одал душу, у  него исчезла  тень. Или наоборот?.. В любом случае это можно
было увидеть.  Куда  печальнее терять нечто такое,  что даже сам  не знаешь,
было  ли  оно  у тебя. Возможно,  это  парадокс,  но  сама наша  жизнь  есть
парадокс, и я,  как истинный католик, готов  к любым парадоксам. Всем прочим
жить  гораздо  труднее.  Альбера  Камю,   как  известно,  сильно  беспокоило
несоответствие  между атеизмом, которого, по  его  мнению,  требует разум, и
убеждением, что  причинять зло -- дурно. А почему,  собственно,-- дурно?  Да
без  всякой видимой причины. Если нет души,  то нет и основания для  добра и
зла.  Но человек  не  может так, ему надо  выбирать.  И  вот  он  старается,
насколько это  для него возможно, поступать хорошо и живет день за днем,  не
вникая особенно  глубоко  в  нашу этическую дилемму. Вот вам еще один пример
лагерной философии. Очень жаль, что здесь,  где у нас действительно нет душ,
я не могу предложить вам ничего лучшего.
     --  Но если наша  жизнь  здесь  бессмысленна,  то  чего ради Панов-ский
суб-первый продолжает посылать сюда паштеты? Какое ему дело?
     -- А это -- вопрос, который, надеюсь, он никогда не задаст самому себе.
К счастью, до сих пор он размышлял только о нашем физиче-ском существовании.
Если же он  задумается о духовной  стороне нашего  бытия и убедит себя,  что
души у нас нет, он вполне может прекратить посылать нам припасы.
     -- Доктор, я не могу в это поверить.
     -- Это потому, что вы не католик.
     --  Хорошо,  пусть мне  такие вещи недоступны, но вы-то католик,  так и
ответьте, что случится, если весь этот чертов мир будет отправлен к черту на
кулички?  Помните, вы говорили, что такое возможно. Здесь останется его эхо,
со  всеми  людьми и  самим папой римским. У  них  тоже не  будет  ни душ, ни
морали?
     -- Натан, какой прекрасный вопрос! Я об этом никогда не думал. Конечно,
в основе  своей ситуация  останется неизменной,  но каков <i>масштаб!</i> Целый <i>мир</i>
без теней!  И  если  уж выдумывать  парадоксы,  то  предположим,  что  такая
передача произошла две тысячи лет назад,  и сам Христос... Ах, Натан, почему
вы не богослов, у вас инстинкт к подобным вещам. Возможно, вы заставите меня
изменить  точку зрения, что в моем  возрасте почти неслыханно. Я обязательно
обдумаю этот вопрос. Но теперь, когда я показал вам свою душу, неважно, есть
она или ее нет, не покажете ли вы мне свою?
     Лоб Хэнзарда нахмурился еще сильнее.
     -- Я вас не понимаю.
     -- Натан, почему вы кричите по ночам?
     Только  через  неделю  разговор  между  Хэнзардом  и  Пановским  принял
парламентские формы.
     --  Простите  меня,  ради  Бога,-- сказал  Хэнзард,--  что  я тогда так
сорвался. Совершенно недопустимо было кричать на вас.
     --  Вы кричали не на меня,--  сказал Пановский,-- хотя Бернар рассказал
мне об  этом  случае. Сказать по  правде, я был  недоволен его поведением  и
отругал его. Ваши сны не касаются никого,  кроме  вас.  Мне кажется, Бернар,
попав сюда, позволил себе стать согля-датаем. В какой-то мере это происходит
со всеми, но  он мог бы ограничить свое  любопытство тем миром и оставить  в
покое нас.
     Хэнзард неловко рассмеялся.
     -- Странно слушать,  что вы говорите.  Ведь  я  как  раз  пришел, чтобы
сказать вам... то  есть -- ему, что он был прав. Может быть, не совсем прав,
но...
     -- Но  вы собирались ответить на его  вопрос,  не так ли? Как  говорят,
исповедь облегчает  душу. Особенно душу  протестанта,  к каковой категории я
отношу людей вроде  вас. Они всегда столь суровы к себе, и  отпущение грехов
просто ошеломляет их.
     -- Мне не надо отпущения грехов,-- сурово сказал Хэнзард.
     --  Об этом я и  говорю: вы  не хотите отпущения грехов  и  тем сильнее
будете поражены, получив его. Скажите,  Натан, вы воевали  в шестидесятых во
Вьетнаме?
     Хэнзард побледнел.
     -- Откуда вы знаете? Я как раз собирался рассказать вам об этом.
     -- Здесь нет никакой телепатии. Давайте рассуждать: вам сейчас тридцать
восемь, значит, призывного возраста  вы достигли в самый разгар этого ужаса.
Во  время  войны  всегда происходят крайне  не-приятные вещи.  Мы, штатские,
позасовывали головы  в  песок и имели весьма слабое представление о том, что
там  было, но все  равно  газеты  были  полны жутких историй.  Вам  пришлось
убивать; возможно, среди убитых были женщины и дети. Так?
     Хэнзард кивнул.
     -- Это был маленький мальчик, не более пяти лет.
     -- Вам пришлось застрелить его, чтобы защитить себя?
     --  Да, это  была  самозащита! Я сжег его  заживо. Некоторое время  они
молчали. Хэнзард смотрел в лицо Пановского, но не видел там осуждения.
     Потом Хэнзард сказал, стараясь, чтобы голос звучал ровно и
     буднично:
     -- Вы знали все прежде, чем я вам рассказал. Вы предчувство-вали, о чем
я хотел рассказать.
     -- Все мы грешники, и наши грехи вовсе не такие уникальные, как кажется
нам самим. Когда тринадцатилетний мальчик приходит в исповедальню с ногтями,
обгрызенными до  мяса, священник не  будет поражен,  узнав, что тот совершил
грех  Онана. Если  взрослый человек,  армейский капитан, моральные  принципы
которого всегда  туго затянуты  ремнями,  с  криком  просыпается  по  ночам,
следует думать о причине, соизмеримой с душевной мукой. Кроме  того,  Натан,
ваш случай  вовсе не исключителен. Думаю,  что про  войну написано не  менее
дюжины романов, герои  которых тоже  просыпа-ются с криком.  Но почему после
стольких лет молчания вы вдруг захотели об этом рассказать?
     --  Я хотел рассказать об этом Бриджетте, но не мог. Я подумал, что мне
будет легче, если я сначала расскажу вам.
     -- Боже, зачем вам рассказывать об этом ей?
     --  Мне всегда  казалось,  что одна из причин того, что мой первый брак
был неудачен, заключается в том, что я не рассказал Мэрион об этом мальчике.
Она не позволила мне сделать этого в тот един-ственный раз, когда я пытался.
Но на этот раз я не повторю ошибки.
     -- Вот это новость! Значит, вы женитесь на ней?
     -- Через  неделю.  В  епископальной  церкви  Духа  Господня  состо-ится
великосветская  свадьба,  мы решили,  что проберемся туда и  превратим ее  в
двойную свадьбу. Я надеюсь, вы сможете присутст-вовать там и быть посаженным
отцом.
     Прежде  чем Пановский  успел  важно  согласиться,  в комнате по-явилась
Бриди с озабоченным выражением лица.
     --  Ты  бы пошел  и посмотрел,  Бернар,-- сказала  она.-- Они сейчас на
экране и все именно так, как мы и боялись.
     Вслед  за Бриди  и  Пановским  Хэнзард  прошел  в комнату,  смежную  со
спальней  Бриджетты.  Там  Бриджетта  суб-первая  в  купальном  халате  и  с
волосами,   замотанными   полотенцем,   стояла  перед  экра-ном   видеофона.
Суб-вторые   обитатели   виллы   сгрудились   вокруг   другого   телевизора,
соединенного с первым. На одном  экране  было  изображение Пановского,  а на
втором  Пановских было  <i>двое,</i> причем  второй  с  чем-то  вроде целлофанового
облака вокруг  головы. Таким образом, Хэнзард видел сразу четырех Пановских:
двоих перед собой  и еще  двоих  на  экранах. Столько  Пановских сразу  было
многовато даже для его привычного взгляда.
     --   Какого  черта,   что   здесь   про...--   начал   он,   но   Бриди
предосте-регающим жестом заставила его замолчать.
     Ни от одного  из аппаратов не было  слышно ни  звука, но  это, кажется,
ничуть  не снижало  интереса зрителей.  Ожидая окончания  затянувшейся немой
сцены,  Хэнзард попытался  рассуждать  логиче-ски и  пришел  к  целому  ряду
выводов.  Во-первых,  он решил,  что  видеофон, который  смотрела  Бриджетта
суб-первая, принадлежит реальному миру.  Свой вывод он легко проверил, сунув
в видеофон  палец. Второй,  не  менее  важный  вывод заключался в  том,  что
Пановский на  экране настоящего  видеофона должен быть суб-первым Пановским.
Проверить  этот вывод  не  удалось,  но  разве  не  говорили,  что  реальный
Пановский должен отправиться на открытие весеннего сезона в Большом? Третьим
и  главным выводом было то,  что <i>дополнительный</i> Пановский, жестикулировавший
на экране <i>сублимированного</i> видеофона,  был  новым,  еще незнакомым Хэнзар-ду
суб-вторым Пановским.
     Когда  связь  прекратилась  и изображение  съежилось в точку,  Хэнзарда
поздравили с верными рассуждениями.
     Одной  из  самых  сложных   задач,--   сказал  старый   ученый,--  было
установление связи с моими ипостасями в разных точках мира. Я сделал все что
мог  для моих  парижских  или  московских  копий.  Под сиденьем моего кресла
всегда  есть  кислородная маска и запас кисло-рода. Это дает  мне,  или ему,
если угодно, дополнительно двадцать четыре часа существования. Время  вполне
достаточное  для посеще-ния Кремля. Но какой  толк  быть идеальным  шпионом,
если не мо-жешь передать добытые сведения! Мы-то быстро догадались, что надо
делать, но пришлось ждать, пока до этой мысли  допрет Пановский  суб-первый.
Этот тип  своим тугомыслием порой напоминает  военных. Но,  в  конце концов,
решение отыскал и он. Теперь мы действуем так: в  заранее назначенное время,
во-он оно помечено  на  настольном календаре, Бриджетта  отвечает  на  вызов
суб-первого  меня из  другого  города. Сегодня это  была Москва. Когда связь
установлена, Пановскому суб-второму-московскому достаточно  быть под рукой и
одно-временно передавать  свой  доклад.  Разумеется,  Пановский  суб-пер-вый
должен предварительно подсуетиться. Обычно он покидает Мо-скву, едва  падает
занавес в  Большом,  перепрыгивает  на ужин в  Па-риж, а на  следующий  день
возвращается  в  Москву   --  на  следующий  спектакль   и  чтобы  позвонить
ненаглядной    супруге.     Сублимирован-ный     Пановский     на     экране
Бриджетты-настоящей  не   виден,   но   он   прекрасно  виден   у   нас,  на
сублимированном приемнике, соединенном с  настоящим. Как видите, простенько,
но со вкусом. Звука, увы, нет, поскольку у суб-второго меня  в Москве только
тот воздух, который я взял с собой. Но мы научились читать по губам, так что
все тип-топ.
     -- Тип-топ,-- прошептала Джет и ее передернуло.-- Так не говорят.
     --  Я  шикарно  сказал:  тип-топ,--  подтвердил Пановский, смакуя  свой
американизм, а второй Пановский вздохнул:
     --  Хотелось  бы найти способ попроще.  Мне кажется, я слишком бросаюсь
своими   жизнями.   В   других  городах   нет  запасов  и   создать  их  там
затруднительно. Дыхательное оборудование очень громоздко, и агенты секретных
служб наверняка удивляются, почему Панов-ский всюду таскает его с собой.
     --  По  счастью,--  прервал  его первый Пановский,-- меня давно считают
маразматиком,  а  для  этого случая  я  придумал  совершенно  параноидальную
теорию, связанную с импортными микробами.
     Оба Пановских ироническими улыбками выразили одобрение своей теории.
     -- Впрочем, у того  Пановского, что сейчас загибается в Москве,  есть и
преимущества  перед  нами,--  произнес  Пановский-второй.--  Обычно  у  него
остается время посмотреть еще один спектакль, причем с очень хорошей  точки,
лучшей,  чем даже у дирижера. Лично я с момента сублимации видел меньше  чем
ничего. Мы с вами торчим в одном из главных городов мира, который  считается
столицей земной культуры,  но вы  когда-нибудь  видели, что  здесь  называют
балетом?  Это рвотное, а не балет. Стезя  нечестивых  и путь злых.  Я гневно
протестую  против  такого  балета.  Зато в Москве...  Сегодня, например,  мы
узнали, что Малинова во втором акте "Жизели" была просто необыкновенна.
     Второй Пановский вздохнул еще печальнее.
     -- Сегодня -- отличный момент для смерти. Я имею в виду его.
     -- Разумеется. <i>Мы оба</i> будем  мертвы  через две недели. Но мы никогда не
видели этой постановки. Я охотно отдал бы последние  две недели жизни, чтобы
ее увидеть.
     -- Две недели? -- спросил Хэнзард.
     -- Бернар! -- воскликнула Бриджетта.-- Ты обещал молчать!
     -- Дорогая, прости. Я  так  расстроился, что слова сами соскольз-нули с
языка.
     --  Почему  вы  должны  умереть  через  две недели?  -- возвысил  голос
Хэнзард.-- Сэр,  вы  что-то  от  меня скрываете.  Я  чувствовал это с самого
начала и теперь требую объяснений!
     -- Можно, я ему скажу? -- спросил Пановский у Бриджетты.
     -- А  что остается  делать? Ты и так уже все сказал. Натан, не гляди на
меня  так,  я не  хотела, чтобы ты знал, потому  что...  потому  что мы были
такими счастливыми...
     --  Через  две  недели,  капитан  Хэнзард,--  отчеканил   Панов-ский,--
подготовленный  вами  ад  сорвется с цепи. Если вы  хотите знать точнее,  то
первого июня. Мой московский двойник только что информировал нас, что Кремль
столь же глупо непреклонен и не-преклонно глуп, как и Белый дом.
     -- Я не верю,-- сказал Хэнзард.
     -- И все-таки дела обстоят именно так. Бриджетта, дай-ка сюда письмо, я
покажу ему.
     -- Постарайтесь,  понять,  мистер Хэнзард,--  сказала  Бриди,-- что  мы
следили  за  вами  и  вытащили ваше  хозяйство  из Монумента,  толь-ко желая
узнать, кто вы такой. У нас не было другого  способа выяс-нить,  можем ли мы
вам доверять.  К тому же за вами следила покойная  Бриджетт, вы не должны на
нее  сердиться,--  плачущая  Бриджетта  кивком  выразила  согласие со  своей
старшей копией.-- И  уж тем более  мы не ожидали  найти в чемоданчике ничего
подобного...
     --  Вы хотите сказать,  что открыли  "дипломат"? Но там ведь было Особо
Важное послание!
     Пановский протянул Хэнзарду сложенную бумагу.
     --  В  вашем  бауле,  Натан,  не   было  ничего,  кроме  этого  письма.
Полюбопытствуйте и учтите, что с тех пор, как оно было подписано, ничего  не
изменилось.
     Хэнзард  пробежал  глазами  приказ.  Потом  он  долго перечитывал  его,
пытаясь  найти  в нем некий скрытый смысл,  потом изучал подпись президента,
сомневаясь в ее подлинности. Наконец неуве-ренно произнес:
     -- Но ведь дипломаты... или ООН...
     --  Нет,--  мрачно  сказала  Джет.--  Я  ежедневно  проверяю,  чем  они
занимаются здесь, в Вашингтоне. Президент, министр обороны, русский посол --
никто  из них просто  не умеет поступать по-чело-вечески.  И все потому, что
по-человечески не умеет поступать СА88-9. Мировая дипломатия превратилась  в
придаток  этого  ком-пьютера. А  недавно президент,  кабинет министров и все
наиболее важные персоны  из Пентагона отправились в убежище. Они удрали туда
неделю назад. Это не предвещает ничего хорошего.
     -- Я просто  не могу поверить... Война, конечно, будет, но не сейчас...
сейчас <i>никто</i> не хочет войны.
     -- А когда бывало, чтобы войны хотели? Но наш арсенал, силы сдерживания
будут эффективны  только  в  том  случае,  если когда-нибудь  их используют.
Теперь такой момент настал.
     -- Но ведь не было никакой агрессии, провокаций...
     -- Значит, СА85-9 не нуждается в провокациях. Должна признаться, что во
всем, что касается теории игр, я  крайне  неграмотна. I<sup>81</sup>' Второй
Пановский неожиданно выругался и ударил кулаком по подлокотнику кресла.
     --  Ишь, как его корежит,--  пояснил двойник.--  А все  потому,  что он
знает  способ  остановить  это  безумие,  если  бы  только была  возможность
поговорить с Пановским суб-первым.
     -- Если то, что вы  только что рассказывали, верно,-- осторожно  сказал
Хэнзард,-- то сейчас, вероятно, слишком поздно для  призы-вов к людям доброй
воли.
     --  Вы опять  ни черта не  поняли, Натан. Он, Бернар Пановский, может в
одиночку  остановить  войну --  хлоп,  и в  дамки!  План словно  написан  на
пергаменте  -- чудесный, великолепный, ни  с  чем не сообразный план. Только
такая умница, как  мы,  могли придумать его. Но осуществить его может только
человек из реального мира. Так что толку от нашего плана -- ни на грош, и мы
терпим пора-жение.
     -- В одиночку  остановить войну? --  в голосе Хэнзарда слышалось вполне
понятное профессиональное недоверие.
     --  Да...--  хором  ответили  Пановские. Потом один  из них вытащил  из
кармана камилавку и водрузил ее себе на голову.
     --  Бернар, если  вы не возражаете, я объясню  ему,  <i>каким  образом</i> это
можно было бы сделать.
     <b>


        Глава 13 МАРС
     Здесь не было привычных  признаков хода времени.  Лагерь  жил по земным
суткам, в то  время как оборот Марса  вокруг  оси  продолжается  на тридцать
шесть минут дольше, так что лишь раз в сорок дней солнечный полдень совпадал
с тем, что показывали часы на стене.
     Пять недель  бесконечного  ожидания пролетели как одно мгнове-ние. Пять
недель,  заполненных  бездельем  и   ритуальными  церемо-ниями  проверок   и
тренировочных  прогонок, пять  недель  шатания  по коридорам,  окрашенным  в
защитный цвет, и пожирания консер-вов в обеденные часы. Пять недель, залитых
горячим кофе. Пять  недель пережевывания  одних и  тех же надоевших  мыслей,
которые все больше теряли  смысл, становились утомительнее  и откладыва-лись
на потом. Разговоры текли тонкой струйкой,  словно ручьи в сухое время года.
Рядовые  проводили  время за  бесконечной игрой в покер. Генерал Питман  все
больше  и больше предпочитал одиноче-ство.  То же, по необходимости, делал и
капитан Хэнзард.
     Подобное  состояние  трудно  описать, не  прибегая  к отрицаниям. Жизнь
свелась к  минимуму автоматических  процессов  -- вялому  пробуждению,  еде,
хождению  туда-сюда,  созерцанию настенных часов, долгому пребыванию один на
один с тишиной. Тесный мир коридоров  и  отсеков  стал казаться несколько...
нереальным.
     Хотя  иногда ему казалось, что  нереальным стал он сам. Как-то он читал
рассказ, а может, видел фильм о человеке, который продал то ли свою тень, то
ли отражение в зеркале. Сейчас уже не вспом-нить. Но чувствовал себя Хэнзард
словно герой полузабытого рас-сказа. Казалось, пять  недель назад, во  время
прыжка,  он утратил  неощутимую, но существенную  часть  самого  себя. Может
быть,  это  была душа,  хотя  Хэнзард не  верил, что  у него  есть  или было
подобное богатство.
     Он ждал отмены  президентского  приказа,  но  еще больше ему  хотелось,
чтобы его отправили домой, в реальность Земли. Хотя даже это желание не было
всеобъемлющим, в нем исчезла  всякая способность что-то хотеть.  Он радостно
принял бы любую развязку,  любое происшествие, которое  могло бы стать яркой
отметиной в жутком, монотонном, вяло текущем времени.
     Так что не исключено, что за решением выдерживать солдат на марсианских
командных пунктах по два  месяца скрывались  некие осмысленные  соображения,
хотя технической необходимости в том  не  было. Это были те  же соображения,
которые лежат в основе всей обязательной  тоски армейской жизни. Осоловевший
от  скуки  солдат гораздо  охотнее выполнит любую, даже самую  бесчеловечную
зада-чу, поставленную перед ним.
     Бывший  сержант  Джон Уорсоу  сидел  в  караульной  нише у двери  поста
управления и читал сильно потрепанный персонализирован-ный роман. Привычка к
чтению  принесла  ему в лагере Джексон репутацию интеллектуала.  Разумеется,
это  было  сильным преуве-личением,  но,  как любил он  повторять  в  минуты
высшего душевного подъема (после второй кружки пива), в 1990 году без мозгов
не-многого достигнешь, да и от мозгов толку чуть, если нет у тебя приличного
образования. Сам-то Уорсоу имел технический диплом, приравненный  к  диплому
колледжа. А кто сомневается в  пользе образования,  пусть возьмет ну хотя бы
Волка Смита -- начальника штаба  армии. Этот  человек держит в голове больше
фактов,  чем  СА85-9.  Для   людей,  подобных   Смиту,  факты  что-то  вроде
боепри-пасов.
     Теперь, когда  вы убедились  в  важности  фактических знаний,  вот  вам
чуть-чуть фактов, касающихся Джона Уорсоу.
     Уорсоу  испытывал глубочайшее  презрение  к людям, неспособным  глядеть
прямо в лицо жизни. Его тошнило от вонючего педераста Питмана, который сидит
сейчас на  посту  управления, боится  кнопки  и дрожит,  представляя  бомбы,
которая она  запускает.  Никто  не  посвящал  Уорсоу  в суть  президентского
приказа, но по выражению лиц офицеров он сам догадывался, чем пахнет дело. А
чего  они,  спрашивается, боятся, если они  сейчас на Марсе? Вот тем сукиным
детям, что сидят на Земле, есть смысл беспокоиться.
     Размышляя о чем-то  в этом роде,  Уорсоу вдруг обнаружил, что  прочитал
четверть страницы романа, не запомнив ни одного слова. Сосредоточившись,  он
вернулся к последнему абзацу, который еще помнил:
     "Уорсоу зашвырнул в блиндаж вторую гранату и бросился плаш-мя на землю,
уткнувшись  лицом в грязь  джунглей. Гром  разорвал воздух,  скособочившееся
сооружение отрыгнуло клуб густого жел-того дыма.
     --   Теперь  им  точно  кранты,  Снуки!  --   крикнул  капрал,  щелкнув
предохранителем своей М-14.-- Пошли, подчистим, что там ос-талось.
     Капрал О'Греди вскочил на ноги.
     -- Берегись, Счастливчик! -- Уорсоу  еще  кричал, а пули  снай-перов со
всех  сторон хлестнули 0'Греди страшным перекрестным  огнем,  закрутили  его
словно волчок и швырнули в грязь уже мер-твецом.
     --  Мразь желтопузая,--  пробормотал  сквозь  зубы  Уорсоу.-- Вы за это
поплатитесь.
     А в нескольких футах  от него кровь Счастливчика  О'Греди смешивалась с
гнилой жижей джунглей. Счастье  в  конце  концов  покинуло человека, бывшего
лучшим другом Уорсоу".
     Странным  образом тронутый последним абзацем, Уорсоу отложил  книгу. Он
услышал,  что кто-то идет по коридору. Сейчас, когда солдаты играют в карты,
сидя  в  казарме,  это,  скорее всего, должен  быть Хэнзард. Капитан  тратил
пропасть времени на хождение по коридорам.
     -- Генерал Питман там?
     -- Да, он внутри, сэр.
     Хэнзард  вошел  на  пост  управления,  прикрыв  за  собой дверь. Уорсоу
матернулся ему вслед, но в произнесенной вполголоса по-хабщине  были заметны
следы  уважения, а  возможно,  и  более теплого  чувства. Прошло уже  больше
месяца, а Хэнзард так и не восстановил Уорсоу  в звании, хотя  полковник Ив,
за которым имелись кое-какие должки, пытался оказывать на Хэнзарда давление.
Это доказывало, что капитан мужик крутой. Уорсоу уважал крутых мужиков.
     Более глубокой причиной восхищения был тот простой факт, что Хэнзард --
ветеран вьетнамской войны, последней  из  больших войн. Сам Уорсоу на четыре
года опоздал  родиться,  чтобы  успеть на  эту  войну,  и  потому, к  своему
огорчению,  он  так и не  прошел  солдатского крещения огнем. Он не знал  и,
наверное, уже  не узнает, что это такое -- глядеть на человека сквозь прицел
винтовки,  нажимать  на  курок и  видеть,  как враг  падает  мертвым.  Жизнь
обманула Уорсоу, лишив самого высшего переживания и очень мало дав взамен. В
конце концов, чего ради человек идет в армию?
     Он выудил  из  кармана  роман  и возобновил  чтение.  Он  перескочил на
полсотни  страниц вперед к своей любимой  главе, к сожжению деревни Там Чау.
Анонимный автор описывал эту операцию под-робно, со  множеством убедительных
деталей.
     Уорсоу любил реалистическую литературу, показывающую жизнь такой, какая
она есть.


        Глава 14 НЕВЕСТА

     Любовь имеет обыкновение пролезать в такие места, где ей нечего делать.
Она умудряется протиснуться  и в жизнь, и в  повествования, слишком  занятые
другими делами, чтобы воздать ей по достоинству. В таких случаях,  когда для
любви  не  остается места, ее  удобно заменить  браком.  Супружеская  любовь
обычно сама  собой  разуме-ется, в то  время  как  более  экзотические формы
любовных отношений требуют больше места и времени, а порой посягают и на все
про-странство сцены,  высокомерно  презирая  повседневную  рутину.  Же-натый
человек  может легко поделить свою жизнь на  две  половинки: жизнь частную и
общественную,  которым,   если   они  текут  гладко,  вовсе  не  обязательно
вторгаться друг в друга.
     Итак,  Хэнзард влюбился,  прошел стадию ухаживания, сделал предложение,
получил  согласие  и дождался утра  свадебного дня -- и все  это происходило
вроде бы  как  за кулисами.  Однако из этого не стоит  делать вывода,  будто
любовь капитана Хэнзарда была вялой,  а весь его роман настолько будничным и
невыразительным,  что  не представляет  интереса  ни  для нас, ни  даже  для
действующих лиц.  Чтобы  отбросить такое суждение, достаточно напомнить, что
соперницами  возлюбленной,  строго  говоря,  была она  сама, да  еще в  двух
экземплярах.  Нет,  будь у  нас  побольше  времени,  можно было  бы подробно
описать всю месячную идиллию, дни  и ночи, мелкие дурачества и безрассудства
влюбленных, бури и штили, что испы-тала их любовь.
     Чтобы получить представление о  личной жизни  героев, обратите внимание
хотя бы  на внешность  капитана  Хэнзарда. Вы  сразу увидите, что напряжение
исчезло  с  его  лица,  в  глазах  появился блеск,  которого  раньше  мы  не
наблюдали. А может  быть,  просто они стали глубже и чище? Капитан стал чаще
улыбаться, в этом нет никакого  сомнения, и даже  когда  он серьезен, в  его
лице присутст-вует нечто, напоминающее  об улыбке. Может  быть,  просто губы
стали не такими  тонкими и сжатыми, как раньше?  Особенно обра-тите внимание
на то, как расслабился его подбородок -- жилы уже не так проступают  на шее,
когда он поворачивает голову. Конечно, это мелкие изменения,  но  все вместе
они  придают лицу  совершенно другое  выражение. Уорсоу  такое  выражение не
понравилось бы,  но  мы-то  знаем,  что  Хэнзард  и его  жизнь  изменились к
лучшему.
     Сейчас двадцать шестое мая, утро перед свадьбой. Прямо не верится,  как
быстро может пролететь месяц! И  неужели у  нас вовсе  не  осталось времени,
чтобы  рассказать,  каким  великолепным  был  этот  месяц,   обо  всем,  что
происходило  там,  за  кулисами?  Впрочем, несколько  минут  найдется,  пока
невеста  и три ее подружки, а  также оба Пановских  и Хэнзард направляются в
церковь по людным май-ским улицам.
     Повторим для тех, кто недопонял: невеста и три  ее  подружки. Бриджетта
суб-первая  за  это  время   еще  раз  прошла  через  передат-чик,  увеличив
суб-второе население на  единицу.  Новоприбывшая тут же  взяла  на себя роль
Бриджетт, так как невеста отныне  не будет ни Бриди, ни Джет, ни, тем более,
Бриджетт. Отныне и навсегда она будет миссис Хэнзард.
     Итак, месяц пролетел, словно все это время они играли,  так много в нем
было радости. Иногда Хэнзард проводил весь день наедине со своей Бриджеттой,
порой  одна или несколько ее "сестер"  шли на прогулку вместе с  ними, чтобы
поплавать сквозь стены полицейского управления или в  здании  сената.  Они с
Бриджеттой  занимались  любовью среди  гор цветов, выставленных  в  витринах
цветочных  магазинов.  Они  заявлялись  со  своей  едой на  диплома-тические
приемы, а поскольку там для  них не было свободных  мест, то они усаживались
прямо на стол, болтая ногами сквозь скатерть. Они играли в теннис, одиночный
и парный,  предвари-тельно устлав корт линолеумом, чтобы не  пропадали мячи.
Самой  отличной  забавой была игра  в прятки. Хэнзард довольно  долго не мог
справиться  со своим смущением, когда ему предложили столь детскую  игру, но
зато потом  простенькая игра превзошла все  его ожидания.  Они прятались  на
самых шумных  улицах и в самых людных  учреждениях города, теряясь в текущих
толпах трезвых будничных людей.
     Они просачивались  в  самые дорогие театры,  а если пьеса не нравилась,
уходили  во время  первого акта и им не приходилось жалеть о зря потраченных
деньгах. Увы, чаще всего пьесы им не нравились, ведь смотреть их приходилось
в немом варианте. На особенно плохих спектаклях Хэнзард и несколько Бриджетт
выле-зали на сцену и передразнивали актеров. Да-да, суровый  капитан Хэнзард
веселился столь неподобающим образом!
     Помимо  веселых минут  случались мгновения удивительной нежности, когда
одно прикосновение, взгляд, мимолетная  ласка словно вспышкой  озаряли жизнь
и, казалось, тут  же забывались. Хотя, что такое любовь, если не сумма таких
случайных радостей? Долгие  мгновения сложились в  быстротечный месяц, и вот
влюбленные уже идут в церковь.
     Невеста  была  в  самодельном свадебном  платье, сшитом из ска-терти  и
синтетических  кружев,  отпоротых  от  различных  предметов  нижнего  белья.
Почему-то там, в реальном мире,  никто не  догадался позаботиться о  событии
вроде сегодняшнего.  Подружки невесты были одеты в самые модные  туалеты, но
платье  из  скатерти  окутало  невесту  великолепием  мифа,  которое  далеко
превосходит все, на что способна мода. Оба Пановских были в строгих вечерних
костюмах, поскольку обычно они появлялись из передатчика одетыми для вы-хода
в театр. А у жениха не было ничего лучшего, чем его повсед-невная форма, вот
только фуражки по-прежнему не хватало.
     К  их приходу церковь была переполнена, и для невидимых при-шельцев  не
оставалось иного места, кроме  как  у самого  алтаря. Портативный магнитофон
заиграл свадебный марш из "Тангейзера". По ожидавшей  толпе прошло движение,
все  головы повернулись к невесте, шедшей по центральному проходу.  Шлейф за
ней несли трое детей.
     -- Как жаль, что мы не могли  достать тебе флердоранж,-- шепнул один из
Пановских  невесте, державшей поблекший букет вчерашних роз.  Передатчики не
принесли для сегодняшней церемонии ничего лучшего.
     Бриджетта  прошла  вперед и  встала  за спиной  реальной невесты.  Ноги
Бриджетты тонули в  колышащемся шлейфе. Двое служек  вышли из ризницы, взяли
жениха  и  невесту  за  руки.   Священник  начал  беззвучно  вершить  обряд.
Пановский, читая  по губам,  повто-рял за  ним  слова. Служка  повернулся  к
шаферу за кольцом, и Пановский  торжественно  протянул Хэнзарду  обручальное
кольцо.   Это   кольцо  Бриди  собственноручно  изготовила  из  собственного
ко-лечка, сняв с него камешек и опилив оправу, так что остался  лишь гладкий
золотой  ободок. Хэнзард надел кольцо на палец Бриджетты  и склонился к ней,
чтобы поцеловать. Когда их губы почти сопри-коснулись, она шепнула:
     -- Скажи это еще раз. -- Да,-- прошептал он.
     Потом они поцеловались, уже  не просто влюбленные, а муж и жена, отныне
и до тех пор, пока их не разлучит смерть.
     --  Я  написал  для  этого  случая  эпиталаму,--   заявил  Пановский.--
Кто-нибудь хочет послушать небольшую эпиталаму?
     --  Потом,-- сказала  Джет.--  Эпиталамы  хороши за обедом.  Суб-первые
невеста и жених повернулись и под неслышную му-зыку покинули  церковь. Бриди
перемотала  пленку, заменив Вагнера  на  Мендельсона.  Хэнзард  и  Бриджетта
закончили свой поцелуй.
     --  Дай на  тебя  взглянуть,--  сказал  Хэнзард,  широко улыбаясь.  Она
отступила на шаг назад, а  потом, когда прогремел  выстрел, откачнулась еще.
На  самодельном свадебном платье чуть ниже  сер-дца проступила кровь. Улыбка
исчезла из глаз Бриджетты и  с ее губ. Хэнзард подхватил  Бриджетту на руки.
Она была мертва.
     -- Вот вам раз! -- прокричал полузнакомый голос. Хэнзард повернулся  и.
увидел Уорсоу, стоявшего в проходе, в самой гуще гостей.
     -- А вот и два! -- грохнул еще один выстрел, однако Бриди, в которую он
был направлен, успела метнуться в сторону.
     --  Ложись!  --  заорал  Хэнзард,   хотя  сам  и  не  думал   слушаться
собственного приказа.
     Джет  схватила  кресло  одного из  Пановских  и укатила его в ризни-цу.
Бриди  и  последняя  Бриджетт нырнули в пол. Второй Пановский  уехал куда-то
сам, Хэнзард  не видел его, хотя, по правде, он вообще ничего не видел кроме
пятна крови, расползающегося по свадебному платью. Забытый магнитофон гремел
маршем Мендельсона.
     -- Скотина! -- кричал голос Пановского.-- Подлая скотина!
     Пановский  ехал  в кресле по центральному  проходу прямо  сквозь  толпу
людей.  Он  целился  в  Уорсоу из  револьвера, но  даже  издали было  видно,
насколько неверен прицел. Бабахнули третий и четвер-тый выстрелы  -- сначала
револьвер, потом винтовка, и Пановский свесился со  своего кресла. От толчка
колеса  погрузились в  пол, но это не замедлило движения кресла, и скоро оно
вместе со скрючив-шимся телом утонуло в полу.
     Хэнзард понимал, что надо действовать, но не  мог отпустить  еще теплое
тело своей жены.
     Новый выстрел -- и магнитофон смолк.
     --  Это было  глупо, Хэнзард,-- издевательски выкрикнул Уор-соу.-- Тебе
не стоило играть эту музыку. Если бы не она, я бы не узнал, где тебя искать.
     Хэнзард осторожно опустил тело на пол, ни на мгновение не  сводя глаз с
убийцы.
     -- Не  боись,  капитан,  я  не трону тебя,  пока не  перебью всех твоих
дружков.  Только потом я займусь  тобой.  Ведь  у меня есть к тебе небольшой
счетец, не забыл?
     Хэнзард сунул руку в карман за пистолетом, который дал  ему  Пановский,
но движение было слишком медленным.
     -- Не глупи, капитан. Я  нажму на курок прежде чем ты  успеешь вытащить
свою пукалку.  Подними  руки и  скажи  бабам и второму  старику,  чтобы  они
вылезали оттуда,  где прячутся. Если они будут  паиньками,  я,  может, и  не
стану их убивать. Ну так как?
     Хэнзард  стоял молча. Никакой сознательной мысли  не было в его голове,
Хэнзард впал в ступор и просто ничего не воспринимал.
     Откуда-то  со стороны донесся неразборчивый женский крик. Уор-соу резко
повернулся, чтобы встретить угрозу, и в этот момент сверху на него свалилось
кресло Пановского. Уорсоу стоял у самого выхода,  под хорами, кресло, пробив
низкий потолок, упало оттуда. Оно едва  не задело  Уорсоу, которому пришлось
отпрыгнуть в  сто-рону. Этих секунд  Хэнзарду хватило на то, чтобы прийти  в
себя, выхватить пистолет и разрядить его в противника.
     Джет сбежала с хоров, бросилась к Хэнзарду. Она сбивчиво гово-рила:
     --  Я думала,  что...  Ой,  ты ранен?.. а потом  обежала  церковь  и по
наружной  лестнице,  на хоры... я  все слышала, что  он  говорил... а кресло
такое тяжелое...
     Джет  обхватила  Хэнзарда, он  позволил себя обнять,  но  стоял, словно
окаменев,  подбородок  его   напрягся,   глаза  погасли  и  утратили  всякое
выражение.
     Когда она его отпустила, он подошел и перевернул тело Уорсоу.
     --  Три  раза,--  произнес  он бесцветно.-- Первый  раз в передат-чике,
потом на  насосной станции.  А теперь  -- здесь. Кажется,  я трачу  все свое
время, убивая одного-единственного мерзавца.
     Бриди  и Бриджетт вошли через  главную дверь, навстречу потоку уходящих
гостей.
     -- Бернар убит,--  объявила Бриди.-- Мы  нашли его  в  подвале.  А  где
другой Бернар?
     -- В  ризнице,-- ответила  Джет.-- Сидит в гардеробе священника. Это он
придумал, чтобы  я  скинула  его  кресло. Он  сказал,  что  я  так же  плохо
прицелюсь из пистолета, как и его двойник, а креслом попасть все-таки легче.
     -- Неужели мне всю жизнь придется убивать его? -- сказал Хэнзард вслух,
хотя было ясно, что говорит он с самим  собой. Потом он  заметил  окруживших
его женщин.
     --  Уйдите, пожалуйста,  все  уйдите. Мне бы не хотелось видеть... ваши
лица...  когда  ее...-- Он  отвернулся и пошел к алтарю, где лежала  мертвая
Бриджетта.
     Джет пыталась  что-то  возразить,  но  Бриди  ее  остановила.  По-корно
кивнув, Джет поехала с  пустым креслом в ризницу. Бриди и Бриджетт выволокли
тело Уорсоу из церкви. Через пять минут Джет вернулась, чтобы спросить, надо
ли им ждать Хэнзарда.
     -- Я хочу провести ночь здесь,-- сказал Хэнзард,-- со своей невестой.
     Джет ушла. В церкви появились уборщики.  Они  подмели и вы-мыли пол, но
не смыли кровавые пятна и не заметили валяющейся в проходе истрепанной книги
"Война сержанта Уорсоу".
     Потух  свет. В темноте  Хэнзард наконец позволил себе заплакать.  Много
лет прошло  с  тех пор,  когда  из  его  глаз  текли  слезы.  Хэнзард совсем
разучился плакать.
     Перед жестоким  фактом  смерти говорить нечего. Лучше  будет,  если мы,
подобно  трем  женщинам, оставим  Хэнзарда  одного. Его  горе,  так же и его
любовь,  не может занимать слишком много места в нашем рассказе, который уже
близится к концу.
     <b>


        Глава 15 ВОЛЬФГАНГ АМАДЕЙ МОЦАРТ
     Нельзя не  сказать,  до  чего  странной  и  противоречивой была  скорбь
Хэнзарда. Ведь та, которая  умерла на его глазах, не была мертва.  Мало того
что она была жива, она  была  жива  трижды!  И  хотя ни одна из Бриджетт  не
произнесла этих слов, все равно, ежедневный и неизбежный факт их присутствия
(ее присутствия!) постепенно  влиял на Хэнзарда. С одной стороны, постоянное
напоминание  толь-ко  бередило его рану, но с другой, ему  было  все труднее
убеждать себя, что утрата невосполнима.
     Что касается уцелевшего Пановского  и трех  Бриджетт,  то  они  приняли
происшедшее  довольно спокойно, .поскольку  уже давно свыклись  с  мыслью  о
взаимозаменяемости.
     Кроме  того, еще  одна  мысль отрезвляла любое горе.  Через  неде-лю...
через  шесть  дней...  пять  дней  --  будут  мертвы  <i>все.</i>  Три  остав-шихся
Бриджетты, Пановский и сам Хэнзард и все население  ре-ального мира. В какие
бы бездны отчаяния ни опускался Хэнзард, но и  там он продолжал ощущать, как
одна за  другой ускользают  минуты и День Гнева подходит  все  ближе, словно
стена тумана, наплывающая со стороны реки.
     Вечером двадцать седьмого мая Пановский созвал всех к себе.
     --  Уважаемые сограждане!  Перед  нами  встает вопрос: как мы  проведем
оставшееся  время?  Если  кто  желает,  то в  аптечке  у Бриди  можно  найти
небольшой запас ЛСД.
     Хэнзард покачал головой.
     -- Я тоже полагаю, что пока не стоит,-- согласился Пановский.-- Хотя не
будем зарекаться, возможно, мы и передумаем. Если кто-нибудь  запаникует, он
всегда может обратиться к этому лекарству. Я  слышал,  что наркотики полезны
для неизлечимых  раковых  боль-ных,  а рак и атомная бомба  у меня почему-то
всегда  ассоциирова-лись.  Кроме  того,  если  кому-то станет  невтерпеж,  в
подвале у нас  сколько угодно хорошего бренди и шотландского виски. Но я  бы
очень серьезно  предложил то,  что советовал  один  расстрига-священ-ник  на
тайном  религиозном семинаре в  концлагере моей юности.  Если ты знаешь, что
близок  Судный День,  занимайся  повседневными  делами. Все другие  поступки
отдают лицемерием. Что касается меня, я собираюсь пролистать  математический
трактат, который Берна? суб-первый только что прислал мне.
     Совет был хорош,  но Хэнзарду было  не так-то  просто следовать ему. Со
смертью Бриджетты в его жизни "распалась связь времен". Обыденность не могла
привлечь Хэнзарда, зато  колоссальность  при-ближающейся катастрофы  умаляла
его личную скорбь. Не исклю-чено, что  именно  это и  привело  его к решению
неразрешимой  зада-чи --  каким образом спасти  мир от войны и вместе  с тем
вернуть себе возможность вволю упиваться своим горем.
     А может, ему просто повезло.
     В любом  случае в  положении Хэнзарда не оставалось  ничего иного,  как
слушать музыку.  Поначалу он  выбирал  самые элегические  опусы из  фонотеки
Пановского.  "Песня  Земли", "Зимний путь",  "Торже-ственная  месса". Музыка
поднимала его на тот уровень экзистенции, какого  он  никогда не знавал даже
во времена подросткового "штурм унд дранг". Казалось,  что-то в Хэнзарде уже
знало, что решение, которое  он неосознанно ищет,  скрыто  за переменчивыми,
серебри-стыми  завесами  мелодий.  Хэнзард хотел  обратиться  к  Баху,  но в
фонотеке Пановского  были только скрипичные сонаты и "Хорошо Темперированный
Клавир". И вновь, хотя  все еще  неопределенно, он ощутил, что ключ к  тайне
уже близок, но когда Хэнзард пытался прикоснуться к нему, тот ускользал, как
рыба ускользает в пруду от протянутой руки.
     В конце концов, решение подсказал Моцарт. В первый же день, слушая "Дон
Жуана", Хэнзард почувствовал,  как завеса распадается. Первым сигналом стало
трио масок в конце первого акта, затем разрыв  непрерывно расширялся, вплоть
до пред-последнего эпизода, когда донна Эльвира  появляется, чтобы пре-рвать
пирушку   Дон  Жуана.   Тот  насмехается   над  предупреждения-ми,   Эльвира
поворачивается,  чтобы   уйти...  и  кричит  --  в  оркестре  гремит  мощный
ре-минорный аккорд,-- и в комнату  входит  Статуя  Командора, чтобы  утащить
нераскаявшегося дона в ад.
     Хэнзард остановил пленку, перемотал ее назад  и прослушал сцену  снова,
начиная с крика донны Эльвиры. Завеса раздалась.
     -- Аккорд,-- сказал он.--  Конечно же, аккорд. Он поднялся, чтобы найти
Пановского, но увидел, что старик сидит рядом и тоже слушает оперу.
     -- Доктор Пановский!
     -- Не прерывайте музыку! И никогда  больше не  говорите этого дурацкого
слова "доктор".
     Хэнзард  выключил магнитофон  в момент кульминационного раз-говора Дона
Жуана со Статуей Командора.
     -- Простите,  но  мне нужно вам сказать.  Я придумал, как  свя-заться с
реальным миром. Это некоторым образом связано с  музы-кой, но это не  только
музыка.  Я  не  уверен, что моя догадка правильна,  - ведь  вы говорили, что
связи не может быть. Но мне кажется...
     -- Вы прервали самый потрясающий музыкальный эпизод!
     -- Я создам аккорд!
     -- Вы несомненно правы,-- ответил Пановский уже  не так раз-драженно,--
что  Моцарт способен показать нам гармонию, охваты-вающую весь мир,  но, как
это  ни   прискорбно,   искусство   и  реаль-ность   --   разные  вещи.   Вы
перевозбудились, Натан. Постарайтесь успокоиться.
     -- Да  нет же!  Говорю вам, что  <i>есть способ.</i>  Вы можете  поговорить  с
Пановским суб-первым,  вновь стать одним человеком с ним, вос-становить свое
разрушенное  единство.  Надо смешаться с его телом  и  его мозгом. Возможно,
когда он будет спать. Тогда и получится аккорд.
     В глазах Пановского появился блеск.
     -- Какой же я дурак,-- прошептал он, затем сделал паузу, словно ожидая,
что ему возразят или с ним согласятся, но, не дождавшись отклика, продолжил:
-- Я идиот.  Совершенно верно,  аккорд --  прекрасная аналогия,  но имейте в
виду  --  <i>всего  лишь</i>  аналогия.  Так  что  я еще  не  вполне  уверен.  Хотя
взаимосвязь между человеком реального мира и  его эхом для  меня очевидна --
это  же элементарная пропорциональность,  но не знаю, достаточно  ли это-го.
Надо  считать,  а  в оставшееся  время я  не успею построить  математическую
модель.
     -- Не надо никакой модели, просто <i>сделайте</i> это.
     -- Но какая красивая аналогия!  -- Пановский прикрыл глаза, его  пальцы
двигались, словно беззвучно играя на рояле.--  Вы  на-жимаете "до" в средней
октаве и, одновременно, "до" октавой выше. Ухо не может разделить  двух нот,
обертоны сливаются в единый аккорд.
     --  Обертонами  будут  ткани  тела,--  серьезно  рассуждал  Хэн-зард,--
мускулатура,  отпечатки  памяти  в  мозгу,  группа  крови  -- вся  структура
организма. Совместите две одинаковые  структуры,  и  они войдут  в резонанс,
сплетутся.
     -- Да, в ваших рассуждениях проглядывает естественная гармо-ния.
     -- И как вы считаете, станет тогда возможным общение?
     --   Откуда  я   могу   знать  это,  не  имея  ровным  счетом   никаких
доказательств?  Но  шанс  есть,  и  я  обязан  им воспользоваться.  Но  если
получится, Натан, это же будет значить, что мы с вами, словно в самом пошлом
фильме, в последнюю минуту спасли мир! Ну что вы опять нахмурились? Чего вам
теперь не хватает? Вы сомневаетесь в моем плане? Так знайте, что у Наполеона
тоже были свои скеп-тики, что не помешало ему далеко пойти. Нет, я абсолютно
уверен,  что  если  я свяжусь с Пановским суб-первым, мы  спасем мир. Да-да,
именно  спасем, хоть  это  и звучит напыщенно.  Теперь осталось  найти этого
джентльмена... Ну вот, кто помянет черта...
     В библиотеку сквозь открытую дверь вкатился Пановский.
     -- Вы  должны были ожидать меня около передатчика,-- недо-вольно сказал
он.-- Не думайте, что входить в пустой дом -- радо-стное занятие.  Ну что вы
двое  уставились  на  меня,  словно  я  приви-дение?   Да,  я  действительно
привидение,  и вы должны это знать. Кстати,--  повернулся  он к  Хэнзарду,--
нас, кажется, еще не пред-ставили друг другу.
     -- Вы не Пановский суб-первый,-- сказал Хэнзард.
     --  Вы  мыслите  по-армейски  -- кратко и  верно. Пановский только  что
отправился в Москву. Вы должны были знать -- я отмечал это в календаре.
     -- А Бриджетта? -- спросил двойник.
     -- Отправилась вместе с ним.
     -- Надолго?
     -- До второго  июня,  когда  Малинова повторит свою  "Жизель". Господи,
Бернар, в  чем дело? Вы  выглядите так, будто  я только  что объявил о конце
света.
     Часом позже разговор принял другое направление.
     -- Мне не справиться с такой работой,-- возражал Хэнзард.
     --  Чепуха, Натан, там нечего  делать.  Перепаять  несколько  про-водов
сумеет даже  кретин. На марсианской базе наверняка есть запасные части.  Вам
понадобится не  больше пятнадцати минут,  чтобы превратить эти  детали в то,
что нам нужно.
     -- Но в лагере Джексон такой маленький передатчик!
     --  Сколько  раз  вам  повторять,  Натан,  что размеры,  так же  как  и
расстояние, не имеют  никакого значения. А энергию, которая вам  нужна, даст
обычная  батарейка.  Самое  сложное  --  не  собрать   передатчик,  а  точно
установить координаты. Я  думаю, мы можем позволить себе один день потратить
на тренировку. Вы когда-нибудь собирали усилитель?
     -- В школе.
     -- Тогда  у вас не будет никаких  трудностей.  Усилитель  много сложней
передатчика. Давайте  я покажу,  что  вы  должны  будете  сделать.  Пошли  в
лабораторию. Да, прямо сейчас. Нечего отлыни-вать... быстро, быстро.
     Вечером  двадцать девятого мая Хэнзард  и Бриди стояли на Гоув-стрит  и
следили, как солдаты лагеря Джексон ходили сквозь стену насосной станции. Их
количество сильно уменьшилось, Хэнзард насчитал меньше десятка.
     Чтобы  попасть  на   Марс,  надо  было  использовать  эти  передатчики,
работавшие в постоянном режиме, поскольку в лагере  на ближайшие  две недели
не  планировалось  ни одного прыжка  на  Марс. А если  бы  у Пановского были
координаты марсианского командного пункта, Хэнзард вообще мог бы отправиться
с виллы Пановского, а не ехать зайцем через воздушный насос.
     Наконец последний солдат покинул  здание станции. Подождав еще полчаса,
они  осторожно перешли улицу и  сквозь стену проникли на территорию станции.
Весь свой багаж они катили в инвалидном кресле. Дверь насосной станции  была
открыта, суб-вторая вода вы-ливалась наружу,  стекала с холма и образовывала
возле стены нечто вроде рва,  окружающего крепость. По счастью, ров оказался
мелким, его  удалось перейти, лишь немного  промочив  ноги.  В самой станции
вода  стояла на несколько дюймов, а из передатчика  хлестал  водо-пад -- эхо
воды, передаваемой на  Марс. Холодный  ветер из пере-датчика воздуха шевелил
их одежду.
     -- Теперь,-- отрывисто сказала Бриди,-- попробуем разобраться, на какой
из  пунктов  они  ведут  передачу. Походи  за техниками  и посмотри, что они
делают. А я осмотрю оборудование.
     Через пять минут они нашли переключатель, управляющий по-дачей воздуха.
Они  проследили   два   полных  цикла   передач,  во  время  которых  воздух
последовательно   направлялся   на  каждый  из  коман-дных  пунктов.   Между
передачами был  перерыв, в  среднем около  пяти секунд. Только  в  это время
Хэнзард мог безопасно войти в камеру передатчика -- ошибись он хоть  на одну
секунду,  и его  передадут на  Марс по кускам,  как  это случилось с головой
Уорсоу.
     --  Ничего  не  получится,  времени  не  хватит,--  несчастным голо-сом
сказала Бриди.
     -- Времени хватит,-- ответил Хэнзард.
     Они надули резиновый матрац, который  надо было бросить  на пол камеры.
Без   этой  прокладки   какая-нибудь  существенная   часть  Хэнзарда   могла
провалиться сквозь пол и остаться на Земле.
     Хэнзард извлек дыхательное  оборудование,  которое  было укреп-лено под
креслом  Пановского. На  Марсе не  будет  суб-второго воз-духа, так  что ему
придется захватить воздух  с собой.  Он  натянул  хрупкого  вида пластиковую
маску, закрепил  ее у себя  на горле и повернул вентиль, регулирующий подачу
кислорода.
     -- Три, четыре, пять,-- сказал  он,--  я  иду  искать. Эти  слова  были
неосознанным отзвуком дурашливой игры, в которую он играл так недавно. Бриди
что-то  сказала, но сквозь плотную маску  он ничего  не  услышал. Она встала
перед ним  и  повторила  слова,  утрируя движения губ  и  поясняя  сказанное
жес-тами:
     -- Мы... ВаС... лЮбиМ. Хэнзард коротко кивнул головой.
     -- Я тоже,-- прошептал он.
     Бриди  привстала   на  цыпочки,   чтобы   поцеловать   его.   Их   губы
соприкоснулись через пленку пластика.
     -- СчАстлиВо... ВоЗВраЩайся.
     Он встал перед камерой передатчика. Бриди через плечо техника смотрела,
как  тот орудует  переключателями.  Она  кивнула  Хэнзарду,  и он  осторожно
положил  резиновый  матрац  на пол  камеры и,  про-скользнув  сквозь  тонкую
металлическую стенку, распластался на  нем. В то же мгновение матрац лопнул,
и воздух с шумом стал выходить из него.
     -- О черт! -- воскликнул Хэнзард.
     Поворачивать  обратно было уже поздно. В  любой  момент щелчок тумблера
мог послать его на Марс.
     Мучительно тянулись  секунды. Хэнзард вспомнил, как он  в про-шлый  раз
проходил  через  передатчик: долгое ожидание, рука, про-совывающаяся  сквозь
стену камеры...
     Хэнзард вздохнул, он понял, что уже прибыл на место,  а матрац лопнул в
момент перехода оттого, что его нижняя часть провалилась в пол и осталась за
пределами передающего поля. Так что матрац все-таки спас Хэнзарда, поскольку
продырявиться мог сам Хэнзард или, скажем, кислородная маска.
     Хэнзард встал на  ноги и шагнул вперед  в непроницаемой тьме передающей
камеры. Он нащупал стену и прошел сквозь нее. В первом же светлом  помещении
он увидел  генерала Питмана.  Рядом  с ним сидел и  пил кофе  капитан  армии
Соединенных Штатов Аме-рики -- Натан Хэнзард.
     Ни  один  человек  еще  не  казался Хэнзарду  таким  странным,  как это
капитан.
     ...матрац лопнул, и воздух с шумом стал выходить из него.
     --  О,  черт!  --   воскликнул  Хэнзард  и  тут  же  почувствовал,  как
расступается под ним пол. Суб-третий Хэнзард, слишком невеще-ственный, чтобы
его могла удержать энергия реального мира, начал медленно тонуть в полу.
     Воздушный передатчик,  в отличие от того, что был  установлен  в лагере
Джексон, передавал непрерывно,  и каждая передача  рождала бесконечную  цепь
отзвуков на Земле и на Марсе.
     Долгое, нескончаемое эхо.
     Осознав  безнадежность  ситуации,  Хэнзард  суб-третий перекрыл  подачу
кислорода  в маску.  Бесчисленное  множество Натанов  Хэнзардов,  каждый  из
которых был  тенью тени, сделало то же самое.  Они умерли,  цепляясь за одну
спасительную мысль:
     "Я надеюсь, что у него получится".
     <b>


        Глава 16 АККОРД
     -- Что-то вы, Натан, неважно выглядите. Впрочем, это и не уди-вительно.
Не думаю, чтобы у меня тоже был слишком цветущий вид.
     Генерал  Питман  кривил  душой.  Если   говорить  о   нем,  то  лучшего
определения, чем  "цветущий  вид", нельзя было  отыскать.  Если  Хэнзард  за
последние  недели словно  постарел лет на десять,  то генерал стал странно и
неуместно моложав. Его манеры приобрели непривычную свободу, если не сказать
-- развязность.  Форменный галстук был  завязан  небрежно, воротник  рубашки
расстегнут.  Во-лосы  генерала  нуждались в  стрижке,  ботинки -- в сапожной
щетке. В походке появилась легкость, жесты стали резкими, речь убыстри-лась.
Ничего подобного  прежде за ним не  замечалось. Так в  октябрь-ский  полдень
погода может напомнить о весне.
     Хэнзард безучастно разглядывал маслянистые полоски на повер-хности кофе
в своей  чашке. С заметным усилием  он оторвался от этого занятия и заставил
себя произнести:
     -- Нет, сэр.
     -- Должно быть,  вам не хватает витаминов. Я заметил, что вы не  всегда
приходите обедать.  Мы должны заботиться о своем здо-ровье. Крепкое здоровье
-- самое большое наше достояние.
     Хэнзард  не мог понять, издевается над ним генерал  или он в самом деле
не видит неуместности тех благоглупостей, что он изрекает.
     -- Если бы  я был Юлием  Цезарем,  я бы остерегался человека вроде вас,
который "тощ, в глазах холодный блеск".
     Последнее  замечание было  не  лишено  смысла, поэтому  Хэнзард  сделал
усилие, чтобы ответить:
     --  Какому блеску прикажете  быть  в  моих  глазах,  ежели  нас  кормят
исключительно замороженными блюдами? Достаньте на  обед что-нибудь другое, и
я сразу оттаю.
     Смех  Питмана  был  явно  непропорционален  натянутому  калам-буру  его
помощника.  Отсмеявшись,  генерал разразился  филиппикой в адрес  армейского
питания. Речь генерала была не просто  обличи-тельной,  она была остроумной.
Хэнзард невольно заулыбался, слу-шая ее.
     В том же духе  они  продолжали беседовать, коротая  вечер за  чашкой не
по-вечернему  крепкого кофе. Вот уже две  недели, с тех пор, как стало ясно,
что приказ не будет отменен, они говорили о чем угодно, кроме бомбы.
     Хэнзард-2 глядел на  себя  настоящего с чувством, близким  к ужасу.  Он
видел  тусклую  улыбку,  бегающие  глаза,  способные  остановиться  лишь  на
кофейной чашке; лицо -- бледное, с дряблой,  потерявшей  упругость кожей. Но
самое  ошеломляющее  в  облике марсианского Хэнзарда  -- это  было  ощущение
<i>фальши.</i>  Слов,  которые  произно-сились,  не было слышно,  но,  вне  всякого
сомнения, все эти слова были ложью.
     В   двадцать   один  час  тридцать   минут  Хэнзард-1   допил  кофе  и,
сопровождаемый  Хэнзардом-2,  вышел  в  коридор.   Началось   бесцель-ное  и
неестественное  хождение.  Во  время этой  маниакальной про-гулки  Хэнзард-2
испытал еще одно потрясение, встретив выходящего из туалета Уорсоу,  который
осклабился  и  пробормотал  в  спину  капитана  несколько  эпитетов,  вполне
понятных даже  для неумею-щего читать по губам. Хэнзарда  не  удивило  такое
отношение со  стороны  Уорсоу, зато он  неожиданно поразился  привычному для
военного человека факту, что Уорсоу, несмотря  на свою ненависть, должен ему
подчиняться.  Отсюда оставался  всего лишь  шаг  до обоб-щения: как  странно
все-таки устроен мир, люди в котором добро-вольно покоряются невидимым путам
условностей -- и Хэнзард ничуть не меньше, чем Уорсоу.
     Более того,  высокоморальный капитан Хэнзард связан сильнее, чем кто бы
то ни было,  поскольку  безо всяких серьезных причин,  а только  потому, что
такого поступка от него ждали, готов участвовать в уничтожении человечества,
в  попрании  всего,  что  он  считал  мо-ральным.  Вряд  ли  можно  полагать
утешением, что на Земле живут миллионы столь же податливых людей.
     Наконец  Хэнзард-1  закончил  прогулку и  заперся  у себя.  Офицер-ская
каюта,  в которой  жил  Хэнзард,  напоминала  скорее  тупиковое  ответвление
коридора, чем комнату, и даже несколько огрызков светлого дерева, пытающихся
притвориться мебелью, не придавали ей жилого вида.
     Хэнзард надеялся,  что  прототип  уляжется  спать,  но  тот  достал  из
стенного шкафчика книгу и уселся читать.
     Это была Библия. Хэнзард не заглядывал в Библию с тех пор, как четверть
века назад готовился к конфирмации, и сейчас с удивле-нием взирал на листы с
нудными  библейскими  изречениями и  на того, кто  сидел над  этими листами,
выискивая в них сокровенный смысл. Этот угрюмый  нервничающий незнакомец все
меньше  напоминал  Хэнзарду-2  себя.  Неужели  с ним можно  добиться полного
единения?
     А  впрочем, можно попробовать.  Ведь религия  предназначена как раз для
таких  моментов, когда рушатся последние  надежды и "че-ловек  ходит подобно
призраку".
     Однако проку от Библии видно не  было. Во-первых, она чересчур толстая.
К тому же, ни единое место в этом томе  не казалось  подходящим для  данного
случая.  Пророки,  апостолы, поблекший образ  Христа, который, как  говорят,
страдал среди сусальных  пей-зажей ради  Хэнзарда -- все никуда не годилось.
На  краю гибели оказалось так же трудно верить в воскрешение и жизнь вечную,
как  и  в  четырнадцать  лет,  когда  он, уступая родителям,  согласился  на
конфирмацию.  Интересно, зачем  это было нужно  родителям? Неу-жели они тоже
всего лишь уступали обветшавшим условностям?
     Нет, он не нашел утешения, но испытал извращенную  радость, вроде  той,
которую получаешь,  когда мучаешь  себя, раздражая больной зуб. Мазохистское
наслаждение  получал он,  перечитывая  те  строки  священных  книг  -- Иова,
Экклезиаста, Иеремии,-- кото-рые укрепляли и усиливали его неверие:
     "И  сказал я  в  сердце  моем: "и меня постигнет  та же  участь,  что и
глупого: к чему же я сделался очень мудрым?" И сказал я в сердце моем, что и
это -- суета;
     Потому что  мудрого  не будут помнить вечно, как и глупого;  в грядущие
дни все будет забыто, и увымудрый умирает наравне с глупым.
     И возненавидел  я жизнь, потому что противны  стали  мне  дела, которые
делаются под солнцем; ибо все -- суета и томление духа!"
     Хэнзард  понимал,  что  лучше  всего  вступать в  контакт во сне, когда
прихотливые мелодии бодрствующего сознания будут при-глушены и будет звучать
лишь простое "до" Хэнзарда-1 и октавой ниже -- "до" Хэнзарда-2. И все же ему
не терпелось попробовать.
     "Сейчас,-- подумал он,-- может получиться".
     Он осторожно опустился в сидящее тело прототипа.  Странно и  не слишком
приятно  ощущать,  как  совмещается  реальная  и  призрачная плоть,  как  на
мгновение  пресекается дыхание, а затем возобновля-ется, синхронизировавшись
с дыханием Хэнзарда-1. Зрение сперва  замутилось, а  потом он обнаружил, что
его глаза скользят по пе-чатному тексту, не читая, а лишь наблюдая, как мимо
движутся буквы.
     Он  сосредоточился  на смысле  текста и попытался  привести  себя  в то
эмоциональное  состояние,  которое,  по  его  соображениям,  дол-жно  быть у
Хэнзарда-1.  Но хотя  он ощущал, как  две  гортани  одинаково  вибрируют  от
непроизнесенных  фонем,  два  разума  про-должали  существовать   совершенно
раздельно.  Порой ему казалось, что  память пробуждается с какой-то странной
независимостью, или мимолетно ощущал отголоски чужой печали, но эти ощущения
скорее напоминали иллюзорное восприятие, когда нам кажется,  будто  мы видим
что-то краем глаза, но  стоит взглянуть на поме-рещившийся образ в упор, как
он скрывается в той тьме, из которой явился.
     Ничего не  получалось. Хэнзард нехотя отделил себя  от  тела двой-ника,
решив ждать, пока тот не уснет.
     Хэнзард  не  мог  уснуть.  Весь последний  месяц он  принимал все более
сильные  дозы снотворного,  и теперь оно перестало  действовать. Он лежал  в
темноте  на  койке, вспоминая,  как  ребенком лежал  ночами без сна, пытаясь
силой воображения перенестись из спальни куда-нибудь далеко-далеко, например
-- на Марс, и веря, что если хорошенько притвориться, то так оно и выйдет.
     Вот именно, так оно и вышло, точь-в-точь так.
     Ну,  и  что  дальше?  В какие  еще миры он мог  бы послать  себя  силой
воображения? Например -- в безумие: великолепное радостное бе-зумие, которое
так  скрашивает жизнь Питмана. Или в  сон? Он  вспомнил Шекспира:  "Умереть,
уснуть.-- Уснуть! И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность".
     Он поднялся с койки, поправил рубашку и вышел в коридор. Куда теперь?
     В обсерватории он замер у обзорного окна, глядя на мертвые камни Марса.
В юности он был уверен, что Марс кишит  жизнью. Даже когда появились снимки,
сделанные "Маринером" (ему тогда было тринадцать), он не  мог им поверить. В
тринадцать лет никто не верит в существование такой штуки, как смерть.
     По  часам командного пункта было  полпервого  ночи, а снаружи наступало
утро.  Ярко  освещенные  скалы  отбрасывали такие  густые  тени,  что  глаза
начинали болеть, если глядеть слишком долго.
     "Ложись спать,  ублюдок! --  со  злостью  думал Хэнзард-2.-- Спи,  кому
говорят!"
     Он  нервно  расхаживал по обсерватории, боясь,  что  если присядет,  то
может незаметно уснуть. Он нарочно  не спал  всю предыдущую  ночь, чтобы  не
страдать  сегодня   от   бессонницы,   и  теперь  мучился   от   собственной
предусмотрительности.
     Хэнзард-1 сидел, глядя на марсианский пейзаж. Что привлекало его в этой
бесплодной пустыне?
     Все-таки  в  конце  концов  Хэнзард  вернулся  в  свою  комнату  и,  не
раздеваясь, лег  на койку.  В темноте было невозможно узнать, спит ли  он, и
потому пришлось рискнуть еще раз.
     Глаза Хэнзарда-1 были закрыты,  челюсть  расслабилась,  приотк-рыв рот,
легкие  глубоко  вдыхали воздух. Его  рука разжалась,  чтобы  взять  ящик  с
патронами,  потому что на охоте им может потребо-ваться  много патронов. "На
какую  дичь?" -- спросил он, но  взрослые продолжали  разговаривать резкими,
как у циркульной пилы,  голо-сами, не обращая на  него внимания. Он  шел  по
полю, усеянному острыми черными камнями, при каждом шаге из-под ног взлетали
рои жужжащих мух. Патронный ящик был таким тяжелым, а он -- таким маленьким:
это  было нечестно! Просто  удивительно, как мало  людей  здесь, на Марсе...
должно  быть, они  заперты под землей или  еще где-то.  Почему  он  не  взял
винтовку вместо  этого ящика? Хотя  вот она, винтовка --  у него в руках. Он
совершенно один с винтовкой в руках среди выжженных камней. Глаза запорошило
пеплом, и слезы текут по щекам. Он шел к пламени, метавшемуся на гори-зонте.
Винтовку он  держал,  как его  учили, но она  была такая тяжелая и все время
опускалась  к  земле. Какой-то  человек  поливал рис огнем  из  пластикового
садового шланга. Тогда он уперся при-кладом в  землю, потому что был слишком
мал и не мог  стрелять по-другому. Он  глядел на человека со шлангом, на его
странную  военную  форму.  Хэнзард ненавидел этого  человека  как никогда  и
никого в мире. Мужчина с лицом Хэнзарда направил на него  огнемет, и оба они
проснулись, крича одним и тем же криком.
     --  Это  было нехорошо,--  сказал он, удивляясь,  что понадобилось  так
много времени, чтобы понять и произнести вслух эту самооче-видную истину.
     Потом  откуда-то  из  полузнакомых глубин естества пришли  словно не им
сказанные слова:
     -- Это и сейчас нехорошо.
     Он  печально покачал  головой. Хорошо  или  нет,  с  этим  он  не может
поделать ничего.
     --  Нет,  ты  можешь!  --  настаивал  голос.  Хэнзарду  казалось,  что,
проснувшись,  он  продолжает видеть  сон. Голос был его голосом  и,  в то же
время, принадлежал не ему.
     Хэнзард расслабился  и разрешил себе улыбнуться. Он сошел с  ума! Боже,
какое  это  облегчение!  Любопытно  было  бы  посмотреть сейчас  на  себя со
стороны, понаблюдать, что он делает...
     -- Слушай меня! -- сказал его чужой голос, и он прислушался.
     <b>


        Глава 17 КАТАКЛИЗМ
     -- Доброе утро, Натан! Я вижу, к вам вернулся аппетит.
     -- Да,  аппетит  вернулся за  все  прошедшие дни. Сколько бы  я  ни ел,
желудок кажется пустым, как барабан. Как вам понравится, если я съем сегодня
обеды за все пропущенные дни?
     -- О, да  у вас  еще и настроение хорошее! Поздравляю с возвра-щением к
цивилизации. Мне вас сильно недоставало.
     -- Надеюсь, я вернулся в подходящий момент?
     Питман  неуверенно  взглянул  на подчиненного:  это  что,  шутка? Прямо
скажем  -- она не слишком удачна, поэтому генерал ограни-чился чуть заметной
улыбкой, показывающей, что шутку он уловил.
     -- Вы уже приготовили кофе?
     -- Да, но боюсь, я сделал его малость крепковатым. Генерал Питман налил
себе чашечку и отхлебнул маленький глоточек.
     -- Да, чуть-чуть крепковато.
     Питман заколебался, выбирая, пить ли ему этот кофе или подо-ждать, пока
вновь закипит вода, но потом решил, что сойдет и так.
     -- Я тут думал...-- начал Хэнзард.
     -- В  армии  мы  стараемся  не поощрять  думанье,-- благодушно  перебил
Питман.
     Он отделил от брикета два ломтика  замороженного хлеба и за-правил их в
тостер.
     -- Я думал о том, что вы говорили в тот день, когда я только что прибыл
сюда. Я полагаю, что вы были правы.
     -- Это меня ничуть не удивляет,-- генерал поморщился от вто-рого глотка
кофе,--  но  вам, Натан, придется  напомнить тот случай. Я говорю  так много
верных вещей...
     -- Вы говорили, что использовать бомбы -- это геноцид.
     --  Неужели я действительно сказал такое?  Вероятно, это было сказано в
гипотетическом смысле. Что  касается лично меня,  то я  не испытываю ничего,
кроме  презрения,  к  людям,  распаляющим  свою совесть громкими  словами, и
особенно  --  этим словом. Вы же  пони-маете, что нельзя выиграть войну,  не
разбив  яиц,-- Питман, очень довольный удачным  совпадением, аккуратно вылил
на  электриче-скую сковородку  два яйца.-- Поэтому  я  надеюсь,  что  вы  не
относи-тесь к подобным разговорам <i>чересчур</i> серьезно. В вашем возрасте уже не
следует быть таким смертельно серьезным.
     -- Однако, если это слово вообще имеет смысл...
     -- Вот именно, Натан! Вы верно поняли суть  дела. Оно не  имеет смысла.
Это просто красная тряпка, чтобы махать ею перед либера-лами.
     -- Но ведь есть классический пример геноцида.
     --  Да?..--  генерал  Питман  с усмешкой  взглянул на  Хэнзарда, словно
подзадоривая  его  продолжать. В уголках генеральского рта играла  бесовская
улыбка.-- Вы имели в виду Германию? Что  ж, давайте обсудим этот ваш пример.
Я  согласен --  Освенцим  был большой  глупостью.  Не  понимаю,  кому  могла
понадобиться такая бессмысленная трата человеческих ресурсов. Ну и, конечно,
методы,  которыми все это  достигалось  --  именно они  породили большинство
предрассудков. Подобные заблуждения трудно рассеять,  они глубоко внедряются
в  сознание -- вот  что,  с  моей точки  зрения, хуже  всего. Но  сейчас эти
предрассудки   не   имеют  к  делу   никакого  отношения.  Бомба  --   самое
демократичное  оружие,  какое  только  можно пред-ставить.  Она не делает ни
малейших различий между людьми. Вот так-то. А кофе вы, Натан, делаете вшиво.
     -- А вы, генерал, шутите непристойно.
     --  Ну, знаете  ли,  это  уже граничит  с  наглостью.  Но  мне  хочется
продолжить беседу, и я пропускаю ваши слова мимо ушей.
     -- Вкус кофе станет получше, если добавить молоко и сахар.
     -- Какой варварский  обычай! -- посетовал Питман, однако  совету Натана
последовал.
     -- Варварский? -- переспросил Хэнзард.-- С каких пор вы стали  обращать
внимание на такой предрассудок,  как варварство? Питман совершенно  искренне
рассмеялся.
     -- Это уже лучше, Натан, я снова вас  узнаю.  Видите ли,  к такого рода
вопросам надо  подходить осторожно. Кстати, не желаете ли ломтик хлеба  -- в
отличие от кофе, он приготовлен неплохо. Так вот, не кажется ли вам, что вся
жизнь...-- нож выскользнул из  руки  генерала и  со стуком упал на  пол,  но
Питман, кажется, и  не  заметил этого.  Справившись  с  внезапно отяжелевшим
языком, он закончил  фразу: -- ...вся жизнь -- это огромная и  бессмысленная
трата чело-веческих ресурсов.
     Питман слабо засмеялся, потом поднял глаза на Хэнзарда.
     -- О, Натан, уберите ваш пистолет... Вы что,  думаете,  я нападу на вас
со столовым  ножом?  Вы  же  видите, мне  нехорошо,  я слишком ослаб...-- он
прикрыл глаза.-- Натан,  из вашего благородного  по-ступка  не выйдет ничего
хорошего.  Совсем ничего... Если  бы вы  потерпели до последней  минуты, то,
может быть, смогли бы оста-новить меня. Но ведь на Марсе есть и другие базы.
Как  вы  остановите их?  А  Россию?.. Какой  глупый Натан...  зачем  вы меня
отравили?
     Хэнзард  холодно  глядел на  генерала. Питман  осторожно откинул-ся  на
спинку стула, так, чтобы не упасть после потери сознания.
     --  Знаете,  мне   всегда  было  интересно...  интересно,  как  я  буду
умирать... на что это похоже. Я скажу: мне это нравится...
     Он заснул, улыбаясь.
     Хэнзард  усмехнулся. Он  знал,  что завтра  проснувшийся  Питман  будет
унижен  и  подавлен.  В  кофе  не  было  ничего,  кроме  дозы   снотворного,
безусловно, несмертельной. Выходя  из офицерской сто-ловой, Хэнзард запер за
собой дверь.
     Он  вернулся  в  свою  комнату  и занялся  тем,  что  Пановский  назвал
"небольшим перепаиванием проводов". Стандартные блоки, в  кото-рых надо было
производить переделки,  Хэнзард  позаимствовал  на складе. Пановский изрядно
преуменьшил  трудности работы,  на  самом деле  она была  не так  проста, но
Хэнзарда выручало  то,  что несколько часов назад он  решал  эту  задачу под
наблюдением Пановского.
     Сейчас, когда  счет  времени  пошел  на  минуты,  казалось  немыс-лимым
заниматься  электронными   головоломками,  но  Хэнзард   при-казал  себе  не
торопиться. Слишком много было поставлено на кон, и второй попытки у него не
будет.
     Когда все  было собрано, проверено и перепроверено, Хэнзард сложил свое
хозяйство  в две  сумки, а  самый  существенный  элемент спрятал отдельно  в
вентиляционном канале обсерватории.
     Судьбе  было угодно,  чтобы на  посту возле передатчика  он  обна-ружил
Уорсоу.
     --  Рядовой Уорсоу, генерал  приказал  вам  срочно  явиться  к  нему  в
обсерваторию.
     --  Сэр?  -- на лице Уорсоу проступило  сомнение, с чего  бы это Питман
возжелал видеть его.
     -- Я  побуду на посту вместо вас, а вам лучше  не заставлять его ждать.
Подозреваю, что приказ как-то связан с  нашивками, которых так  недостает на
вашем рукаве,-- Хэнзард заговорщицки подмигнул.
     Уорсоу четко козырнул и удалился.
     "Еще один идиот,-- подумал Хэнзард,--  и он тоже уходит из моей жизни с
улыбкой на лице".
     Все-таки  хорошо,  что  не  пришлось еще один,  последний,  раз убивать
Уорсоу. Хэнзард не хотел больше никого убивать.
     Он открыл помещение передатчика ключом, снятым с Питмана, подсоединил к
передатчику самое главное из приспособлений, то, которое  должно остаться на
Марсе, и нажал кнопку. Буквы на стальной стене мгновенно изменились с "Марс"
на "Земля".
     Он снова был дома, хотя времени, чтобы целовать родную землю, у него не
было. Охрана, конечно, заметила, что передатчик сработал, и вряд ли Хэнзарда
ждет сердечная встреча.
     Он  взглянул  на часы:  14.18. Он успел вовремя  -- через две минуты  у
Хэнзарда-2 кончился бы воздух. Теперь оставалось  разобраться с передатчиком
лагеря  Джексон. Хэнзард закончил последние соеди-нения и собрал передатчик,
не  нуждающийся  в  приемнике,  в  тот  самый  момент, когда стальная  дверь
распахнулась и внутрь ворва-лись охранники.
     Они открыли шквальный огонь по человеку, которого уже не было в кабине.
     Когда Пановский в первый раз обрисовал свой план, Хэнзард не поверил.
     -- Передатчик без приемника? -- возразил он.-- Вы же сами говорили, что
это невозможно. Такая вещь действительно не имеет <i>смысла.</i>
     --  Подумаешь--  смысл! --  фыркнул Пановский.--  Что вы  по-нимаете  в
смысле?  У тяготения есть смысл? Может быть, смысл есть у святой троицы? Или
у  квантово-волновых  свойств  элементарных   частиц?  Слава  Божья  сильнее
проявляется в парадоксах, нежели в пошлых логических выкладках. Я был вполне
искренен, когда гово-рил, что,  вообще  говоря,  передатчик,  работающий без
приемника,--  невозможен.  Но  это  вовсе не значит, что его нельзя сделать.
При-емник обязан находиться там,  куда вы собираетесь  зашвырнуть свои тюки.
Так  почему  бы  вам не  отправить приемник туда  вместе  со  всем остальным
барахлом?
     --  А еще  лучше  было бы поднять  себя самого за шнурки от  ботинок,--
добавил Хэнзард.
     --  Самый цимес,-- невозмутимо  продолжал  Пановский,--  за-ключается в
словечке "мгновенно". Если передача действительно происходит мгновенно, а не
очень-очень быстро, скажем, как свет, то где находится ваша драгоценная туша
в момент передачи? Еще  тут -- или уже там? Разгадка в том, что она  сидит и
здесь, и там  одновременно. А отсюда -- передатчик без приемника. Достаточно
приклепать  к  объекту  набор  из  трех  передатчиков  и  трех  приемни-ков,
установить передатчики на "тут", а приемники -- на "там", ткнуть кнопку и --
бабах! Ну что, усекли?
     Хэнзард мрачно помотал головой.
     --  Но вы  же видели, как это  действует. Вы  уже путешествовали с этим
хозяйством по всему дому.
     -- Да, разумеется.  Но  я  скорей готов поверить,  что тут  действует -
черная  магия,  а  не  законы  природы,  тем  более  что  в  ваших выкладках
присутствует даже магическое число "три".
     --  Числа  и  вправду обладают магическими  свойствами,  особенно число
"три".  Но  сейчас  это  число  обусловлено  другими  причинами.  Три  точки
определяют   плоскость.   Посредством   воображаемой   пло-скости,   которую
определяют  три  приемника,  мы локализуем пере-даваемый  объект в  желаемой
области пространства. Кажется, это должно быть ясно и ежу.
     -- Даже ежу видна дырка в  ваших рассуждениях, доктор. Чтобы определить
положение объекта в пространстве, требуется  не три, а четыре  точки. Это же
обычная эвклидова геометрия.
     -- Можете получить  по эвклидовой  геометрии свою пятерку. Ра-зумеется,
чтобы система  заработала, должна быть четвертая пара "передатчик-приемник".
Но она не будет  странствовать вместе с остальными. Она останется на месте и
будет  реперной точкой.  По-ложение "тут"  передатчиков  и "там"  приемников
образуют  две пи-рамиды  с общей вершиной в фиксированной точке за пределами
передаваемого объекта. Что теперь скажет ваш ежик, капитан?
     -- Где будет эта точка?
     -- На Марсе, конечно же. Где ей еще быть?
     Первой точкой, для которой Пановский получил точные данные относительно
ее координат --  широты, долготы и высоты -- был его собственный дом. Именно
сюда  явился Хэнзард  после  того,  как  покинул  лагерь  Джексон/Вирджиния.
Пановский с Бриджеттой бы-ли в Москве,  и Хэнзард вполне удачно  оказался  в
одиночестве.  Он поставил первый приемник-передатчик  в обговоренном заранее
ме-сте -- за  собранием сочинений  Бульвера-Литтона. Затем, захватив сумки с
остальным  оборудованием,  отправился  в  дальнейший  путь,  имея  в  запасе
тридцать секунд опережения графика.
     Куда труднее было  получить достаточно  точную информацию от-носительно
двух других точек. Данные про пирамиду Хеопса  Панов-ский нашел  в одном  из
старых номеров "Вестника научной теософии".
     Хэнзард появился на вершине ветхой пирамиды.  С высоты  залитая  лунным
светом  пустыня  представляла  столь  замечательное  зрелище,  что  Хэнзард,
невзирая  на  срочность  своей  задачи, потратил чуть ли не  десять  секунд,
любуясь расстилающимся внизу ландшафтом. Кто-то, возможно -- турист, заметил
силуэт  Хэнзарда на  фоне луны и стал  что-то кричать. Ночной  ветер относил
слова в сторону,  до Хэнзарда долетали разрозненные звуки, по которым нельзя
было даже определить  язык,  не  говоря  уже о смысле  слов. Хэнзард оставил
вторую пару  приборов на крошащихся камнях и  двинулся  дальше,  к последней
точке триангуляции.
     Он  обнаружил  себя  посреди  огромного  поля,   залитого  бетоном,  из
которого, довольно далеко друг от друга, выступали  бугорки мо-гильных плит.
Перед ним лежали восемьдесят акров мемориала погибшим во  Вьетнаме. Мемориал
был воздвигнут неподалеку  от  Канберры  правительством  либералов,  которое
вывело Австралию из войны. С великодушием, не  имевшим аналогов  в  истории,
прави-тельство почтило здесь память павших врагов в количестве, равном числу
своих погибших.
     Хэнзард установил последний приемник-передатчик на  одном из надгробий.
С того момента, как он оставил лагерь  Джексон,  прошла одна минута тридцать
две секунды. Оставалось еще несколько се-кунд, чтобы почтить умерших.
     -- Война -- это плохо,-- сказал он убежденно.
     Он  мог  бы  еще добавить, что  зло -- необратимо, прошлое  невоз-можно
исправить. Мальчик мертв навсегда, и вполне возможно,  что этот камень стоит
на его могиле. Можно лишь не допускать нового зла.  Но  он  ничего не сказал
вслух. Последний долг погибшим был отдан, запас времени иссяк.
     Хэнзард нажал кнопку на  последнем передатчике-приемнике.  Те-перь реле
времени  оставляло ему пятнадцать секунд на  устройство личных  дел. Хэнзард
расстегнул вторую сумку и  вынул  оттуда  нейтрализатор. Радиус его действия
был около шести футов.
     -- Я бы посоветовал тебе сматываться отсюда,-- сказал он сам себе.
     Если быть точным, то это  произнес Хэнзард-2, но  ответа от Хэн-зарда-1
он не услышал.
     Только теперь  Хэнзард понял,  что все это время обманывал  сам себя. В
какой-то  неприкосновенной части мозга  Хэнзард-1  давно  принял  решение  и
держал его в секрете от своего другого "Я".
     Спорить было поздно  --  почва  под  ногами Хэнзарда  затвердела  одним
резким толчком.  Хэнзард  понял, что  его машина  сработала, и секунду назад
реальная Земля переместилась  на противоположную точку своей орбиты,  ее ось
перевернулась вверх тормашками, а здесь осталось только эхо прежней Земли.
     -- Этого не может быть,-- сказал Хэнзард.--  А  если этот бред все-таки
может быть, то он окажется пострашнее любой бомбы.
     -- Потухните, Натан! Вы что, еще не поняли, что я всегда прав?
     -- А вы подумали, что  произойдет с населением реального мира? Все-таки
их благополучие важнее нашего.
     --  Да, я подумал о них! Главным событием  для них  будет то, что  люди
северного полушария  неожиданно увидят южные созвездия. Не исключено, что на
ночной  стороне  Земли случится  несколько  кораблекрушений.  Поверьте,  это
ничтожная плата по сравнению с тем, что они сами себе приготовили.
     -- Но  как  это  может  остановить  бомбы?  В  любом  случае  они будут
отправлены с Марса.
     --   Наплевать!  Бомбы  отправятся   на   спутники-приемники,  кото-рые
останутся  вне передающего  поля.  Земля окажется  по  ту сторону  Солнца, а
спутники -- здесь.
     -- И сбросят бомбы на Землю суб-вторую?
     -- Дважды  наплевать.  Не забывайте, что для  первичной  материи ничего
вторичного  не существует.  С  точки  зрения  бомб, Земля  просто  исчезнет.
Кстати, эхо Земли не будет притягивать спутники, они улетят по касательным к
своим  орбитам   и   в   конце   концов  попадают  на  Солнце.--   Пановский
ухмыльнулся.--  Представляю,  что  поду-мают  вояки  с  Марса,  когда  Земля
неожиданно исчезнет из виду? Как по-вашему, они обвинят в этом русских?
     Однако Хэнзард был не в том состоянии, чтобы шутить.
     --  Все равно  я не  могу поверить. Это же не  теннисный мячик, который
можно зашвырнуть куда угодно. Это же Земля, черт бы ее побрал! Целиком!
     --  Вы считаете это возражением?  Надо  бы знать, что  большой  масштаб
только  упрощает  дело.  Башенные  часы  появились раньше  наручных,  а ведь
Солнечную  систему постоянно  сравнивают  с ча-совым  механизмом. Примите во
внимание, что, сдвигая Землю,  я ни в малейшей степени не теряю ее импульса.
Если бы удалось направить Землю абсолютно точно, она продолжила бы свой путь
по  орбите  плавно,   как  звезда  русского  балета.  Такой  же  точности  я
гарантировать не могу, но  расчеты показывают, что ничего особо страшного не
случится.
     -- А переворот вверх ногами?
     --  Надо же  как-то  сохранить  последовательность времен  года,  а они
связаны с положением  Земли на орбите. Я, по сути дела, пере-мещаю  Землю на
шесть месяцев вперед.  Поворот земной  оси ком-пенсирует этот сдвиг. Так что
Земля полетит далеко и вверх тор-машками.
     Хэнзарду было нечем дышать.
     "Идиот! -- со злостью думал Хэнзард-2.-- Ну зачем ты остался в пределах
поля нейтрализации? Зачем?"
     "Какая теперь разница?" -- в ответе была грусть, которую Хэнзард не мог
признать  за свою. Те шесть  недель,  что  они прожили  врозь, действительно
сделали их разными людьми.
     "Ты  что,  думаешь, вы  теперь квиты?  Полагаешь,  твоя  гибель  сможет
оплатить его смерть? Идиот".
     "Нет, это не из-за него".
     "Но тогда -- почему? И как же Бриджетта?"
     Хэнзард-1 не ответил  или уже  не смог ответить.  Да для него и не было
никакой Бриджетты.
     Хэнзард-2 с  трудом  высвободил  свое  тело  из  кокона  умершей плоти.
Сброшенное тело не утонуло в почве, которой для него просто не существовало,
а медленно  поднялось вверх и поплыло над бетон-ным полем,  словно воздушный
шарик, сморщившийся к концу дол-гого дня. Притяжение Земли-2 не  действовало
на первичное веще-ство тела, и оно неотвратимо притягивалось реальной Луной,
сто-явшей низко над горизонтом и скрытой сейчас облаками.
     Луна, в свою  очередь, начала  медленное падение на Солнце, потому  что
больше никакая сила не удерживала ее на месте.
     Какой-то отголосок, еще звучавший в  глубине мозга Хэнзарда,  подсказал
ему, отчего Хэнзард суб-первый  выбрал для себя смерть. Несмотря  ни на что,
он  оставался  прежним  офицером,  и  невыпол-нение  приказа  было для  него
равносильно самому отвратительному из преступлений -- предательству.
     Хэнзард стащил  с себя дыхательную  маску, с  которой не расста-вался с
предыдущего вечера. Теперь у него снова был целый мир воздуха, которым можно
дышать, мир земли, по которой можно ходить, мир людей, которые могли придать
смысл  его  поступку  и всей его жизни. Этот  мир,  эхо реального мира,  был
теперь его Реальным Миром. И войны, которая могла  бы  разрушить этот мир --
не будет.


        Глава 18 СЧАСТЛИВЫЙ КОНЕЦ
     Такси  остановилось  около "Нью-Сент-Джорджа"  --  отеля, кото-рый  при
нормальном положении вещей был бы не по карману Хэн-зарду. Хэнзард спросил у
портье,  какой номер занимает Пановский. Случайно или нет, это оказался  тот
самый  номер,  который Хэнзард  невидимо  занимал сорок дней  назад. Хэнзард
застал Пановских  в  одиночестве, если, конечно,  так можно сказать  о  двух
людях.
     -- Натан! Я чертовски рад снова вас видеть!  Едва избежав столкновения,
они подкатили к нему на своих креслах.
     --  Я  боялся,--  сказал  Пановский  в камилавке,--  что мне  при-дется
уехать, не повидавшись с вами.
     --  Он  отправляется  в  Рим,--  объяснил  другой  Пановский,--  что-бы
повидаться с  папой, а поскольку  Ватикан  запретил  людям пере-двигаться  с
помощью  передатчиков,  то Бернар  летит  самолетом. Вы, Натан, ведь  и сами
прилетели? Вас так долго не было!
     Хэнзард, соглашаясь, кивнул.
     --  Египетские  власти  были  ошарашены,  обнаружив меня  на  вер-хушке
пирамиды. А потом, когда стала исчезать Луна...
     -- Ох уж эта Луна! Я  так глуп, что не заслуживаю будущей  жизни. Пинок
под задницу -- вот чего я заслуживаю.
     Хэнзард, скептически улыбаясь, выслушал тираду Пановского.
     --  Не  хотите ли  вы  сказать,  будто на самом деле <i>просмотрели</i>  Луну?
Продумали каждую мелочь, а Луну забыли? Пановские виновато взглянули друг на
друга.
     --  Во всяком случае,-- скромно  сказал  первый,-- мы  убедили  в  этом
правительство.
     -- Не  будем об этом,-- вмешался второй Пановский.-- Хотя правительство
относится к нам уже не так бесчеловечно, но все же я уверен, что эта комната
наверняка  прослушивается.  Скажите лучше,  Натан,  вы верите,  что хотя  бы
иногда  цель  оправдывает средства? Конечно, без Луны не будет  приливов, ни
здесь,  ни на суб-первой  Земле,  течения  в океанах перепутаются,  начнутся
жут-кие бедствия, беспорядки, трагедии. Но главной цели мы все-таки достигли
--  войны не было. Кроме того, я набросал план возвращения Луны. Его как раз
объясняют русским -- в этом деле без их помощи не обойтись. Надеюсь, русские
тоже  перестанут  валять  дурака  и займутся  Луной.  Но это тебе  расскажет
Бернар,  а  я  опаздываю на  самолет.  Натан, вам  нужно что-нибудь в  Риме?
Хотите, я по блату организую вам свадьбу в соборе святого Иоанна, где служит
сам папа?
     -- Убирайся к Его святейшеству, старый сводник.  Ты же знаешь,  капитан
не любит, когда его водят на поводке.
     Второй Пановский выкатился  из  комнаты, а  первый,  как  ни  в  чем не
бывало, продолжил беседу:
     -- На  Луне сейчас застряло некоторое количество крайне озабо-ченных, я
бы  сказал  --  обезумевших  русских. Никто  из  них не  может  понять,  что
приключилось  с Солнечной системой.  Точно так  же и на Земле суб-первой  ни
один  человек,  кроме, конечно,  меня, не  догадывается, что  происходит.  А
тамошний я скорее всего опасается, что  кто-то независимо от него разработал
передатчик нового типа  и употребил его таким апокалиптическим образом. Зато
здесь  все  это  время  я втолковывал президенту, куче  всяких  комиссий  и,
на-конец, даже журналистам: что,  кем и для чего было сделано. Власти ужасно
взбесились, но думаю, что втайне они рады такому исходу, вроде  как матадор,
очнувшийся в  больнице и недоумевающий,  как он остался жив после  того, как
проявил столько героизма. Они выслушали меня, но мало кто из них хоть что-то
понял.  Но  те,  кто понял,-- поверили.  И вот  как мы  поступили.  На Землю
суб-первую был  передан  ряд ученых и добровольцев-офицеров. Они  попытаются
сделать там то, что уже делали вы -- реинтегрироваться со своими суб-первыми
личностями.  Когда  у  кого-нибудь  из  них  это  получится,  он при  помощи
передатчика-приемника  отправится на Луну и  по-ступит с  нею так же, как вы
поступили  с Землей. Луна суб-первая отправится  к Земле, а нам оставит эхо,
которое мы  вернем  на  <i>свою</i>  орбиту. От  этого произойдет суб-третья  Луна,
которая,  как  ни  пе-чально,  когда-нибудь  свалится  на  Солнце.  Хотя  не
исключено,  что  ее  обитатели решат отправить  ее куда-нибудь еще.  В самом
деле,  почему бы им этого не сделать? Приемники-передатчики  у них есть. Они
смогут путешествовать по Вселенной куда им заблагорассудит-ся, пока у них не
кончатся  запасы. Возможно, эта  и все последующие Луны станут  межзвездными
путешественниками. Что с вами,  Натан?  Ведь  я так  популярно все  изложил!
Знаете,  если  вы  хотите помыться с  дороги, то в  нашем  номере  есть  три
огромнейших  ванны. Я  заметил, что ванна прекрасно  помогает в тех случаях,
когда вы не можете что-то понять.
     -- Спасибо, дело не в ванне. Но я надеялся, что...
     -- Конечно же, Натан! Конечно, она здесь. Бриджетта, тебя хотят видеть!
     Она  вплыла  в комнату на  волнах смеха.  Он не знал, какая из Бриджетт
перед  ним --  Бриди,  Джет, Бриджетт или еще какая-ни-будь,  это  не  имело
значения, ведь любая  из них была единственной женщиной, которую он любил, и
он обнял эту женщину, и они поцеловались, и поцелуй тоже был как смех.
     --  Профессор  Пановский,--  церемонно произнес Хэнзард,--  я  хотел бы
просить у вас руки вашей жены Бриджетты.
     -- Я благословляю вас обоих, но  советую сначала договориться со своими
соперниками.
     -- Нет,-- сказал  Хэнзард.-- На  этот раз пусть <i>она</i>  решает, как желает
распорядиться <i>мною.</i>
     -- Натан, я говорю не о соперницах Бриджетты, а о ваших соперниках.
     И под  взрывы хохота и гремящие музыкальные аккорды в комнате появились
давно ждавшие этой минуты два Натана  Хэнзарда, де-ржавшие за руки  еще двух
Бриджетт.   Они   выстроились   перед  ним   со   скромной   симметричностью
моцартовского финала. Он знал, что  они  будут здесь,  знал с самого начала,
поскольку сам он не был даже последним Хэнзардом, а лишь предпоследним эхом,
оставшем-ся на  пирамиде  Хеопса  после прыжка  в  Канберру,  но  все же  до
последней  секунды  по-настоящему не верил  в  возможность такой встречи. Он
схватил  протянутые  ему  руки  и некоторое  время  они  стояли так,  словно
собираясь водить хоровод.
     Вот  мы и  подошли к концу  рассказа.  Герой получает награду  за  свои
подвиги и труды, мир спасен от гибели, даже Луну удалось вернуть на место, и
Пановский впервые  в  жизни  стал свободным человеком.  Стоит  прекраснейшая
июньская  погода, хотя,  чтобы  оце-нить ее по-настоящему, надо  бы выйти за
пределы купола, пройтись на лодке по реке или просто прогуляться по сельской
дороге. Жаль, что к 1990 году найти сельскую дорогу  в  Америке стало  почти
невозможно.
     Впрочем,   для   нашего   героя   нет   ничего   невозможного.   Любовь
облагораживает своим сиянием самый унылый пейзаж. И только нам, взирающим на
происходящее  со  стороны,  может  стать  немного  грустно  от  мысли,   что
очарование мира не всегда и не везде выдер-живает пристальный взгляд.
     Но даже и это меняется! Сам мир теперь изменится, станет лучше;
     более  умеренным  и  могучим, более  человечным.  Энергии теперь  будет
достаточно, чтобы осуществить все, что раньше  казалось не-возможным. Границ
нигде не  останется, а вместо них появится свобода и непринужденность. Войны
тоже  больше не будет. Зато будет достаточно места, чтобы ходить и ездить, а
самой большой трудностью станет выбор: куда направиться. Ведь  если говорить
прямо, то для людей теперь открыта вся Вселенная.
     Но  с  такой  проблемой  люди  как-нибудь  справятся,  а  <i>наша</i>  история
стремительно близится к завершающей точке.
     Свадьба  была  сыграна  на  широкую  ногу  --  водопады  белых  кружев,
флердоранж,    органная   музыка,    священник,   которому   помогал   самый
респектабельный из служек,  и вот теперь все три пары: Хэнзард  и Бриджетта,
Хэнзард  и  Бриджетта, Хэнзард и  Бриджетта -- стоят на  пороге передатчика.
Пары собираются  провести медовый  месяц  в  раз-ных  странах  -- первая  на
Цейлоне, вторая на Амазонке, а третья...
     -- Вы готовы? -- спросил Пановский.
     Хэнзард  взял новобрачную на  руки и перенес ее через порог.  Пановский
нажал  кнопку,  которая  отправит  их  в  Ватикан.  Хэнзард   еще  не  видел
Сикстинской капеллы.
     Хэнзард приоткрыл рот, потом вздохнул.
     -- Неужели что-то не сработало?
     Бриджетта тихо рассмеялась, не переставая покусывать его ухо.
     Он перенес ее  обратно через  порог, сквозь  закрытую дверь. Хэн-зард и
Бриджетта  и вторые Хэнзард и Бриджетта ждали их  за дверью.  Они указали на
Пановского, который за лабораторным столом  писал  что-то на  листе  бумаги.
Пановский окончил записку, улыбнулся, глядя хоть и не совсем на  них, но все
же в нужном направлении, и покинул комнату.
     Хэнзард попытался взять лист бумаги со  стола. Третичная плоть его руки
прошла сквозь вторичную материю.
     Все вокруг было как прежде: насосы, качавшие воздух на Марс, продолжали
его качать, хотя это был воздух вторичной реальности, который оставлял после
себя отзвук  от эхо. Но этим  отзвуком ше-стеро влюбленных -- сами эхо своих
эхо -- могли дышать.
     --  Что  там  написано?  -- спросила Бриджетта,  хотя могла  прочи-тать
записку не хуже Хэнзарда. Но она хотела услышать, как он произносит слова:
     -- Счастливого медового месяца.


        Примечание

     [1] mariage de convenance (фр.) -- брак по расчету

     [2]   Карл  Эйхман  --  военный  преступник,  возглавлял   в  имперском
управлении  безопасности  подотдел  "по   делам   евреев".   После  разгрома
фашистской  Германии бежал в Аргентину, где в  1960 г. был  схвачен агентами
израильской  разведки  и  вывезен   в  Израиль.  На  процессе  в  Иерусалиме
приговорен к смертной казни.

     [3]  Автор  повторяет распространенную ошибку,  полагая, будто Джордано
Бруно  казнили  за идею  множественности миров.  На самом  деле католическая
церковь,  в отличие от православной,  сразу приняла эту идею, обосновывая ее
как раз  теми доводами, которые  Диш вкладывает в  уста Пановского. Джордано
Бруно был казнен за пантеизм.

     [4] Минос -- легендарный  царь Крита;  согласно  древнегреческим мифам,
сын Зевса и Европы, после смерти стал судьей над мертвыми в  подземном мире,
налагая наказание на души преступников.