цатью тысячами долларов? Да ничего. При любом раскладе обстоятельства и его психологическое состояние не позволили бы копам поверить в его историю, даже если бы она нисколько не выходила за рамки здравого смысла. И прежде чем Джо сумеет доказать свою невиновность, люди из "Текнолоджик" доберутся до него. Они уже пытались пристрелить его только потому, что подозревали, что Роза Такер сказала ему нечто такое, чего ему ни в коем случае не полагалось знать, а сейчас он знал гораздо больше (правда, Джо пока не имел никакого понятия о том, что же ему с этим знанием делать). Учитывая бесспорные связи упомянутой корпорации с высшим эшелоном правительственных и военных кругов, Джо мог без труда предсказать свою дальнейшую судьбу. Скорее всего для производства предварительного следствия он попадет в тюрьму, а там его "случайно" убьют во время тщательно спланированной ссоры с другими заключенными, которым будет щедро заплачено за его смерть. Даже если он переживет тюрьму, то после освобождения ничто не помешает врагам Джо Карпентера выследить его и ликвидировать при первой же подходящей возможности. Напрягая волю, чтобы снова не побежать и не привлечь к себе внимания, Джо пересек улицу и подошел к стоящей у обочины "Хонде". Стекла в кухне Дельманов со звоном лопнули, и пронзительный, захлебывающийся визг пожарной сигнализации стал гораздо слышнее. Оглянувшись на звук, Джо увидел рвущееся из-за дома пламя. Ламповое масло оказалось почти таким же эффективным, как бензин, и в прихожей, хорошо видимой через распахнутую входную дверь, которую Джо, убегая, оставил открытой, уже появились первые яркие язычки пламени, жадно лизавшие стены и мебель. Джо сел в машину и плотно захлопнул дверцу. Правая рука его была в крови, но Джо знал, что это не его кровь. Тем не менее он вздрогнул и, открыв консоль между сиденьями, выхватил оттуда несколько гигиенических салфеток и принялся с яростью вытирать руку. Использованные салфетки Джо убрал в испачканный маслом пакет из-под чизбургеров. "Улика", - подумал он, хотя и не чувствовал себя виноватым; во всяком случае, никакого преступления он не совершал. Впрочем, разве можно сказать наверняка, если весь мир встал с ног на голову? Ложь выдавала себя за правду, правда обратилась в ложь, факты были похожи на выдумку, невозможное стало возможным, а невинность означала вину. Порывшись в кармане, Джо выудил оттуда ключи зажигания и завел двигатель Сквозь разбитое стекло задней дверцы он слышал теперь не только многоголосый визг пожарной сигнализации, включившейся теперь по всему дому, но и испуганные возгласы соседей, тревожно перекликавшихся в ночи. Полагаясь на то, что все их внимание будет привлечено пожаром и что никто из них не заметит его машины, Джо включил фары и съехал с обочины на проезжую часть. Старинный особняк в георгианском стиле напоминают теперь не то мрачную обитель огнедышащих драконов, переползающих из комнаты в комнату и выпускающих из смрадных пастей струи коптящего пламени, не то погребальный костер, а раздавшиеся вдали пожарные и полицейские сирены звучали словно как голоса безутешных духов. Джо дал газ и растворился в ночи. Со всех сторон его окружал незнакомый и враждебный мир, нисколько не напоминавший то светлое и счастливое место, в котором он родился и прожил больше тридцати лет. Часть третья НУЛЕВАЯ ТОЧКА Пламя августовских костров, такое же желтое, как свет выдолбленных из тыкв светильников в канун Дня Всех Святых, но вовсе не спокойное, ровное, а буйное, непостоянное, живое, рвущееся к небу из выкопанных в песке очагов, могло даже сошедшего с небес святого сделать похожим на участника языческой оргии. На участке побережья, на котором разрешалось жечь костры, их горело никак не меньше десяти. Возле одних чинно сидели большие семьи, возле других толпились и галдели шумные, непоседливые подростки, возле третьих серьезные студенты колледжей обсуждали мировые проблемы. Джо медленно шел вдоль берега, пробираясь между кострами. Этот участок пляжа нравился ему больше других, и именно сюда он чаще всего приезжал, когда ему необходимо было посидеть и успокоиться, но обычно Джо старался не приближаться к кострам. Он только что миновал одно шумное сборище, где босые парочки танцевали вокруг огня под старые мелодии "Бич Бойз", и приближался к другому костру, возле которого дюжины полторы подростков, как зачарованные, слушали коренастого и крепкого мужчину с гривой длинных, светлых, как будто седых, волос, который, умело пользуясь своим звучным и сильным голосом, рассказывал захватывающую историю о призраках и духах. События сегодняшнего дня настолько изменили Джо внутренне, что теперь он воспринимал окружающий мир так, словно смотрел на него сквозь волшебные очки, выигранные им в пустячной лотерее у участников таинственного ночного карнавала, кочующих с одной темной аллеи на другую под негромкий шепот обутых в мягкую резину похоронных дрог и предлагающих всем встречным очки, обладающие способностью не просто приближать или отдалять окружающий мир, а открывать в нем новые, неведомые измерения и загадочные глубины - темные, холодные, внушающие одновременно и страх, и благоговейный трепет. Танцоры у костра, который Джо только что прошел, были одеты только в купальные костюмы, и, когда они взмахивали руками, как крыльями, или хватали пальцами воздух, когда раскачивались из стороны в сторону, трясли бедрами и плечами, отблески огня играли на их гладкой молодой коже, делая ее бронзово-золотистой. Их беззаботные и радостные восклицания все еще достигали его слуха, и Джо неожиданно подумал о том, как странно, в сущности, устроен мир. С одной стороны, каждый человек на берегу - и вообще на Земле, - несомненно, был личностью или, вернее сказать, индивидуальностью, но одновременно каждый оставался марионеткой, управляемой невидимым мастером-кукловодом, который, дергая за тонкие невидимые нити, вынуждал их поднимать свои изящные ручки в ритуальных жестах радости. Это он, скрываясь в недосягаемой вышине, заставляет весело подмигивать стеклянные глаза; это он растягивает деревянные губы в улыбках, поразительно похожих на настоящие; это его голосом - голосом непревзойденного чревовещателя - люди то смеются, то плачут, то выкрикивают проклятья. Но самое страшное, что все это делается с единственной целью - обмануть Джо и заставить его поверить, будто он живет в гостеприимном и уютном мире, достойном всяческого восхищения. Затем он миновал костер, вокруг которого собралось не то десять, не то двадцать молодых людей в плавках. Сброшенные пробковые жилеты блестели в темноте, как кипы тюленьих шкур, груды загарпуненных угрей или какие-нибудь другие дары моря. Вогнутые в песок доски для серфинга напоминали древний Стоунхендж, отбрасывая на пляж длинные и странные тени. В воздухе буквально пахло тестостероном <Тестостерон - мужской половой гормон>, уровень которого в этой компании был настолько высок, что молодые люди были ничуть не оживлены, а скорее оглушены им. Их движения, во всяком случае, казались неестественно замедленными, словно все они были сомнамбулами, с головой ушедшими в мир сладостных мужских фантазий. Танцоры, рассказчик со своими слушателями, серфингисты и все, мимо кого проходил Джо, косились на него со сдержанной настороженностью, и игра воображения была здесь вовсе ни при чем. Разумеется, они старательно прятали взгляды и наблюдали за ним исподтишка, но Джо отчетливо ощущал на себе их внимание. И он вовсе не удивился бы, если бы все они работали на "Текнолоджик" или на того, кто субсидировал эту таинственную корпорацию. С другой стороны, несмотря на свою растущую подозрительность и обостренную параноическую мнительность, Джо вполне отдавал себе отчет в том, какая мрачная аура его окружает. Она была соткана не столько из его прошлых бед, сколько из того, что он совсем недавно пережил в доме Дельманов, и отдыхающие - мирные и беззаботные люди - не могли ее не почувствовать. Испытанный им ужас все еще проступал в чертах лица Джо, в тусклых глазах утонули отчаяние и растерянность, а нервные, резкие движения свидетельствовали о том, что страх и ярость еще не до конца покинули его. В бредущем мимо призраке отдыхающие угадывали больного, измученного человека, а все они были в достаточной степени городскими жителями, чтобы знать, насколько опасными бывают загнанные в угол, затравленные люди. Дальше по берегу Джо обнаружил еще один костер, вокруг которого сидели примерно двадцать молодых парней и девушек. И те и другие были наголо обриты, одеты в небесно-голубые свободные туники и белые теннисные туфли, и у каждого поблескивала в левом ухе золотая сережка. Мужчины были безбороды, а женщины не пользовались никакой косметикой, но и те и другие были настолько привлекательны внешне и носили свои странные одеяния с таким шиком, что Джо моментально окрестил их Культом Золотой Молодежи с Беверли-Хиллз. Возле этого костра он рискнул задержаться на несколько минут, однако вторжение явно постороннего человека нисколько не смутило медитативного спокойствия юношей и девушек, в молчании созерцавших игру огня. Когда же его наконец заметили и несколько взглядов обратилось к нему, Джо не почувствовал в них ни страха, ни отвращения перед тем, что они могли прочесть по его лицу. Их глаза - все без исключения - напомнили ему спокойные стоячие озера, в которых он в свою очередь разглядел понимание, показавшееся ему унизительным, и доброту, которая лежала на самой поверхности, словно лунный свет на воде. Впрочем, вполне возможно, что Джо видел только то, что хотел видеть. В руке он все еще держал пакет из "Макдональдса", в котором, помимо оберток от двух чизбургеров и стаканчика из-под колы, лежали окровавленные салфетки "Клинекс". Улики. Размахнувшись, Джо швырнул бумажный пакет в костер и некоторое время следил за тем, как пакет вспыхнул, почернел и рассыпался. Никто из членов культа так и не произнес ни единого слова. Отправившись дальше вдоль берега, Джо ненадолго задумался о том, в чем могут видеть смысл жизни эти бритоголовые. Ему почему-то казалось, что в безумном кружении современной, подчас невыносимой в своей тяжести жизни эти верующие - юноши и девушки в голубых одеждах - сумели отыскать истину и достичь просветления, которое наполняло их существование глубоким и важным смыслом. Но каким? Какая истина открылась им под звуки мантр и молений? Спросить об этом впрямую Джо не решился, так как боялся, что в ответ услышит еще один вариант все той же старой песни, исполненной печали, тоскливого стремления к недостижимому и попыток выдать желаемое за действительное, на которых столь многие возводили здание своей надежды и веры. Удалившись ярдов на сто от последнего костра, Джо оказался на том участке пляжа, где властвовала ночь. Здесь он подошел к воде и, наклонившись над фосфоресцирующими в темноте волнами, стал мыть руки, окуная их в прохладную соленую воду и натирая мелким влажным песком, чтобы с его помощью уничтожить последние следы крови, которые могли остаться в складках кожи, на костяшках пальцев и под ногтями. В последний раз сполоснув руки, он шагнул вперед и вошел в море, даже не потрудившись снять кроссовки или закатать джинсы. Сделав еще несколько шагов, он миновал зону несильного прибоя и остановился только тогда, когда черная вода достигла колен. Ласковые волны были украшены светящимися гребешками тончайшей пены. Ночь выдалась ясная, к тому же над горизонтом уже давно поднялась яркая луна, но Джо никак не мог разглядеть океан, который - черный, холодный и грозный - мерно качался в ста ярдах впереди. Лишенный таким образом умиротворяющего, исцеляющего душу зрелища, ради которого он и приехал на пляж, Джо сосредоточился на бьющихся о его колени волнах и на чуть слышном, низком ворчании, которое издавала, натыкаясь на препятствие, великая водяная машина. Эти вечные ритмы, эти бессмысленные песни и бесконечно повторяющиеся движения утешали и гипнотизировали его, помогая думать о покое, помогая представить себе покой, который рождается из безразличия. Джо очень старался не возвращаться в мыслях к тому, что произошло в усадьбе Дельманов. Эти события не имели, да и не могли иметь никакого рационального объяснения, и даже думать о них было бесполезно, ибо понять их все равно было нельзя. Больше всего огорчало Джо то, что он не чувствовал никакого особенного горя и почти никакой печали в связи с гибелью Дельманов и Лизы. На собраниях "Сострадательных друзей" Джо узнал, что в период, следующий непосредственно за потерей ребенка, родители - об этом они сами и сообщали - очень часто оказывались не способными в полной мере сострадать чужому горю. Когда телевидение передавало сообщения об авариях на дорогах, о пожарах в гостиницах и жилых домах или о зверских убийствах, такие родители сидели перед экранами совершенно спокойно и с полным равнодушием взирали на все эти ужасы. Больше того: музыка, которая когда-то трогала буквально до слез, или искусство, которое захватывало и увлекало, больше не вызывали никаких эмоций, и это было вполне закономерно. Некоторые родители преодолевали подобную потерю чувствительности в течение первых года-двух; у других период адаптации занимал от пяти до десяти лет; третьи навсегда оставались холодными и бесчувственными. Дельманы показались ему неплохими людьми, но Джо тут же возразил себе, сказав, что он их почти не знал. Другое дело - Лиза. Она была его другом, а теперь она умерла. Ну и что? В свой срок - кто раньше, кто позже - умереть должен каждый. Твои дети. Женщина, которую ты любил. Все. Собственная черствость неожиданно испугала Джо. И не просто испугала. Он почувствовал сильнейшее отвращение к себе. Но, несмотря на это, он по-прежнему не мог заставить себя принять близко к сердцу чужую беду. Только своя собственная боль оставалась для него важной. Он и к океану-то пришел лишь затем, чтобы добиться с его помощью полного безразличия к собственным потерям - того самого безразличия, которое он уже давно чувствовал в отношении чужих утрат. Лишь иногда - очень редко - Джо задумывался, в какое чудовище он превратится, когда смерти Мишель, Крисси и Нины потеряют для него всякое значение. И, стоя по колено в горько-соленой океанской воде, он впервые понял, что полное безразличие принесет ему не столько внутренний покой, сколько безграничную способность к бесконечному злу. x x x Оживленная бензоколонка со станцией технического обслуживания и круглосуточным магазинчиком, в котором продавались всякие необходимые мелочи, располагалась всего в трех кварталах от мотеля, в котором остановился Джо. Один раз он уже проезжал мимо нее и сразу заметил, что платные телефонные будки находятся снаружи, у стены туалетной комнаты. Под фонарями в конических колпаках, висевшими вдоль карниза крыши, вились крупные белые, мохнатые, как снежинки, ночные бабочки, и по чистой оштукатуренной стене метались их неправдоподобно большие тени. Джо так и не решился аннулировать кредитную карточку своей телефонной компании. С ее помощью он рассчитывал сделать несколько междугородних звонков, но звонить из мотеля было небезопасно. В первую очередь ему необходимо было переговорить с Барбарой Кристмэн - руководителем экспертной группы Национального управления безопасности перевозок, которая занималась обстоятельствами гибели рейса 353. На Западном побережье было начало двенадцатого ночи, но в Вашингтоне уже пробило два. В этот поздний час нечего было и думать о том, чтобы застать Кристмэн на рабочем месте, и, даже если бы Джо дозвонился до дежурного по НУБП, тот вряд ли сообщил бы ее домашний телефон. Несмотря на это, Джо разыскал в справочнике общий номер НУБП и позвонил. Установленная в НУБП новейшая телефонная система предоставляла Джо самые широкие возможности: например, он мог наговорить на пленку сообщение как для руководства Управления и старших следователей, так и для любого из рядовых служащих. Для этого ему достаточно было ввести первый инициал и первые четыре буквы фамилии того служащего, с которым он хотел говорить, и система автоматически связывала его с абонентом или с записывающим устройством. Джо так и поступил. Он был очень аккуратен, вводя буквы "Б" и "К-Р-И-С", однако вместо гудка услышал записанный на пленку голос, который сообщил, что абонента с таким именем не существует. Думая, что ошибся, Джо повторил операцию, но с тем же результатом. Либо Барбара Кристмэн больше не работала в НУБП, либо сбой дала новейшая телефонная система. Несмотря на то, что руководителем группы экспертов на месте любой аварии мог быть только старший следователь, работающий в штаб-квартире НУБП в Вашингтоне, сама группа немедленного реагирования часто комплектовалась специалистами из отделений управления, разбросанных по всей стране. Местные подразделения НУБП находились в Анкоридже, Атланте, Чикаго, Денвере, Форт-Уорте, Лос-Анджелесе, Майами, Канзас-Сити, Нью-Йорке и Сиэтле. В редакционном компьютере Джо отыскал полный или почти полный список экспертной группы, но ему по-прежнему не было ничего известно о том, к какому из местных отделов относился тот или иной специалист. Место падения самолета находилось на расстоянии сотни с небольшим миль к югу от Денвера, поэтому логично было предположить, что хотя бы несколько человек были вызваны из Денверского отделения НУБП. В списке, которым располагал Джо, было одиннадцать фамилий, и он набрал номер справочной телефонной службы Денвера. В результате из одиннадцати человек осталось только трое. Очевидно, остальные либо жили не в Денвере, либо их домашние телефоны не были зарегистрированы. Безостановочное и беспорядочное движение то увеличивающихся, то уменьшающихся теней по белой стене раздражало Джо, бередило его память, напоминая что-то знакомое и важное. Чем дольше он глядел на этот призрачный хоровод, тем сильнее становилась его уверенность, что ускользающее воспоминание имеет огромное значение. Попытавшись сосредоточиться, Джо пристально вгляделся в пляску нечетких, расплывчатых теней, но так и не вспомнил ничего важного. Несмотря на то что в Денвере было уже далеко за полночь, Джо немедленно позвонил по всем трем номерам, которые ему удалось раздобыть. Первый человек, которого он решился побеспокоить, был специалистом-метеорологом, оценивавшим предшествующую крушению обстановку для выявления возможных неблагоприятных погодных факторов. В его доме Джо наткнулся на автоответчик. Сообщения он оставлять не стал и тут же позвонил второму члену группы, ответственному за поиск и анализ металлических обломков. Очевидно, звонок поднял того с постели, так как означенный специалист крайне недовольно пробурчал в трубку что-то неразборчивое. Помочь Джо он отказался, и только третий человек, которому позвонил Джо, дал ему необходимые сведения о Барбаре Кристмэн. Звали его Марио Оливерри. Во время расследования обстоятельств гибели рейса 353 он возглавлял подразделение группы, занимавшееся человеческим фактором и искавшим следы, которые указывали бы на возможные ошибки экипажа или наземных служб слежения. Даже несмотря на поздний час, звонок постороннего человека не рассердил и не насторожил Оливерри. Разговаривал он, во всяком случае, приветливо и сразу бросился убеждать Джо, что является ночной птицей и никогда не ложится раньше часа ночи. - Но вы должны понять, мистер Карпентер, - добавил он твердо, - что я не имею права разговаривать с репортерами о подробностях расследований, которые ведет НУБП. Все, что подлежит публикации, попадает в официальные отчеты, и я не могу и не хочу ничего добавлять к этому от себя. - Я не поэтому звоню, мистер Оливерри, - ответил на это Джо. - Дело в том, что мне никак не удается связаться с одним из ваших старших следователей, а поговорить с ней мне нужно срочно. Я надеялся, что вы подскажете мне, как это можно сделать. Разумеется, я звонил в вашу головную контору в Вашингтоне, но там, должно быть, что-то случилось с телефонами, Во всяком случае, мне не удалось оставить для нее сообщение. - Для нее, вы сказали? В настоящее время у нас нет старших следователей-женщин. Все шестеро - мужчины. - А Барбара Кристмэн? - Ах вот вы о ком! - воскликнул Оливерри. - Конечно... Но она уже несколько месяцев как вышла в отставку. - У вас есть ее телефон? Оливерри немного поколебался. - Боюсь, что нет, мистер Карпентер. - Может быть, вы знаете, в каком районе Вашингтона она живет? Или, быть может, в пригороде? Если бы я знал, где ее искать, мне не пришлось бы вас беспокоить, и... - Я слышал, что она вернулась домой, в Колорадо, - сказал Оливерри. - Барбара начинала в Денверском отделении НУБП уйму лет назад, потом перевелась в Вашингтон и постепенно дошла до должности старшего следователя. - Значит, она сейчас в Денвере? Оливерри снова помолчал, прежде чем ответить, словно ему в силу каких-то причин не хотелось говорить о Барбаре Кристмэн. - Насколько мне известно, - сказал он наконец, - она живет в Колорадо-Спрингс. Это в семидесяти милях к югу от Денвера. "И менее чем в сорока милях от того места, где рухнул на землю гибнущий "Боинг", - подумал Джо. - Значит, сейчас она в Колорадо-Спрингс? - уточнил он. - Этого я не знаю. - Но если она замужем, то телефон может быть зарегистрирован на имя мужа. - Вот уже несколько лет как она разведена. Скажите, мистер Карпентер, это не... Оливерри так долго молчал, что Джо в конце концов не выдержал и, дунув в трубку, осторожно окликнул его: - Алло?.. - Ваш интерес, мистер Карпентер, он случайно не имеет ли отношения к катастрофе триста пятьдесят третьего рейса "Нэшн-Уайд"? - Да, имеет. Это случилось ровно год назад. Оливерри снова замолчал, и надолго, так что Джо пришлось спросить самому: - Скажите, Марио, в этой катастрофе было что-то необычное? - Как я уже сказал, мистер, существует официальный отчет НУБП. - Я спрашивал вас не об этом. На линии установилась такая глубокая тишина, словно Джо разговаривал не с Денвером, а с обратной стороной луны. - Алло, мистер Оливерри? - Мне нечего сказать вам, мистер Карпентер, но если я что-нибудь вспомню... Как мне тогда связаться с вами? Вместо того чтобы объяснять Оливерри свои обстоятельства, Джо сказал напрямик: - Выслушайте меня, сэр. Если вы - человек честный, то, пытаясь связаться со мной, вы тем самым подвергнете себя опасности. Существует группа... нехороших людей, которые могут заинтересоваться и вами, если им станет известно о нашем разговоре. - Каких людей? Не обратив внимания на вопрос, Джо продолжил: - Если у вас есть какие-то подозрения или догадки - что-то, что вы могли бы мне сообщить, - не спешите. Подумайте как следует. Я свяжусь с вами через день или через два. С этими словами Джо повесил трубку и огляделся. Ночные мотыльки все так же мельтешили под лампой. Казалось, их стало еще больше, но все новые и новые насекомые пикировали в конус света от лампы и бились крыльями о горячее стекло. "Бабочки, летящие на огонь", - всплыло в голове Джо расхожее клише. Но воспоминание о чем-то важном продолжало ускользать от него. Повернувшись к автомату, Джо набрал номер телефонной справочной службы Колорадо-Спрингс, и девушка-оператор сразу дала ему номер Барбары Кристмэн. Барбара взяла трубку на втором звонке. Голос ее не показался Джо ни сонным, ни встревоженным, и он решил, что отвечать на поздние звонки - это профессиональная привычка оперативных сотрудников НУБП, а может быть, старшим следователям, побывавшим на местах десятков воздушных катастроф и многое повидавшим, не давали уснуть воспоминания. Представившись, Джо сообщил Барбаре Кристмэн, что год назад его семья была на борту разбившегося в Колорадо рейса 353, и намекнул, что является действующим журналистом, сотрудником "Лос-Анджелес пост". Барбара ответила не сразу. В ее молчании, как и в молчании Оливерри, была холодная отчужденность лунного камня. Потом она неожиданно спросила: - Вы здесь? - Что? - не понял Джо. - Откуда вы звоните? Из Колорадо-Спрингс? - Нет. Из Лос-Анджелеса. - Вот как... - отозвалась Барбара Кристмэн, и Джо почудился сопровождавший ее слова легкий вздох сожаления. - Мисс Кристмэн, - быстро сказал он, - у меня есть несколько вопросов, касающихся обстоятельств гибели рейса 353, и я хотел бы... - Одну минуточку, - перебила его женщина. - Я знаю, мистер Карпентер, какое горе вы пережили, и сочувствую вам. Не хочу сказать, что я способна до конца понять глубину ваших страданий, но мне известно, что люди, потерявшие своих близких во время катастрофы, часто не могут примириться со своей потерей. К сожалению, я не могу сказать вам ничего такого, что помогло бы вам как-то справиться с вашей бедой или... - Я позвонил вам не для того, чтобы искать утешения, мисс Кристмэн, - в свою очередь перебил ее Джо. - Я хочу знать, что случилось с этим самолетом на самом деле! В глубине души он рассчитывал хотя бы отчасти смутить Барбару Кристмэн своим резким заявлением, но уже в следующую секунду Джо стало ясно, что его расчет не оправдался. - Для людей в вашем положении, мистер Карпентер, довольно характерно искать утешения в версиях о возможном заговоре или террористическом акте, потому что иначе гибель родных начинает казаться бессмысленной, случайной, вдвойне несправедливой. Некоторые родственники даже обвиняют наше управление в том, что мы якобы покрываем случаи некомпетентности или преступной халатности летного состава, что мы находимся на содержании у Ассоциации пилотов гражданской авиации, что мы, наконец, скрываем улики, свидетельствующие о том, что экипаж в момент катастрофы был пьян или находился под воздействием наркотиков. В вашем случае это был просто несчастный случай, мистер Карпентер, но я не стану убеждать вас в этом сейчас. По телефону сделать это невозможно, и сколько бы времени я ни потратила, я скорее всего еще сильнее подстегну вашу фантазию. Поверьте, я действительно вам сочувствую, но, чтобы успокоиться, вам необходимо обратиться не ко мне, а к психоаналитику. И, прежде чем Джо успел что-то сказать, Барбара Кристмэн дала отбой. Джо тут же набрал ее номер снова, но она так и не взяла трубку, хотя он дал ровно сорок звонков. На полпути к "Хонде" Джо неожиданно остановился и, обернувшись назад, снова поглядел на белую стену станции, по которой словно чудовища, пробирающиеся сквозь молочно-белый туман ночных кошмаров, беззвучно скользили неправдоподобно большие, искаженные, расплывчатые тени бабочек. Бабочки летели к огню... к огню, острые язычки которого трепетали за стеклом трех масляных ламп. Джо хорошо помнил, как пламя прыгнуло в узкие горловины ламповых стекол, как по углам кухни Дельманов шарахнулись тени и желтый свет заиграл на серьезном и сосредоточенном лице Лизы. Тогда он решил, что пламя потревожил шальной сквозняк, хотя воздух в кухне был неподвижен. Теперь же, оглядываясь назад, Джо вдруг подумал, что три огненные змейки, рванувшиеся вверх с такой прытью, словно они стремились вовсе оторваться от фитилей, указывают на что-то важное и значительное. Нет, определенно, в этом происшествии был какой-то смысл. Некоторое время Джо наблюдал за мотыльками, но представлял себе только три горящих фитиля; он стоял возле станции обслуживания, но видел вокруг только светлую кухонную мебель и медную посуду на полках и стеллажах. Но догадка так и не осенила его, не поднялась из глубины сознания, подобно трем огненным язычкам. Как Джо ни старался, он не мог облечь в слова истину, которую подсознательно знал. Наконец Джо вздохнул и вернулся к машине. После напряженного, богатого событиями дня он чувствовал себя изможденным и разбитым. Пока он не отдохнет, он не сможет полагаться ни на разум, ни на интуицию. x x x Подоткнув под голову поролоновую подушку, Джо лежал на кровати в комнате мотеля и медленно жевал шоколадный батончик, купленный им в магазине при бензоколонке. На душе у него лежал тяжелый камень, и он поглощал лакомство совершенно механически, не чувствуя никакого вкуса. Только когда он положил в рот последний кусок шоколада, рот его неожиданно наполнился медным привкусом крови, как будто он прикусил язык. Язык, однако, оказался совершенно ни при чем; просто на Джо снова навалилось хорошо ему знакомое ощущение вины. Прошел еще один день, а он по-прежнему был жив. Больше того, он так и не сделал ничего, что могло бы оправдать его существование. Если не считать лунного света, лившегося в комнату сквозь открытую балконную дверь, и зеленых цифр на экране электрического будильника, крошечный номер мотеля был погружен во тьму. Джо лежал с открытыми глазами и пристально смотрел на потолочный светильник-тарелку, который был едва различим в темноте, да и то только потому, что на его стеклянную поверхность лег легкий, как изморозь, отблеск лунного сияния. Порой ему начинало казаться, что серебристая тарелка медленно плывет под потолком, словно пришелец из царства духов, но на самом деле это сказывались напряжение и усталость. Сначала Джо подумал о трех бокалах "Шардоне", которые он видел на столике в кухне Дельманов. Нет, вино здесь было ни при чем. Конечно, Чарльз мог попробовать его еще до того, как разлил по бокалам, но Джорджина и Лиза так и не прикоснулись к своим порциям - в этом он был совершенно уверен. Мысли беспорядочно носились у него в голове, словно мошкара, ищущая в темноте хоть какой-нибудь источник света. На мгновение Джо подумал о том, как хорошо было бы позвонить сейчас в Виргинию и побеседовать с Бет Маккей, но сразу отверг эту мысль. Его враги уже давно могли поставить телефон матери Мишель на прослушивание, и, если бы он позвонил, выследить его не составило бы им никакого труда. Кроме того, Джо не хотелось рассказывать Генри и Бет о том, что случилось с ним за сегодняшний день, начиная с момента, когда он заметил за собой слежку, - это могло подвергнуть опасности и их жизни. В конце концов, побежденный усталостью и убаюканный мерным, как стук материнского сердца, рокотом близкого прибоя, Джо провалился в неглубокий, тревожный сон, все еще гадая, как получилось, что он сумел бежать из дома Дельманов, не наложив на себя руки. Прошло совсем немного времени, и Джо снова открыл глаза. Он лежал на боку, и зеленые цифры на табло будильника напомнили ему взбесившиеся часы в забрызганной кровью спальне Чарльза Дельмана. Только там цифры часто-часто мигали и шли в обратном направлении, причем шли гораздо быстрее, чем текло реальное время. Помнится, за каждую вспышку они возвращались в прошлое минут на десять... Тогда Джо подумают, что часы, наверное, были повреждены шальным кусочком свинца. Теперь, когда его мозг был наполовину погружен в сон, ему казалось, что странное поведение часов объяснялось совершенно иными причинами, гораздо более важными и таинственными. Часы и масляные лампы... Мигающие цифры и таинственный сквозняк. Между ними должна быть связь! Важная связь!.. Вот только какая именно?.. Потом сон снова овладел им, он спал крепко, но задолго до рассвета тревога снова разбудила Джо. В общей сложности он проспал три с половиной часа, но после года, состоявшего из наполненных болью дней и таких же беспокойных ночей, даже эта малая толика нормального сна освежила его. Приняв душ, Джо вернулся в комнату, чтобы одеться. Натягивая джинсы и майку, он не отрывал взгляда от будильника, но озарение, так и не пришедшее к нему во сне, по-прежнему избегало его. x x x Океан еще ждал рассвета, а Джо уже мчался в лос-анджелесский аэропорт. Из мотеля он позвонил и заказал себе билет до Денвера и обратно. Билет был на сегодня, а время он рассчитал так, чтобы вернуться в Лос-Анджелес к шести вечера и встретиться в уэствудской кофейне с обладательницей низкого хрипловатого голоса, которую он называл Деми. На пути к посадочным воротам, за которыми уже ждал его самолет, Джо заметил у стойки регистрации пассажиров на Хьюстон двух молодых людей в длинных голубых одеждах. Их чисто выбритые головы, золотые сережки в ушах и белые теннисные туфли свидетельствовали, что они принадлежали к той же секте, с членами которой Джо столкнулся на побережье несколько часов назад. Один из юношей был чернокожим, второй - белым. Оба держали в руках сумки с портативными компьютерами НЭК, а когда темный юноша посмотрел на часы, Джо показалось, что это - золотой "Роллекс". Иными словами, в чем бы ни заключались их религиозные убеждения, оба явно не давали обета жить в бедности и не имели ничего общего с воспевателями "Харе Кришны", кроме разве что отдаленного внешнего сходства. Когда самолет поднялся в воздух и взял курс на Денвер, Джо с удивлением отметил, что почти не нервничает, хотя за прошедший год это было его первое воздушное путешествие. Поднимаясь по трапу на борт "Боинга", Джо боялся, что в салоне с ним снова может случиться приступ, и он начнет заново переживать падение 353-го, как это с ним не раз бывало в гораздо менее подходящих местах, однако уже через несколько минут полета он почувствовал, что все обойдется. Нет, он нисколько не боялся еще одной катастрофы. Напротив, если бы ему пришлось погибнуть такой же смертью, какую приняли Мишель и девочки, он был бы только рад. Во всяком случае, все время, пока обреченный самолет несся бы к земле, он оставался бы спокойным и не испытывал страха, потому что такая смерть казалась ему только справедливой. Только так Джо мог надеяться восстановить нарушенное равновесие Вселенной, замкнуть разорванный круг и исправить допущенную судьбой ошибку. Нет, умереть Джо не боялся. Гораздо больше его страшило то, что он мог узнать от Барбары Кристмэн. Он был убежден в том, что Барбара не доверяет телефонному аппарату, но может стать более откровенной, если они встретятся один на один, без свидетелей. Джо, во всяком случае, казалось, что он не выдумал то разочарование, которое прозвучало в голосе Барбары Кристмэн, когда она узнала, что журналист Карпентер звонит не из Колорадо-Спринте, а из далекого Лос-Анджелеса. Кроме того, ее пространная тирада о необоснованной и опасной вере в заговор и необходимости срочно посетить психотерапевта, хоть и была проникнута искренним сочувствием, прозвучала так, словно предназначалась не для Джо, а для кого-то третьего. И если Барбара Кристмэн носила на сердце тяжесть, от которой ей хотелось избавиться, то разгадка тайны рейса 353 могла оказаться гораздо ближе, чем Джо рассчитывал. Он хотел знать всю правду, должен был знать всю правду, какой бы она ни была, но он боялся этой правды. Если ему станет известно, что не жестокий рок, а люди были виноваты в том, что он потерял свою семью, то безразличие и покорность судьбе - а также покой, который был их естественным следствием и которого Джо так жаждал, - могли навсегда остаться для него несбыточной мечтой. Вот почему путешествие к этой страшной правде было для Джо не восхождением на сияющие голубые вершины, а бесконечным и трудным спуском в пропасть, в которой царили хаос, мрак и смерть. Отправляясь в аэропорт, Джо прихватил с собой распечатки четырех статей о "Текнолоджик", которые он выудил из компьютера Рэнди Колуэя, однако язык, которым они были написаны, оказался слишком непонятным и сухим. К тому же после трех с половиной часов сна Джо никак не мог заставить себя сосредоточиться на них достаточно надолго. В конце концов он задремал и проспал все два с четвертью часа, пока самолет летел над пустыней Мохаве и Большими Скалистыми горами, однако его сны были наполнены беспорядочными, отрывочными видениями. Перед его мысленным взором возникали, сменяя друг друга, то неясные, призрачные образы людей и желтых масляных ламп, то мерцающие зеленые цифры на табло электрических часов, и порой Джо казалось, что он наконец понял, в чем тут суть, но проснулся он, как и прежде, не имея в своем активе ничего, кроме бесконечных вопросов. Влажность воздуха в Денвере оказалась необычно высокой; небо хмурилось, а горы на западе были укрыты белесым покрывалом густого утреннего тумана. Чтобы взять напрокат машину, Джо в дополнение к своим водительским правам пришлось бы предъявить и кредитную карточку. Воспользоваться ею означало самому вывести на свой след тех, кто мог его разыскивать, поэтому в качестве залога Джо решил оставить крупную сумму наличными. Когда все формальности были соблюдены, Джо получил наконец ключи от машины, но, едва выехав со стоянки, он остановился возле аэропортовского торгового центра. В самолете он не заметил никого подозрительного, однако рисковать ему не хотелось, поэтому Джо тщательно осмотрел автомобиль изнутри и снаружи и даже залез под капот и порылся в багажнике, ища передатчик наподобие того, который кто-то спрятал в его "Хонде". Но взятый напрокат "форд" был чист. Отъехав от торгового центра, Джо принялся петлять по улицам, поглядывая в зеркало заднего вида, и, лишь убедившись в том, что никто его не преследует, свернул на шоссе Интерстейт-25, которое вело на юг. Миля за милей ложились под колеса его "Форда", и Джо все сильней и сильней давил на педаль газа, пока не превысил установленный для трассы лимит скорости. Это было небезопасно, но Джо слишком боялся не застать Барбару Кристмэн в живых. Он и так уже весь извелся, гадая, какой способ самоубийства она изберет, если что-то непредвиденное задержит его в пути. 10 Оказавшись в Колорадо-Спрингс, Джо без труда разыскал адрес Барбары Кристмэн в телефонной книге. Ее похожий на табакерку дом в раннем викторианском стиле оказался весьма миниатюрным и изящным, щедро украшенным искусной резьбой по камню. Когда Джо позвонил, то еще прежде, чем он успел представиться, вышедшая на крыльцо женщина сказала: - Вы приехали даже раньше, чем я ожидала. - Это вы - Барбара Кристмэн? - Давайте не будем разговаривать на пороге. - Но вы даже не знаете, кто я... - Знаю. И все же давайте не будем говорить здесь. - А где же? - Это ваша машина стоит у тротуара? - спросила она. - Да. Я арендовал ее в аэропорту. - Отгоните ее к перекрестку и ждите. С этими словами она закрыла дверь прямо перед его носом. Джо еще немного постоял на крыльце, раздумывая, не позвонить ли ему снова. В конце концов он решил, что Барбара Кристмэн вряд ли попытается сбежать от него. За перекрестком, в двух кварталах от дома Барбары, он остановил "Форд" напротив школьной игровой площадки. К счастью, в это воскресное утро на снарядах - лестницах, кольцах и качелях - никого не было, иначе ему пришлось бы искать другое место, где его слуха не достигали бы веселые голоса и смех детей. Выбравшись из машины, Джо посмотрел в ту сторону, откуда приехал. Барбары все еще не было видно. Он подождал еще немножко, потом взглянул на часы. По тихоокеанскому времени было без десяти десять, по денверскому - на час больше. Через восемь часов он должен был вернуться в Лос-Анджелес, чтобы встретиться с Деми - и с Розой Такер. Вдоль пустынный улицы прошелестел теплый, по-кошачьи вкрадчивый ветерок, словно обшаривавший кроны деревьев в поисках спрятавшихся птиц. Не найдя ни одной, он принялся играть листвой стоявших поблизости берез, стволы которых напоминали белоснежные одеяния певчих из церковного хора, и внезапно стих. Небо по-прежнему оставалось хмурым и пасмурным. На западе клубился спустившийся с гор белый туман, на востоке собирались свинцово-серые грозовые тучи, воздух был плотен и тяжел, а все вместе, казалось, предвещало беду. По спине Джо побежали мурашки, и он неожиданно почувствовал себя уязвимым, как мишень на стрельбище, у которой заело опускающий механизм. На улице, где стояла машина Джо, показался "Шевроле"-седан, в котором сидело трое мужчин. Он приближался со стороны, противоположной дому Барбары, и Джо, стараясь двигаться как можно непринужденнее и естественнее, обошел свой "Форд" с пассажирской стороны, используя машину как прикрытие на случай, если по нему вдруг начнут стрелять, но "Шевроле" промчался мимо, а мужчины даже не посмотрели в его сторону. Примерно через минуту Барбара Кристмэн подъехала к нему в изумрудно-зеленом "Форде-Эксплорере". От нее чуть-чуть попахивало отбеливателем и стиральным порошком, и Джо подумал, что перед его приходом она, наверное, занималась стиркой. - Где вы видели мою фотографию, мисс Кристмэн? - спросил Джо, уже сидя в машине Барбары. -Я ее не видела, - отозвалась она, поворачивая от школы на юг. - И зови меня Барбарой, Джо. Меня все так называют, и я к этому привыкла. - Хорошо... Барбара. И все равно я не понимаю, как вы меня узнали. - Ну, во-первых, незнакомые мужчины не поднимались на эти ступени вот уже Бог знает сколько времени. Кроме того, когда вчера ты звонил мне во второй раз, ты дал звонков тридцать... - Сорок. Я считал. - Вот видишь!.. Даже самый настойчивый человек сдался бы примерно после двух десятков, и я поняла, что ты не просто очень настойчивый, ты хуже... Одержимый. Поэтому я предположила, что вскоре ты появишься в наших краях собственной персоной, и не ошиблась. На вид Барбаре Кристмэн нельзя было дать больше пятидесяти. Одета она была в кроссовки "Рокпорт", вылинявшие джинсы и темно-голубую с искрой блузку из ткани "шамбр", а ее густые с проседью волосы выглядели так, словно она давно не пользовалась услугами стилиста по прическам, но зато регулярно посещала хорошего парикмахера. Загорелая, с широким открытым лицом, Барбара выглядела вполне честным и заслуживающим доверия человеком, чему в немалой степени способствовал ее прямой, направленный прямо в глаза собеседнику взгляд. Джо она сразу понравилась благодаря исходившему от нее ощущению внутренней силы и уверенности в себе. - Кого вы боитесь, Барбара? - Я их не знаю. - Когда-нибудь я все равно до всего докопаюсь, - предупредил Джо. - Я говорю только правду, Джо. Я не знаю, кто они такие, но они потянули за такие рычаги и нажали да такие кнопки, на которые, как мне казалось, вообще нельзя нажать. - И все для того, чтобы Управление безопасности перевозок кое-что подправило в отчете о результатах вашего расследования? - Нет. Управление, слава Богу, стоит как стояло - насмерть. Во всяком случае, я так думаю. Но эти люди... они сумели сделать так, что самые важные доказательства исчезли. - Какие доказательства? Затормозив на красный сигнал светофора, Барбара спросила: - Послушай, Джо, что в конце концов заставило тебя вернуться к этой истории? Ведь прошел целый год. Что показалось тебе подозрительным? - Да, в общем-то, ничего, - ответил Джо, пожимая плечами. - Все выглядело вполне правдоподобно, но только до тех пор, пока я не повстречал человека, который каким-то образом сумел уцелеть во время катастрофы. Барбара посмотрела на него так, словно Джо вдруг заговорил на каком-то неведомом языке. - Я имею в виду Розу Такер, - пояснил Джо. В ореховых глазах Барбары не отразилось ничего, кроме искреннего удивления. - Кто это - Роза Такер? - спросила она. - Она была на борту рейса 353. Вчера была годовщина, и я встретил эту женщину на кладбище, возле могилы моей жены и дочерей. - Это невозможно. В катастрофе никто не спасся. Не мог спастись. - Ее имя есть в списках пассажиров. Барбара, на мгновение потеряв дар речи, молча уставилась на него. - И еще я узнал, что за ней охотятся какие-то опасные и весьма решительные люди, - добавил Джо. - Теперь они выслеживают и меня тоже. Возможно, это те самые люди, которые украли ваши доказательства. Сзади загудел автомобильный сигнал. Пока они разговаривали, светофор успел переключиться на зеленый. Отъехав от перекрестка, Барбара протянула руку к приборной доске и уменьшила обороты кондиционера, словно ей вдруг стало холодно. - Никто не мог выжить, - настаивала она. - Это была действительно страшная катастрофа, а не удар по касательной с отскоком, когда в зависимости от угла падения и множества других факторов появляется слабенький шанс, что кто-то сумеет спастись. Тот "Боинг" падал почти вертикально вниз и шел носом к земле. В момент столкновения с землей он развил огромную скорость. - Носом к земле? - удивился Джо. - Мне всегда казалось, что он кувыркался в воздухе, постепенно разваливаясь на части, и в конце концов... - Ты что, не читал никаких газетных сообщений? Джо покачал головой. - Я не мог. Я только представлял... - Это был не обычный удар с отскоком, как в большинстве случаев, - повторила Барбара. - Самолет врезался в землю под очень большим углом, почти как в 1994 году в Хоупвелле. От "Боинга-737", который шел на Питсбург, не осталось буквально ничего, он как будто... испарился. Прости за подробности, Джо, но те, кто был на борту рейса 353, оказались все равно что в эпицентре атомного взрыва. Очень мощного взрыва. - Но ведь были же останки, которые вы так и не смогли идентифицировать! - Там было почти нечего идентифицировать. В подобных случаях последствия бывают... намного страшнее, чем ты можешь себе представить. Страшнее, чем ты способен представить, Джо, поверь мне. Джо вспомнил три крошечных гробика, в которых лежали останки его семьи. Воспоминание было таким сильным и таким болезненным, что его сердце сжалось в крошечный комок и стало тверже камня, тверже стали. Когда в конце концов Джо снова смог говорить, он произнес: - Было несколько пассажиров, останков которых эксперты-патологоанатомы не нашли. Я это имел в виду. Эти люди, они, по-видимому... просто перестали существовать, исчезли. - В одно мгновение, - мрачно подтвердила Барбара, сворачивая на шоссе No 115 и направляясь строго на юг, где небеса были серо-стального цвета. - Но, может быть. Роза Такер не распалась на молекулы, как другие! Может быть, она исчезла именно потому, что уцелела? Возможно, она как-то выбралась из-под обломков и пошла за помощью? - Пошла за помощью ?!! - Женщина, которую я встретил на кладбище, не была ни искалечена, ни обожжена. У меня сложилось такое впечатление, что она вообще вышла из этой... серьезной переделки без единой царапины. Барбара сурово покачала головой. - Она лжет, Джо. Это абсолютно ясно. Ее наверняка не было на борту, так что можешь быть уверен: она задумала какую-то гнусность. - Я ей верю. - Почему!? - Потому что я кое-что видел. - Что, например? - Пожалуй, я лучше не буду рассказывать об этом, Барбара, потому что тогда вы тоже можете оказаться в опасности, а я этого не хочу. Я и приехал-то к вам только потому, что мне больше не к кому было обратиться, и боюсь, что я уже втравил вас в беду. После недолгого молчания Барбара сказала: - Должно быть, ты видел нечто совершенно удивительное, если поверил, что в этой мясорубке можно было уцелеть. - Гораздо более удивительное, чем вы в состоянии представить. - И все же я не могу в это поверить, - без тени упрямства, но с глубоким внутренним убеждением промолвила Барбара. - Вот и хорошо, - кивнул Джо. - Так будет безопаснее. Они уже давно выехали из пригородов Колорадо-Спрингс, и теперь по обеим сторонам дороги тянулись фермерские поля и пастбища. С каждой милей местность приобретала все более провинциальный, сельский вид. Плодородные равнины на востоке понемногу повышались, превращаясь в засушливые, безводные пустоши; на западе поля и перелески тянулись до самых подножий холмов, еще до половины скрытых серым туманом. - Мы едем в какое-то определенное место, не так ли? - спросил Джо. - Я хочу, чтобы ты как можно лучше понял то, что я собираюсь тебе рассказать. - Барбара на мгновение оторвала взгляд от дороги, и в ее глазах Джо увидел доброту и материнскую заботу. - Как ты думаешь, тебе это будет по силам? - Мы едем... туда? - Да. Но если ты думаешь, что не выдержишь... Закрыв глаза, Джо попытался справиться с нарастающим страхом. Уши его заполнил пронзительный вой самолетных турбин, и он чуть было не заткнул их руками. Место катастрофы располагалось в тридцати с небольшим милях к юго-западу от Колорадо-Спрингс. Барбара Кристмэн везла его туда, где ударившийся о землю "Боинг" разбился вдребезги, словно драгоценный кубок из тончайшего стекла, и развеял по зеленому полю прах людей, которые еще мгновение назад были живыми. - Только если ты справишься... - участливо повторила Барбара. Джо почувствовал, как его сердце сжимается еще сильнее и превращается в черную дыру, из которой не может вырваться даже свет. "Эксплорер" начал сбавлять скорость. Барбара собиралась остановиться на обочине. Джо открыл глаза. Даже просеянный сквозь грозовые облака свет казался ему чересчур ярким. В мозгу его продолжали надсадно реветь двигатели самолета, и он пожалел, что не оглох в детстве. - Нет, - сказал он. - Не надо останавливаться. Со мной все будет нормально, обещаю. Я потерял все, и хуже мне уже не будет. Ни от чего. x x x Свернув с магистрального шоссе на второстепенную дорогу с твердым покрытием, они проехали по ней совсем немного, после чего Барбара снова повернула - на этот раз на грунтовую дорогу, обсаженную высокими пирамидальными тополями, напоминавшими тянущиеся к небу языки зеленого огня. Дорога вела на запад, и тополя вскоре сменились лиственницами и березами, а те, в свою очередь, уступили место серебристым пихтам. Дорога становилась все уже, а лес подступал к ней все ближе, так что казалось, будто "Эксплорер" несется между отвесными стенами глубокого ущелья, готовыми вот-вот сомкнуться и отрезать двоих людей от серого пасмурного неба. Еще через несколько миль грунтовая дорога стала петлять, и на ней появились рытвины, корни и довольно глубокие ухабы. Потом - словно усталый, заблудившийся путник - она вдруг покрылась одеялом травы и устроилась на отдых в густой тени ветвей. Барбара остановила машину и, выключив мотор, сказала: - Отсюда пойдем пешком. Осталось всего полмили, да и подлесок здесь не особенно густой. Разумеется, этот лес был далеко не таким дремучим и диким, как еловые, пихтовые и лиственничные леса на склонах западных холмов, все еще одетых густым покровом тумана, однако и он находился так далеко от цивилизации, что царившая в нем торжественная тишина делала его похожим на собор в перерыве между службами. Нарушали лесное безмолвие лишь треск ломающихся сучков и негромкий шорох опавших иголок под ногами, но эта почти молитвенная тишина действовала на Джо едва ли не сильнее, чем навязчивый вой воображаемых самолетных моторов. Ему казалось, что покой и беззвучие леса наполнены ожиданием каких-то сверхъестественных и неприятных событий. Стараясь не отставать, Джо торопился следом за Барбарой, уверенно лавировавшей между похожими на колонны стволами высоких деревьев, кроны которых сплетались так плотно, что почти не пропускали дневного света, и на земле, словно под сводами монастыря, лежала густая тень. В воздухе сильно и пряно пахло нагретой смолой, поганками и перегноем, но с каждым шагом, приближавшим его к цели, Джо чувствовал все более сильный озноб, как будто его тело заполнялось промозглым и сырым туманом, какой бывает только зимой. Сначала на лбу его проступила холодная испарина, потом по коже головы побежали мурашки, затылка словно коснулся ледяной сквозняк, а вдоль позвоночника побежали струйки талой воды. Солнце поднималось все выше, но Джо становилось все холоднее. Наконец впереди, между сомкнутыми стволами последних лиственниц, проглянуло открытое пространство, но это не обрадовало Джо. Несмотря на то что в лесу он едва не задыхался от клаустрофобии, ему больше не хотелось поскорее выйти из-под защиты леса. Как бы сильно ни подавляли его низкие и мрачные своды зеленого дворца, то, что поджидало его на лугу, было во сто крат страшнее. С трудом подавив волнение и страх, Джо нашел в себе силы выйти следом за Барбарой на лесную опушку, где начинался луг. Луг едва заметно для глаз поднимался в гору и ярдах в шестиста к западу от того места, где они вышли из леса, упирался в лесистый склон холма; с севера на юг ширина луга была примерно ярдов триста. Со дня катастрофы прошел год и еще один день, но над пустым лугом все еще витало нечто неуловимо печальное. Тающий снег и обильные весенние дожди размыли перепаханную, обожженную почву, которая проросла густой молодой травой, но ни она, ни желтые полевые цветы не в состоянии были залечить самую большую из нанесенных земле ран - овальную воронку размером примерно девяносто на шестьдесят ярдов с неровными, рваными краями. Этот чудовищный кратер находился в северо-восточной части луга чуть выше по склону, и Джо не видел, насколько он глубок, но ему казалось, что он, несомненно, достигает самой преисподней. - Место падения, - негромко подсказала Барбара Кристмэн. Вместе они пошли к тому месту, где семьсот пятьдесят тысяч фунтов стали и пластика с воем обрушились с ночного неба на беззащитную землю, но Джо сначала отстал от своей спутницы, а потом и вовсе остановился. Как и это поле, его душа была смята и перепахана болью и горем. Заметив, что Джо стоит на месте, Барбара вернулась к нему и без лишних слов взяла его под руку. Джо прижался к ней, и вместе они медленно пошагали дальше. Когда они приблизились к месту падения самолета еще на несколько ярдов, он увидел обожженные, голые деревья вдоль северного края луга, которые послужили фоном для помещенной в "Пост" фотографии. Несколько сосен полностью лишились своих иголок, а их ветки обуглились и напоминали культи инвалидов. Штук двадцать осин - в таком же состоянии - были словно нарисованы углем на сером пергаменте небес. Они остановились на краю воронки, и Джо увидел, что ее крутые стены в некоторых местах уходят вниз на высоту двухэтажного дома. Кое-где они поросли пучками жесткой травы, но дно кратера, сплошь состоящее из острых серых камней, лишь слегка прикрытых тонким слоем размытой земли и прошлогодних листьев, которые нанес сюда ветер, было голым и страшным. - Самолет врезался в землю с такой силой, - сказала Барбара, - что выворотил всю почву, которая скапливалась здесь веками, до самого скального основания, и даже раздробил верхний слой базальта. Джо был потрясен масштабами катастрофы. Стараясь прийти в себя, он поднял голову и некоторое время бездумно смотрел на пасмурное небо, стараясь сделать хотя бы глоток воздуха. Из туманной дымки на западе неожиданно вынырнул орел. Распластав широкие крылья, он заскользил над долиной с запада на восток. Его полет был бесшумен, грациозен и настолько прям, что можно было подумать, будто он следует вдоль нарисованной на карте параллели. На фоне пасмурного светло-серого неба орел казался таким же черным, как ворон Эдгара По, однако стоило птице оказаться под свинцово-синей, закипавшей дождем тучей, как ее силуэт побледнел, и она стала похожа на ангела или духа. Джо провожал орла взглядом до тех пор, пока он не скрылся из вида. - До наземной станции слежения в Гудленде, в ста семидесяти милях к востоку от Колорадо-Спрингс, рейс 353 шел точно по маршруту и не сообщал ни о каких неполадках или других проблемах, - сказала Барбара. - Но к моменту катастрофы самолет отклонился от курса на двадцать восемь миль. x x x Не выпуская руки Джо, продолжая поддерживать его, словно он был глубоким стариком или инвалидом, Барбара медленно повела его вокруг воронки, на ходу пересказывая все, что ей было известно о погибшем "Боинге" начиная с момента его вылета и заканчивая падением. Рейс 353 вылетел в Лос-Анджелес из международного аэропорта Кеннеди в Нью-Йорке. Как правило, для подобных трансконтинентальных перелетов использовался другой воздушный коридор, пролегающий гораздо южнее, однако на юге бушевали грозы, метеостанция в Мидуэсте рассылала штормовые предупреждения, и для рейса 353 был выбран иной маршрут. Не последнюю роль сыграло и то обстоятельство, что встречные ветры в северном воздушном коридоре были гораздо слабее, чем в южном, что обеспечивало значительное сокращение полетного времени и экономию горючего. Руководствуясь этими соображениями, диспетчерско-навигационная служба "Нэшн-Уайд Эйр" направила "Боинг" в воздушный коридор No 146. Вылетев из аэропорта Кеннеди лишь с четырехминутным опозданием, самолет сразу набрал огромную высоту и лег на курс, проходивший над северной частью Пенсильвании, Кливлендом, южным побережьем озера Эри и южным Мичиганом. Промежуточные посадки полетным расписанием не предусматривались. Пройдя южнее Чикаго, "Боинг" пересек Миссисипи в районе Давенпорта и оказался в Айове. Над Небраской, в зоне ответственности наземной станции контроля за воздухом в Линкольне, рейс 353 получил легкую коррекцию курса и пошел прямо на ближайшую станцию в Гудленде, расположенную в северо-западной части Канзаса. Один из "черных ящиков", предназначенный для регистрации полетных данных и найденный на месте катастрофы, зафиксировал, что после пролета станции в Гудленде пилот - в полном соответствии с рекомендациями наземной службы - снова откорректировал курс, и самолет направился к следующей станции слежения - в Блю Меса, Колорадо, однако примерно на расстоянии ста десяти миль от Гудленда что-то пошло не так. Не потеряв ни высоты, ни скорости, "Боинг" начал отклоняться от предписанного курса на юго-запад, так что в конце концов ошибка достала семи градусов. На протяжении двух минут ничего больше не происходило; затем самолет совершил неожиданный поворот на три градуса, как будто пилот заметил ошибку и начал выправлять курс, однако всего через четыре секунды он совершил такой же внезапный разворот на четыре градуса в обратном направлении. Анализ более чем трех десятков параметров, зафиксированных первым "черным ящиком", как будто бы подтверждал, что эти неожиданные изменения курса либо были проявлением так называемого рыскания, либо привели к нему. Огромный хвост самолета заносило то влево, то вправо; нос тоже поворачиваются то вправо, то влево, и "Боинг" завертелся в воздухе, словно автомобиль, резко затормозивший на обледенелой постовой. Исследование полученной регистрирующими приборами информации показало также, что пилот, возможно, пытался справиться с рысканием при помощи руля направления, что не имело никакого смысла, так как рыскание в большинстве случаев начиналось именно вследствие самопроизвольных, хаотических движений последнего. Кроме того, пилоты гражданских авиалиний старались не пользоваться рулем направления, поскольку резкий поворот вызывал сильные боковые ускорения, способные сбить с ног стоящего человека, разбросать по салону напитки и еду и ввергнуть пассажиров в состояние паники. Командир экипажа Делрой Блейн и его пилот Виктор Санторелли были настоящими ветеранами: каждый из них налетал тысячи часов и имел за плечами больше двадцати лет летного стажа. В случае любого самопроизвольного изменения курса они, несомненно, попытались бы воспользоваться элеронами, обеспечивавшими плавный разворот с незначительным боковым креном. К рулю направления такой опытный экипаж прибег бы только в самом крайнем случае - при остановке двигателя во время взлета или при сильном боковом ветре во время посадки. "Черный ящик" показал, что через восемь секунд после первого резкого рывка в сторону курс "Боинга" снова изменился самым необъяснимым образом. Нос самолета отклонился на три градуса влево, а через две секунды последовал еще более быстрый разворот на семь градусов вправо. При этом оба двигателя работали нормально и не имели никакого отношения ни к рысканию, ни к последующей катастрофе. Когда нос самолета потянуло влево, правое крыло разворачивающегося самолета неизбежно должно было начать двигаться с большей скоростью, что привело к набору им высоты и крену. Задравшееся вверх правое крыло с силой отжало левую плоскость вниз, и за последующие фатальные двадцать две секунды бортовой крен увеличился до ста сорока шести градусов, а угол падения достиг восьмидесяти четырех градусов. За этот неправдоподобно короткий промежуток времени "Боинг" совершил переворот через крыло и перешел из режима горизонтального полета к почти вертикальному падению. Опытные пилоты, какими были Блейн и Сакторелли, сумели бы справиться с рысканием еще до того, как самолет перевернулся в воздухе, да и после этого у них еще был шанс спасти машину. Эксперты-дознаватели предлагали десятки различных вариантов развития событий, однако никто из них не мог объяснить, почему командир экипажа не повернул штурвал вправо и не воспользовался элеронами, чтобы выровнять накренившийся самолет. Возможно, этому помешал случайный сбой бустерной гидравлики, который по роковому стечению обстоятельств свел на нет усилия летчиков, а потом было уже поздно. "Боинг" устремился к земле, причем оба его двигателя продолжали работать, увеличивая и без того колоссальную скорость свободного падения. Машина не просто упала на луг, она врезалась в него, расплескав слежавшуюся почву с такой легкостью, словно это была вода, так что от удара о залегающий под нею базальт лопасти турбин фирмы "Пратт и Уитни" лопнули, как будто были сделаны не из крепчайшей стали, а из пробки. Грохот взрыва был таким, что он разбудил всех птиц на расстоянии десятков миль и был слышен даже у отрогов далекого Пайкс-пика. x x x Обойдя воронку по краю, Барбара и Джо остановились на противоположной ее стороне. Теперь их лица были обращены к черно-синим, словно надкрылья жужелицы, грозовым тучам на востоке, но ворчание близкой грозы беспокоило и пугало их в гораздо меньшей степени, чем единственный громовой удар, сотрясший округу год назад. Через три часа после катастрофы дежурная группа Национального управления безопасности перевозок уже вылетела из вашингтонского аэропорта на реактивном "Гольфстриме", предоставленном Федеральным управлением гражданской авиации. Полиция и пожарные службы округа Пуэбло, прибывшие на место катастрофы, довольно быстро установили, что ни один человек не уцелел во взрыве, и оцепили место падения "Боинга", чтобы никто из посторонних не мог повредить останки и улики, которые могли бы помочь экспертам в определении причин гибели рейса 353. К рассвету экспертная группа немедленного реагирования прибыла в административный центр округа Пуэбло, который был гораздо ближе к месту крушения, чем Колорадо-Спрингс. Здесь их встретили служащие Федерального управления гражданской авиации, которые уже разыскали оба "черных ящика", один из которых являлся автоматическим регистратором полетных данных, а второй записывал все разговоры между командиром экипажа и вторым пилотом. Оба устройства были сильно помяты, но продолжали подавать сигналы, благодаря которым их можно было разыскать даже в ночной темноте, довольно далеко от места гибели "Боинга", куда их отбросило взрывом. - "Черные ящики" погрузили в "Гольфстрим" и отправили обратно в Вашингтон, в нашу лабораторию, - пояснила Барбара. - Толстые стальные кожухи приборов оказались сильно деформированы, даже пробиты в нескольких местах, но мы надеялись, что информация на записывающих устройствах сохранилась и ее можно будет извлечь. В Пуэбло группа немедленного реагирования, к которой присоединились сотрудники местного отдела НУБП, пересела на вездеходы и в сопровождении представителей властей двинулась к месту гибели "Боинга" для первого, поверхностного осмотра района катастрофы. Оцепленный участок начинался от шоссе No115, на котором стояли в ожидании полицейские, пожарные машины, машины "Скорой помощи", серые седаны федеральных и местных агентств и специальных служб, "труповозки" коронерской службы, а также десятки легковушек и пикапов, принадлежащие искренне обеспокоенным местным жителям или любопытствующим зевакам. - Подобное столпотворение почти всегда сопровождает любую авиакатастрофу, которая происходит в мало-мальски населенном районе страны, - прибавила Барбара с грустью. - Повсюду натыкаешься на фургоны телевизионщиков со спутниковыми "тарелками" на крышах или на репортеров, которые начинают десятками осаждать нас, когда видят наши машины. В тот раз они тоже потребовали сделать заявление, но нам еще нечего было сказать, поэтому мы не стали задерживаться на шоссе и проследовали прямо сюда... Голос ее неожиданно надломился, и Барбара замолчала, засунув руки в карманы джинсов. Ветра не было, и ни одна пчела не оживляла басовитым гудением редкую россыпь желтых полевых цветов. Близкие деревья стояли неподвижно и тихо, словно монахи, давшие обет молчания. Оторвав взгляд от низких грозовых облаков, изредка разражавшихся сдавленным, гортанным рычанием, Джо посмотрел на воронку, на самом дне которой под слоем битого камня было похоронено воспоминание о громовом эхе давнего взрыва. - Со мной все в порядке, - промолвил он спокойно, хотя слова давались ему с трудом. - Рассказывайте дальше, Барбара. Я должен знать, как это все было. Почти полминуты Барбара собиралась с мыслями, видимо решая, как много она может ему открыть. Наконец она сказала: - Когда прибываешь на место катастрофы, первое впечатление всегда одно и то же. Запах... Этот жуткий запах невозможно забыть, Джо. Даже за сто лет. При некоторых условиях горят даже современные термостойкие пластики и негорючие пластмассы на фенольной основе, а тут еще топливо, вонь от горящего винила, изоляции и паленой резины... не говоря уже о запахе горелого мяса и органических отходов из сливных цистерн бытовой системы. Из туалетов, попросту говоря... Джо заставил себя снова заглянуть в яму, ибо знал, что ему нужно будет уйти с этого места не ослабленным и уничтоженным, а накопившим достаточно сил, чтобы искать справедливость вопреки всему, и в первую очередь - вопреки неограниченному могуществу его предполагаемых врагов. - Обычно, - продолжала Барбара, - даже после самых страшных катастроф остаются достаточно большие обломки, глядя на которые можно представить самолет таким, каким он когда-то был. Например, крыло, часть фюзеляжа или хвостовое оперение. .. Иногда, в зависимости от угла падения, на месте катастрофы можно найти отломившийся целиком нос или почти не поврежденную кабину. - Но в данном случае все было не так? - спросил Джо. - Да, - решительно кивнула Барбара. - Обломки были словно пропущены через мясорубку. Все, что уцелело, оказалось настолько деформировано, перекручено, смято, что с первого взгляда невозможно было определить даже тип самолета. На виду оставалось слишком мало обломков, и нам показалось, что это не мог быть "Боинг"... И все же он весь был тут; просто самый большой обломок был не больше автомобильной дверцы. Единственным, что я сумела опознать с первого взгляда, оказалась часть турбины и встроенное пассажирское сиденье. Все остальное разбросало по всему лугу и даже рассеяло в лесу, на холмах к северу и западу. - Скажите, Барбара, в вашей практике это было самое серьезное крушение? - спросил Джо. - Пожалуй, ничего более страшного я действительно не видела. Сравниться с этой катастрофой могут, пожалуй, только две... Об одной я уже упоминала - я имею в виду трагедию в Хоупвелле в 1994 году, когда разбился самолет компании "Ю. Эс. Эйр", следовавший рейсом 427 на Питсбург. В тот раз не я была старшим следователем, но на месте катастрофы мне побывать довелось. - А... тела? В каком состоянии были тела к моменту, когда вы добрались сюда из Пуэбло? - Джо, послушай... - Вы сказали, что никто не мог уцелеть. Почему вы так уверены в этом, Барбара? - Не знаю, стоит ли мне объяснять тебе почему... - тихо ответила она и отвернулась, когда Джо попытался встретиться с ней взглядом. - Картины, которые я видела... они потом являются во сне, терзают сердце и душу. - В каком состоянии были тела? - не сдавался Джо. Барбара обеими руками отвела назад свои седые волосы и, отрицательно покачав головой, с самым решительным видом спрятала руки в карманы. Джо набрал в грудь побольше воздуха, выдохнул судорожным рывком и повторил свой вопрос: - Я хочу знать, что стало с людьми, Барбара. Это очень важно, и каждая деталь может помочь мне разобраться в... во всем этом. Даже если я не узнаю от вас ничего важного, эти... картины, как вы их назвали, помогут моему гневу не остыть, а гнев мне очень и очень нужен. Он дает мне силы и решимость идти до конца. - Неповрежденных тел не было, - с ледяным спокойствием ответила Барбара, не глядя на него. - Совсем не было? - не поверил Джо. - Ни одного целого тела. - Скольких человек из трехсот тридцати сумели в конце концов опознать ваши специалисты? По зубам, по частицам тканей, по каким-то другим признакам, которые могли бы подтвердить, что такой-то и такой-то действительно погиб в этом адском котле? Голос Барбары оставался ровным, лишенным всяческих эмоций, но ответ прозвучал так тихо, что Джо едва расслышал его. - Я думаю, чуть больше сотни. - Остальные были раздавлены, разорваны, обожжены, - сказал Джо, намеренно раня себя этими жестокими словами. - Гораздо хуже, - поправила его Барбара. - В момент удара происходит взрыв и высвобождается такая колоссальная энергия, что большинство останков органического происхождения вообще перестают быть похожи на части человеческих тел. В данном случае из-за разлитой крови и разлагающихся останков риск инфекционного заболевания был настолько велик, что нам пришлось переодеться в биозащитные костюмы. Несмотря на опасность, каждый, самый ничтожный, обломочек необходимо было вывезти из зоны падения, зарегистрировать и передать для исследования специалистам и экспертам, поэтому для того, чтобы защитить наших сотрудников, нам пришлось установить на бетонке возле шоссе целых четыре дезинфекционные станции. Большинство останков и обломков прошли через них, прежде чем попали в специальный ангар в аэропорту Пуэбло. С жестокостью, которая, по его мнению, должна была доказать ему самому, что горе никогда не заслонит и не погасит его гнева до тех пор, пока он не завершит своего собственного расследования, Джо сказал: - Как я понял, и самолет, и люди выглядели так, словно их пропустили через камнедробилку. Так? - Достаточно, Джо. Если ты узнаешь больше, это ничем тебе не поможет. На лугу стояла абсолютная тишина. Можно было подумать, что они двое находятся в начальной точке Творения, откуда в момент Начального Взрыва божественные силы устремились к дальним пределам Вселенной, оставив здесь только немую, безвоздушную пустоту. x x x Несколько крупных пчел, разморенных августовской жарой - бессильной, впрочем, победить приступы холода, охватывавшие Джо изнутри, - выбрались наконец из своих затерянных в лесу гнезд и лениво перелетали от одного маслянисто-желтого цветка к другому, двигаясь так, словно они вдруг стали действующими персонажами своих собственных коллективных грез о сборе сладкого нектара. Во всяком случае, никакого жужжания, производимого этими апатичными лакомками, Джо не слышал. - И почему же вышел из строя руль поворота? Почему самолет начал рыскать и в конце концов сорвался в пике? - спросил он. - Из-за отказа гидросистемы? - Ты и в самом деле не читал никаких отчетов? - снова удивилась Барбара. - Я не мог. - Возможность того, что в гибели рейса 353 виноваты взрыв бомбы, погода, попадание в инверсионный след другого самолета и тому подобные причины, рассматривалась, но от этих версий мы отказались почти сразу. Наши технические эксперты, специалисты по авиационному оборудованию - а только в этом расследовании их участвовало двадцать девять человек, - восемь месяцев подряд изучали в Пуэбло обломки, но так и не сумели уверенно назвать истинную причину гибели "Боинга". Они подозревали то одно, то другое - например, неполадки в демпферах рыскания или разгерметизацию отсека электроники. Одно время эксперты всерьез подозревали поломку рамы крепления двигателя, потом отказались от этой теории в пользу аварии реверса тяги, однако ни одно из их подозрений так и не подтвердилось, и никакой причины, о которой можно было бы объявить официально, с полной уверенностью, наши техники так и не нашли. - Насколько это было необычно? - Достаточно необычно. Как правило, мы находим причину, но бывают и исключения. Впрочем, я могу припомнить только два таких случая: один раз мы потерпели неудачу в Хоупвелле в 1994 году. Про этот случай я уже говорила. Второй раз был в 1991-м, когда "Боинг-737" упал на посадочной полосе в аэропорту Колорадо-Спрингс. Тогда тоже никто не спасся. В общем, бывают случаи, когда даже мы бессильны. Джо, слушавший ее с напряженным вниманием, сразу обратил внимание на слова Барбары о том, что эксперты не нашли никакой причины, о которой можно было бы объявить официально. Он хотел спросить об этом, но тут его осенило. - Марио Оливерри сказал мне, что вы досрочно подали в отставку. Это случилось примерно семь месяцев тому назад. - Марио... Хороший парень. В этом расследовании он возглавлял подразделение, занимавшееся человеческим фактором. - Но, если техническая группа продолжала копаться в обломках самолета на протяжении восьми месяцев после катастрофы, это означает... что вы не возглавляли расследование до конца, хотя оно начиналось под вашим руководством. - Я сама бросила это дело, - призналась Барбара. - Уход в отставку казался мне наилучшим и самым простым выходом, особенно после того, как пропали вещественные доказательства и от дела стало дурно пахнуть. Я пыталась поднять шум, но на меня стали давить, и хотя поначалу я старалась как-то держаться... Я не могла и не хотела участвовать в мошенничестве, но мне не хватило храбрости вынести сор из избы. Поэтому я и ушла. Конечно, было бы правильнее остаться и продолжать бороться, но они нашли способ заткнуть мне рот. Жестокий и действенный способ. Они взяли заложника... - Заложника? Вашего ребенка? - Да, моего сына Денни. Ему уже двадцать три, и он, конечно, уже давно не ребенок, но если я когда-нибудь его потеряю... Барбара не договорила, но Джо и так знал, что она могла сказать. - Вашему сыну угрожали? Барбара смотрела на гигантскую воронку перед собой, но видела скорее всего не последствия давней трагедии, а признаки надвигающейся беды, которая могла случиться с ней, - бесспорные приметы своей личной катастрофы, которая затрагивала не триста тридцать, а всего одну жизнь, но не казалась от этого менее важной. - Это случилось через две недели после гибели "Боинга", - глухо сказала она. - Я как раз была в Сан-Франциско, где когда-то жил Делрой Блейн, командир рейса 353. Мы занимались очень подробным и глубоким исследованием его биографии и окружения, надеясь найти хоть что-то, что могло указывать на возможность, подчеркиваю - всего лишь возможность - каких-то достаточно серьезных психических проблем и отклонений. - Вы что-нибудь нашли? - Ровным счетом ничего. Это был не человек - кремень. Но то, что случилось со мной во Фриско, не имело к этому расследованию никакого отношения. Дело было в том, что как раз в это время я почти решилась сделать достоянием гласности историю с пропажей нашей главной улики. Во Фриско я жила в отеле, и вот в два тридцать утра кто-то включил лампу на моем ночном столике и направил мне в лицо пистолет... x x x За годы, проведенные в постоянном ожидании срочного вызова по сети оповещения НУБП, Барбара Кристмэн привыкла просыпаться мгновенно. Щелчок выключателя и упавший на лицо свет заставили ее пробудиться так же быстро, как и по звонку телефона. Через считанные секунды она уже была способна соображать четко и ясно. При виде постороннего человека у своей кровати она могла бы закричать, но шок от его неожиданного появления был таким сильным, что Барбара не только не могла говорить, но даже дышала с трудом. Человеку с пистолетом было на вид около сорока лет. Первое, что заметила Барбара, оказалось, однако, не оружие в его руке, а большие и печальные, как у старой гончей, глаза с оттянутыми вниз уголками; крупный нос, красный цвет которого свидетельствовал о пристрастии к крепким напиткам, и полный чувственный рот. Толстые губы мужчины смыкались неплотно, словно он постоянно держал их наготове для очередного удовольствия: для сигареты, стаканчика виски, пирожного или женской груди. Голос у него был негромким и сочувственным, как у сотрудника похоронного бюро, но без всяких признаков характерной для этих последних елейной сладкоречивости, да и говорил он сугубо по делу, не отвлекаясь на несущественные детали. В первую очередь он сообщил Барбаре, что пистолет заряжен и снабжен высокоэффективным глушителем, и уверил ее, что, если она попытается сопротивляться или звать на помощь, он одним выстрелом вышибет ей мозги, ничуть не беспокоясь о том, что кто-то может услышать выстрел. Барбара хотела спросить, кто он такой и что ему нужно, но незваный гость только приложил палец к своим чувственным губам и с осторожностью опустился на краешек ее кровати. Во-первых, сказал киллер, он ничего не имеет против мисс Кристмэн лично, и ему было бы очень неприятно, если бы она своими действиями вынудила его прибегнуть к оружию. Кроме того, добавил он, в случае, если старшее должностное лицо, ответственное за расследование обстоятельств гибели рейса 353, будет найдено убитым, это вызовет ненужные вопросы и может послужить поводом для нездоровой шумихи. А по словам этого жуткого человека, его хозяева-наниматели очень хотели бы обойтись без осложнений - особенно в связи с этим делом. Тут Барбара осознала, что все это время в комнате находился и второй человек. Он стоял по другую сторону ее кровати - в самом темном углу возле двери в ванную комнату - и почти не шевелился. Этот мужчина был лет на десять моложе, чем похожий на старую собаку наемный убийца. Гладкая розовая кожа и голубые, как у мальчика из церковного хора, глаза придавали его лицу ангельски невинное выражение, которое портила лишь беспокойная, напряженная улыбка, которая появлялась и исчезала с такой же быстротой, с какой змея выбрасывает из пасти свое раздвоенное жало. Человек с пистолетом стащил с Барбары одеяло и довольно вежливо попросил ее встать, мотивировав это тем, что ему и его спутнику необходимо кое-что объяснить ей и они хотели бы знать наверняка, что во время беседы она будет предельно внимательна и не пропустит ни одного слова, так как от этого зависит жизнь множества людей. Барбаре не оставалось ничего иного, кроме как подчиниться. Как была, в пижаме, она встала возле кровати, а молодой мужчина выдвинул из-за стола стул с высокой спинкой и поставил его в ногах кровати. Повинуясь следующей команде толстогубого, Барбара покорно села на стул. Некоторое время она раздумывала о том, как эти двое проникли к ней в гостиничный номер, так как перед тем, как лечь спать, она не только тщательно заперла входную дверь, но и накинула на нее цепочку. Потом Барбара увидела, что дверь между ее номером и соседним - открывавшаяся в тех случаях, когда приезжий постоялец желал снять многоместный номер, - распахнута настежь, однако это ни на дюйм не продвинуло ее к разгадке тайны. Она была совершенно уверена, что и эта дверь была надежно заперта на собачку с ее стороны. Молодой тем временем достал моток липкой ленты и ножницы и ловко прикрутил запястья Барбары к подлокотникам стула, намотав ленту в несколько слоев. Барбара очень боялась оказаться связанной и беспомощной, однако сопротивляться не посмела, будучи совершенно уверена, что человек с печальными глазами охотничьей собаки незамедлительно приведет в исполнение свою угрозу и расстреляет ее в упор. При этом она машинально отметила, что даже обещание "вышибить ей мозги" он произнес с удовольствием, словно одну за другой отправлял себе в рот сладкие карамели. Когда молодой мужчина отрезал от мотка шестидюймовый кусок пластыря и, плотно заклеив ей рот, закрепил кляп на месте, дважды обернув липкую ленту вокруг ее головы, Барбара запаниковала, но усилием воли справилась с собой. В конце концов, нос ей оставили свободным, и она могла дышать, а если бы эти двое прокрались в ее комнату, чтобы убить ее, то она скорее всего уже давно была бы мертва. Закончив свое дело, человек со змеиной улыбкой отступил обратно в свой темный угол, а красноносый убийца с чувственным ртом уселся на кровати прямо напротив Барбары, так что между их коленями оставалось всего несколько дюймов. Положив пистолет на вмятую простыню, он достал из кармана куртки какой-то предмет, и Барбара узнала выкидной нож. В следующее мгновение из рукоятки выскочило острое блестящее лезвие, и Барбара едва не потеряла над собой контроль. Дыхание ее стало неглубоким, судорожным и частым, а поскольку дышать она могла только носом, каждый ее вздох сопровождался негромким свистом, который, казалось, забавлял сидевшего напротив нее человека. Улыбнувшись ей своими полными губами, он плотоядно облизнулся и, опустив руку в другой карман куртки, достал оттуда небольшую головку сыра "Гауда". Содрав при помощи ножа целлофановую упаковку, он зацепил блестящим лезвием красную восковую оболочку, не позволявшую сыру засохнуть или расплавиться, и ловко снял ее. Потом он стал нарезать сыр тоненькими кусочками и есть их прямо с ножа. Беспрестанно двигая своими враз повлажневшими губами, он одновременно ел и говорил, и Барбара узнала, что ему известно, где живет и где работает ее сын Денни. В подтверждение своих слов он назвал оба адреса. Он знал также, что Денни женился тринадцать месяцев, девять дней и - тут убийца поглядел на часы - пятнадцать часов назад. Ему было достоверно известно, что жена Денни Ребекка находится на шестом месяце беременности и что первого ребенка - девочку - счастливая молодая пара собирается назвать Фелицией. Чтобы предотвратить крупные неприятности, которые могли нежданно-негаданно постигнуть Денни и его жену, Барбара должна была признать общепринятую версию того, что случилось с "черным ящиком", записывавшим все разговоры в кабине погибшего лайнера, - версию, которую она неоднократно отвергала в разговоре с коллегами и которую всерьез намеревалась оспорить в официальном порядке. При этом как бы само собой подразумевалось, что Барбара должна забыть о том, что она слышала на извлеченной из "черного ящика" магнитной пленке. В случае, если она продолжит свои попытки докопаться до правды или попытается сообщить о своих сомнениях газетам, телевидению или широкой общественности, Денни и Ребекка исчезнут - это губастый обещал ей твердо. В подвале одной частной усадьбы, надежно звукоизолированном и специально оборудованном для проведения допросов третьей степени, Денни прикуют наручниками к стене, подтянут ему веки скотчем так, чтобы он не мог закрыть глаза, и заставят смотреть, как человек с чувственными губами и его коллеги медленно, не спеша убивают Ребекку и ее нерожденное дитя. Потом они начнут отрезать пальцы на руках самому Денни. По одному в день, с использованием самых современных хирургических методов, чтобы предотвратить заражение и смерть от болевого шока или кровотечения. Денни, таким образом, будет оставаться в сознании и не умрет, хотя с каждым днем от него будет оставаться все меньше и меньше. На одиннадцатый, двенадцатый и тринадцатый дни они отрежут ему уши и язык. По словам толстогубого, программа подобного "деликатного" хирургического вмешательства была рассчитана на целый месяц. И каждый день, ампутируя у Денни ту или иную часть, тот или иной орган, они будут говорить ему, что отпустят его к матери, не причинив никакого дальнейшего вреда, если только она согласится участвовать в заговоре молчания, который, в конце концов, послужит высшим национальным интересам, так как имеет непосредственное отношение к важнейшим оборонным программам. Отправив в рот очередной ломтик сыра, губастый тут же оговорился, что нарисованная им картина может не соответствовать действительности в некоторых деталях, однако в том, что все происходящее замыкается на интересы безопасности государства, он уверен на сто процентов, хотя и не представляет, каким образом сведения, которыми владеет Барбара, способны подорвать обороноспособность Соединенных Штатов. С другой стороны, заметил он, в той части своего повествования, в которой упоминалось о том, что, согласившись на сотрудничество, мисс Кристмэн сумеет избавить сына от окончательной разборки на части, он, возможно, слегка погрешил против истины, так как, разгласив однажды известные ей факты - а именно это и должно было привести Денни в означенный подвал, - Барбара вряд ли сумеет спасти ситуацию, заявив, например, что все сказанное ею ранее - выдумка. Таким образом, сын все равно будет для нее потерян, но даже в этом случае они намерены до конца поддерживать его жизнь, единственно для того, чтобы Денни не переставал гадать, за что упрямая и жестокая мать обрекла его на нечеловеческие муки. Под конец, наполовину или полностью сойдя с ума от боли, Денни проклянет ее самым страшным проклятием и будет умолять Бога, чтобы его мать гнила в самом глубоком аду до самого Страшного суда. Продолжая отрезать ломтики "Гауды" и подавать их самому себе на кончике опасного, острого ножа, толстогубый гурман заверил Барбару, что ни полиция, ни головастые - или считающиеся таковыми - ребята из ФБР, ни могущественная армия Соединенных Штатов не смогут надежно обеспечивать безопасность Денни и Ребекки до скончания веков. По его словам, он работал на организацию такую могущественную и обладающую такими безграничными возможностями, что ей по силам было сговориться, обойти, а то и нажать на любое учреждение или агентство федерального или местного подчинения. Потом губастый попросил Барбару кивнуть, если она верит сказанному. Барбара поверила ему сразу и без малейших колебаний. Безоговорочно. Этот сладострастный голос, который буквально смаковал каждую произнесенную угрозу так, словно слова могли иметь вкус и остроту, был голосом человека безгранично самоуверенного и крайне гордящегося своей принадлежностью к могущественной тайной организации, которая, кроме всего прочего, платила ему очень большую зарплату, дополняемую разными льготами, так что в старости этот губастый любитель сыра мог рассчитывать на самые щедрые пенсионные выплаты, установленные для гражданских служащих. Впрочем, Барбара искренне надеялась, что до старости он не доживет и его розоволицый напарник - тоже. Закончив, губастый спросил, согласна ли Барбара сотрудничать. Она снова кивнула без малейшего колебания и совершенно искренне, хотя чувство вины и унижение были почти непереносимыми. Да, она согласна молчать. Конечно. Безусловно. Разглядывая бледный ломтик сыра, обмякший на кончике ножа, как наколотая на острогу рыба, губастый заявил, что обязан сделать все возможное, чтобы гарантировать ее честное и добровольное сотрудничество. Ему хотелось бы, чтобы Барбара никогда не испытывала желания нарушить данное слово. Поэтому, сказал он, прежде чем уйти из отеля, он и его партнер выберут наугад одного из служащих или постояльцев - первого, кто попадется им по пути, - и застрелят его тремя выстрелами в упор. Две пули в грудь, одна - в лоб. Потрясенная Барбара попыталась показать, что в этом нет никакой необходимости, что она согласна, согласна на все, однако губы ее были надежно заклеены липкой лентой, а руки - прикручены к стулу, поэтому единственное, на что она оказалась способна, это на приглушенное, жалобное мычание без слов. Она не хотела, чтобы на ее совести была смерть постороннего человека. Страшным ночным гостям не было никакой необходимости проводить эту жуткую демонстрацию серьезности своих намерений, ведь она же поверила им, поверила без колебаний! Но все было тщетно. Не отрывая от ее лица своих скорбных глаз, губастый медленно доел сыр. Его пристальный взгляд, казалось, лишал ее сил и энергии, но отвернуться Барбара не могла. Прожевав последний ломтик "Гауды", убийца вытер нож о простыню, потом сложил его и убрал в карман. Облизывая губы и цыкая, чтобы извлечь застрявшие в щелях между зубами последние крошки лакомства, он собрал с кровати разрезанный целлофан и кусочки красного воска и, поднявшись с кровати, выбросил мусор в корзину возле стола. Его молодой напарник, который за все время не проронил ни слова, выступил из темного угла. Тонкая, нетерпеливая улыбка голодной змеи больше не трепетала тенью на его лице, а застыла в уголках рта, как гипсовая маска. Барбара все еще пыталась протестовать против убийства ни в чем не повинного человека, когда мужчина с печальными глазами подошел к ней сзади и с силой ударил по шее ребром ладони. Перед глазами Барбары вспыхнули яркие фиолетовые искры. Обмякнув, она почувствовала, что падает куда-то вместе со стулом, но сознание покинуло ее еще до того, как Барбара ударилась головой о покрытый тонким ковром пол. На протяжении, наверное, минут двадцати ей мерещились отрезанные пальцы, каждый из которых был тщательно упакован, словно сыр, в красную оболочку. На креветочно-розовых лицах появлялись хрупкие зубастые улыбки, которые тотчас же рассыпались, точно порванные жемчужные ожерелья, и мелкие белые зубы, подскакивая, катились по полу, но в темноте между влажными губами уже вырастали новые, а по-детски невинные глаза подмигивали и брызгали искрами голубого света. Были в ее видениях и печальные собачьи глаза - черные, блестящие и цепкие, как пиявки, в которых Барбара видела не свое собственное отражение, а искаженное беззвучным криком лицо Денни с вырванными кровоточащими ноздрями. Когда Барбара пришла в себя, она снова сидела, свесившись вперед, на стуле, который кто-то поставил вертикально. Очевидно, один из двоих убийц в последний момент сжалился над ней. Запястья ее были прикручены к подлокотникам таким образом, что, приложив определенные усилия, она могла бы освободить руки. Меньше чем через десять минут борьбы Барбаре удалось выдернуть правую руку и размотать клейкую ленту с левой. С помощью своих собственных маникюрных ножниц она перерезала ленту, обмотанную вокруг головы. С осторожностью отделив пластырь, залепивший рот, она с удивлением обнаружила, что он почти не повредил кожу. Едва освободившись и вернув себе способность говорить, Барбара бросилась к телефону, но замерла на месте с трубкой в руке, так и не набрав номер. Она просто не знала, кому ей можно позвонить, поэтому, слегка поколебавшись, опустила трубку на рычаги. Не было никакого смысла уведомлять ночного дежурного, что кому-то из гостей или служащих отеля угрожает опасность. Если губастый действительно собирался привести в исполнение свою угрозу и убить первого встречного, то он, без сомнения, успел сделать все, что хотел. Судя по всему, он и его напарник покинули гостиницу по меньшей мере тридцать минут назад. Морщась от тупой, пульсирующей боли в шее, Барбара подошла к двери, соединявшей ее номер с соседним, и открыла ее, чтобы исследовать замок. Оказалось, что с наружной стороны он был закрыт декоративной латунной панелью, которую удерживали несколько шурупов. Сняв ее, злоумышленники получали доступ непосредственно к механизму замка, так что открыть его не составляло труда. Сияющая латунь выглядела достаточно новой, и Барбара подумала, что панель скорее всего была установлена незадолго до того, как она зарегистрировалась в гостинице. Губастый и его напарник сделали это либо самостоятельно, либо при посредничестве сотрудника инженерной службы гостиницы. Клерка-регистратора же они либо подкупили, либо запугали, и он поселил ее в номер, на который ему было указано. Барбара никогда особенно не любила спиртное, но сейчас она ринулась к мини-бару и достала оттуда две порционных бутылочки водки и бутылку охлажденного апельсинового сока. Руки ее дрожали так сильно, что, наливая в стакан сок она чуть не опрокинула всю смесь себе на колени. Наконец все было готово, и Барбара, залпом проглотив первый коктейль, тут же откупорила вторую бутылочку водки, снова смешала с соком, но сделала только один глоток. Выпитое подкатило к горлу, и Барбара едва успела добежать до туалета, прежде чем ее вывернуло наизнанку. После визита страшных ночных гостей она чувствовала себя так, словно с ног до головы вывалялась в грязи. До рассвета оставался еще час, и Барбара отправилась в душ. Раздевшись, она пустила горячую воду и так долго скребла и терла себя мочалкой, что покрасневшую кожу начало немилосердно щипать. Менять гостиницу было, разумеется, бессмысленно. Барбара знала, что враги найдут ее где угодно, но оставаться в этом номере было свыше ее сил. Поэтому она быстро собрала вещи и, как только рассвело, спустилась вниз, чтобы оплатить счет. Просторный, богато украшенный вестибюль был битком набит полицейскими в форме и детективами в штатском. От потрясенного кассира Барбара узнала, что примерно в три часа ночи молодой коридорный был застрелен неизвестным преступником в служебном переходе недалеко от ресторанной кухни. Две пули попали несчастному в грудь, одна размозжила голову, но тело обнаружили не сразу, поскольку, как выяснилось, выстрелов не слышала ни одна живая душа. В страшной спешке, словно чья-то грубая рука подталкивала ее в спину, Барбара выписалась из отеля и на такси отправилась в другой. День вставал безоблачный и ясный. Знаменитый сан-францискский туман отступал через акваторию залива и скрывался между базальтовыми столбами за Золотыми Воротами, которых, впрочем, из окон ее нового номера почти не было видно. По образованию Барбара была инженером гражданской авиации; кроме того, она закончила курсы пилотов-профессионалов и получила ученую степень мастера делового администрирования в Колумбийском университете. Всю жизнь она работала не покладая рук и не щадя себя, чтобы стать одним из старших сотрудников Национального управления безопасности перевозок. Когда семнадцать лет назад от Барбары ушел муж, она воспитала Денни одна, и воспитала хорошо. Теперь же все, что она имела и чего достигла в жизни, оказалось в руках гурмана с чувственными губами, который смял все это и отправил в мусорную корзину вместе с ненужными обертками от сыра. Отменив все назначенные ранее встречи, Барбара повесила на дверь гостиничного номера табличку "Не беспокоить", задернула шторы и свернулась калачиком в постели. Страх, от которого ее всю трясло, превратился в такое же глубокое горе, и несколько часов она проплакала, жалея убитого коридорного, которого даже не знала по имени, жалея себя, ибо теперь у нее не осталось никаких иллюзий и ни капли самоуважения, и жалея Денни с Ребеккой и их еще не родившуюся дочь Фелицию, жизни которых, казалось, теперь будут вечно подвешены на тоненькой-тоненькой нити. Немало слез пролила Барбара и по погибшим пассажирам рейса 353, но пуще всего она оплакивала попранную справедливость и убитую надежду. x x x Неожиданный порыв ветра со стоном пронесся над лугом, небрежно играя пожухлыми осиновыми листьями, - совсем как дьявол в преисподней, который перебирает и отбрасывает попавшие в его тенета души. - Я не дам вам этого сделать! - решительно сказал Джо. - Я не позволю вам рассказывать мне, что было записано на пленке, извлеченной из "черного ящика", если из-за этого ваши близкие могут попасть в руки таких людей. - Это не тебе решать, Джо. - Кому же еще, черт побери? - Когда ты позвонил мне из Лос-Анджелеса, я разыграла комедию, потому что мне приходится быть осторожной. Не исключено, что мой телефон постоянно прослушивается и каждое слово записывается на пленку. Но, откровенно говоря, я в этом сомневаюсь. Мне кажется, что им нет никакой нужды прослушивать мои разговоры, потому что они уверены, что я и так буду молчать. - Но если есть хоть малейшая возможность... - И еще: я абсолютно уверена, что за мной не следят - филеров я бы уже давно заметила. После того как я досрочно вышла в отставку, продала дом в Вифезде<Вифезда или Бетесда - фешенебельный район в при городе Вашингтона> и вернулась обратно в Колорадо-Спрингс, они наверняка сбросили меня со счетов. Они сломали меня в первый же час, и им это известно лучше, чем кому бы то ни было. - Мне вы не кажетесь сломленной, - заметил Джо. Барбара благодарно положила руку ему на плечо. - Я оправилась... до некоторой степени. Так что, если они не следили за тобой... - Не следили. Я оторвался от них вчера. Никто не видел, что я поехал в аэропорт, и не знает, куда я отправился. - Тогда существует очень большая вероятность того, что никто не знает, что я здесь, с тобой, и никто не подслушает того, что я сейчас расскажу... Единственное, о чем я тебя попрошу, это никогда и никому не говорить, что ты узнал все это от меня. - Я никогда бы не поступил так по отношению к вам, Барбара, и все же мне кажется, что вы сильно рискуете, - не мог успокоиться Джо. - У меня были месяцы, чтобы обдумать все как следует. За это время я успела до какой-то степени сжиться с моим нынешним положением и с моими собственными кошмарами, рождающимися из него. А положение, честно сказать, незавидное... Мне даже кажется, что эти люди подозревают, будто я могла кое-что открыть Денни, чтобы он знал, какой опасности повергается, и был настороже. - А вы... - Я ни словечка ему не сказала. Да и что бы за жизнь была у него и Ребекки, если бы Денни обо всем знал? - Во всяком случае, нормальной такую жизнь не назовешь. - Дело в том, Джо, - медленно сказала Барбара, - что теперь наши жизни, жизни Денни, Ребекки, Фелиции и моя, будут висеть на волоске до тех пор, пока эта история остается в секрете. Нам... мне остается только надеяться, что кто-нибудь посторонний взорвет этот зловещий заговор молчания, сделает тайну достоянием гласности, и тогда тот злосчастный кусочек информации, который стал мне известен, потеряет всякое значение. Грозовые облака были теперь не только на востоке. Подобно армаде зловещих космических кораблей в фантастическом боевике о каких-нибудь звездных войнах, они возникали прямо над их головами, бесшумно приближаясь к лугу под прикрытием завесы плотного тумана. - Если же этого так и не случится, - продо