Джон Кристофер. Когда пришли триподы ----------------------------------------------------------------------- OCR & spellcheck by HarryFan ----------------------------------------------------------------------- Бену с любовью 1 Меня разбудил страшный шум. Как будто десяток скорых поездов собирались налететь на сарай. Я выкатился из одеяла, пытаясь уйти с их пути, и увидел оранжевое сияние, осветившее ящики, старое фермерское оборудование и упряжь. Проржавевший старый трактор на мгновение стал похож на переросшее насекомое. - Что это, Лаури? - спросил Энди. Я видел, как он сел между мной и окном. - Не знаю. Свет и звук постепенно стихли и исчезли. Залаяла собака - глубоким хриплым лаем, должно быть, лабрадор. Я встал и пошел к окну, по дороге ударившись обо что-то в темноте. Снаружи тоже темно: луна и звезды за облаками. В доме фермера, в нескольких сотнях метров от нас, ниже по склону холма, загорелся свет. - Дождя нет. Что же это было? - спросил я. - Кажется, в лагере говорили об артиллерийском полигоне где-то на болотах? - Поблизости нет никакого полигона. - Ну, может, выстрелили не в ту сторону. - Не похоже на разрыв. И от разрыва снаряда не было бы такого фейерверка, - потирая голень, сказал я. - Может быть, ракета. - Энди громко зевнул. - Во всяком случае сейчас все стихло. Не из-за чего беспокоиться. Идем спать. Завтра нам предстоит долгая дорога. Я немного постоял у окна. Огонь в доме погас: должно быть, фермер был согласен с Энди. В кромешной тьме я ощупью добрался до охапки соломы, служившей мне постелью. Вчера вечером все казалось гораздо интересней; но солома почти не защищала от жесткого пола, и, проснувшись, я ощущал каждую мышцу в теле. Энди уже уснул. Я винил его в том, что мы оказались здесь: это он вызвался провести разведочный поход, а потом именно он настоял, чтобы мы свернули влево; этот поворот увел нас от цели на несколько миль. Казалось, нам предстоит провести ночь в болотах, но в сгущавшейся тьме мы набрели на эту одинокую ферму. По правилам мы не должны обращаться к посторонней помощи, поэтому мы и заночевали в сарае. Мне казалось, что боль в теле и негодование против Энди не дадут мне уснуть, но я смертельно устал. Из летнего лагеря мы вышли рано и весь день шли не останавливаясь. Погружаясь в сон, я услышал еще один взрыв, но далекий; я слишком устал, чтобы снова проснуться, и даже не был уверен, что этот второй взрыв мне не приснился. Энди разбудил меня, когда занимался серый рассвет. Он сказал: - Слушай. - Что? - Слушай! Я с трудом проснулся. Шум доносился со стороны фермы, но откуда-то издалека - последовательность громких ударов, тяжелых и механических. - Сельхозтехника, - предположил я. - Не думаю. Прислушавшись внимательнее, я согласился с ним. Удары следовали друг за другом через секунду или меньше и приближались. Мне даже показалось, что задрожала земля. - Что-то приближается, - сказал Энди. - Что-то большое, судя по звуку. Мы теснились у маленького окошка сарая. Солнце еще не встало, но очертания фермы выделялись на посветлевшем фоне жемчужного неба. Дым их трубы фермерского дома поднимался вертикально: фермеры встают рано. Похоже, предстоит хороший день для возвращения в лагерь. И тут я увидел то, что приближалось к дому. Вначале появился верх - огромная серо-зеленая полусферическая капсула - плоской стороной вниз; казалось, она плывет громоздко в воздухе. Но она не плыла: причудливая, похожая на ходулю нога взметнулась в небо огромной дугой и опустилась рядом с фермой. Как только она с грохотом опустилась, появилась вторая, пролетела над домом и опустилась между фермой и сараем. Я видел и третью ногу, которая, если бы движение продолжалось, оказалась бы рядом с нами, может, и прямо на нас. Но тут движение прекратилось; огромный предмет, более двадцати метров высотой, широко расставив ноги, стоял прямо над домом. По боку капсулы шла горизонтально линия ярко-зеленых, похожих на стеклянные панелей. А все вместе походило на многочисленные глазеющие зрачки и улыбающийся рот. И улыбка была совсем не приятная. - Кино снимают, - неуверенно сказал Энди. Я посмотрел на него: он испугался не меньше меня. - Наверно, кино. Фантастика. - А где камеры? - Я чувствовал, что мой голос дрожит. - Наверно, сначала хотят все расставить. Не знаю, верил ли он в то, что говорил. Я не верил. Что-то задвигалось под капсулой, развертываясь, дергаясь и вытягиваясь. Похоже на хобот слона или на змею, только серебристое и металлическое. Оно по спирали двинулось к крыше дома и легко задело ее. Затем переместилось к трубе и обхватило ее своим концом. Кирпичи полетели в стороны, как конфетти, мы слышали, как они стучат по черепице. Я дрожал. В доме закричала женщина. Открылась задняя дверь, выбежал мужчина в брюках и рубашке. Взглянул на нависшую над ним машину и пустился бегом. Мгновенно развернулось второе щупальце, на этот раз быстро и целеустремленно. Не успел фермер пробежать и десяти метров, как щупальце обхватило его вокруг талии и подняло с земли. Он тоже закричал. Щупальце подняло его на уровень ряда панелей, и его крики перешли в приглушенные стоны. Через несколько мгновений щупальце свернулось. В основании капсулы появилось похожее на линзу отверстие; щупальце просунуло в него мужчину. Я подумал о ком-то, кто держит на вилке кусок мяса, прежде чем отправить его в рот, и почувствовал себя плохо. Стоны мужчины оборвались, щупальце снова развернулось, а отверстие закрылось. Женщина в доме стихла, но тишина казалась еще более пугающей. Возвышаясь на паучьих лапах, машина походила на хищника, переваривающего добычу. Я вспомнил свое ночное сравнение трактора с насекомым; на этот раз насекомое было ростом с Кинг-Конга. Долгое время, казалось, ничего не происходит. Машина не двигалась, в доме тоже никто не шевелился. Все затихло, даже птицы не пели. Щупальце висело в воздухе, неподвижное и застывшее. Через одну-две минуты щупальце шевельнулось, поднялось высоко, как бы отдавая салют. Секунду-две оно висело в воздухе, а затем яростно обрушилось на крышу. Разлетелась черепица, в образовавшейся дыре показались чердачные балки. Женщина снова закричала. Щупальце методично разрушало дом; так же методично оно подбирало обломки, как стервятник на баке с отбросами. Крик прекратился, остался лишь шум разрушения. Через секунду к первому щупальцу присоединилось второе, а затем и третье. Они рылись в обломках, поднимая найденное на уровень панелей. Большинство из поднятого отбрасывалось в сторону - стулья, комод, двуспальная кровать, ванна, из которой торчали оборванные трубы. Несколько предметов взяли внутрь: я заметил электрический чайник и телевизор. Наконец все было кончено, пыль начала садиться, а щупальца свернулись под капсулой. - Надо уходить отсюда, - сказал Энди. Он говорил так тихо, что я едва расслышал. - Далеко ли оно видит? - Не знаю. Но если мы побежим быстро и за спину ему... Я схватил его за руку. Что-то шевельнулось в груде мусора, которая совсем недавно была домом: высвободилась черная собака и побежала от фермы. Она пробежала около десяти метров, прежде чем вслед ей стрелой метнулось щупальце. Воющего пса подняли на уровень панелей и подержали там. Я подумал, что его заберут внутрь, как мужчину, но щупальце отбросило его в сторону. Собака черной точкой мелькнула на фоне рассвета, упала и лежала неподвижно. Вернулось ощущение тошноты, ноги задрожали. Я вспомнил, как впервые увидел Эйфелеву башню, в то лето, когда ушла моя мать и с нами стала жить Ильза, вспомнил охватившую меня панику перед взметнувшейся высоко в небо башней. Как будто Эйфелева башня двинулась - разбила на куски дом, проглотила его хозяина... отшвырнула и убила собаку, как мы отбрасываем огрызок яблока. Никогда время не тянулось так медленно. Я взглянул на часы: 05:56. Мне показалось, что прошло полчаса, я снова посмотрел на часы: 05:58. Небо просветлело, появились блики золота, затем серебра, и наконец над руинами дома показался солнечный диск. Я снова посмотрел на часы. Было 06:07. - Смотри, - сказал Энди. Ноги не двинулись, но капсула наклонилась вперед и начала вращаться. Ряд панелей двинулся влево; скоро мы будем вне его поля видимости и сможем попробовать убежать. Но вращение продолжалось, и появился второй ряд панелей. Эта штука видела все вокруг. Когда она повернулась на 180 градусов, вращение прекратилось. После этого ничего не происходило. Чудовище оставалось неподвижным, ползли свинцовые минуты. Первый самолет появился вскоре после восьми. Истребитель сделал два захода, сначала с востока на запад, потом с запада на восток, оба на низкой высоте. Машина не двинулась. Спустя четверть часа ее облетел вертолет, должно быть, фотографируя. В середине дня появились войска. Вдали показались танки и другие машины на гусеницах, а в просвете аллеи, ведущей к ферме, мы видели большую легковую машину и несколько грузовиков, включая телевизионный фургон; все они держались на почтительном расстоянии. Опять последовало долгое ожидание. Позже мы узнали, что в это время власти пытались осуществить радиоконтакт, используя всевозможные частоты. Но безрезультатно. Энди потерял терпение и опять предложил бежать к танкам. - То, что оно не движется, ничего не значит, - сказал я. - Вспомни собаку. - Помню. Но оно может решить разрушить и сарай. - А если мы побежим, оно начнет действовать, и армия начнет... и мы окажемся между двух огней. Он неохотно согласился. - Но почему армия ничего не делает? - А что они могут сделать? - Ну, нельзя же просто сидеть. - Наверно, не хотят торопиться... Я замолчал, потому что услышал гул мотора и грохот гусениц. Мы побежали к окну. К нам приближался одиночный танк. К его башне был прикреплен шест, с которого свисал белый флаг. Танк, наклоняясь, двигался по полю и остановился непосредственно под капсулой. Двигатель смолк, и я услышал щебетание ласточки снаружи. И вдруг, совершенно неожиданно, послышалась классическая музыка. - Откуда это? - спросил я. - Наверно, из танка. - Но зачем? - Может, хотят показать, что мы цивилизованные люди, не варвары. Это ведь отрывок из симфонии Бетховена, тот самый, который должен стать европейским гимном. - Сумасшествие, - сказал я. - Не знаю. Смотри. Машина наконец шевельнулась. Под капсулой развернулось щупальце. Оно протянулось вниз к танку и начало слегка раскачиваться. - Что оно делает? - спросил я. - Отбивает ритм. Как ни странно, Энди был прав: щупальце двигалось в ритме музыки. Появилось второе щупальце, свесилось и потерлось о башню танка. Первое щупальце задвигалось быстрее, решительнее. Второе ощупало танк спереди назад, затем приблизилось сбоку и просунулось под танк. Танк слегка покачнулся, конец щупальца появился из-под него с противоположной стороны. Танк качнулся сильнее и начал подниматься, сначала чуть-чуть, а потом резко вверх. Музыка сменилась пулеметной очередью. Трассирующие пули вспыхивали на фоне неба. Танк поднимался, пока не оказался на уровне панелей. Тут он повис, разбрасывая искры. Но бесполезно, пулемет был нацелен в пустое небо. И вдруг стрельба прекратилась: щупальце сжало танк сильнее. Броневые плиты скомкались, как будто были из фольги. Две-три секунды щупальце сжимало танк, затем развернулось и выпустило его. Он упал, как камень, приземлившись на нос и мгновение балансируя так, пока не перевернулся. Там, где его сжимало щупальце, осталась глубокая борозда. - Это был Челленджер, - сказал Энди. Он был потрясен, я не меньше. Я все еще видел это беззаботное сжатие, и танк, разорвавшийся, как бумажный. Когда я снова выглянул, одно из щупалец свернулось, другое по-прежнему раскачивалось и по-прежнему в ритме Бетховена. Мне хотелось убежать - куда-нибудь, куда угодно, не думая о последствиях, но я не мог двинуть и пальцем. Выжил ли кто-нибудь в танке? Вряд ли. И тут неожиданно появились с юга истребители-бомбардировщики. Подлетая, они выпустили ракеты. Из шести ракет две попали в цель. Я видел, как разлетались длинные паучьи ноги, как наклонилась, упала и раскололась капсула. Она упала на обломки дома и раздавленный танк, и от удара сарай задрожал. Трудно поверить, насколько быстро это произошло - и насколько полно. Но вот лежит разбитая капсула, а из-под нее торчат переломанные ноги. И в это время налетела вторая волна истребителей-бомбардировщиков, разбивая оставшееся. 2 Школьный год начался через три недели. К этому времени шумиха - меня и Энди интервьюировали по телевидению, местному радио и тому подобное - закончилась, но в школе по-прежнему интересовались нами. Нас забрасывали вопросами, главным образом меня, потому что Энди разговаривал неохотно. Я же говорил слишком много и потом об этом пожалел. Когда к этой теме обратился Дикий Билл на уроке физики, я не хотел больше обсуждать ее, особенно с ним. Он не казался диким, и звали его не Билл; это был маленький аккуратный седовласый человек с саркастическими манерами; говорил он, глотая звуки. Фамилия его была Хоки, и у него была привычка быстро поворачиваться от доски и швырять все, что попадется под руку - обычно это был кусок мела - в тех, кто, как он думал, плохо себя ведет за его спиной. Однажды он швырнул щетку, которой моют доску, а она деревянная и тяжелая, и попал мальчику прямо в лоб. Мы прозвали его Дикий Билл Хоки, а потом просто Дикий Билл. - Давай, Кордрей, - сказал он, - не стесняйся. Ты теперь знаменитость и кое-что должен тем, кто ею не стал. - Девчонки захихикали. - Первый человек, увидевший трипода, - кажется, так вас решили называть журналисты. Ты попадешь в историю, даже если не получишь Нобелевскую премию по физике. Хихиканье стало громче. В прошлом году по физике я занял второе место с конца. - Если рассмотреть различные реакции человека при первой встрече с существами из другой части вселенной, - продолжал Дикий Билл, - мы получим интересные данные о национальных характерах. У него была склонность, которую большинство из нас поддерживало, обсуждать интересовавшие его проблемы; некоторые из них были весьма далеки от физики. Я был бы счастлив, если бы он при этом забыл обо мне. Он продолжал: - Как вы знаете, было три высадки: одна в Соединенных Штатах, в Монтане, одна в Казахстане, в Советском Союзе, и еще шоу Кордрея на окраине Дартмура. Высадки произошли приблизительно одновременно - наша в середине ночи, американская - в начале предыдущего вечера, русская - во время завтрака. Американцы первыми заметили свой треножник, засекли его еще на радаре, но окружили место высадки и просто ждали. Русские тоже быстро засекли один на своей территории и так же быстро уничтожили его ракетным ударом. Мы сыграли нашему Бетховена, послали единственный танк, и после того как он раздавил этот танк, мы его уничтожили. Разве это не доказательство английской сдержанности? А, Кордрей? - Не знаю, сэр, - неохотно ответил я. - После того как оно разбило ферму, меня не заботило, насколько быстро его уничтожат. - Конечно, нет. Вы, как и военные, не предполагали, что это окажется так легко. И вот это, разумеется, самое поразительное. - Он погладил свои редеющие волосы. - Когда я был в вашем возрасте, шла война. У нас шел урок физики, как и сейчас, и он был прерван ракетой Фау-2, она разорвалась в четверти мили от школы и убила пятнадцать человек. Было тревожно, но интересно мне не было. Гораздо больше войны меня интересовало то, что я читал в фантастических журналах тех дней. Ракеты, выпускаемые из Германии в Англию, чтобы убивать людей, казались мне скучными, особенно по сравнению с другими возможными использованиями ракет - для межпланетных полетов, для открытия экзотических форм жизни, может, даже для того, чтобы привезти эту жизнь к нам. Фантасты рассматривали множество возможностей. Мы читали о чужаках, а позже и смотрели по телевизору чужаков всех форм и размеров, всех цветов и материалов, от переросших пауков, сосущих кровь, до крошечных созданий с длинными рылами. Их появление влекло за собой и уничтожение, и откровение. Но никто не предвидел Космических Контактов Абсурдного Рода, космического фарса. А почему я говорю фарс, Кордрей? - Не знаю, сэр. - Но ведь ты их видел. Рассмотрим для начала сами треножники. Какой тупица мог придумать такое неуклюжее и неэффективное средство передвижения? Хильда Гузенс, высокая костлявая рыжая девица, классный гений и любимица физика, сказала: - Но у них должна быть очень развитая технология. Мы знаем, что они не из нашей Солнечной системы, они должны были пролететь световые годы, чтобы добраться до нас. - Согласен, - кивнул Дикий Билл. - Но подумаем дальше. Хотя американцы не подходили к своему триподу, они экспериментировали, подгоняя к нему животных. К этому времени наступила ночь. И треножник включил обычный свет - можно назвать это прожектором, - чтобы разглядеть, что происходит у него под ногами. Похоже, у него не было даже инфракрасного видения! А теперь представьте себе, чего стоило доставить эти машины в три разных точки нашей планеты, и подумайте, для чего их использовали. Два из трех просто сидели на месте, третий разрушил ферму и продолжал сидеть. Единственная атака единственного эскадрона военно-воздушных сил превратила его в груду металлолома. А остальные два защищались не лучше. Американский вообще самоуничтожился, никто на него не нападал. В сущности, ужасное вторжение из космоса оказалось самым большим комическим шоу столетия. Кое-кто засмеялся. Хотя в прошлом я тоже бывало заискивал перед Диким Биллом, я не присоединился к смеющимся. Слишком ясно помнил - насекомоподобная фигура, возвышающаяся над руинами фермы, змеиные щупальца, подбирающие жалкие обломки и куски и отбрасывающие их в сторону... Мне не было забавно тогда, не было и теперь. Мы с папой переселились к бабушке, после того как ушла мама. Дедушка умер незадолго до этого, и бабушка была рада, что мы заняли часть большого дома. Это было длинное низкое гранитное здание, в наше крыло можно было попасть и через соединительную дверь; она использовалась обычно со стороны бабушки. Бабушка не любила, когда мы приходили без предварительного извещения. Вообще она очень определенно выражала свои желания и нежелания. Например, я должен был звать ее Мартой, а не бабушкой. Ей шел седьмой десяток, но она была необыкновенно активна; форму поддерживала пешеходными прогулками. После женитьбы моего отца на Ильзе, я думаю, то, что мы под боком, устраивало бабушку еще больше. Ильза швейцарка и поэтому говорит на нескольких языках, и Марта вовсю использовала ее в своих делах. У нее был антикварный магазин в Эксетере, она много разъезжала, часто выезжала на континент в поисках товара. Ильза ездила с ней и вообще помогала. Дедушка, военный, офицер, несколько лет перед смертью болел, и одно из моих ранних воспоминаний - меня заставляют вести себя тихо и не беспокоить его. Марта никогда не была такой теплой уютной бабушкой, о которой читаешь в книгах, и нисколько не изменилась, когда мы переехали к ней. Она не из тех, с кем можно поболтать. Когда я однажды спросил ее о маме, она провела разговор резко и заверила меня, что я счастлив, оттого что с нами Ильза. Если она кого-нибудь и любила, так это мою сводную сестру Анжелу и - в несколько собственнической манере - моего отца. Была также тетя Каролина, но мы ее редко видели. Я всегда чувствовал, что с антиквариатом Марте лучше, чем с людьми. Она и Ильза сидели в гостиной, когда однажды в субботний полдень мы с Энди вернулись с велосипедной прогулки - нам пришлось сократить ее, потому что начался дождь. Они оценивали антиквариат, а Анжела помогала им. Тогда Анжеле было семь лет, она блондинка, хорошенькая и умная. Папа из-за нее просто свихнулся. Она держала в руках фарфоровую собачку и говорила, какая она красивая, а Марта улыбалась ей: она любила людей, которые любят фарфор и вообще антикварные вещи. Я никогда не мог до конца понять, насколько моя сестра подлиза. - Можно включить телик? - спросил я. - Можно, Марта? - повторила Ильза. - Нет, - резко ответила Марта. - Меня нельзя отвлекать, пока я занимаюсь этим. Сколько я заплатила за эту тарелку? Память мне изменяет. Ильза улыбнулась мне одной из своих беспомощных успокаивающих улыбок, которые доводили меня до бешенства. Она не хотела спорить с Мартой и в то же время хотела, чтобы я был доволен. - Лаври, на кухне шоколадные пирожные. Я их сегодня приготовила. Если хочешь, они в маленькой каменной вазе... - Спасибо, не хочу, - перебил я ее. На самом деле эти пирожные - одно из немногих ее блюд, которые мне нравились, но я был не в настроении принимать взятки. Я подумал, что ненавижу, как она называет меня - Лаври - и этот ее акцент. Я съеживался, когда она разговаривала с учителями в школе на родительских днях. К тому же мы с Энди купили себе шоколада в деревенской лавочке на пути домой. Похоже, Энди все же был не прочь заняться шоколадными пирожными, поэтому, для отвлечения, я припомнил спор, который у нас произошел во время поездки. Энди где-то прочитал, что уничтожение треножников - величайшее преступление в истории: первый контакт с другой разумной расой, и мы так уничтожили его. Меня это не очень занимало, в то же время не хотелось и соглашаться. Я напомнил ему, что он не так дружелюбно относился к триподам, когда мы сидели в сарае. Он ответил, что это не мешает ему впоследствии более уравновешенно взглянуть на вещи. - И не забудь, что именно трипод напал первым, - сказал я. - Ты видел, что случилось с фермой. - И все-таки нужно было больше узнать о них. Очевидно, это была разведывательная экспедиция. Разрушение фермы, должно быть, просто ошибка. - Танк нес белый флаг. - И играл классическую музыку, - насмешливо добавил Энди. - Как это много значит для существ из другой солнечной системы. Именно я в то время считал это нелепым, но у нас с Энди часто бывало, что мы менялись сторонами в споре. - Может, наши и ошибались, но они по крайней мере старались действовать цивилизованно, - сказал я. - А американцы вообще своего не трогали, а он сам себя взорвал. - Думаю, разрушения двух из трех достаточно, чтобы нас объявили враждебной планетой. Экспедицию отозвали, а последнего трипода взорвали, чтобы у нас было как можно меньше сведений об их технологии. На тот случай, если мы отправимся за ними. Они знают, что у нас есть ракеты, значит мы на пороге космических полетов. Я устал от этих споров. Возможно, мы упустили свой единственный шанс установить контакт с чужаками. Я тогда не очень беспокоился из-за этого, да и сейчас не тревожился. - Во всяком случае все кончено, - сказал я. - После такого разгрома они не вернутся. Хочешь поиграть на компьютере? У меня новая игра с драконами. - Мне пора домой. - Энди взглянул на часы. - Уже почти пять, а я обещал Миранде вернуться рано. Она опять уходит. Миранда - это его мать. Как и Марта, она хочет, чтобы ее звали по имени. Она часто отсутствует, и Энди поэтому много времени проводит у нас. Однажды я слышал, как папа с Ильзой говорили, что у Энди нет дома. Они очень заботились о чужих домах. Но самого Энди это, казалось, не беспокоит. Анжела, должно быть, слушала нас. - В пять новое шоу, - сказала она и включила телевизор. Я молча смотрел на нее, думая, что сказала бы Марта, если бы это сделал я. Марта потянулась и зевнула. - Ну, это конец оценке. Но мы много сделали. Что за шоу, Анжела? - Триппи-шоу. Вслед за надписями показалось множество мультипликационных треножников, они плясали безумный танец: составителей программы будто бы вдохновило появление триподов. Дикая музыка - удары тяжелого металла и рока смешивались с обрывками традиционной музыки, включая один довольно привязчивый мотив. - Не думаю, чтобы мне это понравилось, - заявила Марта. Анжела, сидя на ковре скрестив ноги, не обратила на ее слова внимания. Но Марта и не заикнулась о том, чтобы выключить телевизор. - Поеду с тобой, - ответил я Энди. - Больше нечего делать. Мой отец жилистый не очень высокий человек, носит очки. Он похож на атлетическую версию Вуди Аллена, только говорит не так быстро. В то время он был агентом по продаже недвижимости и проводил много времени в отъездах, включая и уикэнды. Я не очень хорошо помню, как складывались его отношения с моей матерью, за исключением того, что они иногда целыми неделями не разговаривали друг с другом. Помню, как они говорили со мной по отдельности, как будто они два разных кегельбана с единственной кеглей - а кегля эта - я. С Ильзой ничего подобного. Отец замучивал разговорами и ее, и Анжелу. Однако со мной он никогда много не разговаривал. Вероятно, на меня приходилось три процента его разговоров, да и эти проценты были вынужденными. Однажды в воскресенье я остался один: папа показывал клиентам дом, а Марта взяла с собой всех остальных на передвижной рынок антиквариата. Она и меня спросила, хочу ли я ехать с ними, я отказался под предлогом домашних заданий. Но это было правдой лишь отчасти: большую часть заданий я сделал в пятницу вечером. Закончив остальное, я был свободен. Приготовил себе сэндвич с беконом, поиграл в игру с драконами, просмотрел комиксы в воскресных газетах, и все еще было четверть одиннадцатого. Я подумывал, не позвонить ли мне Энди, и тут услышал машину папы. - А где все? - спросил он. - А, да, на антикварном рынке. Не хочешь ли удивить их, Лаури? - Мы их не найдем. - Они ведь в Бадлейке? На лужайке. - Марта говорила, что они могут отправиться еще в несколько мест. - Все равно можем попробовать. Я ничего не сказал. Он слегка обеспокоенно посмотрел на меня. - Ты предпочитаешь что-нибудь другое? - Мы давно не выходили на лодке. - Уже поздно в этом году. Да и погода не подходящая. Ночью была буря. Сейчас она прекратилась, но по-прежнему дул сильный ветер, а небо было закрыто серыми тучами, гнавшимися друг за другом. - Мы могли бы проверить причал, - сказал я. Он помолчал. - Конечно, Лаури. Лодка у нас была уже два года. Это "Моуди-30" с семью местами в трех каютах. У нее боковой киль, мощный дизель, дающий 2О километров в час, навигационная установка Декка и радар; в камбузе большой холодильник; есть душ. Папа купил его с рук с помощью фирмы, у которой выдался хороший год, так как цены на дома выросли. По пути на реку папа много говорил. Я только слушал. Постепенно он истощился, и мы вернулись к нашему привычному молчанию. Я понял, что, как обычно, возмущаюсь этим, и решил что-нибудь предпринять. - Ты читал сообщение о том, что тело, найденное в обломках треножника, было предварительно вскрыто? - сказал я. - Вероятно, вначале об этом не сообщали, чтобы не пугать народ. - Вероятно, ты прав. - Но кто мог проделать это вскрытие? - Наверно, робот, управляемый на расстоянии. Часть тех механизмов, обломки которых найдены в капсуле. - Он просто выбежал из фермы, - сказал я. - Энди или я могли выбежать из сарая, и тогда нас разрезали бы. Папа молчал. Я продолжал: - Ты никогда не рассказывал, что почувствовал... когда это все произошло. - Разве? - Не помню, чтобы ты говорил, - резко ответил я. - Я помню то утро, - медленно начал папа. - Помню очень хорошо. Проснулся рано, и в шестичасовых новостях было сообщение о странном предмете в Дартмуре. В 6:30 сообщили больше, упомянув, какой он огромный и что он на трех ногах, потом было сообщение об аналогичном предмете в Америке. В семь всякие сообщения прекратились, только министерство обороны перекрыло движение в нескольких районах. Я понял, что изолируют район Дартмура. Вспомнил, как накануне ты рассказывал о вашей разведывательной экспедиции. И сообразил, что ты внутри этого района. - Район большой, - смутился я. - Там было с полдесятка других команд, они ничего не видели. - Ну, я был уверен, что ты где-то там, и похоже, происходит что-то неприятное. Я начал звонить - вначале в полицию, затем на Бибиси, в конце концов в министерство обороны. Со мной разговаривали так вежливо и уклончиво, что я понял: дело серьезное. Сорвался и накричал на них. Это мне, конечно, ничего не дало. У папы обычно хороший характер, он не любит ссориться. То, что он сорвался, меня обрадовало. Он продолжал: - Я уже собрался вывести машину и ехать туда - попробовать прорваться. Но тут сообщили о ракетном ударе и о том, что треножник уничтожен. Я решил, что лучше оставаться у телефона и ждать новостей от тебя. Ждать пришлось долго. - Мы были в безопасности в сарае, - сказал я. Он снял руку с руля и положил мне на плечо. - Ты поступил разумно, затаившись в сарае. Энди рассказывал, что ты отговорил его от попытки убежать. Мы говорили с Ильзой, и она сказала, что можно рассчитывать на твой здравый смысл. Я отодвинулся от него. - Ты знаешь, Лаури, Ильза тебя любит. - Я промолчал. - Любит, как Анжелу. Звучит глупо. - Надеюсь, катер в порядке. Ночью было ветрен, - сказал я. - Наш участок реки защищен, кроме южного направления. А ветер был западный. В первое лето мы хорошо попользовались лодкой, но с тех пор почти не выходили в море. Ильзе это занятие не очень нравилось, может быть, потому что в Швейцарии ловят рыбу только в озерах. Ее обычно укачивало. Она не жаловалась и не отказывалась выходить на "Эдельвейсе" - ну и имечко для лодки! - но выходы постепенно прекратились. - Мы так и не сходили на Гернси. Возможно, звучало как обвинение. Во всяком случае отец заговорил извиняясь. Он объяснил, что у него много работы, что его партнер часто болеет. И Марта всегда занята, а нам нужно подстраиваться под нее. У Марты был небольшой дом на Гернси, раньше мы проводили в нем каникулы. В этом году папа с Ильзой и Анжелой ездили в Швейцарию к родителям Ильзы; ее отец - мы называли его Швейцдед - болел. Поэтому я и отправился в летний лагерь. - В следующем году обязательно сходим, - сказал папа. - В начале лета. А сейчас в Истер. Как насчет Истера? - Замечательно, - ответил я. Я готовил уроки, когда зазвонил телефон. Я взял трубку, думая, что звонит Энди. Разобрал одно-два слова, но понял, что звонит Швейцба, Ильзина мать. По сравнению с ее акцентом Ильза - диктор Бибиси. Я сказал, медленно и отчетливо произнося слова: - Это Лаури. Я позову ее. Пожалуйста, подождите. Warten Sie, bitte. Я позвал Ильзу и пошел к себе. По радио передавали записи триппи-музыки. Это были отрывки из телешоу, с добавкой вокального синтезатора - эта пьеса была всю неделю на верху списка. Слова глупые, мелодия резкая и повторяющаяся, синтетический голос действовал раздражающе; но это как раз тот сорт музыки, что забирается тебе под кожу, и ты, сам того не замечая, напеваешь ее, доводя себя до сумасшествия. Триппи-шоу приобрело фантастическую популярность во всем мире, включая Россию и Китай. Я все еще не видел его, отчасти потому что Анжела отчаянно им увлекалась, но я чувствовал, что музыка каким-то коварным способом захватывает меня. Кончив уроки, я пошел в гостиную. Здесь были Ильза и папа; он наливал выпивку, и они разговаривали. Входя, я услышал слова Ильзы: - Любой приступ опасен. Он ведь так давно болеет. - Я только хотел сказать, что день-два можно подождать, - ответил папа. - Тогда может быть поздно. - Что-нибудь с Швейцдедом? - спросил я. Папа кивнул. - Сердечный приступ. - Он продолжал, обращаясь к Ильзе: - По тому, что она говорила, положение не безнадежное. Он ведь даже не в реанимации. - Но оно безнадежное для нее. - Ильза жалобно посмотрела на папу. - Я не хочу уезжать. Ты знаешь. Но... Она замолчала. Папа подошел к ней, она обняла его. Я смотрел в окно. Два дрозда дрались из-за оранжевых ягод ползунка, покрывавшего заднюю стену. - Закажу билет на первый же рейс, - сказал папа. - А как Анжела? - Ты думаешь, ей лучше лететь со мной? Конечно, лучше, подумал я. В этот момент я увидел, как Анжела подъезжает к дому и прислоняет к стене свой велосипед. Ильза тоже увидела ее и позвала в дом. Она объяснила, что у дедушки был сердечный приступ, что она должна лететь в Швейцарию, чтобы повидаться с дедушкой и бабушкой, и что Анжеле лучше лететь с нею. - Когда? - спросила Анжела. - Как только папа возьмет билеты. Завтра. - И я пропущу соревнования Пони-клуба? Анжеле этим летом купили пони - маленького шотландца с отвратительным характером, по кличке Принц. Он дважды кусал меня и все время старался лягнуть, но Анжела сходила из-за него с ума. Она уже несколько недель готовилась к соревнованиям Пони-клуба. - Я забыла о Пони-клубе, - сказала Ильза. - Если ты хочешь, чтобы я летела... - Нет, оставайся. Если дедушке не станет хуже, я скоро вернусь. Анжела обняла маму. Она умела добиваться своего без всяких неприятностей, в отличие от меня. Я подумал о Швейцдеде. Плотного сложения, краснолицый, он всю жизнь провел на высоте более 1500 метров над уровнем моря. Он хорошо говорил по-английски, потому что содержал гостиницу, но я никогда с ним подолгу не разговаривал. Совсем другое дело Анжела; я чувствовал, что он радуется ей даже больше, чем Ильзе. Жаль, что ей больше нравится пони. У людей разные приоритеты. Я сожалел о его сердечном приступе, но не о том, что улетает Ильза. Конечно, лучше бы она взяла с собой Анжелу, но нельзя иметь все сразу. 3 Через неделю после отъезда Ильзы в Швейцарию я наконец посмотрел Триппи-шоу. Папа отсутствовал, и Марта взяла Анжелу с собой в магазин. Анжела вначале отказалась идти, потому что хотела смотреть телевизор; чтобы она тут не болталась, я пообещал ей записать шоу. Я включил телевизор и стал смотреть. Шоу представляло собой смесь мультипликации, игры живых актеров, рекламных кадров и абстрактных кадров, в которых использовались все старые и некоторые новые компьютерные приемы. Мультик очень живой и реалистичный - почти ожившие картинки, а в абстрактных кадрах полно изображений треножников. Все сопровождалось музыкой, казавшейся вначале хаотичной, но потом постепенно резкие звуки как-то увязывались друг с другом. Я слышал, что это комическое шоу, где триподы выступают как глупые гиганты, которые бродят повсюду и попадают во всякие недоразумения - например, ноги их запутываются и они падают, такого рода штуки. Сначала все так и было, но позже отношение изменилось. Во второй части рассказывалось о девушке, плененной и связанной отвратительным драконом, и о рыцаре, который пытается освободить ее. Похоже на исторический комикс, он в сверкающем вооружении, она в длинном платье, а на голове такая штука, которую, кажется, называют покрывало. Попытки рыцаря все кончаются нелепой неудачей. Некоторые из них забавны, я раз-два рассмеялся. Но постепенно зрелище становилось не забавным, а пугающим. На лице девушке отчаяние, рыцарь дрожит от страха, а дракон становится зловещим и вдвое увеличивается в размере. В кульминационной сцене дракон прижимает рыцаря лапой, пробивает когтем его вооружение, в пыль льется самая настоящая кровь, а челюсти дракона движутся к голове девушки. Музыка становится отрывистой и резкой и сопровождается барабанным боем - как смертная казнь. Крупный план лица рыцаря - он мертвее самого мертвого. У меня мурашки побежали по коже. И тут на горизонте появляется трипод - на фоне рассвета, музыка меняется. Появляется тема триппи с добавочными ответвлениями, играет оркестр со всеми инструментами - от органа до охотничьего рога. Звучит это энергично и обнадеживающе. Серебряные щупальца мягко сверкают, вовсе не тем жестким металлическим блеском, который я так хорошо помнил, они слетают с неба - одно освобождает девушку, другое поднимает рыцаря, а третье пронзает копьем раздутую грудь дракона. Девушка свободна, рыцаря возвращают к жизни, и вдвоем на его лошади они уезжают в рассвет. Дракон вначале распадается до костей, а потом просто в пыль. А трипод господствует в сцене, и восходящее солнце образует ореол вокруг его капсулы. Опять тема триппи и громкий голос, повторяющий: "Да здравствует трипод! Да здравствует трипод! Да здравствует трипод!" Снова и снова. Я просмотрел все шоу, и оно определенно не скучное, но никакого желания смотреть следующее у меня не было. Я знаю, что многие с ума сходят от этого зрелища. Как Анжела - впрочем, и многие взрослые тоже стали фанами. Я перемотал ленту и включил воспроизведение, чтобы проверить запись. Началась передача об антиквариате, которую записывала Марта. Я подумал, что перемотал слишком много, но какой-то человек продолжал мямлить об изъеденном червями письменном столе. И тут я понял, что случилось. Со мной такое случалось и раньше. Я нажал кнопку записи, но не настроил видик на нужную программу. Когда они вернулись, я был в своей комнате. Я слышал, как остановилась машина, хлопнула дверца, Анжела позвала меня. Я подумал, что лучше покончить с этим сразу. И пошел в гостиную. - Где она? Кассета? Ты не надписал ее? - Нет, я пропустил передачу. Прости. - Что? - Я смотрел по телевизору и забыл переключить программу. - Это не забавно, Лаури. Где кассета? Я покачал головой, и она поняла, что я говорю серьезно. - Ты не можешь! - Голос ее перешел в вой. - Не можешь! Не можешь! Нельзя быть таким противным! Вошла Марта, увидела, что Анжела плачет, и спросила, в чем дело. - Я забыл записать Триппи-шоу, - сказал я. - Вернее, не забыл... - Ты ей пообещал, - холодно ответила Марта. - Знаю. Я хотел записать. - Плач становился все громче и отчаяннее; мне пришлось говорить очень громко. - Но я думаю, что детям не стоит смотреть эту программу. И тебе не понравилось бы, если бы ты видела. Ты всегда была против насилия на экране и... Лицо у Анжелы было бледное и напряженное. Без всякого предупреждения она кинулась на меня, как маленький, но свирепый бык. Я схватил ее, чтобы не упасть, и бык превратился в дикую кошку, отчаянно царапающуюся. Я слышал, как Марта потрясенно говорила: "Анжела..." - и после этого был слишком занят, защищаясь. Глупо - ей ведь только семь лет, и она не слишком велика для своего возраста, - но мне понадобилась вся сила, чтобы удержать ее. В конце концов я умудрился прижать ее к лестнице. Она еще какое-то время боролась и кричала, потом обмякла. Анжела продолжала лежать, я встал. - Что ты ей сделал? - спросила Марта. - Ничего. Только постарался не дать ей убить меня. Я почувствовал, как что-то стекает по щеке, поднял руку - она в крови. Марта склонилась к Анжеле. - Анжела, что с тобой? Анжела не ответила, но рыдания возобновились, на этот раз не яростные, а жалкие. Марта сказала, что нужно уложить Анжелу в постель. Мы практически отнесли ее. Вечером Марта обсудила происшествие с папой. Анжела все еще была в своей комнате, и папа сходил ее проведать. - Кажется, все в порядке, - вернувшись, сказал он. - Я беспокоюсь, - сказала Марта. - Она была... ну, в ярости. - У детей бывают срывы без всяких причин, - ответил папа. Он улыбнулся мне. - У Лаури в этом возрасте тоже были. Я вспомнил случай, когда он пообещал поиграть со мной в футбол и не стал. Когда он наконец пришел, я пнул его вместо мяча и продолжал яростно пинать. Но у меня была вполне определенная причина. Это было как раз перед тем, как у нас поселилась Ильза, и я знал о ней; и знал, что он разговаривал с нею по телефону и забыл о своем обещании. Когда Анжела спустилась, она казалась нормальной, во всяком случае по отношению к остальным - со мной она вообще не разговаривала. Марта отправилась готовить ужин, а Анжела взяла видеокассеты. Мы оба видели, что она выбрала - одну из программ Триппи-шоу. - Нам этого не хочется, - сказал папа. - Время есть. Марта сказала, что ужин через полчаса. - Все равно... Я думал, что она начнет привычное подлизывание, чтобы добиться своего, но она без всякого выражения смотрела на папу, держа в руке кассету. - Ну, ладно, только потише, - немного погодя сказал папа. - Я пойду в кабинет и попробую выяснить, какая погода в Альпах. Я пошел к себе. Меня провожала триппи-музыка. В понедельник утром у нас было два урока физики - удручающее начало недели. Дикий Билл опаздывал, и мы болтали. Говорили о Триппи-шоу, и я заметил разное отношение: одни говорили, что передача плохая, другие восхищались. Казалось, нет никакой возможности предсказать, кто будет за, кто против. Энди сказал, что она показалась ему глупой. Не глупая, возразил я, а вообще ноль, и пересказал историю с рыцарем и драконом. Родни Чамберс, сидевший передо мной, сказал: - А ты откуда знаешь? Я удивился - не вопросу, а тому, кто его задал. Не могу припомнить, чтобы он когда-нибудь высказывал свое мнение. - Я узнаю вздор, когда вижу его, - сказал я. - Но моя младшая сестра с ума по нему сходит. Вероятно, просто возраст. - Заткнись! - встал Чамберс. - Или я заставлю тебя заткнуться! И взмахнул кулаком. Удивительно - он раньше никогда не дрался; но больше всего меня поразило выражение его лица. Точно, как лицо Анжелы, когда она бросилась на меня. Остальные смотрели молча. Я попытался отделаться улыбкой. - Триппи-шоу - лучшая программа телевидения, - Чамберс наклонился вперед. - Повтори, Кордрей! Дверь в класс открылась, и появился Дикий Билл. - Небольшая доурочная дискуссия, леди и джентльмены? Я полагаю, не о физике. - Он пробежал пальцами по волосам и остановился перед нами. - Мне кажется, я слышал упоминание о Триппи-шоу. Странно, но я сам смотрел вчера эту передачу, и она понравилась мне больше, чем я ожидал. Любопытно и очень привлекательно. Он помолчал и одернул свою учительскую мантию. - Да, весьма привлекательно. Но, полагаю, пора заняться физикой. Глава девятая. Папа не рассказал Ильзе о припадке Анжелы, вероятно, чтобы не беспокоить ее. Он звонил ей каждый вечер, как только возвращался домой. Похоже, Швейцдеду было не хуже, но и не лучше. Ильза хотела вернуться, но оставалась, потому что следующий приступ мог убить его. Меня это устраивало. Марта строже Ильзы - никакие подкупы не действуют, - но я знал, чего ожидать от Марты. Анжела, казалось, тоже не ощущала отсутствия матери, но в те дни Анжела вообще интересовалась только одним - Триппи-шоу. Она не заботилась о пони, и Марта должна была напоминать ей о том, что пора выводить пони на прогулку или чистить стойло. Анжела собрала все программы - даже ту, которую я не записал, - и непрерывно их крутила. Марта пыталась прекратить это, но с Анжелой произошла истерика, и Марта не настаивала. Анжела вступила в новый клуб фанов - любителей триппи и получала разное барахло по почте. Я слышал однажды вечером, как Марта говорила папе, что с этим нужно что-то делать. - У детей бывают кризисы, - ответил папа. - Но я никогда не видела, чтобы она так себя вела, когда ее пытаются образумить. Мне кажется, ее нужно лечить. - Мне казалось, ты презираешь психиатров. - Ну, по крайней мере покажем ее Джеффри. Джеффри Монмут - наш доктор; они с папой играют в гольф. - Не считаю нужным. Папин голос звучал негодующе; должно быть, он просто не мог признать, что что-то неладно с его Анжелой, особенно признать перед членом гольф-клуба. - Ты не видел, какая она бывает. - Папа не ответил. - Нужно думать и о других вещах, не только о том, что Ильзы нет дома. Я слушал из зала. После этих слов я повернулся и отправился к себе. Через несколько дней против триппи выступила "Дейли мейл". Мы не выписываем эту газету, но когда я пришел в школу, ее передавали из рук в руки. Большая шапка: ТРИППИ ПРОМЫВАЮТ МОЗГИ? Ниже буквами поменьше: "Это шоу - угроза нашей юности?" Далее цитировались известные психологи, которые утверждали, что культ триппи может быть опасен, потому что вызывает фанатизм, который проявляет тенденцию к выходу из-под контроля. Приводились примеры: дети вели себя так, что поведение Анжелы на этом фоне казалось образцом нормы. Один мальчик пытался сжечь свой дом, когда у него отобрали кассеты с записями триппи. Тринадцатилетняя девочка чуть не убила отца кухонным ножом. Утверждалось, что в других странах еще хуже: в США и в Германии дети толпами оставляли дома и жили вместе триппи-коммунами. Как только их возвращали домой, они сбегали снова. Один из фанатиков триппи в школе достал зажигалку и сжег газету. Остальные смотрели, как она горит; лица их напомнили мне фильм, в котором сжигают ведьму: так смотрели на этот костер. В начале первого урока все еще говорили об этом; а урок был физика. Шум не затих, даже когда вошел Дикий Билл, и я ожидал, что он взорвется: он всегда строго следил за дисциплиной в классе. Вместо этого он добродушно взглянул на фанатиков триппи, даже каким-то любящим взглядом. Он сказал: - Я видел, как вы сожгли эту злую газету. У нас в учительской тоже был номер, и я его сжег. Фанатики триппи все еще шумно приветствовали его, когда послышался стук в дверь и вошел мистер Денлам, секретарь школы. Это был маленький человек, робкий, особенно когда дело касалось Дикого Билла. Он подошел ближе и что-то прошептал. Дикий Билл презрительно улыбнулся. - Если директор хочет меня видеть, разумеется, я в его распоряжении. Он дал нам задание и вышел, вслед за ним и Денлам. У двери Дикий Билл остановился и обернулся, продолжая улыбаться. А потом сказал, почти выкрикнул: "Да здравствует трипод!" Этим вечером основной темой теленовостей были триппи. Показали толпу у здания "Дейли мейл" и стычки, когда полиция пыталась рассеять эту толпу, - триппи тащат в полицейские фургоны, полисмен с лицом, залитым кровью. Комментатор сказал, что еще одна толпа собралась у дома издателя; окна дома разбили, а на стенах намалевали фигуры триподов. - Сегодня во второй половине дня, - продолжал комментатор, - в палате общин выступил премьер-министр. Он сказал, что ситуация находится под контролем. Особенно тревожит то, что фанатики триппи по всей стране собираются вместе. Сообщается о нескольких таких группах, занявших пустые квартиры и конторы в Лондоне; аналогичные коммуны появились в ряде провинциальных городов, включая Бирмингем и Эксетер. - Не думала, что позволят зайти так далеко, - сказала мама. - Нужно руководить твердой рукой. - Легче сказать, чем сделать, - заметил папа. - В этом-то все и дело. Слишком много говорят, слишком мало делают. Комментатор начал говорить об акциях и ценных бумагах и о финансовой панике, и Анжела, которая сидела, глядя на экран, встала и вышла из комнаты. Марта и папа продолжали говорить о бунтах. Марта все больше сердилась, и папа соглашался с ней; он никогда долго не выдерживал сопротивления. Он говорил, да, триппи-шоу следует запретить, когда я услышал, как открылась, а потом закрылась входная дверь. - Это Анжела, - сказал я. - Что? - папа повернулся ко мне. - Она вышла. - Она тебе говорила что-нибудь? - он спросил Марту. - Нет. Наверно, пошла к Эмме. Эмма - это ее подруга в деревне. Я сказал: - В новостях говорили о коммуне триппи в Эксетере. - Но она не может... - начала Марта. Папа пошел к двери, я за ним. Дом Эммы находился в нескольких сотнях метров налево. Анжела направлялась направо, к остановке автобуса. Папе потребовалась моя помощь, чтобы вернуть Анжелу; она боролась какое-то время, потом обвисла на нас. Он отнес ее в ее комнату, и мы с Мартой ухаживали за ней. Она лежала, глядя в потолок. Когда папа вернулся, она не отвечала на его вопросы, не смотрела на него и не двигалась. Через несколько минут пришел доктор Монмут; он жил по соседству. Это был маленький человек, ростом меньше папы, с розово-белым детским лицом и редкими растрепанными волосами. Говорил он быстро и слегка заикался. Папа объяснил, что случилось. Осмотрев Анжелу и посветив ей в глаза, доктор сказал папе: - Вы знаете, я иногда пользуюсь гипнозом. И как мы оба знаем, вы это не одобряете. Если хотите, я успокою ее и передам п-педиатру. Но я предпочел бы испробовать гипноз. Может, так мы узнаем, что ее тревожит. Н-ну как? - Вреда, наверное, не будет, - неохотно ответил папа. - Безусловно. Доктор Монмут посадил Анжелу, обращаясь с ней мягко, но решительно. Из сумки он достал стальной шар на цепи и начал раскачивать перед нею. Нечто подобное я уже видел, но мне все равно было интересно смотреть и слушать его мягкий монотонный голос: - Тебе хочется спать... спать... спать... твои веки тяжелеют... глаза закрываются... закрываются... ты спишь... Я сам почувствовал сонливость. Доктор Монмут сунул шар в карман. Он сказал: - Анжела. Ты меня слышишь? - Да, - негромко ответила она. - Ты что-нибудь должна сделать... обязательно должна? Никакого ответа. - Скажи мне. Что ты должна сделать? - Повиноваться триподу, - медленно ответила она. - Что это з-значит, Анжела? - Трипод хороший. Трипод знает лучше. - Лучше о чем? - Обо всем. - И что же ты должна делать? - То, что велит трипод. - А кто тебе это сказал? - Трипод. - Т-трипод велел тебе убежать из дома и присоединиться к другим триппи? - Да. Доктор Монмут взял ее руки в свои. - Слушай, Анжела. Слушай внимательно. Никакого т-трипода нет. Ты никогда не смотрела Триппишоу. Ты вообще не любишь смотреть т-телевизор. Ты сама по себе, и никто не может управлять твоим мозгом. Теперь я досчитаю до пяти, при счете пять ты проснешься и не будешь помнить мои слова, но будешь делать, как я сказал. Один, два, три... При счете пять она открыла глаза, спросила "что со мной?", посмотрела на нас. - Я заболела? Он успокаивающе улыбнулся. - Легкий приступ. Теперь ты здорова. Можешь делать что угодно. Хочешь посмотреть телевизор? - Нет. - Она яростно помотала головой. - Нет, не хочу. Анжела осталась в своей комнате, приводя в порядок кукол. Их у нее было больше десяти, и я вспомнил, что она давно уже ими не играла. Я спустился вместе с остальными, и папа разлил напитки. - Я не очень понимаю, что к чему. - Он протянул стакан доктору Монмуту. - Ее кто-то загипнотизировал? Но кто? - Вы слышали ее: трипод. - Это нелепо, - сказала Марта. - Триподы были уничтожены. Вы хотите сказать, телевизионное шоу? Но как это возможно? Доктор Монмут взял стакан. - Гипноз - это состояние искусственно индуцированного сна или транса, в котором субъект податлив к внушению. Существуют различные м-методы индуцирования. Я не слышал раньше, чтобы это делалаи через телевизор, но я не стал бы отвергать такую возможность. - Но само внушение... - сказал папа, - как оно действует? - Оно может быть подсознательным; сообщение вспыхивает на экране на микросекунды. И подкрепляется словесно - "Да здравствует трипод". Интересно, что на одних оно действует, на других нет. Но это же относится и к другим вещам. Прерывистый свет большинство людей не беспокоит, а у м-меньшинства вызывает эпилепсию. Возможно, это результат небольших нарушений корковой деятельности. Может быть, разность альфа-ритмов делает их восприимчивыми. - Но кто это делает? - спросила Марта. - Русские? - Возможно. Но ведь шоу создано в Штатах. - Зачем это американцам? Не имеет смысла. - Проводились эксперименты с подсознательным внушением в рекламе. М-может быть, собираются запускать в производство игрушкитреножники, и проект вышел из-под контроля. Или это разновидность массовой истерии, которая связана с поп-звездами, - истерия и гипноз оба предполагают отказ от свободной воли, по какой-то случайности она связана именно с этим шоу. - А вы сами что думаете? - спросил папа. - Не знаю. Существует и третья возможность. - Какая? - Слой Хевисайда не останавливает телевизионные сигналы. Шоу создано в Америке, но внушение могло быть наложено извне. - Он помолчал. - Откуда-нибудь из космоса. - Ну, это вообще нелепо, - покачала головой Марта. - Кто-то скрывается за триподами, вы хотите сказать, - сказал папа. - Но это невероятно. Ведь триподы - это шутка. - Научные знание не обязательно следуют известному нам образцу. У инков была превосходная сеть дорог, но они ум-мудрились не изобрести колеса. То, что кто-то использует такую неуклюжую машину, как треножник, вовсе не означает, что он не может далеко опередить нас в познании мозга и умственной деятельности. - Рекламный трюк, вышедший из-под контроля, кажется мне более вероятным, - покачал головой папа. Теленовости были полны триппи, демонстрировавшими, распевавшими песни о триподах и вступавшими в стычки с полицией. И не только в Англии; аналогичные сцены происходили в Америке и Канаде, в Австралии и в Европе. Ходили слухи, что то же самое происходит за железным занавесом, но нам этого не показывали. Средства массовой информации изобрели слово триппи, они же назвали демонстрации триппи - триппинг. Триппи приняли эти названия и распевали новую песню на мотив Триппи-шоу: - Трип, трип, трип вместе с триподом... И вдруг неожиданно триппи двинулись. Все началось в Лондоне. Мы смотрели вечерние новости по телевизору: похоже было на массовую миграцию. Со всего города собрали машины и автобусы и двинулись в сельскую местность. Другие ждали у дороги. Погода была ужасная, с черного неба лился проливной дождь, бушевала буря. Люди терпеливо стояли под дождем, мокрые, оборванные, но не жалующиеся. Многие держали самодельные лозунги и плакаты: ДА ЗДРАВСТВУЕТ ТРИПОД! ТРИПОД ЖИВ!... или просто размахивали изображениями треножников. Машины и автобусы, ведомые другими триппи, останавливались и подбирали их и ползли дальше перегруженные. Полиция наблюдала, но не вмешивалась. Я думал об этом, ложась спать. Не знаю, было ли мне их жаль. Жалкая сцена, но сами они не казались несчастными. К чему бы все это? Может, доктор Монмут прав - насчет внушения из космоса? Но зачем? И зачем такой массовый исход? Я вспомнил, как мигрируют лемминги: они потом тонут в море. Очевидно, Анжела была бы среди них, если бы доктор Монмут не снял внушение; некоторые триппи выглядели не старше, чем она. Эта мысль ужасала. На следующее утро я проснулся рано. Включил телевизор и в недоумении смотрел на экран. В центе экрана треножник, а за ним мокрые серо-зеленые поля. У гигантских ног копошились какие-то точки. Голос диктора перехватывало. - Второе вторжение триподов само по себе поразительно... сообщается о появлении их в Штатах и в Германии - но этот... как его описать?.. этот приветственный парад... это вообще невероятно... Камера приблизилась. Рой точек превратился в людей... тысячи и тысячи людей размахивали руками, пели песни и поднимали в приветствии изображения трипода. 4 На некоторое время наступило равновесие. Триподы не двигались, и против них ничего не предпринимали. Невозможно было напасть на них, не убив при этом множество триппи, теснившихся вокруг. Ближайший от нас трипод располагался к северу от Эксетера, в Англии были еще три, один в Шотландии, между Эдинбургом и Глазго, и один в Ирландии, к югу от Дублина. То же самое происходило по всему индустриальному миру. Кто-то подсчитал, что один треножник приходится примерно на десять миллионов человек, и размещались они рядом с крупными населенными пунктами. Триппи-шоу сняли с экрана, но тут же оно появилось вновь, и передача шла с высотных спутников. Правительство пыталось заглушить ее, но передача сменила частоту и продолжала ее менять, а глушители пытались ее преследовать. Марта сказала, что нужно вообще прикрыть телевидение. - Не могут, - ответил папа. - Почему? Ведь сделали это во время войны. Я хотел спросить, какой войны - Бурской или Крымской. Удивительно, как старики говорят просто "война", как будто это что-то значит. - Тогда это был не главный коммуникационный канал; таким было радио, - сказал папа. - Даже когда я был мальчиком, один из ста домов, а может, и меньше, имел телевизор. Если прекратят сейчас, начнется паника. - Но что-то надо делать? Миссис Голайтли говорит, что ее домработница стала триппи. Вчера еще ворчала по поводу триподов, а сегодня не пришла на работу. - Если ничего хуже не случится, кроме потери домработницы, тогда еще ничего. Я только что пришел из школы. - Я хочу вам кое-что сказать. Мать Энди ушла. - Ты уверен? - спросила Марта. - Когда он вчера вернулся, дом был пуст. Он думал, что она у кого-то в гостях, но она не вернулась. И даже не оставила записки, как делает обычно, когда уходит. - Значит он один в доме? - Марта была поражена. - Да. Но он привык. Она повернулась к папе. - Иди и приведи его. Ему лучше оставаться с нами, пока все не кончится. - Я хотел позвонить Ильзе. - Это подождет, - она раздраженно смотрела на него. Я знал, что папа неплохо зарабатывает, хотя он частенько жаловался на налоги и нехватку денег; что касается Марты, то она вообще была богата. Но мой дядя Ян - вот это был настоящий магнат. Он руководил несколькими компаниями в Сити - самые разные дела, от торговли кофе до страхования собственности, - и у них были роллс, и порше, и один из этих фантастических маленьких спортивных автомобилей ММR-2 для поездок в магазины. Он и тетя Каролина, сестра папы, много времени проводили в самолетах - он был связан с компанией в Токио и еще с одной в Нью-Йорке, а между полетами они жили в настоящем имении в Котсволде, с наружным и внутренним плавательными бассейнами, с теннисными кортами, с полудюжиной конюшен и парком, который тянулся на мили. У них было двое детей: Верити, семнадцати лет, и Натанаэль, на год старше меня. (Они на самом деле называли его Натанаэль, даже сидя у бассейна). Он был похож на отца, с тонким бледным лицом и рыжеватыми волосами, с хилым сутулым телом, хотя и без животика, который дядя Ян нажил от хорошей жизни по белу свету. Верити тоже была рыжеволосой, но хорошенькой. Мы виделись с ними редко - по нескольким причинам. Одна - Ильза при них чувствовала себя неуверенно, другая - Марта не одобряла их образ жизни. Третья - из-за их образа жизни: рядом с ними все равно чувствуешь себя бедным родственником, потому что ты такой и есть. Меня это не очень беспокоило. Я завидовал Натанаэлю из-за некоторых вещей, которые он принимал как должное (типа плавательного бассейна), но я не хотел бы иметь их, если это означало быть таким, как Натанаэль, и я сумел убедить себя, что это взаимосвязано. Верити мне бы нравилась, если бы она обращала на меня хоть сколько-нибудь внимания, но она этого не делала. Папа позвонил тете Каролине после случая с Анжелой, отчасти как предупреждение. Из его рассказа Марте я понял, что тетя не заинтересовалась; Натанаэль и Верити были в безопасности в своих дорогих интернатах (у Натанаэля - Этон), а они с Яном не смотрят телевизор. Она сказала тем не менее, что триподы - большая помеха в делах. Они планировали поездку в Лос-Анжелес - Ян основывал там компанию, но он решил подождать, пока все не уляжется. Тетя Каролина, которая позвонила, когда папа ушел за Энди, была совсем другой. Вначале я даже не мог понять, что она говорит, так изменился ее голос. Постепенно выяснилось, что хотя телевизоры в Этоне были запрещены после второго вторжения триподов, кто-то подпольно принимал передачи. Учитель нашел телевизор, настроенный на прием Триппи-шоу, и конфисковал его, но ночью с десяток мальчиков убежали. Один из них был Натанаэль. Ян немедленно отправился на поиски. Ближайший трипод располагался у Фарнхема, недалеко от Этона, и они думали, что Натанаэль там. Теперь она беспокоилась и о Яне. Разговор все еще продолжался, когда папа привел Энди. Он слушал ее и утешающе хмыкал. Я слышал, как он говорил: - С Яном будет все в порядке, Кара. Я уверен в этом. И с Натанаэлем. Никакой физической опасности нет. Прошла уже неделя, и ничего ужасного не случилось. Просто глупость, которая со временем кончится. Выпей, постарайся успокоиться. Ну, ладно, выпей еще. Иногда неплохо как следует выпить. Повесив трубку, он уже не казался таким уверенным. - Не понимаю, что происходит. Они обратились в полицию, как только им позвонили из школы, но там даже не сделали вида, что собираются помогать, - Яну сказали, что перестали реагировать на заявления об исчезновениях: их слишком много. - То же самое и мне сказали, - кивнул Энди. - И кое-кто в полиции тоже триппи. Полисмен в Малом Иттери ушел. Это деревня в пяти милях от нас. - Не беспокойся о матери, - сказал папа. - Как я уже сказал сестре, ничего ужасного не происходит. Никому не повредили. А гипнотический эффект долго не держится. Сегодня утром по радио выступал врач, он сказал, что со дня на день люди должны начать возвращаться домой. - А как Анжела? - спросил я. - А что Анжела? - Доктор Монмут гипнотизировал ее. Может, это тоже долго не продержится? - Это другое дело. Он гипнотизировал, чтобы разгипнотизировать. Если мы увидим, что она снова прилипла к ящику, тогда будет повод для беспокойства, но пока ничего подобного нет. Я согласился. Если кто-то оставлял телевизор включенным - иногда так поступала Марта, уходя, чтобы напугать воров, - Анжела его выключала. Я совсем не радовался тому, что Энди живет с нами. Он мне нравился, но мысль, что придется видеть его двадцать четыре часа в сутки, делить с ним комнату, не заставляла меня прыгать от восторга. Вечером он рано лег и читал. Это меня устраивало, но когда я вышел из ванной, он отложил книгу. - Дождь, - сказал он. - Гроза собирается. Интересно, где Миранда. Хотя я сам называл Ильзу по имени, мне казалось неправильным, что он называет свою маму Мирандой. В конце концов она ведь его настоящая мать, а не мачеха. Я не мог понять, как он к ней относится. Он рассказывал о ее вздорных идеях - например, выкрасить потолок черной краской, - как бы слегка насмехаясь, как будто она персонаж пьесы. В то же время, когда она его не ругала, он бывал с нею нежен, как я не мог быть ни с кем, особенно с Ильзой; он всегда обнимал свою мать. - С ней будет все в порядке, - запинаясь, сказал я. - Забавно. - Он смотрел на потолок. - Когда она раньше уходила, я иногда надеялся, что она не вернется. Он говорил, как всегда, спокойно. Я не знал, что ответить, и даже не пытался. - Конечно, на этот раз она ушла, потому что хотела, - немного погодя продолжал он. - Раньше я не беспокоился, потому что она поступала по своим желаниям. Сейчас я этого не чувствую. - Он помолчал. - Может, мне нужно поискать ее, как твой дядя Натанаэля. - Ты ее не найдешь, а даже если найдешь, что это тебе даст? - ответил я. - Анжела маленькая, мы сумели ее притащить, а рядом оказался доктор Монмут. А что ты сделаешь против толпы триппи? - Ничего, наверно, - кивнул он. - Но она теперь часть всего этого - это случилось и с ней. Раньше она проделывала всякие штуки... но теперь... она может делать что угодно, только не размахивать флагами и кричать "Да здравствует трипод!". - Это не значит, что она несчастлива - Анжела не была. Я не назвал бы ее и счастливой, но об этом я не сказал. Энди посмотрел на меня. - А что если бы это была Ильза? Я подумал об этом и понял, что испытываю разнообразные чувства, рассортировать которые не смог бы. Но я мог представить себе, что испытывал бы папа. - Не знаю, - покачал головой я. - И я не знаю, - сказал Энди. - Хотел бы я знать, что все это такое. Мы теперь знаем, что это определенно связано с триподами и что люди, создавшие шоу, были в числе первых триппи. Очевидно, те, кто послал треножники, управляют нашим телевидением, они выяснили, где самые мощные производственные центры, и каким-то образом послали туда гипнотические приказы. Но мы до сих пор не знаем, зачем им все это. - Одна теория утверждает, что они с болотистой планеты, - сказал я. - Единственное разумное назначение треножников - пересекать болотистую местность. - Так кто же они - гигантские разумные лягушки или тритоны? А может, свиньи: свинья - болотное животное. Никто не знает. И может, и не узнает. И нет даже догадки о том, как работает их мозг. Мы видели, как первый трипод поступил с фермой. Вторая волна, похоже, вообще ничего не делает, только гипнотизирует людей, чтобы они их любили. Может, они просто хотят, чтобы их любили? - Что касается меня, то они ничего не добились. И папа прав: гипноз долго не держится. Скоро начнут возвращаться. Я взбил подушку и лег. Энди молчал; я решил, что он по-прежнему думает о Миранде. Я начал думать об Ильзе и о его вопросе: что я чувствовал, если бы это была она. Но мысли, пришедшие мне в голову, мне не понравились, и я прогнал их прочь. Назавтра была суббота. Папа продавал кому-то очередной дом - триподы или нет, а люди должны где-то жить, сказал он. Марта уехала в магазин и взяла с собой Анжелу. А Энди отправился на велосипеде домой за вещами, которые он забыл накануне. Я бродил по саду - в конце его росли фруктовые деревья. Яблоки уже убрали, но на одном старом дереве еще оставалось несколько. Сидя на ветке и грызя яблоко, я опять подумал об Ильзе. Папа до завтрака звонил ей и просил приехать. Потом сказал, что швейцарцы не могут поверить в то, что происходит в остальной части мира. Очевидно, в их стране нет триподов и почти нет триппи. Они с Энди заспорили о национальных характерах. Меня это не интересовало, поэтому я не обращал внимания. Но я заметил, как говорил с ним папа - не впадая в молчание, говорил быстро и много. Я оставил их за разговором. И, уходя, думал, почему это папа со всеми, кроме меня, может говорить так легко. Я отбросил огрызок и услышал шум подъезжающей машины. Вначале я решил, что это папа, но мотор слишком сильный для "Рено". И не "Ягуар" Марты. Я слез с дерева и пошел к дому. У дома стоял "Роллс" дяди Яна, а он сам и Натанаэль стояли рядом. Дядя Ян одевался в неброскую, но дорогую одежду: синие брюки, рубашка спортивного покроя с короткими рукавами, мягкие туфли и большая шляпа. Мне показалось, что всему этому совсем не соответствует черный чемоданчик, который он нес. Натанаэль тоже был в шляпе. Дядя Ян с улыбкой помахал мне рукой. - Я думал, вообще никого нет. Я провел их в дом, объясняя, где остальные. Украдкой взглянул на Натанаэля. Все как обычно. Зная дядю Яна, я решил, что Натанаэля разгипнотизировал кто-нибудь с Харли-стрит. Но как он его нашел? Вероятно, нанял компанию бандитов. Марта говорила, что он знается с преступниками. Гораздо удивительнее, что привело их сюда, на сотню миль южнее поместья Ардакер. Я думал, они вначале поедут домой. Я провел их в гостиную и предложил дяде Яну выпить, как всегда делал папа, а потом вежливо спросил, что привело их к нам. Он по-прежнему улыбался. - Мне нужно было повидаться кое с кем в Таунтоне. крюк не очень большой, и я решил заглянуть к вам. - А тетя Каролина? - А что? - удивился он. - Она... ну... беспокоилась. - Я взглянул на своего двоюродного брата, который тоже улыбался; весьма необычно для него. И ни один из них не снял шляпы. - О Натанаэле. - Ах, это. Я ей позвонил. Она знает, что теперь все в порядке. Я по-прежнему удивлялся. Хотя графин с виски стоял прямо перед ним, он даже не взглянул на него. Дядя любил выпить, и я думал, что после долгой поездки он сразу нальет себе. Но он подошел ко мне и взял меня за руку. - Ты должен понять, Лаури, что теперь все хорошо, лучше не может быть. Я рад, что ты один. Это делает легче нашу задачу. Как только он коснулся меня, я почувствовал тревогу. В прошлом я не был даже уверен, что он замечает меня. И манеры у него стали слишком приветливые, чуть не заискивающие. Ничего похожего на то, как обычно жильцы Ардакера обращались со своими бедными родственниками. - Лучше подождать папу, - сказал я. - Объясните все ему. Он не обратил на это внимания. - Новый мир рассветает, ты знаешь. Мир спокойствия и счастья. Все неправильно. Единственное спокойствие и счастье, которые его когда-либо интересовали, это спокойствие и счастье от приобретения еще одного состояния. Я бросил взгляд на дверь и с замирающим сердцем увидел, что между мною и ею стоит Натанаэль. Дядя Ян продолжал: - Это нужно испытать, чтобы понять, но когда испытаешь, все остальное покажется дурным сном. Тысячи лет люди сражались друг с другом, убивали, мучили, порабощали. Все это кончилось. Триподы принесли нам мир и свободу. - Да здравствует трипод! - сказал Натанаэль. - Очень интересно, - сказал я. В чем же угроза. Ясно, что не только не был разгипнотизирован Натанаэль, наоборот, его отец тоже стал триппи. Но если это означает только лекцию о доброте триподов, я это выдержу. Но у меня было предчувствие, что этим они не ограничатся. Они ищут новообращенных; вопрос в том, как происходит обращение. Я сомневался, что только в разговорах. Усадить меня перед телевизором и заставить смотреть Триппи-шоу? Но я уже видел его и не стал триппи. Или как-то загипнотизировать меня? Доктор Монмут говорил, что нельзя загипнотизировать человека помимо его воли. Если я намерен сопротивляться, они не смогут. Или смогут? - Легко вступить в мир спокойствия, - говорил дядя Ян. Чемоданчик стоял на ковре рядом с ним. Он открыл его и достал что-то - болтающуюся штуку, похожую на шлем, черную, но с серебряными нитями. - Счастливы те, - продолжал он, - кто добровольно раскрывает сердца навстречу посланию триподов. Но триподы хотят, чтобы все испытали радость принадлежности к новому братству человечества. Поэтому они дали нам эти шапки, которые уничтожают сомнения и неуверенность. Одной рукой он протянул ее мне, а другой снял свою шляпу. Под шляпой у него был такой же шлем. Он серьезно сказал: - Надень его, Лаури. И тогда ты узнаешь секрет счастья, как узнали мы. Я посмотрел на одного, на другого. Ни капли враждебности. Тонкие черты лица Натанаэля утратили обычное насмешливое выражение и излучали доброту. Ужасное зрелище. Шлем выглядел безвредно - просто кусок резины с металлическими нитями. Но я чувствовал, как колотится сердце. - Звучит прекрасно, - сказал я. - Только... подождите минутку. Я зажег газ перед вашим приходом - хотел вскипятить кофе. Пойду выключу, а то на кухне загорится. Несколько мгновений все молчали. Я, как мог естественнее, пошел к двери. - Мозг человека полон хитрости и обмана, пока не познал гармонию триподов. - Дядя Ян сказал это спокойным голосом. - Держи его, Натанаэль. Я попытался пробежать, а когда он схватил меня, рванулся назад. И побежал к открытому окну. При этом я услышал шум мотора и увидел подъехавший "Ягуар". Я попытался вылезть в окно, но Натанаэль держал меня за ногу. Я лягался и звал на помощь. Ударом ноги я отбросил Натанаэля и перевернул софу. Это преграда между мною и ими, но преграда жалкая и временная. Я слышал голос Марты, звавшей Анжелу, а эти двое приближались ко мне, и шлем свисал с руки дяди Яна. Лезть в окно? Это значит повернуться к ним спиной. Я не знал, что делать, и не делал ничего. - Глупо, Лаури, - спокойно сказал дядя Ян. - Никто не причинит тебе вреда. Мы тебе дадим кое-что, и ты узнаешь самое удивительное в мире. Тебе нужно только расслабиться и принять. - Расскажите мне еще... о триподах, - сказал я, пытаясь выиграть время. Он покачал головой. - Опять хитрость и обман. Но скоро все это кончится. Теперь бежать к окну слишком поздно - пока я доберусь, они оденут мне на голову шлем. На подоконнике стояла бронзовая статуэтка римского божества, один из антиков Марты. Я схватил ее и поднял как дубину. - Натанаэль... - сказал дядя Ян. Натанаэль прыгнул с быстротой, которой я от него не ожидал, и перехватил мою руку. Скорость нападения и его неожиданность заставили меня выпустить бронзу; он крепко держал меня за руку. Приближался его отец. Глядя между ними, я увидел, как открылась дверь и вошла Марта. - Ян, не знаю, что тут происходит, но отпусти его, - произнесла она. - Немедленно. - Мы принесем мир и тебе, Марта, - мягко ответил он. - После Лаури. Моя бабушка крепкая старушка, но, конечно, не ровня им. В ее руке была большая красная сумка крокодиловой кожи, в ней она держала деньги. Я подумал, не собирается ли она ударить дядю Яна этой сумкой. - Уходи отсюда - позови на помощь... - закричал я. Она со стуком уронила сумку. В руке ее было что-то черное и плоское - небольшой пистолет. - Повторяю: отпусти его, - сказала она. Голос дяди Яна не дрогнул. - Не делай глупости, Марта. Мы пришли с миром и принесли мир. Никто не пострадает. - Ты ошибаешься, - она говорила самым решительным голосом. - Если не отпустишь, кое-кто пострадает. И сильно - может, будет убит. Дядя Ян смотрел на нее. Мы уже знали, что триппи почти равнодушны к боли и опасности. Поверит ли он ей? - Как ты ошибаешься, Марта, - он медленно покачал головой. - Если бы только позволила мне... Выстрел, оглушительно громкий, прервал его. Он вздохнул, пожал плечами и направился к двери. Натанаэль - за ним. Мы с Мартой смотрели друг на друга, слушая, как заработал мотор "Роллса". Она нащупала ближайший стул и тяжело села. - Налей мне коньяку, Лаури. И покрепче. Анжела пряталась в кустах. Она была больше заинтересована, чем испугана, и хотела посмотреть пистолет, но Марта сунула его обратно в сумку. - Я не знал, что он у тебя есть, - сказал я. - Купила в прошлом году, когда одного торговца ограбили на пути с антикварной ярмарки. Глупо, но я ни разу не стреляла. - Она взяла стакан и отпила коньяку. - Ужасно боялась попасть во что-нибудь. Она имела в виду свой фарфор; в поисках поддержки она обвела взглядом свое собрание. Единственным ущербом была круглая дыра в штукатурке стены. Но тут она заметила статуэтку на полу и принялась ее рассматривать. Чемоданчик стоял там, где его оставил дядя Ян. Я заглянул внутрь и увидел несколько шлемов. - Интересно, почему он это оставил, - сказал я. Марта провела пальцами по статуэтке и равнодушно ответила: - Не знаю. - Может, подумал, что мы из любопытства наденем шлем, и готово. - Как же! - вздрогнула с отвращением она. - Кто знает, как работает мозг триппи? Он на самом деле считает, что это пропуск в рай, и поэтому мы можем поддаться искушению. Тот, что он хотел надеть на меня, он унес с собой. Куда они направились, как ты думаешь? Домой? Она со стуком поставила статуэтку. - Каролина... - Что? Она пошла к телефону и набрала номер. Я слышал, как она рассказывает тете Каролине, что произошло. Потом сказала: - Каролина, слушай... ты должна выслушать... Уходи из дома, пока они не вернулись. Приезжай сюда. Это уже не те люди, говорю тебе, они опасны... Она опустила трубку и смотрела на нее некоторое время, прежде чем положить на место. - Что она сказала? - спросил я. Никогда раньше я не видел Марту такой беспомощной. - Она мне не поверила. Обрадовалась, что они живы и здоровы. Повесила трубку, не дослушав. 5 В школе отсутствовало все больше ребят. Неизвестно, то ли они стали триппи, то ли отсиживались дома, ожидая, пока все успокоится. И уроков почти не задавали. На собрании директор предупредил, чтобы мы опасались людей, которые захотят одеть на нас шапку; дядя Ян не единственный расхаживал в окрестностях с резиновыми шлемами. Обо всем подозрительном мы должны были немедленно сообщать. Я стоял рядом с Хильдой Гузенс, она фыркнула и сказала: - Старый придурок! - Почему? - Как будто нас надо предупреждать. - Говорят, сегодня в школе видели Дикого Билла. Если он поймает тебя, может, захочет одеть шапку на свою любимую ученицу. - Не думаю. - Мой дядюшка чуть не проделал это со мной. Она только с жалостью поглядела на меня. Интересно, каково быть Хильдой Гузенс и быть такой уверенной в себе ив окружающем. Директор продолжал мямлить. Это был худой беспокойный человек, бледнолицый и седовласый; в конце учебного года он должен был уйти на пенсию. Я думал также, каково ему приходится - ведь он едва справлялся в нормальных условиях, когда не было ничего похожего на триподов. Я вдруг осознал, как важно быть самим собой - вспыльчивым и презрительным или обеспокоенным и жалким - но самим собой и продолжать действовать по-своему; в сущности это означало быть человеком. Мир и гармония, которые предлагали дядя Ян и остальные, на самом деле были смертью, потому что не будучи самим собой, потеряв индивидуальность, ты не живешь. Первым уроком должна была быть химия, но учительница не появилась. Хильда Гузенс и еще несколько занялись заданиями; остальные болтали. Вдруг распахнулась дверь. Но вошла не миссис Грин, а волосатый маленький уэллсец, по имени Уилли, который преподавал физкультуру. - Уроки кончены! Расходитесь! - закричал он. - Почему? - спросил Энди. - Распоряжение полиции, - с важным видом ответил Уилли. - Эксетерские триппи выступили. Они пройдут несколькими милями севернее, но нужно принять меры предосторожности. Расходитесь. - Я живу в Тодпоуле, - сказал мальчик по имени Марриот. Тодпоул находится в шести милях к северу от школы. Уилли ответил: - Ну, туда идти нельзя. Вдоль их пути всех эвакуируют. Вероятно, через час-два все успокоится, а пока свяжись с полицией. В сарае для велосипедов я подождал, пока Энди кончит возиться со своим. Сарай опустел раньше, чем он распрямился. - Пошли - мы последние, - сказал я. - Я вот думаю... Я нетерпеливо заявил: - Можно ехать и думать в одно и то же время. - Я бы хотел взглянуть на это. Прошло несколько мгновений, прежде чем я догадался, что он говорит о триподе. - Дорога перекрыта. - Сможем обойти. "Сможем", а не "могли бы". И "мы", значит отступления нет, иначе он решит, что я струсил. - Вряд ли он отличается от того, что мы видели, - сказал я. - Наверно, нет. - Он вывел велосипед из сарая. - Все равно хочу взглянуть. День был ясный, но в ветре, поднявшем тучу листьев, чувствовалась зима. Людей было мало, и все шли в противоположном направлении. Дорогу перекрыли в полумиле от городка. Поперек дороги стояла полицейская машина, рядом с ней курил сигарету полицейский, другой сидел за рулем. Нам нужно было миновать их. Слева простирались открытые поля, но справа - поросший лесом холм. - А как же велосипеды? - сказал я. - Не волнуйся. Спрячем в кювете. Велосипед мне подарили месяц назад на день рождения, гоночный велосипед, о котором я давно мечтал. Я осторожно положил его в траву. Мы пролезли в дыру в изгороди и направились к деревьям. Укрывшись, мы держались поближе к дороге. Прошли в ста метрах от полицейской машины; курящий полисмен посмотрел в нашу сторону, но, по-видимому, нас не заметил. Если нас не увидел полицейский, очевидно, не увидит и трипод. Я почувствовал себя уверенней. Даже ощутил какую-то беззаботность. Пели птицы - дрозды, слышалось характерное щелканье фазанов. Обычные звуки природы. Какая сумасбродная затея - погоня за триподом. Если даже он двинулся, то может снова остановиться, как тот, на болотах, или сменить курс. Деревья кончились, и мы укрылись под изгородью, окружавшей поле, на котором паслись коровы фризской породы. Слева от нас местность понижалась, открывая вид на окрестности. На многие мили виднелись поля, рощи, фермы. На удалении солнце отражалось в реке. Но солнце отражалось еще от чего-то - более холодным отражением. И это отражение приближалось к нам. Его топот перекрывал пение птиц и мычание коров. - К изгороди.., - сказал Энди. Мы перебежали метров тридцать по открытому лугу и легли. Видел ли он нас? Мы находились еще далеко, но мы не знаем, насколько далеко он видит. Я надеялся, что теперь мы спрятались. Энди прополз вперед, откуда ему лучше было видно, после недолгого колебания я присоединился к нему, оцарапав руку о куманику. Он прошептал: - Я забыл, какой он смешной - как механический клоун. Три ноги, каждая в свою очередь, двигались неуклюжей и семенящей походкой. Выглядело это смехотворно. И хотя каждый шаг покрывал не менее десяти метров, продвижение казалось медленным и трудным. Гулкий ритм становился громче, я расслышал жужжание вертолета, очевидно, следившего за триподом. Я подумал о грациозности и быстроте истребителя "Харриер" и не мог понять, почему этому отвратительному чудовищу позволяют бродить свободно, почему в тот момент, как оно отделилось от триппи, не был отдан приказ об атаке. Но когда треножник подошел ближе, я увидел крошечные точки, цеплявшиеся за его гигантские ноги. Он принес с собой своих последователей. И я уже слышал их пение и крики, слов разобрать было нельзя, но голоса звучали дико и радостно. - За что они держатся? - спросил Энди. - Не знаю. - Нога с громом опустилась, другая взметнулась в небо, и я почувствовал головокружение. - Немного не дошел до нас. - Около ста метров, - кивнул Энди. - Но не поднимай голову. Не нужно мне было говорить. Мы смотрели, как треножник с громом удаляется по долине между нами и Тодпоулом. Нога опустилась в воду, высоко взлетели брызги, сверкая, как алмазы. Триппи разразились чем-то похожим на гимн. Затем, когда очередная нога достигла высшего пункта своего подъема, что-то отделилось от нее и упало. Пение не смолкло ни на мгновение, а фигура упала на поле, как камень. Мы ждали, пока трипод не скрылся из виду, потом подошли посмотреть. Девушка лет шестнадцати, в джинсах, с переломленными ногами. Я подумал, что она мертва. Но, когда Энди наклонился к ней, она прошептала: "Да здравствует трипод...". Губы ее еле двигались, но она улыбалась. Потом улыбка померкла, девушка умерла. Самый далекий от Лондона треножник двинулся первым, остальные по очереди выступили в марш на столицу. Последним вышел трипод из Фарнхем Коммон, и тогда авиация получила свободу действий. В новостях ничего не показывали, но было объявлено, что все триподы в Англии уничтожены. Добавлялось, что аналогичные действия предприняты в других странах. Кризис кончился, мир свободен от триподов. Я догадывался, почему по телевидению ничего не показали, хотя нападение на самый первый треножник показывали. Это было отчаянное решение. Многие триппи, цеплявшиеся за треножники, убиты, и это не хотели показывать. Ужасно, особенно если вспомнить, что среди них могли оказаться люди, которых я знал; например, не было никаких известий о матери Энди. То, что они, подобно девушке на поле, умерли счастливыми, не делало их смерть менее ужасной. В следующие несколько дней утверждалось, что жизнь возвращается к норме. Странно однако, что так мало об этом говорили, особенно если вспомнить шумиху после первой высадки. Думаю, действовала цензура, но почему она по-прежнему была нужна? Начали распространяться дикие слухи. Например, что королевская семья стала триппи, забаррикадировалась в Виндзорском замке и готовит посадочную площадку для третьей волны триподов. Или что третья волна уже пришла и захватила целую страну - по одной версии Францию, по другой - США. Как сказал папа, цензура заставляет людей верить в любую нелепицу. Но, помимо слухов, действительно происходили странные вещи. По-прежнему исчезали люди. В Боулдере, ближайшем ярмарочном городе, сразу ушло сто человек: оказалось, что ушли все люди китайского происхождения. На следующий день появился библиотечный фургон и увез двух работников и нескольких читателей, пришедших менять книги. А два дня спустя Тодпоул объявил себя территорией трипода. На дороге появилась большая надпись "Да здравствует трипод", и без шлема никого туда не пропускали. Тут же всем желающим предлагали шлемы. Вечером папа достал чемоданчик, который оставил дядя Ян. Он сказал: - Триподы дали их триппи, а триппи распространяют их. Не знаю, много ли их было сначала, но теперь, должно быть, очень много. - Но как? Ведь все триподы уничтожены, - сказал Энди. Папа поднял шлем. - Простая отливка, провода и несколько транзисторов - триппи могут это готовить в тайных лабораториях. В сотнях тайных лабораторий по всему миру. - Выбрось это, - с отвращением сказала Марта. - Не знаю. - Он задумчиво смотрел на шапку. - Я знаю! Хочу, чтобы ты ее выбросил. - А как она работает? - спросил я. Папа покачал головой. - Никто не знает в сущности, как действует гипноз. Но поскольку это состояние, в котором люди контролируются внушением, должно быть что-то, вызывающее транс - через радиоволны, действующие непосредственно на электрические центры мозга, вероятно, - вместе с приказом подчиняться триподам. И эта команда распространяется на всякого, носящего шлем. Он повернул шапку, осматривая ее. - Проводка похожа на замкнутый контур. Она связана с контрольной станцией - на спутнике или на корабле триподов. В таком случае разорвать контур - значит вывести ее из строя. - Немедленно убери это из дома, - сказала Марта. - Но как ты уберешь их с голов триппи? Ну, ладно. - Он положил шапку обратно в чемоданчик. - Пока спрячу в сарае. Когда в следующий раз позвонила Ильза, трубку взял я. - Как приятно слышать твой голос, Лаври, - сказала она. - Ты вырос, наверно. Кажется, я так давно тебя не видела. Как у вас дела? Приходят плохие сообщения из Англии. Об этих триппи и о беспорядках... драках и другом. - Не так плохо, - ответил я. - Сейчас позову папу. - Минутку. Сначала я поговорю с тобой. Как дела в школе? - Небольшой беспорядок. - Но ты готовишься к экзаменам? Важно не потерять Rhythmus... Я не понимал, зачем использовать немецкое слово вместо обычного ритм. Ее акцент и голос раздражали меня, как всегда. И вообще я не понимал, какое право она имеет спрашивать меня о школьных делах; она ведь только делала вид, что интересуется. Я передал трубку папе и пошел к себе. Там был Энди, за моим компьютером. Он спросил, не возражаю ли я, я ответил - нет, но подумал, что он мог бы спросить и раньше. Попытался читать, но щелчки клавиатуры отвлекали, так что в конце концов я снова спустился в гостиную. В то же время из кухни вышла Марта за порцией вечерней выпивки. - Ильза передает привет, - наливая ей, сказал папа. - Она звонила? Жаль, что ты не позвал меня. Я хотела спросить ее о тарелке, которую мы купили в Бате в прошлом году. Не думала я, что моя память может стать хуже, но это происходит. - Нас прервали. И она сказала, что в пятый раз пытается связаться с нами. Линии перегружены. - Он помолчал. - Она сказала мне кое-что, чего я не знал; у них там нет цензуры. В Америке полиция и войска получили приказ без разговоров стрелять в людей в шлемах - убивать на месте. - Пора и нам делать то же, - сказала Марта. - Швейцарцы считают, что со дня на день мы будем... Марта... - Что? - она подняла голову от журнала. - Ильза считает, что мы должны прилететь к ней в Швейцарию. - Вздор. Правительство теперь серьезно берется за дело, и все скоро наладится. Лучше Ильзе прилететь сюда. Если ее отец держится так долго, значит он не умирает. Они какое-то время спорили, но Марта взяла верх. Это меня не удивило - Марта всегда побеждала в таких спорах. А что касается отца, то я чувствовал, что его беспокоят вовсе не триппи, а отсутствие Ильзы. Если она вернется, для него это не хуже, чем лететь к ней. Он сказал, что постарается связаться с ней. Марта сказала, что лучше вначале позвонить в аэропорт и узнать расписание. Он довольно быстро дозвонился до аэропорта, и я слышал, как он спрашивает расписание рейсов на Женеву. Разговор казался обычным, но вдруг он повесил трубку. - Ну, как? - спросила Марта. - Полеты в Швейцарию и из нее прекращены. - Вероятно, временно, пока все не наладится. По лицу папы я видел, что есть еще кое-что. - Служащий аэропорта сказал еще... Не специально, а как заключение разговора. Он сказал: "Да здравствует трипод". Из всех неприятностей совместной жизни с Энди мне особенно не нравилось то, что он встает рано. Он старался не шуметь, но это было еще хуже - наполовину проснуться и слушать, как он тихо ходит, осторожно закрывает дверь, идя в ванную, еще осторожнее открывает ее, возвращаясь. Ночью я долго не спал, думая о триппи и шапках, и эти утренние тихие шаги раздражали меня больше обычного. Я размышлял, нет ли возможности переселить его в свободную комнату на половине Марты, впрочем, без особого оптимизма, когда он окликнул: - Лаури! Он стоял у окна. Я раздраженно спросил: - Что? - Самолеты. Я услышал негромкий звук и пошел к окну. У нас хороший обзор, и я увидел два истребителя, вылетающих из-за холмов за Тодпоулом. От удовольствия видеть их я забыл о своем раздражении: такие стремительные и прекрасные сравнительно с неуклюжими треножниками. Какое значение имеют несколько человек, охваченных трансом, когда на нашей стороне такая сила? - Фантастично! - сказал я. - Там еще. Он указал на юг. Навстречу первым двум летела тройка. На соединение, решил я. И думал так, пока не начали взрываться ракеты. Это продолжалось недолго. Один из двух вспыхнул оранжевым и красным пламенем, а второй улетел на запад, атакующая тройка преследовала его. - Что это? - шепотом спросил я. Но я уже знал. Все пять - "Харриеры" со знаками военно-воздушных сил. Которая сторона в шапках, а которая свободна, я не знал, но одно было несомненно: армия тоже разделилась на наших и не наших. Приказ передали по радио: телевизионные передачи прекратились. Все свободные граждане должны оказывать помощь властям в борьбе с носящими шапки. Полное сотрудничество с полицией и армией, которые получили свободу действий в наведении порядка. Ситуация сложная, но свободные граждане, борющиеся за свою свободу, победят. Тем временем использование морского и воздушного транспорта только по специальному разрешению. Население должно оставаться дома, избегать пользоваться автомашинами, кроме крайних случаев, и слушать правительственные радиопередачи. Заявление повторили, а затем радио смолкло. Мы снова поймали эту станцию, но слышался лишь гул помех. Но следующая станция работала, диктор с йоркширским акцентом восторженно говорил, что победа свободных людей всего мира близка. Все должны быть готовы принести в жертву все, даже свою жизнь, если понадобится. Скоро человечество узнает мир и гармонию, которых оно тщетно искало с начала своей истории. Да здравствует трипод! Папа и Марта пили виски. Марта и раньше частенько выпивала, но папа никогда, только по праздникам. Он налил еще и сказал: - Будет трудно день - два, может, с неделю. Продовольствие станет проблемой. - Он протянул ей стакан. - Последний приказ был оставаться на месте. Придется, но мне это не нравится. - Мне тоже. Делай, что тебе говорят, - таков путь овец на бойню. - Но у нас нет выбора. Мы не можем выбраться из страны - триппи контролируют Хитроу, но даже если бы аэропорт был свободен, полеты все равно запрещены. Здесь по крайней мере лучше, чем в городе. - Мне никогда не нравилось принуждение, - сказала Марта. - А кому нравилось? - раздраженно ответил он. - Но приходится смотреть фактам в лицо. Она осушила свой стакан. - Смотреть им в лицо - и рассчитывать. Особенно учитывать те, что на твоей стороне. Нам говорят, что нельзя вылетать из аэропортов и отплывать из портов. Если бы у нас было летное поле и частный самолет, никто не остановил бы нас. - Но у нас нет... - Он замолк. - Ты имеешь в виду - "Эдельвейс"? Мы до него не доберемся. Между нами и рекой не менее полудюжины застав. - Надо попробовать, чтобы проверить. - Но даже если доберемся и выйдем в море, куда мы направимся? - Я имею в виду одно место. Оно далеко от всей этой суматохи, и у меня там дом. Он молча смотрел на нее. - Гернси, - в конце концов сказал я. Папа продолжал молчать. Марта спросила: - Ну? Почему бы нет? - Это нарушение. - Именно так говорит собака овце, которая выходит из ряда. - Ну, если завтра или послезавтра дела пойдут еще хуже... подумаем. - Бывают времена, когда раздумывать, а не действовать - худшая политика. - Как обычно, голос ее звучал твердо и решительно. - Действовать надо немедленно. Он долго смотрел на нее, потом кивнул в знак согласия. - Утром? - Начну собираться немедленно. - Она поставила стакан. Когда она вышла, папа налил себе еще. Он смотрел на фотографию в серебряной рамке - Ильза, смеющаяся, в летнем платье. Он уступил, понял я, потому что у Марты характер сильнее, а не потому, что согласился с ней. И, может, потому что не хотел признаться в истинных причинах своего нежелания оставить дом. Я подумал, что знаю эту причину. Это был и дом Ильзы; оставить его - значило оборвать связь с Ильзой, может быть, последнюю. 6 Марта сказала Анжеле, что мы только на несколько дней отправляемся на Гернси, иначе та не захотела бы оставить пони. Мы с Энди пошли с нею в конюшню, чтобы попрощаться. Я держался подальше от зубов лошади, но она пыталась лягнуть меня, и это ей чуть не удалось. Я решил, что вполне прожил бы в мире без пони. Тем не менее мне было грустно смотреть, как Анжела ласкает ее. Я не мог взять с собой и свой велосипед, но оставить неодушевленный предмет совсем не то, что живое, хоть и с дурным характером, как у Принца. Впрочем, с Принцем все будет в порядке: для пони неважно, кто правит миром, пока его кормят. Анжела на прощанье покормила его отрубями и вышла, весело болтая о Гернси и о том, можно ли еще в этом году купаться. Когда рассветало, мы выехали на "Ягуаре" Марты. Нас дважды останавливала полиция. Полицейские разговаривали грубо - разве мы не слышали приказ оставаться дома? - но папа и мама давали убедительные объяснения. У Марты сестра, которая одна живет в Старкроссе, у нее сердечный приступ, и она позвонила по телефону. Сержант со второй заставы спросил папу, почему тот не поехал один, чтобы увезти свою тетушку. Папа ответил, что возле нашего поселка заметили банду людей в шапках, и он не рискнул оставить детей или свою больную мать. Марта изо всех сил старалась выглядеть больной и хрупкой; к счастью, было еще темновато. После этого сержант держался дружелюбнее. Он сказал, что папе повезло, что его тетя живет по эту сторону реки; на другом берегу дела идут плохо, и всякая связь с Эксмутом утрачена. Говорят, танки триппи движутся от Дартмура - к Плимуту, вероятно, но они могут повернуть и сюда. Папа ответил, что мы как можно скорее вернемся домой. Ведь это не может долго продолжаться. Сержант, высокий костлявый человек с нашивками участника Фолклендской войны, сказал: - Дедушка рассказывал мне о войне 1914 года. Тогда говорили, что к Рождеству все кончится, а он провел в окопах четыре года. - Он покачал головой. - По крайней мере могли бы сказать, кто наш враг. Погода становилась зимней, и к тому времени, как мы добрались до причала - чуть позже девяти, - пошел мокрый снег. Прилив был высокий - это еще одна причина нашего раннего выезда, и лодки раскачивались на привязи. Мы вышли из теплой машины, и на нас набросился резкий ветер. Мы сняли с крыши машины резиновую шлюпку и спустили ее на воду. Папа сказал: - Мы с Лаури плывем первыми, потом я останусь на борту и займусь двигателем, а он будет перевозить остальных. Ладно? Марта оставалась последней, организуя переправу. Энди помог ей подняться на борт, хотя на самом деле она в этом не нуждалась; она двигалась не как бабушка. - Все в порядке? - спросила она папу. Он кивнул. - Хорошо, что я в прошлый раз заполнил баки. Не знаю, кто сейчас на заправочной станции. - Ты, наверное, не поинтересовался прогнозом? - Как ни странно, поинтересовался. Обычный прогноз, никакого "Да здравствует трипод". Прохождение холодного фронта с мокрым снегом и дождем. Ветер западный и юго-западный, силой от пяти до семи. - Все равно хорошо, что баки полны. На парусе было бы трудно. Говорили они спокойно, но я понимал, что перспектива поездки их совсем не радует. В обычных условиях мы при такой погоде никогда бы не отправились, даже вдоль берега, особенно учитывая перспективу усиления ветра. - Ждать нечего. - сказала Марта. - Пойду в камбуз займусь едой. На реке ничего не двигалось - неудивительно при такой погоде. Снег ударял в стекло рубки. Справа показался Эксмут - путаница серых влажных крыш. Я увидел кое-что еще - две фигуры в мундирах береговой охраны на причале. Толкнул папу. - Вижу, - ответил он. Одна из фигур махала нам. Другая подняла мегафон, и над мутной водой разнесся громкий голос: - На "Эдельвейсе"! Причаливайте! Папа прибавил скорости, и мы понеслись вперед, яростно раскачиваясь. - Пошлют за нами катер? - спросил Энди. - Не знаю. Папа достал из карманы сигареты, потом спички. Я удивился, что он прихватил их, - он бросил курить больше года назад. Папа закурил и глубоко затянулся. - Расскажу тебе кое-что, Энди, - Лаури знает. Вскоре после покупки "Ягуара" Марта повезла нас в Хонитон. Дело происходило летом, главные дороги забиты, и она ехала проселочными. Они тоже были загромождены, да еще повороты через каждые сто метров. Очень раздражало, особенно в такой машине. Наконец, за Плимутом, дорога очистилась, и впереди остались лишь три машины. Марта нажала на газ. Мы делали свыше восьмидесяти миль, когда она обогнала последнюю машину и поняла, что держало первые две - машина была полицейская. - Ну, и что они сделали? - спросил Энди. - Ведь они должны были записать ваш номер. - Да, но если у тебя нет радара, ты должен ковать железо, пока горячо. Им нужно было обогнать нас и перегородить дорогу. Они, должно быть, решили потом разыскать ее, но по регистрационным данным узнали ее возраст. Не думаю, чтобы их прельщала возможность поучать шестидесятилетнюю леди, которая обогнала их. Мы вышли в открытое море, и папа убавил подачу горючего. - Я вот почему вспомнил об этом. Я тогда был прав. В нормальном законопослушном мире нужно делать то, что тебе говорят люди в форме. Но этот мир исчез, по крайней мере на время. Отныне безопаснее следовать правилу Марты - закрыть глаза и прибавить газу. - Похоже, нас не преследуют, - сказал я. - Хорошо. Продолжай следить. Марта ушла вниз с Анжелой, которую, как и Ильзу, укачивало даже в хорошую погоду. Когда мы отвернули от сравнительно безопасных прибрежных вод, я почувствовал, что у меня в животе тоже все переворачивается. Еще с четверть часа я держался, с удовлетворением