машины. Имперские десантники открыли огонь, лучи дезинтеграторов били и били в Стиви Блю, тряся их, как собака трясет крысу. Они упали одновременно, и пламя их погасло, и не было больше Стиви Блю в этой Вселенной. Флинн снимал. Тоби не мог выговорить ни слова. Сержант-десантник вышел вперед и пошевелил мертвых эсперов носком сапога, чтобы удостовериться, что они и в самом деле мертвы. Удовлетворенно сам себе кивнув, сержант направился к двери и посмотрел на Тоби и Флинна. Тоби ждал смерти. Деваться было некуда, а будь у него оружие, он не знал бы, что с ним делать. Он был странно спокоен, будто все это его не касалось, будто это было неправильно, что он до сих пор жив, когда все вокруг погибли. Он посмотрел на сержанта, не отводя взгляда и надеясь, что Флинн будет снимать до конца. А сержант остановился над ним и улыбнулся. - Везучий вы парень, Шрек. Оказывается, императрице нравится ваша работа. И она следила за всем, что вы делали. Только подумайте, какой ей был приятный сюрприз, когда "Изящный" принял ваш сигнал. Короче, вы идете с нами. Вы и ваш оператор с этой минуты официальные репортеры Империи, и императрица желает, чтобы вы сняли репортаж о падении Оплота Дезсталкера. Да- да, выбирать вам не приходится. Так что торопитесь, а то все пропустите. Он поднял Тоби на ноги и отряхнул с него пыль. Флинн поднялся сам. Сержант взглянул на него, и его передернуло. - Надо вам найти какой-нибудь плащ. Какие-то приличия должен соблюдать даже репортер. Давайте, парни. Императрица хочет, чтобы вся Империя видела, что бывает с людьми, которые осмеливаются бунтовать против ее мудрого и справедливого правления. Сделайте хорошую работу, и тогда, может быть, она вас не казнит за братание с врагом. А теперь шевелитесь! Тоби и Флинн неуверенно вышли из комнаты смерти в распростертые объятия Империи. В древнем Оплоте своего клана Дэвид Дезсталкер сидел на краю кровати, наблюдая на телеэкране смерть своей планеты. Он переключался с канала на канал, но всюду было одно и то же. Его народ сражался и умирал. Сражался с войсками вторжения, боевыми андроидами или фургонами, но всегда погибал. Горели города и деревни, поля были полны беженцев, которых окружали войска. Потом повесят каждого десятого - для примера остальным. Лайонстон была привержена традициям. Дэвид отключил экран, и в спальне наступила внезапная тишина. Он обхватил себя руками изо всех сил, стараясь овладеть собой. Бинты на его теле промокли от крови, боль накатывала и уходила. Дэвид не знал, хороший это признак или плохой. Когда боль становилась невыносимой, он сидел неподвижно, стиснув зубы, и ждал, чтобы стихла боль и вернулась способность думать. Его бросало то в жар, то в холод, и с лица его капал пот. Он лихорадочно пытался что-нибудь придумать, чтобы спасти положение. Его капитуляцию отвергли, а передать сигнал за пределы планеты и позвать Подполье на помощь он не мог. Там, внизу, немногие, сохранившие верность ему или Восстанию, пытались отбить Имперские Войска от Оплота. Долго они не продержатся. В открытую дверь вошел Кит Саммерайл, и Дэвид прочел вести на его лице. - Ударом против главных ворот командуют капитан Сайленс и инвестигатор Фрост. Нашим людям их ни за что не удержать. Дэвид медленно кивнул. - Они могут только их слегка замедлить. Он с трудом встал с кровати. Кит бросился ему на помощь, и Дэвид повис на нем. Ноги подламывались, но он усилием воли заставил их выпрямиться и улыбнулся другу. - Вот оно, Кит. Как только падет Оплот, Восстание на планете кончено. Кажется, я наконец понял, что значит быть Дезсталкером. Биться до конца, поставив на карту все, даже когда знаешь, что дело твое обречено. - Он показал на голопортрет родоначальника Дезсталкеров, который висел в ногах кровати. - Посмотри на него. Похож на злобного варвара-наемника в кожаных доспехах и с пучком волос. Джиль, мой предок. Интересно, что бы он обо мне подумал. У нас не было случая поговорить. И еще Оуэн. Я теперь лучше его понимаю. Он хотел меня предупредить, но я не слушал. Он говорил, что мне не удержать Виримонд, и был прав. Императрица дает и императрица отнимает. Черт побери императрицу. - Жар у тебя, - сказал Кит. - Сядь обратно. - Нет. Если я сяду, я не найду сил встать. Время нам уходить. Кит поглядел на него: - Оплот окружен, Дэвид. Все выходы перекрыты. - Есть один, о котором они не знают. - Дэвид наклонился к голопортрету и щелкнул потайным выключателем. Потрет отъехал в сторону, открыв узкий проход. Зажегся свет. Дэвид устало улыбнулся, увидев загоревшуюся в глазах Кита надежду. - Потайной ход. Оуэн мне про него рассказывал. Сам уносил по нему ноги, когда за ним пришли. Он ведет в ангар флаера в пещерах под Оплотом. Схватим флаер, врубим полный газ и смотаемся к чертовой матери раньше, чем они догадаются. Я еще не могу умереть, Кит. Я нужен своему народу. Пусть я не могу их спасти, я могу попытаться за них отомстить. Да, Кит, много времени мне понадобилось, но я наконец понял, в чем моя честь и мой долг. - Жар у тебя, - сказал Кит. - Пойдем. Они медленно шли потайным ходом, и Дэвид всем телом опирался на Кита. Кровь теперь текла у него по боку струйкой, а когда ему приходилось кашлянуть, несмотря на боль, брызги крови летели изо рта. Но он шел. Он не сдастся. Дезсталкеры не сдаются. Голова плыла; иногда ему казалось, что с ним по туннелю идет Оуэн, а иногда это был Джиль. Но когда сознание прояснялось, рядом с ним всегда был Кит, его единственный друг за всю его жизнь. Они дошли до конца потайного хода и остановились. Кит осторожно выглянул в ангар. И успел убрать голову раньше, чем по тому месту, где она была, полоснул луч дезинтегратора, обрушив поток осколков со свода. Дэвид потерял равновесие и свалился на пол, потянув за собой Кита. Они лежали рядом на каменном полу, тяжело дыша. Кит несколько раз выстрелил наудачу вслепую в ангар, чтобы никто к ним не сунулся. Поискал глазами лучемет Дэвида и увидел, что у Дэвида его нет. - Дэвид, - спросил он тревожно. - Где твой пистолет? - Я отдал его Алисе как раз перед падением. Он до сих пор у нее. - Он сплюнул кровью и состроил гримасу. - Кит, я попытался перейти на форсаж и ничего не вышло. Во мне ничего не осталось. Бой окончен. Здесь моя последняя станция. - Молчи. Побереги дыхание, и мы вернемся по этому же ходу обратно. - Нет. Я никуда не пойду. Холодно мне, Кит. Очень холодно. Кит сел, прислонившись спиной к стене туннеля, и крепко прижал Дэвида к своей груди, стараясь отдать умирающему свое тепло. - Бывали у нас хорошие минуты, правда, Кит? - Лучшие в мире. - Алису жалко. И Дженни. -Да. - Оставь меня. Кит. - Что? - Им нужен я, а не ты. Нет смысла, чтобы ты умер здесь вместе со мной. - Я тебя не оставлю, Дэвид. Ты мой друг. - Тогда сделай то, что я прошу. Не умирай напрасно. Убей меня и выходи к ним. Моя смерть примирит тебя с Лайонстон. Покажи ей мою голову, и она, наверное, сделает тебя лордом Виримонда. Ведь они же думают, что ты один из них. - Дэвид, прошу тебя... я не могу... - Можешь. Должен. Я не хочу здесь умирать по частям и вопить от боли. Сделай это, Кит. Будь мне другом. В последний раз. Он резко закашлялся и не мог остановиться. По его подбородку струилась кровь. Он хотел еще что-то сказать - и не мог. Кит прижимал его к груди, пока не затих кашель, потом вынул нож и опытной рукой всадил Дэвиду между ребер. Дыхание вышло из Дезсталкера одним долгим выдохом, и он затих. Кит сидел, держа на руках мертвое тело. Дэвид был прав. Императрица вернет его ко двору как человека, который казнил Дэвида. Была у нее слабость к ее улыбчивому убийце. А ничего другого вроде бы и не остается делать. Восстания больше нет, и это видно каждому. Значит, остается только Лайонстон. Он - убийца, и его место там, где убивают. Осторожно положив Дэвида на пол туннеля, Кит вытянул ему ноги и сложил руки на груди. Потом вытащил меч и склонился над Дэвидом. Лицо Дезсталкера было очень спокойным. Кит наклонился и поцеловал Дэвида в окровавленные губы. - Любовь моя. Он выпрямился и занес меч. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ОБЩИЙ СБОР НА ГОЛГОФЕ И так, почти случайно, началась война. Передача разрушения Виримонда и истребления его жителей в прямом эфире дала сильнейший эффект. Рев гнева и проклятий пронесся по всей Империи, планета за планетой видели в этих ужасных зрелищах свою возможную судьбу. Почти спонтанно поднимались Восстания в мире за миром, из искр возгоралось пламя. Низшие классы выходили на улицу, протесты переходили в бунты, обращаясь против всего, что выглядело как имперские власти. Имущие классы присоединялись из страха, готовые драться и умирать, но не допустить механизации своего мира, подобно Виримонду. Подполье не упустило возможности и стало рассылать своих людей на все планеты, до которых могло дотянуться, направляя стихийные бунты и способствуя им. Они поставляли оружие, направляли толпу, куда надо было, и претворяли в жизнь давно разработанные планы. Глубоко законспирированные агенты выходили из Подполья и совершали диверсии, нарушали связь и направляли людей туда, где противнику мог быть нанесен наибольший урон. Армия ответила на это опустевшими казармами - войска посылали на улицы с приказом стрелять по всему, что движется. Это могло бы даже сработать, не будь люди так возмущены и потрясены тем, что видели в передачах с Виримонда. Слишком они были злы, чтобы бояться как следует. Вооруженные чем попало люди перли на улицу и наваливались на Имперские Войска таким числом, что даже мощные дезинтеграторы не могли их остановить. По всей Империи, на планете за планетой воцарялись кровь и бойня в городах и селах, и правительственные здания вспыхивали сигнальными кострами, оповещающими о грядущей войне. На улицах проклинали имя Душегуба Драма, рвали портреты и сокрушали статуи Железной Суки и вопили о мести за погибших на Виримонде. Оказывающиеся в растущей изоляции и недовольные политикой императрицы лорды присоединяли свои войска к восставшим и вели их против солдат Империи. Главной целью Семей всегда было выживание, а Лайонстон стала сейчас куда более сильной угрозой, чем любое местное Восстание. Всегда было известно, что она не в своем уме, но теперь она стала опасно помешанной. Если бы Лайонстон сначала проконсультировалась с ними насчет Дэвида или механизации Виримонда, тогда было бы другое дело. Можно было бы как-то повернуть это к своей выгоде. Но узнали они об этом лишь тогда, когда экраны показали изнасилование планеты, принадлежащей одному из лордов. Не нужно иметь слишком развитое воображение, чтобы представить себя в качестве следующей жертвы настроения Лайонстон, а свою планету - объявленной вне закона и подлежащей механизации под непосредственным правлением Лайонстон. Было неизбежно, что лорды при виде столь прямой угрозы своей жизни, положению и богатству встанут на сторону Восстания. Привести низшие классы к порядку можно будет позднее. А если кто-то из лордов и видел в возникшем хаосе шанс самому оказаться на Железном Престоле, то пока что про это помалкивал. Вдруг оказалось, что все доступно. Все возможно. Каждая группа, фракция или партия увидела шанс опрокинуть существующий порядок вещей и вышла на улицу драться за это. Люди, которые в другое время друг другу бы в глаза плюнули, становились союзниками и бились плечом к плечу за единую цель - сбросить Лайонстон с Железного Престола, пока она не уничтожила их в своем безумии. Город за городом и мир за миром вставали на битву против Имперских Войск, и боевой клич Восстания слетал со всех уст. Несколько Восстаний планетного масштаба армия и флот могли бы подавить, но не на всех планетах сразу. Растянутые по всей Империи и атакуемые по всем Границам и даже изнутри сочувствующими повстанцам и их делу, военные растерялись. Космические крейсеры перебрасывались в самые горячие точки, но они не были предназначены для борьбы с Восстанием на планетах. Единственная реальная угроза с их стороны - это было сжечь планету, но для этого они были слишком растянуты. Повстанцы в командах кораблей ломали связь, увеличивая изоляцию кораблей. Подполье строило планы на такой день, а Империя в своей надменности даже мысли о нем не допускала. На Голгофе, центральной планете Империи, в центре власти, гневные толпы захлестнули улицы, громя, грабя и поджигая командные центры. У них было гораздо больше, что терять, и потому они поначалу колебались присоединиться к открытому Восстанию, но Подполье упорно распускало слухи, что императрица планирует введение новых суровых налогов, еще более драконовских законов и даже закрытие любимых народом Арен. После того что было показано с Виримонда, люди готовы были поверить в любые поступки Лайонстон, а эти новые угрозы били по самой основе их жизни. Отдельные протесты были подавлены с такой жестокостью и кровью, что даже видавшие виды обитатели Голгофы были потрясены и восстали повсюду одновременно. Подполье, про себя улыбаясь, направляло их в нужную сторону. Там всегда знали, что людям нужны побудительные мотивы, и то, чего они не сделают ради истинных причин, могут сделать ради ложных. Власти бросили на восставших все имеющиеся войска до последнего человека, приказав подавить бунт любой ценой и не брать пленных. Это только ухудшило дело, разъярив и без того осмелевшее население, и пока солдаты подавляли бунт в одном месте, он тут же возникал в другом, перегруппировываясь быстрее, чем успевали его рассеять. Подполье вывело из строя все виды связи, а собственные войска организовывало с помощью эсперов. Кланы глянули на растущий хаос, отозвали собственные войска и отступили в безопасность своих защищенных пастельных башен. Одно дело - поощрять Восстание на других планетах, другое дело - так близко к дому. И потому кланы сидели очень тихо, не привлекая к себе внимания и давая повстанцам возможность сосредоточиться на властях Лайонстон. Когда же суета закончится, повстанцы устанут и снова лишатся единой цели, Семьи вернутся и снова начнут править, как было всегда. По крайней мере такой был у них расчет. Они не знали ничего о Подполье - о его планах и возможностях. Они не знали о людях прошедших Безумный Лабиринт. Они не поняли, что это началось, наконец Великое Восстание. Парламент собрался и решил: держаться в стороне и поддержать того, кто возьмет верх. Что никого не удивило. Над мирами Империи бряцали оружием звездные корабли. Подполье послало сигнал хэйденам, и снова их золотистые корабли вышли в ночь. Огромные, быстрые, внушающие почтительный страх, они куда как превосходили имперские крейсеры. В отношении численности их было в сотни раз меньше, но они кружили вокруг медленных крейсеров, превосходя их оружием, маневренностью, скоростью, защитой - всем. При виде древних Врагов Человечества экипажи имперских кораблей охватывала паника, и они посылали сигнал бедствия, требуя, чтобы все крейсеры немедленно бросили возиться с Восстанием и выходили навстречу куда более страшной угрозе - хэйденам. По всей Империи корабли игнорировали все более сумасшедшие приказы Лайонстон и выходили на битву с золотистыми кораблями, только чтобы погибнуть один за другим. Сквозь атмосферы ничего не подозревающих планет падали, крутясь, их горящие обломки. А хэйдены плыли дальше сквозь долгую ночь. Церковь Христа-Воителя увидела во втором пришествии Измененных духовную и физическую угрозу и бросила против хэйденов все свои силы, забыв о Восстании. Преуспела она не больше, чем флот, только оттянув корабли и войска, которые могли бы подавить Восстание. Подполье еще больше запутывало положение, распространяя тщательно продуманные слухи, что Лайонстон планирует захватить имущество Церкви вместо переставших поступать налогов, отчего еще больше увеличивалось отчуждение Церкви и Престола. В дело шло все. Будь у Лайонстон больше чем всего горстка крейсеров класса "Е" с их новыми звездными двигателями и системами оружия, все могло бы повернуться по- другому. Но после того как повстанцы уничтожили завод Вольфа на Техносе III, в строю осталось только пять крейсеров класса "Е", и они не могли быть всюду одновременно. На некоторых кораблях Империи даже вспыхивали открытые бунты, возглавляемые младшими офицерами, симпатизирующими Восстанию и имеющими связи с Подпольем, и поддержанные низшими чинами, месяцами не получающими жалованья из-за недостач в казначействе после поломки компьютерной налоговой системы. На удивление много таких бунтов закончилось успехом, и корабли, перешедшие на сторону Восстания, выходили из боя. Со своими товарищами они драться не хотели, но против Восстания сражаться переставали. А тем временем Тоби Шрек и его оператор Флинн были в самой гуще событий, снимая все подряд и при любой возможности ведя передачу в прямом эфире. Вытащенные своими имперскими кураторами из одной кровавой каши и тут же сунутые в другую, они старались передавать информацию как можно более объективно. Армейские офицеры, назначенные для просмотра и цензуры их материалов, были слишком заняты другими вопросами. На истыканном оспинами воронок поле боя планеты Локи, где обезумевшие мятежники опрокинули Имперские Войска, Тоби и Флинну впервые представился шанс самим испытать, что такое бегство. Но среди набитых телами воронок они удрали не слишком далеко - их остановили передовые части повстанцев. К счастью, они узнали Тоби. Некоторые даже просили автографы. Тоби красноречиво молил отправить их на Голгофу, где разворачивается главное дело, и после непродолжительных обсуждений мятежники с удовольствием их туда отправили. Они понимали необходимость хорошей пропаганды, и казалось только справедливым, чтобы два человека, так долго освещавших историю Восстания, были там, где будет происходить его финал. Тоби улыбался, кивал, скромно соглашался в нужных местах и молился про себя, чтобы никто не задал неудобных вопросов вроде того, кто будет оплачивать счета. Никто и не спросил, так что Тоби с Флинном отправились в первое из шести лишенных удобства путешествий, которые должны были привести их на Голгофу, ко двору Лайонстон и Аду, который она там создала. Потому что именно на Голгофе будет настоящая битва, та схватка, которая решит исход противостояния. Кто правит центральной планетой, тот правит Империей. Это знал каждый. И потому Лайонстон скрылась в своем дворце из сверкающей стали и бронзы, спустилась в стальной бункер размером в полторы мили, спрятанный глубоко под поверхностью планеты, и ждала появления своих врагов. Жгли поэтов, вешали трубадуров, сажали на кол сатириков. Кровь, крик и ужас. Обычный день в Аду. Двор был мрачным и опасным местом, отражающим настроение своей правительницы. Императрица Лайонстон XIV, почитаемая и обожаемая, сидела на Железном Престоле с таким видом, будто вот-вот спрыгнет и разорвет на части какого-то несчастливого врага. Она была одета в сверкающие белые боевые доспехи, и это, в сочетании с белым лицом и длинными светлыми волосами, делало ее похожей на мстительное семейное привидение. Обычно она, появляясь при дворе, свою светлую гриву закалывала наверх, но сейчас она висела нечесаными патлами, сквозь которые опасно блестели ледяные голубые глаза. На голове императрицы была зубчатая корона, вырезанная из огромного бриллианта, - символ мощи и власти Империи. Девы императрицы у подножия трона настороженно припали к земле, как сторожевые собаки, каковыми они и были. Голые и бесстыдные, как животные, подвергшиеся промывке мозгов и специальной хирургической обработке, верные императрице до самой смерти, они своими кибернетическими сенсорами обшаривали двор, выискивая малейшую угрозу своей любимой госпоже. Они готовы были убить и умереть, защищая ее, и об их жестокости ходили легенды. Зубы у них были заострены, пальцы кончались имплантированными стальными когтями. В их обнаженных телах таились еще более злобные сюрпризы - лучшее, что можно купить за деньги. Когда-то они были обыкновенными людьми со своим разумом и своей жизнью, но это было, пока Лайонстон их не выбрала, чтобы вырвать из прежней жизни и сделать частью самой себя. Это могли быть простолюдинки и аристократки - все были равно ничтожны перед волей Лайонстон. Никто не возражал, никто не смел. Кроме того, это великая честь - быть девой императрицы. Перед Троном плавали полтора десятка экранов, ведущих передачу со всех концов Империи. Кадры постоянно сменялись, показывая разрастающееся Восстание. Дикторы с потом на лбу читали новости почти извиняющимся тоном. Мелькали диаграммы, показывающие развитие Восстания и потери имперских сил. Трясущиеся камеры передавали сцены кровавого хаоса и рев битвы. Все такие сцены были примерно одинаковы. Комментаторы, все чаще путаясь и сбиваясь, пытались объяснять, что все это значит. На некоторых мирах повстанцы захватили контроль над связью, и закопченные лица триумфаторов призывали угнетенных восстать и сбросить Железную Суку. Экраны включались и выключались - это союзные Подполью киберкрысы блокировали каналы связи, но тут же приходили сигналы еще откуда-нибудь. Вся Империя кричала во все горло, каждый хотел быть услышанным. Императрица смотрела на все это взглядом холодным, как сама смерть. Для тех, кто думал, будто ее знает, такое спокойствие было страшнее, чем крики и бешеные ругательства, которые она рассыпала раньше. Это значило, что она думает. Планирует. Рассчитывает свою месть и страшные формы, в которые она выльется. Перед Железным Престолом на расстоянии, которое им хотелось бы считать безопасным, стояли два человека, кроме охраны и ее жертв, все еще допущенных к императорскому двору. Это были генерал Шу Беккет и великий лорд Драм. Придворные не присутствовали. Ни лордов со своими леди, ни представителей Семей, ни членов Парламента, никого от единой истинной Церкви, никаких знаменитостей, типажей, искателей счастья. Лайонстон им больше не верила. Никому из них. И потому Беккет и Драм стояли здесь вдвоем, изо всех сил не замечая друг друга. Они оба были военными, но общим у них была только преданность Трону. Высокий и представительный Драм был одет в свои обычные агатово-черные одежды поверх черных боевых доспехов и был похож на ворона, прилетевшего с поля брани. Он находился в присутствии императрицы, не сняв ни меча, ни лучевого пистолета, что мало кому разрешалось. А Беккет, напротив, выглядел, как всегда, неряхой. Тщательно пригнанные боевые доспехи не могли скрыть его чудовищной толщины, одежда была решительно мешковатой, и передвигался он с невозмутимым спокойствием, но без особой почтительности. Он курил сигару с невыносимым запахом и совершенно не беспокоился, куда отнесет дым. Вокруг был Ад, под который Лайонстон декорировала свой двор. Свет был кроваво-красным, и в воздухе стояла густая серная вонь. В полу были открыты огромные отдушины, из которых вырывалось время от времени пламя, увеличивая и без того невыносимый жар. И еще снизу доносился еле различимый вопль проклятых и страдающих. Далее, насколько хватал взгляд, тянулись высокие каменные колонны, исписанные резными искаженными лицами, вопящими в безмолвной муке, перекошенными невообразимой болью. И повсюду вокруг лежали мертвые и умирающие. Несчастные, которым не повезло привлечь к себе внимание Лайонстон в неподходящий момент. Повешенные болтались на цепях и веревках, посаженные на кол уже почти не дергались на окровавленных кольях, и только дым поднимался от обугленных фигур, сожженных в железных клетках. Были и другие, кому было отказано в легкой смерти. Балерина со сломанными ногами, поэт с выдавленными глазами, пойманный вожак бунтовщиков с тянущимися из распоротого живота лентами кишок. И много еще других. Ползающих на четвереньках, сдерживающих крики, чтобы им не сделали еще больнее, умоляющих о капле воды. Беккет надеялся, что это в основном голограммы, компьютерные образы, созданные Лайонстон для общей гармонии стиля, но не мог заставить себя в это поверить. Особенно когда они сломанными руками касались его сапог и просили замолвить за них словечко. Он не смотрел вниз. Спасти их он не мог. Он не был уверен даже, что может спасти себя. Чтобы отвлечься, Беккет стал рассматривать вооруженную охрану за троном. Лайонстон одела охранников чертями с витыми рогами на шлемах и пылающими крыльями за спиной черных доспехов. Она считала, что нужно совершенство во всех деталях. Наконец императрица отвлеклась от экранов и обратила взгляд на Драма и Беккета. Они оба чуть выпрямились. Когда императрица заговорила, ее голос был таким же ледяным, как и взгляд. - Генерал Беккет, мы вызвали вас, чтобы назначить командующим всеми силами обороны этой планеты. Мы передаем Голгофу в ваши руки. Защищайте ее и сохраните от всех бед. Беккет уставился на нее, не понимая. - Но... Ваше Величество, я думал, вы вызвали меня принять командование вашим флотом! Я единственный, кто по опыту и по званию может взять на себя восстановление боеспособности флота! Меня слушают! Кто лучше меня подходит для этой должности? - Мы полагаем, вы не станете спорить с нами, генерал, - произнесла императрица опасно спокойным голосом. - Вы получили приказ; выполняйте его. Беккет подавил гнев, удержался, чтобы не сказать такого, о чем он после пожалел бы, повернулся на каблуках и покинул двор. Он всю свою жизнь был предан Железному Престолу и не мог сейчас это изменить. Каким бы сильным искушение ни было. Лайонстон смотрела ему вслед, пока он не ушел, и обернулась к Драму: - Ты, милый Драм, будешь командовать моим флотом. Беккет, при всей его преданности, слишком мягкосердечен. Он может заколебаться, выполняя то, что должно быть выполнено. Я восхищена твоей твердостью и тщательностью на Виримонде, и мне нужен командующий, которому я могу довериться. И потому командующим будешь ты, Драм. Мой командующий. Не подведи меня. Не смей меня подвести. Ты будешь отдавать приказы отсюда, стоя рядом со мной. Здесь ты будешь в безопасности, и здесь я смогу с тобой консультироваться, если будет нужно. - Да, Лайонстон. Но... примут ли меня капитаны как главнокомандующего? Они знают, что у меня нет того опыта, что у Беккета. - Они будут служить Первому Мечу. Тому, кем они тебя считают. Все остальное неважно. Возьми мой флот и сокруши моих врагов, Драм. Сломай их, развей их, и никакого им милосердия - как ты поступал на Виримонде. Я - императрица, и мне должно повиноваться. А потом... потом будет такая чистка слабых и нелояльных элементов, какую никто никогда не видел. Она улыбнулась неприятной улыбкой, и Драм заставил себя кивнуть в знак согласия. - Как ты велишь, Лайонстон. Извини, что я спрашиваю, но... считаешь ли ты, что достаточно защищена, даже здесь? Нельзя заранее знать, куда могут пробраться мятежники или эльфы в поисках шанса нанести удар прямо по тебе. - Пусть тебя это не беспокоит, - небрежно ответила Лайонстон. - Я послала за двумя лучшими из лучших, которые будут при мне телохранителями. Никто не проскользнет мимо инвестигатора Разора и Малютки Смерти. А на поверхности продолжалась битва, все более жестокая и кровавая. Армии бежали по улицам и заполняли площади, сражаясь с Имперскими Войсками каждая за свое, но единые в своей борьбе против Лайонстон, сумасшедшей бабы на Железном Престоле. Казармы опустели - всех солдат погнали в бой, и две силы сталкивались в битве повсюду, где встречали друг друга, и каждый считал, что право и судьба на его стороне. Одни сражались за порядок, другие за справедливость, и не было в этой битве места ни пощаде, ни милосердию. Каждой стороне предстояла либо сокрушающая победа, либо сокрушительное поражение. Дрались мечами и секирами, силовыми щитами и лучевым оружием и незнакомым огнестрельным оружием, которое доставляло Подполье. Кровь била фонтаном, и люди с криком падали в текущую по улицам кровь, умирая от ран, от шока или просто под ногами дерущихся армий. Ни у кого не было времени на раненых, и мертвые валялись повсюду. Их отшвыривали с дороги пинком или оттаскивали в кучи на перекрестках, и там они лежали, забытые в пылу битвы друзьями и врагами равно. У некоторых войск Лайонстон было новое оружие - стазисные прожектора. Внутри их узких фокусированных пучков останавливалось время, и те, кто попал в это поле, беспомощно стояли, выдернутые из времени, как застрявшие в янтаре мухи. Наступающие застывали целыми рядами, и наступление захлебывалось. Но это была новая технология, и прожекторов было очень ограниченное число. Еще они работали нестабильно и ненадежно. Иногда просто при включении весь аппарат взрывался и убивал всех в радиусе тридцати ярдов. И вполне понятно, что солдаты не очень охотно их применяли. Иногда только с приставленным к голове пистолетом офицера. Но там, где машины работали, эффект был потрясающим. В поле прожектора можно было замедлить время до скорости улитки или ускорить неимоверно. Попавшие в луч становились живыми статуями, или - чаще - со страшной скоростью старели. Сморщивалась кожа, становилось дряблым тело, сердца не выдерживали и мозги гнили в расколовшихся черепах. Даже при малой мощности машины давали поле, которое могло заполнить улицу, замедлив наступающих и сделав их легкой мишенью для более традиционного оружия. Но этот успех длился недолго. Как только угроза стала ясной, киберкрысы проникли в компьютерные системы этих машин и отключили их. Боевые эсперы с безопасного расстояния сняли операторов прожекторов, разрушая их разум или вызывая огонь. Там, где войска были защищены эсп-глушителями, эсперы применяли пси-бомбы - страшные устройства, созданные из тканей мозга мертвого эспера. Взрываясь, они вызывали буйное помешательство у любого не эспера. Солдаты набрасывались друг на друга и разрывали на части голыми руками, крича, вопя и воя, купаясь в крови своей и своих товарищей. Силы повстанцев прорвались, опрокинули стазисные прожектора и пошли дальше. После будет время о них подумать. Императрица отдала приказ выпустить на улицу Гренделианских Стражей - безжалостных машиноподобных пришельцев, найденных в Гробнице Спящих. Злобные чудовища в кроваво-красной шипастой кремниевой броне двигались со скоростью, недоступной человеческому глазу, и убивали всех. Оружие было против них бесполезно. Сильные настолько, что с ними невозможно было драться, быстрые настолько, что их не успеваешь заметить, они шли по забитым людьми улицам, оставляя за собой лишь груды кровавого мяса. К несчастью, управлять ими императрица могла лишь в очень узких пределах. Освобожденные от принуждения своих кибернетических поводков, они убивали все живое вне зависимости от того, на какой стороне сражается жертва. Недоступные контролю и управлению, они шли по улицам - алые дьяволы нечеловеческого ада - и оставляли штабеля трупов. Будь их в распоряжении Лайонстон еще столько же - они могли бы повернуть ход дела. Но их было не очень много, и не очень был велик ущерб, который они могли нанести городу, в котором бились армии. Подполье выслало против пришельцев боевых эсперов, но из них многие погибли просто от контакта с разумом гренделиан. Слишком они были чуждыми, слишком отличными, слишком страшными. И тогда Подполье обратилось к эльфам - экстремистам из Фронта Освобождения Эсперов, и те выслали мастеров полтергейста и пирокинеза. По улицам прокатилась пси-буря, разрывая гренделиан на части и поджигая окровавленные куски. Пришельцы падали один за другим, сражаясь до последнего с врагом, которого они не могли ни схватить, ни увидеть, и их пожирал ревущий огонь. А обе армии приветствовали эсперов как героев. Еще никогда не давали пришельцам шляться по улицам людских городов, убивая людей, и опять-таки обе армии увидели в этом еще один признак растущего безумия Лайонстон. Солдаты и гражданские, которые были вынуждены бессильно смотреть, как гренделиане свежуют их товарищей и любимых, теперь проклинали императрицу и переходили на сторону восставших. Но не все выходило, как хотелось восставшим. Легендарный Пол-Человека вел свою собственную армию через Бесконечный Парад, сражаясь в первых рядах, и подавлял бунт всюду, где его находил, и любыми средствами, которые требовались. Его успехи и уверенное поведение военного профессионала воодушевляли солдат, и почти только силой своей личности он вывел их к центру города и не уступал ни пяди, какое бы тяжелое ни складывалось положение. Для своих солдат он был не только героем, но и легендой, защитником Человечества, и они стояли насмерть и были готовы лучше умереть, чем подвести его. Поэтому повстанцы оставили им центр и обошли вокруг. Ведь он в конце концов был только один, и он не мог быть сразу всюду. Киберкрысы влезли в главные системы связи Голгофы и отключили все военные каналы, до которых смогли добраться. Немедленно войска оказались отделены друг от друга, каждая единица изолирована на своем островке битвы. Стратегия стала бессмысленной, а подкрепления беспомощно бегали по кругу. Имперские эсперы в подметки не годились организованным телепатам Подполья, и управление войсками развалилось, как карточный домик. Приказы не доходили до подчиненных, на призывы о помощи некому было ответить. Воцарился хаос. Но бунтовщики стали тратить силы на мародерство и месть, а Подполье могло только указывать им цели. И к тому же все равно у противника было превосходство в численности и в оружии, и чем дольше шла битва, тем хуже были шансы повстанцев. Им надо было ударить молниеносно, использовав преимущество внезапности, и захватить власть над Голгофой, иначе, несмотря на все успехи, Восстание могло рассыпаться и быть подавлено. Военные это знали и пытались выиграть время, удерживая ключевые пункты и отказываясь их уступать. И потому лилась кровь, и умирали с обеих сторон люди, качались в одну и в другую сторону весы сражения, и вожди Подполья начинали отчаиваться. Начинало казаться, что все надежды теперь можно возлагать лишь на горстку героев и людей из легенды, которые еще даже не появились; что судьба всего Восстания зависит лишь от действий Оуэна Дезсталкера и его спутников. "Оплот Шандракора" Джиля Дезсталкера, изначальный дом и святыня клана Дезсталкеров, вышел из гиперпространства и лег на орбиту у планеты Голгофа. Огромный каменный замок с собственным космическим двигателем и силовым щитом, он безмолвно завис над главной планетой Империи, как призрак прошлого, как напоминание о великих днях Империи, когда мечта еще не стала кошмаром, и хорошие люди стали умирать, и их сменяли мерзавцы. Белизной отсвечивал древний камень в свете солнца Голгофы, бледный, как привидение, призрак на пиру, древний хранитель, пришедший изгнать узурпаторов. После девятисот сорока трех лет отсутствия Джиль Дезсталкер вернулся домой. Он стоял в большом парадном зале Оплота, повернувшись спиной к пылающему камину, рассматривая планету, которая медленно поворачивалась на огромном экране в конце зала. Одетый в свои обычные потрепанные доспехи, грубые меха и золотые амулеты, с заколкой наемника в волосах, Джиль выглядел воином- варваром из далекого прошлого Человечества, того, когда еще не было в Империи Первого Меча, героя и легенды Империи уже почти тысячелетие. На спине висел в ножнах длинный меч, и оплетенная кожей его рукоять торчала из- за плеча, будто ждала, когда ее позовут в дело. Родоначальник Дезсталкеров, давший имя клану и основавший его, возвращался из изгнания в родной мир, которому был неведом. Дальний его потомок, Оуэн Дезсталкер, стоял рядом вместе со своим товарищем по оружию Хэйзел д'Арк. Между ними была какая-то близость, которая не была раньше так заметна, как будто во время вторжения на Мист они открыли что-то друг в друге и в самих себе. Они стояли бок о бок, высокие и уверенные в себе, и сила и мощь исходила от них, как аура величия. Они не надели доспехов, но в то время как при Оуэне были только его меч и дезинтегратор, Хэйзел обвешала себя таким количеством оружия, которое только могла нести. Она доверяла пистолетам. Далекий путь прошли они вместе с момента их первой встречи, на планете Виримонд, которой больше не было, и трудно было узнать теперь в Оуэне и Хэйзел затворника-ученого и пиратку поневоле, какими они были тогда. Они отправились искать судьбу и нашли ее. По ту сторону огромного камина стоял Джек Рэндом, легендарный профессиональный мятежник. Сломленный старик, которого Оуэн разыскал на Мисте так недавно, исчез, Его заменил сильный и мускулистый мужчина в расцвете лет. Джек Рэндом воссоздал себя собственной верой и смелостью, а еще - таинственной силой Безумного Лабиринта, чтобы снова стать героем и легендой. Даже теперь, спокойный и бездействующий, он, казалось, может в одиночку ниспровергнуть Империю. И если по дороге будет кровь, и ярость, и избиение врагов, тем лучше. Рядом с ним, не испытывая никакой неловкости в роскошном замке, будто всю жизнь в таком прожила, стояла Руби Джорни. Одетая в черную кожу под белыми мехами и манящая, как роскошный цветок, пыльца которого навевает нездоровые сны. В отличие от других прошедших Безумный Лабиринт Руби Джорни не сильно изменилась. Стала лишь более... утонченной. Будучи охотницей за призами, она своих жертв предпочитала доставлять мертвыми - тогда меньше заполнять бумаг. Она искала боев, стычек, гонялась за самыми опасными призами - только чтобы доказать себе, что она именно такая злобная, как о ней говорят. Примкнув к Восстанию, она просто вышла против более крупного врага. Ее целью по- прежнему были трофеи и добыча. В хаосе на Голгофе она видела колоссальные финансовые возможности и на мелочи вроде политики отвлекаться не собиралась. Это работа для Рэндома. Он в этом разбирается. Александр Шторм, старый и усталый человек, почти всю жизнь был участником Восстания. В молодости он столько раз бился бок о бок с Джеком, что потерял счет. Когда-то блестящий фехтовальщик и веселый искатель приключений, герой почти столь же знаменитый, как сам Рэндом, теперь он был придавлен возрастом и разочарованием и оставшуюся еще в нем энергию направил на помощь в разработке политики и стратегии Подполья. И если он завидовал, что старый Джек каким-то образом помолодел и ожил снова, а он нет, он про это молчал. По большей части. И были здесь, наконец, Молодой Джек Рэндом и Безумная Дженни. Эти стояли поодаль от прочих, потому что никто рядом с ними стоять не хотел. И они изо всех сил старались не замечать остальных. Молодой Джек появился ниоткуда, утверждая, что именно он и есть легендарный профессиональный повстанец, и, надо сказать, с виду вполне соответствовал этой роли. Высокий и сильный, в серебристых боевых доспехах с золотыми инкрустациями, он прямо излучал силу и мудрость, и его харизма чуть ли не затмевала свет ламп из-под потолка. Герой с ног до головы, за которым люди идут почти инстинктивно, даже в самых невозможных ситуациях. Непобедимый в бое на мечах, он шел на баррикады и бросался на выручку картинно и смело с постоянной улыбкой на лице. Его уже провозгласили спасителем Мистпорта во время вторжения, будто это он один обратил в бегство оккупационные войска Империи. Чтобы вдохновлять массы, Восстанию нужны были герои. Все еще не было до конца ясно, кто из двух Рэндомов настоящий. Оба были сильными бойцами и изощренными стратегами. И поэтому Подполье, расчетливое, как обычно, решило использовать обоих. Другое дело - Безумная Дженни. Империя что-то сломала в ее душе, и сломанное срослось криво. Но она была отмечена прикосновением сверхэспера, Матер Мунди, и теперь Безумная Дженни была очень сильна. Ее сущность только что не потрескивала вокруг нее, как готовая разразиться гроза. Жила она только ради мести, и от Подполья ей нужна была только цель. Когда-то у нее было другое имя и другая жизнь, но это казалось ей очень давним, и почти все время она даже не помнила ту незначительную женщину-эспера, которую звали Диана Вертю. Оуэн Дезсталкер огляделся, задумчиво рассматривая своих спутников. Кажется, все они резко изменились за короткое время разлуки. Джек Рэндом выглядел на тридцать лет моложе и таким здоровым, что мог бы жевать жестянки и выплевывать гвозди. Он стал очень похож на Молодого Джека, но все равно была заметна четкая разница. Что-то было почти нечеловеческое в неколебимом героизме Молодого Джека, будто он и в самом деле был персонажем голодрамы, сошедшим с экрана и при этом не растерявшим свою харизму. В отличие от своего предыдущего старого воплощения Молодой Джек действовал так, будто никогда не знал ни сомнений, ни провалов. И еще он слишком много улыбался, а Оуэн не доверял тем, кто постоянно улыбается. Это было неестественно, по крайней мере в эти дни и в этом веке. Он до сих пор не мог придумать даже догадки, кем может на самом деле быть Молодой Джек, но свои сомнения держал про себя. Если этот человек - самозванец, то чертовски убедительный, а Подполью нужны герои, которые могут вести массы в бой. И совсем уже за гранью нормального была Безумная Дженни. Вот она Оуэна беспокоила. Эсперы пойдут за ней слепо, потому что в ней однажды проявилась Матер Мунди, Мать Всего Сущего. И теперь в ней видели святую. Сумасшедшую святую, но это не уменьшало ее святости. И не приходилось спорить с тем, какой она обладает огромной силой. Когда Дженни отпускала себя на свободу, содрогалась реальность. Но с такой неуравновешенной особой, как Безумная Дженни, только вопросом времени было, когда она потеряет контроль над собой окончательно и разлетится от напряжения собственной силы. Оуэн про себя решил, что в этот момент постарается быть от нее подальше. Руби Джорни... как всегда, вызывает беспокойство. Не будь она давней подругой Хэйзел, Оуэн давно застрелил бы ее из общих соображений. Быть рядом с Руби - это примерно то же самое, что делить тесную конуру с параноидальным бойцовым псом, который сумел сорваться с цепи. Лучшее, на что можно было надеяться при контакте с Руби, - это направить ее в нужную сторону, а потом идти по следу из трупов. Что нашел в ней Джек Рэндом, оставалось для Оуэна неразрешимой загадкой. Может быть, этому человеку просто нравилась опасная жизнь. Нельзя было отрицать, что он подвергся любопытным изменениям. Как будто его тело повернуло время назад, назло прожитым годам став опять молодым и полным жизни. Оуэн подумал, не стало ли для них для всех теперь старение делом прошлым, потому что их тоже изменил Безумный Лабиринт. А если так, то сколько же они могут прожить... Он попытался представить себе бесконечную будущую жизнь, вечную молодость, потом улыбнулся и покачал головой. Куда как вероятнее, что он погибнет на Голгофе. Сначала сделай дело, а о вечности можно будет подумать потом. Оуэн заставил себя думать о Рэндоме. Профессиональный мятежник смотрелся резким и опасным, готовым броситься в битву, которой он ждал всю свою жизнь. Оуэн невольно ощутил беспокойство и по этому поводу. Такая решимость слишком уж граничит с опасной мономанией. Иногда Оуэн думал, что Джек Рэндом спокойно наступит на труп лучшего друга, если это будет шаг к вожделенной победе. От таких мыслей о своих друзьях и боевых товарищах Оуэн чувствовал себя неловко, но после того как в Мистпорте он открыл, насколько мало понимает Uэйзел, он начал думать и остановиться не мог. Казалось, что у каждого из них своя одержимость и свои личные цели, и та совместность, которую подарил им Лабиринт, исчезла, пока они были в разлуке. Он по-прежнему ощущал их присутствие, но больше не воспринимал ни их чувств, ни мыслей. Близость, которая позволяла им заканчивать мысли и фразы друг друга, исчезла. Они не были больше связаны разум к разуму, как будто пережитое ими раздельно изменило их настолько, что они стали другими людьми. Он все еще ощущал пылающую в них силу Лабиринта, и не более того - в своем предке Джиле. Этого человека Оуэн рассматривал внимательно, и его рука непроизвольно падала на рукоятку меча на бедре. Джиль все так же хмурился, глядя на экран, углубившись в свои мысли и никого не замечая. Из них Джиль неохотнее всех соглашался исследовать или использовать силу, которой наградил их Лабиринт. Будто он считал эту силу изначально злой, которую можно использовать, лишь когда нет другого выхода. Однажды Оуэн заговорил с ним об этом, но Джиль сухо отрезал, что достаточно быть Дезсталкером, и разговор был окончен. Вообще Оуэну и Джилю всегда было тяжело разговаривать. Слишком из разных времен и разной среды они происходили, хотя носили одно и то же имя, и казалось, что единственно у них общее - это Восстание. Джиль одно время старался играть по отношению к Оуэну роль отца - после того как ему пришлось убить своего побочного сына, настоящего Драма, но Оуэн сразу положил этому конец. Хватало с него одного отца, который управлял его жизнью. Он теперь был сам себе хозяин, и пусть его жизнь оказалась не такой, какой он ожидал или хотел бы, это все равно была его жизнь, и он ревниво охранял ее от вмешательства. И помимо всего прочего где-то на заднем плане мыслей Оуэна ворочалась мысль, которая никак не хотела замолчать. Он часто думал, что Джиль слишком хорошо информирован о текущей ситуации для человека, который, как считалось, девятьсот сорок три года провел в стазисе... но сейчас он отбросил эту мысль и присоединился к своему предку у экрана. - Каково вернуться домой после столь долгого отсутствия? - спросил Оуэн вполголоса. - То, чего ты ожидал? - Нет, - тоже вполголоса ответил Джиль и отвернулся от экрана. - Я не видел Голгофу уже почти тысячу лет, а кажется, это было вчера. Все, кого я здесь знал и любил, давно умерли и обратились в прах. Голгофа кишит эсперами и клонами. Семьи одряхлели, прогнили или выродились, а Империя... Империи, которую я помнил, больше нет. Я как призрак, сражающийся в древней битве призраков, не замечающий, как мир меняется без меня. Империя распадалась еще в мои дни, но мне и не снилось, что она закончится вот так. Даже не знаю, спасать ее или предоставить ее собственной жалкой судьбе. Это какое-то болезненное извращение всего, во что я верил. Но я все исправлю. Я пробужу людей от кошмара истории и построю заново ту Империю, которая должна быть. - С небольшой помощью своих друзей, - небрежно заметил Оуэн. Джиль впервые за время разговора обернулся к нему своим худым бесстрастным лицом. - Конечно, родич. Один я бы никогда не продвинулся так далеко. Все это сделали возможным ты и твои друзья. И я никогда этого не забуду. А теперь, кажется, время для совещания, пока не началась битва и мы не рванулись в разные стороны. Может быть, нам нескоро придется говорить снова. - А о чем тут говорить? - спросила Руби, чистя ногти зловещего вида кинжалом. - Мы садимся, убиваем всех, кто одет в мундир, хватаем столько добычи, сколько можем унести, и устраиваем гонку, кто первый убьет Лайонстон. Так я понимаю. - Есть вещи, которые следует обсудить, - упрямо заявил Джиль. - Безумный Лабиринт изменил нас всех, но каждого по-своему. Согласно докладам, которые вы представили по возвращении - а твоего, Руби, я жду до сих пор, - создается впечатление, что наши... возможности развиваются в различных направлениях. Я научился телепортировать. Оуэн освоил психокинез, Джек и Руби овладели пирокинетическими способностями. А Хэйзел умеет вызывать иные версии себя самой из параллельного течения времени. Я даже не притворяюсь, что понимаю, как это получается. Все это для меня неожиданно. - А почему бы нам было не измениться каждому по-своему? - спросил Рэндом. - Мы же разные люди. И что мы вообще знаем о Лабиринте? Что это, очевидно, создание пришельцев, и никто не знает, сколько лет ему может быть или каково было его изначальное назначение, и что последний раз, когда люди через него прошли, появились хэйдены. Не так уж много, чтобы строить гипотезы. - Если только ты не знаешь больше, чем нам говоришь, да, Джиль? - предположила Хэйзел. - Ты ничего от нас не скрываешь? - Нет, конечно, - ответил Джиль. - Я недолго изучал его, пока меня не загнали на Шандракор, но назначения его я так и не понял. И не уверен, что человек вообще сможет это понять. Теперь Лабиринта больше нет, и я думаю, мы так ничего и не узнаем. Важно лишь то, что каждому из нас был сделан чудесный дар, и испробовать его и понять - это теперь зависит от каждого из нас. Вопреки словам Руби, битва на Голгофе не будет ни легкой, ни простой. У Лайонстон целая армия охранников и много видов вооруженных сил, плюс самые разные неприятные сюрпризы, которые она заготовила как раз на такой случай. Никогда не следует недооценивать паранойю правителя. Лайонстон всегда знала, что может наступить такой день, и можете не сомневаться, что у нее есть сюрпризы, способные нас огорчить. - Вот черт, - произнесла Хэйзел. - Он говорит речи не короче твоих, Оуэн. Наверняка семейная черта. - Какой во всем этом смысл? - спросил Джек Рэндом. - Давайте лучше садиться и ввяжемся в драку, пока все не кончилось без нас. - Смысл тот, - ответил Джиль, - что нам нужно разделиться. Распределить наши способности как можно шире и ударить на Лайонстон со всех сторон. - Стоп! - сказал Оуэн. - Мы всегда были сильнее всего вместе. Помните тот силовой щит, что мы поставили в мире Вольфлингов? Он смог выдержать выстрел дезинтеграторной пушки почти в упор. А с Хэйзел мы творили чудеса на Мисте. Кто знает, на что мы способны, если ударим вместе? - Нет времени на эксперименты, - сухо сказал Джиль. - Восстанию мы нужны сейчас. Я это долго обдумывал. - Не сказав нам ни слова, - заметила Руби. - Верно, - подтвердил Рэндом. - И когда ты успел все спланировать? Все остальные руки стерли, выполняя свои задачи. - Я мало времени тратил на сон, - ответил Джиль. - А теперь прошу внимания. Мы должны разделиться на следующие группы... - Мне это не нравится, - заявила Хэйзел. - Последний раз, когда мы позволили Подполью нас разделить, Дэвид и Саммерайл остались сами по себе. И теперь Дэвид мертв, а Малютка Смерть перекинулся к противнику. - Мне не хватает Дэвида, - вдруг сказал Оуэн. - Я никогда его толком не знал и сейчас уже не узнаю, но теперь, когда его нет, мне его не хватает. Я - последний прямой потомок. Последний из Дезсталкеров. - Не это тебя расстраивает, - сказала ему Хэйзел. - Ты злишься, что уничтожен Виримонд и тебе уже не вернуться домой. Ведь именно этого ты всегда хотел от Восстания? - Не знаю, - ответил Оуэн. - Может быть. Я никогда не хотел быть воином. Я был доволен своей жизнью ученого и историка, без обязанностей и ответственности. Но я бы не вернулся, даже если бы мог. Слишком много я видел. А Дэвид... он был неприятный тип, но что-то в нем было. Я так многому мог бы его научить... а теперь его нет. Убит Китом Саммерайлом. Тем же улыбчивым гадом, который убил моего отца. Как бы ни повернулось дело там, внизу, а Саммерайл - мой. - Отлично, - одобрительно сказал Джиль. - Ты заговорил, как Дезсталкер. Большой путь ты прошел, историк. - И если мне не всегда нравится, что я собой сделал, кого мне винить? - продолжал Оуэн. - Иногда мне кажется, что я стал именно тем, чего всегда терпеть не мог. Воин, движимый местью. Пешка в игре моего отца ради ниспровержения императрицы. Очередной варвар у ворот Империи. Наступило неловкое молчание, которое прервал тревожный звонок экрана. Джиль переключился на новый сигнал, и Голгофа исчезла, сменившись изображением Финли Кэмпбелла, Евангелины Шрек и Джулиана Ская. У них был такой вид, будто они очень спешат. - Чего вы там застряли? - спросил Финли, не давая себе труда быть вежливым. - Вы здесь нужны прямо сейчас! Тут в Бесконечном Параде все летит к черту, а это единственный город, который мы должны удержать. Сейчас непонятно, на чьей стороне перевес, если он вообще есть. Все наши люди вышли на улицы и делают, что могут, но вы здесь нужны, чтобы скоординировать действия. Одно ваше присутствие вдохновит бойцов. Вы стали героями, легендой - не в последнюю очередь из-за репортажей Тоби Шрека, и за вами люди пойдут туда, куда не пойдут за нами. - Опиши ситуацию подробнее, - потребовал Джиль. - Кто сейчас побеждает? - Зависит от того, с кем ты говоришь, - ответила Евангелина. - Структура управления противника распадается невероятно быстро, и мы пытаемся это использовать, но пока что здесь неустойчивое равновесие. Нужна только искра, чтобы воспламенить людей. Но тут еще чертова уйма войск и людей из службы безопасности, и они вооружены куда как лучше наших людей. Так что вы нам нужны. Ваша сила может решить исход всего дела. Видит Бог, как вы нам нужны. Мы бьемся на стольких фронтах, что трудно добиться серьезного прорыва. - А что там с хэйденами? - врезался в разговор Оуэн. - Я беспокоюсь, потому что это я пробудил их в их Гробнице в час нужды, но ведь они были официальными Врагами Человечества до появления Шаба. Они прилично себя ведут? - На удивление да, - ответил Джулиан Скай. - Их корабли бьют лишь по тем целям, которые мы им указываем, а их наземные действия - просто благословение для нас. В половине случаев солдаты не решаются с ними схватиться и бегут. И я их отлично понимаю. Но в целом Измененные ведут себя безупречно. Как нам доложили, они даже берут пленных вместо того, чтобы убивать все, что движется, и это удивило всех. В том числе и пленных. Может быть, они в своей Гробнице обрели Бога. Так что это была одна из лучших твоих идей, Дезсталкер. - Верно, - подтвердила Евангелина. - Теперь, если вы довольны, вернемся к более срочным делам, а именно - к этой нечестивой каше в Бесконечном Параде... - Короче, тащите сюда свою задницу, - отрезал Финли. - И поскорее. Мы должны удержать город. - Понял, - ответил Оуэн. - Сейчас будем. Не для того мы проделали такой путь, чтобы упустить финал. Финли кивнул и отключился. Не успели еще их серьезные лица погаснуть на экране, как пришел еще один сигнал. Когда новое лицо заполнило экран, все в зале вздрогнули, и все руки инстинктивно метнулись к оружию. С экрана смотрела лобастая лохматая волчья голова с вытянутой мордой и острыми зубами, а над мордой - большие, умные и ошеломляюще свирепые сверкающие глаза. Это был Вольфлинг - последний в своем роду, единственный выживший результат первой попытки Империи создать сверхбойца. Последний из расы, истребленной перепуганным человечеством. Когда-то - страж Безумного Лабиринта, ныне - протектор дремлющего Генератора Пустоты. Джиль широко улыбнулся. - Вульф! Я ждал, что ты со мной свяжешься. Когда ты здесь будешь? - Я там не буду, - ответил Вольфлинг. Глубокий и мрачный голос больше всего напоминал рычание, но глубокая тоска и усталость делали его не таким угрожающим. - Я же говорил тебе, Джиль. Хватит с меня сражений. Я слишком много видел смерти и разрушения, чтобы они приносили мне удовольствие. Лайонстон должна быть свергнута. Я это знаю. Но она уйдет, буду я с вами или нет. Я тебе больше не нужен, Джиль. Ты ушел от меня далеко. - Послушай, мы же с тобой столько спорили и планировали, как нам свергнуть Железную Суку! Не поступай так со мной, Вульф. Не оставляй меня одного. Ты самый старый мой друг - все, что у меня осталось от прежних дней. - Вот в этом и разница между нами, Джиль. Ты хочешь помнить прошлое, а я хочу его забыть. Отбрось свою ненависть, Джиль. Я хорошо знаю, что такое ненависть. Дай ей волю, она тебя сожрет, и ничего от тебя не останется, кроме нее. А это не жизнь. Делай то, что ты должен, потому что это правильно, но не потому что тебе это нравится. Я устал, Джиль. Я долго жил, я видел, как Империя меняется до неузнаваемости, видел, как выпадает из истории мой народ и уходит в легенду. Кажется, мне тоже пора уйти за ними. - Неужели я для тебя ничего не могу сделать? - спросил Джиль почти жалобно. - Можешь, - ответил Вольфлинг. - Можешь убить ради меня Лайонстон. Как бы ни повернулось дело, она не должна уйти. Убей ее, Джиль. - Да, - медленно произнес Джиль. - Это я могу для тебя сделать. Вольфлинг кивнул огромной лохматой головой, и экран погас. Джиль долго смотрел на него, потом медленно кивнул головой, словно в ответ внутреннему голосу, который слышал только он. Когда он повернулся к остальным, его лицо было спокойным и собранным, будто предупреждая о нежелательности комментариев по поводу только что виденных эмоций. Когда Джиль заговорил, голос его был сух и официален. - Пришельцы. О них мы еще не говорили. До сих пор с момента атаки на Голгофу никаких признаков кораблей пришельцев в Империи не обнаружено, но позволить себе упустить эту возможность из виду мы не можем. Они где-то рядом и, несомненно, наблюдают и строят планы. И потому жизненно важно как можно быстрее закончить Восстание и восстановить порядок. Нельзя, чтобы силы вторжения пришельцев застали нас расколотыми и беспомощными. - И давайте не будем забывать Шаб, - добавил Оуэн. - Всегда есть шанс, что одичавшие ИРы воспользуются нашей враждой и нападут сами. - Господи, до чего же тут жизнерадостный народ подобрался! - воскликнула Руби. - Слушайте, давайте отсюда выбираться и заниматься делом! А насчет пришельцев, ИРов и нашествия лягушек будем волноваться, когда они появятся. - Верно, - согласилась Хэйзел. - Мы только время зря теряем. - Хорошее планирование никогда не бывает потерей времени, - холодно произнес Джиль. - Теперь прошу внимания. Вот как мы будем это делать. Оуэн изучил старые записи по Императорскому Дворцу, сделанные при его строительстве. Я так и думал, что его профессия историка когда-нибудь пригодится. Сегодня единственный путь во Дворец - это железнодорожная система, управление и надзор за которой возложен на системы безопасности Дворца. Вокзалы хорошо охраняются, а купе вагонов оборудованы соплами смертельного газа - на всякий случай. Однако Оуэн нашел записи о многочисленных технических туннелях, давно заброшенных и, очевидно, забытых. По ним мы сможем полностью обойти охрану службы безопасности и спокойно добраться до поезда. Эту задачу возьмем на себя Оуэн, Хэйзел и я. - Погоди, - сказал в ухе у Оуэна ИР Озимандиус. - Извини, что перебиваю, босс, но слова твоего предка запустили файл, который твой отец глубоко запрятал в мою память. Он знал обо всех этих поездах и туннелях и дал мне все коды доступа к поездам и во Дворец. - Ты уверен? - спросил Оуэн мысленно. - Если ты хоть один код дашь неправильно, мы все погибнем. - Можешь мне поверить. Это дело верное. Твой отец любил планировать наперед. Оуэн передал всем слова ИРа, и наступила неловкая пауза. Оуэн всегда утверждал, что с помощью полученной от Лабиринта силы полностью уничтожил коварного ИРа Озимандиуса, когда оказалось, что он работает на Империю и пытается использовать контрольные слова, которые сам внедрил в Оуэна и Хэйзел, чтобы заставить их убить всех остальных. Только позже оказалось, что Оз или то, что объявило себе Озом, снова появилось в голове Оуэна. Никто, кроме Оуэна, не слышал его голоса, но его информация, которую он время от времени выдавал, всегда была надежной. Остальное время Оуэн старался его игнорировать. - Естественно, что твой отец должен был пытаться получить доступ к этим кодам, - медленно произнес Джиль. - Вполне возможно, что он для надежности спрятал их в ИРе. Но здесь нам их не проверить. Так что мы убедимся, верны ли они, когда туда попадем. Конечно, это очень упростит дело. Даже с нашими возможностями вломиться во Дворец - это предприятие очень трудное. И выходит, что придется довериться Озу. Кем бы и чем бы он на самом деле ни был. - Ну спасибо! - буркнул Оз в голове у Оуэна. Этого Оуэн передавать не стал. Хэйзел покачала головой: - Ну и ну. Мы собираемся рискнуть жизнью нас всех, полагаясь на голос в голове Оуэна, который только он и слышит. А что будем исполнять на бис? Принесем жертву богам и будем гадать по внутренностям? - Не испытывай мое терпение, - сказал Джиль. - Далее, Джек Рэндом и Руби Джорни поведут атаку грависаней на Башни Семей, как запланировало Подполье. Пока что кланы ни на чьей стороне, только на своей собственной, но это долго не протянется. Объявление Дэвида вне закона и угроза механизации планет стукнули их по больному месту, но у них не займет много времени понять, что их финансовое и общественное положение привязано к той Империи, которая есть. Успешное Восстание низших сословий - это для них будет кошмар, ставший явью. И потому перед угрозой потери положения и богатства они решат направить свои войска на защиту императрицы, считая, что сумасшедший дьявол, к которому ты привык, лучше, чем дьявол с кровавыми глазами и веками копившейся ненавистью. И их войск может оказаться достаточно, чтобы повернуть дело к выгоде императрицы. Значит, для нас вопрос жизни заставить их сидеть в своих Башнях и заниматься вопросами собственного выживания, а не выживания императрицы. Рэндом, вся материально-техническая часть организована Подпольем. Ты знаешь, что делать. Возле Бесконечного Парада флотилия грависаней ждет, когда ты поведешь их в бой. Конкуренция за право сражаться под твоим началом чуть до драки не доходила. Очень многие фанатично верят легендарному профессиональному мятежнику. Но вот что, Рэндом: обрушивая на головы лордов смерть и разрушение, не увлекайся. Не забывай, что после Восстания нам понадобятся специалисты для управления экономикой. - Посмотрю, что можно будет сделать, - холодно ответил Рэндом. - Обещать не могу. Джиль вздохнул и покачал головой. - Конечно, Руби Джорни пойдет с тобой. Хотя бы потому, что никто другой рядом с ней не чувствует себя в безопасности. - Ты всегда умеешь сказать что-нибудь приятное, - отозвалась Руби. - Если они идут, то и я с ними, - твердо заявил Александр Шторм. - Не для того я так долго ждал, чтобы пропустить падение Семей. Всю жизнь я воевал и работал, чтобы увидеть, как они будут гореть в аду, и черт меня побери, если я позволю отодвинуть себя в сторону. Может, я не такой молодой, как некоторые, но обузой не буду. - Да пусть идет, - сказала Руби. - А то будет только хандрить без толку. - Конечно, Алекс, ты с нами, - твердо заявил Рэндом. - Я и думать не мог идти на такое дело без моего старого товарища. - Опять ты называешь меня старым, - недовольно буркнул Шторм. - Ладно, пусть будет древний, - бросила Руби. - Руби!.. - одернул ее Рэндом. Она фыркнула и снова занялась своими ногтями. Ей пришлось смириться, что Рэндом не воспринимает разумных доводов там, где дело касается Шторма. Он воспринимал своего друга таким, каким тот был в молодости - быстрым, дерзким, и сам черт ему не брат, когда у него в руке меч. Он не мог взять в толк, что он сам вновь стал молодым и сильным, а Шторм - нет. Про себя Руби решила приглядывать за Штормом. Ей было абсолютно наплевать, если Шторм даст себя убить, но черт ее побери, если она позволит ему утащить с собой Рэндома. На самом деле, может, даже лучше будет, если шальная пуля уберет Шторма в самом начале. Вряд ли кто заметит, откуда эта пуля прилетела, когда начнется заваруха. Конечно, надо очень осторожно. Если Рэндом хоть когда- нибудь узнает... Руби тяжело задумалась. - Так, это решено, - громко произнес Джиль, и все глаза снова обратились к нему. - Теперь - Молодой Джек Рэндом. Ты высаживаешься на планету и присоединяешься к Финли Кэмпбеллу и Джулиану Скаю. Твоя репутация вдохновит людей и деморализует защитников. Твоя задача - занять и удерживать главный командный центр сил безопасности в Бесконечном Параде. У них все еще есть открытые каналы связи, и потому они полностью координируют оборону города. Когда мы эти каналы перекроем, оборона развалится на куски, и Бесконечный Парад - наш. После этого между нами и захватом всей Голгофы остается только императрица . Держа в руках Голгофу, мы возродим новую Империю из пепла старой. - Та-та-та! - остановила его Хэйзел. - Вперед, вперед! Не надо напутственных речей, Джиль. Все мы знаем, зачем мы здесь. Я тебе только напомню, что Восстание далеко еще не закончено. Пока что мы не больше, чем шайка террористов с назначенными за нашу голову наградами. - Что ты хочешь этим сказать? - ледяным голосом спросил Джиль. - То, что давай делать все по порядку. О будущем будем мечтать, когда овладеем настоящим. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из нас получил пулю в спину, размечтавшись о будущем строительстве Империи, вместо того чтобы внимательно оглядываться вокруг. - Не тревожься, Хэйзел, - успокоил ее Молодой Джек Рэндом. - Мы победим. Мы герои. Это наша судьба. - Кто-нибудь заткните ему глотку, пока меня не стошнило! - рявкнула Хэйзел. - Я не героиня и никогда ею не была. Героев ждет славный, мучительный и внезапный конец И памятники, которые ставят им уцелевшие. Я лично предпочитаю быть уцелевшей, а не памятником. - Верно, - поддержала ее Руби. - И еще мы не поговорили о добыче. Давайте поговорим? - Сядьте на нее кто-нибудь, - попросил Джиль. - А то у меня голова болит. И наконец... - И наконец пришла пора поговорить про меня, - сказала Безумная Дженни, свирепо хмурясь. - Я начинаю думать, что обо мне забыли. - Если бы это было возможно, - вздохнул Джиль. - Ты организуешь эсперов на планете и связь между силами повстанцев. Здесь как с обоими Рэндомами - эсперы пойдут за тобой слепо, потому что ты - это ты. Старайся удержать их под контролем. Эсперы очень эффективны, когда их направляют в нужную сторону, но меньше всего нам нужны свободно болтающиеся эсперы - как отвязанная пушка на палубе. - Слишком много на себя берешь, - ответила Дженни. - Не ты здесь командуешь. Эту войну выиграет Подполье, и Подполье будет решать, чем заменить Империю. Мы столетиями готовили этот день. Эсперы и клоны, преданные и верные. Мы не дадим оттереть себя в сторону в час нашего триумфа каким-то новичкам, пусть они даже будут легендарными героями. - Потом будем спорить о признании заслуг, - решительно оборвал Рэндом начинающуюся длинную тираду. - Сначала надо выиграть эту войну. Давайте двигаться, люди. Пора работать. - Верно, - отозвалась Хэйзел. Оуэн оглянулся с улыбкой: - До свидания в Аду, ребята. В огромном тронном зале Императорского Дворца устроенный Лайонстон Ад становился все страшнее и страшнее. Обстановка менялась каждую секунду, отражая все мрачнеющее настроение императрицы. Свет стал более алым, чем багровым, поглощая все остальные цвета, и вонь серы стала почти невыносимой. Но она не заглушала другие запахи: мочи, кала и крови - запахи страха. Медленно парили в вышине тени с крыльями нетопырей - слишком высоко, чтобы можно было их разглядеть; угольки, выхаркнутые Адской Бездной. Девы императрицы сгрудились у подножия Железного Престола, еще более похожие на демонов. И весь двор был уставлен бесконечными рядами посаженных на колья мужчин и женщин. Их было так много, что Драм решил, что это голограммы, но спрашивать не стал. Потому что не хотел знать. А крики их звучали достаточно натурально. Драм стоял там, где ему было сказано - рядом с Железным Престолом, и старался не привлекать к себе внимания. Лайонстон не могла усидеть на месте и расхаживала туда-сюда перед троном, выкрикивая приказы людям, которые появлялись на парящих в воздухе экранах. Пока что она еще собой владела, но ярость ее росла с каждым сообщением об успехе повстанцев или провале Империи. Лайонстон уже воспринимала это не как политическую борьбу за власть в Империи, а как выпады лично против себя. Все ополчились против нее, никому нельзя было верить. Каждый провал Имперских Сил был предательством. Она отдавала приказы непрерывно, иногда противореча самой себе. Но Драм и не думал ей на это указывать. Легендарное самообладание Лайонстон распадалось на части под бесконечными ударами с несчетных сторон. Валентина Вольфа пригласили прибыть ко двору, И он стоял возле трона, отравляя воздух самим своим присутствием, и вид у него был довольный, как у Петрушки на ярмарке. Длинные тщательно намасленные кудри спадали ему на плечи в хорошо продуманном беспорядке. С бледного лица лихорадочным блеском светили густо подведенные глаза, и ярко-алая улыбка казалась шире, чем обычно. Он спокойно обрывал ножки у какой-то визжащей у него в руках черной твари - Драм надеялся, что это насекомое. Валентин Вольф спустился в Ад и был там более чем на своем месте. Драм стоял лицом к нему не потому, что так хотел, а потому, что Лайонстон не давала ему разрешения передвинуться. Он по-прежнему командовал Имперским Флотом - когда Лайонстон ему это разрешала. Драм делал все что мог, но недостаток опыта ограничивал его возможности. В основном он не успевал за событиями. Флот был рассеян по всей Империи, и изолированные корабли были слишком заняты стычками с хэйденами и бунтами среди команды, чтобы обращать внимание на своего командующего. Даже когда он мог предложить что-нибудь стоящее. Лайонстон вдруг перестала ходить туда-сюда и резко повернулась к ним двоим. - Вы! Надо было давно казнить вас обоих! Это все ваша вина! У меня было все под контролем, пока вы не взбесились там, на Виримонде! Вам нужно было лишь усмирить заштатную захолустную планету, и даже этого вы не смогли сделать! Нет, вы были слишком заняты! Вы догоняли и убивали все, что шевелится! Идиоты! Даже на механизированной планете сколько-то людей для работы нужно! Что за смысл быть императрицей, если нет крестьян, которыми можно править? На Виримонде и Драм, и Валентин следовали вполне конкретным инструкциям императрицы, но ни один из них не был настолько глуп, чтобы сейчас об этом напоминать. Лайонстон полыхнула на них взглядом, и девы ее зловеще зашевелились, улавливая ее настроение. Драм чувствовал, как у него на лбу выступает испарина. Ему очень хотелось повернуться и бежать, но не успел бы он сделать и десяти шагов, как девы его вернули бы. Да и некуда было бежать. После Виримонда у него друзей не было. Но он не жалел об этих их минутах. Никогда он не ощущал такой полноты жизни, как тогда. Нет, к добру или к худу, судьба его была связана с Лайонстон - женщиной, которая вызвала его к жизни из клеток его погибшего оригинала. - Я собираюсь направить вас защищать меня, потому что вы - это все, что у меня осталось, - заявила императрица, кое-как овладев собой. - Валентин, ты возьмешь на себя управление всеми боевыми машинами, которые сейчас на Голгофе. Их немного, но сделай с ними, что сможешь. Почти все мои симпатичные средства разрушения застряли на Виримонде, а пока их сюда доставишь, борьба уже закончится - так или иначе. Так что не теряй ни одной из тех, что здесь есть. Драм, ты выйдешь на поверхность и поведешь войска лично. За Первым Мечом они пойдут. Управление Флотом я передаю Беккету. Черт его побери, он был прав. У него есть опыт. Мне остается только надеяться, что этот тип не предаст. - Я делал все, что мог, - осторожно заметил Драм. - Но я уверен, что Беккету можно доверять и он тоже сделает все, что может. - Отлично, - прокомментировал Валентин - вежливо, но твердо, и притом так, чтобы ничего не сказать. - Если мы все это переживем, вас ждет хорошая карьера придворного. - Мне не хотелось бы оставлять вас без защиты, - сказал Драм, демонстративно игнорируя Валентина. - В моей приемной ждут инвестигатор Разор и лорд Саммерайл, - ответила императрица. - И на подходе еще... другие. А теперь прочь с моих глаз оба. И не подведите меня. - Я бы не осмелился, - пробормотал про себя Драм. Они с Валентином низко поклонились и отбыли. По дороге они разминулись с Разором и Малюткой Смертью, но старательно отвели глаза. В своем теперешнем состоянии Лайонстон могла бы в обмене взглядами увидеть предательство. Драм и Вольф вышли из огромных двойных дверей тронного зала и прочь из Ада, идя так быстро, как только считали допустимым. Инвестигатор Разор и лорд Кит Саммерайл подошли к ступеням трона несколько медленнее, остановились на безопасном расстоянии от дев и почтительно поклонились императрице. Когда они подняли головы, то с тревогой увидели, что Лайонстон улыбается. Не зря говорили, что императрица опаснее всего, когда у нее на губах улыбка. У нее чувство юмора было... не такое, как у других. Довольно своеобразное. Разор и Саммерайл стояли неподвижно, тщательно сохраняя на лице бесстрастность, а руки держали подальше от оружия, которое им было велено носить в ее присутствии. - Ну-ну, - небрежно сказала Лайонстон. - Двое моих любимых убийц. Очень мило. Разор, мне бы надо на тебя сердиться. Я велела тебе завоевать Мист во имя мое, и ты провалился. Но это не было твоей виной. Многие подвели меня в этом задании, но ты остался мне верен. А ты, Малютка Смерть, мой улыбчивый убийца? Ты принес мне голову молодого Дезсталкера - единственно, что вышло хорошего из всего этого провала. Ты мне всегда приносил самые лучшие подарки. Где-то он у меня тут, на шесте. Хорошо, что вы оба снова со мной. Хорошо иметь рядом людей, на которых можно положиться. Ваша задача проста - защищать меня от любой опасности. Шансов, что сюда проникнут мятежники, ничтожно мало, особенно с тех пор, как я велела установить новые эсп-глушители, но, кажется, я теперь не могу рассчитывать, что все мои люди будут исполнять свой долг. Между моим Дворцом и поверхностью много уровней защиты, не все они зависят от человека, и я сама не беспомощна, но... все-таки лучше, когда вы двое меня охраняете. Имеете что-нибудь сказать? Учтите, ваши замечания должны быть очень конструктивны и по делу - если вас устраивает теперешнее крепление ваших голов. - Служить Вашему Величеству - всегда большая честь, - поклонился Разор. - Я крайне горд оказанным мне доверием. Но я чувствую своим долгом сказать, что, когда вас защищает мой меч, я не вижу необходимости в присутствии Саммерайла. Я - профессиональный боец с огромным опытом. Этот же юный лорд в лучшем случае - талантливый любитель. - Любитель-энтузиаст с исключительным списком побед за спиной - это куда лучшая защита, чем усталый старый человек, уже однажды уходивший в отставку, - ответил Кит, не повышая голоса. - Отошлите прочь эту окаменелость, Ваше Величество. Он вам не нужен, раз есть я. И я не хочу отвлекаться на то, чтобы защищать его жизнь вместе с вашей, Ваше Величество. - Мне не надо, чтобы вы любили друг друга, - сказала Лайонстон. - Лишь бы вы делали свою работу. И не подходите слишком близко к девам - я их давно не кормила. - Она ласково улыбнулась своим защитникам. - Не беспокойтесь, двое моих самых верных подданных. Когда эта ерунда закончится и будет восстановлен порядок, я вам обещаю столько убийств, сколько вы сможете выполнить. Казни будут идти день и ночь, и кровь будет ходить по улицам волнами. Она отвернулась, игнорируя их низкий поклон, и переключила экраны на главные каналы новостей. Повстанцы глушили каналы связи Армии и сил безопасности, едва те успевали их открывать, но каналов новостей не трогали. Они хотели, чтобы люди видели, что происходит. На всех экранах шли выпуски новостей со всей Голгофы, но в основном - из Бесконечного Парада, где шла решающая битва. Возбужденные голоса заполнили зал - громкие, перекрывающие друг друга, звучащие на грани истерики. Вести о ходе Восстания поступали с сотен разных планет, и редакции новостей лезли вон из кожи, стараясь дать все. Лайонстон переходила от экрана к экрану, пытаясь охватить ситуацию. Докладам своей службы безопасности она более не доверяла. Экраны заполнили сцены кровопролития и уличных боев среди горящих зданий, то и дело прерываемые сообщениями репортеров и голосом комментаторов. Их лица так и мелькали на экране, они частили почти неразборчивой скороговоркой. Такого еще никогда не бывало, и когда происходило столько событий сразу и почти все шло в прямом эфире, цензура была почти или даже совсем невозможна. Ошалев от возможности говорить правду, редакторы отбросили к чертям осторожность и пускали в эфир все, не задумываясь, что дают и откуда это передается. Комментаторы впервые в жизни говорили то, что думали, и не могли надышаться своей свободой. Как и аудитория, если судить по цифрам смотрящих зрителей. Казалось, что все, кто не вышел на улицу драться за революцию, прилип к экранам. На наших глазах творится история, не уставали повторять каналы новостей, и впервые они не преувеличивали. Лайонстон увидела знакомое лицо и остановилась перед экраном. С него смотрело покрытое потом лицо Тоби Шрека. За его спиной в пылающем хаосе сновали люди с оружием в руках. Из взорванного дома на заднем плане валил густой черный дым. Пробежал взвод охранников в разорванных и окровавленных мундирах. Лицо Тоби было измазано копотью, одежда в полном беспорядке. Чтобы перекрыть творящийся вокруг бедлам, ему приходилось кричать, надсаживаясь. - Тоби Шрек для "Имперских Новостей" ведет репортаж из центра Бесконечного Парада. Силы восставших овладевают всем городом, деморализованные и несущие большие потери правительственные войска отступают в панике. Бойня неимоверная. Трупы валяются штабелями. Раненые с обеих сторон умирают на улицах, поскольку в забитых госпиталях больше нет мест. Гражданские и нонкомбатанты пытаются спастись бегством, но убежища не найти нигде. Имперские войска и подтянутые к месту сражения боевые машины считают противником всех, кто к ним не принадлежит. Силы безопасности сгоняют гражданское население на площади и предают казни на страх тем, кто посмеет поддерживать Восстание. Если это и имеет эффект, то прямо противоположный - в повстанцах видят освободителей. Недавно императрица выпустила на улицы огромное количество Гренделианских Стражей. По разорванным в мелкие клочья телам очень трудно подсчитать убитых. В конце концов гренделиане были побеждены героическими эсперами Подполья. Безумная акция, предпринятая от имени императрицы, указывает на растущее отчаяние в ее лагере и полное безразличие к жизни своих подданных. - Жирный предатель! - Лайонстон отрубила сигнал, глаза ее лезли из орбит от злости. - Он за это головой поплатится! Как он посмел! Она перебегала от экрана к экрану, глядя на них пылающим взглядом, будто могла заставить их сообщить хорошие новости. Но всюду было одно и то же. Сражающиеся на безымянных улицах люди на фоне огня и дыма. Крики, вопли, неразборчивые приказы. Сверкание секир и мечей, плещущая в воздух кровь. Гудение силовых щитов и рев дезинтеграторов. Мелькание куч щебня, которые были когда-то домами, дети с расширенными глазами, плавающие в своей и чужой крови. Вопящие женщины над неподвижными разорванными телами. Искаженные фигуры, висящие на фонарях, - где в мундирах, где в штатском. Следя за интригой кровавых событий, репортеры и комментаторы оставили попытки освещать действия объективно и беспристрастно. Они постепенно заводились и хрипли, все чаще с шумом глотая воду из стакана. Стали доходить вести о первых победах мятежников. Сначала города, потом колонии, потом целые планеты выходили из-под власти Империи, от границ к центру. Некоторые каналы, до сих пор сохранявшие лояльность императрице, предпочитали отключаться, чем сообщать такие новости, другие попадали под контроль победоносных повстанцев. Эти экраны отключала сама императрица, но все труднее было найти канал, на котором можно было услышать то, что ей хочется. Наконец она отключила их все и по имплантированному коммуникатору вызвала генерала Шу Беккета. На плавающем перед ней экране появилось лицо генерала. У него был усталый вид, верхние пуговицы мундира расстегнуты. - Чего тебе, Лайонстон? Я занят. - Как смеешь ты так говорить с нами, Беккет? С тобой говорит императрица! У нас есть для тебя приказы, подлежащие немедленному выполнению. Определи все планеты, где мятежники взяли верх, и сожги их одну за другой. Мы не даем тебе полномочий принимать капитуляцию. Мы хотим, чтобы на этих планетах не осталось ничего живого. Беккет бесстрастно глядел на нее с экрана. - А те миллиарды невинных, которые погибнут? - В расход. Им следовало тверже стоять против мятежников. Повтори наше приказание, генерал. - К сожалению, я лишен возможности это сделать, Ваше Величество, как мне это ни больно. То, что осталось от Флота, испытывает непрерывные атаки хэйденов. Многие мои корабли выведены из строя или взяты на абордаж. Те, что остались, рассеяны так широко, что собрать их не удастся. У нас нигде нет такого сосредоточения кораблей, чтобы сжечь хоть одну планету. Мы сейчас сражаемся всеми наличными силами только чтобы уцелеть, императрица. По моей оценке, более сорока процентов Флота Вашего Величества уничтожено или захвачено противником. Лайонстон совершенно вышла из себя и заорала оскорбления и ругательства в неподвижное лицо Беккета на экране. Она угрожала ему всем - от разжалования до ареста и расстрела на месте, если он не выполнит ее приказаний, и опять он не ответил. Кое-как овладев собой, Лайонстон, тяжело дыша, смотрела на экран и сжимала пальцы в кулаки. Беккет терпеливо ждал, пока она переведет дыхание, а она фиксировала его бешеным взглядом. - Хорошо. Снова нас предает человек, которому мы вынуждены доверять. Новый приказ, генерал. Все крейсеры должны немедленно направиться на защиту Голгофы. Без исключений и оправданий. Мы требуем, чтобы вокруг планеты был создан кордон кораблей. Никто не должен через него пройти. Что бы ни случилось, Голгофа не должна пасть. Тебе ясно, генерал? Беккет тяжело вздохнул: - Лайонстон, это безнадежно. Мы слишком далеко. Даже если мы бросим на произвол судьбы людей, которых защищаем от хэйденов, пока мы пробьемся через их корабли, на Голгофе все будет кончено. Все, что я могу тебе предложить - это мои наилучшие пожелания и надежду, что лично ты в безопасности. И больше я для тебя ничего сделать не могу. Прощай, Лайонстон. - Предатель! - завопила императрица в погасший экран. Она тяжело дышала, глаза ее вылезли из орбит, будто смотрели на что-то, видимое только ей. Потом она стала перебегать от экрана к экрану, вызывая напрямую капитанов своего Флота. Многие не ответили по той или иной причине, а те, кто ответили, ничем не могли ей помочь. У них были свои проблемы. Свою гордость и радость, корабли класса "Е", она оставила напоследок, но из них ответил только один. "Неколебимый". Мостик был охвачен пламенем. Выли тревожные сирены и предупредительные сигналы, перекрывая все остальные звуки. Члены экипажа сгорбились в креслах, работая на оставшихся станциях с сосредоточенностью отчаяния. В хаосе звуков еле слышны были команды и доклады, но вопли слышались вполне отчетливо. Мостик был усеян трупами, кое-где обугленные тела до сих пор сидели за взорвавшимися пультами. Дым поступал быстрее, чем вентиляторы успевали его вытягивать. Стонали и кричали раненые, но ни у кого не было для них времени. Лайонстон заорала, чтобы кто-нибудь ей доложил, и наконец какой-то младший офицер остановился перед экраном. Один его рукав почернел и скукожился от только что сбитого пламени, половина волос на голове обгорела. И половина лица была багрово-красной от ожога. Он принял что-то вроде стойки "смирно" и отдал экрану честь. Глаза его вылезали из орбит, как у зверя, глядящего на лесной пожар. Лайонстон уставилась на него свирепым взглядом: - Кто вы такой? Где капитан? Что творится на "Неколебимом"? - Докладывает навигационный офицер Роберт Кэмпбелл, Ваше Величество! Капитан погиб. Нас атакуют три корабля хэйденов. Мы имеем преимущество в скорости, но у них превосходство вооружения и щитов. Наши щиты отказывают. Мы нанесли серьезное повреждение одному из кораблей хэйденов, но при этом истощили свои резервы почти до нуля. Уровень энергии на корабле быстро падает. Но мы не сдаемся, Ваше Величество. Мы будем биться, пока они не разнесут наш корабль на части. Хотя бы время мы для вас выиграем. Мощный взрыв потряс мостик - у корабля пробило корпус. В расширяющуюся дыру с визгом рванулся воздух и дым. Те, кто не был пристегнут к креслам, вцепились в пульты, чтобы их не вынесло в дыру. Свет мигнул и погас, сменившись тускло-красным аварийным освещением. Теперь был слышен звук только одной сирены, как вопль одинокой потерянной души в вечной тьме. Роберт Кэмпбелл вцепился в край экрана и пытался что-то крикнуть, но воздуха в легких ему не хватило. Он подтянулся куда-то от экрана, пытаясь добраться до аварийного выхода. Вокруг него один за другим взрывались пульты, отбрасывая мертвых операторов назад или разрывая на части. Экран погас, и в зале снова стало тихо. Лайонстон долго смотрела на пустой экран. - Храбрый мальчик, - сказала она наконец. - Может быть, надо было его поставить капитаном. А "Неколебимого" больше нет. Лучший из кораблей класса "Е". Корабль, который должен был быть непобедимым. - Честно говоря, вряд ли конструкторы, называя его непобедимым, имели в виду корабли хэйденов, - сказал Разор, которого это зрелище не слишком тронуло. - Кстати, чтобы уничтожить один крейсер класса "Е", потребовалось три легендарных золотистых корабля. - Не корабль меня подвел! - крикнула Лайонстон, снова впадая в ярость. - Это его команда. Трусы, предатели и неумехи! Ни на кого нельзя положиться, ни на кого! Разор и Малютка Смерть переглянулись, но ничего не сказали. На поверхности Голгофы бой в забитых улицах Бесконечного Парада становился грязным. Имперские силы отступали под напором со всех фронтов. Они стреляли во всех, кто не был одет в мундир, и взрывали за собой дома, прикрывая свое отступление. Они пытались использовать женщин и детей в качестве живого щита и сами их убивали, если они не справлялись. Почти все жители, не участвующие в бою, покинули город. Дым от бесчисленных горящих домов погрузил город в сумерки. При разбитых уличных фонарях единственным освещением было мигающее багровое пламя пожаров. И темные фигуры двигались в кровавом свете, и на уме у них была кровь. Но Имперские Силы еще не сдавались. Пусть перебиты все Гренделианские Стражи, но было еще и другое, секретное страшное оружие, до сих пор не пущенное в ход. В передние ряды вытащили эсп-глушители, чтобы сдержать атаки эльфов, но мозгов эсперов в стеклянных клетках было мало, и радиус действия у них был ограничен. И поэтому вытащили экспериментальные живые эсп- глушители - пойманных эсперов с промытыми мозгами, принужденных к повиновению. Они слабо соображали, и повсюду их приходилось водить в цепях, но они были эффективны, а радиус действия у них был ошеломляющий. Эсперам- повстанцам пришлось отступить назад и дать место обычным бойцам. Там, где работали живые глушители, наступление повстанцев почти остановилось, и Имперские Силы получили возможность перегруппировки. И потому на бой вышли клоны, толпы людей с одинаковыми лицами и девизом "Рожденные гореть" на груди в память о погибших Стиви Блю. Огонь дезинтеграторных пушек прокладывал в их рядах просеки, но их были тысячи, и остановить их было невозможно. Они просто бежали в огонь, перепрыгивая через павших, и уцелевшие обрушивал на засевших за баррикадами солдат. Всюду они прежде всего набрасывались на эсп-глушители, даруя им милосердную смерть, и за ними шла орда эльфов. Через несколько часов пришло сообщение, что живых эсп-глушителей в городе больше нет. И тогда Подполье вывело на бой свое ужасное оружие. Полтергейстеры пускали по улицам сокрушающие пси-бури, разрывающие на части все, к чему прикасались. Солдаты вдруг взрывались, загораясь огнем, который не могла потушить вода - это вступили в дело пирокинетики. И пошли в ход эсп-бомбы - простые устройства, созданные на основе мозговых тканей эсперов. Там, где они взрывались, безумие и ужас охватывали всех не эсперов вокруг. Солдаты вырывали себе глаза или набрасывались друг на друга, разрывая своих товарищей на части. Повстанцы наступали, отбивая у Имперских Войск позицию за позицией, и тогда на сцену вышли боевые машины Валентина, и снова все изменилось. Огромные конструкции катились и топали по улицам пошире, встроенные дезинтеграторы косили ряды повстанцев. В первые секунды погибли сотни. Люди бросались в укрытие, но не было такого места, где не могли бы достать боевые машины. Они разбивали стены и дома, добираясь до своей добычи, а огнестрельное оружие было против них бессильно. Ручные дезинтеграторы были слишком слабы, чтобы их остановить. Полтергейстеры забрасывали их огромными обломками разбитых домов и лишь оставляли царапины на металлических боках. Пирокинетики заливали их пламенем, но так же неумолимо шли вперед машины, улица за улицей, квартал за кварталом, отбирая всю территорию, уступленную Имперскими Войсками. Сами войска шли за машинами, но никак не забегали вперед: боевые машины стреляли по всему, что движется. Валентин мог различить две стороны в битве, но не давал себе труда это делать. Слишком уж это было забавно. Разум его носился над всем городом, несомый боевыми машинами, а тело находилось в безопасности в Башне Вольфов. Через тысячи сенсоров он смотрел на творимое им разрушение и смерть, и думал Валентин, что это хорошо. Эсперы сосредоточились перед наступающими машинами и молили о чуде. Они его получили. Матер Мунди, Мать Всего Сущего, вновь явила себя посредством всех эсперов, ярко озарив каждого из собравшихся. Одно мгновение они сияли, как живые боги, озаряя окрестные улицы, и разумы их слились воедино, и неостановимая пси-буря прокатилась по улицам, разрывая на части боевые машины и разбрасывая осколки. На отступающие Имперские силы обрушилась стальная шрапнель, а потом они были сметены наступающей пси-бурей. Все эсперы города взревели от ликования, и звук триумфа потряс Бесконечный Парад. В своем укрепленном укрытии в Башне Вольфов Валентина грубо вышвырнуло из боевых машин, и он сидел, тяжело дыша и дрожа всем телом, в своем контрольном центре. Одна за другой выключались вокруг него системы, невосстановимо разрушенные. Сам Валентин был оглушен и дезориентирован, но ему повезло - он остался жив. Атака эсперов настигла его в собственном доме, и любой разум был бы ею уничтожен, кроме химически измененного и усиленного. Он еще ощущал ищущие его края сознания всех эсперов, не способного уловить его скользкий и верткий разум. Придется оставить Башню Вольфов и найти себе святилище в другом месте. Но, думая об этом изо всех сил, он не мог придумать такого места, где бы его приняли. Даже Лайонстон не примет его после того, как он не смог своими боевыми машинами принести ей победу. В сердце Башни своей Семьи Валентин Вольф лихорадочно думал, что же ему теперь делать. Технические туннели железнодорожной системы подземелий Дворца были запечатаны и заброшены уже столетия, и от ожидания не стали лучше. В них была та тьма, которая свойственна только глубоким подземельям, абсолютная чернота, непроницаемая ни для какого света с поверхности. Здесь было холодно, как в Арктике, а воздух был спертый и затхлый. Эхо от малейшего шума длилось, казалось, вечно, будто туннели были благодарны за любой звук после столетий безмолвия. И сквозь эти темные клаустрофобные туннели шли Оуэн, Хэйзел и Джиль, спотыкаясь на неровном полу и пригнув головы, чтобы не стукаться о низкий свод. Спасибо Лабиринту, холод их почти не трогал, но даже их неимоверное зрение было бесполезно в такой полной тьме. У Джиля и Оуэна были лампы, и тусклый свет бросал неприятные блики на изогнутые стены туннеля. У Хэйзел была карта, которую Оуэн вытащил из компьютера, - почти такая же старая, как сами туннели. Проходы сплетались друг с другом в бесконечный лабиринт, и только один тщательно прорисованный маршрут мог привести повстанцев туда, куда они хотели, вовремя - то есть чтобы от этого еще могла быть хоть какая-то польза. Бледный свет на изрытых стенах с плетями кабелей выглядел беспокойным, почти живым. Хэйзел что-то буркнула насчет движения по кишкам земли, но никто не засмеялся. Никого не тянуло на разговор, каждый углубился в собственные мысли. После всех отданных борьбе времени и крови они двигались наконец к схватке, которая может означать конец правления Лайонстон и существующего порядка вещей. Оуэн пытался представить себе ту Империю, за создание которой он окажется ответственным, и не очень удивился, когда это не вышло. Как историк, он изучал множество различных древних обществ, включая и те, которые были официально исключены из всех записей, с самыми различными политическими устройствами и верованиями, но личный опыт его ограничивался Империей Семей и Железным Престолом. Рэндом и Хэйзел пытались по очереди объяснить ему смысл Империи, основанной на демократии, но при всем его желании им верить он в этом не видел ничего, кроме хаоса. И пусть его черти возьмут, если он хоть в каком-то из этих вариантов будущего мог бы найти свое место. Но ведь и в Империи Лайонстон ему тоже места не было. Оуэн коротко улыбнулся, вспомнив, как невелики его шансы увидеть столь отдаленное будущее, каково бы оно ни было, а значит, беспокоиться пока не о чем. Сначала надо пережить это задание, а потом волноваться обо всем прочем. Ему все еще не было ясно, что он будет делать, когда проложит себе путь в тронный зал и сойдется лицом к лицу с императрицей на Железном Престоле. С самого детства его учили уважать и почитать Престол, кто бы его ни занимал; он клялся служить ему своей жизнью, а если понадобится - то и смертью. Железный Престол был источником чести и долга и многого другого, что трудно было вложить в слова. Свергнуть Престол - это как свергнуть Бога. Оуэн Дезсталкер был аристократом, пусть даже он был объявлен вне закона, и он считал, что в чем-то навсегда им останется. Но он видел слишком много темных сторон Империи, видел страдания и ужасы, на которых стояло общество богатых и привилегированных, и теперь не мог просто отвернуться и притвориться, что не видел ничего. Долг, честь и простая человечность требовали от него положить этому конец. И он стал вождем Восстания, героем и вдохновителем других, и жизнь его была отдана отмщению за тех, чьи жизни были сломаны и растоптаны по капризу императрицы. Он теперь сражался за униженных и угнетенных, за эсперов, клонов и других нечеловеков, за тех, чья жизнь была разрушена императрицей, чье назначение было их защищать. И если иногда он чувствовал себя самозванцем или человеком, недостойным быть вождем борьбы, то утешал себя тем, что никто другой не может сделать того, что делает он. Безумный Лабиринт сделал его больше чем человеком, и потому он сохранял в себе человека, направляя свои силы на служение Человечеству. И все потому, что Лайонстон поставила его вне закона и отобрала уютную жизнь и все, чем он дорожил. Он пытался объяснить себе, что это не просто месть, что это судьба дала ему понять, что чувствовали другие, когда императрица разрушала их жизнь, но слишком он был честен, чтобы хорошо лгать даже самому себе. Он хотел заставить ее страдать, как страдал сам, отобрав то, что она более всего ценила. Но в конце концов ничего из этого не имело значения. Сюда, в этот туннель, где он, спотыкаясь, шел опрокидывать Империю, его не привела ни одна из этих причин. Он сражался за девчонку, которая беспомощно плакала на окровавленном снегу глухого переулка в Мистпорте, когда он срезал ее мечом, не думая ни секунды. Она была наркоманкой, глотательницей Крови и уличной бандиткой, и у него не было другого выхода, как ее изувечить и потом добить, но и это тоже не имело значения. А имело значение то, что никто не должен быть поставлен в необходимость жить, как она, или умирать, как она. Еще одна погибшая душа в Аду, созданном Лайонстон. Ее плач преследовал его во сне, и кровь ее вечно будет на его руках. Ради нее он опрокинет Империю, оставит весь образ жизни и все, во что когда-либо верил, и все равно знал, что этого мало будет во искупление его вины. Туннель, по которому они шли, уперся в запечатанный люк. Оуэн и Джиль приложили к нему плечи и данную Лабиринтом силу, и толстая стальная плита повернулась на взвизгнувших петлях. В туннель брызнул свет такой яркий, что им пришлось отвернуться, пока не привыкли глаза. Оуэн выключил лампу, выглянул в люк, осторожно огляделся и дал знак остальным - все чисто. Они по очереди спрыгнули из люка на расположенную внизу платформу станции. Станция была большой и широкой пещерой - блестящий кафель и верхний свет, а у безупречно чистой платформы стоял поезд. Длинная машина казалась такой большой, что они почти чувствовали себя детьми рядом с этой блестящей полированной сталью. Окон не было, но стальная дверь была приглашающе сдвинута в сторону. Платформа была пуста, и ни одного охранника, хотя телекамеры системы безопасности смотрели сверху, не скрываясь. Хэйзел подняла глаза к высокому сводчатому потолку, перевела взгляд на богато украшенные стены, наконец, на роскошный интерьер поезда и изо всех сил постаралась скрыть, какое сильное впечатление это на нее произвело. - Красиво, - сказала она, - но явно с излишествами. - В этом вся аристократия, - пояснил ей Оуэн. - Они даже в мелочах не согласны ни на что, кроме полного совершенства. Даже если эти мелочи совершенно не занимают места в мыслях. Обычно человек на этом поезде слишком волнуется о тех мерзких сюрпризах, которые собирается обрушить на него Лайонстон, раз уж она позвала его ко двору. Иногда двор бывает опаснее, чем даже Лайонстон, что тоже требует некоторых действий. Бог один знает, на что двор похож сейчас при ее теперешнем настроении. Ладно, нет смысла зря здесь болтаться. Пойдемте, миледи Хэйзел, ваша карета ждет. - Я тебе не леди! - отрезала Хэйзел, входя в вагон. - В этом я не сомневаюсь, - галантно ответил Оуэн. Войдя, Джиль сел на ближайшее сиденье и вытянул ноги. Хэйзел направилась прямо к встроенному бару. Оуэн же стал внимательно изучать панель кодов рядом с дверью. Правильный код сообщал, кто вы такие, сколько вас в группе и каково ваше общественное положение. Без кода поезд никуда не двинется. А неверный код активизировал системы безопасности и заполнял вагон газом, после чего вы могли отправиться только в морг. Оз утверждал, что знает коды, которые не только безопасно доставят вас к следующей станции, но также блокируют действия системы безопасности, так что снаружи нельзя будет включить подачу газа. Сейчас Оуэн был в этом уверен еще меньше, чем раньше. - Да верь ты мне, - сказал Оз в ухе у Оуэна. - Исследование твоего отца было проведено очень тщательно. Коды верные. Просто введи числа, которые я тебе назову. Оуэн проворчал что-то неразборчивое и сделал, как ему было сказано. Введя последний номер, он обхватил себя руками, готовый к шипению смертоносного газа. Про себя он решил, что при первом же намеке на такой звук он хватает Хэйзел и покидает вагон, пусть даже придется пробить дыру в его стальной стене. Но ничего не случилось - по крайней мере ничего неприятного. Дверь скользнула на место, в заклепанном