твующими им компромиссами, ибо не хотел, чтобы к рукам Джона прилипла вся эта грязь. Но, скорее всего, он не желал, чтобы его сыну когда-либо стало известно то, на чем так жестоко обжегся его черный отец. Черный отец, оставшийся без сына?.. Уайт сделал глубокий вздох. Привычка, бравшая начало еще с тех времен, когда ему впервые пришлось принимать трудные решения. Будто вместе с воздухом он вбирал в себя саму ситуацию, отправляя ее туда, поглубже - в самое естество, где и рождались решения. Очень скоро ему придется высказаться, сформулировать, наконец, окончательный вердикт, и тогда высвободятся стихии, более ему не подвластные. - Похоже, что-то начинается, - заметил он тихо. - Столкновения на религиозной почве, а возможно, еще одна религиозная война... или же... или же просто завершается нечто. - Подобная реакция людей обусловлена дефицитом информации, - заявил Макдональд. - Мы должны говорить с ними, ведь они дезориентированы, сбиты с толку. Необходимо официальное сообщение - коммюнике - а также широкомасштабная информационная кампания во всех средствах информации, посвященная Программе, посланию и ответу на него... - Это либо умерит опасения и страх, либо лишь усилит их, - закончил Уайт. - Страх иррационален. Рассеять его способны лишь факты. Капеллане прилететь к нам не могут. Передатчики материи так же следует отнести к области сказочного вымысла. В настоящее время невозможно даже представить двигатель, позволяющий хотя бы приблизиться к световому барьеру... - В последние столетия, - перебил его Уайт, - невообразимое, как правило, воплощалось в реальность. А считавшееся невозможным для людей одного поколения, их потомки воспринимали как обыденное. Прошу вас, объясните мне, отчего вы так настаиваете на ответе? Не следует ли нам всем ограничиться признанием достижений Программы и факта существования разумной жизни во Вселенной? - Могу предложить доступное объяснение, - ответил Макдональд. - Существует немало веских доводов, важнейший из них я уже привел: познание иного разума - процесс, взаимовыгодный для всех. Однако у вас возникли обоснованные подозрения: не стоят ли за всеми этими аргументами мои очень личного свойства побуждения? Действительно, вы правы, так оно и есть. До того, как капеллане получат наш ответ, меня уже не будет в живых. Однако хотелось бы, чтобы мои труды не оказались напрасными и исполнились мечты, в которые я верую, и тогда бы прожитая жизнь имела смысл. Думаю, на моем месте вы рассуждали бы также. - Наконец-то мы добрались до главного. - Как обычно, под конец... Так вот, я желал бы кое-что оставить миру и собственному сыну в наследство. Я не поэт и не пророк, не художник и не артист, не строитель, не государственный муж. Не занимаюсь и филантропией. Единственное, что я могу оставить после себя, - широко распахнутые двери, путь во Вселенную, вместе с надеждами на обновление, - послание, которое достигнет отсюда другой планеты в лучах далеких, чужих светил... - Все мы стремимся к чему-то подобному, - сказал Уайт. - Только вот вся суть в том, как этого достичь. - Не все, - возразил Макдональд. - Кое-кто жаждет оставить в наследство будущим поколениям наши ненависть и войны, только это старье и больше ничего. Однако жизнь стремительно меняется, время уходит, и мы обязаны дарить нашим детям будущее, а не прошлое. Последнее достойно быть наследуемым лишь настолько, насколько содержит в себе ростки грядущего. И они в нем есть, их немало. Однако жить в нем одном - невозможно. Единственное место, где наша жизнь продолжится в детях - будущее. Ибо только оно зависит от нас и подвластно нашим усилиям. Уверяю вас, как только мы ответим, во всем мире воцарится спокойствие. - Но почему именно тогда? - Хотя бы благодаря завершенности начатого. Свершившийся факт заставит враждующих осознать себя единым человечеством. Они поймут, что являются существами, наделенными разумом, как и те, другие, обитающие где-то там. И тогда неизбежно последует вывод: если уж мы способны договориться даже с ними, почему бы всем нам не поладить и между собой, даже тем, кто говорит на разных языках и молится разным божествам. - Мистер президент, звонит китайский посол, - сообщил Джон, и Уайт отметил, увлекшись дискуссией, он даже не увидел, когда вошел сын. - Со мной нет переводчика. - Не страшно, - ответил Макдональд. - Наш компьютер все устроит. Уайт и Макдональд поменялись местами. Сидя за столом Макдональда, президент смотрел на экран, с которого броско одетый китаец, казалось, обращался к нему по-английски - настолько идеально подавался синхронный перевод. - Господин президент, мои правительство и народ почтительно требуют от вас пресечь волнения и беспорядки в пределах ваших границ, а также прекратить публикацию провокационных известий, угрожающих другим миролюбивым народам. - Можете передать вашему премьеру следующее, - осторожно начал Уайт. - Более других мы обеспокоены этими беспорядками и надеемся в ближайшее же время овладеть ситуацией. Передайте также, в отличие от него, мы не располагаем столь аффективными механизмами контроля за информацией. Толстый китаец с почтением поклонился. - Мой народ желал бы не отвечать на послание с Капеллы - ни сейчас, ни в будущем. - Благодарю вас, господин посол, - вежливо произнес Уайт. Не успел он и головы повернуть к Макдональду, как китайское лицо на экране сменилось славянским. - Русский посол, - представил Джон. - Россия весьма обеспокоена сокрытием послания, - без церемоний начал русский. - Я уполномочен довести до вашего сведения следующее: послание получено и нами готовится ответ. В скором времени последует официальное сообщение. Экран опустел. - Наверное, все, - сказал Уайт. Экран погас. Уайт положил руку на крышку стола. Удобный и солидный, каким и подобает быть настоящему рабочему столу, - не в пример всей этой громоздкой, монументальной мебели Овального кабинета. Он вдруг подумал, наверное ему приятно бы работалось здесь. Он сидел за столом Макдональда, и ему казалось, будто они поменялись ролями и главный здесь отныне он. - Ни один из человеческих языков, - продолжал, словно не прерывался, Макдональд, - не чужд нам более, нежели капелланский, равно как и ни одна человеческая религия не отстоит так далеко от верований капеллан. - Вы наверняка знали про китайцев и русских, - проговорил Уайт. - Что ж, наука роднит гораздо крепче, нежели узы землячества или наличие общего языка... - Каким образом им известно о послании? Макдональд в недоумении развел руками. - Слишком много людей знало о нем. Если б я мог еще тогда предвидеть все те трудности, связанные с обнародованием послания и с ответом на него, уверяю вас: в момент нашего триумфа здесь не собрался бы никто. Но, поскольку все сразу же стало известно, полностью исключить утечку информации не представлялось возможным. Ведь мы - не какая-то там секретная программа, а обычная научная лаборатория, исследовательское учреждение, которое в общем-то обязано информировать общественность и коллег-ученых, делиться своими достижениями и открытиями со всем миром. Вот почему у нас здесь даже практиковался обмен учеными с Китаем и Россией. Они работали вместе с нами, в том числе и на заключительном этапе... - Кто же тогда мог рассчитывать на положительный результат? - раздраженно перебил его Уайт. Макдональд с изумлением взглянул на президента. Уайт, пожалуй, впервые за все время их знакомства увидел, как Макдональд удивляется. - Зачем же в таком случае нас финансировали? - осведомился он. - Мне неизвестно, зачем была развернута Программа, - ответил Уайт. - В ее истоки я не заглядывал, а если бы и сделал это, то вряд ли обнаружил бы там исчерпывающий ответ. Но, я подозреваю, ответ здесь, и для многих похожих предприятий последних лет он один и тот же: просто существовало нечто, чего ученым хотелось добиться, и никто в этом не мог заподозрить ничего скверного. В конце концов, живем-то мы во времена благоденствия. - В обществе благоденствия, - уточнил Макдональд. - Всеобщего благоденствия, - подчеркнул Уайт. - Наша страна, как и другие, - кто раньше, кто позже - сознательно и целеустремленно реализует политику ликвидации нищеты и несправедливости. - "Целью правительства является достижение всеобщего благоденствия", - процитировал Макдональд. - В равной степени это и политическая цель. Нищету и несправедливость можно вынести, если в мире параллельно с ними еще существуют большие трудности. Однако в едином технократическом обществе, основой которого является сотрудничество, - нищета и несправедливость абсолютно неприемлемы. Беспорядки, разруха и хаос способны дезорганизовать не только жизнь общества, но и саму цивилизацию. - Несомненно. - Вот мы и обратились к нашему народу и поставили перед ним задачу уничтожить нищету и несправедливость. Задача эта выполнена. Установлена стабильная социально-политическая система, гарантирующая каждому устойчивый ежегодный доход и свободу делать то, что ему, в общем и целом, нравится, за исключением неограниченного деторождения и других действий, способных причинить вред остальным членам общества. Макдональд согласно покивал. - Да, движение к благосостоянию - величайшее достижение последних десятилетий. Мы уже перестали называть это благосостоянием. Теперь это - неотъемлемая составная демократии, присущая нашему обществу, элемент - общепризнанный. И почему вы полагаете, будто наука не входит в эту систему? - Наука рождает перемены. - Лишь в случае достижения положительных результатов, - сказал Уайт. - Да и то - в определенных, заранее запланированных и предписанных структурой управления областях, таких, например, как исследование космического пространства. И, Бог свидетель, ваша Программа казалась всем абсолютно безопасной. Она имеет прямое и непосредственное отношение к уровню благосостояния, ведь к разбазариванию общественных фондов приложили руку и ученые. Программу содержали в течение стольких лет, дабы ученые занимались своими игрушками и не вмешивались ни во что более серьезное, в чем они некомпетентны. Как видите, важнейшими задачами любого правительства являются поддержание стабильности и самой власти, пресечение беспорядков и центробежных тенденций. И наилучший способ сделать это - предоставить каждому, я повторяю, возможность поступать так, как наиболее нравится, но ничего не меняя при этом по существу. И прошу не уверять меня, будто вам и в голову не приходило такое или сроду не доводилось все это задействовать на вашей личной практике. - Нет, - сказал Макдональд. - Все так. Или почти так. Известно: чем больше надоедаешь, тем проще обстоят дела с финансированием. Хотя я всячески старался не признаваться себе в этом. А вот теперь вы намереваетесь всех нас разогнать. - Не сразу, - запротестовал Уайт. - Я дам вам время свернуть паруса. Сделайте вид, будто занимаетесь составлением ответного послания. Можете даже поискать другие послания. Разверните где-нибудь новую программу, все окажутся при деле. Пораскиньте умом - вам лучше знать, как это сделать. Впрочем, Уайт хорошо знал: война с нищетой и несправедливостью далеко не окончена. Это Джон думал, будто победа одержана и можно сложить оружие. На самом же деле любой отход означал бы дезертирство. Уайт, собственно, так и назвал Джона: "Дезертир". Достижения одного благосостояния недостаточно. Слишком много черных довольствовались гарантированными им доходами и потеряли всякую охоту, а может, и просто побаивались требовать большего. Их необходимо как следует встряхнуть и направить; они нуждаются в таких примерах, как он. Таких, каким мог бы стать Джон, займись он политикой. Примеры найдутся - есть ведь среди черных ученые, врачи и даже сотрудники Программы. Однако их слишком мало. Процентное соотношение показывает: неравенство по-прежнему остается фактом. Он стоит у кормила государства всеобщего благоденствия, однако, похоже, одним благополучием Джона не привлечь. Макдональд погрузился в размышления. "Он-то, чем думает? - задался вопросом Уайт. - Неужели тоже поясницей, как мы с Тэдди?" - Моя жизнь посвящена постижению истины, - сказал Макдональд. - И солгать я не смогу. Уайт вздохнул. - Ну что ж, придется поискать кого-нибудь, кто сможет. - У нас ничего не выйдет. Реакция научного сообщества будет аналогичной, как любого притесняемого меньшинства. - Должен воцариться мир. - В нашем технологизированном мире перемены - явление неизбежное. Поэтому вам придется признать: мир и спокойствие - не что иное, как умеренные, находящиеся под жестким контролем изменения. - Однако изменения, которые несет в себе послание, невозможно ни предвидеть, ни подготовиться к ним надлежащим образом. Одно ясно: их-то уж обуздать не удается. - И все это произойдет потому, что вы не позволили их обуздать нам... Не могу принять и вашего решения... Не позволить объявить всей правды, объяснить людям все, пусть они на это взглянули как на великолепное, многообещающее приключение, восприняли это как дар разума, творческого созидания и информационного прогресса, ощутили некое предчувствие будущего своих потомков... А кроме того, откуда вам знать, в чем будут нуждаться мир и страна через девяносто лет? - Вы сказали, через девяносто лет? - Уайт натянуто рассмеялся. - Я не забегаю далее следующих выборов. К чему мне эти девяносто лет? - Именно столько времени пройдет, прежде чем наш ответ достигнет Капеллы и поступит их ответное сообщение, - сказал Макдональд. - Это я и имел в виду, говоря о своем желании кое-что оставить в наследство сыну... и сыну моего сына. Ведь прежде, чем наш ответ достигнет Капеллы, нас с вами, мистер президент, увы, уже не будет в живых. Не будет на свете и большинства из ныне здравствующих. Ваш сын войдет уже в преклонные лета, а мой - вступит в зрелый возраст. И, прежде чем придет ответ с Капеллы, умрут все - все, ныне живущие на Земле. Таким образом, то, что мы делаем - не для нас, но для грядущих поколений. Мы лишь вписываем в собственные завещания... - голос Макдональда дрогнул. - ...звездное послание. - Девяносто лет, - повторил Уайт. - Какой же это диалог? - Как только люди все поймут, - с уверенностью подчеркнул Макдональд, - любые волнения и беспорядки прекратятся. Страх, гнев, ненависть и недоверие не могут длиться вечно. Продолжительным может оставаться лишь спокойствие, и оно постепенно вернется - вместе в неуловимым предчувствием чего-то светлого, ожидающего наших потомков впереди. Это - как земля обетованная - достичь ее берегов суждено не сегодня и не завтра, но когда-нибудь туда обязательно попадут. Поэтому те, кто ныне угрожает миру и спокойствию - будь то целые народы или отдельные группы людей, - представляют, собой объективную угрозу безоблачному и счастливому грядущему. И они должны отступить. Уайт еще раз пробежался взглядом по кабинету. Небольшая, скромно, по-спартански обставленная Комнатка, где в течение двадцати лет работал один человек. Правда, следы столь долгого его пребывания здесь не бросались в глаза. "Возможно, - подумал он, - настоящий след Макдональдом оставлен где-то там, в людях, идеях, - в самой Программе и среди звезд..." Уайт все время ощущал мучительное беспокойство, внутренний голос в очередной раз подсказывал: ты не прав, не прав; его терзала жалость ко всем и каждому, и он хотел надеяться, ему не по себе ото всех этих идей вовсе не потому, что он не интеллектуал и не способен мыслить категориями будущего... - Я не могу рисковать, - произнес он. - Ответа быть не должно. Приступайте к расформированию Программы. Справитесь? Он поднялся, давая тем самым понять, - дискуссия закончилась. Макдональд встал. - Неужели ничто не в состоянии изменить вашего решения? - задумчиво спросил он. Уайт отрицательно покачал головой. - Все уже обговорено. Поверьте, вы сделали все возможное. - Я знаю, что пожелал бы оставить в наследство своему сыну, - сказал Макдональд. - А вот какое наследство оставите вы своему? Уайт с грустью взглянул на него. - Это бестактно. Ведь я исполняю свой долг. Итак вы сделаете, о чем я вас прошу? Макдональд вздохнул, и Уайту показалось, будто жизнь покинула стоящего напротив человека. Ему стало еще тоскливее. - Прошу предоставить мне свободу действий, - попросил Макдональд. - Мы продолжим изучение послания, будем расшифровывать его содержание. Постепенно изменим и направления прослушивания. - Уж не собираетесь ли вы пережить меня? - спросил Уайт. - Надеетесь, с моим преемником вам повезет больше? - У нас с вами разные понятия о времени. Программа может и подождать. - Во мне вы еще можете видеть человека, который верит в перемены, - сказал Уайт... - Мой преемник, несомненно, отнесется с недоверием к любому изменению, а уж следующий президент наверняка захочет вернуть прежнее. - Он с сожалением пожал плечами и осторожно протянул руку для пожатия, машинально оберегая ее, как делал это во время предвыборной кампании. - Хотя, как знать, - на время вашего руководства, возможно, это и есть наилучший выход. Оставляю вам надежду. Согласен на продолжение Программы, и пусть все ваши люди останутся. Но послания не отправляйте. Все эти распоряжения я подтвержу письменно, в дополнение к записям вашего компьютера. И еще: имейте в виду, в Программе у меня есть свои люди. И они уже получили соответствующие инструкции. Чуть помедлив, Макдональд пожал президенту руку. - Ну что ж, прошу прощения, - пробормотал он. Уайт не знал, как понимать эту фразу Макдональда. Возможно, он извинялся перед самим собой, ибо не смог отстоять дело всей жизни, а может, просил прощения у президента, ведь соглашаясь с ним, по сути, изменял себе ради идеалов собственной страны? Или эти его слова имели отношение ко всему роду людскому, ведь он понимал: человечество никогда уже не получит посланий со звезд?.. Или извинялся перед капелланами, которые, конечно же, надеются, но так и не получат ответа на свое исполненное предчувствий послание... А скорее всего, он просил прощения за все это, вместе взятое. - Забыл вас спросить о самом важном, - сказал Уайт. - Какой бы вы составили ответ, имея на то разрешение? Протянув руку, Макдональд взял со стола листок и подал его Уайту. - Постарались бы ответить просто и понятно, - сказал он и, немного помолчав, добавил: - Такая вот... антитайнопись. Это даже не назовешь оригинальным. Нечто подобное предложено еще Бернардом Оливером более пятидесяти лет назад. Попытка сообщить капелланам то же, что сообщили нам они: кто мы, где живем, как называемся, говорим, мыслим... Уайт принялся разглядывать листок. - Держите его боком, - посоветовал Макдональд. - Нам пришлось развернуть изображение, ради сохранения тех же параметров сетки. Уайт повернул листок и несколько секунд рассматривал его. Потом неожиданно расхохотался. Так же внезапно смех оборвался. Президент вытер платком глаза и нос. - Прошу прощения, - сказал он. - Меня рассмешил не ответ - тем более я не понял и половины. Но вот здесь как раз есть отец, мать и сын, то бишь ребенок, и мне пришло в голову: капеллане так никогда и не узнают: черные они или белые. "Что скажет он Джону по прибытии в Вашингтон? Что велел этому человеку упрятать все свои великие надежды в долгий ящик и разрушить возведенное его же руками? Впрочем, он звал, как воспримет это Джон и как скажется все это на их отношениях. С одной стороны, он исповедует веру в талант вождя революции, с другой - отвергает и подавляет чужие способности к руководству. "Ты способен принять лишь собственную точку зрения, - заявит ему Джон. - В остальном же ты - слепец". И что в таких случаях говорят в ответ? А если сын прав? Если время революционных вождей истекло и все теперь зависит от личностей, а бремя ответственности ложится на каждого гражданина? Если сейчас разворачивается борьба за приход к власти сильной личности, свободной от общественных уз? Как это там говорил Джон, и что он так старался позабыть? Старался, но не смог. Он помнил все слишком хорошо. "Политика мертва, отец, - сказал Джон. - Неужели ты еще не понял? Ты думаешь, почему тебе позволили стать президентом? Да потому как президентская должность в наше время уже не имеет никакого значения!" - Мак! Мак! - раздалось из динамиков, установленных по обе стороны кабинета. - Да, Олли, - ответил Макдональд. - Джон Уайт обнаружил нечто, относящееся к посланию. Знаю, как ты занят, но это очень срочно. - Понятно, - сказал Макдональд, бросив взгляд на Уайта. - Мы уже закончили. Не успел он договорить, как в кабинете очутился коренастый рыжеватый блондин средних лет. Следом тотчас вошел Джон. - Олсен, - сказал Макдональд, - это... - Знаю, - ответил блондин. - Мистер президент... - Он коротко поклонился, будучи не в силах даже на минуту укротить собственный энтузиазм. - В нашей головоломке не доставало именно вот этого последнего звена. Уайт посмотрел на сына. Взволнованный и явно довольный, Джон тем не менее начинать говорить не спешил. - Это твоя идея? - недоверчиво спросил Уайт. - На самом деле она принадлежит тебе? Джон кивнул. - Да. - Расскажи им, - обратился Олсен к Джону. - Лучше ты, - ответил Джон. Олсен развернулся к Макдональду. - Символы двух светил отличаются, не так ли? - торопливо начал он, не ожидая разрешения Макдональда. - Из светила в верхнем правом углу нечто выпячивается и заходит на один знак. Внизу слева у солнца - по два знака на каждой вершине квадрата - подобно лучам. Слова слева вверху и справа внизу, предположительно, означают "солнце" - "светило". - Да, это так. - Макдональд быстро взглянул на Уайта, а затем перевел взгляд на Олсена. - Символ, расположенный внизу, рядом с этим словом, интерпретирован, как "второе солнце", "большое солнце", или "более горячее солнце". Я показывал все это Джону, и он вдруг заметил: "А если данное обозначение не носит описательный характер?" Возможно, здесь содержится ответ на еще один жизненно важный для них вопрос: они пытались донести до нас происходящее у них. Возможно, отдаленное солнце усиливает мощность своего излучения и выделяет все большее количество тепловой энергии, которому, не исключено, суждено стать "новой". - Итак, что это может означать? - спросил Уайт. Вопрос президента адресовался всем, но смотрел он на Джона. Ощущая в голосе непонятное беспокойство, он подумал, преображение небесного светила, означавшее по существу полную смену миропорядка, вызвало бы невероятной силы потрясения. Он попытался представить ситуацию здесь, на Земле, начни Солнце светить все ярче и пригревать все горячее. Что бы тогда стали делать люди? Как повели бы себя? Сообщили бы обо всем другим разумным существам Вселенной? Или, как страусы, спрятали бы головы в песок? Макдональд между тем продолжал: - ...что объясняет шлемы, если это, конечно, на самом деле они. Возможно, капеллане вынуждены надевать их, а также защитную одежду, спасаясь от жары, когда выходят наружу. - Извините, - прервал его Уайт, - как вы сказали? - Повышение температуры их удаленного светила не должно создавать для них чрезмерных сложностей, - объяснил Макдональд. Однако теперь их собственное солнце, вокруг которого обращается планета сверхгигант, также обнаружило признаки превращения в "новую". - Они все погибнут, - произнес Уайт. - Да, - подтвердил Макдональд. Уайт вдруг понял: все они - и Макдональд, и человек по имени Олсен, и его Джон - не сомневаются в таком исходе и уже заранее оплакивают капеллан, будто те - самые близкие их друзья. Были самыми близкими... Возможно... Макдональд двадцать лет жил ожиданием, и, когда капеллане, наконец, обнаружили себя и взаимопонимание, казалось, обретено, открылась простая и жуткая истина: они обречены на гибель. - В послании нет ни одного намека, на попытку бегства с планеты. Шлем, - повторяю, если это он, - говорит об их адаптированности к существующим условиям, - сказал Макдональд. - Космические корабли, возможно, и дали бы шанс какой-нибудь горсточке беглецов, - ведь наверняка они овладели искусством космических полетов в мире спутников суперпланеты. Однако в послании ничего не сказано о кораблях. Возможно, их философия повелевает смириться с судьбой... - Они все погибнут, - снова произнес Уайт. - Это меняет ситуацию, - заметил Джон. - Ты чувствуешь, отец? - Нам никогда не достичь их планеты, да и они не смогут прилететь к нам, - сказал Макдональд. - Мы бессильны помочь им. Однако можем сообщить, что жили они не напрасно и последний их величайший труд, предпринятый во благо взаимопонимания, не пойдет прахом; пусть они узнают, как мы волнуемся за них и желаем им добра. Он взял со стола листок, тот самый, который недавно рассматривал Уайт, толстый фломастер и над головой ребенка нарисовал голову и руки капелланина. Капелланин пожимал руки людям. Глядя на рисунок, Уайт мысленно задавал себе вопрос, ощущая, как ответ приходит сам собой. Общественное мнение, несомненно, одобрительно отнесется к посланию; людей обрадует сама возможность ответить собратьям по разуму. Контакт раздвинет горизонты человеческого воображения и надежд, теснее сблизит людей, прибавит смелости и веры в себя. - Да, - согласился он. - Отправляйте ответ. Позже, когда они с Джоном стояли у выхода, ему показалось, сын медлит. - В чем дело? - спросил он. - Мне бы хотелось на какое-то время остаться здесь. Я хочу узнать, нет ли для меня какого-либо постоянного занятия в Программе, возможно я хоть как-то пригожусь и помогу им. - Он немного поколебался и добавил: - Если, ты, конечно, не против, папа. В груди Уайта похолодело, однако затем холод этот понемногу растворился, растаял лед. - Понятно, - произнес он. - Я не против, если ты сам того хочешь. Спустя мгновение Джон исчез, а Уайт взглянул туда, где над фосфоресцирующей поверхностью паркинга на фоне ночного неба медленно разворачивался на высоких опорах силуэт радиотелескопа - будто исполинский прожектор, готовый вспыхнуть, распороть светом тьму и достать лучом до звезд. Вскоре ответ на послание с этих звезд, волна за волной, устремится в небо и отправится в долгий путь к далекой-далекой планете. Пускай и не с этой антенны, с какой-нибудь другой. Он представил, словно присутствует при отправлении первой волны ответного послания, и попробовал, как всегда, прочувствовать собственным нутром, поступил ли правильно. Уверенности он, однако, не ощущал. Но все же, надеялся он, этот поступок принес добро Джону и его черным соотечественникам, его стране и человечеству - сегодняшнему и грядущему - добро всей разумной жизни вовеки веков... Взор Уайта устремлялся все дальше и дальше, все выше - в самую бесконечность, где находились иные существа, так не похожие на людей, и ему почудилось, будто они говорят: "Браво, Эндрю Уайт!" ДИНАМИКА КОМПЬЮТЕРА Возжелают ли существа с другой планеты нашего злата или других драгоценностей? Будем ли мы нужны им лишь как убойный скот или рабы? Вряд ли, если учесть астрономические затраты на транспортировку грузов из одной Солнечной системы - в другую. Ни одной цивилизации, способной преодолевать межзвездные расстояния, не потребуются наши продукты питания или природные ресурсы, поскольку все это им неизмеримо проще получать путем синтеза прямо на месте. Наиболее прибыльным товаром, транспортируемым с одной планеты на другую, является информация - ее можно передавать и по радио... Рональд Н.Брэйсуэлл, 1962... Одним из важнейших стимулов завоевания Нового Света явилось миссионерское обращение туземцев в христианство, обычно совершавшееся мирными средствами. Впрочем, если мирным путем это не удавалось, применяли силу. Следует ли исключить возможность, некой космической евангелизации? И хотя индейцы были совершенно ни к чему при королевских дворах Испании и Франции, их все же доставляли туда из чисто престижных соображений... А может, человеческие существа обладают неким редчайшим талантом, о чем сами не подозревают?.. Даже если внеземной цивилизации и удалось бы воссоздать, скопировать какой-нибудь земной организм или вещь, сделанную на Земле, все же оригинал и копия никогда не будут идентичными... Можем ли мы, наконец, полностью исключить и другие, гораздо более мрачные и жуткие побуждения? Не возжелает ли какое-нибудь внеземное сообщество навсегда остаться на галактическим троне и не станет ли оно прилагать всяческие усилия, дабы смести и раздавить возможных конкурентов? И не поступит ли оно в соответствии с "реакцией на таракана", когда другое существо растаптывается просто потому, что оно иное". Карл Саган, 1966... МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ, СОМБРЕРО, ВОДОВОРОТ, НАША ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ ГАЛАКТИКА И ВЕЛИКАЯ СПИРАЛЬ АНДРОМЕДЫ ЯВЛЯЕТСЯ ЕДИНСТВЕННОЙ (НЕ ГОВОРЯ ОБ NGC 819) ИЗ МИЛЛИАРДОВ. ЧЕРНЫЙ ГЛАЗ, ТЕТА ОРИОНА, НЕ ТОЛЬКО ЗВЕЗД И ШАРОВАЯ ТУМАННОСТЬ М3 БЕССЧЕТНО МНОГО, (НЕ ГОВОРЯ ОБ NGC 253) НО ГАЛАКТИК - ПЛЕЯДЫ, ГИАДЫ, ЭЛЛИПТИЧЕСКИХ, СПИРАЛЬНЫХ, ЖОЛОБ, КВИНТЕТ СТЕФАНА, СПИРАЛЬНЫХ С ПЕРЕМЫЧКОЙ, ШАРОВЫХ, (НЕ ГОВОРЯ О СКОПЛЕНИИ ЗС 295) ВЕЛИКИХ СКОПЛЕНИИ, ГЕРКУЛЕС, ДАМСКИЙ ШЛЕЙФ, ЗВЕЗД МАГЕЛЛАНОВЫ ОБЛАКА - БОЛЬШИЕ И МАЛЫЕ. БЕС (НЕ ГОВОРЯ ОБ NGC 3190), БЕССЧЕТНО МНОГО: 7331, 1300, 5128, 2362, 4038, 4039, 3193, 3187... ПРОИЗВОДИТЕЛИ-ПОСТАВЩИКИ ОБОРУДОВАНИЯ ДЛЯ ТЕАТРОВ ОДНОГО ЗРИТЕЛЯ ПРЕДСТАВИЛИ СЕГОДНЯ НА РЫНОК ДОМАШНЮЮ МОДЕЛЬ АППАРАТУРЫ, ОБЛАДАЮЩЕЙ БОЛЬШИНСТВОМ ЭФФЕКТОВ, ПРОИЗВОДИМЫХ КОММЕРЧЕСКИМИ УСТАНОВКАМИ. ОНА ЗАНИМАЕТ ПЛОЩАДЬ, НЕ ПРЕВЫШАЮЩУЮ СРЕДНИХ РАЗМЕРОВ ВАННОЙ КОМНАТЫ, И ПРОДАЕТСЯ ВСЕГО ЗА 50000 ДОЛЛАРОВ. Отис глаз не мог оторвать от этого лица. Беззубый рот, приспособленный скорее для сосания, нежели жевания. А глаза! Они торчали, как половинки гантелей, по обе стороны черепа - как раз там, где должны бы находиться уши, и с поразительной подвижностью нацеливались на него. Приглядевшись, Отис заметил под глазами крошечные ушки, почти целиком спрятанные в складках шеи... Г.Ф.Файф, 1951... По сути своей разум может явиться благотворной причиной формирования разных духовных сообществ - этаких аристократов духа, из отдаленнейших уголков небес, обменивающихся накопленной ими мудростью. Однако, с другой стороны - разум может оказаться и неким злокачественным образованием, в бессмысленном техническом освоении и эксплуатации ресурсов ширящемся по Галактике, подобно тому, как ныне распространяется и по нашей планете. Приняв скорости будущих межзвездных перелетов даже весьма умеренными, метастазы этого технологического рака распространились бы по всей Галактике за пару миллионов лет - срок, гораздо более краткий, нежели время существования одной планеты. Наши детекторы несомненно способны обнаружить техническую цивилизацию, однако она не обязательно должна оказаться разумной в прямом смысле этого слова. По сути, общество, которое мы рано или поздно откроем, скорее всего, будет обладать варварской и безумной техникой, подтачивающей его, подобно раку. Причем такая вероятность гораздо больше, чем предположение о технике, полностью контролируемой и обслуживающей разумные потребности высшего интеллекта. Более того, по-настоящему разумное общество, возможно, не испытывает потребности и не проявляет интереса к технике. Нашей задачей как ученых является исследование Вселенной и стремление установить сокрытое в ней и увиденное там, в равной степени может как соответствовать нашим пониманиям нравственности, так и нет... Приписывать внеземному разуму высочайший интеллект и миролюбие - столь же ненаучно, как и предполагать, будто ими владеют иррациональные и преступные инстинкты. Мы должны быть готовы ко всему, к любым неожиданностям и соответственно строить наши исследования... Фримен Д.Дайсон, 1964... В случае непосредственного столкновения с высшими существами с иных планет у нас опустились бы руки и мы лишились бы, - как сказал мне когда-то один грустный шаман, - всех наших грез, то есть всех наших интеллектуальных и духовных запросов, стремлений и надежд, неожиданно обратившихся в ненужный хлам. Мы оказались бы полностью парализованными... Карл Густав Юнг, начало двадцатого столетия... Что б вышло, займись все цивилизации нашей Галактики исключительно приемом, - вместо передачи межзвездных радиосигналов?.. И.С.Шкловский, 1966... ПО ПРОШЕСТВИИ ПЯТИДЕСЯТИ НЕДЕЛЬ "МАЛЬЧИК С ПТИЦЕЙ" ПО-ПРЕЖНЕМУ ВОЗГЛАВЛЯЕТ СПИСОК БЕСТСЕЛЛЕРОВ. ПРАВДА, СУЖДЕНИЯ КРИТИКОВ ОКАЗАЛИСЬ ПРОТИВОРЕЧИВЫМИ, В ТО ВРЕМЯ КАК ОДНИМИ РЕЦЕНЗЕНТАМИ РОМАН НАЗВАН "ХУДШЕЙ КНИГОЙ ПРОШЛОГО ГОДА И ВСЕХ ВРЕМЕН", ДРУГИЕ ОКРЕСТИЛИ ЕГО "РОМАНОМ-СИМВОЛОМ НАШЕГО ВРЕМЕНИ" И ОХАРАКТЕРИЗОВАЛИ, КАК "ПРАВДИВЕЙШЕЕ ОПИСАНИЕ СТРАСТНЫХ ЧУВСТВ И ЛЮБВИ ВНЕЗЕМНЫХ СУЩЕСТВ". ВПРОЧЕМ, ЧИТАТЕЛЬСКАЯ РЕАКЦИЯ ОКАЗАЛАСЬ ОДНОЗНАЧНОЙ: ОТ КНИГИ ОНИ БЕЗ УМА, И ЕЕ БЕШЕНЫЙ УСПЕХ ЗАКОНОМЕРЕН. КАК ИНФОРМИРОВАЛ СЕГОДНЯ ДЕПАРТАМЕНТ ЭКОНОМИКИ США, НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВАЛОВОЙ ПРОДУКТ СОСТАВИЛ В СТОИМОСТНОМ ВЫРАЖЕНИИ 4,5 ТРИЛЛИОНА ДОЛЛАРОВ. МИРОВОЙ ВАЛОВОЙ ПРОДУКТ ДОСТИГ ПРИМЕРНО 28 ТРИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ И ЗА ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕГ ВОЗРОС ДЕСЯТИКРАТНО. РЕШЕНИЕ МНОГИХ ПРОБЛЕМ, ОТЯГОЩАВШИХ МИР ЕЩЕ ПОЛВЕКА НАЗАД, КАК СЧИТАЮТ В ДЕПАРТАМЕНТЕ, ДОСТИГНУТО БЛАГОДАРЯ БУРНОМУ РОСТУ МИРОВОГО ВАЛОВОГО ПРОДУКТА В РЕЗУЛЬТАТЕ АВТОМАТИЗАЦИИ, ПРИМЕНЕНИЯ ТЕРМОЯДЕРНОЙ ЭНЕРГЕТИКИ, КОМПЬЮТЕРОВ И КИБЕРНЕТИКИ, А ТАКЖЕ НОВЫМ МЕТОДАМ ОБУЧЕНИЯ. Быть может, все эти ужасающие возможности и реальны. Однако бесспорен простой факт: воображаемое нами - лишь отражение тех долгих поисков, которые нам предстоит преодолеть на пути к полноправному участию в галактическом сообществе. Но, в любом случае, обратной дороги нет. Бессмысленно поддерживать межзвездное радиомолчание, ибо сигнал уже отправлен. В сорока световых годах от Земли уже мчится средь звезд известие о новой технической цивилизации. Если там некие существа озирают свои небеса в поисках знамений новых технических цивилизаций, они - к добру это или ко злу - узнают о нас. Если межзвездные космические полеты для высокоразвитой технической цивилизации - явление обычное, уже в ближайшие несколько сот лет следует ожидать посланцев. В надежде, что земная цивилизация останется жива, будет процветать и сможет приветствовать гостей с далеких звезд... Карл Саган, 1966... СТЕРЕОВИДЕНИЕ, ДО НЕДАВНИХ ВРЕМЕН ДОСТУПНОЕ ЛИШЬ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫМ И ПРОМЫШЛЕННЫМ КРУГАМ И НЕМНОГИМ БОГАЧАМ, НЫНЕ ЗАПУЩЕНО В МАССОВОЕ ПРОИЗВОДСТВО. НОВАЯ МОДИФИКАЦИЯ ПОЗВОЛЯЕТ УСТАНАВЛИВАТЬ ЕГО В ЖИЛЫХ ДОМАХ И КВАРТИРАХ. ЦЕНА ЕГО ТАКЖЕ ДОСТУПНА СРЕДНЕМУ ПОТРЕБИТЕЛЮ. КАК И ЕГО БОЛЬШИЕ И ДОРОГИЕ ПРЕДШЕСТВЕННИКИ, НОВОЕ УСТРОЙСТВО, НАЗВАННОЕ "ДЖЕНЕРАЛ ЭЛЕКТРИК" СТЕРЕОВИЗОРОМ, ФУНКЦИОНИРУЕТ БЕЗ КИНЕСКОПА. ВИДИМОЕ ИЗОБРАЖЕНИЕ ВОСПРОИЗВОДИТСЯ НЕПОСРЕДСТВЕННО В ВОЗДУХЕ ПЕРЕД СКРЫТЫМ ПРОЕКТОРОМ. ЭФФЕКТ СОЗДАЕТСЯ ТАКОЙ ЖЕ, КАК ЕСЛИ БЫ ЛЮДИ И СОБЫТИЯ ВОШЛИ НЕПОСРЕДСТВЕННО В ВАШУ КОМНАТУ. ПО ОЦЕНКАМ СПЕЦИАЛИСТОВ, СТЕРЕОВИДЕНИЕ ОХВАТИТ ВСЕ ПРОГРАММЫ, КАК ТОЛЬКО СО СБОРОЧНЫХ КОНВЕЙЕРОВ СОЙДЕТ НЕОБХОДИМОЕ КОЛИЧЕСТВО АППАРАТОВ. ТО ЖЕ САМОЕ ПРОРОЧИЛИ И ТЕЛЕВИДЕНИЮ ПО ОТНОШЕНИЮ К РАДИО, ОДНАКО НЫНЕ ВСЕ МЫ ЯВЛЯЕМСЯ СВИДЕТЕЛЯМИ ПОУЧИТЕЛЬНОГО ВОСКРЕШЕНИЯ ПОСЛЕДНЕГО... Если допустить, что энергию термоядерного синтеза удастся использовать со стопроцентной эффективностью, потребуется каких-нибудь шестнадцать миллиардов тонн водородного топлива на разгон десятитонной капсулы до скорости, составляющей девяносто девять процентов скорости света, и еще столько же - на ее торможение. Даже с идеальным аннигиляционным двигателем наше гипотетическое путешествие потребовало бы ни много, ни мало - четырехсот тысяч тонн топлива - материи и антиматерии... Полный абсурд. Именно таково мое утверждение. Это абсурд. И не забывайте, пожалуйста: к таким выводам приводят элементарные законы механики... Эдвард М.Парселл, 1960... Не менее элегантный по замыслу выход из этих затруднений подсказал американский физик Роберт В.Буссард... Межзвездный прямоточный двигатель, использующий атомы, рассеянные в межзвездном пространстве, как рабочее веществе, создающее реактивную тягу, и как источник энергии термоядерного синтеза... Карл Саган, 1966... Космическому кораблю массой около тысячи тонн для достижения необходимой скорости потребовалось бы входное сопло диаметром восемьдесят миль. По обычным меркам - это очень много, как бы мы на то ни смотрели, межзвездное путешествие, по самой своей сути, - предприятие гигантское... Р.В.Буссард, 1960... В обычном межзвездном пространстве, содержащем один атом водорода на кубический сантиметр, устройство трала имело бы размер в две с половиной тысячи миль. Возможно, космический корабль передвигался бы скачками - от одного облака пыли к другому... Межзвездные корабли могут стать реальностью уже в ближайшие пару сотен лет. Следует также ожидать, что в случае технической осуществимости межзвездных космических перелетов, - сопряженной даже по нашим представлениям, с чрезвычайной дороговизной и сложностями - они так или иначе будут осуществлены... Фримен Д.Дайсон, 1964... Золотое зарево разгоралось, вытесняя зеленоватый сумрак от пола и из-под сводов и высекая огонь в стеклах многочисленных окон и окошечек. Оно горело уже, подобно золотому небу, и продолжало светлеть, становясь вездесущим и невыносимым. Не оставалось ни одного закоулка, ни одного темного укрытия, ни одного спасительного убежища для крошечных существ. Зарево пылало, подобно восходящему солнцу, подобно осколку его недр, и от сияния его в головах съежившихся наблюдателей вертелась бешеная карусель... Эрик Фрэнк Рассел, 1947... О, КАПЕЛЛА, О, КАПЕЛЛА, ЗВЕЗДНЫХ ГОЛОСОВ КАПЕЛЬЮ ПОСЛАН НАМ НАДЕЖД ВЕНЕЦ. БОЛЬШЕ МЫ НЕ ОДИНОКИ... ВЗОРЫ ОБРАЩАЕМ ГОРЕ. СПЕТЬ БЫ ВМЕСТЕ В ОБЩЕМ ХОРЕ: ОДИНОЧЕСТВУ КОНЕЦ. ПРИМЕМ РАДОСТИ НАСЛЕДЬЕ, ХОТЬ НЕ БЛИЖНИЕ СОСЕДИ, ПРИХОДИТЕ К НАМ СКОРЕЙ. А КАПЕЛЛА, А КАПЕЛЛА... [игра слов: "а капелла" - вид хорового пения] КРУПНЕЙШИЕ ЗА ВСЮ ИСТОРИЮ СТРОИТЕЛЬНЫЕ МОЩНОСТИ МОБИЛИЗОВАНЫ ДЛЯ РЕАЛИЗАЦИИ ЗАПЛАНИРОВАННОГО НА ДЕСЯТИЛЕТИЕ СООРУЖЕНИЯ ПЛОТИНЫ, КОТОРОЙ СУЖДЕНО ПЕРЕРОДИТЬ ГИБРАЛТАРСКУЮ ТЕСНИНУ. ПО ЗАВЕРШЕНИИ СТРОИТЕЛЬСТВА УРОВЕНЬ СРЕДИЗЕМНОГО МОРЯ ПОДЫМЕТСЯ, И СПУСТЯ НЕСКОЛЬКО ДЕСЯТКОВ ЛЕТ ВОДА В НЕМ СТАНЕТ ПРЕСНОЙ. ВРАЩАЯ ТУРБИНЫ ГИДРОЭЛЕКТРИЧЕСКИХ ГЕНЕРАТОРОВ, ВОДЫ СРЕДИЗЕМНОМОРЬЯ, НИСПАДАЮЩИЕ В АТЛАНТИКУ, ОБЕСПЕЧАТ ЭНЕРГИЕЙ РАЗНООБРАЗНЕЙШИЕ НУЖДЫ, ВКЛЮЧАЯ ПЕРЕКАЧКУ ВОДЫ ДЛЯ ИРРИГАЦИИ САХАРЫ И ПРОМЫШЛЕННЫХ ЦЕЛЕЙ. В ПРОЦЕССЕ РЕАЛИЗАЦИИ СТОЛЬ ШИРОКОМАСШТАБНОГО СТРОИТЕЛЬНОГО ПРЕДПРИЯТИЯ, КАКОВЫМ ЯВЛЯЕТСЯ СООРУЖЕНИЕ ПЛОТИНЫ, НАИБОЛЕЕ СЛОЖНЫМИ ОКАЗАЛИСЬ ПРОБЛЕМЫ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОГО И ОРГАНИЗАЦИОННО-ХОЗЯЙСТВЕННОГО ХАРАКТЕРА. ПО МНЕНИЮ РАЗЛИЧНЫХ СПЕЦИАЛИСТОВ, ЭФФЕКТИВНОЕ, КОМПЛЕКСНОЕ РЕШЕНИЕ ЭТИХ ВОПРОСОВ ДОСТИЖИМО ЛИШЬ В УСЛОВИЯХ ВСЕОБЩЕГО МИРА И ВЗАИМОПОНИМАНИЯ... Конец синусоидальных циклов развития, состоящих из взлетов и падений, возможен в результате установления контакта с достигшей устойчивого уровня стабильности высокоразвитой цивилизацией... Фред Хойл, 1963... К двухтысячному году может создаться ситуация, когда разнообразные иллюзии, религиозные чаяния и самые иррациональные поступки умножатся в невиданных и беспрецедентных масштабах. Подобное иррациональное поведение, направленное на самоуспокоение, наиболее вероятно в ситуации, где индивидуум находится под чрезмерной опекой и не получает устойчивого контакта с объективной реальностью. Возьмем, к примеру, людей, которых, к слову, немало, чей труд, в той или иной степени, в силу своей специфики, гарантирует постоянное столкновение с действительностью. Лишив такую категорию лиц работы или неких важнейших составляющих их деятельности, мы тем самым ослабим степень их контакта с реальностью. В результате создастся эффект - единичный личностно-индивидуальный или массовый - сопровождающийся таким явлением, как политическое размежевание, распад семьи и личная трагедия, - или же поиском неких "гуманистических" ценностей, обычно-рассматриваемых как бессмысленные и даже иррациональные... Герман Кан и Энтони Д.Винер, 1967... Вообразите: ответ на некое ваше послание должен прийти лишь через сорок лет. Чудесное наследие вашим внукам, не правда ли?.. Эдвард М.Парселл, 1961... 5. РОБЕРТ МАКДОНАЛЬД - 2058 Бесчисленным эхом метался по дому Путники, жалобный крик... Но призраки были недвижны и немы... Уолтер де ла Мар. "The Listeners" Роберт Макдональд терпеливо ожидал корабль, который доставил бы его из Майами в Пуэрто-Рико. Времени было предостаточно: в Аресибо его ожидали теперь одни воспоминания. Куда спешить? Nous n'irons plus aux bois, les lauriers sont coupes [стоит ли заходить в лес, где вырублены все лавры (фр.) - поговорка]. Он снова забросил удочку в чистейшей голубизны воду, глубоко вдохнул аромат соленого морского бриза и принялся созерцать, как белоснежные паруса фрахтовых судов ползут по линии горизонта, скрываясь за краем земли. На следующий день, когда под помостом шевелилась в воде целая связка рыбы, а в уме составилась новая программа компьютерного перевода с мандаринского диалекта на синголезский, к мосткам причалил тримаран с нейлоновым парусом, сброшенным, будто снежный сугроб, на золотистую палубу. Прямо у края мостков на палубе тримарана стоял викинг в голубых джинсовых шортах. Он бросил нейлоновый линь прямо в руки Макдональду. - Эй, приятель, намотай-ка это вон на тот столбик, - попросил яхтсмен. Макдональд лишь с удивлением вытаращился на него. - Вон там торчит, видишь, приятель, - такой столбик, - невозмутимо продолжал яхтсмен. Макдональд захлестнул двойную петлю вокруг истертого линями швартового. Медленно натягивая линь, яхта постепенно замедлила свой дрейф, замерла и сдала назад, на канатное ограждение, предохраняющее хрупкие борта от удара о помост. - Спасибо, приятель, - проговорил яхтсмен. - Пусть ни одна твоя весточка не останется без ответа. - Взаимно, - сказал Макдональд. - Неужто, ты сам со всем этим управляешься? Он мотнул головой в сторону ухоженного кораблика с единственной рубкой на тройном корпусе. Борта, паруса, надстройки - все сияло белизной, сверкали полированной нержавеющей сталью мачты, и матово поблескивала тиковая палуба. - Сам, да еще случайные пассажиры, - ответил яхтсмен. Волосы на его голове, лице, груди и ногах выгорели почти до белизны парусов; там же, где волосы не защищали кожу, она приобрела цвет палубы. - А если очень нужно, то и сам. У меня на борту компьютер. За несколько секунд он ставит парус, прогнозирует направление ветра, измеряет глубину, читает карты и даже, если попросишь, разыскивает для меня косяки рыбы. - Скоро отправляешься обратно в Пуэрто-Рико? - как бы между прочим осведомился Макдональд. - После полудня... сегодня или завтра... а может, послезавтра... Это зависит... - яхтсмен взглянул на Макдональда. - Долго пришлось ждать? - он легко соскочил на берег. Макдональд пожал плечами. - Пару дней. - Прошу прощения, - извинился яхтсмен. - Тут такое дело: в рейс из Аресибо я прихватил пассажира, который и сказал мне, будто у Бермудов клюет меч-рыба. Вот мы и задержались в тех водах. - Ну и как, клюет? Макдональд принялся разглядывать палубу в поисках следов пассажира. - Я подсек одну с кормы, и мы с ней чертовски намучились, а потом эта негодяйка сорвалась с удочки. И мой пассажир решил остаться попытать счастья с небольшой лодки. Он президент какой-то компьютерной фирмы, название он говорил, да я не упомнил... Ай-Би-Эм, Джин, Контрол Дайта - что-то в этом роде. - Такой низенький энергичный тип со стриженой черной бородкой и залысинами? - осведомился Макдональд. - Похож, - ответил яхтсмен. - Выходит, ты его знаешь? - Фридман, - сказал Макдональд. - Ай-Би-Эм. Я с ним знаком. Он и не знал, что Фридман наведывается в Пуэрто-Рико. Впрочем, времени на размышления, почему тот умолчал об этом, не оставалось. - Направляешься в Пуэрто-Рико? - спросил яхтсмен. Макдональд снова пожал плечами. - Всего двадцать дней, как я из Нью-Йорка. - "И спустя двадцать лет после странствия в обратную сторону" - добавил мысленно. - Добираюсь велосипедом и автобусами. - "А тогда был прямой рейс: Аресибо - Нью-Йорк". - Если б нашлось, куда торопиться, я воспользовался бы самолетом или, в крайнем случае, морским паромом. Он увидел, как в залив Бискейн входит паром, следующий рейсом из Пуэрто-Рико, - весь окруженный фонтанами воды воздушной подушки. "Он напоминает огромного водяного жука", - подумал Макдональд. - Пару дней туда-сюда - разницы нет, - сказал он. - И так в ожидании приходится проводить все шестьдесят лет, - проговорил яхтсмен и протянул загорелую руку. - Джонсон, капитан "Пекода". - Он улыбнулся и поднял выгоревшие брови. - Смешное название для какого-то там тримарана из Майами, не правда ли? Когда-то я преподавал английский в одном учебном заведении, - отсюда и моя слабость к ассоциативным сравнениям. Как видишь, я вовсе не Ахав и не ищу белого кита, да и вообще ничего... - Макдональд, - представился Макдональд и пожал протянутую руку с таким ощущением, будто его приветствует само море. Открыто и белозубо улыбнулся: - Но ты можешь звать меня Исмаил. - Где-то я уже слышал эту фамилию, - проговорил Джонсон. - Дай-ка вспомнить... Макдональд. Уж не тот ли это самый, который... - Да, - перебил Макдональд и ощутил, как его захлестнула волна грусти. Он часто заморгал, пытаясь сдерживать слезы. Он вовсе не стеснялся расплакаться в присутствии этого любезного морского волка. Просто для этого не существовало никакой причины. С какой стати печалиться?.. - Сейчас справлюсь во фрахтовой конторе, - есть ли какой-нибудь груз до Пуэрто-Рико, - сказал Джонсон. И, уходя, добавил: - Если да, то сразу же берем воду, загружаем провиант и отчаливаем. - Не беги, как на пожар! - прокричал ему вслед Макдональд. Впрочем, пожар уже начался. Но пламя его разгоралось в нем самом: сжигало все, так старательно до сих пор им самим подавляемое, его неистовое желание, покончить, наконец, со всем этим ожиданием... А на месте пожара возникло неудержимое стремление добраться немедленно до Аресибо. Его постоянно преследовал сон - впрочем, скорее, воспоминание, нежели сон... будто он просыпается один на большой кровати. На кровати его матери, позволившей ему взгромоздиться туда и, прижавшись к ней, мягкой и теплой, уснуть. Но просыпается он один, кровать пустая и холодная, и ему становится страшно. В потемках он подымается с постели и более всего боится, как бы не столкнуться с чем-то страшным или не провалиться в бездонную дыру. В страхе и одиночестве он бежит в темноте через весь холл в гостиную с криком: "Мама!.. Мама?.. Мама..." Перед ним маячит огонек - крошечный огонек, рассеивающий мрак, и в этом свете сидит его мать в ожидании возвращения отца. И он вновь ощущает себя таким одиноким... В этом странствии на юг он повстречал девушку. Они познакомились в бюро велопроката в Саванне. Обоим захотелось взять один и тот же велосипед - кроме него на складе оставался лишь тандем - и они затеяли несерьезный спор, выясняя, кому из них велосипед необходим больше. Собственно, путешествовали они одинаково - средством передвижения и ему, и ей служил велосипед или автобус. Крутили педали, пока не надоедало, а потом возвращали велосипед и до следующего городка добирались автобусом. Для обоих не составляло труда сменить транспорт, однако путешествие (по крайней мере у Макдональда) проходило без единого приключения - в чудесных долинах среди безмолвных холмов; здешних людей отличали какая-то небрежная грация и неосознанный аристократизм, - словом, скоро он заскучал. А теперь получал удовольствие от общения с красивейшей девушкой, - во всем их споре содержался еще и некий сексуальный подтекст. Ее звали Мэри, и она понравилась Макдональду с первого же взгляда, чему он немало удивился, поскольку почти всегда в каждой девушке он сразу же замечал некий изъян, и они переставали для него существовать. У Мэри были черные волосы и огромные черные глаза, оливковая кожа о мягким здоровым румянцем и гибкая, как у гимнастки, прекрасная фигура. - Послушайте, - сказал он, наконец. - А может, возьмем тандем и отправимся вместе? Однако выяснилось, путь его пролегает по трассе Нью-Йорк - Майами на юг, ей же, наоборот - нужно на север. - Нас свела судьба, - проговорил Макдональд. Мэри улыбнулась ему, черные глаза ее смеялись, однако она ответила: - И она же нас разлучит. Наконец, престарелый служащий бюро велопроката сказал: - Вечер на носу, не ехать же вам ночью. Утром наверняка вернут велосипеды, и вы сможете отправиться вместе. А пока, пусть кто-нибудь из вас возьмет этот велосипед. Макдональд воздел руки в притворном отчаянии. - Но кто будет первым, а кто - вторым, как рассудить? - Послушай, - обратилась к нему Мэри с тем же оттенком соломоновой мудрости в голосе, с которым разговаривал он минуту назад. - Поскольку оставшемуся в любом случае без велосипеда пришлось бы отправиться на ночлег пешком, возьмем тандем и поедем к ближайшей гостинице, где и переночуем... - Вместе, - с надеждой повторил Макдональд. - Переночуем, а утром вернемся, возьмем велосипеды и поедем - каждый своей дорогой. На том и порешили. Спустя минуту Макдональд уже нажимал на педали: тандем катился в густеющих сумерках заката по зеленым аллеям Саванны; за спиной у него висел рюкзак со спальным мешком, а на заднем сиденьи крутила педали Мэри, подсказывая, куда сворачивать: она лучше его запомнила инструкции, как проехать. Мини-гостиница оказалась симпатичной - в старинном стиле, уютная и наполненная ароматами кухни, где, судя по всему, готовился ужин. Толстый владелец гостиницы встречал их на пороге. - Пожалуйста... - проговорил Макдональд и взглянул на Мэри. - Две комнаты, - сказала она. Лицо у владельца было круглое, румяное и виноватое. - Мне и впрямь досадно, - вздохнул он. - Но осталась единственная свободная комната. - Судьба... - тихо произнес Макдональд. Мэри вздохнула. - Хорошо, мы берем эту комнату. Лицо владельца гостиницы озарилось радостью. Вечер оказался чудесным. Кухня - добротная и щедрая - вполне удовлетворила аппетит путешественников. К тому же трапезе и беседе, всей атмосфере, царящей вокруг, и даже случайным недомолвкам особое очарование. Как это казалось Роберту, придавало пикантное обстоятельство, ведь вскоре им предстояло отправиться наверх и там провести ночь. - Возблагодарим ее величество судьбу за королевский подарок, - произнес Макдональд, заказывая вино к ужину. - Сегодня она благосклонна, ибо не обернулась для нас нищенкой в лохмотьях. - Иногда судьбу нелегко распознать, но еще труднее понять, чего она желает, - ответила Мария. - Ну как же, - сказал Макдональд, - известно, чего. Ей хочется, чтобы все обрели то, чего жаждут их сердца. - Однако, - заметила Мэри, - не всякому суждено найти это. Мэри оказалась аспиранткой, и сейчас направлялась в Нью-Йоркский университет на семинар по ксенопсихологии. Макдональду удалось вовлечь ее в разговор о планах на будущее, и она вся засияла, рассказывая о своих научных перспективах. Макдональду импонировала ее увлеченность будущей профессией, нравилось, как звенел ее голос, а щеки покрылись румянцем. - А ты чем собираешься заняться на Майами? - наконец спохватилась она. - Хочу попасть на корабль, следующий рейсом до Пуэрто-Рико. - А дальше? - Не знаю. Точнее, пока не знаю. Наверное, схороню призраки прошлого... А позже он с разочарованием наблюдал, как Мэри раскладывает на полу свой спальный мешок. - Но... - проговорил он, - я не понимаю... я думал... - Пути Господни неисповедимы, - перебила его Мэри. - Мы же взрослые люди, - возразил он. - Да, - согласилась она, - если б это оказалась случайная встреча, мы бы наверняка уже насладились всем, а потом все быстренько забыли. Ты интересный человек, Роберт Макдональд, и красивый мужчина, но есть в твоей душе нечто темное, беспокоящее меня, словно некое пятно. Тебе необходимо избавиться от него. Поищи-ка где-нибудь ответы на свои вопросы. Время у нас есть. Бездна времени. "Она могла бы стать моей, - подумал он. - Стоило рассказать ей о прошлом, и, несомненно, она бы прониклась сочувствием". Но говорить об этом он был еще не в состоянии. Утром он предложил сопровождать ее в Нью-Йорк, но она помотала головой. - Отравляйся своей дорогой. Езжай в Пуэрто-Рико. Схорони эти свои признаки. А потом... если судьба приведет тебя в Нью-Йорк... Они разъехались в разные стороны; время и расстояние быстро вернули мысли Макдональда к Пуэрто-Рико и в прошлое. "Бобби, ты можешь стать, кем только пожелаешь, - говорил ему отец, - достичь всего, чего захочется, ты свершишь все задуманное, но только в том случае, если не станешь торопиться. Можешь даже слетать на другую планету, нужно только захотеть и не спешить". - Папа, единственное мое желание - стать таким, как ты, - отвечал он. - И это единственное, что невозможно, - произнес отец. - Как бы ты ни хотел этого. Видишь ли, каждый человек - уникален. Никто, не сможет стать таким же, как кто-то другой, как бы он ни старался. К тому же вряд ли нашлись бы охотники повторить мой путь, ведь я - ничто иное, как сторож, привратник, простой служащий. Будь самим собой, Бобби. Самим собой. - Ты станешь таким, как отец, Бобби, если захочешь, - сказала мать. Она была прекраснейшей женщиной на свете, и, когда она вот так смотрела на него своими огромными черными глазами, ему казалось, будто сердце его выскакивает из груди. - Твой отец - великий человек. Всегда помни об этом, сын мой. - "Es un entreverado loco, lleno de lucidos intevalos" ["у этого непроходимого глупца случаются и проблески сознанья" (исп.) - Сервантес, "Дон Кихот"], - процитировал отец. - Вот только мать твоя не слишком объективная. Они обменялись полными любви взглядами. Мать протянула руку, и отец сжал ее ладонь. Бобби, почувствовав, как огромная рука сдавила ему грудь, с плачем подбежал к матери и бросился в ее объятия, сам не зная, отчего он так плачет... Плаванье вдоль западной границы Карибского моря обернулось безмятежным странствием средь водных и воздушных стихий, и лишь легкий свист корпусов, рассекающих спокойную гладь, да редкий всплеск волны напоминали: плывут они по океану, а не по небосводу. Одинаковой голубизны, и тот и другой сливались в единое целое. Макдональд ощущал, как постепенно восстанавливается его давняя близость с морем, с мыслью о котором он давно распрощался, и в общем-то никогда не предполагал, что захочет вновь свидеться с ним. Яхта шла с трюмом, забитым блоками компьютеров и модулями программирования, и отсчет времени обозначался одним только замедленным движением солнца. Зеркальная гладь вод лишь изредка нарушалась предвечерним шквалом. Им легко удавалось избегать его ударов, благодаря упреждающему изменению курса компьютером. Ели и пили они лишь по необходимости, когда ощущали жажду и голод, и такая схожесть привычек позволила Макдональду накоротке сойтись с Джонсоном, вконец измученным монотонностью университетских будней профессором, укрывшимся от суеты в бескрайней шири и спокойствии океана и ничуть не жалевшем о своем бегстве. У Макдональда появились теперь и время, и желание как-то скрашивать монотонное однообразие долгого своего странствования на юг, вдоль побережья, нарушенное лишь кратким эпизодом в Саванне... Или это - лишь продолжение все того же неспешного путешествия?.. Все то же безмятежное спокойствие царило во всей стране, во всем мире. Все вокруг - невозмутимое, подобно океану, казалось, пребывало в ожидании. Вот только - чего?.. Даже чем-то напоминающий Нью-Йорк Майами сейчас более походил на одну из деревень, входящую в состав графства, нежели на город. Люди с какой-то ленивой грацией занимались каждый своими делами. Нельзя сказать, будто они утратили способность двигаться Живее, - в случае нужды жизнь оживлялась: спешили кареты скорой помощи, мчались по автострадам почтовые экспрессы. Однако в основном все ходили пешком, ездили на велосипедах или электробусах, двигавшихся со скоростью, редко превышающей двадцать миль в час. Все будто чего-то ждали. Но чего?.. - Вот ты, например, ждешь чего-нибудь? - спросил он Джонсона, когда однажды долгим вечером они отдыхали, любуясь закатом. Соленые брызги время от времени попадали на их лица. Несколько минут назад извлеченные из камеры бутылки с пивом приятно холодили ладони. Тримараном управлял компьютер. - Я-то? - лениво переспросил Джонсон. - А ничего я не жду. У меня есть все, чего я могу пожелать. Море с шипеньем обтекало корпуса. - Нет, - настаивал Макдональд, - я не о том, чего ты желаешь, а о том, чего ты ждешь. Весь мир ждет. Время замедлило свой бег, а мы по-прежнему все чего-то, ждем. - Ах, вот ты о чем! - оживился Джонсон. - Ответ. Ну, знаешь ли, послание мы получили от далеких существ. Живут они на планете, обращающейся вокруг одной из звезд, - красных гигантов Капеллы. Отправили ответ, а теперь ждем, когда они откликнутся. - Разве такое возможно? - проговорил Макдональд. - Очевидно, да, - ответил Джонсон и сделал большой глоток из бутылки. - Спешить некуда. Пока наш ответ дойдет до Капеллы и они отзовутся, пройдет, знаешь ли, девяносто лет. Минуло почти тридцать. На ожидание времени еще достаточно, не правда ли? Целых шестьдесят лет. И ничего тут не поделаешь, ускорить диалог нельзя. Вот так и живем со всем этим, так и живем... - Но тебе-то что? - спросил Макдональд. - Пока придет их ответ, ты или умрешь, или состаришься настолько, что тебе уже будет все равно. Да и мне, впрочем, тоже. - А что остается? - проговорил Джонсон. - Жду себе... и одновременно занимаюсь чем хочу. Спешить некуда. - А придет ли оттуда такое, чего стоит ждать? - осведомился Макдональд. - И какое все это будет иметь значение - для тебя, меня или кого-либо еще? Джонсон пожал плечами. - Кто его знает?.. Ответ прозвучал как эхо минувшего. Через три дня тримаран причалил к пристани в Аресибо, и все время, прошедшее до этой минуты, Макдональд настраивал себя, подобно камертону, в такт неспешному пульсу волнующегося океана - с его ритмами вдохов и выдохов, приливов и отливов, распоряжающегося жизнями всех существ, обитающих в его глубинах и на поверхности. Аресибо оказался еще более тихим и спокойным, нежели Роберту запомнилось, и даже более умиротворенным, чем в его сновидениях. Он взял напрокат велосипед - в бюро, где смуглый служащий расхаживал вдоль рядов велосипедных колес, подвешенных: на штырях, вбитых в стены и потолок, и говорил с ним на языке его матери. Несколько минут - и город остался позади. Впереди вилась автострада, похожая на белую ленту, запутавшуюся среди зеленых холмов. Он ехал среди деревенских пейзажей, вдыхая аромат буйной тропической растительности, смешанной с соленым запахом Карибского моря, и вспоминал, как неспешно протекало время, когда он был еще ребенком. Сейчас он испытывал ощущение, словно он возвращается домой. "Возвращаюсь, - подумал он и мысленно поправил себя: - Да нет же, я живу в Нью-Йорке, и ритм моей жизни диктуют бетон, небоскребы, да грохот поездов подземки". Настоящий его дом остался там. А тут, в этих местах, только прошло его детство. Он продвигался далее в глубь этого островка вечного лета, и чары усиливались - будто снова он стал мальчишкой и блуждал средь холмов, невесомый, как облачко... Парень прост, как ветер вольный, Мчатся помыслы младые за край света, за край света... [Генри Лонгфелло "Моя ушедшая юность"] Когда Макдональд спустился с небес на землю, то обнаружил, до знакомого въезда осталось проехать совсем немного. Колеса велосипеда катили по инерции, и вот он уже подъехал к строению, стилизованному под гасиенду. В нерешительности, готовый в любую минуту повернуть назад, он остановился, слез с велосипеда и приблизился к массивным резным дверям из настоящего дерева. Потянул за ручку звонка. Где-то внутри раздался мелодичный звук колокольчика. И, словно по сигналу, в груди его откликнулся другой колокольчик. К горлу подступил комок, на глаза навернулись слезы. - Si? - отозвался женский голос. Он шагнул к двери. В какой-то безумный миг ему почудилось, будто в дверях стоит мать. Он заморгал, и видение исчезло. Чужая темнокожая миловидная женщина с любопытством разглядывала его. - Прошу прощения, мэм, - произнес он, а потом повторил это по-испански, хотя уже видел: женщина понимает по-английски. - Я... я родился здесь, а потом уехал. После минутного колебания женщина понимающе посмотрела на него и с сочувствием в голосе предложила: - Может, зайдете в дом? Теперь уже заколебался он, но потом кивнул и переступил порог родного когда-то дома. Осмотрелся. Все здесь выглядело чужим и незнакомым. Комнаты стали как бы меньше, другая мебель. Изменились они, изменился и дом. Ничто здесь не напоминало ему того самого места, где прошли годы его детства. Двадцать лет назад... Отец задержался у порога, будто позабыв, что сын его здесь и ждет. "Как он изменился... - подумал Бобби. - Он стал стариком". До сих пор Бобби не задумывался об этом. - Бобби, - произнес он и замолчал, по-видимому, подбирая слова. - Бобби, твоя мать умерла. Врачи сделали все возможное, но спасти ее не удалось. Сердце остановилось. Оно надорвалось, понимаешь?.. Она перетрудила его для тебя, для меня, для каждого. Переживала за дело и людей, и оно износилось... до конца... - Это из-за тебя! - выкрикнул Бобби. - Это ты убил ее! Он подбежал к отцу и стал истерически колотить его ладонями. Отец пытался схватить и удержать его руки, не столько защищаясь, как успокаивая сына. - Нет, Бобби, - твердил он. - Нет, нет... Его слова, звучавшие неубедительно, напоминали запись послания, прокручиваемую бесконечно. В детской памяти Роберта путь от гасиенды до сооружений Программы запечатлелся как невероятно долгий, даже когда отец вез его в старом турбомобиле. Сейчас же велосипед стремительно взлетал на холмы и скатывался в долины, и Макдональд заметить не успел, как добрался до выстланной листовым железом котловины, напоминающий в лучах солнечного света заржавленную тарелку. Позади виднелась меньшая по размерам чаша, венчавшая ажурную металлическую конструкцию, а еще дальше - за белой площадкой паркинга - показалось само здание. Не увидев ни одной из припаркованных машин, он подумал, не закрылась ли Программа. И сразу же вспомнил: сейчас полдень, и в это время здесь работает считанное количество людей. Он оставил велосипед у входа и толкнул ведущую в здание стеклянную дверь. Вошел с яркого солнца в полумрак коридора и заморгал, потом вдохнул знакомые с детства запахи Программы - машинное масло и озон от электрооборудования. Он стоял у двери и ждал, пока глаза привыкнут к темноте, когда кто-то позвал его: - Мак! Мак!.. Сухие костлявые пальцы обхватили его ладонь и затрясли. - Это не Мак. Это Бобби. Я вернулся. Макдональд уже мог различить перед собой фигуру человека. - Бобби, это я, Олсен, - сообщил старичок. Макдональд вспомнил его. Коренастый рыжеволосый блондин, человек огромной силы и жизнелюбия; сажал его когда-то на плечи и носил по всем коридорам и залам Программы. Малышу казалось, будто он выше всех. Ему с трудом удалось увязать образ человека из воспоминаний со стоящим сейчас перед ним высохшим старикашкой. Он все еще продолжал трясти его руку с какой-то нервной настойчивостью. - Я давно уже не работаю, - сообщил Олсен. - А в отставке я никому больше не нужен, да и себе, наверное, тоже. Мне, знаешь ли, разрешают еще болтаться здесь, - делают скидку за прошлые заслуги. Вот я и мастерю понемногу, вожусь с компьютером. Но, скажу тебе, ты застал меня врасплох. Когда ты вошел в эту дверь, ты был точь-в-точь, как твой отец, - таким я впервые увидел его когда-то... Веришь ли, мне даже на мгновение показалось, это он и есть, Роберт... - Мне очень приятно слышать такое от вас, - сказал Макдональд. - Но на самом деле я мало похож на отца. "Бедняга, у него наверняка старческий маразм", - подумал он. - Чепуха, ты вылитый он... - Олсен по-прежнему не выпускал руки Роберта. - Глаза у отца были голубые, - попытался возразить Макдональд, - а у меня черные, к тому же он блондин, а я - брюнет... - Разумеется, что-то ты взял и от матери, но, честное слово, Бобби, когда ты вошел... Но ведь ты собирался приехать еще неделю назад, Бобби... По знакомому коридору они шли в направлении кабинета, хозяином которого являлся когда-то его отец. Коридор, будто уменьшился со временем - бетонные плиты стен, с нанесенной на них в несколько слоев краской, выглядели старыми и запыленными. - Сюда приезжали самые разные люди, - говорил Олсен, торопливо семеня сбоку, стараясь не отстать от Макдональда и все время видеть сына своего старого друга в лицо. - Знаменитые, прославленные люди - нынешний президент и несколько бывших, не менее двух госсекретарей и целая толпа послов и дипломатов. А уж ученых... Ты можешь гордиться, Бобби. Здесь побывали, по сути, все известные ученые мира... - Мой отец тоже был великим человеком, - проговорил Макдональд. Он приоткрыл дверь старого отцовского кабинета. Седой чернокожий мужчина поднял глаза и улыбнулся. - Что, и твой тоже? Он встал из-за стола и пошел им навстречу. Крупный, широкоплечий мужчина с крепкими, мускулистыми руками. - Привет, Джон, - сказал Макдональд. - Я надеялся застать тебя здесь. Они пожали друг другу руки. - А разве тебе ничего неизвестно? - спросил Джон Уайт. - Я уже лет двадцать как ничего не читаю о Программе. Направляющийся в это время к столу Олсен, заслышав слова Роберта, остановился и замер в изумлении. - Разве отец не писал тебе? - Письма от него приходили. Вот только я их не читал. Складывал, не распечатывая, в ящик. Олсен покачал головой. - Бедный Мак... Он никогда и не скрывал, что ты не пишешь. А приносил, бывало, вырезки из вашей школьной газеты, твои табели успеваемости, какие-то еще документы, - хотел показать, как все у тебя прекрасно получается. - Он все понимал, Бобби, - сказал Уайт. - И тебя не винил. - А в чем ему полагалось меня винить? - осведомился Макдональд. Он постарался произнести это спокойно, но голос выдал его напряжение. - Ты сохранил его письма? - спросил Олсен. - Письма? - Ящик набитый письмами, которым теперь нет цены, - медленно проговорил Олсен. - Все, собственноручно написанное им. И ни одно из писем не вскрыто... - Старик произносил "его", будто вписывая это слово золотом и с прописной буквы. - Все, кто приезжал сюда... все эти люди, они столько рассуждали на тему, как важна Программа и все, с ней связанное. А его письма - это же уникальная хроника Программы, составленная для сына. - Да нет, какой я ему сын? Он лишь помог произвести меня на свет, - проговорил Макдональд. - Ничего мне неизвестно. Я слишком много ездил по свету. Конечно, он знал, где все эти письма находятся - все до единого, втиснутые в пыльный ящик стенного шкафа. Сколько раз ему казалось: сейчас он выбросит их, однако всякий раз, нахмурив брови, он возвращал все на место. И еще он подсознательно разделял чувства Олсена, осознавая: в его руках - сама история и выбросить их - означало уничтожить важные свидетельства о Великом Человеке. - Программа... она что, уже скончалась? - спросил Макдональд. - Навсегда ушел твой отец, - ответил Уайт. - А Программа продолжает жить. Трудно поверить в ее существование без твоего отца. Но, коль так уж случилось, мы обязаны отдать ему этот долг. Так должно быть. Это памятник ему, и мы не можем допустить прекращения Программы. - Нет с нами Мака, Бобби, - проговорил Олсен. - Он ушел от нас, и с ним ушло все. Ушел сам дух этого места. В груди Макдональда начала подниматься знакомая волна отчаяния и горя. "Я горюю не по отцу, - внушал он себе, - но из-за него, оттого, что у меня никогда не было отца". - Джон думает, будто ему под силу тянуть воз дальше. - Олсен вздохнул. - Но это только так кажется. Вот Мак протащил этот воз пятьдесят лет. И первые двадцать - напрасно. Не было никаких результатов. Никаких. Мы попросту слушали подряд все сигналы, идущие со звезд, а Мак подгонял нас и всякий раз заставлял пробовать что-нибудь новенькое, - стоило только закрасться в нас безразличию. Мы разрабатывали все новые подходы к тем же старым проблемам, а они с Марией укрепляли наш дух. Макдональд оглядел комнату, где отец провел столько дней и ночей. Взгляд его скользил по зеленым бетонным стенам, по скромному рабочему столу и книжным полкам за ним, по книгам в уже потрескавшихся кожаных переплетах - темно-зеленых, тускло-красных, коричневых. Он заметил встроенные в стены с двух сторон динамики и попытался представить, как в этом кабинете, день за днем, проходила жизнь его отца, постепенно впитываемая этими стенами, столом, так любимой им библиотекой... Однако воображение отказывалось подчиняться его желаниям. Он так и не смог увидеть отца здесь. Отец ушел навсегда. - А потом, уже после получения послания, возникли другие проблемы, - говорил Олсен. - Мы наконец-то получили результат. Да, я часто вспоминаю те великие дни. Все мы тогда ошалели от радости. Наши пятьдесят лет окупились с лихвой - как монеты, брошенные в игральный автомат - нам выпал супер-выигрыш, и мы по очереди пересчитывали его, пожирали взглядом, наперебой поздравляя друг друга. А Макдональду снова пришлось подталкивать нас, чтобы мы двигались дальше, не расслабляясь, опять засаживать нас за долгую и кропотливую работу, одним словом - впрячь в новое ярмо. А ведь голова у него была забита и другими заботами, о которых мы тогда и не подозревали. То солитариане возомнили, будто мы покушаемся на их веру, то политики, вроде отца нашего Джона, убеждали нас не отвечать на послание. А потом, когда мы ответили, - что осталось нам? Какая работа? Только ждать отклика. Ожидание длиною в девяносто лет. Ждать и тащить воз дальше, чтоб было кому принять отзыв, если он придет. И снова Мак загнал нас в работу - в поисках новых сигналов, новых посланий... Вот только, кому нас подталкивать теперь? Как дальше тащить весь этот воз без Макдональда? Мне все покоя не дает... - говорил Олсен ослабевшим голосов. - Меня не страшит смерть, но я испытываю настоящий ужас при мысли о том, что отзыв придет, а здесь никого не окажется. Мы бросим прослушивание, и Программа перестанет существовать. Олсен умолк и принялся разглядывать свои старческие руки. Макдональд посмотрел на Джона. Это его, Уайта, способности как руководителя Программы сейчас подверглись сомнению. Впрочем, Джон никак не прореагировал на все эти намеки и нелестные сравнения. Он отошел и присел рядом с Олсеном с краю стола. - Олли, по существу, не сообщил ничего нового. Все это время мы только и говорим о том, как жить нам дальше. При жизни твоего отца на эту тему не говорили. Да она, собственно, и не возникала. Пока жив был Мак - жила и Программа. Но Мака нет сейчас с нами. - Весь мир - могила славным людям, - произнес Макдональд. - С тех пор, как я сел в это кресло, - Уайт постучал по подлокотнику, - прошло уже пять лет, - я многое узнал, в том числе и тщательно скрываемое Маком, чего он не желал обнаруживать, поскольку это могло навредить Программе. Продлится ли ее существование и каким образом, - вот именно те вопросы, которых никто и никогда не ставил, поскольку от ответа на них Мак уходил. А сейчас здесь задают их все и каждый. Я - не Мак и, естественно, не могу действовать, как он. Ту же работу мне приходится выполнять теми средствами, которыми а на данный момент располагаю, и делаю я это, как умею. Вот почему я и решился пригласить тебя сюда. Уайт встал и положил на плечо Роберта свою огромную ладонь, заглянул ему в лицо, будто пытаясь прочесть ответ на вопрос, который ему еще предстояло задать. - Добро пожаловать домой, Бобби. Они приземлились в аэропорту - маленький мальчик и смуглая черноглазая женщина. К зданию аэровокзала они направлялись пешком, так как вспомогательный транспорт здесь не предусмотрен. Женщина шла энергично, явно в радостном предвкушении встречи, а мальчик, которого она держала за руку, с неохотой тащился следом. Потом появился мужчина. Он обнял женщину, сжимал ее в объятиях и целовал, и все говорил, как рад он ее возвращению и как он скучал. Наконец, он присел на корточки перед мальчиком и попытался обнять его, однако тот шагнул назад и замотал головой. Мужчина протянул к нему руки. - Добро пожаловать домой, Бобби. - Не хочу домой, - проговорил мальчик. - Хочу путешествовать всегда - madre и я, только мы вдвоем. Макдональд помотал головой. - Это не мой дом. Я покинул все это двадцать лет назад, десятилетним мальчиком и появился здесь только сегодня, да и то лишь благодаря твоей телеграмме. Уайт убрал руку. - Я надеялся, ты приедешь не только потому, что твой отец уже умер. Макдональд взглянул на стол, пустое кресло. - С какой стати он должен значить для меня после смерти больше, чем при жизни? - За что ты так ненавидишь его, Бобби? - спросил Олсен. Макдональд встряхнул головой, словно освобождаясь от давних воспоминаний. - Это не ненависть. Хотя всех этих фрейдистских доводов вполне хватило бы для подобного чувства. Впрочем, я достаточно часто обращался за советом к психоаналитикам и довольно скоро научился разбираться во всех этих признаках собственного подсознания. И давно уже сжился с ними... Однако дело здесь в чем-то другом, гораздо большем: ребенку необходим отец, а тот постоянно занят. По сути, отца у меня никогда не было, только мать. Она обожествляла его, и меж ними не находилось местечка для мальчишки. - Он любил тебя, Бобби, - дрогнувшим голосом сказал Олсен. Макдональд прямо-таки жаждал, чтобы его перестали называть "Бобби", отлично, впрочем, понимая, заявить об этом прямо он не решится. - Он и мою мать любил. Однако и для нее места не нашлось, ибо более всего он ценил свою работу. Он жил только своим делом, и она знала об этом. Да, пожалуй, и он знал, как и все, кто его окружал. О, несомненно, он был великим человеком, а вся жизнь великих посвящена собственному призванию. Все остальное приносится в жертву. Вот только, как же с принесенными в жертву? По натуре человек добрый, он понимал, какое зло причиняет этим нам - мне и матери. Он очень переживал и пытался хоть как-то вознаградить нас. Но компенсировать утраченное уже ничем не мог. - Он был гений, - произнес Уайт. - "Гений делает, что должен, а Талант - лишь то, что может" [Оуэн Мередит (1831-1891), "Последнее слово чувствительного поэта"], - язвительно процитировал Макдональд. - Будто снова услыхал твоего отца, - проговорил Олсен. - Всегда он кого-то цитировал. - Зачем вы позвали меня сюда? - спросил Макдональд Уайта. - Все находящееся здесь - вещи твоего отца, - пояснил Уайт. - Книги. - Он указал на полки. - Все это его. А теперь, если захочешь, будет твое. Как и все остальное - бумаги, письма, документы... - Они мне не нужны, - сказал Макдональд. - Все это принадлежит Программе, и уж никак не мне. Моего здесь нет ничего. - Ничего? - переспросил Уайт. - Да, - подтвердил Роберт. - Но ведь не это послужило причиной для вызова. - Я думал, ты помиришься с отцом, - проговорил Уайт. - Я, знаешь ли, со своим уже помирился. Правда, еще двадцать лет назад. В конце концов он понял: его сын не собирается становиться тем, кем желал бы он, и, более того, не разделяет даже его мечты. Я же, в свою очередь, уразумел: так или иначе, он любит меня. Вот я и высказал ему все это, и мы, помнится, даже всплакнули вместе. Макдональд снова взглянул на кресло и заморгал. - Мой отец умер. - Но ты-то жив. Примирись с ним в воспоминаниях. Макдональд пожал плечами. - Но ведь не только из-за одного этого меня пригласили сюда? Зачем все же я тебе понадобился? Уайт недоуменно развел руками. - Ты понадобился всем нам. Понимаешь, здесь все любили Мака, и поэтому чувство это распространяется и на его сына. И все здесь хотят увидеть как сын вновь полюбит отца. - И опять-таки во имя Мака, - проговорил Макдональд. - А сын его хочет, чтобы его полюбили просто так, ради него самого. - И еще одно, - сказал Уайт. - Прежде всего, я хочу предложить тебе должность в Программе. - Интересно, какую же? Уайт пожал плечами. - Любую. Если ты ее примешь, даже эту, - он указал на кресло за столом. - С удовольствием увидел бы тебя в этом кресле. - А как быть с тобой? - Возвращусь к тому, чем занимался до того, как Мак назначил меня директором, - стану работать с компьютерами. Хотя Маку перевалило далеко за восемьдесят и официально он числился в отставке, я так и не ощутил себя директором, пока он был жив. И вот всего пару дней назад я внезапно осознал: за все здесь отвечаю я. Я и есть директор Программы. - Но Мак никогда не вмешивался в дела Программы, об этом и речь не шла, - проговорил Олсен. - После смерти Марии и твоего отъезда в школу он сделался сам не свой, - настолько он изменился. Стал каким-то равнодушным, и все-таки до последних дней ощущал себя составной частью этого огромного механизма прослушивания, лишь потому и не сдавался. А поскольку запущенный механизм не давал сбоев, двигался и он. Вот так, вместе они и шли. После назначения Джона Мак, казалось, вздохнул с облегчением: он перестал во что-либо вмешиваться, почти не разговаривал, за редким исключением, когда его просили помочь. Уайт улыбнулся. - Все это так. Но вместе с тем, пока он находился с нами, ни у кого не возникало даже малейшего сомнения, кто здесь настоящий директор. Мак - это Программа, а Программа - это он. И вот теперь Программа должна остаться без Мака. - Следовательно, как я понял, понадобилось мое имя, - полувопросительно констатировал Макдональд. - Отчасти да, - признался Уайт. - Как я уже говорил тебе, я никогда не чувствовал себя руководителем. Мне казалось, я занимаю это кресло временно, до прихода настоящего его хозяина... или кого-то, носящего его имя. Имя Макдональда. Роберт снова огляделся по сторонам, будто представляя себя хозяином этого кабинета. - Если это попытка уговорить меня, - произнес он, - то, должен заметить, что аргументы твои звучат неубедительно. - За нашими антикриптографическими занятиями мы позабыли, как это можно - говорить одно, а думать - другое. К тому же везде здесь незримо присутствует нечто, постоянно вопрошающее: "А как бы поступил в этом случае Мак?" И мы знаем одно: он всегда оставался бы искренним и безупречно честным. Разумеется, я справлялся, чем ты занимался после своего отъезда. Мне многое о тебе известно. Ты лингвист. Одно время специализировался в китайском, японском, много путешествовал в период учебы и после окончания университета... - Следовало же как-то распорядиться собственными каникулами, - заметил Макдональд. - Твой отец тоже изучал языки, - вмешался Олсен. - Вот как? - проговорил Макдональд. - Но я-то занимался ими, поскольку сам того пожелал. - А потом ты занялся компьютерным программированием, - сказал Уайт. - А твой отец - электротехникой. - Я вышел на это, когда работал над машинным переводом. - И внес в искусство программирования кое-что оригинальное, - заявил Уайт. - Разве ты еще не понял, Бобби, ведь все эти годы ты шел к Программе, готовился занять это кресло. - Возможно, вы с Маком и не понимали друг Друга, - проговорил Олсен. - Но тем не менее, вы очень похожи. Ты просто шел по его следам, Бобби, сам того не ведая. Макдональд покачал головой. - Лишний повод заняться чем-либо другим, коль мне уже все известно. Я не желаю становиться таким, как мой отец. "Никто не может стать таким, как другой", - подумал он. - Двадцать лет... Не слишком ли долго ты носишь обиду в сердце? - проговорил Уайт. Макдональд тяжело вздохнул, чувствуя, как подступает знакомое ощущение скуки и нетерпения, когда ему и всем остальным становится ясно - разговор окончен, но никто не знает, как поделикатнее его завершить. - Что ж, у каждого свой крест. - Ты нужен нам, Бобби, - сказал Уайт. - Нам и мне - тоже. "Ну вот и дошли до личных просьб". - Если Программа каким-то образом и нуждается во мне, то наверняка это не моя индивидуальность. Вам нужно лишь отцовское имя. И, стоит мне только согласиться, как я окажусь, подобно ему, погребенным здесь навсегда. Она поглотит меня, как сделала это с отцом, использовав его полностью, без остатка, не оставив ему ни сил, ни желаний на что-либо другое. На лице Уайта отразилось сочувствие. - Я понимаю тебя, Бобби. Но здесь ты ошибаешься, поверь мне. Не Программа заживо схоронила твоего отца, - скорее, это он вобрал в себя ее всю. Программа - это Мак, он выступал ее движущей силой. Все эти радиотелескопы при нем жили своей жизнью, всегда оставаясь чуткими его ушами; так же и этот компьютер - не проста машина, а мозг Макдональда - мыслящий, все запоминающий, анализирующий. Да и все мы являлись, по сути, лишь различного рода воплощениями Мака, совокупности его таланта и замыслов. Своеобразный резерв времени для твоего отца... - Твои слова рисуют ситуацию еще в худшем свете, - сказал Роберт. - Именно этого, как ты не поймешь, я и пытался избежать всю свою жизнь, - уйти от этой вездесущности, от всего этого отцовского доброжелательства... - Все мы стараемся быть честными по отношению к себе, - заметил Уайт. - Существует нечто, - сказал Олсен, отрываясь от стола, - нечто, большее, нежели простые человеческие чувства и эмоции, - столь же важное, как, скажем, религия или все, предпринимаемое во благо людей, всего рода человеческого. Если тебе посчастливится отыскать подобное, стать его частью и добиться его воплощения в жизнь, - вот тогда ты и почувствуешь настоящую удовлетворенность. Все остальное - не в счет. Макдональд обвел взглядом стены, и они показались ему стенами тюремной камеры. - Не нужно уговаривать меня провести здесь часть своей жизни - оставшиеся, надеюсь, лет сорок. Что угодно, но только не этот кабинет. Нет у меня ни директорских способностей, ни надлежащей квалификации; и главное - я не хочу становиться частицей этого всего и всю жизнь провести среди машин, так и не открыв ничего нового. Умру ведь я прежде, чем придет отзыв с Капеллы. И это - жизнь? Какую цель может преследовать такая жизнь? Какое удовлетворение? Уайт взглянул на Олсена, словно приглашая его подивиться вместе с ним - как этот человек не хочет понять их преданности, самого смысла их жизни. Как достучаться к нему? - Может, покажем Бобби то самое место? А потом - что ж - пусть уходит. Для мальчишки Программа являла собой средоточие тайн и волшебства. Там бывало интересно днем, а ночью же - просто великолепно. Бобби обожал ездить туда, когда в виде исключения ему разрешалось поздно ложиться спать. Сперва ему открывалась железная долина, сияющая в лунном свете, - место, куда забирались эльфы, натирать здесь все до зеркального блеска и ловить звездную пыль. Они собирали ее в бутылочки, и уж затем использовали в своих колдовских целях. За долиной находилось Ухо - огромное и похожее на чашку. Ухо высоко возвышалось на подставке, - не иначе сама Земля держала в руках эту громадную чашку, пытаясь выведать у Вселенной все ее секреты, - те самые тайны, знать которые так необходимо мальчишкам для исполнения их желаний и замыслов. Он говорил себе: стоит найти то самое место, где хранятся эти тайны, и все-все как следует разузнать, - и тогда наверняка поймешь все... И вот однажды отец привел его в зал прослушивания, где Бобби слышал, как кто-то нашептывает тайны. Он отдал бы все, только б ему дали послушать этот шепот в наушниках - шипение и бормотание, слишком тихое, однако, чтобы мальчик мог хоть что-то разобрать. Отец усилил звук, и малыш с разочарованием убедился: говорят на каком-то секретном, не понятном ему языке. - Этого не понял еще никто, - утешил его отец. - А я пойму, - упрямился Бобби. Конечно же, мальчик не понимал ничего, но тогда он поклялся; когда-нибудь он выучится всем языкам, какие только есть на Земле, а заодно и под землей, и в небесах, - и поймет все, разгадает все секреты, все тайны. Одним словом, узнает все, что только можно узнать, и, когда отец тоже захочет что-либо узнать, непременно справится об этом у Бобби, и тогда ему не придется больше уезжать из дому к Программе... "Зачем мальчишке взрослеть? - не раз задавался вопросом Макдональд. - Ведь жизнь для него так понятна и проста, в ней столько безоблачных надежд... Только не для меня", - возразил он себе. В его жизни, полной разочарований, неисполнившихся желаний и надежд, так и не реализовались детские стремления. Прогулка по этим старым коридорам и залам обернулась для него странствием по некогда чудесной стране, покинутой всеми волшебными существами, ранее ее населявшими, - всеми этими гномами и эльфами, - отданной во власть пыли и грязи, выставленной на солнце, дождь и непогоду... выгорать и ржаветь. Да, дом этот постарел... сколько же это ему лет?.. Шестьдесят... семьдесят, а может, и все восемьдесят. И, несмотря на то что строили его, как и Программу, на века, - годы сделали свое дело. Обшарпанные стены с потрескавшейся, во много слоев нанесенной краской. Кое-где виднелись цементные заплаты, закрывавшие щербины в местах раскрошившегося бетона. Только терракотовые полы не выглядели изношенными, - впрочем, нет ничего проще, чем заменить плитки. Олсен представлял его всем секретарям, техникам, занятым подготовкой к консервации оборудования, и случайно оказавшимся здесь астрономам. - Это Бобби Макдональд, - неизменно повторял он. - Ну, тот самый, сын Мака. В ответ следовали приветствия и рукопожатия, сопровождаемые выражением радости и надежды: мол, наконец-то Макдональд навсегда вернулся домой. Он пытался возражать, но это неизменно вызывало обеспокоенность, и он, наконец, перестал отнекиваться и только улыбался. Старый зал для прослушивания выглядел запущенным, - будто сюда перестали заходить. На потрескавшихся стеклах табличек указателей и индикаторов разобрать что-либо не представлялось возможным; поверхность щитов на пультах покрылась пылью. Бросались в глаза истертые консоли пультов: из-под когда-то черного цвета пластика во многих местах проглядывал металл. Даже наушники казались истертыми целыми поколениями людей, чьи уши соприкасались с их поверхностью. Зал оказался пуст. Макдональд обвел взглядом это неживое место, которое давно покинули чудеса и волшебство. Нечто неуловимое, вдохнувшее жизнь в это место, улетучилось куда-то в далекие, неведомые края. - Хочешь послушать голоса, Бобби? - предложил Олсен. - Давай-ка послушаем послание... - Не стоит, наверное, - ответил Макдональд. - Я много раз слышал его. Пожалуй, ему и хотелось бы услышать их снова. Но только не здесь и не теперь. Олсен прошел к пульту управления. - А знаешь, мы по-прежнему слушаем, - сообщил он, будто прочитав мысли Роберта. - Все те же поиски знамения в небесах. Он хихикнул, словно ему рассказали старый анекдот. Потом нажал на кнопку с облупившейся краской, и зал наполнился шепотом. И почти сразу же Макдональд ощутил себя тем самым мальчишкой. Вопреки самому себе, собственному своему скептицизму он вновь почувствовал себя ребенком, внемлющим странным голосам обитателей чужих миров, полным страдания зову непонятных существ, взывающих к вниманию и сочувствию" "Боже! Как им помочь?.. Возможно ли восстановить разорванную связь, сокрушить непреодолимые барьеры времени и расстояния и в конце концов воссоединить разум с разумом". Как во сне, он протянул руку, словно желая коснуться отца, и попросил: - Выключи... "И, наверное, всему виной не магическая сила голосов, а слабость его как человека". Несостоявшееся создание, а мужчину в нем уничтожили еще когда он был мальчишкой. - Поймали что-нибудь новенькое? - осведомился он, когда шепот умолк и ему наконец удалось вернуться в свое время. - Нет, идут одни повторы, - охотно пояснил Олсен, но в голосе его проступила усталость. - Мы слушали пятьдесят лет, пока приняли послание с Капеллы, и вот уже скоро как тридцать все время слышим одно и то же. Послание получено в тот самый год, когда ты, Бобби, родился. - И с ним вам повезло намного больше, чем со мной, - ответил Макдональд. Ребенок и послание. Не приходилось сомневаться, какой из новорожденных больше значил для их отца и кого он понимал лучше. - Может, там уже и нет никого, - сказал он. - Именно так говорили все эти скептики и маловеры: "А может, там никого в нет". Они говорили, мы - слушали и не обращали внимания на их слова. Ну и в конечном счете опровергли их. Приняли послание, прочитали его и отправили ответ. Там наверняка есть и другие, и мы примем их. Как знать, возможно, уже этой ночью. Кому дано представить, какое там пространство, как много звезд и сколькими способами подать о себе сигнал они владеют? Все это нам и предстоит исследовать. Если обнаружились одни, найдутся и другие. Но, даже, если этого не случится, у нас все равно остается Капелла. Когда-то мы получим их ответ, и уже этого достаточно, чтобы сказать: оправдались все наши усилия. - Да, - вздохнул Макдональд. - Я думаю, так оно и произойдет. Ему вдруг захотелось тотчас распрощаться с Олсеном и уйти, но что-то внутри удерживало его. Да и старик, казалось, не слушал его. - Самое интересное я приберег на закуску, - сообщил он. - Покажу-ка я тебе компьютер. Макдональд предпринял попытку увильнуть. - Да знаю я этот компьютер. - Нет, это не тот, - ответил Олсен. Макдональд вспомнил: когда-то Олсен считался лучшим специалистом по компьютерам. - А кроме того, там есть еще кое-что. В компьютерном зале - самом большом во всем здании - почти на всех стенах размещались таблицы с программами, различные указатели, а на полках под стеклом - катушки с дискетами. Повсюду вспыхивали разноцветными огнями и гасли лампочки, а посреди зала, похожие на чудовищ, пожирающих перфокарты и изрыгающих широкие бумажные полосы, притаились разнообразные устройства. Полосы причудливо извивались, и, если за ними не успевали уследить, они образовывали целые завалы. Компьютер же без устали что-то искал, беседовал сам с собой, хохотал. В стенах оставалось лишь два свободных от компьютера места, там и находились двери - одни, входные, вели в коридор, другие - в кабинет его отца, чтобы при необходимости он в любой момент мог спросить у компьютера или велеть тому что-нибудь сделать. Черные змеи кабелей, отправляясь за информацией, уходили сквозь стены в другие помещения. Компьютер, казалось мальчику, тянулся бесконечно. И еще Бобби подумал тогда: вот, наконец-то он видит перед собой создание, знающее все на свете - даже тайны, нашептываемые в комнате прослушивания, и, стоит его лишь спросить, как он расскажет все. - Папа, почему ты не спросишь компьютер, о чем шепчут голоса? - не раз задавал отцу вопрос Бобби. - Я спрашивал, Бобби, - отвечал отец. - Но мы, наверное, не знаем, о чем и как спросить, вот он и не говорит ничего. Подхватив сына на руки, отец выходил из кабинета, и они оказывались лицом к лицу с компьютером. Бобби, проникаясь уверенностью отца, говорил: - Я вырасту и заставлю компьютер все рассказать. - Я буду счастлив и стану тобой гордиться, - отвечал отец. За все эти годы даже компьютерное помещение как-то съежилось. Все, когда-то блестевшее краской и металлом, словно ушло в стены, с какой-то усталой покорностью поддавшись тирании времени. Кое-где оборудование заменили, наверняка подключили новые блоки памяти, считывающие и печатающие устройства, а может, даже целые операционные системы. Однако в главном компьютер оставался тем же: по прошествии целых десятилетий он дождался Макдональда. По объему памяти и сложности системы сетей он по-прежнему оставался самым большим в мире, хотя, наверное, теперь и не самым быстродействующим. Макдональду уже приходилось работать на машинах, которые во многих отношениях превосходили эту. - Шагаем в ногу с прогрессом, - проговорил сзади Олсен. - На первый взгляд, возможно, и не впечатляет, особенно, если сравнивать его с последними поколениями компьютеров, с их ультрасовременным дизайном и микроминиатюризацией. Однако все стоящее из нового здесь как-нибудь, да учтено. Мы не захотели изменять ни его памяти, ни внешнего вида. После стольких лет, проведенных вместе, это - скорее человек, нежели компьютер. Вот и хочется, заходя сюда всякий раз видеть родное лицо. Между считывающими и печатающими устройствами и в полутемных углах зала расставили несколько удобных кресел. Макдональд случайно взглянул на один из таких неосвещенных уголков и ему показалось, будто одно из кресел кем-то занято. Впечатление создавалось до невероятного реальное, он даже присмотрелся повнимательнее и только тогда убедился: в кресле никого нет. В безмолвном зале находились он, Олсен и компьютер. Лишь время от времени раздавались постуки и хихиканье компьютера, да расточались вокруг запахи смазки и озона. - Садись, - пригласил Олсен, указывая на одно из кресел в центре зала. - Ты должен это услышать. - По правде говоря... - начал Макдональд, - мне бы не хотелось... Все же ему пришлось присесть, и Олсен, удобно устроившийся в соседнем кресле, нажал кнопку дистанционного пульта. - Всем нам следует постоянно помнить, для чего мы все тут, собственно, собрались, - произнес голос из прошлого. - Иначе мы окажемся погребенными Ниагарой данных... - Господа, прошу всех занять свои места у аппаратуры... Раздался другой голос: - Может, вот здесь что-то и есть... И опять - первый голос: - Мало шансов. Вступил третий голос, забубнил, будто в жестяную банку: - Мак, случилось непредвиденное... Это касается Марии. Потом тот же голос произнес: - Ты не сделаешь этого, Мак... Ведь речь не только о тебе. Обо всей Программе. И снова - первый, так хорошо знакомый Макдональду голос: - Чарли, ведь в жизни-то я банкрот. За что бы я ни брался, все обращалось в прах... Кто я? Бездарный лингвист? Паршивый инженер? Я не обладаю соответствующей квалификацией для этой работы, Чарли... Вам нужен кто-то понаходчивей, чтобы продолжать Программу, кто-то, способный к плодотворной деятельности, некто... осененный благодатью. - Мак, ты устраиваешь чудные приемы. Роберту показалось, голос принадлежит Олсену. Еще один голос. Пятый. - Мак, вера в тебя заменяет мне веру в Бога. Шестой голос: - Программа - это ты. Если уйдешь ты, все рассыплется. Это явится началом конца. И снова до боли знакомый голос: - Всегда так кажется, однако в делах развивающихся по своим канонам, такие предсказания, как правило, никогда не сбываются. Программа существовала до меня и продолжится после того, как я уйду. Просто она должна быть долговечнее всех нас, потому как мы - всего лишь одно поколение, она же - на века. Опять голос из консервной банки: - Она выживет, Мак. - Я слышал, вы уходите, мистер Макдональд? - проговорил новый голос, принадлежащий, по-видимому, человеку не из круга Макдональда. - Не уходите, мистер Макдональд... Здесь ведь по-настоящему все зависит только от вас. Голоса наполняли зал, уводя Роберта в прошлое. Потом все перекрыл голос сегодняшнего Олсена. - Видишь ли, записывалось все происходящее здесь с момента назначения Мака директором. Кто знает, а вдруг, в каком-нибудь разговоре кто-то случайно выскажет нечто, способное впоследствии оказаться ключом к некоей научной тайне. А мы здесь, как ты понимаешь, располагаем неограниченными возможностями, я имею в виду блок памяти и ассоциаций. Вот это, пожалуй, и означает использовать наш компьютер по назначению. Моя задача, - продолжал Олсен, - заключается в составлении программ, которые должны упорядочить информацию и при вводе запросов в компьютер, сделанных в том или ином контексте, отсеять лишнее - вроде как избавиться от информационного мусора. - Неужели здесь записано все? - спросил Макдональд. - Все с самого начала? Старческая рука в коричневых пятнах показала в сторону компьютерных стен. - Все до единого слова, а впридачу и вся информация, накопленная в нашем мире. Все, написанное когда-либо по теме других миров, о языках, передаче сообщений и криптографии. "Кто знает, - часто говаривал твой отец, - где могут соприкоснуться фантазия и действительность?" Мак питал какое-то особое пристрастие к этим самым "кто знает". Это превратилось у нас в шутку: "Надо бы что-то съесть, - говорит, бывало, кто-нибудь, - кто знает, может, я проголодался". Мак смеялся, а все равно продолжал так говорить. Да, великий был человек. Прости меня, Бобби... то есть, Роберт. Наверняка ты уже сыт по горло всеми моими воспоминаниями о Маке и этим обращением, как звали мы тебя в детстве. Ты взрослый человек - мужчина, да и Мака давно уже нет с нами. А я просто запрограммировал здесь все для тебя, возможно, ты поймешь, каким он был в Программе, и постараешься разобраться, как и что он делал. Старик уже не казался Макдональду впавшим в детство. Да, он стар, но ум сохранил ясный и быстрый. А этот его кропотливый труд по созданию из океана разрозненных данных единого логического целого должен непременно стать предметом исследований специалистов по информатике. - Твой отец находился здесь, в этом зале, когда произошел первый серьезный срыв. Это случилось, когда твоя мать пыталась покончить с собой. Тогда он чуть не бросил Программу. Макдональд сидел неподвижно, целиком поглощенный голосами своего прошлого. - Можешь слушать, сколько захочется. Когда посчитаешь, что услышал достаточно, нажмешь вот эту кнопку: Макдональд не заметил, как Олсен ушел. Он вслушивался в отцовский голос: - Каждый человек должен верить в себя, точнее, в свой разум, дабы вовремя признать свое поражение и оставаться убежденным в собственной правоте, дабы выстоять - назло всем разочарованиям и необратимому, безжалостному ходу времени. Другой голос, сухой и скептический: - Эта Программа жива надеждой и верой... - И еще статистической вероятностью, - произнес отец. - Это просто другое название веры. А по прошествии более чем пятидесяти лет статистическая вероятность уменьшается... - Пятьдесят лет - лишь мгновение, не более чем взмах ресниц на лике божества. - Пятьдесят лет - это срок активной профессиональной жизни человека. Вы посвятили всему этому большую часть своей жизни. Я и не сомневался, что без боя вы сдаваться не собираетесь. Только вот ничего из этого сопротивления не выйдет. Ну так как, вы со мной станете воевать или все-таки предпочтете сотрудничество? А затем, спустя минуту, - вавилонское столпотворение бесчисленных переплетающихся голосов, воодушевленно говорящих разо