ознакомиться с  ним и узнать, когда он примет легендарный
облик Рыцэря-Дракона.
     -- Сэр! -- раздался голос с места напротив, оттуда, где сидела Энджи.
     Джим повернулся. Это  была  немолодая леди,  его соседка  за  вчерашним
обедом.  Она  явно  обратила внимание  на то, что  он знакомится  с  другими
гостями, и решила не терять времени.
     -- Как хорошо, что ты  опять  с нами, сэр  Джеймс,--  сказала  она.-- Я
жажду узнать о  твоих приключениях в облике дракона. Скажи, когда ты впервые
обнаружил, что ты дракон?
     Джим  начал  поспешно  подбирать  слова,  которые  могли  бы  перевести
случившееся в нечто понятное и безвредное.
     -- Это случилось внезапно, когда я обнаружил, что моя жена исчезла.
     Дама одобряюще улыбнулась:
     -- А потом, сэр Джеймс?
     -- Ну, это было в моем поместье в Ривероуке. Далеко-далеко от Англии. Я
догадался,  что это дело рук  злого волшебника, так оно и было. Я отправился
на его поиски и заставил его послать меня сюда, где оказалась Энджи.
     А когда добрался, обнаружил,  что ее захватил дракон, и я сам тоже стал
драконом.
     -- Ну конечно! Как это захватывающе! А что потом?
     Джим смирился с тем, что  придется рассказать всю  историю о Презренной
Башне.
     Какое-то время у него не было никакой возможности поговорить с Энджи. А
когда возможность  представилась, оказалось,  что  Энджи поглощена беседой с
сидевшим  слева  от  нее епископом.  Джим так и  не понял,  как  совершались
перемещения за столом, но они совершались.  Добрый князь церкви теперь сидел
между  Энджи и графом. В  эту минуту  говорил он, а Энджи очень  внимательно
слушала. Джим еще осмелился бы прервать Энджи, но у него не хватило смелости
помешать  епископу.  Он  сделал  вид, что  поглощен едой;  к счастью,  леди,
которая  расспрашивала  его,  занялась  тем  же -- она явно  была  не только
хорошим едоком, потому  что  заинтересовалась  и вином,  а  потом  время  от
времени задремывала, и в этот день Джим больше не услышал от нее вопросов.
     Джим  не мог  общаться  с Энджи, потому что епископ любил поговорить, и
остался один на  один  с  едой  и  питьем  --  весьма  опасное положение для
каждого, кто не хотел объесться или опьянеть. Три часа спустя, когда Энджи и
большинство других дам покинули Большой зал, якобы желая  остаться  наедине,
пиршество приняло совсем иной характер. Оно  превратилось в  нечто странное,
чего Джиму до сих пор удавалось счастливо избегать.
     Он привык после полудня беседовать за столом,-- это  было принято среди
сельского дворянства. Посиделки продолжались до вечера  или до тех пор, пока
не зажигали свечи или  факелы.  Но  там, где  Джим  бывал  раньше, посиделки
проходили в узком  кругу, и кто-нибудь  вроде Геррака де  Мера,  отца  Жиля,
обладавшего железными кулаками, поддерживал подобие порядка. Это  были обеды
с  близкими друзьями, которые более-менее придерживались правил поведения за
столом, и беседы оставались осмысленными, пока общество не расходилось.
     Но рождественские обеды у графа, как Джиму уже доводилось слышать, были
совсем другого рода.
     Джим  не  был  совсем  несведущ. Он  знал,  что подобные ситуации легко
возникают  на многолюдных  сборищах,  где  в попойку  вовлекались почти  все
мужчины,  не только те, кто ладил друг с другом. Вообще говоря, он  наблюдал
подобные  ситуации в  двадцатом  столетии в  некоторых барах, посещаемых  не
очень  приличной  публикой,  или  на  вечеринках   подростков,  где  веселье
подогревала  обильная  выпивка.  Такие  вечеринки  почти  всегда   кончались
одинаково; все напивались, шумели, а иногда и дрались. Джим догадывался, что
послеобеденные беседы на ежегодных встречах у графа проходят бурно.
     Но он  явно недооценил  этих людей.  Он почему-то  ожидал, что железные
рамки  хороших  манер заставляют  дворян  не  распускаться,  даже  если  они
веселятся вдали от дома. Оказалось, что он очень ошибался.  Правда, это было
не заметно, пока продолжался обед и гостям предлагали новые блюда. Но многие
уже  насытились и озирались  выпученными глазами, не в состоянии  проглотить
больше ни крошки.
     А если гости больше не могли есть, они уже не могли и пить. Стоявшие на
столах  кувшины с водой,  чтобы  разбавлять вино,  пользовались все  меньшим
успехом.
     Джим думал,  что  немногие  оставшиеся за столом дамы  будут напоминать
мужчинам о хороших манерах. Он забыл, что леди в этом веке так же свободны в
поведении, как и мужчины.
     Зал наполнился  пьяным и  непристойным ревом. Этот рев  могло  извинить
лишь то,  что,  как ни  странно,  он  был весьма мелодичен.  Если  вечеринка
достигала той стадии,  когда  люди испытывали  потребность петь, то  пели на
удивление  хорошо.  Джима  это  весьма удивило.  Хорошо  пели  все,  включая
простого пахаря.
     Джим  не раз повторял себе, что здесь  нет ничего удивительного, но все
же каждый  раз  поражался. Пение  -- одно  из тех немногих  занятий, которые
ничего не  стоили, и следовательно, каждый  имел большую  практику, а потому
любые посиделки могли поспорить с квартетом ветеранов хорошего хора.
     Единственной проблемой было то, что в этом веке в каждой местности пели
свои песни, и разные группы исполнителей неминуемо мешали друг другу.
     Помощь пришла с неожиданной стороны.
     -- Тихо! -- проревел граф, поднимаясь из-за стола.-- Тихо, черт побери!
Я сказал -- тихо!
     Он кричал и  кричал,  и в  конце концов  его призыв услышали все -- шум
стих. Смех и  разговоры замолкли, поющие угомонились,  и вскоре  в  зале  не
слышалось даже шепота,
     -- Так-то лучше! -- прокричал граф. Он явно забывал разбавлять  вино.--
Давайте установим порядок. Одна песня для всех. И все подпевают после первой
строфы. Я назову имена певцов. Сэр Гаримор!
     Когда шум  в зале  утих, все  начали занимать  свои  места  за  столом.
Наконец, все  уселись.  Сэр Гаримор  поднялся  и  самозабвенно запел  чистым
тенором. Он начал с припева:
     Боже, помилуй Англию
     И дай ей победу.
     Затем прозвучало начало песни:
     Собрался в Нормандию добрый король...
     Джим узнал песню по  первым словам.  В ней  рассказывалось о битве  при
Агинкуре, которую он  изучал  на занятиях по  истории  средних  веков. Давно
забытые, но такие знакомые слова! Сэр Гаримор продолжал петь:
     Собрался в Нормандию добрый король,
     С ним вместе могучая конница.
     Господь уготовил ему чудеса,
     И вся Англия славит творца.
     Все в зале знали песню о победе короля Генриха V над французами в битве
при Агинкуре в 1415 году. Джима внезапно осенило.
     Он  давно решил,  что находится в Англии  четырнадцатого века.  К этому
времени битва при Агинкуре еще не произошла, но о ней уже пели.
     С другой стороны, Джим обнаружил, что во  многом история этого  мира не
соответствовала той истории, которую он изучал в  двадцатом  веке. Во всяком
случае, гости графа, казалось, не только  знали о битве, но  и наслаждались,
распевая о ней.
     Голоса слились  в  следующем куплете,  который  рассказывал, как король
Генрих  осадил  город Арфлер.  Голоса  великолепно  сочетались,  а  немногие
женские взмывали ввысь,  придавая песне о победе почти ангельское  звучание.
Джим не  смог устоять и присоединился ко всем,  хотя  и  старался приглушить
голос, чтобы отсутствие у него слуха не терзало уши соседей. Так они пропели
песню до последнего куплета, который прозвучал особенно мощно:
     Господь милосердный, спаси короля,
     Его народ и всех его соратников,
     Пошли ему долгую жизнь и легкую смерть,
     Чтобы мы с радостью могли пропеть:
     "Слава Создателю!"
     В  зале воцарилась тишина,  и Джим с  удовольствием откинулся на спинку
стула. Все вместе очень красиво пропели песню, слова которой он узнал еще во
время учебы  в колледже,  но  никогда раньше не  слышал  мелодии.  Джим  был
глубоко взволнован.
     Но  граф  уже выкликнул  кого-то  для  следующей песни. Плотный  рыцарь
средних лет поднялся  и запел звучным баритоном. Он  завел песню,  известную
даже в двадцатом веке, когда она уже стала народной:
     Живет моя сестренка
     За морем далеко.
     Пришлет она в подарок
     Мне несколько мешков.
     В голове Джима тотчас зазвучала более поздняя версия двадцатого века:
     В них косточки без вишен,
     В них кости без мясца...
     Весь зал  вновь  подхватил.  Было  ясно,  что  и эту  песню  знали все.
Вероятно, гости знали все песни, которые здесь  пели.  Джим присоединился  к
хору. Он  пел  на  средневековом  английском, как  и  окружающие,  а  иногда
переходил на более привычный для него английский язык двадцатого века.
     Но  вот и эта песня  закончилась. Граф встал  и оглядел  зал в  поисках
следующей жертвы. Глаза его обвели гостей  за длинными столами и, вернувшись
к высокому столу, остановились на Джиме.
     -- Сэр Дракон! -- выкрикнул он.
     Джим  почувствовал пустоту  в желудке.  Он поднялся.  У него не было ни
малейшего представления о том, что спеть этим людям. Важно, чтобы песня была
им понятна и не оскорбила бы их житейского уклада, их манеры поведения  и их
религиозных   чувств.  Вполне  подошла  бы  рождественская  песенка,  но,  к
несчастью, Джим  не мог вспомнить ничего, что понравилось бы этой аудитории.
Он  известен как  маг  и  поэтому должен  быть  очень  осторожен,  говоря  о
Рождестве  и о событиях, связанных  с этим праздником.  Затем  к нему пришло
вдохновение.
     Он  открыл  рот,  отчаянно  надеясь, что  его извинят за  голос,  тембр
которого можно было назвать кухонным баритоном, и запел.
     Это   была  небольшая  рождественская  баллада   из  десяти   куплетов,
рассказывающая о добром короле Венцлаве, который в  праздник Святого Стефана
выглянул в окно и увидел, как  по  полю, гонимый зимним ветром, идет бедняк.
Король  вышел  вместе со своим  пажом  навстречу бедняку, желая  накормить и
обогреть  его.  Однако  вскоре  они  заблудились,  и  лишь  помощь  бедняка,
оказавшегося самим святым Стефаном, помогла им вернуться в  замок. Последний
куплет  предлагал  всему  христианскому  люду,  независимо  от  положения  в
обществе,  помогать бедным и  обещал,  что Господь одарит  добрую душу своим
благословением.
     Этими словами Джим закончил свое выступление. Никто не присоединился  к
нему и не подхватил песню. Казалось,  в зале  повисло гробовое молчание. Все
глаза устремились на Джима,  но он  не понимал, что выражают  лица гостей --
гнев, шок или изумление. Он смущенно сел.
     Молчание   становилось   нестерпимым.   Затем   его  внезапно  разорвал
раздавшийся за спиной Джима мощный голос.
     -- Воистину славен Господь! -- прогремел епископ.
     Джим невольно обернулся и угодил в могучие объятия самого князя церкви,
который  звучно расцеловал его в обе  щеки.  Затем епископ отстранил Джима и
повернулся к гостям:
     --  Возблагодарите же  Господа,  дамы  и  господа,  занимающие  высокое
положение в обществе! Сей рыцарь, который к  тому же является магом, устыдил
вас  всех,  так красиво рассказав в своей  песне о  милости  Господа в самый
святой  день года! Чем вы можете ответить на это? Разве вы не почувствовали,
что вам не хватает милосердия?
     В зале  поднялся шум.  В  интуитивном  прозрении Джим  понял,  что  все
молчали  совсем не потому, что песня не понравилась. И не потому,  что ее не
поняли, просто люди не знали, как относиться к магу, поющему  рождественскую
песенку.
     Послышались удары кулаков по столу и крики:
     -- Еще, сэр Дракон! Спойте еще!
     С  трудом  веря,  что  все так  счастливо обернулось, Джим открыл рот и
запел. На сей раз, к его удивлению, к нему  присоединились другие голоса,  и
наконец запел весь зал. Казалось, гости запомнили  каждое его слово. С точки
зрения  двадцатого  века,  это  казалось  невероятным.   Эти  люди  обладали
великолепной памятью, хотя большинство могли лишь нацарапать свое имя и чаще
всего  посылали свои сообщения с посыльным, запоминавшим каждое слово. Кроме
того, они были очень музыкальны, о чем Джим уже знал.


        Глава 23

     Сознание  вернулось  к Джиму вместе с ощущением,  что по нему  прошлось
стадо слонов. Он выплывал  из мрачной  темноты тяжелого  сна не  потому, что
хотел  проснуться, а потому, что не  мог противиться пробуждению, постепенно
восстанавливая в памяти случившееся вчера.
     Он вспоминал, как пел о добром короле Венцлаве. Епископ похвалил песню,
и Джим  пропел ее вновь  под  аплодисменты и одобрительные возгласы.  Но это
было  только  начало  вечера.  Гости,  узнав  Джима поближе,  не  собирались
отпускать его. Они хотели,  чтобы он  спел  еще.  Они  хотели, чтобы он спел
песню, которой они никогда не слышали. Новую, совсем новую.
     Джим  настаивал, чтобы выступали и  другие, но гости  не унимались.  За
время  уговоров у  него была  возможность  как следует подумать. Он встал  и
запел балладу о Мартинах и Маккоях -- только Мартины и Маккои  стали  у него
рыцарями  четырнадцатого  века.  Имя  Мартинов  он   не  изменил,  а  Маккои
превратились в Макбайтов.
     Он запел:
     О, Мартины и Макбайты,
     Они были храбрыми рыцарями
     И могли убить друг друга быстрее,
     Чем просвистит стрела, летя к цели...
     Он менял слова оригинального текста -- иногда удачно, иногда не  очень,
а иногда просто издавал  невнятные  звуки, стремясь  подогнать  их к ритму и
длине строки  настоящей  баллады. Непонятно, почему, его  импровизация имела
гораздо больший успех, чем "Славный король Венцлав".
     Дальнейшие его воспоминания  были  весьма  отрывочны. Он не сомневался,
что оставался в  Большом зале еще долго и спел много песен, более  или менее
меняя  их,  чтобы они  соответствовали  времени  и  месту. Все  песни  очень
нравились  публике. Он  пропел  им "Лицо  на  полу бара"  как  романтическую
балладу,   начинавшуюся  словами   о   рыцаре,  лежавшем   на  полу  в  доме
волшебника,-- рыцарь был закован в кандалы и замучен почти до смерти. Рыцарь
каким-то  образом  ухитрился  разбить оковы  и  к  тому же  спас  принцессу,
заточенную  в  башне. Тем  не  менее, Джим кончил песню  смертью  принцессы,
придав истории  печальный конец,  слегка беспокоивший его до  того,  как  он
запел.
     Впрочем, волновался он зря.  Оказалось, что  трагедия нравилась  гостям
почти так же, как кровавые приключения. Тяга этих людей к кровавым развязкам
просто потрясала.
     Джим спел "Кази-герой" на  мелодию,  которую случайно  извлек из  своей
памяти. Переделанная песня стала историей рыцаря, который сражался с врагами
и был  последним из  оставшихся в живых. Он умер от смертельной  раны  сразу
после того, как погибли остальные.
     Джим смутно помнил, что  он еще  что-то  пел. На этом  его воспоминания
обрывались.  Каким-то образом он  добрался до места,  где находился  сейчас.
Выплыв из мрака беспокойного сна, он ощутил дикую головную боль  и  чувство,
что выбрался в сей  мир только для  того, чтобы умереть.  Понемногу он начал
осознавать, что находится в своей комнате.
     Он  очнулся на собственном  матрасе, на полу;  рядом  лежал  лист белой
бумаги, исписанный, как ему показалось, рукой Энджи. Но сейчас Джим был не в
состоянии читать.  Он с трудом поднялся, нетвердым  шагом доплелся до стола,
нашел кувшин с водой и почти осушил его. Затем свалился на стул.
     Ему очень хотелось вновь заснуть,  но сон не  шел.  Джиму было  слишком
скверно, чтобы  спать. Горькая ирония, думал он с чувством  глубокой скорби.
Как правило, у него не бывало похмелья. Но обычно он не напивался. Вероятно,
в прошлую ночь он опьянел внезапно.
     Он вспомнил,  как страдал с похмелья после одного неосторожного вечера.
Он  вышел  в  поисках сэра  Брайена  и  Джона  Чендоса, которые  отправились
осматривать Оглоеда, так называли его боевого коня.
     Брайен  и  Чендос  выпивали  и  с  веселой   усмешкой  заставили  Джима
опохмелиться,-- он осушил большой кубок вина. Он едва сумел проглотить его и
сейчас вспомнил, что тогда это помогло. Джим взглянул на стоявший перед  ним
на столе кувшин с вином и содрогнулся.
     Нет, жизнь явно не удалась. Ему захотелось стать отшельником и сесть на
хлеб и воду. Ему требовалась помощь.
     Джим поглядел на гобелен, скрывающий вход в соседнюю комнату.
     -- Энджи! -- прохрипел он.
     Из соседней комнаты не  донеслось  ни  звука. Энджи не  явилась на зов.
Джим позвал еще раз --  тишина. Он с трудом наклонился, подобрал лежавший на
матрасе листок бумаги, протер глаза и начал читать:
     "Джим,
     если ты будешь таким  же в следующие ночи, лучше попросись на  ночлег к
Брайену. Никто, кроме Роберта,  не  спал после твоего возвращения. Когда  мы
умудрялись  задремать, ты опять начинал храпеть, и мы просыпались. Я никогда
не  слышала, чтобы  ты так храпел  за всю  нашу совместную жизнь.  Наш милый
малыш каким-то образом умудрялся спокойно спать. Но все остальные совершенно
измучены, и Геронда была настолько  добра, что позволила нам поспать в своей
комнате, поскольку ее не будет дома весь день.
     Если тебе что-нибудь понадобится, ты можешь послать за всем необходимым
часового. Я  вернусь  переодеться к обеду за  час  до полудня.  Если  будешь
свободен, увидимся.
     Мне очень  неприятно, Джим,  но ты действительно храпел.  Если  бы тебе
пришлось слушать себя всю ночь, ты не смог бы подняться утром.
     С любовью, Энджи".
     Письмо выпало из  руки Джима. В дверь поскреблись. От шума  Джим закрыл
глаза.
     -- Кто там? --  спросил он, и боль пронзила его виски. Дверь со скрипом
отворилась, и в комнату просунул свою голову часовой.
     -- Здесь сэр Жиль, милорд. Он приходил уже  несколько  раз, но не хотел
беспокоить. Может он войти?
     -- Кто? Жиль?
     -- Да-да.-- Усилия, которые Джим тратил на произнесение каждого  слова,
сопровождались приступами головной боли.-- Пусть войдет.
     Дверь  отворилась,  и  появился Жиль,  неся в  руках  большую оловянную
бутыль, прикрытую зеленым лоскутом. Он тихонько подошел  к столу и заботливо
поставил бутыль.
     -- Садись,-- сказал Джим, вспомнив о вежливости.
     Жиль  сел. За  исключением  руки,  которая  еще  висела на повязке,  он
выглядел прекрасно, но слегка озабоченно.
     --  Вчера  мы довольно  поздно  разошлись.-- Жиль старательно  подбирал
слова, с интересом разглядывая беленую  стену  комнаты  и  избегая  смотреть
Джиму в глаза.
     Перед Джимом возникла дилемма, что менее мучительно: просто кивнуть или
сказать "да"?
     -- Да,-- произнес он. Выбор его оказался неверен. Говорить было гораздо
мучительнее.
     - Все только и говорят о  том, как было хорошо и какая честь поговорить
с  тобой.--  Жиль серьезно посмотрел на Джима. Многие озабочены тем, что  ты
перетрудился  гм...  и  не  смог  закончить  песню. Ты нуждался в  небольшой
помощи, чтобы  покинуть зал. Леди  Анджела объяснила нам сегодня  утром, что
вчера  у тебя  был тяжелый день,  ты занимался  своими магическими делами, и
теперь тебе нужно отдыхать не меньше двадцати часов. Все понимают, что  тебе
нужен отдых, и желают, чтобы ты скорее восстановил здоровье.
     --  О,-- храбро высказался Джим, не обращая  внимания на головную боль.
Конечно, рыцарь не  имеет права выказать слабость и  теоретически никогда не
бывает  настолько  пьян,  чтобы  ему  помогали  выйти из комнаты, но  только
теоретически; подобное случалось почти ежедневно. Ситуация напоминала сказку
"Новый наряд короля",-- Очень мило с  их стороны.  Я буду в  полном  порядке
через двадцать четыре часа.
     --  Чрезвычайно  рад это  слышать!  --  заявил сэр  Жиль  таким честным
голосом, будто действительно верил, что Джим  вчера всего лишь перетрудился.
Перед тем как  взглянуть  на  Джима, он отвел глаза  в сторону.--  Кстати, я
подумал,  что  тебе  не  помешает  настойка,  известная в  нашей  семье  как
великолепное средство для излечения усталости, от которой ты так страдаешь.
     Он показал на бутыль, прикрытую зеленым лоскутом.
     -- Выпей это залпом, останавливаться нельзя, это может быть смертельно.
Напиток поможет от переутомления.
     Он развязал стягивающую горлышко веревку и, не снимая лоскута, протянул
бутыль Джиму. Джим с подозрением оглядел ее.
     Без сомнения, один из ядовитых отваров, распространенных под  названием
лекарств.  С  другой  стороны,  возможно,  это  народное  средство,  которое
действительно помогает. В его состоянии  обрадуешься почти любому лекарству.
Но тут Джим внезапно вспомнил, что стоит перед дилеммой.
     Будучи  рыцарем,  он   не  мог  признать,  что  напился  в  стельку,  а
следовательно, не мог показать, что страдает от похмелья. Официально он  мог
быть  только переутомлен,  на чем деликатно настаивал Жиль. В то же время из
соображений   вежливости   рыцарь  не  смел  отказаться   от  лекарства  для
восстановления сил, которое ему принес близкий друг.
     Джим смотрел на бутыль целую минуту. Впрочем, выбора не  было. Он зажал
нос  одной  рукой,  снял  зеленый  лоскут  другой  схватил  бутыль  и  вылил
содержимое себе в горло, отчаянно стремясь проглотить как можно скорее.
     --  Ну  вот,--  сказал  Жиль,  глядя,  как  Джим целую  вечность  сидит
неподвижно.-- Теперь тебе, наверняка, гораздо лучше, Джеймс.
     -- Ххрррллп!  -- прохрипел Джим, стараясь захватить побольше воздуха.--
Воды!
     Жиль взял со стола бутыль с водой, вытащил пробку и заглянул внутрь.
     --  Здесь очень  мало...-- с сомнением начал он,  но  Джим,  отбросив в
сторону все приличия, выхватил бутыль из его рук и осушил единым глотком. Он
сунул  пустой бутыль  в  руки  Жиля,  указал свободной  рукой  на  дверь  и,
задыхаясь, промолвил:
     -- Еще!
     Жиль  на минуту  уставился  на  друга, затем  встал с бутылью  в руке и
открыл дверь.
     -- Немедленно налей сюда воды! -- велел он часовому.
     -- Но, сэр Жиль,-- возразил тот,-- мне нельзя отлучаться...
     -- Комната рядом...-- как можно громче  просипел Джим из-за спины Жиля,
в отчаянии указывая на гобелен.
     -- Посмотри в соседней комнате, болван! -- приказал Жиль часовому.
     -- Слушаюсь, сэр Жиль.
     Часовой  схватил бутыль и  пробежал мимо Джима  за гобелен. Последовала
тишина,  а  затем  послышался  звук мучительно  медленно  текущей, осторожно
переливаемой из  одного  сосуда в другой  воды. Все завершилось  бульканьем,
свидетельствовавшим,  что  бутыль переполнена.  Часовой  торжественно  подал
наполненную водой  бутыль  сэру Жилю. Тот  поставил ее на стол перед Джимом.
Джим уставился на часового. Тот вышел и закрыл за собой дверь.
     Джим схватил бутыль, налил  воды в кубок, опустошил  его,  снова налил,
выпил  и наконец  почувствовал,  что  безумный  жар,  охвативший  всего  его
изнутри, затих. Он  отставил  кубок в сторону и взглянул на Жиля,--  тот уже
уселся на стул и озабоченно поглядывал на друга.
     -- Благодарю,-- хрипло произнес Джим.
     --  Ерунда.--  Жиль  слабо  махнул рукой и  с  облегчением откинулся на
спинку стула.
     К  Джиму  вернулось  самообладание.  Он обнаружил,  что  его  похмелье,
включая боль в голове, почти исчезло. Он подумал,  что причина  этого скорее
шок,  чем   целебные  качества  взрывной  жидкости,  которую  он  проглотил.
Подношение  Жиля было  сивухой из  сивух,  он  в жизни  не  пробовал  ничего
подобного.
     Ничто  в  его опыте не могло сравниться с этим. В  пойле было не меньше
девяноста градусов. Рот, язык и горло горели,--  такое случалось лишь тогда,
когда Джим нечаянно проглатывал почти кипящий  суп или  кофе. От  Жиля  Джим
меньше всего ожидал подобного угощения.
     -- Где ты это достал?  -- прохрипел он, подумав, не этой  ли  жидкостью
накачали кормилицу. Хотя вряд  ли. Ее следовало бы разбавить.-- Это случайно
не то, что здесь называют французским коньяком?
     -- Конечно! --  Лицо Жиля просветлело.-- Граф был так  любезен, что дал
мне его, когда я сказал, что это для Рыцаря-Дракона.
     -- Ага,-- сказал  Джим,  довольный,  что его  подозрения подтвердились.
Затем  его  обожгла  страшная мысль. Он  постарался  прогнать ее. Даже Агате
Фалон  не  хватило  бы безрассудства, чтобы  попытаться отравить мага.  Хотя
разве можно утверждать точно, что то,  что он сейчас выпил, не яд?  С другой
стороны, маг  мог  сразу обнаружить  это и  отомстить  с  помощью магических
средств. Нет, это был вполне добротный  напиток, он принадлежал графу, если,
конечно, его не привезла Агата Фалон, чтобы держать графа на короткой узде.
     Жиль еще продолжал говорить,  но  Джим ничего не понимал,  потому что в
этот момент прозвучал долгий прерывистый вой. Он доносился со стороны  леса,
приглушенный лишь  расстоянием  и закрытыми ставнями.  Несомненно, это Арагх
звал Джима.
     Джим лихорадочно искал предлог, который позволит ему оставить  Жиля. Он
все  еще ничего не придумал, когда вошел Каролинус. Часовой даже  не пытался
остановить его,-- и весьма разумно, подумал Джим.
     Маг махнул рукой в сторону Жиля. Каролинус выглядел сердитым.
     -- Твой друг тебя  не слышит. Ты срочно нужен.  Встреча графа  и тролля
состоится сегодня днем. Точнее, прямо сейчас.
     Джим  бросил взгляд на Жиля,-- тот застыл на месте -- рот приоткрыт, на
лице прежняя приветливая улыбка. Джим не успел заговорить, потому что старый
маг продолжил уже более любезно:
     -- Гипноз очень кстати!
     -- А  почему  встреча  состоится  сейчас?  -- Джим  предпочитал,  чтобы
события разворачивались последовательно.
     -- Ты же слышал  Арагха. Он сообщил,  что Мнрогар отправился  на  место
встречи. Граф ждет у  ворот  замка, надо доставить  его туда же до появления
тролля. Кроме того, нам тоже пора.
     -- Почему такая срочность? -- осведомился Джим.-- Что-то произошло?
     -- Граф решил встретиться с троллем прямо  сейчас.  Он  не хочет, чтобы
кто-нибудь из гостей  узнал о происходящем. Епископу же он предложил скрытно
наблюдать из-за зубцов стены. Сейчас гости как раз собираются в зале на обед
и в  любой момент ждут появления  графа. Граф  не хочет,  чтобы гости видели
тролля, что вполне объяснимо. Вообще-то ты должен был подумать об этом.
     -- Я?
     -- Конечно! Дело ученика  позаботиться о деталях! Во  всяком случае, ты
немедленно отправляешься на место встречи.
     -- Но что делать с Жилем? Не оставлять же его так.
     --  Он забудет  все,  кроме твоих последних  слов. Переговоры не займут
много времени, мы скоро вернемся, и вы с графом  отправитесь обедать, прежде
чем гости заметят что-то необычное.
     - Но  несправедливо оставлять  Жиля  в  таком  состоянии,-- заупрямился
Джим.
     -- Ладно  уж!  <b>--</b> сердито произнес Каролинус.--  Я  разбужу его,  и  ты
скажешь,  чтобы он уходил. А  потом уйдем и  мы,-- Маг  повернулся к  Жилю и
заговорил <b>--</b> слишком тихо, чтобы Джим расслышал.
     На лице Жиля появились краски, он заморгал.
     -- Как странно, Джеймс. Клянусь, я хотел тебе что-то сказать. Но забыл,
что.
     --  Неудивительно,  Жиль,--  поспешно  объяснил  Джим.--  Такое  иногда
случается,  когда  рядом  действует  маг.  Я  только  что  получил  от  него
сообщение. Мне необходимо срочно уйти.
     --  Уйти?  --  Жиль уставился  на  друга,  и  его лицо  потемнело.--  Я
надеялся, что мы сможем поговорить, Джеймс.
     --  Поговорим, когда освобожусь.  У нас  будет  предостаточно  времени,
Жиль. Я... я обещаю.
     -- Хорошо-хорошо.--  Жиль  медленно поднялся и попытался улыбнуться: --
Долг прежде всего. Но мы ведь вскоре увидимся, Джеймс?
     -- Да,-- ответил Джим, поднимаясь со стула.-- Я же обещал.
     -- О, я верю тебе.
     -- Я не это имел в виду,-- поспешил исправить свою  оплошность  Джим.--
Извини, я спешу в связи с сообщением, которое только что получил.
     -- О, я  понимаю. И  ты извини меня. Я  больше ни  на секунду  тебя  не
задержу. Надеюсь, мы скоро увидимся.
     С этими словами он направился к двери. Открыл ее и вышел.
     Джим  ошеломленно посмотрел  на Каролинуса. Каролинус мягко и испытующе
взглянул  на Джима.  Джим  отказался от намерения высказать старому магу то,
что вертелось у него на языке.
     -- Ну что ж, отправляемся.
     И они отправились.


        Глава 24

     Джим понял, что стоит в лесу по колено в снегу.
     Каролинус  силой магии перенес Джима на место встречи, как  только  они
вышли  из замка. Он стоял  рядом со  столом,  сделанным из установленных  на
козлах досок, точно таким  же,  как в  Большом зале замка. Только этот  стол
покрывала  льняная скатерть, которая нашлась бы в доме зажиточного  фермера.
Стол, будивший воспоминания о пикнике, выглядел здесь, среди густого  дикого
леса,  явно  неуместным. Прочные доски  столешницы  толщиной не меньше  трех
дюймов скрепляли четыре  широкие планки с  деревянными гвоздями  на  концах.
Унылый серый цвет досок свидетельствовал о том, что ими часто  пользовались.
С трех сторон стол окружали деревья, а с четвертой  открывался вид на замок,
находившийся  в  половине  полета  стрелы.  Отсюда  хорошо   просматривались
блестящие стальные  шлемы лучников  и  воинов,  сгрудившихся у края зубчатой
стены.  Арагха нигде не было видно. Не  было видно также  ни  Каролинуса, ни
Мнрогара, ни графа.
     Джим вдруг  почувствовал,  что замерзает.  За  несколько  лет  жизни  в
четырнадцатом столетии он привык носить зимой груду одежды и все  же страдал
от холода. А сейчас он был одет легко. В спешке, навязанной ему Каролинусом,
он не подумал одеться потеплее и теперь опасался, как скажется на нем ночная
эскапада. Погода  стояла  прекрасная, ярко  светило  солнце, и небо омрачали
лишь  несколько облаков, отбрасывающих тень на выпавший ночью  снег.  Но дул
пронизывающий ветер, и температура опустилась намного ниже нулевой отметки.
     Злясь  на  себя,  Джим решил  прибегнуть к магии, чтобы раздобыть столь
необходимую одежду. Он никак не мог  точно запомнить всю процедуру, хотя ему
часто приходилось  сбрасывать одежду  перед тем, как превращаться в дракона,
и,   наоборот,  одеваться,  вновь   становясь   человеком.  Джим  безуспешно
использовал  варианты магических команд. Наконец,  ему пришлось назвать одну
за другой вещи, которые он хотел получить, и они появлялись перед ним.
     Вскоре на снегу перед  Джимом образовался ворох одежды. Все еще  злясь,
он встряхивал каждую  вещь и надевал  поверх того, что  было на  нем.  Граф,
наверняка, удивится,  увидев его, но  Джим утешил себя  мыслью, что  Мнрогар
займет все внимание хозяина замка.
     Поблизости  по-прежнему никого не  было.  Джим  подумал, что английский
волк прячется в чаще. Он слегка поколебался и позвал:
     -- Арагх!
     Никакого ответа. Значит, Арагха  здесь нет, или он  считает ниже своего
достоинства   отвечать  на  зов,  будто  обыкновенный  пес.   Внезапно  Джим
сообразил, что после всех попыток согреться, ему придется  раздеваться. Ведь
он должен появиться на встрече в обличье дракона.
     Он с большой неохотой произнес магическое  заклинание, превращающее его
в  дракона,  и  принялся снимать и  аккуратно  складывать  одежду --  в  том
порядке, в котором потом снова наденет ее.
     Джим спохватился  вовремя,  поняв, что  превращение произойдет прямо на
виду  у  всех,  кто  находился на  стене замка. Он  повернулся и поспешил на
другой край лужайки, в тень деревьев,  которые скрыли  его. Только тогда  он
произнес последнее слово заклинания.
     Уже в обличье дракона он заковылял обратно. Если говорить честно, слово
"ковылять"  больше  всего подходило, чтобы  описать  его  походку, когда  он
передвигался на  задних  лапах.  Стол  был  установлен на виду  у  тех,  кто
находился на страже  на  стене замка. Вокруг стола было три стула --  два по
бокам  и  один  в  торце.  Мнрогара следовало посадить спиной к созданным  с
помощью  магии деревьям,  которые  тролль  примет  за  защиту  от людей. Это
поможет тем, кто расположился на стене замка, хорошо видеть графа.
     Стул в торце стола явно предназначался для  Джима. Он протопал к стулу,
внимательно оглядел  его и решил, что эта мебель ему не подходит. Ему как-то
довелось видеть Секоха, проделавшего то же самое во время праздничного обеда
в Большом зале Маленконтри. Секох в конце концов присел на корточки. Хотя он
был не самым крупным болотным драконом, его голова возвышалась над столом на
уровне голов сидевших рядом людей.
     Джим  спокойно отодвинул стул и присел на  корточки  в снегу. Ему  было
приятно  сознавать, что в  обличье дракона он легко переносит холод и прочие
физические  неудобства.  Вероятно, этому  способствовала толстая  шкура.  Он
задумался над своими аргументами в пользу сотрудничества  графа  и тролля. И
тут  из  леса  появился Мнрогар. Он приближался  от  дальнего  края лужайки.
Сейчас тролль был  еще  вне поля  зрения людей на крепостной стене. Выйдя из
леса и увидев Джима, Мнрогар остановился.
     Джим забыл, как подозрительны тролли, когда они покидают свое логово.
     -- Мнрогар! -- позвал он.-- Это я, Рыцарь-Дракон, в обличье дракона. На
официальных встречах я присутствую в этом обличье.  Я просто  сижу  и жду. Я
никогда не причинил вреда никому из троллей. Подходи и садись.
     Мнрогар чуть помедлил,  затем  медленно двинулся  вперед с таким видом,
будто готов в  любую минуту  перегрызть Джиму горло или повернуться и  вновь
исчезнуть в лесу.
     Джим  не   произнес  больше  ни  слова   и   не   пошевелился.  Немного
приблизившись, Мнрогар нерешительно остановился,  затем сделал еще несколько
шагов и, дойдя до стульев, выбрал тот, что подальше от Джима.
     Тролль  уселся спиной к замку, оставив  стул напротив для графа -- тот,
который для него и предназначался.
     -- Где он? -- проворчал Мнрогар.
     --  Кто, граф?  --  так  мягко и  невинно,  насколько позволял драконий
голос,  спросил Джим.-- Он  явится в любую  секунду... А  вот и  он. Выходит
из-за деревьев слева от нас.
     Джим действительно  видел  графа.  Каролинус  был рядом,  но не  только
Каролинус. Рядом шел еще один человек.
     К  счастью,  дракон  не способен  подпрыгнуть  от испуга.  Он просто не
создан  для  этого,  хотя  сейчас был тот  самый  случай,  когда  это  могло
случиться. С другой стороны от графа шла Энджи.
     Головы Энджи и Каролинуса окружало  нечто вроде сияния. Джим моргнул --
сияние не исчезло. Оно осталось. Мнрогар повернул  голову, но,  казалось, не
увидел  ничего  необычного  в  трех  приближающихся  фигурах. Взгляд  тролля
сосредоточился на графе, который зло оглядывал его.
     --  Все  в  порядке,   Джеймс,--   сказал  Каролинус,  когда  все  трое
приблизились. -- Мы с Энджи  невидимы для Мнрогара  и,  конечно, для графа и
людей на стене замка.
     И тут Джим заметил, что ни маг, ни Энджи не оставляют следов на снегу.
     Каролинус  остановился совсем  рядом  со  столом.  Граф  и  Энджи  тоже
приблизились, хозяин замка все так же зло глядел на Мнрогара. Граф уселся на
свой стул, а Энджи подошла к Джиму и положила руку на его драконье плечо.
     -- Энджи...-- начал он.
     -- Никто  не слышит меня, кроме тебя и Каролинуса,-- прошептала она ему
на ухо.--  Не  поворачивай головы и  не смотри на меня. Я  видела, как  вы с
Каролинусом покинули замок, и поймала его после того, как  он  отослал  тебя
сюда. Я заставила его рассказать,  что происходит,  и  заявила, что не  хочу
оставаться  в  стороне.  Ты можешь говорить со мной,  если хочешь.  Никто не
увидит, как двигаются твои губы, если ты обращаешься ко мне.
     -- Тебе не следовало этого делать, Энджи,-- сказал Джим.
     -- Отчего же? Ни граф, ни тролль не могут  ни  слышать, ни видеть меня,
так чего же мне опасаться? А я могу помочь тебе советом, Джим. Ты же знаешь,
я всегда тебе помогаю. Конечно, это правда.
     -- Ладно. Но не пытайся помогать мне, если ты  не уверена,  что  это не
выведет меня из равновесия.
     -- Не беспокойся,-- произнесла Энджи.-- Господи, я и забыла, до чего ты
красив в обличье дракона! Тролль, должно быть, дрожит в  этой своей юбчонке.
Как ему удалось не замерзнуть здесь до смерти?
     --  Наверно, по  той же причине,  что  и мне. В обличье дракона мне  не
страшны холод, дождь, ветер, мокрый снег и, наверно, даже град.  Только жара
мне не  по  нраву, когда я становлюсь драконом. А теперь давай помолчим. Мне
надо следить за беседой, не то эти двое сожрут друг друга.
     Он внимательно посмотрел на Мнрогара и графа. Мнрогар сидел  совершенно
неподвижно, его лицо  ничего не  выражало, однако  что-то в нем говорило  об
угрозе,  а  выступавшие  вперед зубы  поблескивали  за  растянутыми  тонкими
губами. Но тролль не проявлял никаких эмоций.
     Граф держался иначе.  Он  не выглядел запуганным нечеловеческой  силой,
которую излучала возвышавшаяся над столом массивная фигура тролля, не пугали
его  и  сверкающие  зубы и  страшные изогнутые когти  на массивных  пальцах,
которые лежали на столе, как принято у людей. Седые брови графа топорщились,
его выпуклые глаза горели, когда он подошел к столу и сел.
     На губах  графа застыла  гримаса  презрения  и  ярости,  его подбородок
воинственно выдвинулся вперед. Кроме того,  он выглядел толще, чем обычно,--
как  подозревал Джим,  под  его доспехами  надето  много  одежды,  что  было
особенно заметно в местах сочленения брони.
     При  нем было особое оружие, известное  как меч  в полторы руки. Он был
наполовину короче обычного широкого меча, который висел у правого бока. Джим
никогда не замечал, что граф левша. Джим  был убежден, что  тот держит меч в
правой руке. Однако и  ножны,  и эфес меча видел не только Мнрогар, но и те,
кто следил за встречей со стены замка.
     Пока Джим думал обо  всем атом, граф  поднялся со  стула и левой  рукой
вытащил  меч.  Взявшись обеими руками за рукоять, он  вонзил кончик лезвия в
столешницу; меч стоял прямо, лишь слегка подрагивая.
     -- Гляди, тролль! -- крикнул граф Мнрогару.-- Между нами крест!
     Мнрогар не пошевелился, будто ничего не слышал.  Джим почувствовал себя
не в своей тарелке.
     --  Каролинус?  -- Джим старался  не поворачивать головы.  -- Крест  не
помогает против этих созданий, разве не так?
     У него за спиной зазвучал голос Каролинуса:
     -- Иногда  помогает против призраков, привидений, вампиров  и некоторых
низших  демонов, но не  против  таких созданий.  Граф  мог с  тем же успехом
воткнуть в столешницу ивовую ветку.
     -- Ты же не скажешь ему об этом, Джим? -- раздался голос Энджи.
     --  Конечно,  нет,--  пробурчал  Джим.-- Не беспокойся  и,  пожалуйста,
обращайся ко мне, только если это действительно необходимо.
     Справа от Джима воцарилось молчание, хотя рука Энджи все еще  покоилась
на его плече. Джим почувствовал себя виноватым. Она ведь хотела помочь  ему.
Но  ему  требовалось  сосредоточить все внимание на  этих двоих, что  совсем
непросто,  даже   если   Энджи  будет   вмешиваться   только   тогда,  когда
действительно может помочь.
     Между тем  Мнрогар  оставался недвижим, не изменив ни на йоту выражения
лица. Человек на его месте непременно как-нибудь отреагировал бы, Мнрогар же
полностью владел собой.
     Джим  решил воспользоваться молчанием, последовавшим за тем,  как  граф
всадил в стол меч и уселся. Теперь он уставился на тролля из-за своего меча.
     --  Милорд  граф,-- сказал Джим,-- разреши  представить  тебе Мнрогара,
тролля, который живет  в подземелье твоего замка  с тех времен, когда самого
замка еще не было. Он охраняет  твои земли и земли  твоих предков  от других
троллей.
     Граф фыркнул.
     -- Мнрогар, могу ли я представить тебе  графа Сомерсетского, храброго и
знаменитого рыцаря, сэра Хьюго Сивардуса?
     Мнрогар  глухо  зарычал,  и это  было его единственной  реакцией.  Джим
продолжил:
     --  Мы встретились сегодня, чтобы определить  лучший способ  совместной
борьбы против другого тролля,  который проник в замок,  ухитрившись  принять
человеческий  облик.  Даже  мой учитель  магии  Сильванус Каролинус с трудом
поверил, что  подобное  возможно. Мнрогар,  ты  не знаешь, как тролль  сумел
принять человеческое обличье?
     -- Нет,-- ответил Мнрогар. Он явно пытался говорить так же бесстрастно,
как и выглядел. Но  голос  и сама природа тролля были таковы,  что его слова
так же пугали, как выходка графа с мечом.
     -- Почему же нет?  -- возмутился граф.-- Если такое сделал один тролль,
значит, на это  способны  все тролли! А если все они  умеют это делать, то и
этот -- как там тебя зовут? Мнрогар? -- должен уметь. Или ты нам лжешь?
     --  Нет,--  повторил Мнрогар. Джим  все больше и больше убеждался,  что
Мнрогар  никого  не  хотел провоцировать  и старался по возможности избежать
провокации, но для человеческого уха его голос звучал скорее как угроза, чем
как попытка к примирению.
     -- Ха! -- воскликнул граф.
     -- Что значит "ха"? -- резко спросил Мнрогар.
     -- То и значит! -- рявкнул граф.-- Оно значит, что я не верю тебе,  сэр
тролль!
     -- Я  не могу стать таким, как один из вас,-- проворчал Мнрогар.-- Если
я на такое не способен, то никакой тролль этого не сделает!
     - Тогда почему ты  утверждаешь, что среди моих гостей затесался тролль?
-- наступал на Мнрогара граф.
     -- Потому что я его чую!
     -- И я должен верить твоему слову? Слово тролля! Ха!
     -- Слову человека! Ха! -- фыркнул Мнрогар.
     Щеки графа стали пунцовыми.
     -- Что ты имеешь в виду под своим "ха"? -- угрожающе сил он.
     -- То же, что имел в виду ты, когда сказал "ха".
     Оба  склонились  над  столом  друг  к  другу.  <i>Да  будут  благословенны
миротворцы,</i> подумал Джим и попытался перевести в спокойное русло:
     --  Я  полагаю, граф  пытался сказать  тебе  следующее,  Мнрогар: если,
по-твоему, тролль не  способен  принять человеческий облик, то  как  ты  его
учуял?  Ведь не прими  тот, кого ты  учуял, человеческий  облик, все в замке
сразу узнали бы его.
     --  Откуда мне знать,-- сказал  Мнрогар.--  Может, один  из магов помог
ему.
     -- Бедняга не понимает, что  говорит,-- прозвучал  в  ушах Джима  голос
Каролинуса.-- Не показывай, что ты оскорблен.
     -- Я ничуть не оскорблен,-- ответил Джим.
     Он забыл, что должен говорить только для Каролинуса, и граф с Мнрогаром
услышали его.  Оба уставились на Джима, граф озадаченно и испуганно, Мнрогар
тоже.
     -- Вот я и говорю,-- поспешил исправить положение  Джим, -- я совсем не
оскорблен происходящим и твердо  верю, что ни ты, милорд, и ни  ты, Мнрогар,
тоже  не оскорблены.  Однако  мы  ни  к чему не придем, если  не обсудим все
рассудительно и  спокойно,  причем каждый предложит свое объяснение  и  свой
способ выхода из положения.
     Джим  решил,  что удачно вывернулся,  но граф  выглядел  так,  будто не
совсем  его понял. Мнрогар своим бессловесным рычанием дал знать, что и он в
недоумении.
     Мнрогар  явно пришел на встречу, готовый принять любое решение, которое
поможет  ему  избавиться от тролля-чужака.  Но  дальше  он  явно не  пойдет.
Поведение графа красноречиво доказывало, что нечего и думать о соглашении.
     --  Извини,  милорд,--  поспешно  продолжил  Джим,--  но  мы  собрались
обсудить средства  и  способы избавления от вторгшегося к нам тролля. Может,
стоит поговорить об этом?
     -- Отлично,-- проворчал граф.-- Так какой у нас план?
     Никакого  плана, конечно,  не было.  План  как раз и заключался в  том,
чтобы собраться для переговоров. Джим вспомнил слова Каролинуса о том, что о
деталях должны беспокоиться ученики. Оставался  только один способ покончить
с неприятной ситуацией, и Джим смело приступил к делу.
     -- Есть только один  способ...-- Джим взглянул на тролля: -- Конечно, с
согласия Мнрогара... Надо создать такие условия, чтобы Мнрогар смог обнюхать
всех гостей и определить, от кого пахнет троллем.
     --  Великолепно,-- сказал  граф.--  Так  и сделаем. А  потом,  когда мы
найдем  эту  тварь,   останется  только  заставить  его  признать,  что   он
тролль...-- Внезапно  граф замолчал и на его  лице появился испуг.-- А вдруг
это  один  из почетных  гостей?  Благородный  рыцарь высокого  ранга? --  Он
уставился на  Джима.-- Я не хотел бы... гм... чтобы  он оказался достойной и
знаменитой  особой.  Это будет... весьма сложно. Неудобно. Особенно, если он
окажется совсем не троллем.
     -- Позволь мне встретиться с  ним лицом к лицу,--  прохрипел Мнрогар.--
Он тролль, а каждый тролль знает,  что  я  с  ним сделаю.  Поэтому  он сразу
вернет себе облик тролля и набросится на меня всеми зубами и когтями, а не с
игрушечным мечом или другим оружием, которым забавляетесь вы, люди.  Если он
тролль, то будет драться как тролль.
     -- Хорошо,-- быстро проговорил Джим.--  Раз мы уже сошлись на том,  что
речь пойдет лишь о средствах и  способах, то  обсудим  детали. Мнрогар хочет
быть уверен, что ему ничто не грозит, пока он находится среди людей. Поэтому
у  меня есть предложение. Мой знакомый волк, которому Мнрогар в определенной
степени доверяет, может побыть с ним...-- Он повернулся к Мнрогару:  -- Я не
говорил об этом Арагху, но он, конечно, согласится. А если он будет с тобой,
его нос и уши предупредят тебя о нападении, когда ты поднимешься наверх.
     Мнрогар что-то проворчал, колеблясь, и проговорил:
     -- Я поднимусь наверх, если Aparx согласится.
     -- Кто такой Aparx? -- подозрительно спросил граф.
     --  Достойный доверия волк и  верный друг,-- ответил  Джим.--  Сэр Джон
Чендос поручится за него, если тебе будет угодно спросить у сэра Джона.
     Граф, в свою очередь, промычал что-то неразборчивое.
     -- Ну что ж,-- весело сказал Джим,-- теперь, когда все устроено, милорд
граф, не укажешь ли ты  место, откуда  Мнрогар  сможет, оставаясь невидимым,
обнаружить тролля? При помощи моего учителя Каролинуса мы можем изменить его
внешность, пользуясь магией, чтобы он остался с гостями, но  это невозможно,
потому  что наш  добрый друг  епископ  благословил замок.  Не  думаю, что он
снимет свое благословение, чтобы Мнрогар смог подняться наверх.
     -- Гм...  нет,-- ответил  граф,-- И  я  не стану  просить  его об этом.
Просить о таком нашего наставника в делах Господних и князя церкви... это уж
слишком.
     --  Да,--  согласился Джим.--  Что  ж,  если  у тебя  есть место, чтобы
спрятать Мнрогара, возможно,  я  что-нибудь  придумаю,  чтобы  они с Арагхом
могли подняться наверх  и  спуститься, оставаясь невидимыми.  Итак,  милорд,
есть ли в  замке  местечко, откуда Мнрогар  мог бы  видеть  всех,  оставаясь
невидимым?
     --  Не знаю,-- проворчал граф, сердито  уставившись в  стол.--  В замке
есть  места,  где имеются  глазки...-- Он посмотрел  на Джима: -- Если  враг
проникнет в замок,  нужно  знать, что  он делает. Кроме того,  в замке  есть
всевозможные тайные проходы между стенами... Но это секрет, который известен
только членам семьи. Не знаю...
     -- К сожалению, милорд, нам требуется  что-то в таком роде. Дело в том,
что  нет  иного  способа позволить  Мнрогару обнюхать  гостей  и  обнаружить
тролля.
     --  Черт возьми,  полагаю,  это  так!  --  воскликнул  граф,  глядя  на
Мнрогара.--  Чертов  тролль  в  моем  чертовом  замке ловит другого  чертова
тролля... Мог ли я подумать, что доживу до такого дня!
     -- Ты мне тоже не нравишься, человек! -- прорычал Мнрогар.
     --  Ха! -- ответил граф.--  Неважно, что нравится тебе. Главное --  что
нравится мне. Знай свое место, тролль, и молчи, когда тебя не спрашивают. Ты
находишься на  моей земле и живешь здесь без моего  разрешения. Радуйся, что
еще жив!
     -- Это моя земля! -- проревел Мнрогар, вскакивая с места.
     Граф тоже вскочил.
     --  Тролли  не  могут  владеть  землей!--  прокричал  граф.--  Не  смей
говорить, что это твоя земля, тролль, иначе ты умрешь!
     -- Умру?  Я? -- прогремел Мнрогар. Но  граф  уже дотронулся до рукоятки
меча, который  он воткнул  в  стол, и воины на стенах замка начали незаметно
для тролля  опускать  подъемный  мост. Джим внезапно  понял, что воткнутый в
стол меч  графа  должен  подать  сигнал  воинам: если  граф вытащит  его  из
столешницы,  люди  из замка придут на помощь своему  господину. Джим выругал
себя  за то, что оказался  таким идиотом и не понял этого раньше. Но события
разворачивались слишком быстро, и Джим больше не мог ими управлять.
     Мнрогар отвел руку графа от рукояти меча, будто перед ним был  ребенок,
хватающий со стола что-то недозволенное.
     Своей  огромной  лапой он  схватил  меч  за рукоять  и  одним  яростным
движением проткнул стол,-- лезвие вошло в мерзлую землю, пробив толщу снега.
     Граф выхватил кинжал и  потянул за рукоять  меча, которую  уже отпустил
Мнрогар.  Однако, не  смотря на  все усилия, не  смог сдвинуть  его с места.
Земля  держала меч  слишком крепко, чтобы рука обычного  человека могла  его
извлечь. Граф оставил меч, поднял голову, повернулся к замку и крикнул:
     -- Эй, там! Ко мне! Скорей!
     Воины, обнажив  мечи,  уже  спешили  к своему господину,  они  были  на
полпути от замка  к поляне. Мнрогар,  даже  не глянув в сторону, откуда  они
приближались, бросился прочь от  стола.  Он сгорбился  так,  что пальцы  его
длинных рук касались земли,  и по-оленьи, стремительными прыжками, скрылся в
глубине леса. Джим обнаружил, что  в  возбуждении тоже вскочил с  места.  Он
вновь шумно уселся.
     -- Что ж, мой мальчик,-- прозвучал в его ушах сухой голос Каролинуса,--
ты проиграл!
     -- Чертов трус! -- воскликнул граф,  глядя  в сторону леса, где скрылся
Мнрогар,  в  то время как почти  сорок  сильных  воинов  уже приближались на
помощь своему лорду.-- Все эти чертовы тролли трусы!
     --  Ничего,--  проговорила Энджи на ухо  Джиму.--  Мы придумаем  другой
способ.
     Джим тоже надеялся на это,  но сейчас он  был не  в состоянии  что-либо
придумать. И вряд ли придумает позже, признался он себе честно.


        Глава 25

     Джим, Энджи  и граф  отправились на  обед,  Выбора у  них не  было,  по
крайней мере у Джима с Энджи, ведь Брайен уже заметил, что они слишком часто
и подолгу отсутствуют. Конечно, они слегка подзадержались, но граф сам закон
для всех в замке, поэтому Джиму с Энджи было гораздо  удобнее войти вместе с
ним.
     Джим чувствовал  усталость. Конечно,  он  спал ночью,  но это  был  сон
пьяного,  и  теперь ему  казалось,  что он  все  утро несется  со  скоростью
девяносто  миль в  час. И  только  в самый  последний  момент  скорость  его
подвела, о чем ему не  замедлил сообщить  Каролинус,-- все окончилось полным
провалом:  граф с Мнрогаром не примирились. Тем  не менее, Джим ел за троих,
чтобы все видели, что он наслаждается угощением.
     К счастью, Энджи  на сей  раз могла говорить с ним, потому  что пожилая
леди, обычно  сидевшая слева от него, сегодня отсутствовала. Ее  место занял
облаченный в  черное  тощий  клирик  лет  пятидесяти,  который,  внимательно
оглядев  соседей,  сразу  забыл  о  них. В  результате Джим  и  Энджи  могли
беседовать  совершенно  свободно, будто в своей комнате,  но,  к  сожалению,
Джиму ничего не хотелось обсуждать.
     -- Не думаю, что продержусь без  сна дольше пяти минут,-- прошептал  он
Энджи после того, как они просидели за столом почти три часа.
     <i>--</i>  Попробуй  продержаться  до  последнего блюда,--  прошептала  она  в
ответ.-- Теперь скоро. Уже начали разносить взбитые сливки.
     -- Ух, как хорошо! --  возопил с дальнего  конца стола детский голосок,
высокие ноты которого перекрыли  общий  разговор. Джим подался вперед, чтобы
взглянуть на мальчика из  епископального собора  -- ребенка привезли в свите
епископа. Сейчас  мальчик, одетый как настоящий  епископ, сидел  за  высоким
столом,  слуги  склонялись  перед ним,  как перед  самим Ричардом  де Бисби.
Ребенок со счастливым видом ковырял  ложкой в  стоящей перед ним чашке. Джим
мрачно подумал, что в мальчике  нет ничего дурного, он хороший малыш, но его
высокий голос делал невозможным любой разговор.
     К  счастью, завтра  его  роль закончится. Сегодня  день святого  Иоанна
Богослова.  А завтра -- день Избиения младенцев и детская церковная  служба.
После этого маленький епископ  превратится  в  обычного ребенка. А  пока его
голос  пронизывал  черепную коробку Джима от  уха до уха, и к нему вернулась
головная боль. Джим недовольно откинулся на спинку стула. Еще одно  блюдо. И
действительно, слуга поставил перед ним чашку. Джим с отвращением  уставился
на ее  содержимое.  Оно выглядело привлекательно: переплетение  золотистого,
красного и белого,  напоминающее  жидкий пудинг  или густой  суп. Джим  взял
ложку и отправил ее в рот.
     Блюдо оказалось на удивление приятным и очень сладким. Сахар неожиданно
пробудил аппетит,  который  Джим, кажется,  потерял часа два назад.  Красным
цветом блюдо  было обязано айве, а  золотистое и  белое  оказались  медом  и
взбитыми  сливками.  Фокус  заключался   в  том,  чтобы  подцепить  все  три
компонента одной ложкой.  Джим  обнаружил, что  быстро опустошает чашку,  --
сахар помог ему прийти в себя.
     Однако его настроение не исправилось.
     -- Посмотри на этих,  за длинными столами,-- проворчал он  Энджи,-- они
заставили меня пить и петь с ними всю ночь! Вот уставились!
     --  Ничего подобного,-- утешающе прошептала Энджи.-- Никто  из них даже
не смотрит на тебя. Кстати, ты хочешь лечь сразу, как вернешься в комнату?
     -- Хочу.
     -- Тогда почему бы тебе не перенести свой матрас в комнату Брайена?  Он
еще задержится здесь и, наверняка, легче переносит храп, чем мы.
     -- Сегодня я не буду храпеть,-- пообещал Джим.
     -- Не обязательно. Кроме того,  если ты переселишься  к  Брайену,  мы с
Робертом не будем тебя  беспокоить. Да,  сиди же еще...-- Ее последние слова
были вызваны тем, что Джим начал подниматься.
     -- Как, еще? -- проворчал Джим.
     -- Выпей немного вина с пряностями. Джим  содрогнулся.  Он избегал пить
даже  из  своего кубка, в котором  было больше воды,  чем  вина. Но все-таки
заставил  себя проглотить  немного  вина с пряностями из квадратного  кубка,
который перед ним поставили.
     --  А теперь улыбнись,-- пробормотала Энджи.-- Хорошо. Вставай. Поцелуй
меня... Нет-нет,  Джим, в щеку, Джим... в <i>щеку!</i> Ну и манеры! Мы же на людях.
А теперь иди.
     И Джим ушел.

     Он  медленно,  с восхитительным ощущением свободы  и отсутствия  всякой
спешки выплывал из глубокого  сна. Лишь где-то на краю сознания пробуждалось
предчувствие беспокойства. Это чувство постепенно  вылилось  в воспоминание,
что он проспал ночь в комнате Брайена,  а не в своей -- с Энджи,  Робертом и
служанками.
     Он  не  спешил  открыть  глаза.  Он  явно  проспал  час,  когда  обычно
просыпался. Брайен, наверно,  давно ушел, поднявшись  и  одевшись  тихонько,
чтобы не побеспокоить друга. Добрый старина  Брайен! Что же  касалось дел на
сегодня, то не намечалось ничего особенного. Может, стоит остаться в постели
и продремать весь день.
     Но тело  имело  явно  другие  намерения.  Казалось, оно  твердо  решило
проснуться, нравилось это Джиму  или нет. Он неохотно открыл глаза, но яркий
луч солнца, проникавший сквозь бойницу в стене, заставил его зажмуриться.
     Медленно и осторожно он  вновь открыл глаза. Когда  зрение вернулось  к
нему, он  заметил  человека, сидящего  совсем  рядом за  столом.  Еще  через
несколько секунд он понял, что это Брайен, полностью одетый и сидевший перед
кубком,-- скорее всего, он пил вино с водой. Даже его старый друг не начинал
день неразбавленным вином -- за исключением особых случаев. Брайен задумчиво
глядел на него. Джима ослепил солнечный свет,  и  он  не видел ничего, кроме
Брайена.
     Да и что особенного он мог увидеть, только кровать и пару стульев...
     -- А, Джеймс,-- приветливо проговорил Брайен,-- проснулся?
     Джиму очень хотелось ответить  "нет", но здравый смысл подсказывал ему,
что трудно отрицать этот факт, тем более что глаза его открыты и  он смотрит
на Брайена.
     -- Да,-- ответил он и обрадовался, что его голос звучит нормально, а не
хриплым вороньим карканьем, как в прошлое утро.
     Свет из бойницы в  стене все еще  резал ему глаза. Джим свернул матрас,
прислонил к стене, уселся на него и снова  натянул на себя одеяло. В комнате
было прохладнее, чем ему показалось сначала. Сидя на матрасе, он разглядывал
Брайена.
     Солнечные зайчики все  еще  плясали  у него перед глазами,  и, пожалуй,
только  они и освещали комнату, потому что солнечный луч,  проникавший через
бойницу, предназначенную для лучника, был очень узок.
     Джим  заметил, что  Брайен еще не одет для охоты  на  лис или соколиной
охоты.  Он  сидел  в  одной  рубашке,  домотканой,  из  ярко-зеленой шерсти,
достаточно плотной, в двадцатом веке  ее назвали бы свитером, но в эту эпоху
она считалась легкой одеждой, в которой мужчина, считающий себя  благородным
человеком, не мог чувствовать себя прилично одетым.
     -- Не хочешь ли ты чашечку этого горячего питья,  как там его называют?
А, чаю, его пьет Каролинус.
     -- Чаю? -- повторил Джим.
     Затем он заметил на столе большой кожаный  кувшин,  на котором почерком
Энджи было написано:  "Кипяченая  вода". Слух  подсказал  ему, что бульканье
исходит от стоявшего на огне в камине дорожного чайника.
     Кофе в Англии  еще не  знали. Но  у  Каролинуса  имелся  чай,  и  Энджи
удавалось  время от времени выпрашивать у старика немножечко чайного  листа.
Каролинус твердо отказался объяснить Джиму, как магически получить кофе  или
чай, и не пожелал сказать, почему. Наверно, из-за  того,  что другие маги не
одобряли его чаепитии. Но это была только догадка Джима.
     Одна  из   причин,  почему  Джим  тосковал   по   двадцатому  столетию,
заключалась  в том, что он любил пить по утрам горячий  напиток. Лучше всего
кофе, а за неимением его -- чай. Какао тоже пошло  бы для разнообразия, но о
нем в эту эпоху и не слыхали.
     -- Конечно. Спасибо, Брайен,-- ответил он.
     -- Что  ж, тогда, может, ты  будешь настолько любезен и сам приготовишь
его. Энджи  показала мне, как  это делается, но  я  не  уверен, что мне...--
Голос его дрогнул.
     -- Буду только рад.
     Джим поднялся  с  небольшим напряжением, но  гораздо  легче,  чем вчера
утром. Он подошел к  чайнику, перенес его на  стол, нашел чашку  с  мешочком
чая,-- Энджи зашивала чайные листья в маленькие мешочки из редкой ткани. Это
было очень удобно, особенно в дороге. Дома же, в Маленконтри, они заваривали
чай в маленьком чайнике.
     Джим приготовил себе чашку чая и вернулся к своему матрасу, Он уселся и
начал пить чай, чувствуя, что все в этом мире правильно и хорошо.
     Он постепенно  приходил в себя, и у него даже появилась мысль, что утро
сегодня  необыкновенно  приятное.  Энджи не  только  заботливо  снабдила его
кипяченой водой, чтобы  разбавлять  вино,  и чаем, но даже показала Брайену,
как его  заваривать.  Сам  Брайен,  похоже,  отказался  от  всякой  активной
деятельности этим утром.  Он сидел рядом, ждал, когда Джим проснется,  и был
готов ухаживать за ним, как за раненым другом.
     В другое время эта  мысль устыдила бы Джима.  Но сейчас  ему было очень
уютно,  он  спокойно пил  чай, нежился  под одеялом  в  приятной полутьме,--
единственный яркий  луч  света,  проникавший в  комнату,  уже  перестал  его
беспокоить.
     В нем  зрело  убеждение,  что  он  заслужил  уют  и  покой после  всего
обрушившегося на него в последние дни.
     -- Как ты себя чувствуешь, Джеймс?
     -- Великолепно! -- Он внезапно  понял,  что ему очень хочется  обсудить
то, что его заботит. Ему даже показалось, что,  если он в  чем  и нуждается,
так это в отзывчивом собеседнике, но не в Энджи.
     О некоторых  вещах, которые его беспокоили, он решил не сообщать Энджи.
Кроме того,  здесь,  в средневековой  Англии,  он научился  жить наедине  со
своими мыслями и заботами.  И  даже  если  Брайен  ничего не  поймет, а  он,
наверняка, не поймет, будет большим облегчением поделиться с ним.
     -- Я имел в виду -- не совсем.
     На лице Брайена появилась крайняя озабоченность.
     -- О? Ты не болен и не ранен,  Джеймс? Конечно, Энджи сказала бы мне об
этом. Что тебя беспокоит?
     -- Пара сотен...  ну,  в  общем,  есть кое-что,-- поправил  себя  Джим,
осознав,  что  Брайен может  понять  замечание о  паре  сотен  неприятностей
буквально.--  Никогда  не  думал,  что  может  не  получаться  столь  многое
одновременно.
     -- Я понимаю! -- кивнул Брайен.-- Кто эта леди?
     -- Леди? Леди? -- Джим обнаружил, что повторяет, как попугай, одно и то
же слово. Он уставился на Брайена: -- При чем здесь леди?
     -- А! Э... извини  меня, Джеймс. Я подумал... Эти праздники... и ты так
занят и надолго исчезаешь. Даже Анджела не знает, почему и куда... Я ошибся.
Я...-- Было видно, что Брайен очень смущен.
     -- Да нет же. Господи! -- Джим рассмеялся.-- Откуда мне взять время для
другой...  Пока со мной Анджела, этого не случится. Выше голову, Брайен. Это
мне  надо  извиниться. Мое  поведение  навело тебя на  такую мысль. Нет, мои
неприятности вполне приличны. Но не менее скверны!
     --  Да? -- Брайен несколько  оправился  от  смущения,-- Все  равно  мне
страшно неловко, и как только я мог предположить...
     -- Нет, тебе не в чем себя упрекать, я уже сказал, это моя вина.  Давай
забудем об этом. И без того неприятностей хватает.
     -- Конечно. Взять хоть этого тролля.
     --  Именно,--  ответил  Джим,  и  его  недавние  спокойствие  и хорошее
самочувствие улетучились,--  Я ничего  не понимаю. Каролинус  действует так,
будто   соглашение  между   графом  и   троллем   важнее  всего   на  свете.
Предполагается, что после этого замок прекратит трястись и разрушаться...
     -- Разрушаться? -- удивился Брайен.
     -- О... извини, Брайен,-- спохватился Джим.-- Я не  должен был говорить
об этом с  тобой, но Каролинус  полагает, что это  важно,  хотя  он попросту
скинул все  заботы об  этом на меня. А это  не такое простое дело.  Тролль и
семейство графа враждовали почти тысячу восемьсот лет.
     -- Но ведь ты  ученик Каролинуса, Джеймс. Он  учит тебя,  позволяя тебе
находить свой  путь. Маг, несомненно, может мановением  пальца все устроить.
Но он хочет, чтобы ты научился делать это сам. Так уж всегда между мастерами
и подмастерьями.
     --  Конечно,  однако он  и пальцем не  пошевелил  в Презренной Башне,--
возразил Джим.--  Он  был там со всеми  соратниками, чтобы  отбросить Темные
Силы.  Однако  драться  пришлось  нам  одним.  Тебе, мне, Дэффиду, Смрголу и
Секоху. Кстати, ты что-нибудь слышал о Дэффиде?
     Дэффид ап Хайвел,  лучник  и их друг, женился  на Даниель,  дочери Жиля
Волдского. К этому времени он уже обзавелся дочерью  и сыном или двумя, Джим
не помнил точно.
     --  Нет,  мы видели его в последний раз вместе. Если не  ошибаюсь,  это
было прошлым летом.
     -- Нам  с Энджи будет не хватать его и  Даниель,--  печально проговорил
Джим.-- Но  еще больше нам будет  не  хватать тебя, Геронды,  Арагха и  всех
наших друзей.
     -- Не хватать? Как это? Разве ты и Анджела куда-то уезжаете?
     -- Не добровольно,--  мрачно отозвался Джим.--  Возможно,  нам придется
возвратиться   туда,   откуда  мы  пришли,   иначе  меня  лишат   магических
способностей.  В этом случае Темные Силы нанесут поражение  нам с  Энджи. Но
это долгая и запутанная история. Ни к чему беспокоить тебя ею.
     -- Напротив, ты обязан! Как же иначе? Я ведь  твой  соратник! Соратник,
по меньшей мере, в нескольких делах, а ты не хочешь меня беспокоить,  и я не
могу прийти тебе на помощь, когда ты во мне нуждаешься? Ты просто обязан мне
все рассказать. Это твой долг, Джеймс!
     Джим совсем  забыл, насколько  серьезно Брайен и многие люди этой эпохи
воспринимают такие  понятия, как дружба и вражда. Не  сообщить Брайену,  что
его друг в беде, означало, что им  пренебрегают. Джим просто  обязан принять
помощь Брайена и прийти ему на помощь в случае необходимости.
     -- Извини меня. Я  не подумал. Многое в этом деле является тайной.  Все
эти магические занятия и возможность оставить их относятся к таким вещам,  о
которых  я не вправе рассказывать тебе  даже сейчас. Кроме того, нельзя быть
неблагодарным по отношению к  Каролинусу. Я даже  думаю, что  он  борется за
меня изо  всех сил. Однако нас могут вынудить  покинуть  страну под угрозой,
что я потеряю способность заниматься магией.
     -- Неужели это возможно? -- Брайен уставился на друга.
     Джим кивнул:
     --  Конечно.  И  никто  не  силах  помочь мне,  даже  ты.  Если  верить
Каролинусу, помочь  себе могу только  я  сам.  Кроме того, мы  нашли  малыша
Роберта Фалона,  и теперь Энджи не хочет отсюда уезжать. Она желает остаться
и  воспитывать мальчика до  тех пор, пока он не  будет в  состоянии защищать
себя.  Конечно,  это возможно только в том случае,  если король возложит  на
меня  опекунство  над Робертом. Дело в  том, что того же добивается  и Агата
Фалон, а она намного  ближе к  королю, чем я. Как  я догадываюсь, она станет
наследницей, если с Робертом что-нибудь случится.
     -- Леди Агата Фалон? -- переспросил Брайен.-- Та, что уделяет так много
внимания графу?
     -- Она. По-моему, я уже сказал,  что  ее истинная  цель  --  завоевание
короля в Лондоне. Принц Эдвард боится, что ей повезет и король возведет ее в
достаточно высокий ранг, чтобы жениться на ней. Тогда может появиться второй
наследник, а принц обретет в лице Агаты могущественного врага. Ведь они явно
не любят  друг друга и оба  осознают это. Агата пыталась задушить Роберта, и
ей почти удалось убить Энджи...
     И Джим рассказал Брайену обо всем.
     -- Но,--  заметил  Брайен,  когда  Джим  закончил,--  сэр Джон  Чендос,
конечно,  рассказал  обо всем графу... или  это  сделал Каролинус? И  что же
сказал граф?
     -- Мы  с  Энджи никому ничего не сказали. У нас не было возможности,  в
частности из-за ситуации с троллем и графом. Все  как-то не хватало времени.
Графа лучше не беспокоить больше, чем по одной причине за раз.
     -- А  тролль все еще беспокоит графа?  Я  считал, что ты или  Каролинус
давно  покончили с  ним.  В  чем же загвоздка?  Или  тебе  и об этом  нельзя
говорить?
     --  Нет,  думаю, можно. Кроме  того,  ты ведь  был  со  мной,  когда  я
спускался в подземелье для знакомства с Мнрогаром.
     Он рассказал  Брайену все о графе и Мнрогаре, не сообщив, однако, какой
вред наносит замку тролль.
     Когда он закончил, Брайен покачал головой:
     --  Джеймс, это выше моего разумения. Здесь же целая  история: магия, о
которой ты не хочешь мне рассказать, вражда  с леди  Фалон. Да  еще тролль с
графом.
     -- Разве я не рассказывал тебе о целой армии троллей,  которые  чего-то
ждут, прячась вокруг замка? -- спросил Джим.
     -- Рассказывал, но я забыл. Это-то явно нас не касается, ведь они ждут,
что кто-то из них заменит здешнего тролля?
     -- Да, но  это  лишь поверхностное объяснение.  Нас с  Каролинусом  они
беспокоят, ведь  тролли  никогда  не  собираются  вместе. Они дерутся не  на
жизнь, а на смерть. Происходит нечто, совершенно не  соответствующее природе
троллей, и это пугает. Если они  ведут себя не как обычно, то и  действовать
могут совсем не так, как обычно?
     -- Клянусь  невинными младенцами, ведь сегодня их день, об  этом я и не
подумал!
     -- Что ж, наверно, мы поймем причину позже. Возможно, нас ждут какие-то
иные неприятности.
     --  Целый поток  скверных событий,-- подытожил  Брайен.--  Я никогда не
слышал  ни  о  чем подобном. И меня  раздражает, что я никак  не  могу  тебе
помочь!
     Он ударил кулаком  по столу и  рассеянно  схватил свой  кубок, чуть  не
упавший на пол. Джим почувствовал тепло и искренность слов Брайена.
     --Я и не ожидал, что тебе придется что-нибудь делать,  Брайен, Потому и
не рассказывал  ничего раньше. Впрочем, я и теперь  не должен был беспокоить
тебя.
     -- Нет-нет. Я хочу  услышать об  этом из  твоих  уст, Джеймс,  и всегда
хотел. Я  чувствовал, что  тебе что-то предстоит.  А  я-то надеялся, что  на
праздниках нас  ожидает масса удовольствия!  Что я смогу показать  тебе, как
обращаться  с  копьем во  время турнира,  как пользоваться  другим рыцарским
оружием.  Я  хотел показать и тебе, и Жилю, особенно тебе, Джеймс, но все не
было подходящего момента и, кажется, не будет.
     <i>--</i> Я  все понимаю, Брайен,-- сказал Джим. Он внезапно почувствовал себя
виноватым -- не потому, что у него не нашлось времени для Брайена, а потому,
что он  уклонился  от подобного предложения. У него не было никакого желания
обучаться приемам боя  с копьем или упражняться с тупым оружием  в поединках
против других  рыцарей.  Брайен не  давал  никакой  скидки  Джиму, когда  им
случалось бороться. Во время поединка Брайен действовал с такой силой, будто
это  настоящая схватка, и  Джиму  приходилось крепко держать затупленный меч
или щит, чтобы парировать удары.
     Чувство вины  несколько  ослабло, но  все  же  при виде реакции Брайена
только что владевшие Джимом тепло и покой сменились приступом меланхолии.
     --  Пусть это не  беспокоит тебя,  Брайен,-- сказал он.--  Я что-нибудь
придумаю... или Каролинус что-нибудь  придумает, и все  образуется. Что меня
действительно беспокоит, так это возможность потерять магическую силу или же
необходимость покинуть эти места.-- Он вздохнул.-- Знаешь, Брайен, возможно,
наш отъезд будет наилучшим решением. Пойми, ведь даже после нескольких  лет,
проведенных здесь,  а мне  помогали  и ты, и  Геронда,  и Жиль,  и Дэффид, и
Арагх, и даже Секох, и многие другие, я все же не чувствую себя частью этого
мира. Я оказался  плохим магом, и  ты  сам  знаешь мое  умение  обращаться с
рыцарским  оружием.  Наверно,  я  никогда не  смогу воспользоваться  им  как
следует. Кроме того...
     Джим вовремя спохватился. Еще  немного  и  он рассказал бы Брайену, что
солгал  ему и другим рыцарям во время их первой встречи и что  он никакой не
барон из местечка под названием Ривероук. Джим  не мешал Брайену верить, что
уже был рыцарем. Он понимал, что Брайен мог бы критически оценить полученную
информацию,  но мог  и  проявить глубоко укоренившиеся  в  нем  общественные
предрассудки. Ведь если Джим не рыцарь, если он не барон, то, возможно, он и
не благородный человек. А если он не благородный человек, Брайен Невилл-Смит
оказывался  лгуном,  который  представил  настоящим  рыцарям самозванца  как
своего ближайшего друга.
     Это открытие могло  глубоко ранить  Брайена, хотя он сохранил  бы тайну
Джима. Немыслимо, чтобы  Джим исказил мнение Брайена о друге как о человеке,
который вправе носить меч и золотые рыцарские шпоры.
     Не то чтобы они у всех  были золотыми. Многие рыцари не могли позволить
себе золотые  шпоры,  и  в любом  случае эти шпоры весьма  непрактичны, ведь
золото мягкий металл.
     Но Брайен уже выговаривал ему:
     --   ...Джеймс,  ты  слишком  серьезно  относишься  к  своим  маленьким
недостаткам.  Ты  научишься  обращаться с  оружием...  Я  научу  тебя,  и ты
научишься,  я тебе  обещаю... И  узнаешь  другие мелочи,  из-за которых  так
страдаешь.
     Джим столь глубоко погрузился в меланхолию, что почти радовался ей.  Он
ответил единственной фразой,  смысла  которой, как  он знал,  Брайен не  мог
отрицать:
     -- Ты же знаешь, Брайен, я ведь не англичанин.
     -- Пусть так! -- храбро  отозвался Брайен.-- Но ты  отважный рыцарь, ты
боролся и победил во многих  стычках за правое дело. Все благородные господа
и дамы горды знакомством с тобой. Я горжусь тем, что знаю тебя.
     -- Гордость! -- раздался хриплый презрительный голос из темного угла.--
Игрушка --  и только. Среди вещей, которые стоит принимать всерьез, гордость
-- пустое место.
     Джим глянул пристальнее.  Глаза  его уже полностью привыкли к  полутьме
комнаты,  в  которую через  щель в  стене  пробивался  единственный  светлый
солнечный  луч, и он увидел то, что ему следовало заметить  раньше.  В самой
глубокой тени самого отдаленного  угла лениво развалился на боку Арагх. Волк
встал  на лапы  и  прошел вперед, его крупная  гордая голова оказалась между
лицами Джима и Брайена.


        Глава 26

     -Арагх! -- воскликнул Джим.
     Он  был убежден, что волк ни  за что не  войдет в дом, если этого можно
избежать. Такой поступок противоречил разумной предусмотрительности волка,--
в месте,  которое может оказаться ловушкой,  он не  появится никогда. Логово
или тесная нора, куда  Арагх мог заползти  и где не было  места для  кого-то
еще, а  потому его могли атаковать только с  фронта, вполне  устраивало его.
Такое  место было  удобным  убежищем  для одного. Но  жилища людей, особенно
замки, были  очень просторны,  здесь  волка могли  атаковать со  всех сторон
сразу; к тому же здесь было обилие сильных запахов, которые отвлекали нюх.
     -- Ты давно здесь, Арагх?
     --  Я пришел  вместе с Брайеном,--  ответил  Арагх.--  Мы встретились в
логове Мнрогара, поднялись по лестнице,  прошли через конюшни, а потом вверх
по ступенькам башни. Слуги занимались своими делами, ели и пили, как и гости
в зале.  Мы никого не видели. Никто не видел нас. Мы были готовы представить
дело так, будто я просто большой пес. Но никто ничего не спросил.
     -- Отлично,  я рад видеть тебя,  Арагх,-- сказал Джим.-- Солнце, бьющее
из бойницы,  ослепило  меня, иначе я заметил  бы  тебя гораздо  раньше.  Ты,
возможно,  даже  лучше  Брайена  понимаешь,  как  я не  подхожу  к  здешнему
обществу.
     Арагх фыркнул. Казалось, он  сейчас повернется к Джиму хвостом и  уйдет
-- так волки выражают крайнюю степень презрения,-- но он этого не сделал.
     -- Если ты хочешь, чтобы наша дружба кончилась,  ты нашел нужные слова,
Джеймс. Что это за нытье, будто ты щенок трех дней от роду? Ведь ты говорил,
что приехал сюда из какого-то другого места, или я не прав?
     -- Нет, ты прав. Только я...
     -- А когда жил там, ты ведь был мужчиной?
     -- Конечно.
     -- Не драконом?
     -- Нет. Но к чему ты ведешь...
     --  Я  волк,--  прервал  его Арагх.-- Я  был  волком всю свою жизнь.  И
останусь  волком  до того  дня, когда меня убьют. После этого  пусть  вороны
долбят мои кости. Это неважно. Ты был мужчиной, где бы ты там раньше ни жил.
Ты мужчина и  здесь. Оставайся  мужчиной, чего тебе еще надо?  Придет время,
когда ты столкнешься с кем-нибудь, кого не  сможешь убить. Тогда ты  умрешь.
Все умирают.  Но  ничто не изменит того,  что от рождения до  смерти  ты был
мужчиной. А остальное неважно.
     Брайен издал горловой звук, будто собираясь заговорить. Арагх посмотрел
на него, и Брайен снова опустился на стул, подперев голову рукой.
     -- Если  ты хотел  сказать мне,  что волк  не  может  понять  положения
Джеймса,--  обратился Арагх  к  рыцарю,-- я тебе отвечу так.  Это ничего  не
значит по сравнению с тем, что я -- это я, Джеймс -- это Джеймс, а ты -- это
ты. Мы те, кто мы есть. И делаем то, что можем. А когда уже ничего больше не
можем,  умираем и уходим, выполнив  свое назначение  и  заполнив годы  своей
жизни. Чего  же еще  можно  требовать? --  Волк  вновь  посмотрел на  Джима,
сознавая, что попался на удочку из-за симпатии к своим друзьям.
     -- Ты прав, Арагх,-- только и смог сказать Джим.
     --  Конечно, я  прав.--  Арата  посмотрел на  Брайена: --  Ты хотел  бы
поспорить, Брайен?
     -- Ха... Что ж, благородный человек больше, чем  просто человек. Честь,
долг... Но в твоих словах много верного, Арагх.
     Да, подумал  Джим, в этом  что-то  есть. К  собственному  удивлению, он
почувствовал  себя  лучше.  Его  настроение  изменилось,  он  ощутил  подъем
энтузиазма. Внезапно он спросил:
     -- Кстати, Арагх, ты разбираешься в гоблинах?
     -- Не очень.  Я вижу  их время  от времени, когда они мчатся на струйке
дыма по  лесу.  Но  они ведь существа домашние, и у  меня с ними нет никаких
дел, они боязливы, как полевые мыши.
     --  Плохо,--   сказал  Джим,   обращаясь  к  самому  себе.--  Я  просто
раздумывал, как они живут. Один из них, тот, который живет в камине буфетной
Маленконтри, явился сюда вчера и рассказал мне о клиффсайдских драконах.
     --  Драконах? --  переспросил  Брайен.--  А при  чем тут  клиффсайдские
драконы?
     -- О, Секох прислал мне сообщение. Разве я не говорил тебе?
     --  Не  припомню,  чтобы  ты мне об этом рассказывал,  Джеймс,-- сказал
Брайен.-- Надеюсь, это не та очередная трудность, с которой ты столкнулся?
     -- Если говорить честно, то да.-- Джим уже так много рассказал Брайену,
что чувствовал себя  свободным говорить и об этом.-- Драконы хотят прилететь
на праздник.
     --  Драконы? Сюда?  -- Брайен уставился на Джима.-- Им явно стоит лучше
подумать.  В замке нет ни одного рыцаря,  который бы не хотел расправиться с
ними, если они явятся. И зачем им сюда прилетать?
     Джим понял, что объяснить это гораздо труднее, чем он думал.
     -- Смргол сказал перед битвой у Презренной Башни,  что людям и драконам
надо лучше узнать друг друга. Похоже, причина в этом. Секох, с которым у нас
есть общие дела, рассказывает всякие истории о том, что мы  могли бы сделать
вместе.  Некоторые  молодые  драконы  привыкли  говорить  с  людьми, которых
встречают,  когда вокруг нет других людей. Например,  с дровосеками в лесах.
Драконы услышали  от них историю  о том, как драконы встречались  с Христом,
святым Иосифом и святой  Марией, когда те бежали от царя Ирода, приказавшего
убить всех  младенцев и  таким образом обезопасить себя от появления Христа,
который заявит свои права на его царство.
     -- Конечно,-- вскричал Брайен,-- вот он, дьявольский план!
     --  И  вот,--  продолжал Джим,-- драконы перепутали  принца  Эдварда  с
Христом,  а они знают,  что принц здесь, на  празднике у  графа.  В истории,
которую они слышали, Христос благословляет драконов. И они  думают, что  это
вновь случится -- и случится в Рождество у  графа. Поэтому  они считают, что
должны явиться сюда и их благословят.
     -- Странная история.-- Брайен перекрестился.
     -- О, я полагаю, они все перепутали,-- сказал Джим.-- А сложность вот в
чем: они рассчитывают, что я устрою их появление здесь и благословение.
     -- Но ты  должен  сказать  им,  чтобы они  не приходили!  --  настаивал
Брайен.
     Челюсти  Арагха приоткрылись, и  показались  два изогнутых ряда  зубов.
Брайен знал волка достаточно давно, чтобы понять значение этого,-- Арагх так
смеялся. Брайен повернулся к волку.
     -- И что здесь смешного? -- рявкнул он.
     -- Только сама мысль приказать драконам чего-то  не  делать и  ожидать,
что они послушаются!
     --  Боюсь, он прав,  Брайен,--  вмешался  Джим.--  Ничего  хорошего  не
выйдет, если  мы им запретим приходить. Но  нет никаких  разумных  причин не
говорить  им  ничего.  Что  нужно,  так  это  придумать какую-нибудь  вескую
причину, почему им лучше не приходить. Пока мне это  не удалось. Вот если бы
так  устроить,  чтобы  все  подумали,  что  они  просто  часть  праздничного
представления... или совместить  их  приход  со временем,  когда  все  будут
настолько  заняты, что даже не заметят  их...-- Он резко замолчал.-- Знаешь,
Брайен, что-то в этом есть... Подожди, ведь сегодня день Избиения Младенцев?
А завтра день святого Фомы...
     Он  мысленно  пробежался  по  именам  святых,  которым  были  посвящены
последующие  дни.  Средневековый  календарь обычно  различал  дни  по именам
святых, а не  по числам. Это было  несложно для Джима,  но маги слыли людьми
рассеянными, поэтому Брайен ему помог.
     -- После  дня святого Фомы  Блаженного,-- подсказал  он,-- восьмого дня
рождественских праздников, следует день  святого Сильвестра, а первое января
--  день Обрезания Господа  нашего, и  -- ого-го! -- перед нами целый  новый
год...--  Он быстро  поправил  себя:  -- Хотя по  закону  новый  год  теперь
начинается  днем  святой  Богородицы, который приходится  на двадцать  пятое
марта. Извини,  Джеймс, я  вовсе  не хотел  наставлять тебя в отношении дней
года.
     -- Ты и  не наставлял.  Мне необходимо было это знать. Спасибо, Брайен.
Однако на какой из этих дней выпадает турнир?
     --   Ну,   вообще-то,--   начал   Брайен,   который   выглядел   слегка
озадаченным,--  как  уже случалось в прошлом,  на турнирах несколько рыцарей
получают  ранения. А те,  кого приглашают  на турнир,  должны радоваться все
двенадцать дней Рождества, оставляя  сам  турнир  на  последний, двенадцатый
день Рождества,  день крещения Господа нашего,  который приходится на шестое
января.
     --  Прекрасно,--  заявил  Джим;  его  настроение  улучшилось.-- У  меня
достаточно времени, чтобы решить сначала  проблему графа и тролля, а затем и
остальные. Я могу устроить так, чтобы драконы пришли сюда в  последний день,
когда все смотрят состязания рыцарей. Брайен, ведь на турнир идут все?
     --  Никто  не захочет пропустить его,-- заявил Брайен.--  Там будут все
дворяне,  все  дамы и  господа, вообще все  вплоть  до самых скромных  слуг,
арендаторов и работников.
     --  Что  ж,  тогда все великолепно,--  обрадовался  Джим.--  Я приглашу
драконов прийти  после  начала  турнира и  позову на  короткое время принца,
который  благословит их надлежащим образом. Затем  они отправятся обратно, и
никто не узнает, что они здесь были. Это же великолепно! -- Он налил в кубок
немного вина и выпил, словно поздравляя себя.-- Ты уверен, что  все будут на
турнире? -- спросил он Брайена.
     -- Разве я только что не сказал тебе это? -- ответил Брайен.
     -- Лучшего и желать нельзя,-- сказал Джим, обращаясь скорее к себе, чем
к  Брайену  и  Арагху.  Внезапно его  озарила  еще  одна  мысль.  Намечалось
возможность убить  сразу двух зайцев.-- Мне пришла в голову еще одна идея. Я
говорил  тебе, что Энджи заметила, что всех гостей  страшно обрадовал повтор
битвы при Слуйсе на рождественском обеде?
     -- Ну  конечно! Я еле удержался,  чтобы  не броситься  в схватку. Хотя,
конечно, знал, что это только представление и передо мной актеры,  к тому же
у меня не было меча, с которым я мог бы сражаться, и я не был подобающе одет
для битвы. Но это было гораздо  сильнее реальности, Джеймс, гораздо  больше,
чем ты можешь вообразить!
     --  То же  говорила  и  Энджи,--  ответил Джим  и с  легким  огорчением
вспомнил,  что   улыбался,  слушая   рассказ   жены  об   этом   примитивном
представлении и игре  актеров.--  Но представление  натолкнуло Энджи на одну
мысль. Она подумала, что  мы, с твоей помощью,  Брайен, и, конечно, с твоей,
Арагх,  а еще с  помощью  Каролинуса и других, могли бы  поставить  подобную
пьесу для развлечения  гостей в какой-нибудь  из  дней праздника.  Возможно,
лучше  всего  устроить представление в последний день после  обеда, который,
несомненно,  последует за турниром. Энджи хотела бы, чтобы  это была сцена с
яслями младенца Христа.
     -- Сцена с яслями? -- нахмурился Брайен.
     --  Понимаешь,--  поспешил  Джим,  внезапно поняв,  что Брайен может не
знать этой сцены,--  сразу после рождения Христа  в хлев, где  были  ослики,
волы,  святая  Мария  и  святой  Иосиф, пришли  пастухи,  чтобы  поклониться
новорожденному царю царей.
     --  Разве?  --  Брайен восхитился и изумился.--  Я и  не знал... но это
великолепная мысль, Джеймс. Ты должен сделать это во что  бы то  ни стало. Я
буду только рад тебе помочь. А ты Арагх?
     -- С какой стати?
     Брайен поспешно перенес внимание от волка к Джиму:
     -- Это великолепная мысль  --  и  именно  в  последний  день.  Особенно
потому, что обед на двенадцатый день Рождества венчает праздники  и  ожидать
больше уже нечего. Ведь представление состоится во время  обеда, как и битва
при Слуйсе?
     -- Вообще-то  я думал, что,  если мы будем  в  это  время  не в  замке,
который  защищен благословением епископа, и если  мы с  Каролинусом  немного
улучшим эту сцену с помощью магии...-- Он внезапно замолчал.
     Брайен и Арагх внимательно глядели на него.
     -- Я только сейчас понял, как  мы это сделаем.-- Он помолчал  секунду и
продолжил.--  Даже лучше, если представление  состоится  прямо  на  турнире.
Возможно, я смогу узнать, кто переодетый тролль, что  тоже украсит праздник.
Брайен, а  что, если  под  конец  турнира  появится рослый рыцарь  на черном
жеребце в черных доспехах и откажется назвать  себя? Пусть он не  произносит
ни слова, но вызовет любого из присутствующих скрестить копья?
     Глаза Брайена загорелись.
     -- Великолепная  мысль, Джеймс! -- Затем его лицо омрачилось.-- Но, кто
бы  ни  играл роль  Черного Рыцаря, другие гости его опознают.  Они заметят,
кого среди  них нет, ведь Черный Рыцарь  должен  уйти тайком и  рано,  чтобы
надеть доспехи и сесть на коня.
     -- А если рыцарем будет не гость? Тогда всем останется поверить, что он
тот, за кого себя  выдает. Это будет самый большой рыцарь в доспехах, какого
они  когда-либо видели,  и конь  будет  самый  большой  и дикий,  какого они
когда-либо видели.
     От  возбуждения  у Брайена перехватило дыхание. В глазах  его  светился
огонь. Потом лицо его вновь омрачилось.
     <i>--</i> Но, если  не кто-то из гостей,  откуда же возьмется  Черный  Рыцарь?
Поблизости  нет  ни одного  дворянина,  который мог  бы сыграть  эту  роль и
которого бы  не  пригласили в замок  на  Рождество.-- На  его лице появилась
тревога.-- Надеюсь, ты не думаешь, что ты или Каролинус можете создать некое
существо, которое выступит против благородного христианина?  Разве не потому
ты хотел бы, чтобы все случилось на ристалище, ведь оно в стороне  от замка,
который благословил епископ?
     -- Нет, злого, темного  духа не  будет,  будет лишь  сверхъестественное
существо.-- Джим все еще кипел энтузиазмом.
     Лицо Брайена стало угрюмым.
     -- Боюсь, так не пойдет, Джеймс.  Ни одного дворянина  нельзя принудить
сражаться с недворянином. А тем более со сверхъестественным существом.
     -- Подожди минутку. Послушай меня, Брайен. Это создание будет выглядеть
как  крупный рыцарь  в  доспехах,  но  оно не произнесет ни слова и  даже не
укажет своего ранга. Кто-нибудь из гостей может громко  предположить, что он
приехал откуда-нибудь  из Европы.  А кто-нибудь еще, пусть  я,  скажет, что,
если  Черный Рыцарь  не  христианин, то долг каждого дворянина доказать, что
такое создание не может выстоять  против настоящего благородного человека  и
христианина. Тогда я сам с радостью выйду на бой против него.
     -- Клянусь моим тезкой, святым  Брайеном! --  вновь  оживился Брайен.--
Это  справедливо,  Джеймс.  Долг  благородного  человека  и  христианина  --
уничтожать создания тьмы. Тебе не нужно вызываться на бой. Я это сделаю.
     -- Я надеялся, что, если вызовусь на бой с Черным Рыцарем, то, хотя он,
возможно,  темный  дух,  другие  рыцари тоже захотят это сделать. А  так как
известно, что я не лучший боец, другие получат преимущество передо мной, и я
вежливо пропущу желающих вперед...
     -- Сомневаюсь, что найдутся желающие.
     --  Понимаешь,-- сказал Джим,--  я  хотел бы надеяться,  Черный  Рыцарь
победит всех, кто  выступит против него,  и завоюет корону  или другой приз,
который вручит ему леди, назначенная графом, чтобы наградить победителя. Это
даст Черному Рыцарю возможность  приблизиться  к месту,  где сидят  гости. Я
полагаю,  к  этому времени для  них построят  скамьи. Рыцарь  может медленно
проехать мимо них, совсем рядом.
     Он в восторге замолк. Брайен и Арата воззрились на него.
     --  Неужели вы не понимаете? Именно для этого  я и  задумал  превратить
Мнрогара в Черного Рыцаря. Это позволит ему пройти рядом  с гостями и учуять
среди них тролля. Потом  можно бросить  ему вызов или разоблачить его как-то
иначе. Это разрешит и проблему тролля и графа.
     Он ждал.
     Брайен и Арагх не пошевелились. Они продолжали стоять неподвижно, глядя
на  Джима.  После очень долгой паузы Брайен подался  вперед  и  коснулся лба
Джима, глядя при этом в потолок. Затем он отвел руку.
     -- Странно,-- задумчиво  произнес  он.-- Похоже, у тебя нет  жара. Ты в
последнее время не простужался, Джеймс?
     -- Со  мной все в порядке!  -- заявил  Джим.--  А вот что  с тобой? Мне
показалось, это хорошая мысль.
     --  Тролль против  рыцарей?  --  медленно  произнес  Брайен,  глядя  на
друга.-- Скорее гора пойдет к Магомету.
     -- Ну, я  же сказал,  что это  будет сложно,-- согласился Джим.-- Но за
время между  сегодняшним днем  и  последним днем Рождества мы придумаем, как
быть...-- Новая мысль возникла в голове Джима, и он внезапно замолчал.-- Дай
мне подумать минутку.
     Брайен откинулся  на  спинку стула,  готовый  к ожиданию.  Арагх улегся
сбоку  от  него на  полу  и, казалось, вот-вот заснет, хотя  по  опыту  Джим
догадался, что волк не спит и напряженно ждет дальнейшего.
     Джим вспомнил слова  Каролинуса о том, что тот больше не в силах помочь
с проблемами,  которые возникнут в  связи  с  тем, что  среди магов замечено
волнение по поводу достававшегося  Джиму неограниченного кредита  магической
энергии.  Означает  ли это, что  Каролинус  в  будущем не поможет  ему  даже
советом?  Если  Каролинус  откажется  советовать Джиму, это объяснит, почему
старый маг давно не  показывается ему на глаза. Теоретически это значительно
ослабляло и без того шаткую позицию Джима.
     Возможно,  Джиму не  хватало сейчас  только совета. Он понятия не имел,
как создать доспехи для Мнрогара, не говоря о черном коне для него. Конечно,
смутные мысли о том,  как превратить обыкновенную  лошадь в  черную, у  него
мелькали. Такие  превращения  Каролинус  совершал  с  легкостью. И, если  бы
Каролинус подсказал нужное направление, с остальным Джим справился бы сам.
     Но  все это  оставалось  проблематичным, потому что  Джим никак не  мог
поговорить с Каролинусом. От  встреч с Каролинусом у него возникло ощущение,
что  он может  поговорить с  ним только с ведома других магов высшего ранга.
Это  была  единственная  причина,   которая   объясняла,  почему   Каролинус
воздерживается от  встреч.  Но  сейчас Джима осенила замечательная мысли. Он
мог  бы  переговорить с  Каролинусом, воспользовавшись защищенным  от  магии
устройством с  Острова  потерявшихся  детей из сказки о Питере  Пэне.  Нужно
только вызвать оловянный колокольчик...
     Тут он одернул себя, вспомнив, что все еще находится в замке, где магия
не сработает. Он встал и начал одеваться.
     -- Пойдем. Мне нужно попрактиковаться в магии,
     На лице  Брайена  мгновенно отразилась настороженность. Но он поднялся,
чтобы последовать за  Джимом, Арагх тоже встал, хотя его реакцию было трудно
угадать.
     Через  несколько минут  они  оказались  в  подземелье замка,  в  логове
Мнрогара. Джим подозревал, что  даже это место  пахло для  Арагха лучше, чем
комнаты людей, которые он покинул.  Но он уже настроился на работу, отбросив
неуместные мысли.
     Он попытался  мысленно написать большими буквами  на внутренней стороне
лба магическое заклинание:
     МНЕ НУЖНО ПОГОВОРИТЬ С ОЛОВЯННЫМ КОЛОКОЛЬЧИКОМ.
     Ничего  не произошло. Он  попытался еще раз. Вновь никакого результата.
Он сосредоточился,  вспоминая звук оловянного колокольчика, который  говорит
ему на ухо... но ничего не вышло. Он расслабился.
     Новая мысль помогла ему.
     Необязательно  находиться на острове, в сказке о Питере Пэне. Разве это
не может быть место из любой другой истории?
     Кроме   того...  Каролинус  постоянно  намекал,   что  Джим  производит
магические действия  неправильно. Магия,  повторял  Каролинус, искусство,  и
Джим  должен  об  этом  помнить. На  Джима же,  когда  он  занимался магией,
оказывало большое  влияние то, что он  воспринимал свои магические пассы как
нечто  вроде  экрана  компьютера,  откликающегося  на  движение  пальцев  по
клавишам.
     Каролинус  пытался  что-то объяснить, но  различие в мышлении  человека
четырнадцатого и двадцатого века  мешало  Джиму понять его. Возможно,  магия
больше похожа на художественный замысел, чем на чары, сообщения или приказы?
Джим уже умел переноситься с  помощью магии в Маленконтри  и  с успехом  мог
перенестись туда, где находится Каролинус. Все  это  Джим обычно проделывал,
написав заклинание, но сейчас до него  дошло, что  он заставлял себя увидеть
то место, куда он направлялся, или человека, которого  он искал. Джим сделал
еще одну попытку.
     МНЕ НУЖНО ПЕРЕНЕСТИСЬ В ДОМ ШЕРЛОКА ХОЛМСА.
     Он  сосредоточился, стремясь  вообразить комнату,  так много  раз и так
хорошо описанную в рассказах о Шерлоке Холмсе... И оказался там.
     Он хорошо помнил эту комнату по картинкам. Пухлые кресла девятнадцатого
века. Камин с изогнутыми курительными трубками, хорошо обожженными внутри. И
стена, на которой пулями пробиты инициалы С и М.
     Шерлока  Холмса  нигде  не  было видно.  Невысокий  плотный  мужчина, в
котором Джим никогда бы не заподозрил Шерлока Холмса, стоял спиной  к Джиму,
глядя на письменный стол.
     Слова  "доктор Ватсон"  так и  просились на  язык, но Джим промолчал. И
вовремя, как выяснилось,  потому что, когда он открыл рот, чтобы заговорить,
стоявший  к нему  спиной  человек отошел  от стола  и подошел к двери. Дверь
отворилась прежде, чем он ее коснулся. Он вышел. Дверь за ним  захлопнулась,
и Джим остался один в комнате.
     Небольшой  сбой  в магии,  сказал себе Джим. Он  уже хотел  перенестись
обратно, туда, где его ожидали Брайен с Арагхом, и начать все сначала, когда
ему пришло в голову, что есть и другой, возможно, более легкий путь.
     Если  чары  -- лишь творческий замысел... В виде опыта  Джим  попытался
представить  себе  механизм  часов  с  циферблатом  и  часовой  и   минутной
стрелками. Он увидел и секундную  стрелку,  она  тоже двигалась. Он заставил
воображаемую  секундную стрелку двигаться  назад, затем остановил  ее  ход и
вновь пустил, на сей раз правильно.
     Дверь отворилась, и невысокий плотный мужчина  возвратился  в  комнату,
остановился и взглянул на Джима.
     -- Простите.-- Его голос, напоминал  голос Найджела Брюса, который Джим
помнил по сериалу  о  Шерлоке Холмсе.--  Как вы  сюда попали и почему миссис
Хадсон не сказала мне о вас?
     --   Меня  зовут  Джеймс  Эккерт.  Для  меня  жизненно  важно  медленно
поговорить с мистером Холмсом. Он дома?
     -- Минуточку.-- Доктор Ватсон снова вышел и закрыл за собой дверь. Джим
услышал его голос за стеной: -- Холмс? Здесь  вас...-- Ватсон понизил голос,
и нельзя было ничего расслышать через дверь.
     Джим ждал. Вскоре дверь отворилась, и Ватсон просунул голову в комнату.
     -- Мистер Холмс скоро выйдет к вам,-- сказал он, убрал голову и  плотно
закрыл дверь,
     Джим   поспешно  вообразил   себе  Каролинуса.  Ему  отчаянно  хотелось
поговорить с ним. Он попытался ограничиться желанием увидеть старого мага  и
чувством, что  разговор необходим. Однако  не переводил эти мысли  в  слова.
Каролинус, наверняка, ощутит этот призыв,  ведь он учитель Джима. Он поймет,
что Джим хочет поговорить с ним, и узнает, где находится его ученик,
     Он оказался прав.
     В  комнате  прозвучало нечто вроде раската  грома. И внезапно  появился
Каролинус, который и сам напоминал грозовую тучу.
     -- Как ты это проделал? -- потребовал ответа старый маг.-- Я сделал все
возможное, чтобы быть подальше от тебя, знал, что ты попытаешься  как-нибудь
вызвать  меня. Ты  пытаешься  разрушить даже  то немногое,  что  я  способен
сделать для тебя  в той части магии, которая касается  тебя и  Энджи! Но как
тебе это удалось?
     -- Нужно же было мне как-то  оказаться  в таком месте,  где мы могли бы
поговорить, чтобы другие маги не услышали! -- весело сказал Джим.
     -- Конечно! Но как ты это сделал?  Рассказывай сейчас же, потому что от
этого может зависеть ваше с Энджи будущее.


        Глава 27

     Джим рассказал.
     -- Понимаю.-- Лицо Каролинуса  прояснилось.--  Догадываюсь, что ты  уже
сам понял, почему не получил ответа от оловянного колокольчика.
     -- Наверное, потому  что я пытался только услышать,  а не  увидеть  его
так, как  увидел  это место  и  тебя.  Я  увидел,  как время  остановилось и
побежало назад, а потом вновь пустил его как положено.
     Лицо Каролинуса омрачилось,
     -- Что ж, полагаю, я все-таки должен тебя поздравить.
     -- Почему все-таки?
     --  Потому что ты, по меньшей  мере, достоин звания  мага ранга С... Но
помни: это все еще  ученический уровень! Ученик получает ранг D или С, когда
прекращает  пользоваться  словами  для  магических  действий  и продвигается
вперед, к прямому владению магией. Так  что теперь ты дипломированный ученик
ранга С, а не прикрепленный к классу С.
     -- Хорошо!
     --  Уже кое-что,-- проворчал  Каролинус.--  Я-то  думал,  ты достигнешь
большего.
     -- Чего большего?
     -- А это,-- сказал Каролинус,-- ты узнаешь сам. Но ты, по крайней мере,
снял с меня заботы  об одной  жалобе, с которой я постоянно сталкивался. Мне
все время  твердили, что ты получил  такой высокий ранг, как  С,  не  совсем
честным путем, Я не  перестаю удивляться, как тебе удалось найти  место, где
можно поговорить вдали от посторонних ушей. Истории,  которые с ним связаны,
еще не написаны.
     -- Но они уже  написаны там, откуда я  пришел. Подобно истории о Питере
Пэне.
     -- А? О!  Гм. Приятно  сознавать, что  нас никто  не сможет подслушать.
Среди  магов есть и такие, кого возмущает сам факт,  что  ты знаешь о  таких
историях  в будущем, которые  дают тебе законные преимущества перед другими.
На это, конечно,  можно ответить, что ты не по своей воле явился сюда, зная,
что у тебя есть преимущество. Да, ты пришел сюда, но в твоей  голове не было
ни  единой  мысли  о  магии. Но все  же  ты располагаешь большим  магическим
счетом,  чем  другие, большим, чем полагается  по  рангу  С, и это  остается
главным обвинением.
     Последовало минутное молчание.
     -- Что ж,-- произнес Джим,-- спасибо за поздравление.
     -- Пожалуйста,-- мрачно ответил Каролинус.-- О чем ты хотел поговорить?
     -- Мне пришла в голову идея, как Мнрогару  приблизиться к гостям, чтобы
обнаружить среди них другого тролля.  Но, когда  я рассказал  все Брайену  и
Арагху, оказалось, что  для  этого  надо  решить  ряд  технических  проблем,
связанных...
     Внезапно  дверь  отворилась, и в  комнату бодрым  шагом  вошел  высокий
стройный  мужчина с  худощавым лицом и проницательными глазами.  На нем  был
слегка поношенный смокинг с цветком в петлице.
     - В чем заключается ваша проблема? -- начал было он, обращаясь к Джиму,
и его взгляд упал на Каролинуса.-- А, Каролинус. Рад тебя видеть.
     -- Могу сказать то же самое, дорогой Холмс,-- ответил Каролинус с такой
сердечностью,  которой  Джим никогда  не слышал  в его  устах.-- Могу  ли  я
представить мистера Джеймса Эккерта? Мистер Эккерт -- мой ученик.
     --  А,  да,--   Острые  глаза  Холмса,  казалось,  просвечивали   Джима
насквозь.-- Вы ведь американец мистер Эккерт? Со Среднего Запада?
     -- Ну... конечно. Как вы догадались?
     -- Я никогда не гадаю. Я использую дедукцию. Я  слышал ваш  акцент, уже
входя  в  комнату.  Судя  по  нему,  вы  американец,  но  из  того  региона,
представителя которого я еще не слышал. В вашей речи едва слышно французское
влияние и нет шотландских окончаний  слов,  а значит, вы могли  приехать  из
дальних северных районов Америки. С другой  стороны, нет признаков южных или
западных региональных акцентов, с которыми я хорошо знаком. Следовательно, я
могу поместить вас только в середине континента, между севером и югом.
     -- Великолепно! -- воскликнул Джим.-- Я имею в виду дедукцию.
     --  Ну  что  вы!  Мои  подлинные  интересы  лежат  в  том, что  вы  мне
расскажете.  Если вы  хотели рассказать  это  и магу Каролинусу, вы  окажете
честь нам обоим.
     -- Ха...-- Джим вновь  поймал себя на том,  что произносит это слово, и
мысленно дал зарок никогда не употреблять его в обществе Холмса. Он не знал,
сможет  ли детектив постигнуть подлинный  смысл проблемы.  Оставалось только
без утайки рассказать все.
     Так он и сделал.
     Рассказ   потребовал   большего   количества   объяснений,   чем   Джим
предполагал. Каролинус  слушал  молча,  не  двигаясь. Шерлок  Холмс  взял  с
каминной полки  свою  трубку, набил  ее табаком,  зажег, вернулся на место и
задымил на всю комнату.
     Когда Джим наконец закончил рассказ и ожидал реакции  одного  или обоих
слушателей, Каролинус продолжал  молчать и хмуриться. Холмс же вынул  трубку
изо рта и решительно заговорил:
     -- Обе проблемы, о которых вы рассказали, и те, что могут быть отнесены
к этому делу, все  они таковы, с какими я  обычно не сталкиваюсь. Каролинус,
мистер Эккерт, вы ведь понимаете, мы живем в современном мире. Многие из тех
явлений и личностей, о которых вы упоминали, мистер Эккерт, давно исчезли из
общества.  Однако Мориарти опять появился в  Лондоне,  я  только что получил
телеграмму,  поставившую  меня в известность об этом, и обязан сосредоточить
все свое внимание прежде всего на нем. Следовательно, у меня нет возможности
взяться за дело, которое волнует вас.-- Он повернулся, шагнул назад, выбил в
камин трубку и положил  ее на каминную полку.-- И все же в таких  делах есть
своя логика. Могу дать вам совет, мистер Эккерт. Он таков: "Ищи недостающего
свидетеля".
     -- Свидетеля чего? -- переспросил Джим.
     --  Это  еще  нужно  посмотреть.--  Холмс  двинулся  к  двери.-- Тайный
свидетель  существует, и  вы  сэкономите много  времени, если  найдете его и
расскажете обществу все, что было от него скрыто.
     С этими словами  он вышел,  закрыв за  собой дверь. Джим  с Каролинусом
переглянулись.
     -- О чем это он? -- спросил Джим.
     -- Я знаю об этом не больше тебя. Но его советы  всегда точны. А теперь
чего ты хочешь от меня?
     -- Я надеялся, что  ты поможешь мне советом. Я  не имею  в  виду помощи
магической энергией, просто покажи, что делать, чтобы с помощью магии добыть
латы для Мнрогара и найти для него коня, на котором он сможет выехать.
     -- Джим,  Джим... когда ты  начнешь  понимать? Ты явился  из далекого и
странного места, все, что  там делается, кажется в нашем мире  магическим. А
ты никак не избавишься от суеверия в  отношении  магии...  даже такой, какой
владею я. Ты считаешь, что она способна почти на все.
     -- А разве не так? -- Джим чуть не добавил <i>"здесь".
     --</i>  Далеко не так! Я уже пытался тебе  объяснить,  что  магия отнюдь не
всесильна.  Конечно,  мы, маги,  умеем  заставлять  появляться  или исчезать
какие-то вещи. Мы  сами можем появляться  и исчезать. Можем даже исчезнуть в
одном месте  и появиться  в  другом. Так мы экономим  время и делаем удобнее
наше передвижение. Магия способна исцелить раны, но, как ты уже знаешь,  она
не  лечит  болезни, иначе я излечил  бы  себя. Например,  в то время,  когда
горстка оборванцев, бежавших от  закона, осадила мой дом. Тогда ты,  Энджи и
ваши  воины  вынуждены  были спасать  меня. Чудо не в  том,  как много магия
может. Чудо в том, что она может очень мало, она не привносит почти ничего в
обычные человеческие дела. Самые  важные дела делают люди или животные,-- не
прибегая ни к какой магии. Вспомни о своей борьбе с морским змеем Эссессили.
В своем  высшем выражении магия может быть  своеобразной помощью  в  обычных
человеческих умениях, еще она влияет на ситуацию с помощью иллюзии.
     -- Но  мне  и  нужна  иллюзия,-- поспешил ухватиться за эту возможность
Джим.-- Я хочу, чтобы  Мнрогара приняли за Черного  Рыцаря  в доспехах и  на
коне, чтобы он смог  победить любого рыцаря, который  осмелится взглянуть на
него, чтобы он выиграл приз и медленно проехал мимо гостей и принюхался. Это
означает, что будет проверен каждый гость графа. Мнрогар получит возможность
найти замаскировавшегося тролля. Я только прошу тебя помочь и указать, как с
помощью  магии  создать  иллюзию  Черного  Рыцаря  и коня.  Надеюсь,  Брайен
потренирует обоих. Но мне бы очень помогло, если бы магия облегчила Мнрогару
обучение.