это грозное оружие. - Так что же, эта маленькая девочка... - Речь идет не о конкретной маленькой девочке, а об особой расе, которая обладает невероятными возможностями. В том числе, может превратиться в настоящую батарею. Нет, речь идет не об отдельных индивидах, которые, собравшись вместе, образуют готовое к действию соединение, а о чем-то вроде сообщества, братства. В рамках самой группы индивиды независимы. Я думаю, что... что это как раз то, что на заре цивилизации называлось владычеством, господством; позже эти термины потеряли свой смысл. - Я слыхал... - начал кибернетик. И замолчал. Облизнул губы. Прошло несколько секунд, и он продолжил мысль, словно какая-то неведомая сила заставляла его говорить: - Там на Земле... говорят, будто на Сигме есть какая-то станция, _где делают таких вот существ_. То есть мутантов. - Даже на Земле пытались этим заняться, - подтвердил Лес. - Но безуспешно. Еще в XX веке. Эксперименты удаются, когда нужно создать двойные георгины или мышей с хвостом, торчащим, как штык. Но опыты с мозгом никогда не удавались. Мутанты 3000 года обладают свойствами, которые можно обозначить как Духовные. Эти силы могут проявляться самым невинным образом: они могут принимать вид такой маленькой девочки, неизвестной молекулы, простой песчинки. Но это первая песчинка в лавине провидения... И эти самые Ночные, что подчинили себе Солнечную систему и оспаривают могущество у самих Свободных Звезд, знают это. И боятся. А Центр на Сигме - место небывалой концентрации мутантов. - Можно задать вопрос и по-другому, - продолжал электроник. - Наша подготовка на Сигме была ускоренной, а на Земле мы оставались недолго. Мы даже не знаем точно, кто нас преследует... - Ну, задавайте, задавайте ваш вопрос. - Так кто же такие Ночные? - Мор, - сказал Лес, - вопрос к тебе. Объясни им. - Он сделал что-то вроде официального представления. - Профессор Морозов по таким проблемам спец. Лица повернулись, полускрытые тенью, к ученому. - Что ж; - сказал он, - это всего лишь теория. Но она начинает принимать реальные формы... Я уже знала, что он единственный в своем роде ученый. И когда он заговорил, мне стало ясно, что объяснение его адресовано, скорее, экипажу, чем мне. Вот что он сказал: - Видите ли, следуя старинным теориям, наша галактика существует примерно 5 миллиардов 900 миллионов лет, а человек на Земле появился, по крайней мере, 50 миллионов лет назад. Первые памятники письменности относятся к периоду, отстоящему от нас примерно на 15000 лет, и я еще делаю значительный допуск. В течение этого времени цивилизации рождались, развивались и умирали. Люди изобрели колесо, ткацкое ремесло, открыли огонь, расщепили атом, завоевали планеты - и это всего за несколько тысяч лет, прошедших с момента появления волосатого первобытного человека, который жил в пещерах и питался сырым мясом. Хорошо, а раньше? Что было в эти 49 миллионов лет, за которыми последовал расцвет? Что было до неандертальца, царя Хаммурапи, Амбруаза Парэ и Эйнштейна?.. Есть ли уверенность, что на земном шаре не было никакого другого разума, кроме известного всем Гомо сапиенса? После того, как была открыта жизнь на других планетах, мы поняли, что такая уверенность была бы смешной и глупой. Скорее всего, на этом очень старом земном шаре существовали бесчисленные цивилизации, от которых не осталось никаких следов. И вся история Земли состоит из этих исчезнувших атлантид, разрушенных дотла - но в результате чего, каких катаклизмов?.. Мы никогда ничего не узнаем об этом. Единственным свидетельством этих событий являются вот эти противоречивые теогонии: Библия, иероглифы пирамид, Пополь-Вух... И вдруг наступает эта передышка, которая длится 15000 лет. Тысячелетия медленного и тяжелого продвижения вперед, прерываемого катаклизмами - но, все-таки, мы прогрессируем: от синантропа до доктора Швейцера, и далее! Прошу извинить меня за то, что я употребляю термины и цитирую имена, которые вам абсолютно ничего не говорят, но они имели немалое значение в прошедшие века. Так вот, прошли 15000 лет истории до расцвета человеческого величия. Это было слишком хорошо, чтобы длиться вечно! - Вы считаете, - сказал кибернетик, до которого, очевидно, не все сказанное дошло как следует, - что Земля уже переживала периоды прогресса, похожие на нашу эру? И что все разрушили катаклизмы... и чти сегодня мы находимся на пороге такой же эры всеобщего разрушения? - Возможно, - сказал Морозов. - Не обязательно, конечно, но вполне возможно. - Но откуда тогда, - спросил электроник, - этот промежуток в 15000 лет? - Нам неизвестна длительность промежуточных периодов между катастрофами. К тому же, разве я утверждал, что речь идет о всеобщем правиле? Такое обобщение было бы ошибкой. - У Морозова был виноватый вид. - У нас есть документы за последние 10000 лет. В то же время, начиная с восстановленных папирусов и кончая хорошо сохранившимися документами хаотичного XX века, с которого и началась современная нам эра, начиная с мраморных изваянии Парфенона и кончая микрофильмами о последних столкновениях в космосе, мы видим множество неоспоримых свидетельств о страшных войнах и катаклизмах, которые были в той или иной мере ослаблены обстоятельствами или которых общество смогло избежать! И какая ужасная цепь этих приливов вырисовывается перед нами! Ну а тот бич, который разоряет теперь наша планету, мы называем _Язвой или Великим Земным Злом_. Но раньше существовали и другие виды заразы. Кроме войн, которые являются признаком коллективного умопомешательства, в XX веке были известны полиомиелит, лейкемия, различные виды рака. Живые тела поражались разнообразными бактериями, люди умирали от нервных болезней, от разрыва сердца. Со всеми этими болезнями было в конце концов покончено, и мы можем сделать вывод, что все они были мало похожи на современное нам бедствие. Для того, чтобы признаки надвигающейся катастрофы больше бросались в глаза, нужно бросить взгляд в глубь веков. И тогда мы узнаем, что относительно недавно, в течение покрытого мраком периода длительностью примерно в 1000 лет, Земля страдала от болезней, о которых мы не знаем ничего, кроме названий и нескольких расплывчатых и ужасных признаков. Эти... эпидемии возникали обычно в результате или в течение каких-либо безумных войн. В течение этого тысячелетия, о котором у нас сохранились свидетельства очевидцев, Землю потрясало иррациональное зло, которое низвергало человека, превращая его, в конце концов, в гнусного дикаря. Проказа разъедала кожу, и живые существа становились ходячими трупами. Была еще ужасная водянка, припадки бешенства... Гангрена, которую называли еще _сухой гангреной_, отделяла члены от туловища за одну ночь... И это были не отдельные случаи, - подчеркнул Морозов, прикрыв глаза своей тонкой рукой (казалось, он переживает наяву кошмары, о которых рассказывал). Это были всеобщие бедствия и кризисы, и никто точно не знал, сходили ли люди с ума в результате войн или это войны рождались вследствие всеобщего сумасшествия. История не оставила почти никаких конкретных следов этих ужасов. В качестве подтверждения мы можем обратиться к одной хорошо сохранившейся фреске с изображением картины всеобщего помешательства того времени: черное с кроваво-красным оттенком небо, разрушенные города и покинутые села, по которым в конвульсиях пролетают хороводы смерти Святого Ги. Мужчины и женщины подпрыгивают, держась за руки, извиваются в судорогах, затем падают на землю наполовину полумертвые; они видят демонов и ангелов, им кажется, что они тонут в озерах крови, что красный цвет и музыка сводят их с ума... Это всеобщее исступление было связано также с кровавыми и зловещими политическими событиями и преступлениями, которые разоряли те же самые страны... - Но, в конце концов, - сказал электроник, осторожно взвешивая каждое слово, - это были настоящие болезни. В то время, как сейчас... - А что, интересно, вы называете настоящими болезнями? - спросил Морозов. - И каковы их основные признаки? Сегодня, как и тогда, речь идет о коллективной смерти от бешенства, исступления и насилия. Тем не менее я хочу обозначить как можно более четко это сходство: была еще одна болезнь, которая имеет много общих признаков с _Язвой_ нашего времени. Этому время от времени посещающему нас бичу дали немало названий: его называли _великая смерть, черная смерть, всемирная смерть_ (уже в то время!), а также _вязкая смерть_, что придает этому термину какой-то странный физико-химический оттенок. В зависимости от века болезнь могла называться чумой Ороза, антонианской чумой, ужасной юстинианской чумой _ипестис атроссима_ в XIV веке новой эры. Начальные симптомы почти всегда были одни и те же. Эпидемии всегда начинались с "потрясений и чудес", предсказанных звездочетами. По мнению ученых далекого прошлого, чума всегда имела отношение к звездам, к тайнам космоса. Где же она брала свое начало? Откуда брался ее микроб? Мнения не совпадали. Конечно, в те времена гигиены на Земле не было, бедняки спали на подстилках из гнилой соломы, а вокруг кишмя кишели крысы и паразиты. Тем не менее, следует обратить внимание на одну деталь: чума всегда появлялась _откуда-то_. По мнению одних, она приходила из Азии, огромного таинственного континента, где неизвестные катаклизмы выворачивали наизнанку горы, где огненные шары падали на бескрайние равнины, а зараза находила благодатную почву. В Европе просыпались вулканы. Неожиданно и невесть откуда появлялись тучи насекомых, они пожирали урожаи. Цитирую летопись: некий Вилани из Флоренции рассказывает "о настоящем ливне из гигантских черных гусениц с восемью ножками, укус которых ядовит". В 1342 году все той же новой эры чумной ветер подул над Эгейским архипелагом. От него умирали люди и животные. На небе появился огненный шар. Он пролетел 100 км на глазах у многочисленных свидетелей и взорвался, распространяя вокруг "ядовитые тучи и пары"... Что это было - метеорит или космический корабль?.. Через пять лет во Франции произошло землетрясение, в небе были видны изрыгающие огонь предметы, похожие на отрубленные головы, мечи, вилы и трезубцы. Может, это были летающие тарелки и сигары (космические корабли и ракеты)? Через год огромный раскаленный "столб" появился и некоторое время парил над папским дворцом в Авиньоне. В то время этим событиям приписывали исключительно религиозный характер. Но человек 3000 года не может ошибиться, в атмосфере Земли производились космические полеты. Удавались они или нет? Скорей всего, удавались, так как сразу же начинались катастрофы. Свидетельства массовой гибели населения имели двойную окраску: материальную и моральную (как и сегодня). Лихорадка, кровотечение, черные пятна, бубоны, мертвенно-бледные лица... И смерть, смерть - часто мгновенная, но всегда мучительная - вот основные физические признаки. Что, эти симптомы вам уже кажутся знакомыми? Продолжим: смертность была такой высокой, что иные страны теряли половину своего населения. Я могу привести статистические данные. Надо помнить, что Земля в те времена была довольно слабо заселена. В главных столицах арабского мира, в Багдаде, в Каире, за один день умерло 10000 человек. И 500000 за 3 месяца. В Европе погибло 26 миллионов человек, то есть, вероятно, четверть всех жителей. Инфекция передавалась быстрее, чем весть о ней, она просачивалась вместе с водой, а в сельской местности переносилась дикими животными, догоняла всадника вместе с ветром. В эти времена происходили невиданные миграции крыс, которых называли "странниками": они кусали людей прямо на улицах! Ги де Шольяк отмечает: "Эта самая болезнь была так заразна (достаточно было даже плевка), что не только при совместном проживании, но даже посмотрев на больного, человек заражался и умирал". - ...Посмотрев, - сказал Лес Кэррол. Он был очень бледен. - У меня было такое впечатление на Уране... - И у меня, - подтвердил электроник. Кибернетик промолчал. - Во время вспышки юстинианской чумы, - продолжал свой рассказ Морозов, - в Константинополе, по свидетельству Прокопия, в день умирало 1000 человек; и "ужасные галлюцинации овладевали живыми, и они убивали себя из страха заболеть чумой". Во Франции болезнь вызывает "странные виды летаргии и ужасные галлюцинации". Или вот, например, слухи, которым уже просто не хочется верить. Летописи утверждают, что некоторые люди, умершие несколько дней назад, лица которых уже почернели, а саваны были покрыты кровью и грязью, появлялись среди живых и предавались невероятным оргиям. Может быть, это были живые, которых похоронили по недосмотру? Было и кое-что поинтереснее: не вынеся этих сцен всеобщего помешательства и ужаса, некоторые вполне здоровые люди хоронили сами себя! Другие уединялись в замках, искали забвения в оргиях. В обезлюдевших городах людоеды питались трупами; в Париже, например, они собирались на улице Транс-Ноннэн. В сельской местности чудовища с человеческой внешностью сосали мозг мертвецов. Некоторых из них сожгли, а их дома оказались забитыми черепами жертв... И упорные слухи обвиняли каких-то чужаков или мертвецов в том, что они отравляли воду в источниках и продукты на рынках. Они осторожно выскальзывали из своих убежищ ночью, их лица были черными или мертвенно-бледными. В 1581 году парижанам было дано право убивать на месте "злодеев, которые разбрасывают на улицах пакетики с чумным веществом". В Италии были раскрыты крупные заговоры, тайные лаборатории, в которых иностранцы производили "чумную мазь", от которой должен был погибнуть род людской. Мертвые. Иностранцы. Неизвестные... - Ночные! - сказал Гейнц Шталь. - Именно это вы хотите сказать, не так ли? И они уже не первый раз нападают на Землю? - Да. - И это все те же? - Все те же. Но что-то было не так в этом совершенном докладе. Я была согласна в том, что касалось чумы и черных чужаков. А вот космические полеты... но стоп, что-то мне почудилось... В кабине было шумно, электроник ругался, а может, это был кибернетик? А я устала от постоянного напряжения, которым поддерживала свое ясновидение. А потом я поймала пробивавшуюся через вибрацию, через расслабление от болеутоляющего укола, через мое недомогание и слуховые барьеры, среди знакомых мне мыслей экипажа и беглецов... какую-то резко отличающуюся волну - холодную, нечеловеческую. Волну, которая с иронией передала: "Ошибочка, старина! Звездолетов там не было!" Странно, не так ли? Но я тоже знала: они высадились не с кораблей, они... А, ладно, в тот момент это не имело особого значения. Главное заключалось в том, что среди нас затесался Ночной - и он приговорил нас к смерти! Это было какое-то озарение, а потом барьеры опустились, как тяжелые ворота замка, и я не была уверена, что смогу узнать противника. И потом, я не могла предупредить Леса: этот субъект был телепатом. Он был настороже, но спокоен и уверен в себе. В моем мозгу вспыхнул красный свет: опасность! Если он спокоен, значит, он делает свое черное дело. И это должно быть нечто ужасное. Не обязательно в этой рубке. Но где? "Летающая Игла" все летела в бесконечности. 3 А вот что происходило в это время. Бегство немыслимо... Их неожиданно разбудили среди ночи, кое-как объяснив, что необходимо покинуть это ненадежное укрытие, что на город вот-вот нападут партизаны, что нужно скрыться. Солдаты, одетые в длинные и тяжелые шубы - от них шел застарелый запах пота, кожи и дыма - срывали с них одеяла, совали им под нос короткие стволы дезинтеграторов, пинками сбрасывали на землю тех, кто еще спал. И они послушно, тупо поднимались, это уже вошло в привычку. Они быстро одевались и собирали вокруг себя кое-какие жалкие пожитки: книги, картины, сувениры, которые люди хотят сохранить до самой смерти. К тому же они смертельно устали: последние дни, последние месяцы тюремщики были беспощадны. Так их и переводили из города в город под угрозой этих коротких стволов - а среди них был старый ученый, похожий на старого льва, быть может, самый великий ученый на Земле; ученый открыл принцип расхождения миров и принцип их взаимозаменяемости. Здесь был также президент Всемирного конгресса профсоюзов, довольно молодой еще, он заикался из-за ранения, полученного на войне. Был еще седой священник очень высокого сана, проповедник объединенных земных религий и, наконец, последняя императорская семья Христиана VII - императрица и шесть детей. И несколько придворных, оставшихся верными... Последние месяцы ими, словно шариками, жонглировали военные и предатели. Иногда им казалось, что надежды больше нет, иногда появлялся какой-то просвет. Их передавали из рук в руки, они становились заложниками то у одной, то у другой партии. Они вели кочевую жизнь, останавливались на ночлег то в старых противоатомных убежищах, то в деревенских амбарах. Их перевозили на вертолетах над горящими городами и фронтами, дышащими смертью. Им приходилось ночевать в погребах, их сон прерывался гомерическими схватками, в которых решалась их судьба и судьбы Земли. Схватками, в которых они не могли принять участия. В конце концов, говорили они себе в утешение, они были всего лишь горсткой стариков, больных и детей. Между этими людьми, которым в той, прежней жизни, не суждено бы было встретиться, установилось что-то вроде согласия, потому что они уважали друг друга - и особенно в эти последние дни, когда стало ясно, что никакой надежды больше нет... Иерарх объединенных религий, хрупкий артритик, ужасно страдал, каждое движение причиняло ему мучения. Христиан VII и президент профсоюзов несли его на самодельных носилках из солдатской шинели, натянутой на копья или палки. Юные принцессы вели под руки великого ученого, тот уже почти ничего не видел. Императрица ни на шаг не отходила от своего сына, бледного юноши, который страдал лейкемией. Они старались держаться все время вместе, как будто присутствие других могло их успокоить. Загоняемые в подвалы и вагоны для скота, они оставались предельно вежливыми, изысканно обходительными и жертвовали единственным ведром воды - она выдавалась утром вместо чая - для того, чтобы умыться. Однако по мере того, как продолжались их странствия, условия содержания становились все омерзительнее и ужаснее. Одежда приходила в негодность, заменить ее было нечем. Эрцгерцог, которого взяли прямо в кровати, носил... сколько уже месяцев?.. полосатую пижаму, она напоминала старинную форму концлагерей. Среди них был рабочий депутат, который шел без обуви с распухшими и кровоточащими ступнями... По мере того, как их охранники превращались в тюремщиков, более обеспокоенных собственной судьбой, положение пленников все более ужесточалось, слежка становилась все жестче и унизительней. Но каким образом удалось бы им бежать? Им больше не разрешалось отходить от группы. Ночью вооруженные охранники располагались у открытых дверей в их спальни; гасить свет было запрещено. Узники даже в туалет не могли ходить без сопровождения, с тех пор, как там повесился один из главных функционеров Социальной помощи... Даже в помещениях, где спали женщины, двери были открыты настежь. Юные принцессы отворачивались, но не плакали. Мать и старая кормилица сшили в одно целое их нижние юбки таким образом, что они образовали нечто вроде сплошного балахона, который скрывал их с головы до ног: в этих подземельях, среди черных стражей такая предосторожность не была излишней... Тем не менее Далия, вторая по старшинству принцесса, была однажды найдена в дальнем коридоре раненой в живот, в разорванной одежде. С тех пор никто не покидал группу. Священник, руководитель профсоюзов и император еще старались держаться, они вели философские беседы об истории и духовных ценностях, об Эйнштейне и святом Фоме Аквинском. Старый преданный камердинер, умирая от дизентерии на руках своего господина, пробормотал: "Прости, Господин, даже собаке можно глядеть на епископа!" На это старик ответил: "Брат может делать все, что угодно, в присутствии своего брата" - и вытер блевотину. Самая маленькая из принцесс спала у ног своей матери и тихонько поглаживала ее лодыжки. Ей было 15 лет и звали ее Астрид. У нее было прелестное личико инфанты с картин Веласкеса, волосы цвета воронова крыла свободно рассыпались по плечам, фиолетовые глаза удивленно и вопрошающе взирали на мир. В какой-то, кажущейся сейчас невероятной, прошлой жизни она была обвенчана с принцем Ральфом-Валераном Еврафриканским, своим кузеном, и иногда еще мечтала о нем... Той ночью они были неожиданно и бесцеремонно разбужены. Им приказали немедленно спуститься в глубь заброшенного метрополитена какого-то большого города, через который они шли. "Быстрей, быстрей! - рычали охранники. - Шнель, вит, скорей, квикли!" Они грозили оружием великому ученому, который никак не мог найти в потемках свои фетровые боты, священнику, который не мог самостоятельно подняться, кормилице, которая одевала детей. За окнами с разбитыми стеклами виднелось небо, покрытое отблесками пожарищ. Неизвестно было, кто напал, но было ясно, что бой проигран. Со стен капала вода, и, сам не зная почему, руководитель социалистических профсоюзов вспомнил историю двух очень древних сектантов, которые считали себя воплощением Бога-Отца и Иисуса Христа и как-то раз вынуждены были прятаться в погребе под какой-то постройкой, которую в это время обыскивали солдаты какого-то правителя. Подстилка сдвинулась, и Отец сказал: "Сын мой, вы промокли". На что Христос отвечал: "Ничего, лишь бы это не случилось с Господом". "Именно это нас и спасает, - мрачно подумал профсоюзник. - Забота о других. Но это всего лишь моральная помощь, а мы уже покинули ту область, где еще можно помочь морально..." Всех выгнали во двор. Было очень холодно, тонкий лед хрустел под ногами и превращался а грязную жижу. Эрцгерцог в полосатой пижаме неожиданно выпрямился, поднес руку ко рту, потом к голове, отдал безупречный воинский салют и произнес отчетливо: "Да здравствует Христиан VII!" И рухнул на землю: он проглотил то, что бережно хранил под камнем дешевого перстня. И черные сапоги топтали его бледное лицо... Императрица успела прикрыть глаза сына своими тонкими пальцами. Ее застывшее лицо было мертвенно-бледно. Девушки бросились к ней, но охранники грубо их оттолкнули. Астрид закрыла глаза. "Это кошмарный сон, - сказала она себе. - Сейчас я проснусь. И перед моими глазами будет покачиваться цветущая ветка миндаля на фоне сиреневого неба. Я увижу восходящее солнце, а зеленая вода озера будет отражать его лучи. И Валеран пригласит меня полетать на гелико". Но тут рядом с ней упал, не в силах перенести страшные боли, великий священник, и охранник разрядил в него излучатель. ...И осталась только черная тень на устланном плитами покрытии. А потом? Их загнали в грузовики, крытые брезентом, рабочий делегат заплакал и поцеловал покрытые синяками руки Далии. Машины помчались через охваченный пожарами город, и моторы повторяли: невозможно, невозможно, невозможно... Жалкий груз был выброшен у сумрачного входа в метрополитен. Здесь были автоматические дверцы, из метро уже несло плесенью. Если это и был вход в ад, он казался довольно банальным. Астрид успела разглядеть в красноватом отблеске пожаров застывшее лицо своего отца, смотревшего вверх, на небо. Он нес принца Аэрса. "Я довольна, - подумала Астрид, - что Валерана нет с нами. Его астронавигационная школа эвакуирована на Сигму, планету звезды Арктур в созвездии Волопаса (она могла бы рассказать это, как хорошо выученный урок). Как хорошо, что он спасен, что его нет в этом аду..." Она несколько раз повторила это слово, которое еще не понимала толком - оно пришло к рей из какого-то далекого прошлого, но мысль ее обрела в этот момент новую, небывалую силу и достигла других членов ее группы. Рядом с ней какая-то знатная дама с седыми волосами сошла с ума и очень громко запела старинный шуточный куплет: Как страшно мне бывать в аду, Когда я с чертом не в ладу! Она рухнула, испепеленная излучателем. Затем та же судьба постигла неизвестно как попавшую в группу простую девушку с красивыми зелеными глазами. "Ад! Дьяволы!" - крикнул кто-то. По ступенькам метро медленно и в молчании спускалась настоящая стена одетых в черное и блестящее людей, чьи лица были скрыты черными масками, а каждый шаг их повторял: невозможно, невозможно. Они оттеснили жалкую человеческую массу в глубь подземелья. Станция называлась, кажется, Ришель-Друо. И брызнули огненные залпы. На последнем пролете лестницы профсоюзный деятель оставил Далию и поднял руки вверх, как будто хотел предстать в последний момент воплощением самой Демократии... "А может быть он хотел выразить свое недоумение по поводу того, - подумала Астрид, - что приходится умирать в метро?" Сноп огня сбил с ног, и он вспыхнул, как факел. В этот момент Астрид увидела отца, который еще вчера говорил ей: "Я знаю, что они ненавидят меня, но я тут не при чем. Я всегда старался делать как лучше, понимаешь? Я запретил войны. Эти дома для престарелых космонавтов - их создал я..." Но она не могла ответить ему, что это ничего не значило, что никто не оценил этого... А сейчас ее отец медленно опускался на колени, и тело принца Аэрса горело у него на груди. Императрица бросилась к ним и исчезла под огненным покрывалом. Потолок над платформой тяжелый, давящий. Астрид подумала, что это их последнее место на Земле... На рельсах выросла груда сожженных тел. У ног Астрид ее сестра-двойняшка Анна спрятала лицо в ладони и опустилась на пол, как усталый ребенок. Далия истерически закричала: "Пощадите! Я еще молодая, я хочу жить. Я буду делать все, что вы захотите! Все, что вы захотите..." Один из Ночных с площадки неторопливо прицелился и полил огнем ее и остаток группы. Пораженная в ноги и в грудь, Астрид покатилась под неподвижный вагон с последней мыслью: "Удивительно, я еще о чем-то думаю..." 4 Исход... Были и другие - они улетели раньше. Раньше, чем получил всеобщее признание принцип искривления космического пространства для звездолетов дальнего радиуса. Решались на полет, который должен был длиться десятки лет, и на смерть от старости в космосе, _лишь бы оставить потомство_. В основном, это были простые люди, слишком бедные для того, чтобы позволить себе полет на современном быстроходном корабле, а еще - члены философских или религиозных сект, распавшихся политических партий, разочарованные профсоюзные активисты - почти все обремененные многочисленными семьями. Устаревшие, списанные корабли, с экипажами из всякого сброда, на тайных космодромах брали на борт отряды эмигрантов. Неисчислимое множество этих кораблей должно было через десятилетия достигнуть ближайшей звездной системы с грузом трупов на борту... Многие умерли на другой же день после этих отчаянных стартов. А дети рождались. Рожденная на корабле, Виллис была одним из самых невежественных на свете существ. Она не знала ничего об обстоятельствах, забросивших ее родителей в пространство, где они потом сгинули. Для нее не существовало никакого другого мира, кроме капсулы с моноатомными переборками, узких коридоров, просторных, но мрачных площадок. В то время, когда до нее начал доходить смысл окружающих вещей, корабль, казалось, был заселен одними детьми, выращенными роботами. Дети дали кораблю красивое название "_Летающая Земля_". В их подсознании смешивались эти два понятия - Земля и корабль. Они ничего не знали о Вселенной, о Солнце, о свежем воздухе. Роботы-воспитатели были тяжелыми и уродливыми, а под влиянием чудовищных перегрузок и излучений в течение многих лет они портились и мало-помалу распрограммировались. И все же дети, пленники летающей скорлупки, были не так уж несчастны - они ничего не знали, даже не испытывали известное взрослым желание скрыться. В летающей крепости царил определенный порядок. Но странное дело, казалось, что пространство вокруг них постоянно сужается. И это происходило не потому, что малыши подрастали; в пространстве время, кажется, замедляет свой ход, здесь живут в замедленном темпе, как в старинных учебных кинофильмах. Два длинных коридора предназначались для игр - один для мальчиков, другой для девочек; вместе они питались витаминными таблетками и смотрели учебную программу по телевизору. Но зал отдыха и гидропонический бассейн уже давно исчезли, как и многое другое. Детям было запрещено заходить в места расположения экипажа, да и в большинство других помещений. Виллис все это заботило не более, чем других. До того самого дня, когда... Они играли в мяч у пластиковой переборки, разделяющей два коридора, и Марса, ее подруга, тринадцати-четырнадцати лет с красивыми глазами орехового цвета, вдруг выронила мяч и заплакала. А Виллис отчего-то почувствовала, что ей ужасно грустно. Как будто несчастье, от которого страдала Марса, перенеслось и на нее, коснулось мрачными щупальцами лба и проникло в мозг. Все ее существо наполнилось сочувствием к Марсе, она хотела успокоить свою подругу, но не могла найти слов. "Ах, если бы я могла взять на себя часть ее горя, - подумала она. - Может, я и помогла бы ей. Но как это сделать?.. Я хотела бы, чтобы мне стало плохо, но чтобы она больше не страдала". Все это было не совсем ясно. В одной книге, которую робот-проповедник читал им теперь очень редко, рассказывалось об одной больной женщине, которая выздоровела, коснувшись одежды какого-то странника. "И он сказал: прикоснулся ко мне некто; ибо я чувствую силу, исшедшую из меня..." [Евангелие от Луки, 9,45]. Но странник был, кажется, каким-то богом, а Виллис - всего лишь маленькой девочкой. Тотчас явился, покачиваясь на своих колесиках, робот-воспитатель и предложил Марсе тюбик сладкой пасты. - Ну вот, прямо как с шестилетней малышкой! - сквозь слезы выдавила Марса. - Убирайся, я не хочу твою противную сосалку! - Вы плачете, - констатировал робот мягко. - Значит, вы хотите что-нибудь вкусное. - Черт возьми! Я плачу, потому что мне грустно. - Воспитанная девочка не должна грустить, - объявила машина. - Она не должна также пачкать свое красивое платье, грызть ногти, говорить "черт возьми" и что-либо подобное. Но Марса заткнула уши и завизжала дурным голосом. Робот немного покачался в раздумье, потом начал умолять: - Прошу вас, не брюзжите так. Это разрегулирует мои цепи... - Ну так пойдите, проверьте ваш блок памяти! - приказала ему Марса довольно неосторожно. - БРСЗЖ... уж не знаю, что вы там еще бормочете! Нет, вы только послушайте! Какой-то нечеловеческий язык! Смотри-ка ты, сосалку принес! Несчастный робот удалился, погасив в знак отчаяния свои глаза-мигалки. Марса положила голову на плечо своей подруги и горестно всхлипнула. - Ах! Я не могу больше! Я не знаю, что делать! Все они исчезают, все! - Кто? - рассеянно спросила Виллис. - Взрослые, - отвечала Марса. - Юноши, как только они становятся умнее. Девушки, как только они становятся привлекательнее. А скоро наступит и наша очередь. Виллис оглянулась вокруг, будто она увидела _этот мир_ в первый раз. В самом деле, население корабля было очень молодо - от 2 до 15 лет. Но куда же девались остальные? Родители, например, которые по словам роботов должны были существовать, а еще старшие товарищи? Она вспомнила знакомые, светловолосые головы и лица, которые ей улыбались... Она сказала осторожно: - Может быть, их высаживали на планетах, мимо которых мы пролетали? Телеробот учит, что пространство заполнено такими штуками. Астероидами и прочими... И вдруг она почувствовала какую-то тень, обволакивающую ее сознание - ужас и страдание витали в воздухе. - Глупости! - оборвала ее Марса. - Никто не высаживается на этих планетах без воздуха, а у нас нет установок для его производства. Только регенераторы, которые очищают атмосферу здесь, на корабле, да и они барахлят! Если захочешь знать, скорее всего, мы потому и летим так долго: невозможно найти планету с пригодной для дыхания атмосферой! Знаешь ли ты, сколько лет эта старая посудина мотается в космосе?! Но сначала присядь. А то ты шлепнешься, когда у тебя ножки устанут. Марса была привлекательной девушкой из местности От-Терр на Марсе, вела свой род от первых колонистов, но живя среди роботов, она переняла их манеры и лексикон. Виллис хотела отвлечь ее и сказала, указывая в сторону: - А вот, смотри, еще один антик... На подходе был другой робот, прозванный Ржавый Гвоздь. Этот даже внешне не был похож на гуманоида. В его задачу входило запирать двери между помещениями, и изумленные девочки увидели, что его жесты были абсолютно бессмысленны... - Но он же ничего не может закрыть, - сказала Виллис. - Он сломан. - Ну конечно! Ты же видишь, все портится и ломается. Это какое-то безумие. Мне кажется, пассажиры, которые поднялись первыми на борт этого корабля, были нашими дедами. Они умерли, это ясно, и их выбросили через люк за борт. Но потом же были наши родители... Ты никогда не спрашивала себя, куда они делись? Я - да. - Ты слушаешь меня? Они же не могли быть старыми, не так ли? В момент старта им было не более 10 лет - иначе их родителей никогда не взяли бы в космос. Тогда мне пришла в голову одна мысль, и я спустилась в гидропонический сад, туда еще можно было ходить. Там есть такое устройство - оно отмечает циклы роста деревьев, а один цикл равен земному году. Так вот, милочка моя... - Что? - Мы уже 30 лет в космосе! - Это невероятно, - сказала Виллис. - Невероятно. - Осторожно, вон опять этот Сосалка. А потом наступила ночь при мертвенном свете неоновых ламп. (На ночь здесь оставляли слабо мерцающие голубые неоновые лампы, а днем светили ультрафиолетовые и оранжевые неоновые...) Марса осторожно встала и, не надевая обуви, повела Виллис вдоль пустынных коридоров. Все дети спали, роботы отключились, и корабль стал еще больше похож на огромную руину, бесшумно скользящую в космосе. Девочки шли темными коридорами вдоль зыбких переборок. Покинув границы своей "территории", они попали в незнакомый мир. В пустых коридорах царило невероятное запустение. Там, где они пересекались, виднелись искореженные останки роботов. В конце концов, они оказались в таком месте, где перегородки перестали быть непроницаемыми и стали испускать слабый свет - как будто это был аквариум, освещенный изнутри. И действительно, это были емкости, наполненные слегка фосфоресцирующей жидкостью, похожей на физиологический раствор. Марса судорожно сжала руку Виллис, а та едва сдержала крик ужаса: эти резервуары были полны голыми трупами... Женские волосы стлались по поверхности: должно быть, они росли в этой среде. И все тела стояли - так они были спрессованы. Их опускали туда в определенном порядке, так как внешние ряды состояли из юношей и девушек с еще плохо сформировавшимися телами, с длинными ногами. Казалось, все они недавно заснули, и тени от густых ресниц слегка подрагивали на щеках... Марса и Виллис узнавали своих недавно исчезнувших товарищей. За ними мерно покачивались ряды взрослых, несомненно, второе поколение. И так они все и покачивались, покачивались - монотонно, в такт какому-то заданному ритму... А лица их были искажены выражением изумления и страдания. Виллис почувствовала себя раздавленной... - Ну, вот, - сказала Марса спокойным голосом. - Ты не знаешь своих родителей, нет? И я нет. Но все они здесь. - Мертвые? - Да нет же, идиотка! Посмотри как следует. И с отвращением еще более сильным, чем охвативший ее ужас, Виллис увидела: у некоторых выражение лица изменялось. Губы слегка подрагивали. И от этой беспомощной толпы веяло почти осязаемым отчаянием. - "Они законсервированы", - как сказал бы Сосалка. - А научный термин - _ограниченное оживление или временная приостановка_... Это было уже слишком для Виллис. Она закричала, принялась что было сил стучать в прозрачные переборки. Примчались роботы и утащили девочек. Позднее она задала себе вопрос: для чего их там законсервировали? Чтобы питаться ими? Или чтобы в случае необходимости превратить их в рабов? Любая гипотеза была достаточно гнусной. Она поняла только, что на корабле произошел переворот, что он попал в руки тех, от кого пытался улететь. То, что произошло потом, еще более напоминало кошмарный сон. Роботы потащили девочек через весь корабль; как потом оказалось - в рубку управления. В противоположность той части корабля, где они до сих пор жили в вечных сумерках и где путались дети и машины, эта часть корабля была ярко освещена и там чувствовался свежий воздух. Марсу и Виллис провели через огромный гидропонический сад, где росли невиданные голубые и красные цветы, чьи лепестки были похожи на клочья гниющей кожи. Были и другие - в виде челюстей кайманов с острыми зубами, замаскированными изящными лепестками цвета серы... И еще - в виде прозрачных студенистых мешков, которые слегка подрагивали, когда роботы с девочками проходили мимо. "Они чувствуют свою пищу", - любезно объяснила одна из машин. И Марса сказала сухо: - Не смотри туда. Виллис. Наконец их втолкнули в просторную рубку, заставленную и увешанную редкими предметами (наверное, отобранными у пассажиров): коврами, инкрустированной мебелью, вышитыми подушечками, драгоценной посудой, картинами. И здесь уже были настоящие взрослые - в комбинезонах из черного пластика, увешанные оружием; их лица были мертвенно-бледными и заострившимися... Это был разбойничий экипаж, во главе которого стояло настоящее животное! Женщина. Она полулежала в кресле под панелью управления, и ее ноги не доставали до пола. Может быть, раньше у нее было человеческое лицо, но теперь оно превратилось в бесформенный обрубок, как и вся она, налилось жиром и кровью, а черты его казались стертыми одним взмахом губки... Опыт Виллис подсказывал ей, что такие отложения жира были следствием сладострастия самого низкого пошиба с одной стороны, прозябания, когда не было другой пищи, кроме консервов, и невероятных излишеств, когда появлялась добыча - с другой. Такие чудовища появлялись в изобилии в смутные времена: они ненавидели чистое небо над головой, окружающую природу, музыку, танцы. Они находили удовольствие в контакте с изуродованными мертвыми телами, в присутствии при последнем издыхании умирающих, в посещении отхожих мест с их запахом экскрементов, во всем, что при определенных условиях характерно для низменных, животных наклонностей людей... И довольно часто это были женщины! Рожденные в безграничной блистающей вселенной, они забивались в какое-нибудь забытое богом место, если не могли найти выхода своим потребностям в разрушении и уничтожении; там они убивали себя каким-нибудь странным и ужасным способом - например, они вешались или принимали яд. Эту звали Зенон Жаполка. Ей удалось использовать невероятный шанс и пробраться на этот сбившийся с курса корабль. Очень быстро, благодаря своим ночным ухищрениям, своему необычайному изощренному коварству, она встала во главе банды, которая захватила власть. Без всяких колебаний и предрассудков она хотела всласть потешиться и потешиться жестоко, не зная преград для своих низменных наклонностей. Именно она назначала эфемерных командиров корабля, своими руками уничтожала непокорных, но особенно любила допрашивать и создала для этого целую серию роботов. И все коды к их программам были у нее. Она полностью сбросила ненужную маску женщины. Любимым ее занятием было превращать в ничто живые существа, их сердца, их мозг - она была переполнена черным, болезненным сладострастием. Рассказывали, что по ночам она ходила мечтать возле баков... Это она изобрела такие удобные тюрьмы. И теперь это чудовище долгим взглядом своих заплывших жиром глаз изучало двух растерянных девочек... - Кто из вас старшая? - спросила она. - Я! - крикнула Марса. - Виллис только 12 лет! Я... Я! - Ну, хорошо, - сказало чудовище. - Отвечай: что вы делали у баков? Для того, чтобы... а, ну, конечно... Она выплюнула грязное ругательство - Марса побледнела. - Подойди ко мне и протяни руку, - скомандовала Зенон. Она непринужденно вытащила изо рта горящую сигару и воткнула ее в трепетную детскую ручонку. Марса вскрикнула, но и Виллис пронзило такой страшной болью, что у нее подкосились ноги. Она неожиданно поняла, что помогает своей подруге, которая, откинув назад голову, смотрела на чудовище с выражением скорее удивления, чем ужаса. "Только бы не упасть, - подумала Виллис. - Только бы не показать... никто не смог бы перенести это в одиночку..." На запястье Марсы появился огромный волдырь, запахло горелым мясом... - Почему ты так смотришь на меня?! - крикнуло чудовище. Марса ответила спокойно: - Вы так противны... - Посмотрим, какой красивой будешь ты... потом... Роботы, электроды сюда! К Марсе подкатила небольшая машинка, ощетинившаяся клешнями и зажимами. Действовала она очень четко, выстрелила электрический заряд, и пластиковая блуза Марсы растаяла... И Виллис опять почувствовала вместе с Марсой ее стыд и ужас, когда красивые черные волосы Марсы свободно рассыпались по ее голым плечам. Но в рубке было такое психическое напряжение, что даже Зенон почувствовала это и обвела взглядом мертвенно-бледные лица своего экипажа. - Ага! - сказала она. Приятное лицо Марсы оставалось странно спокойным. - Что ж, отведите ее в подготовительное отделение. И не делайте обезболивающих уколов, она ведь не чувствует боли. Мне хочется, чтобы она знала, что с ней будет. Эй, ты, слышишь меня?! Твою прекрасную шкуру законсервируют живьем. Вместе с теми, которые там мокнут уже 20 лет! Она рассмеялась. Виллис уже была не в состоянии держаться на ногах и медленно опустилась на вышитый золотом ковер, покрытый плевками и кровью... - Через час, - продолжала Жаполка, - я приду посмотреть, какая ты красивая. А потом... ты не спрашиваешь себя, что я с тобой сделаю? Так вот, тебя продадут газообразным с Сфиюшиса, имеющим половые признаки, или Икстлам, которые имеют обыкновение подвешивать свои личинки в свежей коже. Что ты на это скажешь? Медленно и тоже вполне непринужденно Марса приблизилась к ней и плюнула ей в лицо. Роботы утащили ее. А потом наступила очередь Виллис. Когда она оказалась перед "капитаншей", та подняла руку, будто собиралась прихлопнуть невесомый, покачивающийся перед ней призрак. Пощечина... другая... со всего размаха. Какой-то мужчина, худощавый, с заострившимися чертами лица, с зелеными глазами, стоял справа от нее. Он мог быть ее заместителем. И он сказал: - Если ты будешь продолжать в таком же духе, ты рискуешь нарушить какой-нибудь нервный центр. - А, чтоб она подохла! - прорычала толстуха. - Да ведь и так уже достаточно умирает каждый день в этих твоих баках. А когда мы сядем на пригодную для жизни планету, нам все равно понадобятся девушки этого поколения. - Для чего бы это? - Мы не знаем, способны ли к деторождению те, которые законсервированы. - Вот еще новое дело! - отвечала "капитанша". - Ты стараешься убедить меня, что эта вошь представляет какую-то ценность? - Нет. Но она незаменима. Ты немного поторопилась избавиться от взрослых. Отныне будущее зависит от этих детей. - В таком случае, - проговорила Зенон, приподняв над глазами складки розовой кожи, которые должны были соответствовать бровям, - я спрашиваю себя, почему мы до сих пор храним эту полудохлую сельдь в наших трюмах. Может быть, стоит выкинуть ее через люк, Хелл? Хелл... его звали Хелл. Виллис подобрала это имя, как крупицу черного жемчуга на песке... - Да, это было бы удобно, - сказал мужчина с зелеными глазами. - Особенно, если ты уверена, что нам удастся найти какую-нибудь пустынную планету. Но я опасаюсь, что в противном случае у нас могут спросить перечень пассажиров... - Ну и что?! Пусть поищут этих гнид... а я взорву реактор! И корабль взлетит на воздух вместе со мной! - Ну, это не выход. А ребенок этот уже на пределе. Я думаю, его можно отправить. - И пусть ее изолируют как следует! В клетке! Но на старой посудине не было таких клеток... Ведь все свободное пространство было занято баками. И Виллис заперли в библиотеке - довольно просторном и мало посещаемом помещении, по которому ходили из угла в угол мало кому теперь нужные роботы-телевоспитатели. Вначале она не хотела слушать их болтовню и затыкала себе уши, особенно, когда ложилась спать. Но наступила ночь, когда она забыла закутаться с головой в бахрому Рардин, и какие-то странные, устаревшие, но притягательные знания влились в ее сны. Учитывая, что дни длились необычайно долго, а о ней, скорее всего, просто забыли, что она не видела вокруг себя ни одного человеческого существа (витамины для питания ей подавали роботы через окошечко в двери), она просмотрела все микрофильмы и кончила тем, что стала, как она сама про себя говорила, "отвратительно ученой". В то же время она выросла. Ее длинные, серебристые с зеленоватым отливом волосы свободно ниспадали до колен, а грустное лицо светилось, словно потускневшая жемчужина. Она стала очень красивой, но ничего не знала об этом - в библиотеке не было зеркала... Между тем на корабле все приходило в упадок, роботы двигались все медленнее и произносили много лишних слов. Но были ли эти слова лишними? Ведь раньше машины обещали детям скорое приземление на идиллической планете, голубые небеса и зеленые долины, на которых будут резвиться белые барашки. А теперь все эти цвета почти ничего не значили, а под словом "барашек" подразумевался, скорее всего, довольно свежий мясной концентрат... И больше не было Марсы. И вообще никого не было. Все светильники в библиотеке погасли, и Виллис не могла различать корабельные дни и ночи. Горел только большой центральный плафон, у него было автономное питание. Однажды в библиотеке появился еще один робот - это был один из самых совершенных механизмов, на его лобовом выступе мигала сигнальная лампа, напоминавшая глаз циклопа. В торжественно вытянутых руках он нес одного из собратьев крошечных размеров, тот, видимо, был полностью разрегулирован. Он положил крошку к ногам Виллис и попросил ее заняться больным. - Но я ничего в этом не понимаю! - воскликнула девушка. - В самом деле? - удивился робот. - Однако, судя по вашим данным, вы должны быть очень ученой и очень участливой. А может быть, это я с индексом библиотеки перепутал?.. Все разлаживается, знаете ли... И, склонившись к ней, он прошептал: - Она тоже сошла с ума. Жаполка, то есть. Она хочет сама вести корабль, завоевывать планеты, разрушить вселенную... Нет, я вас спрашиваю - ну к чему хорошему это может привести? У нее же уровень развития санитарки 6-го класса, а она только что убила командира корабля. Она хочет занять его место, но... Он не успел закончить фразу - дверь библиотеки распахнулась настежь. На пороге стоял мужчина с зелеными глазами. Годы сделали его облик более утонченным, и Виллис вспомнила, как восхищалась этим шедевром мужского совершенства, мощным и гибким одновременно, словно клинок. А он застыл, будучи не в состоянии узнать в высокой и стройной девушке, одетой в странный наряд из пурпурно-красного велюра, надерганного из обивки стен, чьи длинные волосы, заколотые пряжкой, спускались до колен, несчастного ребенка, которого посадили три года назад в клетку... - Пошли, - сказал он. - Этот корабль превратился в настоящий ад: Жаполка теперь сама им командует. Мы направляемся прямо к какой-то черной планете, где у нас есть все шансы разбиться при посадке. Но у нас есть еще возможность покинуть корабль на небольшой спасательной ракете с искусственной гравитацией и умереть отдельно от них... Он сделал паузу, потом добавил: - Боже мой, какой красивой вы стали! Пошли быстрее. Он повел Виллис, и робот последовал за ними, слегка прихрамывая. А еще через минуту им показалось, что все потеряно: корабль начал брыкаться, как взнузданная лошадь, и в центральном проходе закружилась лавина голых тел, уносимых потоком питательного раствора, которым теперь начало затоплять боковые коридоры... Виллис вскрикнула от ужаса и инстинктивно бросилась в объятия своего спасителя. Это было кошмарное зрелище - мертвецы окружили их, они налезали друг на друга, загромождали все проходы. Тела были дряблыми, вялыми и скользкими. Длинные волосы женщин, переплетаясь, превратились в огромные сети, полные мертвецов. Виллис показалось, что где-то на высоте ее плеча проплыл невзрачный белый трупик Марсы... Толчок от чрезмерного ускорения разрушил хрупкие стенки аквариумов... Хелл передал бессильно поникшую девушку роботу, который, по своему обыкновению, понес ее на вытянутых руках. А сам принялся расчищать проход в груде обнаженных тел мощными разрядами дезинтегратора. Им удалось добраться до еще невредимого склада скафандров и ангара. Хелл раздвинул входные створки, они проскользнули туда и услыхали, как гора полу-мертвецов накрыла вход... - Благодарение космосу! - воскликнул человек с зелеными глазами, вытирая со лба пот дрожащей рукой. - Запоры пока держат, но мы не должны терять ни минуты. Оборудование и ракеты располагались вдоль стен. Пронзительные сирены раздирали разреженный воздух. Отныне каждое движение было пыткой. И все экраны заполняло чудовищное изображение растерзанной, утопающей в жире рожи свободной гражданки Зенон Жаполки, небрежно опиравшейся на пульт управления и ведущей свой корабль к конечному пункту... А вокруг нее весь пол был покрыт трупами; черными, залитыми кровью. Санитарка 6-го класса уничтожила свой генштаб! Беглецы подготовили ракету к старту. Они работали в полном молчании, и робот помогал им. В какой-то момент Хелл различил едва заметное изменение в системе вибраций корабля. Он понял: корабль замедлял ход. Летучий Голландец становился на орбиту. Нужно было срочно воспользоваться этим невероятным шансом, чтобы стартовать. С помощью робота они подкатили ракету к спасательному люку, Хелл забрался в нее, втащил Виллис, нажал кнопку аварийного запуска двигателей. И всего через какую-то секунду проклятый корабль превратился в огромное фосфоресцирующее голубое пятно, слепящее глаза. А потом и пятно стерлось в бескрайней ночи позади. 5 Виллис не могла вспомнить, когда она осознала свои странные способности - до или после нашествия. Она не раз замечала, что рядом с нею человеческие существа плакали, горевали, а потом быстро успокаивались. Люди страдали и неожиданно переставали страдать, но на ее душу ложилась какая-то непонятная странная тяжесть... Именно это она почувствовала у баков, в которых царил безграничный ужас, и в рубке, во время издевательства над Марсой. Ощутив эту облегчающую силу. Марса плакала в коридоре у нее на плече, и именно эта сила, замеченная разрегулированными цепями, привела к ней в библиотеку робота-носильщика, а может быть, и Хелла тоже... Ведь Хелл был тяжело болен. Теперь она это точно знала. Они высадились на ближайшей планете - Гере в созвездии Стрельца. По картам можно было определить, что у нее есть атмосфера, но это и так было ясно, стоило подлететь поближе. На планете жили две расы: сохизы - таинственные дремучие бродяги, которые обитали в густых непроходимых лесах, и геранды - наполовину угасшая раса, которая доживала свой век среди величественных руин, странного великолепия и древних мифов. Их всех оставили в покое: Гера не имела никакого стратегического значения. Виллис довольно быстро поняла: Хелл опасался встречи с Ночными. Проведя столько времени в команде Жаполки, он должен был представлять себе их возможности и экспансионистские планы. В то же время он бережно хранил то, что ценилось на любой обитаемой планете: драгоценные камни и золото. Мало-помалу их жизнь наладилась. Робот - они любовно назвали его Квик - здорово помог им на Гере. Они сняли на окраине Гераны, столицы планеты, розовый домик, и обосновались в нем. Для Виллис это был первый в жизни дом на первой в жизни планете. В основном, беглецы проводили все свое время в его нижней части. Пол там был устлан камышовыми циновками, мебели было очень мало, а потускневших зеркал очень много. Виллис прекрасно чувствовала себя в компании своих блеклых двойников. На Гере начиналась осень - сезон дождей. Над холмом, над озером переливалась, гасла и вновь появлялась радуга. Длинные, ничем не заполненные дни проходили чередой, Хелл с Виллис жили, словно в полусне, не покидая друг друга ни на минуту. После долгого полета в космосе акклиматизация шла медленно. Даже Квик временами отключался и спал на полу, как верный пес. Хелл говорил очень мало. С его лица не сходило выражение какой-то растерянности, она таилась и в зеленых прищуренных глазах. Он не мог и не осмелился рассказывать Виллис о том, что видел и пережил на сумасшедшем корабле, обо всем этом жестоком бреде. Ему было примерно 30 лет, он относился ко "второму поколению". У Жаполки, должно быть, были свои причины, если она не отправила этого слишком красивого парня на консервацию. Однажды Хелл выкурил больше, чем обычно, "киита", геранского опиума, и забылся тяжелым сном на циновках. Квик и Виллис сидели на террасе и смотрели, как сильный дождь поливал поля местных тайнобрачных растений. Вода стекала по огромным стеблям и кронам, похожим на зонтики, покрытые оранжевым и коричневым бархатом. Склон холма был целиком покрыт толстым слоем гриба, размножающегося делением, а озеро заросло сплошным ковром водорослей, и сочно-зеленая вода казалась тяжелой от переполнявшей ее жизни. В какой-то момент очередная радуга пробила облака и повисла над водой. И каждая капелька воды, каждый гриб заблестели, словно бриллианты. Весь пейзаж запестрел и заиграл всеми красками. - Госпожа, - сказал Квик, - кругом так красиво! Квик был очень сложным роботом, вероятно, экспериментальным, и внешность его не соответствовала "начинке". У него был даже блок "эстетика" и блок "жалость". Но, к сожалению, он часто выходил из строя. - Очень красиво, - продолжал он. - Это похоже на Землю... Я хочу сказать, на Соль III. Вы любите Землю, госпожа? - Не знаю, - ответила Виллис. - Я никогда не видела ее. А ты? - О, очень недолго. Как раз перед упаковкой. Я помню ясное небо, солнце... Так было хорошо. Он умолк, захлестнутый волной воспоминаний, слишком сложных для его лексического запаса. - Мне казалось, что человеческие существа, чьи глаза с самого рождения отражают такое великолепие, должны быть чисты душой и счастливы. Но они не такие, госпожа. - А... какие они? - Я ни разу не видел их в состоянии полного оживления, - объяснил робот сдержанно. - Я хочу сказать, в нормальном состоянии. Казалось, их цепи бездействуют. Но были и другие - те, которые командовали (Квик понизил голос) - и они были хуже, чем мы. Их программы были... неправильно составлены. Я не имею в виду господина, вы понимаете? - Понимаю. - Среди них были такие, у которых, казалось, неисправен блок контроля. Они делали то, что противно законам роботов, и сами страдали от этого... очень страдали. Но, в конце концов, они начинали сходить с ума, многие открывали люк и выбрасывались в пустоту. - Ну, а сама Жаполка? - спросила Виллис. В роботе что-то слегка звякнуло. Таким образом он выражал ужас и отвращение. - Нет, - сформулировал он свои мысли. - Эта была самой страшной. Зло доставляло ей удовольствие. Она как будто была... переполнена чернотой. Мне даже казалось сначала, что ей было необходимо питаться молодыми жизнями, что это было ее горючим... но это было нечто другое. Баки были для нее развлечением. Госпожа, у меня не хватает слов, чтобы выразить это. - Да, Квик. - Я всего лишь машина, - сказал он смиренно. В соседней комнате Хелл застонал во сне, и Виллис показалось, что она услышала свое имя. Она бросилась к спящему. Но он был в беспамятстве, в той бездне, которую открыл ему "киит", и он жаловался на одиночество, ужасное одиночество, жаловался, что на него давит невыносимый груз... - Совсем один, - говорил он. - Бесконечность, разбегающиеся галактики - а я один. У меня нет никого, не на кого опереться, ничего, ради чего стоило бы жить дальше. Я погружаюсь в эту пустоту. Навсегда... Она изо всех сил сжала красивое мертвенно-бледное лицо с закатившимися глазами, почувствовала всю тяжесть этой головы для своих еще детских ручек и воскликнула: - А я, Хелл?! Разве меня нет рядом с тобой? И разве я не останусь с тобой навсегда, на жизнь или на смерть? - Да это же Виллис... - прошептал он, приходя в себя. Захлебываясь рыданиями, она опустила голову. Он хотел обнять ее, но его тело, неповоротливое и холодное, было целиком во власти наркотика. Виллис вытянулась рядом с ним на циновке и принялась укачивать его, как ребенка. - Завтра, - сказал он. - Да, завтра наступит рассвет... - Виллис, если ты покинешь меня, у меня в этом мире больше ничего не останется. На другой день они пошли в город, чтобы купить разрешение на брак. Виллис думала, что это совершенно ни к чему, но таков был обычай. Нужно было сдать кровь, пройти собеседование, уточнить данные о происхождении. - Планетарные власти, - загнусавил капеллан голубого цвета, исполняющий обязанности секретаря мэрии, - могут воспротивиться такому союзу людей различных рас... - Мы принадлежим к одной расе, - сказал Хелл. Он снова обрел былую твердость характера. Потом он положил на стол слиток золота. Капеллан покосился на него. - Приходите завтра в это же время, - сказал он. Они вернулись в свой дом на холме. Дождь прекратился на какое-то мгновение, и изумрудный туман растаял. За покрывшими всю округу тайнобрачными растениями была заброшенная взлетная площадка, заросшая грибом, из которого тот тут, то там виднелся то ржавый стабилизатор ракеты, то обломки фюзеляжа. В этих радужных сумерках Хелл и Виллис уселись на своей террасе, утопающей в водяных растениях, чьи цветы расцветали и увядали невероятно часто. Этот плотный покров, пурпурно-красный и фиолетовый, оплетал опоры, и зеленые глаза Хелла светились в этой тени, как два изумруда. Сердцу Виллис было тесно в груди. Хелл прижимал ее к себе, может быть, даже слишком сильно. Только теперь они по-настоящему объяснились друг с другом. - Видишь ли, - сказал Хелл, - мы похожи на эти космические корабли, которые созданы были, чтобы пересечь пространство, и ржавеют сейчас в плодородной земле этой планеты. Но у нас есть еще крылья, однажды мы взлетим. - Мы должны сказать друг другу все, - взмолилась Виллис. - И как можно быстрее. Мы так мало знаем друг друга, Хелл. Если завтра мы умрем, наши души могут не встретиться... Он смеялся, но взгляд его был жестким... - Мы будем жить вместе долгие годы. Виллис! И каждый истекавший час был коротким и бесценным. Звезды мелькали в черной бездне, и луны Геры казались бриллиантовыми розами. На следующий день Хелл собирался уладить последние вопросы с оформлением брака. Виллис проводила его до дверей. - Этим вечером мы станем супругами, - сказал он, остановившись у порога. - На счастье и несчастье. Я не знаю, имею ли я право... Ты ведь такая молодая, Виллис! Тебе лет шестнадцать, я думаю. - Правда?.. Смеясь, она обвила его шею волнами своих волос: - Ты... ты будешь молодым. Всегда! Это был невероятно прекрасный день в начале осени, что соответствует знаку Тельца в Зодиаке, когда легкие перламутровые облака свободно пропускали лучи почти чистого сиреневого цвета, которые рассыпались в сыром воздухе, отражались от всех гладких поверхностей и от воды. Казалось, вся Гера купается в щедро разбросанных бриллиантах. Хелл ушел, но сразу же вернулся. На старинном, давно бездействующем камине из черного мрамора стояла керамическая ваза с желтыми нарциссами, а рядом на блюде лежали длинные зеленовато-желтые плоды, благоухающие медом. И Хелл, который не особенно обращал внимание на окружавшие его предметы, вдруг сделал нечто неожиданное: он распрямил стебли цветов, сложил золотые плоды в пирамиду. Потом нежно поцеловал Виллис и ушел с радостным смехом. Квик последовал за ним. Время шло даже медленнее, чем обычно. Как всегда, Виллис занималась хозяйством. Насколько она помнила, все в этот день шло хорошо. Ничто не волновало ее, даже при ее повышенной чувствительности. Она вспомнила, правда, что видела этой ночью плохой сон: будто она стояла у раскрытого окна, которое выходило на взлетную площадку, а за окном клубился туман, омытый кровью... В два часа дня, выйдя на террасу, она заметила какую-то бесформенную массу, которая карабкалась вверх по холму. Это было нечто невообразимое - оголенные рессоры, обуглившиеся батареи и ячейки. Разбитый робот. Квик. Она побежала к нему навстречу, скользя по грибу, путаясь в водорослях, и упала перед ним на колени. Он даже не остановился. Он катился дальше, бормоча: - Господин. В связи отказано. Господин, в связи отказано. Господин. В связи... На лестнице он рухнул. Тогда до нее дошло. Как оказалось, Хелл был сражен сильным разрядом едкого газа - беспощадным, типично земным оружием. Он звал ее перед смертью. Отчаянно. Но помещение центра коммуникаций, где это произошли, было уже занято чужаками в черном, и напрасно Квик пытался привести кого-нибудь на помощь: они превратили его самого в груду лома. Но Виллис не хотела, не могла поверить, что все кончено. Хелл был ранен, пусть так, но он жив, он зовет ее. Она хотела было бежать туда. Стальные руки - последнее, что еще жило в роботе, вцепились ей в лодыжки: - Не надо, госпожа, - прошелестел он. - Геранцы принесут его. - Квик, - сказала она, слабея. - Не хочешь ли ты сказать, что он мертв? - Да, госпожа. А дальше было еще кошмарнее. Ей привезли тело, и лицо его было уже той самой маской - нечеловеческой восковой маской с веками фиолетового цвета, с пожелтевшими губами с незабываемым выражением горестного удивления, что делало его похожим на лицо обиженного ребенка. Ну, конечно, она не могла уже ничем помочь: газ выел у него легкие... Она просидела у тела всю ночь (ту самую, которая должна была стать первой брачной ночью...), отгоняя прозрачных летучих мышей, которые садились на покрывало, обмахивая веткой такое красивое перекошенное лицо. Потом она натянула покрывало... Огромная белая лежащая статуя отражалась в окне, как в ее сне, и на уровне груди была видна узкая полоска крови... Виллис не умела молиться. Эта девушка, выросшая среди полумертвецов и машин, не знала, что такое смерть. Если бы Хелл открыл глаза и позвал ее, она легла бы рядом с ним и не удивилась бы. На рассвете пришли какие-то люди. Это были не убийцы и не друзья, просто геранцы. Они сообщили, что какой-то отряд с Земли атаковал город, а потом скрылся. Тот, кто был, по всей вероятности, главой делегации, слабый седой старик, заверил Виллис, что все необходимое будет сделано и что Хеллу будут оказаны положенные почести. Самое главное - она поняла, что этот уставший народ панически боялся любых осложнений. Несчастный случай с чужаком был достоин сожаления, и это нужно было выразить подобающим образом. И они унесли, словно какой-то неодушевленный предмет, тело того единственного человека, который держал ее в своих объятиях. И даже не было никакого смысла цепляться за него или закричать, чтобы его пожалели! Ей оставили свидетельство о браке на геранском языке, который она не знала. Осталась еще охапка мертвых нарциссов, плоды манго, которые начали издавать слабый запах - и обломки Квика... Она вышла из дома. Из гриба торчали бесполезные обломки звездолетов. "Мое солнце, моя заря, - сказала она, - мы уже никогда, не взлетим вместе..." До нее вдруг дошло, что со времени их первой встречи она звала его _своим солнцем и своей зарей_. Потом она добралась до космодрома и купила билет. Рейс на Сигму в системе Арктура. Еще не чувствуя, что уже призвана туда. 6 Бегство. Полет чужих кораблей в космосе. Какой-то астероид. И на этом шарике, что крутится по эксцентрической орбите - живое существо. Сколько уже рассказов начиналось так? И сколько еще так закончится?.. Только на этот раз живым существом был ребенок, а планетоид только что был атакован бомбами Зет... Что ж, постараемся привести в порядок события, происшедшие на другой день после катастрофы. Итак, это был один из постов внешней линии защиты Солнечной системы в поясе астероидов, что за Плутоном. На голом утесе, лицом к лицу с гигантскими звездами, стояла одна из станций "последней надежды", их еще называли "галактическими маяками", откуда мощный передатчик вел на посадку поврежденные космические корабли. Это была одна из самых славных вех на пути к Звездам. Далекие звезды не могли обогреть этот небесный булыжник, ледяной и безмолвный. Но земляне построили на нем несколько домиков под прозрачным куполом, посадили гидропонный сад и оборудовали миниатюрный космодром. Первые строители хорошо понимали, что этого недостаточно, надо было создать что-нибудь похожее на настоящую жизнь. Пробурив глубокую скважину, они обнаружили, что этот крохотный шарик (каких-то пятьдесят километров в диаметре) обладал раскаленным ядром. Пришли другие люди, растопили лед двух кратеров, создали что-то похожее на атмосферу, посадили водоросли и традесканции, и с тех пор астероид, у которого даже не было названия, только номер, считался обитаемым... После восстания роботов земляне перестали безоговорочно доверять своим компьютерам, и смотрителем маяка был назначен человек. И, учитывая частые случаи помешательства космонавтов на почве длительного одиночества, ему позволили взять с собой жену. Это был инвалид, который потерял обе ноги в катастрофе где-то у Плутона и, как говорили его товарищи, "был еще счастлив, что так дешево отделался". Ноги восстановить не удалось, а звание пилота восьмого класса гарантировало только частичную компенсацию. Понемногу он свыкся со своей электрической каталкой, а на маяке ему нужен был только электронный мозг да две руки, шутили его товарищи. Он никогда ни на что не жаловался. Звали его Ларс Рег, он был уроженцем одного из суровых и бедных районов Земли, который в незапамятные времена назывался Карелией. Его жена была довольно привлекательной пухленькой блондинкой, родом из прекрасной страны - Франции. Он называл ее "золотая малютка" и еще "ма шери". Они прекрасно ладили друг с другом, не говоря при этом ни слова: родители Изольды работали на Марсе в ториевых шахтах, и она была немой от рождения. У них родились двое детей - девочка Диана и мальчик Айрт - абсолютно нормальные дети. Мать учила Диану шить, готовить, варить целебные настои из лекарственных трав, которые привились на астероиде, а также лечить ужасные космические ожоги. Ее сокровенным желанием было послать девушку на Уран, на курсы повитух (сама она еле оправилась от родов). Отец обучал Айрта принципам астронавтики, открывал ему мрачные тайны Млечного Пути: не было сомнений, что мальчик станет астронавтом. Звездолеты пролетали мимо, обмениваясь новостями с маяком; Айрт довольно быстро научился управлять им. Мальчик подрастал, он любил безграничный океан - огромное поле гигантских бриллиантов и дрожащих спиральных туманностей. Он был хорошо развит физически - красивый боец, гибкий и стройный, как стрела. Рыжие кудри, казалось, жили своей особой жизнью. Из-за того, что он слишком долго любовался пространством и звездами, его серые глаза были какими-то отрешенными, словно подернутыми голубой дымкой. Товарищи его отца сложились, подарили ему новый скафандр, и он время от времени начал покидать прозрачный купол и бродить по небольшому королевству, по планетоиду, который, будто заведенный, кружился по своей причудливой орбите. Год его равнялся тысяче девятистам дням и шести часам или десяти месяцам зимы с коротким летом... Он много мечтал, то ли из-за земных микрофильмов, то ли от предрасположенности беспокойного ума. Он еще точно не знал, чего хочет: летать - ведь мир был таким огромным - или остаться со своей любимой семьей? Побывать на других планетах, таких прекрасных и разных, посмотреть вблизи на звезды, которые так похожи на глаза матери, послужить Земле, бороться, может быть, пострадать за самое великое дело... в общем, он был вполне обычным мальчишкой. Его сестра ни разу не покидала купол, ни разу не видела снов. Мать сделала ей пластиковую куклу, которую назвали "Маленькая Сирена". Каждый вечер - время считалось по-земному - отец показывал и комментировал какой-нибудь земной микрофильм. Он начал с Библии, но очень быстро отказался от этого: ну что могли значить все эти истории о королях, о судьях и придворных, о выигранных битвах и уничтоженных народах для белокурой немой женщины и для детей, родившихся на астероиде? Потом он заметил, что Изольде и Диане в чтении больше всего нравятся напевные интонации, и начал читать им стихи. Между вахтами на маяке все они собирались в салоне. Используя мебель с кораблей, потерпевших крушение, они создали в доме почти земной комфорт. В огромном торцовом окне, где мерцали яркие, беспощадные звезды, висели даже тяжелые бело-розовые шторы в мелкую клетку. Детям они очень нравились. Словом, семья устроилась, как устраиваются потерпевшие кораблекрушение на скале, куда их выбросил бурный океан... А потом наступил тот день... Вспоминая об этом, Айрт снова видел призрачный свет какой-то блуждающей звезды, что пролетела за сотни парсеков от них, озарив горизонт мимолетными вспышками золота и перламутра. Это было феерическое зрелище, которое сопутствовало короткому лету... На другом конце горизонта астероида занималась заря, и Айрт решил добраться до другого "конца света", принести мягких лишайников и спелых ягод с кустарников, вывезенных с Земли, наловить на озере рачков. Да, их называли "рачками", хотя они, скорее, походили на студень... Мама и Диана очень любили их. Итак, он вышел в своем скафандре и довольно быстро добрался до озера. В искусственных джунглях атмосфера была вполне пригодной для дыхания, и он осмелился снять шлем и начал первый раз в своей жизни жадно вдыхать этот воздух - настоящий земной воздух, пахнущий холодной водой, рябиной, диким гиацинтом - настоящий аромат земных перелесков, неведомый до сих пор. Он рождал в душе Айрта глубокие сокровенные ассоциации... В самом деле, это было так красиво - верхушки огромных папоротников казались посеребренными перламутровой росой, и на концах широких лепестков водяных лилий тоже дрожала роса, сверкая гигантскими бриллиантами. Когда Айрт оказался рядом с водной гладью, на отлогом спуске, покрытом мхом, он почувствовал, как сердце его сжалось, словно от какого-то предчувствия. И только. И уж совсем никакого предчувствия не было у него, когда перед уходом он поцеловал свою мать в висок, рядом с седой прядью, которую отец заметил только вчера: "Что, Иза, твое золото стало серебряным? А разве не вчера я привез тебя на этот астероид, где мы столько выстрадали - и где мы были так счастливы?" К ним тогда подбежала Диана, волоча за длинные волосы Маленькую Сирену. - Айрт, ты принесешь мне клюквы? - Ну, конечно. - И колючих каштанов. И морской капусты. - Да, да... - А если ты найдешь эти красивые штуки - ну, такую, с одной стороны белую, а с другой - розовую, - она сложила руки чашечкой, - скажи, ты мне сорвешь хотя бы одну? Он отстранился, разжимая нежные, но цепкие пальчики. - Диана, тебя зовет мама. Иди. В гидропонном саду есть цветы... Но девочка скорчила гримаску: - Да, но я хочу цветок, растущий на свободе! - Я обещал тебе - значит принесу. Ну, иди же, Диана. А наверху, на маяке, отец включил свет... ...да, он ничего не почувствовал, он был всего лишь тупым животным. Дикарем. Он даже не понял, что видит их всех в последний раз. Он был захвачен открывающимся перед ним загадочным миром, неописуемой прелестью дикого ландшафта под звездами наступающих сумерек, в которых поблескивали фосфоресцирующие лишайники, волнующейся воды в озере, окруженном обрывистыми стенами кратера - жалкой копии гигантских океанов Земли... В мелкой воде вокруг маленького астронавта кишела масса космических медуз. Они прилипали к ногам, волочились за ним среди тонких стеблей болотных растений - он рвал их охапками, вперемешку с плавучими водорослями, глубоко вдыхал их запах, погружал в них лицо. Все-таки лето на затерянном астероиде было чрезвычайно благодатным, все цвело, а над озером клубился перламутровый туман. Охваченный сладостной истомой, Айрт опустился на колени в высокой ранней траве, потом лег и, сорвав стебелек, начал жевать его: он был сочным и немного горьковатым. "Так вот она какая, Земля, - подумал он. - С тонким ароматом, покрытая зеленью, теплая, плодородная. И как хорошо лежать вот так: ни о чем не думая, глядя на звезду - самую далекую, самую чистую, самую холодную..." Он бездумно поискал глазами Полярную звезду. И как раз в это мгновенье глухой толчок потряс астероид. Что это было, Айрт не смог понять. Он потерял чувство времени, скорее всего, он перемещался в нем по своей воле. _Позднее, значительно позднее, Вселенная поймет, какая ужасная мощь проявилась в это мгновенье_. Айрту, который успел в это время слетать к Полярной звезде, показалось, что он просто задремал на несколько секунд. Голубой бриллиант Веги спустился к горизонту. Охапка собранных трав, несколько увядшая, распространяла вокруг себя нежный и грустный запах увядающей зелени. Похолодало. Мальчик поднялся с травы. Ему стало стыдно, что он так задержался, родители, наверное, уже беспокоятся. Он сбросил в воду несколько медуз, слишком сильно светящихся, сорвал три поникшие лилии и побежал. Он уже представлял скорую встречу со своим маленьким семейным очагом, улыбку матери - "привет, малыш!" - Ларса Рега и Диану, танцующую от радости при виде лилий. А он скажет им: "Привет, маман! Привет, Диана! Вот, папа, медузы, то есть, я хотел сказать, рачки!" На плато было холодно, воздух был тяжелым, и с каким-то нехорошим предчувствием в глубине души мальчик натянул шлем и застегнул скафандр. "Мама будет довольна, я был осторожен..." Это были его последние беззаботные мысли. Дальше начался сплошной кошмар. Тусклый свет звезд освещал пустынное плато, на котором ни одно здание не отбрасывало больше своей расплывчатой тени, а сами звезды не отражались больше в зеркальной поверхности синтетического купола - на плато просто ничего не было... "...Понимаете, командир, вообще ничего! Ни станции, ни маяка. Ни отца, ни матери, ни сестренки. Ничего, кроме опаленной скалы, обломков металла и пепла. И, боже мой, этот ужасный запах! Я побежал, не разбирая дороги, мой скафандр лопнул, колени были разбиты в кровь, я был весь ободран... Я кричал, звал их... но вокруг была только тишина, а в небе виднелась розовая комета, она уже исчезала. На какое-то мгновение я подумал, что все это натворила комета, но нет, она проходила слишком далеко, в десяти парсеках, по крайней мере. А в самом центре плато, там, где раньше стоял маяк (я это высчитал потом), я наткнулся на огромный металлический знак земного происхождения с надписью "МРАК"... Что это значит, командир?!.. Что это значит, объясните мне?!" Астронавт-землянин, подобравший на астероиде полубезумного от отчаяния и ярости, отважного и упорного мальчика, который окровавленными пальцами скреб лед и пепел, до конца выслушал бессвязный рассказ. Потом он размял фаланги своих застывших пальцев. Он сидел у амортизационного ложа и смотрел с не слишком глубоким сочувствием на хорошенького зверька, рожденного для игр и спорта, который корчился от горя, слишком сильного для него; о таком он и не подозревал в своем царстве снов и звезд. Астронавт был спокоен, насколько это возможно для человека, который спустился в ад и оставил там половину своей души. Прядь волос цвета воронова крыла ниспадала до самых бровей, словно нарисованных кистью художника. Этот человек, Ральф-Валеран, командир второго класса арктурианских эскадр особых поручений, принадлежал к большому и знатному роду и был наследником многочисленных титулов. Но все это были пустые звуки, и он сам хорошо это знал... Он напоминал один из тех старинных портретов, которые в стародавние времена висели в феодальных замках - и, действительно, был последним представителем древнего королевского рода. Он иногда вспоминал эрцгерцога Франца-Генриха, изображенного на картине, в красном костюме для охоты, его разболтанную фигуру с невероятно тонкой талией и широкими плечами. Вспоминал он иногда и Орза-кибернетика, который имел обыкновение устало прикрывать глаза своей длинной узкой ладонью артиста или хирурга. Такой же взгляд, цвета небесного камня, можно было встретить и у Христиана VII, последнего императора Еврафрики. Ральф-Валеран предпочитал не вспоминать об этих признаках вырождения. Сейчас он командовал кораблем арктурианской эскадры. Он посетил Полярную звезду, созвездие Весов, созвездие Кита, а также Землю. Остальное не считалось. На Сигме, в центре Самарры, ее столицы, у него был дворец из розового мрамора, похожий на жемчужину в своей раковине. Он мечтал, как однажды, заплатив все долги Двойной Звезде, приютившей его соотечественников, заживет в свое удовольствие в этом прибежище из яшмы и рибеллита. Гипностены будут наигрывать ему гармоничные мелодии Листа и Прокофьева, создавать стереобразы блестящих эпох Земли. Он даже сможет воссоздать свою семью... ведь архивы Сигмы фундаментальны, а его воспоминания совершенны... А теперь вот появился этот мальчик, сами мысли которого взывали о помощи. С некоторой скукой он полистал его досье. Ну конечно, кто-то из членов экипажа сфотографировал эмблему, которая слишком глубоко засела в почве, чтобы ее можно было извлечь и увезти с собой. В ее значении не могло быть никаких сомнений: этот знак фигурировал на многих знаменах. - "МРАК", - прочитал он. Да, преступление было подписано. Но почему они напали на этот полузабытый маяк? - У нас не было ни оружия, ни радаров дальнего слежения. Но это было последнее людское обиталище в системе... Может быть, поэтому?.. - Ну что ты задаешь мне все эти вопросы? Ты хочешь отомстить? Все это было смешно и жалко. Ну, конечно, не было никакого сравнения между Великим Злом, которое угрожало Галактике, и горем этого красивого зверька, рожденного для борьбы и спорта, который сейчас привстал на ложе и смотрел на него взрослым взглядом смертельно раненого человека. - Я хочу знать, - сказал Айрт глухим голосом. - Мне нужно знать... Валеран велел сделать ему успокаивающий укол и ушел. Корабль должен был вот-вот коснуться плит астропорта Сигмы, и принца Валерана Еврафриканского вызывали к стереовизору. Он и так уже извел слишком много времени на эту душещипательную, жалостливую историю... 7 Исход... Некоторые, привилегированные, прибыли первыми. Они тотчас заняли свое место в гармоничном арктурианском обществе. Великое созвездие принимало землян по-братски. Ведь в справочниках свободных звезд оно фигурировало под именем не Волопаса, а Пастыря... Со своими гигантскими солнцами, голубыми и белыми, целым роем планет, необъятное звездное скопление стояло в зените космоса, являясь вождем и защитником многих других созвездий. Его могущественные эскадры бороздили космос с незапамятных времен. В арктурианских хрониках сохранились сведения том, что в незапамятные времена корабли со звезд посетили маленький голубой шарик в Солнечной системе и научили диких землян строить города, производить стекло, окрашивать ткани в яркие цвета и играть на флейтах из тростника. А теперь эмигранты из Солнечной системы с избытком отдавали долги. И в самом деле, вот уже тысячелетия арктурианцы, изысканнейшая раса, находящаяся на грани упадка, жили в сказочном мире гармонии, игр и развлечений. Они были так совершенны, что обычная реальная действительность наносила им неизлечимые душевные раны. Экипажи арктурианских эскадр состояли теперь почти исключительно из землян. А руководил ими Ингмар Кэррол, великий адмирал и космический префект Сигмы. Именно в его семье и нашел пристанище беглый принц Валеран. Он подружился с Лесом Кэрролом, сыном адмирала, и они поставили перед собой химерическую цель: освободить Землю. Конечно, это были всего лишь юношеские мечты. Для Валерана это было серией заранее запланированных поражений. Правда, он никогда не признавался в этом своему товарищу. А для Леса, который никогда не видел Голубую планету, ее полушария были настоящими поэмами, он застывал в восхищении, прочитав или услышав об ее жемчужных полярных шапках, о величественной смене времен года и о загадке ее магнитных полей. Он отдавал весь свой пыл их занятиям, и Валеран не мог знать, что в его чистых, как кристалл, мыслях Земля представлялась ему с лицом женщины... Иногда, прослушав очередной цикл лекций по геофизике или астронавигации, молодые люди шли прогуляться в окрестностях школы. В ограде искрились крупные опалы и талиты, а над имперской Самаррой северные сияния простирали свои роскошные разноцветные ковры. В садах нижнего яруса цвели большие таинственные цимбидии, коложинии, похожие на огромных, грациозных сказочных зверей, звездоподобные платанатеры - все эти цветы напоминали фей и химер. И как приятно было провести время на теплом озере с фиолетовой водой... Но Лес Кэррол, "первый сын принца", как и шутку называл его Валеран; юноша, которой мог бы свободно пользоваться всеми этими бесчисленными сокровищами, предпочитал разговаривать и мечтать о другой планете цвета ночи и крови... - Мы освободим Землю! - объявлял он. - Она снова будет свободной и могущественной, и ее корабли будут бороздить пространство. Борьба будет жестокой, но разве это не самая лучшая судьба: быть участником и зрителем такой невиданной эпопеи?! - Ты помнишь о битве Ангелов? - спокойно отвечал ему Валеран. Он не сомневался, что великий адмирал наложит вето если не на все предприятие, то во всяком случае на участие в нем своего сына. Но он так думал, не учитывая упорства Леса, его ангельского коварства: в тот самый момент, когда он возвращался из разведывательного полета на Землю, его товарищ готовил тайную экспедицию Морозова. Итак, они не встретились. К тому же, Валеран спешил и сам: он получил срочный вызов в Главный Парапсихический колледж, который называли также Центром Мутаций. Было утро, и Валеран был не прочь снова повидаться с Сигмой, облетев ее на гелико. В этот час она походила на один из тех стилизованных пейзажей, которыми он любовался когда-то из голубой планете. Сигма была шаром, немногим более крупным, чем Венера. Получив разрешение на жительство, земляне основали там самую могущественную из своих колоний. Обладая прекрасным климатом, этот мир состоял в основном из аметистовых океанов, заросших пурпурными водорослями. Несколько мастерски надстроенных небольших континентов служили местонахождением городам сказочной роскоши. Преимущества приморских, городов были признаны повсюду, а Сигма возвысилась над всеми своими соперниками. Она обладала современным космодромом для своих эскадр и Центром астронавигации с гигантскими ангарами, она гордилась своим Астронавигационным колледжем, единственным в космосе, своими ракетными заводами, запускающими в космос тысячи летающих крепостей, своими летающими доками, в которых можно было устранить последствия самых серьезных аварий. Вторая гуманоидная планета жила, полностью сконцентрировавшись вокруг своих космодромов, и лишь иногда отражалась в очень похожем земном прошлом, как в объемном зеркале. Самарра, ее столица, благоухала, как древний Карфаген, экзотическими цветами своих садов, среди которых были диксвонии с Венеры, и земные орхидеи, и солнечные розы с Андромеды. Она отражала в своих каналах, похожих на венецианские, храмы и дворцы, украшенные драгоценными камнями и искусственными минералами, которые затмевали аквамарин и хризопраз, а в ее амфитеатрах из нефрита и желтого мрамора с зелеными прожилками, вывезенного с Денеба, проходили такие великолепные игры, которые заставили бы покраснеть от стыда цезарей древнего Рима. "О прекрасная Самарра, - подумал Валеран словами национального гимна, - богатейшая и могущественная Самарра! Ты так похожа на Землю, ты настоящая новая Земля! У тебя есть космодромы и верфи, сады и мудрые правители... - Его левая бровь слегка приподнялась, выдавая некоторое раздражение и усталость. - У тебя есть мудрый Сенат, в нем заседают принцы-торговцы, для которых "кредор - всегда кредор", и еще Совет Пяти, высший правящий орган, занятый политикой и финансами, такой грозный, что простые космонавты, как я, например, не должны даже упоминать его вслух... Он анонимно финансирует три четверти арктурианских экспедиций. Трое из его членов - земляне, а его президент Ингмар Кэррол обладает двумя голосами. Итак, получается четыре голоса против двух и, в случае чего... Вот это власть - о таком даже мой бедный дядя Христиан VII не мог бы и мечтать. И его всемогущество адмирал вызывает меня сегодня в Центр Мутаций. Для чего бы это?.." Его аппарат точно опустился на террасу белого здания, стоявшего среди белых пальм и пурпурных сигмианских сосен. Парапсихический колледж представлял собой цепь дворцов из мрамора, яшмы и малахита, похожих на старинные азиатские шатры и утопающих в буйной зелени странного вида. В аллеях стояли статуи великих космонавтов, в звездчатых водоемах журчала вода. Движущийся тротуар доставил Валерана в зал аудиенций. Космонавт, впервые оказавшийся в Центре, рассеянно отметил резкий контраст между звездным величием здания и внутренним его убранством, которое старалось передать исчезнувший навсегда облик старой Земли: золотые гирлянды, цветы и фрукты, барельефы какого-то Людовика, тяжелые пурпурные драпировки... "Как это все фальшиво! Но как приятно! И как мало похоже на современную Землю..." Она оставила у него на губах вкус крови, ощущение тяжести атомного дезинтегратора на плече и воспоминания о беснующихся толпах на космодромах... Когда он выходил в просторный амфитеатр из голубоватого мрамора, до него вдруг дошло это чувство потрясающего совпадения между состоянием его души и давящей гармонией окружающей обстановки. "О, великий Космос... эта беспощадная музыка... этот дворец, где для его удовольствия играется Бетховен... ну конечно, IX симфония..." Неожиданно золотые гирлянды и обстановка XVIII века исчезли с последней, затихающей нотой, и Дворец Мутаций принял свое обычное строгое обличье. Валеран понял, что дворец воссоздал перед ним в слуховых и зрительных миражах то, что он любил больше всего, и эта подделка ужаснула его. Если арктурианцы будут использовать, несмотря на все свои добродетели и высокую культуру, такое совершенное "приворотное зелье", что же будет с землянами? Он тотчас вспомнил, что его собственный дворец в Самарре должен быть оборудован такими же гипноустройствами и дал себе слово однажды опробовать их. Но ему сразу же стало стыдно за эту слабость и страстно захотелось снова очутиться в космосе с его привычными опасностями, с его пустотой, его обнаженными звездами, которые он облетает на послушном звездолете, который дрожит и артачится, как норовистый скакун, но потом спокойно принимает любые ускорения. На том самом звездолете, на котором он был, как указывала старинная формула "первым после бога в космосе". Да, не следовало возвращаться на Сигму: он ведь уже забыл ее экзотические соблазны. Теперь было слишком поздно бежать. Певучий голос андроида произносил его имя, и двери открывались. В какой-то момент ему показалось, что его ведут в зал Справедливости, где заседал Главный Трибунал - но нет, он ведь только что прибыл, никто не мог знать... В полном, недоумении он прошел по длинному, ярко освещенному коридору, поднялся на головокружительно крутом эскалаторе и попал в вестибюль, где андроиды надели на него белую маску и белую накидку. Итак, ему придется присутствовать при операции... Высокий, худощавый и гибкий арктурианец с благородным лицом, с прекрасными руками великолепного хирурга вышел ему навстречу и слегка поклонился (медицина и особенно хирургия до сих пор принадлежала к тем редким специальностям, которыми занимались настоящие арктурианцы - тут они были неподражаемы). - Она в коматозном состоянии, - сказал главный хирург. - Она не узнает вас. Но ваше присутствие необходимо: вы единственный ее родственник на этой планете. - Но... о ком идет речь? - спросил Валеран. Врач, казалось, не слышал его. Он увлек Валерана за собой в залитый ярким светом зал, к операционному столу, накрытому чем-то вроде савана. Слепящие лучи огромного светильника дробились в металле. Это было похоже на пульт звездолета, каким обычно пользовались гуманоиды... Медсестра, схожая с белым призраком, отдернула покрывало. ...Лицом к лицу с кровавой плотью, которая еще сохраняла подобие человеческого тела, которая еще дышала, страдала, может быть, Валеран был готов от всего отречься, все опрокинуть, и за какую-то ничтожную долю секунды его судьба могла стать совсем другой... - Кто же это? - спросил он с трудом. - Астрид Еврафриканская. Пятая дочь вашего императора. Так это была Астрид! В голове Валерана вспышками промелькнули образы - фальшивые, вызывающие раздражение, но в то же время привлекательные - все, что родная планета хранила для своих последних принцев... Он увидел голубой шифер на крышах крепостных башен, благородный ордер фасада замка, который сохранился в первозданном виде благодаря консервантам, зеленые парки, по которым в колясках с разукрашенными по старинной моде, пританцовывающими лошадями проезжали призраки, озера, где плавали голографические лебеди. Он вспомнил и наивного веселого ребенка, девочку с длинными локонами и острыми коленками, которая бегала вместе с ним среди этих призраков. Да, прошлое возвращалось. Первые балы, первые волнения, милые и глуповатые "стандартные ситуации" детства: "Кузен и кузина - опасная картина... Уроки любви в глухом уголке парка", и шепот усыпанных бриллиантами старых фрейлин, сбившихся в кружок. - Конечно, Астрид только шестая на ступеньках трона. Боже храни императора! - Но ведь Аэрс такой хрупкий, бедняжка... - А Анна так набожна! - Вы говорите "набожна" с таким выражением, словно хотите сказать, что она безобразна или что у нее сенная лихорадка... - Нет, нет! А вот Астрид будет очень хорошенькая! Места по рангу, разговоры о наследстве, этикет, чем-то похожий на этикет Кастильского двора в 1500 году. И все это бессмысленно, привлекательно и безнадежно архаично... И все это покатилось в бездонную шахту, которая выплюнула сегодня эту кровавую плоть... - Астрид... - повторил Валеран. - Она умирает, да? - Она не так уж далека от смерти, - сурово ответил арктурианец. - Ее сожгли огнеметом, и она выжила только потому, что упала под вагон метро. - Все это казалось Валерану невозможным, абсолютно невероятным... - Что касается других... Он махнул рукой, что на всех языках означало только одно: конец... - Один из наших разведывательных кораблей смог собрать то, что вы сейчас видите. С большим трудом ему удалось сесть на Уране, и под предлогом смены двигателя переправить останки принцессы на корабль-госпиталь. - Она умирает. Уйдите. Оставьте меня с ней. - Это бесполезно. Она не сможет узнать вас, - сказал чей-то суровый голос с земным акцентом, показавшийся ему странно знакомым. Он был похож на голос Леса Керрола, но в нем слышалась только сталь. - Вы должны принять решение, принц Валеран. Вы ведь были с нею помолвлены? - Да... то есть, нет... Это была своего рода игра. Она была слишком молода, и мы принадлежали к одной семье. - Вот именно. Сейчас вы должны решить ее судьбу. - Что?! Но вы же не можете спасти ее! - Верно, мы ничем не можем помочь ее телу. Его жизнь поддерживалась до сих пор искусственно, благодаря питательной среде... Объясните ему, Арцес. - Да, кожа сгорела, - сказал высокий арктурианец с какой-то странной нежностью в голосе. - Сохранилось только несколько жизненно важных органов, и среди них - мозг. А 120-я статья межгалактического кодекса запрещает нам бесконечно хранить "человеческие останки в законсервированном виде". Итак, вы должны решить... - Это ведь такая драгоценная кровь... - сказал стальной голос. - Не думайте, что мы так наивны: речь идет о символе. Для землян на Арктуре эта девушка - все, что осталось от Земли. От их Земли. И Валеран тотчас вспомнил Христиана VII, который отвечал своим тусклым и грустным голосом верным придворным, умолявшим его эмигрировать: "Мы не можем оставить Землю. Мы сами и есть Земля..." - Но вы говорите, - крикнул принц (или ему показалось, что он крикнул?), - что не можете спасти ее тело! Если остается только эта куча законсервированных остатков, то что же вы собираетесь из нее сделать?! - Биоробота. Мог ли он - должен ли он был лишить ее этого последнего шанса? В час выбора он снова понял, кем он был на самом деле - земной принц, довольно незамысловатое существо, которое в общем-то, верит в свою исключительность. Предки Валерана поклонялись культу расы. В их экспериментальных лабораториях посредством скрещивания и инъекций создавались гибриды, и в том, что прекрасно сохранившийся и отделенный от несовершенного, безжизненного тела мозг будет помещен в черепную коробку андроида, не было ничего сверхъестественного. Конечно, хирурги и невропатологи Сигмы творили чудеса. Так можно было бы сохранить всех последних землян "старого двора" - древнего маршала, старого камергера, фрейлин - всех, кто знал прежнюю Астрид. А потом терпеливо, мало-помалу, подбирая то аметистовый оттенок радужной оболочки глаза, то магнолиевую бледность лица, можно будет создать настоящий шедевр, живую статую, и она будет еще совершеннее, чем настоящая Астрид... если бы она была жива. К тому же, биологические андроиды всегда получались красивее, чем люди. Он еще долго думал, но потом дал согласие и поставил подпись. Выйдя с территории Центра и не встретив, к счастью, никого из знакомых, он зашел в первое подвернувшееся злачное место на космодроме, отказался от опиума и схрауи, а также местных сегхиров, и основательно напился. На рассвете, вернувшись в адмиральский дворец, он увидел Леса, как всегда аккуратного и бледного, в летной форме. Он пришел попрощаться. Валеран был еще достаточно пьян, чтобы толком передать Лесу все свои мысли. Коротко пересказав ход событий, он процедил сквозь зубы: - Я же не мог отказать ей в этом, да? И Лес ответил, как и следовало ожидать: - Да, не мог. Позже Валеран вспомнил, что в изголовье Леса, влюбленного в Землю, висел портрет пятой принцессы... А потом? Потом прошли месяцы. Годы. Шел курс адаптации, ужасно долгий и трудный. Еще несколько веков назад один ученый писал: "...самым трудным этапом является соединение коллоидального механизма с электрической системой". Между экспедициями Валеран находил время посетить Центр. Он узнавал, что там происходили странные чудеса, что величайшие умы Арктура создавали из живой плоти оружие, предвидя будущие беспощадные битвы с врагом. Но все это мало интересовало его, он спешил к Астрид. Стадия адаптации мозга, искусственно питаемого, помещенного в капсулу, успешно миновала, наступила стадия формирования андроида, движимого электрическими импульсами, с гибкими суставами и крепкими мускулами. При первом свидании Ральф оказался лицом к лицу с бессмысленным коконом, по которому время от времени пробегали судорожные пульсации. В следующий свой визит Ральф увидел застывшую безликую маску и неподвижное тело... Лес исчез. Он улетел на встречу с незнакомой, опасной и страстно любимой Землей. Конечно, Валеран должен был предупредить его, что нельзя посетить ее безнаказанно. Но они больше не встречались. Принц Еврафриканский, словно зачарованный, продолжал ходить в Центр Мутаций; после каждого полета - к этому ложу... До него начал доходить смысл старинного земного выражения, несколько сатанинского: нелюбовь. "Я ненавижу тебя и не могу обойтись без свиданий с тобой..." - говорилось в старой песне одного из народов Земли, которому когда-то пришлось много выстрадать. Наступил день, когда она смогла управлять своими рефлексами. Однажды она подняла руку. Левую. Правая оставалась неподвижной из-за обрыва цепи. Однажды красиво очерченные губы разомкнулись, и она произнесла: "Р-р... Ральф..." Он тотчас вышел. Его вырвало. 8 Талестра думает: В то время, как на Сигме происходили все эти события, когда в созвездии Рака вспыхнула Новая, когда какая-то комета задела своим хвостом несколько незначительных звездочек в Гиадах, когда, спрятавшись от подступившего врага в погребе, какая-то женщина-мать на Земле душила своего ребенка, чтобы он не кричал, когда собака нашла своего убитого хозяина и лизала ему лицо, когда десятки собак - и тысячи собак... когда потоки и пучки частиц встречались в космосе, когда одни миры рождались, а другие - нет, (и все это я знала), когда в одно и то же время на деревьях наливались плоды, а люди умирали с голода, когда узник выпрыгнул в окно, чтобы избежать пыток, когда один ученый нашел способ победить рак, а другой ученый - как опрокинуть вселенную (оказалось, что оба они ошибались. Я проникала в их мысли. И не могла же я знать...) В то время, как происходили все эти события, и много других, я, Талестра, кончила тем, что обнаружила две опасности, две угрозы. Да, две. Именно в этом заключалась трудность. Заряд взрывчатки поместили в систему снабжения горючим, а прибор, создающий помехи, - на пульте управления. У меня не было времени, чтобы обдумать и определить, кто подложил эти штуки. На первый взгляд, это мог быть электроник. Прибор, создающий помехи, был страшно опасен, но взрывное устройство вызывало большее беспокойство. Тогда я сотворила одну штуку, которая требует определенного умения: я переместилась в пространстве. Казалось бы, это такая безделица, но попытайтесь сами как-нибудь! Я обнаружила заряд в глубине трюма (если можно так выразиться). Люди сбились там, как сельди в бочке. Во всяком случае, мне так показалось. Пожалуй, они одурели, когда я материализовалась. В центре толпы. Тут я обнаружила, что дело идет к катастрофе: заряд был в капсуле, прикрепленной к трубе. Циферблат на ней показывал, что через несколько минут он сотрет нас всех в порошок... а дурачье вокруг думало, что это обычный корабельный прибор. Но самым неприятным было то, что я забыла, какой была слабой, с моими тонкими, как спички, ручками. Слабой, когда не надо было изменять облик или переноситься в пространстве. И теперь я держала эту капсулу обеими руками и никак не могла остановить ее адское тик-так! Все, что мне удастся, это взлететь при взрыве на воздух раньше всех... Когда он гряне