ределенного сказать не могу, но кто-то здесь побывал до меня - полно трупов. Думаю, что иду правильно. Танк Арии куда-то подевался. - Не горячись, амиго. - Ладно, парень, следи за своей задницей. Он заспешил вперед. Ему пришлось перелезть через груду крабьих трупов, которая загородила проход. Что-то вроде двери было разбито вдребезги сильным ударом, возможно, здесь прошел танк. Мэрфи подкрался к взорванной пластине и выглянул: окружив несколько механизмов причудливой конструкции, стояли люди. Черт, это не Совещательная Палата. Он все-таки пропустил объект. И тут в поле его зрения возник Габания, он внимательно разглядывал огромный механизм. - О, парень, - Мэрфи сделал гримасу и стал отступать, как вдруг Увидел, что дверь за спиной Габании открывается. У Мэрфи не было времени предупредить. Увидев наступающего на Габанию сзади краба, он стащил с плеча ружье. Русский поднял глаза и поймал это движение Мэрфи. Мэрфи выстрелил - глаза русского широко раскрылись. Они остались в живых благодаря своему инстинкту натренированных солдат. Габания отклонился в сторону, а Мэрфи разряжал в Пашти обойму за обоймой. Робот замер, его ноги подогнулись, и он повалился на пол как раз в тот момент, когда Габания наводил свой ствол на Мэрфи. - Держись, парень! - заорал Мэрфи, вытянув вперед руку. Габания смотрел на него во все глаза. Мэрфи судорожно сглотнул. От этого русского можно ожидать всего! Он бросил ружье, огласив тишину отчаянным криком: - У меня не было выбора! Ты мог сдохнуть! Габания задумчиво уставился на поверженного робота. Угрюмое лицо русского медленно расползлось в улыбке. - В следующий раз стреляй чуть повыше, американец. Подними свое ружье и убирайся отсюда. Энергетическая база - не твой объект. Мэрфи разинул рот. - Я только что спас твою задницу! - Спасибо. - Угу, в следующий раз следи за дверями, парень. - Мэрфи наклонился и нашарил ружье. Он знал, что если бы не бросил его на пол в тот момент, то сейчас был бы уже мертв. Мэрфи не спеша вышел из помещения и со всех ног пустился бежать по коридору. Кабина наблюдателя показалась Шейле Данбер чудом. Она вошла внутрь и оказалась в окружении медленно проплывающих мимо звезд. За стеклом - а может, это и не стекло, а какой-то особый прозрачный материал пришельцев, - открывалась целая вселенная: тут и там, как льдинки, были рассеяны одинокие звезды среди мерцающих неизвестных созвездий. Она присела с краешку и подумала о других чудесах пришельцев. Например, эти замечательные космические костюмы - они не мялись, не впитывали запахов тела, не рвались. Даже не протирались. Удивительная вещь: они грели, когда воздух становился прохладным, и охлаждали во время физических упражнений. Шейла подтянула колени к подбородку и откинулась назад, прислонившись к полированной перегородке. Костюм тут же отреагировал на холод. Она смотрела на мерцающие звезды и перебирала в памяти события последних дней. Она вновь увидела лабиринт, по которому Моше пришлось пробираться, чтобы попасть в Центральную Совещательную Палату. Шейла увидела, как машина Бен Яра ворвалась в пункт связи и разрушила его. С другой стороны подошел Ария, вихрем пронесся через компьютерный центр станции и взорвал агрегат, регулирующий состав атмосферы. Третьим был Шмулик - он вывел из строя их склады, разнеся на части переборки. По всем трем направлениям за машинами Моше следовали спецназовцы, поддерживая авангард и довершая разгром. Люди Даниэлса шли впереди танков, устремляясь к центру станции и ломая сопротивление, - они расчищали путь на всех трех направлениях. Снова и снова она возвращалась к этим картинам и видела, как команда Ривы Томпсон, погрузившись в причудливой формы торпеды, пробивала бреши в различных частях станции. Удерживая в голове общую картину, Данбер искала просчеты. Она смотрела на звезды и думала, что же они упустили, где промахнулись. - Знаешь, им не следовало бы этого делать, - прозвучал за ее спиной мягкий тихий голос. - Что-что? - Шейла повернулась. Лицо Сэма Даниэлса оставалось в тени, в руке он держал стакан с выпивкой. - Звезды. - Отставив один палец, он указал на звезды, потом прошел вперед и сел напротив нее. - Ты видишь, с какой скоростью они движутся? Предполагается, что мы передвигаемся с большей скоростью, чем скорость света. Если бы это было так, - а я уверен, что Ахимса это под силу, мы бы не видели их так отчетливо. Тогда мы видели бы только тонкую блестящую полосу впереди. Она называется красным смещением. Что-то связанное со скоростью света и с теорией относительности. Е=mс^2. - Эйнштейн, - сказала она, бросив взгляд на звезды. - Ну и что же случилось с красным смещением? - Спроси Ахимса, - Сэм поднял на нее глаза. - Ну, Толстяк? Что произошло с красным смещением? Молчание. Сэм настроил свой обруч, маленькую сверкающую диадему, которую все они носили не снимая. Он еще больше нахмурился. - Не работает. Шейла попробовала свой, про себя сформулировав вопрос, - они часто так поступали. - Не работает. Сэм шагнул в коридор. - Сработало. А там, среди звезд, корабельные мониторы отдыхают, как будто мы находимся вне поля. - Он опять вошел в кабину. - Опять ничего не получается. Шейла тряхнула головой. - Значит, это единственное место, где за нами не наблюдают, так? Боже мой, неужели это возможно? Сэм уселся напротив нее. Его чернокожее лицо просияло в ослепительной белозубой улыбке: - Вот здорово, это место придает мне сил. - Мы здесь как у Христа за пазухой. - Тогда почему ты такая грустная? - Грустная? - Когда я входил, я оглянулся и увидел твое лицо. Оно было такое, будто у тебя только что умерла бабушка. - Он поднял стакан и отпил. - Ты думаешь, они и в самом деле нас здесь не подслушивают? - Пауза. - Толстяк, что новенького на Тахааке? Молчание. Шейла прижала колени потуже к груди, потерла руками предплечья. Длинные светлые пряди заструились по локтям. - Сэм, какая жуть. Ты задумывался о том, что мы делаем? Ты видел данные о Пашти? Он внимательно посмотрел на нее. Его застывшее лицо напоминало черную блестящую маску. - Ну да, мы собираемся вышибить дерьмо из связки крабов, единственная вина которых состоит в том, что каждые семьсот шестьдесят лет они слегка трогаются умом. А в это время Ахимса медленно деградируют, все больше погружаясь в созерцание и все реже облетая свои владения. Они воспитали Пашти для того, чтобы те занялись их промышленностью, строили их корабли и роботов, чтобы добывали руду. Постепенно они привыкли ничего не делать и вполне довольны Пашти. Но таких, как Толстяк, пугает подобное положение вещей. Он включает в игру нас. Нам предложено уничтожить Пашти и выиграть звезды и свободу. Ну что ж, я всего лишь повзрослевший чернокожий парнишка с улиц Детройта, который всегда отчаянно дрался не на жизнь, а на смерть. Почему я должен прельститься куском небесного пирога? Шейла перевела дыхание. Она чувствовала себя такой одинокой, такой ранимой. - Ты хороший парень, капитан Даниэлс. Это тот самый сценарий, который, как я полагаю, пришел на ум Светлане. Но очень сложно связаться друг с другом, когда Ахимса постоянно наблюдают за нами. А она отличный специалист в области подслушивания и наблюдения. И вообще, эти русские - умные ребята. Сэм кивнул: - Может быть, я приглашу сюда Светлану посмотреть на звезды. Я пару раз уже встречался с ней, но эти встречи были такими короткими. Она показалась мне вполне дружелюбной, и я ее явно интересовал. - Он усмехнулся. - Не думаю, что этот интерес был вызван тем, что я был футболистом в Вест-Пойнте. - Агент всегда остается агентом? Сэм отмахнулся. - Что-то вроде. Кроме того, никогда не знаешь, какой шанс представится в будущем. Такие продувные бестии, как Светлана, будут использовать любую возможность для вербовки. В ее деле никогда не знаешь, когда и кто может пригодиться. - Ты говоришь как циник. - Потому что с подобными вещами я сталкивался нос к носу каждый месяц. - Он поморщился. - Знаешь, так или иначе, но со временем приходится осторожничать. Какой-нибудь толстобрюхий политикан в Вашингтоне выпекает великую идею, или его обуревает желание оказать кому-то любезность, и он затевает безумную политическую кампанию, которая бесит кого-то, живущего в грязных трущобах. Парень из лачуги не находит себе места от ярости, и кто-то с противной стороны дает ему в руки ружье. И тогда парень использует это ружье против чиновника, который, возможно, этого и заслуживает. Вашингтон паникует, а подразделение Сэма Даниэлса отправляется высечь маленького разозлившегося человечка, потрясающего автоматом Калашникова. Тем временем ослиная голова, которая заварила кашу в Вашингтоне, продвигается по служебной лестнице или побеждает на выборах - чтобы завернуться во флаг. Наша великая система существует для того, чтобы стоять на страже демократии и корпораций, лишенных чутья. А для этого необходимо регулярно убивать маленьких рассерженных человечков, живущих в грязных хижинах. - Но ты не всегда занимался такими делами, об этом говорит твой послужной список. - Майор, я знаю правила игры. Я знаю, когда надо засветиться, а когда промолчать. Здесь, на этом корабле, я могу и взбунтоваться, потому что... ну... у меня появилось сомнение, что я когда-либо увижу Землю. Такое ощущение, понимаешь? - Шестое чувство? - Что-то вроде этого. - А ты не опасаешься откровенничать со мной? - Нет. Я опасался раньше, но ты выдержала испытание. - Он улыбнулся ей. - Думаю, ты на многое способна, майор. Когда мы планировали эти учения, ты произвела на меня чертовски хорошее впечатление. - Завоевала твое уважение? - Пока да. Пока ты игрок команды и не стремишься к муштре, несмотря на весь свой цинизм, я тебе доверяю. Не думаю, что ты будешь стараться навредить мне, а взаимопонимание поможет сохранить жизнь многим. Она ликовала. Победа! - Как ты пришел к этому? Что тебя отрезвило? Его лицо замкнулось, глаза оставались спокойными. Он устроился поудобнее, подтянул ноги, приняв ту же позу, в которой сидела она. - Ну, не знаю, наверное, мои взгляды на жизнь стали формироваться еще тогда, когда я был детройтским подростком. Они называли это "Черным днем в июле". Я появился на свет, чтобы спасти мир, человека. Я слышал доктора Кинга по телевизору. Я слушал Малькольма, который говорил, что, если мы не научимся есть за столом, нас будут пинать ногами. - Он откинул голову назад и перевел дыхание. - Первым шрамом я обязан чернокожему. Он на спине. Один из братьев разбил стекло. Они подняли осколки и стали кидаться ими в полицейских. Только я встал у них на пути. Второй шрам увидеть нельзя. В душе. Я не мог встать, потому что вся спина у меня была изрезана, рана была открытая, и когда я пытался встать, у меня кружилась голова и меня тошнило. Потом напустили слезоточивого газа, он стелился по земле вокруг меня. Я не мог убежать, я не мог ничего поделать - только валяться на земле, и кашлять, и плакать, и умирать, И каждый раз, когда я кашлял, из спины у меня текла кровь. Я лежал так на улице среди разбитых стекол до тех пор, пока полиция их не оттеснила. Очнулся, когда услышал, как один из них сказал: "Подохни в крови, ты, чертов ниггер!" Жизнь взрослого должна была быть еще хуже. Я пришел в себя в госпитале в другой части города. Меня разыскал мой младший брат. До сих пор не знаю, как ему удалось вытащить меня оттуда. Он наплел людям из "Скорой помощи", что... - он тихо засмеялся, - меня сбило поездом. Ну разве можно было поверить этому? Он покачал головой, сглотнул, и его голос стал тверже. - Знаешь, я никогда его не забуду. Не забуду слез в его глазах, когда он стоял там, у госпитальной койки, и врал, как дурак, чтобы спасти меня от неприятностей. Он... он умер в маленькой деревушке под названием Дакто. Он повернулся спиной к молодой женщине. Она была беременна. Она только сказала ему, что ее муж работает на базе. Я слышал, что он улыбнулся ей и кивнул - вот и все. А когда он уходил, она выстрелила ему в спину. - Он замолчал, погрузившись в свои мысли. - Да, я циник. Я не понимаю, что все это значит. - Но ты все еще служишь в спецвойсках? Он равнодушно пожал мускулистыми плечами. - Я видел две стороны. Мы не ангелы, но другая сторона еще хуже. Коммунизм не срабатывает. Горбачев это отлично понимал. Завал в экономике. Им трудно осознавать это. Единственное, что им помогает, это наша тупость; часто наша внешняя политика играет им на руку. Сейчас я уже не наивный ура-патриот, готовый на подвиги ради дядюшки Сэма. Я всего лишь профессионал, который делает свое дело, стараясь не думать о нем. Только бы сохранить жизнь своим парням. Шейла покачала головой. - И после детройтских волнений ты отправился учиться в Вест-Пойнт? Сэм обхватил плечи руками. - Армия была для меня выходом. Волнения подействовали на общество. Нашей демократии нужен символ... и я стал им. Но, когда я попал туда, я не мог позволить себе оставаться всего лишь символом. Я четыре года просиживал штаны, чтобы узнать то, чего я не знал. И, слава богу, я поумнел! Шейла кивнула, вспомнив его впечатляющий послужной список. - А почему ты не отправился добровольцем во Вьетнам и Камбоджу? Ведь ты, кажется, вполне созрел для этого. - Не знаю. Я никогда не мог объяснить этого самому себе. Может быть, это был бы тот же Детройт, только под другим названием, ты понимаешь, что я хочу сказать? - Ты рассуждаешь не как выпускник Вест-Пойнта, Сэм. - Кем был этот человек на самом деле? Что привело одного чернокожего к преуспеванию, а другого к экспериментированию и саморазрушению? Или в Сэме Даниэлсе они слились воедино? - Майор Данбер, вест-пойнтские пешки не выживают в таких местах, как Вьетнам, Камбоджа, Никарагуа, Ливан или Детроит. Искоса посмотрев на него, она нахмурилась. - А что ты скажешь о Викторе Стукалове? Сэм выпрямил спину и глубоко вздохнул. - Этот человек - профессионал. В Советской Армии не ставят во главе спецназовцев любимых племянников комиссаров, Виктор и сам оценивает себя как профессионала. - В Афганистане уцелели только он и Габания. - Она сжала губы. - У него странный взгляд. Опасный, удивительно проницательный... ну, я не знаю, как объяснить. Стеклянный. Понимаешь, что я имею в виду? Даниэлс задумчиво посмотрел на нее. Он долго молчал, а потом сказал: - Да, мне знаком такой взгляд. Он много времени провел в Афганистане. И в большинстве случаев справлялся со своим делом. Как и я. Как многие ветераны современных войн. Стеклянный, майор? Да у меня такой же взгляд. Когда между Стукаловым и всем миром возводится стена, когда он смотрит на тебя глазами, похожими на острие битого стекла, он видит призраки тех, кто остался в прошлом навсегда. - То, что ты сказал, так ужасно! Он рассмеялся - сухо, надтреснуто, в его смехе не было веселья. - Но это так, майор. Вашингтон - не единственный в своем роде, не только мы посылаем карать людишек в их грязных хижинах. Кремль одержим великой идеей, этот ход показался им удачным - помочь коммунистической партии установить контроль в Афганистане, чтобы достичь равенства в отношении Ирана, так? Потом они обнаружили, что революция Саура не очень-то популярна среди афганцев. Кому-то в Кремле показалось, что он будет плохо выглядеть, если в Афганистане перестреляют всех коммунистов. Тогда они вторглись туда, чтобы помочь революции. Но только вот в чем загвоздка: парень из грязной хижины чуть с ума не сошел от этого. Решение мог принять Брежнев, мог Эйзенхауэр, мог Андропов - какая разница? Им никогда не приходилось расхлебывать то, что они заварили. Но Виктор! Он еще живет всем этим. - А эта стена, которую он возводит? Для чего? Чтобы защитить себя от мира? Сэм кивнул: - Да. Знаешь, ты была права, когда назвала его взгляд стеклянным. Хорошая аналогия. Стекло - вещь прочная, острая, способная резать аккуратно и эффективно. - И хрупкая. Чуть сильнее надавишь - разобьется вдребезги. Смерив ее взглядом, Сэм вздрогнул. - Да, и это есть. Ты все еще видишь в нем воина в доспехах. Можно натренировать солдата, сделать его сильным и грубым, можно запудрить ему мозги до такой степени, что он, не моргнув глазом, убьет и младенца. Но все-таки где-то в тайниках его души теплится человечность. В ее памяти всплыло лицо Виктора, она вспомнила его потерянный взгляд после путешествия в пузыре. Значит, в душе он был уязвим. Неужели что-то могло ранить этого железного русского? Неужели он мог проснуться ночью от одиночества? Неужели нуждался в человеческом участии? - Знаешь, - продолжал Даниэлс, - мне ненавистна мысль, что взамен глупых твердозадых политиканов мы получим надувные шары. Может, Толстяк и не носит галстука, но мне страшно интересно, не живут ли эти Пашти в чем-то вроде грязной хижины? Она задумалась над его словами. Выживет ли он после их рейда к Тахааку? И вообще, уцелеет ли хоть кто-то из них? - Мы во многом единомышленники, Сэм. Остается один вопрос: что же нам делать? Нам нужно укрепить Толстяка в мысли, что мы всего лишь безмозглое стадо. Стоит ему заподозрить, что мы вышли из повиновения, - нам всем конец, и Земле - тоже. И в ее подсознании опять возникли глаза Виктора Стукалова - растерянные глаза. Неужели я тоже буду так выглядеть? И в моих глазах будут отражаться призраки Пашти? Виктор приложил ладонь к двери Габания. - Мика? Это Виктор. У тебя есть для меня минута? - Входи. Дверь, словно по волшебству, открылась, и Виктор шагнул внутрь. Габания лежал на кровати, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Даже распростертый на спине, Габания выглядел устрашающе. Облегающая форма Ахимса подчеркивала его могучую грудь, толстые бугры бицепсов и мускулистую рябь плоского живота. Виктор уселся на стул, скрестил ноги и вытянул их вперед, откинувшись на спинку стула. Габания лежал неподвижно, с каменным лицом, уставившись пустым взглядом в светящуюся панель. - С тобой все в порядке? Губы Мики дрогнули. - Все отлично. - Уже несколько человек приходили и говорили мне... - Маленков? - И другие. - Его беспокойство кажется мне смешным. Или его американские друзья и вправду отвернулись от него? Сердце Виктора сжалось. - Мика, здесь все по-другому. Мы должны работать сообща. Ты слышал Генерального секретаря. Мы должны следовать приказу и выполнять священный долг перед Родиной. - С каких это пор наш долг определяет англичанка? - Габания рассмеялся. - Виктор, нами командует баба! Стукалов вздохнул и почесал в затылке. - Мика, ты смотрел по сторонам? Это что, похоже на Афганистан? Или на Ташкент? Или на Душанбе? Все изменилось. Мир перевернулся, и мы здесь наедине с самими собой. Я знаю, это безумие. Я знаю, что все это странно, невероятно, уму непостижимо, но все-таки мы здесь! И мы должны довести это до конца. Ты не можешь вернуться назад, Мика. Что было, то прошло. Габания свесил ноги с края кровати и ссутулился, становясь похожим на гигантского сибирского медведя. - Пять лет, Виктор. Столько времени мы должны жить в изгнании. Пять лет... изгнание? Виктор вздохнул. Да, теперь это уже несомненно. - Знаю. - Разве? - Мика вскинул бровь. - Задумайся, Виктор. Вспомни, где мы были и почему. Советский Союз разваливается на куски. Партия терпит одно поражение за другим. Скажи мне, в чем наш долг? Валять дурака среди звезд по прихоти космических тварей? Или спасать свою страну? А как же моя жена? Пять лет! Что думает Ирина? - Мика закрыл глаза и начал раскачиваться из стороны в сторону. - Она выполняет свой долг. Так же, как и ты, Мика. Ты употребил слово "изгнание". Но мы вовсе не сосланы. Мы спецназовцы, и мы делаем то, что и должны делать. Русские люди так поступали во все времена своего существования. - С капиталистами? - Ты, наверное, забыл, что во время Великой Отечественной мы вместе с капиталистами разбили Гитлера. Мика посмотрел на него горящими глазами. - Да, товарищ майор. Ты очень хорошо сказал. Мы разбили Гитлера. И при этом погибло двадцать миллионов наших. А американцы? Они потеряли миллион - от руки нацистов и японцев. Где они были, когда мы истекали кровью под Сталинградом, под Москвой, под Курском? Я читал. Еще не готовы. Еще не готовы. Я не хуже тебя знаю историю, товарищ майор. Виктор избегал горящего возмущением взгляда Мики. Он смотрел на свои ладони. - Мне не нравится эта враждебность. Ты просто привык быть... Да, он привык. Он всегда был таким. - Что ты говоришь, Виктор? Стукалов покачал головой, его охватило странное предчувствие. - Мне очень обидно, что от тебя всегда исходят неприятности. Ты перебарщиваешь, Мика. Партия дала тебе все, но пока ты не на фронте, не надо бороться со всем миром - ты проиграешь. Габания промолчал, лицо его оставалось напряженным. Да, все так. Пока убивали афганцев и узбеков, Мика был прекрасным бойцом. Но сейчас войны нет. Он грустно смотрел на своего старого товарища. - Мика, нам надо приспособиться. - Братаясь с врагами? Ты должен наказать Николая за подобные штучки. Виктор медленно покачал головой. - Мы не должны компрометировать себя, Мика. Но мы должны учиться, притираться. Мы оказались в невероятных условиях, да, это так, сейчас они кажутся нам новыми, удивительными, пугающими, но все это изменится. Ведь в первые минуты боя никогда не знаешь, как повернутся события, как ты справишься с ними. Мы научимся иметь дело и с космосом, но в космосе нужна другая стратегия, другая тактика. - А через пять лет мы вернемся в тот же Советский Союз? Или в мир анархии? - Не знаю, Мика. Честно, не знаю. Но хочу напомнить, что от нашего подразделения вряд ли что зависит. Ты и я не сможем сохранить Советский Союз в целости, если он разваливается на куски. И партия, как ты и я, должна сама постоять за себя. Ты и я можем умереть, выполняя свой долг, но партия сама несет ответственность за свое выживание. Мика пожал плечами и, поднявшись, медленно прошелся по комнате. - Но так мы можем потерять самих себя, Виктор. Вот чего я боюсь. Ирина... понимаешь, через пять лет я не... - он опустил голову и оперся рукой о стену. - Понимаешь, она будет думать, что я умер. - Генеральный секретарь... - Что? Ты не хуже меня знаешь ситуацию, Виктор! Черт побери, она будет думать, что я умер. Или еще хуже - что я арестован и сослан в лагеря. Ты знаешь, как это бывает. Ты думаешь, Ирина, дочь комиссара, будет ждать человека, запятнавшего себя арестом? Виктор поежился - такая боль прозвучала в этих горьких словах. - Мика, не принимай это так близко к сердцу. Ты вернешься героем, более прославленным, чем Гагарин, чем Романенко с Лавейкиным со станции "Мир". - Если Советский Союз еще будет существовать. - Будет, Мика. Будет. - Но узнаем ли мы его? Усмехнувшись, Виктор встал на ноги и хлопнул по плечу огромного лейтенанта. - Сомневаюсь, что Голованов допустит, чтобы что-то такое случилось. Что еще тебя беспокоит? До меня дошли слухи, что ты стал сомневаться в моих командирских способностях, что ты говорил что-то о расшатанной нервной системе. Глаза Габания забегали. - Я волновался за тебя, Виктор. Я засомневался в твоей преданности святому долгу. Последние два года ты сам на себя не похож. Еще раньше, чем мы вернулись из Зоссен-Вунсдорфа. Неужели это так заметно? - Представляю. - Виктор деланно засмеялся. - Я никогда не видел такого осла, но буду счастлив... - Виктор, ты не был таким. Он перестал смеяться, ощутив холодок в сердце. - Да, возможно. Я имею право на шрамы. Но это мои шрамы, Мика. Я всегда добросовестно относился к исполнению долга и не изменю себе. Не важно, что я думаю. Я профессионал, как и ты. Я подчиняюсь приказам. Тяжелый взгляд Мики смягчился. - Рад это слышать, Виктор. Я уже начал бояться, что ты сломался. Когда мы попали сюда, ты выглядел таким потрясенным, что я подумал - ты окончательно сдал. И примирился с нашими врагами. - Нет, я не сломлен. - Он тряхнул головой. - Но скажи, ты никогда не задумываешься о том, что с нами было? Ты никогда не просыпаешься по ночам в холодном поту, в ужасе, никогда не оживают в твоей душе кошмары Газни и Бараки? Ты не видишь ракеты, горящие на холмах Хоста? Тебе не являются призраки убитых афганцев? Их лица не мешают тебе спать? Мика медленно покачал головой, темные глаза оценивающе смотрели на Виктора: - Нет, Виктор. Я убивал только врагов. Виктор уперся руками в бока и сделал шаг назад. - Но они были людьми, Мика. Человеческими существами, такими же, как и мы с тобой. Они любили, испытывали страх, голод... - Виктор, какое это имеет отношение к делу? Стукалов повернулся на каблуках и протянул Габания руку. - Мика, у нас с тобой за плечами длинный путь. Однажды на столе у меня оказалась папка. Я заметил одно старое донесение. Я подумал... Мог он спросить? Должен ли? - Ну? - Нет, ничего, Мика. Я уже ухожу. Дай мне слово. Ты ведь будешь работать со мной? Да? Я знаю, как тебе трудно. Я знаю, что ты чувствуешь в окружении американцев, но ты должен понимать - это тактика. Мы проводим совместные маневры, как тогда, под Эрфуртом, с ГДР. Мика кивнул: - Понятно, Виктор. Я тоже, как и ты, всерьез отношусь к своим обязанностям и приказам командиров. - Надеюсь. - Виктор замешкался у двери. - И, Мика, еще вот что. Если ты расстроен или взволнован, приходи ко мне - поговорим. - Слушаюсь, товарищ майор. Виктор закрыл за собой дверь и пошел по коридору. На душе у него было муторно. 15 Когда Толстяк вкатился в операторскую. Клякса направил на него один из глаз-стеблей, другим, не отрываясь, наблюдал за монитором: люди проводили еще одну тренировку. Неужели они еще не устали, убивая робота Пашти? - Они совершенны, не так ли? - спросил, прокатываясь взад-вперед, Толстяк. - Простейшие убивают машины. Бока Кляксы обвисли - он начал сплющиваться. Он сосредоточился и надулся, укрепляя манипуляторы, расположенные на контрольном пульте. - Мои страхи, Оверон, растут и растут. Внимание рассеивается, мне становится трудно думать. Образуются какие-то бессвязные мысли. Интересно, проникнут ли люди в эту часть корабля? Что, если они заявятся сюда, Толстяк? Глаз Толстяка оторвался от экрана и уставился на пятнистую тушу Кляксы. - Тебе нечего бояться. Они отрезаны от этой части корабля, штурман. Они не смогут до тебя добраться. Кроме того, они не посмеют. Они существуют благодаря нашим манипуляторам. Их семьи, их дом, даже их будущее зависит от нашей воли - и от нашей силы. Оболочка Кляксы затрещала в ответ на эти слова. - Ты больше не говоришь как Ахимса, Оверон. Твои слова... - Другие? - чирикнул Толстяк. - Возможно. Думал ли ты, штурман, что надвигается новая эра могущества и владычества Ахимса? Ты задумывался над тем, что наши Овероны все меньше и меньше заботятся о будущем своего вида? - А как же наше прошлое? Мы должны помнить, кто мы такие. Неужели все эти долгие годы эволюции и постижения того, как увеличить время нашей жизни и предохранить наши тела от химических и радиоактивных разрушений, ничего не стоят? Мы живем вечно - чтобы мыслить. Помнишь? Вот мы кто, вот кем мы стали. Только Шисти живут дольше, чем Ахимса. Однажды, Оверон, мы станем как они. Будем стремиться понять законы вселенной, решать проблемы... - Станем рабами собственных творений? - Нет. Ты уже не видишь перспективу. Ты... - Я открыл новые перспективы, штурман. - Глаза Толстяка были прикованы к экрану, на котором фигуры людей безумствовали на тренажерах макета станции Тахаак. - Посмотри, сколько энергии! Какая сообразительность и ловкость! Они знают, что это учения, но в них столько страсти! Почему, друг мой, этот высокий дух ушел из нашей жизни? - Но Оверон, наш закон предельно ясен. Другие Овероны... - Ушли в себя, исключили себя из жизни вселенной и... из будущего! - воскликнул Толстяк, со свистом выпуская воздух из дыхательных отверстий. Он покатался взад-вперед, и его тон смягчился: - О, я это предвидел. Что мы сделали с собой за всю нашу звездную жизнь? Во что мы превратились? Я вижу, что мы все больше и больше становимся похожими на Шисти, бесплодных мыслителей. Кроме созерцания бесконечности, должна же быть какая-то цель! Я верну ее нашему роду! - Заменив Пашти людьми? - Клякса очень старался, чтобы в голосе его не звучали панические ноты. Он чувствовал, что вся его оболочка колеблется, темнея у основания. - Я все тщательно взвесил. Послушай меня, Оверон, я продумал каждую деталь. - Отлично, слушаю тебя. - Ты озабочен тем, что Пашти, кроткие и миролюбивые существа, потихоньку заменяют Ахимса на руководящих постах в промышленной сфере и в использовании ресурсов. Но Овероны добровольно согласились с этим, так как это освобождает их для исследования природы вселенной, для мыслительной деятельности, для творчества. - И это уже навредило нам, штурман. Посмотри, как истощились наши мозги. Мы дошли до того, что основной запас знаний храним в компьютерах. То, что когда-то содержалось в наших мозгах, теперь заложено в компьютеры. Мы стали ленивы, несообразительны. - Я говорю не об этом. Ты согласился выслушать меня насчет Пашти. - Да, согласился. Продолжай. - Мы поняли, что циклы неуправляемы. Мы поняли, что Пашти захватывают в свои руки все больше ресурсов Ахимса, но они делают это вовсе не для того, чтобы навредить Ахимса. Без сомнения, если бы они задумали лишить Ахимса продуктов питания или промышленной продукции, они бы уже добились своего. Но люди совсем другие. Люди - это агрессивные собственники, и они будут стремиться к господству. - Они не смогут ничего сделать - они находятся под моим контролем. Ты можешь выражаться поточнее? - Стремясь уничтожить Пашти с помощью людей, мы можем взамен доставляющих нам мелкие хлопоты циклов Пашти получить людскую чуму. Толстяк сплющился. - Ты допускаешь одну маленькую ошибку, которая опровергает все твои аргументы. Ты предполагаешь, что я могу позволить им выйти из-под контроля. Напоминаю: во всей вселенной никто не знает людей лучше, чем я. Никто так тщательно, как я, не занимался их изучением. - Но они тоже познавали себя. - И, как все люди, были слепы. По твоим репликам я могу догадаться, что ты мне не веришь. Я докажу свою правоту. Люди ослепляют себя собственными эмоциями. Мы можем много узнать о них, изучив их последнюю войну. Немецкий лидер, Гитлер, является классическим примером. Если бы он был последователен, меньше чем за двадцать лет ему удалось бы... - Он был сумасшедший! - Верно. Он поддался чувству. Это чувство погубило его. Во-первых, он недооценил могущество Советов, хотя его генералы предупреждали его. Во-вторых, он потерпел поражение от англичан, которые претендовали на первенство в воздухе. И в-третьих, он обманулся насчет русских крестьян. Его грабительская политика превратила людей, приветствовавших его как освободителя, в партизанскую силу, которая выводила из строя тылы. Ты видишь, подобная слабость всегда губила людей. Они не обладают способностью сохранять объективность и спокойствие. - Тогда почему бы нам попросту не избавиться от этих людей и... - Потому что, штурман, они могут нам пригодиться, если мы направим их деятельность в нужное русло. Неужели ты искренне полагаешь, что они могут бросить вызов мне? Они осуждены из-за своей собственной роковой слабости. - Какой? - Из-за смерти, штурман. Смерть постоянно маячит в их подверженных эмоциям хрупких мозгах. Именно смерть заставила Гитлера действовать так глупо и опрометчиво. Люди не способны быть целеустремленными - их жизнь смехотворно коротка. Они готовы ринуться вперед сломя голову, готовы взяться за невозможное - потому что всех их ждет смерть. Если бы у Гитлера имелась возможность составлять планы на годы, а не на декады, он смог бы покорить мир за двадцать лет. Понимаешь, их безумие питает смерть, она делает их неосторожными. Послушай последователей и исследователей Гитлера. Они упускают самое главное. Все ошибки, все сумасшествие, которое исказило реальность в его восприятии и подвигло его на импульсивные действия, объясняются смертью. Разве их история показывает, что они поняли это? Конечно, нет. Они забывают о могуществе смерти, потому что живут с ней рядом, потому что она является частью их существования. Это было проклятием всех их вождей. Ими руководила мысль о смерти, и поэтому я их не боюсь: ведь Ахимса не умирают. Ахимса умеют оставаться хладнокровными, планируя только самое необходимое на будущее, будь то один галактический год или целое тысячелетие. Толстяк протянул манипулятор, и на нем образовалась и засияла в чистом молекулярном виде бусина информации, отражающей его размышления и доверительные чувства. В поисках умиротворения, желая избавиться от страха и тревоги, Клякса образовал рецептор и погрузил его в поле, излучаемое манипулятором Толстяка. Мужество и уверенность потоком хлынули в его систему, их молекулы перемешались, и Клякса воспрянул духом. - Хорошо бы все-таки они не пробились, - пробормотал Клякса. Он замолчал, увлеченный откровениями Толстяка. Его разум перестроился, и он увидел логику в плане Оверона. Акустическая коробка Толстяка издала звук, который на языке Ахимса означал удовлетворение. - Пожалуйста, не беспокойся, мой друг. Среди звезд они всего лишь призраки. Они не вырвутся на свободу, а если это все-таки произойдет, мы их просто уничтожим. Неужели ты на самом деле думал, что я позволю этим неприрученным паразитам затеряться в нашей цивилизации? Я думаю не об одном моменте, как люди, а обо всем будущем в целом. Призраки, которых мы завезли сюда, не станут ничем иным. Это всего лишь инструмент, который может принести нам пользу, а когда они сослужат свою службу, мы от них избавимся. И все-таки где-то в тайниках мозга Кляксы пряталось недоумение: зачем это Толстяку понадобилось так долго изучать таких жалких тварей? Один его глаз смотрел на монитор, другой не отрывался от Оверона. Кого я боюсь больше? Этих свирепых людей или Толстяка, который научился всем их хитростям? Светлана закусила губу и включила программу перевода, до которой она докопалась. Она внедрились в систему, пройдя охранные барьеры Ахимса, завладела программой перевода, сделала копию и тщательно закодировала ее. Теперь Детова просматривала материалы, посвященные Тэну. Биография Ахимса Оверона звучала на английском. Светлана нахмурилась. Чтобы собрать сведения об их команде спецвойск для сокрушения Пашти, Ахимса проник в компьютерные банки данных, защищенные самой изощренной системой... Ей было вовсе не легко разрушить защитную систему корабельных компьютеров, но она ожидала чего-то более мудреного. Оказалось, что Ахимса весьма легкомысленно относились к защите информации. Почему? Вспомнив о легкости, с которой они раздобыли досье в Москве, в Лондоне и особенно в Соединенных Штатах, она удивилась тому, что их система безопасности, в отличие от технологии, нисколько не превосходила то, с чем ей пришлось столкнуться на Земле. Почему? Может быть, Данбер знает - ведь она с такой легкостью установила причастность Светланы к компьютерным вирусам. Но если даже Данбер и знает, все равно возникает один важный вопрос: может ли Светлана довериться ей? Если да, то насколько? Она вспомнила, как внимательно англичанка взглянула на нее. В этом взгляде она увидела уважение, которое затронуло в ее душе нечто давно позабытое. Почему? И почему именно теперь, когда все изменилось, как в каком-то сумасшедшем сне? Шейла Данбер знала все, соединила в одно целое все элементы, о которых не подозревало даже второе главное управление - искушенная ищейка КГБ. И Данбер вовсе не угрожала - она просто просила помощи. Просила ее дать согласие. И она согласилась. Почему? В воображении Светланы опять возникли эти ясные голубые глаза, такие искренние, такие проницательные. Она встала и прошлась взад-вперед по комнате. Всю жизнь она полагалась только на саму себя. Лишенная возможности довериться кому бы то ни было, Детова полностью посвятила себя карьере. КГБ не поощрял доверительные отношения. Как могла она довериться Шейле Данбер? Светлана поднесла палец к подбородку и посмотрела на свое отражение. Неужели она на самом деле превратилась в привлекательную женщину? Или это зеркало не отражает подлинную Светлану Детову? Перед ее мысленным взором мелькнули сцены юности - целый сонм картин, звуков и запахов. Мать она помнила высокой, полногрудой, горделивой женщиной со строгим и замкнутым лицом. В ней не чувствовалась женщина. И я всегда жила одна - они просто находились возле меня. Образ отца был более расплывчатым. И во времена ее юности он всегда оставался в тени. Когда она играла на толстом американском ковре перед огнем, он сидел и читал, иногда поглядывая на нее поверх своих книг и статей. Она отчетливо видела его сидящим на высоком стуле, его четкий силуэт вырисовывался на сером фоне окна. За толстым оконным стеклом со скучного московского неба падали снежные хлопья - казалось, на душе всегда зима. Каждое утро он гладил ее по голове, надевая пальто. Приезжала черная машина и отвозила его на Лубянку. Много позже она узнала, что Лубянка - это самое сердце КГБ. Ее мать уходила позже. Она долго причесывалась, капала духами за ушами, на запястьях и чуть ниже шеи. Годы спустя Светлана узнала, что не всякая советская женщина могла позволить себе такую роскошь, как духи. Но тогда духи играли важную роль в жизни матери. Однажды, много позже, она как-то увидела свою мать при исполнении служебных обязанностей. С ней были двое хорошо одетых красивых мужчин - мелких служащих шведского посольства. Мать, которую она знала как строгую неприступную женщину, громко смеялась, ее глаза светились весельем, она флиртовала, бодро шагая по улице под руку с двумя мужчинами. Мама, я поняла, почему. Неудивительно, что дома ты держала себя в руках. Должно быть, ты была очень хорошей. Они позволили тебе иметь дом, дочь и мужа - бдительного сторожевого пса. Разве не так? Неудивительно, что в стенах этого дома ты никогда не смеялась. Неудивительно, что ты никогда не ласкала меня, не брала на руки, как все матери. Ты не могла. Только не при нем - наблюдающем, записывающем, доносящем на других. Ты не могла позволить им сделать из меня оружие против самой себя. Почувствовав боль в груди, она глубоко вздохнула. - От чего ты отказалась ради меня, мама? Что ты чувствовала, ложась с ним в постель после того, как делила ложе с другими изо дня в день? - Она изучала себя в зеркале, и ее лицо становилось все более мрачным. - И что ты чувствовала каждый день при виде меня - твоего спасения и проклятия? Сколько лет прошло с тех пор, как ее мать исчезла? Уже семь? Что только Светлана не предпринимала, но она так и не докопалась до правды. Теперь, на борту корабля пришельцев, направляясь куда-то к черным небесам, она так отчетливо видела перед собой свою мать. Кулаки ее сжались. Надеюсь, что ты где-то в Париже, мама. Или, может быть, в Вашингтоне. Где-то в безопасном месте. Надеюсь, они дали тебе другое имя и пенсию, и ты можешь сесть спиной к камину холодной ночью и попить теплого чаю... и вспомнить маленькую девочку, ради которой ты стольким жертвовала. Но она не могла отогнать от себя и другую мысль, другой образ: ветхие бараки, окруженные колючей проволокой, и нанесенные ветром сугробы в бескрайней Сибири. Ее отец сообщил ей, что она будет ходить в особую школу. КГБ проявлял заботу о своих. Там не было нянек и служанок для капризных детей, но там были отличные учителя, которые дали ей настоящее академическое образование. Впрочем, друзей она так и не завела. Светлана вспомнила, как наблюдала за играми других девочек во дворе. Но ребенок сотрудников КГБ никогда ни с кем не общался, чтобы случайно не скомпрометировать своих родителей. Она резко остановилась. Как много я упустила в своей жизни! Сколько раз я отказывалась от приглашений посидеть и поболтать с другими людьми! И что я знаю о людях? Я могу только использовать их в своих целях! Она подошла поближе к зеркальной стене и внимательно посмотрела на себя, стараясь заглянуть в глубину души сквозь озера голубых глаз. - Такое мне даже не снилось в дурном сне. - Генеральный секретарь Карпов смотрел на пробоину в кремлевской стене от попадания американского снаряда. Маршал Растиневский, потирая руки, невесело усмехнулся. - Они подобрались слишком близко, Евгений. Думаю, что с сегодняшнего дня нам следует разместить штаб на даче. - Но он не разорвался. Сергей выразительно пожал плечами. - Это дорогое оружие трудно использовать на практике. Чем больше расчетов, тем большая вероятность осечки. - Так же, как с нашими западными войсками? - Карпов взглянул на него исподлобья. - Ты говорил - четыре недели. Идет уже третий месяц, а конца не видать. На западном направлении творится черт знает что! С каждой нашей промашкой НАТО набирается сил. Даже здесь становится небезопасно. Это уже третья ракета, угодившая по Кремлю. - Но ни одна из них не разорвалась, - Растиневский махнул рукой в сторону пролома. - Кроме того, это нам может пригодиться. - Пришлось подтянуть целую армию, чтобы разбить силы НАТО под Варшавой. Поляки от этого слишком осмелели. - Карпов развернулся и пошел в сторону ворот. - Ты уверен, что нужно посылать подкрепления к остаткам хаммеровской дивизии? Каждый раз мы ухитряемся терять два из трех грузовых самолетов. Растиневский поежился от холодного воздуха. - Есть вещи и похуже. Каждая попытка укрепить бельгийский плацдарм съедает очень много ресурсов. Я не верю, что они удержатся, ведь дивизия, которую мы высадили в Бонне, окружена. Хотя и большой ценой, но все же англичане разгромили наш лондонский десант. Карпов покачал головой. - Это безумие, какая-то гулаговская война - по всей Европе островки сражений, и мы никак не можем стянуть воедино все силы. Мы едва в состоянии снабжать войска и вывозить раненых. Растиневский широко развел руками. - Товарищ Генеральный секретарь, вообще нет никакой логики в том, что происходит. В самом начале стратегия была осмысленной. Но теперь? Я больше ничего не понимаю. То ли мы контролируем события, то ли они управляют нами. - Уже погибло почти полмиллиона, Сергей. Ситуация в Польше критическая. Против нас растет недовольство. Восточная Европа получает шанс порвать с нами окончательно. Узбеки совсем обнаглели. Прошлой ночью в Душанбе убито около ста человек. Там, где раньше мы наступали, теперь мы попросту обороняем наши базы. - На прошлой неделе нам удалось сбросить бомбы на Вашингтон, - возразил Растиневский. - Из-за огневого прикрытия мы взорвали только несколько деловых кварталов, но это только начало - мы их деморализовали. - Но когда-то наши бомбы иссякнут. - Карпов поддел ногой кусочек алюминия, отвалившийся от вражеского снаряда. - А что насчет нашей ядерной программы? - Мы круглосуточно работаем над возведением новых реакторов. Если мы в производственной сфере опередим американцев и не появятся новые зеркальные шарики, будут сконструированы новые боеголовки. И мы взорвем Вашингтон водородной бомбой. Тогда войне конец. - Это наша единственная надежда, единственный путь к победе, Сергей. - Вздыхая, Карпов посмотрел на серое небо. Тоска растекалась в душе. Рива уже вполне освоилась с контрольным пультом. Ее торпеда устремилась к космической станции Пашти. Гигантская станция вращалась среди звезд подобно огромному колесу, тут и там мерцали огоньки, высвечивая башенки, забавные антенны и бугристые выступы, выделяющиеся на бело-серой поверхности. Диск освещался лучами желтого солнца, а за ним в туманной дымке далеких галактик вспыхивали и гасли мириады звезд. На ее монитор косо падали желто-белые сполохи света от находящегося справа ромбовидного созвездия. Она выпустила реактивные ракеты, которые должны были размягчить металлическую обшивку стен станции Пашти, и сбавила скорость. Перегрузка в 6 "g" бросила ее вперед, длинный лазерный луч взрезал приближавшуюся обшивку. Нос торпеды скользнул, и судно замерло. Торпеда дрожала и вибрировала в гравитационном поле, и Рива подключила корпусные приборы, которые предохраняли судно от углового ускорения, не давая ему сбиться с курса и проскочить прорезанную в стене брешь. Рива приложила ладонь к замковой панели и увидела на мониторе переднего обзора нос своей торпеды, раскрывающийся подобно цветку лотоса. - Путь свободен! Торпеду затрясло: танки Моше и группа Виктора стали выбираться наружу. Со своего места она видела внутренние помещения Тахаака. Из коридоров ползли Пашти, и танки Моше окружали их слева и справа. Люди Виктора шли сзади, поливая огнем рассеянные по коридорам фигуры чужаков. Рива включила контрольное устройство, чтобы убедиться, что торпеда прочно закрепилась у стены станции, проверила блоки питания и, удовлетворенная результатами проверки, откинулась на сиденье и стала ждать. Поразительно. Она сидит в тренажере, а почти в полумиле от нее десантники Стукалова бегут по полномасштабному макету. Она покачала головой, отказываясь верить тому, что ей всего лишь надо было приподнять крышку люка, чтобы увидеть несколько рядов сверкающих серебряных капсул, таких же, как ее собственная, плавающих в мягком свете панелей. Все время, что она находилась внутри кабины, окруженная странной пеной, она испытывала чувство настоящего полета. Как Ахимса добились этого? Как они смогли создать такую совершенную имитацию? В помещение ворвался Пашти и стал оглядываться по сторонам. Рива привела оружие в состояние готовности, прицелилась в тварь и хладнокровно выстрелила. Краба разнесло на куски. Она долго рассматривала останки. "Это всего лишь робот", - напомнила она себе. Но наступит день, когда она лишит жизни и живое существо. Что это значило? Лично для нее? И в целом для человечества? Это значило, что первые люди выйдут в космос в качестве наемников - наемных убийц. Эта мысль мелькнула в голове и исчезла, оставив только чуть тлеющее чувство неловкости. Как будто нам оставлен выбор. Будь ты проклят, Толстяк. Чтоб тебя разорвало ко всем чертям! Она рассматривала поверженного робота, и голова ее наполнилась обрывками речи Пашти. Они говорили, заставляя воздух вибрировать. Получались скрежет и дребезжание. Как можно воспринимать такую речь? Воздух дребезжал, но пол под ногами оставался неподвижным. Интересно, как мыслят существа, общаясь подобным образом? Может быть, мы никогда этого не узнаем. Из глубины души поднималось смятение, превращаясь в осознанное негодование. Толстяк, ты ничем не отличаешься от вашингтонских недоумков. Ты делаешь политику, а на чувства тебе наплевать. Ну ладно, мы уничтожим станцию Пашти. Это все равно что закидать бомбами несчастную деревушку. Через двадцать минут в ее радиотелефоне послышался голос майора Данбер: - Дело сделано. Станция разрушена. Возвращайтесь. Еще через пятнадцать минут Рива включила программу выхода из боя и направила торпеду к кораблям Ахимса. Даже во время учений она мысленно возвращалась к языку Пашти. А что, если Ахимса задумали использовать людей для уничтожения всех Пашти? Если Толстяк не солгал, Пашти и не подумают оказать сопротивление. А если это так, тогда чем будет отличаться нападение людей на Тахаак от бесконечных террористических актов, с которыми она боролась всю жизнь? Она почувствовала резкую боль в желудке - ощущение, которого не испытывала с самого Наблуса. - Майор, я пришла вернуть пудреницу. Большое спасибо, она мне пригодилась. Шейла оторвала глаза от стопки бумаг, лежавшей на столе. - Можешь брать ее в любое время, - взяв пудреницу, сказана она. - Если не возражаешь, я открою. Она приподняла крышку и прочитала: "Есть прогресс. Надо поговорить". Шейла несколько раз провела кисточкой по ресницам и, потянувшись, зевнула. - День был длинный. Может, прогуляемся? Светлана устало кивнула. - Я так увлеклась компьютерами, что не могла остановиться. Это путешествие, несмотря на всю его необычность, открыло мне глаза. Я и не понимала, насколько плохо я подготовлена. Шейла уловила ее интонацию. Что ей удалось обнаружить? - Ясно, ты все время проводила взаперти. Не хочешь ли полюбоваться на звезды? - Звезды? - Все-таки это космический корабль. Пойдем, я тебе покажу. Они немного поболтали, обсуждая этапы обучения и процесс адаптации. Шейла вошла в прозрачную кабину и протянула вперед руку, указывая на вереницу звезд: - Посмотри, какая прелесть! И не услышала перевода. Светлана ступила внутрь и устремила глаза к светящемуся каскаду звезд. Шейла настроила свой головной обруч на торпедный тренажерный зал. Ничего не получилось. Потом она попробовала связаться с радиотелефоном Виктора. Опять ничего не вышло. Тогда, понизив голос, она сказала: - Я думаю, здесь мы сможем поговорить. Из твоего досье я узнала, что ты бегло говоришь по-английски. Ну, с чего начнем? Светлана не отрывала взгляда от проплывающих мимо звезд. - А ты уверена? - Уверена, если вообще можно быть в чем-то уверенной. Какой бы ни была их система наблюдения, кажется, здесь она не работает. Наушники не включаются, перевода нет. - Думаю, мы рискуем. А ты проверяла? Не пыталась поймать их? - Пыталась. Не было никакой реакции. - Шейла села на свое привычное место. Светлана повернулась и неловкими шагами прошлась по кабине. - Я вышла на информацию... думаю, что смогу отключить всю их систему. Но я подозреваю ловушку. Шейла заметила, что она колеблется. - Продолжай. Светлана остановилась и задумчиво посмотрела на нее, словно решала, что сказать. Шейла махнула рукой. - Послушай, это наше общее дело. Любая, даже случайная информация может стать спасительной для всех нас. - А потом? - Потом? - Шейла усмехнулась. - Майор, каковы бы ни были последствия. Земля уже никогда не станет прежней. Все правила игры изменятся. Изменится образ мыслей, изменится наше представление о самих себе и о нашей планете. Скажи мне, что будут чувствовать обычные мужчины и женщины, когда они узнают, что нас посадили в клетку существа, которые считают нас примитивными варварами? Толстяк наблюдал, как мы убиваем друг друга и отдаем огромные количества ресурсов для массового уничтожения себе подобных. Представь, что на станции Тахаак разыгрываются сцены Второй мировой войны. Когда подумаешь об этом, становится странным то, что они не сбросили на нас что-нибудь в самом начале. Но дело в том, что мы не можем вернуться назад. Подростковый период нашего рода закончен. Должен быть закончен - или Пашти с Толстяком уничтожат нас. - Интереснее всего мне было бы узнать, что произойдет с Советским Союзом. Шейла скрестила руки, ее лицо смягчилось. - Нас должны касаться не только заботы наших уважаемых государств. У нас нет иного выбора. Теперь мы действуем не во имя Англии, Франции или СССР, а во имя планеты. - И ты пожертвуешь своей страной? Шейла вздохнула. - Я помню истории о датских шпионах времен Второй мировой войны. В одном городке немцы поставили ракетные установки. Датские разведчики-получили от союзников информацию о том, что их городок, их соседи и родственники в скором времени подвергнутся бомбардировке. Конечно, они не могли предупредить - об этом узнали бы немцы. - Какое отношение к делу имеет эта история? Встретив ее взгляд, Шейла кивнула. - Она имеет отношение к нашей планете, майор. Если в конце концов окажется, что Толстяк ведет двойную игру, а я в этом почти не сомневаюсь, если надо будет принести в жертву мою страну, чтобы спасти мир, я это сделаю. Как те датские шпионы, я вижу будущее, но пока ничего не могу поделать. Светлана вскинула бровь. Шейла протянула к ней руки. - Позволь мне задать тебе один вопрос, майор. Философский. Ты стоишь перед выбором. Ты заперта в здании вместе с мужчиной, в руках у которого дымится динамитная шашка. Ему все равно, куда ее зашвырнуть. Перед тобой две комнаты, в которых заперты единственные оставшиеся представители человеческой расы, последние одиннадцать человек. В одной комнате - советский гражданин. В другой - десять человек разной национальности. Зная, что мужчина собирается бросить динамитную шашку, какую комнату ты укажешь ему? Глаза Светланы не дрогнули. - И ты полагаешь, что перед нами стоит именно такая дилемма? - Когда я летела в том пузыре, я сделала любопытное наблюдение. Я видела Землю. Я увидела ее по-другому - не как Англию или Восток, противостоящий Западу, а как крошечное местечко, откуда родом мы все. Если мы потерпим поражение, мы рискуем потерять не только Лондон, но и Москву, и Улан-Батор, и Найроби, и Лос-Анджелес, и леса, и океаны. То, что делает Толстяк, противозаконно. Он нарушает запрет, преследуя собственные цели. Сколько раз наши уважаемые правительства использовали наемников - а потом уничтожали их, чтобы замести следы? - Ты подозреваешь, что Ахимса поступит так же? - Толстяк говорит, что в их галактической цивилизации существует огромное количество видов. Толстяк честолюбив. Если мы окажемся удобным инструментом, почему бы не использовать нас и в будущем - в собственных целях? Я помню твое беспокойство, так вот - ему не нужно захватывать планету, у него есть стадо, способное к размножению. Он нас так просто не отпустит. Но когда-нибудь все это всплывет наружу. Интересно, что сделают "цивилизованные" существа, поставившие гравитационные маяки вокруг Земли, когда они обнаружат, кто поддерживает нас, выходцев с этой планеты, выполняющих грязную работу? Светлана понимающе кивнула, подошла к прозрачной оболочке кабины и посмотрела на звезды. - Я никогда никому не доверяла, майор. Я выросла в доме работников КГБ. Всю свою жизнь я зависела только от самой себя. Шейла кивнула. - Забавно получается. Мой отец работал инспектором в страховой компании. Я видела его дважды в неделю. Остальное время я проводила с дедом. - А твоя мать? Шейла накрутила на длинный палец прядь белокурых волос. - Она бросила нас, когда мне было пять лет. Сбежала с летчиком британской авиации. Иногда я получала с оказией открытки из Бомбея, Токио или Сиднея. Я полюбила все эти места. Потом открытки перестали приходить. Много позже я узнала, что отец положил им конец. Теперь, оглядываясь назад, я могу понять, почему. Ему было больно сознавать, что бросившая его женщина живет такой интересной жизнью. - А тебе нравилось работать на "МИ-6"? - Наверно. Работа увлекала меня и заставляла постоянно расширять собственные возможности. - Она помолчала, покусывая губы. - Знаешь, во всяком деле есть свои недостатки, промахи, ошибки. Находить их - все равно что охотиться за сокровищами. Но, честно говоря, я становилась все больше похожей на своего отца: кроме работы, для меня не существовало ничего. Мне не хотелось закончить тем же, чем закончил он, и оглядываться на обломки собственной жизни, задавая себе вопрос, почему мой мужчина покинул меня ради кого-то более достойного внимания, спрашивая себя, а жила ли я? - А твой дед? Шейла рассмеялась, потом лицо ее погрустнело. - Он относился ко мне очень хорошо, стал моим лучшим другом. Он докурился до смерти. Умер мучительно, от рака легких. Я унаследовала его любовь к загадкам. Он был настоящим джентльменом, который опоздал родиться. Он мог бы стать очаровательным губернатором в каком-нибудь местечке вроде Мадраса. Он никогда на самом деле не знал, что со мной делать. Если бы я была мальчишкой, он бы начинил меня всеми традициями и мифами мира. Мы нашли общий язык, отгадывая загадки и играя в интеллектуальные игры. Он приносил мне китайские головоломки и всякую всячину, над которой надо поломать голову. Он заразил меня головоломками. - Шейла посмотрела на звезды. - Мы привыкли разыгрывать шахматную партию за час. Он многие годы состоял членом шахматного клуба - участвовал даже в международных турнирах. В конце концов я так поднаторела в этом деле, что играла в поддавки. - Возвращаясь к твоей философской дилемме, хочу спросить: ты на самом деле считаешь, что мы находимся в подобном здании? И мы должны указать на одну из комнат? Шейла взглянула на женщину. - Нет, не считаю. Наша задача - понять, что мы не отдыхаем в здании, а нас туда бросили силком, Светлана. Динамит уже подожжен, и Толстяк готов кинуть его, если дверные замки захлопнутся за нами. Каким-то образом мы должны найти путь, или затушить динамит, или кинуть его наружу, через входную дверь. Иначе говоря, мы должны определить, кому мы будем хранить верность - советскому гражданину или миру. Что касается меня, я выбираю человечество. А ты? Светлана уже приняла решение. - Я прошла сквозь защитные системы нескольких блоков памяти и засекретила свою программу более тщательно, чем они. Мои действия не привлекли их внимания. Расставленные мною ловушки и символы остались на своих местах. То, что я с такой легкостью прорвалась к их секретным архивам, внушает мне тревогу. Ведь они оказались способными прочитать секретные материалы в Вашингтоне, Лондоне и Москве. Почему их защитная система так примитивна? Шейла покусала губы и нахмурилась. - А что ты имеешь в виду, когда говоришь, что с легкостью проникла в их секретные архивы? Светлана помолчала, стараясь взять себя в руки. - Если бы у меня был мой Крэй с его программами, я бы сделала эту работу в считанные секунды. В сравнении с банком Гонконга защитная система Ахимса просто смехотворна. Почему? Может быть, это западня? Шейла кивнула. Еще один осколок вписался в ту схему, которая начала вырисовываться в ее мозгу. - Я так не думаю. Черт побери! В какую игру я ввязываюсь! Светлана стояла перед ней, скрестив на груди руки. Вид у нее был недоумевающий. - Тогда почему? Откинув голову назад, Шейла взглянула на нее. - Ты ведь не будешь помещать дрессированного шимпанзе в тюрьму строгого режима. Ты просто посадишь его на цепь и запрешь клетку на обычный замок. - В ее голове мелькали разрозненные эпизоды, все вставало на свои места. - Толстяк думал, что он исключил любую угрозу в отношении своих компьютеров, тщательно отобрав персонал. Ты скрывала свое умение - даже от своих начальников. Мне кажется, я понимаю, почему. Но у Толстяка не было времени узнать всю подноготную, убедиться в том, что он ничего не упустил. Да, он поступил очень осторожно, исключив людей, которые в прошлом вплотную занимались компьютерами. Ведь твое начальство не догадывалось, что у тебя есть этот Крэй, не так ли? Светлана на мгновение замешкалась. - Давай скажем так: советская система ревностно охраняет свое могущество. Она заботливо и тщательно устраняет любую угрозу извне - но ведь существуют угрозы и снизу. Шейла сложила руки в молитвенном жесте. На губах ее заиграла усталая улыбка. - То, что ты утаила свой талант, может быть, всех нас спасет - и твое советское начальство в том числе. - Да? А если Ахимса переделают систему? - Им надо будет сначала проникнуть в твою программу. - Но это не так трудно. Ведь они составляли свою? Шейла улыбнулась и обвела комнату рукой. - Это сделали за них машины. Я хочу сказать, что это их машины переводили наши слова на Земле. Машины перенесли Голованова из Москвы в Арктику. Не знаю, какими источниками они пользуются, но подозреваю, что они просто считывают данные из... ну... извне. Поэтому я и сказала, что они не будут стремиться проникнуть в твою программу. - А как же защита их действующих систем? - Эта защита ориентирована на человека, разве не так? Лицо Светланы просияло. - Может быть, Ахимса не нуждаются в защитной системе против других Ахимса? Может быть, это вообще им незнакомо? - Точно. Они думают, что в их клетке сидят шимпанзе, а не профессиональные взломщики. Толстяк чувствует себя в безопасности. Он уверен, что с его компьютерами не справится человек с моим опытом, он ведь не знает, что среди нас есть мастер, взломавший самые совершенные защитные системы мира. Скажи мне, мог бы кто-то другой сделать то, что сделала ты? Отбросим в сторону твой Крэй, ведь, чтобы проникнуть в банк данных в Гонконге, программу пришлось писать тебе? Глаза Светланы сощурились, она глубоко задумалась и в ответ лишь медленно покачала головой. - Да, но в таком случае мы все равно ни в чем не можем быть уверены - это пока лишь догадки. - Но нам, черт побери, не остается ничего другого. Все-таки в этом есть какой-то смысл. - Шейла подтянула колени и опять посмотрела на звезды. - Толстяк долго полагался на свои машины. Они стали его опорой. По моим наблюдениям. Толстяк нисколько не хитрее нас, его сила в технологии. Все, в чем мы сейчас нуждаемся, - это определить путь ее нейтрализации. - Надеюсь, мы не ошибаемся. 16 В штабной комнате было очень душно. Над головой крутился пропеллер вентилятора. Люди со слипающимися от недосыпания глазами бродили туда-сюда, что-то бормоча себе под нос. Кто-то перебирал клавиши компьютера, выполняя рутинную работу. Карты, рапорты, диаграммы испещряли стены. Министр обороны Пэт Хиксон утопал в кресле возле заваленного бумагами стола, прикрыв усталые глаза. Президент Атвуд с ожесточением потер виски. - Кто мог подумать? До сих пор в каждом планируемом нами сценарии главная роль отводилась ядерному оружию и последующей радиации. Как идут дела на заводах? - По подсчетам специалистов, надо еще семь месяцев. Физики, которых мы отрядили работать над этими статичными зеркалами, все еще не пришли ни к какому выводу. Если бы нам удалось сломать эти проклятые зеркальные шарики, мы могли бы освободить боеголовки и покончить со всем этим. - Помедлив, Хиксон добавил со вздохом: - Если они еще функциональны. Бог знает что натворили эти зеркальные штуковины. - Есть новости из Филадельфии? - Нет. Потеряли около тысячи двухсот человек. Кто мог подумать, что они растеряют мужество и отзовут воздушное прикрытие? Знаешь, если бы мы имели возможность не заниматься обычными видами оружия и все силы бросить на восстановление ядерного потенциала, мы бы ускорили... - Естественно! Страна населена рыдающими гражданами, кричащими об обороне. Соединенные Штаты никогда раньше не подвергались бомбардировке. Все эти привыкшие к комфорту домохозяйки вдруг осознали, что их города стали мишенью: воронки на месте домов очень впечатляют. Им вовсе не улыбается оказаться на носилках "Скорой помощи". Им не нравится быть бессильными, им не нравится, когда советские бомбы разрушают водопровод. Последний опрос показал, что мой рейтинг приблизился к пятнадцати процентам. Бирч заявляет, что требования о моей отставке имеют веские основания. - Атвуд поднял глаза. - Я и в самом деле не справляюсь? Хиксон развел руками, качая головой. - Нет, Джон. Просто мы не предвидели такого хода событий. И теперь воюем на ощупь. Мы не можем ничего поделать. Мы не можем обороняться, потому что наши силы рассеяны. Перекраивание границ в годы правления Горбачева, дефицит и депрессия - все это превратило мир в подобие лоскутного одеяла. Если мы потеряем спутниковую связь, мы даже не узнаем, что творится на фронтах! - А что там в Крыму? Что-то известно? - Генерал Мак сообщает, что в Одессе мы деремся за каждый дом. Большие трудности со снабжением. Мы ожидали, что Растиневский выведет войска из Пакистана, но он этого не сделал. Напротив, он продолжает формирование теневых дивизий, призывая стариков и вручая им посыпанные нафталином винтовки со складов. Мы устраиваем им настоящую мясорубку, их потери превышают наши в десять раз, но они все прибывают. Атвуд вздохнул. - Турки подходят к побережью. Может быть, это как-то облегчит положение. - Если не вмешаются армяне. Все будет зависеть от того, кого они больше ненавидят: Москву или турок. И пока Москва будет снабжать их оружием, они будут воевать против турок. Как только турки начнут боевые действия, греки останутся в стороне, и я их не осуждаю: нейтралитет - их единственное спасение. - А румыны? - Все еще занимаются пустой болтовней. Но если консерваторы возьмут верх, они ударят по Крыму с запада. И если они сделают это... - Это будет удар в спину. Пэт, мы даже не сможем эвакуировать оттуда войска. Хиксон промолчал. - А Польша? - Тоже неважно. Черт побери, они обыкновенные люди. Русские ввели в Польшу десять армейских групп. Как ты думаешь, они могут противостоять этому? - Но это спасло Германию? - В данный момент. Польша спутала карты Советам, так что сейчас, вместе с Англией и Францией, нам удалось очистить большую часть германской территории. Но мы ничего не можем поделать с Бельгией. Если мы оттянем войска, чтобы ударить по Брюсселю, германский фронт развалится на куски. Или так, или Растиневский опять высадит пару дивизий. Нам нельзя снимать водушное прикрытие на севере, даже в том случае, если Растиневский будет продолжать укрепление бельгийского плацдарма. Атвуд почувствовал рези в желудке. - Весь мир спятил. Хиксон хмыкнул и наклонился вперед. - И я собираюсь сделать его еще более безумным. - Желаю удачи. Что ты задумал? - Я разговаривал с Объединенным комитетом начальников штабов. Не нанося урона действующей армии, мы можем взять Владивосток и удержать его. Если получится, мы сможем открыть новый фронт. Моше остановился и почесал заросший щетиной подбородок. Как всегда, он забыл побриться. Поколебавшись, он приложил ладонь к двери. - Йелед? Это Моше. Он подождал и опять окликнул: - Йелед? Наконец дверь открылась, и Моше ступил внутрь. Ничего необычного, комната такая же, как у всех. Йелед полулежал на кровати, уставившись в голограмму, светящуюся перед его глазами, - Земля. Дурные предчувствия охватили Моше. Ничего хорошего из этого не получится. Он подошел к автомату и заказал израильского кофе. С чашкой в руке он поднес стул к кровати и уселся напротив Йеледа. Откинулся назад и, закрыв глаза, вздохнул. - Ты хочешь поговорить? Молчание. - Йелед, мне хочется услышать твой голос. - Моше нервно повертел в руках чашку и, нахмурившись, уставился в черную жидкость. - Поговори со мной. Скажи, что ты чувствуешь. Мы с тобой многое повидали. Ты меня помнишь? Помнишь парня, который вытащил тебя из танка, когда они облили его бензином в Дженине? Молчание. Моше содрогнулся. Йелед - первая ласточка. Неужели это произойдет с каждым из нас? Это шок или всего лишь тоска по дому? А может, это влияние космоса? Что, если бог запретил нам покидать свою планету? Что, если мы зачахнем и умрем - как птицы, выброшенные из гнезда? - Йелед, мне нужно знать, что тебя беспокоит. Я не только твой командир, но и человек, который жил с тобой, сражался с тобой и... плакал у тебя на плече. Губы Йеледа зашевелились, глаза оставались прикованными голограмме. - Я... - Ну, скажи. - Пять лет, Моше. Ты знаешь, как это долго? Моя дочь... ей будет десять. А моя жена... ну, многое может случиться за пять лет. Узнает ли меня сын? Он дитя, Моше. Крошечный младенец в пеленках. Все-таки тоска по дому. Моше не отрывал взгляда от черной жидкости - в ней отражалась белым пятном светящаяся панель потолка. - Эти пять лет они будут в безопасности. Йелед обратил страдальческие глаза к Моше. - Почему? - Ахимса дал обещание. Йелед зажмурился. - Нам и раньше много обещали. Садат давал гарантии. Даже американцы. Сколько зла причинили нам эти обещания, Моше? Наша единственная гарантия - оружие за плечами, МОССАД и его скрытая деятельность. Это другое дело. Ахимса говорил, что Израиль будет в безопасности. Но касается ли это моей жены? Моей дочери? Сына? А, бомбы? А нападения террористов? - Мы все очень стараемся... - Мой сын растет без меня! - Йелед сжал кулаки. - Это самое ужасное. Я думал, что мы получим известия. Чем ответишь на это? Что он мог сказать? - Пять долгих лет. Ей придется пять лет прожить в аду, Моше. Она даже не будет знать, что я жив. Пять лет волнений и... - Покрасневшие глаза Йеледа обратились к голограмме планеты - коричнево-голубому драгоценному шарику, закутанному в покрывало белых облаков. - Она получит от тебя письмо. Американский президент позаботится об этом. Пять долгих лет. Впервые мысль о том, что Анны нет в живых, принесла ему облегчение - ей не надо будет волноваться о его безопасности. Но как же другие? Йелед был первым. - Но поверит ли она, что это я написал письмо? Мы знаем, что они рассказали людям. Неужели она поверит, что любимый ею человек унесен на небеса какими-то пришельцами из космоса? Если бы ты сам не был здесь, если бы не видел всего этого, разве ты поверил бы? - Старина, не на все вопросы я могу ответить. Подумай о том, что мы люди практические. Мы не американцы, которые могут сидеть в безопасности, отделенные океаном от всех неприятностей. Мы привыкли к ужасной действительности. Мы здесь - пленники Ахимса. В нашем положении можно сделать две вещи. Или изо всех сил бороться за то, чтобы остаться в живых, или сдаться. Йелед все смотрел на голограмму. - Извини, Йелед, но космос небезопасен, как и Израиль. Пашти представляют такую же угрозу, как и арабы. Пока ты принимаешь решение, мы с Чеймом останемся на посту. Скажем, что ты болен. Моше встал. - Мне кажется, очень хорошо быть евреем. Никогда нет такой роскоши, как выбор. Или жертвуешь тем, что любишь, или... умираешь. Не оглянувшись, Моше вышел из комнаты и зашагал по коридору. Я не могу его винить. Кто на очереди? Что там Пашти? Нас доведет до ада проклятая реальность! Сэм провел рукой по лицу. Кожа была как неживая. Он заставил себя вспомнить все свои познания в физике и астрономии, позабытые за годы сражений и тренировок. Учебный процесс помогал справиться с тревогой: он понимал, что его люди здорово влипли. Ведь до сих пор неизвестны истинные намерения пришельцев, а люди находятся в их власти. Сэм вошел в столовую. На часах полвторого ночи. Столовая, однако, не пустовала - за столом в одиночестве сидела женщина, перед ней стоял поднос с едой. Сэм заказал ветчину и бутерброд с сыром. И много колы. Стоя около автомата, он уже отчетливо видел женщину. Это была Светлана Детова. Он подошел к ней с тарелкой в руке. - Простите, это место не занято? Она подняла на него глаза - такие же усталые, как у него. - Садись, капитан. Составь компанию. Я слишком долго не разговаривала с людьми. У компьютеров, которыми я занималась, своя логика. - И как идут дела? Она размешала кофе и пожала плечами. - Так, потихоньку, но я никогда не могла предположить, что буду так быстро обучаться. Любопытно, в критической ситуации, когда у тебя нет выбора, твои способности к учению растут с невероятной скоростью. - Но дела двигаются? Она пожала плечами, многозначительно взглянув на него своими голубыми глазами. - Если Толстяк наблюдает за мной, его, наверное, забавляют мои неловкие попытки. Мне кажется, нам здорово повезло, что он не вернул нас на Землю, как законченных идиотов. Сэм кивнул: - Угу. Она криво усмехнулась. - Судя по выражению твоего лица, тебя вовсе не интересуют мои компьютерные глупости. - Ты выглядишь не лучшим образом. Она подперла рукой голову, и в самом деле, силы покинули ее. - Ты тоже. Он зевнул. - Да, знаешь, я заметил, что ребята стали увлекаться выпивкой. Мне уже дважды жаловались. Они начинают нервничать. Когда такое случается, я делаю стойку - мне вовсе не хочется неприятностей. Я знаю своих ослов. Когда бывали затишья, чтобы удержать свою бравую банду от смертоубийства, я немного занимался с ней астрофизикой и галактической географией. - Ослы? Убийства? - Она рассмеялась. - Но ведь ты их любишь. Он кивнул, немного расслабившись. - Да, я их люблю. Не знаю, я служил со многими. Иногда мне давали уже готовое подразделение. Знаешь, так учителя говорят о своем классе. Или тренеры о своей команде. Если тебе попадутся хорошие люди - все будет в порядке. У меня ребята что надо. - Но они нервничают? Сэм отпил глоток воды. - Мы с Виктором загрузили их работой по уши. Подразделение усердно тренируется, но важно знать меру. Это все равно что вытаскивать на арену не готового к состязанию атлета. Мы с Виктором должны немного ослабить вожжи, или мы их озлобим. Но любое послабление даст им возможность задуматься. Нам покажется, что мы здесь всего год - ну и что? На самом деле мы будем отсутствовать пять лет, не имея никаких известий. Может быть, у кого-то занемог отец. Или сердечные дела. Все ли будут живы, когда мы наконец вернемся назад? Знаешь, мы покидали Землю в такой спешке, осталась масса недоделанных вещей. А кроме того, в их маленькие мозги начала просачиваться мысль, что, если мы даже вернемся, мир к тому времени сильно изменится. - Так думают военнопленные. Сэм кивнул: - Ну, что-то вроде того. А если ты начинаешь думать, что пропал без вести в открытом космосе, тут есть от чего свихнуться. - А твоя семья, капитан? Он на мгновение задумался и пожал плечами, медленно пережевывая бутерброд. - Я никогда не знал своего отца. Моя мать, видишь ли, она в доме престарелых в Детройте. Сестра... скажем, я потерял с ней связь. Так было проще. Младшего брата убили во Вьетнаме. Бабушка и дед умерли. За моими плечами остались только воспоминания. Она вскинула брови. - Спасибо тебе, капитан. До сих пор у меня не было времени подумать о таких вещах. Сэм потер глаза. - Ну что ж, это значит, я очень устал. Обычно я сначала думаю, потом говорю. Она рассмеялась. - Моя интуиция подсказывает, что ты никогда не разговариваешь, если устал. Боишься проболтаться? Он тряхнул головой: - Угу, но знаешь, каково это? Хуже нет, чем жить постоянно на взводе. И смогу ли я когда-нибудь стать самим собой? - А может быть, станешь таким, как я. Майор Светлана Детова - знающая, способная и живая. - Живая? Возможно, но ты несвободна. Он пристально всматривался в изящные черты ее лица. В ее голубых глазах сейчас не таился расчет, не было замкнутости, к которой он привык. Она освободила волосы, и они тяжелой массой рассыпались по плечам. - Свобода, капитан, вещь относительная. А ты? Разве грубость, хитрость не помогают тебе уцелеть? Подожди, выслушай меня до конца! Если тебе дают задание, на твои плечи в будущем ложится двойная ответственность, не так ли? Да, я знаю, как это бывает. Ты чернокожий в Америке. Я женщина в Советском Союзе. В любом случае там, где белый может ошибиться несколько раз, у тебя есть право на единственный промах. Он встретился с ее упрямым взглядом и медленно кивнул: - Да, быть может, и так. Но меня еще не захомутали. - Что ты можешь знать об этом, женщина? Разве ты можешь понять? - Именно поэтому ты бодрствуешь, когда другие спят. - Она кивнула самой себе. - Да, капитан, я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь. - Почему? - Потому что, как ты заметил, я тоже не сплю. Он усмехнулся. - Значит, ты бодрствуешь, горя желанием завербовать меня в КГБ? Она вскинула бровь. - Ну и каковы мои шансы на успех? - Не самые лучшие. Светлана допила остатки колы. - Знаешь, мы могли бы предложить тебе... - Меня это ни капли не интересует. - Ты даже не выслушал меня. Он наклонился вперед и поднял палец. - Майор, в Америке доктор Кинг все-таки добился возможности промаршировать по улице с демонстрантами. Теперь ты можешь сидеть здесь и рассуждать о братстве между народами, любовь к которому твоя вшивая коммунистическая партия демонстрирует на лозунгах. Но мы, сестрица, многое повидали, и оба мы знаем что-то другое. - Но доктор Кинг был убит психом не в моей стране, капитан. - Конечно, черт побери! Потому что в твоей стране его послали бы на такой далекий север, что он стал бы первой черной сосулькой в истории человечества. Твоя партия построила бы для него лично новый ГУЛАГ на самом краю Таймырского полуострова. Постукивая ногтями по столу, она откинулась на спинку стула. - Ну ладно, с идеологией все ясно, а как насчет денег? - Теперь ты заговорила на моем языке. Ну, для начала... как ты посмотришь на сто миллионов? - Он подмигнул ей. - Торговля будет долгой и нудной. Я собираюсь стать бонзой. Тебе что-нибудь принести? - Принеси виски. Мы могли бы платить десять баксов в месяц. - Ну ладно, пятьдесят миллионов... я не уступлю ни цента. - Они вместе пошли к автомату. - Скажи, как такая замечательная девушка могла попасть в лапы КГБ? Она бросила на него короткий испытующий взгляд. Потом заговорила, подавив циничный смешок: - Знаешь, это больше не имеет никакого значения. Здесь нет никого, кроме нас и Ахимса. Забавно, правда? Я так долго жила во лжи. Малейшая возможность быть откровенной заставляет меня нервничать. - Я не хочу, чтобы ты волновалась, брось это и расслабься. Лги мне. Меня это не волнует. Она взглянула на него подозрительно. - Тогда почему ты проверял меня? Пожав плечами, он протянул ей виски. - Я уже много узнал о тебе: кто ты, откуда, что тебя сделало такой. Не из шпионских целей, просто ты меня интересуешь как личность. Она отпила виски и подняла бровь. - Я уже слышала подобное. - Как хочешь, можешь верить, можешь не верить. Послушай, меня и в самом деле не заботит, что ты делала в Гонконге, кого ты там изображала и какое у тебя было задание. Мы здесь одни, майор. И я не знаю, что будет дальше. В скором времени моя жизнь может оказаться в твоих руках. Мы работаем так же, как все. Чтобы сплотить команду, надо начать с самого начала - с приветствия и рукопожатия. Она покачала головой и глубоко вздохнула. - Извини. Это старая выучка, привычка жить играя. Разведка - дело одиночек. Доверять можно только самой себе. Думаю, я никогда не буду, как... как... - Как нормальные люди? - Да, как нормальные люди. - Но только не спрашивай чернокожего офицера, командира группы по борьбе с террором, на что похожи нормальные люди. - А ты ненормальный? Он заговорщически подмигнул ей. - Люди, которые прыгают с парашютом, чтобы убивать других людей, вряд ли нормальные. А может быть, мы как раз нормальные, а весь мир безумен. Черт побери, не знаю. Зачем мы во все это ввязываемся? - Ты спрашивал меня, как я попала в КГБ. - Я попросил прощения. Она перевела дыхание. - Я совсем осмелела, ну да ладно. Я родилась в семье кагэбэшников. Моя мать работала в посольской группе второго главного управления. Мой отец работал в спецслужбе КГБ. - Она подождала, губы ее задрожали, глаза смотрели с надеждой. - Ну скажи мне что-нибудь, не молчи, ради бога. - Поторгуемся? Секрет за секрет? - Да. - Когда мне было шестнадцать, я украл машину. Меня не поймали. Когда мне было двадцать, я украл другую. Об этом до сих пор никто не узнал. Если бы узнали, выкинули бы из Вест-Пойнта в два счета. Она скрестила руки. - Это не совсем то. Сэм покачал головой и провел рукой по коротко стриженным курчавым волосам. - Конечно, нет. Но я думаю, что я совсем не так интересен, как ты. Моя мамочка не занималась ничем иным, кроме как кормила нас и поднимала на ноги. - А женщины? Тебя ждет дома подруга? Он рассмеялся. - Нет. И не думаю, что встречу подругу на Тахааке. Работа, как ты понимаешь, отнимает все время. К тому же американские женщины становятся почему-то немножко нервными, когда рассказываешь им, что зарабатываешь на жизнь, убивая людей. Думаю, кагэбэшники в таком же положении. Нет? Она засмеялась, о чем-то вспоминая. - Моя работа требовала от меня общения с мужчинами. Я выбирала самых высокопоставленных. И мне было так смешно, когда они похвалялись своей силой, своим могуществом, своими мускулами! Убить их тогда мне ничего не стоило. Уничтожить - с помощью семнадцати разновидностей яда, шести видов прицельного оружия или голыми руками. Власть - вещь относительная, так ведь? Над чем ты смеешься? Она прищурилась, и Сэм снова расхохотался. - Ох, я представляю. Вижу этих жирных котов, которые купаются в деньгах, в миллионах долларов, взбирающихся все выше и выше и мнящих себя королями, а среди них - маленькая, хорошенькая Светлана с трояком в кармане, которая пытается стереть ухмылку с их лиц. - Он покачал головой. - Понимаешь, удивляет меня только одно: ты ведь трясла их не только из принципа. Казалось, она совсем успокоилась. - Еще больше меня забавляло, когда они уговаривали меня не волноваться, старались меня защитить, шли навстречу любому желанию. Они охраняли меня от волков и шакалов, рыщущих по коридорам посольств и бирж. - Мне бы хотелось посмотреть на их лица! Охранять тебя? Ну что ж, это здорово придумано! - Он вздохнул. - Плохо только, что ты не могла им открыться. Она изогнула губы и хищно улыбнулась. - О, при случае я это делала. В отличие от вашего ЦРУ, КГБ не очень-то заботилось о нравственных аспектах, когда дело доходило до политического убийства. - Ну и как они выглядели? Она повела носом и широко развела руками. - В большинстве случаев рыдали и ломались. Как я сказала, власть - вещь относительная. - Она тряхнула головой. - Когда ты слышишь такое, беспокоишься? Уже по-другому думаешь обо мне? Сэм допил остатки коньяка. - Нет. Ни капельки. Как я уже говорил, мы оба выпали из системы, сестрица. Я знаю обе стороны медали. Ты такая же, как я, такой же профессионал. У тебя нет иллюзий, ты знаешь, что такое жизнь. - Ты очень уверен в себе. - Да. Я ненавижу пустую болтовню, особенно когда от моего решения и моего поведения зависит, вернутся ли мои парни по домам. Я повидал много смертей, майор. Мы и сейчас смотрим ей в лицо. Каждую минуту. Она встретилась с его пристальным взглядом и медленно кивнула. - Мне нравится образ твоих мыслей, капитан. И мне кажется, что ты прав. У меня не так много иллюзий в отношении жизни. И в отношении нашей теперешней миссии тоже. Мы будем работать сообща, капитан. В ближайшие месяцы нас ждет много работы. Я надеюсь, что не обманулась в тебе. - Лучше надеяться, что мы сами в себе не обманемся, майор. Она вызывающе посмотрела на него, словно пытаясь проникнуть в самую душу. 17 Маршал Сергей Растиневский ударил кулаком по стенной обшивке и стал нервно мерить комнату шагами. С тех пор как начали поступать донесения с Дальнего Востока, в штабе воцарилась тишина. Люди в тревоге смотрели на него. Он остановился, а потом снова отмерил пятнадцать шагов, пересекая огромный кабинет. - Соедините меня со Ставкой. - Он еще не закончил фразу, а полковник уже протягивал ему трубку полевого телефона. - Сергей? - послышался голос Пашкова. - Тебе уже сообщили? - О Владивостоке? Да? Что, совсем худо? Молчание. - Худо, Сергей. Я разговаривал с Устиновым в Хабаровске. По данным местной разведки и из его личных источников стало известно, что американцы высадили почти всю Десятую армию. И пополнение ожидается со дня на день. - Они добрались до грузового воздушного транспорта? Что слышно о "Киеве"? - Слава богу, не добрались. "Киеву" удалось проскользнуть через Татарский пролив в Охотское море. Но все морские порты в руках американцев. - А наземная ситуация? - Тоже неважная. Американцы захватили Уссурийск и Арсеньев. Устинов предполагает, что не пройдет и недели, как угроза нависнет над Хабаровском. Он уверяет, что сделает все возможное, чтобы задержать наступление, пока мы не пришлем подкрепление. В данный момент мы можем выполнить его просьбу, но все это пугает. Если отдать ему пограничников, не будет ли это приглашением для китайцев? Растиневский закусил губу. От дурных предчувствий внутри у него все сжалось. - Пашков, сейчас американские танки движутся в направлении Хабаровска. Они взяли наш западный порт. Думаю, сейчас не время заботиться о китайцах. Дай мне подумать, я перезвоню. Он передал трубку полковнику и шагнул к карте, глядя на Советский Союз. Как американцы смогли? Конечно, Япония. Они каким-то образом ухитрились сконцентрировать войска в Японии и переправиться на нашу территорию. А КГБ и ГРУ хлопали ушами. Что теперь? Откуда он может отозвать войска? Как только были мобилизованы и отправлены в Европу дивизии на смену боевым подразделениям, оккупировавшим Польшу, Чехословакию и Венгрию, произошло непредвиденное. Каждый раз, когда оставалось только нанести последний сокрушительный удар по Западной Европе, из хаоса поднимала свою уродливую голову ядовитая гидра и угрожала с другого конца. - Мы едва успеваем оправляться от ран, - прошептал он. - Нет времени планировать, нет времени подготовиться. Каждый шаг углубляет кризис. В чем состоял его план? За четыре недели завоевать Западную Европу? Как уверенно он раздавал обещания! Никто не мог предположить, что в тот день туман окутает Брюссель. Кто мог подумать, что три дивизии мотопехоты погибнут из-за того, что посадка на Завентемском аэродроме сорвется? Война длилась уже год, погибло пять миллионов советских людей - а конца все не видно. Любыми путями нужно перенести военные действия на Американский материк. Он смотрел на карту. - Дайте мне Ставку. Полковник вручил ему трубку. - Пашков? - Слушаю, Сергей. - Какова ситуация в районе Одессы? Город опять наш, но есть ли успехи? Мы вышибли НАТО из Крыма? - Не совсем. Их силы иссякли, но им удалось захватить и укрепиться в Севастополе и наладить воздушный мост с турецкими базами - оттуда они получают подкрепление. Если бы у нас было еще три дивизии, тогда... - У нас их нет. А армейская группа Колнова в Пакистане? - Никита подавлен. Это тот же Афганистан, но без воздушной поддержки. ГРУ сообщает, что давление Запада становится все более ощутимым. Афганцы и иранцы все чаще делают вылазки. Сергей щелкнул языком по небу. - Пашков, пятнадцать дивизий заканчивают обучение под Минском. Их надо отправить на восток немедленно. Как хочешь, но надо организовать их переброску... - Но, Сергей, без этих трех дивизий нет никаких шансов выкинуть хаммеровскую команду из Брюсселя... - Они подождут. Они уже долгое время в окружении, они должны еще потерпеть, пока мы не ослабим НАТО настолько, что сможем беспрепятственно приблизиться к ним по воздуху. На линии повисла напряженная тишина. - Пашков? Ты где? - Я здесь, Сергей. Ты уверен, что потребуются такие силы, чтобы выкинуть американцев из Владивостока? - Нет, Пашков. Я хочу, чтобы "Киев" поплыл на север. У этой флотилии мощные воздушные силы, они смогут защитить себя в Беринговом проливе. Меня не волнует, как ты это организуешь, но ты должен предоставить мне грузовые самолеты и корабли для того, чтобы перебросить пятнадцать дивизий к Берингову проливу. Американцы затягивают петлю вокруг Владивостока, а мы сделаем то же самое в Номе. - Сергей, а ты уверен, что... - Выполняй! Когда Шейла вошла в кабину наблюдения, в горле у нее запершило. Они ждали ее - весь командный состав. Она села на свое место. Сердце билось так, что даже дыхание сделалось прерывистым. Она обвела всех взглядом, пристально всматриваясь в глаза каждого. Черт побери, вряд ли кому-то приходилось ввязываться в такую страшную игру! Одно дело - планировать. Другое - начинать действовать. А если я проиграю? Я могу погубить всех нас - а может, и нашу планету. Шейла выпрямила спину. - Не знаю, как долго мы сможем пользоваться такой возможностью. Но сейчас, я думаю, все в порядке. - Когда я разговариваю с Моше и с Виктором, никто не переводит, - добавил Сэм. Шейла облизнула губы, стараясь отдышаться. - Мы много раз проверяли и убедились, что это помещение не прослушивается. Если мы будем приходить сюда слишком часто, Толстяк может что-то заподозрить. Так что наша встреча пройдет в сжатые сроки и в полной секретности. Думаю, у нас уже есть небольшой опыт в секретных делах. Рива Томпсон перевела слова Шейлы на иврит для Моше, в то время как Светлана выполняла перевод на русский для Виктора. Шейла внимательно смотрела на Моше, Виктора, Светлану. Сэма и Риву, заглядевшихся на звезды. - С этого момента мы пятая колонна. У нас мало времени, так что давайте поспешим, люди. Майор Детова, что у вас? - У меня есть доказательства того, что Толстяк нарушает закон. У Ахимса есть Совет. Они называют себя Оверонами. Короче говоря, невзирая на то что сам Толстяк является Овероном, его действия нарушают соглашение с Пашти, и никто, кроме Шисти, не знает о его поступке. Ни одно разумное существо во вселенной. В настоящее время о Шисти известно только то, что они очень стары и бессмертны. - И конечно, - добавил Виктор, как всегда пронзительно взглядывая на Шейлу, - именно по этой причине нас вывезли с Земли в такой секретной обстановке. Никакие космические мониторы не зафиксировали пребывания Толстяка на Земле. И не полетели в космос сводки новостей, которые могли бы встревожить Пашти или... кого? - Шисти, - подсказала Светлана. В душе Шейлы все перевернулось. Итак, мы поймали Толстяка на очередной лжи. Радиоволны распространяются со скоростью света. Сделанное ею открытие потрясало ее. Толстяк вовсе не собирался связываться опять с Землей. Ему надо замести следы. Но как? О боже, Шейла, не думай об этом, сейчас не время. Моше внимательно выслушал перевод Ривы. - Что же нам делать? Наша планета у них в заложниках. Мы ни на минуту не можем допустить, что нейтрализация ракет - единственное проявление их могущества. - Парень, у нас есть то, что есть. - Сэм пожал плечами. - Или мы лупим этих Пашти, или Ахимса проделывают что-то забавное с нашим миром. Шейла хранила молчание, выжидая, какой оборот примет их разговор. Захотят ли они рисковать? Понимают ли они? - Это проблема. - Моше ждал, когда Рива закончит переводить. Потом его лицо помрачнело, и он оглядел остальных офицеров. - Вам всем повезло. Вы никогда не видели вашего... вашего сына или дочь обгоревшими, истекающими кровью, убитыми. - Его подбородок дрогнул. - Постоянно живя под угрозой уничтожения с Метзада, символа отчаяния и смерти, мой народ привык к словам "теперь или никогда". Товарищ Стукалов, майор Данбер, капитан Даниэлс, мы стоим перед фактом вступления в конфронтацию с двумя врагами. Сначала мы должны нанести упредительный удар Пашти, исключив любую угрозу, которая может исходить от станции Тахаак. А потом, не мешкая, заняться Ахимса. - Что вы и проделали сначала с сирийцами, а потом с египтянами во время войны Йом Киппура, - поддержал Виктор. - Хорошая аналогия, но вряд ли применимая, - Моше улыбнулся, и его лицо гнома добродушно сморщилось, что не вязалось с печальным выражением глаз. Светлана сжала губы. - Мы не знаем истинной силы Ахимса. Кто-нибудь из вас хоть один раз видел его? Не голограмму, а самого Ахимса, живого? Во плоти? - Она обвела всех взглядом. - Нет? Тогда это все равно что я... - Черт побери! - взорвался Даниэлс. - Это могли быть роботы! Или, может быть... - А может, они маленькие надувные шарики, как называет их твой Мэрфи? - спросил Стукалов. - Сэм, мы должны понимать, что, каково бы ни оказалось их физическое обличье, они опасны - как КГБ. - Я приму это к сведению, - закончив переводить, добавила от себя Светлана. - Извини меня, товарищ Детова. Шейла вступила в разговор: - А кроме того, мы не должны забывать, что наша жизнь на этом корабле целиком зависит от их воли. У нас есть шанс, но этот шанс - единственный. Стоит нам только показать им, что мы собираемся взбунтоваться, как они преспокойно откроют люки и выкинут нас наружу - попробуй выживи. - Она указала на звезды за прозрачными стенами кабины. - Для них это будет единственным выходом в их юридической практике. Посмотрите, как хрупко человеческое тело. Разве они не могут отравить нас своей едой и питьем? Или напустить в помещения газы? Сколько способов может испробовать умный и развитой пришелец, чтобы убить четыреста непокорных человеческих существ, находящихся на корабле такого размера? А мы уже видели, какими удивительными ресурсами они располагают. - Итак, пусть будет что будет. - Рива подмигнула звездам, выходя из задумчивости. - Я начинаю испытывать отвращение к тактике Ахимса. Мне не нравится, когда меня используют в качестве пешки. Я по горло сыта Ливаном. - И ты вступишь в игру? - спросила Шейла. Рива сузила свои зеленые глаза. - Ты чертовски права, и я сделаю так, что никто не узнает, что я чувствую на самом деле, майор. Детова вздохнула. - Я так понимаю, мы собираемся сопротивляться? Что у тебя на уме, Шейла? - Кое-что есть. Кое-что наклевывается. Я посвящу вас во все детали, как только получу побольше сведений от Светланы и переводы Ривы с языка Пашти. Пока мы можем приходить сюда и разговаривать. И в конце концов что-то придумаем сообща. Люди, это страшный риск, ужасный. Если мы проиграем... - Мы привыкли рисковать, - сказал Моше, - и, несмотря на все препятствия, находить выход. - Согласен. - Лицо Сэма было невозмутимо. - Мы должны быть очень осторожны. Осторожнее, чем евреи в Треблинке. Малейший намек на то, что мы ненадежны, и Толстяк откроет дверь в безвоздушное пространство, - предостерег Моше. Нахмурившись, Сэм сцепил пальцы. - Кстати, эта станция Тахаак тоже окружена вакуумом? Так? Если мы попросим провести учения в вакууме, это не покажется Ахимса нелепым? Виктор кивнул, улыбаясь: - Хорошая идея, Сэм. Что будет, если Пашти разгерметизируют свою станцию и выпустят весь воздух наружу? И не только это. Ведь космонавты тренируются по разным причинам. Мы подумали о вакууме, а что, если исчезнет гравитация? Мы поплывем в разные стороны, как рыбы. Так что тренировки необходимы. А кроме того, это новшество отвлечет людей от мыслей о доме. - Стукалов задумался. - Конечно, наше оружие должно будет функционировать и в вакууме. - И откуда в тебе такая изобретательность? - спросила Шейла, уткнувшись подбородком в колени. Волосы Стукалова отливали золотом. Что-то в его улыбке тронуло ее, лишив покоя. - Я стал изобретательным, прыгая с парашютом от ЦСКА в окрестностях Лондона, - ответил Виктор с озорной улыбкой. - Радуйся, что мне никогда не приказывали прыгнуть в сам Лондон с другими целями. Шейлу осенило - еще один кубик встал на свое место. - Как я не подумала раньше... конечно! - В чем дело? - спросила Светлана. - Если это так... - Шейла отмахнулась от их любопытных взглядов и принялась объяснять: - Виктор навел меня на мысль. Дайте мне пару дней на размышления. Светлана, посмотри, что ты можешь выудить из системы Ахимса насчет возможности контратаки Пашти. Не на Тахааке, с этим мы и сами управимся, а на этом корабле. Понимаешь? Я хочу узнать, какие действия мы должны будем предпринять, чтобы защитить этот корабль. - В том случае, если Пашти нападут и захватят его! - воскликнул Сэм. Глаза его загорелись. - Светлана, как только ты что-нибудь выяснишь, разыщи меня, мы придем сюда и поговорим. Может быть, твои данные вкупе с моими тактическими соображениями породят что-то такое гремучее, что запугает Толстяка. - Ладно, хорошо, Сэм. - Улыбка Детовой, предназначавшаяся Сэму, была более теплой, чем обычно. - Тогда у меня появится шанс поторговаться. Посмотрим, кто из нас хитрее. Он усмехнулся и подмигнул ей. - Поторговаться? - спросила Шейла. - Интимная шутка, - пояснил Сэм. Поеживаясь в своем космическом одеянии, Моше прокашлялся. Какой бы наряд он ни носил, он неизменно выглядел как танкист, только что вышедший из пустыни. - Ладно, шутки в сторону; я займусь станцией Тахаак - надо продумать, как удержать ее, если Пашти вздумают атаковать. Наши действия должны быть скоординированы с пилотами торпед. Возможно, нам следует расширить диапазон обстрела и усилить огонь в тех точках, где возможны атаки. Также укрепить обороноспособность. Например, разработать способы защиты корпуса торпед. - Рива этим займется. Помните, после того как торпеды выйдут из пикирования, надо снова заделать станцию, - напомнила Шейла. Даниэлс кивнул. - У меня есть такой парень, Моше. Я пришлю тебе Теда Мэйсона: он мастер на все руки. Надо подумать, что еще можно выудить из Толстяка. Хотя мы остаемся в своей клетке, этот надувной шарик даже не подозревает, что мы способны к развитию и расширению своих возможностей. Виктор Стукалов рассмеялся. - Держись поближе к Светлане, дружище: ты родился под счастливой звездой - рядом с тобой Советы. Как вы думаете, что привело нас к подписанию договора по ПВО? Огарков со своей секцией дезинформации убедил весь западный мир, что у нас уже есть своя противоракетная оборона. Простейший пример из советского учебника. Теперь мы используем тот же принцип, чтобы скрыть наши возможности. - Думаю, на сегодня все, - закруглилась Шейла. - Затянувшаяся беседа может вызвать подозрение. Но мне все-таки хотелось бы узнать, к чему вы придете, что у вас получится. - Мы найдем способ сообщить, - мягко сказал Моше. - Будь осторожен, Моше. Одна ошибка - и все мы мертвецы. - Оверон? - Клякса вытянул глаз-стебель. - Да, штурман? - Кажется, люди что-то затевают. Толстяк легко скатился к наблюдательному посту. - Что ты подозреваешь? - Неподчинение. Я только что проверил записи. Думаю, мы кое-что упустили. Пузырь наблюдения не оснащен мониторами. - И они это обнаружили? - Да, Оверон. Записывающее устройство уловило аномалию. В типовой записи, отслеживающей общение, отмечено, что офицеры Данбер в одно и то же время собрались в пузыре наблюдения. В течение двадцати минут они находились вне поля зрения приборов. Боюсь, что они что-то затевают. - Конечно, затевают, на то они и люди. Но подумай, штурман. Разве осмелятся они бросить мне вызов? Что они могут сделать? - Толстяк сплющился, мозг его напряженно заработал. - Установи записывающие устройства, штурман. - А если люди взбунтуются? - О, я уверен, что они сделают такую попытку. Ты должен не забывать, они дикие звери. И как все дикие звери, они попробуют вырваться из клетки. Нужно время, чтобы научить их и послушанию и цивилизации. - Ты накажешь их немедленно? - Штурман, тебе нужно многому научиться. Если я немедленно накажу их, они выкинут какую-нибудь глупость. Откажутся атаковать Пашти, например, думая, что таким способом что-то выторгуют. Люди всегда переоценивают свои возможности. Потворствуя им, притворяясь, я сохраню им хорошее настроение. Я вовсе не хочу, чтобы они затаили на меня зло. - Но их настроение уже ухудшается, - Клякса образовал манипулятор и настроил магнитное поле вокруг термобашен. - Многие скучают по дому. - Это пройдет. Не сомневаюсь, что Шейла Данбер найдет, чем занять их мозги, чтоб справиться с ностальгией. Странные у них желания, правда? По ее просьбе я выполню любое из них. - А может, именно этого они и ожидают? Толстяк самодовольно хихикнул. - Ну и пусть. Ты слышал записи. Они четко представляют, в каком положении находятся. Они понимают, что являются пленниками, а их планета - заложник. В данный момент они должны цепляться за любую возможность, они должны понять, что хорошее поведение будет вознаграждено. И они ни на минуту не забывают о своей планете. Я поиграю в их игры, штурман. Мне нужно, чтобы они расправились с Пашти решительно и добровольно, без всякого нажима. Если люди в отчаянии, они допускают ошибки. Они волнуются, становятся уязвимыми. Я хочу, чтобы они всей душой, всем сердцем стремились к уничтожению Тахаака, но как только Тахаак превратится в обломки, начнется настоящая исследовательская работа. - Что ты с ними сделаешь? Толстяк весело пискнул: - Все что захочу, штурман! Абсолютно все! Мэрфи приступил к изучению устройства запа