ддэк вновь заговорил: - Вы должны сделать все, чтобы найти этих проклятых уродов. Все - вы слышите? Мне нужен хотя бы один из них, я должен обследовать его еще до того момента, когда весь Мунлайт-Ков пройдет через обращение. - Я думаю... - Говорите. - Видите ли, я думаю... - Продолжайте, продолжайте. Так что вы думаете? - Простите... но нельзя ли приостановить процесс обращений до того момента, когда мы выясним, что происходит с людьми? - Нет! Черт бы вас побрал! - Шаддэк повернулся к Уоткинсу и впился в него взглядом. Полицейский заерзал на кресле. - "Одержимые" - это мелочь, это ерунда. Что вы можете знать об этой проблеме? Разве вы разработали модель нового человека, нового мира? Это сделал я. Я мечтал об этом, я видел все это как наяву. Я положил все свои силы, нервы, мозг, чтобы эта мечта воплотилась в реальность. И я знаю, что эта аномалия не свидетельствует ровным счетом ни о чем. Поэтому процесс обращения пойдет по установленному графику. Уоткинс опустил взгляд на свои руки и заметил, как побелели суставы пальцев. Шаддэк продолжал говорить, меряя комнату босыми ногами. - Теперь у нас достаточно доз для всего оставшегося населения города. Фактически сегодня вечером мы начали новый, последний этап обращений. Сотни людей будут обращены к рассвету, остальные к полуночи. До того момента, пока все до единого в этом городе не станут обращенными, сохраняется опасность провала операции в случае, если кто-то выдаст нашу тайну внешнему миру. Теперь, когда мы решили проблему производства биочипов, мы должны быстро закрепиться в Мунлайт-Кове, тогда мы сможем действовать уверенно, имея позади надежный тыл. Вам это понятно? Уоткинс кивнул. - Вы понимаете, что я говорю? - Да-да, сэр. Шаддэк вернулся к своему креслу и сел. - Вернемся к тому, о чем вы мне говорили по телефону, к делу этого Валдоски. - Эдди Валдоски, восьми лет. - Уоткинс говорил и смотрел на свои руки. Он делал какие-то механические, неконтролируемые движения, словно выкручивал, выжимал невидимую тряпку. - Найден мертвым в начале девятого вечера. В кювете у шоссе, ведущего в город. Он был... изуродован... искусан, выпотрошен. - Вы полагаете, это работа "одержимых"? - Я уверен в этом. - Кто обнаружил тело ребенка? - Его родители. Отец. Мальчик сначала играл во дворе, а затем... он исчез после захода солнца. Они начали его искать, не могли найти, испугались, вызвали полицию и продолжали поиски... мы уже мчались туда, но они обнаружили его тело до нашего приезда. - Как я понимаю, Валдоски еще не проходили через обращение? - К тому моменту - нет. Но сейчас они уже обращены. Шаддэк вздохнул с облегчением. - Было бы гораздо меньше хлопот с этим ребенком, если бы они были среди обращенных. Начальник полиции поднял голову и нашел в себе смелость взглянуть прямо в глаза Шаддэку: - Но мальчика-то не оживишь. - Ломен уже не сдерживал себя. - Конечно, это трагедия. К сожалению, нельзя было предвидеть, что небольшая часть Новых людей выродится в "одержимых". Но не забывайте: каждый шаг на пути прогресса человечества требовал жертв. - Он был славный мальчик, - произнес полицейский. - Вы знали его? Уоткинс заморгал. - Я учился в колледже с его отцом, Джорджем Валдоски. Я был крестным отцом Эдди. Тщательно подбирая слова, Шаддэк сказал: - Ужасно. Мы найдем урода, который сделал это. Мы переловим их всех и уничтожим. Однако нас может утешить то, что Эдди умер за великое дело. Уоткинс посмотрел на Шаддэка с нескрываемым изумлением. - Великое дело? Что Эдди мог знать о великом деле? Ему было восемь лет. - И тем не менее. - Шаддэк заговорил голосом, не допускающим возражений. - Эдди погиб из-за неожиданного побочного эффекта процесса обращения, он стал одним из участников великого исторического события. - Шаддэк знал, что Уоткинс был патриотом, гордящимся своей родиной, и подозревал, что это чувство гордости не оставило его и после обращения. - Послушайте меня, Ломен. Во время Войны за независимость погибли не только колонисты, но и женщины, дети. Неважно, что их смерть была случайной, они стали мучениками во имя победы, они стали в один ряд с солдатами. Так всегда бывает во время революции. Самое главное, что, благодаря и им в том числе, справедливость торжествует, они отдали жизнь за святое дело. Уоткинс смотрел в сторону. Шаддэк встал, обошел стол и подошел к нему. Глядя на склоненную голову полицейского, положил руку ему на плечо. Уоткинс съежился в кресле. Продолжая держать руку на его плече, Шаддэк заговорил с истовостью проповедника. Он не был, однако, горячим, страстным религиозным проповедником, обжигающим сердца верующих, он был холодным апостолом логики, разума. - Помните о том, что вы принадлежите к числу Новых людей. Это означает не только превосходство в силе и выносливости над обычными людьми, это означает не только стойкость к любым недугам и умение восстанавливаться так, как об этом лишь мечтают жалкие экстрасенсы. Это означает также необычайную ясность ума, высшую рациональность мысли. Если вы с этой высоты посмотрите на смерть Эдди, то цена, которую он заплатил своей смертью, не покажется вам слишком большой. Не следует попадать в плен к своим чувствам, Ломен, это не к лицу Новому человеку. Мы создаем мир, который будет эффективным, предсказуемым и стабильным в первую очередь благодаря тому, что мужчины и женщины будут иметь власть над своими чувствами, они будут просчитывать каждую ситуацию с аналитической непредвзятостью компьютера. Взгляните на смерть Эдди Валдоски как на одно из событий в потоке великих свершений во имя торжества Нового мира. Тогда вы сможете переступить пределы эмоциональных ограничений человека, а переступив их, вы обретете неведомое вам прежде чувство покоя и умиротворения. Когда Шаддэк закончил, Ломен Уоткинс поднял голову и посмотрел на него. - Там действительно будет царить умиротворение? - Да. - И когда будет завершено обращение, установится братство между людьми? - Да. - И настанет покой? - Вечный. Глава 47 Дом Талбота на улице Конкистадоров оказался трехэтажным, из красной мореной древесины, с большими окнами. Он стоял на холме, и к крыльцу вели каменные ступени. Ни на улице, ни вдоль ступеней, ведущих к дому, не были включены фонари, и Сэм был весьма доволен этим обстоятельством. Тесса Локленд стояла рядом с ним, она не отставала от него ни на шаг во время их пути от прачечной к дому Талбота. Сэм позвонил в дверь, сквозь свист ветра в ветвях деревьев он расслышал мелодию звонка за дверью. Оглядываясь назад, на улицу Конкистадоров, Тесса сказала: - Иногда этот город кажется моргом, в котором нет никого, кроме трупов, но потом... - Что потом? - ...потом, несмотря на тишину и неподвижность, начинаешь ощущать заряженность этого города какой-то энергией, которая затаилась в нем; словно под улицами, под землей спрятана мощнейшая машина... словно каждый дом начинен Техникой. Какой-то тайный механизм застыл наготове и ждет, когда удастся схватить кого-нибудь и протащить через зубчатые колеса и шестерни. Это был верно схваченный образ Мунлайт-Кова, у Сэма город вызывал именно такое чувство, но он не мог выразить его словами. Он еще раз позвонил в дверь и сказал: - Мне всегда казалось, что киношникам не обязательно даже быть грамотными. - В Голливуде действительно работает масса безграмотных людей, но я - вольный стрелок-документалист, поэтому мне дозволено иметь собственные мысли, при условии, конечно, что я не буду выходить за определенные рамки. - Кто там? - раздался металлический голос, удививший Сэма. Он только сейчас заметил домофон, из которого и раздался этот голос. - Кто там? Ответьте, пожалуйста. Сэм склонился к домофону. - Мистер Талбот? Гарольд Талбот? - Да. Кто говорит? - Сэм Букер. - Сэм старался говорить тихо. - Извините, что разбудил вас, я приехал в ответ на ваше письмо от восьмого октября. Талбот молчал. Затем домофон щелкнул и снова раздался голос: - Я нахожусь на третьем этаже. Мне придется долго спускаться. Я пошлю к вам Муза. Пожалуйста, отдайте ему свое удостоверение, он принесет его мне. - У меня нет с собой удостоверения ФБР, - шепотом сказал Сэм. - Я нахожусь здесь инкогнито. - А водительские права у вас есть? - Есть. - Этого будет вполне достаточно. - Домофон отключился. - Кто такой Муз? - спросила Тесса. - Черт его знает, - ответил Сэм. Они ждали почти минуту, чувствуя себя очень неуютно на просматриваемом с улицы крыльце. Им пришлось еще раз удивиться, когда из маленькой дверцы, которую они сначала не заметили, выскочила собака и завиляла хвостом у их ног. Сэм даже не сразу понял, что это собака, он отступил на шаг назад и едва не свалился с крыльца. Тесса наклонилась, чтобы погладить собаку, и прошептала: "Муз?" Вместе с собакой на крыльцо попал квадратик света, затем дверца захлопнулась, и черная шерсть животного слилась с темнотой. Сэм почесал у собаки за ухом, она лизнула ему руку. - Так это тебе я должен отдать свое удостоверение? Собака еле слышно гавкнула, как бы давая положительный ответ. - Но ты же его съешь, - засомневался Сэм. Тесса возразила: - Нет, он не станет. - Вы думаете? - Муз - славная собака. - Я ему не доверяю. - Такая у вас работа. - Да? - Никому не доверять. - Это к тому же в моей натуре. - Доверьтесь ей, - стояла на своем Тесса. Сэм отдал собаке свой бумажник. Муз осторожно взял его зубами и побежал в дом через дверцу в нижней части входной двери. Прошло еще несколько минут. Сэм боролся с зевотой. Было уже два часа ночи, и он подумывал, не добавить ли к своему списку пятую причину: жить стоило ради хорошей мексиканской кухни, пива "Гиннес", Голди Хоун, из-за страха смерти и еще ради того, чтобы выспаться. Заснуть бы мертвым сном. Послышался звон цепочек и грохот задвижек, дверь отворилась вовнутрь, и они увидели мягко освещенный холл. Гарри Талбот ждал их, сидя в своей коляске, одетый в синюю пижаму и зеленую куртку. Его голова была слегка наклонена в левую сторону, это было одно из следствий ранения. Гарри был красивый мужчина, но к лицу уже подкралась ранняя старость, легли морщины, слишком глубокие для сорокалетнего. Густые волосы наполовину поседели, глаза смотрели устало. На взгляд Сэма, Гарри в молодости был силачом, но паралич ослабил его мускулы. Одна рука лежала на коленях ладонью кверху, пальцы были скрючены, недвижимы. Он был живым монументом утраченным надеждам, перегоревшим мечтам, он был мрачным оттиском памяти о войне, отпечатавшимся на жизни человека. Когда Тесса и Сэм вошли и закрыли за собой дверь, Гарри протянул им свою здоровую руку и сказал: - Боже, как я рад вас видеть! Улыбка удивительно преобразила его лицо. Она была яркой, широкой, теплой улыбкой человека, благословенного Богом. Муз вернул Сэму бумажник. В целости и сохранности. Глава 48 Простившись с Шаддэком, Ломен Уоткинс должен был поехать в полицейское управление, чтобы отдать распоряжения относительно сотни людей, откомандированных с "Новой волны". По дороге он, однако, остановился у своего дома на Айсберри-уэй. Дом был скромный, двухэтажный, с тремя спальнями, во французском стиле, окрашенный в бело-голубые тона. Со всех сторон его окружали сосны. Ломен на секунду задержался, выйдя из машины и оглядывая свой дом. Он всегда любил его как убежище от всех тревог, но сейчас искал и не находил в себе этого чувства. Он помнил, сколько счастья было у него связано с этим домом, с его семьей, но он не мог оживить память об этом счастье. Здесь, в этом доме, часто раздавался смех, но это было давно, а сейчас воспоминания об отзвучавшем смехе были неспособны пробудить даже слабую улыбку. К тому же в последнее время он улыбался через силу, он терял чувство юмора. Интересно, что радость и смех были в его жизни совсем недавно, не далее как в этом августе. Все улетучилось буквально за два месяца после обращения. Теперь это казалось далеким-далеким прошлым. Забавно. Хотя теперь в этом нет ничего забавного. Ломен вошел в дом - на первом этаже стояла кромешная тьма. В пустынных комнатах воздух был неподвижный, затхлый. Он поднялся на второй этаж. Из-под двери спальни Денни в темную прихожую пробивался слабый свет. Он вошел к сыну и увидел его сидящим за столом, перед компьютером. Большой экран компьютера мерцал в темноте. Денни продолжал не отрываясь смотреть на экран. Мальчику было восемнадцать лет, он уже не был ребенком; поэтому он прошел через обращение вместе со своей матерью, вскоре после самого Ломена. Сын был красавцем-парнем, на два дюйма выше отца. В школе у него все шло хорошо, а показатели по интеллектуальным тестам были такие высокие, что Ломена это даже несколько пугало. Он всегда гордился своим Денни. Сейчас, стоя рядом с сыном, он пытался отыскать в себе эту гордость, но не находил ее. Виной тому был вовсе не Денни, он-то как раз остался молодцом. Но гордость, как и многие другие чувства, являлась препятствием для раскрепощенного разума Новых людей, она мешала сосредоточиваться на эффективной мыслительной деятельности. Денни был компьютерным фанатиком еще до обращения, одним из тех ребят, которые сами себя называют хэкерами. Для этих ребят компьютеры не только инструмент для работы, не только средство для игр и развлечений, но и способ жизни. После обращения ум и способности Денни были поставлены на службу "Новой волны". Ему установили дома более мощный компьютер и связали через модем с суперкомпьютером, стоящим в управлении компании. Эта громадина, судя по описанию Денни, содержала четыре тысячи миль проводов и тридцать три тысячи быстродействующих процессоров. Суперкомпьютеру дали название "Солнце", возможно, потому, что все исследования в компании проводились на базе этого компьютера и, образно говоря, вращались вокруг него, как планеты вокруг Солнца. На экране компьютера сменяли друг друга огромные массивы информации. Слова, числа, графики и таблицы появлялись и исчезали в темпе, при котором лишь Новые люди с их сверхвысокой работоспособностью и способностью концентрироваться могли разобраться в значении тех или иных данных. Ломен тоже был не в состоянии так работать с компьютером, поскольку он не прошел специальный курс в компании "Новая волна". К тому же у него не было ни времени, ни необходимости вникать в тонкости этой профессии. Денни же поглощал низвергающуюся на него информацию легко, не напрягаясь, он даже не прищуривался, глядя на экран. Пройдя через обращение, парень как бы частично превратился в машину, это позволяло ему без труда вести диалог с другой машиной - компьютером. Никто из обычных людей не был способен на это. Ломен знал, что его сын занимается исследованиями по проекту "Лунный ястреб". В дальнейшем он должен войти в состав исследовательской группы, которая беспрестанно оттачивала технику и программное обеспечение по этому проекту, добиваясь того, чтобы каждое новое поколение обращенных поднималось над предыдущим, превосходя его в эффективности. По экрану текла бесконечная река информации, Денни смотрел на нее, не мигая. Обычный человек не смог бы выдержать такого напряжения. Отсветы от экрана танцевали на стенах, прозрачные тени бродили по комнате. Ломен положил руку на плечо сына. Денни не повернул головы. Его губы беззвучно шевелились, он разговаривал сам с собой, не обращая никакого внимания на присутствие отца. В момент очередного откровения Шаддэк однажды поделился с Ломеном своей идеей о непосредственной связи между компьютером и человеком. Предполагалось, что компьютер будет подключаться к человеческому телу через разъем в области позвоночника. Ломен не понимал, зачем это нужно, и Шаддэк ему объяснил: "Новые люди - это мост между человеком и машиной, Ломен. Но придет день, когда человек сможет перейти через этот мост, он превратится в одно целое с машиной, только тогда человечество сможет стать полностью эффективным, только тогда его можно будет полностью контролировать". - Денни, - тихо позвал Ломен. Мальчик не отвечал. Подождав еще немного, Ломен вышел из комнаты. В другой стороне коридора находилась спальня Ломена и его жены. Грейс лежала на кровати, свет был погашен. Обращение изменило и Грейс, начать хотя бы с того, что теперь она могла видеть в темноте. Даже при выключенном освещении она различала контуры мебели, рисунок обоев. Для нее, для Ломена ночь из черной превратилась в серую. Ломен сел на край кровати. - Привет. Грейс молчала. Он провел рукой по ее длинным каштановым волосам. Пальцы коснулись ее щек, и он понял, что она плакала. Она плакала. Это открытие потрясло его, так как никогда прежде он не видел Новых людей плачущими. Сердце забилось сильней, но на этот раз из-за воспрянувшей в нем надежды. Неужели чувства все же остаются, не умирают до конца? - Что с тобой? - спросил он. - Почему ты плачешь? - Я боюсь. Надежда сразу погасла. Это страх довел ее до слез, страх и связанное с ним отчаяние, а он уже знал, что эти чувства являются частью Нового мира, но никак не прежнего. - Чего ты боишься?- Я не могу уснуть, - ответила Грейс. - Но ты же не нуждаешься в сне. - Разве? - Конечно. Никто из нас больше в нем не нуждается. Обычным людям сон был необходим, так как биологическое устройство их тел было крайне несовершенно. Во время ночного отдыха восстанавливалась энергия, утраченная во время дневной деятельности, удалялись шлаки, накопившиеся в результате этой деятельности. Организм Новых людей был великолепно отрегулирован. Природное несовершенство заменила тончайшая настройка всех органов. Каждая система, каждый орган, каждая клетка работала во много раз эффективнее, отходов от жизнедеятельности было гораздо меньше, и они удалялись быстрее, ежечасно очищая и омолаживая организм. Впрочем, Грейс знала обо всем этом не хуже его. - Мне так хочется поспать, - призналась она. - Это всего лишь привычка, от нее надо отвыкать. - Дни теперь тянутся неимоверно долго. - Скоро ты перестанешь это замечать. В Новом мире будет много дел. - Каких именно? - Шаддэк нам расскажет о них. - И все же... - Наберись терпения. - Я боюсь. - Потерпи. - Мне так не хватает сна. - Мы в нем не нуждаемся, - сказал Ломен, проявляя терпение, которого он ждал от Грейс. - Мы не нуждаемся в сне, - сказала она с загадочным видом, - но мы к нему стремился. Они помолчали. Затем она взяла его руку и поднесла ее к своей обнаженной груди. Он попробовал вырвать руку, так как боялся того, что могло случиться, что уже случалось не раз, когда они занимались любовью, уже будучи Новыми людьми. Нет, любовью это нельзя было назвать, это был секс. В этом занятии не было ничего, кроме физических ощущений, не было нежности и сопереживания. Они совокуплялись, толкали и притягивали друг друга, сгибались и разгибались, пытаясь достичь максимального раздражения нервных окончаний. Не заботясь об ощущениях партнера, они думали только о себе, о своем удовлетворении. Они пытались восполнить пробелы в своей эмоциональной жизни чувственными удовольствиями, прежде всего едой и сексом. Однако, лишившись эмоций, их близость становилась... пустой, лишенной смысла, и они компенсировали пустоту невоздержанностью. Простая трапеза превращалась в пиршество; пиршество превращалось в обжорство. Вместо близости возникало безумное, скотское соитие. Грейс опрокинула его на кровать. Он не хотел этого, но не мог ей отказать. Буквально был не в состоянии отказаться. Разгоряченно дыша, дрожа от возбуждения, она сорвала с него одежду и легла на него. С губ ее срывались странные нечленораздельные звуки. Возбуждение Ломена разгорелось, и он набросился на нее, ворвался в нее, теряя ощущение пространства и времени, существуя только для того, чтобы разжигать пламя в своей плоти, раздувать его до нестерпимого жара, влажного жара, распалять себя до того момента, когда все тело охватят языки пламени. Он менял позы, наваливался на нее своей тяжестью, вколачивал себя в ее тело, в нее, в нее, он готов был разорвать ее, его это мало волновало. Она обхватила его, впилась в него ногтями, расцарапала его до крови. Он тоже не жалел ее, ведь кровь так возбуждает, запах крови, сладкой крови, манящий запах крови. Они не боялись поранить друг друга, так как поверхностные раны сами собой заживлялись за несколько секунд, ведь они были Новыми людьми, раны затягивались, и они снова впивались друг в друга. Они хотели только одного - отдаться во власть стихии, дать волю диким инстинктам, дремавшим внутри их, отбросить все запреты цивилизации и вспомнить о зове своей животной природы. Они стремились сдаться в плен этой дикой силе и ощутить первобытную сладость совокупления, ощутить, как пустота сменяется примитивным смыслом. А после соития они отправятся вместе на охоту, будут охотиться и убивать, будут быстрыми и невидимыми, будут кусать и рвать добычу, впиваться зубами в живую кожу, из-под которой брызнет кровь, сладкая кровь. И текли кровь и сперма... Ломен долго не мог понять, где он находится. Когда он пришел в себя, то обратил внимание на дверь - она была приоткрыта. Денни мог увидеть их, если бы вышел в коридор; он наверняка слышал их крики. Однако Ломен, как ни старался, не чувствовал в себе ничего, кроме равнодушия. Скромность и стыд пали жертвами Великого обращения. Полностью опомнившись, он почувствовал, как страх подкрался к сердцу. Он быстро ощупал себя - лицо, руки, грудь, ноги, - чтобы убедиться, что он не изменился. В пылу соития он мог скатиться в состояние одичания и на пороге оргазма рисковал превратиться в "одержимого". Опасения, к счастью, не оправдались. Однако он весь был покрыт запекшейся кровью. Ломен включил ночник. - Выключи, - сразу попросила Грейс. Он хотел убедиться, что и жена выглядит так же... по-прежнему. Нет, жена тоже не превратилась в "одержимую". Только на теле ее виднелось несколько глубоких царапин. Он выключил свет и сел на край кровати. Раны и порезы благодаря обращению затягивались буквально на глазах. Иммунная система мгновенно уничтожала болезнетворные вирусы и бактерии. Шаддэк предполагал, что со временем возросшие возможности человеческого организма позволят Новому человеку жить сотни лет. Конечно, они могли умереть от глубокого ранения, затронувшего сердце или легкие. Но при повреждении других органов, даже жизненно важных для организма, сохранялась возможность для выживания. Им было, безусловно, далеко до машин, у которых можно заменить любую деталь, но они были ближе к совершенству, чем обычные люди. Жить сотни лет... Иногда Ломену становилось дурно от такой перспективы. Жить сотни лет, не зная ничего, кроме страха и физических ощущений... Он поднялся с кровати, прошел в ванную и принял душ, чтобы смыть с себя кровь. Он не смел взглянуть на себя в зеркало. Вернувшись в спальню, он достал из шкафа запасной мундир и оделся. Грейс по-прежнему лежала в кровати. - Мне так хочется уснуть, - снова сказала она. В голосе ее опять были слезы. Он вышел и закрыл за собой дверь. Глава 49 Они решили побеседовать на кухне, которая очень понравилась Тессе, так как напоминала ей о детстве и юности. В ту пору их семья любила собираться за кухонным столом, чтобы поболтать за ужином. Кухня объединяла их, она согревала. Даже самые мучительные проблемы решались просто, если их обсуждали на теплой кухне, среди ароматов кофе и горячего шоколада, к которым полагались домашнее печенье или кекс. Здесь было всегда уютно и спокойно. Кухня в доме Гарри Талбота была очень просторной, так как проектировалась для инвалида, пользующегося коляской. Вокруг стола, стоящего в центре, были широкие проходы, сам стол был низкий, так же как и столы вдоль стен, - все сделано для удобства сидящего в коляске Гарри. В остальном кухня была вполне обычной: шкафы, выкрашенные в мягкий кремовый цвет, бледно-зеленая керамическая плитка, слабо урчащий в углу холодильник. Жалюзи на окнах можно было опускать нажатием кнопки на одном из столов, что Гарри и сделал. Подняв телефонную трубку, Сэм убедился, что отключена телефонная связь во всем городе, а не только одни телефоны-автоматы. Гарри усадил Сэма рядом с Тессой, а сам стал варить им кофе в кофеварке. - Замерзли, наверное? - заметил он. - Горячий кофе вам не помешает, я думаю. Тесса и не собиралась отказываться, она действительно замерзла и была вымотана бессонной ночью. Она только подивилась тому, как Гарри, несмотря на свои увечья, ловко исполнял роль гостеприимного хозяина, застигнутого врасплох незваными гостями. Управляясь одной здоровой рукой и выказывая при этом удивительную сноровку, Гарри достал упаковку булочек с корицей, большой кусок шоколадного кекса из холодильника, посуду и бумажные салфетки. От помощи, предложенной Тессой и Сэмом, он вежливо и с улыбкой отказался. Тесса почувствовала, что за этим вовсе не стоит желание что-то доказать себе или другим. Просто Гарри нравится принимать у себя гостей, пусть даже в этот поздний час и при столь необычных обстоятельствах... Вероятно, гости его не балуют своими визитами. - К сожалению, сливок нет, - извинился Гарри, - есть только пакет молока. - Великолепно, - успокоил его Сэм. - Боюсь, молочника из тонкого фарфора у меня тоже не найдется, - снова извинился Гарри, ставя на стол пакет с молоком. Тесса непроизвольно стала набрасывать в уме сценарий документального фильма про Гарри, про мужество, необходимое для сохранения своей личности в тяжелейших условиях инвалидности. Ее творческая натура давала о себе знать, несмотря на испытания, через которые ей пришлось пройти совсем недавно. Впрочем, Тесса уже давно осознала, что натура художника прорывается сквозь любые обстоятельства, глаз оператора и режиссера не закроешь крышкой, как объектив кинокамеры. Смерть сестры окрашивала ее дни скорбью, но образы, планы фильмов продолжали посещать ее, она отмечала удобные углы для съемок, интересные детали. Даже в пекле войны, спасаясь с афганскими беженцами от советских самолетов, на бреющем полете пролетавших над их головами, она думала только о съемках, только о том, как она будет монтировать этот материал, когда вернется домой. Ее съемочная группа работала всегда так же увлеченно, как и она. Поэтому Тесса и теперь не чувствовала себя виноватой, не видела ничего зазорного в том, что она смотрит на все, даже на трагедию, взглядом художника, для нее это было естественно, это было частью творчества и самой жизни. Коляска Гарри имела подъемное устройство, позволяющее ему садиться за обычный стол. Он занял место рядом с Тессой. Муз лежал в углу, посматривая на них изредка, поднимая голову, словно заинтересовавшись каким-то поворотом в их разговоре - хотя, вероятнее, его больше интересовал запах шоколадного кекса. Но ньюфаундленд не позволял себе приблизиться и выпрашивать подачку, и Тесса была поражена его дисциплинированностью. Когда с кофе и булочками было покончено, Гарри произнес: - Вы сказали, Сэм, что вас привело сюда не только мое письмо, но и все эти так называемые несчастные случаи. - Он перевел взгляд на Тессу, и, так как сидел от нее по правую сторону, его вечно наклоненная влево голова придала его лицу выражение подозрительности или по крайней мере скептицизма. Ничего подобного на самом деле не было, о чем ясно поведала его теплая улыбка. - А как вы попали сюда, мисс Локленд? - Зовите меня Тессой, Гарри. Так вот... моей сестрой была Джэнис Кэпшоу... - Вдова Ричарда Кэпшоу, лютеранского священника? - переспросил Гарри с удивлением. - Совершенно верно. - Знаете, они же часто навещали меня. Я не был их прихожанином, но они не обращали на это внимания. Мы стали с ними друзьями. Даже после смерти мужа Джэнис заглядывала ко мне время от времени. Ваша сестра, Тесса, была удивительно милым человеком. - Гарри поставил на стол чашку и протянул Тессе руку. - Она была моим другом. Тесса пожала руку Гарри. Ладонь была жесткой, ее пожатие было сильным, словно вся сила парализованного тела выразилась в этом жесте. - Я видел, как они несли ее тело в крематорий похоронного бюро Каллана, - сказал Гарри. - Я видел это в свой телескоп. Я, знаете ли, наблюдатель. Так уж сложилось, из этого состоит моя жизнь. Я наблюдаю. - Гарри слегка покраснел, чуть сильнее сжал руку Тессы. - Я вовсе не подглядываю. Не подумайте чего плохого. Это для меня... как участие в жизни. Я, конечно, много читаю, у меня большая библиотека, я размышляю над многими вещами, но, понимаете, только наблюдение дает мне чувство жизни, реального в ней участия. Мы потом пойдем, посмотрим, как я там все устроил. Мне кажется, вы поймете меня. Я надеюсь на это. Так вот, я видел, как они переносили тело Джэнис той ночью... хотя я догадался о том, что это была именно она, только два дня спустя, когда в местной газете появился рассказ о ее гибели. Я не мог поверить, что она умерла так, как там было написано. До сих пор не верю. - Я тоже в это не верю, - сказала Тесса. - Именно поэтому я и приехала сюда. С неохотой Гарри отпустил руку Тессы. - Столько мертвых тел за последнее время, и большая часть из них кремирована ночью, причем почти всегда поблизости дежурили полицейские. Согласитесь, это странно для такого спокойного города, как этот. Сэм ответил: - Двенадцать смертей от несчастных случаев или самоубийств меньше чем за два месяца. - Двенадцать? - переспросил Гарри. - Вы не знали, что их так много? - О нет, их гораздо больше. На лице Сэма застыло удивление. Гарри договорил: - Я насчитал двадцать таких случаев. Глава 50 После ухода Уоткинса Шаддэк вернулся в свой кабинет и сел перед компьютером. Он вышел на связь с "Солнцем" - суперкомпьютером "Новой волны" - и продолжил разработку очередной проблемы, связанной с проектом "Лунный ястреб". Часы показывали половину третьего ночи, но он собирался поработать еще несколько часов, а спать пойти не раньше чем на рассвете. Спустя несколько минут "зазвонил телефон прямой связи. Вплоть до ареста Букера компьютер телефонной компании будет соединять только абонентов, прошедших через обращение. Остальные никуда позвонить не смогут, для них линии связи будут отключены. А всем, кто звонит в Мунлайт-Ков, голос с магнитофонной ленты будет вежливо объяснять, что линия находится в ремонте и будет восстановлена через сутки. Таким образом, Шаддэк заранее знал, что звонящий ему по телефону принадлежит к числу обращенных и, кроме того, входит в его ближайшее окружение. На дисплее телефонного аппарата высветился номер абонента, и Шаддэк понял, что ему звонит Майкл Пейзep. Он взял трубку и произнес: - Шаддэк слушает. Звонивший тяжело дышал прямо в трубку, но не сказал ни слова. Шаддэк нахмурился. - Алло? Снова ничего, кроме дыхания. - Майкл, это ты? В конце концов в трубке раздался хриплый, гортанный голос, срывающийся на визг, а временами - на шепот. Голос Пейзера, но какой-то изменившийся, необычный: - ...что-то не так, не так, что-то не так, не могу измениться, не могу... не так... не так... Шаддэку совсем не хотелось признавать в говорившем Майкла Пейзера, слишком странно, дико звучал голос. Он спросил: - Кто это? - ...жажда, жажда... жажду, хочу, я жажду... - Кто это? - переспросил сердито Шаддэк, но в сознании вертелся другой вопрос: "Что происходит?" Звонивший издал звук, в котором были боль, ярость, отчаяние, все это вместе смешалось в один кошмарный вопль. Затем раздался грохот упавшей трубки. Шаддэк положил трубку своего телефона, повернулся к компьютеру и, выйдя на связь с полицией, послал срочное сообщение для Ломена Уоткинса. Глава 51 Сидя в кресле в темной комнате третьего этажа и склонившись к окуляру телескопа, Сэм Букер изучал служебный двор похоронного бюро Каллана. Ветер, стучащий в окно и раскачивающий деревья, почти унес из города туман, оставив на улицах лишь его обрывки. Фонари возле бюро были погашены, и в темноте был различим свет, пробивающийся сквозь опущенные жалюзи. Несомненно, там, в крыле, где находился крематорий, кипела работа, жгли трупы погибших в "Ков-Лодже". Тесса устроилась на краю кровати, позади Сэма, и гладила Муза, положившего голову ей на колени. Рядом в коляске сидел Гарри. При свете карманного фонарика он изучал тетрадь, в которую записывал свои наблюдения за необычными событиями, происходившими в последнее время возле похоронного бюро. - Первый случай - по крайней мере из тех, что я заметил, - произошел ночью 28 августа, - рассказывал Гарри. - Было двадцать минут двенадцатого. Они привезли сразу четыре трупа, использовали катафалк и машину "скорой помощи". Машины сопровождала полиция. Тела были упакованы в пластиковые мешки, поэтому я ничего не могу о них сказать, но полицейские, санитары и служащие морга были явно чем-то... встревожены. Это было написано на их лицах. Они боялись чего-то. Они то и дело озирались, оглядывали окрестности, словно опасались, что кто-то увидит, чем они занимаются. Это ведь странно, не правда ли? Они же занимались своим обычным делом. Так вот, позже я прочитал в местной газете о семье Майзеров, погибшей в огне, и понял, кого привезли той ночью в похоронное бюро. По моим предположениям, они вовсе не сгорели при пожаре, так же как причиной смерти вашей сестры было совсем не самоубийства. - По всей вероятности - нет, - сказала Тесса. Не отрываясь от телескопа, Сэм заметил: - Майзеры фигурируют в моем списке. Этот несчастный случай всплыл, когда расследовали дело Бустаманте - Санчеса. Гарри прокашлялся и продолжал: - Через шесть дней, третьего сентября, в морг вскоре после полуночи привезли еще два трупа. На этот раз это выглядело еще более дико, так как их доставили не на катафалке и не на "скорой помощи". Две полицейские машины заехали задним ходом во двор бюро, и из них выгрузили тела, завернутые в окровавленные лохмотья. - Вы сказали - третьего сентября? - переспросил Сэм. - В моем списке нет никого на эту дату. Санчес и Бустаманте погибли пятого сентября. Свидетельство о смерти с датой "третье сентября" не выписывалось. Значит, они скрыли этот случай со смертельным исходом. - В местных газетах не было в эти дни никаких сообщений о чьей-либо смерти, - добавил Гарри. - Кто же они - эти двое? - спросила Тесса. - Возможно, это были приезжие, которых угораздило остановиться на ночлег в Мунлайт-Кове и которые попали в какую-то ловушку, - предположил Сэм. - Смерть этих людей можно было скрыть, никто не смог бы узнать, где они погибли. Для всех, кто этим заинтересовался бы, они просто исчезли где-нибудь в пути. - Тела Санчеса и Бустаманте привезли ночью пятого числа. - читал по тетради Гарри. - Затем, седьмого сентября, появилось тело Джима Армса. - Но Арме, судя по бумагам, исчез в море. - Сэм оторвался от телескопа и взглянул на Гарри. - Они привезли его тело в морг в одиннадцать часов вечера. - Гарри наклонился над тетрадью. - Жалюзи на окнах были подняты, и я мог заглянуть в зал морга и видеть все так ясно, как вижу в этой комнате. Я видел тело... это было кровавое месиво. И лицо тоже было все изуродовано. Через пару дней, когда в газете сообщили об исчезновении Армса, я понял, что именно его отправили в печь крематория той ночью. Спальня была окутана мраком, лишь тонкий луч фонарика освещал страницы открытой тетради. Белые листы, казалось, сами излучали свет, словно Гарри держал в руках священную - или демоническую - книгу. Свет, отраженный белыми страницами, лежал причудливым отблеском на лице Гарри, делая его старше, чем он был на самом деле. Каждая морщина на этом лице несла память о пережитых болях и минутах отчаяния. У Сэма старый солдат вызывал глубокую симпатию. Вовсе не жалость. Разве можно испытывать жалость к человеку, проявившему такую силу воли? Зато Сэму бросались в глаза горечь и одиночество замкнутого мира, в котором жил Гарри. А соседи? Хороши, нечего сказать. Что им стоило поделиться хоть частью их семейного тепла с Гарри? Пригласить иногда на ужин, на какое-нибудь торжество. Это ведь они виноваты в том, что он избрал такой замысловатый способ участия в жизни общества. Сэма доводила до отчаяния мысль о разобщенности людей, об их неспособности преодолеть эту отчужденность. С горечью он вспомнил о неладах с сыном, и еще одна боль стала саднить его душу. Обращаясь к Гарри, Сэм сказал: - Так вы сказали, что вместо тела Армса увидели кровавое месиво? - Оно все было истерзано, исполосовано. - То есть он не утонул? - Утопленники выглядят по-другому. - Исполосовано... вы именно это хотели сказать? - спросила Тесса. Сэм понял, что она вспомнила о людях - крики которых она слышала в мотеле, и о своей сестре. Гарри помолчал, затем заговорил: - Знаете, я видел тело этого несчастного, распростертое на столе в морге, за несколько минут до того, как его отправили в печь. Он был... выпотрошен. Почти обезглавлен. Страшно... растерзан. Он выглядел так, словно подорвался на противопехотной мине и был разорван на куски ее осколками. Некоторое время они сидели молча, осознавая весь ужас картины, открывшейся тогда перед взором Гарри, один Муз казался невозмутимым. Тесса гладила его за ушами, он тихо урчал от удовольствия. Иногда совсем неплохо быть одним из "братьев наших меньших", подумал Сэм. Жить, как подсказывают органы чувств, ни о чем не задумываться. Или взять тот же компьютер - другую крайность... совершенный электронный мозг, холодный расчет, и никаких тебе чувств. Никто, кроме людей, не несет на себе двойное бремя интеллекта и чувств, это страшно усложняет жизнь; вы либо постоянно думаете о своих чувствах вместо того, чтобы действовать инстинктивно, либо стараетесь понять, какое чувство вы должны испытывать в данной ситуации. Ваши мысли и суждения неизбежно окрашены эмоциями - причем некоторые из них находятся на уровне подсознания, и вы не можете даже до конца понять, почему вы приняли то или иное решение, так или иначе поступили. Чувства затуманивают ваш разум, но если вы попытаетесь разобраться в них, то они ускользают от вас. Глубоко чувствовать и одновременно ясно мыслить - это то же самое, что проехать на одноколесном велосипеде по проволоке, натянутой на головокружительной высоте, да еще при этом жонглировать шестью гимнастическими булавами. - После газетного сообщения об исчезновении Армса, - продолжал Гарри, - я ждал опровержения, но его не было. Тогда-то я и начал понимать, что странные события в похоронном бюро Каллана не просто странные, а связаны с какими-то темными делами. И полицейские тоже приложили к ним руку. - Паула Паркинс тоже была разорвана на куски, - вспомнил Сэм. Гарри кивнул. - Предположительно, своими собственными доберманами. - Доберманами? - переспросила Тесса. Во время их разговора в прачечной Сэм рассказал ей, что смерть ее сестры была лишь одним звеном в цепи загадочных самоубийств и смертей в результате несчастных случаев, но в детали он не вдавался. Теперь он коротко поведал ей историю смерти Паркинс. - Конечно, ее собаки тут ни при чем, - согласилась Тесса. - Она погибла, когда на нее напали те, кто убил Армса и моих соседей по этажу в "Ков-Лодже". Гарри Талбот впервые слышал о трагедии в мотеле. Сэму пришлось рассказать ему об этом и о том, как они с Тессой встретились в прачечной. На лице Гарри застыло странное выражение. Обращаясь к Тессе, он сказал: - Э-э... а вы не разглядели, как выглядели эти существа? Может быть, хоть краем глаза? - Я видела только ступню одного из них через щель под дверью. Гарри начал фразу, оборвал ее и замолчал, погрузившись в какие-то свои размышления. Он что-то знает, подумал Сэм. Он знает что-то, чего не знаем мы. По какой-то причине Гарри не был готов поделиться тем, что он знал, поэтому он вновь обратился к чтению вслух записей из своей тетради. - Через два дня после смерти Паулы Паркинс в морг привезли еще одно тело, это было в половине десятого вечера. - Одиннадцатого сентября? - спросил Сэм. - Да. - Свидетельств о смерти с такой датой нет. - В газетах тоже ничего не было. - Продолжайте. Гарри перешел к следующему случаю: - Пятнадцатого сентября... - Это были Стив Хейнц и Лаура Далко. Предположительно, он убил ее, затем застрелился сам, - перебил Сэм. - По всей вероятности, мы должны были поверить, что произошла ссора между любовниками. - Еще одна поспешная кремация, - отметил Гарри, - а двумя Днями позже два новых трупа были доставлены в морг после часа ночи, когда я уже собирался ложиться спать. - Никаких официальных данных об этих людях, - сказал Сэм. - Возможно, опять случайные приезжие, свернувшие с автострады, чтобы поужинать? - предположила Тесса. - Или кто-нибудь из жителей округа, проезжавших по загородному шоссе? - Они вполне могли быть местными жителями, - заметил Гарри. - Я имею в виду тех, кто не живет постоянно в городе, у кого нет своего жилья. Такие люди приезжают, уезжают, и если вы сочините, что кто-то из них внезапно уехал на заработки, то их соседи вам запросто поверят. Либо эти соседи уже принадлежат к "обращенным" и сами участвуют в сокрытии преступлений, подумал Сэм. - Затем ночь двадцать третьего сентября, - читал Гарри по своей тетради. - Должно быть, это было тело вашей сестры, Тесса. - Да. - К тому времени я уже понял, что необходимо сообщить кому-нибудь об увиденном мной. Кому-нибудь из властей. Но кому? Я не доверял местным властям, так как видел полицейских, доставлявших трупы, о которых не было потом никаких упоминаний в газетах. Сказать шерифу нашего округа? Но он скорее поверит Уоткинсу, чем мне, разве не так? Черт возьми, люди думают, что у инвалидов все немножко не в порядке - не в порядке с головой, я имею в виду, - они почему-то путают физические недостатки с недостатками умственными, путают не всегда осознанно, допускают, во всяком случае, такую мысль. Отсюда предубеждение, отсюда высокая вероятность того, что мне не поверят. И кроме того, согласитесь, сам рассказ звучал бы дико - какие-то мертвые тела, тайные кремации... - Гарри помолчал, нахмурился. - И то, что я - ветеран, имею награды, это тоже для них не причина, чтобы мне верить. Война давно кончилась, для многих это уже история. На самом деле... они наверняка повернули бы дело так, что оказалось бы - во всем виновата война. Они называют это "вьетнамский синдром", послевоенный стресс. У бедного старого Гарри шарики за ролики зашли - разве не видно? - от этой ужасной войны - вот что они сказали бы. Все это Гарри говорил спокойно, без надрыва. Но слова, произнесенные им, были словно поверхность воды, под которой скрываются глубины, - для Гарри это были глубины боли, одиночества, отчужденности. Когда он снова заговорил, стало заметно, как он волнуется, несколько раз голос его срывался: - И еще я должен признаться, что одной из причин моего молчания был... страх. Я не понимал, черт побери, что происходит. Я не знал, какие ставки в этой игре. Они вполне могли заставить меня замолчать, просто сунули бы в печь крематория в одну из ночей. Вы думаете, если я потерял на войне ноги-руки, то мне уже нечего терять?! Но это не так, совсем не так. Для меня жизнь, возможно, даже дороже, чем для целых и невредимых, вот как. Мое неподвижное тело сковало меня, я провел последние двадцать лет вне круговорота жизни и имел достаточно времени для того, чтобы полной мерой познать мир, его красоту и сложность. В конце концов мои увечья привели меня к тому, что я стал гораздо больше ценить жизнь, любить ее. Поэтому я боялся, что они придут ко мне и убьют меня, я не решался рассказать об увиденном. Боже праведный, если бы я заговорил раньше, если бы я раньше связался с ФБР, возможно, удалось бы спасти жизни многих людей. Возможно... удалось бы спасти вашу сестру. - Не терзайте себя, - сразу же сказала Тесса. - Если бы вы поступили по-другому, вас бы, несомненно, уже превратили в пепел в крематории Каллана, а затем развеяли бы по ветру. Судьба моей сестры была предрешена, вы ничего не могли изменить. Гарри кивнул, затем выключил фонарик, комната погрузилась в темноту, он явно еще не дочитал свои записи в тетради. Сэм догадался, что благородный душевный порыв Тессы вызвал у Гарри слезы, и он не захотел, чтобы их увидели. - Двадцать пятого, - продолжал Гарри, не заглядывая в тетрадь, - в четверть одиннадцатого в крематорий было доставлено еще одно тело. Странно было то, что на этот раз оно было привезено не на катафалке, не на полицейской машине и не на машине "скорой помощи". Труп привез Ломен Уоткинс... - Это начальник местной полиции, - объяснил Сэм Тессе. - ...но он приехал на своей личной машине и был одет в гражданскую одежду, - продолжал Гарри. - Они выгрузили тело. Оно было завернуто в одеяло. Жалюзи в ту ночь также были подняты, и я мог все ясно видеть в телескоп. Я не узнал, кто это был, зато состояние, в котором находилось тело, было мне уже знакомо - то же самое я видел, когда привезли Армса. - Он был разорван в клочья? - спросил Сэм. - Да. Затем в город приехала бригада из ФБР по поводу дела Бустаманте - Санчеса. Когда я прочитал об этом в газете, я воистину испытал облегчение, так как надеялся, что все тайное станет явным и мы наконец-то получим объяснение случившемуся. Но вскоре в крематорий Каллана привезли еще два мертвых тела. Это было ночью четвертого октября... - Наша бригада в тот момент была в городе, - удивился Сэм. - Это была как раз середина срока их командировки. За все время их пребывания в городе не выписывалось ни одного свидетельства о смерти. Так вы говорите, что это произошло у них под носом? - Ну да. Мне даже не надо уточнять по тетради, я помню эти события совершенно отчетливо. Трупы привезли на прицепном фургоне, принадлежавшем Ризу Дорну. Это местный полицейский, но в ту ночь он был без формы. Они забросили трупы в крематорий, сквозь жалюзи я видел, как они засовывают в печь оба тела. Они страшно спешили. Затем седьмого октября вновь была суматоха возле похоронного бюро, но ночью был густой туман, и я не могу ручаться, что это было связано с новыми жертвами. И наконец... нынешняя ночь. Труп ребенка. Маленького ребенка. - Плюс еще двое убитых этой ночью в "Ков-Лодже", - добавила Тесса. - Всего получается двадцать две жертвы, а не двенадцать, из-за которых приехал Сэм. Этот город превратился в настоящую бойню. - Жертв может быть даже больше, чем мы думаем, - сказал Гарри. - Как это? - Учтите, что я наблюдаю за этим местом отнюдь не каждый вечер, а если и смотрю туда, то лишь время от времени в течение вечера. Кто знает, сколько еще случаев я упустил из виду, сколько мертвых тел превратилось в пепел, когда я не смотрел в ту сторону. Обуреваемый мрачными мыслями, Сэм снова приник к окуляру телескопа. Служебный двор похоронного бюро был темен и пустынен. Он медленно поворачивал телескоп вправо, просматривая участок к северу от крематория. - Но зачем этих людей убивали? - спросила Тесса Никто не мог ей ничего ответить. - И кто их убивал? - задала она еще один вопрос. Сэм оглядел кладбище на улице Конкистадоров, затем решительно вздохнул, поднял голову и рассказал им о своих приключениях на Айсберри-уэй. - Я подумал, что это могли быть ребята, хулиганы, но теперь я полагаю, что мне попались те же существа, которые убили соседей Тессы в "Ков-Лодже", те же существа, которых она мельком разглядела через щель под дверью. Он почувствовал, как Тесса содрогнулась от ужаса, задав вопрос: - Но кто же они такие? Гарри Талбот раздумывал. Наконец он решился: - Они - "призраки". Глава 52 Не включая сирен, с погашенными фарами на последнем участке пути Ломен Уоткинс подъехал к дому Майкла Пейзера в десять минут четвертого утра. Его сопровождали еще две машины с пятью полицейскими, все были вооружены. Ломен надеялся, что им придется применять оружие только для устрашения. Когда они в прошлый - и единственный - раз столкнулись с "одержимым" Джорданом Кумбсом (это случилось четвертого сентября), они не были готовы к схватке с освирепевшим существом, и им пришлось для защиты собственной жизни расстрелять его в упор. Шаддэку для исследований достался только труп. Он был вне себя - у него отняли шанс детально изучить психологию и физические функции одного из этих выродившихся маньяков. Пули с усыпляющим веществом в данном случае не возымели бы никакого действия, так как "одержимые" были людьми, прошедшими через обращение, а это предполагало полное изменение механизма обмена веществ. Организм не только мгновенно сам залечивал свои раны, но и мгновенно нейтрализовал и выводил из себя все токсины, к которым относились и усыпляющие препараты. Утихомирить "одержимого" можно было, только положив его под капельницу, но рассчитывать на такой вариант не приходилось. Одноэтажное бунгало Майкла Пейзера имело два выхода - с западной и с восточной стороны, содержалось в прекрасном состоянии и было расположено на участке в полтора акра, на котором росло несколько высоких эвкалиптов, еще не потерявших своих листьев. Свет во всем доме был погашен. Ломен послал двух человек наблюдать за окнами, расположенными в торцах здания. Еще один остался стеречь дверь парадного входа. Сам Уоткинс, взяв с собой двух оставшихся полицейских - Шолника и Пенниуорфа, обогнул дом и поднялся по ступенькам черного хода. Ветер уже разогнал туман, видимость была хорошей. Но тот же ветер, воющий и стонущий в ветвях деревьев, создавал такой шум, что за ним нельзя было услышать никаких других звуков. Это могло помешать им, когда они будут отлавливать Пейзера. Пенниуорф встал слева от двери, Шолник - справа. Оба они имели при себе полуавтоматические винтовки. Ломен попробовал открыть дверь. Она не была заперта. Он распахнул ее и отступил назад. Его помощники вошли в темную кухню друг за другом, с винтовками наготове. Они знали, что могут стрелять в Пейзера только в крайнем случае, но не собирались погибать ради того, чтобы доставить Шаддэку это существо живым и невредимым. Через мгновение один из них нащупал на стене выключатель. После этого в кухню вошел Уоткинс. Он был вооружен револьвером. Пол был усеян пустыми кастрюлями, разбитыми тарелками, валялись открытые консервные банки, разорванные упаковки из-под томатного соуса, белели яичная скорлупа и крошки хлеба. Один из кухонных стульев был повален набок, остальные разломаны, видимо, ударами о стену, так как часть плитки со стен осыпалась и лежала на полу. Через широкий проем была видна столовая с большим столом, окруженным стульями. Слева, рядом с холодильником, была дверь. Барри Шолник осторожно приоткрыл ее. На полках по сторонам узкого прохода стояли банки с консервами. Из прохода ступеньки вели вниз, в подвал. - Подвал проверим позже, - негромко скомандовал Ломен, - сначала обойдем весь дом. Шолник, стараясь не шуметь, поднял с пола стул и продел одну из ножек в ручку двери, ведущей в подвал. Теперь никто не смог бы оттуда выбраться, пока они будут осматривать дом. Они постояли на пороге столовой, прислушиваясь. Снаружи завывал ветер. Где-то в доме хлопало окно. Сверху доносился скрип, на крыше плохо закрепленная деревянная кровельная дранка хлопала при каждом порыве ветра. Полицейские поглядывали на Ломена, ожидая приказаний. Пенниуорфу было двадцать пять лет, но он выглядел на восемнадцать. Его молодое лицо было таким свежим и простодушным, что он напоминал скорее не полицейского, а разносчика религиозных брошюр. Шолник был на десять лет старше своего товарища и имел гораздо более грозный вид. Ломен знаком показал, куда идти. Они вошли в столовую и включили свет. В комнате никого не было, поэтому они двинулись дальше - в гостиную. Пенниуорф щелкнул выключателем, и зажглась бронзовая люстра - единственный предмет в комнате, который не был разбит. Обивка на диване и на стульях была изорвана в клочья, по всей комнате валялись обрывки поролона, словно куски ядовитого гриба. Книги были сметены с полок и разодраны. Керамическая ваза, несколько стеклянных украшений и кофейный столик из стекла были разбиты вдребезги. Кто-то оторвал дверцы от подставки под телевизором и нанес сокрушительный удар по его экрану. Здесь вовсю разгулялась чья-то слепая ярость и дикая сила. В комнате стоял сильный запах мочи... и чего-то еще менее противного и менее знакомого. Вероятно, это был запах существа, устроившего этот разгром. Пахло потом и еще чем-то, от чего Уоткинса начало мутить и к сердцу подобрался безотчетный страх. Слева был проход, ведущий к спальням и ванным комнатам. Ломен на всякий случай держал его под прицелом. Двое помощников Ломена вышли в коридор. В правой стене помещался встроенный шкаф. Шолник встал напротив двери шкафа с ружьем наготове. Пенниуорф, стоящий сбоку, резко открыл дверь. В шкафу была только одежда. Пока они выполнили самую легкую часть своей работы. Теперь им предстояло осмотреть коридор, в который выходили три двери; одна из них была наполовину распахнута, а две остальные слегка приоткрыты. Свет нигде не горел. Развернуться в узком коридоре было очень трудно, зато у того, кто мог затаиться в темноте, были прекрасные возможности для нападения из-за угла. Гудел ветер. Сквозь шум дождя доносилась его мрачная, на низкой ноте, мелодия. Ломен никогда не был командиром, который посылает своих подчиненных на опасное задание, а сам отсиживается в безопасном месте. И хотя он избавился после обращения от чувства гордости, самоуважения, долга, так же как и от многих других чувств, у него еще сохранились привычки, связанные с долгом, даже скорее не привычки, а инстинкты, и сейчас он действовал так же, как и в начале своей карьеры. Он первым шагнул в коридор, в который выходили две двери с левой стороны и одна с правой. Быстро и бесшумно он приблизился к дальней двери с левой стороны - к той, которая была наполовину открыта; он толкнул ее вовнутрь и, до того момента, когда дверь, ударившись о стену, снова закрылась, успел заметить, что в ванной комнате никто не прячется. Пенниуорф взял на себя первую дверь с левой стороны. Он вошел и нащупал на стене выключатель. В этот момент к нему присоединился Уоткинс. Комната, очевидно, служила хозяину кабинетом, здесь имелись два стола, пара стульев, шкафы и по стенам - полки до потолка, заставленные книгами, корешки которых слабо поблескивали. Тут же были установлены два компьютера. Ломен проскользнул в дверь и взял на прицел стенной шкаф. Пенниуорф осторожно раздвинул в стороны его зеркальные дверцы. Никого. Барри Шолник оставался в коридоре, держа под прицелом дверь комнаты, которую они еще не"обследовали. Когда Ломен и Пенниуорф присоединились к нему, Шолник раскрыл дверь настежь дулом своего ружья. В комнате было темно. Шолник отступил назад: он был уверен, что из этой темноты навстречу ему кто-то вылетит. Однако все было спокойно. Он помешкал на пороге, затем шагнул в комнату и, щелкнув выключателем, вскричал: "О Боже!" В одно мгновение он вновь оказался в коридоре. Взглянув через плечо полицейского в комнату, Ломен увидел адское создание, распростертое на полу у противоположной стены. Это был "одержимый", и несомненно, Пейзер, но он выглядел несколько не так, как Джордан Кумбс. Кое-что было похоже, но не все. Вместе с Шолником Ломен шагнул через порог. - Пейзер? Существо, сидящее в дальнем углу, заморгало, начало двигать своим кривым ртом. Шепчущим, гортанным, звериным, получеловеческим голосом оно забормотало: - Пейзер, Пейзер, Пейзер, я, Пейзер, я, я... В этой комнате также пахло мочой и ощущался еще другой, более сильный запах - острый, мускусный. Ломен сделал еще несколько шагов по комнате. Пенниуорф следовал за ним. Шолник оставался в дверях. Ломен остановился в двенадцати футах от Пейзера, а Пенниуорф зашел сбоку и встал рядом с винтовкой наготове. Джордан Кумбс, которого они четвертого сентября загнали в пустой кинотеатр, тоже имел звериный облик, он отдаленно напоминал гориллу своим коренастым и мощным телом. Внешность Майкла Пейзера была менее безобразной; его тело, распростертое в углу, напоминало скорее волка, чем обезьяну. Бедра были расположены по отношению к спинному хребту так, что они не давали ему возможности стоять или сидеть прямо. Верхняя часть ног была короткой, а голени - длинными. Все тело было покрыто шерстью, но не очень густой, это было непохоже на настоящую звериную шкуру. - Пейзер, я, я, я... Лицо Кумбса отдаленно напоминало человеческое или скорее лицо человекообразной обезьяны, у него были развитые надбровные дуги, плоский нос и мощные челюсти с широкими, острыми зубами, как у бабуина. Чудовищно измененная голова Майкла Пейзера скорее походила на волчью или собачью морду; рот и нос были вытянуты вперед, образуя волчью пасть. Надбровные кости напоминали обезьяньи, но были еще массивней, из-под них выглядывали налитые кровью глаза, посаженные очень глубоко. Но взгляд этих глаз, полный отчаяния и ужаса, был поистине человеческим. Подняв руку, указывая ею на Ломена, Пейзер проговорил: - Помоги мне, помоги мне, что-то не так, не так, помоги, помоги... Ломен уставился на эту преображенную руку с ужасом и изумлением, вспоминая, как начала изменяться его собственная рука, когда он испытывал это дикое искушение у дома Фостеров. Удлиненные пальцы, широкие, грубые суставы. Острые когти вместо ногтей. По своей ловкости эти конечности напоминали человеческую руку, но в остальном выглядели совершенно сверхъестественно. Дерьмо, подумал Ломен, эти руки, эти руки. Я уже видел их когда-то в кино или по видео, мы тогда взяли посмотреть кассету с фильмом "Вой". Роб Боттин. Так звали мастера по спецэффектам, который создал, оборотня для этого фильма. Он запомнил эту фамилию, так как Денни в то время был без ума от всяческих спецэффектов. Руки, протянутые сейчас к нему, больше всего напоминали лапы оборотня из фильма "Вой". С ума можно сойти от таких мыслей. Жизнь повторяет фантазию. Фантазия воплощается в реальность. Как будто в последнем десятилетии двадцатого века научно-технический прогресс достиг такого предела, при котором стало возможным воплощение не только мечты о лучшей жизни, но и всех кошмаров. Пейзер представал в виде дурного, страшного сна, который воплотился в реальность, но от этого сна нельзя пробудиться, это создание не исчезнет, как исчезают чудовища из плохих снов. - Чем я могу тебе помочь? - осторожно спросил Ломен. - Пристрелите его, - посоветовал Пенниуорф. - Нет! - резко возразил Уоткинс. Пейзер поднял обе свои лапы вверх и некоторое время смотрел на них, как будто только что увидел. Он зарычал, но рычание тут же сменилось на тонкий и жалобный стон. - Измениться, не могу измениться, не могу, пробую, хочу, хочу, не могу, пробую, не могу... Шолник, стоявший в дверях, заговорил: - Господи, да он попался, он в ловушке. А я-то думал, что "одержимые" могут возвращаться в нормальное состояние, когда захотят. - Так и есть на самом деле, - сказал Ломен. - Но этот-то не может, - возразил Шолник. - Он и сам об этом говорит, - поддержал товарища Пенниуорф, его голос звучал тревожно. - Он говорит, что не может измениться. - Не знаю, не знаю, - сказал Уоткинс. - Я хочу сказать, что другие "одержимые" могут изменяться, когда захотят. Если бы дело обстояло иначе, мы давно бы уже всех их переловили. Но они снова в какой-то момент превращаются в обычных людей и ходят по улицам как ни в чем не бывало. Пейзер, казалось, не замечал присутствия полицейских. Он разглядывал свои руки, издавая резкие гортанные звуки. Таким образом он, вероятно, выражал свое отчаяние. В какой-то момент руки начали видоизменяться. - Смотрите, смотрите, - вырвалось у Ломена. Ломену никогда прежде не доводилось наблюдать такое превращение; он был охвачен любопытством, смешанным с удивлением и ужасом. Когти исчезали на глазах. Плоть внезапно превратилась в подобие податливого воска: она бугрилась, словно закипая изнутри, она пульсировала, но виной тому была вовсе не кровь в венах, нет, это выглядело неестественно, пугающе; плоть принимала новые формы, словно над ней трудился невидимый скульптор. Ломен даже расслышал хруст костей - невидимая сила расщепляла их и соединяла вновь. Плоть плавилась и затвердевала с отвратительным чавкающим звуком. Кисти рук уже стали напоминать человеческие. Вслед за кистями начали изменяться запястья и предплечья, вся рука теряла форму волчьей лапы. Борьба человеческого духа с дикой природой отражалась на лице Пейзера, дух побеждал; первобытный образ уступал место человеческому облику. Впечатление было таким, будто чудовище-Пейзер был лишь отражением, а истинный Пейзер лишь сейчас оборачивался к ним лицом. Ломен Уоткинс не был ни ученым, ни специалистом по микротехнологиям, он был всего лишь полицейским с высшим образованием. Несмотря на это, он понял, что столь быстрое и кардинальное превращение не могло произойти лишь за счет резко ускорившегося обмена веществ и способностей Новых людей к самозаживлению. Какие бы огромные количества гормонов, энзимов и других активных веществ ни произвел организм Пейзера, их все равно было бы недостаточно для преобразования костей и соединительной ткани за столь короткое время. Такой процесс мог бы занять дни, недели, но не считанные секунды. Это было физически невозможно. Тем не менее это произошло. Значит, Майкл Пейзер был во власти иной, таинственной и пугающей силы, которая по своему могуществу превосходила возможности биологических процессов. Неожиданно процесс превращения остановился. Ломен мог видеть, что Пейзер изо всех сил рвался к обретению человеческого обличья, он скрипел зубами, напрягал свои полуволчьи-получеловечьи скулы, в глазах его застыло выражение отчаяния и железной решимости, но ничто не помогло ему. Долю секунды он колебался на грани спасения. Казалось, еще немного усилий, еще один рывок, и он достигнет того предела, за которым дальнейшее преображение пойдет уже автоматически, без чудовищного напряжения воли, подобно водному потоку, несущемуся вниз. Но он не смог достичь этого предела. Пенниуорф издал низкий, сдавленный звук, он словно переживал с Пейзером его отчаяние. Ломен мельком взглянул на своего помощника. Лоб Пенниуорфа покрыла испарина. Ломен ощутил, что он тоже вспотел, капли пота стекали по его левой щеке. В бунгало было тепло - время от времени включался и отключался масляный радиатор, но вовсе не жар от него вызывал у них испарину. То был холодный пот ужаса, который давал о себе знать еще и стесненным дыханием, и спазмом в горле. Ломен задыхался, он словно только что пробежал стометровку. Раздался крик Пейзера - пронзительный, отчаянный. Он снова начал терять человеческие черты. Опять послышался хруст перестраиваемых костей, опять плавящаяся плоть с хлюпаньем принимала новую форму - дикая природа возрождалась на глазах; спустя некоторое время Пейзер вновь предстал перед ними в том образе, в котором они застали его, - в образе адского создания. Создание, хоть и было адским, отличалось завидной силой и необычным, гармоничным в своем роде, телосложением. Хищная посадка большой головы была вроде бы неуклюжей по сравнению с человеческой, мощный загривок казался грубее человеческой шеи, но все существо в целом, несомненно, обладало неповторимой звериной фацией. Они смотрели друг на друга и молчали. Пейзер съежился на полу, втянув голову в плечи. Шолник, продолжавший стоять в дверях, нарушил молчание: - Господи, он - в ловушке. Скорее всего Майкл Пейзер пал жертвой какого-то технологического сбоя, возникшего в процессе его обращения в Нового человека, но Ломену все казалось, что Пейзер просто не в силах преодолеть соблазн, скрывавшийся в образе дикого, не подвластного никому существа. Он хочет вернуться к самому себе, у него еще есть для этого возможности, но другое, более острое желание пересиливает, не пускает его наверх, тянет вниз - к примитивной, но возбуждающей животной жизни. Пейзер поднял голову и посмотрел на Ломена, затем на Пенниуорфа, затем на Шолника и снова уставился на начальника полиции. Его поза уже не выражала отчаяния. Ужас и затравленность исчезли с лица. Казалось, его перекошенная пасть смеется над ними, глаза дикаря, пугающие и притягивающие одновременно, пронизывали их взглядом. Пейзер поднес руки к лицу, согнул свои длинные пальцы, когти клацнули друг о друга, он рассматривал их с изумлением, если звери могут изумляться. - ...охота, охота, охота, погоня, убивать, кровь, кровь, жажда, жажда... - Как же, черт побери, мы сможем взять его живым, если он не собирается сдаваться? - голос Пенниуорфа звучал странно, он говорил тихо и невнятно. Пейзер с отсутствующим видом почесал у себя внизу живота. Он снова скользнул взглядом по Уоткинсу, затем по окну, сквозь которое в комнату заглядывала ночь. - Я чувствую... - Шолник не договорил. Пенниуорф также не мог связать двух слов: - Если мы... ну, мы можем... У Ломена все сильнее сжимало грудь. Что-то немыслимое творилось с горлом, он весь обливался потом. Пейзер издал тонкий, воющий крик; такого крика Ломен никогда прежде не слышал. Это было выражение жажды, тоски по чему-то, но одновременно и вызов, бросаемый животным в ночь, утверждение своей силы и уверенности в своей хитрости и могуществе. Звук от этого крика должен был резать слух, но вместо этого Ломен испытывал то самое неизъяснимое чувство искушения, которое охватило его у дома Фостеров, когда он услышал вой трех "одержимых", доносящийся из ночной мглы. До боли сжав челюсти, Ломен собрал все свои силы, чтобы и на этот раз устоять перед адским соблазном! Пейзер вновь закричал, а затем принялся бормотать: - Бежать, охотиться, свободен, свободен, жажда, со мной, идемг идем, жажда... Ломен понял, что помимо его воли рука с револьвером опускается вниз. Теперь ствол был направлен не на Пейзера, а в пол. - ...бежим, бежим, свободны, жажда... Из-за спины Ломена раздался судорожный, победный вздох облегчения. Он обернулся и увидел Шолника - тот бросил на пол свою винтовку. Лицо и руки его помощника начали слегка изменяться. Он сорвал с себя свой черный китель, отбросил его в сторону и разодрал на себе рубаху. Его щеки и скулы словно расплавились и потекли вперед, а брови ушли назад. Он превращался в зверя. Глава 53 Когда Гарри Талбот закончил свой рассказ о "призраках", Сэм снова склонился к телескопу. Он переместил его влево и остановился взглядом на пустыре, на котором Гарри в последний раз видел этих тварей. Не то чтобы он искал там кого-то, нет, он вовсе не предполагал, что "призраки" вернутся на то же самое место и именно в то время, когда он туда смотрит. И конечно же, среди теней, в траве и кустарнике не осталось никаких следов их пребывания, никаких указаний на то, откуда они взялись и зачем появились здесь. Возможно, Сэм пытался просто привязать фантастический образ "призраков" к действительности, связать воедино в своей голове обезьяноподобных волков и этот пустырь, связать, чтобы представить их себе и понять, какую тактику избрать при столкновении с ними. У Гарри было что добавить к сказанному. Как если бы они сидели у камина, слушая страшные истории, он рассказал им о том, что увидел в доме Симпсонов, о том, как Денвер Симпсон, док Фиц, Риз Дорн и Пол Готорн набросились на Эдду Симпсон, поволокли ее наверх и насильно сделали ей укол при помощи огромного шприца с золотистой жидкостью внутри. Гарри показал Сэму, где находится дом Симпсонов. В этом доме к тому времени все было спокойно, свет погашен. Тесса продолжала сидеть на кровати, поглаживая пса. Она включилась в разговор: - Все это явно каким-то образом связано между собой: все эти "случайные" трагедии, этот укол, эти... "призраки". - Да, это все взаимосвязано, - согласился Сэм. - А узел всех этих связей находится в компании "Новая волна". Теперь была его очередь рассказывать. Он поведал им о том, что ему удалось обнаружить при работе с компьютером в полицейской машине. - "Лунный ястреб"? - удивилась Тесса. - Обращения? В кого же они обращают этих людей? - Не знаю. - Не в... "призраков" же? - Нет, я что-то не вижу в этом никакого смысла, а кроме того, по моим подсчетам, около двух тысяч человек в этом городе прошли... были обработаны, превращены черт знает в кого. Если этих "призраков" так много и они свободно бегают повсюду, то мы бы натыкались на них на каждом шагу, город был бы похож на огромный зоопарк для чудовищ из Диснейленда. - Две тысячи! - воскликнул Гарри. - Это две трети всего населения. - Остальных они предполагают обработать к полуночи, - добавил Сэм. - Через двадцать один час все будет закончено. - Я догадываюсь, что и я буду в их числе? - спросил Гарри. - Да. Я увидел вашу фамилию в их списках. Вы намечены к обращению в последней группе, в период от шести часов сегодняшнего вечера до полуночи. То есть до того момента, когда они придут за вами, остается четырнадцать с половиной часов. - Голова идет кругом, - сказала Тесса. - Да, - согласился Сэм. - Полное безумие. - Неужели это происходит наяву? - спросил Гарри. - Если же это сон, то почему у меня на голове волосы дыбом встают? Глава 54 - Шолник! Барри Шолник не обращал на Ломена никакого внимания. Он сорвал с себя рубашку, отбросил в сторону ботинки, он был во власти безумия. - Барри, ради Бога, остановись! - прокричал Пенниуорф. Он был бледен и еле держался на ногах. Его взгляд метался от Шолника к Пейзеру, и Ломен догадывался, что Пенниуорф находится во власти того же искушения, которому уже поддался Шолник. - ...бежать, свобода, охота, кровь, жажда... У Ломена от этих слов было такое ощущение, словно кто-то вбивал ему в голову гвоздь, он отдал бы все, только бы не слышать их снова. Нет, это не было болевое ощущение, наоборот, слова эти возбуждали, казались чарующей мелодией, проникающей внутрь его, пронзающей душу. Именно поэтому ему было страшно, он боялся этого искушения, этого соблазна, который мог заставить его сбросить бремя ответственности и забот, отказаться от усложненной жизни разумного существа в пользу животного существования, физических удовольствий. Там, на свободе, не будет никаких запретов, будет только инстинкт охоты, чувство голода и сексуальное удовлетворение. Там не будет раздумий, там все будет зависеть только от силы мышц, не надо будет ломать голову, портить себе нервы, переживать. - ...жажда, жажда, жажда, жажда, убивать... Тело Шолника теперь было по-звериному изогнуто, кожа превращалась в шкуру. - ...иди, быстрей, быстрей, охота, кровь, кровь... По мере того как лицо Шолника изменялось, его рот растягивался почти до ушей, придавая ему вид древнего ящера с вечно оскаленными зубами. Ломен испытывал невыносимую боль в груди, его сжигал невидимый огонь, жар шел изнутри его тела, организм вырабатывал энергию, необходимую для перерождения. "Нет!" Пот лился ручьями. "Нет!" Комната словно превратилась в жаровню, он чувствовал, как его тело вот-вот начнет плавиться, он сгорит, от него останется лишь горсть пепла. - Я хочу, я хочу, я хочу, - заладил Пенниуорф, яростно мотая головой, он явно стремился отказаться от наваждения, нахлынувшего на него. Из глаз текли слезы, он дрожал, лицо было белым как мел. Пейзер поднялся с пола и пошел к двери. Движения его были ловкими и быстрыми, и, несмотря на то что он двигался в полусогнутом состоянии, он был выше Ломена. Он завораживал и пугал одновременно. Шолник завыл. Пейзер оскалил свою пасть, показал Ломену свои устрашающие клыки, словно говоря: "Либо ты присоединишься к нам, либо погибнешь". С криком, в котором слились отчаяние и радость, Нейл Пенниуорф выронил из рук свою винтовку и поднес ладони к лицу. При этом будто произошла алхимическая реакция - лицо и руки начали видоизменяться. Внутренний жар у Ломена дошел до точки кипения, он прокричал что-то нечленораздельное, в его крике не было ни радости Пенниуорфа, ни победной судороги Шолника. Будучи еще в силах контролировать свои действия, он поднял руку с зажатым в ней револьвером и прицелился в Пейзера. Выстрел пришелся в грудь "одержимого", тот отшатнулся к стене, забрызгав ее кровью. Пейзер свалился на пол, вопя от боли, хватая ртом воздух, он крутился на полу, как полупридавленное насекомое. Вероятно, его легкие и сердце не получили значительных повреждений. Если кислород еще продолжал поступать в кровь, а сердце разгоняло кровь по всему организму, он мог уже начать самозаживляться; неуязвимость "одержимого" была, пожалуй, выше, чем у сказочного оборотня, ведь оборотня можно было убить серебряной пулей, а "одержимый" даже после пулевого ранения мог вскоре встать на ноги и вновь броситься в атаку. Страшный жар волна за волной накатывал на Ломена, каждая новая волна была горячей предыдущей. Боль от огромного давления уже была не только в груди, она разлилась по всему телу. Оставалось всего несколько секунд, в течение которых он мог сохранять свой разум для действий и волю для сопротивления. Он подскочил к Пейзеру, приставил револьвер к его тяжело вздымающейся груди и выстрелил еще раз. Пуля на этот раз попала прямо в сердце. Тело Пейзера подпрыгнуло на полу при выстреле. Лицо "одержимого" исказила судорога, затем он замер с пустотой в глазах и с оскалом, обнажившим нечеловечески широкие, острые, загнутые клыки. Из-за спины Ломена раздался угрожающий крик. Обернувшись, он увидел того, кто некогда был Шолником. Два новых выстрела поразили нападавшего в грудь и в живот. Упав на пол, помощник Ломена пополз к двери в коридор. Нейл Пенниуорф лежал на полу возле кровати, согнувшись и обхватив колени руками. Он что-то бормотал, но это уже не были слова об охоте, жажде и крови; он повторял имя своей матери, повторял раз за разом, словно это заклинание могло спасти его от дьявольского наваждения. Сердце Ломена билось так, что казалось - кто-то бьет в барабан в соседней комнате. Ему чудилось, что все тело его сотрясается вместе с этим чудовищным биением сердца и с каждым ударом он медленно и страшно преображается. Ломен пошел вслед за Шолником, нагнулся над ним и приставил дуло револьвера к его спине, к тому месту, где, он полагал, у этого существа находится сердце, и нажал на курок. Когда револьвер коснулся Шолника, тот издал угрожающий крик, но не смог повернуться и выхватить револьвер, так как ослабел от потери крови. Крик оборвался вместе с выстрелом. В комнате пахло горячей кровью. Запах ее был так сладок и притягателен, что Ломен снова почувствовал страшную тягу к перерождению. Ломен прислонился к столику у стены и закрыл глаза, пытаясь совладать с собой. Он крепко сжал обеими руками свой револьвер - не для дальнейшей обороны, в нем больше не оставалось патронов, а только потому, что это было творение человеческих рук, инструмент, созданный цивилизацией. Этот предмет напоминал ему о том, что он - человек, венец прогресса, и он не должен бросать все, что создано и накоплено цивилизацией, ради примитивных наслаждений и прихотей животного. Но запах крови был так сладок и так возбуждал... Отчаянно стараясь удержать себя от искушения, он начал вспоминать все, что он потеряет, если поддастся ему. Он вспомнил о Грейс, своей жене, вспомнил о том, как он когда-то любил ее. Теперь любви не было, все Новые люди обходились без этого чувства. Воспоминания о Грейс не могли спасти его. Видение их недавнего, животного спаривания мелькнуло у него в мозгу; Грейс не была уже для него любимой женщиной, она была самкой, и оттого воспоминание об их совокуплении лишь разжигало в нем пламя искушения и толкало на край пропасти, из которой уже не выбраться человеком. Он снова попал в водоворот, его затягивало вниз, в пучину. Так чувствует себя оборотень, глядя в ночное небо, в котором поднимается из-за горизонта полная луна. В его существе шла яростная борьба: ...кровь... ...свобода... Нет. Разум, знание. ...охота... ...убийство... Нет. Постигать, учиться. ...еда... ...бежать... ...охотиться... ...насиловать... ...убивать... Нет. Нет. Музыка, искусство, язык. Его охватило отчаяние. Он старался заглушить зов этих страшных сирен голосом разума, но это не помогло. Тогда он вспомнил о Денни, о своем сыне. Он пытался вызвать в себе любовь к сыну, восстановить ее в своем сердце, чтобы она помогла ему, но вместо этого находил лишь слабый отсвет этой любви во мраке своей души. Способность любить отлетела от него на огромное расстояние, как звездная материя от центра Вселенной после Большого взрыва; его любовь к Денни была теперь так далеко во времени и в пространстве, что стала похожей на далекую звезду, свет от которой едва заметен и которая не в силах никого согреть. И все же это слабое мерцание чувства постепенно начало помогать ему воссоздавать в себе человека, homo sapiens, он перестал стремиться быть существом, бегущим неизвестно куда на четырех лапах. Бешеный ритм его дыхания слегка ослаб. Сердце билось как сумасшедшее, ударов сто двадцать в минуту, но все-таки не так, как прежде. Сознание прояснилось, но еще не до конца, так как одуряющий запах крови продолжал искушать Ломена. Ломен отпустил свою опору и приблизился к Пенниуорфу. Его помощник все еще пребывал на полу, скорчившись на боку. Лицо и руки несли кое-какие следы перерождения, но человеческие черты преобладали. Вероятно, воспоминания о матери помогли ему так же, как тонкая ниточка любви к сыну помогла Ломену. Ломен разжал свои пальцы, крепко сжимающие револьвер, и потрогал Пенниуорфа за плечо. - Пойдем, нам надо выйти отсюда, парень, надо уходить от этого запаха. Пенниуорф понял, чего от него хотят, тяжело поднялся с пола. Он облокотился на руку Ломена, и они покинули комнату, в которой остались двое убитых "одержимых", прошли по коридору и оказались в гостиной. Вонь от человеческих испражнений, стоявшая здесь, перекрыла запах крови, который просачивался сюда из спальни. Им стало легче. Теперь даже эта вонь не показалась им такой ужасающей. Ломен усадил Пенниуорфа в кресло, это была единственная вещь из мягкой мебели, не разорванная в клочья. - Сейчас вроде полегче? Пенниуорф посмотрел на Ломена, помедлил, затем кивнул. С его лица и рук исчезли все признаки зверя, хотя кожа оставалась еще дряблой, но она продолжала возвращаться в нормальное состояние. Пенниуорф словно пережил тяжелую болезнь; по всему лицу шли красные пятна и полосы, от углов рта тянулись два красных шрама. Но даже эти следы исчезали прямо на глазах у Уоткинса, и Нейл Пенниуорф стремительно возвращался к человечеству. По крайней мере в физическом смысле. - Уверен, что легче? - Да. - Оставайся здесь. - Слушаюсь. Ломен вышел в прихожую и отворил входную дверь. Полицейский, стоявший на страже у двери, был так напуган стрельбой и криками, доносившимися из дома, что едва не выстрелил в своего начальника. - Что там произошло? - спросил он у Ломена.. - Соединись по компьютерной связи с Шаддэком, - приказал Ломен. - Он должен немедленно приехать сюда. Прямо сейчас. Мне необходимо увидеться с ним. Глава 55 Сэм задернул тяжелые синие шторы, а Гарри включил настольную лампу. И хотя свет от нее был слишком слаб, чтобы разогнать темноту, он тем не менее неприятно ударил Тессе в глаза, покрасневшие от усталости. Она смогла теперь рассмотреть комнату, в которой они сидели. Мебели в ней было совсем мало: стол, стоящий рядом с креслом, телескоп, длинный туалетный столик в восточном стиле, пара тумбочек около кровати, маленький холодильник в углу, широкая кровать с регулируемым наклоном, как у больничной койки. На кровати не было покрывала, зато она была вся завалена подушками и застелена простынями яркой расцветки, узор на них состоял из множества пятен и полос красного, оранжевого, пурпурного, зеленого, желтого, синего и черного цветов. Впечатление было такое, будто над тканью потрудился сумасшедший и слепой художник-абстракционист. Гарри заметил, что Тесса и Сэм с любопытством поглядывают на эти простыни, и сказал: - Знаете, с этими простынями была целая история, но прежде надо дать кое-какое пояснение. Моя экономка, миссис Хансбок, приходит один раз в неделю и покупками для меня практически не занимается. Поэтому я посылаю Муза каждый день на улицу, иногда даже просто за газетой. Я ему на спину надеваю... ну, что-то вроде перекидной сумки. В эту сумку я кладу записку и деньги, и Муз идет в одну из ближайших лаво-чек, он уже к ней привык, в другие мы ездим только вместе. Продавец этой лавочки Джимми Рамис - мой хороший приятель. Джимми читает мою записку, кладет пакет молока, конфеты или что-нибудь еще в эту сумку, туда же кладет сдачу, и Муз приносит все это домой. Муз - отличная собака, на него можно положиться, умница. В собачьем питомнике их великолепно дрессируют. Этот пес никогда не погонится за кошкой, если у него на спине в сумке газета или пакет молока для меня. Пес приподнял голову с колен Тессы, оскалил пасть и шумно засопел как бы в благодарность за похвалу. - Однажды собака вернулась с продуктами, которые я заказывал, но, кроме них, в сумке оказались вот эти самые простыни и наволочки. Я сразу позвонил Джимми Рамису, мол, что это такое, а он отвечает, что он слышать не слышал ни о каких простынях. Но я-то, кажется, понял, в чем тут дело. Отец Джимми является владельцем не только этой лавочки, в которой работает его сын, но и еще одного магазина. Там он устраивает распродажи по сниженным ценам тех товаров, которые не нашли спроса. Они распродают всякую ерунду центов за десять, самое большее - за доллар. Так вот, видно, эти простыни никто не стал покупать даже там, а Джимми увидел эту идиотскую расцветку и решил надо мной подшутить. Правда, по телефону он отпирался: "Гарри, если бы я что-нибудь знал об этих простынях, я бы тебе сказал, но я не знаю, клянусь". Тогда я ему: "Уж не хочешь ли ты сказать, что Муз пошел и купил эти простыни на свои деньги?" А он: "Так он же мог стянуть их где-нибудь". Я стою на своем: "Хорошо, но как пес мог так аккуратно запаковать их в сумку?" Джимми отвечает: "Гарри, честное слово, не знаю, но твой Муз - такая умная собака, черт побери, вот только со вкусом у него не все в порядке". Тесса заметила, с каким удовольствием расписывает Гарри эту историю, и сразу поняла, в чем тут дело. Ведь, с одной стороны, собака для Гарри была одновременно ребенком, братом и другом, и Гарри радовался, когда люди хвалили Муза за его сообразительность. Но еще важнее для Гарри было то, что эта маленькая шутка сблизила его с людьми, он хоть чуть-чуть, но поучаствовал в жизни города. В его отшельнической жизни было слишком мало таких эпизодов. - Да ты действительно умная собака, - сказала Тесса Музу. - В общем, я решил попросить миссис Хансбок постелить их на кровать. Просто так, шутки ради. А потом они мне даже чем-то понравились, - закончил свой рассказ Гарри. Поправив шторы на окнах, Сэм вновь уселся в кресло и, повернувшись к Гарри, заметил: - В жизни не видел таких веселых расцветок на простынях. Они не мешают вам спать по ночам? Гарри засмеялся в ответ. - Нет, я не страдаю бессонницей. Сплю детским сном. Люди ведь почему плохо спят? Они тревожатся за свой завтрашний день, боятся того-сего. Но со мной-то самое плохое уже произошло. А некоторые не спят, потому что думают о своем прошлом, о том, что не сбылось в их жизни. Это тоже не для меня, честно говоря, я просто не осмеливаюсь думать об этом. - Когда он сказал это, улыбка сошла с его лица. - Так что теперь? Что мы будем делать дальше? Осторожно убрав с колен голову Муза, Тесса встала и стряхнула с джинсов клочки собачьей шерсти. Она начала размышлять вслух: - Итак, телефоны отключены, значит, Сэм не может позвонить в Бюро, а если мы попробуем выйти из города пешком, то рискуем наткнуться на полицейский патруль или на "призраков". Значит, по-моему, у нас остается два варианта: первый - найти радиолюбителя, который согласится передать сообщение по своему радиопередатчику, второй - выбраться из города на машине. - Не забудьте - дороги перекрыты патрулями, - напомнил Гарри. Тесса продолжала:- Я это себе представляю следующим образом: мы захватываем грузовик, достаточно большой и тяжелый, прорываемся через заграждения на автостраду и выезжаем за пределы их юрисдикции. Даже если мы попадем в руки полиции округа, это будет хорошо, так как Сэм может попросить их связаться с ФБР и подтвердить его полномочия. Тогда они уже будут действовать на нашей стороне. - Так-так, и кто же из нас федеральный агент? - спросил Сэм. Тесса почувствовала, что ее лицо покрывает румянец. - Извините. Просто, видите ли, режиссер документального кино почти всегда одновременно является еще и продюсером, и директором съемочной группы, а зачастую и сценаристом. Поэтому снять хороший фильм можно только тогда, когда хорошо отработаны все технические вопросы, а это приучает к планированию деятельности, к разработке разных вариантов. Я вовсе не хотела наступать вам на любимую мозоль. - Ну что вы, наступайте-наступайте, ради Бога. Сэм сказал это с улыбкой, и Тессе его улыбка понравилась. Она даже сразу прониклась к нему симпатией. Сэм был внешне совсем непримечательным мужчиной, ни красавцем, ни уродом, он был "человеком с улицы". Без особых примет, но обаятельным. Тесса догадывалась, что какие-то проблемы гложут его душу, и скорее всего это не связано с событиями в Мунлайт-Кове. Эта печаль была спрятана глубоко и, возможно, была связана с какими-то личными потерями, с какой-то внутренней обидой, а может быть, с общим пессимизмом, который вызывает постоянный контакт с преступной средой. Улыбка, однако, совершенно преображала лицо Сэма. - Вы на самом деле собираетесь прорываться на грузовике? - спросил Гарри. - Это возможно только как крайнее средство, - пояснил Сэм. - Для этого понадобится мощная машина, ее еще надо найти, а потом придумать, как угнать, - это отдельная операция. Кроме того, те, кто блокирует дороги, могут быть вооружены мощным оружием, возможно, автоматами. Даже на тяжелом грузовике прорываться под огнем очень опасно. Конечно, в ад можно отправиться и на танке, но где гарантия, что танковая броня защитит вас от дьявола? Так что лучше не соваться туда без крайней необходимости. - Так куда же нам тогда деваться? - поинтересовалась Тесса. - Первым делом надо отдохнуть, - предложил Сэм. - Есть у меня на примете один вариант, как связаться с Бюро. Я уже прикидывал, как лучше это сделать, но, честное слово, утро вечера мудренее. Всего два часа хорошего сна, и появятся бодрость духа и свежесть мысли. Тесса тоже страшно устала и выбилась из сил, но после всего, что случилось в "Ков-Лодже", она все же была удивлена тому, что ее клонит в сон. Ведь там, у двери своего номера в мотеле, слушая стоны жертв и дикие крики убийц, она полагала, что ей теперь вовеки не удастся заснуть. Глава 56 Шаддэк прибыл к дому Пейзера в четыре часа утра. Для ночной поездки он выбрал не "Мерседес", а большую машину с кузовом "универсал" угольно-черного цвета с матовыми стеклами. В этой машине между сиденьями, там, где обычно размещается кондиционер, был установлен компьютер. Так как ночь обещала быть беспокойной, Шаддэк посчитал нужным быть все время на связи и держать в руках нити паутины, раскинувшейся над Мунлайт-Ковом. Он припарковал машину напротив дома на стоянке. Когда Шаддэк шел к входной двери, со стороны океана донесся глухой шум. Сильный ветер, изгоняющий туман на восток, принес с запада шторм. Пару часов назад косматые тучи закрыли небо и погасили звезды, которые лишь едва блеснули в краткой паузе между густым туманом и грозой. Ночь была темной и мрачной. Шаддэка пробирала дрожь, несмотря на то что поверх шерстяного спортивного костюма он накинул пальто. Возле дома стояли автомобили с полицейскими. Из-за запыленных стекол машин их лица казались бледными, а Шаддэку было приятно думать, что полицейские смотрят на него с почтением и страхом. Он ведь был в какой-то степени божеством, создавшим их заново. Ломен Уоткинс ждал его в гостиной. В комнате был полный разгром. Нейл Пенниуорф сидел на единственном из уцелевших кресел; его била дрожь, и он избегал встречаться взглядом с Шаддэком. Уоткинс мерил комнату шагами. На его мундире виднелись следы крови, но было видно, что сам он цел и невредим; если у него и были легкие ранения, то они уже подверглись самозаживлению. Скорее всего кровь на мундире Уоткинса принадлежала кому-нибудь другому. - Что здесь произошло? - спросил Шаддэк. Оставив этот вопрос без ответа, Уоткинс обратился к офицеру: - Идите в машину, Нейл. Посидите там вместе с другими. - Слушаюсь, сэр, - отозвался Пенниуорф. Он продолжал сидеть в кресле, нагнувшись и разглядывая свои ботинки. - Все будет в порядке, Нейл. - Хотелось бы. - Я вас не спрашиваю, а говорю как есть - все будет нормально. У вас достаточно сильная воля, чтобы сопротивляться. Вы это только что доказали. Пенниуорф кивнул, поднялся с кресла и направился к двери. - Что все это значит? - поинтересовался Шаддэк. Уоткинс направился к выходу в коридор и проронил: - Пойдемте со мной. - Его голос звучал холодно и жестко, в нем слышались гнев и страх, но почти совсем не было того подобострастного почтения, с которым он обращался к Шаддэку с тех пор, как в августе прошел через обращение. Шаддэку эта перемена в Уоткинсе явно не понравилась, он нахмурился и нехотя, но все же пошел за ним. Полицейский остановился перед закрытой дверью и обернулся к Шаддэку. - Вы говорили мне, что благодаря введению в организм этих... биочипов наша биологическая эффективность многократно возросла. - Вы ошиблись в термине. Это вовсе не биочипы, это микросферы чрезвычайно малых размеров. Несмотря на проблему "одержимых" и другие трудности, возникшие при реализации проекта "Лунный ястреб", Шаддэк продолжал гордиться своими разработками. Неполадки можно устранить. Все помехи можно вывести за рамки системы. Он все еще остается гением в своем деле. Это не самообман, это ясно как божий день. Он - гений... Обычный микрочип из кварца, открывший эру компьютерной революции, был размером с человеческий ноготь и содержал около миллиона элементов, отпечатанных на нем методом фотолитографии. Самый маленький элемент на этой пластинке был в сто раз тоньше человеческого волоса. Прорыв в области рентгеновской литографии, связанный с использованием гигантских ускорителей частиц - синхротронов, позволил отпечатывать на каждой пластинке до миллиарда элементов, каждый из которых был в тысячу раз тоньше человеческого волоса. Резкая миниатюризация микрочипов была одним из основных путей для увеличения быстродействия компьютеров, улучшения их параметров и возможностей. Микросферы, разработанные "Новой волной", по своему размеру составляли одну четырехтысячную от обычного микрочипа. На каждой из сфер было до четверти миллиона элементов. Это стало возможным благодаря новым технологиям рентгеновской литографии, позволившим размещать элементы на малых поверхностях, которые к тому же не обязательно должны были быть совершенно плоскими и ровными. Обращение обычных людей в Новых началось с введения в их организм сотен тысяч таких микросфер, которые разносились током крови по всему телу. Несмотря на то, что эти микросферы были предназначены для активного взаимодействия с организмом, биологически они были абсолютно инертны, и по этой причине иммунная система человека их не отторгала. Существовало много разновидностей микросфер. Некоторые из них предназначались для поддержки сердца и размещались на стенках сосудов, снабжающих кровью сердечную мышцу. Особые микросферы обслуживали печень, легкие, селезенку, головной мозг и многие другие органы. Они образовывали колонии возле соответствующих органов и были сконструированы так, что при соприкосновении соединялись в единый комплекс. Эти комплексы, разбросанные по всему телу, в общей сложности обеспечивали работу пятидесяти миллиардов микроэлементов, что во много раз превышало возможности самых мощных суперкомпьютеров 80-х годов. Можно сказать, что с введением в организм этих микросфер в теле человека начинал работать сверхмощный суперкомпьютер. Мунлайт-Ков и его окрестности постоянно находились в поле микроволновой связи, которую обеспечивали огромные антенны-тарелки, размещенные на крыше главного здания компании "Новая волна". Часть возможностей этой связи использовалась для обеспечения полицейской компьютерной системы, а другая часть обслуживала и подпитывала энергией микросферы, находящиеся в организме каждого Нового человека. Небольшое число микросфер было изготовлено из особого материала и служило в качестве преобразователей и распределителей энергии. Когда человек получал третью дозу микросфер, сферы - преобразователи энергии начинали получать энергию микроволновых волн, превращать ее в электрическую и распределять по всем комплексам микросфер. Этой энергии хватало с избытком, система была очень экономичной. Другим видом специальных микросфер были микросферы памяти. Они присутствовали в каждом комплексе, часть из них уже имела записанную программу, которая была готова к использованию сразу же после того, как в систему поступало электропитание. Шаддэк обратился к Уоткинсу: - Я уже давно убедился, что главной проблемой, осложняющей человеческую жизнь, является эмоциональность. Поэтому я освободил вас от этого бремени и сделал здоровее не только в духовном плане, но и в физическом тоже. - Каким образом? Я ведь так мало знаю о механике обращения. - Если говорить коротко, каждый из вас сейчас представляет собой кибернетическую конструкцию, то есть частично вы являетесь людьми, а частично - сложной электронной системой. Но вам вовсеЦе обязательно добиваться понимания этих вещей, Ломен. Вы ведь пользуетесь телефоном, но вряд ли смогли бы сами собрать телефонный аппарат. То же самое - с компьютером, находящимся внутри вас, вы можете не знать его устройства, но можете им пользоваться. В глазах Уоткинса появился страх. - Я пользуюсь им... или он пользуется мной? - Конечно, нет, он не пользуется вами. - Конечно... Шаддэк пока не понимал, что могло привести Уоткинса в состояние такой сильной тревоги. Тем большим был его интерес к тому, что могло быть в спальне, на пороге которой они остановились. Шаддэк, однако, чувствовал необходимость успокоить Ломена, так как от возбужденного полицейского исходила какая-то опасность. - Ломен, поймите, все эти комплексы микросфер внутри вас ни в коем случае не обладают разумом. Эта система не способна на интеллектуальные усилия. Она всего лишь служанка. Она просто защищает вас от эмоционального яда. Сильные чувства - ненависть, любовь, зависть, ревность и множество других - периодически дестабилизируют биологические функции организма. Медицинские исследования показали, что эмоции стимулируют выработку определенных химических веществ, а эти вещества, в свою очередь, влияют на функционирование того или иного органа, снижая или повышая его эффективность, но в любом случае выбивая из колеи. Шаддэк был убежден, что человек, подверженный эмоциям, никогда не может быть абсолютно здоровым и никогда не сможет ясно мыслить. Микросферный компьютер, ставший одним целым с каждым из Новых людей, постоянно контролировал все органы их тела. При обнаружении различных аминокислотных соединений и других химических веществ, вырабатываемых в определенном эмоциональном состоянии, этот компьютер сразу же начинал посылать импульсы в мозг и прочие органы. Эти импульсы гасили возбуждение, уничтожая если не саму эмоцию, то по крайней мере ее неблагоприятные последствия. В то же время компьютер стимулировал производство в организме большого количества веществ, способных успокоить эмоциональное возбуждение, таким образом, воздействие оказывалось не только на следствие, но и на причину. - Я избавил вас от всех эмоций, кроме страха, - продолжал Шаддэк, - страх вам необходим для чувств; самосохранения. Теперь, когда ваше тело не боится эмоциональных отравлений, вы можете мыслить свободно. - Насколько я успел заметить, я пока не стал гением. - Вы просто не смогли проследить, как расширяются ваши возможности, но наступит день, когда вы сделаете поразительные открытия. - Когда же этот день наступит? - Тогда, когда ваш организм полностью очистится от эмоционального шлака, накопившегося за всю вашу жизнь. И не забывайте к тому же, что ваш внутренний компьютер, - Шаддэк похлопал слегка Уоткинса по плечу, - запрограммирован на то, чтобы стимулиро-иать выработку организмом таких аминокислотных соединений, которые предохранят стенки ваших сосудов от склеротических изменений, уничтожат раковые клетки в момент их появления - словом, сделают все необходимое, чтобы вы были во много раз здоровее любого обычного человека и жили бы также гораздо дольше. Шаддэк предполагал, что у Новых людей ускорятся процессы заживления, но он был поражен той фантастической скоростью, с которой шло заживление ран. Он пока не мог до конца понять механизмы, при помощи которых ткани могли формироваться столь быстро, и сейчас был занят разгадкой именно этой тайны проекта "Лунный ястреб". Заживление, безусловно, не могло происходить без значительных энергетических затрат, в эти моменты обмен веществ чудовищно ускорялся, запасы организма расходовались за считанные минуты, и человек, мгновенно похудевший, обливающийся потом, испытывал зверский аппетит. Уоткинс нахмурился и стер дрожащей рукой пот со лба. - Я могу понять, как за две минуты заживляется рана, но какая сила позволяет нашим телам полностью менять свою форму, превращаться во что-то немыслимое - вот этого я понять не могу. Ясно, что даже целые юры химикатов, о которых вы говорите, не могут расплавить наши тела и вновь их воссоздать в другом виде за несколько минут. Так что же с нами происходит? На мгновение Шаддэк встретился взглядом с глазами Уоткинса, отвернулся, закашлялс