сного спасательного люка, пытаясь разобраться, как справиться со сложным замком. Люди из АСАФа не должны оказаться в западне. В задачу десантников и спецназовцев входило подготовиться к тому, чтобы в критической ситуации организовать спасательные мероприятия. А это значило, что Мэрфи и его людям нужно научиться открывать запасные люки. Мэрфи поежился, почесал в затылке, потом стал внимательно разглядывать механизм. Они работали в огромном, освещаемом потолочными и стенными панелями помещении, которое называлось орудийным отсеком. Сооруженные Ахимса танки были залиты светом. Машины напоминали черепах или приземистых лягушек с круглыми панцирями. В отличие от военной техники, которую доводилось видеть раньше, танки пришельцев отливали перламутром. Ахимса использовали какой-то полупрозрачный материал. Моше дал разрешение опробовать один из танков. Люди из АСАФа с волнением наблюдали, как Мэрфи разряжал в него обойму за обоймой из смертоносных ружей Ахимса. Потом он попытался подорвать его гранатами: покоробился пол, разбились осветительные панели на потолке, засыпав осколками все помещение. Но когда они подошли к танку, чтобы осмотреть повреждения, то увидели на жемчужно-серой поверхности лишь несколько неглубоких царапин: в целом корпус остался невредим. - Вот это броня! - изумленно прошептал Ария. - В такой штуковине можно запросто прогуливаться по Дамаску по пятницам. Мэрфи подошел к люкам и ощупал замки. - Фил, дай мне вон тот учебник. - Мэрфи всем весом навалился на крышку люка. - Эта чертова хреновина должна же как-то открываться! - Он поднял глаза и заметил, что Фил не пошевелился. - Эй, ты в порядке? Эй, Фил! С добрым утром! Фил вздрогнул и посмотрел на него - он сидел на башне танка Шмулика. - А? - Я просил тебя подкинуть мне вон тот учебник, - повторил Мэрфи, указывая взглядом на толстую книгу Ахимса. - А, извини. - Круз оглянулся, взял книгу и передал ее Мэрфи. Мэрфи перелистал смешные странички, нашел схему люка и надавил на края крышки. Крышка легко открылась. Положив учебник на странного вида гусеницы, он подмигнул своему товарищу. - Эй, ты сегодня не в себе. Дай пять, и пошли выпьем чашечку кофе. Круз посмотрел на него, кивнул с отсутствующим видом и спустился на пол. - Что с тобой происходит? Последние дни ты какой-то странный. Может быть, ты напился сока ялапы? Подмешал ее в текилу? Круз предостерегающе поднял палец. - Эй, парень, разве я шучу насчет бифштексов с кровью? - О-о-о! - Мэрфи поднял руки, сдаваясь. - Какой недотрога! И это тот парень, который привык подшучивать над своей компанией пропойц - любителей текилы? - Ну, привык, а может, те деньки больше никогда не вернутся. Мэрфи растерянно пожал плечами. - Какая муха тебя укусила, парень? Круз совсем скис. - Ох, черт побери, Мэрф, и я сам не пойму, что со мной творится. Просто меня все раздражает, вот и все. Не знаю. Все думаю о Тринидаде, увижу ли я его когда-нибудь? Думаю о Долорес. Пять лет, парень. Ха, вряд ли она будет меня дожидаться. А мама? Папа? Мария? Ой-ей-ей, они состарятся на пять лет. Мария, Иисусе, моя маленькая сестричка. Может, она выйдет замуж за какого-то проходимца, а меня не будет рядом, чтобы убить его. А Луис, черт побери? Он закончит школу, а я этого не увижу, парень. Он женится, а вдруг на какой-то толстухе или тупице? Они шли по длинному коридору. Круз опустил голову и говорил, отчаянно жестикулируя. - Пять лет? Ну ладно, для нас это не покажется долго. А для них? Парень, мир здорово изменится за эти пять лет. А что они будут думать, а? Мать сойдет с ума от волнения. Мэрфи кивнул. Они дошли до столовой. Он взял две чашки кофе. Слова Круза растревожили его, затронув что-то спрятанное глубоко внутри. Как странно, видно, он соскучился по чувствам. Волна раздражения захлестнула его, но он привычным усилием воли подавил ее. - А знаешь, по чему я больше всего тоскую? - продолжал Круз, отпивая кофе и усаживаясь на стул. - Конец охотничьего сезона, парень. На земле иней, вся полынь белая. Осины преобразились - листья на них желтые, красные, падают на землю золотым дождем. Высоко в горах так хорошо пахнет, воздух такой чистый и прозрачный; можжевельник, пихты - как духи с шалфеем. Чем выше, тем чище воздух, тем синее небо. Знаешь, кажется, что у скал и у сухой травы есть душа. Там боги смотрят на тебя, парень. Черт побери, и не так важно, убьешь ты оленя или нет. Просто побыть в тех местах, послушать птиц, приблизиться к земле. Потом, к вечеру ты топаешь к грузовику, едешь по грязным дорогам, спускаясь с горы. Солнце близится к закату - все небо охвачено огнем: оранжево-желтым, красным, розовым, облака как лазерные лучи - вообще цвета, как на картинах Навайо. Фары освещают дорогу, кругом скалы, рытвины, и ты играешь в эту игру, рискуя свалиться в канаву или врезаться во что-нибудь, Наконец доползаешь до подножия, а оттуда до городка восемь миль. К этому времени становится совсем темно, и видны только светящиеся вывески мотелей - "Семь-одиннадцать", "У Санчеса". Заходишь в один из них, берешь дешевого пивка и зубоскалишь с Розой о тех матерых самцах, которых не удалось подстрелить в этот раз. Мол, если бы не сорвал веточку полыни, а выстрелил, то уже сейчас за плечами болтались бы чудо-олени. Роза смеется и желает тебе удачи в завтрашней охоте. Круз замолчал, мечтательная улыбка блуждала на его губах. Он погрузился в задумчивость, и его темные глаза погрустнели. Мэрфи до боли прикусил нижнюю губу. Почему у него нет подобных воспоминаний? Неужели ему нечем согреть сердце, кроме как мыслями о доброй выпивке и потасовках? Он вздохнул и сказал: - Ну, Фил, а дальше? Круз задумался, и его лицо озарилось улыбкой, идущей откуда-то из глубины души. - Потом наполняешь пивом фляжку до самого верха и едешь по городку, кланяясь старикам - Монтойе, Филипу, Рамону - и отпуская шуточки через окно. Когда подъезжаешь к дому, все окна освещены таким уютным желтым светом, собаки выбегают, заливаясь лаем. Сестрица открывает дверь и спрашивает: "Ну, принес что-нибудь? Или опять промахнулся?" А потом, как подойдешь к двери, парень, запах маисовых лепешек просто валит с ног. Мама всегда их пекла, когда мы ходили охотиться. Не знаю, наверное, семейная традиция. В доме тепло, и папа рассказывает о том времени, когда он подстрелил шестифутового самца на пике Лас-Крусес, и показывает на висящие над дверью рога. Очень старая история, он ее рассказывал еще тогда, когда я был слишком мал, чтобы что-то понимать. - Губы Круза задрожали. - Интересно, услышу я ее когда-нибудь еще? Мэрфи кивнул сочувственно. - Слушай, когда мы вернемся, возьмешь меня с собой, а? Круз тряхнул головой. - Ты хочешь пойти поохотиться? После всего... Почему, парень? Мэрфи поднял плечо, глядя в сторону, боясь встретиться взглядом с Крузом. - Не знаю. Я... ну... ты так здорово рассказываешь. Все это так чудесно. Просто бродить и вдыхать запахи, а потом возвращаться и встречаться со всеми этими людьми. Идти домой... к маисовым лепешкам, к семье. Слушай, старина, я никогда не видел своего отца. Моя мать, ну, она... она... Ладно, не хочется говорить об этом. Но у тебя. Фил, у тебя есть что-то стоящее. В следующий раз, когда затоскуешь по дому, приходи ко мне. Потому что когда все это закончится, мне некуда возвращаться. - Мэрфи усмехнулся. - Если не считать охотничьей вылазки где-то в горах Тринидада. Круз улыбнулся и потянулся к Мэрфи, чтобы хлопнуть его по плечу: - Держись, парень! - Потом немного смутился. - Тебе и правда интересно поболтать об этом? Может, я тебе надоел, тогда ты... - Нет. - Мэрфи сделал гримасу и залпом допил кофе. - Ты просто поделился со мной кусочком мечты. Такое слишком жалко терять. - Значит, наступит день? - Наступит, - успокоил его Мэрфи. Если мы не станем первыми трупами людей среди звезд, старина. Моше с любопытством оглядел маленькую комнату Ривы. Почему все они выглядят одинаково? Эта комната отличается от других только отсутствием вещмешка. - Будь как дома. Пива хочешь? - спросила Рива, переходя на английский. Моше сразу же включил свой обруч, вызывая голограмму ставшей уже страшно знакомой станции Тахаак. - С удовольствием, - отозвался он, подходя к голограмме поближе и вновь вглядываясь в переплетение замысловатых тоннелей. Теперь он представлял, как его танки проникают в бреши, проделанные летающими "воздушными" торпедами. Каково будет поле обстрела? Возможности его орудия ограничены - если он что-то неправильно рассчитает, станция лопнет, как консервная банка. - "Голд стар", - сказала она, вкладывая в его руку холодную бутылочку. - Не знаю, похоже ли пиво на то, что подавали в иерусалимском "Хилтоне", давай попробуем. - Не вижу разницы. Ахимса очень старается, чтобы мы чувствовали себя как дома. - Он нахмурился, не отрывая взгляда от станции. - Нам нужно усовершенствовать орудие, систему прицела и двигатель. Рива тряхнула головой, и рыжая прядь упала на плечо. - Находясь в торпеде, я не вижу, как направлен лазерный луч. Это как-то связано со скоростью света. - Есть вопрос, - затребовал обруч Моше. - Мне надо посмотреть все виды космических кораблей Пашти. Поисковые корабли, особенно те отсеки, в которых располагается стрелковое оборудование. Рядом с вращающимся колесом станции Пашти возникли голограммы трех различных видов кораблей. - Их размеры соизмеримы с размерами станции? - спросил Моше. Голограммы сразу же уменьшились в размерах. - Есть вопрос, - приказала Рива. - Начертите сравнительные характеристики этих кораблей и наших торпед. - Она сличила цифры и чертежи, которые указывали на сходство в устройстве различных кораблей. - Не очень-то хорошо. - Есть вопрос. Учитывая те скорости, которые могут развивать корабли Пашти, какой должна быть полезная зона огня, если наше орудие стреляет в вакууме? С помощью светового сигнала покажите, пожалуйста, траекторию снаряда, пущенного из проделанной торпедой бреши. - Моше отпил глоток пива. Голограмму пронизали прямые желтые линии. - Да, мисс Томпсон, совсем не хорошо. Она удивленно посмотрела на него. - Мисс Томпсон? Кто это? Называй меня Ривой. Моше усмехнулся. - Отлично, Рива, как же нам создать боевую зону огня с тем, чем мы располагаем? - Давай поиграем с числами и мощностями и посмотрим, что из этого выйдет. Прошло много времени. Еще одна пустая бутылочка "Голд стар" оказалась на полу. Он сощурился и взглянул со своего места возле Ривы на голограмму станции. Под разными углами из бреши станции расходились желтые линии. - Может быть, тебе надо передвинуть номер второй Бен Яра в эту слепую зону внизу? - предложила Рива. - Тогда мы вдвое увеличим зазор между Итцаком и Шмуликом. - Моше задумался. Наступила тишина - Моше старался распутать клубок мыслей, крутившихся в усталом мозгу. - Нам нужно немного отклонить орудие и изменить точки прицела. - А если Толстяк не позволит это сделать? - Мне кажется, я опять оказался в сорок восьмом году. - Ты слишком молод, чтобы помнить это. - Ты тоже. Но я помню, какую отчаянную нужду мы испытывали во время драматических событий войны Иом Киппура. Может быть, Толстяк - современная версия Ричарда Никсона. Рива пробежалась пальцами по волосам. - А представь - сейчас бросить все это и пойти посидеть на берегу Ашкелона, попивая пивко и глядя на прибой. Моше тяжело вздохнул, вспомнив то время, когда он в последний раз был там. Они с Анной только что поженились. Странно, но они больше никогда не приезжали туда. - Какое забавное у тебя лицо. - Я вспомнил Ашкелон. Я вспомнил те времена, когда мы были там. - Он покачал головой. - Другие времена, другие места. Оглядываясь назад отсюда, из недр звездного корабля Толстяка, я с трудом верю, что те дни... что вся та жизнь - не фантазия. Что-то кажется ужасным, что-то навевает грусть. - Ты сказал "мы". То есть ты и твоя жена? - Анна. - Он улыбнулся, вспоминая ее нежное тело, сияющие глаза и таинственную улыбку, которая предназначалась только ему. - Тебе правда пришлось похоронить и сына, и дочь? - Тон Ривы изменился. Моше посмотрел на нее и увидел в зеленых глазах глубокое сострадание. Сколько времени прошло с того дня? Он вспомнил горе Анны, вспомнил, как она несла фотографию их сына, Чейма. Было очень жарко, солнце раскалило каменные мостовые. Похороны, как и все похороны в Израиле, проходили шумно, с рыданиями и стонами, и вдобавок эти проклятые мухи. И опустошение, и нереальность происходящего, и чувство непоправимой утраты. Даже когда к нему подошел его друг и командир Авраам Адан, ничего не изменилось в его восприятии: молитвенные шали были слишком яркими в тот день. - Да. - Его голос прозвучал откуда-то издалека. Смерть дочери была куда более страшной. Палестинский снаряд разнес ее тело на куски. Медики уверяли, что покоящиеся в урне останки принадлежат именно ей. Серые облака в небе навевали странную пустоту в душе. Адан не приходил в тот день. И молитвенные платки не казались такими яркими. Часть его души умерла вместе с ней. - Твоя жена, наверное, страшно волнуется за тебя, - тихо сказала Рива. - Она... умерла. Анна не страдала... Ну, довольно, память моя, подруга моя... Я не хочу вспоминать, как выглядели молитвенные шали в тот день. Он встал, подошел к автомату и заказал еще "Голд стара". Она смотрела, как он возвращается на свое место, усаживается и пустыми глазами упирается в Тахаак. - И как ты справился со всем этим, Моше? Как смог заставить себя жить дальше? Он пожал плечами и застенчиво улыбнулся. - Я вернулся к своим танкам. Авраам взял меня к себе. А что мне еще надо было? Я ввязывался во все трудные дела, и мы сколотили хорошую команду. Наверное, я искушал судьбу. Не знаю. Почему ты спрашиваешь об этом? Ее зеленые глаза затуманились, она подняла бутылку поддельного "Голд стара" и уставилась на нее, сжав ее пальцами. - Я сильнее переживала. Может быть, я не такая сильная, но я не смогла вернуться к работе. Вашингтон интересовала деятельность КГБ, который занимался организацией сопротивления в Ливане и снабжал его деньгами. Одно цеплялось за другое. Я встретила молодого лейтенанта. Его убили в маленьком местечке Кана в Ливане. - Она замолчала, уголки ее губ дрогнули. - Он был... был... - Она дернула плечом и взглянула на вертящуюся перед ними станцию Пашти. - Ну и после этого... Я вернулась в Вашингтон. Поэтому я и спросила, как ты со всем этим справился. Стало совсем тихо. - Уже поздно, - проговорил Моше. Ему сделалось грустно, старые душевные раны опять заныли. - Может, чашечку кофе перед уходом? - спросила Рива. Смутившись, она быстро добавила: - Я просто подумала вслух. - Хорошая мысль, хотя ты, наверное, устала, как и я. Ты уверена, что не хочешь спать? Утро уже скоро. - Он с явной неохотой поднялся. - Мне о стольких вещах надо подумать, что вряд ли я смогу уснуть, только прокручусь с боку на бок, и мне будут представляться стволы танков, торчащие из космических станций. А кроме того, слишком долго у меня не было такой роскоши, как обычная беседа с кем-нибудь. Особенно с тем, кого доконал Ливан. - Не понимаю - разговоры не такая уж редкая вещь. Весь мир занят болтовней. Ее лицо смягчилось. - Но только не сотрудники ЦРУ, Моше. У них нет друзей. Во всяком случае, в тех отделах, где я работала. Все страшно секретно, нужно держать себя... ну, ты знаешь. Ни с кем нельзя расслабиться. Всегда есть подозрение, что... - Исключение составляют только израильские лейтенанты, - предположил он. На лице ее вспыхнула и тут же погасла легкая улыбка. - Наверное, так. Вашингтон меня разочаровал. Тамошние люди, они какие-то ненастоящие. Прикидываются важными, сильными, умудренными опытом, а на самом деле все это фальшивка, искусственный фасад, который скрывает неуверенных в себе людей. Им пришлось бы полагаться только на божью помощь, если бы они оказались в реальной жизни, там, где стреляют, убивают друг друга, где день за днем смотрят смерти в лицо. Самым важным им кажется смена декораций в высшем свете. - Рива сжала кулаки и потрясла ими в негодовании: - Боже, самым ужасным вечером после возвращения в Вашингтон был вечер, который я провела с сестрой на смотринах ребенка. Пять часов, целых пять часов я выслушивала бесконечную болтовню женщин о том, когда и как их дитятки научились ходить. Как забавно ползал маленький Джонни, и каким ангелом была Сюзанна. Других тем они не знали. Думаю, что они не верили, что на свете существуют страшные вещи. Я хотела вскрыть себе вены! Моше кивнул, нахмурившись, пытаясь представить общество настолько благополучное, что может позволить себе такие иллюзии. - Но ведь они слушали новости? Видели войны по телевизору? Рива посмотрела на него отсутствующим взглядом. - Это все ненастоящее, Моше. Вот Вьетнам был реальностью. Они осознавали это, когда получали тело любимого сына в цинковом гробу. Но жить в сегодняшней Америке - это все равно что жить в какой-то сюрреалистической фантазии. Эти люди проголосовали за запрещение права собственности на оружие для самообороны. Конечно, они видели кровь по телевизору. Американцы видят стрельбу, останавливаются и глазеют, но всего на минуточку, а потом возвращаются к болтовне о своих детях и футболе. Та кровь, которая на экране и в новостях, - не настоящая кровь. И человек, который умирает у них на глазах, не представляется реальным. - Неудивительно, что ты испытываешь потребность с кем-нибудь поговорить. Передай мне чашечку кофе. Но только одну. Мне еще надо проверить результаты сегодняшних учений. 18 Когда Раштак взглянул на трех Ахимса Оверонов, он шумно заскрежетал сам с собой. Сложная система связи свела воедино рассыпанные по всей галактике станции Ахимса, и на одном из огромных голографических мониторов Пашти возникли изображения Оверонов. Раштак всегда нервничал, когда ему приходилось иметь дело с Ахимса. Не потому, что Ахимса представляли опасность, просто, по мысли Пашти, их окутывал некий таинственный покров, такой же, каким люди окружали своих щедрых богов. С самого начала взаимоотношений этих двух видов Пашти чувствовали себя не совсем полноценными. Сменилось много поколений Пашти, Ахимса никогда не напоминали им об их корнях, но тем не менее чувство благоговения только укреплялось. И сейчас Раштак мучился от сознания собственной неполноценности, которое так долго тяготело над его народом. Он храбро напряг свои вибраторы и попытался усмирить дрожащие нервы - а это было так трудно: ведь приближались циклы. - Приветствую вас, Овероны. Извините, что оторвал, но недавно нас посетил Шист, великий Чиилла, он принес тревожные новости... - И он слово в слово передал сообщение Чииллы и поведал о заботах Пашти. Когда он закончил говорить, его клешни стиснулись и поднялись к самым челюстям. - Мы ничего не можем тебе сказать, - кратко ответил Болячка, сплющиваясь, глядя на Раштака красно-коричневыми полушариями длинных глаз-стеблей. Его основание было покрыто рубцами - следами старого ранения, полученного в результате несчастного случая в те времена, когда Пашти еще не было во вселенной. Этим шрамам он был обязан своим именем. Созерцатель добавил: - На вашей планете, Скатааке, тоже никто ничего не слышал о Толстяке. Мы знаем, что когда-то он отправился изучать примитивные организмы, уже тогда он был одержим какими-то странными идеями. Раштак услышал дребезжание своих вибраторов: - Странными идеями? - Да, какой-то бредовой идеей о том, что Ахимса должны вновь завоевать господство над окружающим миром, - подтвердил Коротышка. - В отличие от большинства Ахимса, Толстяк никогда не замечал чуда существования. Он всегда слыл догматиком, его слишком интересовал материальный мир. Например, он хотел попробовать пожить в чуждой атмосфере. Представь, подвергать себя риску, живя среди незнакомых и агрессивных существ! От одной мысли об этом делается жутко. Раштак почувствовал, что начинает дрожать, и постарался взять себя в руки; чтобы собраться с мыслями, ему пришлось даже беззвучно прикрикнуть на самого себя. Как бы он ни был встревожен, неумолимые циклы наступили, обменные процессы начали нарушаться, и его ломало и выворачивало. Редкую минуту он мог расслабиться. Жестокие щупальца циклов уже распространились по всем его органам, и ему стоило огромных усилий сосредоточить свой разум на Ахимса и проблеме гомосапиенсов. - Толстяк занимался изучением запрещенных видов, известных под именем "гомосапиенсы"? Иногда их называют людьми. - Наконец-то он назвал их прямо и теперь уставился своими центральными глазами на Ахимса, ожидая реакции. - Занимался, - ответил Болячка, и его шкура по бокам с усилием втянулась внутрь. - Но я не придавал этому значения. Пожалуйста, подожди минуточку, Первый Советник. Болячка быстро образовал манипулятор и дотронулся до едва видневшегося рычага на голограмме. Прошли секунды, и, увидев реакцию Ахимса, Раштак убедился, что Толстяк действовал обособленно, не ставя других Оверонов в известность о своей деятельности. - Ох, - со свистом вырвался воздух из дыхательных отверстий Болячки, - какое-то время Толстяк действительно наблюдал за людьми. Да, здесь есть отчеты. Он начал свои наблюдения сравнительно недавно, десять тысяч галактических лет назад, когда планета оправилась после длительного ледникового периода. У нас есть сведения, касающиеся того времени, что формы жизни на Земле обладают определенным интеллектуальным потенциалом. Это двуногие существа, довольно ловкие, они собирались в мелкие сообщества и в поисках корма иногда охотились на мелких животных. Попытки создания примитивных общественных структур. Возникновение семьи. Подожди. Вот здесь. Я сменил индекс. Это были предки гомосапиенсов. - Но это старые отчеты. - Раштак судорожно клацнул челюстями. Странная идея? Они использовали именно эти слова. Он вздрогнул и нервно забарабанил по звуковому полу. Болячка продолжил: - Я смотрю тот же индекс, тему не меняю, сейчас мы двинемся дальше. Да, вот еще один отчет. Толстяк интересовался развитием гомосапиенсов. В процессе изучения он отбирал образцы этого вида. Он заметил, что ледниковый период сильно снизил их умственные способности. Да, а вот и взрыв эволюции - просто поразительный. - Болячка сплющился, его глаза-стебли вытянулись и выпрямились, что у Ахимса являлось признаком неподдельного интереса. - Поразительно. Какой энергичный и жестокий вид! Но они не все так ужасны. Они кочуют целыми отрядами, заботятся друг о друге, даже о калеках, о тех, кто пострадал от несчастного случая, о тех, кого ослабили внутренние паразиты. Ну что ж, мне кажется, тебе не о чем беспокоиться, Советник. Они довольно грязные звери, одеты в лохмотья, у них есть только огонь и палки с каменными наконечниками. - Но мне известно, что в более поздних отчетах указывается, что у них появилась примитивная металлургия, кроме того, они приручили для своих нужд других животных. Болячка сплющился. - Так тебя пугает это? Извини, Первый Советник, вот если бы ты сказал, что они могут изменять материальный мир или овладели гравитационными потоками, тогда бы я понял твою тревогу. Раштак поднял вверх клешни. - Согласен. Сначала я тоже подумал, что гомосапиенсы не представляют никакой угрозы. Но меня насторожил тот факт, что в моей Совещательной Палате оказался Шист Чиилла, и он был очень взволнован. Кроме того, на нас надвигаются циклы. Раштак ждал, начиная волноваться из-за того, что его явно игнорируют, что его считают дураком, а Болячка продолжал внимательно читать отчеты, посвященные гомосапиенсам. Раштак издавал нетерпеливое дребезжание и грохот. Бока Болячки слегка вздулись, и он сказал: - Странно, после того как Толстяк отправился к их планете для последнего наблюдения, его отчеты перестали поступать. Кажется, гомосапиенсы уже выращивают для себя растения и корм для других животных, они уже создали целый ряд воинственных многонациональных тиранических государств и наносят друг другу поразительные увечья. Отвратительные существа эти люди! - Будьте добры, не могли бы вы... - Поразительно! - не давая договорить, пропищал Болячка. - Что ими движет? Они уничтожают себе подобных! Так и есть, они собираются в большие группы и убивают друг друга во имя идеалов, политики, разных представлений о боге, из-за ресурсов, почти по любой причине. Ведь они развивались благодаря взаимопониманию и сотрудничеству. Странное поведение, не так ли? Раштак посмотрел на других Ахимса, чьи изображения застыли на разных мониторах. Созерцатель начал сплющиваться, заметив: - Неудивительно, что они запрещены. Представляете, что бы они натворили, вырвавшись на свободу! - Ты думаешь, у них хватит ума покинуть пределы своей планеты? С твоей стороны это довольно оптимистичное допущение. - Болячка сплющился, цинично присвистнув. Коротышка настроил себя на ту же волну, следуя примеру Болячки. - Ну-ну. Да, я помню этих животных. Когда-то мы распорядились наложить на них запрет. Вот этот документ. Советник Раштак. Включаю. Экран Раштака вспыхнул. Он поместил ногу на сенсорный участок и, раздираемый противоречивыми соображениями, стал следить за возникающими на экране картинками. Сцены чуждого мира сменяли одна другую. Огромная ледяная глыба медленно таяла, отступая к полюсам. Показались на зеленых лужайках странного вида крупноголовые гомосапиенсы. Вооруженные палками с каменными наконечниками, гомосапиенсы убивали огромных волосатых чудовищ, селились на открытых площадках, воспитывали потомство. Одновременно другие, с маленькими головами, более энергичные, владеющие более разнообразными инструментами, медленно продвигались к северу, наступая на пятки крупноголовым. Эти южные были очень похожи на северных - только их одежда была более примитивной. Когда борьба за ресурсы обострилась, южные убили северных, захватили их самок и пищу и откатились назад. - Омерзительно! - пробормотал Раштак. Он задвигал мышцами и привел в порядок внезапно переполнившиеся эмоциями органы. - Мы всегда стыдились того, во что превращали нас циклы. И все-таки циклы являются биологическим фактом, мы не можем управлять ими. Но такая неразумная ярость, как у этих? Не могу понять, что Толстяк... - Мы тоже не можем, - раздраженно пискнул Коротышка, раздувая дыхательные отверстия. - И все-таки. Советник Раштак, подумай: Толстяк может быть эксцентричным, но он старше нас всех на много звездных жизней. Он многое повидал, изучил массу феноменов. Часто его действия на первый взгляд кажутся несправедливыми, но тем не менее он никогда не совершал безумных поступков. Если он что-то делал, то только ради общей пользы и никогда никому не причинял вреда. Созерцатель тут же поддержал его: - Что бы Толстяк ни делал с людьми, он никогда бы не стал нарушать запрета. В противном случае это означало бы только одно - он сошел с ума. А Ахимса никогда не страдали подобными заболеваниями... Посмотрим. Болячка, эта галактика уже образовалась, когда Рыжик попытался доказать, что гравитация является всего лишь плодом воображения? Сколько времени он делал попытки просочиться сквозь поверхность той нейтронной звезды? Раштак нервно задребезжал, стараясь привлечь внимание Ахимса. - Но факт остается фактом: в нашей Совещательной Палате сидит Шист и размышляет о людях. Мы не привыкли к визитам Шисти. Приближаются циклы, в Палате расположился Шист, и нам очень трудно оставаться спокойными! Бока Болячки стали опадать и выпячиваться. - Ты утверждаешь, что Чиилла уверен в том, что Толстяк собирается вмешаться в циклы? А может быть, Толстяк хочет сделать что-то, чтобы изменить циклы? Видишь ли, можно по-разному интерпретировать события, тем более сейчас ты так чувствительно... - Я понимаю, что существуют трудности перевода. Даже Ахимса, говоря с Шисти, не могут гарантировать точность. - Да, да, такое возможно. - Желудок Раштака вывернулся наизнанку. Могло случиться такое? Неверный перевод? Толстяк старается помочь всем Пашти? Он поежился. Если дело обстоит именно так, а я дергаюсь, значит, я выгляжу крайне глупо. Они, конечно, думают, что это влияние циклов, но слишком вежливы, делают вид, что не замечают. Дважды фиолетовые проклятия циклам! Болячка терялся в догадках: - А ты не допускаешь, что он обнаружил какое-то биохимическое средство для вас? Может, у него есть... - Почему тогда просто не включить передатчик и не выслать нам образец? - спросил Раштак. Его вибраторы задребезжали с сарказмом, он сам заставлял себя сохранять спокойствие и разумно обсудить это дело со всех сторон. Это плохо получалось. - Неужели подобное событие способно вынудить Шиста покинуть глубины космоса и явиться сюда для пустой болтовни? Созерцатель слегка сплющился, из дыхательных отверстий раздалось низкое сипение: - Советник, ваши особи часто рассматривают нас, Ахимса, как существ особого склада. С другой стороны, Шисти постоянно погружены в мыслительные процессы, о содержании которых мы можем только догадываться. Если бы у нас была возможность постичь идеи, которые... - Я могу только передать вам, что Шист сказал мне! Меня проинформировали о том, что Толстяк нарушил запрет и, возможно, привезет с собой в космос людей, чтобы повлиять на что-то, связанное с циклами! Пашти достаточно страдают от самих циклов! Вы это знаете! Мы очень встревожены! Что Толстяк... - Первый Советник, - сочувственно заговорил Болячка. - Ты постоянно ссылаешься на циклы. Мы видим, как меняется твое тело. Ты так нервничаешь. Может быть, это уже начинается реакция на циклы? Раштак примерз к полу. Они все-таки решили так. Они допускают такую возможность. Что делать дальше? Любые его слова будут восприниматься как проявление паранойи Пашти. Циклы. Трижды проклятые циклы. Он наполнил воздухом свои продолговатые легкие и с шумом выпустил его так, что вибраторы на конечностях пришли в движение. Все трое Ахимса Овероны стали опадать - они вдумывались в это новое предположение. Раштак хотел гневно возразить, но вовремя остановился: ему нельзя быть раздражительным, нельзя дать Оверонам еще одно доказательство, что проклятые циклы уже мешают ему владеть собой. А к какому иному логическому заключению могли они прийти, если на их глазах в течение тысячелетий Пашти столько раз уже сходили с ума? Нижняя часть тела Раштака встревоженно задребезжала: - Чувствую, что нет смысла разговаривать. Все, что я скажу, вы спишете на циклы. Но, пожалуйста, будьте настороже. Если Шист прав, то, что бы ни предпринял Толстяк, это произойдет очень скоро. Кроме того, еще несколько дней отделяют от нас циклы. Если уже сейчас мы начали сходить с ума, это очень странное проявление циклов, и нам хотелось бы собрать все сведения об этом, когда все будет кончено. Вы не могли бы проследить за приближающимися событиями и снабдить нас записью? Таким образом мы все потом узнаем. Болячка сделался совсем плоским, выражая согласие. - Мы сделаем это. Первый Советник. А тем временем мы попытаемся связаться с Толстяком. Во время нашей беседы Созерцатель послал несколько запросов по всем каналам нашей связи. Толстяк не отвечает. Когда он ответит, мы попросим у него разъяснений. Если он что-то затеял, мы немедленно дадим вам знать. - Спасибо, - ответил Раштак. - Ты очень любезен, Оверон. Извини, если что не так. - Он в точности воспроизвел все стадии прощального ритуала. Не хватало еще, чтобы они обвинили его в невежливости. Экраны потухли, Раштак гневно стукнул по полу, прогоняя нескольких путавшихся под ногами самок. 19 Сэм сидел на столе, свесив ноги. Виктор улыбнулся какой-то своей мысли и прислонился спиной к стене, глядя на голографическую модель станции Тахаак в разрезе. Они могли наблюдать за происходящими внутри событиями: видеть свои войска, растекающиеся по коридорам и обстреливающие Пашти. Любопытно, как быстро они стали единомышленниками. Они работали сообща, как два эксперта, уважительно относящихся к мнению коллеги. Два разных тактических течения соединились. Каждый из них испытывал какое-то особенное, новое и волнующее чувство. Понял ли это Толстяк? Когда он подбирал персонал, думал ли о совместимости индивидуальностей? - Думаю, Маленкову следует держаться поближе к своим танкам. Они ударили по второму узлу и рассеялись. Если Пашти появятся на этом участке, они отрежут Маленкова от машины Бен Яра, - сказал Сэм, указывая на голографическую запись. - Я поговорю с Николаем. - Виктор прошел сквозь голограмму и уселся на стул, скрестив ноги. Он сделал пометку в своем блокноте. - Что еще? Сэм покачал головой. - Я больше ничего не заметил. А ты? Виктор приказал обручу повторить картину атаки. С различных точек обзора он просмотрел сцену, когда торпеда проскальзывает сквозь стену станции, катясь под уклон. - Вот. Видишь, Итцак выгружается превосходно, его машина начинает движение, как только выбрасывается трап, а вот Неделин и Уотсон не очень-то торопятся последовать за ним. Посмотри, они еле идут, даже посмеиваются. Конечно, это только тренировка, но все-таки... - Ну что ж, им следует намылить шею. - Сэм сжал губы и сделал пометку в своем блокноте. - Еще что? Виктор покачал головой и отключил систему. - Ничего. Хотя, пожалуй... - он тряхнул головой, не зная, как начать разговор. Сэм почесал в затылке и опустился на стул. - Говори, товарищ майор. Виктор подпер голову локтями. - У меня появилось ощущение, что скоро что-то произойдет. Какой-то зуд. Шестое чувство подсказывает мне: если мы не подтянемся, то потом придется очень сожалеть об этом. - Моральное состояние? Он кивнул, сосредоточенно глядя на Сэма. - У меня трое выбиты из колеи. Может, заболели. После тренировки я послал к ним Мику напомнить об их долге перед партией и перед несчастными парнями на Земле. - Поэтому у тебя такой встревоженный вид? Виктор вскинул бровь. Сказать ему? Да, он имеет право знать. Он может принять решение или отдать приказ, если понадобится заменить меня. Он должен иметь верное представление о моей команде. - Да, потому что посылать Мику было рискованно. Он слишком уж серьезно относится к своим обязанностям. - Иногда ему не хватает гибкости. А в то же время, я думаю, именно Мика может лучше всех справиться с моральными проблемами. Сэм, я хочу, чтоб ты знал кое-что. Я знаю Мику очень давно. Он попал в мою группу в чине младшего лейтенанта сразу после окончания Фрунзенской военной академии. Однажды, еще в академии, он выдал своего лучшего друга: тот однажды ночью смылся к своей подружке. За это полагалось два года штрафных батальонов. Мика ставит долг выше дружбы. Эта его несгибаемость стоила ему многого - в частности, он почти не продвинулся по службе. Сейчас он уже мог бы быть капитаном, а он все еще простой лейтенант. Он даже не дослужился до старшего лейтенанта. Он не умеет приспосабливаться, он не понимает, что командиру иногда необходимо пойти на компромисс. Сэм скрестил руки и медленно кивнул: - Понятно. Из него получился отличный лейтенант. - Нет, отличный сержант. - Виктор улыбнулся. - А кроме того, он очень долго занимался партийной работой. В Афганистане он был самым надежным. Может быть, Мика рожден специально для той войны. Его качества пригодились бы в минувшей войне с нацистами. Но здесь, честно говоря, он причиняет мне беспокойство. Все остальные в моем подразделении умеют приспособиться к любым условиям. А у Мики очень ограниченное воображение. Его жизнь посвящена одной цели - построению коммунизма. На это есть свои причины личного порядка, и я не хочу в них вдаваться. Однако мне хотелось бы держать тебя в курсе. Я постараюсь не спускать с него глаз. Я знаю его и знаю, как справиться с его проблемами. - Как ты сделал сегодня? - Точно. Но что нас ждет впереди? Сэм кивнул: - Да, среди моих ребят тоже не все ладно. Правда, все это протекает помягче. Наверное, потому, что Мэрфи с ними разговаривает. Однажды я заметил, что Круз совсем плох. Потом Мэйсон начал киснуть. Может, волнуется, женится ли на Памеле, когда вернется, или нет. Но Мэрфи держит руку на пульсе. - Но нам надо что-то предпринять, - заключил Виктор. - Конечно. То, что поначалу удивляло, стало привычным, и мы начинаем погрязать в рутине. - Мои ребята начинают подумывать о том, что когда-то придет демобилизация - а что они увидят, вернувшись, насколько изменится мир? - Виктор вздохнул. - А здесь мы в ГУЛАГе Ахимса. - Эй, парень, даже не смей думать об этом, когда ты рядом со своими ребятами. Этого только не хватало. Виктор невесело усмехнулся и задумался о своей Туле. Ты еще помнишь меня, отец? Это для тебя важно? - я стал настоящим солдатом. - Нет, я держу при себе эти мысли. Но они и сами скоро об этом задумаются. - А женатые есть? - Только Петр и Мика. Большинство слишком молоды. Но если уж ты женат, армия жаждет, чтобы ты был целомудрен, как монах. Партии нравится, когда люди женятся и выполняют свой долг перед Родиной, плодя новое поколение. КГБ тоже любит женатых, это помогает "стабилизировать" вспышки необузданной юности, а также постоянно держать пальцы на глотке кадровых офицеров. - И Мика как послушный партийный мальчик женился сразу же? - Конечно. На дочери одного из комиссаров. Она... ну... причиняла беспокойство своему отцу. Выдав ее за Габания, партия решила эту проблему. Что касается Мики, это не брак по расчету, он искренне любит ее. - Виктор усмехнулся. - Кому-кому, а уж Мике как раз лучше было бы побыть пять лет вдали от дома. - С нею так же хлопотно? Виктор подавил желание расхохотаться. - Строго между нами, Сэм, в отношении мужиков она настоящая капиталистка. - Эх, парень, понимаю. Я знавал подобную девицу. Думаю, лучше меня ей было не найти. Она могла бы остепениться, купить хороший дом, получать неплохие деньги ежемесячно - в общем, все что положено, но я не смог поломать ее стиль жизни и сбежал. Так что теперь она получает пенсион. - А почему ты сбежал? Сэм усмехнулся. - Ну, она проштрафилась. Повела себя как пятая колонна и притащила с собой некую бактерию, которая внедрилась в нее, когда она приоткрыла тылы дружественным войскам. А ты? Не женат? В голове Виктора вдруг снова мелькнул образ горящей афганской девушки. - Нет. Думаю, ты понимаешь, почему. Для меня женитьба была бы ошибкой. Конечно, мне несложно жениться и производить на свет сильных сыновей на благо Родины. Но, кроме этого, у меня не было бы с женой ничего общего. - Он покачал головой. Я всю оставшуюся жизнь проживу с кошмаром Бараки. - Мне кажется, что лучше жить одному полной жизнью, чем влачить существование с женщиной. Как мне с ней разговаривать? Как я рассказал бы ей, что чувствую после возвращения с задания? Я еще не встретил женщину, которая согласилась бы иметь со мной дело, зная, кто я такой. Значит, лучше просто избегать женитьбы - и в то же время не позорить армию распутством. Сэм вскинул бровь. - Здесь есть Светлана. Он лукаво подмигнул Виктору. - Нет, дружище. Светлана - майор КГБ. Мы слишком много знаем друг о друге. Скажи, ты когда-нибудь наблюдал скорпионьи свадьбы? Самец выбрасывает семя на скалу и начинает осторожную игру с самкой. Он должен расставить клешни и подгонять ее сложными маневрами к семени, до тех пор пока она не позволит ему совокупиться с ней, как это делают другие живые существа. Боюсь, что мы со Светланой в этом случае слишком похожи на таких скорпионов. Сэм кивнул. - Она красивая женщина. - И опасная. - Я буду помнить об этом. Кажется, она подумывает о том, чтобы превратить меня в платного агента КГБ, когда мы вернемся. - И ты об этом задумываешься? - Виктор не изменил своей свободной позы, но внутри у него зажегся внезапный жгучий интерес. Если ты можешь предать свою страну, Сэм, что же ты можешь сделать с теми, кто от тебя зависит? Сэм медленно качнул головой, отрицая это предположение. По лицу скользнуло разочарование. - Я видел твой взгляд, Виктор. Извини. Это не для меня. Не знаю, будь у Советов другая политическая система, тогда кто знает... Но факты говорят о том, что это не так. В партии слишком много злоупотреблений, слишком много народу ссылают в Сибирь. Сталин убил больше людей, чем Гитлер, а ведь Сталин был свой. - Сталина давно уже нет. - Ну и мир улучшился. Но если уж говорить об этом, я слишком хорошо знаю обе стороны. ЦРУ позволяет себе ту же дерьмовую грязную тактику, что и КГБ. Цель оправдывает средства, бэби, и не оглядывайся назад, если служишь благородной и славной цели. Что-то происходит - и так долго, что ты уже ни во что не вникаешь. - Зная это, почему ты по-прежнему служишь? Улыбка Сэма стала печальной. - Думаю, меня поймали. Работа въедается в кровь - и возврата нет. Ты уже говорил об этом раньше, разве нет? Средний американец никогда не испытывал голода, холода, унижений, никогда не видел мертвеца, убитого кем-то и оставленного лежать на земле. Он думает, что смертная казнь - это жестокое и необычное наказание, предназначенное для насильников и убийц. Неужели ты думаешь, что я смогу сесть рядом с пустоголовым обывателем, который верит, что запрещение торговли оружием положит конец преступлениям и появятся молочные реки и кисельные берега, смогу сесть рядом с этим типом и поговорить по-человечески? Дерьмо! Ведь как только этот чистоплюй узнает, что я кого-то убил, он станет рвать на себе волосы и блевать. - Ну и зачем их защищать, если они не хотят защищать сами себя? Светланино предложение все-таки лучше. Русские более сильные. Они и в повседневной жизни постоянно сталкиваются с трудностями. Сэм сделал гримасу. - Не думаю, что коммунизм - нечто стоящее. Попахивает Дядюшкой Сэмом. Народ, которому не надо суетиться. Если ты не осел - зачем тебе стимулы, дисциплина, награды? Советская система мертва, она рушится. Поэтому, во-первых, я не вижу большого преимущества вашей гнилой системы перед нашей, процветающей. А во-вторых, - может быть, это самое главное, - я поклялся, что буду заботиться о Соединенных Штатах Америки. Они неплохо мне платят за это. Так что, пока я на службе, я буду работать. И выкладываться. - Сэм вздохнул. - Прости, Светлана. - Как ни странно, мне стало легче. Сэм вскинул бровь. - Мы отлично понимаем друг друга. Сэм кивнул, скрестив свои мускулистые руки. - И знаешь, Виктор, ты ведь не только комми, ты еще белый светловолосый командир в расцвете сил, и я думаю, что ты в полном порядке. Что ты оставил на Земле? Семью? Виктор сжал губы. На лице Даниэлса был написан неподдельный интерес. - Ты не единственный, кому не с кем поговорить. Я шесть лет не был дома. Последнее время было отчаянным. Между теми людьми, которые жили у себя дома, и теми, кто воевал, огромная разница. Мои родители страшно гордились мной. Я сражался "за коммунизм, за освобождение угнетенных масс Афганистана". Но когда ты находишься там, в Афганистане, все совсем по-другому. - Наверное, как во Вьетнаме. - Хуже. - Виктор вздохнул, стараясь забыть о своих призраках. - Во Вьетнаме было пылкое меньшинство, которое поддерживало американцев, и другое, не менее пылкое меньшинство - на стороне коммунистов. Подавляющее большинство боялось и тех и других. В Афганистане нас ненавидели все. У советского солдата не было иного товарища, кроме другого советского солдата. - Но вы потеряли не так много, как мы. - Это другая война. Они могли прокрасться сквозь джунгли невидимыми. А мы воевали в бесплодной пустыне и видели каждый партизанский отряд как на ладони. Наши сражения ничуть не походили на наступательную операцию Тета. Если бы было иначе, наши потери значительно бы превышали ваши во Вьетнаме. Он махнул рукой. - Ладно, я потерял свою мысль. Последний раз я пробыл в своем доме всего три часа, потому что поцапался с отцом. В юности он прошел всю Восточную Европу с Двадцать четвертой танковой дивизией. Он был так горд, когда я закончил учиться и отправился в Афганистан. Я никогда не забуду его горделивой стариковской улыбки. Боже, какая радость светилась в его глазах! Представляешь, его сын поднял флаг на марше и пошел выполнять священный долг. Сомневаюсь, что когда-нибудь он сможет все понять. Одно дело - убивать немцев, вторгшихся в твою страну. Другое дело - обстреливать из пулеметов деревню в чужом государстве. Сэм посмотрел понимающе. - А ты рассказывал отцу? Виктор прищурился, припоминая. - Мне следовало быть умнее. Я знаю, чем их пичкало ТАСС. Мне надо было предвидеть, что они не поверят. Представь, ты говорил бы об этом в Америке: они просто не поняли бы. Мой отец знал, что такое война, но Великая Отечественная - совсем другое дело. Он не мог вообразить, что могущественная Советская Армия не может справиться с Афганистаном. Как может всесильная военная машина, выбившая почву из-под ног Гитлера, потерпеть поражение от банды одетых в лохмотья овечьих пастухов? Он сказал, что с семьей я воюю лучше, чем с афганцами. - А теперь должно пройти пять лет, прежде чем ты вернешься и восстановишь хорошие отношения. - Если вернусь. - Виктор вздохнул и откинул голову назад, уставившись в светящуюся потолочную панель. - А ты? - Я свободен, со мной все ясно. Хотелось бы, чтобы все остальные тоже были в порядке. Виктор потер усталые глаза. Да, это самая главная проблема. - Значит, ты согласен с тем, что надо сменить тренировки, чтобы наши люди не стали сходить с ума. Терминал загудел, на экране возникло лицо Мики Габания. - Товарищ майор, разрешите доложить: рядовой Кузнецов ранен. Дальше. Я оформляю на него рапорт. Он сделал попытку ударить старшего офицера. Виктор взглянул на Сэма. - Боюсь, что уже началось. И что мне теперь делать? Неужели это первая искра, которая скоро охватит пожаром всех нас? Болячка заполнил воздухом дыхательные мешочки и с раздраженным свистом длинно выдохнул. - Толстяк не отвечает. Это на него не похоже. Созерцатель сплющился, его бока пульсировали. - Нет причин для волнения. Он, возможно, погружен в медитацию и не хочет, чтобы его беспокоили. - Да. Но его штурман должен как-то отреагировать. Для этого нам и нужны штурманы. Им надо быть очень старательными, они имеют возможность многому научиться у Оверонов, развить абстрактное мышление, например, но их главная задача - освободить Оверона от повседневной рутины, чтобы он мог оттачивать свою мысль. - Этим мы и должны заниматься, а не волноваться из-за Толстяка, - проворчал Созерцатель сквозь раздувающиеся дыхательные отверстия. Болячка сплющился, его оболочка стала бугристой. - Я взял на себя ответственность найти Толстяка только из-за того, что в это вмешался Шист. У меня тоже есть свои дела. Но это не шутка. - А Пашти? Насколько серьезно нам следует отнестись к ним, ведь циклы приближаются? - Созерцатель стал совсем плоским. - Мне кажется, не стоит вмешиваться. Толстяк никогда не причинял тревоги. Насколько опасны эти гомосапиенсы? Я просмотрел записи запрета, и у меня не возникло подозрений, что Они могут представлять какую-то опасность для Пашти. - Они склонны к насилию, нездоровы. - Честно говоря, я не вижу от них особого вреда, кроме того, что они страшно грязные и плохо воспитаны. - Но у них есть оружие. Все их развитие основано на применении оружия. - Во время циклов Пашти легко справятся с их оружием. Согласно последним сведениям, гомосапиенсы используют металлическое оружие, которое вряд ли способно пробить панцирь Пашти. Достаточно легкого толчка, чтобы свалить с ног это хрупкое существо и даже убить его. - Тогда почему их запретили? - В основном чтобы предохранить Пашти и Ахимса от общения с ними. Их мозг по химическому составу похож на наш. Существует слабая вероятность заражения. А кроме того, какая польза от общения с существами, способными к саморазрушению? Даже если допустить возможность натренировать их и подготовить к работе в сфере обслуживания, все равно они не способны выйти с нами на связь, овладеть высокими техническими навыками и атрибутами цивилизации. Но на Совете решающим доводом в пользу запрещения их планеты послужило соображение, что когда-то в будущем может случиться, что они начнут воевать друг с другом и посеют смуту. Кому захочется жить рядом с существом, которое в любую минуту может стать агрессивным? К тому же они удивительно самовлюбленные. Они непокорны, не слушаются своих начальников, и вообще, если что-то встает на их пути, они приходят в ярость. А тебе хотелось бы, чтобы тебя окружали животные, воспринимающие тебя как угрозу? Оболочка Болячки начала обвисать. - Вселенная и без этих диких зверей довольно опасное место. Если окажется, что Толстяк и в самом деле нарушил запрет, нам придется принять срочные меры. - И ты думаешь этим заняться? - После того, что ты тут сказал, - конечно. Если Толстяк сошел с ума, придется его изолировать, сослать куда-нибудь подальше, чтобы он не мог заразить остальных. Что касается людей, то самым верным решением было бы уничтожить их именно сейчас, когда они узнали, что цивилизация существует. - Может быть, будет достаточно всего лишь усилить запретные санкции? - Ты бы хотел сидеть взаперти на своей планете, узнав, что другие живут среди звезд? - Они же животные! Зачем сравнивать? Хотя, может, ты и прав. Заложив руки за спину, Шейла мерила шагами свою комнату. Хотя глаза ее были опущены к полу, она помнила о Викторе и представляла, как в свете панелей отливают золотом его светлые волосы. Наконец она заставила себя сосредоточиться на проблеме, с которой он пришел к ней. - И что ты предполагаешь предпринять, Виктор? Как я смогу отвлечь их от мыслей о доме? Стукалов поднял руки. - Сейчас Сэм заставляет их бегать и потеть, уверенный, что если свободное время будет занято физическими нагрузками, то к вечеру они, обессиленные, заснут молниеносно. Просто не хватит сил задуматься о доме. - А как же занятия с компьютерами? Я познакомилась с результатами: мы едва управляемся с информацией, которую просил изучить Толстяк. Виктор нахмурился. - Кажется, эти обручи Ахимса по-своему влияют на человеческий мозг. Я заметил, что информация, заложенная в него, остается... ничего не надо специально запоминать. То, что записано на дискету, автоматически внедряется в мозг. Шейла повернулась. - Значит, нам надо узнать больше. Мне бы хотелось, чтобы каждый человек не меньше четырех часов в день проводил у терминала. Я хочу, чтобы они занимались физикой, галактической историей, наукой Ахимса. Возможно, это пригодится. Образование никогда никому не вредило. Она подошла к автомату и взяла чашку чая. - Виктор, скажи мне честно. Ты и твои люди, вы готовы подчиниться моим приказам? - Она задержала дыхание. Так много будет зависеть от этого спокойного сильного человека. Он уловил подтекст, прозвучавший в ее словах. Шейла взглянула на него в ожидании ответа. - Смотря какой приказ. Сомневаюсь, что мы бросимся штурмовать Политбюро по твоему приказу. Ее глаза не дрогнули. - Я хочу знать, подчинитесь ли вы любому моему приказу, который я отдам здесь, во время выполнения этого задания? Мне нужно беспрекословное подчинение - буквально. Ты дашь мне такое право? Доверишься мне? Глаза Стукалова сузились, превратившись в щелочки. - Я уже получил приказ от Генерального секретаря. Почему ты говоришь о доверии? Она скрестила руки, прошлась по комнате и остановилась возле него, глядя прямо в холодные синие глаза. - Ты бы меня понял, увидев звезды в кабине наблюдения, - перед глазами раскрывается целая вселенная, которой лишится человечество. Сейчас я не могу ничего сказать тебе. Толстяк установил систему перевода в кабине наблюдения. Его глаза перехватили ее взгляд, испытывая, выискивая слабость. Медленная улыбка тронула его губы, в глазах сверкнуло понимание. На короткий момент их души соприкоснулись, и сердце Шейлы начало таять. Застигнутая врасплох его взглядом, она впервые почувствовала себя хрупкой, незащищенной. Привычное хладнокровие покинуло ее. Она словно в первый раз увидела его. - Я буду следовать вашим приказам, майор. Да, я доверяю вам наши жизни. - Спасибо тебе, Виктор. Ты всегда играешь, не так ли? Его взгляд не мог обмануть ее. Шейла взяла себя в руки. - Завтра мы приступим к новым тренировкам. Это немного разрядит атмосферу. В то же время мы должны подготовиться к неожиданной контратаке Пашти. Он повернулся, в глазах возникло любопытство. - Контратака Пашти? Но я думал... Она заговорщически подмигнула. - Представь: ты - Пашти, и твою станцию внезапно захватили; каковы твои действия? Усмешка раздвинула его губы, в глазах сияло нескрываемое восхищение. - Конечно, контратака. Катя Ильичева вошла в комнату Габания и распустила по плечам пепельные волосы. Он обнял ее могучими руками и крепко прижался к ее хрупкому телу, глядя на отражение ладной фигурки в зеркальной стене. По сравнению с ним она казалась такой маленькой. - Ты нервничаешь, Мика. - Она отошла в сторону, бросила на стол сумочку с дамскими мелочами и пробежалась пальцами по спинке стула. Все, что она делала, выглядело... профессионально. Она посмотрела на него дразнящим взглядом из-под густой пряди, закрывавшей пол-лица. Сердце бешено стучало, но он старался сохранить невозмутимое выражение лица. - Предвкушаю. Он подмигнул ей, подошел к автомату и заказал два стакана водки. Сам он еще до этого выпил двойную порцию для храбрости. Он чувствовал себя виноватым перед Ириной, никак не мог выбросить из головы память о ней. Катя выпила, внимательно разглядывая его из-под опущенных век, дразнящая улыбка тронула уголки ее губ. - Переживаешь из-за жены? Габания сглотнул. - Откуда ты знаешь? Она засмеялась, сверкнули белые зубы. - Я видела многих мужчин, которые боролись с собой, зная, что собираются сделать, и уже готовя себя к последующим страданиям. В большинстве случаев я старалась им помочь, но за тебя я не волнуюсь. Мика долил себе водки, глаза его скользнули по ее фигуре. Грудь Кати туго натягивала ее космический костюм. Плоский живот и тонкая талия подчеркивали изгиб бедер. Она встала перед ним, посмеиваясь над его оценивающим взглядом, соблазнительная, уверенная в себе. Катя была настоящей куртизанкой, не то что его коренастая Ирина. - Но почему я? - вдруг спросил Мика. Этот вопрос продиктовала ему интуиция, которая много раз помогала ему уцелеть. Она подошла поближе, внимательно оглядела его, а потом провела пальцами по его груди, поглаживая выпуклости мускулов. - Если честно, у меня никогда не было такого мужика, как ты. Влиятельные банкиры, политики, генералы - короче, те, чья осведомленность могла пригодиться КГБ. Допустим, мне любопытно, что чувствуют такие, как ты. - Она улыбнулась ему сквозь стаканное стекло. - Ну что, правда, интересно? Мика усмехнулся. Она отпила водки и поставила стакан на стол. Потом, как ленивая кошка, подошла к нему, наклонилась поцеловать, приблизив к его лицу свои манящие губы. Ее язык встретился с его языком. Он перестал соображать, когда она начала стаскивать с него одежду, поглаживая его горячую плоть. Она наклоняла голову все ниже и ниже, и ее теплое дыхание обжигало его живот. Когда она добралась до его напрягшегося пениса, он застонал. - Приляг, - сказала она ему. Голос ее звучал слаще меда. Пока он ложился. Катя сняла с себя форму. При виде обнаженного тела Мика услышал стук собственного сердца. Она стояла неподвижно, глядя ему в глаза, с торжествующей улыбкой на прекрасном лице. Когда она легла рядом с ним и принялась со страстью целовать его тело, он снова увидел в ней что-то хищное. Габания смотрел в светящийся потолок. - Ну что ж, через пять лет я вернусь и увижу, что там натворила Ирина. - Он взглянул на Катю. - Давай поспорим, что у меня появятся еще двое детей, а третий будет на подходе? Катя пожала плечами. - Думаю, глупо волноваться из-за этого. И вообще, признайся, ты не так уж сильно переживаешь из-за нее. Габания нахмурился. - Она моя жена. - Но ты ей не веришь. Как можно переживать из-за человека, которому не доверяешь? Мика приподнялся. - Ну, я думал... я... Может быть, я не задумывался об этом. Она улыбнулась, подмигнула ему и встала. - Сейчас я пойду в душ, а потом к себе. - А ты не хочешь остаться? Может... Она приложила пальцы к его губам и снова стала похожа на хищника. - Мика, я не заменитель жены. Я офицер КГБ. И ты не единственный, кого тревожит вопрос, что мы найдем на Земле, когда вернемся. Я тебе очень благодарна. Позаботься о себе. Иногда можешь звать меня. Если мы оба свободны, посмотрим, может, что-то и получится. Но никаких гарантий. Она на минуту замешкалась, взглянув на него через плечо. Душа Мики затрепетала. Потом она вошла в душ и включила воду. Он смотрел на ее восхитительную фигуру, стараясь запомнить, За всю свою жизнь Мика не испытывал ничего подобного. Он покупал женщин, брал их на полях сражений, делил ночи с Ириной, когда бывал дома, но Катя была мастером, она истощила его, превратила в хнычущую развалину. - И как у тебя это получается? - ласково спросил он. - Я никогда в жизни не встречал женщину, которая принесла бы мне... - Профессиональная тайна, - усмехнулась она, натягивая форму. - На капиталистов тоже действует. Потом она ушла. Мика лег на спину. Комната кружилась у него перед глазами. Слишком много водки. Он зажмурился, вспоминая ощущения, которые она пробудила в его теле, но никак не мог отвязаться от образа Ирины, которая обычно лежала не двигаясь, до тех пор, пока он не достигал кульминации. Может быть, эти пять лет будут не самыми худшими в его жизни. Моше легко запрыгнул на свой танк, глядя вниз на ряд смертоносных машин. Рота АСАФ забиралась в них, готовя танки к началу тренировки. Круглые панцири машин блестели в белом свете орудийного отсека. Он приоткрыл крышку люка и держал ее, пока Ария с Михаилом забирались внутрь. - А Йелед? - спросил Ария, скользнув на сиденье водителя и положив руки на рычаги. - Думаю, Йелед... - Моше махнул рукой. - Ладно, чего уж там, честно говоря, я не знаю, что с ним. Просто не знаю. - Я буду скучать по нему. - Ария посмотрел на огонек контрольной лампочки. В ушах Моше раздался треск. - АСАФ? Пилоты рассаживались по своим торпедным тренажерам и перекликались друг с другом. - Поступил новый приказ. Как и раньше, мы захватим станцию. Как только вы закрепитесь на своих объектах, оставьте пехоту и возвращайтесь к торпедам. Там вы проведете свои танки сквозь бреши, проделанные торпедами. Если вы продвинетесь чересчур далеко, давление упадет и вы будете сброшены со станции и погибнете. Специальная команда заделает брешь и прикрепит ваши танки. А потом, если появятся космические корабли Пашти, вы будете стрелять по ним. По всей линии разнеслись крики восторга. - Что-то новенькое? Отлично! - завопил Ария. - Мне надоело убивать Пашти. Моше кивнул: - Ладно, посмотрим, что мы сможем сделать с этими кораблями. Посмотрим на реакцию Толстяка. Что будет с ним, когда он увидит, что его тренажеры взбесились? - Жалко, что нет Йеледа, - сказал Михаил. 20 - Оверон! - вопль Кляксы прорезал тесный контрольный отсек. Сознание медленно возвращалось к Толстяку - он выходил из статического поля. Его мозги были поглощены методическим поиском: он просматривал информацию о своих сородичах, пытаясь вспомнить политические пристрастия Созерцателя, Коротышки и Болячки. Их всех предстояло перетянуть на свою сторону - Толстяк вовсе не собирался отказываться от своего эксперимента над людьми. Он вытянул манипулятор и ослабил поле, выкатываясь, как лунатик, за его пределы, восстанавливая нейроны. - Ты меня звал, штурман? - Толстяк уравновесил два манипулятора, вытащил из автомата палочку концентрата и приоткрыл сфинктер на одной стороне глаза-стебля. Подобно серому шарику, его желудок надулся и поглотил концентрат. - Оверон, ты должен подойти посмотреть, что вытворяют люди. Они затеяли предупредительный маневр! Они к чему-то готовятся! Толстяк был занят возвращением в тело своего пищевого баллона, наконец он вывел желудок на центр, установил равновесие между желудком и мозгами: питательные вещества начали всасываться, освежая усталый мозг. Снова необходимо впрыснуть Кляксе очередную порцию мужества. Отделив часть мозгового вещества, он начал вырабатывать нужные химические соединения. Почему бы этой мелкой сошке не получить хоть чуть-чуть от всемогущего Ахимса? - Спокойно, штурман, я здесь. Все отлично. Невежественные люди не проникли в командный пункт. Ни одно из их ружей не нацелено в твое маленькое крутое тело. - В его тоне звучала уверенность, он пропихнул успокаивающие молекулы по вытянутому манипулятору. Клякса образовал рецептор и с благодарностью всосал слизь с манипулятора Толстяка. Толстяк втянул манипулятор, и тот слился с плотью. Взамен во время этого краткого слияния Толстяк позаимствовал кусочек памяти Кляксы. Он проследил страх, волнение и наконец добрался до следа, который привел его к пульту главного компьютера. Он вытянул второй манипулятор и подключился к требованиям людей. - Скафандры? Они хотят потренироваться в вакууме и в поле нулевой гравитации? Очень любопытно. А что еще они требуют? - Толстяк прокатился взад-вперед. Поразительно! Они предприняли шаги, которых он вовсе не ожидал! Конечно, он не мог преподнести им все, что они пожелают, но сведения, добытые им в этой экспедиции, займут его разум на многие миллионы земных лет: он сможет вплотную изучить их интеллект по тем запросам, которыми они загружают его компьютерную систему. Мониторы вспыхнули зигзагами светящихся точек, которые показывали направление людских запросов. - Гммм... - замурлыкал Толстяк, обоими глазами уставившись на экран. - Что, именно эта контратака вызвала у тебя такой страх, штурман? - Да, Оверон. Они еще просят более мощные орудия и броню, которая могла бы устоять при ударе атакующих торпед. Я не позволил процессорам снабдить их тем, что они требуют. Я боюсь, что они получат все средства, чтобы атаковать нас самих! Мы не можем... - Дай им эту броню, штурман. - Толстяк почувствовал странную неловкость: ведь он не предусмотрел возможности контратаки Пашти. Сейчас он напряг одну часть своего мозга, обдумывая такую возможность, другая часть, в отличие от первой, сплющившейся, раздулась - какую удивительную хитрость продемонстрировали люди! Они не упустили ничего! Нулевая гравитация? Конечно! Он еще подумал и сделал поразительное открытие: а что, если Пашти покинут станцию и нападут на нее, что если в результате случайности станция разгерметизируется и давление катастрофически упадет? Какие сообразительные животные! Но что еще они замышляют? Он просмотрел банк данных, связанный с отражением возможной атаки Пашти, и присвистнул. Есть на что посмотреть. Шаг за шагом они совершенствовали свою стратегию, развивали тактику. Что-то тут же отвергалось, что-то бралось на вооружение, тактические перестановки приспосабливались к общей стратегии. Толстяк удовлетворенно пискнул. Их мозги уже разрабатывают план сражения с безвредными шахтами, транспортом и кораблями Пашти! Какой боевой дух! Какой упоительный пример для изучения кровожадности! Воодушевившись, он познакомился с их техническими запросами. Страницы были испещрены техническими характеристиками наступательных торпед, люди спрашивали, как можно увеличить диапазон обстрела и стрелковую мощь... танков? Толстяк выпустил воздух через дыхательные отверстия, изображая удивление. Его глаза просматривали две страницы одновременно. - Конечно! - воскликнул он. - Они хотят стрелять в Пашти из танков в том случае, если станция будет отрезана. Восхитительно! Неудивительно, что ты был напуган, штурман. Ахимса не привыкли к такой динамике. - Я не видел ту страницу, Оверон, - испуганно проговорил Клякса. - Меня напугал тот файл, из которого следовало, что они начали готовиться к отражению атаки Пашти против нашего корабля! - Клякса опять стал сплющиваться. - Против корабля? Этого корабля? Моего корабля? НО ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! - Сейчас я запрошу файл, Оверон, - манипулятор Кляксы находился на клавиатуре компьютера. На мониторе вспыхнул текст, и Толстяк внимательно изучал его: ему было трудно сосредоточиться. Люди шагнули на новую ступень, подумали о непредвиденном и невозможном, пожелав создать оборонную систему против агрессивных кораблей Пашти. Толстяк с трудом удерживал себя в круглой форме. ПАШТИ НИКОГДА НЕ ОСМЕЛЯТСЯ АТАКОВАТЬ КОРАБЛЬ АХИМСА! Какая сумасбродная идея! Ахимса - цивилизованные существа. Ахимса открыли для Пашти космос. Кроме того, это не Ахимса собирались атаковать Пашти, а люди! Разве это не очевидно? Любой Пашти мог убедиться в этом. - Дай им все, что они требуют, - заявил Толстяк. - Пусть фабрика сделает тот материал, который они попросили. Толстяк откатился от монитора к голографическому аппарату, немедленно вызвав комнату Шейлы Данбер. Майор лежала на боку, погруженная в сон. Ресницы ее вздрагивали. Скорее всего она видела сон - таким словом пользовались их психологи. На что это похоже? Сам процесс сна поражал его. Только земляне спят. Скорее всего им просто скучно все время смотреть на мир. Наверное, именно поэтому люди стоят на низкой ступени. Конечно, как могут существа, которые треть своей жизни находятся в ступоре, соперничать с кем-то? Толстяк просмотрел комнаты других людей. Большинство людей спало. Только одна пара совокуплялась. Он решил, что это Габания и Катя Ильичева. Он проследил за их реакциями: мониторы записывали частоту пульса, кровяное давление, мозговую активность, а также странные всхлипывающие звуки, которые они издавали. Он прокрутил записи назад и с удивлением прослушал то, что они шептали друг другу во время стимуляции перед совокуплением. Что это, любовная поэзия? Какой идиотизм! Почему бы ему не очаровать ее демонстрацией своих интеллектуальных высот? Почему бы не блеснуть знанием краткой математической формулы? Почему бы не ошеломить познаниями в астрофизике или объяснением природы существования параллельных вселенных? Почему эта явно неглупая самка выбрала для совокупления мужчину, чей разговор постоянно вертелся вокруг того, как бы он съел ее подобно какому-то латышскому пирожному, покрытому мороженым и сладким сиропом? Ну и бред! Через несколько часов аппарат сообщил ему, что Шейла Данбер пробудилась. Он вызвал ее комнату, наблюдая, как она выходит из душа. Она потягивалась, подставляя тело водяным струям. Хотя глаза ее были закрыты, лицо хранило сосредоточенное выражение. - Майор Данбер? - спросил Толстяк сразу же после того, как его изображение появилось в комнате. - Доброе утро. У меня есть несколько вопросов относительно... Она завизжала! Толстяк оторвался от пола и снова приземлился, дрожа, его бока опали, он почувствовал, что сменил окраску, из его тела стали вырастать беспорядочные манипуляторы - следствие разбегающихся мыслей. Обрывки идей роились в разделившихся мозгах, он боролся за то, чтобы собрать свое тело в единое целое. Его мозг, распавшийся на несколько частей, пытался найти название странным молекулам, которые наспех произвели его суматошные мысли. Один из блоков памяти заметил сходство между этими молекулами и испугом Кляксы. Она продолжала смотреть на него широко открытыми удивленными глазами. Она уже спряталась снова в душевую нишу и выглядывала, ухватившись рукой за стояк. К счастью, Шейла начала говорить, и ее голос помог Толстяку сосредоточиться, привести в порядок расстроившиеся мысли. - В чем дело, господин Толстяк? Конечно, вы чужак, но все-таки какое дикое хамство вламываться в женскую душевую! - строгий английский акцент Данбер еще больше укрепил нити мыслительного аппарата Толстяка, и он ухитрился отключить свое изображение, так что голограмма исчезла из поля ее зрения. Когда она вышла, ее тело казалось порозовевшим. Шейла поспешно пересекла комнату, вытащила из шкафа новую форму и облачилась в нее. Натянула на грудь куртку и застегнула "молнии". Потом посмотрелась в зеркало, бормоча себе под нос: "Чертовы настырные пришельцы", надела обруч и вызвала Толстяка. Толстяк убедился, что ему удалось собрать себя в целое, и его образ появился в комнате. - Примите мои извинения, - начал он. - Ведь я был целиком в курсе ваших табу. Я виноват. Она покачала головой, распуская волосы по плечам, глаза сверкнули почти фиолетовым пламенем. - Ладно, господин Толстяк, вы прощены. - И она расхохоталась. - Стоило ли мне так скромничать перед... существом, которое не интересуется... Ладно, ничего страшного. Чем могу служить? Толстяк мучительно вспоминал, зачем он ее вызывал. Молекула страха свела все воедино, и в его просветлевшем разуме наступила ясность. - Я, ух, ох, да, вы поинтересовались возможной атакой Пашти на наш корабль? Странный свет, совершенно незнакомый ему, внезапно наполнил ее глаза. - Конечно. Несомненно, познакомившись с вашей оборонной системой, мы сможем пополнить наши наблюдения. Перед нами стоит задача узнать, совместимы ли ваши оборонительные устройства с теми средствами, которыми мы располагаем. Оборонительные устройства? Невероятно! Они и в самом деле верят, что Пашти могут атаковать наш корабль! Шейла Данбер легкой походкой направилась к автомату и взяла чашку чая. - Майор Данбер, это звездолет Ахимса. Разве вы не понимаете? Пашти не посмеют атаковать корабль Ахимса! Она повернулась к нему, на лице ее появилось выражение, которое по телевидению называли выражением облегчения. - Замечательно! Значит, вы уверяете, что если Пашти предпримут попытку атаки со своей станции, вы попросту взорвете их, выбросив в космос. В то же время... - Нет, нет, нет! - Толстяк покатался взад-вперед, дыхательные отверстия раздулись. - Попробую еще раз. Это корабль Ахимса! Пашти не нападают на Ахимса. Шейла нахмурилась и тряхнула головой. - Почему, господин Толстяк? Дыхательные отверстия Толстяка запели - он позволил своим мозгам расслабиться. - Пашти не нападают на Ахимса, Ахимса тоже не нападают на Пашти. Мы цивилизованные существа, Пашти тоже цивилизованные. Ахимса не насильники. Хотя бы по одной этой причине Пашти никогда не нападут на этот корабль. Будет нелогично, если миролюбивые существа нападут на других миролюбивых существ. Понимаете? Шейла Данбер прислонилась к стене и, отхлебывая чай, внимательно посмотрела на Толстяка. - Господин Толстяк, поправьте меня, если я ошибусь: разве мы, люди, находимся здесь не для того, чтобы предотвратить угрозу со стороны Пашти? - Верно, для этого. - Разве Пашти так или иначе не действовали враждебно по отношению к вашему народу? - Она вскинула бровь. - Да, но атаковать корабль Ахимса... - Это было бы для вас полной неожиданностью, так? Позвольте напомнить, что вы осмотрели весь мир в поисках лучших бойцов, которых могла предложить вам вовсе не миролюбивая планета. Осмелюсь сказать, господин Толстяк, вы довольно успешно справились с нашими ракетами, но если бы я была Пашти, я бы взорвала ваш корабль за минуту до пуска торпед. Это, господин Толстяк, простая оборонительная стратегия. Верно? - Но миролюбивые разумные существа не нападают на других разумных существ! - А какова ваша роль в разрушении станции Тахаак и в уничтожении Пашти? - Ахимса не атакуют станцию Пашти! Ни один Ахимса не участвует в этом! Станцию Пашти будут атаковать люди! - Очень странная логика, господин Толстяк. Не уверена, что Пашти с ней согласятся. Если, конечно, в их философской системе есть понятие ответственности. - Она подняла палец, глаза ее сияли. - Ага! Вот оно что. Попробуем по-другому. Если Пашти - цивилизованные существа, они никогда не нападут на корабль Ахимса. Однако их машины, ракеты, взрывчатые вещества и лазеры обязательно произведут атаку. Таким образом, защищаясь, ни один Пашти не убьет Ахимса. Логично, не так ли? И в то же время... цивилизованно. Мысли Толстяка опять стали разбегаться, бока беспомощно обвисли. Шейла подняла руки, увидев, что он явно расстроен. И спросила совсем другим голосом: - Могу я заключить с вами сделку? Толстяк поболтался в воздухе, ощущая присутствие новой для него молекулы страха в мозге. - Какую сделку? Шейла Данбер отпила еще чаю. - В мою задачу входит добиться успеха в данной операции. Вы против этого не возражаете? - Конечно, нет. - Тогда вот что. Я не собираюсь влиять на внешнюю политику Ахимса, а также на полеты звездолетов Ахимса, а вы позволите мне самостоятельно разрабатывать боевые действия - и наступательные, и оборонительные. Ну как? Справедливо? - Для этой цели вас и выбрали, майор Данбер. - Отлично. - Шейла Данбер широко улыбнулась. - В таком случае могу ли я попросить у вас все необходимые планы и характеристики, чтобы я могла компетентно спланировать оборону этого корабля в том случае, если Пашти все-таки предпримут атаку? Толстяк поколебался, пораженный тем, что боится. Что может сделать эта глупая самка? - Да, да. Ваш вопрос понятен. Но предупреждаю, не надо мне угрожать. Я не хочу сожалеть о вашем присутствии здесь. Ее лицо слегка побледнело, уголки рта напряглись. - Мне прекрасно известно, что мы слабы, а ваши возможности безграничны. - Не забывайте об этом. Он отключил монитор, понимая, что Клякса смотрит на него - трясущийся комок плоти. - Ну, штурман? Почему ты так смотришь на меня? - Если они пойдут против тебя, ты их уничтожишь? - Всех до единого. - Но ведь они попытаются. - Они понимают, чем рискуют. Душа Шейлы дрожала, сердце ушло в пятки. Она обеими руками вцепилась в чашку с чаем, иначе чай выплеснулся бы. Сделав огромное волевое усилие, она сохранила спокойное выражение лица, хотя от страха кровь бешено заструилась по венам и все тело ее задрожало. Разве человек может перехитрить Ахимса? Как она говорила? Ведь еще чуть-чуть - и он бы обо всем догадался. Впервые он открыто угрожал ей. Но в голове ее уже начал складываться план. Идея начала обрастать плотью. Все детали становились на свои места. Она должна была как можно больше выудить из Толстяка. Если он заартачится, весь ее план рухнет. Так много "если", и не все они зависят от Ахимса. Должно быть, я сумасшедшая, ненормальная. И я должна идти напролом: выудить из него все, что можно. Она сделала глоток горячего чаю, не замечая, как он обжигает ей рот. У нас нет ни мира, ни уединения. Если бы у меня не оставалось надежды, наверное, и жить бы не стоило. При этой мысли она снова задрожала. Дедушка? Где ты теперь? Эта игра такая страшная! И на нашей стороне я играю в полном одиночестве. Она допила остатки чая, сжала чашку в руке и в бессильной ярости стукнула кулаком по стене. Светлана Детова уже приноровилась к своей тайной работе. Появилась новая информация. Она задержалась на новых файлах, дополняющих ее секретный архив. Один за другим она проверяла свои защитные коды, которые должны закрепить в памяти свежие рассекреченные материалы. Потом остановилась и потерла пальцами усталые глаза, огляделась по сторонам: ей казалось, что она вот-вот задохнется. Ужасно надоела эта комната. Несмотря на обилие воздуха и зеркальную стену, которая создавала иллюзию большего пространства, помещение все чаще казалось ей камерой на Лубянке. Светлана закусила нижнюю губу. Ни в одной из камер Лубянки еще не сидел такой дерзкий заключенный. Идея, сходная с той, что зародилась в мозгах Шейлы Данбер, уже затаилась где-то в глубине сознания Светланы. Теперь, когда кабина наблюдения была для них потеряна, ей оставалось только гадать - и слепо верить. Никто в ее жизни не мог заставить ее довериться кому бы то ни было. Но сейчас все изменилось. Она посмотрела на экран терминала - ее раздражали мерцающие значки Ахимса. Но от нее зависели люди - такие, как Сэм Даниэлс. - Он американец, - напомнила она себе. Светлана энергично тряхнула головой, пытаясь отогнать его образ. Значки плясали перед глазами. Чисто интуитивно она расположила команды в иной последовательности и тут же пожалела о своей поспешности. Новая информация заполнила экран. Список команд. Она узнала их логическую очередность. Какое-то время она внимательно смотрела на экран, потом медленная улыбка тронула ее губы. - Может быть, именно сейчас, Толстяк, я поймала тебя за твои маленькие усики, - прошептала она, переводя дыхание. Трясущейся рукой она зафиксировала свою догадку в художественно исполненной закорючке, которая была похожа на дерево: список команд. Используя все, чему она научилась, Светлана вызвала рассекреченный файл. Когда данные вспыхнули на экране, она удовлетворенно улыбнулась. Клякса старался удержать свои бока в натянутом состоянии, когда Толстяк читал сообщение: Болячка запрашивал Толстяка, почему тот не выходит на связь. Толстяк образовал манипулятор и отключил аппарат. Клякса тихонько попискивал. Почему? Почему Оверон не желает отвечать на вопросы своих сородичей? Толстяк, ты сошел с ума? В твоих действиях нет никакого смысла. А если ты сошел сума, то что будет со мной? Я стану отверженным. Ты меня заразишь. Это все люди. Так и должно было случиться. Они что-то сделали с тобой. Но что? Как? Свистя дыхательными отверстиями, Клякса смотрел на мониторы. Где-то в них должен быть ключ. А если нет, то что ему делать? Как ему, простому штурману, сбежать от обезумевшего Оверона? Такого еще никогда не случалось. - Думаю, дело у меня движется. Мне кажется, что писать программы не так уж трудно, каждый студент-первокурсник справится с этим. Шейла кивнула, замечая напряжение в глазах Светланы и в ее поникших плечах. Она сидела за столом напротив, нервно потирая руки. Что это, Светлана? Обычно ты холодна, как ноябрьский ветер. - Я открыла в себе новые возможности, я даже не думала, что смогу сделать такое. Но учеба - это всегда увлекательное путешествие, никогда не знаешь, что встретишь на своем пути. И иногда обнаруживаешь довольно страшные вещи. - Понимаю. Черт побери, если бы только мы могли поговорить открыто! Шейла встала и прошлась по комнате, зная, что каждый ее шаг отражается в зеркальной стене. Какого черта Толстяк установил эти зеркала? Что он прячет? Мониторное оборудование? - Если у тебя есть время, я думаю, тебе захочется просмотреть мои записи. Их не так много, но мне хотелось бы, чтобы ты знала, что, сидя взаперти, я не сплю. Шейла делано улыбнулась и взяла у Светланы из рук кипу бумажек, проглядывая записи. Полная бессмыслица. Увидев выражение ее лица, Светлана добавила: - Изучая программирование по системе Ахимса, можно увидеть, что она сильно отличается от нашей. Увидевший это аналитик из КГБ подумал бы, что руководство составлено неправильно. Шейла бросила короткий взгляд на русскую женщину, уловив в ее голосе странную интонацию. - Наверно. И что, сильно отличается? - Да, эта система намного сложнее, чем человеческая. Может быть, я никогда не смогу в ней разобраться, но хочу, чтобы ты знала - я стараюсь. У Шейлы запершило в горле, и она сглотнула. - Я очень благодарна тебе за твою старательность. Даже если твои попытки тщетны, продолжай работать. Светлана взяла бумаги и снова положила их на стол. - А как идут тренировки? - Дело движется. Сейчас мы работаем над отражением возможной контратаки. Светлана явно испытала облегчение от этой новости. - В таком случае не буду отрывать от работы. Я просто хотела отметиться. - Спасибо, майор - Она смотрела, как Светлана берет свои записи и идет к двери. - Благодарю за самоотверженность. - Всего хорошего. - Светлана вышла. Шейла взяла в руки ручку и нахмурилась. На глаза ей попалась бумажка, видимо, оторванная от одной из страниц. Она встала, подошла к автомату за чашкой свежего чая и уселась на стул Светланы, передвинув к себе пару бумаг со своего края стола. При этом краем глаза она смотрела на Светланину бумажку. Одну за другой она проглядывала записи, надеясь, что Толстяк потерял к ней интерес, если он вообще ведет наблюдение. Черт, никогда нельзя расслабиться! Она пробежалась пальцем по серии беспорядочных закорючек, вгляделась в них повнимательнее, и сердце ее сжал холодок. Первый рисунок изображал человеческий глаз, второй - разбитое яйцо, третий - пересеченную крест-накрест плоскую штуковину с хвостиком. Следующий явно был замысловато выписанным словом "тема" - с выступами и завитками. Потом стояло двоеточие. Последний рисунок изображал в карикатурном виде мужское лицо. Фуражка с высокой тульей и свастикой. Хмурый взгляд и усики не оставляли никаких сомнений. Я нашла архив. Тема: Гитлер. 21 Тед Мэйсон и Мэрфи вышли из столовой. Тед что-то говорил, жестикулируя, Мэрфи слушал. Когда Тед не думал о своей Памеле, он выглядел счастливчиком, которому всегда везет. Казалось, Круз тоже пришел в себя. Разговаривая с ними, Мэрфи думал о Драчуне Уотсоне и Вилли Керни. Пройдет время, и они будут называть меня Бабушкой Мэрфи. Его передернуло от этой мысли. Мэрфи посмотрел в сторону взрывоопасной блондинки. Она встретила его любопытный взгляд - и улыбнулась. Что это, приглашение? Мэрфи замешкался на мгновение, искоса посмотрел на Мэйсона и Маленкова. Нет. Сначала дело. Он виновато улыбнулся и пожал плечами, на минуту позволив себе задержаться на ней взглядом. Она легонько кивнула и вскинула бровь. Мэрфи потребовалось время, чтобы прекратилось сердцебиение, и он не расслышал объяснения Маленкова, уловив только конец фразы: "Думаю, мы что-нибудь изобретем. Проблема в том, что поперечное сечение торпеды - четыре метра, а танка - только три. Так что нам надо будет законопатить довольно большую площадь. И дело не только в величине заплаты, но и в том, что она должна выдержать давление в двадцать фунтов на квадратный дюйм". - По-моему, атмосферное давление что-то около четырнадцати фунтов, - добавил Мэрфи, кидая через плечо последний взгляд на блондинку. Они вышли из столовой и пошли по длинному оранжевому коридору, ведущему к орудийному отсеку, где стояли танки. Кто она? Кажется, одна из кагэбэшниц, все они так заняты тренировками, учениями, физкультурой и компьютерами, что он никогда раньше не видел ее. Да и он тоже пас своих овечек, у него не оставалось времени на женщин. Он шел с Маленковым и Мэйсоном, и его преследовал холодный взгляд ее зеленых глаз. - Да, на Земле, - поправил Мэйсон. - Для безопасности лучше прикинуть по двадцать фунтов на квадратный дюйм, чуть больше обычного. - Да, Скатаак - не Земля. - Лейтенант Маленков покачал головой. - На Земле не растет ничего похожего на Пашти. - Ты никогда не видел нью-йоркской канализации, - ответил Мэрфи. - Ты бы удивился, когда увидел, что там растет... Эй! Они резко остановились. В том месте, где коридор сворачивал налево и упирался в танковый отсек, теперь он сворачивал направо. Мэрфи сглотнул и оглядел своих товарищей. Мэйсон пробормотал: - Ого, ребята, вы видите то же, что и я? - Коридоры изменились, - кивнул Маленков. - Странное дерьмо, парень. - Мэрфи пошел вперед, приложил руку к твердой стене, той самой, которая раньше открывала путь к танкам. - Ну ладно, давайте попробуем пройти этим путем. - Маленков посмотрел в глубь нового коридора. Ни пол, ни потолок не Были деформированы, никаких трещин и швов. Мэрфи судорожно сглотнул и задумался. Если они так запросто переставляют стены, чего им стоит изолировать нас друг от друга при желании. - Эй, Мэрфи, очнись, не думай об этой чертовщине. - Мэрф? Ты идешь? - позвал Тед. - Угу. - Он оглянулся назад, туда, откуда они пришли, и ему стало не по себе. - Угу, иду. - Мне чертовски не хватает моего ружья. Оранжевый коридор протянулся еще на сто метров и закончился точной копией прежнего танкового отсека. Мэйсон резко остановился, и Мэрфи чуть не сбил его с ног. - Ого! Потолочные панели освещали ряд приземистых сверкающих танков. Огромное помещение было заполнено машинами - все они выглядели по-разному. Мэрфи подошел поближе к одной из них и провел рукой по поверхности. Броня изготовлена из того же полупрозрачного жемчужно-серого материала, но орудие претерпело изменения: сдвинулось вперед и ниже - таким образом, нос танка стал напоминать башню. То, что раньше было одним орудием, превратилось в три, расположенных под углом, со странными оптическими механизмами - и все это громоздилось в передней части машины. - Гусеницы отодвинуты назад, - заметил Мэйсон. - Думаю, моя задача лудильщика немного облегчилась. Мэрфи обошел машину со всех сторон, осматривая бока и верхнее покрытие. Он опустился на колено, приложил ухо к твердой поверхности пола - и ничего не услышал. - В чем дело? - спросил Маленков. - Как получилось, что мы ничего не слышали? Никаких станков, сделавших все это? Ни лязга, ни грохота, ни... то есть оглянись вокруг. Неделю назад Шейла изменила план. Прошлой ночью у нас были старые танки. Все это исчезло и появилось за какую-то пару часов. И мы не услышали ни звука. От этого можно свихнуться. - А? - Мэйсон выглянул из-под днища танка. - Они полностью переделаны. - Мэрфи заметил, что в ангар вошла зеленоглазая блондинка. Она огляделась, пышная белая волна упала на плечо, когда она слегка повела головой. - Ты хочешь узнать все детали? - спросил Мэйсон, поднимаясь на ноги и отряхивая руки. Мэрфи оторвал взгляд от блондинки, остро ощущая ее присутствие. Он глубоко вздохнул, стараясь привести в порядок свои мысли. - Послушайте, мы изменили план игры. Подумайте об этом. Те танки, которыми нас снабдили Ахимса раньше, были хороши для атаки, правильно? Торпеды проникают на станцию, танки сокрушают ее, а потом мы едем домой. Теперь майор Данбер хочет, чтобы мы получили возможность отразить атаку. Тед, ты должен залатать дыры, если торпедам придется сразиться с кораблями Пашти. И как по волшебству, - он сложил руки, - мы получаем танки, приспособленные для выполнения подобной задачи. Блондинка заговорила знойным контральто: - Что означает - в их распоряжении имеются поразительные производственные мощности. - Которые мы никогда не видели. - Маленков обвел рукой вокруг себя. - Старый танковый отсек исчез. А здесь - новый, который появился за ночь. Они не переделали старые танки - они просто создали новые. - Ага. - Проблема захватила Мэрфи настолько, что он даже не обращал внимания на зеленоглазую красавицу. - Знаете, мне интересно... - Брось, парень, - Мэйсон хлопнул ладонью по танковой броне. В тишине ангара звук показался оглушительным. Мэрфи задумался, у него возникла идея. - Я не уверен, что прав, но мне кажется, что они используют несколько другой подход. Я имею в виду, иной фундаментальный принцип. Нахмурившись, Маленков скрестил на груди руки. - Что, надумал что-то особенное? Ты что, специалист? Мэрфи сдвинул брови, стараясь подобрать правильные слова: - Подумайте, как их обычно изготавливают. Сначала делаешь чертеж, так? Изобретаешь внутреннюю часть, на нескольких моделях улучшаешь дизайн. И налаживаешь массовый выпуск... ну, скажем, автомобилей. Когда переходишь к следующей модели, ведь не выбрасываешь предыдущую за ненадобностью и не делаешь совершенно другой автомобиль. Берешь за основу ту же станину, те же оси, тот же радиатор - только улучшаешь дизайн. Когда развитие автомобилестроения доходит до определенного уровня, используется все положительное из первой модели и дополняется чем-то новеньким. Но общее сходство все же сохраняется. У самолетов времен Первой мировой войны и "Боинга-747" есть много общего. В последней модели легко угадывается предок. - Катя? Ты смотришь, как сотрудник КГБ, - нервно сказал Маленков. Она повернулась к нему. - Николай, может, это психологическая уловка, может, таким способом они хотят держать нас в постоянном напряжении, поставить нас на место, вновь продемонстрировав свое могущество. Или это пример абсолютно иного мышления. - Мэрфи погладил кончиками пальцев гладкую поверхность брони. На ощупь материал напоминал пластмассу. - Почти... - Да? - спросила Катя. - Мышление машин, - прошептал Мэрфи, нахмурившись. - Интересно. Может быть, все это делают компьютеры. А ведь машины думают не так, как мы. - Мы не Ахимса, - заключил Николай. - Угу, но я думаю, надо сказать Шейле. - Он снова критически оглядел танк. - Предположим, Толстяк указывает компьютеру характеристики, которым должен отвечать новый танк. Машина строит различные комбинации и в конце концов производит ту модель, которая лучше всего справится с поставленной задачей. - К тому же производственные ресурсы неограниченны, - добавил Тед. Он тоже тайком поглядывал в сторону Кати. - А может, в других отсеках корабля спрятаны у Ахимса миллионы рабочих. - Мэрфи постучал по полу. - Только подумайте, какая эта штуковина длинная. Наши комнаты, танковый отсек, тренажеры, стрелковый тир и помещение для торпед занимают приблизительно один квадратный километр. Макет станции Тахаак - возможно, тридцать кубических километров. А каков общий объем всего корабля? Мэйсон задрал кверху лицо и задумался. - Ну, можно только предположить: по тем параметрам, о которых нам говорили, здесь около семисот тридцати квадратных километров, а если учесть форму корабля... - Короче, мы занимаем здесь столько же места, сколько усики насекомых, помещенных в пустой рефрижератор, - подытожил Мэрфи, ударив кулаком по ладони. Катя скрестила руки, опустила голову и провела мыском ноги по полу. - Хочу напомнить, что насекомые не представляют никакой угрозы для рефрижератора. Возьмите это на заметку. Из коридора послышались голоса. В отсек вошел Моше Габи. Он увидел новые танки, и лицо его выразило изумление. С ним была Шейла, у нее был такой усталый вид, словно она долго работала и много волновалась. Мэрфи поймал себя на том, что сравнивает ее с Катей. Красота Кати была несравненна, бесспорна. - Они именно такие, как сказал Толстяк. - Моше подошел поближе и положил руку на танковую броню. Лицо его раскраснелось. - Они очень отличаются от прежних, - сказал Мэрфи. Шейла кивнула. - Прошлой ночью я получила учебник, лейтенант. Мэрфи понизил голос: - Знаете, мы с Мэйсоном находились здесь где-то около полуночи. С тех пор прошло шесть часов. Мы работали со старыми танками. Ни одного из этих здесь не было. Когда мы обнаружили перемены, мы, ну, мы обсуждали удивительные технологии Ахимса. Они выросли, как... Шейла подняла руку, обрывая его речь, смерив его усталым взглядом. Мерфи почувствовал себя неловко. Черт побери, она изменилась - она превратилась в командира. Под ее пристальным взглядом он автоматически подтянулся, выпрямил плечи, вздернул подбородок. Шейла кивнула: - Да, лейтенант. Любопытно, правда? Они делают все... как бы сказать... быстро. - Да, мэм. - Если вам не трудно, не могли бы вы записать свои наблюдения? Мне было бы очень интересно познакомиться с вашей точкой зрения по этому вопросу. - Она окинула помещение взглядом. - Думаю, вы все говорили об этом? - Да, мэм. Холодные голубые глаза останавливались на каждом из них. - На сегодня вы освобождаетесь от своих обязанностей. Я сообщу об этом вашим командирам. Пожалуйста, подготовьте подробные рапорты. Даже если ваши соображения покажутся вам невероятными - дайте себе волю. - Голос ее изменился, тон не осставлял никаких сомнений в ее намерениях. - А кроме этого, я уверена, что вы понимаете - это всего лишь забава, умственное упражнение. Как только вы напишете совместный отчет, вы тут же забудете о нем. - Мы отлично понимаем, майор, - профессионально ответила Катя. Мэрфи вскинул руку, отдавая честь. - Разрешите идти, товарищ майор? Она ответила ему легкой улыбкой, в которой сквозь усталость проглядывала теплота. - Идите, лейтенант. Мэрфи направился к выходу. Мэнсон, Маленков и Катя следовали за ним. Мэйсон сказал с иронией: - Я что-то раньше не замечал, что ты так спешишь козырять при виде старшего офицера. Мэрфи почесал в затылке и нахмурился. - Знаешь, я давным-давно пришел к выводу, что нельзя доверять адвокатам, продавцам подержанных автомобилей и офицерам. Но что касается ее... Маленков рассмеялся. - Знаю. А кто в первый день сидел в аудитории и размышлял о том, как бы соблазнить девицу-командира? - Нет! - подбородок Мэйсона задрожал. Мэрфи поморщился и бросил озорной взгляд на Катю. Она смотрела на него с грустью. - У вас хороший вкус, лейтенант, поздравляю. - Эй, мы даже не встречались. Зови меня Мэрфи. - Я знаю, как тебя зовут. - Да? - Конечно, знает, мой придурковатый американский друг. Она из КГБ, - спокойно проговорил Маленков, глядя в глубь коридора. - Катя Ильичева, - представилась она, кинув мимолетный взгляд на Маленкова. - И о вас я тоже все знаю, лейтенант Мэйсон. Увидев, что Мэйсон заинтересовался, Мэрфи оттолкнул его в сторону и сказал: - Эй, послушай, прости, что мы втянули тебя во всю эту бодягу с рапортом. - Думаю, что переживу это. - В ее словах прозвучал вызов. - Ну ладно, посмотрим, к чему это приведет. Она кивнула и улыбнулась загадочно: - Да, посмотрим. Маленков сделал тайный жест, чтобы задержать Мэрфи. Но тот не обратил внимания. Катя шла впереди, и Мэрфи не мог оторвать взгляда от ее колышущихся бедер, туго обтянутых космическим костюмом. Каждый удар его сердца сопровождался безудержным приливом гормонов. - Я еще не умер. - Мэрфи? - Если я вижу такой лакомый кусочек и никак не реагирую, значит, я умер. - Мэрфи! - прошипел Маленков. - Катя, она... - Ладно, парень, я знаю, что делаю. Когда она обернулась, на ее пышные волосы упал луч света, и они полыхнули золотисто-янтарным огнем. Манящий взгляд ее зеленых глаз проник в глубину его души. Мэрфи прибавил шагу и поравнялся с ней. - Как же получилось, что такая красивая девушка связалась с бандой психов вроде нас? Она улыбнулась, сверкая белыми зубами. Мэрфи уже не слышал, как Николай пробормотал: - Самоубийца! Раштака трясло, когда он смотрел на голограмму, изображавшую грязных нечесаных гомосапиенсов, сидящих вокруг маленького костра на опушке леса. Хотя история Шисти казалась неправдоподобной, он не мог отвязаться от острого предчувствия надвигающейся беды. - Фиолетовые проклятия циклам! В обычном состоянии я бы отмахнулся от всей этой ерунды, но сейчас я как сумасшедший! Раштак присмотрелся повнимательнее, прокручивая заново записи Ахимса. Южане были помельче и не такие мускулистые, как крупноголовые, имели более приятные черты лица и более темную кожу. Большие черные зрачки основных глаз Раштака, не отрываясь, смотрели, как победители захватывают самок, принадлежавших побежденным, уже убитым. Наверное, Ахимса ошиблись. Эти самки не могли быть разумными существами. Бредовая идея! Он изучал, чем они отличаются от самцов, и заметил округлости грудей и бедер. У самцов - как и у Пашти - были шипы. Он прокрутил голограмму и остановился на сцене, где всадник спаривается с плененной самкой. И в самом деле! Все как у Пашти! Раштак задрожал - его репродуктивные органы начали пульсировать. Все тело заволновалось, поднялась температура. Ритмическая пульсация мышцы заставила его шип увеличиться в размерах и напрячься. Репродуктивные органы охватил зуд, понуждавший к действию. Нервные окончания в мозгу стали излучать возбуждение. Он втянул воздух, пытаясь нюхом определить, откуда исходят эти возбуждающие молекулы. Да, он почуял запах самки. Циклы наступили. Время пришло. Его чувствительные ступни дотронулись до пола. Сенсорные волоски уловили изысканное пение самок. Мог бы он сделать это, если бы циклы не оказывали на него влияния? Если бы он только мог владеть собой! Его затрясло, мышцы свело судорогой. Никто и раньше не пытался взять себя в руки, никому это не удалось! Используя всю силу воли, оставшуюся в его распоряжении, Раштак уголком глаза засек самку и прыгнул, пригвоздив ее к стене, загнав в угол. Пока он пристраивался, она безмозгло щелкала и чирикала под ним. Вот сюда, вот так! Он сделал толчок и почувствовал, что его шип вонзился в плоть. Самка ерзала под ним, визжала и издавала панические дребезжащие звуки, пока огненное жало разрывало ее тело. - Осторожно, - уговаривал он сам себя, не отводя основных глаз от голограммы. - Не распускайся, Раштак. Ты... Первый... Советник! Первый... Первый... - он закричал и стиснул челюсти, тело изогнулось, когда хлынул поток половых молекул, принося ему облегчение. Горячая волна удовлетворения разлилась по его организму. - Я... Первый... Первый Советник! - Он всмотрелся в голографическое изображение одетых в лохмотья гомосапиенсов. Ну и что, пусть эти фитюльки, пусть эти хрупкие существа приходят, чтобы оборвать их жизнь, - все равно обязательно родится новое поколение Пашти! Последнее яйцо легло на место, и боль отступила - яйцекладка закрылась, и шип съежился. Самка продолжала дрожать и трепетать под ним. Как только он вытащил свой шип, она поспешно прыгнула в сторону. Он отодвинулся от нее, и она бросилась наутек. - Я Первый Советник! - загрохотал он в тишине комнаты. Сладостные мысли, сопровождавшие циклы, завладели его разумом. - Руководить! Я должен руководить! - Он заревел словно в агонии, боевой клич вырвался из его сотрясающегося тела. В дальнем углу съежилась самка - струйка жидкости вытекала из-за ее спины. Вторая самка протянула ногу, чувствительные волоски исследовали жидкость. Обе они рыдали. Раштак помчался по комнате. Вдруг пронзительно завизжал и резко остановился. Сделал еще два шага, поборол себя и снова обратил взгляд к голограмме: ему надо досмотреть сцену, навеки запечатленную мониторами Ахимса. Мертвый человек распростерся на земле, в груди его зияла красная рана. Раштак увидел, как победитель наклонился над ним и погрузил в его рану один из верхних манипуляторов. Хватательные щупальца покопались внутри и вытащили наружу красный орган, победитель с громкими криками поднял его над головой. Остальные стояли вокруг, рты их были широко разинуты, они орали что-то одобрительное, потрясая своим оружием с каменными наконечниками. Победитель отошел от других и от костра, взял острый камень и разрезал им красный орган. Руку гомосапиенса залила красная жидкость. Он раздал куски плоти своим дружкам, и они стали вместе жрать эти куски, отнимая их друг у друга. На заднем плане один из южан загонял за ограду группку испуганных мускулистых северных самок. Раштак внимательно посмотрел на вторую самку в своей комнате. В настоящий момент она забавно семенила к пищевому автомату. Борясь с собой, весь дрожа, он пошевелился. Потом тихо подкрался к ней. Она защелкала и протянула ему лапу, прося еды. Он ласково шлепнул ее, страшная горечь переполнила его. - Знаю, малышка. Ты не виновата в том, что родилась самкой. Какую ужасную судьбу тебе уготовила природа. Понимаешь или нет? Должно родиться другое поколение Пашти. Маленькая мама, в тебе наше спасение. Она издала мягкий звук взволнованной самки. Все чувства его были напряжены, он осознал трагедию их положения. Без оплодотворения невозможно появление на свет новых Пашти. Мож