Томас Диш. Эхо плоти моей --------------------------------------------------------------- Echo Round His Bones © 1967, Thomas M. Disch © 1993, М.Пчелинцев, С.Логинов, перевод Из кн.: Томас Диш. Геноцид. Фантастические романы и рассказы. СПб: Terra Fantastica, 1993 OSR, spellcheck: Alexandr V. Rudenko (в?второк, 24 липня 2001 р.) avrud@mail.ru --------------------------------------------------------------- Моему брату Гэри, который первым прочел это Не ведать Стен, не ведать больше Стен Моей Душе, отвергшей Плоти плен. Теперь ни вмятый в Стены Прах, Ни Древо потолочных Плах, Ни Стекла не смирят мой Взгляд, Взыскующий Небесных Врат. На Небеса я смел роптать, Что несчастливы Дни, Для Счастья горнего Они Готовы Почвой стать: Мой Дух летит за грани дальних Сфер, Без края ширясь, возносясь без мер. Томас Трагерн "Осанна" (Перевод Майи Борисовой) Глава 1 НАТАН ХЭНЗАРД Палец на курке напрягся, и спокойствие пасмурного утра вдре-безги рассыпалось от винтовочного выстрела. Бесчисленные отзвуки, словно отражения, что множатся в осколках разбитого зеркала, вернулись от горных склонов. Эхо напоминало издевательский хо-хот. Отзвуки возвращались вновь, постепенно слабея, и наконец стихли. Но спокойствие уже не вернулось, спокойствие было разбито. Небольшая колонна солдат двигалась по грунтовой дороге. При звуках выстрела капитан, шедший во главе колонны, остановил ее и размашисто зашагал назад. Капитану было лет тридцать пять, может быть, сорок. Его лицо могло бы показаться красивым, если бы не застывшее на нем выражение показного безразличия. Поста-новка подбородка и выражение твердого рта выдавали кадрового военного. Годы неутолимой дисциплины пригасили живой блеск глаз, придав им сходство со стекляшками. И все же опытный на-блюдатель мог бы заметить, что лицо капитана -- на самом деле искусная маска, свидетельствующая о чем угодно, но не о внутрен-нем спокойствии. Впрочем, сейчас это лицо оживляла гримаса гнева или, по меньшей мере, раздражения. Капитан остановился в конце колонны напротив рыжего солдата с сержантскими нашивками на рукаве гимнастерки. -- Уорсоу? -- Да, сэр,-- сержант изобразил что-то вроде стойки смирно. -- Вам было приказано собрать оставшиеся после стрельбы бое-припасы. -- Да, сэр. -- Значит, патроны возвращены вам, и их ни у кого не должно быть. -- Так точно, сэр. -- Вы выполнили приказ? -- Да, сэр, насколько я могу судить. -- И все же выстрел, который мы слышали, наверняка был про-изведен одним из нас. Дайте мне свою винтовку, Уорсоу. Сержант с явной неохотой протянул винтовку капитану. -- Ствол теплый,-- заметил капитан. Уорсоу не ответил. -- Я так понимаю, Уорсоу, что винтовка не заряжена? -- Да, сэр. Капитан демонстративно посмотрел на снятый предохранитель, прижал приклад к плечу и положил палец на курок. Уорсоу не говорил ничего. -- Так я могу нажать на курок, Уорсоу? Ствол глядел на правую ногу сержанта. Уорсоу не отвечал, но его веснушчатое лицо покрылось крупными каплями пота. -- Вы мне разрешаете? Уорсоу сломался. -- Нет, сэр,-- сказал он. Капитан открыл магазин винтовки, вынул обойму и вернул вин-товку сержанту. -- В таком случае, Уорсоу, не может ли случиться так, что выстрел, остановивший колонну минуту назад, был произведен из этой винтовки? -- даже теперь в голосе капитана не было ни ма-лейшего оттенка сарказма. -- Сэр, я увидел кролика. Капитан нахмурился. -- Вы попали в него, Уорсоу? -- Нет, сэр. -- Ваше счастье. Вы понимаете, что охотиться в нашей стране -- преступление? -- Сэр, это был просто кролик. Мы всегда стреляем их здесь, когда возвращаемся со стрельб. -- Вы хотите сказать, что всегда нарушаете закон? -- Нет, сэр, я ничего такого не говорю. Я говорю только, что обычно... -- Заткнитесь, Уорсоу. Лицо Уорсоу так покраснело, что рыжеватые брови и ресницы стали казаться на его фоне белыми. Хуже того: нижняя губа сержанта непроизвольно задергалась, словно он пытался надуть губы. -- Лжецов я презираю,-- сказал капитан без выражения. Он засунул ноготь большого пальца под край нашивки на правом рукаве Уорсоу и быстрым движением сорвал ее. Следом сорвал и вторую нашивку. Затем капитан вернулся к началу колонны, и та снова двинулась к грузовикам, которые ожидали, чтобы отвезти их в лагерь Джексон. Капитан, герой нашего рассказа, был человеком будущего, а точ-нее, того, что считаем будущим мы, поскольку для самого капитана оно казалось самым заурядным настоящим. Хотя и в будущем можно жить по-разному: быть там своим человеком или напоминать пришельца из прошлого. Так вот, если говорить честно, то капитану следовало родиться на много лет раньше, чем он это сделал. Возьмем хотя бы его профессию: кадровый офицер -- конечно же, крайне нетипичная карьера для 1990 года. К тому времени люди уже поняли, что регулярная армия -- место, подходящее только для простофиль и сельских дурачков. Да, существовала воинская повин-ность, и каждый молодой человек был обязан отдавать три года жизни армии, но все знали, что это пустая условность, резервисты никому не нужны, их содержат только для того, чтобы на три года дольше не вносить в списки безработных. Но раз это понимали все, то и отношение к армии было соответствующим. Среди современ-ников капитана что-то около 29 процентов людей были настолько непохожи на него, что предпочитали эти три года провести в ком-фортабельных, изобилующих свободами тюрьмах, выстроенных спе-циально для отказников по мотивам совести. Разумеется, "совестники" глядели на капитана и ему подобных как на замшелые ока-менелости. Общеизвестно, что воинская служба традиционно требует от че-ловека скорее силы характера, нежели ума. Но нашего героя это не касается! Достаточно сказать, что на третьем курсе военного учи-лища его коэффициент интеллекта, измеренный по краткому тесту Стэнфорда-Бине, достигал вполне пристойной отметки 128. А это больше того, что мы вправе требовать от человека, выбравшего такого рода профессию. Капитан и сам чувствовал, что его умственные способности слиш-ком велики. Он был бы гораздо счастливее, если бы обладал свое-образной профессиональной слепотой, позволяющей не замечать некоторых существенных деталей, неприятных с моральной точки зрения. Во всяком случае, большинство сослуживцев капитана ни-какими проблемами не мучилось, и им было хорошо. Однажды излишняя сообразительность даже повредила капитан-ской карьере и не исключено, что этот случай был причиной отно-сительно невысокого его положения в армейской иерархии. Впрочем, об этом, если придется к слову, мы расскажем потом. Не исключено также, что медленное продвижение по службе было просто-напросто связано с отсутствием вакансий. Регулярная армия 1990 года была куда меньше нынешней, отчасти в результате меж-дународных соглашений, но, в основном, из-за того, что для ведения ядерной войны большая армия не нужна. Человечество наконец поня-ло, что 25 000 солдат, вооруженных атомными бомбами, уничтожат его так же надежно, как и 2 500 000. В результате все страны быстренько разоружились, хотя это было совсем не то разоружение, о каком мечталось прежде. Вместо уничтожения ядерных боеголовок разору-жение только их и сохранило. Таким образом, слово "разоружение" стало своего рода эвфемизмом, танки уничтожались не для сохра-нения мира, а ради экономии средств, чтобы пацифисты могли на эти деньги вести комфортабельную жизнь. Неудивительно, что в 1990 году все были пацифистами, а бомбы остались на месте и ожидали своего дня, который, как все понимали, был уже недалек. Итак, мы видим, что, живя в будущем, капитан не был его типичным представителем. Его политические взгляды были столь консервативны, что граничили с реакционностью. То же самое мож-но сказать и о его эстетических воззрениях. Он не читал тех книг, что считались лучшими, и видел лишь малую часть лучших кино-фильмов. Но не надо думать, что капитан был лишен чувства пре-красного! Его музыкальный вкус, например, был очень высок, в чем мы еще убедимся. Но у него напрочь не было чувства моды, а это во все времена было крупным недостатком. Особенно внушительной силой мода стала среди его современни-ков. Подражание захватывало всех; и не было вопроса важнее, чем: "Соответствую ли я должному уровню?" На этот вопрос капитан со стыдом должен был ответить: "Нет". Он носил не такую одежду, не такого цвета, предназначенную не для тех мест. Его волосы казались окружающим слишком короткими, хотя, по нашим стандартам, были длинноваты для военного. Он не употреблял даже самой легкой косметики! Виданное ли дело -- он не носил перстней! Когда-то, правда, безымянный палец его правой руки украшало гладкое зо-лотое кольцо, но с тех пор прошло уже немало лет. За пренебрежение модой следует платить, капитан заплатил потерей семьи. Его жена оказалась слишком современной для него. А быть может, он -- слишком старомоден для нее. Их любовь перекинулась через столе-тие, и хотя сначала она была достаточно прочна, чтобы выдерживать такое напряжение, но, в конце концов, время победило. Они разве-лись. Читатель может спросить, почему мы выбрали героем рассказа о будущем человека, для этого будущего совершенно нетипичного? А что делать, если положение капитана в вооруженных силах в скором времени заставит его соприкоснуться с самым современным, самым прогрессивным и передовым явлением той эпохи. Речь, как вы догадываетесь, идет о передатчике материи или, попросту говоря, Стальной Утробе. Вялое слово "соприкоснуться" плохо передает суть грядущих со-бытий, в которых капитану предстоит сыграть роль едва ли не героическую. Куда лучше подойдет слово "столкнуться". Столкно-вение предстояло не только со Стальной Утробой, но и со всей военной машиной, всем обществом, а вдобавок еще и с самим собой. Без преувеличения можно сказать, что капитан противопоставит себя всему реальному миру. И напоследок, чтобы окончательно заинтриговать читателя, со-общим, что именно этому капитану, армейскому офицеру, человеку войны, предстоит в последнюю минуту и самым удивительным об-разом спасти мир от той войны, которая разом бы покончила со всеми войнами. Но к тому времени это будет совсем другой человек, не то что раньше. Он станет истинным человеком грядущего, по-скольку создаст его по своему образу и подобию. Вечером того дня, когда мы видели капитана в последний раз, он сидел в канцелярии артиллерийской роты "А". Это была на редкость пустая комната, так что даже канцелярией ее было трудно назвать. Там стоял железный стол, крашенный серой краской, на столе имел-ся перекидной календарь, раскрытый на 20 апреля, телефон и папка с краткими сведениями на двадцать пять человек, состоявших под командованием капитана: Барнсток, Блейк, Грин, Далгрен, Догет... На стенах висело два портрета, вырезанных из журналов и встав-ленных в рамки. На первом красовался покойный президент Линд, а на соседнем -- генерал Сэмюэл Смит, прозванный Волком. Неплохое прозвище для человека, способного одним ракетным ударом загрызть чертову уйму народа. А что касается президента, то сорок дней назад он был застрелен террористом, и никто не успел подобрать подходя-щего изображения Мэйдигена, его преемника, чтобы поменять пор-трет. На обложке "Лайфа" Мэйдиген щурился на солнце, на обложке "Тайма" был забрызган кровью предыдущего президента. Еще в комнате имелся железный несгораемый шкаф -- пустой, железная корзина для мусора -- пустая, и металлические стулья -- пустые. Пустой комната сильно напоминала контору, оставленную капитаном в Пентагоне, где он был помощником генерала Питмана. ...Кавендер, Латрон, Леш, Мэгит, Нельсон, Нельсон, Норрис, Перегрин... Солдаты из роты "А" были в основном южанами. В южных штатах рекрутировали шестьдесят восемь процентов регу-лярной армии. Там, на задворках страны, сохранилось окаменелое общество, порождавшее людей-ископаемых. ...Пирсол, еще один Пирсол, Росс, Рэнд, Сквайерс... Ничего не скажешь, они хорошие солдаты, жаль, что, как и их капитан, они принадлежат давно минувшим временам. Простые, бесхитростные, честные парни: Сомнер, Торн, Трумайл, Уорсоу, Фэнниг, Хорнер, Янг -- и, в то же время, подлые, злобные, тупые. А чего еще можно ожидать от людей безнадежно устаревших, не имеющих в жизни никаких перспектив, у которых никогда не будет ни слишком много денег, ни достаточно радости. Они навсегда останутся пасынками жизни, причем они сами знают это. Разумеется, капитан, перелистывая дела и размышляя, как стро-ить отношения с двадцатью пятью подчиненными, не употреблял всех этих красивых слов. Ему хотелось всего лишь победить жуткую силу их общей ненависти. Он знал, что его будут ненавидеть, такова судьба любого офицера, принимающего команду над уже сложив-шимся, спаянным подразделением. Но он не ожидал, что дело дойдет чуть ли не до бунта, как сегодня утром после стрельб. Зачем проводились эти стрельбы, оставалось загадкой. Никто не верил, что в предстоящей войне найдется место для винтовок. За-гадкой сходного свойства, как догадывался капитан, было и сорев-нование в упорстве между ним и его солдатами -- непременный ритуал, который следует исполнить, прежде чем будет достигнуто состояние равновесия. Таков освященный традицией период взаим-ного испытания. Капитан хотел, по возможности, сократить этот период; личный состав роты -- наоборот, растянуть его к собственной выгоде. Зазвонил телефон, капитан поднял трубку. Звонил ординарец полковника Ива и выражал надежду, что у капитана найдется сво-бодное время для встречи с полковником. -- Конечно же, в любое удобное для полковника время. -- Скажем, через полчаса? -- Хорошо, через полчаса. -- Отлично. И, кстати, не сможет ли капитан отдать личному составу роты "А" приказ быть завтра утром готовым к прыжку? Рот капитана пересох, пульс резко застрочил. Не сознавая, что делает, капитан дал ответ и положил трубку. Готовиться к прыжку... На мгновение его сознание раздвоилось -- он стал двумя разными людьми. Один, человек в летах, сидел в канцелярии за пустым письменным столом, второй, совсем мальчишка, стоял пригнувшись перед раскрытым люком самолета, глядя наружу в огромность не-ба -- и вниз, на незнакомую землю, невероятные рисовые поля. В руке он сжимал винтовку -- в той войне они еще пользовались винтовками. А земля была сверхъестественно зеленой. Потом он прыгнул, и земля ринулась ему навстречу. С этой минуты чужая земля превратилась в его врага, а он... неужели он стал врагом этой земли? Капитан понимал, что таких вопросов лучше не задавать, и во-обще -- лучше не вспоминать того, что может навести на подобные вопросы. Самым разумным было придерживаться политики выбо-рочной амнезии. Такая политика хорошо послужила ему последние двенадцать лет. Он надел фуражку и вышел из канцелярии во двор, поросший тусклой травой. Уорсоу сидел на ступенях кирпичной казармы и курил. Капитан по привычке окликнул его: -- Сержант! Уорсоу вскочил и четко встал по стойке "смирно". -- Я, сэр! Сознаться, что оговорка случилась по ошибке, было недопустимо для кадрового офицера, и капитан, поспешно превратив оговорку в сознательную жестокость, проговорил: -- То есть, рядовой Уорсоу. Сообщите личному составу, что объ-явлена готовность к прыжку. Срок -- восемь ноль-ноль утра. Как быстро дымка ненависти застилает эти светлые глаза! Но внешне Уорсоу остался спокоен, и голос его не изменился: -- Есть, сэр. -- И почистите свои сапоги, рядовой. Они позор для всей батареи. -- Есть, сэр. -- Вы в армии, рядовой, не забывайте об этом. -- Есть, сэр. На лице капитана появилась кривая усмешка. "Разумеется, он не забудет об этом,-- думал капитан, отходя.-- У него просто нет выбора. Никто из нас не способен забыть..." -- Скажите, капитан, это будет ваш первый прыжок? -- Да, сэр. Полковник Ив потрогал указательным пальцем мягкие складки под подбородком. -- В таком случае, я хотел бы предупредить вас, чтобы вы не ожидали чего-то необыкновенного. Там все будет как здесь, в лагере Джексон. Вы будете дышать тем же воздухом, под таким же куполом, пить ту же самую воду, жить в таких же казармах с теми же солдатами. -- Да, мне говорили, но поверить все равно трудно. -- Конечно, различия есть. Например, нельзя съездить на выход-ные в Вашингтон. И офицеров поменьше. Легко можно заскучать. -- Как я понимаю, вы не можете сказать, кому я буду подчи-няться? Полковник Ив сокрушенно покачал головой. -- Я и сам не знаю. Вокруг Утробы непроницаемая завеса сек-ретности. Легче пробраться в царствие небесное или в Форт-Нокс. Последние указания вы получите завтра перед отправлением, но не от меня. Я распоряжаюсь только здесь. "Зачем тогда ты меня позвал?" -- подумал капитан. - Словно услышав непроизнесенный вопрос, полковник сказал: -- Мне сообщили, что сегодня утром у вас случился какой-то конфликт с солдатами. -- Да, с сержантом Уорсоу. -- Вы хотите сказать, что он уже восстановлен в звании? -- Нет. Боюсь, я не очень четко выразился. -- Жаль, что так получилось. Уорсоу хороший солдат, техник высокого класса. Солдаты его уважают, даже... мм... цветные парни. Вы ведь не южанин, капитан? -- Нет, сэр. -- Я так и думал. Мы, южане, порой непонятны чужакам. Возь-мите хоть Уорсоу -- отличный солдат, но уж коли что засядет ему в голову, он становится невыносимо упрям,-- полковник Ив при-щелкнул языком и изобразил на лице ужас.-- Но он отличный солдат, мы не можем об этом забывать. Полковник помолчал, как бы давая капитану время согласиться с последним утверждением, затем продолжал: -- Конечно, такое случается. Когда принимаешь новое подразде-ление, это даже неизбежно. Помню, как это было у меня -- я же говорил, что сам когда-то командовал ротой "А". У меня тоже были неприятности с одним из солдат. Но я сумел сгладить дело, и вскоре рота работала как часы. Мне, конечно, было легче. Я не зашел так далеко, чтобы лишать его звания. Это очень суровое наказание, капитан. Я думаю, вы уже сами жалеете об этом. -- Нет, сэр. Я был уверен тогда и уверен теперь, что он заслужил это. Несомненно заслужил. -- Ну разумеется. Но не надо забывать золотое правило: живи и давай жить другим. Армия -- это одна команда, мы должны вместе тянуть лямку. Вы, капитан, не сможете выполнить свою работу без Уорсоу, я не справлюсь со своей без вас. Нельзя, чтобы предубеждения,-- полковник Ив сделал паузу и улыбнулся,-- или настроения влияли на наши поступки. Взаимное сотрудничество -- вот принцип армии. Вы сотрудничаете с Уорсоу, я сотрудничаю с вами. -- Это все, сэр? -- спросил капитан. -- Ну вот, сразу виден типичный северянин. Вечно спешит ку-да-то. Не стану задерживать вас, капитан. Но, может быть, вы разрешите дать вам совет, хотя это, конечно, не мое дело? -- Разумеется, полковник. -- Я бы вернул Уорсоу звание к концу недели. Думаю, что он уже достаточно наказан за свой проступок. Насколько я помню, по пути со стрельб всегда случалось браконьерство. Официально это не дозволяется, но нельзя же все делать официально. Вы понимаете, что я имею в виду? -- Я подумаю над вашим советом, сэр. -- Подумайте, обязательно подумайте. Спокойной ночи, капи-тан, и счастливого пути. Выйдя от полковника, капитан некоторое время бесцельно бродил по лагерю. Возможно, он думал о предложении полковника, но скорее всего, о самом полковнике. Задумавшись, он забрел на не-освещенный лагерный плац. Капитан осмотрелся по сторонам, окинул взглядом небо, забывая, что это не настоящий небосвод. Лагерь Джексон (Виржиния) ютил-ся под западным краем Вашингтонского купола. Купол был усеян миллионами миниатюрных фотоэлементов, которые следили за по-ложением звезд и повторяли их меняющуюся картину на внутренней стороне гигантского шатра. Немудрено, прожив полжизни под кол-паком, забыть, что над тобой вместо неба огромная декорация. На востоке, невысоко над горизонтом, в созвездии Тельца, све-тился Марс. Красная планета, предвестник войны. Было невозможно представить, что меньше чем через двенадцать часов он, капитан Натан Хэнзард, артиллерийская рота "А", лагерь Джексон -- Мар-сианский командный центр, будет прочно стоять обеими ногами на этой красноватой светящейся крупинке. Глава 2 СТАЛЬНАЯ УТРОБА Для любителей точных цифр сообщим, что ее наружные размеры составляли 14,4х14,14х10 футов, так что снаружи, из зала, в ко-тором она стояла, каждая ее грань казалась прямоугольником зо-лотого цвета. Ее стены были сделаны из хром-ванадиевой стали в два фута толщиной. Всюду, где только возможно, стены были ис-пещрены рядами и полосами подмигивающих разноцветных огонь-ков. Игра огней, сама по себе впечатляющая для человека со сто-роны, сопровождалась нервным гудением и неожиданными щелч-ками, создающими впечатление чего-то очень электрического и научного. В само святилище вел единственный вход-люк, располо-женный в центре одного из золотых прямоугольников. Люк имел четыре фута в диаметре и отдаленно напоминал дверцу банковского сейфа. Но даже при открытой дверце сторонний наблюдатель не мог бросить нескромный взгляд на внушающую благоговение цен-тральную камеру, потому что в таких случаях ее скрывал пере-движной стальной тамбур. Никто, кроме жрецов этой мистерии -- людей, совершающих прыжок,-- никогда не видел Стальную Ут-робу изнутри. Самое забавное, что все это было липой и декорацией, состря-панной на потребу журналистам. Прыжок на Марс можно было осуществить при помощи оборудования, которое уместилось бы в четырех консервных банках, и энергии, которую можно получить от розетки в стене. Бесконечные ряды огоньков подмигивали иск-лючительно для удовлетворения фотографов из "Лайфа", а гудение разносилось по залу, чтобы убедить заезжего конгрессмена, что нация не зря потратила деньги. Все это хозяйство конструировал не инженер, а Эмили Голден, та самая, которая десятью годами раньше создавала декорации для кубриковского суперфильма "О дивный новый мир". Зрелище было, возможно, и излишним, но оттого не менее увле-кательным. Капитан Хэнзард имел достаточно времени, чтобы как следует насладиться им. С той минуты, как рота "А" приблизилась к наружным воротам секретного комплекса, сердцем которого был передатчик, началась непрерывная проверка пропусков и допусков, начались обыски, проверки личности, телефонные подтвержде-ния -- все представимые способы разжечь и удовлетворить чинов-ничье любопытство. Потребовался целый час на то, чтобы они добрались до центра лабиринта -- зала, вмещающего святая святых, и еще час прошел, прежде чем каждый солдат получил разрешение на прыжок. Поме-щение, где они ждали, было размером с актовый зал провинциальной школы. Его стены были из светлого непокрашенного бетона, что еще больше привлекало глаза к великолепной новогодней елке в центре помещения. Несмотря на свои размеры, зал казался переполненным: всюду торчали охранники. Охранники -- не меньше дюжины -- стояли перед входом в Утробу. Охранники стояли у запертого выхода. Охранники, напоминающие новогодние подарки в упаковке цвета хаки, окружали со всех сторон саму елку, а другие охранники сторожили эти подарки. Вокруг роты "А" расположился целый кор-дон караульных, часовые виднелись также за стеклянными перего-родками, рассекавшими нижнюю часть стен. Именно там, в боксах, напоминающих витрину универсального магазина, специалисты крутили бесчисленные ручки, заставлявшие новогоднюю елку свер-кать и искриться. Там же находился неприметный тумблер, поворот которого мгновенно отправлял содержимое передатчика с Земли на Марс. Сверкание достигло апогея, уже начался отсчет времени до от-крытия люка передатчика (в подобных спектаклях отсчет времени -- самый важный элемент), когда в зал вошел двухзвездный генерал, со всех сторон окруженный охраной. Генерал подошел к Хэнзарду. Хэнзард сразу узнал его, поскольку не раз встречал в журналах фотографии этого генерала. Перед ним был генерал Фосс, возглав-лявший все марсианские операции. Когда было покончено с формальностями представления, генерал Фосс кратко объяснил задание: -- Сразу по прибытии вы должны вручить этот "дипломат", в котором находится особо важное письмо, вашему командиру гене-ралу Питману. -- Так мой командир -- генерал Питман? -- невольно воскликнул Хэнзард. В дальнейшие объяснения генерал Фосс вдаваться не стал, необ-ходимости в них не было, а он, похоже, не был склонен к бесцельным разговорам. Хэнзард был смущен вырвавшейся у него неуставной фразой, но все равно рад, что его наконец просветили. То, что генерал Питман возглавил Марсианский командный пункт, объясняло непостижи-мый прежде перевод капитана из Пентагона в лагерь Джексон. Переводили не Хэнзарда, а Питмана, помощник генерала был просто подхвачен волной. "Они могли бы мне сказать",-- подумал Хэнзард, но тут же одернул себя. Нет ничего удивительного, что ему не сказали. Это было бы не по-армейски. Восемь солдат первого взвода, скрытые во внутренностях пере-движного тамбура, словно в троянском коне, созданном абстракци-онистом, уже приближались ко входу в передатчик. Магниты за-фиксировали тамбур в нужном положении, затем последовала пауза, во время которой открылся люк и, невидимо для постороннего глаза, восемь солдат проникли в Утробу. Бесчисленные огоньки, украшав-шие поверхность передатчика, потухли, остался лишь зеленый сиг-нал над люком, показывающий, что восемь солдат еще находятся внутри. Все в зале затихло. Даже охранники, являвшиеся актерами этого театрального представления, благоговейно замерли, не осме-ливаясь нарушить таинство. Зеленый свет сменился красным. Первая партия солдат была уже на Марсе. Новогодняя елка вспыхнула снова, и процесс повторился еще два раза. Во внутренней камере могло, не испытывая неудобств, нахо-диться девять, десять, даже двенадцать человек. Однако существо-вала инструкция, согласно которой максимальным количеством че-ловек, допускаемым в передатчик единовременно, было 8 (восемь). Для чего могла быть издана такая инструкция, не понимал никто, но она была. Она тоже являлась частью ритуала, окружавшего тайну, и должна была строго выполняться. Это было по-армейски. После того, как переход был повторен еще дважды, от группы осталось всего два человека: сам Хэнзард и рядовой солдат, негр, в фамилии которого Хэнзард не был уверен -- то ли Янг, то ли кто-то из Пирсонов. Уоррент-офицер уведомил Хэнзарда, что он может либо совершить прыжок вместе с солдатом, либо отправиться позднее в одиночку. -- Я отправлюсь сейчас,-- было как-то уютнее отправляться в компании. Он зажал "дипломат" под мышкой и по лесенке вскарабкался в тамбур. Рядовой поднялся следом. Пока троянский конь торжест-венно и плавно подкатывался к люку передатчика, они сидели на узкой скамейке и ждали. -- Много прыжков, рядовой? -- Нет, сэр, это первый. Из роты я единственный не бывал здесь раньше. -- Не единственный, рядовой. У меня это тоже первый прыжок. Тамбур пристыковался к стальной стенке передатчика, и люк, тихо щелкнув, открылся внутрь. Хэнзард и рядовой, пригнувшись, вошли. Люк закрылся за ними. Здесь не было никаких сценических эффектов: ни гудения, ни мигающих огоньков. Единственным звуком оставался собственный пульс, отдававшийся в ушах. Хэнзард чувствовал, как судорожно сжимается желудок. Словно на тренажере Хэнзард уставился на слова, написанные по трафарету на белой краске стены: ЛАГЕРЬ ДЖЕКСОН / ЗЕМЛЯ ПЕРЕДАТЧИК МАТЕРИИ Затем мгновенно, вернее -- за исчезающе малое время, надпись изменилась. Теперь она гласила: ЛАГЕРЬ ДЖЕКСОН / МАРС ПЕРЕДАТЧИК МАТЕРИИ Вот и все, и ничего такого особенного. Мгновенная передача материи, самое важное усовершенствование в истории транспорта со времени изобретения колеса, была приду-мана всего одним человеком, доктором Бернаром Ксавье Пановским. Родившись в Польше в 1929 году, Пановский провел свои юные годы в немецком концлагере, где его детский гений проявил себя в раз-работке целой серии изобретательных и успешных планов бегства. После освобождения из лагеря он, как гласит предание, занялся изучением математики. При этом он с немалым огорчением обна-ружил, что из-за своей необразованности вновь открыл уже извест-ный раздел математики, называемый апа1уш 5Ии8, или топологией. В конце шестидесятых, будучи уже человеком средних лет, Па-новский осуществил на практике один из придуманных ранее спо-собов бегства. Он с тремя товарищами были последними, кому уда-лось перебраться через Берлинскую стену. Через год после побега он получил место адъюнкт-профессора в Католическом университете в Вашингтоне, округ Колумбия. Но к 1970 году топология уже совершенно вышла из моды, и даже теория игр после долгого расцвета теряла всеобщее внимание, которое пе-решло к новейшему разделу математики -- теории иррационально-сти. В результате Пановский, хотя и был одним из виднейших топологов мира, получил на свои исследования очень мало денег. Он не использовал в работе компьютеры, имел в штате одного-единственного ассистента и на создание экспериментальной модели пе-редатчика истратил всего-навсего 18 560 000 долларов. Любой ма-тематик страны готов был подписаться под заявлением, что пример Пановского отбросил престиж их науки, по меньшей мере, на пять-десят лет назад. Почти не знает исключений правило, что великие математики выполняют самые оригинальные работы в юности. Пановский тоже не был исключением. Теоретические основы передачи материи были заложены им очень давно, в 1943 году, когда четырнадцатилетний заключенный, формулируя свои аксиомы топологии, по наивности развил некоторые положения, расходившиеся с классической тео-рией, и в первую очередь принцип, получивший позднее известность как парадокс взрывающейся бутылки Клейна. Последующие сорок лет он пытался разрешить обнаружившиеся противоречия, а убе-дившись, что это невозможно, попытался эти противоречия исполь-зовать. Первая передача материи была осуществлена на Рождество 1983 года. Пановский передал маленькое серебряное распятие (вес: 7,4 г) из лаборатории в университетском городке к себе домой, за семь кварталов от лаборатории. По некоторым причинам достижение Пановского не привлекало серьезного внимания научной обще-ственности почти целый год. Ученые просто не поверили Пановскому, тем более, что пресса упорно величала передачу чудом, а хитроумный нью-йоркский антрепренер Макс Бренди уже через пару недель после первых газетных заметок вовсю торговал фаль-шивыми (из посеребренного никеля) копиями Волшебного Прыга-ющего Креста. Но все-таки это было не чудо, а экспериментальный факт, а факты можно проверить. Как только открытие было воспринято всерьез, его отобрали у изобретателя. Армия, опираясь на Закон о Концен-трации Ресурсов при Чрезвычайных Обстоятельствах, торопливо принятый Конгрессом специально для данного случая, прибрала к рукам передатчик. Сколько ни сопротивлялись Пановский и его спонсоры, в список которых кроме университета теперь входили "Дженерал Моторс" и "Форд-- Крайслер", поделать они ничего не могли. С этого времени Пановский снова стал заключенным. Армия не могла примириться с таким положением, когда разум, владеющий стратегически важными секретами, подвергается всем опасностям свободы. Это явно противоречило бы высшим интересам нации. Подобно президенту и десяти-двенадцати особо ценным особам, Пановский фактически жил под домашним арестом. Несомненно, что дом, заменявший ему тюрьму, был в высшей степени комфор-табелен. Он был специально построен рядом с университетским городком и роскошью напоминал густо позолоченную клетку. Но почему-то позолота на прутьях мало радовала сидящего в клетке пленника, и он вновь, словно в босоногом детстве, замыслил побег. У нас еще будет случай описать необычный и крайне безответствен-ный способ побега, избранный им на этот раз. Судьба создателя постигла и его творение. Передатчики, как мы видели, охранялись еще строже, чем их изобретатель, и использо-вались почти исключительно в военных целях. Только госдепарта-мент каким-то образом сумел обеспечить некоторые посольства ма-лыми, на одного человека, установками. Кроме Пановского, такое положение вещей приводило в отчаяние нескольких журналистов, как правого, так и левого толка. Но это же положение вызвало тайный вздох облегчения во всех основных отраслях экономики. Легко представить, как боялся деловой мир широкого распростране-ния установок мгновенной транспортации, которые в последней, усовершенствованной, модели весили не больше 49 с половиной унций и практически не потребляли энергии. Тем не менее, и одного военного применения передатчика было достаточно, чтобы изменить лицо Земли. В 1983 году, году Волшеб-ного Прыгающего Креста, русские основали на Луне процветающую базу с многочисленным персоналом. Соединенные Штаты в это же время бесславно потеряли два экипажа астронавтов при попытках высадиться в Море Ясности. Речь при этом шла не только о потере престижа. Русские объявили, что разработали стратегическую раке-ту, запускаемую с поверхности Луны и имеющую вдвое большую точность, чем прежние межконтинентальные ракеты. Такое заявле-ние можно было бы счесть хвастовством, но ему придавало вес разоружение, которое в одностороннем порядке провела Россия на поверхности Земли. Мировая общественность требовала от США последовать хорошему примеру, не обращая внимания, что русское разоружение было чистой видимостью. С появлением передатчика ситуация развернулась на сто восемь-десят градусов. К 1985 году, благодаря передатчикам, американский персонал на Марсе превосходил советский лунный персонал на 400 процентов. Все американское ядерное оружие было переведено на соседнюю планету, и к 1986 году мировое разоружение стало свершившимся, хотя и не особо важным фактом, поскольку дамоклов меч по-преж-нему висел над человечеством, и ниточка, на которой он висел, была тоньше, чем когда-либо раньше. Ракеты, лежавшие на марсианских складах, строго говоря, не должны были запускаться с этой планеты. Их предполагалось пере-давать на геостационарные спутники, которые, в свою очередь, на-правят их в цель. Как и все, касающееся передатчиков, спутники в значительной степени являлись декорацией. Их единственной фун-кцией было удержание на орбите 49 с половиной унций приемного оборудования. Были там также миниатюрные радары и система самоуничтожения, которая сработает, как только радары обнаружат, что кто-то подошел к спутнику ближе чем на 15 футов. Все это было предусмотрено на случай, если русские попытаются захватить при-емник. Ах, если бы можно было обойтись без приемников! Пентагонов-ские стратеги мечтали о такой золотой возможности, но, к сожале-нию, все их математики подтверждали утверждения Пановского, что передача возможна лишь от одной установки к другой. Если бы не потребность в приемнике, то стало бы возможным все, что угодно. В том числе -- решительное и победоносное завершение холодной войны. Абсолютно победоносное! Ибо, обладая способом мгновенной доставки бомб прямо с марсианского склада в любую точку на территории России... Хотя, при чем тут Марс? Бомбардировать рус-ских можно было бы откуда угодно -- с другого конца Галактики, если захочется. Когда отпадет необходимость сначала посылать в точку назначения приемник, расстояния теряют смысл. В таких условиях легко можно обойтись без Марса, можно обойтись без спутников, и, по большому счету, имея в своем распоряжении всю Вселенную, можно, пожалуй, обойтись и без Земли. Но для передачи, увы, требовались приемники и, значит, проме-жуточные спутники тоже были неизбежны. И был неизбежен Марс или какой-нибудь другой склад вроде него. Но самое главное, ради чего затеяли все это дело, была фатальная неизбежность ядерного Армагеддона. В конце концов, бомбы делают для того, чтобы их сбрасывать. -- Добро пожаловать на Марс, Натан. -- Всегда приятно вернуться, сэр. -- Вернуться? А, понятно. Спасибо. Приятно, что вы вернулись. Садитесь и расскажите о путешествии. Генерал Питман уселся в одно из кресел, стоявших друг напротив друга, и положил ногу на ногу, так что щиколотка одной оказалась на колене другой. В такой позе он мог бы сойти за манекен из витрины. Сшитая на заказ форма идеально сидела на нем, сохраняя безупречность каждой складки. Идеальными были также ухоженные ногти, густые волосы с первыми следами седины, ровный, глубокий загар, искусственная обветренность лица и легкая, чуть насмешли-вая улыбка. -- Ничего существенного в пути не произошло, но скучать не пришлось ни минуты. В этом чемоданчике, сэр, находится адресо-ванное вам письмо. Особо важное. Генерал Фосс приказал, чтобы вы достали и прочли его при мне. -- А, старое трепло Фосс? Натан, вот ключ. Откройте, пожалуй-ста, ваш чемоданчик. Честно говоря, я ждал чего-нибудь в этом роде. По мере того, как генерал Питман читал письмо, улыбка исчезала с его лица и выступали хмурые морщинки на лбу. Хотя на его лице даже такое выражение казалось немного искусственным. -- Этого я и боялся,-- сказал генерал, протягивая письмо Хэн-зарду. Хэнзард с сомнением глядел на письмо, не осмеливаясь его взять. -- Да, Натан, прочитайте, что там написано. Мне будет легче, если я с кем-нибудь поделюсь этим. Я уж рискну поверить, что через вас утечки информации не произойдет. Письмо содержало приказ сбросить ядерный арсенал, находящий-ся в лагере Джексон/Марс, на противника. Кто этот противник -- не уточнялось, в том не было нужды. Сроком операции согласно действующему оперативному плану "В" было назначено первое июня 1990 года. Письмо было подписано президентом Ли Мэйдигеном и заверено Большой Государственной Печатью. Хэнзард вернул письмо командиру. Он не знал, что сказать, и потому заметил неопределенно: -- Да, тут и вздохнуть не успеешь. Улыбка попыталась вернуться на лицо генерала. -- Мы можем спокойно дышать еще шесть недель. К тому же я уверен, что прежде наступления срока приказ будет отменен. Разу-меется, будет. Это обычные игры на краю пропасти. Соответствую-щие службы организуют утечку информации об этом приказе, и русские отступят в том вопросе, который все это вызвал. Я думаю, в данном случае речь идет о Ямайке. Ну и, кроме того, Мэйдиген хочет доказать всему миру, что он вовсе не размазня. А русские будут бояться наших бомб только в том случае, если мы будем готовы их сбросить. Мы ведь готовы их сбросить, правда, Натан? -- Не в моей компетенции отдать такой приказ, сэр. -- И не в моей. Это в компетенции президента, и он такой приказ уже отдал. А мы обязаны его выполнить. Именно наш палец: мой или ваш,-- Питман, словно демонстрируя, неподражаемым жестом молодого баптистского проповедника вознес ввысь наманикюренный палец,-- должен быть готов нажать кнопку. Но не кажется ли вам, что такое действие будет чем-то вроде геноцида? -- Как вы только что сказали, сэр, концепция сдерживания ста-новится бессильной без готовности применить оружие. -- Это не ответ на мой вопрос. -- С вашего разрешения, сэр, я не думаю, что мое положение позволяет отвечать на такой вопрос. -- А мое -- не позволяет его задавать. Вы правы, Натан. Иногда самое мудрое -- отойти от слишком верного понимания последствий. Это одна из причин, почему мы находимся на Марсе, а русские -- на Луне. Здесь мы можем отвлеченнее смотреть на вещи. -- Здесь...-- откликнулся Хэнзард, уходя от неприятной темы.-- Это странно, но у меня вовсе нет ощущения, что я здесь. Лагерь Джексон/Марс и лагерь Джексон/Вирджиния очень похожи друг на друга. -- Ничего, скоро вы заметите различия. Но если вы очень торо-питесь, можете посетить обзорный купол и полюбоваться на пыль, на пыльные камни и на пыльные, усеянные камнями кратеры. Здесь это единственное зрелище, которое может представлять интерес для туристов. Ощущение различия происходит больше от отсутствия Земли, чем от наличия пыли и камней. Вы это быстро поймете. Скажите, Натан, вы задумывались, почему именно вас выбрали для выполнения этого задания? -- Как вашего помощника, сэр. -- Конечно, конечно... но у меня в Вашингтоне была дюжина помощников, и некоторые из них, между прочим, более близкие, чем вы. -- Я крайне благодарен, что вы выбрали именно меня. -- Вас выбрал не я, а психологи. Я только одобрил их решение. Мы с вами попали сюда по результатам мультифазных тестов, что проводились в декабре. Помните, те, с неприличными вопросами? Тесты говорят, что мы с вами -- очень цельные личности. -- Очень рад слышать. -- Но ведь, Натан, вы не всегда были таким? -- Вы видели мое личное дело, сэр, и все знаете. Но это было давно. С того времени я стал более зрелым. -- Зрелость... Ну, конечно же. Несомненно, мы вполне созрели для такой работы. Мы можем сделать то, что от нас требуют, даже если нам не хочется называть это дело его настоящим именем. Хэнзард в недоумении глядел на генерала. Подобные речи были в высшей степени необычны для Питмана, каким Хэнзард знал его на Земле. Должно быть, на генерала действовал Марс. Впрочем, Питман быстро взял себя в руки. -- Все это к делу не относится,-- поспешно сказал он,-- а вам, верно, не терпится познакомиться со своим жильем и полюбоваться прелестным марсианским пейзажем. Вы и без моей помощи быстро разочаруетесь в Марсе. Главная проблема здесь -- скука. Скука -- везде большая проблема, но здесь она острее. Библиотека здесь приличная, хоть и не очень современная. Наша армия смотрит на книги, которым меньше десяти лет, как на подрывные. Я бы посо-ветовал взять что-нибудь солидное, нудное и очень длинное, вроде "Войны и мира". Впрочем, тут нет этого романа, его тоже сочли подрывным. Я лично продираюсь сквозь книгу Гиббона "Упадок и разрушение Римской империи". Как-нибудь, когда у нас будет по-больше времени, напомните, чтобы я рассказал историю Стилихона. Варвар родом, он стал римским генералом. Этот Стилихон был образчиком верности. Гонорий, император, которому он служил, был несомненным кретином, все свое время тратившим на разведение домашней птицы. Империя расползается по швам, повсюду готы и вандалы, и один Стилихон их сдерживает. Разумеется, Гонорий велел убить его по ложному доносу евнуха. Таков единственный решительный поступок этого императора. Вам не кажется, что вся эта история -- великолепная аллегория? Хотя, я вижу, вам не терпится насладиться местными видами. Обед в офицерской столо-вой в тринадцать ноль-ноль. Мы тут единственные офицеры, так что, возможно, я увижу вас там. И последнее, капитан... -- Слушаю, сэр. -- Не надо хмуриться. Уверяю вас -- все это игры на краю пропасти и политический блеф. Я точно знаю, что подобное бывало уже раз десять. Через неделю-другую все кончится. -- ...или,-- тихо добавил генерал сам себе, когда Хэнзард вы-шел,-- в крайнем случае, все кончится через шесть недель. Глава 3 ЭХО Тамбур пристыковался к стальной стенке передатчика, и люк, тихо щелкнув, открылся внутрь. Хэнзард и рядовой, пригнувшись, вошли. Люк закрылся за ними. Здесь не было никаких сценических эффектов, ни гудения, ни мигающих огоньков. Единственным звуком оставался собственный пульс, отдававшийся в ушах. Хэнзард чувствовал, как судорожно сжимается желудок. Словно на тренажере, Хэнзард уставился на слова, написанные по трафарету на белой краске стены: ЛАГЕРЬ ДЖЕКСОН / ЗЕМЛЯ ПЕРЕДАТЧИК МАТЕРИИ На кратчайшее мгновение ему показалось, что слово "Земля" сменилось на "Марс", но нет -- надпись оставалась прежней. Должно быть, просто нервы шалят. Он ждал. Чтобы щелкнуть тумблером и перенести их на Марс, техникам, сидевшим в стеклянной кабине, хватило бы пары секунд. Хэнзард подумал, не случилось ли там чего-нибудь. -- Они, похоже, не торопятся,-- пожаловался негр-рядовой. Хэнзард глядел на часы: секундная стрелка уже дважды обошла циферблат. Рядовой, сидевший напротив, поднялся и неестественно спокойно подошел ко входному люку, который изнутри казался тонкой как волос линией, нарисованной на сплошной стальной стене. Для предотвращения приступов клаустрофобии люк был украшен массивной, хотя и бесполезной, ручкой. -- Эта дерьмовина сломалась,-- сказал рядовой.-- Мы застряли в проклятом склепе. -- Успокойтесь, рядовой, и сядьте. Вспомните, что говорили на тренировках. Стены нельзя трогать. И ручку нельзя трогать тоже. Но рядовой, запаниковав, уже не слушал Хэнзарда. -- Я выберусь отсюда... Я не собираюсь... Рука негра была в нескольких сантиметрах от люка, когда он увидел еще одну руку. Эта чужая рука, покрытая веснушками и рыжеватыми волосками, тянулась к нему из стальной стены. Рядовой завопил, попятился и упал на спину. Даже эти неуклю-жие движения получились у него по-кошачьи плавными. Из стены возникла вторая лишенная туловища рука. Она отли-чалась от первой тем, что в ней был зажат револьвер. Потом мало-помалу на плоскости люка проступила часть туловища. Получилось нечто вроде барельефа на стене. Отползавший в угол негр негромко, но безостановочно кричал. Сначала Хэнзард не узнал Уорсоу. Может быть, это и вообще был не он, ведь Хэнзард видел Уорсоу несколько минут назад, и тогда он был в форме, а этот носил майку и шорты. Тот был гладко выбрит, а этот щеголял большой рыжей бородой. -- Привет, чучело,-- сказал он голосом Уорсоу, обращаясь к затихшему негру.-- Как тебе понравится, если я тебя сейчас разде-лаю? Вопрос, видимо, был риторическим, так как, не ожидая ответа, призрак трижды выстрелил негру в лицо. Тело солдата обмякло, откинувшись назад. Оно прислонилось к стене и отчасти погрузилось в нее. Хэнзард не слыхал о случаях сумасшествия, вызванных процессом передачи, но для него это ничего не значило. Он вообще мало что знал о передаче материи и не задавался вопросом: сошел ли он с ума или видит все это во сне. Хотя спящего не смущают странности того, что происходит во сне. -- Ну вот, с одним сукиным сыном покончено,-- сказал призрач-ный Уорсоу. Прежде чем этот человек смог осуществить свой угрожающий намек, Хэнзард начал действовать. Резким движением он бросился вперед и метнул "дипломат" с секретным донесением в руку Уорсоу, державшую револьвер. Револьвер выстрелил, повредив только "дип-ломат". Прыгнув со скамьи, Хэнзард упал на стальной пол или, точнее, в него, потому что руки погрузились в сталь на несколько дюймов. Казалось, будто он вляпался в холодную жидкую смолу. Все это было до крайности странно, но Хэнзарду пришлось, не рассуждая, проглотить полную ложку этого призрачного мира. Он не мог позволить чувству удивления отвлечь себя от ближайшей цели -- разоружить Уорсоу. Хэнзард рванулся, чтобы схватить руку Уорсоу, но от этого движения его ноги погрузились в пол до колен. Его спасло то, что Уорсоу после удара чемоданчиком покачнулся и отступил на полшага назад. Этих дюймов хватило, чтобы лицо исчезло в стене, из которой оно ранее материализовалось. Но рука вместе с револьвером осталась внутри, и Хэнзард, дергаясь и увязая в полу, сумел дотянуться и схватиться за револьвер. Он попытался вывернуть оружие из руки Уорсоу, но тот держал крепко. Пока они вырывали револьвер друг у друга, Хэнзард про-валился в пол еще глубже и попросту повис на руке Уорсоу. От тяжести Хэнзарда Уорсоу потерял равновесие. Хэнзард резко повер-нул руку падающего сержанта. Револьвер выстрелил, пуля попала в Уорсоу. Хэнзард, сидя по пояс в хром-ванадиевой стали, тупо глядел на истекающее кровью тело. Он старался ни о чем не думать, опасаясь, что любая попытка логически рассуждать лишит его способности действовать. В мире сна трудно и рассуждать, и сохранять при этом хоть какое-то доверие к происходящему. Он обнаружил, что если двигаться медленно, то можно выбраться из пола, и тот, как и обычный железный пол, выдерживает его вес. Он подобрал "дипломат" (даже в мире сна Особо Важное Послание вызывало почтение) и осторожно присел на скамью. Стараясь не глядеть на трупы, он уставился на слова, написанные по трафарету на белой стене: ЛАГЕРЬ ДЖЕКСОН / ЗЕМЛЯ ПЕРЕДАТЧИК МАТЕРИИ Хэнзард сосчитал до десяти (ничего лучшего в голову не прихо-дило), но трупы оставались на месте, а ударив носком ботинка в пол, он пробил его. Было похоже, что он надолго застрял в этом своем сне. Хэнзард прекрасно понимал, что это значит. Он сошел с ума. Но, черт возьми, он совсем не чувствовал себя сумасшедшим! Однако времени углубляться в дебри эпистемологии у него не было, так как из стены появился еще один человек. Это был Уорсоу. На этот раз он был в трусах, с голой грудью и, к радости Хэнзарда, без оружия. Живой Уорсоу посмотрел на мертвого Уорсоу и выру-гался. На этот раз нервы Хэнзарда не выдержали, он ударился в панику. Впрочем, запаниковав, Хэнзард поступил умнее, чем мог бы сделать по здравому размышлению. Он убежал. Просто вскочил, повернулся и пробежал через металлическую стену. Выскочив из стены, он свалился с высоты в четыре фута и почти до колен ушел в бетонный пол. Прямо перед ним, не далее чем в двух футах, стоял один из охранников, стороживших передатчик. -- Часовой! -- закричал Хэнзард.-- Часовой, тут кто-то...-- слова остановились у него в горле, ибо рука, которой он схватил плечо охранника, прошла сквозь него, как сквозь легкую дымку. Караульный ничем не показал, что он почувствовал прикоснове-ние или услышал крик. Зато его услышали другие. Неожиданно Хэнзард обнаружил, что зал полон посторонних. В некоторых Хэн-зард узнал солдат своей роты, хотя, подобно двоим Уорсоу, все они были бородаты и одеты, словно для отпуска на Гавайях. Другие были ему совершенно незнакомы. Они разгуливали по залу безо всякой помехи со стороны охраны. Было похоже, что их попросту не видят. Из стены следом за Хэнзардом появился Уорсоу. В руке он держал пистолет своего мертвого двойника. -- Значит, так, капитан, порезвились, и будет. Теперь давай поглядим, что у тебя в портфеле. Хэнзард бросился бежать, но двое дружков Уорсоу загородили ему путь. -- Не трать патроны, Снуки,-- крикнул один из солдат, костля-вый патлатый парень, в котором Хэнзард узнал капрала Леша.-- Мы его возьмем. Хэнзард свернул вправо, обогнув угол передатчика. Здесь он спот-кнулся о груду тел. Возле самого люка Стальной Утробы были горой свалены тела половины солдат роты "А" -- все восемь негров и пятеро белых. Все они либо умирали, либо были уже мертвы. Рядом валя-лась другая груда тел: она состояла из остальных солдат роты, связанных по рукам и ногам. Еще один капрал Леш и какой-то незнакомый Хэнзарду солдат сторожили их, стоя с винтовками в руках. Уорсоу, тот Уорсоу, который недавно на глазах Хэнзарда входил в передатчик в составе последнего взвода, завозился и, сумев при-подняться, крикнул: -- Эй, не убивайте этого ублюдка! Не троньте его! Я хочу сам с ним разобраться! Леш, уже вскинувший винтовку, в сомнении опустил ее и повер-нулся к пленнику, не зная, слушать его или пинком вернуть в общую кучу. Его сомнения разрешил другой Уорсоу -- тот, что с револь-вером. Он приказал Лешу выполнить требование своего двойника (или теперь следует говорить -- тройника?). -- Не стреляй! Если мы, четырнадцать человек, не сумеем пой-мать этого проклятого пидора, значит, он заслуживает того, чтобы спастись. Хэнзард был окружен, и круг неумолимо сжимался. Хэнзард сто-ял, прижавшись спиной к передатчику, на котором снова радостно мигали новогодние огоньки, и выбирал, куда сделать бросок -- вправо или влево. И там, и там путь был закрыт. И тут он понял, что окружение -- одна видимость, и, если угодно, он может бежать назад. Он повернулся и вновь бросился через стальную стену. Забыв, что пол внутренней камеры на два фута выше бетонного пола, он оказался по колено в металле. "Словно озеро вброд переходишь",-- подумал он. Эта несвоевременная мысль спасла ему жизнь. Ведь если можно идти вброд, то, значит, можно и плыть! Набрав в легкие воздуха, он втиснулся в податливый пол. Закрыв глаза и сжав зубами ручку "дипломата" (Особо Важное -- это же высшая категория секретности!), он стал двигать руками, словно плывя под водой. Руки двигались в изменившейся стали легче, чем в воде, но понять, движется ли он куда-нибудь или просто барахта-ется на месте, было невозможно. Не было ощущения воды, обтека-ющей кожу, которое подсказывает направление пловцу. Вместо это-го во всем теле, не только снаружи, но и внутри, ощущалось легкое покалывание, будто его окунули в слабый раствор чистого электри-чества, если, конечно, такое возможно. Он продолжал плыть, пока не решил, что, если он действительно плыл, то находится уже за пределами зала. Тогда он свернул на-право. В конце концов, задыхаясь, Хэнзард вынужден был выныр-нуть. Он оказался в чулане со швабрами. Для того, чтобы перевести дыхание и собраться с мыслями, это место было не хуже любого Другого. Хэнзард выставил из пола голову. Остальное тело, погруженное в плотную материю, кажется, не собиралось ни тонуть, ни всплывать. Он боялся, что громкое дыхание выдаст его... кому? Кто они такие -- заговорщики?.. привидения?.. Или, может быть, плод его взбунтовавшейся фантазии, результат овладевшей им паранойи? Но теперь он был уверен, что не сошел с ума. К тому же он знал, что даже если и начнет сходить, то паранойя ему все равно не грозит. Совсем недавно, в декабре, он проходил психиатрическое обследо-вание, и генерал Питман показывал ему заключение. Трудно было представить человека психически более здорового, нежели Натан Хэнзард. При слабом свете, просачивавшемся в чулан через щель под дверью, Хэнзард различал пылинки, толкущиеся в воздухе. Он по-дул, но это никак не отразилось на их броуновской пляске. А в то же время кончики его пальцев ощутили движение воздуха. Из происходящего можно было сделать только один вывод: он сам и его рота, столь кровожадно его преследующая, состоит из иной субстанции, чем остальной физический мир. Короче говоря, он стал духом или, если угодно, призраком. Но значит ли это, что он мертв? С такой мыслью Хэнзард был решительно не согласен, ибо давно решил для себя, что смерть -- это просто неодушевленность и бесчувствие. Но даже если он дей-ствительно умер внутри передатчика и теперь ведет посмертное существование, то брать вместо путеводителя дантовское описание ада, видимо, совершенно бесполезно. Ясно одно: что бы там ни случилось, это произошло, пока Хэнзард был в передатчике. Из-за какой-то неисправности вместо прыжка на Марс произошел сбой, результатом которого стало его тепереш-нее состояние. Можно, конечно, предположить, что сам он остался прежним, а изменился весь мир, но, по существу, это ничего не меняло. А как же остальные призраки -- трое Уорсоу, двое Лешей, груда тел -- они, что, результат таких же сбоев? Тогда бородатый Уорсоу, убитый им в камере передатчика, был продуктом предыдущего на-рушения передачи. Но откуда взялись двое других Уорсоу? Видимо, они появились при нескольких последовательных сбоях. Но это значит, что первый Уорсоу, проходивший через передатчик -- на-стоящий Уорсоу -- продолжал жить в реальном мире, отслужил свой срок на Марсе, вернулся на Землю и совершил еще один прыжок на Марс. Даже два прыжка, считая сегодняшний. И этот настоящий Уорсоу продолжал жить в полном неведении о существовании двой-ников, отщепившихся от него. Если все это верно, то должен быть и другой Натан Хэнзард, стоящий сейчас на марсианском командном пункте, а Натан Хэн-зард, голова которого торчит из бетонного пола рядом со шваброй -- только копия, возникшая из-за плохой работы передатчика. Хотя откуда он взял, что это плохая работа? Может, это совершенно нормальное положение вещей. В подтверждение придуманной теории Хэнзард вспомнил, что надпись на стене будто бы на долю секунды сменилась с "Земля" на "Марс". В таком случае получается, что он все-таки совершил пры-жок, но в то мгновение, пока щелкал тумблер передатчика, отскочил назад как резиновый мячик. Неплохое сравнение: как резиновый мячик, или... как эхо. Однако ни время, ни место не располагали к измышлению слож-ных теорий. Несомненно, в эту минуту Уорсоу и его дружки рыскают по зданию и всем окрестностям в поисках капитана. Хэнзард снова нырнул в пол и начал вплавь пересекать фунда-мент, выныривая только для того, чтобы отдышаться и решить, куда двигаться дальше. Он оказывался то в канцелярии, полной занятыми работой клерками, то в длинном коридоре, то в совершенно пустой, без мебели, комнате, которыми это здание изобиловало, словно гигантский коралловый риф. Через некоторое время он оказался за пределами секретного комплекса под ярким солнцем апрельского полдня. Тут он увидел двоих бородатых товарищей Уорсоу, но те его не заметили. Оставаться в лагере было нельзя. Он где-то потерял форменную фуражку -и был подозрительно заметен среди одетых по форме во-енных. А вот в городской толчее он будет практически невидим, если воздержится от хождения сквозь стены и других свидетельств его дематериализованного состояния. Хэнзард стал выбирать, как ему побыстрее добраться до окраин Вашингтона. Разумеется, не вплавь. В прежней жизни он поехал бы автобусом. Было очень странно и непривычно выходить из лагеря, не предъ-являя пропуска. Автобус, отправлявшийся в город, стоял на оста-новке. Хэнзард вошел в него, стараясь не провалиться сквозь пол, и занял свободное место у окна. Но почти сразу какой-то рядовой сел на то же самое место, прямиком на Хэнзарда. Потрясенный Хэнзард пересел напротив. Автобус тронулся медленно, и Хэнзард сумел не провалиться сквозь сидение. Каждый раз, когда автобус тормозил или набирал скорость, Хэнзард рисковал вывалиться из него. У светофора перед въездом на мост через Потомак автобус неожиданно затормозил, и Хэнзард проделал сальто через кресло напротив, сквозь пол автобуса и трансмиссию и, в конце концов, глубоко вбился в дорожное по-лотно. После этого он решил, что лучше пройдет остаток пути пешком. Глава 4 РЕАЛЬНЫЙ МИР Вдумчивый читатель, анализируя изложенные выше события, мо-жет предаться размышлениям, как бы он сам поступил в таких обстоятельствах. И если читатель по своей природе скептик, он вполне мог бы поставить под сомнение достоверность столь быстрого и слишком легкого приспособления Хэнзарда к таким потрясающим изменениям окружающего мира. Однако подобный гипотетический скептик сам каждую ночь де-монстрирует в снах столь же быструю адаптацию. Хэнзард в самые первые и опасные минуты после перехода жил как во сне, и его действия отличались той же простотой и однозначностью, что и действия, совершаемые во сне. В конце концов, что он такого сделал? Всего лишь убежал от опасности. Можно, конечно, возразить, что Хэнзард вовсе не спал, но можем ли мы сейчас быть в этом уверены? Где в повседневной жизни человек проходит через стальные стены? Только во сне. Так что не удивительно, что Хэнзард впал в состо-яние, весьма схожее со сном, и только потому так естественно вел себя в столь неестественных обстоятельствах. Думается, наш скептически настроенный читатель имеет право допустить, что окажись он сам в подобных обстоятельствах, то не исключено, что и он поступал бы примерно так же, как. Хэнзард. Во всяком случае, не стоит совсем отбрасывать такую возможность. Зато стряхнуть с себя ощущение ирреальности Хэнзарду удалось не сразу. Более того, едва опасность миновала и у него не осталось иных дел, чем исследовать окружающее и осмысливать происходя-щее, это ощущение стало расти. Одновременно он почувствовал появление страха, пронизывающего ужаса, худшего, чем все, что он испытал в передатчике и затем в зале. Ведь если от кошмарных видений можно бежать, то из самого кошмара нет иного выхода, чем пробуждение. Самым ужасным было то, что никто из прохожих, заполонивших улицы города, никто из водителей автобусов, продавцов в магази-нах -- вообще никто не замечал его. Они игнорировали Хэнзарда с истинно божественным безразличием. Хэнзард встал между ювелиром и лампой, освещавшей его рабочее место, но тень призрака была столь же незаметна для ювелира, как и сам призрак. Хэнзард схватился за алмаз, бывший в руке ювелира, но мастер невозмутимо продолжал огранку камня. Один раз, когда Хэнзард переходил улицу, из-за угла появился грузовик и промчался сквозь Хэнзарда, даже не попортив ему при-ческу. Будь он урод или попрошайка, то и в этом случае люди хотя бы отводили глаза в сторону и тем признавали его существование. А сейчас окружающее выглядело так, словно всякий встречный гово-рил ему: "Тебя нет, ты не существуешь",-- и становилось все труднее не верить им. Хэнзард шел по этому городу, который нельзя потрогать, городу, не обращавшему на него внимания, шел, уже не думая ни о чем, отложив на время попытки его понять. Он проходил мимо старых, незапоминающихся нагромождений белого камня, которые называ-лись зданиями столицы; мимо лишенной окон гробницы Националь-ной галереи; мимо воплощения монументальной зевоты, каковым является здание Верховного суда; мимо Большой Белой Бородавки Капитолия; мимо апофеоза скуки -- памятника Вашингтону. Он никогда прежде не вглядывался в эти сооружения, хотя последние восемь лет жил в округе Колумбия и ходил здесь почти ежедневно. Он даже полагал, что восхищен ими, но взирал на них слепыми глазами, полными пиетета, какими смотрел, скажем, на националь-ный флаг. Только теперь он увидел их такими, какие они есть: лишенными ореола банального преклонения. Должно быть, он обрел такое ви-дение оттого, что его самого никто не замечал. И теперь, хотя архитектурные изыски вряд ли относились к его первоочередным заботам, он с удивлением смотрел на торчащие повсюду дома. "Чего ради,-- думал он,-- капители колонн превращены в этакие коринфские букеты? И, коли на то пошло, чего ради здесь сами колонны?" Все в этих зданиях казалось произвольным, загадочным. Видимо, следовало полагать, что они построены на пользу людям. Но какие потребности может удовлетворять пятисотпятидесятипятифутовый обелиск? Он стоял под лишенными аромата цветущими вишнями и пытался справиться с нарастающим ужасом. В те редкие минуты, когда с мира спадает кожура и сущность его оказывается перед нами обнаженной, мир может предстать в одной из двух ипостасей -- как добро или как зло. Бывают утонченные, словно выхваченные из стихов Вордсворта, мгновения, когда бытие окутывается небесным светом, но бывают также и другие моменты, когда с такой же глубиной ощущений, с той же неоспоримой уве-ренностью мы видим, что прекрасный облик вещей -- вся эта плоть, эти белые цветы, лишенные запаха, мерцающая рябь на поверхности пруда, даже само солнце -- все это лишь покровы на гробах, в которых... Нет, лучше туда не заглядывать. К такой пропасти и приблизился Хэнзард этим утром. Но затем он не выдержал и отступил. Лишь один раз в своей жизни, давным-давно и в другой стране, он переступил этот порог и позволил себе увидеть, что лежит за ним. Так что на этот раз он мог заранее понять, чем ему вновь угрожает подобный момент. Симптомы были слишком знакомы ему: его охватил знобкий холодок, ощущение пустоты, идущее откуда-то из живота, постепенно заполонило все тело, мысли, подобно звуку пластинки, поставленной не по центру проигрывателя, пробегали в мозгу в каком-то изуродованном темпе, слишком быстро и в то же время слишком медленно. Он видел, что его разум не сможет долго выдерживать такое напряжение -- и потому сопротивлялся нахлынувшим ощущениям. Не так это просто -- противиться собственным мыслям. Мы обыч-но беспомощны перед своими эмоциями, словно перед лицом олим-пийских богов. Отвернуться от них почти невозможно, даже ужас с головой Медузы Горгоны обладает притягательной силой, хоть мы и не желаем признавать это и капитулируем перед ним, стыдливо отводя глаза и притворяясь, будто это происходит помимо вашего желания. Тот же читатель, который выражал недовольство быстротой ре-акции Хэнзарда перед лицом реальной опасности, теперь может решить, что борьба Хэнзарда со своим "Я" не представляет особой ценности. Ну так пусть этот читатель не сомневается, что подобная угроза вполне реальна. Если бы Хэнзард поддался охватившим его чувствам, если бы он, впав в солипсизм, позволил себе поверить, что реальный мир уже не столь реален, как прежде, у нас был бы другой рассказ, значительно короче и печальнее, чем этот, либо нам пришлось бы найти для него другого героя. Но, что ни говори, не подлежит сомнению, что здоровый человек может без особых последствий вынести несколько часов сверхъесте-ственного ужаса. В конце концов, страх известного сильнее, чем бо-язнь неведомого. Хэнзард понял это, когда ближе к вечеру осознал, что тянущее ощущение пустоты в желудке -- не столько симптом психического заболевания, сколько чувство голода. Он самым проза-ическим образом хотел есть. Но еще хуже чувства голода была жажда. Он видел людей, сидящих в ресторанах, однако их пища, как и все, принадлежавшее реальному миру, проскальзывала сквозь его пальцы. Он не мог повернуть водопроводный кран, не мог поднять стакана, а если бы и мог -- это не дало бы ему ничего, так как вода реального мира была для него так же неощутима, как и прочие предметы. Хэнзард залез в уличный фонтан, и каскады воды про-текали сквозь его тело, ничуть не смачивая одежду и не утоляя жажды. Похоже было, что его пребывание в призрачном мире про-длится немногим дольше, чем длится сон. Как долго можно обхо-диться без пищи и воды? Три дня? Четыре? Но как же тогда Уорсоу и остальные -- там, в лагере Джексон? Судя подлине их бород, они старожилы призрачного мира и, значит, вполне разумно предположить, что где-то в городе есть призрачная пища и призрачная вода. Надо только их найти. Если верна его утренняя теория относительно причины трансфор-маций, то может существовать единственный источник пищи, кото-рую едят Уорсоу и Ко. Таким источником может быть только пере-датчик. По логике вещей, единственной пищей, пригодной для при-зрака, будет "призрак" пищи, так же, как "призрак" воды окажется для него единственной пригодной водой. Кстати, не относится ли то же самое и к воздуху? Дышит ли Хэнзард тем же воздухом, что и обычные люди, или ему необходим особый, "призрачный" воздух? Если верно последнее, то становится понятной странная тишина, царящая в призрачном мире. Хэнзард слышал только те звуки, которые производил он сам, а обитатели реального мира, в свою очередь, не слышали его. Значит, воздух, разносящий звуковые волны, производимые Хэнзардом, был средой, отличной от воздуха реального мира. Эти догадки можно было легко подтвердить или опровергнуть. Передатчик, снабжавший марсианский лагерь воздухом и водой, был расположен под куполом совсем рядом с лагерем Джексон. Имитация дневного света под куполом постепенно менялась от сумерек к ночной темноте. Хэнзард шагал по хрупкому насту тро-туара, возвращаясь к лагерю Джексон. Порой носки его ботинок проваливались сквозь непрочную пленку асфальта. От форменного кителя Хэнзард избавился, засунув его вместе с "дипломатом" в толщу мемориала Линкольна, где, как полагал Хэнзард, совершенно секретное послание могло храниться сколь угодно долго. Он ослабил узел галстука и расстегнул ворот рубашки, хотя ему было крайне неловко делать это. Зато теперь только офицерские лампасы на брюках отличали его от обычного штатского из реального мира. Во всяком случае, ему очень хотелось в это верить. Через час после того, как фальшивый день окончательно угас, Хэнзард достиг ограды "марсианской водокачки". Вашингтонский купол состоял из двух оболочек. Внутри был защитный экран, вы-строенный в конце семидесятых. По замыслу создателей он должен был защищать город от нейтронных бомб. Если бы когда-нибудь, не дай Бог, дело дошло до практической проверки этого экрана, зло-счастные жители быстро убедились бы, что пользы от него ровно столько же, сколько и от защитной магической пентаграммы, на-черченной жиром висельника. Символ этот вызывает невольное почтение, но полностью лишен практического смысла. Однако, в отличие от пентаграммы, куполу все-таки нашлось применение. Оказалось, что он может поддерживать другой, внешний купол, нечто вроде пластиковой скорлупы, защищающей город от капризов погоды. Вскоре была разработана новая технология, купола стали нести на себе комплексы вентиляционной и осветительной систем, и города один за другим спрятались под крышу. Марсианские насосы стояли за границей лагеря Джексон, но очень близко от нее, поскольку официально ими распоряжались люди из НАСА, а фактически -- армия. Соответственно, ограждение вокруг насосной станции патрулировалось армейскими подразделениями. Казалось бы, Хэнзарду можно было не обращать внимания на охрану и идти прямиком. Но он был осторожен. Если его предположения верны, то существует реальная опасность натолкнуться на солдат из роты "А". Ведь для них, как и для Хэнзарда, это единственный источник воды. Склоны холма, на котором стояло бетонное здание насосной стан-ции, были украшены клумбами и газонами. Вся эта прелесть, види-мо, предназначалась для внутренней охраны, так как высокий забор не давал увидеть ее снаружи. Хэнзард погрузился в рыхлую землю и не спеша поплыл вверх по холму через лужайки и цветники. Достигнув насосной станции, Хэнзард вернулся в вертикальное по-ложение и прошел сквозь бетонную стену. В следующую минуту он почувствовал, что тонет. Весь объем станции был наполнен водой -- настоящей жидкой водой -- или точнее, призрачной водой, которую призрачный Хэн-зард мог пить. Кроме того, он мог в ней утонуть. Вместо того, чтобы броситься назад сквозь стену, Хэнзард поплыл вверх. Вода поднималась до высоты в четырнадцать футов и лишь немного не достигала потолка помещения, так что при всплытии у Хэнзарда заложило уши. Плафоны на потолке ярко освещали по-верхность воды, и было видно, что в центре этого странного резер-вуара вода яростно бурлит. Но как бы это не было занимательно, главной заботой Хэнзарда было утолить жажду и поскорей убраться вон. Сожалея, что не может захватить в город воды, кроме той, что хлюпала у него в ботинках, Хэнзард отправился в город. Весь путь он проделал на автобусе, доехав на этот раз без неприятностей. Вышел он у "Нью-Сент-Джор-джа" -- отеля, который при нормальном положении вещей был ему явно не по карману. Возле конторки портье он выяснил свободный номер и поднялся в него по лестнице, ибо подозревал, что гостинич-ные лифты трогаются слишком быстро и он обязательно провалится сквозь пол. Оказавшись в номере, он понял, что с таким же успехом мог отправиться в ночлежку. Он был неспособен даже включить свет. Номер, несомненно, был роскошен, но ему пришлось спать, дрожа от холода в мокрой одежде. Он улегся на кровать, прямо на покрывало, которое не мог снять, и чувствовал себя ничуть не комфортабельней, чем просто на полу. Засыпая, он думал, что простуда ему завтра обеспечена. Проснулся он от собственного крика. С того времени, как Хэнзард последний раз видел этот сон, прошло так много времени, что он сумел убедить себя, будто избавился от него навсегда. Конец у сна был постоянен, но начинаться он мог самыми разными способами. Например, могло быть так: Он был там. Насквозь промокший и больше чем по колено в грязи. Откуда-то доносилось жужжание, вечное непрерывное жужжание. А он был мокрый и знал, что это навсегда. Кроме того, он знал, что здесь хотят его смерти. Растущая вокруг зелень сделана зеленой ради его смерти. Все остальное тоже ради смерти, поэтому рядом всегда горы трупов вдоль раскисшей дороги. Он очень молодой, и ему не хотелось смотреть на все это. Он всегда знал, что молод, когда во сне попадал в эту страну. А глядеть можно на что угодно, если это необ-ходимо. И уйма болезней вокруг. И всегда что-то жужжит. Люди этой страны были очень маленькими. Маленькие взрослые, вроде детей со старых картинок. У них были детские лица. Он видел длинные ряды детских лиц, прижавшихся к проволоке. Он нес им котелки с вареным рисом. Когда они говорили, это походило на крик, а не на разговор. Этих людей становилось все больше. Проволочное ограждение было облеплено их лицами. Они просили "инсендайд-жел". Должно быть, так в этой стране называется рис. Он знал, что этого не могло происходить в действительности, потому что офицер никогда не стал бы сам разносить котелки с рисом. Для такой работы есть рядовые. Но во сне почему-то именно Хэнзард всегда нес этот рис, или инсендайджел, а маленькие люди глядели на него голодны-ми глазами и желали его смерти. Этот мир не был по-настоящему реальным, как реальны Милуоки или, скажем, Лос-Анджелес. Это был бредовый мир маленьких полу-людей, которые не умели говорить, а только кричать. Там была дорога, а посреди дороги женщина, у которой снесло полголовы. Врач взрезал ей живот и вынул оттуда ребенка. Врач сказал: -- Будет жить. -- Слава Богу,-- сказал Хэнзард.-- Сожгите все это. Когда переводчик объяснил, что сказал капитан, маленькие люди за колючей проволокой стали кричать. Они пытались выбраться наружу, и капитану пришлось применять слезоточивый газ, хотя ему не хотелось этого. Они находились далеко от базы, и запасы газа были ограничены. Он был там, в поле. Стоял жаркий безветренный полдень. Зрелые колосья сгибались от собственной тяжести. Огнеметы производили надоедливый жужжащий звук. Вдали, на краю почерневшего поля, маленькая фигурка махала Хэнзарду руками, словно приветствуя его. "Добро пожаловать! Добро пожаловать!" -- как будто бы кричал этот человечек на своем странном языке. На самом деле кричал он. Оказалось, что во сне он провалился сквозь кровать. Он глядел вверх и видел кроватные пружины. Тогда он перестал кричать и выбрался через матрац на свет. -- Я давно перестал видеть этот сон,-- сказал он вслух.-- И, вообще, все это сон, этого никогда не было. Подобное утверждение казалось не совсем верным, но звук соб-ственного голоса немного успокоил его. -- Теперь с этим покончено, я вернулся в реальный мир. Однако попытка самоубеждения ни к чему не привела, хотя в ней и содержалось недвусмысленное предложение вернуться к более насущным делам. Но ему не удавалось забыть один из эпизодов своего сна -- как он глядел сквозь проволоку на капитана Хэнзарда с большим котлом риса. Его рот наполнился слюной. Он понял, что хочет есть. Он был очень голоден, а пищи у него не было. Глава 5 ВУАЙЕРИСТ Самой трудной задачей при строительстве шести марсианских поселений была доставка на Марс первого из приемников материи. Затем из Техаса, Калифорнии и Огайо были переданы материалы для строительства баз, а из лагеря Джексон прибыл персонал. Лагерь Джексон был выбран для этой цели, поскольку находился под Ва-шингтонским куполом. Однако пища, оборудование и оружие про-должали поступать из Калифорнии и Огайо. Было не так сложно забраться на поезд или грузовик, направля-ющийся из Вашингтона в Цинциннати, но Хэнзард не сомневался, что к месту назначения приедет вполне мертвым. Ведь сейчас он дышал дематериализованным воздухом, производимым передатчи-ком. Рассеиваться этому воздуху не давал купол, но в дороге он будет лишен запаса нематериального кислорода. Купол охранял его жизнь, но в результате Хэнзард стал пленни-ком купола. Покинуть город он не мог. Но в то же время совершенно очевидно, что какая-то пища все же проходит через передатчики, солдаты роты "А", разумеется, питались не только воздухом и водой. Значит, поиск пищи является проблемой вполне разрешимой, и ему незачем паниковать. Хэнзард паниковать и не собирался. Оценив ситуацию, он решил, что пища должна проходить через передатчик лагеря Джексон, а поскольку из лагеря отправлялись только солдаты, то, значит, они и захватывают с собой что-то съедобное, скорее всего, спрятав еду в ранцах. Конечно, это запрещается, но Хэнзард уже знал, что в лагере Джексон нарушение инструкций было самым обычным делом, тем более, что личные обыски здесь не практиковались. Но кто мог надоумить их взять с собой достаточный запас, и надолго ли хватит продуктов, принесенных в ранце? Правда, мог еще существовать какой-то, пока неизвестный Хэн-зарду способ связи с обитателями реального мира. Но и в этом случае искать его надо было возле передатчика. Не желая возвращаться в лагерь при свете дня, Хэнзард стал думать, чем бы занять время, и вспомнил, что в госдепартаменте тоже установлен маленький передатчик для отправки людей в за-рубежные посольства. Если кто-нибудь будет отправляться через этот передатчик сегодня днем, то неплохо было бы Хэнзарду ока-заться рядом. Он мог бы обзавестись союзником, а новенькому призраку стало бы не так тяжко привыкать к изменившимся обсто-ятельствам. Надеяться, что путешественник из госдепартамента захватит с собой что-нибудь съестное, явно не стоило. Но Хэнзард все-таки на это надеялся. Покидая гостиницу, Хэнзард остановился у кассы, выписал чек на пятьдесят долларов и положил его в запертый сейф. Этот поступок если и был шуткой, то в очень малой степени. Совесть Хэнзарда была крайне чувствительна, и его долго не оставляло бы чувство вины, если бы он сбежал, не заплатив. Он не знал, в каком из зданий госдепартамента установлен малый передатчик, но сообразил, что найти его очень просто: надо лишь смотреть, где в коридорах толпится больше всего вооруженной ох-раны. Когда в четыре часа пополудни он нашел передатчик, ему сразу же стало ясно, что не он первый занимается такими поисками. Стены и пол комнаты, примыкавшей к передатчику, были покры-ты пятнами засохшей крови, смыть которые не смогла бы никакая уборщица, ибо пятна эти не принадлежали реальному миру. Хэнзард дотронулся кончиком пальца до одного из пятен, и тонкая пленка рассыпалась в мелкую пыль, подобно тому, как это бывает со ста-ринными кружевами. Здесь происходили убийства, и Хэнзард знал, кто были убийцы. А жертвы? Страшно представить, какие выдающиеся люди поль-зовались передатчиком Государственного департамента за последние месяцы. Кажется, даже сам Мэйдиген, в ту пору еще вице-президент, использовал передатчик для посещения коронации нового англий-ского короля Карла III. Из грустных размышлений Хэнзарда вывела неожиданная крас-ная вспышка над люком передатчика. Скорее всего, это означало, что только что произошел прием. Охранники, о которых Хэнзард почти позабыл, засуетились. Дверь передатчика открылась, и оттуда появилась странная пара -- старик в самодвижущемся инвалидном кресле и привлекательная брюнетка лет тридцати с небольшим. Путешественники были одеты в тяжелые шубы и меховые шапки, мокрые от дождя. К старику подошел один из охранников и, кажется, начал с ним спорить. Хэнзард следил за этой сценой, уже не в первый раз жалея, что не умеет читать по губам. Его внимание было так поглощено про-исходящим, что он не сразу понял, что по коридору приближаются голоса. А ведь это могут быть только... Хэнзард броском скрылся за прибывшей парой в шубах и уже из-за прикрытия оглядел помещение, выбирая место, откуда можно было бы подглядывать, не обнаруживая себя. Особо выбирать не приходилось, и он удовольствовался первым попавшимся. Возле стола начальника охраны стояла мусорная корзина. С середины комнаты невозможно было разглядеть, что находится у нее внутри: скомканные бумаги или живая голова, а вот он сквозь редкую металлическую сетку будет все прекрасно видеть. Хэнзард осторожно погрузился в пол, стараясь не провалиться сквозь потолок низлежащей комнаты. Гравитация почти утратила над ним свою власть, но и с веществом реального мира он был связан очень слабо. В конце концов он полностью скрылся в полу, снаружи осталась лишь голова, скрытая от посторонних глаз в мусорной корзине. Он спрятался вовремя -- голоса стали слышны совершенно отчетливо, и Хэнзард понял, что он уже не один в комнате. -- Я же говорил, что мы только зря потратим время,-- произнес хорошо знакомый Хэнзарду голос. Это был не голос Уорсоу, хотя мягкое произношение выдавало южанина, и в то же время Хэнзард никак не мог припомнить, кто еще из его знакомых говорил так. Зато второй голос несомненно принадлежал арканзасцу Лешу. Леш скучным голосом процедил череду непристойностей, общий смысл которых сводился к тому, что первому, учитывая его непол-ноценность, лучше всего было бы заткнуться. Третий голос согласился с подобной оценкой и добавил, что пер-вый должен извиниться перед Лешем. -- Извините меня,-- жалко проскулил первый. -- Извините меня, сэр! -- Извините меня, сэр,-- в голосе первого не было ничего, кроме покорности. -- Ты правильно делаешь, что извиняешься. И на будущее за-помни, что тебе лучше не разевать рот, когда тебя не спрашивают. Ты же понимаешь, что нам совсем не обязательно оставлять тебя в живых. В любую минуту, как только мне заблагорассудится, я могу запросто отпилить твою голову. Понял, ты, сукин сын? Я бы давно это сделал, если бы Уорсоу не заступился за тебя. Но учти -- еще раз вякнешь, и я расшибу твою морду в лепешку, понял, ты, недо-носок?.. -- Брось, Леш, как тебе не надоест языком чесать,-- вмешался третий.-- И вообще, сколько сейчас времени? Первый голос, хозяина которого Хэнзард все еще не мог узнать, сказал: -- На часах, что над столом -- четверть пятого. Значит, по Гринвичу сейчас четверть одиннадцатого и все посольства в Европе закрыты. Конечно, могут быть один-два типа вроде этого калеки, которые возвращаются сюда, но нам-то от них проку ни на грош... -- Ты снова считаешь себя умнее всех? -- процедил Леш. -- Вообще-то в том, что он говорит, есть смысл,-- вставил третий голос.-- Если и в самом деле никто не будет сейчас отправляться, то нет смысла здесь торчать. Во всяком случае, у меня нашлись бы дела поинтереснее. Леш разразился еще одной серией ругательств, но с доводами своих собеседников вынужден был согласиться. Голоса зазвучали глуше -- люди ушли из комнаты. Хэнзард решил пойти за ними. Риск был невелик, поскольку в его нынешнем положении прятаться было очень легко, а сбежать в случае нужды -- еще легче. Он провалился сквозь пол в нижнюю комнату, по инерции пробил перегородку в следующую и так далее, пока не оказался в подвале. Таким образом, он выгадал время, чтобы выбраться из здания и затеряться в толпе прежде, чем эти трое выйдут из главного входа. Человек, чей голос казался Хэнзарду знакомым, шел позади двух других, вооруженных автоматами. Он сгибался под тяжестью армей-ского рюкзака, и лица его не было видно. Двое вооруженных забрались в автобус, направлявшийся в лагерь Джексон, третий продолжил путь пешком. Видимо, добавочный вес, который создавал рюкзак, настолько увеличивал инерцию тела, что не позволял удержаться внутри автобуса. Однако, едва автобус скрылся из виду, фигура сняла рюкзак, положила его в кусты и свернула в направлении, противоположном лагерю Джексон. На армейском ремне фигуры раскачивалась фляжка. Это было то, чего так не хватало Хэнзарду. Он вытащил рюкзак, торопливо притопил его в тротуаре, а затем пустился вслед удаляющейся фи-гуре. Это походило на пантомиму, изображающую погоню: лев, крадущийся за своей жертвой в немыслимой тишине джунглей. Вскоре они оказались в районе очень дорогих многоквартирных домов. Фигура прошла сквозь парадную дверь в один из подъездов. Хэнзард не хотел идти следом, он опасался, что внутри у преследу-емого могут оказаться товарищи, и потому остался ждать возле дома напротив. В бесплодном ожидании прошел час. Исполненный сомнений Хэн-зард занялся исследованием здания. До этого превратившийся в при-зрака капитан не делал попыток вторгаться в частную жизнь реаль-ных граждан, и теперь он чувствовал себя крайне неловко. Он начал осмотр дома с верхнего этажа, постепенно спускаясь сквозь потолки. Он встречал обедающие семьи и людей, одуревших от телевизора, наблюдал беззвучные ссоры и заставал обитателей дома за более интимными занятиями. В мозгу Хэнзарда росли подозрения относи-тельно того, с какой целью явился в этот дом преследуемый им тип. В квартире номер 4-Е подозрения превратились в доказанный факт. Хэнзард нашел того, кого искал, в спальне, занятой парой сим-патичных молодоженов. В полумраке комнаты человек сидел на кровати рядом с любящей парой и притворялся, что своими прикос-новениями направляет самые интимные движения их любви. Вни-мание извращенца было полностью поглощено любовниками, так что Хэнзард сумел неслышно подойти к нему, накинуть на горло свой галстук, завязанный удавкой, и затянуть. Вуайерист упал с кровати, и Хэнзард впервые увидел лицо противника. Перед ним был полковник Уиллард Ив. Хэнзард выволок задыхающегося Ива из спальни. Затем он сорвал его флягу и принялся жадно пить. Весь день у Хэнзарда не было воды, и утолить жажду было для него сейчас самым важным делом. Пока Хэнзард пил, полковник попытался уползти от него. Два дня назад при взгляде на Хэнзарда, сидящего в кабинете полковника Ива, было бы невозможно помыслить, что когда-нибудь Хэнзард сможет ударить своего командира. Однако теперь, в изменившихся обстоятельствах, Хэнзард совершил этот немыслимый поступок практически безо всяких угрызений совести. Но тут же, окончив расправу, он протянул Иву свой носовой платок -- утереть кровь, текущую из носа. -- Я отдам вас за это под трибунал,-- прогнусавил Ив не слишком уверенно.-- Я проучу вас... Я сделаю так, что вы... Четырнадцать лет армейской жизни в значительной степени сфор-мировали характер Хэнзарда и теперь, задним числом, он почувст-вовал угрызения совести. -- Примите мои извинения, полковник. Поверьте, трудно было ожидать, чтобы я воспринимал вас как старшего по званию сразу после того, как видел вас исполняющим приказы капрала. Ив посмотрел на него снизу вверх широко раскрытыми глазами. -- Вы назвали меня полковником? Значит, вы знали меня... там? -- Полковник, я же разговаривал с вами в вашем кабинете по-завчера. Неужели вы забыли? -- Нет, это было не со мной,-- Ив прикусил нижнюю губу, и Хэнзард понял, что перед ним действительно другой человек. Этот Ив был фунтов на семьдесят легче своего двойника из реального мира. Кроме того, в глаза бросалась уйма других деталей -- встре-панные волосы, слишком загорелое лицо и, главное, раболепные манеры, которые всего яснее показывали, как далеко отошел он от своего былого облика. -- Я никогда не был полковником,-- продолжал Ив.-- Когда я прошел через передатчик, два года назад, я был всего лишь майором. Иногда он приводит меня в мой кабинет -- кабинет полковника -- и тем унижает меня перед моим собственным лицом. Он хочет иметь возможность меня унижать -- это единственная причина, по которой он сохраняет мне жизнь. Морить меня голодом и унижать. Если бы я только решился, я бы... я бы... убил себя. Я бы обязательно это сделал. Я бы ушел за пределы купола... и...-- его так душила жалость к себе, что дальше он не мог говорить. -- Кто это -- "он"? -- спросил Хэнзард. -- Уорсоу. Тот, которого вы убили в передатчике. Жаль, что вы убили только одного, а не всех троих. -- Сколько таких людей, вроде нас, в лагере Джексон? Ив отвел глаза в сторону. -- Я не знаю,-- неуверенно сказал он. -- Полковник... или, если угодно, майор,-- медленно произнес Хэнзард,-- мне бы не хотелось снова сделать вам больно. -- Не хотелось? Сомневаюсь. Вы ничем не отличаетесь от Уорсоу. Все вы одинаковы. Едва ослабевает дисциплина, вы теряете всякое понятие о том, что такое порядочность и добро. Вы предаете всех. Вы убиваете и насилуете. Вы действуете как... дикари из джунглей. Дикари -- вот вы кто. -- Мне кажется, майор, что ваше собственное поведение не явля-ется примером добродетели и не должно бы способствовать произне-сению моральных проповедей. Так что я повторяю вопрос: сколько... -- Семнадцать, двадцать, двадцать четыре -- число то и дело меняется. Что это даст вам? О, вы считаете себя таким возвышенным и утонченным, не так ли? Вы истинный джентльмен. Все чувствуют себя такими, пока они новички здесь, пока им не пришлось... не пришлось... есть своих...-- голос Ива затих. -- Что вы говорите, майор?! Что вы здесь едите? Где вы добываете пищу? Словно пародируя застенчивость, Ив опустил глаза и принялся рассматривать пуговицы на рубашке собеседника. Его лицо искри-вила загадочная улыбка, пронизанная легким презрением к челове-ку, захватившему его в плен. Если разобраться, это была типичная улыбка заключенного, который знает, насколько он, запертый и бессильный, возвышается над остальными людьми, отделенный от них своей виной. С холодным ужасом Хэнзард осознал, на какой пище живут оби-татели лагеря Джексон. С ужасом еще более безысходным оттого, что он с самого начала подсознательно знал это, догадывался с того самого момента, когда увидел кучу тел около передатчика. Ведь он совершенно верно оценил ситуацию -- все, чем питались Уорсоу и его банда, должно приходить к ним через передатчик. Он знал это, но даже теперь отказывался этому верить. -- Так, значит, все люди, которые проходили через передатчик... -- Вы имеете в виду ниггеров? Вы ведь северянин, не так ли, капитан? Только северянин может называть кучку ниггеров людьми. -- Вы омерзительны! Вы здесь полностью разложились! -- Подождите, капитан. Подождите, пока проголодаетесь по-на-стоящему. Настанет день, когда вы будете мечтать о куске негри-тянского мяса. Вы презираете нас, но пройдет немного времени, и я посмотрю, что будет с вами. Все идет правильно. Именно Уорсоу понял, что все так и должно быть. У него было достаточно силы и прозорливости, чтобы сделать все, как надо. Благодаря ему мы прихватываем ниггеров и тех, кто их любит, прежде, чем они при-хватят нас. Он спас наши жизни. Никто больше не был на это способен; только Уорсоу. Я не смог посмотреть фактам в лицо, а Уорсоу не побоялся и сделал это. Он...-- полковник начал задыхать-ся, но все же закончил свою речь,-- он... хороший человек. -- Я припоминаю, что то же самое вы сказали во время нашей последней встречи. Хэнзард поднялся. -- Куда вы собрались? -- спросил Ив испуганно.-- Вы ведь не скажете ему, что я вам рассказал? Мне не полагалось здесь быть... Я... -- Не беспокойтесь, Ив, с вашим хозяином у меня долгих разго-воров не будет. Я ухожу, а вы оставайтесь здесь. Или, если хотите, идите в спальню и барахтайтесь в вашей грязи. Вы не можете заразить этих людей, так что ваше взглядоблудие не имеет никакого значения. Хэнзард был уже в дверях, когда Ив окликнул его странно при-глушенным голосом. Хэнзард оглянулся. Ив сидел на полу, зарыв лицо в руки. -- Капитан, я вас прошу! Пожалуйста! Сделайте это, сделайте, я вас умоляю. У меня самого не хватит сил, но вы-то можете. Ради бога, пожалуйста!.. -- Вы хотите, чтобы я вас убил -- не так ли, майор? -- Да,-- прошептал Ив себе в ладони.-- Да... -- Можете отправляться к черту, майор. Вам придется кончать с собой собственными силами. Хэнзард вышел, не глядя на рыдающего полковника. Первым делом Хэнзард направился туда, где спрятал рюкзак Ива. Он вытащил его из тротуара, расстегнул и при свете уличного фонаря рассмотрел его содержимое. В рюкзаке лежали обгрызенные и слегка припахивающие падалью кости. Хэнзард засунул останки в грунт, протолкнув их поглубже. На самом дне рюкзака лежал пистолет сорок пятого калибра и патроны, завернутые в пластиковую накидку. Оружие Хэнзард взял себе. Солнце уже село, наступило подходящее время, чтобы пробраться к резервуару и наполнить флягу водой. Но едва Хэнзард двинулся в путь, ноги его подкосились и ему пришлось сесть. Хэнзард вставил обойму в пистолет. Он делал это не глядя, но знал, что руки у него тоже дрожат. Хэнзарду было страшно. Он не боялся, что солдаты из лагеря Джексон убьют его. Он был уверен, что избежит этой опасности. Но он боялся, что сам прикончит кого-нибудь из них -- когда достаточно проголодается. А потом? Насколько низко может пасть человек? Надо было спросить об этом Ива, пока была возможность. Глава 6 ЭПИЗОД С МАЛЕНЬКИМ МАЛЬЧИКОМ Известно, что некоторое время сон и пища могут заменять друг друга. Поэтому Хэнзард прекратил бесцельные прогулки и устроился жить на вирджинском берегу, поближе к источнику воды. Немалой проблемой оставался вопрос: где именно будет его оби-талище? Сидеть в темноте в пустых комнатах не хотелось, но после встречи с полковником Ивом мысль о вмешательстве в частную жизнь реальных людей внушала ему непреодолимое отвращение. С другой стороны, высоко ценя собственную приватность, Хэнзард не хотел жить в местах, напоминающих проходные дворы. Удачным компромиссом оказалась Арлингтонская публичная библиотека. От-крыта библиотека была по вечерам, так что Хэнзарду не пришлось бы проводить время после заката в темноте. Немногочисленные читатели вели себя спокойно. Даже тишина призрачного мира, столь изматывающая в других местах, казалась здесь естественной. Спальню Хэнзард устроил в подвале среди штабелей книг, а когда ему становилось невмоготу притворяться перед самим собой спящим, он мог подняться наверх и через чужие плечи читать куски и отрывки разнообразнейших текстов, которые посылало ему провидение. Он изучал "Прощай, оружие!" и "Свет в августе" в кратких пересказах для колледжа, просматривал и другие Великие Старые Романы, обязательные для чтения студентами арлингтонских учебных заве-дений. Иной раз ему попадались спряжения глаголов языка банту, микрофильмы "Вашингтон пост" за прошлые годы, брошюры с со-ветами о том, как стать мужественным, как сделать свои руки крепкими или как уходить в отставку, или, наконец, как в нынешних условиях выращивать картофель. Среди прочей ерунды прочитал он и несколько изящных историй из жизни Кристофера Робина и Винни-Пуха... Конечно, идти в детскую читальню и заглядывать в книгу Милна было ошибкой. С этой минуты его сердцем завладел соблазн, с которым прежде Хэнзард находил силы бороться. Дело в том, что его жена и сын тоже жили под этим куполом. Для того, чтобы навестить их, ему надо было всего лишь сесть на автобус, идущий в район С-Ш. После развода бывшей жене Хэнзарда пришлось жить на его жалкие алименты. Прежняя квартира была ей уже не по карману, поэтому она перебралась в район, построенный по инициативе Сарджента Шрайвера и известный как "район С-Ш". В начале семиде-сятых это была образцовая новостройка, а теперь -- самая почтенная из городских трущоб. Там не было людей по-настоящему бедных, которые ютились в пригородах, вдыхая ядовитый воздух, окружаю-щий мегалополис, но и сколько-нибудь состоятельные граждане тоже избегали селиться в этом районе. Хэнзард виделся со своим сыном, которому уже исполнилось во-семь лет, один уик-энд в месяц. Эти встречи не приносили радости -- со времени развода отношения с сыном были натянутыми -- поэтому Хэнзард предпочитал представлять себе Натана-младшего беззабот-ным, золотоволосым четырехлетним мальчиком, серьезно и внима-тельно слушающим рассказы о приключениях Винни-Пуха. Тепе-решний Натан-младший был в глазах отца чем-то вроде узурпатора с крайне сомнительными претензиями на титул настоящего сына и на привязанность Хэнзарда. Умом Хэнзард понимал несправедли-вость подобных чувств и старался исправить ее хорошим отношением к неожиданно выросшему сыну, но сердце не слушало никаких доводов и продолжало твердить свое. Видя перед собой пример полковника Ива, Хэнзард мог бы сообра-зить, чем кончаются подобные прогулки, и не поддаваться соблазну. "Я только навещу их,-- твердил он себе.-- Я не буду смотреть ни на что такое, что они хотели бы скрыть от меня". И все же софизмы, которыми он пытался успокоить свою совесть, были настолько непрочны, что к тому времени, как автобус остано-вился возле памятника Вашингтону, Хэнзард передумал и вышел из автобуса. Он шел по берегу спокойного пруда, споря на ходу сам с собой. Он уже настолько привык к своему новому состоянию, что не увер-тывался от нависающих ветвей вишен, а проходил сквозь них, не обращая на это никакого внимания. Закравшийся в сердце соблазн продолжал искушать его, нашеп-тывая: "Ты зайдешь и глянешь на сына. Это случится один лишь раз..." У Хэнзарда было достаточно здравого смысла, чтобы не по-верить этим нашептываниям. Он знал, что если допустит первый раз, то потом будет и второй, и третий... Любопытство невозможно насытить. "Любопытство? -- вступал в спор искуситель.-- А если кроме любопытства тобой движет еще и любовь?" "Любви нужна взаимность,-- отвечала совесть.-- Какое отноше-ние к любви может иметь призрак вроде меня? Кроме того, и это самое главное -- наша любовь давно умерла". Нетрудно было заметить, что предмет спора незаметно сменился, речь пошла не о Натане-младшем, а о Мэрион. Искуситель немед-ленно воспользовался этим: "Раз любви больше нет, то и не думай о ней, иди ради сына. Это твоя отцовская обязанность". И все же аргументы искусителя становились все слабее, а его истинная цель все прозрачнее. Еще немного, и Хэнзард окончательно преодолел бы искушение, но в это время случилась некая странная вещь. На противоположном берегу пруда среди толпы слоняющихся ту-ристов и служащих, вышедших прогуляться во время обеденного пе-рерыва, он увидел женщину. Это была красивая женщина и -- так же, как и Мэрион,-- блондинка, но этого было бы недостаточно, чтобы привлечь внимание Хэнзарда. Дело в том, что ему показалось, будто женщина смотрит на него. Конечно же, она не могла его увидеть, но на мгновение Хэнзард поверил, что ее взгляд остановился на нем. Он быстро подошел к краю пруда и здесь вынужден был остано-виться, поскольку вода реального мира, в отличие от земли, не могла нести пловца. Тогда он крикнул: -- Эй! Вы видите меня? Подождите... послушайте! Ну подождите хоть немного! Но она уже отвернулась и шла к Капитолию. Через минуту она скрылась из вида. В этот момент Хэнзард понял, что, несмотря на все свои благие на