обледнела.
     -- Что? Прости. Я  просто задумалась, непрерывно размышляю о том, какая
страшная беда обрушилась на нас.
     Она закурила новую сигарету и в сердцах сказала:
     -- Черт,  я скоро вынуждена буду бросить  курить,  потому  что сигареты
кончатся.
     --  Ты  не хочешь  поделиться своими  мыслями со мной? Может быть, тебе
станет легче.
     -- Честно говоря, мне не хотелось бы морочить тебе голову. Но, с другой
стороны,  это  наше общее будущее... -- Она потерла  руками  шею и покрутила
головой, отгоняя  усталость. -- Я  думала о тех болезнях, которые  поджидают
нас за стенами убежища. Я не имею в виду лучевую болезнь. Я сейчас о другом.
При полном отсутствии  гигиенических мероприятий разлагающиеся трупы в таком
огромном  количестве  могут  вызвать  не  только  кишечные  инфекции,  но  и
перерасти  в  тяжелые эпидемии.  Вслед  за  кишечными  инфекциями  возникнут
дыхательные:  пневмония,   бронхит  и   другие.  Возможны   также   гепатит,
дизентерия,  туберкулез.  Наверняка  появятся  тиф  и  холера.  Кроме  того,
возможны случаи бешенства.  В  таких условиях любая,  даже  самая безобидная
болезнь  может  перерасти в тяжелую форму и вызвать  новую вспышку эпидемии,
которая унесет тысячи, а может быть, и миллионы жизней. Менингит, энцефалит,
вызываемые  воспалением мозга, даже  венерические заболевания... Этот список
можно продолжать  до  бесконечности,  Кэт. И я не думаю,  что  в чьих-нибудь
силах  предотвратить  все это. Ни  правительство,  ни медицинские  работники
ничего  не смогут сделать.  Хотя,  конечно, о  каком правительстве, о  каких
медицинских  работниках  мы  говорим. Мы  все погибли.  Один умрет  сегодня,
другой -- через неделю, но мы все обречены. В аду нет надежды на спасение.
     Все  это было сказано  таким бесцветным, таким невыразительным голосом,
что Кэт  содрогнулась  от ужаса. Она подумала,  что если бы Клер плакала или
даже  билась  в  истерике, это  бы  не  произвело на нее такого  чудовищного
впечатления. Кэт обратила внимание, что  люди, которые находились в комнате,
повернулись в их сторону, и  она с опаской подумала о том, что кто-нибудь из
них мог слышать то, что говорила Клер.
     --  Клер, но,  может быть, у нас все-таки есть шанс? Ну, например, если
нам удастся выбраться в другую часть страны. Клер тяжело вздохнула.
     -- Я уже об  этом думала. Только ведь  никому не известно, сколько бомб
сброшено на  нашу страну и уцелело ли  хоть  что-нибудь. А если  даже что-то
уцелело, то  там  вполне  могли  выпасть  радиоактивные  осадки,  занесенные
ветром. О Кэт, мне бы тоже хотелось надеяться хоть на какой-то благоприятный
исход, и, конечно, как врач, я не имела  право тебе все  это рассказывать --
тебе  и без того  нелегко.  Моя задача  -- облегчить  твое состояние,  а  не
усугубить  его.  Но  я  чувствую  такое  оцепенение, такое  отчаяние,  такую
бездонную пустоту, что просто нет сил держать все это в себе.
     Кэт  посмотрела  в глаза Клер  и  содрогнулась.  Ее взгляд  не  выражал
никаких  эмоций:  ни  страха,  ни  раздражения,  ни  боли  --  ничего.   Кэт
почувствовала,  что  вся  дрожит:  она  вдруг ясно  поняла,  что  кошмар  не
кончился. Самое страшное еще впереди.
        <i>Глава 9</i>
     Калвер,  лежа   на  кровати,  оглядывался  по  сторонам.  Ему  хотелось
поговорить с кем-нибудь. Но все  пациенты лазарета мирно спали под действием
успокоительных лекарств. Калвер чувствовал себя одиноким узником.
     Все  его  соседи  попали сюда  в результате  нервного  срыва.  Один  из
инженеров убежища, молодой парень лет тридцати, перерезал себе бритвой вены,
и  его спасло только  то, что кто-то вовремя увидел  лужу крови  под  дверью
туалета. Женщина,  которую  Калвер увидел в первый день на  собрании в синей
форме  чиновника  Королевского  контрольного  управления,  выкрав из аптечки
флакон каких-то таблеток, пыталась отравиться.  Прошлой ночью  он проснулся,
когда ей зондом промывали желудок.
     Он  лежал,  подложив руки под голову,  и думал  о том, что все-таки ему
повезло, несмотря  на то, что, по словам врача, он пять  дней провалялся без
сознания,  в бреду  из-за  последствий лучевой болезни и  не  обошедшей  его
инфекции от рваной раны на бедре, которой наградила его одна из этих гнусных
тварей. Но все же дозу он получил небольшую, и сейчас слабость почти прошла.
А что касается инфекции,  то доктор Рейнольдс нашла у них в аптечке какое-то
сильное   противоядие.  Она  все  объяснила   ему   про  инфекцию,   которая
распространяется   в  результате  крысиных  укусов,  и   в   качестве   меры
предосторожности  сделала  всем  в  убежище  специальные   прививки.  Доктор
Рейнольдс  также сказала,  что здесь, в убежище, они все в безопасности, но,
когда выйдут наверх, их подстерегают всевозможные трудности. Калвер подумал,
что,  возможно,  так  перепугавшие  их  крысы  окажутся  не  самой  страшной
проблемой.
     Он  приподнял  простыню  и  посмотрел  на   свою  рану.  Она   не  была
забинтована, поэтому он сумел рассмотреть ее как следует.  Не очень приятное
зрелище. Но все же не смертельно. И болит намного меньше. Он будет жить.
     Снова накрывшись простыней, Калвер  еще раз осмотрел помещение лазарета
и, как часто  бывает после тяжелой болезни, увидел все по-новому.  И мрачные
стены  показались не такими уж  мрачными,  и неоновые  лампы  --  не  такими
тусклыми, и пружины матраца на верхней кровати блестели как-то  весело. Даже
тяжелый воздух лазарета казался свежим. Он с трудом  мог припомнить все, что
произошло за эти дни, и о своем состоянии  знал в основном со  слов  доктора
Рейнольдс.  Она  рассказала, что в первые дни он был желтым как  китаец. Его
мучили  сильные  мышечные  спазмы,   частая   рвота.  У  него  была  высокая
температура, и он почти непрерывно бредил. Все это усугублялось воздействием
радиации. К счастью,  противоядие сработало быстро, и большая часть токсинов
была  выведена из  его организма  за первые два  дня. Но все же в результате
всего этого он был  сильно истощен, и  единственным лечением для него сейчас
был полный покой.
     Калвер чувствовал себя вполне прилично, лишь легкая слабость напоминала
о перенесенной болезни. Но  он был уверен, что  это  пройдет, как  только он
поднимется.  Если бы  он знал,  куда спрятали его одежду, то  встал бы, ни у
кого не спрашивая разрешения.
     Калвер откинул простыню  и  осторожно спустил ноги на пол.  В это время
открылась  дверь, в  лазарет  вошла  Кэт,  и он поспешно  забрался  обратно.
Заметив его маневр, девушка улыбнулась и, подойдя поближе, сказала:
     -- Вы сегодня хорошо выглядите. Он кивнул, довольный.
     --  Я и чувствую себя вполне прилично. Она присела на край его кровати,
немного пригнувшись, чтобы не задеть головой верхнюю койку.
     -- Первое время мы очень  беспокоились  за вас.  Я  никогда  не  думала
раньше, что столь непродолжительная болезнь может изнурить человека до такой
степени.
     -- Давайте не будем об этом. Я только хотел бы знать: вы что, ухаживали
за мной? Откуда вам известны эти подробности? -- спросил он.
     --  Доктор  Рейнольдс  и я, мы ухаживали за вами по очереди. Вы  совсем
ничего не помните? Все время, пока у вас был сильный жар, она не отходила от
вас. Потом ее сменила я.
     Он потер ладонью лоб, будто помогая себе вспомнить.
     --  Кое-что я помню,  но очень смутно. Мне кажется, я помню  ваше лицо,
склоненное надо мной. По-моему, вы плакали. Или это было в бреду?
     Она старалась не смотреть ему в глаза, явно смущенная его словами.
     -- Мне было очень жалко вас.  Вы так ужасно выглядели. Я думала, что вы
умрете.
     -- Вас это огорчало?
     Кэт придвинулась поближе и слегка коснулась пальцами его светлых волос.
     -- У вас какой-то странный блеск в глазах.
     -- Я думаю, что в этом виноваты витамины, которыми  пичкает меня доктор
Рейнольдс.
     -- Кстати, она  говорит, что вам, как  это  ни странно, повезло больше,
чем всем остальным.
     Он засмеялся.
     --  Да,  я  это уже слышал. Только что-то  никак  не  пойму, в чем  мое
везение.
     -- Насколько я понимаю, ваше тяжелое состояние  одновременно  оказалось
вашим  спасением. У вас был сильный жар,  вы бредили, и, таким  образом, ваш
мозг   отключился  от  стрессовой  ситуации,  которую  пережили  в  эти  дни
остальные.   В   таком   состоянии   организм   интенсивнее   работает    на
самосохранение. И еще Клер, то есть доктор Рейнольдс, -- поправилась она, --
говорит, что, поскольку вы находились в бессознательном состоянии, вам проще
было воспринять все случившееся.
     Все это время Кэт гладила его по волосам. Калвер нежно  взял ее  руку и
прижал к своей щеке.
     -- Проще? -- переспросил он. -- Почему?
     -- Потому что, хоть  вас  так  же,  как  и  всех нас, мучили  кошмары и
галлюцинации, у  вас это было как бы во  сне, а мы  переживали то  же  самое
наяву, и многие, как вы сами видите, не выдержали.
     Она показала рукой на соседние кровати.
     -- Вы, наверное, знаете, что эти люди пытались покончить с собой. Да  и
тем, кто этого не сделал, очень нелегко. Он сжал ее руку и спросил:
     -- А вы как?
     -- Не знаю. Сначала думала, что не выдержу. А теперь -- не знаю. Что-то
во мне изменилось. Даже не верится, что человек в состоянии пережить такое и
каким-то образом с  этим  свыкнуться.  Я не  имею в виду,  что ядерная война
будет когда-нибудь  принята  нами  как нормальное  явление, но тем  не менее
обстоятельства вынудят  нас  жить,  несмотря ни на  что. Это  будет какая-то
иная, неизвестная нам форма жизни.
     Кэт напряглась, и Калвер испугался:  ему показалось, что она опять, как
в те первые часы в  убежище, близка к шоковому состоянию. А ему так хотелось
узнать,  какой она  была  прежде, до всего этого  кошмара. Он погладил ее по
щеке.
     -- У меня такое странное ощущение, что все это с нами однажды было.
     -- И  у меня  тоже, -- отозвалась  Кэт. --  Наверное, мы оба  вспомнили
первый день, проведенный в этом убежище. Вы тогда пытались меня успокоить.
     -- А вы меня.
     Она грустно улыбнулась:
     -- Вы мне помогли.
     -- И вы мне тоже.
     Она поморгала ресницами, стряхивая с них  слезы. Калвер  снова погладил
ее.
     -- Нам надо идти. Нас ждут, -- сказала Кэт.
     -- Кто? -- удивленно спросил он.
     -- Алекс Дили. Он  просил передать, что ждет  вас в центре оперативного
управления.
     -- О, значит, он уже нашел место для своей группы?
     --  Вы  знаете,  это  вообще  какое-то  удивительное   заведение.  Даже
постоянные  сотрудники  станции,  которые  давно  работают  здесь, не  имеют
полного  представления  об  убежище.  По-видимому,  большая  часть комплекса
незнакома  даже им. Все же это правительственное  убежище, и здесь есть свои
тайны.
     --  Да, вы  правы. И  в этом есть определенный смысл. Если бы  персонал
имел  доступ   ко  всем  помещениям  комплекса,  то  сведения  о  специально
оборудованном   подземном  убежище  обязательно  распространились  бы  среди
населения города. Люди плохо умеют  хранить секреты. Такие подробности могли
бы  вызвать  определенные  подозрения  и  даже  панику,  а  власти  в  этом,
разумеется, никоим образом не были заинтересованы.
     Калвер вдруг ни с того  ни с  сего улыбнулся и несколько игриво спросил
Кэт:
     -- Значит, никто не удивится, если я встану с этой проклятой постели, а
доктор Рейнольдс не отшлепает меня?
     -- Даже более того, -- в тон ему ответила Кэт, -- она больше не простит
вам симуляцию.
     -- Наконец-то она сменила  гнев  на милость. Теперь  у меня только одна
проблема: мне  идти  на встречу с Дили голым или  соорудить себе набедренную
повязку из простыни?
     Кэт рассмеялась.
     -- Эту проблему мы решим. Сейчас я  дам  вам ваши  вещи.  Она  прошла к
двери,  расположенной  в  другом  конце  лазарета, открыла  ее  и  ненадолго
исчезла. Он  услышал, как в соседней комнате дважды  щелкнул замок, и  почти
тут же в лазарет снова вошла Кэт.
     --  Все чистое, но неглаженое,  --  сказала она и добавила: -- Я  очень
старались, когда зашивала дыру на джинсах. Получилось, правда, некрасиво, но
все же носить их можно.
     Он посмотрел на нес с благодарностью и нежностью.
     -- У вас было много хлопот из-за меня.
     -- Да нет, что вы. Я ничего особенного не сделала. -- Она  помрачнела и
добавила: -- Больше мне нечем было заняться. А без дела можно сойти с ума.
     Калвер немного смущенно спросил:
     --  Кэт,  вы  не хотите  подождать  за  дверью,  пока  я  оденусь?  Кэт
рассмеялась, на сей раз по-настоящему весело.
     -- Вы  такой  смешной, Калвер. Я ведь  вас мыла  и вытирала... Так  что
теперь уж поздно стесняться.
     Еще больше смутившись от ее слов, он  спустил ноги на  пол, но все-таки
не решался откинуть простыню и, густо покраснев, сказал:
     -- Ну, это все же  совсем другое дело. Вы сами сказали, что я тогда был
без сознания.
     Кэт отвернулась, продолжая улыбаться.
     -- Хорошо, я обещаю не подглядывать. Может  быть, вы еще не  так хорошо
себя чувствуете, как вам кажется. Вдруг вам понадобится моя помощь.
     Встав с постели, Калвер сразу же понял, что Кэт была права --  него так
сильно закружилась голова, что он  едва  успел ухватиться за  верхнюю койку,
чтобы не упасть. Кэт сразу же подбежала к нему.
     -- Не волнуйтесь. Стив. Все будет нормально. Вы же поднялись первый раз
после тяжелой болезни.
     Он стоял, опираясь на  ее плечо, пряди ее волос  скользили по его руке,
он чувствовал свежий запах ее тела и тепло ее руки, обнимающей его за талию,
-- все это волновало его и усиливало головокружение.
     -- Спасибо, -- пробормотал он, -- мне следовало с самого начала сделать
так, как вы говорили. Сейчас, правда, мне полегче. Но станет  совсем хорошо,
если вы просто прижметесь ко мне на минуту.
     Она мгновенно откликнулась, и оба замерли, счастливые.

     --  Да,  здесь вполне можно заблудиться,  -- заметил  Калвер, когда Кэт
вела его по длинным серым коридорам.
     Он  был  еще  слаб, и голова  слегка  кружилась, но  ему казалось,  что
жизненная сила возвращается к нему с каждым  шагом. Интересно, каким образом
доктору удалось так  быстро поставить его  на  ноги.  А  может  быть,  всему
причиной Кэт: когда она рядом, он чувствует себя гораздо увереннее.
     -- О да, это огромный комплекс, -- сказала Кэт, -- я тоже еще не вполне
освоилась  здесь. Кроме  того, я не настолько  хорошо разбираюсь в  технике,
чтобы понять  назначение всего  оборудования,  которое здесь находится. Один
инженер  пытался объяснить  мне  это, но  я,  конечно, сразу не  смогла  все
запомнить.   Знаю   точно,   что    здесь   есть   радиостанция,   а   также
распределительные  системы  и  селекторная связь. Кстати,  в  этих  вещах  я
кое-что смыслю. Вообще  жутковато  видеть все это электронное оборудование в
таком состоянии. Впечатление такое,  что оно тоже заболело какой-то странной
болезнью  после катастрофы  и  может выжить, но  может  и погибнуть. Не знаю
почему --  оно  напоминает мне спящего  динозавра, который ждет,  что кто-то
разбудит его.
     -- Я думаю, что все это  не  имеет для нас  такого большого значения. В
ближайшем будущем, скорее всего, вся эта техника нам просто не понадобится.
     -- Я не знаю, как вы, но я не представляю себе зиму без электроодеяла.
     -- Боюсь, что вам придется пользоваться бутылкой с горячей водой. -- Он
улыбнулся и добавил: -- Или каким-нибудь другим теплым телом.
     Кэт отвернулась, и Калвер почувствовал, что сказал глупость и пошлость.
Он мысленно  ругал себя  за  это и за ту неловкость, которая возникла  между
ними  из-за его  дурацкой  шутки.  Кэт  молчала. Боясь,  что  пауза  слишком
затянется, Калвер спросил первое, что пришло в голову:
     -- Насколько  я понимаю,  установить связь с каким-нибудь  убежищем или
вообще с кем-нибудь не удалось.
     -- Нет, не удалось. Хотя они использовали все возможные средства, в том
числе и телекс. Но все безрезультатно. Поэтому мы до  сих пор не  знаем, что
происходит наверху.
     -- Возможно, сейчас это даже к лучшему.
     На   повороте  они  неожиданно  столкнулись  с  невысоким  широкоплечим
мужчиной,  вынырнувшим  из-за какой-то  установки,  возвышающейся  почти  до
потолка. Мужчина был чисто выбрит и аккуратно причесан.
     -- Привет, -- сказал он бодрым голосом и, обращаясь к Калверу, спросил:
-- Ну как вы себя чувствуете? Вам уже лучше?
     -- Да, спасибо, все в порядке.
     --  Вот и  хорошо.  Тогда мы обязательно встретимся с  вами  позже,  --
сказал человек почти  весело и пошел дальше, засунув руки в карманы и что-то
насвистывая.
     -- Забавный тип, -- сказал Калвер,  -- он выглядит не только бодрым, но
и вполне счастливым.
     -- Да, действительно, он  здесь один  такой. Это инженер Фэрбенк. Такое
впечатление, что ему все нипочем. Одно  из двух: или он обладает невероятной
приспособляемостью к любым обстоятельствам, или просто сумасшедший.
     -- А как ведут себя остальные? Судя по тому, что я видел  на  собрании,
мало кто был в нормальной форме.
     -- Да, вы правы. И настроение у людей все время меняется. Это прямо как
эпидемия. То все заражаются каким-то неестественным оптимизмом, то впадают в
жуткую депрессию. Тогда кажется, что весь воздух в убежище пропитан какой-то
черной  пылью.  Она   проникает  в  вас  помимо  вашей  воли,  и  невозможно
противиться  ее воздействию. Вы  сами  видели, до какого  душевного  кризиса
дошли ваши соседи  по лазарету. Еще несколько человек за  это время лежали в
лазарете с тяжелой депрессией. Но вам тогда было не до них.
     Они  поравнялись  с  тяжелой дверью,  в  которую  был врезан  маленький
стеклянный глазок. На стене  над  дверью  Калвер заметил красную  сигнальную
лампу. Он приостановился и  заглянул  в  глазок. Кэт остановилась у него  за
спиной и спросила:
     --  Вам  бы  могло прийти в голову,  что у них  здесь есть  собственное
радиовещание?
     -- Боюсь, что меня уже ничего не сможет удивить.
     -- Нам сюда,  -- сказала  Кэт и,  взяв его за руку, повела по коридору,
ведущему направо. -- Это  резервная телефонная  станция.  Тоже, естественно,
совершенно ненужная сейчас, когда вся связь нарушена.
     Пройдя  через  комнату,  уставленную   длинными  рядами  аккумуляторных
батарей, они  оказались  в большом  зале,  где, как сказала  Кэт, размещался
пульт  управления   всем  комплексом.  Одинаковые   стойки   со   множеством
выключателей и приборов  тянулись  рядами вдоль всего  зала,  образуя  узкие
проходы.  Кое-где  на  столах  стояли  мониторы  и ставшие теперь  ненужными
детекторы повреждений.  Калвер поднял голову и увидел наверху, под потолком,
огромное количество кабелей, удерживаемых  проволочной  сеткой,  к которой в
разных концах были прикреплены легкие лестницы.
     -- Мы уже пришли, -- сказала Кэт и толкнула металлическую дверь в конце
зала. -- А вот и главная контора этого заведения.
     Собравшиеся изучали висевшую на стене  карту  и не обратили на вошедших
никакого  внимания.  Калвер  заметил,  что  в  комнате много разных карт,  в
основном  Великобритании.  Все  они были утыканы разноцветными  булавками, а
одна -- расчерчена черной сеткой из вертикальных и горизонтальных линий.
     Дили, стоя спиной к Калверу, показывал что-то на карте, настойчиво тыча
пальцем в  одну точку,  будто настаивал на  чем-то. Он  явно изменился с тех
пор, как Калвер не видел его. Только Калвер никак не мог понять причину этой
перемены. Лишь когда Дили повернулся к нему лицом, он догадался, в чем дело:
глаза Дили больше не были закрыты повязкой.
     --  Я  рад,  что  вам  сняли  повязку,  --  сказал  Калвер.  --  Зрение
восстановилось?
     -- Да, я вижу так же, как и  прежде.  --  Дили протянул  Калверу руку и
сказал: -- Садитесь, пожалуйста. Я тоже рад, что вы уже на  ногах, но думаю,
что вам пока  не стоит этим злоупотреблять. От лазарета сюда неблизкий путь,
отдохните немного.
     --  Вы  в  самом  деле  выглядите  намного  лучше,  Стив.  Похоже,   вы
действительно  притворялись, заставляя  нас  так волноваться, --  донесся до
Калвера голос Клер Рейнольдс.
     Он  не  заметил ее,  когда  они  вошли  в  комнату,  и  теперь поспешил
исправить свою оплошность.
     --  Доктор  Рейнольдс, спасибо вам за все, что  вы для меня сделали.  Я
знаю, что доставил вам много хлопот.
     Теперь  он наконец  мог сесть  и испытал явное облегчение. Все-таки  он
здорово устал.
     Доктор Рейнольдс сказала, улыбаясь:
     -- Что вы, я вовсе ни при чем. Вас выхаживала Кэт.
     Калвер  ничего  не ответил.  Он  внимательно наблюдал за  Дили.  Сейчас
Калверу казалось, что, даже если бы он  не знал, что  Дили правительственный
чиновник,  он  все  равно  с первого взгляда  определил бы это:  в  манере и
поведении  Дили было что-то специфическое.  Несмотря  на то,  что пиджак его
висел  на  спинке стула, воротник рубашки  был  туго затянут галстуком.  Все
остальные мужчины, Брайс, например, и еще несколько человек, фамилий которых
Калвер не знал, выглядели совсем иначе.  И  дело  даже не в том, что все они
были  без пиджаков  и с расстегнутыми  воротничками,  в них  не было никакой
чопорности. Пожалуй, только Фарадей был под стать Дили.
     Все расположились за столом. Один Фарадей стоял, прислонившись спиной к
стене и скрестив на груди руки.
     -- Нам все-таки здорово повезло, Калвер. Еще немного, и мы хватанули бы
такую  дозу,  что  положение  наше  сейчас  было  бы  критическим.  Я  очень
признателен вам за то, что вы помогли мне добраться до убежища. Без вас бы я
пропал.
     Калвер смущенно махнул рукой.
     -- Мне кажется, не стоит об этом говорить. Я уже однажды сказал вам: мы
были нужны друг другу. В одиночку  каждый бы из нас  пропал. Главное,  что у
вас со зрением все в порядке.
     --  Да,  все наладилось буквально  через пару дней. Слава Богу, никаких
необратимых повреждений сетчатки не было.
     Калвер подумал, что Дили выглядит довольно неважно. Вид у него усталый,
задерганный. Да это и неудивительно. Очевидно, он  взвалил на свои плечи всю
ответственность за происходящее в  убежище, и вряд ли кто-нибудь позавидовал
бы ему.  Правда, и все присутствующие выглядели не намного лучше.  Наверное,
доктор права: ему, Калверу, действительно  повезло --  он  хоть на несколько
дней отключился ото всех этих безумных проблем.
     -- Мы практически ничего не знаем  о вас, Калвер, кроме, пожалуй, того,
что вы  человек решительный,  выносливый и  сообразительный. Может быть,  вы
немного расскажете о себе, чем вы занимались до катастрофы?
     -- Это имеет какое-то значение?
     --  Разумеется.  Нас  здесь  слишком  мало. Поэтому  любой навык, любое
знание могут оказаться  полезными для всех. Я, несмотря ни на что, верю, что
есть и другие такие же группы, как наша, а может быть, даже целые сообщества
людей, выживших  после взрывов. И надеюсь, что рано или  поздно мы объединим
наши усилия. Но пока мы можем рассчитывать только на себя.
     -- Боюсь, что от моей профессии  никакой практической  пользы не будет,
-- сказал Калвер с чуть виноватой улыбкой. -- Я вертолетчик.
     Дили откинулся на спинку стула и произнес:
     -- А-а-а!
     В   этом   восклицании   одновременно   прозвучали   и   удивление,   и
заинтересованность.
     -- У  меня  было  свое небольшое  дело, --  продолжал  Калвер. --  Наша
компания  состояла  всего  из  нескольких   человек:  мой  партнер,  который
занимался коммерческой стороной дела, еще один пилот и пять техников.
     -- Что вы перевозили? -- спросил Фарадей.
     --  В  основном  мы  занимались  грузовыми  перевозками.  Хотя  изредка
перевозили и пассажиров. Мы работали в  Редхиле: и от Лондона недалеко, и от
южных  районов  тоже.  Но  я  бы  не  стал  утверждать,  что  мы  составляли
конкуренцию "Бристоу"  -- большой вертолетной компании, действовавшей  в том
же районе.
     Калвер ухмыльнулся, а Фарадей спросил с интересом:
     -- Какие вертолеты у вас были?
     -- Трех  видов.  Самый  большой -- двухмоторный  "Вестланд Вессекс-60",
который мы используем...  простите, я никак  не  привыкну, что все это уже в
прошлом, -- использовали для транспортировки и подъема тяжелых грузов. Кроме
того, он мог взять на борт  шестнадцать пассажиров и  годился  для перевозки
бизнесменов,  торговых  делегаций  или  рабочих  бригад.  --   Калвер  снова
улыбнулся и продолжал: --  Несколько раз мы  даже переправляли  рок-группы и
сопровождавшую их  свиту. Не потому, разумеется,  что им надо было побыстрее
попасть  куда-то:  просто  они   хотели  произвести  впечатление   на  своих
поклонников, свалившись на них прямо с неба. Еше у нас была машина поменьше,
"Белл-206-В".  Она могла взять  только четырех пассажиров,  и мы в  основном
использовали  ее только для перевозки грузов.  Самая маленькая наша  машина,
"Белл-47", была  рассчитана только на  двоих. Я  очень многих  людей  научил
летать  на этой машине. Конечно, они не стали профессионалами, но достаточно
хорошо управлялись с  этой старушкой. Мы  приспособили  ее для  опрыскивания
полей, и у нас было много заказов от местных фермеров.
     Калвер смутился, заметив пристальный взгляд Дили, устремленный на него.
Он сразу не понял  значение этого взгляда и только немного погодя сообразил,
что  Дили просто впервые видит его. Если только не заходил к нему в лазарет,
в чем Калвер сомневался. Похоже, у  Дили и без того немало дел. Калверу было
интересно,  соответствует ли его  внешний облик тому  представлению, которое
сложилось у Дили за время их совместных мытарств.
     -- Простите,  Калвер, это уже чистое  любопытство: что  привело  вас  в
Лондон в прошлый вторник?
     --  Я  приехал  за  деньгами.  Компания  "Бристоу"  продавала  вертолет
"Белл-12". Причем они хотели получить за него наличными. Мне удалось убедить
банк, что моей компании можно доверять.
     Дили перебил его:
     --  Вы хотите  сказать, что в джинсах и кожаной куртке  явились в банк,
чтобы просить  в  кредит приличную  сумму денег?  --  В голосе  его  звучало
недоверие.
     Калвер улыбнулся.
     -- Я понимаю вас,  Дили. Гарри, мой партнер, как правило, носил костюм,
чтобы  выглядеть солиднее. Но  предварительная договоренность с  банком  уже
была достигнута. Я приехал лишь для того, чтобы завершить сделку.  -- Улыбка
исчезла  с его  лица.  -- Я  опаздывал, а Гарри терпеть  этого  не  мог.  Он
наверняка уже был на  месте, и ему пришлось  извиняться перед управляющим за
мое опоздание.
     -- Будем надеяться,  что здание банка уцелело, -- сказал Дили, понимая,
о чем сейчас думает Калвер. Калвер покачал головой.
     -- Нет, Дили, наш банк был недалеко от "Дейли миррор".  Во время нашего
с  вами путешествия я видел,  что  в  том  районе не уцелело  почти ни  одно
здание.
     В комнате воцарилось молчание, которое прервал сам Калвер:
     -- Я думаю, мы собрались сейчас, чтобы обсудить наше будущее.
     --  Вы  правы, мистер  Калвер,  -- сказал  Фарадей,  отойдя от  стены и
усевшись на край стола. -- Мы  должны разработать план действий не только на
те  недели, которые нам предстоит провести в  убежище,  но  и на тот случай,
если нам по какой-либо причине придется его покинуть.
     Калвер осторожно спросил:
     --  А  почему не  собрали всех  обитателей убежища?  Ведь  это касается
каждого из нас.
     Брайс нервно заерзал на стуле и сказал:
     -- Дело в том, что отношения между официальными лицами  и обслуживающим
персоналом  телефонной станции  накаляются.  С одной стороны,  это  довольно
глупо   и  вместе  с  тем  страшно,  потому  что  чревато   непредсказуемыми
последствиями,  а  с  другой  стороны,  это  как  бы  подтверждает  опасения
правительства,  что  ядерная война  непременно  вызовет  взрыв  недовольства
гражданского населения против властей.
     --  Вы,  должно  быть,  замечали,  --  вставил  Дили,  --  что   многие
современные правительственные здания напоминают крепости?
     -- Нет, -- сказал Калвер, -- я этого не замечал.
     Дили невесело улыбнулся.
     -- То, что вы и,  я полагаю, большинство населения этого  не  заметили,
несомненно,   является   большим   достижением  нашего   правительства.  Эти
"крепости" должны были обеспечить их безопасность в любой  ситуации: будь то
гражданская  война,  или  попытка переворота, или  ядерная  война  и,  уж  в
последнюю  очередь,  бунт, вызванный  ядерной  катастрофой. Некоторые здания
окружены  рвом  с  водой,  по  всем  правилам  строительства  оборонительных
сооружений.  Конечно, эти рвы  декоративно оформлены, поэтому,  вероятно, не
вызывали подобных ассоциаций. Практически все правительственные здания имеют
несколько подземных этажей, доступ к  которым для  непосвященных практически
невозможен. Наиболее яркий пример такого сооружения -- гвардейские казармы в
Кенсингтоне, где в наружных стенах есть даже щели для орудий.
     -- Подождите, подождите, -- оборвал его Калвер, -- мне кажется, что это
все уже не имеет значения. А  вот то,  что вы сказали  о ситуации в убежище,
это действительно очень серьезно. Здесь на самом деле назрел бунт?
     -- Пока  еще  нет,  -- сказала  Клер  Рейнольдс,  -- но  противостояние
растет.  Они  считают,  что  во  всех  их   бедах  и  потерях  виноваты  мы,
представители власти.  При этом не берется в расчет,  что и мы тоже потеряли
все. И  никто  из  нас  лично  не  несет ответственности за  эту  войну.  Но
объяснять что-либо бесполезно, они ненавидят поджигателей войны, а мы, по их
мнению, тоже причастны к этому.
     -- Но, я надеюсь, доктор, вас они не имеют в виду?
     --  Вы ошибаетесь, Калвер. Никаких  различий они не  делают. Для них мы
все представители одной власти.
     -- Да,  ситуация  действительно серьезная. Но  боюсь,  что совещания за
закрытыми дверьми могут лишь усилить конфронтацию.
     -- У нас  нет выбора, -- резко сказал Дили.  -- Мы не можем  привлекать
всех к выработке стратегии нашего поведения.  Это было бы нецелесообразно и,
я думаю, небезопасно.
     -- Это  вы так  думаете. А они наверняка  считают, что именно секретные
решения  правительства и  тайные  переговоры  привели  мир  к той  трагедии,
свидетелями и жертвами которой мы псе стали.
     Слова Калвера явно произвели отрицательное впечатление.  Дили с Брайсом
переглянулись, и Дили сказал:
     -- Похоже, мы ошиблись в вас, Калвер. Мы полагали, что вы,  как человек
со  стороны,  как   нейтрал,   сможете  помочь   нам   преодолеть  возникшую
конфронтацию. Но если вы не хотите с нами сотрудничать.
     -- Вы меня неправильно поняли, --  перебил его  Калвер, -- я ничего  не
имею против каждого из вас. И не считаю вас виновниками трагедии. Да и стоит
ли об этом говорить.  Что случилось  -- то случилось Ничего  не исправишь. Я
просто не хочу, чтобы повторилось то, что  привело нас к катастрофе. Неужели
вы этого не понимаете?
     В разговор вмешался Фарадей:
     --  Мы  понимаем  вас,  мистер  Калвер.  Понимаем  ваши  доводы.  Но  к
сожалению, то, о чем вы говорите, в наших условиях трудно осуществить.
     -- В  трудноразрешимых  ситуациях  все непросто... Дили не дал  Калверу
договорить:
     --  Вы  присутствовали  на  первом собрании. И уже тогда  не  могли  не
заметить  разногласий, нервозности  и зарождающихся  конфликтов Вы  помните,
наверное, что многие хотели тотчас уйти из убежища, и только здравый смысл и
выдержка доктора Рейнольдс заставила их  изменить свое решение. Мы думаем не
только  о  себе.  Это  было  бы  гораздо проще. Но  мы  не  снимаем  с  себя
ответственности за всех,  кто  оказался здесь. И поэтому не можем  допустить
анархию.
     . -- Речь идет не об анархии, а о совместном решении проблем.
     -- Я думаю, что в кризисной ситуации это невозможно.
     -- Этот кризис никогда не  кончится, -- сказал  Калвер, чувствуя, как в
нем закипает гнев.
     Он вдруг ни с того ни с сего вспомнил, как  Дили  в туннеле  уговаривал
его  не  тратить  время и  силы  на  то, чтобы  спасти  Кэт. Тогда им владел
инстинкт самосохранения, а что руководит им теперь, Калвер не мог понять.
     -- Мы все сейчас в одинаковом положении.  У каждого на карту поставлена
прежде всего его жизнь. И у вас, и у меня, и у тех людей, которых вы сюда не
пригласили. Я не думаю, что кто-нибудь имеет право  решать за них их судьбу;
Каждый должен сам сделать свой выбор.
     Все это Калвер проговорил, глядя в глаза Дили.  Но ответил ему Брайс. И
тон его был умиротворяющим.
     -- Вы нас не совсем правильно поняли,  Калвер. Мы  не собирались решать
ничью  судьбу. Мы  лишь  хотели составить план действия на ближайшее  время,
довести  его до  сведения каждого и обсудить со  всеми  обитателями убежища.
Только после этого мы будем принимать окончательное решение.
     Слова Брайса немного успокоили Калвера, и он расслабился.
     -- Хорошо. Может быть, я действительно  вас не так  понял.  И я не имею
ничего  против соблюдения  установленного порядка,  только хотел бы еще  раз
сказать, что время силовых решений прошло.
     Он снова посмотрел на Дили, но по выражению его лица не сумел понять, в
каком русле пойдет разговор дальше. Все  какое-то время молчали, видимо тоже
ожидая реакции Дили. И наконец тот заговорил, обращаясь к Калверу:
     -- Я хотел  бы уточнить,  Калвер, следует ли  из всего сказанного нами,
что вы все же готовы помогать нам.
     -- Я готов помогать каждому человеку в убежище и буду делать все, что в
моих силах.
     Дили  решил,  что бессмысленно продолжать этот и без того  затянувшийся
разговор.  Он  все-таки  надеялся  найти  в Калвере  союзника, так  как  был
заинтересован  в каждом человеке, который  мог поддержать их группу.  Сейчас
нужно  использовать любую возможность,  чтобы как-то укрепить свои  позиции.
Если  бы  события  развивались  так,  как  это  предусматривалось  планами и
инструкциями,  то  многие представители  официальных кругов добрались  бы до
убежища. Тогда проблемы противостояния или неравенства сил вовсе не было бы.
     Дили  был  огорчен  позицией  Калвера.  Почему-то  он  рассчитывал   на
безусловную поддержку  с его стороны. Может быть,  это  было наивно,  но ему
казалось, что обстоятельства их  знакомства и все пережитое  вместе породило
какую-то неразрывную  связь  между  ними, будто породнило  их. Но сейчас  он
видел,  что Калвер относится к  нему с известной  долей недоверия.  Конечно,
позиция  Калвера  отличалась  от  позиции  большинства:  она  была  не столь
агрессивной и  в  достаточной степени разумной.  Пожалуй,  это  не так  уж и
плохо!
     -- Хорошо, -- сказал Дили, как бы завершая этот  этап разговора, -- все
ясно. Перейдем  к делу. Перед тем, как  вы пришли сюда, мы нанесли на  карту
города  убежища  и  связывающие  их  туннели.  На  других картах  обозначено
местонахождение тринадцати региональных пунктов управления и других  убежищ,
большинство  из которых защищены от ядерного нападения,  разумеется, если не
будет  прямого  попадания.  Сетки  на карте  показывают  линии  связи  между
региональными  и местными органами управления. -- Дили ткнул пальцем  в одну
из карт  и добавил: -- Здесь, в юго-западной части Великобритании, находится
штаб сухопутных войск, расположенный  в просторном убежище  в Уилтоне, около
Солсбери.
     -- Правительство будет управлять оттуда? -- с интересом спросил Калвер.
     --  Нет, правительство  будет  расположено в  разных местах, например в
Бате или в Челтнеме.
     В голосе Дили прозвучала некоторая неуверенность, и Калвер заметил, как
Брано закивал головой, как бы подтверждая правильность сказанного.
     Дили продолжал:
     -- Несмотря  на то,  что  эти  данные  всегда  тщательно  скрывались от
общественности,   все   же   ходили   слухи   о   существовании   секретного
правительственного  убежища,  и  даже  место   его  расположения  называлось
довольно точно. Однако смею утверждать, что даже те, кто строил эти догадки,
не  предполагали,  каким  сложнейшим  техническим  комплексом  является  это
убежище.
     Калвер тихо спросил:
     -- Где оно находится?
     Доктор  Рейнольдс  нервно  чиркнула спичкой  и закурила новую сигарету.
Фарадей спрыгнул со стола и снова прислонился спиной к стене, засунув руки в
карманы.  Брайс  выглядел неуместно торжественным, будто разговор  шел о его
личных успехах.
     --  Оно находится под набережной Виктории,  -- тихо  ответил  Дили.  --
рядом с Парламентом. Туда легко добраться из Дворца, с  Даунинг-стрит  и  из
всех  правительственных  учреждений,  расположенных  в этом  районе. Убежище
протянулось  от  здания Парламента  до  Чаринг-Кросс,  где находится  второй
туннель, параллельный туннелю метро, ведущему  к Чаринг-Кросс -- Ватерлоо  и
пересекающему Темзу.
     -- Значит, существуют два туннеля? -- Калвер явно был поражен всем, что
услышал.
     --  Да,  именно так. Второй  секретный  туннель  одновременно  является
убежищем и позволяет быстро и безопасно перебраться  с одного берега реки на
другой.  Это очень  важно на  случай, если близлежащие мосты будут разрушены
или блокированы транспортом.
     -- Это невероятно! -- воскликнул Калвер. -- Я не представляю себе,  как
можно было сохранить в тайне  существование второго туннеля. В конце концов,
как можно было его построить, чтобы никто об этом не знал.
     -- Вы никогда не задумывались над тем, почему сроки введения в действие
новых  линий  метро всегда  затягивались,  а  отпущенных  на  них  бюджетных
ассигнований всякий раз оказывалось недостаточно?  "Виктория" и  "Юбилейная"
-- две  линии, как  раз очень показательные в  этом смысле. Теперь, я думаю,
вам все ясно.
     -- Вы хотите  сказать, что строительство новых линий метро использовали
для прикрытия работ, ведущихся на секретных объектах?
     -- Я бы сказал проще: все это было заложено в план строительства, и все
строители, работавшие на этих участках, при приеме на работу давали подписку
о неразглашении государственной тайны.
     Калвер усмехнулся:
     --  Это, однако, не исключало  утечку информации.  Вот вам  и  источник
слухов, о которых вы с таким удивлением тут рассказывали.
     --  Да,  вы  правы.  Но  существует секретный приказ,  по  которому эти
сведения не  подлежат разглашению в  средствах  массовой информации.  Калвер
снова усмехнулся.
     -- В общем, элита  приняла все меры  к спасению  собственных персон, да
еще и нагромоздила вокруг этого столько секретов.
     -- Речь идет не  об элите, Калвер, -- ледяным тоном возразил ему  Дили,
-- речь идет  о  ведущих  сотрудниках  некоторых  министерств,  без  которых
невозможно будет  поднять  страну из руин после катастрофы. Ну и, конечно, о
членах королевской фамилии. Я надеюсь, что это вполне естественно.
     -- Разумеется, -- сказал Калвер, -- а я,  в свою очередь, надеюсь,  что
они успели добраться до убежища.
     -- Я тоже, --  сказал  Дили. -- Для членов  королевской  фамилии  и для
кабинета министров  предусмотрены меры  спасения на случай любой иностранной
агрессии, не только ядерной катастрофы. Причем  это не зависит  от того, где
они в тот момент находятся: система подземных туннелей позволит им добраться
до аэропорта Хитроу, откуда они смогут вылететь в любую часть земного шара.
     --  Разумеется,  если  аэропорт  не  будет  разрушен. --  сказала  Клер
Рейнольдс, глубоко затянувшись.
     -- Этот вариант тоже предусмотрен. Должен быть обеспечен  транспорт, на
котором можно будет выехать в любом безопасном направлении, -- сказал  Дили,
нервно постукивая  пальцами  по  столу. --  Однако  до сих пор нам так  и не
удалось  связаться со штаб-квартирой  на  набережной Виктории. А  это просто
жизненно необходимо, и чем скорее удастся  это сделать, тем  лучше. Мы будем
знать общую  картину и  действовать  в  соответствии  с  реальной ситуацией.
Поэтому мы  хотим  послать несколько человек на разведку. Разумеется,  когда
уровень радиации понизится до безопасного. Кроме  того, нам нужно оценить, в
каком состоянии  находятся туннели,  поскольку  в любом случае это  наиболее
безопасный путь к главному правительственному убежищу.
     Он посмотрел прямо в глаза Калверу:
     -- Мы надеемся, что вы согласитесь войти в состав этой группы.

     -- Стив, вы хотите есть?
     --  Раз  уж вы  об  этом спросили, отвечу  честно: я просто  умираю  от
голода.
     Он  улыбнулся,   и   Клер   Рейнольдс,  которая   задала  этот  вопрос,
рассмеялась.
     -- Отлично, -- сказала она  одобрительно. --  Все  идет как надо. Через
день-два вы  будете в полном порядке. Ну что ж, давайте заглянем в столовую.
Может быть, нам удастся раздобыть для вас какой-нибудь еды. А потом я хотела
бы, чтобы вы немного отдохнули: все-таки вам пока не стоит переутомляться.
     Они втроем -- Клер, Кэт и Калвер -- отправились в столовую.
     -- Честно  говоря,  не знаю,  как  вы, а  я  после  этого  совещания  с
удовольствием  выпила  бы,  -- сказала Клер, взглянув на них через плечо. --
Жаль, что это практически неосуществимо.
     -- Я бы  тоже  выпил, -- поддержал ее Калвер. -- Но думаю, что здесь не
слишком большой запас горячительных напитков.
     -- Вы ошибаетесь, -- сказала Кэт, --  этого добра здесь очень много, но
Дили  считает,  что эти  сокровища  надо держать под замком.  Слишком  много
огненной воды -- опасно для туземцев.
     Она усмехнулась.
     -- Не иронизируй,  Кэт. Я думаю,  что  в  данном случае  Дили прав,  --
сказала Клер. -- Туземцы и без того слишком возбуждены.
     -- Что, действительно дела так уж плохи?
     --  Не  так  уж плохи, Стив, но и не очень хороши. Может  быть,  Дили и
страдает слегка манией преследования, но в общем-то не без оснований. Потому
что большая часть недовольства выплескивается на него как правительственного
чиновника. -- Клер  немного  помолчала  и  продолжала  неторопливо,  как  бы
размышляя   вслух:   --   Я   думаю,  что   общее  настроение   усугубляется
клаустрофобией, депрессивным состоянием,  которое в  той  или  иной  степени
переживает каждый. При  этом  одни подавлены и молчаливы,  другие впадают  в
истерию  и  становятся агрессивными. Ситуация,  несомненно,  взрывоопасна  и
где-то  непредсказуема.  И  уж,  конечно,   алкоголь  может  лишь  обострить
положение.
     Калвер молча  кивнул, соглашаясь. Он  понимал, что атмосфера <i>и</i>  убежище
действительно была очень напряженной, и нервозность Дили вполне объяснима.
     Он  вдруг почувствовал, что здорово устал.  Это собрание  как-то ужасно
вымотало  его,   выбило  из  равновесия.  Его  раздражало  и  удивляло,  что
правительство и  в годы "холодной" войны, и в  последовавший за этим  период
разрядки непрерывно занималось разработкой сложнейших планов и инструкций на
случай  непредвиденных  обстоятельств.  Планы   регулярно  пересматривались,
исправлялись,  дополнялись.  Этим  был занят  огромный штат  чиновников, а в
результате произошла катастрофа. Инструкции и планы оказались невыполнимыми,
и итог более чем трагический -- все разрушено, и будущее покрыто мраком.
     Дили изложил  новую, довольно  подробную  схему  управления  страной  в
сложившейся ситуации.
     Вся территория будет разбита на двенадцать  регионов, каждый из которых
представляет  собой  самостоятельную  зону. При  национальном  правительстве
будет действовать соответственно двенадцать региональных органов управления,
которым,  в  свою  очередь, будут подчиняться  двадцать  три местных  штаба.
Они-то и будут осуществлять руководство на местах: в графствах и районах.
     В   каждом  регионе  будет  действовать  свой  штаб  вооруженных   сил,
расположенный в подземных бункерах. Вооруженные силы совместно  с полицией и
мобилизованными  отрядами гражданской обороны должны обеспечивать выполнение
новых чрезвычайных законов. Все  склады, продовольственные, фармацевтические
и другие,  и даже все  супермаркеты будут  находиться  под строгим контролем
местных  органов управления.  Некоторые  здания  и  важнейшие  дороги  будут
охраняться военными. Массовая эвакуация населения  в  эти планы  не входила.
Мотивировалось  это тем, что  подобное мероприятие внесло бы  дополнительный
беспорядок в этот  и без  того разрушенный мир. Кроме того, и технически это
вряд ли выполнимо.
     Во всем  этом была своя логика, но Калвер внутренне содрогался, думая о
новом  порядке.  Что-то  пугало  и  настораживало  его  в  этой  до  мелочей
продуманной системе. Правда, вполне возможно, что разрушения наверху намного
серьезнее, чем можно предположить. Быть  может, там вообще  ничего и  никого
нет  и никакие  вновь  разработанные организационные  структуры  не способны
возродить к жизни образовавшуюся пустоту.
     Мысли  Калвера   были   Прерваны  неожиданным   появлением  одного   из
сотрудников станции.  Он  отозвал Клер  Рейнольдс  в сторону и  что-то  тихо
сказал ей.  Он  был явно чем-то  взволнован и, пошептавшись  с Клер,  быстро
ушел.
     -- Что-то случилось? -- спросил Калвер.
     --  Я  не очень хорошо поняла,  -- ответила доктор  Рейнольдс,  --  но,
по-видимому, что-то происходит, и Эллисон хочет, чтобы я подошла к ним.
     Она резко  повернулась  и  направилась  к вентиляционному  отсеку,  где
только что скрылся Эллисон. Калвер и Кэт пошли за ней.
     Несколько человек,  одни  в  рабочих халатах,  другие в обычной одежде,
толпились вокруг  большого воздухопровода,  который,  как догадался  Калвер,
выходил  на  поверхность.  В  собравшейся   группе  Калвер  увидел  инженера
Фэрбенка.
     -- Что  здесь  происходит?  -- спросила  доктор  Рейнольдс,  ни к  кому
конкретно не обращаясь.
     Вперед  выступил  Фэрбенк.  Глаза его по-прежнему блестели,  но  вместо
недавней бодрости в них можно было разглядеть неуверенность и страх.
     --  Послушайте,  --  сказал  он  и  показал рукой  на  воздухопровод. И
действительно,  кроме  монотонного  шума  генератора,   они  уловили  другой
назойливый  звук. Впечатление  было  такое,  что  кто-то изнутри  непрерывно
барабанит по стенам воздухопровода.
     -- Что это? -- спросила Кэт, испуганно взглянув на Калвера.
     Он уже все  понял,  так же как  и доктор Рейнольдс, но  ответил за  них
Фэрбенк.
     -- Это дождь, -- сказал он. -- Такого страшного ливня никогда прежде не
бывало.
        Часть вторая
        ПОСЛЕ ВЗРЫВА
     <i>Их время пришло.</i>
     <i>Они это чувствовали, более того, они это знали.</i>
     <i>Во враждебном  им мире,  там, наверху,  стряслось  что-то  невероятное.
Объяснить это они  не могли. Но инстинкт подсказывал,  что их враги, которых
они  долгие  годы  боялись, больше  не представляют  для них угрозы:  с ними
что-то  случилось, они  вдруг сделались легкой, доступной добычей. Обитатели
туннелей поняли это,  без  труда  убивая  и  поедая  тех, кто  проник  в  их
святилище, пытаясь  укрыться от того, что происходило на поверхности. Они  с
жадностью  набрасывались  на всех, кто попадал в  их владения,  удовлетворяя
годами подавляемое желание,  которое  подспудно владело ими всегда. Это была
жажда крови, она  вырвалась из-под  долгого гнета и казалась неутолимой -- с
такой ненасытностью набрасывались они на каждую новую жертву.</i>
     <i>Ненавистное царство света  ворвалось в их темное подземелье, в тот мир,
к которому они привыкли и покидать который не желали. Но  их привычный уклад
был  разрушен  этим  неожиданным  вторжением: и  туннели,  и водопроводы,  и
канализационные трубы, и все темные дыры и щели, в которых они обитали, были
разворочены, разбиты, покорежены.</i>
     <i>Они выбирались  наверх осторожно,  крадучись, принюхиваясь  к  воздуху,
улавливали  какие-то незнакомые запахи и прислушивались к непонятному звуку,
отдававшемуся  во  всех  трубах. На  поверхности  на  них  обрушился  дождь,
промочивший их покрытые  жесткой щетиной тела.  Несмотря на то, что день был
дождливый  и  серый,  все-таки  неяркий  свет слепил  их привыкшие к темноте
глаза.  Они  еще  чувствовали себя неуверенно, держались  боязливо, привычно
прячась от людских глаз,  не окончательно  поборов в себе  страх перед своим
многолетним врагом.</i>
     <i>Но они уже заполнили весь город, пробирались через развалины,  заползая
во все  щели и дыры,  черные, намокшие  под дождем чудовища, алчно  жаждущие
живой мягкой плоти, теплой крови.</i>
        <i>Глава 10</i>
     Шэрон Коул чувствовала, что ее мочевой пузырь сейчас разорвется. Но она
ужасно боялась темноты  и  поэтому  терпела из последних сил.  Все остальные
спали. Маленький зал кинотеатра был заполнен разнообразными  звуками: сиплым
дыханием, храпом, стонами. Сон был спасением, хотя кошмары преследовали и во
сне. Но если заснуть не удавалось, то можно было просто сойти с ума.
     Все,  оказавшиеся в  кинотеатре в  момент  катастрофы, с  самого начала
договорились  соблюдать  нормальный  режим  дня,  насколько  это возможно  в
экстремальных  обстоятельствах.  Это,  конечно,  была уловка,  которая  лишь
слегка притупляла ощущение  реальности. Время отслеживали по наручным часам,
так  как  никаких  других  признаков  смены  дня  и ночи  в  этом  подземном
кинотеатре не было.
     В зале не горел свет, лишь три свечи слегка рассеивали  полную темноту.
К этому решению тоже пришли в первые  же дни. Мужчины настаивали на том, что
батарейки надо  экономить, впрочем, так  же,  как  и свечи, поэтому  кое-кто
предлагал спать в  полной темноте.  Однако большинство  --  причем не только
женщины,  но и мужчины  -- все же настояло на том,  чтобы хоть какой-то свет
ночью горел. Возможно, тут сыграло свою роль  и  суеверие -- свет, горящий в
темноте,  отпугивает злых  духов. Хотя это решение  можно  объяснить и более
рационально:  какой-то свет нужен  всегда, на  всякий непредвиденный случай.
Но,  разумеется,  каждому было ясно, что  эти три  крошечных язычка пламени,
размещенные в разных концах зала, могут служить лишь слабым утешением,  а не
спасением.
     Шэрон спала на трех откинутых сиденьях кресел, это было очень неудобно.
При каждом движении  она чувствовала  невыносимую тяжесть внутри. Больше она
не могла терпеть. О Господи, ей все же придется выйти.
     -- Маргарет, -- шепотом позвала Шэрон, стараясь не разбудить спящих. Но
и Маргарет, которая спала рядом с ней, голова к голове, не пошевелилась.
     -- Маргарет, -- чуть громче позвала Шэрон.
     Но та все равно не услышала ее.
     Шэрон  прикусила  нижнюю губу,  раздумывая,  как  ей  поступить. Они  с
Маргарет познакомились здесь,  в кинотеатре. Их было  всего около пятидесяти
человек, переживших взрыв. Сблизившись с  Маргарет, они заключили соглашение
о  взаимной  защите  от  всех  опасностей  и неожиданностей,  которые  могут
возникнуть в столь необычной ситуации.
     Шэрон,    девятнадцатилетняя,   хорошенькая,   стройная,   увлекающаяся
искусством девушка,  работала  помощником  гримера в театре.  Маргарет  была
намного  старше,  лет  пятидесяти, полненькая, когда-то  еще совсем  недавно
веселая. Она работала уборщицей в  большом культурно-деловом  комплексе. Они
очень помогали  друг другу, не давая  отчаянию  овладеть  ими.  Вначале  они
непрерывно срывались, впадая в истерику. Причем это никогда не происходило с
ними одновременно, они будто  подчинялись какому-то расписанию.  При этом та
из  них, которая в этот момент была в лучшей форме, как могла поддерживала и
утешала другую.  Обе  горевали,  о своих  близких, оставшихся  наверху.  Обе
считали их погибшими: Маргарет, мужа,  и троих  взрослых детей,  а Шэрон  --
родителей,  младшую  сестру и друга. Обеим хотелось тепла и участия.  Каждая
нуждалась в близком человеке. За эти недели они сроднились, как мать и дочь.
     Шэрон еще раз окликнула Маргарет, но та крепко спала, наверное, впервые
за все это время, и у Шэрон не хватило духу ее разбудить.
     Все  еще не решаясь  выйти  из  зала, Шэрон сидела  и смотрела вниз, на
темные  ряды кресел, где беспокойно  спали  люди. Одна свеча горела в центре
маленькой сцены. Неяркий язычок ее пламени отбрасывал тень на серый экран. В
углу,  на  сцене,  лежали  скудные  запасы   провизии,  наспех  собранные  в
разрушенном кафетерии,  расположенном над  маленьким подземным  кинотеатром,
известным под названием "Яма".
     Надо сказать, что и эти запасы продуктов достались дорогой ценой. После
недельного безвылазного заточения в кинотеатре семеро мужчин, подстегиваемые
чувством  голода, забыв об опасности, отправились на  поиски продовольствия.
Они  раздобыли  не  только  продукты,  но и  фонари,  свечи,  ведра, аптечку
(которой  здесь  еще  никто  не  пользовался),  дезинфицирующие  вещества  и
какие-то шторы, чтобы накрываться ночью. Но, кроме всего этого, они принесли
невидимую болезнь, которая была последствием ядерного взрыва.
     В течение двух дней они не могли вымолвить ни слова -- так потрясло  их
то, что  они  увидели наверху. И  лишь потом рассказали, что не встретили ни
одного  человека.  Только  огромное  количество  изуродованных,  изувеченных
трупов,  обломки зданий и покореженный транспорт.  А еще  через день один из
них  заболел. И вскоре  четверо умерли. А  потом умерли еще трое, в страшных
мучениях. Их трупы лежат в углу фойе, накрытые принесенными ими шторами.
     Туалеты тоже в фойе. Боже  мой, Маргарет, как ты можешь спать, когда ты
мне так нужна!
     Фойе считалось разделительной зоной между выжившими  после катастрофы и
нашедшими  убежище в  кинотеатре и внешним  миром, разрушенным и  пораженным
радиацией.  Выходить сюда старались только в  крайнем  случае:  Двери  в зал
всегда были плотно закрыты и открывались, только когда кто-нибудь выходил, и
то  по  возможности  нешироко,  так, чтобы  человек  едва  мог протиснуться.
Казалось,   что   таким   образом   они   максимально  обезопасили  себя  от
проникновения радиации. Тем  более что узкая спиральная лестница,  ведущая в
подземный зал кинотеатра, была плотно  забита обломками. Люди, выходившие за
продуктами,   воспользовались   служебной  лестницей,   которую,   закрывала
массивная  дверь. В  фойе были  телефонные будки, длинные  изогнутые сиденья
вокруг маленьких столиков бара,  лифты и, что  особенно важно,  общественные
туалеты.  Они действительно имели большое значение для тех, кто  нашел здесь
убежище. Во-первых, они до сих пор обеспечивали людей водой, несмотря на то,
что  каждый  день  опасались,  что  подача  воды прекратится,  и, во-вторых,
туалеты давали хоть  какую-то  возможность  соблюдать  элементарные  правила
гигиены.  При  этом в  целях экономии  решено было спускать  воду раз в двое
суток. А вероятностью того,  что  питьевая  вода  заражена радиацией, просто
пренебрегали, потому  что  у  них не было выбора.  Будут они пить зараженную
воду или не будут пить вообще -- смертельный исход обеспечен.
     Сейчас Шэрон тоже осознавала, что у нее нет выхода. Ей придется  идти в
туалет одной  при скудном  свете свечи  через фойе,  в углу  которого  лежат
трупы.  Она  заранее  дрожала  от  страха.  Хоть  бы  кто-нибудь  из  женщин
проснулся, услышав, что она выходит из зала, и присоединился к ней.
     Шэрон  встала и с надеждой оглядела ряды  кресел, высматривая в темноте
еще хотя бы одну  поднявшуюся фигуру. Господи, как это глупо! Она  мечтала о
том, чтобы хоть одной женщине в этот момент понадобилось в туалет.  Она даже
тихонько  кашлянула,  чтобы привлечь к  себе  внимание.  Но никто в  зале не
шелохнулся.  Странно, как  крепко,  хоть и  беспокойно, спят  люди  в  таких
дискомфортных  условиях. Вероятно, это  была  попытка бегства из  реального,
разрушенного мира в мир сновидений. Правда, и в  снах  люди  редко  находили
успокоение. Их продолжали преследовать кошмары.
     Она помедлила  еще  чуть-чуть. Но мочевой пузырь разрывался. "Черт", --
прошептала она сокрушенно и начала осторожно пробираться к выходу,  стараясь
никого не задеть. Ряд, который  они  с  Маргарет выбрали для отдыха (здесь у
каждого,  как в кинотеатре, было свое  место), находился недалеко  от двери.
Поэтому им  не приходилось слишком долго карабкаться  в темноте по ступеням.
Джинсы так  плотно обтягивали ее, что  она шла осторожно, держась  за стены,
чтобы не упасть. У двери Шэрон зажгла от пламени горевшей здесь свечи другую
свечку  и, слегка приоткрыв дверь, выскользнула в фойе, задев бедром дверной
косяк. Она подняла свечу повыше, чтобы видеть все темные углы фойе.
     А  в  зале кинотеатра  кто-то поднялся в  темноте  и  тоже направился к
выходу.
     При  слабом  свете  свечи Шэрон,  к счастью, не видела прикрытые тканью
трупы,  но  их  смрадный  запах разносился  повсюду. Она  быстро  прошла  по
застланному ковром фойе, оставляя следы в покрывшем его толстом слое пыли.
     Шэрон прошла к ближайшему туалету, у нее уже не было сил терпеть. Она с
ужасом думала о том, что ей снова придется пройти мимо этих смрадных трупов.
Конечно,  трупы  можно было  бы  убрать  в  лифтовую шахту или на  служебную
лестницу, но с тех пор, как  эти бедняги, выходившие за продуктами,  умерли,
никто  не  отваживался  приоткрыть  какую-нибудь дверь,  кроме двери  зала и
туалета. Войдя  в  туалет,  Шэрон немного  успокоилась оттого,  что не видит
больше трупы,  как будто они могли  причинить ей какое-то  зло. Она прошла к
двум  дальним кабинкам,  испугавшись собственного  отражения  в  зеркале.  В
темноте, при свете свечи, она напоминала привидение.
     Войдя  в одну из кабинок, она машинально, по привычке, закрыла дверь на
задвижку.  Наконец  она  испытала облегчение. Оттягивая момент  возвращения,
сопряженный с неизбежным проходом через фойе, она какое-то время смотрела на
пламя  свечи под дверью кабинки. В  этом пламени ей  мерещились родные лица,
знакомые образы, вся ее  жизнь.  Все  проплывало  перед ее взглядом в слабом
отблеске огня  -- все испепеленное в смертоносном  пламени взрыва. Глаза  ее
заволокло туманом, и она усилием воли заставила себя  прервать воспоминания:
главное, ни  о чем  не думать,  иначе  может  начаться  истерика. Так  много
страшного пережито за это время. Трудно поверить, что  все это  случилось на
самом деле, а она  до сих пор жива.  Хотя, когда за окнами центра "Барбикен"
завыли сирены. Ею овладела одна мысль -- выжить. Ничто другое и никто другой
не  существовало  для  нее в те  минуты.  Она как сумасшедшая неслась в гуще
обезумевшей от страха толпы, падая, поднимаясь, не обращая внимания на боль,
интуитивно находя наиболее безопасное место. Ее несло вниз по ступеням в зал
подземного кинотеатра. Она не пыталась воспользоваться  лифтами, боясь, что,
переполненные  до  предела,  они застрянут между этажами  или оборвутся,  не
выдержав  нагрузки.   Шэрон  оказалась  одной  из   первых,  кто   сообразил
воспользоваться  лестницей.  К  счастью,  их  было  немного,  и  им  удалось
ворваться  в зал кинотеатра, опередив основную толпу, хлынувшую из лифтов. И
как раз в это время здание "Барбикена" застонало от взрыва, раскачиваясь  от
самого  основания  до верхних этажей, готовое  вот-вот рухнуть. Земля вокруг
вздымалась вверх, в воздухе стоял невообразимый, непрерывный вой и удушающая
невыносимая жара...
     Пламя  свечи  наклонилось в сторону и задрожало, потянуло сквозняком, и
Шэрон показалось, что она услышала, как хлопнула дверь, ведущая в туалет.
     Шэрон встала, натянула джинсы, застегнула "молнию" и прислушалась.
     Шаги? Она ясно слышала шаги.
     -- Эй, -- окликнула Шэрон, -- здесь есть кто-нибудь?
     Шэрон снова прислушалась. Никаких звуков.
     Просто разыгралось воображение? Нервы шалят? Скорее всего.
     Она наклонилась,  взяла свечу, открыла  дверь  кабинки и вышла, вытянув
вперед руку со свечой, чтобы разогнать обступившую ее темноту.
     Шэрон остановилась и снова прислушалась. Темнота действовала угнетающе.
Ей казалось,  будто  она одна замурована глубоко  под  землей, сверху  давят
миллионы  тонн  разбитого  бетона -- она  почти  физически  чувствовала  это
давление у себя на плечах. Даже воздух вдруг  показался  таким плотным,  что
его невозможно было вдохнуть. Шэрон еще раз  призвала на помощь разум -- все
это нервы. Во всем виновато перенапряжение последних  недель.  И все, что ей
сейчас мерещится, лишь плод ее воображения.
     И в этот момент она ясно почувствовала, что рядом с ней, почти вплотную
кто-то стоит.
     Она слышала чье-то дыхание.  Она чувствовала его у себя на лице. Резкий
запах погасшей свечи перемешался с тяжелым запахом немытого тела.
     Чья-то  рука  коснулась  ее лица. Шэрон  вскрикнула, но  сильные пальцы
зажали  ей  рот. Другой  рукой  человек обхватил  ее за  бедра.  Оцепенев от
страха, она выронила на пол свечу.
     -- Не сопротивляйся,  -- раздался настойчивый  шепот. -- Иначе  я  тебя
изобью.
     Только сейчас Шэрон  поняла, чего хочет этот человек. Ужас сковал ее до
такой степени, что она просто не могла сопротивляться. Он поднял ее на руки.
Шэрон  снова  попыталась закричать, но рот  ее был слишком плотно зажат. Она
укусила эту ненавистную руку и почувствовала  на  губах тошнотворный привкус
чужой крови.
     Мужчина,  который  вышел вслед  за ней из зала  кинотеатра,  уже  давно
тайком наблюдал за ней. Он  понял, что рухнуло не только здание над ними, не
только весь город,  но  и сама цивилизация. Он  знал, что их не ждет ничего,
кроме смерти, и что  не  существует больше законов,  которые  могут покарать
его. Ничто  не может помешать ему  осуществить задуманное. Он этого хочет, и
он это сделает.
     Когда Шэрон укусила его, мужчина вскрикнул от боли, но  все-таки держал
ее  крепко.  Шэрон  коснулась одной  ногой  края  раковины  и изо  всех  сил
оттолкнулась от  нее, пытаясь каким-то образом вырваться из его объятий,  но
ничего не получилось. Они ввалились в кабинку, стукнувшись головой об стену,
но мужчина все равно не выпустил Шэрон.
     Она извивалась всем телом, била его локтями, но, убрав руку, зажимавшую
ей рот, он стиснул ее горло так, что она перепугалась насмерть.
     -- Пожалуйста,  не надо...  -- прошептала она  еле  слышно,  сдавленным
голосом, -- пожалуйста... не убивайте меня.
     Мужчина будто не слышал ее слов. Он не ослабил руку, сжимавшую горло, а
другой  рукой  жадно  шарил  под  ее  свитером.  Вот  его  пальцы  обхватили
напрягшийся сосок, и он стиснул  его  с такой силой,  что Шэрон застонала от
боли. Ее стон лишь сильнее возбудил  мужчину. Он стоял, прислонившись спиной
к стене, тесно прижав к себе Шэрон так, что ее голова упиралась ему в грудь.
Шэрон продолжала отбиваться.  Делая последние усилия, чтобы вырваться из его
объятий, она  ударила  его головой в челюсть  и  услышала,  как он стукнулся
головой о стену. Видимо,  удар был настолько  сильным, что мужчина  взвыл от
боли и наконец ослабил свою хватку.
     Шэрон выскользнула, сбросив  с себя  его  руки, споткнулась обо что-то,
упала  на спину, быстро перевернулась, встала на колени  и, держась рукой за
стену,  отползла  подальше.  Их окружала полная  темнота, усугублявшая и без
того ужасное положение, в котором  она  оказалась.  Ее пальцы  нашарили край
писсуара.  Уцепившись за него, она резко поднялась и бросилась вперед, туда,
где должен был быть выход из туалета в фойе. Но в этот момент мужчина настиг
ее и повалил на пол, распластавшись сверху и лишив возможности двигаться. Он
намотал на руку ее волосы, потянул  ее голову вверх, затем резко отпустил, и
она ударилась лбом и носом о кафельный пол. От удара все поплыло у нее перед
глазами, и, хоть руки еще продолжали слабо колотить по его телу, она поняла,
что сопротивление бесполезно.
     Шэрон чувствовала его прерывистое горячее дыхание и чуть не задохнулась
от отвращения. Он резко повернул  ее к себе лицом, и она стала  царапать его
ногтями. Мужчина снова  ударил  ее  и  стянул с  нее  свитер.  Она  с ужасом
почувствовала, что лежит перед ним обнаженная, хотя в кромешной тьме туалета
они  не  видели друг  друга.  Шэрон начала  кричать  и биться. Он  ударил ее
кулаком по лицу, нетерпеливо стягивая с нее джинсы.
     Никто из них не услышал, как что-то скребется возле двери туалета.
     Мужчина вцепился зубами в ее живот, он кусал Шэрон, оставляя на ее коже
липкий  след от слюны.  Найдя  губами  ее  соски,  он начал кусать их. Шэрон
кричала  от боли  и омерзения.  А он,  справившись наконец  с  "молнией"  на
джинсах,  резко рванул  их, ткань треснула,  и Шэрон  поняла, что больше  ее
ничего не защищает от насильника. Она попыталась стиснуть бедра, но его нога
раздвинула ее  колени. Больше  между  ними  не  было  преград.  Шэрон  снова
закричала от боли, отвращения и обиды, когда  его  грубые пальцы  проникли в
нее.
     А  в  это  время  в  темноте  возле двери, ведущей  из фойе  в  туалет,
происходило что-то странное. Дверь медленно отворилась под  натиском  черных
щетинистых  тел.  Гладкие, горбатые,  припадая к  полу, они  один за  другим
просачивались в  образовавшуюся  щель,  влекомые  и  взбудораженные  запахом
свежей  сладкой  крови.   Они  напирали  друг  на   друга,  спеша   поскорее
полакомиться.  Даже те, кто глодал  разлагающиеся трупы, сорвав прикрывавшую
их  ткань, устремились туда же. Общее возбуждение передалось им, они поняли,
что где-то рядом  их ждет любимое, ставшее теперь таким доступным  лакомство
-- живая, свежая, влажная, трепещущая человеческая плоть.
     Мужчина  резко поднялся  на  колени,  придавив ее  ноги,  не  давая  ей
возможности  двинуться  с места, и  начал  неистово рвать свою  одежду.  Она
слышала, как трещит  ткань и летят пуговицы. Одним  движением  он сбросил  с
себя трусы и брюки. Он был  возбужден до предела.  Полная темнота  не мешала
ему, мысленно он видел распростертую  перед ним обнаженную девушку, и каждое
прикосновение убеждало его в том, что это действительно так.
     Шэрон закрыла глаза, словно стараясь таким образом оградиться от  того,
что  происходило. Она слизывала  языком кровь, которая  текла  по ее лицу, и
вдруг почувствовала дуновение ветра,  от которого  зашевелились  ее  волосы.
"Откуда это?" -- отстраненно подумала она,  но все мысли заглушало его почти
животное хрюканье  и  безобразное  сопение.  Почувствовав прикосновение  его
теплого  влажного члена к своему  животу,  Шэрон  застонала.  Ее  тошнило от
омерзительного дыхания.  Она оцарапала щеку о его отвратительную щетину и  в
последней отчаянной мольбе прошептала:
     -- Пожалуйста, не надо...
     Она была почти  в беспамятстве, и  только где-то в отдаленном уголке ее
мозга,   где  еще  билось  сознание,  на  какой-то  миг  возникла  странная,
парадоксальная мысль:  что,  собственно,  ее так напугало,  какое это  имеет
значение после всего, что случилось, -- погибли сотни, тысячи, а может быть,
миллионы людей. Почему ее жизнь и ее тело должны уцелеть? Тем не менее ответ
на этот вопрос был для  нее совершенно очевидным -- потому что это ее  тело!
Они  могут погубить  весь этот проклятый мир, но ее тело принадлежит ей. Оно
священно!
     Когда  его  член  проник  в нее,  Шэрон  с  какой-то  неожиданной силой
схватила мужчину  за волосы и  стала царапать ногтями его лицо. Она подавила
тошнотворный спазм,  когда обломанный  ноготь указательного  пальца,  пробив
какую-то твердую оболочку, погрузился во что-то мягкое, податливое, липкое.
     Он  отпрянул от нее и завыл от боли. Девушка поспешно отдернула руку, а
мужчина  почувствовал,  как  его  превратившийся в бесформенную  массу  глаз
вывалился из глазницы.  Глаз болтался у него на щеке, поддерживаемый тонкими
нитями мышц. Он хотел рукой подхватить его, попытаться что-то сделать...
     Но крыса опередила его. Ее  острые зубы легко перегрызли мышцы,  и глаз
мгновенно исчез  за быстро сомкнувшимися  челюстями. После этого  она  жадно
воткнула свою острую морду в пустую глазницу, алчно упиваясь его кровью.
     Шэрон  думала, что  дикие крики мужчины  вызваны болью, которую она ему
причинила. "Кажется, я выдавила ему глаз", --  с ужасом подумала она, но все
равно, кроме  ненависти, это животное не вызывало в ней никаких чувств.  Она
изо  всех сил  пнула  его  ногой,  не  подозревая,  что  бьет  другое  тело,
извивающееся возле  нее. Рыдая  и  прижимаясь  спиной к  гладкому  полу, она
быстро натянула джинсы. В этот момент что-то острое вонзилось в ее ногу. Она
подумала, что это  он снова  укусил ее, и  изо всех сил ударила  его  другой
ногой. Он отпустил ее. Она с трудом поднялась, держась за писсуар, и, ничего
не видя в темноте,  бросилась к  двери, моля Бога, чтобы та оказалась в этом
направлении. Дикие,  нечеловеческие  вопли  мужчины заполнили все помещение,
отдаваясь  от  стен и потолка...  Но она не  чувствовала  никаких  угрызений
совести.  Ее  собственные  рыдания  и крики  заглушили  писк  и шорохи крыс,
окружавших ее со всех сторон.  Шэрон споткнулась обо  что-то,  в  недоумении
подумав, что это  ноги мужчины, хотя он остался где-то позади. Чуть не упав,
она  ударилась  головой  о дверной  косяк, мимоходом  удивившись, что  дверь
открыта.  Ею  владела  одна  мысль,  одно  желание:  поскорее  добраться  до
безопасного зала кинотеатра, где есть люди, которые защитят ее, где Маргарет
наверняка  проснулась и,  быть может,  уже  идет ей  навстречу.  Сейчас  они
обнимут друг друга, и  Маргарет утешит ее, как когда-то делала  мама,  когда
Шэрон была маленькой и беспомощной.
     Наконец она выскочила  в  фойе  и  только  сейчас обратила  внимание на
каких-то ужасных животных, копошащихся у нее под ногами.  Они заполонили все
фойе. Ковра не было видно под черной щетиной их тел.
     -- Господи, что  это? -- в страхе вскрикнула Шэрон, чувствуя дикую боль
в ногах, будто в них одновременно вонзилось несколько острых игл. Неожиданно
Шэрон увидела свет, пробивавшийся из открытых дверей зала кинотеатра. Оттуда
тоже доносились жуткие крики. Наверное,  люди  проснулись, увидев, как в зал
втекает эта зловещая черная живая река.
     Шэрон, спотыкаясь о  путающихся под  ногами  животных, бежала вместе  с
ними  к  залу,  полностью  потеряв  контроль  над собой,  уже совершенно  не
соображая, что надо делать, будто попала в водоворот,  из которого уже никак
нельзя выбраться.
     На верхней ступеньке  лестницы, ведущей в кинотеатр, Шэрон упала, и тут
же  челюсти одной  крысы впились  в  ее  запястье, другая, забравшись  ей на
спину, вонзила зубы в нежную шею девушки. Крысы рвали на куски прекрасное  и
неприкосновенное тело Шэрон, но она уже  ничего не чувствовала:  ни боли, ни
страха, ни сожаления.
     Черный мрак поглотил ее. Это было спасением.
        <i>Глава 11</i>
     Калвер  не  привык  носить  оружие,  тем  более  такое тяжелое, поэтому
засунутый  в  кобуру "смит-и-вессон" тридцать  восьмого калибра  мешал  ему.
Выдавая  ему  оружие, Дили  сказал,  что  в отличие  от  предыдущей  модели,
тридцать шестого калибра,  в стволе этого пистолета помещается шесть,  а  не
пять пуль.  Калвер  не сумел  по достоинству  оценить это  преимущество.  Он
вообще  не  понимал,  для  чего  может  пригодиться  оружие.  Всех  крыс  не
перестреляешь, а других врагов, которых надо уничтожать,  не  было. Дили  не
спорил с  ним, но настойчиво рекомендовал взять пистолет, мотивируя это тем,
что любые неожиданные опасности могут подстерегать их в пути.
     Калвер зажег фонарь, и свет золотистыми искрами  отразился во множестве
водяных  брызг,  покрывавших стены туннеля. Брайс,  Фэрбенк  и  Мак-Ивен шли
следом за  ним по  колено  в воде, настороженно вглядываясь в каждую трещину
или  нишу  в  кирпичной  кладке  стены,  где  могли скрываться крысы. Калвер
понимал их состояние. Ему самому  было не по себе. Его спутникам эти монстры
только мерещились, а он уже пережил одну смертельную схватку с ними.
     К счастью,  темная  вода,  затопившая  рельсы,  покрыла и разложившиеся
останки  тех, кто был съеден крысами у самого входа  в  убежище. Белые кости
скелетов, как призраки, торчали из воды,  и мужчины, стараясь идти как можно
осторожнее, чтобы не наступать на трупы, одновременно пытались не думать и о
подлых  созданиях, которые, возможно, притаились где-то  рядом и следили  за
каждым их шагом.
     И  все же,  несмотря на все страхи, которые  преследовали их в туннеле,
каждый испытывал какое-то облегчение от того, что покинул убежище. За четыре
недели  заточения моральное  состояние обитателей станции  резко ухудшилось,
что  несколько  дней  назад  привело  к  неизбежному  срыву,   которого  все
опасались.
     У многих вновь возникло  желание выбраться наверх, особенно после того,
как Брайс под давлением общественности вынужден был признать, что  необычной
силы ливень,  не  прекращавшийся  в течение  многих дней,  должен был  смыть
большую часть радиоактивных осадков.
     Однако Дили запретил  людям покидать  убежище. Он настаивал на том, что
все  должны оставаться на своих  местах,  пока  не прозвучит  сигнал сирены,
означающий  отбой.  Он  утверждал,  что раз  через  вентиляционные  шахты им
удалось  услышать  шум  дождя, то сирены  они непременно  услышат. Но Калвер
чувствовал, что за всеми возражениями и доводами Дили кроется что-то другое,
значительно  более  важное  для  него. Это не просто  нежелание уронить свой
авторитет, но стремление любой ценой сохранить авторитет правительства. Дили
был представителем власти,  и отсутствие власти вообще воспринималось им как
катастрофа, по масштабам не уступающая атомной. На смену  безвластию  придет
хаос, и именно хаос, по представлениям Дили, будет означать полный конец.
     Поначалу  Калвер  не  мог   найти  подходящего  объяснения  навязчивому
стремлению Дили сохранить в убежище какое-то  подобие властной структуры. Но
теперь он понял, что это главная  цель Дили. Причина очень простая: только в
поддержании знакомого и привычного распорядка жизни, пусть даже его подобия,
видел  тот  единственную Для себя возможность спастись  от полного отчаяния.
Кстати, Калвер понимал,  что это касалось не только Дили. Каждый из выживших
чувствовал себя  заложником  происшедшей катастрофы и  невольно стремился  в
своем новом непонятном существовании найти хоть что-то, напоминающее прежний
образ жизни.  Это  нужно  было,  просто  чтобы  не сойти  с  ума,  и у  всех
проявлялось по-своему.
     Доктор  Рейнольдс  с  несколько  болезненным  рвением   исполняла  свой
профессиональный долг, неусыпно следя за состоянием здоровья каждого. Хотя в
ее  отношении к  людям Калвер  все чаще  улавливал нотки почти не прикрытого
цинизма.  Фарадей  с  одержимостью  маньяка  возился  со  своими  приборами,
привлекая к этой бесполезной работе других сотрудников станции. Он настаивал
на том, что они должны  непременно восстановить связь с другими убежищами, и
даже  составил график дежурств  таким  образом,  чтобы  у  всех  сотрудников
оставалось  как можно меньше свободного  времени.  Брайс непрерывно проверял
склады,  пересчитывая  запасы продовольствия, оружия, медикаментов  и  всего
прочего, что там хранилось.  Кроме  того, он  с завидным прилежанием  изучал
документы о чрезвычайном положении и даже карты, будто с их помощью надеялся
установить  экстрасенсорную связь  с  другими  станциями.  А Кэт  умудрялась
помогать всем, не давая себе ни минуты покоя.
     Калверу казалось, что  он  не слишком отягощен думами о прошлом, но все
же порывать связь с прежней жизнью не хотелось и ему.  Может  быть,  даже на
подсознательном  уровне. Иначе чем  объяснить то, что он не  захотел сменить
свои   рваные  джинсы  и  обгоревшую  потертую  кожаную  куртку  на  другую,
нормальную одежду, которой было  полно на складе. Более того,  он думал, что
мысль о разведке  тоже возникла больше из стремления  к разрядке, из желания
сменить обстановку, чем из  действительной необходимости установить контакты
с   внешним  миром.  В   возможность   этих  контактов   сегодня  уже  никто
по-настоящему не верил.
     Калвер  тоже  понимал,  что  даже если наверху  есть  люди,  пережившие
катастрофу, то, скорее всего, они тяжело  больны или изувечены, и ни о каких
деловых  контактах,  разумеется,  речи  быть  не может. Но  все  же  он тоже
обрадовался  возможности  выйти  из  убежища. Наверное,  если  бы  эта  идея
возникла  раньше, он  бы отказался  идти, помня о  том кошмаре, который  они
пережили в туннеле, но сейчас чувствовал себя в убежище, как узник в тюрьме,
который не  в силах  дождаться  окончания  срока.  По-видимому, то же  самое
переживали  многие  на  станции,  потому   что,  когда   было   объявлено  о
предполагаемой разведке, недостатка в добровольцах не было.
     Однако  отбор   был  очень  строгим.   Окончательный   состав   команды
сформировал Дили, проявляя дотошность и привередливость,  противные Калверу.
Дили и здесь постарался не отступить от своих принципов:  в команду  включен
Брайс  как представитель власти, Мак-Ивен  -- от военного ведомства, Фэрбенк
представлял  в  группе рабочих,  и  Кал-вер входил в ее  состав как нейтрал,
может   быть,  как  посредник.  Кал-вер  считал  полной  бессмыслицей  такое
тщательное  соблюдение  квоты  но он уже настолько  осатанел  от  абсолютной
нецелесообразности пребывания на станции, что готов был играть в эту игру по
любым правилам, лишь бы вырваться на свободу хоть на короткое время.
     На  самом  деле  время вылазки было  весьма ограничено -- не более двух
часов, а если дозиметр, за которым поручено было следить  Мак-Ивену, покажет
вредную для здоровья дозу радиации,  они должны были немедленно вернуться на
станцию.
     Однако Дили и его ближайшее окружение напрасно рассчитывали на то,  что
первая вылазка  разведгруппы улучшит атмосферу  в  убежище. Люди отнеслись к
этому мероприятию  достаточно спокойно.  Кал-вер испытал большую неловкость,
глядя  на тех,  кто пришел  проводить их и пожелать удачи. Кроме  Кэт, он не
увидел не  только  ни одного  взволнованного лица,  но и даже сколько-нибудь
заинтересованного. Пожалуй, только затаенную зависть можно  было прочитать в
их глазах. Лишь в глазах Кэт бился страх, но это был страх за него, Калвера.
     Его мысли прервал взволнованный голос Фэрбенка:
     -- Кажется, я вижу платформу!
     Все четверо направили свои фонари вперед.
     -- Вы правы, -- спокойно сказал  Калвер. --  Я тоже  вижу платформу. Не
знаю, что нас там ждет, но, во всяком случае, мы сможем вылезти из воды.
     Они пошли быстрее,  хлюпающий  звук  их шагов эхом разнесся по туннелю.
Стремясь поскорее выскочить из этой темноты, Брайс сделал неосторожный шаг в
сторону  и упал,  с  трудом  удержав  фонарь  над  водой.  Калвер  и Фэрбенк
подождали, пока Мак-Ивен, шедший вслед за Брайсом, помог ему подняться.
     -- Осторожнее,  -- сказал  Калвер. -- Хотелось бы невредимыми выбраться
на дневной свет.
     Они пошли медленнее, друг за другом, стараясь идти между невидимыми под
водой  рельсами.  От воды  поднимался  смрадный  запах,  и каждому  хотелось
избежать  падения в эту  зловонную жижу. Шедший впереди Калвер сделал первый
шаг в сторону, лишь когда они поравнялись с платформой. Он забрался наверх и
посветил фонарем во все стороны. Казалось, что на станции никого не было. Он
повернулся к своим спутникам, стоявшим внизу, на путях, не зная, что сказать
им. Все четверо молчали, словно ожидая какого-то сигнала. Первым не выдержал
Брайс.
     --  Мы должны подняться наверх, -- упрямо  сказал он. Калвер помог всем
взобраться на платформу,  и они быстро, в полном молчании, не останавливаясь
пошли  к  эскалаторам.  Единственный  звук,   который  сопровождал  их,  был
доносящийся  из туннеля,  усиленный эхом шум текущей  воды.  Он отражался от
гладких кафельных стен станции, и казалось, что кругом шумят водопады.  Свет
фонарей выхватывал  из темноты афиши новых фильмов, рекламы виски,  сигарет,
самых красивых в  мире  колготок. Все эти мелочи,  на которые они  прежде не
обращали внимания, вызвали  в каждом  жгучую,  невыносимую  тоску о навсегда
утраченном прошлом.

     Чем  ближе подходили они к эскалаторам, тем яснее вспоминал Калвер все,
что им довелось пережить с  Дили всего  несколько  недель  назад.  Ему  даже
казалось, что он вновь слышит дикие вопли и отчаянные крики. Он почувствовал
такую  боль в груди, будто его придавило сверху какой-то тяжестью. Он не мог
вздохнуть,   какое-то  предчувствие  сковало   его.  Калвер   остановился  и
внимательно  посмотрел  по   сторонам.  Пустая  платформа  пугала   его.  Он
предполагал, что она будет завалена  телами, что,  возможно, даже  среди них
будут живые люди.  Он же видел своими глазами эту массу  народа, стремящуюся
вниз. Что  могло произойти? На несколько мгновений мелькнула слабая надежда,
что, переждав  опасность,  люди поднялись наверх  и что  там, возможно,  уже
началась   какая-то  новая  жизнь.   Но   он   понимал   абсурдность   этого
предположения. Не стали же они выносить на поверхность трупы.
     -- О  Боже! -- раздался душераздирающий возглас. Мак-Ивен раньше других
дошел   до   конца   платформы  и  стоял,  направив  фонарь   на  эскалатор.
Приблизившись  к  нему, они  тоже  подняли фонари. Фэрбенк  громко застонал.
Брайс прислонился к стене, теряя сознание. А Калвер закрыл глаза.
     Лестницы  эскалатора  были  завалены  грудами изуродованных  трупов.  И
трупы, и лестницы  -- все  вокруг  было  покрыто темными  пятнами запекшейся
крови.  Даже издали при первом взгляде в тусклом  свете фонарей  они видели,
что все тела обезображены неестественным разложением: настораживала какая-то
странная закономерность  -- почти у всех людей отсутствовали  конечности, не
было носов, ушей и глаз, а  животы были  словно разодраны взрывом изнутри, и
по телам  были разбросаны  внутренности. Брайс  побелел как полотно,  у него
началась рвота.
     --  Что  с ними случилось? --  не  желая  верить  собственной  догадке,
спросил Фэрбенк. --  От взрыва  бомбы  они не могли  здесь так пострадать, и
вообще это не похоже...  -- Он осекся, по-видимому прочитав ответ  на  лицах
своих спутников. -- Нет, нет, этого не  может быть! Крысы не могут атаковать
такую массу людей.
     Он  дико  уставился  на  Калвера,  будто  тот мог  что-то  изменить,  и
продолжал, убеждая сам себя:
     -- Наверное,  они  уже  были мертвы. Да,  да, именно так  все  и  было.
Сначала люди умерли от радиации, а  уж потом  крысы обглодали трупы.  Калвер
покачал головой:
     -- Нет, здесь везде засохшая кровь.  Брызги крови, лужи. У трупов кровь
не идет.
     -- О  Господи, --  простонал Фэрбенк. У  него подкосились колени, и  он
тоже оперся о стену. -- Нам  надо вернуться в убежище, --  быстро сказал он.
-- Может быть, они еще где-то здесь, рядом.
     Мак-Ивен уже шел назад по платформе к туннелю.
     -- Фэрбенк прав, надо возвращаться, -- на ходу бросил он.
     --  Подождите, -- окликнул  его Калвер, -- я, конечно, не поручусь, но,
судя по виду  этих  трупов, на них напали уже  очень давно. Крысы, наверное,
ушли  отсюда, иначе  бы  они  обглодали эти трупы  до  конца, --  сказал он,
подавив подступившую тошноту. -- Здесь слишком много  осталось пищи,  но они
ушли отсюда, я думаю, в поисках новой, свежей... Я полагаю, теперь у них нет
недостатка...
     -- Вы хотите сказать, что они могут позволить себе выбирать? -- Фэрбенк
с трудом  пересилил  спазм, но все-таки  в его голосе можно  было расслышать
иронию.
     -- Я хочу  сказать, что  нам надо идти  дальше.  Если эти твари  где-то
здесь, то, скорее всего, в туннелях.
     -- О, это  замечательно, --  все  с той же едва уловимой иронией сказал
Фэрбенк, -- значит, на обратном пути нас ждут сюрпризы.
     Брайс, еще не  совсем оправившись  от только что пережитого потрясения,
слабым голосом поддержал Калвера:
     --  Он прав. Надо идти дальше. Эти чудовища так  долго жили под землей,
что мир наверху  все еще  враждебен им. Они будут по-прежнему прятаться там,
где всегда  чувствовали  себя в  безопасности.  И  нападать  будут по старой
привычке только на слабых и беззащитных.
     Брайс  с трудом выпрямился, и Калвер  подумал, что  при свете фонаря он
похож на призрак, таким неестественно бледным было его лицо.
     -- Кроме  того,  у двоих из нас  есть оружие. В случае чего  мы  сможем
защищаться, -- сказал Брайс.
     Калвер единственный из них представлял  всю нелепость заявления Брайса:
их оружие  бессильно против полчищ этих монстров. Просто смешно! Но вслух он
сказал совсем другое:
     -- Я думаю, что глупо было бы возвращаться, раз  мы уже дошли  до этого
места. Если  мы сейчас  вернемся в убежище, то не сможем сообщить  абсолютно
никакой информации.  И  наш рейд будет совершенно бессмысленным. Если  же мы
пересилим  себя и поднимемся  наверх,  то,  по крайней  мере,  получим  хоть
какое-то представление о  том, что  происходит. Кто знает, может  быть,  там
опять  кипит  жизнь? Может быть, на  смену  этому хаосу  пришел уже какой-то
новый порядок?
     -- Да, это здорово придумано. Хотелось бы поверить, но я еще не сошел с
ума, -- сказал Фэрбенк. --  Но я согласен с вами: раз мы  зашли  так далеко,
надо идти вперед. Я хочу видеть дневной свет.
     -- Для этого нам придется пробираться по этим мертвым телам, -- в ужасе
проговорил Мак-Ивен, глядя на своих спутников как на ненормальных.
     -- Старайтесь  не смотреть  на них, --  довольно хладнокровно предложил
Фэрбенк.
     -- А запах? Вы предлагаете не обращать внимание и на запах? -- В  крике
Мак-Ивена звучали истерические нотки.
     Калвер решил, что бесполезно продолжать эту дискуссию,  стоя у подножия
лестниц, и пошел вперед, на ходу бросив Мак-Ивену:
     -- У вас есть выбор: или вы идете с нами, или возвращаетесь назад один.
     Брайс  и  Фэрбенк  пошли  за Калвером. После  короткого  замешательства
Мак-Ивен, по лицу которого было видно, какого нечеловеческого усилия это ему
стоит, тоже направился к лестнице.
     Перешагивая через несколько первых трупов, Калвер поймал  себя  на том,
что не может  отвести от них взгляда. В этом ужасающем скопище изуродованных
человеческих  тел  было  что-то  притягательное.  Внутренне  содрогаясь,  он
смотрел на червей, кишащих в ранах,  глубоких порезах и пустых глазницах. Но
это продолжалось всего несколько  секунд, потом он заставил себя механически
двигаться вверх,  не  глядя  по сторонам,  стараясь,  чтобы  луч  фонаря  не
задерживался  надолго  на одном месте. Калвер  подумал о том, умирали  они в
полной темноте или аварийное освещение в то время еще работало. Он попытался
представить, что  страшнее: умирать  в темноте, не понимая,  что происходит,
чувствуя, как  кто-то  рвет  на куски твое  тело, или  видеть  этих страшных
черных животных,  их челюсти, когти, --  в любом случае, должно  быть, боль,
ужас  и бессилие затмевали  сознание  человека. Калвер поскользнулся и  упал
коленом на грудь какого-то человека, у  которого  вместо лица  была страшная
зияющая дыра.
     Он отшатнулся  в  ужасе, и шедший за ним Брайс упал бы на него, если бы
вовремя  не  ухватился за  перила.  Калвер,  взяв  себя  в  руки,  продолжал
карабкаться  вверх,  но  его  мучил  один  вопрос,  вызывающий  отвращение и
неудержимое любопытство: почему крысы так глубоко въелись в голову человека,
оставив   невредимой  более  мягкую   доступную  плоть?  Невольно  он  снова
остановился и оглядел  груды трупов. Их нужно было бы убрать отсюда, но даже
мысль о том, что к ним придется прикоснуться, привела его в трепет. И тем не
менее он окликнул Фэрбенка, который шел вслед за Брайсом:
     --   Пожалуйста,  помогите  мне:  их  нужно  убрать.   Брайс   поспешно
посторонился, пропуская Фэрбенка, а тот воскликнул в недоумении:
     -- Зачем это? Господи! Разве мы не можем перелезть через них?
     --  Боюсь, что  это  рискованно. Если  кто-то  из  нас  упадет,  мы все
покатимся вниз и окажемся заваленными трупами.
     -- Ну, если так... -- сказал Фэрбенк.
     Первым  они  подняли  труп   женщины,  у  которой   были  выедены   все
внутренности, и  она была легкой как перышко. Мужчины  старались не смотреть
ни на ее тело, ни на обезображенное крысами лицо.
     -- Давайте положим ее между эскалаторами, чтобы она соскользнула вниз.
     Когда  тело женщины исчезло  в  темноте, Фэрбенк  неожиданно  для  себя
пошутил:
     -- Боюсь, что от этого аттракциона она не получит удовольствия.
     Однако,  встретившись  с  испепеляющим  взглядом  Калвера, он внутренне
похолодел и пробормотал:
     -- Простите, Калвер. Это все пустая бравада. Просто я очень боюсь.
     Калвер ничего не ответил и взялся  за  следующий  труп. Это  также была
женщина, но почему-то гораздо тяжелее первой, хотя у нее были съедены груди,
и тоже не было внутренностей. Мужчинам пришлось напрячься, чтобы поднять ее.
Рука женщины упала  на плечо Калвера, будто в случайном любовном  объятии, и
он прикусил губу,  чтобы не закричать: на  руке у женщины не было  ни одного
пальца. Отправив и это тело вслед  за предыдущим, они снова наклонились  над
грудой  трупов  и  увидели девочку,  чье  крошечное  тельце не  было тронуто
крысами. Видимо, та женщина,  которую  они только что спустили вниз, закрыла
своим телом дочку, не дав крысам добраться до нее, ребенок просто задохнулся
под тяжестью навалившихся на нее тел.
     Калвер опустился  на  колени возле девочки и откинул с ее лица светлые,
почти  белые, пушистые  волосы. Трое мужчин  стояли возле него, не зная, что
делать. Калвер положил девочку  на  бок,  как будто  она спала,  и он хотел,
чтобы  ей было  удобнее.  Когда он поднялся, их поразило выражение его лица:
они ожидали каких-то признаков  жалости, быть может, даже невольных слез, но
лицо Калвера перекосило от гнева, глаза холодно блестели, а губы были плотно
сжаты.
     Впервые  Брайс  увидел,   что  за  бесстрастием  этого  немногословного
человека,   который   ворвался   в   их   среду  при   таких   драматических
обстоятельствах  всего  несколько  недель  назад,  скрывается  интенсивность
чувств,  которая  может  проявиться  в  момент  наивысшего напряжения. Брайс
понял,  что  Калвер  человек   сверхэмоциональный,  с  обостренным  чувством
ответственности,  и   отчего-то  испытал  неловкость  рядом   с  ним.  Брайс
догадался, что сейчас ему открылось в Калвере то, что Дили разглядел в нем с
самого начала. Не  зря он  с таким упорством пытался все  это время привлечь
Калвера  на  свою сторону, завоевать его доверие, включить в состав правящей
команды. Но  Калвер был  сам по себе,  не примыкая к  команде Дили,  но и не
принимая сторону тех, кого Дили за глаза называл штатскими. Ни те, ни другие
не считали Калвера своим, и тем не менее обе стороны доверяли ему.
     Чувства -- тонкая штука, и Брайс  понимал, что  только при чрезвычайных
обстоятельствах,  когда человек  уже не  в состоянии  сдерживать  себя,  они
проявляются   со   всей  силой,   в   своем  истинном  значении,   ничем  не
замаскированные. Брайс не мог объяснить, почему это внезапное открытие имело
для  него  такое  большое  значение,  но тем не менее он испытал облегчение,
увидев, как ему  казалось, настоящее лицо Калвера, и почувствовал себя в его
обществе более безопасно. Теперь он тоже доверял ему.
     Калвер  уже тащил  другого  покойника.  На сей раз это был мужчина, чьи
глазницы зияли огромными  темными дырами, будто через них протащили какой-то
толстый  предмет. Фэрбенк быстро шагнул вперед, помог Калверу поднять труп и
положить  его  на  панель  между  эскалаторами.  В этот момент  их  внимание
привлекло что-то движущееся сверху таким же образом по панели вниз.
     -- Что это? -- вскрикнул Фэрбенк.
     Все проследили за  его  взглядом  и  увидели  черное  существо, которое
двигалось по направлению к ним, набирая скорость.
     Фэрбенк  в  ужасе  отшатнулся  от  перил,  а  Мак-Ивен  быстро  вытащил
пистолет, но Калвер остановил его руку и сказал:
     -- Не надо, успокойтесь. Она мертвая. Фэрбенк с  облегчением вздохнул и
шагнул к перилам, вытянув руки, чтобы задержать крысу.
     --  Не  трогайте, --  спокойно, но настойчиво сказал Калвер.  Фэрбенк с
недоумением посмотрел на него, но подчинился. Когда крыса пролетела мимо, он
понял, что Калвер прав: у нее не было головы. Фэрбенк снова зашатался, теряя
сознание. Мужчины проводили летящую вниз крысу лучами своих фонарей.
     -- Кто мог это сделать? -- спросил Фэрбенк прерывистым шепотом.
     --  Тот  же, кто  сделал  все это,  -- сказал  Калвер, осветив  фонарем
кровавое месиво вокруг них. -- Пошли. Я думаю, теперь мы сможем пройти.
     Держась за перила, чтобы не потерять равновесие, он пошел вверх.
     -- Подождите минуту, -- остановил его Брайс.  -- Они все еще могут быть
там,  наверху.   Ведь  кто-то  спустил  вниз  это   чудовище.   Калвер,   не
останавливаясь, шел вперед.
     -- Скорее  всего, это мы потревожили его. Оно могло лежать на перилах и
от вибрации соскользнуть на панель.
     Мужчины  за  спиной  Калвера  недоверчиво   переглянулись,  но  все  же
последовали за ним.
     Мак-Ивен снова вынул из кобуры пистолет.
     Прежде  чем выбраться  наверх,  им пришлось разобрать еще  два  завала.
Сделали они  это довольно быстро, без каких-либо  эмоциональных  всплесков и
заминок.   Брайс   был  поражен   тем,  что  сознание  человека  так  быстро
приспосабливается к обстоятельствам. Еще совсем недавно он и предположить не
мог, что будет так механически, с таким безразличием ворочать обезображенные
трупы.  Болезненная  тошнота еще подступала  к горлу, но это уже  была чисто
физиологическая  реакция. Нервная  система, психика  как бы  отключились  от
происходящего.
     Наконец  они  преодолели  эскалаторы.  Но  никакого  облегчения это  не
принесло.  Осветив  фонарями  круглый  кассовый  зал,  они  увидели огромную
открытую могилу, еще более страшную, чем та, что осталась позади. Серый свет
дня  просачивался в зал  через два боковых входа вместе с потоками  дождевой
воды.  При  этом тусклом освещении  груда  тел казалась  бесформенной  серой
каменной глыбой.
     Калвер вспомнил день взрыва, толпу, в страхе бежавшую к метро в надежде
найти там  убежище от смертоносной пыли, которая вот-вот должна была выпасть
на землю,  вспомнил давку на  эскалаторах, когда  люди рвались вниз, в более
безопасное, как им казалось, место,  в  туннели.  Он вспомнил обезумевшие от
страха лица  людей,  которых они с  Дили  встретили у  входа в туннель. Эти,
спасаясь  от  какой-то неведомой тогда Калверу  и Дили опасности, стремились
наверх,  навстречу потоку. Именно  потому этот маленький зал оказался битком
набит. Те,  кто знал о крысах, остались здесь,  думая, что эти  чудовища  не
осмелятся подняться наверх, что само скопление людей отпугнет их.  Но ведь в
зале  наверняка было  полно  раненых  и  умирающих,  запах  свежей  крови  и
разлагающейся плоти был настолько сильным, что эти твари добрались и сюда.
     Калвер в мельчайших подробностях вспоминал тот день. Все  словно  вновь
ожило,  и  он  видел не зал,  забитый разлагающимися трупами, а этот же зал,
наполненный людьми, в панике бегущими в разные стороны.  Его фонарь выхватил
из  полумрака  дверь, ведущую  в помещение дежурного  по станции,  она  была
сорвана с  петель, и  Калвер подумал  о  забившемся в  угол,  парализованном
страхом человеке, который разрешил им с Дили взять фонарь.
     Фэрбенк  подошел  к кассе, длинной кабинке  в центре зала, стараясь  не
наступать на трупы и обеими  руками отгоняя мух, которые жадно кружились над
мертвыми  телами. Он  ненавидел  этих  паразитов  почти  так  же  люто,  как
омерзительных  тварей,  учинивших  эту невиданную  кровавую  бойню,  но  еще
сильнее он ненавидел тех, кто послал ракеты.
     Дверь  кассы  была  открыта,  труп мужчины  лежал  наполовину  в  зале,
наполовину в  кассе.  Впечатление было  такое,  что он  пытался  спастись от
чего-то, что угрожало ему в помещении кассы, но это ему  не удалось. Фэрбенк
надавил на  дверь, и она уперлась во что-то  твердое. В открывшуюся  щель он
смог  рассмотреть все. По-видимому, перепуганные нападением крыс люди хотели
спрятаться в кассах, думая, что там они будут в безопасности. Они надеялись,
что  крысам  не удастся проникнуть через ударопрочное стекло  кабины, но  он
увидел, что  две стеклянные панели разбиты вдребезги, а все другие -- сверху
донизу покрыты трещинами.  Возможно, эти повреждения были  вызваны  взрывами
бомб.  Во  всяком  случае,  сквозь эти  трещины  крысам  без  труда  удалось
проникнуть внутрь кабины. Из  кабины исходил невыносимый смрадный  запах, но
Фэрбенк,  несмотря  на  это, не  мог  оторвать взгляд  от страшной  картины,
которая предстала перед ним. Вдруг он вздрогнул, судорога пробежала по всему
телу,  дыхание перехватило,  ему  даже  показалось, что  у него остановилось
сердце.
     -- Боже... Эй, кто там? -- не своим голосом прошептал он.
     Привлеченные его голосом, к кабине подошли его спутники. Они столпились
в дверном  проеме  и  осветили  фонарями  ту  зловещую  картину,  которую  с
болезненным любопытством разглядывал Фэрбенк. Вскоре они  обнаружили то, что
так потрясло его воображение.
     Черная  крыса была  огромной,  почти  два  фута длиной.  Ее чешуйчатый,
напоминающий змею хвост добавлял еще дюймов восемнадцать.
     Шкура топорщилась во все стороны, а массивные  задние лапы были все еще
согнуты, будто она готовилась к прыжку. Но  ее желтые глаза уже остекленели.
И все  же  казалось, что в раскрытой пасти и острых, длинных  клыках  таится
смертельная опасность. Трое мужчин содрогнулись и попятились назад, хотя вся
ее поза и неестественно откинутая назад голова  несомненно свидетельствовали
о том, что она мертва.
     Только  Калвер  прошел  вперед,  наклонился   над  мертвым  животным  и
внимательно осмотрел его. Кто-то забил эту крысу до смерти. Кто-то боролся с
ней.  Наверное, этот человек лежит  здесь, в груде тел, поверженный  другими
крысами, но, по крайней мере, он  или, быть может, она не  сдались без  боя.
Возможно,  здесь, в этой  груде разлагающихся  тел, есть еще  мертвые крысы.
Теперь этого не разобрать. В этом месиве нельзя отличить палача от жертвы.
     От крысиного трупа исходила какая-то необъяснимая зловещая сила. Калвер
дотронулся до внешней стороны впадины на черепе  крысы. Ему хотелось понять,
какой  силы удар  может  убить это чудовище. Кость  под  его  пальцами вошла
внутрь черепа. Она была  хрупкой  и  тонкой.  Никаких следов крови  не  было
видно.  Удар даже  не прорвал  кожу на черепе, но,  очевидно, все  же вызвал
смерть, потому что, перевернув  крысу, Калвер не обнаружил  больше ни  одной
раны  на ее  теле. Возможно, у  них тонкие, как бумага, черепа  и, вероятно,
человек  вполне  может  справиться с  одной-двумя  или  несколькими крысами,
разбивая им головы, но весь  ужас  в том, что они  всегда нападают огромными
полчищами. Калвер  выпрямился  и,  прежде чем выйти из кабины, изо  всех сил
пнул  мертвое  чудовище  ногой,  чтобы   дать  какой-то  выход  невыносимому
эмоциональному напряжению.
     Его спутники, стоя в стороне, молча наблюдали, как Калвер пробирается к
ним,  почти  машинально перешагивая через трупы,  отгоняя  назойливых  мух и
других насекомых,  которые роились  в зале,  как пчелы на пасеке, откладывая
яйца  в открытых ранах. Ужас  охватывал при  мысли,  что эти  насекомые тоже
представляют  смертельную  угрозу.  Размножаясь в  огромном количестве,  они
уничтожат тех, кто еще,  быть может, остался в живых,  заражая их  страшными
болезнями,  вызывая  вспышки эпидемий, с  которыми некому  бороться. Человек
окажется  беззащитным и  перед  этими паразитами.  Только  зима, когда часть
насекомых умрет  или впадет в  спячку,  может принести временное облегчение.
Если, конечно, кто-нибудь доживет до зимы.
     Посмотрев на Брайса, Калвер отрывисто спросил:
     -- Сколько  крыс  жило в канализационных трубах  и туннелях? И  сколько
времени уже об этом известно?
     Брайс  отвел глаза, не  выдержав взгляда  Калвера. Он почувствовал себя
виноватым, будто осуждение и гнев, которые пытался подавить  в себе  Калвер,
были направлены против него, Брайса.
     --  Я не знаю, --  ответил  он. -- Об этом не было никаких отчетов.  Во
всяком случае, я о них не знаю.
     -- Вы лжете. Они слишком большие, и их слишком много. Их нельзя было не
заметить.
     Брайс видел, что все остальные тоже напряженно ждут от него
     ответа.
     -- Клянусь вам...  -- заикаясь от волнения, сказал он.  -- Я  ничего не
знаю об этом... Конечно... какие-то слухи были...
     -- Какие-то слухи? -- зловеще переспросил Калвер.
     -- Только слухи, и ничего  больше. Разные истории об огромных животных,
возможно бродячих  собаках, которые живут в канализационных трубах. Но в эти
истории никто не верил. А в отчетах говорилось лишь о том,  что за последние
годы в городе сильно расплодились крысы.
     --  Да,  но  речь  шла   об   обыкновенных  крысах.   Только  никто  не
поинтересовался, почему они стали бегать по городу.
     --  Вы... вы имеете  в  виду,  что эти  чудовища вытеснили обыкновенных
крыс?
     -- Вполне возможно. Но вы, Брайс, правительственный чиновник, напрягите
свою память. Неужели  вы  не знаете об исчезновении в канализационных трубах
ремонтных рабочих?
     -- Но это всегда случалось, Калвер. Под  городом сотни миль туннелей, а
канализационные проходы  всегда  были  опасны, и  там  всегда жили крысы,  и
вообще Бог знает кто там бродил по этим туннелям.
     -- Брайс! -- нетерпеливо воскликнул Калвер.
     -- Что вы хотите от  меня, Калвер? -- Брайс тоже сорвался на крик. -- Я
работал в министерстве гражданской обороны. И ничего больше не знаю. Уж если
кто-то знает всю правду, так это Дили.
     Калвер   еще  какое-то  время  пристально   смотрел  на  Брайса.  Потом
проговорил еле слышно:
     -- Да, конечно, Дили...
     Калвер вдруг снова вспомнил, как  они с Дили впервые напоролись на крыс
в туннеле в тот страшный день, как он сказал об этом потерявшему зрение Дили
и  как тот спросил: они  черные? Конечно, Дили  все знал о них. Он еще тогда
воскликнул в отчаянии:  нет, только  не сейчас. Наверное, он вспомнил в  тот
момент все, что ему было известно об этих мутантах.
     -- Ну  что  ж,  попробуем  добиться каких-то  объяснений от Дили, когда
вернемся в  убежище, -- оказал  Калвер  и,  повернувшись  к  Брайсу  спиной,
добавил: -- Давайте выйдем наконец на улицу.
     Все  четверо  направились  к  выходу из  зала,  настороженно следя,  не
появится ли  среди массы застывших тел черная  движущаяся  фигура. Несколько
крысиных  трупов  лежало в груде тел. Больше  они не  увидели ничего. Однако
Калвер, обернувшись к Брайсу и встретившись  с ним взглядом, понял,  что тот
тоже  заметил  то,  что  заинтересовало его,  Калвера.  Но  словно  заключив
какое-то молчаливое соглашение,  они  ничего не  сказали  о своем наблюдении
Фэрбенку и Мак-Ивену.
     Дождь барабанил по металлическим ступеням, маленькими струйками взлетая
вверх. Шум  дождя, как и все в этом мире,  был  неузнаваем. Это был сильный,
почти яростный звук, напоминающий многократно повторенный стон.
     -- И небо разрушено, -- сказал Фэрбенк с горечью. И они вздрогнули, все
еще стоя под крышей у выхода  из  метро, промокнув  от летящих на них капель
дождя. Но последний шаг не решался сделать никто.
     --  Проверьте радиацию. Сначала здесь. Потом  снаружи,  -- сказал Брайс
Мак-Ивену, у которого был счетчик Гейгера.
     Мак-Ивен включил висевший у него на плече счетчик, о котором совершенно
забыл, настолько был потрясен всем увиденным. А ведь  он собирался проверять
радиацию  на  каждом  этапе их  пути. Видно, все  пережитое было равносильно
шоку,  если  он  забыл  о такой элементарной мере предосторожности.  Счетчик
заработал, и Мак-Ивен сказал:
     --  Все  нормально. Счетчик лишь  регистрирует частицы, которые  всегда
присутствуют в атмосфере. Пока не о чем беспокоиться.
     -- Ну что  ж, тогда  вперед. Можете  принять  душ, --  сказал Фэрбенк в
своей обычной манере.
     Однако Мак-Ивен не спешил выходить на улицу. Он снял с плеча с