ничего не оставалось, как и самому прилечь, натянув одеяло до подбородка. Он уставился в темное небо и прислушался к движениям Волка, который был неподалеку от них. Слава Богу, что большая часть багажа уцелела. Слава Богу, что с ними был Малыш, который охранял их сон, расположившись между ними и водой, словно сторожевой пес, лучше которого они вряд ли могли найти. Единственным его желание в эту ночь было знать, где же все-таки находится водяной, да еще его беспокоил банник: почему он появился здесь и откуда у него была сила, чтобы проникнуть сюда. Возможно, ответил он сам себе, что и банник был из той же породы, что и Малыш. Ведь у Малыша не было никаких причин нарушать все привычки дворовиков, бегая по лесам за своими хозяевами, если только не сделавши скидку на то, что природа дворовика, живущего у колдунов, должна являть нечто особенное. То же самое можно было подумать и про банника, если рассмотреть его странное поведение. Оно было непредсказуемо. Да и сашины собственные мысли метались в произвольном порядке и тут же путались. Он был очень обеспокоен, не будучи уверен в том, смог ли Петр понять хоть что-нибудь из его сбивчивых объяснений. Он все еще пытался, в который раз, обдумать все сказанное Петру, надеясь, что по крайней мере тот просто-напросто уже позабыл многое из его рассказа. Но и это могло оказать плохую услугу, поскольку лишь одному Богу известно, какой вред все сказанное могло принести, подвергая опасности самую жизнь Петра. Очень трудно было отыскать там нужную тропинку, на которой не стоял бы капкан, и в глубине души Саша опасался, что наговорил Петру много такого, чего Ивешка не простила бы ему, и мог бы не простить и сам Петр, если бы только не забыл. Господи, да у него и в мыслях не было причинять вред ни одному из них. - Малыш, охраняй нас, - прошептал он, прежде чем дать отдых усталой голове и отойти ко сну. Он непреднамеренно даже нарушил собственное обещание, пожелав им обоим добрых снов... После этого он уснул, чувствуя лишь как земля покачивается под ним, словно река. Сросшийся кольцом колючий кустарник... Холодная жесткое ложе вместо постели... Он чувствовал легкое дуновение ветра и воспринимал присутствие солнца и луны... Он следил за движением звезд... Его сон еще не был слишком глубоким, так что он мог ощущать движение лошади. Его еще не покидало легкое головокружение, как бывает, когда человек подолгу смотрит в небо... Небо, которое всегда было над ним. Сияние солнца, проникавшее к нему сквозь густо сплетенные колючки... И длинная череда дней и ночей, сменявшихся словно череда облаков, бегущих по небу... Он вскочил и сел, опираясь на руки, в то время как Малыш зашипел и вскочил ему на грудь, ухватившись за него и пряча голову ему под подбородок. Он ухватил Малыша за спину, все еще вздрагивая и не желая вдуматься в то, как близко было к нему увиденное. Господи, да ведь это же был Черневог, подумал он. Колючий кустарник, каменное ложе, мелькавшие друг за другом дни и ночи. Я видел его сон. Ведь я почти сделал это, я сам уже почти разбудил его... Господи, какой же я дурак! В то же мгновенье он ощутил резкую боль в затылке и повернулся, опираясь на локоть, чтобы взглянуть вокруг, подчиняясь внезапному ощущению чьего-то присутствия в окружавшей темноте. Он боялся обнаружить, как что-то огромное и похожее на змею скользит в его сторону... Разумеется, он тут же увидел тень, с мерцающими красноватыми глазами, в которых отражалось слабое пламя костра, но формой этой тени была человеческая фигура, напоминавшая косматого оборванного мальчишку. "Что тебе надо?" - спросил он, пока Малыш прижимался к нему и шипел как перегретый чайник. Банник чуть подался вперед, усмехнулся и уселся на корточки, опустив костлявые руки на такие же костлявые колени. Звук бьющих о землю копыт долетел до его сознания... Среди деревьев-призраков можно было разглядеть движущееся бледное пятно: это была скачущая лошадь... "Кто ты, как зовут тебя?" - спросил он в очередной раз. - "Ты всего лишь наш банник или ты что-то еще?" Существо вновь усмехнулось, обнажив острые, как у крыс, зубы, и растопырив во все стороны пальцы. На золотого цвета листке отчетливо выделялась капля крови... единственная капля, свежая и зловеще подрагивающая... Возможно, что это все еще продолжался его сон. Только теперь он ехал верхом через лес, деревья смыкались за ним, а на своем лице он ощущал прикосновения светлой лошадиной гривы. Вокруг было сумрачно, страшно, все было покрыто падающими желтыми листьями. Он не имел никакого понятия о том, куда лошадь уносила его, кто гнался за ним и где была надежда на спасенье. Его лишь не оставляло чувство, что он должен покинуть это место до окончательного наступления темноты. Листья продолжали падать, солнце клонилось к закату, оставляя на небе причудливую игру тени и света. Деревья тянули свои ветки, колючки извивались с грациозностью ленивых змей. Листья покачивались так медленно, что глаз не мог заметить их движений. Одна единственная капелька все еще висела на колючке, словно нанизанная на нее... В конце концов и она упала. Вот собралась еще одна. И следовало бы подумать, если бы только возникло такое желание, что она может задержаться в таком положении чуть дольше, прежде чем свалится вниз. И этот маленький знак должен был бы ясно показать, что никакого сна больше не было и в помине. 11 Петр повесил над огнем котелок, чтобы вскипятить воду: Саша попросил его приготовить чай, как только они проснулись поздно утром. Петр был очень озадачен такой просьбой. Как можно было думать про какой-то чай, когда невыносимо выдерживать любое промедление при таком, будь оно проклято, соседстве, учитывая, что водяной так или иначе покинул свою нору, а на реке им не удалось обнаружить никаких признаков Ивешки... Но не смотря на подобные мысли, он и сам, как убитый, спал прошлой ночью, подозревая, что это не обошлось без чьего-то постороннего вмешательства. А тем временем Саша, жаловавшийся на беспокойные сны, теперь с явным ожесточением что-то записывал в свою книгу. Но Петр понимал, что иметь дело с колдунами можно было только набравшись терпения, и если малый, с бешеной скоростью заносящий в книгу расползающиеся каракули, хотел попить чаю, то этот чай Саша обязательно получит. Ведь это было, пожалуй, единственным делом, которое мог сделать человек, у которого не было иного выбора, как сидеть и ждать. Итак, Петр отложил все вопросы, одолевавшие его этим туманным утром. Он приготовил затребованный чай и поставил чашку у сашиных ног, добавив к этому немного отварной крупы, смешанной с медом, которую он пристроил ему на колено. Тот, не отрываясь от книги, потянулся за ней и отправил почти всю в рот, запивая из чашки, взяв ее левой рукой, которой только что придерживал чернильницу. Слава Богу, что он все-таки не перепутал их местами. Страницы книги он придерживал локтем, а перо испытывало такие нагрузки, к каким явно не привыкло даже находясь в хвосте у гуся. Саша спешил так как только мог, и обычному человеку оставалось при этом только надеяться, что сидящий перед ним колдун пришел к каким-то очень полезным выводам. Петр, закончив свой завтрак, поинтересовался, понадобится ли им еще костер или нет. И когда Саша ответил, что скорее всего нет, Петр залил угли речной водой, а затем упаковал как мог их вещи, разумеется кроме книги и чернильницы. При этом он не переставал думать о происходящем и пришел к выводу, что Ивешка была далеко не так глупа. Он был согласен с Сашей, что она, по крайней мере, знает, что делает. Если только она не устала от постоянных мыслей о своем перерождении... которое, черт возьми, можно было бы сравнить с вновь ожившим ивовым деревом... Это обстоятельство очень сильно обеспокоило и его самого, когда прошлой ночью он вглядывался в ту самую полоску на берегу реки, где росла та злополучная ива, раскачивая на ветру свисающими ветками. Он не мог понять, какое значение имел тот факт, что явно мертвое дерево вдруг стало возвращаться к жизни, и какая могла быть неясная связь между этим событием и исчезновением Ивешки, кроме того ранее известного ему факта, что дерево умирало, сбрасывая в воду свои листья, по мере того как Ивешка возвращалась к жизни. И это дерево выглядело абсолютно мертвым в течение всех трех лет, когда он проплывал по реке, занимаясь посадками леса в верховьях. Ивешка очень заботилась о лесах. Она со всем пылом обращала свои чары, околдовывая молодые саженцы, чтобы ускорить их рост. О каждом деревце она говорила как об отдельной личности. Как бы ни было, но вполне возможно, что та старая ива не дала умереть ее совести, когда погиб этот лес, и таким образом в этот лес вновь вернулась жизнь, как только она вернулась и к Ивешке. Разве она, обладая всем искусством чародейства, не смогла заметить такого любопытного факта? Или заметила, но посчитала это чем-то обыденным и недостойным внимания? Господи, да он даже представить себе не мог, что она могла оказываться именно здесь во время своих побегов в лес. Действительно, он не видел причин. Наконец Саша закрыл свою книгу. - Ну так что, мы можем отправляться? - спросил его Петр. - Да, мы отправляемся. - Саша уложил и книгу и чернильницу. - Ты поедешь верхом, теперь твоя очередь. - И что же мы собираемся делать? - Мы идем прямо туда и выясняем, что там произошло, - ответил Саша. - Приятно слышать наконец хоть что-то, имеющее смысл. Идем, Малыш. - Он вскочил на Волка, вслед за опередившим его Малышом, которому при этом пришлось исчезнуть оттуда. Затем, когда Волк неуверенной иноходью двинулся было по направлению к Саше, Петр надел свою шапку, наклонился и подхватил сашину поклажу. - Нам что-то стало известно? Мы узнали что-то новое после столь долгих занятий чтением и письмом? Надежда была только на это. Саша же разбил эти надежды лишь одним беспокойным движением головы. - У меня лишь возникло подозрение, что кто-то очень хотел заманить нас именно сюда. И, пожалуйста, не спрашивай меня, кто именно. - Но я все равно спрошу. Или это то самое имя, которое мы не произносим вслух? - Я не знаю, - сказал Саша и вновь покачал головой, заставляя Волка идти без повода. - Хорошо, тогда что же еще? - Я больше ничего не знаю. - Саша... - Боюсь, что он проснулся. Я не знаю как, я не знаю почему. Я не знаю, было ли это одним из его прежних желаний или это простая случайность, которую нельзя исключать, когда имеешь дело с желаниями. А может быть, что-то отвлекло внимание леших. В конце концов, причина не имеет большого значения. - Ты лучше не говори мне таких слов, как "не знаю", "не уверен", "не понимаю, почему". Я чертовски устал от них. Только прошу тебя, ради Бога, приведи наши головы в порядок, чтобы они воспринимали окружающий мир так, как мы этого хотим, да, как говорится, смажь наши пятки. Разве это желание не сработает? - Оно сработает превосходно, - сказал Саша, - если только тем, что ты пожелаешь, не сможет воспользоваться твой враг. Они менялись время от времени, а порой вообще не нагружали Волка, кроме как поклажей, чтобы он мог отдохнуть от них обоих, особенно там, где в лесу не было ни единой тропинки. Земля становилась все суше, чем та, которая лежала к югу от пещеры водяного. Они уходили все дальше и дальше на север, удаляясь от реки. Саша старался забирать как можно меньше сил от окружавшего их леса, только чтобы поддерживать их собственные силы да пытаться услышать Ивешку, разорвав хоть на мгновенье окружавшую их тишину, чтобы подать сигнал лешим о беде, приключившейся с ними. Но ответа так ни откуда и не приходило, кроме устойчивого предчувствия, оставшегося у него после ночных кошмаров, что они упустили свое время и свою удачу, что Ивешка, взяв лодку, значительно обогнала их, так что не было никакой надежды догнать ее, во всяком случае до тех пор, пока ветер продолжал дуть с юга, вопреки всем его желаниям. Петр, в свою очередь, идя пешком, экономил дыханье, почти не ведя никаких разговоров по поводу прошедшей ночи. Только однажды у него вырвалось: - Черт побери, и что за напасть! - Это произошло, когда они теряли время, переходя через приличных размеров ручей, и еще раз, когда, прыгнув через другой ручей, он неудачно приземлился и упал в воду. - Я понимаю, что сейчас ты занят другими желаньями, - сказал он, поднимаясь, весь мокрый от воды, - но нельзя ли обратить немного внимания и на нас? - Извини, - ответил ему Саша с явным раскаянием в голосе. В этом действительно была его ошибка. Но Петр нахмурился, глядя вверх на него, сидящего на лошади, и похлопал его по колену. - Не теряй чувства юмора, приятель, не теряй чувства юмора. Запомнил? Это как нельзя лучше характеризовало образ мыслей Петра, независимо от того, насколько глуп мог быть его приятель. Он решил в тот момент, что Петр пытался просто поднять его настроение и заставить спуститься с небес на землю. - Мне действительно очень жаль, - повторил он, но по лицу Петра понял, что это всего-навсего лишь еще одно обычное "извини". Тогда он сам попытался пошутить, и содрогнулся, когда в очередной раз произнес: - Извини. - Одолжи мне парусину, - неожиданно сказал Петр. - А почему ты не хочешь ехать верхом? - спросил Саша, который только что соскочил с лошади, потому что сидя на ней можно было получать небольшое тепло, что было немаловажным для человека, почти насквозь промокшего в ручье. Но Петр отказался, только еще раз попросил у него парусину, ссылаясь на то, что при ходьбе он согревается гораздо больше, Волку нет никакой необходимости мокнуть без всякой на то причины. Гром загремел где-то через час. Теперь они шли под дождем и почти в сумерках, которые разрывались вспышками молний. Они, правда, накрывались от дождя парусиной, которая хоть как-то помогала им удерживать тепло. И еще было одно достоинство в их теперешнем положении: земля под ногами, хоть и политая дождем, была твердой. Между мертвыми деревьями попадались большие поляны и участки, поросшие молодыми деревцами и свежими папоротниками, вместо зарослей колючек, что позволяло им двигаться на запад без особых усилий. Но в какой-то момент после заката солнца Саша почти без всякой причины оглянулся через плечо, но Петр это сразу заметил. С этого момента Сашу не оставляло странное ощущение в собственном затылке, и он начал почти постоянно бросать тревожные взгляды назад. - Мы что-нибудь потеряли там? - спросил его Петр. - Какое-нибудь привидение вроде банника? - Пока не знаю, - отвечал Саша. - У меня есть лишь ощущение. В лесу послышался треск веток, яркая молния скользнула над лужами, отразившись сверкающим водопадом на мокрых ветках и папоротниках. Саша побледнел, возможно от переохлаждения, напомнив Петру в этот момент несчастного призрака. Но после этой вспышки они почувствовали очень быстро подступившее утомление и не придумали ничего лучше, как растянуть парусину с помощью веревок между деревьями, несмотря на дождь развести костер на самом краю их временного укрытия и приготовить горячий ужин для себя, для Малыша и для Волка. И только теперь, когда они остановились, у них появилось время подумать. Петр, уставившись на огонь, думал о том, могла ли догадаться Ивешка, что в этот самый момент он думал о ней, и в тысячный раз спрашивал сам себя, не в силах остановиться, что такое он должен был сделать для Ивешки, чтобы она в итоге поверила ему. - Только не сдавайся, - сказал Саша, возможно подслушав его мысли. Петр подумал о том, что теперь он не дождется возможности уединиться со своими мыслями, и вздохнул. - Я не сдаюсь, - машинально ответил он, подперев рукой подбородок. - Мне только хотелось бы знать, что она думает о своих делах и поступках, или о том, что мы ищем здесь, или почему, черт возьми... - Тут он вспомнил, что Саша всегда ругал его за крепкие выражения, несмотря на то, что учитель Ууламетс никогда не ограничивал себя в этом. При этих воспоминаниях он ощутил неприятный ком в горле. - ...Мы никак не можем догнать ее. - Я не знаю, - ответил ему Саша, - честно признаюсь, что не знаю. - А ты пытался узнать? - Петр, клянусь тебе, что делаю это постоянно. Он почесал затылок и как бы извиняясь посмотрел в сторону, потому что почувствовал, как его глаза предательски защипало. Он не хотел ничем огорчать мальчика. Спустя некоторое время он произнес, с трудом разжимая губы: - Я верю тебе. - Это были единственные ободряющие слова, на которые он был способен. И вновь, вздохнул, чувствуя при этом явное облегчение. И тут ему в голову пришла мысль о том, что Саша может по-своему истолковать его молчание. - На самом деле мне безразлично, направлены на меня твои желания или нет, - добавил он, будто спохватившись. Эти слова, как ему казалось, по смыслу явно отличались от того, что он сказал Саше перед тем, как они покинули дом. Тогда он был раздражен и ему хотелось знать как можно скорее и как можно больше о случившемся, даже если бы он и потерял при этом рассудок на всю оставшуюся жизнь, даже если бы это навсегда оттолкнуло от него Ивешку. Было заметно, как вздрогнул Саша, а затем в растерянности взглянул на Петра. Тот был уверен, что Саша подслушал его тайные мысли. - Когда ты почувствуешь это, то напомни мне, чтобы я занимался своими собственными делами, - раздался в ответ слабый сашин голос. - Но это очень расстроит Ивешку, - сказал Петр и, вспомнив, о чем он не сказал Саше в свое время, добавил: - Это ведь не единственный раз когда, она убегает из дома. Саша выглядел очень расстроенным. После долгой паузы он наконец сказал: - Она никогда не говорила мне об этом, Петр. Мы все делаем ошибки, и я, и она... - Она сказала, что сотни лет приобретала дурные привычки. А однажды она сказала... - Ему не хотелось сейчас вспоминать об этом. Он знал, что Ивешка будет готова убить его, если узнает, что он сказал об этом Саше. Но он подумал сейчас и о том, что если и есть хоть одна душа, которой следовало бы знать об этом, то... - Она сказала как-то, что временами подумывает о том, что должна вновь умереть, что временами у нее бывает почти осознанное желание... Сашино лицо помрачнело и на нем появилась тревога. И тогда Петр задал тот самый вопрос, который почти три года мучил его: - Она на самом деле может сделать это? Она действительно может пожелать собственной смерти? - Мне кажется, что она имела в виду совсем другое, - сказал Саша. - Она думала, что может умереть, но ведь это совсем не то, что умереть по собственному желанию. - Ну и какая разница? - Его собственная жена говорила о самоубийстве, а он не нашел ничего лучше, как спрашивать у восемнадцатилетнего мальчика, что же все-таки она подразумевала под этим. - Черт возьми, но что же я могу для нее сделать? - Сделай ее счастливой. - У меня это получается не самым лучшим образом. - Он почувствовал, как ком вновь встал у него в горле. Он поднял с земли кувшин и открыл пробку. - Мне кажется, ты можешь сделать это лучше, чем кто-либо другой, - добавил Саша. А Петр подумал о водке и почувствовал, что это путь трусливого отступления. Тогда он взглянул на костер, изо всех сил желая, чтобы Саша перевел разговор на другую тему. Он уже выяснил все, что хотел. - От прошлого очень трудно избавиться, - продолжал тот. - Ужасно тяжело. Я знаю это, потому что убил собственных родителей. - Ах, черт... - Петр это знал и ему очень не хотелось, чтобы Саша вновь начал думать об этом. - Здесь очень трудно определить, кто виноват. Просто очень трудно повзрослеть, если все время чувствуешь, что твои желания выполняются. Она ненавидела своего отца, но в то же время он удерживал ее, например, от поджога дома или от того, чтобы она пожелала его собственной смерти, или еще от чего-то подобного. Он был достаточно силен, чтобы остановить ее. Но меня не остановил никто. То, что хочет Ивешка, и то, что заставляет ее убегать из дома, происходит по той причине, что колдуны не могут жить рядом друг с другом. Именно поэтому в городах и вырастают такие плохенькие колдуны. Ведь не даром отец Ууламетса отвел его в лес и оставил у дверей дома, где жила колдунья. - Это была Маленка. - Петр тоже слышал эту историю. - Ууламетс говорил, что большинство самых настоящих колдунов просто сходят с ума, а многие из оставшихся желают только об одном: вообще не иметь никаких желаний. И вот это и есть самое действенное лекарство от колдовства, если оно в данном случае действительно необходимо. Но Ивешка вряд ли захочет этого. А теперь подведем итог: Маленка умерла, Драга умерла, Ууламетс умер, Черневог... один Бог только знает, что с ним. И насколько мне известно, Ивешка и я - единственные сильные колдуны, оставшиеся в живых. Это... Наступила неожиданная пауза, в течение которой было слышно только потрескивание костра, да шелест ветра в деревьях. - Это ведь на самом деле очень трудно... Очень трудно бывает временами, - продолжил Саша после паузы. Петру даже показалось, что в его глазах появился какой-то странный блеск, сжатые пальцы побелели, а руки плотно обхватили колени. - Страшно и жутко. Но когда ты оказываешься в состоянии сделать то, что задумал, то становится еще страшнее от мысли оказаться беспомощным. Поэтому на поверку выходит, что лучше ничего не делать. Но уж если ты взялся за дело, то должен быть уверен в своей правоте. Петр не нашелся сразу, что сказать. Наконец он проговорил: - Ты гораздо лучше, чем Ууламетс. - Я тоже надеюсь на это, - сказал Саша и подбросил новые ветки в огонь. Его губы были плотно сжаты. Петр почувствовал, что что-то произошло: во всяком случае, все его боли неожиданно прекратились. Он предположил, что это была просто-напросто очередная кража из лесных запасов. - Ты полагаешь, что она просто боится, - спросил он. - Боится делать то, что делаешь ты, потому что может вовремя не остановиться? - Я думаю, что она ужасно боится этого. - Саша бросил еще несколько веток в костер. - Ей пришлось вести отчаянную борьбу с собственным отцом. И не только в словесной перепалке. Не забывай, что колдуны при этом обмениваются желаниями, которые носятся между ними туда-сюда. Но ему удалось-таки остановить ее. У него всегда хватало на это сил, пока в один прекрасный день она не сбежала из дома. Я не думаю, что она понимала, как он боялся за нее. - Но почему? Ведь она не могла победить его. - Да все потому, что колдун никогда не бывает так силен, как в детстве. - Саша помолчал, глядя на огонь. - Поэтому он хотел заставить ее делать то, что на его взгляд было разумно. По крайней мере, чтобы не допустить, чтобы ребенок спалил дом или пожелал чего-то по-настоящему опасного и глупого. Ведь мать Ивешки была колдунья, колдуном был и ее отец. Так что она получила в наследство этот дар с обеих сторон. Я не слышал ни от кого о подобном случае, не слышал о нем и сам Ууламетс. - О чем ты говоришь? - Петр откровенно признавался, что не понимает, о чем идет речь, возможно лишь за исключением того, что этот факт не предвещал ничего хорошего. - Я говорю о том, что мне очень интересно знать, задумывался ли Черневог хоть когда-нибудь над тем, чтобы отомстить Ууламетсу? Ведь вполне возможно, что он убил ее потому, что боялся. Петр не имел ни малейшего представления, как связать между собой все сказанное Сашей, и не мог понять, хорошо это было или плохо. Потому что побег Ивешки из дома приобретал теперь совершенно новый смысл. - Ты думаешь, что она может вступить с ним в сделку? - Не знаю. Но не думаю, что она и сама знает об этом. - Но что же тогда все это значит, черт побери? Может, не может... Что это значит? - Она не любит говорить об этом, но мне кажется, что с момента возвращения в жизнь она узнала очень многое о себе. Я думаю, что она очень хорошо представляет себе причины происходящего, и, вполне возможно, понимает, почему она и ее отец не ладили друг с другом. Даже если она по-прежнему ненавидит его. Ведь она боится, что он мог оказаться прав. А в таком случае все нити этого дела тянутся на север, если вокруг нас действительно что-то происходит. Она чувствует это, поскольку однажды уже вступала с ним в сделку... - Здорово. Это просто чертовски здорово. Все выглядит так, будто он позвал ее туда. И ты хочешь убедить меня в том, что она готова на любой риск в единоборстве с ним? Но послушай, ради Бога, ведь однажды он уже убил ее! Что еще может отдать человек, кроме как собственную жизнь? Саша как-то странно и испуганно посмотрел на него, и Петр неожиданно пожалел, что задал этот вопрос. Саша продолжал сидеть, подбрасывая ветки в костер, из которого поднимались снопы искр. - Она может разделаться с ним, если сумеет выяснить то единственное, что действительно необходимо ей: наконец-то понять, что же она все-таки хочет. - Господи, - проговорил Петр, прежде чем обдумал услышанное. Затем покачал головой и добавил совершенно искренне: - Это означает, что мы оказались в беде? Разве не так? Освещенный ночными звездами, вокруг раскинулся притихший лес. Не было ни малейшего ветерка. Сова внезапно бросилась вниз, когти сомкнулись в жестоком ударе. В тишине коротко пискнул заяц. Саша проснулся от внезапного толчка. Он выровнял дыханье, стараясь поскорее прогнать сон, откинул груду одеял и встал, чтобы подбросить новые сучки и ветки в тлеющие угли. Петр зашевелился и пробормотал: - Помочь тебе? - Можешь еще поспать, - сказал Саша и пожелал, чтобы побыстрее наступил рассвет. Огонь охватил сухое дерево, повиснув желтой бахромой на красноватых углях. - Все хорошо. Петр оперся на локоть и с интересом глядел на Сашу. Где-то совсем близко прокричала сова. Саша подбросил очередную охапку веток в огонь и вновь устроился под одеялом, не желая вступать в дальнейший разговор. - Дождь наконец-то перестал, - заметил Петр. Это была сущая правда. До них долетали лишь мелкие капли, которые ветер срывал с окружающих деревьев. Гроза откатилась дальше на север. Саша чувствовал, что не может думать по ночам, находясь вблизи него. Он даже в мыслях опасался произнести это имя: Черневог. Он в который раз обращался в своих желаниях к Ивешке, надеясь, что она услышит его... Ночью он особенно остро чувствовал собственную уязвимость. Возможно, так действовали сны. Тут он вспомнил про зайца и про скорость, с которой произошло нападение... Он никогда толком не задумывался об оружии, не допуская даже мысли, чтобы обзавестись мечом: колдун, столь искусный, как он, стоил больше вооруженного человека. Колдун, одержимый желаньем убивать... всегда мог это сделать. Петр верил, что Саша непременно придумает что-то разумное и единственно верное, чтобы спасти их. И поэтому Саша постоянно опасался, что всякий раз делает неправильный выбор в своих решениях. Он часто мучился вопросом о том, что больше заставляло его колебаться по поводу убийства Черневога: добродетель и разум, или страх, порожденный неуверенностью. Или его удерживала сила собственных желаний Черневога? Он даже вздрогнул, прислушиваясь к тому, как Петр ворочался под одеялами, и подумал, что если ему чего-то и не хватало в данный момент, так это смелости Петра. Он осознавал, что опасается невообразимых последствий, и этот страх затруднял его рассужденья. Он чувствовал себя как тот проклятый кролик, который боялся каждой тучки на небе. Если лешие позволили проснуться Черневогу, думал он, и если Ивешка оказалась втянутой во что-то такое, откуда ему никогда не удастся вытащить ее, то, хотя Петр и верит в его способности, кто же он такой после всего этого, чтобы первый раз в своей жизни сразиться с настоящим волшебником? Ведь даже Ууламетс боялся его, Ууламетс не смог справиться с ним кроме как с помощью волшебства... И тогда он подумал, здраво и откровенно: "Господи, что же я собираюсь делать? Неужели я хочу воспользоваться волшебством против Черневога? Так ведь это то почти же самое, что садиться играть в кости против Дмитрия Венедикова... Дурак, ну и дурак же ты, Саша Васильевич!" Отягощенный этими мыслями, он встал, чтобы отыскать свои вещи. - Что случилось? - Петр вскочил, хватая его за руку. - Саша? Что с тобой? - Все хорошо, Петр, ничего страшного не произошло. Я всего лишь проснулся. - Он подтянул поближе свой мешок и начал вытаскивать из него один за другим горшки, наполненные травами. - Мне некогда было даже прочитать все, что я записал за эти годы, вот в чем дело. Ведь все это остается лишь словами, словами, словами пока ты не вдумаешься в их смысл. - Что ты хочешь сказать? Тебе нужно прочитать все то, что ты записал в книгу? А что ты ищешь сейчас? - Коровяк, желтокорень и фиалку. - Фиалку? - Мне очень нравится фиалка. Наконец он отыскал нужные горшочки, распечатал их и бросил по щепотке из каждого в огонь, добавив к ним еще и мох. Пламя взметнулось вверх. - Надо бы подбросить побольше дерева, - заметил он при этом. - Саша?.. - Казалось, что Петр передумал задать очередной вопрос, а вместо этого встал и бросил в огонь почти три охапки сучков и веток. - Я не обещаю, - пробормотал Саша, разговаривая сам с собой, словно пытаясь сдержать разбегающиеся мысли и рассматривая это "не обещаю" как скрытое сомнение. Затем он поправился: - Но, с другой стороны, явная ошибка браться за это дело с помощью волшебства. - Так ты сможешь поговорить с Ивешкой? Ты сможешь отыскать ее? - Возможно, но я ни в чем не уверен. - Он подбросил еще фиалки, вдохнул наполненный ароматом дым и попытался не воспринимать все те вопросы, которые только что задал ему Петр. Сейчас ему было необходимо собраться с мыслями и удерживать их, словно табун самых резвых лошадей. - Волшебство не имеет ничего общего с окружающей нас жизнью. Естественный мир отталкивает, тут же отталкивает нас, едва только я пытаюсь его использовать. Вот что происходит на самом деле, с природой ничего не поделаешь. - О чем ты говоришь? Ради Бога, объясни мне. - Это тоже самое, что шулерские кости Дмитрия Венедикова. Волшебство и мир естественных вещей: они не совместимы. Только лешие являют собой нечто необычное с этой точки зрения. Они обладают волшебством, как Малыш, а с другой стороны, столь же естественны, как окружающие нас деревья. Они, как колдуны, собрали отовсюду небольшую частицу и соединили их. Но в то же самое время, они не могут отличить нас даже по лицам. Для них нет разницы между отдельными людьми, если только эти люди не связаны с колдовством, которого те не желают иметь в своих лесах... - Господи. Да неужели ты думаешь, что все это могли устроить лешие? - Не знаю. Признаюсь честно, не знаю. Но прошу тебя, Петр, потише! - Саша прикрыл уши руками, словно из-за опасения растерять собственные мысли, так же, как когда-то делал Мисай, рассматривая молодые березы... Он наклонялся к ним очень близко, чтобы обнюхать и потрогать. Это тот самый Мисай, который слышал малейший треск веток в своем лесу, в своем лесу, который долгое время так или иначе принадлежал колдунам... Саша наклонился еще, чтобы не терять поднимающийся дым, высовываясь прямо под капли воды, падающие с деревьев. Он держал руки около огня, глядя в пламя открытыми немигающими глазами. - Мисай, - прошептал Саша, - Мисай, ты знаешь, что Ивешка отправилась вверх по реке, а мы никак не можем найти ее? Можешь ли ты поговорить с нами, Мисай? Он ожидал, что ответ, если он придет, будет едва различимым. Поэтому он расслабился и прижал ладони к глазам, пока искры не ослепили его. При этом он подумал, что после всех попыток воровства, после всего, что он позаимствовал у леса, вряд ли уместно доверять колдовству и думать про Мисая, если он на самом еще существует... Возможно, что в этот самый момент Мисай ругал его за ошибки: Саша вновь стал ощущать лес, далекий и готовый в любую минуту вновь исчезнуть от него. Но он вцепился в это ускользающее ощущение присутствия: он думал о молодых березах и старался не отвлекаться на другие мысли. - Мисай, - вновь прошептал он, и где-то далеко-далеко упала сосновая шишка. Когда имеешь дело с лешими, то нужно быть очень внимательным. К ним нужно очень тщательно прислушиваться, чтобы распознать их голос, а иначе можно и не услышать совсем, если настроиться на заранее ожидаемый отклик... Удивительно, как долго мог просидеть у костра этот малый, подумал Петр, забираясь под узкую полоску парусины и вновь заворачиваясь в свой проклятый кафтан и одеяла. Волшебный дым никак не повлиял на него, если не считать неприятного жжения в носу. Но он видел, как сосредоточен был Саша, и его не покидала уверенность, что именно сейчас происходит что-то важное: если понадобилось разводить огонь прямо среди ночи и если малый неожиданно заявил, что кое-что понял в происходящем, то тогда, Господи, если его уверенность сможет добавить хоть что-то к усилиям этого парня, то он согласен верить, черт побери, он согласен верить в старых друзей скорее, чем во что-нибудь еще... Малыш пронзительно зарычал и выскочил из-под навеса: сердце у Петра подскочило. Теперь Малыш обосновался на спине Волка, посвечивая в темноте над костром золотистыми блестящими глазами, в которых отражалось пламя. Но Саша даже не вздрогнул. Все ли идет так как надо, подумал Петр, больше всего беспокоясь в этот момент о том, как бы не испортить все дело своим вмешательством. В следующий момент до него донесся шелест листьев, похожий на чей-то разговор... Он не мог определить, что именно это было. Звук скорее напоминал вздох листвы и ощущался как свежий ветер, наполненный запахами весны. Он медленно прошел над ними. Наверное, это был Мисай, подумал Петр. Однако он не видел никакой разумной причины, чтобы сообщать о своем открытии, и только яростно тер нос, сдерживая прорывающееся чиханье. Тут он услышал сашин шепот: - Он слушает. Ему уже известно, что мы здесь. - Да, я тоже слышал, - просто ответил Петр. Саша еще долго сидел на корточках, уперев локти в колени, глядя на огонь полузакрытыми глазами. Петр, опираясь на затекшую руку, не смел двигаться и старался по возможности не дышать, думая о происходящем на его глазах. Все ли с ним хорошо? Может быть, его все-таки следует разбудить? Наконец Саша пробормотал, едва слышно шевеля губами: - Тишиной в лесу мы обязаны лешим. Они хотят, чтобы мы отправились к тому месту как можно скорее. - Да знают ли они, что едва не лишили меня жизни! - прошептал в ответ Петр. - Это из-за них Ивешка отправилась в одиночку, Бог знает куда... Если они хотят, чтобы мы отправлялись туда, так почему они раньше не сказали об этом? Саша ответил ему все так же тихо: - Они хотят предотвратить кое-что, только и всего. Они лишь следуют заключенному соглашению. Мне думается, что они сами попали в какую-то беду. - Прекрасно. Эта беда нам хорошо известна. Интересно только знать, слышал ли Мисай хоть что-нибудь от Ивешки? Ты не спросил его? - Я спрашивал его. Но он сказал лишь одно: поторопитесь. Это было самое неприятное из всего услышанного Петром. - Мы должны отправляться, - сказал Саша, - прямо сейчас. Итак, прямо ночью, сейчас, немедленно. Петр подхватил кучу одеял и начал укладываться. Он делал это очень быстро. Днем лес выглядел здоровым и сильно подросшим. По склону холма пробежала лиса, остановилась и с любопытством уставилась на них. Саша отметил, что они уже покинули владения водяного. Может быть именно поэтому, а может быть потому, что они получили хоть какой-то ответ от Мисая, у них прибавилось сил и появилась реальная надежда. Петр продолжал идти быстрым шагом, несмотря на случайные покалывания в боку. Он вел Волка и настаивал на том, чтобы Саша продолжал ехать верхом, уверяя, что его ноги гораздо длиннее и он себя прекрасно чувствует на этой прогулке. Так они шли, попеременно садясь на лошадь и изредка останавливаясь для короткого отдыха: только чтобы плеснуть на лицо воды, да смыть пыль и грязь в случайном ручье. От быстрой ходьбы одежда, недавно вымокшая под дождем, перепрела, от мокрых сапог на ногах появились волдыри, а день превратился в сплошную перепутанную ленту из покрытых зеленой листвой холмов и полян, заросших папоротниками. Но перемены, произошедшие в лесу, радовали сердце. Петр был уверен, что это была работа леших: ни одной упавшей ветки не попалось на их пути, все кругом было так ухожено и прочищено, что можно было идти и в сумерках, и даже в сгущающейся темноте. Когда же стало совсем темно, они достали свои одеяла и устроились на ночлег, не разжигая костра, расстелив постель прямо под шелестящими ветками. - Здесь чувствуешь себя в безопасности, пробормотал Петр, ощущая как сон подступает к нему и кружит голову. - Слава Богу, что здесь такое здоровое место. - Завтра ты поедешь верхом, - сказал Саша. - Пешком я иду быстрее тебя. На это Саша уже ничего не ответил. А у Петра мелькнула очередная мысль, что может быть, он имеет лишь только ощущение быстрой ходьбы, и одному Богу известно, какие усилия прикладывал для этого Саша... - И кроме того, - исправился он, - ты не можешь думать, когда идешь пешком, потому что должен отвлекать внимание на собственные ноги. А мои мысли все равно ничем не помогут нам, в отличие от твоих. По-прежнему не последовало никакого ответа. Затем Саша все-таки бросил кротко: - Я все время пытаюсь, Петр. - Я знаю, что ты все время пытаешься исправить наше положение. Разве я сказал, что нет? - Когда я был маленький, - продолжил Саша со вздохом, - и всякий раз, когда я обжигал или ушибал палец, я хотел немедленно остановить боль, и это мне всегда удавалось. Но в то же время это пугало меня, поэтому я вновь хотел ощутить боль, а затем вновь хотел остановить ее. Вот точно такие же ощущения сейчас временами охватывают меня. Петр некоторое время раздумывал над его словами, а затем сказал: - Я могу это понять. - Можешь? - Да. Ведь на самом деле никто никогда не знает, чего на самом деле он хочет. У каждого есть свои сомненья, вот в чем и заключается все дело, не так ли? - Я думаю, что это именно так. - Ты должен был бы сбросить своего дядю-скрягу на корм лошадям. Я думаю, ты и сам это прекрасно знаешь. - Я очень боялся сделать это. - Да, ты слишком церемонился с ними. - Вот это самое я и имел в виду! Я совсем другой человек, в отличие от тебя. Я не такой, как ты. - Ну и слава Богу. Что же тебе хочется? Тебе не хватает толпы бояр, которые гонятся за тобой, намереваясь повесить? - Я не такой смелый, как ты. И это проявляется во многом. - Господи, да что же все это значит?.. И все из-за того, что я сказал, что хожу пешком быстрее тебя? - Ты привык рисковать, и риск не пугает тебя. Петр тут же представил себе перила балкона, расположенное на самом верху окно Ирины, заледенелое крыльцо и огромную сосульку. - Они боялись меня, будто во мне сидел черт, готовый броситься на них! Я всегда был лишь игроком, и я знал, как уловить нужный момент. Но я никогда не был смельчаком, я был всего лишь обычным нищим. - Но ведь ты делал все это. Ты всегда знал, что делал. - Я рассчитывал. - У меня же не хватило бы духу на такое. - Ты - колдун. Тебе не следует делать это. - Нет, я тоже могу плутовать. - Это смешно. Настоящий плут был Федор Мисаров, а ты даже не сбросил его в кормушку для лошадей. - Потому что я боялся его. - Нет, не поэтому. - Петр приподнял голову и взглянул на Сашу, который лежал на спине, а на его груди спал Малыш. - Ты боялся самого себя себя, приятель. Ты боялся, что когда ты будешь загружать его на корм лошадям, вместо кормушки там могло оказаться что-то другое. - Наверное, ты прав, - со вздохом произнес Саша. - Всегда лучше сделать хоть что-то, верно? Но с другой стороны, ты ничего и не испортишь, если ничего не сделаешь. - Именно это я и имел в виду, Петр. А вдруг кто-нибудь заставит меня своим желанием свершить ошибку? Петр чуть наклонился вперед, опираясь на локоть. - Может быть, когда ты ничего не делаешь, ты тоже совершаешь подобную ошибку? Ты никогда не задумывался над этим? Саша повернул голову и посмотрел на Петра. - Если бы ты был колдуном, то я должен сказать, ты был бы одним из лучших. - Господи, но я не колдун и никогда им не буду. - Эта мысль явно испугала его. - Нет, нет, только не я. - А все-таки, чтобы ты тогда сделал? - Я бы пожелал ему смерти! Я бы пожелал, чтобы лес оставался невредимым, а Ивешка вернулась бы домой. Это прежде всего. Саша слушал, почесывая голову Малыша. - И как бы тебе это удалось? - Что ты имеешь в виду под этим "как"? - Так ведь это самое главное. Как мы хотим все это осуществить? - Я думаю, что ты мне это и скажешь. - Но я спрашиваю тебя. Я говорю это вполне серьезно, Петр. У тебя хорошая голова, чтобы посылать правильные желания. Ты стараешься думать о многом, так подумай еще и о том, о чем он не догадывается. Тебе это всегда удавалось. Это был очень трудный вопрос. Петр улегся на спину и уставился в нависшие над ним темные ветки. - Я бы пожелал... я бы пожелал чтобы Ивешка принимала всегда верные решения. Это для начала. - Не плохо, но слишком широко. Успеха можно добиться на чем-то конкретном. - Ну и что дальше? - Так это я тебя спрашиваю. Ты очень хорош для оценки ситуации, потому что многое знаешь. - Да, хозяев трактиров, кредиторов... - Да разве колдуны намного умнее их? Ну так что же ты пожелаешь еще? - Я хочу, чтобы Ивешка была в безопасности! Разве ты не можешь сам пожелать этого без всяких увиливаний? - Быть в безопасности - это значит... Всякий, кто имеет дело с колдунами, должен знать эти простые истины. - Боже мой, - вздохнул Петр и закрыл глаза руками. - Ради Бога, давай лучше немного поспим. - Он задумался еще на какое-то время, и навязчивая мысль не отпускала его. Действительно, то, что он пожелал, осуществить будет очень трудно, но ему показалось, что это может как-то помочь Саше. - Я пожелаю, чтобы она по-прежнему любила меня. - Но разве это честно? - Если речь идет о ее защите, то вполне! Саша промолчал. Петр еще подумал над этим и над тем, что его беспокоило, особенно над той проклятой независимостью, которая так нравилась Ивешке, и в конце концов сказал, полагая, что утром ему будет гораздо труднее сказать это: - Тогда пожелай, чтобы я был кем-то таким, на кого она могла бы во всем положиться. - Вот это почти верно, - сказал Саша. - Постарайся как-нибудь пожелать этого. И пока ты будешь заниматься этим, то пожелай нам перехитрить наших врагов. - Я не уверен, что это удастся. Это желание требует уточнения. - Тогда... - Петр вновь подумал о высоких окнах в Воджводе, о балконах, о задвижках и о ставнях. - Пожелай нам... - Он вспомнил о детстве, когда начал свой путь наверх из трактирных подвалов, стараясь заручиться дружбой молодых господ, но всегда обманывался на их счет... - не забывать о самых дорогих минутах прошлого. - Это хорошо, - сказал Саша. - А что еще? Что ты думаешь по поводу Черневога? Тут Петр медленно покачал головой. - Не знаю. - Он обнаружил, что так же, как и Саша, не может ничего сказать на этот счет. Но ему не хотелось так просто уступать: - Пожелай, чтобы его укусила змея, или медведь задрал его. - Проснувшегося или спящего? Прямо сейчас, или позже? Тебе не следует усложнять свои желания. Ведь, например, по соседству может не оказаться ни одного медведя. - Хорошо, тогда отыщи его! Господи, разве ты не можешь все предвидеть заранее? Какой прок от этого проклятого банника, если и он не помогает тебе в этом? Ладно, давай спать. Мы можем сойти с ума, если будем разговаривать об этом всю ночь напролет. - Ууламетс всегда предупреждал, что не следует увлекаться злыми желаниями. - Возможно, но сам он редко останавливался перед этим. Разве не так? - Не останавливался, - заметил Саша, а затем продолжил со вздохом: - Но все-таки медведь сам по себе не так уж плох. 12 Слабый стук копыт приближался все быстрее и быстрее, вызывая у него зловещее чувство преследования... Саша оглянулся через плечо. Глаза ослепила тьма, Малыш зашипел... Белая грива хлестала его по лицу, а сзади с треском ломались и падали ветки. Он мчался верхом, сам не понимая куда, а сзади, вцепившись в его спину, находился второй наездник... Лошадь уносила на себе двоих... Волк поднял необычный шум, и Саша проснулся вместе с началом туманного утра, а над ним склонилась лошадь светлого оттенка, как раз такая, как он видел во сне. Белая, в коричневых яблоках лошадь на самом деле смотрела на него, делая очень знакомые ему движения ноздрями. Он подскочил, заставляя ее с некоторой обидой отскочить назад, а затем окликнул, все еще покачиваясь на ногах: - Хозяюшка? Ее уши тотчас встрепенулись, уверенно реагируя на его голос. Но они тут упали, как только начал подниматься со своего места Петр. - Боже мой, приятель, где ты только раздобываешь их? - На этот раз у меня не было подобных намерений. Честно признаюсь тебе: ни единого... - Так неужели это лошадь того самого извозчика? - Да, это Хозяюшка. - Ну и ладно. Господи, да только не отправляй ее назад! Иди сюда, Хозяюшка. Иди, девочка, сюда, наш Волк очень порядочный парень, и я отвечаю за его поведение. Но лошадь испуганно отскочила назад от всех приманок, на которые пускался Петр. Даже Малыш не привлек ее внимания. Но Саша сплутовал, опасаясь, что она может сбежать в лес, и пожелал, чтобы она успокоилась, а затем негромко свистнул. Он стоял вытянув руки, пока она не сделала первый осторожный шаг, а за ним и второй, и далее пока ее мягкий нос не коснулся его пальцев. Старые друзья вызывают в памяти старые воспоминания... Как хорошо было вновь увидеть ее среди этой наполненной сплошными бедами жизни, как это здорово - обхватить руками ее шею. - Бедняжка, извини меня. Но я не собирался забирать тебя сюда, в это ужасное место. Она же рассеянно бодала его головой, слегка поскрипывала зубами, поглядывала вверх, бросая при этом настороженный изучающий взгляд на Петра, на Волка и на Малыша. И без сомнения, она не раз задавала себе вопрос, что это за странное сборище было перед ней и что вообще может делать честная рабочая лошадь в такой компании. Но происходящее стало казаться чересчур неправдоподобным, а само присутствие Хозяюшки, как бы он ни любил ее, представляло определенную угрозу. Ведь он только во сне видел белую лошадь, но никогда не думал, что это могла быть белогривая Хозяюшка. - Я хотел вернуть ее сюда в ту самую ночь, когда появился Волк, - сказал он, все еще ослепленный свершившимся, придерживая лошадь за узду, в то время как Петр был занят упаковкой вещей. - Я знаю, что сделал это, но мне постоянно казалось, что я во-время остановил это желание. Именно поэтому я и сделал паузу во время письма, в тот самый момент, когда упала полка. Ведь в тот момент я пожелал и кое-что еще, Господи!.. о своем дяде... - Черный бог забрал твоего дядю Федора. И я сомневаюсь, что эта лошадь имеет хоть какое-то отношение к той злополучной полке. - Да, конечно не имеет. Но ведь ты не должен забывать, что она прискакала сюда прямо из города... она прискакала прямо туда, куда мы только еще собирались отправиться сегодняшним утром... - Ну, хорошо, черт побери. Но ведь все же есть какая-то польза от ее появления здесь именно сегодня, да или нет? Твое желание просто-напросто позаботилось о нас, приятель, ему пришлось прорываться буквально через половодье желаний, чтобы завершиться здесь... - Так в этом-то все и дело. Эта лошадь добиралась сюда не тем путем, по которому шли мы. У нее просто не хватило бы для этого времени. Тот единственный путь, которым она могла попасть сюда прямо из Воджвода, как я и пожелал в свое время, это был путь без дорог и даже без тропинок, а точнее вовсе даже и не путь. - Так может быть, она обрела мозги? Может, это тоже было предусмотрено в твоем желании? - Этого просто нельзя сделать. И вообще, события не могут опережать друг друга. Петр взглянул на него, вопросительно подняв одну бровь. - Ну ладно. В конце концов, я рад. Вот так и должен быть устроен мир. - По правде сказать, я не знаю. Петр, мне не нравится все это. И я говорю тебе, что я не верю, будто эта лошадь попала сюда именно по моему желанию. - Может быть, это было желание Ивешки. - Ивешка не хотела даже Волка! - Что и означает, что только ты мог сделать это. Черт возьми, я не думаю, чтобы это мог сделать Кави Черневог. - Петр связал поводья и забросил их на спину Волка, все еще покачивая головой. - Нам все равно пора отправляться в путь, иначе мы не сдвинемся с места этим утром. Откуда бы она ни пришла, почему бы она ни оказалась здесь, в итоге мы ничего не можем поделать с этим. Пожелай только, чтобы мы не оказались в дураках. - Этому не поможет ни одно желанье, - пробормотал Саша. - Малыш? Господи, да где же он? - Вон там, - сказал Петр, показывая рукой поверх головы. Саша взглянул через плечо, приготовившийся к очередному бедствию, и в тот же миг увидел Малыша, который со всеми удобствами развалился на спине Хозяюшки: черный пушистый шар, которого весь мир воспринимал не иначе, как щурящуюся от удовольствия кошку из конюшни. Это заставило его укрепиться в мысли, что эта лошадь была самой настоящей Хозяюшкой, а не чем-то еще. Кобыла Андрея Андреевича благопристойно сбежала лишь с одним недоуздком, и поэтому им понадобился дополнительный кусок веревки, чтобы сделать для нее поводья, если только, а у Петра были на этот счет большие сомненья, учитывая сашины таланты, они вообще были нужны ей. - Возить репу было гораздо безопасней, - пробормотал Петр ей прямо в ухо, пока завязывал узел на кольце. - Но наш парень в полном порядке. Ты только делай, что он скажет тебе. Он еще не совсем свихнулся, во всяком случае пока с ним было все в порядке. Он не имел понятия, отчего последние два дня пребывал в приподнятом настроении, как будто вся эта история с побегом Ивешки так крепко ударила его и оставила в ошеломленном состоянии, подобно тому случаю, когда он упал с крыши "Оленихи". Однако вполне естественно, что со временем, даже после такого сильного падения, человек выпрямляется и постепенно приходит в себя. Он становился более разумным, в то время как Саша порой терял уверенность и рассудок, что в точности соответствовало всем бедам, сваливающимся на колдунов, включая и его, и Ивешку. Черт возьми, но ведь он все-таки был нужен ей, без всякого сомненья, особенно теперь, после этой очередной безумной выходки она нуждалась в них обоих. И поэтому они должны догнать ее... Он легко вскочил на спину Волка, а Малыш тем временем освободил место для Саши, который попытался столь же лихо забраться на Хозяюшку, но... потерпел неудачу. Его нога соскользнула с лошади, а Малыш наблюдал этот момент, сидя на земле. - Да, получается не так удачно, как ты обычно привык это делать, - заметил Петр, чуть наклонившись вперед, приготовившись наблюдать очередную попытку. Лошадь вздрогнула, но продолжала терпеливо стоять. - Попытайся чуть выше. И почему бы тебе не воспользоваться своим желанием? Саша мрачно взглянул на него и все-таки вскочил на лошадь, хотя получилось это не так красиво и легко, как у Петра: он почти лег собственным животом на спину лошади, когда та уже сделала первый шаг. Ему каким-то чудом удалось не свалить багаж. Петр чуть посмеялся над этим, как будто в мире уже ясно вырисовывалась надежда и как будто он имел право на этот смех, не заручившись одобрением Ивешки. Господи, да он и не хотел чувствовать себя так, как чувствовал сейчас, черт побери! Он хотел чтобы Ивешка была счастлива: он должен приложить для этого все силы... что порой заключалось даже в таких простых вещах, как отказ от своих дурных привычек, которых она не переносила, с чем он сам не был полностью согласен, и которые постепенно отмирали в нем, унося вместе с собой всякий раз частицу его "я". Вот черт, подумал он, чувствуя, как впадает в панику. Нет, это не так, нет, нет. Я никогда в жизни не был более счастлив, чем сейчас... Разумеется, я неразумно растратил свою молодость. Конечно, и Дмитрий и все остальные, не говоря уже о всем городе, только и ждали того момента, когда я окажусь с петлей на шее... Разве могла считаться счастливой такая жизнь? - Петр? Что случилось? Его руки закоченели. Волк шел под ним, куда глаза глядят, не заботясь о направлении. Он взглянул на Сашу с внезапным острым ощущением страха, будто подозревая, что тот мог подслушать его мысли. Но Саша лишь с недоумением глядел на него. - Петр? - Со мной все хорошо, - сказал он, осознавая, что этой отговорки совсем недостаточно. Он взял в руки поводья. - Все хорошо, я прекрасно себя чувствую. Вверх и вниз, оставляя за собой очередной поросший молодыми деревьями холм, вслед за оживленно трусившим впереди Малышом, кобыла извозчика степенно шла рядом с Волком. Ее уши настороженно торчали, ноздри постоянно шевелились, а глаза беспокойно оглядывали местность. Казалось что она все еще пытается отыскать знакомую улицу или сообразить, какие опасности могут подстерегать здесь лошадей. Но она очень уверенно держалась при подъемах, крепкие ноги придавали ей решительности в движениях, особенно когда она затаптывала незначительные преграды, попадавшиеся на пути, которые Волк, к примеру, старался переступать более изящно. Когда именно и почему она сбежала из города и как могли они оказаться именно в том месте, куда эта самая кобыла примчалась еще до того, как они осознали необходимость ее появления?.. Рассуждения, подобные этим, любой здравомыслящий человек наверняка препоручил бы заботам колдунов. Хотя, если некоторые сашины желанья вели себя подобным образом, как в случае с этой лошадью, продолжал раздумывать Петр, то вполне возможно, что у него могли быть и другие, точно также задержавшиеся в пути, и его самочувствие может быть объяснено как раз их действием... А он чувствовал себя так, как будто то тяжкое бремя, которое он ощущал на своих плечах все эти годы, вдруг свалилось с него за время этого гнетущего пути, как будто, отдалившись от дома, со всем его выводящим из душевного равновесия укладом и ощущениями опасности, он смог вновь свободно вздохнуть. Он никогда даже в мыслях не желал зла Ивешке и поклялся себе, что никогда, никогда даже не позавидует, что отказался от многого ради нее... Но он все-таки думал об этом... Господи, что же такое происходило с ним? Что случилось? И почему он был так зол на нее? - Что же все-таки она написала? - спросил он Сашу, когда вечером, слегка поужинав и закончив пить чай, тот по обыкновению раскрыл свою книгу и достал чернила. - Покажи мне, где ее записка. Он не думал извлечь какую-то пользу из этого факта. Сам он не доверял никаким записям и, более того, подозревал, что книги способствовали всем бедам, обрушивающимся на них, но Ивешка очень много внимания уделяла записи собственных мыслей, и ее образ мышления был столь любопытен, что он снова и снова возвращался к нему в течение всего дня. Ее привязанности и антипатии порой так злили его, что за весь сегодняшний день он не мог вспомнить ничего, кроме ее упреков в его адрес, причиной которых, как он считал, была его собственная глупость, эгоизм и все остальные предосудительные качества, которые он приобрел очень давно и исправлением которых занимались Саша и Ивешка. Ему совершенно случайно пришла в голову мысль, что сам процесс письма схож с волшебством, и может быть, всего лишь может быть, Саша, читая ее записку и не зная Ивешку достаточно хорошо, а, возможно, и не обладая достаточным волшебством, мог пропустить в этой записке что-то очень важное. Итак, он, преодолев свои опасения, попросил показать ему саму запись. Саша со всей тщательностью открыл книгу в нужном месте и наклонил ее к свету, в то время как Петр придвинул плечо, чтобы их слившиеся тени не мешали ему разглядеть написанное. Он сразу узнал где была ее рука, еще до того, как Саша указал ему на то место, где были две оставленные ею строчки. Он даже не дотронулся до страницы, боясь разрушить колдовские силы, скрытые там, но все же присел на корточки, не отрывая глаз от книги, в то время как Малыш уютно устроился, свернувшись теплым пушистым шаром у него на руках. Петр слушал, пока Саша, водя пальцем по строчкам прочитал ему, что там было написано. Но это было все то же самое. - Однажды ты мне уже говорил это. - Так ведь именно это она и написала, Петр. Можно было обвинить Сашу в неспособности понять тайный смысл оставленного послания, но это было абсолютно безнадежно. - Попытайся еще. Я абсолютно уверен, что там есть что-то еще. Попытайся узнать это. - Петр, клянусь тебе, что чернила есть чернила, и даже колдун не в силах проделать с ними какой-нибудь трюк. Все, что здесь написано, невозможно изменить. - Ты уверен в этом? - Петр, этого вообще нельзя изменить. Ты можешь это сжечь, можешь соскоблить или уничтожить каким-то другим способом, но ничто не сможет превратить эти буквы во что-то иное. Они в точности означают все, что она сказала с тех самых пор, как последний раз пользовалась этой книгой. - А что, если другие колдуны направят против этого свои желанья? - Но это вообще нелегко сделать, а тем более в книге, принадлежащей колдуну. Буквы не могут, словно оборотни, менять свою форму. То, что там есть, там и есть. Она хотела, чтобы я понял кое-что из ее записки. И я абсолютно уверен, что то, что она хотела сказать, здесь полностью отражено. Она сообщала мне, что будет очень беспокоиться, если мы отправимся следом за ней. - И будем искать ее. - Да. Все написанное в сашином изложении звучало так, словно перед ними была Ивешка. Тогда он показал на чистое место внизу и сказал: - Тогда напиши здесь, чтобы она была как можно осторожней. - И Саша, нисколько не обижаясь, сделал то, что просил Петр, а тот наблюдал, пока Саша был занят письмом, видимо ощущая пользу этого занятия. Он был абсолютно уверен, что это его желание сохранится именно таким путем, как только что сказал Саша, и будет оберегать ее, что бы ни случилось с ним самим, даже если он падет жертвой какого-то колдовства и забудет все, что любил и что ему было так дорого. Ему от всего сердца хотелось придумать гораздо лучшее желание и он присел к костру, чтобы попытаться подумать над этим, но ему казалось, что все, лежащее за пределами этого, уже записанного в книгу, послужило бы лишь источником неуверенности и ничем не помогло бы ей. Поэтому он вылил солидную порцию из кувшина для Малыша, позаботился о себе и улегся спать, раздумывая о том, что теперь, когда они двинуться в путь на двух лошадях, жизнь покажется им немного веселее. Наконец он уснул. Нужно проявлять большую ловкость и осторожность, соприкасаясь с волшебством, потому что оно предоставляет большие возможности для плутовства и обмана. Саша плел кружево сна словно пряжу, желая, чтобы тот был спокойным и глубоким, пока он работал, отбросив все обещания... Вода белой пеной взвивалась за кормой, поскрипывали натянутые канаты... Все попытки поговорить с Ивешкой заканчивались неудачей, как только ему казалось, что какой-то отголосок, похожий на эхо, доходил до него. Все было напрасно. Но он продолжал посылать свои желанья, положив голову на руку и борясь с собственным сном. Он записал в книгу очень простое пожелание, вобравшее в себя все запасы его мудрости: "Я желаю, чтобы Ивешка могла всем сердцем принять Петра таким на двух лошадях как он есть, и никогда не сомневаться в нем". Но это могло быть вмешательством в чужую жизнь. Он очень боялся, что так оно и будет, и может привести к опасным последствиям каким-либо непредсказуемым путем. Но упрямо и настойчиво, не поддаваясь раскаянию, он записал: "Если есть нечто главное во всем, что происходит с нами, то это не тишина, а потеря нами способностей осязать привычным для нас образом все происходящее вокруг. Все происходит по своим законам. Петр частенько напоминает мне о том, что прежде всего нельзя забывать то, что мы принимаем на веру". Почти перед самым рассветом, скатав одеяла, упаковав впотьмах вещи, они снова двинулись в путь, еще не полностью освободившись от путаницы снов. В дороге они подкрепились колбасками и водкой из кувшина, в то время как Малыш ехал верхом, частенько перебираясь со спины Волка на спину Хозяюшки и эпизодически, когда настроение его было соответствующим, трусил по земле впереди них. Петр отказался от попыток задавать вопросы, полагая, что он знает о том, что произошло с лешими, так же много, как и Саша, что на самом деле было очень мало: ведь на самом деле никто не может знать, что творится в голове у леших. Но несмотря на это, они упорно продвигались вперед со скоростью, какую можно было ожидать от лошадей на лесной дороге. Они поднимались верхом на очередной холм и спускались пешими, чтобы дать отдых лошадям, поднимались верхом на другой и останавливались, чтобы лошади перевели дыханье, растирали их ноги настоем из трав, который Саша, слава Богу, захватил в достаточном количестве, и так шли, и шли, и шли. Временами Петр впадал в безнадежное отчаяние, и ему казалось, что он больше никогда не увидит Ивешку вновь, что все оборачивается против них и что короткий остаток его жизни закончится катастрофой, если только лешие не помогут им. В такие моменты он не рвался вперед и не интересовался тем, что могло ожидать их там. Затем так же неожиданно все, о чем он только что думал, начинало казаться ему совершенно необоснованным: теперь он с полной убежденностью ехал на север, где Саша и Ивешка должны были закончить свои колдовские дела, и все его собственные страхи тут же исчезали и казались ему по меньшей мере глупостью. - Ты по-прежнему не оставляешь меня без своих желаний? - задал он Саше неожиданный вопрос. - Только иногда, - признался тот. - Ну слава Богу, а то я подумал, что схожу с ума. - Прости меня. - Да нет, все хорошо, - ответил Петр. Но в тот же момент почувствовал, что дрожит. Он посчитал, что причиной этому было просто недосыпание, а может быть и сознание того, что ему частенько говорили неправду. - Петр? - окликнул его Саша. Странные ощущения приходили и уходили, меняясь от безнадежного, почти глупого отчаянья, и до беспричинной надежды. - Ты все еще делаешь это? - Нет. Но все окружающее начинает меняться. Ты чувствуешь? - Что это такое, черт возьми? - Не знаю. Я не делал этого. Я... О, Господи! Они продвигались сквозь раскинувшиеся словно зеленый занавес ряды молодых деревьев, и полуденное солнце освещало молодой лесок, стоящий перед ними, прозрачным золотистым светом. Легкое золотое покрывало, подернутое зеленью молодых деревьев, пронизанное насквозь солнечным светом висело в воздухе, и золотой ковер из желтых листьев покрывал землю... Петр и Саша застыли, оба пораженные увиденным. Петр был очарован цветом и красотой этого загадочного места, будто по волшебству они совершили путешествие из весны в самый разгар золотой осени. Затем, освободившись от восторга, он понял, что очаровавшие его краски были неживыми. Здесь просто умирали деревья... Саша сказал вдруг притихшим голосом: - Я уже видел это место. Я видел его много раз в своих снах. Что-то с силой ударило Петра в ногу и поползло по ней вверх. Он задержал дыханье и решил про себя, что это мог быть только Малыш, который на этот раз стремился влезть не на спину Волка, а как испуганный ребенок хотел спрятаться у него на груди. - Мне очень не нравится все это, - сказал Петр, обращаясь к кому-то, для кого, как казалось, это имело значение. 13 Опавшие листья, затоптанные копытами лошадей... Силуэты всадников среди золотистого леса становятся все ближе и ближе... Очертания лодки, в которой кто-то спит, положив руку на рукоятку руля... светлые волосы рассыпаются как покрывало... Кровь на темных колючих ветках... И волки... чьи глаза кажутся такими же золотыми, как опадающие листья... Малейшее колебание веток от случайного порыва ветра вызывало просвечиваемый солнцем водопад из золотистых листьев, который одновременно создавал ощущение красоты и ужаса. Вот так должно быть и умирали старые деревья, подумал Саша. Но сейчас к этой смерти Ивешка не имела никакого отношения. - Я думаю, что мы движемся прямо в самое пекло, - сказал Саша, обращаясь к Петру. - Вот и чудесно, - ответил тот с явным беспокойством во взгляде, похлопывая Малыша, который вцепился в него. - Чудесно. Так сколько же нам осталось до этого места? И что мы должны увидеть там? И следует ли нам направляться прямо туда? - Не знаю. Сказать по правде, я не уверен в том, что нам следует делать. - Малыш не очень-то рад этому, видишь? - В голосе Петра послышалось непривычная тревога. - Уж не так много чего есть на свете, что пугало бы Малыша... Там, где проезжали всадники, тут же обрушивался неожиданный золотой дождь... Свет слабел, золото тускнело... солнце затягивалось тучами. Время начало бежать очень быстро, вместе с нарастающими ударами сердца... - Боже мой! - воскликнул Петр, как только внезапный порыв ветра ударил им в спины. Лошади начали фыркать и пригибать головы, а сверху на них сыпались листья и сучки. Мелкий мусор и пыль обрушились на шею Петру, а Малыш зашипел и тут же исчез от такой неприветливости. - Он проснулся, я ужасно боюсь этого, - сказал Саша. - Так пожелай, чтобы он не делал этого! - А я что делаю! - бросил в ответ ему Саша. - Я только не вполне уверен, что это приведет к добру! - Прочь сомненья, черт побери! - Поднятые ветром листья внезапно потускнели, как только на солнце надвинулась тень. Петр посмотрел вверх, затем назад, прикрывая глаза от летящих обломков. Одно единственное грозовое облако неясно вырисовывалось над верхушками деревьев на западе. - Дождь, поливающий колючие ветки, - слабеющим голосом произнес Саши, хотя сказал это скорее инстинктивно: человек всегда поступает так, когда испытывает удивленье. - Я чертовски устал от этого дождя, - сказал Петр, понадежнее надвинул шапку и огляделся вокруг себя, словно хотел увидеть, что это за место, куда мог сбежать Малыш. Разумеется, это Место было, и Малыш отправлялся туда всякий раз, когда попадал в особенно неуютную обстановку. В этот момент Петр был и сам не прочь отправиться туда, если там не было надвигающегося дождя и чего-то еще более худшего, что ожидало их в конце пути. - Будь все трижды проклято! - Перестань ругаться, - побранил его Саша, и Петр тут же прикрыл рот, в надежде, что Саша пожелает сейчас что-то такое, что заставит Черневога оставаться на том же месте. А еще он пожелает, чтобы они вновь увидели реку, и Ивешку, и лодку, поджидающих их на берегу. Прогремел гром. Небо стало серо-стального цвета, что было не свойственно для весны: грозы частенько очень быстро проносились над горизонтом, проливались дождем и так же быстро уносились. И каждый из них подумал, что это не обычная весенняя гроза, а вызванная чьим-то желанием. Колдуны обладают достаточной сноровкой, чтобы управлять молниями, по крайней мере настоящие колдуны, потому что грохот и огненные вспышки могут вывести из себя любого человека. - Я надеюсь, что ты обратил внимание на небо, - спросил Петр. - И на гром. - Да, обратил, - пробормотал Саша. - Я хочу... - Он начал говорить так, будто существовали еще тысячи более важных вещей. Он показал рукой вперед, туда, где сквозь пелену дождя можно было различить скопление голых деревьев, более высоких и более кряжистых, чем молодые деревца, которые они только что миновали. Это должно было показаться очень странным, если задуматься о том, что лешие, которые очень тщательно очищали и засаживали эти леса, могли оставить здесь столь странную рощу. Высокие, старые деревья, подумал Петр, когда они подъехали поближе. По возрасту они походили на те деревья, которые вымерли в южных лесах, и стояли среди густого колючего кустарника и сухой дикой травы, мертвые и высохшие, в самый разгар весны... Волк искоса поглядывал по сторонам и натягивал повод. Но они должны были следовать именно этим путем, а Волк останавливался, фыркая и потряхивая головой. А в это время бедная Хозяюшка продолжала идти вперед, подчиняясь колдовскому желанию. Петр был уже близок к тому, чтобы изменить свое мнение по поводу того, что именно предстает перед ними в виде этих голых заросших бурьяном стволов, но почувствовал, будто холод пронзил его. - Это лешие! - сказал он едва слышно. - Господи, но что же случилось с ними? - Не знаю, - пробормотал Саша. - На самом деле не знаю. - Но ведь лешие не могут умереть! - Они и не умерли. - Значит, плохи их дела, так? - Теперь они подъехали к самому краю ковра из золотых листьев, прямо к лешим, в полном одиночестве стоявшим посреди колючего кустарника, опутанного плющом... Лошади неожиданно остановились и встали. Петр решил про себя, что наверняка это была сашина работа, и осмотрелся вокруг с сильным ощущением какого-то неудобства, будто что-то зловещее окружало их. Со всех сторон слышался шелест кустов. Он смог заметить как зашевелились суковатые пальцы и как очень медленно открывались огромные странные глаза на каждом из окружавших их стволов. - Колдун, - раздался громовой голос, по звуку напоминавший мельничные жернова. И другой, еще более глубокий, добавил: - Обещания нарушены... Сучки затрещали, колючки согнулись и начали цепляться за них, когда леший очень медленно протянул к Саше свои руки. Они ухватились за его кафтан и стащили с лошади, а он судорожно хватался за их суковатые пальцы. - Поосторожней! - закричал, обращаясь к лешему, Петр. Он запомнил, как Мисай предупреждал их, что среди леших попадаются просто дикие безумцы, которые вообще не понимают, что тело страдает от их объятий, которые могут раздавить даже камни. - Будь поосторожней с ним! Но в следующий момент он решил, что это все просто глупо. Разумеется, Саша был в состоянии позаботиться о себе, ведь только дурак отправится против леших с мечом: вероятнее всего, тот только будет раздражать их. - Обещания, - вновь повторил леший, а Саша тут же сказал, и в голосе его слышалась боль: - Петр, Петр, не делай ничего, и не спорь с ними, пожалуйста! Но Петр считал, что это неверно, потому что никогда не знаешь, как именно следует поступать с этими созданьями. - Отпусти его! - пронзительно закричал он лешему, размахивая мечом, чтобы привлечь к себе внимание. - Черт бы побрал тебя, ведь ты покалечишь его! Отпусти его! Но леший будто не замечал Петра. Он начал удаляться, продираясь сквозь колючки, сгибая и ломая их. Сашин кафтан цеплялся за них, и Бог знает, что только было с его лицом и руками. Волк стоял неподвижно, видимо, околдованный. Петр поглядел по сторонам и, приведя его в чувство легким ударом, отправился вслед за лешим, который уносил Сашу, направляясь прямо в самую чащу колючих веток, которые тут же сгребли с коня и его самого, и, до боли крепко обхватив, начали поднимать все выше и выше. - Мисай! - закричал он. Это было все, что оставалось ему делать, пока леший тащил его. - Мисай, будь ты проклят, помоги! Суковатые руки обвились вокруг него, земля и небо несколько раз поменялись местами, а его ребра затрещали. - Мисай!.. Саша!.. Черт побери, да отпусти ты меня! Возможно, что наконец он был услышан. По крайней мере, хватка ослабла, его стали передавать из одних суковатых рук в другие, и тонкие ветки ощупывали его тело и лицо, пока один из леших не схватил его обеими руками и, удерживая на весу, поднес к своему огромному, заросшему зеленым мхом глазу. - Да, это один из них, - произнес он голосом, напоминавшим скрежет камней. - Да, это он. И затем отпустил его. Петр полетел вниз, стукнулся ногами о землю и, покачнувшись, свалился прямо в сашины руки. - Что за чертовщина... - начал было он, но замолчал, бросив взгляд через сашино плечо на камень и на спящего там человека. И тогда он без всяких сомнений понял, где они оказались. - Обещания, - вновь заговорил леший, и когда вслед за ним забормотали и остальные, то звуки их голосов напоминали перестуки камней в реке. - Вы убиваете деревья, - вторил ему другой. А там в разговор вступил и третий: - Больше нет доверия колдунам. Переломать им кости, оторвать руки и ноги. Сучки вновь двинулись в их сторону, они подрагивали и старались зацепить их, подтащить поближе и покрепче обхватить. - Мисай! - из всех сил закричал Петр. Тогда раздался самый громкий из голосов: - Камень и соленая вода, молодой колдун, губят корень, губят лист, губят дерево. Глупые, глупые колдуны. - Это ты, Мисай? - спросил Саша. Суковатые руки вытянулись, потрескивая в тишине, и отпустили их, поставив на землю. Затем пальцы-ветки ощупали их и повернули лицом к спящему на камне. - Что нам следует делать? - спросил Саша, вновь повернувшись к лешим. За ним повернулся и Петр, но не увидел ничего кроме небольшой рощи из серых безжизненных деревьев. - Мисай? Но ничто не шевельнулось кругом. Здесь больше не было ничего, кроме этой рощи, кольца из переплетенных колючих кустов вокруг них, и молодого колдуна, неподвижно лежащего на камне. - Господи, - сказал Петр, переводя дыханье. - Он спит? - Он определенно выглядит спящим, - подтвердил Саша и подошел поближе к камню и к спящему на нем Черневогу. Петр догнал его и схватил за руку. - Не подходи ближе и не трогай его. Дождевые капли поблескивали на бледном лице и руках Черневога, его волосы и одежда намокли от влаги. Он напоминал восковую фигуру, которая дышала. Петр был очень удивлен тем, что одежда, присыпанная листьями и обломками веток, так хорошо сохранилась за все то время, пока Кави Черневог оставался живым. Это существо, в свое время погубившее Ивешку и причинившее всем столько зла, сейчас, погруженное в сон, не выглядело столь дьявольски опасным. Один вид этого еще очень молодого человека отрицал всякую возможность всего, что он совершил в своей жизни. - Итак, мы здесь, - едва слышно произнес Петр. Он оглянулся на стоявших вокруг них леших, которые сейчас походили лишь на старые, обветшавшие деревья. - Слава Богу, что мы, кажется добрались сюда раньше, чем это удалось ей. Мисай, скажи нам, где Ивешка? Скажи нам хотя бы это! По-прежнему не двинулась ни одна ветка, не приоткрылся ни один глаз. - Возможно, если учесть все излучины реки, мы могли обогнать ее, - сказал Саша. - Мне не нравится это, мне вообще не нравится все, что происходит здесь. Что случилось с лешими? И что мы собираемся делать с ним? Чего они ждут? - Не знаю, - сказал Саша. Петр снял шапку, поправил спадающие на глаза волосы и вновь водрузил ее на голову, поглядывая на Черневога. Его не отпускало воспоминание о том, как в далеком нищем детстве, заполненном воровством в трактирных подвалах, он однажды убил крысу. Он проткнул ее, когда та напала на него. И этот ужасный удар, который прикончил ее, преследовал его по ночам во время сна. И Бог свидетель, что с тех пор он никогда так и не убил больше ни одной. А вот здесь он совершенно спокойно задумывал убийство спящего человека, хотя бы это был и Черневог, заслуживший сотни раз быть убитым. - Мне кажется, что тебе следует проверить наши вещи, - сказал он, обращаясь к Саше. - Это будет... - Саша неожиданно взглянул на него так, будто все понял. - Петр... - Я позабочусь обо всем остальном, это только мое дело. Должны же мы были сделать хоть что-то с тех самых пор. А теперь уходи. Саша медленно отошел, покачивая головой. Затем остановился и сказал: - Петр, у меня нет уверенности на этот счет. - Я твердо решил это, а ты все еще колеблешься. Поэтому уходи! - Ведь лешие могли бы и сами убить его: они не задумываясь могут убить любого правонарушителя, на этот счет у них нет никакой совести... - Возможно, что они пришли к выводу, что это только наша работа. Что ж, это вполне справедливо. Я могу согласиться с этим. Уходи. - Но только... - Саша, иди, проверь лошадей, черт возьми! - То, что Саша медлил вступить с ним в спор, пугало его и колебало его совесть. Он был уверен, что вокруг могли быть какие-то затерявшиеся желания, направленные на то, чтобы заставить их совершить очередную ошибку или стать жертвой сомнений, которые в конце концов приведут их к краху, а это созданье вновь останется на свободе. Он еще крепче сжал руку, лежавшую на рукоятке меча, и махнул Саше, настаивая, чтобы тот уходил. - Петр! Он увидел вспышку тревоги, мелькнувшую в сашиных глазах, и повернулся в тот самый момент, когда сова плавно опустилась и села в ногах у спящего Черневога. - Итак, у него все-таки есть сердце. - Будь осторожен с ней! - Будь проклята эта осторожность! Зачем, спрашивается, я пришел сюда, за птицей или за ним? - Но только не птицу! Нет, нет, только не птицу! Она не должна умереть, пока он жив. - Твое дело держаться в стороне! - Петр вытащил меч из ножен, подходя ближе к Черневогу, чтобы пронзить его, и в этот момент сова, раскинув крылья, бросилась на него, целясь прямо в лицо. - Берегись! - закричал Саша. Петр был уже готов нанести ей удар, замахнувшись мечом, но сова, избежав сверкающего клинка, вцепилась когтями в сжимавшую меч руку. Она изо всех сил била его крыльями и разрывала клювом руку, в то время как Саша пытался отогнать ее голыми руками. Она взлетела вверх, и Петр ударил ее с дикой силой, ударил со страха, охватившего его в тот самый момент, и сбросил на землю с острия собственного меча. - Петр! - воскликнул Саша. Свинцовые отблески дневного света, прорывавшегося сквозь густую сетку сплетенных колючек, казалось сплелись с той болью, которая пронзила руку и плечо Черневога, остановившись в сердце... И от этой боли Черневог соскочил со своего ложа и побежал... Он хотел видеть, хотел ощутить тепло, хотел набраться сил от окружавшего его леса... Но лес сопротивлялся ему, а охотники были совсем рядом, сзади него. Он вновь почувствовал себя ребенком, убегавшим из дома, а волки, которых послала Драга, уже перерезали ему дорогу, и он уже ощущал совсем рядом их острые зубы и желтые глаза. Колючки разодрали его руки, как только он, метнувшись в сторону, натолкнулся на кусты. Какое-то время он бежал относительно свободно, рассчитывая на то, что ему удастся сбежать от них, но колючая изгородь вновь замаячила перед ним, кусты окружили его со всех сторон, а когда он повернулся спиной к колючкам, то его охотники превратились в тех самых всадников, которых он постоянно видел во сне, теперь приближавшихся, чтобы убить его. Он хотел жить, больше всего на свете хотел этого, но чувствовал, как силы оставляли его, и он не мог понять ни того, где он находится, ни того, почему волки вдруг приняли человеческий облик... Он так дрожал, что хватался за колючие ветки, удерживая себя на ногах. Он помнил эти имена: Саша, ученик Ууламетса, который был наиболее опасен для него, хотя с мечом к нему подступал Петр Кочевиков. Именно Петр был готов убить его, и таким образом вновь отправить в постель к Драге, которая только бы и сказала: "Ну вот, дурачок, разве ты на самом деле думал, что когда-нибудь можешь сбежать от меня?" - Господи, - пробормотал Черневог, и сел, прислонившись спиной к колючим веткам. - Где моя жена? - спросил Петр, приставив меч к его груди. - Где моя жена, черт побери? - Я ничего не знаю об этом, - едва слышно ответил он, и, казалось, почувствовал, к собственному удивлению, что во всем мире у него не было лучшего друга, чем этот человек, который должен был положить конец всем желаниям, единственный из всех, кого ему доводилось знать, который не имел никаких иных замыслов против него. Так он сидел, приготовившись к смерти, а Петр стоял, глядя на него, слегка упираясь в его грудь мечом. Никто из них не шевелился, казалось, что они навечно застыли в этой позе. - Будь ты проклят, - сказал наконец Петр. И Черневог подумал, что это последние слова, которые ему довелось услышать на этом свете. Но в этот момент Саша отвел в сторону острие меча. 14 Все выходило не так, как должно было быть по сашиным расчетам: прежде всего, Сова не должна была быть убита, лешие не должны были стоять как безмолвные истуканы, и Черневог не должен был оставаться в живых. Хотя в этом последнем факте он мог упрекать исключительно себя. Он до сих пор не мог понять, что же он сделал и почему не подтолкнул руку Петра в другом направлении. - Поднимайся, - сказал Петр, и Черневог с трудом встал на ноги, опираясь на ограду из колючих веток, хватая руками колючки, которые с такой жестокостью разрывали его ладони, что Сашу бросило в дрожь. Кровь мелкими каплями собиралась на колючках, капли дрожали и падали, обрызгивая листья. Господи, да я уже видел все это, и вот теперь оно происходило, но уже наяву. - Пошевеливайся! - скомандовал Петр, и Черневог, казавшийся потерянным и ошеломленным, пошел туда, куда указывал Петр, сквозь лабиринты колючих зарослей, на открытое место, к камню. Мы должны убить его, с жалостью подумал Саша. Это на самом деле единственное здравое решение, которое они могли принять. Никто и ничто не могло обрести безопасность в окружавшем их мире, пока он оставался в живых. - Мисай! - закричал Петр, окликая леших, которые по-прежнему стояли вокруг них словно безжизненные деревья. - Мисай, ты видишь, он проснулся, теперь он в наших руках. Так как же мы должны с ним поступить? Но лешие ничего не ответили ему. Черневог опустился на колени около Совы. Тем временем кровь с пальцев капала прямо на землю между его ног. Он вытер щеку тыльной стороной ладони и выглядел при этом абсолютно подавленным. Господи, да это то самое место, где мы должны были быть, то самое, о котором говорил банник. Саша продолжал раздумывать над происходящим и обратил внимание, что их пленник не собирается нападать на них и ведет себя так, будто ничего не понимает... - Не пытайся провести нас, - предупредил его Петр, - выбрось к черту эти мысли. - Он все еще держал в руке меч. Глядя на него можно было подумать, что он готов вновь использовать его: Саша даже пожелал, чтобы тот так и сделал, пока Черневог не собрался мыслями и не попытался в одно мгновенье остановить оба их сердца. Но тот лишь взглянул вверх, обхватив свои израненные руки. Его лицо побледнело от боли, а глаза выражали лишь одно замешательство. Меч в руках Петра пришел в движенье, оставляя в воздухе широкий сверкающий след, развернулся, повторяя неожиданное поворот дрогнувшей руки, и ударился о землю у колена Черневога. - А, черт! - с отвращением выругался Петр. Черневог за все это время ни разу не уклонился от надвигающейся опасности, а только взглянул на них все с тем же выражением растерянности. - Это его работа? - с раздражением спросил Петр. - Он посылает на нас свои желанья? - Я не уверен, - сказал Саша. Тогда Петр вернулся к Саше и, повернувшись в сторону камня, вновь взглянул на Черневога, не выпуская из рук меча. - Он делает это, черт побери. Книги, среди которых была и книга Черневога, по-прежнему валялись где-то в зарослях кустов. Саша старался не думать об этом. Он ухватил Петра за руку, оттащил его в сторону и прошептал: - Сова не должна была умереть. Мы оставили всю мою поклажу без присмотра, и я не уверен, что лешие способны сейчас охранять ее. - Пусть эти чертовы мешки остаются там! Нам не следует именно сейчас вести себя подобно дуракам и расходиться в разные стороны, верно? Ведь он только этого и дожидается от нас! - Я не знаю, Петр. Я не знаю! Если эта сова хранила его сердце, и если теперь оно вернулось к нему... может быть, именно этого и хотели лешие, может быть именно поэтому они так и поступали с ним все эти годы... - Мы не можем знать толком, что делали здесь лешие, так ведь? Они не разговаривают с нами. И тем более сейчас, когда они выглядят как убитые. - Петр говорил все громче, хотя и делал явные попытки понизить голос. - Может быть, это не так просто, - заметил Саша, - произвести волшебство, подобное тому с которым им пришлось столкнуться. А что, если они исцелили его каким-то образом... - От чего? Если бы им удалось исцелить его от жизни, вот тогда это была бы настоящая помощь! И что, по-твоему, мы должны теперь делать? Забрать его с собой? Позволить жить в нашем доме, сидеть вместе с нами за столом, гулять по лесу и беседовать с лисами? Совершать визиты вежливости к водяному и еще Бог знает к кому? Здесь в лесу болтается оборотень! Уж не Мисай ли послал нам этот скромный подарок? Может быть, он прислал нам и банника? Или перевернул в доме все вверх дном, а меня заставил заблудиться в лесу? Где сейчас Ивешка, вот что я хочу знать! Она должна быть здесь раньше нас! Такое количество вопросов распаляло воображение. Все они в зловещем беспорядке гнездились в его голове, которая была и так переполнена мыслями о Черневоге. - Мы ведь не знаем, как далеко мы находимся от реки, - заметил Саша. - Я, например, не знаю. И я ничего не знаю про оборотня. Может быть, это вот он послал его, а может, это водяной пытался удержать нас от этого места. - Прекрасно. Очень здорово. Ивешка одна на реке, и водяной болтается там... - Петр, у него сейчас есть собственное сердце. Я думаю, что именно в этом весь смысл случившегося. Он должен был спрятать его где-то много-много лет назад, еще будучи молодым. Ведь когда он пришел к Ууламетсу, он был еще мальчик, но у него и тогда уже не было сердца. Я не знаю, что оно являло собой раньше, но я далеко не уверен, что оно сейчас именно такое, каким было в то время. Петр взглянул на Черневога и нахмурился. - Он не похож на мальчишку, черт побери. - Но его сердце, Петр... Ты не забывай: что-то заставило эту сову прилететь сюда, так же, как заставило прийти сюда и нас, и эта сова не должна была умереть. - Очень хорошо. Сова умерла. Так что же, он хочет заставить нас проникнуться жалостью к нему! - Я не думаю, что сейчас он вообще чего-нибудь хочет. - Он хочет быть свободным, вот все его желанья, - заключил Петр. - А нас он хочет видеть не иначе как мертвыми. И если сейчас это его желание не выполнимо, то это вовсе не означает, что он не будет возвращаться к нему всякий раз, как только мы замешкаемся и подставим ему наши спины. Ивешка идет сюда, мы должны молить Бога, чтобы она дошла, и поэтому, мы должны сделать с ним что-то прежде, чем она явится сюда. Я не хочу, чтобы он проделывал с ней свои чертовы трюки! - Не смей... - ...ругаться? А я буду ругаться, черт побери. Я буду ругаться... Мисай, будь ты проклят, просыпайся и рассказывай нам! И тут что-то произошло. Возможно, это был голос. В нем чувствовались попытки восстановить утраченное доверие и он воспринимался как движущийся вокруг них свет, в то время как все пространство за этой странной рощей погрузилось в темноту. Голос лешего вещал: - Нет, нет больше сил... - Нет больше времени... Берегите его. Голос Мисая проникал до костей: - Деревья умирают. А он должен жить. Отведите его к Ууламетсу. И после этих слов Мисай продолжал стоять все так же тихо, как будто он никогда не двигался, как будто даже ветерок не мог поколебать его. - Что бы это могло значить? - воскликнул Петр. - Мисай, о чем ты говоришь? Ты хочешь, чтобы мы отвели его к Ууламетсу, но ведь он давно умер! Мисай! Ууламетс умер почти три года назад! Проснись и выслушай меня! Но Мисай так и не пошевелился. До них лишь докатился раскат грома, а по лесу прошелестел ветер... А за ним упали первые капли дождя. Сова умерла... Он на самом деле все еще не мог поверить в это. Сова была лишь легким пушистым комочком, когда он выкормил ее и научил летать, пряча от посторонних глаз. Иначе Драга могла бы убить ее. Научив ее летать, он сделал ее свободной и пожелал ей быть в постоянной безопасности. А через некоторое время он спрятал в ней свое сердце, надеясь на то, что уж там-то Драга никогда его не найдет его. Это было не слишком давно. Но вот теперь Сова ушла, а он даже не знал, что она была в опасности. И ему казалось, что все, ранее знакомое ему, теперь изменилось. Над головой сверкали молнии. Он мог бы успокоить их, если бы без сомнений знал, что именно этого желает. Он мог бы освободиться, если бы ему не хотелось одного больше чем другого. Но Совы больше не было, как не было и Драги, а причудливый рисунок из пятен его крови, смываемый с листьев каплями дождя, в том самом месте, где он стоял, подогнув колени, был схож с тем очарованием, с которым его тюремщики спорили о том, будет ли достаточно мудрым решение убить его. Он мог бы предложить им и свое мнение, но это могло показаться излишним: лешие уже отдали им свои приказы, и он почувствовал на самом деле самую настоящую боль в своих руках, которая очень кстати отвлекала его от желаний. Он все еще не мог собрать все отдельные кусочки своего волшебства в единое целое, не мог отважиться на это, и поэтому чувствовал себя как слепец. - Поднимайся - повторил Петр, обращаясь к нему. Он встал, стараясь поймать каждый его взгляд, и всем сердцем желал добиться дружеского расположения от этого обычного человека... Но при этом почувствовал мгновенное вмешательство со стороны Саши, повернул голову и в тот же самый момент, когда он взглянул на Сашу, тот пожелал ему стать беспомощным и тихим. Затем, по непонятным причинам, все обрело определенный порядок: он почувствовал то, где они оба стояли, ощутил границу между естественным миром и волшебством, и на мгновенье сплошной ужас поколебал его уверенность на этом пути. Он сжал свои руки, в надежде ощутить мгновенную боль, рассчитывая, что это поможет ему обрести разум. Он знал старое правило: думать о текущей воде, когда все складывалось из рук вон плохо. Вода и камни не вызывали страха, это были всего-навсего перемены без перемен. Таким образом он успокоился и пришел в себя, а затем вновь взглянул на Петра... И тут же с полным простодушием послал свое сердце в этом направлении, точно так же, как он когда-то отослал его к Сове. Он рассчитывал, что обычный человек, вроде Петра, сможет воспользоваться им не больше, чем глупая птица, и это, кроме того, может умиротворить Сашу: ведь еще никто и никогда не говорил, что Кави Черневог обыкновенный трус. Но Саша перехватил этот бросок, не заботясь о собственном состоянии, и отправил его назад, к нему, с таким сильным желанием, что он не смог защитить себя против этой атаки. Он припомнил тот момент, когда отправил сердце к Сове, и из его глаз полились слезы, до того Саша расстроил его. А в это время Петр, совершенно чуждый всему происходящему, сказал: - Найди Ууламетса! Мисай забыл туда дорогу, так же как и я! На что Саша ответил рассеянно: - Я так не думаю. Вероятнее всего, что-то должно появиться, чтобы указать нам путь, например, призрак. - В лесу есть еще этот проклятый оборотень! - сказал Петр. - Мы встречали его! Нет уж, спасибо, с меня хватит! Черневог прислушивался к спору, вспоминая свой дом, Ууламетса, пришедшего его убить, и весь их поединок, борьбу того самого волшебства, которое старик ненавидел всю свою жизнь... ("Дурак!" Так Ууламетс бранился, когда первый раз застал его за этим занятием, в том самом доме у реки, где Кави жил, будучи его учеником. "Неужели ты не знаешь, что нет ни одного созданья, которое будет помогать тебе в поисках свободы? Все, кто даже поклянется тебе в этом, будут хотеть лишь тебя, вот что они будут хотеть на самом деле, малый, и никогда не пытайся думать иначе! В один прекрасный день они изменят тебе, при первом удобном случае, и вот тогда у тебя вообще не останется никакой надежды!") И это было правдой. Если бы еще тогда он принял этот совет старика, возможно, он остался бы обычным колдуном, а его сердце было бы тогда в жадных руках Ууламетса, вместо того, где оно было сейчас, в нем самом, вызывая боль и причиняя неудобства самому его существованию. Тогда не случилось бы многое: Ууламетс был бы жив, а он сам, возможно, как Ивешка, был бы под постоянным присмотром старика, всю жизнь делая только то, что Ууламетс разрешал бы ему. Он думал и об этом тоже. За несколько таких упущенных случаев он мог быть просто благодарен. Теперь следовало искать другие возможности, особенно когда Саша сделал его таким беспомощным и бросил на произвол судьбы все, о чем он когда-то мечтал, что чувствовал и чего хотел, и только Бог знает, что могло из всего этого выйти. Он хотел, чтобы Саша понял все пугающее безрассудство своего поступка, и хотел быть откровенно честным в своем предложении, но тот пожелал ему замолчать, и с такой силой, что это сашино желание обожгло его. Черт возьми, он не ожидал такого отпора с того момента, как повстречался с Драгой. И этот мальчишка сделал это столь безнаказанно, отказавшись даже выслушать его, отказавшись таким образом от столь редкого случая... - Дурак! - произнес он вслух. - Ты отбросил с такой небрежностью ваши собственные жизни! Петр с беспокойством взглянул на него. Но он чувствовал, что Саша воспринял многое из недосказанного им, и промолчал. Он попытался бороться с ним, пока не убедился, что тот не желает слышать его доводы и не позволит и Петру услышать их: Саша сомневается в каждом его слове и в каждом доводе, потому что Саша знал свои собственные недостатки в отношении волшебства и просто-напросто принимал все сказанное им за откровенную ложь. Но и ему был знаком такой способ защиты: он пользовался им еще в те времена, когда был так еще молод и глуп, и чертовски несведущ во всем. И он был уверен, что ни Драга, ни Ууламетс, ни даже Ивешка не смогли миновать этого. Разбитые горшки захрустели, как только Саша поднял свой мешок. - Бог знает что, - пробормотал он, покачивая головой и присел на корточки, чтобы определить каков же был на самом деле ущерб. Петр тем временем не спускал глаз с их пленника. Все это происходило под мелким моросящим дождем на самом краю вымирающего леса. Листья теперь почти все опали, ветер раздел ветки догола: кругом были черные деревья и отсвечивающая золотистым ковром мокрая земля. Не было ни лошадей, ни Малыша и никаких знаков от Ивешки. Петр не выпускал из рук меч и одним глазом следил за Черневогом: даже будучи обычным человеком, он понимал, что в компании колдунов следует всегда побеспокоиться о том, чтобы не делать глупостей или не дай Бог упустить что-то. - Змея, - пробормотал он, стоя на страже, пока Саша пытался привести свои вещи в относительный порядок, - всегда остается змеей, независимо от того, находится ли его сердце у Совы или нет. Это все равно его сердце, сердце змеи. Я полагаю, что ты заметил, что мы так и не сделали того, зачем пришли сюда, и я надеюсь, ты заметил, что эта гадюка все время норовит поступить по своему. - Не совсем, - заметил Саша, - уверяю тебя. - А еще мне хотелось бы знать, собираемся ли мы оставить его свободным, пока будем искать этого проклятого призрака? Это все равно что отпустить его. Все это время Черневог прислушивался к их разговору. Петр это очень остро осознавал, но они не могли поговорить уединенно, потому что не могли оставить Черневога без присмотра. Петр хотел направиться к реке. Он безнадежно хотел этого, то ли имея какое-то предчувствие, то ли по чьему-то желанию. Он сказал очень тихо, чтобы слышал только Саша: - Просто у меня есть такое чувство, и я не знаю откуда оно взялось... - Черневог сидел, опустив голову на колени и сомкнув руки на шее, явно не обращая на них внимания, но при этом леденящее душу беспокойство, смешанное с чувством опасности, разбирало его, независимо от того, что они делали. - ...Я все время думаю о том, что мы должны направиться к реке, как бы далеко до нее ни было. - Мне кажется, в нашем положении любое предложение выглядит вполне подходящим, - сказал ему Саша. Это был не тот ответ, что ожидал услышать Петр. Он почувствовал тяжесть в желудке. - А ты уверен, что это не его желание? - спросил он. - Взгляни на него, как он уселся вон там: притворяется, что ничего не слышит, будь он проклят, а сам только и мечтает превратить нас в мертвецов! И в этом случае сердце не имеет никакого значения! - Но он может пожелать этого где угодно, - сказал Саша. - Я знаю, чего хочу именно сейчас: я хочу выполнить в точности то, что нам сказал Мисай. - Отправляться на охоту за Ууламетсом? - Было глупо прислушиваться к неразумным ощущениям, неожиданным представлениям, или холодку, пробегавшему вдоль шеи. Но Петр знал, где следовало начинать поиски призраков, если их действительно следовало найти, и это особенно касалось призрака Ууламетса, но это место было как раз на другой стороне реки, Бог знает как далеко отсюда, там, где находился сгоревший дом и неглубокая могила. - Думаешь, что его удастся выманить оттуда заклинаниями? - Я вообще не уверен, должен ли я кого-нибудь вызывать, и я не думаю, что волшебство, если ты имеешь в виду это, вполне уместно при наших обстоятельствах. Они сказали: "Отведите его". Поэтому мы и отведем его туда, где находится Ууламетс. - Мне не нравится это твое "не уверен", и ты знаешь об этом. Саша встал. - У нас нет выбора, Петр... - Черт побери! Выбор у нас все-таки есть! Как, черт возьми, мы собираемся перебираться через эту реку? По крайней мере, лучше попытайся, ради Бога, вызвать его прямо сюда! Ведь если мы сойдем с этого места и волшебство начнет вновь действовать среди этих лесов, то оно будет действовать так же и на него, верно? - Оно уже работает, - сказал Саша, понижая голос. - У меня есть ужасное предчувствие, что нам необходимо отыскать Ивешку. Она нужна и мне самому, Петр. Мне на самом деле нужна ее помощь: все эти книги не могут сказать мне всего... - Господи. - Он услышал неподдельный страх, звучавший в сашином голосе, схватил его за руку и крепко сжал. Он взвалил на этого парня непомерную тяжесть, теперь он видел это: Саша был измотан, его лицо побледнело. - Не будем впадать в панику, верно? Саша тяжело вздохнул. - Но ведь я не Ууламетс, Петр. - Вот и слава Богу. - Мне кажется, - заметил Саша, несколько раз глубоко вздохнув, - сейчас ты находишься в большей безопасности, чем я. Петр стиснул его руку. - Я полностью доверяю