был жив. Па никогда бы не стал пинать труп в живот. - Держись подальше от моей дочки, иначе костей не соберешь, клянусь именем Царя! - Пол нанес своему поверженному противнику еще один удар ногой. Адонайя застонал и откатился как можно дальше от Бекки, где его и вырвало прямо на сухую листву. Кровь текла у него изо рта, из рассеченной кожи на щеках и на лбу. Один глаз плотно закрыт, другой только начинал отекать. Его сотрясали позывы к рвоте, хотя ничего, кроме желчи, в нем уже не осталось. Двое молодых людей, которые вместе с па стояли на углу улицы, сейчас вышли из-за деревьев и подняли Адонайю на ноги. Усмехаясь во весь рот, они поддерживали его в вертикальном положении, чтобы Полу было легче нанести ему удар. Как будто пародируя то, что происходило тут немного раньше, отец Бекки одной рукой поднял подбородок Адонайи так, что юноша смотрел прямо в лицо альфа своим полузакрытым глазом. Пол явно был доволен. Бекка видела, что он наслаждается этими минутами. Впрочем, продолжалось это недолго. Кулак альфа врезался в лицо Адонайи. Кровь хлынула из раздавленного носа. Тело обмякло и безжизненно повисло на руках поддерживавших его юношей. Коротким кивком Пол приказал им отпустить Адонайю. Они повиновались, затем исчезли среди деревьев столь же бесшумно, как и появились. - Девочка, с тобой все в порядке? - Пол обнял Бекку и дал ей осушить слезы о грубую ткань его рубашки. Заскорузлые от работы пальцы нежно прикоснулись к тому месту, с которого Адонайя стер крест, изображенный Бараком. - Этот подлый... Я полагаю, его следует вызвать на суд. Вместе с родителем, который не сумел внушить сыну, какова у нас цена богохульства. - Па, ну пожалуйста, не надо! - Бекка еще теснее прижалась к отцу. - Ты преподал ему урок. Он его забудет нескоро. - Но крест, Бек! Он же плюнул на крест! Она быстро-быстро отрицательно замотала головой, как будто хотела стряхнуть память о последних минутах. - Он плюнул на свои пальцы, па. О пожалуйста, оставь это. Ты же видел стаю, с которой он ходит? - Трусы! - прорычал Пол. - Однако они пользуются уважением на своих фермах, - сказала Бекка. - Он мне сам говорил. Если будет суд, будут и показания. И эта банда вывернет все наизнанку. Они все повернут против меня, па! Они сумеют это сделать, если захотят. Пол еще крепче обнял дочку. - Ты придаешь слишком много значения уму, Бекка. Думаю, это потому, что ты сама очень умна. Ни один из этой шайки никому не опасен. Я же видел, как они разбегались - не хуже кроликов! Эти двое отличных ребят, что были со мной, они родичи четырех подонков Адонайи. Они помрут со смеха, если кто-нибудь скажет, что это отребье чем-либо выделяется. Среди них всех один Адонайя имеет что-то вроде мускулов. Раз-два, сломанный на ринге хребет, вот и конец блеску, даже если им казалось, что он способен соперничать с блеском солнца. Бекка знала, что все так и есть. Сила, как правило, побеждает ум; Варак - лишь исключение, которое подтверждает правило. Она привыкла находить спокойствие в незыблемых основах их жизни. И все же выражение глаз соратников Адонайи продолжало ее тревожить. - Па, обещай мне. Пол снова прижал ее к себе. - Ну, если это может порадовать тебя, детка, мы не дадим этому делу законного хода, разумеется, если вон тот сам не поднимет шум. - Он кивнул на лежащего Адонайю. - Хотя, когда его па увидит своего сынишку измордованным, готов биться об заклад, этот щенок сумеет придумать какую-нибудь сказочку, чтоб удовлетворить гонор родителя. Бекка поглядела на поверженное тело своего обидчика и задрожала. Даже в этой беспомощной позе, даже с подсыхающими на щеках потеками крови и рвоты он продолжал страшить ее. Ей хотелось как можно скорее уйти отсюда, скрыться в палатках Праведного Пути, однако искра упрямства, тлевшая в ее мозгу, продолжала удерживать ее на месте. Па Адонайи... Зах... Дасса... - Па, когда ты шел сюда, ты не видел... В Имении раздались ужасные крики. Яркий язык пламени лизнул темное небо. - Господи, что же это такое? - воскликнул Пол, и его руки еще крепче сжали плечи Бекки, как бы желая защитить ее от новой напасти. В роще стал слышен рев пламени, а колеблющийся свет огня упал на отца и дочь, как приговор. - Пол! Пол! - Один из тех юношей, что сопровождали Пола, с треском прорывался сквозь кусты. Даже в красноватом свете было видно, что лицо его бледнее мела. - Скорее! Житницы горят! - Он повернулся на одной ноге и помчался туда, откуда пришел. - Проклятие Иисуса на них! - Пол кинулся за юношей, оставив Бекку одну, не бросив ей ни взгляда, ни слова. Что касается Бекки, то она, в последний раз посмотрев на Адонайю, уже знала, что ей надо делать. Неприлично подняв юбку выше колен, она бросилась догонять отца. Сделать это было нелегко. Мощное тело Пола прорывалось сквозь цепкие ветки дубового подлеска, не обращая на них внимания и не задерживаясь ни на секунду. Бекка же путалась позади среди безлистных, хлещущих как бичи веток, цепляющихся и льнущих к ее рукам и ногам, стегающих по лицу и глазам. Бекка вскрикнула, когда ее нога оступилась и подогнулась под тяжестью тела - та самая нога, которую она повредила еще раньше, наступив на скользкий желудь. Боль пронзила колено, Бекка неловко упала, обнимая руками камни и целуя губами сырую землю. Отец, должно быть, слышал ее крик, но продолжал бежать. Бекка с трудом поднялась на ноги и захромала ему вслед, стараясь идти как можно быстрее. К тому времени, когда Бекка оказалась среди зданий Имения, острая боль в ноге уже прошла, превратившись в весьма болезненную пульсацию. Пола нигде не было видно, но это ничего не значило. Сейчас она могла найти сколько угодно провожатых. Улицы Добродетели кишели бегущими мужчинами - старыми, молодыми, местными, из Коопа. У многих в руках были рассыпающие искры факелы - маленькие братишки огромного пламени, полыхающего на склоне холма. Насколько Бекка могла судить, все бежали на запад, но в голове у нее так все перемешалось, что особенной уверенности, что это запад, не было. Из страха, что ее затопчут, Бекка старалась держаться стен зданий. С факелами или без них, но мужчины не видели перед собой ничего, кроме пожара. Плетясь следом за мужчинами, Бекка миновала несколько групп девушек. Ей показалось, что она видит кого-то из сестер, ей даже послышалось, что ее окликают по имени, но останавливаться она не стала, сделав вид, что ничего не слышит. Пламя, все выше взвивавшееся на холме, влекло ее к себе более властно, чем любой голос. Колено еще болело, но уже не так сильно. Если сжать зубы покрепче, то доковылять можно. Она миновала место, где две пересекающиеся улицы образовывали довольно обширную площадь. Здесь тоже горели факелы и толпилось множество пожилых женщин с каменными лицами. Они были суровы, но деловиты. Группами по нескольку человек они выкатывали на площадь одну за другой бочки с дождевой водой. Другие группы матрон опускали в бочки кожаные ведра и передавали их бегущим мужчинам, сопровождая лаконичными сухими предупреждениями о необходимости беречь каждую каплю воды. Бекка узнала Айву, которая с трудом одна передвигала бочку, поставленную на попа. Бекка тут же подбежала, чтоб помочь старухе, но за все свои труды получила лишь ругательство и грубый приказ не болтаться под ногами. - Тут не место детишкам! Возвращайся в свой лагерь и сиди там! Но Бекка думала иначе. Ее место было там, где пламя швыряло свои языки в лицо глубокой ночи. Там, где можно увидеть зрелище, подобного которому, возможно, она уже никогда не увидит. Вот там и было ее место, а советы ма пусть провалятся в тартарары. Никто не обращал внимания на девушку, которая плыла в потоке мужчин Имения. Она плыла в этом потоке, пока он не разбился о стены пылающей житницы. Жар пахнул на Бекку, будто в лицо ей швырнули совок раскаленных углей. Знойное дыхание пожара откинуло назад пряди волос, окаймлявших ее лицо. Житница представляла собой одиноко стоящую высокую башню с прорезанными в ней узкими окнами-щелями, из которых теперь наружу рвались оранжевые языки огня. Окружавшая башню толпа держалась от нее на приличном расстоянии. Исключением были отряды мужчин, образовывавших шеренги, расходившиеся от башни, как спицы колеса. По этим живым спицам взад и вперед ходили ведра, и целые фонтаны воды взлетали в воздух в тщетной попытке победить бушующее пламя. - Чье это хранилище? - услышала Бекка вопрос какого-то мужчины. - Благодарение Богу, не мое, - послышался ответ, - и пока это все, что меня интересует. - Да, но что будет, если огонь перекинется на наши? Ты хоть знаешь, где они находятся? - Будь я проклят, если знаю! В темноте все кажется другим. - Было бы легче разобраться, стой башни с зерном с каждого хутора вместе, а не вразброс... - Ну, с обычаями Имения не спорят. - А как начался пожар? - Откуда ж мне знать? - Смотри! Смотри вон туда! Вон та башня тоже загорелась! - Как это могло случиться? Она же далеко от этой. Искры на такое расстояние не долетят, да и более близкие зернохранилища не загорелись! И ветра сейчас нет, за исключением того, который создается самим пламенем! - Господи помилуй, это же житница Миролюбия, да и вторая башня его же! Я вижу их тавро при свете огня. - Миролюбия? - А что это там такое карабкается по стене? - Мужчина указал пальцем на только что вспыхнувшую башню. Башня была без окон - только спираль деревянных ступенек, вбитых в стены, поднималась до самой ее вершины. Пламя уже лизало основание этой спирали, но пока оно поднималось на высоту не больше двух человеческих ростов. - Спаси нас Господин наш Царь, это же демон! При свете пожара Бекка увидела нечто вроде лохматого призрака в дымящейся юбке, с лицом закопченным и страшным, как дьявольская маска. В одной руке призрачная фигура держала тонкую горящую палку и с помощью этого самодельного факела спокойно и расчетливо поджигала каждую ступеньку лестницы, которую она, поднимаясь, оставляла за собой. В другой руке она сжимала питьевой мех, но если в нем и была вода, то, надо думать, зачерпнутая прямо из адской реки. На каждой ступеньке фигура останавливалась и брызгала на пройденную ступеньку, после чего поджигала ее своим факелом. Ступенька сразу же вспыхивала веселым пламенем. Призрак уже почти достиг верха башни, когда по неосторожности выплеснул немного жидкости на свою одежду. Искры, летевшие от факела, подожгли материю, окружив фигуру бело-синим сиянием. И факел, и мех полетели вниз, а окутанная пламенем фигура, все еще покачиваясь из стороны в сторону, стояла на лестнице. Руки, мгновенно превратившиеся в обугленные клешни, тянулись к небу. Волосы вспыхнули, как факел, только куда более страшный и грозный, чем любой факел, когда-либо зажженный человеком. Несколько мгновений фигура раскачивалась взад и вперед, как бы колеблемая потусторонним ветром, а затем с воплем, от которого сердце Бекки чуть не остановилось, полетела вниз. Бекка рванулась вперед. "Нет, Бекка! - Лицо давно погибшей девушки-призрака проплыло перед глазами Бекки на фоне пожара. - Есть вещи, видеть которые не следует". Бекка не послушалась. Шаг за шагом она прокладывала дорогу между рядами мужчин, пока не увидела демона, рухнувшего с высоты башни. Череп скалил зубы сквозь лопнувшую и обугленную кожу. Плоть все еще пузырилась, как пузырилась пена на поверхности котла, в котором мужчины вываривают детские скелетики. Запах стоял такой, будто его специально изготовили, чтоб он вечно сопровождал мысли о проклятии и адском пламени, кишевшие сейчас в уме Бекки. Только размеры тела указывали на то, кому оно только что принадлежало. Только обугленный и дымящийся остаток бального платья говорил, что это женщина. Вернее - девушка. "Это не человек... - Бекка многократно повторяла слова про себя, чувствуя, что только так она сможет сохранить рассудок, а потому яростно отгоняя от себя всякую другую возможность. - Это не может быть никто, кого я когда-то знала". Только позднее, когда она вернулась под защиту палаток своего лагеря и не раздеваясь забралась в постель, Бекка подслушала, как ее отец говорит кому-то из мужчин о печальном событии: безумие охватило одну из дочерей Захарии. Эти слова прорвали наконец возведенную Беккой вокруг себя защиту, и она, обхватив обеими руками голову, безудержно разрыдалась. 13 - Детка, во тьме притаилась беда, Надо бежать, да не знаю куда. Разве туда, где за дальней рекой Райские кущи сулят нам покой. Правда, играя туда не дойдешь - С болью ложишься, с тоскою встаешь. - Мама, а что там за белый покров? - Это холодная россыпь снегов. - Что там горит за полоскою вод? - Жемчуг и яхонты Райских ворот. - Кто там рыдает под галочий крик? - Грешник - недавно умерший старик. - Кружит зачем воронье над холмом? - Тише, родная. Об этом - потом. Смерть и страданья царят на земле, Радость лишь завтра, а завтра - во мгле. Ангелов сонмы асанну поют... Слышишь, малютка, к воротам идут... В Рай пропустите дочурку мою, Славу Творцу своему пропою. Грешников мертвых омою тела, Лишь бы в Раю моя дочка жила. Спи, моя мышка, под древний напев... - Мама, мне страшно... там прячется лев. - Спи, дорогая, не страшен нам он. Криком прогоним и льва, и ворон. Грудь разорву, душу выжгу дотла, Лишь бы в Раю моя дочка жила... - Итак, Эпл все же получила своего суженого? Вот и чудесно! - Мать Бекки бросила на нее быстрый взгляд поверх пушистой головы Шифры, а ее губы беззвучно добавили: - Наконец-то. Бекка прижала пальцы к губам, чтоб удержать рвущийся наружу смех. Хорошо воспитанная Хэтти лишь изобразила слово, которое почти все на ферме произносили вслух, нисколько не стесняясь. - Благоговение - отличный хутор, - вмешалась Кэйти; Она подняла на вытянутых руках рубашку, которую чинила, будто бы желала проверить качество своей работы, но Бекка видела, что руки молодой женщины подрагивают от сдерживаемого смеха. - И Приска последует за ней туда же. - Да, этих двух избрали. Вот уж поистине чудо из чудес, - сухо промолвила Тали. Ее лицо до сих пор хранило отпечаток горя, что сильно старило Тали, хотя, как шепнула Хэтти Бекке, эта женщина снова понесла. - Если Пол действительно умен, то ему следует поторопиться с заключением этих браков, пока альф Благоговения еще жив... Второго такого дурака, который забрал бы у него с шеи этих двух девок, он уж никогда не найдет. - Тали! - Хэтти переложила Шифру на руках. Голос ее дрожал от возмущения. - Во всяком случае, ни молодой альф, ни один из других молодых альфов, - продолжала Тали. - Столько всяких событий произошло после праздника Окончания Жатвы... Похоже на то, как тень облака бежит по "созревающему ячменному полю. - Тали прикрыла глаза и процитировала: - Род проходит, и род приходит [книга Екклесиаста, 1,4]. - Никогда еще не слышала из уст взрослой женщины таких сулящих беду слов! Стыдись! Тали пожала плечами. - Не боюсь примет. Больше не боюсь. В разговор вмешалась Селена, которая сидела, отодвинувшись от Тали так далеко, как только позволяли стены гостиной. - Что ж, для наших девушек этот праздник Окончания Жатвы был совсем неплох. - Ее слова прозвучали легко и хрупко, будто в воздух взлетел пепел от сгоревших в очаге поленьев. - И милочка Сара Джун тоже обручена, да так рано! Эта славная девочка ведь совсем еще ребенок. - Только на два года старше моей Сьюзен, - отозвалась Тали, не поднимая глаз от шитья, лежавшего у нее на коленях, - если я правильно помню. Но что значит для мертвых время... Селена побледнела и замолкла. В беседу вмешалась Рэй, с той же стремительностью, с какой она кидалась прятать беспорядок на своей кухне. - Подумать только, наша Сара Джун обручена с самим Вараком из Добродетели! Стать женщиной Имения в таком возрасте! Это такая честь для нас всех! - Честь! - Приходилось только удивляться, что Тали удалось вложить в одно слово так много яда. - Не огорчайся, Бекка, - продолжала Рэй, наклоняясь вперед, чтоб похлопать девушку по руке. - В следующий раз обручишься и ты. К чему нам спешить? Усилием воли Бекка заставила себя держаться естественно. Одна мысль о следующем празднике сжимала ее сердце ледяной рукой. Хотя до него оставался еще почти год, она уже страшилась приближения жатвы. Достаточно плохо было, когда раньше ей приходилось жить в Праведном Пути с местным призраком в душе; теперь к нему добавился обгорелый черный фантом, чьи слепые, заполненные серым пеплом глазницы будут следить за каждым ее шагом по земле Имения Добродетель. "О Джеми! Джеми! Не дай и этому году ускользнуть от нас! Что-то изменилось в мире, и все это чувствуют. Старые альфы уступают место молодым. Где-то... наверняка где-то есть место... есть способ, с помощью которого ты можешь стать альфом собственного хутора... нашего с тобой хутора. Джеми, мои сны полны страха, в них если не пылает пламя и не взлетает пепел, то горят светло-зеленые глаза. Спаси меня, спаси от моих снов!" - Ты не заболела, детка? - заботливо спросила Кэйти. - Ты все еще в поре? Бекка, чувствуя себя очень неловко, слегка изменила положение на скамейке. - Все в порядке, - пробормотала она. Хотя Бекка и была благодарна Кэйти за ее слова, которые избавили ее от собственных пугающих мыслей, но ей все же было неприятно, что та так свободно говорит о состоянии, Которое в лучшем случае можно назвать неудобным, а в худшем - неприятным. - На этот раз у тебя началось, по-моему, чуть раньше, чем в прошлый, - заметила Селена. - Селена у нас просто чудо, - сказала презрительным и глухим голосом Тали. - Успевает следить не только за собственной течкой, но и за теми, которые ее вовсе не касаются. Рэй опять поспешила разрядить напряженную атмосферу в комнате: - После праздника Окончания Жатвы у девушек нередко наступают сбои. У меня, например, после него все наступило чуть ли не на три месяца позже, но женщины моей фермы сочли это вполне нормальным. Да и мне потом это никаких неприятностей не доставило. Хэтти качала Шифру на коленях и гладила ей спинку, пока та не срыгнула. - Ну-ка, Бекка, положи сестренку в колыбель и принеси мне для починки белье Бабы Филы. - Она передала Бекке ребенка и добавила: - Да не задерживайся у нее. На вопросы о празднике отвечай коротко, насколько это позволяет обыкновенная учтивость. Она обо всем и так скоро узнает, когда придет время давать нашим невестам последнее наставление. - Хорошо, мама. - Бекка отнесла Шифру в большую колыбель, стоявшую у самого камина. Она была рада хотя бы ненадолго оказаться подальше от благожелательной болтовни Рэй о таких стыдных вещах, как течка. Укладывая девочку, Бекка с наслаждением вдыхала сладкий молочный запах чисто вымытого ребячьего тельца. Она протянула девчушке палец и улыбнулась, почувствовав, как крохотный кулачок крепко сжался вокруг него. Глядя на Шифру, она вслушивалась в то, что говорит ей сердце. А сердце говорило, что замужество может оказаться не такой уж плохой штукой, даже если ее мужем станет не Джеми. Когда она будет невестой и женой, ей уже не придется, войдя в пору, скрываться от мужчин, ощущать дискомфорт и неприятное беспокойное чувство в животе. Наоборот, с благословения Господина нашего Царя, она может понести! Ребенка! Дитя, которое заполнит все ее сердце. Ее сердце. Дитя, которое утишит тоску ее матки. "Скорее, Джеми, - думала она, как бы надеясь перелить жажду собственной души в душу юноши. - Пожалуйста, мужай скорее, иначе, боюсь, я захочу иметь ребенка... от любого мужчины, раз этот ребенок будет моим... захочу больше, чем хочу тебя самого..." - Бекка! - Резкий окрик матери вернул Бекку к действительности. - Бегу, мама, - ответила она и взбежала по лестнице туда, где под самым свесом крыши гнездилась Баба Фила. Ступеньки ведущей на чердак лестницы теперь были отлично знакомы Бекке. Она наизусть знала, какой писк или скрип издает каждая из них, ибо запомнила это, многократно тайком пробираясь сюда для встречи с безымянной девкой Бабы Филы, чтоб обменяться с ней уроками, согласно их тайному договору. Голый пол казался босым ногам гладким и уютным, он был отшлифован многими поколениями женщин и детей Праведного Пути до такой степени, что говорить о каких-то щепках или занозах было просто бессмысленно. Бекка подошла к старинной дубовой двери возле самой лестницы и постучала. - Войди и будь благословенна во имя Господина нашего Царя! - Голос Бабы Филы был скрипуч, но ясен. Услышав его и не видя самой старухи, определить ее истинный возраст было бы невозможно. Бекка потянула за веревочку щеколды и вошла. Ее ноздри тут же наполнились знакомыми ароматами чердака. Она ощутила запах сухой древесины, хорошо прожаренной летним жарким солнцем, и запах старых книг, исходивший от таинственных ящиков, строгими рядами выстроившихся вдоль стен. Девчонка Бабы Филы уверяла, что даже сама старая карга не знает, что в них лежит, хотя старуха упрямо отказывалась разрешить Кэйти исследовать их содержимое. А еще тут пахло металлом всяких подносов, чаш, прочей утвари, предназначенной для еды, приносимой Бабе Филе. Но ни малейшего признака тухлого запаха испорченной пищи тут не замечалось. И ни крошечкой, ни каплей хорошей свежей еды здесь тоже не пахло. Пылинки весело танцевали в солнечном луче, пробивавшемся в комнату сквозь единственное окошко, расположенное в треугольной части фронтона большого дома. Много раз Бекка и ее безымянная подруга сиживали у этого окна, пока Баба Фила храпела на своей циновке. Сквозь безупречно чистое стекло можно было видеть передний двор, а дальше открывался широкий вид через поля на запад. Это круглое окошко было двойником другого - в противоположном конце чердака. Его блестящий круг был виден со двора, но изнутри оно было скрыто нагромождением ящиков. Жилое помещение прилегало к небольшой окруженной стенами площадке, на которую выходила лестница. - Подойди поближе, дитя! - Баба Фила сидела у окна, ее древнее скрюченное тело было втиснуто в деревянную качалку. Бабу укрывали тряпичные одеяла, так что садившееся солнце высвечивало лишь морщинистое лицо, похожее на печеное яблоко, и узловатые пальцы рук. Белая шапочка, напоминавшая скорее чепчик грудного младенца, скрывала то, что еще осталось от ее волос. Вдоль увядших щек свисали завязки. Бекка повиновалась, присев, как того требовали правила учтивости по отношению к пожилым людям. Потом она огляделась, но прислуги не заметила. Глаза Бабы Филы насмешливо сверкнули. - Нет ее! - А когда Бекка удивленно открыла рот, старуха принялась смеяться. Ее смех походил на треск раздавленной ногой яичной скорлупы. - Ах ты, дитя, неужели ты не знаешь, что я обладаю силой, позволяющей мне читать людские умы? - Я бы сказала, что это скорее чувства, мэм, а не умы, - парировала Бекка, частично вернув самообладание. - Ты бы сказала? - Вещунья склонила голову набок, и довольная улыбка тронула ее губы. - И была бы совершенно права. У тебя острый взгляд. Он режет как нож - до кости. Нам кое-что известно о костях - тебе и мне, верно? Ну а теперь скажи, куда ушла Марта, и я сделаю тебе славный подарочек, если догадаешься. - Марта? Баба Фила вскинула свои холодные, покрытые шишками руки. - Ах, это еще один секрет, который тебе предстоит хранить, девочка. Я знаю, что ты и без того таскаешь в себе в эти дни столько тайн, что ими можно заполнить всю землю. Да, я назвала ее Мартой, а почему бы и нет? Мы с ней проводим вместе много дней и ночей. Так почему же я должна обращаться с ней, как с животным? Даже старая кобыла мисс Линн, у которой все кости наружу, и та имеет имя. Формально, как того требует обычай, имени у нее нет, как и у всех служанок, которые тут были до нее. Но в память о нашем изгнании я дала ей имя. Раздели эту тайну с нами, дитя, но молчи. То, что мы знаем здесь, умирает сразу за дверью. Ни словечка внизу! - Последняя фраза звучала особенно твердо. В ее значении было невозможно усомниться. - Я не скажу, клянусь Господином нашим Царем. - Бекка задумчиво погладила подбородок. - Но если ее тут нет, значит, она выполняет очень важное поручение. Может, помои пошла выносить? Баба Фила раскудахталась и закашлялась. - Так! Именно так! Я же знаю, что ты умница. Скажи мне, Бекка, это правда - мне ее поведал сквознячок - насчет праздника Окончания Жатвы? Правда, что Эпл, Приска и Сара Джун обручены? - Да, мэм, в общем, правда. - А то, что тебя пометил Варак? Бекка чуть язык себе не прикусила, так она торопилась опровергнуть сказанное. - Нет, мэм, он сделал предложение только Саре Джун. - Я говорю не "обручился", а "пометил", девушка! Знаком Христа, сотворенным из земли, и все такое? - Баба Фила изобразила в воздухе крест на лбу Бекки. На этот раз в реакции девушки было больше страха, чем удивления. Вкрадчиво, голосом мягче падающих снежинок Баба Фила задала вопрос: - Ну и что ты теперь думаешь о силах хуторской вещуньи? Тщательно взвешивая слова, Бекка наконец ответила: - Я думаю, тут было достаточно разговоров о том, что случилось на празднике Окончания Жатвы, для того, чтобы часть их просочилась и сюда. Я бы больше удивилась, если б до вас не дошли столь важные новости. Ваша... Марта - это ведь ваши вторые уши, не так ли? И она бесшумно приходит и уходит, да и имени у нее нет, так что в умах местных жителей она как бы не существует. Именно так она и собирает для вас сведения. Я думаю, что с помощью ее ушей и ваших собственных вы научились слышать так же хорошо, как мисс Линн научилась видеть. И еще я думаю, что настоящая мудрая женщина должна воспитать в себе и то и другое умение. - А мудрая женщина, значит, это ты? - На мгновение в глазах Бабы Филы мелькнуло выражение жалости. Старуха дотронулась до пальцев Бекки и погладила их. - Смотри и слушай, девочка, слушай и смотри. Погибают грезящие, ибо у них и уши, и глаза каменные. Звезды слепят их своим блеском, и они не замечают, что кто-то уже выкопал яму на их пути. Но те, кому светит пламя ума, выживают и в тяжелейшие времена, и в голодные времена, и во времена боли. Они знают, что существуют забытые пути, которые позаросли травами, но которые лишь ожидают, чтоб их снова отыскали. - Но если тропа заросла, - Бекка говорила так тихо, что ее почти не было слышно, - если она скрыта от глаз, то для того, чтоб ее заново открыть, нужны не только острые глаза? Не может ли... может, для этого надо уметь грезить? - О, свои сны ты тоже держи при себе, милочка, - согласилась старуха. - Только не следует опираться на одни грезы. Есть времена, когда глаза видят так много, что сердце перенести этого не может. Вот тогда сны способны исцелять. Есть времена, когда даже при твоем разуме ты можешь узнать непереносимо много для него. Скрип ременных петель большой двери заставил Бекку обернуться. В дверях стояла девушка Бабы Филы, придерживая рукой упертый в бок свежеотчищенный ночной горшок старухи. Баба Фила оттолкнула от себя руку Бекки. - А теперь займись своим делом и прекрати мне надоедать, - рявкнула она. - Только потому, что у тебя течка, нечего изображать из себя поникший стебелек! Работай! В работе спасение женщин. Бекка еще раз присела и пробормотала что-то насчет починки белья, но при этом не слышала ни собственных слов, ни ответа Бабы Филы. Даже пока девчонка отыскивала ночные рубашки, чулки и юбки, нуждавшиеся в штопке, Бекка продолжала слышать в своем уме отголосок слов Бабы Филы. Бекке было непривычно жарко, что, впрочем, могло быть еще одним результатом ее состояния. Но весь этот разговор об огне, о забытых тропах, о смерти грезящих... "И сны? Они тоже умирают? - шептал Червь с лицом девушки из ночи бдения Бекки. - Тогда чем был голос, принесенный ветром от Поминального холма, как не дыханием безумия? Призраков, Бекка, не существует. Нет блуждающих душ, которые окликают тебя по имени. Мы - всего лишь сны. Реально же лишь то, что можно пощупать руками. По-настоящему умная женщина получает свои знания лишь таким образом". Что-то тлело в груди Бекки. Это тление не давало искр, зато жар был такой, что, казалось, мог поспорить с любым камином. Тверже камня и яростнее солнечных недр были буквы, слагающие одно-единственное слово, слово, отрицающее горькое и непререкаемое определение того, что такое реальность и что такое ее противоположность. НЕТ. И еще раз, и еще громче, и еще раскаленнее в сложенных лодочкой ладонях ее души: НЕТ! Дасса обуглилась от той же искры отрицания и отказа, и эта искра вырвалась из ее души на крыльях реального пламени. "И сожгла ее дотла в огне, который она разожгла сама, - шептал призрак. - Разве ты хочешь того же, Бекка? Ты хочешь этого? - Сонное личико ее крошки-сестры внезапно возникло перед глазами Бекки. - Ни одно семя не прорастет в обожженной пламенем борозде. Ни единого плода не даст обгоревшее дерево". Девушка Бабы Филы трясла ее за руку. - Эй! Ну-ка, проснись! Иначе слетишь, чего доброго, со ступенек лестницы. Баба хочет посмотреть, чему я тебя научила. - То, чему я сначала научила тебя, - довольным голосом отозвалась старуха. - Через Марту я дала тебе важнейшие знания, которые тебе когда-нибудь могут очень пригодиться. "Когда-нибудь!" - повторила про себя Бекка. Сейчас! И вспомнила Адонайю, прижимающего ее к стволу дуба, тут же от всей души пожелав, чтобы они снова оказались там и чтобы она показала ему все, чему научилась со времени праздника Окончания Жатвы. - Положи свои вещички на пол, Бекка, - сказала бабина девушка. - Будем драться. Бекка начала было протестовать, говоря, что мама внизу ждет ее возвращения, что она с нетерпением дожидается, когда же Бекка принесет ей белье Бабы Филы для штопки и Хэтти сможет покончить с этим делом. В запасе у Бекки было еще немало весьма весомых причин, по которым она не могла дольше оставаться на чердаке. Как это девушка в поре будет кататься по всему полу с другой девчонкой? Да у всех без исключения жен случится родимчик, если они услышат о такой дикости! Борьба, драка, знание того, как спасти свою шею и сломать чужую, все это чисто мужское дело! "Мужское дело", - согласился Червь. Бекка положила на пол узел с бельем. - А почему бы и нет? - улыбнулась она. Схватка длилась недолго, зато отличалась свирепостью. Марта начала первой, прыгнув на Бекку как кошка, готовая драться зубами и когтями. (Первый урок, полученный Беккой, заключался в том, что женщины дерутся без соблюдения правил, принятых на турнирах, и не гнушаются ничем для достижения победы.) Прыжок застал Бекку врасплох - дерзкий ложный прием, который эта тощая молчаливая девчонка еще ни разу не применяла. Неожиданность! Любому дураку известно, что зачастую именно этим и выигрывается бой. За то мгновение, которое продолжался прыжок Марты, в голове Бекки успели промелькнуть все случаи, когда она слышала эту фразу. Время растягивалось. Она успела пересчитать все зубы в широко открытом рте девчонки, разглядела каждую полоску грязи под ее ногтями. За считанные мгновения тело Бекки успело перехватить на себя руководство действиями у пораженного неожиданностью мозга. Неожиданность? Но не для меня! Теперь время обрело былую скорость. Действуя совершенно автоматически, Бекка сделала шаг в сторону и, ухватив еще в воздухе Марту за талию и ворот рубашки, рывком придала прыжку девушки еще большую высоту и скорость. Рухнувшая на пол Марта проехалась лицом по половицам, а старуха залилась смехом. Не успел еще старухин смех смолкнуть, как Марта была уже на ногах - готовая к прыжку, глаза узкие, свирепые. Она притворилась, что собирается снова повторить свой прыжок, но тут же изменила намерение, и когда Бекка скользнула вбок, она встретила это движение на полпути. Босая загорелая ступня Марты врезалась в живот Бекки. Сильные руки вцепились в ворот ее платья, и одновременно Марта, свернувшись в тугой комок, опрокинулась на спину, увлекая Бекку за собой. Рот Бекки уже открылся для вопля, но тот же самый инстинкт битвы наглухо заткнул ей глотку. "Ты только завопи, и тут же весь дом сбежится сюда!" Теперь в ее голове звучал голос совсем иной Бекки - той вредной жестокой девчонки, которая с таким восторгом приняла предложение подружки подраться. Порядочная девушка уже давным-давно сбежала бы отсюда - туда, вниз, к своему рукоделию. Бекка закусила губу, чтобы ненароком не вскрикнуть, когда с размаху врезалась плечом в пол. Зубы пропороли кожу на губе, и она ощутила соленый вкус крови. Марта вскочила с пола первой, сразу же став хозяйкой положения. Бекка еще не отдышалась от своего падения, а Марта уже бросилась ей на грудь и попыталась пригвоздить к полу раскинутые, как крылья, руки. Девушка весила немного, но и этого хватало, чтоб не дать Бекке подняться. Слабый ветерок торжествующего смеха Марты всколыхнул прядь волос над ее ухом. Вот так же злорадствовал и Адонайя! Бекка сложилась, как перочинный нож. Ее юбки взлетели в воздух, когда она, прижав к животу колени, вдруг с силой бросила их вверх и вперед, как косой смахнув с себя Марту. Удар заставил девчонку Бабы Филы отпустить одну из рук Бекки. Этого оказалось достаточно. Бекка сжала кулак и с силой нанесла Марте удар, прямо между ее маленькими грудями. Воздух со свистом вылетел из легких девушки, и она упала на локти. Рывок и контррывок, удар и защита от него, отдельные детали безмолвной схватки временами превращались в подобие невиданного девичьего танца со сложным сплетением фигур. Ни одна из девушек не вкладывала в борьбу всю свою силу, зная, что даже одно плохо рассчитанное движение принесет смерть. Но хотя драка и велась не вполне всерьез, она несла в себе грубую, извращенную, кровавую красоту сражения не на жизнь, а на смерть. Танец захватил танцоров. Странная, чужеродная радость охватила тело Бекки, куда-то оттесняя беспомощную, послушную женщину, которую воспитывала в ней мать. В Бекке бушевал прибой гнева. "Почему я не была такой с Адонайей? Почему я позволила ему ударить себя? Конечно, тогда я еще не знала этих приемов, но даже тогда мне следовало попытаться, следовало драться беспощадно, следовало..." Злость на прошлое бессилие взбесила Бекку. Время утонуло в красном тумане и вернулось лишь тогда, когда она оказалась сидящей верхом на Марте, на Марте, почти обезумевшей от унизительного ощущения неминуемого поражения. Бекка чуть не оглохла от тех проклятий, которые обрушила на ее голову прислужница Бабы Филы. Она глядела на эту тощенькую девчонку так, будто чья-то чужая рука, к которой она не имела ни малейшего касательства, заставила их оказаться в этом странном положении. - Здорово! - Баба Фила с силой хлопнула ладонями по коленям. - Вижу, ты преподала ей урок не хуже, чем те, которые получала от нее. - Старуха вылезла из кресла, двигаясь с неожиданной легкостью. Она стащила Бекку с ее противницы и помогла побежденной встать. - Ну и как мы теперь назовем ее, Марта? Беккой или Юдифью? [Юдифь - героиня неканонического библейского текста "Книга Юдифи"; во время осады ее родного города Ветилуи ассирийским полководцем Олоферном, притворной лаской добившись его доверия, она проникла в шатер и отрубила спящему Олоферну голову его собственным мечом] - Видеть беззубый оскал старухи было странно и страшно. Бекка поднялась без посторонней помощи. Отерла грязным рукавом пот с лица. Во рту чувствовался солоноватый привкус. Почему-то болели глаза, а из носа текло нечто клейкое. - Кто бы мог подумать! - давилась от смеха Марта, уже забыв о своем унижении. - А по виду, Бог свидетель, ведь ничего подобного не скажешь! Впрочем, может быть, это и к лучшему. Дай им только понять, что скрывается за этим да-сэр-простите-сэр личиком, так ни один мужчина во всем Имении тебя по доброй воле в постель не впустит! - Неплохо, - согласилась Баба Фила. А затем практично добавила: - Иди и умойся, прежде чем встретишься со своей матерью, детка. Спорю, ты лучше управляешься с кулаками, чем с объяснениями. - Да и переоденься заодно, - сказала Марта, поднимая узелок Бекки. - Это я отнесу твоей ма, да и постараюсь объяснить что да как. - Но ма ждет, что я... - Ты сначала переоденься, - стояла на своем Марта. - Тебе это необходимо. Матерь Божия, и почему ты допустила, чтоб Господь Бог повелел женщинам входить в пору... Бекка приподняла юбки и поняла, что имеет в виду Марта. Кровавое пятно говорило, что время течки кончается, за что она искренне возблагодарила Бога. Дело было хоть и Божие, но стыдное. Она покраснела. - Все мои юбки - в девичьей спальне. А как раз сейчас мужчины будут возвращаться с полей. Я не посмею идти туда. - Хочешь, провожу тебя? - предложила Марта. - А уж я сама отнесу белье для чинки, - прокряхтела старуха, беря узелок у своей помощницы. - И уж если я не сумею сплести какую-нибудь байку, чтоб заговорить твоей маме зубы так, чтобы она и не заметила, как их вырвут, то согласна помереть на этом самом месте. А вы обе идите. Да набрось-ка на себя вон ту накидку, что висит за дверью, Бекка. У нее есть капюшон, который скроет твое лицо. Все на хуторе знают, что это моя одежка. Даже если ты встретишься с одиноким мужчиной, он поглядит на накидку и не поверит своим глазам. Давненько, ох как давненько у меня не было течки. Ну а теперь - брысь! Бекка схватила с вешалки накидку и набросила ее на свою испачканную одежду. Осторожно, стараясь не шуметь, они спустились по лестнице вниз, сопровождаемые кудахтающим смехом Бабы Филы. 14 Если рая в объятьях твоих не найду, Я войду в него после кончины. Мне в постели одной - все равно что в аду - Вздохи в ней не заменят мужчину. Ты не верь, что я ложную клятву дала - Я ж клялась на мече и на хлебе. Я бы с радостью рай на земле обрела, А придется искать его в небе. - Мне тут не полагается быть, - говорила Бекка, вытирая лицо полотенцем, принадлежавшим какой-то другой девушке. Она повесила полотенце на другое место, спрятав мокрую ткань поглубже среди остальных и молясь в душе, чтобы настоящая владелица полотенца не заметила подмены. - А мне еще больше! - Марта улыбнулась потолку спальни, а затем резко села и спустила ноги с постели, на которой развалилась как на собственной. Постель принадлежала Приске, и Бекка знала, что ее родственницу хватил бы удар, если б она увидела девчонку Бабы Филы, вольготно расположившуюся на ее кровати. - Но кто сможет доказать, что мы тут были, а потом ушли? - Ее взгляд лениво обежал комнату с двумя рядами кроватей. В ногах каждой стоял шкафчик для личных вещей, а рядом с постелью - умывальник. - Вот, значит, как вы живете! А я там, на своем чердаке, полном ночных кошмаров, думала, что у вас тут кругом роскошь да богатство... А оказывается - тоже убожество! Бекка сложила запачканные юбки и засунула их в свой шкафчик для одежды. Самые большие пятна она отмыла. Потом, когда течка кончится, у нее будет время заняться ими более основательно. - Не надо было так долго возиться с пятнами, - продолжала Бекка. - Надо было просто попросить тебя разыскать мне другую смену одежды. - Мне нипочем не разыскать твою одежку в таком месте, - равнодушно отозвалась девушка Бабы Филы. - Все кровати на один манер. Можно подумать, что вы - девчонки - тоже все на одно лицо, тасуй вас как хочешь. А насчет времени не волнуйся. Сейчас все твои сестрички заняты приготовлением ужина. - Все, кроме малышек. - Ах, эти... - В голосе Марты звучало презрение. - В случае чего я их до полусмерти напугаю, чтоб не смели даже одним глазком... - Марта! - Бекка с треском захлопнула дверцу своего шкафчика. - Да как ты смеешь угрожать моим маленьким сестренкам! - Любишь маленьких, а? Даже если придется выбирать между тем, что тебя тут поймают, когда ты в поре - уж не знаю, какое наказание за это положено, - и тем, что какой-нибудь сопливый недоносок повоет маленько, но зато заткнет свою глотку? - Марта скорбно покачала головой. Бекка взяла таз с грязной водой и вылила ее из окна. Вытерла насухо халатиком таз, затем отлила осторожно понемногу чистой воды из кувшинов своих родственниц, чтоб пополнить свой, совсем опустевший. - Ну вот, - сказала она, игнорируя провокационный выпад Марты, - вряд ли тут найдется достаточно умная голова, чтоб докопаться до истины. Я кончила, надо поторапливаться. Я отдам тебе накидку Бабы Филы у черного входа, а ты отнесешь ее наверх. Я же отправлюсь сначала помыть руки и лицо, будто готовилась к ужину. Пошли. - Иду! - Марта вскочила с постели Приски и даже не побеспокоилась подтянуть покрывало, чтоб придать ей хоть видимость прежней аккуратной заправки. И когда Бекка кинулась выравнивать смятые простыни и покрывало, ей показалось, что она слышит презрительный смешок. Бекка задула единственный тусклый фонарь, который она рискнула зажечь у самого входа в спальню, и тщательно прикрыла за собой дверь. Прежде чем она осмелилась вступить на тропинку, она осторожно поглядела в оба конца дорожки. Уши напряженно ловили шум, который мог означать, что кто-то идет. Воздух был свеж и холоден. Он свободно проникал под колокол капюшона накидки Бабы Филы и ледяной рукой обнимал шею Бекки. Она еще раз кинула взгляд на дорогу. - Да шевелись же ты, дуреха чертова! - Марта с силой толкнула Бекку в спину, заставив ее выскочить на дорогу. - Я на тебя и без того какой кусок жизни потратила! И будь я проклята, если еще и ужин пропущу! Баба Фила запросто сожрет мою долю в случае чего. Бекка выпрямилась, стараясь вернуть себе пошатнувшееся достоинство. - В осторожности нет беды, - сказала она с важностью. - Если б Дева Мария была столь же осторожна, так Иисус и по сей день сидел бы у нее в чреве, - бросила ей прислуга Бабы Филы. - Давай-ка побежим домой. Наступает вечер, а я терпеть не могу темноты. Бекка не стала бы говорить этого вслух, но к темноте она тоже симпатии не испытывала. Хотя та и скрывала ее не вполне законные приходы и уходы, но в ней таились вещи и пострашнее. Под скрывавшей Бекку накидкой ее руки сжались в кулаки, когда ей представилось лицо Адонайи, до сих пор преследовавшее ее в воспоминаниях. Вот такие обожают тьму, благословляют ее. Они - отродье этой тьмы. Бекка напрягла зрение, надеясь увидеть слабый свет окон большого дома, и побежала. Этот свет был так слаб, что Бекка вряд ли увидала бы его, не будь убеждена, что он там должен быть. В глубине души она, конечно, знала, что от дверей девичьей спальни огни дома вообще не видны. Только после ужина девы Праведного Пути получали свои фонари и отправлялись спать, точно светлячки, блуждающие в темноте. А потом цепочка светляков собиралась в тугой узелок света - в том месте, где тропа проходит мимо Поминального холма. Потом ряд желтых пузырьков света снова растягивался цепочкой. Мимо Поминального холма вообще проходить неприятно. Этот кусок пути было легче преодолеть, если идти в большой компании и при свете, а вот когда вас всего двое, а фонарей и в помине нет, да еще стремительные облака то и дело скрывают луну, ну тогда... Бекка подумала было, а что сделает или вообразит Марта, если Бекка возьмет ее за руку. Поминальный холм громоздился возле тропы, как чудище из старинных сказок. Бекка никак не могла подыскать название тому чувству, где были смешаны и лед, и жаркий пламень, которое эта темная громада, построенная на костях, вызывала в глубинах ее души. Слишком часто вид холма заставлял ее память возвращаться к тем ночам, когда девы Праведного Пути собирались в своей спальне, чтоб посидеть Допоздна, рассказывая друг другу завораживающе страшные истории. Тогда еще юная Приска была за главную, и из ее уст потоком, прямо на головы меньших сестренок, жадно впитывающих их, изливались всяческие ужасы... Ведь ужасам так сладко внимать, когда знаешь, что это всего лишь сказка, а не реальность... И так естественно просить еще и еще... Всем, кроме Бекки. Для нее все злые дела, о которых рассказывалось в этих байках, были вполне реальны. История молодого альфа, который отправился в путь, чтоб отыскать призрак своей любимой, запускала свои страшные когти прямо в самое сердце Бекки. "И вот он шел, шел и повстречал женщину, понуро сидевшую у дороги. Он приветствовал ее как положено, ибо был вежлив, и спросил, как ее зовут. И тут она повернула к нему свое лицо, и он увидел, что на нем можно различить только глаза да зубы - горящие глаза и огромные окровавленные зубы. И она сказала ему: "Я первая женщина, которая понесла после того, как бесплодие поразило нас всех, а Голодные Годы упали на землю". И тогда он собрал все свое мужество и произнес: "Ну, матушка, тогда ты - благословение для глаз моих, ибо ты есть начало нового женского плодородия". А она засмеялась и завопила, клацая своими страшными зубами: "Благословение?" И от одного звука этого скрипучего, как кости, смеха дивные густые черные волосы альфа сразу поседели. А она села опять на корточки и слегка распахнула накидку, чтобы он увидел ребенка - первого ребенка, рожденного после бесплодия... ребенка, которого она родила... и... СЪЕЛА!" Обычно в этом месте Приска кидалась на какую-нибудь малышку, заставляя ее визжать от ужаса. Все остальные тоже визжали, исполненные восхитительного щекочущего страха. Все, кроме Бекки, которая только еще сильнее обнимала голову руками, зажмуривалась и умоляла тот жуткий образ, который возникал перед ее внутренним оком, убраться прочь. Именно так ей иногда и мерещился Поминальный Холм - чудовищной воображаемой колдуньей из той страшной сказки, первой матерью после Голодных Лет. Она скорчилась у дороги, скрылась под накидкой из дерна и травы и гложет начисто вываренные кости своих детей. - Марта... - Рука Бекки скользнула из-под накидки Бабы Филы. Пусть это девчонка думает о ней что угодно, но ей просто необходимо дотронуться до живой плоти, чтоб отогнать прочь ночных демонов. - Ш-ш-ш! - Девушка как вкопанная остановилась на середине дороги. Мгновение она вслушивалась, склонив набок голову, затем ухватила Бекку за плечо, скрытое накидкой, и потащила ее в сторону, подальше от тропы, в тронутую инеем траву, оставленную нескошенной после праздника Окончания Жатвы. - Ложись! - шепнула она и, бросившись плашмя на землю, потащила Бекку за собой. Бекка послушалась, ощутив холод земли сквозь платье и накидку. Она еще глубже натянула на голову капюшон, хотя ее лицо было и без того хорошо скрыто. Как бы ей хотелось, чтоб тут оказалась какая-нибудь ямка, которая позволила бы полностью спрятаться от чужих глаз. - Что... что там? - спросила она еле-еле слышно. Девушка Бабы Филы крепко сжала ее руку. - Что-то послышалось. Мне кажется, там кто-то есть. - Она кивком указала на холм. - Там? - Бекка всмотрелась в темноту. Если бы внутри Поминального холма горел фонарь, он бы был виден отсюда. Света не было. - Не уверена. Тихо! Слушай! - Обе девушки скорчились в придорожной траве, их дыхание образовывало в холодном воздухе тонкую серебристую сеть. Теперь услыхала и Бекка. Это был голос, голос знакомый и в то же время чем-то измененный, как будто он ей снился. Голос раздавался не изнутри холма, а откуда-то сбоку. Он поднимался и падал, будто музыка ночи, и с каждой нотой в Бекке росла уверенность - она знает, кому принадлежит этот голос. Сердце превратилось в кусок льда, когда загадка наконец разрешилась и Бекка поняла: это его голос, голос Джеми. Девушка Бабы Филы что-то ей прошипела, попыталась остановить ее, ухватившись за накидку, но это оказалось пустой тратой сил. Бекка ползла на голос Джеми, ползла изо всех сил, собрав в кулак всю свою волю, всю свою решимость. Что делает он там один в этом священном месте, где ему совершенно незачем быть? Почему он говорит так громко, будто безумный? И в то время, когда все его родичи готовятся к ужину, почему он здесь? Бекка обогнула Поминальный холм, скрываясь в складках юбки этой пожиравшей собственных детей матери. Бекку вел голос, взывавший прямо к ее сердцу. Но вот во тьме возникли и другие тени, которые заставили Бекку теснее припасть к земле. Мужские фигуры высились на склоне холма, там, где ни один человек не стал бы стоять по собственной воле. Они кольцом окружали кого-то лежащего на земле, кого-то, кто говорил, кто умолял, воздевал к небу руки и молил о пощаде. Бекка бесшумно села на корточки - еще один камень на склоне холма. И не издала ни звука - точно мертвая кость. Но зато она видела все. Вот он, вот ее Джеми, ее возлюбленный. Но небу бежали облака, в разрывах которых на землю сочился яркий свет луны. Теперь уже спутать его с кем-нибудь другим было невозможно. Никаких сомнений. Не было сомнений и в том, что вон там она видела своего па с одиннадцатью из своих самых пожилых и самых верных людей. Их головы обнажены, несмотря на холод. Она хорошо знала их всех в лицо. Некоторые из них даже обладали привилегией спать с женами па и зачинать детей ради здоровья и силы Праведного Пути. Не было сомнений в том, кто они такие, как не было сомнений и в блеске ножа в руке ее па. Не было сомнений и в блестящих потеках крови, стекавших по щекам Джеми из порезов над глазами и под ними. Кровь текла у него и из ноздрей, она сочилась из угла рта и из глубоко рассеченной нижней губы. Местами в крови виднелись бороздки, промытые слезами. И ни молитвы, ни желание ослепнуть не могли заставить ее оторвать глаза от того, что лежало рядом с Джеми - обнаженное и изрезанное тело мужчины, с дырами вместо глаз и черной кровью в колодце открытого рта. - ...За то, что он мне сделал! - кричал Джеми, показывая на труп. - Нет, вы не заставили его страдать и вполовину того, что выпало на мою долю! Вы хотите знать, как это было? Хорошо же, и не надо вырезать это из меня ножами... Я и так все расскажу. Он задумал это давно, но выжидал, пока вы все не уедете на праздник Окончания Жатвы. Вот тогда он и открылся мне. Он велел мне отправиться на поле под паром, сказав, что там стоит оставленная им неисправная жатка. Сказал, у него другие дела, ему некогда, а я должен осмотреть машину и попробовать починить. Что ж, я туда отправился: ведь Джон - мой старший по полевым работам, и я никогда не подвергал сомнению его распоряжения... Но когда я туда пришел, он уже ждал меня в тени жатки. Мы были далеко от дома, далеко от других работников, одни... - В его голосе звучали тоска и боль, прерываемые сухими всхлипами. - Когда я понял, чего он от меня хочет, я попытался бежать. Но он нагнал меня и сшиб с ног. Когда я пришел в себя... было уже поздно. - А после? - Голос у Пола был как кремень. - После того, как он использовал тебя, будто... - Он плюнул на землю, выплюнув и то, что хотел сказать. - Почему ты ничего не сказал нам потом? Джеми пробормотал нечто, чего нельзя было разобрать. - Что? - Я сказал, что он запугал меня! - Тоскливый вопль Джеми пронзил сердце Бекки, как клинок. - Он пригрозил, что объявит меня лжецом, скажет, что вся вина на мне, скажет, что я сам предложил себя... кому-то другому... В его записях говорилось, что мой брат Саймон плохо работает. Джон пригрозил, что, если я скажу хоть слово, он переложит всю вину на нас - на меня и Саймона. Он заявит, что мы вдвоем согласились оговорить его, скажет, что мы... - Джеми не хватило воздуха. - Продолжай! - В голосе Пола не было ни следа жалости. - Он пригрозил, что выдаст нас и заявит, что мы были любовниками... Саймон и я... - Казалось, тело Джеми лишилось костей. Оно обмякло, будто от него уже отлетел последний вздох. - Любовники... - Услышав, как ее па произносит это слово, Бекка почти физически ощутила отраву на своем языке. - Вот, значит, как он это назвал? - Пол кивком указал на труп. - Да. - Но мы знаем настоящее имя этому, не так ли? - Впрочем, это не было вопросом. - Мерзость перед Господом. - Звук был так тих, что самое слабое дыхание могло легко унести его прочь. - Как ты сказал, мальчик? - Мерзость! - На этот раз уже громче. - Мерзость, - согласился Пол, и утвердительный шепоток пронесся по кругу других мужчин. - Та самая мерзость перед лицом Господа, которая разрушила мир. - Но это же не было моей... - Но с ним был ты, Джеми. Никого не было с вами, когда Марк и Иоав нашли вас обоих. - Оба названных мужчины переступили с ноги на ногу. - И никто не может опровергнуть их показания. - А я? - закричал в отчаянии Джеми. - Неужели мои слова ничего не значат? Я же не хотел того, что случилось со мной! - В первый раз, надо полагать, нет. Но ведь тот раз не был последним? - Он сказал... Он сказал, что уж если однажды поимел меня, то назад пути нет. И если я не буду приходить к нему, когда он позовет, то он попросит вас прислать травницу, чтоб она осмотрела меня. И она увидит знаки... - Значит, ты стал его вещью из страха? - вздохнул Пол. Бекка ощутила боль в кистях. Она взглянула вниз и увидела, что так крепко сжала руки, что кровь перестала в них поступать. Свежий ветер подул сильнее и нагнал облака, закрывшие лунный лик. Холм погрузился во тьму. Справа до Бекки доносились голоса мужчин, по очереди высказывающих свое мнение. Все они были единодушны: - Пол, к чему волынить? Женщины, должно быть, уже переполошились. Ты же знаешь, каково наказание... - Нам еще почиститься потом надо. А ужин ждет. - Послушай, мне надо переменить рубашку. Этот подонок полез в драку. Она вся в крови. - Чего мы ждем? Давай кончать! Бекка увидела, как поднялась рука ее отца. Та, в которой не было ножа. Его голос, казалось, от края до края заполнил собой ледяной сосуд неба. - Ты знаешь, Джеми, что я должен сделать? - То же, что вы сделали... сделали с ним? - Голос Джеми был так тих, так безразличен, что, если бы ужас не заледенил ее, Бекка наверняка бросилась бы защищать его тело своим. "Тебя сковал страх? - спросил Червь. - Или ты слишком умна, чтоб хотеть умереть?" Опять заговорил ее отец: - Нет, он умер так, как того заслужил. Он навлек это на себя теми словами, которые произнес, когда Марк и Иоав застали вас во грехе. - Но тогда... тогда я не умру? - Было больно слышать надежду, звучавшую в его голосе. Все, что ответил па, было: - Уберите это прочь. Шесть мужчин вышли из круга, чтоб поднять истерзанное тело Джона. Вместе со своей ношей они пошли прочь от холма, направляясь к полям. Пятеро остались с Полом. Он кивнул им, и они, согнувшись, стали что-то искать в траве. Пока они занимались этим, Пол подошел к Джеми и ласково провел ладонью по его волосам. - Сынок мой. - Тяжелы были эти слова и велик был груз заключенной в них тоски и печали. И тут же Пол схватил его за волосы и без предупреждения оттянул его голову далеко назад. Лезвие ножа скользнуло по горлу юноши быстро, как шепот. У Джеми даже не было возможности вскрикнуть. Кровь все еще сочилась из глубокой раны, когда Пол отпустил тело и оно упало на траву. Один из пяти - Иоав - выпрямился и сказал: - Зачем ты это сделал. Пол? Ты же знаешь, что наказание по закону... - Смерть, - коротко ответил Пол. - Это требование удовлетворено. - Побивание камнями, - стоял на своем Иоав. - Стал законником, Иоав? - Бекка хорошо знала эту опасную нотку в голосе отца и ужасно боялась ее. Неужели Иоав не понимает... - Я знаю букву закона не хуже тебя. Он должен быть побит камнями и должен умереть. Но разве так важна очередность этих действий, если они будут выполнены? Что ж, побейте его камнями, если хотите. - Пол нагнулся и поднял камень величиной с кулак. Затем с силой швырнул его в труп Джеми. Раздался мягкий мясистый звук, когда камень попал в человеческую плоть. - Вот. Аппетит закона должен быть удовлетворен. - Не сказав больше ни слова, Пол круто повернулся и пошел туда, куда уже ушли шестеро. - Удовлетворен аппетит закона? - Иоав поднес ко рту сложенные рупором ладони и крикнул во весь голос: - Скорее уж совершено издевательство над ним! Неужели всему хутору предстоит испытать гнев Господен из-за того, что ты любил этого мальчишку! Да еще не из собственного приплода, а найденыша с холма! Пол остановился и обернулся. Он даже не повысил голоса, но тот все равно, несмотря на расстояние, долетел до них - быстрый и бьющий без промаха, как стрела. - Под этой землей лежит много костей, в том числе и кости зачатых мною, если именно они тебя интересуют. Эти кости говорят. А ты знаешь, о чем они говорят, Иоав? Об очень многом, но никогда они не скажут одного: будто, когда дело касается благополучия Праведного Пути, я проявил мягкосердечие и не выполнил того, что должно быть сделано. Пол сделал шаг к Иоаву, который стоял, безвольно опустив руки. - Я не виню тебя в невежестве. Могло случиться, что ты просто забыл. Что ж, ступай к костякам и попроси их напомнить тебе то, что ты позабыл. Иоав медленно покачал головой. Губы его почти не шевелились. - Нет! - Это было все, что ему удалось прохрипеть. И снова: - Нет, Пол! Пожалуйста, сжалься, не заставляй меня идти... - Сжалиться... - повторил Пол. - Иди! Бекка видела - Иоав дрожал, как испуганная девчонка. Она была так поражена новым доказательством того, что костяки могут даже сердце взрослого мужчины обратить в камень, что не сообразила сначала, что кратчайший путь к воротам Поминального холма обязательно приведет Иоава прямо к ней. Если она сейчас побежит, они увидят ее, а если останется на месте, ее тоже обнаружат. Она крепко зажмурилась и вознесла в душе молитву Богоматери, чтобы па даровал бы ей такую же быструю и милосердную смерть, какой он наградил Джеми. И вдруг снова раздался голос Пола: - Подожди! - Шаги Иоава смолкли. - Ладно. Можешь не ходить. Голос Пола звучал глухо и устало. Иоав что-то говорил, он бормотал слова благодарности вперемежку с клятвами впредь не говорить ничего, хорошенько не подумав. Бекка слышала, как скрип его сапог удаляется от нее - Иоав спешил к Полу, превознося его милосердие и клянясь в верности. До ушей Бекки донесся вздох Пола: - Не теряй слов, Иоав. Лучше вдохни силу в руки твои, если сердце твое все еще требует побивания камнями. А если ты узнал, что такое жалость, то лучше произнеси молитву о душе этого мальчика. Бекка не стала дожидаться, чтобы узнать, будут ли Иоав и другие побивать камнями бедное окровавленное тело Джеми. Она еще плотнее завернулась в накидку Бабы Филы и помчалась прочь так быстро и так бесшумно, как это было возможно. Холод заледенил ей ноги, невзирая на туфли, которые она успела надеть, выходя из дому. Но этот холод был ничто в сравнении с тем, который пронизывал всю ее плоть. Она промчалась мимо Марты и ни разу не обернулась. Удивленный вскрик Марты отозвался за спиной Бекки тихим умирающим стоном. Она пробежала весь путь до дому, на ходу сбросила накидку Бабы Филы у задней лестницы и все еще не могла остановиться. Она стремительно вбежала в комнату матери, где тоже спала во время течки, и бросилась на постель, прижимая к сердцу скомканное одеяло. Тьма за окном обрела еще одного бездомного призрака. А каждый новый фантом тяжким грузом ложился на плечи девушки, пригибая ее к земле. Будет ли у нее хоть шанс крикнуть "хватит!" прежде, чем она переломится пополам? Эта комната, этот дом, этот хутор сейчас ощущались Беккой как пласты камня, навалившиеся на нее. Скоро ее родичи пойдут ужинать; женщины с тщательно продуманной скромностью будут подавать мужчинам еду, мужчины будут свежевымыты, чтобы никто не мог догадаться, какую работу они только что выполняли. Это будет самая обычная трапеза. И никто ничего не узнает. "И па поднимет глаза после того, как прочтет благодарственную молитву, и спросит, не видел ли кто-нибудь Джеми и Джона", - думала Бекка. И притворится, что он ни о чем и представления не имеет; точно так же, как это сделала Кэйти, когда речь шла о Томе. Все будут сначала задавать тот же вопрос, но пройдет немножко времени, и правда выйдет наружу. Но никто никогда не проговорится. Особенно женщины. Ибо это неприлично - говорить о таких вещах. "Прости меня, Дева Мария, но я больше не могу быть приличной женщиной. Господи, помоги мне, ибо я не могу больше жить во лжи". Бекка уткнула лицо в подушку и разрыдалась. Это были слезы, о которых Джеми было не дано узнать. Она оплакивала сейчас того безымянного ребенка, которым он был когда-то, когда его взяли со склона холма и спасли от верной смерти. (Спасли? Какая разница - тот холм или этот? Смерть ведь никогда не торопится). Бекка рыдала. Она оплакивала и Джеми, и всех будущих детей, избранных Царем Иродом, и девочку мисс Линн, и Сьюзен Тали, и Дассу, танцующую в огненном облаке, и па, который так любил своего сына и все же даровал ему смерть. И всех детей, получивших приют в Поминальном холме. И Джеми, и несбывшиеся сны. 15 ...И если будет сын, то умерщвляйте его. (Книга Исхода, 1:16) После того, как Джеми исчез, Бекке показалось, что холода наступили куда более сильные, чем были в это же время в прошлые годы. Когда ей приходилось бывать во дворе, она никак не могла решить: это ощущение - всего лишь еще один призрак, порожденный ее собственным мозгом, или и в самом деле климат изменился? Она бегала туда-сюда по разным хозяйственным делам, но чувство, будто нечто мрачное опускается на весь Праведный Путь, как если бы Баба Фила набросила на него свой разросшийся благодаря ее сверхъестественным силам до невероятной величины плащ, непрерывно усиливалось. - Что с тобой, девочка? - Этот вопрос мать задавала ей все чаще и чаще, пока дни складывались в недели, а недели свивались в пучки месяцев. Какая-то часть души Бекки требовала, чтобы она бросилась к ногам матери и выплакала свое горе, а другая часть, отрастившая на себе прочную скорлупу, шептала ей, что в задаваемых матерью вопросах недостает настоящей материнской заботы. "То бледное вытянутое лицо, с которым ты ежедневно появляешься на людях, не кажется ей пристойным у юной девушки, - издевался над ней Червь. - Теперь, когда уборка окончилась, а посевные работы еще далеко, груз забот стал куда легче. Все радуются, и эта радость находит отражение на лицах. На всех, кроме твоего. В твоих глазах - скелеты. Такой взгляд если и не превращает тебя в живой труп, то во всяком случае свидетельствует, что ты плохо воспитана. А это обстоятельство может дать другим женам преимущество по сравнению с Хэтти. Ведь для всякой матери ее дети - либо ожерелье из золотых бусин, либо тяжелая связка грязных галек. Все, что ее сейчас заботит, - это то, как твое поведение отразится на ее положении". Нет, думала Бекка, сжимая кулаки. Она доставала свежее белье для маленькой Шифры из запаса подаренных или одолженных вещей и выкладывала его на кровать Хэтти. Ребенок рос очень быстро, и другим женам пришлось рыться среди собственных детских вещичек, чтобы подыскать то, что могло пригодиться малышке. "Нет, моя ма заботится обо мне гораздо больше, чем я о ней. Моя мама любит меня!" "А тогда почему, когда у тебя началось это, ты побежала к Селене, а не к ней?" "Потому что... потому что это доставило бы ей ненужное беспокойство. Когда я... Когда это началось так скоро после последнего раза, я пошла поговорить с Селеной. Сначала мне показалось, что все это плод моего воображения, но то, как мужчины глазели на меня... Значит, это было на самом деле. Я сама ощущала свой запах задолго до того, как пошла кровь. Селена просто засмеялась и сказала, что такое случается. Сказала, что так было и с ней, после первых родов, когда у нее все сроки спутались и кровь появилась гораздо раньше, чем ожидалось. Так случается с большинством женщин, и в этом ничего такого нет. Другое дело, если б это произошло до того, как миновало первое Полугодие, сказала она. Тогда это было бы неестественно". "А они лихо разбираются в том, что естественно, а что - нет, эти твои родственнички, - гнусавил Червь. - Будто сам Господь Бог шепчет им на ухо - апелляцию-то уже подавать некуда. Значит, ты в безопасности... Насколько это возможно для женщины, находящейся в поре..." "Молчи!" Бекка сложила последнюю распашонку и сбежала вниз. Когда Бекка вошла в гостиную, там среди жен уже находился па. Она скромно склонила голову и покорно прошла на свое место возле колыбели Шифры. Страстное желание подержать на руках своего собственного ребенка после смерти Джеми потеряло былую остроту. Она, как и раньше, любила сестренку, но нелегкая работа по уходу за ней быстро надоедала. Когда наступили холода, а она снова оказалась в поре, Бекке пришлось заниматься с ребенком все больше и больше. Пока течка не кончилась, ей приходилось делить ложе с матерью, но теперь это уже не доставляло прежней радости. Боль в сердце была слишком остра, чтобы наслаждаться этими безмятежными ночами, и Бекка чувствовала, что Хэтти излишне внимательно приглядывается к ней. Теперь Бекке не хватало того чувства одиночества, которое она ощущала в переполненной девичьей спальне, но мать сказала, что о возвращении туда сейчас и речи быть не может. - Твой па слишком хорошо разбирается в чувствах молодых людей и в том мощном отклике, который рождает в них запах женщины, находящейся в поре. Тебя воспитывали в понимании того, что мужчине отказать нельзя. И это правильное воспитание! При этом ты недостаточно сильна, чтоб оказать мужчине сопротивление, если он настаивает на своем. В обычное время страх Господень и понимание требований цивилизации удерживают мужчин от грехопадения, но когда женщина в поре... - Хэтти даже не сочла нужным закончить фразу. - К счастью, течка долго не продолжается, - шепнула Бекка спящей сестренке. - Дева Мария свидетельница, я бы очень хотела, чтобы у меня все выправилось и вошло в норму. Дважды в год - более чем достаточно для меня. А сейчас я была бы благодарна и за то, чтобы пошла кровь и первая стадия этого дела осталась позади. - Она погладила бархатистую щечку сестрички и улыбнулась. Ее внимание привлекла какая-то суета возле входных дверей. Там стоял сын Селены - Вилли. Это могло означать лишь одно - новости. Хотя подростки росли смелыми и дерзкими, но ни один из ее сводных братьев не набрался бы нахальства вломиться в дом, где сейчас находился его родитель со своими женами, вот так - незваным, непрошеным. Значит, новости были важные и неотложные. Вилли прошел в глубь комнаты, прямо к Полу. Однако, проходя мимо Бекки, он слегка притормозил. Вилли был маленький тощенький мальчуган, но он сразу же ощутил в гостиной присутствие чего-то особенного. Этим особенным была Бекка. Нос мальчика задергался, а рот раскрылся, давая дополнительный выход затрудненному дыханию. Все это выглядело довольно комично, но в то же время по спине Бекки поползли мурашки страха. Она сжалась, будто стараясь превратиться в маленький комочек теней, притулившийся за высоким деревянным изголовьем колыбели Шифры. - Ну так в чем же дело, Вилли? - благосклонно спросил Пол. - Может, барсук затрещал сухим жнивьем и напугал тебя? Жены позволили себе тихонько рассмеяться в ответ на эту шутку. Все знали, что Вилли и другие его родственники-одногодки наслаждаются своим первым ответственным поручением - несут ночные караулы на сжатых полях. И множество ложных тревог, которые выпали на долю хуторян из-за этих ночных стражей, давали повод для всевозможных шуток. В стремлении доказать свою бдительность мальчишки мчались бегом в хутор из-за каждого шороха, показавшегося им странным. Вилли открыл рот еще шире, потом закрыл и попытался что-то сказать. Группа самых старых жен - уже давно бесплодных, но по каким-то причинам не подвергнутых Чистке, - чуть не лопалась от непристойно-сладостного любопытства. Они-то прекрасно знали, что сковало язык парню. Они родили и воспитали достаточно сыновей для пажитей Праведного Пути, чтоб знать, как ведут себя дурачки-мужчины, когда их кровь почует зов Евы. А у этого еще не хватало сообразительности. Селена была единственной из присутствующих, кому нелегкая ситуация, в которую попал Вилли, не казалась смешной. Бекке стало даже интересно, когда же она встанет на его защиту. Ждать пришлось недолго. - Вилли! Ответь же своему па, а иначе ты завтра же вернешься на кухню и шагу оттуда не сделаешь! Вилли сделал судорожное глотательное движение пересохшей глоткой и покорно отозвался: - Да, ма. - Его неуклюжие руки сами собой выделывали какие-то сложнейшие выкрутасы, пока наконец ему удалось выдавить из себя: - Там снаружи стоит какой-то, чтоб повидаться с тобой, па. - Вилли опять сглотнул вязкий комок. - Он сказал, что пришел за твоей кровью. Смех оборвался. Тишина смерти легла толстым и мягким саваном, будто недавно выпавший снег. Кэши еле слышно простонала и привстала со стула. Одна из старших жен поднялась и силой посадила ее обратно. - Дети... - начала та. - Они спят. - Голос старухи - тусклый серый металл. - Сон, может, спасет им жизнь. А ты должна быть свидетельницей происходящего и принять его таким, каким оно будет по воле и милосердию Господина нашего Царя. А пока не смей даже шелохнуться, чтоб не опозорить своего мужчину. Сидя на своем месте, Хэтти так тяжело дышала, что, казалось, вот-вот задохнется. В ее глазах пылало отчаяние, и она повернула к Бекке лицо, полное невысказанных слов. В них не было необходимости - Бекка поняла все. Спрятать. Руки Бекки скользнули под теплое маленькое тельце Шифры и попытались бесшумно поднять спящую сестренку. Малышка зашевелилась и заплакала. Громкий плач разорвал мертвую тишину. Пол вскочил на ноги. Бекка про себя отметила взгляд, которым он обвел своих жен - старых и молодых, избранных им самим или добытых вместе с Праведным Путем. В этом взгляде трудно было прочесть что-то человеческое, кроме одного - знания, что перед ним стоит задача, которую придется решать в одиночку. - Кто это, Вилли, сынок? - спросил Пол. Голос совершенно спокоен. Будто о погоде спросил. - Ты его знаешь? - Нет, сэр. - Мальчик выглядел совсем несчастным. - Я был в карауле с Левием, когда мы увидели, что он идет по дороге мимо... мимо холма. - Говорить, какой это был холм, не было нужды. - Мы его окликнули, он тут же отозвался и сказал, в чем дело. Но еще он сказал, что имя свое назовет только, когда ты к нему выйдешь. Поэтому Левий подкинул сучьев в огонь, чтоб вызвать гонцов с других постов и разнести эту весть. А он - этот человек - послал меня сюда - предупредить тебя. - Стремление уйти отсюда как можно быстрее охватило мальчугана. Его босые ноги как будто танцевали на горящих углях. - Ты не хочешь, чтоб я разбудил своих родичей, па? Пол спокойно положил руку на плечо Вилли. - Мы подумаем насчет этого, мальчик. Вот прямо сейчас и подумаем. - Пол пошел к дверям. На пороге он остановился и обратился к самой старой из своих жен. - Мишель, ты отвечаешь за порядок тут. Место буду выбирать я, и оно будет прямо перед крыльцом моего собственного дома. Я пошлю Вилли позвать тебя и всех остальных, как свидетелей, когда настанет время. До этого пусть никто с места не трогается. Это ясно? Мишель склонила тщательно причесанную голову. - Господь да укрепит твою десницу, мой муж. Господин наш Царь позволит этому человеку пойти той же дорогой, которой до него ушли другие. Пол улыбнулся. - Господин наш Царь так и поступит. - Он поднял ее лицо за подбородок и поцеловал сухие губы, уже многие годы не знавшие такой ласки. Бекка попыталась воспользоваться этой минутой, когда, казалось, внимание всех было отвлечено, чтоб схватить Шифру и вынести ее из комнаты через задние двери. Для нее не составило бы труда выпрыгнуть потом из окошка и добраться до какого-нибудь заброшенного хранилища. Ко всеобщему удивлению, па приказал разрушить после праздника Окончания Жатвы не все времянки годичной давности. Парочка осталась целой - была задумка укрепить их камнями и таким образом увеличить число постоянных хранилищ. Только Бекка знала, что значительная часть оптимизма па была связана с тем маленьким мешочком опытных семян, который ему подарили городские купцы. Никто и слова не сказал, чтоб не накликать беду, но все на хуторе считали, что более обильного урожая, чем урожай этого года, в прошлом еще не бывало. Поэтому план Пола увеличить емкость хранилищ на будущий год казался вполне практичным. Но для Бекки следующий год скрывался где-то в конце ночи длиной чуть ли не в сто лет. Сейчас значение имело лишь одно - склад мог послужить хорошим убежищем для Шифры на случай, если... - Куда это ты изволила собраться? - Вопрос Мишель обрушился на плечи Бекки, как удар плети. - Я хотела поискать чистую пеленку для малышки. Она запачкалась, поэтому и плачет. - Бекка сама удивилась тому, с какой легкостью соскальзывает ложь с ее языка. Бесполезно. Мишель пересекла гостиную и отобрала у Бекки девочку. - А почему бы не принести пеленку сюда, вместо того чтобы носить девчонку к пеленке? - Опытная рука порылась в свивальниках Шифры. - Сухая, - объявила Мишель. И передала девочку Хэтти. - Чтоб это было в последний раз. С потупленным взглядом Хэтти расстегнула блузку и дала Шифре грудь. Если она и заплакала, то никто этого не увидел. - Пол хороший человек, - сказала Селена. - И к тому же сильный, - добавила Кэйти, стараясь вложить в свои слова как можно больше уверенности. - Сильнее не бывает. Тали подняла одну бровь. - Ты же столько лет безвылазно просидела на хуторе, так откуда тебе знать? - Ее глаза обежали всю комнату. - Откуда вы знаете, насколько он соответствует тому, что ждет его этой ночью? Наш мир ограничен этими четырьмя стенами. Что лежит за ними - нам неизвестно. Насколько мы знаем... Мишель не стала размениваться на оплеухи, она сразу же прибегла к кулакам. Тали упала со своего стула чуть ли не прямо на янтарные угли камина. Рэй подбежала к ней в ту же минуту. - Сумасшедшая старуха! - крикнула она на Мишель, прижимая плачущую Тали к своей груди. - Да есть ли у тебя вообще мозги? И где твои уши?! Ты что - единственная в Праведном Пути, кто не знает, что она беременна? Мишель побледнела. - Я не... Она не смеет говорить такое... О милосердный Господь, вы же не скажете... - Так ведь у нее все на лице написано! - Рэй сплюнула на пол. - Нет! - Тали приложила ладонь к покрасневшей щеке и высвободилась из рук Рэй. Сидя со скрещенными ногами на полу, она сказала: - Я наступила на подол юбки и упала. И если у меня будут какие-нибудь неприятности вот с этим, - она указала на живот, - то пусть будет, что будет. Да исполнится воля Господина нашего Царя... - Ее смех звучал безрадостно. - Я быстренько снова забеременею. Может, это и будет истинным милосердием Господа. - Милосердием? - Голос Хэтти рвался наружу из каких-то темных глубин ее души. И в этом слове, прозвучавшем как эхо слов Тали, было столько огня и силы, что, казалось, оно способно содрать плоть с костей не хуже, чем то делает котел из обихода мужских обрядов. Хэтти поднялась со своего кресла и сунула ребенка в руки Бекке, ни на секунду не отрывая глаз от лица Тали. - Ну а теперь запомни, женщина, что я скажу тебе перед свидетелями, которые подтвердят каждое мое слово. Когда случится то, что должно случиться этой ночью, и если милосердие, как ты его понимаешь, постигнет тебя, я дам тебе урок, что такое настоящее милосердие. Я буду поджидать тебя в каждом укромном уголке этого хутора. Я буду терпелива, и когда следующая беременность покажется тебе благословением, я, клянусь всемогущим Господом Богом, выйду из темноты и вот этими самыми руками вырву у тебя из матки это кровавое благословение! Малюсенькие золотистые волоски на руках Бекки становились дыбом при каждой фразе, произнесенной ее матерью в ответ на богохульство Тали. Рэй отшатнулась от Тали, как будто боясь заразиться от нее. Другие жены молчали, и только расширенные зрачки их глаз говорили, что они внимательно вслушиваются в каждое слово. Одна Тали была непоколебима как гранит. - Раньше или позже, - глухо сказала молодая женщина, - ты или кто-то другой вырвет у меня ребенка то ли из матки, то ли из рук - какая разница? Это всего лишь ребенок. Я принимаю твое проклятие, Хэтти, - не такая уж это тяжелая ноша. Давным-давно Господин наш Царь возложил на нас всех гораздо более тяжелую. Дверь открылась. Это вернулся Вилли. - Па говорит, чтоб вы... - Он сделал долгую паузу. Он явно чувствовал в атмосфере комнаты нечто большее, чем просто зов готовности Бекки. Его невольно передернуло. - Па велел, чтоб вы все сейчас же вышли и становились перед домом, - закончил он и тут же убежал. Женщины прошлепали босыми ногами, выдерживая строгий порядок, по половицам Большого дома Праведного Пути. Бекка вышла вместе со всеми, держась рядом с матерью, как будто она снова всего лишь малышка с вечно измазанной мордашкой, которую все еще водят на матерчатых помочах. Ужас, поднимающийся откуда-то из живота, заложил ей уши и застилал глаза. И внезапно на нее нахлынуло море запахов: мускусный запах пропитанного потом платья матери; острая вонь опаленных волос Тали; запах горящих камышовых свечей, бросающих свой колеблющийся свет на весь бесконечный путь от гостиной до парадной двери дома; хлесткий удар свежего холодного воздуха, когда эта дверь отворилась и женщины вышли в ночь; влажный, прохладный, сочный запах вспаханной земли. Запах земли, ожидающей семени, а совсем близко от Бекки - молочный сладковатый аромат ребенка, тепло прижавшегося к ее плечу. Здесь же была и Баба Фила, сидевшая на стуле с прямой спинкой рядом с притулившейся у ее ног прислужницей. Бекка тщетно пыталась поймать взгляд этой девушки. Пальцы ног поджаты, пальцы рук накрепко вцепились в колени, каждая мышца, каждая жилочка тела безымянной напряжены так, что могут сорваться как пружины при малейшем прикосновении. А глаза горят. Это было единственное лицо, которое улыбалось. Голодной улыбкой. Женщины выстроились как по линейке за спиной у хуторской вещуньи. Большой дом прикрывал тыл этой шеренги. Все они смотрели вперед с деланным спокойствием и безразличием. За открытым пространством, прямо напротив них стояла шеренга мужчин - родичи-Пола, сыновья Пола. При свете наскоро изготовленных факелов все они готовились стать свидетелями, как то и положено по обычаю. Не было лишь самых маленьких мальчиков, тех, что слишком молоды, чтобы работать в поле, а потому никакой пользы Праведному Пути принести еще не могут. Она сейчас спали в своей общей спальне, устав после целого дня игр. Спал там и сын Кэйти, и сын глупой Тамар, и Саймон - сын Метрии - результат ее последней течки, после чего у нее наступила вторая Перемена в жизни женщины. Бекка представила себе их всех, хотя ей ни разу не пришлось побывать в спальне мальчиков. Она увидела их взлохмаченные головки, раскрасневшиеся во сне лица, их ночные рубашки, путающиеся в ногах, которые еще только-только стали удлиняться, готовясь к тому, чтобы совершить прыжок из детства в юность. Особняком от мужской и женской шеренг стояли две фигуры. Эти двое мужчин, освещенных колеблющимся светом факелов, находились в квадрате, чьи границы кто-то прокопал в твердой, утоптанной земле. Бекка узнала их обоих. Одним был ее отец, другим - Адонайя. Странно, но сейчас, когда Бекка узнала их, чувства удивления и ужаса нисколько не ослабли в ее душе. Был такой случай, когда Бекка - тогда еще совсем маленькая - залезла слишком высоко на ветви мертвого дерева и свалилась вниз. И хотя она прекрасно знала, что удар, когда она стукнется о землю, будет страшно болезненный, каким он и оказался, но в те секунды, пока она летела вниз, ей казалось, что она покинула свое тело и ее душа парит рядом, чтобы оказаться среди ангелов. С высоты и как бы извне она видела, как какая-то незнакомая девчонка пролетает сквозь ветви мертвого дерева и вот-вот сломает ключицу. Она не ощутила страха даже тогда, когда земля вздыбилась ей навстречу... Не ощутила она и боли, когда врезалась в нее. И вот теперь - все та же бесчувственная изоляция. Что-то происходит. В голове она не ощущает присутствия Червя, но нет там и собственных мыслей. Все расползается, как выношенная ткань, и ничем этому не поможешь, и ничего не изменишь. Эти два человека и то, что они собрались делать, были где-то далеко-далеко. Ее это все не касалось. Адонайя пришел убить ее отца, если получится, и забрать под себя Праведный Путь. Бекка была слишком ошеломлена, чтобы молиться о предотвращении немыслимого. Просто таков порядок вещей. "И холм тоже в порядке вещей? - Сатанинский Червь, а если точнее, то истинная сущность Бекки, взвыл от возмущения. - И котел в порядке вещей, и вранье во имя спокойствия, и то, что станет с Шифрой, если Пол проиграет, и все эти мерзости, все это в порядке вещей? И неужели это повсюду так? И в городах - тоже? Неужели в мире, который куда больше, чем учит Кэйти, неужели же там все устроено так, как здесь?" "Ну и что? - ответил закаменевший дух Бекки. - Я-то живу не там, а здесь!" Она почти поверила этому выводу. На ринге достаточно громко, чтоб все могли слышать, Пол обратился к сопернику: - Адонайя, привет тебе. Будь здрав, Адонайя из Миролюбия, сегодня на земле Праведного Пути. Эти слова были специально разработаны вот для таких случаев. Их спокойная, несколько церемонная интонация должна была подсказать слушателям, каким древним и почтенным обычаем является соревнование, которое произойдет немного позже. Адонайя ответил соответственно: - Привет тебе. Пол, и да пойдешь ты по пути Адама, Пол из Праведного Пути. - Из земли вышел, в землю ушел. - От кости - к праху. - Господь да поддержит и укрепит меня. - Господь сокрушает могучих. В обмене репликами произошла пауза. Затем Пол сказал своим обычным голосом, сказал почти мягко: - Адонайя, то, что произошло между нами на празднике Окончания Жатвы, кончено и забыто. Стоит ли терять жизнь из-за своей гордыни? Адонайя оскалился: - Испугался, старичок? Люди Пола как бы окутались паром дыхания, разом сорвавшегося с их уст при обмене возмущенными репликами. Насмешка Адонайи стерла даже тень мягкости с лица Пола. - Ладно же. - Челюсти Пола сжаты крепко. - Тебе угодно валять дурака, но за это придется платить полновесной монетой, как то и положено мужчинам. Ты привел кого-нибудь, кто стоял бы рядом с тобой, чтоб потом рассказать о том, что здесь произошло? Я не желаю, чтобы сюда являлся Захария и божился, что я просто убил его сыночка. - Нет, - верхняя губа Адонайи приподнялась, - ничего подобного не случится. - Он, как и раньше, пристально вглядывался в Пола, храня на губах все ту же шакалью усмешку. Однако он тут же подал знак кому-то, стоявшему за его спиной, чтобы тот вышел вперед. В шести юношах, вступивших в круг света, Бекка узнала каждого. Это была половина охотничьей своры Адонайи. По затылку Бекки пробежал холодок, подсказывая, что и вторая половина где-то близко. - Так много? - Пол с сомнением поглядел на них. - По обычаю нужен только один. - По меньшей мере один. - Зубы Адонайи сверкнули. - И больше, если мне заблагорассудится. - Люди Пола зашептались, факелы в их руках дрогнули. - Ты и их тоже боишься? Но ведь ты будешь бороться со мной одним, а после должно пройти не меньше месяца, прежде чем кто-то из них сможет вызвать тебя. Или меня. - Я не боюсь ни их, ни тебя, - сказал Пол и тут же повернулся спиной к Адонайе. Перед тем, как начнется бой, нужно было решить несколько второстепенных вопросов. Самых сильных и легконогих сыновей Пола надо было послать в соседние хутора и в Имение с известием, что Полу брошен вызов. Стоявшая рядом с Беккой Кэйти находилась в крайнем напряжении. Чтобы не думать о невинных ребятишках, спящих в своих постельках в общей спальне, она нашла убежище в привычной роли учительницы. - Видишь, Бек, - она указала туда, где несколько мужчин и подростков катили пару черных бочек, взятых из какого-то склада, - эти бочки металлические. Металлические! Я слыхала, что они сохранились еще с Голодных Лет, когда мужчины занимались разборкой развалин. Господин наш Царь свидетель, что выглядят они достаточно старыми, но мы их очень бережем и обращаемся осторожно. В них мы сжигаем всякий мусор из Праведного Пути. Сейчас в них положат кое-какие вещества, которые при сжигании дают дым разных цветов. Это, понимаешь ли, достижения мужского знания. Вполне возможно, что дым на дальних хуторах увидят раньше, чем туда доберутся гонцы, но их дозорные заметят цвет дыма и вспомнят об этом, когда наши люди прибудут к ним, чтоб сообщить имя победителя. - Имение далеко. - Бекка попыталась вложить в свои слова все, о чем она сейчас думала. - А это значит, что они о начале боя узнают только тогда, когда у нас уже все кончится. Так что никто не сможет предотвратить того, что произойдет у нас. - Предотвратить? - Кэйти нахмурилась. - Бекка, да кто же посмел бы? Бекка подумала о Бараке, который был так добр к ней. Конечно, у альфа Имения достаточно власти, чтоб предотвратить несчастье целого хутора. Разве ему не все равно, что такой скверный человек, как Адонайя, пытается убить ее отца? Пол богобоязненный человек, тогда как отродье Заха стерло крест у нее со лба. Неужели же этому богохульнику разрешат бороться за власть над Праведным Путем? Только дым разносится ветром. Слова летят куда медленнее. Мысли Бекки становились все мрачнее. К тому времени, когда Варак узнает, что здесь произошло, все уже давно кончится. И никакой альф Добродетели не станет заниматься делами, которые кончены и забыты. Пол вынул из кармана штанов носовой платок и вытер им ладони. Потом отшвырнул его прочь и произнес слова, которые Писание Господина нашего Царя вкладывает в уста Пилата, снявшего с себя всякую ответственность за то, что может произойти в дальнейшем. Он снял рубашку, и Том подбежал, чтобы принять одежду отца. Двое младших сыновей Пола встали на колени прямо в пыль, чтобы снять с него обувь и носки, в то время как один из стариков опустился на четвереньки, подставив Полу спину, чтобы тот мог присесть, пока подростки выполняют свой долг. Если Пол переживет этот бой, об оказанных услугах вспомнят с благодарностью. Бекка была достаточно взрослой, чтоб знать, какой монетой альф расплачивается по своим долгам. Ее отец тут единственный муж, но иногда - в определенных ситуациях - ему приходится делиться. Что касается Адонайи, то он небрежно стряхнул с ног ботинки, а носки снял сам, не прибегая ни к чьей помощи. В отличие от Пола он оставил на себе рубашку. Бекка услышала шепот одного из своих родичей-мужчин, что Адонайя, должно быть, закрутил интрижку со смертью, если он дает па такое преимущество. Ведь ухватить человека за одежду куда проще, чем за его кожу. Одежда облегчает и захват приемом, ломающим ребра, и достижение такой позиции, когда шея противника оказывается в вашей власти. Тогда один поворот, и... Бекка молилась, чтоб бой кончился вот так быстро и просто, вкладывая в это всю душу и сердце. Затем один из пожилых мужчин вышел на площадку, где стояли Адонайя и Пол. Он поднял правую руку к ночному небу: - Во имя Господа! - произнес он, резко опустил руку и отпрыгнул назад - в ту же неизвестность, где пребывал до того. Бекка была поражена, так же как и ее отец, первым броском Адонайи. Ей он показался очень похожим на прямолинейную тактику девчонки Бабы Филы. Ее отец явно ожидал привычного борцовского кружения вокруг друг друга, позволяющего оценить противника, прежде чем войти в клинч. Однако, несмотря на неожиданность, рефлексы Пола оказались слишком хорошими для лихого наскока Адонайи, который, таким образом, извлек из него мало пользы. Пол встретил бросок Адонайи и его цепкие руки грудью и с силой ударил по ним молотом обеих сцепленных рук, тут же разорвав кольцо рук его противника. Еще один мощный удар обрушился на подбородок Адонайи, отбросив нападающего назад. Борьба началась. Бекка просто физически ощущала напряжение в окружающей атмосфере, когда бой между мужчиной и юношей перешел в стадию чередования коротких схваток. Видно, Адонайя быстро израсходовал все новинки, загодя подготовленные для боя. Слева и справа от себя Бекка видела, как лица жен Пола проясняются, как в их позах исчезает напряженность. Теперь им казалось, что перед ними разыгрывается спектакль по мотивам старой знакомой сказки. Другие люди приходили сюда раньше, чтоб принять участие в игре, которую сейчас вел Адонайя, но конец был всегда один и тот же. Кэйти откровенно улыбалась. Даже Хэтти разрешила себе сбросить маску неподкупного свидетеля; прямая линия крепко сжатого рта, казалось, дала трещину по углам. Бекка смотрела на это, не веря своим глазам. Для ее ма улыбка в такой момент... Для этой гордой Хэтти, хранительницы хуторских обычаев, любившей эти обычаи больше, чем она любила собственных детей... Если уж она вела себя таким образом, то у другой женщины могла бы просто вырваться благодарственная песнь! - Молод еще... - пробормотала Рэй. Селена кивнула, подтверждая это заключение. Хотя Адонайе и удалось несколько раз удачно зажать Пола, но альф выворачивался из захвата, как будто это было для него самым привычным делом. Он даже не вспотел. Ему тоже хорошо было известно, чем этот бой должен окончиться. Время не подпирало. - Очень юный; кто-то подложил ему большую свинью, уговорив его пойти на такое дело. - Эти слова, сказанные Рэй, передавались из уст в уста. Жены Пола - молодые и старые - чувствовали такое облегчение, что могли пожертвовать обреченному мальчику немножко жалости. Все, кроме Тали. Бекка видела, как сжимаются ее кулаки, когда Адонайе удавалось ловко ухватить противника. Глаза молодой жены Пола светились, как угли, и вспыхивали, как пламя, ее губы раскрылись, а изо рта со свистом вырывалось дыхание, будто усилием воли она хотела перелить свои слабые силы в тело Адонайи. Бекка отвела глаза и спрятала лицо в теплую шейку Шифры. В это время на ринге Пол схватил Адонайю за перед его рубашки и подтянул к себе. Тот резко и мощно нанес Полу удар головой в лицо, размозжив ему нос. Пол взвыл от боли. А хитроумный сын Заха легко отскочил назад и хищно осклабился, глядя, как альф вытирает поток крови, окрасивший его руку в ярко-красный цвет. - Не ожидал, старичок? - крикнул Адонайя. - Лучше держись от меня подальше. А то как бы я тебя ненароком не зашиб. - А потом, широко раскрыв объятия, будто встречал любимую, позвал: - Вот он я! Глаза Пола вспыхнули. Оскорбления Адонайи имели целью вывести Пола из себя, чтобы тот кинулся в бой очертя голову. Но Пол был слишком опытен, чтоб позволить кому-нибудь, кроме себя, контролировать свои действия. Он не шел на сближение. Визгливый смех Адонайи разорвал ночь: - Вот это дело, старичок! Держись за жизнь, пока можешь. Но не успеет еще рассвести, как ты превратишься в кусок мяса, который плугом закопают в землю, а заодно с тобой и все, что выросло из твоего семени. Твои сыновья станут моими слугами, твои дочери - моей забавой, а твои жены... - Его насмешки вызывали у Бекки ощущение мурашек, бегающих по всему ее телу. - Они же и так говорят между собой, что все, что у тебя ниже пупка, давно принадлежит могиле. Доставь удовольствие этим бедняжкам. Пол, отдай земле и все остальное. Пол набрал в легкие воздуха. - Я отдам земле кое-что побольше, - ответил он, и его голос был так тих, что Баба Фила громко спросила, что он оказал. Но прежде чем кто-нибудь успел ей ответить, Пол прыгнул вперед; на плечах его сидела смерть. Адонайя сделал неудачную попытку уклониться. Мощный толчок свалил его с ног, и он плашмя упал на землю. Пол попытался схватить его за горло, но бешенство, застилавшее ему глаза, оказалось плохим советчиком. Даже ребятишки, еще находящиеся под присмотром своих матерей, знали, как надо избавляться от такого захвата: выбросить с силой руки вперед - иначе их родичи наверняка не дали бы им времени дожить до второго урока. Адонайя выдвинул вперед свои напряженные руки, но желаемого результата не получил. Пол придавил его всем весом своего грузного тела. Барахтающийся и трепыхающийся юноша еще слабо сопротивлялся, но теперь все свелось к вопросу - кто тяжелее, у кого сильнее мускулы и крепче кость. - Дерется, как баба, невзирая на свою хвастливость, - пробормотала Мишель. Бекка ясно различала множество оттенков презрения, вложенного в эти слова. "Нет, я бы так драться не стала, - с удивлением поймала Бекка собственные мысли. - Если б я дралась с кем-то, кто гораздо крупнее меня, я бы всячески избегала клинча, пока мой противник не выдохся бы. Почему Адонайя старается приблизить конец поединка? Он быстр, он вполне мог бы уклониться от броска па и тянуть время. И все-таки он этого не сделал. Неужели он такой дурак, что стремится к смерти?" Но в глубине сердца она знала, что это не так. Нет, Адонайя не дурак, он хитер, как лисица. Знание этого факта давало Бекке то, чего не могло бы ей дать наблюдение за боем, хотя бы оно и длилось целую ночь. И от этого знания пахло страхом. В квадрате света Адонайя изо всех сил молотил кулаками в грудь его отца, а остальные мужчины с любопытством смотрели на это. Видимо, окончательное суждение уже было вынесено; уверенность в близкой победе Пола придавала атмосфере какую-то особую легкость, тем более радостную, что еще недавно эта атмосфера была полна сомнениями и дурными предчувствиями. Только приспешники Адонайи молчали, не обнаруживая ни особой печали, ни особого стыда за падение своего вожака и за его слабую и бессмысленную оборону. Пол уже просунул согнутую ногу под своего противника, готовясь перевернуть его, а потом сделать последний могучий рывок, чтобы переломить ему неподатливый позвоночник. - Ради Бога, Пол, пощади его! - Все головы повернулись. Крикнул кто-то из членов стаи Адонайи - худенький парень со спутанными волосами и еле пробивающейся бородой. Даже Пол, все еще продолжая прижимать к земле Адонайю, взглянул туда же. И как будто в благодарность за отсрочку, а может, и в последней бесцельной попытке защитить себя руки Адонайи прикрыли его горло. Только на мгновение. Ладони тут же отпустили ворот рубашки и снова сжались в кулаки. Левый ударил так слабо, что заставил Пола лишь бросить взгляд в том направлении, будто кто-то хлопнул его, отвлекая внимание. Правый кулак ударил сильнее - странный удар, нацеленный куда-то под мышку. Бекка нахмурилась, продолжая внимательно вглядываться в происходящее. Неужели Адонайя думает таким образом столкнуть с себя ее отца? Но почему, если удар такой пустяковый, как кажется, почему па издал такой страшный крик? Почему он схватился правой рукой за левый бок - там, где находятся верхние ребра грудной клетки? Бекка постаралась припомнить уроки девушки Бабы Филы насчет того, как можно причинить противнику острую боль. Может, Адонайя случайно наткнулся на такое место? Но в этой части корпуса она такого места припомнить не могла. Правда, тот слабый удар не выглядел случайным - Адонайя не из тех, кто надеется на случай, особенно если на кон поставлена его собственная жизнь. У Бекки не было сомнения, что он хотел нанести именно такой удар и именно в то место, куда он попал. Нет, о случайности следует забыть. Борьба возобновилась, но для наблюдательного взгляда Бекки было ясно - в ней присутствует какой-то элемент фальши, нечто, подозрительно напоминающее детскую игру. Адонайя снова принялся наносить Полу прежние слабые и бессмысленные удары. У встревоженных женщин Праведного Пути было слишком много поводов желать победы Полу, чтобы не задаваться вопросом: почему такой крепкий юноша, как Адонайя, показывает столь очевидную неподготовленность к борьбе? Бекке казалось, что она слышит, как они мысленно опровергают свидетельство собственных глаз: он молод, у него нет опыта, он плохо знает приемы, он действует под влиянием прихоти, молодые люди часто погибают под влиянием прихотей... Но и хуторские мужчины были не лучше. Старшие боялись любых перемен в их жизни, а молодые? Они считали победу своего отца желанной лишь потому, что каждый из них считал именно себя тем человеком, который когда-нибудь убьет Пола. И никакой аутсайдер не имеет права красть у них из-под носа эту славу. Все смотрели, но никто не видел. Дождь слабых, скользящих ударов Адонайи должен был служить лишь для отвлечения внимания. Их раздражающая барабанная дробь очень быстро заставила Пола забыть о том невероятно болезненном толчке, который враг нанес ему куда-то под мышку. Он еще сильнее навалился на Адонайю и все свое искусство направил на то, чтоб перевернуть противника, как черепаху. Ему оставалось только убить, а уж тогда можно будет выслушать восторженные крики жен. Но мир вдруг рухнул и покатился под наводящим ужас небом куда-то, где течение времени страшно замедлилось, а привычные движения лишились смысла. Неужели Бекка одна заметила ту судорогу, которая прошла по рукам ее отца? Его челюсть отвисла, рот безвольно приоткрылся. Огромные лапищи, вцепившиеся в плечи Адонайи, побелели от напряжения - сила вытекала из пальцев Пола. Бекка прижала сестренку к груди еще крепче, увидев, как левое колено Пола вдруг подогнулось и он упал. А может, это был результат действий Адонайи - того точно продуманного, молниеносного движения, с которым его колено с силой взлетело вверх, нанеся удар меж раздвинутых ног Пола и отбросив его влево? Адонайя откатился в другую сторону - свободный от клинча - и уже успел вскочить на ноги, пока Пол все еще извивался в пыли. Сильный удар босой ногой попал в уже окровавленное лицо Пола в тот самый момент, когда он пробовал встать. Однако Бекка видела, что Пол рухнул еще до того, как получил этот удар. Все было неправильно. Все казалось чем-то нереальным. Неужели это видела только она одна или же все произошло так быстро, что остальные не успели осмыслить происходящее? Да и как вообще эти люди, зашоренные собственными интересами, всецело зависящими от того, чем кончится бой, могли вообще что-то заметить? Никогда еще Бекка не чувствовала себя такой одинокой. Независимо от того, насколько был силен удар ноги Адонайи, Бекка знала - ее па обладал такой силой, которая позволила бы ему легко перенести и гораздо более сильный удар. И если Адонайя сейчас показал столь высокое понимание искусства боя, то почему ничего подобного он не проявил на празднике Окончания Жатвы? Разве может человек овладеть таким сложным искусством за столь короткое время? А не могло ли нечто, весьма далекое от естест