительной достоверности мифа, но и в стоящей за ним личности. Он мог бы убедить этих людей в существовании возрождающегося государства где-то там, за громоздящимися на востоке горами, если бы не способность Джорджа Паухатана превратить его рассказ в ничто одной-единственной улыбочкой, презрительным жестом, зевком... Все тут же превратится в отзвуки давно ушедших дней, анахронизм, не стоящий серьезного внимания. Гордон закрыл рот, так и не сказав главного, несмотря на то что на лицах слушателей сохранялось выжидательное выражение. Он покачал головой, расставаясь с надеждой выиграть схватку. - Восток - это слишком далеко... - тихо промолвил он. Потом вскинул голову и с новой силой выкрикнул: - То, что там происходит, может приобрести для нас значение, если мы выживем. Пока же стоит проблема Орегона - одного Орегона, воплощающего собой всю Америку. Нация, о которой я говорил, тлеет под пеплом, готовая с вашей помощью обрести вторую жизнь. Тогда она вернет умолкнувшему миру надежду. Поверьте мне - сегодня здесь решается судьба будущего. Ведь самым главным в Америке всегда был ее народ, который оказывался на высоте в наиболее плачевные времена, проявляя чудеса взаимовыручки. Он уставился на Джорджа Паухатана и закончил приглушенно, но все же достаточно веско: - Если вы все позабыли, если все, о чем я говорю, не имеет для вас ни малейшего значения, то мне остается лишь пожалеть вас. Наступившее молчание, казалось, никогда не кончится; время сделалось вязким, стоячим болотом. Паухатан сидел неподвижно, как высеченная из камня фигура отягощенного раздумьями патриарха. Жилы на его шее напряглись подобно канатам. Однако он быстро справился со своими противоречивыми чувствами и печально улыбнулся. - Я вас понимаю, господин инспектор. Возможно, вы и правы, но я не знаю, что ответить. Ведь большинство из пас не жалели сил, и теперь нам просто нечего вам предложить. Вы, разумеется, можете снова попытаться найти добровольцев. Я никому этого не запрещаю, но сомневаюсь, что их будет много. - Он покачал головой. - Надеюсь, вы поверите: нам очень жаль, что дела обстоят именно так. Мы действительно глубоко сожалеем. Просто вы требуете слишком многого. Мы завоевали для себя мир. Теперь он значит больше, чем честь или даже жалость. "Проделать такой путь, - подумал Гордон, - и ничего не добиться!.." Паухатан взял с колен два листка бумаги. - Вот письмо из Корваллиса, которое я получил сейчас... Оно пропутешествовало вместе с вами, и на конверте значится мое имя, однако предназначено письмо не мне. Просто я должен передать его вам. Об этом сказано на первой странице. Так что вы уж простите меня, что я позволил себе пробежать глазами текст. В голосе Паухатана звучала непритворная симпатия. Передавая желтые листки Гордону, он впервые повторился, - тихо, чтобы его не расслышали остальные: - Глубоко сожалею. К тому же поражен... 9 "Дорогой Гордон! Когда ты прочтешь мое письмо, будет уже поздно что-либо предпринимать, чтобы остановить нас, поэтому постарайся успокоиться и вникнуть в мои объяснения. Потом, если ты так и не сумеешь смириться с нашим решением, то хотя бы попробуй простить нас в душе. Я много раз обговаривала все снова и снова со Сьюзен, Джо и другими женщинами из моего отряда. Мы прочли столько книг, сколько смогли, учитывая ограниченность нашего досуга после службы. Мы приставали к своим матерям и теткам, упрашивая их порыться в памяти, и в итоге пришли к следующим двум выводам. Первый вполне однозначен. Совершенно ясно, что мужчинам никогда нельзя было доверять править миром. Многие из вас - славные малые, если не сказать больше, в то время как остальные - кровожадные психи. Таким уж создан ваш пол. Лучшие его представители наделяют всех нас силой, светом, наукой, разумом, они преуспевают в медицине и философии. Однако худшая половина тратит все время на придумывание адских козней и претворение их в жизнь. Кое-какие старые книги содержат намеки на причины столь странной двойственности. Возможно, наука наконец, дала бы желанный ответ, если бы не Светопреставление. Проблему как раз специально изучали социологи (главным образом женщины), задаваясь весьма неприятными вопросами. Однако, что бы они там ни успели выяснить, для нас потеряно все, кроме простейших истин. Жаль, что я сейчас не слышу твоего голоса, Гордон. Ты бы сказал, что я снова преувеличиваю, упрощаю, обобщаю, располагая недостаточным количеством информации. К примеру, в крупных "мужских" свершениях принимало участие немало женщин, и в дурных тоже. К тому же не приходится сомневаться, что большинство мужчин находятся где-то в промежутке между полюсами "добра" и "зла", о которых я говорю. Но, Гордон, те, что в середине, не располагают властью! Не они изменяют мир в лучшую или в худшую сторону. Ими можно пренебречь. Видишь, я могу отвечать на твои возражения, как если бы ты находился рядом со мной. Не забывая подножек, на которые оказалась щедра жизнь даже для меня, я, конечно же, не отрицаю, что получила прекрасное образование для женщины в наше время. За последний год я узнала особенно много - от тебя. Познакомившись с тобой, я еще больше убедилась в справедливости своего отношения к мужчинам. Посмотри правде в глаза, любовь моя! Вас, славных ребят, попросту недостаточно, чтобы выиграть этот бой! Ты и тебе подобные - наши герои, однако негодяи все равно в выигрыше! Скоро они потушат последний сумеречный свет, и ты не в силах в одиночку помешать им. Но человечество сильно не только вами, Гордон. В той борьбе, которая кипела в прошлом веке, до Светопреставления, эта вторая сила покусилась было на извечное распределение ролей, но то ли оказалась слишком ленива, то ли на что-то отвлеклась - не знаю... Так или иначе, она в нужный момент не вмешалась. Поэтому мы, женщины из армии долины Уилламетт, осознали: нам предоставляется последняя возможность исправить ошибку, допущенную женщинами в прошлом. Мы намерены остановить мерзавцев сами. Наконец-то мы исполним свой долг - выберем среди мужчин лучших и отбракуем бешеных псов. Постарайся простить меня! Остальные просили передать, что мы всегда будем вспоминать тебя с любовью. Навечно твоя, Дэна". - Остановись! О боже! Не смей!.. Очнувшись, Гордон обнаружил, что стоит на земле и размахивает руками. Угли от прогоревшего походного костра жгли пальцы его босых ног. Видимо, он хотел кого-то поймать, что-то удержать... Медленно покачиваясь, он ждал, пока обрывки сна рассеются в ночном лесу. Только что, во сне, призрак снова посетил его. Давно почившая машина обращалась к нему сквозь десятилетия, бросая нетерпеливое обвинение: "Кто же примет ответственность за детей неразумных сих?" В глазах у Гордона рябило, в ушах звучал грустный голос криогенного мудреца, доведенного до отчаяния бесчисленными оплошностями живых людей... - Гордон! Что случилось? Джонни Стивенс рывком сел в спальном мешке, протирая глаза. Небо затянули облака, и единственными источниками света были догорающие угли да несколько звездочек в просветах между тучами и черными ветвями деревьев. Гордон покачал головой, стараясь скрыть, что его бьет озноб. - Просто решил проверить коней и часовых, - проворчал он. - А ты спи, Джонни. Молодой почтальон кивнул. - Ладно. Скажите Филу и Калу, чтобы разбудили меня, когда придет время сменяться. - Он снова лег на землю, устраиваясь в спальном мешке. - Будьте осторожны, Гордон. Вскоре послышалось его мерное дыхание, а лицо разгладилось, обретя обычную беззаботность. Неустроенная жизнь, казалось, вполне годится для Джонки. Гордон не переставал этому удивляться. Сам он, даже спустя семнадцать лет, никак не мог смириться с утратами. Ему, человеку уже среднего возраста, то и дело представлялось, как он просыпается в своей комнате в студенческом общежитии в Миннесоте, и вся эта грязь, смерть, сумасшествие оказываются всего лишь кошмаром, которого так никому и не довелось испытать. Рядом с костром лежали тесной группой, делясь друг с другом теплом, еще несколько фигур в спальных мешках. Всего их было восемь, не считая Джонни: Аарон Шиммель и малочисленное подкрепление, которое им удалось набрать в долине Камас. Четверо добровольцев были мальчишками, едва знакомыми с бритвой, остальные - стариками. Гордону не хотелось ни о чем думать, однако, пока он обувался и закутывался в пончо, воспоминания лезли в голову сами собой. Даже одержав почти безоговорочную победу, Джордж Паухатан торопился отправить Гордона и его отряд восвояси. Присутствие гостей причиняло патриарху с горы Сахарная Голова одни неудобства. Его владения станут прежними только после их ухода. Оказалось, что вместе со своим сумасшедшим письмом Дэна ухитрилась переслать подарки женщинам из семейства Паухатана: жалкие свертки с мылом, иголками и нижним бельем с крохотными, оттиснутыми на мимеографе инструкциями. Кроме того, Гордон узнал таблетки и мази из центральной аптеки Корваллиса. В переданной женщинам посылочке обнаружилась также копия ее письма, адресованного ему. Все это озадачило Паухатана. Письмо Дэны смутило его едва ли не больше, чем речь Гордона. - Не понимаю, - говорил он, оседлав стул и наблюдая за спешными сборами Гордона. - Как это в головке неглупой, судя по всему, женщины могли завестись такие экстравагантные мысли? Неужели никто не позаботился ее образумить? Чего она собирается добиться, выступив со своей девчоночьей командой против холнистов? Гордон не стал отвечать, не желая раздражать Паухатана. К тому же ему было не до разговоров: он торопился. Он еще надеялся успеть остановить девчонок-скаутов, прежде чем они совершат эту самоубийственную глупость. Однако Паухатан не отставал. Все это не на шутку вывело его из равновесия. Кроме того, он не привык, чтобы от него отмахивались. В конце концов Гордон помимо собственной воли принялся защищать Дэну: - Какой такой "здравый смысл" надо было в нее вбить, а, Джордж? Логику бесцветных созданий, подающих еду самодовольным мужчинам у вас на Камасе? Или ей полагается открывать рот, только когда к ней обращаются, как тем несчастным, что влачат жалкое существование под властью холнистов на Рог-Ривер, а теперь и в Юджине? Вероятно, женщины из Корваллиса не правы, а еще вероятнее, совсем обезумели, но Дэна с подругами по крайней мере обеспокоена чем-то большим, нежели самой собой, и рвется ради этого большего в схватку. А вы, Джордж? Паухатан уперся взглядом в пол. Гордон с трудом расслышал его ответ: - Где это написано, что человек должен беспокоиться только о чем-то значительном? Когда-то я тоже бился за это: за идеи, принципы, страну. И где это все теперь? Прищуренные глаза со стальным отливом были печальны, когда Гордон увидел их снова. - Я кое-чему научился, представьте себе. Получается, что это ваше "большое" не способно отвечать взаимностью. Оно забирает, забирает - и ничего не дает взамен. Оно пьет вашу кровь, вытягивает из вас душу, пока вы хлопаете глазами, и ни за что не ослабляет хватку. Сражаясь за "большие идеалы", я лишился жены и сына. Они так нуждались во мне, но где там: я был далеко, пытаясь спасти мир! - Паухатан фыркнул. - Нет, теперь я сражаюсь ради своих людей, ради фермы - то есть за то, что помельче, что я могу удержать. Гордон наблюдал, как сжимаются и разжимаются широкие, мозолистые руки Паухатана, как бы хватаясь за саму жизнь. До последней минуты ему как-то не приходило в голову, что этот человек способен чего-то бояться; теперь же Паухатан предстал перед ним, пусть на краткий миг, совершенно беззащитным. В глазах его горел страх, с каким редко можно встретиться. Уже от двери, обернувшись, горец сказал, демонстрируя свой точеный профиль в колеблющемся свете сальных свечей: - Мне кажется, я знаю, с чего выкрутасничает эта ваша дурочка. Поверьте, это не имеет никакого отношения к ерунде насчет "героев и негодяев", сколько бы она ни изводила на нее чернил. Остальные бабенки просто тянутся за ней - прирожденным лидером, который необходим в наше трудное время. Она так, походя, увлекла их, бедняжек, за собой. На самом деле она... - Паухатан покачал головой. - Она воображает, что действует из благородных, высоких побуждений, однако все сводится к простенькому объяснению... Ею движет любовь, господин инспектор! По-моему, она поступила так из-за вас. Мужчины посмотрели напоследок друг на друга, и до Гордона дошло, что посещение Паухатаном отъезжающего почтальона вызвано чувством вины, которое теперь будет терзать его; владыке Сахарной Головы не хотелось оставаться единственным мучеником. Гордон кивком простился с ним, принимая груз угрызений совести и связку писем. Отойдя от теплого кострища, Гордон ощупью добрался до коновязи и тщательно проверил все постромки. Он остался доволен осмотром, хотя кони вели себя довольно беспокойно, еще не оправившись от дневной гонки. Позади остались руины города Ремоут и большого старого кемпинга Медвежий Ручей. Если они не сбавят скорость и завтра, то, согласно прикидкам Кэлвина Льюиса, вскоре после заката доберутся до Розберга. Паухатан щедро-одарил отъезжающих провизией и не пожалел для них своих лучших скакунов. Северянам ни в чем не было отказа. Единственное, что оставалось для них недоступным, - сам несговорчивый Джордж Паухатан. Ласково потрепав крайнего в ряду коня, Гордон побрел назад. Ему было по-прежнему трудно смириться с мыслью, что путешествие оказалось совершенно напрасным. Во рту еще чувствовался горький привкус поражения. Мигающие ряды лампочек... Голос давно умершей машины... Гордон невесело усмехнулся. "Если б возможно было заразить его твоим оптимизмом, Циклоп, - неужели ты думаешь, я не сделал бы этого? Но такого, как он, голыми руками не возьмешь! Он сделан из материала покрепче моего". "Кто возьмет на себя ответственность?" - Не знаю! - в отчаянии прошептал он, обращаясь к обступившей его темноте. - И знать не хочу! От лагеря его отделяло теперь футов сорок. А что если попросту уйти в лес? Затеряйся он сейчас в чаще - и его положение можно будет считать более предпочтительным, чем год и четыре месяца тому назад, когда он, ограбленный и израненный, наткнулся в пыльном лесу на этот ржавый почтовый джип, будь он неладен! Если он прихватил с собой сумку и форму, то только чтобы выжить. Однако уже тогда на него что-то накатило. Уже тогда он увидал первого призрака... В Пайн-Вью было положено начало легенде - всей этой ерунде о почтальонишке Джонни Яблочное Семечко, которая вскоре совершенно отбилась от рук и сделала его ни больше ни меньше - ответственным за судьбы цивилизации! Он, между прочим, о таком и не помышлял... Но сейчас понял, что вполне может поставить на этом точку. "Уйти, и дело с концом", - стучало у него в голове. Гордон на ощупь пробирался в непроглядной тьме, пользуясь навыком лесного обитателя, который еще ни разу его не подводил, - безошибочным чувством направления. Он ступал уверенно, угадывая, где его поджидают особенно узловатые корни и ямы, как и подобает заправскому следопыту. Для того чтобы перемещаться в кромешной тьме, требовалась особая сосредоточенность, достигаемая разве что в позе лотоса и ничуть не менее возвышенная; при той же степени отрешенности здесь нужна куда большая активность подсознания, чем в предзакатной медитации два дня тому назад, над ревущим потоком, вбирающим в себя струи сразу нескольких речных рукавов. Продолжая идти так, он все больше уносился мыслями ввысь, пренебрегая обычными заботами и тревогами. Ни зрение, ни слух сейчас не были ему нужны. Он подчинялся одному едва ощутимому дуновению ветра. Да еще аромату красного кедра и привкусу соли на губах - дару далекого, но такого желанного океана. "Уйти, и дело с концом..." Он с облегчением понял, что нащупал противоядие, способное подавить мельтешение компьютерных огоньков у него в мозгу. Призракам придется попятиться. Почти не чувствуя земли под ногами, он едва не летел, повторяя снова и снова наконец-то найденную фразу. "Уйти, и дело с концом!" Восхитительная прогулка оборвалась совершенно неожиданно: он споткнулся о предмет, которого не должно было быть здесь, в лесу. Гордон рухнул наземь вполне бесшумно, разве что затрещали сосновые иголочки, присыпанные снегом. Сколько он ни шарил руками вокруг, ему не удавалось определить, что представляет собой остановившая его преграда. Она была мягкой и податливой; ладонь покрылась чем-то липким и теплым. Зрачки Гордона донельзя расширились от леденящего ужаса и выхватили из темноты мертвое лицо. Юный Кэл Льюис взирал на него с выражением застывшего изумления. Его горло было со знанием дела перерезано от уха до уха. Гордона отбросило назад, шарахнуло спиной о ближайший ствол. На сей раз он не захватил с собой ни ножа, ни пояса с револьвером. Приходилось признать: атмосфера безопасности, царившая на горе у Джорджа Паухатана, породила в нем чувство губительной самонадеянности. Что ж, это, как видно, последняя его оплошность. Из темноты до него доносился шум среднего рукава реки Кокилл. За ней лежала вражеская территория. Однако по эту сторону как будто нечего было опасаться! "Холнисты не знают, что здесь есть еще я", - сообразил он. В это с трудом верилось - ведь он брел по лесу совершенно рассеянно, даже бормоча что-то себе под нос; оставалось предположить, что они просто проворонили его. Или были поглощены другими делами. Гордон отлично понимал тактику противника: сперва убрать посты, потом неожиданно наброситься на ничего не подозревающий спящий лагерь. Молокососы и старики у костра остались без своего Джорджа Паухатана. Не надо им было спускаться с горы Сахарная Голова... Гордон укрылся в переплетении корней огромного дерева. Здесь его никогда не найдут, если затаиться. Когда закончится резня и холнисты начнут собирать свои трофеи, он сумеет бесследно исчезнуть в лесу. Дэна утверждает, что есть два сорта мужчин, достойных внимания, прослойка же между ними ничего не стоит. "Чудесно, - думал он, - вот и я принадлежу к прослойке. Живой пройдоха стоит дюжины мертвых идеалистов". Он сжался в комок, обратился в неподвижный камень. Со стороны лагеря раздался хруст ветки. Спустя минуту чуть дальше заухала какая-то ночная птица. Звукоподражание было безупречным. Вслушиваясь в эти звуки, Гордон словно бы видел, как сжимается вокруг лагеря безжалостное кольцо. Ставшее для него убежищем дерево осталось вне этого кольца, несущего гибель. "Спокойно, - приказал он себе, - сиди и не рыпайся". Он старался прогнать из головы образы крадущихся врагов, их раскрашенные лица, ухмыляющиеся в предвкушении бойни, блестящие смазкой ножи. Не думать об этом! Гордон крепко зажмурился, решив считать удары собственного сердца и бессознательно нащупывая цепочку на груди. С момента ухода из Пайн-Вью он не снимал этого подарка Эбби. "Так-то лучше: вспоминай Эбби!" Он попробовал представить ее - улыбающуюся, жизнерадостную, полную любви, - однако быстро отвлекся. Прежде чем замкнуть кольцо, холнисты постараются удостовериться, что разделались со всеми постами. Если они еще не расправились со вторым дозорным - Филиппом Бокуто, то скоро наступит и его черед. Гордон сжал цепочку в кулаке, затянув ее на шее петлей. Бокуто... Он охраняет командира, даже не спрашивая на это разрешения... Он выполняет за него грязную работу... Он предан ему всей душой, ибо верит в миф... Он трудится ради страны, которая погибла и больше никогда не возродится к жизни... Бокуто. Второй раз в течение ночи Гордон оказался на ногах, не контролируя себя. Секунда - и раздался отчаянный свист: это сработал свисток Эбби, висящий на цепочке. Сложив ладони вокруг рта, Гордон крикнул: - Филипп! Поберегись! - ...ись!.. ись!.. ись!.. - разнеслось эхом по спящему лесу. Еще секунду, показавшуюся вечностью, стояла тишина, а затем хлопнуло подряд шесть выстрелов, сменившихся отчаянной беспорядочной пальбой. Гордон замигал, всматриваясь. У него, видимо, помутился рассудок, но обратного пути уже не было. - Они попались! - крикнул он что было мочи. - Джордж говорит, что уведет их к реке! Фил, прикрывай справа! Импровизация, да и только! Далеко не все смогли, наверное, расслышать его среди общего шума, пальбы, боевых выкриков холнистов, однако какую-то пользу его крик должен был принести. Гордон продолжал кричать и свистеть, чтобы спутать нападающим планы. Дерущиеся что-то кричали в ответ и катались по земле. Потухший было костер теперь огрызался ослепительными языками пламени, выхватывая из темноты неясные фигуры. Поскольку спустя почти две минуты сражение еще не прекратилось, у Гордона появилась надежда, что не все потеряно. Своими криками он пытался заставить врагов думать, что командует внушительным подкреплением. - Не давайте им уйти за реку! - Ему уже казалось, что холнисты готовы отступить. Он перебегал от дерева к дереву, приближаясь к костру, хоть и был совершенно безоружен. - Окружайте их! Не давайте... Внезапно из-за ближайшего дерева появилась рослая фигура. Гордон замер в каких-то десяти футах от нее. Лицо холниста, покрытое черными и белыми полосами, сливалось с ветвями, как и его одежда; узкий рот растянулся в гадкой беззубой улыбке. Холнист выглядел настоящим гигантом. - Ну и крикун, - проговорил он. - Надо бы его успокоить, а, Нейт? - Темные глаза высматривали что-то позади Гордона. Тот помимо собственной воли начал поворачивать голову, хотя знал, что это, скорее всего, блеф и его противник вышел на него в одиночку. Секундной потери бдительности оказалось достаточно: фигура в камуфляже совершила молниеносный бросок. Один удар тяжелого, как молот, кулака - и Гордон оказался на лопатках. Из глаз посыпались искры. Он был на грани беспамятства от боли. "Вот это скорость!" - успел подумать он, прежде чем лишился чувств. 10 Холодный моросящий дождик превращал и без того расхлябанную дорогу в топкое болото, в котором вязли натруженные ноги пленников. Они понуро ковыляли в грязи, стараясь не отстать от конных охранников. Теперь, по прошествии трех дней, они не думали ни о чем другом, кроме необходимости удержаться на ногах, чтобы не навлечь на себя новых побоев. Победители, смывшие с лиц боевую раскраску, выглядели не менее устрашающе, чем прежде. Закутавшись в полушубки защитной расцветки, они лихо гарцевали на добытых в бою лошадях из долины Камас. Замыкающий холнист, самый молодой из отряда, всего с одной серьгой в ухе, то и дело оглядывался, рычал на пленных и дергал за веревку, привязанную к кисти переднего, заставляя всю цепочку ненадолго переходить с ходьбы на неуклюжую рысцу, чтобы догнать всадников. Вдоль дороги то тут то там попадались остатки домашнего скарба, брошенного несколькими волнами беженцев, прокатившимися здесь. После бесчисленных мелких стычек и отдельных кровопусканий территорией овладели сильнейшие. Это и был рай в стиле Натана Холна. Несколько раз караван победителей и побежденных миновал скопления зловонных хибар, сложенных из разномастного довоенного хлама. Изможденные обитатели поселков неизменно высыпали на обочину дороги, чтобы, почтительно потупив взоры, приветствовать своих господ. Кто-то обязательно подворачивался под горячую руку и получал свою порцию ленивых пинков от не удосужившегося спешиться всадника. Только пропустив отряд, несчастные осмеливались поднять глаза. В них не было ненависти, лишь голодное вожделение, с каким они взирали на упитанные конские бока. На новых невольников жители хибар не смотрели вовсе. Те тоже старались не встречаться с ними взглядом. От рассвета до заката пленных гнали вперед, лишь изредка устраивая короткий привал. На ночь их разводили в разные стороны, чтобы не дать сговориться. Каждый проводил ночь, привязанный к лошадиному крупу, дававшему тепло в отсутствие костра. При первых лучах солнца их, проглотивших скудную баланду, снова гнали вперед. По прошествии четырех дней двое пленных скончались. Еще двое слишком ослабели, чтобы продолжать путь, поэтому их оставили на милость холнистского управляющего из грязного придорожного селеньица в качестве замены двух его рабов, распятых для устрашения возможных ослушников и еще не снятых с телеграфных столбов. Все это время Гордон не видел почти ничего, кроме спины товарища по несчастью, ковыляющего впереди его. Вместе с тем он проникся ненавистью к тому, кто плелся следом за ним: каждая его запинка означала рывок веревки, отдававшийся острой болью во всем теле. Однако он не сразу заметил исчезновение последнего пленника и лишь спустя какое-то время сообразил, что за лошадьми поспевают только двое несчастных. Теперь он завидовал тому, кто остался позади, не зная даже, жив ли тот. Скорбному путешествию, казалось, не будет конца. Много дней назад он очнулся уже в этой цепочке, но так и не пришел в полное сознание. Несмотря на страдания, какая-то часть его естества была рада отупению и монотонности пути. Теперь, по крайней мере, его не преследовали призраки. Он забыл о сложностях бытия и чувстве вины. Все стало на свои места. Знай перебирай ногами, уплетай то немногое, что тебе суют, и не поднимай глаз. Потом наступил момент, когда Гордон заметил, что ковыляющий впереди него пленник помогает ему, подставляя плечо в особенно топких местах. У него хватило соображения, чтобы задаться вопросом, зачем тот расходует лишние силы. В очередной момент просветления он не обнаружил на своих кистях веревок. Они остановились у деревянного сарая, на некотором удалении от шатких, гудящих, как ульи, хибар. Неподалеку шумела вода. - Добро пожаловать в Агнесс, - произнес хриплый голос. Кто-то пнул его в спину. Под презрительный смех пленных затолкали в сарай, где они тут же повалились на вонючую солому. Оба остались лежать там, где рухнули. Наконец-то появилась возможность забыться сном. Ни о чем другом сейчас нельзя было помыслить. Сновидения их не посещали, и забытью мешала лишь боль в натруженных мышцах. Так продолжалось до конца дня, потом целую ночь и утро. Гордона разбудил яркий луч солнца, пробившийся сквозь щель в досках и коснувшийся его лица. Он со стоном перевернулся на другой бок. Над ним склонилась какая-то тень, и веки его приоткрылись, как ржавые жалюзи. Прошло несколько секунд, прежде чем восстановилось зрение. Еще через некоторое время начало проясняться сознание. Он сообразил, что в знакомой улыбке не хватает одного зуба. - Джонни... - прохрипел он. На юном лице не осталось живого места. При этом Джон Стивенс радостно ухмылялся, зияя провалом во рту. - Привет, Гордон! Добро пожаловать в общество несчастных, то есть живых. Он помог Гордону сесть и поднес к его губам ковш с прохладной речной водой, не переставая болтать: - В углу есть еда. Еще я слышал, как один охранник сказал, что нам скоро дадут умыться. Так что существует, видимо, причина, почему нас не разрезали на части и не подвесили к поясу какого-нибудь жадного до трофеев балбеса. Не иначе как нас притащили сюда для встречи с какой-то шишкой. - Джонни невесело рассмеялся. - Подожди, Гордон, мы еще обведем вокруг пальца этого типа, кем бы он ни был. Предложим ему заделаться почтальоном, что ли... Ведь ты это имел в виду, когда объяснял мне, что такое реалистическая политика? Гордон был слишком слаб, чтобы пристукнуть Джонни на месте за этот возмутительный взрыв веселья, поэтому он довольствовался кривой усмешкой, от которой на его потрескавшихся губах выступила кровь. В противоположном углу завозились. Значит, они здесь не одни. В сарае оказались еще трое - распространяющие вонь пугала с огромными глазами на иссушенных лицах, провалявшиеся здесь невесть сколько времени и уже не походившие на людей. - Кому-нибудь удалось спастись во время нападения? - задал Гордон главный мучивший его вопрос. - Думаю, да. Судя по всему, твое предупреждение спутало этим сволочам планы, и мы смогли дать им отпор. По крайней мере, прикончили двоих, прежде чем остальные нас одолели. - Глаза Джонни сияли. Он, по всей видимости, восхищался Гордоном еще больше, чем прежде. Гордон отвернулся, не желая принимать похвалу за свое поведение в ту ночь. - По-моему, я убил сукиного сына, расколовшего мою гитару. Но тут другой... - А что стало с Филом Бокуто? - перебил его Гордон. Джонни покачал головой. - Не знаю... Во всяком случае, среди трофеев, собранных этими головорезами, я не заметил ни черных ушей, ни... Не исключено, что ему удалось спастись. Гордон снова привалился к стене сарая. Журчание воды, врывавшееся в его сон всю ночь, теперь доносилось с противоположной стороны. Он попытался разглядеть что-нибудь сквозь щели в досках. Футах в двадцати от сарая находился обрыв. Дальше плыли клочья тумана, но Гордон сумел различить заросшие густым лесом берега узкой, стремительной реки. Джонни как будто прочел его мысли. Впервые молодой голос зазвучал негромко и вполне серьезно: - Да, Гордон, мы угодили в самый центр сковородки. То, что ты видишь, - проклятая река Рог. 11 Через неделю туман и ледяная морось уступили место снегопаду. Получая еду и отдыхая, оба пленника окрепли. Им приходилось довольствоваться обществом друг друга: ни охрана, ни остальные трое заключенных не издавали осмысленных звуков. Однако кое-что о жизни во владениях холнистов они узнали. Еду им приносили безмолвные, перетрусившие старушонки из ближайшего разрушенного городка. Изнуренными здесь не выглядели, помимо самих холнистов с серьгами в ушах, только женщины, удовлетворявшие их похоть. Впрочем, им тоже в дневное время приходилось трудиться: таскать воду из холодной реки и прибирать в конюшне, где всхрапывали сытые лошади. Все здесь подчинялось установленному порядку, смахивавшему на давнюю традицию. Однако Гордон видел, что в этом неофеодальном поселении сейчас неспокойно. - Они готовятся сниматься с места, - сказал он как-то Джонни, рассматривая только что прибывший караван. В Агнессе появлялось все больше запуганных пленников, непонятно как помещавшихся в перенаселенном бараке. Было очевидно, что такое количество людей не сможет просуществовать долго в подобных условиях. - Здесь у них военная база, - решил Гордон. - Если нам удастся выбраться из сарая, то кто-нибудь из этих людей наверняка окажет нам помощь, - отозвался Джонни. В ответ Гордон неопределенно хмыкнул. Он не больно рассчитывал на помощь здешних рабов. Из них давно выбили волю к сопротивлению, к тому же им хватало собственных невзгод. Как-то раз Гордону и Джонни, только что проглотившим обед, было приказано выйти из сарая и раздеться догола. Две безмолвные женщины в обносках принялись собирать их лохмотья. И тут отвернувшихся к стене сарая северян, неожиданно окатили холодной водой из реки. Гордон и Джонни заойкали и зачертыхались, стража заржала, но женщины так и удалились, опустив потухшие глаза. Холнисты, разодетые в комбинезоны зелено-черной защитной расцветки, лениво метали в стену ножи. Двое северян, завернувшись в грязные одеяла, сидели перед костром, пытаясь согреться. Вечером они получили свою одежду выстиранной и залатанной. На сей раз одна из женщин на мгновение подняла глаза, и Гордон успел ее разглядеть. Ей было, наверное, не больше двадцати лет, хотя вокруг глаз собралось не по возрасту много морщин. В каштановых волосах уже наметилась седина. Она всего раз взглянула на Гордона, пока тот одевался; когда же он попробовал улыбнуться ей, она отвернулась и заторопилась вон из сарая. На ужин они получили кое-что получше, чем привычная кашица: среди кукурузных зерен попадались сухожилия; возможно, их угостили кониной. Заметив такую перемену, Джонни осмелился попросить добавки. Остальные узники в сарае выпучили глаза и забились подальше в угол. Один из безмолвных охранников с ворчанием унес миски. Каково же, было всеобщее изумление, когда он вскоре вернулся, неся еще по порции для обоих! Ближе к ночи в сарай заглянули трое холнистских вояк в беретах и понурый невольник с фонарем. - Пошли! - гаркнул старший. - С вами будет говорить генерал. Гордон оглянулся на Джонни, гордо выпрямившегося в своей форме. Глаза юноши, казалось, говорили: разве эти недоумки могут сравниться с человеком, наделенным властью официальным представителем возрожденной республики? Гордон вспомнил, что этот паренек тащил его едва ли не на плечах от самого Коквилла. Ему меньше всего хотелось сейчас заниматься притворством, однако ради Джонни он решил напялить старую маску. - Ладно, почтальон, - бросил он юному другу, подмигивая. - Ни снега, ни ураганы, ни хвороба и ни тьма... - Ни бандиты, ни стрельба... - подхватил Джонки. Они одновременно развернулись и вышли из сарая в сопровождении холнистов. 12 - Добро пожаловать, джентльмены. Первым делом Гордон обратил внимание на потрескивающий камин. Уютный довоенный домик лесника, обложенный камнем, был жарко натоплен. Гордон почти забыл, что такое тепло. Потом он услышал шелест шелка и увидел длинноногую блондинку, поднимающуюся с мягких подушек. Эта особа являла собой разительный контраст по сравнению с остальными женщинами, которых им довелось здесь видеть, - ухоженная, стройная, да еще увешанная побрякушками, которые потянули бы в былые времена на целое состояние. Впрочем, и ее глаза окружали морщинки; она смотрела на двоих северян, как на пришельцев с обратной стороны ночного светила. Не говоря ни слова, она вышла из комнаты, задвинув за собой занавес с бахромой. - Итак, добро пожаловать в царство свободы. Только сейчас Гордон приметил худого лысого человека с аккуратно подстриженной бородкой, который встал из-за рабочего стола, чтобы поприветствовать их. В мочке одного уха у него красовались три серьги, а в другой - целых четыре, что свидетельствовало о высоком чине. Он подошел к гостям, протягивая руку. - Полковник Чарлз Уэстин Безоар к вашим услугам. В былые времена я состоял членом коллегии адвокатов штата Орегон и уполномоченным от республиканской партии в округе Джексон. Теперь имею честь служить главным судьей в Американской освободительной армии. Гордон приподнял бровь, не обращая внимания на протянутую руку. - После Краха армий здесь расплодилось без числа. В которой из них вы служите? Безоар с улыбочкой опустил руку. - Понимаю, некоторые награждают нас другими именами. Оставим это на время и ограничимся тем, что я являюсь адъютантом генерала Волши Маклина, любезно пригласившего вас к себе. Генерал скоро к нам присоединится. Пока же позвольте мне угостить вас местным напитком горцев. - Он снял с резной полки изящный графин. - Что бы ни рассказывали о нашей суровой жизни, вы увидите, что мы сохранили кое-что из былых пристрастий. Гордон покачал головой. Джонни вообще смотрел поверх лысой полковничьей макушки. Безоар пожал плечами. - Не желаете? Жаль. Что ж, в другой раз. Надеюсь, вы не будете возражать, если я отхлебну немного... - Он налил себе в рюмку коричневой жижи и указал на два стула у камина. - Прошу вас, джентльмены! Вы, вероятно, еще не до конца оправились после путешествия. Устраивайтесь поудобнее. Мне так много хочется от вас узнать! К примеру, господин инспектор, как обстоят дела там, в восточных штатах, за пустыней и горами? Гордон опустился на стул, не моргнув глазом. Итак, у "освободительной армии" имеется разведка. Неудивительно, что Безоар знает, кто они такие, или, по крайней мере, за кого принимают его, Гордона, в северном Орегоне. - Во многом так же, как и на западе, мистер Безоар. Люди стараются выжить и отстроить то, что возможно. Гордон попытался снова представить себе страну мечты: Сент-Пол, Одессу, Грин-Бэй, живые города, возглавившие дерзкую нацию, претендующую на возрождение, а не города-призраки, продуваемые ветрами, разоренные одичавшими ордами. Нет, он говорит о городах, увиденных в грезах. Голос его был суров: - Кое-где людям повезло больше, кое-где - меньше. Везучие многого добились и надеются на лучшую участь для своих детей. В других местах возрождение... идет медленнее. Некоторые из тех, кто в прошлом поколении почти уничтожил нашу страну, по-прежнему сеют хаос, перехватывают наших курьеров, препятствуют сообщениям. Говоря сейчас об этом, - холодно продолжал Гордон, - я не могу не спросить вас, как вы поступили с почтой, которую ваши люди похитили у Соединенных Штатов? Безоар надел очки в тонкой оправе и взял со стола пухлую папку. - Полагаю, речь идет вот об этих письмах? - Он открыл пакет, в котором зашелестели десятки посеревших и пожелтевших листочков. - Видите? К чему отрицать очевидное? Считаю, что нам надо быть друг с другом откровенными, тогда из встречи выйдет толк. Да, наш передовой разведывательный отряд действительно нашел среди руин Юджина вьючную лошадь - вашу, насколько я понимаю, - с этим весьма странным грузом. По иронии судьбы, в тот самый момент, когда наши разведчики завладели сумкой, вы расправлялись в другой части города с двумя их товарищами. - Безоар поднял руку, не давая Гордону ответить. - Не бойтесь возмездия. Наша холнистская философия его не признает. Вы победили двух "мастеров выживания" в честном бою, и это возвышает вас до нашего уровня. Иначе отчего, захватив вас в плен, мы обращались с вами как с людьми, а не как с рабами или скотом? Безоар любезно улыбался, но Гордон окаменел. Прошлой весной в Юджине он видел, как надругались холнисты над телами безобидных сборщиков электронного хлама. Помнил он и героический поступок матери юного Марка Эйга, спасшей жизнь ему и своему сыну. Безоар говорил сейчас чистосердечно, однако Гордон находил его логику ущербной и отвратительной. Лысый холнист развел руками. - Мы признаем, что забрали вашу почту, господин инспектор. Но не смягчает ли нашу вину неведение? Ведь до тех пор, пока я не взял в руки эти письма, никто из нас и слыхом не слыхивал о Возрожденных Соединенных Штатах! Теперь представьте наше изумление, когда мы столкнулись с тем, что письма преодолевают расстояния во много миль, перепархивая из города в город, что выписываются мандаты новым почтмейстерам... - Он приподнял пачку официальных бланков. - А тут еще эти декларации временной администрации в Сент-Поле... Сами по себе его слова не несли агрессии и казались искренними. Однако в тоне слышалось нечто иное... Гордон пока не понимал, что именно назревает, но ему все больше становилось не по себе. - Теперь вы все знаете, однако не унимаетесь, - ответил он. - После вашего вторжения на северную территорию исчезли бесследно два наших курьера. Ваша "американская освободительная армия" уже много месяцев ведет войну против Соединенных Штатов, полковник Безоар. И этого уж на неведение не спишешь! Ложь получалась у него с необыкновенной легкостью. Ведь сами слова были правдивы... В те недолгие недели сразу после "победы" в большой войне, когда у Соединенных Штатов еще оставалось правительство, а продовольствие и материалы, перевозимые по дорогам, еще охранялись, истинной проблемой стал не поверженный враг, а нарастающий внутренний хаос. В переполненных элеваторах гнило зерно, а фермеров косили пустяковые, казалось бы, болезни. При этом в городах имелось достаточно вакцины, но население там пухло от голода. Люди гибли скорее от развала экономики и беззакония, воцарившихся с распадом сети снабжения и взаимопомощи, нежели от бомб, микробов и даже трехлетней ядерной зимы. Именно такие люди, как этот лысый трепач, нанесли нации сокрушительный удар и лишили миллионы несчастных последнего шанса. - Возможно, возможно... - Безоар опрокинул рюмочку и улыбнулся. - Но сейчас слишком многие объявляют себя подлинными наследниками американской государственности. Что с того, что ваши Возрожденные Соединенные Штаты контролируют обширные пространства с большим населением, что с того, что среди ваших лидеров есть старые болваны, которые некогда победили на выборах, не поскупившись на наличность и на улыбки с телеэкрана? Разве из этого следует, что они и есть подлинная Америка? На какое-то мгновение спокойствие и благоразумие покинули лицо "полковника", и на Гордона глянул фанатик, ничуть не изменившийся за все эти годы. Гордон уже слышал похожий голос: давным-давно точно так же вещал по радио сам Натан Холн - еще до того, как этот "святой" мастеров выживания кончил жизнь на виселице; потом у него появились последователи и подражатели. Это была все та же философия доведенного до крайности эгоизма, которая породила неистовства нацизма и сталинизма. Гегель, Хорбигер, Холн - все они имели одинаковые корни. Высосанная из пальца истина, проповедуемая тоном самодовольства и непогрешимости и не подлежащая проверке реальностью. В Северной Америке холнизм исповедовали во времена беспримерного предвоенного расцвета лишь немногие свихнувшиеся личности, оставшиеся верными эгоизму восьмидесятых годов. Зато в другом полушарии фанатикам иной версии того же зла - "Славянскому Мистицизму" - удалось захватить власть. Это безумие в конечном счете и ввергло мир в пучину Светопреставления. Улыбка Гордона была мрачна и сурова. - Кто теперь, после стольких лет, сумеет разобраться, что законно, а что нет? Одно бесспорно, Безоар: "подлинный дух Америки" - сегодня это истребление холнистов. Ваш культ силы всем ненавистен, и не только в Возрожденных Соединенных Штатах, но практически всюду, где я побывал. Враждующие деревни забывают о распрях, стоит появиться слуху о приближении вашей банды. Любой человек в камуфляже подлежит казни через повешение. Он попал в цель. Ноздри человека с серьгами задергались. - Полковник Безоар, с вашего позволения. Полагаю, что кое-где дела обстоят по-другому, господин инспектор. Скажем, во Флориде или на Аляске. Гордон пожал плечами. Об этих штатах никто ничего не слышал с тех пор, как упали первые бомбы. Однако имелись и другие места, хотя бы тот же южный Орегон, куда холнисты не осмеливались сунуться. Безоар встал и подошел к книжной полке. - Вы когда-нибудь читали Натана Холна? - спросил он прежним любезным голосом, вооружившись увесистым томом. Гордон отрицательно помотал головой. - Но, сэр, как же вы можете узнать врага, не познакомившись с его образом мыслей? Прошу вас, загляните в "Утраченную Империю". Это биография другого великого человека, вице-президента Аарона Бэрра [вице-президент США, был арестован по приказу президента Джефферсона и обвинен в измене], написанная самим Холном. Возможно, это заставит вас передумать. Если хотите знать, мистер Кранц, вы, по-моему, вполне могли бы стать холнистом. Зачастую сильные нуждаются лишь в том, чтобы раскрылись их глаза, прежде ослепленные пропагандой слабых, чтобы понять: они способны завладеть миром - стоит только протянуть руку. Гордон подавил первый гневный импульс и взял книгу. Вряд ли стоило и дальше дразнить собеседника. Достаточно одного его слова, чтобы обоих северян прикончили без лишних разговоров. - Идет. По крайней мере, это поможет мне скоротать время, пока вы не организуете нашу переправку обратно на Уилламетт, - примирительно молвил он. - Ага, - проронил Джонни, впервые раскрыв рот. - Кстати, как насчет уплаты дополнительного почтового сбора за доставку украденной вами почты? Письма мы прихватим с собой. Безоар холодно улыбнулся Джонни, но ответить не успел: раздались грузные шаги по дощатому полу. В распахнувшейся двери появились трое бородачей в неизменном черно-зеленом камуфляже. Самый низкорослый из них имел наиболее начальственный пил. В его ухе болталась всего одна серьга, зато с драгоценными камнями. - Джентльмены, - провозгласил Безоар, снова вставая, - позвольте представить вам бригадного генерала запаса армии США Маклина, объединившего орегонские кланы холнистов и принявшего командование силами освобождения Америки. Гордон неуклюже встал. Он не верил собственным глазам: более странных личностей, чем генерал и двое его подручных, ему прежде не доводилось видеть. Бороды и серьги, а также веревочки с "трофеями", служившими церемониальными украшениями, ему уже встречались. Но шрамы... Они густо покрывали не только лица вошедших, но и каждый участок кожи на руках и на шее - все, что не скрывала одежда. Над шрамами когда-то потрудились хирурги, о чем говорили сохранившиеся следы швов; при этом бугрящиеся мышцы и одновременно выпирающие сухожилия производили странное впечатление. Гордону пришло на ум, что он когда-то уже наблюдал нечто похожее. Правда, он не мог сразу вспомнить, где и когда именно. Уж не стали ли бедолаги жертвами послевоенной эпидемии - свинки или тироидной гипертрофии? В следующее мгновение Гордон узнал гориллоподобного адъютанта Маклина: именно этот урод набросился на него на берегу Кокилла и уложил наземь, прежде чем он успел пошевелить пальцем. Ни один из троих не принадлежал к новому поколению доморощенных феодалов - молодых силачей, навербованных по всему южному Орегону. Нет, эти успели возмужать еще до Светопреставления, однако время нисколько их не состарило. Генерала Маклина, к примеру, отличали настолько мягкие, кошачьи движения, что наблюдая их невольно брала оторопь. Он не терял времени на любезности: кивнув головой в сторону Джонни, генерал дал понять Безоару, каковы его намерения. - Ах да, - протянул Безоар, изящно поводя рукой, - мистер Стивенс, будьте так добры, перейдите в сопровождении этих джентльменов в ваш... номер. Генерал желает переговорить с вашим начальником с глазу на глаз. Джонни взглянул на Гордона. Кивни тот сейчас, Джонни устроил бы свалку. Гордон даже поежился, видя столь беззаветную преданность. Он никогда не стремился к тому, чтобы его боготворили. - Возвращайся, Джонни, - молвил он. - Я присоединюсь к тебе позднее. Двое гигантов вывели Джонни вон. Дождавшись, когда стихнут шаги за дверью, Гордон обернулся к предводителю холнистов. Он был полон самых решительных намерений. Здесь, в стане врага, он не сожалел о необходимости лицемерить. Если для того, чтобы одурачить этих выродков, ему придется лгать напропалую, он с радостью это сделает. Он гордо расправил на себе форму, готовясь к своему самому величественному представлению. - Брось! - пролаял Маклин, вытянув вперед свою длинную мускулистую руку. - Одно слово о Возрожденных Соединенных Штатах - и я запихну тебе в глотку твою паршивую форму. Гордон остолбенел. Безоар ухмылялся. - Боюсь, я сказал вам далеко не все, господин инспектор. - Теперь в голосе Безоара звучал неприкрытый сарказм. Нагнувшись, он выдвинул один из ящиков стола. - Едва услыхав о вас, я немедленно направил людей по вашим следам. Кстати, вы правы, говоря, что холнизм кое-где не слишком популярен. Пока. Две наши группы так и не вернулись. Генерал Маклин щелкнул пальцами. - Не тяните резину, Безоар! Я занят. Пусть введут того кретина. Безоар послушно кивнул и дернул веревку на стене. Гордону оставалось только догадываться, что он хотел найти в своем столе. - Но одна из групп столкнулась в Каскадных горах, в ущелье к северу от Крейтер-Лейк, с кучкой отчаянных субъектов. Возникли разногласия, большая часть субъектов полегла, однако нам удалось уговорить одного из тех, кто выжил... Послышались шаги, занавес с бахромой раздвинулся. Смазливая блондинка пропустила в комнату побитого человека с перевязанной головой. Его комбинезон все той же защитной расцветки был залатанным и выцветшим, на поясе болтался нож, а из уха свисала маленькая сережка. Он не поднимал глаз от пола. Этот "мастер выживания" определенно не слишком обрадовался, что оказался в таком обществе. - Я бы представил вас этому новобранцу, господин инспектор, - продолжал Безоар, - но вы, кажется, и так знакомы. Гордон растерянно покрутил головой. Что здесь происходит? Он никогда в жизни не встречался с этим человеком! Безоар легонько хлопнул понурого незнакомца по спине, заставляя его поднять глаза. - Утверждать не могу... - сказал новоявленный последователь Холна, рассматривая Гордона. - Возможно, это и он. Незначащая встреча, малозначительное происшествие... Гордон непроизвольно стиснул кулаки. Знакомый голос! - Это ты, мерзавец! Несмотря на отсутствие горской шляпы, Гордон вспомнил эти припорошенные сединой бакенбарды и болезненную худобу. Роджер Септен был сейчас куда менее безмятежен, чем в их предыдущую встречу на иссушенном горном склоне, когда он участвовал в нападении на Гордона и еще издевался над ограбленным, обреченным на неминуемую смерть. Безоар удовлетворенно кивнул. - Можешь идти, рядовой Септен. Полагаю, твой офицер найдет для тебя подобающее поручение. Бывший грабитель, а до того - биржевой маклер обреченно кивнул и вышел, больше ни разу не взглянув на Гордона и не произнеся ни слова. Только сейчас до Гордона дошло, как он сглупил. Ему следовало притвориться, что он не узнает этого доходягу. Впрочем, вряд ли бы это что-либо изменило: Маклин казался убежденным в своей правоте. - Продолжайте! - приказал генерал адъютанту. Безоар снова полез в ящик стола. На свет появилась маленькая потрепанная тетрадка в черной обложке, которую Безоар протянул Гордону. - Узнаете? Здесь стоит ваше имя. Гордон прикрыл глаза. Да, это его дневник... тот, что украли вместе с остальным его добром Септен с дружками за несколько часов до того, как он набрел на разбитый почтовый джип и начал свою новую карьеру - карьеру почтальона. Как он тогда оплакивал утрату! Ведь в дневнике содержалось описание всего его маршрута с тех пор, как он покинул Миннесоту семнадцать лет тому назад, и его впечатления о жизни в Америке, потерпевшей полный крах... Однако теперь появление этой тетрадки означало для него полный провал. Он тяжело опустился на стул, мгновенно лишившись сил. О, как зло подшутили над ним силы преисподней! В конце концов он пал-таки жертвой собственной лжи. На страницах дневника не было ни единого упоминания о почтальонах, "возрождении", Соединенных Штатах, а только правда, голая правда. 13 НАТАН ХОЛН УТРАЧЕННАЯ ИМПЕРИЯ "Сегодня, когда близится к концу двадцатый век, считается, что величайшее противостояние нашего времени - это борьба так называемых "левых" с так называемыми "правыми"; но и те, и другие - всего лишь чудища, орудующие в сфере вымышленной политической жизни. Мало кто осознает, что эти так называемые оппоненты - на самом деле два лика одного и того же смертельно больного зверя. Большинство поражено слепотой, препятствующей миллионам разглядеть, как их обводят вокруг пальца с помощью этой фикции. Однако так было не всегда. И так не пребудет вовеки. В других работах я говорил об иных системах: о чести, возведенной в абсолют в средневековой Японии, о славных дикарях - американских индейцах, о блистательной Европе того периода, который именуется неженками-историками "эпохой средневековой тьмы". История снова и снова преподносит нам один и тот же урок: во все эпохи кто-то командовал, кто-то повиновался. Вот взаимоотношения подчиненности и силы, отличающиеся достоинством и естественностью! Мы как вид всегда жили при феодализме, с тех самых пор, как, сбившись в дикие стаи, устрашали друг друга криками с вершин холмов. Таким оставался наш образ жизни, пока люди не были совращены, пока сильные не стали внимать жалкому лепету - пропаганде слабых. Вспомните, как обстояло дело в Америке на заре девятнадцатого века. Тогда неограниченные возможности развития подавили болезненные ростки так называемого "Просвещения". Победоносные солдаты революции смели английское разложение с территории континента. Граница была открыта, и крепкий дух индивидуализма гордым стягом реял над новорожденной нацией. Именно дух индивидуализма вдохновлял Аарона Бэрра, когда он двинулся на завоевание новых территорий за пределами первых тринадцати колоний. Он мечтал о том, о чем мечтается всякому мужчине - о могуществе, завоеваниях, империи! Каким бы стал мир, если бы он одержал победу? Смог бы он помешать появлению этих недоносков, этих уродливых близнецов - капитализма и социализма? Кто знает! Я буду говорить о том, во что я верю. Вера моя - в том, что до Эры Величия было тогда рукой подать, она должна была вот-вот родиться! Однако Бэрр оказался повержен прежде, так и не сумев свершить больше, нежели просто покарать Александра Гамильтона, служившего игрушкой в руках предателей. Может показаться, что главным его противником выступал президент Джефферсон - двурушник, лишивший Бэрра президентства. Однако на самом деле заговор проник гораздо глубже. Приводные ремни находились в руках злого гения - Бенджамина Франклина [Бенджамин Франклин (1706-1790) - один из основателей Соединенных Штатов, входил в число авторов Декларации независимости США. Кроме того, Франклин был Почтмейстером сначала Филадельфии, а затем и всех 13 североамериканских колоний]. Это он верховодил интригой, поставившей целью удушить империю еще в зародыше. У него было слишком много подручных, которых не сумел одолеть даже такой могучий боец, как Бэрр. Главным же его инструментом служил Орден Цинцинната..." Гордон захлопнул книгу и бросил ее рядом с соломенным тюфяком заглавием вниз. Как могли найтись у подобного бреда читатели, не говоря уж об издателях? Ужин остался позади, но в сарае было еще достаточно светло, чтобы читать, ибо солнце впервые за несколько дней выглянуло из-за облаков. Однако по спине Гордона ползали холодные мурашки, а в голове звучали заклинания сумасшедшего. "Злой гений Бенджамин Франклин..." Натан Холн нащупал верную струну, утверждая, что "Бедный Ричард" был далеко не простым издателем и философом, совмещавшим к тому же страсть к научному экспериментаторству с вульгарным распутством. Если бы Холн не передергивал в цитировании, то можно было бы согласиться, что Франклин стоял в центре необычных событий. После Войны за независимость и впрямь случилось нечто странное, что заставило отступить людей, подобных Аарону Бэрру, и привело к созданию государства, знакомого Гордону. Однако помимо этого Гордона поразил размах безумия Холка. Безоар с Маклином, должно быть, тоже совершенно выжили из ума, если воображают, что такие бредни сделают из него их единомышленника! На самом деле книга произвела на него совершенно противоположное впечатление. Он был готов погибнуть при извержении вулкана, лишь бы таковой пробудился прямо здесь, в Агнесс, и погубил все это змеиное гнездо. Где-то неподалеку плакал младенец. Сколько Гордон ни всматривался, ему удалось разглядеть в сумерках только неясные фигуры, снующие в ближней роще. Прошлым вечером в Агнесс пригнали новых пленных. Они со стонами ползали теперь вокруг костра, который им позволили развести, не рискуя сунуться под какую-нибудь крышу. Гордона и Джонни ожидала перспектива оказаться среди этих несчастных, если Маклин не получит от них желанного ответа. "Генерал" все больше терял терпение. Ведь, с его точки зрения, Гордон отвечал отказом на вполне разумное предложение. Оставалось совсем немного времени, чтобы принять окончательное решение. В ближайшую же оттепель холнисты возобновят наступление, независимо от того, согласится он на сотрудничество с ними или нет. Ему практически не оставили выбора. Непрошенные воспоминания о Дэне все время теснились у него в голове. Он скучал по ней, гадал, жива ли она; ему очень не хватало ее прикосновений, и он уже готов был смиренно выслушивать ее бесконечные вопросы. Теперь, конечно, поздно помешать ей и ее последовательницам, сколь ни безумны их замыслы. Гордон недоумевал, почему Маклин не торопится порадовать его вестью о новом несчастье, постигшем самодеятельную Армию долины Уилламетт. "Всему свое время", - мрачно думал он. Джонни закончил промывать донельзя истертую зубную щетку - единственную вещь, которой они с Гордоном владели на пару. Усевшись рядом с ним, юноша поднял с соломы биографию Бэрра. Осилив несколько страниц, он недоуменно вскинул брови. - Конечно, наша школа в Коттедж-Гроув не больно хороша по довоенным стандартам, зато дедушка только и делал, что подсовывал мне книжки, и много рассказывал об истории и тому подобном. Даже я понимаю, что этот самый Холн добрую половину своей писанины высосал из пальца. Непонятно, как ему удалось тиснуть подобную книжицу? Неужели ему хоть кто-то поверил? - Это называется "большая ложь", Джонни, - отозвался Гордон. - Главное - делать вид, будто ты разбираешься в том, о чем толкуешь, и приводишь подлинные факты. Болтай без умолку, сплетай клубок лжи, разоблачай мнимые заговоры и повторяй свои домыслы снова и снова. Те, которые ждут оправдания собственной ненависти и клевете, - возомнившие о себе невесть что слабаки - ухватятся за любое самое примитивное объяснение вселенского устройства. Такие никогда не упрекнут тебя в передергивании фактов. Это великолепно получалось у Гитлера, потом у Мистиков с востока. Холн - всего лишь новый мастер Большой Лжи. "А ты сам?" - упрекнул себя Гордон. Разве он, изобретатель басни о Возрожденных Соединенных Штатах и пособник лгунов из окружения Циклопа, имеет право бросать в других камни? Джонни почитал еще несколько минут и снова отвлекся. - А что это за Цинциннат? Его тоже выдумал Холя? Гордон откинулся на солому и ответил, не открывая глаз: - Нет. Если я правильно помню, так звали великого древнеримского полководца времен Республики. Легенда гласит, что, устав от битв, он оставил армию и принялся мирно обрабатывать землю. Но как-то раз к нему явились посланцы города: римские армии оказались разгромлены из-за бездарности их военачальников. Катастрофа неминуема. Гонцы нашли Цинцинната за плугом и стали умолять его, чтобы он возглавил последний оборонительный бой... - Что же ответил Цинциннат посланникам Рима? - А он, - Гордон зевнул, - и не подумал отказываться. Хотя ему не больно хотелось возвращаться к ратным трудам. Он возглавил римлян, отбросил захватчиков, а потом гнал их до того города, откуда они выступили. В общем, одержал громкую победу. - Держу пари, римляне провозгласили его царем, - сказал Джонни. - Армия именно этого и хотела. Народ - тоже... Но Цинциннат послал их всех куда подальше, возвратился к себе на ферму и больше не казал оттуда носа. - Непонятно... - Джонни почесал в затылке. - Почему он так поступил? Гордон, напротив, отлично понимал легендарного героя, тем более сейчас, наученный горьким опытом. Не так давно он получил разъяснение истинных причин людских поступков и никогда его не забудет. - Гордон? Он ничего не ответил. Его внимание привлек неясный шум снаружи. Сквозь щель в досках сарая он увидел кучку людей, поднявшихся на холм со стороны реки. Там только что пристала к берегу лодка. Джонни пока ничего не замечал. Он задавал вопрос за вопросом - и так продолжалось с тех пор, как они пришли в себя после мучительного пути. Этот юнец, подобно Дэне, не упускал любой возможности пополнить свои познания. - Рим - это задолго до американской революции, правда, Гордон? Тогда что это за... - он заглянул в книгу, - Орден Цинцинната, о котором говорит Холн? Гордон наблюдал за тем, как процессия приближается к их сараю. Двое невольников несли на носилках раненого, их сопровождали солдаты-холнисты в хаки. - Орден Цинцинната основал после Войны за независимость Джордж Вашингтон, - рассеянно отозвался он. - Основными членами Ордена стали его офицеры... Он запнулся, видя, как открывается дверь. Оба узника уставились на невольников, опустивших на солому носилки. Потом они вместе с охранниками исчезли, не проронив ни слова. - Он тяжело ранен, - сказал Джонни, осмотрев распростертое на соломе тело. - Повязку не меняли уже несколько дней. Гордон вдоволь нагляделся на раненых за годы? минувшие с того дня, как весь его второй курс колледжа забрали в ополчение; и еще он вдоволь наслушался кустарных диагнозов, пока служил во взводе у лейтенанта Вана. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять: пулевые ранения можно было бы вылечить, если бы за дело взялись вовремя и всерьез. Сейчас же от неподвижной фигуры на соломе пахло надвигающейся смертью. На руках и ногах несчастного виднелись следы пыток. - Надеюсь, он не открыл им правды, - пробормотал Джонни, стараясь уложить умирающего поудобнее. Гордон помог ему подоткнуть одеяло. Он никак не мог сообразить, откуда взялся этот несчастный. На бойца с реки Уилламетт он не был похож. В отличие от большинства мужчин из долины Камас и Розберга, он до недавних пор регулярно пользовался бритвой. Несмотря на явно жестокое обращение в последние дни, когда его захватили в плен, у него еще оставалась довольно мощная мускулатура: это означало, что его миновала невольничья доля. Внезапно Гордон отпрянул от умирающего и удивленно заморгал глазами. - Джонни, гляди! Ты видишь то же, что и я? Джонни проследил за его жестом и откинул одеяло. - Будь я неладен... Гордон, это похоже на форму! Гордон кивнул. Да, это была форма, к тому же определенно довоенного пошива. Она абсолютно не походила ни на комбинезоны холнистов, ни на любую другую одежду, которую им приходилось видеть в Орегоне. На плече умирающего была нашивка с эмблемой, которую Гордон разглядывал, не веря собственным глазам: золотой фон и бурый медведь, стоящий на задних лапах на красной ленте... [изображение на флаге штата Калифорния] Через некоторое время за Гордоном снова пришли - уже знакомый эскорт плюс невольник с фонарем. - Этот человек умирает, - сказал Гордон старшему в карауле. Молчаливый холнист с тремя серьгами буркнул: - Ну и что? Сейчас к нему пришлют женщину. Пошевеливайся! Генерал ждет. По пути им встретилась на освещенной луной тропе фигура, бредущая в противоположном направлении: обвисшие плечи, глаза, прикованные к тазику с бинтами и мазями; женщина посторонилась, хотя охранники ее вообще не заметили. В последний момент она все-таки подняла глаза, и Гордон узнал ту самую маленькую седеющую брюнетку, которая несколько дней назад забирала в починку его форму. Он попытался ободряюще улыбнуться ей, однако это лишь повергло ее в панику. Она втянула голову в плечи и скрылась в темноте. Гордон понуро ковылял за стражниками. Женщина чем-то напомнила ему Эбби. Его ни на минуту не оставляла тревога за друзей в Пайн-Вью: ведь холнистская разведка, наткнувшаяся на банду мародеров с его дневником, побывала в опасной близости от деревни. Выходит, угроза нависла не только над островком цивилизации в долине Уилламетт. Он понимал, что никто не может теперь считать себя в безопасности - кроме разве что Джорджа Паухатана, которому ничто не угрожает на его Сахарной Голове, где он ухаживает за пчелами да знай себе варит пиво, пока остальной мир сгорает в огне. - Мне начинают надоедать ваши увертки, Кранц, - сообщил генерал Маклин, когда охранники оставили его наедине с пленником в заставленной книгами комнате в избушке лесника. - Вы ставите меня в трудное положение, генерал. Я все еще изучаю книгу, полученную от полковника Безоара, стараясь понять... - Хватит болтать? - Маклин подошел к Гордону почти вплотную. Даже при взгляде сверху обезображенное лицо низкорослого холниста выглядело устрашающе. - Я знаю людей, Кранц. Вы достаточно сильны, из вас выйдет славный вассал. Но вас разъедает чувство вины и прочие яды "цивилизации". Вы настолько пропитаны ими, что я начинаю склоняться к мнению: пожалуй, вы - бесполезный шлак. Смысл этих слов был совершенно ясен. Гордон сделал над собой усилие, чтобы унять дрожь в коленях. - Вы могли бы стать бароном Корваллиса, Кранц. Это высокий титул в нашей нарождающейся империи. Можете даже предаваться своим старомодным пристрастиям, если вам так хочется и если вы достаточно сильны, чтобы это выдержать. Вам хочется быть хорошим со своими вассалами? Хочется плодить почтовые отделения? Что ж, мы могли бы даже не лишать вас ваших Возрожденных Соединенных Штатов. - Маклин ухмыльнулся, обдав Гордона тяжелым запахом изо рта. - Об этом вашем черненьком дневничке известно только Чарли и мне, и мы до поры до времени о нем не распространяемся. Поймите, дело не в том, что вы мне нравитесь. Просто сотрудничество с вами было бы для нас полезно. Вы могли бы управляться с этими умниками в Корваллисе лучше, чем кто-либо из моих ребят. Мы даже согласились бы не выключать тамошнего Циклопа, если от него есть прок. Значит, холнисты еще не пронюхали, что реально стоит за легендой о суперкомпьютере... Конечно, это не имело для них особого значения: им всегда было наплевать на технику, которая не помогает воевать. Пользу из науки извлекали преимущественно слабые. Маклин вытащил из камина кочергу и похлопал ею по ладони. - В противном случае мы захватим Корваллис уже этой весной. Если только вы не пойдете на попятный, он полыхнет, уж будьте уверены! Тогда никаких почтовых отделений, сынок! И всяких там умных машин! Маклин указал кочергой на лист бумаги на столе. Рядом стояла чернильница с ручкой. Гордон хорошо понимал, что от него требуется. Если бы от него не домогались ничего другого, кроме согласия сотрудничать с будущей империей холнистов, он бы давно уступил, притворился бы, что играет в их игры, пока не появится возможность бежать. Однако Маклин был осмотрителен. Он требовал от Гордона, чтобы тот написал в Совет Корваллиса письмо и убедил своих друзей в необходимости сдать несколько ключевых опорных пунктов. Это послужило бы доказательством доброй воли, предшествующим его освобождению. Естественно, при этом ему оставалось лишь верить генералу на слово, ожидая, что его произведут в "бароны Корваллиса". Однако Гордон сомневался, что генерал будет придерживаться данного слова, так как не собирался держать своего. - Может быть, вы питаете иллюзию, будто мы недостаточно сильны, чтобы покончить с вашей жалкой "армией долины Уилламетт" без вашего содействия? - Маклин рассмеялся и повернулся к двери. - Шон! - позвал он. Гориллоподобный телохранитель Маклина явился на зов бесшумно, как привидение. Он закрыл за собой дверь и, подойдя к генералу строевым шагом, замер по стойке смирно в ожидании приказаний. - Должен вас кое во что посвятить, Кранц. Шон, я и тот проворный кот, который взял вас в плен, - последние из людей особого сорта. - Голос Маклина звучал теперь доверительно. - Дело это было сверхсекретное, но до вас могли дойти кое-какие слухи. Речь об экспериментах, целью которых являлось создание особых, прежде невиданных боевых подразделений. Наконец-то все стало на свои места, получило объяснение: неправдоподобная прыть генерала, шрамы, избороздившие его самого и его двоих подручных... - "Приращенные"! Маклин кивнул. - Молодец! Вы были достаточно наблюдательны для зубрилы из колледжа, расслабленного долбежкой психологии и этики. - Но мы-то считали, что за слухами ничего не стоит! Вы хотите сказать, что они действительно поработали с солдатами так, что те... Он запнулся, глядя на выступающие бугры мускулов на голых руках Шона. Значит, правда - как ни трудно с этим смириться. Иного рационального объяснения не существовало. - Нас впервые опробовали в Кении. Результаты боя пришлись правительству по вкусу. Только, боюсь, они схватились за головы, когда после примирения мы вернулись домой. Гордон смотрел, как Маклин протянул кочергу телохранителю. Тот взялся за конец, но не всей рукой, а лишь пальцами, сложив их щепотью. Маклин таким же образом сжал свой конец кочерги. Каждый стал с силой тянуть в свою сторону. При этом Маклин продолжал разглагольствовать, ничем не выказывая напряжения - у него даже дыхание не сбилось. - Эксперимент продолжался в конце восьмидесятых - начале девяностых годов. Из нас создали специальные подразделения. Предпочтение отдавалось таким, как мы. Чугунная кочерга не шевелилась. Оставаясь совершенно прямой, она вдруг стала растягиваться. - С кубинцами мы расправились образцово. - Маклин не сводил взгляда с Гордона. - Но армейским не понравилось, как стали вести себя ветераны после возвращения домой. Они уже тогда опасались Натана Холна: его учение находило отклик в сердцах сильных. Программа "приращения" была свернута. Кочерга покраснела посередине. Вытянувшись раза в полтора, она вдруг стала крошиться, как разгрызенная карамель. Гордон бросил взгляд на полковника Безоара, появившегося в комнате: тот нервно облизывал губы и вообще имел несчастный вид. Гордон догадывался, что за мысли его преследуют. Подобная мощь была недостижима для полковника. Ученые и больницы, где творились подобные чудеса, давно отошли в прошлое. Религия холнизма, исповедуемая Безоаром, требовала от него повиновения этим людям. Кочерга разорвалась на две части с оглушительным звоном. Гордона обдало горячей волной. "Приращенные" воины остались стоять в прежних позах. - Довольно, Шон. - Маклин бросил свой обломок в камин. Адъютант сделал то же, развернулся как на плацу и вышел вон. Маклин лукаво посмотрел на Гордона. - Ну что, теперь вы не сомневаетесь, что к маю мы войдем в Корваллис? Неважно, с вами или без вас. Кстати, любой "неприращенный" солдат в моей армии стоит двадцати неповоротливых фермеров, не говоря уже о ваших потешных вояках в юбках. Гордон насторожился, но Маклин еще не закончил свою речь. - Будь вас там хоть в десять раз больше - ваше дело безнадежно! Неужто вы думаете, что мы, "приращенные", не могли бы просочиться на ваши укрепленные позиции и поднять там все в воздух? Да мы могли бы разнести всю вашу оборону голыми руками! Можете не сомневаться. Он пододвинул ближе к Гордону бумагу и ручку. Гордон уставился на желтый лист. Откровения генерала только укрепили его уверенность. Он смело встретил взгляд Маклина. - Демонстрация силы произвела на меня должное впечатление. Но тогда будьте добры, ответьте, генерал, почему вы так и не взяли Розберг? Лицо Маклина налилось кровью. Гордон чуть улыбнулся, глядя на предводителя холнистов. - И уж если зашла об этом речь, поясните, генерал, кто вытесняет вас из ваших собственных владений? Мне следовало догадаться раньше - есть причины, заставляющие вас торопиться. Ведь вы определенно движетесь с невольниками и всем имуществом на север. Между прочим, прежние варварские нашествия, известные в истории человечества, начинались так же, по принципу падающих одна на другую костяшек домино. Вот и скажите, генерал, кто так мощно пинает вас под зад, что вы покидаете Рог-Ривер? Теряя над собой контроль, Маклин все же старался не отводить от Гордона взгляд. - Уберите его отсюда! - гаркнул он, обращаясь к Безоару. Гордон пожал плечами и отвернулся, не желая становиться свидетелем спора. - А когда вернетесь, мы еще разберемся с вами, Безоар... разберемся, кто нарушил конспирацию! Гнев командира заставил шефа холнистской разведки выскочить из комнаты и поманить стражников. Безоар лично сопровождал Гордона до места заточения, уцепившись за локоть пленника дрожащей рукой. - Кто велел поместить здесь этого типа? - завопил полковник, обнаружив на сырой соломе умирающего, над которым хлопотали Джонни и насмерть перепуганная женщина. - Кажется, Истермен, - пробормотал кто-то из стражи. - Он только что вернулся с фронта на Салмон-Ривер... Салмон-Ривер! Так называется река в Северной Калифорнии... - Заткнись! - оборвал стражника Безоар. Однако Гордон успел понять, что догадка его верна. Война велась с куда большим размахом, чем он полагал прежде. - Уберите его отсюда. А Истермену немедленно явиться в штаб! Охрана засуетилась. - Эй, полегче с ним! - взвился Джонни, увидев, что раненого подхватили, как мешок с картошкой. Бросив на пленного яростный взгляд, холнистский полковник хотел выместить злобу на несчастной женщине и занес ногу для пинка, но та, наученная горьким опытом, уже успела выскользнуть за дверь. - Увидимся завтра, - бросил Безоар Гордону. - Полагаю, вам лучше одуматься и написать в Корваллис. Ваше сегодняшнее поведение было опрометчивым. Гордон смотрел сквозь него, как бы не замечая. - Отношения между генералом и мной вас не касаются, полковник, - бросил он. - Обмениваться угрозами и вызовами могут только равные друг другу. Цитата из Натана Холна отшвырнула Безоара к стене, как зуботычина. Гордон тем временем уселся на солому и заложил руки за голову, не желая более обращать внимание на бывшего юриста. Только после ухода полковника в мрачном сарае воцарился покой, и Гордон спросил Джонни: - Солдат с медведем на эмблеме так и не заговорил? - Так и не пришел в сознание, - ответил Джонни, грустно покачав головой. - А женщина? Она хоть что-нибудь сказала? Джонни осторожно оглянулся. Остальные узники по-прежнему валялись в своих углах, уставившись на стену. - Ни единого словечка. Зато она сунула мне вот это. Гордон взял в руки изорванный конверт. Он мгновенно узнал его: это было письмо Дэны - то самое, которое ему вручил Джордж Паухатан на горе Сахарная Голова. Должно быть, оно затерялось в кармане его брюк и попало в руки женщине, забравшей одежду в стирку. Неудивительно, что ни Маклин, ни Безоар ни словом не обмолвились о письме. Гордон решил, что к генералу оно попасть не должно. Как ни безумна Дэна и ее подруги, они заслуживают шанса испытать свои силы. Он принялся было рвать письмо на клочки, намереваясь после съесть, но Джонни схватил его за руку. - Нет, Гордон! Она что-то написала на последней странице! - Кто?! Кто написал?.. Гордон стал поворачивать бумагу то так, то этак, пытаясь разглядеть буквы в слабом лунном свете, просачивающемся в щели. Наконец он разобрал карандашные каракули: записка была написана большими буквами поверх аккуратных строчек Дэны: ...правда? так ли свободны женщины на севере? так ли добр и силен мужчина? умрет ли она за тебя? Гордон долго не спускал глаз с этих простых и грустных слов. Несмотря на снизошедшее на него смирение, его повсюду продолжали преследовать прежние призраки. Слова Джорджа Паухатана насчет мотивов, которыми руководствовалась Дэна, по-прежнему не давали ему покоя. "Большие идеалы" все так же крепко держали его в узде. Он не торопясь принялся жевать письмо. Не стал делиться лакомым блюдом с Джонни, а проглотил все сам, как бы видя в этом искупительную жертву. Спустя примерно час снаружи поднялась суматоха. Оказалось, что холнисты готовятся к какой-то церемонии. От развалин главного универмага городка Агнесс маршировали под мерные удары барабанов две шеренги солдат. Они сопровождали высокого блондина, в котором Гордон узнал одного из тех, кто швырнул к ним в сарай умирающего пленника. - Это, наверное, Истермен, - проговорил Джонни, не в силах отвести взгляд от процессии. - Уж они ему покажут, что бывает, когда не являешься с докладом к начальству после возвращения с задания! Гордон отметил про себя, что Джонни, по всей видимости, пересмотрел слишком много фильмов про Вторую мировую войну из видеотеки в Корваллисе... В конце шеренги солдат он узнал Роджера Септена. Даже в неярком лунном свете нетрудно было убедиться, что бывший грабитель с горной тропы дрожит как осиновый лист и с трудом удерживает в руках винтовку. Адвокатский голос Чарлза Безоара тоже звучал нетвердо, когда он зачитывал обвинения. Истермен стоял спиной к толстому стволу дерева. Лицо его ничего не выражало, на груди висела веревка с трофеями, смахивающая то ли на патронташ, то ли на гроздь медалей. Безоар посторонился, пропуская вперед генерала Маклина. Тот пожал осужденному руку, поцеловал в обе щеки и отступил, чтобы полюбоваться казнью. Сержант с двумя серьгами прокричал команду. Расстрельный взвод стал на одно колено и прицелился. Прогремел залп. Не стрелял только Роджер Септен, свалившийся в обморок. Высокий блондин лежал в луже крови под деревом. Гордон вспомнил умирающего пленника, который пробыл рядом с ними так недолго, но о многом успел поведать, даже не открыв глаз. - Спи спокойно, калифорниец, - прошептал он. - Ты унес с собой на тот свет еще одного врага. Вот и всем нам так же бы не оплошать... 14 В ту ночь Гордону приснился великий Бенджамин Франклин, играющий в шахматы с неуклюжей железной печуркой. - Проблема заключается в противовесах, - объяснял седовласый ученый и государственный муж, обращаясь к своему изобретению, но игнорируя при этом Гордона. Глаза Франклина не отрывались от шахматной доски. - Я об этом немало размышлял. Как создать социальную систему, которая поощряла бы каждого на бескорыстный труд, но при этом не отказывала бы в сострадании слабым и искореняла безумцев и тиранов? За раскалившейся решеткой печурки билось пламя, ритмом своих прыжков напоминая танцующие огоньки Циклопа. Пламя как будто вопрошало: "Кто возьмет на себя ответственность?" Франклин сделал ход белым конем. - Хороший вопрос, - молвил он, откидываясь в кресле. - Превосходный. Разумеется, ограничители и противовесы можно предусмотреть в конституции, однако все это будет бессмысленно, если граждане сами не обеспечат серьезного соблюдения всех гарантий. Алчность и властолюбие всегда будут искать способ обойти закон или вывернуть его наизнанку - для собственной пользы. Пламя немного унялось, и по доске сама собой двинулась черная пешка. "Кто?.." Франклин вытер платком вспотевший лоб. - Мечтающие стать тиранами, вот кто... У них существует для этого извечный набор методов: манипулирование простым человеком, ложь, уничтожение в человеке веры в себя. Говорят, что "власть разлагает", однако правильнее было бы сказать "власть влечет продажных". Нормального человека обычно привлекает не власть, а другие ценности. Даже обретая власть, такой человек относится к ней как к служению, а у служения имеются свои пределы. Тиран, напротив, стремится к господству, не может им насытиться и неукротимо рвется приумножать его. "...за детей неразумных", - тянуло свое пламя. - Да, - кивнул Франклин, протирая очки. - И все же я верю, что некоторые новшества способны помочь. К примеру, правильно поданные мифы. И потом, уж если Господь вознамерился принести кого-то в жертву... - Он потянулся за ферзем, немного поколебался и перенес хрупкую фигурку из слоновой кости через всю доску, почти вплотную к раскаленной решетке. Гордону хотелось крикнуть, предупредить. Ферзь оказался в крайне опасном положении: рядом не было даже пешек, чтобы его защитить. Его страхи быстро оправдались: мгновение - и там, где только что стоял белый ферзь, уже возвышался, попирая кучку пепла, черный король. - Боже, нет! - застонал Гордон. Даже во сне, охваченный горячкой, он знал, что происходит и что символизируют эти события. "Кто возьмет на себя ответственность?" - снова потребовала ответа печь. Франклин ничего не сказал, а только еще глубже откинулся в кресле. Потом кресло заскрипело: шахматист обернулся. Он смотрел на Гордона в упор. - И ты?! - содрогнулся Гордон. - Чего вы все хотите от меня? Красная рябь пламени. Улыбка Франклина. Очнувшись, он беспокойно заворочался. Но тут над ним склонился Джонни Стивенс. - Гордон, взгляни-ка! - зашептал Джонни. - Что это там с нашей охраной? Гордон сел, протирая глаза. - Где? Пришлось перебираться к восточной стене сарая, ближе к двери. Привыкнув к лунному свету, Гордон разглядел двоих холнистов, охранявших сарай. Один лежал у скамьи с широко разинутым ртом, уставившись пустым взглядом в облака. Другой еще цеплялся за жизнь: он елозил руками по земле и пытался подползти к своей винтовке. В одной руке он сжимал нож, поблескивающий в пламени затухающего костра. У его коленей валялась в бурой лужице пивная кружка. Еще несколько секунд - и второй часовой тоже уронил голову, немного подергался и застыл. Гордон и Джонни переглянулись и, не сговариваясь, попробовали на прочность дверь. Замок оказался на месте. Джонни просунул руку в самую большую щель в стене, надеясь уценить охранника за форму и подтащить поближе. - Вот бы достать ключи! Черт, слишком далеко... Гордон налег на дверь. Сарай казался настолько шатким, что его вполне можно было бы разобрать по ласточкам. Однако ржавые гвозди издали такой отчаянный скрип, что у него волосы зашевелились на голове. - Что предпримем? - спросил Джонни. - Если дружно подналечь, то можно вырваться. Потом к реке, в каноэ... - Тес! - одернул его Гордон. В темноте кто-то двигался. Маленькая фигурка перебегала от дерева к дереву, приближаясь к застывшим часовым. - Это она! - прошептал Джонни. Гордон тоже узнал темноволосую служанку, ту самую, что сделала трогательную приписку к посланию Дэны. Он наблюдал, как она, превозмогая страх, заставила себя наклониться сначала к одному, потом ко второму часовому, проверяя, дышат ли они. Женщина дрожала всем телом и жалобно скулила, пока искала на поясе у одного из них ключи: для этого ей пришлось дотронуться до мерзких трофеев. Наконец она завладела побрякивающей связкой. Последовала возня с замком, во время которой все трое едва не лишились чувств - так он скрипел. Потом дверь отворилась, выпуская пленников. Первым делом они обшарили тела часовых, завладели их ножами, патронами, винтовками; потом оттащили тела в сарай и снова повесили на дверь замок. - Как твое имя? - спросил Гордон съежившуюся от страха служанку, опускаясь рядом с ней на колени. Не открывая глаз, она еле слышно ответила: - Хетер... - Почему ты помогла нам, Хетер? Она распахнула изумрудно-зеленые глаза. - Ваша... ваша женщина писала... - Она сделала над собой усилие, чтобы не потерять голос. - Я не верила рассказам старух о прежней жизни. Но потом пленные стали говорить о том, как живется у них на севере. А тут еще вы... Вы не станете сильно бить меня за то, что я прочла ваше письмо? Она опять съежилась, когда Гордон протянул руку, чтобы погладить ее по щеке. Нежность была ей совершенно неведома. Он мог бы наговорить ей кучу утешительных слов, но прибег к простейшим, которые она наверняка поймет: - Я вообще не стану тебя бить. Никогда. Рядом возник Джонни. - Гордон, каноэ стережет всего один человек. Кажется, я знаю, как к нему подобраться. Какой бы он ни был бестией, нам на руку то, что он ни о чем не подозревает. Мы зайдем сзади и... Гордон кивнул. - Только нам придется взять с собой и ее. Джонни разрывался между состраданием и практическими соображениями. Несомненно, он считал своим первейшим долгом спасти Гордона. - Но... - Они поймут, кто отравил часовых. Если она останется, они ее распнут. Джонни недолго колебался; сомнения его были разрешены, и он опять рвался в бой. - О'кей. Тогда побудем медлить. Но Хетер удержала Гордона за рукав. - У меня есть подруга, - сказала она и помахала кому-то в темноте. Из тени деревьев выступила стройная фигура в брюках и в рубахе на несколько размеров больше, чем нужно, перехваченной широким ремнем. Даже в этом одеянии ее было нетрудно узнать. Любовница Чарлза Безоара собрала свои светлые волосы в узел на затылке; в руках она держала какой-то сверток. Она нервничала еще больше, чем Хетер. Гордон понимал: ей есть что терять. То, что-она решилась довериться двум сомнительным чужакам с неведомого севера, свидетельствовало об отчаянии. - Ее зовут Марси, - сказала Хетер. - Мы сомневались, возьмете ли вы нас с собой, поэтому она прихватила кое-что для вас. Марси развернула трясущимися руками черный брезент. - В-ваша п-почта... - проговорила она и осторожно протянула Гордону письма, не смея больше держать в руках такое богатство. Гордон едва не расхохотался, увидев эту кипу мусора, однако сразу посерьезнел, обнаружив тут же черную тетрадку. Он заморгал, представляя себе, на какой риск она пошла, чтобы добыть дневник. - Ладно, - сказал ой, забирая сверток и снова перетягивая его веревкой. - Не отставайте и не шумите. Когда я махну - вот так, - пригнитесь и дожидайтесь нас. Женщины молча кивнули. Гордон собирался спускаться к реке первым, но Джонни успел его опередить. "Ладно, не спорь, - велел Гордон самому себе. - Парень действует правильно, черт его побери!" Чувство свободы было восхитительным. Но, как всегда, его сопровождал проклятый Долг. Ненавидя себя за то, что снова приходится играть роль важной персоны, он пригнулся и побежал за Джонни, показывая женщинам дорогу к каноэ. 15 Выбирать направление движения не приходилось. С наступлением весны река Рог превратилась в неукротимый поток. Оставалось только отдаться на волю течения и уповать на удачу. Джонни был горд успешным нападением на часового. Тот оглянулся лишь тогда, когда Джонни осталось сделать последние два шага, и почти не оказал сопротивления; юноша набросился на него и прикончил тремя ударами ножа. Молодого выходца из Коттедж-Гроув переполняло сознание собственной доблести, поэтому он старался не ударить в грязь лицом, когда помогал женщинам переходить в лодку и выгребал на середину реки. У Гордона не хватило духу раскрыть парню глаза: он видел лицо убитого, когда они раскачивали труп, чтобы бросить его в реку. Бедняга Роджер Септен казался удивленным и даже обиженным - супермену-холнисту не полагалось умирать с таким выражением на лице. Гордон припомнил, как впервые в жизни стрелял в грабителей и поджигателей почти два десятилетия тому назад, когда еще было кому отдавать приказы и кому подчиняться им, - до того, как ополчение распалось, растворившись в толпах бунтующих, на усмирение которых и было брошено. Первое убийство не вызвало в нем гордости: ночью он плакал, горюя о загубленных душах. Но теперь настали иные времена, и убить холниста считалось, безусловно, благим делом. Прежде чем отчалить, они продырявили все остальные каноэ. Каждое мгновение задержки грозило бедой, но необходимо было избавиться от преследования. Кроме того, первое поручение наполнило женщин гордостью, и они взялись за него с энтузиазмом. С каждым пробитым днищем их пугливость убывала на глазах. Женщины устроились в центре каноэ, и Гордон с Джонни заработали веслами, еще не зная толком, как лучше управляться с этой посудиной. Луна ныряла за тучи и снова выныривала в едином ритме со взмахами их весел. Совсем неподалеку беглецов подкарауливали первые пороги-Здесь уже было не до экспериментов с веслами: их несло в водяной пыли то на один страшный камень, то на другой. В горах началось таяние снегов, и река вздулась от ежесекундно пребывающей воды. В ушах стоял оглушительный рев, лунный свет вяз в мириадах брызг. С потоком невозможно было бороться; оставалось одно - увертываться от преград и почти что ощупью направлять хрупкую скорлупку в безопасное место. Видя, что их выносит на более спокойный участок, Гордон, снимая напряжение, веслом заставил каноэ развернуться на месте. Потом они с Джонни отбросили весла и дружно расхохотались. Марси и Хетер смотрели на них во все глаза, молча вздрагивая от только что пережитого испуга и начавшего разливаться по жилам чувства свободы. Джонни издал радостный крик и шлепнул по воде веслом. - Здорово, Гордон! Продолжим! Гордон, с трудом отдышавшись, вытер мокрое лицо. - Продолжим. Только осторожно. Они налегли на весла и через минуту снова оказались на стремнине. - Черт! - крикнул Джонни. - Я-то думал, что тот был... Шум воды заглушил конец фразы, но Гордон знал, о чем речь: "Я-то думал, что хуже не бывает!" Теперь протоки между камнями стали узкими щелями. Чудом проскочив первую щель, каноэ устремилось вперед, опасно накренившись. - Налегай! - завопил Гордон. На сей раз ему было не до смеха: жизнь всех четверых висела на волоске. "Надо было шути пешком... пешком... пешком..." Неизбежное случилось скорее, чем они могли предположить, - меньше чем в трех милях вниз по течению. Плавающее бревно, внезапно вынырнувшее из-под камня в узком каньоне, потеря управления, напрасные ругательства - и все было кончено. Алюминиевое каноэ, разумеется, пережило бы столкновение, но откуда же взяться алюминию после стольких лет войны? Скорлупка из дерева и коры развалилась на части с треском, который не смогли заглушить даже крики женщин, попавших в ледяной поток. От холода у всех четверых перехватило дыхание. Гордон уцепился одной рукой за обломок каноэ, другой вовремя успел ухватить за волосы Хетер. Он пытался приподнять ее над водой, но она тянула его вниз, заставляя захлебываться в пене. Наконец он нащупал ногами песчаное дно. Собравшись с силами, Гордон рванулся из воды, волоча за собой полузахлебнувшуюся женщину, и рухнул на гниющие водоросли, которыми забросал берег взбесившийся поток. Рядом с ним надсадно кашляла Хетер. Джонни и Марси тоже сумели выбраться из водоворота. Однако ни у кого не осталось сил, чтобы ликовать по случаю победы над стихией. Гордон мог только неподвижно лежать, пытаясь восстановить дыхание. Ему казалось, что прошла целая вечность, прежде чем до него донесся голос Джонни. - Не больно много у нас было добра, чтобы его оплакивать. Плохо только, что у меня намокли патроны. А твоя винтовка утонула, Гордон? - Ага. - Он сел, тяжело дыша и осторожно трогая ссадину на лбу - результат столкновения с обломком каноэ. Остальные как будто легко отделались, хотя все четверо дружно кашляли и тряслись от холода. Позаимствованная у кого-то одежда облепила соблазнительные формы Марси, но Гордону было не до того, чтобы обращать на это внимание. - Что нам теперь делать? - спросила она, выбивая зубами дробь. Пожав плечами, Гордон ответил не менее дрожащим голосом: - Для начала надо спрятать обломки кораблекрушения. - Видя изумление женщин, он пояснил: - Если они не найдут обломков, то сделают вывод, что мы успели отплыть за ночь гораздо дальше, чем на самом деле. Возможно, это наш единственный шанс на спасение. Справившись с этим делом, мы двинемся дальше посуху. - Никогда не бывал в Калифорнии, - молвил Джонни, вынудив Гордона улыбнуться. С тех пор как обнаружилось, что у холнистов есть еще противники кроме армии долины Уилламетт и южан, паренек только об этом и думал. Идея была, что и говорить, соблазнительной: преследователям вряд ли придет в голову, что беглецы могут устремиться на юг. Однако для этого потребовалось бы переправляться через поток. К тому же память подсказывала Гордону, что река Салмон протекает далеко к югу. Но даже если бы они сумели пропутешествовать миль двести по владениям холнистов и спасти собственные жизни, более важные соображения диктовали иное: сейчас, весной, перед самым наступлением врага, в нем и в Джонни отчаянно нуждались дома. - Заберемся в горы и дождемся, пока погоня проскочит мимо, - сказал Гордон. - А потом попробуем добраться до Кокилла. Никогда не унывающий Джонни тут же взял быка за рога. - Тогда поспешим к каноэ, - сказал он и прыгнул в ледяную воду, сразу у берега доходящую ему до пояса. Гордон вооружился длинной жердью и полез в воду с некоторой опаской. Во второй раз вода показалась ему ничуть не менее холодной, чем в первый. У него моментально свело пальцы ног. Они вдвоем уже почти добрались до перевернувшегося каноэ, когда Джонни крикнул, показывая пальцем на середину потока: - Почта! Поблескивающий от воды брезентовый сверток быстро скользил прочь от них, направляясь к очередному порогу. - Не смей! - крикнул Гордон. - Пускай плывет. Однако Джонни уже бросился в воду и быстро поплыл за свертком, не обращая внимания на Гордона. Напрасно тот надрывался: - Возвращайся, Джонни, дурень! Плюнь! Джонни!!! Он в отчаянии наблюдал, как сверток и упрямый мальчишка исчезают за поворотом реки, откуда доносился оглушительный гул. Ожесточенно бранясь, Гордон бросился в воду и поплыл что было сил, надеясь нагнать безумца. Сердце его сжимало, легкие жгло от ледяной воды. Он почти что обогнул поворот, за которым исчез Джонни, но вовремя уцепился за подвернувшуюся на счастье ветку... Сквозь завесу водяной пыли он бессильно наблюдал, как его юного последователя затягивает вместе с черным свертком в воронку страшного водопада, оскалившегося острыми клыками и плюющегося густой пеной. - Нет, нет!.. - хрипло повторял Гордон. У него на глазах Джонни и сверток канули в бездну. Он все не отводил взгляд от того места, где только что барахтался его юный соратника-хотя мокрые свесившиеся волосы и ледяные брызги мешали смотреть. Время шло, бездна не отдавала свою жертву. Наконец Гордону пришлось отступить - у него уже не было сил висеть на ветке. Он цеплялся за нее сколько мог, перебирая руками и медленно отодвигаясь от пучины, пока не достиг местечка поспокойнее. Потом, превозмогая слабость и мало что соображая, обошел удрученных женщин и принялся за каноэ. Он подтащил расколовшуюся посудину к стене каньона и, найдя нечто вроде пещеры, принялся дробить ее там в мелкую щепу. Даже когда от каноэ ничего не осталось, а последние кусочки коры унесло течением, Гордон продолжал ожесточенно молотить по воде, всхлипывая, как ребенок. 16 Они провели день среди сгнившей растительности под бетонной плитой бункера. Перед Светопреставлением здесь наверняка было чье-то излюбленное убежище, однако теперь оно превратилось в иссеченные пулями руины, из которых растащили все, что только можно унести. Еще в довоенные времена Гордон читал, что некоторые уголк