тдохнете?" Хитер была благодарна за приглашение, но не только по причинам, которые перечислил Пол: ей по-прежнему было неприятно тягостно в доме и не нравилась его изолированность от всего мира. Она решила, что ее нервозность - не что иное как первая реакция горожанки на слишком много открытого пространства, больше, чем она когда-либо видела. Скромная фобическая реакция. Временная агорафобия. Это пройдет. Ей просто нужно день или два - а может быть, и несколько часов - на то, чтобы привыкнуть к новому ландшафту и образу жизни. Вечер с Полом Янгбладом и его женой может стать хорошим лекарством. Установив обогрев повсюду в доме, даже в подвале, чтобы быть уверенными, что завтра утром в нем будет тепло, Макгарвеи заперли двери, сели в "эксплорер" и поехали за "бронко" Пола по сельской дороге. Он повернул на восток, к городу, и они сделали то же самое. Короткие сумерки отступили под упавшей стеной ночи. Луна еще не взошла. Темнота со всех сторон была так густа, что, казалось, она никогда не исчезнет, даже с восходом солнца. Ранчо Янгблада именовалось по названию дерева, которое преобладало в его владениях. Маленькие прожекторы на краях въездного знака были направлены в середину, освещая зеленые буквы на белом фоне: "ЖЕЛТЫЕ СОСНЫ". А под этими двумя словами, маленькими буквами: "Пол и Каролин Янгблады". Поместье поверенного было действующим ранчо и значительно большим, чем их. По обеим сторонам въездной дорожки, которая была даже длиннее, чем на ранчо Квотермесса, выстроились в ряд массивные здания безупречно окрашенных красных конюшен, видны были беговые дорожки, тренировочные площадки и огороженные пастбища. Постройки освещались перламутровым сиянием низковольтных ночных фонарей. Белые ограды разделяли поднимающиеся в гору луга: чуть фосфоресцирующие участки земли, уходящие в темноту, как черты загадочных иероглифов на стенах гробницы. Основной дом, перед которым затормозили, был большим, низким зданием из речного камня и окрашенного в темный цвет дерева. Он казался почти естественным продолжением земли. Пока Пол вел гостей к дому, он отвечал на вопрос Джека о хозяйстве в "Желтых соснах": - У нас тут два главных предприятия. Выращиваем и тренируем беговых лошадей - они пользуются популярностью на скачках по всему Западу, от Нью-Мексико до канадской границы. Мы также растим и продаем некоторые виды породистых лошадей, для шоу, которые никогда не выходят из моды, большей частью арабских скакунов. У нас одна из самых лучших ферм по производству арабских скакунов в округе, наши питомцы так совершенны и красивы, что могут надорвать ваше сердце или заставить вас вытащить кошелек, если вы обеспокоены разведением. - А коров нет? - спросил Тоби, когда они подошли к ступенькам, ведущим к длинной просторной веранде перед домом. - Извини, скаут, коров нет, - сказал поверенный. - На многих ранчо вокруг есть фермы, но не у нас. Зато есть ковбои. - Он указал на соцветие огоньков приблизительно в двухстах ярдах к западу от дома. - Восемнадцать ковбоев постоянно живут на ранчо со своими женами, если они у них есть. Собственный маленький город. - Ковбои... - повторил Тоби благоговейно, таким же тоном, каким рассуждал о кладбище и о перспективе завести пони. Монтана оказалась для него настолько же экзотичной, как другая планета из комиксов и фантастических фильмов, которые он любил. - Настоящие ковбои! Каролин Янгблад тепло встретила их у дверей и пригласила в дом. Будучи матерью детей Пола, она должна была быть его возраста, лет пятидесяти, но выглядела гораздо моложе. На ней были узкие джинсы и декоративно простроченная красно-белая рубашка-вестерн, выявляющие худую, гибкую фигуру сильной тридцатилетней женщины. Белоснежные волосы - коротко подстриженные в мальчишечьем стиле, не требующем особого ухода, - не ломались, что обычно бывает с седыми волосами, но были толстые, мягкие и пышные. Черты лица - гораздо менее резкие, чем у Пола, а кожа гладкая, как шелк. Хитер решила, что, если жизнь на ранчо в Монтане может сделать такое с женщинами, она должна преодолеть любое отвращение к раздражающе большим открытым пространствам, необъятности ночи и даже новому ощущению присутствия в дальнем углу своего двора четырех погребенных мертвецов. После ужина, когда Джек и Пол остались одни на несколько минут в кабинете, каждый со стаканом портвейна, и разглядывали множество фотографий в рамочках лошадей-призеров, которые почти полностью закрывали одну из сосновых стен с кружками-разводами бывших сучков, поверенный внезапно забросил тому разведения модных породистых лошадей и скакунов-чемпионов на ранчо Квотермесса: - Я уверен, что вы, ребята, будете здесь счастливы, Джек. - Я тоже так думаю. - Это отличное место для мальчишки, как Тоби. - Собака, пони - это похоже для него на сон. - Прекрасный край. - Здесь так мирно по сравнению с Лос-Анджелесом. Черт, да даже и сравнивать нельзя. Пол открыл рот, чтобы сказать что-то, но передумал, и вместо этого принялся разглядывать фотографию лошади, с которой он начал свой триумфальный счет скакунов с "Желтых Сосен". Когда поверенный снова заговорил, у Джека было чувство, что это совсем не то, о чем собирался Пол сообщить, когда открывал рот. - И хотя мы не такие уж близкие соседи, Джек, я надеюсь, что мы будем близки в другом смысле. - Я бы хотел этого. Поверенный снова колебался, потягивая портвейн из стакана, чтобы скрыть свою нерешительность. Пригубив свой, Джек спросил: - Что-то не так, Пол? - Нет, не то чтобы... просто... А почему ты спросил? - Я был долгое время полицейским. Я как будто шестым чувством чую, когда у людей есть что сказать. - Понятно. Ты, вероятно, станешь хорошим бизнесменом, если решишь, что это дело по тебе. - Так что такое? Вздохнув, Пол сел на край своего большого стола. - Даже не знаю, стоит ли упоминать. Ведь я не хочу, чтобы ты слишком много об этом думал; кажется, и повода-то особого нет. - Да? - Эд Фернандес действительно умер от разрыва сердца, как я тебе говорил. Обширный инфаркт повалил его так внезапно, как пуля в голову. Коронер не смог ничего другого найти, только сердце. - Коронер? Ты хочешь сказать, что делали вскрытие? - Да, конечно, - сказал Пол и глотнул портвейна. Джек был уверен, что в Монтане, как и в Калифорнии, вскрытие не делают каждый раз, когда кто-нибудь умирает, особенно если покойник - в возрасте Эда Фернандеса и вполне может окончить жизнь по естественным причинам. Старикам делают аутопсию только при особых обстоятельствах, в первую очередь, когда видимое повреждение указывает на возможность смерти от чужих рук. - Но ты сказал, что коронер не смог ничего найти, кроме разрыва сердца, никаких ран. Уставившись на блестящую поверхность портвейна в стакане, поверенный произнес: - Тело Эда было найдено на пороге между кухней и задним крыльцом, он лежал на правом боку, так, что дверь было нельзя закрыть. И держал обеими руками дробовик. - А, это достаточно подозрительно, чтобы дать санкции на вскрытие. А может быть, он просто решил выйти поохотиться? - Был не охотничий сезон. - Ты хочешь сказать, что маленькое браконьерство - неслыханное дело в этих краях, особенно, когда человек охотится не в сезон на своей собственной земле? Поверенный покачал головой. - Вовсе нет. Но Эд не был охотником. Никогда. - Ты уверен? - Да. Стэн Квотермесс был охотник, а Эд только унаследовал оружие. И другая странность - в том дробовике магазин был не просто полон. Он даже впихнул еще один заряд в промежуток. Никакой охотник, даже полоумный, не будет таскаться с заряженным ружьем. Он бродит и падает, он может себе в голову стрельнуть. - Да и в доме его держать заряженным тоже нет смысла. - Если только, - сказал Пол, - не было какой-то постоянной угрозы. - Ты имеешь в виду, какого-нибудь грабителя? - Может быть. Хотя в здешних краях это бывает реже, чем бифштекс под татарским соусом. - Никаких следов ограбления, обыска в доме? - Нет. Ничего похожего. - Кто нашел тело? - Тревис Поттер, ветеринар из Иглз Руст. Что напоминает о еще одной странности. Десятого июня, больше чем за три недели до своей смерти, Эд привез мертвых енотов к Тревису, и попросил их осмотреть. Поверенный рассказал Джеку, что знал о енотах из того, что Эдуардо доверил Поттеру, а затем и о том, что обнаружил сам Поттер. - Разбухание мозгов? - напряженно спросил Джек. - Но никаких следов инфекции, никаких болезней, - заверил его Пол. - Тревис попросил Эда сообщать о всех необычностях в поведении животных. Затем, когда они беседовали еще раз, семнадцатого июня, у него возникло чувство, что Эд видел что-то еще, но скрыл это от него. - Почему ему было нужно скрывать что-то от Поттера? Ведь Фернандес сам втянул его в это дело. Поверенный пожал плечами: - Как бы там ни было, но утром шестого июля Тревиса все еще мучило любопытство, и он отправился на ранчо Квотермесса чтобы поговорить с Эдом. Вместо него нашел его тело. Коронер сказал, что Эд умер не меньше чем за сутки до этого и, вероятно, не больше полутора суток. Джек прошелся вдоль стены с фотографиями лошадей и вдоль другой стены, с книжными полками, а потом обратно, медленно поворачивая в руке стакан с портвейном: - Так что вы думаете? Фернандес увидел в поведении животных что-то действительно странное, что-то такое, что напугало настолько, что он решил зарядить дробовик? - Может быть. - Возможно, он пошел наружу, что бы пристрелить это животное, потому что оно вело себя как-то агрессивно? - Так нам и кажется, точно. И, вероятно, он был очень взволнован, взведен, это и вызвало инфаркт. Из окна кабинета Джек посмотрел на огоньки ковбойских бунгало, которые не могли отодвинуть густо свернувшуюся ночь вокруг. Он покончил с портвейном. - Мне показалось из всего того, что вы говорили, Фернандес не был особенно впечатлительным человеком или истериком. - Напротив. Эд был не более впечатлителен, чем пень. Отвернувшись от окна, Джек спросил: - Так что же он должен был увидеть такое, отчего его сердце заколотилось? Насколько необычно должно было действовать животное - какую угрозу он мог в этом разглядеть - прежде чем довел себя до инфаркта? - Вот тут мы и дошли до главного, - признался поверенный. - Звучит бессмысленно. - Кажется, что мы имеем дело с какой-то тайной. - К счастью, ты ведь был детективом. - Не был. Я был патрульным полицейским. - Ну, теперь, в связи с обстоятельствами, ты повышен. - Пол поднялся с угла стола. - Слушай. Я уверен, что здесь не о чем беспокоиться. Мы знаем, что эти еноты не были больны. И, возможно, существуют какие-то объяснения, зачем Эду было надо схватиться за ружье. Это мирный край. Черт меня побери, если я вижу во всем этом хоть какую-то опасность. - Полагаю, ты прав, - согласился Джек. - Я завел об этом разговор только потому... ну, это показалось странным. Я подумал, если ты действительно увидишь что-то необычное, тебе нужно будет все знать, просто чтобы не пропустить. Звони Тревису. Или мне. Джек поставил пустой стакан на стол рядом со стаканом Пола. - Так и сделаю. Да, вот еще... я бы попросил тебя не упоминать обо всем этом при Хитер. У нас был очень скверный год в Лос-Анджелесе. Здесь - новое начало, во многих смыслах, и я не хочу омрачать его. Мы немного нервничаем. Нам это нужно, чтобы работать, чтобы воспринимать все позитивно. - Вот почему я улучил время и сказал только тебе. - Спасибо, Пол. - И ты сам не тревожься об этом. - Не буду. - Потому что я уверен, ничего такого тут нет. Просто одна из многих маленьких тайн в человеческой жизни. Люди, не привыкшие к этому краю, иногда нервничают из-за открытого пространства, пустоши. Я не имею в виду, что вас это тоже затронет. - Не волнуйся, - заверил его Джек. - После того, как ты поиграешь в биллиард пулями со всякой безумной падалью в Лос-Анджелесе, никакой енот настроения не испортит. 15 В течение первых четырех дней на ранчо Квотермесса - со вторника по пятницу - Хитер, Джек и Тоби чистили дом сверху донизу. Они мыли стены и рамы, полировали мебель, пылесосили все обшивки и ковры, вымывали посуду и кастрюли, ставили новые полки в кухонный шкаф, раздали одежду Эдуардо через городскую церковь нуждающимся и, наконец-то, обжили дом. Они не собирались записывать Тоби в школу до следующей недели, давая ему время привыкнуть к новой жизни. Он просто дрожал от счастья быть свободным, когда все другие ребята его возраста уже заловлены в классные комнаты. В среду прибыл транспорт от компании по перевозке из Лос-Анджелеса: остаток их одежды, книги, компьютеры Хитер и дополнительное оборудование к ним, игрушки и игры Тоби, все другие вещи, которые они не захотели выбросить или продать. Присутствие большого числа знакомых предметов делало их новый дом более похожим на что-то родное. Хотя дни сделались холоднее и мрачнее за одну неделю, настроение у Хитер оставалось веселым и легким. Ее больше не беспокоили приступы тревоги, как тот, который она пережила, когда Пол Янгблад показывал им их поместье в первый раз вечером в понедельник: с каждым днем этот параноидальный эпизод уходил все дальше из ее мыслей. Она смела все паучьи сети с их высохшими жертвами на задней лестнице, вымыла спиральные пролеты едкой аммониевой водой и, таким образом, избавила это место от затхлости и слабого запаха разложения. Никаких непривычных ощущений она больше не испытывала, и теперь было нелегко поверить, что у нее был какой-то суеверный ужас перед этой лестницей, когда она впервые спускалась по ней за Полом и Тоби. Сразу из нескольких окон первого этажа она могла видеть кладбище на холме. Оно совсем не казалось ей чем-то мрачным, вероятно, из-за объяснений Пола, что такая привязанность фермеров к земле поддерживается в семьях целыми поколениями. В разлаженной семье, в которой она выросла, и в Лос-Анджелесе оставалось так мало традиций и было так слабо чувство принадлежности к какому-либо месту, что теперь подобная любовь к дому у фермеров казалась трогательной - даже душевно возвышенной, - а не жуткой и странной. Хитер вычистила и холодильник, и они забили его здоровой пищей для быстрых завтраков и ленчей. Отделение морозилки было уже наполовину заполнено пакованными обедами, но она все откладывала их инвентаризацию, так как всегда ждали какие-то более важные дела. Четыре вечера подряд, слишком уставшие от трудов, чтобы готовить, они отправлялись в Иглз Руст поесть в "Обедах на Магистрали" - ресторане, принадлежавшем Бычку, который умел водить машину, решать задачки и танцевать. Еда была первоклассной для местной кухни. Путешествие в шестнадцать миль не было чем-то значительным. В южной Калифорнии путь измерялся не расстоянием, а временем, которое затрачивалось на него. Даже короткая поездка на рынок в потоке городского транспорта требовала получаса. Шестнадцатимильная поездка в Лос-Анджелесе могла занять час, два часа, или вечность, в зависимости от движения и степени неистовства других автомобилистов. Однако они могли совершенно спокойно добраться до Иглз Руст за двадцать - двадцать пять минут. Постоянно незагруженное шоссе только глаз радовало. Ночью в пятницу, как и в каждую ночь с тех пор, как они приехали в Монтану, Хитер заснула без труда. Но в первый раз ее сон был прерван. Во сне она очутилась в каком-то холодном месте: чернее, чем в безлунную облачную ночь, чернее, чем в комнате без окон. Чувствовала, что куда-то движется, как будто оказалась ослепшей, - странно, но сначала не страшно. Она даже поначалу улыбалась, потому что была убеждена, что ее ожидает нечто удивительное в теплом, хорошо освещенном месте за темнотой. Сокровище. Удовольствие. Просветление, покой, радость и некая трансцендентальность, если только найдет путь. Сладкий покой, свобода от страха, избавление навсегда, просветление, радость, удовольствие более сильное, чем она когда-либо знала, - оно ждет, ждет ее. Но брела сквозь беспросветную тьму, чувствуя, как ее руки вытягиваются перед ней, всегда двигаясь в неправильном направлении, сворачивая то в одну сторону, то в другую, но все время не туда, куда нужно. Желание стало пересиливать любопытство. Она хотела получить то, что там находилось за стеной ночи, хотела так горячо, как ничто другое в своей жизни, - больше, чем еду, или любовь, или богатство и счастье, потому что это было все эти вещи сразу. Найти дверь, дверь и свет за ней, чудесную дверь! Прекрасный свет, мир и радость, свобода и удовольствие, освобождение от печали, преображение - все так близко, так мучительно близко, только руку протянуть. Желание стало необходимостью, принуждение - одержимостью. Она должна обладать тем, что бы ее там ни ожидало, - радость, покой, свобода, - так, что побежала в пресыщенной черноте, не думая о возможной опасности. Нырнула вперед, обуянная жаждой найти путь, тропинку, истину, дверь, радость навеки - и больше нет страха смерти, никакого страха. Рай - искомый с растущим отчаянием, но всегда убегающий! Теперь ее позвал голос, странный и пугающий, но побуждающий, пытающийся показать ей путь, радость и покой и конец всех печалей. Просто прими. Прими! Этого можно достичь, если она только выберет нужный путь, найдет это, коснется этого, обнимет. Она прекратила бег. Внезапно осознала, что вовсе не надо искать какого-то дара, потому что уже в нем, в доме радости, дворце покоя, царстве просветления. Все, что она должна сделать, это открыть, открыть дверь в себе и позволить войти, впустить это. Открыть себя для непостижимой радости, блаженства, рая, уступить удовольствию и счастью. Она хотела этого, она действительно - о, как жадно! - хотела этого, потому что жизнь была слишком жестока, а ей такой быть не следует. Но какая-то упрямая часть души сопротивлялась дару, какая-то ненавистная и горделивая часть ее самой. Она почувствовала разочарование того, кто хотел дать ей этот дар, Дарителя из темноты. Определила разочарование и, может быть, злость, потому что сказала: "Извини, извини". Теперь дар - радость, покой, любовь, удовольствие - был заброшен в нее со страшной силой - грубое и неудержимое давление. И она почувствовала, что ее скоро сомнет. Темнота вокруг начала приобретать вес, как будто она лежала скованная в бездонном море, хотя это было гораздо тяжелей и гуще, чем вода: оно давило, плющило, ломало. Нужно подчиниться, бессмысленно сопротивляться, дай этому зайти! Подчинение было покоем, подчинение было радостью, раем, раем. Отказ подчиниться будет значить боль, большую чем та, которую можно представить, отчаяние и агония, какие знают лишь обитатели преисподней, поэтому она должна подчиниться, открыть дверь в себя, позволить войти, принять, быть в покое. Стук по ее душе, по ней бьют тараном, ее колотят изо всех сил, невозможно сопротивляться. Стучат! Впусти это, впусти, впусти: ДАЙ... ЭТОМУ... ВОЙТИ. Внезапно она поняла секрет двери внутри себя, пути к радости, ворот в вечный покой. Она ухватилась за ручку, повернула, услышала, как лязгнул язычок замка, убираясь внутрь, и задрожала от нетерпения. Через медленно растущую щель: отблеск Дарителя. Сверкающий и черный. Скорченный и стремительный. Свист триумфа. Холод на пороге. Захлопни дверь, захлопни дверь, захлопни дверь, захлопни дверь! Хитер вырвалась из сна, отбросила одеяло, скатилась с кровати на ноги одним плавным и безумным движением. Молотящееся сердце выбивало из нее воздух, когда она пыталась вздохнуть. Сон. Только сон. Но ни один сон в ее жизни не был таким реальным, так ясно ощущаемым. Может быть, то, из-за двери, прошло за ней вслед из сна в настоящий мир? Сумасшедшая мысль. И ее не отбросить. Часто и тяжело дыша, она нащупала ночник, нашла выключатель. Свет не выявил никаких кошмарных созданий. Только Джек, спящий на животе. Голова отвернута от нее, тихо сопит. Ей удалось справиться с дыханием, хотя сердце и продолжало колотиться. Она промокла от пота и не могла прекратить дрожать. Боже! Не желая будить Джека, Хитер отключила свет - и тут же темнота сомкнулась вокруг. Она села на край кровати, намереваясь бодрствовать, пока сердце не успокоится и не пройдет нервная дрожь. Затем накинуть халат поверх пижамы и пойти вниз читать до утра. Согласно светящемуся зеленому числу на цифровом будильнике было 3:09 утра, но она не могла вернуться в сон. Ни за что. Может быть, не сможет заснуть и завтрашней ночью. Вспомнила сверкающее, скорченное, полувидное существо на пороге и горький холод, который шел от него. Прикосновение к этому было все еще внутри нее, затянувшийся холод. Отвратительно. Она чувствовала себя зараженной, грязной изнутри, там, где никогда ничего невозможно вымыть. Решив, что ей необходим горячий душ, встала с кровати. Отвращение моментально вызрело в тошноту. В темной ванной ее вывернуло наизнанку, от рвоты остался горький привкус. Включив свет только на то время, чтобы найти бутылку с полосканием для рта, она смыла всю горечь. Снова в темноте несколько раз окунула лицо в чашу из ладоней, полных холодной воды. Села на край ванной. Вытерла лицо полотенцем. Ожидая, когда же успокоится и сможет вернуться, Хитер пыталась разгадать, почему простой сон оказал на нее такое сильное воздействие, но понять не смогла. Через несколько минут, когда к ней вернулось самообладание, она спокойно возвратилась в комнату. Джек все еще тихо посапывал. Ее халат лежал на спинке кресла в стиле королевы Анны. Она взяла его, выскользнула из комнаты и осторожно прикрыла за собой дверь. В коридоре надела халат и повязала ремешок. Хотя она раньше собиралась спуститься, сварить себе кофе и почитать, теперь вместо этого направилась к комнате Тоби в конце коридора. Как ни старалась подавить страх, пришедший из кошмара, это не удавалось, а ее еле сдерживаемая тревога начала переходить на сына. Дверь в комнату Тоби были приоткрыта, и там было не совсем темно. Переехав на ранчо, он снова решил спать с ночником, хотя и отказался от этой меры предосторожности уже год назад. Хитер и Джек были удивлены, но не особенно тревожились из-за того, что мальчик потерял какую-то долю уверенности. Решили, что как только бы привыкнет к новому окружению, то снова начнет предпочитать темноту красному отблеску маломощной лампочки, которая помещалась в нише стены рядом с полом. Тоби весь скрылся под одеялом, только голова торчала на подушке. Его дыхание было таким тихим, что Хитер пришлось наклониться, чтобы услышать его. В комнате не было ничего такого, чему там не следовало находиться, но она не решалась уйти. Необъяснимые страхи продолжали ее терзать. Наконец, когда Хитер с неохотой шагнула к открытой двери в коридор, то услышала слабое поскребывание, которое ее остановило. Повернулась к кровати, но Тоби не проснулся и не шевелился. Только когда она вгляделась в сына, то осознала, что шум идет от задней лестницы. Это было тихое, вороватое поскребывание чего-то твердого, возможно, каблука ботинка, который волочится по деревянным ступеням, различимое только благодаря пустоте под каждой ступенью, которая придавала звуку хорошо слышимую гулкость. Ее немедленно охватила та же тревожная слабость, которой не ощущала, когда чистила лестницу, но напавшая на нее в понедельник, когда она шла за Полом Янгбладом и Тоби в низ винтового колодца. Потная параноидальная убежденность, что кто-то - или что-то? - ждет за следующим поворотом. Спускается следом. Враг, обуянный исключительной яростью и способный на чрезвычайное насилие. Поглядела на закрытую дверь в начале лестницы. Та была выкрашена белым, но отражала красный отблеск ночника и, казалось, что почти дрожит, как горящие ворота. Она подождала следующего звука. Тоби вздохнул во сне. Просто вздохнул. Ничего больше. Снова молчание. Хитер предположила, что ошиблась, услышала какой-то невинный звук снаружи, - может быть, ночная птица села на крышу, и шуршит крыльями, или даже скребет когтями по кровле - и неверно поняла его как шум на лестнице. Но была напугана сном. Ее нынешнему восприятию, должно быть, нельзя полностью доверять. Она, безусловно, хотела поверить в то, что ошиблась. Крак-крак. На этот раз никакой ошибки. Новый звук был тише первого, но определенно шел из-за двери наверху задней лестницы. Вспомнила, как скрипели некоторые деревянные ступени, когда впервые спустилась на первый этаж в тот понедельничный обход, и как они ворчали и жаловались, когда она скребла их в среду. Захотелось схватить Тоби с кровати и утащить его из комнаты, а потом быстро побежать по коридору в основную спальню и разбудить Джека. Но никогда в своей жизни она ни от чего не бегала. Во время кризисов последних восьми месяцев в ней развилось значительно больше внутренней силы и уверенности, чем было раньше. Хотя кожа на затылке странно зудела, как будто по ней ползали волосатые пауки, она покраснела, представив, как побежит, будто истеричная дамочка из дурного готического романа, сойдя с ума от ничего особо угрожающего, чем странный звук. Поэтому Хитер пошла к двери на лестницу. Щеколда была надежно закрыта. Она приложила левое ухо к щели между дверью и рамой. Слабый поток холодного воздуха втянуло откуда-то издалека, но никакого звука. Пока она слушала, начала подозревать, что "гость" был уже на верхней площадке, в нескольких дюймах от нее, и между ними - одна дверь. Она легко могла представить его там: томная странная фигура, его голова, прижата к двери так же, как и ее, его ухо у щели, он ждет звуков от нее. Чушь. То царапанье и скрип были ничем иным, как звуками проседания. Даже старые дома проседают под бесконечным давлением гравитации. Это чертов сон ее так взбудоражил. Тоби что-то пробормотал во сне. Она повернула голову, чтобы посмотреть. Он не двинулся, а через несколько секунд его бормотание прекратилось. Хитер отступила на шаг от двери. Она не хотела подвергать Тоби опасности, но теперь ситуация представлялась все более смешной, а не страшной. Просто дверь. Просто лестница в углу дома. Просто обычная ночь, сон, приступ истерии. Она положила одну руку на ручку, другую на щеколду. Медная ручка была холодной. Вспомнила назойливую необходимость, которая преследовала ее во сне: впусти, это, впусти, это, впусти! То был сон. А это - реальность. Люди, которые их не различают, держатся в особых помещениях со стенами, обитыми мягким, за ними ухаживают сиделки с застывшими улыбками и тихими голосами. Впусти это! Открыла щеколду, повернула ручку и остановилась. Впусти это! Разозлившись на саму себя, резко распахнула дверь. Она забыла, что свет на лестнице выключен. Эта узкая шахта была без окон: никакого луча снаружи сюда не просачивалось. Красное свечение в комнате было слишком слабым, чтобы пересечь порог. Она стала лицом к лицу с совершенной темнотой, не в силах определить, есть ли кто-нибудь на верхних ступеньках или даже на площадке прямо перед ней. Из мрака возник отвратительный запах, который она уничтожила два дня назад тяжким трудом и аммониевой водой, не сильный, но и не такой слабый, как раньше: грубая вонь гниющего мяса. Может быть, ей только приснилось, что она просыпалась, а на самом деле кошмар все еще длится? Сердце заколотилось по ребрам, дыхание задержалось в горле, и она протянула руку к выключателю, который был на ее стороне от двери. Если бы он был на другой стороне, ей могло не хватить мужества для того, чтобы сунуть руку в тугую черноту. Она промахнулась с первой и второй попытки, не осмеливаясь отвести взгляд от темноты перед собой, чувствуя, слепо, что выключатель где-то здесь, но где же? Захотелось кричать Тоби, чтобы он очнулся и подбежал. Наконец нашла - слава Богу - и щелкнула им. Свет. Пустая площадка. Там ничего, конечно. Что дальше? Пустые ступени уходили вниз и исчезали из виду. Ступень где-то внизу скрипнула. О, Боже! Шагнула на площадку. Она не надела тапочки. Дерево было холодное и шероховатое под ее босой ступней. Другой скрип, тише, чем прежде. Дом проседает? Может быть. Двинулась с площадки, ведя левой рукой по изгибающейся поверхности стены для поддержки. Каждая новая ступень, на которую она вставала, открывала другую, внизу, для взгляда. Как только увидит кого-то, то повернется и побежит обратно по лестнице, в комнату Тоби, захлопнет дверь, и заложит щеколду на место. Ее не открыть с лестницы, только изнутри дома, и они будут в безопасности. Снизу донесся вороватый лязг, слабый стук - как будто открывали дверь, стараясь делать это как можно тише. Внезапно ее стала горазда меньше пугать перспектива встречи, чем мысль о том, что весь этот эпизод останется незавершенным. Ей нужно знать, тем или иным образом. Хитер стряхнула с себя робость. Побежала вниз по лестнице, производя шума, больше чем надо, чтобы заявить о своем присутствии, понеслась мимо вогнутой поверхности внутренней стены, по кругу, по спирали, к вестибюлю в самом низу. Пусто. Она подергала ручку двери на кухню. Та была закрыта, и требовался ключ, чтобы открыть ее отсюда. У нее не было ключа. Предположительно, у "гостя" тоже. Другая дверь вела на заднее крыльцо. На этой стороне щеколда открывалась одним поворотом пальца. И была закрыта. Она открыла ее, распахнула дверь и шагнула на крыльцо. Пусто. И насколько она могла видеть - никто не улепетывал от нее через двор. Кроме того, хотя "гостю" и не нужен был ключ, чтобы выйти в эту дверь, но он не мог обойтись без него, закрывая ее за собой. Где-то вопросительно и угрюмо заухала сова. Безветренно, холодно и сыро: ночной воздух казался не похожим на обычный наружный, а на промозглую и всегда - слегка зловонную атмосферу погреба. Она была одна. Но не чувствовала себя в одиночестве. Она ощущала, что... за ней наблюдают. - Бога ради, Хит, - сказала она, - что за бред с тобой приключился? Отступила в коридор и заперла дверь. Затем впилась взглядом в блестящую медную ручку, размышляя, а не ее ли собственное воображение, потревоженное вполне естественными шумами, выдумало какую-то угрозу; которая обладала даже меньшей материальностью, чем привидение? Запах гниения не исчезал. Ну да, вероятно, аммониевая вода оказалась не в силах заглушить запах больше чем на два дня. Крыса или другой дохлый зверек завалился куда-то в полую часть стены. Как только повернулась к лестнице, то сразу во что-то вляпалась. Она подняла левую ногу и поглядела на пол. Комок сухой земли размерами с грушу, раздавленный ее голой пяткой. Добравшись до второго этажа, разглядела шматки земли, разбросанные на ступеньках, которые не успела заметить, когда неслась вниз. Грязи здесь не было, когда она в среду закончила уборку лестницы. Ей очень хотелось поверить, что это и есть доказательство существования "гостя". Но более вероятно, что Тоби затащил немного грязи с заднего двора. Обычно он аккуратен, чистоплотный от природы мальчик, но в конце концов, ему только восемь лет. Хитер вернулась в комнату Тоби, затворила дверь и щелчком отрубила свет на лестнице. Ее сын был в глубоком сне. Чувствуя себя не менее одураченной, чем смущенной, она спустилась по передней лестнице прямо на кухню. Если отвратительный запах - это знак присутствия "гостя" и если слабые следы этой вони найдутся и на кухне, то это будет значить, что у него есть ключ и с его помощью он переходил туда с лестницы. В этом случае она собиралась разбудить Джека и настоять на обыске всего дома сверху донизу - с заряженным оружием в руках. На кухне пахло свежо и чисто. Никаких комочков сухой почвы на полу. Она была почти разочарована. Претила сама мысль о том, что все произошло только в ее воображении, но факты не давали никакого другого толкования. Воображение или нет, но она не могла избавиться от ощущения, что совсем недавно находилась под наблюдением. Поэтому закрыла жалюзи на кухонных окнах. Возьми себя в руки, посоветовала себе. Уже пятнадцать лет как твоя жизнь изменилась, ты леди; теперь нет никакого извинения этим диким скачкам настроения. Хотя намеревалась провести остаток ночи читая, но была слишком взбудоражена, чтобы сосредоточиться на содержании книги. Необходимо было заняться каким-то делом. Пока в джезве варилось кофе, Хит провела инвентаризацию содержимого морозильника. Здесь было полдюжины замороженных обедов, пачка франкфуртеров, две коробки хлопьев "Зеленый Великан", коробка зеленых бобов, две - моркови и пачка орегонской черники. Эдуардо Фернандес не открыл ни одной из них, и все еще - можно было употребить. На нижней полочке, под коробкой вафель "Эгго" и фунтом сала нашла сумочку на молнии, в которой, оказалось, хранился блокнот желтой бумаги. Пластик стал прозрачным от заморозки, но она едва видела черты букв, заполнявших первую страницу. Сорвала печать с сумки - но затем остановилась. Держать блокнот в таком необычном месте явно означало - скрывать его. Фернандес, должно быть, считал его содержание очень важным и личным, а Хитер не хотела вторгаться в частные дела. Хотя он и умер, но он - благодетель, который в корне изменил их жизнь; он заслужил ее уважение и то, чтобы они считались с его желаниями. Она прочла первые несколько слов вверху страницы: "Мое имя Эдуардо Фернандес" - и, пролистав блокнот, убедилась, что это написано Фернандесом и является довольно длинным документом. Более двух третей длинных желтых страниц были заполнены аккуратным почерком. Поборов любопытство, Хитер положила блокнот на верх холодильника, намереваясь передать его Полу Янгбладу при ближайшей встрече. Поверенный был ближе всех к понятию "друг" для Фернандеса, и по своей профессии допускался ко всем делам старика. Если содержание блокнота важно и лично, только Пол имеет право прочесть. Закончив осмотр замороженных продуктов, она налила в чашку свежего кофе, села за кухонный стол и начала составлять список необходимой бакалеи и всяких домашних приспособлений. Утром им нужно будет съездить в супермаркет Иглз Руст и заполнить не только холодильник, но и полупустые полки буфета. Хотелось быть совершенно готовыми, если их отсечет снежными заносами на какое-то время. Она прервала составление своего реестра, чтобы написать записку, напоминая Джеку о необходимости выбрать время на следующей неделе и зайти в гараж Паркера: договориться о том, чтобы к их "эксплореру" приделали снегоочиститель. Еще глотая свой кофе и сочиняя список, она была настороже и вслушивалась, ожидая странных звуков. Но, однако, ее задача была такой обыденной, что постепенно Хит успокоилась. Некоторое время спустя она уже не могла поддерживать в себе это чувство необычайности происходящего. Тоби во сне тихо бормотал. Он говорил: - Уходи... уходи... прочь... Умолкнув на некоторое время, он сбросил с себя одеяло и поднялся с кровати. В румяном отблеске ночника его бледно-желтая пижама казалась покрытой полосками крови. Он встал рядом с кроватью, качаясь, как будто следуя ритму музыки, которую слышал лишь он один. - Нет, - прошептал он, без тревоги, спокойным голосом, лишенным эмоций: - Нет... нет... нет... - Снова замолчав, подошел к окну и поглядел в ночь. Вверху двора, угнездившийся среди сосен на краю леса, домик управляющего больше не был темным и пустым. Странный свет, чисто-голубой, как пламя газовой горелки, выливался в ночь через щели по краям фанерных прямоугольников, которыми были забиты окна, из-под двери, и даже из трубы дымохода камина. - Ах, - сказал Тоби. Свет не был постоянной интенсивности, но чем-то мигающим, иногда пульсирующим. Периодически даже самые узкие из исчезающих лучей были так ярки, что смотреть на них было больно, хотя иногда они становились настолько смутными, что почти растворялись. Даже в самые яркие моменты это был холодный свет, не дающий никакого ощущения тепла. Тоби смотрел долго. Постепенно свет погас. Домик управляющего снова стал темным. Мальчик вернулся в постель. Ночь миновала. 16 Воскресное утро началось солнечно. Холодный бриз дул с норд-веста, и время от времени стаи темных птиц проскальзывали через небо от Скалистых Гор к западным равнинам, как будто спасаясь от хищника. Синоптик со станции в Бутте - Хитер и Джек слушали его, пока принимали душ и одевались, - обещал снег к ночи. Это будет, как он заявил, одна из самых ранних бурь за многие годы, и толщина покрова может достичь десяти дюймов. Судя по тону репортажа, погода, при которой снег заносит землю на десять дюймов, не казалась какой-то жуткой пургой в этих северных краях. И речи не заходило об ожидаемом перекрытии дорог, никто не напоминал об опасности заносов фермеров. Вторая буря пройдет над ними вслед за первой; ее ожидали утром в понедельник, но считалось решенным, что ее фронт будет слабее, чем тот, который ударит вечером. Сидя на краю кровати, наклонившись, чтобы завязать шнурки на своих "Найках", Хитер крикнула: - Эй, нам надо купить пару саней! Джек скрылся в своем стенном шкафу, он снимал красно-коричневую в клетку фланелевую рубашку с вешалки. - Ты веселишься, как младенец, - заявил он. - Ну и что, ведь это мой первый снег! - Точно. Я и забыл. В Лос-Анджелесе зимой, когда смог рассеивался, только горы в белых кепках служили городу далекими декорациями, а для Хитер это было самым близким свиданием со снегом. Она не была лыжницей. Никогда не ездила в Эрроухед или в Биг Бир зимой, только иногда летом, и надвигающаяся буря действительно взволновала ее как ребенка. Покончив со шнурками, она заявила: - Нужно будет договориться в гараже Паркера о снегоочистителе на "Эксплорер", прежде чем начнется настоящая зима. - Уже сделано, - сказал Джек. - В десять утра в четверг. - Застегивая рубашку, он подошел к окну, чтобы поглядеть на восточный лес и северные долины. - Это зрелище меня гипнотизирует. Я что-нибудь делаю, очень деловой, затем поднимаю глаза, вижу вот это в окне, или с крыльца и просто застываю и смотрю. Хитер подошла к нему сзади, обвилась вокруг него руками и поглядела из-за плеча на удивительную панораму лесов, полей и широкого синего неба. - Будет хорошо? - спросила она, чуть помедлив. - Будет отлично. Мы ведь к этому всему принадлежим. Ты разве не чувствуешь? - Да, - сказала она, после короткого колебания. При свете дня события предыдущей ночи казались ей неизмеримо менее грозными все более относящимися к работе воображения. Она ничего не видела, в конце концов, и даже точно не знает, что ожидала увидеть. Остаточные страхи города, осложненные ночным кошмаром. Ничего больше. - Мы к этому принадлежим. Он повернулся, обнял ее, и они поцеловались. Она медленно закружила руками по его спине, нежно массируя мышцы, которые снова выросли благодаря упражнениям. Ему было необычайно приятно. Утомленные путешествием и домоустройством, они не занимались любовью с той самой ночи, как выехали из Лос-Анджелеса. Как скоро они сделают дом их собственным в этом смысле, он будет их и во всех других, а ее странное недомогание, вероятно, пройдет. Он проскользил своими сильными руками по ее бокам к бедрам. Притянул к себе. Перемежая слова, произносимые шепотом, с поцелуями в шею, щеки, глаза и уголки рта, он сказал: - Как насчет сегодня... когда начнется снегопад... когда мы выпьем... стаканчик-два вина... у огня... романтическая музыка... по радио... когда мы расслабимся... - Расслабимся, - повторила она мечтательно. - И тогда мы будем вместе... - ...м-м-м-м вместе... - ...и устроим изумительную, действительно изумительную... - ...изумительную... - Битву снежками. Она шлепнула его, играя, по щеке: - Животное! В моих снежках будут камни. - Ну, или займемся любовью. - Ты уверен, что не захочешь выйти наружу и скатать снежную бабу? - Пока не знаю, у меня так мало времени об этом думать. - Одевайся, умник. Мы должны кое-что купить. Хитер нашла Тоби в гостиной, уже одетого. Он сидел на полу перед телевизором, глядя программу с отключенным звуком. - Сегодня ночью будет сильный снегопад, - сообщила она сыну в дверях, ожидая что восторг мальчика превзойдет ее, потому что это была и его первая белая зима. Он ничего не ответил. - Мы собираемся купить пару саней, когда поедем в город, подготовимся к завтрашнему дню. Он все еще сидел, окаменев. Его взгляд оставался прикованным к экрану. Оттуда, где она стояла, ей не было видно, что такое захватило его внимание. - Тоби? - Она вышла из-под арки и зашла в гостиную. - Эй, малыш, что ты там смотришь? Он наконец, заметил ее, только когда она приблизилась. - Я не знаю, что это. - Его глаза, казалось, расфокусировались, как будто он по-настоящему ее не видел. Потом снова повернулся к телевизору. Экран был заполнен постоянно изменяющимся потоком амебовидных пятен, светящихся, как под лампами "Лава", которые когда-то были весьма популярны. Лампы всегда были двухцветные, однако, в этой сцене они разрослись до всех цветов спектра, то темные, то светлые. Постоянно изменяющиеся формы сплавлялись вместе, извивались и изгибались, текли и били струями, моросили и летели вниз ливнем. Пульсировали в бесконечной круговерти аморфного хаоса, вздымаясь в неистовом ритме на какое-то время, потом вяло замедлялись, затем дергаясь снова быстрее. - Что это? - спросила Хитер. Тоби пожал плечами. Беспрерывно перестраиваясь, цветные абстракции были интересны для взгляда, часто даже красивы. Чем дольше, однако, Хит смотрела на них, тем раздражительней они становились, хотя причин этого она не могла понять. Ничего в этих картинках не было очевидно злого и угрожающего. На самом деле, жидкое и мечтательное переплетение форм, которым полагается быть в покое. - Почему ты отключил звук? - Я не отключал. Она села на корточки рядом с ним, подняла дистанционное управление с ковра и нажала на кнопку громкости. Единственным звуком был слабый статический свист динамиков. Перескочила всего на один канал вперед по номеру и громоподобный голос взволнованного спортивного комментатора и одобрительные вопли толпы на футбольном матче взорвались в гостиной. Хит быстро снизила громкость. Когда она переключила на прежнюю программу, лампы "Лава Техниколор" уже исчезли. Мультфильм про утенка Даффи заполнил экран и, судя по безумному ритму действия, уже подходил к завершению. - Это было странно, - заметила она. - Мне понравилось, - сказал Тоби. Она пробежалась по другим программам, затем снова включила ту же, но нигде не смогла найти странного калейдоскопа. Затем нажала на кнопку "ВЫКЛ", и экран погас. - Ну ладно, - сказала она. - Время перехватить что-нибудь на завтрак, а то мы так и целый день можем провозиться. Много дел в городе. Не хочется потратить все на покупку саней. - Покупку чего? - спросил мальчик, встав на ноги. - Ты что не слышал, что я говорила раньше? - Нет. - О снеге? Его лицо засияло: - А что, собирается снег? - У тебя должно быть, восковые затычки в ушах были, из самых больших в мире свечей, - сказала Хитер, направляясь на кухню. Следуя за ней, Тоби канючил: - Когда? Когда пойдет снег? Мам! А? Сегодня? - Мы можем вставить по фитилю тебе в каждое ухо, поднести к нему спичку, и тогда на ближайшее десятилетие наши ужины будут обеспечены светом свечей. - И как много снега? - Возможно, у тебя там мертвые улитки. - Просто снегопад или большая буря? - А может быть, мертвая мышь, или три. - Мам?! - сказал он сердито, заходя на кухню вслед за ней. Она резко обернулась, села на корточки перед ним, и приставила ладонь к его коленке: - Вот досюда, может быть, выше. - Правда? - Мы собираемся ездить на санях. - Ого-го! - Делать снеговиков. - В снежки играть! - отважился он. - Хорошо, я с папой против тебя. - Нечестно! - Тоби подбежал к окну и прижался лицом к стеклу. - Небо голубое. - Скоро не будет. Гарантирую, - сказала она, направляясь к буфету. - Ты будешь дробленую пшеницу или хлопья на завтрак? - Ореховую пасту и шоколадное молоко. - Хороший шанс разжиреть. - Стоит использовать... дробленую пшеницу. - Хороший мальчик. - Во! - сказал он удивленно, отшатнувшись от окна. - Мам, погляди на это. - Что там? - Гляди, быстрее, гляди на эту птицу. Она села прямо напротив меня. Хитер присоединилась к нему и увидела ворону, севшую на подоконник с той стороны стекла. Ее голова была поднята, и она с любопытством озирала, их одним глазом. Тоби сказал: - Она прямо мчалась на меня, ууух, я подумал, что она собирается врезаться в стекло. А что она там делает? - Возможно, следит за червяками или маленькими жучками. - Я не похож на маленького жучка. - Может быть, она увидела этих улиток в твоих ушах, - сказала она, возвращаясь к буфету. Пока Тоби помогал Хитер накрыть стол к завтраку, ворона оставалась у окна, наблюдая. - Она должно быть, очень тупа, - сказал Тоби, - если думает, что у нас здесь есть червяки и жуки. - Может быть, она утонченная птица, цивилизованная, и слышала, как я произнесла "хлопья". Пока они наполняли миски хлопьями, большая ворона торчала на окне, время от перемени прихорашивая перья, но большую часть времени наблюдая за ними одним угольно-черным глазом или другим. Насвистывая; Джек спустился по парадной лестнице, прошел по коридору на кухню, и сказал: - Я так голоден, что могу съесть целую лошадь. Нельзя ли на завтрак яйца и лошадь? - Как насчет яиц и вороны? - спросил Тоби, указывая на наблюдательницу. - Очень жирный и нахальный экземпляр, да? - отметил Джек, подходя к окну и садясь на корточки, чтобы поближе разглядеть птицу. - Мам, гляди! Папа играет в гляделки с вороной, - сказал Тоби, развеселившись. Лицо Джека было не больше чем в дюйме от стекла, и птица впилась в него взглядом своего чернильного глаза. Хитер вынула четыре куска хлеба из пакета, засунула их в большой тостер, набрала цифру, нажала кнопку и, посмотрев вверх, увидела, что Джек и ворона все еще глядят друг на друга. - Я думаю, папа проиграет, - сказал Тоби. Джек щелкнул пальцем по стеклу напротив головы вороны, но птица даже не шелохнулась. - Самоуверенный чертенок, - сказал Джек. Со стремительностью молнии дернув головой, ворона клюнула стекло прямо перед лицом Джека с такой силой, что от стука клюва по раме он отшатнулся и, отступив на корточках, потерял равновесие. Он упал задом на кухонными пол. Птица отпрыгнула от окна, широко замахала крыльями и исчезла в небе. Тоби взорвался от смеха. Джек подполз к нему на карачках. - А, ты думаешь, это смешно? Я покажу тебе, как это смешно. Я покажу тебе страшную китайскую пытку щекоткой. Хитер тоже рассмеялась. Тоби понесся к двери в коридор, обернулся, увидел, что Джек приближается, и побежал в другую комнату, хихикая и визжа от восторга. Джек вскочил на ноги. Нагнувшись, как ползущий горбун, рыча, как злой тролль, он помчался за сыном. - У меня один маленький мальчик или два? - крикнула ему вслед Хитер. - Два! - ответил он. Гренки выскочили. Она положила четыре хрустящих ломтика на тарелку и засунула еще четыре куска хлеба в тостер. Хихиканье и маниакальное кудахтанье донеслось от фасада дома. Хитер подошла к окну. Удар клюва птицы был так громок, что она почти ожидала увидеть трещину на стекле. Но окно было в целости. На подоконнике снаружи лежало одно черное перо, нежно покачиваясь в бризе, который никак не мог выцарапать его из углубления и закружить прочь. Она прижалась к стеклу носом и поглядела на небо. Высоко на голубом своде черная одинокая птица выписывала раз за разом тесные круги. Было слишком далеко, чтобы она могла сказать, та ли это ворона, или совсем другая птица. 17 Они задержались в Спортивных товарах Высокогорья и приобрели двое саней - широких, плоских; чистая сосновая древесина с полиуретановой окантовкой; красный тормоз под центром. Еще утепленные лыжные костюмы, ботинки и перчатки для всех. Тоби увидел большую тарелку "Фрисби", специально окрашенную под желтое летающее блюдце пришельцев, с иллюминаторами по кайме и низким красным куполом, и они купили ее тоже. На заправке-76 заполнили бензином весь бак и затем отправились в марафонскую закупочную экспедицию по супермаркету. Когда вернулись на ранчо Квотермесса в час пятнадцать, только восточная треть неба оставалась голубой. Массы серых облаков перехлестывали пеной через горы, несомые яростным ветром в вышине. У земли лишь блуждающий бриз слегка волновал хвою веток и прочесывал коричневую траву. Температура упала ниже нуля, и точность прогноза синоптиков подтверждалась холодным, сырым воздухом. Тоби немедленно отправился к себе в комнату, надел свой новый красно-черный лыжный костюм, ботинки и перчатки. Вернулся на кухню с "Фрисби", объявил, что собирается играть и ждать, когда выпадет снег. Хитер и Джек были все еще заняты распаковкой бакалеи и укладыванием покупок в буфет. Она сказала: - Тоби, солнышко, ты же еще не ел ленч. - Я не голоден. И возьму с собой изюмовое печенье. Она сделала паузу, чтобы накинуть Тоби капюшон и завязать ленточки на подбородке. - Ну, ладно, только не торчи там долго. Когда замерзнешь, иди сюда и немного согрейся, затем можешь возвратиться. Мы не хотим чтобы ты подхватил насморк, - мать легко ущипнула его за нос. Он выглядел таким смешным, как гномик. - Не бросай "Фрисби" в дом, - предупредил Джек. - Выбьешь стекло, и мы будем беспощадны. Вызовем полицию, и тебя отправят в Монтанскую тюрьму для Преступно-Безумных. Когда Хитер передавала сыну два изюмовых печенья, она добавила: - И не ходи в лес. - Хорошо. - Оставайся во дворе. - Ладно. - Я надеюсь. - Лес ее тревожил. Это было совсем другое, не давешний иррациональный приступ паранойи. Было достаточно причин для осторожности в том, что касается леса. Дикие звери, например. И еще, городские люди, как они, могут потеряться и заблудиться в нескольких сотнях футов от дома. - В Монтанской Тюрьме для Преступно Безумных нет ни телевизора, ни шоколадного молока, ни печенья. - Ладно-ладно. Фуф. Я не маленький. - Нет, конечно, - согласился Джек, выуживая консервную банку из сумки. - Но для медведя ты очень вкусный на вид. - А в лесу есть медведи? - спросил Тоби. - А в небе есть птицы? - переспросил Джек. - А в море - рыбы? - Так что оставайся во дворе, - напомнила ему Хитер. - Там я тебя легко смогу найти, и там я тебя буду видеть все время. Когда Тоби открыл заднюю дверь, он повернулся к отцу и сказал: - Тебе тоже лучше быть поосторожней. - Мне? - Ворона может вернуться и снова больно приложить тебя по заду. Джек сделал вид, будто собирается метнуть в сына банку консервированных бобов, и Тоби побежал от дома, хихикая. Дверь захлопнулась за ним сама. Позже, когда они разложили все покупки, Джек отправился в кабинет Эдуардо, осмотреть его библиотеку и выбрать себе какую-нибудь книгу почитать, а Хитер поднялась в гостевую спальню, где принялась размещать свое войско компьютеров. Они вытащили свободную кровать в подвал. Два шестифутовых складных стола, которые находились среди вещей, привезенных транспортной компанией, теперь стояли на месте кровати и образовывали L-образную рабочую территорию. Она уже распаковала свои три компьютера, два принтера, лазерный сканер и смежное оборудование. Но до сих пор у нее не было возможности соединить их и подключить к электросети. До сего момента она в действительности не нуждалась в такой армии высокотехничных компьютеров: работала только по программному обеспечению и программному дизайну, в сущности, всю свою взрослую жизнь. Но всегда ощущала себя не в своей тарелке, пока хоть какая-то часть машинерии была разъединена и погружена в коробки, не важно, было ли этой части какое-нибудь применение в той работе, которую она в тот момент выполняла. Села поработать, пристраивая оборудование, соединяя мониторы с процессорами, процессоры с принтерами и со сканером - под счастливое бормотание песенки Элтона Джона. Постепенно она и Джек исследуют деловые возможности и решат, чем им занять остаток жизни. К тому времени телефонная компания подключит еще одну линию, и можно будет употребить модем. Она сможет использовать сеть данных для изучения того, какая потребуется для успеха их предприятия база населения и капитализации. Найдет ответы на сотни, если не тысячи других вопросов, которые повлияют на решение и увеличат шансы их преуспевания в любом виде деятельности. В сельской Монтане можно получить доступ к таким банкам информации, как Лос-Анджелесский, или Манхэттенский, или Оксфордский университеты. Единственное, что для этого требуется, - телефонная линия, модем, и парочка документов, разрешающих пользоваться этими базами данных. В три часа, после того как она проработала час, - оборудование соединено, все отлажено, - Хитер поднялась со стула и потянулась. Разминая мышцы спины, подошла к окну, чтобы поглядеть, не начался ли снегопад раньше расписания. Ноябрьское небо было низким, форменная тень свинцовой серости. Необъятный пластиковый щит, за которым сверкают ряды тусклых флюоресцентных трубок. Она вообразила, что и сама опознала бы это как снежное небо, даже если бы и не слышала метеопрогноза. Оно выглядело холодным как лед. В этом блеклом свете верхний лес казался более серым, чем зеленым. Задний двор и - к югу - коричневые поля казались бесплодными, а не заснувшими в ожидании весны. Хотя ландшафт и был почти одноцветным, как на рисунке углем, он был прекрасен. Красота, отличная от той, которая возникает под теплой лаской солнца, - окоченевшая, угрюмая, задумчиво торжественная. Она увидела маленькое цветное пятнышко на юге, на кладбищенском холме, недалеко от края западного леса. Ярко красное. Это был Тоби в новом лыжном костюме. Он стоял внутри каменной изгороди высотой в один фут. Нужно сказать ему держаться оттуда подальше, подумала Хитер в приступе боязни. Затем перешла к своим беспокойным мыслям. Почему кладбище кажется ей более опасным, чем двор сразу же за его границей? Она же не верила в призраков и обители привидений. Мальчик стоял у самых могил совершенно спокойный. Она наблюдала за ним с минуту - полторы, но он не двигался. Для восьмилетнего, который обычно переполнен энергией, как ядерный заряд, это был исключительный период пассивности. Серое небо стало еще ниже. Земля слегка потемнела. Тоби стоял не двигаясь. Полярный воздух не беспокоил Джека - он наполнял его силой - за исключением того, что проникал особенно глубоко в бедренную кость и тревожил едва зарубцевавшуюся ткань на левой ноге. Но он не должен хромать, пока поднимается по холму на частное кладбище. Вот и четырехфутовые каменные столбики, которые, без створок ворот, отмечали вход на священную землю. Дыхание вырывалось изо рта морозным облачком. Тоби стоял у подножия четвертой могилы. Его руки повисли по бокам, голова была склонена, а глаза застыли, устремленные на надгробие. "Фрисби" летал на земле рядом с ним. Тоби дышал так часто, что производил лишь слабые усики пара, исчезавшие каждый раз, когда быстрый выдох сменялся тихим вдохом. - Что случилось? - спросил Джек. Мальчик не ответил. На ближайшем надгробии, на которое смотрел Тоби, было выгравировано: ТОМАС ФЕРНАНДЕС и даты рождения и смерти. Джек не нуждался в этой надписи, чтобы напомнить себе дату его смерти; она была выедена в его собственной памяти глубже, чем цифры, вырезанные на граните перед ним. С тех пор как они прибыли сюда и провели ночь у Пола и Каролин Янгбладов, Джек был слишком занят, чтобы посетить частное кладбище. К тому же, он не очень жаждал постоять перед могилой Томми, где на него, безусловно, накинулись бы воспоминания о крови, потере и отчаянии. Слева от могилы Томми была двойная. Надгробие гласило: ЭДУАРДО и МАРГАРИТА ФЕРНАНДЕС. Хотя Эдуардо был в земле только несколько месяцев, Томми год, а Маргарита три года, все их могилы выглядели свежевырытыми. Почва распределялась неравномерно, никакой травы не росло, что казалось странным, потому что четвертая могила была плоской и покрытой шелковистой коричневой травой. Джек мог поверить, что могильщики потревожили поверхность участка Маргариты когда закапывали гроб Эдуардо, но не мог объяснить состояния могилы Томми. Джек сделал мысленную заметку спросить об этом Пола Янгблада. Последний памятник, у надгробия которого росла трава, принадлежал Стенли Квотермессу, благодетелю их всех. Надпись на потемневшем от погоды камне вызвала у Джека смешок, которого он не ожидал. Тоби не двигался. - Что с тобой случилось? - спросил Джек. Никакого ответа. Он положил руку Тоби на плечо: - Сынок? Не отрывая взгляда от надгробия, мальчик сказал: - Что они делают там, внизу? - Кто? Где? - В земле. - Ты имеешь в виду - Томми, его родители, и мистер Квотермесс? - Что они делают там, внизу? Не было ничего странного в том, что ребенок хотел лучше понять смерть. Это не меньшая загадка для молодых, чем для старых. Что показалось Джеку необычным, так то, _к_а_к_ этот вопрос был задан. - Ну, - сказал он, - Томми, его родители, Стенли Квотермесс... они на самом деле не здесь. - Они здесь. - Да нет, только их тела здесь, - сказал Джек, нежно поглаживая плечо мальчика. - Почему? - Потому что они с ними расстались. Мальчик молчал, размышляя. Думал ли он о том, как близко был отец к тому, чтобы оказаться под таким же камнем? Может быть, для Тоби с той перестрелки прошло достаточно времени, чтобы он смог вспомнить те мысли, которые раньше подавлял в себе? Тихий бриз подул с северо-востока сильнее. Рукам Джека стало холодно. Он засунул их в карманы куртки и сказал: - Их тела - это не они, не они настоящие. Беседа приняла странный оборот: - Ты имеешь в виду, что это не их настоящие тела? Это куклы? Нахмурившись, Джек присел на корточки рядом с мальчиком. - Куклы? Как это ты говоришь?.. Как будто в трансе, мальчик впился глазами в надгробие Томми. Его серо-голубые глаза глядели не мигая. - Тоби, с тобой все в порядке? Тоби все еще не глядел на отца, но сказал: - Заменители? Джек моргнул от удивления: - Заменители? - Да? - Это весьма умное слово. Откуда ты его знаешь? Вместо ответа, Тоби сказал: - Почему им больше не нужны эти тела? Джек засомневался, потом пожал плечами: - Ну, сынок, ты знаешь, почему - они закончили свою работу в этом мире. - В этом мире? - Они ушли. - Куда? - Ты же был в воскресной школе. Ты знаешь, куда. - Нет. - Уверен, что знаешь. - Нет. - Они ушли на небеса. - Ушли? - Конечно. - В каких телах? Джек вынул правую руку из кармана и ухватил мальчика за подбородок. Он отвернул его голову от надгробия, так что они оказались лицом к лицу. - Что такое, Тоби? Они были глаза в глаза, несколько дюймов, но Тоби все еще глядел куда-то вдаль, сквозь Джека, на горизонт. - Тоби? - В каких телах? Джек отпустил подбородок мальчика и поводил рукой перед его лицом. Тот не мигал. Его глаза не следили за рукой. - В каких телах? - повторил Тоби нетерпеливо. С мальчиком что-то случилось. Внезапная психическая болезнь. С мышечными спазмами. Тоби произнес: - В каких телах? Сердце Джека забилось быстрее и тяжелее, когда он заглянул в глаза сына, пустые, безответные, которые больше не были окнами души, но зеркалами, отражавшими мир. Если это психологическая проблема, то никаких сомнений, что именно стало ее причиной, нет. Они пережили тяжелый год, достаточно страшный, чтобы довести до нервного расстройства взрослого - не говоря о ребенке. Но что оказалось спусковым крючком, почему теперь, почему здесь? Почему после всех этих месяцев, во время которых бедный ребенок, казалось, так хорошо справлялся с собой? - В каких телах? - резко потребовал Тоби. - Ну, - сказал Джек, беря мальчика за руку в перчатке. - Давай пойдем домой. - В каких телах они ушли на небеса? - Тоби, прекрати. - Мне нужно знать. Скажи сейчас. Скажи мне! О, Боже мой, не дай этому случиться. Все еще на корточках, Джек сказал: - Слушай, давай вернемся в дом со мной и там мы сможем... Тоби вырвал свою руку из его, оставив у Джека в ладони перчатку. - В каких телах? Маленькое лицо ничего не выражало, было пустым, как спокойная вода, и только слова вырывались из горла мальчика, как в припадке холодной ярости. У Джека возникло жуткое ощущение, что он беседует с куклой чревовещателя, деревянные черты которой не соответствуют общему смыслу произносимых слов. - В каких телах? Это не было расстройство. Душевный кризис не случается с такой внезапностью, так полно, без предупреждающих знаков. - В каких телах? Это не был Тоби. Совсем не Тоби. Смешно. Конечно, это Тоби. Кто же еще? Кто-то говорил через Тоби. Безумная мысль, невероятная. Через Тоби? Тем не менее, сидя на корточках посреди кладбища, глядя в глаза сыну, Джек больше не видел пустоты зеркала, хотя по-прежнему смотрел на удвоенное изображение своего испуганного лица. Он не видел невинности ребенка или знакомых черт. Он ощущал - или воображал, что ощущает, - присутствие чужака, кого-то и больше, и одновременно меньше чем человека. Чужесть вне понимания, глядящая на него из Тоби! - В каких телах? Джек не мог вызвать слюны. Язык прилип к гортани. Не мог сглотнуть. Ему было холоднее, чем от просто морозного ветра. Внезапно гораздо холоднее. Вне мороза. Он никогда не испытывал ничего подобного прежде. Его циничная часть убеждала, что смешно истерично позволять себе быть охваченным первобытными инстинктами. Все оттого, что он не может поверить в психическое расстройство Тоби, в то, что его сын соскользнул в душевный хаос. С другой стороны, было явно какое-то первобытное чувство, которое убеждало его, что нечто чужое оказалось в теле его сына: он знал это на простейшем уровне, глубже, чем чувствовал что-либо раньше. Это было знание более твердое, чем то, что исходило от разума, глубокий и неопровержимый животный инстинкт, как будто он уловил запах феромонов врага: кожа зудела от токов нечеловеческой ауры. Внутренности сжало от страха. Пот выступил на лбу и кожа на затылке съежилась. Захотелось вскочить на ноги, схватить Тоби в охапку и побежать с холма к дому; выдрать его из-под влияния существа, которое держит сына в рабстве. Призрак, демон, древний индейский дух? Нет, это смешно. Но ведь что-то, черт возьми. Что-то! Джек колебался; частью потому, что его напугало до онемения то, что он, как ему мерещилось, увидел в глазах мальчика. Частью потому, что боялся, как бы форсирование разрыва связи между Тоби и тем, что было соединено с ним, не повредило мальчику, не спровоцировало страшную психическую травму. А этого делать не нужно, в этом нет смысла. Но тогда ничего не имеет смысла. Вся ситуация, и время, и место походили на сон. Это был голос Тоби, да, но без его обычных оборотов речи и интонаций: - В каких телах они уходят отсюда? Джек решил ответить. Держа в руке пустую перчатку Тоби, он с ужасом понял, что должен теперь или подыгрывать, или убежать с сыном, или остаться с ним - безвольным и пустым, как перчатка. Родного по форме, но без содержания, чьи любимые глаза будут тусклыми всегда. Насколько это бессмысленно? Мысли скакали, словно балансировали на краю пропасти, слепо нащупывая опору. Может быть, это помутнение рассудка? Он сказал: - Им не нужны тела, Шкипер. Ты это знаешь. Никому не нужны тела на небесах. - Они - тела, - сказало то, в Тоби, загадочно. - Есть их тела. - Больше нет. Теперь они - души. - Не понимаю. - Уверен, что понимаешь. Их души отправились на небеса. - Есть тела. - Они ушли на небо, чтобы быть с Богом. - Есть тела. Мальчик глядел сквозь него. Но глубоко в глазах Тоби что-то двигалось, как извивающаяся нитка дыма. Джек почувствовал, что нечто пристально на него смотрит. - Есть тела. Есть куклы. Что еще? Джек не знал, как отвечать. Бриз, прошедший через этот край склона двора, был холоден, как будто содрал шкуру с ледников по пути к ним. То-в-Тоби вернулось к первому вопросу, который он о задавало: - Что они делают там, внизу? Джек поглядел на могилы, затем в глаза мальчика, решив быть прямолинейным. Он ведь на самом деле говорит не с мальчиком, поэтому ему не нужно пользоваться эвфемизмами. Или он сошел с ума, вообразив себе всю беседу и это нечеловеческое присутствие. В любом случае, его прямота не важна. - Они мертвы. - Что - мертвы? - Они. Эти три человека, зарытые здесь. - Что значит мертвы? - Без жизни. - Что значит жизнь? - Противоположность смерти. - Что значит смерть? В отчаянии Джек сказал: - Пустота, отсутствие, гниение. - Есть тела. - Не всегда. - Есть тела. - Ничто не длится вечно. - Все длится. - Ничто. - Все становится. - Становится чем? - спросил Джек. Теперь он был вне ответов на вопросы, у него были свои собственные вопросы. - Все становится, - повторяло То-в-Тоби. - Становится чем? - Мной. Все становится мной. Джек подумал, о чем, черт возьми, ОНО говорит, и имеет ли сказанное для этого больше смысла, чем для него самого? Начал сомневаться в том, что сегодня проснулся. Может быть, он задремал? Если не сошел с ума, то, вероятно, заснул. Захрапел в кресле в кабинете, с книгой на коленях. Может быть, Хитер и не приходила, чтобы сказать ему о Тоби на кладбище, и в этом случае все, что ему нужно сделать, - пробудиться. Бриз ощущался, как всамделишный. Не похожий на бриз во сне: холодный, пронизывающий. И он набрал достаточно силы, чтобы стать голосом. Шептать в траве, шелестеть в деревьях на краю верхнего леса, тихо-тихо плача. То-в-Тоби сказало: - Приостановлены. - Что? - Вид сна. Джек поглядел на могилы. - Нет. - Ожидание. - Нет. - Куклы ждут. - Нет. Мертвы. - Расскажи мне их секрет. - Мертвы. - Секрет! - Они просто мертвы. - Скажи мне. - Здесь нечего говорить. Речь мальчика все еще была спокойной, но его лицо покраснело. Артерии, видимо, пульсировали на висках, как будто кровяное давление поднялось выше обычного. - Скажи мне! Джек непроизвольно задрожал, все больше страшась таинственной природы этих изменений, встревоженный тем, что он разбирается в ситуации меньше, чем думал, и что его невежество может привести к неверным решениям и подвергнуть Тоби большей опасности, чем та, в которой он находится. - Скажи мне! Охваченный страхом, смущением и разочарованием, Джек схватил Тоби за плечи, посмотрел в его чужие глаза: - Кто ты? Никакого ответа. - Что случилось с моим Тоби?! После долгого молчания: - В чем дело, папа? Кожа на голове Джека зудела. То, что его назвало "папой" _э_т_о_, ненавистный чужак, было самым худшим оскорблением. - Папа? - Прекрати. - Папа, что случилось? Но это был не Тоби. Нет. Голос все еще не нес его естественных интонаций, лицо было вялое, а глаза по-прежнему были "не такими". - Папа, что ты делаешь? То-в-Тоби очевидно не осознавало, что его маскарад разоблачен. До сих пор оно думало, что Джек верит, будто говорит с сыном. Паразит боролся за продолжение спектакля. - Папа, что я сделал? Почему ты сердишься? Я ничего не сделал, папа, правда! - Что ты такое? - спросил Джек. Слезы побежали из глаз мальчика. Но неясное что-то было за этими слезами, самоуверенность кукольника в силе своего обмана. - Где Тоби? Ты, сукин сын, кто бы ты ни был, верни мне его! Прядь волос упала Джеку на глаза. Пот заливал лицо. Любому, кто появился бы сейчас рядом с ними, его чрезвычайный страх показался бы слабоумием. Может быть, и так. Или он говорил со злым духом, который управлял его сыном, или он сошел с ума! В чем больше смысла? - Отдай его мне - я хочу его обратно! - Папа, ты пугаешь меня, - сказало То-в-Тоби, пытаясь вырваться от него. - Ты не мой сын. - Папа, пожалуйста! - Прекрати! Не играй со мной - тебе не обмануть меня, ради Бога! Он вывернулся, обернулся и, споткнувшись о надгробие Томми, повалился на гранит. Упав на четвереньки при рывке, с которым мальчик вырвался от него, Джек сказал яростно: - Отпусти его! Мальчик пронзительно завизжал, как будто от удивления, и повернул лицо к Джеку. - Папа! Что ты здесь делаешь? Он снова говорил как Тоби. - Уф, ты меня напугал! Что ты тут выискивал на кладбище? Мальчик, это не забавно! Они не были так близко, как недавно, но Джек подумал, что глаза ребенка больше не кажутся ему чужими: Тоби, казалось, снова его видит. - Боже мой, на карачках, рыщешь по кладбищу. Мальчик снова был Тоби, все в порядке. То, что управляло им, было не достаточно хорошим актером, чтобы так играть. Или, может быть, он всегда был Тоби. Раздражающий выбор между временным сумасшествием или страшным сном снова больно поразил Джека. - Ты в порядке? - спросил, он, снова садясь на корточки и вытирая руки о джинсы. - Я чуть в штаны не наложил, - сказал Тоби и захихикал. Этот чудесный звук. Это хихиканье. Сладкая музыка. Джек сжал бедро рукой, сильно сдавил, пытаясь успокоить дрожь. - Что ты?.. - Его голос задрожал. Он прочистил горло. - Что ты делал здесь? Мальчик указал на "Фрисби" на жухлой траве. - Ветер снес летающее блюдце. Оставаясь на корточках, Джек сказал: - Иди сюда. Тоби явно колебался. - Зачем? - Иди сюда, Шкипер, просто иди сюда. - А ты не собираешься кусать меня за шею? - Что? - Ну, не собираешься притвориться, что хочешь укусить меня за шею или что-то такое и снова испугать меня, как сейчас, когда ты подкрался? Очевидно, что мальчик не помнил их беседы, пока был... под контролем. Его осведомленность о появлении Джека на кладбище возникла тогда, когда он, испугавшись, отвернулся от гранитного надгробия. Вытянув руки, Джек раскрыл ладони и сказал: - Нет, я не буду ничего такого делать. Просто иди сюда. Скептично и осторожно, с удивленным лицом, обрамленным красным капюшоном лыжного костюма, Тоби подошел к нему. Джек схватил мальчика за плечи, поглядел в его глаза. Серо-голубые. Ясные. Никаких дымных спиралей за радужкой. - Что такое? - спросил Тоби, хмурясь. - Ничего. Все нормально. Импульсивно Джек прижал мальчика к себе, крепко обнял. - Папа? - Ты не помнишь, да? - А? - Ну и хорошо. - У тебя сердце как одичало, - сказал Тоби. - Все в порядке, я нормально, все в порядке. - Я, правда, чуть в штаны не наложил. Один - ноль в твою пользу! Джек отпустил сына и с трудом встал, пот на лице казался маской изо льда. Он откинул волосы назад и протер ладони о джинсы. - Давай пойдем домой и выпьем немного горячего шоколада. Подняв "Фрисби", Тоби сказал: - А мы не можем поиграть сначала, ты и я? Вдвоем в "Фрисби" играть лучше. Кидать тарелку, пить шоколад. Нормальность не просто вернулась, она обрушилась как десятитонная. Джек усомнился, что сможет кого-то убедить в том, что Тоби совсем недавно был глубоко в грязном омуте сверхъестественного. Его собственный страх: и его восприятие чужой силы исчезало так же быстро, и он уже не мог точно вспомнить эту силу, чье действие он испытывал на себе. Тяжелое серое небо, все клочки голубого бегут за восточный горизонт, деревья дрожат на ледяном ветру, жухлая трава, вельветовые луга, игра с "Фрисби", горячий шоколад. Весь мир ожидал первых хлопьев зимы, и ничто в ноябрьском дне не допускало возможности существования призраков, бестелесных существ, чужой силы и других потусторонних явлений. - Можем, пап? - спросил Тоби, размахивая тарелкой. - Хорошо, немного. Но не здесь. Не на этом... Так глупо прозвучит - не на этом кладбище. Может, плавно перейти в один из этих гротесков - "Войди-Туда-И-Попробуй-Возьми!" из старых фильмов. Потом надо сделать второй дубль и, закатив глаза, опустив руки, провыть: - "Ноги мои, не подведите меня!" Вместо всего этого, он сказал: - ...Не так близко к лесу. Может быть... Внизу, около конюшни. Размахивая летающим блюдцем "Фрисби", Тоби промчался между столбиками, вон с кладбища. - Чур, кто прибежит последним, - обезьяна! Джек не погнался за мальчиком. Сжав плечи под холодным ветром, погрузив руки в карманы, он уставился на четыре могилы, снова обеспокоенный тем фактом, что могила Квотермесса плоская и заросшая травой. Причудливые мысли пришли ему в голову. Сцены из фильмов Бориса Карлова. Грабители склепов и вурдалаки. Осквернение. Сатанинские ритуалы на погосте йод луной. Даже учитывая то, что он пережил только что с Тоби, его темнейшие мысли казались слишком фантастичными для объяснения лишь того, почему одна могила из четырех выглядит более нетронутой. Однако, сказал он себе, объяснение, когда он узнает его, будет совершенно логичным и вызовет не меньше мурашек на коже, чем вариант с упырями. Фрагменты беседы, которую он вел с Тоби, зазвучали у него в голове без порядка: - Что они делают, там, внизу? Что значит смерть? Что значит жизнь? - Ничто не длится вечно. - Все длится. - Ничто. - Все становится. - Становится чем? - Мной. Все становится мной! Джек почувствовал, что у него в руках достаточно фрагментов, чтобы сложить по крайней мере часть ребуса. Он просто не мог разглядеть, как они соединяются. Или не видел этого. Может быть, он отказывается складывать их, потому что даже несколько кусочков, которые у него есть, соединившись, проявят такую жуть, с которой лучше не встречаться. Хотел ли разгадать, или думал, что хотел, но трусливое подсознание пересиливало. Когда он поднял взгляд с искалеченной земли на три камня, его внимание было привлечено каким-то внезапно возникшим предметом, воткнутым в узкую трещину между горизонтальной основой и вертикальной плитой гранита. Черное перо, в три дюйма длиной, шевелимое бризом! Джек откинул голову назад и напряженно сощурился на ветреный свод прямо перед собой. Небеса нависли низко. Серые и мертвые. Как пепел. Небо крематория. Однако в них ничто не двигалось, исключая крупную пену облаков. Приближалась большая буря. Он повернулся к единственному разрыву в низкой каменной стене, прошел мимо столбиков и поглядел вниз, в сторону конюшни. Тоби почти добежал до этого длинного прямоугольного здания. Он внезапно затормозил, оглянулся на своего неповоротливого отца и, помахав рукой, запустил "Фрисби" в воздух. Диск нетерпеливо вонзился в высь, затем вырулил на юг и был пойман порывом ветра. Как космический корабль из другого мира, он завертелся по мрачному небу. Много выше, чем там, куда мог залететь "Фрисби", под нависшими облаками, одинокая птица крутила над мальчиком. Как ястреб, ведущий наблюдение за своей вероятной добычей, хотя птица более походила на ворону, чем на ястреба. Кругом и кругом. Кусочек ребуса в виде черной вороны, скользящей в восходящем потоке. Молчаливой, как охотник во сне, идущий по следу, - терпеливый и таинственный. 18 Послав Джека выяснить, что Тоби делает среди могил, Хитер вернулась в свободную спальню, где разбиралась со своими компьютерами. Она видела из окна, как Джек взобрался по холму на кладбище. Минуту он постоял с мальчиком, затем сел рядом с ним на корточки. Издалека все казалось в порядке, никаких признаков беды. Очевидно, она волновалась совершенно беспричинно. Слишком много чего происходило в совсем недавнее время. Она села на стул, вздохнула по поводу своей чрезмерной материнской заботы и занялась компьютерами. Некоторое время исследовала винчестер каждой машины, прогоняла тесты, чтобы убедиться в том, что все программы на месте и ничего не испортилось во время перевозки. Потом ей захотелось пить, и прежде чем пойти на кухню за пепси, она шагнула к окну, проверить, что поделывают Тоби с Джеком. Они были почти вне зоны ее видимости, около конюшни, перекидывались "Фрисби". Судя по тяжелому небу и по тому, каким ледяным оказалось окно, когда она его тронула, снег начнет падать весьма скоро. Ей этого ужасно хотелось. Может быть, перемена погоды принесет изменения и в ее настроении и, наконец, поможет ей стряхнуть с себя городскую горячку, которая никак не отпускала. Будет довольно тяжело продолжать цепляться за старые параноидальные ожидания от жизни, привычные для Лос-Анджелеса, когда они окажутся посреди белой страны чудес, искристой и нетронутой, как картинка в блестках на рождественских открытках. Открыв банку с пепси и налив шипящую жидкость в стакан, она вдруг услышала рокот мотора приближающейся машины. Решив, что это Пол Янгблад платит им неожиданным визитом, взяла блокнот с верха холодильника и положила его на стойку, так, чтобы было меньше шансов забыть его отдать, прежде чем гость уедет. К тому времени, когда она спустилась в холл, открыла дверь и вышла на крыльцо, экипаж уже остановился перед дверьми гаража. Это не был белый "бронко" Пола, но похожий, металлически-голубой автомобиль, размерами с "бронко", но больше, чем их собственный "Эксплорер". Определенно, другой модели, с которой она не была знакома. Стало любопытно, неужели в этих краях кто-то еще водит автомобили? Впрочем, конечно, она видела кучу автомобилей в городе, около супермаркета. Но даже там, пикапы и грузовички с четырьмя ведущими колесами превосходили числом легковушки. Она спустилась по ступенькам и пересекла двор, направляясь к посетителю, чтобы поприветствовать его, сожалея, что не задержалась в доме и не накинула куртку. Жгучий воздух проникал даже сквозь ее уютно толстую фланелевую рубашку. Мужчина, который выкарабкался из машины, был лет тридцати, с беспорядочной копной каштановых волос и светло-карими глазами, чей взгляд был гораздо мягче, чем весьма резкие черты лица. Захлопнув за собой дверцу, он улыбнулся и сказал: - Привет. Вы, должно быть, миссис Макгарвей? - Точно, - сказала она, пожимая протянутую ей руку. - Тревис Поттер. Рад с вами встретиться. Я ветеринар в Иглз Руст. Один из ветеринаров. Человеку нужно заехать на край земли, чтобы встретить и там конкурентов. Большой золотой ретривер стоял на заднем сиденье автомобиля. Его пышный хвост беспрерывно мелькал, и он весело скалился на них через стекло. Проследив направление взгляда Хитер, Поттер сказал: - Прекрасен, да? - Роскошная собака. Он чистопородный? - Чище не бывает. Джек и Тоби обогнули угол дома. Белые облачка дыхания разлетались от их лиц; они, очевидно, бежали с западной, верхней стороны конюшни, где раньше играли. Хитер представила их ветеринару. Джек отбросил "Фрисби" и пожал тому руку. Но Тоби был так очарован видом собаки, что забыл о всех своих манерах и направился прямиком к машине, чтобы восхищенно уставиться через окно на обитателя багажника. Подрагивая, Хитер сказала: - Доктор Поттер? - Пожалуйста - Тревис. - Тревис, не зайдете выпить кофейку? - Да, зайдите, посидите у нас хоть чуток, - сказал Джек, словно был деревенским мальчишкой всю свою жизнь. - И на ужин останьтесь, если сможете. - Увы, не могу, - сказал Тревис. - Но спасибо за приглашение. Я задержусь ненадолго, если вы не возражаете. Прямо сейчас я получил вызовы - пара хворых лошадей, которым нужен уход, и корова с больным копытом. С этой грядущей бурей хочу оказаться дома как можно скорее. - Он сверился с часами. - Уже почти четыре. - Десятидюймовый снегопад, мы слышали, - сказал Джек. - Вы не слышали последних известий. Первая буря только набирает силу, вторая будет не позже чем через день, а скорее всего, через два часа за первой. Может намести слой в два фута, прежде чем все закончится. Хитер была теперь рада, что они закупили этим утром все возможное и что теперь полки буфета ломятся от провизии. - Вообще-то, - сказал Тревис и указал на собаку, - я остановился из-за этого вот приятеля. Он присоединился к Тоби у окна автомобиля. Джек обнял Хитер, чтобы помочь ей сохранить тепло, и они встали за Тоби. Тревис положил два пальца на стекло, и собака лизнула другую сторону с большим энтузиазмом, завыла и замахала хвостом еще яростней, чем прежде. - У этого миляги отличный характер. Не так ли, Фальстаф? Его зовут Фальстаф. - Правда? - сказала Хитер. - Кажется, не очень справедливо, да? Но ему уже два года, и он это доказал. Я слышал от Пола Янгблада, что вы хотите как раз такого зверя, как Фальстаф. Тоби открыл рот и ошалело уставился на Тревиса. - Если ты будешь держать рот распахнутым так широко, - предупредил его Тревис, - то туда-заберутся какие-нибудь маленькие летучие твари и выстроят себе гнездо. - Он улыбнулся Хитер и Джеку. - Вы о таком думали? - Почти точно, - сказал Джек. Хитер сказала: - Вообще, мы думали о щенке... - От Фальстафа вы получите все веселье хорошей собаки и никакого щенячьего беспорядка. Ему два года, он взрослый, домашний, хорошо воспитанный. Не будет гадить на ковер или грызть мебель. Но он все еще молодой пес, у него много лет впереди. Как, подходит? Тоби поглядел на родителей с тревогой, как будто считал, что такая огромная и превосходная штука не может стать его без возражений родителей или даже без того, что земля разверзнется и проглотит его заживо. Хитер поглядела на Джека, а тот сказал: - А почему нет? Смотря на Тревиса, Хитер поддакнула: - Почему нет? - Да! - Тоби удалось произнести лишь одно слово, чтобы выразить весь свой взрывной восторг. Они пошли к багажнику, и Тревис открыл дверцу. Фальстаф выскочил из автомобиля на землю и немедленно начал взволнованно обнюхивать ноги всех, вертясь по кругу, туда-сюда, шлепая по ногам хвостом, вылизывая им руки, когда они пытались его погладить. Ликование горячего языка, холодного носа и надрывающих сердце карих глаз. Когда он утихомирился, то выбрал себе место для сиденья рядом с Тоби, предложив ему поднятую лапу. - Он умеет здороваться! - завопил Тоби и поспешил взять лапу и помять ее. - Он знает кучу разных трюков, - пояснил Тревис. - А откуда он? - спросил Джек. - Жил у одной пары в городе. Леона и Гарри Сиквистов. У них всю жизнь были золотые ретриверы. Фальстаф - их последний. - Он кажется таким милым - не жалко им его отдавать? Тревис кивнул. - Тут печальный случай. Год назад у Леоны нашли рак, и она умерла уже как три месяца. А несколько недель назад с Гарри случился инфаркт, и у него теперь парализована левая рука. Речь плохая, да и с памятью проблемы. Пришлось переехать в Денвер к сыну, но семья того не хотела собаку. Гарри плакал как ребенок, когда прощался с Фальстафом. Я обещал ему, что найду для пса хороших хозяев. Тоби был уже на коленях, обняв ретривера за шею, и тот лизал его в лицо. - Мы будем ему самыми лучшими хозяевами, которых не было никогда ни у одной собаки, правда, мам, пап? Хитер сказала Тревису: - Как мило, что Пол Янгблад сказал вам о нас. - Ну, он услышал, как ваш мальчик говорил, что хочет собаку. А у нас тут не настоящий город, все живут в двух шагах друг от друга. И у всех очень много свободного времени, чтобы вмешиваться в дела других людей. - У Поттера была широкая, очаровательная улыбка. Холодный бриз становился все сильнее, пока они разговаривали. Внезапно он рванулся и превратился в свистящий ветер, пригибая потемневшую траву и сдувая волосы Хитер ей на лицо, и пронизывая ледяными иголками. - Тревис, - сказала она, снова пожимая ему руку, - когда вы сможете заехать к нам на ужин? - Ну, может быть, в следующее воскресенье... - В следующее воскресенье, - повторила она. - В шесть часов. Тоби она сказала: - Орешек, иди в дом. - Я хочу поиграть с Фальстафом. - Ты можешь познакомиться с ним и внутри, - настаивала она. - Здесь слишком холодно. - Но у него же мех, - запротестовал Тоби. - Я о тебе забочусь, глупышка. Ты отморозишь нос, и он станет черным, как у Фальстафа. На полпути к дому, вертясь между Тоби и Хитер, пес остановился и оглянулся на Тревиса Поттера. Ветеринар помахал рукой, делая ему знак идти дальше, и это оказалось вполне достаточным разрешением для Фальстафа. Он сопроводил их вверх по ступенькам и в теплый холл. Тревис Поттер привез с собой пятидесятифунтовый пакет сухой собачьей еды. Он выгрузил его из багажника "рэндж-ровера" и поставил на землю у заднего колеса. - Я подумал, что у вас не будет собачьего корма под рукой, если только рядом не пройдет кто-нибудь с золотым ретривером. - Он объяснил, чем и как следует кормить собаку фальстафовых размеров. - Сколько мы вам должны? - спросил Джек. - Забудьте. Он мне ничего не стоил. Это была просто услуга по отношению к бедному Гарри. - Это очень хорошо. Спасибо. Но собачья еда? - Об этом не беспокойтесь. Пройдет несколько лет, и Фальстафу понадобятся регулярные счета, чтобы я за ним приглядывал. Когда вы привезете его ко мне, я уж с вас возьму побольше. - Усмехаясь, он захлопнул дверцу багажника. Они обошли "рэндж-ровер" и встали у самой дальней от дома стороны, используя машину как укрытие от кусачего ветра. Тревис сказал: - Я знаю, Пол вам сказал в частной беседе о Эдуардо и его енотах. Он не хотел волновать вашу жену. - Ее нелегко взволновать. - Так вы сказали ей? - Нет. Не знаю почему. Хотя... у нас уже и так много всего в голове, целый год нервотрепки, куча перемен. Во всяком случае, то, что Пол сказал мне, - это не очень важно. Просто, еноты вели себя странно, вышли при свете дня, бегали по кругу и упали потом замертво. - Я не думаю, что это все, - Тревис замялся. Он откинулся и прислонился спиной к боку "ровера", согнул ноги в коленях, наклонив слегка голову, скрываясь от пронизывающего ветра. - Я думаю, Эдуардо скрывал что-то от меня. Эти еноты делали что-то гораздо более странное, чем то, о чем он рассказал. - Зачем ему было скрывать? - Сложно сказать. Он был такой старик, с причудами. Может быть... я не знаю, может быть, он видел что-то, о чем ему казалось смешным говорить, что-то, во что я не поверю. Он был большой гордец, этот старик, не хотел говорить ничего такого, из-за чего его могли бы осмеять. - А какие-нибудь догадки у вас есть? - Не-а. Голова Джека находилась под крышей "ровера", и от ветра не только немело его лицо, но, казалось, слой за слоем сдиралась кожа. Он откинулся спиной к машине, согнул колени и наклонился, подражая ветеринару. Не глядя друг на друга, они принялись разглядывать долины на юге, не переставая говорить. Джек сказал: - Вы, как и Пол, думаете, что было что-то такое, от одного взгляда на которое Эдуардо схватил сердечный приступ, что-то связанное с енотами? - И это заставило его зарядить ружье, не забудьте. Я не знаю. Может быть. Не могу с этим разобраться. Более чем за две недели до его смерти я говорил с ним по телефону. Занятная была беседа. Я позвонил, чтобы сообщить результаты тестов тканей енотов. Не найдено следов никакой известной болезни. - Разбухание мозгов? - Точно. Но никакой очевидной причины. Он хотел знать, я просто послал образцы ткани мозга или делал полное вскрытие. - Вскрытие мозга? - Да. Он спросил, вскрывал ли я мозги по всему пути, - казалось, ожидал, что если бы я так сделал, то нашел что-то, кроме разбухания. Но я ничего не нашел. Тогда он спросил меня об их спинном мозге, не было ли чего-нибудь там постороннего. - Постороннего? - Странно звучит, да? Спросил, осмотрел ли я их позвоночники по всей длине и не заметил ли чего-нибудь присоединенного. Когда я спросил, что он имеет в виду, он сказал, что это может выглядеть как опухоль. - Выглядеть как опухоль? Ветеринар повернул голову направо и посмотрел в лицо на Джека, а Джек глядел перед собой, на монтанский пейзаж. - Вы тоже удивились. Очень занятно звучит, да? Не опухоль. Может выглядеть как опухоль, но не настоящая. - Тревис снова бросил взгляд на поля. - Я спросил его, не скрывает ли он чего-нибудь, но он поклялся, что нет. Попросил его позвонить мне сразу же, как только он увидит, что какой-нибудь зверь ведет себя похожим на енотов образом - белки, кролики, что угодно, - но он не звонил. И меньше чем через три недели умер. - Вы его обнаружили? - Не мог добраться до него по телефону. Приехал сюда, чтобы навестить. Он был там, лежал у открытой двери и сжимал ружье. - Он не стрелял из него? - Нет. Его свалил обычный инфаркт. От ветра высокие травы луга зарябили коричневыми волнами. Поля напоминали колышущееся грязное море. Джек мучился, раздумывая, стоит ли рассказать Тревису о том, что случилось на кладбище совсем недавно. Однако описать пережитое было бы сложно. Он мог перечислить сухие факты, пересказать странный диалог между ним и Тем-в-Тоби. Но у него не находилось слов - а может быть, и не могло найтись, - чтобы точно передать, что он чувствовал, а именно его ощущения были ядром происшедшего. Чтобы выиграть время, он сказал: - А какие-нибудь теории у вас есть? - Подозреваю, что, быть может, в деле замешан какой-то яд. Знаю, здесь, в этих краях, нет гор промышленных отходов. Но существуют натуральные яды, которые могут спровоцировать бешенство у диких зверей, заставить их действовать так же необычно, как и людей. А что у вас? Видели что-нибудь странное за то время, что вы здесь? - По правде говоря, да. - Джек чувствовал облегчение от того, что позы, которые они приняли по отношению друг к другу, позволяли избегать глаз ветеринара, не вызывая при этом подозрений. Он рассказал Тревису о вороне на окне этим утром - и то, как позже, она летала малыми кругами над ним и Тоби, пока они играли с "Фрисби". - Занятно, - сказал Тревис. - Это может быть связано, мне тоже так кажется. С другой стороны, ничего странного в ее поведении нет, даже клевание стекла. Вороны могут быть чертовски тупыми. Она все еще где-то здесь? Они оба отошли от "ровера" и встали, задрав головы, разглядывая небо. Ворона исчезла. - При таком ветре, - заметил Тревис, - птицы обычно стараются укрыться. - Он повернулся к Джеку. - А кроме вороны? Это рассуждение о токсическом веществе убедило Джека отказаться от мысли пересказать Тревису Поттеру все, что касалось кладбища. Они обсуждали две совершенно различные загадки: яд против сверхъестественного. Токсичное вещество как оппозиция призракам, демонам и всем тем, которые бродят по ночам. Случай на кладбищенском холме был свидетельством строго субъективного свойства, даже больше чем поведение вороны: он не давал никакого доказательства того, что нечто необъяснимо странное происходит на ранчо Квотермесса. У Джека не было никаких подтверждений того, что это вообще все происходило. Тоби определенно ничего не помнил и не мог ему помочь. Если Эдуардо Фернандес видел что-то необычное и скрыл это от Тревиса, то Джек теперь понимал старика. Ветеринар был явно предрасположен к той идее, что случилось нечто экстраординарное, потому что он нашел разбухание мозгов при вскрытии енотов. Но совсем не было похоже, что он серьезно собирается поучаствовать в разговорах о духах, закабалении души и жутких беседах, проводимых на кладбище с существом извне. - Что-нибудь, кроме вороны? - спросил его Тревис. Джек покачал головой. - Это все. - Ну, может быть, то, что повалило енотов, уже прекратило действовать. Нам никогда не узнать. Природа полна такими странными маленькими загадками. Чтобы не встречаться с ветеринаром глазами, Джек оттянул рукав своей куртки и поглядел на часы. - Я задержал вас слишком надолго. Если вы собираетесь закончить свой объезд до снегопада... - Да у меня и надежды на это не было, - признался Тревис. - Но нужно вернуться домой до того, как на дороге возникнут заносы, с которыми "роверу" не справиться. Они пожали друг другу руки, и Джек сказал: - Не забудьте, через неделю, в воскресенье, ужин в шесть. Привозите и других гостей, если у вас есть леди... Тревис улыбнулся. - Вы угадали, хотя и не могу понять, как. Тут есть одна молодая леди, которой очень хочется, чтобы ее видели со мной. Ее зовут Джанет. - Был бы рад с ней встретиться, - сказал Джек. Он оттащил пятидесятифунтовый мешок собачьего корма от "ровера", поставил его на дорожку, и стал глядеть, как ветеринар разворачивается и выруливает от гаража. Посмотрев в зеркало заднего обзора, Тревис Поттер помахал рукой. Джек помахал в ответ и остался стоять, пока "ровер" не исчез за поворотом, над низкими холмами до сельской дороги. День был гораздо более серым, чем тогда, когда прибыл ветеринар. Сталь вместо пепла. Серость темницы. Опускающееся небо и темно-зеленые фаланги деревьев казались такими же твердыми, как стены из бетона и камня. Жгучий холодный ветер, насыщенный ароматом сосен и слабым запахом озона, пришедшего с верхних гор, дул с северо-запада. Сучья хвойных дрожали с низким скорбным звуком под напором реки воздуха. Трава на лугах, вдохновленная этим стоном, принималась свистеть. Даже карнизы дома воспользовались всеобщим оживлением, чтобы издать тихий ухающий звук, похожий на слабый протест умирающей совы, лежащей со сломанными крыльями на заброшенном поле ночи. Окрестности казались прекрасными даже в предбуревой мрачности и, вероятно, были такими же мирными и строгими, как их и воспринимали, когда только выехали на север из Юты. Однако в тот момент ни одно из обычных прилагательных в справочнике туриста не всплывало в голове с такой настойчивостью, как одно, очень простое. Именно оно одно теперь соответствовало реальности. Заброшенное. Это было самое одинокое, самое заброшенное место, которое Джек Макгарвей когда-либо видел. Самое безлюдное во всех направлениях, далекое от утешения соседством и сообществом. Взвалил мешок собачьего корма на плечо. Буря надвигалась. Зашел внутрь. Запер парадную дверь за собой. Услышал смех на кухне и прошел туда, чтобы поглядеть, что происходит. Фальстаф сидел на задних лапах, подняв передние перед собой, и тоскливо косился на кусок болонской колбасы, который Тоби положил ему на голову. - Пап, смотри, он умеет просить, - сказал Тоби. Ретривер с жадностью облизнулся. Тоби сбросил колбасу. Пес поймал кусок в воздухе, заглотил и стал просить добавки. - Разве он не молодец? - сказал Тоби. - Молодец, - согласился Джек. - Тоби должен быть еще более голоден, чем собака, - заявила Хитер, вытаскивая из шкафа большую кастрюлю. - У него не было ленча, и он даже не съел изюмовое печенье, которое я ему давала. Так что - ранний ужин? - Отлично, - сказал Джек, свалив мешок с собачьим кормом в угол и намереваясь подыскать для пса миску попозже. - Спагетти? - Превосходно. - У нас есть буханка жесткого французского хлеба. Ты сделаешь салаты? - Конечно, - сказал Джек, а в это время Тоби скормил Фальстафу еще один кусок колбасы. Налив в кастрюлю воды, Хитер сказала: - Тревис Поттер, кажется, очень милый. - Да, он мне понравился. Привезет свою девушку к нам на ужин в воскресенье. Ее имя Джанет. Хитер улыбнулась и показалась счастливее, чем когда-либо с тех пор, как они приехали на ранчо. - Мы заводим друзей? - Кажется, да. Доставая сельдерей, помидоры и головку латука из холодильника, он почувствовал облегчение оттого, что ни одно из кухонных окон не выходило на кладбище. Затянувшиеся и подавленные сумерки совсем спустились, когда Тоби ворвался на кухню с веселящимся псом за спиной, и прокричал, запыхавшись: - Снег! Хитер оторвала взгляд от кастрюли с пузырящейся водой и размякающими спагетти, повернулась к окну над раковиной, и увидела, как первые хлопья, кружась, вылетают из темноты. Они были огромные и пушистые. Ветер затих на неопределенное время, и большущие снежинки стали спускаться по ленивым спиралям. Тоби поспешил к северному окну. Пес последовал за ним, шлепнул передними лапами о подоконник и, встав рядом с ним, уставился на чудо. Джек отложил нож, которым нарезал помидоры, и тоже пошел к северному окну. Встал за Тоби, положив руки на плечи мальчика. - Твой первый снег. - Но не последний! - восторженно крикнул Тоби. Хитер перелила соус в кастрюлю поменьше, чтобы он не застыл, и затем протиснулась к своему семейству у окна. Обвила правой рукой Джека, а левой принялась бездумно почесывать голову Фальстафа. В первый раз за такое долгое время, что она уж и вспомнить не могла, она чувствовала себя покойно. Никаких больше финансовых волнений, они окончательно устроятся в доме раньше чем через неделю. Джек полностью поправится, и здесь нет никаких опасностей городских школ, угрожающих Тоби. Она, наконец, может оставить все неурядицы Лос-Анджелеса позади. Появилась собака. У них есть новые друзья. Была уверенность, что эти странные приступы тревоги, которые беспокоили ее с момента их приезда на ранчо Квотермесса, теперь больше не будут ее волновать. Она так долго жила в городе со своими страхами, что почти превратилась в нервную истеричку. В сельской Монтане ей незачем волноваться из-за гангстерских перестрелок, угонов машин и грабежей, которые часто кончаются убийствами. Из-за продавцов наркотиков, которые предлагают свое зелье на каждом перекрестке, налетов на дома. Назойливых детей, которые соскальзывают с автострады, шляются по окрестностям, выглядывая, что бы украсть, а затем исчезают с добычей в безы